1

Питания батареи оставалось на полтора часа, поэтому Наташа писала как сумасшедшая, пренебрегая запятыми и разбивкой на абзацы. Более того, чтобы не отвлекаться на исправления, она отключила и опцию слежения за правописанием.

Самый сумбурный и эмоциональный пост в блоге Натальи Ростовцевой, написанный глубокой ночью, касался смерти:

«Тем, кто говорит, что смерти нет, не верьте. Она, мать ее, есть! Дыхание ее зловонно, а прикосновения холодны. Нет в ней ничего романтичного и торжественного, нет даже толики той поэтики, какой ее награждают романисты. Когда ты понимаешь, что шансов увернуться почти нет, ты отчаянно любишь все, что наполняло твою жизнь, — даже то, что вчера вызывало рвоту. Ты любишь буквально всё — парней, которые наматывали твои нервы на кулак; гаишников, вымогающих деньги; Киркорова и русский шансон, дешевый портвейн… ВСЁ! Я никогда не поверю мотивам самоубийц, смотрящих вниз с крыши десятиэтажного дома или в дуло пистолета, и не оценю отваги сорвиголов, рискующих задницей на маленькой локальной войне. Чушь собачья, нет там ничего интересного.

Несколько часов назад меня едва не заглотило Озеро. Оно хотело меня сожрать, как акула маленькую рыбешку, и уже нависало надо мной с оскаленной пастью. Только чудом я осталась жива и практически здорова. Я чувствовала, как каждая клеточка моего тела тянется к жизни, каждая молекула, каждый атом в ней, каждый нейрон просто вопит: «Аааааа!!! Не на-а-адо!!!»…

Ладно, ребята, нет у меня больше питания на ноутбуке, да и желания здесь торчать тоже. Начну сегодня вечером собираться, завтра, возможно, уже буду в городе. Пообщаемся. Всем пока! БЕРЕГИТЕ СЕБЯ!».

 

2

Олеся Гисыч утром метала молнии. Она не просто была недовольна отсутствием Стасика в супружеской палатке. Она была потрясена.

Проснулась Олеся рано. Ей показалось, будто где-то загудела машина. Несколько минут после того, как гул стих, она еще мучилась вопросом, приснилось ей это или нет. В конечном итоге решила, что нет. Мужа рядом не оказалось. Она на коленях выползла из палатки, осмотрелась. Вениамин Карев возился с лодкой и удочками. Костя храпел в спальном мешке у погасшего костра. Стаса на поляне не было.

Олеся не пошла на пляж и не стала рыскать по окрестностям, она сразу же направилась к палатке рыжей суки. Приближаясь к натянутым канатам, репетировала гневную речь и даже разминала пальцы, чтобы впиться в горло сопернице… но интуиция женщину подвела: Ростовцева с племянницей мирно дремали каждая в своем углу. Стасик пребывал где-то в другом месте.

— Ччерт, — прошипела Олеся и уже собиралась опустить клапан палатки, но тут внимание ее привлек один небольшой предмет, валявшийся посередине надувного матраса между спящими девушками. Она пригляделась.

Победа! Стас обронил связку ключей! Муж имел привычку таскать с собой ключи от машины всюду, где бы ни находился. Он носил их и в карманах джинсов, и в тренировочных штанах, и даже ухитрялся приспособить к шортам. И эта привычка его подвела: он выронил ключи, когда вставал с постели. С тепленькой мягкой постели рыжей суки!

И, кстати, куда-то сразу улизнул.

Следующие полчаса Олеся провела на берегу. Густые облака сегодня закрывали небо, Озеро беспокоилось. Карев вытащил лодку на песок, постоял немного, посмотрел вверх, оценивая вероятность дождя. Потом с улыбкой махнул рукой и стал выбираться на воду.

Олеся уже обнаружила отсутствие семейного «логана». Стас даже побрезговал вернуться к месту своего ночлега за ключами, воспользовался запасными, козел. Олесю обуревала ненависть. Остаток времени до общего подъема она провела в своей палатке. Лежала на спине, сложив руки на груди, словной покойник.

Жизнь подлая штука. Одной рукой она выполняет желания, а другой беспардонно лезет в твой карман за оплатой. Так случается со всеми, или это только ей, Олесе Гисыч, в девичестве Куликович, не повезло?

Хороший вопрос.

 

3

В деревне воскресное пробуждение скатывалось с самого верха, как снежный ком, разрастаясь и набирая силу, к железнодорожной насыпи. Сначала у дома старосты Никиты, что занимал самую высокую точку под Скалой, начинала лаять собака, здоровенный кавказец Ратмир. Он служил по утрам будильником вместо петухов. Ратмир выходил лениво из клетки на двор, смотрел на деревья, замечал белку или дятла и начинал оглашать мир радостным приветствием. Ему нравилось просыпаться.

Лай Ратмира подхватывали псы на нижних ярусах, а там подтягивались и петухи. Утро в Подгорном — самое громкое время суток. В будни оно тянется чуть дольше, пока немногочисленные обитатели, имеющие работу вдали от малой родины, покидают деревню на своих малолитражках и убогой «классике» по единственной каменистой лесной дороге. После подъема хутор вновь погружается в сонное оцепенение, собаки теряют интерес к переговорам по громкой связи, петухи помалкивают, и только жужжащие насекомые напоминают о том, что Подгорный находится на обитаемой планете.

Никита утром в воскресенье сделал зарядку, налил себе полную кружку кефира и вышел со двора поглядеть на деревню. От его дома вниз к «железке» вела широкая тропа. Первый же дом справа от тропы принадлежал Володе, охраннику с базы отдыха «Чайка». Вовка сегодня рано уехал на дежурство, дом пустовал. Чуть ниже, но уже слева, стоял двухэтажный домик с верандой, принадлежащий Николаю. Дровосек курил папироску, укрывшись в тени веранды. Никита махнул ему рукой, Николай ответил тем же.

На одном из огородов хутора мелькнула белобрысая шевелюра Степки. Куда-то снова помчался, безумный. Его мать, Мария Лобова, развешивала белье на веревке. Сегодня воскресенье, а она снова что-то стирает. Кажется, она открыла на дому пошивочную мастерскую и прачечную — во дворе у нее постоянно что-то сушится, причем невероятных фасонов и расцветок. Скорее всего, она действительно берет заказы, и Никита будет последним, кто станет ее упрекать.

Он посмотрел чуть ниже, на юго-западную оконечность. Только с этой высокой точки можно увидеть краешек дома Ключника Егора и его волшебную скамейку. Родственников у Ключника, наверно, не осталось, во всяком случае, навещать его они не спешили. Всю свою жизнь Егор прожил здесь. Он еще помнил длинные и шумные составы, пробегавшие мимо станции к Карабашу, помнил, как строились первые дома, превратившиеся ныне либо в сараи, либо в коттеджи, подобные тому, в котором жил сам Никита. Все его оставшиеся в живых друзья находятся здесь, стало быть, и честь приглядывать за ним выпала соседям — ему, Никите, как старшему в здешних палестинах.

Только успел подумать об этом староста, как увидел странную картину, непосредственно связанную с тем, о чем только что думал. Сухонькая и нескладная фигура Ключника мелькнула по другую сторону железнодорожного полотна. Никита сначала не поверил своим глазам — так шустро двигаться Егор не в состоянии, уже много лет он не выпускает из рук старую, погрызенную собаками, трость. Но сомнений все же быть не могло: Ключник Егор покинул свой ежедневный насест и поскакал на другую сторону. Не в магазин, поскольку продукты Егору приносит либо сама Аленка, либо соседка Мария Лобова, и не за дровами, а в лес.

— Вот чума, — произнес Никита, — он же себе ноги переломает.

Впрочем, староста тут же усомнился: Егор шел резво, но аккуратно, словно его вели невидимые руки. Прошло еще несколько секунд, и Ключник скрылся из виду.

«Старый пень, — подумал Никита, допивая кефир, — надеюсь, вернется целым и невредимым».

Никита посмотрел на Дровосека. Тот, очевидно, тоже заметил бегство старика. Пожал плечами.

 

4

Для Полины Крупатиной утро не «наступило» — оно плавно вытекло из беспокойной ночи.

Полина любила одиночество, но импровизированная тюрьма, устроенная ей любящим супругом, не предполагала психологического комфорта. Скорее, усугубляла отчаяние. Ведь пока она здесь сидит, смотрит на Озеро и слушает Фрэнка Синатру, любезно предоставленного охранниками в комплекте с магнитолой и телевизором, Даниил может творить с ее любимыми людьми все, что ему взбредет в голову (а взбредают ему все чаще теории исключительно экспансионистского характера; не наелся еще мужчина, не набил брюхо, не отрыгнул съеденное с должным удовлетворением). Сын Саша так и не позвонил, хотя Полина умоляла мужа дать ему возможность услышать голос матери. Сашка, ее трогательный, интеллигентный, утонченный пятилетний Сашка, обожающий умные мультфильмы, кукольный театр и складывание букв в слова… он не понимает, что происходит между родителями. Чувствует, догадывается, вставая порой между ними как отважный миротворец, пытаясь обнять обоих, но он не знает, что их семейному счастью пришел капут. Господи, как она могла быть такой доверчивой и легкомысленной, когда принимала решение завести ребенка с этим животным!

Саша, Саня, Сашенька.

Ночью Полина ворочалась, проваливалась в легкое забытье, снова просыпалась, снова проваливалась. Просторные палаты в этом корпусе были рассчитаны на восемь человек, и тем неуютнее себя чувствовала Полина в одиночестве. От кроватей остались лишь дуги и несколько сеток, сваленных у стены. Для Полины в комнату принесли односпальный диван, стол и тумбочку (впрочем, кто знает, для нее ли? может, у Даниила здесь постоянная тюрьма для должников и строптивых партнеров, не желающих подписывать нужные бумаги?). Палат в этом крыле две, еще пара — по другую сторону лестницы. В торце находился санузел с вечным журчанием воды в испорченном бачке. Впрочем, радовало, что вообще есть рабочий унитаз.

Полине никогда не нравилась идея мужа купить этот участок северо-западного берега Озера. Полине казалось странным, что когда-то здесь, по этим аллеям и тропинкам, бегали радостные пионеры с алыми галстуками на загорелых шейках, кричали, смеялись, дрались. Над лагерем словно пронеслось радиационное облако, как над украинской Припятью, излюбленным местом чернобыльских сталкеров, и пионеров снесла ураганом спешная эвакуация. Хорошо хоть на дорожках не валяются оторванные от кукол головы, детские сандалии и алые галстуки.

Тюремщики Полины дежурили в соседней комнате. Полина слышала звук телевизора и разговоры. Болтали мужики о всякой ерунде. Раз или два Полина предпринимала попытку пройти к лестнице, но неизменно останавливалась у открытых дверей. Спина охранника Славика, самого крупного из «зондер-команды» мужа, заслоняла собой проем и убивала надежду на спасение.

Так и просидела Полина весь оставшийся день накануне, сомкнув глаза только после наступления сумерек. Проснулась с первым щебетанием птиц. Умылась водой из-под крана и вновь села у распахнутого окна, подперев голову руками. Фрэнк Синатра затягивал «I’ll never smile again», попадая в настроение. Она тоже забыла, когда счастливо улыбалась в последний раз. Наверно, когда ее любимый — настоящий любимый — гладил по волосам и шептал на ушко, что все будет хорошо. Она всегда верила ему безоговорочно. Верила и сейчас, глядя на Озеро и Остров: любимый обязательно найдет выход; пусть Игорь не такой хваткий и жесткий, как его соперник Даниил Крупатин, но стержень внутри имеется. И он любит… то есть испытывает чувство, Даниилу, похоже, не доступное.

Они познакомились на каком-то приеме… Смешная фраза — «познакомились на приеме», будто Игорь смахивал на человека, посещающего светские рауты. Нет, все выглядело гораздо проще. «Прием» закатила институтская подруга Полины, созвавшая однокурсников к себе домой по случаю очередной годовщины окончания университета. Однокашники разговаривали, демонстрировали туалеты и телефоны, хвастались фотографиями детей, флиртовали по углам и пили вино. Даниил тогда предварил свое великодушное разрешение отправиться на встречу легкой истерикой по поводу возможных «шашен». Отчасти именно поэтому Полина и взяла в оборот паренька, сидевшего в углу с ноутбуком на коленях.

Игорь к числу ее институтских друзей не принадлежал. Хозяйка праздника, Женя Кривошеева, представила его как дальнего родственника мужа, приехавшего из другого города в поисках работы. Умница, красавец, не выпендривается, пьет сок вместо вина и, кажется, мало интересуется происходящим. Это в нем и подкупило.

— Скучаете? — спросила Полина.

— Нисколько, — вежливо улыбнулся Игорь. — Позвольте задать вам встречный вопрос.

— Ответ тот же.

— Ну, тогда присаживайтесь.

Полина наслаждалась диалогом, легким, непринужденным, не наигранным, как часто бывает среди людей, ищущих приключений на один вечер. Когда нет необходимости друг другу нравиться, общение подобно песне с ладно сложенным текстом.

Следующие полтора часа пролетели как пять минут. Игорь рассказывал о своей работе (он занимался разработкой и обслуживанием веб-сайтов), рисовал шаржи на собравшихся гостей не отнимая рук от компьютера, цитировал Довлатова… боже, он знал, кажется, всего Довлатова! Когда Полина поняла это, она едва не испытала оргазм, не прикасаясь руками к телу. Впрочем, это случилось не сразу, конечно, а лишь после долгой беседы, когда речь Игоря журчала, словно ручей, а глаза искрились иронией и любовью к жизни. Вернуться к общению с ее собственным мужем после знакомства с Игорем — все равно что пересесть на разбитый «уазик» после прогулки в двуколке с запряженной в нее парой белых лошадей. Полина поймала себя на мысли, что хочет этого парня здесь и сейчас, достаточно лишь утащить его в одну из свободных комнат, но Игорь давал понять, что не видит целью общения именно секс. Он общается лишь потому, что ему нравится это делать.

Позже Полина пыталась убедить себя, что источник неожиданного возбуждения скрывался в алкоголе и усталости от постоянного ощущения вины перед супругом, но попытки эти не увенчались успехом. Она поняла, что влюбилась. Они стали с Игорем переписываться по электронной почте. Оказалось, что эпистолярный жанр благополучно существует и во всемирной паутине. Нет лучше способа узнать человека ближе, чем чтение его писем. В своих посланиях Игорь раскрылся с новых сторон.

Однажды вечером Полина, придирчиво оглядывая свое отражение в зеркале, решила, что с собой и своей жизнью нужно что-то делать.

Закрутилось. Игорь узнал, что она жена и мать, и поначалу не форсировал отношения, но и он не смог долго сопротивляться чувствам. «Перед людьми я грешник, положивший глаз на чужую жену, — написал он ей однажды, — но у меня есть одно оправдание: я люблю. Бог есть Любовь»…

…Полина устала смотреть в одну точку. Глаза заслезились. Она сморгнула. Когда разомкнула веки, увидела боковым зрением непривычное в этом тихом месте движение. Полина перевела взгляд… и едва не подпрыгнула на месте.

Невысокий молодой человек стоял на аллее и смотрел на нее. Поняв, что его увидели, парень осторожно приподнял руку.

Полина зажмурилась и снова открыла глаза. Галлюцинации? Нет, парень стоит на том же месте и машет ей рукой.

Она тоже приподняла правую руку, как вождь индейского племени, приветствующий бледнолицего гостя. Молодой человек осторожно начал приближаться. Сердце у Полины стало биться в два раза быстрее.

Парень довольно быстро преодолел расстояние до зеленой лужайки перед корпусом. Он остановился прямо под окном, и Полина поняла, что молодой человек вряд ли может вызывать опасения: ростом он едва дотягивал до подоконника первого этажа, а к лицу прилипло выражение школьника, пойманного на списывании контрольной.

Он открыл было рот, но Полина приложила палец к губам, предлагая сохранять тишину. Потом тем же пальцем указала на левый угол здания и прошептала:

— Туалет.

Парень кивнул.

Полина тихо прошла по коридору, стараясь не шуметь, но и не прятаться. Охранник Славик спал, она слышала издаваемый его носоглоткой раскатистый храп, но его напарник Сергей, кажется, завтракал: вилка царапала стенки консервной банки, перекрывая звук работающего телевизора.

Оказавшись в туалете, Полина заперла дверь на шпингалет и бросилась мимо двух треснутых унитазов к окну, закрашенному белой краской. Дернула его на себя, но окно не поддавалось. Его очень давно не открывали, краска намертво сковала дерево. Полина попробовала еще раз, посильнее. Рама скрипнула и проползла пару сантиметров по подоконнику. Полина едва удержала победный клич.

Окно открылось не полностью, но образовавшегося проема оказалось достаточно, чтобы познакомиться с пришельцем.

— Здрасьте, — сказал парень. Говорил он тихо и взволнованно, руки держал в карманах джинсов.

— Привет, — осторожно ответила Полина. — Вы кто?

— Мы тут отдыхаем с компанией недалеко. — Он помялся немного, огляделся, потом с уверенностью произнес: — Мне показалось, что вам нужна помощь.

Полина не нашла, что ответить.

 

5

«Тебе своих проблем мало? Своя жизнь сложилась так, что можно расслабиться, закрыть глаза и „думать об Англии“? И, кстати, зачем залез к Наташке, которую твоя жена на дух не переносит? Давно не было семейных скандалов?»

Такие вопросы задает себе Стасик, проснувшийся до рассвета и уткнувшийся носом в спину рыжей подруги. Он, как и Полина, тоже плохо спал. Его разрывали на части два свежих эмоциональных потрясения: погружение в воду совершенно голой, похожей на русалку, Натальи (параллельная склейка со стриптизом четырнадцатилетней девочки Кати произвела убойный эффект, ведь оба события с разницей в двадцать лет произошли на берегу одного водоема!) и превращение в тюрьму его любимого островка детства. Он всякого ожидал от этого отдыха, но явно оказался не готов к катаклизмам.

Стасик ворочается и, наконец, принимает решение прогуляться. Выползает из палатки, слышит звон ключей, но даже не оборачивается. Воздух за пределами алькова потрясающий. Утро медленно вползает в лес вместе с озерным туманом.

Нужно забрать фотоаппарат (краем сознания Стасик отмечает, что не захватил его и вчера, что для профессионального фоторепортера совсем не характерно; вот вам и еще один сюрприз — здесь, на Озере, у него размякают мозги), но для этого придется залезть в палатку к жене, а ему совсем не хочется видеть ее сейчас и уж тем более отвечать на вопросы. Поэтому он просто отходит к краю поляны, где припаркованы автомобили, и залезает в свой черный «логан». Ключей в карманах почему-то нет… а, черт, это они звякнули в палатке. Ну и ладно, в сумке с документами на заднем сиденье есть запасной ключ зажигания, а без сигнализации в лесу он как-нибудь обойдется.

Он запускает двигатель. Машины припаркованы за кустарником, «логан» не очень громкий, в отличие от, например, той же «двенашки» Костика, поэтому разбудить он может только тех, кто страдает бессонницей. Пока Олеся сообразит, что к чему, он будет уже далеко.

Дождавшись, когда стрелка тахометра падает до рабочих оборотов, Стасик сдает назад, аккуратно выруливает на широкую тропу. К счастью, машины расставлены так, что любая из них может покинуть стоянку беспрепятственно. Развернувшись на площадке между деревьями, Стасик покидает кемпинг.

Проблема выбора пути перед ним не стоит. Здесь только одна дорога, ведущая мимо пионерского лагеря к железнодорожному переезду. Очень скоро он упирается в глухой зеленый забор. Он не замедляет ход на площадке перед воротами, едет вдоль забора по вздыбленной и узкой каменистой дороге. Пару раз он едва не царапает кривые стволы берез, но обходится без повреждений. Стас объезжает лагерь с севера и бросает машину недалеко от технических ворот. Здесь во времена его юности ездили грузовые машины с продуктами и мусором, а детей отсюда отгоняли воспитатели и вожатые. Лес совсем глухой и темный.

За воротами (разумеется, также запертыми наглухо) возвышается водонапорная башня. Она похожа на задремавшего на посту великана, охранника замка. Трубадуру и его зверинцу ничего не стоило бы прошмыгнуть мимо и украсть дочь короля.

Стасик спускается вниз вдоль забора. Он знает, что тропа приведет к пляжу. По крайней мере, двадцать лет назад она туда и вела, и было там одно очень хорошее место, где забор заканчивался, не способный конкурировать с зарослями крапивы, лопухов и дикой смородины, затянутыми толстой паутиной. Стасик не без труда и ругани преодолевает этот провал и вскоре выползает на стадион. Здесь все вроде бы по-прежнему: прямоугольные скобы футбольных ворот без сетки, скамейки у северного края поля с деревянной трибуной посередине… «Аэропорт, стою у трапа самолета!» — слышит Стасик голос вокалиста деревенского вокально-инструментального ансамбля, трясет головой, сбрасывая наваждение, и пересекает заросшее травой поле. За стадионом — пригорок, узкий коридор между березами, ведущий к пляжу.

Уже издали Стасик видит, что от пляжа почти ничего не осталось. Понтонов на воде нет, они валяются на берегу, разбитые и ржавые, с погнутыми перилами и торчащими в разные стороны зубьями деревянных досок.

Стасик едва не плачет.

Он бродит по берегу. Шум воды успокаивает. Сунув руки в карманы, наматывает стометровку за стометровкой, не следя за временем. Блин, блин, блин…

Через час Стасик уже знает, что собирается делать, хотя ответить на вопрос «зачем» по-прежнему не в состоянии. Просто надо и все. В обычной жизни он не склонен к импульсивным поступкам, считая их привилегией женщин, но сейчас поступает поперек своих собственных принципов.

Стасик вытаскивает из кармана куртки шоколадный батончик и пакетик сока, наскоро завтракает и идет в лагерь.

Очутившись на главной аллее возле эстрады, он неуверенно озирается, но обнаруживает, что со вчерашнего утра ничего не изменилось. Он сходит с асфальтовой дорожки на траву и направляется к корпусу младших отрядов. Если его умозаключения верны, пленница по-прежнему находится там. Вчера он все-таки досмотрел мелодраму на крыльце до конца, более того, расслышал две трети всего, что накричали друг другу разъяренные супруги. Остальное Стасик сконструировал в голове. Если его выводы верны, то хозяин лагеря Даниил Крупатин нарисовал себе еще одну статью уголовного кодекса.

А при чем здесь ты?

Ни при чем.

И что тогда делаешь здесь?

Не знаю.

Вопрос должен звучать шире: зачем я вообще сюда приехал? Мало ли пионерских лагерей в детстве посетил? Кроме настоящего, еще два, поближе к дому, и нельзя сказать, что там было не интересно. Просто…

…просто сюда тянет, будто в одной этой точке совместились нити, связывающие воедино куски его противоречивой личности. Работа, стиль жизни, семейное положение, странное отсутствие детей при наличии острого желания их иметь, непонятная женщина рядом, еще более непонятный «друг с вагиной», устремления и мечты — все стало зависеть от того, что происходит здесь, на Озере, словно где-то в этих зеленых дебрях спрятана кнопочка, приводящая механизмы бытия в движение. Бред полнейший, но пока Стасик не нащупает эту кнопку и не надавит на нее вспотевшей от волнения ладонью, ни за что отсюда не уберется.

Маскироваться Стасику не нужно. Он видит женщину в проеме открытого окна. Взгляд ее, похожий на горящий взор юной Ассоль, устремлен в сторону Озера.

Стас делает глубокий вздох и выходит из укрытия.

 

6

Смутное беспокойство уже несколько часов ощущал и еще один человек, самый маленький из тех, кто был приглашен Озером на ужин. Это Кира Эммер, девочка, о которой все забыли.

Впрочем, Кира не могла пожаловаться на взрослых, что составляли ей компанию. Они ее не напрягали. Девочка была тому несказанно рада, ибо могла заниматься только собой. Ну, иногда разговаривать с Матвеем Каревым, который хоть и приближался к категории «взрослый», все же не растерял окончательно интереса к жизни.

Кира гуляла по берегу, вспарывая мысками сандалий мокрый озерный песок, срывала дикие цветы, растущие по пологим склонам побережья, смотрела на воду. Иногда приносила из палатки удобное складное кресло и сидела на берегу с книжкой. Тетя Наташа не мешала ей. Она тетка понятливая, и с ней Кира чувствовала себя очень свободной… наверно, плохо так говорить и стыдно так думать, но с тетей она чувствовала себя гораздо свободнее, чем даже когда-то с родителями. Мама и папа в короткие периоды своего пребывания дома торопились выполнить все свои родительские функции на несколько месяцев вперед, любви и ласки отдавали по самое горлышко, но и столько же отгружали порицаний и замечаний. В какой-то ужасный момент Кире показалось, что родители такими и должны быть — далекими, недосягаемыми, непонятливыми, и лишь в короткие периоды встреч ребенок ощущает себя важным человеком. Странные мысли приходили ей в голову, от которых, впрочем, не осталось и следа, когда мамы и папы не стало. То был тяжелый год для них обеих — и для Киры, и для тети Наташи. Но они, кажется, справились.

Справились ведь?

Пожалуй.

Единственное, что смущало Киру — невозможность раскрыться. Принять свой странный талант оказалось непросто, и если даже родители не смогли подсказать никакого выхода, приняв необычность ребенка за разновидность возрастных психологических девиаций, то чего уж говорить о педагогах и одноклассниках в лицее (в одном из лучших лицеев города, в который невозможно попасть без значительных финансовых вливаний!). Все приходится постигать самой. «Если ты, боженька, где-то на небе все-таки есть — а мама и тетя Наташа говорили, что иногда ты даешь о себе знать, хотя чаще всего пропадаешь — то помоги мне как-то с этим справиться и научи пользоваться, чтобы это приносило пользу».

За время, прошедшее с момента первой молитвы странному существу по имени Бог, Кира научилась принимать все, что происходило с ней, с молчаливым спокойствием и без привлечения к себе внимания, спасибо тете Наташе. Спасибо ей за все… и за то, что не мешает, позволяя молчать и наблюдать. Здесь, на Озере, тетя лишь просила быть в пределах досягаемости, избегать глухих зарослей, в которых могут таиться опасные норы и водиться кусачие насекомые. А так — занимайся собой сколько душе угодно, хочешь рисуй, хочешь гуляй.

Кира и гуляла. Подходила близко к воде, осторожно касалась ее пальцами, а однажды, скинув сандалии, зашла по колено и тут же выскочила обратно. С этого самого момента в душу к ней заползли нехорошие предчувствия. Лето выдалось аномально жаркое, вода была очень теплая и мягкая, но Кира зареклась купаться.

Как, впрочем, и почти все взрослые. Стасик где-то пропадал, Олеся валялась на пляже на большом одеяле в очень открытом синем купальнике с тонкими веревочками на бедрах, накрыв голову свежим номером «Космополитен». Карев на суше возился со снастями, разглядывал озерные камни, читал, писал в блокноте. Сама тетя Наташа почти все время работала на компьютере. Лишь Татьяна Карева, разоблачившись до купальника, вошла по пояс и поплескалась, как ребенок в ванной, и дядя Костя в первый день заплыл так далеко, что его вихрастая голова над водой выглядела маленькой точкой. Он быстро вернулся обратно, заметив по ходу: «Ощущения — капец!».

Кира готова была с ним согласиться. Ощущения леденящие, но лед поселялся не в конечностях, он подкрадывался к сердцу, минуя нервные окончания, вселял страх… и не только страх.

Возбуждение.

Кира не сумела подобрать нужное слово, тетя Наташа могла бы точнее описать это состояние, потому что слова — ее профессия, но поговорить с теткой девочка не решилась. На Рыжика и так свалилось слишком много забот, главная из которых — восьмилетняя девочка-экстрасенс, насылающая на вредных одноклассников головную боль и понос. Нет, пусть Наташа отдохнет хотя бы несколько дней…

Девочка в силу своего возраста еще не знала, что если слишком долго закрывать глаза на очевидную проблему, то проблема сама поднимет тебе веки, и нежности от нее не жди.

Ближе к полудню третьего дня Кира направлялась на берег, собираясь продолжить чтение «Алисы в стране чудес». Остановившись на краю тропы, она выронила из рук книгу. Фантазии математика Кэрролла в один миг стали неактуальны.

У берега в воде плескалось тело. Волнами его толкало на большой камень, о который опирались женщины во время мытья посуды. Кира сощурила глаза, пытаясь разглядеть одежду. Первые выводы слегка утешили: судя по одеянию, это не из своих; во всяком случае, коричневые штаны и голубую полинявшую рубашку никто из туристов не носил, да и волосы у несчастного утопленника были седыми. В том, что в воде у берега плещется утопленник, девочка не сомневалась ни секунды.

Кира сделала робкий шаг вперед. Ей было очень страшно… но одновременно и любопытно. Разве это не то, ради чего дедушка Бог наградил ее непонятными талантами?

Старик плавал лицом вниз. Если какие-либо телесные повреждения имели место, их скрывала вода. Кира огляделась. Истошное желание позвать кого-то на помощь заполнило все пустоты в сознании, но разум вскоре продиктовал, что ни милиции, ни скорой помощи, ни даже случайных прохожих здесь нет. Проблему следует решать самой.

Кира втянула воздух в грудь, шумно выдохнула и сделала еще один шаг вперед… нет, она не сможет, это ужасно, она еще слишком мала для таких подвигов. Тяжело дыша, Кира попятилась назад.

Озеро, словно услышав ее страхи, решило позабавиться. Новая волна, крупнее всех остальных, перекинула тело человека со спины на грудь. Кира вскрикнула, закрыв рот рукой.

Лицо погибшего старика походило на плохо прожаренный бифштекс. Глаза оставались открытыми, но глазницы сильно повредились, очевидно, при падении старика на камни. Рот был разбит, половина зубов отсутствовала, оставшаяся часть окрасилась в жуткий цвет перезревших слив. Надежды на наличие жизни в этом разбитом теле не имели оснований.

Кира втянула воздух. Не помогло. Тогда она согнулась пополам, ожидая рвоты. Но приступ миновал. Девочка выпрямилась.

К берегу на резиновой лодке подплывал Вениамин Карев. Его рыбалка подошла к концу. Когда до суши оставалось метров двадцать, он крикнул:

— Что случилось?

Кира указала рукой.

 

7

Тело Егора Степановича Рындина 1925 года рождения увезли через два часа. Староста Никита и Николай Дровосек, помогавшие работать милиции и медикам, сначала не поняли, о ком идет речь — настолько непривычными уху оказались полное имя и данные о возрасте Ключника. Но менты, основательно пошуровавшие в доме старика, нашли и документы, и фотографии его родных, и даже какие-то драгоценности, пролежавшие в деревянной шкатулке с поцарапанной крышкой не одно десятилетие. Все это подтверждало, что у Егора была биография, до странного периода ежедневных медитаций на скамейке наполненная событиями. В одночасье старик Ключник из покрытого пылью музейного экспоната превратился в персонажа документального кино.

Настроение у свидетелей трагедии оставляло желать лучшего. Особенно хмурыми выглядели туристы. Отдых был омрачен. Медики после осмотра тела вынесли предварительный вердикт: возможно, сердечный приступ, асфиксия, повлекшие падение на камни и телесные повреждения. Судя по всему, умер старик быстро. Другие обстоятельства их не интересовали. Бригада из Кыштыма на место происшествия приехала лишь спустя полтора часа, по дороге у машины спустило колесо, его пришлось оперативно менять. На каменистой дороге к Хутору машину изрядно трясло, потом врачам пришлось преодолевать естественные лесные препятствия пешком, налетая на паутины и спотыкаясь о сухой валежник. Над мертвым телом парень и девушка в голубой медицинской униформе уже особо не суетились — осмотрели, набросали документ, положили с помощью туристов на носилки и увезли.

Оперативники задержались, опросили отдыхающих, осмотрели место происшествия. Усомнились, что старый хрыч мог попасть на пляж, миновав палаточный лагерь. На уверения туристов, что они никого не видели, поначалу не обращали внимания, но Никита и Николай рассказали, что Ключник жил здесь еще при царском режиме, знал каждую кочку и по таинственным тропам мог добраться хоть до Карабаша. Оснований не верить односельчанам у оперов не нашлось, да и день у них выдался суматошный, хотелось закончить дело и убраться восвояси.

Уже через три часа с того момента, как Кира увидела в воде тело и показала его Вениамину Кареву, никого из чужих не осталось. Лишь аборигены Никита и Николай мялись на краю поляны.

Они только что проводили милицейский уазик и вернулись в лагерь для разговора. Скромный Никита ожидал приглашения присесть, а Дровосек сразу облюбовал давешнее бревно, вынул сигарету без фильтра и задымил. Олеся Гисыч, сморщившись, удалилась в палатку. У нее своих проблем хватало, Стасик по-прежнему где-то болтался, и это обстоятельство беспокоило Олесю с каждым часом все сильнее (впрочем, она не без облегчения отметила, что Наташа оставалась в лагере и нехваткой своего друга никак не озаботилась).

— Вот такие дела, — проговорил Дровосек. — Жил человек, жил…

— …и пошел погулять, — закончил за него Никита, присаживаясь. Маленький раскладной стульчик, состоящий всего из двух перекрещенных скоб и широкого ремня, закачался под могучим задом, но устоял. — Не сочтите за наглость, но не найдется ли у вас чего-нибудь выпить?

На просьбу откликнулся Костя.

— У Каревых в палатке есть, я знаю.

— Да, есть крепленое, — подтвердила Татьяна. — Устроит?

— Для начала. — Никита небрежно махнул рукой, как в ресторане, затем спохватился: — Ой, вы не переживайте, я вечером принесу из дома. Просто сейчас меня потряхивает.

Костя понимающе кивнул. Еще бы не потряхивало.

 

8

Кира между тем вернулась на берег. Остановилась в двух метрах от того места, где совсем недавно лежал мертвый старик. Окружающий мир подернулся дымкой, девочка видела лишь тело, слышала плеск волн и чувствовала щеками ветер, хотя Озеро успокоилось, а воздух прогрелся и замер так, что, казалось, можно было положить на него руки.

Кира кое-что услышала. Это были не голоса, а мелодия. Кира не понимала, каким инструментом ее можно сыграть, но звуки казались знакомыми. Однажды она видела нечто похожее по телевизору: в одной из программ на кабельном канале, то ли «Дискавери», то ли «Энимал плэнет», седовласый мужчина играл на инструменте, напоминающем одновременно и двуручную пилу с острыми зубами, и стиральную доску. Он водил по ней смычком и извлекал странную музыку — будто ветер выл в оконной щели.

Сейчас Озеро издавало похожие звуки. Оно пыталось разговаривать? А может, Кира приняла за попытки установить контакт свои, ставшие уже привычными, галлюцинации? Ведь если верить одноклассникам и некоторым педагогам, Кира Эммер — девочка не вполне нормальная… с прибабахом, если говорить начистоту.

Кира сбросила сандалии, сделала шаг в воду, осторожно ступая между острыми камнями. В какой-то момент она опасно покачнулась и замерла в испуге, но от падения все же убереглась. Кира выбрала позицию поудобнее, присела на колени, вытянула вперед две руки ладонями вниз. Она старалась максимально отсечь все посторонние звуки. В лагере очень шумно разговаривали, громче всех звучали Олеся и Татьяна Карева. Кажется, они хотели убираться отсюда как можно скорее.

Забавные они, эти взрослые.

Вскоре Кира сумела их отключить. Ладони почувствовали тепло. Вой «пилы» снова заполнил сознание. Озеро напевало что-то заунывное на высоких тонах, иногда проваливаясь вниз и снова натужно подтягиваясь к верхним нотам. Похоже было на сложную нотную кодировку… или на разговор китов. Кира улыбнулась.

— Да, юная леди, вы ему тоже определенно нравитесь…

Кира вздрогнула, рефлекторно сжав ладони. Открыла глаза и повернулась на голос. В нескольких шагах от нее стоял небритый мужчина в шортах и белой майке с лямками. Из-за уха у него торчал карандаш, а из-за шорт на пузе выглядывал блокнот.

— Здравствуйте, — смущенно произнесла Кира. — Кому я нравлюсь?

— Ему. — Молодой человек кивнул в сторону водной глади. — Он не всякого принимает, но к вам, кажется, неравнодушен. Как вас зовут, юная леди?

Она вылезла из воды на сушу. Пение Озера прекратилось.

— Кира.

— Очень приятно. А я Артур… видимо, дядя Артур, учитывая разницу в возрасте. Впрочем, как вам будет удобно, Кира.

Девочка с улыбкой повела плечиками.

— Ты из лагеря?

Она кивнула.

— Ну да, глупый вопрос, — хмыкнул молодой человек. — Едва ли здесь отыщется еще кто-то кроме вас и местных жителей.

Он вынул руки из карманов, подошел ближе.

— Послушай, Кира, мне нужно поговорить с кем-нибудь из взрослых. Ты проводишь меня к ним?

— Конечно. Но им сейчас, наверно, не до вас.

— Почему?

Кира снова пожала плечами. Она была уверена, что настроение у туристов и их гостей сейчас не располагало к новым знакомствам. Впрочем, Артур догадался сам.

— Да, пожалуй, ты права. Но я видел, что здесь произошло, и пришел поговорить именно об этом. Так ты проводишь?

— Я уже сказала, что провожу.

Она направилась вверх по тропинке, не дожидаясь спутника. Она не хотела оставаться с ним наедине.

 

9

Появление симпатичного молодого незнакомца в шлепанцах и шортах народ встретил молча. Кира представила его, избегая упоминаний о цели визита, просто сказала: «Дядя Артур, хочет с вами поговорить». На парня устремились взгляды — удивленные Никиты и Дровосека, раздраженные Татьяны Каревой и Олеси (она выглянула из своей палатки, оторвавшись от сбора вещей), заинтересованный Вениамина Карева. Лишь один взгляд можно было трактовать как приветливый. Так смотрела Наташа.

— Здравствуйте, — сказал парень, обращаясь ко всем сразу. Наталье он едва заметно кивнул. — Меня зовут Артур Вейс, я отдыхаю недалеко. Я видел, что здесь произошло, решил подойти и переговорить.

— Из иностранцев? — воскликнул Вениамин Анатольевич, подходя для рукопожатия.

— Можно сказать и так, хотя двадцать с небольшим лет назад мы с вами были гражданами одной страны. Я из Латвии.

— А разговариваете совсем без акцента!

— Разумеется. Моя мать русская, я рос в русскоязычной среде, а последние пятнадцать лет живу в Москве.

— Так вы москвич? — уточнил Никита.

— Да.

— Это ваш костер горит каждую ночь на берегу в километре отсюда?

— Это запрещено?

— Нет. Закрытая зона начинается чуть дальше, за Колодцем, там все выкупили коммерсанты и скоро собираются застраивать, поэтому территория охраняется.

— Да, я видел красные флажки. А почему колодец заброшен? По-моему, из него можно здорово напиться.

— Вы черпаете в нем воду?

— Ага. — Артур растерянно поморгал.

— Не пугайтесь. Вы можете останавливаться на отдых где заблагорассудится, но здесь… как бы поточнее выразиться…

Никита долго подбирал слова. Его приятель Николай, ожидавший на краю поляны с новой вонючей сигаретой без фильтра, не спешил прийти на помощь.

Вмешалась Кира:

— Здесь не очень спокойно.

— Совершенно верно, — подтвердил Артур. — Об этом я и хотел поговорить. С вами, кстати, тоже, — добавил он, видя, как Никита растерянно почесывает подбородок. — Вы ведь здесь что-то вроде местной власти?

— Угу.

— Вот и отлично. — Артур обвел собравшихся взглядом. — Вы сможете присутствовать здесь вечером? Скажем, часов в девять-десять?

Костя хмыкнул:

— Если я задержусь еще хоть на несколько часов, то к вечеру снова стану Готовченко.

— Мы подумываем уехать, — сказала Татьяна Карева и переглянулась с мужем. Тот нахмурился.

— Я-то уезжаю точно! — заявила Олеся. Она нырнула обратно в палатку, и секунду спустя оттуда раздался ее возмущенный возглас: — Где носит этого идиота!

— А вы? — обратился Артур к Наталье.

Та ничего не ответила.

Молодой человек расстроился. Руки его опустились, мышцы живота расслабились и едва не вытолкнули блокнот из просторных шорт.

Помощь пришла неожиданно, откуда ее меньше всего ожидали. За всех ответила Кира. Два дня племянница Натальи Ростовцевой хранила безмолвие, мало отличаясь от обычных малолетних тихонь, но теперь обнаружила свое право голоса.

— Давайте останемся, — сказала девочка. Взгляд ее был устремлен на тлеющий костер.

Вениамин Карев впоследствии рассказывал, что ему показалось, будто температура воздуха в лагере моментально упала на пятнадцать-двадцать градусов, а потом сразу поднялась. «Но такого, конечно, быть не может», — поспешил он добавить.

 

10

Игорь Томилин понимает, что смотреть на часы и ждать звонка не имеет смысла. Сутки глухого молчания — слишком красноречивый знак, не требующий пояснений и комментариев. Даниил победил, это очевидно.

Даниил — победил, Даниил — победил… Кажется, с самого рождения этот мужчина был обручен с победой. Когда Игорь впервые увидел мужа своей возлюбленной, он понял, что его соперник в детстве не слышал отказов от родителей, не знал сопротивления одноклассников и не страдал недостатком женского внимания. В глазах — отсутствие сомнений, в кулаках — стальная решимость сносить любые преграды, встающие на пути к личному счастью.

Кстати, наведем порядок в терминологии. Ты сказал «соперник»? А можно ли называть «соперником» человека, который задолго до тебя познакомился с твоей любимой, завел с ней ребенка и уже много лет считает ее своей? «Жена да убоится мужа» — девиз, вполне достойный таких, как Даниил Крупатин. «Кто девушку ужинает, тот ее и танцует» — тоже о нем. «Это моя женщина!!!» — фраза прямиком из лексикона Даниила Крупатина. И ведь не возразишь! Ты действительно пришел к раздаче слишком поздно, пришел туда, где тебя не ждали, наследил на чужой территории, попытался увести скотину из чужого стойла… но похоронят тебя с почестями, так и быть.

Бывает ли он с ней нежным? — возник вопрос у Игоря при первой встрече с Крупатиным. Если верить Полине, бывает. А интересно, что же в таком случае Крупатин понимает под нежностью? Дарение бриллиантов? Энергичный секс с последующим засыпанием на боку лицом к стене? «Ты не объективен», сказала ему однажды Полина. Игорь согласился. Конечно, он столь же необъективен к своему сопернику, как и соперник — к нему. Ничто не ново.

Сутки молчания. Господи, плохой знак. Полина не могла вернуться к нему. Вчера она сказала, что встретится с мужем на нейтральной территории, но не для того, чтобы позволить себя уговорить, а лишь для очистки совести — она его выслушает и попытается донести свою точку зрения на их жизнь, их брак и взаимоотношения. Не поймет — умываем руки.

И вот уже сутки тишины. Игорь смотрит на часы и понимает, что ждать больше нет смысла. Нужно действовать.

Он отправляет компьютер в спящий режим. Сейчас не до заказчиков с их жалобами на производительность систем. Проходя мимо большого, почти в полный рост, зеркала в прихожей, Игорь останавливается. Бегло осматривает себя и приходит к выводу, что в физическом противостоянии с Крупатиным у него нет ни малейших шансов. Он и не питает иллюзий. Конечно, он будет отбиваться, пока хватит сил и умения, но если Крупатину вздумается его похоронить, он его похоронит. С почестями, как и было обещано.

От этой мысли желудок слегка скручивает. Хотелось бы еще пожить. Игорь подходит ближе к зеркалу, оттягивает нижние веки, осматривая глазные яблоки. Всё в лопнувших капиллярах, он совсем сойдет с ума за этой работой. Он смотрит себе прямо в глаза и вслух спрашивает:

— Ты уверен, что она того стоит?

Несколько секунд молчит, вгрызаясь в отражение. Он нарочно не акцентирует, кого имеет в виду под местоимением «она» — работу или Полину. Ему нравится эта книжная многозначительность. Наконец, сам себе отвечает:

— А если не она, то кто?

Он больше не задает себе вопросов, отправляется на кухню, наливает воду в стакан и пьет. Долго и жадно. От волнения и беспокойства за любимую его начинает трясти. Ведь что бы он ни думал и к чему бы ни готовился, он совершенно не знает, что ему делать. Телефон не отвечает. Полина строго-настрого запретила звонить по известному номеру (с Даниилом нужно готовиться ко всему, не стоит искушать судьбу), но после суток молчания Игорь не выдержал и позвонил. Длинные гудки. Это очень плохо. Гораздо хуже, чем «абонент недоступен».

Словно откликаясь на его невеселые мысли, тишину нарушает телефонный звонок. Мелодией «Linkin Park» мобильник Игоря просто разрывает тишину на куски, как нежную ткань. Игорь подпрыгивает, сердце его тоже едва не вылетает из груди подобно пушечному ядру.

Он несется в комнату, задевая на бегу светильник на тумбочке в прихожей. Светильник улетает под входную дверь. Краем глаза и уголком сознания Игорь отмечает, что пластиковый абажур остается цел. Это хорошо, потому что хозяева квартиры обещали содрать с него дополнительную плату в случае отсутствия порядка.

Телефон заливается на столе у монитора. «Linkin Park» свидетельствует о том, что звонит кто-то посторонний, чьего номера нет в записной книжке телефона. На всех остальных у Игоря заведены другие мелодии.

Он подносит трубку к уху. В висках стучит.

— Алло!

— Э… — слышится мужской голос. Смущенный голос.

— Говорите, я вас слушаю!

— Это Игорь?

— Да! С кем я говорю?!

— Мое имя вам ничего не скажет. — Мужчина в трубке, кажется, смущается еще больше, но Игорь старается быть настойчивым.

— Тем не менее, назовитесь.

— Стас.

Игорь вздыхает. Чего он накинулся на парня? В конце концов, это мог быть обычный заказчик.

— Слушаю вас, Стас.

— Я звоню по просьбе Полины…

Земля едва не уходит из-под ног. Игорь приседает за стул, отводит трубку в сторону, чтобы взять в грудь побольше воздуха.

— Алло? — говорит Стас.

— Да, я здесь. Говорите, что с ней?

— С ней все в порядке. Я видел ее пятнадцать минут назад, она…

Парень мнется, и за эти короткие мгновения молчания Игорь готов его разорвать.

— Что — она?!

— Она в плену, если можно так выразиться… да, пожалуй, можно. Вы знаете лагерь имени…

— Знаю! Это объект ее мужа.

— Угу. Я видел вчера, как он привез ее сюда и оставил с двумя охранниками в детском корпусе. Она без связи. Сегодня я переговорил с ней через окно, она надиктовала мне ваш номер и попросила позвонить.

— А вы-то кто?

— Я… я просто отдыхаю здесь рядом с компанией, на берегу. Оказался здесь совершено случайно.

— Хорошо, ладно. — Игорь умолкает. Следовало бы поблагодарить парня, но тот, кажется, еще не все сказал.

— Игорь…

— Да!

— Полина просила сказать, что Даниил… хм, Даниил сходит с ума, как-то так… и что вам нужно бежать от него подальше.

Игорь не верит своим ушам. Он все правильно понял?

— Бежать? Вы сказали — бежать?

— Ну, может она использовала другое слово, но смысл вам понятен, я надеюсь.

— Смысл в том, чтобы спасаться?

Стас, кажется, смущен.

— Я не знаю. Судя по тому, что я видел, от этого человека действительно надо держаться подальше, но… Это не мое дело, конечно, но как-то это будет неправильно, наверно, если вы оставите ее одну.

«Конечно, — думает Игорь. — И ты искренне в это веришь, в противном случае не ввязался бы в дело, тебя не касающееся».

Он делает еще один глубокий вдох-выдох.

— Как она, Стас?

— Держится молодцом. Беспокоится за вас и сына. В общем, надо что-то делать. Если я чем-то могу помочь, то…

— Ты уже помог, Стас! Очень помог, правда. Спасибо тебе огромное! Если мы пересечемся, я проставляюсь.

— Годится, — ухмыляется парень.

— А теперь скажи мне, пожалуйста…

Но вопрос он задать не успевает. В дверь звонят.

— Алло, Стас, я не могу говорить, ко мне пришли…

— Я понял. Удачи, дружище.

Игорь не отвечает, сует трубку в карман джинсов, бегло оглядывает квартиру. Наверно, надо было приготовить ноутбук или что-то еще, что может понадобиться «в изгнании», но мысли эти кажутся нелепыми. Сейчас во всей Вселенной существует только звонок в дверь.

Он не смотрит в глазок. Он и так знает, кто там. Чувствует.

На пороге стоят трое. В центре — Крупатин, по бокам двое мужчин разного калибра, но, несомненно, выполняющие одну и ту же работу.

— Привет, — говорит Даниил. В его глазах уже нет блеска, как при первой встрече. Игорь понимает, что Крупатин уже вкусил свое поражение. Что ж, дело совсем плохо. Победители могут позволить себе роскошь великодушия, а проигравшие часто звереют.

Крупатин входит в квартиру. Игорь отступает. Страха больше нет — есть злость.

— Ну что, милый друг, — говорит Даниил, — ты плохо учился в школе, если не понял с первого раза. Это моя женщина. Снимай очки, будем объяснять.

Даниил надвигается, как ледокол, но он не знает, что своей тактикой не только не пугает и не подавляет противника, но лишь раззадоривает его.

— Твои — яйца в штанах, — говорит Игорь и сжимает кулаки.

 

11

Весть о странной (но вполне ожидаемой, чего греха таить) смерти Ключника облетела хутор за несколько минут. Точнее, не облетела — обежала, как шустрый заяц, теряя по пути зерна достоверности и подхватывая, как шарики репья, мифические детали.

Мария Лобова, живущая ближе всех к дому старика, узнала подробности из первоисточника — от Никиты и ментов. Никита выглядел растерянным и подавленным, словно пионервожатый, потерявший воспитанника. Он-то и рассказал Марии, как было дело. Степка Убогий крутился рядом с матерью и слышал разговор от начала и до конца. Когда следственная бригада переместилась из дома во двор для оформления протокола (в избе, похожей на жилище лешего, не хватало света и ровных поверхностей), Степка побежал по соседям нести странную весть. Он, конечно, старался, как мог, но половина слов терялась по пути от головного мозга до речевого аппарата, и в результате соседка Лобовых распутная Оксана узнала, что Ключник с кем-то подрался и получил по загривку. «Доигрался, старый дурень», — заключила Оксана и понесла весть дальше, вверх по склону.

Павел, водитель с Тайгинского песчаного карьера, из рассказа Афанасьевой сделал собственные выводы: Егор выпил с утра, пошел разбираться с туристами, те его хотели отогнать, но старик оказался упертым, полез в драку, получил по башке, разволновался и умер от сердечного приступа.

— Гнать надо отсюда этих козлов, — молвил Павел, потягивая пиво. — Видал я одного вчера, ходил тут по деревне, народ спаивал. Гнать…

На резонные замечания жены, что если бы туристы были виноваты, менты разобрались бы с ними на месте без чужих советов, Павел ответил смачным плевком на землю у крыльца и советом не вертеться под ногами.

До соседа старосты, охранника Володи, новость дошла уже в таком виде, что требовала немедленного документального подтверждения, ибо в противном случае туристов следовало линчевать. По всему выходило, что дикари, пьяные со вчерашнего (а Володя накануне также имел счастье якшаться с Костей и примерно представлял себе физические возможности отдыхающих), увидели старика и начали издеваться над его нелепым видом и немощью. Старик якобы пытался сопротивляться, но, разумеется, силы противника многократно превосходили. В результате старик оказался в воде с пробитым черепом, а туристы сейчас лепят горбатого насчет того, что вообще впервые видят аборигена и даже понятия не имеют, что здесь рядом есть деревня и продуктовый магазин, в котором полно выпивки.

Точку поставил Дровосек. Он занимался вырезанием очередной фигурки из дерева, сидя на скамейке у забора, когда Володя подошел поделиться новостью.

— Не дури, — сказал Николай. — Что ты, Ключника не знаешь? Он давно помирать собирался.

— И они не могли ему помочь?

Дровосек отрицательно покачал головой.

— Я был у них в лагере вместе с Никитосом. Нормальные люди, из мужиков только Константин может шебуршать, остальные на него совсем не похожи.

К вечеру информация более-менее пришла к общему знаменателю.

Траура по Егору Степановичу Рындину никто не носил, но от вида колченогой скамейки у железнодорожной насыпи, внезапно осиротевшей, отчего-то сжималось сердце. Призрак Хутора исчез, оставив после себя лишь воспоминания, и односельчан Ключника еще долго будет преследовать ощущение, что чего-то не хватает. Степка Убогий, сумевший приблизиться к Егору как никто другой, даже всплакнул. Он спустился к насыпи, пугливо оглядываясь в сторону дома, почерневшего после смерти хозяина, и присел на скамейку. Мальчишка смотрел на стену леса за насыпью так долго, что в глазах появились слезы. Губы что-то беззвучно шептали, и лишь наклонившись ухом, можно было расслышать его слова:

— Проснулся…

 

12

Едва солнце скрылось за деревьями, туристы вновь собрались у вечернего костра. Никто так и не уехал. Лишь Олеся до последнего упорствовала в своем решении покинуть негостеприимный берег, но Стасик на черном «логане» появился слишком поздно, чтобы пускаться в обратный путь, при этом он странно молчал и все время озирался вокруг. Каревы, совершив привычный ритуал ворчания друг на друга и на сына, вперившегося в дисплей телефона, заняли свое место у очага; протрезвевший Костя время от времени отмачивал шутки, над которыми никто не смеялся. Наташа, потерявшая власть над обесточенным ноутбуком, пила чай со смородиной и слушала музыку в наушниках. Сегодня у нее весьма меланхоличное настроение (впрочем, только ли сегодня?): в качестве музыкального меню она предпочла альбом Энни Леннокс «Дива».

Все чего-то ждали и, наверно, искали ответ на вопрос: почему они все еще здесь? Точный ответ могла знать только Кира Эммер, но она вновь хранила безмолвие.

 

1

— Добрый вечер!

Артур пришел со стороны берега. Он надел легкий плащ с капюшоном, откинутым на спину. В этом наряде Наталья его уже видела в первую ночь, стоящего у далекого костра. В правой руке гость держал бутылку вина, судя по сургучным печатям и наклейке, весьма дорогую, в левой — небольшую прозрачную папку с бумагами. На губах играла хитроватая лисья улыбка.

— Проходите, молодой человек, — предложил Карев, указывая на свободный стульчик у костра. — Не душно в плаще?

— В самый раз. — Артур стал осторожно пробираться через поленья и посуду. — У каждого человека есть предметы, имеющие магическую силу, хотя для всех остальных они не представляют никакой ценности: авторучки, зажигалки, сувениры. Мне в этом плаще хорошо думается… Я вижу, у нас еще гости?

Он кивнул в сторону тропы, ведущей к деревне. По ней неспешно приближались Никита, Николай и молодой человек, которого знал в лицо лишь Костя.

— Рад видеть тебя в добром здравии, Володя, — приветствовал его Константин, выступая вперед с протянутой рукой.

— Это была моя фраза, — ответил тот, нехотя отвечая на рукопожатие. Из всех троих аборигенов Володя казался наименее дружелюбным. Очевидно, он все еще был уверен, что с туристами нужно разбираться. Никита же, остановившись на краю поляны с пакетом в руке, по обыкновению переминался с ноги на ногу, а Дровосек сразу полез в карман джинсовой куртки. Мгновения спустя Кира Эммер получила подарок — деревянную фигурку рогатого животного.

— Это тебе, подруга, — сказал Николай и полез в другой карман за куревом.

— Что это? — спросила девочка.

— Оберег, — ответил за Дровосека Артур. — Талисман, призванный оберегать владельца от беды. Можно взглянуть? — Артур принял у девочки фигурку, повертел в руках, внимательно осматривая с каждой стороны. — Кажется, это лось? Или олень… Видишь ли, Кира, по представлениям некоторых наших предков, мир имеет двух небесных хозяек, лосих и важенок, самок северных оленей. Две рогатые головы — это белый свет, а если бы рога переплетались в виде квадратов, то это был бы еще и символ земли, то есть оберег защищал бы от дурного влияния и сверху, и снизу. Но это в теории…

— Ага, — согласился Николай, — я так глубоко не копал. Это запросто может быть и корова.

— Спасибо, — сказала Кира.

Никита шагнул к костру, вытащил из пакета литровую бутылку, смущенно огляделся, не зная, в чьи руки ее передать.

— Первачок. Наверняка давно такого не пробовали.

В ответ раздался протяжный стон. Стонал Константин.

После некоторых организационных телодвижений — раздобыть еще складных стульев, расставить на походном столике стаканы и кружки, нарезать вяленого мяса, извлеченного Никитой из того же пакета, — стали рассаживаться у костра. Вода в котелке закипала, даря предвкушение ароматного чая с дымком, искры взлетали ввысь.

— Вы хотели нам что-то рассказать, — начал Никита, по умолчанию принимая на себя роль тамады и продолжая при этом отчаянно смущаться.

— Да, поэтому я здесь. — Артур сложил на коленях папку с бумагами. — Я давно здесь. Бросил семью и дом, чтобы…

— Как это — бросили? — возмутилась Татьяна.

— Как персонаж Буркова в фильме «Гараж» продал родину ради покупки машины, — улыбнулся Вейс. — Не пугайтесь, я всего лишь уехал в отпуск, оставив жену на ее маму и подруг. Я уезжаю в длительные командировки два раза в год, и она принимает это с должным смирением.

Татьяна Карева покачала головой, но от комментариев воздержалась.

 

2

— Я ученый-любитель. Точнее, не совсем чтобы ученый и все-таки несколько более чем любитель. Провожу очень много времени с документами, торчу в библиотеках, езжу по стране, встречаюсь с людьми. В Москве у меня свой торговый бизнес; если будете в столице, в Орехово-Борисово, загляните на продовольственные рынки у метро Красногвардейская и Домодедовская, там мы с институтским приятелем открыли несколько продуктовых павильонов. Друг не в восторге от моих частых отлучек, но потому он до сих пор и друг, что понимает меня… Но это все о моей занятости, а вот первая и единственная любовь моя — природа Южного Урала. Моя бабушка по материнской линии жила в этих местах, недалеко отсюда, я в детстве бывал у нее в Карабаше. Знаете такой город? С подачи ЮНЕСКО он пользуется дурной славой самой грязной точки планеты. Кстати, Карабаш в переводе с татарского означает «черная голова», что не так уж и далеко от истины. Вы видели терриконы, эти гигантские черные отвалы вдоль трассы, и территорию вокруг города? Это марсианский пейзаж, ей-богу, кислотные фантазии абстракционистов. Разумеется, осторожные родители мои не злоупотребляли визитами в Карабаш, но и одного приезда в юношеском возрасте мне хватило для эмоционального потрясения на всю жизнь.

Бабушка, уроженка Поволжья, была ссыльной, муж ее трудился на местном медеплавильном комбинате вместе с политическими заключенными и трудармейцами, которых сгоняли на Урал для строительства заводов. Жили тогда все одинаково — и ссыльные, и зеки, и комсомольцы, между ними не было почти никакой разницы. Свободные люди были только условно свободными. В 1953 году по области прокатилось массовое восстание. Документы, кстати, лишь недавно рассекретили. Самый серьезный бунт произошел в Карабаше, и бабушка была отчасти и свидетельницей, и участницей. Когда для строительства медеплавильного комбината не хватило «квалифицированных зеков», в Карабаш стали направлять рецидивистов, убийц и воров, а те оказались пошустрее руководства. В результате в город пришлось вводить войска и подавлять бунт со всей партийной жестокостью.

Я видел все это на фотографиях, слышал в рассказах местных жителей. С тех пор меня держит история этого края, а уж вслед за ней и природа — как антипод экологического кошмара Карабаша. Впрочем, своя мрачная красота есть и в Черной Голове, словно кто-то оставил декорации после масштабных съемок фильмов-катастроф.

Закончив МГУ, я остался в Москве, но вот уже много лет регулярно приезжаю сюда. Побывал на Уреньге и в Аркаиме, видел каменные реки Таганая, ночевал рядом с Откликным гребнем, похожим на спину Годзиллы, взбирался на Круглицу; исколесил вдоль и поперек местные горные дороги и трассы, исходил пешком улицы маленьких городов от Миасса и Златоуста до Усть-Катава; ставил палатку почти на всех местных озерах, маленьких и больших, записал на диктофон сотни звуковых файлов и сделал тысячи снимков не одним поколением пленочных и цифровых фотоаппаратов. И знаете, что я думаю?

В этих краях — обалденная магия.

 

3

На поляне будто стало светлее, хотя костер горел как и прежде, лениво облизывая три черных полена. Светлее стало от сияния глаз. Наташа живо представила себе все, что описывал Артур, и пришла в восторг. Когда ученый сделал паузу, чтобы принять из рук Татьяны чашку с горячим чаем, Наташа оглядела собравшихся, ожидая найти союзников в восприятии прекрасного. Удовлетворилась лишь наполовину. Олеся Гисыч ковыряла ногти, Костя внимательно изучал содержимое бутыля самогона (остававшегося, несмотря на рекламу Никиты, еще непочатым), но все остальные слушали внимательно и иногда переглядывались. У Стасика даже взгляд остекленел. Впрочем, может, он думал о чем-то своем.

Артур смотрел на огонь.

— Магия, — повторил он, сделав глоток из кружки, — средоточие силы и волшебства… Такие места еще есть на земле, но их притяжение слабеет. Люди стали более практичными, приземленными, мелкими, разучились видеть мир и потеряли интерес к его исследованию. Все стало слишком доступным. Как справедливо написала недавно в своем блоге журналистка Наталья Ростовцева, — он с игривой улыбкой глянул на Наташу, — весь этот гигантский, бескрайний, загадочный и неповторимый мир, на исследование которого у наших дедов и отцов уходила вся жизнь, полная взлетов и падений, отныне можно хранить на обычной флешке, носить в заднем кармане штанов и с чувством триумфатора опускать на него отъевшуюся задницу.

Наташа хлопнула в ладоши.

— Наизусть!

— Да, — улыбнулся Артур. — Разрешите представиться, Тура собственной персоной.

— Тура?! Это ты… то есть… вы?!

— Ну, Наташ, в сети мы с тобой давно приятели. С тех самых пор, как обсуждали героя твоих публикаций майора Ковалева. Помнишь дискуссию об ангеле в милицейских погонах? Мне жаль, что с ним так вышло, хороший был мужик, настоящий…

— Угу, — вздохнула Наташа. Напоминание о Сергее кольнуло в груди. — Но как ты узнал меня здесь?

— Я каждый день читаю твой дневник. Мой ноутбук лежит сейчас в машине, я регулярно его заряжаю, когда езжу в Кыштым пообедать и пропустить стаканчик-другой пива в ресторане возле «Демидовского». Кстати, вечерами там звучит неплохая музыка, а официантки любезно соглашаются поставить компьютер на зарядку.

— Обалдеть.

— Да, все очень просто. Ты сама написала, что находишься здесь, а потом… — Он умолк. Наташа энергично хлопнула ресницами, делая знак, чтобы он не раскрывал обстоятельств их ночной встречи. Артур намек понял и закончил фразу иначе, чем собирался. — Потом случилась эта история со стариком, я сопоставил некоторые факты и, кроме того, узнал тебя по фотографии.

Они посмеялись, но Артур скоро вновь стал серьезным.

— В общем, после многолетних наблюдений и исследований я пришел к выводу, что одно из таких мест, странных, магических и опасных, способных оказывать влияние на судьбы людей, находится здесь. — Артур посмотрел на местных жителей. — По выражению ваших лиц я могу понять, что вы в курсе.

Никита кивнул с видом подсудимого, согласного с приговором.

— Что ж, — удовлетворенно произнес Артур, — я закончу введение, а местные жители дополнят фактами. Но, может быть, сначала мы выпьем что-нибудь погорячее чая?

 

4

Мимо во тьме прокатился поезд, незримый, но слышимый. Постучал зубами, словно ночное ползучее чудовище, выпустил в небо облако вонючего дыма и укатил прочь. Артур дождался, когда стихнет последний стук, и продолжил:

— Думаю, все вы знаете гипотезу, что желания наши материальны. Один писатель сказал: если ты чего-то страстно желаешь, то вся Вселенная помогает тебе. Так и есть. Вообще желания и мысли о будущем двинули человечество вперед, потому что именно мысли о будущем и отличают человека разумного от животных. Зверюшки, знаете ли, не думают о том, что будет, у них существуют лишь представления о том, что было и есть…

Так вот, научившись думать о будущем, древние люди стали возводить храмы. В храме можно попросить, помечтать, поверить в то, что мечта твоя осуществима. Люди также смекнули, что на абы каком месте храм не возведешь, он должен впитывать не только человеческие желания, аккумулируя их в созидательную энергию. Храм должен питаться энергией земли и неба.

Таких мест, обладающих колоссальной созидательной и порой разрушительной энергией, на земле достаточно много. Мы не знаем, как древние научились находить их, но они их находили, не пользуясь никакими измерительными приборами. Они просто чувствовали.

Одно из таких мест — у меня за спиной. Слышите?

 

5

Наташа почувствовала неприятный холодок. Она в мельчайших подробностях вспомнила свое ночное погружение — вплоть до звуков в голове, когда она входила сначала по колено, потом по пояс, а затем и вся скрылась под водой, оставив на поверхности лишь две побелевшие кисти рук. Она слышала мелодию, похожую на вой пилы. От этой музыки появлялась тошнота. Вспомнила Наташа и свой «костюм» при погружении, точнее, полное отсутствие такового, и покраснела до корней волос. Хорошо, что в свете костра никто этого не видел.

— Слышите его? — повторил свой вопрос Артур, оборачиваясь в сторону Озера.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Карев.

— Здесь странное место, — ответил вместо рассказчика Никита. — Очень странное. Я поселился в деревне десять лет назад, и уже при мне в Озере утонуло четыре… нет, пять человек. А сколько тонуло до меня, я даже не знаю, но Николай может подтвердить, что смерти были.

Дровосек лишь молча кивнул, глядя на огонь и теребя в руке сложенный перочинный нож с дорогой инкрустированной рукояткой. Ему, кажется, не хватало деревяшки, чтобы начать вырезать новую фигурку.

— Все жертвы тонули в одном и том же месте, — продолжил Никита, — в одно и то же время года и время дня, августовским вечером. Кроме мужа Лобовой, Георгия. Он выбрал октябрь, а еще отличился тем, что…

Наташа съежилась.

— Лобов был одет? — с улыбкой, лишенной всякого веселья, спросил Артур.

— В подштанники и домашнюю майку. Все остальные зачем-то разделись… догола. При мне вылавливали утопленников, пролежавших в воде больше двух суток, и зрелище малопривлекательное.

— И свежее жертвоприношение мы увидели сегодня, — кивнул Артур. — Я вам больше скажу. Озеро сейчас испытывает колоссальную рекреационную нагрузку, вокруг полно баз отдыха и санаториев, кемпингов и диких палаточных лагерей, способных каждый сезон поставлять воде достаточное количество жертв. Но люди тонут в Озере только на этом участке береговой линии, рядом с вашим хутором, и, ручаюсь, у вас нет никаких версий.

— Нет, — со вздохом согласился староста. — Может, у вас есть?

— Конечно. Правда, моя версия также не лишена изъянов, но другой пока нет.

Артур полез в папку с бумагами, выудил сложенную вчетверо географическую карту. Развернул ее на странице, в центре которой красовалось Озеро.

— Обратите внимание на форму. Что напоминает?

Слушатели разглядывали и молчали. Первой догадалась Кира:

— Мешок с подарками.

Задумчивый Матвей Карев откликнулся одобрительным покашливанием.

— У вас прекрасно развито воображение, юная леди, — отметил Артур. Он повернул карту к себе. — Если рассматривать Озеро как гигантский мешок Деда Мороза, то ваш поселок находится аккурат над горловиной. — Он ткнул пальцем в маленькую точку на карте в северной части Озера. — Не хватает лишь виртуальной веревки, затягивающей мешок. Ее роль могла бы выполнять река, имеющая устье в этой части берега, но, как вы знаете, Озеро питается лишь ручьями и подземными источниками… Вы наполняете этот мешок, друзья мои. На берегу у вашего поселка находится особая зона взаимодействия. Если проще, друзья, то ваш хутор — это порт.

Артур положил карту на колени, не заметив, что Карев тянул руки, чтобы познакомиться с ней поближе.

— Порт чего? — спросил Никита.

— А это и есть самое интересное. Вам, Никита, известны лишь несколько случаев гибели на воде. Вам, Николай, довелось узнать чуть больше, но в обоих случаях вы видите лишь верхушку айсберга. Все дело в нем.

Артур ткнул пальцем в самый центр изображенного на карте голубого «мешка».

— Остров? — спросил Володя, до сей поры хранивший молчание.

— Он самый. Без него ваше Озеро всего лишь водоем, каких десятки в этих краях и тысячи на всей земле. Остров — вот истинная причина моего пребывания здесь… А теперь, если вы не возражаете, я на несколько минут прервусь.

Артур поднялся, размял руки и ноги. Никто из слушателей не двинулся с места, не торопился на перекур, как во время рекламной паузы посреди интересного фильма. Лишь опустевшие кружки переходили из рук в руки, наполняясь то чаем, то вином, то самогоном. Дух над костром стоял ядреный.

Наташа воспользовалась паузой, чтобы переговорить с Артуром тет-а-тет. Молодой человек вышел по тропе на пляж и остановился на краю невысокого обрыва. Наташа догнала его и стала чуть позади.

— А мне запрещал выходить на Озеро после захода солнца.

— Да, — согласился Артур, — и продолжаю настаивать. Но сегодня нас много, а Озеро заглатывает поодиночке. Вот только старика вашего агрессивно проглотило рано утром. Наверно, обиделось, что ты ночью сбежала.

Они немного помолчали, послушали, как шумит вода.

— Мне повезло, что ты прогуливался здесь, — сказала Наталья. — И я забыла поблагодарить тебя за спасение. Мне до сих пор неловко.

Он улыбнулся. Наташа смутилась еще больше.

— Да, голая журналистка-самоубийца — отличный заголовок для баннеров в интернете. Уверяю тебя, Наташ, я ничего не успел разглядеть. В тот момент я думал о другом.

— Еще раз спасибо.

— Не за что. Мне повезло больше.

— Почему?

— У вас есть Кира.

— Кира?

— Ты писала о ней в блоге. О том, какая она… необычная, что ли. Я думаю, мы не зря здесь встретились.

 

6

— Так что там с Островским, дружище?

Вопрос задал Константин, любитель переиначивать термины, предметы и явления в человеческие фамилии. Душа поэта не вынесла тяжести трезвой жизни, и самогон быстро вернул редакционного водителя в давешнее состояние поиска приключений. Татьяна Карева положила руку ему на плечо, настаивая на соблюдении приличий.

— С Островом, друзья, происходит нечто интересное, — сказал Артур. — Впервые легенду, ходившую среди местных жителей, я услышал пять лет назад, когда вплотную занялся Озером. Я не мог ее не услышать. Полагаю, Никита, вы знаете, о чем речь.

Староста кивнул, но вслух вместо него ответил Володя. Охранник базы отдыха «Чайка» решил воспользоваться многодневным отсутствием жены и составил компанию Константину в уничтожении первача. Он больше не имел претензий к туристам.

— У нас говорят, что Озеро может исполнить желание. Нужно только сесть в лодку и доплыть до него и то ли коснуться руками суши, то ли набрать сувениров, точно не знаю, но если доплывешь — все у тебя получится. Чушь собачья.

— Отчего же? — спросил Артур.

— Да потому что никто до него так и не дошел! Только Ключник, царствие ему небесное, вроде догреб до середины и даже дальше, но что там и как — бог его знает. Помер дед.

— Дед из дэд, — хмыкнул Костя.

Артур постучал пальцами по колену. В эти минуты он был похож на Эркюля Пуаро, готового огорошить слушателей разгадкой тайны.

— Все верно, легенда именно так и звучит. Поначалу я отнесся к ней как к фольклору — люди, с которыми я встречаюсь, часто рассказывают мне истории, без которых я вполне могу обойтись, и я даже не все их записываю, но байка о недосягаемости Острова меня заинтриговала. Казалось бы, что тут плыть — два с лишним километра, на катамаране можно докрутить педали за час, на лодке и того быстрее, я уж не говорю о быстроходных катерах. В общем, я проверил все это опытным путем.

Трое местных жителей одновременно привстали и тут же сели. Слова Артура произвели на них сильное впечатление.

— И живой? — спросил Николай.

— Как видите. Но впечатлений хватило. Я до сих пор не могу забыть свою первую попытку. Она даже снится мне ночами…

 

7

…Артур выбирает резиновую лодку. Другой у него нет. Если брать хорошее крепкое суденышко на лодочной станции, то придется не только оплачивать каждый час (а больше, чем на три часа, хозяин станции лодку не даст, потому что привык уходить на обед в 13—00 и ни минутой позже, а трех часов, Артур уверен в этом, на путешествие никак не достаточно). Придется и называть конечную цель. А это глупо.

Поэтому Артур накачивает автомобильным компрессором свою резиновую красавицу, купленную в специализированном магазине по замечательной акционной цене четыре тысячи пятьсот рублей. С нарастающим возбуждением наблюдает, как она надувается, увеличиваясь в размерах, разглаживает складки, напоминая киношный эффект омоложения морщинистого старика. Упругие борта, крепкие весла, грузоподъемность 225 килограммов, вместительность — три человека. Красавица, одно слово, и на вид довольно крепкая, не подведет.

Артур особенно не волнуется. Легенда о недосягаемости Острова, до которого рукой подать, еще не поселила в его душе тревогу. Он еще не верит в байки, хотя опыт исследователя и ученого-любителя, как он предпочитает себя называть, должен был предостеречь его. Но Артур настроен оптимистично.

Наконец, он спускает лодку на воду. Забрасывает в нее спасательный жилет и телефон для экстренной связи с землей (морской болезнью Артурчик не страдает, однако длительное нахождение посреди большой воды, пусть и не в открытом море, но на глубоком озере шириной в семь-восемь километров, предполагает некоторое беспокойство за собственное здоровье), бутерброды с ветчиной и сыром в сумке-холодильнике, пол-литровую гильзу термоса со своим любимым смородиновым чаем. Придирчиво все оглядывает, потом смотрит на Остров, прикрыв ладонью глаза от слепящего солнца.

— Ну что, — бормочет он, — проверим враки?

Грести легко. Волн нет, вода словно подталкивает его. Артур не видит Острова, потому что сидит к нему спиной, но — удивительное дело! — слышит его заунывное пение, будто кто-то играет на пиле, водя смычком туда-сюда. Слух не режет, но почему-то противно. Преодолев под этот неожиданный аккомпанемент примерно двести-триста метров, Артур понимает, что если «музыка» не прекратится, его вырвет свежепереваренным завтраком прямо в Жемчужину Урала, охраняемую законодательством Российской Федерации и занесенную ЮНЕСКО в список памятников природы. Артур бросает весла, сгибается над водой. Вода настолько спокойна, что он будто смотрит в неподвижное зеркало. Он видит дно — бог ты мой, на глубине нескольких метров он видит гигантский белый валун! — и, поражаясь чистоте водоема, о которой, конечно, читал и слышал, но еще не видел, напрочь забывает о тошноте. То есть тошнота проходит.

— Ладно, запомним.

Он выуживает из кармана своего любимого плаща диктофон и начитывает несколько фраз. Он всегда наговаривает на диктофон, чтобы не забыть. Он молод, с памятью все в порядке, но важные мысли порой теряются где-то в ячейках мозга, как маленькие винтики в заваленных хламом ящиках верстака.

Четыреста метров, пятьсот. Километр. По лбу стекает пот, поясница уже мокрая, и футболка прилипает к спине. Артур оборачивается. Остров стал намного ближе. Артур бросает весла и делает несколько снимков зеленой шапки с различным приближением. Потом сосредоточенно всматривается. Остров как Остров, по каменистому берегу растут березы, за ними возвышается холм, усыпанный валунами. Больше ничего не видно, и даже зум фотоаппарата не позволяет разглядеть, что скрывается в глубине.

— Не валяй дурака, ничего там нет, — говорит себе Артур и нервно смеется. Отчего-то к горлу подбирается страх.

Он видит, как в нескольких сотнях метров от него, на подступах к Острову, зарождается волна. Большой белый гребень направляется в его сторону. Артур не верит своим глазам. Ветра нет, гладь Озера похожа на гигантское стекло, в котором отражается тяжелое серо-синее небо, но от Острова на Артура надвигается миниатюрное цунами!

Он хватается за весла, но ничего не предпринимает. Он собирался грести вперед (то есть назад, учитывая положение гребца спиной к цели), но не решается начать. Возникает острейшее желание развернуться и убраться обратно к берегу. Он позволяет себе обернуться. Волна, растянувшаяся по фронту на сотню метров, сократила расстояние до лодки наполовину. Кажется, она набирает силу и становится выше. Нет, этого не может быть.

Весь пот, оросивший спину, ноги и пах, мгновенно превращается в лед. На принятие решения — секунды. Разумом Артур Вейс, ученый-любитель, взбиравшийся на вершины Таганая и повидавший такие виды, от которых душа заползает в пятки, понимает, что это абсолютная глупость, но сердце подсказывает: его не пропускают. Местные жители не врут, легенда не врет, Остров посылает его нах… со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Вытекающими обстоятельствами, ха-ха.

Артур принимает решение плюнуть на сомнения и убираться, пока цунами не опрокинуло лодку. Он разворачивается и налегает на весла, что есть сил. Он боится поднять глаза на Остров, смотрит на спасательный жилет, валяющийся у носа. Но долго так плыть невозможно, и через пару сотен метров он поднимает глаза.

В зеркальной глади Озера безмятежно отражается небо…

 

8

— Как вы понимаете, я также потерпел неудачу, — смущенно улыбнулся Артур. — Я стартовал к Острову отсюда, но позже для верности эксперимента предпринял еще одну попытку в другом месте. Однако и во второй раз меня хватило лишь на пятнадцать минут гребли, а потом я развернулся. С тех пор комфортно чувствую себя лишь на берегу, а когда вхожу в воду, — он на мгновение пересекся взглядом с Наташей, — мне сразу хочется выскочить обратно. Стоит ли упоминать, что после этих неудачных экспериментов я заболел Озером и его тайной?

— Надо полагать, — хмыкнул Костя. Он и Володя спокойно попивали первачок. Татьяна Карева сжалилась над мужчинами, нарезала толстыми ломтями три помидора и огурец.

Почуяв запах еды, народ стал шелестеть пакетами с провизией. Вениамин Анатольевич вонзил открывалку в банку с тушенкой. Стас, заинтересованный рассказом и спустившийся со своих загадочных небес на землю, принял живейшее участие в приготовлении бутербродов с сыром. Котелок с остывшей водой вновь водрузили на огонь.

— Могу ошибаться, — сказал Вениамин Карев, — но вы, похоже, далеко продвинулись в своих изысканиях.

— Достаточно далеко, — согласился Артур. — Хотя многие вещи мне непонятны до сих пор. Можно огурчик?

 

9

Прошел еще один поезд. Скорее всего, тот же самый, только в обратном направлении. Артур проводил звук движением головы.

— И так каждую ночь?

— Нет, — ответил Дровосек. — Мы сами удивляемся. Ночью они вообще не ездят, да и днем-то раз в сутки максимум.

— Хм, странно.

Артур немного помолчал, потом вернулся к рассказу.

— Словом, правдивость легенды я установил опытным путем. Остров действительно не подпускает к себе, ничем особенным при этом не угрожая. На середине пути пилигрима сковывает необъяснимый страх, и он сам поворачивает обратно.

Я не мог оставить эту тему без внимания. Нашел спутниковые снимки местности, причем не те, что можно отыскать в свободном доступе, а из других источников, с более высоким разрешением. Сам сделал несколько снимков по окружности с разных берегов Озера фотоаппаратом с сильным увеличением. И знаете что? (слушатели подались вперед, даже Костя перестал чавкать). Аппаратура действительно не зафиксировала ничего особенного. Размеры Острова — примерно сто на сто метров, может, несколько больше, формой немного напоминает рогатину, вытянутую с востока на запад. Видимая с нашего побережья часть — рукоятка рогатины, а причаливать удобнее с противоположной стороны, там неплохое побережье, пологое, с песочком и мягким взгорьем. Но дальше, в глубине Острова, как я и рассказывал, по-прежнему ничего не видно, заросло кустарником и укрыто стволами берез. Угадывается лишь холм и гигантский валун. Да, гигантский… Это имеет первостепенное значение для нашей истории, ребята.

Дело в том, что у древних народов, коими кишели эти земли, не было храмов в нашем привычном понимании, а потребность общаться с небесными божествами ввиду отсутствия образования и здравоохранения они испытывали колоссальную. Они возводили алтари. Алтарь для древних — символ божества, место, где можно было говорить с небом. Обычно он сооружался из природных материалов, как правило, из больших камней. Как я уже говорил, место для алтаря выбирали не абы как. Древние люди устраивали алтари в святых местах — там, где впервые произошло взаимодействие с божеством.

Я не могу сказать, кто и когда освоил этот Остров под Храм. Южный Урал в древности наводняли оседлые земледельцы и кочевые скотоводы. Ни у скифов, ни у сарматов, появившихся здесь раньше многих известных науке племен, не было традиций устраивать постоянные алтари. Скифы поклонялись мечу, сарматы — солнцу и огню, устраивали временные святилища, жертвенники на земляных валах. Кто еще? Гунны? Тех вообще интересовала Европа, и когда они ураганом прошли по Азии, здесь все перемешалось. Но я уверен, что Остров и венчающий его в центре на холме огромный валун — это древний алтарь. А Озеро — своеобразная полоса отчуждения, предохранительная буферная зона, отсекающая всех лишних.

Как вы понимаете, все это теория. Однако я много времени провел в библиотеках, за изучением бумажных и электронных ресурсов, чтобы найти хоть тончайшие ниточки, которые приведут меня к разгадке тайны. И кое-что нашел. И эта информация — на вес золота!

(Слушатели вновь подобрались. Слышно было, как трещит костер, и где-то над Озером коротко вскрикнула странная птица, не похожая на чайку).

Дойти до Острова можно. И вернуться — тоже. Я знал двоих, кто сумел это сделать. Один удачливый пилигрим, житель Екатеринбурга, уже двенадцать лет как лежит в земле, но второй доживает век в Сибири, в Иркутске. Первый, ныне покойный Сергей Заплишный, был неутомимым исследователем, обыскал в здешних краях каждую кочку, опубликовал несколько интереснейших докладов по мифологии и фольклору, преподавал в университете. Второй, Владислав Бережной, трудился фоторепортером и кинооператором (Стасик Гисыч, услышав о профессии, выпрямился), прошел войну, правда, не до Берлина, но в Европе побывал. Контузило, был комиссован, всю оставшуюся жизнь слышал вполуха, а сейчас, наверно, и вовсе погрузился в тишину. У него есть потрясающие снимки окрестностей Байкала, Волги и здешних озер. Любит воду старик.

Оба вскользь упоминали об Острове в своих мемуарах. В разговоре со мной оба подтвердили, что предприняли успешную попытку и высадились на Острове…

(Артур сделал паузу. Тишина вокруг звенела, как гитарная струна, которой коснулись ногтем).

Увы, ни один из них не помнит деталей. Ссылаются на старость и плохую память, но в данном случае память словно подкорректировали, как кинопленку, аккуратно вырезав нужный кусок и склеив свободные концы. Заплишный помнил, как дошел до середины, что-то невнятно излагал о ветре, волнах и солнце, потом сразу — обратный путь. Как я ни бился, ничего больше записать на диктофон не сумел. Бережной рассказал о странном вое ветра и о больших птицах, похожих на чаек, а в остальном — все то же самое. Они не помнят деталей своей высадки на Остров!

Я знаю, какой вопрос пытается сорваться с ваших уст, Никита. «С чего ты взял, что они там побывали?!».

Я вам отвечу.

Заплишный умер в возрасте 102-х лет, не зная ни насморков, ни болей в сердце, ни слабоумия, хотя побывал в немецком плену в Польше. Едва не погиб во время землетрясения в Ташкенте в шестьдесят шестом, когда на него рухнула бетонная плита перекрытия. Настрогал четверых детей, которые в свою очередь подарили ему девятерых внуков и целый выводок правнуков. Сделал блестящую карьеру и писал до конца дней своих, вел дневники, пока рука могла держать перо. Его материалы до сих пор публикуются, книги переиздаются, заметки изучаются. Он посетил Остров в 1924-м году и, черт меня задери, прожил потрясающе интересную жизнь!

Бережной побывал на Острове несколько позже, уже после войны, в 56-м. Сейчас ему 96 лет. Судьба его сложилась аналогичным образом: трижды был женат и, в точности по классику, все три раза счастливо; опубликовал невероятное количество фоторабот, рисунков, набросков, документальных фильмов, многие из которых взяли призы на международных фестивалях. Его кабинет заставлен трофеями со всех концов света, я сам их видел. И по сей день с трудом слышащий старик брызжет энергией, которой могли бы позавидовать мы с вами. Да что там — я сам хотел бы в его возрасте выглядеть так же!

Что это доказывает, спросите вы?

Я не знаю.

Но эти люди побывали там. Сумели реализоваться. Прожили жизнь счастливо, наделив ее смыслом.

Есть ли здесь логическая связь?

Можно спорить, но я уверен, что есть.

 

10

Артур поднялся. Тщедушный раскладной стул, оставшись без нагрузки, опрокинулся на бок. Глядя в темноту леса, Артур произнес:

— Бережной назвал его Островом Страха. Очень точно.

— Почему же? — спросила Татьяна. Она прижималась к мужу, как к стволу могучего дерева. Карев не возражал. — Почему не Остров Мечты?

— Потому что Мечта всегда сопряжена со Страхом. Лишь страх мешает достичь цели. Ни внешние обстоятельства, ни отсутствие сил, ни злая воля завистников — только внутренний страх. Мы же многого боимся: например, проиграть, оказаться недостойными лучшей доли, оставить обжитый берег и привычный круг знакомых… всю жизнь чего-то боимся и не живем, а существуем. Страх — наш самый злейший враг. Поэтому Озеро пропускает к Алтарю лишь тех, кто готов платить какую-то цену и прорываться. Только тот, кто сумеет разобраться со своим страхом, преодолеет все барьеры и дойдет до Острова. А уж там…

Он обернулся на шум волн, махнул рукой.

— Бог весть, что там дальше. Я не знаю. Но я готов попробовать…

Он не договорил. Так и стоял, не оборачиваясь.

Вопрос напрашивался сам собой, и озвучила его Наталья:

— О чем ты хочешь попросить?

Артур обернулся.

— У Риты были два выкидыша, — сказал он. — Врачи сказали, что бесконечно пробовать нельзя, безопаснее для здоровья усыновить какого-нибудь милого малыша. В общем, ситуация сложная. — Он с печальной улыбкой развел руками. — Не ахти какое заветное желание, особенно если сравнивать его с мечтами о далеких звездах, кресле губернатора или первом месте в музыкальных чартах Европы и Америки, но уж чем богаты.

Никто не вымолвил ни слова. Наташа чувствовала себя ответственной за случайную откровенность.

— Знаешь что, Тура…

— Да?

— Всем нам нужно одно и то же — и тем, кто метит в губернаторы, и претендентам на «Грэмми».

— Что именно?

Она хмыкнула.

— All you need is love, бэби! Для ученого-исследователя ты довольно туповат.

Все рассмеялись. Напряжение спало, снова застучали кружки и ложки. Народу захотелось напоследок промочить горло.

Лишь Кира оставалась серьезной и молчаливой. Она о чем-то задумалась.

 

11

Уже за полночь. Полина Крупатина не спит. Вторая ночь ее пребывания здесь, кажется, тяжелее первой. Парень, что подарил надежду, ушел и больше не возвращался. А может, и возвращался, но не смог подобраться к ее тюрьме, потому что охранники усилили меры безопасности. Славик выставил стол и стул в коридор возле лестницы, притащил ноутбук и весь день играл в какую-то стрелялку. Слаб он на компьютерные игры, выглядит уязвимым, когда усаживается перед монитором и с улыбкой подростка терзает мышку. Но впечатления обманчивы. Когда звучит команда «фас», Славик становится опасным и жестоким, и заигрывать с ним уже нельзя. Полине всегда казалось, что держать такого типа в команде опасно, как собаку бойцовой породы, которая сегодня выполняет любую твою команду, а завтра, проснувшись в дурном настроении, бросится либо на тебя, либо, что гораздо хуже, на случайного ребенка. Но Даниил любит опасные игрушки.

Тот факт, что из своей охранной комнаты Славик переместился в коридор, свидетельствует о многом. Кстати, почему его телефон здесь работает? Спутниковый? Хорошо экипированы, нечего сказать.

Итак, Полина по-прежнему в заточении и не видит никакого выхода. Более того, чувствует, что ситуация только ухудшается. Второй охранник, тщедушный и кажущийся беззаботным Сережка, когда приносил ужин, вскользь заметил, что скоро его вахта здесь окончится и он уедет в отпуск. «Вот только с вами разъяснится все, и сразу уеду, — заметил парень, — а то у меня сессия на носу». На попытки выудить из него дополнительную информацию он отреагировал спокойно — просто вышел, не говоря ни слова. Из-за ремня на пояснице у него торчал мужской журнал с сиськами.

Час ночи. Тревога пробирается в самые дальние уголки сознания. Она разъедает ее, как жуки выгрызают старый деревянный дом. Ей кажется, что с Игорем случилась беда. Она не может ответить себе на вопрос, откуда это знает, но уверена, что знает. И еще она уверена, что скоро увидит его. Иначе и быть не может. Она не видела его целых двое суток — почти вечность! — и сердце разрывается от тоски. Она смотрит на луну, висящую над озером как гигантский уличный фонарь, и ей хочется плакать. Но слезы не идут, застревают в горле. Тишина в лагере начинает давить на уши. Ни цикад, ни сверчков, ни ночных птиц — в радиусе тысячи километров нет никого, кто издавал бы хоть какие-нибудь звуки. Только в соседнем окне горит свет. Кто-то из охранников не спит. Скорее всего, Сережка, студент несчастный.

Полина опускает голову на подоконник лбом вниз и начинает медленно молотить кулачками по оконной раме. Тун, тун, тун, тун…

Полина Крупатина в отчаянии.

 

12

Стасик отвел Наташу в сторону, пока староста и его друзья переговаривались с Артуром.

— Есть разговор.

— Сейчас? До завтра не терпит? У меня, честно говоря, голова пухнет.

— Я не знаю, но, скорее всего, не терпит.

Наташа вздохнула.

— Ладно, давай.

Они отошли к пляжу. На берег выходить не стали. Оба помнили вчерашний (уже позавчерашний) инцидент с купанием, кроме того, рассказ Артура Вейса добавил причин избегать близости с водой по ночам.

Стас рассказал все, как есть. Сбиваясь и с трудом подбирая слова. Кое-как вырулил на коду, закончив звонком Игорю и неудачными попытками пробраться обратно к корпусу младших отрядов. Как назло, один из охранников решил принять солнечные ванны на крыльце.

Наташа выслушала спокойно. Ответила тоже спокойно, однако вердикт от этого не стал менее жестким:

— Ты сошел с ума, друг мой.

— Почему?

— Потому что ты спятил. Куда полез? Хочешь, чтобы уши надрали?

Стасик смутился. Наташа смягчила тон.

— Я все понимаю, Стас, но это их сугубо личные дела. Семейные дела, понимаешь? Если ты их снимаешь камерой из-за угла, а потом размещаешь снимки в таблоиде с моим комментарием — это одно дело. Но ты хочешь быть миротворцем, а это уже против правил.

— Да к черту правила, Наташ! Они тебе самой не обрыдли? Не хочешь просто по-человечески помочь, не делая из этого скандальный материал?

— А она просила ей помогать?!

— Да!

Наташа всплеснула руками. Стасик умел быть ослом, и довольно приставучим ослом, но в логике ему не откажешь.

— Так, ладно. Ты в милицию, надеюсь, не звонил?

— Нет.

— Умница. — Она посмотрела на часы на дисплее телефона. — Сейчас мы уже ничего не сделаем, а вот завтра утром…

Стас посмотрел на нее с надеждой.

— …завтра утром будем думать. Пойдем, нас зовут.

Они вернулись к компании. Никита и Николай обменивались телефонами с Артуром. Володя и Костя едва не обнимались. Бутыль самогона сделала свое дело.

— Ребята, — сказал Никита, обращаясь к Наташе и Стасу, — мы тут кое-что обсудили.

Он потер затылок. Очевидно, решение, которое он принял и собирался озвучить, казалось ему неоднозначным.

— В общем, завтра я подгоню к берегу две лодки. Моторные не дам, уж извините, потому что у меня только две сейчас на ходу, но одну из них на завтра арендовали. Да и эксплуатировать их здесь нельзя, по большому счету.

— Не говорите мне, что вы не нарушаете запрет, — улыбнулась Наташа.

— Нарушаю. Но я не хочу, чтобы… — Он замялся. Часы, проведенные в компании туристов, не сделали его менее стеснительным. — Я не хочу, чтобы они взорвались по пути к Острову. Если все, что рассказал Артур, правда, то может произойти всякое. Прежний лодочник, Заратустра, потерял две моторки.

Артур подтвердил кивком головы.

— Что ж, получается, вы решили нас поддержать? — улыбнулась Наташа.

Никита и Николай переглянулись.

— Нам здесь жить, — ответил Дровосек. — И мы хотим понять, что к чему. Вовка, отпусти товарища, мы уходим!

Володю с трудом оторвали от нового закадычного приятеля. Константин держал его за рукав форменной синей куртки, и все пытался закончить какой-то душевный монолог, касающийся уважения. В конце концов, Володя поцеловал Костю в щеку и махнул на прощание рукой.

— Да пребудет с вами сила! — крикнул вослед Костя, осеняя гостей крестом.

— Воистину! — крикнул Володя.

Свет фонаря мелькал среди деревьев, но вскоре вся троица скрылась во тьме.

— Что ж, — сказал Артур, — а я к себе.

— Не боишься? Тьма египетская.

— У меня есть чем защититься от него.

Он вытащил из просторного кармана плаща маленький аудиоплейер с двумя проводками наушников.

— «Нирвана», In Utero. Нечистая сила в ужасе разбегается.

 

13

В супружеской палатке Стасика и Олеси Гисычей не было холодного оружия. Подвернись под руку нож или, на худой конец, открывалка, Олеся не задумываясь вонзила бы ее в мужнину задницу.

Стасик не дал ей даже возможности задать вопрос. Он быстро переполз на свою половину надувного матраса и повернулся спиной.

— С огнем играешь, — бросила Олеся.

Стас не ответил.

 

14

— Кира, как ты, моя хорошая?

— Нормально.

— Точно?

— Конечно.

— Голова не болит? Не кружится? Что-нибудь чувствуешь?

— Чувствую.

— Что?

— Пока все нормально. Вот только Артур… кхм, дядя Артур.

— А что с ним?

— Не знаю… жалко мне его, что ли…

— Не переживай, он дядя взрослый, разберется.

— Надеюсь. Еще бы дядю Костю заставить не храпеть, было бы совсем здорово. По-моему, там деревья с листьев осыпаются.

— Деревья с листьев? Потерпи, малыш, скажи спасибо, что он лег на улице, иначе обрушилась бы палатка. Во всем надо искать положительные моменты.

 

15

— Веня, ты спишь?

— Нет.

— Что думаешь?

— О чем?

— О свиных отбивных… Об этой мифологии, о чем же еще!

— Миф, которому несколько тысяч лет, дорогая, перестает быть мифом и становится реальностью. Возьми Иисуса Христа хотя бы.

— Ой, перестань! Ты знаешь прекрасно, о чем я. Ты идешь с ними?

— Не знаю, еще не решил. Если кому и идти, то нашему сыну. Матвей, ты пойдешь?

— Конечно, пап.

— Только через мой труп!

— Почему, мам?

— По кочану да по капусте! Устроили тут аттракцион, фантазеры. Все, спать!

— Аминь.

 

16

— Что молчишь, Никит, как в рот воды набрал?

— Не терзай старушку, она в шоке… Я всегда ему твердил, что в этой воде и лесах полно нечисти, но он же… этот… прагматик! Ты бывал у него дома, Коль? Компьютеры, телевизоры, спутниковые тарелки… такие, как Никитос, не верят в духов.

— Вова, заткнись! Смотри лучше под ноги, не то навернешься.

— Ладно, молчу, молчу. Да ты свети лучше, Дровосек!

— Свечу… Ну так что, Никит?

— Не знаю. Если просто слушать историю, то так и получается — страшная сказка ночью у костра. Но ведь здесь и впрямь кучу народу потонуло. Да и, знаешь ли, самого вечерами страх иногда такой берет, когда к железке подходишь, что бежать хочется. Не понимаю, как они в лесу не чувствуют…

— Они, наверно, и не должны ничего чувствовать. Они ведь — закуска. Их пригласили на ужин, помнишь?

— Вова, смотри под ноги, сказал!

— Да смотрю я! А вот вы, ребята, не боитесь, что завтра, когда они все нахрен утонут, здесь будет полно ментов и журналистов? И что тебя, Никитос, первого потащат как виновника. Ты же им лодки дал!

— Да ну…

— Вот те и «дану»! Мое дело маленькое, я с утра на сутки в «Чайку» заступаю, а вот тебе их в поход провожать. Чего приуныл? Испугался?

— Да пошел ты. Шевели лучше копытами пошустрее! Не нравится мне здесь.

— Уезжай, если не нравится.

— Я подумаю.

 

17

Артур вернулся в свой домик.

Аборигены называли это место Заброшенным Колодцем, хотя колодец работал исправно, вода в нем была свежая, а домик вполне годился для длительного пребывания двух человек. В нем есть кухня, печь, стол, стулья, крепкий широкий топчан (правда, Артур им не пользовался, предпочитая свой старый надувной матрас). Колодец со старенькой, скрипучей деревянной надстройкой прятался в зарослях. К Озеру Артур без причины не совался, ему вполне хватало колодца — и напиться, и посуду помыть. Здесь вообще очень удачное место для спокойной работы: солнце почти не проникает сквозь частокол деревьев, ветер не долетает, тропы не хожены и забыты. Избушка лешего, ни дать, ни взять — именно то, что нужно Артуру.

Но этой ночью он шел от лагеря крадучись, разрезая мглу толстым лучом фонаря. Ему казалось, что кто-то следует позади — шуршит травой и бормочет. Невнятное бормотание, словно разговаривали двое мужчин, преследовало его всю дорогу до Колодца. Лишь когда дрожащими руками отпер дверь и нырнул внутрь, Артур понял, что это было.

Бормотало Озеро. Волны хлюпали о прибрежные камни, издавая звуки, похожие на приглушенную человеческую речь, но Артур не мог избавиться от ощущения, что Озеро ему что-то втирало.

Артур зажег свечи, налил в пластиковую кружку из ведра колодезной воды и сел за стол. Перед ним чернел квадрат окна. Артур долго всматривался в неровные мерцающие отражения, но когда отражения постепенно исчезли, уступив место черной мгле, отвернулся. Если слишком долго всматриваться в бездну, бездна обязательно начнет всматриваться в тебя.

Еще одна ночь, подумал Артур. Одна чертова ночь — и он будет близок к цели. Только бы туристы не испугались!

Возбуждение и страх раздирали его. Едва ли он сможет заснуть.

 

18

В начале третьего ночи у развилки, где каменистая дорога расходилась на два проселка — к Хутору и бывшему пионерскому лагерю — остановился большой черный автомобиль с тонированными стеклами. Собственно, цвет его с достоверностью можно было бы описать лишь утром, но выглядел он все-таки как черный. Он стоял неподвижно на перекрестке с включенными габаритами, мотор неслышно мурлыкал на холостых оборотах. В тот момент, когда могло бы показаться, что водитель уснул или даже умер за рулем, стекло переднего левого окна с жужжанием опустилось. Наружу высунулась рука. Огонек зажженной сигареты взметнулся ввысь, описал дугу, роняя искры, и пропал во тьме. Стекло поднялось. Включились фары ближнего света, и автомобиль, фыркнув, свернул к пионерскому лагерю.

И вновь воцарилась тишина.