Собибор - Миф и Реальность

Граф Юрген

Кюес Томас

Маттоньо Карло

Глава 7. Тойви Блат, его дневник и его разговор с Карлом Аугустом Френцелем

 

 

1. Томас (Тойви) Блатт

Несомненно, по степени известности среди бывших узников Собибора второе место после Александра Ароновича Печерского занимает польский еврей Томас (Тойви) Блатт, деортированный в Собибор в возрасте пятнадцати лет. В 1987 году он был консультантом на съемках фильма «Побег из Собибора».123 Спустя более полувека после закрытия этого лагеря Блатт написал книгу под названием «Собибор. Забытое восстание»,124 расхваленную «выше крыши» подобострастными клакерами. Вот, например, что писала о ней Мэрилин Дж. Хэррен (Marilyn J. Harran), профессор религии и истории Университета Чэпмен (Chapman University):

«В предисловии к своей книге Томас Блатт пишет: «Быть свидетелем геноцида это потрясающе, писать об этом — душераздирающе». Читателя тоже глубоко потрясает этот разрывающий сердце рассказ о бесчеловечности людей. Описание убийства двухсот пятидесяти тысяч евреев в лагере смерти Собибор потрясает еще больше тем, что сам автор был одним из горстки выживших после восстания. Тот, кто прочтет эту книгу, рискует тем, что душа его будет разорвана и его человечность поставлена под сомнение. Никто из читателей никогда не сможет забыть Собибор или Томаса Блатта». 125

 

2. Волнующий дневник

В самом начале чтения этого незабываемого произведения, «разрывающего душу и ставящего под сомнение его человечность», читатель с огромным удивлением узнает, что нацисты позволили Тойви Блатту вести дневник (или по меньшей мере следили за ним так небрежно, что он мог незаметно записывать свои ежедневные наблюдения).

«Сразу после освобождения я смог вернуть себе примерно треть страницдневника, который я доверил сохранить знакомым полякам». (Стр. 9, сноска 7).

После прибытия в Собибор пятнадцатилетный мальчик доверил дневнику свои первые впечатления:

«Мы вылезли из грузовиков. Перед нами простирался длинный переплетающийся с сосновыми ветками забор из колючей проволоки. Как загипнотизированный я уставился на готические буквы сверху над воротами, ведущими внутрь: «SS-Sonderkommando Sobibor» («зондеркоманда СС Собибор»).

Раз за разом Блатт цитирует в книге выдержки из собственного дневника, в котором он тщательно, со всеми подробностями регистрировал драматичные события в лагере смерти. Вот особенно душераздирающий пассаж:

«В моем дневнике я сохранил трагический и героический пример духовного сопротивления:

«Была убита партия польских евреев. Далекий, глухой, барабанящий звук от трупов, проваливающихся из газовой камеры в металлический кузов грузовика, всегда можно было хорошо расслышать в сортировочном сарае. Нас измучило невидимое напряжение. Нацистом, наблюдавшим за дорогой на небеса, был Вольф. Я присоединился к группе уборщиков. Я никогда не был на этой мрачной огражденной забором и замаскированной аллее. Мое любопытство заставило меня исследовать лагерь, и мне как раз представилась возможность разведать дорогу к газовым камерам. У входа я поднял грабли; наблюдая за другими, я начал граблями ровнять белый песок, превращая следы сотен ног, человеческие экскременты и кровь в девственно-чистую белую поверхность. Когда я вытаскивал наружу предметы большего размера, я заметил между зубцами граблей маленькие красные и зеленые обрывки. Я нагнулся, чтобы поднять их и к моему неописуемому удивлению увидел, что это обрывки бумажных денег — долларов, марок, злотых и рублей, разорванных на такие мелкие клочки, что их никак уже нельзя было склеить.

Я задумался… Что должны были чувствовать жертвы, поступая так? В последние минуты перед мучительной гибелью они все еще старались таким способом нанести вред нацистам. Их мир исчезал, и все-таки одинокий еврей нашел время, чтобы разорвать банкноты на мелкие, ничего не стоящие клочки бумаги, чтобы враг уже никогда не смог ими воспользоваться». (Стр. 55)

Какую благосклонность проявила судьбы, что поляки, которым Блатт доверил свой дневник, смогли вернуть ему хотя бы треть его! Конечно же, это бесценное свидетельство Холокоста, после того как высококвалифицированные специалисты подтвердили его подлинность, было переведено на языки всех народов — от албанцев до зулусов и распространено миллионными тиражами? Конечно же, его цитировали во всех трудах, посвященных истории Холокоста? Конечно же, оригинал его находится в Мемориале Яд Вашем, защищенный толстым стеклом от возможных посягательств с кислотой или ножом со стороны отрицателей Холокоста и прочих вандалов?

Вовсе нет! Удивительно, но Томас Блатт, он же Тойви Блатт до сего дня так и не предпринял ничего, чтобы опубликовать свой дневник или хотя бы привести копии его страниц в своей книге!

Мало того что Т. Блатт сам вел дневник в лагере уничтожения, ему еще удалось в последний момент спасти от уничтожения еще один дневник уже другого узника в другом лагере смерти:

«26 июня 1943 года всех узников Собибора согнали в их бараки. Им строго-настрого приказали держаться подальше от окон, потому они не видели, что происходило снаружи.

Как мы потом узнали, в тот день в Собибор прибыла партия из трехсот последних евреев из Белжеца. Пока их выгружали, евреи поняли, что им предстоит, и так как они понимали, что спасение невозможно, то оказали сопротивление, пытаясь разбежаться в разные стороны, потому что предпочитали умереть от пули, а не от газа. Это проявление упрямства было тщетным: их стреляли повсюду в лагере. Позднее их трупы подбирала вокзальная команда и отправляла в лагерь III.

Когда я сортировал их одежду и предавал огню их документы, я нашел дневник, который вели до последней минуты. Из него следовало, что партия эта состояла из рабочих лагеря смерти Белжец. Анонимный автор сообщал, что после закрытия Белжеца в декабре 1942 года оставшиеся в живых евреи сжигали трупы и сносили лагерные постройки вплоть до июня 1943 года. Немцы говорили им, что переведут их на работу в новое место. Они подозревали ловушку». (Стр. 56)

Блатт пишет, что он передал этот дневник своему сокамернику Леону Фельдхендлеру. Фельдхендлер и сам подтвердил это в 1944 году в Люблине (стр. 56, сноска 3). Но так как в конце 1944 года Фельдхендлера застрелил на улице Люблина польский антисемит,126 ему, к сожалению, не удалось оповестить мир об этом незаменимом свидетельстве Холокоста в Белжеце.

Причина того, что Томас, или Тойви, Блатт молчал несколько десятилетий после своего освобождения, прежде чем смог, наконец, написать небольшую книжку о пережитых им событиях, несомненно, можно объяснить только тем, что ему потребовалось так много времени для изучения литературы о Собиборе (не особо обширной) и чтения судебных документов, касающихся этого лагеря. Во всяком случае, надо отдать ему должное: он действительно обработал эти материалы с большим усердием. Не случайно он предлагает читателю едва ли не все дежурные страшилки, опубликованные в предыдущих книгах об этом лагере. В ней есть всё: от Шауля Штарка, убитого эсесовцами за сдохшего гуся (стр. 51) до зловещего пса Барри, отгрызающего у узников гениталии по приказу немцев (стр. 52) и до старого еврея, который перед казнью в газовой камере поднял с земли горсть пыли и развеял ее по ветру, крикнув эсесовцу: «Вот что будет с вашим Рейхом!». (Стр. 57)

Самые удивительные вещи Т. Блатт сообщает о «производительности» газовых камер:

«Быстрый подсчет дает результат, что за один четырнадцатичасовой рабочий день погибало от двенадцати до пятнадцати тысяч человек». (Стр. 20)

Давайте предположим, что такая «производительность» была достигнута в Собиборе после сентября 1942 года, когда к изначальным трем камерам площадью четыре на четыре метра были пристроены еще три такого же размера. В этом случае до возведения новых камер в трех старых за день можно было казнить от шести до семи с половиной человек за день. И тогда все двести пятьдесят тысяч жертв Собибора могли бы быть убиты в старых камерах максимум за сорок два дня. Но тогда зачем вообще нужно было строить три новые камеры? Еще труднее понять, зачем немцы в июле 1942 года, через два месяца после начала функционирования Собибора, открыли еще один лагерь смерти — Треблинку, которому понадобился еще целый год, чтобы уничтожить восемьсот семьдесят тысяч евреев. В конце концов, общее количество жертв Собибора и Треблинки — один миллион сто двадцать тысяч человек (870 000 +250 000 = 1 120 000) можно было бы казнить примерно за сто восемьдесят семь дней (1 120 000: 6000 = около 187) в трех старых газовых камерах Собибора площадью по шестнадцать квадратных метров каждая и сэкономить на дорогостоящем и отнимающем время и усилия строительстве!

В другом месте Блатт пишет:

«Заключенным приказывали выучить немецкие военные песни, чистить бараки и двор или заставляли выполнять «упражнения», изматывающую муштру, ради садистского удовольствия нацистов. Многие покончили с собой, других просто из прихоти убили эсесовцы. Рабочих всегда можно было заменить из прибывавших с избытком в следующей партии заключенных. Тяжелейший труд не был прихотью руководства Собибора. Это была официальная политика, предусмотренная директивой обергруппенфюрера СС Освальда Поля, направленной во все лагеря: «Рабочее время (для заключенных) ни в коем случае не ограничивается, оно должно зависеть от организационной и структурной цели лагеря и от вида выполняемой работы». (Стр. 46–47)

Теперь давайте сравним эти утверждения с содержанием директивы, разосланной упоминавшимся в книге Блатта обергруппенфюрером СС Освальдом Полем 26 октября 1943 года комендантам всех девятнадцати концентрационных лагерей:

«В прежние годы в рамках тогдашних воспитательных задач не имело значения, может ли заключенный выполнять полезную работу или нет. Но теперь рабочая сила заключенных имеет большое значение, и все мероприятия, проводимые комендантами, руководителями V-служб 127 и врачами должны быть направлены на сохранение здоровья и трудоспособности заключенных. Не из фальшивой сентиментальности, а потому что нам они нужны с руками и с ногами, потому что они должны внести свой вклад в победу немецкого народа, потому мы должны заботиться о здоровье заключенных.

Я ставлю вам первую задачу: не больше 10 % всех узников могут быть освобождены от работы по болезни. Этого необходимо достичь в ходе сотрудничества всех ответственных лиц. Для этого необходимо:

1) правильное и отвечающее поставленным целям питание;

2) правильная и отвечающая поставленным целям одежда;

3) использование всех природных средств для поддержания здоровья;

4) избежание всех ненужных, не приносящих непосредственной пользы для работы физических нагрузок». 128

Если придворные историки и журналисты и знают о таких документах, то молчат о них, опираясь вместо этого на вопиющую чепуху, распространяемую неким Тойви Блаттом.

 

3. Тойви Блатт и Карл Аугуст Френцель

В 1984 году журнал «Штерн» (STERN) организовал довольно гнусный фарс. Он устроил встречу Тойви Блатта и бывшего обершарфюрера СС Карла Аугуста Френцеля. Френцель, родившийся в 1911 году, был арестован в 1962 году и в 1966 году на процессе в Хагене был приговорен к пожизненному заключению за соучастие в убийстве как минимум ста пятидесяти тысяч евреев в Собиборе. В 1976 году он был освобожден, но в 1980 опять оказался в тюрьме. После подачи апелляции в 1981 году его снова выпустили. В ноябре 1982 года начался кассационный процесс, продолжавшийся почти три года и завершившийся. подтверждением приговора к пожизненному заключению. Впрочем, из-за своего возраста и плохого состояния здоровья Френцелю не пришлось доживать свой век за решеткой. Он умер в 1996 году.129

Беседа Тойви Блатта и Карла Френцеля

Дословное содержание беседы Френцеля и Блатта было опубликовано в номере «Штерна» от 22 марта 1984 года.130 Вот несколько отрывков.

Блатт: Вы сидите тут и пьете пиво. Вы даже слегка улыбаетесь. Вы могли бы быть соседом для любого человека, товарищем для любого человека в спортивном кружке. Но Вы не любой человек. Вы Карл Френцель, обершарфюрер СС. Вы были третьим человеком в иерархии лагеря уничтожения Собибор. Вы были комендантом лагеря I. Вы помните меня?

Френцель: Не совсем уверен. Вы были тогда маленьким мальчиком.

Блатт: Мне было пятнадцать лет. И я выжил, потому что Вы сделали меня своим чистильщиком обуви. Больше никто не выжил — ни мой отец, ни моя мать, ни мой брат, ни один из двух тысяч евреев из моего города Избицы.

Френцель: Это ужасно, очень ужасно.

Блатт: По меньшей мере четверть миллиона евреев были убиты в Собиборе. Я выжил. Почему Вы хотели поговорить со мной?

Френцель: Я хотел попросить у Вас прощения. […]

Блатт: Филипп Бияловиц свидетельствовал, что вы поймали его пятнадцатилетнего друга, когда тот стащил банку сардин. Вы отвели его в лагерь III к крематорию и застрелили.

Френцель: Это был не я.

Блатт: Это были не Вы? А что случилось с голландскими евреями?

Френцель: Один польский «капо» рассказал мне, что несколько голландских еврев готовят бунт, и я сообщил об этом заместителю коменданта Ниманну. Он приказал казнить семьдесят два еврея.

Блатт: И Вы отвели их в газовую камеру…

Френцель: Нет, не я.[…]

Блатт: Собибор — уничтожение двухсот пятидесяти тысяч евреев — это был Ваш долг?

Френцель: Мы должны были выполнять свой долг. Я очень сожалею о том, что там происходило, но исправить ничего не могу.

Давайте уясним для себя подоплеку этой беседы. Душевно сломленный после шестнадцатилетнего заключения Френцель знает, что по его делу начинается кассационный процесс. У него есть только одно желание — не очутиться вновь за решеткой, прожить оставшиеся годы на свободе. И есть только одно убийственно верное средство раз и навсегда разрушить свои шансы на смягчение приговора или на досрочное освобождение — отрицать массовое уничтожение заключенных в Собиборе и настаивать на том, что в этом лагере вообще не было газовых камер. Зачем это делать? Ради чего? Ему все равно никто не поверит. Сорок лет промывания мозгов сделали свое дело.

Потому Френцель поступал точно так же, как и другие обвиняемые на процессах «нацистских преступников»? Он не отрицал преступления как такового, ничего не возражал против реальности организованного массового убийства евреев, но ссылался на чрезвычайные обстоятельства — на присягу и на приказ: «Мы должны были выполнять свой долг». Кроме того, Френцель отрицает лишь свое личное участие в тех преступлениях, в которых обвиняли его лично, например, в расстреле семидесяти двух голландских евреев, планировавших восстание. Как и в случае с другими «нацистскими преступниками», эта тактика Френцеля оправдала себя. Судья хоть и подтвердил прежний приговор, но принял решение об его досрочном освобождении по состоянию здоровья.

Мы убеждены, что в сотнях, если не тысячах немецких школьных классов разбирали беседу Френцеля и Блатта на уроках истории или немецкого языка. В конце концов, она идеально подходит для подкрепления образа бесчеловечного немецкого нациста, который покорно, как робот, выполняет самые ужасные приказы, а потом трусливо лжет о своих преступлениях или сваливает вину на своих начальников.

Так отравляли и отравляют душу немецкой молодежи.