1

У каждого уважающего себя человека, неважно, женщины или мужчины, всегда должно чего-то не хватать. Это не основополагающая истина счастья, а лишь тенденция, все чаще доказывающая себя в комфортной жизни современности.

Если есть деньги, и ты живешь более-менее счастливой жизнью холостяка, то – добро пожаловать в мир без любви, яркий, быстрый, как «Порш». Вот только красок этих ты не заметишь, вероятность – 87,99%. Если встретишь любовь всей жизни и будешь, в какой-то мере, счастлив, то, могу угадать с вероятностью 95% – ты беден.

Это нормально. Нужда заставляет мозг работать, мотивирует для свершения нового, для достижения целей, которые могли казаться совсем далекими. Но тогда нужда называется желанием. А все новые и новые желания продолжают подстегивать умственные процессы, двигать жизнь вперед.

Всем здравствуйте. Меня зовут Андрей, и у меня не осталось никаких желаний, после того, как пропали любовь и счастье. Все дружно хлопают, пока шквал аплодисментов не сворачивается в гул поезда метро.

Деньги могли бы меня утешить…

Сколько себя помню, никогда не зарабатывал достаточно. В каждом дне жизни бывали ситуации, когда что-либо хотелось приобрести, утешить самолюбие, но даже мелочи оставались недостижимыми. Даже похвастаться безделушками, приобретенными дешевле, чем во всех остальных магазинах, не удавалось. Я получал карманные деньги от родителей, перебивался мелким заработком в старших классах и колледже, получал средний заработок, которого хватало на еду, оплату квартиры и дешевый шопинг раз в три-четыре месяца. Это было так нормально – жизнь без лишних амбиций, с ощущением, что все идет, как надо, все – лишь временно, ведь тебе лишь двадцать лет, двадцать один, двадцать три… Ты молод и перспективен, мысль о том, что деньги найдутся со временем, стоит лишь подождать, набраться опыта что ли.

Взгляд на друзей, знакомых и бывших одноклассников, которые постоянно мелькали на бесконечных фотографиях из отпусков, на фоне автомобилей, в дорогих клубах – это был лишь первый звоночек к падению. Я никогда не испытывал зависти, так как не нуждался в ней, но любопытство, как именно парни и девчонки из моего окружения, из того же теста, подкрались к достатку, грызло меня изнутри, пусть и незаметно.

У меня была любовь, она грела меня счастьем, притупляя рецепторы опасности и, вместе с ними, – желание стремиться вперед. Хотелось теплого уюта, неги и спокойствия, которые ассоциировались с безмятежным существованием в том мире, который я построил, лениво и без особого труда.

Пришло время вернуться к тому, о чем я специально умолчал.

Если критерии комфорта не сочетаются с такими же, присутствующими у партнера – то, мой милый друг, можешь смело заканчивать данный этап жизни и приступать к следующему. Неважно, чего это будет стоить – любые действия окупятся в будущем.

Пока я купался в воздушных замках из собственного самомнения и фантазий, моя «половина» ощущала острую нехватку финансов, которые были основополагающей частью ее счастья. На первый взгляд все было нормально (не отлично, не потрясающе, нормально), но бомба оттягивала реакцию до последнего.

Любовь же… Любовь одного не разделишь пополам.

Когда воздушные замки потеряли плотность, я, оказавшись абсолютно к этому неподготовленным, полетел в пропасть, такую черную, что свет превращался в ней

лишь в маленькую точку, лишь отголосок воспоминаний. Не помню, ударился ли я обо что-нибудь на дне, и были ли оно вообще?

 

2

Сегодня я снова пьян. Не помня, где оставил часы, решил проверить время на мобильнике. Вот только подумать об этом оказалось сложнее, чем найти проклятый аппарат.

В душном автобусе мутное облако из дорожной пыли обволакивало собой каждый кубический сантиметр свободного пространства. Измерять мир вокруг себя в литрах я уже не мог после вчерашнего.

Сверкающие, едва различимые глазом, смертоносные точки витали в воздухе, проникали в рот и нос, оседали на одежде и коже пассажиров. И все сопровождалось беспощадно-ярким белым светом Солнца.

– Бля, да где же ты?! – хриплым от дневного сна голосом произнес я, немного громче, чем ожидал.

Мобильник оказался у меня, как по волшебству, после произнесения заветного заклинания, и несколько пар взглядов попутчиков прилагались в придачу. Мало того, что я кому-то не уступил место несколько остановок назад, еще от меня (как бонус к приятному вечеру) по любому разит алкоголем, так теперь я позволяю себе выматериться в присутствии женщин и детей, а также прочих утопающих.

С похмельной ухмылкой на лице я презрительно осмотрел попутчиков и уставился в телефон. Дорогой аппарат не соответствовал внешнему виду, но я был рад, что мысли о старте недели распродаж личных вещей еще не начали посещать больную голову.

Несколько раз взглянув на время, я его не запомнил. Зато в коре головного мозга сразу же отпечатался вид «6 пропущенных вызовов» с дополнением, выполненным мелким шрифтом – «Мама».

– Мама, мама… не сходи с ума… – полушепотом напел я себе под нос, пряча телефон в карман.

«Конечно, она волнуется!» – сетовала Совесть внутри сознания. Ее голос, каждая вибрация, неприятно отражался на самочувствии, прибавляя к спазмам желудка еще озноб и чувство вины.

«Но я же в порядке!» – отвечал Здравый-Смысл. Этот парень мне нравился куда больше – он всегда мог найти позитив и логичное оправдание любому моему действию или поведению в целом.

«В порядке ли?» – язвительно вопрошала Совесть, снова прикладываясь своими щупальцами, словно медуза, жаля самые глубинные, так тщательно спрятанные чувства.

Здравый-Смысл был труслив и осторожен. И поэтому, когда диалог происходил наедине, внутри меня, он всегда уступал Совести, как мальчишка прятался от нападок хулиганов.

Я сделал шаг на сухую до невозможности землю. Клубы насточертевшей пыли сразу же взметнулись вверх и зависли, как бы подтверждая безветренную погоду, а она знала, как свести с ума. Я не помню, откуда ехал. Просто проснулся в загородном автобусе, тот шел не спеша по направлению к центру, к дому. На мне был легкий кардиган, поверх когда-то белой футболки, длинные, оттого жаркие, синие джинсы и дешевые китайские кеды. И, скажу я вам, в начале июля, под палящим солнцем цвета пустыни, да еще и в отсутствии ветра! Сказать, что мне было всего лишь жарко, значило плюнуть раскаленной слюной в лицо.

Я снял кардиган, не расстегивая, через голову, параллельно вытер им лицо, грудь и подмышки и решил идти к дому, когда мой взгляд наткнулся на странного мужичка, который ехал в автобусе вместе со мной. Он стоял на остановке и разглядывал меня, даже не стесняясь. Новые бриджи и идеально подогнанная футболка выглядели неуместно со шлепанцами и носками.

– Эй, мужик! Что нужно? – спросил я, глядя в глаза этому субъекту.

Позвольте извиниться за информацию, предоставленную в не совсем полном объеме. В момент, когда вы читаете эти строки, то, скорее всего, пытаетесь представить меня, как главного героя. Но все образы будут неверными без необходимого дополнения.

Помимо того, что я, в своем нормальном состоянии, выгляжу именно на свои двадцать пять, у меня все еще не растет щетина, что доставляет определенные неудобства, особенно в дни запоя, как сейчас, так мое лицо еще и украшено достаточно свежим фингалом от отличной драки три-четыре дня назад.

Поэтому неудивительно, что мужчина в бриджах слегка опешил, когда я, небритый, с пучком волос, хаотично торчавшими из подбородка и из-под носа, с подбитым глазом, так нагло к нему обратился.

Но у него была какая-то цель, поэтому, рассудив, что, в случае острой необходимости, он сумеет мне навалять, он подошел ближе.

– Андрей Витальевич, я полагаю?

Если бы не зуд в мозгу, который был даже большим, чем обычное похмелье, то стоило удивиться сильнее. Разрыв черепной коробки оказался более приоритетным, и напрочь отшиб все прочие мысли.

– Ну, я? А что нужно?

– Я бы хотел предложить вам работу, – ответил незнакомец.

На этой ноте я даже протрезвел. Слегка, но достаточно, чтобы начать что-то соображать, складывать два и два.

Стоит пояснить, что я был безработным всего неделю, но уже успел хорошенько прокутить имеющиеся деньги и если бы не маячивший на горизонте окончательный расчет с бывшим работодателем, то на ближайшее время я был бы беден и гол.

Поэтому предложение подозрительного типа, который знал, как меня зовут… предложение того, в чем я нуждался…

Я просто не мог отказаться. И дело было даже не в любопытстве.

 

3

«Черт! Да где же этот гребаный офис?!»

Карта на навигаторе телефона подтверждала мое присутствие точно по адресу, указанному на мятой бумажке. Но кроме захолустных дворов, переходящих из одного в другой, ничего дельного не попадалось на глаза. Стоило один раз сойти с Невского проспекта и углубиться в массив старых построек, как они тут же решили запутать дорогу и завести меня в самые недра города.

Свет летнего солнца поглощался суровыми четырехэтажными строениями, которые превращали небо в отпечаток на пересвеченной пленке, да еще и загоняли его в рамки четырех стен.

– Черт, черт, черт! – бубнил я себе под нос, вглядываясь в подъезды, которые я, похоже, уже начал отличать друг от друга.

Я опаздывал уже на двадцать минут, что не доставляло удовольствия. Может показаться смешным, но я даже постарался привести себя в порядок сегодня утром – помылся, сбрил глупые волосы на лице, нашел старый дезодорант-стик, который пришлось размягчать теплой водой…

Теперь, при полном параде, брожу по трущобам в поисках гипотетического офиса, который начинал казаться мне все более нереальным с каждой секундой опоздания. Да и как можно было повестись на предложение незнакомца, будучи пьяным и грязным, как последняя сволочь? Ух, как его карма сегодня пострадает, поболе, чем моя печень!

Как только стоило об этом подумать и завернуть за очередной поворот Питерского лабиринта, взору открылась неприметная, но удивительно чистая и аккуратная дверь. Двор оказался последним в сегодняшнем квесте – из него был только один выход – та самая арка, через которую я вошел.

Когда я вошел внутрь здания, сразу же наткнулся на стойку рецепции в узком коридоре, которыми изобиловало каждое старое здание. Никогда не понимал, зачем их пытались переоборудовать под бизнес-центры?

За стойкой, как ни удивительно, была вовсе не девушка лет 20—25 лет приятной наружности, а суровый мужичина за пятьдесят, с внешностью бывшего вояки. Наверное, не стоило ожидать, что он начнет любезничать со щеглом, вроде меня.

– Здравствуйте, я к вам по поводу работы, – сказал я, стараясь сохранить уверенность и равномерную громкость в голосе.

– Вам в шестой кабинет. Займите очередь и ожидайте.

Я прошел направо от стойки, куда указывал его палец, там зажегся зеленый индикатор в турникете. Коридор не разветвлялся, всего лишь уходил влево, вглубь здания. В свое время, эти лазы должны были быть ничем иным, как подвальными помещениями, а теперь их за бешеные бабки предлагают, как офисы высшего класса. Не спорю, евроремонт даже собачью конуру может превратить в пентхаус, но становилось смешно от того, что близко расположенные к центру города развалины делают дорогим удовольствием для различных компаний.

Кабинет номер шесть оказался единственным помещением, перед которым было что-то похожее на небольшую комнату для ожидающих. Их было немного – согбенная женщина неопределенного, хотя точно немолодого возраста, и двое мужчин, которые у меня, почему-то, сразу же ассоциировались с бывшими грузчиками – они были крупными, с тяжелыми и натруженными руками, а разговор о рыбалке вызывал только неудовольствие. Я представлял, что в свои выходные они выезжают за город, с палатками и припасами, выставляют удочки или другие снасти вдоль берега и… начинают бухать, пока не отключатся.

Хотя, мне было грех жаловаться. В последние дни я делал это даже без такого повода, как псевдо-рыбалка.

Дверь кабинета открылась, и я увидел мужчину, который пригласил меня на встречу. Только теперь он предстал совсем иначе – в пиджаке, белоснежной рубашке с каменным воротником и строгим офисным галстуком, он чувствовал себя и выглядел, как рыба в воде. Даже не верилось, что он мог вырядиться в тот look, в котором я видел его в первый раз.

Он вышел из кабинета, как будто почувствовал, что я пришел, ведь как иначе можно было объяснить то, что он сразу же обратился именно ко мне:

– Андрей! Здравствуйте, я вас ждал.

– Привет, я все-таки решил принять ваше предложение, поэтому я подожду.

– Нет-нет, не стоит. Пройдемте, – и он указал мне на дверь, напротив, с цифрой 7 посередине.

Перед тем, как он закрыл дверь, я успел увидеть спину старика, который сидел внутри, перед массивным деревянным столом. Он что-то писал, причем, согнувшись чуть ли не напополам, выглядел так, будто канцелярским предметом был его собственный нос.

Внутри, в «кабинете №7», обстановка была похожа на продукцию всем известной компании – стены были обшиты белыми пластиковыми панелями, без стыков, потолок побелен настолько хорошо, что и через год его можно было выдавать за новый. Пол выглядел, как рыцарский доспех – плитка была не керамической, а из какого-то дорогого, а посему неизвестного мне материала, цвета матового алюминия, который поглощал отражение шести ламп дневного света.

– Итак, Андрей, я пригласил Вас на собеседование, но сразу сообщу, что вы уже приняты, так сказать, заочно. Вопрос заключается в другом – поскольку должность, так сказать, нестандартная, Вы сами должны решить, согласитесь ли Вы на подобную работу?

И он положил передо мной, «так сказать», презентацию моей будущей должности. Я ознакомился с условиями оплаты, с периодичностью оплаты и мои глаза, должно быть, просто повылазили из орбит, потому что краем глаза я заметил, как мой собеседник довольно ухмыльнулся.

Все было абсолютно чисто. Даже, несмотря на наименование организации в левом верхнем углу страницы, создавалось впечатление, что я устраиваюсь в какое-нибудь пенсионное управление или в налоговую. Тринадцатая зарплата, отпуска, больничные, придраться абсолютно не к чему. Сумма же… Достаточно сказать, что она превышала мой оклад на предыдущем месте раз в пять.

Конечно, ощущение запаха свежего сыра заставило задуматься о присутствии мышеловки, и я перелистнул страницу.

Мне понадобилось не меньше пятнадцати минут времени, чтобы перечитать жалкие десять-двенадцать строчек, прежде чем их смысл дошел до меня в полной мере.

– Это что, шутка? – спросил я.

– Отнюдь. Как бы абсурдно это не выглядело, но мы готовы платить вам указанную сумму за выполнение этих обязанностей. И, чтобы у вас не появилось ощущение, так сказать, кидалова, то наша организация предоставит аванс в размере одной трети заработной платы.

Моим глазам уже некуда было расширяться, поэтому я почувствовал только боль в глазницах.

– А если я решу свалить, как только получу деньги?

– О! Вы этого точно не сделаете! – ухмыльнулся собеседник, откинувшись на спинку стула.

И он, черт побери, был прав, «так сказать»…

 

4

Солнце пекло с самого утра. Температура была настолько высокой, что уже утром тело ощущало жар, который мог заставить воду любого открытого водоема кипеть от соприкосновения. Днем же, дрожащая дымка уже была повсюду, заставляла людей сторониться зоны обстрела огненными лучами и покупать напитки на каждом углу.

Жара убивала меня своей мощью, а светило в небе лишь добавляло дискомфорта.

Но все было не так заметно в свете важности этого дня. Первого дня на «работе». Всю дорогу от дома до автобусной остановки, с которой мне нужно было начинать свой маршрут, я только усмехался над своей «униформой» и грядущими обязанностями. Стоило мне оказаться в толпе уже спарившихся в городской духоте людей, поймать их взгляды на себе, как до меня сразу же дошло – все это взаправду, и стоит мне сделать малейшую ошибку – и я потеряю единственный шанс заработать хорошие деньги и вновь подняться на ноги. Неважно, каким способом.

Люди оборачивались и воротили нос. Во взгляде некоторых было удивление, как если бы они увидели дома чужую грязную и немытую собаку, кто-то напротив – сразу же отзывался презрением и либо отходил в сторону, либо вовсе отправлялся прочь. Как странно было смотреть на реакцию окружавших меня людей, понимая, что я и сам иногда проявлял эмоции отвращения к тем, кем пришлось стать намеренно.

Грим был первоклассным – специальная пастообразная смесь, которую нужно было наносить на лицо, создавала вид редкой щетины, окрашивая мой пушок на подбородке и щеках, и добавляла эффект въевшейся грязи. Анти-освежитель дыхания не раздражал мои собственные обонятельные рецепторы, но источал такой отвратительный запах кариеса и гнили, что меня чуть не вырвало, когда я понюхал его дома. Только одежда приносила реальные неудобства. Как мне сказали, даже самые совершенные разработки не привели к возможности создания такого материала, который бы мог выглядеть, как повседневная одежда, но при этом оказывать максимально благоприятное воздействие на организм.

В итоге – на мне были ХБ-шмотки, хитро завуалированные под самые грязные то ли джинсы, то ли брюки, что я видел в жизни, с несколькими дырками, и легкий пуховик осенне-зимнего сезона, он хоть и был когда-то достаточно дорогим, но сейчас выглядел, как кусок тряпичного дерьма. Вместо футболки – кое-как сшитые и связанные друг с другом «на соплях и скотче» лоскуты ткани, даже не притворяющиеся одеждой, вместо обуви – старые кожаные ботинки с оторванными носами и обмотанные все тем же всемогущим скотчем и изолентой.

На полусогнутых, держа руки в карманах, я продвигался вперед, расталкивая всех и каждого на своем пути. Не задерживая взгляда, я все же интересовался реакцией попутчиков. Она была одинаковой – отвращение, презрение и страх. Страх оказаться рядом со мной, «с этим вонючим уродом», страх испачкать свои одежды из дорогого магазина не просто прикосновением, а только лишь пребыванием рядом с кем-то настолько мерзким, что даже смотреть было противно.

Когда показался автобус, многие нетерпеливо переминались с ноги на ногу, от запаха, которого я практически не чувствовал, а может – от желания поскорее исчезнуть прочь.

Каково же было разочарование всех попутчиков, когда я ввалился, спотыкаясь и чуть ли не падая, в автобус вместе с ними, заполняя собой и своим ароматом каждый миллиметр пространства! Это был небольшой «ПАЗик», и распространение непригодной для жизни атмосферы было лишь вопросом времени.

Но, при этом, никто не рискнул поднять на меня голос или просто вякнуть хоть что-нибудь.

Все взгляды сразу же прятались в пол или в книгу, или в окно, стоило мне поднять глаза навстречу. Это было ни с чем несравнимое ощущение, оно вызывало лишь улыбку. Подумать только, я был в самом центре внимания, без самого внимания!

Каждый человек в автобусе осознавал мое присутствие, пусть и старался не замечать его. Я сел в самом конце автобуса, на место предполагаемого кондуктора, в котором не было нужды, так как водитель, взяв деньги с нововошедших, полоснул по мне взглядом в большом зеркале над серединой своего окна, и повел транспорт вперед.

Сидя боком в сторону движения, мне открывалась интересная картина – несколько молодых людей непонятного возраста в силу не вполне естественной наружности. Вспомнив свою задачу, обязанности, я громко заржал. Видимо, напряженность от столь непривычного антуража взяла верх, и смех получился громким и искренним, без фальши.

Конечно, мало кто обратил на это внимание, или никто не подал виду, что обратил внимание. Может показаться смешным, но я чувствовал себя неприкасаемым в этом автобусе! Боже, какой бред, если бы только он не приключился со мной! Стало весело и смешно – я, ничем не отличаясь от попутчиков рядом, вызываю такую реакцию, что все боятся даже посмотреть в мою сторону. Лишь секунда – и уже чувствуется настроение окружающих, оно впитывается, как губка.

Но, дело не ждало…

Один из пассажиров, парень из группы напротив, сразу мне не понравился. Мне неприятен был его вид – черные джинсы настолько в обтяжку, что реальный объем его ног мог быть раза в два больше, чем спички, торчащие из задницы; какая-то тряпица, видимо, предназначенная исполнять функции футболки, с фактурой материи, стиранной не меньше миллиона раз, просвечивала и, при некотором рассмотрении, открывала вид на тощий торс, торчащие ребра и соски, на белом фоне они смотрелись противно, как шрамы.

Я никогда не был драчуном, не лез в драку первым, не провоцировал других…

Правда заключалась в том, что и дрался-то я не больше десяти раз за всю жизнь, если вспомнить навскидку.

Его крашеные волосы, с девчачьей челкой на один глаз, всего лишь их вид, этих черных прядей, заполнили чашу терпения до краев, даже для меня.

Спрей для рта не только создавал отвратительный запах помоек и кабинетов стоматологов в дешевых больницах, он еще и раздражал горло, заставляя его напрягаться для каждой фразу, да так противно, что даже обычное мычание превращалось в низкий хрип.

– Эй, пидор! – окликнул я этот «субъект» не своим прокуренным и пропитым голосом.

Сначала не было никакой реакции ни от одного члена компании, хотя, не исключено, что членов там было не больше, чем в женской бане.

– Ты что, глухой что ли? – сказал я немного громче, удивившись, что хрипота звучит в голове даже слегка забавно.

Легкий взгляд презрения в мою сторону. Этот был немного по-хулиганистее – клетчатая рубашка красно-зеленого цвета, джинсовые шорты с подкатом до колена и короткая стрижка а-ля «спортивная». Я даже подумал, что сейчас этот кадр пихнет своих товарищей, а они направятся в мою сторону, но нет. Всего лишь зыркнув глазами, мол, «не выеживайся, а то схлопочешь» он снова отвернулся к разговору.

В голове мелькнуло правило №2.14 «Нельзя причинять серьезный ущерб психическому или физическому здоровью, лишь легкое воздействие для выполнения пунктов 1.5, 1.7 и 1.10»

Пожалев о том, что, как истинный бомж, не захватил с собой бутылок из помойки рядом с остановкой, я сунул руку в карман и взял влажный ошметок газеты. И, конечно же, я получил огромное удовольствие, когда метнул им в группу молодых людей. В секунду, когда противная бумагоподобная жижа врезалась в роскошно-мерзкую прическу пассажира самого голубого вида, того самого, я разразился таким ржачем, которого не позволял себе, наверное, никогда. Я смеялся над тем, как лицо этого педика искажается сначала от резкого испуга, потом от отвращения, на его глаза уже наползали слезы, постепенно превращали лицо в жалкую маску трусливого ребенка. Кажется, у него даже тональник потек. Я смеялся над тем, как мой хриплый ржач заполняет стены автобуса и возвращается ко мне обратно, не найдя пути наружу.

Смеялся и над жизнью, которая подвела к тому, что функция в социуме, отвратительная, с натяжкой даже работой назвать сложно, вызвала во мне столь яркие и позитивные эмоции. Я казался себе отвратительным, жалким и… и «бесполезным»…

Тяжесть собственных мыслей опускала все ниже, настолько низко, что дрожь в теле становилась ощутимой и сильной, озноб «колбасил» туловище похлеще режущего ветра, хотелось рыдать, хотелось упасть на колени, потом завалиться на бок, в грязь и пыль, стать незаметным и жалким, мерзким, блевать от нервов, от головокружения…

И все это было невозможно совершить в один момент. Поэтому я ржал что есть сил.

– Ты считаешь это смешным? – подошел тот самый «хулиган», который, по-видимому, был не только основной ударной силой компании, но и единственным нормальным парнем на фоне этой женоподобной группы. – Ты считаешь это смешным?

– Мог бы и не повторять, я не глухой, – хрипом вырвалось из моего горла.

Больше не было смысла ничего говорить. Я просто смотрел на собеседника, снизу вверх, стараясь не отводить глаз, хотя в легких осталось еще достаточно смеха, чтобы перевести его в правильное русло и не показать, как мне стало не по себе от тяжелого взгляда. Я никогда раньше не делал ничего подобного и о возможных последствиях не имел никакого представления.

– А ну вставай! – рявкнул на меня «парень в рубашке». Он хотел схватить меня за одежду, но было видно, что ему противно даже участвовать в этом разговоре.

– Мне еще рано выходить. Поэтому, если хочешь, чтобы я извинился перед этим чмом, то придумай что-нибудь получше.

Его лицо кипело от злости, я даже и не догадывался, насколько сильной может быть ненависть у человека примерно моего возраста, если не младше. Но роль должна быть отыграна до конца.

«Тебя могут побить, но, так сказать, опыт подобной „работы“ показывает, что никто не хочет обременять себя более тяжким преступлением с участием, так сказать, „бомжа“, в качестве потерпевшего. Естественно, необходимо соблюдать все правила, чтобы не доводить провокацию до предела» – вспомнились мне слова куратора.

Удар прилетел неожиданно. Еще секундой ранее я вспоминал правила, чтобы придумать выход из сложившейся ситуации, как вдруг – я уже прикладываюсь лицом к стеклу. Не сказать, что я был удивлен, напротив, удивление вызывало лишь то, как долго мешкает мой «собеседник». Удар был достаточно силен, чтобы перемешать все видимое в одну сплошную катавасию.

Рефлекторно, я вскочил на ноги, забыв обо всем – о роли, о правилах, и, уж тем более, о своем внешнем виде, – все это никак не располагало к резким движениям, отчего рывок больше походил на косолапый подъем из ямы. Надо отдать должное «гриму» – парни отшатнулись, стоило им понять, что сейчас возможна короткая, в силу их большинства, потасовка, в которой нужно будет контактировать с «этим»…

Их неуверенность направила меня в правильное русло и, не сказав ни слова, я пошел на выход. До остановки нужно было ехать не меньше пары минут, но я старался не смотреть в сторону обидчиков, хотя в глубине души меня разрывало от смеха, такого же безумного, что я выдал ранее.

Я вышел, когда двери распахнулись у железнодорожного вокзала.

 

5

Вокзал встретил меня неистовым гулом, как если бы мою голову засунули в самый эпицентр пчелиного гнезда. Шум не прекращался ни на минуту, наверное, даже ночью. Торговые центры и то пустели с течением времени, когда солнце падало вниз за линию горизонта, ритм города замедлялся ближе к ночи, трафик сворачивался тромбами в клубные и ресторанные районы, но вокзал, это средоточие всех стереотипов современности, продолжал бурлить. Терминал прогонял через себя тысячи людей в день, проталкивая их по всему городу, словно чистую кровь.

По странному стечению обстоятельств, мой обеденный перерыв пришелся на час пик в самом сердце Московского вокзала. Когда я вышел на остановке, то еще немного развлек себя скитанием по окрестностям Московского вокзала в поисках интересных впечатлений.

Утренний опыт был интересным и неожиданным. Странно, как быстро я нарвался на неприятности, оказавшись даже не в битком набитом автобусе, ведь сейчас меня выкинуло в эпицентр событий, в столпотворение сродни Вавилонскому, где все прохожие говорят по-своему – десятки разновидностей сленга, наречия предпринимателей и бизнесменов, мат, иностранные языки…

Здесь никто не обращает на меня внимания, если только мое присутствие не начинает раздражать. Я так ходил около получаса за одним мужичком в деловом костюме, который лаконично дополнялся кейсом, затянутом в черную кожу. Это было забавно, смотреть, как в нем просыпается удивление, раздраженность, паника, и каждый раз, стоило только ему обернуться и увидеть меня, вонючего и мерзкого, он потел и зыркал маленькими глазами.

Я поигрался с прохожими еще около полутора часов, не чувствуя раздражения, усталости, только неописуемое чувство восторга, как любой другой бездельник на моем месте. Несколько дней назад даже представить было сложно, что существуют такие «профессии», а я чувствовал себя настолько «не в своей тарелке», что игра начинала приносить удовольствие безнаказанности и вседозволенности.

Обед пришелся на половину третьего, желудок еще не успел взвыть от пустоты внутри, но уже слегка подталкивал голодными позывами, как товарищ, привлекающий внимание, чтобы рассказать крутую байку. Я вспомнил указания куратора и направился в забегаловку «Сидим-едим», которая являлась одной из тех, что указаны источником бесплатного питания для таких же «рабочих», как я.

Белый киоск в углу зала ожидания, ничем не примечательный, такой скучный, что никто посторонний никогда не захочет отведать местной… Что? Шавермы? Вот черт, я и не задумывался, что придется питаться ЭТИМ!

Нужно было проверить, каким «бизнес-ланчем» кормят мои работодатели. Внутри стоял не то, чтобы очень противный запах, однако он был ощутим и не очень приятен. С одной лишь оговоркой – как-то странно он сочетался с запахом препарата для вони изо рта, поэтому лично мне и еще парочке «бомжей» внутри было достаточно комфортно.

Как лучше объяснить этот феномен? Думаю, все дело в химии и только в ней.

Высокий мужчина восточной национальности даже не поздоровался со мной, лишь едва заметно подал какой-то непонятный знак, не похожий даже на кивок головой, как бы давая понять, что «я на месте». Я положил на стойку двадцать рублей четырьмя пятирублевыми монетами, как того требовали инструкции, и мне был вынесен поднос. Все действие заняло не больше двух минут, ведь все уже было готово, но, конечно, скоростью я был поражен. Мимолетно глянув на стоимость блюд, я понял, что они – всего лишь вторая ступень защиты от посторонних. Цены были завышены, в лучшем случае, вдвое.

Обед был щедр, но не более того, ведь нельзя привлекать внимания прохожих, которые бы не отказались пофоткать да поснимать видео в интернет про бомжа, который есть роллы или пасту.

Обычный салат типа «трава»: из огурцов, помидоров и прочей зелени, хотя вкусный, то ли из-за вездесущего зелья во рту, а может – из-за добавленных специй; уха, жидкая, но удобоваримая; и, внимание, пюре с грибами и копченостями. Я даже у матушки так хорошо не питался давно, хоть и ее не видел уже не меньше пары месяцев.

Утолять голод было приятно. По-настоящему приятно; чувствовать себя в спокойном и тихом месте с вкусной едой, где играет непопулярная музыка непонятного радио-жанра. Конечно, так и подмывало подойти к одному из субъектов за соседними столами, которые, как и я, держались порознь, да узнать, являются ли они моими «коллегами», но старший предупреждал, чтобы я ни в коем случае не лез.

Я понаблюдал за одним из мужчин в лохмотьях, он выпил чай, держа кружку через салфетку; проходя мимо стойки с кассой, он едва заметно оставил две сотни в коробке «на чай» и вышел прочь.

Можно было проследить за ним, ведь интересно же, как «работают» другие, тем более, этот индивид, был поопытнее меня. Но я остался сидеть, обедать, старался при этом ни о чем не размышлять. Помню только шальную мысль: «Успею еще».

После обеда день стал ленивым и долгим, и каждое действие вызывало тяжелую сонливость, сквозь которую нужно было продираться, как через гору подушек. Поэтому, немного повздорив с молодой парочкой, лет двадцати, даже моложе меня, я направился к трамваю, совершавшему круговое путешествие по самому сердцу города.

Медленно проковыляв по салону, я завалился на задние сидения прямо с ногами, выбрав позу «зародыша», а после, сам того не ожидая, уснул. Сон был обрывочным, без сновидений, но я не открывал глаза, даже когда вокруг жужжали раздраженные диалоги других пассажиров. Иногда это были старушки, иногда даже взрослые мужчины могучим басом возвещали о том, что «это вообще ни в какие ворота не лезет…», хотя никто не решался притронуться ко мне.

Все они были лишь голосами вокруг, забавным помешательством, как аксессуаром к моей деятельности. Как кейс для бумаг, а почему нет? Вместо документов и печатей – галдеж монотонной толпы, или что-то вроде. Не хотелось, чтобы все эти голоса стали реальными, но вокруг все толпятся эти недовольные бабки-дедки-детки и прочие люди, которым я раньше бы всегда уступил место…

Мне не хотелось ощущать себя мудаком в этот момент.

 

6

И снова я забрался в душный, на этот раз, троллейбус. В инструкции было сказано, что тип транспорта, направление движения, периодичность не играли никакой роли. Район был четко предопределен, и внутри него у меня не было никаких ограничений по передвижению. Я старался выбирать те маршруты, которые максимально исключали возможность встречи со знакомыми и дальними родственниками.

Новый день ничем не отличался от предыдущих – все то же бесконечное солнце, почти полное отсутствие облаков и мертвый штиль. В одежде я чувствовал себя рисом на поле – в невыносимой влажности, грязный и…

Даже не хотелось об этом думать.

На пятый день я начал понимать, что работа не так проста, она действительно требовала приложения усилий и определенного умения. Да, я ни на секунду не приблизился к пониманию, почему вообще было возможно существование организации с такими «кадрами», однако стал больше ощущать себя обычным работягой, которому весь день трахают мозг. Вот только не начальство и клиенты, а все вокруг…

Как-то само собой получилось, что я стал заполнять пустоту в переездах наблюдением за происходящим вокруг, анализу любых попадающихся на глаза мелочей и длительным монологам о полученных результатах. Это не только развлекало, но и, порой, заставляло сильно погрузиться в себя, ощутить «Депрессию-лайт», в которой время замедлялось, а тело застывало в нежелании ничего делать.

Именно благодаря такому состоянию я был в силах ощущать в себе что-то человеческое, что-то полезное. Я даже начал вести короткие заметки, записывая их в маленький блокнот из потайного кармана, когда появлялась возможность скрыться от всех вокруг, что чаще всего происходило в кабинке вокзального туалета.

«Все вокруг носят „Найки“. Это и странно, и очевидно. Хорошие кроссовки, но как же произошло, что почти все вокруг стали выбирать именно их? Скорее всего, в этом есть вина интернет-магазинов и прочих дисконтов, и многие сообразили, что покупать за те же деньги обувь на рынке – уже не комильфо».

«У каждого человека есть такое же расписание, как и у любого транспортного средства. Речь идет не о распорядке дня, о том, что мы заставляем себя делать каждый день, чтобы прийти на работу вовремя, и при этом выглядеть настолько хорошо, насколько нам это нужно. Сейчас я говорю о тех часах, что вращают наши подсознательные привычки, наши привязанности.

Вот парень в наушниках. Я видел, что он слушает музыку с телефона. И каждые две-две с половиной минуты он достает его, чтобы проверить наличие новых сообщений. Не знаю, находит он их или нет, но спустя сорок пять секунд он убирает телефон обратно в карман.

Или, другой пример, девушка с дредами в другом конце салона. Хоть ее лицо и направлено в мою сторону, она слишком занята сновидениями, а они буквально утаскивают ее на свою сторону. Каждые полторы минуты ее лицо наполняется слабостью, голова начинает медленно клониться вниз. В последующие пять секунд происходит движение вверх-вниз, что можно назвать как забавным, так и вполне эротичным, если брать в расчет ее умиротворенное лицо. И! Резкий рывок, после которого голова снова держится ровно, а взгляд устремлен прямо, в будущее!»

«Все заметки уже пропитались моим гримом, они пахнут не лучше места, в котором я их пишу, но это достаточно символично, ведь в них моя жизнь, как прошлая, так и будущая. Не нужно думать о своем положении, все еще стараясь получать удовольствие от того, чем занимаюсь, но это становится все сложнее, ведь в одиночестве не видно просвета, каждый день мое прозябание в душной квартире становится все мрачнее и мрачнее. Не спасает ни кино, ни игры, ни порнуха».

Да, иногда я позволял себе предаться мрачным мыслишкам, но это было больше похоже на сброс балласта, который накапливался и накапливался, мешал трезво рассуждать.

В своем повествовании я постараюсь избавиться от тупого пересказа случаев, которые происходили со мной во время «работы», ведь хоть они и отличались друг от друга, все же – можно провести точное градуирование:

1. Моменты наблюдения. Нужно было вести себя более пассивно, я просто заваливался на сидения, прямо вместе с ногами, на пол, презрительно ржал, когда просили уступить место, а иногда – просто засыпал или притворялся спящим. Я тупо смотрел на людей, на их повадки, их реакцию на мое наглое и непростительное поведение. Чаще всего наблюдением я занимался с самого утра, если чувствовал себя уставшим, а также вечером, по той же причине. Иногда я представлял себя репортером в среде диких хищников – одно неловкое движение – и они готовы разорвать тебя взглядами, презрительными и опасными.

2. Провокация с моей стороны. Было забавно поддергивать своих сверстников, которые мне совсем не нравились по ряду причин, некоторые из которых я даже назвать не смогу. Я мог приставать к представителям разных субкультур, будь то металлисты, рэперы и прочие позеры, мог начать материться на старушек, которые, знай себе, сидели и причитали по поводу и без. Конечно, любимыми «клиентами» были парни «голубоватой» внешности – в джинсах такого отвратительного фасона, он больше намекал на принадлежность к колготкам; в майках-сеточках, в футболках настолько тонких, что их существование можно было поставить под сомнение. По моему представлению, все эти «полу-девочки» достойны были хорошей порки или побоев, вот только я не мог начинать драку, даже чтобы проиграть ее.

3. Ответ на провокации других….

И вот, мы подошли к самой интересной части.

Каждый хочет быть супергероем, а для того, чтобы понять это, не нужно заканчивать Гарвард по специальности «Доктор экстрасенсорики». Все без исключения – школьники-геймеры, старухи, постоянно борющиеся за права восседания социальных меньшинств на сидениях, мужчины среднего возраста, косо поглядывающие на девчонок в шортах под самую попку… Каждый ждет своего шанса, чтобы совершить чудо, вытащить любого близкого из беды.

Именно поэтому мы восхищаемся скандальными музыкантами, эпатажными и, порой, отвратительными, киноактерами, писателями – каждый из них может похвастаться влиянием на окружающий мир, на умы людей, на их эмоции. Их судьба, какой бы трагичной она не была в реальности, все равно влечет своими красками и властью.

Но кого-то останавливает страх или, может, обычная неуверенность в себе. Мне же было все равно, ведь чувствовал иллюзию вседозволенности, которая и начала губить.

На третий день занятости, произошел очень интересный случай, который заставил меня задуматься об истинном предназначении дела.

Я ехал в новеньком автобусе, большом и просторном, с вентиляцией, которая уносила мой смрад прочь, на улицу. Было не жарко, для обычного человека, конечно. Я же сидел, словно пьяный, от пота и жара, от духоты под расстегнутой курткой, как духовая печь. Все-таки у грима были побочные эффекты и заключались они в чесотке. О, как она терзала уже в середине рабочего дня.

Было около шести, если верить большому электронному табло над кабиной водителя. Я сидел в середине автобуса, спиной по направлению движения, и смотрел на двух мужиков, что пили пиво на зднем сидении. Они были забавны в своих речах, которые для меня звучали лишь обрывками в моменты затишья, на остановках. Всю дорогу они только и обсуждали «побег из России», превознося свои факты все с новых неожиданных сторон. Были затронуты проблемы политики, культуры, медийности, несколько раз они поднимали вопрос вырождения нации и национализм в целом.

Ну не смешно ли? Я уже начал хихикать, глядя, как эти представители «сверхчеловека» поносят страну, в которой живут, как они рассматривают варианты проживания в Европе, Канаде и даже в Австралии.

Пока глупости разносились по автобусу, я даже не сразу подметил девушку, что сидела перед ними, на сидении ниже. Она была беременная, что легко приходило на ум от вида округлого живота при общем спортивном телосложении. Миловидное лицо было прикрыто лладонью, кажется, ей было плохо.

Знаете, в школе случалось, когда мы, мелкие, глупые, как-то неумело матерились, тихо, украдкой, чтобы учителя не «спалили», но, порой, в момент произнесения запрещенных слов, как правило, самых гадких, тишина, шутливо и подло, заполняла пространство класса и через секунду, красного как рака ученика уже выводили вон.

Именно так и произошло секундой позже. Я только ее приметил, начал любоваться желто-зеленым сарафаном под блондинистыми волосами, он так симпатично скрывал аккуратный круг живота, и! то ли остановка, то ли очередной светофор – и в звонком безмолвии разносится ее голос:

– Вот уроды!

Мне понадобилась секунда, чтобы догадаться, послышалось или нет? А двум подонкам – около трех, чтобы начать ржать на весь салон. И, как школьница, бедная девешка сразу почувствовала жар в области лица, ее глаза наполнились неподдельным страхом, а ноги уже собирались выносить ее наружу даже на незнакомой улице.

Так ладно бы все это превратилось в неловкую и несвоевременную шутку, вот только наверху наметилось движение. Мужичок, что сидел у окна, пересаживался к проходу, преодолевая своего смеющегося собрата. Спустившись, он сразу же сел напротив чуть ли не трясущейся от страха и напряжения будущей мамы.

– И кто это у нас заговорил?! – с усмешкой, намекающей на недобрые последствия, осведомился подонок.

Весь его вид, красное от пива и жары лицо, старые, не один год ношеные, джинсы и летняя ветровка, неуместная в жару; все в нем отталкивало, он словно слез с рекламы фильмов про девяностые и их любителей.

А девчонка-то молодец – она сжала волю в кулак, напрягла лицо, чтобы не позволить предательским слезам просочиться наружу, и заявила:

– Мужчина, а вы знаете закон о том, что в общественном месте нельзя пить?

– Ой-ой-ой, вы только посмотрите на нее! Нет, не знаю, расскажите, пожалуйста…

Его манера говорить, вкупе с высоким, будто едва возмужавшим пацанским голосом, заставляла каждую клеточку слухового канала и следующего за ним мозга свербить от раздражения. Несчастные органы, как их угораздило обрабатывать этот поток информации!

– Вы понимаете, что мне итак плохо от этой жары, а тут еще и вы с этими… запахами, – ее носик подернулся от нескрываемого отвращения от последней фразы.

Он что-то продолжал бормотать, едва сдерживая смех, но один вид руки, протягивавшейся к лицу девчонки, стал достаточным поводом для действия. Никто, даже старушки, не стали ничего говорить. Да, проходя по салону, разнося свой мерзкий запах, я слышал, как они что-то ворчат, создают привычный гул общественного транспорта, но хоть бы один человек заступился за несчастную!

Из меня вышел не лучший кандидат на роль спасителя… Представляю, как это смотрелось со стороны.

– Руки убери от нее! – я старался искоренить из голоса всю хрипоту, чтобы человек передо мной мог хотя бы на секунду задуматься, а тот ли я на самом деле жалкий бомж,

что сидел в середине автобуса. Это вышло не очень хорошо, даже напротив – голос прозвучал еще более низко и трескуче, как у Бабы-Яги в исполнении взрослого мужика.

– Это что шутка? А ну пошел нахуй отсюда! – его же голос был, на зависть, уверенным и даже стал ниже, бас придавал ему мужественности, вместо предыдущего писклявого хулиганства.

…правило №2.14 «Нельзя причинять серьезный ущерб психическому или физическому здоровью, лишь легкое воздействие для выполнения пунктов 1.5, 1.7 и 1.10»…

Я толкнул его к стеклу и приготовился. Странно, что на меня нашло? Может, уверенность в том, что я прав? Глупости. Или щекочущее чувство вседозволенности в образе «нежелательного элемента»?

Я собирался следовать правилу, что означало не самую лучшую вероятность получить по голове без возможности ответить. Вспомнилась предыдущая работа, за которую я держался до последнего, даже несмотря на ежедневно ухудшающиеся условия.

Я даже улыбнулся такому сравнению.

Почему-то я не ожидал, что он ударит ногой. Скажу вам со стопроцентной уверенностью – это больно. Не в пах, немного выше, в нижнюю часть живота, которую так люблю у девушек – место, где находится самая уязвимая часть тела, самая беззащитная. От удара, которого я не видел, меня отбросило назад и, спасибо нашим автобусам! я удержался на ногах благодаря малому размеру и поручням.

– Какой-то бомжара мне будет указывать? Ты какого хера тут, вообще, делаешь? – еще удар, кулаком в плечо. Не больно.

Что мне было делать? Я плюнул ему на куртку. Молча и противно, а слюна сразу же обозначилась на синем материале белой звездой.

– Ты совсем что ли!

– Эй, а ну-ка прекратите! Пока полицию не позвал! Их тут в городе много! – закричал водитель.

Опять я пропустил остановку – на этот раз она была экстренной, чтобы прекратить подобие драки алкаша и бомжа. Для полного абсурда не хватало только наркомана и, наверное, педика.

– Пойдем, – буркнул мой новый «товарищ», снимая куртку. Напоследок, он втянул из носа и плюнул в меня. Я хотел увернуться, но лучше было остаться на месте, потому что скользкая жижа попала прямо в руку.

Девушки и след простыл.

Когда я вышел на следующей остановке, то адреналиновый раж покинул меня, тело покрылось ознобом, как противным слоем неровного полиэтилена, и боль вернулась с утроенной силой. Мне только и оставалось, что сесть на скамейку. Пока я зажимал больной живот, то успел заметить одну из старушек, она была в автобусе. Она уходила прочь, периодически оглядываясь и будто записывая события в записную книжку.

 

7

Когда я открыл глаза, мир сразу же ударил меня своей непостижимой яростью, звуками, раскаленными настолько, что даже жужжание комара доставляло физическую боль.

Солнце лилось прямо в незанавешенные окна, создавалось реальное впечатление приближающегося Апокалипсиса – настолько мощным был свет. Нужно было встать, мочевой пузырь просто разрывался от всего, что было вчера выпито и не вылито наружу.

Как очнувшийся из комы безнадежно больной, я с трудом оторвал свои конечности, которые все магнитились к лону кровати, не желающей моего пробуждения. Прищурившись, я осматривал мир в настолько малые щели, насколько это вообще было допустимо человеческим строением. И увиденное, сперва, не принесло никакого удовольствия. Я был не дома, этот квартирный пейзаж был максимально незнаком. Мне посчастливилось быть одним из тех, кто занял оборону кровати. Вместе со мной было еще три «царя горы» – незнакомая парочка, парень с девушкой, которые свернулись в клубок где-то «в ногах» и Карина – девушка, с которой посчастливилось познакомиться в клубе. По всей комнате, небольшой, причем ее половину занимала кровать, были раскиданы подушки всех цветов и фасонов. Их было так много, будто накануне был совершен налет на магазин «Все для спален». На подушках ютилось еще около шести человек. Девушки были в джинсах, юбках и шортах, и все, как на подбор, в одних только бюстгальтерах сверху.

Дискомфорт также создавало липкое ощущение в трусах, причиной которого был натянутый презерватив, присохший к ткани и органу.

Отыскав небольшую тропинку мимо раскиданных подушек, я пробрался к провалу света в месте, где, как я догадывался, было окно. Солнце насильно закидывало в окно свои лучи, как копья или дротики, они оставляли длинные тонкие полосы, если смотреть, прикрывая глаза рукой.

Совсем другие лезвия застряли в горле, превращая меня в фокусника, проглотившего не один острый меч. Сушило так сильно, что я готов был даже выпить пару глотков из аквариума, который приютился на небольшом столе рядом с подоконником. На нем, кстати, расположились и чьи-то голубые стринги, это было скорее мило, чем смешно или нелепо.

Преодолев россыпь опасно бьющих преломленных полос, сотканных из солнечной материи, я оказался на балконе. Стало немного легче, когда прохладный полуденный ветер прикоснулся к коже, провел по ней воздушными пальцами, слегка раздражая соски. Зеленые листья качались из стороны в сторону, приветствуя меня, как незнакомого пришельца.

Не хотел портить вам удовольствие от воображения картины, что предстала передо мной в это утро, но должен немного объяснить, откуда взялась такая резкая смена декораций.

Прошел всего месяц с того момента, как я в первый раз примерил на себя шкуру, как говорит мой куратор, «нежелательного элемента общества, так сказать», в первый раз почувствовал пьянящее чувство безнаказанности, свободы и по-настоящему веселого угара. И тогда же я осознал, что веду себя, как самый настоящий ублюдок.

Через пару дней, когда веселье и стеб над сверстниками или парнями помладше сменялись тяжелым, слизистым ощущением вины перед присутствующими, когда моя «работа» обязывала проводить одни и те же манипуляции с пассажирами любого типа и принадлежности. Это доставляло даже физические неудобства, что, в свою очередь, привело меня домой, в обьятия старого дивана.

Я лежал все свободное время, то перед телевизором, просматривая очередной сериал, то подтаскивая ноутбук на колени. Время суток менялось так быстро, что в дреме и прострации я едва успевал выйти из дома вовремя, предварительно воспользовавшись гримом. Работа мечты оказалась серьезным испытанием для нервной системы.

Все изменилось, когда приехал армейский друг, которого я не видел уже пару лет.

Он уже навещал меня. Мы вместе гуляли по Питеру, ходили в музеи и… Да кого я обманываю!? Мы бухали, как черти, практически в каждой подворотне были следы наших пьянок, а в парочке баров и клубов нас запомнили охранники, поэтому планы на повторное посещение терпели фиаско еще в зародыше.

Раз уж он знал, где я живу, не составило труда ему проделать путь от вокзала до моего дома, после чего удивить своим появлением. Как выяснилось позже, мой «беззвучный» телефон насчитал около десяти пропущенных звонков с именем «Антоха 176-ая», зато первый же пронзительный крик звонка в дверь сразу расцвел в ушном канале, пророс в мозг, который, в свою очередь, обрек тело на жестокую участь.

Это было утро субботы, второй субботы, после моего погружения в должность.

Я не ждал гостей, ни друзья, ни родственники не хотели общаться со мной после того, как я сам накосячил со своими связями. Удивление мое взлетело к максимальным отметкам, когда, открыв дверь, я увидел его – невысокого роста, около 170 см, загорелого и чертовски довольного Антона.

Его удар в плечо пробудил меня окончательно.

– Какого хрена ты трубку не берешь-то, а?! – его голос, звонкий, как у Соловья-Разбойника, сразу заполнил все пространство моей квартиры, включая щели в стенах и окнах.

– Я спал…

– А друга встречать кто будет?!

Точно… Он писал около недели назад, что приедет в субботу…

– Блин, дружище, я забыл.

– Какой-то ты вялый в полдень-то? – он всегда говорил словом «полдень», что удивляло мой лексикон, избалованный неологизмами.

«Что я мог ему сказать? Я работаю бомжом, поэтому мое нынешнее состояние – это побочный эффект от бесконечного самобичевания и жалости к себе, которые я испытываю, когда веду себя, как мудак».

– Да вот решил выходной провести по-человечески, – ответил я первое, что пришло в голову. Она была ватной, тяжелой, будто я пил неделю напролет.

– Э-э-э, нет, дружок! Сейчас мне нужно помыться, а то я чувствую себя собакой грязной, но потом – мы с тобой будем проводить время, действительно, по-человечески!

Спустя две недели после приезда Антона, в утро июльского воскресенья, я стоял посреди незнакомой квартиры и вкушал солнечный свет, будто был роботом со светолюбивыми батареми. Тело постанывало от легкой неги и слабости, кости хрустели от сухости, мне казалось, что за прошедшую ночь я похудел не меньше, чем на 100% жира. Физическая усталость была ничем иным, как попытками совести вернуть меня в привычное русло жалкого и скучного существования. Как стоп-сигнал, резко сдернутый со своего места истеричным сознанием.

Жаль, что не было дела более бесполезного, ведь именно в момент физического изнеможения я почувствовал себя молодым, полным сил и энергии, чтобы развлекаться, и, как и любому другому представителю молодежи, мне было наплевать на состояние здоровья. Самым важным, что я чувствовал, было желание принять душ после едва запомнившегося секса, и помочиться.

Выйдя с балкона, я автоматически направился в сторону коридора. Планировка квартиры была привычной – обычная двушка, две комнаты, разделенные несущей стеной, длинный полог коридора до кухни и ответвления в туалет и ванну, как небольшие пит-стопы. Все, как у наших друзей, родственников и знакомых.

По дороге я нашел свои джинсы у входа в комнату, слегка удивился тому, что мог снять их сразу после того, как зашел в квартиру, но, прикоснувшись к ним, получил электрический разряд с воспоминанием о том, как швыряю их прочь от кровати, не отрываясь от шеи незнакомой спутницы. Еще один импульс – и спутница открывает дверь ключом, а все остальные (Черт, да сколько же нас там?!) переминаются с ноги на ногу за мной. Она распахивает дверь и хватает меня за рубашку, привлекая к себе, своим теплом зажигая тело.

Воспоминания остались приятными, они вызывали легкие покалывания в улыбке, сокращали скулы в едва ощутимой дрожи, а мягкое прикосновение к фантому девичьей груди в пальцах возбуждало не хуже реального контакта.

Спустя некоторое время я вышел из душа и почувствовал себя бодрым и свежим. Трусы решил кинуть в помойку, а джинсы натянул просто так, на голое тело. Не самое приятное ощущение, нужно было сходить в магазин – в кармане джинсов денег хватало на все необходимое.

Память возвращалась, неловкими рывками, как копирование информации в тупом компьютере: «Осталось 10 минут… Осталось 25 минут… и т. д.»

Антон уехал вчера вечером. Мы с утра уже начали пить и я даже был слегка удивлен, вспомнив, что в поезд мы, с новыми знакомыми, посадили его вполне спокойно, закинули его кости на верхнюю полку и пошли дальше.

Еще больше я был удивлен, когда до меня начало доходить – а ведь все это время я продолжал выходить «на работу»! С десяти до шести я, пьяный и уставший, все еще колесил своей неизвестной дорогой, более-менее придерживаясь района и маршрута, что были прописаны в договоре, закинутом на антресоль где-то дома.

Квартира принадлежала девчонке по имени Анастасия, хотя все звали ее Стася, любительнице дискотек, с которой меня познакомил Антон в одном из бесконечных клубов. Иногда я ночевал дома, иногда у нее, благо, что ее дом был расположен рядом с моим подопечным районом. Раньше, я бы обязательно уже назвал ее своей девушкой, но сейчас… Мне было плевать.

За всю свою жизнь я не пил, не гулял и не трахался столько, сколько за эти две недели…

Я вошел в комнату и подумал над тем, что сейчас стоит сделать, я мог разбудить хозяйку квартиры, завалиться рядом и потребовать немного «сладкого». Холодильник ломился от вредной еды и бутылок, как почти пустых, так и нераскупоренных… Желание было велико, почему же я решил пойти прогуляться? С отъездом Антона тело требовало перерыва, неважно, на полчаса или на месяц.

Возможно, это стало ошибкой.

Погода была теплой, даже жаркой; выйдя из холодного затхлого подъезда, я покрылся мурашками и легким ознобом от резкого перепада температуры. Рядом с парадной стояла урна, полная до краев, как тетрис, в котором из-за ошибки не пропадают сложенные линии, а рядом бутылки и бумажки с этикетками превращали все в помойку. Я не сомневался, что большая часть пьяного мусора принадлежала нам.

Надеюсь, что в понедельник кто-нибудь приберет этот бардак.

Хотелось прийти домой, наполнить ванну, завалиться на диван и предаваться ничегонеделанию весь день, вот только последние две недели все еще держали в силке. Притаившееся требование продолжения банкета подкатывало к горлу. Я так и видел, что придя домой и, проделав все нехитрые манипуляции, я буду чувствовать депрессивное отсутствие эмоций, которое и наблюдалось до приезда Антона.

Я направился в сторону шума дороги, надеясь, что какой-нибудь освежающий напиток сможет расставить все на свои места. Путь лежал через детский «городок», вдоль которого даже не было ни одной старушки. Странно, в моем дворе они всегда устраивали свои тематические вечеринки по обсуждению прохожих. О, я стал бы для них отличным предметом для недельных разговоров!

Магазин располагался сразу за выходом к проспекту, нужно было нырнуть в исполинский проход меж двух высоток, повернуть направо и уткнуться в вывеску «Продукты-24». Я взял себе холодный энергетик, от которого сводило зубы крепче, чем от колы со льдом в «Макдаке», но именно это знакомое и неприятное ощущение вкупе с противным медикаментозным вкусом придавало бодрости всему организму. Весь ритуал будто был направлен на то, чтобы все молекулы, бактерии и лейкоциты с эритроцитами восстали против веществ в этом дерьме, они должны были почувствовать, что такое борьба за свою и твою жизни.

Я всегда думал, что нужно пить энергетик залпом, а если нет, то максимально быстро, пока не передумал, ведь смаковать вкус никак не получалось с удовольствием, поэтому, стоило почувствовать «порог тошноты», то приходилось выкидывать банку прочь с остатками. Сегодня в помойку отправилась почти пустая жестянка.

Слегка качнуло, голова наполнилась ватным веществом, видимо тем, что осталось от мозга.

Снаружи ожидала автобусная остановка.

И как можно описать этот маленький шаловливый нерв, в котором родился импульс: «Хочу прокатиться»?

Как бы то ни было, через минуту я уже сидел в первом автобусе, который показался из-за поворота. Я чувствовал странное дежа вю, но, при этом, старался контролировать ситуацию, ведь обманчивая реальность могла подставить меня и заставить забыть, что сейчас я уже не был так неуязвим.

Шаг, другой, поворот головы в поисках свободного места. Пустых сидений – тьма тьмущая, но, по привычке, голова вращается в другую сторону, вправо. И… Это давно забытое ощущение, почти незнакомое, прохлада в голове, мысли прочь, взгляд затуманен…

Я читал множество книг, где взгляд или человеческий глаз сравнивается с фотоаппаратом, но ни разу не натыкался на особенности этого фотоаппарата. В рутине мы все – дешевые «мыльницы», до тех пор, пока не станем подмечать красоту мелочей вокруг. Лишь внимательный фотограф сможет подметить крошечные детали, заставить как дешевый, так и самый дорогой аппарат запечатлеть крупицы шедевра стеклянным глазом, и все это – в идеальном освещении под нужным углом.

Моя «глубина резкости» дала сбой, и мир вокруг превратился в одно мутное пятно, в центре которого сидела одна-единственная девушка. Ничего особенного в ней, на первый взгляд, не было – светлая легкая куртка, глупый цвет, который можно было назвать «кремовым», хотя слово это мне не нравилось; легкие тонкие джинсы, словно кистью, очерчивали ее спортивные ножки, темные волосы со следами нескольких покрасок. Но именно лицо привлекало внимание настолько, что я, как дурак, стоял в проходе уже минуты две, все не решаясь занять одно из миллиона свободных мест.

Стараясь не привлекать лишнего внимания, я все-таки посадил свою задницу. Не обошлось без нескольких столкновений с поручнем, и теперь я спокойно мог уставиться на нее, даже не удивляясь, как до сих пор не был замечен. В ее лице скрывалась странная притягательность, что-то незримое, что-то… личное, мое. Можно ли было назвать ее первой красавицей? Я мог бы, но, по правде говоря, круглое личико с по-детски веселым разрезом глаз еще ни разу не попадалось на страницах глянцевых журналов. Ей не хватало той остроты, что подчеркивалась кудесниками глянца и софитов. Все в ее лице было таким «обыденным», даже «домашним».

И еще она была небольшой и аккуратной. Под курткой подразумевался худой, подтянутый живот, небольшая грудь, а ноги могли свести с ума любого мужчину.

Я никогда раньше не успевал заметить столько деталей за столь быстрый промежуток времени. Я баловался любованием ею, как любой «гик» наслаждается новым планшетом, как автолюбитель садится за руль первого «Порше»…

– Молодой человек… Проезд оплачиваем!

Женщина в униформе прервала мои мысли и все закончилось. Снова краски стали не такими яркими, содержимое окружающей реальности «ввернулось» обратно в мой взгляд, оставив лишь приятные воспоминания. Я, не глядя, ссыпал содержимое кармана с мелочью, женщина-кондуктор цокнула языком, отсчитывая рубли в нужном сочетании, после чего вернула сдачу и несчастливый билет. Даже повторный подсчет получившихся двузначных чисел не принес ни счастья, ни радости.

Девушка напротив читала какую-то модную книгу, название было знакомым, но ни о чем не говорило. Не узнал я больше и о своей спутнице. Надо было садиться рядом, здороваться и начинать разговор, но я не смел. Ровно до тех пор, пока опять не обнаружил себя в другом месте, прямо рядом с ней.

– Привет, – робко поздоровался я.

– Привет, – с улыбкой ответила она, не отрываясь от книги.

– Что читаешь?

Она молча приподняла свое чтиво, чтобы обложка стала ясно видна. Естественно, я не обратил на нее никакого внимания, стараясь не отрываться от лица красотки.

– Название мне ни о чем не говорит, разве что о том, насколько эта книга меня достала рекламой и в интернете, и в реале, – я ведь думал об этом, а потому не смог выразить ничего нового.

– Зачем же спросил, если видел обложку?

Она, черт побери, даже не отрывалась от чтения. В голосе чувствовалось превосходство, любопытное, будто его обладательница проверяла меня на прочность, заинтересованная. Тихий и мягкий, как вельветовый, голосок успокаивал уши после утреннего потрясения.

– Да вот, решил, что просто обязан узнать такую красотку поближе.

Когда она оторвалась от чтения, я ощутил резкое потепление. Даже не так…

Взрыв изнутри залил лицо, шею и плечи нестерпимым пламенем, которое иссушало все мысли, с благоговенным вожделением я смотрел в ее глаза и наслаждался композицией миловидного личика и ехидной улыбки.

– Так ты пригласишь меня куда-нибудь?

Честно говоря, я не ожидал такой прыти, но неподдельно обрадовался и вовремя взял себя в руки:

– А зачем ждать? Отсчитаем четыре остановки и выходим. Думаю, Питер подскажет, где можно засесть.

– Вот как? – Она убрала книгу в сумочку, которую я до этого не замечал между сиденьем и стеной автобуса. – Только свой счет я оплачиваю самостоятельно, чтобы у тебя и в мыслях не было закадрить меня.

– Отлично, я хотел сказать то же и про тебя

– Рада, что не придется пить минералку.

Мы рассмеялись и путь продолжился.

За веселым разговором мы проехали не меньше семи остановок. Никто не хотел следить за происходящим снаружи. Я почувствовал такую заинтересованность, которая в мгновение ока прогнала и скуку, и депрессию.

Нелегкая завела нас на окраину центрального района, как раз за Невой, которая как раз очерчивала водной границей средоточие неоновых вывесок от жилых массивов, сплошь состроенных из старых домов, которые, будто детские кубики, были раскиданы в самых неожиданных местах.

Ресторанов и баров было немного, а мимо дверей под вывесками типа «Шаверма» мы со смехом пробегали. Таким образом, наткнулись на крупное сетевое заведение, которое позиционировалось, как бар, но было не таким уютным. В память стучалось любое из тысячи однокомнатных заведений в самом сердце города. Но, сказано – сделано, и мы уже проходим сквозь гарь сигаретного дыма, противного из-за смешанного аромата хорошего и плохого табака, витающего по всему залу. За серыми волнами дыма оказалась небольшая лестница, по ней мы поднялись на этаж «один с половиной», в пустой зал для некурящих. Я ведь даже не спрашивал, курит она или нет, просто направился туда, где не было накурено.

Правда, выяснилось, что заказ нужно делать у барной стойки, поэтому путь был проделан еще дважды, зато теперь можно было расслаблено завалиться на дешевый диван из заменителя и сделать глоток ледяного пива. Она заказала вишневое, я же был немного демократичнее – не признавая всех этих ароматизаторов, выбрал темное. Пропавшая в глубинах памяти ночь давала о себе знать, я ощутил это только после смены микроклимата – тело ныло и слегка почесывалось после жары, один глоток прохладного напитка так сильно ударил по голове, что сразу клонило набок. Оно прокатилось не только по трубе пищевода, но по всему телу – массажем миллионов мурашек. Стоило неимоверных усилий сохранить равновесие на диване.

Как-то случилось, что разговор сошел на нет. Я не чувствовал дискомфорта, ее присутствие, наоборот приободряло меня, вот только единственное, чего мне хотелось по-настоящему – это приобнять ее за плечо, почувствовать ее кожу наощупь. Конечно, такое желание могло быть вызвано эрекцией, чтобы хоть как-то ее оправдать, но зато оно было искренним.

Что чувствовала она, оставалось загадкой.

Черт, вы не поверите, но идиотское свидание закончилось так же, как и началось – мы просидели молча почти час, потягивая пиво и постоянно рассматривая, то друг друга, то интерьер вокруг. Наши глаза не стеснялись, мы не отводили взгляда в искрящиеся моменты пересечений, что говорило о многом, для меня уж точно. Именно так, без слов, без ненужных фраз, признаний и пожеланий.

Все слова остались на улицах Питера, вместе с бесконечным парадом видов северной столицы. Мы слабо улыбались, потягивая ватное пиво в полутьме бара, весь энтузиазм общения закончился, как села батарея у плеера. Да, именно так, – без солнечного света наши аккумуляторы стали бесполезны. Следовала ли за смертью новая жизнь?

Она встала и, взяв сумку, не сказала: «Мне пора, ты классный парень, мне было интересно, бла-бла-бла, но…» и все иже по списку, нет.

Она наклонилась, пряча лицо от моего взгляда в близости, и аккуратно сказала мне на ухо:

– Все было здорово. Еще увидимся.

Не прошептала, не выдохнула томным голосом, а просто «произнесла».

Как же это было эффектно!

Исчезла. Я не пошел вслед.

 

8

День был вязким и противным. Понимаю, что это лишь внутри моего собственного восприятия, но ничто на свете не могло меня заставить радоваться этому дождю. Все вокруг, особенно сверстники и те, кто помладше, обезумели в одночасье – толпы парней и девушек высыпали на улицу и принялись чуть ли не плясать под дождем. Я ютился под «козырек» ближайшего кафе, чтобы без того промокшие и пахнущие от пота вещи еще и не промокли до нитки от дождя.

Людская масса бесновалась от радости. Они возносили руки к небу, будто это событие можно было приравнять к чуду религиозного масштаба, хохотали; девчонки скидывали верх, оставляя лишь майки, топы или блузки, а парни старались быть рядом, потому что созерцание было прекрасным, но недостаточно. Неудивительно, что от такого заряда позитива на небе осторожно, даже неловко, проступила маленькая радуга, меж двух девятиэтажек, как небесный мост.

И когда я увидел ее, то мне стало стыдно.

В уборной одного общеизвестного общепита, я снова выудил свою записную книжку, блокнот, и принялся записывать:

«Это занятие и заставляет меня думать, что мои действия имеют некий важный смысл, и, в то же время, я начинаю ненавидеть свое существование, которое привело к тому, что я рад этому бреду. Я стал жестким, меня раздражает почти каждый третий, даже к девушкам стал относиться предвзято, видя в них лишь сиськи-письки на ножках. Что со мной не так?»

Я откинулся к стене, но бачок помешал и по помещению и его кафельным стенам пронесся противный скрип сантехники. Посмотрел на запись и зачирикал ее до полной невидимости, после чего вырвал лист целиком, не жалея даже вчерашние записи.

Я делаю их не для того, чтобы сохранить «на будущее», не для того, чтобы посмеяться над «прошлым собой». В этих записях я пытался выудить того человека, кем я был некоторое время назад. Нужен ли он сейчас? Не уверен.

Но он хотя бы мне нравился.

Времяпрепровождение сводилось к обычному рабочему дню – распорядок, который волей-неволей складывался из массива всех действий, что в совокупности не отличало мою «идеальную работу» от всего, чем приходилось заниматься ранее. Какая разница, чем заниматься – продавать сомнительную технику, впихивать в прокат и в продажу диски с отвратительными фильмами такого же качества – все равно время аккуратно разделяется на периодично выполняемые действия.

Вышел из дома – две минуты сорок шесть секунд до автобуса, который довезет меня до «пункта переодевания» за семнадцать минут, плюс-минус две, в зависимости от обстановки на дороге. Да, у нас есть свой пункт переодевания, который, судя по всему, предназначен не больше чем на пять человек, судя по вечно пустым помещениям. Только унылый охранник, растерявший былую армейскую выправку, вечно провожал взглядом, следя, чтобы никто не задерживался.

Итак, я отвлекся.

Когда я выхожу из невзрачной двери в одном из узких дворов с постоянным запахом плесени и органического мусора, на часах «9:55». Пора приступать к работе. Один из классических маршрутов: три минуты сорок секунд до перекрестка (этот результат выработался не сразу, а лишь после того, как я научился не заблуждаться в неожиданных поворотах домов игривого Петербурга); после этого, я жду от пятнадцати до сорока секунд, пока не загорится зеленый человек с цифрами «0:26» под ногами. Забавно, что вечером времени пешеходам дают ровно вдвое меньше, словно намекая на то, что вечером нужно либо сидеть дома, либо в баре.

Потом, на трамвайной остановке, тешу себя созерцанием городской толпы во время затишья, небольшого антракта перед «Часом пик». Поездки в транспорте всегда происходят и одинаково, и по-разному одновременно. Я всегда еще тот же «бомж», вечно игнорируемый, но бесконечно требующий внимания, готовый вырвать его у тех, кто не по нраву, но с другой стороны…

Вид из окна никогда не перестает удивлять уникальностью происходящего. Это и вечные «секундные происшествия», которые словно выстраиваются в ряд, чтобы пролететь мимо за мгновение: аварии, драки, встречи влюбленных или концерты нищих; и абсолютно разные погодные явления в линзе окна, через которое я смотрю на мир своим «объективом».

Все образы – лишь чернильные каракули для моего мозга.

Я увидел старушку случайно, всего лишь открыл глаза во время одного из «сонных перегонов», но сразу узнал ее, как в первый раз, когда она оглядывалась, записывая что-то.

Она чуть ли не во весь голос кричала на одного из пассажиров, плотного парня, лет двадцати восьми, который сидел напротив нее и молча глядел в сгусток пустоты перед собой. Спросонья, я понял лишь то, что он никак не хотел уступить место девушке, стоящей по соседству. Что удивительно – и он, и она были красными, как два рака, не сговариваясь, ни дать ни взять – пара старых знакомых; их обоих уже достало творившееся представление, хотя девушка была слишком скромна, чтобы что-то сказать, а парень притворялся слушающим музыку, хотя по его «открытым» наушникам и алому оттенку лица я понял, что старушка его раскусила.

– Да вы посмотрите на него! Свои эти… штуки напялил на уши и сидит! Это ж надо, девчонка совсем тощая и бледная рядом стоит, устала, а этот! Тьфу… Что за молодежь-то пошла?! Вроде здоровый амбал, а мозгов-то!

Ее небольшая элитная «армия» подобных, противных клонов-старушек даже не успевала вставить хоть одного слова, ведь она слишком рьяно поносила свою жертву, что превосходило какие-то внутренние критерии «помощниц». Складывалось впечатление, что только она одна была готова идти до победного конца, пока парень не поднимется наконец со своего трона, чтобы или уйти с поражением, или зарядить «обидчице» в самую середину мишени лица.

Я решил немного позабавиться и подошел к точке боевых действий. Забавно, и ухом, и телом сразу же ощутил, как все вокруг замолчали, позволив звуку мотора вторгнуться в салон с удвоенной силой. Даже воинственная бабуля затаилась, не зная, чего от меня ожидать, но ее лицо выражало скорее предупреждение, чем удивление.

– Эй, дружище, ты посидел? Дай другим теперь! – я постарался произнести это как можно увереннее, чтобы мой вид не давал повода посмеяться, хотя заспанный я вовсе не был грозен на все сто.

Я поймал острый взгляд раздраженных глаз этого «товарища», он будто взывал: «Ну неужели и ты туда же!?»

Но я был неумолим, я наклонился почти к самому его лицу, до тех пор, пока гримаса отвращения, как по команде не приняла очертания, подходящие моменту. Посмотрев в его глаза, я повторил:

– Дай другим посидеть.

– Или что будет? – спросил он, давая понять, что наушники были лишь бутафорией.

Я и сам не думал о том, что будет, пока автобус резко не затормозил.

В Питере всегда нарушают правила дорожного движения. Это стало нормой, причем, не только для пешеходов, но и для водителей любого транспортного средства. Это как привычка курить для большинства – можно искоренить только самыми радикальными методами, которые не интересны, ведь так приятно немного навредить организму!

Очевидно ведь, почему мы все, не исключая меня, переходим улицу в неположенном месте, удивляясь «А как же можно иначе, машин-то нет?», перебегаем на крысный, просим остановить транспорт чуть ли в центре перекрестке, под атакой проезжающих автомобилей…

В этот раз дорогу переходил парень с бородой и в больших наушниках, я успел заметить его в большое лобовое стекло кабины, которое было видно даже из центра автобуса. В этот момент я находился в свободном падении, поэтому заняться больше было нечем. Время не остановилось, все произошло за секунду, как и положено, вот только я успел заметить удивительно много за эту секунду. Как этот парень испугался, увидев автобус в пятнадцати сантиметрах от лица, как мой «соперник» смотрел на меня, еще не успев поменять выражение лица на отвращение или гнев, молчаливые старушки, которые… Да это и само по себе было событием!

Но секунде было предназначено судьбой подойти к концу, выкинуть меня прямо на «крепыша». На нем красовалась джинсовая жилетка, поверх синей футболки с дешевым китайским принтом, обрезанные джинсы и кожаные ботинки. В общем, при ближайшем рассмотрении внешний вид не предусматривал положительного исхода событий.

То ли состояние еще не отпустившей сонливости, то ли съеденная накануне продовольственная макулатура, в виде беляшей, чебуреков и т. д., а может и выпитые вчера дешевые коктейли… Для меня осталось загадкой, почему меня вырвало на его красивые кожаные ботинки.

Они были черными, с интересным вкраплением красного цвета на подошве и вокруг шнурков, и вот – на них противная болотного цвета жижа с кусочками.

– Фуууу, бл….

Он ругался неистово, громко и отвратительно, заворачивая слова в такие обороты, от которых становилось дурно. Надо ли добавлять, как высоко он подскочил, прямо как модные нынче пластиковые ракеты с воздушной тягой.

Организм мой был подобен водовороту, он засасывал самого себя вовнутрь, в бездну, в черную дыру, а вот в душе я радовался, хотя понимал – сейчас не будет времени лучше, чтобы уйти. Старушка-зачинщица как раз собиралась выходить, оставалось осторожно выскользнуть из автобуса, чтобы она не заметила. Почему-то сразу захотелось прогуляться за ней инкогнито, странное чувство ритмично сообщало о чрезвычайной важности этого действа.

– Куда это ты собрался?! – воскликнул голос за спиной. Он был знаком, только искажен срывом, истерикой.

Конечно, это взвизгнула «моя жертва», и, видимо, он желал отмщения за свою обувь. Когда я развернулся, чтобы нелепо извиниться, то сразу получил кулак в лицо. Вот так, сюрпризом – ррррааз! и прямо в нос. Пока падал, даже успел потрогать его, чтобы убедиться, что не сломан. Да уж, кто-то явно на моей стороне, что за всю жизнь так и не сумел повредить свою носопырку.

– Черт, дружище, я же извиниться хотел! – со смехом ляпнул я.

Почему со смехом? Вы не поверите, но у меня почти всю жизнь была такая по-детски дурацкая реакция на боль, полученную в драке. В каждый раз это вызывало неоднозначную реакцию у оппонента. Так случилось и сейчас.

– Ты что творишь? Я же не специально! – я продолжал идти на него, восклицая своим искусственно хриплым голосом, не переставая ржать.

– Отвали от меня, псих! – соперник начал съеживаться и отступать.

Когда я поровнялся с дверью наружу, то поспешил выскочить, несмотря на то, что мне хотелось проучить этого идиота немного больше.

И вот, само собой, получилось так, как и хотелось – старушка шла вдоль парковой аллеи метрах в пятидесяти от меня. Погода изменилась, стала неприятно жаркой, для моего-то одеяния, но солнце приятно поднимало настроение и грело лицо. Я пошел следом, даже не продумывая, что же вообще было нужно.

Наш путь следовал сквозь парк, деревья были так густо рассажены, что в их ветвях запутывался любой луч солнечного света. Было приятно идти по испещренной калейдоскопом тени и света земле, ощущаяя прохладу от расположенного неподалеку водоема.

Я специально не использую в своем повествовании никаких названий и обозначений, чтобы у читателя не возникло желания сопоставить события с реальными людьми, что работают на территории нашего города. Стоит, пожалуй, сразу сказать, что далеко не все бездомные в Петербурге… Хотя, об этом позже.

Старушка шла аккуратной и ровной походкой, изредка начиная даже не прихрамывать, а «старить» свой шаг, это было заметно, ведь я не спускал с нее глаз, желая утолить непонятную жажду и интерес. Она следовала по всему парку, записывала что-то в блокнот, который был так мал, что создавалось впечатление, будто у нее вся рука исписана до локтя – так он был незаметен. Я, естественно, обращал внимание на то время, когда она останавливалась, притворяясь, что смотрит на часы, хотя делала записи, что-то причитая, вроде «Ой-ой, уже опаздываю, совсем стара стала, ноги вообще не держут, не поспевают».

Она обращала внимание на пьянчужек, на таких же «бомжей», как и я. У меня уже не оставалось никаких сомнений, что она проверяет какой-то район деятельности. А другие «нежелательные личности» не обращали внимания на эту милую бабульку.

Уже давно за спиной оказалась граница моей юрисдикции, если можно так назвать круглую зону на карте, что осталась у меня дома, но разве я не говорил – мы всегда стремимся нарушить любые правила? Вот так и я, забыв обо всех предупреждениях, выскользнул из парковой калитки и направился в сторону совсем другого массива – теперь уже не из деревьев, а из старых домов, создающих тот колорит, который можно назвать истинно Питерским.

Я нырнул в очередной поворот бесконечных арок и потерял свою «добычу». Прилив адреналина в этот момент был подобен тому, что накатывает, когда роняешь дорогой смартфон мордой об пол. «Все потеряно!» – кричал паникер в голове, хотя трезвость суждений напоминала о бессмысленности всего занятия в целом, мол, «что изменилось?»

Я решил завернуть за угол и как раз там я встретился с этой «старушкой» лицом к лицу. Как можно догадаться, ей было не больше тридцати пяти.

– Какого?.. – только и вырвалось изо рта, когда я понял, кто стоит передо мной, в той же нелепой куртке, длинной, почти до пола, и держит в руках платок, еще несколько минут назад обвивавший голову. А прическа ее состояла из странного сочетания роскошной гривы, а-ля «шелковый блонд» и выкрашенных в пепельно-серый нескольких прядей, которые и должны были торчать из-под платка.

– Ну что, наигрался? – строго промолвила женщина, в ее голосе еще остались нотки старческого акцента, хотя она и пыталась подавить действие, по всей видимости, того же вещества, что каждый будний день искажает и мой голос.

Я молчал.

– А сейчас ты развернешься на сто восемьдесят и пойдешь отсюда!

– Но я всего лишь хотел узнать…

– Что узнать?! Да, у нас такая работа, но я не собираюсь тебя посвящать во все детали. Если умный, то догадаешься, а если еще умнее – захлопнешь варежку и провалишь отсюда, наконец.

– Простите… – я был смущен… Нет! Я был просто уничтожен ее «преподавательским» тоном и повелительным голосом.

– Тебе действительно пора идти, – уже спокойнее сказала она, поняв, что еще чуть-чуть – и меня можно заставить делать что угодно. – Это не твой район, поэтому тебе повезло, что я тебя к офисным подворотням не отвела. Там старшие тебя бы вмиг уму-разуму научили.

– Но зачем все это?

– Я тоже пыталась понять, когда начинала работать, еще лет пять назад. Тебе все равно не скажут правды, а кормиться догадками – это слишком жалко. Скажу одно, нам будто дают второй шанс. Я вот, например, вообще из колеи выбилась, когда муж умер, даже о ребенке забыла, но мне помогли. И теперь сынка в пятом классе уже, на одни пятерки учится.

У меня просто не было слов. Хотелось прогнать стыдливое чувство, от ощущения, что подглядываю в замочную скважину, и не понимая за кем – за женщиной, или за собственными работодателями.

– Иди-иди. У тебя неплохой макияж, так что, может, даже в старшие пробьешься.

– А вы случайно учителем не работали раньше? – я решил свести все к шутке.

– Проваливай отсюда! – нарочито старушечьим голосом сказала женщина, еле сдерживая смех.

 

9

Я получил зарплату на карту, которую получил от почтальона ровно в тот день, что был указан в трудовом договоре. Слегка удивившись подобному сервису, я все же расписался в получении и стал размышлять о том, как мне тратить сумму, которая так и жгла мысли количеством нулей. Да, как это ни прискорбно, я не обладал достаточным объемом фантазии, чтобы найти применение своим деньгам.

Стася не звонила, а у меня не было ее номера телефона, что было весьма странным, но, так уж сложилось – я просто «попадал» в ее апартаменты, без предварительного сообщения. Мне нравился такого рода хаос, и было вдвойне обидно, как все закончилось с отъездом Антона.

Вспоминая прошлое, я все быстрее сознавал, что таким образом протекали все мои жизненные события – обязательно должен был найтись человек, обладающий достаточным уровнем харизмы или находчивости, чтобы организовать интересный уик-энд. Сам я был неспособен придумать что-то мало-мальски веселое и оригинальное.

Получив денег больше, чем зарабатывал раньше за три месяца, я, сжав карту и волю в кулак, решил самостоятельно организовать себе отдых. За окном было солнечно и так «по-субботнему». Начать я захотел с прогулки по торговым центрам.

Никогда раньше не думал, что покупка нового шмотья может так сильно поднять настроение. Серьезно. Купив себе новые джинсы, я без каких-либо зазрений совести выкинул старые в урну рядом с магазином. Этот жест поставил точку во всем, что со мной было до начала лета, со всей этой слабостью, жалостью, глупостью. Большая. Жирная. Точка.

Новые мне нравились больше, они были более аккуратными, с приятным рисунком «потертостей». Не прошло и пяти минут, как я, под воздействием хорошего настроения, привязался к девушке лет двадцати, чтобы она помогла мне выбрать остальной прикид. А то, что она согласилась, стало центральным событием чуть ли не последних лет. Оно задало основной тон дальнейшей жизни. Остальное – детали.

Обувь полетела в помойку с наименованием магазина спортивной одежды, где мы купили отличные кроссовки, которые не только выглядели, но и сидели настолько шикарно, что мне до последнего не верилось, будто такая обувь существует. Мною была приоткрыта небольшая дверь в мир, ранее закрытый, запрещенный конкретно для меня.

Футболку и дурацкую ветровку мы порвали в соседнем отделе, где на распродаже была приобретена новая, с ярким принтом на весь фронт. Вместо ветровки – кофта с застежкой-молнией приятного нейтрально-зеленого цвета.

За обедом в суши-баре я узнал, что моя случайная спутница помолвлена, поэтому мне ничего с ней не светит, хотя ей было приятно провести день таким интересным образом. Около пяти минут она распиналась, пытаясь убедить меня в том, что я являюсь одним из самых интересных и веселых людей, которых она встречала в последнее время. Новая роль пришлась мне прямо по размеру и вкусу, и я старался привыкнуть к подозрительно приятному послевкусию настолько восторженного внимания. Еще около получаса мы спорили о том, скатывается ли Питер в яму скуки и рутины, постепенно превращаясь в обычные мегаполис, или нет.

Думаю, мне удалось убедить Аню своим примером, когда я сказал: «До тех пор, пока есть такие люди, как я, беспробудно разочаровавшиеся в жизни, и такие, как ты, готовые броситься в омут даже настолько рядовых событий, наш город всегда будет окрашен в самые яркие цвета». Конечно, я сказал не так, но – кто проверит?

День постепенно исчезал, сначала вечер проступил сквозь угасающие солнечные лучи; апофеозом превращения стал алый закат, он окрасил город в контраст теней, горящих надстроек и все еще ярко-золотых шпилей соборов и храмов. К нам присоединились друзья моей новой спутницы, среди которых, на мое удивление, не оказалось ее жениха. Конечно, было интересно размышлять о том, что она мне соврала, но кольцо было вполне реальным.

Всей компанией мы направились вглубь города. Да, мы оставались в центре, если судить по карте, но таким я его никогда не знал раньше. Стоило немного погрузиться в трущобы, в поселения внутри почти древних массивов, как город оборачивался собственной противоположностью, местами неприятной, грязной, но скрывающей такие интересные места, зовущие в свои недра на всю ночь.

Честь сделать выбор была предложена мне, и это льстило, особенно после того, как решение было во все голоса одобрено моими новыми друзьями. Кем я был для них? Другом, вернувшимся из далекой командировки, или вышедшим из комы незнакомцем. Я не мог прочитать мыслей спутников, но они не старались скрыть их – каждый радовался за меня, когда узнавалось, что сегодня был рожден совершенно новый Андрей.

Нас было семь человек: ваш покорный слуга, Аня, внезапно ставшая активной и раскрепощенной зачинщицей, а также – генератором весьма сомнительных идей (но об этом позже); три подруги, две из которых были представителями модного нынче направления «клонов» – я не различал их ни на йоту, путался в именах, пока не заметил одну особенность – у Светы были темные корни волос, они проступали, словно чернозем под белоснежным, блондинистым полем пшеницы. У Наташи не было подобной проблемы, а Карина (черт, еще одна?) вообще никак не подходила сложившейся компании. Ее одежда состояла из длинной юбки древесного оттенка, с причудливыми узорами из лоскутов, бисера и прочей «эльфийской» атрибутики, а также простой майки черного цвета, она точно была украдена из журналов 70-х годов, на страницах которых хиппи отстаивали свои гражданские права, в перерывах между покурничками.

И еще два парня – один из них, брат Карины, Кирилл, а второй – Виктор.

Ему можно было даже уделить особое внимание, просто так, из интереса.

Виктор жил в странном мире, который будто бы придумал себе сам, хотя, на поверку, это было не так. Он его то ли прочитал, то ли увидел в кино, что не мешало следовать сложившемуся и прочно въевшемуся в голову образу. Виктор жил в Американской глубинке, в небольшом частном доме, типа «бунгало». Не важно, что Американская глубинка была заменена насмешливой реальностью на околицу Питера, а частный дом – на двухкомнатную квартиру, которую каждый входящий посетитель предлагал превратить в однокомнатную небольшой манипуляцией над стеной. Она была нелепа не только своим местоположением, но и видом – краска цвета морской волны не сочеталась с мировоззрением стандартного российского жителя, коими были все мы.

Но Виктор был твердо уверен, что обои – это «прошлый век», в помещении можно ходить в уличной обуви, не считая, правда, зимней и мокрой, после дождя. Словно в обычном фильме о семейных ценностях, его квартира (да и жизнь тоже) была полна стереотипами и шаблонами, ее можно было использовать как съемочную площадку. В комнатах – минимум мебели, а вот кухня, наоборот, пестрила всяческими соковыжималками для цитрусовых, обычными, которые работают по принципу центрифуги; тостер, холодильник с отсеком для выдачи льда и прочий почти бесполезный хлам.

Страшно вообразить, что происходило с желудком этого миловидного человека, но питался он по утрам хлопьями, арахисовой пастой, бутербродами… ах да, сэндвичами с листом салата и тонким слоем тунца из консервов. На обед – что попало, хотя бургеры всегда заняли место в его сердце, желудке и сосудах…

А еще он был очень высоким, почти под два метра ростом, и чертовски худым.

Пока я рассказывал Вам про Виктора, наша компания уже далеко успела зайти в своих грандиозных планах. На часах – почти два часа ночи, вокруг – небольшой бар в одном помещении, большую часть которого занимает большая барная стойка, полукругом, а остальное пространство отдано сцене. Не знаю, куда размещались посетители, вот только это никак не мешало им все наступать и наступать. Нашей компании повезло – мы разместились почти в VIP-зоне над стойкой, маленький балкон, откуда видно все пространство бара.

На сцене доигрывали молодые джазисты – парень в узких и подстреленных брюках рвал саксофон, будто старался подкинуть его вверх, не отпуская руками и губами, парень на контрабасе был пьян, его лицо выражало веселье и радость в алом цвете, а барабанщик, похоже, немного заскучал – с серьезным лицом он осматривал толпу вокруг, предоставляя возможность рукам заниматься своим делом без его участия.

Я не был фанатом джазовой музыки, больше увлекался чем-то потяжелее, но в сложившемся окружении она была как нельзя более уместной – в моих руках Аня и Карина потягивали коктейли, Света и Наташа болтали где-то рядом, под надзором Виктора, а Кирилл… Кажется, он ушел уже давно.

Веселье было сумбурным, клокочущим, оно, под воздействием алкоголя, то вскипало, хоть разговором, а хоть и различными телодвижениями, напоминавшими танец, то превращалось в густой кисель, сквозь который едва пробивались мысли о скуке и желание покинуть заведение.

Я понятия не имел, о чем разговаривал, темы сменяли друг друга так быстро и так нелогично, что сторонний наблюдатель, не сомневаясь, решил бы: «Да, эти ребята уже готовы». Но мы были на одной волне, ловили отдельные слова, улыбки и взгляды, которые смешивались, имена путали друг друга, несколько раз я был Алексеем, потом Виталием, но, в устах Ани, я всегда возвращался в знакомого и домашнего «Андрея».

Ее лицо стало жарким, губы страстными, а блеск залил глаза, что не отпускали меня из виду, это мгновенно выдало хорошую порцию «Маргариты» и «Пина-Колады». Мне не было неуютно в ее компании, никакого смущения от воспоминаний о ее женихе, тем более, не возникало. Я хотел прижаться к ней, еще теснее, чем сейчас, взять в ладонь аккуратную талию, потом опускать все ниже и ниже.

– Эй, ребята! Идем дальше! Моя сестра живет неподалеку, она уже ждет нас, – Витя… Витя, блин… Он выбрал лучший момент, чтобы прервать волшебство, но, я почувствовал состояние Ани – она не хотела, чтобы кто-то видел совсем уж откровенные приставания, то ли мои, то ли ее. Судя по всему, подобный флирт она позволяла себе и ранее.

Не противясь движению толпы, я позволил выкатить себя на улицу. Голова кружилась, белая ночь следовала за ней, смешивалась с одинаково серыми в неровном свете стенами домов. Мы все направлялись к сестре Виктора.

 

10

После временного провала я ощутил под собой каменный холод ступени. Глаза открылись без труда, я даже чувствовал себя слегка выспавшимся, испугался, что проспал на улице до утра. Но нет – вместо ступеньки мою задницу охлаждал дорожный поребрик, а наша слегка уставшая компания столпилась вокруг подъезда четырехэтажного дореволюционного здания. В четыре часа ночи, когда намек на восход солнца уже проявлялся где-то за пределами города и небольшое количества утреннего света создавало длинную тень, этот дом походил на башню, на рыцарский сторожевой блокпост, настолько черным он был с теневой стороны.

Виктору везло, что в квартире, в которую он звонил уже минут двадцать, никого небыло, иначе пришлось бы немного размять кулаки, а состояние нашей группы почему-то не давало надежды на благоприятный исход.

Аня первой проявила благоразумие и сказала этому дылде, что он ошибся подъездом. Пять минут пьяного гомона – и мы сдвинулись на пятнадцать метров правее, с таким же требованием к домофону, что и раньше. Дверь открыли сразу же, после двух сигналов. С громким смехом, больше похожим на лай, особенно в акустике подъезда, мы все ломанулись внутрь.

Я чувствовал себя посвежевшим, но настроение слегка потемнело, я надеялся исправить это с помощью Ани.

Мы взлетели на третий этаж и вбежали в квартиру.

Хозяйка приветствовала нас в плотной непрозрачной ночной рубашке и пушистых шлепанцах. Вход в квартиру был узким, поэтому пришлось подождать, прежде чем дойдет очередь на вход, прямо как в метро. Но когда я вошел внутрь, то сразу был ослеплен ярким светом лампы, которая никому не мешала прямо над входом, пока кто-то не задел включатель своей жопой.

Передо мной появилась она…

Обычно в подобные моменты стоит подчеркнуть важность персоны фразой «та самая». И, черт бы побрал мой малый словарный запас, так оно и было. Та самая девчонка из автобуса, из бара, из воскресенья. Как давно оно было – неделю, две назад? Может сотни других воскресений уже разделили эти две встречи, а я все еще чувствовал ком в горле, приятный озноб, желание прикоснуться к ее коже, глупый и неуместный стояк…

Мы не сказали «Привет», а просто посмотрели друг другу в глаза, чтобы понять самое необходимое.

– Витек, можно тебя на минуту? – спросил я в гущу событий где-то в комнате, достаточно громко, чтобы было слышно.

Его кривое и красное лицо показалось из дверного проема.

– Да, дружище?

– Ты не прогулялся бы со мной до магазина?

Он вышел в коридор, я обратил внимание на то, что на его ногах красовалась уличная обувь. Не дожидаясь лишних вопросов и реплик, я вышел прочь.

Виктор догнал меня на улице. Я был неприятно трезв и осознавал каждое свое движение, каждую мысль, этого было достаточно – я просто смылся. Из меня не получилось тусовщика, ловеласа, гуляки и т. д. Однажды увидев лицо этой девушки, я уже представлял ее подле себя, если не навеки вечные, то на пару лет точно. И мне было противно, я ненавидел себя в этот момент, ведь я только недавно ощутил всю прелесть собственной глупости, наивной любви и бесконечной самоотдачи в руки близкого, на первый взгляд, человека.

И все повторяется. Моему существу не хватало лишь одной половины, а не мозаики безликих кусочков.

От кого я сейчас убежал? От своих представлений о будущем с этой неизвестной? От страхов, что она меня отвергнет?

Фу, ну нахуй, лучше я пойду напьюсь, чтобы даже не думать об этом.

Только маленький червяк в голове обнадежил тем, что на следующий день у меня еще будет шанс, ведь за несколько секунд встречи она еще не успела понять моего состояния. Успел ли я?

Неведомыми дорогами, переулками, пешком по газонам и клумбам, мы все-таки нашли небольшой магазин, в котором нам не отказали в продаже алкоголя. Стоит упомянуть, что к этому моменту мое желание немного поугасло, однако, я все-таки держал мысли в голове, они сгустились в сплошную дымку, оставив лишь очертания основного смысла. Витек долго отказывался, пытаясь убедить меня в недееспособности, но в итоге согласился на бутылку пива, я же решил убить организм окончательно и взял энергетический коктейль с 9% алкоголя и бутылку «Крепкого», даже не задумываясь о последствиях. О да! Их стоило еще как ожидать!

Коктейл шел противно даже для моего состояния, он был холодный и мерзкий, каждый глоток отзывался неприятным покалыванием, поэтому приходилось пить небольшими порциями, иначе был слишком велик риск вывалить все обратно. В дороге мы почти не разговаривали, не считая некоторых шуток, связанных с алкоголем и нашим нынешним состоянием.

– Блин, Анд-д-рей. Я в говно, – продекларировал Витек, каждую букву он выговаривал отдельно, чтобы я понимал смысл сказанного.

Он шел впереди, как более трезвый, но я все равно молча кивал, изредка соглашаясь мычанием. В состоянии, близком к овощу, я достиг полного катарсиса, мои мысли были белым холстом, натертым воском, чтобы краска сползала вниз и растворялась в одной бесцветной жиже под ногами художника. Все сущее сейчас только так и жило – под моими ногами.

Единственными вещами, которые меня заботили, были: сохранение равновесия и желание не уснуть прямо на улице. Второе было под прямой угрозой, ведь в полнейшем непонимании цели путешествия, мы рисковали не дойти обратно к квартире сестры моего попутчика. Я решил, что уж лучше я медленно, но верно, доковыляю до своей квартиры.

– Эй, ребят, бутылочку не оставите? – раздался голос справа.

Мы одновременно остановились и посмотрели в закоулок, узкий и короткий. В конце стояла помойка, а вокруг – разбросаны мокрые, гнилые обрывки газет, тряпки, осколки, бычки. И посреди всего этого сидел грязный бомж, с бородой до подбородка, он ел что-то из влажной то ли газеты, то ли салфетки, глядя на нас. В бороде отчетливо были видны кусочки пищи.

Я посмотрел на него, мои инстинкты, предрассудки и любые детали, составляющие человеческую личность, стали безразличны. Мне было противно смотреть на этого бомжа, на его грязный вид, на одежду, которая пахла хуже самого отвратительного запаха, подверженный описанию словами. Его гнилая улыбка вызывала еще большее отвращение, но даже это так сильно меня не цепляло.

Куда большую злость, чистейшее проявление гнева, я почувствовал по отношению к себе. Как в грязное и вонючее зеркало, я смотрел в него. Был ли он «подставным», или под утро можно было наткнуться на «настоящих» бомжей, которые днем прятались в специально предназначенных заведениях? Плевать, я видел в нем себя нынешнего, себя пять лет спустя, десять… Я ощутил свое прозябание в обществе настолько мерзким в своей бесполезности, что, если б я только мог, то непременно навалял этому жалкому и тупому себе.

Но я не мог. Поэтому я сказал:

– Какую? Эту? Конечно, держи! – и запустил ею прямо в голову бомжу.

Она разлетелась на остатки «Крепкого», осколки и маленькие, подобные кусочкам света, частицы. Витек остолбенел рядом. А я, решившись, направился твердым шагом к этому «кривому зеркалу». Кулаки сжимались сами собой.

От удара бутылкой, соперник повалился на задницу, что дало мне небольшое упреждение, я как раз собирался врезать ногой по заросшей башке. Я уже замахнулся, тело напряглось, как в момент удара по мячу… И через секунду я уже лежал на земле. Противник увернулся от удара, то ли это произошло от моего опьянения, то ли от неожиданной прыти оппонента, но факт есть факт – он повалился на меня и три раза ударил прямо в нос крепким и массивным кулаком. Я услышал хруст и почувствовал, как нос резко, в одно мгновение, перестал получать воздух, а горло сдавили сухие кисти.

– Даже не думай подходить! Пшел отсюда! – прозвучал хриплый рык бомжа, направленный в сторону Витька.

Я не видел происходящего, кровь брызнула на глаза и все, что попало в обзор – это малая толика бородатого лица. Он смотрел прямо на меня и, когда Витек убежал прочь (надеюсь, за помощью), то освободил одну руку и приспустил ненастоящую бороду. На меня смотрело немолодое лицо, мужчина, лет сорока. По лбу катилась капля крови, придававшая зловещий вид.

– Что, сучонок, думал, что если тебя порой побивают, то можешь так же выебываться?! – он кричал на меня, но тембр его голоса стал таким, что, я не сомневался, кроме нас двоих его больше никто не слышит. – Я ведь знаю, кто ты! О, ты удивлен, как я посмотрю! Именно потому, что я знаю тебя, я могу сейчас избить тебя до полусмерти, да еще и окажусь правым.

Дышать стало легче, ведь в его планах было избить меня до ПОЛУсмерти.

– Завтра же, точнее, уже сегодня, ты пойдешь в офис и скажешь куратору, что тебя отправил старший района, рапорт будет у него. Ты понял меня?! – не понять или не согласиться было сложно, потому что свои слова «старший района» подкрепил усиленным давлением на гортань.

– Отлично.

Он все еще не отпускал меня, может быть, думал, стоит ли меня еще бить. Я же чувствовал лишь свою голову, ставшую такой огромной и такой разбитой, ноги и руки давно отсоединились и не подавали обратной связи. Где-то раздался топот ног.

Я повернул голову, как мог, чтобы посмотреть в сторону прохода наружу.

Там стояла она… Опять… Та самая.

«Блять!» – только и вырвалось в моих мыслях.

Злость вскипела внутри меня. Мой оппонент, видимо, почувствовал это, потому что хватка ослабла. Я сразу же прокашлялся, не привыкнув к ощущению разбитого и сломанного носа. Но адреналин кипел, меня бесило, что я опять оказался пойман в тиски собственным бредом, что эта дура опять появилась невовремя, ведь она не должна видеть меня таким жалким, таким… «неподходящим». И опять смех накатывал вместо слез или ярости, вместо дрожи, вместо тошноты. Только смех, смех, смех. Я заржал и, все еще лежа на спине, воскликнул:

– На что ты смотришь!? Иди отсюда! Пошла прочь!

 

11

– Ты что, совсем, что ли, придурок?! Какого хрена ты думал?! Ты умышленно напал на одного из наших старших сотрудников! Это просто… вообще ни в какие ворота! Ты, так сказать, салага желторотый, идиот, дебил, вообще понятия не имеешь, что у нас за структура и смеешь вытворять подобное!

Давненько меня не отчитывало начальство. Хотя, какая разница, сейчас ситуация была вообще нестандартная. Если вкратце, то «товарищ Так-сказать» уже минут двадцать расхаживал по своему белоснежному кабинету, придерживаясь собственного, только ему известного, маршрута. Менялись лишь фразы, эпитеты, да обороты. От меня не требовалось ничего сверхъестественного, просто сидеть, понурив голову, и молча обтекать под потоками грязи, вполне заслуженной. Меня, вроде бы, не собирались увольнять, как я понял это в самом начале речи, перед тем, как началось линчевание. Как ни странно, но компании было нужно, чтобы минимальное число людей было в курсе происходящего на улицах, поэтому один бывший сотрудник, тем более уволенный по статье, мог раскрыть все инкогнито, неважно каким из миллиона способов.

Но мне было очень стыдно. Чертовски, бесконечно стыдно. Так сильно, что… Короче, пиздец, как стыдно. Неужели из-за самобичевания я упал настолько низко, что был готов просто избить незнакомого человека, кем бы он там не являлся? Одна лишь мысль сидела в моей глупой башке:

«Падая все ниже, я чувствовал себя королем мира…»

Эта фраза появилась совершенно внезапно, без явных причин. Она никак не была связана с тем, что меня избил бывший сотрудник милиции (майор!), который занимается «нашим, так сказать, общим делом» уже восемь лет, или с тем, что я чувствовал огромную пустоту, черную дыру вместо груди, когда вспоминал лицо девушки между кирпичных стен. Да, все осталось таким же размытым, как и в тот момент, но своеобразное «сглаживание» в мозгу, додумывание воспоминаний, сделали свое дело и на поверхности мозга навсегда, как на фотографии, отпечаталось ее выражение лица – грустное, слегка испуганное. Оно говорило о многом: о желании помочь, о разочаровании, о страхе стать свидетелем чего-то неизвестного ранее…

Эта фраза всплыла в момент отсутствия мыслей, когда я вспомнил собственные ощущения от месяцев работы. Кем я был до встречи с компанией? Кем я работал?

Но получив работу на самом дне, я почувствовал собственную силу манипулировать людьми, возможность делать все, что только захочу. Не стоит забывать и о бесстрашии, с которым я готов был влезть в любую драку, или устроить ее самостоятельно.

«Чем ниже падаешь в глазах других, тем выше становишься на самом деле»

Я ухмыльнулся, что не осталось незамеченным моим судьей:

– Ты вообще меня слушаешь?

– Да, конечно, Евгений Станиславович. Я искренне сожалею о случившемся событии, даже немного рад, что мне досталось по заслугам, – произнес я на автомате, стараясь придать голосу минимально насмешливый тон.

– Знаешь, Андрей! Я тоже этому рад! – он сделал паузу и продолжил. – А еще я рад, что ты включил уже, наконец, свою тупую башку!

Эта фраза выбила почву из-под меня. Я сидел на стуле, прямо посередине кабинета, и где-то внутри себя, падал в пропасть. Я никак не ожидал этой фразы, да еще и таким тоном. Вместо умудренного жизнью, вежливого и рассудительного Евгения Станиславича, эти слова произнес холодный, полный угрозы и жестких намерений голос сотрудника КГБ, не меньше.

– Ты хотя бы на секунду задумывался о том, что вообще происходит вокруг? Зачем вы одеваетесь в тряпки, изображаете из себя полное чмо, бомжей, шлюх, убогих старух? Уверен, что тебе и в голову не пришел бы даже на пять процентов верный ответ.

Я поднял голову, чтобы посмотреть в глаза собеседнику, впервые за все время, пока моя задница была на стуле.

– Это ведь все для вас! – сказал Евгений, несколько раз ткнув меня в грудь.

Почему-то именно после этих слов я окончательно ощутил себя пленником Вьетконга. Да, я мог шевелить руками, но не стал бы.

Мой начальник отошел к своему столу, налил воды и медленно, смакуя, выпил большой граненый стакан.

– Что ты почувствовал, перед тем, как захотел ударить Аркадия? Точнее, захотел кинуть в него бутылкой.

– Я под… – в горле пересохло, голос стал синтетическим и хриплым. Пришлось прокашляться, чтобы продолжить, – я подумал, что… что…

Как пацан, нерадивый школьник, не подготовившийся к уроку, я пытался сформулировать воспоминания из пьяного угара, стараясь не мямлить. Так продолжалось недолго, пока не дошло…

– Меня выбесило, что занимаюсь тем же самым. Смотрел на это жалкое тело и аж отвращение брало, когда видел себя вместо него. Было противно до ужаса, до дрожи в костяшках. Вот и не сдержался по-пьяни.

Стоило выпалить это, как одно короткое предложение, так сразу же стало легче. Я поднял голову и даже постарался улыбнуться, ожидая реакции Евгения.

Он засмеялся в ответ, после чего оскалил свое умудренное опытом лицо, изобразив некое подобие голливудской улыбки.

– Вот именно. Наша программа расчитана на то, что вся молодежь будет смотреть на, так сказать, «нежелательные элементы общества» и видеть себя в максимальном отдалении от них. Ты удивишься, узнав, насколько высоко возрос уровень обучаемости молодых людей и девушек в возрасте от 16 до 28 лет. А также – уровень безработицы минимальный, ведь мы даем высокооплачиваемую работу даже тем, кто не смог устроиться, – он сделал паузу, ухмыльнувшись, глядя на меня. Оу, это больно! – Товарищам из-за рубежа мы не раскрываем всей правды, как и своим – мало кому понравится, куда уходят налоги, а объяснить такое решение очень сложно, будь перед тобой хоть выпускник МГУ, хоть тракторист из Пензенской области.

Он помолчал, глядя куда-то в пол.

– Даже уровень патриотизма слегка возрос, если только аналитики не льстят нам. Мы же ни хрена не понимаем в их работе, да? – он подмигнул. – Поэтому, Андрюша, не обижайся, но ты находишься в категории людей, которые витают в облаках и подсознание твое не оказалось забитым видом наших «специалистов», – он специально подчеркнул последнее слово.

– Вы мне рассказываете это, чтобы я остался? Я ведь могу обидеться и уйти и, если я правильно понял, это не очень приветствуется.

– Как раз к самой сути мы сейчас и подобрались, дорогой ты мой, так сказать, человек.

Он подошел вплотную, готовый к новым истязаниям палач.

– Я искренне буду рад за тебя, если ты образумишься и выйдешь из этого кабинета безработным, чтобы начать новую жизнь. И я буду не против, если ты останешься, потому что, ты удивишься, но есть и некоторые перспективы в твоей работе, о которых я не могу пока рассказать.

– Так что ты решил?..

 

Эпилог

Меня так бесил этот писклявый мужской голос в углу автобус, что даже слов не хватало!

Хотя встать я решил только в момент, когда слова, испускаемые им, стали содержать явную угрозу одному из пассажиров, миловидному мужичку в больших очках. Через несколько секунд у меня не осталось никаких сомнений, что носитель голоса – невысокого роста субъект в спортивных штанах и черной футболке, – просто провоцирует попутчика.

– Закрой уже свой рот, наконец! От твоего голоса уже уши кровоточить начинают, ты баба что ли?

Он сразу замолчал, оставив, при этом, рот открытым, а глаза – круглыми и большими, аж до размера юбилейного советского рубля.

– Ты совсем охерел что ли? Ты че базаришь-то?!

– Да потому что нечего докапываться до товарища моего. Иди лучше на рынок повыпендривайся.

Кулак прилетел мне в скулу, потом в нос, но, кроме звезд в глазах, не было больше ничего. Бьет, как баба.

Я толкнул его к двери, отчего он курьезно шлепнулся задницей прямо о поручень на выходе. Оказывается, у него был попутчик, которому нравилось происходящее ничуть не больше меня.

– Пойдем, Саня. Завязывай!

«Саня» зыркнул на меня своим дерганым взглядом и пошел мимо меня. Автобус остановился, и дверь рядом с нами открылась.

Внезапно, он развернулся и врезал мне прямо в переносицу, глаза отказали на несколько секунд, я лишь вестибулярным аппаратом почувствовал, что лечу из автобуса. Ударившись о тротуар, к боли в глазах и носу присоединилась и обидная боль в жопе.

Открыв глаза, я увидел, как автобус уезжает прочь, издавая крики «Будешь знать! Урод!» и так далее.

Я сидел на тротуаре, под стеклянным навесом остановки, и разглядывал свои брюки. А я ведь их только вчера купил…

На мне была моя старая ветровка, которая еще не была слишком холодной для сентября, хотя ветер иногда все же настигал тела, синие брюки из недорогого молодежного магазина и любимые кроссовки.

Кровь капала на ветровку, окрашивая синий в красную крапинку разного размера. Вкус крови был мерзким, но с особым привкусом осознания причины, по которой я так опиздюлился. Я откинул голову назад, уперевшись в жесткую скамейку, и рассмеялся в полный голос. Хорошо, что людей вокруг не было.

– Черт, какой сегодня день?..