Весь вечер перед встречей я приводила себя в порядок: маски, свежий маникюр, педикюр (несмотря на достаточное количество наличных, я никогда не доверяю свои ноги и руки даже профессионалам, эта привычка выработалась у меня еще с юности), прическа и многое другое, как например, выбор наряда.

Розалию очаровала моя шубка, но она совершенно обалдела от ее бешеной стоимости. Мы обсудили с ней возможные варианты развития событий. Первый, самый приятный, если мы с Ефимом помиримся, и второй, самый ужасный, если развод состоится.

– Слушай, – Розалия выдвинула свое предложение, – там вам сложно будет поговорить по-человечески один на один, поэтому предлагаю пригласить его сюда, к нам. Здесь точно никто не помешает, а если помиритесь, можете уединиться в спальне.

Она слегка коснулась интимной темы, а по мне уже величиной с крупный горох дружными рядами побежали мурашки от желания оказаться с Фимой в одной постели. Столь долгое отсутствие любимого мужчины – слишком длительный срок испытаний для безумно влюбленной женщины. Как ни пыталась я заставить себя заснуть хоть на пару часов, этого мне сделать не удалось. Утром, видя мое состояние, приятельница дала мне успокоительные капли. Оглядев себя в зеркале, я пришла к выводу, что выгляжу просто потрясающе, и если Фимка не клюнет на меня такую супер-пупер-шикарно-аппетитную тетку, тогда шансов у меня нет никаких и вернуть его я вряд ли смогу. Розалия, словно услышав мои мысли, с искренним восхищением воскликнула:

– Ты выглядишь просто классно! Если бы я была мужиком, влюбилась бы в тебя с первого взгляда! Давай-ка, соберись, дорогая, все равно он будет наш… то есть твой, вот увидишь! Да, кстати, два дня назад зашла в храм и поставила свечку за удачное завершение дел. Все будет так, как мы хотим, даже и не сомневайся. Сегодня вечером будем радоваться и пить только шампанское!

Как я признательна ей за поддержку! В жизни каждого человека должен быть кто-то близкий, вселяющий веру и надежду в самых безнадежных жизненных ситуациях. Запиликал телефон. Пришла sms от Гришеньки: «Мамочка, желаем удачи! Любим тебя, скучаем. Папе привет. Целуем. Лиза, Оля, Гриша». Ах, мои родные, как же я вас люблю! На сердце разлилось тепло. Вчера звонила и Элечка и уверенно пообещала мне: «Мамочка, вы помиритесь, я это точно знаю! Прошу, сообщи, пожалуйста, как дела. Буду ждать…» Все мои ребятишки переживали за меня и очень хотели, чтобы папа был рядом. Только ради них стоило помириться с Фимой, наступив на горло собственной гордости. Они, как могли, старались не показывать мне свои детские переживания, чтобы я не расстраивалась, и понимали все сложности наших нынешних отношений.

Долгожданную встречу организовали в офисе Розенфельда. Мы приехали на Розкиной машине на полчаса раньше и, заняв на парковке место, стали следить за обстановкой. Наблюдать было удобно, оставаясь почти незамеченными за тонированными стеклами автомобиля, кроме того, я одела очки с затемненными стеклами. Можно было давно исправить свою близорукость оперативным путем, но я не хотела расставаться с этим чудесным аксессуаром. Их у меня великое множество совершенно разных моделей, на все случаи жизни и под любой наряд. Очки мне очень идут и придают пикантность моему облику. Минут через пятнадцать после нашего прибытия в поле зрения появился новый «Бентли». Розалия резко ткнула меня локтем в бок и тихо прошептала:

– Твой прибыл!

От ее слов сердце тревожно заколотилось. Неужели сейчас увижу его, моего родного, любимого и единственного?! В горле пересохло. Я не помнила, когда в последний раз так волновалась. Фимочка прикупил новый шикарный автомобиль. Я замерла в ожидании, когда откроется дверца и объявится мой «принц на черном «Бентли». Прошла минута, другая, третья, наконец, по истечении пяти минут появился и сам «виновник» сегодняшнего мероприятия. Я посмотрела на него и вновь мгновенно влюбилась, несмотря на неугасающую многие годы безумную любовь к нему, навсегда поселившуюся в моем измученном сердце. Выглядел он очаровательно, хотя и чуточку похудел. Каштановые волосы, почти без седины, крупными волнами опускались на мужественную шею, лицо загорелое, без морщин, сохраняло юношескую свежесть. Элегантный прикид был ему к лицу. Явно итальянский наряд. Мы оба обожали одежду и обувь с лейблом «Made in Italy» и никогда не могли отказаться от таких покупок. На нем прекрасно сидело черное пальто длиной до колена, выгодно подчеркивающее все достоинства его фигуры. Под ним виднелась тонкая водолазка и костюм темного цвета, на ногах красовались шикарные туфли с металлическими фигурными носами. Фима, как и я, любил одеваться красиво и никогда не позволял себе ходить драным гопником, наряжаясь непонятно во что. А уж сегодня и вовсе расстарался, видимо, специально для встречи со мной. Совершенно роскошный мужчина, которому ни в коей мере невозможно было дать его годы!

– Роскошный мужик! – озвучила мои мысли Розалия. – И я бы не прочь с таким замутить, но ведь ему нужна только одна женщина в этом мире, – она сделала паузу и, улыбнувшись, закончила: – ты, Ольга Рафаиловна, и никто другой! Давай, выходим. Пройдем мимо с гордым видом, пусть слюной захлебнется. Ну-ка, посмотри на меня. Всё у тебя в порядке. Господи, – она судорожно перекрестилась, и я мысленно вместе с ней, – помоги нам, пожалуйста, и сделай так, чтобы они наконец помирились!

Обе дверцы нашего авто открылись одновременно, и в полной красе мы предстали на обозрение растерявшегося Ефима. Он впал в ступор, буквально поедая меня глазами. Вместо приветствия я лишь небрежно кивнула ему, а за спиной услышала бодрый Розкин голос:

– Ефим Григорьевич, приветствуем вас стоя! Как поживаете, дорогой?

Я с гордо поднятой головой шествовала впереди, подметая полами роскошной соболиной шубки тротуар перед офисом Леньки Розенфельда, нетерпеливо ожидающего нас. Я не слышала, что ответил Фимка Розалии (или не ответил вообще?), но поняла сразу, что мыслями сейчас он рядом со мной и по-прежнему меня любит. Своим потрясающим прикидом я произвела на него неизгладимое впечатление! «Вот так тебе и надо, а теперь сравни со мной свою «мочалку», и станет обидно до слез от мысли, на кого ты меня променял», – злорадно подумала я. Леонид Андреевич тоже опешил от моего вида, и в нем заговорил герой-любовник:

– Ольга Рафаиловна, вы очаровательны! – с восторгом объявил он, радостно облобызав мою протянутую руку.

Мне не хотелось, чтобы он обслюнявил ее своим толстогубым ртом (толстяки совершенно не в моем вкусе!), поэтому перчатку снимать не стала. Я всегда оцениваю мужчин по принципу, смогу ли я лечь с ним в постель. Если нет, то он для меня перестает существовать, если же да – с ним можно подружиться. Оказывается, многие женщины поступают именно так, как я. Затем Леонид Андреевич кивнул тем, кто шел следом за мной, и громко поприветствовал их:

– Добрый день! Прошу вас, проходите, пожалуйста.

Я вошла первой в услужливо распахнутую Леней дверь и растерянно оглянулась, не зная, куда идти дальше. Мой расторопный, несмотря на свой немалый вес и объем, адвокат засуетился и, взяв меня под локоток, повел в помещение, где должны были состояться переговоры. У самых дверей сидел седой, небрежно одетый сухопарый старичок, который доброжелательно поздоровался со мной и, увидев идущего следом Фиму, ринулся к нему навстречу. Я узнала его. Это был очень известный адвокат, выигравший не одно заведомо проигрышное дело, Гарри Иосифович Гринберг. Безобидный на вид старик на судебных процессах превращался в беспощадного аспида, и от него в любой момент можно было получить «смертельный» укус. «Покусанных» им было немало, и о его таланте и изобретательности ходили легенды. Моему губошлепу до него еще очень далеко. Интересно, как это Ленька-толстопуз собирается справиться с таким асом?! Хотя нам ведь не надо разводиться, нужно снова стать мужем и женой фактически, в реальности, а не просто числиться ими в документах.

Розалия осталась в приемной, поскольку встреча носила конфиденциальный характер, знаками показав мне, что все будет в порядке и мы победим. Хотелось бы, подумала я про себя, потому что другого варианта для меня нет и быть не может!

Войдя в переговорную, я сбросила шубку на Ленькины подобострастные ручки и, оставшись в чудном, обтягивающем мою шикарную девичью фигурку, трикотажном костюме цвета «кофе с молоком», села за стол. Через пару минут ко мне присоединился Розенфельд, а еще минут через пять со своим гениальным юристом напротив устроился Фимка. В дверь осторожно постучали. На пороге появилась секретарша Лени, почтительно ожидающая, когда мы сделаем заказ. Вкусы разделились. Я заказала минералку без газа, Гринберг чай, а Леня с Фимой кофе. Боже мой! Надо же, какая собралась мишпуха (с еврейского «компания») – три иудея и одна мусульманка, ну не совсем мусульманка, но все же! Эти трое, пожалуй, просто обязаны между собой договориться, все-таки люди одной национальности. О моей принадлежности к совершенно другому лагерю, кроме Ефима, никто не знал и даже не догадывался.

– Итак, уважаемые господа, – начал бодро Леня, – мы собрались здесь, чтобы урегулировать вопрос о разводе Ольги Рафаиловны и Ефима Григорьевича Ефимовых.

Я заметила, как при слове «развод» Фима с такой силой сжал руки, что косточки пальцев побелели. Как и раньше, он носил на правой руке наше обручальное кольцо с гравировкой «Вместе навсегда», которое при нашем бракосочетании более восьми лет назад надела ему я. На левой заметила другое кольцо из стали с гравировкой «Love», подаренное и мне много лет назад в гостинице в первые дни нашей встречи. На моих руках, увы, этих колец не было. Я сняла их сразу же, как только застала его с любовницей у себя дома. С тех пор не только не надевала, но даже и не заглядывала в шкатулку, в которой они хранились. А вот обручальное кольцо в первом браке потеряла в тот же год, как мы поженились, и лишь вернувшись из отпуска, узнала, что эта примета всегда говорит о предстоящем разводе. Так и получилось.

Фима, не отрываясь, смотрел на меня. Над верхней губой появились капельки пота, так было всегда, когда он очень нервничал. Я благодарила себя за сообразительность, что надела очки с темными, почти непроницаемыми стеклами. За ними я могла спокойно наблюдать за пока еще моим мужем, могла любоваться родными чертами: его умными красивыми глазами, губами прекрасной формы, которые умели так страстно целовать, его нежными и крепкими по-настоящему мужскими руками, которые, лаская, сводили меня с ума… Если бы мы остались в комнате вдвоем, то я бы, наверное, не смогла сдержаться и кинулась ему на шею, а сейчас надо было усиленно изображать из себя униженную и оскорбленную женщину, не примирившуюся со сложившимися обстоятельствами. Сердце колотилось, сексуальное возбуждение от близости любимого мужчины нарастало. Еле-еле я взяла себя под контроль и сидела теперь с гордым видом, как будто разбираемый вопрос меня вовсе не касался. Руки держала на коленях, чтобы не выдать своего сумасшедшего волнения, потому что они предательски дрожали так, как будто у меня была болезнь Паркинсона. Общее состояние никак не давало возможности сосредоточиться на беседе, от которой зависела моя дальнейшая судьба.

– Знаете что, коллега, – вступил в разговор Гринберг, – а не мешало бы нам выслушать Ольгу Рафаиловну. Голубушка, – обратился он ко мне, – прошу вас, выскажитесь, пожалуйста, по этому вопросу.

Я вздрогнула. Боже, что мне говорить? Постаралась взять себя в руки и мне чуточку это удалось.

– Хочу сказать следующее. На сегодняшний день Ефим Григорьевич имеет хоть и неофициальную, но новую семью: женщину, с которой он живет, и ребенка, которого она ему родила, – я украдкой посмотрела на Фиму. Глубокая морщина прорезала его лоб: он был без настроения и в сильном нервном напряжении, ему, естественно, не нравилось то, что я сейчас при всех говорю. «Ничего, милый, придется потерпеть и посмотреть правде в глаза», – подумала я, а вслух продолжила:

– В данной ситуации я не вижу другого выхода, как подать на развод, потому что мы пока еще живем не в мусульманской стране и не по их законам, это во-первых, а во-вторых, я не хочу жить в гареме и быть у своего мужа не единственной женщиной и женой. Именно по этим двум не устраивающим меня причинам прошу Ефима Григорьевича согласиться на развод.

– Все изложенное Ольгой Рафаиловной очень доступно для понимания, – засуетился Леонид Андреевич. – Я бы хотел к вышесказанному добавить только одно, что от материальных претензий к Ефиму Григорьевичу она отказывается.

Гринберг с уважением посмотрел на меня. Наверное, такая разводящаяся жена, которая собирается уходить от мужа ни с чем материальным, кроме детей, попадалась на его адвокатском пути впервые.

– Это очень благородно с вашей стороны, голубушка, что вы отказываетесь от материальных претензий, но проблема в том, что ваш муж не желает расставаться ни с вами, ни с вашими детьми.

Фима хранил молчание, полностью доверившись своему защитнику.

– Я понимаю, – продолжал Гарри Иосифович, – что вам как женщине и матери нанесено оскорбление, попраны ваши чувства и, в общем, это ваше право требовать развод, но если посмотреть с другой стороны, всё в жизни бывает, и разрушать семью, делая необдуманные шаги, ей богу, не стоит!

Вот оно значит как: выходит, я разрушаю нашу семью?! Что же ты, защитник, не разъяснишь своему развратному клиенту и его, вовсе не последнюю, а основную роль в сложившейся ситуации?! Значит, я кругом еще и виновата, ну и ну! Мне вдруг стало обидно. Выходит, как бы мужчина отвратительно себя ни вел («что положено Юпитеру, не положено быку»), у него всегда найдутся оправдательные мотивы, а обиженная им женщина просто обязана прощать, несмотря ни на что! С такой сомнительной позицией я была категорически не согласна! Учи свою женушку, старый пердун, а не меня! Слава богу, я не твоя клиентка!

– А по-моему, шаги более чем обдуманные, Гарри Иосифович, – вновь встрял в дискуссию мой губошлеп. – У Ольги Рафаиловны было достаточно времени, чтобы все обдумать, как следует, и прийти к такому решению. Ефим Григорьевич, – обратился он к Фиме, – не думаю, что вам нужно препятствовать этому решению, потому что силой удержать женщину невозможно!

«Вот это речь, так речь, – порадовалась я за Андреевича, – не мальчика, но мужа!» Леньке-то откуда знать, чем можно, а чем нельзя удержать слабый пол? Ведь он в свои сорок пять не женат и живет как истинный еврейский сын со своей любимой мамочкой. В воздухе повисла тишина. Судя по всему, настал черед Фимы, который также должен был логически изложить свою позицию. «Сейчас он начнет меня уговаривать, – размышляла я. – Немножко покочевряжусь и с большим трудом соглашусь не разводиться с ним». Расстроенный Ефим собрался с духом, а я внимательно, затаив дыхание, прислушалась к его словам и… не поверила своим ушам.

– Я не возражаю, – спокойно произнес предатель, – если Ольга Рафаиловна настаивает, я согласен дать ей развод, – он посмотрел на меня и, горько усмехнувшись, закончил: – Действительно, не по мусульманским законам и обычаям живем! Подготовьте все необходимые документы, я подпишу, а дети мои без помощи, разумеется, не останутся! На этом разрешите откланяться. Извините, господа, но у меня еще масса дел. Гарри Иосифович, – обратился он напоследок к Гринбергу, – как всё будет готово, сразу же сообщите мне, пожалуйста. Всем хорошего дня, – бросил он нам свое пожелание и, накинув пальто, быстро вышел из кабинета.

– Ну ты и дура, Ольга! – вцепились в меня обе мои душевные половинки. – Играла, играла и доигралась?! Что теперь делать станешь? Похоже, поезд-то ушел, даже на подножку заскочить не успела! Эх ты… – разочарованно протянули они. – А мы-то думали, что ты умная!

– Сами хотели его расстрелять, а теперь воете! Да идите вы к черту! – я пребывала в нокауте. – Только вас еще здесь и не хватало!

Как же так, где я сделала ошибку? Почему он не стал бороться за меня, а просто взял и отказался? И что мне теперь делать? Я была настолько шокирована и убита поведением Фимы, что совсем не замечала, что происходит вокруг. Как в бреду слышала только обрывки фраз из беседы двух адвокатов:

– … да, конечно. Будет готово на неделе…

– …пришлите мне…

– …заскочу в суд…

– …передам на подпись…

Это они о нас, наверное, о нашем разводе. Боже… вынырнула я, наконец, из небытия и окунулась в действительность. Он согласен со мной развестись! Это конец!!! Я не помнила, как Леня надел на меня шубку, не помнила, как попрощалась и вышла в приемную, как в полной прострации прошла мимо остолбеневшей Розалии, которая едва успела поймать меня на выходе из здания.

– Ну что? Что? – трясла меня приятельница. – Всё плохо? Оля, да что с тобой? Отвечай же! – и она слегка ударила меня по щеке, чтобы привести в чувство.

– Он готов развестись и подпишет бумаги, – едва смогла произнести я, ничего больше не соображая.

– Ничего-ничего, подруга, держись! – успокаивала она меня, заботливо сажая в машину и доставая свою заветную фляжку с коньяком. – Хлебни-ка, легче станет.

Я не плакала. Сердце как будто окаменело.

Это был третий и самый сильный удар после его измены и рождения ребенка. С такими «успехами» я до старости вряд ли доживу – скончаюсь от инфаркта, не приведи Господь, конечно! Вот тогда поймет, сволочь, кого он потерял, только вернуть меня уже будет невозможно, как бы ни хотел… Стало безумно жаль себя. Я была уверена: он никогда не даст мне развода, а будет добиваться прощения, ведь и Розалии говорил о том же. Что же с ним случилось? Как же так просто сказал, что подпишет документы? В голове никак не укладывался такой финал наших отношений. Вот теперь, Оля, ты действительно осталась без мужа! В машине ехали молча. Розалия понимала мое состояние и старалась меня не тревожить. Неожиданно зазвонил телефон. Посмотрела на дисплей – Гриша. Молча передала аппарат Розе, она ответила:

– Да, Гришенька, здравствуй, сынок… Нет, мама пока не может подойти к телефону, она… на встрече. Не волнуйся, дорогой, и сестренкам передай: всё у мамочки вашей в порядке… Когда освободится?.. Не знаю… думаю, ближе к вечеру… Она вам перезвонит… Папа передавал привет, – солгала подруга, – скоро сам приедет. До свидания, мой хороший…

Так же молча она отдала телефон мне.

– Розалия, что мне делать? – спросила я у нее, в надежде получить такой ответ, который помог бы мне удержать Фиму.

– Надо подумать. Может… мне поговорить с ним? Что он, идиот, еще придумал? Ведь сам мне заявлял, что не отпустит тебя никогда! Вот как верить этим мужикам?! Как верить?! – сокрушалась приятельница.

– Поговорить с ним, – размышляла я вслух, – о чем? Почему он согласен на развод? Значит, есть причины, нажали с другой стороны. Это же ясно, как божий день. Нет, Розочка, унижаться не хочу, а то буду выглядеть как последняя дура. То с гордым видом настаивала на разводе, а то приползла, как побитая собака. Тогда его изменам не будет конца. Пусть даже развод состоится, но умолять его вернуться и не разводиться со мной я не собираюсь!

Больше эту болезненную тему мы не обсуждали.

– Ну что же, – решительно заявила Розалия, когда мы переступили порог ее дома, – предлагаю плюнуть на все и отключиться от темы. На сегодня есть план. Идем шляться по магазинам, погуляем по городу, ты же давно здесь не была, а вечером будем пить пусть не шампанское с радости, так водку с горя! А утро вечера мудренее, придумаем что-нибудь, какой-то новый трюк. Так просто он от нас не отделается! Давай, приди в себя, ну кто он такой, чтобы по нему так убиваться?!

«Кто он такой? – задала я себе вопрос и сама же ответила: – Мой любимый муж и мужчина! Тебе, Розалия, не понять. Ты, наверное, никогда не любила и не знаешь, что это такое, да и детей у тебя от любимого человека нет, поэтому и представить себе не можешь, какая она бывает – ЛЮБОВЬ настоящая!»