Редактор

— Ян, скажи честно, ты считаешь, что это тянет на сюжет?

— Мне кажется, что может получиться.

— Ты будешь моим редактором? Я готова назначить гонорар.

— Да. Единственное, чего не хватает в твоей истории, — это твоего фирменного «черного» юмора.

— Ты считаешь, ему есть место в этом романе?

— А это не роман. Ты же назвала его трактатом. Трактат о простых вещах. О смысле жизни, поиске себя, соблазнах и искушениях, попытке понять, что такое любовь, сострадании и доверии.

— И я хочу назвать его «СТРАХ, или МИР БЕЗИЛЛЮЗИЙ».

— Не, как-то мрачно…

— Тогда… «Танец жизни». — Я решила пойти по проторенному пути, ведь он когда-то придумал это название для Азали.

— Ну, какой же это танец жизни? Это, дорогая моя, какой-то «ТАНЕЦ С ЖИЗНЬЮ».

— Слушай, мне нравится! Танец с жизнью…Танец с волками, Игра в бисер, Роман с камнем, «Дэне дэнс дэнс» Мураками… Короче, тема раскрыта! Помнишь, Платон в своей книге «Законы» писал: «Человек должен жить так, как если бы он танцевал»?

Странное дело, но мы опять были в «АрТeFAQe», в той же компании. Наша бессменная троица — Я, Инга и Ян. Консилиум принял идею и начал обсуждать презентацию будущей книги.

— Наконец ты поняла, что мир нематериален и все, что происходит, — это спектакль?

— Да, только в этом спектакле могли быть пострадавшие. А «скорая» застряла в пробке. Ян, скажи честно, чего ты с нами время тратишь, зачем ты нам помогаешь? Ни денег, ни славы…

Он не ответил на мой вопрос. Как будто я должна была ответить на него сама.

— Crazy Seasons? Вот ответ? Тебе прикольно снами, а мы — натуральные героини TravellingTo&From?

— Почему так грубо — вы креативные директора продюсерской группы Crazy Seasons, разве не вы хотели потрясти Москву самыми отвязными вечеринками?

— Ну это когда было! Сколько воды утекло с тех пор. Смыты все следы на песке.

— Между внутренним покоем и пустотой — огромная разница. А выглядит одинаково…

— Можно я запишу для будущей книги? Как и всё, что ты говоришь?

— Достала уже всех со своим блокнотом!

— Ян, и последний вопрос. Ты же знаешь» пункт назначения». Что ты хочешь, чтобы в конце произошло — с этой книгой, с нашими сумасбродными идеями? Ты ведь коучер, который ставит сам себе задачу из любопытства, верно? Что должно произойти?

— Взрыв.

— И что будет, если этот взрыв произойдет, — родится новая Вселенная?

— Да… Либо не родится… — На его лине было выражение ироничного безразличия к итогам эксперимента. Словно процесс был интереснее, чем результат…

— Всегда говоришь непонятно… — бутафорно расстроилась я.

Одиночество в Сети

Я взяла отпуск, те самые семь дней, которые должна была провести с Черным Принцем в Соль-Илецке. Я работала как одержимая всю неделю, множа файлы в ноутбуке и пытаясь как-то выстроить последовательный сюжет. Получалось плохо.

Тогда я решила поступить проще. Как немецкий писатель и. публицист Л. Берне, который в статье «Как стать оригинальным писателем за три дня», написанной лет двести назад, предлагал авторам записывать на бумагу всё, что приходит в голову. Типа, вся ценность — в свободных ассоциациях. С ассоциациями, выпущенными на свободу, работа наладилась, и текст быстро прибавлял в весе.

В субботу утром пришло сообщение от Яна: «Дискуссия Литература и Секс в Интернете. АрТeFAQ, сегодня в 16.00». Я чудовищно устала и подумала, что надо все-таки выйти в свет. В конце концов, это реально моя тема. И надо посмотреть на таких же сумасшедших, как и я, которые думают, что Интернет — это мир, созданный для общения. И бросают свои письма в океан, закупорив бутылку, в надежде, что кто-то ее найдет. Я пришла. Никого из знакомых не было, хотя Ян говорил, что разослал всем «нашим». На сцене стоял стол с двумя микрофонами и новой книгой Януша Вишневского «Зачем нужны мужчины?» Получается, Ян не сказал, что мой любимый писатель презентует новую книгу? Тот самый Вишневский, который написал «Одиночество в Сети», тот самый, который сказал: «Из всего, что вечно, самый краткий срок у любви». Видимо, Ян посчитал, что для меня достаточной приманкой станет «секс в Интернете»? «Какого же он обо мне мнения?» — подумала я с улыбкой.

Лирическое отступление

Я тоже искала любовь в Интернете. Прочитав «Одиночество в Сети» Януша Вишневского, я возложила на Сеть особую миссию и повесила анкету в Интернете. Довольно быстро пришел ответ. Мы переписывались несколько дней, достаточных для узнавания. Встретились в плавучем ресторане на Чистых прудах.

…Кажется, мы знакомы всю жизнь или ту ее часть, которую можно назвать сознательной. Мы читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы. Мы прогуливались по стремительно желтеющим сентябрьским аллеям, и ни один намек, ни одно касание нельзя было бы расценить как фривольность, недостойную жанра «не будем спешить»… — написала я тогда в своем блоге.

На следующий день мы уже целовались на скамейке в парке. Отправились на такси в гостиницу «Космос», где сдавались номера на ночь. Ванная с джакузи, шампанское на столе. Мирамистин и презервативы на полочке под зеркалом. Помню, как все начиналось, хотя моя одурманенная алкоголем голова, как всегда, лакировала действительность, доводя ее до кинореальности Эдриана Лайна. И вот я почти как Элизабет танцую под Джо Кокера «You Can Leave Your Hat On»… Потом камера перемещается… Я в джакузи, с шампанским в руке…

Мы почти перешли к нежностям. Но тут раздался звонок.

— Кто это? — Я, лениво, вся в ароматной пене…

— Это мои подруги, опять попали в переделку. Они в «Фабрик», там какие-то чеченцы к ним пристали… — ответил он встревоженно.

— И что, ты должен их выручать?

— Ага, у них же нет своего мужика, они лесби… — бросил он с сочувствием.

— Это те самые, с которыми ты на фотографии на сайте?

— Да, Тайсон и Мэй, — сказал он с нежностью.

— Хорошие имена. Тайсон — это которая с кривым носом, а Мэй — блондинка с двумя косичками? — Я почувствовала ревность.

— Верно. Это кликухи…

Еще через полчаса кто-то начал срывать дверь с петель.

— Ну, слава богу, кажется они отбились от чеченцев, — сообщил он с радостью.

Еще через минуту Тайсон и Мэй были в джакузи. Пытаюсь выскочить из ванной, но поскальзываюсь.

— А чеченцы сейчас тоже подойдут? — только и успела произнести я, прежде чем меня окунули в воду с головой.

— Кто эта девка и почему ты с ней?! — визжали Тайсон и Мэй, нанося мне тяжелые удары в печень.

Он пытался их урезонить. Они были пьяны.

— Девочки, я уже ухожу… Тут фрукты, шампанское, еще непочатая бутылка, шоколад на тумбочке… — Я заворачиваюсь в полотенце, хватаю сумочку и пытаюсь покинуть стихийный бордель, но меня не отпускают.

Утром я проснулась на полу в холле. Видимо, меня нокаутировала Тайсон. Рядом стояли три пары босоножек. Одни — мои. Быстро одеваюсь, выскакиваю из номера и ловлю такси. Так закончился мой первый и единственный интернет-роман. Но ведь я хотела встретить того самого Якуба из романа «Одиночество в Сети», а встретила Тайсон и Мэй…

Вдоль стены стояли столики, зал едва заполнен. Странно, я видела по телевизору, как накануне его поклонники штурмовали «Библио-Глобус», где Януш Вишневский раздавал автографы. А тут было вольготно.

Взяла стул и поставила его перед сценой. Этим я обозначила не только привилегированность своего места относительно других поклонников бестселлера «Одиночество в Сети», но и свою роль — как хотите, но сегодня он принадлежит мне.

У меня миллион вопросов к Янушу. К сожалению, переводчица существенно мешала. Он говорил о только что вышедшей книге. Она повествует о другой стороне любви, то есть о том, что реально, на физиологическом уровне происходит в организме Мужчины и Женщины, когда им кажется, что их встреча неслучайна.

— Януш, что такое любовь?

— Это химическая реакция, в результате которой в крови влюбленного вырабатываются опиаты, амфитамины.

Эти вещества я знала по сводкам уголовной хроники, когда брали наркопритон. Мне казалось, что монотонная переводчица немного перевирает смысл, вряд ли это те самые опиаты, но в целом мысль понятна.

— Получается, ломки влюбленного человека — сродни ломке наркомана?

— Муки влюбленного человека — это навязчивый невроз и СТРАХ, потому что он все время боится, что потеряет любовь. От опиатов появляется зависимость, потому мы и сравниваем это с наркоманией. Проблема в том, что люди приравнивают зависимость к любви, а это всего лишь влечение. Все центры, кроме эмоционального, расположенного на затылке, парализованы — воля, интеллект, стремление к прогрессу. Есть только одна пульсирующая мысль — получить новую порцию этого «вещества».

— Значит, человек, теряя один объект, должен тут же найти следующий, как наркоман «дозу»?

— Да, есть такое понятие, как «нимфомания» — когда женщине постоянно требуется объект страсти, все новый и новый.

— То есть часто испытывать влюбленность — это диагноз?

— Скорее да, чем нет. Да, любовь — это диагноз.

Похоже, я думала в том же ключе, создавая свой блог в ЖЖ.

— Говоря о любви, как о химической реакции, вы отрицаете всё, что написано в вашем романе» Одиночество в Сети», то есть саму Любовь?

— Нет, я описываю лишь одну сторону любви, связанной со страстью. Но есть другая сторона — каритас. Это переводится как милосердие, бескорыстная, возвеличенная любовь. Такова любовь христианская. Но если я и напишу об этом книгу, наверное, ей не суждено разделить судьбу бестселлера «Одиночество в Сети». Миру нужны» великие иллюзии»…

— А как вы относитесь к самоубийству от любви? Ведь ваш герой посчитал жизнь «после любви» бессмысленной?

— Как я отношусь?.. — Он как-то печально улыбнулся. — Мне пришлось переписать финал моей книги по просьбам читателей. В новой версии нет никакого самоубийства. Жизнь — самоценна.

Время поджимало, организаторы знаками сигнализировали концовку мероприятия.

— И последний вопрос — эта книга основана на реальных событиях, а Якуб существует?

— Я совершил огромную ошибку — создал героя, которого теперь ищут на просторах Интернета сотни тысяч женщин. Это я знаю из писем, которые мне присылают. Но его не существует. Не бывает идеальных мужчин и идеальных женщин. Это собирательный образ, «мозаика» из разных образов — мне удалось создать «мечту женщин всего мира». Я повторюсь, Якуб не существует, его не надо искать.

— И еще, вот теперь точно последний… А героиня, из-за предательства которой погиб Якуб, обрела счастье?

— Нет, в реальной жизни она рассталась со своим мужем. Через год.

Я задумалась. Жизнь и вымысел. Любовь-«каритас» и проверка на вшивость. Отказ от любви — такой же грех, грех упущения тяжелее греха совершения… Лихо закручен сюжет… Презентация заканчивалась, и девушки-организаторы стали складывать книги в коробки.

— А можно получить книгу Януша?

— Нет, у нас всего три экземпляра, нам они нужны для выставки.

— Но я могу купить ее.

Ведущему понравилась моя идея, и он тут же объявил аукцион. Я готова была назвать любую цену, лишь бы получить книгу с автографом. Но одна из девушек взяла микрофон в руки и остановила безобразие:

— Книги не продаются!

— Тогда пусть Януш сам выберет зрителя, которому бы он предпочел отдать книгу, — не унимался ведущий.

— Да, и это буду я, потому что без книги не уйду! — бузила я со своего «первого ряда».

Януша схватили под руки и потащили к выходу, коробка с книгами тоже почти скрылась за поворотом. Я села в угол, потупившись. Было грустно.

Вдруг девушка-организатор увидела телекамеру, и ее осенило. Она подошла ко мне с интригующим предложением:

— А вы сможете сняться на камеру, как Януш будет вам подписывать книгу?

— И в таком случае она достанется мне?

— Да, конечно.

Я с радостью согласилась. Януш подписал книгу, поцеловал мне руку, и всё это снималось на камеру, включая фирменную сияющую улыбку Олеси Градовой.

Он поставил автограф на титуле и написал FOR OLESYA. Потом его поймала какая-то молоденькая журналистка — снимали программу «Книжное обозрение» для канала «Культура». Она стала задавать ему вопросы, отпечатанные на листке. Сначала я прислушивалась к тому, о чем они говорили, но быстро поняла, что свои вопросы я уже задала и все ответы получила.

Подошедший Ян увидел такую картину — пустой зал и меня, онемевшую от счастья, с книгой в руках.

— Ты многое пропустил! Тут было такое шоу! Слушай, я могу сама формировать реальность, если очень сильно захочу.

— Наконец-то ты до этого дошла! — «Суфий» был рад за свою ученицу.

В книге автор в какой-то степени опровергал то, что написал в «Одиночестве в Сети». — Говорил, что любовь — это только химическая реакция, верность определяется длиной гормона верности в мозгу человека, а гормон любви действительно живет не более шести недель. Приводил примеры из половой жизни ящериц. Но то, что произошло в тот вечер, лишний раз доказало справедливость слов Яна. Идея формирования новой реальности с этого дня овладела моей душой.

Новая реальность

Я мчалась через вечернюю Москву на Большую Дмитровку. В «ApTeFAQ». Ян прислал приглашение на какой-то акустический концерт. Я здорово опаздывала, в городе сумасшедшие пробки.

Я влетела в винный зал, где проходил концерт, почти под занавес. Ян сидел за столиком, медитируя под гитару. Мимо пробежала Инга.

—. Ты куда?

— Да там Димка Кнуров должен прийти, я пошла его встречать.

Так мы вчетвером оказались за одним столиком. Концерт уже закончился, и официанты метали какую-то снедь, путая закуски и напитки.

— Странно, ведь все здесь и начиналось, — сказала я как бы Яну, на самом деле адресуя всем присутствующим. — И сегодня знаменательный день — собрались все герои моего романа. Ну, разве кроме «потусторонних».

— А ты что, все-таки решила писать роман? — удивился Димка.

— Бери выше, уже написала! И про тебя там, между прочим, тоже есть.

— Да брось, что ты про меня могла написать?

— То, что мы с тобой встретились за столиком в «ApTeFAQe» и в присутствии двух свидетелей решили начать новое дело! Там так и написано — свидетели Ян и Инга.

— Какой еще бизнес? Я только вырвался из лап болезни и даже не думал над тем, чем заниматься.

— Я очень рада тебя видеть опять таким же, как и раньше… А чем заниматься? Слушай. Я говорила со своим боссом Феликсом Громовым. Он готов инвестировать деньги, но при условии, что я найду того, кто будет руководить проектом. И я нашла — самого лучшего руководителя, которого только могла. Дмитрия Кнурова. Звезду политпиара.

— Но я ушел из политпиара, достала чернуха, да и времена — не лучшие.

— Вот именно. Мой проект из другой области. Это образовательный проект, и у нас есть системный заказчик — государство. И вообще мы на пороге генерирования той самой национальной идеи! Рано или поздно мы должны были начать работать не на политиков, а на людей, будем работать с молодежью, студентами, ведь это и есть будущая Россия!

— Ты гонишь, как всегда!

— Нет, в первый раз абсолютно серьезно. Офис есть, юристы, секретари — вся инфраструктура. Нужен ты, твои идеи, твои связи. И мыс Ингой — твоя команда. Как и раньше. А Ян будет нашим консультантом, он давно вынашивал эти идеи, но у него не было НАС. Димка, мы же банда!!! С этой минуты мы формируем будущее!

Димка сказал: «Надо подумать», но я уже видела, что он согласен.

Мы ехали с Яном в моей новой «Мазде» — наконец-то я купила красную, как мечтала, и обсуждали черновик моего романа, то есть трактата. Он был первым его читателем и редактором.

— Почему ты решила писать его от первого лица?

— Не знаю, мне нравился прием Мураками. «Я» — от японского «боку». Тогда читатель испытывает транс от проникновения в мир героя. Ощущение открытой двери в его сознание.

— А зачем нужен этот душевный стриптиз, эта оголенность чувств?

— Для того чтобы передать экстремальность ощущений. Самую сильную страсть, высшую степень наслаждения. И самую нижнюю точку падения, предел страдания… Я ставлю эксперимент — можно ли описать музыку такими словами, чтобы чувствовать ее вибрации? Можно ли передать образы, чтобы читатель смог видеть глазами героини, которая находится внутри ситуации? Выразить предел и беспредел чувственных наслаждений и жизненной драмы? Вот что интересно! Поэтому много, казалось бы, лишних деталей… Инге не нравится, что в книге много торговых марок, она называет это продакт-плейсментом и скрытой рекламой. И предлагает содрать деньги с производителей «водки на бруньках» и с «БиЛайна».

— А как ты думаешь, что будет, если из произведения убрать все бренды?

— Уйдет ощущение времени. Бренды — они дают некий временной срез, обозначают время действия на шкале эпохи.

— Если ты уберешь все ссылки на время, что получится?

— Наверное, вечная классика? — Я представила себя в роли седовласого писателя, портрет которого висит на стене школьного класса, где проходит урок по литературе.

— Постав Лебон, когда описывал свои путешествия, не использовал не единой ссылки, и его текст ничуть не пострадал от этого.

— Я не Лебон, я Градова!

— Я в курсе! Какую цель ты ставишь, работая над этой книгой?

— Забыть все то, что было.

— Неправильно.

— Предупредить других, которые могут заблуждаться.

— Лишнее.

— Найти решение вопросов, которые меня волнуют…

— Нет, это разговор с самой собой… Ты ведешь разговор с собой.

— Но это не интересно! Я для себя не лучший собеседник.

— Ты должна представить, что ты не та, которая пишет эту книгу, а другая — которая ее будет читать. И тогда поймешь, что множество реминисценций попросту лишние, а какие-то эпизоды заиграют совершенно новыми гранями.

— Знаешь, я так много думаю и так часто говорю об этой книге, что иногда мне кажется, что, когда придет время предъявить ее миру, она как бальзаковский «неведомый шедевр» окажется белым полотном… Что мне делать?

— Как что? Сожги ее!

Я с ужасом посмотрела на Яна, в мозгу мелькнуло множество неподобающих цитат, и, вспомнив, как догорал мой сценарий мистической вечеринки, нарушила долгую паузу:

— Ян, пепельница слишком маленькая…Он вновь сжалился надо мной:

— Тебя эта ситуация держала и не отпускала несколько недель, пока ты не поставила точку в книге, так?

— Да, так и было… Я не могла ни спать, ни есть…

— Так вот… Пойми, это состояние, которое должно длиться все триста страниц. Иначе всё впустую, ты просто не выполнила сверхзадачу.

— Ну ты даешь… Это и великим не под силу.

— Я знаю, а ты — просто попробуй…Послушалась ли я Яна или решила сделать по-своему — история умалчивает. Но в феврале, как я и загадала, мы собрались опять в клубе «ApTeFAQ». На столе лежала моя книжка — «Танец с жизнью. Трактат о простых вещах». В зале фоном играл Димкин диск «Следы на песке».

Путь к себе

Телефон долго не отвечал. Потом взяли трубку.

— Дина, это я…

— Привет.

— Как у тебя дела?

— Все как всегда. Это у тебя вечно что-то происходит.

— Ага, у меня неспокойно, как в пожарной части.

— Чего на этот раз случилось?

— Да так, некоторые события. На работе проблемы. Никита тоже дает прикурить. Слушай, я тут решила на родину съездить.

— Зачем тебе туда ехать?

— Ну, к могилам предков… чего-то вдруг потянуло…

— Десять лет не была, а тут потянуло?

— А ты ездила?

— Я почти каждое лето туда наведываюсь. Кто-то же должен приезжать на кладбище. Памятник сделали.

— Я тут в храме была. Поставила всем свечи…И за твое здравие тоже.

— За меня не надо. Я больше не хожу в церковь.

— Ты же была очень набожным человеком?

— Не знаю, в какой-то момент поняла, что незачем ломать свою природу. Я — язычница, и это завет предков.

— И для меня?

— Конечно. Просто не сразу это понимаешь. Я для себя это решила, когда серьезно заболела.

— Ты болела? Почему не сказала?

— Своей гламурной сестре? Да тебя и дома-то не бывает.

— Я работаю… Очень много, ты же знаешь.

— Я была в тайге, несколько месяцев прожила в землянке, в глухом лесу. Видимо, медведь берлогу срыл, а я ее достроила и поселилась…Пила воду из источника, ела таежную ягоду, смолу сосновую. Я поняла — излечение может дать только земля. Город убивает. Я, наверное, вообще уеду туда. Дети вырастут и уеду.

— Слушай, а ты у камня была, ну про который еще дед наш рассказывал?

— Зачем тебе это?

— Не знаю, тянет что-то. Вот живу я, а как будто не свою жизнь проживаю, как будто сбилась с программы. Может, надо вернуться к какой-то изначальной точке? Может, тот камень и есть точка старта? Как ты думаешь?

— Я тебе готового рецепта не дам. Только знай — за все заплатить придется.

— Мне кто-то уже говорил об этом… Я хочу поехать туда, мне нужно понять, кто я и зачем…

— Твое дело… Не помогу я тебе, у каждого свой путь.

— А ты счастлива?

— То, что я хотела, я получила… Но тебе этого не нужно.

— А что мне нужно?

— Тебе хочется быть первой во всем. А такие счастливыми не бывают.

— Я хочу измениться.

— Ты думаешь, там тебе кто-то даст совет? Да, она не хотела впускать меня в родовую обитель. Но ведь мы сестры, всего два близких по крови человека в этом мире. У меня есть точно такое же право, как и у нее.

— Дорогу помнишь? И будь осторожна. Неспокойно в этих краях. Главное, на ночь постарайся быть только там, где люди. Не оставайся одна.

— Спасибо… Я позвоню, когда вернусь…

Багровое солнце клонилось к горизонту. Трава жухлая, сухая, высокая, почти в рост. Осталось несколько километров, но до полуночи уже не дойду. Сил совсем не осталось, холодным ветром продувает до костей. А только сентябрь.

Надо отыскать жилье, хоть какую-то избушку с людьми. Внизу холма видны огни. Деревенька. Старый дом. Покосившийся забор. Калитка подвязана собачьим ошейником. На крыльце ведро с чистой водой и кружка. Словно для путника. Вкусная вода, колодезная.

Я постучала в дверь. Никто не ответил. Дверь скрипучая не на замке. Вошла — навстречу метнулась девочка лет пяти, взрослый свитер до коленок и срезанные до щиколоток валенки — вся одежда… Увидев меня, испугалась, спряталась под стол. Смотрит оттуда, как зверек.

— Не бойся, иди сюда, хочешь печенье?

Не идет. Задергивает скатерть и смотрит из-под бахромы. Внимательно, чутко.

— Ну вот, смотри, я положу на стол, а ты, если хочешь, возьми.

Я отошла подальше, словно белочку прикармливала. Она из-под стола не вылезла, рукой дотянулась, нащупала и затащила раскрытую коробку в свое укрытие. Просыпала, собрала в руку крошки.

— Она дикая совсем. Боится чужих… — В комнату вошел высокий старик, в жилистых руках — трехлитровая банка молока. Поставил на стол. — Кого ищешь-то?

— Да я приехала своих проведать. Стариков.

— Из стариков здесь только я. — Он улыбнулся. Зубы еще хорошие. Ему немногим больше пятидесяти. Просто борода седая, вид такой отшельнический, а сам еще совсем не старый. Налил три кружки молока. Парное. Пахнуло детством. Кажется, пьешь такое молоко и силы прибывают.

— Я на кладбище. К Градовым.

— К Градовым, говоришь… Да, там их легко найдешь. Памятник красивый поставили. Единственная ухоженная могилка на всем кладбище. А ты ж вроде приезжала пару лет назад?

— Это не я. Это моя сестра была.

— Точно… Та постарше. Ты еще девчонка совсем. Дочке моей ровесница.

— Да уж не девчонка, просто вид такой — туристический. А где ваша дочь?

— В город уехала. Позже в Москву перебралась. Потом вон малышку привезла. Совсем слабенькую, говорит, если умрет — не сообщайте. А мы ее выходили, тогда еще Рада со мной была, жена… Стали искать дочь, сообщить, что ребенок живой, здоровый. А тут узнали, что убили ее в этой Москве. Вроде как в пруду нашли. Кто-то случайно увидел по телевизору… Ей еще и двадцати пяти не было. Говорят, шлялась с мужиками, за деньги. Врут, может… Аришку-то оставили, документы оформили. Теперь она мне вторая дочка. Только не говорит. Слышит, понимает всё, а не говорит. Все-таки недоношенная родилась.

— Может, врачу надо показать? Хотите я ее в город отвезу?

— Не надо в город. Город — он уже одну дочку забрал. Аришка хоть и немая, а здесь в безопасности.

Жуткая картина пронеслась в сознании: пруд, тело девушки, которая «шлялась… за деньги»… Отряхнулась от видения — не может быть так тесен мир. Это какая-то другая погибшая девушка, не та, про которую говорил Дамир.

Девочка из-под стола вылезла, взяла кружку молока, расстелила в углу салфетку, выложила яства и с удовольствием закусывала парное молоко овсяным печеньем.

— У меня еще и шоколад есть, и колбаса копченая, и ореховые вафли. — Я стала распаковывать рюкзак, доставая деликатесы.

— Да ты не думай, мы же тут тоже как люди живем. У нас и магазин есть, и почта, и машина каждую субботу приезжает — хлеб, яйца, мясо, творог. У нас-то все свое… Хозяйство ж есть, хоть и маленькое — куры, буренка.

Начальная жалость сменилась уважением. Вот и в глуши люди живут, и может, не хуже нашего. А вот Аришка не гордая. Уже потрошит рюкзак, шоколад пытается развернуть.

— Иди, помогу.

Подошла ближе, спрятала добычу за спину. Потом словно подумала U протянула мне. Ждет. Я ей плитку раскрыла и сунула в руку. Не уходит, чувствую, словно сказать что-то хочет. Но немая ведь. Я ее на колени посадила. Она спряталась на груди, не вынимая шоколадку изо рта. Волосы шелковые, пахнут березовыми листьями. Только вот косички дед так и не научился плести.

— Хочешь, я тебе правильные косички заплету?

Кивает. Подвожу ее к зеркалу, сажаю на стул, как в салоне красоты.

— Смотри, какая ты красивая. У тебя же небо в глазах прячется. И звездочки тоже.

Волосы русые рассыпались по плечам. Я и сама ведь косички последний раз куклам заплетала. Но навык не пропал. Резинки цветные достала из рюкзака — себе покупала, чтобы вид «туристический», так вот и пригодились. Крутится перед зеркалом, нравится себе. Губы в шоколаде, как будто помадой накрашены густо. Подпрыгнула, обняла руками за шею и висит.

— Аришка, ты книжки читаешь?

Кивает. Показывает на полку. У меня такие же в детстве были…

— А любимая какая?

Пальцем тыкает. «Гадкий утенок». Ты тоже знаешь, что такое быть не такой, как все…

— Ты с Аришкой на печке ляжешь спать, а я тут внизу. Комната-то хоть и большая, да одна.

— Конечно, спасибо. Сколько я вам за постой должна?

— Денег я не возьму. Купи завтра гречи да тушенки. Пенсию еще не получил.

— Хорошо, куплю. Спасибо еще раз.

Пока она не заснула, я читала ей сказки. Старалась говорить разными голосами, и за Бабу Ягу страшным басом. Девочка смеялась, беззвучно, как шелестела. Потом притерлась носом к моему плечу и уснула. Я тоже провалилась в сон. Тяжелая ночь, сны какие-то мутные, как будто телевизор смотришь, а изображение рябит.

Утром позавтракали сносно — творог с дробленым сахаром, травяной чай, оладьи из кабачков, видимо, вчерашние. Аришка сидела и за мной повторяла — как я оладьи вилкой и ножом ем. Не получилось, пальцами схватила.

Я собрала рюкзак, залила в термос горячий чай и пристегнула сбоку на специальные ремни.

— Я вечером вернусь. Можно еще переночую у вас?

— Конечно, приходи… Все нам веселее. Аришка за руку схватила, не отпускает. Свитер взрослый, до коленок, рукава закатаны…

— Отпусти ее, она вечером придет, еще сказки тебе почитает.

— Скажите, а моя сестра, ну когда у вас была, она не говорила про камень?

— Про камень? Нет, не говорила. А чего говорить-то? Камень он и есть камень. Это смотря с чем ты к нему приходишь.

Я чуть дара речь не лишилась сама. Он все знает? Так это не наша родовая тайна?

— А с чем к нему приходят?

— Каждый со своим. И он говорят, желания исполняет. Только желание нужно правильно загадывать. Потому, что прийти можно только один раз, а если потом что-то не так пойдет, уже назад дороги нет. Захочешь денег, получишь, но вот что-то обязательно заберут. Можно красоты попросить, но красота счастья-то не приносит, моя дочка очень красивая была…

— А вы были у камня-то этого? Молчал, долго молчал.

— Нет. Сначала думал, что рано. Еще не созрело желание. А потом уже поздно было. Сначала Аринка старшая, потом Рада… Чего мне сейчас-то просить?

— Ну, например, чтобы девочка говорила.

— И что, так же, как мать? Захочет туда, в город, где этот самый хламур?

— Гламур…

— Нет уж. Если Бог так решил, пусть оно таки будет… Лишь бы мне сил дал ее на ноги поставить и от людей плохих оградить.

Я знала, что идти надо вдоль реки. Долго, несколько километров на север. Там церковь стоит, раньше село было, сейчас, кажется, запустение. Через несколько часов я добралась до той самой церквушки. Черное дерево, в пустых окнах ветер гуляет. Вместо алтаря страница из календаря с репродукцией «Троицы» Рублева, такой же фальшивой, как в лавре. Кто-то поставил в раму со стеклом. В углу несколько свечек, некоторые уже подпаленные — видимо, зажгли и потушили. Я достала зажигалку, подожгла фитилек. Держала в руке, поставить некуда. Пыталась прочитать молитву, загасила пламя пальцами. Вернула на полочку — придет путник, возьмет свечу.

Почему-то молитва не получалась. Зато вспомнила Галича: «Когда я вернусь, я войду в тот единственный дом, где с куполом синим не властно соперничать небо, и ладана запах, как запах приютского хлеба, ударит в меня и заплещется в сердце моем… Когда я вернусь…» Я вернулась… но кто и что меня ждет?

Камень жизни

Уже недалеко, может, два-три километра. Главное — до вечера вернуться. Села батарейка в телефоне, счет времени остановился, буду ориентироваться по солнцу. Хотя эти древние навыки мною уже утрачены. Река петляла, казалось, я уже давно прошла мимо того самого места, испугалась, что надо возвращаться или не успею до темна. Ноги гудели, я отвыкла ходить на такие расстояния. Солнце уже явно не в зените. Наконец я узнала поле, окруженное ельником, надо наметить его центр от одного края до другого и идти от берега по прямой. Я разделила поле условно на две равные части и наметила радиус, по которому мне предстояло пройти. За спиной была река, я шла через высокую траву, отмеряя шаги. Сколько было шагов? Шестьсот пятьдесят. Но я была маленькой, значит, сейчас триста с чем-то.

Я увидела его. Я помнила этот огромный валун с круглыми углублениями сверху. Столетний мох почти закрыл треугольник, образуемый тремя, словно выточенными в камне, кругами. Кто оставил эти следы? Что они значили? Не мне разгадать эту загадку…

Я вспомнила о термосе и бутербродах, которые мне приготовил старик, но есть не хотелось. Я пыталась сосредоточиться и проникнуться торжественностью момента. Вот она, конечная точка моего пути, финишная ленточка, та самая точка поворота. Вспомнила своего деда — торжественного, значительного, рассказывающего мне древние секреты рода. Волосы кудрявые, седые. Небритые щеки… Мы приехали сюда верхом на гнедой кобыле. Она паслась неподалеку, щипала траву, а он рассказывал мне про вселенские тайны. Я вспоминала и словно видела фильм в эпоху немого кино — картинка была, а звука нет. Рассветное солнце, мокрая от росы трава, гривастая лошадь… Больше ничего не помню…

У меня был весь день, чтобы сформулировать свое желание, но я была поглощена дорогой, боялась заблудиться. Понимая ответственность, я должна была выразить свое желание именно таким образом, чтобы ничто из сказанного не могло быть в дальнейшем использовано против меня. Одно-единственное желание. Главное желание. Никогда не думала, что это так сложно.

Мне послышалось ржание — той самой гнедой, которая когда-то привезла нас сюда. Не знаю, сколько я просидела, но в еще светлом небе зажглась ближайшая к планете Солнце звезда. Мне уже не вернуться сегодня. Надо подумать о ночлеге. Ни палатки, ни котелка… Только в рюкзаке свитер и куртка, в которую можно завернуться и спать.

Я собрала лапник, прикрыла травой, как матрасом — она еще хранила дневное тепло. Застелив «постель», я надела на себя куртку, закурила. Вспомнила про термос. Травяной чай еще был теплым. Вспомнила Аришку — я обещала почитать ей сказки на ночь. Может, пожелать, как в сказке «Цветик-Семицветик» — пусть эта девочка будет здорова? И все, дальше можно идти с легким сердцем. Но ведь это значит решать за кого-то его судьбу. Я все время хотела добра, а приносила зло. Благими намерениями, как говорится, дорога в ад вымощена. Вот если бы просто старик отдал мне девочку, а я бы отвезла ее к лучшим врачам, в московскую клинику… Но он, потерявший дочь, обрел свое счастье во внучке, разве можно их разлучать.

Слетелись на чай комары. Я сама, видимо, уже не излучала тепловых лучей. Стремительно темнело, я все-таки развела костер, чтобы создать иллюзию очага. Когда собранные ветви догорели до углей, я решила попробовать заснуть. Почему-то вспомнила больницу, коридор, постель возле окна. Было не намного комфортнее, но здесь было тихо, даже страшно от тишины. Верхушки елей не шевелились. Я все думала о своих желаниях — может, попросить мира во всем мире, в конце концов, избавив Землю от чудовищных страданий, но вряд ли камень обладал достаточной силой…

Меня разбудил странный гул. Как будто по шоссе шла колонна бронетранспортеров, но никакой дороги поблизости не было. Я покинула свой бивак, вышла на опушку. В кромешной темноте, прямо из центра земли в небо перекинулся световой столб. Сначала узкий и мерцающий, потом разросшийся, словно включили три световых прожектора. Однако света от него не было — луч выхватывал только одну точку на небосклоне. Ужас овладел мною, как будто открылся канал связи с Космосом или дыра во времени, и я могу попасть в эту дыру, навсегда прекратив свое существование на этой земле. Вот то, чего я ждала в детстве, когда оставляла записки своим родителям: «Не ищите, меня забрали к своим». Вот тот самый миг, к которому я шла всю жизнь — найти эту точку поворота, этот камень, который откроет мне путь. Я помню состояние наркоза, которое мой организм принял за клиническую смерть и воспроизвел коридор, туннель, в конце которого меня встречали радостные лица родных мне, но давно ушедших людей — мать, отец, знакомые по фотографиям старики. Мне показалось, что это тот самый Портал Иного Мира, который зовет меня.

Страх парализовал волю. Камень притягивал меня, но ноги не слушались. Выпрыгни и окажись над схваткой! Стой и не двигайся. Кружись, пока не потеряешь сознание! Я не знала, какую команду дать своему телу, потому что камень звал и обещал спасение. Или избавление. Животный страх, страх нечеловеческого выбора и решения, которое я должна принять.

Молитву пробовала читать, но она опять не складывалась. Я упала на землю и схватилась за твердь, но она казалась зыбкой, как трясина. На последнем полувздохе, в двух шагах от гибели, я вспомнила… те самые слова, последние слова Христа… «Элои элои! Ламма савахфани?» — что на арамейском означало «Боже Мой, Боже Мой! Почему Ты Меня оставил?», надеясь на спасение… Откуда я знала эти слова? Произносила ли я их раньше? Не помню, не могу ответить…

Я схватила свои вещи и бросилась бежать. Боясь оглянуться назад, как жена Лота, которая, обернувшись всего лишь раз, превратилась в соляной столб.

Сколько я бежала, не помню, перехватывало дыхание, спотыкалась и падала. Руки саднили, зацепила и порвала джинсы на коленке. Когда я, наконец, упала, обессилев, на траву, небо за рекой тронулось розовым. Это было рождение нового дня. Все позади. Термос где-то потерялся по дороге. Я спустилась к воде, набрала в пригоршню воды и выпила, почувствовав тот самый вкус, как в детстве.

Я могла вернуться к камню, могла произнести то самое главное желание, исполнения которого жаждала моя душа. Но я знала, что не сделаю этого и уже не вернусь назад. Потому что единственное, чего я хотела — быть рядом с моим Черным Принцем. Но то, чего я хотела, — больше всего боялась. Быть с тем, кого со мной больше нет, с тем, кто стал частью меня и без которого я так и не научилась жить…

А других желаний у меня не было… А даже если бы и были, я помнила слова сестры — за все надо платить. За богатство — здоровьем, за силу — любовью, за удачу — покоем. И только любви нельзя получить… Потому что ее не дают — ни белые, ни черные. Ее дает Бог, но до него не получается достучаться, и у телефона сел аккумулятор.

В зале ожидания, в который превратилась вся моя жизнь, выключили свет, погасло табло вылетов и прилетов, и лишь холщовый мешок рядом со мной на металлической скамейке. Я теперь знаю, что в этом мешке. Ответы на мои вопросы. Кто я, зачем я, что меня ждет?

Когда я вернусь…

Я вышла на дорогу, места уже казались знакомыми. В мою сторону двигалась лошадь, волоча за собой телегу. Я проголосовала, и меня взяли пассажиром. Попросила подбросить меня до кладбища, где я оставила букет полевых цветов, а потом до сельского магазинчика, где купила крупу, макароны, пять банок тушенки, огромный батон вареной колбасы, большую и маленькую коробки шоколадных конфет. В маленькую засунула несколько тысячных купюр. Мне кажется, это больше, чем местная пенсия.

Аришка ждала меня на улице, возле калитки. Бросилась навстречу — пыталась выхватить сумки, но они оказались слишком тяжелые. Она обхватила меня за ногу и гладила, будто хотела что-то сказать или попросить. И я точно знала, что она хотела и чего хотела я… Но я не Бог, не творец чужих судеб, я НИЧЕГО не могу сделать, кроме того, чтобы засунуть в коробку из-под шоколада несколько тысяч рублей. Если хочешь дать — дай им не более милостыни.

— Я приеду, обещаю, я обязательно приеду — следующим летом. Когда ты прочитаешь все книжки на своей полке, я привезу тебе новые — с красивыми картинками. А вдруг я в следующий раз приеду, а ты уже научишься говорить? И мы будем с тобой сидеть на печке и секретничать. Ты мне расскажешь все свои секреты, а я — свои.

Она беззвучно засмеялась и потащила меня в дом. Дед чего-то боронил в огороде. Обрадовался, увидев меня:

— Я уж думал, какие черти тебя забрали? И девчонка ждала. Ты же сказала, что к вечеру вернешься.

— Заблудилась я. Пришлось в лесу ночевать. Боялась, что либо волки, либо медведи задерут.

— Нет тут ни волков, ни медведей. А вот люди иногда пропадают. Я-то уж нехорошее подумал. А за продукты спасибо, только зачем так много?

— А чтобы на зиму хватило. А люди почему пропадают?

— Не знаю, всякое говорят, но зачем суеверия плодить. Геологи приезжали, вроде какая-то аномалия, дыра во времени. И все из-за этого камня… Говорят, когда он «своих» узнает, он как сапфир светится, вот они и идут к нему…

Мне не хотелось больше вести расследований, я устала от всего мистического, что произошло со мной за последние несколько недель. Очень хотелось домой.

Я взяла Аришку за руку, мы вытащили книжку с полки — это оказалась «Снежная королева», и я начала ей читать про-мальчика Кая, которому в глаз попал осколок зеркала, и сердце его стало ледяным. Она слушала меня, но взгляд был рассеянным. Рука в руке, маленькая теплая ладошка. Я хочу читать тебе сказки на ночь, заплетать по утрам косички, почему Господь не дал мне дочку?

Дед вывел с заднего двора уазик, загрузил мешок картошки — все равно мимо рынка поедет, и мы втроем отправились на станцию. Долго ждали поезда. Аришка почему-то казалась мне взрослее, наверное, потому что была в джинсах, ботинках с круглыми носами и короткой куртке.

— Ты должна научиться писать, и тогда сможешь говорить, выразить словами всё-всё, что думаешь.

Я достала блокнот и ручку, вырвала листочки, которые были исписаны мелким почерком, и написала крупными буквами: «Если будет нужна помощь, Олеся всегда поможет.», и свой телефон и адрес в Москве.

— Держи блокнот и учись писать слова. Будешь мне присылать письма — ты же помнишь: ты мне рассказываешь свои секреты, а я тебе — свои, договорились?

Она кивнула согласно и взяла ручку, долго пыталась что-то вывести на другом листочке. Потом вырвала его из блокнота. Я сохранила этот листок. Букву «а» перевернула слева направо два раза в одном слове…

Меня увез поезд, они долго махали руками на перроне. Я видела фотографию старшей Арины — все женщины родом из этого села похожи. Я была похожа на ее мать. А девочка была немного похожа на меня, в детстве…

Презентация

Вот он — финал всей моей истории. Книжка в красивом переплете. Сколько прошло времени с тех пор, как мы устраивали здесь вечеринку «Танец Жизни» и Азали кружилась под Ванессу Мэй? Может, и сегодня ее не хватает?

«О чем этот трактат? Я, как редактор, вижу три самостоятельных плана — это женская история, которая довольно проста и незатейлива. Женщина, которая ищет любовь и себя в любви. Есть второй план — некое подсознательное «оно», внутренние ощущения, предчувствия, мифология мира героини… и есть высшее «Я», то есть попытка осознания того самого космического смысла существования, которое, наверное, и есть путь познания истины. Это попытка создания тех самых «трех миров», за отражение которых брались многие авторы. Один мир — человеческий микрокосм, второй — символический, или мир библейский. И главный мир — космический, Вселенная, макрокосм. Автору не досталось библейских персонажей, но есть те самые «проводники», которые позволяют построить этот внутренний мир и прийти к осознанию собственного «Я».

Немного о суфизме. Считается, что суфизм не познается умозрительно, как другие философские или теологические учения. Помните, Тертуллиана «верую или абсурдно»… Суфизм познается суфийскими методами. Об этом говорил Фрэнсис Бэкон, который и стал первооткрывателем метода познания, приобретаемого через опыт. «Есть два способа познания, — пишет Бэкон, — с помощью аргументов и с помощью опыта. Аргументы приводят к умозаключениям и заставляют нас допускать их правильность, но они не приводят к определенности и не уничтожают сомнений так, чтобы ум мог не сомневаться в истине, если это не подкреплено соответствующим опытом».

Задумывая путь к истине через земной опыт, земные испытания, через «эксперимент» над сознанием героини, автор или экспериментатор при этом не остается удаленным от своего опыта, а находится как бы внутри эксперимента…

Но я не люблю слово «эксперимент». Я бы назвал это путь, опыт, познание мира через его проявления. Если человек оказывается в ловушке обстоятельств, он должен нащупать выход. Это в метро написано на дверях «ВЫХОДА НЕТ». В жизни он есть, и это — как правило, множественность решений, которая приводит к последовательности случайностей, как в фильме Кшиштофа Кислевского «Случай» — к реализации самых различных сценариев.

И это наша ответственность как божественных творений — почувствовав последний аварийный уровень угрозы, суметь выпрыгнуть и спастись, потому что смысл сущего — выжить, а конечная точка того пути, который проходит человек, — это утончение сознания, качественное развитие, интеллектуальное, духовное и нравственное совершенствование.

Здесь хочется процитировать ЛаВея, который дал несколько хлестких эпиграфов автору. «Сатана представляет человека всего лишь еще одним животным, иногда лучшим, чаще даже худшим, чем те, кто ходит на четырех лапах; животным, которое вследствие своего «божественного, духовного и интеллектуального развития» стало самым опасным из всех животных». Я не хочу спорить, как не хочу и соглашаться. Главное, прийти к пониманию — просто быть, быть человеком — так азбучно и объемно. Ничего больше не требуется…».

Ян отвечал на вопросы, которые задавались ему и мне — я просто переадресовывала их, потому что и сама не знала, что такое написала в своем новом блоге. О чем это все? Наверное, о простых вещах, из которых и состоит наша жизнь…

Девушка, красивая и немного похожая на меня — только на меня прежнюю.

— Скажите, эта книга основана на реальных событиях, а Олеся Градова существует?

Я посмотрела на Яна и хитро улыбнулась. В его глазах тоже прыгали чертики.

Разве реальная жизнь может подарить такой увлекательный сюжет?

— А Олеси Градовой… больше нет.

Ян отвлекся на свой телефон — пришла эсэмэска. Он протянул мне трубку, чтобы я прочитала. «Ян, я буду делать новую программу. ТАНЕЦ СУДЬБЫ. АЗАЛИ».

Я набрала ему SMS: «ТОЛЬКО БЕЗ МЕНЯ».

Мы выходили в морозный вечер. Ощущение выполненного дела, как освобождение от тяжелой ноши. Я все-таки сделала это! Возле входа Яна поджидала элегантная дама, все возвращались к своей привычной жизни.

— Инга, а я ведь помню, как ты меня предупреждала в самом начале, я просто тогда этого не услышала.

— О чем?

— Ну о том, что это опасные игры… Помнишь, нашу первую встречу с Дамиром — здесь, когда еще показывали ролики с «Каннских львов», а вы говорили, что есть «два Князя»?

— Я, кажется, сказала тебе, что это — «твоя история».

— Ты сказала, что у тебя было… что-то… подобное…

Она замолчала. Мы никогда не говорили об этом, ее личная жизнь, ее история, была всегда закрыта от чужих глаз.

— Я любила его. Он говорил — Ты и Я, Инь и Янь. Две половинки одного целого… Но я не была половинкой, я растворилась без остатка…

Инь и Янь. Инга и Ян. Значит, он… ее бывший… Мы обе посмотрели, как Ян садится в дорогую иномарку элегантной дамы, прощается с нами легким взмахом руки. Инга что-то смахнула с ресниц, может, снег…

«НЕ БЫВАЕТ БЫВШИХ», — подумала я.

Последний вопрос

В субботу я решила заехать в больницу, в которой довелось пролежать два дня. Я помнила, что Бегемот дежурит по субботам. Я купила ему бутылку виски в подарок. И букет цветов. Цветы не для Бегемота. Так, на удачу.

Я надеялась найти его на лестнице, но мне не повезло. Он за это время пошел на повышение и теперь ассистировал на операциях. Пришлось подождать.

Он вышел вместе с хирургами из операционной. Похудел, оброс. То есть имел нормальную стрижку вместо выбритой на лысо головы. Его симпатичная мордочка источала удовольствие. Он явно рад был увидеть меня в добром здравии. Я протянула подарок.

— Эй, спрячь… Тут не положено.

— Это же в медицинских целях.

Он завел меня в кабинет, взял бутылку и сховал ее в тумбочке.

— А цветы кому? Бабульке, что ли? Она все лежит, мы, правда, ее в палату определили. Внук ее приехал. Серьезный человек, с деньгами, теперь у нее круглосуточно сиделка.

— Все также гоняет по ночам чертей?

— Да, все по-прежнему… Мы уже к ним привыкли.

— Слушай, а помнишь, женщина к ней приходила, как ее можно найти?

— Так это ей цветы?

— Ага…

— Пойдем, она сейчас с родственниками говорит. У нас лежит один, на аппарате. Вот не знаем, отключать или нет. Короче, ее случай.

Я увидела ее в вестибюле третьего этажа, рядом сидела взволнованная пара. По их лицам было видно, что надежда есть. Они бурно благодарили ее, размашисто крестились и жали руки.

Она обернулась и увидела меня.

— Это вам… Я хотела поблагодарить…

— А я знала, что ты придешь. Как ты? Все позади?

— Да… Я раскрутила до конца эту историю. Проводила следствие, как оперативный сотрудник. А потом… Вот книгу написала.

— И про меня там есть? Вот этого не надо!

— Там совсем немного про вас. И никто не узнает.

— Ну уж, конечно, не узнает. Ладно, давай автограф… Как твой сын?

— Все хорошо, учится на четверки, правда, но старается. Мы с ним теперь друзья. Он мне всё-всё рассказывает. Даже про свою первую любовь.

— Вы были в церкви?

— Нет, он не смог со мной поехать… Он в тот день, когда я была в больнице, пошел в мечеть…

— И принял ислам?

— Да… Что-то они и с ним сделали все-таки…

— Вас что, со свечками искали?.. — Она словно удивилась или констатировала. — А как твоя работа?

— Нормально. Я новый проект затеяла. Команду собрали. Со студии звонили — хотят фильм снимать. И ещё в МГУ зовут — читать курс лекций по «черному PR», направлять на путь истины.

— Вектор удачи поменялся? — Она улыбнулась. — А тот самый мужчина, который хотел тебе помешать?

— Брусникин-то? Он стал совсем мирный. Даже не знаю, что с ним случилось, и вроде как-то вину заглаживает.

— А он же должен был повышение получить. Стать президентом вашей конторы.

— Нет, так и сидит…

— И будет сидеть, ведь это он в обмен на тебя должен был получить. Таков договор. А тебя они упустили. Ой, долго они голову ломали, как такое случилось, сколько сил и времени потратили.

— И представительских тоже… А ведь они меня тоже хотели министром сделать, и писательницей, и чтобы тиражи, как у Джоан Роулинг…

— Ну Гарри Поттера ты не напишешь… А министром еще станешь. Или депутатом. Помяни мое слово. Будешь очень высоко сидеть. И они это знали, и хотели, чтобы всё, что ты сама получишь, делила с ними.

— Да разве там заработаешь, в министерствах-то?

— Еще как. На бюджетных деньгах сидеть…

— Не хочу я министром. Я хочу, чтобы любовь была. Не такая, конечно, как в моей демоверсии. Настоящая…

— Будет, подожди, вот сына поставишь на ноги. Спасибо за цветы и за книгу… — Она внимательно посмотрела на меня. — Только ты все равно на мир Его глазами смотришь. Не простая ты все-таки, с виду хорошая, но чертовщинка в тебе как была, так и осталась. А если бы ее не было, сидела ты дома, борщи варила и, поверь мне, тоже могла бы стать счастливой.

— Вот внуков дождусь и буду варить борщи.

— Нет, не твое это. Ты — птица высокого полета. Только никак не повзрослеешь. Ты с виду вроде взрослая, а начинаешь общаться — ну лет восемнадцать, не более…

— Это просто особенность такая — менять ауру в зависимости от обстоятельств. Хамелеон называется.

— В правительстве такие нужны.

— Ага, только там много таких.

Мы говорили, как две подружки, которые не виделись несколько лет и вдруг встретились у кассы супермаркета. Мне было легко, как будто я сделала какое-то важное и большое дело. Она смотрела не на меня, а внутрь, но мне не было страшно.

— Тебя девочка очень ждет. Мужчина, который её опекает, очень болен. И это плохая болезнь.

— Я знаю… Я тоже чувствую это. Но только я не уверена, вправе ли я…

— Ты для неё очень многое сможешь сделать, и, наверное, в этом и есть твой долг. Это необыкновенный ребенок, с необыкновенным даром. И ведь тебя к ней зачем-то привели?

— Камень привёл…

В моей сумочке лежал железнодорожный билет туда и два обратно.

— А ты чувствуешь аромат этих цветов?

— Неа, насморк… — соврала я.

— Скоро все восстановится. Поверь мне на слово. А как твой мужчина?

— Иван? А что Иван… Он любит меня…

И наконец я решилась спросить ее о том, что, собственно, терзало меня все это время.

— У меня есть один, последний вопрос, который мучает меня с тех пор… Что было бы, если я не попала в аварию, пришла в дом к Учителю, если бы мы все-таки поехали в Соль-Илецк? Чтобы было со мной? Ведь всегда есть так называемые «альтернативные» пути».

— Конечно, есть, — она грустно улыбнулась. — Ты бы просто сошла с ума. Ты и так была на волосок от гибели. Я же помню, как тебя бросало из крайности в крайность, помню твои глаза, ищущие ответа. Но книгу бы ты точно написала. Книгу Книг.

— Как это — книга книг?

— Новую сатанинскую библию. Они ведь знали, что у тебя талант. Еще похлеще, чем у этого ЛаВея.

Я задала свой последний вопрос. Я вручила ей цветы и книжку. На первой страничке я написала посвящение. «L'ESCURS ESCLARZIC. Из тьмы сотворился свет»…

Танец «Молитва».

Сложенные, как в молитве, руки, взгляд, обращенный к небу. Дай мне, Господи, сил, чтобы пройти этот путь до конца. Маленькая Азали просит тебя и ждет ответа. Ритмы барабанные переходят в струнное. Услышана ли моя молитва, будет ли избавление?

Силой наполняется тело, всё, что гибкое, растет и процветает, всё, что твердое, ломается и гибнет. Открой свое сердце, доверься Богу, в этом ответ и спасение.

Падает на колени, словно в благодарности, сердце учащает ритм в колышущейся груди. Оно бьется, оно может любить, оно живет. Господи, дай мне душевный покой, чтобы принять то, что я не могу изменить, дай силы изменить то, что могу, и мудрость, чтобы отличить одно от другого…

Совершая свой круг, Солнце восходит и наполняет землю теплом, и на закате, прощаясь, обещает вернуться.

Азали делает тише звук, садится на пол — совершенно нездешняя, слишком прекрасная для этого мира. Она читает Хакайли:

«Вопрос и ответ: не в них, а между ними — ты здесь. В тяжелой поступи слона — ты здесь. В гармонии, в любви, в умении быть самим собой, в истине, в абсолютном — ты здесь. Жемчужина, отринутая любителем устриц, — ты здесь. Непостижимость ритма, кажущейся перемены — ты здесь. Взаимообмен, пульсация, сладость, тишина, покой, в сообразности и несообразности — ты здесь. В мерцании, в искре, в летящем пламени, в тепле и в горении. В успокоении и стремлении — ты здесь!..».