В отличие от тех, кто предпочитает лишний раз раскинуть мозгами, прежде чем приступать к заготовке дров, господин Семенов из тринадцатого дома был совершенно другим человеком. Ему всегда нужен был четкий ответ на извечный русский вопрос: «Кто виноват и что с этой сволочью сделать?!» Не получив исчерпывающих и однозначных ответов, коньячный полубарон очень сильно расстраивался и начинал чувствовать дискомфорт.

В тот вечер, когда Таня в моем присутствии рассказывала общественности страшные истории о неуспокоенных душах, сидевший на качелях Семенов на самом деле был не очень пьян. Вернее, он не был пьян настолько, чтобы не улавливать суть рассказа. И он отнюдь не был скептиком, когда речь шла о его личной безопасности. Парень прошел хорошую школу девяностых, поднимая свой бизнес до нынешнего состояния с трех маленьких пивных ларьков, постоянно подвергавшихся атакам конкурентов. Его несколько раз поджигали, неоднократно пытались утопить в загородном пруду и зарезать в пьяной драке. Он выжил и теперь справедливо полагал, что выжил именно благодаря своему невероятному чутью. Поэтому когда Татьяна сообщила об опасности, угрожающей целому дому, он начал по-собачьи принюхиваться, хотя и не подал виду. Он спрятался за привычной маской озлобленного циника, но внутренне напрягся.

Семенов признавал, что Таня не говорит ничего невероятного. И то, что здесь в земле полным-полно черепов и ребер, установлено как медицинский факт (а где вообще в России этих костей нет?!). И попытки разобраться с наследием были предприняты, и они ни к чему не привели, и всё это вновь позабыто-позаброшено. Это очевидно для всех, кто еще в состоянии читать газеты или использовать интернет иначе, чем как витрину для фотографий котиков и сожранных в ресторане антрекотов. Единственное, о чем эта девочка с грушевидной попой не сказала, так это о способах защиты.

О, Семенов знал, как избавляться от угроз, и равных ему в этом виде восточных единоборств не было! По крайней мере, в доме на Тополиной.

Он знал, кого и где нужно искать. Он догадался, сопоставив вновь услышанное с тем, что слышал раньше. Сосед Кеша однажды под огурчики и помидорчики в гараже рассказал о старом призраке из первого подъезда, который передвигается исключительно на навороченной каталке, которого привозят и увозят чуть ли не на «бентли»… словом, это был невероятно важный и чудовищно старый черт.

«Какому трупу, дышащему через раз, у нас могут оказывать такие почести?» – спросил себя Семенов.

В воскресенье вечером, когда солнце уже золотило верхушки облезлых деревьев, он стоял перед дверью одиннадцатой квартиры. Трезвый. Ладони почему-то вспотели, чего за ним давно не водилось. Рука вообще отказывалась нажимать на кнопку звонка. Ему казалось, что там за дверью не древний, замученный жизнью и военными почестями старик, а чудище лесное, способное наслать чуму, сифилис или чего похуже. Как хорошо, что нет свидетелей. Его страх выглядел смешно. Семенов даже огляделся на всякий случай, дабы удостовериться, что все двери закрыты и в глазках никто не маячит.

Он нажал кнопку. Ничего не услышал – ни свистка, ни колокольчика, ни даже какой-нибудь чудной зверушки. «Двери двойные, вот и не слышно», – решил Семенов и нажал еще раз.

Результат нулевой.

Старик должен быть дома, это однозначно. Семенов час назад видел, как его привозили на машине. Два парня в кожаных куртках выгрузили этот тростник на колесиках перед подъездом, завезли внутрь, минут через пять-десять вышли и уехали. Видать, старика периодически возят на какие-нибудь процедуры. Стало быть, на сегодня он уже отстрелялся и теперь должен сидеть дома перед телевизором, смотреть какое-нибудь сенсационное «Военное дело» и грызть отмоченные сухарики.

Семенов нажал снова и, не услышав ни звука, решил постучать. Ударил три раза кулаком – удары гулко разнеслись по площадке. Потом с небольшими интервалами сделал еще две серии ударов. Рано или поздно эта старая задница пукнет… в смысле, даст о себе знать.

«И что ты ему скажешь? Чтобы убирался отсюда к чертовой матери, пока мы все не сгорели или не провалились под землю?»

Да, ржу-ни-магу.

Он оглянулся, затем прижался к двери ухом. В таком положении стукнул костяшками пальцев несколько раз. Если за дверью кто-то есть, он наверняка хоть как-нибудь прозвучит – шаркнет ногой, скрипнет колесиком, прошелестит бумажкой. Не сдох же он там, в конце-то концов!

Настойчивость Семенова была вознаграждена. Он услышал шаги, правда, не из квартиры, а с площадки этажом ниже. Кто-то поднимался по ступенькам.

Семенов метнулся прочь от двери. Автоматически потянулся в карман за сигаретой и встал возле лифта, забыв нажать на кнопку вызова. Так и стоял с минуту, как идиот, слушая приближение человека. Когда дождался, удивлению его не было предела.

– А тебе чего здесь, гегемон моржовый? – спросил Семенов. По лестнице поднимался Петр Аркадьевич, и, судя по снижающейся скорости, направлялся он на ту же площадку. – Следишь за мной?

Петр остановился, одной рукой держась за перила, а другую сунув под куртку.

– Чего вылупился?

– А ты здесь чего потерял? – наконец подал голос дядя Петя. – Пришел трясти с него деньги за машину?

– Тебе какое дело?

– А такое. – Петр сделал шаг вперед. Семенов, напротив, отодвинулся. – Знаешь, добрый человек, ты зря сюда явился. Ты ни черта здесь не выяснишь, да и нечего тебе здесь выяснять. Пусть этим делом займутся другие. Ты же как слон в посудной лавке, наломаешь дров…

Семенов отошел еще на шаг, встав спиной к одиннадцатой квартире, и принял бойцовскую стойку. К нему вернулась его обычная самоуверенность.

– Люмпен недорезанный, хорош тут пальцы гнуть. Ты знаешь, что я могу с тобой сделать? Петр Аркадьевич спокойно кивнул.

– Ты знаешь вообще, сявка, на кого ты голос постоянно повышаешь?

– Знаю. Говно ты, добрый человек. И всегда был говно. Давно хотел тебе об этом сказать.

Семенов оскалился. «Ну наконец-то! – говорило выражение его лица. – Что ж ты так долго тянул, чудик!». Он давно ждал подобного выпада и просто искал повод, чтобы размазать старого недомерка в тельняшке по стене. Вот так взять и размазать – за независимость, за беззаботность, за отсутствие страха, за то, что может позволить себе свободу выбора… за все, чего нет у Семенова. Просто за то, что не похож на него.

Давить. Давить, к чертям собачьим!

Семенов подошел к нему, аккуратно взял за ворот куртки.

– Хочешь ударить? – спросил дядя Петя. – Мечтал, наверно? Ну валяй, если у тебя от этого встанет. Семенов не ответил. Просто притянул Петра к себе и воткнул кулак в ребра. Дядя Петя охнул и начал оседать.

– Ты на кого, сучий хвост, зубы скалишь? – бормотал Семенов, не позволяя жертве упасть. – Ты знаешь, что я с такими бомжами делал? Я вас, паразитов, на деревьях развешивал, как гирлянды на Новый год. Ты болтай, да не забалтывайся…

Петр Аркадьевич держался стойко. Он и не думал сопротивляться, понимая, что ничего не сможет противопоставить стокилограммовому коньячному недобарону с богатой биографией «малинового пиджака». Он с покорностью ожидал окончания вспышки гнева.

Не дождался.

Семенов засадил ему еще один кулак под ребра, потом ударил коленом в солнечное сплетение и последним апперкотом отправил Петра в нокаут – точнее, спустил вниз по лестнице. Если бы не ступени, Семенов продолжал бы бить. Петр сполз на спине на площадку между этажами. Он только один раз поднял голову, вытер тыльной стороной ладони лицо, увидел кровь… и отключился.

Семенов застыл. Огляделся. Свидетелей нет.

Или есть?

Валить!

Он нажал кнопку вызова лифта. Двери открылись сразу. Он тут же нырнул в кабину и уехал с этажа.

Пару минут спустя в двери квартиры номер одиннадцать щелкнул замок. Дверь слегка приоткрылась. В щель выглянуло бледное морщинистое лицо с двумя сверкающими, как у кошки, глазами. Удостоверившись, что на площадке никого нет, хозяин открыл дверь шире. Достаточно широко, чтобы в проем проскочила инвалидная коляска.