Путешествие по родным местам Ричарда продолжалось. Мы побывали на плантациях какао-бобов, а следует отметить, что Гана – один из крупнейших экспортеров и стоит на втором месте по поставкам данного продукта после Кот-д’ Ивуара. Эти удивительные растения я видела впервые. Какао-бобы растут прямо на стволе, каждый на отдельном черенке. Плод напоминает небольшую продолговатую дыню цвета меди, внутри которого и находится сырье, идущее на изготовление обожаемого нами шоколада. Листья, как сказал Рич, сочные, вкусные и съедобные, хотя попробовать нам их так и не пришлось.

После его более чем убедительных слов я вспомнила французского писателя девятнадцатого века Луи Буссенара, описывающего приключения, в том числе, и в Африке. Так вот, известный писатель в одном из своих произведений утверждал, что в косточке манго прячется подобный шоколаду продукт, сладкий и вкусный, и я поверила! Если честно, то манго – это мой любимый фрукт и есть его я могу в любом виде: свежем, сушеном, вяленом и в виде сока. Конечно же, я с радостью провела необходимый эксперимент в надежде, что теперь не придется тратиться на покупку шоколада, а можно будет добывать его из любимого фрукта, используя, так сказать, безотходное производство.

В один из дней купила манго и, с удовольствием съев мякоть, добралась до косточки, надеясь добыть из нее шоколад и еще немного продлить райское наслаждение… Но меня постигло горькое разочарование, такое же горькое, как и отвратная субстанция, находящаяся внутри. Писатель оказался великим фантазером, сочиняющим сказки, сидя в своей хижине где-нибудь под Парижем, а я – слишком доверчивой дурой, проживающей в Германии. Внезапно я вспомнила, что еще не знакома с родительницей Ричарда. Мне было любопытно узнать, а какая же из жен Банды-старшего является ею?

– Рич, а которая из них твоя мама?

На лицо доктора опустилась печаль.

– Моя родная мама умерла давно, когда мне было всего два года, – сказал он с грустью, – я ее почти не помню…

– Ты прости, дорогой, я ведь не знала, – мне стало крайне неловко, – а что случилось?

– Укусила змея… Помочь ей тогда возможности не было, да и сейчас это большая проблема, потому что яд распространяется слишком быстро…

А вот тот же Луи Буссенар утверждал, что укушенного змеей человека, чтобы избавить его организм от проникшего яда, нужно просто закопать в землю! Тоже, похоже, очередная выдумка француза!

– Воспитала меня, – продолжал Ричард, – вторая жена отца Адиба, она педагог, и я ей очень благодарен. Это с ее легкой руки я определился с выбором профессии, хотя меня и самого тянуло к медицине. Одно время я помогал нашему колдуну Кабубу готовить лекарства и снадобья от тех или иных многочисленных заболеваний, распространенных здесь. Он многому меня научил, и ты знаешь, большинство наших народных средств намного эффективнее препаратов, произведенных на основе химии. Хочу вот, когда открою свою клинику в Москве, частично использовать и нашу народную методику лечения. Кстати, – добавил он с хитрой улыбкой, вмиг переключившись на другую, более животрепещущую тему, – ты с отцом-то поосторожней, если нет желания остаться здесь в качестве его восьмой жены! Ему хоть и сто лет в обед, но женщин он обожает до потери пульса, а вы с Марго, похоже, ему приглянулись!

– Да, ладно! Он что, такой любвеобильный?!

– Еще какой, и как мужик кое-что пока может!

– Ну ты меня удивил!

– Удивил, не удивил, только не давай ему шанс даже поухаживать за тобой, а то место в нашем племени тебе обеспечено!

Мне в голову пришла шальная мысль: а что если остаться здесь навсегда? Дедуля богат, а я стану его любимой женой и, как та французская наложница Эмира Бухарского, буду пользоваться неограниченной властью и свободой, притеснять других жен и гонять их как «сидоровых коз»…

– Тьфу, Ольга, ты обалдела, что ли? – ворвалась в мои мечты злобная на весь мир душевная половинка номер два. – Он же туземец, да еще и старый хрыч! Твой-то хоть помоложе будет…

– Ну и что, что помоложе, зато бедный, в кармане лишь вошь на аркане! А если мы тут останемся, – уже нагло пристроилась к моим далеко идущим планам ее добрая оппонентка, – то развернемся на всю катушку! На хрена нам эта дурацкая Европа с ее ограничениями, когда мы можем здесь жить по-королевски!

– Ага, сейчас, дадут вам развернуться! Куда этой кочерыжке тягаться с другими женами… Если бы супруга была одна, ладно, можно попробовать и спихнуть ее с пьедестала любимейшей женщины, как это делают сейчас повсеместно русские девочки, но… их же семь! Нет, Олька, не стоит игра свеч, кроме того, с этим дедулей надо же еще в постели кувыркаться…

«Что за странные рассуждения? – подумала я с недоумением. – За денежки и обеспеченную жизнь наши сударыни будут с радостью кувыркаться даже с мумией или зомби!»

– Не бесплатно же! – возмутилась сторонница неравных браков. – Да и совсем недолго, учитывая его возраст, зато всё ей достанется, поэтому бери его в оборот, девчонка, а то потом придется не только локти, но и жопу кусать!

– И чью, интересно? – с любопытством спросила я.

– Разумеется, свою! – отбрила она меня.

Это что-то новенькое! Уж до пятой точки самому точно не добраться, а это означает лишь одно: если я не сделаю этот «судьбоносный» шаг, став восьмой женой туземного дедушки Банды, то разочарование будет очень глубоким!

– Нет, не бери! – последовал совет с другой стороны.

– Нет, бери! Не слушай эту старую кобзду!

– Нет, не бери, от такой же кобзды слышу!

– Чья бы корова мычала…

– А вот твоя бы молчала!

Перебранка продолжалась бы долго, поэтому пришлось вмешаться в спор и поставить в нем жирную точку.

– С превеликим удовольствием осталась бы, если бы была, как и прежде, несостоятельной, а теперь у меня есть всё, для того чтобы встать на ноги и решить финансовые вопросы, а потому прекратим ненужные споры и пропустим мимо ушей ваши дурацкие советы!

В последующие дни Ричард познакомил нас со своими сестрицами, которые по очереди приглашали дорогих гостей то к себе на обед, то на ужин. Женщинам в этих краях, как впрочем, и везде в мусульманском мире, запрещено почти всё, кроме… бесконечной работы и таскания тяжестей. Они, как и бедные мои, замученные соотечественницы, целыми днями хлопочут по хозяйству, хотя наши еще умудряются где-нибудь и работать. Точно также носят тяжести, только в отличие от русских подруг не в руках и на горбу, а на голове, и испытывают на себе абсолютно все «прелести» жизни с этими дикарями-мужчинами: и рукоприкладство, и ограничения почти во всех сферах жизни, и ссоры, и бесконечные притеснения. Наши тетки, особенно активно работающие, имеют редкую возможность урвать и спрятать от домашних тиранов и скупердяев на всякие там мелочи типа расчесок, колготок и домашних тапочек хотя бы пару сотен рубликов от своей, прямо скажем, хреновой зарплаты, больше на эти копейки купить ничего невозможно. Ну уж, а если мечта оказывается грандиозной, как, например, меховой лифчик, кастрюля от китайского производителя или духи «Шинель № 6», то копить эти самые несчастные рублики приходится долгие, долгие годы, в зависимости от масштабности приобретения! А вот у мусульманских женщин вследствие совершеннейшего отсутствия дохода на стороне, даже таких микроскопических возможностей нет.

А вообще, у ганских девушек имеется лишь одна мечта – выйти замуж за белого кавалера, в основном, туриста, и умчаться отсюда куда подальше, и это уже в какой-то степени национальная традиция. Правда, не всем это удается. Надо сказать, и наши пацаны сразу стали мишенями для охоты невест на выданье. Среди местных еще незамужних девушек, мечтающих подцепить симпатичных белых, начались волнения и страдания, любая надеялась на успех.

Почти каждый вечер мы с нашими потенциальными женихами становились неизменными и благодарными зрителями бесчисленных и очень ярких самобытных концертов, устраиваемых женским составом жителей деревни. Они делали невообразимые вещи, наряжались, пели, плясали и только для того, чтобы эти великолепные белокожие чужеземцы обратили на них свое благосклонное внимание! И даже наш Ванька, несмотря на свои несколько не типично русские, а негроидные черты, пользовался здесь сумасшедшим, просто бешеным успехом, начиная со своей соотечественницы Маргариты! Однако, к великому разочарованию местных красавиц, мои друзья, вяло реагируя на их потуги, никому из туземных девушек повода почувствовать себя счастливыми обладательницами крайне перспективных женихов не давали.

Об амурах и бабах думать пока нечего, мы еще не закончили операцию и не знали, когда она может завершиться. Всё, в конечном итоге, зависело только от Нормана Флетчера. Информацию от него мы получили по прошествии двух дней, и к нашей огромной радости он сообщил, что сможет передать всю сумму сразу, но лишь через три дня. Это означало одно: если мы сможем без проблем, неприятностей, и какой-нибудь подлости со стороны британца завершить триумфальную операцию, то в ближайшее время получим счастливую возможность вернуться, наконец, домой. Как здорово!

Вечером после обнадеживающего звонка делового партнера мы поехали вместе с Ричем к нашему другу и добровольному стражу Малику, который все три дня находился лишь в обществе двух злобных кошек. Удивительно, но звери вели себя очень спокойно и культурно, не бесясь, не дергаясь и не рыча. Сам Малик читал какую-то книгу, как оказалось, коран. Нам нужно было обговорить все детали непростой операции по передаче денег.

Средства, почти эквивалентные тем, что мы намеревались передать Флетчеру тут, должен был получить со своими бойцами в далекой Москве Петр Петрович: за исключением двух процентов англичанина, за осуществление операции по обмену и гонорара Малика, потому как Ричард и Маргарита свои доли пожелали получить в России. В целях безопасности доктор предложил назначить встречу Флетчеру и его людям на полпути к нашему тайнику, завязать им глаза, разоружить и оставить поблизости от нашего убежища.

– Согласен, – сказал Олег, – мы должны подстраховаться, кто знает, что у него на уме, поэтому встретим их с оружием в руках, а к пещере проведем лично его и никого больше. Возможно даже, отдадим ему наш грузовик с тайниками, он ведь нам уже вряд ли понадобится. Кстати, Ричард, – обратился офицер к доку, – есть среди местных пару человек, которые могли бы с оружием в руках взять под контроль его людей?

Рич кивнул:

– Есть. Могу дать четверых, оружие у них, между прочим, свое.

– Вот и отлично! – ответил Олег и повернулся к подельнику: – Ваня, ты будешь вместе с ними, мало ли что! А одна из вас, – обратился старший к нам с Ритой, – кто умеет лучше считать деньги, останется со мной, а та, что хуже, будет помогать Ивану. Решайте между собой!

Вот чего я не умею, кроме пения, так это считать деньги, даже со счетной машинкой, и если бы я была продавцом, то горемычный магазин всегда имел бы недостачу и находился в убытке, поэтому ответственную миссию пересчета таких огромных финансовых средств я с радостью переложила на Маргариту. Мне приятнее и спокойнее держать в руках автомат, чем бухгалтерские счеты.

– Рита, ты останешься считать деньги, – поручила я ей невероятно серьезное и непростое задание.

– Хорошо, – кротко согласилась она. А куда ей деваться…

Оставался свободный день, и мы получили приглашение в гости от вождя соседнего туземного племени. По древней дикарской традиции эти люди всю жизнь ходили в своих национальных одеяниях, представляющих из себя набедренные повязки, массу туземных украшений на всех частях тела, и в большинстве своем топлесс и босиком. На званый обед нас привели в хижину, в самом центре которой стояло что-то, напоминающее низкий стол с приличной дырой посередине. На специфической конструкции были разложены грубоватые деревянные подобия ложек и миски, заполненные до краев белесыми лепешками и еще чем-то непонятным.

Аппетита для предстоящего туземного обеда совершенно не было, хотя лепешки и обнадеживали. Надеюсь, их не будут пережевывать сначала хозяева, а потом получившуюся массу предлагать гостям, как это делают из уважения к приглашенным некоторые малые народности. Вот только ожидаемая, но нежеланная трапеза оказалась намного страшней, чем я предполагала.

Когда собрались все именитые участники мероприятия – старейшины, вождь, его жены и наша компания в качестве гостей – неожиданно в хижину силой втащили визжащую и вырывающуюся обезьяну. Не успели мы и опомниться, как несчастную в мгновение ока посадили под стол и просунули ее голову в дырку посередине; всё остальное произошло стремительно: вождь, размахнувшись своим огромным острым тесаком, напрочь снес бедной мартышке полчерепа! Перед нашими глазами предстали обнаженные парные мозги, а уж когда местное дикое население, вооружившись своеобразными ложками, с неимоверным наслаждением потянулось к лакомству, я, не в состоянии от такой жути справиться с рвотными позывами, на ватных ногах, шатаясь, почти лишившись сознания и нарушая туземный этикет, рванула на выход.

Боже, какая же дикость и варварство! В этой сцене было что-то зловещее, какой-то дъявольский предвестник недобрых событий, не дай бог! Вслед за мной выскочила и потрясенная Рита.

– Ужас! Сколько тут живу, но такого еще ни разу не видела!

Она была так же ошеломлена, как и я.

– Ты знаешь, Катюша, – продолжала Рита, – никогда эти края человеческими и цивилизованными не станут! Дикари так и останутся дикарями!

– Я счастлива, – сказала я ей устало, – что через пару дней мы наконец-то отсюда смотаемся!

– А мне, – покачала она головой, – даже не верится! Кажется, что я уже здесь навсегда…

– Рита, – предостерегла я ее, – не каркай, не надо! Осталось только передать деньги, и мы совершенно свободны… «до пятницы», как говорил Винни Пух! Поедем домой, понимаешь, домой!

Марго сменила тему.

– Катюша, в таких диких племенах есть и тайные сообщества, где практикуют людоедство! Так что обезьяна – это еще ничего: в здешних краях считается деликатесом, как и летучая мышь. А знаешь, как их ловят?

– Кого? – спросила я, отвлекшись от темы.

– Да обезьян.

– Нет… отстреливают, наверное?

– Нет, неверно. Берут банку и кладут туда, например, банан или другой какой-нибудь фрукт. Глупые мартышки просовывают лапу, хватают добычу, а вот обратно вытащить конечность не могут!

– Так они что не в силах сообразить, что надо выпустить вкусняшку, чтобы освободиться?

– В том-то и дело! Обезьяны такие жадные, что ни при каких обстоятельствах не бросят желанную добычу, поэтому и попадаются!

Надо же, почти как наши алчные чиновники-казнокрады, которые если вцепятся в такие желанные бюджетные деньги, то и не оторвешь никогда. Будут сосать до тех пор, пока полностью не опустошат государственные закрома и не набьют ими свою мошну! Одним словом – обезьяны, абсолютно такие же, какие проживают здесь, но только с одним отличием: всегда успевают смыться и не пустые!

На стенке висело несколько страшных масок. Мне всегда хотелось иметь такие же, но ритуальные. В свое время, еще в Петербурге, мы имели целых две, привезенные Левой из Непала. Они висели у нас на стенке довольно высоко, потому как потолки в квартире были четырехметровой высоты. Какую-либо ценность данные предметы не представляли, поэтому мы относились к ним весьма равнодушно и без душевного трепета. На сорок дней со дня смерти моей свекрови, Левкиной матери, пригласили только родных, в основном пожилых людей, а на следующее утро с изумлением обнаружили отсутствие этих самых масок.

Самое интересное, для того, чтобы снять их со стены, нужно было подставить стул, ну а поскольку все престарелые гости находились в поле зрения и сами до предметов дотянуться не могли, то совершенно непонятно, как такое могло произойти. Это удивительное и более чем странное исчезновение так и осталось для нас загадкой.

– Ты поосторожней с ними, – вернула меня в реальность Рита, – многие из них ранее использовались в различных, а иногда и несущих угрозу жизни, специфических колдовских ритуалах и могут быть крайне опасными!

Я поспешно отдернула руку. Действительно, никогда не стоит связываться с незнакомыми и непонятными предметами, да еще в такой своеобразной стране, способными не только принести колоссальные неприятности, но и целиком разрушить жизнь! Затянувшийся дружественный, но кошмарный гостевой визит, в конце концов, закончился, и мы с радостью вернулись в поселение старика Банды, где люди хотя бы питаются нормальной пищей и даже национальное «Фуфу», съеденное немытыми руками, намного приятнее сырых обезьяньих мозгов, черпаемых ложкой!

Поздно вечером мы сидели с Ричем у костра.

– Слушай, док, как ты думаешь, этот негодяй Мангуст сюда не доберется?

– Надеюсь, что нет, – ответил в задумчивости Рич.

– А ты сам-то его видел? – мне хотелось узнать, как выглядит наш главный враг.

– Подожди-ка, – Ричард встал и ушел в темноту.

Я осталась сидеть у яркого жаркого костра, пламя которого пожирало одну за другой сухие ветви местных акаций и банановых пальм. «После воров остаются хоть стены, а после пожара лишь пепел», – вспомнила я слова своей бабушки. Да, всё правильно! И после бездумного вмешательства яростного и всепоглощающего огня ненависти и злобы не остается ничего… только дымящиеся развалины. С другой стороны – огонь любви и страсти согревает душу, дает возможность проявить наши лучшие качества и созидать… Мои пространные размышления прервал доктор. Усевшись рядом со мной, он достал из кармана облезлый замусоленный лист пожелтевшей газеты и протянул его мне со словами:

– Хочешь знать своих врагов в лицо, смотри, это и есть ужасный Черный Мангуст, он же Джеро Зикимо, величайший подонок всех времен и народов!

С обдрипанного клочка на меня в упор смотрел импозантный африканец с модной прической из многочисленных косичек-брейдов, собранных во внушительный «конский» хвост. Судя по всему, товарищ обладал той невероятной первобытной красотой, присущей только этим диким краям. Я бы сказала, он был лучшим образчиком негроидной расы. Великолепное сложение, огромный рост, потому что окружающие его на снимке люди казались лилипутами; и совершенно жестокий, звериный взгляд отморозка, который не остановится ни перед чем! На нем «красовалась» майка; руки в дорогих украшениях, собственно говоря, цацки были везде, на всех частях тела: на руках и лице, в ушах и даже в носу. К своей мощной груди он прижимал уже знакомый автомат, но несмотря на не слишком четкое изображение, мне все же удалось разглядеть, что оружие выглядит как-то не так.

– А что у него в руках, док? Вроде АК, но какой-то странный… – задумалась я и вдруг поняла и сама же ответила на свой вопрос, – ну, конечно… это же… Калаш Свобода – оружие наркобаронов и главарей серьезных мафиозных кланов!

– Точно, – подтвердил Рич, – попала в самую точку, золотой автомат!

Калаш Свобода – удовольствие крайне дорогое и стоит порядка пятидесяти тысяч долларов, однако достать его практически невозможно. Это оружие считается как бы апофеозом неимоверной крутости обладающего им преступника. На такие «игрушки» падки очень серьезные отморозки, у которых отморожено всё, что есть: и душа, и сердце, а заодно и мозги.

– Интересно, почем платил? – полюбопытствовала я у Ричарда, но он только пожал плечами.

Неожиданно, как привидение, возле костра из темноты возникла Рита.

– О чем речь? – и подруга уселась между нами.

– Да вот, – положила я обрывок с газетной мордой Мангуста ей на колени, – интересуюсь, за какие такие крутые «бабки» достался ему золотой автомат?

Рита, не выпуская из рук газетный клок, задумчиво глядя на пламя костра, сказала:

– Ничего он не платил. Это подарок одного из самых известных и жестоких наркобаронов Намибии Квьетто Бандучара. Интересно, а он действительно золотой? – спросила она.

– За такую офигенную стоимость просто обязан быть из чистого золота!

– Вот бы отнять у него такую шикарную пушку! – размечталась Марго.

– Да на фиг, – разбил ее мечты Ричард, – вот бы нам слинять отсюда, избежав встречи с ним! Вот о чем нужно мечтать! – укорил он нас.

– Избежим, куда мы денемся, – в своих словах я не сомневалась, – а теперь пошли спать!

Пожелав друг другу приятных снов, мы разбрелись по хижинам.

Всю ночь мне снился этот гамадрил Черный Мангуст. Он что-то орал, потрясая своим золотым Калашом Свобода, и с удивительной прытью и настойчивостью пытался меня замочить, гад. Третья его попытка, все же, увенчалась успехом и, сраженная пулей золотого автомата, кувыркаясь и вопя, как иерихонская труба, я, в конце концов, заткнулась, испустив дух…

Кошмарный финал жуткого сна заставил проснуться в ужасе и холодном поту. Единственное, что еще обнадеживало, так это его толкование: если видишь себя умершим, означает только одно – будешь жить долго, но, к сожалению, не вечно!