Сражение разыгралось 8 сентября по старому стилю, в день Пресвятой Богородицы, заступницы земли Русской.

Но главному бою предшествовал неприятный для татаро-монголов эпизод. Два десятка русских разведчиков-ушкуйников во главе с Любимом следили за передвижением татарского войска. И вот под конец, усталые от бессонной ночи, собрав ценные сведения о Мамаевом воинстве, они решили передать их командирам русского ополчения, но были замечены.

Темник послал отборную сотню, которая с гиканьем бросилась догонять соглядатаев. Те попытались уйти, но измученные кони русских заметно сдавали, и было ясно, что их догонят прежде, чем они успеют добраться до своих.

Любим приказал спешиться и образовать круговую оборону.

— Бисмаллах! — воскликнул поражённый десятник татарской сотни. — Они хотят дать нам бой?!

Сотник жестоко ухмыльнулся:

— Аллах уже лишил их разума! Надёжнее окружай, захлопывай западню! — приказал он.

Но его команда запоздала. Свистнули стрелы — и полтора десятка татар как не бывало! Изумлённый сотник воскликнул:

— Надо же, с четырёхсот шагов?!

— Это самострелы новгородские, — сказал, выдернув стрелу из убитого, опытный помощник сотника. — С этими — осторожнее, они отъявленные головорезы!

— Ну, я им покажу! — закипел сотник, не дослушав помощника. — Вперёд, мои воины!

Оставшиеся конники начали сжимать кольцо, но вот в воздухе опять засвистели стрелы, и опять среди татар убитые и раненые.

— Прикажи спешиться! — крикнул помощник. Мы на конях — прекрасная мишень для лучников.

Спешившись, татары продолжили окружение, но разведчики, отличные стрелки, тем не менее с каждым выстрелом выбивали их воинов.

— Что они там медлят? — крикнул недовольный темник. — Никак не могут перебить этих ублюдков? Нас ведь в пять раз больше! — И приказал стоявшему рядом сотнику: — Бери ещё полусотню — и вперёд!

Но ушкуйники неожиданно для первой сотни (вернее, того, что от неё осталось) бросились в атаку! Десяток разведчиков пересели на отдохнувших коней, стоявших в лощине, и атаковали залёгших татар под прикрытием своих оставшихся лучников.

Эффект был поразительный — э го было настоящее избиение! Но это был и последний успех горстки русских витязей. Вдруг откуда-то слева на них обрушилась свежая полусотня золотоордынцев. Однако и они потеряли несколько человек — пешие лучники знали своё дело.

Разведчики также понимали, что татары их не выпустят, и рубились с отчаяньем обречённых. Оставаться на месте, ждать, когда их прирежут как скот, — этого сорвиголовы допустить не могли. И ушкуйники разом бросились вперёд, избивая спешенных татар и врезавшись в свежую полусотню.

Татарское кольцо сомкнулось. Но в этой мясорубке новгородские удальцы показали чудеса доблести. Противников было намного больше, на каждого разведчика приходилось по три-четыре татарина. Но предводитель Любим, казалось, не замечал этого. Рубясь клевцом (боевым топором с узким лезвием и молотковидным обухом) и подсекая острым концом щита, он вдруг увидел, что их осталось пятеро — он один, раненный и изнемогающий от усталости, и четыре татарина с копьями, окружившие его.

— А ну брось оружие и подними руки, русская собака! закричали они. Тогда, может, и сохраним тебе жизнь!

— Что ж, — смиренно ответил Любим, — ваша взяла. Держите!

Он взмахнул руками, как крыльями, и щит полетел в одного татарина, а топор в другого. Щит, пущенный с громадной силой, буквально снёс татарскому воину верхнюю часть груди с головой, но туловище ещё держалось в седле, и это было очень страшное зрелище. Клевец, брошенный в сторону из столь неудобной позы, казалось, не должен был нанести особого вреда противнику, но здесь-то и сказались долгие часы упражнений с метательным оружием!

Любой ушкуйник артистически владел всеми его видами. Топор попал точно в горло татарину и задел сонную артерию, что означало верную смерть. Безоружный Любим поднырнул под копьё третьего татарина и стал вне досягаемости его удара, схватившись за копьё двумя руками и используя его как рычаг, он, как прыгун с шестом, вдруг оттолкнулся и ногами сильно ударил наездника в грудь — тот со сломанной грудной клеткой слетел с седла. Последний конный воин хотел было помочь товарищу, но Любим, сделав ложный выпад, копьём про бил ему грудь. Бросив копьё и схватив татарскую саблю, он, обернувшись в сторону темника и погрозив ему, галопом помчался к своему войску и обо всём доложил князю Дмитрию.

Тот отправил его, уставшего и раненого, в Засадный полк, пообещав после битвы сделать сотником.

Сторожевой полк, состоящий из лучших наездников, ждал татаро-монгольских лучников. Среди них было очень много единородцев. Князь Дмитрий пригласил в своё войско татарских витязей и тех военачальников, которые были недовольны насильной исламизацией, к тому же Московский князь и платил больше. Среди «сторожевиков» было много берендеев, или, как их называл московский люд, бередяк. Это было кочевое племя тюркского происхождения, частью слившееся с населением Золотой Орды, частью поступившее на службу к Московским князьям.

Дмитрий продолжил мудрую киевскую политику. Перешедшие на службу Московского великого князя получили право селиться при городах, а потом и полностью смешались с русскими.

Татары-русичи не только принимали христианскую религию, не только служили верой и правдой великому Московскому князю, но и учили русских дружинников воинским уловкам своих соплеменников. Они страшно ненавидели Орду, а она ненавидела их. Мамай обещал с каждого, как он считал, предателя содрать шкуру и повесить сушиться на колья. Сами московские татары дрались не из-за страха или денег: у них были семьи, и они настолько слились в духовном отношении с русскими, что сами хотели сбросить постыдное для Руси иго. Это были действительно настоящие богатыри тела и духа.

Битва на поле Куликовом потребовала конных лучников, и князь Дмитрий вместе с Боброком-Волынским тщательно подготовили отряд из служилых татар.

Сторожевым полком командовали знаменитые воеводы: князь Семён Мелик, ведущий родословную из немецких знатных воинов, и князь Иван Оболенский-Тарусский, в жилах которого текла кровь половецких ханов.

Мамай бросил в бой своих лучших конных лучников:

— Засыпьте стрелами этих русских собак, уничтожьте их, мои нукеры! Вас ждёт богатая добыча!

Он свято верил в «девятую атаку» Чингисхана: конные лучники должны восемь раз покружиться около врага, осыпая его стрелами, деморализовать его, не вступая в контактный бой, и лишь девятая, ураганная конная атака основного войска должна смести обезумевшего от потерь и ужаса противника.

Лучники Мамая, на ходу вынимая стрелы, бросились на Сторожевой полк. Но что это? За триста-четыреста шагов они вдруг начали падать один за другим! Мамай был неприятно поражён.

— Мой повелитель, — сказал один из полководцев, — русские применяют самострелы!

Действительно, Сторожевой полк, состоящий из конных воинов, обстреливал татар из арбалетов, находясь на недосягаемом расстоянии для стрел вражеских лучников. Причём одни заряжали арбалет и передавали другим — часть из них спешилась. Конечно, из арбалета можно выпустить гораздо меньше стрел, чем из лука, однако психологический эффект был налицо: атака татарских конных лучников захлебнулась.

— Ну я им покажу! — воскликнул Мамай и двинул своё основное войско: впереди пехоту — по бокам конницу.

Однако он был неприятно удивлён, увидев, что дружинники Сторожевого полка, вместо того чтобы бежать в панике от грозной татарской силы, рассыпавшись, стали обстреливать его пеших воинов из луков! Отдельные сшибки московских и мамаевых лучников заканчивались поражением последних, и всё это — на виду у главной татарской рати!

Пока Мамай вне себя срочно перестраивал боевой порядок, выпуская вперёд конных лучников, русичи, перестрелявшие не одну сотню татаро-монголов, повернули назад и соединились с основным войском князя Дмитрия.

Первый бой был выигран Московским князем почти без потерь, при этом не только нанеся врагу большой урон, но и произведя неприятный психологический эффект на всё татаро-монгольское войско и в первую очередь на его военачальников, которые задумались: какие ещё сюрпризы подготовили им урусы?

Страшный удар тяжелой татарской конницы с ходу пробил первый и второй ряды русских полков, но на третьем завяз! И началась сеча. Монахи Христовым именем подбадривали ратников и сами показывали чудеса храбрости. Их презрение к смерти устрашало татар.

Изяслав с двумя длинными мечами, выкованными русским умельцем из крепчайшей стали, в монашеской одежде, под которой была его ушкуйническая броня, встал в первые ряды Большого полка. Его мечи сверкали как молнии, около него выросла целая гора вражеских трупов, а он, как заговорённый исполин, стоял даже не раненый. Казалось, русский богатырь и мечи — одно целое. Суровое лицо Изяслава не выражало никаких чувств, он не ободрял себя криком, не уклонялся от боя. Мимо него, обтекая его, татары рвались вперёд, на Большой полк. Многие багатуры пытались с ним помериться силой, но все были повергнуты в первые же секунды боя.

Наконец копьё, со страшной силой пущенное в него татарским великаном, пробило броню, и богатырь упал. Торжествующий татарин бросился его добивать, но в роковой для себя час. Молниеносный удар меча лишил татарина сразу двух ног, и обрубок тела рухнул на землю. Изяслав, чувствуя, что слабеет от потери крови, бросился вперёд, сшиб мечом ещё одного противника, но его последний час уже пробил. Изнемогающего от раны, обессилевшего от долгой битвы, татары начали сечь саблями богатыря со всех сторон, как шакалы, набросившиеся на умирающего льва...