Посвящение

Появлению этой книги я обязана многим значимым для меня людям — Яну, Алене Андреевой, Азали, Саше Булатову и другим моим хорошим друзьям.

Особое спасибо Инге Летинской, которая была для меня своего рода проводником — именно она познакомила меня с Азали, благодаря ей я встретила Яна. И во многом именно благодаря Инге, ее жизнеутверждающей позиции и чувству юмора мне удалось не только пережить это путешествие в Преисподнюю и на Небеса, но и продолжить Свой Танец.

Также спешу извиниться перед теми, кто против собственной воли стал прототипом того или иного персонажа моего произведения. Я не хочу никого ранить своим повествованием, поскольку участники этой истории не виноваты, что в определенный «момент истины» оказались рядом и их судьбы вплелись в кружево судьбы главной героини, от имени которой и ведется рассказ…

И в завершение — те, кому противопоказано чтение этой книги: чета Брусникиных и их «друзья». Им она все равно не понравится.

 

Пролог

Работая над этой книгой, или трактатом (не могу назвать романом изложение этой истории даже с натяжкой, а трактат допускает некоторую эклектику стилей, а также злоупотребление цитатами и ссылками), я хотела, прежде всего, разобраться в истории, которую намереваюсь изложить.

Сейчас, выйдя из состояния гипноза или своего рода транса, я могу заново переосмыслить все то, что произошло, и сверить показания действующих лиц со своими ощущениями, выдвинуть новые гипотезы и проверить их состоятельность. И самое главное — утвердить для себя новую модель миропонимания, к которой я пришла через опыт, точнее эксперимент, в котором единственным «подопытным кроликом» была я сама.

Я не создаю новых догм, только подтверждаю старые истины: жизнь — это игра, жизнь — это неопределенность, это постоянный риск, и надо иметь достаточно смелости, чтобы жить. И если кто-то пытается говорить о предопределенности нашего пути — улыбнитесь, придет время, и он сам откажется от своих убеждений…

 

Часть 1 Поиск смыслов

Самое страшное уже произошло. Мне уже значительно больше, чем тридцать три. Я не ношу Breguet & Prada. Осознание того, что я не спасу мир, не оставлю своего имени в вечности, стало привычным, как звук мерно капающей из ржавого крана воды. Впрочем, у каждого своя Голгофа и у каждого свое «Последнее искушение»…

Я одна. Опять или все еще. Модель мира стала еще более несовершенна с тех пор, как я попыталась понять его устройство, нарушив целостность.

Умер Эйнштейн, предстал перед Богом. И как-то они, почти на равных, говорили о науке и жизни:

— А покажи мне, Господь, формулу мироздания.

Господь написал формулу.

— Стоп, в ней же ошибка! — воскликнул Эйнштейн.

— Я знаю, — ответил с улыбкой Бог.

Я много лет пытаюсь самостоятельно найти ошибку в формуле, я подставляю разные слагаемые, от перемены мест которых, как водится, ничего не меняется. Я поняла, что когда-то сбилась с единственно правильного и предназначенного мне пути, но так и не смогла с точностью определить «точку поворота». Мне не простили этой ошибки. Возможно, ее даже ждали.

Но как каждому в этой жизни, мне был предоставлен еще один шанс — вернуться к собственной экзистенциальной программе, для реализации которой меня, наверное, и отправили на эту Землю.

Вторая попытка, которой я искренне попыталась воспользоваться…

Точка отсчета

Когда я решила определить начало этой истории, мне показалось, что точкой отсчета можно считать встречу с Яном. Ян был Вещью в Себе. Если отталкиваться от «Критики чистого разума», в которой Кант говорил о существовании «вещей вне нашего сознания, независимо от нас и непознаваемо нами с точки зрения категорий рассудка», то в контексте Яна сначала я соглашусь с Кантом, а потом выступлю его «критиком». Ибо далее действует гегелевский принцип «познаваемости всего, что обнаруживает себя в явлениях». Ян обнаруживал себя в явлениях и в какой-то степени был даже реален.

Ян пережил восемь клинических смертей, при этом последнюю, по его словам, он «организовал» сам и самостоятельно вернулся из этого состояния. К этому можно добавить обостренную до предела интуицию, способность предвидеть события и влиять на жизнь и установки людей, которые оказываются в его ближнем круге. Причем радиус этого круга, который не был величиной постоянной, он определял сам.

Люди, не входившие в этот круг, но знающие Яна, говорили о нем страшное. Довериться такому человеку — все равно, что ради шутки надеть скафандр и подняться на борт космического шаттла «Атлантис», а потом кричать сквозь звуконепроницаемое стекло, что произошла «судебная ошибка». За тобой задраят снаружи люки, а через некоторое время почувствуешь, как под тобой отделилась последняя ступень ракеты-носителя.

Каким образом ему удавалось влиять на обстоятельства жизни других людей? Если сравнивать его воздействие с модными ныне производными от учения Рона Хаббарда — системами «лайф спрингов» и прочими психотехниками, то явление, в котором обнаруживает себя Ян, — это полное и категорическое изменение качества жизни объекта. Если вчера ты был «офисным планктоном» и приличным семьянином и всё, о чем мечтал — ипотечный кредит на приобретение квартиры, в Западном Дегунине, то неожиданно для окружающих ты бросал работу и семью, мечты об ипотеке и пенсионных накоплениях, а еще через некоторое время обнаруживал себя за штурвалом судна, самостоятельно бороздящего просторы российского бизнеса.

Но это, как говорится, при «хорошем раскладе», потому что ты мог внезапно отключить мобильный телефон и отправиться на поиски Королевства Мустанг на «крыше мира». Или, как вариант, сделать выбор между карьерой и душевным комфортом в пользу дауншифтинга, и сидеть где-нибудь на Гоа, раскуривая косяки под пальмами до конца своих дней.

Жизнь людей в «ближнем круге» Яна действительно менялась волшебным образом. Как будто подключался ускоритель, и ты отрывался от земли, теряя нажитое и отказываясь от всего, что ранее казалось тебе незыблемым. Вокруг говорили: «Он сошел с ума! Похудел и плохо выглядит…» Но через некоторое время возвращался потерянный вес, а вместе с тем появлялась другая семья, новая квартира и жирный счет в банке. Жизнь набирала обороты.

Не исключаю, что его авторская методика повышения эффективности личности является своего рода «коучингом». Только коучинг в таком депрессивном городе, как Москва, — штука дорогая, а Ян плату за консультации брал только в исключительных случаях, когда считал, что «объект» совершенно безнадежен.

Вопрос — зачем он все это делал? Процентов он не получал, участвовать в бизнесе не стремился. Ходил по городу в арабском платье-абае поверх джинсов и в сандалиях на босу ногу, подыскивая новую жертву для «экспериментов». Впрочем, слово «эксперимент» он категорически отрицал. Его концепция выглядела иначе: «Мне интересно сделать тех, кто будет способен жить. И материал не важен». По сути, он помогал человеку расширить границы восприятия и тем самым задействовать скрытый потенциал. На языке йогов такое расширение сознания называется «трансцендентальным состоянием», а на языке Яна — развитием заложенных природой способностей для достижения гармонии с собой и миром. Разве не к этому мы все стремимся?..

Поговаривают, что особо опасен Ян для женщин. Вихревое поле, создаваемое им самим, затянуло не одну искательницу «смыслов» в этой жизни. При этом и здесь материал не имеет значения. Тебе не обязательно быть Анджелиной Джоли или доктором наук, чтобы подойти к самому краю его воронки. Достаточно того, что ты просто готова к изменениям, то есть в крови достаточно гормона авантюризма, а риск — это твоя стихия.

Короче, при первом знакомстве с Яном я на всякий случай надела «пуленепробиваемые» джинсы с тугим ремнем. Но такая мера предосторожности оказалась излишней. Он был серьезен, деловит, глаз на меня не блестел, и это позволило расслабиться и перейти к обсуждению дел.

Итак, я сообщила ему о том, что увлечена суфизмом, арабским танцем и, дабы разделить свое хобби с широким кругом знакомых, хочу устроить восточную вечеринку с плясками в стиле belly-dance, рахат-лукумом и барабанами-табла. Я выступаю сценаристом, моя подруга Инга — режиссером действа, при этом проект некоммерческий, а значит, никакого гонорара не подразумевает. Идея была довольно гламурной, но «сырой» — некое подобие «шабаша ведьм» в несколько музыкальных сетов. Кроме того, нам нужен был ведущий программы, простите за выражение, суфий, который сможет донести до зрителя содержательную идею. И я предложила ему роль «суфия» в этом проекте.

— А какую содержательную идею вы хотите донести? — вполне резонно спросил Ян.

Я зависла как старый компьютер, потому что идеи как таковой не было, кроме того, что это должно быть мистически, оригинально и, как говорили в начале двадцать первого века, — в тренде.

— Сценарий основан на реальных событиях, изложенных в романе Коэльо «Ведьма с Портобелло» и представляет концепцию жизненной трансформации через танец, — пыталась я прибегнуть к авторитетам.

Не углубляясь в сюжет известного романа, героиня которого изменила свою жизнь и жизнь окружающих с помощью танца (а точнее, транса, в который она входила через танец, высвобождая спящие энергии), скажу, что идея эта казалась мне свежей и, главное, маркетингово привлекательной. Ян же назвал ее поверхностной, предложил изменить концепт и порекомендовал меньше читать плохих книжек. Я обиделась, сложила губы трубочкой и попыталась утвердить свои правила жизни на земле — творец или добивается своего, или уходит из проекта. Он заявил, что проект ничего не потеряет, если я, как «творец», его покину.

С этой минуты я начала слушаться Яна. Клубный проект был наречен «суфийской вечеринкой», а на афишах решено крупно написать: «ТА-НЕЦ ЖИЗНИ». Бумажки с моим сценарием «Ведьма с Портобелло» (а нечего воровать чужие идеи!) догорали в хрустальной чаше для окурков. В отличие от рукописей, которые не горят, мой креатив занялся быстро и оставил горьковатый дым. Я была великодушно отправлена на разработку нового текста.

Могла ли тогда я предположить, что пишу сценарий для самой себя, но мне не придется кружиться в танце, обернувшись шарфом, унизанным бисером и пайетками. Мне придется заново учиться жить…

Суфизм

И все-таки первым был не Ян… Сначала был суфизм, он же мистическая ветвь ислама, Халиль Джебран и Идрис Шах. Мой некритичный ум метался между «Беседами с Богом» Нила Дональда Уолша и «Рассказами под экстази» Бегбедера. Я познавала все формы медитации — от утренней литургии в православном храме до тантрических практик. Моя жажда познаний заставляла меня искать все новые парадигмы, а вместе с тем и новые ощущения. Я искала смысл, а находила формулировки.

Среди новых знаний, точнее старых, но облаченных в привлекательную для меня упаковку, я старалась, где возможно, отделить зерна от плевел, а ортодоксию — от откровенной ереси. Я искала Ключ. А суфизм, как первое на земле сокровенное учение, содержит ключ ко всем знаниям, и его задача привести человека, то есть и меня в какой-то степени, к Истине.

Суфий, как и индийское «йог», означает «мудрец и духовный отец». И я, поклонник Ошо и Омара Хайяма одновременно, начала искать своего суфия среди живых и ушедших, читая все подряд — стихи, научные труды, инструкции по медитации и экстазу. Что подкупало, в отличие от религии моих предков, суфии не считают людей жертвами неумолимой предначертанной судьбы или полновластными ее хозяевами. Они признают существование некоего Высшего разума, который «обозначается в человеке в стремлении к новому, эволюции методом проб и ошибок». Именно эту трансцендентальную силу и называют Богом, а кто-то, более смелый, — Вселенной. И на пути к этому Высшему разуму личность проходит свои бесконечные творческие трансформации…

В чем смысл моей жизни, КТО управляет ею и каков ЕГО замысел? Кто я и ЗАЧЕМ я? Каждый раз я пыталась найти ответы на эти вопросы в тот момент, когда из моей жизни уходила любовь, то есть высшая цель, к которой я стремилась. Как всякое сердце, волнуемое страстью, ищет Бога, так и я стала искать свое предназначение. Можно ли жить без любви, не страдая от одиночества, принимая его осознанно, как данность, а не наказание?

Любовь — это редкое цветение, говорил один из моих духовных отцов… И сколько их, упавших в эту бездну, так и не сумевших обрести смысл в жизни, в которой ты лишен единственного права — быть любимым ТОЙ самой женщиной или ТЕМ самым мужчиной?.. Но я еще не теряла надежды отодвинуться от края этой пропасти.

До встречи с суфизмом я уже готова была согласиться с буддистами, что «смысл и высшая цель жизни состоит в прекращении страдания», то есть достижения покоя разума.

До встречи с суфизмом я читала Тору, в которой говорилось, что Всевышний, создавая человека, хотел увидеть в нем собеседника и сотворца: «и мир, и человек созданы несовершенными умышленно для того, чтобы человек, с помощью Всевышнего, поднимал себя и окружающий мир на высшие уровни совершенства». Я готова была стать наиприятнейшим из собеседников, но мне не оставили номер телефона.

До встречи с суфизмом я почти доверилась «каббалистическому» учению Бааля Сулама, который говорил, что «на самом деле ничего, кроме этого вопроса (о смысле жизни. — Авт.), перед нами нет, и все, чем мы занимаемся в нашей жизни — это только тем, чтобы скрыть его от себя». С точки зрения каббалы человек отвергает любую мысль, отвлекающую его от самого процесса жизни, и подсознательно выдумывает для себя какие угодно отговорки, чтобы только не предаваться размышлениям на эту тему.

Так и есть, в самом начале пути, в период так называемого «юношеского максимализма», мы истово ждем отклика Вселенной на наши духовные поиски, а став взрослыми, считаем этот вопрос незрелым и решаемся закрыть тему. Зрелость — это когда воспоминаний больше, чем планов на будущее. Зрелость — это всегда более точные формулировки к основным вопросам бытия.

Я старалась сделать мир вокруг себя более плоским, осязаемым, простым. Я с легкостью приняла каббалистическую гипотезу, что ответа на вопрос о смысле жизни не существует, а между тем есть материальные блага, которые вполне компенсируют отсутствие фундаментальных понятий в моем мировоззрении. К таким благам я относила работу, наполненную творчеством и приносящую достойный доход, путешествия, друзей…

В какой-то момент смысл бытия для себя я определила как движение. Собственное несовершенство приравняла к индивидуальности. «А истина — она где-то рядом», — цитировала я эпиграф из «Секретных материалов», пытаясь уклониться от волнующего мое сердце предмета.

Будучи посвящен в мои искания, Ян прислал мне по электронной почте замечательную байку.

Аристотель сказал как-то: «Платон мне друг, но истина дороже». Платон услышал это, кивнул и ушел. Вернулся через два месяца, грязный, мокрый и холодный, в руках — драный вонючий мешок.

«Что это?» — спросил Аристотель. «Истина», — ответил Платон. Аристотель заглянул внутрь, подумал и обреченно произнес: «Платон, ты мне больше не друг».

Я сидела над третьей кружкой кофе в каком-то очередном лоб(эи-баре, выбранном по принципу чистоты туалетной комнаты, и мучала Яна:

— Ну скажи, что было в том самом мешке?

Инга, она же режиссер будущего шоу, быстро нашлась с ответом:

— Грязь. Все из грязи выйдет и в грязь же вернется…

Инга довольно часто выдает незамутненный взгляд на вещи. Но меня не устроил этот ответ, хотя в нем была толика сакрального смысла. И я глубокомысленно изрекла:

— Кот или шило? Но ведь кот в мешке, наверное, больше воняет, чем шило…

Мое последнее высказывание и характеризует наши отношения с Яном. С помощью авторской методики «демонстрации крайнего идиотизма» мне нередко удается собрать уникальные данные. В конце концов, я выудила из Яна ответ на мучившую меня, крепче кофеина, задачу:

— Там лежало самое страшное и самое неприятное, что только мог увидеть Аристотель. А как ты думаешь, что такое Истина?..

Ян всегда относился ко мне, как девушке недалекой, но искренней, что вполне компенсировало в его глазах мой средний по нынешним меркам IQ. Я ведь тоже, как Платон, постоянно рассказывала ему про какую-то Атлантиду, а он, слушая мои фантазии, обращался как с ребенком, которому так хочется, чтобы ему поверили взрослые. И ни разу, в отличие от Аристотеля, публично не подверг сомнению то, во что я свято верила.

Общение с Яном на некоторое время вернуло меня в эпоху ночных споров в прокуренной комнате студенческого общежития. Картошка на маргарине или сухой паек, оставшийся от солдат Бундесвера и переданный в Россию в качестве гуманитарной помощи, — нехитрая закуска к бутылке портвейна и разговорам про «Сумерки богов». Только теперь эти споры проходили в весьма фешенебельных ресторанах или лобби-барах московских пятизвездных отелей, где мы, как «непостояльцы», странным образом получали наилучший сервис.

— Ян, как тебе это удается? Мы только сели, а на столе уже стоит целая ваза с солеными орешками и бисквитными «комплиментами»? — На самом деле я удивлялась другому — что метрдотели вообще пускают внутрь нашу странную компанию.

— Просто надо научиться менять реальность под себя.

«Вот он — ключ, — подумала я. — Ведь именно об этом говорили суфии. Поскольку реальность существует только в нашем сознании, то смещение точки зрения или представления о ней позволяет управлять и самой реальностью». То, что я делала неожиданные выводы, иногда полностью перелицовывая смысл того, о чем говорил Ян, меня не останавливало. Это и называется «коучингом» в исполнении моего «наставника» — когда ученик создает собственные смыслы за счет свободных ассоциаций.

Он распаковывал холщовый мешок — рядом с ним этот предмет был довольно органичен — и доставал оттуда коммуникатор, внешний накопитель информации для компьютера и какую-нибудь на первый взгляд бессмысленную вещь, например, портативную лампу на батарейках. Наша болтовня не мешала Яну реагировать на импульсы внешнего мира — он отправлял электронные письма, вел какие-то записи и заходил в Интернет.

— Ян, суфии говорят, что смысл — это путь к Богу через Любовь. — Я вычитала это у Идриса Шаха, одного из наиболее авторитетных современных исследователей жития суфиев, а теперь хотела свериться с часами Яна, правильно ли я усваиваю материал. — Но ведь это не та самая любовь, которую мы понимаем в тендерном аспекте?

— Как бы тебе не хотелось свести все к уровню физических отношений, речь идет об абсолютной, божественной любви.

Моя языческая натура с трудом соглашалась с тем, что возлюбленным может быть Бог, ибо я готова была акцептовать только одну религию — единение с Богом через любовь к божественному, то есть к Человеку. И это было бы рискованно, зато честно. Да, я могла бы написать новую Библию, Евангелие Любви, но как существо крайне неусидчивое, вряд ли бы продвинулась дальше пятой главы этого новейшего монотеистического учения. Моя религия — Любовь, в которой через жертвоприношение и самоотречение я стремилась обрести своего Бога, создавала собственные языческие ритуалы и обряды, но на этом пути встречала лишь Божественную несправедливость.

— А как же Ошо, который говорит, что согласие и мир в душе, а также молитва и любовь к Богу возможны только при достижении гармонии телесной, — по сути, он возвеличивает роль оргазма, придавая ему какой-то космический смысл?

— Ошо говорит не о человеке в любви. Он говорит, что человек и есть любовь. Любовь — это состояние бытия, любовь — это глубокое желание благословить все существование.

Я одинока всегда и везде — в толпе, в кругу друзей и даже с мужчинами. Отдавая должное физиологической необходимости единения женского с мужским, Инь и Янь, я все время ждала, что это слияние произойдет и на каком-то более высоком уровне, на уровне тонких сфер — души, сознания, чакры, расположенной в районе вилочковой железы… Но каждая любовная история приносила только новые шрамы, подтверждая своим финалом существование тех самых «двух разных миров». Мужчина и женщина — выходцы из разных Вселенных, и именно поэтому они никогда не станут двумя половинками одного целого. Как только уходило физическое влечение, мы вдруг понимали, что нас НИЧЕГО не связывает в этой жизни. Чужими встретились, чужими расстаемся, как две планеты на просторах Мирового океана, случайно оказавшиеся в гравитационном поле друг друга…

— Так что же такое любовь? — спрашивала я его. — Тот великий и божественный дар, шанс, который дается один на миллион, или великая иллюзия, о которой пишут книги и снимают кино, потому что без этой иллюзии душа пуста?

— Ты говоришь о том, чего ни разу не испытала.

— Но я любила!.. Много раз…

— Много раз — это не любовь.

— Ты прав, я любила одного мужчину, только в разных обличьях. Встречая Его в разных воплощениях, я пронесла эту любовь через всю жизнь.

— Выкрутилась… — Ян не оценил моей тирады. Рано или поздно наступает момент истины — в любви ты хочешь стать половинкой, а становишься кровоточащим обрубком, потому что мир единый и целостный ты можешь построить только внутри Себя. И только так можно избавиться от одиночества и не страдать от отсутствия последователей и единомышленников…

Так, в разговоре с Яном, я определила стратегическую цель своего существования — построение такого мира внутри себя, который позволит мне обрести гармонию. Однако не мысли «о высоком» гнали меня, как бешеного пса, через закоулки накопленного знания. Я хотела просто выжить, придав хоть какую-то осмысленность своему бытию.

— А суфизм, или учение Ошо, подойди к нему как к жизненной философии, без фанатизма, — посоветовал мне Ян.

Поскольку я работаю над трактатом, а не романом, я прошу прощения за некоторое присутствие философских и теософских понятий. Не попытавшись ввергнуть читателя в поток своих мыслей и словоформ, я не смогу перейти к более увлекательным эпизодам своей истории…

…Суфии утверждают, что нам надо научиться смотреть на свою жизнь глазами Вселенной или Бога, приравнивая личные страдания к страданиям всего сущего. И если индийские йоги проповедуют отказ от собственной индивидуальности для достижения состояния пробуждения, то суфии предлагают альтернативное видение — просто научиться смещать точку зрения между Божественной и человеческой, между бесконечным и конечным.

«Просто общаться с Богом. Быть младенцем у Бога за пазухой. Чувствовать, что ты — дитя мгновения. Дышать свободно. Именно так суфии отвечали на вопрос: «Что значит быть суфием?..».

Азали

И все-таки я опять ошиблась. Сначала была Азали… Точнее, ее система обучения восточному танцу. Азали была уверена, что первым появился суфийский мистический танец, а уже потом «адепты» женского пола стали исполнять его в султанских гаремах. Так вот, пока в одних танцевальных школах учат соблазнять султанов и евнухов (насколько это возможно), в школе Азали мы проходили древние практики, прикасаясь через танец к тайнам и философии Востока.

То, что требовала от меня Азали, поначалу казалось невыполнимым — отключить разум и полностью отдаться музыке: «Пока твой мозг контролирует тело, ты не танцуешь, а просто повторяешь движения». Я понимала, о чем она говорит, но выключить внутреннего «контролера» долгое время не получалось.

Для того чтобы отключить разум и погрузиться в экстатическое состояние Любви, суфии практиковали различные виды медитации, слушали трансовую музыку, исполняли ритуальные танцы или входили в особое психологическое состояние, свершая ритуал Зикр — методично повторяя многочисленные имена Бога. Что-то похожее делали и мы, включая на полную мощь проигрыватель и выключая в зале свет.

Неожиданно для себя я прикоснулась к медитации через танец. Я долго искала приложения неуемной энергии — в фитнесе, пилатесе, йоге. Однако достигнуть реального состояния погружения мне впервые удалось на занятиях арабского танца живота. Девятнадцатилетняя Азали, преподающая восточные танцы в клубе «Классика» два раза в неделю, открыла передо мной особый мир, в котором я интуитивно нащупала тот самый Свой Путь, вернее, его предощущение, и начала блуждать в поисках себя.

Я изучала опыт крутящихся дервишей, которые могли в трансе вращаться часами вокруг собственной оси. При этом дервиши говорят: «Мы стоим на месте, это Вселенная вращается вокруг нас». Дервиши считают, что, если долго и без остановки кружиться на одном месте, можно встретиться с самим собой.

«Какой страшный и увлекательный опыт — встреча с самим собой! — думала я. — Собой — прошлым или будущим? Или тем самым Высшим «Я»?» Я пыталась повторить этот «эксперимент», но он мне никак не удавался. Падая в изнеможении на пол, видя, как потолок вращается наподобие лопастей винтов геликоптера, я делала замеры «получилось — не получилось». Но неизменно приходила к выводу: и в этот раз мне не удалось… встретиться… с самой собой…

А ведь я читала у Майринка — Гете это удавалось. Но я, видимо, не Гете… Сообразно неподвластным мне обстоятельствам, я вновь и вновь откладывала эту встречу. По сути, я и сама не осознавала, что стремлюсь войти в транс, отключив сознание и раскачиваясь в ритуальном барабанном ритме, для того чтобы обрести иную реальность. Но тогда я не знала, что дверь в нее уже приоткрыта…

Через некоторое время достигать близкого к экстатическому состоянию я, как и Азали, научилась под любую музыку. Арабский танец под Billie Jean Майкла Джексона, Desert Rose Стинга или скрипку Ванессы Мэй… Исследователи Востока предали бы нас анафеме, если бы узнали об этом. А мы меж тем обретали знание, что у танца нет границ, условностей и запретов. Нет разницы, какой стиль или ритм. Есть тело, движение которого способно передать состояние души. И есть душа, которая не умеет выразиться в словах и поэтому говорит с помощью языка пластики. Я приходила в танцевальный зал как в храм, где с меня снимаются оковы, а энергии закручивают в спираль. И мы крутимся как дервиши, понимая, что мы стоим на месте, и только Вселенная вращается вокруг нас.

«Постарайся идти медленно, очень медленно, как только сможешь, — говорит мне Азали. — Это трудно, ты раскачиваешься и боишься упасть. Еще медленней… Ты качаешься, потому что теряешь свою внутреннюю ось. Почувствуй ее, тот стержень, который позволяет высоко держать голову и ничего не бояться… Возьми любую точку наверху, не отрывай от нее глаз и кружись, сколько сможешь. Не бойся упасть. Быстрее, быстрее! Попади в поток кружения, и ты не упадешь, а если упадешь, то не ударишься, тебе не будет больно. А теперь падай! Почувствуй кружение внутри себя…

Пять, потом десять минут, потом четверть часа шаманская «тряска». До тех пор, пока не уйдет боль из сведенных напряжением бедер, пока, раскачиваясь наподобие маятника, не поймаешь нижней чакрой пульсации, производимой ударными, не войдешь в резонанс с барабанным ритмом.

Падай, словно в пропасть с обрыва, взмахнув руками, как крыльями, падай и катись, словно тело, которое покинула душа. Как камень, который не боится удариться о другие камни. У него нет страха…

Склонись, как засохший цветок, оставленный без воды, из которого по капле уходит жизнь. Забытый ржаной колос, поникший над сжатым полем перед заморозком…

А теперь проснись и начни прорастать. Ты — зерно в иссохшей земле, которого коснулся ливень, ты росток, который пробивает земную корку, слабый и сильный цветок, разрывающий асфальт. Ты растешь и тянешься к солнцу, ты сильное и гибкое дерево, раскачивающееся на ветру, ты пьешь этот ветер всей поверхностью кожи, как листьями и корой. Ты проснулась…

Ты наполнена силой, тебе не страшны ветра, ливни и снегопады… Трава во время бури склоняется к земле, большие деревья вырывает с корнем, а ты — будь травой, буря пронесется мимо, не причинив вреда.

Ты — змея, которая бесшумно проползает между камней, не задевая ничего вокруг. Ты — пантера, которая крадется сквозь кусты. Ты берешь их силу, но сердце твое — человеческое, полное любви. Тебе не надо убивать, чтобы Жить…».

«Учась смотреть глазами Бога, — считают суфии, — мы приобщаемся к огромному потенциалу, способному исцелять душевные раны и заполнять душевную пустоту. Эта обостренная способность проникать в суть вещей позволяет нам осознавать важнейшие принципы слаженной работы вселенского механизма — там, где раньше мы видели лишь беспорядок и хаос. И от этого осознания и осмысленности бытия остается лишь один шаг к чему-то большему — к целеустремленности и решимости».

Маленькая, совсем еще юная Азали знала больше, чем я в свои тридцать с лишним. Откуда приходит это знание? Она будто ходила среди нас, спящих, и понимала, что нужно разбудить. Но чтобы разбудить, надо дать Знание, и она из каких-то глубин и книг черпала его и передавала нам в танце и медитации.

Она старалась сместить фокус фотокамеры, через которую мы смотрим на мир, открыть более широкую перспективу для осознания собственного «Я». Наверное, это и было своего рода откровение. А медитативное, измененное состояние сознания, достигаемое через танец, — это путь открытия той самой Божественной точки зрения, о которой говорили суфии.

В своем просветительском желании поделиться этим «откровением» с друзьями я решила пригласить их к Азали, чтобы они своими глазами увидели мистическое кружение танца жизни. Да, Ян прав, это действительно «Танец Жизни», который словно кружево будет соткан из самых разных композиций и каждое отдельное выступление Азали будет носить свое название. Танец-Пробуждение. Танец-Любовь. Танец-Признание. Танец-Ненависть. Танец-Откровение. Танец-Молитва… Вот он сценарий, который рождался в недрах наших ночных бдений.

Теперь, по прошествии некоторого времени, когда я села за написание этой книги, понимаю, что это было не само Откровение, а лишь первый шаг к нему. А та самая встреча с самой собой, которую я ждала, — наверное, и есть мистическая встреча с иной реальностью. Встреча, которая стала для меня «катализатором» этого смещения линии горизонта, открытия новой для меня и более широкой панорамы.

Crazy Seasons

Далее я опускаю некоторые подробности — как прошла вечеринка, как выступала Азали, как звучали суфийские притчи… По сути, никто ничего не понял, да это и неважно. Процесс был гораздо интереснее, чем результат. Что касается Азали, и это публика сумела прочувствовать, — ей действительно удалось из ресторанного танца живота сделать то, что можно назвать «искусством для посвященных». В любом случае мне, как профессиональному «организатору массовых мероприятий», можно было поставить «зачет». Зрители ушли сытые, довольные, весьма мало говорили о суфизме, но считали, что вечер удался.

Мне хотелось поговорить с Яном, обсудить наши дальнейшие совместные планы в шоу-бизнесе. Оформилась идея регистрации продюсерской компании Crazy Seasons, под эгидой которой будут проходить самые сумасшедшие пати в Москве. Суфийская вечеринка — только начало, мы еще устроим здесь настоящий шабаш! (Меня никак не отпускала идея «Ведьмы с Портобелло».) Под слоганом Travelling To & From мы станем предлагать нашим гостям путешествие в иные реальности. А на улице рядом с местом проведения всегда будет дежурить «скорая» — это станет нашей фирменной «фишкой». Слоган был экспроприирован у одной известной писательницы, которая написала историю, как сходят с ума и возвращаются обратно. Концепция была в целом одобрена Яном, и мы начали готовить документы на регистрацию.

Кроме шоу-биза, были и некоторые события в моей жизни, о которых я хотела поведать моему «суфию», как с некоторых пор я называла Яна.

В моем пространстве обозначились люди, появление которых, с рациональной точки зрения, объяснить я не могла, но понимала, что они также способствуют смещению моей жизненной фокусировки. Я полагала, что Ян поможет мне разобраться в тех обстоятельствах, которые происходили против моей воли и не были мною контролируемы.

Именно Ян позже даст мне одну универсальную формулу, благодаря которой я смогу самостоятельно сделать анализ любой сложносочиненной ситуации. Если бы он слышал скрип мозга, который раздавался в процессе работы над его схемами, он бы обрадовался появлению одной из самых старательных своих учениц. А я в свою очередь не против получить еще ряд инструкций по выживанию в экстремальных условиях, которые хранятся у него на чердаках памяти…

Нашу экзистенциальную беседу я помню лишь в общих чертах. Я все время пыталась начать разговор о том, что меня волнует, но никак не могла подобрать правильных слов. С одной стороны, я кокетничала, с другой — не хотела говорить правду, ибо правда получалась какой-то совсем плоской и даже с оттенком пошлости, которая всегда становится «гипотенузой» классического любовного треугольника. Я начала издалека, то есть с «Атлантиды» Платона, делая лирические отступления и предаваясь свободным ассоциациям:

— Ян, я оказалась в самом эпицентре битвы черных и светлых сил. Словно в «Ночном дозоре»… Ты можешь обвинить меня в чем угодно — что меня тянет в пучину страстей или мистики, что я фантазерка, девушка со сдвинутой психикой, человек с художественным восприятием мира… Только не бросай меня в терновый куст! Я хочу говорить как с доктором. Я человек адекватный в поступках и проявлениях, у меня достаточный порядок в голове…

Предисловие затянулось, потому что все транслированные характеристики моей личности, в том числе и про «художественное восприятие мира», отразились в его довольно ироничной улыбке, хотя я рассчитывала на понимание.

— Ян, — пыталась я артикулировать свои мысли. — От меня требуют сделать выбор между белым и черным… Я даю путаные показания, мне сложно мыслить в этих категориях — «черное и белое». Для меня мир всегда воспринимался в полутонах, в нем не было четких границ. Есть двое мужчин, один любит меня, но не может быть со мной, а другого люблю я, но я боюсь его, потому что не знаю, куда приведет эта любовь… Классический любовный треугольник обернулся для меня вопросом нравственного выбора —. какая я? Способна ли причинить боль, могу ли уничтожить кого-то правдой, готова ли принять новую заповедь «Убивать, чтобы жить»? И речь не только о том, чтобы бросить одного и уйти к другому. Меня хотят видеть в клане «черных», потому что это… как бы… мое предназначение…В общем, прошу тебя понять мое смятение и сказать, что мне делать…

Наверное, если бы рядом был не Ян, а какой-то другой человек, я бы не прибегала к столь эзопову языку, а воспользовалась бы более прозрачными образами. Но я же говорила с Яном, и он готов был понять мои лексические конструкции без особого напряжения.

Он взял блюдечко, вытряхнул из него конфетные обертки и поставил в центре стола. Из фольги смастерил крошечную фигурку.

— Видишь ли, мир — как это блюдце. С одной стороны белые, с другой — черные. — Он условно разделил блюдце на две равные части и поставил человечка в центр. — Ты — посередине. Вопрос — куда тебе двигаться?

— Как ты умеешь отвечать вопросом на вопрос! Это я тебя спрашиваю, куда мне двигаться? Они же меня закручивают и каждый тянет на свою сторону!

Он терпеливо дал мне несколько попыток найти решение самостоятельно, но я упорно продолжала играть роль ученика, который не готов генерировать собственные идеи и ждет откровения Учителя. И хотя метод обучения с помощью «наводок и подсказок» считается наиболее эффективным, Ян пошел мне навстречу. В который раз мой собственный метод «демонстрации крайнего идиотизма» показывал свою действенность. Позвольте мне некоторое время пребывать в образе очаровательной «блондинки», это недолго…

— Ты стоишь в центре?

— Ага, я в центре.

— Вот теперь представь, что оно вращается вокруг тебя, а ты… ты продолжаешь стоять в центре.

— То есть как это — стоять в центре? Но меня же сносит! Или ты считаешь, что центробежная сила должна компенсировать центростремительное ускорение? — Я тщилась вспомнить хоть что-нибудь из школьных уроков физики.

— Тебе, должно быть, наплевать на силы и ускорение, ты продолжай стоять в центре и не двигайся…

Я вспомнила дервишей, которые думают, что они стоят на месте, а Вселенная крутится вокруг них. Но их же не прибивает ни к одному из краев этой Вселенной…

— А если я все-таки потеряю равновесие?

— Когда почувствуешь, что теряешь равновесие, когда не останется малейшего шанса — выпрыгивай! — Он показал «катапультирование» маленького рукотворного человечка, который завис над блюдечком. — Прыжок, и ты над схваткой, над ситуацией. Вот и все…

Так просто объяснять, когда ты находишься вне ситуации, и так сложно представить, куда прыгать, если ты стоишь посередине блюдца. Я отложила его рецепт, как в поваренную книгу, надеясь, что когда-нибудь он поможет мне разобраться в мутном вареве, которое закипало в моей голове. Выпрыгни и окажись над схваткой. Похожие формулы есть в теории рефлексии стрелочка вверх и в сторону. Классическая схема рефлексивного выхода. Смешение угла зрения. Взгляд с иной точки. Перефокусировка фотокамеры. Расширение панорамы сознания. Кажется, я где-то уже встречала эти формулировки.

Я на некоторое время погрузилась в характерную для меня задумчивость. Белое и черное… Вечное кружение сил…

— Ян, последний мой вопрос — а ты маг? А если маг, то какой — белый или черный? — поторопилась я присовокупить довесок к «последнему» вопросу.

— Сиреневый. — Он просто издевался надо мной, как над блондинкой. И имел полное право.

— Ян, еще один вопрос, точно последний — что такое «шакти»?

— Зачем тебе это?

— Просто интересно, встретилось тут новое слово…

— Не засоряй свой мозг.

Встреча на Патриарших

Яну надоело разбираться в моих проблемах и общаться с человеком, который не может напрячь мозг, гламурно предпочитая получать пищу для ума в хорошо сервированном и легкоусвояемом виде. Короче, следующую встречу он решил провести в ином формате, о чем оповестил меня с помощью эсэмэски на мобильный телефон. С некоторых пор я обзавелась коммуникатором, поэтому набирала сообщения с помощью палочки-стилуса, элегантно касаясь сенсорного экрана. Новая фишка, к которой быстро привыкаешь, как ко всему новому и пафосному.

«Как ты относишься к платной психотерапии?» — писал мне Ян стилусом на своем коммуникаторе. Он тоже был не чужд прогресса.

«Как бы пппположительно». — Я пыталась изобразить повторными согласными некоторое удивление в голосе.

«Для вас недорого. Три тысячи рублей за академический час».

«А кто будет психотерапеут?».

«Догадайся. Это тест на пациентопригодность».

«Простите, а у вас есть лицензия?.

«У меня дюжина лицензий. Какую предъявить?».

Впрочем, и визиток у него было столько же. В начале нашего «свидания» он рассыпал их веером перед моим носом и сказал: «Выбирай, какая больше нравится». То есть с этой минуты мы должны были облачиться в некие новые друг для друга одеяния. Со своей стороны я была согласна на больничную пижаму, лишь бы она элегантно облегала талию и бедра.

Разные имена, фамилии, должности, организации. Различные вариации на темы: «Агентство доверительных решений, член совета». «Фонд социальной инициативы, советник». «ИНЬ и ЯНЬ. тренер».

Я выбрала «Янь. Консультант». Это как-то ассоциировалось с Воландом, который приехал в Москву под видом профессора черной магии и консультанта. Кроме того, я выбрала местом встречи — Патриаршие. Мне уже начинала нравиться вся эта игра в мистику.

Я припарковала машину в Малом Козихинском переулке, между помойкой и розовым «Бентли», и набрала ему эсэмэску:

«Я на месте. А ты где — в Ершалаиме или за завтраком у Канта?».

«У Крылова». — В конце сообщения он поставил «смайлик».

Я нашла его ровно в той же позе, как и у доброго сказочника, только в отличие от бронзового изваяния у городского пруда, в руке он держал коммуникатор последней модели, и, судя по выражению лица, обращался к Всемирному разуму. То есть качал мегабайты из Интернета.

— Какая басня и кто из героев тебе наиболее близок? — Он показал на бронзовых героев басен Крылова, которые с некоторых пор окружают своего Создателя.

— Что тут думать? Ворона, конечно! Пока молчала, была при сыре. Как только открыла клюв, лишилась авторитета. Так же и со мной. Стоит рот открыть, как все неприятности и начинаются.

— Ты думала, почему?

— Ян, я говорю быстрее, чем думаю. Врожденная особенность.

Действие как бы опережает мысль, отсюда и все проблемы…

Он сделал несколько «замеров», узнал мой знак Зодиака, определил «число личности», образуемое сложением цифр дня, месяца и года рождения, вычислил день зачатия, если я ничего не преувеличиваю… Умножил 3 на 12. Но оставил выводы при себе. Долго молчал, сосредоточившись на вычислениях, потом словно очнулся и вспомнил, что я еще тут:

— Ты думала о смысле твоей жизни?

— Ну… думала, конечно, правда, давно… Потом, отбросив смысл, то есть его поиски, начала просто жить. Поскольку это как бы «псевдовопрос» — вопрос, заведомо не имеющий ответа.

Он использовал технику «звенящей паузы». Когда повисает тишина, именно в этом «разрыве» у кого-то сдают нервы, и он начинает говорить. Говорить начала я. Не исключаю, что хотелось блеснуть эрудицией:

— Я где-то в Сети как раз наткнулась на фразу, что «Истина состоит в том, что смысл жизни существует». И этот смысл, постараюсь процитировать ближе к тексту, в неком развитии сознания, развитии качественном и количественном… — Тут я поняла, что забыла, чем заканчивалась чужая, но умная мысль.

— Вот именно. Так у тебя и будет — «некое развитие»… — довольно жестко ответил Ян. — Ты постоянно говоришь «некое», ты постоянно говоришь «как бы». Пока ты не избавишься от этой привычки НЕ утверждать, а СОМНЕВАТЬСЯ, ты так и будешь в «состоянии некого развития».

— Ты прав, не понимая, куда двигаться, ты двигаешься на ощупь, иногда «как бы двигаясь», иногда чувствуя «некое движение вперед». Уверенность дает знание, сомнение порождает категорию «как бы»…

Он не спорил со мной, не помогал продолжить процесс осмысления. Он действовал по какому-то своему намеченному сценарию беседы.

— Ты можешь назвать значимых людей в своей жизни?

— Конечно, их множество… — Я опять поторопилась с ответом. — А что означает «значимый»? Родной, близкий, жизненно важный?

— Я повторяю — ЗНАЧИМЫЙ!

Далее очень длинная прямая речь, которую я заключаю в кавычки, чтобы было понятно, когда я сделала pitstop в «Формуле один» своих беспорядочных мыслей:

«Блин, ты все время заставляешь работать мой усталый мозг. Я должна подумать. Значимый… Наверное, Саша Булатов. Мой первый учитель жизни.

Мы встретились, когда мне едва исполнилось девятнадцать. Он научил меня профессии журналиста, он дал мне возможность поверить в себя, найти собственный язык и стиль. Он правил мои статьи, а я изучала каждую правку — почему так… Как надо?.. Как будто искала ответ в задаче со множественными неизвестными…

Он был рядом, когда меня бросил любимый мужчина. Бросил с ребенком в животе. Саша встречал меня из роддома, когда родился мой сын, — вместо отца и мужа. Он помогал мне заработать хоть какие-то деньги, когда мне нечем было кормить свою маленькую семью. И при этом мы не спали с ним. Платоническая любовь…

Он писал мне стихи. Очень нежные и грустные…

Под громкие скрипы кровати, В краю, где поют соловьи, Я буду министром Печати, Ты будешь — министром Любви.

Но сгинет идиллия быстро, Быстрей, чем желтеет печать, И кто-то другого министра Поставит твой сон охранять.

И в час, когда жизнь измочалит Мечты и надежды мои, Я буду министром Печали, Ты будешь министром Любви…

Ты будешь при гимнах и флагах, При птицах, слетевших на юг, И как-нибудь роясь в бумагах, Найдешь писанину мою.

И глядя на строки поэта, Как небо на листья глядит, Ты скажешь: «Кончается лето, Как время, однако, летит».

Грустная это была любовь — поэт и молоденькая журналистка, которой только-только открывался большой мир необычайных возможностей. Но, несмотря ни на что, он все время участвовал в моей жизни или хотя бы был в курсе моих злоключений…

Да, и еще один — Димка Кнуров. Тоже мой бывший босс. У него я училась по профессии «политтехнолог» — митинги проводить, забастовки в аэропортах и прочие массовые мероприятия. Он учил меня писать депутатские запросы и публичные речи, допускать в правильном месте нецензурное словцо и заставлять толпу обращаться к поиску великой национальной идеи. Я быстро натаскалась составлять тексты, которые могли пробирать аудиторию до костей, и сама готова была рыдать, когда вытаскивала из принтера горячую отпечатанную листовку.

С ним мы гоняли по ночной Москве, пили «напалм», мешая самбуку и абсент, думали о смысле и бессмысленности бытия, танцевали под экстази, обсуждали несбыточные мечты и хоронили любовь. Его — к какой-нибудь очередной южноафриканской фотомодели, или мою — к очередному подонку распространенного в средней полосе славянского типа.

Мы не спали с ним, хотя провели много ночей напролет вдвоем. Мы пили виски, курили, обсуждали его очередной любовный нокаут и мою отправленную в шредер страсть… И опять пили виски со льдом.

У нас был общий друг Кир. Или Кирилл. Известнейший журналист Кирилл Дамаданов. Когда мы собирались втроем, мы входили в резонанс со всей Вселенной, вернее, с самыми разрушительными ее силами.

Пару лет назад, в феврале, когда Димка вернулся из Непала, мы решили произвести ритуал воскурения благовоний у подножия статуи Шивы. В роли статуи — сувенирный формат индусского бога Шивы, не больше ладони. В роли благовоний — темный катышек гашиша на фольге… После ритуала мы отправились в «Этаж» на Тверской, где началось нереальное разрушение основ. Официанты не могли донести напитки до клиентов, опрокидывая на пол подносы с наполненными бокалами. В уборной дрались проститутки, вырывая друг у друга крашеные волосы. Мы пили виски прямо из горла, не рискуя обращаться к бармену и официантам, которые, как фигуристы на льду, скользили на мокром от крепкого алкоголя паркете…

Кирилл только что устроился спецкором в газету «Новый Телеграф» и циклился на своих производственных планах. Я пыталась «халявить» и не пить, поскольку была за рулем. И вообще я тщетно собиралась домой: «Уже три часа ночи, завтра совещание в девять, а у меня будет опухшая рожа…».

— Да пусть сгорит твой «Телеграф»! — воскликнул Димка. — И ты, — он обратился ко мне, — иди на хер!

Хотя я просилась только на совещание.

Этой ночью сгорела редакция газеты «Новый Телеграф», причем вместе с издательским комплексом. А меня избили и ограбили у подъезда, пытаясь, помимо сумки, отнять и новую норковую шубу. Бить человека ногами, лежащего на земле и одновременно снимать с него шубу — стратегическая ошибка. Избиваемый сворачивается в позу эмбриона, защищаясь от ударов, а снятие с эмбриона шкурки становится поистине невыполнимой задачей. Оторвали рукав и воротник. «Телеграф» быстро отстроили, шубу я починила.

Позже я узнала, что это была особенная ночь. Именно в то воскресенье мы разделили ритуал курения со ста пятьюдесятью тысячами индусскими брахманами и приверженцами культа Шивы. Ритуал сей проводился под кронами деревьев, рядом с храмом Пашупаинат в столице Непала, на восточной окраине Катманду, одном из самых святых мест для всех индусов. Вот что значит, по-моему, «входить в резонанс со Вселенной»…

Когда мы работали в паре, не было нам равных. Он всегда был стратегом, я тактиком. То есть он головой, а я шеей. Он говорил ЧТО делать, а я говорила КАК делать. Я была реализатором его гениальных идей. А он знал, что можно только придумать эту самую идею и назавтра она станет реальностью, потому что рядом была я. Собираясь к очередному спонсору для кампании какого-нибудь кандидата или партии, мы как пароль говорили: «Ну что, идем грабить банки?» Нам давали деньги на избирательные кампании прямо из сейфа — потому что с той минуты, как он появлялся в высоком кабинете какого-нибудь банкира, любой «денежный мешок» начинал безоговорочно верить Димкиной харизме. Бонн и Клайд. Я была Бони Паркер при своем Клайде Барроу. Но мы не были аферистами — мы отвечали за свои слова, и наши заказчики-кандидаты если и не приходили к финишу первыми, то их выборные кампании оставались в народной памяти как самые остросюжетные блокбастеры политического «Голливуда» России…

…Димка сейчас очень болен, и я переживаю за него. Несколько месяцев его лечат лучшие доктора, в том числе нетрадиционные… Но ничего не помогает. У меня с собой всегда его диск — он когда-то записал альбом. Одна из моих любимых песен — «Следы на песке»… «Я молился богам, что не стоили свеч. Я молился богам, приносящим беду». Поклонение Шиве, все эти вудуистские ритуалы… А может, в этом причина его болезни?».

— «Я оставлю тебе лишь следы на песке…» Такие слова этой песни. Значит, НИЧЕГО…

Я замолчала, листая список значимых людей в своей жизни, но он почему-то закончился…

— И это все? — прервал мои размышления Ян.

— Да, больше не могу никого вспомнить. Даже странно… Значимый… Это те двое, которые повлияли на развитие и становление моей личности… Которые как бы чему-то научили… Которые были своего рода «суфиями» рядом со мной. А я прилежной ученицей.

— Как бы… чему-то… своего рода… Опять возвращаешься к категориям неопределенности.

Я не совсем понимала, где «точка сборки» нашей встречи в формате платной психотерапии. Или, может, речь идет уже о психиатрии? Может, я категорически и неизлечима больна? Даст ли он мне ключ, или мне, как и раньше, придется в одиночку бродить в потемках моей кромешной и раздвоенной личности, которая мечется между белым и черным?

— Хочешь обратную связь? Когда я увидел тебя впервые, подумал — выжженная пустыня. Непотому, что в тебе нет жизни, а где-то внутри — пустота, аж ветер завывает. Ты боишься одиночества, тебе скучно с самой собой. Ты прибегаешь к сотне уловок, чтобы быть в постоянном движении — вечеринки, командировки, встречи у камина, забастовки на заводах, семинары о секретах женской привлекательности и истоках мужской неверности — такое ощущение, что ты уже перепутала, где жизнь, а где работа. Ты устраиваешь эту круговерть с одной-единственной целью — не оставаться наедине с собой. Да, ты пытаешься постоянно менять окраску, быть разной, играешь разные роли. То вздыхаешь, как Рената Литвинова, то перекидываешь ногу на ногу, как Шарон Стоун, то выступаешь, как Ильич на броневике — и это только узнаваемые образы. Перепрыгиваешь с одной темы на другую в разговоре, меняешь тембр голоса, пытаешься оказаться в центре внимания или, наоборот, выключаешься из общего разговора, погружаясь в философическое настроение… Но где ты — настоящая?..

Да, похоже, все мои уловки раскрыты. А я думала еще побыть в образе «привлекательной блондинки»…

— Ян, у меня довольно тонкая психическая конструкция. Я — лунная женщина Рак, у меня настроение меняется не только в зависимости от фаз Луны в течение месяца, но и в течение одного дня или часа — я могу несколько раз переходить из одного состояния в другое. Кроме того, я — самонастраивающаяся система, которая приспосабливается к изменяющимся условиям, автоматически меняя параметры настройки в зависимости от реакции собеседника, каких-то внешних обстоятельств…

— Если ты не управляешь этим процессом, а ты говоришь про «автоматический поиск», то это — аномалия.

— Я всегда была геомагнитной аномалией, Бермудским треугольником, где вечно штормит… Я искренне пытаюсь жить как люди, но я другая. Сколько еще мне предстоит обманывать себя и окружающих?…Ты знаешь, в детстве, когда меня отвозили в деревню, я уже тогда испытывала это странное беспокойство — меня тянуло куда-то, словно звал голос, но не могла понять, куда. Иногда ночью я убегала в поле, к большому камню, и ждала, когда за мной прилетят. Я очень четко это чувствовала — меня должны забрать отсюда. Мне очень неуютно было в этом мире, я знала, что где-то есть другой мой мир, моя планета… Я оставляла записку, кажется, в книжке по астрономии: «НЕ ИЩИТЕ, МЕНЯ ЗАБРАЛИ К СВОИМ…» Но каждый раз возвращалась, потому что встреча, которую я ждала, не назначая, так и не происходила. И постепенно терялась надежда, моя уверенность в том, что спасение где-то очень-очень близко…

Теперь я уже была в новом «инопланетном» образе, который пришёл на смену трепетной «блондинки». Хотя вряд ли его могли ввести в заблуждение мои многочисленные маски.

— Во что ты веришь?

— Еще три недели назад я бы сказала просто: я Верю в Бога, молюсь Святой Троице. Но сейчас, спустя три недели, не могу сказать с уверенностью… Я впервые поняла, что брать — это приятнее, чем отдавать. Я научилась давать отпор, вместо того, чтобы подставлять вторую щеку под удар. Я увидела, что концепция «возлюби ближнего своего» не жизнеспособна в мире, где идет естественный отбор по Дарвину и где побеждают самые сильные и приспособленные… И Землю наследуют не «кроткие», а наглые и беспощадные… Фальшивый альтруизм против эгоистичного самоутверждения в этом мире… Я ощушаю себя в самых натуральных джунглях, несмотря на небоскребы мегаполиса, и все это урбанистическое общество. И действую по законам этих джунглей… с некоторых пор. И я вижу, как зло начинает пасовать передо мной, а вчерашние враги — заискивать.

— Откуда «мессиджи»? — Он понимал, что я начитанная девушка, которая бросается на любую литературу без разбора и так же некритично и без разбора принимает все на веру.

— Антон Шандор ЛаВей, один из недолгих любовников Мерилин Монро. Правда, тогда он еще не был тем самым ЛаВеем, о котором узнал весь мир…

— «Сатанинская Библия»…

Я промолчала. Он тоже выдержал паузу:

— В Индии есть старое поверье, что, если поставить перед лебедем чашку с молоком, разбавленным водою, он выпьет все молоко и оставит воду. Глядя на тебя, я удивляюсь, с какой виртуозностью ты «выпиваешь» воду и выбрасываешь ценное знание.

— Я согласна, это особенность незрелого разума. Я когда-то умела отличать черное от белого, молоко от воды, но сейчас, точнее, последние три недели, я засомневалась…

— А что произошло три недели назад?

— Я… сняла… крест… Тот самый, с которым нерасставалась никогда. И в оберегающую силу которого верила.

Я опять не сказала ему того, что хотела, и зачем, собственно, мы встретились. Я не находила слов, чтобы дать определение Иной Реальности, в которую шагнула.

Договор

Наш платный «академический час» психотерапии закончился, и мы решили зайти куда-нибудь выпить кофе. Он долго молчал, словно проводя какие-то подсчеты внутри себя. Потом открыл новую для меня линию огня:

— Зачем ты окружаешь себя болью? Люди, которые рядом с тобой, — они счастливы?

— Нет. Те, кто счастливы, — уходят. А остаются те, кто нуждается в помощи.

— И какую помощь ты можешь им дать?

— Кому-то я помогаю деньгами, другим — советом. Иногда человеку надо, чтобы его выслушали или кто-то побыл рядом, когда совсем плохо… Так плохо быть одиноким в ночи. Просто сидим в баре, беседуем, даем друг другу дурацкие советы и становится легче.

— Все эти тусовки по ночам, болтовня до утра — это жизнь, превращенная в текст! Вместо того чтобы идти вперед, ты застреваешь в чужих проблемах, проживая их как свои собственные.

— Может, это своего рода миссия — помогать, подчас жертвуя своим временем, энергией, словом. Ведь если что-то случится со мной, они тоже протянут руку помощи.

— Ты уверена? Вот если ты сейчас позвонишь своим так называемым друзьям и скажешь, что в беде, что тебе нужна помощь, кто-нибудь откликнется?

— Конечно, этих людей не так много, но каждый из них откликнется. Более того, они сразу приедут.

— Уверена? — Да.

— Приедут из любопытства или потому, что хотят помочь?

— Я не знаю, право… Наверное, помочь.

— Осталось только проверить это. И я думаю, очень скоро ты сможешь это сделать.

— Ты как будто предвидишь что-то…

Мы зашли в стеклянный ресторанчик на Садовом кольце. Пока я снимала плащ, он остановился возле стойки с рекламными открытками, промотирующими алкоголь, досуг и дорогие игрушки для взрослых. Именно рестораны, по мнению профессиональных маркетологов, являются местом скопления особенной целевой аудитории — алкоголиков, праздношатающихся и швыряющих деньгами потребителей. Подойдя к столику, за которым я расположилась, он разложил их веером, как карты в итоговом расчете преферанса, и предложил выбрать две.

Я вытащила пару открыток, не особо задумываясь, почему именно эти. На одной — бархатные чайные глаза Пенелопы Крус, на другой — переливающееся пеной через край пиво. Первая оказалась рекламой фильма «Ванильное небо», вторая — пивного бренда Beck's, который пытался убедить меня в том, что «Жизнь зовет. И ключ в твоих руках».

Он положил флаеры один на другой так, чтобы надписи на открытках совпали, и я прочитала составленное предложение. «Каждая минута жизни — это шанс все изменить. И ключ в твоих руках».

Этот фокус я знала — берешь газетные заголовки и с помощью ножниц составляешь смешные фразы. Мне не было смешно. Я стала перебирать оставшиеся открытки.

«Твоя жизнь. Твой выбор». Телефоны Pantech.

«Каждое слово имеет значение». Бюро переводов.

«Мы повсюду». PR-агентство полного цикла.

«В этом сезоне дьявол придет на каблуках…» Фильм «Дьявол носит Prada».

Не хватало только цитаты из книги Линуса Торвальдса Just for fun: «Смысл жизни — секс, война, линукс», использованной в рекламе линукс — серверов IBM на американском рынке.

У меня закружилась голова от «знаковых» рекламных лозунгов. Как виртуозно рекламисты эксплуатируют вечные ценности и жонглируют смыслами, превращая их в слоганы и штампы. Свои рекламные концепции они строят на обращении человека к себе, на первобытных чувствах и страхах homo sapiensa… «Доверься своим чувствам». Baileys.

Я сложила открытки стопочкой и решила больше не рисковать. Ян изменил тон общения. Теперь он не был ни консультантом, ни доктором.

— Короче, выбирай сама. Я могу сказать тебе, и это будет обидно, но честно. А могу подождать в том месте, куда тебя приволочет.

— Ян, это звучит жестко…

— Могу сказать, что тебя ждет.

— Тогда скажи! Лучше страшная правда, чем приятная ложь.

— Ты погибнешь. Тебя просто не станет.

— Я не поняла, в метафизическом смысле?

— Во всех смыслах. Ты нарушила программу, заложенную в тебя при рождении. Все, что ты делаешь, — это прожигаешь жизнь. Все, что тебе дано было свыше, — интуиция, поток, подключение к высшим сферам, — ты изгадила, забила мусором все каналы. А тот, кто не умеет воспользоваться даром, он все теряет.

— Прости, но какой дар? Интуиция? Я все время использовала этот «встроенный навигатор» по жизни, и она помогала мне стопроцентно предвидеть многие события. Участвовать в тендерах, делать выборные кампании с прогнозируемым результатом… Я помню, когда ощутила это в первый раз. Мы проводили каникулы на даче у моей школьной подруги, возвращались с озера. Я несла сетку с раками — зеленые, еще живые, они пытались выбраться на свободу. Неожиданно вдали показался почтовый «уазик», который направлялся к нашему дому. Я, помню, пошатнулась, схватилась за какую-то опору, сетка выпала из рук, и раки расползлись по траве. Чудовищная в своей неотвратимости мысль: они везут телеграмму для меня. «Не надо читать. Отвезите меня на станцию. Я должна ехать». Это было извещение о смерти моего отца… С тех пор это ощущение дежа вю во мне постоянно. Как будто я сначала просматриваю «превью», некую демоверсию, а уже потом проживаю жизнь, получив ориентировку, чтобы не заблудиться… Иногда во сне, иногда в каких-то образах и знаках… Да, я не знаю, как это работает, но я использовала это.

— Использовала, не понимая механизма, неосознавая, зачем тебе ЭТО дано?

— Ты прав, я не знаю, как это работает. Скажи, а ты знаешь? Меня один человек спросил, как она работает, эта самая интуиция? Как устроен этот механизм? Ты можешь ответить?

— Почему ты всегда ждешь готового ответа? Подумай и поймешь сама.

— Я долго пыталась понять, нарисовать «электрическую схему» этого агрегата. Но потом начинала сбиваться — где интуиция, а где жесткое программирование обстоятельств. Ведь часто бывает, если ты задаешь прогноз будущего, тоновые обстоятельства, да и ты сам, — все подстраивается под созданную модель этого будущего. Но я… Прости, Ян, но я не чувствую, что должна погибнуть. Я только начинаю жить, дышать, я влюблена. Впервые за всю свою жизнь я чувствую, как эта любовь наполняет меня. Мне кажется, что сейчас я почти счастлива… Я была больна, два месяца каждый день лежала под капельницами с растворами — и никто не мог поставить мне диагноз и вылечить. У меня не прослушивалось пятьдесят процентов легких, потому что я курила во время тяжелейшего бронхита и купалась в проруби на Крещенье… В меня закачали килограммы антибиотиков. Но именно сейчас я абсолютно здорова. И врачи сказали — непонятно, но мы снимаем диагноз. По сути, даже не поставив его…

Я перевела дух и почему-то вспомнила Булгакова, тема Патриарших прудов еще не выветрилась из моего сознания. «Человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус…» Я быстро попыталась освоиться в новой реальности и сохранить над ней контроль:

— Итак, ты сказал, что я погибну. Но должен же быть какой-то выход?

— Ты должна отказаться от всего мусора, из которого состоит твоя жизнь. Да, от всего придется отказаться. Все потерять.

— Друзей, любимую работу?

— Да.

— Прости, а как же мой ребенок?

— Он уже не ребенок.

— И ради чего? Ради неумозримого спасения? Ради каких таких реалий я должна отказаться от ВСЕГО?

— А ты уверена, что этот мир реален? Вот то, что ты видишь, думаешь, это реальность?

— Да, и я обратилась бы не к психоаналитику, а в амбулаторную психиатрическую клинику, если бы сомневалась в этом. Но ты говорил, что есть Путь…

— Да, путь есть. Я попробую помочь тебе. Я ускоряю все процессы. На то, что у обычных людей уходит три года, я могу сделать за год. У меня обмен веществ выше, чем у обычных людей, в три раза.

Особенности его метаболизма меня не вдохновили, но я постаралась прийти к какому-то соглашению.

— Прости, но я деловая женщина, и прежде чем подписать контракт, должна ознакомиться с условиями и предметом этого договора. Здесь предмет непрозрачен, условия не понятны…

— А я не предлагаю контракт. Ты просто должна сказать «да» или «нет». И прежде всего ответить себе — ты хочешь жить или нет?

— Ян, я должна подумать… — На моем языке это означало «скорее всего, я вынуждена буду отказаться от вашего предложения». Но здесь я действительно хотела оттянуть время и еще побыть в состоянии эйфории последних трех недель. — Я всегда быстро принимаю решения, это особенность присуща мне и в делах, я четко знаю, что и когда надо сделать для достижения наилучших результатов. Но здесь действительно нужно все взвесить.

Кроме того, есть еще одна причина, которую я так и не решилась ему открыть. Это уже второй договор, который мне предлагается в этом сезоне. И тот, первый контракт, согласно которому я должна стать «примой мировой сиены», сейчас кажется мне более привлекательным.

Да, я решила повременить, ибо обстоятельства последних трех недель позволяли мне надеяться на иные источники жизненных сил и иные решения. С человеком ничего не может произойти, когда он наполнен радостью, когда он дышит полной грудью и готов делиться этой энергией со всем миром. Иллюзорно, но в этот момент я свято верила, что нахожусь под особой защитой.

Он как будто прочитал мои мысли и назвал вещи своими именами:

— Что такое мир без иллюзий?

— Мир без иллюзий — это объективная реальность?

— Нет.

— Это трезвый взгляд на вещи? Он промолчал.

— Это использование прежнего эмпирического опыта для предотвращения ошибок в будущем?

Я пыталась найти ответ на вопрос внутри себя, потому что не знала, к чему он клонит.

— МИР БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ — ЭТО СТРАХ. Вот так… — На этом он дал понять, что наша встреча подошла к концу.

Я готова была поспорить, но почему-то не стала. Я была утомлена бесконечными играми разума. Стрелки перевалили за полночь, в это время я всегда стараюсь задать свой «последний вопрос». Такая привычка у меня сохранилась с тех времен, когда я работала светским интервьюером и понимала, что и я, и мой визави устали друг от друга.

— И последний вопрос: почему ты тогда не сказал мне, что означает «шакти»?

— Зачем отвечать на вопросы, если ты сама можешь найти ответ?

— Я нашла его в Интернете. Шакти — это супруга Бога Шивы. Но в другом значении, в переводе с санскрита, шакти — это вселенская женская энергия, творящая сила божественного сознания, космический женский принцип…

 

Часть 2 Пробуждение

Три недели назад

«Здравствуй. Ты самая красивая девушка, я видел твою фотку… Считал бы за честь познакомиться с тобой, твой образ не дает мне покоя, я очарован… Не помню, чтобы такое со мной когда-то было… Всегда готов быть нужным и полезным тебе. Хочу услышать тебя, Дамир».

Это была самая первая эсэмэска от Дамира. Вернее, она пришла с неизвестного мне номера, ведь я еще не знала его телефона. «Щедрый аванс», — подумала я про человека, который увидел мою фотку на сайте консалтингового агентства «Пропаганда Плюс», в котором я работала. Среди нескольких целлулоидных женских лиц, прошедших через фотошоп нашего дизайнера, он выбрал меня.

…Брусникин. Его фамилия еще не раз появится на этих страницах. Директор по работе с VIР-клиентами моей конторы, специализирующейся на политическом пиаре и «магических воздействиях» на общественное сознание. Работает в паре со своей супругой Ниной. Она его правая рука. Его путеводитель, навигатор, точка опоры. Именно она обратила внимание Дамира на ту страничку в Интернете, на которой был изображен такой же рукотворный и «отфотошопленый», как и остальные руководители фирмы, Вадим Брусникин.

— Посмотри, какая отличная фотка, как ему идет костюм и галстук! — говорила Нина, фиксируя редкую для ее супруга ипостась, — несмотря на общение с чиновниками самого высокого ранга, Брусникин не любил официоз в одежде.

Не слушая ее, Дамир скользнул взглядом ниже, где была моя фотография.

— А это кто?

— Наш директор отдела по организации мероприятий, Олеся.

Далее наверняка последовало какое-то минимально лестное определение, поскольку этот разговор мне передал позже сам Дамир, и я подозреваю, опустив хорошую порцию скабрезностей в мой адрес.

То, что супружеская чета Брусникиных меня недолюбливала, я вполне допускала и принимала как факт без аргументов — сферы влияния в бизнесе мы делили достаточно болезненно, и мне пришлось задействовать немалую силу воли, чтобы не только получить директорскую должность в компании, но и стать «равной среди высших».

Короче, Дамир выпросил мой телефон у Брусникина, а Вадим, в свою очередь, предупредил меня о его звонке:

— У меня есть друг… Дамир… — Брусникин словно стеснялся своей будущей просьбы или некой особой миссии, которую осуществлял в данную минуту. — Он увидел твою фотографию на сайте и… короче, очень хочет с тобой познакомиться.

Такого я не ожидала. Во-первых, мы никогда не разговаривали с Брусникиным на личные темы, ограничиваясь вопросами корпоративного управления и клиентской политики. Во-вторых, я только что прочитала роман «Одиночество в Сети» Януша Вишневского и с тех пор мечтала о своем «Якубе» — образ, в котором автор воплотил вечную мечту женщин всего мира. А мечты, как говорится, сбываются. И наконец, все знакомые Брусникина, впрочем, как и он сам, — это люди, которым можно доверять. Я почувствовала азарт.

— А что, я женщина одинокая, — живенько отреагировала я. — А кто он такой?

Тут мой товарищ по оружию смутился еще больше, но выдал несколько характеристик:

— Он массажист. Один из лучших в Москве.

— Великолепно, я знаю толк в массаже и обожаю это дело, — градус моего боевого настроения заметно повышался.

— Он татарин.

— Да и по моей родне прошлись татаро-монголы своим игом. Посмотрите на мои высокие скулы! — Я кокетливо продемонстрировала профиль и фас.

— Он хороший парень, ему тридцать семь лет, только он как ребенок, никак не повзрослеет, немного не серьезный…

— Мне тоже говорят, что мой биологический возраст не соответствует состоянию души. Я практически заинтригована.

— Ну, в общем, он позвонит, если ты не противна то он уже замучил меня — дай телефон, дай телефон…

«Ну что ж, почему бы не пообщаться с хорошим человеком», — решила я, поскольку мой парк мужчин уже давно требовал обновления. Сайт. Сеть. Судьбоносное знакомство. Все эти понятия ложились на хорошо удобренную польским бестселлером почву.

Дамир… Мне нравилось это имя. «Да» и «Мир». Я хорошо помню его первый звонок, который должен был продлиться несколько минут, но мы проболтали больше часа.

Он все время говорил о моей красоте, а я пыталась остановить его:

— Подожди, это всего лишь фотография. Тыне видел меня.

— Мне не надо видеть тебя, я увидел твои глаза и все понял — хотя мне трудно произнести — это то, что я искал. Мне не важно, фотошоп или что-то еще… Я видел твои глаза. Мне казалось, что я заглянул в твою душу. Я хочу с тобой встретиться…

Его слова были настолько проникновенны, что во мне пробудился неподдельный интерес к человеку, который может заглянуть в душу на расстоянии.

— Прости, ты говоришь, заглянул в душу… И что ты увидел?

— Бездну. — Он словно был готов к моему вопросу. — Я увидел бездну. Красивая женщина в дорогом костюме, которая хочет казаться для всех сильной. А в глазах — галактическое одиночество.

— Но я не одинока, у меня есть…

— Я уверен, у тебя десятки поклонников, но среди них ты не можешь найти того, кто тебе действительно нужен.

— И что же мне нужно?

— Ты хочешь стать по-настоящему сильной, но тебе нужна опора. Это и много и мало, но для того, чтобы состояться в жизни, человек не может быть один, одиночество — это дыра, в которую уходит вся накопленная энергия.

— Моя жизнь наполнена. Работа, сын, масса интересных хобби — йога, танцы, горные лыжи, книги…

— Бегство. Шарахание от самой себя. Твоя жизнь — это зал ожидания. Здесь нет ничего твоего… Ты сидишь и ждешь, когда придет твой экспресс и ты сможешь продолжить свой путь.

— Это какая-то наглядная агитация! Ты словно говоришь, что мне не хватает тебя…

— А вдруг… мне тоже не хватает тебя?

Я не знала, что ответить. Конечно, я согласилась на встречу, конечно, я не стала тянуть время, и мы договорились созвониться на этой неделе, в четверг.

Положив трубку, я очень четко ощутила, как внутри завелось весьма странное для меня «заочное» влечение. «Мне все равно, как он выглядит и какого он роста, — пыталась я расшифровать телеграммы внутреннего голоса. — Я хочу его, я чувствую его, я тоже ждала его…» Я попыталась отряхнуться, как от наваждения. Слишком ранняя эйфория, и всего лишь от одного звонка. Тем более что я обманула его. В моем списке «работа, сын, хобби…» был еще Иван.

«Иван — моя жизненная удача на излете жизни, на закате дней», — в шутку говорила я подругам. Он любит меня, и это существенно. Он женат, и это необратимо. И я, все время смотрящая налево, продолжала быть рядом, потому что никого лучше своего Ивана за эти годы я встретить так и не смогла.

Он готовит мне ужин, убирает коробки из-под полуфабрикатов, разбросанные по всей кухне, каждое утро будит меня звонком вместо будильника, потому что, как истинно деловая женщина, я реагирую только на трели мобильного. Что бы ни случилось — авария, проколотое колесо, пьяные посиделки, — он всегда приедет и доставит меня в лучшем виде до дома. В общем, отличную характеристику я дала одному из самых верных своих любовников, не пожалев красок. Но это почти правда — наши отношения уже давно зашли в тупик. Он слишком хорош, я слишком безалаберна. Он видит во мне только женщину, которую надо просто любить, а я требую от него понимания моей мятежной души. Два в одном флаконе не бывает, поэтому я все-таки хранила от штормов наши отношения, как старый, немодный, но дорогой сердцу сервиз.

К слову сказать, я веду блог в Интернете, личный журнал в ЖЖ, где я по настроению оставляю разные «интимные» записи. Это короткие новеллы или, скорее, письма любимым, с которыми я не могу разговаривать иначе, чем в Сети. Интернет не является средством доставки этих писем, потому что никто мой блог не читает, разве что случайные интернет-путешественники. А если письмо нельзя отправить адресату, мы кладем записку в бутылку и бросаем ее в море в надежде, что кто-то когда-нибудь найдет…

Так мы поступаем, если мы на необитаемом острове. С некоторых пор я и сама оказалась на этом необитаемом острове, который спрятан внутри меня и где единственная связь с миром — это Сеть. И я веду диалог с собой или с тем, кто когда-то был дорог мне. Иногда мне отвечают — чужие, незнакомые люди, а мне кажется, что со мной говорят мои адресаты…

Вот одна из таких записок, брошенных в море. Вдруг кто-то найдет…

ИДЕАЛЬНЫЙ МУЖЧИНА

Из блога Олеси Градовой «Диагноз: Любовь».

Сколько ты будешь терпеть меня, которая не любит? Когда ты поймешь, что я всего лишь позволяю тебе быть рядом, потому что у тебя есть уникальное качество — удовлетворять мельчайшие женские капризы, окутывая пледом обожания. Сможешь ли ты смириться с тем, что я рядом с тобой, но моя душа слита воедино с другим, с которым быть не могу…

Склонность к состраданию, слабость и практичность — вот те качества, которые не позволяют женщине признаться в нелюбви. Отказаться от тебя не решусь, потому что природа не терпит пустоты. Если тебя не станет в моей жизни, я лишусь друга — близкого, нежного и искреннего, обретая свободу, я погружаюсь в одиночество, которое стало моей навязчивой фобией.

Каждый день рядом, или звонок, или письмо. Каждый раз цветы, или конфеты, или книжка. Почему я не могу полюбить тебя, почему мое тело принимает тебя, как тепло камина, когда вынырнешь из зимнего вечера, как глоток сливочного ликера, когда не хочется пить, а только наслаждаться? Не жизненно важная потребность, а штрих, дополняющий практически полноцветную картину бытия. Принимаю, но не отдаю себя.

Мне легко говорить тебе нежные слова, ибо они стали привычны за эти годы. В отличие от меня ты вкладываешь в них смысл и душу. Но я не могу платить тебе той же монетой. Я не обменный пункт, где можно сыграть на разнице конвертации, я — финансовая пирамида, которая обещает приумножить, а отнимает последнее. Это несправедливо и жестко, но, наверное, это гуманнее, чем сказать: «Больше не надо».

Ты, прочитавший мои записки в ноутбуке, пытался устроить мне сцену ревности. Я расставила все точки над «i» беспристрастным и лишенным оттенков голосом. «Или ты понимаешь, что это беллетристика, или считаешь это изменой». Какая буря бушевала в твоей душе, как тебе хотелось выяснить отношения и заставить меня оправдываться. Отрекаться, топтать живое… Но это был тоже твой выбор — признать это игрой воображения… «Ты же знаешь, я фантазерка, которая мечтает написать книжку».

Я надеюсь, что ты уйдешь сам. Устанешь, охладеешь, увлечешься другой женщиной. А ты говоришь: «Никогда», никогда не сможешь разлюбить и не сможешь уйти. Ты даже не позволяешь мне быть несчастной и брошенной.

Ты по-прежнему и по-настоящему идеальный. Таких сейчас не производят. Всегда цветы, или конфеты, или книжка. Я едва успеваю сказать тебе — ты идеальный, я абсолютно нет. Я плохая, нелогичная, сумасбродная, постоянно куда-то уезжаю, забываю позвонить, трачу все деньги в первые сутки после получки. «Нужна тебе такая?» — «Нужна». — «Ты меня бросишь?» — «Никогда». — «Так не бывает…».

Смотрю на тебя, как на чудо природы. Так смотрят на радугу после дождя, удивляясь недолгому чуду, несколько минут — и видение исчезает, ты едва успеваешь сказать тем, кто рядом: «Смотрите, радуга…».

Что нас ждет? Пытаюсь представить себя рядом с тобой. Как на тех снимках, которые я нашла на твоей даче. Украденное счастье, кусочек чужой жизни. Фотографии вклеены в альбом, какие-то просто вложены между страницами. Смешные люди, которых уже нет и никогда не будет, смотрят в объектив. Мужчина, похожий на тебя, женщина, похожая на меня, только глаза светлые, спокойные. Были ли у меня когда-нибудь такие глаза? Сходство быстро сходит на нет. Немного близкий очерк скул, брови вразлет, яркая помада на губах. Такая же, как я, только моложе на десять лет, чем я, и на пятнадцать, чем она сейчас, только счастливее, чем я в сумме за свои тридцать шесть. Малыш на руках, похожий на отца. Смешные люди, которых нет, остались в этом кадре. Другие, на пятнадцать лет старше — приходят в этот дом. У нее такие же светлые глаза, такая же улыбка? Или годы, проведенные с идеальным мужчиной, изменили ее, как закат солнца погружает в тень мраморную Венеру в старинном графском парке?

Идеальных мужей не бросают. «Ну нашел какую-то шалаву, с кем не бывает». Думай так, если тебе легче… Я ведь тоже искала свое, но нашла лишь чужое. Будь спокойна, не отниму, сохраню, вина его лишь нежностью к тебе отзовется. Измена, оставшаяся тайной, приумножает то, чем ты обладаешь.

А я… что останется в моих руках? Радуга. Многоцветная, удивительная, едва успеешь посчитать полоски. Исчезает, начиная с краев, касающихся земли. Потом где-то высоко — лишь кусочек, осколок разноцветья. И совсем растает в синем промытом небе. Где-то, когда-то ее увидят другие…

Это письмо, написанное моему Ивану, не отправлено по понятной причине — есть вещи, в которых никогда нельзя признаваться.

Здесь и далее я буду цитировать свой личный блог на ЖЖ. Во-первых, мне нравятся эти письма-новеллы. А во-вторых, они позволят достроить образ главной героини, открыв второй план — некое дополнение к имиджу гламурного и поверхностного женского персонажа, который, появляется в начале книги. Героини, которая, несмотря ни на что, чудовищно, безысходно, непроходимо одинока. Героини, которая истово, страстно, неустанно ищет свою Любовь.

Измена

По большому счету Иван был тем самым идеальным мужчиной, который не мешал мне жить и при этом всегда был рядом. Он не пытался изменить меня, принимая такой, какая есть, не считал меня ненормальной и тем самым стабилизировал мою внутреннюю ирреальность.

Я могла работать, влюбляться, путешествовать — когда и с кем захочу. Он просто отходил в сторону и ждал моего возвращения — из очередного романа или из очередной командировки, ожидая моего рейса в Шереметьево. Именно поэтому мы были вместе столько лет.

В контексте грядущей встречи с Дамиром я подумала — а надо ли тянуть прошлое в новую и, возможно, захватывающую историю? Может, перечеркнуть все и отказаться от развития тупиковой ветви сюжета? Рано или поздно я должна была уйти от Ивана. Мне нужна СВОЯ жизнь… Так я начала приводить различные доводы и убеждать себя, оправдывая жажду новых, будоражащих кровь приключений.

Я записала номер Дамира в записную книжку и еще раз улыбнулась зигзагу удачи — вот как бывает, что люди встречаются благодаря высоким технологиям.

Изменяла ли я раньше Ивану? Редко, но случалось. Каждый раз это заканчивалось быстро и ^одним и тем же. — я влюблялась, скоропостижный роман, и меня отправляли в виртуальный шредер без права переписки. Я страдала несколько недель. Потом изливала свою очередную историю без хэппи-энда на бумагу, то есть в файл Word, вешала ее в личном блоге и собирала рецензии незнакомых читателей.

Редко, очень редко, отправляла файл герою этого рассказа, убеждая себя, что в каждой истории надо поставить точку. Так я и привыкла ставить точку, оставляя за собой право на последнее слово, как человек, осужденный на казнь на электрическом стуле, просит закурить напоследок.

Ради справедливости повествования я включу в данный текст еще один рассказ. Романтическая история, которая произошла со мной зимой в одном из артистических кафе. Как любое литературное произведение, он содержит гиперболы, но вполне достоверно передает представление о художественном восприятии жизни, коим я от рождения грешу. Итак, «Последнее танго». Не стащить название у Бертолуччи я не могла, во мне еще жив журналист, который использует чужие находки для придания значимости и блеска своим однодневным электронным текстам.

ALTIMO TANGO

Из блога Олеси Градовой «Диагноз: Любовь».

— Я не знаю твоего имени, — сказала Жанна.

Роберт Элли. Последнее танго в Париже

— У меня нет имени…

— Сказать тебе, как меня зовут?

— Нет.

— Но меня…

— Не хочу я знать твоего имени, — заявил он с угрозой, упершись взглядом в ее глаза. — Нет у тебя имени, и у меня тоже нет. Тут никого никак не зовут. Никого!

Я танцевала для тебя. Я отдавалась тебе в танце. Свидетели моего грехопадения подливали мутную жидкость в бокалы и ритмично пилили в тарелках пережаренные стейки. Впрочем, я не знаю, что было в их тарелках, — я видела только твои глаза, эти глаза напротив, через весь зал, поверх десятков голов самоуглубленных друг в друга романтических пар. Это был театр теней, где тенями становились все, кто не попадал в траекторию инфракрасного луча, исходящего из моих глаз.

Ты, традиционно окруженный свитой глазурных девочек, предположительно из сферы медиа или иных престижных сфер, нарочито лишенных белья и одетых в несколько тончайших туник поверх тугих тел, дарил себя всем, — но принадлежал мне. И это было мое решение, моя уверенность — инфракрасный луч, против законов физики, растворял твоих спутниц. На полу оставались только многослойные красно-розовые туники, плоско растекающиеся по паркету, как выплеснутый из граненого стакана брусничный кисель.

Ты шел ко мне через весь зал, сквозь узкий проход между тесно сдвинутыми столиками, задевая сумочки и плащи, висевшие на спинках стульев, которые некогда принадлежали теням. Дерзким и энергичным движением, свойственным танго, прижал меня к себе, потом резко оттолкнул, элегантно перевел во вращение под своей рукой, затем в обратную сторону, придерживая меня за ремешок брюк полярно пряжке, и на восьмом обороте вокруг своей оси я поняла, что погибла.

И эта сладкая мысль означала для меня высшую степень желания и будущего наслаждения. Что может быть лучше — обладать объектом своей страсти, прижимаясь в танце ближе дозволенного и не скрывая от посетителей богемного ночного кафе вибрации каждой клетки тела, снятого с тормозов? Мы уехали вместе, мы гоняли ночью по Варшавке, по Дмитровке, по Рязанке, разрывая ночной мрак шоссе и стараясь не касаться друг друга… Слишком большой город, чтобы встретиться, слишком маленький, чтобы спрятаться. Я бежала от себя, выжимая из двухлитрового двигателя скорость звука. «Я никогда не был одинок, потому что я такой клёвый, я никогда не был умен, потому что этого и не надо…» — новомодный Налич из динамиков в его вольном переводе звучал автобиографично.

Ты, позвал меня к себе, я отказалась. Я боялась, что небо разверзнется, возгорится проводка во всем Доме на набережной. Опыты с электричеством мне особенно удавались — однажды уже я оставила без света почасовой отель, а еще раз после моего визита пришлось настраивать всю электронику. Мой конек — разрушительная энергия любви вместо созидания…

Потом дни и месяцы ожиданий с постоянными попытками забыть о нашем танго в ночном кафе. Потом опять случайная встреча, потом опять поездка по предрассветному городу, потом опять мой отказ. Ты помнишь, как меня зовут? Мне неудобно повторять свое имя спустя столько недель после знакомства. Все, что могло произойти между нами, — произошло в моих фантазиях и снах. Мы на одной волне, мы одной крови, мы молчим, понимая друг друга, мы разговариваем, хотя слова лишние. Полное совпадение по резьбе, по скорости дыхания, по вольтажу в венах.

Третий раз, когда мы встретились в том же богемном местечке, уже не надо было что-то объяснять. Слова нужны, когда нет понимания. Из надтреснутых динамиков все тот же бывший архитектор, прославившийся через Youtube, ласкал слух своей Gitar, gitar, gitar…

— Come to my boudoir, Baby, — сказал он…

— Jump to my Yaguar, — я предложила вновь прокатиться по ночной Москве.

Он смахнул снежную пыль с моего «Ягуара», в который, как тыква в сказке, превратилась маленькая японочка. Я ласково стряхнула снег с полы его длинного пальто. Он остановил мою ладонь и взглянул в глаза:

— Ты можешь разбить себе сердце…

— У меня уже давно нет сердца… — соврала я.

Твоя берлога, пентхаус с косым потолком на последнем этаже, была мила уж тем, что здесь обитаешь ты. Раскрытый ноутбук, на шелке постели — кисть винограда в стеклянной широкой чаше. Книжки — разные — везде. Ты читаешь много, но не можешь сосредоточиться долго на одной. Впрочем, так во всем.

Ты целовал каждую мою ресничку, ты брал мое лицо в ладони и говорил нежнейшие слова. Я для тебя была красивой. Желанной. Самой нежной. Но ты не спешил.

— Я боюсь тебя. Ты ведьма.

— Не бойся, я добрая ведьма с Портобелло.

— С Портобелло-роуд? — В его глазах был ужас, искрящийся весельем. — Я боюсь утонуть в тебе… Я боюсь привыкнуть к тебе.

— Ныряй, не бойся, я буду с тобой столько, сколько ты захочешь. И не буду столько же…

— Откуда ты взялась?

— «Скажи откуда ты взялась, Ты от какой отбилась стаи?..» Если ты веришь в теорию параллельных миров, значит, я оттуда. — Другого объяснения я не смогла найти, и это было почти что правдой.

И я, ощущая всей кожей, что это возможно лишь один раз, брала всё, что могла получить от мужчины. Как если бы мне дали самый сладкий коктейль и сказали: «Ты можешь пить сколько хочешь, но только один глоток». Задыхаясь, жадно, без остановки, до дна… Такая это была ночь, когда сбывались мечты.

Я не спала. Нежно гладила его волосы. Я думала, что пора идти, но не могла потревожить его сладкий заслуженный сон. Я пыталась запомнить черты лица, небритую щеку, ресницы со светлыми кончиками, из-за которых, казалось, искрились его глаза, беззащитную позу спящего и усталого мужчины. Я думала о том, что не оставлю свой номер телефона, это выглядело бы пошлым. Я собрала его одежду, разбросанную на полу, укрыла одеялом. Вышла в коридор. Боялась стучать каблуками. Выходя, не пыталась запомнить дорогу назад. Это тоже мое решение? Нет, это мой страх.

Я боюсь утонуть в тебе. Ты пришел из моих снов, ты не будешь со мной столько, сколько я захочу. Помню, когда я целовала тебя, спящего, долго соприкасаясь с твоей колюче-нежной щекой, ты прошептал не мое имя. Я подумала с теплотой о той, которой оно принадлежало. Ты прижал ее крепко к себе, пытаясь согреться или согреть, тебе было спокойно и хорошо. Ее многослойная брусничного цвета пахнущая шанелью туника лежала на кресле.

«Она, наверное, тоже с Портобелло-роуд, — подумала я. — А ты опять превращаешь свою жизнь в кинематограф… Камера Витторио Сторраро снимает героев на фоне красно-розового — сумасшедших цветов Фрэнсиса Бэкона, любимого художника Бертолуччи. Гато Барбьери выдувает из своего латинского саксофона удивительно красивое отчаяние. Ultimo Tango».

На одном из концертов модного Петра Налича мы встретились с моим февральским знакомым. Улыбались, мило раскланялись, он обещал позвонить. Он не обманывал — в ту минуту, когда видел меня, он действительно хотел мне позвонить. Короче, после него я поклялась себе больше НИКОГДА не ВЛЮБЛЯТЬСЯ. И оставаться с человеком, который любит меня и никогда не бросит. То есть с Иваном.

И все-таки «Последнее танго» я решила отправить адресату. Нашла его на «Одноклассниках». Я уже говорила о своей страсти ставить жирную точку на отношениях, то есть в конце этих отношений. Вот его последние слова, адресованные мне в ЭТОЙ жизни:

«Это, конечно, сбивает с ног. Мне, наверное, еще понадобится какое-то время, чтобы прийти в себя. Спасибо и прости».

Весьма и весьма романтично… Времени, как оказалось, ему действительно потребовалось немало — вся оставшаяся жизнь. Чтобы я делала без присущего мне здорового цинизма? Утонула бы в соплях… Но сейчас на подходе новая love story, которая, не исключено, подарит моему давно не обновляемому блогу новую запись или короткую новеллу. Знала ли я тогда, что одним коротким рассказом здесь не обойдешься, а придется мыслить в масштабе «Войны и мира».

С тех пор, как я услышала его голос, я все время думала о нем. Какой он, Дамир? Какие у него волосы, глаза, какой рост? При этом я признавалась себе, что параметры уже не несут смысловой нагрузки для принятия решения, — каким бы он ни был, у нас очень, очень много общего. И еще — у него исключительная способность «настраиваться» на мою волну.

Я: Мужчины и женщины — посланцы с разных планет.

Он: Все люди на этой земле — с разных планет, и всю жизнь они ищут «своих», узнавая по каким-то особым знакам.

Я: И удается найти?

Он: Если повезет.

Я: А тебе везло?

Он: Пока, видимо, нет…

Я: Морально я с тобой.

Он: Лучше бы ты была со мной аморально!

Я испытывала доверие и интерес, магнетизм влечения и ощущение «совпадения по частоте». Он мой человек, он говорит красиво и образно, почти как я. У него мгновенная реакция, он понимает тончайшие оттенки моего подчас грубоватого и черного юмора.

Он с легкостью «отбивает» любую подачу. Доброжелателен, оптимистичен, уверен в себе, не допускает существования отрицательных эмоций… Многообещающее начало, если учесть, что я давно разучилась разговаривать с мужчинами.

С теми, кто был до него, мы не разговаривали. Мы поддерживали беседу. Мы посылали друг другу сигналы преимущественно эротического диапазона. Мы спорили о политике и обсуждали матричную систему менеджмента. Роскошь игры в слова — как редко мне удавалось найти достойного собеседника.

С теми, кто был до него, я не могла говорить о том, что меня действительно волнует, — основы мироздания, ощущения, подсознание… А точнее, он единственный мужчина, который действительно увидел мою «бездну».

Те, кто были до него, словно мотыльки подлетали к раскаленному абажуру и исчезали, почувствовав опасность. Вся моя жизнь до него — это поиск мужчины, который не испугается заглянуть внутрь, с которым я смогу без страха прыгнуть с обрыва или отправиться в Космос. Этот поиск и был моим смыслом. В тот момент, когда я утратила надежду найти свою потерянную во Вселенной половинку, я начала искать другие смыслы — православие, буддизм, суфии… Все это, как он правильно сказал, «шараханье» не приносило результатов — я искала покой и гармонию, но запутывалась все больше и больше.

Я и сама почувствовала в нем бездну и готова была нырнуть в нее. Но как всякий осторожный и склонный к рефлексии человек, останавливала себя — надо прощупать дно, надо понять, на каком фундаменте стоит это здание, надо понять мотив… Ну, к примеру, почему человек, уверенный в себе, обладающий невероятно притягательным и сексуальным голосом, присматривает себе девушку в Интернете? И хотя история нашего знакомства «из рук в руки» благодаря моему хорошему знакомому Брусникину вполне тянет на какое-нибудь рядовое объяснение, меня не оставляло беспокойство, связанное с каким-то роковым замыслом. Причем того же самого Брусникина, который, как я спинным мозгом чуяла, не преминет свести со мной счеты при первой возможности. Тем более что уязвимые места женщины, которая носит короткие облегающие платья, вполне обозримы на открытой местности.

Может, это действительно случай, который бывает один на миллион? И я, как локатор, улавливающий сигналы из Космоса, все время жду встречного движения от какого-нибудь случайного мужчины. И, как правило, нахожу…

Первое свидание

Перехожу к описанию нашего первого свидания с человеком по имени Дамир. К слову сказать, я быстро забыла, что назначила ему встречу на четверг. Как много раз до него, я привыкла, что встреча будет переноситься со дня надень, и, исходя из опыта «прошлых жизней», запланировала на четверг поездку в клуб «ApTeFAQ», где мы и собирались устраивать суфийскую вечеринку.

В обед Ян прислал мне и Инге приглашение на ток-шоу с известным маркетологом, приехавшим с «Каннских львов» — международного фестиваля рекламы. Кроме того, у нас оставался ряд вопросов по нашей вечеринке, которые нужно было согласовать с арт-менеджером клуба.

Мы должны были обсудить интерьер, рассадку, поговорить с техником по звуку и передать приглашения-флаеры на вечеринку «Танец Жизни». В общем, я уже завязалась со многими важными с организационной точки зрения людьми, а потому решила не отменять визит в клуб, когда мне позвонил Дамир. Я была немного удивлена его пунктуальностью: он позвонил тогда, когда обещал, и вечер четверга у него был запланировано свободен.

— Отлично! Я сегодня вечером еду в «ApTeFAQ», быстро решаю все вопросы, и ты подъезжаешь туда часам к десяти. Я там буду с подругой, но я, надеюсь, это не испугает тебя?

— Нет, конечно, твоя подруга… Я хотел сказать «и мой друг», — он засмеялся, — но это, наверное, преувеличение… Я буду рад встретиться с тобой в этом клубе, тем более я так давно невылезал в центр из своего Митино. Какие цветы тебе нравятся?

— Ой, мне так давно не дарили цветы! Не знаю. Ну, подари те, которые будут для тебя ассоциироваться с моим образом. Подойдешь к цветочному киоску и сразу все почувствуешь. — Я начала сочинять: — Например, дикая орхидея…

(Вот если бы он был похож на Микки Рурка, наверное, я бы стала его Кэрри Отис. Я уже начала предаваться эротическим фантазиям.).

— О К, я буду медитировать!

Он повесил трубку, и тут я подумала, что даже не «спросила, как он будет выглядеть. Хотя, полагаясь на сердце, не сомневалась, что узнаю его из тысячи.

Мы с Ингой подъехали в клуб в начале восьмого, когда ток-шоу уже началось. Юноша с длинными, как у девицы, волосами, цитировал «99 франков» моего любимого Бегбедера:

— Особенно запомнились десять заповедей креатора. Из них здесь стоит привести заповедь номер восемь: «Никогда ни у кого не спрашивай мнения. Интересуясь чужим мнением, ты всегда рискуешь его услышать. А услышав, возможно, должен будешь с ним считаться». И бесспорно великая вещь — десятая заповедь: «Когда твой собрат-креатор демонстрирует тебе удачный слоган, главное — не выдать своего восхищения».Как надо знать мир творцов от рекламы, чтобы так писать!

Я подумала, как интересно, каждый может изобрести себе заповеди. Реклама — это своего рода религия со своими обрядами, ритуалами, нагорными проповедями, своими богами и апостолами… Как люди виртуозно формируют реальность и ее фундаментальные правила! Может, надо создать Библию рекламы или Евангелие от политтехнолога, чтобы обеспечить и себе упоминания в самой читаемой книге мира?..

Телефон не ловил сигнал — подвальное помещение, не пробиваемое сотовыми вышками. В десять часов я временно покинула ток-шоу и пошла навстречу своему герою. Велико же было мое разочарование, когда навстречу мне, улыбаясь, по лестнице спускался плотненький татарского вида мужичонка, ростом на полголовы ниже меня. Вот тут я вспомнила все свои слюни и обещания: «Мне не важно, как он выглядит»…

Я лучезарно улыбнулась ему, в душе проклиная тот день, когда купилась на интернет-разводку. Он начал знакомство «с разбега»:

— Привет, как дела?

— Бывало и лучше.

— Чего-то не в духе?

— Да, скучно что-то…

— Я Равиль, а тебя как зовут?

— Равиль! — возмущенно воскликнула я, вопрошая и уже готовая отвесить ему пощечину за обман. — А ты что тут делаешь Равиль?

— Болтаюсь по клубам…

— Удачи, милый Равиль… — я выдохнула. Это было всего лишь Первое Испытание. Уж лучше я вернусь в зал и спрячусь где-нибудь за борной стойкой. Наилучшая диспозиция с точки зрения просматриваемости помещения и незаметной ретировки.

Внезапно я схватила Ингу за руку и сжала ее ладонь. Вот он, мой Дамир! Он стоял у входа с огромным букетом белых роз. Я почувствовала слабость в ногах, но взяла себя в руки и, по-кошачьи мягко ступая, двинулась к нему навстречу. Кажется, я помахивала бедрами, как положено. Чуть позже в голосовые связки вернулась уверенность и требуемая по ситуации беззаботность.

— Привет! Ты как раз вовремя. Это ерундовое ток-шоу уже заканчивается, и теперь самое интересное — ролики с «Каннских львов».

— Привет! В жизни ты даже лучше, чем на фотке. Если хочешь, мы посмотрим твои ролики, а потом я предложу тебе кофе.

— Отлично. Это моя подруга Инга. Она — психолог, директор тренинговой компании. Прекрасно разбирается в людях, — шепнула я ему. — Я без нее никогда бы не решилась с тобой встретиться. Она мой ангел-хранитель.

— Я так и понял, что ты решила взять с собой подругу, потому что не решалась встретиться один на один, — ответил он также шепотом. — Ну что ж, если ты поймешь, что я не опасен, мы сможем потом встречаться тет-а-тет?

— Конечно, я и так вижу, что ты не маньяк. Мы мешали окружающим смотреть шедевры от рекламы, поэтому я предложила перебраться в чайный зал. Официантка принесла вазу для цветов и огромный чайник цветочного маргентау. Через некоторое время моя чудесная подруга присоединилась к нам. При слове «массажист» Инга сразу схватилась за поясницу и начала интересоваться, что делать, когда болит «вот здесь».

— Ин, а если он тебя сейчас начнет спрашивать про нематериальную мотивацию персонала? — пыталась отшутиться я, чтобы прервать разговоры на «узко профессиональные» темы. Но он решительно был готов консультировать:

— Это, скорее всего, защемление нерва. Но есть замечательные упражнения, могу показать, ну и, конечно, посоветую пройти курс массажа…

— А то, что во время занятий танцами у нас» разбалтывается» от тряски позвоночник, это невредно? — не унималась Инга.

— Если появляются боли, значит, эти занятия вредны. Позвоночник надо беречь…

Пока он давал консультации, я украдкой наблюдала за его мимикой, тембром голоса, движениями. Узкий разрез глаз, как у Киану Ривза, мне всегда был симпатичен этот типаж. Они немного похожи, только «матричный» Ривз никогда не улыбается.

Нравится он мне. Красивый. Чертики в глазах. Я начинаю кокетничать — так со мной происходит, когда я хочу произвести впечатление и в ускоренном темпе сократить дистанцию. В такие моменты хочется выглядеть достойно и умно, но сохранить необходимую отстраненность, увы, не получается. Я встаю рядом с ним и показываю те самые движения, о которых только что говорила Инга. Бедро, покачиваясь, уходит на «восьмерку» через большой «круг», как учила Азали. Я предположительно знаю, как это действует на мужчин.

— Олеся, я прошу тебя, сядь! А то у меня рефлексы, как у собаки Павлова! — Дамир просил пощады, подтверждая тем самым правильную результативность моих телодвижений.

— Ты же говорил, что не маньяк! — Я возвращаюсь на свой стул и проверяю в зеркальце, не сбилась ли пудра…

— Мне нравится, когда женщина ТАК смотрится в зеркало. Ты ведь себе нравишься и при этом знаешь, что ты нравишься мужчинам. У тебя в глазах лукавство и самовлюбленность.

— Просто здесь жарко и у меня горит лицо.

Я машу руками, как веером, и возвожу глаза в сторону софитов, чувствуя себя актрисой захудалого театра.

— Я потрясен. Ты невероятно, невозможно красивая женщина. И если еще окажешься умной и чувственной, я просто не поверю, что такое бывает.

Где-то полушуткой, где-то почти всерьез мы обменивались любезностями и особыми, заметными уже не только нам сигналами. Мне очень хотелось показать, что я умна и чувственна.

— Я, кажется, начинаю быть лишней, — сопоставила происходящее Инга.

— Нет, Ин, останься, выпей еще чашечку чая. Сейчас уже пойдем на воздух.

Почему-то не хотелось ее отпускать. Мне было спокойно, пока она рядом. Она не только заполняет светской болтовней возникающие паузы — кстати, часто используемое мною качество — она умеет создать дружескую и очень искреннюю атмосферу. Кроме того, как психолог, прекрасно разбирается в людях…

Все-таки она осталась. Официант принес еще один чайник на троих. Мне хотелось затронуть более серьезные темы для того, чтобы блеснуть познаниями и прощупать его собственный бэкграунд.

— Как тебе наша идея — «суфийская вечеринка»? — Я уже сроднилась с этой идеей и считала ее своей.

— Звучит заманчиво.

— Ты знаешь, чем привлекает меня суфизм? Тем, что это не просто религия, это — философия, которая открывает путь к истине. Она учит смотреть глазами Бога, то есть смещать точку зрения. И если научиться это делать, можно избавить мир от страданий, а собственную душу — от пустоты и боли.

— Есть и другие способы стать счастливыми на этой земле — просто соблюдать законы…

— У нас все в рамках Уголовного кодекса! — воскликнула я. — Но это не означает…

— Олесь, ты никогда не даешь договорить, — Инга, видимо, из вежливости захотела позволить ему завершить мысль. — Дамир, о каких законах ты говоришь?

Я смутилась, опять достала зеркало, чтобы чем-то себя занять, пока они будут общаться, в противном случае я могу опять все испортить. Дамир продолжал:

— Есть законы белых ангелов и законы черных сил. Главный вопрос — какие из них ведут к процветанию и развитию личности?

— Есть только один Бог. Несмотря на то что одни верят в Будду, другие в Аллаха, третьи поклоняются Христу, Бог един, есть только разные наместники, — Инга не ответила на его вопрос, но он словно и не ждал ответа.

— Да, Бог один. Но Князя — два. Давным-давно на нашу Землю пришли Высокие духи, их прислали из Космоса, чтобы они ускорили эволюцию человечества. Среди них был и Люцифер. И хотя он не был высшим среди своих собратьев, именно ему по космическим законам назначено было стать хозяином Земли. Став хозяином, он решил вести человечество своим путем.

— И он убедил человечество, что главное — это земная жизнь, что дальше, за гранью, ничего нет… И тогда человек стал бояться и держаться за свое земное существование, — Инга явно больше моего знала об истории человечества. Я со своим суфизмом отходила на второй план. — А ведь ему говорили: «К чему одна земля, когда есть все миры?».

— Да, он был гордым и возревновал к Белым братьям, которые говорили о мироздании, пока он превозносил Землю, — повествовал Дамир.

— Получается, что он пошел против законов эволюции, потому что захотел обособить Землю и остановить вечное движение Космоса…

— Какая-то психология феодала! — подала я голос со своей «галерки».

Меня словно не принимали в игру, как в пионерском лагере, и это было обидно. А Инга упорно стояла на стороне «светлых»:

— Восстание Люцифера породило сопротивление Светлых сил, которые хотели спасти человечество. И все, что появилось на Земле после него, — ислам, учение Христа, буддизм, — только для того, чтобы бороться с темными силами, оберегая человечество…

— Вопрос, кто сильнее? Если бы Бог мог это сделать, на Земле не осталось бы униженных и оскорбленных, бедных и больных… Почему он такой могущественный и не может этого?

— Это псевдовопрос! — Я снова была в игре. — Я вообще не исключаю, что все это — не более чем легенда!

— Победа Князя тьмы в том, что он сумел внушить людям, что его не существует, — Дамир улыбнулся, потому что ему казалось, что он выиграл спор. Это была не простая улыбка, в которой чувствовалась сила особого знания.

Под столом я случайно коснулась его ноги. Извинилась.

— Не стоит извиняться, мне понравилось…

— Ну… друзья… кажется, мне пора…

Инга как-то слишком спешно засобиралась, как будто ей стал неприятен весь этот разговор или она отказывалась присутствовать при зарождении моего очередного романа. Ей и так нередко приходится терпеть мои стоны и слезы, когда надежда на лучшую долю оборачивается утраченными навсегда иллюзиями. Мы с ней были влюблены по очереди в одного мужчину. Мы предупреждали друг друга о подводных камнях, но никогда не делали выводов не только из чужих, но даже из своих ошибок, оставив юношеское восприятие жизни и повадки «девушки на выданье».

Я проводила ее на улицу.

— Как тебе Дамир?

— Внешне он симпатяга. Но все эти разговоры — извини, не для меня.

— Ты же тоже любишь мистическое…

— Любила… когда-то… Но это увлечение дорого мне обошлось…

— О чем ты?

— Олеся, это твоя история. Если тебя тянет к мистике, тогда возвращайся к нему. А я наелась уже…

Я знала, без подробностей, что у нее была какая-то странная история, но здесь почувствовала некоторую агрессию. Может, это чисто женская ревность? Мне не хотелось спорить с ней. Меня ждал Дамир.

.— У тебя очень умная подруга. Когда она почувствовала, что нас нужно оставить вдвоем, она ушла, — очередной «правильно подобранный» комплимент был «отгружен» в адрес Инги.

Мы попросили счет и выбрались из подвала в вечерний июль. Я впервые за много лет почувствовала аромат усталого перегретого за день города, который снимал суетное платье.

Я хотела бросить цветы на заднее сиденье автомобиля, но прежде коснулась щекой нежных, чуть потерявших упругость бутонов. Меня как-то пошатнуло, словно асфальт изменил угол наклона под влиянием сильнейшего тектонического движения. Я чувствую их запах?!! Я уже много лет не различаю и не чувствую ароматов, даже собственных духов, поэтому пользуюсь только одной-единственной маркой, которую покупаю три раза в год в Duty Free.

Иногда мне казалось, что чувствую «фантомный» аромат — потому что точно помнила, как они должны пахнуть.

С присущим мне мрачным юмором маленький шрам у виска я называю «ранением на колчаковских фронтах», а саму историю много лет стараюсь забыть. Во время одной предвыборной кампании под машину моего кандидата подложили взрывное устройство. Я ехала на машине сопровождения, когда раздался взрыв. От его «Мерседеса» осталось только шасси. Все, кто сидел в моей машине, получили легкую контузию. Я подумала о том, что перед выездом он предлагал сесть в его автомобиль, кажется, обсудить текст речи.

Помню, меня тряхнуло, лобовое стекло лопнуло и разлетелось по салону. Я вышла из больницы месяца через два.

Восстановила большинство жизненно важных функций, в том числе мыслительные и рефлексирующие процессы. Но с тех пор я слабо различала вкус пиши и совсем не чувствовала запахов. В ресторанах я всегда ориентировалась на подруг — что они заказывали, то же брала и я. Периодически справлялась: вкусна ли сегодня форель?

По сути, мне было все равно, что употреблять в качестве пиши, она превратилась для меня в набор жиров и углеводов, взвешенных в калориях. Наверное, поэтому я перестала любить цветы — они мне напоминали, что я никогда не почувствую их благоухания.

— Дамир, я чувствую, как пахнут розы! Я несколько лет не чувствовала запахов, это со мной после тяжелой травмы… Или мне показалось?..Нет, я чувствую запах твоих сигарет. Мне нравится он. А в этом доме на первом этаже пекут хлеб. — Я как ребенок словно заново познавала мир, его волнующие и немного тревожные запахи и вместе с тем выхлопы проезжающих автомобилей, немытое тело бездомного, возле которого стояла консервная банка для подношений.

Я приблизилась к нему, достала из кармана горстку монет и под влиянием момента абсолютного счастья хотела бросить мелочь в жестянку. Но Дамир остановил меня:

— Никогда не подавай таким людям. Ты губишь не только их, но и себя.

В своей эйфории от обретения какого-то по счету (третьего или пятого?), но очень важного чувства я не обратила внимания на эти слова.

«В ворота радости входи осторожно», — почему-то я вспомнила слова, которые часто повторял при жизни мой отец. Был он человеком не суеверным, но никогда не любил ажиотажа и лишних эмоций. А у меня это наследственно по материнской линии — детская радость открытий, которые встречались мне практически на каждом шагу.

Танец «Пробуждение».

«Дорога в Багдад» — музыка сфер. Азали замерла, словно в ожидании. Чуточку дрогнули пальцы. Руки ожили, будто разбуженные волной. Стан изогнулся, словно цветок тянется к солнцу, впитывая каждую частичку тепла. Музыка становится громче и тревожней, бедра, обернутые шелком, вздрагивают и застывают в вибрации, излучаемой музыкой.

Легкий шаг назад и чуть больше вперед. Робкое движение, которое становится все более и более уверенным. Босая нога ступает по земле, как будто впервые, словно Русалочка в сказке пробует колючую твердь. Первые шаги приносят боль, тебе, проснувшейся, придется идти, преодолевая боль в каждом шаге.

Солнце восходит над горизонтом, Азали протягивает руки к еще розовому диску, словно зовет его к себе или просит о чем-то. Кружится в танце и боль уходит. Приходит радость, радость пробуждения.

Она играет с солнечным лучом, перебирая его в ладонях и обвиваясь всем телом вокруг него и соединяясь с ним. Тонкие руки скользят по поверхности луча, и он словно отвечает ей, лаская плечи и маленькую грудь.

В ее руках большое Солнце, которое она приносит в мир. Она боится обжечься, но еще больше боится уронить. Солнце как воздушный шар, отпускает в небо. Лицо обращено ввысь, ладони приблизила к груди, словно младенец на руках, которому только предстоит проснуться для новой и светлой жизни.

 

Часть 3 Надежда

Первая ночь

Мы шли по Тверской, и наши руки иногда соприкасались. Глаза встречались, улыбка зеркальная — у меня и у него. Он взял меня за руку. Руки не отняла — как будто так было много, много раз раньше. Я сняла туфли с высоченными каблуками, и мы стали почти одного роста.

— Я так давно не ходил пешком по ночному центру Москвы.

— А я никогда не ходила по центру Москвы босиком!

— Если честно… Когда мы договорились о встрече, я думал, что мы просто попьем кофе, поболтаем и расстанемся. А сейчас… я совсем не хочу расставаться. Я бы вот так всю ночь бродил по городу, заходил во все кафе и пил с тобой кофе.

— А что нам мешает? У нас впереди вся ночь. Я чувствовала аромат кофе с корицей, запах ванили в латте, мне кружили голову такие новые для меня ощущения.

— Наверное, это и называется вкус к жизни — когда ты вдруг ощущаешь все грани тактильно, на слух, на вкус… Различаешь запахи — свежего хлеба, шоколада, французского вина…

— Может, ты и раньше чувствовала запахи, просто не обращала на это внимания?

— Дамир, я ходила по врачам, но они не могли сказать ничего вразумительного. Говорили, что нервное. У меня ведь очень нервная работа, полная стрессов — я организатор. Организатор массовых мероприятий. По-нашему говоря, «эффективный менеджер», хотя у нас это считается ругательным.

— Почему ругательным?

— Потому что так говорят про пиарщиков, которые ничего не знают и плохо знакомы с предметом, но за счет собственных управленческих навыков организуют работу других, тех, кто хорошо знаком с предметом. Признаюсь только тебе, я ведь практически ничего не понимаю в политике, в фондовых рынках и ИТ-технологиях… Ноя абсолютно четко выстраиваю работу на любых участках и делаю любые проекты «под ключ», отлично умею проводить старт-апы и разруливать любые кризисные ситуации. Я работаю с министрами, рейдерами, западными светилами и отечественными отбросами… Ведь все дело в правильном подборе нужного ресурса — временного, человеческого и контроль тайминга. Прости, меня иногда заносит в профессиональный сленг.

— Мне, наверное, придется узнать много новых слов. Но я готов учиться у тебя.

Меня подкупал его неподдельный интерес к моей работе, ко всему, что меня увлекает и составляет разные грани моего существования. Я привыкла, что мужчин интересует только одно — где у меня эрогенные зоны. Дамир, кажется, угадал — эрогенная зона у меня в голове!

С одной стороны, это внимание было лестно, с другой — стимулировало меня рассказывать всё больше и больше о составных частях моего мира: о бизнесе, отношениях между людьми, моих профессиональных технологиях и сугубо личных тайнах.

— Дамир, прости, но мы, пиарщики, все говорим на нашем «птичьем языке», вводя в транс клиентов с помощью малознакомых и подчас малозначимых слов. — Я извинялась за все эти» стар-апы» и «тайминги». — Я постараюсь говорить в рамках общеупотребимой лексики. А то ты действительно перестанешь понимать меня.

— А в чем суть твоей работы?

— Да шаманим мы, — я хитро прищурилась. — С общественным мнением, со смыслами, с ментальными стереотипами… Ой, опять перешла на сленг! Я неисправима.

— Да ладно, я давно общаюсь с четой Брусникиных, они тоже говорят на этом птичьем языке, и уже немного привык.

— А они твои близкие друзья?

— Можно так сказать. Ведь они были единственные, кто пришел на мой день рождения. Или, может, я позвал только их… Я родился двадцать второго июня, на границе Близнецов и Рака.

— Ты шутишь!

— Нет, не шучу и даже почти не вру.

— Но я тоже родилась двадцать второго июня. На границе Близнецов и Рака. В год Крысы.

— Я на год раньше. Только это мой первый день рождения. С некоторых пор я — Скорпион. И у меня другой день рождения.

— Прости, это связано с какой-то экстремальной ситуацией? — Я опять почувствовала дыхание тайны. — Я на днях общалась с человеком, который пережил восемь клинических смертей, и слава Богу, рождений на одно больше.

— Нет, все гораздо проще. Я изменил свой гороскоп. Дату рождения, год рождения. На самом деле мне двадцать девять лет, а не тридцать семь.

Идея чудодейственного омоложения за счет смены года рождения меня затронула особенно глубоко.

— А как это возможно? — Мне требовался рецепт прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, ибо я побаивалась начинать отношения с мужчиной, имеющим такое конкурентное преимущество передо мной, как молодость.

— Когда-нибудь расскажу.

— А я могу тоже изменить дату и год рождения?

— Если тебе разрешат это сделать.

— Ты говоришь загадками.

— Просто пока я не знаю тебя. А ты мало знаешь обо мне. Если захочешь, я всё со временем расскажу.

— Конечно, хочу. Но я никуда не спешу. Впереди вечность…

Мне было легко с ним. Как будто мне тоже было двадцать девять или на год меньше. Мы зашли в чайный клуб, на полу были разбросаны подушки-думки и связанные из лоскутов вручную коврики. На низких, не выше ладони, столиках стояли драгоценные чаи, которые официанты в японских кимоно разливали в крошечные прозрачные чашечки. Играло трио — дудук, барабан и что-то из струнных.

Он сел на коврик, брошенный на полу. Я подтянула подушку и села рядом. Нет, не рядом, а так, как будто хотела расширить свое пространство и зафиксировать границу, слегка испуганная таким стремительным сокращением дистанции между нами.

— Садись ближе.

— Подожди. Я сейчас сяду поодаль. Потом привыкну к тебе и сяду чуточку ближе. Я как Лис в сказке Сент-Экзюпери. Каждый день я буду садиться чуточку ближе.

— Хорошо, я готов ждать. «Впереди вечность», — он с улыбкой передразнил меня.

Я не хотела смотреть на его хорошо прокачанные плечи, я где-то уже видела эту попку Сильвестра Сталлоне. Он слишком сексуален, чтобы я могла ждать вечность. Но есть определенное мною правило — не отдаваться мужчине в первую же ночь. Пропустить вторую и третью. Впрочем, третью уже можно не пропускать…

Но что-то заставило меня изменить правила. Интуиция? Робость? Желание не проиграть, как раньше, на всех досках сразу? Я решила поставить другие сроки — месяц или четыре недели, не меньше. Я хочу понять, что меня тянет к нему. Я ведь чувствовала невероятное нечеловеческое притяжение с самого первого его звонка. И не могла понять, дело ли в глубоком, сильном, завораживающем тембре голоса, заднице Сталлоне или в том, что это абсолютно близкий мне по всем психофизическим характеристикам человек? Совпадение наших «частот» скорее настораживало, чем радовало. Так не бывает? Слишком стремительное сближение… Я должна понять его душу прежде, чем отдам ему свое тело. Так внутри себя я облекала свое решение в слова, достойные страниц французского женского романа.

— Откуда ты подцепила эту фразочку — про вечность?

— Так, от одного знакомого, почитателя Будды. Таких немало было у меня. Он ухаживал за мной две недели. Две недели мы встречались каждый вечер и расставались только по утрам. Мы говорили и не могли наговориться. Мы не могли расстаться, и только эти слова позволяли нам оторваться друг от друга. «Впереди вечность». Мы даже не касались друг друга, как будто боясь физическим воздействием убить тонкое «тело» наших нежных отношений.

— А что случилось через две недели?

— Ничего. Я, наконец, решилась пригласить его домой. От волнения выпила бутылку шампанского и призналась, что однажды посетила мужской стриптиз в клубе «Нирвана».

— И что?

— Он разочаровался во мне и сбежал. Больше я его не видела.

— А что такого, подумаешь, стриптиз…

— Не хочу повторять ошибок и вываливать тебе черные страницы своей биографии, но я приняла участие в конкурсе «Леди Нирвана» и выиграла его. То есть почти выиграла, потому что первый приз уступила какой-то даме, которая была спонсором вечеринки. Но в последнем туре конкурса я была явно впереди ее на полтора корпуса, как говорят на ипподроме.

— И что же было в этом последнем туре?

— Я не буду рассказывать. Пусть это останется моей тайной.

Нирвана

Дамир явно хотел продолжения. Будучи неплохим рассказчиком, опять же — журналистка в прошлом, я сумела заинтриговать его одним заголовком и лидер-абзацем. Он был невероятно мил и располагал к откровенности. Сопротивлялась я не долго:

— В последнем туре конкурса «Леди Нирвана» мне надо было зайти в аквариум с водой, в котором сидел мулат в одних трусах, и намылить его гелем для душа. Кто больше пены оставит на своем партнере, тот и выиграет. В финале осталось две пары. Эта барышня, спонсор мероприятия, с отвисшим бюстом и столь же отвисшим животом. И я со своим «шоколадным зайцем». «Аниматор»-ведущий, который уверенно вел ее к победе, давая авансом очки в каждом туре, был похож на Андрея Малахова, звезду скандальных ток-шоу на Первом канале, по скорости воспроизводства бреда в устной форме. Он дал мне первой войти в клетку с тигром, точнее, стеклянный аквариум в центре зала, с потолка которого падала вода. Первопроходцам труднее, особенно когда плохо понимаешь правила игры. Я была в дорогом костюме и галстуке — в то время это был писк моды. А здесь выглядела как своеобразный S&M-KH4. Я колебалась минуту — войти под душ в костюме и в галстуке? Убить наповал обывателей, избавившись от лишних «понтов»? Или сойти с дистанции? Я выбрала второе. За несколько секунд, быстрее, чем принимала решение, я стащила с себя одежду, оставив только стринги, и вошла за стекло. Я почувствовала одну из самых потрясающих пауз в своей жизни — псевдо-Малахов замолк, словно у него пропал дар речи, точнее, забарахлил тот самый орган воспроизводства бреда в промышленных масштабах. Он не сразу овладел собой и подзатянул выход общественности из шока. Коснувшись шоколадного мальчика и увидев, как гель растекается по его плечам и груди, я выронила флакон. Я провела ладонью по этому прекрасному черному телу. Он тоже дотронулся до меня, словно познавая на ощупь. Он был поражен не меньше, чем квази-Малахов… Через мгновение не стало зала, все остались там, за стеклом, а здесь были только Он и Я. Черное и белое, безумное в охватившей нас страсти. Нас отделяли друг от друга только стринги — белые на нем, черные на мне. Я слышала пульсацию арабской музыки. Я не слышала, что говорил в микрофон наш Судия. Да и мог ли кто-то судить нас? Это был танец страсти. Космос и вечность в одном флаконе геля для душа. Мнимая доступность и невозможность обладания заставляла нас теснее смыкать объятия, а публичность этого акта возбуждала нас сильнее самого мощного афродизиака. Он сжал мои ягодицы и поднял на руки. Я хотела любви этого черного мальчика… Но тут микрофон прохрипел: «ВСЕ, ХВАТИТ, ВАШЕ ВРЕМЯ ИСТЕКЛО»… Я выскочила из стеклянного куба за занавеску, мне передали полотенце, одежду, я быстро облачилась в костюм, завязала галстук, не чувствуя пальцев. Сознание еще не пришло ко мне. Вернулась в зал. Я ждала аплодисментов? Меня встретили звенящим молчанием. Еще одна наивысшая по звучанию пауза в моей жизни, настоящий нокдаун для хорошо декорированной морали. Не забывай, это был стриптиз-клуб!

Я увлеклась пламенными воспоминаниями и самим рассказом и в этой жажде самовыражения практически забыла об осторожности. А ведь я второй раз наступаю на грабли, демонстрируя своему мужчине пагубность своей натуры. Но остановиться уже была не в силах…

— А тем временем барышня с живото-бюстом, намылив мочалку, яростно забрасывала пышной пеной своего белого партнера. Она делала то, что, собственно, и положено делать по условиям конкурса — она НАМЫЛИВАЛА его. На ней оставались трусы и бюстгальтер. Когда ее объявляли победительницей, зал возмущенно завыл. Наконец-то его проняла великая сила искусства! Они хотели зрелищ и были готовы платить своими голосами за то ЗРЕЛИЩЕ, которое подарили им Белая и Черный. Но мне не хватило процента голосов, и абонемент в «Нирвану» — главный приз конкурса ушел из моих рук. Я не минуты не жалела об этом. Я уже поняла, что такое «моя нирвана», мне было достаточно…

…Теперь я часто говорю эти слова: «Впереди вечность», понимая, что доступно лишь мгновение. Такая игра слов… — Я была уверена, что после моей откровенности я получу еще одного мужчину, который не готов принять «двойственности» моей души. Но он не оправдал моих ожиданий.

— Ты просто очень чувственная женщина. Я понял это еще по фотографии. Я… давно… искал такую…

— Как тебе удается сказать именно те слова, которые хочет слышать женщина?

— А что женщина еще хочет, помимо слов?

— Еще кофе, — голос немного дрогнул, но приличия были соблюдены.

— А что еще?

— Я… знаешь… Хочу отправиться в Космос. Но не на ракете. Я просто давно искала спутника, чтобы совершить это невероятное путешествие. Может, это ты?

— Я готов пройти предполетную подготовку. И если ты выберешь меня, значит, мы отправимся к звездам вместе.

Мы расстались почти на рассвете. Он посадил меня в машину и пошел ловить такси для себя. Я пыталась понять, почему я так хочу лететь в Космос с этим мужчиной? Наверное, потому что мы оба сумасшедшие? Это диагноз и это причина.

Когда я доехала до дома, коммуникатор подал голос — в эсэмэс-почте лежало письмо… «Я чувствую, что с момента внезапного появления всей тебя в моей жизни, такой, как я тебя узрил сегодня, трогал, ощущал… моя жизнь начинает кардинально и серьезно меняться, береги себя, котенок, ты мне очень нужна».

Еще один шаг

«Доброе утро, котенок. Надеюсь, тебе снились сладкие сны? Сегодня хочу тебя увидеть. Это возможно?».

«На Тверской, в девять. Я буду в серебристом скафандре и шлеме. Ты узнаешь меня из тысячи».

«Мы отправляемся сегодня?».

«Нет, мы только проходим предполетную подготовку».

Я приехала на несколько минут раньше, припарковала машину и направилась к выходу из метро. Прямо навстречу вышел Дамир. Он схватил меня в охапку и закружил.

— Отпусти, чижолая я, Григорий! — Я пыталась вырваться, но это было нелегко. Он очень, очень сильный.

— Стой здесь, я буду через секунду!

И он через всю Тверскую наперерез бросился к цветочной палатке. Я с ужасом смотрела, как тормозят машины, тщетно пытаясь силой взгляда остановить стадо железных коней и оставить его в живых.

Он вернулся с огромным букетом роз.

— Еще вчерашние не завяли, а ты уже новые покупаешь!

— Я буду каждый день покупать тебе цветы. Он поцеловал меня в щеку, но уже чуточку ближе, чем в прошлый раз, к уголку губ. Мы словно случайно соприкоснулись телами, на мгновение дольше, чем положено при случайном столкновении.

— Как прошел день?

Я уже привыкла, что Дамир интересуется всем происходящим со мной.

— Отлично, сегодня подали документы на тендер для одного министерства. Судя по всему, у нас лучшее предложение. У меня огромные шансы выиграть конкурс и заключить контракт на миллион!

— Нет ничего проще, ведь ты со мной! Хочешь, я сделаю так, чтобы ты выигрывала все конкурсы?

— А я и так в этом году выиграла все конкурсы, ну кроме тех, где результат был известен заранее.

— А зачем тогда участвовать? — удивился Дамир.

— Так, на удачу. Всегда верю в случайный фарт.

— Удачи не бывает. Все предопределено. И не всегда — конкурсной комиссией.

— А воля? Разве человеческая воля не может влиять на судьбу?

— Воля конкретного человека — нет. А вот воля тех, кто за ним стоит, конечно.

Кто может стоять за человеком, то есть за мной? Мой нынешний босс, лучший политтехнолог всех времен и народов Феликс Громов? Или его высокие покровители в Совете Федерации или даже выше! В нашей политпиаровской тусовке говорят, когда Громов и Градова работают вместе, они высекают молнии… Вероятно, он знает о моем бизнесе больше, чем мне бы хотелось. Брусникин, видимо, треплется почем зря и на каждом углу.

Вообще я не люблю разговаривать с мужчинами о работе, о конкурсах и миллионах. У нас, как правило, есть более приятные темы для общения. Например, обо мне, о моих бедрах, губах, зеленых кошачьих глазах. Об этом я готова слушать вечно… Здесь моя откровенность была скорее исключением. Просто его ДЕЙСТВИТЕЛЬНО интересовала я и всё, что со мной связано. Так бывает, думала я. В одной из миллиона случайностей.

— Для тебя важно побеждать в этих конкурсах?

— Конечно.

— Это приносит тебе деньги?

— Нет, лично мне не приносит. А моей конторе — да. Для меня это как компьютерная игра — переход с одного уровня на другой, я должна собрать все золото, нефть и самый главный приз — это черная зависть коллег, которые не могут понять, как блондинка с моими ногами способна быть великолепным топ-менеджером.

— Ой, и любишь ты себя, Градова!

— Да кто ж нас еще полюбит-то, кроме нас самих? — Я опять напропалую кокетничала и хвасталась.

— Я могу помогать тебе в бизнесе, — это прозвучало как заманчивое предложение. — Может, для этого мы и встретились, чтобы ты помогала мне, а я — тебе.

Мы сели за столик и заказали суши. Впервые за несколько лет, уже обретя обоняние и вкус к принимаемым яствам, я поняла, что суши — это невероятная гадость. Как я могла их есть по пять раз на неделе?

— Дамир, я даже не представляла, какая гадость — эта ваша сырая рыба!

— Хочешь, пойдем в другой ресторан?

Но я немедленно смягчилась, приняв один из любимых образов в моем арсенале — категорической покорности:

— Мне не важно ЧТО, важно — С КЕМ…Он опять подыграл мне:

— Все-таки ты актриса. И ты мне все больше и больше нравишься.

Лучше уж я перейду к беседам на деловую тему. А то сорвется что-нибудь неподобающее и жалкое типа «И ТЫ. МНЕ ТОЖЕ».

— Знаешь, бизнес для меня не самое главное…Я давно разочаровалась в обладании деньгами. Они не приносят того, чего я ожидала от них. Не делают меня счастливой.

— А что делает?

— Можно, я пока не буду об этом говорить? Я помнила басню про ворону и сыр. Быстро же уволокла хитрая лисица кусочек итальянской горгонзолы! Признаваться в таком малознакомому мужчине? Не исключено, что это сработает хлеще стриптиза с мулатами в клубе «Нирвана».

— Ты читала «Фауста» Гёте?

— Я даже Пушкина читала… «Мне скучно, БЕС…».

— А если бы к тебе пришел Мефистофель, чтобы ты попросила у него?

— А я могу, в отличие от Фауста, остановить мгновение, если оно прекрасно? То есть это должно быть какое-то конечное желание? В смысле, его исполнение не повлечет за собой моей смерти, как у Гёте?..

Он не ответил. Или я не дала ему ответить.

— У меня есть мечта…

Я все-таки сделала паузу… Я вообще мало кому говорю об этом, не хочу дорисовывать штрихи к портрету неуравновешенной женщины со странностями, но я рискнула. С Дамиром я почему-то все чаше и чаще шла ва-банк. Вместо того, чтобы «смолчать и сойти за умную», я, наоборот, выплескивала на него эти лишние «штрихи». С одной стороны, это давало мне долгожданное чувство свободы — быть собой, другой, иной, не такой, как все, — и избавляло в дальнейшем от необходимости рисовать какой-то положительный и заурядный образ. Рассказ про «Нирвану» стал неким тестом — насколько глубоко я могу пустить этого человека в ту, темную, сторону моей души, которую скрывала от всех, опасаясь, что мужчина, познав ее, в ужасе отшатнется.

— Я мечтаю писать книги. Я все время пишу маленькие рассказы в Интернете. У меня уже две тысячи читателей. Но я работаю в малом жанре. Короткие новеллы, на большее просто нет времени. А я… мечтаю… чтобы мои книги выходили бешеными тиражами, как у Джоан Роуллинг.

— Что тебе надо для этого? Время?

— Не только время. Талант, вдохновение, опять же фарт… Мне кажется, что у меня есть талант — я чувствую слово. Знаешь, это трудно объяснить, я на вкус его чувствую, в отличие от пищи, вкус которой я только сейчас начинаю воспринимать рецепторами. Я чувствую вкус фразы, звучание каждой ноты в ее аккорде. Я могу играть ею, как ювелир, занимаясь огранкой драгоценного камня. И мне это нравится.

— Если нравится, значит, ты будешь писать книги. Ты знаешь, что Мефистофель — это демон, который помогает творческим людям. И Пушкин и Гете об этом знали. Потому что Мефистофель стоял за их спиной, когда они писали свои стихи.

Мне понравился этот киношный образ. Сидит Иоганн Вольфганг фон Гете, а за его спиной — прекрасный демон с лицом Аль Пачино, нет, с лицом Кости Хабенского с благородной сединой у висков, и направляет гусиное перо… Игру моего воображения Дамир прервал одной из своих фирменных «лекций», которых я уже немало прослушала:

— Всего демонов — тринадцать. Как и апостолов. Азазель помогает ученым, Амдусциас — покровитель музыкантов, Асмодей помогает прийти во власть, Астарот, на самом деле это богиня женского полу Астарта, или Иштар, — это демон сладострастия, Бегемот — демон, пробуждающий в людях звериную дикость. Ваал, он же Вельфегор, требует кровавых жертв. Велиал — дает удачу любителям азартных игр. Вельзевул — второй демон после собственно Люцифера, покровитель гордыни… Каждый из них имеет свою сферу «ответственности», один отвечает за деньги, другой за силу, третий за сексуальность… Если кто-нибудь из них начинает помогать человеку, тот обретает возможности, которые может дать ему «союзник».

— Прости, ты так говоришь, будто можно выбирать — деньги или секс?

— Конечно, можно.

— Но как? — Мне показалось, что Дамир знает ответ на мой вопрос, но пока не хочет делиться со мной.

И он подтвердил догадку:

— Придет время, я тебе все расскажу.

— А бывает так, что у человека несколько демонов?

— Конечно, и тогда он имеет и деньги, и обожание, и поклонение, и власть. У Пугачевой одиннадцать демонов, а у Путина — девять.

— Ты говоришь, обожание, а не Любовь?

— Любовь — это чувство белых. А демоны относятся к миру черных. Можно быть сексуальной, и к твоим ногам мужчины станут класть все блага этого мира. Но любовь с помощью демона получить нельзя.

— Тогда мне не очень интересен этот мир. Я всегда искала любовь.

— Любовь — это эмоция, а эмоции разрушают жизнь. Тот, кто любит, зависим и слаб. Он боится потерять объект своей любви. А если его бросают, он превращается в НИЧТО, в зомби, мысли которого заняты только одним — вернуть, заполучить, пользоваться единолично. Я предпочитаю партнерство, диалог на равных, понимание, взаимопомощь. Я любил, и меня бросили. Меня растерли, вышвырнули, как ненужную вещь, и пройдя через все муки ада, сделал для себя выбор — я ищу СВОЮ ЖЕНЩИНУ, но это не означает, что ЛЮБОВЬ. Я хочу иметь семью, но это не означает, что я стану собственностью или захочу превратить в собственность ЕЕ. Главное — свобода и развитие. Если мне повезет и я найду такую женщину, вместе мы перевернем этот мир.

Он говорил о том, что казалось мне логичным, правильным и честным. Но моей религией была Любовь. Языческим божеством, которому я поклонялась. Я понимала разумом, что партнерство — это более здоровая и социальная форма существования, но отказаться от романтического восприятия мира и принять отношения между мужчиной и женщиной не любовные, а «партнерские», я пока была не готова.

Более того, я хорошо помнила таблицу Теппервайна, в которой он описал симптомы Любви и Зависимости:

Зависимость препятствует индивидуальному росту — Любовь помогает развиваться вдвоем.

Зависимость — это постоянный страх потери партнера. Любовь зиждется на доверии.

Зависимый человек хочет изменить другого, а влюбленный принимает его таким, как есть…

Любовь живет настоящим и открыта для будущего…

Но Дамир как-то по-своему трактовал эти понятия — он говорил о Любви как о Зависимости. А то, что Теппервайн называл Любовью, он приравнивал к Партнерству… Но до определенной поры я прощала ему «нестыковки».

— Ты говоришь, что любил, но тебя бросили. Ты можешь рассказать, почему?

— Хочешь поговорить об этом? — Он улыбнулся, но впервые это была совсем невеселая улыбка. — Потому, что сначала она хотела быть со мной каждую минуту, и мы оба бросили работу и не расставались несколько недель. Потом кончились деньги. И она стала говорить, что все мужики зарабатывают и покупают цацки своим женам, а я целый день не вылезаю из постели. Я начал работать день и ночь, у меня было по пятнадцать клиенток в день — массаж спины, антицеллюлитный массаж, спортивный, лечебный, энергетический… Потом я увидел, как она трахается в «Альфа-Ромео», который я подарил ей на свадьбу… Я ушел, она умоляла вернуться, говорила, что любит, что жить не сможет без меня… Я ждал несколько недель. Приехал в наш общий дом, открыл дверь своим ключом. Ко мне навстречу вышел тот самый хрен. «Ты кто?» — спросил я его. «Муж». Я бросил ключи и ушел. Ушел навсегда. Она еще звонила, что-то пыталась объяснить, но я предпочел не вникать. Она сказала, что у меня не будет женщины лучше ее. НИКОГДА. А она была ведьмой, возможно, она знала, о чем говорила…

Я видела, что он испытывает почти физическую боль. Хотя прошло достаточно времени, чтобы отболело. Обида. Мужчины не могут быть нелюбимыми. Они глубже, чем женщины, переживают измены. Мы чувствуем, что нас разлюбили. Они чувствуют, что его любимую трахает другой. Это принципиально разная БОЛЬ. Не исключаю, что от одного этого можно свихнуться.

— Знаешь, я не хочу, чтобы твое или мое прошлое мешало нам получать удовольствие от того, что за окном июль, на столе вкусное вино, твоя ладонь в моей руке. — Он нежно коснулся губами кончика моего носа. — Мне нравится, как ты улыбаешься, я хочу все время видеть твою улыбку.

Я опять посмотрела в зеркальце. Я действительно все время улыбаюсь…

— А ты знаешь, что зеркало — это изобретение дьявола?

— Как это?

— Зеркало — это символ привязанности к своей личности. Он считал, что человека нельзя оставлять в одиночестве, и подарил ему свое отражение…

Зачем я воспроизвожу все наши диалоги? Потому что давно не говорила с мужчинами о чувствах, о прошлом и будущем, их никогда не интересовал мой внутренний мир, да и сама старалась меньше знать о них по принципу «меньше знаешь — крепче спишь».

Мои подруги шарились по карманам, залезали в мобильник в поисках компромата, просто чтобы ЗНАТЬ. Они никогда не пускали в ход добытые незаконным способом улики — чтобы не дать повода для разрыва. Они хотели знать, чтобы предотвратить катастрофу и не позволить ввести себя в заблуждение. Я же не хотела знать, чтобы позволить мужчине казаться таким, каким он хочет, — так проще.

Но с Дамиром было иначе. Мы познавали друг друга глубже и глубже, ныряя в скрытые от чужих глаз лабиринты, держась за руки и помогая друг другу обходить острые углы. Наверное, так бывает в жизни, когда двое, пройдя через Преисподнюю поруганной любви и нечеловеческих мук одиночества, вдруг находят того, рядом с кем можно не бояться снять хитиновый панцирь, довериться, допустить очень, очень близко — к самому центру своей Вселенной.

Мы шатались по Покровке, Мясницкой, Дмитровке. Его глаза светились. Я смотрела в него как в зеркало, и мне казалось, что мои глаза излучают такой же свет.

Навстречу шли две девушки — лет по двадцать, не более… Одна из них сказала: «Смотри, какая красивая пара!» Он посмотрел на меня и еще сильнее сжал мою ладонь.

— А ведь это правда?

— Просто мы с тобой выглядим как подростки, тебе не кажется?

— А мне всегда говорили, что я не повзрослею.

— Точно, и Брусникин так говорил: «Дамир — большой ребенок».

— А что еще говорил тебе Брусникин?

— Что ты очень хороший массажист. Что ты хороший друг. Что ты бывший мусульманин. А вообще мне почему-то показалось, что он словно извиняется передо мной. Как бы заискивает. Как будто он заинтересован, чтобы мы с тобой познакомились.

— Конечно, он ревнует ко мне свою жену. Он даже провожает ее, когда Нина приходит ко мне на массаж. А если он познакомил со мной тебя, то вроде теперь можно быть спокойным — если мы будем встречаться, значит, между мной и Ниной ничего нет. Банальная проверка «на вшивость».

Мы опять расстались возле моей машины, которая вновь была полна ароматом роз. Он обнял меня — в этот раз немного более интимно, я опять почувствовала хорошо накачанную грудь под майкой. Меня волновала упругость его спортивного тела.

«Ты озарила мою жизнь своим появлением. Котенок, мне тебя уже реально не хватает. Я благодарен Интернету за то, что я встретил тебя. Когда мы не видимся, мне кажется, что я пропускаю важные страницы в любимой книге». Я засыпала с очередной его эсэмэской.

Танец надежды

— Ты должна отключить голову. Пока ты думаешь, как выполнять движения, ты не танцуешь. Отдайся музыке, подчинись ей, наполни вибрацией каждую клетку тела. — Азали не просит, а требует, видя мою сегодняшнюю погруженность в себя. — Взмах, поворот, голову выше, к небу! Ты все время смотришь вниз, как будто боишься оступиться. Поверь в себя. Забудь, что ты стоишь на земле, как птица оторвись. Лети, поймай поток ветра!

Музыка замирает, потом опять учащается барабанный пульс.

— Медленнее. Плети, как кружево, танец, петля к петле, маленькие, большие стежки. Кружись. Быстрее, еще быстрее! Так закручивается спираль жизни, и ты уже не можешь остановиться. Иди навстречу мечте, верь и надейся, и не бойся ничего. Откройся своему чувству. Пусть смывает потоком все, что может ему помешать.

Азали подходит ко мне, касаясь спины между лопатками.

Почувствуй — они здесь, твои крылья, расправь их и взлетай! Я вижу в ней птицу, вижу ангела, который спустился ко мне на землю, чтобы рассказать о том, что есть надежда… Я опускаюсь на колени, благодарно складывая руки. Спасибо, Господи, что ты даешь силы дышать, любить, танцевать…

Самиздат

Утром я поехала в больницу — уже четвертую неделю мне через день ставили капельницы. Восстановительная терапия после воспаления легких, которое я перенесла зимой на ногах. Командировки, митинги в Красноярске, каждую неделю куда-нибудь летели маленькие двухрядные «боинги» со мной на борту.

Нижний отдел; почти половина легких, атрофирован, а я продолжаю курить по две пачки в день. Врачи обещают помочь, но я по-прежнему задыхаюсь, при глубоком вздохе резкая боль. Хотя предварительный диагноз «астма» сняли, что уже вызывает оптимизм.

Как оказалось, отсутствие половины легких мне не мешало жить, просто привыкаешь дышать в полсилы, чтобы не было больно. За полгода я привыкла набирать воздух в легкие небольшими порциями, как будто так и было всю жизнь. Но периодически, когда простужаюсь, начинаются хрипы в верхнем отделе, и вообще перестаю «синтезировать кислород». В общем, я заплатила приличную сумму за убийственный курс антибиотиков вкупе с капельницами, и как все, что стоит больших денег, — такова была моя уверенность, — они должны были помочь.

Сестра ставит мне катетер в вену — потому что сначала закачивают озон в физрастворе, а потом делают лазерное облучение крови. Модная терапевтическая процедура, поднимающая иммунный статус организма. Чтобы не колоть вену дважды, ставят более толстую иглу и прикручивают ее пластырем к руке на уровне локтя. К этим «операциям» я уже привыкла, только врачи улыбаются — уже иголку вставить некуда, вены быстро приходят в негодность от постоянных проколов.

— Доктор, а я жить буду? — мрачно шучу я.

— А смысл? — как в анекдоте, отвечает мой человек в белом халате. — Будешь, будешь, мы и не таких на ноги ставим. Голова не кружится?

— Немного.

— Потерпи, осталось еще две капельницы. Меня начинало вгонять в сомнение — целый курс дорогушей терапии, а никаких изменений. При вдохе режет в груди. Но они все время говорят про какой-то «накапливающийся эффект» — то есть после одной процедуры ничего не почувствуешь. Нужно сделать курс, прежде чем станет заметно действие препаратов. Не исключено, что коммерческая клиника таким образом зарабатывает неплохие деньги. Типа курс закончен, пациент получил выписку и идет домой, ждать того самого «накапливающегося эффекта».

Мне затянули эластичным бинтом руку, я расправила рукав блузки и надела пиджак. Сегодня у меня конференция по информационной безопасности, надо успеть. Я засунула в прорезь автомата для кофе четыре монетки и нажала на кнопку с изображением «самый большой и крепкий». Бурно, как стиральная машина, аппарат что-то провернул у себя внутри, выплюнул бумажный стакан, высыпал сахар и наполнил его бурой жидкостью. Потом задумался и зачем-то выплюнул и деньги. Те самые четыре пятирублевые монеты, которые я скормила ему пару минут назад.

«Вектор удачи поменялся!» — это мой личный слоган для тех случаев, когда внезапно какая-нибудь сложная ситуация разрешалась или мне неожиданно везло.

Уборщица посмотрела на меня подозрительно, впрочем, я уже начала привыкать, что люди как-то странно «обнюхивают» меня, как будто я сделана из другого материала или прилетела с другой планеты. Наверное, раньше я бы воровато вытащила из ящичка для сдачи монеты и поспешила спрятать добычу, но тут я сделала вид, что так я поступаю всегда. Хорошо, что на дворе двадцать первый век, а то из-за доноса этой великодушной женщины со шваброй меня могли бы сжечь на костре по приговору святой инквизиции.

Я успела на второй доклад конференции. Думаю, первый был такой же скучный — говорили о конфиденциальной информации и способах ее сохранности. Нельзя пользоваться флэшками, отправлять мэйлы, выносить из офиса документы и печатать их на «общественном» принтере. Всюду могут быть враги. В общем, только так я, не страдая манией преследования, и обращалась с конфиденциальными бумагами. Более того, нередко оставляла их в ресторане по итогам деловых переговоров с клиентом. Возвращаясь через добрых пару часов, пыталась понять по глумливым лицам официантов, успели ли они сделать копии и отправить их в какие-нибудь правоохранительные органы или продать конкурентам за баснословные комиссионные.

Во время фуршета столкнулась с Брусникиным. Он явно ко мне потеплел и норовил затронуть личные темы.

— Ну как, вы встречались?

— Да. Мне он показался интересным.

— Неужели? — Вроде как удивился.

— Да, у нас много общих тем, мы поедем с ним в следующем году в Непал, и в целом я очень благодарна вам за весьма ценное знакомство.

Он как-то озадачился и готовил новые аргументы.

— А ты знаешь, что он черный маг?

— Ну… начала догадываться, — хотя к таким категоричным выводам я еще не приходила. — Он это серьезно?

— Не думаю, просто очень увлекающийся человек. Пока он чем-то увлекается, это серьезно. А так — у него все достаточно поверхностно.

Брусникин был человеком по-настоящему умным, то есть обладал энциклопедическими познаниями, эрудицией и высоким IQ. Для него поверхностными казались любые знания, поскольку сам он изучал любой вопрос досконально и, как выпускник философского факультета МГУ, обладал серьезным багажом разного рода полезных сведений. Я с ним частенько консультировалась, несмотря на то, что он смотрел на меня свысока. Я не гордая, когда мне нужно решение, я готова задействовать любой ресурс, даже великолепный мозг Вадима Брусникина…

Вернувшись в офис, я быстро расправилась с нападавшими в электронный ящик письмами, сделала несколько звонков, раздала поручения и назначила сроки. Все было в соответствии с «таймингом». Как обычно.

Открыла Яндекс и набрала в поисковой строке ключевые слова «Черная магия». Объявления, сайты магических салонов. «Приворот 100 %. Заговор на удачу… Вы чувствуете, что Вы перестали управлять своей судьбой, удача отвернулась от Вас, Вы потеряли любовь и надежду. Мы поможем Вам…» Весь этот мусор заполнял Интернет, а значит, мысли, души людей, которые уже ни во что не верят, кроме как в какую-то сомнительную помощь извне.

Я искала другое. Изменила запрос. «Черный маг, страх, манипуляция». И практически сразу нашлось то, что нужно. Точнее, я не совсем понимала, что ищу, и какой-то конечной цели не преследовала. Просто мне надо было изучить предмет.

Признаюсь, я ничего не знала и никогда не хотела знать про магов. Более того, я даже не представляла, что они бывают черными, белыми или то, что они вообще существуют. Но это моя привычка — сталкиваясь с неизвестным мне понятием или явлением, обращаться к Всемирному разуму и искать в Интернете ответы. Мой вопрос, который я еще не сформулировала для себя, но он уже начинал вибрировать где-то на уровне подсознания, — ПОЧЕМУ Я БОЮСЬ?

Это был немного странный документ, датированный 1980 годом, — инструкция по технике безопасности при общении с магами, «Блеск и Нищета магов», так называемый самиздат. Инструкция содержала довольно профессиональную лексику, и это подтверждало, что ее автор не относился к «мракобесам», которые пишут и говорят о магии, а скорее, создавал некий реферат на заданную тему.

Я распечатала инструкцию. Положила в прозрачный файл и спрятала в стол. Будет время, надо ознакомиться подробнее. Семь часов. Мне пора ехать на тренировку к Азали. Сегодня я не увижусь с Дамиром. После занятий надо обсудить новый, доработанный мною сценарий суфийской вечеринки и отобрать притчи для игры со зрителем. Мы решили, чтобы развлечь гостей, их нужно заставить читать «по ролям» суфийские притчи от Ошо.

15 минут

Было почти двенадцать, когда я поняла, что сегодня он еще не звонил. Я набрала зсэмэску:

«Как ты? Я соскучилась по твоему голосу».

Мгновенно пришел ответ:

«А я соскучился по твоей хитрой улыбке».

«Почему хитрой?».

«А ты себя видишь в зеркале?».

Я посмотрела в зеркальце, в моих глазах прыгали чертики, которые появлялись, когда я была рядом с Дамиром. Он сидит в своем Митино, а в моих глазах те же самые маленькие бесенята, которые, похоже, обосновались всерьез и надолго. А я удивляюсь, почему окружающие люди, да и сам Брусникин, принюхиваются ко мне и замеряют радиацию вокруг меня?

«Это ты хитрый. Тебе удается всегда говорить то, чего хочет услышать женщина».

— Кому ты пишешь? — спросила Инга. — Своему принцу?

— Ага, своему Черному Принцу…

— А почему Черному?

— Потому что у него восхитительные карие глаза, как у Киану Ривза. — Я вскинула ресницы, испытывая и транслируя удовольствие от воспоминаний о нем.

Инга вздохнула, и мне был хорошо знаком этот тихий вздох — ведь всем хочется сгорать от любви, но не всем даруется такой шанс. И я снова посмотрела в зеркальце — не спрятались ли мои чертики?

Мужчины за соседним столиком развернулись в мою сторону, излучая сексуальный интерес. Я знала эту реакцию — когда женщина достает пудреницу, это оказывает натурально магическое действие. «Эта женщина думает о том, как она выглядит, а значит, о мужчинах, а значит, не откажется от флирта, а где флирт, там и секс» — так расшифровывают они данный жест. И начинают приходить в броуновское движение.

«Я хочу увидеть тебя, хотя бы на 15 минут. Можно я приеду к тебе на Сокол?».

«Мой Принц, я буду там через 45 минут». Мне надо было еще закрыть счет и тему нашего обсуждения: «Я и Киану Ривз»…

«Я буду там через 40».

Я летела на скорости свыше ста двадцати километров в час. Меня не останавливали гаишники. Я хотела видеть его. Я хотела целоваться с ним. Я думала об этом, и у меня кружилась голова.

Он стоял возле метро. С букетом роз. Бросился ко мне навстречу, я спрятала лицо у него на груди. Подожди, я еще должна привыкнуть к тебе. Сколько подождать? Минут десять. Или пять. Я…

Мы целовались долго, стрелки на часах на портике станции метро миновали несколько пятиминутных отрезков. Голова кружилась.

— Я всегда держу свое слово. Пятнадцать минут…

За эти пятнадцать минут я пыталась ответить на волнующие меня вопросы: почему я схожу с ума, сколько еще смогу держать его на расстоянии? А также — насколько он соответствует моим представлениям об идеальном партнере, то есть незаметными прикосновениями пыталась сделать «замер» определенных параметров его сексуальности. Но точных данных получить так и не смогла. Я опять стала убеждать себя, что размер — это не самое главное, если мы так хорошо понимаем друг друга. Просто не хотелось бы разочаровываться…

Он сел в такси, которое дожидалось его на остановке, и уехал в ночь. Все-таки он ненормальный. Но эта ненормальность была такой милой и так синхронизировалась с моей ненормальностью, что я опять почувствовала тепло в груди. Это только поцелуй, а я вся дрожу, что будет, если мы окажемся еще ближе? А я готова к этому? Я должна сделать это лишь в тот момент, когда пойму, что больше нет ничего, что могло бы меня остановить. А сейчас меня останавливали два нерешенных вопроса:

1) Зачем я ему нужна?

2) Что будет со мной, когда этого не будет? Почему я боюсь довериться мужчинам, почему напор, с которым Дамир добивается меня, скорее пугает, чем радует? Да, есть «опыт прежних жизней», которых у кошки — девять. А у меня? Похоже, не так много осталось в запасе. Все мои любовные истории заканчивались странно — я привыкла говорить про этих мужчин «ОНИ ИСЧЕЗЛИ». Это означало, что в какой-то момент мне просто переставали звонить. Вроде еще вчера замечательный секс, море нежности, и вдруг просто НИКТО НЕ ЗВОНИТ…

Телефон не подает признаков жизни день или два. В своем бешеном ритме жизни я даже не всегда замечала, что уже несколько дней нет звонка. Иногда набирала номер, но он не отвечал. Потом ждала еще какое-то время. Новая попытка позвонить. «Абонент в сети не зарегистрирован».

Абонент в сети не зарегистрирован… Нет, конечно, они не меняли номера. Со мной говорила Пустота, и эта леденящая субстанция заполняла мою душу. С каждым новым мертвым номером в телефонной книге и моей памяти. Номер, на который не позвонишь и который никогда не трансформируется в любимое имя на экране мобильника. Наконец я приходила к осознанию ситуации — это КОНЕЦ. Но я пыталась заново жить. «У кошки девять жизней, — говорила л себе…

После каждой такой истории садилась за ноутбук и писала рассказ. Так я и научилась превращать жизнь в текст. Всякий раз после такого «исчезновения» во мне словно что-то умирало. Атрофировался кусочек души. Это сродни физическому недугу — мне трудно дышать половиной легких, но это не смертельно, просто отныне ты будешь сдерживать себя, потому что глубокий вдох приносит боль.

Я продолжала жить, как животное с отрубленной лапой. Уже не болит, но чего-то не хватает, бегать неудобно, и окружающие смотрят с жалостью — неполноценная особь. Затем учишься перемещаться на трех здоровых конечностях, и однажды приходит момент, когда ты опять завиляешь хвостом. Рыжим хвостом в полоску…

«Но зачем, — думала я, — вспоминать о прошлом и тащить неудачные модели в будущее? Каждая новая встреча — это шанс все изменить, начать с чистого листа, так ведь учил Ошо и его поклонница Азали? Об этом, черт побери, было написано на открытке-флаере, которую протянул мне Ян: «И ключ в твоих руках!».

«Дамир, моя учительница говорила мне: «Отдайся потоку, иначе никогда не достигнешь большой воды», — бросила я эсэмэску на его номер.

«А ты хорошо плаваешь? Если нет, я протяну тебе руку, и мы доплывем до океана…».

Вот и ответ. Мы вместе… держась за руки… почти как в «Титанике», хотя это опять неудачная реминисценция…

Я зашла в свой блог. Мне не о чем было писать — я создаю свои маленькие произведения только в состоянии душевного «раздрызга», я уже говорила о терапевтическом воздействии творчества на мою израненную душу. Скорее всего, эта работа заполняла вдруг образовавшуюся пустоту, а иногда помогала разобраться, пережить ситуацию и сделать выводы на будущее. Нет, вру, сделать выводы никогда не получалось, я опять и опять наступала на старые грабли.

Я перелистала содержание блога. Наткнулась на довольно старый рассказ, который пару лет назад стал победителем в интернет-конкурсе рассказов про любовь.

РЫЖАЯ В ПОЛОСКУ

Из блога Олеси Градовой «Диагноз: Любовь».

Неприрученное животное. Большая дикая кошка. Ей хотелось подойти к человеку, но она могла позволить только одно — приближаться ему, а сама застыла в позе, оставляющей возможность для маневра. Она смотрела на него немигающим взором, как будто миллисекундное закрытие пронзительно-зеленых глаз предоставит ему возможность совершить неконтролируемую смену диспозиции: где он будет ближе, чем может позволить ее чувство сохранности.

Ей хотелось, чтобы он подошел, ей хотелось сделать маленький шаг навстречу, чтобы ускорить сокращение расстояния. Но прежний опыт и какой-то генетический страх перед охотниками парализовали ее тело.

— Не бойся, я не причиню тебе зла, ты можешь верить.

— Ты способен сделать больно, как и другие.

— Ты права, способен, мы часто делаем это против собственной воли, но ты в безопасности.

— У меня есть условие.

— Впервые в жизни кошка выдвигает условия. Даже немного забавно. Я готов.

— Я хочу, чтобы ты меня любил.

— О боже, как я могу полюбить тебя, если тыне человек? Я могу привязаться к тебе, я могу ласкать тебя, поить молоком, но разве этого будет достаточно?

— Нет, я хочу, чтобы ты думал только обо мне, чтобы тебе ни с кем не было так хорошо, как со мной, чтобы единственное, чего ты хотел от жизни, — это смотреть в мои глаза.

— Это очень странное условие, я не уверен, что смогу. В моей жизни очень давно были чувства, схожие с теми, о которых ты говоришь. Похоже, нам выдают в начале жизни некий неприкосновенный запас любви, но мы его тратим слишком рано и слишком быстро — тогда, когда еще не знаем, что он является истощимым и невосполняемым ресурсом.

Ее желание подойти ближе, уткнуться в колени большой головой оказалось сильнее, чем стремление подписать пакт о ненападении, или просто же она решила, что мы договорились, если я не произнес окончательного «нет».

Она была голодна — это был тактильный голод, когда каждое прикосновение отдается в теле судорогой долгожданного счастья. Ее шкура оказалась в нескольких местах поранена, но шрамы, возможно, от укусов собратьев или охоты в непролазных буреломных лесах, давно зажили… Она свернулась возле моих ног кольцом, тело было напряжено, как капкан, она явно не хотела, чтобы я уходил.

Тихое мурлыканье убаюкивало меня, как джазовый квартет во время светской презентации. Я вспоминал о тех днях, когда еще не был один, и вот также рядом со мной лежала любимая женщина, мягкая и доверчивая, как кошка. Ощущение бесконечности счастья, полное нежелание куда-то двигаться, созерцательность собственного внутреннего пространства и причудливых поверхностей ее тела… Так я нарушил первый пункт договора, потому что начал думать о другой.

Далее я нарушил второй пункт, потому что до меня донесся запах печеного на углях мяса и голоса моих друзей, приступивших к водке на бруньках — кульминации сегодняшнего вечера. Меня звали. Возвращался ритм обычной мужской жизни, наполненной охотой за дичью, за деньгами и за женщинами.

— Вот это зверюга! — Один из моих соплеменников обнаружил меня на опушке рядом с большой дикой кошкой. — Не двигайся! — Он щелкнул затвором охотничьей двустволки.

— Эй, не стреляй! — крикнул я и вдруг почувствовал, как пушистое кольцо у моих ног окаменело, а шкура окрасилась бурой кровью.

— Это же зверь-оборотень, ты не представляешь… Скажи спасибо, что я спас тебя… Как ты мог так близко ее подпустить? И где твое ружье? — Он подбежал к зверю и стал осматривать жертву. — Шкура порченая, жаль, но голова обалденная, забираю, если ты не против!

Я последний раз взглянул в ее зеленые глаза, обращенные куда-то в небо, как будто там, в выцветшей сини, было что-то удивительно красивое, и пошел в ту сторону, откуда доносился дымный запах шашлыка.

Так я нарушил третий пункт договора. Потому что остекленевший и чужой взгляд некогда обращенных с такой нежностью на меня глаз вызывал чувство безнадежной жалости, но не любви.

— Черт, вы не представляете, это же случается раз в жизни — встретить кошку-оборотня, а еще и подстрелить ее! — Товарищ гордо и победоносно бросил рыжую в полосках тушу возле костра. — Только не пугай меня, что она говорила с тобой человеческим голосом! А то знаешь, всякое народ рассказывает, бывает, что она охотников сума сводит, а они потом жить не могут, а если покусает — таг. в крови остается «дикий яд», после чего человек становится «полузверем».

— Да ладно байки травить, не фига она не разговаривала, — пытался соврать я. — Мне вообще показалось, что она ручная, из цирка, знаешь, как медведей дрессированных выпускают на охоту для губернаторов, чтобы порадовать вери импортант пёрсонз…

— Вот потому и оборотень, что смотрит своими глазами и гипнотизирует. Ты же абсолютно нереальный был, когда я тебя нашел. Есть ее мясо нельзя, вредное, можно только на чучело пустить.

Господи, как же далеко может зайти человек в желании сохранить свидетельства своих невероятных подвигов. Показывать кичливо трофеи и рассказывать охотничьи байки на манер легендарного Барона из Боденвердера.

— Слушай, а она тебя точно не покусала… не пьешь, не ешь, — заволновались друзья.

— Это он от шока, не может поверить, что живой остался.

Пластиковый стаканчик наполнился правильной жидкостью, и воспоминания минувшего дня постепенно уходили на задний план. Голова стала мутной, несмотря на качественный напиток, в висках прощупывался пульс. Угли меняли накал, как будто костер переключили в температурный режим «минимум», и кто-то тронул струны гитары, вспоминая лейтмотив из «Юноны» и «Авось». Я не видел этой рок-оперы, или как нынче говорят, «мюзикл», и не понимаю, почему он в таком надрыве говорит своей любимой: «Ты меня никогда не забудешь, ты меня никогда не увидишь…».

Какие такие обстоятельства, кроме смерти, могут разлучить сердца? Разве есть такая сила, которая может преодолеть гравитацию двух тел, словно Создателем заточенных друг под друга до полного совпадения по резьбе и по группе крови? Зачем исполнять страдательные песни, если можно бросить все и просто быть рядом? Не расставаться. Не уезжать, не трястись в прокуренном вагоне, не «полуплакать, полуспать»… Не расставаться…

Дикая кошка, ты понимаешь, что наделала? Я же никогда не думал, что можно «не расставаться», просто хранить то, что есть, как реликвию Эрмитажа, как найденную при раскопках золотую монету. А не навешивать инвентарный номер и сдавать в пыльный архив, увлекаясь какими-то новыми безделушками.

— Ты куда?

— Отойду, надо справить нужду.

— Да ладно, иди за палатку, все свои… Эй, а ружье зачем берешь?

— А вдруг еще кто нападет… — Я прикидывал, как далеко надо уйти, чтобы они не услышали выстрела.

— Не валяй дурака, писай здесь и иди спать, а то на уток надо рано подниматься.

Подниматься на уток… А если у меня болит голова, а желудок хочет выпрыгнуть наружу через горло? Паленая все-таки водка на бруньках оказалась. Я залез в палатку, вытряхнув оттуда пару жужжащих кровососов, и рухнул между спящими товарищами. Первый раз на охоте, и такая фигня, а говорят — хорошее мужское дело…

 

Часть 4 Любовь

Плохой сон

Сегодня должен приехать Иван. Последние дни я постоянно изобретала отговорки для того, чтобы избежать неминуемого выяснения отношений. Но его дневной звонок застал меня врасплох — я не успела ничего придумать.

Не знала, как себя вести, что говорить? Если признаться, то в чем — что я встречаюсь с мужчиной, но между нами ничего нет? Это как раз тот случай, когда правда выглядит хуже вымысла. Полюбила другого?.. Да, наверное, это ближе к истине… Схожу с ума от иного…

Понимая, что он может почувствовать произошедшие во мне перемены, я приготовилась играть. Отыграть хотя бы половину партии и дать себе возможность собраться с мыслями. Паркуя машину во дворе, я старалась войти в состояние имитации наших привычных отношений.

Он встретил меня у плиты. В сковороде что-то шипело и ароматно пахло. На столе стояли букет цветов и блюдо с горкой клубники. Я обняла его.

— Я соскучился.

— Я тоже.

— Ты очень много работаешь, выглядишь усталой.

— Да, очередной тендер, мы готовили документы всю неделю. Очень важный для меня проект.

— Ты все время говоришь о работе.

— Такой период. Сам понимаешь — новое руководство на фирме, надо проявить себя.

Я пытаюсь как-то объяснить свой рассеянный взгляд и ответы невпопад. Впрочем, в этом городе уже давно никто никого не слышит. Мы привыкли к этому состоянию и снизили уровень взаимных претензий.

— С тобой ничего не приключилось? Мне приснился плохой сон.

— Плохой сон? А что тебе приснилось?

— Какой-то кошмар. Будто ты попала в страшную аварию. Машина была вся искорежена, и тебя не могли достать из груды разбитого железа.

— Милый, это только сон…

— Езди аккуратней. Я же знаю, как ты гоняешь.

— Представляешь, меня даже гаишники перестали останавливать. Наверное, я еду на такой скорости, что радары не фиксируют.

— Ты просто низко летишь.

— Надо посмотреть, что у меня там с подвеской. Машину стало бросать.

— Давай пригоним на сход-развал. Возможно, нужна регулировка. В какую сторону тянет?

— Да, кажется влево.

— Тебя всегда тянет влево.

— Вкусный салат. Как тебе удается всегда что-то придумать? У меня так не получается.

— Сегодня была в больнице?

— Я езжу через день. Завтра поеду «колоться».~ Что говорят врачи?

— А что они могут сказать?.. Все будет хорошо, «накопительный эффект». Но вроде стало лучше. Надо только бросить курить.

— Я бросил ради тебя, а ты продолжаешь.

— Сейчас нервы, очень устаю. Прости, вот все это закончится, и я обязательно брошу.

«Ну почему он такой положительный, — думала я. — Даже рассердиться на него не могу. Я не могу ничего придумать, чтобы выкроить себе несколько недель, чтобы разобраться с собой».

— Возможно, мне придется уехать в командировку.

— Куда?

— В Киев. Недели на две-три. Ты же сам понимаешь, здесь уже не нужны политтехнологи, в России не осталось политики… А там есть и деньги, и спрос на черный пиар, для меня это последняя попытка остаться в профессии. А то придется заниматься продвижением йогуртов и соленых крекеров. Страшнее для меня ничего нет. Мне нужен масштаб, акции народного протеста, марши сексуальных меньшинств, в конце концов… Короче, такие, как я, там нужны.

— Когда летишь?

— Недели через две.

— Я тебя провожу в аэропорт.

— Мне дадут служебный автомобиль.

Он хороший. Но никогда не заглянет вглубь, потому что боится увидеть бездну. Романтик, он видит во мне только женщину и только те качества, которые хочет увидеть, — нежность, спокойствие, надежность. Неужели это про меня?

Я подыгрываю этому образу в силу колоссальной способности подстраиваться под обстоятельства. Но я, как спящий вулкан, — рано или поздно тонны горящей лавы вырвутся на поверхность, сметая утлые постройки на склоне холма. Селевой поток, который внезапно возникает в горной лощине и несется с гор, превратит все вокруг меня в руины. Сколько я еще смогу возводить эти плотины, сдерживающие страсть, похоть, жажду нереальных наслаждений? Избавь меня, о Господи, от меня самой…

Он пытается быть ласковым, обратить все в привычную для нас двоих любовную игру. Находит самое нежное «кошачье место» на спине между лопатками, прикосновение к которому молниеносно настраивает меня на эротический лад. Но я выворачиваюсь.

— Иван, я устала сегодня. Засыпаю на ходу, тыне обидишься, если я лягу спать?

— Тогда я просто посижу с тобой, пока ты не уснешь.

— Тебя уже, наверное, ждут дома. — Прозрачный намек и довольно грубый для человека, который знал меня в лучшие времена.

— Да, я поеду в десять, зайду в магазин, надо купить молоко и хлеб.

Все как всегда — обычные, плоские, бытовые вещи. Он видит, что мне плохо, что меня выворачивает наизнанку, но готов поверить, что это усталость.

Почему ты не можешь понять меня, почему тебе никогда не интересно было узнать, какая я? Мы вместе катались на роликах, ездили на лыжный курорт в Андорру, купались в Крещенской иордани на озере Бездонное. Мы все время что-то делали, нам некогда было смотреть друг на друга, тем более внутрь друг друга. Но именно на таких мужчинах держится мир — спокойных, умеющих любить и создавать гармонию внутри и вне себя.

Мы даже познакомились в спортивном магазине, на распродаже, в отделе горных лыж и инвентаря сезона 2005/2006. Я выбирала ботинки, не могла найти элегантную модель и злилась. Он был в белом свитере, как и работники этого магазина. Я приняла его за продавца и заставила подобрать мне подходящую модель. Он не спорил со мной. Выбрал ботинки, помог застегнуть. После того как я сказала свое фирменное «заверните», он посмотрел на меня светлыми, прозрачными глазами, в которых плескалось зимнее солнце, и я поняла свою ошибку. Я извинилась, увидела кольцо на пальце и дала номер телефона.

Я врала самой себе. Мне все нравилось — и ролики, и горные лыжи, и наши поездки зимой на его дачу, когда семья переезжала в город. И даже то, что он не влезал в мою душу, уважая ее суверенитет. Но он не знал о моем втором «Я». Однажды, правда, «оно» чуть не открылось в одном из своих чудовищных проявлений. Я оставила ноутбук без пароля, и он прочитал мои записи в блоге. Он пытался устроить мне скандал. Я рыдала и клялась, что реализую свою давнюю мечту стать писательницей, и все это — литературный вымысел. Он не хотел меня терять. Обнял меня, и я прижалась к его плечу — родному, надежному.

— Может, ты пойдешь в наш спортивный магазин и попросишь заменить устаревшую модель две тысячи шестого года?

— Мне не нужная другая модель. Я люблю тебя.

Прав старик Фаулз — редкие виды чувств действительно вымирают. Но что еще хуже — мы сами убиваем их.

Я сделала вид, что заснула. Он ушел. Через полчаса я уже была в дороге — мой Черный Принц хотел видеть меня. Белые розы, тяжелые бутоны. Руки везде, вырываюсь, тело просит у разума — отпусти. Разум включает сигнал тревоги. Зачем я тебе? Что будет, если этого не будет?

Я не владею собой, никогда настолько не подчинялась чужой воле, всегда сохраняла контроль, всегда могла ответить на вопрос, что я делаю и зачем. Только сейчас мою лодку несло по течению, и я уже почти перестала работать веслами.

…Но я опять ускользаю в ночь. Я пока не готова. Должна привыкнуть. Впереди вечность…

Массажные процедуры

— Вечного ничего нет, — сообщил технический человек, меняя сломанную установку для озонирования внутривенного раствора. — Ну вот, поставили вам новую. Работайте.

Медсестра осмотрела обе руки в местах сгиба и поняла, что ставить капельницу уже некуда. Проверила вены на запястье. Попала с третьего раза. Вытерла кровь. Голова немного закружилась. Стремительно падало давление. Но сейчас все закончится, и она, как обычно, принесет мне кофе — чтобы перестало шуметь в ушах. Вся процедура длится около тридцати минут.

Я держу в руках коммуникатор, просматриваю рабочую почту. Если что-то срочное, отвечаю. И наконец, его письмо.

«С добрым утром! Как ты, котенок?».

«Отлично, уже работаю».

«Мне не хватает тебя уже по утрам. Что же будет к вечеру?».

Если бы ко мне подключили электрокардиограф, он бы показал верхние пики австрийского ледника Хинтертукс. Мне тоже его не хватает. Я чувствую это утром, днем, вечером. Я заметила, что никогда не расстаюсь с телефоном и постоянно включаю экран — нет ли пропущенных эсэмэсок. Что это — то самое чувство, которого ждешь всю жизнь, или умопомрачение, временное и опасное?

Сестра приносит кофе, в медицинских целях.

— Мне не надо кофе. Спасибо. Уже лучше. Я уже почти здорова!

Медсестра увеличивает радиус зрачков. Я спрыгиваю с кушетки. Пишу, с трудом попадая на рисованные кнопочки палочкой-стилусом. Пишу о том, что чувствую в этот момент.

«Сижу и думаю: как я жила без тебя?».

«Такой же вопрос я задаю себе…».

Сестра вытаскивает катетер и заклеивает пластырем очередную дырку в моей шкурке.

— У вас сегодня массаж, вы не забыли?

— Конечно, забыла. Спасибо, что напомнили. Я хожу на массаж, потому что считается, что он активизирует работу бронхов. Когда же они все-таки заработают на все сто процентов?

Я зашла в кабинку, повесила одежду на стуле и привычно уложила тело в прокрустово ложе массажного стола. У Коли хорошие руки, я иногда представляю, что может почувствовать женщина, если он даст им волю. Зная самые активные точки женского ландшафта — профессионально, через опыт многих тел, он может не только вправлять шейные позвонки — наверное, он может ввести женщину в беспредельный оргазмический транс. Я узнала про существование такого транса на тренинге Виктора Жданова. Безобидное название выездного семинара по «Стресс-менеджменту» превратилось в ненавязчивое знакомство с принципами тантрического секса. Я хотела научиться управлять энергией стресса в мирных целях, то есть эффективно использовать бесконечно восполняемый ресурс, вырабатываемый в процессе моей работы, — для карьерного продвижения. Это открытие сродни вечному двигателю или расщеплению атомного ядра — бесплатная энергия в неограниченном количестве, думала я… А в результате три дня пролежала на коврике, массируя случайного партнера пальцами ног. Слава богу, что мы ограничились постижением теории и легких практик.

Пока я мечтала, в соседней кабинке происходила своя отдельная жизнь. Я поняла это по исходящим из-за выгородки звукам. Сначала были тихие вскрики, потом стоны, через некоторое время превратившиеся в завывания голодной волчицы. Сначала я думала, что ей больно, потом испугалась обратного — что ей приятно. Я повернула голову, чтобы оценить через просвечивающую перегородку Положение тел, но оно было весьма корректным, он сверху, она снизу. Он действительно делал ей массаж.

Я ощутила возбуждение. Зверское, низменное, сразу захотелось шабаша, жесткого промискуитета, вертепа, содома и гоморры. Тело мое вздрогнуло.

— Больно?

— Да, что-то вступило в позвоночник.

— Я буду осторожней.

— Спасибо.

Пытаюсь отвлечься. Но в голову лезут глупости. Вспомнила, как несколько лет назад я попала на консультацию к колдуну. Это была моя первая и единственная в жизни встреча с «непознанным». Имени не помню. Только отчество. Борисыч.

Борисыч принимал на квартире. На всех сидячих местах — диване, табуретках, пуфике, ящике для обуви — сидели страждущие, дожидаясь своей очереди. Женщина с бухгалтерским портфелем на коленях, девочка с тревожными глазами, мужчина с лысиной, стыдливо прикрытой редкими волосами, выросшими за левым ухом. Все ждали чуда.

Вышла покурить на лестницу. Старушенция в традиционно серой униформе орудовала шваброй, выметая окурки со ступеней. С некоторых пор бабульки, убирающие мусор, стали каким-то особым знаком для меня.

— Опять нашествие… И надымили, и натоптали. — Ворчала уборщица, пока не заметила меня. Глянула недобро, но промолчала.

— А он, правда, ясновидящий? — пыталась я разрядить обстановку.

— И ясновидящий, и яснослышаший… — С какой-то странной издевкой бросила мне в ответ.

«Зачем я пришла? — пыталась вспомнить я. — Ах да, Танька сходила к Борисычу и нашла новую работу. К Маринке вернулся муж». Таких историй было немало передано «из уст в уста» — кто-то вышел замуж, потеряв всякую надежду, у кого-то дочь слезла с наркотиков. Короче, волшебный Борисыч, как Сайта Клаус исполнял разного рода желания. Я еще четко не сформулировала вопрос, ибо проблем как таковых у меня не было — как не было ни мужа, ни дочери на наркотиках.

Я наблюдала, каким образом работал Борисыч со своими клиентами, и пыталась разгадать сакральный смысл его манипуляций. Мужчин он сажал рядом с собой, а женщин просил сесть к нему на колени. При этом он по-отечески гладил их рукой по спине.

«Интересно, он возбуждается от этого? — думала я. — Хотя ему, наверное, уже под семьдесят…».

Он закрывал глаза, пророчествовал и обещал процветание. Я с ужасом подумала, посмотрев на «Бухгалтершу», которая весила центнера полтора, — не раздавит ли она дедушку, тем более что моя очередь уже подходила, а мне Борисыч нужен был живым.

Я оказалась права. Ее акробатический трюк мог оказаться неудачным, если бы я не вмешалась и вовремя не организовала «выполнимую позу Камасутры», — одним бедром она сидела на нем, а другим — на табуретке, которую я оперативно вынула из-под грустной девочки.

«Все будет хорошо, через полгода твоя начальница уйдет на пенсию, и ты займешь ее место», — отвечал он на ее вопрос.

Подошла и моя очередь. Я, как и предшественницы, села к нему на колени, как шаловливая внучка. Но он попросил пересесть и повернуться к нему лицом — то есть принять позу «наездницы». Я была в коротком платье-стрейч, села на него верхом, пытаясь натянуть на колени задравшуюся юбчонку.

— Где живешь?

— На Соколе.

— Актриса, что ли?

— Нет, я пиарщик.

— А красивая, могла бы стать актрисой.

— Что вы, я совсем некрасивая, я накрашенная.

Далее дедушка перешел к серьезным вопросам:

— Ласкаешь себя?

Вопрос про онанизм меня чуть не выбил из «седла». Но врать не имело смысла.

— Да, дедушка…

— Как давно?

— Ну лет с двенадцати-тринадцати… А что?

— Это очень хорошо. Слияние Марса и Венеры подпитывает сексуальную энергию. А сколько раз в день?

Уши женщин, ожидавших своей очереди, зашевелились и выпрямились в одну линию, как локаторы, засекшие сигнал с вражеского корабля.

— По-разному, дедушка. Ой, по-разному… — Вдруг навернулся вопрос: — Дедушка, а я выйду замуж?

— А зачем тебе это надо?

Тут я совсем потеряла почву под ногами:

— Ну, если человек хороший найдется… Хорошему-то человеку пошто отказывать…

— Нет, не выйдешь, но через некоторое время получишь высокую должность, на новом месте.

Он попытался стряхнуть меня с себя, но я крепко сжала колени и удержалась в «седле».

— Должность меня не очень волнует. Вот за мной тут двое мужчин ухаживают, а я не знаю, на кого сделать ставку.

— Гони их всех, это пустое. По теплу ты соскучилась, а не по сексу.

— Да, наверное, а как вы догадались?

— Приходи сюда чаще, станет легче.

Я недоверчиво поерзала «в седле», пытаясь понять, за счет чего мне станет легче, и не найдя никакого внушительного намека, решила не рисковать.

— И еще — меньше болтай с подругами, тебе все время хочется поделиться, но ты выговариваешь свою жизнь, — напутствовал меня волшебник.

Я отдала кровные три штуки рублей и простилась. А должность я действительно скоро получила, с хорошей зарплатой. Не соврал Борисыч…

Массажист закончил сеанс и, застегивая блузку, я подумала, что у меня уже две недели не было секса. Если так и дальше пойдет, я начну испытывать оргазм от введения катетера в запястье.

Удовлетворенная девушка на соседнем столе бурно дышала:

— Я не знала, что массаж бывает таким!

— Welcome! — плотоядно ответил «мануальный терапевт».

Еще одна встреча

— Welcome, — сказал Дамир, отодвигая для меня стул. — Я заждался.

Очередное прикольное местечко в ресторанном центре Москвы. Плетеные ротанговые кресла и салфетки из тростника на столе. Маленькие глиняные чашечки. Сдержанный японский стиль. Он обожает суши, я заказываю что-то из европейского меню.

— Слушай, я сегодня ходила на массаж. К моему Коле. — И я в красках рассказала ему историю про стоны за соседней перегородкой. Но он не удивился, хотя я ждала от него обвинений девушки в некорректном поведении на столе, и охотно поддержал разговор.

— У меня тоже клиентки кончают. Я делаю особый массаж, энергетический. Здесь какое правило? Главное, довести девушку до оргазма и остановиться в самый последний момент. «Все, наш сеанс закончен», — он поднял и потер ладони друг о друга, как бы «умывая руки». — И после этого она «подсела» намертво. Она будет ходить в мой салон и платить денежку.

— Но это эксплуатация женской природы!

— Милая, это моя работа, мне нужно иметь постоянных клиенток. Чтобы я мог платить за аренду помещения и водить тебя в хорошие рестораны.

— А ты ради денег можешь пойти дальше?

— Нет, у меня есть правило. На работе ничего не может быть. Они подают сигналы, иногда даже предлагают «бонус», но я не хочу мешать работу и секс.

— Значит, это только технология?

— Да, причем авторская, я буду регистрировать ее в РАО.

— Но прежде я должна ее протестировать — вдруг предложу какие-то важные дополнения, — подмигнула я. — Когда-нибудь ты сделаешь мне свой чудодейственный массаж?

Я немного ревновала его к тем, другим, голым женщинам, которые получают с ним свою предельную степень наслаждения на массажном столе. Но твердость в его словах произвела на меня впечатление. Я ведь тоже имею особые технологии работы с клиентами — называю их «состояние пролонгированного флирта без удовлетворения». И довожу их до состояния «оргазма» к моменту переподписания контракта на следующий год. Как правило, это работает, и я получаю законную премию к зарплате.

Я попросила дайкири. С тех пор, как мы начали встречаться с моим Принцем, я совсем обнаглела — гаишники перестали замечать меня, поэтому 120 км/ч — моя средняя скорость по ночной Москве, и я начала позволять себе алкоголь за рулем. Появилось какое-то ощущение безнаказанности. Я помнила его слова, когда садилась за руль: «Ты под моей защитой»…

Отпив глоток коктейля, я осмелела еще больше и решилась задать вопрос:

— Дамир, ты никогда не говорил мне, кто ты. Гороскопы, демоны, какие-то авторские методики, — я хотела подтверждения слов Брусникина из его уст.

— От тебя не имеет смысла ничего скрывать. Я не хочу отношений, начинающихся со лжи. Итак, слушай…

— Я профессионально занимаюсь черной магией. Помимо массажа, который пока приносит неплохой доход, уже есть магическая практика. Кроме того, я постоянно повышаю свой образовательный уровень.

— А что, этому где-то учат?

— Конечно, и это обучение стоит немалых денег. Практически все, что я зарабатываю, сейчас уходит на обучение. Когда я начинал, мне негде было жить, и я снимал квартиру, где уже жили шесть гастарбайтеров. Я спал на матрасе возле батареи, меня жрали клопы. Я выделял себе по восемьдесят рублей в день на еду, а всё, что зарабатывал, тратил на учебу. Когда устроился в салон «Миледи», я наработал хорошую клиентуру, смог снять нормальную квартиру, но до сих пор коплю деньги для того, чтобы продолжать свое образование. Плюс нужна постоянная практика. Каждую ночь, когда мы с тобой расстаемся, я возвращаюсь домой и работаю.

— Прости, а магия — это что, привороты, отвороты, заговоры на удачу и так далее?

— Магия — это проверяемое действие. А то, что ты назвала, — это ерунда, этим занимаются тысячи магов — белых, черных. У меня немного другие цели, я хочу выйти на более высокий уровень.

— И что, есть спрос на всю эту ерунду?

— Сумасшедший! Особенно на привороты. И самое интересное, что основной заказчик — мужчины.

Здесь по сценарию я должна задать вопрос:

— Почему мужчины?

— Очень просто. Они не могут добиться женщины никаким другим путем, кроме как подавлением ее воли и формированием зависимости. Ни деньгами, ни властью, ни пластическими операциями по увеличению члена — не могут привлечь самку. Поэтому идут к магам… Раньше приходили женщины. Но сейчас Эра Водолея. Мужчины и женщины поменялись социальными ролями. И если раньше женщины пытались привязать мужчину, то сейчас они стали независимыми и сильными, и им нужны партнеры, а не собачки на поводке… Ну что, готова слушать дальше?

— Дамир, сначала вопрос… — Я все-таки долго думала и решила не тянуть с признаниями. — Я давно, если не сказать «никогда», не испытывала того, что испытываю по отношению к тебе. Я не говорю о любви, я говорю о странном чувстве, которое зародилось в тот самый момент, когда ты позвонил мне. Я уже тогда чувствовала, что буду с тобой. Я думаю о Тебе больше, чем о каком-либо мужчине в своей жизни — и это при условии, что между нами НИЧЕГО НЕТ. Я хочу тебя, но пытаюсь остановиться, потому что мне кажется, что НЕ ЗНАЮ ТЕБЯ. Это что — приворот?

— Я никогда не использую технологии в личных целях. Ты хочешь сказать, что я не могу понравиться женщине, она не может меня захотеть?..Нет, я ничего не делал в отношении тебя. Ты просто почувствовала СВОЕГО, мы родились в один день, на границе Близнецов и Рака. Ты искала то, что могу тебе дать я. И Я ИСКАЛ ТАКУЮ, КАК ТЫ. Да, это не любовь. Это нечто большее, то есть это может стать чем-то большим, если встречаются две половинки некогда разбитого целого.

— Прости, я, наверное, обидела тебя. — Я почувствовала излишнюю эмоциональность и напряжение в его словах. — Я действительно мало знаю об этих материях и боюсь этого, как всего неизведанного. Слишком привыкла сохранять контроль над своим сознанием и эмоциями. Я заказываю второй дайкири и контролирую, сколько промиллей даст мне четверть белого рома, три четверти лимонного микса и сахарного сиропа. И не только потому, что мне садиться за руль, а потому, что должна сохранять контроль над ситуацией и контроль над собой в этой ситуации… В общем, мне есть что терять, и я бы не хотела более испытывать боль, с которой всегда связаны отношения мужчины и женщины… Короче, я хочу подписать с тобой договор. Ты согласен?

— Легко, — согласился он, словно ему постоянно предлагают подписать договора.

Я продолжала:

— Чтобы ни произошло между нами и к чему бы это ни привело — мы расстанемся, будем любовниками, друзьями или врагами, — ты никогда не обратишь свои магические знания против меня. Ты не используешь ни одного оружия из своего арсенала, чтобы навредить мне. И если это все закончится, вернешь меня в исходную точку, в исходное состояние. То есть сделаешь так, как будто ничего не было. Я останусь такой же спокойной, счастливой, как и до встречи с тобой. Я не хочу страдать, не хочу быть слабой… Я не хочу снова собирать себя по кусочкам, словно разбитую вазу. Ты понимаешь, о чем я говорю…

— Заметано! Я могу обещать тебе это. И ты станешь лучше, сильнее, здоровее, чем была до встречи со мной.

Я пришла в восторг от этой идеи. Вот он, «предмет договора», то, чего не хватало мне всю жизнь — после очередной любовной катастрофы свести всё к нулю, стереть все лишние эмоции и потрясения из оперативной памяти и открыть новый файл. Пусть это и есть опыт, жизнь, которую мы познаем всеми органами чувств — сладкое и горькое, обжигающее и ледяное… Но мое бедное сердце уже может не выдержать новой трагедии, оно так много любило и так часто теряло.

Он словно решил проверить меня:

— Я могу прямо сейчас взять и вернуть все в исходную точку. К Зеро. Ты хочешь остановиться? Я сделаю так, что завтра ты не вспомнишь обо мне.

Я задумалась, словно взвешивая его слова. Чашечка весов качнулась в сторону «нет».

— Дамир, теперь уже поздно, я хочу выпить до дна этот бокал, пройти этот путь до конца… Это любопытство, азарт, определенного рода страсть к игре и опасности, адреналин и амфетамин в крови одновременно. Ядерная смесь, и я уже не могу остановиться.

— Но у меня есть тоже условие. Я ведь имею право?

— Наш договор должен быть обоюдовыгодным, не так ли? — Хоть и осторожно, но я выразила свою готовность идти на компромисс.

— Олеся, я не могу любить, и ты не должна любить меня. Это чувство, на которое я не имею права. Я черный маг. И мои покровители не простят, если я нарушу законы.

— А кто твои покровители?

— Мне покровительствуют Черные силы…Нам будет очень хорошо вместе. И я дам тебе всё, чего тебе не хватало, чего ты искала всю свою жизнь. Но только не любовь. Согласна?

— А у меня есть выбор? — Моя улыбка, наверное, показалась заискивающей. Но я быстро справилась с собой.

— Тогда в субботу мы отправляемся в Космос?

Я испугалась, что всё уже так близко. Что период флирта можно считать оконченным, и далее мы становимся Мужчиной и Женщиной.

— Азали учила меня «отдайся потоку»…

Я прижалась к нему, пряча на его груди свое согласие. Когда уже назначен срок, кажется, что отступать некуда. Я вспомнила Фаулза: «Я всегда считал (и не из одного только напускного цинизма), что уже через десять минут после знакомства мужчина и женщина понимают, хочется ли им переспать друг с другом, и каждая минута сверх первых десяти становится оброком…» Для меня все дни, проведенные сверх тех десяти минут, что я узнала его, были слишком обременительны. Они были наполнены сомнением и надеждой, сердечной аритмией и телесным голодом.

Я не знала, правильно ли я делаю, что соглашаюсь спустя две недели перейти границу и стать его любовницей? Мне не у кого было спросить — делать это или нет? С Ингой мы больше не говорили о Дамире, это была ее просьба. К Яну я пока не могла прийти — он ведь все равно скажет — надо искать ответ внутри себя.

А что было внутри? Внутри было неспокойно, но сила сопротивления изменениям слабела с каждой минутой, проведенной рядом с ним.

— Дамир, но я хочу переложить ответственность на тебя. Спроси у СВОИХ, надо это делать сейчас или нет?

— Ты хитрая! Я таких, как ты. не встречал! Никто не заключал со мной такой договор. И никто не собирался переложить ответственность на моих покровителей. Но я сделаю то, что ты просишь, если это так важно для тебя.

Мы сидели совсем близко, наши бедра соприкасались, он обнимал меня за плечи. Губы касались других губ, как будто привыкали к их очертаниям. Вокруг были люди, но не было никого. Иногда мне казалось, что мы занимаемся чем-то запредельным, стыдным в этом чопорном японском баре. Но никто не обращал на нас внимания, и это открытие позволяло нам переходить к более откровенным ласкам. Его тело было той самой кондиции, до которой доводят ежедневные силовые тренировки. Мое — отшлифовано ежедневной йогой и восточными танцами. Наши тела как будто существовали отдельно от Дамира и Олеси, которые скрепляли «печатями» контракт на бумажной салфетке.

Мы шли по улице, моросил дождь, капли падали на наши разгоряченные тела и шипели, словно попадали на сковородку. И я по-прежнему говорила «стоп», когда пряжка на моих джинсах была в опасности.

Я должна еще немного подумать, я должна решиться. У меня, в конце концов, еще есть Иван, которому не могу сделать больно. У меня в столе лежит реферат про черных магов, который я должна прочитать. Почему я забыла его в офисе? Ответ немудрен — я просто не хотела его читать. Опасалась какого-то «альтернативного» взгляда на вещи…

Когда я вернулась домой, мой сын спал. Он всегда спит, когда я прихожу. Мы живем вместе, как квартиранты. Я честно исполняю свои обязанности — готовлю завтрак, одеваю, покупаю все более дорогие игрушки — телефон, компьютер, скутер. Я хочу сделать так, чтобы он ни в чем не нуждался, чтобы не чувствовал себя ущемленным. Мой вечный комплекс, что мало уделяю ему времени, подавляла рассудком — я и так многим пожертвовала ради него. Но и жила, по сути, только ради своего ребенка. Иного смысла жизни, какой-то тверди в своем экзистенциальном болоте, так и не нащупала.

Я поцеловала спящего мальчика и решила закрыть окно, чувствуя сквозняк. Форточка была разбита. Я привыкла к тому, что в доме постоянно что-то ломается. Наверное, играли в футбол, в бильярд, в теннис или бились на световых мечах с магистром Йодой…

В ванной, под холодным душем, которым воспитывала волю и закаляла организм, я вдруг получила инсайт — это был выстрел! Они играли огнестрельным оружием! Я вбежала в комнату и начала трясти спящего ребенка:

— Скажи, почему разбито стекло, вы стреляли, ответь, у тебя пистолет?

— Мам… мы играли… случайно, мячом…»Как это мячом?» — метались мысли в голове.

Отверстие было двойным, «навылет», — на внутреннем и на внешнем стекле, — и размером с некрупную вишню.

Мне снились дурные сны. Никитка попал к скинхедам и сбрил волосы. Я смотрела на его лысую голову и плакала, вспоминая детские золотые кудряшки мальчика в прогулочной коляске.

Дорога в Багдад

Я надела красное белье, это стимулирует страсть. Комплект, который купила зимой во Франции, но так ни разу и не обновила. Женщина, приобретая красивое белье, всегда думает о новом любовнике, это закон. Вот и пробил тот час.

Я включила зажигание. Пересекла черту, отделяющую мою территорию от Его Земли, — символическая граница МКАДа между Москвой и новостройками Митино. Он предложил подняться к нему, но я тормозила:

— Может, поужинаем в «Ананасе»?

Я съела немного риса и выпила сливовое вино. Сладкое, но не слаще его поцелуев. Эти минуты, отделяющие нас от постели, растягивались и сжимались, время словно играло с нами, то казалось, что прошла вечность, то мгновение, я перестала ощущать течение времени — моя рука скользнула по его щеке, плечу, груди, животу, я пыталась привыкнуть к его телу.

Мы поднимались в лифте, прижавшись друг другу. Шатаясь, зашли в квартиру. Он зажег ночной светильник и включил музыкальный центр. «Дорога в Багдад», та самая музыка, как будто он ЗНАЛ.

Пол качнулся под ногами. Самые дальние галактики Вселенной оказались на расстоянии вытянутой руки. Даже та самая туманность Abell 1835 в созвездии Девы, отстоящая на сотни миллионов лет от «Большого взрыва», стала совсем близкой и превратилась для меня в кулон на «поясе Ориона», который носит рыжий кот с кассеты Men In Black.

Мы не задавали вопросы и не разгадывали тайны Вселенной. Мы постигали друг друга, как дикари, встретившиеся на необитаемом острове. Мы понимали, что знаем друг о друге все, потому что были действительно двумя половинками одного разбитого целого. Не надо ничего объяснять рукам, они точно знают траекторию.

То превращаюсь в существо без кожи, с обнаженными нервами, то теряю ощущение тела, физической оболочки, превращаясь в сгусток космической энергии. Текучее, подвижное, текущее во всех направлениях наслаждение, полное слияние времени и пространства, вечность в одно мгновение, бесконечность в один шаг.

Купаюсь в любви, ответной, горячей, как во сне. Могу дотронуться до тебя, и ты не оттолкнешь, ответишь нежностью. Не верю в это, повторяю снова. Рука касается твоей руки, твои пальцы сжимают мою ладонь. Невероятно, я не прошу, ты сам. Ты знаешь, что мне нужно, еще один шаг, одно движение, один удар сердца, и мы вместе теряем сознание, вернее, обретаем общее. Дыхание одно на двоих. Пульс в один удар, синхронный на взлете и падении. Даже страшно. Мост, по которому идет рота солдат, шагая шаг в шаг, рушится из-за эффекта резонанса.

Дрожь не унять. Только не выходи. Волна накрывает вновь и вновь. Безвольное тело покидает душа. Смерть и рождение на одном витке. Я твоя целиком, каждой клеткой своей принадлежу тому, кто умеет владеть…

Да, я искала того, кого смогу подпустить к самому центру своей Вселенной, сняв все линии обороны и открыв все двери. Я искала чувства абсолютного и бескрайнего, как космический океан. Я интуитивно знала, что такое возможно, но не знала, в какой из моих жизней. Но не исключала, что здесь, в этом мире, где мы носим, как одежду, наши тела, возможно невозможное…

Я вышла на кухню. Перекурить и выпить воды. Он тоже закурил. Потом сел в йогическую позу в кресло и вытащил из шкатулки какой-то металлический предмет на шнурке. Он зажал пальцами конец нити и закрыл глаза. Я как загипнотизированная смотрела на движение маятника, пытаясь понять суть магического действа. Несколько минут он провел в неком состоянии транса, и мне казалось, что здесь, на кухне, присутствует только его физическая оболочка, а душа путешествует отдельно от тела.

Он очнулся. Его глаза горели незнакомым мне огнем. Дамир был чертовски привлекателен в своем магическом «позиционировании». Я по-прежнему боялась, но еще не верила до конца…

— Я спросил, зачем ты пришла и КТО тебя толкает ко мне? Они ответили, что черные. Ты тоже черная, как и я… — Он улыбнулся, видя мою растерянность, и решил смягчить удар. — Неполностью, конечно, в тебе еще есть некоторые» проблески», но ты здесь для того, чтобы обрести себя. Стать такой, какой ты должна быть.

— Не пугай меня, Дамир, я не имею отношения к магии.

— Все люди делятся на белых и черных, но настоящих белых, как и настоящих черных, очень мало, есть определенный набор этих качеств. Так вот, ты рождена черной, но в силу воспитания, социальных ограничений, чтения неправильных книг — искорежила свою кармическую историю. Поэтому ты всегда и везде себя чувствовала чужой. ИНОЙ. Эмоциональной иностранкой. Ты не могла найти себе пары, потому что НЕ ЗНАЛА, кого искать и кого подпускать к себе. Ты искала белых, не понимая, что ЭТОНЕ ИМЕЕТ К ТЕБЕ ОТНОШЕНИЯ. ОНИ привели тебя ко мне, чтобы помочь, чтобы ты обрела свое настоящее «Я», это сделано не для меня, а для тебя, в первую очередь.

— КТО ОНИ?

— Черные. Демоны, которые стали моими покровителями. За твоим плечом два ангела, черный и белый, падший ангел и ангел-охранник.

Я невольно обернулась, мне действительно показалось, что там кто-то стоит.

— Один толкает тебя вперед, давая деньги, помогая строить карьеру, а другой — предупреждает об опасности. Однако он предупреждает, но не избавляет. Отсюда интуиция — ты знаешь, что может произойти, но не можешь этого избежать. Помнишь, ту машину в кортеже, которую разорвало на части и в которой ты должна была погибнуть? Ты хотела сесть в эту машину, но в последний момент передумала. Ты знала, но не могла предотвратить… Белые ангелы предупреждают об опасности. Черные действуют по-другому. Они не допустят, чтобы тот, кому они покровительствуют, попал в беду.

— Ну, про взрыв я тебе, положим, говорила, но откуда ты знаешь, что должно было произойти…Остаться мне в живых или нет — кто это решал?

— Это всегда — вопрос обоюдного компромисса, к которому приходят Высшие силы. Ты послушай, как звучит твоя фамилия. Тра-АД-о-ва, — сказал он нараспев. — И ты говоришь, что нет никакой предопределенности. Это своего рода «код», дорогая…

Меня начало знобить. Как будто оставили в холодном коридоре и закрыли за мной дверь. Я понимала, что не имею права вернуться обратно, и надо идти в неизвестность, туда-не-знаю-куда-принести-то-не-знаю-что…

— Ты не могла объяснить себе, почему всё, что ведет к физическому или эмоциональному удовлетворению, признается греховным. И самое страшное наказание для тебя — отказаться от привычных удовольствий. Ты не могла понять, что такое подставить после удара другую щеку. И несбыточным мечтаниям всегда противопоставляла жизненную суть. Ты жила по законам черных. Тебе пора это признать.

Я вспомнила «Правило трех «да»». Чтобы добиться необходимого тебе решения, нужно заставить собеседника трижды согласиться с тобой в мелочах, и тогда он и в четвертый раз скажет «да». Обычная манипуляция, к которой прибегают следователи, дипломаты, продавцы и, конечно, политконсультанты… В какую-то минуту мне показалось, что меня загоняют, как зверя. Но я слушала его речь и, — чудовищная штука, — понимала, что во многом он прав. Он говорил о вещах, вполне понятных, более того, я действительно задавала себе эти вопросы. Как Аль Пачино в «Адвокате дьявола» в самом популяризованном виде разносил в пух и прах всё, что веками вбивала в человека религия, так и Дамир заставил если не пошатнуться, то прислушаться.

— Ты черная в большей степени. Ты живешь по этим законам. Я хочу, чтобы ты стала полностью черной. И тогда мы будем вместе…

Ключевые слова — БУДЕМ ВМЕСТЕ. И условие, которое он выдвигал, пока непонятное мне и трудновыполнимое… Он продолжал рассказывать. И все его слова в точности отвечали всем моим более ранним сомнениям и вопросам…

Диагностика

— Тебе не везло на друзей, тебе не везло в любви. Друзья использовали тебя. Ты привыкла заполнять паузы, которые возникали в разговоре других собеседников. Тебе часто отводилась роль слушателя и не позволялось занять то место, которое твое по праву, — ты должна быть в центре внимания, должна блистать. Это твое предназначение, потому что ты умнее, сильнее и ярче других. Ты всегда знала, что заслуживаешь большего, чем получаешь. ТЫ заполняла паузы у мужчин, брошенных женами, до того момента, пока они не встречали новую женщину, достойную замужества. А ты оставалась во мраке одиночества. ТЫ спала с ними, а на следующий день они тебе даже не звонили. Стыд, цинизм, ощущение, что трахал не ты, а трахали тебя… Мужчины этого не прощают. А когда ты стала им отказывать, они ненавидели тебя еще больше. За все, что ты получала хорошего в своей жизни — престижную работу, хорошие гонорары, ты благодарила своего Бога. Но ты должна теперь узнать, что Бог не дает этих благ, это дается только черными. А если благодаришь не ТЕХ, они могут обидеться и ВСЁ отнять.

— Вспомнила! Аль Пачино говорил КиануРивзу: «Ты не проиграл ни одного процесса. Не потому, что ты лучший адвокат, а потому, что Я помогал тебе…» — Я вроде как даже начала подыгрывать ему, хотя не понимала, куда делись присущие мне критичность восприятия и склонность к рефлексии. И опять неуместные цитаты из голливудских блокбастеров.

— Он знал, о чем говорит… — обрадовался цепкости моего ума Дамир. — Дальше. На тебе нет проклятья черных. На тебе нет сглаза, нет родового проклятия. На тебе есть проклятие от ЧЕЛОВЕКА. Это мужчина. У тебя были с ним отношения. Он любил тебя. У тебя от него ребенок.

— Это невозможно. Он не мог этого сделать!

— Он пробовал сделать приворот. Но твоя энергия оказалась сильнее.

Тогда он проклял тебя: «Так не доставайся же ты никому…» Ты не знаешь, на какую подлость и низость готов человек, которого бросают. Я говорил — мужчины слабые. Если не могут получить власть над женщиной обычными способами, они платят деньги и получают то, чего хотят, — от МЕНЯ и таких, как я… Даже если хотят отомстить. Проклятие трудно нести. Ты серьезно болела, но теперь это позади, с сегодняшнего дня ты начнешь набирать силу. Тебе не нужны таблетки, ты станешь нравиться всем мужчинам, тебе будет везти в делах.

— Ты программируешь меня, как коучер? — Я вспомнила, что обещала давать «перевод» новых слов. — Это те люди, которые занимаются развитием личности за деньги этой личности.

— Называй, как хочешь, но это путь, по которому я тебя буду вести.

— Зачем?

— Ты мне нужна. Ты сможешь научить меня тому, что умеешь.

— Но я… ничего… не умею…

— У тебя есть интуиция, она доступна только женщинам. Я хочу понять, как это работает. Ты умеешь обходить преграды, не задевая их, как змея. Это свойство твоего Тотема — Змеи. Ты умеешь менять цвет твоей ауры по желанию — скрыться, когда это надо, словно надеть шапку-невидимку, или заставить ее светиться, так, чтобы все окружающие видели только тебя. Ты делаешь это по своей воле, то есть ТЕБЕ ЭТО ПОДКОНТРОЛЬНО.

— Мне это неподконтрольно. Это «автоматическая настройка». — Я вспомнила, как Ян назвал меня Шарон Стоун и Ильичом на броневике. — И я не могу научить тому, чего сама не осознаю.

— Ты попробуешь осознать это. А взамен получишь то, чего тебе не хватало. Будешь управлять людьми, и они будут подчиняться тебе. Если ты захочешь, станешь президентом твоей конторы, а он завтра сядет в тюрьму.

— Это она. У нас новый президент. Женщина. Вероника Волк. Мы зовем ее Волчица, потому что это нереальный в профессиональном смысле Зверь. Легенда политпиара.

— Вот от нее мы и можем избавиться.

— Но я не хочу быть президентом нашей конторы! Она убыточна во втором квартале!

— О твоих желаниях мы еще поговорим. Я могу практически ВСЁ.

— Дамир, остановись. Я должна переварить полученную информацию. А то Шарик разовьется в чрезвычайно высокую психическую личность… — Мне захотелось опять стать Женщиной, а не спутницей в путешествии по иным мирам. — Я хочу отведать твой чудодейственный массаж…

Я легла на массажный стол, который был удобнее, эргономичнее, чем тот, на котором я лежала у Коли накануне. Более продвинутая и дорогая модель. Дамира хватило минут на пять, не больше. Он намазал меня маслом, его руки скользили по коже, затрагивая самые эрогенные точки, которыми, казалось, покрыто все мое тело. Мы снова были на космическом корабле, который набирал скорость.

Я осталась на ночь — не помню, чтобы за последние несколько лет я не возвратилась ночью домой, к сыну. Он дал мне новую зубную щетку. Точнее три — на выбор — в упаковке. Я была дома. Я чувствовала это, как никогда ранее. Я везде была в гостях, но сейчас я обрела СВОЁ пристанище.

Я прижималась к нему всем телом, я хотела его вновь и вновь. Женщины, в отличие от мужчин, после секса полны энергии и хотят продолжения…

— У тебя восхитительное тело, гладкая кожа…

— Это от танцев… А ты какой-то эргономичный.

— Что это значит? Эргономичным может быть кресло в дорогом автомобиле.

— Я не знаю, говорят ли это по отношению к человеку, но ты действительно как кресло в самом дорогом «Мерседесе» — скроено точно под мое тело, внутри и снаружи.

Странно, но он понимал мои замороченные образы. Возможно, и сам чувствовал что-то подобное, но мне хотелось облекать свои ощущения в слова. Такая игра, когда сил на любовь уже не остается, но хочется продолжать ласку, пусть хотя бы словами.

Я почувствовала, как он заснул. Мы соприкасались всеми поверхностями. Казалось, что наши тела вылепили из глины, и пока она не застыла, вложили друг в друга, сопоставляя поверхности и изгибы еще мягкого материала. Так я понимала это слово «эргономичность» — идеальная подгонка двух деталей. Наверное, так и проверяются на сродность две половинки одного целого. Сродность — это когда драгоценность положили в специально сработанный для нее футляр. Именно такой я чувствовала себя этой ночью.

Я впервые могла стать по-настоящему нежной с ним — ведь он не видит этого, он во сне. Я касалась его кожи языком, пробуя на вкус и привыкая к нему. Гладила кончиками пальцев, щекой, внутренней частью бедра. Я хотела заснуть и проснуться с ним, и это было давно забытое чувство…

Утром он разложил на столе какие-то неземные яства — несколько сортов сыра, гречишный мед, клубничный йогурт, виноград, сварил кофе со сливками… Все, что я люблю есть на завтрак. И это при том, что я не говорила ему о своих утренних пристрастиях.

Он провожал меня до машины.

— Надо сделать тебе ключи. Я хочу когда-нибудь прийти домой, а ты меня будешь ждать. — Долгий поцелуй на прощанье.

Я хотела сбежать и прекратить это — на высокой ноте, на высоком градусе. Так я и делала большую часть своей жизни. От страха когда-нибудь войти и обнаружить пустоту там, где еще вчера были тепло и свет.

«Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени», — зная, что обрекает себя на гибель, говорил доктор Фауст. Он подписал договор. И в первый миг, когда он успокоится, довольствуясь достигнутым, Мефистофель забирает его душу… Гёте зачем-то жил в моем сердце, которое дрожало от мысли, что, остановив мгновенье, я погибну, став заложником собственного договора.

Иван ждал меня на улице. На телефоне — девятнадцать не отвеченных звонков от него. Мне нечего сказать.

— Я… Меня… Не было в городе… Мне надо было съездить… Ты помнишь, я говорила про одну бабку в деревне, которая снимает порчу. Она сказала, что вылечит меня. Я должна буду еще приехать к ней.

— А что это за недуг, она сказала?

— Ну как обычно, сглаз, или энергетический хвост, короче, магический удар по моему биополю. Иван, какая разница, если она берется помочь мне.

— А почему ты не отвечала на звонки?

— Она предупредила, что двенадцать часов мне нельзя ни с кем говорить, иначе магическое действие рассосется.

Светлые глаза, в которых больше не плескалось солнце, полны боли и тоски. Я не могу ему сделать еще больнее.

— Может, ты нашла другого?

— Ну вот… Это единственное, что могло прийти тебе в голову. Сейчас надо разобраться с моими энергетическими хвостами. Милый, все будет хорошо…

Он обнял меня, порывисто, нежно, и я опять окунулась в такое привычное тепло. Это агония. Это пройдет. Я должна буду сказать ему. Найти слова, смягчить удар. У него семья. Это и причина, и компенсация. Я уже не могу остановиться. Мощный поток сносит меня.

Танец любви

Она учила нас: «Отдайся потоку. Ты цепляешься за камни, потому что боишься. Доверься ему, как ручей доверяется реке, иначе ты никогда не достигнешь большой воды. Оставь все то, что мешает тебе, сбрось как балласт ненужное и пустое, освободись! Любовь не знает преград. Да, она разрушает, но только то, что должно погибнуть, и созидает, что способно Жить. Любовь — это свобода. Оставаясь рабом своих чувств или страха, ты рискуешь потерять любовь. Она не терпит неравенства, не прощает слабости, она не дается в награду за страдания. Это высший дар, который нельзя заслужить или выпросить у Бога. Это награда за смелость оставаться самим собой».

Права ли была юная Азали, в свои годы едва ли испытавшая хоть одно разочарование? Что она может знать о любви, не испытав поражения? Хотя, может, только таким, как она, и дается любовь? Ведь душа, пережившая хоть одну разлуку, становится больной. А больная душа уже никогда не будет свободной.

«Любовь может испытывать тот, кто уверен. Любовь после поражения — это любовь больного животного», — это уже были мои мысли в продолжение того, чему учила Азали. Она садилась на пол, волосы практически закрывали ее целиком, и рассказывала нам притчи. Мы слушали и внимали, и каждый что-то открывал для себя.

— Человек пришел к Байазиду в гневе: «Из-за твоего учения моя жизнь разрушена. Двадцать лет назад ты мне сказал: «Если не просишь, богатства последуют за тобой. Если не ищешь, всё будет дано тебе. Если не возжелаешь красивой женщины, придет самая прекрасная из них»… Двадцать лет потрачено зря! Ни одна даже уродливая женщина не пришла. Я остался беден. Ты разрушил мою жизнь. Что ты скажешь теперь?» И Байазид отвечал: «Это произошло бы, но ты слишком часто оглядывался, чтобы увидеть, идут они или нет».

Может, этой притчей она хотела сказать, что тот, кто оглядывается на прошлое, упускает будущее? Или, что не надо ждать, не надо ничего просить — сами придут и все предложат?.. Да, у нее были свои кумиры и учителя, и в отличие от меня, глотающей Мураками за Бегбедером, она зачитывала нам Джебрана:

— «И если любовь говорит вам, верьте ей, даже если ее голос рушит ваши мечты, подобно тому, как северный ветер опустошает сад».

«Любовь дает лишь себя и берет лишь от себя. Любовь ничем не владеет и не хочет, чтобы кто-нибудь владел ею, ибо любовь довольствуется любовью».

«Единственное желание любви — выразить самое себя. Но если ты любишь и не можешь отказаться от желаний, пусть твои желания будут таять и походить на бегущий ручей, что напевает ночи свою песню. Познавать боль от бесконечной нежности. Ранить себя собственным постижением любви. Истекать кровью охотно и радостно. Подниматься на заре с окрыленным сердцем и возносить благодарность за еще один день любви…».

 

Часть 5 Признание

Неотправленное письмо

Я зашла в Живой Журнал, набрала пароль. Я давно ничего не писала в своем блоге. Не было темы. Но сегодня я изменю своим правилам — если раньше я упивалась трагизмом ситуации, выплескивая в Сеть эмоции разрушения, то сейчас я наполнена, хотя и боюсь себе признаться, Любовью. Да, я не могу признаться. Потому что не хочу нарушать договор, скрепленный нашими подписями на салфетке. Я могу говорить ему об этом только в блоге. Помните, мы кладем записку в бутылку и бросаем ее в океан, надеясь, что кто-нибудь когда-нибудь прочтет…

Стрелка перекинулась через цифру двенадцать. Тот, кто не спит, становится самим собой.

Но с тобой я почти сразу перестала носить маску. Мне нравится, что ты принимаешь меня такой, какая я есть.

Хочешь, я опишу нашу первую ночь? Все, что было до нее, как ты, наверное, заметил, это был скорее виртуальный секс, прелюдия. Эмоции и чувства, когда обычные слова приводят в трепет двоих, еще не прикоснувшихся друг к другу, были доведены до предела…

Ты не говорил ничего, хотя мне нужно было слышать твой голос. Ты был другим — вторым, не виртуальным, чужим и тем не менее желанным. Нимфоманка. Существо без кожи, сходившее с ума от любого твоего прикосновения. Я голодна так, как будто не ела всю жизнь. Как сон, как наркотическое опьянение, как что-то, что происходит не со мной. Мне хотелось сказать: «Это не я, не я, не я!» Но это мои колени, моя дрожь, мой стон. И я боюсь этого в себе. Как оказалось, я почти не знаю себя.

Неужели всё, что было написано и сказано, только для того, чтобы оказаться в постели? Я с первого твоего звонка уже знала, что это произойдет. Я уже знала, что ты не уйдешь, а я не скажу «нет». Я подчиняюсь тебе, я верю безраздельно. Я хочу, чтобы ты научил меня ЖИТЬ. Научил мое тело и душу танцевать в едином танце, если такое возможно…

Я закрыла страничку блога, не сохраняя сделанной записи. Какой-то поток сознания… Раньше мне удавалось выстраивать сюжет. Сейчас я утратила эту способность. Вот уж действительно, радостное сердце тупо.

Игра

В понедельник меня встречали с радостными новостями — пришел ответ тендерной комиссии. Мы получаем сумасшедший контракт на «Целевую программу по продвижению в обществе семейных ценностей». Здесь, правда, не нужны были митинги и массовые мероприятия. Руководство одного из министерств, выступающего заказчиком, хотело новую национальную идею, объединяющую общество единым порывом братской любви. Идею, которая заставит Россию свернуть с порочного пути сексуальной революции, семена которой привезли с собой участники фестиваля молодежи и студентов в июле 1957 года. Под лозунгом «За мир и дружбу» гости столицы зачинали первых московских мулатов и прочих полукровок.

Итак, пункт первый моей концепции — запретить пропаганду презервативов, потому что она способствует растлению. Пункт второй — показывать по телевизору, в том числе в рекламных роликах, только семейные пары с румяными детьми. Человек должен привыкать к новым стандартам жизни. Пункт третий — убрать всех длинноногих моделей с экрана. Избавив общество от соблазнов, позволительно думать о культивировании в нем морали и духовности. И наконец — это опорный пункт моей программы — показывать по ТВ больше катастроф. Падение самолетов, разбитые автомобили, сошедшие с рельсов поезда. Жанр — натурализм. Слезы, инсценировки, показания свидетелей и репортажи с кладбища. Если больше показывать катастроф, человек инстинктивно будет обращаться к вечным ценностям.

Заказчику моя концепция понравилась, и особенно описание воздействия сюжетов про катастрофы на подсознание масс. Кроме того, я дала значительно большую скидку по сравнению с конкурентами. И этот аргумент, не исключаю, оказался действеннее отказа от рекламы презервативов.

Я постепенно привыкала к этому победительному чувству — вектор удачи действительно менялся и за одной профессиональной победой следовала другая. На меня сваливались новые проекты, клиенты переводили деньги, закрывали акты сдачи-приёмки и подписывали договора. То, что раньше давалось с трудом, сейчас складывалось само собой.

Мой новый босс, вернее начальница, назначенная на место президента Громова, ушедшего председателем совета директоров «Пропаганды Плюс», проникалась ко мне доверием. Угроза, которую я чувствовала от прихода на руководящую позицию известной в пиаровской тусовке Вероники Волк, начала умозрительно блекнуть. Мне даже показалось, что она настроена ко мне дружелюбно — предложила съездить вместо нее на конференцию в Лондон, выступить с докладом на секции по избирательным технологиям в России. Но я манкировала — не мой масштаб, я только перед студентами могу выступать, которые не смогут меня «раскусить».

Все это напоминало «квест»-стратегию World of Warcraft, в которой игроку, чтобы выиграть, нужно было приобрести навыки торговли, дипломатии, овладеть разными видами оружия, найти союзников и объединиться в партии для успешного ведения боевых действий.

«Похоже, я делаю удачную партию», — подумала я и, переполненная эмоциями, взяла «палочку-стилус». Мне захотелось написать моему Черному Принцу.

«Еще один день, наполненный тобой», — короткое послание ушло в эфир.

«У тебя сегодня будут только хорошие новости…» — Он был во мне, рядом, я ощущала его присутствие и защиту.

Моя походка стала легкой, я ощущала танец внутри себя. Азали говорила, что любовь не дается в награду за страдание. И даже если это не любовь, — мне было уже все равно, как это называется, — впервые чувствовала, что дышу свободно. Я перестала гнуться под обстоятельствами как алюминиевая вилка, я теперь могу подстраивать их под себя.

Эйфория

Он достал маленькую круглую коробочку, в которой лежал бурый кусочек «пластилина». Отщипнул небольшой фрагмент, размял пальцами и положил на лист фольги. Где-то на Гоа я видела этот обряд. Да что скрывать, участвовала в нем.

Было это в клубе «Кабана», расположенном на склоне горы в Арпоре, мекке для туристов Северного и Южного Гоа. Мы сидели на огромных диванах и пускали трубочку по кругу. Иногда укладывали «пластилин» на фольгу и грели «дозу» зажигалкой. Под руку шли любые «аксессуары» — шариковая ручка без стержня, свернутая купюра, бутылка из-под кока-колы, которую наполняли сладковатым дымом…

Со времен Гоа я ни разу не курила «дурь». Поскольку вполне разделяла мысли Шарля Бодлера в «Поэме гашиша», когда он сравнивал это с «медленным самоубийством, с всегда отточенным и всегда окровавленным смертоносным оружием». Я считала опасным приобретать еще одну новую зависимость — от тех снадобий, которые могут на мгновение приоткрыть временный, по Бодлеру, рай.

Но я затянулась — с тем, чтобы вспомнить некогда познанное ощущение нирваны. Попробовать один раз и завязать… Хорошая вещь. В голове прояснилось, в теле появилась легкость. Вопросы, которые мучили меня, ушли. Правда, через некоторое время пришли другие.

Странное ощущение приятной пустоты и успокоения. Я пыталась прочувствовать этот момент, «когда тебя накрывает», как экспериментатор, оценивая малейшие изменения состояния. Несколько нерезультативных замеров — не действует, еще вдох, не действует. Потом, через секунду, ощущаешь необъяснимую радость бытия.

— Я буду называть твое Митино «Северный Гоа». Ты не против?

На столе опять были какие-то вкуснейшие яства — биточки в сметане, голубцы, оладьи. Всю эту домашнюю снедь приносили клиентки, и ее было явно больше, чем требуется одному человеку, тем более что завтра принесут новую перемену блюд. Несколько сортов элитного чая — тоже подарки. Хороший алкоголь.

Я тоже поймала себя на неожиданной мысли — помыть посуду, например. Чувство для меня непривычное, поскольку мытье посуды в доме мужчины, как правило, трактуется как утверждение женского влияния, а мужчины сопротивляются, понимая под этим жестом нарушение границ. Мой Принц из вежливости пытался остановить меня, но потом санкционировал мою активность. Спустя некоторое время я осознала, что третий раз мою один и тот же комплект посуды.

— Вот зацепило! — радовался он за меня. — Я все смотрю и думаю, когда тебя отпустит? Ты три раза одну и ту же тарелку помыла. Кладешь ее в сушку, а потом достаешь, и по новой…

— Ничего подобного. На меня это не действует.

Но, вероятно, я наговаривала на себя. Мои чувства, особенно зрение и слух обострились, пространство и течение времени кривлялись по очереди, как только я останавливала внимание на одном из этих измерений. Тени приобретали причудливую форму. Достигнув состояния абсолютного кайфа от созерцания этих трансформаций, я ощутила потребность высказаться, и то, что я хотела поведать, казалось мне невероятно значимым. Учащенный пульс говорил о волнении, которое сопровождало это ощущение существенности моего будущего заявления. Однако фраза не складывалась. Выходили отдельные слова, а между ними растянутые во времени и пространстве паузы. Они были настолько реалистичны, что мне захотелось их ловить руками, как мух, чтобы они не искажали смыслов.

— Истина — она трехлика, как и модель мира…Вся картина мира — три взаимосвязанных потока — материальный, информационный и энергетический… Это Сын, Отец и Святой дух… это йогическое АUМ, где «А» — это мысль, основа, «U» — свет, «М» — сокровенная тайна… Хаос и Ничто, рождающее все… Тело — Душа — Дух…Знак Шамбалы… Знамя Мира Рериха как символ Триединства… в Едином круге Вечности… Ты помнишь притчу о камне, превращенном святым в огонь, — это энергия, воду — это информация и глину?.. Ты все время говорил о двойственности мира — белые и черные, а что между ними — человек? Это твоя модель… Тогда объясни, получается, что мир черных — это сокровенная тайна, а белые — это свет? И кто главнее, то есть сильнее?

— Вспомни у Булгакова то место, где к Волану приходит Левий Матвей с просьбой от Иешуа… И здесь два вопроса. О чем он просит? И почему он просит?

— Он просил покоя для Мастера и его возлюбленной…

— Да, он просил, чтобы Дух Зла соединил их навечно… Он, белый, просил у черных!.. А ты спрашиваешь, кто сильнее…

— Так говорили еретики, которых жгли на костре: «Земля неподвластна Богу и здесь правит Сатана…» «Бог света повелевает горними сферами, а Князь тьмы — землей…» Если Бог бессилен выкорчевать зло, то он не всемогущ… и получается, что миром управляет какая-то иная сила?

— Ты сама отвечаешь на свой вопрос…

Он хитро улыбнулся и положил нож лезвием на огонь зажженной конфорки. Утрамбовал сверху «крапаль» (я уже знала, как это называется) и плотно прижал лезвием второго ножа. Как будто приступал к чудовищному обряду жертвоприношения. Втянув через пустую шариковую ручку облачко сладковато-сырого дыма, он возлег на кресло и откинул голову. Я повторила за ним точь-в-точь.

— Вы все думаете, пытаетесь разгадать загадки… Нет транспарентности, как ты говоришь, во всех ваших учениях и толкованиях. У нас все проще. Сильным не нужна мимикрия. Христианство — религия рабов…

Я вдруг поняла, что стою вплотную к разгадке секретов мироздания, от этого мне стало не по себе, было трудно дышать, я торопилась оформить свою мысль в слова, прежде чем ее забуду. У меня возник страх, что, пока я с трудом выдавливаю из себя первую часть предложения, могу потерять его общий смысл и не закончу фразу…

— У тебя же есть… магический маятник!.. Мы можем узнать что угодно…

— Можно… попробовать… — Он словно подстраивался под мой темп или мне так казалось. Он был то дальше, то ближе, чем находился от меня несколькими минутами раньше.

— Давай разгадаем загадку — куда исчезли тела Мастера из палаты сто восемнадцать и Маргариты Николаевны из готического особняка?

Он начал формулировать вопрос, металлический конус качнулся, через пару минут мой Черный Принц вышел из транса.

— Он хотел сам ответить на этот вопрос. Ноне успел. Он умер, практически закончив работу над книгой.

— То есть то, что мы читаем, не есть последний вариант?

— Они говорят, что да…

Я не верила своим ушам, хотя звуки были необычно яркими. И хотела продолжения чуда.

— А о каком неудачном каламбуре… говорил Воланд… в последней главе? Помнишь, темно-фиолетовый рыцарь… он же Коровьев-Фагот…был жестоко наказан… ибо что-то не то сказал о Свете и Тьме… Историки уже лет сорок ломают голову над «реконструкцией»… этого каламбура…

И еще несколько минут молчания.

— Этот неудачный каламбур — «Бог света сотворился из Князя тьмы»…

Я читала некоторые первоисточники, и это была литературная провокация, проверка, но кажется он (или ОНИ) не врал, l'escurs esclarzic, на одном из романских языков означает: «Из тьмы сотворился свет». Об это говорилось в Поэме об альбигойском крестовом походе, написанной, кажется, в VIII веке… И что такое тьма — это помещение, в котором выключили свет… Свет можно выключить, а темноту нельзя…

Теперь мне стало по-настоящему страшно. После новой «дозы» в голове сгустился туман, и сознание начало куда-то уходить. Вопреки ожиданиям, моя телесная конструкция продолжала двигаться, при этом двигаться кругами, как в хороводе вокруг рождественской елки, тщательно обходя предметы и острые углы. Как тело может двигаться, если сознание утрачено? Мне хотелось вернуть свое сознание приказом, усилием воли, но оно махало мне цветастым платком и выходило вон, я бросалась к двери, рвала дверь на себя, но ситуация «закольцевалась», и я не могла выбраться из нее.

Еще одно усилие. «Выпрыгни из ситуации», — говорил Ян… стрелка рефлексии… Я выпрыгиваю и опять попадаю в нее, но уже на каком-то новом уровне, новом витке. Казалось, что я умерла и попала в мир иной, в котором должна мгновенно завершить этот новый жизненный круг и снова выпасть из только что обретенного пространства. Эти вложенные друг в друга реальности сначала пугали меня, потом начали раздражать.

— Когда отпустит? — взмолилась я.

— О, это вещь! Такую траву курит сам Путин. Его голос доносился как из трубы. Откуда он мог взять трубу? Общаемся по YouTube… To есть как в «Ассе» по коммуникативной трубе. Я в изнеможении села на пол.

Очнулась через мгновение или несколько часов… Все стояло на своих местах. На столике лежал маятник. Он лежал так, как будто его никто не трогал…

Девять грехов

Он лег на диван и подтащил меня за руку к себе.

— Сегодня жутко устал. Девять массажей и три человека на магию.

У нас входило в традицию подводить итоги дня. Я похвасталась новым контрактом, он рассказал очередную историю о «несчастной любви».

— Она говорит: «Хочу, чтобы он меня любили жить без меня не мог». Готово. Потом приходит: «Достал, сделай что-нибудь, просто душит меня своей любовью. Пусть отстанет. Сегодня является: «Он меня на хер посылает и бабу какую-то завел». А мне что? Она платит, я и работаю.

— Сначала приворот, потом отворот. У него же крыша поедет! Я знала одного человека, на которого сделали наговор, — из блестящего банкира он превратился в настоящего зомби. И все после того, как супруга добавляла «женскую» кровь в фарш и жарила ему приворотные котлеты.

— Да, «привязка» — штука опасная. Но для магов — прибыльная. Рано или поздно тому, кто сделал приворот, надоедает это пресмыкающееся. И тогда он опять платит за то, чтобы я снял» привязку».

— Ты не считаешь это грехом, за который придется расплачиваться?

— Есть только девять грехов. И этого нет среди них.

— Смертных грехов — семь, а если считать Печаль, место которой почему-то заняла Зависть, то получится восемь…

— Это в Библии семь, а у нас девять. Первый — это глупость. Маг в отличие от простых людей не имеет права совершать ошибки по глупости, это непростительно. Второй — это претенциозность, то есть пустое позерство.

— То есть, если ты машешь перед моим носом своими «магическими регалиями» — это не пустое позерство?

— С тобой можно. А вообще маг «проявляет» себя только в том случае, если ему это нужно для работы. Третий грех — солипсизм…

— Вот это что-то новенькое. Не слышала такого слова!

Далее он взял с полочки блокнот и начал зачитывать вслух:

— Солипсизм — это «перенесение своих реакций, эмоций и чувств на тех, чье развитие не соответствует вашему». Четвертый — самообман. Допускается только осознанный самообман потехи ради. Пятый грех — стадное соглашательство. Лучше осознанно выбрать себе хозяина, чем быть порабощенным капризами толпы. Шестой и седьмой — отсутствие широты взглядов и забывчивость об ортодоксиях прошлого. Один из самых успешных способов промывания мозгов людям — заставить их принять за «новое» и «неординарное» то, что было известно давным-давно, — просто подав в новой упаковке. И, наконец, гордость, мешающая работе, и отсутствие эстетического начала…

Мне показалось, что стройная система в его презентации отсутствует — достаточно спорная подборка, местами невнятная, особенно про солипсизм и ортодоксии прошлого. Но я не стала дискутировать, просто решила поискать в Интернете первоисточник.

— Прости, а заповеди у вас тоже есть?

— Конечно, есть. Правила жизни на Земле. Но пока тебе хватит информации. Судя по твоему лицу, тебе очень хочется получить самый лучший массаж…

И мы опять отправились на космодром для очередного запуска многоразовой ракеты-носителя. Однако вопросы остались, и, уже уходя домой, я решилась их задать.

— Дамир, ты говорил, что черные не испытывают любви. Тогда скажи, что связывает нас? Почему нас так тянет друг к другу, почему нам так хорошо вместе друг с другом, чем это объяснить?

— Наверное, химической реакцией. Мы же все-таки из плоти и крови. Это так называемый гормон любви. Этим можно объяснить сексуальное влечение мужчины и женщины. Он живет в крови месяца полтора, потом мозг перестает его продуцировать.

— Получается, через полтора месяца люди должны расставаться?

— Не обязательно, включаются другие механизмы — привычка, социальные трафареты, желание создать семью. Но отношения, семья нестроятся на безумной любви или страсти — они должны строиться на общности интересов, на понимании, на верности. Я мечтал найти умную красивую женщину, которая будет со мной. И я…похоже, нашел такую…

Мы на прощание затянулись «плюшкой».

— Плохая трава, опять не подействовало…

Я ехала домой, и меня неотступно преследовала одна и та же мысль — почему не подействовало? Почему меня не накрыло? Почему меня не накрыло? Почему не накрыло?.. Ответ на этот вопрос я нашла только утром. Именно так и «накрывает с головой».

Люди в штатском

Во вторник «накрыло» весь офис. Придя на работу, я лицезрела следующую картину, никак не соответствующую моим представлениям об удачном начале дня: вся бухгалтерия стояла на рогах и махала копытами в воздухе. Все сотрудники, близкие к финансам, как муравьи, тащили огромные папки с бумагами в «переговорную», временно оборудованную под комнату для аудита. За ними следовали люди в штатском, с трудом передвигаясь под тяжестью изъятых «вещ-доков» — процессоров, вынутых жестких дисков и портативных накопителей информации.

Такие же люди в штатском заняли «переговорку» и под сбивчивые объяснения финансового директора листали договора и акты закрытия, сверяли данные о приходах и расходах, штудировали проектную отчетность. Их интересовали все договора, подписанные клиентами и подрядчиками в течение последнего полугодия. Под всеми этими бумагами стояла подпись — В.А. Волк.

Я вспомнила первые опыты Дамира с маятником. Он говорил: «Хочешь, ты станешь президентом, а ее посадят в тюрьму?».

Я бросилась звонить ему по мобильному, стараясь сделать так, чтобы никто из «штатских» не слышал нашего диалога.

— Скажи, только честно, ты что-нибудь делал против нее, ну ты знаешь, о ком я говорю?

— Про твою Волчицу? Нет, конечно.

— Я не верю.

— Ну так, самую малость, просто пошалил.

— Это называется «пошалил»! Быстро сделай так, чтобы к вечеру тут никого не было! — Я практически уже верила, что он может как пригнать вампиров в мою обитель, так и по заказу зачистить от них офисное помещение.

— Всё, больше не буду. Это только для тебя. Я хотел помочь.

— Милый, хотя бы спрашивай, прежде чем что-то сделать.

Не знаю, исполнил ли он мою просьбу, но вечером порядок в офисе восстановился, и вся эта история быстро забылась. Только пропало несколько новеньких ноутбуков.

Похоже, он тоже умеет менять реальность, только делает это с помощью каких-то более эффективных технологий, чем те, которым учил меня мой «суфий». Я уже почти признавалась себе, что мне нравится вся эта игра, которая начиналась с мистики, но из виртуального квеста переросла в действительное управление обстоятельствами, и в этой новой реальности мне явно отводилась одна из ведущих ролей.

 

Часть 6. Наслаждение

По следам Хичкока

Придерживаясь романической традиции, далее я должна дать описание следующих дней, которые провела рядом с моим Принцем в некоторой последовательности. Я же прибегу к приему «коротких и длинных планов», как в кино, когда картина монтируется из отдельных кадров в единое целое. Единым куском, то есть без склеек, ради эксперимента снимал разве что Хичкок свой фильм «Веревка». Он же, кажется, изобрел тот самый «дробный» монтаж, который позже прозвали «эмтивишным».

Жизнь человека, как и фильм, состоит из множества эпизодов, «склеенных» между собой только ему понятными ассоциациями. Но именно такой прием послужит для читателя, как говорят кинорежиссеры, «подлинной оркестровкой реальности».

Более удачны короткие планы-«вспышки» — они задают динамический и нервный ритм, в то время как длинные кажутся скучны. Но я еще встречу своего «Хичкока», который сделает правильную «нарезку» из моего повествования.

Я использую нумерацию не потому, что это соответствует хронологическому порядку. Все эти кадры случайным образом вырваны из памяти, которая, слава Богу, несовершенна и избирательна.

Эпизод 1. Крестик

Он подошел ко мне со спины, обнял, вдохнув запах моих волос:

— Приятные духи. «Клиник хэппи?».

— Ага, я пользуюсь ими, когда счастлива. И еще, когда счастлива, я слушаю «Дорогу в Багдад» в машине.

— Ты счастлива?

— Знаешь, когда я с тобой, у меня словно опьянение наступает. Какой-то странный продолжительный кайф, как под наркотиком, даже когда мы не курим. Я не исключаю, что мозг продуцирует что-то наркотическое, галлюциногенное вблизи тебя.

— Та же фигня. Это тот самый гормон влюбленности.

— И через полтора месяца все кончится? А когда начинается отсчет этих шести недель? С момента нашего знакомства или с той минуты, когда мы оказались в постели? Это принципиально!

Он не ответил. Скользнул губами по моей шее, заставив меня ощутить прилив нежности внизу живота. Я замерла, как кошка, которую ласкают за холку. Он коснулся золотой цепочки на шее.

— Ты можешь это снять?

— Я никогда не снимаю крестик. Я святила его в храме Господнем в Иерусалиме. — Конечно же, я не могла не рассказать ему, что это необычный крестик, а «трофей» прежних странствий.

— Ты пойми, мне не по себе… Эти христианские символы…

— Но это моя защита.

— Теперь я защищаю тебя.

Я сняла цепочку с крестиком и положила во внутренний кармашек сумки. В ту минуту он мог просить у меня что угодно, и я бы безоговорочно согласилась. Ключевое слово «защита» — то, чего хочет женщина.

Он включил арабскую музыку… Бешеные ритмы барабанов совпадали с нашими движениями, каждая клетка моего тела наполнялась вибрациями и наслаждением, много раз, пока не остановился диск в проигрывателе. Совокупляться как животные, без стыда и границ, испытывая на вкус каждый участок кожи, не давая возможности оторваться друг от друга, соприкасаясь всеми поверхностями, испытывая новый голод сразу после того, как наши тела замрут на верхней точке космической орбиты.

Он лежал в изнеможении, я нежно гладила его — в отличие от многих моих мужчин, он позволял быть нежной «после». Если это не любовь, то как назвать мое желание быть частью его? Или оставить часть его в себе и воспроизвести на свет нового его… Женская жадность, владеть и не отпускать, или вдохновение от мысли о ребенке как продолжении его и меня., Мой Черный Принц. Почему именно так?

Эпизод 2. Под ливнем

Почему сигареты кончаются именно ночью? Мы вынуждены были выползти из постели на улицу. Пьянящий воздух ночного «Северного Гоа». Почти как в Арпоре. Я смотрю на спящие дома, в некоторых окнах горит свет.

— Видишь, вон там — синий свет в окне?

— На девятом этаже?

— Да. Там тоже живет черная. Мы ей подключили союзника. Она снимала квартиру в том же доме, что и я. А уже через полгода купила собственную «трешку». Замутила серьезный бизнес. Сейчас копит деньги еще на одного союзника, который положит к ее ногам любого мужика.

— А сколько надо накопить?

— 10 тысяч евро.

— Хорошие инвестиции при условии, что можно поймать какого-нибудь Абрамовича…

Синее окно погасло, и вместе с тем ушло мое желание слушать очередную историю о черных сестрах, которые добиваются денег, власти и мужчин благодаря демонам. На меня эти рассказы производили странное впечатление — с одной стороны, брало верх любопытство, с другой — мне казалось, что эта информация заполняет меня чем-то темным, словно в резервуар сливают грязную воду. Мне хотелось поскорее вычистить это из своего сознания, пропустить мимо ушей, как будто он рассказывает мне о совершенно безобидном хобби, вроде коллекционирования марок.

Пошел ливень, а мы в своем желании пошляться по пустынным ночным переулкам были уже довольно далеко от дома. Одежда быстро намокла и прилипла к телу, и мы мокрые и голые, как в раю, бежали по лужам. Он держал меня за руку и, когда я сбивалась на шаг, обнимал меня, словно пытаясь укрыть от хлестких водяных струй и согреть.

— Еще немного, два пролета, и мы дома.

Он потянул меня за руку, и я побежала, как учили меня в секции по бегу на длинные дистанции — ускоряться надо на последней стометровке до финишной черты, выжимая из себя всё, что осталось…

…Может, нам хотелось скорее укрыться от дождя или, что вероятнее, оказаться в объятиях друг друга, но мы быстро преодолели эти два пролета, отделяющие нас от возможности целоваться в подъезде, и предались пороку прямо на лестничной площадке. Пробежать сто шагов под ливнем нам было легче, чем проехать десять этажей в лифте, изнемогая от желания и ощущения горячих и намокших тел. Мы вели себя как подростки, но и впрямь чувствовали себя моложе лет на пятнадцать…

Эпизод 3. Гороскоп

— Мысль об омоложении не оставляет меня с тех пор, как ты поведал мне про свою новую дату рождения. Слушай, а я могу изменить гороскоп, и мне тоже будет двадцать девять? А то мне неловко, что ты настолько моложе меня.

— Если тебе разрешат, то можно. Это стоит двенадцать тысяч евро. Так что, копи деньги.

— Знаешь, я тут с Ингой обсуждала этот вопрос…

— И что она?

— Ничего… Рассказала мне сюжет из программы «Городок». Олейников приходит к Стоянову, то есть Мефистофель приходит к Фаусту и говорит, что исполнит любое его желание. На что Фауст отвечает: «Хочу, чтобы мне всегда было восемнадцать!» Его желание тотчас исполнилось. Вдруг звонок в дверь, а там — призывная комиссия. — Я засмеялась. У меня так часто — сама веселю и сама смеюсь.

Он не улыбался.

— Я прошу тебя, не надо обсуждать это с подругами. И вообще, поменьше с ними общайся. Подруги опасны.

Опасаясь, что отрезанная от мира, я становлюсь зависимой, теряю возможность сопоставлять и анализировать информацию, используя тот самый «внешний незамутненный взгляд», я начала спорить с ним.

— Мои — не опасные. Они хорошие, ты просто их мало знаешь.

— Ты не разу не чувствовала, как то, что ты произносишь, иногда начинает происходить в реальности?

— Ага, было у меня такое: мы сидели в ресторане. Наш «семинар» (я называю это тематическими семинарами, потому что, как правило, весь вечер уходит на обсуждение одной-единственной тщедушной проблемы) был посвящен мужской непунктуальности. Типа, ОН может звонить несколько раз на дню, а может пропасть на неделю… Так вот, я, помнится, тогда сказала: «Я мечтаю каждое утро видеть одного мужчину, и чтобы он приходил каждый день, в одно и то же время»… Сказано — сделано. И тут началось: каждый день, в половине седьмого утра в мою дверь звонил сосед, который возвращался с дежурства и путал этажи. В лифте заменили панель с кнопками, и он по привычке нажимал первую снизу во втором ряду. И теперь эта кнопка выводила на мой этаж. Так он не просто приходил, но еще и обещал принести гранату, если я не открою. Он называл меня Ксюхой и подозревал в измене. «Я сейчас дверь-то выбью, и любовника твоего придушу». Так продолжалось три недели…Вот такая история о мужском постоянстве…».

Я подумала, что Дамир исключительно пунктуален и всегда четко выполняет обещанное. Все-таки иногда и мне улыбается судьба… Значит, научилась-таки я «оформлять заказ» и отправлять туда, где дозируют и разливают по флаконам счастье. И все же я выступила адвокатом своих подруг:

— В жизни не всегда один фарт. И люди — они не такие сильные, как кажется. Внутри у каждого — свой надрыв, своя ноющая ссадина. И мы рихтуем это на внешнем фасаде, скрываем от окружающих, потому что таков закон, по которому нас судят в этом мире, в котором мы никому не должны показывать свое нутро. И есть очень небольшой так называемый «ближний круг», в котором мы можем быть самими собой, в горе и радости, отгружая им тонны наших сомнений, переживаний и тоски.

Как бы он ни просил, я не могла так просто удалить своих подруг из моей жизни* как стирают ненужные файлы из оперативной памяти компьютера.

Эпизод 4. Почта

Мегабайты эсэмэсок от Дамира уже не вмещались в оперативную память телефона, а я не могла удалить ни одну из них. Я помнила каждую минуту, когда и в каком месте получала это короткое сообщение. Утром в ванной: «Малыш, тебе снились сладкие сны?» В машине по дороге домой: «Я надеюсь, ты внимательна за рулем?» На совещании: «Милая, я хочу тебя прямо сейчас».

Я помню глумливую улыбку, которую не могла скрыть от серьезных коллег, обсуждающих бюджет на второе полугодие. «Хочу увидеть твои хитрые глаза».

Я помню, что набирала ему в ответ.

«Ты сумасшедший, ты даешь мне силы, как я жила до тебя?..».

«Раньше мы не жили, а существовали…».

«У меня не хватает ваз для твоих роз…».

«Сегодня из Голландии привезли новую коллекцию».

«Я сижу в ресторане, приехала моя украинская делегация. Здесь куча мужчин, и все хотят меня. Но я верна только тебе».

«Я знаю. Ты — лучшая».

«Мне скучно БЕЗ…».

«Что делать, Фауст?».

«Как называется тот диск, закажу на Озоне?». «Пещерный город Inkerman…» И каждый раз мой вопрос внутри — что будет, если этого не будет?

Эпизод 5. Зеркало

Что будет, если этого не будет? Смотрю на себя в зеркало. Мне хорошо за тридцать и пора маскировать морщины, но такое ощущение, что они словно разгладились. Я похудела, и это впервые мне идет. Волосы сами завиваются в локоны, осталось только договориться о смене гороскопа…

Сколько можно не спать по ночам? Уже неделю я засыпаю на два-три часа под утро. Мы болтаем всю ночь, занимаемся любовью, курим индийский банг, суданскую траву, пьем ликер и опять переходим к нежностям.

Несколько росчерков карандашом для глаз, и во взгляде появляется блеск, притягательность и игривость. «Косметика — великая вещь для тех, кому сильно за тридцать», — подумала я, подчеркнув помадой капризный изгиб верхней губы. И пусть мне говорят, что это силикон, но я-то знаю, что этот потрясающий излом подарила мне матушка-природа.

Я так боюсь увидеть вновь усталость в своих глазах — я перестала любить зеркала… Вот бы мне крем Азазелло в круглой баночке из чистого золота. А может, тот самый «неизвестный гражданин» в добротном полосатом костюме, из кармашка которого, вместо платка, торчала обглоданная куриная кость, уже дал мне волшебное снадобье, от которого у меня начисто отбило и память, и волю? Меня уже давно нет, есть только желания Дамира.

Я выжимаю из своей внешности всё, что еще осталось, для того, чтобы казаться ему красивой. Маргарите было тридцать. А мне — «немногим» больше… «Вы порядочно постарели от горя за последние полгода», — сказал ей тогда неизвестный.

Эпизод 6. Двое мужчин

— Зачем тебе устаревшая модель две тысячи шестого года? Сходи, может, еще не поздно обменять?

— Я спрашивал, говорят, две тысячи шестой год уже не обменивают.

— Ты же мучаешься со мной. У меня в голове — одна работа. Мотаюсь по командировкам…

— Ты рассталась с ним? Ты сказала ему то, что обещала?

— Знаешь, мы с тех пор не виделись, так и не получилось объясниться. Мы вместе уже больше трех лет… Я понимаю, что у каждых отношений свой срок, у каждого человека свой цикл — я, например, каждые три года должна менять работу и любовника. Просто становится скучно и хочется перейти на новый уровень игры.

— А меня ты через сколько лет захочешь поменять?

— С тобой я хочу быть вечность… Даже если не на этой земле.

— Так и будет! Мы будем служить в аду!

Это была его любимая «шутка». И я уже понимала, о чем он говорит, а он понимал меня с полуслова.

Эпизод 7. Мы и Они

— Все твои бывшие — они не способны были понять тебя. Даже эти два-три года, в течение которых ты хотела поддержать на плаву ваши отношения, давались тебе с трудом, ведь верно? Потому что тебя слишком много, ты должна была «дозировать» себя, сдерживать. В противном случае ты понимала, что тебя могут воспринять как аномалию… У тебя столько внутри, а взять это некому…

— Да уж, если с капусты снять все листы, останется кочерыжка. Если меня заставить снять все оптические «обманки» — будет пустота.

— Не пустота — а бездна. И я это вижу, без всяких оптических приборов… А у тебя было много мужчин?

— У меня… не было… мужнин… до тебя. — Взгляд долгий, обозначающий все знаки препинания, кавычки, курсивы в этом предложении.

— Были. Много… — Он как бы признавал мое право на прошлое, но тут же отрицал его. — Но они были не достойны тебя. Они питались твоей энергией. Как и все твои подруги, которые только подсасывают твою жизненную силу.

— Ну при чем опять мои бедные подруги?

— У тебя бывало, что после встречи с ними болит голова?

— Да постоянно, все наши встречи заканчиваются под утро…

— Вот и симптом. Нельзя расходовать себя на пустые встречи и разговоры. Для магов это вообще преступление, но для тебя — ошибка, которую ты можешь и должна исправить.

— Отказаться от самых близких мне по духу людей?!! — я еще пыталась шутить.

— Конечно, зачем они тебе? Подумай, что они тебе дают? Пустое времяпрепровождение по барам и клубам, сигарный дым, разговоры ни о чем. Ты готова убивать свое время и тратить жизнь?

Что-то похожее я уже где-то слышала… Но ведь не надо глубоко копать, чтобы понять, что гламурный образ в принципе губителен как для ума, так и для печени…

— Ты должна накапливать силу; Ты должна уметь набирать энергию и сохранять ее. И тогда ты добьешься любых высот в этой жизни. Ты будешь летать выше Вадима Брусникина. Вместе МЫ перевернем этот мир!

Я заметила, как неожиданно в разговоре появилось это МЫ. То есть моего «Я», моей воли уже не было или она с некоторых пор не бралась в расчет. Все мое нынешнее и прошлое окружение нейтрализовывалось и выбрасывалось за борт как ненужный балласт. Впрочем, в моем сознании все «ОНИ» уже давно были вытеснены одним-единственным именем, одной-единственной личностью, до самого нутра близким мне человеком — моим Черным Принцем.

В том, что наш союз исключителен и плодотворен, я убеждалась каждый день. Мы действительно были подарены друг другу Богом. Я быстро поправилась в своих мыслях — «Судьбой» или «Силами». Мы соединялись какой-то кармической нитью и уже обладали своей собственной историей, рядом милых сердцу воспоминаний, обстоятельств, взаимных ощущений, привычек.

Постепенно формировалось то самое общее пространство, которое так необходимо мужчине и женщине, чтобы «отделиться» от всего сущего, создать свой собственный уютный мир «для двоих». Несколько словечек, заимствованных из прошлой жизни, но теперь надежно укоренившихся в нашем настоящем: «информация к размышлению», «до старта 15 секунд», «вектор удачи поменялся», «я подумаю об этом завтра», «тема не раскрыта», «впереди вечность…» Это как коды, якорьки, парный комплект ключей к внутреннему миру двух людей. И мы сочиняли их, заимствовали, выкапывали из других жизней…

Он свернул из фольги колечко и надел мне на безымянный палец. Этот символический жест означал, что высшие даруют благословение нашему союзу.

— Почему ты не женился на Жанне д'Арк? Она ведь была согласна…

— Она была девственницей, а мне нравятся ведьмы…

Тот самый взгляд свысока на остальной мир, который я раньше глушила в себе, называя гордыней, — теперь я наслаждалась им. Да, я не такая, как все, и теперь, впервые за многие годы, если не всю свою жизнь, могу не бояться того, что я ИНАЯ. И на меня впервые не смотрят как на существо «не от мира сего»…

Это была сила ИНОЙ, которая подчиняла людей и обстоятельства. Это было наслаждение — впервые позволить себе ненавидеть в ответ, а не прогибаться. Не заискивать, чтобы заслужить признание. Отвечать ударом на удар, если меня пытались задеть. Смеяться над теми, кто вчера пытался высмеять меня — жестко, уничижительно. Да, я стерва, и примите меня такой, словно говорила я окружающему миру. И мир принимал как должное, как будто давно этого ждал…

Узнавая в себе самой новые грани, я радовалась этому, как освобожденные рабы ликовали, когда с них снимали оковы и выпускали из темницы. Такое это было чувство. И мне уже нравится эта игра в магию, и я действительно начинаю ощущать ее «проверяемое действие».

Эпизод 8. Прогноз

— Сегодня подали документы на новый конкурс. Через три дня презентация предложений. Надеюсь, что и в этот раз повезет.

— Хочешь, я узнаю, есть тебе что ловить здесь или нет, — он уже вытащил маятник из футляра.

— Конечно, хочу. Хотя нет… Ты меня сейчас запрограммируешь, и получится все так, как ты скажешь.

— Как знаешь. Непонятно, зачем тратить время, если здесь тупик, — лучше сосредоточиться на проектах, в которых выигрыш стопроцентный.

Это было столь логично, что я, в который раз, подчинилась. Идея повышения эффективности работы за счет отказа от тупиковых направлений и бесполезных телодвижений — это путь к успеху. Я уже видела; как в ближайшем будущем прихожу на совещание и небрежно так бросаю госпоже Волк: «Вероника Андревна, что-то мне подсказывает, нам не надо лезть в эту историю. Я бы лучше поиграла на другом поле…».

Он прервал мои фантазии новым откровением:

— Ты проиграешь. То есть сначала тебе скажут, что твое предложение лучшее, ты уже будешь готовить контракт, но сделка сорвется в последний момент…

Для меня это был своего рода вызов. Я должна была опровергнуть слова Дамира. Двое суток кряду готовилась к презентации, сочинила убийственные аргументы и через некоторое время действительно получила «оффер»! Вот оно «проверяемое действие»!

Пока юристы готовили контракт, моего визави — генерального директора фирмы, оформившего двести гектаров под коттеджную застройку в экологически чистом районе Истры, посадили по подозрению в незаконном присвоении совхозных земель. Агитация среди местного населения города Истры отменялась. Обрести в лице Дамира бизнес-консультанта показалось мне достойной идеей.

Эпизод 9. Проклятье черных

— Скажи, а Вадима Брусникина ты тоже консультируешь по бизнесу?

— Нет… Он боится…

— Чего он боится?

— Я однажды взял маятник… Нужно было ответить на один личный вопрос. Во время сеанса ему стало не по себе. Он побледнел, как смерть. Я помню, он тогда сказал: «Я не знаю, с кем ты общаешься, но это серьезные ребята».

— Он вообще-то из категории везунчиков. У него все есть — талант, деньги, прекрасная жена и сын.

— У него не так все хорошо, как ты думаешь.

— А что с ним?

Расчет был прост, естественно, я задам этот вопрос. Но Дамир временно не хотел отвечать на него.

— Это не мой секрет.

Да и я не лыком шита, если мне надо получить информацию, я ее, как правило, получаю.

— Ты прав. Не говори. Некоторые вещи лучше не знать… — смиренно произнесла я.

Но он сдался подозрительно быстро.

— На нем проклятье черных сил. И я не могу ему помочь.

— Есть вещи, которые ты еще не умеешь делать?

— Я могу, но мне не дают разрешения.

— Не совсем понимаю. Черные… не дают…разрешения?

— Да. Если я нарушу это правило, его проклятье перейдет на меня… У меня есть друг, мой учитель. Он — маг высокого уровня, ему покровительствует сам Люцифер. Когда он оказался в ситуации выбора — спасти близкого человека, но нарушить закон, или позволить ему умереть, он выбрал первое. У него тяжело заболела жена. Рак — это проклятье черных, и если они принимают такое решение, никто не имеет право его отменить. А он наплевал на всё и вылечил ее. Анализы показали невозможное — опухоли больше не было. В тот же день он возвращался домой и попал в чужую бандитскую разборку. Получил восемь пулевых ранений в живот. Когда вышел из комы — врачи сказали, что он вряд ли будет ходить. Через неделю жена пришла в больницу и сообщила ему, что подала на развод. Ночью он встал с постели. Медсестру чуть не хватил удар, когда она увидела его идущим по коридору. Они считали, что он никогда не поднимется…

— Так чем же заслужил свое проклятье Брусникин?

— Он же был коммунистом и еще в советские времена курировал в Совете по делам религий всякие религиозные организации. Вместе с КГБ они контролировали все духовенство, даже Патриарх утверждал у них протоколы заседаний Синода. Так вот, под видом борьбы с «идеологическими диверсиями» они закрывали приходы, а священников отправляли в психушку. Потом, уже в ельцинскую эпох}', он «перековался» и стал глубоко верующим человеком, жертвовал средства церкви, чтобы искупить свои грехи… Его «коллеги по цеху», которые раньше преследовали церковь, теперь устраивали кремлевские богослужения и стояли в первых рядах со свечами перед телекамерами. Они по-прежнему хотели использовать церковь для своих нужд, ведь это прекрасный инструмент для манипулирования массами. И прошения им нет, даже у черных.

Я была тронута глубиной рассказа, увлажнились глаза.

— Ему никто не сможет помочь?

— Нет. Он цепляется за Нину, потому что она — единственный для него источник энергии жизни. Им осталось не более полугода, и она бросит его. Он пожирает ее, а она приходит ко мне, чтобы получить силу.

— Она по-прежнему ходит к тебе на массаж? Но курс, как правило, состоит из десяти сеансов…

— Она раньше ходила два раза в неделю. А теперь ходит каждый день.

— Я ревную.

— Я не сплю с женами друзей.

— Может, она влюблена в тебя?

— Ей надо где-то получать мужскую энергию. Даже в постели с ним она представляет другого мужчину. Вообще, многие женщины спят со своими мужьями, а представляют других партнеров.

— Как хорошо быть свободной женщиной. Никогда не представляла другого мужчину в постели. Потому что всегда брала то, что хочу. — Я решила порисоваться на чужом горе.

— Ты — сильная. Поэтому я тебя и выбрал. Я могу выбирать лучшее.

— А как же жить с этим проклятьем, если ничего нельзя изменить?

— Как живой труп.

— А вроде он ничего выглядит… Особенно когда в галстуке…

Я еще долго думала над тем, что можно неплохо выглядеть, иметь семью и престижную работу — и при этом не быть счастливым…

Эпизод 10. Торг

— Дамир. к тебе приходят десятки женщин, ты помогаешь им решать проблемы — вернуть мужа, найти любовника, получить контракт от московского правительства на установку систем кондиционирования… Но единственный вопрос, который меня тревожит, — получая ЭТО, они становятся счастливей? Помнишь Фауста, они должны желать все больше и больше, не останавливаясь на минуту?

— Конечно, получив что-то одно — власть над мужчиной или деньги, купив очередную квартиру, они хотят большего и опять приходят ко мне. Ты даже не знаешь, насколько человек жаден. Остановиться нельзя. Поэтому я работаю семь дней в неделю, и мне остается три-четыре часа на сон в течение ночи. Когда к человеку подключается демон, надо еще научиться с ним «дружить». Он требует, так сказать, эксплуатационной поддержки. Ко мне ходила девушка на массаж. Потом она заинтересовалась магией. Сейчас имеет все — нашла «спонсора»-депутата, который купил ей «Лексус», квартиру в Крылатском, открыла салон красоты рядом с торговым центром «Рублевский». Представляешь, какая там клиентура? Но она регулярно приходит на консультации.

— Ты все время говоришь — машины, квартиры… Этим измеряется счастье?

— А чем еще, в твоем понимании? Именно это является критерием жизненного успеха, показателем прогресса.

— Да, можно к этому стремиться — жить в золотой клетке, жрать фуа-гра три раза день, пока не покроешься прыщами от жирной пищи, ездить на Фиджи пять раз в сезон… Но мне стало бы душно, я бы спросила себя: «А где же Я, где моя воля, где моя жизненная суть?».

Он никогда не задумывался, у него всегда был готов ответ, даже на самый муторный мой вопрос.

— Есть определенный порог, когда ты перестаешь искать ответы. Ты ставишь себе новые и новые цели и каждый раз испытываешь эйфорию, когда достигаешь новой для себя вершины. Все эти телезвезды, известные рестораторы, политики, фотомодели — за ними стоит сонм демонов и толкает их к вершинам. И остановиться невозможно. Остановка для них — это смерть.

— Но это подмена — процесс, который направлен на процесс, а не на результат! И этот кайф не может быть вечным!

— Эта девушка давала мне двести тысяч долларов за то, чтобы я переспал с ней. Эта цифра нарисовалась не сразу, а в процессе «торга». Ей нравилось торговаться. Ей нужно было победить, как в аукционе — назначить цену, после которой все остальные «претенденты» отступят. Но я не согласился.

— Она была страшной?

— Нет. она была красивой. Очень красивой. Но я не проститутка, чтобы продаваться за деньги. А она — уже не знает, чего ей хотеть…

Излишний пафос, сквозивший в его словах, не убедил меня. Я твердо уверена, что всему есть своя цена, но кто определяет границу, когда можно перестать торговаться? И не является ли стремление к бесконечному торгу и шопингу чем-то сродни психическому заболеванию?

Эпизод 11. Источники энергии

— Мне кажется, что женщины, которые к тебе приходят, психически больны, если они жаждут получить оргазм на столе у массажиста.

— Им нужна энергия, и я ее даю.

— Когда мне нужна подпитка, я занимаюсь йогой или медитацией. И эта энергия не «ворованная».

— Энергию нельзя получить, ее можно только взять. Это законы физики пятого класса — ничего не возникает само по себе, энергия перетекает из одного сосуда в другой, прибывая туда, где ее недостаточно. Даже общаясь с подругой, одна из вас сосет энергию другой. В зависимости от состояния биополя, тот, кто сильнее в этот момент, тот и останется в выигрыше.

— Не соглашусь, я могу взять энергию у воды, у камня, мне не обязательно пользоваться энергией другого человека. В таком случае я получаю чистую энергию… Кроме того, есть люди-доноры, которые отдают и им столько же прибывает. Они должны отдавать. Например, моя подруга Инга — она всегда помогает людям…

— А что получает взамен? Я задумалась…

Ничего не получает, даже подчас никакой благодарности…

— Ничего нельзя делать за так. Халява наказуема. Если она отдает, она должна брать какую-то плату. И не только деньгами.

— Ты пытаешься корректировать все мои жизненные установки.

— Кто-то должен это сделать, если ты живешь ошибочными понятиями. Наверное, для этого высшие и решили дать нас друг другу.

С моим сознанием постоянно проделывали один и тот же фокус — замешали старые представления о жизни новыми и на первый взгляд рациональными суждениями. И мой организм потихоньку к этому привыкал, становясь все менее и менее критичным к новым знаниям.

Эпизод 12. Секретное оружие

Я уже привыкла к фокусам, которые щедро демонстрировал Дамир. Он говорил мне, что завтра ждет меня на работе, и все сбывалось, он говорил, что я получаю от него защиту, и я все чаще замечала эти особые знаки. Когда я ехала за рулем, впереди меня «неожиданно» оказывалась тачка с номером 666. Такие понтовые номера обычно вешают на «мерседесы» и более дорогие «майбахи».

Так вот, эти самые «майбахи» стали довольно часто появляться на моем пути. А однажды я попыталась в зеркале заднего вида рассмотреть номер шестисотого, который пристроился за мной. Его номер был тоже впечатляющим — 999. Я улыбнулась этому знаку судьбы, этим цифрам, оберегающим меня от неправильных энергий. Сила, которую я ощущала внутри и которая прибывала с каждым днем и каждой ночью, проведенной с Дамиром, давала мне уверенность, что я действительно переверну не только свою жизнь, но и весь этот утлый мир вокруг себя.

Моя контора будет процветать, как любая компания или организация, в которой я буду работать. Я впервые стала разговаривать со своими клиентами не с позиции исполнителя их воли (поскольку они мне платят), а на равных. Прорезался голос, спавший внутри долгое время. Они слушали меня, не диктовали свою волю, а вступали со мной в диалог. Я становилась тем самым консультантом, которого, по сути, и хотел видеть во мне Феликс Громов, мой босс. Раньше мне не всегда хватало уверенности и силы, чтобы отстаивать свою точку зрения, не боясь потерять жирный контракт.

Да, была интуиция, которая приводила меня к правильным решениям, но зачастую не хватало энергии, чтобы утвердить свои правила, заставить других поверить в справедливость моего слова. Как будто какая-то пружина внутри меня, сжимавшаяся под напором внешних обстоятельств, распрямилась, и теперь я действительно шла по жизни, играя, улыбаясь, танцуя, подчиняя обстоятельства своей воле. Я научилась мгновенно принимать решения, мысли стали четкими, оформленными, а аргументы — убедительными. Коллеги как младшего, так и старшего ранга теперь приходили ко мне за советом.

Этот новый, незнакомый для меня азарт — когда ты не просто играешь на поле, а владеешь оружием, которое превышает по силе и дальности действия те игрушечные пушечки, которые достались по условиям игры твоему сопернику.

Это ключевое слово — азарт. Я не хотела ни реальной власти, ни денег, ни славы. Я переходила с уровня на уровень, набирая виртуальные очки. Я пока еще не знала, что с ними делать, — потому что это был вопрос нравственного выбора.

Эпизод 13. Амр Халид

— И все-таки, Дамир, это вопрос нравственного выбора — что делать? Уйти к черным или остаться с белыми? Как ты считаешь?

— Нет, это вопрос кармического предопределения. Никто не становится черным по собственной инициативе. Ты рождаешься с определенными качествами и рано или поздно принимаешь ту или иную сторону.

— То есть та или иная сила получает контрольный пакет акций?

— Да, или стопроцентный контроль, кому как повезет. Я был белым. Много лет заблуждался, прежде чем нашел себя в новой ипостаси.

— И как тебе это, быть белым?

— Олеся, я пятнадцать лет отдал исламу, проповедовал. Я взывал к слову Аллаха, но не запугивал людей, как делают имамы, напоминаниями об адском огне. Сначала это было вроде хобби, потом я понял, что могу владеть аудиторией, что получаю огромную силу, когда сотни прихожан мечети внимают мне. Я научился устанавливать контакт с аудиторией.

— Это тебе и по сей день удается. Ты всегда очень убедителен.

— Потому что всегда искренне верю в то, что говорю, и не пытаюсь ввести в заблуждение, и самому поддаться ему. Я видел, что мир меняется, и чтобы жить в согласии с Богом, нужны новые правила, и религия должна вписываться в современную жизнь, а не вырывать человека из нее. Да, В какой-то степени это противоречило традиционным установкам, и мне постоянно приходилось вступать в дискуссии, в том числе публичные, отстаивая свою точку зрения. У меня был свой кумир — египетский проповедник Амр Халид, которого называют мусульманским Билли Грэхемом. Проповедник в костюме от кутюр, который выступает по телевидению и отвечает на вопросы через Интернет. Он говорил: «Я не хочу, чтобы Ислам действовал на людей как наркоз». Он искал гармонию между потребностями физическими и духовными, между аскетизмом и стремлением жить в достатке. Так же, как и Халид, я не отходил от буквы Шариата. И призывал не возлагать на Аллаха ответственность за свою жизнь, за все победы и поражения. Я учил управлять своей жизнью, ибо Бог не требует жертв и не хочет видеть в своих приверженцах людей, отрешенных от всех мирских удовольствий. Полноценная личность — это завет Бога, и я говорил об этом…

— Но потом… Ты избрал другой путь.

— Меня призвали. Это был не только мой выбор.

Я подумала, что в какой-то момент мой Черный Принц встретил другого кумира, более сильного и влиятельного, чем телезвезда Амр Халид.

Эпизод 14. Гуру

— Слушай, ты столько говоришь про своего друга и учителя, что я наконец захотела с ним познакомиться. Человек, которому покровительствует сам Люцифер! Я не могу пройти мимо такого персонажа. Может, мы как-нибудь вместе съездим на природу и пожарим шашлыки?

— Антон очень закрытый человек. Но я думаю, вы найдете общий язык. Он уважает умных женщин. И потом, ты безумно, безумно красивая. Я даже боюсь, что начну тебя ревновать к нему. Он нравится женщинам… В субботу вечером я поеду к нему, у нас дела. Если хочешь, ты можешь заехать за мной на Варшавку и познакомишься с моим гуру.

— А если он не захочет, чтобы я встретилась с ним, вдруг посчитает меня недостойной, чтобы войти в его обитель?

— Тогда, прости, мы уедем домой. В его доме стоят охранники. Если эти демоны не захотят впускать к нему, тогда тебе придется уйти.

Обидно, мог бы получиться отличный сюжет для моего блога. Встреча с самим Люцифером! Это дало бы мне еще тысячу читателей и первые места в рейтингах самых популярных блогов.

Эпизод 15. Фитнес-клуб

В субботу утром мне удалось стать первой в рейтинге «самые смешные трусы». Мы отправились в бассейн. В фитнес-клубе мне купили билет, тапочки и невозможно смешной купальник. Здесь не продавались гламурные и были только комплекты с панталончиками вместо привычных мне трусов-стрингов. Но это не помешало, а даже еще и поспособствовало нашему водно-эротическому спорту. Полосатые панталончики увеличивали и без того округло обрисованные бедра и акцентировали внимание мужчин на моей заднице.

— Я наполняюсь такой гордостью, когда на тебя так смотрят мужчины!

Если бы он знал, какой гордостью наполняюсь я, когда они пожирают глазами мои ложбинки и выпуклости, мои бедра и плоский живот, отшлифованный фитнесом, мою грудь, вздымающуюся от страстей… Я чувствую себя востребованной и конкурентоспособной. Практически неотразимой. Прекрасно понимая, что все это происходит со мной, потому что он рядом. И играю как новенькая монета, когда он держит меня за руку, и мне надо съесть лимон, чтобы перестать улыбаться.

Эпизод 16. Соль-Илецк

Он нарезал лимон и нацепил дольку на краешек бокала. Добавил трубочку и протянул мне коктейль.

— Я забронировал гостиницу, номер люкс в одном из лучших отелей Соль-Илецка.

— Прости, милый, но где это? В Испании?

— Это в Оренбургской области, там соленое озеро, оно почти такое же соленое, как Мертвое море в Израиле. Ты разочарована, что мы не едем за границу? Но у меня закончился паспорт, а на юг, я узнавал, уже нет билетов, хай сизон. А я хочу поехать с тобой отдыхать как можно скорее.

— Дамир, мне все равно куда, важно с кем. Пусть будет Соль-Илецк, Тамбов, Барнаул, важно быть рядом с тобой.

— Я написал заявление на отпуск в «Миледи».Ты тоже срочно пиши. Я же тебя из номера не отпущу целую неделю!

— А я сама никуда не пойду, пока ты не устанешь.

— С тобой нельзя устать. Ты просто ведьма, на которую все время стоит!

— Ты же говорил, что это работает, пока в мозгу продуцируется гормон влюбленности — то есть полтора месяца. — Я все еще прощупывала глубину его познаний в психофизике и твердость убеждений. Ведь должен же он когда-нибудь признаться в том, что ошибался. И признание этой ошибки станет самым сладким мигом для меня.

— Я не хочу влюбленности. Я хочу быть с тобой, как с самым близким мне человеком. Поверь, это больше, чем то, что ты называешь любовью. И намного надежнее.

— Как ты умудряешься вывернуться и опять сказать то, что ласкает слух?

— У меня только одна просьба или условие: каждую ночь мне надо работать, выходить в астрал, хотя бы на один-два часа. Ты должна мне это позволить.

— Отлично! Хотела попросить тебя о том же. Мне каждый день надо тренироваться. Хотя бы один-два часа. Иначе Азали будет меня ругать…

Новый проект под названием «Путешествие в Соль-Илецк» полностью захватил меня. Я штудировала Интернет и печатала на принтере скудное описание достопримечательностей этого края.

Эпизод 17. Магический салон

— Дамир, я придумала новый проект. Но ты должен дать свое согласие.

— Какой еще проект?

— Мы откроем салон. Я уже нашла инвесторов и даже помещение на Старой площади, там отреставрировали особняк и последний этаж пока свободен!

Я была возбуждена, как всегда в те моменты, когда новая гениальная идея рождалась в моей голове. Тем более что идея эта была подогрета пламенем зажигалки под листочком фольги. Все казалось мне реальным, достижимым, особенно сейчас, когда мы вместе.

— Короче, наш салон будет называться «Секретный советник». Есть такое PR-агентство, и ты представляешь, его владельцу безумно понравилась идея диверсификации бизнеса! Он всегда работал с чиновниками, всякие доверительные проекты — сливы компромата, личный пиар, политические интриги и т. д. И вот теперь мы действительно перевернем этот мир — мы будем работать только с сильными мира сего! Ты станешь их консультировать. Я уже нашла дизайнера, чтобы он выполнил все в темно-фиолетовых тонах. У тебя появится собственная школа. Мы начнем заниматься энергиями, магией, а тренинги по энерджи-менеджменту, личностному росту и управлению стрессами — это только прикрытие, так сказать официальный перечень услуг. На самом деле мы будем ставить своих людей и помогать им двигаться в коридорах власти! Ты представляешь масштаб замысла?

Мне показалось, что ему не очень понравилась моя идея. Не исключаю, что некоторая ревность по отношению к тому, что это придумала я, а не он, ввергала его в некоторый скепсис.

— Ты же знаешь, что я работаю с Антоном и не могу пока предпринимать самостоятельной инициативы.

— Ты же говорил, вместе мы перевернем этот мир! Ты же говорил, что надо быть смелой, решительной, не бояться оторваться от прошлого. Если надо, мы и Антона возьмем на борт!

— Ты еще не все знаешь. Чтобы начинать этот бизнес, нужно получить разрешение.

— Опять разрешение! Ну спроси У Своих, может, они не будут против — это же твой личный ШАНС!

— Повторяю, ты МНОГОГО НЕ Знаешь. Все эти вещи контролируются государством. Здесь не допускается самодеятельности. Мы все на учете, более того, они знают, чем каждый из нас занимается, с кем работает и какую миссию готов выполнять, если «родина позовет».

Я смолкла. Аргумент не «бился».

— И ты тоже на учете?

— Я пока нет…

— Ага, значит «не инициированный»…

Но у меня достаточно связей, чтобы решить и этот вопрос. Я не отступаю от задуманного, и рано или поздно мы начнем заниматься реальными вещами. Помогать людям, решать вопросы государственного значения, жить по правилам. Даже если придется «становиться на учет».

Эпизод 18. Мечта

Сколько их у меня на учете — этих минут нежности «после». Каждая женщина, как истовая собирательница, кладет их в свой подол, чтобы унести с собой и хранить вечно. Каждое прикосновение, каждое слово, каждое движение навстречу. То, что происходит «после», намного весомей того, что делается «до». До момента близости мужчина порывист, щедр на обещания, которые сносит ветром «одиннадцати минут» любви. Но я же сделала «заказ», и «поставщики» не подвели — у меня все было прекрасней, чем в самом волшебном сне.

Мы только заползли под одеяло, устав от изнуряющего камасутра-марафона, и это тот самый момент, когда мы начинаем говорить и мечтать.

— Я давно не говорил этого женщине: «Подари мне ребенка».

Я замерла. Не знала, что надо отвечать в таком случае. Думала, что ослышалась.

— Я буду стирать пеленки, кормить из соски, менять подгузники, дай «мне эту возможность — почувствовать смысл своего существования в его продолжении, — он нежно коснулся моего живота, как будто от этого прикосновения во мне могла зародиться новая жизнь. — Я так долго искал женщину, которая родит мне сына… У нас будет очень красивый мальчик.

— И он будет похож на Киану Ривза?

Он задел самую тонкую струнку женской души, и это сопрано зазвенело, переливаясь, как соловьиная трель. Как хочется услышать именно эти слова… «хочу… от тебя… ребенка». И отзеркалить в ответ — я тоже мечтаю об этом…

Эта вечная тоска — держать на руках маленького прошла нитью через всю мою жизнь. Я не могла насладиться материнством в полной мере. Слишком много работы, слишком много всего надо было успеть сделать. Я — сделала, я — директор, а где тот мальчик с белокурыми кудряшками? Инстинкт, более сильный, чем инстинкт самосохранения, заставлял меня много лет искать того мужчину, который даст мне ребенка. Но каждый новый выбраковывался быстрее, чем мы решались отказаться от презервативов. Я больше ничего не сказала, не ответила, но и он уже давно привык читать мои мысли.

Эпизод 19. Паразит

Иван позвонил днем, словно уже привык, что я не отвечаю вечером на звонки. Его, конечно, удивляло, что мои совещания с новым боссом Вероникой, а также встречи с клиентами были перенесены на время ближе к полуночи. Я старалась говорить радостным голосом, добавив участия и теплоты, а также немного хриплой усталости. Такой микс казался мне наиболее убедительным.

— Я сегодня плохо себя чувствую, милый. Сегодня я не смогу с тобой встретиться.

— У тебя даже голос изменился.

— Тебе кажется, я просто устала.

— Знаешь, я перестаю узнавать тебя. Ты стала чужая, хотя внешне все будто бы по-прежнему. Но какая-то отстраненная. Мне кажется, что в тебе завелся какой-то паразит, который управляет тобой изнутри… Я скучаю по тебе. Мы не виделись уже несколько недель.

— Иван, сейчас такая ситуация на работе, надо разобраться с новым начальством, проявить себя. Поэтому я так много работаю. И при этом в больнице мне до сих пор не могут установить диагноз — типа хроническая усталость и депрессия. — Я играла с листа, и не очень удачно.

— Я был сегодня в Елоховской церкви. Опять поставил свечку за тебя. Я буду молиться, чтобы ты скорее выздоровела. Иногда мне кажется, что ты разлюбила меня совсем и просто боишься об этом сказать. Может, у тебя есть другой мужчина?

Я замолчала, потом поняла, что опять не смогу признаться.

— Нет, Иван, есть только ты. Правда…Может статься, я не лгала ему?

Эпизод б/н. Встреча на Патриарших

Я припарковала машину в Малом Козихинском переулке, между помойкой и розовым «Бентли», и набрала ему эсэмэску: «Я на месте. А ты где — в Ершалаиме или за завтраком у Канта?».

— У Крылова.

Эпизод 20. Мелочь

— Сегодня ко мне на улице подошла женщина и просила денег на операцию для ребенка, который смертельно болен. Я никогда ранее не задавалась вопросом — обманывают меня или действительно нуждаются, отдавая это на суд Божий. Если деньги, которые я отдаю, помогут спасти кого-то, — прекрасно. Если их потратят на водку — пусть это останется на их совести.

Я часто подавала на улицах — музыкантам, матерям с детскими «свертками» в руках, инвалидам, толкающим коляски между рядами сидений в метро… Передавая им мелочь, я как будто откупалась за то, что я здорова, успешна и сильна. Я даже помню это чувство вины за собственную полноценность и еще — желание избавить от страданий весь мир: подарить протезы безногим, накормить голодных, дать приют бездомным. Кто из них реально нуждался, а кто превратил в прибыльный бизнес — я не думала, считала лишним для себя решать — кто достоин помощи, а кто нет.

Но сегодня я отказала этой попрошайке. Я видела ее глаза — она чуточку моложе меня, в ее глазах СТРАХ, боль за ребенка, которого, наверное, не спасти. Может быть, это игра… А если это правда? Но ты запретил мне давать милостыню. Я сама очень боюсь за судьбу и здоровье своего ребенка. Ты предупреждал меня, что я могу взять их карму, а значит, подставить под удар единственного сына. Я отказала ей — из собственного СТРАХА. Но меня точит вопрос — если никто никому не будет помогать, во что превратится этот мир?

— В нем будут только сильные и жизнеспособные.

— Попахивает нацизмом. Я помню у Ницше: «Пусть погибнут слабые и уродливые — первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им гибнуть… Сострадание парализует закон развития — закон селекции…» И что, ты разделяешь это?

— Конечно, словами твоего же Ницше: «Христианство — это религия, которая убедила себя в том, что «совершенная душа» может разгуливать в полусгнившем теле». Ваш бог избрал немудрое мира… и немощное мира избрал бог… и незнатное мира и уничиженное… Подумай над этими словами…

— И что же, слабых надо уничтожать при рождении? Определять с помощью какого-нибудь аппарата — жизнеспособен ли он или это, как говорят мексиканки про неудачного младенца —«мертвый помет»… Вот ты собираешь мелочь, — я показала на жестяную банку, стоявшую возле плиты. — Куда ты потом ее денешь? Поставишь возле церкви?

— Я сделаю наговор и выставлю у подъезда. И тот, кто возьмет, заберет мои грехи, беды и болезни. Однажды я поставил жестянку на детской площадке, где гуляют матери со своими детьми. Она простояла три дня, прежде чем исчезла. Видимо, у тех, кто ее видел, срабатывала защита.

— Дамир, я многого еще не могу принять в тебе. Но не могу забыть твоих слов, которые пробуждают первобытный страх в моей душе за мою жизнь и жизнь моего ребенка. Я больше не подаю нищим. Но мне кажется, я никогда не смогу «подставить» невинного, заставив его взять мои беды и болезни.

— Потому что ты еще не научилась думать о себе. И если говоришь, что беспокоишься за своего сына, ты должна быть волчицей — загрызть любого, кто угрожает его жизни. И сделать все, чтобы ты и твоя семья были в безопасности. Кроме тебя, этого НИКТО НЕ СДЕЛАЕТ.

Эпизод 21. Димка

— Мой друг очень болен. Его лечат самые лучшие врачи. Но никто не может ему помочь. Он был блестящим пиарщиком, на его проектах до сих пор пишут учебники по политическим технологиям. И сейчас он в полном раздрае, несколько месяцев на больничном. А ведь ему едва исполнилось сорок.

Дамир опять знал ответ на вопрос. Иногда на него «снисходило» без всякого маятника.

— Считай, что его больше нет — он никогда больше не поднимется на те высоты, которых достиг.

— Но я хочу помочь ему.

— Зачем? Почему ты все время хочешь кому-то помогать? Зачем тебе эта благотворительность?

— Потому что я привыкла возвращать долги.

— Ты ему должна?

— Да, он очень многое сделал для меня. Он не только научил меня профессии — он научил меня быть виртуозом игры.

— Ты ему уже все вернула — работала на него, а он получал деньги. И тебе он платил сущие копейки, в отличие от того, что получал сам.

— Это неважно, он зарабатывал тем, что он стратег, а я — тактик. А тактики всегда получают крохи…. — Я защищала своего «значимого» человека.

— Он ездил в Тибет, искал спасение в местах и среди людей, которые, как ему казалось, ближе к Богу, но… он не знает своего Бога, и поэтому те, чужие «небесные цари», не смогут помочь ему.

Я подумала, что ничего не говорила ему про Димкины «вояжи» к ламам. Но эту тему про небесных царей я хорошо помнила из его альбома: «Я молился богам, что не стоили свеч, я молился богам, приносящим беду…».

И между тем во мне созревал протест. Если я вытащу Димку, пусть даже за счет собственной энергии и знаний, я смогу побороть «проклятье», которое на нем висит. Постоянное желание что-то и кому-то доказать, опровергнуть аксиомы, обосновать несостоятельность прогнозов… Почему я все время готова биться? Я знаю, что Димка не просто так ездил в свои Тибеты. Он хотел найти себя и свое место в мире. Да, этот поиск начался в тот момент, когда его вышибло из привычных для него обстоятельств — встреч с большими клиентами, креативных штурмов, акций по разгону «офисного планктона». Он заболел. Обращался к врачевателям — иголки, пиявки, волшебные китайские порошки. Ничего не помогало. Он опять начал писать музыку, пытался записываться в студии. Вернуться к себе и получить индульгенцию. Но ничего лучше его «Следов на песке» не получалось. «Никогда больше не поднимется…» Я тайно от всех буду ему помогать, и я чувствовала, что смогу это сделать. Только пока не знала, как? У меня есть желание решать проблемы, но пока нет возможности.

Эпизод 22. Трудный выбор

— Я звонил тебе, но ты не брала трубку. Я уже начал волноваться.

— Прости, я всю дорогу разговаривала по мобильнику с Леркой. У нее проблемы.

— Что случилось, я могу помочь?

— Да ничего особенного. Трагедия районного масштаба. Ее парень наконец-то признался, что у него есть другая, «параллельная» жизнь. Конечно, обещает найти подходящий момент и расстаться с той, другой девушкой… Но само это откровение — лишнее, не нужное. Что он хотел этим сказать? Получить санкцию на двойную жизнь? Или совет «сочувствующего человека»? Что за мужики пошли… Она плачет которую ночь… Я всегда боялась любить именно поэтому, что со мной могут поступить вот так или даже хуже.

— Боишься, поэтому и получаешь…

Он взял в руку маятник — я пыталась остановить его. Нет ничего хуже, чем знать правду.

— Не надо, если я что-то узнаю, не смогу молчать. Если хорошее — позвоню прямо сейчас, а если плохое — начну как бы исподволь готовить ее к наихудшему из сценариев. А разве это не есть управление судьбой? Кто я тогда — манипулятор? Менеджер чужих судеб?

Пока я протестовала, он уже «связался» со своими и начал изрекать. Когда он держал в руке маятник, его голос менялся и действительно приобретал какой-то магическим тембр.

— И он, и она очень хотят создать семью. Он действительно хочет быть с твоей подругой и сейчас полагает, что есть только одно и вполне устранимое препятствие — та, другая женщина. Но он не знает про другое препятствие. Та, другая, беременна. Не более двух недель. Она сама расскажет ему об этом через три месяца, когда уже будет поздно что-либо менять. Эти три месяца твоя подруга будет думать, что все возвращается на круги своя, что она в двух шагах от миллиона. Потом все рухнет…

— И что, они расстанутся?

— Конечно.

— То есть у нее нет выбора?

— Нет.

— А как ей помочь? Сказать об этом?

— Решай сама. Есть твоя подруга. Есть зародившийся эмбрион… — не более чем инструмент торговли, аргумент, который предъявят, когда придет срок… Но можно не париться, и я сейчас могу сделать привязку, он бросит ту женщину, ребенка вырежут из утробы, и они будут вместе всю жизнь.

— И моя подруга будет счастлива?

— Нет такого понятие — счастье. Есть — достижение цели. Это решение, которое надо принять. И все…

— Ни я, ни одна из моих подруг никогда бы не решились принести вред тем, кого любим, даже если от этого зависит благополучие основ нашего мира.

— Я предложил. Ты отказалась. Разговор окончен.

Как обычно, долго находилась под впечатлением от его слов — я могла взять и сейчас решить Леркины проблемы, и они навсегда были бы вместе. И никто бы не узнал. А что было бы потом? Захотелось позвонить ей и все рассказать, но я сдержала свой порыв.

Эпизод 23. Ведьма

Раздался звонок, он посмотрел на экран и сбросил линию. Позвонили опять. Он либо не хотел говорить при мне, либо вообще не хотел говорить.

— Это жена. Бывшая. Вторую неделю звонит, как будто почувствовала что-то.

— Ты говорил, что она ведьма. Конечно, почувствовала.

— Да, она занимается тем же, что и я. Иногда мы одновременно выходим в астрал.

Вот это новость! Интересно, что они там делают, когда выходят в астрал и встречаются за гранью добра и зла? Воображение рисовало довольно откровенные сцены, но я быстро купировала неприятные для меня сюжеты.

— Что тебе опять нужно? — Дамир все-таки ответил на четвертый по счету звонок. — Я все сказал тебе, и ты, надеюсь, услышала. — Он был резок, я ранее не видела его таким. И не хотелось бы хоть раз увидеть снова. — Я не хочу ничего знать о тебе… Да, у меня своя жизнь… Нет, не хочу… Пошла на хер… — Он нажал «отбой». Она вдруг решила вернуться. Эти попытки… каждый раз, когда ей мерещится, что я срываюсь с крючка. — В его словах было столько боли, что мне показалось, что ничего не уходит в прошлое, а постоянно саднит, как старое осколочное ранение.

— Ты все еще любишь ее?

Он опустил голову и сжал кулаки, я просто почувствовала судорогу, сковавшую его тело.

— Я ненавижу тех, кто предает. Не могу простить измены. Никому не позволю сделать из себя посмешище.

Я обняла его. Дамир, я люблю тебя и никогда не сделаю тебе больно. Но не услышала ответа. Потому что не произнесла ни слова, помня наш договор. Его кулаки были по-прежнему сведены, он дышал тяжело, как будто совершил пробежку, и ему не хватало воздуха. Он может быть не только белым и пушистым. Он может быть холодным, жестоким и не прощающим. Впрочем, что я хотела от истового мусульманина, отрекшегося от своего Бога? Что-то звериное промелькнуло в его облике, но он быстро взял себя в руки. Ненависть? Обида? Мужчины не умеют быть брошенными, нелюбимыми. «Она не даст нам быть вместе, — с горечью подумала я. — Она — ведьма и мне с ней не справиться… Только если я и сама стану ведьмой, тогда мы еще посмотрим, кто кого…» Я не находила себе места в его жизни, пока есть кто-то более сильный рядом с ним…

Эпизод 24. Прокол

Утром я не могла найти возле офиса место, чтобы бросить машину. Я крутилась по парковке, но все дыры были глухо задраены чужими автомобилями. Уже потеряв терпение, подъехала к салону «Жак Дессанж», где были свободные зоны, прижалась к обочине и вытащила ключ из зажигания. Ко мне бодрым шагом направлялся охранник в темно-синей униформе с лейблом Жака Дессанжа.

— Вы в салон?

— Нет.

— Тогда вам нельзя здесь парковаться.

— Да пошел ты к черту, мне больше негде поставить машин); и я опаздываю! — Я уже теряла терпение.

— Это не моя проблема, здесь стоянка для клиентов.

— Это муниципальная земля! — Я поставила машину на сигнализацию и, задев его несильно плечом, пошла по направлению к офису.

Вечером я подошла к своей «Мазде» и увидела, что она стала на несколько сантиметров ниже. Все четыре колеса были сдуты. Глухая ярость поднималась у меня внутри.

— Чертов охранник, попадись мне под руку! И он тут же нарисовался.

— Я сейчас милицию вызову, прокуратуру и ФСБ, еще Осаму бен Ладена! Тебе сейчас не только руки открутят, но и детородный орган!

Внезапно я почувствовала, как энергия злости прибывает, еще минута, и я приведу приговор в исполнение без всякого бен Ладена.

Но он не спасовал:

— Я не обязан охранять вашу машину. Какие-то мальчишки возле нее крутились, я не успел их отогнать, — повернулся ко мне спиной и тем же бодрым шагом удалялся в обитель красоты имени Жака Дессанжа.

— Стой! — Я окликнула его, еще не понимая, зачем. — Сегодня ты не доедешь до дома. И ты вспомнишь мои слова — часы не пробьют и полночь. Тебе конец, красавчик! — Я нарисовала в воздухе круг рукой, а потом словно проткнула его невидимой иглой. Откуда я взяла этот жест и почему была уверена в том, что говорила? «Я становлюсь по-настоящему черной, — с радостью подумала я. — А значит — неуязвимой и сильной».

Больше я не видела этого мальчика в темно-синей униформе. Может, он действительно не доехал до дома или решил сменить место работы.

Эпизод 25. Квартира Антона Мракова

Дамир встретил меня у подъезда.

— Я уже волновался, как ты могла потеряться — здесь всего один поворот и сразу за «Рамстором» дом.

— Я никак не могла найти эту улицу. На карте нарисовано прямо, а на самом деле — направо. Топографический кретинизм — распространенный женский диагноз…

Мы ждали лифта и целовались, блузка практически съехала с плеча, засветив кромку бюстгальтера, когда открылись двери и оттуда выпали два местных забулдыги. Их просто парализовал вид кружевной бретельки. «Вот это да!» — практически хором справились они с междометием, а я, с некоторых пор привыкшая к вниманию мужчин, приняла это за комплимент. Мы засмеялись, и наши губы опять слились в поцелуе. Мы не отрывались друг от друга, когда он жал на звонок и даже когда открылась дверь. Как школьники, застуканные завучем, смутились, и я поздоровалась с его Антоном.

— Добрый вечер. Олеся, — я протянула ему по» клиентской» привычке руку.

И он, скорее по инерции, приветствовал меня рукопожатием:

— Антон…

Я скинула босоножки в прихожей, чуточку задержалась у зеркала и попросила кофе со сливками. Красивый мужчина, но то, что называется — без лица. Один раз увидишь его, а потом не сможешь вспомнить. Размытость черт. Может, это позволяет быть незаметным, стираться из памяти, если стоит такая задача.

— Ни сливок, ни молока… Только кофе.

— Сегодня не мой день! — Я приняла искусственно-печальный вид. — Тогда чай, вода, лимонад, все равно — мне хочется пить. Спасибо! — выпалила я практически без пауз. Я ещё не определила нужную тональность для общения с Учителем.

Он с интересом наблюдал за моими хаотичными перемещениями по комнате. Осматривала стены, как галерею Лувра. Замерла перед великолепной коллекцией старинных самурайских мечей.

— Настоящие?

— Конечно. Ты видишь зарубки на рукоятке. Это означает, что меч боевой, которым убивали столько раз, сколько нанесено зарубок.

Я коснулась пальцем лезвия самого старого из них, как будто он мог рассказать мне свою историю. Антон снял со стены ножны и вытащил кривой, какой-то полуистлевший, если можно так сказать о металле, нож.

— Что за артефакт? — У меня был высокомерно-пренебрежительный тон.

— Такими ножами делали харакири. Ему две тысячи лет. Он очень хрупкий, осторожно. — Антон передал мне его с нежностью, как будто нож действительно может рассыпаться в моих руках. — Ты что-нибудь чувствуешь?

— Да, дыхание смерти.

Я фантазировала. Конечно, я ничего не чувствовала, пока держала в руках эту древность. С большим удовольствием я бы поиграла сейчас блестящим кинжалом с изумрудами на рукоятке. Я поймала быстрый взгляд, которым они обменялись с Дамиром, но не смогла точно расшифровать его — «пустышка» или «то, что надо»?

Ему показалось, что я недостаточно уважительно отнеслась к его любимой игрушке. Вообще, странное дело, пустая квартира. В том смысле, что здесь вообще блокированы энергии. Я всегда чувствую стены — есть дома, в которых я не могу спать, потому что меня тревожат видения. А тут не было НИЧЕГО. Ни любви, ни смерти, ни рождения… Как будто в этом доме НИКТО не жил. «Странное дело, — еще раз подумала я, — видимо, ему очень надо, чтобы я потеряла это самое «ощущение стен». Я продолжила изучение предметов быта.

— А это что такое? — Я увидела жестянку с мелочью, точно такую же, как у Дамира.

— Я собираю мелочь, потом делаю заговор и отношу во двор — тот, кто забирает деньги, забирает все плохое, что я накопил — болезни, беды…Надо стараться, чтобы нашел не какой-нибудь бомж, а, например, какая-нибудь мамаша, которая гуляет в парке с ребенком.

Меня опять покоробило от этих историй.

— Я тут потеряла бриллиантовую сережку в магазине, где мерила одежду, так Дамир мне предлагает выбросить и вторую — с заговором. Но я не знаю, что говорить.

— Просто скажи: «Тот, кто сережку возьмет, беды и болезни мои заберет». И оставь ее где-нибудь на скамейке или лучше в ресторане. Там работают молодые девчонки.

— Я все еще продолжаю думать, что это негуманно.

— Нет такого понятия — гуманизм. Ты должна думать о себе.

Раздался звонок в дверь. Пришла девушка Антона. Этот персонаж занимал меня не меньше, чем сам Учитель. Я как кошка прыгнула на диван и застолбила удобный наблюдательный пункт. Подобрала хвост, навострила уши. Она разулась, сделала шаг в комнату, потом почему-то вернулась и надела шпильки. Она, видимо, хотела казаться выше для меня — миниатюрная, худенькая, какая-то серая… Присела в кресло рядом с Антоном, не участвовала в общем трепе, не курила. Смотрела вокруг как зверек, которого привели в незнакомый дом. Я чувствовала себя здесь явно более раскованно, как своя. Пространство уже начало подстраиваться под меня, или я начинала привыкать к этим измерениям. Мы опять курили дурь, я рассказывала про построение политического имиджа государства и роли средств массовой информации в управлении страной. Меня слушали с интересом. Но я все время ловила себя на мысли, что меня «несет». Олеся Градова — весь вечер на арене цирка, — так характеризовала я подобные «выступления». И это наверняка от хорошей травы.

Потом мы решили вежливо удалиться, чтобы оставить эту «неподходящую» друг другу пару наедине.

— Думала, его женщина должна быть более яркой, — я не преминула опустить «соперницу».

— А ему нравятся такие тихие.

— А такие громкие, которые весь вечер на арене и рассказывают о государственном имидже?

— Вообще такие ему отвратительны, но ты ему очень понравилась, он сказал мне об этом.

— Мне было очень интересно с ним, — я старалась показаться более милой, чем минуту назад.

— Мне не надо ревновать?

— Нет, конечно, это просто жажда исследователя. Хотя я не поняла, кто кого препарировал, когда мы общались. Мне кажется, что, когда я хотела узнать что-то о нем, почему-то начинала рассказывать про себя. Это трава виновата.

— Он не рассказывает о себе. Это видимость, которую он создает — вроде как полностью открыт для общения, а потом понимаешь, что ты ни на миллиметр не продвинулся в познании его души. Он никого не впускает. А вход в его дом охраняют два демона.

Я почувствовала усталость от всех этих мрачных историй. Мой мир, который не всегда был лучезарен, но все-таки достаточно прост, наполнялся, как смрадом, по-прежнему чужими мне догмами. Мое любопытство и азарт исследователя уступали место странной тоске — я как будто и в этом мире была чужой. Пытаясь сбежать из того, как он выражался, мира белых, где я была непризнанной и нежеланной, как черная, — здесь я тоже была иностранцем…

Эпизод 26. Кровь

Я сидела на берегу тихой и струящейся под лунным светом реки, придерживая платье-тунику возле щиколоток, будто защищаясь от порывов ветра, скользившего под тонкую шелковистую ткань. Я кого-то ждала, но не знала, КТО должен прийти. Но как будто это свидание, назначенное и исполненное в полночь, было значимо для меня.

Я не сказала ни слова, когда он подошел сзади и коснулся моих плеч, тронув кончиками пальцев, как будто играя на каких-то струнах. Мне показалось, что это были две пары рук, потому что мурашки пробежали сначала возле лопаток и почти одновременно по животу. Я боялась обернуться, как если я нарушу какую-то договоренность, скрепленный кровью договор. Я позволяла этим рукам совершать бесстыдные ласкающие движения, изгибаясь всем телом, раздвигая колени и впуская его пальцы внутрь себя.

Он повернул к себе мое лицо, но глаза мои по-прежнему были закрыты, и даже если бы я захотела, не смогла бы поднять веки. Обратно тому, как мы закрываем глаза от ослепительного солнца, я не могла смотреть на слепящую Тьму. Он провел ладонью по губам, как бы запрещая мне говорить и стонать, чем-то острым полоснул подол, беззвучно разошедшийся до самого сокровенного, и, войдя в меня, заставил меня дрожать от наслаждения, беззвучно, страшно, сладко, извиваться под ним.

Его тело было по-звериному волосато, и я почти узнавала своего властелина, но не могла произнести его имени. Он должен оставить свое семя во мне, и как единственную заложенную в сознании программу, я исполняла свой поверженный танец, ожидая долгожданного потока внутри влагалища. Боль, сравнимая с той, что испытываешь при родах, когда нутро твое рвется от идущего по путям плода. Боль изодранной о колючие ветки и камни кожи. Боль на губах, закушенных при оргазме в кровь. Боль от распятого и истерзанного тела. Я теряю сознание от боли, а когда прихожу в себя, никого уже нет рядом со мной. Я поднимаюсь с земли, чувствуя, как горячая слизь растекается по внутренней поверхности бедер, слизь, смешанная с кровью, слизь, которая должна дать жизнь новому существу, которое ничего не будет иметь общего со мной, и моя кровь из рассеченного когтями лона… Я ступаю в воду, надеясь остановить боль и кровь, но вода обжигает меня.

…Я кричу и в крике просыпаюсь, я смотрю на простыни и вижу, что они в крови, трогаю тело и с ужасом понимаю, что оно изранено. Я пытаюсь понять, кто надругался надо мной… Понимаю, что я в чужой постели…

…Я просыпаюсь, вижу, что я дома, что это сон. Всего лишь сон, и у меня начались месячные. А женщинам в этот период снится всегда всякая нечисть…

…И вдруг я чувствую, как из меня хлынула слизь, и в этой слизи копошится маленький уродец, и у него четыре руки вместо двух. Я в ужасе отпрыгиваю и вновь просыпаюсь. Уже по-настоящему. И боюсь проснуться, ибо еще не знаю, станет ли пробуждение окончанием моего страшного сна…

Я пишу ему письмо, и перо-стилус дрожит в моей руке, когда я касаюсь букв на клавиатуре. «Дамир, мне страшно, мне приснился кошмар». «Малыш, ничего не бойся, я с тобой».

Мне становится тепло и хорошо, как ребенку, которого обнимает кто-то очень близкий, когда ему приснилось, что он падает с велосипеда и больно разбивает коленку.

Эпизод 27. Транс

Сегодня Азали была в ударе. Она приехала с острова Цейлон, черная и обветренная, отшлифованная, как камушек, намытый океанской волной. Она была наполнена вибрациями буддийской музыки и ритуальных храмовых песнопений, от нее словно отлетали молнии. Чуть выше линии, где шоколадные бедра были схвачены бисерным поясом, виднелась немного выцветшая временная татуировка, которую делают пляжные умельцы с помощью черной хны.

Она задавала темп, который мы, девушки хорошо за тридцать, обычно не выдерживали. Но сегодня она словно передавала нам свою энергию, и мы, неотрывно следя за ее движениями, чтобы не сбиться, увеличивали амплитуду раскачки бедрами и «площадкой» — нижней частью живота.

— Не останавливайтесь, вы должны войти в транс, и тогда уже не сможете остановиться, вы услышите свое тело, все ощущения уйдут вглубь, вы почувствуете собственную матку, как она пульсирует, наполняясь кровью.

Ее слова уже вводили в транс, и тело повторяло поистине шаманские движения, переходя в самозабвенную тряску и извивания. Уже почти в отключенном сознании я уловила, как одна композиция закончилась и зазвучал тот самый голос на электронных аккордах — «Дорога в Багдад»… Та самая музыка, которая звучала в доме моего Черного Принца, когда сатин становился шелком на его постели, а любой предмет мебели — в приспособление для наивысшего из наслаждений.

Мои руки коснулись низа живота, как бы придавая направление «маятнику» нижней чакры. Он входил в меня, Он заполнял каждую клетку моего тела, я чувствовала Его, мы сливались в единое целое, я умирала от этого чувства и возрождалась через секунду, я испытывала острое и нечеловеческое блаженство, возносящее меня в потоке транса на небеса. Не притронувшись ни к одной эрогенной зоне, я услышала внутри себя эти судороги, воплощающие оргазм.

Насыщение, словно от первого в жизни сексуального контакта, или действительно это был контакт с какими-то незримыми мне силами. Все словно растворились или перешли по ту сторону зеркальной стены танцевального зала, оставив меня наедине с мистическим партнером по экстазу.

Я упала на колени, и из уст моих вырвалось имя: «Дамир». Но он не ответил на призыв, моим партнером был не Дамир, и это я ощущала остро, как измену, с радостью и стыдом. Он был сильнее и сексуальнее, чем Дамир, Он обладал властью и повелевал, Он владел мною, как никто ранее. И я готова была идти за Ним, пока не остановилась музыка.

Эпизод 28. Нимфа

Диск в проигрывателе остановился. Он вышел на балкон. Потянуло ночью, свежестью, потом этот охлаждающийся сквозняк смешался с запахом его сигареты. Запах сигареты для меня, серьезно и давно подсевшей на никотин, упакованный в тонкие «раковые» палочки, всегда был сигналом к присоединению. Ночь, звезды, тонкая струйка дыма из его и моей сигареты. Я стою чуть позади него, в наспех накинутом мужском кимоно. Он — в полотенце вокруг бедер.

Я чувствую, что какой-то объект привлек его внимание, пытаюсь преломить, вроде подводного перископа, угол своего зрения, чтобы, оставшись незамеченной, отследить объект в соседнем окне. И странное дело, мне это почти удается.

На подоконнике, изящно и бесстрашно свесив одну ногу с двенадцатого этажа, сидела юная нимфа с бокалом и сигаретой. Ее обнаженная грудь чуть касалась второго, приподнятого колена. Одежды на нимфе не было. Она улыбалась и приглашающе махала ему рукой, и в жесте ее сквозило не только порочное, но и властное — она однозначно чувствовала себя хозяйкой этой ночи. Я ощущала его напряжение, как по электрическим сетям, связывающим нас, пробежало желание коснуться этой бесстыдно расположившейся между жизнью и смертью девы, ее играющей ступни, качающейся в такт несущейся из открытого окна музыки.

Его электрические импульсы прервались — в комнате обозначились две мужские фигуры. Один из парней обхватил ее за плечи и стащил с подоконника. Другой обхватил за бедра и уже через несколько минут мы наблюдали классический сексуальный акт на троих. В какой-то момент она взмахнула рукой, и я не смогла расшифровать этот жест — то ли «пока», то ли «ко мне»…

— Мне показалось, что вы знакомы?

— Да, я часто вижу ее. Веселая девчонка…Люблю изврат.

Моя душа наполнилась черной чудовищной ревностью, а тело — лихорадочным возбуждением. Смотреть или участвовать? Он не только не порицал порок, он давал индульгенцию как совокупляющейся троице, так и собственно извращению как таковому, и я внезапно почувствовала желание воспринять взмах ее руки как приглашение…

Мы занялись любовью, хотя он ненавидел это слово, так же, как я не хотела назвать это ничем иным. В эти «одиннадцать минут», вспоминая Коэльо, я стояла на коленках между двумя мужчинами, один из которых — увиденный мною силуэт в окне. Никогда ранее я не представляла иного мужчину, нежели мой партнер. Тем более в таком восхитительно порнографическом и откровенном варианте.

Эпизод 29. Снятие грехов

Иногда меня удивляла его откровенность. Мне казалось, что есть вещи, о которых мне не надо знать или еще не пришло время. Среди гипотез или вариантов ответов на мой внутренний вопрос были следующие:

— у него нет от меня секретов, и он по-детски наивно делится со мной всем, что занимает его мысли;

— он выставляет это напоказ, чтобы я получила больше информации и прониклась доверием;

— есть какой-то другой, скрытый смысл этой демонстрации, которого я пока не могу разгадать.

Так он познакомил меня со своими планами на завтра:

— Вечером я еду к Антону, мы будем работать всю ночь. Я должен обнулить карму.

Далее естественно, — ведь он уже привык к моему интересу к деталям, — следовал мой вопрос:

— Как это можно — обнулить карму?

— Есть некоторая пороговая граница, когда жизнь человека находится в опасности, если» удельный вес» грехов достигает этой отметки. Мне осталось совсем чуть-чуть, и это надо срочно сделать, иначе может случиться что угодно — могу заболеть, попасть под машину…

Я не готова была так рано его терять. И опять глупое и женское любопытство:

— Прости, грехи могут быть у меня — и ты один из этого списка. Но о каких грехах может идти речь в отношении тебя, если Сатана одобряет все, что приносит удовольствие?

— Я говорил тебе о девяти грехах, ты, видимо, забыла.

— Нет, я помню, даже выучила новое для себя слово «солипсизм».

— Я амбициозен, склонен к позерству, это внутри меня, и мне трудно от этого избавиться. Антон часто ругает меня, что я не соблюдаю «Технику безопасности» и поэтому часто при работе забираю чужие грехи на себя. Поэтому иногда приходится обнуляться.

— У нас это называется покаяться и начать грешить опять. А как снимают грехи у вас?

— Нужно найти человека, который примет на себя мои грехи. Лучше, если это будет молодая и красивая девушка. К Антону приводят проститутку, которая настолько глупа, что за пятьсот баксов готова сделать все что угодно. Тем более что никто не собирается ее трюхать. Я видел однажды одну гастарбайтершу с Ленинградки, которая смеялась над нами, но все-таки произнесла заклинание, которое должна была произнести, чтобы забрать грехи одного нашего клиента. Он начальник службы безопасности из нефтяной компании. По его заказу убивали людей. И вот эту дуру нашли через неделю в подмосковном пруду. Попала на бандитский субботник. Я случайно увидел по телевизору.

Меня затошнило. Я потянулась за водой.

— Но ведь они это делают несознательно. Как-то жаль девчонок…

— Это мусор, их нельзя жалеть. Мир становится чище, избавляясь от этой гнуси.

Мне показалось гнусью все то, что он говорил, и что-то похожее я, кажется, читала у Лукьяненко. Наверное, и эта история такой же вымысел, как «Ночной дозор». Какая-то игра для взрослых мальчиков в магов и вампиров.

Вечером следующего дня он был немного не в духе.

— Ну как, состоялось?

— Нет.

— Почему?

— Блин, надо новую искать.

— А что случилось, она все-таки отказалась произносить заклинание, испугалась?

— Нет, на нее уже скинули.

Я представила масштаб бедствия — куча магов гоняется за одной-единственной молодой и красивой проституткой, чтобы перекинуть на нее чужую карму. И тот, кто первым забросит баскетбольный мяч в корзину, выиграет в этом состязании.

— Может, найти какого-нибудь бомжа? За триста баксов он согласится на что угодно. Девчонок-то жалко…

— Бомж? Нет, нужна молодая, красивая девушка, они могут больше взять на себя.

Эпизод 30. Девочка на скутере

Я остановилась на перекрестке, ожидая разрешающий цвет светофора. Слева, виляя между рядами автомобилей, протиснулся скутер. Девчонка лет шестнадцати от силы, совсем еще юная, ловко управлялась с игрушечным на вид мотороллером. Грязные коленки Лолиты и сумка через плечо с профилем Боба Марли. Мне показалось, что это поколение уже не должно почитать Боба Марли… Короткая юбка сбилась, длинные узкие бедра слегка раздвинуты. Майка с голой спиной и острые лопатки. Совсем еще детский завиток на шее рядом с маленькой дешевой сережкой. От таких сходят с ума великовозрастные Гумберты.

Я поймала себя на мысли, что я смотрю на нее глазами мужчины, вожделенно разглядывая изгибы почти детского неоформленного тела. Последнее время я несколько раз замечала, что словно ищу какое-то выражение женственности и красоты для того, чтобы впитать его, сохранить в себе это неуловимое, мгновенно-вечное, как парфюмер Жан Батист Гренуй собирал запахи прекрасных рыжеволосых дев.

Я пыталась понять природу этого вожделения, поскольку чужда любого проявления гомосексуальности даже в отношениях между женщинами, не имела соответствующего опыта и отвергала любую мысль о возможном соприкосновении женского с женским.

Сейчас я проникалась жаждой обладания, только не в силах была объяснить подноготную собственного влечения — к чужой красоте или к телу, но это было ново, чужеродно, и насколько я могла, подавляла это внутренним сопротивлением. Она откинула рукой волосы, нетерпеливо и резко, как будто собиралась сорваться с места, не дождавшись зеленого света. Смешались узкие браслеты на запястье. Я продолжала следить за ней, не в силах оторвать взгляда от этой порывистой грациозности, непередаваемого в своей красоте чисто женского жеста. Ладонь касается лица, скользит через лоб снизу вверх, локоть чуточку отведен в сторону. Она еще не знает силы этого жеста, позволяющего мужчинам увидеть самую сокровенную и беззащитную часть женского тела — подмышку и часть груди, если вырез проймы достаточно широк.

Взревел мотор и видение исчезло, остался лишь этот жест, который еще долго не покидал моего сознания. Узкие бедра под сбившейся юбкой и острые лопатки. Мне показалось, что я начинаю смотреть на женщин глазами мужчины, своего мужчины, своего Черного Принца. И я начинаю их для чего-то искать…

Эпизод 31. Маленькая ложь

Звонок из дома. У меня на экране написано «ДОМ ЗВОНИТ». Надо поменять на имя «НИКИТА». Ведь нет другого человека, кроме моего сына, который может звонить из дома.

— Мама, ты сегодня поздно вернешься?

— Да, у меня коллеги приехали из Киева, я должна встретить их в аэропорту. Ложись спать.

— А как же я тебя встречу?

— Не надо встречать… меня проводит водитель.

— Я волнуюсь за тебя.

— Все будет хорошо.

Он всегда звонит, когда я задерживаюсь. Со дня того самого нападения на меня возле подъезда он считает своим долгом встречать меня на улице. Ему кажется, что опасность подстерегает только здесь, где уже единожды совершено преступление. Это особенность психики — я тоже боялась именно этого места, где грабитель однажды уже расправлялся со мной, снимая шубу и пиная ногами в живот. В других местах я чувствовала себя абсолютно защищенной.

Сейчас я часто прихожу домой на рассвете. Потому что не могу оторваться от Дамира — каждая минута, каждый час с ним на вес золота. Если это в какой-то момент прекратится, я должна «унести» как можно больше этих ощущений — страсти, нежности, знания о самой себе. Ведь главный вопрос, на который еще не могла себе ответить, — кто же я? Черная или белая?

«Я вижу, что мы не с этой планеты, мы ИНЫЕ. Но я хочу понять, ты с той же планеты, что и я?» — писала ему эсэмэску.

«Я не знаю, но очень хочу найти этому подтверждение…».

Конечно, мне хотелось быть черной, потому что моя «раздвоенность» или «полосатость» оставались тем самым барьером, водоразделом, который мешал нашим душам слиться. В отличие от наших тел, познавших друг друга до основания, до самого центра, и какого-то общего жизненного бэкграунда — одни фильмы, книги, похожие вопросы, которые мы задаем самим себе… Есть и третья ипостась — наши духовные тела, тонкие оболочки, они так и не могли найти общего языка и соединиться.

Эпизод 32. Шабаш ведьм

— Ты не выходил на связь несколько часов. Что-нибудь случилось?

— Да, был занят. Сегодня был с Антоном. К нему приехали три сумасшедшие, пытались договориться с нами о совместном бизнесе.

— Антону Мракову не требуется разрешения, чтобы начать бизнес? — Я словно мстила ему зато, что он играл в чужие игры, отказываясь выступать на моем поле. Мои «инвесторы» все еще стояли на «стэндбае» и ждали, когда я представлю им бизнес-план. Но ключевое «звено» моего плана так и не выходило на уровень самостоятельного действия.

— Олесь, не сердись, но у меня тоже своего рода контракт. Пока я не могу нарушить договор, поэтому остаюсь «вторым», прекрасно понимая, что пока не достиг того могущества, которым обладает Антон. Должно пройти какое-то время.

— И что ваши сумасшедшие? — Теперь уже примирительный тон.

— Да ну, настоящие ведьмы! Одна хотела раскрутить своего спонсора на бешеные бабки, вторая приворожить мужа подруги, третья вообще трахнуть всю Рублевку — так, ради прикола, они вообще лесбиянки, что и успели нам продемонстрировать. Потом захотели, чтобы мы с Антоном вступили с ними в связь, были обкуренные и бухие. Антон покуражился над ними маленько, а потом прогнал.

— И из-за них ты забыл обо мне? И ничего не писал мне целый вечер… — Я сделала глаза, как у кота в мультике «Шрэк», когда он изображает максимальную душевную боль. Правда, непонятно зачем — телефон не мог передать выражения моего лица.

— Там была тяжелая история. Они действительно ведьмы, и мы не могли просто так отделаться от них, надо было дать им понять, что в принципе согласны… Они вошли в такой экстаз, что начали ласкать друг друга прямо на наших глазах, и были офигительно красивы, как героини порнофильма.

Сколько мне еще бороться с этим внутри себя? Мое сознание металось. Меня рвало. Я органически не принимала истории со всем этим «хоум-видео», я ревновала и мучилась, но знала, что есть только один путь, чтобы быть рядом с ним, — СТАТЬ ТАКОЙ ЖЕ, КАК И ВСЕ ОНИ. Любить деньги, а не процесс игры, наслаждаться от власти над мужчинами, а не искать любви. Готова ли я к такой трансформации? Мне кажется, что я начинаю сбавлять обороты, притормаживать на перекрестках, потому что все происходит быстрее, чем успеваю к этому морально подготовиться.

Эпизод 33. Нина

Я приехала к нему несколько раньше, чем мы договаривались. Не стала выходить из машины. Закурила. Через несколько минут из подъезда вышла Нина. Нина Брусникина. Она подняла глаза к вечернему небу и глубоко вобрала в грудь воздух. Она улыбалась. Я уже видела эту улыбку — в зеркале, когда смотрела на себя в его ванной. Мне хорошо было знакомо это чувство наполненности, когда вобрала в себя все энергии космоса и отдала их самому близкому человеку.

Ревность, страх, недоверие к Дамиру. Я подавила и это. Или оно очень быстро сменилось еще одним незнакомым мне чувством: Нина — моя сестра. Такая же черная, как и я.

Да, я видела в ней кровную сестру. Я четко осознала, что он спит с ней. Несмотря на то, что уверяет меня в обратном. Никто никогда не откажется от секса с женщиной, которая хочет. А то, что Нина, которая каждый день ходит домой к Дамиру на массаж, страстно желала его, в этом я не сомневалась.

Я хотела подойти к ней и посмотреть в ее глаза ближе. Я хотела подойти к ней, но я помнила об установленной конфиденциальности наших отношений. Нина и Вадим не знали, что мы встречаемся. Брусникин кружил вокруг меня, делая одному ему ведомые замеры, обнюхивал меня, но ни одного реального подтверждения того, что мы вместе, ему выдано не было. Он видел, что я похудела. Он видел, что похудела Нина. У меня светились глаза. Нина тоже все время улыбалась. От нас фоном шла одна и та же энергия, энергия черных, и бедный Брусникин, как пес, вынюхивал следы противника — на мне и на своей жене… И скулил, как кобель, потерявший след…

Я помню, как Вадим разозлился, когда Дамир сказал ему, что Олеся Градова такая же умная, как и его жена. Ему словно было нанесено оскорбление — его тонкая, образованная Нина, читающая Шекспира в подлиннике и наизусть цитирующая всю поэму «Евгений Онегин», — и я, «эффективный менеджер», организатор массовых мероприятий!

По словам Дамира, Вадим действительно считал меня недостойной занимать практически такую же должность в компании, что и он сам. Более того, он был уверен, что мои успехи объясняются только одним — я сплю с боссом, Феликсом Громовым. Пусть думают что угодно, но я действительно никогда не завожу романов на работе. Хотя напрасно, ибо самое действенное оружие в карьерных играх — это секс.

Эпизод последний. «Модный приговор».

Мне приснился странный сон. Я была героиней ток-шоу «Модный приговор» в прямом эфире Первого канала. В роли прокурора восседал модельер Слава Зайцев в оранжевом шейном платке и сиреневом фраке. «Не лучшее сочетание цветов», — подумала я. Справа от него сидел Владимир Соловьев, ведущий «К барьеру!», только почему-то с пышными усами и в костюме трансвестита. А слева — Рената Литвинова в космическом комбинезоне в образе неземной женщины. На шее у нее были жабры, как у Витаса. «Ну и карнавал!» — подумала я во сне.

На мне был не менее странный костюм, чем на Зайцеве и Литвиновой. Я даже не помнила, было ли такое в моем гардеробе? Рваная на подоле туника, подпоясанная леопардовым широким ремнем, и серебристые лосины. Из широкого ворота торчала бретелька зеленого бюстгальтера, и я всё время стыдливо поправляла ее — как могла надеть салатовое белье под красно-розовую тунику, я никак не могла взять в толк. Но меня судили явно не за выбор белья.

— Подсудимая, встаньте, — потребовал Слава Зайцев.

— Я уже стою.

— Так не положено. — Он словно впервые увидел меня и решил разглядеть повнимательнее, спустив круглые очки Элтона Джона на кончик носа и взглянув поверх оправы. — Сядьте и встаньте повторно.

Я подчинилась. Поправила бретельку.

— Итак, вы обвиняетесь в подготовке переворота сознания.

— Какого еще переворота? — возвела к небу глаза Рената Литвинова.

— Сознания, сознания, сознания, — прошелестело по залу, как подсказка.

Режиссер подбежал к ней и сунул карточку с репликами, чтобы она больше не импровизировала.

— Сначала мы зачитаем приговор, а потом выслушаем показания свидетелей и представителей защиты, — продолжал Слава Зайцев, который надел детскую шапочку с длинными висячими ушами.

— Мне кажется, что обычно бывает наоборот. — Я почувствовала себя Алисой в Зазеркалье. Не хватало еще Королевы, которая начнет сводить меня с ума.

— Мы повышаем рейтинги, поэтому все будет наоборот, так интереснее, — он улыбнулся, показав гнилые зубы.

«У него что, нет денег на имплантаты?» — мелькнула мысль.

— Гражданка Градова, директор отдела по организации мероприятий «Пропаганда Плюс».А что значит «плюс»?

— Все остальное, — пытаюсь шутить и сотрудничать со следствием, то есть с обвинением.

— Вы планировали изнасилование сознания граждан нашей страны.

— Изнасилование, изнасилование, изнасилование, — прошелестел вновь зал.

— Вы запретили показ голых фотомоделей по телевизору, снизив тем самым потенцию наших мужчин, благодаря вам женщины перестали пользоваться кремами против прыщей и дезодорантами и к гнусным импотентам добавились потеющие уродки.

— Но я хотела вернуть в общество семейные ценности, я была уверена…

— Вам не давали слова, поэтому не надо снижать наши рейтинги. Вы подменяли ценности и смыслы. Виртуозно, бесстыдно, агрессивно навязывали чуждые народу парадигмы. Влекомая жаждой наживы, алчностью, гражданка Градова шла по трупам и насаждала свои собственные представления о морали. И поскольку такой статьи в Уголовном кодексе нет, будем судить ее по статье «Планирование, подготовка и попытка совершения террористического акта». Количество жертв, которые должны были пострадать, если бы гражданка Градова реализовала свои планы, исчислялось бы тысячами, миллионами, это самый масштабный и безжалостный теракт, который когда-либо замышлялся на этой планете. Подсудимая приговаривается к двенадцати годам лишения свободы с конфискацией.

12 лет— космический цикл. 3x12 равняется 36. Мой возраст. Об этом кажется говорил Ян. Свой следующий космический цикл я проведу на зоне. Будет ли это страшнее того ада, в котором я находилась всю свою жизнь?

— А теперь выслушаем защиту. Где у нас господин адвокат? — Он оглядел зал и увидел пустое место на скамье, где должен был сидеть мой защитник. Требования прямого эфира заставили его быстро загладить неловкость: — Ну, если адвоката нет, значит, слово свидетелям.

Картинка переключилась на сидящих в зале, а Зайцев позвал режиссера и, яростно жестикулируя, выговаривал ему, видимо, за адвоката. Шоу становилось все более интересным. Первым поднялся Артемий Троицкий, элегантный и отстраненный, как обычно.

— Самое страшное преступление — это преступление, которое делается от неведения. При этом нравственная незрелость и вопиющая непросвещенность не являются обстоятельством, смягчающим вину, а наоборот, это достойно увеличения строгости наказания.

— Она хотела власти, безграничной власти над сознанием, и ее не волновало, что будет с людьми, на которых обрушится ее воздействие, — сделал короткое заявление Леонид Якубович из» Поля чудес».

— А чего стоит акция по раздаче инвалидам талонов на бесплатное протезирование. Когда начали искать фирму-производителя, выяснилось, что фирмы нет, а ее генеральный директор, на паспорт которого было оформлено юридическое лицо, уже три года как в могиле, — это выступал разоблачающий все и вся Михаил Леонтьев.

— И еще у нее нелицензионный Виндоуз, — некстати раздался голос с галерки.

— Она поддерживала идею клонирования человека.

«Они явно знают обо мне больше, чем я о себе», — жутковатое ощущение. Туника на мне намокла — было жарко от софитов, и я откровенно волновалась.

— Она хотела открыть салон, в котором подвидом безобидных тренингов собирались ставить опыты над людьми, — это был тот же голос галерки.

— Не людьми, а чиновниками, — поправила галерка.

— И еще она заставила ежедневно показывать по телеканалам авиакатастрофы!

— Кроме того, она не сказала, что делать с этими семейными ценностями однозначно одиноким, у которых вообще нет шансов! — восклицала густо накрашенная продавщица из ночного магазина «Магнолия».

— Она просто больна, — доктор Бронштейн взмахнул какой-то бумажкой. — У меня есть больничный лист с диагнозом!

— Она не может прочитать наизусть Онегина, — это, кажется, говорил Брусникин.

— У нее не подписаны акты за июль, — это уже был голос Жанны Петровны, нашей бухгалтерши.

— Она не раскаивается! — стучал ботинком по столу Владимир Соловьев.

Мне начал надоедать этот фарс. Мне не нужен адвокат, я хочу сказать в свое оправдание…

— Я не хотела никому причинить зла. Я просто хотела любить. Я хотела родить ребенка, и единственное, о чем мечтала, — это быть с моим Черным Принцем. Мне не нужны были ни деньги, ни власть, ни поклонение. Только один-единственный человек.

Я сошла с импровизированной трибуны обвиняемого. Прошла мимо молчаливых рядов и покинула зал. Звучала музыка сфер AMEN О ERA. Они не прощали, но отпускали меня…

Вот и закончилась кинопленка. Стоит сказать, что все эти эпизоды заняли в моей жизни чуть более двух недель. 34 эпизода, все, что сохранилось в моей памяти… Любовь и ревность, восторг и отчаяние… То, что открылось мне, выходит за рамки моего понимания, в жизни я сталкивалась с достаточно простыми вещами. Путником, странником в чужой стране — сколько я еще смогу идти по этому пути и когда я попрошу: «Я попала сюда по ошибке, остановите шаттл, я слезу…» — меня отпустят?

Я понимала, что единственная власть, которой обладает Дамир, — над моей чувственной сферой. Ему не удалось заставить меня полюбить деньги или научить ходить по трупам. Я хотела его — каждую минуту, даже во сне. Я любила его, нарушив все законы черных, ибо уже не могла остановиться.

Последняя ночь

Я лежала рядом с ним и гладила его, словно прощаясь. Он спал, скоро рассвет, а мне не спалось. Милый заблудший мальчик. Мой Черный Принц. Наверное, я не смогу принять этого пути, по которому ты решился меня вести. Все, что я хочу от жизни, — это твоя любовь. А это единственный недоступный мне дар.

Может, я найду в себе силы и вытащу тебя из этой бездны. Своей любовью. Я не стану черной, я сделаю белым тебя… Иного выбора у нас нет.

Он спал на боку, повернувшись ко мне спиной. Он никогда не обнимал меня во сне. Как будто в те минуты, когда он не контролировал себя, он не работал на решение своей задачи — не дать мне опомниться…

В тишине ночи я оставалась одна со своими сомнениями — я никогда не смогу уйти от него сама, не решусь «сойти с поезда», стремительно уносящего меня туда, откуда, может, и нет возврата. Но и рядом с ним мне душно и страшно. Я могу гнуться, но не ломаться, я действительно меняю «цвета ауры» по своей воле, прикидываясь доверчивой ученицей, азартным игроком, волевой женщиной, а на самом деле хочу только одного — воспроизвести на свет маленького «Киану Ривза». Простые чувства, простые вещи.

Я вспоминала свой «модный приговор», сон, который странным образом обращал меня к мыслям о моей виновности. Я виновата. Но ОНИ не знали, что самый страшный суд — внутри меня. Моя совесть, внутренний цензор всех моих поступков, — вот тот самый обвинитель в шапочке с заячьими ушами… А самое страшное наказание для меня сейчас — это разлука с моим Черным Принцем, к которой я еще не готова…

 

Часть 7. Страх

ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

Из блога Олеси Градовой «Диагноз:, Любовь».

— А вы не боитесь смерти? — спросил Жан Монье.

Андрэ Моруа. Отель «Танатос».

— Конечно, боюсь… Но еще больше я боюсь жизни…

— Остроумный ответ, — заметил Жан.

Как хорошо, что есть Интернет. Можно положить трубку и продолжать диалог с тобой. Я предлагала тебе отказаться от твоей истории. Стереть, как history в окошке ICQ, и начать новую тему. У влюбленных нет истории, есть только «здесь и сейчас» и, насколько хватает смелости, — будущее…

Я ведь знала — нельзя просить больше, чем тебе могут дать. Не стоит просить больше, чем можешь унести. Но я все время нарушаю законы, потому что хочу — «всего и сразу. А получаю постепенно и ничего…» (реклама «Русского Радио»).

Я знала, что будет больно, но не смогла остановиться в тот миг, когда еще не было поздно, и разум еще сохранял некоторую автономность от пульсирующего сердца. «Скорость принятия решения» — как в первом советском фильме-катастрофе «Экипаж»… Раненый при взлете борт набирает скорость, и стрелка на приборах касается той самой критической отметки, когда надо либо оторваться от земли, либо остановиться до взлета. И ровно секунда на принятие решения. Но остановиться нельзя — позади горящий нефтезавод.

Однажды в бурю, отплыв от берега, я остро почувствовала близость того, что называется «точкой невозврата». Словно миновав невидимый буек, отделяющий опасную зону от защищенной, ты уже не можешь вернуться. Центростремительное течение начинает относить тебя от берега со скоростью, не равной, а чуть превышающей скорость твоего движения к суше. Простая математика. Выбиваешься из сил, но тебя медленно, но неотвратимо затягивает в море. Ты уже почти различаешь его черты — мифического крылатого юноши с погашенным факелом в руке. Но витальный инстинкт или божественное провидение позволяет тебе набрать необходимые обороты, чтобы преодолеть силу притяжения к смерти, и на каком-то последнем полувздохе все-таки оказаться в спасительном расстоянии от берега. Эрос и Танатос, я как планета меж двух полей гравитации… Но тебе, единственному из богов, не любящему даров, не придется коснуться мечом моей головы, отрезая прядь волос и забирая мою душу.

Точка невозврата. Наверное, я опять где-то рядом от этого географического места, но еще надеюсь выплыть. Пытаюсь понять — смогу ли быть без тебя, если не смогу быть с тобой? Я пыталась остановиться. Не получалось. Не дышала без тебя. Умирала, когда ты был рядом. Зачем я стремилась туда, где обжигает? Нет ответа…

Когда ты звонишь, я еле успеваю схватить трубку, на маленьком экране — твое имя… Буду через сорок минут. Едва успеваю одеться, накрасить ресницы, добраться до нашего «Северного Гоа»… С мокрыми волосами, в твоих руках, сопротивляюсь как кошка, ты опускаешься на колени, ног не чувствую, изменяет равновесие. Не надо, сейчас привыкну, не так сразу, точка невозврата, нет, да, так… С ума от тебя схожу, ногти впиваются в ладони. Пот в ложбинке спины между лопатками и крестцом — твой и мой. Каждый удар — боль и сладость, насквозь, если хватит сил…

Ты молчишь. Боюсь слов. Любые слова будут пустыми, как позднее оправдание. Сжимаюсь в комочек рядом, закрывая лицо ладонями, не смотри в мои глаза, ты поймешь, что мне больно. Близость, которая кажется доказательством взаимного влечения, становится оправданием взаимной слабости.

Я всегда боюсь утра, потому что утро обнажает трещины в породе камня, из которого сделано тело. Очень трудно просыпаться рядом с человеком, который не стал твоим. Душа, она сложнее устроена, чем тело, которое знает, чего ему нужно.

Хочу сказать — не гони меня. Я постелю постель, я испеку хлеб, я сошью рубашку, я рожу ребенка. Маленького тебя воспроизведу с кропотливостью художника-самоучки. Не сказанные слова умирают на губах. Мы из разных миров. Мы встретились на мгновенье, и у каждого впереди — своя вечность. Любимый мой, мне, наверное, пора. Я поднимаюсь над взлетной полосой, а ОНА остается там, где горит нефтезавод. В огне не горит любовь…

Звонок с того света

Утром опять шел дождь. Накануне к нам заехал Антон, и мы всю ночь просидели за экзистенциальными спорами. Антон возвращался от своей клиентки, тоже жительницы «Северного Гоа». Был уставшим, по его словам, она выпила из него «всю кровь». Однако в нашей гостеприимной обстановке он быстро пришел в себя и был исключительно мил.

Странный у нас был разговор. Беспечный Треп по форме и содержанию. Однако мне казалось, что меня «сканируют» невидимым сканером, делают замеры психофизических параметров, сверяют показания со счетчиками. Неожиданные вопросы, отслеживание моей реакции. Восхищение моей находчивостью и умением выкрутиться из щекотливой ситуации. Положительная оценка чувства юмора. Восторг от моих мгновенных и поэтических образов. Не скрою, мне льстило внимание Самого Учителя. Однако я отметила, что Дамир становился более рассеянным, чем обычно. Он как бы «выпадал» из разговора.

Особенность моего поведения в любых переговорах — я всегда нахожу «опорного» человека, то есть того, кто принимает решение, и все дальнейшие аргументы адресую ему, в малой степени принимая в расчет остальных присутствующих. В этот вечер я заметила, что в категорию этих «остальных» невольно попадает Дамир, уже несколько потерявший интерес к изыскам моего сознания и способности принимать, как хамелеон, различные образы и цвета. А вот Антона эта моя особенность заинтересовала, и мы продолжали словесный поединок — я это называю игрой ума. Мы расставляли друг другу ловушки и радовались, если собеседник оказывался на грани провала, бутафорно расстраиваясь, если кто-то из нас раскусывал очередную хитрость противника.

Безусловно, это был собеседник моего уровня. Я любила игру в слова. Единственное, что меня удручало, — то, что я, увлекаясь, выдавала себя с головой. Вся моя амбициозность, желание понравиться, показать свою значимость и даже ряд профессиональных фокусов — все это я периодически «сдавала», рискуя не только произвести впечатление, но и раскрыть чисто профессиональные тайны.

Так, в азарте, я рассказала об одной региональной кампании, которую мы провернули несколько лет, использовав для устрашения местного населения число 666. В инициалах одного из кандидатов на губернаторский пост, нашего противника, были три символические буквы «ССС». С помощью заборного граффити мы превратили их в три шестерки и занялись пропагандой пришествия Антихриста. История это довольно известная, но давать постороннему человеку ключи и ниточки, которые могут помочь выйти на заказчиков и исполнителей, — практика порочная и достойна разве что блондинки. Кстати, этот образ я опять нарочито эксплуатировала, и в те моменты, когда мне это было удобно, прикидывалась девочкой с бантиками в белых гольфах.

Внимание Антона льстило мне и с другой стороны — оно должно было приумножить степень моей исключительности в глазах Дамира. Уверена, что таких женщин в его окружении было немного. А соответственно, он должен был не только признать мою «особость», но и приходить в трепет от мысли, что может меня потерять. Жалкая довольно-таки уловка, типа «вызвать ревность», но в арсенале женщины тридцати-с-лишнем не так много действенного оружия.

Мы курили траву, болтали о жизни, и мне было легко. Антон, в отличие от моего Черного Принца, мало говорил о своих производственных буднях, а значит, в меньшей степени травмировал мою подвижную психику рассказами о демонах. При расставании мы договорились собраться завтра, в субботу, на шашлыки и продолжить столь содержательную беседу. В ту ночь мы, кажется, и перешли с Антоном на «ты».

Утром наши планы смешались. Шел дождь, заставляя нас отказаться от мысли о шашлыках на природе, и телефон Антона долго не отвечал. Позже я услышала от Дамира еще одну душераздирающую историю, что в переулках «Северного Гоа», не пройдя и пятидесяти метров от нашего подъезда, Антон подцепил какую-то девицу, которая притащила его в жуткий барак и мучила весь остаток ночи. Зачем Антон сделал это, он и сам не понимал. А я, в свою очередь, не понимала, зачем опять стала свидетелем чьего-то грехопадения. Я давно устала от всякой «клубнички», которой без устали угощали меня в этом доме.

Встряхнувшись, выпив кофе и выкурив пару сигарет, мы решили опять отправиться в фитнес-клуб. Эта субботняя традиция радовала меня исключительно — к моим занятиям йогой и танцами добавить еще и плавание — и я само совершенство! Тело свое я любила, относилась к нему трепетно и бесконечно шлифовала спортом, массажем и прочими приятными SPA-процедурам и. Под этим самолюбованием была и своя философская концепция: тело — божественный дар, и к нему надо относиться с высочайшей заботой и нежностью.

Наплававшись вдоволь, мы погрелись в сауне, и Дамир решил не отступать от своих планов: «Я накормлю тебя шашлыками. Я никогда не нарушаю своих обещаний». И мы отправились на летнюю веранду восточного ресторана, рядом с которым стоял огромный мангал. Дождь к тому времени перестал и жизнь налаживалась.

Мы заказали все возможные виды мяса — баранину, свинину, теленка, курицу и откупорили бутылку шампанского. Напиток был скорее адекватным для настроения, нежели для закуски. Но мы уже давно привыкли устанавливать собственные правила, преследующие целью максимум наслаждения из текущего момента.

Наша привычка — сидеть не напротив друг друга, как делают обычные парочки, а рядом, давала неизменное преимущество — мы могли касаться друг друга, незаметно для глаз окружающих, или целовать друг друга в те места, которые в данный момент оказывались доступными.

Такое поведение, ранее казавшееся мне предосудительным, стало привычным для нас обоих. В нем не было демонстративности, во всяком случае с моей стороны — я все время хотела ощущать его — кожей, губами, плечом или бедром. Это мой Принц, и пусть весь мир подождет…

Мою эйфорию прервал звонок Антона. Я уже узнавала эту музыку, которая была поставлена на его звонки. Видимо, он окончательно проснулся, и сейчас последуют предложения, как превратить эту субботу в настоящий праздник жизни.

Но лицо Дамира внезапно побледнело. Он выскочил из-за стола и отошел на расстояние, с которого я не могла слышать его слов. Судя по мимике его лица, новости были плохи. Если не сказать большего — весьма ужасны. Выражение испуга и беспомощности — оно сохранилось, когда он закончил разговор и вернулся за стол.

— Милый, что-то случилось?

— Звонил Антон.

— И что…

— Он сказал, что ты должна к нему приехать.

— Зачем? Он приглашает на шашлык? — как-то уже неуверенно говорила я, наивно подсказывая ему ответ.

Ему было тяжело говорить. На его лбу выступили капельки пота. Дыхание было рваным.

— Речь идет о тебе и твоем ребенке.

— При чем тут я и мой ребенок?

— Олеся, он что-то узнал. Ты же понимаешь, что ему дается информация…

Тут я не выдержала, почти заплакала:

— Но я не просила никакой информации. Ты понимаешь, что я боюсь любой информации, которая касается моего ребенка! — Я уже понимала, что мне не готовят хороших сюрпризов.

— Ты можешь не ехать. Это твое право. Но он сказал, что это очень серьезно.

Я отодвинула тарелку с остывшими кусками шашлыка, по сути, так и не притронувшись к еде. Его подали совсем недавно, а пока я ждала возвращения Дамира, щипала петрушку из общей тарелки.

— Мне совсем не хочется есть. А я была голодная… Ты действительно думаешь, что надо поехать? — Я словно опять перекладывала решение на него.

— Я не знаю, о чем речь.

— Но он должен был тебе что-то сказать…

— Нет, он объяснил, что по телефону не может.

— А если я ему позвоню… — Я сама знала ответ на этот вопрос. — Ну что ж, тогда едем прямо сейчас.

Когда мы садились в машину, зазвонил телефон у меня. Странно, по субботам меня не беспокоили мои коллеги. Звонок был от киевской журналистки, которая приехала на стажировку в Москву. Я сняла квартиру на улице Марины Расковой недалеко от ВГТРК, и каждый месяц в нее заезжала новая группа журналистов — мальчик и девочка, которые около месяца работали на канале, перенимая опыт своих российских коллег. Меня всегда занимало, почему из Киева стабильно приезжали парами, но в конце концов я расслабилась — при таком тендерном раскладе в квартире был относительный порядок и соседями не отмечались оргии. Квартира была дорогая, и две изолированные комнаты с двумя большими диванами намекали на полновесное алиби.

Но что им нужно в субботу? Самолет только через неделю, машину для них я уже заказала. Мне не хотелось отвечать, но что касается работы — я как солдат на посту. Мало ли что…

Я не сразу въехала в проблему.

— Какие еще клопы?

— В доме клопы, — почти плакала Оксана, симпатичная журналистка с Первого украинского телеканала.

— Это невозможно, вы не первая группа, и никогда не было никаких клопов…

— Они меня искусали, я вся в крови и даже не могу ходить на работу.

Я судорожно соображала, что делать. Про тараканов я знала, но они не нападали на людей. А вдруг это смертельно?

— Оксана, я перезвоню. Я должна подумать. В голове бродили мысли: «Санэпидстанция, служба быта… объявления возле лифта… семь, восемь, восемь…».

Дамир смотрел на меня так, как будто клопы входили в его представление о моих текущих и грядущих проблемах:

— Началось?

— Что началось, Дамир? Ты как будто все знаешь заранее!

— Клопы — это только начало. Видимо, сейчас твой «вектор удачи» поменялся в обратную сторону.

При чем тут мой сын, Антон и клопы? Все каким-то образом завязывалось в узел, но я не прослеживала связи. Я включила зажигание и неровно тронулась с места. Клопы. Ребенок. Антон. Информация. Я начала притормаживать, и сзади гудели. Я решила взять себя в руки, насколько это возможно, и пока не думать о клопах, в моем уравнении с множественными неизвестными насекомые-паразиты были явно лишними. Они лишь усугубляли общий неблагоприятный фон.

Дорога туда

Я впервые ехала по МКАДу со скоростью 40 километров в час. Водители пытались придать моей «Мазде» ускорение нервными гудками, но мне не хватало смелости, чтобы сильнее надавить на газ. Плохие предчувствия заставляли меня тянуть время.

Левой рукой я держала руль, а правой старалась коснуться Дамира, его руки. Мне нужна была его поддержка. Когда раньше он брал мою ладонь в свою, я чувствовала, что мы одно неразрывное целое. Но сейчас я не чувствовала ответа.

— Дамир, я боюсь. Может быть, не поедем? Вернемся к тебе. Есть вещи, которые лучше не знать.

— Ты можешь вернуться, разворот через триста метров…

Я брала правее, но, не притормаживая, ехала дальше.

— Если речь идет о ребенке, наверное, надо набраться сил. Но я дрожу и мне страшно. Посмотри, руки холодные…

Я смотрела на его профиль — напряженный и какой-то отстраненный. Что ему сказал Антон? Что будет теперь с нами? Он становится все более и более чужим, чем дальше на юг Москвы мы уезжаем от нашего «Северного Гоа». Я как будто прощалась с ним, пытаясь запомнить любимые черты, искорки в темных, как ночное небо, глазах. Но не было больше этих отблесков, которые, как мне казалось, рождает любовь. Рука была твердой и холодной. Мой разум метался — в какую истину мне откроют дверь, в какую бездну заставят заглянуть, я так боюсь подойти к краю неизвестности. Этот человек стал дорог мне. Я всегда и всем была чужой. Никто не пытался понять меня, да и я никого не впускала в свою душу. Дамир хотел знать обо мне все — про мою работу, о чем я думаю, мечтаю, к чему стремлюсь. С любым мужчиной ранее я чувствовала себя в гостях, и только с Дамиром впервые ощущала себя дома. Словно никуда уже не надо идти и это конечная станция моего пути.

Никогда ранее не было ощущения, что я хочу остаться, никуда не уходить. Выйти на улицу, сориентироваться в окружении магазинов и овощных лавок и на следующий день поздороваться с соседями. А здесь, как мне казалось, я обрела СВОЙ дом, нашла эту точку на карте. Свое «Северное Гоа».

Разговор

Мы подъехали к дому. Я предложила перекурить. Как последняя сигарета перед расстрелом, перекур был слишком коротким. Антон открыл дверь, и я поставила туфли в коридоре. Он предложил мне кофе без молока. У него никогда нет молока. А я не пью горький кофе. Но сейчас я согласилась…

— Дамир, может, ты сходишь в магазин, купишь молока и чего-нибудь сладкого, мне, кажется, нам лучше пообщаться тет-а-тет.

Мы остались вдвоем. Я сидела на том же потертом диване, разглядывая артефакты на стенах и не зная, как начать. Он тоже начал издалека:

— Расскажи о своей семье.

— Да нет никакой семьи. Я и ребенок, вся семья. Родителей давно похоронила.

— А сестра?

— Мы с ней редко видимся. Очень разные. Она не принимает моего образа жизни. Я не всегда понимаю ее. Она кажется мне слишком умной, а я ей кажусь легковесной. Знаешь, как она называет меня? Богиня Кали — танцующая на телах убиенных мужчин… Знала бы она, сколько раз они убивали меня… Я же никому из них не причиняла зла. Даже если уходила, старалась сделать это «бескровно».

— Она ведь счастливей тебя, правда?

— Наверное… Она несколько раз была замужем. Все мужчины ее жизни становились ее мужьями. Такая особенность — она бросала одного ради другого, потом его постигала та же участь.

— Получается, что богиня Кали — это она?.. — тень улыбки скользнула по лицу Антона.

— Расскажи, что случилось с ней года два назад. Я имею в виду что-то необычное.

— Я даже не знаю. Ну, для меня необычным показалось, что она неожиданно начала богатеть. То есть откуда-то посыпались какие-то гранты, гонорары, она всегда занималась наукой, ее область — исследование мозга. Вроде как подтвердились какие-то ее научные гипотезы. Одно время она участвовала в проекте «Дети Индиго».Изучала скрытые возможности человеческого мозга. Ездила в тунгусскую тайгу, читала книгу Зоар, Всея Светную грамоту, искала Шамбалу, но все это не было областью ее научных интересов, скорее хобби. Мы мало общались последние годы, с тех пор как умерла мать. Она как бы вычеркнула меня из жизни.

— Подумай, почему она не общается с тобой?

— Я же сказала, мы очень разные. У меня светская жизнь, а она живет в лаборатории, ставит опыты, ездит на научные семинары. Некоторые из них мне кажутся не совсем научными, если честно…

— А тебе не кажется, что она понимает, что ты несешь родовое проклятие, и, чувствуя вину, боится разделить эту ношу с тобой?

— Антон, я помню, она говорила несколько раз… «Это твой крест, и ты должна его нести»,но я не помню контекста. Кажется, это было в тот момент, когда тяжело заболела моя мать. У нее не было шансов выкарабкаться, и я была единственная, кто ухаживал за ней, — я кормила ее, делала уколы морфия, когда боли становились невыносимы… Она тогда первый раз произнесла: «Это твой крест». Потом еще несколько ситуаций было, когда я пыталась на что-то пожаловаться, но она не хотела вникать. И еще какое-то странное слово она говорила: «Отработчик». Да, так и говорила: «Ты отработчик».

— Я не исключаю, что твоя сестра знает больше, чем говорит.

— Она и на картах Таро умеет гадать. Правда, сколько я ее ни просила, она отказывалась в довольно резкой форме.

— Она скрывает от тебя и от всех. Область ее действительных интересов — черная магия. Отсюда ее знания, отсюда те изменения, которые происходят в ее жизни. Таро, Шамбала — это всего лишь пути познания Истины. Видимо, каким-то своим путем она пришла к истинному Знанию. Потому что в наших картотеках нет о ней никакой информации.

— В каких еще картотеках?

— Все настоящие маги, кроме откровенных шарлатанов и самоучек, состоят на учете в ФСБ. Мы все подконтрольны, и иногда власть прибегает к нашим возможностям для решения различных вопросов. Им нужно манипулировать сознанием как отдельных людей, так и целых социальных групп. Они организуют секты, массовые самоубийства, с помощью террора сеют страх. И для этого им нужны люди, которые владеют информацией и умеют с ней работать, способны использовать технологии для того, чтобы управлять.

— Антон, магам нужна личная сила, которую они получают от обычных людей. А этим что нужно?

— Маг работает с отдельными людьми, а этим нужна сила в промышленных масштабах.

Я задумалась. Чем-то и моя работа была похожа на магию — влияние на общественное мнение, на поведение отдельных социальных групп. Только я использовала для этого воздействия средства массовой информации… Хотя хрен редьки не слаще.

— У тебя дома нет разбитого зеркала или стекла?

— Нет, ничего… Хотя постой… Я на прошлой неделе увидела, что в комнате моего сына разбита форточка. Я тогда пытала его — испугалась, что они баловались огнестрельным оружием, но он сказал что-то про мяч…

— Когда бьется окно, значит, что-то уходит из дома. Что-то хорошее уходит, а плохое приходит. Ты думаешь, что это случайность, но это Знак…

Он внезапно изменил доверительную интонацию. Как он стал похож на Дамира, когда тот доставал маятник! Металлический голос, практически без эмоций. Он говорил о том, что я знала всегда, но о чем никогда не хотела думать…

— С тех пор как он родился, в тебе поселился страх. Ты уже не принадлежала себе. Ты боялась потерять работу, потому что внутри сидел страх голодной смерти, ты работала как ненормальная, потому что все время казалось, что стоит остановиться, и твое место будет занято. Вечный страх, который толкал тебя вперед, и во многом благодаря ему ты очень многого добилась в жизни. У кого-то стимулом является жажда удовольствий, денег, власти. Твоим единственным движком были страх и ответственность за его судьбу. Судьбу твоего сына. Ты растила его одна и прекрасно понимала, что, если что-то случится с тобой, он попадет в приют, он погибнет. Он с детства был незащищенным, неполноценным в твоих глазах. Ты начала бояться самолетов, боялась не за себя, ты давно стала воспринимать смерть как избавление от мучений, которые испытывала всю свою жизнь. Ты думала — что будет с ним, если самолет промахнется мимо взлетно-посадочной полосы? Сейчас ты видишь, что связь между вами становится все тоньше, а твое влияние на него, а значит, и защита ослабевает. Он взрослеет и все меньше прислушивается к твоим бесконечным предупреждениям. Ты хочешь быть ответственной за него и не готова принять, что сейчас он начинает отвечать за себя. И тебя страшит тот факт, что его решения, на которые ты уже не влияешь, могут привести к роковой ошибке. Твоя сестра действительно все знает. Она понимает и даже испытывает какой-то комплекс вины за то, что тебе пришлось отвечать за грехи твоего рода. Выбрали тебя. И никто не может объяснить, кого назначают «ответчиком» и почему в благополучной семье может родиться ребенок, даже не первый, который заберет на себя это кармическое обязательство.

— Вот почему она называла меня «отработчиком», а я не понимала, что она имеет в виду…

— Ты вообще мало думала о глубинных причинах и механизмах, сознательно упрощала свои представления о жизни, потому что тебе нужна была точка опоры. А мир, который измеримый, плоский, казался тебе не только доступным для понимания, но еще приемлемым для жизни…

Он выбивал почву из-под ног. Я опять вынуждена была прибегнуть к своим приемам, которые нередко использую в переговорах, когда перевес оказывается не на моей стороне.

— Антон, ты говоришь мне о том, что я уже знаю… Я пришла для того… чтобы узнать то… чего я еще не знаю. — Я старалась сократить количество произносимых мною слов, но увеличивала паузы между ними, использовала их как низкую скорость на МКАДе или сигарету у подъезда — чтобы оттянуть момент истины, к которому я таки не успела подготовиться.

— Что я могу сказать тебе? Я вчера не спал, запрашивал информацию о тебе. Странно, судя по той информации, тебя уже не должно было быть на свете. Я даже удивился, что ты умудряешься неплохо выглядеть, работать. Ты уже давно живой труп.

— Что за ерунда?!! — я забыла, что с магами надо выбирать выражения, чтобы не задеть чувства профессиональной гордости и не выказать недоверия к «высшим». — Прости, но я, конечно, болела недавно, и довольно тяжело, но сейчас абсолютно здорова, и даже врач удивился, что ни одного симптома не обнаружено — у меня было воспаление легких и какие-то затемнения…

— Ты выздоровела, потому что Дамир дал тебе силы. Он брал на себя твою карму, я ему всегда говорил — не таскай всякую грязь в дом. Ты же маг, ты же должен быть ответственным за то, что делаешь, говорил я ему. А он слишком горячий, чтобы думать перед тем, как что-то сделать.

— Он говорил мне о каком-то другом проклятии. От человека. Он даже сказал мне, от кого…Это отец моего ребенка. Он говорил, что никакого родового проклятия нет. Почему демоны говорят разное? И почему я грязь?..

— Он еще не может знать, кто наложил проклятие, он еще не умеет запрашивать эту информацию.

— Ну я, может, что-то путаю… Мне кажется, он говорил, но я могла забыть… Я блондинка, и у меня плохо с памятью, и с логикой не очень…

— Ты переигрываешь, это выглядит бездарно. Ты лжешь. И тебя окружает ложь. Тебе все лгут — твои мужчины, сын, друзья, коллеги по работе, которые только и ждут случая, чтобы подставить тебя, твои подруги, которые жрут твою энергию, чтобы обстряпать свои личные дела. У тебя огромный запас энергии, прежде всего сексуальной, и они использовали твое поле в личных целях — ты привлекала мужчин, а они забирали их с собой, потому что ты так и не научилась использовать данное тебе оружие. Разве только забавы ради. Ты можешь зарабатывать огромные деньги, а играешь в виртуальные игры и собираешь очки. Ты можешь покорить любого мужчину, а вечно ищешь романтики и любви. Ты не можешь использовать мужчин в личных целях, хотя твой дар рассчитан именно на это. Тебя ненавидят все вокруг — кто-то из страха, другие из зависти, они хотят уничтожить тебя, не понимая, почему их стрелы отлетают.

— Ну это не открытие… Мне всегда завидовали, потому что казалось, что я все получаю даром. Что мне просто везет, в то время когда другие прилагают усилия. Но это не так, я работала день и ночь, когда была журналисткой, работала по нескольку недель без сна и перекуров на выборах, и не только потому, что нужны были деньги — я зарабатывала опыт, связи, могла идти дальше. Мне никогда ничего не давалось просто так. Но я всегда старалась показать, насколько легко у меня все получается…

— Да. Ты чувствовала, с каким трудом тебе все это достается. Будто через тернии проложен твой путь. Ни настоящей любви, ни настоящей удачи, ни денег, которые ты могла бы реально заработать. Ты можешь себе представить, чтобы сделала со своей энергией и жизнеспособностью, если бы не эта «сила трения», этот камень, который ты тащишь всю жизнь? Да, тебе хватало на жизнь, но те, с кем ты начинала, давно ездят на» ягуарах» и имеют недвижимость в Ницце.

— Я не стремилась в Ниццу. Я ставила другие цели. Когда я зарабатывала «шальные» деньги, всегда старалась их отдать тем, кому они в данный момент были нужнее, чем мне…

— Ты что, подаешь нищим?

— Это не нищие, это мои близкие люди, которые не так приспособлены к жизни, как я. Ну и нищим тоже подавала…

— А ты никогда не думала про инвалидов, убогих попрошаек — как они в тридцатиградусный мороз часами стоят на улице? Поставь так тебя или меня — ведь мы сдохнем через неделю от пневмонии! На них проклятие черных! И когда ты им подаешь, они делятся своей кармой с тобой. Им становится легче, а ты теряешь вместе с деньгами что-то очень важное для тебя — любовь, здоровье, удачу. Это их проклятие, их крест, и не надо помогать его нести. Каждый раз, когда ты будешь подавать нищим или бесплатно делать какое-то доброе дело — твой жизненный ресурс, как шагреневая кожа, будет сжиматься, пока не исчезнет совсем.

Он остановился, чтобы отпить глоток остывшего кофе. Я тоже выпила из кружки — должно быть, горький, невкусный, но в этот момент я практически не чувствовала вкуса.

— Мне жаль тебя. В принципе тебе еще можно помочь. Тебе повезло, что ты встретила Дамира. И он привел тебя в МОЙ дом…

Я уже жалела о том, что меня привели в этот дом. Но если так случилось, значит, это действительно имеет какой-то стратегический смысл…

— Ты говорил про сына…

— А теперь слушай. В его окружении есть или появятся мусульмане.

— У него полно таких друзей. И они вхожи в мой дом. Но я знаю эти семьи, это достойные люди…

Его фразы стали совсем короткими, рублеными, а голос похожим на голос телевизионного диктора, делающего репортаж из района, пострадавшего от землетрясения.

— Они заставят его пойти на преступление. Они готовят его к террористическому акту. Это произойдет не сейчас, он еще ребенок, но им нужен мальчик со светлыми волосами и голубыми глазами, который не привлечет внимания. Это будет либо самолет, и новое одиннадцатое сентября, как в Нью-Йорке, или страшный взрыв — может, даже храм Христа Спасителя…

— Нострадамус говорил о белом мужчине, который взорвет Храм, уничтоженный и построенный вновь… Антон, ты хочешь сказать…

Слишком много для меня. Я еще не готова воспринять всю эту информацию. Меня знобит… Но он продолжает:

— Ты умрешь, он останется один, будет искать поддержки, а найдет подставу. Его ждет тюрьма или смерть. Он — конченый человек.

— Антон, это жестоко. Никто не может с точностью предсказать будущее. Дамир мне говорил, что всегда есть альтернатива.

— Это у Дамира есть альтернативы. А у Князя тьмы, который является моим покровителем, есть только Истина.

Зубы стучали от холода, соприкасаясь с остывшей кружкой кофе. Я не знала, как принять его слова. Я ощутила, что буквально означает «не укладывается в голове», когда ты пытаешься понять смысл предложения, разложив его на отдельные слова, а потом пробуешь соединить еще раз, чтобы вместить их смысл. Я делала это по кругу, несколько раз соединяя и расчленяя его фразы на отдельные смысловые конструкции, но ничего не получалось…

— У меня один сын. Я у него одна. Мы не можем потерять друг друга. Я должна его спасти. — Меня клинило от этих попыток осознать услышанное и при этом принять, что всё это наяву, а не в кошмарном сне.

Я мучительно пыталась сориентироваться, откуда он мог получить эту информацию? Про сестру могли сказать в отделе кадров, далее — найти ее работы в Интернете, выступления на конференциях, это открытая информация… Что-то мог «слить» Брусникин. Про то, как строила карьеру, работала на выборах, я много рассказывала Дамиру. Про друзей-мусульман — ну если очень захотеть, расскажет консьержка в подъезде, совершенно бесплатно. Но про разбитое окно не знал НИКТО. Ни Дамир, ни Брусникин, ни отдел кадров… Я начала ощущать какой-то перегруз, как будто в компьютерную программу запустили вирус и система начала «виснуть». Мне надо было вернуть контроль над ситуацией, взять себя в руки, потому что я чисто по-бабьи растерялась. Я даже перестала смотреться в зеркало, которое висело чуть правее от его спины, и контролировать выражение своих глаз. Он произнес аббревиатуру «ФСБ». Там может быть любая информация, все состоят на учете, и не знаю, какие данные они собирают и хранят в своих архивах. Им нужна власть. Но зачем им я? Не слишком ли серьезный ресурс задействован для того, чтобы испугать одинокую и беззащитную женщину? Мое сознание словно прокрутили через мясорубку. Выкинули мои ценности и заменили их чужими установками. Виртуозно, быстро. В меня заселили страх, и он уже пускал корни как растение, которое посадили в слишком тесный горшок. Лопалась оболочка моего сознания…

— Ты будешь курить? — он отщипнул пальцами кусочек «пластилина».

— Нет, — я затянулась своей тонкой сигаретой. — И тебя прошу — не надо. Я уйду, и вы покурите, а сейчас не хочу, — я хотела сохранить остроту восприятия.

Он понял меня и завернул черную пластинку обратно в фольгу. Хотя сейчас было бы неплохо… Я уже начала привыкать к состоянию радостного покоя, который дарует правильная «доза».

— Антон, часть той информации, которую ты мне сообщил, соответствует действительности. И я для себя пока не могу определить, какими источниками ты пользуешься. — Я практически перешла на язык, который использую в жестких переговорах с клиентами-рейдерами — основными заказчиками «черного PR». — Но она явно заслуживает доверия, поскольку релевантна некоторым фактам и обстоятельствам моей жизни. Я уверена, что из любой ситуации есть выход. Если я еще жива, если Дамир привел меня к тебе, значит, это должно было произойти.

— Ты очень умная женщина. Умеешь выстраивать связи. Сюда не попадают случайные люди. Эта дверь открыта только для тех, кому позволено сюда войти. Я могу тебе помочь. Но ты должна быть готова к этому.

Я пыталась освоиться в новой реальности — когда ни в малой степени не управляю ситуацией, а гибко подстраиваюсь под нее, прибегая к мимикрии и психологическим уловкам. Блондинка, испуганная женщина, доверчивая жертва, сильная натура, гибкий переговорщик, человек, сохраняющий контроль над ситуацией, переходящий в контрнаступление…

Я выбирала тональность, в которой продолжать разговор: жаловаться — «люди мы не местные», пытаясь заслужить сострадание, плакать, чтобы со мной обходились чуточку нежнее… Или вести себя жестко, с «понтами», как будто мы выходим на какой-то договор… Выбрала третью — более привычную для меня и, как мне показалось, адекватную ситуации. С начала разговора я несколько раз меняла тактику и выстраивала разные образы, пытаясь подстроиться, надеть ту самую маску, которая позволит мне доиграть роль до конца. Наверное, это Дамир называл моей способностью «менять цвет ауры». Мне казалось, что я действительно меняю не только интенсивность испускаемого излучения, но и его цвет. Но это была защитная реакция.

— Я привыкла обсуждать дела таким образом. Если тебе есть что предложить, а мне это необходимо, мы должны обговорить условия сделки. Чем более прозрачны эти условия и чем выше гарантии, тем проще мне будет подписать договор.

— Проклятие, которое висит на тебе и на сыне, очень сильное. Ты должна собрать деньги. Найти женщину, которая возьмет это на себя и подростка, лучше, если это будет ее ребенок. И вы придете ко мне.

К такому повороту я не была готова. Какой-то другой ребенок должен пострадать или женщина — чужая мне и абсолютно невинная… Он словно прочел сомнение на моем лице.

— Если твоя мораль не позволяет тебе поступить с кем-то несправедливо, откажись от этой морали. Речь идет о твоей жизни и жизни твоего ребенка.

— Антон, — мой голос сделался хриплым, словно мне не хватало воздуха. — Я готова отдать любые деньги, чтобы спасти своего сына и спастись самой. Но я никогда не смогу обречь на гибель чужую душу. Мне кажется, что и свою таким образом погублю.

— Это ложные установки. Каждый раз, когда будешь бесплатно делать какое-то доброе дело — ты будешь забирать у себя. Ты растратила себя. Тебя пили, как колодец, в котором уже не бьют ключи, и ты высыхаешь. И только усталость. Хроническая, безысходная усталость и боль. Ты же живешь все эти годы с болью! Мучаешься, ноне понимаешь, от чего. А тебя просто-напросто ЗАКАЗАЛИ!.. Если тебя смущает этический аспект нашей сделки — найти и привести ко мне» жертву», — я сам найду такого человека. От тебя потребуются только деньги.

— Сколько?

— Два родовых проклятия, на тебя и ребенка, и одно на смерть. — Он калькулировал в голове. — И сделаю тебе скидку в три тысячи евро…ИТОГО…

Сделка

Он назвал сумму, которая была достаточно велика для меня. Но я знала, где могу взять такие деньги. В понедельник я должна была встретиться с партнером, передать ему за работу ровно такую сумму в евро. Сначала меня не удивило, почему эти цифры совпадали, а исчисление в редкой в нашей практике валюте даже обрадовало как редкая удача. В понедельник я смогу их привезти Антону. Да что прибедняться, я сейчас могу поехать на работу, взять ключи у охраны и открыть свой сейф. И никому не придет в голову спрашивать, зачем я приезжала. Начальство может появляться на работе когда хочет, это была одна из немногих привилегий, которую я себе отвоевала. То, что это были чужие деньги, меня не волновало — надо будет перекрутиться пару недель, снять все, что есть на карточке, часть суммы занять, а еще часть придет на следующей неделе с зарплатой.

Когда вернулся Дамир, мы уже практически обо всем договорились. По его лицу я поняла, что он все знает или почти все. Антон был в хорошем настроении. Начал шутить. Эти шутки были несколько оскорбительны для меня.

— Сколько раз я тебе говорил — сначала надо узнать человека, а потом тащить его в постель.

Мне казалось, что они забыли о том, что я еще здесь.

— Но что я должен был сделать? Да, я знал про проклятие, но не мог же сказать своей девушке: «Дай десять тысяч, и только потом я буду спать с тобой».

— А то, что ты перетаскиваешь на себя ее грехи, тебя не очень волнует?

— Антон, не ругай его, он увлекается, как мальчишка.

Я хотела защитить своего возлюбленного, но добилась обратного эффекта — Дамира как-то передернуло от моих слов. Я смотрела на моего Черного Принца — он был необычно бледен, и на лбу опять выступили капельки пота. Я коснулась его лба.

— Похоже, у тебя жар. Антон, есть какой-нибудь фервекс?

Я пыталась обнять его, но он стал совершенно чужим. Он горел изнутри, при этом его колотил озноб. Мне казалось, что его что-то или кто-то выводит из игры. Настолько резко и неожиданно напал на него недуг. Когда я притрагивалась к нему, он словно защищался, пытаясь уклониться от моих прикосновений, словно я могу испачкать его. Я вспомнила, как еще несколько дней назад мы сидели рука в руке на этом же диване, украдкой касаясь нежных поверхностей тел друг друга, я была восторженна, уверенна, сильна. Антон спросил тогда: «Где ты берешь таких красивых женщин?» И вот я сижу, раздавленная жаба, прикосновения которой вызывают судороги. Я пересела в дальний угол, сжавшись в довольно крупный комочек.

— Антон, ты говоришь, что вокруг меня много лжи и злых людей. Получается, что в любой момент они могут опять обрушить на меня свой негатив. Таким образом, какие гарантии на ту услугу, которую ты оказываешь?

— Я сниму эти проклятия, но дальше чиститься нужно будет постоянно. Потом надо подумать про «союзника».

— Это ты про демона?

— Да, надо будет выбрать тебе нового охранника.

— Дамир говорил, что можно подключить Мефистофеля, и тогда я смогу писать книги. — Я уже немного успокоилась, поскольку решение было найдено, и начала предаваться мечтам.

— Но тебе нужен тот демон, который будет тебя охранять.

Я прикинула по прайсу, сколько это может еще стоить. Но лучшая доля, наверное, стоила этих денег.

— Но я никогда больше не войду в церковь?

— Нет, этого наши не прощают.

Я стала более раскованной, и уверенность понемногу возвращалась ко мне.

— Я вот недавно подключил союзника одной знакомой Дамира. И у нее сразу пошли дела в гору.

— Та самая Лола, которая предлагала Дамиру двести тысяч долларов за секс?

— Этой истории я еще не слышал. — Я почувствовала, как напрягся Дамир. — Хотя, может, так оно и было. Просто мне она предлагала пятьсот. — Он засмеялся. — На нашем тандеме девушка могла бы разориться.

— Дамир частенько путается в показаниях. В прошлый раз он сказал, что угощает меня травой, которую курит Путин. А на следующий день уверял, что этого не говорил, он не знает, что курит Путин и курит ли он в принципе. — Я хотела разрядить обстановку, но поняла, что опять сказала лишнее.

Да, я видела, как сильно Дамир пытается подражать своему учителю, и это копирование умаляло его в моих глазах. Он был значительным там, у себя на кухне, где я доверяла ему безраздельно. Сейчас же я видела ИСТИННУЮ силу и ИСТИННОЕ знание. И проверяя то, что говорил мне Дамир, все больше и больше ловила его на несоответствиях.

Я вдруг увидела масштаб личности Антона. При этом не могла понять, в какой момент это произошло, но мой Черный Принц вдруг отошел на второй план, и я почувствовала, кто мой настоящий хозяин. Я даже придвинулась к креслу Антона. Я кожей чувствовала его силу, сексуальность, невероятную притягательность, я только смотрела ему в глаза, а где-то в подсознании наши тела соединялись в экстазе. Мне казалось, что я слышу шум воды, речной воды, трущейся о берег… Я боялась признаться себе, что хочу его. И более того, хочу прийти сюда в понедельник без Дамира, потому что должна быть с Ним.

Я вытащила из пачки сигарету. Какое-то наваждение, я пыталась стряхнуть порочные мысли, внезапно поселившиеся в больной голове, как будто их внушили мне извне. Дамир словно почувствовал, что его уже не берут в расчет. Он запаниковал и начал совершать ошибки… Вышел на кухню, Антон воспользовался этим и взял меня за руку. Меня словно током ударило. Хотелось вырвать ладонь, но он держал ее, внимательно рассматривая линии судьбы. Стало холодно, немели кончики пальцев, хотя все это длилось не больше минуты.

— А я могу приехать с Дамиром? Или я должна быть одна?

— Зачем теперь Дамир, ты все время прячешься за него.

— Я не прячусь, мне спокойно, когда он рядом.

— Дамир уже выполнил свою миссию, он привел тебя ко мне. Дальше ты пойдешь по жизни сама, если сделаешь правильный выбор. И он тебе не будет нужен.

— Но я люблю его… — Не знаю, как сорвались с губ эти слова, но я цеплялась за свое прошлое, боясь, что и оно предаст меня.

— О чем ты говоришь, в мире черных нет любви! И если ты принимаешь наши правила, должна выбросить весь этот мусор из головы.

И это я уже где-то слышала: «Выбросить мусор из головы», но если я только начала жить, дышать, впервые за всю свою жизнь…

— Сейчас ты должна преследовать только одну цель — избежать предначертанной тебе Судьбы. И дальше расправить крылья.

— И это означает жить без любви?

— Неужели ты еще не поняла, что нет никакой любви! — Я начала раздражать его. — Или ты думаешь, что ты за три недели знакомства могла узнать этого человека, понять и принять его образ жизни? Ты же смотрела на это всё как на детские забавы, любопытное хобби. Ты сопротивлялась, как могла, бесконечно анализируя и пропуская через фильтр любую информацию. Я же видел, какая работа происходит у тебя внутри, — ты взвешиваешь каждое слово! Ты хочешь трахаться с ним день и ночь, играть с его телом, как с вибратором, потому что тебя по большому счету интересуют только собственные ощущения, собственный кайф… И твоя собственная жизнь, твое Эго занимают тебя гораздо больше, чем он. Ты хотела сделать его частью своего мира, не думая, что у него свой собственный путь. Да, он еще недостаточно набрал силы, совершает много глупейших ошибок, растрачивая себя, в том числе и на таких, как ты. Он должен учиться и стать в один ряд с равными ему. Он должен перестать быть учеником и начать учить других. Он должен выйти на новый уровень, и ему не нужны попутчики. И ты сможешь зарабатывать сумасшедшие деньги, и тебя все будут не только уважать, но и бояться.

— Но мне не нужны ни власть, ни деньги, я хочу только одного — жить, дышать и любить…Быть с ним рядом.

— Это уже три или четыре… А истинно только одно — ЖИТЬ. Потому что это один из основных законов черных — жизненная суть вместо иллюзий и несбыточных мечтаний.

Антон словно прокручивал мое сознание через мясорубку и тут же лепил из этого фарша котлеты. Выворачивал наизнанку мое представление о мире, мои установки, распинал на кресте мою единственную языческую религию — Любовь.

Я пыталась найти какую-то точку опоры, призывала Дамира сказать хоть что-нибудь, но он молчал. Но разве мог ученик спорить со своим Учителем? Чего же стоили те отношения, которые совсем недавно наполняли все мое существо и, как мне казалось, Его тоже?..

— Я могу прийти завтра?

— Нет, не раньше понедельника. В десять.

— В десять у меня танцы. Может, в одиннадцать?

— Нет вопросов. Иди на танцы. — В его голосе звучало пренебрежение, а я опять показалась себе легкомысленной.

— Хорошо, я не пойду на танцы. Я буду у тебя в десять.

— Но помни, это может случиться в любой момент. Ты будешь каждую минуту озираться по сторонам, будешь тормозить в потоке машин, ходить по лестницам, чтобы не садиться в лифт, покупать билеты на поезд, чтобы не лететь самолетом… Ты будешь делать все, чтобы избежать этого «возмездия», но оно будет постоянно за твоей спиной…

Дорога обратно

Мы ехали назад, в «Северное Гоа», почти не разговаривая.

— Ты обижен на меня? — Я понимала, что это не совсем правильное слово, но не могла выразиться точнее.

— Ты несколько раз опустила меня перед моим другом! Ты вела себя точно так же, как все остальные бабы, которые предавали меня!

— Прости, но я не помню… Что я сделала не так?.. Но если что-то сказала неосторожно, я прошу прощения…

— Ты сказала, что я подражаю Антону. Меня это оскорбляет. Ты сказала, что я путаюсь в показаниях. Ты пыталась сказать, что я лгу… Все жен-шины, которых я знакомил с Антоном, тут же сдавали меня и выставляли посмешищем. Я устал от подлости! Ты сказала ему, что я мальчишка!

— Да, увлекающийся мальчишка, но я хотела оправдать тебя в его глазах. Я всегда всё порчу, я всё время говорю что-то не то… Дамир, я не хотела, но если что-то сделала не так, прости, я уже в третий раз прошу: «Прости»…

— Ты единственная, кто попросил прощения. — Он смягчился немного. — Я прощаю, но это первый и последний раз.

Мы опять замолчали довольно надолго.

— Ты не против оставить меня сегодня одного, я плохо себя чувствую? — сказал Дамир, когда мы доехали до его дома.

— Я могу просто ухаживать за тобой, согрею тебе чай…

— Олесь, пойми, я не могу общаться с человеком, обреченным на смерть.

После этих слов я чуть не сползла под руль.

— Ты сначала должна сходить к Антону. Иначе то, что должно случиться с тобой, может произойти и со мной тоже.

Я посмотрела на него и поняла — это совсем другой Дамир, не имеющий ничего общего с моим Черным Принцем. Он больше не видел меня, он больше не хотел меня, он боялся меня до дрожи, до брезгливости. Он опустил голову, словно чувствовал себя виноватым, и произнес:

— С этой минуты ты лишаешься моей защиты. Я не имею права давать тебе свою энергию.

— Значит, я могу погибнуть в любой момент?

— Да. Будь осторожна. Мне все-таки жаль потерять такую женщину.

— Дамир, послушай, всё это можно изменить, не перечеркивай того, что было!

— А НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Я действительн одолжен был слушаться своего Учителя, он всегда меня предупреждает. Но я увлекся…

В небе, как дыра, зияла огромная и круглая луна. Ее унылая морда была равнодушна ко мне. Я боялась оставаться одна в эту полнолунную ночь. Хотелось сказать: «Не отпускай, просто побудь со мной. Я не могу остаться в пустоте сейчас, когда у меня нет сил жить и остался только СТРАХ». Но он совершил свою стратегическую ошибку, не оставив мне воскресенья. Если бы он был рядом, не дав мне ни на минуту опомниться и прервать этот гипноз, ничего из того, что произошло дальше, могло бы и НЕ БЫТЬ.

Звонок домой

Я ехала, не разбирая ни скорости, ни дороги. Какой-то ливень пытался смыть разметку, проблескивающую в свете фар. Я не могла унять дрожь, казалось, что сотрясается весь агрегат, некогда называвшийся «Маздой». Я остановилась у обочины. Протерла дворниками стекло, удивилась, почему не сделала этого раньше. Поняла, что от слез плохо вижу.

Я стала набирать номера в телефоне. Те, которые принадлежали самым близким, и прописаны в меню быстрого набора номера. Коснуться иконки с именем пальцем, и телефон начинает набирать номер… Длинные, невозможно длинные гудки, никто не отвечает. Ни по одному номеру. Ян говорил, что никто не ответит, когда мне станет плохо, когда будет по-настоящему СТРАШНО. Потому что я слишком часто звонила по ночам с пустой болтовней, дурацкими идеями, хотела обсудить Фаулза или Нечипорука, процитировать что-то из стихов великого поэта современности Орлуши… «Я курю эту жизнь, как дурную траву…», и им попросту надоело слушать весь этот гламурно-литературный бред в моем исполнении.

Мой телефон связывался с пустотой, как часто бывало в те минуты, когда обо мне забывали любимые.

Вот и кончились иллюзии. Наступила темнота. Мир без иллюзий — это страх. Так говорил Ян… Мне придется жить в мире без иллюзий, без надежд и бояться собственной тени…

Я набрала «ДОМ».

«Никита, ну ответь, я должна предупредить тебя. Ответь, пожалуйста, я больше не могу слышать этих длинных гудков». Он взял трубку, голос сонный.

— Никита, я все знаю, ты должен перестать общаться со своими друзьями. Они принесут тебе беду.

— Мама, о чем ты? Где ты? Когда приедешь домой?

— Я уже еду домой. Но хочу сказать тебе, — я спешила, словно у меня было впереди слишком мало времени, — ты должен быть осторожным. Они заставят тебя совершить преступление, и ты сядешь за них в тюрьму. Они подставят тебя!!!

— Мама, ты приедешь, давай поговорим. Какое преступление?

— Они подонки! У них есть план! Твой Мага, Анар — они предадут тебя!

— Ты не знаешь их, они настоящие друзья!

— Они мусульмане, они живут по своим законам и у них другой бог! Никитушка, я не хочу потерять тебя. Для них убить неверного, то есть православного — это еще пять лет жизни!

— Кто тебе это все рассказал? — Он был напуган, ребенок, на которого сваливается безумие матери, и он пока не знал, как с этим жить.

— ОНИ все знают!!! Это люди, которые знают будущее! Ты должен быть осторожен, и если они замышляют плохое, ты должен сказать мне прямо сейчас. Где они хранят оружие, взрывчатку, что они хотят от тебя?

— Никакой взрывчатки у нас нет.

— Но они мусульмане!

— И что, мусульмане гораздо лучше русских. Они не подставляют СВОИХ!

— Но ты не СВОЙ! — Я кричала и плакала, трубка намокла и становилось слышно все хуже. — Чтобы со мной ни случилось, ты должен понимать, что ты белый, ты — мальчик со светлыми волосами и глазами, и им нужно именно это! Ты должен всегда думать, что делаешь и каким последствиям это приводит…

— Мама, со мной ничего не случится. Я же понимаю, что делаю…

— Я узнала будущее и хочу его изменить. Ты должен слушать меня…

— Как можно узнать будущее?.. Ты выпила, мама, ты за рулем?

Я бросила трубку, потому что не могла найти слова, которые бы он услышал…

Авария

Я завела мотор и рванула с места. Мне страшно, и это все правда, и я не знаю, когда это произойдет, и мне никто не может помочь… — Мои губы шептали не то молитвы, не то заклинания, не то мольбы.

МИР БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ — это СТРАХ…

Я не заметила, как стрелка преодолела обозначенную красным черту на спидометре, какая-то сила качнула машину на повороте, и левая пара колес попала на растекшуюся по асфальту слизь, размоченную дождем… Я уже не услышала, а где-то внутри почувствовала скрежет металла, короткий, практически мгновенный и страшный звук расколотых внутренностей японского двигателя и лопнувшего стекла. Я пыталась стряхнуть с плаща осколки, но сознание уплывало. Удар в левый висок, как будто удар в колокол, и долгий медный гул, затихающий вместе с сознанием. Какая-то легкая белая тень вспорхнула с соседнего сиденья или даже чуточку ближе ко мне и перемахнула через искореженный капот.

Эта тень наблюдала за тем, как приехала милиция и «скорая», как резали заклинившую дверь вместе с фрагментом крыши. Как еще достаточно молодую женщину осторожно положили на носилки и погрузили в белый фургончик с красным крестом.

Белая тень села рядом, как будто чего-то ждала. Она была спокойна и возвышенна, она ничего не боялась, но видела свой долг в том, чтобы быть совсем близко, дожидаясь приказа, когда можно будет либо уйти совсем, либо еще на какое-то время… остаться.

Я протянула к ней руку, но тень исчезла. Рядом сидел толстый медбрат и жевал гамбургер. Он был молодой, но лысый. Или бритый. Лицо лоснящееся, как у домашнего любимого кота. Круглые глаза и чуточку приплюснутый нос дополняли это сходство. Не хватало усов и банта на шее.

— Живая, — . как-то скорбно сообщил он мне.

— А что, были варианты? — Я попыталась понять, действительно ли он говорит со мной.

— А хрен знает, тут всякого уже повидал.

Я внимательно осмотрела салон, ожидая где-то в верхнем углу встретить белую тень, но там висели какие-то кофры с приборами, огнетушитель и почему-то зеленый огородный шланг для полива.

— А почему мы все время едем вниз? Вы куда меня везете? Такое ощущение, что мы в какую-то преисподнюю движемся.

— Это от сотрясения, мы едем по прямой, а тебе кажется, что вниз. Видимо, сильный удар был.

— А вас как зовут?

— Бегемот. То есть по имени, конечно, Мотя, Матвей. А все зовут Бегемот.

«Опять что-то булгаковское», — подумала я, радуясь, что не забыла классику после сотрясения мозга. Пыталась размять извилины, припоминая какие-то обстоятельства, связанные с Бегемотом в «Мастере и Маргарите», но почему-то ничего не припоминалось, кроме кота, который исчезал, а улыбка оставалась витать в воздухе. Но это уже, кажется, из другой книжки, и я решила не напрягать ушибленный мозг. Улыбка у него мне показалась тоже какой-то «чеширской». Видимо, это были детские воспоминания из мультиков. Он сидел и откровенно набивал косяк.

— Будешь?

— А что, здесь курят?

— Только в медицинских целях.

Когда фургон открыли люди в белых халатах, мы оба сидели на кушетке и передавали из рук в руки окурок. Халаты были явно не первой свежести, а один забрызган говном. Меня разобрал смех. Почему даже белый халат не может быть по-настоящему белым, когда я в кои-то веки попала в руки столь приятных молодых мужчин, которые пытаются меня уложить на носилки и занести в коридор с кафельными стенами?

— О, да она жить будет! — засмеялся санитар с коричневыми подтеками на полах халата. Именно он пытался отнять у меня косяк, вероятно, собираясь докурить ценную траву.

— Я исключительно в медицинских целях, — цитировала я Бегемота.

— Да-да, у нас тут все такие, в медицинских целях…

Меня клали под какие-то лучи, щелкали затворами, облучали сетчатку глаза, комментировали какие-то снимки, будто разглядывали негативы, на которых я была изображена в неглиже, выражали оптимизм и везли меня на каталке через длинные коридоры, подъемники или лифты, пытаясь определить в палату.

— Ни одной свободной палаты. Здесь травма, я же не могу положить ее к мужчинам, — шелестела девочка-медсестра с челкой-уголком, как у Натальи Орейра. — Можно в коридоре поставить кровать. У нас тут только одна пациентка, она тоже в коридоре, вон, возле туалета, а эту можем положить к окошку, там пока свободно.

— Поехали в нумера! — развязно заявила я. — Согласна на одну палату с мужчинами, только пусть они не храпят и носками не воняют…

Быстро выкатили кровать, поставили ее к окну и отгрузили меня на несвежий матрас. Протестовать не хотелось. Напала некоторая апатия и даже одолел мазохизм. Я буду лежать в коридоре, я не заслуживаю человеческого отношения, я должна пройти через все унижения, они будут ходить мимо и кидать в меня камни. Я хочу лежать в коридоре и страдать.

Я схватила с подоконника газету «Коммерсантъ» и увидела радостно-глупое лицо Грефа на первой полосе. Я умудрилась даже прочитать крупный заголовок, несмотря на то, что буквы немного плыли. «Держитесь подальше от торфяных болот». Я пыталась вспомнить, откуда это украли…

Встреча на лестнице

Тщетно пыталась уснуть. Болело всё, но, что самое интересное и странное, — всё было на месте и практически цело. В который раз выхожу сухой из воды. Царапины на костяшках пальцев правой руки — видимо, задела стекло. И немного несвежая блузка… Снимать одежду не хотелось. Я укрылась многоразовым шерстяным одеялом, брезгливо пытаясь отделиться от него накрахмаленной простыней с синими печатями больницы и немного согреться. Почему-то знобило.

В какой-то момент мне показалось, что я почти отключилась и даже стало тепло. Меня разбудили вопли. Старушенция, которая лежала возле туалета, билась о железные прутья спинки кровати и кричала страшным голосом: «Бесы! Бесы!» Она требовала убрать бесов, зажечь свет и разобраться с беспределом, который «происходит в отделениях СОВЕТСКИХ больниц». Она явно выпала из своего времени или, точнее, осталась в «своем».

Захлопали двери, в коридор выползали люди с перевязанными головами, отрезанными ушами, сломанными ногами. Помахивая костылями, они бурно обсуждали инцидент. Мимо неслась та самая Наталья Орейра со шприцем в руке. По скорости ее реакции можно было судить, что она явно готовилась к вторжению бесов.

Я накрылась одеялом с головой, тщетно надеясь, что меня в суматохе упустят из виду. Появление в коридоре бесов я приписала исключительно собственному пришествию. Мания величия начинала прогрессировать. Там, под одеялом, я надеялась переждать штурм. Бабулечка на время успокоилась от инъекции, и когда я высунула нос наружу, травмированные разошлись, а буйная пациентка была тиха, как младенец, который насосался материнского молока, только методично пускала газы.

Мелькнула мысль: так долго продолжаться не может — рано или поздно меня выведут на чистую воду и выставят не только в коридор, а вообще в больничный двор. Поэтому решила не раздеваться, а то мало ли что… Через час-полтора она вновь всех подняла по тревоге. Бесы вернулись.

Я выползла из кровати и перебралась на лестницу. Мимо меня опять пробежала та же медсестра. В этот раз не одна. С ней была миловидная женщина немного восточного типа. В светском платье, поверх которого был накинут халат. То, как она надела халат, выдавало в ней человека, не связанного с медициной. Она сделала это в соответствии с внутренним распорядком, не более того.

Я почти засыпала, сидя на холодных ступеньках, когда увидела, что она возвращается. Мы встретились глазами. Как будто узнали друг друга, но потом я поняла, что мы никогда не виделись ранее. Она пристальней, чем положено незнакомым людям, смотрела на меня. Мне стало не по себе. Я чувствовала себя какой-то черной по сравнению с ней — светлые глаза, белая кожа в вырезе платья, светлые чулки. Я смотрела на ее ноги, потому что взгляд был слишком пронзительный. А я в несвежей блузке и со смазанным макияжем. Я уже несколько часов не смотрелась в зеркало.

— Тебя как зовут?

— Олеся…

— Ты попала в плохую историю, девочка.

— Я знаю, сегодня разбила машину, ну и сама, немного…

— Нет, я не об этом… Тебе нужна помощь?

— Не знаю, голова очень болит. От удара. И спать не могу, бабуля нервная какая-то, мешает…

— У тебя другая боль. У тебя с ребенком может случиться беда. В плохую компанию он может попасть.

Я сжалась в комок, обхватив руками колени так, что побелели пальцы. Слезы подступили куда-то к горлу и внутри заклокотало, хлынул поток, и я, захлебываясь словами и слезами, начала говорить с ней:

— Я знаю, я очень боюсь, они сказали, что умру, а он попадет в тюрьму. Мне страшно, они показывали фокусы, и это все было правдой!

— Куда ты ходила?

— Они хотели помочь, они сказали, что я должна дать им фотографию сына, и тогда все будет хорошо.

— Ты показывала им фотографию?!! — Она почти закричала, как будто я сделала что-то предосудительное.

— Нет, у меня не было фотографии, я поеду в понедельник, если отсюда выпустят. Я должна ехать, я должна его спасти. Он у меня один…

— Послушай. Я вижу, очень хорошо вижу, что ты не умрешь, ты еще многое должна сделать, успокойся. А вот сыну твоему надо помочь. Похоже, они влезли в его информационное поле и изменили его карму… Они и тебя затронули. Подожди, — она поднесла руки к моей голове, как будто хотела обнять, но руки замерли где-то в сантиметрах десяти надо мной.

Я почувствовала, как будто меня прижало к лестнице, но терпела, ожидая… Я уже привыкла к непонятному вокруг.

— Девочка моя. Я не смогу тебе помочь. Воздействие очень сильное. Эти двое опасны. Очень опасны. Они хотели забрать твою душу, но что-то их остановило. Наверное, именно те силы, которые вывернули руль из твоих рук.

— Они говорили, что я лишилась их защиты, и это произойдет в любой момент. И это произошло…

— Не бойся, ты под защитой своего Ангела. Он не покинул тебя даже в ту минуту, когда произошла авария.

— Вы говорите, что не можете мне помочь, а кто может? И что мне теперь делать?

— Это очень сильные люди. Моей силы против них недостаточно. Ты должна поехать в монастырь, съезди к отцу Герману, он изгоняет бесов. В тебе сидит дьявол, я не справлюсь.

Меня вдруг осенило — забрать душу! Они хотели забрать душу. Они хотели забрать не только мои деньги, им нужна была моя душа! Жизнь не нужна! А если они заберут душу, я превращусь в зомби, сойду с ума. У меня и так хрупкая психика… Это и означает СМЕРТЬ! Другой вопрос — ради чего?

— Они хотели, чтобы ты принесла им деньги. Они разделили бы их пополам. Потом ты опять должна была отдать еще большие деньги — те, которых у тебя еще нет. Они невысокого мнения о тебе. Считают проституткой.

— Но они же знают, что у меня есть работа, я уважаемый человек! — Мне оскорбительно было это слово.

— Нет, проститутка в другом смысле — ты очень любишь деньги и ради них готова на все. Кроме того, готова расплачиваться телом за какие-то блага, которые они тебе предлагают…

— Я не расплачивалась телом… — я не знала, что ответить.

Вспомнила обряд — снятие грехов. Как они говорили, что им нужна женщина, проститутка, которая за деньги, небольшие деньги, согласится принять карму моего Черного Принца. Мне стало страшно. Я пыталась вспомнить, произносила ли я, хотя бы в шутку, или под гипнозом, или еще в каком наркотическом угаре те самые слова… которые проговаривал Дамир, посвящая меня в свои планы. Я пыталась понять, могли ли они сделать ЭТО со мной, пока я была в состоянии растерянности и животного страха…

— Проститутка… Наверное, они действительно так думали. И им нужна была молодая и красивая женщина… Они на самом деле могли забрать мою душу? — Я рыдала, я тряслась на холодной лестнице, хватаясь за витые железные перила.

— Есть мужчина, на твоей работе, который их привел. Он ненавидит тебя. Он хотел, чтобы они уничтожили тебя… Ты должна была находиться в состоянии вечного кайфа, и они подсунули тебе этот суррогатный кайф. — Я вспомнила, как настойчиво мне предлагались «плюшки»… — Ты бы сидела на наркотиках, отдала все деньги, продала квартиру. Они бы сделали из тебя марионетку. С их помощью ты бы поднялась очень высоко. Но ты работала бы только на них.

— А как высоко?

— Не знаю, может, ты стала бы министром!

— Так почему же я отказалась? — пыталась улыбнуться я.

— Видишь, это твоя алчность, она тебя и губит.

— Я совсем не жадная, и никогда деньги небыли для меня главным.

— Да, деньги тебя мало волнуют. У тебя азарт — забраться как можно выше, получить самые большие проекты, летать в самые дальние страны, общаться с самыми высокопоставленными людьми.

— Но почему они выбрали меня? Ведь у меня совсем немного денег…

— Ты думаешь, душа — это мало? Значит, в тебе есть что-то еще, что им нужно. Я не знаю, что.

— Мы практически подписали контракт…

— Ты бы продала душу дьяволу, вот и весь контракт.

Сорок дней

— А какой навар с души?

— Душа — это сила, бессмертие. Им нужна была именно ты, они очень много сделали для того, чтобы ты оказалась в их руках. А твоя душа, видимо, особенная.

— Исключительная?

— Нет, незащищенная… В тебе есть качества, которые им необходимы. Это алчность, агрессия, азарт… Такие, как ты, могут далеко пойти…

— Он говорил — интуиция, и потом, что я умею менять цвет ауры по желанию. Он хотел научиться этому. Они знают обо мне практически всё. Они говорили, что помогут мне…

— Такие, как ты, для них — всего лишь «пушечное мясо», на котором зарабатывают деньги и получают силу.

Как на ускоренном просмотре в видеомагнитофоне промелькнули все эпизоды последних недель. Тверская, розы, утренний кофе, я у врача — доктор, а я смогу еще иметь детей? Конечно, только брось курить…

— Но я любила этого человека. Я хотела от него ребенка.

— А это был человек? Ты уверена, что те маски, которые тебе показывались, человеческие? Это же была одна ложь, это ничтожество пило твою кровь и наполнялось силой. А ты говоришь — человек? Ты не забыла, что у тебя уже есть ребенок, за которого ты отвечаешь и который очень нуждается в тебе.

— Я не знаю… Я запуталась, мне страшно. Я не хотела умирать…

— А ты не умрешь… Все с тобой будет хорошо.

— Они объявили, что на мне проклятие. Родовое проклятие на мне и Никите и одно на смерть от человека. Что мужчина, от которого я родила ребенка, проклял меня. «Не доставайся же ты никому»…

— А зачем ты врала ему? Зачем ты из всего делаешь спектакль, дешевую мелодраму? Он любил тебя, но ты не поверила в эту любовь!

Здесь я потеряла дар речи. Она, а значит, и я подошли вплотную к разгадке основной тайны моего существа — я не живу. Я играю спектакль под названием «Жизнь». Но когда пошли титры, то есть дали занавес, я начала отчаянно сопротивляться и пытаться изменить сценарий!

— Да, я не хотела ему ничего говорить. Мои родители не ладили и всё время «делили» младшую дочь, то есть меня, пытаясь сделать больно друг другу. Я родила ребенка «для себя», чтобы никто, кроме меня, не имел прав на него и ему никогда бы не пришлось выбирать, с кем остаться — с мамой или с папой, стоя в зале гражданского суда и разрываясь от страшной муки невозможности выбора. Я солгала ему. Сообщила, что «это не имеет к нему отношения»…

— Ты родила его для себя. Нельзя детей рожать для себя. Ты же Рак. Раки становятся самыми лучшими матерями, а ты всегда жила своей жизнью, считая, что если даешь ему денег, сколько он хочет, то исполняешь свой материнский долг… Ты должна была стать прекрасной женой и матерью. Но один-единственный «сбой в программе» все изменил. И ты уже не управляла своей жизнью. Нет на тебе проклятия. Твое проклятие — ты сама. Твоя любовь к удовольствиям, мужчинам, амбициозность, желание «звездить»…

— Я думала, что смогу вырастить его одна, что мой мальчик будет гордиться матерью, которая красива, занимает хорошую должность, ездит на дорогой машине… Я все время работала, чтобы он ни в чем не нуждался…

— Это не главное. Ему ты нужна. Ему хочется говорить с тобой. Но он не знает слов. Ему не хватает твоей защиты, но он не может попросить. Ты должна думать о нем, отказавшись от жизни светской и беззаботной девицы. Я говорю с тобой жестко, ты можешь обижаться на меня, но это правда — ты бросила ребенка на произвол. А теперь пытаешься его спасти… И не надо так вызывающе одеваться — она показала намою слишком короткую для взрослой женщины юбку.

Она не пыталась успокоить меня, но в ее голосе была какая-то сила, которая передавалась мне, и сердце начинало стучать ровнее.

— Ты должна с сыном поехать к отцу Герману. Он помогает. Так говорят. И никогда к ним не возвращайся. Они будут звонить, могут искать тебя, следить за тобой, прослушивать телефон, но ты ни в коем случае не должна с ними контактировать. Ни под каким предлогом… И потом, будь осторожна, они каким-то образом связаны с твоей работой. Через семейную пару.

Это я знала и приняла спокойно. Следующий ее вопрос заставил меня содрогнуться:

— А ОТКУДА У НЕГО ШРАМЫ?

— У кого?

— У того, который главный.

— А РАЗВЕ Я ГОВОРИЛА ПРО Шрамы? Она улыбнулась:

— Нет, ты ничего не говорила. Это я тебя спрашиваю.

— Страшная месть. Он спас от смертельной болезни свою жену, нарушив законы черных, и ему отомстили — он возвращался мирно домой и попал в перестрелку между бандитами. Восемь пулевых ранений, кома, а эта стерва его бросила, пока он был в больнице.

— Девочка моя. Эта история — выдумка. А все было по-другому. Ему мстил тот, кого он обманул. Он не первый раз идет на преступление и не всегда его жертвы — доверчивые и одинокие барышни…

Она коснулась рукой моего лба, как будто замеряла температуру. Мне хотелось обнять ее, как обнимают мать, но я понимала, что это чужой человек, который просто проходил мимо. Она спускалась по лестнице, а я смотрела на ее ноги в светлых чулках. Ее походка была легкой, а сама она абсолютно материальной, настоящей, живой. Во всяком случае мне так казалось. Она обернулась, словно забыла сказать что-то очень важное:

— Ты будешь радоваться каждому дню, тому, что видишь солнце, просыпаешься утром, целуешь ребенка на ночь… Ты будешь жить по другим меркам.

— А когда станет легче?

— Это душевный аборт. После него потребуется время, чтобы оправиться. И сроки есть — сорок дней, полгода, год. Так прощаются с умершими.

Мне стало совсем одиноко, как будто я вернулась с кладбища.

— Я никому не нужна…

— Ты сама себе не нужна, вот что плохо…

Бегемот

Я вытерла слезы, просушила руки о край блузки, мне уже было все равно, как я выгляжу. В этом отделении, где лежали люди с отрезанными ушами, мало кто имел товарный вид. Хотелось курить, но с собой ничего не было. Я сидела и пыталась «прощупать» наличие или отсутствие той самой субстанции, которая зовется душой… Это было похоже на то, как человек сам у себя меряет температуру — не горячий ли лоб. Я пыталась вспомнить что-то духовное или, например, мысленно написать что-то в блоге Олеси Градовой. Ничего не получалось, все путалось в голове.

Мне казалось, что эта встреча была в сценарии, которым управляет кто-то сверху. Вся эта чудовищная история напоминала детскую матрешку — ты достаешь из расписанной Хохломой матрешки другую, поменьше, а та в свою очередь раскрывается и внутри опять глупо улыбающаяся кукла…

Вдруг я услышала за спиной уже хорошо знакомый голос Бегемота:

— Вот ты где? Почто не спишь? А меня сняли с дежурства за то, что мы с тобой курили. Еще хочешь?

— Ага, было бы в самый раз.

Он вытащил из нагрудного кармана газетный сверток, мне показалось, опять мелькнул фрагмент лица вечно гламурного Грефа В теле образовалась какая-то легкость, мысли прояснились. Хорошая доза правильных эндорфинов прошла в мозг.

— Говорят, что ты легко отделалась. Ну полежишь немного из-за сотрясения, но быстро отпустят.

— Слушай, а как ты думаешь, она их, правда, видит?

— Кого?

— Ну, этих, бесов?

— Бабка-то? Да она каждую ночь здесь орет.

— Каждую ночь! И до меня тоже?

— Конечно. Ее поэтому и положили в коридоре, а не в палате. Бесноватая бабуся. Я часто дежурю. Ей тоже траву предлагал, а она меня демоном обозвала. — Он как-то по-хорошему засмеялся, тело заколыхалось, и показался таким настоящим, надежным, как будто я его давно и хорошо знаю.

— Может, завтра палату тебе найдем. Будут выписываться, денежку дашь и положим как королеву.

— Ты такой хороший, Бегемот. Но я хочу остаться с этой бабушкой. С ней весело, будем вместе по ночам чертей гонять.

Мы заржали, потому что трава попалась правильная. Фантазировали, как будем гонять чертей, забивать с ними косяки и слушать анекдоты про грешников, которых жарят на сковородках. Весь этот бред как-то настраивал меня на возвращение к жизни. Периодически я вспоминала имя «Германн», ассоциируя с «Уж полночь близится, а Германна все нет», и с Грефом, и клочком газеты «Коммерсантъ»… Опасаясь, что завтра я забуду обо всем, что сказала мне таинственная гостья, я попросила Бегемота дать мне обрывок газеты с кусочком заголовка про торфяные болота, которые у Грефа, видимо, связывались с банками, предоставляющими ипотечные кредиты.

— Слушай, а эта женщина, которая к ней приходила, она кто?

— Не знаю, но я ее часто здесь вижу. Она помогает врачам. Если диагноз непонятен или родственники не могут принять решение, делать операцию или нет, приглашают ее. Очень редко, но бывает, что она отказывается говорить. Как правило, это означает, что все усилия напрасны и пациенту уже ничто не поможет… Просто она все видит…

— Как это — все видит?

— А ты не обратила внимание, какие у нее глаза — как рентген. Насквозь видит. Мне даже иногда совестно, что у меня косяк в кармане заначен…

Я заснула прямо на лестнице. Бегемот принес мне одеяло и подушку. Видимо, у него не было моральных сил тащить меня в койку возле окна. Я словно провалилась в бездну. Все переживания прошедшего дня, превратившегося в какую-то бесконечную череду происшествий, прибили меня прямо на месте нашего дисциплинарного нарушения.

Проснулась от мысли, которая полоснула, как ножом. Я вскочила и чуть было, споткнувшись, не полетела кубарем с лестницы. Участливый Бегемот был тут как тут, схватил меня за какую-то конечность и удержал в равновесии.

— Там мой ребенок. В машине остался мой ребенок!

— Как это ребенок?.. Там никого не было…

— Я просто забыла. Он был на заднем сиденье, его надо срочно забрать!..

Бегемот замер в раздумье, будто чего-то вспоминал…

— В машине никого не было. Мы же резали ее вместе с ребятами из МЧС. Двери-то заклинило, он же не мог сам уйти.

Я в изнеможении опустилась на колени.

— Он там, и надо его спасти, но у меня нет сил, Бегемот, пожалуйста…

Он взвалил меня на плечо и потащил в коридор. Положил на кровать.

— Я сейчас поеду туда, где осталась твоя машина, обещаю, все осмотрю. С ним все будет хорошо…

— Какой ты милый, Бегемот, настоящий… Ты даже не представляешь…

Я проснулась на следующее утро. Голова болела, но я чувствовала себя отдохнувшей. В руке был клочок газетной бумаги. Рядом стояла Наталья Орейра и протягивала мне телефон:

— Вам звонили много раз. У него батарейка села, но мы нашли зарядник. Редкий у вас какой-то телефон. Наверное, дорогой.

— Это коммуникатор.

— Звонил какой-то мальчик, вроде как сын, спрашивал, где мама. Мы сказали, что с вами все хорошо. Позвоните домой.

Я позвонила Никите, сказала, что произошла небольшая авария, но я в порядке, приеду домой, мы сходим в «Макдоналдс» и у нас всё-всё будет хорошо с этой минуты.

Днем пришел следователь из милиции по поводу аварии, кажется. Написал протокол, нарисовал карту происшествия. Я плохо помнила детали, но подписала схему ДТП равнодушно и покорно, как будто это не имело ко мне отношения. Вечером упросила главврача выпустить меня под подписку, что, если возникнут осложнения, не буду предъявлять ему претензии. Он был последний, кому в этот момент я хотела бы предъявить претензии.

Мне хотелось проститься с Бегемотом, но его нигде не было. Я подумала, что если потребуется, я всегда найду его где-нибудь на лестнице между вторым и третьим этажами, рядом с жестяной баночкой для окурков.

Я шла по улице, думала о том, хватит ли мне денег на такси — несколько сложенных тысячных купюр из моей сумочки за ночь испарились. Но какая-то мелочь, видимо, из сострадания, осталась на метро и сигареты. Вид у меня был, конечно, не очень, поэтому в метро я решила не соваться. Хотя Ума Турман, когда вылезла из могилы в «Килл-Билл-2», выглядела еще хуже. Какой-то хачик на традиционно разбитой «шестерке» согласился подвезти меня за 80 рублей. Видимо, на большее я не тянула.

В качестве компенсации за трату времени на бедного пассажира он хотел получить хотя бы телефон или просто поболтать, но я села на заднее сиденье, вытащила коммуникатор и перо-стилус. Я подумала, что эту ночь смогу описать в блоге Олеси Градовой.

ОБЫКНОВЕННОЕ УБИЙСТВО

Из блога Олеси Градовой «Диагноз: Любовь».

Чем позднее прибывает «скорая» — тем точнее диагноз.

Афоризмы Рунета

В любой день, если это будет воскресенье, я перестану ждать тебя. Ты, наверное, этого не заметишь, но в календаре я сделаю новую отметку «Еще один день без…» Мое место рядом с тобой к этому моменту будет занято, а я лишь буду предпринимать тщетные попытки обменять обретенную реальность на утраченные иллюзии.

Ты, изначально отнесенный к сфере моего иррационального, бросил на мой стол пухлый скоросшиватель с материалами дела об убийстве и вышел, не захлопнув дверь. Я еще долго слышала твои удаляющиеся шаги на лестнице.

Весь твой преступный замысел, или, скорее, «преступление по неосторожности», заключался в убийстве моих чувств. Я смотрела на фотографии «потерпевших», на линии, очерченные мелом на полу, и краткие записи криминалиста, фиксирующего обычные в таких случаях наблюдения: «Обнаженные тела лежат в неестественной позе, следы на видимых поверхностях подтверждают факт насильственной смерти».

Молодой следователь-дознаватель строил глазки и пытался заигрывать со мной, а я, проникаясь его расположением, пыталась как можно более весело рассказать о произошедшем. В результате получилась байка о том, как я открыла дверь мужчине, который показался мне достойным кандидатом в «свидетели моей жизни». А тот, кого я приняла за возможный сценарий развития, просто овладел мной в коридоре, обрушив вешалку с верхней одеждой прямо на визжащую рыжую суку, проживающую со мной на правах совместной аренды жилья и носящей гордую кликуху Эммануэль.

Далее началось совместное распитие спиртных напитков, которое, собственно, и приводит к разного рода беспределу, называемому на языке ментов бытовухой. Бытовуха — дело хорошее для молодого следователя: потерпевшие остаются по месту жительства, а преступники не успевают добежать до канадской границы — их берут практически сразу, с колюще-режущими предметами в окровавленном кулаке.

— Так, я не понял, — делая пометки в блокнот, осведомился молодой лейтенант угрозыска. — Всё было по обоюдному согласию?

— Я продолжаю надеяться, что да.

— Вы плохо помните обстоятельства дела?

— Нет, я могу выражать только свою позицию. Я так и не поняла его истинных мотивов.

— Но вы же его обвиняете, требуете преследования по закону?

— Ну что вы, при нашем несовершенстве законодательной базы требовать возмездия самонадеянно.

— Простите, но что же делать мне?

— В интересах следствия поменяйте все фамилии задержанных на фамилии следователей.

— Простите, у вас нет психических отклонений?

— Документально подтвержденных — нет.

Изящный человечек при исполнении морщил лобик и заносил в тетрадные клеточки мои показания. Хотела ли я возмездия? Как всякая женщина, которую не оценили по достоинству? Наверное, и вместо административного с конфискацией я бы закатила пожизненный без права на апелляцию.

Впрочем, пока я иронично и с достоинством давала показания, за моей спиной появились люди в белых халатах. Они накинули на меня нетканую рубаху ловко, как ветеринары сеть на тигра, которому надо сделать укол противовирусной вакцины, и завязали рукава на спине бантом. Их возбужденные лица были чертовски привлекательны — это особое удовольствие наблюдать за мужчинами, увлеченными работой, как делом своей жизни. Когда меня выводили из помещения, я успела подмигнуть рыжей суке по кличке Эммануэль и шепнуть ей: «Прорвемся!» Она замахала обрубком хвоста и срыгнула плохо переваренный завтрак на ботинки санитара.

Эх, товарищи, в кои-то веки не очередной «висяк», а надежное, живое дело, где пока еще есть у кого брать свидетельские показания. Но то ли коррупция в верхних эшелонах власти, поразившая ржавчиной систему вплоть до самого низа, то ли план психиатрической лечебницы по привлечению новых состоятельных клиентов… Но я довольно быстро оказалась в пахнущем сырой рыбой ресторане с привязанными к столешнице алюминиевыми плошками.

Окружавшие меня люди были дружелюбны и настроены на взаимовыручку. Интересовались историей болезни и ситуацией с шаттлом на мысе Канаверал. Мой бэкграунд позволял вести непринужденную беседу на разные темы, не фиксируясь на причинах моей транспортировки.

— Ты, наверное, актриса? — говорила гламурная дама с коробкой из-под рафинада на голове.

— Мы все тут актеры, готовые уйти из жизни, как из театра…

— А что, на воле мужики есть?

— Да разве это мужики… — вспомнила я фразочку из фильма «ДМБ», надеясь на воссоздание общего культурного пласта.

— Знаешь, если ты потеряла какую-то вещь, не надо ее искать. Надо раскрутить Вселенную таким образом, чтобы она сама вернула тебе потерянную вещь.

— А как ее раскрутить? Мне нужна точка опоры и рычаг, как Архимеду?

— Надо просто Очень Сильно Захотеть, и тогда это произойдет. Вот я как-то начала раскручивать…

Внезапный вопль, раздавшийся со второго этажа, заставил ее прервать рассказ на самом интересном месте и поспешить с толпой наверх. Зрелище, представшее нашим глазам, холодило кровь и будоражило воображение. Женщина, обмотавшая тряпкой металлический штырь, торчавший из батареи центрального отопления, отчаянно наваливалась на него абсолютно голой задницей и ритмично дергала всем телом, находясь, судя по всему, на пике оргазма. Выражение участливости и готовности к взаимовыручке не пропало с физиономий моих «однокашников». Однако «сеанс» она закончила самостоятельно.

Трибуны аплодировали, судья выкидывал желтую карточку, болельщики с разрисованными под российский триколор лицами обнимали и тискали меня в объятиях, случайно расстегивая крючки на лифчике. Я уже не чувствовала себя одинокой, кругом были влажные руки и напряженные ширинки. Я почему-то вспомнила о тебе.

…Ты перестал думать обо мне, как об игроке своей сборной. А я продолжаю смотреть на тебя, как Франция на Задана в его последнем матче, помнишь, в том самом, где он пнул головой в живот Матерацци за оскорбление чести сестры. И как Франция, я готова за одну секунду перейти от обожания к ненависти, ибо женщины готовы всё простить, кроме слов «НИЧЕГО НЕ БЫЛО…».

…Я закрыла файл, через несколько часов я должна быть на работе, в десять совещание. Я вспомнила, как герой этого рассказа, в те самые первые дни, когда мы еще оставались немного чужими и только-только приступали к стыковке «космических объектов», писал мне в ICQ: «Ты — Женщина-Вселенная…» А я поверила этим словам.

 

Часть 8 Откровение

Новое «лицо» Антона Мракова

Я опять обратилась к Всемирному разуму. Закрылась в кабинете и вывесила с внешней стороны табличку «Do not disturb». Я искала материалы о манипулировании сознанием. Несколько раз поменяла подборку ключевых слов: «Антон Мраков Магия», «Магия Манипулирование Власть», «Технологии Гипноз Сознание», «Власть Манипуляции Страх»…

Я подбирала «ключ», но целые тонны виртуальной «беллетристики» не давали мне ответа на мой вопрос. Через несколько заходов, когда я практически потеряла надежду сориентироваться в этой свалке информации, я набрала в строке поиска: «Манипулирование гипноз Антон Мраков».

На второй странице Яндекса я нашла ссылку на книгу «Манипулирование общественным сознанием». Ссылка была «мертвой» — текст не открывался, но была аннотация. У книги два автора. На первой фотографии изображен полковник лет пятидесяти, с прозрачными, невыразительными, глубоко посаженными глазами. Второй автор — Антон Марков. Я поняла, что, набирая в который раз его фамилию в поисковой строке, я просто-напросто перепутала порядок букв. Марков и Мраков. Я узнала его на фотографии. Его настоящая фамилия — Марков. У меня был знакомый политтехнолог с такой фамилией. Хороший талантливый парень. Может, даже они родственники…

Судя по описанию, книга представляла собой нечто вроде учебного пособия, коих много выходит по нейролингвистическому программированию, техникам управления сознанием и прочим псевдонаучным трудам. Некоторые из них даже попадали мне в руки — тот, кто занимается политическим пиаром, должен иметь некоторый бэкграунд по технологии работы с коллективным бессознательным. Иначе никогда не научишься управлять скрытыми мотивационными импульсами в интересах кандидатов во власть.

Немного начало проясняться в голове. Да, он из тех самых. Хотя не бывает «бывших». Он работает на них или они «крышуют» его. Теперь это уже не важно. Он получает информацию или обменивает ее. У него свой и достаточно прибыльный бизнес — за час он может получить несколько тысяч евро. Это на порядок выше, чем доходы таких консультантов, как я.

Отсюда вопрос — зачем я им нужна? Да, у меня хорошая должность, но моей зарплаты вряд ли хватило бы, чтобы умерить их аппетиты. Может, я действительно должна была выйти на какие-то другие уровни, чтобы работать на них и постоянно отстегивать деньги, которые они же и помогли бы мне заработать?

Мучительно и медленно приходило осознание того, что это всё, от начала до конца, было игрой, тщательно построенной и, видимо, пущенной на поток технологией «вербовки» новой жертвы. Ни любви, ни взаимного влечения, ни сострадания, в конце концов, ничего этого не было. Был механический расчет, калькуляция в самом пошлом смысле этого слова. Возможно, меня пропускали через какой-то фильтр — процедуру отбора, которую я либо должна была пройти, либо дать осечку. Видимо, меня довольно быстро «забраковали» и отправили в мусорное ведро.

Они хорошо поработали — информация, которой они владели уже на момент встречи со мной, должна была полностью выбить меня из колеи, зомбировать и превратить в ручную марионетку. Что лукавить, им почти удалось это сделать. Но в какой-то момент щелкнул тумблер, сработал какой-то аварийной сигнал, и мне позволили выскочить и оказаться «над схваткой» — схваткой черных и белых сил. Та самая формула Яна… Его стремительно вращающееся блюдечко, с которого я должна спрыгнуть. Стрелка рефлексии…

Я сумела выпрыгнуть и остаться в живых. Но они успели что-то сделать с моим сознанием — разложить его на атомы и наночастицы, а потом собрать в какую-то новую для меня структуру. Я пыталась выяснить, где, в каких отсеках сознания или подсознания произошли эти изменения.

Страх остался. Даже после того, как вышла на уровень осознания фальшивости всей этой игры, я оставалась во власти программы, кропотливо в меня заложенной. Чтобы уничтожить все эти программные файлы и приложения, выйти из гипноза, в котором меня держали, необходимо, во-первых, понять их намерения и, во-вторых, узнать, как это работает. Наконец я вспомнила про реферат в прозрачном файле, который лежал в тумбочке моего стола. Любопытные сведения содержали эти странички…

Реферат

Итак, вот он — реферат «Блеск и нищета магов». Я не знаю автора этого документа, но понимаю прекрасно, чем он меня заинтересовал. Это была одна из немногих опубликованных в Интернете статей, посвященная принципам воздействия черных магов на простых людей с точки зрения этих самых «объектов воздействия». Своего рода исповедь «жертвы», с которой, как оказалось, у нас очень много общего.

Прежде всего, автор предлагал собственную интерпретацию магии, отличную от общепринятой. Сравним определение магии, которое дается в книге ЛаВея: «Изменение ситуаций и событий в соответствии с волей человека, невозможное при применении обычных методов». Автор реферата «Блеск и нищета» провел разделительную черту между собственно колдовством и подлинной магией — «сознательной властью над сознанием другого человека путем использования тонких энергетических, обычно неосознаваемых, уровней». Сознанием обычного человека эти тонкие уровни реальности не фиксируются, он ориентируется в них интуитивно, неосознанно, в то время как «маги прекрасно осознают область указанных явлений». Маг как бы «входит» в человека и управляет им изнутри.

Чтение захватывало, ибо я узнавала себя — точнее, те мысли, ощущения, страхи, которые спонтанно зарождались внутри меня в процессе общения с моим Черным Принцем. Четкие сигналы тревоги, которые я в свое время не могла распознать. Правильнее сказать — умышленно выключила «дешифратор» этих сигналов, наслаждаясь «величием и судьбоносностью» момента.

В тот момент я переживала это как нечто исключительное, уникальное, что могло произойти только со мной. Теперь же я видела перед собой довольно сухую и технологическую инструкцию по идентификации черного мага и его приемов. Этот документ, который я далее планирую обильно цитировать, послужил своего рода предупреждением от «далекого и незнакомого друга». Предупреждением, на которое я слишком поздно обратила внимание.

«Обычному человеку маг может представляться мнительным индивидом с болезненно чувствительной психикой. Типичным медицинским диагнозом черного мага служит истерический реактивный психоз. Тем не менее этот больной или полубольной человек обладает необъяснимой властью над человеком «здоровым». Магическое взаимодействие проявляется на психическом уровне как своеобразный гипноз, обеспечивающий неявную («магическую») власть одного человека над сознанием другого. Благодаря этому гипнозу мы можем «не замечать» многие очевидные вещи, «закрывать глаза» на них, «не придавать значения», «пропускать мимо ушей». Маг обретает власть над сознанием другого человека благодаря своей «личной силе». Личная сила проявляется как некая неспецифическая личная притягательность, влекущая к магу людей и обеспечивающая «магический гипноз». Чтобы безличная сила природы могла стать нашей личной силой, она должна быть преобразована и передана нам другими людьми. Нелепо было бы отрицать иные источники, из которых можно черпать личную силу, но указанный служит важнейшим, а для преобладающего большинства человечества — единственным».

Я вспомнила все наши споры об источниках и составных частях… Как я доказывала ему, что могу брать энергию у камня, воды, Космоса. Что мне не нужно отнимать эту силу у других людей… Жаль, что я так и не спросила его про механизмы — как он предполагает «экспроприировать» чужую силу, а он не торопился со мной делиться своими секретными техниками.

«Сила передается человеку всякий раз, когда другой человек обращает внимание на его личность, его деятельность, его образ мышления и т. д.

Иными словами, наша личная сила восполняется непроизвольно обращенными к нам мыслями и чувствами других людей. Сила передается спонтанно и непроизвольно; напротив, всякая рефлексия, связанная с представлением о цели данного процесса, зацикливает силу в границах мотивационных структур личности «передатчика» и тем самым блокирует ее выход».

Я помню, как я восхищалась им, — поток эпитетов в превосходной степени, адресованный ему, был неистощим. Я питала его уверенность в собственной исключительности, восторгалась им, ласкала его слух. Но и он ведь делал то же самое… Да, его раздражало, если я начинала вдруг анализировать происходящее и высказывать свое сомнение. Тогда в ход шли красочные истории, яркие примеры, ссылки на акты возмездия, обращенные в адрес «непокорных» и тех, кто, воспользовавшись магией в своих личных интересах, отрицал ее силу. Последние, по словам Дамира, «лишались всего достигнутого». И если все это не помогало, применялись наркотические средства и алкоголь — что угодно, лишь бы заставить меня фонтанировать опять, переливаться через край, отдавая ему лучшие краски своей души.

«Мы пребываем в состоянии непрерывного естественного энергообмена с другими людьми. Маг использует этот естественный источник энергии: либо путем активного контакта с большим количеством людей (например, общественная работа), либо путем неадекватного энергообмена с более-менее ограниченным кругом сильных «доноров».

Опыт его религиозной деятельности, выступления перед тысячами прихожан в мечети — все это становилось питательной средой для его ЭГО, взращивало неуемные амбиции и жажду власти.

«Сила нужна ему для того, чтобы увеличивать свою способность к самонаслаждению. Самонаслаждение — это утеха паразитов, неспособных к самостоятельному передвижению, духовных калек, для которых недоступны иные, эволюционно более высокие формы наслаждения. Это своеобразный духовный онанизм, занятие самодостаточное и совершенно бесплодное. Паразитизм служит для него ФОРМОЙ СУЩЕСТВОВАНИЯ, самонаслаждение — ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ЦЕЛЬЮ, а ложь — СРЕДСТВОМ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ. Ввиду своей паразитической сущности он не способен расти духовно, за границы эго. Поэтому единственно доступная ему форма «духовности» — это самонаслаждение. Его потолок там, где у остальных пол…».

Я испытывала смешанные чувства. Естественным образом перекладывая прочитанное на матрицу своей собственной реальности, я начинала все больше и больше жалеть Дамира. С одной стороны, он использовал окружающих его людей — забирая их деньги и поглощая с аппетитом все добрые чувства, направленные на него. Но с другой стороны, он не был просвещен, его черная душа блуждала в потемках собственного величия, а его кумир, Учитель, держал его во мраке неведения и страха, точно так же, как и меня. Он, Антон Мраков, стер личность Дамира, его установки, его веру. Уничтожил, как последователя Амра Халида, как мальчика, приехавшего черт знает откуда в Москву за заработками, мальчика, который денно и нощно натирает спины лощеным дамочкам, делает новые торсы и убирает жировые складки с бедер. Бедный мой борец с целлюлитом, который однажды возжелал мирового господства! Брошенный единственно любимой женщиной, уехавшей от него с каким-то хлыщом в свадебной «Альфа-Ромео»…

Стоп. Я остановила поток своего великодушия, ибо жалость грозила перерасти в прощение, а это не входило в мои планы. Вернулась к чтению реферата.

«Результаты опроса пострадавших показали, что мы имеем дело с существом, у которого начисто отсутствуют какие-либо искренние чувства, мысли, стремления, убеждения, цели и идеалы — свое собственное живое человеческое лицо. Любимой темой его речей служат возвышенные идеалы. Словотворчество это служит не только цели элементарного самообмана, но и приманкой для изголодавшегося по идеалам окружения. Его личина — это многочисленные маски, сменяемые в зависимости от ситуации и типа жертвы: «простой, скромный парень», «слабый, больной, запутавшийся человек», «проникновенный лидер», «жаждущий ученик», «просветленный Учитель», «маг», «адепт йогической самореализации»…».

Как кадры из кинофильма прокручивались в моей голове отрывки нашей истории. Как в зеркале узнавала я и саму себя — разве мы, обычные люди, не используем в жизни целый набор маскарадных костюмов, чтобы брать штурмом этот мир или, наоборот, защищаться от него?

Вот почему они выбрали меня — я умела менять цвета ауры и ему нужно было понять «механизм»! Я должна была отдать все ключи и коды доступа, но меня перехватили на полпути. Вопрос только в целеполагании — ради чего мы это делаем? Чтобы выжить, защитить свою семью, добиться признания и самореализации или чтобы властвовать и манипулировать, решать свои личные эгоистические задачи? И это вопрос не только морали и нравственности — это вопрос кармического предопределения.

«Две экзистенциальные цели «магической самореализации»: ТВОРЧЕСТВО и САМОНАСЛАЖДЕ-НИЕ. И хотя дающая силу наслаждения власть лежит в основе как белой, так и черной магии, цели такой власти различны. Если в белой магии это власть дающая, власть над людьми для людей, то в черной — власть берущая, власть над людьми для себя. Поэтому говорится, что белая магия служит Богу, а черная — Сатане…».

На самом интересном месте в дверь постучали. Кто-то стащил табличку-«оберег» от внешнего вторжения, и народ начал ломиться в мой кабинет. Это были милейшие люди — начальник юридического отдела, бухгалтер, руководители проектов… Всем им от меня было что-то нужно. Они звонили на все телефоны. Они требовали подписать бумаги, согласовать сроки, уточнить задачи…

Но я никого не принимала. Впервые личное возобладало над общественным. Меня не было для этого мира. Я временно отбыла. Но они не знали, что кабинет пуст, и поэтому продолжали штурмовать мои укрепления.

Новое знание

Я вытащила из сумочки клочок газетной бумаги и положила на клавиатуру компьютера. Вспомнила имя — Герман. Набрала в строке поиска Яндекса «Отец Герман» и продолжила пролистывать интернет-странички, отфильтровывая нужную мне информацию.

Все оказалось проще, чем я думала. Отец Герман — православный священник, который совершает обряд отчитки, то есть того самого «изгнания демонов». В Троице-Сергиеву лавру, бывший Загорск, приезжают паломники со всей России. На сайте лавры был телефон его помощника Александра, и я решилась позвонить. «Да, в ближайшую пятницу, в три часа дня. Приезжайте…».

Я заказала номер в монастырской гостинице на двоих и выключила компьютер. Меня удивила легкость, с которой я наметила траекторию пути. Казалось, я должна была истоптать пять пар башмаков, износить четыре платья, прежде чем найду его. Аккуратно переписав все координаты и телефоны в блокнот, я решила покинуть офис. Не глядя, подписала все оставленные бумаги, санкционировав таким образом покупку рекламных площадей в газетах, проведение социологического опроса о ценностях и нравственных ориентирах россиян, а также заявление на увольнение — уже не помню, кто был его подателем. Мне нужно было все рассказать сыну и выработать совместный план.

— Никита, мы должны поговорить.

— Только, пожалуйста, не говори опять, что ты узнала будущее, — мой сын уже сообразил, как реагировать на мои внезапные заявления.

Я смотрела ему в лицо — почти взрослое, изменившееся за последние несколько дней, или я просто не обращала внимания на то, что он действительно вырос? Уже пробиваются усики, волосы надо стричь и рукава пуловера коротковаты. Когда он успел повзрослеть? Я все время работала, видела его только спящим, с трудом подбирала одежду — постоянно приходилось менять на размер больше. Я не знаю ничего о нем — что его волнует, почему он часами в чатах, почему в карманах валяются зажигалки? Смотрела, как будто сканировала его лицо и сопоставляла с фотографиями, которые делала когда-то на вокзале, когда встречала его из пионерского лагеря… на ворохе упавших рыжих листьев, когда мы купили щенка… в бассейне, когда он учился плавать… в школьном дворе, когда он шел в первый класс с красными гладиолусами… белые кудряшки из-под вязаной шапочки…

— Нам надо поехать в одно место, на пару дней, я уже заказала гостиницу.

— Куда? Я не хочу никуда ехать.

— Это не обычное путешествие, но мне очень важно, чтобы мы поехали вместе… Мы поедем в монастырь. В пятницу с утра уезжаем.

Его как током ударило. Взгляд стал напряженным. Или мне показалось?

— Я не могу поехать.

— Почему? Если ты что-то запланировал, прошу тебя это перенести.

— Я не могу поехать с тобой.

— Если день рождения у друга, мы можем сделать это на следующей неделе, но ты должен уточнить, когда. И уже потом не менять своего решения.

— Мама, пойми, я не могу поехать с тобой… — в его голосе была какая-то новая мне, незнакомая непреклонность. Он никогда со мной не говорил таким тоном — Никита действительно как будто Повзрослел с того самого дня, как я попала в больницу и вывалила на него новое» знание».

— Я понимаю, что это не так интересно, как ехать на горные ледники Майрхофена, но я прошу, я так редко тебя о чем-то…

— Не могу… — почти шепотом, как самый последний аргумент.

Моё сердце словно пронзили острой иглой. Я начинала понимать причину его непреклонности.

— Никита, а где твой крест?

— А где твой, ты же его никогда не снимала? — Вопросом на вопрос, где он только этому научился?..

— У меня цепочка порвалась… Может, ты его потерял, признайся? Это плохая примета, но ты скажи, я куплю тебе новый.

Он опустил голову, потом взял со стола первый попавшийся предмет и начал крутить его в руках, как будто его что-то заинтересовало.

— Ты сменил веру, что ли? — Я попыталась улыбнуться, сделав этот вопрос как бы шуточным.

Он молчал. Согнутая спина, сцепленные на коленях руки. Так сидят, когда боятся сказать ту самую правду — страшную, раскалывающую весь мир на «до и после». Незнание, предшествующее открытию правды, и горькое знание, которое придется тащить по жизни в рваном холщовом мешке.

— Да.

— Что — да?

— Ты не поймешь…

— Ты… ты принял ислам? Скажи, ты сделал это?!!

— Ты не поймешь меня!!! — Он сорвался с места, опрокинув стул, и бросился в ванную. Запер дверь и включил воду.

Я билась в дверь, трещал, но не поддавался замок… Я стала вспоминать, лежат ли на полочке опасные бритвы. Откуда они могут там быть, в моем доме не бреются мужчины. Я опустилась рядом на пол…

— Ник, я постараюсь понять тебя… — В голосе мольба и обещание. Звук воды стал тише. — Я сама в четырнадцать лет приняла православие, крестилась в церкви рядом с нашим домом, а я ведь росла в семье атеистов. Я хотела зашиты, и мне тогда казалось, что церковь поможет моей душе… И хотя не часто хожу в церковь, не соблюдаю все обряды, не пощусь… Я все равно верю в своего Бога, и это помогает мне жить…Я не учила тебя читать Библию, редко водила тебя на службы, ты вспомни, как ты скучал в церкви… Но я молилась за тебя. А как теперь смогу молиться? В моем храме нельзя молиться за мусульманина. Кто защитит тебя?

Он отвел щеколду. Мы сидели по разные стороны двери, у каждого была своя территория и своя защита, но эти территории сообщались.

— Меня защитит Аллах.

Мне трудно было привыкнуть и принять эту новую для меня истину…

— Ну как же так? Я всегда молилась Богу, и вдруг твой Бог — Аллах…

— А какой у тебя Бог, как его зовут? У тебя вообще не Бог, а целая троица. Отец, Сын, Святой Дух…

«Да уж, и ему кто-то хорошенько промыл мозги», — подумала я. К теософскому диспуту с подростком я была не готова, более того, это самое триединство Бога некогда вводило в ступор и меня.

— Никит, ребенок доверяет своим родителям — он не ставит под сомнение их слова, их существование, их опыт. Он просто верит. Потому что слаб, зависим, потому что нуждается, чтобы его вели за руку. Почему ты ставишь под сомнение нашего Бога?

— Потому, что Аллах — правильный Бог.

— А ты хоть Коран читал?

— Немного, я буду изучать… Не плачь, мама…Я поняла, что не чувствую слез, они как дождь стекали по щекам и кончику носа, и я смахивала их ладонью.

— Когда это произошло?

— В тот день, когда ты была в больнице. Меня опять начали сотрясать вибрации гнева.

— Это ведь всё твои друзья! Я же звонила, я же просила, чтобы ты не связывался больше с ними!

— Мама, я тогда и решил, что буду слушать свое сердце. И мое сердце сказало…

Какое сердце? Разве сердце может сказать такое — ослушаться, нанести удар ножом в сердце, из которого и так хлещет кровь… Я беру себя в руки… Это ребенок, он еще сделает тысячи ошибок в жизни, и единственное, что я должна сделать сейчас, — это сохранить тонкую связь между нами.

— Я надеюсь, ты не сделал обрезание?

— Не-а, еще не успел. И вообще-то боюсь…

— Пожалуйста, если надумаешь, скажи мне. Я хоть врача найду нормального, а то есть умельцы, которые делают это крышкой от кока-колы. И Коран я тебе куплю, и коврик. Если это у тебя серьезно, конечно…

Он подошел ко мне совсем близко, как уже давно не подходил. Я обняла его за плечи. Гораздо выше, чем раньше, когда еще помнила этот жест. Волосы светлые, но жесткие, мужские. Плачет, но пытается скрыть слезы. Мальчик мой, что же они с тобой сделали!

Дорога к храму

Я ехала по Ярославскому шоссе, слушая ток-шоу по «Нашему Радио». Беззаботный треп утренних ведущих выводил меня из состояния внутренней прострации. Какие-то простые вещи — знакомства в Интернете, самая бесполезная покупка, неожиданная беременность, день, который перевернул всю жизнь… Жизнеутверждающее эфирное пустословие заполняло новое утро спешащих по делам людей. Пытаюсь ответить на последний вопрос — про день, который перевернул… Мысленно звоню в студию, рассказываю Ольге Максимовой свою историю, меня выводят из эфира…

Я должна тренироваться быть счастливой. Надо вернуться к жизни, понять, что, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО, я живу. Это для меня задача максимум. Вспомнила день, когда узнала, что умер отец… Я ехала в электричке, смотрела на людей, которые разговаривали, жевали, читали газеты, смеялись, вязали на спицах и курили в тамбуре… Они жили. Они не знали, что мир рухнул, потому что он рухнул в одной отдельно взятой душе.

Я зашла в супермаркет на заправке купить воды. На меня странно смотрели, как будто я пришла из другого мира. Как они догадались? Продавщица подчеркнуто вежлива — видимо, из сострадания. В стае чуют больное животное, раненое добивают. У людей бывает иначе, у них еще встречаются сострадание и взаимопомощь, если, конечно, повезет.

До сих пор у меня была своя шкала интенсивности боли, в которой высшую отметку в десять баллов я присваивала тяжелой болезни или смерти близкого человека. И где-то совсем рядом, возле «девятки» — уход любимого мужчины. Но вдруг я оказалась перед новой чертой, новым пределом или, правильнее сказать, «беспределом» страданий, которые просто не вмещались в мою «шкалу», — это боль от потери самой себя, своего ребенка и любви, как самой значимой категории жизни. «Десятка» в кубе. Словно вынесли всё из дома, оставив только стены и поселив страх, — I'll be back. Я еще вернусь, мы еще рассчитаемся с тобой…

Когда уходит любимый, тебя словно отключают от розетки, а заряд аккумулятора быстро падает от судорожных движений души. Могла ли я представить, что есть еще более «экстремальные» переживания? Что есть НАСТОЯЩИЙ СТРАХ, который порождает МИР БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ? Что есть НАСТОЯЩАЯ боль… Каждый день удивляться, что ты еще жива. Каждый день быть готовой потерять ребенка. И со всем этим надо научиться жить.

Ты обещал, что, когда мы расстанемся, мне не будет больно. Ты говорил, что й стану сильнее. Ты был прав, милый мой Принц, я буду сильнее. Да, это возвращение с того света — как РОЖДЕНИЕ, которое с криком, болью и кровью… Путь очень долгий. Но есть воля, а значит, я пройду этот путь. Это возвращение от страха…

Я вспоминала наш договор и эйфорию, которую испытывала в тот момент, как я придумала гениальную идею про «возвращение к нулевой отметке» и с какой легкостью он согласился на мои условия. Думала и о другом договоре, который должен был вступить в силу в понедельник, но я впервые нарушила данное слово — даже не найдя в себе сил позвонить. Я набрала Антону эсэмэску: «Так сложились обстоятельства, что я вынуждена перенести нашу встречу». Перед отправкой я заменила «перенести» на «отменить»…

…Далее опускаю множественность ощущений, спонтанно рождавшихся в моей душе по дороге в лавру, как я открыла ключом маленькую комнату монастырской гостиницы с иконами и электрической красной лампадкой в «красном углу», как вышла на выстланную брусчаткой площадь, пожалев, что надела туфли на каблуках, как ко мне подошла молодая заплаканная женщина, которая просила на операцию для больного сына, как я стояла перед иконой Богоматери и молила ее 6 спасении СВОЕГО ребенка…

Я набрала номер Александра, помощника отца Германа. «Он заболел, сегодня обряда не будет», — ответил мне не по-монастырски деловой голос.

— Как заболел? Я же вчера звонила, вы сказали…

— Он сегодня почувствовал себя плохо…

— А завтра?

— Может быть, завтра…

— Мне надо с ним поговорить, я очень прошу… У меня беда…

Александр что-то почувствовал в моем голосе и стал менее «деловым»:

— А что случилось?

Я попыталась сформулировать свое послание отцу Герману как пароль, чтобы дверь распахнулась, но словно ворона в басне, опять зря открыла рот:

— Мне кажется, что я подверглась атаке темных сил…

— Ну… тут все так говорят… — Его первичновозникший интерес тут же улетучился.

— Поверьте, это правда. — Я пыталась еще как-то удержать его на линии, но он дал понять, что тут таких, как я, — вагон и маленькая тележка.

Он повесил трубку, я начала бродить из одного собора в другой, ставить свечи и молиться, стоя на коленях перед иконами.

Молодой батюшка, отслуживший дневную, вышел из церкви, и прихожане, пытаясь коснуться его руки или одежды, обступили его плотным кольцом. Глаза священника были добры, и я решилась спросить, могу ли ставить свечку за своего сына, если он мусульманин?

— Ты же, дочь моя, православная? Я кивнула.

— А как же сын мусульманин, по отцу?

— Нет, батюшка, просто упустила я его, он свернул с пути истиннаго… — От старания и трепета у меня неожиданно прорезался «православный прононс».

— Молись как о заблудшем, — молвил он с какой-то всепрощающей легкостью и дал поцеловать руку.

Я незаметно стерла помаду и коснулась губами тыльной стороны его довольно холеной ладони.

В стенах монастыря мне становилось легче, как будто старинные кирпичные укрепления защищали меня от демонов, с которыми мне довелось так близко сойтись. Среди страждущих, но светлых людей, выстаивающих многочасовую очередь к мощам Сергия Радонежского, я чувствовала себя «нечистой», но опять маскировалась под обычную прихожанку.

Постепенно приходили спокойствие и умиротворение. Весь день я пила воду из источника, к обеду разжилась какой-то медовой ковригой. Есть не хотелось. Уже вечером, когда ворота закрывались, я покинула лавру. Та молодая женщина все еще стояла на площади и собирала пожертвования. Я достала тысячную купюру из сумочки…

— Что с твоим ребенком?

— Лейкемия…

Я хотела спросить, как зовут малыша, но почему-то вспомнила слова Антона: «Каждый раз, когда ты будешь давать милостыню, твоя жизнь будет таять, как шагреневая кожа». Я протянула ей денежку и подумала, что никто не знает, где этот край. Как никто мне не ответит — может, тот мир, в который мы посланы, и есть ад, и мы должны пройти все девять кругов, для того чтобы вернуться в Обитель.

Женщина как-то суетливо благодарила меня, как будто это были большие деньги, которых могло хватить на операцию, если она действительно была необходима ее ребенку.

— Скажи имя, чтобы я молилась за тебя, — сдерживая слезы, произнесла она.

— Молись за сына моего Никиту…

Утром в шесть я уже была на утренней службе в Троицком соборе. Когда закончилась литургия, батюшка распахнул ворота алтаря, и я, ослепнув от хлынувшего сквозь мозаичные окна солнца, поняла, почему алтарь ставят на восточной стороне храма. Чтобы верующие испытали тот самый восторг — будто свет нисходит к тебе и изгоняет тьму.

На исповеди я опять путалась в показаниях:

— Не знаю, как сказать, батюшка. Боль в моем сердце, боль за сына. Я грешна, я была плохой матерью. Он связался с ребятами-южанами. И под их влиянием принял ислам. И я не могу ни свечу за него поставить, ни молиться за него не могу.

— Он убежден или заблуждается?

— И то и другое, он ребенок, он слеп, он не ведает, что творит.

— Приводи его сюда, он покается, и его простят.

Повисла пауза, и я поняла, что он ждет других признаний. С моего лица, тронутого болью и тревогой, он считал свою собственную информацию.

— Я полюбила человека. Он оказался черным…

— Как это черным?

— Черным магом…

Смиренность в его взоре уступила место суеверному ужасу. Вот уж ожидал чего угодно, только не этого. Мне стало страшно, что он прогонит меня, я вспомнила, как Афине, «ведьме с Портобелло», отказали в причастии, потому что от нее ушел муж и церковь посчитала ее недостойной. Я шептала оправдания, говорила, что раскаиваюсь, у меня мутилось в голове от долгого стояния на коленях, я думала о том, когда закончится эта пытка, ведь любовь не может быть преступлением перед Богом.

— Ты хочешь привлекать внимание. Одеваешься ярко. Ты притягиваешь темных людей. Изменись, откажись от всего, из чего, как тебе кажется, состоит твоя жизнь. Приди к Богу. Искренне, истово. У тебя печать диавола на лбу! Тебе надо прийти в церковь, другого спасения нет…

И мне опять показались знакомыми эти слова… Он наложил на меня епитимью, сказал молиться сорок дней и перекрестил тремя перстами…

Обряд отца Германа

Возле Предтеченского храма стояли люди. Плотная и решительная толпа дожидалась отца Германа. Значит, он выздоровел, значит, сегодня все и произойдет. Маленькая записка на дверях церкви оповещала о службе, назначенной на три часа дня. Сейчас около двенадцати.

Я встала в «хвост» собравшихся, понимая, что стоять придется долго и вряд ли здесь можно занять очередь и отойти по делам. Накрапывал дождь. Девушка рядом со мной раскрыла зонт и предложила мне укрыться вместе с ней. Я поблагодарила. Мельком оглядела ее по-женски — тоненькая, хорошо одетая, шпильки, чулки-сеточка, лаковая сумка, хороший телефон. Аккуратные и привлекательные черты немного усталого лица.

Часа через два толпа начала сжиматься, и мы уже стояли тесно прижавшись друг к другу, практически не дыша. Я спросила:

— Ты первый раз здесь? — Да.

— И я первый.

— А ты откуда узнала про отца Германа?

— Люди добрые посоветовали.

Наши глаза встретились, я увидела в ней своего «энергетического двойника» — видимо, внутри нее сидел тот же демон, что и у меня. И так же, как я, она надеялась на избавление. Неизвестная светлая женщина направила ее сюда. Она тоже поняла это. Так в миру встречаются бывшие заключенные, узнавая друг друга по только им понятным знакам.

Какая-то бодрая бабушка, похожая на моих активисток на митингах, схватила меня за рукав:

— А ты больна?

— Да вроде нет.

— А зачем тогда пришла?

— Бабуль, я не больная, я недообследованная… — пробовала я успокоить активистку антидемонического движения.

В три часа открылась щеколда на двери, но нас не впускали. Мужчина в светском костюме, по повадкам это и был Александр, привычно раздвигал толпу, чтобы в церковь внесли инвалидную коляску. За ним следовали несколько парадно одетых мужчин, которых он также вел за собой.

Толпа заволновалась, чувствуя чужие привилегии и деление мира на «своих» и «чужих». «Даже в церкви есть свой блат», — подумала я и вдруг увидела, как плотный поток ринулся за ними в узкий проход. На лестнице кто-то упал, испуганно плакал ребенок, женщина потеряла сумку и истошно орала, бросаясь под ноги людского стада. Кто-то кому-то залепил в лоб коленом. Я начала терять равновесие, так налегали сзади. Я схватила девушку, с которой мы уже почти сроднились, за руку и скомандовала всем образовать живую цепь и стараться сдерживать напор, иначе тех, кто поднимается по лестнице, просто раздавят.

Я очень хорошо помнила этот прием из прошлой жизни — когда проводила на улице благотворительные акции по раздаче голодным продуктов питания. Мой тогдашний босс, лидер «Партии бедных» Мурадян, выступавший «гарантом защиты интересов тех, кто сегодня находится за чертой бедности», подгонял контейнер с морожеными курицами и прямо на улице раздавал их нуждающимся. Люди дрались за некрупных синюшных курей, рвали одежду и царапали друг другу лица. Давка была невозможной, еще один такой натиск, и из людей начнут выдавливать внутренности прямо на асфальт. Орала какая-то баба… похоже, куры заканчивались. Я тогда заставила толпу разделиться по секторам и взяться за руки, для того чтобы не превратить хорошее дело в новую Ходынку, и таким образом сдержать напор… Потом Мурадян играл на баяне, пел частушки, обещал, что скоро в России не будет бедных… И люди ему верили. Добрый был человек, все говорил: «Ежика жалко», когда смотрел порнушку с лесными зверьками… Работая на «Партию бедных», я купила себе первую в жизни каракулевую шубу. Начиналась зима, и иначе мне совсем нечего было носить.

…Мы уже не могли пройти внутрь, и пришлось обосноваться в проходе, справа от алтаря, где стояли, едва касаясь ногами пола, — так поджимали по бокам. Меня практически впечатали в колонну, когда на лестнице появился статный и красивый старец. «Отец Герман», — прошелестела толпа, пытаясь расступиться и пропустить его к месту службы. Было нечем дышать, и я испугалась, что, если мне станет плохо, не смогу протолкнуться через живое и волнующееся людское море.

Я попробовала дышать, как учат йоги, пропуская воздух через ноздри и медленно проводя его через легкие в живот. Я немедленно наполнилась силой. За отцом Германом шли две женщины в черных платках, держа за обе руки белокурого мальчика. Он вырывался, выгибался всем телом, пытаясь ногами, как когтистыми лапами, зацепиться за пол. Поравнявшись со мной, он поднял лицо, и я замерла, как будто по сердцу хлестнули жидким азотом. Его глаза вращались в орбитах, он скалил зубы и рычал, как зверь. Иногда из его рта вылетали слова, которые я могла с трудом разобрать, — это был рев плененного дикого животного. Он был младше Никиты, лет девяти-десяти, не больше. Но что-то общее — светлые глаза, русые кудряшки, как у ангела… Страдание я увидела в его зверином облике. Мой материнский инстинкт побуждал меня обнять, прижать к груди и заставить забыть про страх и боль, которые его сердце раздирали. И в какой-то момент мне показалось, что я могу это сделать — просто потому, что сильна, просто потому, что знаю, что только любовь может исцелить.

Мальчик-зверь, пытаясь зацепиться и спастись, схватил меня за подол длинной юбки и рванул на себя. Женщины извинялись, мать плакала, и они продолжали волочить его вслед за батюшкой.

Отец Герман начал с довольно длинной проповеди, но я почти не слышала его слов от возносившихся и душераздирающих воплей мальчика-зверя. Он говорил собравшимся о соблазнах тела, о слабости души, обо всем, что заставляет человека усомниться в Божием промысле.

Начался обряд отчитки, он взмахивал крестом в правой руке, а левой поливал толпу святой водой из ведерка, которое держала его помощница. Внезапно от алтаря, где стояла инвалидная коляска и несколько «привилегированных» прихожан, раздались нечеловеческие крики. Началась потасовка, парадный мужчина метнулся в проход, белая рубаха была разодрана в клочья, нос разбит в кровь, его трясло, он сжимал кулаки.

— Успокойтесь, станьте здесь, вы все равно не сможете выйти… — Я взяла его по-сестрински за руку.

Он встал рядом и достал платок, чтобы вытереть кровь.

— Это демоны, это пройдет, — увещевала я его.

Я впервые почувствовала себя более благополучной, чем те, кто меня окружал, и более сильной, потому что мною охватило желание помогать и спасать…

Внезапно я увидела, как моя соседка, с которой я стояла под одним зонтиком на улице, начала оседать на пол. Я подхватила ее под мышки.

— Тебе плохо?

Она теряла сознание и обмякала, как в замедленной съемке. Я потащила ее к выходу, но толпа стояла слишком плотно, чтобы я могла пройти, тем более со своей ношей. Она была тонкая и легкая, я сначала думала, что смогу вынести её на руках, но быстро ослабела — меня сковал страх, что она умрет. Я скомандовала мужчине в располосованной рубахе взять ее на руки, а сама пробивала ему путь. Я вновь почувствовала себя организатором массового мероприятия, вспомнив, как на митингах рулила бесноватой толпой.

Кто-то брызнул ей в лицо святой водой, и через несколько секунд девушка открыла глаза. Мы усадили ее на лестнице.

— Давай выйдем, подышим, — я уже хотела банально «слиться» из этого жутковатого места, а спасение человека было достойной причиной для такого бегства. Я хотела курить.

Но она пожелала вернуться.

— Мне казалось, что меня тащат по коридору, а из ушей валит дым. У меня, правда, валил дым из ушей?

— Нет, но это означает, что они вышли из тебя.

Мы отстояли трехчасовую службу. Я все время пыталась понять, где «точка сборки» этого обряда и когда из меня начнут изгоняться бесы. Но они, видимо, хорошо обосновались и не спешили в эмиграцию. Им было уютно, наверное, они еще надеялись подружиться со мной.

Я подставляла лоб под миропомазание, когда отец Герман шептал: «Печать дара Духа Святого. Аминь»… Я истово крестилась и целовала крест. Я делала все, что делали вокруг люди, но не могла избавиться от ощущения инородности со всем происходящим. Я не понимала, что здесь делаю, чуда не происходило, и мне хотелось плакать, и я плакала, и становилось легче, ибо я принимала себя такой, какой была, со всеми демонами своей души.

Мы возвращались к обычной жизни, я провожала девушку на парковку, где стоял ее маленький «Рено».

— Как тебя зовут?

— Маргарита.

Я почему-то совсем не удивилась. Словно это еще раз подтверждало все мои догадки.

— А меня Олеся… Ты веришь во все это?

— Не знаю, мне некуда бежать.

— И я не знаю, как убежать от себя.

— Олеся, я тебя сразу заметила в толпе. Ты красивая. Красивые редко бывают счастливыми… Тебя подвезти куда-нибудь?

— Нет, спасибо, я сегодня останусь на ночь в монастыре. Давай хоть телефонами обменяемся…

Я шла в монастырскую гостиницу. Туфли сбиты, растрепавшиеся волосы под платком. Встречные мужчины не обращали на меня внимания.

Я больше никогда не буду идти по улице улыбаясь. Меня никогда не будут провожать взглядами восхищения и желания. Я оглянулась, как будто хотела увидеть свою собственную жизнь — на брусчатке сидели попрошайки и нищие, рядом продавали сувениры из лавры, бутылочки с водой из источника, расписные платки, иконы, пряники… Подъезжали автобусы с туристами, японская группа фотографировалась с площадными голубями. Бурлила монастырская жизнь.

Келья

Подошла к стойке, за которой миловидная девушка с убранной под платок косой выдавала ключи. Мы встретились глазами, и она улыбнулась. Первая улыбка за день. Простое приветствие, не более того. Но это означало, что я жива и мир еще как-то реагирует на мое появление. Под столом копошился ребенок, играя пластмассовым экскаватором.

— Сломался! — вдруг заплакал малыш.

— Дай посмотрю, я разбираюсь в машинках.

— Это не машинка — это ИСКАВАТОР. — Он доверчиво протянул мне механизм с оторванным ковшом и стал ожидать обыкновенного чуда.

Игрушку починить просто.

— Держи, все можно починить, если умеешь, — отдала ему «искаватор» и была практически счастлива.

В узком номере-келье было совсем одиноко. Электрическая лампадка тускло освещала лики святых на стене. Представила, что я здесь не гость, а постоялец, жилец. Вошла в роль, вообразила себя в строгом монашеском одеянии… Я бы уже через месяц организовала свой собственный приход, трактовала бы Ветхий завет на новый лад, открыла курсы повышения религиозной грамотности и выпускала стенгазету о монастырском укладе жизни…

На столе лежал Булгаков, но к нему возвращаться уже не хотелось. И ноутбук. Эта тема мне показалась ближе. Рядом — стопка распечатанных и уже несколько потрепанных листков. Это тот самый реферат. Продолжим чтение.

«Блеск и нищета магов», или Инструкция по технике безопасности при работе с Витей А.

«Поскольку же я не нахожу в себе ни сил, ни морального права похоронить обретенное в бою знание (то есть попросту «все забыть»), единственным способом преодоления такой отрицательной зависимости от мага оказывается перенос полученного знания вовне — на бумагу», — мне показалась эта идея автора близкой по духу. Я тоже пишу свой блог, когда мне хочется поделиться своим знанием с более широкой аудиторией, нежели рыбки в аквариуме. В следующей главе я нашла собственно описание техник, каким образом маг отбирает для себя «объекты» и как начинает обрабатывать «жертву».

«Прежде чем начать «работу», к жертве применяется «вампиротест», своеобразная разведка боем, в ходе которой выясняются ее ментальные характеристики: общий уровень, концептуальная ориентация, вкусы, слабые и сильные стороны…» Данные разведки позволяют определить способы дальнейшего контакта с жертвой. И если жертва поддается «тесту», маг начинает действовать.

«Хронический ментальный вампиризм, называемый также «промыванием мозгов», — это планомерное вымывание из жертвы ее ментальных программ вроде взглядов на жизнь, на людей, на ситуации и т. д. с последующим замещением их ментальными программами мага. Действенное тотальное промывание мозгов возможно лишь в условиях относительной интеллектуальной изоляции жертвы («не с кем слова сказать»). Такие условия маг получает: выбором соответствующей жертвы и усиленным контактом с ней. А также впоследствии реализацией «МЫ-программы»: Есть только МЫ, словно две большие фигуры с египетских рельефов; вокруг — утомляющая суета несостоявшихся людишек. Они — ничто, «без стержня», бесхребетные. Лишь МЫ плывем через бушующее море их никчемных страстей…».

К арсеналу «средств вовлечения» жертвы автор отнес всякого рода «ловушки» мага — рекламные акции мозгопромывочного характера, «фокусы» с информацией и проч. «Жертве» предоставляется нечто, что можно иметь, лишь контактируя с ним. И каждый, кто общается с магом, якобы становится лучше, сильнее. Но что значит «лучше»?

«Он да/1 им ЗНАНИЕ. Это «знание», праздно навязанное человеку не подготовленному, если не сходит с него, как с гуся вода, или не становится интеллектуальной формой отдыха (развлечением), отравляет ему жизнь до тех пор, пока он это «знание» не забудет…».

Итак, в ходе знакомства с самоиздатовским рефератом я прояснила для себя общие принципы работы мага со своими жертвами:

а) основное требование, предъявляемое черным магом к своему потенциальному донору, — это одиночество;

б) в ходе «разведки боем» выясняется, что жертве нужно, в чем она испытывает потребность, а выяснив, все это жертве щедро предлагается;

в) все это сопровождается театральными жестами бескорыстия, оставляющими надежный след в памяти жертвы: лесть, восторги, повышенное внимание к любому движению души подкупают жертву, и она утрачивает критичность разума;

г) пока «объект» осваивается и привыкает к свалившемуся на него счастью, вступает в действие «МЫ-программа», которая служит важнейшим элементом подключения жертвы. «Есть МЫ, а есть ОНИ. У НАС с НИМИ нет ничего общего». Это культивируется в подсознании вдохновенно и тонко, с использованием высоких образов, красивых жестов, и вся эта бутафория приводит к тому, что ОНИ уничижаются противопоставлением НАМ. ОНИ не такие, как Мы, и этим все сказано…

Я вспомнила, как прекрасно работал этот прием в пионерском лагере, в младших отрядах, когда образовывался альянс, у которого есть свой «секрет», и мы начинали интриговать общественность, доказывая, что у нас есть «секрет», а у НИХ ничего нет;

д) жертву необходимо оградить от всех «прежних» — друзей, знакомых. Нейтрализовав ее окружение, можно безнаказанно зацикливать ее сознание, а значит, и силу на своей личности.

«МЫ-программой» маг создает у жертвы видимость исключительности их союза. В сущности, это лишь одно из проявлений старого как мир приема «разделяй и властвуй». Очевидно, это один из самых больших ущербов, наносимых жертве магом. «МЫ-программой» он духовно калечит жертву. Маг вкладывает в человека матрицу эмоциональной направленности, заставляя отдавать ему «лучшие краски души». Тем самым занимая постоянное, подкрепленное положительной эмоцией место в сознании человека. Человек становится его постоянным «донором». Так, концентрируя на себе их энергетические, ментальные и духовные потенции, мертвяк превращает людей в мертвяков. Дальнейшая энергетическая обработка, которой маг подвергает свою жертву, состоит в отсечении у нее побочных «санс-контактов», энергетических подключений. Жертва должна питать только своего «учителя».

Анализируя техники паразитизма, которые практиковал Дамир, я понимала, что он также «включался» в процесс и отдавал немало сил и энергии для того, чтобы осуществить свои воздействия. По сути, эти самые демонстрации, работа с полной самоотдачей и вводили меня в некоторого рода заблуждение — он истинно верил в то, что говорил, или это опять же была часть сценария, хорошо отрепетированная игра?

«Сеанс гипноза сопровождается мощной эмоционально-энергетической поддержкой. Рассказы о «СЕБЕ» служат для него не просто средством наведения транса, но целью как таковой, вершиной его духовной жизни, и в этот короткий промежуток времени он выкладывается полностью. Может показаться, что подобный энергетический выброс несовместим с энергетическим паразитизмом. Однако в области магических взаимодействий от слабых убывает, а к сильным прибывает: более сильная энергетика «перекачивает» на себя слабую. Поэтому во время атаки маг ставит на карту все: ведь если окажется, что сила его в этот момент уступает силе противника, она попросту суммируется к последней.

Загипнотизировав жертву, маг приступает к эскалации фантастического образа «СЕБЯ» и взращиванию так называемых «осмотизмов»: искусственной любви к себе, искусственной дружбы, искусственной привязанности, искусственной вовлеченности в свои дела».

Далее я наткнулась на интересное рассуждение о белых и черных магах. Автор отделил самонаслажденческий тип («черный маг»), концентрирующий внимание на собственной личности, и тип творческого типа («белый маг»), который не паразитирует на язвах общества, а направляет личную энергию в работу, в творчество, в образование и консультирование. «Где-то такой типаж мне уже встречался, — подумала я с некоторой теплотой. — И не так давно…».

Вспомнила Яна, а потом и Ингу, наши посиделки в «ApTeFAQ», суфийскую вечеринку, Азали… Как далеко это все от меня. Как я соскучилась по ним…

И еще мне захотелось написать какой-нибудь новый рассказ для своего блога. Я подхватила ноутбук и спустилась в вестибюль. Белокурый мальчик спал на диванчике, обняв «искаватор». Его мама или сестра что-то записывала в тетрадь — наверное, готовилась к лекциям.

Кафе «Уют».

Я долго стояла на перекрестке, не зная, в какую сторону двинуться в этом незнакомом для меня маленьком городе, бывшем Загорске. Время близилось к полночи, я увидела вывеску ресторана и пошла искать пристанище для уставшей души и голодного тела. В нем была жизнь, так похожая на мою прежнюю. Носились официанты, звенели бокалы. Но я не смогла зайти, что-то остановило меня — наверное, я еще не готова была вернуться.

Через пятьсот шагов я вновь поравнялась с открытым ночным заведением — маленькое кафе «Уют» на пять-шесть столиков. Внутри никого.

Я села в углу, куда почти не доставал свет люстры. Но по старой привычке вытащила зеркальце. Худая, с синяками под глазами, слипшимися от слез ресницами, с поникшими плечами — где та «волчица», которую обожал мой Черный Принц?

Посетителей не было. Официантка и бравурно накрашенная женщина, похоже, владелица, восседали за одним из столиков и обсуждали с мужчиной южного типа поставки продуктов на кухню. Они пили водку, и он обнимал их по-братски, иногда косясь на крепкую и крупную грудь хозяйки.

На меня никто не обратил подобающего названию заведения внимания. Официантка нехотя бросила меню и вернулась к столику с водкой. Я заказала блинчики с фаршем, коньяк и кофе — «самый большой и самый крепкий, какой есть». Я всегда заказываю только такой. И молоко. Раскрыла ноутбук и завела «двигатель» своего портативного «Хьюлетт-Паккарда». Я думала над сюжетом, а тем временем пальцы довольно бойко бегали по клавишам, перенося в файл нашу историю с Дамиром, наши диалоги, наши любимые словечки… «Тема раскрыта», — подумала я, но тут пришло вдохновение. Как будто молния ударила меня, и в голове поселился маленький очаг электричества, крошечная матрица, которая начинала разворачиваться масштабным замыслом. Я напишу роман! Войну и мир — черных и белых! Я должна переложить это на бумагу, как предупреждение всем тем, кто, как и я, ищет смыслы, а находит лишь формулировки…

Я колотила по клавишам, едва разбивая мысли на абзацы. Моя подвыпившая «троица» забыла про меня. Ни кофе, ни коньяку так и не принесли. Блинчики с фаршем заплыли подсохшей сметаной… Я не знаю, сколько времени просидела за столиком, мой ноутбук держит батарейку около трех часов…

«…Действительно, как только по совету Яна я избавилась от догм, суфизм обрел для меня еще большую привлекательность. Он не пропагандирует отшельничество, называя его лишь «эпизодом» в развитии сознания, позволяющим оттачивать чувства и интуицию. Я вполне допускала такие «эпизоды» и в своей биографии, когда из каменных джунглей уезжала на Валаам и жила собирательством кореньев и ягод в лесу, поправляя нравственное здоровье и объединяясь с Космосом. Я могла бы жить там вечно, спасаясь от суетного мира, но мне хотелось экшна, деятельности, в которой я смогу реализоваться. Отсюда и мои профессиональные изыскания: сначала журналистика, потом пиар и политическая пропаганда — те сферы приложения, в которых творчество соседствует с просветительской или, наоборот, одурманивающей деятельностью, дающей в конечном итоге силу и власть. Сила и власть — по сути, заменители любви, более доступные в метафизическом смысле, поскольку являются свойством одной личности, а не эгрегором, создаваемым только в паре. Как атом благородного газа аргона, обладающий нулевой химической активностью — вспомним уроки химии, — то есть неспособностью к объединению с другими атомами, я не могла найти себе пары. И все, что мне оставалось, — сублимировать поток сексуальной энергии в социально приемлемые формы — работу, творчество, а также медитации и йогу.

Итак, я подошла к раскрытию еще одной стороны моей мятежной души — жажде действия. И это также увидела в суфизме, который представляет собой любовь к Богу в деятельной, а не пассивной форме. Ценность единения с Богом, считает тот же Идрис Шах, достигаемая через погруженность, признается суфиями только в том случае, если человек, достигший этого состояния, сможет потом вернуться в мир и жить там в соответствии со своим опытом, передавая его преемникам и последователям.

В какие-то моменты «собирательства» в районе Ладожского озера я насыщалась идеями деятельности, направленной на просвещение и помощь близким, но жизненная рутина быстро сбивала эту спесь. Возвращаясь в свое царство асфальта, стекла и бетона, я избавлялась от иллюзий, оказываясь в круговерти затхлого офисного существования. Я опять занималась организацией массовых мероприятий и написанием концепций персонального имиджа для политиков и бизнесменов. Процесс жизни опять замещал поиски смысла…».

В уездном кафе сидела совсем не блистательная, усталая и постаревшая женщина, которой надо вернуться к себе. Это была я. Мне многое предстоит сделать и многого достичь. Начать с чистого листа или продолжить уже начатые главы жизни… И не обязательно носить платок, чтобы скрыть свою сущность, — батюшка на исповеди и из-под платка увидел пучину в моих глазах.

Я вспоминала все эпизоды сегодняшнего дня — женщину, которая просила на операцию для сына, мальчика-зверя, покусавшего прихожан, безобразную драку у алтаря, бабку, которая спрашивала: «А ты больна»? Копию иконы «Ветхозаветная Троица» Андрея Рублева, оригинал которой хранится в Третьяковке… И я думала, что есть церковь и есть Бог. И не была уверена, что я хочу такого посредничества.

Я поняла — не было во мне никакого демона. Точнее, не было «подселенного». Было и осталось — двойственность моей души, стремление вверх и тяга в преисподнюю, азарт, который заставляет проживать слишком яркую жизнь. Этого не прощают…

Да, я спала. Несмотря на всю свою гламурную и наполненную событиями жизнь, я спала. Дремали все мои инстинкты, творчество, вдохновение. И даже самый важный из инстинктов — сохранение себя и плода чрева своего… Я просила: «Яви чудо исцеления моей души», но не получила или не прочувствовала его. Слишком «забиты» все каналы. Не струится по мне божественный свет, далека я от благодати.

Я не исключаю, что мои амбиции требуют индивидуального подхода к Богу. Я хочу общаться с ним напрямую, без посредников. Дайте мне телефон Бога!..

…И это все я, которая говорила: «Бог знает», а потом вывернула всю конструкцию наизнанку, поставив на первое место Черта, дабы не поминать при Дамире всуе… О какой благодати я могу говорить?..

Я села за написание этой повести. Без всякого Мефистофеля. Может, поэтому она не станет бестселлером? Но мне не нужен бестселлер, я просто хочу разобраться в том, что ЭТО БЫЛО и что будет со мной, когда ЭТОГО УЖЕ НЕТ. Мне придется жить с отравленной мечтою душой, но это лучше, чем утратить душу. Ведь таким, кажется, и был их конечный замысел.

Мне не досталось, как Булгакову, библейских персонажей, но мои персонажи достойны самого бойкого пера. Следы на песке смывает прибой. Вода смывает все следы — и отражение прошлых бурь, прошлой любви, ушедшей мечты, нерожденных детей…

Итак, я поняла, что пишу повесть. О своей жизни. Только начинаю ее с конца. Чем еще заниматься в бывшем Загорске за столиком кафе, когда ни один мужчина больше не смотрит в мою сторону?

«Борьба между черными и белыми силами пришла к мировому соглашению. Мне удалось выпрыгнуть из ситуации — оказаться над «блюдечком», которое со стремительно нарастающей скоростью вращалось вокруг меня. Возможно, это война продолжится, но уже… без меня… Новый герой или героиня окажется в центре, балансируя между центробежной силой и центростремительным ускорением. Я ухожу, чтобы жить, а не воевать…» Так должна закончиться моя история. Фактически я уже обозначила пункт назначения.

Чтобы сохранить файл, мне надо было придумать название. Как назвать? Страх? Мир без иллюзий? Майн кампф? Ко мне возвращается чувство юмора… Я назову его ТРАКТАТ. Трактат о простых вещах. Не броско, зато честно. Кажется, жизнь подарила мне новый сюжет для давно не обновляемого блога. Но чтобы заполнить все «дыры» в повествовании, мне еще предстоит провести расследование и задать ряд вопросов, на которые пока не могу найти ответа. И вот перечень лиц — Брусникин, Ян, Дамир. Или в другой последовательности — Дамир, Ян, Брусникин. Потому что Брусникин должен быть последним, к нему я должна прийти, когда у меня будут ответы на главные вопросы, и все свидетельские показания. С него начиналась эта история. А первым будет Дамир.

Послесловие к восьми частям Трактата

Моя жизнь состоит из двух половин: первую я тебя ждал, вторую я тебя помнил.

Михаил Веллер. Избранное «О любви».

 

Часть 9. Ненависть

Хорошо, что чужие воспоминанья вмешиваются в твои. Хорошо, что некоторые из этих фигур тебе кажутся посторонними. Их присутствие намекает на другие события, на другой вариант судьбы — возможно, не лучший, но безусловно тобою упущенный. Это освобождает — не столько воображение, сколько память — надолго, если не навсегда. Узнать, что тебя обманули, что совершенно о тебе позабыли или — наоборот — что тебя до сих пор ненавидят — крайне неприятно. Но воображать себя центром даже невзрачного мирозданья непристойно и невыносимо.

Иосиф Бродский

Рефлексия

У меня достаточно времени, чтобы предаваться раздумьям. Для того чтобы расправиться с воспоминаниями, которые тревожат душу, я должна еще раз прожить каждый из эпизодов, взглянув на эти фрагменты собственной истории с иного ракурса, изменить точку зрения, чтобы увидеть панораму моей реальности, — так, кажется, учили суфии.

Я должна изжить из себя всю эту историю, «извергнуть» и забыть. Но забыть, не разобравшись, просто стереть как файл с рабочего стола компьютера, я считаю для себя невозможным. Я знаю, что мое восприятие мира — это тяжелое заболевание, сродни психическому. Как минимальное нарушение молекулы ДНК у зародыша дает порок сердца, так и в моей программе завелся вирус, пожирающий здоровые эмоции и вносящий хаос в большинство внутренних ориентиров.

Мне предстоит заняться диагностикой состояния своего духа, для того чтобы прежде всего ответить на вопрос, который мучает меня с тех пор, как я встретила на лестнице ангела в белых чулках, — что они сделали с моей душой? Почему она не находит покоя ни днем ни ночью, почему тоскует по нашему «Северному Гоа», почему не может смириться с неизбежным и принять простую вещь — НИЧЕГО НЕ БЫЛО? С тобой сыграли, как наперсточники, предлагая найти колпачок с шариком, а он неизменно оказывался пустым. Опрокинув все колпачки и не найдя шарика, ты ищешь ответ в себе — в какой момент тебя выставили посмешищем? Но вопрос в другом — зачем вообще играть в азартные игры с привокзальными кидалами?

Всё последнее десятилетие своей жизни я потратила на рассуждения о духовности и пошлости этого мира, споры о водоразделе, пролегающем между людьми интеллигентными и людьми богатыми, обсуждение тонких материй в прокуренных ресторациях. Какую ересь мы несли по незнанию, подменяя словом «духовность» начитанность и ночное философствование с густым цитированием Фихте или Бодрийара…

«Обращение к внутреннему человеку выделяет особое исследовательское поле, в котором всесторонне выясняются феномен человека эмпирического, сущность человека внутреннего и принцип «познай самого себя». Я вновь возвращаюсь к трактату Григория Сковороды. Познать самого себя, познать нового себя, увидеть ту точку поворота, о которой говорил Фаулз и которая раз и навсегда меняет наше представление о мире и самих себе и позволяет «вырвать сердце из клейкой стихийности мира».

Я взяла чистый лист бумаги и нарисовала формулу, то есть схему-«звездочку», как учил меня Ян-консультант.

Пять лучей. В каждом — ответы на вопросы Кто? Что? Зачем? Как? В каких обстоятельствах?.. Получилась такая картинка…

«Ну и что дальше?» — подумала я. Начала менять местами слова, но от перестановки мест слагаемых сумма не менялась. То есть не менялась сумма моих заблуждений.

Сначала я не знала, куда определить Антона-Учителя. Поскольку все происходило на его территории, я поставила его в «обстоятельства». Чуть позже — в «инструмент замысла» (ответ на вопрос — как?). Но расследование застопорилось.

«Ян, я нарисовала схему. И теперь не знаю, что с этим делать. — Я отправила ему файл с картинкой. — Я не могу ее расшифровать. Что в центре? Где ключ к ее пониманию? Помоги. Пожалуйста. Сегодня. О.».

Современные средства связи позволяют общаться не только при помощи SMS. Я не успела выкурить сигарету, как пришел ответ с его адреса.

«Перепиши схему в позитиве. Расширь список действующих лиц».

«Как это — в позитиве? — Я не понимала, откуда там взяться позитиву. — Дай пример!».

«Очень просто. В ПОЗИТИВЕ… Почему ЭТО происходит со МНОЙ? КТО взаимодействует со мной? Что происходит? Как развивается ситуация? Зачем мне это дается?».

«А что в центре?».

«В центре — сердце, ощущение, интуиция».

SMS-консультация закончилась. Я пытаюсь вновь сделать рефлексию по формуле Яна, только с новыми вводными.

Почему это происходит со мной?

Ответ: Потому что я забыла о главном — о том, что есть Свет и мы не должны подвергать сомнению законы сущего. Я забыла, что у меня есть сын, за которого я отвечаю. Я не только должна кормить и одевать его, я должна знать, чем он дышит, что его заботит, о чем болит его израненная и не по-детски одинокая душа. Он повзрослел, пережив этот кошмар, и мы стали ближе. Но почему именно таким образом, зачем нужен был весь этот «голливудский триллер», для чего задействована столь тяжелая артиллерия и дорогие «декорации»?

Почему я, профессиональный политтехнолог, съевший не одну собаку на манипулировании общественным сознанием, оказалась беспомощным котенком перед такими же «коллегами по цеху»?

Я готова защищать себя и живое в себе — мне хотелось любви, хотелось почувствовать себя женщиной, впервые слушаться и внимать.

Я слышала «аварийные» сигналы своего внутреннего голоса, но не обращала внимания. Потому что… я хотела жить и дышать… Просто жить, так, как будто в моем существовании есть хоть какой-то смысл. Наполниться любовью до краев и выплеснуть ее на весь мир. На весь «мир», в котором есть «Да»… Плохой из меня адвокат. Да и нет у меня защитника — вспомнила я «пустое место» в зале, где проходил «Модный приговор»…

Меня судили. Судили за измену Родине, за подмену понятий, за смысловые инверсии, за всю грязь, что я вываливаю на общество с помощью своих «грязных технологий». Если делать ревизию моих поступков — что я сделала хорошего за свою жизнь? Писала статьи про «хороших» рейдеров, называя их «антикризисными управляющими»? Помогала выбрать не самых лучших губернаторов? Возвращала семейные ценности с помощью страха? Пожалуй, лучшее, что я сделала в своей жизни, — те самые акции по раздаче курей на улице бедным. И то повезло в конечном счете, что люди не переубивали друг друга из-за бесплатной жратвы.

Кто взаимодействует со мной?

Дамир был только частью замысла и не факт, что главным «постановщиком» этого шоу. Если расширять перечень действующих лиц — в круге первом окажется Вадим Брусникин и его жена. Кто эти люди для меня? Просто коллеги по работе, которые вряд ли бы обрадовались моему счастью, но именно они свели нас вместе.

Антон, которого я сначала отнесла к обстоятельствам, а позже — к инструментам воздействия? Да, этот человек хотел мне добра, но я не доверилась ему. Потому что речь шла о больших деньгах? Потому что я сама дала ему все карты в руки, а он не показал мне никакого знания, кроме того, что забрал иллюзии и поселил страх? Кто еще был в действующих лицах? Та женщина, которая сказала главные слова? Это все герои моей повести, чей образ и действия однозначны. Еще кого можно вписать? Мой сын — он тоже преподнес мне урок…

Все развивалось втрое быстрее, чем могут развиваться события. Дамир говорил — любовь или тот самый гормон любви живет полтора месяца. Я отсчитала с его слов шесть недель, а все произошло втрое быстрее. Прошли две недели с того момента, как мы стали Мужчиной и Женщиной. В три раза быстрее… Обмен веществ в три раза быстрее… Об этом мне говорил Ян! Так это его замысел?!! Там, на Патриарших он предложил мне сделку — «ты должна все потерять». Все! А куда идти? Не знаю. И ты сама узнаешь потом…

Получается, Ян — главное действующее лицо? Он ускоряет все процессы. Он говорил про мир без иллюзий. Он говорил — убери весь мусор из своей жизни. Ян умножал 3x12…

Он протянул мне открытку с «Ванильным небом»… «Дэвид, ты сел не в ту машину…» Дэвиду тоже дали новый мир, большую иллюзию — подсунули, как таблетку от самоубийства. «Мне показали, какой может быть любовь». Но не сказали, как жить, если эта любовь — лишь сон, воспроизведенный фабрикой грез. И он тоже «выпрыгнул» — только вниз, с небоскреба…

Я не подписала с ним договор, потому что признала условия непрозрачными, но Ян и не просил подписывать его. Контракт просто вступил в силу! И я начала терять… С бешеной скоростью закрутилась спираль — работа, семья, любимый. Все вдруг оказалось поставлено на карту.

Кто еще может быть выше, чем он? С чего началась вся эта история? То есть она началась, конечно, с суфизма… Азали? Со всеми ее трансовыми технологиями, изменяющими сознание? Инга, которая познакомила меня с двумя предыдущими. Паоло Коэльо и его «Ведьма» с Портобелло-роуд? Тут я решила остановиться, следуя принципу Оккама «не плоди сущностей сверх необходимого». Так называемая «бритва Оккама» помогает не тратить время на проверку неустойчивых гипотез, а сразу перейти к более вероятным версиям. В моем же случае вероятной версии не было.

Я взяла старую, первую схему-«звездочку». Дамир… Я вспомнила его лицо, плечи, и вдруг как молния меня ударила — татуировка на лопатке — вплетенная в перевернутую пятиконечную звезду змея. Перевернутая звезда! Знак Сатаны! Я перевернула листок… Да, вот, наверное, ответ, в левом верхнем углу оказался он — Учитель. Значит, главный все-таки он!!! А все остальные — маловероятные версии? «Точка сборки» всех прочитанных мне лекций, итоговый семинар — в доме у Антона. Я хорошо помнила этот день…

Стоп. Первым я прочитала Фаулза, а не Коэльо! «Волхв». Я схватила с полки книжку и начала листать. Некоторые фразы я знала наизусть. Я искала ответ. Точка поворота. Одиннадцатая заповедь… Вся эта мясорубка, в которой точно так же прокрутили сознание Николаса Эрфе. Эрфе — похоже на «Earth», в переводе — земля… Недостаточно данных, ответ невозможен. Закрыла. Обложка. Тень от названия «Волхв». The Magus. Маг. Зачем его перевели на старославянский манер — чтобы ввести меня в заблуждение?

Перевернув звездочку, я заново оценила роль Антона Мракова — да, это от начала до конца его замысел! А Дамир — только лишь пешка в его игре. Это открытие заставило участиться пульс — вот она отгадка, да ведь он и сам мне говорил: «Дамир лишь привел тебя ко мне, он исполнил свою роль…» Значит, Учитель — и есть РЕЖИССЕР…

Что, собственно, происходит?

Я ищу свой путь. Через преисподнюю, через храмы и молитвы, я обретаю СВОЙ путь. Я вновь учусь, ходить, говорить, мечтать, улыбаться, вижу новыми глазами свою жизнь, окружающих меня людей.

Я страдаю, потому что пока не могу избавиться от любви (привязка, приворот?) к этому человеку. Не к тому, которого я видела в последний вечер, а к тому, которым он был до ВСЕГО этого. Иной, с той же планеты, что и я. Родившийся в один день со мной, на границе Близнецов и Рака, надевший мне кольцо из фольги на безымянный палец. Мы повенчаны Высшими…

Каким образом разворачивается ситуация?

Я возвращаюсь. Мне страшно, в стенах древней лавры я была под защитой, но здесь нет этих невидимых крепостных стен и никто не защитит меня от себя самой. Я истово молилась, я плакала у икон. Очищение, катарсис, через который я прошла, не сделал меня сильнее — я голая и слабая, как в день своего рождения, — мне еще многому надо учиться заново.

Обретенное знание, как и обретенные заново ценности — вот то, что послужит мне тем прожиточным минимумом, с чего я начну новое восхождение. Я начну работать над книгой. Это как вызов — ведь меня лишили уверенности, что человек может добиться чего-то без помощи черных покровителей, без именного демона Мефистофеля ценой за десять тысяч евро.

Бог прибудет вечно в моей душе, но я по-прежнему чужая в церкви. Я не выдержала испытания — люди, которые обманывали меня, вымогая сторублевки на билет в Саратов, рвали рубашки на прихожанах, проталкивались без очереди на исповедь, — это не моя «тусовка». Они действительно слабы, увечны душой. Их, похоже, уже не спасти. Я буду истово молиться, но я должна построить новый светский мир, вернувшись к себе. Так учили суфии — вернуться в мир и жить там в соответствии со своим опытом, передавая его преемникам и последователям. Я должна была пройти через все эти испытания — для того, чтобы написать эти слова. Чтобы спасти сына, чтобы вернуться к любви. Снять крест и снова найти его за подкладкой сумки… Грех упущения тяжелее греха совершения, не так ли… Так, наверное, сказал бы мой адвокат… Но я по-прежнему не могу разглядеть его лица.

Я взяла свой маленький «Хьюлет-Паккард» и открыла файл, который начинался: «Борьба между черными и белыми силами пришла к мировому соглашению…» И заканчивался: «Я ухожу, чтобы жить, а не воевать». Я вытравила на экране слова «а не воевать» и заменила на «и продолжить свой танец жизни…» Я подумала, что пока рано закапывать топор войны — главная битва еще впереди.

Продолжить танец жизни… Танец-Пробуждение, Танец-Надежда, Танец-Любовь, Танец-Ненависть, Танец-Откровение, Танец-Молитва… Я вспомнила сценарий нашей вечеринки — именно такая последовательность и в моей истории. Вот он ответ, единственная вероятная версия — ЭТО Я ПРИДУМАЛА ВЕСЬ ЭТОТ СЦЕНАРИЙ. От первого до последнего слова, все эпизоды, все диалоги, все ощущения, включая подбор саунд-трека. Я думала о вечеринке для друзей, а мне пришлось прожить это как целую жизнь, танцуя и любя, страдая и ненавидя.

Мой танец жизни — пробуждение, откровение, любовь, ненависть, молитва… И я продолжаю кружение в этом танце. Я сама придумала этот сюжет! Вот она, бритва Оккама, отрежь лишние сущности. Это мой собственный сценарий…

«Это же ты позвала меня — так или нет? Позвала и повела меня куда-то… Нет, не так. Ты сам себя позвал. Я только выполнила роль твоей тени. С моей помощью ты сам позвал себя и сам куда-то повел. Ты танцевал со своим же отражением в зеркале…» (Мураками. Дэне, Дэне, Дэне). У меня есть подходящая цитата к любому своему умозаключению. Я много читаю, у меня неплохая память.

Я искала любви и нашла ее. Я искала ответы на вопрос — зачем я живу? И меня направили на путь истины. Я, в конце концов, с азартом искала экшн — и вот я здесь, вышедшая из-под обстрела, вырезанная из груды металла с помощью бойцов МЧС, в сером платке послушницы, с ноутбуком в руках…

Настоящая Сара Коннор из «Терминатора». И вдруг — развалины старого мира, сделанного из папье-маше. И я хочу выйти из этой виртуальной реальности, ставшей для меня кошмаром, вместо обещанного неба цвета ванили. И я хочу, как и Дэвид, жить настоящей жизнью, я не хочу больше жить в мечтах, в эйфории, полудреме, психоделической безмятежности, которая не должна заканчиваться… Получается, что настоящая любовь может быть только бутафорией, кинолентой, прокрученной перед твоими глазами, интерактивным шоу на ТВ, когда ты можешь позвонить в студию и изменить ход игры. «Группа наблюдения ждёт, что ты решишь», — говорит герою Тома Круза мальчик из сервисной службы и указывает ладонью в сторону зрительного зала.

Кнут и пряник

Изменить ход игры. Разгадать чужой замысел и переписать сценарий. Вызвать к барьеру тех, кто пытался отправить меня в нокдаун. Нанести ответный удар. И это уже не виртуальный game, в котором я могу выбирать оружие и стрелять по двигающимся мишеням. Это партия в реальном времени и в реальной жизни, и у меня нет никаких стратегических преимуществ. Мне предстоит выстроить свою «сицилианскую защиту», даже если черные сдела Тот первый ход, создать асимметричную позицию, чтобы не проиграть в новой партии.

Чтобы играть на их поле, я должна как минимум знать правила. Правила, инструкции, «Блеск и нищета» — скудные сведения об арсенале средств черного мага, который искал свою «шакти». Зачем я нужна была Дамиру? Какой коварный план он замышлял в отношении меня? Какова роль Брусникина? Множество вопросов без ответа. Прежде чем прийти к Дамиру и вывести на разговор, я должна понять, как он работает и каковы его слабые места. Какую еще маску он может надеть, чтобы попытаться в который раз взять мое сознание под контроль? Я готова бороться с моим Черным Принцем и идти до конца. Ответить на удары кнута, которые следовали за медовыми пряниками…

«Каждая женщина — прирожденный маг, «охотник за силой». Малейшее движение, вызванное собой в подходящей энергетике, не остается ею незамеченным, и, если это движение достаточно сильно, женщина подключается и сама предлагает мужчине свою силу. Тем самым она выходит на путь воина, потому что печальная правда разно-половых подключений, высшая форма которых, как говорят маги, «у людей называется любовью», — это «ласковая война», одна из разновидностей магических войн. Предлагаемая женщиной сила — лишь магическая уловка. Маг должен суметь воспользоваться ее силой и избежать при этом ее власти».

«Женщина представляет собой естественный аккумулятор личной силы, непроизвольно подзаряжаемый большим количеством мужчин. В то же время женщина, как правило, передает эту суммарную энергию гораздо более узкому кругу или даже одному мужчине» (Тантрический принцип Шивы и Шакти).

Я была его Шакти, я как пчела собирала для него мед и каждый день приносила ему полное ведерко. Я отдавала себя целиком, всю нежность, страсть, заботу, восхищение, гордость — все самые прекрасные грани моей чувственной души. И он, казалось, давал мне свое, «зеркально-ответное». Я была абсолютно счастлива рядом с ним в те минуты, когда мы были по-настоящему вдвоем — не было ни Антона, ни Ларисы, ни Нины, ни десятков других женщин, которые паслись в ожидании рукотворных чудес. Эти короткие паузы между его лекциями и рассказами, именно в эти моменты я ощущала в себе Космос. «Дамир, я твоя Шакти, я хочу овладеть этим миром, отжать его как цитрус и подать тебе в бокале с бумажной трубочкой», — так думала я.

«Цикл Кнута начинается тогда, когда кончается цикл Пряника. Вдруг без каких-либо видимых причин у «жертвы» — Шакти отнимается всё, к чему она, посчитав это нормой, привыкла, и там, где только что было тепло и свет, теперь холод и мрак. Она в недоумении мечется и ничего не находит. Она в отчаянии. Все пропало, а то, что было, никогда не повторится. Вычислив с хладнокровием аптекаря требуемую на этот раз дозу стресса, Витя А. также вдруг возвращает все на свои места. Она счастлива неожиданным счастьем! Наступает цикл Пряника. Затем опять следует цикл Кнута, а за ним — опять Пряника и так далее. В чем смысл этого садизма? Шакти должна ясно почувствовать, что причина ее душевного комфорта и психического благополучия заключается в Вите А. Это значит отказаться от каких бы то ни было личных притязаний и внимать каждому его слову, восхищаться его исключительностью.

Стартовое «подаяние» и «МЫ-программа» входят в так называемый цикл Пряника. В цикле Пряника всем своим поведением Витя А. настойчиво дает понять: «Вот я, человек, который единственно понимает тончайшие движения твоей души. И это потому, что мы с тобой одной породы», А что может быть прекрасней, чем когда тебя понимают? Жертва думает, что ей улыбнулась судьба.

Цель мозгопромывочной программы для Шакти — сбить с нее интеллектуальную спесь: «В отличие от Вити А., Стри не понимает в жизни ничего. И Стри, семи пядей во лбу, почти поверила этому маленькому чудовищу!».

С магической точки зрения Шакти — это не женщина и не человек. Это прежде всего особого рода биофизический объект. А какие-либо вопросы этики, морали, элементарной порядочности (не говоря уже о сострадании) к биофизическим объектам, как известно, никакого отношения не имеют.

Я помнила каждое его письмо, странички из Интернета про Соль-Илецк с подчеркнутыми маркером достопримечательностями, которые мы должны были посетить. Я помню все наши ночи и все короткие утра, которые мы провели вместе. Каждое слово, которое давало мне надежду на то, что можно дышать и жить. Я растворялась в нем без остатка, отключая все системы ПВО и открывая все двери, а это, оказывается, был всего лишь цикл Пряника… А я была его Шакти — аккумулятором личной силы…

Неведомые силы

Итак, я должна еще один раз встретиться с Дамиром. Забрать паспорт, который остался с тех времен, когда он «покупал» билеты в Соль-Илецк. И еще… Я хотела еще раз взглянуть ему. в глаза.

Я могла прислать человека за паспортом, попросить Брусникина в конце концов, который живет на той же улице. Но я хотела увидеть его, дать ему последний шанс изменить ход событий, проверить твердость его намерений — действительно ли он решил отказаться от меня. И может быть… в последний раз… поставить диск «Дорога в Багдад», ту музыку, которая соединяла наши тела… Мое тело просило его, моя душа звала его. Я по-прежнему любила, не понимая и не давая себе отчета. И это было моей правдой…

Я помнила о предупреждении — ни в коем случае не общаться с ними и даже не разговаривать по телефону. Но сюжет книги, которую я задумала, начинал диктовать свои правила. Я же призналась, что еще какое-то время буду воевать.

— Привет, ты не звонил мне несколько дней.

— Я хотел дать тебе подумать. Ты совершила ошибку. И я ждал, что ты позвонишь сама.

— У меня действительно возникли проблемы…

— А что случилось?

— Так, ерунда, машину поцарапала… — Я опасалась, что он и так уже все «считал» с моего информационного поля, где я была и что делала.

— Давай встретимся. Мне надо забрать у тебя паспорт.

— Я могу прислать его с курьером.

— Произошел ряд событий, я бы хотела обсудить их с тобой. Место и время выбирай сам, я подстроюсь.

— Хорошо, приезжай завтра в одиннадцать.

Я повесила трубку. Холод. Пустота там, где еще вчера были тепло и свет. Я посмотрела на часы. Без четверти полночь. Я налила кофе и достала новую пачку сигарет. Раскрыла ноутбук, чтобы набросать «перечень острых вопросов» для нашей завтрашней встречи. Так я готовлю своих клиентов к интервью с вредными журналистами. Пролила кофе на клавиатуру, стали залипать кнопки…

…Неожиданно я почувствовала, как невидимые руки обхватили мои плечи и потянули назад и вверх. Невидимая и неведомая сила словно отрывала меня от кресла, я схватилась за поручни и попыталась обернуться, но шея онемела. «Я должна ехать, я должна пересечь границу МКАДа, я должна попасть в «Северное Гоа», потому что я должна быть там… с ним…» Чувствую, как электризуются волосы на голове, холодный пот прошибает. «Отпусти, мне страшно…» Почему-то возникает образ Антона, его улыбка — нечеловеческая, гнусная…

…Внезапно хватка ослабла, и я сползла на пол. Было четверть первого. Я подтащила пепельницу и сигареты, закурила, роняя пепел на кафельную плитку. Разорванное сердце опять кровоточило, мучительные слезы текли из моих глаз, вся моя решимость и твердость стекали как вода с кончиков пальцев…

Я набрала Дамиру письмо, но долго не решалась отправить. Потом все-таки бросила в ночной эфир:

«Мне очень, очень больно, когда ЭТО пройдет?».

«ЗАВТРА».

Его ответы приходят мгновенно, как будто он четко знает, когда я ему напишу.

Завтра я смогу его увидеть. Будет ли это «последний раз»? Вернусь ли я обратно или опять попаду в какую-то переделку? А если все это было лишь сон, дурацкий сон, и он скажет мне: «Где ты была? Я ужасно скучал…».

Может, он действительно готов раскаяться. И я приму это раскаяние всей душой, и поведу его по своему пути, пути белых, даже если мне придется для этого тоже стать магом. Но не тем самым «самонаслажденческим» типом, а творческим, несущим просвещение, помощь, радость тем, кто слаб… Ведь это возможно…

Я смогу это сделать, если есть хоть одна трещинка, скол в его установках, я воспользуюсь этим… Я уже почти сильная.

Последний разговор

Я никогда не опаздываю. В этот раз приехала минут на десять раньше. Таксист не подвел. Я опять увидела Нину, выходящую из его подъезда. Она спешила, была в прежнем тонусе. Мне стало противно при мысли о сладострастном массаже, который он ей делал, и что я, как правило, приходила после нее. Но сейчас это уже не казалось существенным.

Практически с порога:

— Зачем ты пришла?

— Знаешь, я должна тебе рассказать, только ты можешь дать совет… Тут такое произошло…

Не знала, как начать, или делала вид, что волнуюсь, или правду волновалась. Хотя весь разговор мною уже был простроен и срежиссирован. И мои вопросы, и его возможные ответы. Также подобраны несколько подходящих к случаю «ролей». Оделась я несколько вызывающе. Кожаные джинсы в обтяжку и облегающая черная блузка с металлическими цепями вместо пуговиц. Садо&Мазо называла я этот стиль и позже поняла, что, в отличие от «Модного приговора», не ошиблась в выборе предметов гардероба.

Я сидела напротив, боясь поднять на него глаза. Я опасалась, что он узнает, что я сделала, и то, что намереваюсь сделать. Но он не смотрел на меня. Включил чайник. Заварил в кружку чайный пакетик-пирамидку. Мне не предложил. Было как-то поразительно пусто и на столе, и в холодильнике — я привыкла, что там все полки обычно заставлены едой.

— Можно кофе?

— Молока нет.

— Тогда чаю или воды…

Он заварил мне чай. Молча мешали сахар в кружке. Звук казался нарочито громким.

— Можешь включить музыку? Ну ту самую…

— Я на работе оставил диск.

В его доме впервые за время нашего общения не было еды. Только чай и сахар. Куда делись сумасшедшие деликатесы, несколько сортов сыра, грецкие орехи, виноград? Они исчезли как по мановению волшебной палочки. Не было и музыки, которая всегда/встречала меня с порога. Вся бутафория, которая была задействована ранее, сдана на склад. Я всё продолжала этому удивляться. Первой прервала молчание. Видимо, сегодня мне предоставляют возможность проявить инициативу:

— Дамир, мне нужен совет, я не знаю, как поступить. Я уверена, ты все скажешь правильно… Потому что ты и сам все это когда-то пережил.

Опять повисла пауза. Я все ждала, что он тоже что-то скажет или задаст вопрос. Но он продолжал делать вид, что меня нет. Довольно искусственно и напряженно, как будто боялся каких-то признаний.

— Мой сын принял ислам…

Он вздохнул с облегчением — он явно ждал другого! Судя по моему возбуждению, он думал, что я, как минимум, скажу про свою беременность.

— Мой сын стал мусульманином. Возможно, он изменил себе карму. Когда принимаешь Бога, тебе прощаются все грехи. Может, это избавит его от того проклятия, которое висит надомной и моим родом… И я… я должна уважать его выбор.

Мне нужна была его реакция. Ведь моего ребенка вывели из-под удара. Он должен был ответить на мою провокацию, точнее, на попытку «испросить совета». Но я словно подкинула дрова в огонь его внезапно возникшей ненависти ко мне.

— Ну что ж… Он стал белым! Значит, все — отныне нам не по пути!

— Он всегда был белым. И что я могла сделать? Он сам взял и изменил свою карму. И я уважаю этот выбор. Я куплю ему Коран, куплю коврик…

— Что ты понимаешь в карме? Он конченый человек, а ты еще собралась покупать ему какой-то коврик! — Он вылил еще недопитый чай в раковину.

Я схватила кружку, опасаясь, что такая же участь постигнет и мой добытый с трудом напиток.

— Я не намерен больше говорить с тобой. Уходи. Это твои проблемы и тебе думать, как их решать.

Я пыталась свернуть тему, чтобы не оставить позиций раньше, чем это задумано в моем плане. Я предполагала, что со мной хотя бы поговорят. Поэтому опять бросила ему наживку.

— А у меня, правда, все паршиво. Одна за другой посыпались проблемы. В лифте застряла, опоздала на работу, уволили ключевого куратора из администрации Ющенко, скандал на работе, срывается контракт…

На его лице появилось трудно скрываемое удовлетворение от услышанного:

— Это только начало. Дальше будет хуже. Мои покровители защищают тех, кто рядом со мной. Теперь ты лишена их защиты.

— Ну что же, значит, теперь мне потребуется в десять раз больше воли и сил, чем раньше, но у меня нет выхода — я должна выжить, чего бы это ни стоило.

— Увидишь, твои беды — это только начало. Твой сын сбился с пути, и это необратимо. И никакие коврики вам не помогут, — он все-таки улыбнулся.

— Я думала, ты дашь мне совет, как с этим жить. Ты же тоже был в исламе. — Уж если я собралась вести себя дипломатично, лучше бы я не возвращалась к этой теме. Второй серьезный прокол.

— Я отдал этому Богу пятнадцать лет своей жизни и считаю, что просто потерял время! И ты пришла не за советом. Ты уверена в себе, ты несешь черт знает что — купишь Коран, купишь коврик! Ты пришла поколебать мои убеждения, но это еще никому не удавалось сделать!

«Надо соскочить с темы религиозной розни, — срочно соображала я, — из-за этого немало войн разгорелось в глобальном мире, одна потасовка в Кельне чего стоит… А я ожидаю какой-то толерантности… Надо вернуться к тому, на чем мы расстались».

— Дамир, я все-таки хочу знать, что сказал про меня Антон. Я уверена, что услышала не всю правду.

Я понимала, что какие-то там проклятия не могут перевернуть представление о человеке, которого ты считал близким, — ведь сам Учитель когда-то спас свою жену, когда над ней навис рок. Почему же Дамир так легко отступился, почему он покрывался холодным потом от одного моего прикосновения? Или это тоже игра и разные спецэффекты для пущей убедительности?

— У тебя плохая карма. Антон сказал: «Я понимаю — работать, но спать с грязной женщиной!» Я порчу себе карму, забирая твое проклятие на себя! Через секс это пристает ко мне. А я хочу идти дальше. Через год я буду очень сильным. Я буду менять основы мироздания… — Он стал говорить быстро, отрывисто, словно вколачивая слова в мой размягченный мозг: — Мы дали тебе шанс, оказали тебе милость, предложив спасение, но ты оказалась не готова! Мы разговаривали как деловые люди, ты договорилась с Антоном. Ты нарушила слово. Черные этого непрощают. Люди месяцами копят деньги, чтобы заплатить. Цену назначаем не мы. Ее назначают высшие. Антон даже сделал тебе скидку в три тысячи евро.

— Там еще и дисконты делают? — не к месту решила пошутить.

Его передернуло. Я опять почувствовала себя на волоске от провала.

— Эти твои понты, я их ненавижу!

— А я ненавижу слово «понты». — Я вышла из образа испуганной лани и превратилась в роковую «Клеопатру». — Тем более что ты неправильно их употребляешь.

— Мне простительно, я не русский.

— Может, ты хочешь сказать: «интеллектуальная спесь», которую надо сбить? — Я снова провоцировала его, теперь уже откровенно цитируя» Блеск и нищету».

— Ты не слышишь, ничего не хочешь понимать. Я говорил тебе, объяснял, но ты не готова, тебе это не интересно. Антон сказал мне, что ты пытаешься играть в свою игру. И сделать меня частью своей партии. Но это еще никому не удавалось.

— Но что я сделала? Я же не отказалась. Я прислала ему эсэмэску, что я не смогу прийти в понедельник, но это не означает, что я не приду совсем. У меня с деньгами не решилось…

— Ты нарушила договоренность. Мы подписали контракт, а ты пошла на фитнес!

Я решила не говорить ему про аварию. Он будет несказанно рад, что всё, о чем он меня предупреждал, свершилось в ту роковую ночь, когда я увидела белую тень на соседнем сиденье, встретила Бегемота, с которым мы пытались «раскурить» бесноватую бабушку…

Я использовала паузу, которая потребовалась ему на то, чтобы забить косяк.

— Милый, я просто должна… это сделать…сама… — многозначительно, с оттяжкой произнесла я.

— Что сделать? — Он был загнан в тупик.

— Я стану… такой же… как и вы…

— Какой такой?

В его голове словно вихрь пронесся — он однозначно не понимал, куда я клоню — открою центр по отрезанию энергетических хвостов, буду разводить несчастных на бабло, пугая неминуемой гибелью, сумой и тюрьмой? Теперь его мозг метался, как грузовой лифт между этажами. На моем лице появилась улыбка примирения — кроткая, нежная… Голос как у Шахерезады.

— Я стану магом. Вы предлагали сделать это быстро, легко, безболезненно, но ты всегда говорил, что халява — это грех. Звание мага надо заслужить, а не купить за евро. — Я решила идти ва-банк. Мне уже нечего было терять. — Я очень много думала. Нельзя взять и стать кем-то другим, потому что над тобой произведут магические пасы. Я должна пройти путь ученика, прочитать все доступные мне книги, я должна поехать на свою родину, где лежит тот камень, который показал мне мой дед…

— Какой еще камень? — Он проглотил наживку.

— Мой дед был цыган, я рассказывала, если ты помнишь. Он сказал, что, когда мне потребуется, я приду к этому камню и ОН подскажет мне путь. Когда бы это ни произошло, если мне потребуется помощь… Теперь я поняла, что означали его слова. Меня ПРИЗОВУТ. Я перестану быть той Олесей Градовой, которой была всегда. Я встану вровень с вами, только с белой стороны. И я буду ждать тебя.

— Ждать меня? На стороне белых?!!

— Да, потому что я люблю тебя. И я буду молиться за тебя, буду просить за тебя, как Левий Матвей просил за Мастера у Князя тьмы… Я считаю, что другого выхода нет…

— Красиво излагаешь…

— Ага, журналистское прошлое не дает покоя. Не зря я речи губернаторам писала… Я же спрашивала Антона о «сроках гарантийного обслуживания», он сказал тогда, что это не «радикальная мера». Сейчас снимешь, а завтра тебя опять «закидают».

— Да, чиститься нужно постоянно. Я приводил к Антону свою знакомую Светку. Она не поверила ему, побежала по другим салонам, где было дешевле. Нашла каких-то аферистов по объявлению, заплатила деньги, а потом приходит ко мне. Я посмотрел и говорю — дорогуша, с тебя сколько взяли? Пять штук? Так вот — ничего они тебе не сняли, а еще какую-то порчу накидали…Антон теперь тебя на порог не пустит. Раньше надо было думать. Даже если захочешь, он тебе дверь не откроет.

— Милый мой, я профессиональный переговорщик, могу заложников у террористов вызволять. И потом — я обаятельная. Мне кажется, если я очень попрошу, вы же не прогоните меня… — Я стала кроткой овечкой, губы бантиком, ресницы на пол-лица…

— Не знаю… Черные не прощают. Если бы у тебя не было денег… Мы могли бы подождать.

Я почувствовала, что он вроде как идет на мировую. Сейчас предложит еще приобрести их услуги в кредит. Но меня уже несло:

— Да, блин, я могла снять эти деньги с карточки с текущего счета и у меня бы еще осталось на трех ваших демонов! — соврала я. — Дело не в деньгах!

Это был удар под дых. Не ожидал… Видимо, не оценил скромную директорскую зарплату. Говорил, но уже другим тоном:

— Мы не предлагаем дважды. Дверь открывается один раз.

— Я услышала, я понятливая, не надо повторять.

— Ты будешь ходить по объявлениям, предлагать свои деньги, но мы их у тебя не возьмем. Мы хотели тебе помочь, но просто потеряли время.

Он стал все чаще говорить «мы». Это подтверждало мою версию о «заговоре».

— Мой Черный Принц, я действительно с трудом всегда принимала род твоих занятий. Я думала — мне нравится этот мужчина, нам хорошо вместе. И мне плевать на то, что он навешивает привороты и делает людям новые торсы… Он родной мне по крови, близкий по каждому движению души…

— Правильно. Ты ничего не поняла или не хотела понять. Тебе это неинтересно! Сколько бы я ни говорил, ты всегда оставалась при своем мнении.

— Я обычная женщина, не продвинутая, для меня мир не делился на белых и черных. В нем были полутона…

— В мире нет полутонов. Есть те, кто достоин быть рядом с нами, и те, кто останется болотом, плесенью на теле Земли. Я предлагал тебе служить в аду, а не прислуживать на небесах, но ты, судя по всему, решила остаться с этим быдлом. Так оставайся же, это твой выбор, и убирайся вон. У нас не получается разговор…

Я опять перестала «модерировать» дискуссию. Никак не могла просчитать его реакцию и постоянно попадала впросак, фиговый я переговорщик. Попробую заход через «блондинку»:

— Почему ты говоришь со мной как с врагом? Я уверена, ни с одной клиенткой ты не стал бы разговаривать таким тоном. Это жестоко по отношению ко мне. Объясни, откуда этот холод? Ты был другим. И я не обижена… Я СВЕРХ…УДИВЛЕНА…

— Я думал, что ты умная женщина, что умеешь держать слово. А увидел только ложь, как ты изворачиваешься, как выкручиваешься. Так что ты вряд ли заслуживаешь лучшего отношения.

Черт (я еще не отучилась замещать в словоформах черное на белое), еще несколько дней назад передо мной был человек, за счастье быть с которым я готова была душу отдать, и вдруг — это чудовище! Он словно опять читал мои мысли и опять был сильнее, чем я.

— Я хотел видеть тебя женой, иметь от тебя детей… Я бы сидел рядом и держал тебя за руку, когда ты рожала. Но с женщиной, которая ЛЖЕТ, мне не по пути! Маленькая ложь рождает большую. Я не могу связывать жизнь с человеком, который способен лгать. А я хочу семью. Я хочу ребенка. Много детей!

— Успокойся, ты найдешь молодую красивую самку, и все будет!

— Я сам буду решать за себя, мне не нужны чужие советы!

Опять какие-то несоответствия…

— Но ты говорил, что маги не женятся!

— Мне нужны дети. И женщина рядом.

— Помнишь, я написала тебе — я Иная и ты Иной. Мы не с этой планеты, вот только хочу понять, мы с одной планеты или нет? Я писала тебе — не знаю, как я жила без тебя. И ты отвечал: «Такой же вопрос задаю себе я…» Дамир, сколько раз спрашивала тебя — зачем я тебе? Почему именно я? Для чего это всё, если ты готов через две недели выкинуть меня как использованную ненужную игрушку? Я не могу поверить в искренность твоих слов: «Ты озарила мою жизнь, хочу, чтобы ты навсегда осталась со мной»… Ведь это была неправда, какая-то жестокая манипуляция!..

Я произносила слова, которых не было в моем «сценарии». Я стала сама собой. Мне было очень больно. А он наносил все новые и новые удары по совершенно незащищенной душе.

— Ты оскорбила меня недоверием! Помнишь — почувствовав эффект магии однажды и усомнившись в ней, ты все теряешь!

— Я помню, седьмое сатанинское правило. «Признайте силу магии, если она была успешно вами применена для достижения ваших целей. Если вы отрицаете силу магии после того, как с успехом ею воспользовались, вы лишитесь всего достигнутого...» Я хорошая ученица.

— Помнишь, ты была больна и как мгновенно вылечилась? Ты помнишь, как на тебя стали смотреть мужчины — они просто падали к твоим ногам, а ты переступала через них? — Этого я уже не помнила, но прозвучало эффектно. — Это произошло за какие-то несколько недель! Ты чувствовала себя счастливой и испытывала настоящее блаженство… А теперь все это отбирается, потому что халявы не бывает, за все… надо…платить.

Мое знание «заповедей», как показатель того, что я слушала его «лекции», заставило его чуточку смягчиться.

— Хочешь «плюшку»?

— Нет. Хочу закончить говорить с тобой в трезвом уме и твердой памяти. И потом, мне уходить в ночь, а зашиты у меня больше нет.

— А я хочу…

— Прошу тебя, не надо, я сейчас уйду, и ты…

— Я у себя дома и буду делать то, что хочу! — Он демонстративно наполнил дымом литровую пластиковую бутылку и с шумом вдохнул смесь банга и никотина в легкие. Его глаза заблестели, вновь появилась надежда, что я успею задать все вопросы.

Но вдруг раздался звонок. Посмотрела на экран.

— Это Никита… Да, я с подругой… Я скоро приеду… Не надо встречать…

— С подругой? Ты даже сыну лжешь! Я тебе не подруга! Я был твоим мужчиной — а ты называла меня «хохлами, подругами, коллегами по работе»… Ты меня каждый раз оскорбляла.

— Прости, я не хотела говорить сыну о тебе. Зачем ему знать — где я и с кем?

— Потому что я гордился тобой, всем говорил, какая у меня девушка, показывал твою фотографию в телефоне, а ты скрывала меня.

— Ну прости — я нелогичная, резкая, говорю быстрее, чем думаю, и когда говорю — всегда невпопад… Блондинка, в общем!

— Опять дешевые понты!

— Есть же такое понятие, милый, — ложь во спасение.

— Это понятие есть у белых! — Он опять глубоко затянулся.

Он набирал силу и пофигизм, а я поняла, что банально путаюсь в мыслях и ощущениях. И даже спасительного листка со «сценарием» не взяла… Он изменил тон — стал расслабленным, говорил с позиции силы, с явной издевкой:

— Короче, я не понимаю — директор крупной фирмы, общается с такими людьми — правительство, министры! И такое несет. Гонит порожняк.

Новый удар, и теперь уже по моей профессиональной компетенции. Я теряю позиции. Теперь уже, кажется, окончательно и бесповоротно. Мои фланги разбиты, мои войска капитулировали. Часы пробили полночь. В это время я всегда становлюсь сама собой, Олесей Градовой…

— Я не могла поверить с самого начала, что все это может быть правдой. Помнишь, как я пыталась остановиться всякий раз, когда чувства захлестывали меня? Я пыталась понять — просто хочу тебя или моя душа действительно стремится к твоей? Я говорила тебе — не спеши, я как Лис в сказке Сент-Экзюпери. «Надо запастись терпением, сперва сядь вон там, поодаль, на траву… Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга… Но с каждым днем садись немного ближе…» Каждый день я садилась чуточку ближе, чтобы привыкнуть к тебе. Но эта дистанция стремительно сокращалась, и уже через несколько наших встреч ты был самым близким мне человеком. Мы говорили о смысле жизни, о Космосе, о Вечности. Ты помогал мне постичь тайны Вселенной, открывая свой мир, и словно держал меня за руку, чтобы голова не закружилась. Ты считаешь, что слабеешь со мной. Что твои магические способности «убывают», когда мы рядом? Как это возможно? Помнишь, на работе спрашивали тебя: «Ты что, влюбился?» И со мной было то же самое. Это не энергия, которую я взяла у тебя. Это энергия любви, которую мы сгенерировали вместе. На двоих хватало… А помнишь, как мы шли по Тверской и встречные люди говорили: «Какая красивая пара»? Ты хочешь сказать, что этого не было? Разве в наших глазах не плясали веселые чертики, когда мы встречались взглядом?.. Ты тогда сказал: «химическая реакция». Это любовь, и ничто другое! Ты просто не хочешь этого признать… Это не химическая реакция, это — алхимия любви, когда металл превращается в золото.

Он словно задумался после моего длинного «шекспировского» монолога. Как будто перед его взором прокрутились те видеофрагменты, которые я назвала «эпизоды Хичкока», на самом деле это — притчи о нежности и страсти, главы моего сценария, моей Библии Любви…

— Маги не испытывают чувств. Есть только рацио: ты — мне, я — тебе.

— Да, я помню, теория энергообмена, за все надо платить… Ты спал всегда, отвернувшись от меня. Помнишь, я спросила, почему ты не обнимаешь меня во сне?

— Не помню…

— А я помню… Ты сказал, что отвык спать с женщиной. «Мне надо привыкнуть к тебе»… Вот что ты сказал. А почему ты принес мне три зубные щетки, когда я первый раз осталась у тебя дома? Надо было тогда подумать — почему три? Да просто ты всегда готов к «спецоперации»!А помнишь, как ты сделал колечко из фольги и надел мне на палец, говоря, что ОНИ одобряют наш союз? Прости, это все — бутафория? Обычное кольцо из фольги, с которой ты снюхивал дурь?!! Милый, я удивлена профессионализмом твоей игры. Так тонко, умно, такой высокий градус отношений, столько внимания, нежности и заботы… Такие слова в письменной и устной форме. Высший пилотаж!

Тут его словно подбросило в кресле, даже вспоротая ножом бутылка опрокинулась на пол.

— Большего оскорбления я не слышал! Я — играл!!! На хуй, убирайся!

— Я говорю искренне, а ты меня гонишь.

— ТЫ НИКОГДА НЕ БЫЛА ИСКРЕННА!

— Я… не могу сказать о своих чувствах… Хотя нет, я постараюсь сказать. Потому что мы больше никогда не увидимся, а я привыкла ставить точку. Знаешь, о чем я думала, лежа с тобой в постели, когда ты спал, отвернувшись от меня, а я обнимала и целовала тебя?

— И о чем же ты думала? — немного с издевкой…

— Я… — У меня перехватило дыхание. Пытаюсь унять предательскую дрожь в голосе. — Я думала… — С трудом удерживаю слезы, запрокинув назад голову… — Прости, сейчас скажу… Дыхания не хватает… Я думала, что будет со мной, когда этого не будет… — И выдохнула: — Тогда я умру…

Он нервно взял маятник и закрыл глаза. Я спрятала лицо в ладони. Трудно дышать, но я сказала всё, я не заплакала. Я люблю его. Это моя правда.

Он выпрямился, как для удара, я инстинктивно сжалась, как тогда, когда меня били ногами во дворе, сдирая шубу. Сейчас с меня сдирали кожу и били в самые незащищенные места.

— Мне сказали, что это ЛОЖЬ…

— Прости, я не хочу обидеть «твоих», но бывают… редчайшие случаи… когда маятник ошибается… Бывает, что и высшие силы не знают чего-то, и маятник держишь ты, а не веришь ни одному моему слову… Я говорю от сердца, я человек, мои эмоции на моем лице, посмотри в мои глаза!

— Ты в шестой раз солгала за сегодня. Хватит. Разговор окончен. С этой минуты мы на ВЫ.

— Дамир, ты был и пока остаешься очень близким мне человеком. Не надо так, мне больно.

— Я позволял лгать своей жене. Но я ЛЮБИЛ ЕЕ!!!

— Как я хотела услышать эти слова от тебя. Я жизнь готова была отдать за любовь, за ее краткий миг… Помнишь, спросила про свою подругу — а если со мной будет то же самое. Ты сказал — боишься, значит, будет. Страх потери — это уже потеря. «Я не буду бояться», — ответила я. Но, видимо, очень сильно боялась…

Он почувствовал, что я сбиваюсь с программы, и опять вернулся к технике «кнута».

— Ко мне тут приходила одна красивая девка. Она сказала: «Возьми все деньги, что у меня есть, только будь со мной». Она не хотела «чиститься», она не верила нам. Я сказал ей — на хуй…И деньги твои не нужны. Не веришь, уходи и подыхай. То же самое сказал Антон про тебя: «Пусть подыхает!» Они все домогаются нас, но они лгут, и мы посылаем их… И ты будешь ходить по объявлениям… — ему, видимо, доставлял удовольствие этот образ.

— Я знаю, что в этом городе есть только два человека, которым можно доверять, — это ты и Антон. Я не пойду по объявлениям. Я не исключаю…

— Ты сейчас блондинка или Градова?

Я поняла, что надо сворачивать диалог, который не давал мне ответа ни на один вопрос. Я призналась себе, что к такой тональности была не готова. И такой «поворот» я не предвидела. Но я же должна поставить последнюю точку в наших отношениях.

— Запомни одну вещь. Ты всегда говорил о женщинах, которые домогаются тебя и которых ты посылаешь на хуй. Я не встану в один ряд с этими женщинами. Про меня ты никогда… никому… так не скажешь — ходит ко мне одна баба, хочет меня, аж искры из глаз, а я ее посылаю. Я люблю тебя, но не ДОМОГАЮСЬ.

— Да, ты гордая, я знаю.

— Но этой любви недолго жить. Я должна ее убить!!!

— Мне надоело гонять порожняк. Пустые разговоры… любовь… убить любовь!

— Да, хорошее сравнение — «гонять порожняк». Я понимаю, Я СЕЛА НЕ В ТОТ ПОЕЗД и должна сойти на ближайшей станции. Я поняла больше, чем ты хотел сказать, — теперь уже я чеканила фразы, и тон мой был незнакомым для меня, я даже с рейдерами так не говорила. — Мне показали, какой может быть любовь…

— Да, ты все-таки умеешь красиво выражаться… — Он улыбнулся с ненавистью.

— Да, я красиво говорю, я же мечтаю стать писательницей!

— С моей помощью ты стала бы круче Джоан Роулинг!

— Я стану без твоей помощи!

— Мне жаль терять такую женщину. Не хочется тебя никому отдавать. Но ты будешь спать с другими, я понимаю твою физиологию.

— Да, именно физиология, я буду спать, но, блин…

— Я надеюсь, у тебя никого не было, пока мы были вместе? — Легкий, человеческий испуг, как у ребенка, который надеется, что Дед Мороз все-таки существует, и боится узнать, что это не так.

— Никого. — И это было правдой.

«Мне жаль», — первое, мало-мальски человеческое за сегодняшний вечер.

— Хочешь, я сделаю тебе массаж?

— Потому что ни разу не делал? — Я покорно-грустно улыбнулась. — Не надо, у меня нет с собой денег…

Я устала, у меня больше не было сил ни на игру, ни на признания, мне не отвечали на вопросы, но то, что он говорил и каким тоном это произносилось, — подтверждало ту самую версию — это ИГРА, БУТАФОРИЯ, гениальная в своей простоте разводка…

— Я поняла все, Дамир… Я больше не буду просить любви, ласки, секса, массажа. Я прошу — давай просто останемся друзьями. — Я чувствовала, что если уеду от него на такой «ноте»,не доберусь до метро «Сокол» от его проклятий.

— Зачем я тебе как друг?

— У меня есть подруги — умные и сильные женщины. Ты будешь единственным другом — умным и сильным мужчиной. Пусть у нас не будет секса, но мы интересны друг другу, с кем я еще смогу вот так проболтать всю ночь напролет, раскрывая тайны мироздания?

— Хорошо, ты можешь всегда обращаться ко мне или к Антону, если потребуется.

— Я говорю о тебе, а не об Антоне. «Опять Антон. Все-таки он настоящий сэйлз-менеджер у своего Учителя, — подумала я. — Торговый представитель от черных, рекламный агент. Интересно, а цветы, рестораны, фитнес-клубы — это все представительские расходы?» Я сама нарисовала ему алиби, надеясь, что он только инструмент в чужой игре. Но теперь поняла — он партнер, «миноритарный акционер». Да я хотела «перетащить» его в свой мир, открыть глаза «спящему», наивная… Я думала, что действительно дорога ему. А щедрые авансы, которые раздавались сначала, были прекрасно подобранной наживкой.

Вспомним реферат — диагностика, выбор средств, действие. Те самые слова, которые хочет слышать жертва. А теперь все становится на свои места: «Я не играю в чужие игры, только в свои…» Если дело в деньгах, я готова была откупиться, отдать всю сумму, не подвергая ни себя, ни Никитку никакому магическому воздействию. Лишь бы они успокоились. Деньги давно для меня ничего не значат. Возьмите, так сказать, «во спасение души»… Но ведь это не цена вопроса, а первоначальный взнос! И каждый следующий платеж будет выше предыдущего. Моя душа, моя жизнь, жизнь моего ребенка… За короткий и сомнительный кайф — секс с неуравновешенным сатанистом и конопля высшей степени очистки…

Закружилась голова, я очнулась. Я все еще в ЕГО доме. Но уже в прихожей.

— Помнишь, до ВСЕГО, я просила тебя узнать у «своих» — ДА или НЕТ? Я говорила тебе тогда — спроси у НИХ разрешения. Но ты не сделал этого.

— Почему это я не сделал? Я спрашивал, и мне сказали, что ты должна стать черной и спастись…Потому что это было сделано для тебя. А я пострадал — тебе дали, а у меня отняли силу!

Я вспомнила «Блеск и нищету» — от слабого убудет, к сильному прибудет. Так, кажется?..

— Теперь, когда ты бросил меня…

— Не подменяй понятия — мне надоело смотреть, как ты выворачиваешь наизнанку мои слова.

— Я пиарщик, трансформация смыслов — моя работа.

— Вот и трансформируй на работе. Я не бросал тебя. Ты сделала выбор. ТЫ САМА! И если будешь мстить мне, мы сотрем тебя в порошок!

— Мстить? Но за что? Я не могу мстить другу, любимому.

— Женщины коварны и лживы.

Я не поняла, о чем он. Месть? Мы говорили о любви, помощи, спасении, они хотели меня спасти. При чем тут МЕСТЬ? Может, я и знаю по учебникам, как вести переговоры с террористами, захватившими здание аэровокзала, но совершенно не понимаю, как общаться со злобливыми магами…

Он не подал мне плащ. Я сама сняла его с вешалки и начала медленно застегивать пуговицы. Еще одна тема, которая требовала объяснений.

— Дамир, последний вопрос. Когда Брусникин нас знакомил, он знал… он хотел… меня… уничтожить?

— Да. Он заказал тебя.

— Зачем? Пожалуйста, скажи — он враг?

— Он умный и хитрый стратег. Он просчитывает ходы. Ты мешаешь ему.

Зачем он сказал это? Хотел подорвать мою веру в людей, заставить меня бояться даже собственной тени, подстегнуть манию преследования? И я почти поверила, так была велика сила его убеждения и так легко было принять, что все вокруг враги.

Именно в его ответе на вопрос о Вадиме Брусникине содержалась моя каверза. Он хотел меня уничтожить и поэтому познакомил с тобой? ДА… С одной стороны, я понимала, что Брусникин совершил предательство, но это в его жанре, ему незачем меня жалеть. С другой — Дамир признался, что уже с самого начала замышлял эту гнусь! С самого первого звонка! Теперь уже мне не о чем было говорить с ним.

— Вот твой паспорт.

— Спасибо. Прощай…

Я долго боролась с последней пуговицей на плаще, как бы растягивая этот процесс. Я боялась, что сработает человеческое — ведь нам было хорошо вместе. Я думала, что сейчас весь этот кошмар закончится, и мы бросимся друг другу в объятия — я проверял тебя, ты выдержала проверку. И было страшно — ведь я решилась, я не могу сорваться. Меня предупреждали. У меня многие расставания в жизни заканчивались бурным сексом — это как та самая последняя сигарета перед расстрелом, последняя нежность, последний глоток до самого дна. И я бы не смогла сказать ему «НЕТ». Даже если бы мне пригрозили не дожить до утра, я бы согласилась провести с ним последнюю ночь, как последнюю в жизни.

Но он действительно меня ненавидел. Может, все дело в кресте, который я надела и который он, конечно же, увидел? Я бы нашлась, что сказать. Например, сослаться на то, что у меня нет покровительства и защиты, поэтому я цепляюсь за помощь своих ангелов. Но он не спросил. Он «выбраковывал» меня.

Танец ненависти

Она танцевала под «Шторм» Ванессы Мэй. В синем свете прожектора, который как лунный свет плескался в ее многослойных юбках. В ее танце была свобода. Была ли в нем ненависть, если так назвала его Азали? Взмах тонких рук как крыльев птицы, сорвавшейся с ветки. Поворот головы — туда, где оставленная любовь, и взгляд вверх, к небу, где она искала ответа на вопрос: «Почему уходит любовь?».

Волосы качаются из стороны в сторону, словно говорят «нет». Где была любовь, там пустота. Где был свет и тепло — теперь холод и мрак. Стать сильной, чтобы забыть. Стать сильной через ненависть. Ненависть — это отрицание, это борьба с тем чувством, что еще недавно наполняло трепетом все существо. Ненависть к предательству и измене, к слабости, ко всему, что убивает любовь.

К Нему, ранившему душу. И обращение к сердцу, нуждающемуся в защите. Ненависть — обратная сторона любви, когда ее отвергают. Плечи содрогаются словно в рыдании, изгиб тела, как согнутая, но не сломанная ветвь ивы. Разгибается и бьет как плеть. Мягкая ветвь ивы может стать кнутом, если обжечь листья.

Кружение. Все быстрее и быстрее, так что захватывает дух, кажется, Азали сейчас оторвется от земли и унесется с потоком. Так стоят на месте дервиши, потому что Вселенная кружится вокруг них.

Сброс рук, усталость, изнеможение, словно силы ушли. Плачет скрипка, грохочет в отдалении гром. Все дальше и дальше. Стекает вниз как капля, как слеза по щеке, касается пола коленями и ладонями. Ненависть не дает силы, ненависть — сушит сердце.

Возвращение

Я шла по улицам Митина в надежде поймать такси, но редкие машины проносились мимо, никто не тормозил. Опять никчемный дождь, я уже привыкла к ненастью в этом городе-спутнике, который я называла «Северным Гоа». Я плакала, как бедный и больной ребенок, у которого забрали единственную игрушку.

Каждое слово — один шаг. Я шла и читала Цветаеву, как заезженную пластинку, начиная снова и снова. Остановилась ментовская машина. Видимо, мой черный кожаный прикид навеял им мысль о легкой добыче.

— Паспорт есть?

— Будете смеяться, но есть.

— Предъявите… Так… И куда Олеся Никитишна, мы направляемся?

— В Москву…

— И документики есть…

Он как-то «затормозил», видимо, надо было снять с меня хоть какую-то дань, но он не знал, как.

— А что, я превысила скорость? У меня нет аптечки и огнетушителя?

Он засмеялся…

— Может, подбросить, до Москвы-то?

— Без обману?

— Да не бойся, нам в ту сторону… — И уже в машине: — Чего, с парнем поссорилась?

— Ага, сказал, что нам не по пути.

— А ты?

— Сошла с поезда на ближайшей остановке.

— Так ты со станции, что ли, идешь?

— Ага… Я тоже села не в ту машину, Дэвид…

Что-то я не внушала им доверия. Но они честно высадили меня на «Соколе». О таком эскорте я даже и мечтать не могла…

— Может, телефончик?

— Сбор персональных данных — административное взыскание до десяти месячных окладов…

Я проходила мимо уснувшей станции метро. Исчезли все лотки с разной мелочевкой, петрушкой, укропом и сезонной ягодой. Завернула за угол, к церкви. Именно здесь я принимала в четырнадцать лет обряд крещения. Села на камушек возле ограды. За решеткой виднелись могильные памятники — здесь хоронили святых.

Достала коммуникатор.

«Остался только один вопрос, который я забыла задать. Вчера я отправила тебе SMS: «Мне очень, очень больно, когда ЭТО пройдет?» И ты ответил мне: ЗАВТРА. Что ты имел в виду? «Завтра»… наступило?».

Экран долго не гас, словно телефон привычно ждал ответа, но ответа не было…

Он научился говорить со мной молчанием. Отсутствие ответа — тоже ответ.

Только бы не сорваться и не написать ему снова. Когда мы пишем, мы рассчитываем на жалость и сострадание. А это человеческие качества, и они неуместны там, где общаешься с нелюдем.

Я включила диктофон в коммуникаторе. Я продолжала говорить с ним, втайне радуясь, что он больше не слышит моих слов. Но я должна была говорить. Боль выходит только со словами… Жизнь превращается в текст. Нажимала на клавишу «стоп», когда не хватало дыхания…

— Просто протяни руку. Просто скажи, что всё это наваждение, что всё это какая-то дурацкая проверка, что всё совсем не так, и со следующей минуты будет, как и раньше. Неужели тебе трудно это сделать? Ты обещал мне Космос, а я оказалась в Преисподней. Ты все время говорил — черные не могут любить. Да, я нарушила законы черных. Мы родились в один день с разницей в один год. На стыке Близнецов и Рака — самого двойственного и лживого и самого чувственного из Знаков. И то, что объединяло нас, развело по разные стороны жизненного ринга. Слишком похожие, слишком зацикленные на суверенитете своего внутреннего «Я», слишком доверяющие ложным авторитетам. Почему ты не спас меня, почему не приложил никаких усилий, чтобы сделать это? Ты хотел, чтобы я сделала выбор сама, но я не готова, у меня нет гарантий, слишком многое было поставлено на карту. Да, мне стало легче, я теперь свободна. Я поняла, что имею право ненавидеть и не должна любить всех только потому, что меня этому учили. Я могу делить мир на черное и белое. И решила оставить тебе выбор — уничтожить меня или быть спасенным моей любовью. Стать белым, как я, ради меня. Как слепа и наивна я была!.. Ты выбрал первое — «уничтожить», DELETE Ты обещал, что, когда это все закончится, вернешь меня в то же состояние относительного спокойствия и счастья, в котором я пребывала. Мы подписали договор. Но ты забрался внутрь меня, я сама открыла все двери, и вывинтил «свечу зажигания» — веру в себя. ТЫ записал на мой жесткий диск основную программу — о моей личной никчемности, наводнил мой мир своими черными «авторитетами». «Если ты усомнишься в магии, почувствовав на себе ее действие, потеряешь всё обретенное». Я усомнилась и потеряла всё, и даже больше, чем владела, — свое будущее. Я теперь поняла, что такое магия — это изощренное изнасилование сознания беззащитного человека. Да, я предлагала тебе отказаться от твоей истории. Поданная заявка рассматривается в установленные законом сроки. И мне известны эти сроки… Вечность… Мои попытки объяснить, что любовь это «просто, когда хочется быть рядом» — говорить до рассвета или молчать, пить остывший чай или курить на балконе, уходить, но оставаться… Это либо происходит с первой встречи, либо так и остается неразыгранной партией. Я согласна оставить эту партию неразыгранной. Я хочу больше, чем могу унести. Ты не можешь дать даже малого, чему я могла бы обрадоваться. Твоя история, твой бэкграунд, твоя боль — только твоя. У влюбленных нет истории, есть только «здесь и сейчас» и свет в конце туннеля. Те, кто пережил клиническую смерть, хорошо знают, что в конце туннеля, и могут рассказать. Там добрые, счастливые, светлые и гармоничные люди, но они говорят: «Еще рано, возвращайся». Когда умирает любовь, мы знаем, нам за тридцать, — это всего лишь «клиническая смерть». Ненастоящая, понарошку, game is not over. Нам просто говорят: «Ты не готов, возвращайся». Я многое предложила, я сказала больше, чем надо. Но ты не услышал. Жизнь — она не кончается после клинической смерти, есть только новое знание: если ты дышишь, значит, не надо сдаваться… каким бы убогим ни казался этот мир.

Я проиграла с самого начала, как аудиозапись, наш диалог… Все сказано. Поставлена точка. Я сошла с поезда на незнакомой станции, опять бреду в никуда одинокую ночь встречать…

Если долго плакать возле мутных стекол… Сколько может быть слез, сколько еще предстоит, я не знаю, как жить без него… Я не выдержала собственной истерики. И набрала SMS:

«Ну сделай же что-нибудь. Ты обещал, мы подписали договор…».

Он молчал.

«Когда… станет… легче?..».

«Тебе… все… было… сказано».

«Значит… НИКОГДА?».

Нет ответа. Я долго сидела и гипнотизировала экран, как будто под моим взглядом может прийти даже не отправленное письмо. В почте появился конвертик: «Накапливайте баллы и получайте бонусы. Билайн».

ПАРОЛЬ НА ВХОД

Из блога Олеси Градовой «Диагноз: Любовь».

Когда человек говорит с Богом — это молитва.

Афоризмы Рунета

А когда Бог с человеком — это шизофрения.

Логин GnknownVirus, пароль «абырвалг». Регистрация прошла успешно. Вход в главное меню. Вам исполнилось 18 лет? У вас есть незакрытые кредитные истории? Вы не имеете психических заболеваний? Подпишите отказ от претензий Создателю Игры в случае возникновения непредвиденных ситуаций после того, как вы покинете Игру. Вы принимаете правила Игры? Да. Выключите мобильные телефоны, снимите металлические украшения, наденьте шлем и перчатки.

Я попадаю на первый уровень. Ты почти настоящий, мне хочется дотронуться до тебя и испытать тепло человеческого прикосновения. Все твои слова, предложения, ответы — сформулированы таким образом, что мне кажется, что это я пишу наш сценарий, управляя диалогом с помощью телепатического оборудования.

— Что ты искала здесь?

— Тебя.

— Зачем я тебе нужен?

— Я хочу любить.

— Там нет того, кого ты могла полюбить?

— Там нет того, кто мог бы полюбить меня.

— Тебя окружают красивые, сильные и богатые мужчины, неужели ни один из них не подходит?

— Они чужие, они говорят на другом языке. Знаешь, а я — живая. А им, похоже, нужны куклы с программным обеспечением, которых можно поставить на stand-by, пока они заняты амбициями, деньгами или сексуальными авантюрами.

— Ты еще не поняла, что они так устроены?

— Поняла, поэтому я здесь.

Трехмерное пространство сконструировано эргономично и стильно. Я могу выбирать любое место пребывания: страну, город, улицу. Я чувствую себя почти уверенно, как человек, управляющий ситуацией.

Мы пьем порто на площади Сан-Марко в Венеции, проходим через ночную Плас Пигаль, бросаемся в воды Ливийского моря на южном побережье острова Крит. Ты реальный, реальный, реальный. Ты совсем рядом. Я чувствую, как становится тепло внизу живота, ты прижимаешь меня к себе — и я впервые защищенная, маленькая в твоих сильных руках, покорная, потому что мне не надо отстаивать свои ничтожные права на любовь.

Здесь нельзя управлять временем. Его невозможно остановить, хотя единственное, чего мне хочется в это мгновение, — прекратить самопревращение электронных секунд в окошке «Timing». Слизывать соль с твоей кожи, скользить горячими губами по всей поверхности тела, считывать, как сканером, языком и кончиками пальцев сильное, упругое, мужское, ощущая тактильно самые чувствительные твои зоны. Дарить тебе удовольствие, получая от этого свое, зеркально-ответное наслаждение.

Так хочется сказать: «Люблю тебя», но рано, поспешно, неуместно. Возможно, этим я нарушу правила, которые пока не до конца понятны, и все то, чем переполнено мое сердце — нежность, благодарность, страсть, — не позволит мне перейти на следующий уровень Игры. Я сдерживаюсь, собираю остатки воли так, что сводит скулы, и произношу, словно пользуясь дозатором мыльного флакона:

— Мне было хорошо с тобой.

— И мне, как никогда ранее. Ни с кем.

Мы подходим к стальной двери, ты набираешь секретный код и пропускаешь меня вперед. Я поднимаюсь по лестнице и неожиданно ощущаю преображение. На мне изумительный космически облегающий костюм. Мое тело сильное, стройное и гибкое, мои отражения в параметрических зеркалах безупречны. Только тебя нет рядом с моим отражением. Я перешла на другой уровень.

Я должна найти тебя, вспомнить секретный код, подобрать ключик, найти слова, которые позволят вернуть тебя.

«Я скучаю по тебе». Не подходит. «Мне не хватает тебя». Ложь. «Я хочу повторения той первой и единственной нашей ночи». Нет ответа. «Я хочу быть нужной тебе». «Я хочу быть твоей». «Я не могу тебя забыть». «Я не могу без тебя». Простой подбор слов на клавиатуре не дает результата.

Я бреду в темноте, мне не хватает воздуха, пересохли губы. Источник, пью, отражение. Глаза совсем другие. В них боль, взгляд внутрь, невидящий взор. Я прозрачна, никакие оптические обманы не делают меня видимой для окружающих. Антипод набоковского Цинцинната. Парфюмер Жан-Батист Гренуй. Меня просто нет. Ищу в толпе силуэт, слух пытается уловить малейшее колебание, напоминающее звук твоих шагов. Я превращаюсь в локационное устройство, работающее на одной-единственной волне.

«Ты не часть меня — но смысл, ты не спутник мой — но лишь попутчик, ты не любовь моя — но вдохновение. Ты не увидишь слез моих. Я не имею прав на тебя. Я… Отпускаю… Тебя…».

Стальные ворота тяжело вздрогнули и поползли в стороны. Внезапно. Вдруг. Красный «Бугатти» с ключом в зажигании. Новый уровень. Я давлю на кибергашетку и набираю киберскорость. От точности движений и быстроты реакции зависит исход Игры. В диапазоне видимости кругло-красные габаритные огни, на панели устройство навигации. Я обгоняю одну за другой игрушечные гоночные модели и становлюсь лидером виртуальной «Формулы-1».

Ты со мной. Я все сделала правильно, я собрала всю нефть, золото и не растеряла жизней. Полный бак бензина, полная обойма патронов. Дышу полной грудью. Ты здесь. Так, как будто всегда будешь рядом, и ничто не заставит тебя исчезнуть.

Я — твое отражение, зеркало твоих чувств, я отвечаю идентичным душевным порывом на каждую твою эмоцию, отзываюсь всем телом на каждое твое желание. Слышу тебя, читаю твои мысли, предугадываю каждое движение. Ловлю твой ритм, отвечаю на твои вибрации, делаю так, как ты хочешь, всё, что хочешь. Нежная, отдаюсь, страстная, завоевываю, подчиняю, хочу почувствовать тебя на вкус, всего до капли, выпиваю, ласкаю, прижимаюсь, растворяюсь в тебе, не могу говорить, хочу слышать. Слова простые и самые главные, и единственно возможные, и невозможные в принципе.

«Молчи, — говорю я себе, — ты вправе хранить молчание, и здесь, как в голливудском детективном боевике, каждое слово может быть использовано против тебя. Молчи!» Но не выдерживаю, слова сильнее меня…

«Я люблю тебя», — набираю на клавиатуре.

«Ты же знаешь, что это Игра. И ты приняла правила Игры».

«Я не знаю других правил, кроме одного: я говорю то, что не могу не сказать. Я делаю то, чего не могу не сделать».

«Сейчас ты рискуешь потерять все. Все очки, что набрала в предыдущем раунде».

«Простите, с кем я говорю, где тот, кого я нашла и кого не хочу больше терять?».

«Ты говоришь с Создателем Игры».

«Game over? Я проиграла?».

«Нет, ты была почти на грани, но тебе положен бонус. Ты переходишь на следующий уровень».

Я должна отказаться от поиска, не ждать и не надеяться, не верить в то, что Создатель пошлет нам еще один шанс. Новые правила — не звать и не искать его, научиться действовать в обстановке, приближенной к экстремальной, — без него. Отдать на склад инвентарь — коммуникатор, через который я набирала ему бесконечные «Где ты? Как ты? Почему?», не получая никакого ответа.

И это возможно, и у меня хватит сил, но это лишено всякого смысла. «Ты не часть меня — но смысл…» Я повторяю слова, ранее служившие паролем на вход, но ничего не происходит.

Понять простую вещь — не стучаться в дверь, пока она закрыта, а дождаться, пока щелкнет замок. Я робко стучалась, пытаясь справиться с сердцебиением, била ногой, пыталась засунуть гвоздь в замочную скважину в надежде изобрести отмычку. Но двери открываются только тогда, когда тебя хотят впустить. И остается только принять решение ~ сделать шаг или повернуть назад.

Когда открывается дверь, мы видим в этом провидение, удачу, шанс изменить свою жизнь. На самом деле это всего лишь попытка подменить свою волю чьим-то промыслом, чтобы впоследствии кого-то другого обвинить в собственном провале. Мы часто говорим «провидение», «промысел», подразумевая Бога. Где Ты был, когда ЭТО случилось со мной, — как обвинение в несправедливости этого промысла. Но мы продолжаем терзать Его расспросами, потому что Он, Единственный, не говорит с нами словами, а лишь знаками, которые мы не всегда можем расшифровать.

Ты привел меня к этой двери, Ты заставил меня подняться по лестнице и дал ключ от подъезда. Почему сейчас Ты оставил меня в растерянности, без подсказки и без объяснений? Скажи, почему, только пока я иду, я чувствую Твое присутствие, и стоит остановиться, как сразу теряю ориентацию? Перекресток, точка поворота — всегда остановка, торможение, выбор. Мне трудно понять, где Твой выбор, а где моя собственная воля. Ты учил меня, посылал испытания, говорил мне, что гордыня есть тяжкий грех, а я принимала муки как наслаждение, благодарила Тебя за избранность. Ты учишь только самых любимых, тех, кто еще не совсем потерян, у кого есть шанс спастись. Вот она, гордыня. А теперь, когда я потеряла всё, даже Тебя, я хочу спросить — это же был только урок? Урок, но не вся моя жизнь в ее начальной и конечной точке?

Ты посылал испытания для того, чтобы проверить меня и сделать прочной, как железобетон. И вот теперь, когда я превратилась в кусок расплавленного воска, без сил и воли, без знания и веры, Ты отказываешь мне в помощи. Именно в тот момент, когда я поняла, что не выдержу следующего испытания, потому что все силы истекли в предыдущем раунде. Ты трижды присылал за мной лодку, Ты делал это, но я была убеждена, что это должна быть, как минимум, двухпалубная яхта…

«Бог не дает человеку страданий больше, чем он может вынести». — Я набираю текст на экране, надеясь, что меня пожалеют и выпустят отсюда.

«Но Бог посылает человеку именно то, чего он больше всего боится…».

«Ты же Бог, я разгадала замысел Игры?».

«Нет, я просто ее Создатель».

«А что мне делать дальше?».

«Ты переходишь на другой уровень. Game is not over».

 

Часть 10. Сверхзаповедь

Тренинг

Ян, теперь я готова рассказать тебе эту историю, помнишь, на Патриарших — белые и черные… Так вот, война закончилась. Кто был охотник, кто добыча… Я так и не понимаю исхода этой битвы… Не знаю даже, как начать. Итак, слушай мой рассказ, коротенько, минут на сорок…

— Я встретила человека. Вернее, нас познакомил хорошо знакомый тебе Брусникин. Это его друг, друг его семьи. Я буду называть его Черный Принц, потому что больше не хочу произносить его имя.

У меня есть такая особенность — когда я читала «Лолиту» в трамвае, нашла своего Гумберта прямо на соседней лавке. Когда читала Миллера, я превратилась в ищущую чувственных наслаждений Мару, ту самую Джин Кронски, которая свинтила в Париж с женой бедного Генри. Потом я читала Фаулза и встретила своего Кончиса, не исключаю, что в твоем лице… Я читала про суфизм и теперь покупаю Коран и коврик.

Кончис-Magus считал, что есть опорные точки поворота, моменты, когда сталкиваешься с собственным будущим… Так вот, благодаря этим книгам, я словно встречалась со своим будущим, но если раньше это было безобидно, даже порой весело, то теперь я практически уничтожена.

Я встретила того, кого искала всю свою жизнь. И эта встреча казалась мне не случайной. Мы родились в один день, с разницей в один год. Мы были созданы по одному лекалу — друг для друга, если говорить о физической стороне. Ни с кем ранее я не испытывала тех ощущений, которые черпала большой ложкой рядом с моим Черным Принцем. Я полюбила его. Мне казалось, и он полюбил меня.

«Мне нужна семья, я хочу от тебя ребенка» — самые желанные слова, которые нельзя говорить, потому что в них слишком хочется верить. Он говорил мне эти слова…

Помнишь я спрашивала тебя, что такое Шакти? Да, я стала для него настоящей Шакти, собирала энергию мужчин и женщин и приносила ему, как пчела приносит в улей мед.

Он спрашивал меня, как работает интуиция, как я умею менять цвет собственной ауры? Я уже готова была ему рассказать принцип действия, потому что изучала вопрос, очень многое узнала и была готова дать ему все ключи.

Он хотел сделать меня частью своего мира. Я же, наоборот, эгоцентрично хотела сделать его частью своего. И это была одна из серьезнейших ошибок, которую я совершила.

Он убедил меня, что всё, что происходит хорошего в моей повседневной жизни, приходит через него. Он убедил меня, что контролирует каждый мой шаг, направляет и решает мои проблемы наилучшим образом. Я начала давать отчет о каждом своем шаге, о каждой своей победе. Он заверял меня, что хранит от неприятностей — и они обходили меня стороной. Я пролетала как болид мимо гаишников, и они не останавливали меня. Он излечил меня, когда врачи не могли разобраться с диагнозом. Я чувствовала его присутствие рядом с собой каждую минуту. Я подпустила его слишком близко, и мне нанесли чудовищнейший удар… И все это заняло чуть более четырех недель, из них не более двух мы были по-настоящему вместе. Мужчиной и Женщиной.

Теперь я задаюсь вопросом — если бы это продолжилось чуть большее время, наверное, я бы перестала управлять ситуацией, положившись на его волю, я все время ждала магических воздействий.

Меня выбрали на роль подопытного кролика, а я довольно долго надеялась, что — избранная, что моя судьба действительно кого-то интересует. При этом никто мне ничего не навязывал, сама залезла в профессионально расставленную западню.

Здесь мой Принц уже не был один — он работал в паре со своим Учителем. Это не простой человек, он действительно владел информацией. Не исключаю, что он был так или иначе связан с теми людьми, которые про всех знают, которые всех ставят «на учет». Мой Принц мечтал, чтобы его тоже поставили «на учет», и он делал все, чтобы стать «равным среди высших».

Поворотная точка в моей истории — встреча с Учителем, когда меня просто поставили перед фактом — или гони деньги, или ты сдохнешь. И погибнет твой ребенок. Они поймали меня на самом болезненном и тонком — одиночестве, жажде любви, здоровье и благополучии ребенка, на страхе, желании начать жить ПО-НАСТОЯЩЕМУ.

Я практически согласилась принять их предложение. Не могу сказать, что мне трудно дался этот нравственный выбор. Я всегда сомневалась. Эти внутренние качели — между светлой и темной сторонами моей личности и обусловили легкий шаг на черную половину «блюдечка». Но я почувствовала, как закручивается спираль, как с бешеной скоростью меня затягивает в воронку смерча. Я сделала усилие, как ты меня учил, и выпрыгнула — в никуда…

Я помню наш последний разговор с Черным Принцем, Это был совершенно другой человек. Унижение. Грубость. Холод.

Ты спросишь, зачем я терпела это? Мне нужна была шоковая терапия. Я все время убеждала себя, что он только инструмент в чужой игре. Я сама придумала ему алиби. Потом поняла, что это и ЕГО ИГРА, и тогда решила испробовать не только пряник, но и кнут, чтобы навсегда расстаться с иллюзиями. Теми самыми, о которых ты мне говорил когда-то.

Да, я узнала, что такое НАСТОЯЩИЙ СТРАХ.

Я боялась, ненавидела, страдала, пытаясь прочувствовать каждый глоток этого горького напитка, чтобы перестать заблуждаться, чтобы не думать, что в какой-то момент я сыграла не по правилам и всего лишилась.

Я все время вспоминала наш с тобой разговор, прокручивала в мыслях твои формулы и алгоритмы. Ты тогда сказал: «Трижды двенадцать…» — и что всё это значило?

— Итак, первое. Я не вижу здесь никакой магии. Это классический гипноз. Вопреки привычным представлениям, гипноз — это не внушение каких-либо установок, а воздействие на открытое сознание. Как операция на открытом сердце — они раскрывают сознание и ведут себя по-хозяйски — могут стирать информацию, закладывать новую, считывать, как с матрицы, любые данные. Даже то, что ты еще не знаешь, но это случится в ближайшее время. Они умеют «читать» эти уведомления из будущего, и даже твои намерения, страхи — всё это доступно для их видения… Сознание еще не знает, а его структурное информационное поле уже содержит эти данные.

Надеюсь, ты догадываешься, откуда эти технологии? В специальных отделах, куда попадают люди, прошедшие определенный фильтр, проводится сверхоперация над их сознанием — его сначала разбирают как механизм по частям и затем собирают нужную структуру личности. Далее происходит процесс нового отбора: если эти заложенные возможности развиваются в нужном ключе, человек останется на службе, если же они используются для саморазвития, а не для работы на «благо родины» — таких «отстреливают», потому что они способны разрушить систему. Их не уничтожают, а отпускают на волю, где они начинают работать на себя. Таков, вероятно, этот Учитель.

О твоем Принце. Предельный эгоцентризм, предельная манипулятивность, предельный инструментализм «Я использую всё, что мне нужно для достижения своей цели…» И абсолютно неважно — черное или белое. Важно задерживать на себе внимание, центрировать его на своей личности. Это просто, любой человек этому может научиться, обладая минимумом природных данных. А если есть артистизм, риторика, харизма… надо просто направить это в нужное русло.

Судя по тому, что ты говорила — он пока еще «не инициирован», еще не на учете, пока ходит в «стажерах», но рано или поздно, как он говорил, перейдет на новый «уровень».

Второе. Зачем ты им была нужна? Ты рассказываешь, как приносила «мед». Так называемая «личная сила» человека — психоэнергетическая мощь конкретного сознания — зависит от количества накопленной энергии этого сознания или, иначе говоря, от «размеров души». Твоя душа действительно особенная. С одной стороны, ты как кошка, проживаешь девять жизней и входишь в следующую налегке, но с другой — несешь огромный багаж накопленных знаний, который не умеешь использовать в личных целях — для достижения успеха, зарабатывания денег. И это тоже твоя особенность, обусловливающая духовный рост и чистоту сознания.

Что такое интуиция и зачем она ему нужна? Мужское сознание, получая доступ к интуиции, получает невероятную силу. Обладая этим знанием, можно искривлять пространство любым образом. Вот тогда человек обретает реальную власть и могущество.

Ты хочешь воевать, хочешь побороть свой страх. Но знай, когда ты с чем-то сражаешься, оно прибывает и становится сильнее. Он существует, пока ты центрируешь свое внимание на нем.

Когда холодно, ты пытаешься согреться, дуешь на пальцы, кутаешься в воротник… И все равно дрожишь. Впусти холод в себя. Вдохни, прими его глубоко внутрь и почувствуешь, что становится тепло. Одиночество, страх — то же самое. Не надо бороться — просто попробуй впустить это в себя…

И наконец, твой вопрос. Трижды двенадцать. Тебе тридцать шесть лет. Ты находишься в начале нового двенадцатилетнего космического цикла. В начале этого космического цикла всем выдается аванс, а дальше смотрят, как человек может его «потратить». Отсюда и твоя энергия, и чудесное излечение, и внимание мужчин, и успехи на работе — всем выдается аванс. И так совпало, что все «рукотворные» чудеса стали происходить с тобой именно в момент «судьбоносной встречи» — ты похудела, стала привлекательной, подписала кучу новых контрактов. Я всегда говорил — тот, кто умеет работать с информацией, тот владеет миром.

Дело не хитрое — вычислить начало твоего космического «года» и начать показывать фокусы. Кто-то называет это состояние кризисом среднего возраста, но это тот самый момент, старт, новый виток в жизни человека, когда он еще может что-то исправить, последняя попытка «начать с чистого листа», переписать жизненный сценарий…

Ты подошла вплотную к точке энергетического перехода. Это трансформация личности, которая тебе была необходима, потому что ты спала, растрачивала вхолостую данное тебе от Бога.

Ян опять развернул мое сознание на 180 градусов. Я призналась ему, что планирую провести еще одно, последнее интервью — с Вадимом Брусникиным для того, чтобы проверить гипотезы и расставить все точки над «i». Ян был против, но я настаивала.

— Ян, это же как эффект незавершенного действия — одна из главных причин психологического застревания. Я должна поставить точку в этой истории, иначе так и не смогу вытравить ее из своей памяти.

Упоминание эффекта Зейгарник оказалось убедительным, и Ян начал «готовить» меня к разговору. Для того чтобы я в очередной раз не сморозила какую-нибудь глупость.

Ян:

— Прежде всего, ответь на вопрос, что ты хочешь узнать?

Версия первая — неудачная

Я спрошу у Брусникина — зачем тебе это надо? Почему я, именно я должна была пройти через этот кошмар? Я одинокая, слабая женщина, из которой легко сделать жертву эксперимента, подопытного кролика.

Потом от наступления перейду к благодарности: я признательна тебе, я узнала настоящую любовь, я открыла многое для себя… Мы ищем Космос, а падаем на Землю, мы хотим прикоснуться к вечности, а получается только к мгновению. Я благодарю тебя за сложный духовный опыт: сопротивления, отречения и возвращения к себе. И все это в сжатом и концентрированном виде. За несколько недель. Пережить такое и выжить — такое дается не каждому… Да, и еще — ты будешь жить, и твой брак не распадется. Потому что нет никакого проклятия, все это афера! Это говорю тебе я, прошедшая через ад, испачканная, в стоптанных сандалиях и рваной одежде. С измученной душой. Но ты веришь мне или не веришь, но — Истина где-то рядом…

Ян закатил глаза от ужаса:

— Во-первых, ты должна быть абсолютно спокойна и излучать дружелюбие. Во-вторых, должна относиться к этой ситуации с некоторым юмором. И наконец… не должна показаться идиоткой. Он же сразу разнесет по всему офису, что ты не в себе!

Он взял мою руку и сжал пальцами запястье. Посчитал пульс. 120 ударов в минуту.

— Какой нормальный? Шестьдесят — семьдесят. Сделай глубокий вдох. Медленно, наполняя себя как сосуд, до самого дна. Теперь закрой глаза и попробуй еще раз.

Версия вторая — принято

1. Вадим, я попала в странную историю… Да мы действительно какое-то время общались с Дамиром. Мне было интересно с этим человеком. Интересно то, чем он занимается. Но не более, чем книги Лукьяненко — чисто женское любопытство. Я всегда думала, что занимающиеся черной магией — мошенники, играющие на слабостях людей. К Дамиру я была снисходительна. Это его частный бизнес. Мой бизнес, связанный с воздействием на общественное мнение, а точнее, с изменением сознания множества людей, не намного чище и лучше. Но, как говорится, спрос рождает предложение.

2. Он много рассказывал мне о своем друге. Кстати, ты знаком с его Учителем? Когда мы встретились, я поняла, что это именно тот «центр управления полетами», где и происходит их обоюдное «шаманство». Безусловно, я увидела, насколько несопоставимы эти фигуры. Эксцентричный, излишне эмоциональный Дамир и сдержанный, немногословный, несущий в себе» истинное знание» Антон.

3. Я опускаю подробности, которые не влияют на общий сюжет. В один прекрасный день Учитель позвонил и сказал, что у него есть для меня информация. Речь шла о моем сыне. Он объяснил, что Никита может попасть беду. Все, что касается моего ребенка, для меня всегда было священно. Он сказал, что я должна приехать к нему немедленно.

Далее ситуация начала быстро выходить из-под моего контроля. Он продемонстрировал мне несколько фокусов, в том числе неплохую осведомленность о некоторых событиях моей жизни. После каждого его откровения я пыталась ответить на вопрос — какими источниками информации он пользовался? Строила гипотезы. Тот объем информации, которым он располагал, мог быть либо плодом серьезной оперативно-следственной работы, либо он действительно подключался к неведомому мне «информационному центру». На проверке восьмой по счету гипотезы я начала впадать в состояние гипноза или транса. Я видела, что ко мне применяется технология, но видела как бы отстраненно.

4. Я сказала ему: «Это то, что я знаю. А теперь скажи мне, что я не знаю». Далее меня просто отправили в нокдаун. Он говорил о моих реальных страхах. О моей смерти, о террористическом акте, в котором будет замешан мой сын, о тюрьме.

5. Я спросила: «Что делать? Ты можешь помочь?» — «Да». — «Каковы условия?» Он словно вытащил виртуальный прайс-лист с перечнем услуг, посчитал, сделал дисконт и назвал конечную цену. Это были большие деньги. Но я согласилась, как будто подписала договор. Мы назначили день и час.

6. Покинув его дом, я начала выходить из транса. Я анализировала информацию, раскладывала по формулам, проверяла гипотезы. Я сделала выводы. На это ушла вся ночь.

7. Утром я позвонила и отменила встречу. Я хотела написать «перенести» встречу, но в последний момент в SMS-послании заменила на «отменить». Теперь со мной разговаривали по-другому. Я стала врагом. Человеком, нарушившим договор. Мне начали угрожать.

8. Так вот, я поняла: это хорошо организованная банда мошенников, которые паразитируют на человеческих слабостях: одиночестве, неуверенности в себе, иллюзиях, в конце концов. У Них есть внутренняя иерархия, в которой Дамиру отведена роль сэйлз-менеджера.

9. Они тестировали меня. По всем тактико-техническим характеристикам я была идеальная жертва. У меня нет защиты. Зато есть ответственность за судьбу ребенка и есть вина, которую я не могу искупить… Поэтому я хочу задать тебе следующий вопрос…

— О К, в принципе сносно, постарайся поменьше эмоций… — оценил мой креатив Ян. — И не забудь про дыхание.

Разговор с Брусникиным

— Вадим, я попала в странную историю… Поскольку мы познакомились с Дамиром благодаря твоему посредничеству, я хотела бы получить совет выпускника философского факультета. Больше мне обсуждать эту историю не с кем. Начнем с того, что мне и впрямь он показался умным, интересным собеседником, с ним я могла говорить о том, что меня действительно волнует. Мистика, тайны Космоса, энергии… Мы могли разговаривать ночи напролет, и я каждый раз узнавала что-то новое. Это был высокий градус общения.

— Я помню, ты говорила, что интересуешься мистикой.

— Да, — улыбнулась я одной из своих фирменных улыбок. — И довольно быстро я почувствовала себя героиней «Ночного дозора»…

— Дамир сказал, что вы расстались, — Брусникин проявлял нетерпение и хотел сразу перейти к финалу моей истории, как будто знал всё, что я хочу ему поведать.

— Может, он объяснил, почему?

— Потому что у тебя проблемы с ребенком. Он для себя решил, что не может взять на себя ответственность… Вообще, он не вспоминает о тебе, — как-то поспешил сообщить мне Брусникин.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, Нина часто ходит к нему. Он раньше все время говорил о тебе, а тут — ни слова.

Не вспоминает… Что ж… и к этому удару я в принципе готова…

— Ты не опасаешься за нее?

— Дамир понимает, что она под моей защитой.

В слове «защита», или в том, с какой заносчивостью он это произнес, я почувствовала слабость и даже страх, а вовсе не гордость. Он старался казаться значительным и мощным. А на самом деле — просто держится за жену, хватается как за соломинку. Я словно прозрела и взглянула на него совсем другими глазами. Он живет за счет нее. Пьет ее энергию. И ей тоже нужен источник. Дамир — тот источник, который ее питает. Дает ей то, что она передает Вадиму. Вот хитрый обмен деньги — энергия — деньги… И он не может не санкционировать эти визиты.

— Так вот, что я думаю о Дамире и его Учителе. Это хорошо организованные мошенники, которые вербуют всё новые и новые жертвы. Ты, кстати, встречался с его другом?

— Ты имеешь в виду полковника? — Он будто проговорился и тут же перевел взгляд на монитор компьютера, словно там была подсказка.

— Нет, я имею в виду — «центр управления полетами».

— Я не знаю никакого друга.

— Но ты сказал «полковник»?

— Если мы о них не знаем, это не значит, что они не существуют…

Он опять вышел сухим из воды. Я вынуждена была вернуться к исходной линии.

— Итак, распределение ролей в этой банде. Дамир — сэйлз-менеджер высшей квалификации. Доступ к неограниченной базе «жертв» — женщин, которые занимаются собой, имеют деньги, а главное — комплексы и целлюлит. Есть главный — Учитель. По сути, он и определяет политику партии. Дамир только обрабатывает жертву (лекции, семинары, практикумы). А Учитель начинает «спасать». Они действуют через страхи. Считывают информацию и используют ее в прагматическом ключе. Я была идеальной жертвой. Одинокая мать. Естественно, что сразу под удар попал мой ребенок. Потом сыграли и на всех остальных болевых точках — желании найти себя в этой жизни, добиться успеха, построить семью…

Я рассказала ему про знаки, которые попадались мне на пути — машины с номерами 666 и 999, сопровождавшие меня до дома.

— Были задействованы моя склонность к мистике, аналитические способности, позволяющие самостоятельно, без их помощи построить взаимосвязи между абсолютно разрозненными событиями… Теперь о личности Дамира. Мне кажется, он болен. Все его экстатические состояния, навязчивые идеи, в финальной стадии — истерики. Всё это говорит скорее о диагнозе, чем о заблуждении.

— Да, он пережил личную драму. Его бросила любимая женщина. Он запрограммирован на то, чтобы делать больно. При этом самым любящими самым нежным душам. Он отыгрывается на женщинах.

Вадим собрался его защищать? Я должна жалеть его, как заблудшего? Нет, сейчас я категорически не готова искать оправдание жестокости, с которой он расправлялся со мной. Я продолжала:

— Я пыталась ему помочь, раскрыть глаза, вытащить из плена заблуждений. Да, он — такая же жертва, как и я. Жертва Учителя, который проделал, с ним такой же фокус, что и со мной. Я хотела спасти его, но нельзя помочь больному тигру — он слишком опасен, чтобы зайти к нему в клетку… Но потом я решила — Дамир взрослый человек, он достаточно умен, чтобы анализировать свои поступки и главное — оценивать последствия своих действий.

— Ум и разум — это разные вещи. Есть владение информацией и есть знание. Он неразумен. Я все-таки философский факультет заканчивал, меня он не мог развести своими фокусами. Множество нестыковок. Есть установки, но нет связей между ними. Его легко было загнать в тупик. — Я вспомнила про блокнот, к которому Дамир постоянно обращался во время своих фирменных «лекций». — Например, я спрашивал — а как же вопрос посмертного воздаяния? Он не смог ответить. «Я буду стоять у котла», — говорил он…

— Да, он говорил: «Мы будем служить в аду…»Получается, он как обезьяна с гранатой — опасен, ибо непредсказуем?

Вадим решил категорически уйти в абстракции:

— Я понял для себя — надо очень четко разделять белое и черное. Каждый человек рано или поздно должен сделать свой выбор, потому что полутонов нет. Да, богатство, власть, наслаждение — это от черных. А достаток — то есть те средства, которых хватает на достойную жизнь, — от белых. Страсть — от черных, а любовь, гармония — от белых. Очень легко поддаться на соблазн, тем более когда все время кажется, что тебе не додают, что ты достоин большего… Но за всё надо заплатить, и бывает, что стоимость определяется не деньгами, а какими-то другими, более ценными и важными для тебя вещами. Я понял для себя, что я — белый.

— А я увлеклась этой игрой, чувствуя себя героиней «Ночного дозора».

— Я всегда знал, что черными энергиями нельзя забавляться. Это ошибка. Нельзя играть с тем, что ты не в силах контролировать. А ты любишь деньги.

— Да я азартна. Бизнес для меня — тоже игра. А деньги — это очки, которые я набираю. Но то, что они придумали, — слишком жестокое наказание за мое пристрастие к азартным играм. Они говорили: «Ты не жилец». Но я, как человек сильной воли, уверена, что, несмотря на некоторую предопределенность, вправе и в силах изменить судьбу или отодвинуться от края пропасти.

— Я никогда не обращался к Дамиру, чтобы узнать свое будущее. Спокойнее жить, если не лезть в эти дебри.

— Но они обещали тебе, сулили какое-то «вознаграждение» или нет?

— Нет, мы никогда не обсуждали дела…

У меня было четкое ощущение — ОН ВСЁ ЗНАЛ. Все мои вопросы, и готов ответить на них. Сицилианская защита выпускника философского факультета. Я вряд ли его переиграю. И еще я поняла, что значит слово «сдал» — он просто откупился от них мною. Из самосохранения. Чтобы защититься от прессинга, который чувствовал со стороны Дамира. Подставил меня. Чтобы спасти Нину и себя.

Брусникин продолжал меня воспитывать:

— Ты должна остановиться — прешь как танк, не замечаешь людей вокруг себя. Только проекты, бюджеты, тендеры…

— Они сыграли не на жажде наживы. Обещали мне подключить союзника, Мефистофеля. И тогда я бы реализовала свою давнюю мечту. Я хочу написать книгу. Как ты считаешь, это тянет на сюжет?

— Наверное, да.

— А это не будет сведением счетов?

— Я думаю, что нет.

— А я думаю, что это отличная месть! — Я пыталась хоть немного отыграться в последнем раунде. — В феврале ты приглашен на презентацию…

Мы практически завершили разговор, но на счету моем были одни «нули». Однако он почему-то медлил, как будто не хотел полностью сворачивать тему.

— А вот Нина похудела от его массажа.

— Я тоже… похудела, — с иронией произнесла я. — Вадим, мне было прямо сказано: «Брусникин тебя заказал. Он хотел тебя уничтожить».

Я пошла ва-банк, прижала его к кожаному креслу своей «исповедью».

— Как ты могла подумать? Я же тебя предупреждал! Он просто увидел тебя на сайте…

— Идеальную жертву, на сайте крупной компании, с хорошей должностью.

Все, разговор окончен. Стало неинтересно нарезать круги. Ничего я не вынесла из нашего диалога с Брусникиным. Действительно, «дешевые понты», как говорил Дамир. Я ждала ответы на свои вопросы, но вновь запуталась в чужих показаниях. Я шла по длинному коридору с бесчисленным количеством дверей, пытаясь нащупать твердь, но продолжала утопать в трясине собственных сомнений.

Он сдал меня. Ему посулили награду, он расплатился мной за свое благополучие. Но сделка сорвалась — что теперь сделают с ним? С его семьей? Или он найдет им новую жертву, более сговорчивую и готовую к самой грязной работе?

А что остается мне? Жить так, как будто с меня сняли кожу, а для того чтобы двигаться, прилагать вдесятеро больше сил… Со страхом ходить по ночным улицам и умирать от бесконечных длинных гудков в телефоне сына. Но я должна, я обещала себе выйти из этой ситуации сильной. Это должно стать толчком для духовного роста, а не духовной смерти. Отныне я ввожу новую систему весов — сравнивая возможность «быть» с возможностью «не быть».

Главное, научиться сохранять равновесие, и как бы не раскручивалось блюдечко жизни — я должна стоять в центре, балансируя между черным и белым, добрым и злым, не принимая с фанатизмом ни одну из сторон. И вывод, который я сделала из этой истории, как не прискорбно, слишком прост и не оправдывает написанных ранее страниц, ибо уже придуман любимым мною Джоном Фаулзом, в последней главе, в «сверхзаповеди», которая открывается Николасу Эрфе. «И я понял, что все упирается в Алисон, в мою верность ей, которую нужно доказывать ежедневно. Зрелость, как гора, возвышалась передо мною, а я стоял у подножия этого ледяного утеса, этого невозможного, неприступного «Не терзай ближнего своего понапрасну»…».

Одна-единственная заповедь, соединившая в себе все десять, я всегда знала о ее существовании, всю жизнь пыталась ей следовать, но снова и снова нарушала. Почему я теперь удивляюсь, что есть кто-то, который так же, как и я, нарушает одну-единственную сверхзаповедь?

ПРОЩАНИЕ

Из блога Олеси Градовой «Диагноз: Любовь».

Каждый день моя любовь к тебе меняла свое обличье. Как женщина, переодевающая платье, она была неузнаваемой и чужой. Иногда решительной и готовой бороться за свое счастье, иногда нежной, потому что была слаба. Каждое утро я просыпалась только с одной мыслью — сегодня еще один шаг к тому, чтобы забыть тебя.

Я стираю в телефоне короткие сообщения, как единственные вещественные доказательства твоего присутствия в моей жизни. Душа вытряхивает остатки воспоминаний о тебе, перечитываю эсэмэски и осторожно, как хирург на операции по извлечению осколков из мякоти сердца, подтверждаю клавишей «удалить»). DELETE. Бесследно. Безвозвратно. Каждый шаг по лестнице приближает к мысли, что ты больше не позвонишь. Вычеркиваю твой номер из мобильной записной книжки на ходу… Так проще не ждать.

Я буду учиться жить без тебя. Весь пройденный путь, история измен, предательства и человеческих трансформаций делают нас осторожными. Мы — «случайные попутчики» в спальном вагоне «Николаевского экспресса», когда накопленные по отдельности жизненные истории выплескиваются наружу легко, как горсть зачерпнутой родниковой воды. Багаж прожитых жизней надежно упакован прозрачной целлофановой мембраной, как бутерброд в лоточке железнодорожного ланча. Поезд остановился на станции, я выхожу на перрон. Железный стук закрывающихся за моей спиной дверей.

 

Часть 11. Молитва

Редактор

— Ян, скажи честно, ты считаешь, что это тянет на сюжет?

— Мне кажется, что может получиться.

— Ты будешь моим редактором? Я готова назначить гонорар.

— Да. Единственное, чего не хватает в твоей истории, — это твоего фирменного «черного» юмора.

— Ты считаешь, ему есть место в этом романе?

— А это не роман. Ты же назвала его трактатом. Трактат о простых вещах. О смысле жизни, поиске себя, соблазнах и искушениях, попытке понять, что такое любовь, сострадании и доверии.

— И я хочу назвать его «СТРАХ, или МИР БЕЗИЛЛЮЗИЙ».

— Не, как-то мрачно…

— Тогда… «Танец жизни». — Я решила пойти по проторенному пути, ведь он когда-то придумал это название для Азали.

— Ну, какой же это танец жизни? Это, дорогая моя, какой-то «ТАНЕЦ С ЖИЗНЬЮ».

— Слушай, мне нравится! Танец с жизнью…Танец с волками, Игра в бисер, Роман с камнем, «Дэне дэнс дэнс» Мураками… Короче, тема раскрыта! Помнишь, Платон в своей книге «Законы» писал: «Человек должен жить так, как если бы он танцевал»?

Странное дело, но мы опять были в «АрТeFAQe», в той же компании. Наша бессменная троица — Я, Инга и Ян. Консилиум принял идею и начал обсуждать презентацию будущей книги.

— Наконец ты поняла, что мир нематериален и все, что происходит, — это спектакль?

— Да, только в этом спектакле могли быть пострадавшие. А «скорая» застряла в пробке. Ян, скажи честно, чего ты с нами время тратишь, зачем ты нам помогаешь? Ни денег, ни славы…

Он не ответил на мой вопрос. Как будто я должна была ответить на него сама.

— Crazy Seasons? Вот ответ? Тебе прикольно снами, а мы — натуральные героини TravellingTo&From?

— Почему так грубо — вы креативные директора продюсерской группы Crazy Seasons, разве не вы хотели потрясти Москву самыми отвязными вечеринками?

— Ну это когда было! Сколько воды утекло с тех пор. Смыты все следы на песке.

— Между внутренним покоем и пустотой — огромная разница. А выглядит одинаково…

— Можно я запишу для будущей книги? Как и всё, что ты говоришь?

— Достала уже всех со своим блокнотом!

— Ян, и последний вопрос. Ты же знаешь» пункт назначения». Что ты хочешь, чтобы в конце произошло — с этой книгой, с нашими сумасбродными идеями? Ты ведь коучер, который ставит сам себе задачу из любопытства, верно? Что должно произойти?

— Взрыв.

— И что будет, если этот взрыв произойдет, — родится новая Вселенная?

— Да… Либо не родится… — На его лине было выражение ироничного безразличия к итогам эксперимента. Словно процесс был интереснее, чем результат…

— Всегда говоришь непонятно… — бутафорно расстроилась я.

Одиночество в Сети

Я взяла отпуск, те самые семь дней, которые должна была провести с Черным Принцем в Соль-Илецке. Я работала как одержимая всю неделю, множа файлы в ноутбуке и пытаясь как-то выстроить последовательный сюжет. Получалось плохо.

Тогда я решила поступить проще. Как немецкий писатель и. публицист Л. Берне, который в статье «Как стать оригинальным писателем за три дня», написанной лет двести назад, предлагал авторам записывать на бумагу всё, что приходит в голову. Типа, вся ценность — в свободных ассоциациях. С ассоциациями, выпущенными на свободу, работа наладилась, и текст быстро прибавлял в весе.

В субботу утром пришло сообщение от Яна: «Дискуссия Литература и Секс в Интернете. АрТeFAQ, сегодня в 16.00». Я чудовищно устала и подумала, что надо все-таки выйти в свет. В конце концов, это реально моя тема. И надо посмотреть на таких же сумасшедших, как и я, которые думают, что Интернет — это мир, созданный для общения. И бросают свои письма в океан, закупорив бутылку, в надежде, что кто-то ее найдет. Я пришла. Никого из знакомых не было, хотя Ян говорил, что разослал всем «нашим». На сцене стоял стол с двумя микрофонами и новой книгой Януша Вишневского «Зачем нужны мужчины?» Получается, Ян не сказал, что мой любимый писатель презентует новую книгу? Тот самый Вишневский, который написал «Одиночество в Сети», тот самый, который сказал: «Из всего, что вечно, самый краткий срок у любви». Видимо, Ян посчитал, что для меня достаточной приманкой станет «секс в Интернете»? «Какого же он обо мне мнения?» — подумала я с улыбкой.

Лирическое отступление

Я тоже искала любовь в Интернете. Прочитав «Одиночество в Сети» Януша Вишневского, я возложила на Сеть особую миссию и повесила анкету в Интернете. Довольно быстро пришел ответ. Мы переписывались несколько дней, достаточных для узнавания. Встретились в плавучем ресторане на Чистых прудах.

…Кажется, мы знакомы всю жизнь или ту ее часть, которую можно назвать сознательной. Мы читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы. Мы прогуливались по стремительно желтеющим сентябрьским аллеям, и ни один намек, ни одно касание нельзя было бы расценить как фривольность, недостойную жанра «не будем спешить»… — написала я тогда в своем блоге.

На следующий день мы уже целовались на скамейке в парке. Отправились на такси в гостиницу «Космос», где сдавались номера на ночь. Ванная с джакузи, шампанское на столе. Мирамистин и презервативы на полочке под зеркалом. Помню, как все начиналось, хотя моя одурманенная алкоголем голова, как всегда, лакировала действительность, доводя ее до кинореальности Эдриана Лайна. И вот я почти как Элизабет танцую под Джо Кокера «You Can Leave Your Hat On»… Потом камера перемещается… Я в джакузи, с шампанским в руке…

Мы почти перешли к нежностям. Но тут раздался звонок.

— Кто это? — Я, лениво, вся в ароматной пене…

— Это мои подруги, опять попали в переделку. Они в «Фабрик», там какие-то чеченцы к ним пристали… — ответил он встревоженно.

— И что, ты должен их выручать?

— Ага, у них же нет своего мужика, они лесби… — бросил он с сочувствием.

— Это те самые, с которыми ты на фотографии на сайте?

— Да, Тайсон и Мэй, — сказал он с нежностью.

— Хорошие имена. Тайсон — это которая с кривым носом, а Мэй — блондинка с двумя косичками? — Я почувствовала ревность.

— Верно. Это кликухи…

Еще через полчаса кто-то начал срывать дверь с петель.

— Ну, слава богу, кажется они отбились от чеченцев, — сообщил он с радостью.

Еще через минуту Тайсон и Мэй были в джакузи. Пытаюсь выскочить из ванной, но поскальзываюсь.

— А чеченцы сейчас тоже подойдут? — только и успела произнести я, прежде чем меня окунули в воду с головой.

— Кто эта девка и почему ты с ней?! — визжали Тайсон и Мэй, нанося мне тяжелые удары в печень.

Он пытался их урезонить. Они были пьяны.

— Девочки, я уже ухожу… Тут фрукты, шампанское, еще непочатая бутылка, шоколад на тумбочке… — Я заворачиваюсь в полотенце, хватаю сумочку и пытаюсь покинуть стихийный бордель, но меня не отпускают.

Утром я проснулась на полу в холле. Видимо, меня нокаутировала Тайсон. Рядом стояли три пары босоножек. Одни — мои. Быстро одеваюсь, выскакиваю из номера и ловлю такси. Так закончился мой первый и единственный интернет-роман. Но ведь я хотела встретить того самого Якуба из романа «Одиночество в Сети», а встретила Тайсон и Мэй…

Вдоль стены стояли столики, зал едва заполнен. Странно, я видела по телевизору, как накануне его поклонники штурмовали «Библио-Глобус», где Януш Вишневский раздавал автографы. А тут было вольготно.

Взяла стул и поставила его перед сценой. Этим я обозначила не только привилегированность своего места относительно других поклонников бестселлера «Одиночество в Сети», но и свою роль — как хотите, но сегодня он принадлежит мне.

У меня миллион вопросов к Янушу. К сожалению, переводчица существенно мешала. Он говорил о только что вышедшей книге. Она повествует о другой стороне любви, то есть о том, что реально, на физиологическом уровне происходит в организме Мужчины и Женщины, когда им кажется, что их встреча неслучайна.

— Януш, что такое любовь?

— Это химическая реакция, в результате которой в крови влюбленного вырабатываются опиаты, амфитамины.

Эти вещества я знала по сводкам уголовной хроники, когда брали наркопритон. Мне казалось, что монотонная переводчица немного перевирает смысл, вряд ли это те самые опиаты, но в целом мысль понятна.

— Получается, ломки влюбленного человека — сродни ломке наркомана?

— Муки влюбленного человека — это навязчивый невроз и СТРАХ, потому что он все время боится, что потеряет любовь. От опиатов появляется зависимость, потому мы и сравниваем это с наркоманией. Проблема в том, что люди приравнивают зависимость к любви, а это всего лишь влечение. Все центры, кроме эмоционального, расположенного на затылке, парализованы — воля, интеллект, стремление к прогрессу. Есть только одна пульсирующая мысль — получить новую порцию этого «вещества».

— Значит, человек, теряя один объект, должен тут же найти следующий, как наркоман «дозу»?

— Да, есть такое понятие, как «нимфомания» — когда женщине постоянно требуется объект страсти, все новый и новый.

— То есть часто испытывать влюбленность — это диагноз?

— Скорее да, чем нет. Да, любовь — это диагноз.

Похоже, я думала в том же ключе, создавая свой блог в ЖЖ.

— Говоря о любви, как о химической реакции, вы отрицаете всё, что написано в вашем романе» Одиночество в Сети», то есть саму Любовь?

— Нет, я описываю лишь одну сторону любви, связанной со страстью. Но есть другая сторона — каритас. Это переводится как милосердие, бескорыстная, возвеличенная любовь. Такова любовь христианская. Но если я и напишу об этом книгу, наверное, ей не суждено разделить судьбу бестселлера «Одиночество в Сети». Миру нужны» великие иллюзии»…

— А как вы относитесь к самоубийству от любви? Ведь ваш герой посчитал жизнь «после любви» бессмысленной?

— Как я отношусь?.. — Он как-то печально улыбнулся. — Мне пришлось переписать финал моей книги по просьбам читателей. В новой версии нет никакого самоубийства. Жизнь — самоценна.

Время поджимало, организаторы знаками сигнализировали концовку мероприятия.

— И последний вопрос — эта книга основана на реальных событиях, а Якуб существует?

— Я совершил огромную ошибку — создал героя, которого теперь ищут на просторах Интернета сотни тысяч женщин. Это я знаю из писем, которые мне присылают. Но его не существует. Не бывает идеальных мужчин и идеальных женщин. Это собирательный образ, «мозаика» из разных образов — мне удалось создать «мечту женщин всего мира». Я повторюсь, Якуб не существует, его не надо искать.

— И еще, вот теперь точно последний… А героиня, из-за предательства которой погиб Якуб, обрела счастье?

— Нет, в реальной жизни она рассталась со своим мужем. Через год.

Я задумалась. Жизнь и вымысел. Любовь-«каритас» и проверка на вшивость. Отказ от любви — такой же грех, грех упущения тяжелее греха совершения… Лихо закручен сюжет… Презентация заканчивалась, и девушки-организаторы стали складывать книги в коробки.

— А можно получить книгу Януша?

— Нет, у нас всего три экземпляра, нам они нужны для выставки.

— Но я могу купить ее.

Ведущему понравилась моя идея, и он тут же объявил аукцион. Я готова была назвать любую цену, лишь бы получить книгу с автографом. Но одна из девушек взяла микрофон в руки и остановила безобразие:

— Книги не продаются!

— Тогда пусть Януш сам выберет зрителя, которому бы он предпочел отдать книгу, — не унимался ведущий.

— Да, и это буду я, потому что без книги не уйду! — бузила я со своего «первого ряда».

Януша схватили под руки и потащили к выходу, коробка с книгами тоже почти скрылась за поворотом. Я села в угол, потупившись. Было грустно.

Вдруг девушка-организатор увидела телекамеру, и ее осенило. Она подошла ко мне с интригующим предложением:

— А вы сможете сняться на камеру, как Януш будет вам подписывать книгу?

— И в таком случае она достанется мне?

— Да, конечно.

Я с радостью согласилась. Януш подписал книгу, поцеловал мне руку, и всё это снималось на камеру, включая фирменную сияющую улыбку Олеси Градовой.

Он поставил автограф на титуле и написал FOR OLESYA. Потом его поймала какая-то молоденькая журналистка — снимали программу «Книжное обозрение» для канала «Культура». Она стала задавать ему вопросы, отпечатанные на листке. Сначала я прислушивалась к тому, о чем они говорили, но быстро поняла, что свои вопросы я уже задала и все ответы получила.

Подошедший Ян увидел такую картину — пустой зал и меня, онемевшую от счастья, с книгой в руках.

— Ты многое пропустил! Тут было такое шоу! Слушай, я могу сама формировать реальность, если очень сильно захочу.

— Наконец-то ты до этого дошла! — «Суфий» был рад за свою ученицу.

В книге автор в какой-то степени опровергал то, что написал в «Одиночестве в Сети». — Говорил, что любовь — это только химическая реакция, верность определяется длиной гормона верности в мозгу человека, а гормон любви действительно живет не более шести недель. Приводил примеры из половой жизни ящериц. Но то, что произошло в тот вечер, лишний раз доказало справедливость слов Яна. Идея формирования новой реальности с этого дня овладела моей душой.

Новая реальность

Я мчалась через вечернюю Москву на Большую Дмитровку. В «ApTeFAQ». Ян прислал приглашение на какой-то акустический концерт. Я здорово опаздывала, в городе сумасшедшие пробки.

Я влетела в винный зал, где проходил концерт, почти под занавес. Ян сидел за столиком, медитируя под гитару. Мимо пробежала Инга.

—. Ты куда?

— Да там Димка Кнуров должен прийти, я пошла его встречать.

Так мы вчетвером оказались за одним столиком. Концерт уже закончился, и официанты метали какую-то снедь, путая закуски и напитки.

— Странно, ведь все здесь и начиналось, — сказала я как бы Яну, на самом деле адресуя всем присутствующим. — И сегодня знаменательный день — собрались все герои моего романа. Ну, разве кроме «потусторонних».

— А ты что, все-таки решила писать роман? — удивился Димка.

— Бери выше, уже написала! И про тебя там, между прочим, тоже есть.

— Да брось, что ты про меня могла написать?

— То, что мы с тобой встретились за столиком в «ApTeFAQe» и в присутствии двух свидетелей решили начать новое дело! Там так и написано — свидетели Ян и Инга.

— Какой еще бизнес? Я только вырвался из лап болезни и даже не думал над тем, чем заниматься.

— Я очень рада тебя видеть опять таким же, как и раньше… А чем заниматься? Слушай. Я говорила со своим боссом Феликсом Громовым. Он готов инвестировать деньги, но при условии, что я найду того, кто будет руководить проектом. И я нашла — самого лучшего руководителя, которого только могла. Дмитрия Кнурова. Звезду политпиара.

— Но я ушел из политпиара, достала чернуха, да и времена — не лучшие.

— Вот именно. Мой проект из другой области. Это образовательный проект, и у нас есть системный заказчик — государство. И вообще мы на пороге генерирования той самой национальной идеи! Рано или поздно мы должны были начать работать не на политиков, а на людей, будем работать с молодежью, студентами, ведь это и есть будущая Россия!

— Ты гонишь, как всегда!

— Нет, в первый раз абсолютно серьезно. Офис есть, юристы, секретари — вся инфраструктура. Нужен ты, твои идеи, твои связи. И мыс Ингой — твоя команда. Как и раньше. А Ян будет нашим консультантом, он давно вынашивал эти идеи, но у него не было НАС. Димка, мы же банда!!! С этой минуты мы формируем будущее!

Димка сказал: «Надо подумать», но я уже видела, что он согласен.

Мы ехали с Яном в моей новой «Мазде» — наконец-то я купила красную, как мечтала, и обсуждали черновик моего романа, то есть трактата. Он был первым его читателем и редактором.

— Почему ты решила писать его от первого лица?

— Не знаю, мне нравился прием Мураками. «Я» — от японского «боку». Тогда читатель испытывает транс от проникновения в мир героя. Ощущение открытой двери в его сознание.

— А зачем нужен этот душевный стриптиз, эта оголенность чувств?

— Для того чтобы передать экстремальность ощущений. Самую сильную страсть, высшую степень наслаждения. И самую нижнюю точку падения, предел страдания… Я ставлю эксперимент — можно ли описать музыку такими словами, чтобы чувствовать ее вибрации? Можно ли передать образы, чтобы читатель смог видеть глазами героини, которая находится внутри ситуации? Выразить предел и беспредел чувственных наслаждений и жизненной драмы? Вот что интересно! Поэтому много, казалось бы, лишних деталей… Инге не нравится, что в книге много торговых марок, она называет это продакт-плейсментом и скрытой рекламой. И предлагает содрать деньги с производителей «водки на бруньках» и с «БиЛайна».

— А как ты думаешь, что будет, если из произведения убрать все бренды?

— Уйдет ощущение времени. Бренды — они дают некий временной срез, обозначают время действия на шкале эпохи.

— Если ты уберешь все ссылки на время, что получится?

— Наверное, вечная классика? — Я представила себя в роли седовласого писателя, портрет которого висит на стене школьного класса, где проходит урок по литературе.

— Постав Лебон, когда описывал свои путешествия, не использовал не единой ссылки, и его текст ничуть не пострадал от этого.

— Я не Лебон, я Градова!

— Я в курсе! Какую цель ты ставишь, работая над этой книгой?

— Забыть все то, что было.

— Неправильно.

— Предупредить других, которые могут заблуждаться.

— Лишнее.

— Найти решение вопросов, которые меня волнуют…

— Нет, это разговор с самой собой… Ты ведешь разговор с собой.

— Но это не интересно! Я для себя не лучший собеседник.

— Ты должна представить, что ты не та, которая пишет эту книгу, а другая — которая ее будет читать. И тогда поймешь, что множество реминисценций попросту лишние, а какие-то эпизоды заиграют совершенно новыми гранями.

— Знаешь, я так много думаю и так часто говорю об этой книге, что иногда мне кажется, что, когда придет время предъявить ее миру, она как бальзаковский «неведомый шедевр» окажется белым полотном… Что мне делать?

— Как что? Сожги ее!

Я с ужасом посмотрела на Яна, в мозгу мелькнуло множество неподобающих цитат, и, вспомнив, как догорал мой сценарий мистической вечеринки, нарушила долгую паузу:

— Ян, пепельница слишком маленькая…Он вновь сжалился надо мной:

— Тебя эта ситуация держала и не отпускала несколько недель, пока ты не поставила точку в книге, так?

— Да, так и было… Я не могла ни спать, ни есть…

— Так вот… Пойми, это состояние, которое должно длиться все триста страниц. Иначе всё впустую, ты просто не выполнила сверхзадачу.

— Ну ты даешь… Это и великим не под силу.

— Я знаю, а ты — просто попробуй…Послушалась ли я Яна или решила сделать по-своему — история умалчивает. Но в феврале, как я и загадала, мы собрались опять в клубе «ApTeFAQ». На столе лежала моя книжка — «Танец с жизнью. Трактат о простых вещах». В зале фоном играл Димкин диск «Следы на песке».

Путь к себе

Телефон долго не отвечал. Потом взяли трубку.

— Дина, это я…

— Привет.

— Как у тебя дела?

— Все как всегда. Это у тебя вечно что-то происходит.

— Ага, у меня неспокойно, как в пожарной части.

— Чего на этот раз случилось?

— Да так, некоторые события. На работе проблемы. Никита тоже дает прикурить. Слушай, я тут решила на родину съездить.

— Зачем тебе туда ехать?

— Ну, к могилам предков… чего-то вдруг потянуло…

— Десять лет не была, а тут потянуло?

— А ты ездила?

— Я почти каждое лето туда наведываюсь. Кто-то же должен приезжать на кладбище. Памятник сделали.

— Я тут в храме была. Поставила всем свечи…И за твое здравие тоже.

— За меня не надо. Я больше не хожу в церковь.

— Ты же была очень набожным человеком?

— Не знаю, в какой-то момент поняла, что незачем ломать свою природу. Я — язычница, и это завет предков.

— И для меня?

— Конечно. Просто не сразу это понимаешь. Я для себя это решила, когда серьезно заболела.

— Ты болела? Почему не сказала?

— Своей гламурной сестре? Да тебя и дома-то не бывает.

— Я работаю… Очень много, ты же знаешь.

— Я была в тайге, несколько месяцев прожила в землянке, в глухом лесу. Видимо, медведь берлогу срыл, а я ее достроила и поселилась…Пила воду из источника, ела таежную ягоду, смолу сосновую. Я поняла — излечение может дать только земля. Город убивает. Я, наверное, вообще уеду туда. Дети вырастут и уеду.

— Слушай, а ты у камня была, ну про который еще дед наш рассказывал?

— Зачем тебе это?

— Не знаю, тянет что-то. Вот живу я, а как будто не свою жизнь проживаю, как будто сбилась с программы. Может, надо вернуться к какой-то изначальной точке? Может, тот камень и есть точка старта? Как ты думаешь?

— Я тебе готового рецепта не дам. Только знай — за все заплатить придется.

— Мне кто-то уже говорил об этом… Я хочу поехать туда, мне нужно понять, кто я и зачем…

— Твое дело… Не помогу я тебе, у каждого свой путь.

— А ты счастлива?

— То, что я хотела, я получила… Но тебе этого не нужно.

— А что мне нужно?

— Тебе хочется быть первой во всем. А такие счастливыми не бывают.

— Я хочу измениться.

— Ты думаешь, там тебе кто-то даст совет? Да, она не хотела впускать меня в родовую обитель. Но ведь мы сестры, всего два близких по крови человека в этом мире. У меня есть точно такое же право, как и у нее.

— Дорогу помнишь? И будь осторожна. Неспокойно в этих краях. Главное, на ночь постарайся быть только там, где люди. Не оставайся одна.

— Спасибо… Я позвоню, когда вернусь…

Багровое солнце клонилось к горизонту. Трава жухлая, сухая, высокая, почти в рост. Осталось несколько километров, но до полуночи уже не дойду. Сил совсем не осталось, холодным ветром продувает до костей. А только сентябрь.

Надо отыскать жилье, хоть какую-то избушку с людьми. Внизу холма видны огни. Деревенька. Старый дом. Покосившийся забор. Калитка подвязана собачьим ошейником. На крыльце ведро с чистой водой и кружка. Словно для путника. Вкусная вода, колодезная.

Я постучала в дверь. Никто не ответил. Дверь скрипучая не на замке. Вошла — навстречу метнулась девочка лет пяти, взрослый свитер до коленок и срезанные до щиколоток валенки — вся одежда… Увидев меня, испугалась, спряталась под стол. Смотрит оттуда, как зверек.

— Не бойся, иди сюда, хочешь печенье?

Не идет. Задергивает скатерть и смотрит из-под бахромы. Внимательно, чутко.

— Ну вот, смотри, я положу на стол, а ты, если хочешь, возьми.

Я отошла подальше, словно белочку прикармливала. Она из-под стола не вылезла, рукой дотянулась, нащупала и затащила раскрытую коробку в свое укрытие. Просыпала, собрала в руку крошки.

— Она дикая совсем. Боится чужих… — В комнату вошел высокий старик, в жилистых руках — трехлитровая банка молока. Поставил на стол. — Кого ищешь-то?

— Да я приехала своих проведать. Стариков.

— Из стариков здесь только я. — Он улыбнулся. Зубы еще хорошие. Ему немногим больше пятидесяти. Просто борода седая, вид такой отшельнический, а сам еще совсем не старый. Налил три кружки молока. Парное. Пахнуло детством. Кажется, пьешь такое молоко и силы прибывают.

— Я на кладбище. К Градовым.

— К Градовым, говоришь… Да, там их легко найдешь. Памятник красивый поставили. Единственная ухоженная могилка на всем кладбище. А ты ж вроде приезжала пару лет назад?

— Это не я. Это моя сестра была.

— Точно… Та постарше. Ты еще девчонка совсем. Дочке моей ровесница.

— Да уж не девчонка, просто вид такой — туристический. А где ваша дочь?

— В город уехала. Позже в Москву перебралась. Потом вон малышку привезла. Совсем слабенькую, говорит, если умрет — не сообщайте. А мы ее выходили, тогда еще Рада со мной была, жена… Стали искать дочь, сообщить, что ребенок живой, здоровый. А тут узнали, что убили ее в этой Москве. Вроде как в пруду нашли. Кто-то случайно увидел по телевизору… Ей еще и двадцати пяти не было. Говорят, шлялась с мужиками, за деньги. Врут, может… Аришку-то оставили, документы оформили. Теперь она мне вторая дочка. Только не говорит. Слышит, понимает всё, а не говорит. Все-таки недоношенная родилась.

— Может, врачу надо показать? Хотите я ее в город отвезу?

— Не надо в город. Город — он уже одну дочку забрал. Аришка хоть и немая, а здесь в безопасности.

Жуткая картина пронеслась в сознании: пруд, тело девушки, которая «шлялась… за деньги»… Отряхнулась от видения — не может быть так тесен мир. Это какая-то другая погибшая девушка, не та, про которую говорил Дамир.

Девочка из-под стола вылезла, взяла кружку молока, расстелила в углу салфетку, выложила яства и с удовольствием закусывала парное молоко овсяным печеньем.

— У меня еще и шоколад есть, и колбаса копченая, и ореховые вафли. — Я стала распаковывать рюкзак, доставая деликатесы.

— Да ты не думай, мы же тут тоже как люди живем. У нас и магазин есть, и почта, и машина каждую субботу приезжает — хлеб, яйца, мясо, творог. У нас-то все свое… Хозяйство ж есть, хоть и маленькое — куры, буренка.

Начальная жалость сменилась уважением. Вот и в глуши люди живут, и может, не хуже нашего. А вот Аришка не гордая. Уже потрошит рюкзак, шоколад пытается развернуть.

— Иди, помогу.

Подошла ближе, спрятала добычу за спину. Потом словно подумала U протянула мне. Ждет. Я ей плитку раскрыла и сунула в руку. Не уходит, чувствую, словно сказать что-то хочет. Но немая ведь. Я ее на колени посадила. Она спряталась на груди, не вынимая шоколадку изо рта. Волосы шелковые, пахнут березовыми листьями. Только вот косички дед так и не научился плести.

— Хочешь, я тебе правильные косички заплету?

Кивает. Подвожу ее к зеркалу, сажаю на стул, как в салоне красоты.

— Смотри, какая ты красивая. У тебя же небо в глазах прячется. И звездочки тоже.

Волосы русые рассыпались по плечам. Я и сама ведь косички последний раз куклам заплетала. Но навык не пропал. Резинки цветные достала из рюкзака — себе покупала, чтобы вид «туристический», так вот и пригодились. Крутится перед зеркалом, нравится себе. Губы в шоколаде, как будто помадой накрашены густо. Подпрыгнула, обняла руками за шею и висит.

— Аришка, ты книжки читаешь?

Кивает. Показывает на полку. У меня такие же в детстве были…

— А любимая какая?

Пальцем тыкает. «Гадкий утенок». Ты тоже знаешь, что такое быть не такой, как все…

— Ты с Аришкой на печке ляжешь спать, а я тут внизу. Комната-то хоть и большая, да одна.

— Конечно, спасибо. Сколько я вам за постой должна?

— Денег я не возьму. Купи завтра гречи да тушенки. Пенсию еще не получил.

— Хорошо, куплю. Спасибо еще раз.

Пока она не заснула, я читала ей сказки. Старалась говорить разными голосами, и за Бабу Ягу страшным басом. Девочка смеялась, беззвучно, как шелестела. Потом притерлась носом к моему плечу и уснула. Я тоже провалилась в сон. Тяжелая ночь, сны какие-то мутные, как будто телевизор смотришь, а изображение рябит.

Утром позавтракали сносно — творог с дробленым сахаром, травяной чай, оладьи из кабачков, видимо, вчерашние. Аришка сидела и за мной повторяла — как я оладьи вилкой и ножом ем. Не получилось, пальцами схватила.

Я собрала рюкзак, залила в термос горячий чай и пристегнула сбоку на специальные ремни.

— Я вечером вернусь. Можно еще переночую у вас?

— Конечно, приходи… Все нам веселее. Аришка за руку схватила, не отпускает. Свитер взрослый, до коленок, рукава закатаны…

— Отпусти ее, она вечером придет, еще сказки тебе почитает.

— Скажите, а моя сестра, ну когда у вас была, она не говорила про камень?

— Про камень? Нет, не говорила. А чего говорить-то? Камень он и есть камень. Это смотря с чем ты к нему приходишь.

Я чуть дара речь не лишилась сама. Он все знает? Так это не наша родовая тайна?

— А с чем к нему приходят?

— Каждый со своим. И он говорят, желания исполняет. Только желание нужно правильно загадывать. Потому, что прийти можно только один раз, а если потом что-то не так пойдет, уже назад дороги нет. Захочешь денег, получишь, но вот что-то обязательно заберут. Можно красоты попросить, но красота счастья-то не приносит, моя дочка очень красивая была…

— А вы были у камня-то этого? Молчал, долго молчал.

— Нет. Сначала думал, что рано. Еще не созрело желание. А потом уже поздно было. Сначала Аринка старшая, потом Рада… Чего мне сейчас-то просить?

— Ну, например, чтобы девочка говорила.

— И что, так же, как мать? Захочет туда, в город, где этот самый хламур?

— Гламур…

— Нет уж. Если Бог так решил, пусть оно таки будет… Лишь бы мне сил дал ее на ноги поставить и от людей плохих оградить.

Я знала, что идти надо вдоль реки. Долго, несколько километров на север. Там церковь стоит, раньше село было, сейчас, кажется, запустение. Через несколько часов я добралась до той самой церквушки. Черное дерево, в пустых окнах ветер гуляет. Вместо алтаря страница из календаря с репродукцией «Троицы» Рублева, такой же фальшивой, как в лавре. Кто-то поставил в раму со стеклом. В углу несколько свечек, некоторые уже подпаленные — видимо, зажгли и потушили. Я достала зажигалку, подожгла фитилек. Держала в руке, поставить некуда. Пыталась прочитать молитву, загасила пламя пальцами. Вернула на полочку — придет путник, возьмет свечу.

Почему-то молитва не получалась. Зато вспомнила Галича: «Когда я вернусь, я войду в тот единственный дом, где с куполом синим не властно соперничать небо, и ладана запах, как запах приютского хлеба, ударит в меня и заплещется в сердце моем… Когда я вернусь…» Я вернулась… но кто и что меня ждет?

Камень жизни

Уже недалеко, может, два-три километра. Главное — до вечера вернуться. Села батарейка в телефоне, счет времени остановился, буду ориентироваться по солнцу. Хотя эти древние навыки мною уже утрачены. Река петляла, казалось, я уже давно прошла мимо того самого места, испугалась, что надо возвращаться или не успею до темна. Ноги гудели, я отвыкла ходить на такие расстояния. Солнце уже явно не в зените. Наконец я узнала поле, окруженное ельником, надо наметить его центр от одного края до другого и идти от берега по прямой. Я разделила поле условно на две равные части и наметила радиус, по которому мне предстояло пройти. За спиной была река, я шла через высокую траву, отмеряя шаги. Сколько было шагов? Шестьсот пятьдесят. Но я была маленькой, значит, сейчас триста с чем-то.

Я увидела его. Я помнила этот огромный валун с круглыми углублениями сверху. Столетний мох почти закрыл треугольник, образуемый тремя, словно выточенными в камне, кругами. Кто оставил эти следы? Что они значили? Не мне разгадать эту загадку…

Я вспомнила о термосе и бутербродах, которые мне приготовил старик, но есть не хотелось. Я пыталась сосредоточиться и проникнуться торжественностью момента. Вот она, конечная точка моего пути, финишная ленточка, та самая точка поворота. Вспомнила своего деда — торжественного, значительного, рассказывающего мне древние секреты рода. Волосы кудрявые, седые. Небритые щеки… Мы приехали сюда верхом на гнедой кобыле. Она паслась неподалеку, щипала траву, а он рассказывал мне про вселенские тайны. Я вспоминала и словно видела фильм в эпоху немого кино — картинка была, а звука нет. Рассветное солнце, мокрая от росы трава, гривастая лошадь… Больше ничего не помню…

У меня был весь день, чтобы сформулировать свое желание, но я была поглощена дорогой, боялась заблудиться. Понимая ответственность, я должна была выразить свое желание именно таким образом, чтобы ничто из сказанного не могло быть в дальнейшем использовано против меня. Одно-единственное желание. Главное желание. Никогда не думала, что это так сложно.

Мне послышалось ржание — той самой гнедой, которая когда-то привезла нас сюда. Не знаю, сколько я просидела, но в еще светлом небе зажглась ближайшая к планете Солнце звезда. Мне уже не вернуться сегодня. Надо подумать о ночлеге. Ни палатки, ни котелка… Только в рюкзаке свитер и куртка, в которую можно завернуться и спать.

Я собрала лапник, прикрыла травой, как матрасом — она еще хранила дневное тепло. Застелив «постель», я надела на себя куртку, закурила. Вспомнила про термос. Травяной чай еще был теплым. Вспомнила Аришку — я обещала почитать ей сказки на ночь. Может, пожелать, как в сказке «Цветик-Семицветик» — пусть эта девочка будет здорова? И все, дальше можно идти с легким сердцем. Но ведь это значит решать за кого-то его судьбу. Я все время хотела добра, а приносила зло. Благими намерениями, как говорится, дорога в ад вымощена. Вот если бы просто старик отдал мне девочку, а я бы отвезла ее к лучшим врачам, в московскую клинику… Но он, потерявший дочь, обрел свое счастье во внучке, разве можно их разлучать.

Слетелись на чай комары. Я сама, видимо, уже не излучала тепловых лучей. Стремительно темнело, я все-таки развела костер, чтобы создать иллюзию очага. Когда собранные ветви догорели до углей, я решила попробовать заснуть. Почему-то вспомнила больницу, коридор, постель возле окна. Было не намного комфортнее, но здесь было тихо, даже страшно от тишины. Верхушки елей не шевелились. Я все думала о своих желаниях — может, попросить мира во всем мире, в конце концов, избавив Землю от чудовищных страданий, но вряд ли камень обладал достаточной силой…

Меня разбудил странный гул. Как будто по шоссе шла колонна бронетранспортеров, но никакой дороги поблизости не было. Я покинула свой бивак, вышла на опушку. В кромешной темноте, прямо из центра земли в небо перекинулся световой столб. Сначала узкий и мерцающий, потом разросшийся, словно включили три световых прожектора. Однако света от него не было — луч выхватывал только одну точку на небосклоне. Ужас овладел мною, как будто открылся канал связи с Космосом или дыра во времени, и я могу попасть в эту дыру, навсегда прекратив свое существование на этой земле. Вот то, чего я ждала в детстве, когда оставляла записки своим родителям: «Не ищите, меня забрали к своим». Вот тот самый миг, к которому я шла всю жизнь — найти эту точку поворота, этот камень, который откроет мне путь. Я помню состояние наркоза, которое мой организм принял за клиническую смерть и воспроизвел коридор, туннель, в конце которого меня встречали радостные лица родных мне, но давно ушедших людей — мать, отец, знакомые по фотографиям старики. Мне показалось, что это тот самый Портал Иного Мира, который зовет меня.

Страх парализовал волю. Камень притягивал меня, но ноги не слушались. Выпрыгни и окажись над схваткой! Стой и не двигайся. Кружись, пока не потеряешь сознание! Я не знала, какую команду дать своему телу, потому что камень звал и обещал спасение. Или избавление. Животный страх, страх нечеловеческого выбора и решения, которое я должна принять.

Молитву пробовала читать, но она опять не складывалась. Я упала на землю и схватилась за твердь, но она казалась зыбкой, как трясина. На последнем полувздохе, в двух шагах от гибели, я вспомнила… те самые слова, последние слова Христа… «Элои элои! Ламма савахфани?» — что на арамейском означало «Боже Мой, Боже Мой! Почему Ты Меня оставил?», надеясь на спасение… Откуда я знала эти слова? Произносила ли я их раньше? Не помню, не могу ответить…

Я схватила свои вещи и бросилась бежать. Боясь оглянуться назад, как жена Лота, которая, обернувшись всего лишь раз, превратилась в соляной столб.

Сколько я бежала, не помню, перехватывало дыхание, спотыкалась и падала. Руки саднили, зацепила и порвала джинсы на коленке. Когда я, наконец, упала, обессилев, на траву, небо за рекой тронулось розовым. Это было рождение нового дня. Все позади. Термос где-то потерялся по дороге. Я спустилась к воде, набрала в пригоршню воды и выпила, почувствовав тот самый вкус, как в детстве.

Я могла вернуться к камню, могла произнести то самое главное желание, исполнения которого жаждала моя душа. Но я знала, что не сделаю этого и уже не вернусь назад. Потому что единственное, чего я хотела — быть рядом с моим Черным Принцем. Но то, чего я хотела, — больше всего боялась. Быть с тем, кого со мной больше нет, с тем, кто стал частью меня и без которого я так и не научилась жить…

А других желаний у меня не было… А даже если бы и были, я помнила слова сестры — за все надо платить. За богатство — здоровьем, за силу — любовью, за удачу — покоем. И только любви нельзя получить… Потому что ее не дают — ни белые, ни черные. Ее дает Бог, но до него не получается достучаться, и у телефона сел аккумулятор.

В зале ожидания, в который превратилась вся моя жизнь, выключили свет, погасло табло вылетов и прилетов, и лишь холщовый мешок рядом со мной на металлической скамейке. Я теперь знаю, что в этом мешке. Ответы на мои вопросы. Кто я, зачем я, что меня ждет?

Когда я вернусь…

Я вышла на дорогу, места уже казались знакомыми. В мою сторону двигалась лошадь, волоча за собой телегу. Я проголосовала, и меня взяли пассажиром. Попросила подбросить меня до кладбища, где я оставила букет полевых цветов, а потом до сельского магазинчика, где купила крупу, макароны, пять банок тушенки, огромный батон вареной колбасы, большую и маленькую коробки шоколадных конфет. В маленькую засунула несколько тысячных купюр. Мне кажется, это больше, чем местная пенсия.

Аришка ждала меня на улице, возле калитки. Бросилась навстречу — пыталась выхватить сумки, но они оказались слишком тяжелые. Она обхватила меня за ногу и гладила, будто хотела что-то сказать или попросить. И я точно знала, что она хотела и чего хотела я… Но я не Бог, не творец чужих судеб, я НИЧЕГО не могу сделать, кроме того, чтобы засунуть в коробку из-под шоколада несколько тысяч рублей. Если хочешь дать — дай им не более милостыни.

— Я приеду, обещаю, я обязательно приеду — следующим летом. Когда ты прочитаешь все книжки на своей полке, я привезу тебе новые — с красивыми картинками. А вдруг я в следующий раз приеду, а ты уже научишься говорить? И мы будем с тобой сидеть на печке и секретничать. Ты мне расскажешь все свои секреты, а я — свои.

Она беззвучно засмеялась и потащила меня в дом. Дед чего-то боронил в огороде. Обрадовался, увидев меня:

— Я уж думал, какие черти тебя забрали? И девчонка ждала. Ты же сказала, что к вечеру вернешься.

— Заблудилась я. Пришлось в лесу ночевать. Боялась, что либо волки, либо медведи задерут.

— Нет тут ни волков, ни медведей. А вот люди иногда пропадают. Я-то уж нехорошее подумал. А за продукты спасибо, только зачем так много?

— А чтобы на зиму хватило. А люди почему пропадают?

— Не знаю, всякое говорят, но зачем суеверия плодить. Геологи приезжали, вроде какая-то аномалия, дыра во времени. И все из-за этого камня… Говорят, когда он «своих» узнает, он как сапфир светится, вот они и идут к нему…

Мне не хотелось больше вести расследований, я устала от всего мистического, что произошло со мной за последние несколько недель. Очень хотелось домой.

Я взяла Аришку за руку, мы вытащили книжку с полки — это оказалась «Снежная королева», и я начала ей читать про-мальчика Кая, которому в глаз попал осколок зеркала, и сердце его стало ледяным. Она слушала меня, но взгляд был рассеянным. Рука в руке, маленькая теплая ладошка. Я хочу читать тебе сказки на ночь, заплетать по утрам косички, почему Господь не дал мне дочку?

Дед вывел с заднего двора уазик, загрузил мешок картошки — все равно мимо рынка поедет, и мы втроем отправились на станцию. Долго ждали поезда. Аришка почему-то казалась мне взрослее, наверное, потому что была в джинсах, ботинках с круглыми носами и короткой куртке.

— Ты должна научиться писать, и тогда сможешь говорить, выразить словами всё-всё, что думаешь.

Я достала блокнот и ручку, вырвала листочки, которые были исписаны мелким почерком, и написала крупными буквами: «Если будет нужна помощь, Олеся всегда поможет.», и свой телефон и адрес в Москве.

— Держи блокнот и учись писать слова. Будешь мне присылать письма — ты же помнишь: ты мне рассказываешь свои секреты, а я тебе — свои, договорились?

Она кивнула согласно и взяла ручку, долго пыталась что-то вывести на другом листочке. Потом вырвала его из блокнота. Я сохранила этот листок. Букву «а» перевернула слева направо два раза в одном слове…

Меня увез поезд, они долго махали руками на перроне. Я видела фотографию старшей Арины — все женщины родом из этого села похожи. Я была похожа на ее мать. А девочка была немного похожа на меня, в детстве…

Презентация

Вот он — финал всей моей истории. Книжка в красивом переплете. Сколько прошло времени с тех пор, как мы устраивали здесь вечеринку «Танец Жизни» и Азали кружилась под Ванессу Мэй? Может, и сегодня ее не хватает?

«О чем этот трактат? Я, как редактор, вижу три самостоятельных плана — это женская история, которая довольно проста и незатейлива. Женщина, которая ищет любовь и себя в любви. Есть второй план — некое подсознательное «оно», внутренние ощущения, предчувствия, мифология мира героини… и есть высшее «Я», то есть попытка осознания того самого космического смысла существования, которое, наверное, и есть путь познания истины. Это попытка создания тех самых «трех миров», за отражение которых брались многие авторы. Один мир — человеческий микрокосм, второй — символический, или мир библейский. И главный мир — космический, Вселенная, макрокосм. Автору не досталось библейских персонажей, но есть те самые «проводники», которые позволяют построить этот внутренний мир и прийти к осознанию собственного «Я».

Немного о суфизме. Считается, что суфизм не познается умозрительно, как другие философские или теологические учения. Помните, Тертуллиана «верую или абсурдно»… Суфизм познается суфийскими методами. Об этом говорил Фрэнсис Бэкон, который и стал первооткрывателем метода познания, приобретаемого через опыт. «Есть два способа познания, — пишет Бэкон, — с помощью аргументов и с помощью опыта. Аргументы приводят к умозаключениям и заставляют нас допускать их правильность, но они не приводят к определенности и не уничтожают сомнений так, чтобы ум мог не сомневаться в истине, если это не подкреплено соответствующим опытом».

Задумывая путь к истине через земной опыт, земные испытания, через «эксперимент» над сознанием героини, автор или экспериментатор при этом не остается удаленным от своего опыта, а находится как бы внутри эксперимента…

Но я не люблю слово «эксперимент». Я бы назвал это путь, опыт, познание мира через его проявления. Если человек оказывается в ловушке обстоятельств, он должен нащупать выход. Это в метро написано на дверях «ВЫХОДА НЕТ». В жизни он есть, и это — как правило, множественность решений, которая приводит к последовательности случайностей, как в фильме Кшиштофа Кислевского «Случай» — к реализации самых различных сценариев.

И это наша ответственность как божественных творений — почувствовав последний аварийный уровень угрозы, суметь выпрыгнуть и спастись, потому что смысл сущего — выжить, а конечная точка того пути, который проходит человек, — это утончение сознания, качественное развитие, интеллектуальное, духовное и нравственное совершенствование.

Здесь хочется процитировать ЛаВея, который дал несколько хлестких эпиграфов автору. «Сатана представляет человека всего лишь еще одним животным, иногда лучшим, чаще даже худшим, чем те, кто ходит на четырех лапах; животным, которое вследствие своего «божественного, духовного и интеллектуального развития» стало самым опасным из всех животных». Я не хочу спорить, как не хочу и соглашаться. Главное, прийти к пониманию — просто быть, быть человеком — так азбучно и объемно. Ничего больше не требуется…».

Ян отвечал на вопросы, которые задавались ему и мне — я просто переадресовывала их, потому что и сама не знала, что такое написала в своем новом блоге. О чем это все? Наверное, о простых вещах, из которых и состоит наша жизнь…

Девушка, красивая и немного похожая на меня — только на меня прежнюю.

— Скажите, эта книга основана на реальных событиях, а Олеся Градова существует?

Я посмотрела на Яна и хитро улыбнулась. В его глазах тоже прыгали чертики.

Разве реальная жизнь может подарить такой увлекательный сюжет?

— А Олеси Градовой… больше нет.

Ян отвлекся на свой телефон — пришла эсэмэска. Он протянул мне трубку, чтобы я прочитала. «Ян, я буду делать новую программу. ТАНЕЦ СУДЬБЫ. АЗАЛИ».

Я набрала ему SMS: «ТОЛЬКО БЕЗ МЕНЯ».

Мы выходили в морозный вечер. Ощущение выполненного дела, как освобождение от тяжелой ноши. Я все-таки сделала это! Возле входа Яна поджидала элегантная дама, все возвращались к своей привычной жизни.

— Инга, а я ведь помню, как ты меня предупреждала в самом начале, я просто тогда этого не услышала.

— О чем?

— Ну о том, что это опасные игры… Помнишь, нашу первую встречу с Дамиром — здесь, когда еще показывали ролики с «Каннских львов», а вы говорили, что есть «два Князя»?

— Я, кажется, сказала тебе, что это — «твоя история».

— Ты сказала, что у тебя было… что-то… подобное…

Она замолчала. Мы никогда не говорили об этом, ее личная жизнь, ее история, была всегда закрыта от чужих глаз.

— Я любила его. Он говорил — Ты и Я, Инь и Янь. Две половинки одного целого… Но я не была половинкой, я растворилась без остатка…

Инь и Янь. Инга и Ян. Значит, он… ее бывший… Мы обе посмотрели, как Ян садится в дорогую иномарку элегантной дамы, прощается с нами легким взмахом руки. Инга что-то смахнула с ресниц, может, снег…

«НЕ БЫВАЕТ БЫВШИХ», — подумала я.

Последний вопрос

В субботу я решила заехать в больницу, в которой довелось пролежать два дня. Я помнила, что Бегемот дежурит по субботам. Я купила ему бутылку виски в подарок. И букет цветов. Цветы не для Бегемота. Так, на удачу.

Я надеялась найти его на лестнице, но мне не повезло. Он за это время пошел на повышение и теперь ассистировал на операциях. Пришлось подождать.

Он вышел вместе с хирургами из операционной. Похудел, оброс. То есть имел нормальную стрижку вместо выбритой на лысо головы. Его симпатичная мордочка источала удовольствие. Он явно рад был увидеть меня в добром здравии. Я протянула подарок.

— Эй, спрячь… Тут не положено.

— Это же в медицинских целях.

Он завел меня в кабинет, взял бутылку и сховал ее в тумбочке.

— А цветы кому? Бабульке, что ли? Она все лежит, мы, правда, ее в палату определили. Внук ее приехал. Серьезный человек, с деньгами, теперь у нее круглосуточно сиделка.

— Все также гоняет по ночам чертей?

— Да, все по-прежнему… Мы уже к ним привыкли.

— Слушай, а помнишь, женщина к ней приходила, как ее можно найти?

— Так это ей цветы?

— Ага…

— Пойдем, она сейчас с родственниками говорит. У нас лежит один, на аппарате. Вот не знаем, отключать или нет. Короче, ее случай.

Я увидела ее в вестибюле третьего этажа, рядом сидела взволнованная пара. По их лицам было видно, что надежда есть. Они бурно благодарили ее, размашисто крестились и жали руки.

Она обернулась и увидела меня.

— Это вам… Я хотела поблагодарить…

— А я знала, что ты придешь. Как ты? Все позади?

— Да… Я раскрутила до конца эту историю. Проводила следствие, как оперативный сотрудник. А потом… Вот книгу написала.

— И про меня там есть? Вот этого не надо!

— Там совсем немного про вас. И никто не узнает.

— Ну уж, конечно, не узнает. Ладно, давай автограф… Как твой сын?

— Все хорошо, учится на четверки, правда, но старается. Мы с ним теперь друзья. Он мне всё-всё рассказывает. Даже про свою первую любовь.

— Вы были в церкви?

— Нет, он не смог со мной поехать… Он в тот день, когда я была в больнице, пошел в мечеть…

— И принял ислам?

— Да… Что-то они и с ним сделали все-таки…

— Вас что, со свечками искали?.. — Она словно удивилась или констатировала. — А как твоя работа?

— Нормально. Я новый проект затеяла. Команду собрали. Со студии звонили — хотят фильм снимать. И ещё в МГУ зовут — читать курс лекций по «черному PR», направлять на путь истины.

— Вектор удачи поменялся? — Она улыбнулась. — А тот самый мужчина, который хотел тебе помешать?

— Брусникин-то? Он стал совсем мирный. Даже не знаю, что с ним случилось, и вроде как-то вину заглаживает.

— А он же должен был повышение получить. Стать президентом вашей конторы.

— Нет, так и сидит…

— И будет сидеть, ведь это он в обмен на тебя должен был получить. Таков договор. А тебя они упустили. Ой, долго они голову ломали, как такое случилось, сколько сил и времени потратили.

— И представительских тоже… А ведь они меня тоже хотели министром сделать, и писательницей, и чтобы тиражи, как у Джоан Роулинг…

— Ну Гарри Поттера ты не напишешь… А министром еще станешь. Или депутатом. Помяни мое слово. Будешь очень высоко сидеть. И они это знали, и хотели, чтобы всё, что ты сама получишь, делила с ними.

— Да разве там заработаешь, в министерствах-то?

— Еще как. На бюджетных деньгах сидеть…

— Не хочу я министром. Я хочу, чтобы любовь была. Не такая, конечно, как в моей демоверсии. Настоящая…

— Будет, подожди, вот сына поставишь на ноги. Спасибо за цветы и за книгу… — Она внимательно посмотрела на меня. — Только ты все равно на мир Его глазами смотришь. Не простая ты все-таки, с виду хорошая, но чертовщинка в тебе как была, так и осталась. А если бы ее не было, сидела ты дома, борщи варила и, поверь мне, тоже могла бы стать счастливой.

— Вот внуков дождусь и буду варить борщи.

— Нет, не твое это. Ты — птица высокого полета. Только никак не повзрослеешь. Ты с виду вроде взрослая, а начинаешь общаться — ну лет восемнадцать, не более…

— Это просто особенность такая — менять ауру в зависимости от обстоятельств. Хамелеон называется.

— В правительстве такие нужны.

— Ага, только там много таких.

Мы говорили, как две подружки, которые не виделись несколько лет и вдруг встретились у кассы супермаркета. Мне было легко, как будто я сделала какое-то важное и большое дело. Она смотрела не на меня, а внутрь, но мне не было страшно.

— Тебя девочка очень ждет. Мужчина, который её опекает, очень болен. И это плохая болезнь.

— Я знаю… Я тоже чувствую это. Но только я не уверена, вправе ли я…

— Ты для неё очень многое сможешь сделать, и, наверное, в этом и есть твой долг. Это необыкновенный ребенок, с необыкновенным даром. И ведь тебя к ней зачем-то привели?

— Камень привёл…

В моей сумочке лежал железнодорожный билет туда и два обратно.

— А ты чувствуешь аромат этих цветов?

— Неа, насморк… — соврала я.

— Скоро все восстановится. Поверь мне на слово. А как твой мужчина?

— Иван? А что Иван… Он любит меня…

И наконец я решилась спросить ее о том, что, собственно, терзало меня все это время.

— У меня есть один, последний вопрос, который мучает меня с тех пор… Что было бы, если я не попала в аварию, пришла в дом к Учителю, если бы мы все-таки поехали в Соль-Илецк? Чтобы было со мной? Ведь всегда есть так называемые «альтернативные» пути».

— Конечно, есть, — она грустно улыбнулась. — Ты бы просто сошла с ума. Ты и так была на волосок от гибели. Я же помню, как тебя бросало из крайности в крайность, помню твои глаза, ищущие ответа. Но книгу бы ты точно написала. Книгу Книг.

— Как это — книга книг?

— Новую сатанинскую библию. Они ведь знали, что у тебя талант. Еще похлеще, чем у этого ЛаВея.

Я задала свой последний вопрос. Я вручила ей цветы и книжку. На первой страничке я написала посвящение. «L'ESCURS ESCLARZIC. Из тьмы сотворился свет»…

Танец «Молитва».

Сложенные, как в молитве, руки, взгляд, обращенный к небу. Дай мне, Господи, сил, чтобы пройти этот путь до конца. Маленькая Азали просит тебя и ждет ответа. Ритмы барабанные переходят в струнное. Услышана ли моя молитва, будет ли избавление?

Силой наполняется тело, всё, что гибкое, растет и процветает, всё, что твердое, ломается и гибнет. Открой свое сердце, доверься Богу, в этом ответ и спасение.

Падает на колени, словно в благодарности, сердце учащает ритм в колышущейся груди. Оно бьется, оно может любить, оно живет. Господи, дай мне душевный покой, чтобы принять то, что я не могу изменить, дай силы изменить то, что могу, и мудрость, чтобы отличить одно от другого…

Совершая свой круг, Солнце восходит и наполняет землю теплом, и на закате, прощаясь, обещает вернуться.

Азали делает тише звук, садится на пол — совершенно нездешняя, слишком прекрасная для этого мира. Она читает Хакайли:

«Вопрос и ответ: не в них, а между ними — ты здесь. В тяжелой поступи слона — ты здесь. В гармонии, в любви, в умении быть самим собой, в истине, в абсолютном — ты здесь. Жемчужина, отринутая любителем устриц, — ты здесь. Непостижимость ритма, кажущейся перемены — ты здесь. Взаимообмен, пульсация, сладость, тишина, покой, в сообразности и несообразности — ты здесь. В мерцании, в искре, в летящем пламени, в тепле и в горении. В успокоении и стремлении — ты здесь!..».

 

Послесловие

Мне очень хотелось бы написать — эта история закончилась победой добра над злом, светлых над темными. Потому, что роман должен иметь позитивную интенцию в своем окончании, оставляя у читателя приятный осадок на душе. Но я пишу не роман, а что-то вроде Экзистенциальной исповеди, построенной на свободных ассоциациях и куче полезных ссылок, — сочинения на тему «Как я провел лето»… И вся жестокость реальной истории в том, что счастливый конец или избавление, конечно, наступит, но не так скоро, как хотелось бы мне сейчас.

После всех моих сложных опытов, путешествий внутрь себя, тонны проштудированных мною книг о различных патентованных системах выживания я пришла к следующему.

Во-первых, я поняла механизм работы интуиции и перешла к познанию новой стадии — практическому ясновидению. Я продолжила опыты Дамира с маятником и добилась впечатляющих результатов.

Во-вторых, я научилась управлять своими ощущениями, в том числе чувством страха, не поддаваясь ему. Я также научилась регулировать спектр и интенсивность своей ауры — весьма полезный, как оказалось, навык.».

В-третьих, в какой-то момент я поняла, что эти двое не врали, точнее, не всё, ими произнесенное, было ложью. Да, это, безусловно, была манипуляция с целью личной наживы, но они действительно владели информацией, ибо использовали данные, которые при проверке временем оказались точны. Все время вспоминаю их слова «цены назначаем не мы». А кто, в конце концов? Кто назначает эту цену?..

Безукоризненно владея техникой гипноза и наведения транса, им удалось стереть мою личность, но я оказалась не только самонастраиваемой системой, но и быстрорегенерируемой. Это была продолжительная внутренняя борьба. Все, что было сделано по окончании этой битвы, произошло не благодаря, а вопреки.

Я пыталась убедить себя, что всё, что не ломает нас, делает сильнее, но и это было бы преувеличением. Я могу констатировать лишь новое качество своей личности — личности, в которой больше нет страха, ибо нечего терять. Личности, которая может смотреть на все события с другой, новой точки зрения, открывая взгляду более широкую перспективу.

Но что дает этот взгляд? Я вижу дорогу, которая ведет к горизонту, а не к храму или продмагу. Я вижу будущее, в котором уже нет места любви — потому что любовь сиюминутна, здесь и сейчас, вечность в одно мгновение. Им удалось сделать самое, на мой взгляд, удручающее — убить саму спонтанность любви, расправиться с ней, как с важнейшей составной частью моей жизни. Можно ли жить без любви, без веры и надежды? Наверное… можно… надо пробовать… ибо жизнь самоценна.

Избавившись от страха смерти, преподнесенной ими в категории внезапности, я оказалась перед новой чертой. Запуск внутри программы разрушения, той самой, что приводит к суициду. Малейшее ослабление контроля и воли приводит меня к сбивке в самой основе витальной программы — и я осознаю бессмысленность бытия и чувствую непреодолимое желание уйти, перестать сопротивляться неизбежному… Но если я расправилась со страхом, то мне предстоит разобраться и с этим — даже если это окажется на порядок сложнее.

Я прошу Бога только об одном. Точнее, хочу заключить договор — я не должна уйти раньше, чем смогу оставить своего ребенка на этой Земле одного. Мне надо еще время, чтобы успеть сказать ему главные слова. Те самые, которые не успела сказать мне мать, потому что она не знала, где ее предел. Те самые, которые не успел сказать отец, потому что он знал, где предел, но не хотел об этом думать. Наши родители так часто уходят раньше, чем скажут эти самые главные слова. Я не хочу, не могу, не должна, не имею права…

Я начала работать над новой книгой — потому что история получила продолжение. А чем раньше садишься за мемуары, тем больше шансов, что проклятый склероз не уничтожит как фактологию, так и эмоции, которые возникали по ходу «пьесы». Ведь именно за счет этих нюансов и строится хорошее повествование. И начало этой книги…

«Ты ушел, но навсегда остался». Я продолжала вести бесконечные диалоги с тобой, я пыталась рассказывать историю своей жизни, обращаясь к тебе, как будто ты был совсем близко. Постепенно это превратилось в привычку, и я уже не была уверена, что мой собеседник именно ты. Скорее, это часть моего сознания, загнанная в тупик памяти. Пространство и обстоятельства, рожденные воображением. Колодец Мураками. И эти диалоги — не с тобой… Это разговор с самой собой…

Из блога Олеси Градовой. «Диагноз: Любовь».

Теперь, когда той Олеси Градовой уже нет и того Дамира тоже нет, я спрашиваю: когда… станет… легче?..

Когда тебя покидают навсегда, ты пытаешься взять в заложники собственное прошлое. К сожалению, ему не свойствен стокгольмский синдром. Оно предает тебя так же легко, как те, кого мы по-настоящему любим. «Держать нельзя отпустить». Надо расставить знаки препинания. Интересно, Эйнштейн бы с этим справился, ведь ему единожды удалось найти ошибку в формуле мироздания?

А как же я? Я не Эйнштейн, я еще живу… И наверное, мне предстоит еще не раз подумать над формулой, к которой я пришла в конце всей этой истории, а ее начальная версия стала эпиграфом к моей книге. Точнее, формулировкой…

Я ни на что не надеюсь. Я знаю, что всё в моих руках. Я ничего не боюсь. Ибо самое страшное позади. Я свободна. Потому что я никогда не скажу «люблю».

P.S . Все персонажи, кроме Януша Вишневского, являются вымышленными, любые совпадения имён — случайны.