«Знаю, что Ты все мажешь, и что намерение Твое не может быть остановлено»
Иова, 42, 4
Прошел и Новый год. Наступили первые дни 1938 года. Каждый житель нашей страны ждал лучшего и, поздравляя друг друга с Новым годом, люда желали счастья, но счастья не было видно. Многие семьи оплакивали взятых и не вернувшихся. Тревога, ожидание чего-то неизвестного наполняли души.
Лева, как и другие заключенные, слышал, что на «воле» происходят большие события. Народный комиссар (нарком), возглавляющий Комиссариат внутренних дел СССР, Ягода, вместе со многими другими был объявлен врагом народа. В лагере, где находился Лева, было очень тревожное настроение, так как высшие руководители Сиблага, старые партийные работники, были арестованы и обвинены в контрреволюции. Тем более каждый заключенный не знал, что с ним будет завтра. То, что многих перестали освобождать, несмотря на то что срок их заключения закончился, явно показывало, что обстановка очень напряженная.
Лева совершенно не знал, что ожидает его завтра. Может быть, вызовут и отправят «без права переписки» или без всякой вины и причины дадут новый срок наказания. Он жил так, как это было в ранней юности: «Будь готов, всегда готов, ко всему готов». Многие, срок заключения которым истек, тяжело переживали, не могли спать, писали заявления, страшно волновались. Лева молился, горячо молился Всевышнему, Который решает судьбы. И это вносило тишину в его сердце. Он спокойно продолжал трудиться в больнице. Так же, как всегда, регулярно ел и спал. Он верил, глубоко верил, что Иисус поведет его лучшей дорогой.
Он только что окончил обход больных и пошел за анализами к лаборанту, как прибежал работник УРЧ.
– Собирайтесь, срочно собирайтесь! — кричал он Леве.
– Как, куда собираться? — спросил Лева.
– Собирайтесь со всеми вещами, вы уезжаете совсем. Вас направляют в центральный лагерный пункт.
– Что может быть?
— Все может быть, ничего не могу сказать.
У вахты уже ожидал конвой. Даже не пришлось как следует увязать свои вещи, — надзиратель очень торопил. Их, несколько человек заключенных, погрузили в грузовую автомашину. Там встали с винтовками в кузове трое охранников в черных полушубках, и они поехали.
Это был январь. Мороз стоял около 40 градусов. Хорошо, что на Леве были казенные валенки и теплые рукавицы, иначе в кузове без движения можно было промерзнуть насквозь.
Прибыли в центральную колонну, впустили в зону. Лева побежал искать братьев и сестер. Но, •увы, никого не было. Все куда-то отправлены.
— Очень рад тебя видеть, — говорил Синявский, пожимая ему руку.
— Ну и дела теперь! — хмурясь сказал Синявский. — Сколько людей исчезло, сколько людей пропало! Я слежу за газетами, и, кроме того, здесь некоторые были на свидании. Даже всех руководителей здравоохранения, облздравов — безобидных врачей — всех пересажали без права переписки, объявили «врагами народа». Вот теперь появилась новая личность в «органах» — некто Ежов. Как утверждают, он является самым близким другом Иосифа Виссарионовича Сталина и теперь возглавляет все. Может быть, наведет порядок, невинных людей освободят, кто уцелел и остался жив, и все будет… как бы тебе сказать? Законно.
– А вам скоро освобождаться? — спросил Лева.
– Осталось немного, но о свободе не думаю. Пока правосудие и справедливость доберутся до нас из Москвы, можно попасть в положение «без права переписки».
– Вы здесь, Смирнский? — кричал посланный из УРЧ. — Идите, вас начальник вызывает.
С тревожно бьющимся сердцем Лева направился к начальнику. Вошел в кабинет. За столом сидел осунувшийся пожилой человек. Увидев вошедшего Леву, он встал и протянул ему руку:
– Поздравляю вас, товарищ Смирнский! На вас пришло отношение из Москвы, вы свободны! Это редкий сравнительно случай в наше время.
– Да, до этого я был только «гражданин», — улыбаясь, сказал Лева. — А теперь, слышу, вы назвали меня «товарищем».
– Понятно, пока заключенные отбывают срок, они только граждане и не могут быть нам товарищами, — сказал начальник. — Идите, берите вот эти бумаги и оформляйтесь.
Лева пошел оформляться. Как ни странно, на душе его не было никакой радости. Он знал, что для Христа в эти годы не было совершенно свободы, и для него, как христианина, «воля» представлялась сущей неволей.
— Господи! — внутренне молился он. — Как быть, куда ехать, зачем?
И опять в его душе разгоралось то желание, которое было в нем, когда он был освобожден после первого срока: пойти к высшему начальству и сказать, что он отказывается от освобождения, что освобождение ему не нужно.
И вот, вместо того чтобы идти в каптерку и сдавать вещи, он направился в кабинет начальника управления лагеря, но начальника не было. Лева решил ждать. Прошел час, другой — начальника не было. Секретарь сказала, что начальник выехал с утра в одну из колонн и, возможно, сегодня не вернется.
Как быть? Лева внутренне молился: «Боже! Я готов страдать за Тебя дальше, я готов засвидетельствовать всем этим людям, что я — Твой последователь и что если нет места на воле в нашей стране для Тебя, то нет места на свободе и для меня». Но обстоятельства явно не складывались так, чтобы Лева хлопотал о продлении заключения. Помощник начальника лагеря, к которому он пытался обратиться, сказал, что он очень занят, и отказался принять Леву.
— А валенки вы сдайте, — сказал помощник начальника снабжения. — У нас их очень мало, и мы освобождающихся заключенных отправляем только в ботинках.
Лева надел большие грубые лагерные ботинки. Хорошо, что они были большие. Ноги свои он обмотал ватными портянками которые не сдавал, работая в больнице. Так было тепло и в ботинках.
Ему выдали справку, что он — уроженец Самары, осужденный Особым Совещанием при НКВД СССР 20 февраля 1935 года по статье «КРГ» (контрреволюционная группировка) к заключению в ИТЛ (исправительно-трудовых лагерях) на 3 года, освобожден из сибирских трудовых лагерей; что ему выдано денежное пособие 10 рублей. Следует к избранному месту жительства — г. Куйбышев, б.Самара.
Выдано денег на питание в пути 7р. 10 к. и на билет 78 р. 80 к. Лева вышел за зону. У него с собой был чемоданчик и небольшой узелок с личной постелью. Чемоданчик был довольно тяжел: в нем были медицинские книги. Отойдя от зоны, Лева вынул из кармана старенькое поношенное Евангелие, открыл Псалтырь и молитвенно прочел:
«Правда Твоя, Боже, до превыспренних; великие дела соделал Ты; Боже, кто подобен Тебе? Ты посылал на меня многие и лютые беды, но и опять оживлял меня, из бездны земли опять выводил меня…» (Пс. 70, 19 — 20).
Нужно было идти к железной дороге. Она была в стороне, за лесом, где был маленький полустанок. Нести чемодан было тяжело, Лева привязал к нему две дощечки, приделал веревку и повез, как на салазках. Когда он прибыл на полустанок, уже темнело, мороз крепчал. В маленьком помещении сидели несколько военных работников лагеря, одетых в тулупы.
— Э, ты, парень, налегке! — сказал один из них. — В таком бушлатике, телогрейке, да в ботинках. Не мерзнешь?
— Эти заключенные — удивительный народ. Такой мороз, мы в тулупах коченеем, а они ничего, даже редко обмораживаются.
Наступила ночь. Проходили составы, груженные лесоматериалами и другими строительными материалами. Они не останавливались. Военные начали волноваться:
— Этак мы и не уедем!
— Ну, мы его сейчас остановим, — сказал один военный. И как только поезд стал приближаться, военный, вскинув винтовку, стал палить из нее вверх, стоя на железнодорожном пути. Поезд остановился. Военные вскочили в полупустую платформу, а с ними и Лева. Поехали.
Это было страшное путешествие. Вышла луна. Мороз крепчал. Они ехали на открытой платформе. От движения поезда возникал ветер, и Леве казалось, что его продувает насквозь. Он все время был в движении, притопывал, ни, казалось, холод готов проникнуть в самое сердце.
— Господи, не дай обморозиться, не дай замерзнуть! — внутренне молился Лева.
Хотя он был в ватных брюках, особенно коченели коленки. (После этого путешествия Лева несколько лет ощущал боли в коленных суставах.) Ехавшие в тулупах все дивились на него.
Прибыли к станции, от которой шли пассажирские поезда. Здесь, в битком набитом станционном зале, Лева наконец-то согрелся, достал из сумки хлеб, кусочек селедки, налил кружку кипятку и с особым аппетитом поел.
Последнее время в лагере кормили неплохо, и он не голодал. Но теперь этот аппетит напомнил ему тот голод, какой испытывал он в первые годы своего заключения.
Купил билет. Подошел поезд. Сел в вагон. Кажется: так давно не ездил он в вагонах, в которых обычно ездят люди. Пассажиров было мало. Лева взобрался на верхнюю полку. На нижней полке напротив ехала молодая девушка. После дороги на открытой платформе и мороза Лева быстро заснул. Проснулся. В вагоне было тихо. Ночь, полумрак. Лева спустился и сел. Девушка, видимо, еще не ложилась спать. Лева взглянул на нее. Глаза грустные, грустные.
— Вы, видимо, из заключения? — спросила она, первая начав разговор.
– Да, из заключения, — ответил Лева. — Слава Богу! Освободили, еду домой.
– У вас родные есть, к ним едете?
– Да, мама меня ждет, папа, брат, сестры.
– Вы счастливый человек, что к родным едете, а то, я знаю, бывает, освобождаются — никого нет, негде голову приклонить.
– Простите, я хочу у вас кое о чем спросить, — сказал Лева. — Вот я был более трех лет в заключении, оторван от внешнего мира. Так вот, по газетам, по книгам слышно, что идет везде большое строительство и, работая, созидая, люди изменяются. Человек становится новым, прекрасным; как это говорится, «человек меняет кожу».
– Да, это верно, строительство идет колоссальное, везде. Это вы видели и сами, участвуя в строительстве Горно-Шорской железной дороги. Но человек, по всем данным, остается тот же.
— А вы скажите мне, за что вы сидели? — спросила собеседница.
Лева, обычно не рассказывающий о себе подробно, тут же прямо сказал ей, что он верующий, решил жить по учению Евангелия, и вот из-за этого всего пришлось уже второй раз быть в тюрьме.
– Вы, молодой, и верите в Евангелие, в Христа?
– Да, да, — сказал Лева. — Это самое дорогое в моей жизни. Я верю, что только Христос есть путь, и истина, и жизнь.
— А я вот верить не могу, — сказала она. — Отец, мать, хотя инженеры и знают много старого, но в Бога не верят, а в школе я была сама в кружке воинствующих безбожников и другим разъясняла, что Бога нет.
Лева стал рассказывать ей, как хорошо было бы, если бы все люди верили в Бога, как в Отца, любили Христа, — тогда все были бы братьями и сестрами, не обижали бы друг друга, не было бы греха и зла…
Увлекшись своим повествованием, Лева не заметил, как девушка опустила голову. И вдруг он услышал: она плачет.
– Что с вами? У вас, видимо, какая-то беда?
– Да, я так несчастна, так несчастна! — проговорила она сквозь слезы. Отца тоже арестовали, и он пропал. Но не в этом дело. Это мы пережили. Вот учусь в институте, хочется хорошего, чистого… Ну, скажу вам откровенно: дружила я с одним парнем, он хороший студент, общественник, я тоже не из последних студенток. И вот он так полюбил меня, а я его. Решили вместе жить, строить жизнь, зарегистрировались в загсе. Нам дали комнату. И вдруг, представьте себе, вся его любовь ко мне исчезла, стал относиться ко мне даже не по-животному, а прямо скажу — по-зверски! Узнала — гуляет с другой студенткой. Это так поразило меня, так убило, что я не могу прийти в себя. Я верила в людей, а теперь мне страшно. Нет ничего. Вот, вы думали, я девушка, а я не девушка и не жена теперь…
– Скажите, возможно, у вас только несчастный случай, — спросил Лева. — А многие живут очень счастливо и становятся новыми людьми?
– Не говорите мне про новых людей! — воскликнула девушка с какой-то тоской. — Это не только со мною. Разводов кругом сколько угодно. Отцы бросают маленьких детей. А пьянка! Что за пьянка идет! А на производстве, — вот я на практике была, — сплошной мат стоит, и только о женщинах говорят…
– Так я вижу, что на воле ничего нового, положительного нет, — сказал Лева, — и народу по-прежнему нужен Христос. Без Христа не может быть чистой, светлой жизни.
– Не знаю, не знаю, — ответила девушка. — Только тяжело, очень тяжело. Все мечты, самые лучшие девичьи, втоптаны в грязь. Хорошо, что я еще не забеременела…
– Доставайте Евангелие, познакомьтесь с ним, — одно только я вам и могу пожелать, — сказал Лева.
— Господи! Ты услышал мою молитву, ты вернул родного сына. О, благослови! Помоги, защити….
Нужно начинать жизнь. Мысли, думы плывут, наполняют сердце Левы, волнуют душу…