Квартира Ореховых. В ней три комнаты: одна – Никиты, вторая – Владислава, третья – общая. Кухня. Видно, что квартира устраивалась и обставлялась умелой и заботливой рукой, но уже давно уют в ней поддерживается без особенного рвения, и над всем здесь – легкий флер ни к чему не обязывающего беспорядка.

В общей комнате – телевизор, кресла, диван, небольшой шкаф с красивой посудой. На видном месте – фотография женщины лет 35–37 в хорошей раме, но само изображение как будто затуманено. Так бывает, когда снимок делают, например, с другого снимка или запечатленный на фото человек умер…

 

Картина первая

НИКИТА в своей комнате сидит в кресле с книгой, одновременно слушает плейер через огромные наушники и подергивается в такт музыке. На стенах комнаты висят афиши и постеры с изображениями рок-музыкантов, на полу – подставка с электрогитарой, звукоусилитель, в углу – синтезатор.

В комнате царит известный молодежный беспорядок: одежда валяется, где ей удобно; повсюду – на столе, на подоконнике, на полу – книги, диски, ноты, какие-то коробки, рюкзак.

В дверь квартиры звонят. Никита идет открывать. Пришел Владислав, принес несколько пакетов с продуктами.

ВЛАДИСЛАВ: – На! Тащи на кухню, распихай в холодильник, еще там куда…

НИКИТА: – Ага… Чего накупил?

Идет в кухню, разбирает сумки.

ВЛАДИСЛАВ: – Да сам не знаю. Я вечно хожу, как дурак, по магазину, смотрю, кто что покупает, и тоже беру…(проходит в общую комнату, плюхается устало в кресло, вытягивает ноги, прикрывает глаза)

НИКИТА: – Ясно. Мама называла это ярко выраженным хватательным рефлексом, характерным для среднего грудничкового возраста.

Небольшая пауза

ВЛАДИСЛАВ (вздыхает, бросает взгляд на фотографию): – Да, мама… Как-то это у нее все само собой получалось, без напряга. Она всегда знала, когда и что надо купить. Я вот в прошлый раз купил уже пятую пачку соли, а то, что туалетная бумага закончилась, вспоминаю уже раз третий в самый драматический момент…

НИКИТА: – По-моему, мы нормально обходимся рекламками из почтового ящика – очень живенько и недорого! А соль пригодится: накопится пуд – начнем есть для выяснения отношений!

ВЛАДИСЛАВ (встает, проходит в свою комнату): – Ужин сегодня на тебе.

НИКИТА (разочарованно): – А что, Хельга не придет нынче?

ВЛАДИСЛАВ молчит, пытается закрыться у себя…

НИКИТА (придерживает дверь, просачивается за отцом в его комнату):

– Орехыч, вы что, поругались?

ВЛАДИСЛАВ: – Ну, не то чтобы…Ты понимаешь…И я…В общем…

НИКИТА: – А что ж не понять? Все ясно.

ВЛАДИСЛАВ: – Да что тебе ясно? Все нормально у нас, но уже надо что-то решать или разбегаться. И она уже не девчонка, определенности хочет, и я тоже, как поплавок в проруби…

НИКИТА (машинально): – В проруби – не поплавок… То есть, я хотел сказать, может вам надо вместе пожить?

ВЛАДИСЛАВ: – А сам я, конечно, не догадался! Где? Где жить?!

НИКИТА (осторожно): – Ну, у нее же есть квартира…

ВЛАДИСЛАВ: – Малогабаритная «двушка» с мамой. А мама – бывший главный экономист министерства рыбной промышленности СССР! Ныне – общественный деятель районного уровня.

НИКИТА (нарочито-серьезно): – Это уважительная причина, отец. Да живите здесь! В конце концов, у нас трехкомнатная квартира, и без министерства рыбной промышленности!

ВЛАДИСЛАВ: – А ты… не против?…Мы столько лет с тобой вдвоем…и вдруг…

НИКИТА (строго, менторским тоном): – Ну, вообще-то я не приветствую беспорядочные внебрачные связи и не хотел бы служить прикрытием для…

ВЛАДИСЛАВ (шмякает его подушкой по голове): – Я же серьезно! Думаешь, это легко?

НИКИТА (ехидно, дурачась): – Что – легко?

ВЛАДИСЛАВ (с некоей горечью): – Да всё! Без жены – легко? Привести в дом почти в полтинник другую женщину после…мамы – легко?

НИКИТА (серьезно): – Па, не надо… Давай жить. Маму не вернуть. Но я уверен, что она бы одобрила. Хельга твоя, хоть и с варяжской кровью, но нормальная тетка, вроде: в шлеме не ходит, мечом не машет, веслом не бьет. И готовит подходяще! Сладимся как-то, люди же.

ВЛАДИСЛАВ (с чувством): – Сынок, спасибо тебе…

НИКИТА (мнется): – Па, я тоже хотел с тобой посоветоваться тут…

ВЛАДИСЛАВ: – Насчет этой твоей феечки?

НИКИТА: – Муха…э-э-э, Маша…

ВЛАДИСЛАВ: – А она хоть совершеннолетняя?

НИКИТА: – Да ей в Америке уже спиртное отпускают!

ВЛАДИСЛАВ: – И часто?

НИКИТА: – Что – часто?..А-а-а! Ну, короче, пап…

ВЛАДИСЛАВ (почти утвердительно): – А у нее вам нельзя пожить…

НИКИТА: – Она тоже с мамой…

ВЛАДИСЛАВ: – А мама…

НИКИТА: – …ныне действующий завуч школы для детей с замедленным развитием!

ВЛАДИСЛАВ: – Же-е-есть! Тебе туда точно нельзя! …Ладно, давай попробуем. Может, вдвоем легче прорваться?

НИКИТА: – Орехыч, ты – человек!

ВЛАДИСЛАВ: – М-м-да? А я думал – этот … в проруби…

НИКИТА: – Морж, что ли?

Оба хохочут, исполняют ритуал «Договорились», давно принятый между ними, и расходятся: Никита на кухню, Владислав – к шифоньеру переодеваться.

 

Картина первая

Кухня в квартире Ореховых. За столом сидят НИКИТА, ВЛАДИСЛАВ; ХЕЛЬГА заканчивает накрывать на стол к ужину. В квартиру вбегает МУХА, снимает куртку, остается в умопомрачительно короткой юбке. Сразу несется в кухню и плюхается на колени к НИКИТЕ, обнимает его, ерошит волосы.

МУХА: – Всеобщий привет! Пардон за опоздание – автобуса долго не было. Что у нас на ужин?

ХЕЛЬГА: – Ты хлеба-то купила? Я просила…

МУХА: – Ой, блин! Забыла… Да ладно, я все равно его не ем, и вам всем на ночь – вредно!

ВЛАДИСЛАВ (ворчливым тоном): – Я без хлеба не могу есть… Тебе вредно, ты и не ешь… Ник, посмотри, там, вроде кусочек черствого оставался…

НИКИТА (подает отцу кусок хлеба) Мухе: – Сдала свой коллоквиум? И что за слово такое?!! Как – коловорот в ум!

МУХА: – …Чего в ум?

НИКИТА: – Коловорот. Такая железяка, которой рыбаки зимой в толстом льду сверлят лунки, чтоб рыбу ловить. Что такое рыба – знаешь?

МУХА: – Рыбу знаю. Не умничай! Все сдала: юбку покороче, ножку на ножку – принимал аспирант. Все нормально.

НИКИТА: – Но-но-но! Не очень-то с юбками!

МУХА (пересаживается с колен Никиты на свободную табуретку, накладывает себе салат):

– А с юбками «очень» и не получается, вот без юбки – совсем другое дело!

НИКИТА и МУХА смеются, ВЛАДИСЛАВ и ХЕЛЬГА переглядываются, ничего не говоря. Все с аппетитом приступают к еде. Вдруг в дверь звонят, НИКИТА идет открывать. За порогом стоит парень в униформе, держит перед собой объемистый пакет и бумажку с адресом.

ПАРЕНЬ: – Здравствуйте! Пиццу заказывали?

НИКИТА: – Нет, это, наверное, из той квартиры (показывает налево), вечно все почему-то к нам ломятся…

ПАРЕНЬ: – Белашов Сергей?…

НИКИТА: – Вам туда! (опять показывает налево, закрывает дверь и возвращается за стол)

ВЛАДИСЛАВ: – На фига нам его пицца? Лучше бы хлебушка принес… А вообще, надо и нам, и Сереге номерки на квартиры повесить – замучил он со своим фастфудом.

ХЕЛЬГА: – Ой, не надо номерки! Это ж так увлекательно: не ждешь никого, думаешь, что уже все решено и определено, и вдруг – звонок, а за дверью – удача-судьба: завернула именно к тебе!

НИКИТА: – Адресом ошиблась?

ХЕЛЬГА: – Ни в коем случае! Ее величество Судьба всегда стучит туда, куда надо…

МУХА: – Ага! Кляча-удача! А если там – маньяк?!!

ХЕЛЬГА: – А кого ждешь, тот и постучит…

ВЛАДИСЛАВ: – И в глазок смотреть надо…

 

Картина вторая

Вечер в квартире Ореховых.

В комнате отца – ВЛАДИСЛАВ и ХЕЛЬГА. ВЛАДИСЛАВ лежит в постели, на разложенном диване, ХЕЛЬГА в пижаме, растирает ему поясницу. Владислав постанывает. Горит только торшер рядом с диваном.

ХЕЛЬГА: – Сегодня Лариска звонила, предлагает билеты в Дом музыки на орган. Пойдем?

ВЛАДИСЛАВ: – Когда?

ХЕЛЬГА: – Завтра в девятнадцать тридцать. Пойдем?

ВЛАДИСЛАВ: – Если меня отпустит…

ХЕЛЬГА (ехидно): – Кто отпустит?

ВЛАДИСЛАВ: – Не кто, а что – радикулит, будь он неладен!

ХЕЛЬГА: – Не-е-е, нам это не подходит: неладный радикулит – это уже с осложнениями. Возлюби болезнь свою, как себя самого…

ВЛАДИСЛАВ: (кряхтит) – Это как: извернуться и поцеловать самого себя в поясницу? (пытается изобразить)…

ХЕЛЬГА: – Да лежи уже, гуттаперчивый мальчик, береги спину, Сеня…. Давай я тебе вслух почитаю. Хочешь?

ВЛАДИСЛАВ (практически мурлыкает): — Ну, ты же знаешь, что хочу….

ХЕЛЬГА (устраивается полусидя на подушке рядом с ним, накрывает ноги одеялом): – А что ты хочешь: про Колобка или про Красную Шапку?

ВЛАДИСЛАВ: – Мм-м-м…дай подумать…. (мечтательно) И то, и другое – про любовь, а мне уже о душе подумать надо… Хотя, душа без любви мертва и бесплодна. И путь в рай такой душе заказан.

ХЕЛЬГА: – Ну, Красная Шапка – можно найти следы от любви, а Колобок-то во что тебе угодил?

ВЛАДИСЛАВ: – Ха! Колобок, как раз, и есть самый, что ни на есть, учебник про то, как надо любить. Вот смотри: жили-были дед да бабка. Из простого анализа текста следует, что ни детей, ни внуков у них не было…

ХЕЛЬГА: – С чего ты взял?

ВЛАДИСЛАВ: – Очень просто: если бы были дети и внуки, то они и принесли бы старикам пирожка, как Красная Шапочка своей бабушке. А так – старик знает, что гуманитарной помощи ждать неоткуда, собесы тогда еще не открыли, и только супруга может испечь ему лакомый кусочек, вот и просит ее. Так представь себе, как надо было им любить друг друга, чтоб не разойтись из-за отсутствия детей – а они уже старички – дед и бабка – вот тебе первое свидетельство подлинной любви. Второе – муки нет в доме, и надо скрести по сусекам и мести по амбарам…

ХЕЛЬГА: – Какое феноменальное знание классического текста! Какое глубокое прочтение….

ВЛАДИСЛАВ: – Э-э-э-э! женьщина-а-а, нэ пэрэбивай, кагда гаварит мужщина! Э-э-э!

ХЕЛЬГА: – Прости, Повелитель! Слова восторга сами сорвались с моих недостойных губ….

ВЛАДИСЛАВ: – Э-э-э-э! Зачем недостойных?… Вах! Ошень достойный губы, неси их сюда…. (пытается привстать и поцеловать ХЕЛЬГУ, но охает и падает обратно на диван)

ХЕЛЬГА: – Не отвлекайся, о, Повелитель, на низменные занятия, такие, как плотская любовь. Все это бренно – только наука вечна и истинна в своей ценности… Говори, господин. Ты закончил в сусеках под амбалами… ой, то есть, под амбарами….

ВЛАДИСЛАВ: – Ну, я и говорю: не очень-то у них устойчивое и стабильное материальное положение – не впервой старухе муку из углов выскребать на последний колобок, но и эти трудности не разрушили их брак. Вот тебе – второй аргумент, доказывающий наличие между этими двумя чего-то более высокого и крепкого, чем экономическая подоплека ведения совместного хозяйства. И третье: когда Колобок, неблагодарная сволочь, отвалил мир посмотреть, ведь в сказке ничего не сказано про бракоразводный процесс? Отвечаю: ни словечка! Значит, даже на краю, перед лицом разочарований и предательства близких, они стоят, уцепившись друг за друга! Любовь ли это, спросите вы? Отвечаю: несомненно!

ХЕЛЬГА: – Слушай, а может, Колобок – это аллегория позднего ребенка, оторвавшегося от отчего дома и сгинувшего под лавиной соблазнов бытия?

ВЛАДИСЛАВ: – Блудный сын?

ХЕЛЬГА: – Да, что-то вроде того…

ВЛАДИСЛАВ: – Ну, пусть так, но это ничего не меняет, в сущности. Ведь была любовь у деда с бабкой? Была?

ХЕЛЬГА: – Конечно, была. В основе всего сущего лежит любовь … и свобода.

ВЛАДИСЛАВ: – Э-э-э-эй! Женьщина-а-а-а-а! Какая еще свабода?!!Ты в своих книжках набралься вредный вольтерьяснкий зараза? Все книжки – в тандырный печь, на мангал! Шашлык-машлык будет на твоих книжках, женьщина-а-а-а-а….

ХЕЛЬГА: – Да, шашлык будет, но сначала вот, послушай. Это из Эриха Фромма, «Искусство любить»…

ВЛАДИСЛАВ: – «Искусство забить…»?

ХЕЛЬГА: – «Искусство забить» – это справочник столяра, а «Искусство любить» – это психологическая философия…

ВЛАДИСЛАВ: – Ну, хорошо, что не философическая психология… Давай, читай, я весь в огне!

ХЕЛЬГА: – Огонь у тебя, милый, – от растирания, а я – читаю. Слушай: «… уметь сосредоточиться – значит уметь быть наедине с самим собой – и именно без этого не может быть умения любить. Если я привязан к другому человеку лишь потому, что сам не могу твердо стоять на ногах, он или она может меня спасти, но наши отношения не будут отношениями любви. Как ни странно, но умение быть одному является условием способности любить».

ВЛАДИСЛАВ: – Б-р-р-р, ужас-то какой! Ведь ты меня сейчас спасаешь от радикулита, или как там это называется… И что, между нами не любовь?

ХЕЛЬГА: – Отношения «пациент-врач» очень часто перерастают, как многие думают, в любовь, но, как считал товарищ Фромм, это не есть любовь, а лишь один из видов зависимости, сформированный на фоне физического неблагополучия пациента, от которого его избавил могучий человек в белом халате и с фонендоскопом на груди…

ВЛАДИСЛАВ (мечтательно): – Или между грудей…

ХЕЛЬГА: – Ладно, тогда – просто нежная фея в белом халате.

ВЛАДИСЛАВ: – А ты разделяешь точку зрения этого твоего товарища Фромма?

ХЕЛЬГА: – Я еще не вполне осознала ее, не растворила в своем сознании, чтоб пользоваться ею в повседневности безусловно и не задумываясь. Но я иду к этому, потому что давно чувствую великую правоту мысли товарища Фромма.

ВЛАДИСЛАВ: – Ты что, давно знакома с этой точкой зрения? Эту книжку я недавно у тебя увидел.

ХЕЛЬГА: – Книжка мне в руки попалась только что, но раньше я уже слышала нечто подобное от других людей, вернее, от одного человека…

ВЛАДИСЛАВ: – (С пафосом, пытаясь рывком привстать, но морщится и падает обратно на подушку): – Имя его, сестра!

ХЕЛЬГА: – Да что тебе имя? Лежи уж, Отелла недостреленный!

ВЛАДИСЛАВ: – Почему – недостреленный?

ХЕЛЬГА: – Потому что поясницу тебе про-стре-ли-ло, но поскольку ты еще делаешь попытки встать, то – не дострелило…. … Да, так, был один бродячий философ, шел некоторое время по пути, параллельному моему – научил кое-чему, разочаровал кое в чем. Не ревнуй, это давно было, да и не было ничего.

ВЛАДИСЛАВ: – Ну, а раз ничего не было, так и говорить не о чем. (Берет руку ХЕЛЬГИ в свои ладони, целует пальцы)… Как я люблю женские руки без маникюра и колец – просто руки…

ХЕЛЬГА: – Это, наверное, потому что маникюр и кольца носят, чтоб прикрыть от окружающих свою суть – руки человека ведь очень информативны, а вот руки без лишних отвлекающих вещиц – самые правдивые…

ВЛАДИСЛАВ (нежно, не выпуская ее руки): – Ну что тебе за охота все на свете объяснять? Имею я право, в конце концов, на необъяснимые сентиментальные вещи?

ХЕЛЬГА (задумчиво): – Имеешь, конечно. И ты прав: как раз необъяснимое и составляет очарование отношений между мужчиной и женщиной…

ВЛАДИСЛАВ (очень сентиментально, без тени улыбки): – или – между мужчиной и мужчиной…

ХЕЛЬГА (подхватывает таким же тоном, с пасторальным выражением лица): – …или – женщины и женщины…

Хохочут. ХЕЛЬГА протягивает руку и выключает торшер.

 

Картина третья

Тот же вечер. Комната НИКИТЫ. НИКИТА в наушниках смотрит футбол по телевизору. МУХА красит ногти под негромкую музыку и поглядывает то и дело на НИКИТУ – ей скучно, и футбол раздражает.

НИКИТА (в телевизор): – …Урод!!! Недоделок! Куда пасуешь?!!! Оо-о-о-о-о! Шевели тапочками!!!!! …Не туда… дава-а-а-а-а-ай! Жми!!! Жми!!!!!!! Жмии-и-и-и-и-и!!!!

МУХА (скорее сама себе): — И чего орать, спрашивается… Можно подумать, что от этого что-то изменится… Как будто футболисты слышат, как он их ласково бодрит … (приподнимает наушник у НИКИТЫ)… Ник! А Ник!

НИКИТА (рассеянно): – Чего, Муха?… Не мешай, а? Немного осталось… (пытается вернуть наушник на место, но МУХА удерживает наушник в таком положении, чтоб НИКИТА слышал ее).

МУХА: – Ник, а ты знаешь, что такое любовь?

НИКИТА: – О! Ну ты спросила…С чего вдруг? …Бей! Давай!!!!!! По дальней бей!!! Мазила-а-а-а! О-о-о-о!!!!

МУХА: – Да так, ни с чего. Смотрю я на папика твоего с этой его выхухолью…

НИКИТА: – Я просил – не называй Хельгу выхухолью, она нормальная тетка, между прочим. Кроме того, я уверен, что ты понятия не имеешь, как выглядит выхухоль…. А-а-а-а-а! Жми-и-ии!!! Беги, родной, лупи!!! Ура-а-а-а!!! Родной ты мой!!!! Гоо-о-о-о-о-о-о-л!!!

МУХА: – А зачем мне это знать? Просто слово смешное и обидное…

НИКИТА: – Ты что, хочешь Хельгу обидеть? С чего вдруг? Что она тебе сделала?

МУХА: – В том-то и дело, что ничего не сделала – святая какая-то, я таких не люблю: не обижается никогда и ни на что, голос не повышает, настроение всегда хорошее… Я тут недавно в ее шелковом халате из ванны вышла, так она увидела, улыбнулась так… как эта… как ее… Джоконда, и говорит: «Маша, тебе нравится мой халат?», а я ей: «Нет, халатик лажовенький, просто я свой в комнате забыла…»

НИКИТА: – Муха, ты прекращай задирать ее, а то нам придется решать квартирный вопрос: отец может не выдержать… Да и не понимаю я, чего ты добиваешься?…И вообще, давай потом поговорим про любовь, дай матч досмотреть, а?

МУХА: – Да Владик не узнает – она же святая, не жалуется…

НИКИТА: – Просто не реагирует на малолетнюю дурочку… (убирает руку МУХИ от наушника, придвигается ближе к телевизору, всем своим видом показывает, что не видит и не слышит МУХУ).

МУХА (сама с собой, глядя на дверь): — А я – не святая, и про любовь со мной надо разговаривать вовремя…

 

Картина первая

Маленькое, очень уютное кафе на пять-шесть столиков. На видном месте – табличка «Хоть это и не модно, но у нас не курят». За стойкой бара – красивая дама лет пятидесяти ловко управляется одна и с кассой, и со стаканами, и с кофе-машиной. В двух углах – венские вешалки. За окном темно, идет дождь со снегом, а внутри кафе – тихая французская музыка, запахи кофе, жужжание кофе-машины и разговоры. За одним столиком сидит парочка, на столе горит свечка, онисмотрят друг другу в глаза, сцепив руки по обеим сторонам от подсвечника… Им не нужно разговаривать – отношения на той стадии, когда слова еще не нужны.

Еще за одним столиком – женщина пьет кофе и читает. За ближайшим к зрителям столиком сидит ХЕЛЬГА. Она что-то пишет в блокноте. Тут же стоит высокий стакан с кофе-латте.

Открывается дверь с улицы, слышен шум улицы и падающей воды, входит НИКИТА с гитарой в чехле, ставит гитару, стряхивает мокрый снег и капли с воротника и вдруг видит ХЕЛЬГУ. Проходит, снимает пальто и садится за ее столик, пристроив рядом гитару. ХЕЛЬГА удивленно и радостно смотрит на НИКИТУ.

НИКИТА: – Привет, Хельга.

ХЕЛЬГА: – Здравствуй, милый ребенок. Кофе будешь?

НИКИТА: – Лучше чай. Зеленый.

ХЕЛЬГА оборачивается к хозяйке кафе, просит принести чай. …Неловкая пауза. НИКИТА смотрит в стол, а ХЕЛЬГА – на НИКИТУ. Наконец, НИКИТА поднимает глаза.

НИКИТА: – Ну, как ты?

ХЕЛЬГА (пожимает плечами. Улыбается легко и искренне) – У меня все хорошо, милый ребенок.

НИКИТА: – Не называй меня так, я уже не ребенок…

ХЕЛЬГА: – Ладно, не буду, хотя именно дети обычно бывают против того, чтоб их называли детьми… Ну, как у тебя дела?

НИКИТА: – Да, вроде, нормально… Работаю… Живу… Вот, с репетиции иду – новую песню написал…

ХЕЛЬГА: – Спой.

НИКИТА: – Что, прямо здесь?

ХЕЛЬГА: – Посмотри, тут – только люди, способные правильно отнестись и оценить (поворачивается к хозяйке кафе): – Мариночка, можно выключить музыку? Молодой человек исполнит нам песню своего сочинения…

ХОЗЯЙКА КАФЕ (кивает, приглушает звук музыки и обращается к посетителям): – Дорогие мои, вы не будете против исполнения авторской песни прямо сейчас? Согласитесь, не каждый день так может повезти…

ЖЕНЩИНА С КНИГОЙ: – Конечно, с удовольствием.

ВЛЮБЛЕННАЯ ПАРА не реагирует, они сидят, сцепившись руками и глядя друг другу в глаза…

НИКИТА (расчехляет гитару, очень смущается): – Простите, если что не так… я не профессионал…

ХЕЛЬГА: – Давай, начинай, не надо вступлений – ты превосходно поешь и песни твои – замечательные.

НИКИТА: – Песня называется «Мажорный блюз»…

(поет)

ВЛЮБЛЕННАЯ ПАРА наконец-то замечает происходящее, аплодирует вместе со всеми.

ХОЗЯЙКА КАФЕ: – За доставленное удовольствие – выбирай пирожное – угощаю!

НИКИТА: – Хельга, выбери пирожное – если бы ты не заставила, я бы не стал петь здесь…

ХЕЛЬГА: – Спасибо, ми… Ник, я буду тирамису.

НИКИТА идет к стойке, приносит ХЕЛЬГЕ пирожное… МАРИНА вновь негромко включает музыку, все возвращаются к своим занятиям… НИКИТА смотрит на ХЕЛЬГУ, явно хочет что-то спросить, но как будто не решается.

ХЕЛЬГА: – Да ладно тебе, Ник, не жмись – спроси меня, о чем хочешь, не бойся…

НИКИТА: – Хельга, скажи, а до моего отца у тебя же был кто-то? Почему вы расстались?

ХЕЛЬГА (смеется): – Конечно, был, дочь у меня не от Святого Духа. (Серьезно) Мы с тобой никогда не разговаривали на подобные темы… Был муж – погиб по собственной глупости – давно это было… дочка – от него… Потом был один, кунгфуист…

НИКИТА: – Серьезный мужик…

ХЕЛЬГА: – Да, серьезный… Но только он был кунгфуистом без изъятий, это все и определило…

НИКИТА: – Как это?

ХЕЛЬГА: – А так – в кунг-фу ведь тактика какая: ты ищешь контакта со спарринг-партнером, находишь его, вступаешь во взаимодействие, партнер протягивает к тебе руку, а ты ему – блок! …а мы с этой стороны… – блок! …а мы ногой… – блок! Блок! Блок! Закрыться! Не впустить! На тренировке понятно – там партнер желает одного: как американцы говорят, задницу тебе надрать, а в жизни кунгфуист еще даже не знает, зачем к нему руку протянули – и сразу блок! Блок! …Я ведь сначала подумала, что кунг-фу сродни танцу: слияние духом с партнером настолько, что предвосхищаешь любое его движение. Но потом я увидела коренное различие – в цели. Танец – это открываться и отдавать. Отдавать – это значит жить. А кунг-фу – это закрыться и …

НИКИТА: – …надавать! Ты молодец, Хельга: так выпукло все рассказала, ничего не рассказав. Даже я все понял! И где теперь он?

ХЕЛЬГА (задумчиво): – Не знаю. Он вообще живет в иных сферах, а когда земное в нем вдруг зашкалит – высунется немного наружу, в нашу жизнь как в командировку, попробует что-то сделать по-людски, чтоб форму не потерять, раз уж угораздило человеком воплотиться – а результат не удовлетворяет или изначально не был нужен, и тогда он снова ныряет в свои миры. А если кто из земных разбежится ему навстречу – блям-с! – в захлопнутые створки врежется – и потирает потом шишки, и думает, что это было… Я так наударялась об него – какое-то время синяки с души сходили… потом с твоим отцом повстречалась…

НИКИТА (тоже очень смущаясь): — Ага, а тут новые синяки… Дурак, конечно, отец, но у нас с ним пакт о полном невмешательстве…

Пауза

ХЕЛЬГА: – Извини, Ник, за любопытство – если не хочешь, не отвечай – а как ты с Мухой объяснился – с нею-то у вас не могло быть никакого пакта?

НИКИТА: – Да никак. Когда за тобою закрылась дверь, она мне просто сказала, что ей надоело слушать ваши с отцом рассказы про поездки в Швейцарию и Италию, самой вернувшись при этом из Египта, и что она сильно поумнела и намерена использовать свое преимущество, пока оно у нее есть…

ХЕЛЬГА: – И какое же это преимущество?

НИКИТА (неловко): — Ну… Возраст…

ХЕЛЬГА: – Понимаю, понимаю, не давись словами. Твоя Муха права на все сто: молодость – это неоспоримое преимущество, но только доставшееся бесплатно. И вся «феня» в том, что молодость заберут, как все халявное. Просто Муха еще об этом не догадывается – и не надо, всему свое время. И знаешь, не переживай, нет никаких синяков от Влада – я уже не та, что раньше. Меня мама всегда учила не столько верить в себя, сколько опираться на внешние обстоятельства, а я всю жизнь переучивалась наоборот: быть счастливой, невзирая на внешние обстоятельства. И кунгфуисту – отдельное спасибо за это – научил и натренировал. Знаешь, как он говорил про меня? Он говорил, что я смогу встретить своего мужчину только тогда, когда буду готова дать ему полную свободу вплоть до ухода, почувствовав при этом не боль потери, а радость приобретения нового пути, ценных уроков, собственной свободы, наконец. Я старательно училась этому – и научилась. У меня свой собственный путь счастья, и я уже знаю, как по нему идти.

Пауза

НИКИТА: – И что, тебе теперь совсем не нужна помощь извне?

ХЕЛЬГА: – Ну, как же не нужна! Вот, например, я недавно обнародовала воззвание о помощи:

(Оба хохочут до слез)

НИКИТА: – Классная ты… Хельга! И что, кто-то отозвался… грудь поискать?

ХЕЛЬГА: – Угу, сразу несколько вызвалось …

НИКИТА: – И…?

ХЕЛЬГА: – Дошли по азимуту, а на груди – табличка: «Руками не трогать!»

НИКИТА: – И на что такая табличка обрекает женщину?!!

ХЕЛЬГА: – Так на обороте же написано: «ТОРГ УМЕСТЕН»!

НИКИТА (удивленно): – А расчет на что?

ХЕЛЬГА: – А расчет на то, что мужчине больше всего хочется именно то, чего нельзя: только самый достойный протянет руку к такой табличке, потом перевернет ее – и в его душе вспыхнет надежда и поселится радость от промежуточной победы. А я, знаешь ли, вполне нормальная тётка и люблю только победителей.

НИКИТА (смеется): – И что, есть уже перевернувшие табличку?

ХЕЛЬГА: – Пока нет, кастинг в разгаре.

НИКИТА (поддерживая тон игры): — И с какого возраста допускаются участники?

ХЕЛЬГА: – С восемнадцати лет! Я чту законы!

НИКИТА (присвистнув, подавшись вперед, тихо, но внятно): — Запишите меня…

Музыка становится громкой, голосов больше не слышно, но видно, что НИКИТА и ХЕЛЬГА эмоционально разговаривают о чем-то все то время, пока закрывается

занавес

Зрители идут в буфет, где им обязательно должно предлагаться кофе-латте и пирожные тирамису.

 

Картина первая

Квартира Ореховых. Утро. Из комнаты НИКИТЫ выходит ХЕЛЬГА в ярком шелковом халате, в коридоре сталкивается с ВЛАДИСЛАВОМ, выходящим из ванной. ВЛАДИСЛАВ остолбеневает, переводит взгляд на дверь комнаты НИКИТЫ, потом на ХЕЛЬГУ, открывает рот…

ХЕЛЬГА (тихо, душевно): — Доброе утро, у Вас зубная паста на щеке…

Скрывается в ванной. ВЛАДИСЛАВ стоит посреди коридора… Из его комнаты голос МУХИ:

МУХА (капризно): – Ну, где ты застрял?! Я же опоздаю, опять с этим старым перцем объясняться…

ВЛАДИСЛАВ: – Какой он старый перец, он на год меня моложе!

МУХА: – Мне сегодня кофе со сливками, а джем – абрикосовый!

ВЛАДИСЛАВ идет в кухню, там варит кофе, жарит тосты, постоянно оглядываясь на дверь ванной. Он торопится, у него все падает, не получается, как надо. Наконец, он собирает на поднос чашку с кофе, тосты, банку с джемом и поспешно идет к себе в комнату, стараясь успеть, пока ХЕЛЬГА не вышла из ванной. Едва он поравнялся с ванной, оттуда выходит ХЕЛЬГА, а из своей комнаты – НИКИТА.

НИКИТА: – Доброе утро, пап.

ВЛАДИСЛАВ: – Доброе утро…

Отводит взгляд, идет к своей комнате, осторожно неся поднос.

НИКИТА ХЕЛЬГЕ (глядя в спину отцу, заложив руки в карманы): — Хель, что у нас сегодня на завтрак, с учетом того, что джем сожрали, сливки – тоже?

ХЕЛЬГА: – Пошли, придумаем что-нибудь, я вчера в холодильнике заметила яйца. Если из них ночью никто не высидел цыплят, то у нас будет омлет…

НИКИТА: – А если высидел – цыпленок-табака!(Уходят в кухню).

 

Картина вторая

Комната Владислава. На столе – поднос с чашкой, пустая банка из-под джема. Около стола сидит МУХА и перед зеркалом «макияжится», в ушах – наушники, она слушает плейер. МУХА одета в дорогой костюм, на шее – массивное колье с камнями, рядом – навороченная сумка со стразами. ВЛАДИСЛАВ одевается и натужно, с напускной бодростью, напевает. Наконец, МУХА заканчивает с макияжем, открывает шкатулку, вынимает из ушей наушники, вставляет в мочки серьги в том же стиле, что и колье, готовится надеть кольца, перстни.

ВЛАДИСЛАВ (подходит сзади, перехватывает ее руку, целует пальчики): – Как я люблю женские руки без колец…

МУХА (выдергивает руку): – Это потому, что тебе жалко тратиться на брюлики, вот и говоришь глупости. Кольца – это круто и классно! Мои девчонки дохнут, как я в аудиторию вхожу.

ВЛАДИСЛАВ (осторожно): – Машунь, а ты не находишь, что для учебного дня ты немножко… м-м-м… не в стиле…ну… броско очень… все блестит… а…?

МУХА: – Я – блестящая женщина, пусть все видят и завидуют!

Встает, достает коробку с сапогами на высоченном каблуке, обувается, осматривает с восторгом себя в зеркале и намеревается выйти в коридор.

ВЛАДИСЛАВ (мнется): – Малыш…Понимаешь, тут такое дело…

МУХА (нетерпеливо): – Что такое? Нам уже пора. Ты что, не сможешь отвезти меня?

ВЛАДИСЛАВ: – Отвезу… Я не об этом. В общем, тут Хельга.

МУХА (замирает на месте): – В каком смысле – тут?!!

ВЛАДИСЛАВ: – Я не знаю смысла… но они с Никитой, кажется, живут у него в комнате…

МУХА (сначала расширяет глаза, поднимает удивленно брови. Но очень быстро берет себя в руки, усмехается иронично): — Давно?

ВЛАДИСЛАВ (растерянно, как в тумане): — Наверное, с этой ночи… Я утром их встретил на кухне… около ванной… и вообще… Хельга сказала, что у меня лицо в зубной пасте, а Никита спросил ее, что у них на завтрак…

МУХА: – А я почему ничего не слышала?

ВЛАДИСЛАВ: – Так ты в наушниках, по-моему, так и спала с вечера, и утром в них…

МУХА: – Ну и ничё страшного, мы такое по ботанике проходили в школе – называется перекрёстное опыление…

Решительно открывает дверь, выходит в коридор, и сталкивается с НИКИТОЙ и ХЕЛЬГОЙ, идущими из кухни к себе в комнату. У ХЕЛЬГИ в руке большая чашка с водой, НИКИТА на ходу сворачивает полиэтиленовый пакет. НИКИТА И ХЕЛЬГА здороваются, МУХА не отвечает, надевает роскошную длинную шубу и нарочито громко говорит ВЛАДИСЛАВУ:

– Вла-а-ад! Поскорее, я на каблуках быстро идти не смогу, а ты далеко припарковался, туда пока дошлёпаешь – все ноги переломаешь!

ВЛАДИСЛАВ И МУХА выходят за дверь, уходят. В коридор выходят НИКИТА и ХЕЛЬГА, смеются.

НИКИТА: – Она теперь так всегда одевается. Еще меня спрашивает, хорошо ли смотрится на ней все это барахло.

ХЕЛЬГА: – Французы говорят: когда кончаются деньги – начинается элегантность.

ХЕЛЬГА одевается, НИКИТА подает ей пальто, скромно целует в щечку.

НИКИТА: – Пока, до вечера. Как договорились?

ХЕЛЬГА: – Как договорились. До вечера!

Уходит. Никита скрывается в своей комнате.

 

Картина третья

Поздний вечер того же дня, пожалуй, уже начало ночи. ХЕЛЬГА и НИКИТА еще не спят – из их комнаты через приоткрытую дверь коридора виден неяркий свет. Открывается входная дверь, появляются ВЛАДИСЛАВ и МУХА. ВЛАДИСЛАВ практически несет МУХУ на себе, поскольку она вдребезги пьяна.

ВЛАДИСЛАВ (себе под нос): — Ну, вот и пришли…

МУХА (громко): — Ну, вот и приехали!!!

ВЛАДИСЛАВ: – Не шуми, все спят…

МУХА: – Спят усталые зверушки… Ха-ха-ха! (Отключается, повисая на ВЛАДИСЛАВЕ)

На голоса выходит из комнаты НИКИТА.

НИКИТА: – О-о-о! Владик под Мухой! Не доглядел за шустриком?

ВЛАДИСЛАВ (бурчит, не глядя на НИКИТУ, и пытается снять с МУХИ шубу и сапоги): – Да я и не глядел за ней. Я припозднился – Алехин вызвал, ну, и застряли с проектом – а там уже глядеть было не за кем, бери, кто хочет, и неси, куда хочет…

НИКИТА: – Значит, ты первый успел, Орехыч? Молодец, отец! Отец-молодец! …Ладно, к утру проспится, и следа не останется. (С легкой издевкой): – Помочь раздеть?

ВЛАДИСЛАВ: – Справлюсь…

Уходит в свою комнату, утаскивает МУХУ. НИКИТА наблюдаетвсю сцену до конца, прислонясь к стене и скрестив руки на груди.

 

Картина четвертая

Вечер следующего дня. Комната ВЛАДИСЛАВА. МУХА в наушниках лежит на диване, листает журнал. ВЛАДИСЛАВ сидит рядом, гладит ее призывно по спине. МУХА не реагирует, смотрит в глянец с отстраненным видом.

ВЛАДИСЛАВ: – Мур-мур-мур…

МУХА не реагирует.

ВЛАДИСЛАВ (громче): – Мур-мур-мур… Кто у нас ласковая кошечка?…

МУХА (отрывается от журнала, недовольно): – И что, теперь мы так тут и будем вчетвером? И эта выхухоль здесь будет ходить и шуршать?

ВЛАДИСЛАВ: – Кисунь, ну, во-первых, не говори так грубо про человека, а во-вторых, я же тебе объяснял: у нас с Ником давно мужской пакт о невмешательстве. В конце концов, это и его дом тоже, и он имеет такое же право на личную жизнь в нем, как и я… Кисунь… Он же к нам не лезет…

МУХА (с вызовом): – Ничего себе «не лезет»! И вообще, мы собирались в клуб, а ты все откладываешь и откладываешь. Мне скучно сидеть вечером дома, а на эти твои дурацкие концерты я больше не пойду: скрипки весь мозг пропилили!

ВЛАДИСЛАВ: – Опа! А вчера мы где были?!!

МУХА: – Во-первых, не мы, а я одна. Ты о-по-здал! А во-вторых, я еще хочу!

(Надувает губы, смотрит в сторону)

Пауза

ВЛАДИСЛАВ: – Ну, хочешь, я тебе почитаю книжку? Сказку хочешь?

МУХА (истерично): – Про Колобка? Что я тебе, дурочка какая-нибудь? Я сама читать умею, когда захочу.

ВЛАДИСЛАВ (старается говорить примирительно): – А хоть и про Колобка… это ж самая что ни на есть сказка про любовь…

МУХА: – Ага, особенно там лиса Колобка полюбила! Отстань…

Опять надувает губы, отодвигается ближе к стене и отворачивается.

ВЛАДИСЛАВ пытается, сидя на краю дивана, дотянуться до МУХИ, но его вдруг простреливает боль в спине, он вскрикивает, замирает и еле-еле укладывается на диван.

ВЛАДИСЛАВ (с трудом, сквозь зубы, превозмогая боль): — Малыш, помоги мне, пожалуйста…

МУХА (поднимается, немного испуганно): — Ну вот… Что надо сделать? Скорую вызвать?

ВЛАДИСЛАВ: – Нет, скорую не надо. Возьми вон там, в шкафу пузырек темный… Видишь? Вот-вот, открывай его, разотри мне поясницу, пожалуйста, это мне обычно быстро помогает…

МУХА (с надеждой): – И пойдем в клуб?! Там сегодня все наши, я хотела в новых джинсах пойти…

ВЛАДИСЛАВ (вздыхает, закатывает глаза, говорит неуверенно): – Давай попробуем поставить меня на ноги…

МУХА открывает пузырек, наливает жидкость из него на ладонь, морщится…

МУХА: – Фу-у-у! Какая вонища!

ВЛАДИСЛАВ (старается бодриться): — Зато эффективно! Проверено!

МУХА: – Так у тебя это часто бывает?

ВЛАДИСЛАВ (испуганно): – Нет-нет, что ты! Просто мне один…товарищ это посоветовал… у него… часто бывает такое…

МУХА пытается растирать поясницу ВЛАДИСЛАВУ, у нее не получается, да она не очень-то и старается.

МУХА (пока в легкой – истерике): – Фу! Руки болят, и еще вся провонялась, теперь не отмоюсь неделю!

ВЛАДИСЛАВ (пытается повернуться к ней, но падает обратно, морщась от боли): — Нет, Кисунь, это все мылом элементарно отмывается, не переживай. Видишь, я сам не смогу…

МУХА (почти кричит): – Говорила же, «скорую» надо вызвать, а не мне тут возиться! Я не умею! Не могу! Не хочу!! И еще такая вонища!

(Выскакивает из комнаты, в истерике хватает шубу, сумку, хлопает дверью, убегает)

ВЛАДИСЛАВ (смотрит на дверь): — Руки не помыла…

ВЛАДИСЛАВ остается один, беспомощный. Пытается дотянуться до телефона, падает на диван. Через некоторое время в комнату входит ХЕЛЬГА.

ХЕЛЬГА (сочувственно): — Опять?

ВЛАДИСЛАВ (кряхтит, смущается): – Опять…

ХЕЛЬГА: – Отряд гуманитарной помощи прибыл к месту экологической катастрофы, давай разотру. Где твой волшебный пузырь?

ВЛАДИСЛАВ: – Во жизнь! Раньше волшебным пузырем называли утреннюю бутылку пива! …Вон, на столе…

ХЕЛЬГА: – Ничего, перемены всегда интересны. Наша Леночка знаешь, что недавно отмочила? Говорит: «Когда тебе переваливает за тридцать, то буквально все в твоей жизни меняется – до тридцати у меня в записной книжке было: Саша, Коля, Миша, Максик, а после тридцати: дерматолог, стоматолог, кардиолог…».

ВЛАДИСЛАВ смеется, как может. ХЕЛЬГА растирает ему поясницу, укладывает его деловито и сноровисто, выходит, оставив ночник. В коридоре сталкивается с НИКИТОЙ, который из кухни несет отцу чай в большой кружке. Они молча улыбаются друг другу.

 

Картина первая

Вечер. В общей комнате ХЕЛЬГА вяжет в кресле. Вбегает НИКИТА.

НИКИТА: – Отец не приходил?

ХЕЛЬГА: – Нет, еще не было. А что?

НИКИТА: – Да мы договорились созвониться сегодня и вместе ехать за продуктами после работы. Я звоню, а номер недоступен. Думал, может, он домой заскочил за чем-нибудь…

ХЕЛЬГА: – Нет, я сегодня рано вернулась – его не было. Может, они куда-нибудь с Машей ушли?

НИКИТА (рассеянно, тревожно): – С Машей-Машей, манной кашей… Говорю же, мы договорились…

ХЕЛЬГА: – Ну, мало ли что вы договорились! Видишь, какое у них последнее время «скандалезо крещендо», может, решили смягчить ситуацию, спонтанно планы переменили…

НИКИТА: – (неуверенно) – Он бы тогда позвонил и сказал… Он никогда так не «кидает»….

ХЕЛЬГА: – …а батарейка села, зарядить негде, под рукой другого телефона нет, ситуация – не для звонка….

Хлопает входная дверь, появляется МУХА – одна. НИКИТА выходит в прихожую.

НИКИТА: – Отец не с тобой разве?

МУХА (с вызовом) – А он вообще-то был со мной когда-нибудь?

НИКИТА: – Вы сегодня никуда не ходили вместе после его работы?

МУХА: – Куда он ходил или не ходил – я не знаю, а я была на занятиях. Отстань, я устала…

НИКИТА (раздраженно): – Устала – съешь фестала! Труженица… (ХЕЛЬГЕ) – Ничего не понимаю…

Звонит домашний телефон, НИКИТА хватает трубку:

НИКИТА: – Да! Здравствуйте… да…спасибо… где?… записываю… Ну, слава Богу, а то мы уже волнуемся… Сегодня можно? … До девяти успеть…. Понял… Спасибо, до свидания! (ХЕЛЬГЕ): – Его прямо на улице опять поясница «двинула», да так, что вообще пошевелиться не смог – ему скорую вызвали, увезли в четырнадцатую больницу. Это где? Забыл спросить адрес … врач дежурный звонил…

ХЕЛЬГА: – Сейчас посмотрю в интернете, собирайте вещи. И такси вызову (направляется в комнату НИКИТЫ).

НИКИТА: – Уколов каких-то наставили, боль сняли, но говорят, надо полежать сколько-то, посмотреть, что к чему. Сейчас он нормально, но надо привезти тапочки там… щетку зубную, зарядку для телефона – у него и правда батарея села… Муха! Иди сюда!

Выходит МУХА из комнаты, вынимает наушники от плейера:

МУХА: – Чего еще?

НИКИТА: – Собери отцу вещи, он в больницу попал с острым радикулитом, только шустро давай, мне надо до девяти успеть, потом закроют, а он там весь в костюме, такой неземной, и без гигиенических средств к существованию. Кружку не забудь и ложку, а то у них там из посуды – только кружки Эсмарха и чашки Петри…

МУХА: – А чё я-то сразу? Сам не можешь? Иди и возьми. (Уходит в свою комнату, вернув на место наушники)

НИКИТА: – Ладно, некогда с тобой препираться. Хельга, помоги мне, пожалуйста: собери, что нужно, в ванной.

ХЕЛЬГА быстро ходит, складывает в пакет щётку, кружку, ложку. НИКИТА из комнаты ВЛАДИСЛАВА приносит какие-то вещи, складывает в пакет, кладет туда же тапочки.

ХЕЛЬГА: – Ник, возьми ему пузырёк с растиранием – он из темного стекла, поищи там, в комнате.

НИКИТА (из комнаты): – Ага! Нашел, взял… Что из одежды, как думаешь?

ХЕЛЬГА: – Известно, что: ночной колпак и розовые носки с кисточками.

НИКИТА: – А почему розовые?

ХЕЛЬГА: – Ну, бери красные с помпошками…

НИКИТА выходит из комнаты, несет пакет с одеждой, кладет туда же приготовленное ХЕЛЬГОЙ. Звонит телефон. ХЕЛЬГА берет трубку.

ХЕЛЬГА (в телефон): — Хорошо, спасибо, сейчас спускаемся. (НИКИТЕ) – Такси уже внизу, черная машина номер четыреста семнадцать. Вот адрес (дает НИКИТЕ клочок бумаги).

НИКИТА: – Бегу, пока!

Уходит.

Едва за НИКИТОЙ закрывается дверь, из комнаты выходит МУХА с большой сумкой, уже полной, иначинает поспешно спихивать вещи из прихожей: верхнюю одежду, шарфы, обувь – во вторую, такую же огромную, сумку … Делает все это она нервно, порывисто, все падает у нее из рук, создает шум. МУХА вроде бы даже всхлипывает. ХЕЛЬГА несколько секунд молча наблюдает за всем этим, потом делает движение, чтоб уйти к себе в комнату…

МУХА (грубо, с вызовом): – Чего смотришь? Боишься, как бы я лишнего чего не прихватила?

(ХЕЛЬГА молчит, смотрит на МУХУ спокойно, с жалостью).

МУХА продолжает метаться и сбрасывать в сумку вещи:

МУХА: – Не волнуйся – мне вашего ничего не надо! Размерчик не тот! А захочу – так и возьму, я не святая. Думаешь, ты ему нужна? Не нужна! Ты – старуха уже. А за мою молодость платить надо! Платить! Он думает, купил шубу несчастную, свозил один раз в Италию – и можно расслабиться. Вечно ему – то некогда, то устал, то мои друзья и клуб не нравятся. Оперу ему подавай! А что опера? Стоит толстый, старый идиот на сцене, глаза закатил и горланит что-то – ни слова не понятно, сплошные завывания…

(ХЕЛЬГА стоит, кивает слегка, немного улыбается.)

МУХА пытается застегнуть набитую сумку, пыхтит, надавливая коленом:

МУХА: – Сидит дома…уф…как приколоченный: то у него очередная срочная работа, то – внеочередной… уф… радикулит! Надоело!

МУХА выпрямляется, упирает руки в бока, смотрит в упор на ХЕЛЬГУ:

МУХА: – Меня, между прочим, давно однокурсник замуж зовет. И не какой-нибудь: у него отец – депутат, квартира своя – не чета этой дыре, и дом на Валютке! И отдыхать он ездит не в четыре звезды!

(ХЕЛЬГА молчит, только высоко поднимает бровь.)

МУХА: – А вы что все хотели? Чтоб я молодость свою потратила около его постели, растирая его какой-то вонючей гадостью и горшок подавая?! Дудки! Не на ту напали!

МУХА швыряет ключи, вытаскивает сумки за входную дверь. В это время звонит ее мобильный телефон.

МУХА: – Алло! Приехал? Хорошо. Поднимайся на шестой этаж, надо вещи мне помочь донести…нет, я их уже вынесла из квартиры, уже всё вынесла! Давай скорей!

Хлопает дверью. ХЕЛЬГА остается одна.

ХЕЛЬГА (задумчиво декламирует вслух):

– Вокруг – любви моря и океаны,

А мы – по берегам едва живем:

Кому-то море разъедает раны,

А кто-то плавать не умеет в нем…

Бедная девочка… Переходящее красное знамя капиталистического соревнования… Счастья тебе, если ты знаешь, в чем оно состоит…

 

Картина вторая

В квартире Ореховых. В общей комнате за красиво сервированным столом – ХЕЛЬГА И НИКИТА. Накрыто для праздничного обеда. ХЕЛЬГА читает, НИКИТА пишет смс в мобильнике. Входит ВЛАДИСЛАВ. Он очень смущен, не знает, как себя вести. ХЕЛЬГА откладывает книгу, НИКИТА отрывается от телефона.

НИКИТА: – Добро пожаловать в харчевню «Три пескаря»!

ВЛАДИСЛАВ: – Да уж, за неделю хоть и с вашими пирожками, но соскучился даже просто по родным тарелкам.

ХЕЛЬГА: – Ну, садитесь все. Ник, открывай шампанское, будем отмечать обретение свободы. Телодвижений.

НИКИТА открывает и разливает шампанское, все чокаются…

НИКИТА (искренне, недвусмысленно): – За свободу!

ХЕЛЬГА (лукаво): – За свободу!

ВЛАДИСЛАВ (смущенно, но с явным облегчением): – За свободу!

ХЕЛЬГА (всем накладывает на тарелки): — Экспериментальный салат, рецепт на работе рассказали.

ВЛАДИСЛАВ (с набитым ртом): – М-м-м-м…вкусно… Хельга, ты превзошла не только себя, но даже этого…как его?…твоего любимого крысеныша из мультика… как его бишь?

ХЕЛЬГА: – Моего кумира зовут Реми, прошу всех запомнить! Спасибо за похвалу, я готовила с вдохновением…

НИКИТА: – … и с моей помощью!

ВЛАДИСЛАВ: – Н-н-да? И как ты помогал?

НИКИТА: – А я ушел и не путался под ногами с дурацким вопросом «когда поесть дадут?»

Смеются.

ВЛАДИСЛАВ (ХЕЛЬГЕ, кивая на отложенную ею книгу): — Что читаешь?

ХЕЛЬГА: – О-о-о! Это прекрасная эпическая вещь, и как раз на тему свободы…

ВЛАДИСЛАВ: – И?

ХЕЛЬГА: – «Три медведя». Русская, вполне народная сказка.

ВЛАДИСЛАВ: – А там… про свободу?

НИКИТА (озарено): – А то! Я понял! Смотри, Орехыч: жили себе три медведя, самоопределялись, развивали социально-экономические устои, давно определили сферы влияния: у каждого свой шесток, стул, миска, кроватка. Тут врывается малохольная девочка Маша, совершает несколько диверсий во всех отраслях народного медвежьего хозяйства: все сжирает, мебель крошит или с места срывает, постели мнет, да еще прямо как была, в лаптях и грязном сарафане, заваливается на лучшее место и спит там, как свинья в клумбе. И кто ей будет рад? Да никто, натурально! Вот медведи-то и возбудились – освободительную операцию начали. А Маша вовремя – ноги в руки – и ходу. И опять у медведей наступила свобода с независимостью, порядок и ясность во всех сферах политики и экономики. Понял теперь?

ВЛАДИСЛАВ потрясенно молчит, ХЕЛЬГА усмехается одними глазами. НИКИТА вдруг, сообразив, тоже смущенно смолкает.

Звонок в дверь. НИКИТА идет открывать. Пришел ПОЧТАЛЬОН.

ПОЧТАЛЬОН: – Здравствуйте! Заказное письмо… «господин Никита Вэ Орехов» – это Вы?

НИКИТА: – Да, я.

ПОЧТАЛЬОН: – А паспорт Ваш можно?

НИКИТА (роется в кармане куртки, находит паспорт, протягивает ПОЧТАЛЬОНУ): — Вот, пожалуйста…

ПОЧТАЛЬОН (смотрит в паспорт, отдает НИКИТЕ конверт, протягивает ручку и блокнот): – Распишитесь, пожалуйста…

НИКИТА (расписывается): – Спасибо.

ПОЧТАЛЬОН: – Всего хорошего (Уходит).

НИКИТА распечатывает нетерпеливо конверт, читает, потом идет с письмом обратно в общую комнату.

НИКИТА (потрясая полученным письмом): – У меня есть хорошая новость: моя работа победила в конкурсе, и меня приглашают в проект по этой теме в Германию в составе международной молодежной группы.

ВЛАДИСЛАВ: – Надолго?

НИКИТА: – Пишут, что первый этап занимает полгода… Потом – не знаю, но думаю, можно будет зацепиться.

ВЛАДИСЛАВ растерянно, непонимающе смотрит на ХЕЛЬГУ, потом – на НИКИТУ, но они оба спокойны и безмятежны.

ВЛАДИСЛАВ: – И ты согласишься?

НИКИТА: – А почему нет? Они условия нормальные предлагают: общежитие в университетском городке – фирма оплачивает. Еще и зарплату платить будут, ну, и перспективы…

ХЕЛЬГА: – Правильно, Ник, надо ехать и попробовать себя в чем-то новом. Я очень рада за тебя. А как же твои занятия музыкой?

НИКИТА: – Да в Европе и есть самое гнездилище рок-музыкантов! Уверен, что там-то мое хобби и обретет новое звучание в самом полном смысле этого слова.

ВЛАДИСЛАВ: – А….?

НИКИТА подмигивает отцу, а в сторону ХЕЛЬГИ делает многозначительное лицо. ВЛАДИСЛАВ ошарашен, его лицо – один сплошной знак вопроса…

 

Картина последняя

Ночь в квартире Ореховых. НИКИТА выходит из своей комнаты, зажигает маленькое бра на стене в коридоре, идет по направлению к кухне. Из ванной тихонько, стараясь сохранить тишину, выходит ХЕЛЬГАв шелковом халате. НИКИТА и ХЕЛЬГА улыбаются друг другу, ХЕЛЬГА прикладывает палец к губам, оглядываясь на дверь комнаты ВЛАДИСЛАВА. ОНИ молча и тихо исполняют ритуал, похожий на ритуал «ДОГОВОРИЛИСЬ», принятый между НИКИТОЙ и ВЛАДИСЛАВОМ.

Свет гаснет, «Мажорный блюз становится громче»

ЗАНАВЕС

(пока он закрывается, слышен голос НИКИТЫ, поющего последний куплет «Мажорного блюза»: