«Помните узников, как бы и вы с нами были в узах».
Евр. 13:3
И опять поезд мчал Леву все дальше и дальше в глубь Восточной Сибири. Вот и станция Половина. Кругом дремучая тайга, реки таежные, ко которым сплавляется сибирская древесина. Вдали от станций и маленьких мест на одной из таких рек был расположен лагерь заключенных. Там были и братья с Украины. Туда спешил и Лева, чтобы проведать своих.
На этой станции он тоже нашел верующих, но они имели самые смутные представления о месте нахождения братьев.
– Так что же, их никогда не посещали? – спросил Лева.
– Нет, не приходилось, – отвечал ему брат – сибиряк высокого роста.
– Ведь трудно там, охрана кругом, штыки, проволока колючая. Это не то, что ссыльные…
– Но все же, – заметил Лева, – в свободное время вы могли бы посетить узников.
– Брат, мы ходим в деревушку, что по ту сторону железной дороги. Там много братьев, радостное собрание. И тебе советуем непременно пойти туда. Поназидаешься с другими и сам порадуешься.
– Нет, – сказал Лева, – это мне не по пути. Я стараюсь быть не в доме пира, а в доме плача.
С раннего утра он двинулся таежными тропами, идущими вдоль реки, в далекий лагерь. И опять пред ним раскрылись, одна краше другой, картины тайги. Осень начинала медленно накладывать свои краски. Местами листва деревьев темнела. Необычайно нарядно выделялись группы высоких стройных рябин с ярко-красными ягодами и разноцветной листвой. Вся красота леса отражалась, как в зеркале, в тихой спокойной реке. Солнце уже грело не жарко, а нежно, тепло, приятно. Приближалась та давняя пора тишины и тепла, которая известна в народе под названием «бабьего лета».
Лева шел километр за километром, но не чувствовал усталости. Солнце начинало склоняться к закату, и он ощутил голод. Достал из вещмешка краюшку хлеба, соленый огурец и быстро съел. Хотелось пить. Вода в реке была чистая прозрачная. Он наклонился и стал пить: приятная, вкусная, холодная, как родниковая.
Пошел дальше. Местами в лесу показались высокие вышки с находящимися на них часовыми. Появились и группы людей, бригады с двумя или тремя охранниками, работавшие в лесу. Лева шел мимо них, никто не останавливал его. Наконец, заметив одну бригаду, в которой он по шапкам и рубахам определил украинцев, подошел к ним. Охранники не обращали на него внимания.
– Скажите, вы не знаете, тут Петренко должен быть?
– Знаем, знаем, – ответило несколько голосов. – Он был в самом лагере. Он инвалид, работает в лагере. Да кто он тебе будет?
– Брат?
– Брат.
– Ого, так ты с Украины, с каких мест? Как Украина? Как жизнь?
Но Лева на Украине никогда не бывал и, естественно, спешил уклониться от всяких расспросов. Он направился к видневшемуся на берегу реки лагерю, который не был полностью огорожен проволокой. Видимо, побегов отсюда не было, и заключенных держали сравнительно свободно.
Вместе с другими бесконвойными заключенными Лева беспрепятственно прошел в лагерь. Он представлял из себя несколько больших бревенчатых бараков и ряд мелких деревянных построек. Без труда нашел он брата Петренко, который работал дневальным в одном из бараков. Заключенный просто просиял, когда узнал, что пришел браг по вере посетить его.
– Какое счастье! Какое счастье! Бог послал! – говорил он, воздевая руки к небу, – Благодарю Тебя, Господи, что Ты послал брата. И торопливо добавил, обращаясь к Леве:
– Я тут не один, есть еще три брата. Сейчас придут с работы. И еще же похвалился: – У нас тут есть молитвенный дом. Вон там, – показал рукой на большое окно, Сквозь деревья виднелась старая постройка,
– Мельница чья-то была. Там наверху мы молиться собираемся. В бараке никого не было, кроме двух-трех спящих больных, и их беседе никто не мешал.
Из слов заключенного Лева узнал о том, как они служили Господу на Украине, о тех больших собраниях, какие были во многих селах. Волна репрессий остановила растущее пробуждение украинского народа. Многие руководящие братья как в больших городах, так и в селах, были арестованы, сосланы, заточены в тюрьмы. Молитвенные дома закрыты, духовная работа пала на плечи сестер.
Петренко доставал письма и читал гостю, как во многих местах простые женщины-сестры поддерживали семьи, оставшиеся без отцов, оказывали помощь заключенным передачами и посылками.
Петренко продолжал читать чудные строки, написанные сестрами узнику, и из каждого лился мир на утомленную душу.
И Леве стало ясно, что к деле заботы об узниках он далеко не один, он только маленькая крупица того великого благословения, которое изливает Господь через искренних своих на гонимый, страдающий народ свой. Один только Господь с высоты, очи Которого обозревают землю, видел тот дивный аромат любви, который изливался в саду Господнем, когда подул ветер с севера и с юга.
Лева вспомнил те потоки заботливой любви, которая проявлялась к заключенным и их семьям на Волге, и у него стало легко на сердце от сознания того, что он не одинок, что ныне он приобщился к тем многим, многим людям – мироносцам, которые несут свои ароматы, чтобы помазать оплеванное, истерзанное Его тело.
Пришли братья, и все они пошли в «молитвенный дом». Там, в полуразрушенном помещении мельницы, они пели, преклоняли колена, читали Слово Божие. И было так хорошо и так радостно, что совершенно забывалось, что они в глухой тайге, на чужбине и что кругом стоит вооруженная охрана.
– Да, для Слова Божия нет уз, – сказал вдохновенно Петренко. – Господь и здесь приходит к нам, и мы с Ним так утешаемся, нам так хорошо, как не было даже на больших собраниях.
Душу Левы томил один вопрос: так или иначе, наступает ночь. Где же ночевать? Кругом ни одного домика, только лагерь. Идти назад невозможно, ночевать в тайге опасно: всякие звери водятся;
– О, ничего! – воскликнул тот. – Поночуешь у нас в бараке. У нас чисто, вшей нет. Я скажу старосте, он – мужик хороший.
Староста из заключенных, назначаемый начальником лагеря для наблюдения в бараке, оказался добрым мужичком.
– Пусть ночует рядом с тобой. Потеснитесь на нарах. Малый хороший, брата пришел проведать.
И в первый раз в жизни, будучи «вольным», Лева уснул на нарах вместе с заключенными. Нужно отметить, что перед сном братья угостили его из лагерного котла очень вкусной пшеничной кашей с маслом. Лева быстро безмятежно уснул.
– Вставай, поднимайся, стройся на проверку! Стройся!
Заключенные поспешно вскакивали на проверку! Это была ночная проверка заключенных, которая периодически делалась начальством.
Выстроились рядами, и с ними Лева. После переклички, в бараке оказался один лишний. Хотели уже пересчитать второй раз, но староста вышел вперед и сказал:
– Гражданин дежурный, разрешите доложить. Тут к нашему дневальному братишка приехал. Так ночевать-то негде, мы его здесь и пристроили.
– Кто такой? – спросил дежурный, сонно позевывая. Лева вышел вперед. Дежурный махнул рукой:
– Нехай ночует. Если число больше – это нам ничего, а вот не хватит – плохо.
Утром, сердечно простившись с братьями, Лева двинулся обратно в путь. Когда он к вечеру пришел на станцию Половина, то сестра высокого брата, что убеждала его посетить собрание, стала тоже упрашивать его идти в село, где как раз должно было вечером состояться собрание.
Очень не хотелось Леве идти туда. Однако, скрепя сердцем, он уступил просьбам сестры и пошел. Дорогой его все время мучил вопрос: «Зачем я иду туда? Ведь я призван посещать ссыльных и заключенных. Не моя это обязанность – ходить по собраниям».
Когда он уже приближался к деревне, по дороге навстречу ему показалась какая-то женщина. Поравнявшись с ним, она внимательно посмотрела на него и тихо спросила:
– Вы будете брат?
– Да, брат, – ответил Лева, останавливаясь.
– Так не ходите, не ходите туда. Меня Сам Господь послал навстречу вам. Там у нас собрание началось, вдруг начальство нахлынуло и всех арестовало. У меня сердце разболелось, и вот кажется мне, кто-то должен к нам прийти, и словно Сам Господь говорит мне: «Иди навстречу, предупреди!» И я пошла.
– Помолимся, сестра! – сказал Лева и начал молиться. – «Господи! Ты всеведущ, и всемогущ и все в Твоей руке. Ты послал эту сестру, чтобы предупредить меня и сласти от этой сети. Воздай ей за ее послушание Тебе. А меня веди дальше и помоги посетить еще узников. Да будет воля Твоя в жизни нашей».