По своему руслу с незапамятных времён течёт и течёт себе Река. С годами на ее дне оседает плотный ил, в толще которого надежно укрыто все то, что было вчера, что путается под ногами сегодня и что не дает течь в завтра – да мало ли что может скрываться в Реке с длинной историей?
Ил лежит на дне, сверху текут прозрачные чистые воды, зеленеют водоросли, плавают рыбы, даже раки не брезгуют здесь поселиться. Лодки скользят по поверхности, на берегах дремлют с удочками рыбаки, бабы полощут белье, дети купаются в теплой заводи – Река многим необходима или просто полезна.
Бывает, что в фарватере вдруг появится чужой парус – и на берегу вырастает, откуда ни возьмись, речная стража: оценит водоизмещение судна, спросит о цели путешествия, проверит, нет ли в трюмах вредоносных грузов – да и пропустит или завернет обратно. Так и повелось. И рыбаки во всякий час знали, что рыба водится, а рыба во всякий час знала, что вода чиста.
У самого устья Реки лет тридцать как стояла на приколе Большая Подводная Лодка. Она подошла когда-то и пришвартовалась, не входя в Реку и не прося о праве войти в фарватер. Ее никто не задерживал и не гнал прочь, Лодка и Река наблюдали друг за другом и не были друг другу ни полезны, ни вредны. Река текла, а Подводная Лодка все стояла, обнажив солнцу только самый верх «спины» с маленьким капитанским мостиком да «торчком» перископа.
Шли годы… Камыш доверчиво прижимался к бокам субмарины, птицы Реки вили гнезда на прогретой «спине» Лодки. Иногда с Лодки выпускали Батискаф, и он уходил на время – иногда надолго, иногда на короткий срок – в любом направлении, но только не по Реке. Но все же, пока он отсутствовал, Река не была спокойна – если Батискаф где-то плавал, то Большая Подводная Лодка как будто и не жила, а вместе с замиранием жизни на Лодке сжимались и остывали речные струи. Но волноваться было не о чем: Батискаф всегда возвращался, и Лодка приветствовала Реку небольшим дружеским залпом, а Река в ответ посылала теплую волну в борт Подводной Лодки.
Однажды Батискаф был даже на войне. Он вернулся оттуда с пробоинами, помятый, закопченный, почти неузнаваемый… Но ничего не нарушилось между Рекой и Лодкой: так же их разделяла стена камыша, густо растущего вдоль железных бортов, так жеслучайные птицы разносили по берегам Реки мелкие новости о буднях Большой Подводной Лодки. Река привыкла к тому, что где-то на краю ее акватории грузно качается Лодка. Река несла основной поток своих вод, не забывая заботливо отводить от своего «Гольфстрима» одну прядь для омовения боков Подводной Лодки.
Все живущие в Реке и по ее бережкам, и в пойме, и в рыбацких деревнях, рассказывая своим детям легенды этих мест, непременно упоминали Большую Подводную Лодку, и почти никто не мог точно сказать, когда ее история приплелась к истории их Реки…
Но все течет, не только Река. Что-то изменилось снаружи, в Океане, и мощная волна, Бог весть откуда пришедшая, толкнула сначала Лодку. Лодка вдруг закачалась, выпуская из-под своих бортов тревожные плотные волны, потом вдруг сдвинулась с места, смяв камыш и распугав птиц из гнезд, и на глазах изумленной Реки подошла к устью и запросила право входа. Стража, ни для кого не делавшая исключений, приступила с допросом: какова цель?
«С Океана пришла студеная вода, мне холодно, я хочу в теплую воду Реки, ведь мы уже стали почти родными. Я закрою собой устье и не пущу в Реку северный ветер и холодные струи, и я никогда не выйду из Реки, я останусь с ней навсегда, пока не поржавею и не рассыплюсь», – ответила Лодка.
Стража беспомощно оглянулась на Реку, но Река нырнула глубоко, свернулась там плотным омутом и задумалась… А под ней толстой-претолстой подушкой чуть колыхался ил, слегка курился облачком мути в придонном слое воды и все очертания делал нечеткими, неясными, неверными…
Когда Река вновь поднялась на поверхность, она увидела, что стража самостоятельно приняла решение, и Большая Подводная Лодка стоит в устье, почти перегородив собой путь Реки. «Ну что ж», – подумала Река, – «ведь если честно, я всегда этого хотела, но не смела и думать о том, что Подводная Лодка сможет поместиться в реке. Видимо, не такая уж я маленькая и мелкая, как сама о себе думаю».
…Войдя в устье, Лодка подняла целую тучу ила со дна. Вода сразу замутнела, позеленела, на песчаный бережок выплеснулась противная жижа с несколькими мертвыми рыбками, задохнувшимися в грязной воде – с непривычки. Рыбки печально серебрились под грустным солнцем, и Река поспешила смахнуть рыбок прозрачным рукавом и похоронить их поглубже, под донные отложения, чтоб ничто не напоминало о случившемся. «Лодка не виновата, – поспешно подумала Река, – просто она очень большая и не готова пока к узости моих берегов. Она обвыкнется, все образуется, ил осядет, вода очистится… Вот сейчас Большая Лодка даст приветственный залп, а я подарю ей самую теплую волну…»
Но Лодка не салютовала, а из ее недр вдруг выскользнул Батискаф и понесся, как сумасшедший, прочь, в сторону Океана. Холодное железное тело Подводной Лодки бесполезной громадой раскорячилось поперек течения, камыши еще не поселились здесь, и Реке было так жестко и больно обтекать шершавые бока! Но что поделаешь: надо нести свои воды туда, где их ждут, где без них не могут. «Заодно отполирую Лодку к приходу Батискафа, – примирительно решила Река. – Мало ли важных внутренних дел у Большой Подводной Лодки?»
…Батискафа не было почти год. Река, как и прежде, жила трудами. Взвесь осела и улеглась новым слоем на дно, опять развелась рыба, утки дремали с подветренной стороны у проклепанных бронированных боков. По берегам Реки выросли новые травы, но камыш почему-то так и не опушил абрис Лодки. Ну да и Бог с ним, с камышом… Река уже почти не чувствовала боли: то ли притерпелась, то ли, может, потому, что около Большой Лодки старалась проскользнуть самыми плотными своими струями… В какой-то момент Реке даже показалось, что металл корпуса Лодки начал ржаветь – то там, то сям появлялись рыжие пятна, сводящие «на нет» надежды и еще более усиливающие признаки отсутствия жизни на Лодке. Река затосковала в самых глубинах и приготовилась со временем принять ржавую труху в состав ила, укрыв ее своими водами.
Когда наконец Батискаф вернулся, он был в полном порядке. Во всяком случае, снаружи. Он был гладкий, блестящий, ухоженный, хотя и не новый. Он прямо сходу врезался в пляж, оттолкнулся от бережка, перекувыркнулся в воздухе и весело плюхнулся в воду, сверкнув иллюминатором, крутанулся в одну сторону, в другую, резко развернулся и понесся к Большой Лодке. Большая Лодка приняла его и тут же засияла огнями, между мостиком и перископом протянула трос с цветными флажками, встряхнулась и дала оглушительный залп во славу надежд и светлого будущего. Потом Лодка всплыла…
Это было величественное зрелище и исторический момент: рыбаки побросали удочки, их сигареты потухли, приклеившись к нижним губам широко разинутых ртов; прибрежные кусты так тесно сгрудились вдоль берегов, что передним пришлось по колено зайти в воду, поскольку задние напирали; глупые добрые рыбки, потеряв всякую осторожность, крутились в экстазе удовлетворяемого любопытства прямо около смертоносных винтов Большой Подводной Лодки…
Река ликовала: закручивала праздничные водовороты, устраивала праздничные шутейные фонтаны в самых неожиданных местах, обдавая многочисленную публику золотыми брызгами, взлетала до небес волной, как для серфинга, чем приводила в сумасшедший восторг уток и оляпок. Река ликовала!!! А Большая Лодка углублялась в фарватер, вздымая смех и радость вокруг, а заодно поднимая со дна самые глубинные слои ила и рубя лопастями винтов всех, кто оказывался позади величественного королевского шлейфа Большого Праздника. Река даже не видела, что происходит вокруг, потому что как раз в этот момент Подводная Лодка открыла главный кингстон для своей любимой Реки. И Река устремилась внутрь, в центральный отсек, чтоб уже навсегда слиться с жизнью Большой Лодки…
…В центральном отсеке был накрыт стол на двоих: шампанское, икра, виноград, сыр бри (он особенно нравился Реке после того случая, когда один пьяный купец, проплывая по Реке на своем судне, крошил этот сыр в воду – кормил рыбок) и горький шоколад. Свечи зажечь было нельзя, к сожалению, да они не особенно-то были и нужны…
Через сутки Река вынырнула из центрального отсека и замерла на пороге, не успев даже как следует вдохнуть нового воздуха. Она сначала даже не увидела ничего, потому что солнце слепило глаза. Но ее слух и обоняние раньше зрения подсказали ей о горьком исходе Праздника. По всей поверхности буро-зеленых затхлых вод кверху брюшками плавали рыбешки покрупнее и помельче, прямо в карнавальных костюмах, в серпантине и дурацких блестящих колпачках, мертвые водоросли бесцветными прядями обвивали колени почерневших кустов, не успевших выйти из воды обратно на берег, песок перемешался с грязью и утиными перьями, рыбаки пропали с берега, и опустели деревни, пропахшие илистыми испарениями, нигде не было и намека на чистую воду. И только сама Река еще оставалась незамутненной, но сейчас она должна устремиться в русло и смешаться со всем, что она видит… В тот момент Река еще не знала, что в разгар праздника Батискаф покинул Лодку и умчался в неизвестном направлении, изредка подавая в эфир какие-то невнятные сигналы: не то о помощи, не то о пополнении запасов рома.
…Теперь-то уж никто не помнит, как Река металась по заводям, отстаивала воду, разводила в прудах новых рыбок и собирала водоросли в лесных озерцах, как она трамбовала ил плотной сетью, как договаривалась с ветрами, чтоб развеяли запах умирания, как собирала рыбаков и сулила богатый улов и тихую воду. И никто никогда не узнает про то, куда девалась Большая Подводная Лодка. Про это знает только Круглое Лесное озеро, которому Река все рассказала сама в обмен на рыбок и свежие водоросли. Но Озеро никому не скажет – оно-то знает цену тайнам.
Трепалась тут одна иволга, что, мол, видела, как среди заболоченной густой воды Река обнимала прозрачной чистой рукой Большую Лодку и уговаривала открыть для нее все кингстоны. А потом, мол, в этом месте на поверхность долго выходили пузырьки воздуха и лопались с таким звуком, будто на дне кто-то тяжко вздыхал и никак не мог до конца выдохнуть и излить свое страдание. Да разве ж можно верить иволге – соврет ведь и недорого возьмет.