Жесть. Читать до конца

Грачев Роман

ТРИНАДЦАТЬ

 

 

Гимли

Легкое облако грусти застилает мой и без того затуманенный взор, когда уходит кто-то из подписчиков. Если у тебя их миллион с хвостиком, то динамика прироста-убыли не особо заметна, но при двух тысячах, добытых непосильным публицистическим трудом, плюс-минус двадцать-тридцать человек — это повод для размышлений тягостных: чем обидел я их, безымянных читателей моих, каким словом неосторожным испортил их безмятежное субботнее утро, какую струну порвал в душе своим неумелым щипком? Я ведь не впариваю унитазы со скидкой, не предлагаю готовые срубы для бани по сниженным ценам и не продаю горящие туры в Пакистан! Я всего лишь скромный степной акын, сидящий с балалайкой на камне посреди аула — что вижу, то и пою.

Когда вы уходите, обиженные каким-то моим неудачным текстом или грубым словом, я чувствую себя так, будто стою на сцене и вижу удаляющиеся спины в центральном проходе зрительного зала. И хоть понимаю, что, возможно, пьеса моя дурна и исполнение мое отвратно, но хочется крикнуть вослед: «Постойте, не уходите, я сейчас переоденусь и вам на рояле поиграю!» (с)…

Если серьезно… Я не доллар, чтобы всем нравиться. Я буду продолжать защищать тех, кто нуждается в защите и поддержке, чего бы мне это ни стоило, и буду обкладывать х@ями тех, кто это заслужил — невзирая на регалии (господин Собакин, вы меня слышите?). Если вы разделяете мои взгляды и убеждения — я рад. Если нет, можете тихонько удалиться, я никого не стану обращать в свою веру.

Впрочем, легкое облако грусти при чьем-то уходе никто не отменял.

Доброе утро, страна!

 

Селиванова + Глинкин

Селиванова. Привет.

Глинкин. Привет.

Селиванова. Как твои дела?

Глинкин. Ничего. Ты как?

Селиванова. Аналогично. Ты сердишься на меня?

Глинкин. За что?

Селиванова. Ну, ты же наверно понимаешь о чем я.

Глинкин. Допустим. Что ты хочешь от меня услышать?

Селиванова. Хотя бы обругай. Терпеть не могу столбняка.

Глинкин. Зачем ругать. Все в порядке вещей.

Селиванова. Можно подумать, ты не знаешь Собакина. Только пикни — сразу заявление на стол и за дверь.

Глинкин. А «за дверь» — это расстрел? Высылка за сто первый километр? Конфискация имущества или десять лет без права переписки?

Селиванова. Не понимаю о чем ты…

Глинкин. О том, что отказ спать с начальником — это не катастрофа и не отлучение от профессии. Руки за это не отрубают. Кстати, как и за отказ писать всякое заказное дерьмо.

Селиванова. Вона чо, Михалыч… Хорошо что сказал, а то ходил с квадратным лицом типа весь такой важный и неприступный, не чета нам… Праведник, значит? Ну-ну. А за стукачество какую часть тела тебе обещали сохранить?

Глинкин. Чего?!

Селиванова. Того! Сдал Женьку Кравец? Ненадолго же тебя хватило)) Еще так гордо покинул совещание вместе с ней, только рубашку на груди не разорвал, а потом — шасть к боссу в кабинет!))

Глинкин. Не говори того, чего не знаешь!

Селиванов. У нас все всё знают, и так всегда было. Так что не надо мне тут морали читать.

Глинкин. Да пошла ты!

Селиванова. И ты следом!

 

Антон Данилов + Евгения Кравец (скрытая диктофонная запись Данилова)

Данилов. Здравствуйте, Евгения!

Кравец. Здрасьте…

Данилов. Что же вы там стоите? Не ожидали увидеть здесь меня?

Кравец. Нет… То есть да…

Данилов. Неужели ожидали Анну? Ни за что не поверю.

Данилов. Присаживайтесь. Правда, рассиживаться на холодных скамейках пока еще не сезон… Если хотите, можем просто прогуляться по лесу. Там за карьерами очень тихо и красиво.

Кравец. Да, давайте…

Кравец. Значит, это были вы…

Данилов. Да, грешен, каюсь.

Кравец. Как вы вошли в ее аккаунт?

Данилов. Технические подробности чуть позже. Давайте для начала просто пройдемся, вдохнем свежий воздух… В городе уже грязно и воняет, через пару недель вообще начнется кошмар, а здесь, в лесу, пока еще относительно чистый снег лежит. Люблю здесь гулять.

Кравец. Часто гуляете?

Данилов. Сейчас реже, чем мне бы хотелось. Работа заедает, да и дочка повзрослела. Когда ей было пять-шесть, мы отсюда не вылезали, каждые выходные то на велосипедах, то на аттракционах, а то просто сидели на скамейке у карьера и болтали. Обожаю разговаривать с Томкой. У нее интересный полет мысли и практически не закрывающийся рот. Клянусь, когда она долго молчит и о чем-то думает — вот как вы сейчас — мне становится неспокойно. А еще у нее очень высокая скорость речевого аппарата… Да-да, со стороны это выглядит забавно, но она тараторит быстрее, чем успевает сформулировать мысль. В школе ее за это учителя ругают — ничего понять не могут, когда она отвечает у доски.

Кравец. Да, она у вас замечательная. Я много вас читала…

Данилов. Евгения, вы чем-то расстроены? В прошлую нашу встречу настроение было совсем другим. Или мне кажется?

Кравец. Нет… Точнее… Не знаю, что сказать… Наверно, я сейчас больше должна слушать, раз уж вы пригласили меня таким необычным способом. Вы, кстати, навели шороху своим появлением…

Данилов. Я знаю.

Кравец. Странная шалость для человека вашей профессии и статуса.

Данилов. Ну что вы, это не шалость, это тщательно продуманный маневр. Я не диванный хакер, которому интересно безобразничать в сети.

Кравец. А какова цель маневра?

Данилов. Ммм… Вы любите детективы?

Кравец. Кто их не любит… Иногда читаю или смотрю, чтобы разгрузить голову.

Данилов. Хорошо. Так вот, в детективах часто используется один интересный способ заставить нужного человека выйти из тени. Его нужно спровоцировать на реакцию. Вот сидят перед условным Эркюлем Пуаро двенадцать подозреваемых, один из которых точно убийца…

Кравец. Парикмахер…

Данилов. Простите, что?

Кравец. Нет, ничего, так…

Данилов. Эээ… Ну вот, словом, один из них убийца, а ухватить его не за что. Что делать? Заставить его дернуться. И условный Пуаро делает фальшивый…

Кравец. …вброс.

Данилов. Угу.

Кравец. И каковы результаты?

Данилов. Они превзошли мои ожидания. Вы бы видели, сколько сообщений свалилось в личку Анны за вчерашний день. Да что там день, они продолжали падать и ночью, я еле разгреб.

Кравец. И что? Вполне нормальная реакция…

Данилов. Конечно. Но!.. Отметились все, кто ее знал и кто с ней работал, кто полоскал ее имя в сети после ее смерти. Словом, все заинтересованные лица. Не написал ни слова только один человек, хотя, казалось бы, он первый должен был выяснить, что происходит.

Кравец. Кто же это?

Данилов. Вы.

Данилов. О чем задумались?

Кравец. Это слабый аргумент. Я могла не увидеть вовремя…

Данилов. Но не могли не услышать того, о чем все вокруг трубят. Вы журналист, у вас профессиональная привычка — вариться во всем, что бурлит. Но вы промолчали. Отсутствие реакции — тоже реакция.

Кравец. Но я ведь пришла сюда. Откликнулась на приглашение.

Данилов. Да, пришли. Из любопытства. Вы достаточно хладнокровны, я где-то даже восхищен. После всего…

Кравец. Антон, что вы хотите до меня донести?

Данилов. Гм… Хотите кофе? У меня с собой термос. На две кружки хватит.

Кравец. Спасибо… да, можно…

Кравец. Спасибо… Горячий…

Данилов. Да, как я люблю. Вы уж извините, для себя заваривал. Люблю, знаете ли, на свежем холодном воздухе горячего кофе глотнуть. Дома или в офисе хуже пьется, а вот тут… Вы не замерзли?

Кравец. Нет, все в порядке. Тем более с кофе.

Данилов. Хорошо. Так вот… Соглашусь, что результаты моего вброса можно трактовать по-разному: может, ваше молчание что-то значит, а может и не значит ничего. Но… в связке с другим открывшимся фактом оно производит интересное впечатление.

Кравец. Другим открывшимся фактом?

Данилов. Да, Евгения, я бы даже сказал «открывшимся файлом». Кстати, вы совладали с ним?

Кравец. Нет… Откуда вы о нем знаете?

Данилов. Хммм… Это долгая история, но если вкратце и по сути: Анна Кричевская продублировала для меня пакет информации, переданный вам.

Кравец. Вот как… И вы промолчал?

Данилов. Таково было пожелание клиентки. Я исполнил все в точности.

Кравец. Ее пожелание — развести меня как лохушку? Вы устроили тогда при первой встрече в кафе спектакль?

Данилов. Нет, я строго следовал ее инструкциям — буквально и по пунктам. Я не был знаком с содержимым флешки при передаче вашего экземпляра. Я должен был открыть свой незащищенный экземпляр только после вашего обращения ко мне… Я вижу, вы злитесь… Не стоит, Женя. Попейте пока кофе, а я закурю, с вашего позволения.

Кравец. Угостите и меня.

Кравец. Антон, я ничего не понимаю.

Данилов. Думаю, вы лукавите. Хотите посмотреть этот видеофайл?

Кравец. Я… Уже не знаю…

Данилов. Сожалею, но придется. Давайте вот тут пристроимся ненадолго, тут вроде удобно… Да, ничего… У меня с собой планшет… Докурите и допейте кофе спокойно. Или вы торопитесь?

Кравец. Я уволилась. Я свободна.

Данилов. Ну что, Жень, смотрим?

Кравец. Давайте…

Данилов. Это запись с камеры, установленной нами в ее квартире. Сделана в феврале, за несколько недель до смерти Кричевской. Сначала мы подумали, что файл битый, но оказалось, что Анна постаралась затруднить к нему доступ… Ладно, давайте поглядим.

 

Кричевская + Кравец

Кричевская. Проходи, садись. Извини, у меня бардак… Какими судьбами?

Кравец. Мимо шла.

Кричевская. Так себе время для гостей… Чай? Кофе?

Кравец. Можно. Чаю. Для кофе поздновато, фиг усну.

Кричевская. Пойду чайник поставлю… Садись уже, не маячь.

Кравец. Плохо выглядишь, сестренка. Это у тебя первая бутылка?

Кричевская. Вторая…

Кравец. Херасе! Вискарь по три рубля — как воду из-под крана?!

Кричевская. Черта с два три рубля. Паленка казахская, знакомый привозит раз в три месяца полный багажник. Удар ослиного копыта, нажраться хватит…

Кравец. Вижу… И что мы празднуем?

Кричевская. Счастливое обретение семьи… Всю жизнь, знаешь ли, мечтала о братике, а оно вот как получилось — сестренку принесло на старости лет! Ржу не могу!

Кравец. Думаешь, мне легче?

Кричевская. Не знаю… По твоему лицу ничего не скажешь.

Кравец. А не надо ничего говорить, все и так ясно.

Кричевская. Что ясно?

Кравец. Что нам с тобой надо будет либо подружиться, либо… Да хорош пить! Дай сюда!..

Кричевская. Раскомандовалась…

Кравец. Имею право, старшая сестра как-никак!

Кричевская. Где ты шлялась столько лет, старшая сестра?… Хых! «У меня-ааа сегодня за-аа-муж вышла ста-а-ршая сестра»! Блин, расскажи кому, не поверят!

Кравец. А мы никому не скажем. Так ведь?

Кричевская. А мне на кой хер эта «Санта-Барбара»? Чтобы Аню Крич полоскали не за ее сюжеты, а за белье нижнее? Нет, спасибо, это к Малахову или вон… в «Стархит» какой-нибудь, что там у нас еще гепатитное в прессе есть… Понимаешь, я хочу, чтобы меня ценили как профессионала, а не трепались в соцсетях, мол, внебрачная сучка, которую не поделили два важных козла… Постарались наши папашки, нечего сказать, молодцы… Точнее, больше твой… Блять, надо ж было так вляпаться! Извини…

Кравец. Не извиняйся, я за него впрягаться не буду, он давно от нас ушел…

Кричевская. Сочувствую… А мой вот, видишь, никуда не уходил, все время маячил перед глазами, а толку-то… Царь не настоящий… Слушай, сестренка… Я ведь понимаю, что ты не просто так у нас в «Караване» появилась. Таких совпадений не бывает. Колись уже…

Кравец. Дай-ка я тоже глотну твоего пойла.

Кричевская. Вон бокал в шкафу возьми.

Кричевская. Ну, за воссоединение?

Кравец. Как хочешь…

Кравец. Ффу, и правда дерьмо! Не траванись, а то два миллиона подписчиков осиротеют.

Кричевская. Кусаешься… Ну, кусайся… Так чего ты нарисовалась-то?

Кравец. Хотела на тебя посмотреть, познакомиться поближе… и еще понять, почему моему отцу, которого я вижу раз в полгода в лучшем случае, да и то на каких-нибудь банкетах или круглых столах, вдруг приспичило окружить заботой и любовью какую-то левую новую доченьку. Потому что ты знаменитая и успешная? Потому что тебя воспитал его друг? Чем ему родная дочь рожей не вышла? Не такая крутая? Не такая эффектная? Сисек нет? Что во мне не так?!

Кричевская. М-да… Весело с вами… Я не знаю, что у них в головах, сестренка… Еще будешь?

Кравец. Я-то буду, а тебе не хватит?

Кричевская. Да пофиг. Позвоню утром Собаке, поболею на диване. Давай по маленькой еще…

Кричевская. Знаешь, я ведь его отправляла далеко и лесом, букеты в урну выбрасывала, на звонки не отвечала. А он к универу машину присылал с водителем. Ничего не помогало, не понимал человек, что он для меня чужой, что поздно в папочку играть, когда ребенку уже за двадцать и устоявшиеся взгляды на жизнь. Дятел в пиджаке… прости еще раз…

Кравец. Но миллион взяла…

Кричевская. Миллион?… Ха-гааа… твою мать, и об этом знаешь… Большую работу проделала, молодец. Миллион, миллион, черт бы его побрал… Слушай, Жень, давай-ка топай домой, закончим на сегодня. Хоть я и не поняла, зачем ты так поздно пришла, но сказать мне тебе нечего… хм, миллион… ищи его теперь…

Кравец. Как же ты меня бесишь…

Кричевская. М?

Кричевская. Эй! Эй, прекрати!!! Ты чего… С ума сошла?!…

Кравец. Я тебя ненавижу, сссукааа!!!!

Кричевская. Ай, бл… уходи, пожалуйста… уйди, я тебя прошу… Больно же, блять!..

Кравец. Сука!

Кричевская. Психичка… вали отсюда!..

Кричевская. Господи…

 

Данилов + Кравец

Данилов. Здесь я остановлю. Дальше она еще долго ревела в голос и била посуду. Разнесла стекло в серванте и чуть не разбила ноутбук. Вот такое кино… Знаете, что я хочу сказать?

Кравец. Нет… И не хочу знать.

Данилов. Увы, придется. Женя, вы ведь всерьез душили ее, это видно по записи даже с наших не самых качественных камер. Вы могли ее убить в тот вечер, вы это понимаете? Более того, я не поручусь, что вы не сделали это позже.

Кравец. Дайте еще сигаретку.

Данилов. Пожалуйста. Добавить коньяк в кофе?

Кравец. Вы хорошо подготовились.

Данилов. У меня не было уверенности, что вы придете, но я на всякий случай… возьмите.

Кравец. Спасибо.

Данилов. Итак, что мы имеем… Бизнесмен во власти Виталий Алексеевич Куликов — ваш отец. Ваш и… как выяснилось, биологический отец Анны. Вы обе узнаете об этом относительно недавно. Вы, Женя, питаете к отцу, бросившему вас в детстве, не очень светлые чувства, а когда узнаете, что он всячески обхаживает вашу неожиданную единокровную сестру, начинаете ревновать. Аня, в свою очередь, зная, что ее вновь обретенный отец не очень щепетилен в вопросах морали и использует свое служебное положение в корыстных целях, тоже от него не в восторге, тем более что родное издание было замечено в его информационных войнах с соперниками… Я не очень витиевато излагаю? Извините, филологическое образование дает о себе знать.

Кравец. Я помню.

Данилов. Какую ошибку вы совершили год назад? Вы о ней написали.

Кравец. Подслушала телефонный разговор матери… Я никогда не подглядывала в замочную скважину, не читала чужие письма и не подслушивала, но мать была сама не своя несколько дней, запиралась в комнате и плакала… Я сломалась. Это была ошибка. Жила бы сейчас и горя не знала.

Данилов. Угу, поворот не туда, от которого зависит вся дальнейшая жизнь… Такое случается.

Кравец. Когда я узнала, что отец передал ей немаленькие деньги… после того, как мы с матерью много лет жили чуть лучше скромного и без его помощи… Не знаю, что со мной сделалось. Я действительно хотела ее задушить…

Данилов. Да, она была единственной доступной мишенью для вас, хотя ее вины в этом — ноль… Вы согласились провести своеобразное расследование смерти Анны, чтобы чувствовать себя спокойнее? Хотели слиться с толпой?

Кравец. Да, отчасти… Лучше всё контролировать, чем… В общем, хотелось еще и удостовериться… Ведь кто-то мог знать, кто-то мог увидеть… и мне потом ничего не доказать и не отвертеться…

Данилов. Увидеть что?

Данилов. Вы виделись с Анной в день ее смерти?

Кравец. Видимо, да… в смысле, что это, наверно, был тот день.

Данилов. Мгм… Женя, я хочу, чтобы вы поняли: я не должностное лицо из официальных органов, мы с вами не на допросе и наручников у меня с собой нет. Здесь вокруг нас только сосны и белки… Что случилось в тот день?

Кравец. Я не убивала ее…

Данилов. Женя, в крови Анны был обнаружен алкоголь, который многократно усилил и одновременно замаскировал и без того сильное седативное. Именно поэтому понадобилось столько времени на экспертизу. Вы принесли его с собой?

Кравец. Кхм… Аня попросила. У нее были проблемы со сном. У меня мама фармацевт, имеет доступ к разному… что просто так без рецепта не купишь… Аня сказала, что ей обычные препараты не помогают. Я привезла.

Данилов. Общались? Или вы просто привезли лекарство и уехали?

Кравец. Я задержалась. Аня снова пила коньяк и плакала, как в тот раз, на записи… Жаловалась на жизнь. Ее предал и продал любимый мужчина… кстати, я только от самого Лиса узнала, что деньги предназначались ему и он их взял… Наверно, моему отцу казалось, что Сергей слишком плохая партия для Аньки, что этот нытик помешает ей развиваться и двигаться вперед… Мое неудачное замужество его, видимо, не так сильно огорчало… Что там еще? От Аньки вдруг отказался отец, который всю жизнь воспитывал… обманывала родная мать… Продажные коллеги окружали… Я не знаю, что ее мучило, но мне тогда не было ее жалко. Какие могут быть проблемы у такой звезды, эффектной красавицы и талантливой сучки. Мне тогда было жалко себя, жалко потерянных лет и упущенных возможностей. Но убивать я ее не хотела… И не убивала.

Данилов. Мне рассказать за вас?

Кравец. Попробуйте.

Данилов. Вы просто оставили ей упаковку и ушли. Сыграли в русскую рулетку. Так?

Кравец. Не знаю.

Данилов. Знаете. Точнее, не могли не знать, что в таком состоянии Анну нельзя оставлять одну и уж тем более позволять ей глотать колеса. Но, тем не менее, вы…

Кравец. Я не знаю!!! Теперь уже ничего не знаю! И ничего не чувствую. Даже из-за смерти отца.

Данилов. Хорошо здесь. Тихо… С вами все в порядке?

Кравец. Да…

Данилов. Угу. А говорите, что ничего не чувствуете. Возьмите платок.

Кравец. Спасибо.

Данилов. Знаете, вы ведь Аню очень напугали. Она боялась и не знала, что оскорбительные анонимные сообщения с угрозами писали вы — тихая и незаметная девушка, работавшая в соседнем кабинете. Это ведь были вы?

Данилов. Я так и думал. Уголовная статья, Жень…

Кравец. Я была пьяна, когда писала.

Данилов. Да уж, смягчающее обстоятельство… Аня была в состоянии оцепенения от страха, обратилась ко мне, наняла охрану, установила камеры, а потом уж, когда вы раскрылись, сделала для меня копию флешки. Как выяснилось, не зря. Наверно, она до последнего не знала, чем закончится ваше дурацкое противостояние… или к чему приведет ее депрессия.

Кравец. Я не хотела ее убивать… нет…

Данилов. Об этом знаете только вы. И вам придется с этим жить… гадать, что это было — неосторожность, убийство или самоубийство. Упаковку ведь так и не нашли. Если Аня сама ее выбросила, то… Словом, теперь это навсегда с вами. Вот, возьмите.

Кравец. Что это?

Данилов. То, чего не было в вашем пакете. Письмо Ани для вас, написанное от руки. Завтра я его опубликую в ее аккаунте, разумеется, в отредактированном варианте, без упоминаний о вас и ваших непростых отношениях, но сегодня вы прочтете рукописный текст и, надеюсь, душе вашей будет хоть немного спокойнее. Хотя… не уверен. Письмо непростое, судя по почерку, у Ани на душе было очень скверно. Она действительно хотела вам рассказать о себе, чтобы вы не считали ее… ну, скажем, той, кем считали. Ее материалы вам помогли что-то понять?

Кравец. Наверно…

Данилов. Хорошо. Тогда последний вопрос.

Кравец. Угу.

Данилов. Зачем вы завели себе «Валерию Красавину»?

Кравец. И это знаете… Чтобы публично выплескивать накопившуюся желчь. Психолог посоветовал. Было смешно, когда Гимли решил, что это Виталина Грей.

Данилов. Да, с желчью у вас получилось. Канал для самовыражения вашего второго «Я»… Ладно, давайте на этом расстанемся. Осталось сделать только одно. Жаль, конечно, такой материал, но…

Кравец. Что это? Диктофон?

Данилов. Да. Моя профессиональная диффамация. Не волнуйтесь, смотрите, что я делаю…

 

Анна Кричевская

«Правды нет. Точнее, правда — это то, во что человек верит, а все мы верим в разное. Есть люди, которые считают, что земля плоская и держится на трех китах, что Сталин — великий вождь и эффективный менеджер. Это не вопрос знания, это вопрос веры. Совершенно иррациональная величина. Стало быть, правды нет.

Оказывается, жить с этим можно. Сломать датчики внутри или просто не реагировать на их показания. Жить иллюзиями, что ты делаешь большое и важное дело, писать, читать, говорить, бегать, прыгать выше головы, успевать и догонять, вычленять главное и, по наивности и молодости считая это «главным», рассказывать о нем. Не морщиться, когда ближний твой прячет в кармане неожиданные тридцать серебренников. Не напиваться от горечи, когда тот, кого ты уважал, прикладывается к очередному нужному заду, потому что это можно понять — у него дети, жена, мама немолодая, кому он будет нужен на улице, никуда не сможет устроиться… А еще, стиснув зубы, подавать руку человеку, которому нужно по-хорошему съездить по морде. А как не подать — он же нужен, он важен, от него столько зависит. Протягиваешь ладонь и улыбаешься.

Можно. Всё теперь можно пережить. Предохранители сгорели, винтики разлетелись по ворсистому ковру. Если хочешь остаться на плаву — терпи и будь готова блевать по вечерам над унитазом. Если пытаешься сохранить себя и без страха смотреть в глаза людям — готовься быть изгоем. В пирамиде Маслоу наиболее востребованы первые этажи, выше не надо…

Иногда с работы иду пешком через парк Гагарина. Просто не хочется сидеть за рулем в пробках, есть время и хорошая погода. Воздух, запах хвои, люди, коляски, дети.

Однажды встретила историю. Уже на выходе из бора, в районе «Родника», увидела толпу и услышала жалобное «мяу». На тонкой сосне сидел изможденный рыжий кот. Метрах в пяти от земли. Подошли молодые ребята с лестницей — видимо, из парковых или добровольцы (дело было возле лыжероллерной трассы). Рассказали, что рыжик сидит на дереве третий день (!), что они его уже снимали сегодня, он расцарапал спасителя и снова залез на дерево. И вот новая попытка. Когда приставили лестницу, кошак драпанул наверх и стал практически недосягаем. Звонили спасателям, те запросили полторы тысячи за вызов и пропуск администрации парка для въезда на территорию.

А кошак залез еще выше.

Ждать развязки я не стала, пошла дальше. А ребята продолжили попытки снять истощенное животное с дерева.

Думала я по дороге об удивительной иллюстрации житейской глупости: тебя пытаются спасти, но ты забираешься все выше…

А сегодня ближе к вечеру я бродила по своему кварталу возле дома, остановилась возле детского сада, закурила. На участке бегали совсем карандаши — года два-три, не больше. Укутанные в комбинезоны, шапки и шарфики. Такие милые клопики… Одна девочка подошла к ограде, просунула в щель свою мордашку и уставилась на меня. Смотрела долго и задумчиво. Наверно, решила, что мне грустно. Я улыбнулась — она улыбнулась в ответ. Я помахала рукой — она подняла свою. Длилось это минут пять. Мы смотрели друг на друга и улыбались.

Маленькое человеческое волшебство. Короткие счастливые мгновения жизни…

Рано или поздно меня не станет. Для меня моя собственная вселенная — все эти слезы-сопли, боль в груди, одышка и пот по спине после пробежек на школьном стадионе, чашки кофе по утрам, ветер в окно автомобиля и жужжание мобильника под задницей — все это исчезнет. На кладбище под цветочной клумбой будут лежать всего лишь мои отнюдь не святые мощи, а друзья и родные будут им поклоняться. Но пока этого не случилось, можно и перепуганного котейку снимать с дерева, и перемигиваться с незнакомым ребенком.

Можно ведь…

 

Серафим Котов

Закончил все дела на сегодня, замочил всех хомячков, потравил крыс и подавил тараканов. И вот что-то на ночь глядя мне немного взбзднулось. Громко так, от души, аж кошак на диване подпрыгнул. И вот лежу я уже битый час и пытаюсь произнести вслух это гребаное слово: взбзднулось. И понимаю, что не могу… Простите за внимание.

Сакура Сан. Зачем ты это сказал! Не усну ведь сейчас!

Серафим Котов. Упражняйся. Доброй ночи!