(Антиутопия. О мире, в котором общество контролируется ограничением памяти. Может, иногда лучше не знать?)

Мерзкий гудок. Этот звук был ему знаком. Где-то в голове «щелкнуло»: пора вставать. Будто кто-то переключил выключатель из позиции «выкл.» в позицию «вкл.». Он открыл глаза, сердце бешено билось от неожиданного пробуждения. В маленькое окошко под потолком были видны розоватые лучи восходящего солнца. Сегодня же мой первый рабочий день! Интересно, каким он будет… Он сразу приободрился и повеселел. Как только он свесил ноги с кровати, на полу загорелась белая линия, и он последовал по ней…в светлое будущее. Но сначала, конечно, в туалет и в ванную. Идти далеко не пришлось. В комнате была единственная дверь, которая и вела в совмещенную уборную. Он натянул серый комбинезон и двинулся по белой линии.

С недавних пор государство взяло на себя роль отца, матери, учителя, друга и Бога. Весь необходимый минимум рабочей силы, армии теперь воспитывается с детских лет в специальных казармах. Это более развитая форма объединения людей. Следующая ступень эволюции общества. Как только ты получил необходимые навыки, и тебе объяснили правила дальнейшей жизни, твою память блокируют. Каждый следующий день для тебя – это чистый лист. Все обязанности, передвижения расписаны за тебя и для тебя. Каждого с детства обучают основам грамоты и только тем навыкам, которые каждому лично будут нужны. Но главное каждого обучают двигаться только по белой линии и следовать определенному распорядку. Приходишь на рабочее место, а там тебя ждет список твоих обязанностей, которые необходимо выполнить сегодня. Задания для рабочих продумывают их руководители – надсмотрщики.

Уже чистя зубы, он почувствовал легкое волнение и его начало немного мутить. Наверное, от голода и, конечно, от того, что предстоящий день оставался для него загадкой. Что я буду делать, кем я буду, с кем я познакомлюсь, понравлюсь ли я этим людям, сработаемся ли мы? Он потер веки. На секунду перед глазами мелькнуло красное пятно. Сегодня он станет полноценной частью идеального общества.

Надо двигаться дальше. Он сделал глубокий вдох и открыл следующую дверь, за которой был огромный зал. В зал вели десятки таких же дверей, из-за которых осторожно выглядывали другие взволнованные работники. Это была столовая. Он взял поднос, получил свою порцию завтрака: овсянка с маслом, хлебом, сыром и сок – и сел на лавку за свободный стол. Еда была безвкусной, совсем не такой как во время обучения. Он помнил, что еда бывала такой вкусной, что ты ел ее, даже если был неголоден.

Линия под ним никуда не исчезала. Всё это время она вела к очередной двери. Напряжение внутри нарастало, и, пытаясь отвлечься от мыслей о предстоящем неизвестном, он начал разглядывать других людей. Немного испуганные, тусклые, но в большинстве любопытствующие и позитивные лица. Некоторые начинают подсаживаться друг к другу, делиться эмоциями, идеями и рассказами из жизни. К нему подсела какая-то рыжая девушка.

– Привет. Я присяду к тебе? Как тебе новый день? – она улыбнулась и, не дожидаясь ответов, продолжала дальше болтать. – Еда, конечно, так себе. Но, может, завтра будет лучше? – она рассмеялась, – смешно, правда? Как думаешь, сколько тебе лет? Ты вроде еще очень молод. Ужас, я болтаю без умолку. Я так возбуждена. Мне не терпится приступить к работе. Ты боишься? – она наконец замолчала, но он не торопился отвечать, обдумывая ее слова.

– Правда. Смешно. Ты говоришь так, как будто помнишь вчерашний день или сможешь сравнить сегодняшний с завтрашним….

Повисла неловкая пауза. К ним подсела женщина средних лет, явно лишенная того же энтузиазма, что и рыжая, но готовая с удовольствием потрепаться с новой знакомой ни о чем.

От этого щебета и все поднимающегося гула голосов в столовой у него пропал последний аппетит и он, оставив недоеденными половину миски овсянки и горький сыр, залпом допил сок и двинулся по своей белой линии. Пока он не спеша шел, он вспомнил, как во время обучения их жестоко наказывали, если они передвигались не по белой линии. Сразу выли сирены, появлялись надсмотрщики и били плетью нарушителей идеального порядка. Так им прививали законопослушность и учили, что, если под тобой горит белая линия, ты обязан двигаться только по ней.

Следующий зал разительно отличался от предыдущих комнат своими размерами. Если в спальне помещалась только кровать, тумбочка и стул, столовая могла вместить один-два десятка спален, то рабочий зал вмещал десятка два столовых. Бесконечные ряды столов с компьютерами, разделенные боковыми перегородками, тусклый электрический свет, деревянные стулья с исхудавшей обивкой. По линии ему пришлось пройти чуть меньше половины зала. Он шел и считал, сколько рабочих мест он уже оставил позади. Один, два, три… Видимо, начало рабочего дня у всех в разное время. Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Иначе бы здесь было столпотворение… Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять… Он оглянулся назад и увидел вдоль стены сотни дверей, ведущих в этот зал с трех этажей. Пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один. Направо. Пятый ряд. Он сел за стол, над компьютером видеокамера, как и на обучении. На столе список дел.

Он внимательно посмотрел еще раз на камеру, будто пытаясь разглядеть в ее объектив того, кто за ним наблюдал. Прикрепил список дел кнопкой к перегородке и приступил к работе. Работа была скучной, однообразной и достаточно быстро от нее начала болеть голова. К счастью, к этому времени над монитором как раз загорелась желтая лампа с надписью «ОБЕД», и под ногами вновь появилась белая линия, ведущая в столовую.

На обед были слипшиеся, сухие и какие-то зеленоватые макароны, сосиски, жидкий супчик (практически один бульон) и слишком сладкий компот. В этот раз к нему подсел какой-то усатый мужчина. Оказался, очень приятным собеседником и они быстро подружились, поделились впечатлениями от работы. Оказалось, что его новый друг занимается проектированием высокотехнологичных станков, точнее некоторых деталей станка.

На обед отводилось минут 30. Точнее сложно сказать, ведь нигде и ни у кого не было часов. «Счастливые часов не наблюдают» – сейчас этот государственный лозунг показался ему самой большой насмешкой. Что за глупость? Как до такого можно было додуматься?! После обеда казалось, что день тянется вечность.

Но, наконец, над столом загорелась надпись ужин. Он успел заметить, что у всех работников в разное время загораются лампочки, оповещающие, что пора перекусить. Ужин почти не отличался от обеда. Вместо бульона была булочка с повидлом и яблоко. На ужине все уже выглядели уставшими и совсем не жизнерадостными, раздражительными и недовольными. Ободряла только одна мысль: после ужина начинаются часы развлечений. Общественный просмотр фильмов или настольные игры, игровые приставки и даже романтические встречи. Всё почти как и у людей с памятью. С той лишь разницей, что они всё потом забудут. Хотя невелика разница, ведь большинство людей с памятью, «развлекаясь» вечерами, тоже под утро забывают, что они делали ночью.

Поначалу он решил заглянуть в комнату романтических встреч. Но обнаружив там ту же знакомую ему рыжую девушку, которая опять завладела всеобщим вниманием и увлеченно делилась своими впечатлениями, предпочел пойти в кино. В этот раз не повезло. Шел какой-то вдохновляющий патриотический фильм, из которого следовало, что наша жизнь просто сказка, и никогда раньше не жилось еще людям так хорошо. Ни преступности, ни бездомных, ни бедных, ни безработных, ни голодающих. Впрочем, сам фильм был достаточно скучный и длинный. Где-то справа от себя он даже услышал чей-то храп. Он не стал ждать, пока сам уснет и решил пойти уже спать к себе. Дурацкий день. Может, хоть завтра будет лучше. Сегодняшним днем он был явно недоволен….

Мерзкий гудок. Пора вставать. Сегодня же, наверное, мой первый день! Каким он будет… Он немного нервничал, ведь он не знал, что его ждет сегодня. В столовой какой-то усатый мужик толкнул его в очереди, так что половина сока пролилась на поднос, и даже не извинился. Придурок. За соседним столом села милая рыжая девушка, которая много улыбалась и всех вокруг веселила. Она ему сразу понравилась. Он двинулся по белой линии к рабочему месту. Ради интереса он считал количество столов, оставленных позади. Пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один… Направо. Пятый ряд. Работа была безумно скучной, хотя и легкой, еда отвратительной. Безвкусный компот, слипшиеся макароны. Всё ему было противно. Он надеялся, что сегодня просто не самый удачный день и завтра будет лучше.

Он, впрочем, почти не обращал свое внимание на всё это еще и потому, что очень ждал вечера и надеялся, что сможет познакомиться с рыжей девушкой на романтическом вечере. На обеде у него так и не хватило смелости сесть рядом с ней. После ужина он сразу поспешил за рыжей в комнату романтических встреч. Но ее быстро окружили все те, с кем она общалась в течение дня. Он немного постоял рядом, но так как она даже не замечала его, расстроился и пошел смотреть кино. В этот раз шел какой-то нудный патриотический фильм. Не повезло. Может, завтра будет лучше!

Мерзкий гудок. Голова раскалывается. Он приложил огромные усилия, чтобы открыть глаза и хотя бы сесть на кровать. Белая линия под ногами не загорелась. Значит, выходной или заболел. Браслет самочувствия (небольшой датчик на запястье) был голубым. Значит, он здоров. Значит, выходной. И он со вздохом облегчения уткнулся обратно в подушку. Государство вновь позаботилось о тебе, оставив отдыхать дома. Никто, правда, не задумывается о том, как часто и честно государство предоставляет выходные. Быть может, ты уже несколько лет работаешь без отдыха и выходных. Никто не задумывается, потому что, когда твоей памяти хватает только на сутки, ты не можешь это никак проверить. Потому что в принципе сложно сказать, какое количество выходных считается честным. Потому что государству сверху виднее, как тебе и всем вокруг будет лучше.

Проспав еще несколько часов, он все-таки поднялся с кровати, умылся, зашел в столовую. Там уже готовились к обеду. Значит, пока не прошло и половины дня. Быстро пообедав, ужасной едой, он поспешил на улицу. Пока он учился, он гулял с остальными ребятами каждый день после занятий. Сейчас сложно сказать, как часто он бывает на свежем воздухе. Точнее это, вообще, невозможно.

Оказалось, что на улице лето. Всё цвело, пахло свежестью, легкий теплый ветерок и бесконечное голубое небо без единого облачка. К небу он питал особую необъяснимую любовь. Одинаковые серые параллелепипеды зданий-заводов немного портили общий пейзаж, но за время обучения он к ним так привык, что они скорее вызывали в нем чувство ностальгии, нежели отвращение. Людей на улице, как и всегда, почти не было. Лишь пара надсмотрщиков. Неудивительно – все работают. И он направился в единственное место, которое знал – в лесопарк. Там было значительно больше людей. Очевидно, здесь собирались все, у кого сегодня выходной.

Он делал глубокие вдохи, пытаясь вобрать в себя как можно больше этого прекрасного ощущения счастья, парящего в лучах солнца, в легком ветерке, в зелени природы. Он просто наслаждался жизнью, любуясь природой, шел вдоль озера, с интересом рассматривал одиноких прохожих, идущих ему навстречу. Ни одного хоть немного знакомого лица, то есть никого с кем он учился. С кем он работает, он все равно бы не вспомнил, сколько ни старайся. Прохожие тоже, видимо, были рады прекрасной погоде, хотя и выглядели очень вымученными. Все в основном в однотонных комбинезонах пастельных цветов. Лишь надсмотрщики несколько выделялись из общей массы. Они ходили обычно парами, а не по одному. Хорошо им – они помнят друг друга. Впрочем, с другой стороны у них был наиболее угнетенный и недовольный вид, граничащий с обреченным безразличием.

Блондинка с грустными глазами… Бледный небритый мужчина… Жизнерадостно улыбающаяся рыжая девушка… Брюнетка с красным платком на шее… Он задержал взгляд на брюнетке, даже обернулся вслед. На секунду, нет, даже меньше, на сотую долю секунды ему показалось, что он ее уже где-то видел! Она тоже обернулась и подмигнула ему. По крайней мере, ему так показалось, а может, и правда, подмигнула. Нет, это невозможно. Но сердце ёкнуло. Спустя еще пару метров он уже не замечал никого вокруг и думал только о брюнетке в красном платке. Ему ужасно сильно захотелось познакомиться с ней. Он жалел, что не ответил ей улыбкой, что не подошел. Чего он, в конце концов, боится? Ведь, что бы ни случилось, завтра он все равно ничего не вспомнит. Сердце бешено билось, а кончики пальцев замерзли от волнения, не смотря на жару.

Он собрал всю волю в кулак, развернулся и быстрым шагом направился в ту сторону, куда шла девушка. Он боялся, что она могла куда-нибудь свернуть. Но вот уже вдалеке мелькнул красный платок, и он постарался ускорить шаг, но не переходя на бег, чтобы не привлечь излишнего внимания надсмотрщиков. Она свернула на узкую небольшую тропинку. Здесь уже совсем не было людей. И он вдруг четко представил, как его преследование выглядит со стороны и испугался, как бы она не приняла его за сумасшедшего маньяка. Всё-таки судя на одежде, она надсмотрщик и может применить к нему наказание, если сочтет его поведение нарушением порядка. До нее оставалось не больше четырех метров, как вдруг она свернула с тропинки в сложно проходимые заросли леса. Он дошел до того места, где она свернула, и остановился, не решаясь пойти за ней дальше. Но тут же услышал за листвой чей-то шепот.

– Ну же, иди скорее за мной, пока никто не увидел!

Он не на шутку перепугался. Но любопытство взяло верх, и он пролез между двумя деревьями и сквозь густые колючие кусты. За кустами было уже поменьше растительности, по крайней мере, ветки не приходилось придерживать рукой, чтобы они не выкололи глаза. Там стояла она и улыбалась ему. Он вновь потерял дар речи. Стоял как вкопанный и не мог даже придумать, что сказать ей. Она была очень красива. Каштановые волосы волнами спускались на плечи, большие карие глаза, яркие пухлые губки, красный шарфик, подчеркивающий всю эту красоту, а пахла она свежестью, летним дождем. И так близко стояла…

– Пошли за мной, Адам.

Она знает, как меня зовут! О чем это я?! Идиот, у тебя же на бейджике написано. Он посмотрел на ее бейдж: «Элис».

Она взяла его руку и повела сквозь зеленые заросли. Ему было, в общем-то, все равно, куда они идут. У него перехватило дыхание только от мысли, что она держит его за руку. Шли они недолго и, отодвинув очередную ветку в сторону, они увидели нечто необыкновенно красивое. Это была небольшая поляна, полностью усеянная алыми и желтыми цветами. Он не разбирался в цветах, но это были самые красивые, которые он когда-либо видел. И их было так много, и они были такие яркие. У него вновь перехватило дыхание от восторга. Он слышал их сладковатый запах и не мог отвести глаз то от Элис, то от цветов.

– Это самое прекрасное место на свете. И это, наверное, самый чудесный день в моей жизни…из тех, что я помню.

Она слушала его, слегка улыбаясь, не отпуская его руку и смотря прямо в глаза. Элис подошла еще ближе и поцеловала его в губы. Очень нежно, осторожно, и, не отходя, вновь посмотрела ему в глаза. Они были полны любви и счастья. Он наклонился к ней, чтобы поцеловать в ответ так же нежно и осторожно. По-другому он не умел. Это был его первый поцелуй, потому что других он все равно не помнил.

– Как бы я хотел, чтобы этот день длился вечность, и я тебя никогда бы не забыл…

В горле встал ком. Ему было так обидно, что скоро он всё забудет.

– Это возможно, – ответил Элис.

Он удивленно посмотрел на нее. Она светилась от счастья, пока его сердце разрывалось от боли.

– Для тебя, но не для меня, -он знал, что у надсмотрщиков более длинная память, правда, не знал насколько.

– И для тебя тоже. Я тебе помогу.

– Как?

– Это возможно, – повторила она, – но только яркие чувства и эмоции способны расшевелить мозг, добрая порция адреналина и огромное желание вспомнить. И мне кажется, сегодня ты сделал первый шаг. Давай присядем, я тебе кое-что расскажу. Ты не голоден? У меня есть парочка яблок.

Он действительно был не против перекусить. У него даже возникло чувство, что она всё очень хорошо продумала, спланировала и знает всё, что он будет делать и как реагировать. А может, она его не в первый раз сюда приводит…

– Я тебе расскажу, что на самом деле происходит в нашем мире, – она сделала паузу, глубоко вздохнула и начала рассказывать так, будто читает в сотый раз заученную лекцию. –  Очень долго человеческий мозг оставался не до конца изученным. Пока ученые пытались раскрыть бесконечные способности мозга, расшифровать те 90% Терра инкогнито, расширить горизонт человеческих возможностей, всегда оставались люди, которые жаждали власти, хотели повиновать себе других и старались для этого ограничить их свободы. И самую опасную и не подвластную из них – свободу мысли. Ученые продвинулись очень далеко в исследованиях памяти и соответствующих функций мозга. Поначалу люди научились просто стирать неприятные воспоминания, печаль, горе, других людей из памяти. Процесс запоминания был полностью расшифрован, разложен по полочкам. Теперь он также ясен и прост, как память компьютера. По заказу правительства ученые работали над новой технологией и сумели создать поколение людей, полностью лишенных свободы. Это поколение было лишено памяти, и был разрушен институт семьи. Все ведь с детства живут в казармах. Не потому, что семья – отсталая форма объединения людей, а потому, что без семьи люди лишились определенных ценностей, которые могли бы потерять. Людям нечего терять – ими проще управлять.

То, чему тебя научили, осталось у тебя в «долговременной памяти». Примерно с 14 лет твоей кратковременной памяти хватает примерно на 24 часа. Стоит тебе поспать – и ты забываешь, что узнал за день и живешь каждый день заново. Таким образом, нельзя ни спланировать какой-либо заговор, ни дать хоть каким-либо образом развиться лишней мысли, которая могла бы свергнуть власть. После 14 лет для рабочих исчезают прошлое, будущее и вообще время. Вы живете здесь и сейчас. Надсмотрщики обладают более продолжительной памятью. У них заблокирована творческая часть ума. Операция вроде лоботомии. Все их мысли подчинены строгой логике, таким образом осуществляется повиновение существующей власти.

– И твои мысли тоже?

– Мне не делали эту операцию, но об этом потом. Это, конечно, мой маленький секрет. А вообще у надсмотрщиков тоже ограниченная память. Её хватает месяц. Зависит, конечно, от количества информации, полученной за последнее время. Поэтому, если происходят какие-нибудь неблагоприятные изменения, то государство просто выпускает какой-нибудь впечатляющий фильм для надсмотрщиков. На самом деле у государства всего 3-4 таких фильма, которые они чередуют. Зачем выпускать новые, если старые все равно не помнят? На фоне скучной жизни надсмотрщиков фильм кажется настолько впечатляющим, ярким, полным событий, что забивает почти всю память. А его просмотр – обязателен для всех.

– Но как люди могли на такое согласиться? Почему нас никто не спрашивал?

– Люди и не соглашались. Государство провернуло это под лозунгом абсолютной свободы. Человек теперь якобы независим от прошлого, от семьи, от обязанностей перед другими людьми. Остались только обязанности перед государством. А это значит свобода разума от чувств и эмоций, страхов, пережитых стрессов. Меньше переживаний – крепче здоровье, дольше продолжительность жизни. Рабочие друг друга не помнят. Даже если они познакомятся, на следующий день они уже не будут помнить друг друга. Те, кто вчера был злейшим врагом, сегодня могут оказаться друзьями. Никто об этом не будет помнить. Ни у кого нет тревоги. Никто ни о чем не переживает, потому что день только начался каждый день с чистого листа. Значит, только началась твоя жизнь. Работники работают энергично и весело, потому что не помнят вчерашнего дня, не помнят, устали ли они. У них не появляется раздражения из-за монотонности работы, потому что они не помнят, что раньше вообще работали. Каждый день все мысли только о том, как бы ни перепутать ничего и не опозориться в свой первый день. Эффективность очень высокая. Разве не так?

– В общем-то, так…

– Обязанности строго разграничены. Ни одного лишнего или неэффективного работника. Ни одного работника, стремящегося изменить свое положение или стремящегося к власти. Ни одной свободной мысли…

– Ты когда-нибудь замечал стариков?

– Никогда. Они ведь вроде работают на специальных фабриках и рассчитанных на их силы. А потом уходят в бессрочный отпуск, когда уже плохо справляются с работой.

– Нет… Когда человек становится бесполезен для государства, его просто усыпляют.

– Что?! Как это возможно? Ведь те, кто усыпляют, знают об этом и сами бы взбунтовались!

– Ты забываешь, что те, кто усыпляют, такие же люди, как ты. Они не осознают масштабов того, что они делают, потому что помнят только один день. Они думают, что сегодня им попалась пара выживших из ума стариков, которых нужно усыпить. Среди надсмотрщиков есть люди, которые просто решают, пора старику на отдых или нет. И они тоже не в курсе, что в тот момент, когда они вносят свое решение в компьютер, программа сама прокладывает старикам белую линию в «усыпальницу» и добавляет их в список «смертников». Никто не знает всего устройства государственной системы, кроме самих руководителей… В этом еще заключается очередной секрет вечной и безраздельной власти.

– А ты откуда знаешь?

– Об этом тоже позже.

На пару минут повисла гнетущая пауза, каждый углубился в собственные размышления. Он первым нарушил молчание.

– Почему ты решила мне все это рассказать? Почему ты выбрала меня?

– Потому что ты мне нравишься. Но это, конечно, не единственная причина. Ты, конечно, знаешь, что все с детства проходят тесты, определяющие, в какой области человек будет наиболее полезен. После сотен тестов, постепенно проводящихся по ходу обучения и сужающих круг твоих предрасположенностей, вырисовывается та узкая область и тот список обязанностей, которыми ты будешь заниматься всю жизнь. Государство четко знает, сколько и каких работников им требуется. Тест хоть и определяет направленность этой деятельности, но количество видов этой деятельности крайне ограничено. Это и понятно: зачем государству тысячи художников, поэтов, музыкантов? Хватит и парочки десятков для развлечения руководящего класса. Но мы не об этом сейчас. Среди этих тестов есть те, которые определяют твои психологические особенности. Согласно твоим характеристикам, ты способен «задавать лишние вопросы», «чрезмерно размышлять» и у тебя «выраженное чувство справедливости, альтруизма и способность к самопожертвованию». В общем, ты обладаешь всеми качествами бунтаря…

Ему даже польстили такие слова, хотя он сам не понял почему.

– …. поэтому тебе должны были, кроме стандартной операции на память, сделать лоботомию. Но не сделали.

Солнце начинало клониться к горизонту.

– Как же теперь быть? Ведь завтра я всё забуду…

– Не забудешь, если постараешься. У всех есть резервная память. Она может быть активирована при определенном наборе сигналов. Конечно, нельзя было просто НЕ лишить памяти некоторых людей. Надсмотрщики бы выявили нарушение и просто уничтожили бы «бракованного человека». В напитках на ужин – снотворное. Притворись, что пьешь, но ничего не пей. Следующий этап для активизации резервной памяти – семь бессонных ночей. Стоит уснуть, и ты забудешь всё. Но если ты продержишься 7 ночей, то перестанешь забывать каждый прожитый день. Я постараюсь устроить для тебя как можно больше выходных, чтобы ты смог пережить эти дни.

– Как тебе это удастся?

– Я твой надсмотрщик. Это я за тебя отвечаю и слежу за тобой в камеру.

Адаму вдруг стало совсем неловко.

– Милый, пообещай мне, что продержишься эти 7 дней. И тогда я смогу открыть тебе более сокровенную тайну.

– Обещаю, – уверенно сказал он, хотя даже не представлял, что значит провести хотя бы одну ночь без сна.

– Я хотела тебе еще кое-что сказать… Я давно за тобой уже слежу. Ты мне очень нравишься, Адам. Хотя нет, я тебя люблю. Не подведи меня.

Он смотрел на нее влюбленным взглядом, и ему казалось, что он всю жизнь ее знает. И больше всего на свете сейчас он хотел не забыть ее. Он готов был идти на любые жертвы.

Она наклонилась и еще раз поцеловала его.

– Сегодня к тебе придет врач. Выпей все таблетки, которые он тебе даст. Они активизируют мозговую деятельность и помогут тебе не уснуть.

Она посмотрела ему в глаза и печально, но мило улыбнулась.

– От ужина придется сегодня совсем отказаться. Вот съешь еще яблочко.

Вечером, как она и говорила, пришел врач. Ему он ничего, естественно, не сказал. Врачи никогда ничего не говорят пациентам. В этом нет смысла. Ведь завтра и пациент, и врач всё забудут, останется лишь краткое заключение врача, которое будет обработано компьютером и надсмотрщиками.

Наступила ночь. Он постоянно ворочался в темноте, стараясь не уснуть. Поначалу казалось, что самое ужасное это постепенно нарастающий голод. Но даже этого он почти не замечал. Он был слишком взбудоражен прожитым днем и постоянно воскрешал в воображении картины цветущего парка, очаровательной Элис, потрясающих ярких цветов, её поцелуй, её прикосновения, её голос.

Ночь показалась ему бесконечно долгой. Когда, наконец, начало светать, он был несказанно рад. Хотя вовсе не чувствовал в себе силы идти сегодня на работу. Оглушительный гудок разрезал плотное полотно ночной тишины и немного привел его в чувство. Под ногами все-таки загорелась белая линия. С другой стороны, может, займется делами, отвлечется, и желание уснуть будет не столь навязчивым. Страх и усталость подкашивали ноги. И хотя он был безумно рад, что помнит вчерашний день с Элис, он не помнил предыдущие дни и не представлял, что за работа его ждет (впрочем, вспоминая обучение, мог предположить, что это что-то связанное с бухгалтерией).

За завтраком Адам съел всё, что ему дали. Он заметил, что это была такая же отвратительная безвкусная еда, что и вчера. Из сотрудников он, конечно, никого не помнил, хотя заметил, что рыжую девушку уже видел вчера в парке. По телу пробежала дрожь. Как же это приятно – помнить, что было вчера! Как это приятно увидеть знакомое лицо… и быть в знакомом месте. Впрочем, что было за следующей дверью, он пока не знал. Точнее не помнил. И его волнения только усилились от мысли, что завтра он будет всё помнить и для него уже всё будет знакомо, а значит не будет вызывать страха или беспокойства перед неизвестным… Какая же эта девушка шумная! Голова просто раскалывалась, и он поспешил дальше по белой линии. Унылая работа с цифрами, требующая концентрации внимания, которого ему сейчас так не доставало. Впрочем, он не спешил выполнить весь список дел. Он понимал, что ему еще 6 ночей нельзя спать, и не хотел тратить свои силы на бестолковую работу.

После обеда напряжение, как ему показалось, уже достигло своего пика, когда хочется всё просто бросить. Он уже с трудом понимал, что он делает на работе и что от него требуется. Он посмотрел в камеру. Где-то с той стороны за ним наблюдает Элис и Адаму сразу стало легче на душе.

Как только рабочие часы закончились, он решительно направился в комнату романтических встреч. Не с целью найти себе девушку. Его сердце теперь принадлежало Элис. Адам просто хотел побыть в обществе людей, слушать их и отвечать им… и не уснуть.

Наиболее шумная компания вновь собралась вокруг рыжей. Он подошел к ним. Она рассказывала и вправду веселые истории о своем обучении. Он не мог удержаться, чтобы не засмеяться вместе со всеми. Понимая, что иногда он теряет нить повествования из-за того, что ему сложно сконцентрировать внимание, он решил и сам поучаствовать в беседе.

– Я тоже однажды напроказничал. Решил отомстить одному вредному учителю, который постоянно доводил девчонок до слёз своими сарказмами. В понедельник первый урок должен был вести этот учитель. И я пришел в класс в воскресенье вечером. И нарисовал на его стуле из светлого дерева мелом жирную звезду. На весь стул! Я, конечно, боялся, что меня кто-нибудь застукает. Помыл руки в школьном туалете, мел протер (чтобы отпечатков не осталось!). Как будто кто-то из-за такой ерунды будет искать отпечатки пальцев на меле. Учитель в понедельник пришел в черных штанах и даже не заметил рисунка из мела. Весь день он ходил с огромной «звездой» на жопе. Все, конечно, смеялись у него за спиной. Но никто не рискнул сказать. Вот такое «святое возмездие». Но в свое оправдание могу добавить, что по странному стечению обстоятельств после этого случая учитель стал намного добрее и адекватнее вести себя.

– В детстве все такие проказники и борцы за справедливость! – рассмеялась рыжая. – Но для ребенка это очень храбрый и рискованный поступок! Если бы тебя поймали, наверное, бросили бы в одиночку на пару дней, – она улыбнулась и подмигнула ему.

Приятное тепло похвалы разлилось по телу, грея душу. Всё-таки она милая… И вечер пролетел незаметно. Какой чудесный вечер! Он побрел к себе в комнату, только когда загорелась белая линия под ногами. Как все быстро закончилась… и завтра она, конечно, не вспомнит, как они смеялись над шутками друг друга. Но государство, которое он уже осознанно ненавидел, знает, что тебе надо выспаться, ведь завтра на работу. Государству все равно, что он предпочел бы всю ночь так болтать с рыжей… Адам даже запомнил ее имя – Мэри. Как же хочется спать! Может, к черту всё и просто лечь спать…

– Элис?!– в спальне его ждал приятный сюрприз в виде любимой девушки на его кровати. – Давно ты тут?

– Недавно. Я ненадолго. Хотела тебе кое-что дать, чтобы помочь не уснуть этой ночью. Это кофеин, – она протянула ему капсулы. Он немного расстроился. – И вот еще, – она подняла одеяло: под ним были спрятаны книги, фонарик и планшет.

– Ничего себе. Я такой только пару раз держал в руках, – Адам взял в руки планшет.

– На нем стоит пара игрушек, стратегий. Надоест – почитаешь. Это всё фэнтези, детективы, фантастика и ужастики. В общем, книги, от которых не уснешь.

– Спасибо тебе, Элис, – он сел рядом и обнял её. Сегодня она пахла сладкими цветами. Она поцеловала его и ласково провела рукой по волосам.

– Держись. Завтра я постараюсь устроить тебе больничный, – Элис сняла свой красный шарфик и положила его Адаму в ладони. – Пожалуйста, держись ради меня. Это тебе на память.

На память… Он никогда ни за что не забудет ее, даже если придется еще помучаться.

– Ты не боишься, что кто-нибудь заметит всё это?

– Государство считает, что система уже устоялась, проверена. Руководство жирует, радуется жизни и давно уже ничего не опасается. Настолько, что даже перестало столь пристально следить за каждым…

Элис встала, поцеловала его в лоб, она выглядела немного испуганной и молча вышла. Спустя еще пару минут погасили свет. Он вдохнул аромат духов, уткнувшись в шарф Элис, и спрятал его под подушкой на случай, если кто-нибудь зайдет, вроде уборщицы.

Ночь пролетела намного быстрее. От строительства королевства и подготовки войска к очередному набегу на соседнюю деревню его отвлек утренний гудок. Свет лампы в ванной его почти ослепил. То ли от того, что он провел всю ночь в темноте перед слабо освещенным экраном планшета, то ли от того, что он не спал уже вторую ночь, он с трудом мог сконцентрировать свой взгляд на каком-либо одном предмете.

В полузабытье, раздраженный он вышел в столовую, взял завтрак, пробрался к столам. Напротив подсела рыжая.

– Привет, Мэри, – на автомате поздоровался он. Она несколько удивленно посмотрела на него, но тут же заулыбалась и поздоровалась в ответ. «Эй, не забывай, что ты не должен ничего не помнить, – про себя подумал он и в оправдание самому себе добавил, – ну, ты мог прочитать ее имя на бэйджике». Повисла неловкая пауза. Рыжая познакомилась с женщиной, сидящей рядом с ней. Они начали делиться утренними впечатлениями: «А я думала, что у меня будет ванна, а здесь только скромная душевая кабинка, и вода еле течет». Теперь, когда он помнил предыдущие дни, эти рассуждения казались ему странными. Рыжая предалась воспоминаниям из детства. Начала рассказывать смешные истории. Кажется, он их уже слышал вчера.

До рабочего стола он шел минут десять. Ноги заплетались, работать не хотелось, и с каждым шагом он всё острее ощущал отвращение к этому месту. Его подташнивало от этой работы, или это вестибулярный аппарат шалил… Вот бы сейчас на свежий воздух, в парк, нежится в теплых лучах солнца, чувствовать запах земли, травы, листьев и вдыхать сладковатые ноты цветов.

До обеда он почти ничего не сделал из списка. Глаза болели от монитора, мысли разбегались в разные стороны, прячась от него в закоулках сознания. Он то и дело пересчитывал одни и те же формулы по несколько раз, потому что постоянно сбивался.

Наконец загорелась спасительная лампочка с надписью «ОБЕД». В столовой всё те же лица, которые уже успели надоесть ему. В этот раз он подсел к рыжей сам. Ему было плохо и захотелось, чтобы кто-нибудь разделил его несчастье, чтобы кому-нибудь тоже было плохо. Он как большинство людей был склонен получать удовольствие, уничтожая прекрасное. Пусть и всего лишь настроение. Завтра она все равно не вспомнит так же, как не вспомнила, как они прекрасно провели вечер вчера.

– Ты такая веселая, – обратился он к ней. – Неужели тебе всё нравится?

– Мне просто нравится жить одним днем. Ни о чем не жалеть и просто радоваться жизни. Тому факту, что ты жив, понимаешь?

– Похоже, не очень…

Она снисходительно улыбнулась, но объяснять дальше не стала. Ему стало страшно от осознания того, что она и вправду живет одним лишь днем. А точнее тысячи раз проживает один и тот же день лишь с небольшими поправками в нем. Рассказывает одни и те же истории и шутки и не устает смеяться над ними.

После обеда белая линия проводила его в спальню и погасла. Значит, Элис все-таки смогла организовать ему выходной. Он с нетерпением, хотя уже и с меньшим удовольствием вернулся к развитию собственной цивилизации на планшете, лишь иногда прерываясь для того, чтобы на том же планшете пострелять по зомби.

Каждый день одно и то же. Встаешь, завтракаешь, на рутинную работу, вечером «развлекаешься», спишь. И всё по новому кругу. Он старался не думать о всем этом, потому что чувствовал, как его начинает засасывать в пучину депрессии. Хорошо всё-таки, когда не знаешь, как всё плохо.

Вечером Элис принесла новую заряженную батарейку для планшета, еще таблеток и бутылку воды. Кажется, она пообещала, что еще неделю ему не придется работать.

К утру третьего дня батарейка планшета разрядилась. Он попытался почитать. Все книги были очень потрепаны и местами даже порваны. Они явно были редкостью и тайно передавались из рук в руки. Можно было бы и поаккуратнее обращаться с такими ценностями. И хотя книга, которую он выбрал, оказалась безумно интересной, но буквы расплывались, глаза болели, и он постоянно терял нить повествования, перечитывая одни и те же строчки по несколько раз. Тогда он решил, что свежий воздух и прогулка помогут ему прийти в себя. Когда он только вышел из комнаты, он сразу же чуть не упал в обморок. Пришлось опереться о стену, чтобы прошло головокружение и отступили черные мелькающие мушки в глазах. Он просто шел, не знаю, куда идет, смотря только себе под ноги, стараясь поглубже вдыхать свежий воздух. Все жизненные силы и остатки сознания он концентрировал лишь на одной мысли: «только бы не уснуть!». В какой-то момент он решил, что заблудился и теперь уже точно не знает, где находится. Он побоялся признаться в этом надсмотрщикам. Мало ли к какому врачу его отправят, или усыпят за неработоспособность, или как-то узнают, что он не спит и все помнит. Раньше он никогда так не боялся и не опасался надсмотрщиков. Тогда он просто развернулся на 180 градусов и пошел опять наугад назад. Лучше заблудиться и потеряться навсегда, чем обратиться к ним, выдать Элис и разоблачить себя. Впрочем, в его состоянии он плохо осознавал, что его героизм свелся к тому, чтобы просто идти прямо.

К утру четвертого дня он уже потерял счет дней и ночей, проведенных без сна. От одного вида планшета его начинало подташнивать. Завтрак, обед и ужин ему приносили в комнату. Регулярно приходил врач.

 Вскоре Адам и вовсе перестал осознавать, день сейчас или ночь.

Ты уже прошел больше половины пути, тебе нельзя сейчас сдаваться. А может, ничего не было. Ни Элис, ни леса, ни цветов. Может, я сейчас сплю, и мне снится кошмар. Блуждающий взгляд упал на кусочек красной ткани, торчащей из-под подушки. Нет, Элис была… и кошмар этот реален. Адам спустился на колени, начал раскачиваться вперед-назад, рыдая, давясь слезами, шептал «зачем?». Иногда ему казалось, что в комнату кто-то заглядывает, он резко поворачивал голову к двери, но там никого не было. Потом он решил, что под кроватью что-то или кто-то шевелится. Он определенно точно был уверен в том, что это нечто собирается убить его, и пару часов он сидел неподвижно в углу, притворяясь неживым и несъедобным объектом.

Кто-то хлопнул дверью, ведущей из столовой в ванную. Наверное, это надсмотрщики. Из-за отсутствия сна у него развилась паранойя. Они все поняли и пришли за мной. Он схватил стул и подставил его под ручку. Что делать? Бежать? Но в этом мире ему негде укрыться. Нужно уничтожить улики. Он начал рвать книги, как будто это могло помочь избавиться от них. Но его сил даже на это не хватало, он лишь с трудом вырвал несколько листов. Дверь достаточно быстро поддалась, под сильными толчками людей с другой стороны стул опрокинулся и больше не являлся помехой. Адам понял, что у него нет сил ни бежать, ни сопротивляться, и готов был даже принять смерть, так как она означала бы вечный сон, которого ему сейчас так не доставало. Но в комнату вошел уже знакомый ему врач и Элис. Их силуэты расплывались у него перед глазами, голова кружилась.

– Все хорошо, Адам, это мы, – постаралась его успокоить Элис.

Адам смотрел на них, приоткрыв рот, будто не узнавал. Он сел на кровать. Элис не обращала на это внимание.

– Как ты исхудал! Доктор, его ведь хорошо кормили? – врач молчаливо кивнул. – Милый, осталась последняя процедура. Еще чуть-чуть и ты будешь свободен.

Врач открыл свой чемодан, сделал Адаму укол с обезболивающим (на который он никак не отреагировал) и прикрепил к его голове электроды строго в определенных местах, которые врач отмерил с помощью сантиметровой ленты.

Врач ждал, пока подействует анальгетик. Адам внимательно смотрел на Элис, и в то же время казалось, что он смотрит сквозь нее. В его глазах застыл безмолвный крик о помощи, или скорее даже, о спасении. В его взгляде не было упрека, только безмерная усталость, грусть и страдание. Она ответила ему взглядом, полным любви в надежде, что это хоть как-то облегчит его муки. Она поднесла к его губам небольшую деревянную палочку.

– Прикуси, милый, будет немного больно, – он послушно последовал ее указанию.

Моментально врач повернул ручку на аппарате, лежащем в чемодане, ток побежал по тоненьким проводкам, цифры быстро росли на небольшом мониторчике и тут же врач вернул ручку на значение ноль. Две-три секунды. Голову пронзила острейшая боль. Адаму показалось, что некий невидимый спортсмен с разбегу метнул ему в голову гарпун и потянул обратно к себе. Он чувствовал, как шевелятся мозги в его черепушке. Всё его сознание будто бы консолидировалось в одной точке. Ощущение было такое, что череп вот-вот взорвется и его серое вещество украсит убогое убранство этой комнаты. Но самое страшное, что этот кошмар, это уродство увидит Элис.

Адам продолжал сжимать зубами палочку, и, только когда боль окончательно утихла, он ее отпустил и потерял сознание.

Он спал двое суток, периодически просыпаясь, чтобы попить воды или что-нибудь пожевать (еду ему оставляли на стуле рядом с кроватью), или чтобы посетить туалет.

Адам почувствовал легкое и нежное прикосновение на щеке. Он нахмурился, но собрался силами и приоткрыл глаза. Это была Элис…милая Элис. Его губы сразу же растянулись в улыбке. Она еще раз поцеловала его в щеку и коварно улыбнулась в ответ.

– Как себя чувствуешь, сладкий?

– Как будто заново родился, – он привстал на кровати, чтобы обнять и поцеловать ее в губы. Потом лег обратно и потянул Элис за собой. Она легла рядом с ним. Несколько минут они безмолвно и многозначительно смотрели друг другу в глаза, признаваясь в любви без слов. Он провел рукой по ее щеке. Так ему захотелось прикоснуться к ее нежной, гладкой коже…к ее губам. Он поцеловал ее, потом еще раз. Ее волосы. Ее шея. Это самое чудесное создание на свете! А потом они уже не могли остановиться…и не хотели. Это было его самое прекрасное пробуждение, самое нежное, чувственное и бодрящее.

– Мне же не надо сегодня на работу?

– Нет… Но тебе придется пойти со мной. Я тебе раскрою еще пару секретов.

Элис дотянулась с кровати до своей одежды и выудила из кучи тряпок некий гаджет, очень похожий на карманный компьютер. Адам краем глаза подсматривал, что она делает. Она выбрала на экранчике его имя и номер и оставила заявку на прием врача.

– Так, у нас есть 30 минут на сборы.

Адам устало откинулся на подушку, наблюдая как Элис, подобно греческой богине, обернулась в покрывало и пошла в душ.

Когда пришел врач, он первым делом достал свой карманный компьютер и тоже что-то отметил. Вероятно, ведет отчетность.

– Пойдемте, у нас не так много времени, – впервые за всё время Адам услышал голос врача, бархатный, мягкий, не очень низкий. Твердый и уверенный тон. Такой всегда легко убеждает. «Александр» – гласил его бейдж.

Они вышли на улицу, сели в автомобиль скорой помощи. Их отвезли к больнице. Пока они ехали, никто не проронил ни слова. К счастью для Адама, эта давящая тишина продлилась недолго, до больницы добрались быстро.

Здание больницы снаружи ничем не отличалось от других серых параллелепипедов. Но внутри вместо большого зала с рабочими местами были бесконечные коридоры, двери, лабиринты. Они зашли явно не через главный вход и быстро прошли в ближайший угловой кабинет. Александр закрыл дверь изнутри на ключ и нажал выключатель – снаружи загорелась табличка «Прием пациента». У себя в карманном компьютере он опять сделал какие-то пометки.

В кабинете стоял стол врача, два стула с двух сторон от стола, кушетка, шкаф и большое кресло пыток. Оно, конечно, не предназначалось для пыток, но выглядело именно так. К нему было подведено множество проводов, и оно чем-то было похоже на кресло у стоматолога.

Элис подошла сразу к шкафу. Верхние дверцы шкафа стеклянные и за ними стояли вперемешку книги, склянки, коробки (на одной было, например, написано «При анафилактическом шоке», но Адам понятия не имел, что это такое). Тем не менее, Элис открыла нижние тяжелые непрозрачные дверцы из дерева. Там не было ни полок, ни нижней части шкафа, которая должна была быть его основанием. Элис взяла с верхних полок узкую плоскую рейку с заостренным концом, подцепила ею половую доску под шкафом, которая оказалась соединена с двумя другими и подняла их словно дверь в погреб.

– Здесь придется немного поприседать, – сказала Элис, первая пролазя в шкаф.

Они спустились по лестнице вниз, врач закрыл за ними дверцы шкафа и пол.

– Добро пожаловать в наше тайное убежище! – объявил доктор.

Это было достаточно большое, слабо освещенное подвальное помещение, все пространство которого было разделено занавесками. В одной части стояли кровати, кто-то спал, кто-то сидел рядом и что-то увлеченно обсуждал. Была также кухня-столовая, тазики с водой вместо душа и даже туалет.

С Элис все здоровались и мило улыбались, некоторые обнимали и приветственно целовали в щечку. Адам отчетливо почувствовал уколы ревности в области груди. Но он постарался сосредоточиться на рассказе доктора.

– Мы спасаем людей, возвращаем им память, объединяем мечтателей, бунтарей, свободных людей. Тех, кто спасет этот мир от забытья. Тех, кто хочет жить, хочет сбросить оковы этой власти. Мы готовим восстание. Среди нас еще пара врачей, несколько надсмотрщиков, но в основном это, конечно, простые рабочие вроде тебя, чья жизнь при наличии памяти особенно тяжела. Всем этим людям мы уже вернули память, как и вам.

«Как и вам…»– эхом пронеслось в голове у Адама.

– Как вам это удается? Я имею в виду возвращать людям память…

– Я сам врач-меморолог, специализирующийся на процессах управления памятью. Видишь ли, именно во сне мозг обрабатывает информацию, которая получена человеком за день, и распределяет ее по ячейкам памяти. Чтобы что-нибудь узнать и запомнить, нужно получить информацию, обработать ее и применить. За обработку информации во сне отвечает такая часть мозга как гиппокамп, он участвует в механизме перехода информации из кратковременной памяти в долговременную. И при определенном воздействии электрическими разрядами на гиппокамп можно ограничить именно эту функцию.

Каждые 10 лет после операции по блокировке долговременной памяти проводятся «Обновления». С помощью воздействия электрических разрядов человеку внедряют в долговременную память краткую информацию о его возрасте, то есть на краткий миг восстанавливают нарушенные связи – информационные каналы – с гиппокампом. Это недлительная и немного болезненная операция, менее болезненная, чем твоя. Во время операции человеку дают посмотреть на себя в зеркало. Это необходимо для того, чтобы у людей при пробуждении не было каждый день паники и стресса, оттого что они стали стариками «за один день». Но я отвлекся.

Когда вы перестали спать, вся информация, полученная вами, Адам, оставалась в кратковременной памяти, а объемы этой памяти, увы, не столь уж велики. Когда она оказалась перегружена (этот критический момент наступает примерно на 7-8 сутки), мы провели операцию обновления, но с увеличенным разрядом тока и более обширным местным воздействием, чтобы под напором всей этой информации восстановить все функции гиппокампа и «информационные связи» с долговременной памятью.

Вероятнее всего, в ближайшие дни у вас будет частенько болеть голова, потому что часть вашего мозга, уже отвыкшая работать, вновь будет полноценно функционировать. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос, Адам…

– Вполне. Но почему так? Ведь пока мы учились, нас вкусно кормили, мы часто отдыхали, нас всячески развлекали. И с нами были строги, только когда мы нарушали порядок. Почему нельзя было и дальше оставить нам прекрасную жизнь?

– Государство не интересует твоя жизнь. Твое жизнерадостное настроение стоит ему денег. А зачем оно государству? Пока тебя обучали слушаться государство, на тебя тратили деньги, чтобы ты не взбунтовался, чтобы ты думал, что так будет всегда. Но зачем государству тратить деньги теперь, когда ты и с меньшими затратами будешь пахать на его благо и на благо его руководителей?

Сыро. Серо. Голые бетонные стены. Люди достаточно бодрые и веселые, но в грязной поношенной одежде, отчего выглядят крайне уныло. Часть помещения отделена самодельными деревянными стенами и плотными занавесками. Там был «штаб», где обсуждались стратегические вопросы. В тот момент все это напомнило Адаму детские игры, когда они строили укрытия из одеял и подушек.

– Ну вот теперь чувствуйте себя как дома. Могу предложить вам два варианта: остаться здесь или вернуться в рабочий корпус и притвориться, что вы как и раньше не помните предыдущих дней. С точки зрения стратегии нам было бы выгоднее, если бы вы вернулись на работу. Сами понимаете, сложно содержать всех мятежников. Но если станет совсем невмоготу, мы всегда будем рады вам здесь.

– Хорошо, – кивал на все предложения Адам, стараясь уже отвязаться побыстрее от доктора, а сам искал глазами Элис. «Где же ты, любовь моя?» Слишком много страхов и сомнений. Я должен поговорить с Элис.

– Доктор…ммм…как бы так спросить…Элис говорила, что для того, чтобы вернуть память первый этап – это яркое потрясение…– доктор, молча, продолжал слушать, явно не понимая, к чему клонит Адам. – Для меня этим потрясением стала в большей степени Элис, но… но как же остальные…они…они тоже…

– Я понимаю, о чем вы. Конечно, Элис яркая личность. Своей заботой и любовью она многим помогла. Но она, естественно, не одна такая. Есть среди вербовщиков и мужчины, но, разумеется, все из надсмотрщиков.

Страсть – это, пожалуй, самое верное и единственно достаточно сильное средство, чтобы заставить человека найти в себе силы не спать несколько суток.

Он вдруг почувствовал себя обманутым, преданным, игрушкой в чьих-то руках.

Он, наконец, заметил Элис. Она улыбалась какому-то мужчине и весело болтала о чем-то, но, видимо, почувствовала на себе тяжелый взгляд Адама и подошла к нему.

– Ну как вы тут?

Адам молчал, сжимая от злости губы.

– Завтра, Элис, займетесь вот этим пациентом, если вы ничего не имеете против, – доктор протянул ей папку с анкетой и фотографией.

– Без проблем, – безразлично и по-деловому ответила Элис, лишь мельком заглянув в папку и тут же смущенно спрятав ее за спину. Доктор повернулся к Адаму.

– Я, к сожалению, уже вынужден вас покинуть, – «ну наконец-то!». – Если что, обращайтесь. Элис вас проводит назад, – Александр удалился, как фокусник, исчезнув в стенах-занавесках.

Молчание. Элис подняла глаза и увидела, что Адам напряженно смотрит на нас.

– Как тебе здесь нравится?

– Как ты могла? – Элис несколько удивленно, скорее даже возмущенно посмотрела на Адама. – Я думал, что ты меня любишь, а ты… Скольким ты вернула память «своей любовью»?

Элис тяжело вздохнула.

– Послушай, Адам, не спеши делать неправильные выводы.

Адам немного успокоился в надежде, что сейчас Элис предложит ему объяснение, которое устроит его.

– Во-первых, пойми, только самые яркие чувства способны оказать на человека должное воздействие. Всё, что я делаю, это просто необходимость, – Адам отчетливо почувствовал, как его сердце вырвали из груди. – Во-вторых, я не одна такая. Я не обязана спасать тех, с кем не хочу общаться. Я не делала ничего против своей воли. И я сама выбирала тех, с кем хотела быть. Я по-настоящему сильно люблю каждого, кого «оживила». Их и не так уж много было…

– Не хочу даже слушать об этом. Для меня ты была единственная. Я тебя по-настоящему любил, поэтому мне больше никто не нужен был. А ты предала мои чувства.

– Не будь собственником. Моя любовь просто шире, чем твоя. Я люблю жизнь, людей, свободу. Именно ради свободы мы здесь. Цель нашей любви – не семья, не продолжение рода или постоянные отношения. Эта цель намного важнее – это сама любовь, свобода любить, мыслить, чувствовать и помнить.

– Только не ради меня. Видимо, вы ошиблись во мне. Для меня ничего не значит ваша свобода, – Адам был разочарован и зол, но старался при этом не повышать голос. –  Я живу один раз, у меня только одна жизнь. Я просто хочу быть счастлив. И…я просто хочу наслаждаться каждым моментом этой жизни. Просто хочу любить…

– Я тоже, – Элис перебила его. – И я люблю. Я свободна и могу любить, кого хочу. А вместе мы сможем освободить и других людей и сделать всех свободными!

– Ты не понимаешь! Это не та свобода, которая требуется для настоящей любви… Я хочу всё забыть. Я хочу забыть тебя! Вычеркнуть тебя из своей жизни. Просыпаться и не помнить эту жизнь, не знать депрессии и разочарования, ужаса и страха, этой грязи и убожества.

Удивленная Элис с разочарованием молча смотрела на Адама. И решила перейти от обороны к агрессивному наступлению.

– Неужели после всего, что ты испытал, ты хочешь вернуться к бессмысленной жизни овоща? У нас есть цель. Великая общая цель, которая поможет перевернуть этот мир, сделать его лучше.

– Я уже сказал – для меня эта цель ничего не значит. Я делал всё только ради тебя. Ты была смыслом моей жизни. И я считал, что это взаимно. А теперь моя душа в смятении, противоречивые чувства и эмоции терзают и рвут меня изнутри. Лучше быть овощем, чем мучеником. И уж не обижайся, Элис, но ваша цель бессмысленна. Всегда будут люди, которые будут стараться удержаться у власти любой ценой, всегда будут угнетенные, за счет которых и будет держаться власть и порядок. Может, сменится только самая верхушка этой машины, но и ты, и я останемся там же, – Элис не желала дальше слушать.

– Ты первый, кто желает снова лишиться свободы. Если ты действительно этого хочешь, это можно устроить…– она сказала это максимально равнодушно, но по глазам было видно, как ее одновременно обуревают обида и грусть.

Мерзкий гудок. Он открыл глаза. Пора вставать на работу. Из-под подушки торчала какая-то красная тряпка и приятно пахла цветами. Это его немного удивило, но не заинтересовало. Ему не терпелось узнать, каким будет его новый день, что ему придется делать, с кем работать. По белой линии сначала в ванну, потом в столовую. Пятый ряд, шестьдесят первый стол. На столе список дел. Над монитором камера. Он пристально посмотрел на нее, как будто пытался рассмотреть того, кто наблюдает за ним по ту сторону объектива.

Она сжала губы в отчаянии, увидев его на экране. Но тут же вернула маску безразличия. У надсмотрщиков не может быть эмоций. Бездушные шестеренки системы. Ничего. Уже сегодня мы ее сломаем. Мы и тебя освободим. Пусть ты и не вспомнишь меня. Зато запомнишь.

Она незаметно проскочила мимо охранников, с которыми давно сдружилась, сначала в серверную и оставила в центре комнаты взрывное устройство. Затем она прошла в комнату центрального управления и организации работы, где сидели десятка два бездушных надсмотрщиков и корректировали работу электронных программ.

– Ребята, я принесла вам пончиков, – она прекрасно знала, что до обеда никто не встанет со своего места и не притронется к коробке со взрывными "пончиками".

Подобные сюрпризы она расставила по всем залу наблюдения за рабочими. Конечно, пострадает много людей в ходе переворота. Но это всё приверженцы власти. Безмозглые несчастные надсмотрщики, которых, к сожалению, все равно никак нельзя ни исправить, ни спасти. Их лишили чего-то большего, чем просто память.

 Ровно в 12.00 по всей столице во всех производственных зданиях прогремели взрывы. Компьютеры погасли, белые линии исчезли, камеры отключились, десятки тысяч надсмотрщиков погибли в мгновение ока. Некоторые уже освобожденные рабочие, которые знали, что происходит, и были в числе мятежников, схватили оружие. Повсюду звучали выстрелы и крики боли и отчаяния. Целью восставших были, конечно, надсмотрщики. Правда, на восстание это не было похоже. Мятежники просто добивали выживших беззащитных приверженцев власти.

Она подошла к громкоговорителю.

– Всем сохранять спокойствие и оставаться на местах, – этот приказ относился, конечно, исключительно к рабочим. Никто не двинулся с места. Все привыкли подчиняться. Он как и все был несколько напуган и растерянно смотрел по сторонам в поисках ответа. Голос в громкоговорители показался ему настолько серьезным и равнодушным, что по коже побежали мурашки.

К ней подошел доктор.

– Ну вот и все, Александр. Наконец, мы сбросим оковы этого гнета и вернем людям свободу. Жаль, что цена столь велика.

– Да… но не все так сразу. Конечно, нельзя так сразу всем возвращать память. Посмотри на них. Им необходимо, чтобы ими кто-то руководил, командовал, вел их. Без пастуха, стадо просто разбредется и погибнет. Они ведь просто бросят всё: не будут работать и начнут мародерствовать. Потребуется время, чтобы реформировать систему.

– Реформировать? Я думала, мы хотели ее сломать полностью.

– Нельзя просто сломать всё, что строилось десятки лет, Элис. Мы не сможем построить всё с нуля. Но улучшить и постепенно полностью изменить систему в наших силах. Пусть это и займет еще десятки лет…