»… Избавляет от могилы жизнь твою, венчает тебя милостью и щедротами; насыщает благими желание твое; обновляется, подобно орлу, юность твоя». — «Господь творит правду и суд всем обвиненным».
Псал. 102, 4-6.
Трудно передать ту радость, которую испытывал Лева, когда после долгой разлуки он обнимал родную мать. Но еще труднее рассказать о переживаниях матери, когда она целовала вернувшегося сына. Ведь столько уже было разлук, ведь столько было, казалось, безнадежных положений, когда терялась всякая возможность их встречи, но она молилась, молилась, и Бог отвечал. Ответил Он ей и теперь.
— Вот Господь и привел тебя, Лева, теперь будем трудиться вместе, ты так здесь нужен!
– Что пишет папа? — спросил Лева.
– Он сейчас находится в Кокчетавской области, в ссылке, — сказала мать. — Бодр, здоров, работает день и ночь.
– Слава Богу! — сказал Лева. — А как дядя Петя?
– Он все с семьей в Фергане, — ответила Анна Ананьевна. — У них большие благословения в общине, он друг молодежи и трудится по-старому.
– Как так по-старому? — поинтересовался Лева.
– У них праздники, и детские и юношеские. Дядя Петя даже выпускает христианскую стенную газету.
– Вот это хорошо! — воскликнул Лева.
– Сегодня собрание, — сказала мать.
– У Доминикии Григорьевны? — спросил Лева.
— Нет, общину зарегистрировали, и на Клинической улице мы имеем небольшое помещение.
Вечером Лева пришел на собрание. Как был, в солдатской шинели и при погонах, прошел вперед.
— Я не чувствую, что годы уходят, юность вернулась, хочется только славить Спасителя и трудиться для Него.
После собрания его приветствовали, обнимали, его окружила молодежь, каждый звал к себе.
— Кто может, пойдемте ко мне, — предложил Лева, — порадуемся вместе.
Молодежь, среди которой были студенты, пошла к нему. Это была задумчивая встреча. Не столько он, сколько каждый брат и сестра делились своими переживаниями, искушениями. Потом склонились на колени и все это сказали Господу.
О, как это было дивно! Там, за окном, была зима, стояла холодная, морозная погода. Там было темно. А здесь светло… и весна. Юные души — цветы жизни — благоухают чудной любовью к Богу, к человеку…
Лева узнал, что Алексей Иванович в Чапаевске лежит в больнице, жизнь его догорает. И он решил назавтра же, не устраивая своих дел, прежде всего поехать, посетить больного. С ним согласились поехать и некоторые из молодежи, которые были свободны.
— Отдыхай, странник! — говорила она. Но, увы, Лева не привык спать на перине, на мягком. С семнадцати лет он спал только на жестком и тут, поворочавшись на мягком, постелил на полу подстилку и почувствовал себя очень удобно.
Но и тогда не сразу уснул он. Он видел воочию весну в людях, ту весну, о которой мечтал в заключении и которую ему удавалось создавать лишь внешне. В разгар зимы он ставил в амбулатории в воду большие кусты черемухи, и они распускались, зеленели листья, цвели грозди белых цветов, каждый больной подходил и улыбался.
— Уже весна! — говорили люди и вдыхали нежный аромат черемухи. Приезжали даже из соседних мест смотреть на эти кусты весны в стационаре амбулатории. Но это был только прообраз. А теперь он видел, как среди стужи греха, тьмы неверья и суеверья появились подснежники. Люди расцветали, соприкоснувшись с Христом.
Когда Лева тихо вошел в больничную палату и осмотрелся, на одной из коек он увидел того, в котором узнал Алексея Ивановича. Худой, изможденный, умирающий. Сердце сжалось у Левы. Он подошел к постели?
— Алексей Иванович! — тихо позвал он.
Больной открыл глаза, он узнал Леву, оживился, попытался присесть в постели и — закашлялся. Туберкулез сделал свое страшное дело. Лева протянул к нему руки, обнял, приподнял и поцеловал в губы.
— Не надо, не надо! — говорил больной. — Я заразный, не надо! Лева плакал:
— Алексей Иванович, как я хотел встретить вас здоровым, как я хотел, чтобы мы вместе еще поработали для Господа!
— Нет, я ухожу, — промолвил больной. Я так жалею, что моя юность прошла впустую. Много слышал я от отца об Отце Небесном. Мой папа Иван Миронович был близок к твоему папе, они трудились, но я жил в суете и, только когда заболел, очнулся. Но, слава Богу, в моем доме были собрания, многие грешники в моем доме нашли спасение, я радуюсь, что не только моя жена и я, но и дети мои спасены.
— Так, может, Бог даст, поправитесь, — сказал Лева, — ведь труда так много, так много…
— Нет, — сказал Алексей Иванович, — пришло время мне идти домой. Господь лучше знает, почему так. Я бы очень хотел трудиться для нашего народа, проповедовать Евангелие, но, видимо, Его воля. Верю: ты, Лева, и Степан Онисимович, наш дорогой старичок, еще потрудитесь. Я же буду ждать вас и всех любящих Христа там, на небе…
Вечером в доме Алексея Ивановича было чудное собрание. Много молитв благодарности вознеслось к Господу. Но брат Шагов, местный руководитель общины, сказал, что собрание сегодня будет коротким.
– Почему? — удивился Лева.
– А мы все и все слушатели пойдем сейчас в один дом, там будет праздник.
– Какой праздник? — спросил Лева. — Как будто сегодня не воскресенье.
– Все верующие решили устроить вечерню любви и в веселье, в простоте сердца отблагодарить Бога, что Он услышал наши молитвы и вернул вас. Мы уже сообщили в Томылово и в Безенчук, — приедут и оттуда.
Это была чудная вечерня любви, которую Лева не видел с 1928 года, когда в Самарской общине устраивались еще подобные торжества.
Когда они пришли в упомянутый дом, там собралось уже много верующих. Были расставлены столы, на которых красовались плоды земли. Горячие молитвы возносились к небу. Много пели и общим пением, и группой молодежи!
Студент Юрий Рязанцев с дерзновением читал и говорил из Слова Божия. Вера Слепова с вдохновением продекламировала стихотворение. Шура Данилова вместе с другими сестрами спела гимн, который в те дни был распространен среди верующих:
— Я благодарю Бога, что Он сохранил тебя таким же. Трудись, я буду твоей верной молитвенницей, и каждый день буду приносить тебя к Престолу милости.
Лева был очень благодарен ей, так как он знал, как велика вера в этой больной, слепой старушке.
— Теперь я буду молиться, — сказала старушка, — чтобы твоя Маруся скорей демобилизовалась. Бог даст вам дитя, и вы будете вместе трудиться для Господа и растить его.
Побывал Лева и в медицинском институте. Там, узнав, что он полностью окончил и сдал экзамены за первый семестр, предложили представить соответствующие документы для того, чтобы он мог быть зачислен студентом со второго семестра. Лева метеором съездил в Уфу, взял соответствующую выписку из канцелярии Уфимского мединститута. Но когда он там попытался найти в личном деле свои характеристики и другие документы — их не оказалось. Куда они могли исчезнуть? Он пошел в НКВД, но и там их не было; пошел в суд, где его судили, в надежде, что может быть, их приобщили к судебному делу. Секретарь суда встретила его приветливо:
— Мы все очень жалели вас, когда вас судили, — сказала она, — все это было так нелепо… А судья ваш, знаете, потом застрелился.
Документов и характеристик в деле также не оказалось. Видимо, нашлись такие люди, которые старались не только убрать Леву, но и уничтожить всякий след о нем. Но Господь вывел его из бездны земли, и Господь ведет дальше.
Краткой, но весьма радостной была встреча с уфимскими друзьями. Особенно порадовали его те, которые уверовали при открытии молитвенного дома, готовились к крещению.
Все, все устраивалось. Все было радостно. Но глубокая печаль все время терзала душу Леву: одна из его родных сестер погибла — погибла в неверии.
Однажды вечером, когда в их доме снова собралась молодежь и среди них Толя Зенков, они беседовали, и Лева сказал, что ему тяжело, что его родная сестра погибла. Решили молиться о ней. Из соседней комнаты позвали ее. Она была мрачной и раздраженной. Была все время не в ладах с матерью…
– Мы будем молиться за тебя, чтобы Бог тебя спас, — сказал Лева.
– Не нужно, — горько усмехнулась она. — Это ни к чему, я не верю ни во что…
Они все вместе с матерью опустились на колени и в слезах стали молиться о ее погибающей душе. Она стояла. Молился и Лева.
— Перестань, Лева, — сказала она. — Я знаю, что ты желаешь мне добра, но я не верю.
Что было делать? Лева не мог перестать молиться, он плакал, вместе с ним плакали и другие и молились, молились.
— Бог, если Ты есть, спаси меня! Я так измучилась, прости меня!