«Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним Я в скорби; избавлю его…»
Пс. 90:15
— Что-то вы выглядите не совсем веселым! — обратился к Леве начальник УРЧ. Когда люди освобождаются, они даже подпрыгивают от радости.
— На вас пришли бумаги, вы освобождаетесь. У вас срок был пять лет, год вам скинули по строительству Беломорского канала, полгода — зачет рабочих дней, и три с половиною года вы отсидели. Идите, оформляйте бумаги, сдавайте, что на вас числится — все будет в порядке.
Это было совсем неожиданно, слишком неожиданно. Казалось бы, всякий должен ликовать от радости. Ушли все тучи — теперь можно ехать домой; увидеть, наконец, близких, родных: мать, брата, сестер, дорогую молодежь, оставленную общину; трудиться, учиться. Но Лева был просто озадачен. Он даже забыл о том, что ему только что предстоял карцер. Его мучил другой вопрос.
Все эти годы, находясь в заключении, он думал о том, что когда его будут освобождать, он откажется от освобождения и будет дальше сидеть в заключении до тех пор, пока… пока Христу не будет предоставлена свобода в стране.
— Как же быть теперь?
Поскольку начальство торопило, Лева решил сначала оформить все необходимые бумаги, как освобождаемый, а потом пойти в секретную часть управления и сказать, что он отказывается от освобождения.
Получив бумаги, он зашел к начальнику финчасти, где выдавались деньги на дорогу и премиальные, и показал ему тот номер газеты «Перековка», в котором был напечатан приказ о премировании его ста рублями. Начальник тут же дал распоряжение о выплате Левы этой денежной суммы, но газету оставил у себя, чтобы найти этот приказ и оформить произведенную выплату.
Братья но вере были несказанно рады за Леву и вместе с ним, забыв всякие предосторожности, в молитве громко благодарили Бога за Его милость: Он слышит скорбящих, отвечает на молитвы, избавляет от скорби…
Когда же Лева сказал некоторым особенно близким ему братьям, что хочет отказаться от освобождения, они в один голос принялись отговаривать его от этого необдуманного шага. Нужно — говорили они — предоставить путь Господу, и Он совершит и сделает все, лучше, чем мы помышляем и думаем. Однако Леаа решил от своего намерения не отступать, чтобы Господь сделал так, как Он хочет, и с этой целью направился в секретную часть.
В это время случился большой пожар, и все начальство выехало. Лева ждал долго, но начальство уже кончило свой рабочий день и не возвращалось. Размышляя о случившемся, Лева понял, что на пути к планируемой им беседе зажегся красный, запретительный свет семафора. И наоборот, — зеленый, разрешающий свет горит на пути освобождения. «Видно, такова воля Господа», — решил юноша и пошел прощаться с работниками санчасти.
Его расставание с Ольгой Владимировной было особенно трогательным. Она благодарила Леву за помощь, он же — за то, что она, как врач и как христианка, останется примером ему на всю жизнь.
– Встретимся теперь, наверное, уже не на земле, — говорил Лева.
– Да, да, — подтверждала Ольга Владимировна. — Я уже старенькая, и жизнь клонится к концу.
Удивительны пути Господа: спустя некоторое время, в 1936 году, Лева снова был «в испытании» в Сибири, и там он неожиданно встретил дорогую Ольгу Владимировну, которая еще продолжала отбывать свой срок.
На станцию шла грузовая машина. Лева сел в нее и поехал. Одет он был, как одевались в то время все заключенные: черная куртка, черные брюки — почт?! новые, ботинки. С собой у юноши был маленький чемоданчик-ящик и знаменитая, повсюду странствовавшая с ним подстилка, сделанная тетей Пашей.
На станции он встретился с духовно больным братом, который покуривал. Тот был чрезвычайно рад за Леву, желал ему больших успехов на воле — как в труде Господнем, так и в деле приобретения знаний; говорил, что и ему сроку остается немного. Бог даст, скоро и он будет на воле.
Лева не стал допытываться у него, удалось ли ему оставить свою греховную привычку (как-то неудобно было говорить об этом), и пожелал ему полной чистоты и верности Господу.
Поезд шел по направлению к тем места, где шло когда-то строительство Беломорского канала. Начались знакомые названия станций. Скоро должен был быть и Сосковец. На одной из остановок в вагон вошли и сели напротив двое.
— Здравствуйте! — вскочив, воскликнул Лева.
Это были врач — начальник санчасти Сосновецких лагерей и хирург Жилин из подразделения лагеря в Надвоицах, которого Лева хорошо знал. Он иногда приезжал в Сосковец помогать комиссовывать заключенных, а однажды, когда хирург Троицкий заболел, проводил за него операцию а Лева ему ассистировал.
– Смирнский! — воскликнули оба. — Какими судьбами?
– Я теперь свободный гражданин, — улыбался Лева, — еду домой.
– Вот это хорошо! — воскликнул начальник сасчасти. — Когда вас отправляли за Полярный круг, я так и думал, что вы оттуда освободитесь и все будет благополучно.
— Так, позвольте! — вдруг сказал хирург. — Как же это вас могли отпустить домой, когда у нас такая большая нужда в медперсонале? Вас должны были оставить вольнонаемным. Давайте сейчас с нами, мы вас оформим, предоставим квартиру, и потом будете учиться…
– Нет, нет, — возразил Лева. — Я так давно не видел родных, не был в родном городе… И я хочу учиться сейчас.
– Да вы не беспокойтесь! — продолжал уговаривать Леву хирург. — Мы вас оформим у меня в отделении, будете работать со мной, съездите к родным, побудете у них, а потом вернетесь к нам. Потом направим вас учиться, будет все отлично. И зарплата у нас хорошая, и обмундирование…
– Как вы думаете, доктор? — обратился он к начальнику санчасти. — Ссадим его сейчас?
– Нет, — сказал начальник санчасти. — Пусть уж едет домой; соскучился он. И там он тоже будет хорошим работником здравоохранения.
Начальник знал, что Лева находится «на прицеле», что определенные органы не оформят его в качестве вольнонаемного и то, что он выбрался из лагерей, — просто счастье.
Тепло распрощавшись с Левой, оба врача вышли на станции Сосновец. Юноше было приятно сознавать, что многие относятся к нему хорошо. Да и сам он старался всем делать только добро. Но почему какие-то силы его, ни с кем не враждующего, считают за врага и не хотят жить с ним мирно? Только в свете Евангелия он понимал все это и не обижался на жестоких людей, а был готов молиться за них и благословлять их.
А поезд все бежал и бежал. Стояли летние дни, было тепло, хорошо. Лева с интересом выглядывал из окна, выходил на перрон. Как это странно: вольные люди, и нет никакого конвоя! И за собой он не чувствовал глаз надзирателей.
Свобода! О, как дорого это слово! Свобода! О, если бы и для дела Божия была свобода! Сколько радостного, сколько прекрасного узнали бы люди! Меньше было бы слез, горя, разврата, разбитых семей, покалеченных сердец. Народ, как никогда, нуждался в Евангелии. О свободе Христа там написано: «… Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете…» Или еще сказано: «Итак, стойте в свободе, которую даровал вам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства».
Да, свобода Христа сделала Леву свободными в условиях этого заключения. А без свободы Христа люди и на воле находятся под игом рабства смерти. Только Христос дает настоящую, истинную свободу, и она дороже всяких других свобод, — думал он, подъезжая к Сызрани.
Вот и родная Волга. Переехали через мост, и сердце Левы радостно забилось…