Пройдя по нашей улице до самого конца, вы попадали на площадь. Площадь была большая, пустая и мало интересная. Летом там развлекались собаки со всего местечка, а зимой ребята устраивали катки — луж на площади было больше чем нужно.
Я уже даже не помню, как эта площадь называлась. Помнится, на табличках было написано какое-то громкое и торжественное название. Однако народ называл её не слишком уважительно: старый свиной базар. И под этим названием и знал площадь каждый малыш в городе.
В один прекрасный день на обычно пустом базаре стало шумно. И даже тесно. Все мои знакомые мальчишки с самого утра торчали там. Матери не могли их дозваться на обед.
Что же случилось? — спросите вы.
Приехал цирк! Настоящий цирк!
Тут, пожалуй, никто из вас не удивится тому, что ребятишкам трудно было усидеть дома. Цирк!
Во-первых, белый круглый шатёр — шапито — под полотняной крышей! Да ещё домики на колёсах! Смешные, прямо игрушечные! С окошечками, в которых были настоящие стекла! С трубами, из которых валил дым! И самое главное — клетки со зверями! Каждый из вас согласится, что тут было на что таращить глаза с утра до вечера, верно?
Я-то не очень всему этому радовался. Не люблю цирка! А уж на дрессированных зверей смотреть не могу. Слишком хорошо мне известно, сколько страданий должны перенести несчастные создания, пока человек сделает из них цирковых артистов.
Но ведь не зря были у меня разные босоногие знакомые!
Благодаря этой устной почте я каждый час узнавал все последние новости со свиного базара. И то, что шатёр уже готов. И то, что завтра начинаются представления. И то, что там есть два настоящих тюленя. И обезьяна, которая будет прыгать через огонь.
И вдруг прибегает ко мне один конопатый гонец. Помнится, пятиклассник.
— Ой, беда, беда! Несчастье! — кричит он ещё в воротах, и мордашка у него такая перепуганная, будто полгорода охвачено пламенем. — Не будет цирка! Продают цирк!
И до тех пор уговаривал он меня, упрашивал, умолял, пока я не пошёл посмотреть, что же случилось. Ну и увидел я настоящую беду. Человеческое горе! У хозяина цирка были какие-то неоплаченные долги. И за эти долги действительно распродавали всё его имущество.
Ценные звери уже нашли новых хозяев. Но никто не хотел купить ослика. Он был мал ростом, бедняжка, — немного побольше рослой собаки, и, видимо, немолод. И никому не хотелось его задаром кормить.
Не зная о своём сиротстве, ослик спокойно пощипывал травку и стриг ушами…
Жаль мне стало длинноухого. Тем более, что даже хозяин цирка не очень беспокоился о том, что с бедняжкой будет. Он, видимо, решил бросить его тут же на лугу и предоставить воле божьей.
— Я покупаю осла, — говорю.
Заплатил я несколько злотых и уже беру его за поводок.
А какой-то немолодой человек, один из циркачей (помню, что был у него во рту только один зуб, и тот порядком подпорченный), похлопал осла по тёмной ленте на спине и говорит:
— Старый-то он старый, но ещё молодец! О, молодец! И умный, как человек! — Взял он осла за морду, посмотрел ему очень ласково в глаза, потрепал по лопатке. — Ну, иди, старик, иди за этим паном, иди… — говорит.
Вздохнул, отвернулся и ушёл.
А Молодец повёл ушами, тряхнул головой и пошёл за мной, как собака. Но у самого края площади осёл вдруг остановился, оглянулся на цирк и как заревёт!
Не знаю, слышали ли вы когда-нибудь ослиный рёв. Могу вас заверить, что он ни капли не похож на соловьиное пение! Больше всего напоминает он стоны человека, который подавился костью и теперь судорожно хватает воздух.
Я думал, что у меня перепонки в ушах полопаются от этого рёва.
Прислушавшись, я понял, что Молодец плачет. Да, да, плачет! Ведь ему приходится расставаться со всем, что ему близко и знакомо. Со всем, к чему он привык издавна, пожалуй, с первых дней своей ослиной жизни.
— Пойдём, маленький, пойдём! — говорю я ослику и глажу его как можно ласковее по заплаканной мордашке.
Замолчал. Поглядел на меня. Стригнул ушами. И поплёлся за мной, низко опустив голову, как человек, которому уже всё равно, что его ожидает…
С тех пор Молодец поселился у нас на дворе.
Он был такой маленький, что о стойле для него заботиться не пришлось. Я поместил его в сарае.
Ослик был тощий, заморённый, жалкий. Видимо, цирку давно не везло и Молодцу пришлось основательно попоститься. Надо было его поставить на ноги. Я откармливал его как мог, а Крися угощала сахаром.
И Молодец быстро пошёл на поправку. Но как только наш ослик немного откормился, он начал показывать свой нрав.
Во-первых, стал реветь. Ревел утром, ревел в обед, ревел после обеда и перед ужином. Ревел на весь город! И, естественно, вскоре то один, то другой сосед деликатно спрашивал у меня, долго ли я намерен ещё держать у себя эту иерихонскую трубу…
Если бы он только ревел! Это было бы ещё полбеды. Но вскоре он стал прямо-таки бичом всего двора. Ни с того ни с сего лягался. Оскалив зубы, бросался на собак. Скверно, очень скверно получалось…
Мы ломали голову, пытаясь понять, что же приключилось с нашим осликом. Характер у него испортился — это было ясно. Но почему? По какой причине?
Неожиданно всё выяснилось. И притом тогда, когда этого никто из нас не ожидал.
В этот день Молодец был особенно сердит. И даже после обеда настроение у него нисколько не улучшилось. Тут на дворе у нас вдруг появился огородник из Грубно.
Звали мы его «Всяко бывает», потому что к каждому слову прибавлял он это присловье и чаще всего — ни к селу ни к городу. Но ему, по-видимому, это «всяко бывает» казалось очень красивым выражением.
«Всяко бывает» был озорник. Любил попугать наших животных. Но только в шутку, не зло. Ни собаки, ни кошки, ни даже куры не боялись его.
«Знаем, слыхали!» — говорили они и снисходительно поглядывали на «Всяко бывает».
На этот раз «Всяко бывает» стоял посреди двора и щёлкал кнутом. Раз, второй, третий.
После первого щелчка Молодец встрепенулся, насторожил уши. После второго — уморительной рысцой понёсся вокруг столба, стоявшего посредине двора. После третьего — сделал крутой поворот и побежал в обратную сторону. А после четвёртого!..
После четвёртого наш Молодец стал выкидывать такие коленца, что и Крися, и я, и «Всяко бывает», и даже тётка Катерина попадали со смеху.
Осёл лягался и прыгал, снова лягался и прыгал взад и вперёд. И всё это так серьёзно, с такой важностью. Умора, да и только!
Очевидно, это был коронный номер нашего Молодца в цирке. И, видно, зрители всегда надрывали животы, смеясь над его прыжками, потому что ослик нисколько не обиделся на наш смех. Наоборот! Закончив номер, он посмотрел на нас с таким гордым выражением, словно говорил:
«Вот что значит старая школа! Неудивительно, что вам нравится. Конечно, цирк у вас тут чепуховый, но артист — везде артист!»
С той поры плохое настроение Молодца как рукой сняло. А у меня на дворе появился свой цирк!
Все ребята — а я вам уже говорил, что школа была у меня под боком — мчались, не жалея ног, чтобы посмотреть, какие фокусы откалывает мой Молодец. Пришлось мне приобрести кнут, потому что без музыки ослик не желал танцевать.
Вы, может быть, думаете, что ослик показывал свои штуки в любое время, стоило его попросить? Ошибаетесь. Он исполнял свой номер только три раза в день: утром, после обеда и вечером. В другое время можно было щёлкать кнутом сколько угодно — Молодец и ухом не вёл.
«Простите! — возмущённо стриг он ушами. — Всё хорошо вовремя! Настоящий цирковой артист работает только на утренней репетиции, на дневном и вечернем представлениях. А сейчас попрошу оставить меня в покое. Я свои обязанности знаю!»
Ну что ты с ним будешь делать?
С ребятишками, которые приходили полюбоваться его штуками, Молодец жил в дружбе. Он выходил их встречать на улицу, позволял себя гладить, чесать свой мохнатый лобик. А с Крисей целовался. Да, да, целовался! И не с какой-нибудь корыстной целью. Просто так, от всей души.
Бывало, сидим мы с Крисей на ступеньках и разговариваем, а Молодец разгуливает по саду.
Вдруг Крися подскакивает. Что случилось? Это потихоньку подкрался к ней Молодец и, вытянув свои мягкие губы, словно хобот, схватил Крисю за локоны. Или за ухо. Или ласково провёл губами по её щеке. А сам смотрит ей в глаза, прижав ушки к затылку.
«Люблю тебя, малышка!» — говорили тогда его добрые глаза.
Славный был ослик!
Случались у нас с ним, конечно, и неприятности, не без того.
Ослы не так разборчивы в пище, как их ближайшие родственники — лошади. Наш Молодец ел всё, что только можно было жевать. Старая метла нравилась ему ничуть не меньше, чем капустные листья, солома — не меньше отборнейшего овса. Должен вас уверить, правда, что в огороде и в саду он ничего не трогал. Его не приходилось привязывать. Он прекрасно знал: то, что растёт на грядках, — не для него. И щипал себе потихоньку траву, а посадок никогда не трогал. И всё же…
И всё же однажды слопал соломенную шляпу, которую некая дама положила возле себя на скамейке. А шляпа, оказывается, была очень модной, и хозяйка уверяла нас, что шляпа эта необыкновенно ей идёт! Вернее, шла!..
В другой раз наш Молодец соизволил сжевать совершенно новые кожаные перчатки!
А как-то во время весьма торжественного ужина осёл перевернул сахарницу, съел весь сахар до последней крошки, зацепил языком кулич, и, прежде чем мы успели ахнуть, кулича и след простыл!
Крикнуть на него за это? Не дай боже! Он обижался, отбегал на несколько шагов и ревел.
А, как я вам уже говорил, ослиный рёв мало, очень мало напоминает пение соловья. Ошалеть можно было от этих ослиных жалоб и упрёков!
Случай открыл нам ещё один талант нашего Молодца. Я купил маленькую тележку. Лёгкую повозочку на двух колёсах для сада. Доставили мне эту повозку вечером. Молодец посмотрел на этот новый предмет обстановки без всякого интереса.
Тележка осталась на ночь на дворе. Осёл пошёл спать в сарай. А утром — дикий рёв!
Молодец вопит, словно с него живьём кожу сдирают. Выбегаю во двор…
Осёл стоит в оглоблях и просит, чтобы его запрягли! Сердится, от нетерпения топает ногами.
«Что же это? Наконец есть повозка, пора уже ехать! А вы спите!» — выговаривает он нам.
Наладили мы на скорую руку какие-то постромки, запрягли Молодца. Осёл бежит к воротам и оглядывается — догадался ли кто из нас, наконец, пойти за ним! Пошла за ним Катерина. Молодец, как стрела из лука, полетел прямиком на рынок.
Только он не желал идти по мостовой. Старался шагать обочиной. Там всегда после дождя собиралась грязь и было мягче ступать. А у Молодца копытца были маленькие, изящные, деликатные, и булыжники мостовой были для него чересчур жестки…
С тех пор каждое утро Молодец ходил с Катериной на базар. Править им не нужно было. Он вскоре узнал все лавки, в которых Катерина делала покупки. Сам останавливался у дверей и ждал. Возвращаясь, всегда приостанавливался на углу возле нашего дома и ревел.
«Прошу отворить ворота — мы вернулись!» — сообщал он на весь город.
И влетал, таща за собой повозку, во двор.
Так бывало утром. Но пусть бы Катерина попробовала отправиться за покупками на тележке в другое время! Молодец смотрел на неё исподлобья, стриг ушами.
«Хватит и одного раза, — заявлял он твёрдо. — Твоё дело помнить, что ты должна купить, а моё дело — привезти покупки домой. Но только раз в день, не забывай!»
И ни за что не давал себя запрячь. Лягался и ревел изо всей мочи.
«От работы я не отказываюсь, — говорил он. — В труде — весь смысл жизни. Но на всё своё время. Порядок — прежде всего!»
Можно ли сказать, что наш Молодец был лентяем? Ни в коем случае! Был ли он упрямым? Тоже нет! У него были свои принципы, и всё.
А сколько люди наговорили худого об ослах. Пожалуй, из всех животных человек больше всего обидел осла. Ведь кого называют ослом? Не буду вам объяснять — вы и сами знаете. Да и разговаривать на эту тему неприятно.
Впрочем, каждый, кто имел дело с настоящим ослом — с четвероногим, у которого такая славная, милая мордашка и коровий хвостик, знает, что между ним и человеком, которого называют ослом, нет ничего общего. Из этих двух ослов я всегда предпочту своего Молодца.
А вы как думаете, ребятки?