Доказательство:

  Устные показания, данные под присягой свидетелем в ответ на вопросы, заданные адвокатом в ходе судебного разбирательства или на суде.

                                                  Эндрю

  - Мисс Эверхарт, вы можете взять слово и задать вопрос мистеру Гамильтону сейчас, - сказал мистер Гринвуд в зале заседаний.

 Это был последний день месяца, а это означало, что мы окончательно выводили из пользования зал заседаний за миллион долларов, который располагался на верхнем этаже GBH. Не было необходимости для этой комнаты, но так как фирма имела больше денег, чем знала, что с ними делать, то это место использовалось для инсценировки дел стажерами.

 Сегодняшнее «судебное разбирательство» было о каком-то идиоте, который обижал своих собственных сотрудников компании, оставляя их без страховки и медицинского обслуживания, и, к сожалению, я играл обвиняемого.

 Вставая из-за стола защиты, Обри схватила свою записную книжку и взяла слово. Мы с ней не разговаривали с тех пор, как я выгнал ее из моей квартиры две недели назад, но я мог бы сказать, что она не кажется расстроенной.

 Она улыбается довольно часто, будучи чрезвычайно милой, и каждый раз, когда она приносила мой кофе, то делала это с ухмылкой и «я действительно надеюсь, что вам понравится этот кофе, мистер Гамильтон». С тех пор я начал заезжать в кофейню на улице…

 - Мистер Гамильтон, - сказала она, разглаживая облегающее голубое платье, - это правда, что вы раньше изменяли своей жене?

 - Я никогда не изменял.

 - Придерживайся персонажа, Эндрю. - Мистер Бах прошептал с места судьи.

 Я закатил глаза. - Да. Было время, когда я изменял своей жене.

 - Почему?

 - Возражение! – крикнул один из стажеров. - Ваша Честь, неужели нам действительно необходимо знать об особенностях личной жизни моего клиента? Этот инсценированный судебный процесс о его участии в заговоре.

 - Если позволите, Ваша Честь, - сказала Обри до того, как «судья» смог что-то ответить. - Я думаю, что оценивая то, как мистер Гамильтон вел себя в предыдущих отношениях, это хорошая оценка его характера. Если бы мы судили клиента, который оставил свою компанию из-за некомпетентности, то было бы недопустимо для меня спрашивать о его предыдущих личных отношениях, особенно если наш воображаемый клиент высокого профиля.

 - Отменено.

 Обри улыбнулась и посмотрела на свою записную книжку. - Есть ли у вас проблемы с верностью, мистер Гамильтон?

 - Как у меня могут быть проблемы с чем-то, во что я не верю?

 - Так, вы верите в отношения на одну ночь на всю оставшуюся жизнь?

 - Ваша Честь... - противоборствующий стажер встал, но я поднял руку.

 - Нет необходимости, - сказал я, сузив глаза, глядя на Обри. – Меня развлекает неуместная линия допроса мисс Эверхарт... я верю в то, что живу такой жизнью, какой, черт возьми, я хочу, и имею дело с женщинами тогда, когда хочу иметь с ними дело. Я не знаю, как тот, с кем я сплю, имеет какое-либо отношение к этому ложному делу о заговоре, но поскольку мы обсуждаем мою сексуальную жизнь, то вы должны знать, что я счастлив и доволен. На самом деле у меня поздно вечером свидание. Я должен буду завтра сообщить подробности вам и присяжным?

 Стажеры в ложе жюри засмеялись, в то время как улыбка Обри погасла. Хоть она и попыталась снова ее натянуть, я мог видеть нотку боли в ее глазах.

 - Итак... - она глубоко вздохнула. - По делу…

 - Какое счастье, что вы наконец-то перешли к теме.

 Присяжные снова засмеялись.

 - Вы верите в мораль, мистер Гамильтон? - спросила она.

 - Да.

 - Вы думаете, что обладаете ей?

 - Я думаю, что у каждого она есть в определенной степени.

 - Разрешите подойти к свидетелю? - Она посмотрела на мистера Баха, и он кивнул.

 - Мистер Гамильтон, вы можете прочитать выделенную часть этого документа, пожалуйста? - Она положила лист бумаги передо мной, и я заметил маленькую фразу, написанную от руки, в самом верху страницы:

 «Я, блядь, ненавижу тебя, и не хочу больше когда-либо видеть».

 - Да, - сказал я, доставая ручку из кармана. – Тут говорится, что моя компания не знала об изменениях страхового полиса в то время.

 Когда она вручила копию документа присяжным, я написал ответ на ее записку:

 «Жаль видеть, что ты сожалеешь о встрече со мной, а я не жалею о встрече с тобой – только о том, что трахнул тебя больше, чем один раз».

 Она попросила меня прочитать еще один раздел суду, а потом взяла бумажку и глядя на меня, сразу прочитала мои слова.

 Я попытался отвернуться от нее, сосредоточиться на чем-то другом, но то, как она выглядела сегодня, не давало это сделать. Ее волосы не были собраны в фирменный пучок, а ниспадали ей на плечи длинными локонами, задевая грудь. И платье, в которое она была одета, было весьма неуместным, поскольку обтягивало ее бедра слишком плотно, поднимаясь на дюйм каждый раз, когда она делала шаг.

 - У меня есть еще три вопроса для мистера Гамильтона, Ваша Честь, - сказала она.

 - Нет предела, мисс Эверхарт. - Он улыбнулся.

 - Верно... - она шагнула вперед и посмотрела мне в глаза. - Мистер Гамильтон, вы и ваша компания принуждали ваших сотрудников верить, что вы заботились о них, что их интересы были крайне важны для вас, и что вы естественно сообщили бы им о фактических изменениях, которые вы внесли до истечения срока. Те обещания разве не прямо с брошюры компании?

 - Да, это они.

 - Итак, вы считаете, что заслуживаете быть оштрафованы или наказаны за предоставление вашим сотрудникам ложной надежды? За то, что втянули их в ситуацию, зная, чем она закончится?

 - Я думаю, что сделал то, что было в интересах моей компании, - сказал я, игнорируя тот факт, что мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. - И в будущем, поскольку те сотрудники двигаются дальше, как и должны, они, возможно, поймут, что моя компания не подходила для них в любом случае.

 - Разве вы не думаете, что задолжали им простое извинение? Разве вы не считаете, что должны, по крайней мере, принести его?

 - Извинение подразумевает, что я сделал что-то неправильно. - Я стиснул зубы. - Просто потому, что они не согласны с тем, что я сделал, не значит, что я не прав.

 - Верите ли вы в разумное сомнение, мистер Гамильтон?

 - Вы сказали, что осталось только три вопроса. Элементарная математика изменилась за последнее время?

 - Верите ли вы в разумное сомнение, мистер Гамильтон? - Ее лицо покраснело. - Да или нет?

 - Да. - Я стиснул челюсти. - Да, я считаю, что это общее требование для каждого юриста в этой стране.

 - Поэтому, учитывая данный случай, что мы обсуждаем... вы думаете, что кто-то подобно вам, кто-то, кто относился к своим сотрудникам так ужасно, может когда-нибудь измениться в будущем, теперь, когда вы знаете, как сильно навредили их благосостоянию?

 - Разумное сомнение - это не о чувствах, мисс Эверхарт, и я предлагаю вам обратиться в ближайший юридический словарь, который сможете найти, потому что я уверен, что мы обсуждали эту тему однажды, прежде...

 - Я не помню об этом, мистер Гамильтон, но…

 - Своими собственными злосчастными, но все же правильными, словами, не вы ли однажды говорили, придя на свое первое собеседование сюда на GBH, что некоторая ложь должна быть сказана, а некоторые истины должны быть утаены? И что окончательное осуждение касается тех, кто может различить, что есть что? - Я смерил ее взглядом. - Это не точное определение того, что вы предоставили как разумное сомнение?

 Она смотрела на меня долгое время, награждая меня тем же взглядом боли, когда я выгнал ее со своей квартиры.

 - Больше вопросов нет, Ваша Честь, - пробормотала она.

 Мистер Гринвуд громко захлопал с задней части комнаты. Мистер Бах и другие стажеры последовали его примеру.

 - Очень хорошая работа, мисс Эверхарт! – крикнул мистер Бах. - Это была очень прямая, но убедительная линия допроса.

 - Спасибо, сэр. - Она старалась не смотреть на меня.

 - Вы официально первый стажер, который смог разозлить нашего Эндрю. - Он улыбнулся, выглядя впечатленным. - Нам, безусловно, нужно держать вас рядом. Черт, мы можем позвонить вам, когда захотим вспомнить, что он способен показывать эмоции.

 Все засмеялись.

 - Все сегодня отлично поработали! - Он откинулся на месте судьи. - Мы пройдемся по вашим презентациям позднее на этой неделе и вышлем вам баллы в следующий четверг. - Он стукнул молотком. - Суд объявляет перерыв.

 Стажеры начали выходить друг за другом из комнаты, а Обри посмотрела через плечо в последний раз, стреляя в меня злым взглядом.

 Я выстрелил таким же обратно, благодарный, что у меня сегодня вечером свидание, я мог послать ее к черту и выбросить из головы ее глупые вопросы.

 Семь часов не могут наступить здесь достаточно скоро...

 Я подождал несколько минут, прежде чем отправиться в лифт и попытался вспомнить свои планы на остаток дня. У меня было две консультации с владельцами малого бизнеса в этот день, и мне нужно было сбегать в кофейню Старбакс, прежде чем Обри смогла бы принести мне мою следующую чашку кофе.

 Я отпер дверь в свой кабинет и зажег свет, собираясь позвать Джессику, но там находилась Ава, которая стояла перед книжной полкой.

 - Разве приют для бездомных не открыт сегодня? - спросил я.

 - Я пришла сюда, чтобы, наконец, дать тебе то, что ты просил.

 - Немного рановато, чтобы прыгать с моста.

 - Я говорю серьезно.

 - Как и я. - Я прошел мимо нее и отправил быстрое сообщение по телефону. - Если ты прыгнешь до полудня, съемочная группа не сможет запустить сюжет в прайм-тайм.

 Она шагнула к моему столу и бросила канцелярскую папку. - Я не буду больше таскать твое имя по судам, я не буду подавать больше отсрочек или запретов, и я не стану делать никаких ложных утверждений о твоем характере и... я теперь перестала лгать.

 - Конечно. - Я взял документы. - Иными словами, появился новый парень, которого тебе не терпится трахнуть. Знает ли он, какая ты настоящая?

 - Серьезно? Ты получаешь свой драгоценный развод. Почему ты еще беспокоишься?

 - Я не беспокоюсь. - Я надел очки для чтения и посмотрел на документы. - Никаких запросов на алименты, издевательских претензий или требований на собственность? Я пропускаю страницы?

 - Я говорю тебе. Я покончила с ложью.

 Я не верил ей ни одной секунды, но взял свой телефон и позвонил нотариусу, говоря, что это было чрезвычайно важно.

 - Ты знаешь... - Ава прислонилась к моему столу. - Я помню тот торт, который ты купил мне на нашу годовщину свадьбы. Он был бело-голубой, и на нем были все эти хорошенькие нью-йоркские украшения. Также были ароматные слои. По одному за каждый год, что мы были вместе. Помнишь ли ты об этом?

 - Я помню, как ты трахалась с моим лучшим другом.

 - У нас не может быть одного хорошего момента, прежде чем мы закончим все навсегда?

 - Нас давно уже нет, Ава. - Я пытался сохранить голос ровным, монотонным. - Когда что-то заканчивается, заключительные слова - хорошо это или плохо, не делают большой нахрен разницы.

 Она вздохнула, и я заметил, как ужасно она выглядела сегодня. Ее глаза были налиты кровью, волосы завивались и были связаны в свободный хвост, и даже, несмотря на ее голубое платье, которое подходило ей идеально, она и не попыталась его погладить.

 - Что это за так называемая чрезвычайность у вас, мистер Гамильтон? - Нотариус вошла в комнату, улыбаясь. - Вы просите, чтобы мы купили другую кофеварку за тысячу долларов? - Она перестала говорить после того, как увидела Аву.

 - Мисс Кэннен, это Ава Санчес, моя в скором времени бывшая жена. Мне нужно, чтобы вы засвидетельствовали подписания бумаг о разводе и сделали три копии, оформив одну из них для почтовых целей.

 Она кивнула и вытащила печать из своего кармана.

 - Ты заметил, что я охотно отдала тебе нашу квартиру на Вест-энд? – спросила Ава.

 - Квартиру, которую я купил? - Я поставил подпись. – Так щедро.

 - У нас было много воспоминаний в этом доме.

 - Подписание документов не требует разговора, - сказал я.

 Она выхватила у меня ручку и поставила свою подпись над моей, потратив дополнительное время, чтобы добавить двойной завиток к последней букве.

 - Я сейчас вернусь с вашей копией. - Мисс Кэннен старалась не смотреть на нас, когда выходила из комнаты.

 - Вот и все, полагаю, - сказала Ава. - Я официально ушла из твоей жизни.

 - Нет. - Я отрицательно покачал головой. - К сожалению, ты все еще в поле моего зрения.

 - Тебя бы убило пожелать мне всего наилучшего? Хотя бы пожелать просто удачи?

 - Наблюдать, как ты возвращаешься обратно в тюрьму, полагаю, что это было бы подходящим. - Я пожал плечами. - Удачи. Власти ждут тебя снаружи, так что пользуйся временем, которое тебе нужно. Есть даже торговый автомат по коридору, если ты хочешь почувствовать вкус свободы в последний раз... хотя, так как ты будешь заперта с большим количеством женщин, я уверен, поглощать киску после того, как погаснет свет, будет на вкус ничуть не хуже.

 - Ты, блядь, донес на меня? - Ее лицо побледнело, в то время как я поднял свой телефон, показывая ей текст, который отправил в ту секунду, когда увидел ее в моем офисе. - Как ты мог так поступить со мной?

 - Как я мог?

 - Я действительно сделала тебе так ужасно больно, Лиам? Я…

 - Не вздумай, блядь, звонить мне.

 - Чем я сделала тебе так больно? - повторила она, качая головой.

 Я ничего не ответил.

 - Это... это из-за Эммы, не так ли? - Она зашипела. – Ты об этом? Ты все еще хочешь выплеснуть это дерьмо мне на голову?

 - Пошла вон. Сейчас же.

 - Прошло уже шесть лет, Лиам. Шесть. Гребаных. Лет. Ты должен был это отпустить. - Она открыла дверь, и хитрая улыбка распространилась по всему ее лицу. - Такие вещи случаются все время... как жаль, что это было, но это помогло сделать тебя таким человеком, какой ты сегодня, не так ли?

 Я сидел как вкопанный, даже не мог броситься за ней.

 Во мне все кипело, я подождал немного и подошел к окну, наблюдая, как она вышла на стоянку, как подняла руки в воздух, как офицеры кричали на нее.

 Потом, как и шесть лет назад, она улыбнулась, когда к ней начали применять наручники, и засмеялась, когда они бросили ее в заднюю часть автомобиля.

 Черный транспорт медленно отъехал, и знакомая боль ударила мне в грудь.

 Схватив ключи, я бросился на стоянку и скользнул в свою машину, подсознательно говоря себе ехать домой, а сознательно управляя в сторону ближайшего пляжа.

 Я поставил телефон на беззвучный режим, и как только выскочил на шоссе, то потерял счет времени, город исчез в зеркале заднего вида. Здания появлялись все реже и реже, и, в конечном итоге, единственное, что было за моим окном, это деревья и песок.

 Когда я, наконец, достиг уединенной бухты, то припарковал машину перед скалой. Я открыл бардачок и достал красную папку, которую Обри однажды пыталась открыть. Затем я вышел и сел на ближайшую скамейку.

 Глубоко вздохнув, я вытащил фотографии и пообещал себе, что это будет последний раз, когда я смотрю на них: мы с дочерью гуляем вдоль берега Нью-Джерси по пляжу, когда солнце зашло. Ее улыбка, когда я поднял ракушку и прижал ее к уху. Я, несущий ее на плечах, и, указывающий на звездное ночное небо.

 Хотя я знал, что это приведет к холодному поту и неизбежному кошмару позже, все равно продолжил листать фотографии.

 Даже те, что без меня: на одной - ее грустный и одинокий взгляд в парке, на другой она смотрела вдаль на что-то или кого-то, чего не было там.

 Эмма...

 Мое сердце сжалось на последней фотографии. Это был снимок, где она возилась со своим зонтиком, плача. Она была расстроена, потому что они заставляли ее зайти внутрь, поскольку не понимали, что, хоть ей и нравилось быть в парке в солнечную погоду, она предпочитала играть на улице, когда шел дождь.