Новое «лицо» Антона Мракова
Я опять обратилась к Всемирному разуму. Закрылась в кабинете и вывесила с внешней стороны табличку «Do not disturb». Я искала материалы о манипулировании сознанием. Несколько раз поменяла подборку ключевых слов: «Антон Мраков Магия», «Магия Манипулирование Власть», «Технологии Гипноз Сознание», «Власть Манипуляции Страх»…
Я подбирала «ключ», но целые тонны виртуальной «беллетристики» не давали мне ответа на мой вопрос. Через несколько заходов, когда я практически потеряла надежду сориентироваться в этой свалке информации, я набрала в строке поиска: «Манипулирование гипноз Антон Мраков».
На второй странице Яндекса я нашла ссылку на книгу «Манипулирование общественным сознанием». Ссылка была «мертвой» — текст не открывался, но была аннотация. У книги два автора. На первой фотографии изображен полковник лет пятидесяти, с прозрачными, невыразительными, глубоко посаженными глазами. Второй автор — Антон Марков. Я поняла, что, набирая в который раз его фамилию в поисковой строке, я просто-напросто перепутала порядок букв. Марков и Мраков. Я узнала его на фотографии. Его настоящая фамилия — Марков. У меня был знакомый политтехнолог с такой фамилией. Хороший талантливый парень. Может, даже они родственники…
Судя по описанию, книга представляла собой нечто вроде учебного пособия, коих много выходит по нейролингвистическому программированию, техникам управления сознанием и прочим псевдонаучным трудам. Некоторые из них даже попадали мне в руки — тот, кто занимается политическим пиаром, должен иметь некоторый бэкграунд по технологии работы с коллективным бессознательным. Иначе никогда не научишься управлять скрытыми мотивационными импульсами в интересах кандидатов во власть.
Немного начало проясняться в голове. Да, он из тех самых. Хотя не бывает «бывших». Он работает на них или они «крышуют» его. Теперь это уже не важно. Он получает информацию или обменивает ее. У него свой и достаточно прибыльный бизнес — за час он может получить несколько тысяч евро. Это на порядок выше, чем доходы таких консультантов, как я.
Отсюда вопрос — зачем я им нужна? Да, у меня хорошая должность, но моей зарплаты вряд ли хватило бы, чтобы умерить их аппетиты. Может, я действительно должна была выйти на какие-то другие уровни, чтобы работать на них и постоянно отстегивать деньги, которые они же и помогли бы мне заработать?
Мучительно и медленно приходило осознание того, что это всё, от начала до конца, было игрой, тщательно построенной и, видимо, пущенной на поток технологией «вербовки» новой жертвы. Ни любви, ни взаимного влечения, ни сострадания, в конце концов, ничего этого не было. Был механический расчет, калькуляция в самом пошлом смысле этого слова. Возможно, меня пропускали через какой-то фильтр — процедуру отбора, которую я либо должна была пройти, либо дать осечку. Видимо, меня довольно быстро «забраковали» и отправили в мусорное ведро.
Они хорошо поработали — информация, которой они владели уже на момент встречи со мной, должна была полностью выбить меня из колеи, зомбировать и превратить в ручную марионетку. Что лукавить, им почти удалось это сделать. Но в какой-то момент щелкнул тумблер, сработал какой-то аварийной сигнал, и мне позволили выскочить и оказаться «над схваткой» — схваткой черных и белых сил. Та самая формула Яна… Его стремительно вращающееся блюдечко, с которого я должна спрыгнуть. Стрелка рефлексии…
Я сумела выпрыгнуть и остаться в живых. Но они успели что-то сделать с моим сознанием — разложить его на атомы и наночастицы, а потом собрать в какую-то новую для меня структуру. Я пыталась выяснить, где, в каких отсеках сознания или подсознания произошли эти изменения.
Страх остался. Даже после того, как вышла на уровень осознания фальшивости всей этой игры, я оставалась во власти программы, кропотливо в меня заложенной. Чтобы уничтожить все эти программные файлы и приложения, выйти из гипноза, в котором меня держали, необходимо, во-первых, понять их намерения и, во-вторых, узнать, как это работает. Наконец я вспомнила про реферат в прозрачном файле, который лежал в тумбочке моего стола. Любопытные сведения содержали эти странички…
Реферат
Итак, вот он — реферат «Блеск и нищета магов». Я не знаю автора этого документа, но понимаю прекрасно, чем он меня заинтересовал. Это была одна из немногих опубликованных в Интернете статей, посвященная принципам воздействия черных магов на простых людей с точки зрения этих самых «объектов воздействия». Своего рода исповедь «жертвы», с которой, как оказалось, у нас очень много общего.
Прежде всего, автор предлагал собственную интерпретацию магии, отличную от общепринятой. Сравним определение магии, которое дается в книге ЛаВея: «Изменение ситуаций и событий в соответствии с волей человека, невозможное при применении обычных методов». Автор реферата «Блеск и нищета» провел разделительную черту между собственно колдовством и подлинной магией — «сознательной властью над сознанием другого человека путем использования тонких энергетических, обычно неосознаваемых, уровней». Сознанием обычного человека эти тонкие уровни реальности не фиксируются, он ориентируется в них интуитивно, неосознанно, в то время как «маги прекрасно осознают область указанных явлений». Маг как бы «входит» в человека и управляет им изнутри.
Чтение захватывало, ибо я узнавала себя — точнее, те мысли, ощущения, страхи, которые спонтанно зарождались внутри меня в процессе общения с моим Черным Принцем. Четкие сигналы тревоги, которые я в свое время не могла распознать. Правильнее сказать — умышленно выключила «дешифратор» этих сигналов, наслаждаясь «величием и судьбоносностью» момента.
В тот момент я переживала это как нечто исключительное, уникальное, что могло произойти только со мной. Теперь же я видела перед собой довольно сухую и технологическую инструкцию по идентификации черного мага и его приемов. Этот документ, который я далее планирую обильно цитировать, послужил своего рода предупреждением от «далекого и незнакомого друга». Предупреждением, на которое я слишком поздно обратила внимание.
«Обычному человеку маг может представляться мнительным индивидом с болезненно чувствительной психикой. Типичным медицинским диагнозом черного мага служит истерический реактивный психоз. Тем не менее этот больной или полубольной человек обладает необъяснимой властью над человеком «здоровым». Магическое взаимодействие проявляется на психическом уровне как своеобразный гипноз, обеспечивающий неявную («магическую») власть одного человека над сознанием другого. Благодаря этому гипнозу мы можем «не замечать» многие очевидные вещи, «закрывать глаза» на них, «не придавать значения», «пропускать мимо ушей». Маг обретает власть над сознанием другого человека благодаря своей «личной силе». Личная сила проявляется как некая неспецифическая личная притягательность, влекущая к магу людей и обеспечивающая «магический гипноз». Чтобы безличная сила природы могла стать нашей личной силой, она должна быть преобразована и передана нам другими людьми. Нелепо было бы отрицать иные источники, из которых можно черпать личную силу, но указанный служит важнейшим, а для преобладающего большинства человечества — единственным».
Я вспомнила все наши споры об источниках и составных частях… Как я доказывала ему, что могу брать энергию у камня, воды, Космоса. Что мне не нужно отнимать эту силу у других людей… Жаль, что я так и не спросила его про механизмы — как он предполагает «экспроприировать» чужую силу, а он не торопился со мной делиться своими секретными техниками.
«Сила передается человеку всякий раз, когда другой человек обращает внимание на его личность, его деятельность, его образ мышления и т. д.
Иными словами, наша личная сила восполняется непроизвольно обращенными к нам мыслями и чувствами других людей. Сила передается спонтанно и непроизвольно; напротив, всякая рефлексия, связанная с представлением о цели данного процесса, зацикливает силу в границах мотивационных структур личности «передатчика» и тем самым блокирует ее выход».
Я помню, как я восхищалась им, — поток эпитетов в превосходной степени, адресованный ему, был неистощим. Я питала его уверенность в собственной исключительности, восторгалась им, ласкала его слух. Но и он ведь делал то же самое… Да, его раздражало, если я начинала вдруг анализировать происходящее и высказывать свое сомнение. Тогда в ход шли красочные истории, яркие примеры, ссылки на акты возмездия, обращенные в адрес «непокорных» и тех, кто, воспользовавшись магией в своих личных интересах, отрицал ее силу. Последние, по словам Дамира, «лишались всего достигнутого». И если все это не помогало, применялись наркотические средства и алкоголь — что угодно, лишь бы заставить меня фонтанировать опять, переливаться через край, отдавая ему лучшие краски своей души.
«Мы пребываем в состоянии непрерывного естественного энергообмена с другими людьми. Маг использует этот естественный источник энергии: либо путем активного контакта с большим количеством людей (например, общественная работа), либо путем неадекватного энергообмена с более-менее ограниченным кругом сильных «доноров».
Опыт его религиозной деятельности, выступления перед тысячами прихожан в мечети — все это становилось питательной средой для его ЭГО, взращивало неуемные амбиции и жажду власти.
«Сила нужна ему для того, чтобы увеличивать свою способность к самонаслаждению. Самонаслаждение — это утеха паразитов, неспособных к самостоятельному передвижению, духовных калек, для которых недоступны иные, эволюционно более высокие формы наслаждения. Это своеобразный духовный онанизм, занятие самодостаточное и совершенно бесплодное. Паразитизм служит для него ФОРМОЙ СУЩЕСТВОВАНИЯ, самонаслаждение — ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ЦЕЛЬЮ, а ложь — СРЕДСТВОМ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ. Ввиду своей паразитической сущности он не способен расти духовно, за границы эго. Поэтому единственно доступная ему форма «духовности» — это самонаслаждение. Его потолок там, где у остальных пол…».
Я испытывала смешанные чувства. Естественным образом перекладывая прочитанное на матрицу своей собственной реальности, я начинала все больше и больше жалеть Дамира. С одной стороны, он использовал окружающих его людей — забирая их деньги и поглощая с аппетитом все добрые чувства, направленные на него. Но с другой стороны, он не был просвещен, его черная душа блуждала в потемках собственного величия, а его кумир, Учитель, держал его во мраке неведения и страха, точно так же, как и меня. Он, Антон Мраков, стер личность Дамира, его установки, его веру. Уничтожил, как последователя Амра Халида, как мальчика, приехавшего черт знает откуда в Москву за заработками, мальчика, который денно и нощно натирает спины лощеным дамочкам, делает новые торсы и убирает жировые складки с бедер. Бедный мой борец с целлюлитом, который однажды возжелал мирового господства! Брошенный единственно любимой женщиной, уехавшей от него с каким-то хлыщом в свадебной «Альфа-Ромео»…
Стоп. Я остановила поток своего великодушия, ибо жалость грозила перерасти в прощение, а это не входило в мои планы. Вернулась к чтению реферата.
«Результаты опроса пострадавших показали, что мы имеем дело с существом, у которого начисто отсутствуют какие-либо искренние чувства, мысли, стремления, убеждения, цели и идеалы — свое собственное живое человеческое лицо. Любимой темой его речей служат возвышенные идеалы. Словотворчество это служит не только цели элементарного самообмана, но и приманкой для изголодавшегося по идеалам окружения. Его личина — это многочисленные маски, сменяемые в зависимости от ситуации и типа жертвы: «простой, скромный парень», «слабый, больной, запутавшийся человек», «проникновенный лидер», «жаждущий ученик», «просветленный Учитель», «маг», «адепт йогической самореализации»…».
Как кадры из кинофильма прокручивались в моей голове отрывки нашей истории. Как в зеркале узнавала я и саму себя — разве мы, обычные люди, не используем в жизни целый набор маскарадных костюмов, чтобы брать штурмом этот мир или, наоборот, защищаться от него?
Вот почему они выбрали меня — я умела менять цвета ауры и ему нужно было понять «механизм»! Я должна была отдать все ключи и коды доступа, но меня перехватили на полпути. Вопрос только в целеполагании — ради чего мы это делаем? Чтобы выжить, защитить свою семью, добиться признания и самореализации или чтобы властвовать и манипулировать, решать свои личные эгоистические задачи? И это вопрос не только морали и нравственности — это вопрос кармического предопределения.
«Две экзистенциальные цели «магической самореализации»: ТВОРЧЕСТВО и САМОНАСЛАЖДЕ-НИЕ. И хотя дающая силу наслаждения власть лежит в основе как белой, так и черной магии, цели такой власти различны. Если в белой магии это власть дающая, власть над людьми для людей, то в черной — власть берущая, власть над людьми для себя. Поэтому говорится, что белая магия служит Богу, а черная — Сатане…».
На самом интересном месте в дверь постучали. Кто-то стащил табличку-«оберег» от внешнего вторжения, и народ начал ломиться в мой кабинет. Это были милейшие люди — начальник юридического отдела, бухгалтер, руководители проектов… Всем им от меня было что-то нужно. Они звонили на все телефоны. Они требовали подписать бумаги, согласовать сроки, уточнить задачи…
Но я никого не принимала. Впервые личное возобладало над общественным. Меня не было для этого мира. Я временно отбыла. Но они не знали, что кабинет пуст, и поэтому продолжали штурмовать мои укрепления.
Новое знание
Я вытащила из сумочки клочок газетной бумаги и положила на клавиатуру компьютера. Вспомнила имя — Герман. Набрала в строке поиска Яндекса «Отец Герман» и продолжила пролистывать интернет-странички, отфильтровывая нужную мне информацию.
Все оказалось проще, чем я думала. Отец Герман — православный священник, который совершает обряд отчитки, то есть того самого «изгнания демонов». В Троице-Сергиеву лавру, бывший Загорск, приезжают паломники со всей России. На сайте лавры был телефон его помощника Александра, и я решилась позвонить. «Да, в ближайшую пятницу, в три часа дня. Приезжайте…».
Я заказала номер в монастырской гостинице на двоих и выключила компьютер. Меня удивила легкость, с которой я наметила траекторию пути. Казалось, я должна была истоптать пять пар башмаков, износить четыре платья, прежде чем найду его. Аккуратно переписав все координаты и телефоны в блокнот, я решила покинуть офис. Не глядя, подписала все оставленные бумаги, санкционировав таким образом покупку рекламных площадей в газетах, проведение социологического опроса о ценностях и нравственных ориентирах россиян, а также заявление на увольнение — уже не помню, кто был его подателем. Мне нужно было все рассказать сыну и выработать совместный план.
— Никита, мы должны поговорить.
— Только, пожалуйста, не говори опять, что ты узнала будущее, — мой сын уже сообразил, как реагировать на мои внезапные заявления.
Я смотрела ему в лицо — почти взрослое, изменившееся за последние несколько дней, или я просто не обращала внимания на то, что он действительно вырос? Уже пробиваются усики, волосы надо стричь и рукава пуловера коротковаты. Когда он успел повзрослеть? Я все время работала, видела его только спящим, с трудом подбирала одежду — постоянно приходилось менять на размер больше. Я не знаю ничего о нем — что его волнует, почему он часами в чатах, почему в карманах валяются зажигалки? Смотрела, как будто сканировала его лицо и сопоставляла с фотографиями, которые делала когда-то на вокзале, когда встречала его из пионерского лагеря… на ворохе упавших рыжих листьев, когда мы купили щенка… в бассейне, когда он учился плавать… в школьном дворе, когда он шел в первый класс с красными гладиолусами… белые кудряшки из-под вязаной шапочки…
— Нам надо поехать в одно место, на пару дней, я уже заказала гостиницу.
— Куда? Я не хочу никуда ехать.
— Это не обычное путешествие, но мне очень важно, чтобы мы поехали вместе… Мы поедем в монастырь. В пятницу с утра уезжаем.
Его как током ударило. Взгляд стал напряженным. Или мне показалось?
— Я не могу поехать.
— Почему? Если ты что-то запланировал, прошу тебя это перенести.
— Я не могу поехать с тобой.
— Если день рождения у друга, мы можем сделать это на следующей неделе, но ты должен уточнить, когда. И уже потом не менять своего решения.
— Мама, пойми, я не могу поехать с тобой… — в его голосе была какая-то новая мне, незнакомая непреклонность. Он никогда со мной не говорил таким тоном — Никита действительно как будто Повзрослел с того самого дня, как я попала в больницу и вывалила на него новое» знание».
— Я понимаю, что это не так интересно, как ехать на горные ледники Майрхофена, но я прошу, я так редко тебя о чем-то…
— Не могу… — почти шепотом, как самый последний аргумент.
Моё сердце словно пронзили острой иглой. Я начинала понимать причину его непреклонности.
— Никита, а где твой крест?
— А где твой, ты же его никогда не снимала? — Вопросом на вопрос, где он только этому научился?..
— У меня цепочка порвалась… Может, ты его потерял, признайся? Это плохая примета, но ты скажи, я куплю тебе новый.
Он опустил голову, потом взял со стола первый попавшийся предмет и начал крутить его в руках, как будто его что-то заинтересовало.
— Ты сменил веру, что ли? — Я попыталась улыбнуться, сделав этот вопрос как бы шуточным.
Он молчал. Согнутая спина, сцепленные на коленях руки. Так сидят, когда боятся сказать ту самую правду — страшную, раскалывающую весь мир на «до и после». Незнание, предшествующее открытию правды, и горькое знание, которое придется тащить по жизни в рваном холщовом мешке.
— Да.
— Что — да?
— Ты не поймешь…
— Ты… ты принял ислам? Скажи, ты сделал это?!!
— Ты не поймешь меня!!! — Он сорвался с места, опрокинув стул, и бросился в ванную. Запер дверь и включил воду.
Я билась в дверь, трещал, но не поддавался замок… Я стала вспоминать, лежат ли на полочке опасные бритвы. Откуда они могут там быть, в моем доме не бреются мужчины. Я опустилась рядом на пол…
— Ник, я постараюсь понять тебя… — В голосе мольба и обещание. Звук воды стал тише. — Я сама в четырнадцать лет приняла православие, крестилась в церкви рядом с нашим домом, а я ведь росла в семье атеистов. Я хотела зашиты, и мне тогда казалось, что церковь поможет моей душе… И хотя не часто хожу в церковь, не соблюдаю все обряды, не пощусь… Я все равно верю в своего Бога, и это помогает мне жить…Я не учила тебя читать Библию, редко водила тебя на службы, ты вспомни, как ты скучал в церкви… Но я молилась за тебя. А как теперь смогу молиться? В моем храме нельзя молиться за мусульманина. Кто защитит тебя?
Он отвел щеколду. Мы сидели по разные стороны двери, у каждого была своя территория и своя защита, но эти территории сообщались.
— Меня защитит Аллах.
Мне трудно было привыкнуть и принять эту новую для меня истину…
— Ну как же так? Я всегда молилась Богу, и вдруг твой Бог — Аллах…
— А какой у тебя Бог, как его зовут? У тебя вообще не Бог, а целая троица. Отец, Сын, Святой Дух…
«Да уж, и ему кто-то хорошенько промыл мозги», — подумала я. К теософскому диспуту с подростком я была не готова, более того, это самое триединство Бога некогда вводило в ступор и меня.
— Никит, ребенок доверяет своим родителям — он не ставит под сомнение их слова, их существование, их опыт. Он просто верит. Потому что слаб, зависим, потому что нуждается, чтобы его вели за руку. Почему ты ставишь под сомнение нашего Бога?
— Потому, что Аллах — правильный Бог.
— А ты хоть Коран читал?
— Немного, я буду изучать… Не плачь, мама…Я поняла, что не чувствую слез, они как дождь стекали по щекам и кончику носа, и я смахивала их ладонью.
— Когда это произошло?
— В тот день, когда ты была в больнице. Меня опять начали сотрясать вибрации гнева.
— Это ведь всё твои друзья! Я же звонила, я же просила, чтобы ты не связывался больше с ними!
— Мама, я тогда и решил, что буду слушать свое сердце. И мое сердце сказало…
Какое сердце? Разве сердце может сказать такое — ослушаться, нанести удар ножом в сердце, из которого и так хлещет кровь… Я беру себя в руки… Это ребенок, он еще сделает тысячи ошибок в жизни, и единственное, что я должна сделать сейчас, — это сохранить тонкую связь между нами.
— Я надеюсь, ты не сделал обрезание?
— Не-а, еще не успел. И вообще-то боюсь…
— Пожалуйста, если надумаешь, скажи мне. Я хоть врача найду нормального, а то есть умельцы, которые делают это крышкой от кока-колы. И Коран я тебе куплю, и коврик. Если это у тебя серьезно, конечно…
Он подошел ко мне совсем близко, как уже давно не подходил. Я обняла его за плечи. Гораздо выше, чем раньше, когда еще помнила этот жест. Волосы светлые, но жесткие, мужские. Плачет, но пытается скрыть слезы. Мальчик мой, что же они с тобой сделали!
Дорога к храму
Я ехала по Ярославскому шоссе, слушая ток-шоу по «Нашему Радио». Беззаботный треп утренних ведущих выводил меня из состояния внутренней прострации. Какие-то простые вещи — знакомства в Интернете, самая бесполезная покупка, неожиданная беременность, день, который перевернул всю жизнь… Жизнеутверждающее эфирное пустословие заполняло новое утро спешащих по делам людей. Пытаюсь ответить на последний вопрос — про день, который перевернул… Мысленно звоню в студию, рассказываю Ольге Максимовой свою историю, меня выводят из эфира…
Я должна тренироваться быть счастливой. Надо вернуться к жизни, понять, что, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО, я живу. Это для меня задача максимум. Вспомнила день, когда узнала, что умер отец… Я ехала в электричке, смотрела на людей, которые разговаривали, жевали, читали газеты, смеялись, вязали на спицах и курили в тамбуре… Они жили. Они не знали, что мир рухнул, потому что он рухнул в одной отдельно взятой душе.
Я зашла в супермаркет на заправке купить воды. На меня странно смотрели, как будто я пришла из другого мира. Как они догадались? Продавщица подчеркнуто вежлива — видимо, из сострадания. В стае чуют больное животное, раненое добивают. У людей бывает иначе, у них еще встречаются сострадание и взаимопомощь, если, конечно, повезет.
До сих пор у меня была своя шкала интенсивности боли, в которой высшую отметку в десять баллов я присваивала тяжелой болезни или смерти близкого человека. И где-то совсем рядом, возле «девятки» — уход любимого мужчины. Но вдруг я оказалась перед новой чертой, новым пределом или, правильнее сказать, «беспределом» страданий, которые просто не вмещались в мою «шкалу», — это боль от потери самой себя, своего ребенка и любви, как самой значимой категории жизни. «Десятка» в кубе. Словно вынесли всё из дома, оставив только стены и поселив страх, — I'll be back. Я еще вернусь, мы еще рассчитаемся с тобой…
Когда уходит любимый, тебя словно отключают от розетки, а заряд аккумулятора быстро падает от судорожных движений души. Могла ли я представить, что есть еще более «экстремальные» переживания? Что есть НАСТОЯЩИЙ СТРАХ, который порождает МИР БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ? Что есть НАСТОЯЩАЯ боль… Каждый день удивляться, что ты еще жива. Каждый день быть готовой потерять ребенка. И со всем этим надо научиться жить.
Ты обещал, что, когда мы расстанемся, мне не будет больно. Ты говорил, что й стану сильнее. Ты был прав, милый мой Принц, я буду сильнее. Да, это возвращение с того света — как РОЖДЕНИЕ, которое с криком, болью и кровью… Путь очень долгий. Но есть воля, а значит, я пройду этот путь. Это возвращение от страха…
Я вспоминала наш договор и эйфорию, которую испытывала в тот момент, как я придумала гениальную идею про «возвращение к нулевой отметке» и с какой легкостью он согласился на мои условия. Думала и о другом договоре, который должен был вступить в силу в понедельник, но я впервые нарушила данное слово — даже не найдя в себе сил позвонить. Я набрала Антону эсэмэску: «Так сложились обстоятельства, что я вынуждена перенести нашу встречу». Перед отправкой я заменила «перенести» на «отменить»…
…Далее опускаю множественность ощущений, спонтанно рождавшихся в моей душе по дороге в лавру, как я открыла ключом маленькую комнату монастырской гостиницы с иконами и электрической красной лампадкой в «красном углу», как вышла на выстланную брусчаткой площадь, пожалев, что надела туфли на каблуках, как ко мне подошла молодая заплаканная женщина, которая просила на операцию для больного сына, как я стояла перед иконой Богоматери и молила ее 6 спасении СВОЕГО ребенка…
Я набрала номер Александра, помощника отца Германа. «Он заболел, сегодня обряда не будет», — ответил мне не по-монастырски деловой голос.
— Как заболел? Я же вчера звонила, вы сказали…
— Он сегодня почувствовал себя плохо…
— А завтра?
— Может быть, завтра…
— Мне надо с ним поговорить, я очень прошу… У меня беда…
Александр что-то почувствовал в моем голосе и стал менее «деловым»:
— А что случилось?
Я попыталась сформулировать свое послание отцу Герману как пароль, чтобы дверь распахнулась, но словно ворона в басне, опять зря открыла рот:
— Мне кажется, что я подверглась атаке темных сил…
— Ну… тут все так говорят… — Его первичновозникший интерес тут же улетучился.
— Поверьте, это правда. — Я пыталась еще как-то удержать его на линии, но он дал понять, что тут таких, как я, — вагон и маленькая тележка.
Он повесил трубку, я начала бродить из одного собора в другой, ставить свечи и молиться, стоя на коленях перед иконами.
Молодой батюшка, отслуживший дневную, вышел из церкви, и прихожане, пытаясь коснуться его руки или одежды, обступили его плотным кольцом. Глаза священника были добры, и я решилась спросить, могу ли ставить свечку за своего сына, если он мусульманин?
— Ты же, дочь моя, православная? Я кивнула.
— А как же сын мусульманин, по отцу?
— Нет, батюшка, просто упустила я его, он свернул с пути истиннаго… — От старания и трепета у меня неожиданно прорезался «православный прононс».
— Молись как о заблудшем, — молвил он с какой-то всепрощающей легкостью и дал поцеловать руку.
Я незаметно стерла помаду и коснулась губами тыльной стороны его довольно холеной ладони.
В стенах монастыря мне становилось легче, как будто старинные кирпичные укрепления защищали меня от демонов, с которыми мне довелось так близко сойтись. Среди страждущих, но светлых людей, выстаивающих многочасовую очередь к мощам Сергия Радонежского, я чувствовала себя «нечистой», но опять маскировалась под обычную прихожанку.
Постепенно приходили спокойствие и умиротворение. Весь день я пила воду из источника, к обеду разжилась какой-то медовой ковригой. Есть не хотелось. Уже вечером, когда ворота закрывались, я покинула лавру. Та молодая женщина все еще стояла на площади и собирала пожертвования. Я достала тысячную купюру из сумочки…
— Что с твоим ребенком?
— Лейкемия…
Я хотела спросить, как зовут малыша, но почему-то вспомнила слова Антона: «Каждый раз, когда ты будешь давать милостыню, твоя жизнь будет таять, как шагреневая кожа». Я протянула ей денежку и подумала, что никто не знает, где этот край. Как никто мне не ответит — может, тот мир, в который мы посланы, и есть ад, и мы должны пройти все девять кругов, для того чтобы вернуться в Обитель.
Женщина как-то суетливо благодарила меня, как будто это были большие деньги, которых могло хватить на операцию, если она действительно была необходима ее ребенку.
— Скажи имя, чтобы я молилась за тебя, — сдерживая слезы, произнесла она.
— Молись за сына моего Никиту…
Утром в шесть я уже была на утренней службе в Троицком соборе. Когда закончилась литургия, батюшка распахнул ворота алтаря, и я, ослепнув от хлынувшего сквозь мозаичные окна солнца, поняла, почему алтарь ставят на восточной стороне храма. Чтобы верующие испытали тот самый восторг — будто свет нисходит к тебе и изгоняет тьму.
На исповеди я опять путалась в показаниях:
— Не знаю, как сказать, батюшка. Боль в моем сердце, боль за сына. Я грешна, я была плохой матерью. Он связался с ребятами-южанами. И под их влиянием принял ислам. И я не могу ни свечу за него поставить, ни молиться за него не могу.
— Он убежден или заблуждается?
— И то и другое, он ребенок, он слеп, он не ведает, что творит.
— Приводи его сюда, он покается, и его простят.
Повисла пауза, и я поняла, что он ждет других признаний. С моего лица, тронутого болью и тревогой, он считал свою собственную информацию.
— Я полюбила человека. Он оказался черным…
— Как это черным?
— Черным магом…
Смиренность в его взоре уступила место суеверному ужасу. Вот уж ожидал чего угодно, только не этого. Мне стало страшно, что он прогонит меня, я вспомнила, как Афине, «ведьме с Портобелло», отказали в причастии, потому что от нее ушел муж и церковь посчитала ее недостойной. Я шептала оправдания, говорила, что раскаиваюсь, у меня мутилось в голове от долгого стояния на коленях, я думала о том, когда закончится эта пытка, ведь любовь не может быть преступлением перед Богом.
— Ты хочешь привлекать внимание. Одеваешься ярко. Ты притягиваешь темных людей. Изменись, откажись от всего, из чего, как тебе кажется, состоит твоя жизнь. Приди к Богу. Искренне, истово. У тебя печать диавола на лбу! Тебе надо прийти в церковь, другого спасения нет…
И мне опять показались знакомыми эти слова… Он наложил на меня епитимью, сказал молиться сорок дней и перекрестил тремя перстами…
Обряд отца Германа
Возле Предтеченского храма стояли люди. Плотная и решительная толпа дожидалась отца Германа. Значит, он выздоровел, значит, сегодня все и произойдет. Маленькая записка на дверях церкви оповещала о службе, назначенной на три часа дня. Сейчас около двенадцати.
Я встала в «хвост» собравшихся, понимая, что стоять придется долго и вряд ли здесь можно занять очередь и отойти по делам. Накрапывал дождь. Девушка рядом со мной раскрыла зонт и предложила мне укрыться вместе с ней. Я поблагодарила. Мельком оглядела ее по-женски — тоненькая, хорошо одетая, шпильки, чулки-сеточка, лаковая сумка, хороший телефон. Аккуратные и привлекательные черты немного усталого лица.
Часа через два толпа начала сжиматься, и мы уже стояли тесно прижавшись друг к другу, практически не дыша. Я спросила:
— Ты первый раз здесь? — Да.
— И я первый.
— А ты откуда узнала про отца Германа?
— Люди добрые посоветовали.
Наши глаза встретились, я увидела в ней своего «энергетического двойника» — видимо, внутри нее сидел тот же демон, что и у меня. И так же, как я, она надеялась на избавление. Неизвестная светлая женщина направила ее сюда. Она тоже поняла это. Так в миру встречаются бывшие заключенные, узнавая друг друга по только им понятным знакам.
Какая-то бодрая бабушка, похожая на моих активисток на митингах, схватила меня за рукав:
— А ты больна?
— Да вроде нет.
— А зачем тогда пришла?
— Бабуль, я не больная, я недообследованная… — пробовала я успокоить активистку антидемонического движения.
В три часа открылась щеколда на двери, но нас не впускали. Мужчина в светском костюме, по повадкам это и был Александр, привычно раздвигал толпу, чтобы в церковь внесли инвалидную коляску. За ним следовали несколько парадно одетых мужчин, которых он также вел за собой.
Толпа заволновалась, чувствуя чужие привилегии и деление мира на «своих» и «чужих». «Даже в церкви есть свой блат», — подумала я и вдруг увидела, как плотный поток ринулся за ними в узкий проход. На лестнице кто-то упал, испуганно плакал ребенок, женщина потеряла сумку и истошно орала, бросаясь под ноги людского стада. Кто-то кому-то залепил в лоб коленом. Я начала терять равновесие, так налегали сзади. Я схватила девушку, с которой мы уже почти сроднились, за руку и скомандовала всем образовать живую цепь и стараться сдерживать напор, иначе тех, кто поднимается по лестнице, просто раздавят.
Я очень хорошо помнила этот прием из прошлой жизни — когда проводила на улице благотворительные акции по раздаче голодным продуктов питания. Мой тогдашний босс, лидер «Партии бедных» Мурадян, выступавший «гарантом защиты интересов тех, кто сегодня находится за чертой бедности», подгонял контейнер с морожеными курицами и прямо на улице раздавал их нуждающимся. Люди дрались за некрупных синюшных курей, рвали одежду и царапали друг другу лица. Давка была невозможной, еще один такой натиск, и из людей начнут выдавливать внутренности прямо на асфальт. Орала какая-то баба… похоже, куры заканчивались. Я тогда заставила толпу разделиться по секторам и взяться за руки, для того чтобы не превратить хорошее дело в новую Ходынку, и таким образом сдержать напор… Потом Мурадян играл на баяне, пел частушки, обещал, что скоро в России не будет бедных… И люди ему верили. Добрый был человек, все говорил: «Ежика жалко», когда смотрел порнушку с лесными зверьками… Работая на «Партию бедных», я купила себе первую в жизни каракулевую шубу. Начиналась зима, и иначе мне совсем нечего было носить.
…Мы уже не могли пройти внутрь, и пришлось обосноваться в проходе, справа от алтаря, где стояли, едва касаясь ногами пола, — так поджимали по бокам. Меня практически впечатали в колонну, когда на лестнице появился статный и красивый старец. «Отец Герман», — прошелестела толпа, пытаясь расступиться и пропустить его к месту службы. Было нечем дышать, и я испугалась, что, если мне станет плохо, не смогу протолкнуться через живое и волнующееся людское море.
Я попробовала дышать, как учат йоги, пропуская воздух через ноздри и медленно проводя его через легкие в живот. Я немедленно наполнилась силой. За отцом Германом шли две женщины в черных платках, держа за обе руки белокурого мальчика. Он вырывался, выгибался всем телом, пытаясь ногами, как когтистыми лапами, зацепиться за пол. Поравнявшись со мной, он поднял лицо, и я замерла, как будто по сердцу хлестнули жидким азотом. Его глаза вращались в орбитах, он скалил зубы и рычал, как зверь. Иногда из его рта вылетали слова, которые я могла с трудом разобрать, — это был рев плененного дикого животного. Он был младше Никиты, лет девяти-десяти, не больше. Но что-то общее — светлые глаза, русые кудряшки, как у ангела… Страдание я увидела в его зверином облике. Мой материнский инстинкт побуждал меня обнять, прижать к груди и заставить забыть про страх и боль, которые его сердце раздирали. И в какой-то момент мне показалось, что я могу это сделать — просто потому, что сильна, просто потому, что знаю, что только любовь может исцелить.
Мальчик-зверь, пытаясь зацепиться и спастись, схватил меня за подол длинной юбки и рванул на себя. Женщины извинялись, мать плакала, и они продолжали волочить его вслед за батюшкой.
Отец Герман начал с довольно длинной проповеди, но я почти не слышала его слов от возносившихся и душераздирающих воплей мальчика-зверя. Он говорил собравшимся о соблазнах тела, о слабости души, обо всем, что заставляет человека усомниться в Божием промысле.
Начался обряд отчитки, он взмахивал крестом в правой руке, а левой поливал толпу святой водой из ведерка, которое держала его помощница. Внезапно от алтаря, где стояла инвалидная коляска и несколько «привилегированных» прихожан, раздались нечеловеческие крики. Началась потасовка, парадный мужчина метнулся в проход, белая рубаха была разодрана в клочья, нос разбит в кровь, его трясло, он сжимал кулаки.
— Успокойтесь, станьте здесь, вы все равно не сможете выйти… — Я взяла его по-сестрински за руку.
Он встал рядом и достал платок, чтобы вытереть кровь.
— Это демоны, это пройдет, — увещевала я его.
Я впервые почувствовала себя более благополучной, чем те, кто меня окружал, и более сильной, потому что мною охватило желание помогать и спасать…
Внезапно я увидела, как моя соседка, с которой я стояла под одним зонтиком на улице, начала оседать на пол. Я подхватила ее под мышки.
— Тебе плохо?
Она теряла сознание и обмякала, как в замедленной съемке. Я потащила ее к выходу, но толпа стояла слишком плотно, чтобы я могла пройти, тем более со своей ношей. Она была тонкая и легкая, я сначала думала, что смогу вынести её на руках, но быстро ослабела — меня сковал страх, что она умрет. Я скомандовала мужчине в располосованной рубахе взять ее на руки, а сама пробивала ему путь. Я вновь почувствовала себя организатором массового мероприятия, вспомнив, как на митингах рулила бесноватой толпой.
Кто-то брызнул ей в лицо святой водой, и через несколько секунд девушка открыла глаза. Мы усадили ее на лестнице.
— Давай выйдем, подышим, — я уже хотела банально «слиться» из этого жутковатого места, а спасение человека было достойной причиной для такого бегства. Я хотела курить.
Но она пожелала вернуться.
— Мне казалось, что меня тащат по коридору, а из ушей валит дым. У меня, правда, валил дым из ушей?
— Нет, но это означает, что они вышли из тебя.
Мы отстояли трехчасовую службу. Я все время пыталась понять, где «точка сборки» этого обряда и когда из меня начнут изгоняться бесы. Но они, видимо, хорошо обосновались и не спешили в эмиграцию. Им было уютно, наверное, они еще надеялись подружиться со мной.
Я подставляла лоб под миропомазание, когда отец Герман шептал: «Печать дара Духа Святого. Аминь»… Я истово крестилась и целовала крест. Я делала все, что делали вокруг люди, но не могла избавиться от ощущения инородности со всем происходящим. Я не понимала, что здесь делаю, чуда не происходило, и мне хотелось плакать, и я плакала, и становилось легче, ибо я принимала себя такой, какой была, со всеми демонами своей души.
Мы возвращались к обычной жизни, я провожала девушку на парковку, где стоял ее маленький «Рено».
— Как тебя зовут?
— Маргарита.
Я почему-то совсем не удивилась. Словно это еще раз подтверждало все мои догадки.
— А меня Олеся… Ты веришь во все это?
— Не знаю, мне некуда бежать.
— И я не знаю, как убежать от себя.
— Олеся, я тебя сразу заметила в толпе. Ты красивая. Красивые редко бывают счастливыми… Тебя подвезти куда-нибудь?
— Нет, спасибо, я сегодня останусь на ночь в монастыре. Давай хоть телефонами обменяемся…
Я шла в монастырскую гостиницу. Туфли сбиты, растрепавшиеся волосы под платком. Встречные мужчины не обращали на меня внимания.
Я больше никогда не буду идти по улице улыбаясь. Меня никогда не будут провожать взглядами восхищения и желания. Я оглянулась, как будто хотела увидеть свою собственную жизнь — на брусчатке сидели попрошайки и нищие, рядом продавали сувениры из лавры, бутылочки с водой из источника, расписные платки, иконы, пряники… Подъезжали автобусы с туристами, японская группа фотографировалась с площадными голубями. Бурлила монастырская жизнь.
Келья
Подошла к стойке, за которой миловидная девушка с убранной под платок косой выдавала ключи. Мы встретились глазами, и она улыбнулась. Первая улыбка за день. Простое приветствие, не более того. Но это означало, что я жива и мир еще как-то реагирует на мое появление. Под столом копошился ребенок, играя пластмассовым экскаватором.
— Сломался! — вдруг заплакал малыш.
— Дай посмотрю, я разбираюсь в машинках.
— Это не машинка — это ИСКАВАТОР. — Он доверчиво протянул мне механизм с оторванным ковшом и стал ожидать обыкновенного чуда.
Игрушку починить просто.
— Держи, все можно починить, если умеешь, — отдала ему «искаватор» и была практически счастлива.
В узком номере-келье было совсем одиноко. Электрическая лампадка тускло освещала лики святых на стене. Представила, что я здесь не гость, а постоялец, жилец. Вошла в роль, вообразила себя в строгом монашеском одеянии… Я бы уже через месяц организовала свой собственный приход, трактовала бы Ветхий завет на новый лад, открыла курсы повышения религиозной грамотности и выпускала стенгазету о монастырском укладе жизни…
На столе лежал Булгаков, но к нему возвращаться уже не хотелось. И ноутбук. Эта тема мне показалась ближе. Рядом — стопка распечатанных и уже несколько потрепанных листков. Это тот самый реферат. Продолжим чтение.
«Блеск и нищета магов», или Инструкция по технике безопасности при работе с Витей А.
«Поскольку же я не нахожу в себе ни сил, ни морального права похоронить обретенное в бою знание (то есть попросту «все забыть»), единственным способом преодоления такой отрицательной зависимости от мага оказывается перенос полученного знания вовне — на бумагу», — мне показалась эта идея автора близкой по духу. Я тоже пишу свой блог, когда мне хочется поделиться своим знанием с более широкой аудиторией, нежели рыбки в аквариуме. В следующей главе я нашла собственно описание техник, каким образом маг отбирает для себя «объекты» и как начинает обрабатывать «жертву».
«Прежде чем начать «работу», к жертве применяется «вампиротест», своеобразная разведка боем, в ходе которой выясняются ее ментальные характеристики: общий уровень, концептуальная ориентация, вкусы, слабые и сильные стороны…» Данные разведки позволяют определить способы дальнейшего контакта с жертвой. И если жертва поддается «тесту», маг начинает действовать.
«Хронический ментальный вампиризм, называемый также «промыванием мозгов», — это планомерное вымывание из жертвы ее ментальных программ вроде взглядов на жизнь, на людей, на ситуации и т. д. с последующим замещением их ментальными программами мага. Действенное тотальное промывание мозгов возможно лишь в условиях относительной интеллектуальной изоляции жертвы («не с кем слова сказать»). Такие условия маг получает: выбором соответствующей жертвы и усиленным контактом с ней. А также впоследствии реализацией «МЫ-программы»: Есть только МЫ, словно две большие фигуры с египетских рельефов; вокруг — утомляющая суета несостоявшихся людишек. Они — ничто, «без стержня», бесхребетные. Лишь МЫ плывем через бушующее море их никчемных страстей…».
К арсеналу «средств вовлечения» жертвы автор отнес всякого рода «ловушки» мага — рекламные акции мозгопромывочного характера, «фокусы» с информацией и проч. «Жертве» предоставляется нечто, что можно иметь, лишь контактируя с ним. И каждый, кто общается с магом, якобы становится лучше, сильнее. Но что значит «лучше»?
«Он да/1 им ЗНАНИЕ. Это «знание», праздно навязанное человеку не подготовленному, если не сходит с него, как с гуся вода, или не становится интеллектуальной формой отдыха (развлечением), отравляет ему жизнь до тех пор, пока он это «знание» не забудет…».
Итак, в ходе знакомства с самоиздатовским рефератом я прояснила для себя общие принципы работы мага со своими жертвами:
а) основное требование, предъявляемое черным магом к своему потенциальному донору, — это одиночество;
б) в ходе «разведки боем» выясняется, что жертве нужно, в чем она испытывает потребность, а выяснив, все это жертве щедро предлагается;
в) все это сопровождается театральными жестами бескорыстия, оставляющими надежный след в памяти жертвы: лесть, восторги, повышенное внимание к любому движению души подкупают жертву, и она утрачивает критичность разума;
г) пока «объект» осваивается и привыкает к свалившемуся на него счастью, вступает в действие «МЫ-программа», которая служит важнейшим элементом подключения жертвы. «Есть МЫ, а есть ОНИ. У НАС с НИМИ нет ничего общего». Это культивируется в подсознании вдохновенно и тонко, с использованием высоких образов, красивых жестов, и вся эта бутафория приводит к тому, что ОНИ уничижаются противопоставлением НАМ. ОНИ не такие, как Мы, и этим все сказано…
Я вспомнила, как прекрасно работал этот прием в пионерском лагере, в младших отрядах, когда образовывался альянс, у которого есть свой «секрет», и мы начинали интриговать общественность, доказывая, что у нас есть «секрет», а у НИХ ничего нет;
д) жертву необходимо оградить от всех «прежних» — друзей, знакомых. Нейтрализовав ее окружение, можно безнаказанно зацикливать ее сознание, а значит, и силу на своей личности.
«МЫ-программой» маг создает у жертвы видимость исключительности их союза. В сущности, это лишь одно из проявлений старого как мир приема «разделяй и властвуй». Очевидно, это один из самых больших ущербов, наносимых жертве магом. «МЫ-программой» он духовно калечит жертву. Маг вкладывает в человека матрицу эмоциональной направленности, заставляя отдавать ему «лучшие краски души». Тем самым занимая постоянное, подкрепленное положительной эмоцией место в сознании человека. Человек становится его постоянным «донором». Так, концентрируя на себе их энергетические, ментальные и духовные потенции, мертвяк превращает людей в мертвяков. Дальнейшая энергетическая обработка, которой маг подвергает свою жертву, состоит в отсечении у нее побочных «санс-контактов», энергетических подключений. Жертва должна питать только своего «учителя».
Анализируя техники паразитизма, которые практиковал Дамир, я понимала, что он также «включался» в процесс и отдавал немало сил и энергии для того, чтобы осуществить свои воздействия. По сути, эти самые демонстрации, работа с полной самоотдачей и вводили меня в некоторого рода заблуждение — он истинно верил в то, что говорил, или это опять же была часть сценария, хорошо отрепетированная игра?
«Сеанс гипноза сопровождается мощной эмоционально-энергетической поддержкой. Рассказы о «СЕБЕ» служат для него не просто средством наведения транса, но целью как таковой, вершиной его духовной жизни, и в этот короткий промежуток времени он выкладывается полностью. Может показаться, что подобный энергетический выброс несовместим с энергетическим паразитизмом. Однако в области магических взаимодействий от слабых убывает, а к сильным прибывает: более сильная энергетика «перекачивает» на себя слабую. Поэтому во время атаки маг ставит на карту все: ведь если окажется, что сила его в этот момент уступает силе противника, она попросту суммируется к последней.
Загипнотизировав жертву, маг приступает к эскалации фантастического образа «СЕБЯ» и взращиванию так называемых «осмотизмов»: искусственной любви к себе, искусственной дружбы, искусственной привязанности, искусственной вовлеченности в свои дела».
Далее я наткнулась на интересное рассуждение о белых и черных магах. Автор отделил самонаслажденческий тип («черный маг»), концентрирующий внимание на собственной личности, и тип творческого типа («белый маг»), который не паразитирует на язвах общества, а направляет личную энергию в работу, в творчество, в образование и консультирование. «Где-то такой типаж мне уже встречался, — подумала я с некоторой теплотой. — И не так давно…».
Вспомнила Яна, а потом и Ингу, наши посиделки в «ApTeFAQ», суфийскую вечеринку, Азали… Как далеко это все от меня. Как я соскучилась по ним…
И еще мне захотелось написать какой-нибудь новый рассказ для своего блога. Я подхватила ноутбук и спустилась в вестибюль. Белокурый мальчик спал на диванчике, обняв «искаватор». Его мама или сестра что-то записывала в тетрадь — наверное, готовилась к лекциям.
Кафе «Уют».
Я долго стояла на перекрестке, не зная, в какую сторону двинуться в этом незнакомом для меня маленьком городе, бывшем Загорске. Время близилось к полночи, я увидела вывеску ресторана и пошла искать пристанище для уставшей души и голодного тела. В нем была жизнь, так похожая на мою прежнюю. Носились официанты, звенели бокалы. Но я не смогла зайти, что-то остановило меня — наверное, я еще не готова была вернуться.
Через пятьсот шагов я вновь поравнялась с открытым ночным заведением — маленькое кафе «Уют» на пять-шесть столиков. Внутри никого.
Я села в углу, куда почти не доставал свет люстры. Но по старой привычке вытащила зеркальце. Худая, с синяками под глазами, слипшимися от слез ресницами, с поникшими плечами — где та «волчица», которую обожал мой Черный Принц?
Посетителей не было. Официантка и бравурно накрашенная женщина, похоже, владелица, восседали за одним из столиков и обсуждали с мужчиной южного типа поставки продуктов на кухню. Они пили водку, и он обнимал их по-братски, иногда косясь на крепкую и крупную грудь хозяйки.
На меня никто не обратил подобающего названию заведения внимания. Официантка нехотя бросила меню и вернулась к столику с водкой. Я заказала блинчики с фаршем, коньяк и кофе — «самый большой и самый крепкий, какой есть». Я всегда заказываю только такой. И молоко. Раскрыла ноутбук и завела «двигатель» своего портативного «Хьюлетт-Паккарда». Я думала над сюжетом, а тем временем пальцы довольно бойко бегали по клавишам, перенося в файл нашу историю с Дамиром, наши диалоги, наши любимые словечки… «Тема раскрыта», — подумала я, но тут пришло вдохновение. Как будто молния ударила меня, и в голове поселился маленький очаг электричества, крошечная матрица, которая начинала разворачиваться масштабным замыслом. Я напишу роман! Войну и мир — черных и белых! Я должна переложить это на бумагу, как предупреждение всем тем, кто, как и я, ищет смыслы, а находит лишь формулировки…
Я колотила по клавишам, едва разбивая мысли на абзацы. Моя подвыпившая «троица» забыла про меня. Ни кофе, ни коньяку так и не принесли. Блинчики с фаршем заплыли подсохшей сметаной… Я не знаю, сколько времени просидела за столиком, мой ноутбук держит батарейку около трех часов…
«…Действительно, как только по совету Яна я избавилась от догм, суфизм обрел для меня еще большую привлекательность. Он не пропагандирует отшельничество, называя его лишь «эпизодом» в развитии сознания, позволяющим оттачивать чувства и интуицию. Я вполне допускала такие «эпизоды» и в своей биографии, когда из каменных джунглей уезжала на Валаам и жила собирательством кореньев и ягод в лесу, поправляя нравственное здоровье и объединяясь с Космосом. Я могла бы жить там вечно, спасаясь от суетного мира, но мне хотелось экшна, деятельности, в которой я смогу реализоваться. Отсюда и мои профессиональные изыскания: сначала журналистика, потом пиар и политическая пропаганда — те сферы приложения, в которых творчество соседствует с просветительской или, наоборот, одурманивающей деятельностью, дающей в конечном итоге силу и власть. Сила и власть — по сути, заменители любви, более доступные в метафизическом смысле, поскольку являются свойством одной личности, а не эгрегором, создаваемым только в паре. Как атом благородного газа аргона, обладающий нулевой химической активностью — вспомним уроки химии, — то есть неспособностью к объединению с другими атомами, я не могла найти себе пары. И все, что мне оставалось, — сублимировать поток сексуальной энергии в социально приемлемые формы — работу, творчество, а также медитации и йогу.
Итак, я подошла к раскрытию еще одной стороны моей мятежной души — жажде действия. И это также увидела в суфизме, который представляет собой любовь к Богу в деятельной, а не пассивной форме. Ценность единения с Богом, считает тот же Идрис Шах, достигаемая через погруженность, признается суфиями только в том случае, если человек, достигший этого состояния, сможет потом вернуться в мир и жить там в соответствии со своим опытом, передавая его преемникам и последователям.
В какие-то моменты «собирательства» в районе Ладожского озера я насыщалась идеями деятельности, направленной на просвещение и помощь близким, но жизненная рутина быстро сбивала эту спесь. Возвращаясь в свое царство асфальта, стекла и бетона, я избавлялась от иллюзий, оказываясь в круговерти затхлого офисного существования. Я опять занималась организацией массовых мероприятий и написанием концепций персонального имиджа для политиков и бизнесменов. Процесс жизни опять замещал поиски смысла…».
В уездном кафе сидела совсем не блистательная, усталая и постаревшая женщина, которой надо вернуться к себе. Это была я. Мне многое предстоит сделать и многого достичь. Начать с чистого листа или продолжить уже начатые главы жизни… И не обязательно носить платок, чтобы скрыть свою сущность, — батюшка на исповеди и из-под платка увидел пучину в моих глазах.
Я вспоминала все эпизоды сегодняшнего дня — женщину, которая просила на операцию для сына, мальчика-зверя, покусавшего прихожан, безобразную драку у алтаря, бабку, которая спрашивала: «А ты больна»? Копию иконы «Ветхозаветная Троица» Андрея Рублева, оригинал которой хранится в Третьяковке… И я думала, что есть церковь и есть Бог. И не была уверена, что я хочу такого посредничества.
Я поняла — не было во мне никакого демона. Точнее, не было «подселенного». Было и осталось — двойственность моей души, стремление вверх и тяга в преисподнюю, азарт, который заставляет проживать слишком яркую жизнь. Этого не прощают…
Да, я спала. Несмотря на всю свою гламурную и наполненную событиями жизнь, я спала. Дремали все мои инстинкты, творчество, вдохновение. И даже самый важный из инстинктов — сохранение себя и плода чрева своего… Я просила: «Яви чудо исцеления моей души», но не получила или не прочувствовала его. Слишком «забиты» все каналы. Не струится по мне божественный свет, далека я от благодати.
Я не исключаю, что мои амбиции требуют индивидуального подхода к Богу. Я хочу общаться с ним напрямую, без посредников. Дайте мне телефон Бога!..
…И это все я, которая говорила: «Бог знает», а потом вывернула всю конструкцию наизнанку, поставив на первое место Черта, дабы не поминать при Дамире всуе… О какой благодати я могу говорить?..
Я села за написание этой повести. Без всякого Мефистофеля. Может, поэтому она не станет бестселлером? Но мне не нужен бестселлер, я просто хочу разобраться в том, что ЭТО БЫЛО и что будет со мной, когда ЭТОГО УЖЕ НЕТ. Мне придется жить с отравленной мечтою душой, но это лучше, чем утратить душу. Ведь таким, кажется, и был их конечный замысел.
Мне не досталось, как Булгакову, библейских персонажей, но мои персонажи достойны самого бойкого пера. Следы на песке смывает прибой. Вода смывает все следы — и отражение прошлых бурь, прошлой любви, ушедшей мечты, нерожденных детей…
Итак, я поняла, что пишу повесть. О своей жизни. Только начинаю ее с конца. Чем еще заниматься в бывшем Загорске за столиком кафе, когда ни один мужчина больше не смотрит в мою сторону?
«Борьба между черными и белыми силами пришла к мировому соглашению. Мне удалось выпрыгнуть из ситуации — оказаться над «блюдечком», которое со стремительно нарастающей скоростью вращалось вокруг меня. Возможно, это война продолжится, но уже… без меня… Новый герой или героиня окажется в центре, балансируя между центробежной силой и центростремительным ускорением. Я ухожу, чтобы жить, а не воевать…» Так должна закончиться моя история. Фактически я уже обозначила пункт назначения.
Чтобы сохранить файл, мне надо было придумать название. Как назвать? Страх? Мир без иллюзий? Майн кампф? Ко мне возвращается чувство юмора… Я назову его ТРАКТАТ. Трактат о простых вещах. Не броско, зато честно. Кажется, жизнь подарила мне новый сюжет для давно не обновляемого блога. Но чтобы заполнить все «дыры» в повествовании, мне еще предстоит провести расследование и задать ряд вопросов, на которые пока не могу найти ответа. И вот перечень лиц — Брусникин, Ян, Дамир. Или в другой последовательности — Дамир, Ян, Брусникин. Потому что Брусникин должен быть последним, к нему я должна прийти, когда у меня будут ответы на главные вопросы, и все свидетельские показания. С него начиналась эта история. А первым будет Дамир.
Послесловие к восьми частям Трактата
Моя жизнь состоит из двух половин: первую я тебя ждал, вторую я тебя помнил.Михаил Веллер. Избранное «О любви».