Торчи Грей в честь дружбы, начавшейся с коллажа из стручков молодой фасоли... который сделала она, а не я.

Педагогический колледж: Западного Кентукки

Боулинг-Грин, Кентукки

1958

 

1

На первый взгляд, откуда, казалось бы, взяться какой-то связи между убийством человека и теми событиями, что заставили меня по-иному взглянуть на собственную жизнь. По правде говоря, все касающееся Венделла Джаффе не имело ни малейшего отношения к истории моей семьи, но убийство редко когда бывает не грязным делом, а неожиданные открытия случаются не тогда, когда их ждешь. Я проводила расследование относительно прошлого этого субъекта, вот оно-то и заставило меня заглянуть в собственное прошлое, и в конечном счете обе истории переплелись и стали почти неразделимы. Что плохо в смерти, так это то, что после нее ничего уже нельзя изменить. А в жизни, наоборот, плохо то, что ничто не остается неизменным. Все началось с телефонного звонка, нет, не мне, а Маку Вурису, одному из вице-президентов страховой фирмы "Калифорния фиделити", у которого я когда-то работала.

Зовут меня Кинси Милхоун. Я – частный детектив, мой офис располагается в Санта-Терезе, небольшом калифорнийском городке, что в девяноста пяти милях к северу от Лос-Анджелеса. Все мои связи с "КФ" прервались в декабре прошлого года, и с тех пор мне не приходилось ни бывать там, ни вступать с этой страховой компанией в контакт. На протяжении последних семи месяцев я снимала под свою контору комнату в юридической фирме "Кингман и Ивс". Лонни Кингман занимается по большей части уголовными делами, ему нравятся сложные судебные процессы, замешанные на случаях причинения непреднамеренных увечий или загадочной смерти. Вот уже много лет он выступает в суде адвокатом по делам, которые я веду, а при необходимости мне всегда можно обратиться к нему за юридическими советами. Лонни невысок ростом, но мускулист и крепок: он неплохой боксер, да еще занимается культуризмом. Джон Иве – тихоня, его больше привлекает работа по обжалованиям и апелляциям, которая требует ума и сообразительности. Насколько могу судить, сама я – единственный человек, не высказывающийся по адресу всех юристов вообще с обычными презрением и пренебрежением. Кстати, чтобы уж вы знали: к полицейским я тоже отношусь с симпатией, в конце концов, они единственные, кто стоит в нашем обществе между такими, как я, и полной анархией.

"Кингман и Ивс" занимает весь верхний этаж небольшого дома в самом центре городка. Фирма состоит из самого Лонни Кингмана, его делового партнера, также юриста Джона Ивса, и одного адвоката по имени Мартин Челтенхэм – он самый близкий приятель Лонни и тоже снимает у него помещение. Основную работу в фирме "тянут" два делопроизводителя, одну из них зовут Ида Рут, другую Джил. Еще у нас есть Элисон, секретарша, которая встречает посетителей, и Джим Тикет, делопроизводитель, но, в отличие от двух женщин, он не имеет юридического образования.

Та комната, в которой теперь располагаюсь я, была раньше залом для заседаний, и потому в ней есть небольшой уголок, что-то вроде кухни, где стоят кофеварка и маленький холодильник. После того, как Лонни захватил под свою фирму последнюю еще свободную комнату на третьем этаже, он оборудовал настоящую кухню, и вдобавок соорудил отдельную комнатку, где у нас стоят копировальные машины. В моем офисе, помимо кухонного уголка, помещаются письменный стол, вращающееся кресло, несколько шкафов с бумагами. Есть также большая кладовка, доверху набитая картонными коробками, к которым я не прикасалась с момента переезда сюда. У меня собственный телефон и еще два параллельных аппарата от тех номеров, что установлены в самой фирме. Вообще-то есть еще автоответчик, но когда случается запарка, моим клиентам отвечает Ида Рут. Поначалу у меня было побуждение подыскать себе под офис другое место. Деньгами для этого я располагала. Как раз перед Рождеством я завершила одну удачную "халтуру", которая принесла мне чек на двадцать пять тысяч долларов. Я вложила эти деньги в КД – нет, не в компакт-диски, а в кредитный договор, – и теперь они лежали в банке, потихоньку обрастая процентами. Однако со временем с удивлением стала вдруг открывать для себя, что нынешнее мое место работы нравится мне все больше и больше. Расположение конторы оказалось очень удачным, а потом, приятно, когда на службе тебя окружают люди. Если живешь одна, то среди прочих, правда немногочисленных, неудобств такой жизни есть момент, когда невозможно никого предупредить, если куда-то уходишь или уезжаешь. Но теперь, хотя бы на работе, рядом со мной были люди, которые всегда знали, где я нахожусь, и при необходимости я могла попросить их в чем-то меня подстраховать.

В тот понедельник утром, где-то в середине июля, я уже полтора часа висела на телефоне, занимаясь розыском одного беглеца от алиментов. Частный детектив из Нэшвилла от имени своей клиентки, (бывший муж задолжал ей шесть тысяч долларов на воспитание ребенка), попросил меня проверить наши местные источники. По слухам, беглый муж покинул штат Теннесси и направился в Калифорнию, собираясь осесть где-нибудь в округе Пердидо или Санта-Тереза. В письме детектив сообщал мне имя беглеца, дату его рождения, номер по социальному страхованию и последний адрес. Там же была информация о марке и типе машины, на которой он ездил перед исчезновением, и номер, под которым она была зарегистрирована в Теннесси. Я уже успела отправить два письма в Сакраменто, одно с запросом о его водительских правах, другое – не регистрировал ли он в Калифорнии свой "форд-пикап" модели 1983 года. А теперь обзванивала местные телефонные, электрические и прочие компании, занимающиеся обслуживанием, пытаясь таким образом хоть за что-нибудь зацепиться. Пока что все мои усилия были безрезультатны, но я хотя бы была чем-то занята. Впрочем, за пятьдесят долларов в час я готова заниматься почти чем угодно.

Когда по внутренней связи раздался сигнал вызова, я автоматически подалась вперед и нажала на рычаг.

– Да?

– К вам пришли, – сообщила мне Эдисон. Ей двадцать четыре года, и она отличается кипучей энергией. У нее длинные, по пояс, светлые волосы, одежду она покупает только четвертого размера, и непременно с уточнением "малый", а над буквой "i" в своем имени, в зависимости от настроения (которое, впрочем, у нее всегда прекрасное) обычно рисует вместо точки маленький цветочек, или сердечко. Сейчас ее голос звучал так, словно она говорила по одному из тех "телефонов", что подростки делают из двух пустых пластмассовых стаканов и куска веревки. – Какой-то мистер Вурис из "Калифорния фиделити".

У меня возникло такое ощущение, будто над моей головой витает незримый знак вопроса, как над комическим персонажем какой-нибудь киноленты. Я наклонилась ближе к переговорному устройству:

– Там что, действительно Мак Вурис?

– Дать ему от ворот поворот?

– Нет, сейчас я выйду.

Я не верила собственным ушам. Когда я работала в "КФ", именно Мак в большинстве расследований был моим непосредственным начальником. Выставил меня оттуда его босс. Гордон Титус. Конечно внутренне я смирилась с тем, что теперь работаю в другом месте, но само это имя все еще по-прежнему заставляло мое сердце биться учащенно. Я даже подумала о том, что Гордон Титус послал Мака ко мне, чтобы принести свои запоздалые и жалкие извинения, впрочем, я тут же выбросила эту мысль из головы. Как же, дождешься от него, держи карман шире. Я лихорадочно осмотрела свой офис: не производит ли он впечатления пристанища человека у которого наступили трудные времена. Комната – небольшая, но зато у меня было свое собственное окно, масса света от выкрашенных чистой белой краской стен, а пол украшал дорогой шерстяной ковер цвета сильно загоревшего апельсина. Картину дополняли три акварели в рамках и фикус высотой фута в четыре, но со множеством листьев. В целом, на мой взгляд, комната выглядела обставленной с большим вкусом. Ну, правда, фикус был искусственным (сделан из какой-то слоистой ткани и тонирован накопившейся пылью), но определить это можно было, только подойдя к нему вплотную.

Конечно, стоило бы взглянуть на себя в зеркало (надо же, какие у меня возникают желания только лишь из-за прихода Мака!), но пудреницу я с собой не ношу, да я и без того знала, что увижу: темные волосы, карие глаза, ни капельки грима. Одета я была, как обычно, в джинсы, сапожки и водолазку. Я лизнула ладонь и провела рукой по взлохмаченной голове, рассчитывая хоть немного пригладить все то, что могло там торчать в разные стороны. Неделю назад, в приступе какого-то отчаяния, я схватила ножницы для ногтей и обкромсала себе волосы. Получилось... то, что и должно было получиться.

Выйдя в коридор, я повернула влево, миновав по пути к выходу несколько служебных кабинетов. Мак дожидался в приемной, стоя у стола Элисон. Маку слегка за шестьдесят, он высок, вид у него всегда хмурый и недовольный, на голове венчик торчащих в разные стороны, не очень густых седых волос. Лицо худое, костлявое, темные задумчивые глаза немного косят. На этот раз при нем не было его привычной сигары. Мак курил сигарету, обсыпая пеплом свой костюм-"тройку". Мак никогда не истязал себя попытками следить за своей формой, и потому его фигура сейчас сильно смахивала на детский рисунок: длинные руки и ноги, укороченное полное тело, и сверху маленькая головка.

– Мак? – окликнула я его.

– Привет, Кинси, – ответил он своим удивительным, только ему присущим иронически-насмешливым тоном.

Я была так рада его видеть, что даже засмеялась от удовольствия, и как большой щенок, с гордым видом бросилась ему в объятия. Что вызвало у Мака в ответ редкую для него улыбку, обнажившую почерневшие от выкуренного за долгую жизнь табака зубы.

– Давненько не виделись, – проговорил он.

– Даже не верится, что это ты. Пойдем ко мне в кабинет, гостем будешь, – ответила я. – Кофе хочешь?

– Нет, спасибо, пил совсем недавно. – Мак обернулся, ища глазами, куда бы деть окурок, и только тут с опозданием сообразил, что вокруг нет ни одной пепельницы. Он удивленно огляделся, и взгляд его задержался на цветочном горшке, что стоял на столе Элисон.

Та шагнула ему навстречу и протянула руку.

– Давайте-ка я найду ему место, – сказала она, забрала у Мака из рук непотушенную сигарету, поднесла ее к окну и легким щелчком выбросила наружу, взглядом проследив, не попал ли тлеющий окурок в одну из стоявших внизу открытых машин.

Мы двинулись через холл по направлению к моему кабинету, по пути я в общих чертах обрисовала Маку мое нынешнее положение, он реагировал сдержанно-вежливыми репликами. Оказавшись в моем кабинете, он должным образом выразил свои восторги. Мы немного поболтали с ним об общих друзьях и знакомых, перекинулись последними сплетнями. Этот обмен любезностями дал мне возможность рассмотреть Мака повнимательнее. Выглядел он так, словно возраст вдруг резко сказался на нем. Лицо у него стало каким-то бесцветным. Судя по внешнему виду, он похудел фунтов на десять, и вообще казался каким-то усталым и неуверенным, что было на него совершенно непохоже. Прежний Мак Вурис был резок, бесцеремонен, нетерпелив, беспристрастен, решителен, начисто лишен чувства юмора и консервативен. С ним было неплохо работать, и я даже восхищалась его запальчивостью, шедшей от стремления сделать свое дело как следует. Теперь в нем исчезла прежняя искорка, и меня это встревожило.

– У тебя все в порядке? Что-то ты вроде бы на себя не похож.

Он вдруг сделал неожиданно энергичный и раздраженный жест рукой.

– Клянусь Богом, они убивают всякое желание работать. Эти проклятые начальники с их рассуждениями насчет того, что дальше уже идти некуда. Я знаю страховое дело... черт побери, я достаточно долго в нем работаю. Когда-то "КФ" была как одна семья. Да, мы делали бизнес, но занимались им с состраданием к людям и с уважением друг к другу. Мы не всаживали коллегам нож в спину, не влезали на территорию друг друга и не обманывали клиентов. А теперь я не понимаю, Кинси, что происходит. Жуткая текучесть кадров. Страховые агенты сменяются с такой быстротой, что по-моему, не успевают заглянуть даже в папки с документами. Все разговоры только о том, как снизить издержки и поднять рентабельность. В последнее время мне просто не хочется ходить на работу. – Он сделал паузу, лицо у него раскраснелось и приобрело глуповато-застенчивое выражение. – Господи, ты только послушай, а? Я начинаю высказываться, как какой-нибудь болтливый старый пердун. А впрочем, кто же я есть, как не старый пердун? Мне предложили "досрочный выход на пенсию", черт их знает, что они там под этим подразумевают. Они стараются всеми силами выставить нас, стариков, пораньше на пенсию. Мы слишком много зарабатываем, а кроме того, привыкли работать по-своему.

– И ты собираешься принять это предложение?

– Я еще не решил, но может быть, и приму. Вполне вероятно. Мне уже шестьдесят один год, и я устал. Хочу побыть немного с внуками, прежде чем отдам концы. Мы с Мэри могли бы продать дом, купить "дачу на колесах", поездить, посмотреть страну, навестить родственников. Подолгу бы ни у кого не задерживались, чтобы не надоесть. – У Мака с женой было восемь взрослых детей и бесчисленное количество внуков. Но тут Мак вдруг резко сменил тему разговора, мысли его явно были заняты чем-то другим. – Ну да ладно, хватит об этом. У меня еще впереди месяц, чтобы что-то решить. Тут вот возникло одно дело, и я сразу же вспомнил о тебе.

Я ни о чем не спрашивала, предоставляя ему возможность самому рассказать о цели своего визита. У Мака всегда получается лучше, когда ему удается подойти к вопросу по-своему. Он достал пачку "Мальборо" и, постучав по ней, вытряс сигарету, протер костяшкой пальца губы и только тогда зажал сигарету зубами. Достал коробку спичек и закурил, загасив горящую спичку клубами выпушенного дыма. Потом заложил ногу на ногу, так что отвороты брюк стали служить ему вместо пепельницы, я даже забеспокоилась, как бы не вспыхнули его нейлоновые носки.

– Помнишь исчезновение Венделла Джаффе примерно лет пять назад?

– Туманно, – ответила я. Насколько я припоминала, яхта Джаффе была обнаружена дрейфовавшей где-то возле побережья Байи, на ней никого не оказалось. – Напомни-ка мне. Это тот парень, что пропал в море, верно?

– Так тогда казалось. – Мак еле заметно покачал головой, как бы помогая себе собраться, чтобы кратко изложить суть дела. – Венделл Джаффе и его партнер, Карл Эккерт, создали компанию с ограниченной ответственностью, которая должна была заниматься недвижимостью: первоначальным освоением земельных участков, строительством жилья, помещений под офисы, магазинов и тому подобного. Они обещали вкладчикам пятнадцатипроцентную прибыль плюс полное возмещение первоначального взноса в течение четырех лет, и только после этого сами должны были начать получать доходы. Разумеется, на деле они сразу же зарвались, положили себе недурные вознаграждения, всевозможные премиальные, хапнули огромные суммы под "будущие расходы". Дело кончилось тем, что когда никаких прибылей так и не появилось, они стали выплачивать проценты прежним вкладчикам из новых поступлений, перегонять наличку из одной фиктивной компании в другую, постоянно открывали то одно новое дело, то другое, просто чтобы поддержать свою затею на плаву.

– Другими словами, обычная "пирамида", – вставила я.

– Верно. Думаю, начинали они с хорошими намерениями, но завершилось все таким вот образом. Ну, так или иначе, а Венделл начал понимать, что бесконечно это продолжаться не сможет. Именно тогда он и сиганул за борт. Тело его так и не нашли.

– Насколько я припоминаю, он оставил предсмертную записку, – сказала я.

– Да, оставил. Судя по сообщениям, которые тогда появились, у него перед этим были ярко выражены все классические симптомы депрессии: постоянно скверное настроение, плохой аппетит, беспокойство, бессонница. Потом он отправился один на этой своей яхте, на которой обычно рыбачил, и прыгнул за борт, оставив письмо жене. В том письме Венделл признался, что использовал все возможные кредиты, до последнего цента, и только теперь понял, что вложил деньги в безнадежное предприятие. Он всем задолжал, всех подвел, и не в состоянии выдержать неизбежные последствия. Его жена и двое сыновей оказались тогда в жутком положении.

– А сколько тогда было его сыновьям?

– Старшему, Майклу, если не ошибаюсь, семнадцать, а Брайану около двенадцати. Господи, ну и в историю же они попали! Скандал лишил тогда семью ее прежнего положения, некоторые из вкладчиков разорились. Карл Эккерт, его партнер, оказался в тюрьме. Все выглядело так, будто Джаффе смотался в самый последний момент перед тем, как рухнул его карточный домик. Проблема заключалась в том, что никаких конкретных подтверждений его смерти не было. Жена его подала иск в суд, прося назначить администратора, который бы управлял оставшейся после него собственностью, хотя там мало что оставалось. На его счетах в банке не было ничего, а дом оказался заложен и перезаложен. Так что тут ей ничего не досталось. Мне тогда было искренне жаль ее. Она не работала с того самого времени, как вышла замуж. И вдруг в один прекрасный момент осталась без единого цента в банке, без всякой специальности и с двумя детьми, которых надо на что-то содержать. Кстати, довольно приятная женщина. Тяжко ей тогда пришлось. И за пять лет, что прошли с тех пор, мертвая тишина. Никаких известий или слухов о ее муже. Ничего.

– Джаффе тогда не погиб? – спросила я, заподозрив, что здесь-то и кроется самое главное.

– Я к этому и подхожу, – ответил Мак с ноткой раздражения в голосе.

Я подавила в себе готовые вырваться вопросы: пусть рассказывает так, как считает нужным.

– Возникла одна проблема. Не располагая свидетельством о смерти, страховая компания не торопилась выплачивать страховку. Тем более, что партнера Венделла обвинили в мошенничестве и краже в крупных размерах. С нашей точки зрения, Венделл просто прихватил деньги и смылся, чтобы избежать судебного преследования. Конечно, мы этого никогда прямо не говорили, но тянули время. Дана Джаффе наняла частного детектива, который занялся розысками ее мужа, но тому так ничего и не удалось обнаружить – ни в подтверждение смерти Венделла Джаффе, ни в ее опровержение. Так что невозможно было доказать ни первое, ни второе, – продолжал Мак. – Через год после того, как это все случилось, она подала иск в суд, требуя признать мужа умершим, в качестве основания выдвигая оставленную им записку и состояние душевной депрессии, в котором он пребывал перед исчезновением. В подкрепление последнего Дана представила заверенные заявления и свидетельские показания, данные партнером Венделла и теми, кто его знал. Тогда же она сообщила "КФ", что оформляет все оставшееся после мужа на себя, как его единственная наследница. Мы начали наше собственное расследование, и вели его достаточно целеустремленно. Занимался им Билл Баргеман. Помнишь его?

– Имя знакомо, но, по-моему, мы с ним не встречались.

– Наверное. Он тогда работал в нашем отделении в Пасадине. Хороший человек. Сейчас Билл уже на пенсии. Так вот, он сделал все, что смог, но доказать, что Венделл Джаффе жив, мы не сумели. Нам удалось лишь добиться того, чтобы суд не признал его умершим – да и то только на какое-то время. Мы доказывали, что с учетом тех финансовых затруднений, какие были у Джаффе перед его исчезновением, маловероятно, чтобы он объявился добровольно, если бы был жив. Судья тогда с нами согласился, естественно, мы понимали, что пройдет некоторое время, и у него может появиться своя точка зрения. Миссис Джаффе была вне себя от ярости, но ей не оставалось ничего другого, кроме как ждать. Она продолжала выплачивать взносы по его страховке, а когда прошло пять лет, снова обратилась в суд.

– Я думала, в таких случаях должно пройти семь лет.

– В это положение внесли поправку примерно год назад. Комиссия по пересмотру действующего законодательства изменила процедуру доказательства по делам о наследстве, связанным с исчезновением человека. Два месяца назад Дана Джаффе получила наконец решение суда и исполнительный лист, так что Венделл Джаффе официально признан умершим. После этого у нашей компании уже не оставалось выбора. Мы выплатили положенное.

– Так, становится жарче, – сказала я. – И какая там была сумма?

– Пятьсот тысяч долларов.

– Неплохо, – заметила я, – хотя, пожалуй, она их заслужила. Во всяком случае, ждать этих денег ей пришлось долго.

По лицу Мака пробежала легкая улыбка.

– Думаю, ей бы следовало подождать еще немного. Мне тут позвонил Дик Миллс, тоже бывший сотрудник "КФ", сейчас на пенсии. Он говорит, что видел Джаффе в Мексике. В городишке, который называется Вьенто-Негро.

– Вот как? И когда это было?

– Вчера, – ответил Мак. – Именно Дик был тем агентом, который в свое время застраховал Джаффе, – да и потом они не раз встречались друг с другом по разным делам. Так или иначе, но Дика занесло в Мексику, в какой-то маленький городишко на побережье Калифорнийского залива, на полпути между Кабо и Ла-Пасом. И он говорит, что столкнулся в гостинице с Венделлом. Тот сидел в баре с какой-то женщиной.

– Просто взял и столкнулся?

– Просто взял и столкнулся, – эхом повторил мои слова Мак. – Дик дожидался автобуса, чтобы ехать в аэропорт, и заглянул в бар, хотел пропустить что-нибудь по-быстрому, пока водитель еще не пришел. Венделл сидел там в зале, футах в трех от него, их разделяла только декоративная решетка, покрытая каким-то вьющимся растением. Дик говорит, что вначале он узнал голос. Низкий, глубокий, с небольшим южно-техасским акцентом. Этот человек сперва говорил по-английски, а когда подошел официант, перешел на испанский.

– А Венделл Дика видел?

– Насколько я понимаю, нет. Дик уверяет, что он никогда в жизни не испытывал такого удивления, как в тот момент. Говорит, что просидел в том баре так долго, что чуть не опоздал на самолет. И прилетев сюда, домой, первым делом схватился за телефон и позвонил мне.

Я почувствовала, как сердце у меня гулко забилось. Стоит мне хотя бы краем уха услышать об интересном деле, и мой пульс тут же учащается.

– Ну, и что же теперь?

Мак стряхнул себе в обшлаг брючины длинную ленту пепла.

– Я хочу, чтобы ты как можно быстрее отправилась туда. Надеюсь, паспорт у тебя есть?

– Да, конечно. Но как насчет Гордона Титуса? Он обо всем этом знает?

– Титуса оставь мне. Эта история с Венделлом засела во мне, как заноза. Я хочу довести ее до конца, прежде чем уйду из "КФ". Дело не в полумиллионе долларов. Просто это будет хорошим завершением моей карьеры.

– Если все действительно так, – проговорила я.

– Я не помню, чтобы Дик Миллс хоть раз в жизни ошибся. Возьмешься за это дело?

– Сперва я должна посмотреть, удастся ли мне отложить все остальное. Давай, я позвоню тебе через час и тогда отвечу?

– Ну что ж, хорошо. Не возражаю. – Мак взглянул на часы и поднялся, положив на угол моего стола толстый конверт. – На твоем месте я бы не терял времени. Твой рейс отсюда в Лос-Анджелес в час дня. А в пять часов ты должна вылетать из Лос-Анджелеса дальше. Билеты и расписание в конверте, – закончил он.

Я расхохоталась. Значит, мне предстоит снова сотрудничать с "Калифорния фиделити".

 

2

Между посадкой моего местного рейса в аэропорту Лос-Анджелеса и отправлением самолета авиакомпании "Мексикана" в Кабо-Сан-Лукас оказалось три часа. Мак снабдил меня в дорогу папкой, в которой были собраны газетные вырезки по поводу исчезновения Джаффе и всех тех событий, что последовали после этого. В моем распоряжении было много времени, я устроилась в зальчике одного из баров аэропорта и, потягивая "Маргариту", принялась просматривать материалы. Почему бы, в конце концов, не узнать что-то для себя новое и не проникнуться духом всей этой истории? Возле ног у меня стояла собранная в лихорадочной спешке спортивная сумка, где, помимо прочего, лежали фотоаппарат, бинокль и видеокамера, которую я себе преподнесла как подарок к собственному тридцатичетырехлетию. Мне нравилось, что предстоящая поездка носит такой неожиданный и импровизированный характер, да и вообще в путешествиях как-то по-иному, более обостренно воспринимаешь самого себя. Сейчас во мне уже начинало просыпаться это ощущение. Вместе с моей подругой Верой мы в последнее время занялись испанским на языковых курсах для взрослых, организованных в Санта-Терезе. Но пока что изъясняться могли только в настоящем времени, короткими, по большей части повествовательными, а в практическом отношении почти бесполезными, фразами. Если вдруг, например, по деревьям расселись бы черные кошки, мы с Верой могли бы обменяться по этому поводу парой фраз: "Muchos gatos negros estan en los a'rboles, si? Si, muchos gatos". Я надеялась, что предстоявшая поездка, на худой конец, позволит мне немного попрактиковаться в языке.

Вместе с вырезками Мак вложил в папку и несколько черно-белых фотографий размером двенадцать на восемнадцать, где Джаффе был заснят на различных мероприятиях: на вернисажах, собраниях по сбору средств на ведение политических кампаний, на благотворительных акциях. Если судить по событиям, на которых ему доводилось присутствовать. Джаффе явно принадлежал к кругу избранных – красивый, отлично одетый, на каждом снимке он неизменно находился в центре группы. Нередко, однако, его изображение оказывалось размыто, как будто он отвернулся или попытался выйти из кадра в тот самый момент, когда уже щелкал затвор фотоаппарата. Интересно, подумала я, неужели Венделл уже тогда подсознательно стремился не попадать на снимки? На фотографиях он выглядел лет на пятьдесят пять. Высокий и массивный, с седыми волосами, широкоскулый, с выдающимся вперед подбородком и крупным носом. Он производил впечатление спокойного, уверенного в себе человека, которого не очень-то волнует, что могут подумать о нем другие.

Интересно, мог ли Джаффе внутренне измениться, переродиться, перевоплотиться в кого-то другого? Пытаясь ответить себе на этот вопрос, я, как ни странно, испытала какой-то прилив симпатии к этому человеку. Сама я по натуре врунишка, и возможность перевоплощения всегда привлекала меня. Есть нечто романтически-манящее в том, чтобы сбросить с себя одну жизнь и войти совсем в другую – подобно тому, как перевоплощается актер, играя разные роли. Не так давно я вела одно дело, в ходе которого узнала про такой случай: человек, осужденный за убийство, сумел бежать с тюремных работ, а потом и перевоплотиться в совершенно другую личность. Ему удалось освободиться не только от своего прошлого, но и скрыть малейшие следы, какие оставляют в душе, манере поведения человека преступление, приговор и тюрьма. Он завел себе новую семью, устроился на хорошую работу. Стал пользоваться уважением на новом месте жительства. Возможно, так бы все и продолжалось до сих пор, но спустя семнадцать лет после побега случайная ошибка в решении суда, по совсем другому делу, завершила этот эксперимент неожиданным арестом. Да, прошлое умеет нам мстить.

Я посмотрела на часы: пора было собираться на посадку. Я сложила бумаги обратно в папку, подхватила свою спортивную сумку и зашагала через весь аэропорт, минуя пункт контроля и длинный коридор, к тому выходу, от которого должен был отправляться мой рейс. Одно из непреложных правил такого рода поездок заключается в том, что нужный вам вход или выход всегда находится в самом противоположном конце аэровокзала, особенно если при вас тяжелый чемодан или вам жмут туфли. Добравшись до нужного места, я села среди других пассажиров и принялась массировать ногу в ожидании, пока нас пригласят на посадку.

Оказавшись в самолете, я забросила вещи наверх, уселась и вытащила глянцевый проспект гостиницы, который Мак сунул в конверт вместе с моими билетами и документами. Помимо всех необходимых билетов, Мак забронировал мне также номер в гостинице того самого курортного городка, где видели Венделла Джаффе. Я сомневалась, что Венделл все еще там, но кто я в конце концов такая, чтобы отказываться от возможности бесплатного отдыха?

Судя по обложке проспекта, гостиница "Хасьенда гранде де Вьенто-Негро" представляла собой трехэтажное здание, позади него виднелась длинная темная полоска песчаного пляжа. Реклама под снимком громогласно извещала, что гостиница располагает рестораном, двумя барами, плавательным бассейном с подогревом воды, теннисными кортами, а предоставляемые ею услуги включают подводную охоту, морскую рыбалку, экскурсию по городу и по прибытии бесплатные коктейли всем клиентам.

Женщина, сидевшая рядом, тоже старалась прочитать проспект, заглядывая мне через плечо. Я старательно отгораживалась, словно мы во что-то играли и она могла меня обмануть. На первый взгляд любопытствующей было за сорок, очень худая, загорелая, холеная. Черные волосы собраны в косу и уложены пучком, одета в черный брючный костюм, под которым виднелась длинная светло-коричневая безрукавка. На лице – ни следа косметики.

– Направляетесь во Вьенто-Негро? – спросила она.

– Да. А вы знаете это место?

– Знаю, и искренне надеюсь, что вы не станете останавливаться там. – С легкой гримасой отвращения соседка жестом показала на проспект.

– А что там не так? На мой взгляд, неплохое место. Женщина поводила языком во рту, словно ощупывая десны. Потом слегка нахмурилась.

– Ваши деньги, вам и решать.

– Вообще-то это не мои деньги. Я еду по делам, – t проговорила я.

Соседка молча кивнула, мои слова явно не убедили ее. Она взялась за журнал и слегка отвернулась, показывая, что не хочет вмешиваться в чужие дела. Минуту спустя я увидела, как она что-то тихо говорит мужчине, сидевшему у окна, с другой от нее стороны. Из ноздри соседа торчала скрученная бумажная салфетка: в самолете перед взлетом повышается давление, и видимо, у мужчины пошла из-за этого кровь. Кончик салфетки напоминал толстую цигарку-самокрутку. Мужчина немного подался вперед, чтобы получше разглядеть меня.

– Нет, правда, – я снова переключилась на свою попутчицу. – В чем там дело?

– Я уверена, там все в порядке, – ответила она слабым голосом.

– Смотря как вы относитесь к грязи, сырости и насекомым, – вмешался ее спутник.

Я расхохоталась, в полной уверенности, что они шутят. Ни один из них даже не улыбнулся.

* * *

Слишком поздно я выяснила, что слова "viento negro" означают "черный ветер" и абсолютно точно описывают потоки темного вулканического пепла, который каждый вечер поднимается вихрем с пляжа. Гостиница оказалась скромным, П-образным зданием абрикосово-желтого цвета, с маленькими балкончиками по фасаду. К перилам балконов, в шахматном порядке, были прикреплены цветочные ящики, из которых розовым и красным водопадом ниспадала цветущая бугенвиллея. Мой номер представлял собой чистую, но несколько убого обставленную комнату с окном на восток, на Калифорнийский залив.

На протяжении двух дней я болталась по гостинице и по Вьенто-Негро, стараясь обнаружить кого-нибудь, кто хотя бы отдаленно напоминал лицо Венделла Джаффе на фотографиях пятилетней давности. Если бы все мои старания закончились полной неудачей, я, конечно, могла бы попытаться расспросить обслуживающий персонал гостиницы на своем птичьем испанском языке, однако опасалась, что кто-либо из них может передать Джаффе, что им интересуются. Разумеется, при условии, что тот действительно обитал в этом городке. Я подолгу болталась возле плавательного бассейна, околачивалась в вестибюле гостиницы, часто ездила гостиничным микроавтобусом-"челноком" в город. Я перебывала во всех местах, какие обычно посещают тут туристы: любовалась заходом солнца с борта прогулочного катера, съездила на морскую рыбалку, погоняла вверх и вниз по пыльным холмам на тряском вездеходе, после чего у меня долго болела отбитая задница. Я заглядывала в две другие имевшиеся в городке гостиницы, заходила во все местные рестораны и бары. Побывала в ночном клубе своей гостиницы, на всех дискотеках и во всех магазинах города. Нигде не было и признаков Джаффе.

Наконец мне удалось дозвониться Маку домой и проинформировать о результатах моих усилий:

– На все это уходит прорва денег, а он, возможно, уже вообще уехал отсюда... конечно, надо думать, что твой приятель действительно видел тут Венделла Джаффе, а не кого-то другого.

– Дик клянется, что это был именно он.

– И Дик узнал его спустя пять лет?

– Слушай, побудь там и поищи его еще пару дней. Если до конца недели он не объявится, можешь возвращаться домой.

– С удовольствием побуду. Я просто хочу тебя предупредить, что могу вернуться ни с чем.

– Я понимаю. Но пока продолжай поиски.

– Как скажешь. Ты начальник, – ответила я.

Мне уже начал нравиться этот городок, его можно было пересечь из конца в конец на такси по пыльной узкой дороге за десять минут. Большая часть новостроек, которые мне довелось тут видеть, находились в незавершенном состоянии. Разбросанные по земле блоки из пемзы, трубы, брусья и другие строительные материалы зарастали травой. Когда-то прекрасный вид на залив теперь загораживали многоэтажные дома, а улицы кишели детьми, торговавшими разной мелочью. Бродячие собаки дремали на солнце, удобно развалившись на тротуарах в полной уверенности, что никак не пострадают от местных жителей. Выходящие на главную улицу фасады магазинчиков были выкрашены в резкие голубые, желтые, ярко-красные и зеленые тона, такие же броские и кричащие, как тропические цветы. Рекламные щиты, предлагавшие все – от фотопленки "Фудзи" до недвижимости в США, наглядно свидетельствовали о внушительном присутствии здесь самых разнообразных иностранных коммерческих интересов. Большинство припаркованных машин стояли, наполовину заехав на тротуары, и судя по их номерам, туристы добирались сюда даже из такого далекого от этих мест штата, как Оклахома. Местные торговцы отличались вежливостью и терпеливо пытались понять мой ломаный испанский. Не было заметно ни малейших признаков того, что в этом городке существуют преступность или уличное хулиганство. Вся жизнь здесь слишком зависела от заезжих американцев, чтобы баловаться такого рода вещами. Однако товары в магазинах были скверного качества и при этом слишком дороги, а рестораны, судя по ценам, исключительно второразрядными. Я продолжала заниматься тем, что без устали бродила с места на место, всматриваясь в прохожих и стараясь отыскать среди них Венделла Джаффе или его двойника.

В среду после обеда – шел уже третий день моего пребывания в Мексике – я наконец решила прервать эти поиски и устроилась возле плавательного бассейна, предварительно покрыв себя толстым слоем крема для загара, от чего кожа моя заблестела и стала благоухать, как свежеиспеченное кокосовое печенье. Я облачилась в выцветшее черное бикини, нахально выставив на всеобщее обозрение тело, покрытое шрамами от пуль и прочих ранений, доставшихся на мою долю за долгие годы работы. Уже не раз многие высказывали мне беспокойство по поводу моего здоровья. Совсем недавно я воспользовалась мазью, имитирующей загар, чтобы избавиться от зимней бледности, поэтому сейчас кожа была несколько оранжеватого оттенка. Разумеется, какие-то места при этом я намазала лучше, какие-то хуже, и потому на лодыжках у меня образовались странные темноватые пятна, как при гепатите. Прикрыв лицо широкополой соломенной шляпой, я лежала, стараясь не думать о том, что под обожженными коленками наверняка выступают капельки пота. Лежать и загорать – скучнейшее времяпрепровождение, какое только можно придумать. С другой стороны, хорошо, что тут я отрезана от телефонов и телевизора и не имею ни малейшего представления о том, что происходит в мире.

Наверное, я на какое-то время задремала, потому что очнулась от шума перелистываемой газеты и довольно громкого разговора по-испански, который вела между собой пара, расположившаяся на шезлонгах справа от меня. Для того, кто знает этот язык в таком же объеме, как и я, беседа на испанском звучит примерно так: "Бу-бу-бу... но... бу-бу-бу... потому что... бу-бу-бу... там". Женщина, говорившая с явно американским акцентом, несколько раз упомянув Пердидо, небольшой калифорнийский городок милях в тридцати к югу от Санта-Терезы. Я мгновенно насторожилась, и начала было потихоньку приподнимать поля шляпы, чтобы рассмотреть эту женщину, как вдруг ее спутник разразился потоком испанских фраз. Я продолжала осторожно двигать край шляпы, пока не увидела говорившего. Черт побери, не иначе как сам Джаффе! Явное сходство, особенно если сделать скидку на возраст и на пластическую операцию. Конечно, человек этот не был абсолютным двойником того Венделла Джаффе на фотографиях. Но все-таки очень походил на него: возрастом, телосложением, посадкой головы, всей манерой держаться – теми признаками, относительно которых человек не задумывается и не подозревает насколько точно они его характеризуют. Мужчина просматривал газету, взгляд его быстро перебегал с одной колонки на другую. Он, видимо, почувствовал, что я за ним наблюдаю, и бросил осторожный взгляд в моем направлении. На какое-то мгновение наши взгляды встретились, женщина тем временем продолжала трещать. На его лице отразились смешанные чувства, он тронул женщину за руку и глазами предупреждающе показал ей на меня. Их разговор на какое-то время стих. Мне понравилась эта параноидальная реакция. Она многое говорила о его душевном состоянии.

Я незаметно опустила свое соломенное укрытие на прежнее место и спряталась в его глубинах, замерев и ожидая, что внимание мужчины переключится на что-то другое. Черт возьми, такой момент, а у меня нет с собой фотоаппарата! Я ругала себя последними словами. Затем села, достала из сумки книжку, раскрыла ее где-то на середине, стряхнула с ноги воображаемое насекомое и совершенно безразлично (как я надеялась) огляделась вокруг. Пара возобновила прерванную беседу, но теперь они говорили вполголоса. Я тем временем мысленно сравнивала мужчину с теми фотографиями, что лежали в моей папке. Его выдавали глаза: темные, глубоко сидящие под платиново-седыми бровями. Я перевела взгляд на женщину и принялась изучать ее. Нет, я почти не сомневалась, что раньше никогда ее не видела. Дамочка была очень маленького роста, смуглая, сильно – до цвета полированного орехового дерева – загоревшая, чуть больше сорока. Груди у нее напоминали массивные пресс-папье, которые с трудом удерживались маленькими веревочными петлями купальника. Судя по тому, как на ней сидело бикини, природа не обделила ее и задом.

Я устроилась поудобнее в шезлонге, чуть приспустив шляпу на глаза, и принялась бесстыдно наблюдать за разгоравшимся конфликтом. Пара говорила между собой по-испански. По тону было похоже, что беседа постепенно переходила от обсуждения какого-то беспокоящего их вопроса к энергичному спору. Вскоре женщина оборвала этот спор, погрузившись в то обиженное молчание, пробить которое не способен, по-видимому, ни один мужчина. Все оставшееся время они пролежали рядом, каждый в своем шезлонге, практически не разговаривая. Мне страшно хотелось сделать несколько снимков. Дважды я уже готова была вскочить и сбегать к себе в номер за аппаратом, но потом решила, что могу показаться странной, если уйду и тут же вернусь с фотоаппаратурой. Лучше не торопить события и ничего сейчас не предпринимать. Эти двое явно живут здесь, в гостинице, и маловероятно, чтобы сейчас, когда день уже близился к вечеру, они собирались уезжать. Завтра я смогу их сфотографировать. А сегодня пусть привыкают к моему присутствию.

В пять часов вечера листья пальм громко захлопали от начавшегося ветра, а на пляже стали подниматься и закручиваться в спирали тучи черной пыли. Кожа у меня мгновенно покрылась этой тонкой и мягкой, как тальк, пылью. На зубах заскрипело, глаза почти сразу же заслезились. Лежавшие вокруг немногочисленные постояльцы гостиницы принялись торопливо покидать пляж. По опыту я знала, что эти пылевые вихри прекратятся, как только солнце начнет клониться к закату. Но пока даже мальчик, работавший в пункте проката пляжных принадлежностей, закрыл свой киоск и поспешил где-то укрыться.

Мужчина, за которым я наблюдала, поднялся на ноги. Его спутница помахала перед лицом рукой, словно отгоняя комаров. Низко наклоняя голову, чтобы песчинки не попадали в глаза, она собрала вещи. Потом что-то сказала мужчине по-испански и быстрым шагом направилась к гостинице. Ее спутник был совершенно спокоен, резкая перемена погоды явно не вывела его из равновесия. Он не спеша сложил полотенца. Потом закрутил колпачок на тюбике с кремом для загара, загрузил в пляжную сумку всякие мелочи и лениво зашагал вслед за женщиной к гостинице. У меня сложилось впечатление, что он вовсе не стремился догонять ее. Возможно, он принадлежал к числу тех людей, которые стараются уклоняться от ссор. Я дала ему отойти подальше, потом побросала свои вещи в пляжную сумку и побежала к гостинице.

Я вошла в вестибюль нижнего этажа, обычно открытый не только для постояльцев гостиницы, но и для всех посетителей. Там перед телевизором стояло несколько диванчиков, обитых ярким материалом. В разных местах группировались кресла, чтобы желающие могли уединяться для беседы. Все пространство над вестибюлем было открыто до самого потолка, чуть ниже его ограждали перила вестибюля верхнего этажа, где размешался администратор. Моей пары нигде не было видно. Бармен запирал высокие деревянные ставни, спасая свое заведение от этого жаркого, жалящего ветра. Бар сразу же погрузился в искусственный полумрак. Я поднялась по широкой, великолепной лестнице наверх и свернула влево, чтобы проверить расположенный там главный вестибюль гостиницы. На всякий случай дошла до выхода из гостиницы: вдруг эти двое сейчас на стоянке или остановились еще где-то. Но снаружи никого не было, усиливающийся ветер загнал всех в помещение. Я вернулась к лифтам и поднялась к себе в номер.

Когда я запирала ведущую на балкон раздвижную дверь, песок уже стучал по стеклу, словно внезапный летний ливень. Мир за окном погрузился в странные, как будто синтетические сумерки. Венделл и та женщина были сейчас где-то в гостинице, возможно, как и я, отсиживались в своем номере. Я вытащила свою книжку, забралась под выцветшее хлопчатобумажное покрывало и читала до тех пор, пока глаза у меня сами не закрылись. Ровно в шесть вечера я вдруг внезапно проснулась. Ветер стих, а измученный кондиционер охладил воздух в комнате настолько, что теперь здесь стало даже зябко. Солнце клонилось к закату, и его отраженные лучи окрашивали стены номера в бледно-золотистые тона спелой кукурузы. Слышно было, как снаружи обслуживающий персонал готовится начать обычную ежевечернюю уборку. Пройдет немного времени, и все дорожки и лужайки вокруг гостиницы будут расчищены, а черный песок отвезут обратно на пляж.

Я приняла душ и переоделась. Потом кратчайшим путем спустилась вниз и в очередной раз принялась осматривать все закоулки гостиницы, надеясь снова увидеть ту пару. Зашла в ресторан, в оба бара, во внутренний дворик, выглянула на улицу. Возможно, они еще спали или решили поужинать у себя в номере, а, может, взяли такси и отправились перекусить в город. Закончив поиски, я поймала такси и поехала во Вьенто-Негро. Город в этот час только начинал оживать. Заходящее солнце на какое-то время вызолотило идущие вдоль улиц телефонные провода. Воздух был еще густо напоен дневным зноем и пронизан сухим ароматом чапаррели. Единственное, что свидетельствовало о близости залива, был слабый, несколько отдающий серой, запах мокрых свай причала и потрошенной рыбы.

В одном из уличных кафе я нашла свободный двухместный столик с видом на полузаброшенную стройплощадку. Пейзаж из заросших бурьяном блоков и проржавевших ограждений никак не портил мне аппетит. Сидя на разболтанном складном металлическом стуле, я брала с бумажной тарелки отварные креветки, чистила их, макала в острый соус и отправляла в рот, подбирая вилкой рис с черными бобами и заедая все это мягкой кукурузной лепешкой. Из динамиков, висевших прямо над моей головой, неслась музыка, громкая, не мелодичная, а какая-то механическая и нервная. Пиво было холодное, как лед, а еда хотя и неприхотливая, но дешевая и сытная.

Назад в гостиницу я вернулась в двадцать тридцать пять. Снова осмотрела вестибюль, заглянула в ресторан и в бары. Ни Венделла, ни его спутницы не было. Расспрашивать о нем у администратора не имело смысла, потому что наверняка Джаффе зарегистрировался под другим именем. Мне оставалось только надеяться, что они не съехали из гостиницы. Около часа я металась по гостинице, а потом уселась на одном из диванчиков в вестибюле, поближе ко входу. Порывшись в сумочке, я снова извлекла свою книжку, так и просидела далеко заполночь, читая ее краем глаза.

Наконец мне это надоело, и я поднялась к себе в номер. Можно не сомневаться, что к утру эти двое объявятся. Тогда, вероятно, мне удастся выяснить имя, под которым теперь живет Венделл. Я не очень ясно представляла себе, что мне это даст, но была совершенно уверена, что для Мака такая информация представит интерес.

 

3

Наутро я поднялась в шесть часов, чтобы совершить пробежку по пляжу. На следующий же день после своего приезда я засекла по времени отрезки по полторы мили в ту и другую стороны вдоль пляжа. Теперь я сократила каждое "плечо" до четверти мили с тем, чтобы постоянно держать гостиницу в поле зрения. Я надеялась, что увижу эту пару на террасе над бассейном. Мне по-прежнему не давала покоя мысль, что они вообще уехали накануне вечером. Хотя это и было маловероятным.

После пробежки я вернулась в номер, быстро приняла душ и оделась. Потом зарядила фотоаппарат, повесила его на шею и направилась на примыкавший к верхнему вестибюлю балкон, где подавали завтрак. Я устроилась возле самой двери, положив фотоаппарат на соседний стул. Делая заказ – кофе, сок и пшеничные хлопья, – не сводила глаз с лифта. Я растянула процесс завтрака, насколько это было возможно, но ни Венделл, ни женщина так и не появились. Я подписала чек, взяла камеру и спустилась к бассейну. Здесь уже был кое-кто из обитателей гостиницы. Стайка подростков развлекалась, спихивая друг друга в воду, пара молодоженов играла во дворе в пинг-понг. Я обошла по улице вокруг дома, снова вошла в здание и, миновав бар в нижнем вестибюле, стала подниматься по лестнице. Беспокойство мое возрастало.

Тут-то я ее и заметила.

Она стояла возле дверей лифта, держа в каждой руке по паре газет. Ее явно никто не предупредил, что лифты тут ходят чрезвычайно медленно. Она была еще не накрашена, темные волосы всклокочены со сна. Одета в махровый пляжный халат, свободно схваченный у талии поясом, на ногах "вьетнамки". Под халатом виднелся темно-синий купальник. Если бы они собирались сегодня уезжать, не думаю, чтобы она оделась с утра явно для бассейна. Женщина скосила глаза на камеру, однако постаралась не встречаться со мной взглядом.

Я подошла и встала с ней рядом, подчеркнуто внимательно следя за тем, как загораются сигнальные лампочки, отмечая долгие остановки на каждом этаже. Наконец лифт спустился, двери открылись, несколько человек вышли. Я немного отступила, давая женщине возможность войти в лифт первой. Она нажала кнопку третьего этажа и только потом бросила на меня вопрошающий взгляд.

– Ничего, мне тоже туда, – пробормотала я.

Женщина сдержанно улыбнулась, не показывая никакого желания вступать в разговор. Ее худое лицо выглядело утомленным, темные круги под глазами свидетельствовали, что спалось ей сегодня ночью неважно. Кабина наполнилась мускусным запахом ее духов. Мы поднимались молча, а когда лифт остановился и двери раскрылись, я вежливо пропустила ее вперед.

Моя попутчица вышла, повернула направо и, шлепая тапочками по плиткам пола, направилась в самый конец коридора. Я приостановилась, делая вид, будто ищу по карманам ключ. Мой номер располагался этажом ниже, но женщине было необязательно это знать. Однако моя мелкая хитрость оказалась совершенно излишней. Женщина дошла до триста двенадцатого номера, открыла его и вошла внутрь, так ни разу на меня и не оглянувшись. Было уже почти десять часов утра, и тележка горничной стояла в коридоре возле триста шестнадцатого номера. Дверь была открыта, постояльцы явно уехали, и комната пустовала.

Я сразу же направилась назад к лифту, оттуда прямиком к дежурному администратору и попросила переселить меня в этот номер. Администратор был в высшей степени любезен и услужлив – возможно, потому, что гостиница стояла почти пустая. Комнату уберут и подготовят не раньше, чем через час, предупредил он, но я милостиво согласилась подождать. Там же в вестибюле, в сувенирной лавке я купила местную газету, издаваемую в Сан-Диего.

Зажав газету под мышкой, я вернулась к себе в комнату, запихнула в спортивную сумку вещи – одежду, фотоаппарат, туфли, туалетные принадлежности, грязное белье. Потом, спустившись с сумкой в вестибюль, уселась там, – пока мне готовили новый номер, – не оставляя Венделлу возможности улизнуть. Когда я наконец поднялась в свой новый, триста шестнадцатый номер, было уже почти одиннадцать. Перед триста двенадцатым одиноко маячил выставленный в коридор после завтрака поднос с грязной посудой: недоеденные тосты, чашки из-под кофе. Пожалуй, подумала я, этим двоим не мешало бы включить в свое меню фрукты.

Пока я разбирала сумку, дверь моей комнаты оставалась приоткрытой. Теперь я оказалась между номером Венделла Джаффе и всеми выходами, потому что и лестница и лифты были в одной стороне, через несколько номеров вправо от меня. Я полагала, что теперь он не сможет незаметно для меня покинуть гостиницу. И действительно, в двенадцать тридцать пять я увидела, как оба они, одетые для купания, направляются к лестнице. Я вышла с фотоаппаратом на балкон и стала дожидаться, когда пара покажется на дорожке тремя этажами ниже.

Затем подняла аппарат и стала следить за ними в видоискатель, надеясь, что они остановятся где-нибудь в пределах досягаемости моей камеры. Они прошли мимо декоративной стенки, по которой густо расползлись ветки цветущей желтой розы – гибискуса, положили вещи на ближайший к стенке столик и начали располагаться. Когда они окончательно устроились и вытянулись на шезлонгах, подставив свои тела солнцу, оказалось, что цветущие кусты загораживали от меня все, кроме ног Венделла.

Выждав еще немного, я тоже вышла к бассейну и почти всю оставшуюся часть дня провела в нескольких ярдах от этой пары. Бледные новоприбывшие занимались тем, что налаживали собственные мини-королевства, захватывая территорию и разрываясь между баром и бассейном. Я вообще замечаю, что на курортах люди стремятся занять некоторую территорию и потом каждый день твердо придерживаться ее. Быстро и стихийно устанавливается своеобразный порядок, при котором отдыхающие требуют, чтобы никто не занимал их место на пляже, их табурет в баре или же место за столиком в ресторане. Причем люди даже не замечают, насколько соответствует этот порядок тем скучным, надоевшим привычкам, которым они следуют дома. Понаблюдав за курортниками всего один день, я, пожалуй, могла бы уверенно предсказать, как они проведут весь свой отпуск. На мой взгляд, все они должны были вернуться к себе домой с легким удивлением от того, что поездка не принесла им того отдыха, на который они рассчитывали.

Венделл и его спутница расположились через две компании от того места, какое они занимали накануне. Венделл снова принялся изучать газеты: одна была на английском языке, издаваемая в Сан-Диего, другая на испанском. Тот факт, что я разместилась поблизости, почти не привлек их внимания, я же старалась не встречаться взглядом ни с Венделлом, ни с его спутницей. Время от времени, как бы от нечего делать я что-либо снимала, делая вид, будто меня интересуют архитектурные детали, необычные ракурсы, морские пейзажи. Но стоило мне навести аппарат на что-нибудь в направлении пары, они это каким-то образом сразу же чувствовали и, подобно экзотическим формам морской жизни, тут же принимали защитные позы, как бы втягиваясь в раковину.

Обед себе они заказали к бассейну. Я пожевала в баре привычные креветки с соусом, уткнувшись носом в журнал, а на самом деле не сводя глаз с моих подопечных. Потом снова взяла книжку и легла загорать. Время от времени я подходила к мелкому краю бассейна и мочила в воде ноги. Несмотря на июльскую жару, вода казалась очень холодной, и стоило только чуть-чуть – дюймов на шесть – опустить в нее ноги, как у меня перехватывало дыхание и возникало сильное желание завизжать. В общем, я не ослабляла бдительности до тех самых пор, пока не услышала, что Венделл договаривается насчет морской рыбалки на завтра. Если бы я была параноиком, то могла бы воспринять, эту новость как уловку, призванную прикрыть его очередное долгое исчезновение, но от кого и от чего понадобилось бы ему исчезать сейчас? Он обо мне не имел никакого представления, я же, со своей стороны, не дала Джаффе никаких оснований подозревать, что я знаю, кто он такой.

Чтобы как-то убить время, я решила написать открытку Генри Питтсу, своему домовладельцу в Санта-Терезе. Генри восемьдесят четыре года, и он восхитителен, я его обожаю: высокий, стройный, с изумительно красивыми ногами. Он добродушен и очень умен, гораздо умнее многих моих знакомых, которые вдвое его моложе. Впоследнее время Генри пребывал в постоянном расстройстве, потому что Вильям, его старший брат, которому уже исполнилось восемьдесят шесть, по-старчески приударял за Рози, венгеркой, державшей таверну на нашей улице. Вильям приехал к нему из Мичигана (где жил постоянно) в начале декабря прошлого года, чтобы стряхнуть с себя состояние депрессии, охватившее его после того, как у него произошел сердечный приступ. Вильям и при самых благоприятных обстоятельствах был не подарок, но "схватка со смертью" (так он называл случившееся с ним) многократно усилила все его худшие черты и качества. Насколько я понимаю, другие братья Генри – Льюис (которому было уже восемьдесят семь), Чарли, (ему шел девяносто первый), Нелл (в декабре исполнилось девяносто четыре), – провели свободное и демократическое семейное голосование и, в отсутствие самого Генри, наградили его возможностью принять у себя Вильяма.

Визит, первоначально планировавшийся на две недели, растянулся уже на семь месяцев, поэтому столь продолжительное и тесное общение начинало сказываться. Вильям, занятый лишь собой ипохондрик, чопорный, неуравновешенный и набожный, влюбился в мою приятельницу Рози – женщину властную, неврастеничную, кокетливую, своевольную, скаредную и не привыкшую лезть за словом в карман. Эту пару, наверное, и в самом деле подбирали на небесах. Любовь сделала их обоих довольно игривыми и шаловливыми. Бедный мой Генри чем дальше, тем тяжелее переносил все это. Мне же происходившее казалось милым и забавным, но со стороны, конечно, судить всегда легче.

Закончив открытку Генри, я написала еще одну – Вере, вписав в свое послание несколько тщательно составленных фраз по-испански. День казался бесконечным: жара, насекомые и дети, периодически поднимавшие в бассейне такой гвалт, что казалось, голова расколется. Похоже, Венделл и его спутница не имели ничего против того, чтобы целыми днями жариться на солнце. Неужели они ничего не слышали о морщинах, раке кожи, солнечных ударах?! Мне же было трудно сосредоточиться на книге, которую читала, и время от времени я убегала в тень. По поведению Венделл был совершенно не похож на человека находящегося в бегах. Напротив, он держался так, будто ему абсолютно некуда и незачем торопиться. Возможно, успешно скрываясь на протяжении пяти лет, он уже перестал считать себя беглецом, и был твердо уверен, что официально числится погибшим.

Около пяти часов снова задул viento negro. Лежавшие на столике неподалеку от меня газеты Венделла захлопали, страницы вздыбились, как паруса. Женщина поймала их, а заодно полотенце и свою пляжную шляпу, причем сделала это, как я заметила, с некоторым раздражением. Потом она сунула ноги во "вьетнамки" и стала нетерпеливо дожидаться, пока соберется Венделл. Тот, прежде чем присоединиться к ней, окунулся напоследок в бассейне, при этом откровенно смывая с себя крем для загара. Я схватила вещи и ушла первой, не сомневаясь, что они последуют за мной. Конечно, мне бы очень хотелось установить с ними какой-нибудь контакт, но я считала, что было бы ошибкой действовать слишком прямолинейно. Конечно, я могла бы представиться им, завязать беседу, а потом постепенно вывести разговор на тему irx нынешнего положения. Однако я обратила внимание, что они подчеркнуто избегают какого-либо общения, и сделала вывод, что скорее всего они отвергнут любую попытку познакомиться. Лучше уж демонстрировать им аналогичное отсутствие интереса, нежели возбудить их подозрение.

Я поднялась к себе в комнату, закрыла за собой дверь и прильнула к "глазку", дожидаясь, пока они пройдут к себе. Теперь, по-видимому, они будут отсиживаться в номере, как и все остальные, пока не стихнет ветер. Я приняла душ, переоделась в темные хлопчатобумажные слаксы и такую же темную блузку, которая была на мне в самолете. Потом вытянулась на кровати и сделала вид, будто читаю, а сама периодически впадала в дрему, которую первое время еще прерывал шум, изредка доносившийся в комнату со стороны бассейна, или из коридора, но потом все стихло. Только стучал песок, который порывы ветра бросали на стеклянную балконную дверь. Система кондиционирования в гостинице работала какими-то приступами, то начиная действовать с повышенной отдачей, то как бы отступая перед заведомой обреченностью любых попыток противостоять зною. Изредка температура падала настолько, что комната превращалась в холодильник. В остальное же время воздух был просто теплым и застоявшимся. Именно такие гостиницы навевают обычно мысли о новых экзотический разновидностях "болезни легионеров".

Когда я проснулась, было уже темно. Я не сразу сообразила, где нахожусь. Протянув руку, включила свет и посмотрела на часы: было двенадцать минут восьмого. Ах, да! Я вспомнила про Венделла и про то, что выслеживаю его. А не уехали ли эти двое из гостиницы? Я поднялась с постели, босиком подошла к двери и выглянула наружу. Холл был ярко освещен и абсолютно пуст во всех направлениях. Тогда выйдя из комнаты, пошла в сторону триста двенадцатого номера. Я надеялась, что полоска света внизу под дверью подскажет мне, есть ли там кто-нибудь. Однако установить это с точностью не смогла, а приложиться ухом к двери и послушать не решилась.

Я вернулась в свою комнату и влезла в туфли. Потом пошла в ванну, почистила зубы и начесала волосы. Взяла потрепанное гостиничное полотенце, вышла на балкон и повесила его на перила с правой стороны. Оставив в комнате свет, заперла за собой дверь и, прихватив бинокль, спустилась вниз. По пути я заглянула в кафе, в газетный киоск, примыкавший к вестибюлю, и в нижний бар. Ни Венделла, ни его спутницы нигде не было. Выйдя на дорожку, я обернулась и поднесла к глазам бинокль, быстро пробежав взглядом по фасаду гостиницы. На верхнем этаже я легко отыскала висевшее на моем балконе полотенце – в бинокль оно казалось размером с одеяло. Я отсчитала два балкона влево. На балконе Венделла не было заметно никакого движения, однако в комнате горел слабый свет, а дверь на балкон была приоткрыта. Ушли или спят? Вернувшись в вестибюль, я набрала по внутреннему телефону цифру триста двенадцать. Никто не ответил. Я поднялась назад к себе в комнату, засунула в карманы ключи, ручку, блокнот, портативный электрический фонарик и притушила в номере свет.

Выйдя на балкон, я облокотилась на перила, всматриваясь в темноту. При этом постаралась придать своему лицу задумчивое выражение – как будто я общаюсь с природой, – а сама тем временем размышляла, как мне лучше проникнуть в номер Джаффе. Нет, никто за мной не следил. По фасаду гостиницы были освещены меньше половины окон, к тому же бугенвиллея расползалась по балконам и стене, подобно темному испанскому мху. Лишь на некоторых из балконов отдыхали постояльцы, и там время от времени вспыхивали в темноте янтарные огоньки сигарет. Уже совсем стемнело, и окружающая гостиницу территория была погружена во мрак. Только вдоль прогулочных аллей тускло горели низковольтные лампочки. Бассейн таинственно мерцал, подобно полудрагоценному камню, а его фильтры, наверное, все еще трудились над тем, чтобы очистить воду от смытых в нее кремов. У дальнего конца бассейна начинала раскручиваться какая-то вечеринка: играла музыка, слышен был гул голосов, оттуда тянуло запахом поджариваемого на огне мяса. Я решила, что никто не заметит, если я, подобно шимпанзе, перелезу с одного балкона на другой.

Я перегнулась через перила, насколько смогла, и принялась рассматривать соседний балкон справа. Там было темно. Раздвижная дверь закрыта, шторы в номере опущены. Непонятно, был там кто-нибудь или нет, но скорее всего комната пустовала. Так или иначе, но приходилось рисковать, больше ничего не оставалось. Я перекинула через перила левую ногу, нащупала для нее прочную опору между прутьев ограждения, и только тогда перенесла и правую. Расстояние до соседнего балкона оказалось довольно большим. Ухватившись за перила, потрясла их, проверяя, выдержат ли они мой вес. Я сознавала, что подо мной целых три этажа, и чувствовала, как во мне поднимается моя обычная неприязнь к высоте. Если я сорвусь, кусты внизу почти не смягчат падения. Я представила себя впечатанной в эти цветущие растения. Вряд ли зрелище излишне ретивого частного сыщика, насаженного на колючие ветки, окажется приятным. Я вытерла, вспотевшую ладонь о брюки и двинулась вперед. Дотянувшись левой ногой до соседнего балкона, я снова вставила ее между прутьями и нащупала опору. Когда занимаешься подобными делами, лучше не думать о возможных неприятностях.

Выкинув из головы все мысли, я неуклюже перебралась со своего балкона на соседний. Тихонько пробравшись по нему, я повторила процедуру с другой стороны, однако на этот раз я гораздо дольше всматривалась в лоджию Венделла, желая убедиться, что в их номере действительно никого нет. Занавески были отодвинуты, и хотя в самой комнате было темно, мне был виден четырехугольник света, падавшего из ванной комнаты. Я снова стала перелезать через перила, проверив их на прочность прежде, чем пуститься в путь.

Оказавшись на балконе Венделла, я немного постояла, чтобы перевести дыхание. Легкий порыв ветра коснулся лица, и принесенная им прохлада вдруг заставила меня почувствовать, что я вся мокрая от напряжения. Замерев возле раздвижной двери, я внимательно всматривалась вглубь комнаты. Большого, так называемого королевского размера постель стояла раскрытой. Покрывало валялось на полу, простыни были смяты, а беспорядок свидетельствовал, что перед тем, как отправиться на ужин, тут немного позанимались сексом. В комнате еще ощущался мускусный запах духов этой женщины, влажный воздух был наполнен тем характерным запахом мыла, какой остается после душа. Я достала карманный фонарик – света, проникавшего с улицы, было недостаточно. Подошла к входной двери, заперла ее изнутри на цепочку, потом выглянула в "глазок": коридор был пуст. Я бросила взгляд на часы: без четверти восемь. Если они уехали ужинать в город, как накануне, значит, мне повезло. Доверившись Провидению, я включила верхний свет.

Первым делом я осмотрела ванную комнату, просто потому, что она находилась ближе всего к двери, у которой я стояла. Все пространство вокруг умывальника было заполнено разнообразными туалетными принадлежностями: здесь стояли шампунь-кондиционер, дезодорант, одеколон, обычный и увлажняющий дневной и ночной кремы, жидкая и обычная пудра, тушь и карандаши для глаз, бровей и ресниц, фен, пульверизатор, зубные щетка и паста, эликсир для полоскания рта, косметическая вата, щетка для волос, щипчики для завивки ресниц. Удивительно было, как этой женщине вообще удается выбираться из номера? Ведь к тому времени, когда она должна заканчивать утренний "туалет", наверное, пора уже снова ложиться спать. Над ванной висели две пары недавно постиранных нейлоновых трусиков. Я представляла себе, что она должна носить что-нибудь черное и кружевное, типа бикини, но это белье оказалось практичное и традиционное, какое обычно предпочитают консервативные в этих вопросах женщины. Возможно, у нее и бюстгальтер похож на те корсеты, что надевают после операций на позвоночнике.

Венделлу в ванной комнате нашлось место только на крышке унитаза: именно там лежал его дорожный несессер, черный, кожаный, с золотой монограммой "ДДХ". Это было любопытно. У него с собой были только зубная щетка, тюбик с пастой, бритвенные принадлежности и комплект для ухода за контактными линзами. Наверное, шампунь и дезодорант он заимствовал у нее. Я снова посмотрела на часы: без восьми минут восемь. И опять осторожно выглянула в "глазок". Пока горизонт был чист. Внутреннее напряжение, поначалу охватившее меня, теперь вдруг исчезло, и я почувствовала, что мне нравится то, чем я занимаюсь. Я подавила готовый вырваться смех, но все же сделала пару оборотов, как в танце. Люблю я это дело! Я просто рождена подсматривать и выслеживать. Ничто не действует на меня столь возбуждающе, как те вечера, когда я куда-нибудь проникаю и что-то выведываю. Негромко напевая себе под нос, снова взялась за дело. Если бы я работала не от имени закона, не сомневаюсь, что мое место было бы в тюрьме.

 

4

Женщина оказалась из числа тех, кто обычно распаковывает все свои вещи и чемоданы в первые же минуты после вселения в номер. Она заняла всю правую половину большого двойного комода, причем сделала это очень тщательно, с большой любовью к порядку – украшения и нижнее белье лежали в верхнем ящике, там же был и ее паспорт. Я списала себе в блокнот имя – женщину звали Рената Хафф – дату и место ее рождения, номер паспорта, название агентства, оформившего документ, и дату окончания срока действия паспорта. Оставив на этом ее вещи в покое, я проверила верхний ящик той половины комода, которую занимал Венделл, и сразу же наткнулась на то, что искала. Согласно паспорту, имя владельца было теперь Дин Де-Витт Хафф. Я переписала и его данные, после чего опять посмотрела в "глазок". Коридор был пуст. Две минуты девятого, пожалуй, пора и сматываться. Теперь риск будет увеличиваться с каждой минутой, особенно если учесть, что я понятия не имела, во сколько они ушли. А впрочем, раз уж я здесь, стоит посмотреть, не обнаружится ли еще что-нибудь интересное.

Я вернулась в комнату и стала по порядку открывать другие ящики, запуская руку между аккуратно сложенными в них вещами. Вся одежда Венделла и его личные вещи оказались еще в чемодане, который был открыт и лежал на подставке. Я работала в лихорадочном темпе, но как могла тщательно, не желая оставлять за собой следы, которые они могли бы потом обнаружить. Вдруг я насторожилась. Что это: в самом деле шум или мне послышалось? Я опять подошла к "глазку", чтобы проверить.

Венделл и его спутница только-только вышли из лифта и теперь направлялись по коридору к номеру. Рената Хафф была явно чем-то сильно расстроена, голос ее звучал резко и визгливо, она театрально жестикулировала. Он шел с мрачным видом и с каменным выражением на лице, крепко сжав рот и хлопая себя по ноге в такт шагам свернутой газетой.

Я на собственном опыте успела узнать, что именно паника заставляет совершать самые серьезные ошибки. Верх берет инстинкт самосохранения, который в эту минуту требовал, чтобы я взмахнула крыльями и вылетела в окно. Этот самый инстинкт вытесняет собой все остальное, и от ужаса происходящее начинает восприниматься как в тумане. Вот в такой критический момент, когда дело уже почти сделано, начинаешь вдруг чувствовать себя гораздо хуже, чем в самом начале. Увидев приближающуюся пару, я мгновенно рассовала по карманам все свои вещи и сняла входную дверь с цепочки. Потом, дотянувшись, погасила свет в ванной, выключила верхний свет в комнате и рванулась к балконной двери. Оказавшись на балконе, оглянулась, чтобы убедиться, что оставляю комнату точно в таком же виде, в каком она была, когда я сюда пришла. Вот черт! Они же, уходя, оставили свет в ванной. А я взяла и потушила его! Словно в рентгеновских лучах я видела, как Венделл подходит к номеру, держа наготове ключ. Воображение убеждало меня, что он приближается к двери намного быстрее, чем это смогла бы сделать я. Я лихорадочно соображала. Нет, что-то исправлять уже поздно. Быть может, они и не помнят, что оставляли свет, или решат, что перегорела лампочка.

Я подбежала к углу балкона, перекинула правую ногу через перила и, нащупав опору, перенесла левую ногу. Потом дотянулась до перил соседнего балкона и перелезла на него в тот самый момент, когда в комнате Венделла зажегся свет. Я чувствовала, как от волнения и возбуждения пульс у меня бешено бьется. Ничего, зато я уже на соседнем балконе и в безопасности.

На балконе стоял мужчина и курил сигарету.

Не знаю, кто из нас двоих был удивлен больше. Он-то был точно удивлен. Я хотя бы знала, как и почему тут оказалась, а он не имел об этом никакого представления. Кроме того, у меня было еще и то преимущество, что пережитый страх обострил все мои ощущения, и я среагировала на этого мужчину раньше, чем он на меня. Я даже – как в кино – подсознательно почувствовала его присутствие прежде, чем увидела его самого.

Мужчина был белым.

На вид ему было за шестьдесят, и он был почти лыс. Те немногие седые волосы, что еще оставались у него на голове, зачесаны прямо назад.

На мужчине были очки в темной оправе, настолько массивной, что в дужках ее вполне мог скрываться слуховой аппарат.

От мужчины несло спиртным, и запах этот распространялся вокруг почти концентрическими кругами.

По-видимому, у него было повышенное давление, потому что раскрасневшееся лицо блестело, а толстый приплюснутый нос алел, как рубин, придавая сходство с добродушным Дедом Морозом из недорогого магазина.

Он был ниже меня ростом и потому не показался особенно опасным. Даже наоборот, он был так озадачен и смущен, что мне захотелось протянуть руку и потрепать его по голове.

Я вспомнила, что уже дважды натыкалась на него во время моих непрерывных блужданий по гостинице в поисках Венделла и его подруги. Оба раза я видела его в баре. Один раз он сидел там один и, подняв руку с зажженной сигаретой, дирижировал ею в такт какому-то длиннейшему монологу, который сам же и произносил. В другой раз он был в компании таких же пожилых мужчин, располневших и потерявших форму, они курили сигары и рассказывали друг другу непристойные анекдоты, вызывавшие у всей компании приступы громкого пьяного смеха.

Надо было на что-то решаться.

Медленно, ленивым прогулочным шагом я подошла к нему, протянула руку и нежно сняла с него очки, сложив их, чтобы при необходимости сунуть в карман своей блузки.

– Привет, парниша. Как дела? Что-то ты сегодня нездорово выглядишь.

Он сделал слабый протестующий жест рукой. Бросив на него вожделенно-оценивающий взгляд, я расстегнула правый рукав блузки.

– Вы кто? – спросил он.

Я сладко улыбнулась и, подмигнув, расстегнула левый рукав.

– Догадайся. Где ты столько пропадал? Я тебя с шести часов сегодня ищу.

– Я вас разве знаю?

– Узнаешь, Джек, будь уверен. Мы сегодня здорово проведем времечко.

– По-моему, вы ошибаетесь, – покачал он головой. – Меня зовут не Джек.

– Я всех зову Джеками, – ответила я, расстегивая блузку и распахивая ее так, чтобы ему приоткрылись некоторые соблазнительные части моего девичьего тела. К счастью, под блузкой у меня был бюстгальтер, который я не скалываю булавкой. А при таком освещении вряд ли мой кавалер мог разобраться, что бюстгальтер этот застиран почти до серого цвета.

– Можно мне мои очки? Я без них не очень хорошо вижу.

– Правда? Ой, какая жалость. А что у тебя с глазками?.. Ты близорукий, дальнозоркий, астигматизм или еще что?

– Астигматизм, – извиняющимся тоном ответил он. – А еще я немного близорук, и к тому же вот этот глаз вообще плохо видит. – Как бы в подтверждение его слов один глаз пристально уставился на что-то и двинулся вбок, словно сопровождая полет невидимого насекомого.

– Ну, ничего, не расстраивайся. Я буду близко-близко, так что меня-то ты рассмотришь как следует. Хочешь развлечься?

– Развлечься? – Взгляд его вернулся на прежнее место.

– Меня ребята к тебе послали. Те твои знакомые. Сказали, что сегодня у тебя день рождения, и они решили вскладчину сделать тебе подарок. Подарок – это я. Ты ведь Рак, верно?

Его все время тянуло нахмуриться, однако на лице то появлялась, то исчезала легкая улыбка. Мужчина не понимал, что происходит, но и не хотел показаться невежливым. Не желал и очутиться в дурацком положении, если выяснится, что все происходящее просто шутка.

– У меня сегодня не день рождения.

В соседнем номере зажгли свет, и до меня доносился все более громкий голос женщины, которая что-то сердито и расстроенно говорила.

– А мы его устроим. – Я вытащила блузку из брюк и, как заправская стриптизерша, стянула ее с себя. С того момента, как я появилась на балконе, мужчина еще не сделал ни одной затяжки. Я взяла у него из руки зажженную сигарету, перебросила ее через перила, пододвинулась к нему почти вплотную и сжала ему губы бантиком, как будто собираясь поцеловать его. – Или у тебя есть предложения получше?

– Да вроде бы нет, – натужно усмехнулся он, дыхнув на меня запахом сигареты. Ну, конечно, откуда ему.

Я поцеловала его прямо в сжатые "розочкой" губы, поводив по ним языком, как это делают в кино. Возбуждения от этого испытала не больше, чем при взгляде на целующуюся на улице пару.

Взяв мужчину за руку, я потянула его в комнату, волоча по полу свою блузку, словно охотничий трофей. Когда Венделл выходил на свой балкон, я уже закрывала за нами раздвижную стеклянную дверь.

– Посиди, отдохни, пока я приведу себя в порядок. А потом я принесу мыло и теплой воды, и мы вместе приведем в порядок тебя. Хочешь?

– Мне что, раздеться и лечь, да?

– А ты этим всегда занимаешься прямо в ботинках, голубчик? И сними уж заодно и шорты тоже. Я пока кое-что сделаю в ванной и приду. А ты чтобы был к тому времени готов, слышишь? И тогда я тебе покажу, на что ты еще способен!

Мужчина принялся расшнуровывать ботинок (такую добротную, черную обувь обычно носят с деловым костюмом), потом стряхнул его с ноги, и ботинок, немного подлетев вверх, упал. Мужчина поспешно стянул черный нейлоновый носок. Он был похож сейчас на низенького, толстого, симпатичного дедушку. И одновременно на пятилетнего ребенка, готового выполнить то, что ему скажут, если только дадут за это конфетку. Было слышно, как в соседнем номере Рената начала что-то кричать. В ответ загрохотал голос Венделла, но разобрать слова было невозможно.

– Сейчас верну-у-усь! – пропела я, шутливо погрозив своему приятелю пальцем. Покачивая бедрами, я проплыла в ванную комнату, положила его очки возле умывальника, затем, наклонившись, отвернула кран. Холодная вода вырвалась с громким жизнерадостным шумом, заглушившим все иные звуки. Я быстро натянула блузку, на цыпочках подошла к выходу, вышла из номера и осторожно закрыла за собой дверь. Сердце у меня бешено колотилось, я всей кожей – как будто на мне не было никакой одежды – ощутила прохладный воздух коридора. Бросившись к своей двери, я на ходу выдернула из кармана брюк ключ, воткнула в замок, одним движением повернула его, распахнула дверь и захлопнула ее за собой. Запершись изнутри на цепочку, я немного постояла, прислонившись к двери спиной и лихорадочно застегивая на себе блузку. Пульс у меня был такой, что казалось, сердце вот-вот выпрыгнет, меня всю трясло. И как только проститутки этим занимаются, не понимаю. Брр-р-р!

Подойдя к балконной двери, я с треском задвинула и заперла ее, задернула занавески, потом возвратилась к входной двери и заглянула в "глазок". Мой подвыпивший старикан стоял уже в холле. Без очков он немного косил, но смотрел в правильном направлении. Он был еще в шортах, но без одного носка. Толстячок принялся с интересом изучать дверь моего номера, а мне вдруг пришла в голову мысль, действительно ли он настолько пьян, как показалось. Он огляделся, проверяя, не видит ли его кто-нибудь, потом подошел к моей двери и попытался заглянуть через "глазок" внутрь. Я знала, что увидеть меня он не может: это все равно что смотреть в телескоп с обратной стороны.

– Мисс? – Он неуверенно и негромко постучал. – Вы тут?

Он снова прижался к "глазку" с той стороны, заслонив проникавший из холла свет. Клянусь, я даже через дверь чувствовала его пропахшее табаком дыхание. Затем "глазок" снова засветился, и я осторожно заглянула в него сама, почти прижавшись глазом к стеклу. Мужчина немного отошел от двери и теперь снова недоуменно оглядывался в холле по сторонам. Потом побрел влево, и через минуту я услышала, как щелкнула его дверь.

Я на цыпочках подкралась к балконной двери, прижалась спиной к стене и осторожно отодвинула занавеску. Вдруг из-за стены со стороны балкона моего старика потихоньку высунулась его голова. Он вытягивал шею, силясь разглядеть, что происходит в глубине моей неосвещенной комнаты.

– Ау-у-уу, – хриплым шепотом позвал он. – Это я. Когда же мы будем развлекаться?

Да, у старичка явно взыграла кровь. Теперь он не скоро угомонится и отойдет ко сну.

Я стояла не шевелясь, дожидаясь, пока он уйдет. Спустя минуту-другую голова скрылась. Но буквально через несколько секунд зазвонил мой телефон. Я была совершенно уверена, что звонили из соседнего номеpa. Я предоставила телефону возможность трезвонить хоть до бесконечности, а сама наощупь пробралась в ванную и так, в темноте, почистила зубы. Потом наощупь добралась до кровати, стянула с себя одежду, сложила ее на стул. Выйти из номера я не отважилась. Не могла я и читать, потому что не хотела зажигать свет и тем самым обнаруживать себя. И к тому же находилась в таком нервном возбуждении, что у меня, наверное, даже волосы на голове стояли дыбом. В конце концов я прокралась к минибару и извлекла оттуда две маленькие бутылочки джина и апельсиновый сок. Смешала, уселась в кровати и так и сидела, потягивая этот коктейль, пока не почувствовала, что засыпаю.

Когда утром я выбралась из номера, дверь в комнату моего пьянчужки была закрыта, а на ручке висела табличка "Не беспокоить". Дверь в номер Венделла, наоборот, оказалась широко распахнутой, в самом номере никого не было видно. В коридоре, в простенке между этими двумя дверями, появилась уже знакомая мне тележка горничной. Я заглянула в комнату и увидела ту же самую горничную, которая протирала мокрой тряпкой пол. Закончив, она прислонила швабру к стене возле ванной и, взяв корзинку с мусором, направилась с ней в коридор.

– Donde estan? – спросила я, надеясь, что мой вопрос означает "Где они?"

Горничная сопроводила свой ответ такой массой причастий и сложных глаголов, что разумеется, я ничего не поняла. Со мной надо говорить, ограничиваясь лишь абсолютно необходимыми по смыслу словами.

Единственное, что я уловила, было вроде бы: "Ушли... уехали... не здесь".

– Совсем уехали? – с трудом произнесла я по-испански.

– Si, si. – Горничная энергично закивала и снова повторила все то, что сказала мне в начале.

– Не возражаете, если я загляну? – Дожидаться ее согласия я и не собиралась. Решительно войдя в номер, я принялась осматривать ящики комода, ночной столик, письменный стол, минибар. Черт побери! Они совершенно ничего после себя не оставили. Горничная тем временем с интересом наблюдала за моими действиями. Пожав плечами, она в конце концов снова направилась в ванную, чтобы поставить на место под умывальник корзину для мусора.

– Gracias, – поблагодарила я ее, выходя из номера.

Проходя мимо тележки, я заметила висевший на ней пластиковый мешок, заполненный только что выброшенным мусором. Я сдернула этот мешок с крючка, утащила его к себе в комнату и, закрыв за собой дверь, вывалила все содержимое на покрывало кровати. Ничего интересного не обнаружилось: вчерашние газеты, использованные бумажные салфетки, обертки от конфет, пустой баллончик из-под лака для волос. Я с отвращением и разочарованием перебирала мусор, надеясь, что хотя бы те снимки, которые я судорожно делала в последние дни, окажутся неиспорченными. Когда уже почти весь этот мусор был собран и засунут обратно в мешок, взгляд мой случайно упал на первую страницу одной из газет, где крупный заголовок извещал о преступной разборке. Я развернула газету, расправила ее и принялась вчитываться в испанский текст.

Постоянно живя в Санта-Терезе, я обнаружила, что почти невозможно не нахвататься каких-то испанских слов и выражений, даже независимо от того, учишь ты язык специально или нет. Многие слова заимствованы, многие просто совпадают с английскими или очень похожи на них. Предложения строятся достаточно просто и понятно, слова произносятся так, как написаны. В сообщении, помещенном на первой странице газеты, говорилось о каком-то убийстве (homicidio), которое произошло в Estados Unidos. Я прочитала это сообщение вслух, спотыкаясь и запинаясь, как читают в детском саду, и это помогло мне разобраться в смысле корреспонденции. Убита женщина, ее тело нашли на пустынном участке шоссе к северу от Лос-Анджелеса. Четверо заключенных сбежали из тюрьмы для малолетних, преступников в округе Пердидо, штат Калифорния, и направились вдоль побережья к югу. По предположению полиции, они остановили эту женщину, отобрали машину, а саму ее убили. К тому времени, когда тело жертвы было обнаружено, беглецы уже перебрались через мексиканскую границу и в Мехикали совершили новое убийство. Federales настигли их, и в ожесточенной перестрелке два парня были убиты, а третий тяжело ранен. Даже в черно-белом изображении фотография места перестрелки производила зловещее впечатление: на покрытых простынями телах погибших темнели многозначительные пятна. Размещенные в один ряд, были напечатаны и снимки четырех мрачных рож – самих преступников. У трех из них имена звучали по-испански. Четвертый был обозначен как Брайан Джаффе.

Я немедленно заказала билет на первый же обратный рейс.

* * *

Уже в самолете, на обратном пути я почувствовала себя очень скверно, и когда мы садились в Лос-Анджелесе, казалось, что барабанные перепонки у меня вот-вот лопнут. В Санта-Терезу я приехала в девять вечера со всеми ясно выраженными симптомами доброй старомодной простуды. В горле першило, голова раскалывалась, в носу было такое ощущение, словно я нахлебалась морской воды. Я с удовольствием предвкушала, как, в полном соответствии с предписанной дозировкой, наглотаюсь на ночь "найквилла".

Добравшись до дому, я заперла дверь и поднялась по винтовой лестнице наверх, таща за собой целую охапку накопившихся газет. Я вывалила содержимое своей спортивной сумки в корзину для грязного белья, сняла с себя все, что на мне было, и бросила туда же. Потом натянула шерстяные носки, фланелевую ночную рубашку, завернулась в плед, который сестра Генри сама расшила мне ко дню рождения, и уселась изучать в местной газете Санта-Терезы описание побега из тюрьмы. История эта успела переместиться в этом издании на третью страницу, в разряд второстепенных. То, что я прочитала, было мне в принципе уже известно, только сейчас я читала то же самое по-английски. Брайан, младший сын Венделла Джаффе, вместе с тремя сообщниками совершил среди бела дня дерзкий побег из Коннота, тюрьмы общего режима для малолетних преступников. Погибших заключенных звали Хулио Родригес, шестнадцати лет, и Эрнесто Падилла, пятнадцати. Не знаю, есть ли какие-то соглашения между США и Мексикой о взаимной выдаче преступников, но похоже, мексиканцы готовы были передать Брайана Джаффе Соединенным Штатам, как только за ним приедут американские полицейские. Четвертый беглец, которому было всего четырнадцать лет, все еще находился в критическом состоянии в одном из госпиталей Мехико. Имя его калифорнийские газеты не называли из-за малого возраста. Испаноязычные газеты, насколько я помнила, упоминали о нем как о Рикардо Геваре. Жертвами обоих убийств, совершенных беглецами, были американские граждане, поэтому не исключено, что federales просто торопились снять с себя ответственность. Нельзя было исключать и того, что кто-то кому-то передал под столом круглую сумму наличными. Что бы там ни было, но малолеткам крупно повезло, что они не угодили на долгий срок за решетку там. Если верить газете, то Брайану Джаффе уже после его задержания исполнилось восемнадцать лет, а это означало, что по возвращении в тюрьму округа Пердидо его будут судить заново уже как взрослого. Отыскав ножницы, я вырезала все статьи, сколола их скрепкой и отложила, чтобы присоединить потом к досье, лежавшему у меня в офисе.

Часы на столике возле кровати показывали только без четверти десять. Я сняла трубку и набрала домашний номер Мака Вуриса.

 

5

– Привет, это Кинси, – проговорила я в трубку.

– Какой-то у тебя голос странный, – удивился Мак. – Ты откуда говоришь?

– Отсюда, из дома, – ответила я. – Я только что вернулась, совершенно простуженная, и чувствую себя так, будто помираю.

– Плохо. Ну что ж, с возвращением тебя. А я терялся в догадках, когда тебя ждать.

– Я вошла в дом сорок пять минут назад, – сказала я. – И все это время просидела, читая газеты. Я вижу, вы тут без меня не скучали.

– Нет, ты представляешь, а? Не могу, черт возьми, понять, что происходит. За последние два или три года никто ни разу и не вспомнил об этом семействе. А теперь вдруг только о них и слышишь.

– Да, похоже, все начинается снова. Нам здорово повезло с этим Венделлом. Я нашла его в том самом месте, о котором говорил Дик Миллс.

– Ты уверена, что это именно он?

– Ну разумеется, Мак, я не могу быть уверена, я никогда не видела этого человека раньше. Но судя по фотографиям, он чертовски похож на того, кого мы ищем. Кроме того, он американец, и примерно того же возраста, что и Джаффе. Правда, имя у него другое – Дин Де-Витт Хафф. Но рост идеально совпадает, и по комплекции он тоже подходит. Тот, кого я видела, вроде бы пополнее Джаффе, но за столько лет человек ведь вполне мог прибавить в весе. Он там был вместе с какой-то женщиной, и оба они ни с кем не общались.

– Не так уж много удалось тебе выяснить.

– Разумеется, немного. Я же не могла подойти к нему и представиться.

– Если оценивать по десятибалльной шкале, то насколько ты уверена, что это именно Джаффе?

– С поправкой на возраст и на возможность пластической операции – ну, скажем, баллов на девять. Я пыталась несколько раз его сфотографировать, но он просто помешан на конспирации, и пресекал малейшие признаки внимания. Мне пришлось держаться как можно незаметней. Кстати, – спросила я, – ты не слышал, за что посадили Брайана Джаффе?

– Насколько я понимаю, что-то вроде квартирной кражи. Вряд ли там было что-нибудь серьезное, иначе бы его не поймали, – ответил Мак. – А как Венделл? Где он сейчас?

– Хороший вопрос.

– Значит, смылся, – констатировал Мак.

– Более или менее. Они вместе с этой женщиной сорвались прямо среди ночи. Но погоди, не шуми. Хочешь знать, что я обнаружила? После того, как они уехали, я кое-что нашла в их комнате. Мексиканскую газету, в которой описывается задержание Брайана Джаффе. Должно быть, Венделл вычитал об этом только в самом последнем, вечернем выпуске, потому что на ужин они в тот день отправились в свое обычное время. Позже я видела, как они примчались назад и оба были чем-то очень расстроены. А сегодня под утро исчезли. Газету я нашла у них в мусоре. – Подробно пересказывая Маку все происшедшее, я вдруг почувствовала, что мне не дает покоя какая-то внезапно возникшая смутная мысль. Слишком уж много всяких случайных совпадений... Венделл Джаффе, скрывающийся на этом малоизвестном мексиканском курорте, в глухом городишке, побег Брайана из тюрьмы и то, что он направился прямиком к мексиканской границе... Меня вдруг пронзила догадка. – Погоди-ка, Мак. Послушай, что я тебе скажу. Знаешь, что мне только что пришло в голову? С самой первой минуты, как я увидела Венделла, он непрерывно рылся в газетах. Покупал по пять-шесть штук сразу и внимательнейшим образом просматривал каждую страницу. Вдруг он знал, что Брайан должен совершить побег? Возможно, Венделл его-то там и дожидался. А может быть, даже помог все устроить с побегом.

Мак скептически хмыкнул и несколько раз кашлянул.

– Ну, с такими предположениями мы далеко зайдем. Давай не будем торопиться с выводами, пока не узнаем, что к чему.

– Конечно, я понимаю. Ты прав. Но все-таки это позволяет взглянуть на дело иначе. Пока я отложу этот вариант в сторону, а потом, возможно, придется его и проверить.

– У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, куда мог отправиться Джаффе?

– Я попыталась на своем испанском расспросить дежурного администратора в гостинице, но ничего, кроме почти нескрываемой ухмылки, от него не добилась. Если хочешь знать мое мнение, вполне вероятно, что Венделл направился куда-нибудь в наши края.

Даже по телефону я почувствовала, как при этих словах Мак должен был уставиться на меня недружелюбно и подозрительно.

– Не верю. Ты что, всерьез полагаешь, что он когда-нибудь еще ступит на землю нашего штата? Да у него духа не хватит. И к тому же он ведь не идиот.

– Я понимаю, что это было бы очень рискованно, но его ребенок в беде. Поставь себя на его место. Разве ты сам не поступил бы так же?

В трубке молчали. Дети у Мака были уже взрослые, но я знала, что он их до сих пор опекает.

– А как Джаффе узнал, что тут происходит?

– Не имею представления, Мак. Возможно, он поддерживал какие-то контакты. Мы же понятия не имеем, где он был все эти годы. Не исключено, что у него сохранились тут какие-то связи. Наверное, стоило бы попробовать выяснить это, если мы хотим узнать, где сейчас скрывается Венделл.

– И как ты собираешься это сделать? – перебил меня Мак. – Какой-нибудь план действий у тебя есть?

– Я думаю, для начала нам надо выяснить, когда сюда должны передать из Мехикали его сына. Полагаю, что за выходные этого не произойдет. А в понедельник я могу переговорить с кем-нибудь из полицейских в окружной тюрьме. Возможно, удастся выйти на след Венделла с такой стороны.

– Очень уж кружной путь.

– А Дик Миллс, который на него там случайно наткнулся, – это не кружной путь?

– Тоже верно, – согласился Мак, но облегчения в его голосе я не почувствовала.

– А еще я думаю, что стоит поговорить с местными полицейскими. У них есть возможности, которых нет у меня.

Мак снова замолчал, размышляя над этим предложением.

– Мне кажется, пока еще рано подключать к этому делу полицию, но впрочем, действуй, как считаешь нужным, тут я полагаюсь на твое мнение. Я не против того, чтобы воспользоваться помощью полицейских, но мне бы очень не хотелось его спугнуть. Конечно, при условии, что он вообще тут появится.

– Мне все равно придется связаться с его прежними дружками, и мы в любом случае рискуем. Вдруг кто-нибудь из них передаст Джаффе, что им интересуются, и спугнут его.

– А ты думаешь, его дружки согласятся с нами сотрудничать?

– Не знаю. Но насколько я понимаю, он тогда многих здесь обобрал дочиста. И наверняка среди них есть такие, кто очень хотел бы увидеть его в тюрьме.

– Пожалуй, – проговорил Мак.

– Ну ладно, в понедельник все обсудим, а пока не злись и не переживай.

Мак слабо усмехнулся:

– Будем надеяться, что Гордон Титус ничего не прознает.

– По-моему, ты говорил, что берешь его на себя.

– Я себе рисовал в мечтах арест. И твое открытое торжество.

– Не отказывайся пока от этой мысли. Возможно, так все и будет.

* * *

Следующие два дня я провела в постели, и благодаря моему недугу нежданный отпуск плавно перешел в ленивые, ничем не занятые выходные. Я люблю одиночество, которое приносит с собой болезнь, люблю насладиться горячим чаем с медом, люблю консервированный томатный суп и запеченные в гриле клейкие бутерброды с сыром. На тумбочке возле постели я поставила коробку "клинекса", а рядом с кроватью – корзину для бумаг, и та быстро наполнилась до краев взбитой пеной использованных бумажных салфеток. Одно из немногих воспоминаний, какие я вынесла из детства, почему-то связано с тем, как мама в подобных случаях натирала мне мазью грудь, накрывала ее квадратом розовой фланели с вышитыми на нем кустами роз и булавками прикалывала этот квадрат к пижаме. Жар, исходивший от моего тела, словно окутывал носовые проходы облаками густого горячего пара, а мазь вызывала одновременно ощущение обжигающего зноя и жгучего мороза, чем-то напоминая вкус, который остается от ментола.

Все тело у меня ныло и не желало ничего делать, и на протяжении дня я то проваливалась в сон, то выходила из него в состояние полудремы. После обеда – и в субботу, и в воскресенье я, шатаясь, спускалась по винтовой лестнице, волоча за собой плед, будто шлейф подвенечного платья. Сворачивалась клубком на диване, который мог служить и кроватью, включала телевизор и смотрела повторы бездумных сериалов вроде "Добби Джиллис" или "Я люблю Люси". Перед тем, как отправляться спать, я заходила в ванную и наполняла пластмассовый стакан отвратительным темно-зеленым сиропом, который, однако, обеспечивал мне спокойную ночь и хороший сон. Ни разу в жизни я не смогла мужественно выпить "найквилл" так, чтобы меня потом всю не передернуло. И все же я прекрасно понимаю, что у меня в наличии все характерные признаки человека, страдающего болезненным пристрастием к таблеткам, микстурам и прочим лекарствам, которые можно просто купить в аптеке.

В понедельник я проснулась ровно в шесть утра, за несколько мгновений до того, как зазвонил будильник. Открыв глаза, полежала немного в своем свитом из скомканных простыней гнездышке, глядя через плексигласовый купол над кроватью в небо и пытаясь представить, как сложится начинающийся день. Надо мной плыли густые ярко-белые облака, слой которых, наверное, был не меньше мили толщиной. В аэропорту местные рейсы в Сан-Франциско, Сан-Хосе и Лос-Анджелес, конечно, задержаны. Все замерло в ожидании, когда же рассеется туман.

Июль в Санта-Терезе – период очень неустойчивой погоды. Каждый летний рассвет городок обычно встречает под плотным облаком тумана, наползающего с побережья. Иногда к обеду этот туман рассеивается. Но чаще всего небо так и остается плотно затянутым, и весь день проходит в густом полумраке, очень похожем на тот, который бывает, когда собираются штормовые облака. Тогда местные жители начинают жаловаться на погоду, а "Санта-Тереза диспатч", печатая сводку погоды на завтра, делает это в тоне упрека, как будто бы подобное не происходит каждое лето. Туристы, приезжающие сюда в погоне за калифорнийским солнцем, о котором они столько слышали, располагаются с утра на пляже со своими зонтиками, тентами, ластами, транзисторами и прочими принадлежностями и терпеливо ждут, когда в монотонно-серой пелене появится хотя бы один просвет. Я каждый день наблюдаю их малышей, сидящих со своими игрушечными ведрышками и лопатками в полосе прибоя. Даже отсюда, с такого расстояния, мне кажется, что я вижу их гусиную кожу, посиневшие губы, слышу, как они начинают стучать зубами, когда ледяная вода обдает их голые ножки. В этом году погода пока была очень странная, резко менявшаяся буквально каждый день.

Я скатилась с постели, натянула тренировочный костюм, почистила зубы и начесалась, стараясь не смотреть в зеркало на свое помятое со сна лицо. Меня переполняла решимость совершить обычную утреннюю пробежку, но тело мое придерживалось иного мнения, и через полмили приступ кашля вынудил меня начать издавать звуки, сильно смахивающие на брачный рев какого-нибудь дикого зверя. Отказавшись от намерения пробежать привычные три мили, я ограничилась прогулкой быстрым шагом. Простуда к этому времени уже прочно обосновалась у меня в груди, а голос стал удивительно хриплым, очень похожим на тот, каким говорят по УКВ диск-жокеи. Домой я вернулась вся продрогшая, но заметно взбодрившаяся.

Я приняла горячий душ, чтобы от пара стало легче дышать, и вышла из ванной, чувствуя себя несколько лучше. Я сменила на постели простыни, вытряхнула из корзины мусор, позавтракала фруктами и йогуртом, прихватила папку с газетными вырезками и отправилась на работу. Отыскав свободное место для парковки, я прошла оставшиеся полтора квартала пешком и попыталась взлететь по лестнице. Обычно я поднимаюсь через две ступеньки, но на этот раз мне пришлось останавливаться на каждом этаже, чтобы перевести дыхание. Обратная сторона любых спортивных занятий заключается в том, что нужны годы для выработки у себя хорошей физической формы; а вот пропадает она очень быстро, почти в одно мгновение. Не поделав свои обычные упражнения всего три дня, я как будто одряхлела и теперь отдувалась и пыхтела, вроде начинающего любителя. Нехватка дыхания вызвала новый приступ кашля. Я вошла в холл конторы через боковую дверь и приостановилась, чтобы высморкаться.

Проходя мимо стола Иды Рут, я задержалась поболтать. Когда я только познакомилась с секретаршей Лонни, ее двойное имя показалось мне тяжеловесным. Я попыталась сократить его просто до Иды, но обнаружила, что ей одно имя не идет. Ида Рут – женщина лет тридцати пяти, крепкая и здоровая, как будто созданная для жизни и работы на свежем воздухе. При взгляде на нее может возникнуть мысль, что ей должно быть не по силам высидеть целый день за пишущей машинкой. Волосы у нее светлые, почти белые, и зачесаны всегда так, словно их отбрасывает назад сильным ветром. Лицо смуглое и обветренное, ресницы белые, глаза синие, как океан. Одевается она консервативно: в прямые, средней длины юбки, свободного покроя жакеты немарких тонов, скучные блузки с длинными рукавами и глухим воротником, всегда застегнутые сверху донизу. Внешне Ида Рут похожа на человека, который любым другим занятиям предпочтет плавание на каяке или лазание по скалам в каком-нибудь национальном парке. Насколько я наслышана, в свое свободное время она именно этим и занимается: взваливает на плечи рюкзак и отправляется пешком по нашим местным горам, делая в день по пятнадцать миль. Ее не останавливают клещи, ядовитые змеи и комары, болота, чащобы, крутые подъемы, острые скалы и прочие радости живой природы, которых лично я стараюсь всеми силами избегать.

Увидев меня, она широко улыбнулась.

– Уже вернулась? Как Мексика? Ты, я вижу, стала какой-то оранжевой.

Я как раз продувала нос, щеки у меня покрылись легким румянцем, вызванным пешим подъемом на третий этаж.

– Все великолепно. Но простудилась в самолете на обратном пути. Два последних дня провела в постели, наглоталась пилюль. А загар у меня не настоящий, от крема, – ответила я.

Она открыла верхний ящик стола и достала оттуда коробочку из-под мятных леденцов, наполненную большими белыми таблетками.

– Витамин С. Бери побольше. Помогает.

Я послушно взяла таблетку и повертела ее перед глазами. Таблетка была просто гигантская. Я вдруг представила, что если она застрянет в горле, то наверняка потребуется хирургическое вмешательство.

– Не стесняйся, бери еще. А если горло болит, то попробуй таблетки с цинком. Как тебе понравился Вьенто-Негро? Развалины видела?

Я взяла еще пару таблеток витамина С.

– В общем неплохо. Только малость ветрено. Какие развалины?

– Ты что, смеешься?! Это же знаменитые развалины. Там произошло страшнейшее извержение вулкана... когда же это было... в 1902 году? Что-то в этом роде. И за считанные часы весь город оказался погребенным под слоем пепла.

– Пепел я видела, – с готовностью подтвердила я. На столе у Иды Рут зазвонил телефон, и она взяла трубку, а я потопала дальше через холл, задержавшись около автомата для охлаждения воды, чтобы наполнить бумажный стаканчик. Я проглотила таблетку витамина, послав ей вслед на всякий случай еще и антигистамин. Глотайте химию, и ваша жизнь будет прекрасна. Я дошла до двери своего кабинета и, оказавшись внутри, открыла одно из окон: за неделю моего отсутствия воздух в комнате застоялся. На столе лежала горка свежей почты: несколько чеков, по которым мне причитались небольшие суммы, а остальное просто мусор. Я проверила автоответчик – на нем было шесть сообщений – и потратила следующие полчаса на приведение жизни в порядок. Завела досье на Венделла Джаффе, вставила туда вырезанные из газет статьи о побеге и новом задержании его сына.

Ровно в девять часов я набрала номер отдела полиции Санта-Терезы и попросила к телефону сержанта Робба. Сердце у меня при этом учащенно забилось, что оказалось для меня неожиданностью. По моим подсчетам, я не видела Иону уже около года. Не знаю, можно ли было когда-нибудь наши с ним отношения называть "романом". Когда я с ним впервые познакомилась, они с Камиллой, его женой, жили отдельно. Камилла только недавно ушла от него, забрав с собой обеих дочерей и оставив Ионе морозильник, до отказа набитый заготовленной впрок едой, которую она уложила на пластиковые подносы, оставшиеся от "телевизионных обедов". В каждой упаковке – а их было около трехсот – лежало аккуратно завернутое в фольгу какое-нибудь блюдо и гарнир из двух видов овощей. На каждой упаковке сверху была прикреплена записка с инструкцией одного и того же содержания: "Разогревать в СВЧ-печи в течение 30 минут. Удалить фольгу и есть". Как будто бы он стал есть, не снимая фольги. Ионе это совсем не казалось странным, что должно было бы насторожить меня с самого начала. Теоретически он был свободным человеком. На самом же деле жена продолжала держать его на коротком поводке. Время от времени она возвращалась и настаивала на том, чтобы они вместе сходили проконсультироваться к психологу или специалисту по семейным отношениям. При этом всякий раз она отыскивала нового специалиста, обеспечивая тем самым невозможность какого-либо прогресса в их взаимоотношениях. Если они начинали улучшаться, Камилла тут же снова уходила от мужа. В конце концов мне все это надоело, и я, решила, что пора выходить из игры. Ни он, ни она этого, по-моему, даже не заметили. Они были вместе с тринадцатилетнего возраста, с седьмого класса. Теперь мне кажется, что я еще доживу до того времени, когда местные газеты напишут о годовщине их свадьбы, на которую, по правилам этикета, принято преподносить подарки из вторичного алюминия.

Так значит, Иона до сих пор работает в отделе по розыску пропавших. Ответил он быстро, в обычной для него деловой полицейской манере:

– Лейтенант Робб.

– Ого, "лейтенант"! Тебя повысили? Поздравляю. Говорит голос из прошлого. Это Кинси Милхоун, – представилась я.

В трубке установилась настороженная тишина, доставившая мне удовольствие: Иона явно вспоминал, кто это такая. Я вдруг очень ясно представила себе, как он там сидит, откинувшись на спинку кресла.

– А-а, здравствуй, привет! Ты как?

– Отлично. А ты?

– Неплохо. Ты что, простудилась? Я тебя совсем не узнал. Говоришь так, будто у тебя нос заложен.

Мы обменялись положенными приветствиями, главными новостями, все это не заняло много времени. Я сказала ему, что ушла из "Калифорния фиделити". Он мне сообщил, что Камилла опять к нему вернулась. У меня возникло ощущение, какое бывает, когда пропустишь пятнадцать серий любимой "мыльной оперы" по телевизору. Включаешься снова, несколько недель или даже месяцев спустя, и тут понимаешь, что на самом-то деле ничего не пропустил.

Слова Ионы были похожи на титры, пересказывающие содержание предыдущих серии.

– Да, а в прошлом месяце Камилла пошла работать. В суд, делопроизводителем. Мне кажется, она сейчас чувствует себя счастливее. У нее появились свои деньги, она со всеми ладит. И работа кажется ей интересной. И знаешь что? По-моему, работа помогает ей лучше понять, чем я занимаюсь, а это хорошо для нас обоих.

– Ну что ж, чудесно. Значит, у вас все в порядке, – сказала я. По-видимому, он обратил внимание, что я не стала выспрашивать у него дополнительные подробности. Я чувствовала, что разговор повисает в воздухе, словно самолет, готовый сорваться в штопор. Не очень-то приятно вдруг осознать, что тебе нечего сказать человеку, который когда-то занимал столь значимое место в твоей постели. – Ты, наверное, гадаешь, с чего это я вдруг позвонила? – спросила я.

– Вообще-то да, – рассмеялся Иона. – То есть я хочу сказать, что, конечно, рад тебя слышать, но уже понял, что у тебя есть какое-то дело.

– Помнишь Венделла Джаффе? Того, который пропал со своей яхты...

– А-а, да! Да, конечно.

– Его видели в Мексике. Не исключено, что сейчас он где-то на пути в Калифорнию.

– Ты шутишь!

– Нет, нисколько. – Я изложила ему сокращенный вариант отчета о своих встречах с Венделлом, опустив тот факт, что я залезала к Джаффе в номер. Разговаривая с полицейскими, я не всегда выкладываю им по собственной инициативе все, что знаю. Я могу быть законопослушной гражданкой, когда это отвечает моим собственным целям, но сейчас был явно не тот случай. К тому же, в душе я была крайне раздосадована тем, что сорвала контакт. Если бы я все сделала правильно, Венделл никогда бы даже не заподозрил, что кто-то сидит у него на хвосте. – Как ты думаешь, с кем бы мне переговорить? – спросила я". – Наверное, стоит кого-то уведомить обо всем этом, лучше всего того, кто вел это дело раньше.

– Им занимался лейтенант Браун, но он теперь у нас не работает. В прошлом году ушел на пенсию. Может быть, тебе стоило бы поговорить с лейтенантом Уайтсайдом из отдела по расследованию крупных мошенничеств. Могу переключить тебя на него, если хочешь. Этот Джаффе – настоящий подонок. Мой сосед потерял из-за него десять кусков, и это еще мелочь по сравнению с тем, чего лишилось большинство других.

– Да, я знаю. А пострадавшие обращались за какой-нибудь помощью?

– Им удалось посадить в тюрьму партнера Джаффе. Когда обман выплыл наружу, каждый из инвесторов подал иск в суд. Поскольку вручить Джаффе повестку не было никакой возможности, они в конце концов опубликовали этот официальный документ и суть иска, и добились рассмотрения дела в его отсутствие. Разумеется, суд вынес решение в пользу вкладчиков, но получить с Джаффе они ничего не смогли. Прежде чем исчезнуть, он снял со всех счетов все, что у него было.

– Я слышала. Какой поганец!

– Совершенно верно, вот именно что поганец. Плюс к тому, он заложил и перезаложил всю свою недвижимость, так что и дом его не стоил и цента. Есть люди, я нескольких таких знаю, которые до сих пор уверены, что Джаффе где-то скрывается. И если он только когда-нибудь тут объявится, эти люди приведут решение суда в исполнение мгновенно, минуты не пройдет. Сцапают его за задницу, доставят в суд и сдерут с него все, что у него найдется. И уже после этого Джаффе арестуют. А с чего ты взяла, что у него хватит ума вернуться?

– Если верить газетам, его сын попал в крупную неприятность. Слышал о тон четверке, что сбежала из Коннота? Один из них был Брайан Джаффе.

– Черт, а ведь верно! Я как-то об этом не подумал. Я знаю Дану еще со средней школы.

– Это его жена? – спросила я.

– Совершенно верно. Ее девичья фамилия Анненберг. Вышла замуж сразу же после окончания школы.

– Ты не можешь мне дать ее адрес?

– По-моему, его отыскать нетрудно. Должен быть в телефонном справочнике. Когда я в последний раз о ней слышал, она жила где-то в П/О.

П/О в наших краях называют два примыкающих друг к другу городка – Пердидо и Олвидадо, – и расположенных вдоль шоссе сто один в тридцати милях к югу отсюда. Городки абсолютно похожи друг на друга, только в одном по обеим сторонам шоссе высажены кустарники, а в другом предпочли этого не делать. Обычно их так и называют П/О, мысленно вставляя между двумя буквами черту. Я лихорадочно записываю на листке блокнота то, что говорил мне Иона.

Его тон вдруг изменился.

– А я скучал без тебя.

Я проигнорировала эти слова и быстренько придумала причину прекратить разговор, пока он не перешел на личные темы:

– Слушай, я тороплюсь. Ко мне через десять минут должен прийти клиент, а я хотела бы до этого успеть поговорить с лейтенантом Уайтсайдом. Можешь перевести разговор на его номер?

– Конечно, – ответил Иона. Я услышала, как он застучал по рычажку телефона.

Когда оператор ответил, Иона попросил переключить разговор на следственный отдел. Лейтенант Уайтсайд отсутствовал, но должен был вскоре вернуться. Я оставила свои координаты и попросила, чтобы он мне перезвонил.

 

6

В обед, сознавая, что совершаю мерзкий поступок, я дошла до расположенного на ближайшем углу небольшого универсама и купила себе сандвич с салатом из тунца, пакет картофельных чипсов и бутылку диетической "пепси". Я решила, что сейчас не время проявлять одержимость в отношении здоровой пиши. Вернувшись назад в контору, пообедала за своим рабочим столом. На десерт я пососала вишневые таблетки от кашля.

Наконец в четырнадцать тридцать пять позвонил лейтенант Уайтсайд, извинившись, что делает это с таким опозданием.

– Лейтенант Робб сказал мне, что вам вроде бы удалось узнать кое-что новое о нашем старом знакомом, Венделле Джаффе. Что именно?

Во второй раз за этот день я изложила сокращенный вариант отчета о проведенных мной изысканиях. Судя по тому, что на протяжении всего рассказа на том конце провода стояла полная тишина, лейтенант Уайтсайд, видимо, записывал за мной.

– Вы случайно не знаете, пользуется ли он вымышленным именем? – спросил лейтенант.

– Если вы не будете допытываться, как я сумела это сделать, то могу признаться, что краешком, лишь самым краешком глаза ухитрилась заглянуть в его паспорт. Он выписан на имя Дина Де-Витт Хаффа. Его сопровождает женщина, которую зовут Рената Хафф. По всей вероятности, она его гражданская жена.

– Почему гражданская?

– Насколько я знаю, он не разведен. Пару месяцев назад первая жена по суду добилась признания его умершим. Погодите-ка, а может покойник жениться вторично? Я как-то об этом не подумала. Так что не исключено, что он вовсе и не двоеженец. Так или иначе, но паспорта, которые я видела, выданы в Лос-Анджелесе. Сам Джаффе вполне может сейчас быть уже где-то здесь. Можно как-нибудь проверить эти имена через паспортный стол?

– Неплохая мысль, – осторожно заметил лейтенант Уайтсайд. – Вы бы не могли продиктовать его фамилию по буквам? Как она звучит – Хью?

– Х-а-ф-ф.

– Записал, – ответил он. – Я, пожалуй, свяжусь с Лос-Анджелесом и проверю, что у них есть в картотеке паспортного стола. Можно предупредить таможенников в Лос-Анджелесе и Сан-Диего, чтобы они были начеку на случай, если он попытается попасть в страну через один из этих аэропортов. А заодно уж тогда и Сан-Франциско.

– Номера паспортов вам нужны?

– Давайте на всякий случай, хотя я думаю, что паспорта поддельные. Если Джаффе на самом деле ухитрился смыться – а похоже на то, – у него может быть полдюжины удостоверений личности на разные имена. Он ведь уже давно скрывается, и у него было время, чтобы заготовить не один комплект документов на случай, если что-то пойдет не так. Я бы на его месте именно так и поступил.

– Резонно, – заметила я. – Мне все-таки кажется, что если Венделл и попытается войти с кем-то в контакт, так это со своим прежним партнером, Карлом Эккертом.

– Думаю, это в принципе возможно, но не уверен, что его ждет там теплый прием. Раньше они были довольно близки, но после того как Венделл решил удариться в бега, именно на Эккерта повесили всех собак.

– Я слышала, он отсидел.

– Совершенно верно, мадам. Его признали виновным в мошенничестве и воровстве в особо крупных размерах и осудили по полдюжине пунктов обвинения. Потом на него набросились инвесторы, приписали ему надувательство, нарушение контрактов и все остальное, что только можно – в общем, организовали против него классическую судебную кампанию. Правда, они ничего не добились. Эккерт к этому времени уже заявил о банкротстве, так что взять с него было почти нечего.

– Сколько он просидел?

– Восемнадцать месяцев, однако такого махинатора, как он, это не остановит. Кто-то говорил мне, что его не так давно видели. Не помню сейчас, где именно, но во всяком случае, он – сейчас тут, в городе.

– Посмотрю, не удастся ли мне его припугнуть.

– Это должно быть нетрудно, – заметил Уайтсайд. – А кстати, не могли бы вы заглянуть к нам в полицию и поработать с нашим художником над портретом Джаффе? Его зовут Руперт Валбуса, мы совсем недавно взяли его на работу. Он в этом деле настоящий волшебник.

– Конечно, могла бы, – ответила я. Мысленно уже представляя себе, какой эффект вызовут портреты двойника Венделла, расклеенные по всему городу. – Но "Калифорния фиделити" не хотела бы его спугнуть.

– Я понимаю, и поверьте, мы бы тоже этого не хотели. Я знаю массу людей, заинтересованных в том, чтобы этого человека задержали, – возразил Уайтсайд. – У вас нет его недавних фотографий?

– Только несколько черно-белых, которые дал мне Мак Вурис, правда, это снимки шести-семилетней давности. А у вас? Неужели же нет ни одного полицейского фото?

– Нет. Есть только снимок, который мы распечатали, когда Джаффе исчез. Можно будет взять его за основу и подкорректировать с учетом возраста. Вы не заметили, не сделал ли он пластическую операцию?

– На мой взгляд, немного надставил подбородок и щеки, и может быть, выправил нос. Если судить по тем снимкам, какие мне дали, то раньше нос у него вроде бы был в переносице пошире. И волосы у него сейчас белые, как снег, еще он немного пополнел. Если не считать всего этого, то внешне очень похож. Я бы его ни с кем не спутала.

– Вот что я вам скажу. Я дам вам номер Руперта, и вы с ним сами договоритесь, как вам обоим будет удобнее. Он не постоянный работник, мы его вызываем только когда есть необходимость. Как только портрет будет готов, выпустим его в качестве ориентировки для полицейских. Тогда я свяжусь с шерифом округа Пердидо, а пока предупрежу только местные отделения ФБР. Возможно, они выпустят собственные ориентировки.

– Насколько я понимаю, ордер на его арест продолжает действовать?

– Да, мадам. Я проверил, прежде чем звонить вам. И ФБР его тоже разыскивает. Будем надеяться, что нам повезет первым.

Он дал мне телефон Руперта Валбусы, потом добавил:

– Чем скорее мы сделаем этот портрет, тем лучше.

– Поняла. Спасибо.

Я набрала номер Руперта, но наткнулась на автоответчик. Оставила свое имя, домашний телефон и кратко изложила суть предстоящего дела. Предложила, если ему это удобно, встретиться прямо с утра, и попросила перезвонить мне. Потом вытащила телефонный справочник и принялась перелистывать белые страницы, отыскивая фамилию Эккерт. Таких оказалось одиннадцать, а также еще два близких варианта – Экхардт и Экхарт, – которые вызвали у меня сомнения. Я позвонила по всем тринадцати номерам, но откопать среди них "Карла" не смогла.

Тогда я позвонила в справочную службу Пердидо/Олвидадо. У них значилась только Фрэнсис Эккерт. Когда я сказала, что разыскиваю Карла, тон ее сразу же стал вежливо-осторожным.

– Тут такого нет, – ответила она.

Я почувствовала, что уши у меня выпрямляются, как у собаки, уловившей сигнал, еще не слышный человеку. Эта женщина ведь не сказала мне, что не знает такого человека.

– А вы ему случайно не родственница?

Немного помолчав, женщина ответила:

– Карл Эккерт – мой бывший муж. А можно мне узнать, зачем он вам понадобился?

– Разумеется. Меня зовут Кинси Милхоун. Я частный детектив из Санта-Терезы, и разыскиваю старых друзей Венделла Джаффе.

– Венделла? – переспросила она. – Я полагала, он мертв.

– Похоже, что нет. Я как раз и отыскиваю сейчас его прежних друзей и знакомых с тем, чтобы выяснить, не пытался ли он установить контакты. А Карл в городе?

– Он в Санта-Терезе, живет там на яхте.

– Вот как, – проговорила я. – Так вы с ним в разводе?

– Вот именно. Я развелась с ним четыре года назад, когда Карл начал отбывать срок. Не имела никакого желания быть женой заключенного.

– Я вас понимаю.

– А мне безразлично, понимают меня или нет. Я бы все равно так поступила. Какой же он оказался дрянью! А как гладко говорил! Если найдете его, передайте ему мои слова. Между нами все кончено.

– У вас случайно нет его рабочего телефона?

– Конечно, есть. Я даю его всем, особенно кредиторам Карла. Мне это доставляет огромное удовольствие. Только ловите его днем, – посоветовала Фрэнсис и пустилась в объяснения. – На яхте телефона нет, но после шести вечера можете его там застать. А вообще-то он, как правило, ужинает в яхт-клубе, потом просто сидит там до полуночи.

– Как он выглядит?

– Ну, его там все знают. Любой покажет. Просто спросите его по имени, когда придете. Не ошибетесь.

– На всякий случай, если его не будет в клубе, как называется яхта и на какой она стоянке?

Женщина назвала мне номера причала и стоянки.

– А яхта называется "Капитан Стэнли Лорд". Раньше она принадлежала Венделлу, – добавила она.

– Вот как? А каким образом она досталась Карлу?

– Это пусть он сам вам расскажет, – ответила бывшая жена и повесила трубку.

Я закончила еще несколько мелких дел, а потом решила что на сегодня хватит. Во-первых, я чувствовала себя разбитой, и кроме того, антигистамин, который я выпила утром, вызывал легкое головокружение. Поскольку делать все равно было особенно нечего, я решила, что могу с успехом отправляться домой. Сначала прошла пешком два квартала до своей машины, потом доехала до Стейт-стрит и свернула влево. Квартира, в которой я живу, спряталась на теневой стороне улицы, всего в одном квартале от пляжа. Я отыскала место для парковки поближе к дому, заперла свой "фольксваген" и вошла в калитку.

Строение, в котором я сейчас обитаю, было когда-то гаражом на одну машину, потом его превратили в студию, надстроив второй спальный этаж и оборудовав винтовой лестницей. В моем распоряжении кухня, выполненная в стиле судового камбуза, гостиная, в которой иногда ночует засидевшийся у меня гость, две ванных комнаты – одна внизу, другая наверху, и все это вместе образует удивительное удобное жилище. Два года назад в гараже произошел случайный взрыв, после чего владелец переделал его в "морском стиле". В доме масса предметов из меди, латуни и тикового дерева, окна сделаны в виде иллюминаторов, много встроенных шкафов. Квартира напоминает игровую комнату для взрослых, и мне это нравится, потому что в душе я ребенок.

Повернув за угол, я увидела, что задняя дверь дома Генри открыта. Пройдя через выложенный каменными плитами внутренний дворик, соединяющий мою квартиру-студию с основным домом, я постучала в экранную дверь и заглянула в кухню, в которой вроде бы никого не было. – Генри? Ты дома?

Должно быть, он был в том настроении, которое побуждает его к занятиям кулинарией. Я чувствовала аромат поджариваемого лука и чеснока: Генри использует их в качестве основы, кажется, для всего, что он жарит, парит, варит. Запахи были хорошим признаком: значит, он взбодрился и повеселел. За те месяцы, что прошли после приезда его брата Вильяма, Генри совсем перестал готовить, и в немалой степени по причине того, что Вильям оказался очень привередлив в еде, и угодить ему было невозможно. В крайне самоуничижительной манере, какую только можно себе представить, он мог, например, заявить, что в блюде чуть больше соли, чем он может себе позволить при его повышенном давлении, или что после удаления желчного пузыря ему не разрешают употреблять ни капельки жира. При его весьма неуравновешенном кишечнике и отличающемся буйным нравом желудке, не мог он и есть ничего слишком кислого и острого. А кроме того, он страдал аллергиями, острой реакцией на лактозу, больным сердцем, открытой грыжей, мочекаменной болезнью и периодическими недержаниями. В результате Генри перешел исключительно на сандвичи, которые он сооружал себе сам, предоставив Вильяму кормиться самостоятельно.

Вильям стал ходить в расположенную неподалеку таверну, которой на протяжении многих лет владела и заправляла его драгоценнейшая Рози. Та, на словах сочувствуя болячкам и недугам Вильяма, заставляла его тем не менее питаться в соответствии с ее собственными гастрономическими вкусами. К примеру, она убеждена, что стаканчик шерри способен излечить от любой из известных болезней. Одному Богу ведомо, как повлияла на пищеварительную систему Вильяма ее острая венгерская кухня.

– Генри?

– Хо-хо, – донесся из спальни его голос.

Я услышала приближающиеся шаги, а потом появился и он сам. При виде меня лицо его расплылось в улыбке.

– А-а, Кинси, это ты. Приехала. Заходи. Я сейчас вернусь. – С этими словами он снова исчез.

Я вошла в кухню. Там стояла извлеченная из шкафа большая суповая кастрюля. На сушилке лежал пучок сельдерея, на рабочем столе красовались две больших банки томатной пасты, пакет с замороженной кукурузой и еще один с черной фасолью.

– Готовлю овощной суп, – прокричал откуда-то Генри. – Присоединяйся ужинать, если хочешь.

– Я "за", – тоже прокричала я, чтобы он услышал меня в соседней комнате, – но должна предупредить: ты рискуешь заразиться. Я привезла жуткую простуду. А что ты там делаешь?

Генри снова появился в кухне, неся в руках целую стопку полотенец.

– Раскладываю после стирки, – ответил он и, отложив одно полотенце, остальные убрал в ящик. Потом выпрямился и, прищурившись, посмотрел на меня. – Что это у тебя на локте?

Я посмотрела на руку. Там на коже образовалось темное пятно, вызванное кремом, имитирующим загар. В результате локоть выглядел так, будто его густо намазали йодом перед тем, как оперировать.

– Это у меня от крема для загара. Ты же знаешь, я терпеть не могу валяться под солнцем. Через неделю все смоется. Во всяком случае, надеюсь. Какие тут у нас новости? Я тебя уже давно не видела в таком прекрасном настроении.

– Присаживайся, присаживайся. Чашечку чая хочешь?

Я уселась в кресло-качалку.

– Вообще-то неплохо бы, – ответила я. – Но я только на минутку. Я приняла лекарство и еле держусь. Хочу сегодня лечь пораньше.

Генри достал консервный нож, вскрыл банки с томатной пастой и вывалил их содержимое в кастрюлю.

– Ни за что не догадаешься, какие у нас новости. Вильям переехал к Рози.

– Совсем переехал?

– Надеюсь. Я наконец-то пришел к выводу: как бы он ни устраивал свою жизнь, это не мое дело. Раньше я полагал, что должен непременно его спасти. Но это было в корне неверно. Пусть даже они не подходят друг другу, ну и что с того? Пусть он сам в этом убедится. И пока он тут путался у меня под ногами, я просто с ума сходил. Это бесконечные разговоры о болезнях, о смерти, о его депрессии, пульсе, диете! О Боже! Пусть он с ней всем этим делится. И пусть они доведут друг друга до ручки.

– По-моему, совершенно верный подход. А когда он переехал?

– В выходные. Я помог ему сложить вещи. Даже перетащил сам несколько коробок. И с тех пор чувствуя себя, как в Раю. – Генри широко улыбнулся и? принялся разбирать сельдерей. Отобрав три стебля, он сполоснул их под раковиной, достал из ящика нож и стал мелко нарезать. – Пожалуй, ступай ложись. Выглядишь совсем измученной. А в шесть часов загляни, накормлю тебя супом.

– Как получится, – ответила я. – Если повезет, буду спать до самого утра.

Я вернулась к себе, взобралась наверх, скинула, туфли и шлепнулась в постель.

Через полчаса зазвонил телефон, и я буквально насилу вытащила себя из вызванного снотворным забытья. Звонил Руперт Валбуса. Он переговорил с лейтенантом Уайтсайдом, и тот сумел внушить ему, что портрет Джаффе необходим как можно быстрее. На предстоявшие пять дней Валбуса должен был уехать из города, но если я сейчас свободна, он пробудет в своей студии еще в течение часа. Внутренне я взвыла, но выбора у меня не было. Я записала адрес. Студия Руперта оказалась недалеко от меня, в торгово-деловом районе рядом с побережьем. Один из бывших складов в нижней части Анаконда-стрит переделали в комплекс студий, которые сдавались в аренду художникам. Я влезла в туфли и, как могла, привела себя в порядок, чтобы не путать своим внешним видом окружающих. Потом взяла ключи, жакет и фотографии Венделла.

С океана дул легкий ветер, воздух был насыщен влагой. Проезжая по бульвару Кабана, я обратила внимание на редкие разрывы в облаках, сквозь которые проглядывало бледно-голубое небо. Возможно, ближе к вечеру на часок покажется солнце. Припарковавшись на узкой, обсаженной деревьями боковой улице, я заперла свой "фольксваген", и направилась к зданию бывшего склада. Свернув за угол, я вошла в дверь, возле которой стояли две внушительного вида металлические скульптуры. Коридоры внутри здания были выкрашены в белый цвет, на стенах висели работы тех художников, которые сейчас снимали тут помещение. Потолок в холле был на высоте третьего этажа, под самой крышей, где сквозь ряды косых окон проникали внутрь широкие потоки света. Студия Валбусы располагалась на третьем этаже. Я поднялась по металлической лестнице, которая начиналась в дальнем конце холла. Звуки моих шагов по металлу глухо отражались от выложенных из шлакобетонных блоков крашеных стен. Добравшись до верхней площадки, услышала приглушенные звуки музыки "кантри". Я постучала в дверь Валбусы, и радио смолкло.

Руперт Валбуса оказался латиноамериканцем, коренастым и мускулистым, с широкими плечами и похожей на бочонок грудью. На вид я бы дала ему лет тридцать пять. Глаза у него были темные, брови густые и кустистые. Пышные черные волосы пострижены так, что лицо его казалось идеально круглым. Мы представились друг другу и обменялись рукопожатиями, потом я прошла за ним вглубь студии. Когда Руперт повернулся спиной, я увидела тонкую косу, спускавшуюся до половины его спины. Одет он был в белую безрукавку, джинсовые шорты-"оборванцы", на ногах – кожаные сандалии на толстой гофрированной подошве. Очертания стройных ног подчеркивались черными шелковистыми волосами.

Студия у него была просторная и прохладная, с бетонными полами и широкими, расставленными по периметру вдоль стен рабочими столами. В воздухе висел запах сырости, а все, что можно, было покрыто мелкой белесой пылью, какая образуется при сушке фарфора. Кругом лежали большие куски мягкой глины, запеленутые в пластик. В мастерской стояли ручной и электрический гончарные круги, две печи для обжига, бесчисленные полки были заставлены обожженными, но еще не глазурованными керамическими вазами. В углу, на одном из рабочих столов я увидела ксерокс, автоответчик и проектор для слайдов. Повсюду громоздились пачки альбомов для эскизов со срезанными углом обложками, банки с карандашами, цветными мелками, кистями для масла и акварели. Посреди студии возвышались три мольберта, на каждом из них стоял написанный маслом абстрактный холст в разной степени готовности.

– Это все ваши работы?

– Тут не все мое. Я взял пару учеников, хотя и не особенно люблю преподавать. Так что здесь кое-что и они натворили. А вы сами чем-нибудь занимаетесь?

– Нет, к сожалению, но очень завидую тем, кто это умеет.

Он подошел к ближайшему столу и взял оттуда плотный конверт с вложенными в него фотографиями.

– Лейтенант Уайтсайд просил передать это вам. А заодно и адрес жены того типа. – Валбуса вручил мне листок бумаги, который я сразу же засунула в карман.

– Спасибо. Очень хорошо. Это сэкономит мне массу времени.

– Это и есть тот пижон, который вас интересует? – Руперт передал мне снимок. Я посмотрела на зернистое, тринадцать на восемнадцать, черно-белое изображение.

– Да, это он. Его зовут Венделл Джаффе. У меня тут есть еще несколько снимков, чтобы вы могли лучше себе его представить.

Я достала подборку, которой пользовалась для опознания, и стала наблюдать, как Руперт принялся тщательно изучать фото, предварительно разложив по какой-то своей, только ему понятной системе.

– Недурно выглядит. И что он сделал?

– Он вместе с партнером занялся операциями с недвижимостью, которые были вполне законными до того момента, пока у них не начались трудности. В конце концов они организовали "пирамиду" и обобрали всех инвесторов: обещали огромную прибыль, а на самом деле расплачивались с прежними вкладчиками деньгами новых. Джаффе, видимо, почувствовал, что финал близок. Во время рыбалки он исчез со своей яхты, и больше о нем никто ничего не слышал. До самого последнего времени. Его партнер отсидел в тюрьме, но сейчас он уже на свободе.

– Я что-то припоминаю. По-моему, пару лет назад в "Диспэтч" была статья об этом Джаффе.

– Возможно. Это одна из тех загадочных историй, что всегда захватывают людское воображение. Предположительно он покончил с собой, но высказывалось и много других версий.

Руперт продолжал рассматривать фотографии. Я следила за тем, как взгляд его внимательно скользил по овалу лица Венделла, по его прическе, как оценивающе остановился на расстоянии между зрачками. Он подносил снимки поближе к глазам, наклонял их так, чтобы на них падало больше света из окна.

– Какого он роста?

– Примерно шесть футов четыре дюйма. Вес – фунтов двести тридцать. Ему уже под шестьдесят, но он в хорошей форме. Видела его в плавках. – Я пошевелила бровями. – Недурен.

Руперт подошел к ксероксу и сделал две копии с фотографии на грубую бежевую бумагу, похожую на ту, что используется для акварелей. Потом пододвинул табуретку к окну.

– Садитесь, – сказал он, кивнув в ту сторону, где стояло еще несколько деревянных некрашеных табуреток.

Я тоже пододвинула одну из них к окну и устроилась рядом с художником, наблюдая, как он подбирает простые карандаши. Отобрав из банки четыре штуки, он достал из ящика стола коробку цветных карандашей и еще одну, с пастельными мелками. На лице у него появилось отсутствующее выражение, вопросы, которые он стал мне задавать, обрели почти ритуальный характер – видимо, это была его манера подготовки к выполнению предстоящей работы. Одну из копий фотографии Руперт приколол к доске, закрепив ее сверху зажимом.

– Начнем с самого начала. Какого цвета у него сейчас волосы?

– Седые. Раньше он был шатеном. Сейчас на висках они реже, чем на фотографии.

Руперт взял белый карандаш и закрасил темные волосы. Венделл сразу же будто постарел на двадцать лет и стал казаться сильно загоревшим.

– Здорово, – сказала я, непроизвольно заулыбавшись. – По-моему, он подправил себе нос. Вот тут, у переносицы, и еще немного по бокам.

Там, где мой палец касался грубой поверхности бумаги, Руперт точными ударами мелка или карандаша, которыми он пользовался с одинаковой уверенностью, добавлял к изображению необходимые линии и оттенки. Нос на листе бумаги сразу же стал узким и аристократическим.

Продолжая работать, Руперт принялся болтать.

– Меня всегда поражает, сколько вариаций можно выжать из одних и тех же частей человеческого лица. Особенно если учесть, что у большинства из нас один и тот же набор стандартных деталей... один нос, один рот, два глаза, два уха. И при этом мы не только все совершенно непохожи друг на друга, но и способны различать друг друга с первого же взгляда. Когда работаешь над подобными портретами, начинаешь по-настоящему понимать, сколько же во всем этом тонкостей. – Уверенные движения карандаша в руке Руперта добавили Венделлу возраст и вес, приводя изображение шести-семилетней давности в соответствие с сегодняшним оригиналом. Руперт приостановился, потом перешел к глазам. – Какой у него разрез глаз? Он тут ничего не менял?

– Мне кажется, нет.

– Веки не нависают? Мешков под глазами нет? По-моему, пять прошедших лет должны были как-то сказаться. Морщин вокруг глаз больше?

– Пожалуй, но не намного. Щеки, вроде, сильно запали. Он сейчас выглядит почти изможденным, – сказала я.

Некоторое время Руперт работал молча.

– Так?

– Очень похоже, – ответила я, внимательно посмотрев на изображение.

Когда Руперт закончил, взгляду моему открылась почти точная копия того человека, которого я видела.

– По-моему, то, что надо. Очень похож, – оценила я.

Руперт опрыскал рисунок закрепляющим составом.

– Сейчас отпечатаю дюжину копий и отправлю их лейтенанту Уайтсайду, – сказал он. – Если хотите, могу и вам дюжину сделать.

– Это было бы чудесно.

 

7

Я быстренько проглотила вместе с Генри тарелку супа, затем добавила к ней полкофейника кофе. Все это, вместе взятое, помогло мне преодолеть упадок сил и снова включиться на полную катушку. Пора было устанавливать контакт с главными действующими лицами моего расследования. Ровно в девятнадцать ноль ноль я направилась вдоль побережья по направлению к Пердидо/Олвидадо. Темнело, и на улице уже повисли пепельно-серые размытые сумерки, однако до наступления полной темноты оставалось еще не меньше часа. Мгла, которую большими волнами надувало с океана, скрывала почти весь окружающий пейзаж, за исключением лишь наиболее крупных и заметных предметов. Слева от дороги возвышались крутые холмы, склоны которых были изъедены эрозией, а справа тяжело бился о берег Тихий океан. На небе сквозь плотные облака изредка проступал бледный полумесяц. В море, на горизонте поблескивали огнями платформы буровых вышек, напоминающие стоящую на якоре эскадру. Остров Святого Михаила и два других, известных под названиями Розы и Креста, вытянулись в одну линию, словно бусы на незримой нити, вдоль Кросс-Айленд-фолта, одного из тех разломов земной коры, что пронизывают параллельно идущими трещинами всю геологическую зону с востока на запад. Санта-Инес, Норт-Чаннел-слоуп, Питас-Пойнт, Оук-Ридж, Сан-Гайэтано и Сан-Джасинто – все они ответвляются, подобно отросткам, от своего общего "дедушки", Сан-Андреас-фолт, самого большого разлома, пересекающего под углом всю Поперечную вулканическую серру. С воздуха Сан-Андреас-фолт выглядит протянувшимся на многие лгали зловещим горным кряжем: как будто бы здесь под землей прорыл ход какой-то гигантский крот, оставив на поверхности этот след.

Когда-то очень давно, еще задолго до того, как сжатие Земли привело к появлению горных хребтов, котловина Пердидо тянулась на сотню миль в длину, а значительная часть территории нынешней Калифорнии была покрыта безбрежным эоценовым морем. Тогда вообще вся эта местность была залита водой почти до самых границ нынешней Аризоны. Нефть ведь образовалась из морских организмов, отложения которых местами образуют слой толщиной до тринадцати тысяч футов. Иногда, когда я пытаюсь представить себе тот мир, столь невообразимо отличный от нашего, я чувствую, что при возникающей картине у меня даже волосы поднимаются дыбом. Миллионы лет проскакивают, как в ускоренном кинофильме, в котором земля поднимается и опускается, вздымается горами и разверзается трещинами, с грохотом корчится в страшных судорогах.

Я бросила взгляд на линию горизонта. Из тех тридцати двух буровых платформ, что расположились в океане вдоль побережья Калифорнии, двадцать четыре находятся вблизи округов Санта-Тереза и Пердидо, в том числе девять – на расстоянии менее трех миль от берега. Несколько лет назад мне довелось присутствовать на дискуссии относительно того, смогут ли эти старые платформы выдержать семибалльное землетрясение. Тогда специалисты разошлись во мнениях. В одном лагере оказались геологи и представители Комиссии по сейсмобезопасности, подчеркивавшие, что самые старые платформы строились в период 1958 – 1969 годов, до того, как нефтедобывающая промышленность перешла на единые правила проектирования и строительства. Представители нефтяных компаний, которым принадлежали платформы, заверяли нас в нашей полнейшей безопасности. Черт возьми, ну и сбила тогда меня с толку эта дискуссия! Я попыталась представить себе, как платформы рушатся и нефть выливается в будущий океан, который сразу же становится черным. Но потом я подумала о ежедневном засорении пляжей, о сточных водах, что сливаются неочищенными в реки и моря, об озоновой дыре, о вырубаемых подчистую лесах, о свалках ядовитых отходов, о том мусоре и хламе, который плодит вокруг себя жизнерадостное человечество; и все это в дополнение к ежегодным засухам и голоду, обрушиваемым на него природой как нечто само собой разумеющееся. Еще неизвестно, от чего именно мы загнемся раньше. Иногда у меня даже появляется мысль, а не лучше ли было бы взорвать всю планету сразу, целиком, и одним махом покончить со всем этим. Больше всего действует мне на нервы именно неопределенность.

Проехав мимо принадлежащего штату отрезка пляжа, я обогнула мыс и плавно вкатила в Пердидо с западной его стороны. На первом же повороте свернула с автострады и неторопливо направилась через деловую часть города, стараясь сориентироваться. Широкая главная улица была размечена по краям линиями под косым углом, обозначавшими места для стоянок. Пикапы и "дачи на колесах" стояли радиаторами к тротуарам, число их было весьма внушительно. За мной медленно двигалась машина с открытым верхом и включенным на полную мощь радио. Духовой оркестр, грохотавший через бас-динамики, напомнил мне о парадах, которые проходят Четвертого июля. Над окнами каждого второго кафе или магазина висели симпатичные полотняные тенты. Не иначе, как их изготовлением занимается кто-нибудь из родственников мэра, подумала я.

Те дома, в одном из которых жила теперь Дана Джаффе, были построены, наверное, в семидесятые годы, когда Пердидо пережил недолгий период бума в торговле недвижимостью. Сам дом был в полтора этажа, оштукатуренный, пепельно-серого цвета, все деревянные украшения на нем были выкрашены белым. На стоянках перед большинством домов в этом микрорайоне стояло по три-четыре машины, из чего можно было заключить, что хотя каждый из домов предназначался для одной семьи, но фактическое население было больше. Я въехала на дорожку и припарковалась позади "хонды" последней модели.

Сумерки сгущались. Вдоль ведшей к дому тропинки чередовались высаженные гнездами цинии и ноготки. Даже в том слабом свете, отражавшемся от белых деталей дома, я видела, что кусты и трава на газоне были аккуратно подстрижены. Создавалось впечатление, что те кто тут живут, явно прилагали немалые усилия, чтобы их дом как-то выделялся из череды подобных. Вдоль забора были установлены дополнительные подпорки для вьющихся растений. Ветви жимолости, расползшиеся по специально сделанным решеткам, создавали иллюзию хотя бы минимальной изолированности, а кроме того, наполняли воздух необыкновенно приятным ароматом. Я отыскала в сумочке свою визитную карточку и позвонила в дверь. Крыльцо было заставлено картонными коробками, какими пользуются при переездах, все они были закрыты и заклеены. Интересно, куда это она собралась, подумала я.

Прошло какое-то время, прежде чем Дана Джаффе открыла дверь. Плечом она прижимала к уху телефонную трубку, за аппаратом из комнаты тащился шнур не меньше двадцати пяти футов в длину. Дана принадлежала к тому типу женщин, который я всегда воспринимаю как подавляющий: светлые, медового оттенка волосы, четко обрисованные скулы, холодный и пристальный взгляд. У нее был прямой и узкий нос, твердый подбородок, немного неправильный прикус. За приоткрытыми полными губами блестели ослепительно белые зубы. Прижав трубку к груди, чтобы ее собеседник не слышал наш разговор. Дана спросила:

– Да?

Я протянула ей визитку.

– Мне бы хотелось поговорить с вами.

Слегка нахмурившись от удивления, она посмотрела на карточку, потом вернула ее мне и, приложив к губам указательный палец и придав лицу извиняющееся выражение, жестом предложила мне пройти в дом. Я переступила через порог и вошла. Слегка опередив хозяйку дома, я прошла в гостиную. Взгляд мой устремился дальше, туда, откуда тянулся телефонный провод: там находилась столовая, превращенная в помещение для офиса. Судя по всему, Дана занималась брачным консультированием. Повсюду в доме лежали стопки "брачных" журналов. Позади письменного стола висела доска, заполненная фотографиями, образцами приглашений, снимками свадебных букетов, информацией о предлагаемых на время медового месяца путешествиях. Табличка, где значилось полтора или два десятка имен и дат, была, по-видимому, графиком тех предстоявших бракосочетаний, которые должна была успеть подготовить эта маленькая фирма.

На полу в комнате лежал белый с ворсом ковер, кушетка и кресла обиты тканью голубовато-стального цвета, набросанные на них подушки были почти белого, как морская пена, оттенка. Никаких особых украшений или антикварных безделушек, за исключением нескольких семейных фотографий в старинных серебряных рамках, я не заметила. По всей комнате были расставлены ящики с разнообразными домашними растениями, ухоженными и такими большими, что казалось, они должны просто-таки насыщать воздух кислородом. Что было весьма кстати, поскольку в помещении висел ядовитый сигаретный дым. Вообще вся обстановка в комнате производила приятное впечатление: видимо, это были недорогие копии с добротных авторских изделий.

Дана Джаффе, худая, как спичка, была одета в застиранные джинсы и простую белую безрукавку, на ногах – теннисные туфли, без носков. Если я так оденусь, то у меня будет вид, словно я собралась сменить масло в машине. Ей же все это придавало этакую небрежную элегантность. Волосы у нее были собраны на затылке в пучок и подвязаны косынкой. Теперь я разглядела, что между светлыми волосами у нее кое-где пробивалась седина, но Дану это нисколько не портило, наоборот, она держалась так, словно была уверена, что возраст лишь придает ее и без того отточенному лицу дополнительный интерес. Чуть приоткрытый из-за неправильного прикуса рот делал лицо женщины как будто недовольным или немного надутым. И, видимо, по этой причине ее никогда нельзя было назвать в полном смысле слова "красивой". Скорее она подходила под категорию "интересной" или "привлекательной", хотя лично я готова была бы умереть, лишь бы у меня было такое же лицо: сильное, притягивающее, безукоризненно правильное.

Не прерывая разговора по телефону, Дана схватила оставленную на пепельнице сигарету и глубоко затянулась.

– Не думаю, что это будет удачным решением, – продолжала она в трубку. – По-моему, такой стиль не очень подойдет. Вы ведь говорили мне, что кузина Корри несколько полновата... Ну, пусть туша. Я именно это имею в виду. Нельзя надевать баску на тушу... Нужна длинная юбка... Да, да, совершенно верно. Тогда не так будут заметны полные ноги и бедра... Нет, нет, нет. Я не избыточную полноту имею в виду... Да, я понимаю. Может быть, найти что-то со слегка приспущенной талией? И мне кажется, стоило бы поискать платье с каким-нибудь особым вырезом, который бы уводил взгляд вверх. Вы понимаете, что я хочу сказать?.. Гм-гм... Знаете что, я тут полистаю свои книжки и что-нибудь вам предложу. И пусть Корри купит в супермаркете парочку "брачных" журналов. А завтра поговорим... Хорошо... Да, конечно. Я вам перезвоню... Ну что вы, звоните, не стесняйтесь... И вам тоже. – Она положила трубку и немного подтянула на себя шнур, чтобы он лежал посвободнее. Потом затушила сигарету, положила ее в пепельницу, стоявшую на письменном столе, и перешла в гостиную. Изо рта у нее еще продолжал выходить сигаретный дым.

Я продолжала глазеть вокруг. Жилая комната – мне была видна лишь ее небольшая часть – заполнена детскими вещами: манеж, высокий стул, кроватка-качалка, надежно усыпляющая малыша, если только тот не успел перед сном обделаться.

– Вы не поверите, но я уже бабушка, – с оттенком иронии проговорила Дана, перехватив мой взгляд.

Я положила визитку на кофейный столик и заметила, что Дана Джаффе снова с любопытством взглянула на нее. Но прежде, чем она успела меня о чем-либо спросить, я сама задала ей вопрос:

– Вы что, переезжаете? На крыльце столько коробок. Такое впечатление, что вы уже упаковали все вещи.

– Не я. Мой сын с женой. Они купили себе небольшой домик. – Она подалась вперед и взяла визитку. – Простите, но я хотела бы узнать, что именно вас интересует. Если вы пришли по поводу Брайана, вам лучше обратиться к его адвокату. Я не могу обсуждать положение, в котором он оказался.

– Я не по поводу Брайана. Я насчет Венделла.

Взгляд ее сразу стал неподвижным.

– Садитесь, – предложила она, показав мне на ближайшее кресло. Сама же уселась на краешке дивана, пододвинув поближе к себе пепельницу. Закурила новую сигарету, глубоко затянулась, положила перед собой на столик зажигалку и пачку сигарет. Движения ее были быстрыми и энергичными. – Вы что, были с ним знакомы?

– Вовсе нет, – ответила я, опускаясь в хромированное, обитое серой кожей "директорское" кресло, которое громко заскрипело под моим весом. Скрип был такой, как будто я ради шутки издала неприличный звук.

– Знаете, он ведь умер, – произнесла женщина, пустив из обеих ноздрей по струйке дыма. – Его уже много лет как нет. У него возникли трудности, и он покончил с собой.

– Вот именно поэтому я к вам и пришла. На прошлой неделе страховой агент из "Калифорния фиделити", тот самый, который страховал жизнь Венделла...

– Дик... как же его фамилия... Миллс?

– Совершенно верно. Мистер Миллс отдыхал в одном маленьком мексиканском курортном городке и случайно увидел там Венделла, в баре.

– Ну, конечно, как бы не так! – расхохоталась Дана.

– Но это действительно так. – Я почувствовала себя неловко и поерзала в кресле.

Женщина перестала смеяться, но улыбка не сошла с ее лица.

– Не говорите глупостей. Мы ведь с вами не на спиритическом сеансе, верно? Венделл мертв, дорогая моя.

– Насколько я понимаю, Дик Миллс работал с ним довольно долго. Я полагаю, он достаточно хорошо запомнил Венделла, чтобы не ошибиться при случайной встрече. После того, как Миллс его опознал, я начала проводить дальнейшее расследование.

Дана Джаффе все еще улыбалась, но теперь это была уже только улыбка вежливости, не более. Заморгав, она с интересом уставилась на меня.

– И что, Миллс говорил с ним? Простите мне мое недоверие, но для меня это давно уже стало серьезной проблемой. Между ними двумя был какой-нибудь разговор?

Я отрицательно покачала головой.

– Дик торопился в аэропорт, а кроме того, он не хотел, чтобы Венделл его заметил. Но как только он вернулся домой, то позвонил одному из вице-президентов "КФ", а тот обратился ко мне и попросил меня туда слетать. На данный момент мы еще не до конца уверены в том, что это действительно Венделл, но шансы, что это он, весьма велики. И похоже, он не только жив, но и собирается вернуться в наши края.

– Не верю. Здесь какая-то ошибка. – Она произнесла эти слова очень убедительным тоном, но губы у нее непроизвольно растягивались в полуулыбку, а выражение лица свидетельствовало, что она ждет кульминационной точки розыгрыша.

Интересно, сколько раз Дана проигрывала в уме подобную сцену, подумала я. Как к ней придет полицейский или агент ФБР и сообщит ей, что Венделл жив и... или что наконец-то найдено его тело. Наверное, она уже и сама толком позабыла, что ей больше хотелось бы услышать. Я видела, как она мучительно перебирает варианты отношения к подобному известию, и по большей части все они были, как мне показалось, одинаково негативные.

От возбуждения она особенно глубоко затянулась и выдохнула целое облако дыма. Губы ее сложились в некую пародию на безмятежную и веселую улыбку: видимо, Дана решила испробовать какой-то другой подход.

– Рискну высказать одну догадку. Полагаю, что во всем этом замешаны деньги. Нужно немного отступного, верно?

– С чего бы мне заниматься такими делами? – спросила я.

– А тогда чего же вам нужно? К чему вы мне все это рассказали? Меня эта тема абсолютно не интересует.

– Я рассчитывала, что вы дадите мне знать, если Венделл попытается как-то с вами связаться.

– И вы полагаете, что Венделл станет пытаться связываться со мной? Ну, это уж полная чушь. Не говорите глупостей.

– Не знаю, что вам и сказать, миссис Джаффе. Я могу понять ваши чувства...

– Нет, послушайте, ну, о чем вы говорите?! – перебила она. – Человек мертв! Неужели же вы этого не понимаете? Он оказался самым обыкновенным мошенником и жуликом. Чего мне стоило выдержать объяснения со всеми теми, кого он обманул! И тут вдруг появляетесь вы и сообщаете мне, будто Венделл еще жив!

– Мы полагаем, что он инсценировал свою смерть. Возможно, для того, чтобы избежать судебного преследования за обман и кражу в особо крупных размерах. – Я потянулась за своей сумкой. – Если хотите взглянуть, у меня тут есть портрет. Рисовал полицейский художник. Портрет не точный, но очень похож. Я сама видела этого человека. – Я достала из сумочки одну из копий портрета, сняла обертку и протянула лист Дане.

Она уставилась на портрет с такой жадностью, что мне даже стало неловко.

– Это не Венделл. Этот человек совсем на него непохож. – Она швырнула лист на столик. Портрет сорвался с края стола и взмыл вверх, как взлетающий самолет. – Я полагала, что такие портреты делают на компьютерах. Или что, у местных копов на это кишка тонка? – Она снова схватила со стола мою визитку и прочла мое имя. На этот раз рука у нее заметно дрожала. – Послушайте, мисс Милхоун. Я должна вам кое-что объяснить. Из-за Венделла мне пришлось пережить Бог знает что и сколько. И теперь мне абсолютно безразлично, жив он или мертв. Хотите знать, почему?

– Насколько мне известно, вы добились признания его умершим по суду, – осторожно заметила я, видя, что она заводится, разжигая в себе обиду и негодование.

– Совершенно верно. Вы правильно информированы. Очень хорошо, – продолжала Дана. – Я даже получила за него страховку, вот насколько он мертв. Дело кончено и закрыто. Финита, понимаете? Я теперь живу своей собственной жизнью. Вы понимаете, о чем я говорю? И Венделл меня нисколько не интересует, ни с какой стороны. Я занята сейчас совсем другими проблемами, и что касается меня лично, то... – Зазвонил телефон, и она перевела встревоженный взгляд на аппарат. – Ладно, автоответчик сработает.

Ответчик включился, и голос Даны дал стандартный совет оставить свои имя, номер телефона и краткое сообщение. Обе мы непроизвольно повернулись к аппарату в напряженном ожидании слов звонившего. "Начинайте говорить после сигнала", – закончил свои инструкции записанный на пленку голос Даны. Мы сидели и послушно ждали сигнала.

Звонившая – а это оказалась женщина – заговорила тем искусственным голосом, каким человек всегда наговаривает сообщения на автоответчик. "Добрый вечер, Дана. Звонит Мириам Салазар. Юдит Пранцер рекомендовала мне вас как консультанта по брачным церемониям. Анджела, моя дочка, в апреле будущего года выходит замуж, и мне бы хотелось в предварительном порядке посоветоваться с вами на этот счет. Позвоните мне, пожалуйста. Спасибо". Она назвала свой номер и повесила трубку.

Дана провела рукой по волосам, поправляя их и машинально проверяя, хорошо ли сидит косынка.

– Господи, какое-то сумасшедшее лето, – вне всякой связи с предыдущим разговором заметила она. – Каждые выходные по две-три свадьбы, и плюс я еще готовлюсь к ярмарке невест, которая будет в середине лета.

Я молча смотрела на нее: Дана оказалась из того, достаточно многочисленного разряда людей, кто в разгар самого напряженного и эмоционального разговора способен вдруг начать рассуждать на совершенно отвлеченные темы. Я даже растерялась, не зная, что ей ответить. Ничего, подожду, пусть до нее наконец дойдет, что если Венделл объявится живым и здоровым, то страховая компания потребует выплаченные ей деньги назад.

Наверное, мне не стоило об этом даже думать. Потому что Дана, похоже, уловила эту мысль в тот самый миг, как она пришла мне в голову.

– Погодите-ка! Что вы хотите сказать? Я только что получила полмиллиона долларов. Надеюсь, страховая компания не думает, что я собираюсь вернуть эти деньги?

– Ну, это вам придется обсудить с ними. Обычно, если человек оказывается жив, они не выплачивают страховку. На этот счет они довольно капризны.

– Погодите, погодите. Но ведь если Венделл жив – конечно, я в это ни на секунду не верю, – то есть, если выяснится, что он действительно жив, это же ведь не моя вина!

– Но и не их.

– Я столько лет ждала этих денег! Без них я буду просто разорена. Вы даже не представляете себе, какую борьбу я выдержала. Мне пришлось одной, без чьей-либо помощи, поднимать двух мальчишек.

– Пожалуй, вам бы стоило обсудить все со своим адвокатом, – посоветовала я.

– С адвокатом? Чего ради?! Я ничего не совершила. Я настрадалась как не знаю кто из-за этого Венделла, черт бы его побрал, и если вы можете хоть на минуту допустить, что я отдам эти деньги назад, то вы просто ненормальная! Хотите получить их назад, так и требуйте их с него!

– Миссис Джаффе, я ничего не решаю за "Калифорния фиделити". Я только расследую то, что меня попросили, и представляю отчет. У меня нет никакого влияния на их действия...

– Я никого не обманывала! – перебила Дана.

– Никто вас в этом и не обвиняет.

– Пока, – сказала она, приставив ладонь к уху как бы для того, чтобы лучше слышать. – Мне в конце вашей фразы слышится увесистое "пока", разве не так?

– Не знаю, что вам слышится. Я убеждаю вас только в одном: поговорите с компанией сами. Я здесь лишь по одной причине: мне казалось, что вы должны знать о происходящем. Если Венделл попытается с вами связаться...

– О Господи! Да перестаньте вы! Чего бы ради ему со мной связываться?!

– Возможно, он прочитал в мексиканских газетах о том, что натворил Брайан.

Эти слова заставили ее мгновенно замолчать. Она смотрела на меня пустым, преисполненным паники взглядом, каким глядит женщина на приближающийся поезд, когда у нее не заводится заглохший на переезде автомобиль.

– Этого я не хочу обсуждать. – Голос ее стал на несколько тонов ниже. – Извините, но по-моему, все это какое-то сплошное недоразумение. Я бы просила вас уйти. – Она встала, и я тоже поднялась почти одновременно с ней.

– Эй, мама?

Дана вздрогнула.

По лестнице спускался ее старший сын, Майкл. Увидев нас, он остановился.

– Извини, я не знал, что к тебе пришли.

Он был высок, худощав и строен, с большой копной шелковистых волос, давно уже нуждавшихся в стрижке. Узкое лицо с большими темными глазами под длинными ресницами было весьма привлекательным. Одет он был в джинсы, тренировочную майку с изображением герба какого-то несуществующего колледжа, и в высокие кроссовки.

Дана приветливо и широко улыбнулась сыну, силясь не показать, что она чем-то расстроена.

– Мы уже заканчиваем. Что случилось, малыш? Проголодались?

– Решил пойти пройтись. У Джульетты кончились сигареты, а малышу нужны памперсы. Хотел спросить, не нужно ли тебе чего.

– Можешь прихватить молока на завтрак. А то оно заканчивается у нас, – ответила Дана. – Купи обезжиренного и кварту апельсинового сока, если тебе не трудно. Деньги на кухне в столе.

– У меня есть, – ответил он.

– Не трать свои, дорогой. Сейчас я принесу. – Дана направилась в сторону кухни.

Майкл спустился вниз и стянул свой пиджак со столба винтовой лестницы, вокруг которого тот был обернут. Он нерешительно кивнул мне, вероятно, приняв за одну из клиенток матери. Кстати, несмотря на то, что я дважды побывала замужем, у меня ни разу не было официальной свадебной церемонии. Ближе всего к такому торжеству я подобралась, когда училась во втором классе и как-то на карнавал нарядилась невестой в стиле Франкенштейна. У меня были клыки, краска изображала кровь вокруг рта, а тетя разрисовала мне все лицо черными, неровными, грубо зашитыми шрамами. Фата у меня была прикреплена к волосам заколками, большинство из которых я к концу вечера растеряла. Платье по покрою напоминало костюм балерины... нечто вроде пачки из "Лебединого озера", но с юбкой по щиколотку. Тетя украсила его блестками и насажала на нем закорючек из клея, которые обсыпала купленной в мелочной лавке золотой и серебряной краской. Никогда в жизни я не чувствовала себя так изумительно одетой. Помню, как смотрела на себя в тот вечер в зеркало – такую торжественную, в ореоле сияния, и думала, что наверное, у меня уже никогда в жизни не будет такого сказочного платья. По правде говоря, у меня действительно не было ничего столь же великолепного, но до сих пор я тоскую не по платью, а по испытанному тогда состоянию.

Дана вернулась в гостиную и сунула в руку Майклу двадцатидолларовую бумажку. Они обменялись несколькими короткими фразами: Дана давала сыну какие-то дополнительные поручения. Дожидаясь, пока они закончат, я взяла одну из вставленных в серебряные рамки фотографий. Изображенный на ней парень, по-видимому, старшеклассник, выглядел совсем как Венделл, только молодой, похожий на толстого петушка и с плохой стрижкой.

Майкл отправился в магазин, и Дана подошла к столику, возле которого я стояла. Она взяла у меня из рук фотографию и поставила ее на место.

– Это кто? Венделл в школе? – спросила я.

Дана рассеянно кивнула.

– В Коттонвудской академии. Она давно уже закрылась. Их выпуск был последним. Я отдала его школьный перстень Майклу. А Брайану, когда придет срок, отдам перстень Венделла из колледжа.

– И когда придет этот срок?

– Ну, когда произойдет что-нибудь особенное, важное. Я убеждаю ребят, что мы с отцом часто разговаривали на тему о том, как они чего-нибудь добьются.

– А вам не кажется, что это несколько натянуто?

– Если я считаю Венделла мерзким ничтожеством, это еще не означает, что дети должны думать так же, – пожала она плечами. – Я хочу, чтобы перед ними был пример мужчины, пусть и не настоящего. Им нужно у кого-то учиться.

– И поэтому вы рисуете им некий идеал?

– Возможно, я и не права. Ну, а что мне остается делать? – спросила она, и лицо ее покраснело.

– Действительно. Особенно когда он выкидывает подобные номера.

– Понимаю, что изображаю его лучшим, нежели он заслуживает, но не могу же я разоблачать отца в глазах его сыновей.

– Я вас понимаю. Наверное, на вашем месте сама поступала бы точно также, – сказала я.

Она вдруг сделала импульсивное движение и взяла меня под локоть:

– Пожалуйста, оставьте нас в покое. Я не знаю и не понимаю, что происходит, но не хочу, чтобы во все это оказались втянуты дети.

– Если бы это зависело только от меня, я бы вообще вас не трогала. Однако мне кажется, что вам бы стоило самой все им рассказать.

– Почему?

– Вас может заставить сделать это Венделл, и заставить насильно, тогда не исключено, что результат окажется очень нехорошим.

 

8

К тому времени, когда я дотопала до яхт-клуба Санта-Терезы и пробилась через окружавшую его толпу купающихся, было уже почти десять часов. Выйдя от Даны Джаффе, я рванула по сто первому шоссе прямо к себе домой, и сейчас же принялась лихорадочно перебирать вешалки со шмотками, которые когда-то пожертвовала мне Вера. Согласно ее просвещенному мнению, я просто серость и зануда в манере одеваться, поэтому она пытается учить меня основам того, что считает "шиком моды". Вера помешана на ансамблях, составленных так, будто всю оставшуюся жизнь вам предстоит спать на вентиляционных решетках. Жакетка, под ней фуфайка, под фуфайкой туника, и под туникой штаны. При таком облачении единственное, чего мне не хватает, так это тележки из универсама, чтобы возить за собой свои пожитки.

Перебирая одежки, я старалась угадать, что с чем следует одевать. Когда доходит до всей этой чепухи, я чувствую, что мне не хватает тренера или кого-то другого, кто был бы способен объяснить все тонкости и нюансы стратегии облачения. Поскольку Вера на двадцать фунтов тяжелее и на добрые пять дюймов выше меня, то я сразу же отбросила слаксы, решив, что буду выглядеть в них как Простак из "Белоснежки и семи гномов". Вера отдала мне две длинные юбки с эластичными поясами, заверив, что любая из них будет потрясающе смотреться с моими черными кожаными сапогами. Было тут и доходящее до лодыжки платье из репса, с набивным рисунком, похожее на те, какие носили в сороковые годы. Натянув его через голову, я принялась разглядывать себя в зеркале. Вера, когда одевала это платье, выглядела в нем как женщина-вамп, как самая настоящая роковая обольстительница. Я же смотрелась как шестилетка, вырядившаяся в старые тряпки из сундука своей бабушки.

В конце концов я остановила свой выбор на длинной черной юбке из мокрого шелка. Отдавая мне ее, Вера, видимо, полагала, что я укорочу юбку, но я просто подвернула ее несколько раз у пояса, что создало довольно своеобразный эффект. От подруги мне достались и укороченная туника того цвета, который Вера называла темно-серым (на самом же деле это была смесь серого с цветом сигарного пепла), и длинная белая жилетка, которую можно было надеть с тем и другим. Вера сказала, что ансамбль можно будет дополнить и заставить заиграть разными мелочами туалета и украшениями. Вот уж действительно отличный совет. Как будто бы я имела хоть малейшее понятие, как это сделать! Я тщетно порылась в ящиках в поисках подходящих украшений и наконец решила надеть длинный расшитый шарфик, который сделала еще моя тетя. Я немного похлопала по нему, чтобы расправить слежавшуюся ткань, а потом обернула вокруг шеи так, чтобы концы свешивались впереди. Эффект мне понравился: получился небрежно-независимый вид, нечто в стиле Айседоры Дункан или Амелии Эрхард: дескать, а плевать мне, кому и как это может понравиться.

Стоящее на сваях здание яхт-клуба находилось по соседству с пляжем. Вправо от него размещалась контора начальника порта, а влево уходила длинная бетонная дуга волнолома. В тот вечер прибой был особенно сильный, и шум его напоминал грохот, какой издают машины, едущие по деревянному настилу. Океан, выведенный из равновесия загадочными отдаленными погодными пертурбациями, которые сами скорее всего так и не дойдут до наших мест, колыхался мощно и для этого времени года необычно. В воздухе стояла плотная дымка, сквозь которую, как сквозь маскировочную сеть, где-то у горизонта просматривались неясные, чуть подсвеченные луной тени. Слабо поблескивал белый песок, а валуны, наваленные вокрут опор, на которых стояло здание клуба, были облеплены длинными морскими водорослями.

Даже сюда, вниз, на дорожку доносились громовые раскаты хохота собравшихся наверху в баре выпивох. Я поднялась по широким деревянным ступеням и вошла в стеклянные двери. Справа от входа наверх уходила еще одна лестница, и я стала подниматься в бар, откуда сильно тянуло табачным дымом и неслась музыка из автомата. Помещение в форме буквы "Г" было частично отведено тем, кто приходил сюда поужинать, а частично – посетителям бара, что было в общем-то разумно и удобно. Шум здесь стоял угнетающе громкий, и это при том, что большинство ужинающих уже ушли, да и бар был заполнен только наполовину. Пол скрывался под ковровым покрытием, весь верхний этаж опоясывала сплошная стеклянная стена, обращенная на Тихий океан. Днем члены клуба наслаждались открывавшейся отсюда панорамой. А в вечерние часы затемненное стекло отбрасывало в зал отражение, ясно указывающее на необходимость хорошей уборки, настолько окна были захватаны и заляпаны. Подойдя к столику метрдотеля, я остановилась, увидев, что он уже направляется через зал мне навстречу.

– Слушаю вас, мадам, – проговорил он. Было похоже, что его только недавно назначили на это место, повысив из старшего официанта. Он по привычке все еще держал полусогнутой левую руку, на которой должно висеть полотенце для винных бутылок, хотя никакой необходимости в этом уже не было.

– Я ищу Карла Эккерта. Он сегодня здесь?

Я увидела, как взгляд метрдотеля оценивающе пробежался по мне снизу вверх, начав с моих неряшливых сапог, потом, скользнув по длинной юбке, по жилетке с расшитым шарфиком, остановился, наконец, на моих скверно подстриженных волосах, которые морской ветер взбил настолько, что превратил в почти идеально растрепанную копну.

– Он вас ждет? – спросил метрдотель тоном, по которому можно было заключить, что вторжению марсиан он бы удивился меньше.

– Теперь ждет, – ответила я, вложив мэтру в ладонь скромно свернутую пятидолларовую бумажку.

Бывший официант опустил купюру в карман, даже не посмотрев на ее достоинство, и я пожалела, что не дала ему доллар. Потом показал мне на человека, в одиночестве сидевшего за столиком возле окна. Пока я шла к нему через весь зал, у меня было достаточно времени, чтобы его рассмотреть. Я бы дала ему немного за пятьдесят, он был седой и коренастый, его запросто можно было назвать моложавым. Лицо, когда-то, видимо, привлекательное, теперь стало несколько расплываться в районе подбородка, правда, мужчину это совсем не портило. Большинство посетителей бара были одеты кто в чем, Карл же Эккерт в консервативный темно-серый "в елочку" костюм и светло-серую рубашку с темно-синим, с узенькими полосками, галстуком. Пробираясь между столиков, я мучительно думала, с чего, черт побери, начать с ним разговор. Он заметил, что я к нему направляюсь, и следил за моим приближением.

– Карл? – спросила я, подойдя к столику.

– Совершенно верно. – Он вежливо улыбнулся.

– Мое имя Кинси Милхоун. Можно мне к вам присоединиться?

Я протянула ему руку. Привстав и слегка поклонившись, он протянул свою. Рукопожатие у него было сильным и энергичным, ладонь холодная от бокала, который он до этого держал в руке.

– Если хотите, – ответил он, сделав жест в сторону стула. Его голубые глаза смотрели цепко и жестко.

Я поставила сумку на пол и уселась на тот стул, что стоял ближе других к его месту.

– Надеюсь, я вам не помешала.

– Смотря с чем вы пришли. – Улыбка у него была приятной, но какой-то мимолетной, а вот глаза не улыбались совсем.

– Похоже, Венделл Джаффе жив.

Выражение лица у него сразу же стало бесстрастным, а тело словно окоченело, как будто из него на мгновение ушли все жизненные силы. У меня вдруг промелькнула мысль, что он мог поддерживать контакт с Венделл ом Джаффе на протяжении всех лет после его исчезновения. Эккерт был явно готов верить мне на слово, избавляя меня от необходимости заново проходить через всю ту чепуху, через которую заставила меня пройти Дана. В отличие от нее, он просто сидел и усваивал полученную информацию, не выражая своего шока или удивления. Ничем и никак не попытался обнаружить ни отрицания этой информации, ни своего недоверия. Но вот первое оцепенение прошло и Карл как будто бы начал включаться снова. Он аккуратно запустил руку в карман пиджака, неторопливо достал сигареты, видимо, таким образом выигрывал время, стараясь сообразить, с какой целью я ему сообщила свою новость. Постучав по пачке, он выдвинул из нее несколько сигарет и протянул пачку мне.

Я отрицательно покачала головой.

– А вам не будет мешать, если я закурю? – спросил он, ухватывая губами сигарету.

– Нисколько. Пожалуйста. – На самом деле я терпеть не могу табачный дым, но сейчас мне необходима была информация, и потому не стоило распространяться о том, что я люблю, а что нет.

Он прикурил от бумажной спички, прикрывая ладонями пламя и кончик сигареты. Потом потушил спичку и бросил ее в пепельницу, аккуратно опустил коробок спичек назад в карман. Я почувствовала запах сгоревшей серы и того самого первого дыма от горящего табака, который я никогда ни с чем не спутаю. Когда я бываю в поездках, то ранним утром этим запахом тянет обычно из вентиляции тех гостиниц, где курящие не отделены должным образом от всех остальных.

– Хотите что-нибудь выпить? – спросил Эккерт. – Я как раз собирался повторить свой заказ.

– Было бы неплохо. Спасибо.

– Что именно?

– "Шардонне", если можно.

Он помахал рукой, подзывая официанта, тот подошел и принял заказ. Для себя Эккерт взял виски.

Когда официант отошел, Эккерт снова переключил и взгляд, и все свое внимание на меня.

– А вы откуда? Из полиции? Департамента по борьбе с наркотиками? Или из налоговой службы?

– Я частный детектив, работаю по контракту с "Калифорния фиделити", расследую дело, связанное с выплатой по договору о страховании жизни.

– Той выплатой, которую недавно получила Дана, так?

– Да, два месяца назад.

Сидевшая в баре группа разразилась громким взрывом хохота, и Эккерт чуть подался ко мне, чтобы я могла его слышать.

– И как это все обнаружилось?

– Человек, который раньше работал агентом в "КФ", а сейчас на пенсии, неделю назад видел Джаффе в Мексике. Меня тут же наняли, чтобы я немедленно слетала туда и проверила, действительно ли это так.

– И вы лично убедились, что это был Венделл?

– Более или менее, – ответила я. – Конечно, не могу поклясться, что это был именно он, я никогда не была знакома с мистером Джаффе.

– Но вы его видели? – уточнил Эккерт.

– Его или кого-то очень на него похожего. Разумеется, он сделал себе пластическую операцию. Наверное, это было самое первое, что он тогда сделал.

Карл прямо посмотрел на меня и задумчиво покачал головой. На губах у него появилась легкая усмешка.

– Я полагаю, Дане вы уже сказали об этом?

– Только что говорила с ней. Ее эта новость не обрадовала.

– Я думаю. – Он пристально всматривался мне в лицо, как будто изучая меня. – Как, вы сказали, вас зовут?

Я достала визитку и через стол пододвинула ее Эккерту.

– А вы знаете, что его сын попал в неприятную историю? – спросила я.

За нашими спинами снова раздался взрыв хохота, на этот раз еще громче первого. Там явно развлекались смачными анекдотами.

Эккерт прочитал мое имя на карточке и сунул визитку в карман рубашки.

– Я читал о Брайане в газете, – сказал он. – Любопытно.

– Что именно?

– Это появление Венделла и его намерения. Я как раз недавно вспоминал о нем. Поскольку его тело так и не обнаружили, я всегда сомневался в достоверности этой смерти. Правда, ни с кем не делился своими сомнениями. Считал, что люди истолковали бы их в том смысле, что я просто отказываюсь верить очевидному. Отрицаю явные факты. И где же он все это время скрывался?

– У меня не было возможности спросить его об этом.

– И он все еще там?

– Нет, он уехал из гостиницы прямо среди ночи, и с тех пор я его больше не видела. Возможно, сейчас он держит путь сюда.

– Из-за Брайана, – мгновенно сделал вывод Эккерт.

– Я тоже так подумала. Ну и потом, это вообще единственная зацепка, какая у нас есть. Даже не зацепка, а просто хоть что-то, от чего можно оттолкнуться.

– И зачем вы мне все это рассказали?

– На случай, если Джаффе попытается установить с вами контакт.

Вернулся официант, поставил перед нами заказанное, и Карл поднял на него взгляд.

– Спасибо, Джимми. Запиши это на мой счет, если не возражаешь. – Эккерт взял счет, приписал чаевые, небрежно расписался внизу и вернул счет официанту.

– Спасибо, мистер Эккерт, – без энтузиазма проговорил тот. – Что-нибудь еще?

– Нет, благодарю.

– Приятного вам вечера.

Карл рассеянно кивнул и снова вопросительно уставился на меня. Я залезла к себе в сумку, порылась и достала листок с портретом, который сделал по моим рассказам Валбуса.

– У меня есть портрет, взгляните, если хотите. – Я положила лист на стол перед Эккертом.

Карл передвинул сигарету в угол рта и, скосив немного глаза из-за дыма, принялся изучать изображение Венделла. Потом горько улыбнулся и покачал головой.

– Какое дерьмо!

– Я думала, вам будет приятно узнать, что он жив, – сказала я.

– Послушайте, я же из-за него в тюрьму угодил. И на меня набросилось столько народу! Когда пропадают такие деньги, кто-то же должен быть выставлен виноватым. Я был не против нести свою долю ответственности, но, черт побери, я вовсе не хочу расплачиваться за него.

– Да, наверное, вам тогда крепко досталось.

– Вы себе и представить не можете. Как только я заявил о своем банкротстве, все мои счета были заблокированы. Ужас! И вспоминать не хочется.

– Если Венделл объявится, вы дадите мне знать?

– Возможно, – ответил он. – С ним я общаться не захочу, можете быть уверены. Когда-то он был моим хорошим другом. По крайней мере, я его таким считал.

Снова раздался взрыв хохота. Эккерт недовольно поерзал и отодвинул свой стакан в сторону.

– Пойдемте на яхту. Здесь слишком шумно, черт возьми.

Не дожидаясь ответа, он встал и вышел из-за стола. Пораженная, я схватила сумку и заспешила следом за ним.

Как только мы оказались снаружи, шум мгновенно стих. Было свежо и прохладно. Ветер усилился, и волны бились о волнорез, поднимая фонтаны пены и воды. Бум-м! Над волнорезом вырастает стена брызг, похожая то ли на пушистый веер, то ли на высокую пампасную траву. Вырастает и мгновенно опадает, и только отдельные капли долетают до дорожки и шлепаются на нее, оставляя большие, будто пролитые из ведра лужи.

Когда мы подошли к запертым воротам пирса номер один, Эккерт достал магнитную карточку и открыл замок. Потом неожиданно галантным жестом взял меня под руку и провел по мокрому и скользкому деревянному настилу. Яхты качались на воде, то потираясь друг о друга бортами, то внезапно ударяясь металлическими частями. Воздух наполнился легким потрескиванием и периодическим звоном металла. Звук наших шагов по настилу вносил дисгармонию в эти ритмические шумы.

Пространство, защищенное от морской стихии, составляет тут восемьдесят четыре акра. От четырех пирсов отходят причалы, возле которых достаточно места для примерно тысячи ста яхт. С одной стороны бухты берег изгибался, подобно загнутому крючком пальцу, с другой к конечной точке этого изгиба почти вплотную подходила дуга волнореза, и в защищенном таким образом, почти круглом, пространстве уютно гнездились яхты. Помимо тех, что заходят сюда только на какое-то время, в порту стоят обычно и несколько «яхт-домов», владельцы которых используют суда в качестве своего основного места жительства. Есть запирающиеся на ключ блоки с туалетами и душевыми, а в южной части порта, возле заправочного пирса, расположены водокачка и резервуар с водой. На пирсе, обозначенном буквой "J", мы свернули влево, прошли еще около тридцати ярдов и очутились возле яхты.

"Капитан Стэнли Лорд" оказался тридцатипятифутовой яхтой класса "фудзи", построенной по типу двухмачтовых парусников, со смешенной к носу грот-мачтой. Снаружи она была покрашена в интенсивный темно-зеленый цвет, ватерлиния проведена темно-синим. Карл взобрался на узкую палубу и протянул мне руку, помогая подняться. В темноте я почти ничего не разглядела, кроме грота-шкота и бизань-мачты. Карл отпер дверь и, повернув рукоятку, открыл ее.

– Не ударьтесь головой, – предупредил он, входя внутрь. – Знакомы с яхтами?

– Не очень, – ответила я, осторожно спускаясь вслед за ним по покрытым ковром четырем крутым ступенькам.

– На этой яхте спереди три паруса: генуэзский кливер, рабочий кливер, штормовой парус, ну и еще, разумеется, главный парус и бизань-парус.

– А почему она называется "Капитан Стэнли Лорд"? Кто он?

– Это связано с историей мореплавания. И с особенностями чувства юмора Венделла. Стэнли Лорд был капитаном "Калифорниэн", единственного судна, которое, как принято считать, находилось в момент катастрофы достаточно близко к "Титанику" и могло бы помочь в спасении. Лорд утверждал, что он не получал никаких сигналов тревоги, но расследование показало, что он просто проигнорировал "SOS". На него свалили ответственность за масштабы катастрофы, и скандал положил конец его карьере. Венделл использовал его инициалы и для названия нашей компании – "КСЛ инвестментс". Я никогда не понимал, в чем тут юмор, но Венделл находил это занятным.

Внутреннее помещение яхты оказалось очень уютным, создавалось ощущение, будто попал в кукольный домик из сказки: все тут было очень компактным и каждый квадратный дюйм пространства разумно использован. Именно такие помещения мне и нравятся больше всего. Слева от меня располагалась небольшая, работающая на солярке кухонная плита, справа – оборудование, какое увидишь на любой морской яхте: адиостанция, компас, огнетушитель, приборы, показывающие скорость ветра и контролирующие работу электросети и механизмов, обогреватель, главный пульт управления, аккумулятор для запуска двигателя. В воздухе чувствовался слабый запах лака, а на одной из подушек, лежавших на койке, я заметила еще сохранившуюся этикетку, свидетельствовавшую, что вещь купили на распродаже. Вся обивка была выполнена из темно-зеленой ткани, с простроченными белым швами.

– Очень мило, – заметила я.

– Нравится? – Эккерт даже немного покраснел от удовольствия.

– Просто чудесно, – ответила я. Подойдя к одной из спальных полок, бросила на нее сумку и уселась. – И очень удобно, – сказала я, положив руку на спинку дивана. – Давно она у вас?

– Около года. Налоговая служба конфисковала ее вскоре после исчезновения Венделла. Я почти восемнадцать месяцев провел на казенных хлебах. После этого остался полным банкротом. И как только у меня завелось немного деньжат, занялся тем, что выяснил, кто приобрел эту яхту. Сколько же мне пришлось уговаривать нового владельца, прежде чем он согласился снова продать яхту мне! И главное, она ему практически была не нужна. Когда я все же заполучил ее обратно, тут Бог знает что творилось. Не понимаю, как люди могут быть такими свиньями. – Он снял пиджак, расслабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Хотите еще вина? У меня есть, холодное.

– Немного, – согласилась я.

Он еще некоторое время поговорил о яхте, о плаваниях, потом я снова перевела разговор на Венделла.

– А где тогда обнаружили яхту?

Карл открыл маленький холодильник и достал оттуда бутылку "шардонне".

– Неподалеку от побережья Байи. Там милях в шести от берега есть огромные движущиеся песчаные банки. Похоже, яхта села там на мель, а во время приливов ее подгоняло все ближе к берегу. – Он снял с горлышка бутылки серебряную фольгу, достал штопор и вытянул пробку.

– А у Венделла что, никакой команды не было?

– Он предпочитал управляться сам. Я как-то наблюдал, как он это делал. Оранжевое небо и медленно колышущийся оранжевый океан. Странное ощущение возникало, знаете. Что-то сродни "Поэме о древнем мореходе". Наверное, учили в школе?

Я отрицательно покачала головой.

– Все, чему я училась в школе, по крайней мере в старших классах, это гулять с парнями и курить травку.

Он улыбнулся.

– Когда выходишь отсюда в открытое море, то проходишь через узкий пролив между нефтяными платформами. Тогда, в последний раз, Венделл в том месте обернулся и помахал мне рукой. Я смотрел ему вслед, пока он не вышел из бухты. После этого я его уже больше не видел. – В тоне Эккерта появилось нечто гипнотическое, завораживающее, какая-то слабая зависть, смешанная с сожалением. Он налил вино в небольшую стеклянную кружку с ручкой и подал ее мне.

– А вы знали, что он намеревался сделать?

– А что он намеревался сделать? Я как-то до сих пор не очень в этом уверен.

– Смыться, это же очевидно, – сказала я.

Эккерт пожал плечами.

– Я знаю, что последнее время Венделл был в отчаянии. Но не думаю, чтобы он собирался надуть всех и удрать. Я тогда пытался примириться с мыслью о его самоубийстве, особенно когда стало известно о письме, которое он оставил Дане. Вообще-то самоубийство было очень на него непохоже, но в тот момент все в это поверили, а кто я такой, чтобы спорить? – Карл налил полкружки вина и себе, отставил бутылку в сторону и уселся напротив меня на банкетку.

– Не все, – поправила его я. – Полиция тогда в это не очень поверила, и "Калифорния фиделити" тоже.

– Героиней станете, если раскроете это дело?

– Только в том случае, если удастся вернуть деньги.

– Маловероятно. Дана, наверное, уже все их истратила.

О такой возможности мне не хотелось даже думать.

– А что вы тогда почувствовали, узнав о "смерти" Венделла?

– Конечно, это было ужасно. Честно говоря, я тосковал по нему, даже несмотря на все, что мне пришлось из-за него пережить. Странно, но кое о чем он меня предупреждал еще раньше. Тогда я ему не верил, а он пытался меня убедить.

– Предупреждал, что он исчезнет?

– Ну, намекал на это. То есть он никогда не говорил этого прямо. Обычно это бывали фразы, которые можно понимать как угодно. Однажды в марте, недель за шесть или семь до своего отплытия, он подошел ко мне и говорит: "Карл, дружище, я завязываю. В конечном счете все дерьмо повесят на нас. Я не могу больше всего этого выносить. Хватит". Или что-то в этом роде. Я считал, что он таким образом просто выговаривался. Понимал, что у нас были серьезные трудности, но ведь они случались и раньше, и нам всегда удавалось с ними справляться. Я решил, что это просто еще один трудный момент, так сказать, сцена ужасов в "Шоу Карла и Венделла". А потом узнаю, что его яхта обнаружена пустой в океане. Сейчас уже, задним числом, начинаешь думать... что он имел тогда в виду, сказав "я завязываю" – что он собирался покончить с собой или же смыться?

– Но вам-то и в том, и в другом случае пришлось бы несладко?

– Да, разумеется. Первым делом они начали тогда проверять всю бухгалтерию. Наверное, я бы мог исчезнуть, бросив все и уехав, в чем был, но я просто не видел в этом никакого смысла. Да и ехать мне было некуда. И денег у меня не было ни цента, так что пришлось расхлебывать все до конца. К сожалению, я не имел ни малейшего представления о том, что Джаффе на самом деле натворил.

– Это действительно было мошенничество?

– О, да, несомненно. И крупное. Со временем выяснились все подробности. Он брал деньги из средств компании до тех пор, пока вообще ничего не осталось. В письме, которое он оставил, Венделл утверждал, будто возвращал все, что брал, до последнего цента, но никакого подтверждения этому я не видел. А что я знал? К тому времени, когда я понял, что дело настолько плохо, предпринять уже ничего нельзя было. Я не смог компенсировать даже свои собственные, личные потери. – Он помолчал немного, потом пожал плечами. – Что я могу сказать? После того, как Венделла не стало, я, как цыпленок, остался один всем на растерзание. Я потерял все. Признал себя виновным и отсидел в тюрьме, просто чтобы покончить с этим делом. А теперь вы мне сообщаете, что он жив. Хороши шуточки.

– Вам сейчас очень горько?

– Разумеется. – Эккерт оперся одной рукой на банкетку, а другой задумчиво потер лоб. – Теперь-то я вижу, почему он тогда решил завязать. Вначале я не понимал всех масштабов его предательства. Мне было жаль и Дану, и ее ребят, но раз человек умер, чем же тут поможешь. – Он пожал плечами, потом улыбнулся и удрученно, и одновременно как-то неожиданно энергично: – Ну да ладно. Дело это прошлое, надо жить дальше.

– Очень благородно с вашей стороны.

Он беззаботно махнул рукой и взглянул на часы.

– Пожалуй, на сегодня хватит. У меня завтра ровно в семь утра деловой завтрак. Надо выспаться. Вас проводить?

Я отставила пустую кружку и поднялась.

– Сама найду. Тут ведь до ворот прямая дорога. – Я протянула ему руку, и мы попрощались. – Спасибо, что уделили мне время. Возможно, мне придется еще к вам обратиться. Вы мою карточку пока не потеряли?

Он вытащил визитку за уголок из кармана рубашки, продемонстрировав, что карточка при нем.

– Если Венделл объявится, вы не могли бы дать мне знать?

– Безусловно, – ответил он.

Я поднялась по трапу, пригнулась, выходя в дверь, и оказалась на палубе. Спиной я непрерывно ощущала, что Эккерт смотрит мне вслед с улыбкой человека, глубоко погруженного в свои собственные мысли. Странно, но только теперь у меня возникло ощущение, что реакция Даны на мое появление была более естественной и искренней.

 

9

Дорога пешком до дома заняла меньше десяти минут. Морской воздух бодрил, и спать мне совершенно не хотелось. Поэтому вместо того, чтобы открыть калитку и пройти к себе, в заднюю часть двора, я повернулась и направилась дальше по улице, в таверну "У Рози", находившуюся в полуквартале от дома.

В прежние времена заведение Рози было похоже на пещеру: скудно освещенное и вечно пустое, оно, несомненно, должно было постоянно находиться на заметке у санитарной инспекции. Обычно я встречалась в таверне с клиентами: там нас никто не беспокоил. Я могла спокойно зайти сюда совершенно одна, в любое удобное мне время, не опасаясь привлечь к себе нежелательное внимание каких-нибудь прохвостов или грубиянов. Конечно, сама Рози могла иногда мне нахамить, но больше никто бы и не попытался. Совсем недавно, однако, таверну открыли для себя спортивные фанаты. Самые различные команды превратили ее в место своих сборищ, особенно по случаю какой-нибудь очередной победы, которую непременно надо было отпраздновать. Рози, умеющая, когда хочет, быть невыносимо непреклонной, на мое удивление, полюбила эти развлечения самцов и даже получала от них удовольствие. Во всяком случае, она пошла на беспрецедентный для нее шаг: отдала одну из полок бара под их награды, и теперь там гордо красовалась постоянная выставка крылатых серебряных ангелов, держащих над головой земной шар. Дескать, сегодня мы выиграли чемпионат по боулингу. А завтра весь свободный мир будет наш.

Как обычно, в таверне дым стоял коромыслом, а мой любимый столик в тыльной части зала был занят компанией каких-то буянов. Рози нигде не было видно, но на табуретке за стойкой бара восседал Вильям, оглядывавший зал с выражением горделивого удовлетворения. Похоже, все заводилы его отлично знали, потому что непрерывно обменивались с ним шуточками и репликами.

Генри сидел за своим столиком в одиночестве, склонив голову над блокнотом, на листках которого уже вырисовывался кроссворд, названный его автором "Пошпионим малость". Над этим кроссвордом он работал почти всю неделю, беря для него материал из популярных шпионских книжек и телесериалов. Генри регулярно публикует свои кроссворды в тех тонких сборниках, что продаются в любой продуктовой лавке. Этим он немного подрабатывает. Но самое главное и самое удивительное, что его имя известно в кругу тех, кто увлекается кроссвордами, ребусами и шарадами. Одет Генри был в модные широкие хлопчатобумажные брюки и белую майку-безрукавку, лицо его все покрылось морщинами от напряжения, настолько он погрузился в работу. Не спрашивая разрешения, я пододвинула к его столику еще один стул, развернула его задом наперед и уселась верхом, положив руки на спинку.

Генри бросил в мою сторону недовольный взгляд, но, узнав, тут же смягчился.

– А я думал, это кто-нибудь из них.

Я обвела взглядом собравшихся в зале.

– Интересно, где и в чем мы допустили ошибку? Год назад здесь было тихое и спокойное место, вечно пустое. А теперь зоопарк какой-то. Как подвигается твой кроссворд?

– Мне нужно слово из восьми букв, которое бы начиналось на "О". А оканчивалось... ну, оканчиваться оно может почти как угодно.

Такое слово вдруг мгновенно возникло у меня в голове, и я, загибая пальцы, принялась считать буквы.

– Обманщик, – сказала я наконец.

Генри посмотрел на меня невидящим взглядом, что-то просчитывая в уме.

– Неплохо. Принимаю. А теперь по вертикали, пять букв...

– Нет, давай на этом остановимся, – перебила я его. – Ты же знаешь, у меня с кроссвордами никогда ничего не получается, я только изнервничаюсь, и все. С этим словом меня просто осенило, вот я и угадала. На том и закончим.

Он закрыл блокнот, бросил его на стол и заложил карандаш за левое ухо.

– Пожалуй, ты права. На сегодня хватит. Ты что будешь пить? Я тебе возьму.

– Ничего. На сегодня я свое уже выпила, но могу посидеть с тобой за компанию, если ты чего-нибудь возьмешь.

– Да нет, с меня тоже достаточно. Как пообщалась с Даной Джаффе? Договорились до чего-нибудь?

– Я и не рассчитывала договариваться. Просто познакомилась. А заодно повидалась и с прежним партнером Венделла.

– И что он тебе рассказал?

Пересказывая свои беседы с Даной Джаффе и Карлом Эккертом, я вдруг увидела, что взгляд Генри устремился на дверь из кухни. Я непроизвольно повернулась и посмотрела туда же.

– Нет, вы только поглядите! – проговорила я.

Из кухни выходил Вильям с подносом, доверху заставленным тарелками. Для восьмидесятишестилетнего человека это была солидная ноша. По своему обыкновению, облачен он был в костюм-"тройку" с отлично накрахмаленной белой рубашкой и безукоризненно повязанным галстуком. Вильям очень похож на Генри, они вполне могли бы сойти за близнецов, хотя на самом деле их разделяют два года. В этот момент Вильям выглядел крайне довольным собой и энергичным. Он явно пребывал в отличном настроении. Сейчас-то я в самый первый раз и обратила внимание на произошедшие в нем перемены. Семью месяцами раньше, когда он только приехал к Генри, это был человек, патологически одержимый самим собой и состоянием своего здоровья, зацикленный на болячках и недугах. Вильям привез с собой все свои медицинские анализы и историю болезни и, сверяясь с ними, непрерывно что-нибудь проверял: биение сердца, частоту пульса, работу пищеварительного тракта, аллергические реакции, непрестанно обнаруживая у себя признаки все новых и новых заболеваний. Его излюбленным времяпрепровождением стало посещение местных похорон: выражая соболезнования родственникам покойного, он тем самым подтверждал и доказывал себе, что сам-то еще жив. Вскоре после того, как у них с Рози завязался роман, Вильям немного взбодрился и начал оживать, и теперь уже был в состоянии трудиться с ней рядом полный рабочий день. Почувствовав, что мы за ним наблюдаем, он счастливо улыбнулся. Поставив поднос, Вильям принялся составлять с него тарелки. Один из сидевших за столом что-то сказал ему. Вильям расцвел от удовольствия, и они энергично хлопнули друг друга по рукам.

– Чему это он так радуется?

– Он сделал Рози предложение.

– Ты шутишь! – Я пораженно уставилась на Генри. – Нет, правда? Господи, как чудесно! Какая неожиданность, ведь это же надо, а?! Мне даже не верится.

– Ну, я бы не сказал, что это такая уж неожиданность. Просто лишний раз доказывает, что если люди "живут в грехе", то всегда происходит неизбежное.

– Они живут в грехе всего одну неделю. А теперь он готов сделать ее «честной женщиной», хотя я не очень понимаю, что эти слова означают. По-моему, это прекрасно. – Я взяла Генри за локоть и чуть сжала ему руку. – Ты же ведь ничего не имеешь против, верно? В глубине-то души?

– Скажем так: я не настолько потрясен и не настолько в ужасе, как ожидал. Я внутренне примирился с такой возможностью еще в тот день, когда он к ней переехал. Вильям слишком зауряден, чтобы от него можно было ожидать безукоризненного следования правилам приличия.

– И когда же свадьба?

– Понятия не имею. Они еще не определили дату. Он только сегодня сделал ей предложение. Рози пока еще ничего ему даже не ответила.

– По тому, как ты мне об этом сообщил, я сделала вывод, что у них уже все решено.

– Пока нет, но вряд ли она откажет джентльмену столь выдающихся достоинств.

Я звонко шлепнула его по руке.

– Нет, Генри! Ты все-таки немножко сноб, честное слово.

Он улыбнулся, весело посмотрев на меня своими голубыми глазами, и недоумевающе поднял брови.

– Я – законченный сноб, а не "немножко". Ну ладно, пошли. Провожу тебя домой.

Вернувшись к себе, я приняла целую пригоршню таблеток от всех симптомов моей простуды, запив их доброй порцией "найквилла", которая гарантировала мне хороший крепкий сон. Ровно в шесть утра я как в тумане скатилась с кровати, натянула тренировочный костюм и, чистя зубы, составила в уме перечень того, что предстояло сделать за день. Грудь у меня была еще заложена, но из носа уже не лило, и когда я кашляла, то уже не создавалось впечатления, будто легкие у меня вот-вот лопнут. Цвет кожи у меня изменился и стал абрикосово-золотистым. Еще день-два, подумала я, и естественный цвет окончательно восстановится. Еще никогда в жизни мне так мучительно не хотелось снова обрести свой привычный бледный вид.

Я выбралась на утреннюю свежесть улицы. Океан был почти такого же серого цвета, как и мой спортивный костюм. Белый, словно мел, песок на пляже был покрыт пятнами пены, оставленной уходящей с отливом водой. Серо-белые чайки стояли в воде и что-то высматривали, образовав в совокупности причудливый орнамент. Небо на горизонте было окрашено в правильные кремовый и серебристый тона, утренняя дымка отступала, закрывая еще только острова на выходе из пролива, темные силуэты которых виднелись в отдалении. Вообще-то на просторах Тихого океана это время года – сезон штормов, но до нас еще пока не докатились даже отголоски хотя бы одного тропического урагана. Стояла поразительная, всеобъемлющая тишина, нарушаемая только мягким шуршанием набегающих на берег волн. Вокруг, насколько хватало взгляда, кроме меня не было больше ни души. Трехмильная прогулка превратилась в нечто вроде сеанса медитации: только я и мое тяжкое дыхание, и приятное ощущение, что мускулы на ногах с трудом, но отзываются на мое стремление идти быстрым шагом. К моменту возвращения домой я уже готова была встретить начинающийся день во всеоружии.

Еще у двери я услышала приглушенный звонок телефона. Поспешно войдя в квартиру, я бросилась к аппарату и рванула трубку на третьем сигнале, едва не задохнувшись от своего же усердия. Звонил Мак.

– Что случилось? Ты в такую рань никогда не звонил. – Я уткнулась лицом в безрукавку, стараясь заглушить кашель.

– У нас вчера вечером было совещание. Гордон Титус прослышал про эту историю с Венделлом Джаффе и хочет с тобой поговорить.

– Со мной? – пропищала я.

– Он не кусается, – рассмеялся Мак.

– Ему это и не обязательно, – ответила я. – Титус терпеть меня не может и это чувство у нас взаимное. Он обращается со мной как с...

– Ну, будет тебе, будет, – перебил Мак.

– Я хотела сказать: как с грязью!

– Ну, это еще куда ни шло.

– Как с человеческими отбросами, которые надо именно выбросить, – уточнила я.

– Давай-ка лучше приезжай сюда как можно быстрее.

Положив трубку, я еще немного посидела около телефона, корча аппарату рожи: это мой обычный метод реагирования на внешний мир, метод, надо признать, свидетельствующий, видимо, о степени моей зрелости. Разумеется, я не бросилась сразу же к двери, как мне было сказано. Вылезла из тренировочного костюма, приняла горячий душ, тщательно вымыла голову, оделась. Немного перекусила, проглядывая при этом газету в поисках чего-нибудь интересного. Потом вымыла за собой посуду, вынесла в уличный контейнер мусор – его оказалось немного. Исчерпав все возможные способы оттянуть неизбежное, я наконец взяла сумочку, блокнот, ключи от машины и тронулась в путь. От сознания предстоявшей встречи у меня слегка сосало под ложечкой.

Внутри контора страховой компании не сильно изменилась, хотя я с первого взгляда отметила для себя некоторые признаки убогости и упадка. Пол от стены до стены покрывал ковер из хорошей синтетики, но стиль и цвет его были явно выбраны по критерию "износостойкости", чтобы на их фоне как можно меньше выделялись бы грязь, пятна и потертые места. Внутреннее пространство было слишком плотно забито "рабочими станциями" – маленькими клетушками, разделенными тонкими перегородками, предназначенными для тех, кто пришел подписывать страховой договор. По периметру помещения были сделаны кабинеты для работников компании, отделенные стеклянными стенками. Стены явно нуждались в покраске, и вообще на всем лежал отпечаток какой-то потертости и запущенности. Вера, когда я проходила мимо нее, подняла голову и посмотрела на меня. Я успела уловить лишь ее общее настроение: брови нахмурены, рот чуть скошен, лицо выражает комическое отвращение.

Встреча наша происходила в кабинете Титуса. Я не видела его с того самого дня, как мы разругались. И сейчас не знала, чего ожидать, а потому не могла окончательно решить для себя, как мне лучше держаться. Титус снял с меня этот груз, мило поздоровавшись и избрав такой тон, будто мы встречаемся впервые и никогда раньше не знали друг друга и не ссорились. С его стороны это был превосходный шаг, который избавлял меня от необходимости извиняться или обороняться. Он и его самого спасал от бремени как-то по-новому переосмысливать наши прежние отношения. Меньше чем через минуту я уже ощущала себя совершенно свободно. Я поняла и почувствовала, что теперь у него нет надо мной никакой власти. Все долги с обеих сторон уплачены, и каждый в конце концов получил именно то, что хотел. Он освободился от необходимости платить зарплату человеку, которого считал для компании "мертвым грузом". Я же вернулась к той работе и тем методам ее исполнения, которые сама для себя предпочитала.

Мак Вурис и Гордон Титус были прямой противоположностью друг другу, и сейчас это особенно бросалось в глаза. Коричневый костюм Мака был весь в морщинках и складках, как осенний лист, зубы и свисающие на лоб космы седых волос – желтого оттенка от долгого употребления никотина. Гордон Титус был в нарядной рубашке голубовато-ледяного цвета, с закатанными рукавами. Идеально выглаженные серые брюки по тону перекликались с цветом его рано поседевших волос. Галстук был похож одновременно и на восклицательный знак, и на точку: строгий, безукоризненно завязанный, подчеркивающий его манеру держаться на работе – сдержанную и деловую. Даже Мак понимал, что закуривать в его присутствии не стоило.

Титус уселся за стол и раскрыл лежавшую перед ним папку. Там, по заведенному им же порядку, были собраны все необходимые данные о Дане и Венделле Джаффе. На бумаге выделялись четкие, иногда немного смещенные в сторону абзацы и параграфы, в некоторых местах, куда особенно сильно тыкала его ручка, остались следы и даже разрывы. Титус говорил, не глядя на меня, лицо его ничего не выражало, как у манекена.

– Мак ввел меня в курс дела, так что повторять известное нет необходимости, – сказал он. – Что у нас нового?

Вытащив из сумки блокнот, я полистала его, раскрыла на пустой странице и принялась излагать все, что мне было известно о нынешнем положении Даны. Я старалась говорить как можно подробнее, а потом подвела итог сказанному.

– По-видимому, часть страховки она использовала для оплаты дома, купленного для Майкла, а другая, и немалая часть, пошла на предварительную оплату адвоката для Брайана.

Пока я говорила, Титус кое-что записывал.

– Вы уже обсуждали с нашим юристом, какую позицию мы сейчас можем избрать?

– А какой смысл? – вмешался Мак. – Допустим, Венделл действительно инсценировал собственную смерть. Ну и что? Какое преступление он совершил? Это что, противозаконное действие... инсценировка самоубийства, как же она называется, есть какой-то термин... – Он пощелкал пальцами, силясь отыскать нужное слово.

– Псевдосуицид, насколько мне известно, – подсказала я.

– Верно, псевдосуицид. Что, инсценировать свою собственную смерть противозаконно? – спросил он.

– Если это делается с целью обмануть страховую компанию, то да, – ехидно заметил Титус.

– А где этот обман? – возбужденно возразил Мак. – В чем он? Пока мы еще даже не знаем, получил ли он хоть один цент.

– Вы совершенно правы. – Титус сверкнул на Мака глазами. – Если уж быть до конца точными, мы даже не знаем, действительно ли наткнулись на самого Джаффе. Я хочу, – тут он повернулся ко мне, – иметь конкретные доказательства, которые бы четко устанавливали личность: отпечатки пальцев или что-нибудь в этом роде, черт побери.

– Я делаю все, что в моих силах, – ответила я, и в моем голосе прозвучали одновременно и сомнения, и попытка самооправдания. Просто чтобы казаться деятельной и энергичной, я сделала запись на чистом листе блокнота. Фраза была очень короткой: "Найти Венделла". Как будто бы до встречи с Титусом мне была не ясна эта задача. – И что мы будем делать сейчас? Надо мне вести какое-нибудь расследование в отношении миссис Джаффе?

– Черт возьми, что такого особенного она сделала? – Раздражение Мака было очевидно, но я никак не могла взять в толк, чем оно вызвано. – Насколько мы знаем, никакого преступления она не совершила. Каким образом ее можно заставить отвечать за расходование денег, которые, как она считает, получила по закону?

– А почему вы уверены, что она не участвовала в этом мошенничестве с самого начала? Насколько мы можем судить, они действовали в сговоре, – возразил Титус.

– В сговоре относительно чего? – мягко вмешалась я. – На протяжении последних пяти лет эта женщина сидела без средств и только копила долги. А Венделл тем временем развлекался в Мексике с какой-то красоткой, отдыхал с ней на курортах. В чем же тут сговор? Даже если Дана и получила эти деньги, ей их хватит только на то, чтобы расплатиться с долгами.

– Все это вы знаете лишь с ее собственных слов, – ответил Титус. – И кроме того, нам ничего не известно о том, что миссис и мистер Джаффе решили в отношении своего брака. Возможно, их брак фактически закончился еще раньше, и все дальнейшее было лишь согласованным между ними способом оказания помощи и поддержки.

– Ничего себе поддержка, – фыркнула я.

– И как вы сами же сказали, – решительно перебил меня Титус, – одному из своих сыновей она купила дом, а для другого, который угодил в неприятности, наняла далеко не самого дешевого адвоката. Короче говоря, нам необходимо обсудить все это с самим Венделлом Джаффе. Как вы предполагаете его аити? – Вопрос прозвучал резко, но в тоне чувствовалось скорее любопытство, нежели вызов.

– Я думаю, Брайан – идеальная приманка, и даже если Венделл испугается и не станет пытаться войти с ним в контакт в тюрьме, он всегда может связаться с Даной. Или со старшим сыном, с Майклом, у него уже есть ребенок, которого Венделл никогда не видел. Или даже с Карлом, его бывшим партнером. – Все это, конечно, были слабые аргументы, но что я еще могла сказать? Оставалось только пудрить мозги, ничего больше.

Мак поерзал на своем месте.

– Не можем же мы установить за ними всеми круглосуточное наблюдение. Даже если мы наймем нужное количество людей, это будет стоить тысячи долларов, и что мы за такие деньги получим?

– Совершенно справедливо, – согласилась я. – И что ты предлагаешь?

Сложив руки на груди, Мак снова полностью переключился на Титуса.

– Что бы мы ни предприняли, – проговорил он, – нам надо действовать очень энергично. Моя жена была бы способна истратить полмиллиона за неделю.

Титус поднялся и резко захлопнул папку.

– Я свяжусь с нашим юристом и выясню, не сможем ли мы добиться получения ордера на временный арест этих средств. Если это удастся, мы сможем заблокировать банковский счет миссис Джаффе и спасти хотя бы те деньги, что остались.

– Она будет чрезвычайно обрадована, – заметила я с сарказмом.

– Чем конкретно сейчас заниматься Кинси, Гордон? – спросил Мак.

Титус одарил меня холодной улыбкой.

– Она сама сможет что-нибудь придумать, не сомневаюсь. – Он взглянул на часы, давая понять, что мы свободны.

Мак ушел к себе в кабинет, находившийся через две двери от офиса Гордона. Веры нигде не было видно. Я немного поболтала с Дарси Паско, которая занималась в "Калифорния фиделити" тем, что встречала посетителей. Потом отправилась к себе, в контору Лонни, где принялась за всякие мелкие дела. Прослушала записи на автоответчике, просмотрела поступившую почту. После этого уселась в свое вращающееся кресло и немного повертелась и покаталась на нем, надеясь, что очень скоро меня посетит вдохновение и подскажет, что мне делать дальше. Но великие идеи не появлялись, и я решила заняться единственным, что пришло мне в голову.

Я позвонила в полицию лейтенанту Уайтсайду и спросила, не может ли он дать мне телефон лейтенанта Хэрриса Брауна, того самого, который вел дело, когда Венделл только что исчез. Иона Робб говорил мне, что Браун с тех пор вышел в отставку и сейчас на пенсии, но возможно, у него есть какая-то информация.

– Как вы думаете, он не откажется со мной поговорить? – спросила я.

– Понятия не имею, – ответил Уайтсайд. – Но вот что я вам посоветую. Его телефон не значится в справочнике, и я не могу его вам дать, не заручившись предварительно согласием самого Брауна. Когда у меня будет минутка, я сам ему позвоню. И если он заинтересуется, попрошу его с вами связаться.

– Прекрасно. Мне это было бы очень удобно. Спасибо вам за помощь.

Я повесила трубку и сделала себе заметку. Если в течение двух дней звонка от Брауна не последует, позвоню ему снова. Я не была уверена, даст ли что-нибудь полезное разговор с ним, но, с другой стороны, в подобных случаях никогда ничего не знаешь заранее. Некоторых из бывших полицейских хлебом не корми, только дай повспоминать. Возможно, Браун подскажет, где может скрываться Венделл. Хорошо, а чем же мне заняться сейчас? Я подошла к ксероксу и отпечатала несколько десятков копий с портрета Венделла, приписав в нижней части получившегося листа, что я его разыскиваю, и указав там свои имя и номер телефона.

После чего залила бак и снова отправилась в путь, решив съездить в Пердидо. Я медленно проехала мимо дома Даны Джаффе, развернулась на следующем перекрестке и заехала на стоянку на противоположной стороне улицы. Отсюда начала обходить дома, переходя от двери к двери. Если хозяев не было, то я просто совала свой листок в щель двери. На той стороне улицы, на которой жила Дана, большинство людей явно находились на работе, потому что дома стояли запертые, света в них не было и машин возле тоже. Если все-таки кто-то открывал мне дверь, то все разговоры строились по одному и тому же шаблону.

– Здравствуйте, – говорила я, и, пока передо мной не закрыли дверь, приняв за коммивояжера, торопилась изложить, что мне нужно. – Не могли бы вы мне немного помочь? Я частный детектив и ищу человека, который, как мы полагаем, может быть где-нибудь в этом районе. Взгляните, не встречали ли вы его тут в последнее время? – После чего показывала людям сделанный художником портрет Венделла Джаффе, не особенно надеясь на успех.

Мой собеседник рассматривал портрет, вглядываясь в черты изображенного на нем человека, и я чувствовала, как он мысленно скребет у себя в затылке.

– Нет, мадам, по-моему, не встречал. Нет, точно не встречал. А что он натворил? Надеюсь, он не очень опасен?

– Его разыскивают, чтобы допросить в связи с расследованием одного мошенничества.

– Что-что? – Рука приставляется к уху, чтобы лучше слышать.

Я начинаю говорить громче:

– Помните, несколько лет назад были двое, которые занимались строительством и недвижимостью? У них была компания, которая называлась "КСЛ инвестментс", и они принимали вклады...

– А-а, Господи, ну да! Конечно, я их помню. Один тогда покончил с собой, а другого посадили в тюрьму.

И так раз за разом, до бесконечности. Но ни один человек не сообщил чего-нибудь нового для меня.

На противоположной стороне улицы и примерно через шесть домов от жилья Даны, мне наконец-то немного повезло. Я постучала в дверь точно такого же особняка, как и тот, в котором жила Дана: тот же тип, такой же внешний вид, такая же – серая с белым – окраска и внешняя отделка. Открыл мужчина лет за шестьдесят, одетый в шорты, фланелевую рубашку, темные носки и какие-то совершенно невообразимые ботинки на толстой подошве. Седые волосы стояли у него на голове торчком, на середине переносицы висели очки с половинными стеклами, и он смотрел на меня голубыми глазами поверх заляпанных линз. Нижнюю часть лица покрывала густая пегая щетина, видимо, свидетельствовавшая о категорическом нежелании бриться чаще, чем пару раз в неделю. Мужчина был узок в плечах и отличался какой-то странно сутуловатой осанкой, придававшей ему одновременно и элегантный, и затрапезный вид. Возможно, оригинальные ботинки остались у него от прежнего рода занятий. Наверное, подумала я, раньше он работал торговым агентом, брокером или еще кем-то, кому приходится постоянно носить костюм-"тройку".

– Чем могу быть полезен? – поинтересовался он. Вопрос явно преследовал цель не столько иметь какие-то практические последствия, сколько показать, что задавший его еще на что-то способен.

– Не могли бы вы мне помочь? Вы, случайно, не знаете миссис Джаффе, она живет на противоположной стороне улицы?

– А-а, это ту, у которой сынок куролесит? Знаем мы это семейство, – осторожно ответил мужчина. – Что он на этот раз натворил? Или правильнее, наверное, будет спросить, чего он еще не натворил?

– Меня интересует его отец.

Повисла тишина, потом мужчина проговорил:

– Я считал, что он умер.

– Все так считали до недавнего времени. А теперь у нас есть основания полагать, что он жив и даже может вернуться в ближайшее время в Калифорнию. Вот как примерно он сейчас выглядит, а тут указан мой служебный телефон. Позвоните мне, если увидите его в вашем районе, хорошо? Я была бы весьма признательна. – Я протянула мужчине лист.

– Черт возьми, вечно с этими людьми что-нибудь происходит, – сказал он. Я видела, что взгляд его переходит попеременно с портрета на дом Джаффе и снова на мое лицо. – Возможно, это и не мое дело, но кем вы приходитесь семейству Джаффе? Родственница?

– Я частный детектив и работаю сейчас для той компании, которая в свое время застраховала жизнь Венделла Джаффе.

– Ах, вот как? – произнес он, склонив голову набок. – Не могли бы вы на минутку зайти? Я бы хотел немного порасспросить вас подробнее.

 

10

Я на секунду замешкалась, и его лицо сморщилось от улыбки.

– Не бойтесь. Я не чудовище. И жена моя в саду, пропалывает сорняки. Мы оба постоянно работаем по дому, занимаемся то одним, то другим. Так что если кто и заметит мистера Джаффе, это скорее всего будем мы. Как, вы сказали, вас зовут? – Он отступил назад, в холл, приглашая меня войти.

Я последовала за ним тоже переступила через порог.

– Кинси Милхоун. Извините, я должна была сама представиться. Вот тут, в нижней части листа, указано мое имя. – Я протянула руку, и мы поздоровались.

– Ничего, не беспокойтесь. Рад познакомиться. Джерри Ирвин. Жену мою зовут Лена. Она видела, как вы ходили от дома к дому. А мой кабинет находится в тыльной стороне. Если хотите, жена сделает нам кофе.

– Спасибо, мне не надо.

– Она будет только рада. Лена? – позвал он. – Эй, Лена!

Мы прошли к нему в кабинет, маленькую комнату, обитую фанерным шпоном, выкрашенным под сучковатую сосну. Большую часть комнаты занимал письменный стол, вдоль стен от пола до потолка шли ряды металлических полок.

– Погодите, я пойду ее найду. Присаживайтесь, – сказал мужчина, спустился назад в холл и направился к задней двери.

Я уселась на раскладной металлический стул и быстро осмотрелась, стараясь составить себе представление об Ирвине, пока он отсутствует. Компьютер, монитор, клавиатура. Аккуратно расставленные коробки с дискетами. Картотечные ящики, заполненные какими-то цветными иллюстрациями, разделенными между собой листами картона. Справа от стола на полу стояло несколько металлических полок с большим количеством толстых книг, названия которых я со своего места не могла прочесть. Я пододвинулась поближе, прищурилась. Несколько справочников по геральдике, "Новый словарь американских имен и фамилий", "Словарь отчеств", "Геральдический словарь". Я услышала, как хозяин дома вышел во двор, и почти сразу же до меня донеслись приближающиеся звуки их разговора: супруги направлялись в кабинет. Откинувшись на спинку стула, я приняла вид человека, которому не свойственна привычка повсюду совать свой нос. Они вошли, и я встала, но миссис Ирвин зашикала на меня и поспешно усадила на место. Муж ее бросил мое объявление на письменный стол и уселся на свое место.

Лена Ирвин была низенькой и для своего роста довольно полной женщиной. Для работы в саду она оделась в японские крестьянские шаровары и голубую рубашку из "шамбре" с закатанными рукавами. Волосы она подняла вверх и заколола, и теперь из-под всех гребешков и заколок выбивались влажные пряди. Изобилие веснушек на широких щеках позволяло предположить, что когда-то ее волосы были рыжего цвета. Хорошие дорогие очки сидели у нее на прическе, как бант. Поскольку она пришла прямо из сада, то руки и ногти у нее были испачканы в земле, и после того, как мы поздоровались, на ладони у меня остался песок. Взгляд ее с интересом ощупал мое лицо.

– Меня зовут Лена. Рада познакомиться.

– Я тоже. Простите, что прерываю ваши занятия, – сказала я.

Она небрежно махнула рукой:

– Сад никуда не денется. Я только рада сделать перерыв. Жара сегодня убийственная, особенно на солнце. Джерри сказал, что вас интересует семья Джаффе.

– Прежде всего Венделл Джаффе. Вы его знали?

– Слыхали, – ответила Лена.

– Мы знаем его жену, здороваемся при встречах, но стараемся держаться от нее подальше, – вступил в разговор Джерри. – Пердидо – город маленький, но мы все равно удивились, когда услышали, что она переехала в наш район. Раньше она жила в гораздо лучшем месте. Ничего особенного, но куда более лучшем, чем тут у нас.

– И мы всегда считали ее вдовой.

– Она и сама себя считала вдовой. – Я быстро пересказала им, какие предположительно изменения произошли в семейном положении Даны Джаффе. – Джерри еще не показывал вам портрет?

– Показывал, но я не разглядела его как следует.

Джерри расправил лежавший на столе лист, придавив его нижнюю часть каким-то толстым томом.

– Мы читали о Брайане в газетах, – сказал он. – Ну и натворил дел этот мальчишка. Теперь здесь у нас полиция днюет и ночует.

Тут вмешалась Лена, ненадолго сменив тему разговора:

– Хотите чашечку кофе? Или лимонада? Это быстро, не займет и минуты.

– Спасибо, не стоит, – ответила я. – Мне еще надо обойти много домов. Хочу распространить это объявление на случай, если Венделл здесь объявится.

– Мы обязательно последим. Мы ведь тут живем рядом с автострадой, поэтому мимо нас проезжает масса машин, особенно в часы пик, когда все ищут возможности проехать побыстрее и покороче. А кроме того, чуть дальше по улице есть небольшой сквер, так что нас минует и немало пешеходов.

– Я занимаюсь бухгалтерией, работаю на дому, а окна моего кабинета выходят на улицу, – добавила Лена, счищая с пальцев комочки земли. – Я просиживаю перед этим окном по нескольку часов в день. Можно сказать, мимо наших глаз почти ничто не ускользнет. Ну что ж, рада была с вами познакомиться. Пойду, закончу в саду и сяду за работу, раз уж я о ней вспомнила.

– Я тоже пойду, и большое спасибо вам за помощь.

Лена проводила меня до выхода, держа в руке объявление и мою визитную карточку.

– Простите меня за немного личный вопрос, но у вас очень необычное имя. Вы случайно не знаете его происхождения? – спросила она по дороге.

– Кинси – это девичья фамилия моей матери. Видимо, она не хотела, чтобы фамилия совсем исчезла, вот и передала мне ее в качестве имени.

– Я спрашиваю потому, что Джерри, с тех пор, как досрочно вышел на пенсию, занимается изучением имен и семейных гербов.

– Я так и подумала. По-моему, это английское имя.

– А какого происхождения ваши родители? Они живут здесь, в Пердидо?

– Нет, оба уже очень давно погибли в катастрофе. А жили в Санта-Терезе. Их не стало, когда мне было пять лет.

Лена опустила очки на место и посмотрела на меня долгим, внимательным взглядом через похожие на лунные серпы бифокальные стекла.

– Интересно, а не приходилась ли ваша мать родственницей семье Бэртона Кинси, которая живет в Ломпоке?

– Насколько я знаю, нет. Не помню, чтобы у нас в доме кто-нибудь называл это имя.

Лена продолжала изучающе разглядывать меня.

– Вы ужасно похожи на одну мою подругу, тоже урожденную Кинси. И у нее тоже есть дочь, примерно вашего возраста. Вам сколько: года тридцать два?

– Тридцать четыре, – ответила я, – но у меня никого из родных не осталось. Единственной близкой моей родственницей была мамина сестра, но она умерла десять лет назад.

– Ну что ж, возможно, никакой связи и нет, но я просто не могла вас не спросить. Вы бы попросили Джерри посмотреть по его каталогам. У него в компьютере больше шести тысяч имен. Он может установить семейный герб и сделать вам копию.

– Возможно, в следующий раз. Вообще-то это было бы интересно. – Я попыталась представить себе королевское знамя и вышитый на нем герб семейства Кинси. Можно было бы поставить в холле, вместе с рыцарскими доспехами. Такие штуки очень помогают, когда нужно произвести на кого-нибудь впечатление.

– Я попрошу Джерри, чтобы он покопался, – сказала Лена, сама принимая за меня решение. – Это не исследование истории рода. Он не прослеживает генеалогическое древо, лишь собирает информацию об ответвлениях, которые идут от отчества.

– Не стоит причинять ему лишнее беспокойство, – ответила я.

– Никакое это не беспокойство. Ему самому нравится. Мы каждое воскресенье после обеда работаем на художественной выставке в Санта-Терезе. Загляните как-нибудь к нам. У нас там даже свой киоск есть, возле набережной.

– Быть может, загляну, И спасибо вам за время, которое вы оба мне уделили.

– Всегда рады помочь. Будем приглядывать, если что.

– Чудесно. И если заметите что-нибудь подозрительное, то звоните в любое время, не стесняйтесь.

– Обязательно позвоним.

Я помахала ей на прощание рукой и стала спускаться с крыльца. Лена вернулась в дом, и дверь у меня за спиной захлопнулась.

К тому времени, когда я, обойдя весь квартал, закончила распространение своих объявлений, возле дома Даны появился ярко-красный фургон для перевозки мебели, принадлежащий местной компании. Пара крепких здоровых парней перетаскивали в него вещи и коробки. Экранная дверь дома была широко распахнута, и мне было хорошо видно, как они мучаются на повороте лестницы. Майкл пытался им помогать – возможно, из желания ускорить процесс и немного сэкономить. Периодически из дома, прижимая к бедру ребенка, выходила молодая женщина в белых шортах, по-видимому, Джульетта, жена Майкла. Какое-то время она оставалась на лужайке, подкидывая малыша и играя с ним, и одновременно наблюдая за тем, как работают грузчики, потом снова скрывалась в доме. Ворота гаража были раскрыты, внутри стоял желтый "фольксваген" с откидным верхом, заднее его сиденье было доверху загружено теми вещами, которые обычно никто не доверяет перевозчикам. Машины Даны видно не было, и я сделала вывод, что она отсутствует где-то по своим брачным делам.

Я уселась в свою машину и принялась ждать, наблюдая за происходящим. Похоже, все были слишком заняты погрузкой фургона и не обращали на меня никакого внимания. Спустя примерно час фургон был уже загружен всем, что забирали с собой отъезжающие. Майкл и Джульетта с малышом уселись в "фольксваген" и выехали из гаража на улицу. Когда фургон тронулся, Майкл пристроился следом за ним. Я немного подождала и покатила замыкающей колонну, стараясь держаться на несколько машин позади. Видимо, Майкл знал какие-то другие пути, потому что вскоре я его потеряла. По счастью, за шедшим впереди фургоном следить было легко. Мы свернули на дорогу сто один, к северу, и поехали по ней, миновав два следующих съезда. На третьем съезде грузовичок свернул вправо, потом влево, на Калистога-стрит, и направился в ту часть Пердидо, которая известна как Бульвары. Наконец, фургон замедлил ход, а потом и остановился около тротуара, и в тот же самый момент с противоположной стороны подкатил "фольксваген".

Дом, в который переезжала семья Майкла, судя по его внешнему виду, был построен в двадцатые годы: оштукатуренный снаружи, покрашенный в розовые и бежевые тона, с микроскопическим крыльцом и крошечным двориком. Наличники на окнах были тоже розовые, только более темного оттенка, и обведенные по краям светло-голубой полоской. Мне приходилось не раз бывать в таких домах. Внутри там обычно не больше девятисот квадратных футов площади: две спальни, одна ванная, гостиная, кухня и небольшая кладовка в задней части дома. Потрескавшаяся бетонная дорожка справа от дома вела к расположенному в глубине двора гаражу на две машины, над которым размещалось помещение, похожее на квартиру для холостяка.

Рабочие принялись разгружать фургон. Если они и заметили, что я за ними наблюдаю, то ничем этого не обнаружили. Я записала адрес, а потом газанула и вернулась назад к дому Даны. У меня не было повода для нового разговора с ней, но я должна была заручиться ее сотрудничеством, и надеялась, что мне удастся установить с ней контакт. Когда я подъезжала к дому. Дана как раз сворачивала на свою подъездную дорожку. Она поставила машину в гараж, взяла несколько лежавших на сиденье пакетов и сумок и открыла дверцу. Когда она заметила меня, щеки ее вспыхнули румянцем. Дана резко захлопнула дверцу, вышла из гаража и направилась по лужайке прямо ко мне. На ней были плотно облегающие джинсы, старая безрукавка и кроссовки, волосы собраны сзади и завязаны бело-голубой косынкой, которую она обвязала вокруг головы. Бумажные пакеты в руках шуршали и потрескивали, как бы подстраиваясь под ее возбужденное состояние.

– Зачем вы снова здесь? Я это расцениваю как преследование.

– Ничего подобного, – ответила я. – Мы пытаемся выйти на Венделла, и совершенно логично попробовать это сделать через вас.

Она немного снизила тон, но взгляд ее продолжал полыхать гневом и яростной решимостью.

– Если я его увижу, то позвоню вам. А до тех пор, если вы будете продолжать меня преследовать, я поставлю об этом в известность своего адвоката.

– Дана, я вам не враг. Просто выполняю свою работу. И почему бы вам не помочь мне? Вам же все равно придется рано или поздно столкнуться с этой проблемой. Скажите Майклу о том, что происходит. И Брайану тоже скажите. Иначе мне придется сделать это самой. В этом деле нам нужна ваша помощь.

Нос у нее вдруг покраснел, а рот и подбородок сложились в единый треугольник, как бывает у людей вспыльчивых и горячих. На глаза набежали слезы, и она крепко сжала губы, силясь спрятать свой гнев.

– Не учите меня, что мне делать! Я сама разберусь.

– Послушайте, не могли бы мы зайти в дом и поговорить там?

Я видела, как Дана молниеносно стрельнула глазами по окнам соседних домов. Не сказав в ответ ни слова, она повернулась и направилась к двери, на ходу доставая из сумочки ключ. Я вошла следом в дом и закрыла за нами дверь.

– У меня дела. – Она бросила сумочку и пакеты прямо у нижней ступеньки лестницы и поднялась наверх, на второй этаж, туда, где располагались спальни.

Я замешкалась и осталась стоять, глядя ей вслед, пока она не исчезла из вида. Но Дана ведь не сказала, чтобы я не ходила за ней. В следующую секунду я бросилась вверх, перепрыгивая через ступеньку, не сводя глаз с верхней площадки. Оказавшись там, сразу же увидела большую пустую комнату, которую явно только что освободили Майкл и его жена. Снаружи, перед дверью стоял большой пылесос с аккуратно свернутым проводом и разложенными рядом приспособлениями. Я подумала, что видимо, это Дана оставила пылесос здесь, полагая, что он послужит мягким напоминанием и им воспользуются, когда вынесут из комнаты мебель. Но если дело обстояло действительно так, то ее не поняли. Сейчас Дана стояла посреди комнаты, обозревая ее и, видимо, решала, с чего начинать уборку. Я остановилась в двери и прислонилась к косяку, стараясь ничем не нарушить установившееся между нами хрупкое перемирие. Дана посмотрела на меня, но в ее взгляде уже не было недавней враждебности.

– У вас есть дети?

Я отрицательно покачала головой.

– Вот так они и уходят, – проговорила она.

Комната была совершенно пустой и грязной. Там, где прежде стояла большая двухспальная кровать, на ковровом покрытии выделялся обширный чистый прямоугольник. На полу валялись брошенные вешалки для одежды, мусорная корзина была до отказа набита тем, что явно выбрасывалось в последнюю минуту. Ворс ковра был покрыт запутавшимися в ней волосами и всяким мелким мусором. Возле стены стояла швабра, рядом лежал совок для мусора. На подоконнике стояла пепельница, полностью заполненная окурками, а сверху на этой куче чудом удерживалась смятая пустая пачка из-под "Мальборо". Все картинки, которые раньше висели на стенах, увезли с собой молодые. Должно быть, они находилась еще в той стадии развития, когда украшающие дом плакаты с туристическими пейзажами или портретами рок-звезд прикрепляются к стенам прямо скотчем. Я сделала этот вывод, увидев оставшиеся следы от клейкой ленты. Занавески были сняты. Стекла покрывал серый налет, какой образуется от сигаретного дыма, и я подумала, что окна, конечно, не мыли с тех самых пор, как "дети" въехали в эту комнату. Хотя я ее видела только издалека, Джульетта не произвела на меня впечатления человека, способного, стоя на коленях, скрести пол. Наверняка, такую работу оставляли тут на долю мамочки, и я представляла себе, как Дана возьмется за нее – и с неким чувством мести – едва я оставлю ее в покое.

– Не возражаете, если я воспользуюсь вашим туалетом? – спросила я.

– Пожалуйста. – Она схватила щетку и принялась энергично выметать мусор из углов и от стен по направлению к середине комнаты.

Пока она изгоняла из помещения последние следы пребывания тут Майкла, я зашла в ванную. Обычный коврик на полу отсутствовал, как и полотенце. Дверца аптечного шкафчика была распахнута, внутри шкафчик пуст, только на нижней полочке валялись застарелые таблетки от кашля. На тех полках, где должны были бы стоять стаканы, лежал густой слой пыли. Занавески над ванной тоже не было, и потому звуки ничем не смягчались и рождали странное эхо. Я воспользовалась самым последним клочком туалетной бумаги, после чего пришлось мыть руки без мыла и вытирать их о собственные джинсы. Кто-то даже вывинтил и прихватил с собой электрическую лампочку.

Я снова вернулась в комнату, раздумывая, не предложить ли мне свою помощь. Дана обходилась без тряпки, влажной губки или каких-либо чистящих веществ и приспособлений. Она занималась уборкой так, будто процесс удаления пыли не требовал радикальных действий.

– Как дела у Брайана? Вы его еще не видели?

– Он мне звонил вчера вечером, пока проходил оформление возвращения в тюрьму. Адвокат был у него, но я не знаю, о чем они говорили. Насколько я поняла, там возникли какие-то трудности, когда его доставили назад, и кроме того, его посадили в одиночку.

– Вот как, – проговорила я.

Дана продолжала выметать с ковра, и щетка, проходя по ворсу, издавала успокаивающий шуршащий звук.

– Дана, а как он угодил во всю эту историю? Что с ним произошло?

Поначалу мне показалось, что она не собирается отвечать. Дана продолжала отметать пыль от стен, и та поднималась в воздух легкими клубами. Сделав по периметру комнаты полный круг, женщина отставила щетку в сторону и полезла за сигаретой. Потом она закуривала, и это тоже заняло некоторое время, на протяжении которого мой вопрос как бы продолжал висеть в воздухе. Наконец, Дана горько усмехнулась.

– Все началось с прогулов в школе. Когда Венделл умер... ну, или исчез... и об этом скандале широко заговорили, именно Брайан среагировал на все болезненнее других. У нас с ним каждое утро происходили настоящие бои насчет школы. Он категорически не хотел туда ходить. Ему было тогда двенадцать лет, и он перепробовал все способы. Говорил мне, что у него болит живот или голова. Устраивал скандалы. Плакал. Умолял меня разрешить ему остаться дома. И что мне было делать? Он мне говорил: «Мама, все ребята знают, что натворил папа. Они его все ненавидят, и меня тоже». Я пыталась ему втолковать, что сын за отца не отвечает, что к нему самому все происшедшее не имеет никакого отношения, но убедить его я не смогла. Он так во все это и не поверил, ни на секунду. Да и, честно говоря, от ребят ему действительно доставалось. Вскоре начались жуткие драки, Брайан начал пропускать занятия, сбегать из школы. Ему стали портить вещи, учебники, воровать у него. Это был сплошной кошмар. – Дана стряхнула целый дюйм пепла в и без того переполненную пепельницу, ухитрившись найти для него место между окурками.

– А Майкл как реагировал?

– Совершенно по-другому. Он был прямой противоположностью. Иногда мне кажется, что Майкл использовал школу как средство, которое позволяло ему укрываться от мерзкой правды. Если Брайан оказался сверхчувствительным, то Майкл сумел быть совсем бесчувственным. Мы беседовали с членами школьного совета, с учителями. А скольких консультантов по социальным вопросам посетили! У каждого из них были и советы, и своя теория, но все оказалось абсолютно бесполезно. У меня не было денег, чтобы получить откуда-нибудь настоящую помощь. Брайан был таким умным, с такими способностями! У меня просто сердце разрывалось. Конечно, Венделл тоже был во многих отношениях и умным, и способным. Но я не хотела, чтобы мальчики поверили, будто Венделл покончил с собой. Он не мог так поступить. У нас был замечательный брак, мальчишек Венделл обожал. Он был очень семейный по характеру человек. Спросите, кого хотите. Я была уверена, что он никогда ничего не сделает во вред семье. И всегда считала, что это Карл Эккерт мухлевал с бухгалтерской отчетностью. Возможно, Венделл просто не выдержал. Я не хочу сказать, что у него не было своих слабостей. Он не был идеальным человеком, но он старался им быть.

Я решила оставить все это без комментариев и не подвергать сомнениям ее версию событий. Конечно, Дана тщетно пыталась сейчас подправить в лучшую сторону историю своей семьи. Говорить о покойниках всегда легко. Им можно приписать любые взгляды и убеждения, не опасаясь наткнуться на возражения с их стороны.

– Насколько я понимаю, это не единственное различие между мальчиками, – проговорила я.

– Нет, не единственное. Майкл более уравновешен, отчасти потому, что он старше и чувствует свою ответственность. Слава Богу, он всегда был очень обязательным ребенком. Он был единственным человеком, на которого я смогла опереться после того, как Венделл... после того, что произошло с Венделлом. И особенно когда Брайан совсем отбился от рук. Если у Майкла и есть какой недостаток, так это то, что он слишком серьезно все воспринимает. Всегда стремится поступать правильно. Джульетта тому пример. Не обязан он был на ней жениться.

Я стояла неподвижно и молча, никак не реагируя внешне на ее слова, потому что понимала: сейчас Дана выдает мне крайне важную информацию. Она-то полагала, будто мне и так уже все известно. Очевидно, Джульетта была уже беременна, когда они поженились. Дана продолжала говорить, беседуя скорее сама с собой, чем со мной.

– Видит Бог, она и сама на этом не настаивала. Джульетта хотела сохранить ребенка, и ей нужна была финансовая помощь, но она не настаивала на том, чтобы официально заключить брак. Это была идея Майкла. По-моему, не самая удачная, хотя пока у них вроде бы все складывается хорошо.

– А вам очень трудно пришлось из-за того, что они жили здесь?

Она пожала плечами:

– Вообще-то мне это даже нравилось. Правда, иногда Джульетта действует мне на нервы, но это главным образом потому, что она чертовски своенравна. Обязательно ей все надо сделать по-своему. Она все знает, во всем разбирается. Это в восемнадцать-то лет. Я понимаю, что все идет от ее внутренней неуверенности, но все равно меня это раздражает. Она терпеть не может, когда я пытаюсь ей помочь или что-нибудь посоветовать. А сама понятия не имеет о том, что значит быть матерью. То есть от ребенка она без ума, но обращается с ним, как с игрушкой. Надо видеть, как она купает малыша. От одной этой картины в обморок упасть можно. Или оставляет его в кухне на столе, а сама уходит за пеленками. Поразительно, что он еще ни разу не скатился на пол.

– А Брайан? Он тоже здесь живет?

– У них с Майклом была квартира на двоих. Но после того, как все это случилось, а Брайана осудили и он начал отбывать срок, одному Майклу содержать квартиру стало не под силу. Он мало зарабатывает, и когда появилась Джульетта, стало совсем тяжело. Она сидит дома с того самого дня, как они поженились, и не хочет идти работать.

Я обратила внимание, как ловко Дана смягчает понятия. Она ни разу не упомянула о незапланированной беременности, поспешной свадьбе, нехватке денег. Ничего не сказала о побеге из тюрьмы и перестрелке. Просто отдельные эпизоды, случайности, необъяснимые неудачные стечения обстоятельств, за которые ни один из ее сыновей вроде бы не несет никакой ответственности.

Похоже, женщина уловила эту мою мысль, потому что быстро сменила тему. Выйдя в холл, она схватила пылесос и потащила его за собой в комнату, при этом колеса пылесоса громко скрипели. Моя тетя всегда говорила, что горизонтальный пылесос с внутренним мешком для пыли – бесполезная вещь, пылесос должен быть вертикальным и с мешком снаружи. Интересно, а есть ли у Даны какое-то столь же важное жизненное правило, подумала я. Она вытянула из пылесоса ровно столько провода, чтобы дотянуться до ближайшей розетки.

– ...Возможно, в том, что случилось с Брайаном, есть и моя вина. Видит Бог, ничего более трудного, чем одной воспитывать сыновей, я в жизни не испытывала. И это когда у тебя нет ни цента и абсолютно никаких шансов и надежд. Брайан должен был бы иметь все самое лучшее. А вместо этого у него даже адвоката приличного нет. И к тому же теперь у него новые трудности, и не по его вине.

– Вы поговорите с сыновьями, или мне самой это сделать? Я бы не хотела вмешиваться, но с Брайаном мне поговорить придется.

– Зачем? Для чего? Даже если Венделл объявится, к Брайану это не имеет никакого отношения.

– Может быть, да, а может быть, и нет. Сообщения о перестрелке в Мехикали были во всех газетах. Я знаю, что Венделл внимательно следил за прессой во Вьенто-Herpo. И вполне реально предположить, что он мог сюда отправиться.

– Но вы же не можете быть в этом уверены?

– Не могу. Но предположим, что это действительно так. Вам не кажется, что Брайану следовало бы рассказать о происходящем? Вы же не хотите, чтобы он снова наделал глупостей.

Похоже, последняя фраза на нее подействовала. Я видела, что она мысленно перебирает разные варианты. Сняв наконечник для чистки мягкой мебели, Дана присоединила к шлангу пылесоса удлинитель, потом надела другой наконечник, для пола и ковров.

– Черт возьми, а почему бы и нет? – проговорила она. – Хуже уже все равно не будет. Бедный ребенок...

Я сочла, что лучше не заикаться о том, что рассматриваю ее сына скорее как приманку в мышеловке.

Внизу в том алькове, что выполнял роль офиса, зазвонил телефон. Дана принялась описывать мне все постигшие Брайана несчастья, я же старалась вслушаться в звуки автоответчика, доносившиеся наверх. Звонила одна из клиенток с очередной жалобой, ее голос раздался сразу же после сигнала: "Здравствуйте, Дана. Это Рут. Послушайте, дорогая, у Бетти возникают некоторые сложности с тем ресторатором, кого вы рекомендовали. Мы дважды просили ее дать в письменном виде раскладку стоимости еды и питья для приема в расчете на одного человека, и оба раза безрезультатно. Не могли бы вы позвонить ей и дать небольшой нагоняй, чтобы она отвечала, когда ее спрашивают? Позвоните мне завтра утром, я буду дома, хорошо? И тогда потрепемся. Спасибо и пока".

Интересно, подумала я, говорила ли Дана хоть раз всем этим молодым невестам о тех проблемах, с которыми они столкнутся сразу же после свадьбы: скука, прибавление веса, безответственность, споры насчет секса, расходов, семейных праздников и того, кому стирать носки. Возможно, это просто рвался наружу глубоко засевший во мне цинизм, но расходы на прием в расчете на человека представлялись мне чем-то очень малосущественным по сравнению с теми конфликтами, которые рождает брак.

– ...всегда готов помочь, великодушный, дружелюбный, – продолжала Дана. – Такой веселый, располагающий к себе. И у него очень высокий индекс умственных способностей. – Она говорила о Брайане, том самом, который убил нескольких подростков. Только мать способна сказать "веселый и располагающий к себе" о человеке, совершившем побег из тюрьмы и устроившем самую настоящую бойню. Теперь она вопросительно смотрела на меня: – Мне надо закончить уборку, чтобы этой комнатой можно было пользоваться. У вас есть еще вопросы, а то я начинаю пылесосить?

С ходу я ничего не смогла придумать.

– Нет, пока больше нет.

Она стукнула по выключателю, и пылесос ожил, взвыв высоким свистящим гулом, начисто исключавшим возможность дальнейшего разговора. Этот гул и свист наконечника, которым водили по полу, сопровождали меня до тех пор, пока я не закрыла за собой дверь.

 

11

Мои часы показывали почти полдень. Я отправилась в тюрьму округа Пердидо.

Комплекс административных зданий округа Пердидо, построенный в 1978 году, представлял собой расползшееся в разные стороны сооружение из светлого бетона, в котором размещались органы управления и два окружных суда – гражданский и уголовный. Здания со всех сторон утопали в целом море асфальта. На одной из многочисленных стоянок я оставила свою машину. Толкнув стеклянную дверь главного входа, я оказалась в вестибюле первого этажа. Тут я сразу же свернула вправо. Секция приема граждан управления местной тюрьмы располагалась через холл и немного вниз по лестнице. Здесь же находились аналогичные секции управления шерифа и патрульные службы Западного округа, а также отдел регистрации и лицензирования, но они меня сейчас не интересовали.

Я представилась дежурному гражданскому сотруднику, который перенаправил меня к дежурному офицеру управления. Там я назвала себя, предъявив документы, в том числе водительские права и лицензию на право индивидуального занятия сыскной деятельностью. После этого мне пришлось немного подождать, пока дежурный связывался по телефону и узнавал, на месте ли кто-нибудь из администрации тюрьмы. Услышав упомянутое в разговоре имя, я сразу же поняла, что на этот раз мне повезло. С Томми Рикманом мы вместе учились в средней школе. Правда, он был на два класса старше меня, что, впрочем, не мешало нам отчаянно нарушать все правила приличного поведения. Но в то время этим можно было заниматься, не рискуя подцепить какую-нибудь гадость или даже смертельную болезнь. Я не была уверена, помнит ли он меня, однако оказалось, что помнит. Сержант Рикман согласился принять меня немедленно, как только оформят пропуск. Когда эта процедура была закончена, мне указали на его небольшой кабинет, расположенный в правой части холла.

Едва я вошла, как он, широко улыбаясь, поднялся со своего вращающегося кресла, мгновенно вырастая в гиганта шести футов восьми дюймов роста:

– Сколько лет, сколько зим! Ну, как ты, черт возьми?

– Отлично, Томми. А ты как?

Мы поздоровались за руки прямо через стол, обменялись восторженными репликами, вкратце рассказали друг другу, кто из нас чем занимался все эти годы. Ему сейчас должно было быть где-то около тридцати пяти. Блестящие каштановые волосы были расчесаны на косой пробор и аккуратно уложены, хотя он уже и начинал немного лысеть, на лбу у Томми появился странный шрам, как будто кто-то пропахал ему лоб вилкой. Теперь он носил очки в тонкой металлической оправе, а чисто выбритый подбородок всем своим видом напоминал о лимонном лосьоне после бритья. На Томми была форма департамента шерифа: рубашка цвета хаки, тщательно разглаженная и накрахмаленная, и производившие впечатление сшитых на заказ широкие брюки. Руки у Томми были длинные, с крупными ладонями, на пальце, разумеется, блестело обручальное кольцо.

Он жестом предложил мне сесть и сам опустился назад в свое кресло. Даже когда он сидел, в нем легко угадывался баскетболист, а его огромные, как у кузнечика, колени возвышались над крышкой стола. Ботинки он носил никак не меньше тринадцатого размера. У него до сих пор сохранился акцент, типичный для выходца со Среднего Запада (я помню, в средней школе он появился в середине учебного года, его семья переехала в Санта-Терезу, кажется, из Висконсина). На письменном столе у Томми стояла большая фотография, на которой были изображены женщина – внешне типичная добрая женушка – и трое детей, два мальчика и девочка, все с блестящими и прилизанными от воды каштановыми волосами, все в очках с оправами из светлой пластмассы. Двое из ребят были еще в том возрасте, когда слишком заметно торчащие передние зубы придают лицу глуповатое выражение.

– Значит, тебя интересует Брайан Джаффе.

– Более или менее, – ответила я. – Вообще-то меня гораздо больше интересует местонахождение его отца.

– Так я и понял. Лейтенант Уайтсайд в общих чертах мне все рассказал.

– Ты хорошо знаешь тогдашнее дело? Я слышала о нем кое-что, но очень поверхностно.

– Один мой хороший приятель работал по этому делу вместе с лейтенантом Брауном, и он мне тогда многое рассказывал. Здесь эта история известна практически каждому. Очень многие из местных жителей вляпались в аферу с "КСЛ". И большинство потеряло все, до последней рубашки. Мне иногда кажется, что это мошенничество было просто классическим, прямо по учебнику. Моего приятеля перевели с тех пор в другое место, но если мы ничем не сможем помочь, тебе надо будет поговорить с Хэррисом Брауном.

– Я попыталась, но мне сказали, что он на пенсии.

– Это так, но я уверен, он рад будет помочь, чем сможет. А парню известно, что его отец может быть жив?

Я отрицательно покачала головой.

– Я только что встречалась с его матерью, и она еще ничего ему не говорила. Насколько понимаю, его же ведь только что вернули в Пердидо.

– Да. Мы в выходные послали пару помощников шерифа в Мехикали, и там нам его передали. Мы его перевезли сюда, в основную тюрьму. Вчера вечером оформили поступление.

– Я смогу с ним увидеться?

– Думаю, да, но только не сегодня. Сейчас у заключенных обед, а после этого Брайан должен будет пройти медицинский осмотр. Попробуй завтра утром или послезавтра, если, конечно, он сам не будет против.

– А как ему удалось бежать из Коннота?

Рикман поерзал в кресле и отвел глаза в сторону.

– Давай мы не будем этого обсуждать, – проговорил он. – Слово вылетит, и назавтра оно уже в газете, а потом заговорят все. Скажем так: заключенным удалось найти маленький изъян в системе охраны и воспользоваться им. Можешь мне поверить, больше такого не случится.

– Его будут судить уже как взрослого?

Томми Рикман потянулся, подняв руки над головой и несколько раз покряхтев.

– Об этом тебе надо спросить окружного прокурора, хотя лично мне бы очень хотелось, чтобы его судили именно так. Парень он хитрый и умеет изворачиваться. Мы считаем, что это именно он с самого начала разрабатывал план побега, но кто сейчас сможет это подтвердить? Двое других ребят мертвы, а состояние третьего критическое. Брайан станет выставлять себя невинной жертвой. Ты же знаешь, как это обычно бывает. Такие типы никогда не берут ответственность на себя. Мать уже наняла для него очень дорогого адвоката, привезла прямо из Лос-Анджелеса.

– Возможно, на те деньги, которые получила по страховке его отца, – заметила я. – Мне бы очень хотелось, чтобы Венделл Джаффе попробовал тут появиться. Правда, я не верю, что он пойдет на такой риск, но вот заодно и проверила бы свою интуицию.

– Могу сказать, с какими проблемами ты в таком случае наверняка столкнешься. Подобные процессы всегда привлекают к себе массу внимания, поэтому судебное разбирательство, вероятно, будет закрытым, а меры безопасности в зале суда очень жесткими. Ты же сама знаешь, как это делается. Адвокат парня начнет давить на эмоции и доказывать, что дело его клиента должно рассматриваться только судом для несовершеннолетних преступников. Будет настаивать на том, чтобы по этому вопросу вынес свое заключение инспектор по пробации. Станет требовать по куче справок и свидетельств в ответ на каждое представляемое суду доказательство. Устроит черт знает что, будет затягивать дело и настаивать, что пока не решен вопрос о подсудности, права его клиента должны защищаться в соответствии с теми нормами, что приняты в отношении несовершеннолетних.

– Мне, скорее всего, не дадут ознакомиться с его уголовным делом, – не столько спросила, сколько констатировала я. Разумеется, никто бы мне его не дал, это было совершенно очевидно. Однако иногда полицейский оказывается способен вас удивить.

Сержант Рикман поворошил волосы, потом снисходительно улыбнулся мне, как старший брат, потакающий прихотям младших.

– Мы бы этого, конечно, ни в коем случае не сделали, – мягко проговорил он. – Но попробуй расспросить газетчиков. Репортеры обычно могут раскопать тебе все, что хочешь. Не знаю, как они это делают, но свои возможности у них определенно есть. – Томми выпрямился в своем кресле. – Знаешь, я как раз собирался идти обедать. Если хочешь, присоединяйся, а?

Когда мы оба встали, я поняла, насколько он еще вырос с тех пор, когда видела его в последний раз (хотя уже и тогда он был больше шести футов ростом). Теперь он стал постоянно сутулиться и пригибать плечи, а голову держал все время наклоненной немного вбок, возможно, из-за того, чтобы не стукаться об эти дурацкие косяки всякий раз, когда проходишь в дверь. Я готова была заключить пари, что жена Томми не больше пяти футов ростом и всю жизнь лицезреет у себя перед носом лишь пряжку его пояса. А когда они танцуют, то со стороны, наверное, должно казаться, будто они занимаются неприличным делом.

– Если не возражаешь, я по дороге кое-что сделаю.

– Конечно, – ответила я.

Мы двинулись по лабиринту коридоров, соединявших различные отделы и управления, минуя по пути контрольные посты, напоминающие герметичные доки космического корабля. Каждый коридор просматривался телекамерами, так что сидевший на пульте дежурный мог постоянно наблюдать за нашими перемещениями. По мере того, как мы переходили из одной части здания в другую, менялись и запахи. Нас обдавало то кухней, то хлоркой, то запахом каких-то горящих химикалий – как будто подожгли пластиковый пакет с каустиком – то характерными запахами влажных одеял, мастики для пола, автомобильных шин. По пути сержант Рикман решил пару мелких административных дел, речь его при этом была обильно сдобрена канцелярским жаргоном. В технических отделах и службах здесь работало удивительно много женщин – самых разных возрастов и комплекций, почти все они были одеты в джинсы или брюки из синтетической ткани. Насколько я сумела заметить, атмосфера тут приятно отличалась духом товарищества. Пока мы шли по коридорам, из комнат непрестанно доносились телефонные звонки, а вокруг нас все время сновали люди.

Наконец мы с ним добрались до небольшого кафетерия для сотрудников. Меню для работников управления шерифа в тот день включало лазанью, горячие сандвичи с ветчиной и сыром, жареный картофель и кукурузу. На мой вкус, во всем этом маловато жиров и углеводов, но в общем есть можно. На отдельном прилавке, кроме того стояли миски из нержавеющей стали, с верхом наполненные порубленным салатом, ломтиками моркови и лука, кольцами зеленого перца. Из напитков апельсиновый сок, лимонад или молоко из картонных пакетов. Здесь же над подогреваемым прилавком, где стояли горячие блюда, было вывешено сегодняшнее меню для заключенных: суп из фасоли, горячие сандвичи с ветчиной и сыром, лазанья или бефстроганов, белый хлеб, жареный картофель и непременная кукуруза. В отличие от тюрьмы в Санта-Терезе, где столовая заключенных была организована наподобие кафетерия, тут пищу готовили сами заключенные, а потом грузили подносы с тарелками на подогреваемые тележки и развозили по камерам. Пока мы шли сюда, я видела, как три или четыре такие тележки вкатывали в грузовые лифты, чтобы доставить на третий и четвертый этажи, где располагались собственно тюремные помещения.

У Рикмана до сих пор сохранился аппетит ненасытного подростка. На моих глазах он поставил на свой поднос тарелку с куском лазаньи величиной с хороший кирпич, взял два горячих сандвича, в других его тарелках красовались целые горы жареного картофеля и кукурузы, потом он положил изрядную миску салата, полив его сверху хорошей порцией майонеза. В завершении добавил два пакета молока, с трудом втиснув их в еще остававшийся на подносе свободный уголок. Продвигаясь за ним в очереди, я поставила на свой пластмассовый поднос горячий сандвич и скромную горку жареного картофеля, хотя и чувствовала аппетит, какой уж никак не ожидала испытать в кафетерии, расположенном в подобном заведении. Отыскав в уголке свободный столик, мы разгрузили на него содержимое наших подносов.

– Ты уже работал тут, в Пердидо, когда Венделл образовал свою "КСЛ"? – спросила я.

– Само собой, – ответил Рикман. – Конечно, лично я никогда не вкладываю в предприятия такого рода. Отец всегда говорил мне, что куда безопаснее просто сунуть деньги в банку из-под кофе. Это у него еще со времен депрессии осталось, но вообще-то совет не так уж плох. По-моему, лучше, если новости насчет Джаффе не выйдут наружу. Я и то лично знаю пару помощников шерифа, которые крепко погорели на этом мошенничестве. И если Венделл здесь объявится, на него набросится целый отряд пострадавших полицейских.

– А в чем была суть его операции? – спросила я. – Пока мне не очень понятно, чего эти двое добивались.

Рикман выжал себе на картошку кетчупа и передал бутылку мне. Мы оба явно испытывали болезненную склонность к нездоровой и примитивной пище. Ел Томми очень быстро, не отвлекаясь, и горы еды на его тарелках убывали на глазах.

– Вся система основана и действует на доверии, – объяснял он. – Чеки, кредитные карточки, контракты любого рода, все. Те, кто занимается мошенничеством, не испытывают внутреннего морального долга выполнять взятые на себя обязательства. Какими бы надувательствами они ни занимались: от проявления простой финансовой безответственности, до обмана потребителя, намеренного мошенничества и преступной лжи. Подобные вещи происходят постоянно. С ними сталкиваются и банкиры, и торговцы недвижимостью, консультанты в этой области... в общем все, кто имеет дело с крупной наличностью. Спустя некоторое время такие люди уже не могут от этой наличности оторваться.

– Слишком большое искушение, – заметила я, вытирая руки бумажной салфеткой. Я даже не заметила, обо что испачкала их – о сандвич или о палочки жареного картофеля. На столь незатейливый вкус, как у меня, то и другое было превосходно.

– Дело не только в этом. Насколько я понимаю, люди такого рода гоняются не за одними деньгами. Они сами говорят, что деньги для них – лишь способ поквитаться с миром. Когда последишь за их операциями, очень быстро начинаешь понимать, что больше всего их интересует сам процесс игры. Так же, как и политиков. Главное – погоня за властью. А мы для них простые смертные – не более чем средство потешить свое "Я".

– Я удивлена, что жертвами мошенничества стали и люди, работающие в правоохранительных органах. Уж вы-то должны хорошо разбираться в подобных делишках. Ведь, наверное, каждый день с ними сталкиваетесь.

Томми покачал головой, дожевывая кусок сандвича.

– Каждый всегда надеется, что ему-то повезет. Наверное, ни один человек не способен устоять перед возможностью получить что-нибудь за просто так.

– Вчера вечером я говорила с бывшим партнером Джаффе, – сказала я. – Мне он показался каким-то скользким.

– Так оно и есть. Сейчас он снова занялся своими делишками, и что мы можем с ним сделать? Здесь у нас всем известно, что он отсидел в тюрьме. И едва только он вышел, люди опять готовы доверить ему свои деньги. Подобные дела очень трудно распутывать и доводить до суда, поскольку обманутые не хотят признаваться самим себе, что их облапошили. Жертвы становятся зависимы от того жулика, который их надувает. После того, как они вложили свои деньги в его начинание, им уже необходимо, чтобы этот мошенник добился успеха, иначе у них не останется надежды вернуть свои деньги. А тот, разумеется, всегда найдет достаточно объяснений, которые позволят ему оттягивать начало выплат, а в последнюю минуту удрать. В таких делах страшно трудно что-нибудь доказать. Во многих случаях наш окружной прокурор даже показаний пострадавших не может добиться.

– И как только умные люди могут попадать в такие истории, не понимаю.

– Если вспомнить очень далекое прошлое, то можно было предполагать, что с Венделлом случится нечто подобное. Он ведь окончил юридический факультет, но в коллегию адвокатов его таки не приняли.

– Вот как? Любопытно.

– Да, он попал в неприятность почти сразу же после окончания университета, а в результате отказался от попыток заняться свежей профессией. Знаешь, бывают такие люди: вроде бы и умный человек, и хорошо образованный, но есть у него какая-то пакостная черта в характере, которая рано или поздно обязательно вылезет наружу. Венделл как раз один из таких.

– А в какую он попал неприятность?

– Какая-то проститутка умерла под клиентом от чересчур грубого секса. Этим клиентом был Джаффе. Его обвинили в непреднамеренном убийстве, но виновным он себя не признал и отделался условным приговором. Конечно, дело замолчали, но все-таки оно было довольно грязное. С таким пятном в биографии путь в адвокатуру закрыт. Пердидо – город маленький.

– Ну, он мог уехать и в другое место.

– Видима, Джаффе так не считал.

– Все это как-то странно. На меня он не произвел впечатления человека, способного на насилие. И каким же образом он переключился с непредумышленных убийств на мошенничества?

– Венделл Джаффе – хитрюга. Он не из тех, кто первым делом покупает себе особняк с бассейном и теннисным кортом. Он купил симпатичный дом с тремя спальнями и участком в хорошем районе, где живут люди среднего класса. И он, и жена ездили только на американских машинах, причем самых простых и дешевых, и к тому же не новых. Его машине было шесть лет. Оба их сына учились в самых обычных школах. Первое, что вызывает подозрение в подобных жуликах, так это их слишком широкий образ жизни, но Венделл был не из таких. Одевались они с Даной в магазине, а не у портного. Редко ездили куда-нибудь отдыхать, не устраивали больших приемов. И конечно у тех, кто доверял ему свои деньги, создавалось впечатление – и он не упускал возможности всякий раз это подчеркнуть – будто он действительно все, до последнего цента вкладывал в дело.

– А в чем состояла суть мошенничества? Как им удалось изъять эти деньги?

– Я немножко покопался в этом деле, когда узнал, что ты собираешься зайти. И насколько я понял, ребята действовали очень прямолинейно. Они с Эккертом собрали около двухсот пятидесяти вкладчиков, причем некоторые внесли от двадцати пяти до пятидесяти тысяч. Сверх этого "КСЛ" еще получало с вкладчиков комиссионные и брало плату за услуги.

– Исходя из ожидаемой прибыли?

– Совершенно верно. Джаффе первым делом приобрел уже зарегистрированную компанию – там ничего не было, кроме названия и регистрации, – и переименовал ее в "КСЛ инвестментс".

– Какого рода компанию?

– Для трастовых операций с инвестициями. Потом он раструбил газетчикам, что купил некий комплекс за сто два миллиона долларов, а затем, через полгода, якобы, продал его за сто восемьдесят девять миллионов. На самом деле никакой подобной сделки не заключалось, но публике-то это было неизвестно. Каждому из вкладчиков Венделл вручал внешне впечатляющую, но никем не заверенную финансовую декларацию, в которой говорилось, что активы фирмы превышают двадцать пять миллионов долларов. Все остальное было уже делом техники. Они покупали какую-нибудь недвижимость и тут же перепродавали ее – но дороже – другой, своей же подставной компании, что позволяло показывать в отчетах прибыль.

– О Господи, – проговорила я.

– Типичнейшая "пирамида". Некоторые из тех, кто пришел к ним в числе первых, гребли деньги, как бандиты. До двадцати восьми процентов от первоначального вложения. Неудивительно, что многие из них впоследствии удваивали размеры своих вкладов, пока финансовый рай еще продолжался. А кто бы мог противостоять такому искушению? Джаффе производил впечатление человека честного, искреннего, знающего, работящего, консервативного. В нем не было ничего нарочитого, бьющего на внешний эффект. Платил тем, кто у него работал, хорошую зарплату, хорошо с ними обращался. Создал образ человека, живущего в счастливом браке, преданного семьянина. Казался немного трудоголиком, но время от времени брал отпуск, обычно пару недель в мае, в это время он каждый год отправлялся на рыбалку, и еще пару недель в августе, когда они уезжали куда-нибудь всей семьей.

– Я смотрю, ты здорово изучил это дело. А что насчет Карла? Какую он играл во всем этом роль?

– Венделл находился на виду. Карл делал все остальное. Задачей Венделла было выжать из людей деньги, и тут у него был просто талант, он умел сделать это с ненавязчивой, убийственной искренностью: знаешь, когда самому хочется достать бумажник и отдать человеку все, что у тебя есть. Они вдвоем с Карлом организовывали всевозможные синдикаты по операциям с недвижимостью. Вкладчикам говорили, что их деньги будут помещены на отдельный счет и пойдут исключительно на финансирование конкретного проекта. На самом же деле средства, предназначенные для различных проектов, смешивались, и деньги, которые должны были пойти на финансирование нового предприятия, использовались для ранее начатого.

– А потом приток новых вкладов прекратился.

Томми изобразил энергичный хлопок по столу и наставил на меня палец.

– Ты совершенно права. У "КСЛ" начались вдруг трудности с привлечением новых вкладчиков. Настал момент, когда Джаффе понял, что весь его карточный домик начинает разваливаться. Кроме того, насколько я слышал, он получил предупреждение о грозившей ему проверке со стороны налоговых органов. Вот тогда-то он и отправился на своей яхте. Знаешь, что я тебе скажу: этот тип обладал настоящим даром убеждения. Настолько сильным, что даже когда стало очевидным: вкладчики потеряли все, до последней рубашки, даже тогда многие все равно продолжали в него верить, убежденные, что исчезновению их денег есть какое-то иное объяснение. Именно поэтому Карлу Эккерту так крепко и досталось.

– А Карл сознавал, что он делает?

– Если хочешь знать мое мнение: да, сознавал. Он, правда, потом постоянно утверждал, что не имел ни малейшего представления о намерениях Венделла, но ведь технической-то стороной дела занимался сам Эккерт, так что он должен был понимать, что происходит. Черт побери, он просто не мог не понимать! Карл лишь прикидывался наивным и непонимающим просто потому, что некому было это оспорить.

– То есть вел себя точно так же, как сейчас Брайан, – вставила я.

Томми улыбнулся.

– В таких делах всегда хорошо, если сообщники умерли.

Когда я вышла на улицу и, лавируя между машинами, добралась до своей, поджидавшей меня в дальнем углу стоянки, было уже четверть второго. Миновав комплекс административных зданий, я свернула влево и поехала по направлению к шоссе сто один, ухитряясь у каждого светофора попадать на красный сигнал. Меня всегда удивляет и забавляет то, как при каждой такой остановке водители-женщины непременно используют несколько этих мгновений для того, чтобы взглянуть на себя в зеркало и проверить грим или поправить прическу. У очередного светофора я, повернув зеркало заднего вида, тоже решила бросить взгляд на свою копну. Я не сомневалась, что поначалу незначительный беспорядок у меня на голове теперь усилился.

Почти машинально я взглянула на остановившуюся позади машину. И тут меня словно пронзило электрическим током. За рулем сидела Рената Хафф, она слегка хмурилась, внимание ее было целиком поглощено разговором по телефону. В автомобиле она была одна, а сама машина не производила впечатления взятой напрокат, если, конечно, "Эйвис" и "Хертц" еще не перешли на использование для этой цели "ягуаров". Зажегся зеленый, и я тронулась. Рената двинулась следом, не отставая. Я ехала во втором, самом крайнем левом ряду, заранее перестроившись для поворота в южном направлении. Рената взяла вправо и резко прибавила скорость, обгоняя меня.

Я увидела, что у нее сзади замигал сигнал правого поворота. Я тоже перестроилась в правый ряд и поехала позади Ренаты, стараясь сообразить, что же она намеревается делать дальше. Впереди по правой стороне приближался торговый центр с расположенной около него обширной стоянкой. Рената свернула туда, но прежде чем я успела сделать то же самое, кто-то вклинился прямо перед моей машиной. Я резко затормозила, чтобы не ударить ему в багажник, и одновременно пыталась следить за тем, что происходит на стоянке. Заехав на нее, Рената свернула влево, а потом завернула на вторую линию, которая тянулась во всю длину стоянки. Теперь я отставала от Ренаты на целую минуту. Я газанула по параллельному проезду, подлетая на поперечных асфальтовых ребрах против лихачей, как горнолыжник на трамплинах. Я думала, что она где-нибудь припаркуется, но женщина продолжала ехать все дальше и дальше. Нас разделяли два ряда стоящих машин, но проскакивая мимо одного из просветов я заметила, что Рената по-прежнему висит на телефоне. Видимо, содержание разговора заставило ее изменить планы, и она решила не заходить в магазин. Мне было видно, как она наклонилась вправо, явно кладя трубку. Потом, доехав до противоположного выезда со стоянки, свернула влево и снова влилась в общий поток автомобилей. Я сделала то же самое, выскочив со стоянки сразу во второй ряд и отстав от Ренаты всего на две машины. Думаю, она меня не заметила. Да если бы и заметила, скорее всего не узнала бы. Слишком уж сильно нынешние обстоятельства отличались от тех, в которых она меня видела в последний раз.

Она повернула к выезду на шоссе сто один и сразу же прибавила скорость. Водитель шедшей передо мной машины стал притормаживать. "Давай, давай же!" – мысленно подгоняла я его. Но он был стар и очень осторожен и, готовясь повернуть вправо на заправочную станцию, забирал сейчас подальше влево. Пока я объезжала его и выбиралась на автостраду, "ягуар" Ренаты исчез в бесконечной массе идущих к северу машин. Вдобавок, она принадлежала к тому типу водителей, кто непрерывно перестраивается из ряда в ряд и с ходу протискивается в любое открывающееся "окно". Следующие двадцать пять миль я проехала, высматривая ее повсюду, но Рената пропала бесследно, словно растворилась. Я с опозданием сообразила, что не записала номер ее машины. Единственное, чем я теперь себя утешала, так это мыслью о том, что если Рената здесь, то и Венделл Джаффе, возможно, тоже где-нибудь неподалеку.

 

12

Вернувшись в Санта-Терезу, я отправилась прямо к себе в контору и там, достав свою портативную "смит-корону", отпечатала результаты наблюдений и встреч за последние два дня, указав имена, адреса и всевозможные нужные мелочи. Потом подсчитала время, которое у меня на все это ушло, а также количество накрученных миль и затраченного бензина. Возможно, в конечном счете я просто стану брать с "КФ" по пятьдесят долларов в час, но я хотела иметь наготове детальные расчеты на случай, если Гордон Титус решит показать свой норов и продемонстрировать, что в своей фирме он хозяин. В глубине души я отдавала себе отчет, что эта внезапно снизошедшая на меня увлеченность канцелярской работой – не более чем тонкая ширма, попытка скрыть от самой себя нараставшее во мне возбуждение. Венделл должен был быть где-то поблизости. Но где, чем он занимается и каким образом можно будет заставить его обнаружить себя? Хотя случайная встреча с Ренатой сильно подкрепила мои предчувствия... если, конечно, Венделл и Рената не разъехались в разные стороны и не действуют сейчас каждый сам по себе, что казалось мне маловероятным. Повинуясь какому-то внезапному порыву, я проверила местный телефонный справочник, но людей с фамилией Хафф в нем не значилось. Возможно, она тоже жила под вымышленным именем, как и Венделл. Сейчас я готова была бы отдать почти что угодно только за то, чтобы хоть краем глаза увидеть этого человека, но возможность обнаружить его начинала казаться мне не большей, чем вероятность встретиться с НЛО.

Обычно на подобной стадии расследования я склонна поддаваться нетерпению. У меня всегда возникает одно и то же ощущение: будто рано или поздно, но все завершится моим полным провалом. Правда, пока что я ни в одном деле не допустила какой-либо серьезной промашки. Мне не всегда удавалось добиться именно того, что составляло конечную цель в начале следствия; но и ни разу не случалось так, чтобы я не довела дело до какого-то разрешения. Самая большая сложность в профессии частного детектива заключается в отсутствии каких бы то ни было правил игры. Нет ни установленных процедур, ни служебных инструкций и наставлений, ни обязательного порядка проведения расследований. Каждое новое дело отличается от предыдущих, и каждый частный детектив действует в конечном счете в соответствии с собственным воображением и на свой страх и риск. Если просто собираешь о ком-то информацию, то достаточно поговорить с людьми, выяснить основные дела и поступки человека, его звания и титулы, даты рождения и смерти, свадеб и разводов, собрать сведения о его банковском счете, послужном списке и наличии судимостей. Любой мало-мальски компетентный детектив очень быстро приобретает умение идти по тому отмеченному хлебными крошками следу, который оставляет за собой в виде шлейфа всяких бумажек любой частный гражданин, пробивающийся сквозь дебри бюрократического леса. Но успех в розыске пропавшего человека целиком и полностью зависит от изобретательности самого детектива, его целеустремленности и просто от обыкновенного везения. Многое здесь определяется и теми контактами, которые удается установить с разными людьми, и надо уметь хорошо разбираться в человеческой натуре, раз уж занимаешься такой работой. Я сидела и обдумывала все то, что мне удалось выяснить. В общем-то узнала я очень немного, и не было ощущения, что мне удалось хоть насколько-нибудь приблизиться к Венделлу Джаффе. Я принялась переносить свои записи на карточки. Если все мои попытки потерпят неудачу, перетасую эти карточки и утешу себя пасьянсом.

Когда я еще раз взглянула на часы, было уже четыре тридцать пять. По вторникам с пяти до семи вечера мы занимались испанским языком. Вообще-то у меня было в запасе еще пятнадцать минут, но все свои канцелярские дела я уже переделала, а придумать себе новое занятие не хватало фантазии. Поэтому я сложила карточки в папку, убрала ее в шкаф и заперла его. Потом заперла за собой кабинет, вышла через боковую дверь и спустилась вниз. Оказавшись на улице, простояла на углу не меньше минуты, вспоминая, где оставила свою машину. Наконец вспомнила и только было тронулась с места, как услышала голос Элисон, окликавшей меня из офиса:

– Кинси!

Прикрыв рукой глаза от солнца, я посмотрела вверх.

Элисон стояла на балкончике третьего этажа, что примыкал к кабинету Джона Ивса. Ее светлые волосы свешивались через перила вниз.

– Лейтенант Уайтсайд звонит. Вернешься или мне записать, что он скажет?

– Запиши, если тебе не трудно, или пусть он позвонит мне домой и наговорит на автоответчик. Сейчас иду на занятия, но после половины восьмого буду дома. Если он хочет, чтобы я перезвонила, попроси его оставить номер.

Элисон кивнула, помахала рукой и скрылась.

Отыскав машину, я поехала на курсы для взрослых, находившиеся в двух милях от моей работы. Почти сразу же вслед за мной на стоянку около курсов зарулила и Вера Липтон. Она свернула в самую первую линию, справа от въезда на стоянку: там почти половина мест была свободна. Я же повернула влево и припарковалась на второй линии, поближе к зданию курсов. Обе мы проверяли разные теории относительно того, как можно быстрее выбраться со стоянки после окончания занятий. Народу на курсах занималось много, почти все классы переполнены, поэтому после занятий со стоянки одновременно выезжали сто пятьдесят-двести машин.

Прихватив блокнот, рабочие тетради и учебник "Пятьсот один испанский глагол", я заперла машину и быстро пересекла площадку, стараясь перехватить по пути Веру. Мы познакомились с ней еще тогда, когда я периодически выполняла отдельные расследования по заказам "Калифорния фиделити", а она работала там в отделе жалоб и рекламаций. Позднее Вера стала руководителем этого отдела. Наверное, ее можно было считать самой близкой подругой, хотя я и не очень представляю себе, что за отношения могут стоять за этими словами. Сейчас, когда мы уже не работали рядом друг с другом, наши встречи стали носить нерегулярный, по большей части случайный характер. Занятия языком привлекли нас еще и потому, что давали нам обеим возможность лишний раз встретиться. В перерыве мы, обычно в телеграфном стиле, обменивались друг с другом самыми последними новостями. Иногда после занятий Вера приглашала меня к себе поужинать, и тогда мы засиживались, болтая и хохоча, далеко за полночь. Прожив тридцать семь лет как убежденная холостячка, Вера в конце концов вышла замуж за Нейла Хесса, частнопрактикующего врача, которого за год до этого она тщетно пыталась женить на мне. Больше всего меня тогда забавляло то, что Вера (я ни на секунду не сомневалась) была влюблена в этого врача по уши. Сама же она постоянно твердила, дескать, считает его неподходящим для себя партнером по причинам, которые лично мне казались совершенно надуманными. В частности, ей очень досаждало то обстоятельство, что она была почти на шесть дюймов выше Нейла. Но в конечном счете любовь взяла свое. А, может быть, Нейл подрос.

Сейчас они были женаты уже девять месяцев – с прошлого Хэллоуина, – и Вера выглядела как никогда хорошо. Начать с того, что она вообще заметная девушка: ростом примерно пять футов десять дюймов и весом около ста сорока фунтов, при довольно внушительных пропорциях, стесняться которых ей никогда не приходилось. Мужчинам она всегда представлялась почти богиней, и всюду, где бы она ни появлялась, с ней кто-нибудь заговаривал, пытаясь познакомиться. Сейчас они с Нейлом много занимались на свежем воздухе – бегали, играли в теннис – и она сбросила фунтов пятнадцать. Длинные, до плеч волосы, которые она раньше красила в рыжий цвет, постепенно восстановили свой естественный светло-каштановый оттенок. Одевается она по-прежнему как пилот-инструктор: в спортивного покроя костюмы с квадратными плечами, носит затемненные очки, наподобие авиационных, а иногда и обувь на «шпильках», правда, сегодня она была в сапогах.

Заметив меня, Вера вздернула очки наверх, так что они легли у нее на голове, словно тиара, и весело помахала мне рукой.

–Hola! – жизнерадостно приветствовала она меня по-испански.

Пока что это было единственное прочно усвоенное нами испанское слово, и мы старались пользоваться им в разговорах друг с другом как можно чаще. Мужчина, подстригавший живую изгородь вокруг стоянки, оторвался от своей работы и выжидающе посмотрел на Веру, возможно подумав, что она обращается к нему.

– Hola! – ответила я. – Donde estan los gatos? – Эти неуловимые черные кошки по-прежнему не давали нам покоя.

– En los arboles.

– Muy bueno, – сказала я.

– Нет, великолепно звучит, правда?

– По-моему, этот тип точно принял нас за латиносок, – сказала я.

Вера улыбнулась ему, подняв вверх большой палец, потом снова повернулась ко мне.

– Ты что-то рано сегодня. Обычно влетаешь в класс через пятнадцать минут после начала.

– Занималась канцелярщиной, и не терпелось закончить. Ну, как ты? Выглядишь великолепно.

Обмениваясь последними сплетнями, мы дошли до аудитории и продолжали болтать и там, пока не пришла преподавательница. Патти Абкин-Керога миниатюрна, энергична, жизнерадостна и поразительно терпима к нашим неуклюжим попыткам продраться через незнакомый язык. Нет ничего более унизительного, чем чувствовать себя болваном и тупицей в чужой речи, и если бы не душевное отношение нашего педагога, мы бы потеряли интерес к учению за пару недель. Как обычно, она начала занятия с пространного рассказа на испанском языке о том, чем она сегодня занималась. Я поняла следующее: то ли она сегодня готовила тостадо, то ли Эдуардо, ее малыш, спустил в туалет свою детскую бутылочку, и Патти пришлось вызывать слесаря, чтобы тот устранил последствия.

Вернувшись после занятий домой, я увидела на автоответчике мигающую лампочку, сигнализирующую, что для меня есть информация. Нажав кнопку, я стала слушать, одновременно двигаясь по своей крошечной гостиной и включая свет, где только можно.

"Добрый вечер, Кинси. Это лейтенант Уайтсайд из полицейского управления Санта-Терезы. Сегодня после обеда я получил факс от наших коллег из паспортного стола Лос-Анджелеса. У них нет ничего на имя Дина Де-Витт Хаффа, но есть данные на Ренату Хафф, проживающую в Пердидо по следующему адресу". Я схватила ручку и быстро записала на бумажной салфетке те подробности, которые сообщил дальше Уайтсайд. "Если я не ошибаюсь, это где-то в районе Пердидо-Кис. Дайте мне потом знать, что вам удалось выяснить. Завтра я выходной, а в четверг буду на работе".

– А-а-ттлично, – проговорила я, выбросив вверх руки с поднятыми большими пальцами и, вихляя задом, протанцевала по комнате, мысленно возблагодарив весь мир за ниспосылаемые изредка маленькие радости. Потом я отказалась от намерения поужинать у Рози. Вместо этого сделала себе сандвич из белого хлеба с арахисовым маслом и маринованными овощами, и завернула его вначале в провощенную бумагу, а затем в пластиковый пакет, как когда-то учила меня тетя. Кстати, благодаря ее науке я умею не только готовить сандвичи и заворачивать их так, чтобы они долго сохранялись свежими, но и упаковывать рождественские подарки любой величины, не прибегая к скрепкам или клейкой ленте. Эти навыки тетушка считала главными в подготовке человека к самостоятельной жизни.

Когда я снова выехала на шоссе сто один, было уже десять минут девятого, однако окончательно пока не стемнело. Разложив на коленях ужин, я принялась за свой пикник, держа одной рукой сандвич, другой ведя машину и похмыкивая от того вкусового сочетания, которое ощутил язык. Радио у меня в машине зловеще молчало вот уже много дней: по-видимому, испустил дух какой-нибудь жизненно важный предохранитель, скрытый в его глубинах. На всякий случай я все-таки ткнула в кнопку, надеясь, что быть может, в мое отсутствие все починилось само собой. Но нет, такого счастья мне не подвалило. Я выключила радио и принялась развлекать себя воспоминаниями о ежегодных фестивалях на тему истории Пердидо/Олвидадо. Празднествах, которые обычно состояли из довольно вялого и унылого парада, появления на улицах массы киосков, торгующих съестным, и толп бесцельно бродящих граждан, роняющих на свои фестивальные майки и рубашки горчицу, крошки и кусочки сосисок из "хот-догов".

Отец Хуниперо Серра, первый президент "Алта Калифорния мишнз", основал девять миссий вдоль шестисотпятидесятимилъной полосы калифорнийского побережья между Сан-Диего и Сономой. Отец Фермин Ласуэн, сменивший в 1785 году на этом посту Серру – через год после его смерти – основал еще девять миссий. Были и многие другие, менее прославившие себя президенты миссий, бесчисленные падре и странствующие монахи, имена которых бесследно растворились в истории. Один из таких миссионеров, отец Просперо Оливарес, в самом начале 1781 года подал петицию с предложением построить на реке Санта-Клара две небольшие миссии-близнеца. Отец Оливарес утверждал, что два военных городка или форта, расположенные по соседству друг с другом, не только обеспечат защиту миссии, (которую предполагалось создать в Санта-Терезе), но и одновременно станут служить убежищем, кровом и центром обучения для сотен калифорнийских индейцев, которых в дальнейшем можно было бы использовать в качестве строительных рабочих. Отцу Хуниперо Серра идея понравилась, и он с энтузиазмом поддержал ее. Были составлены подробнейшие планы будущего строительства, отобраны и выделены земельные участки. Но потом последовала длинная череда необъяснимых трудностей и задержек, под воздействием которых начало строительства оттягивалось вплоть до кончины отца Серра, а сразу же после его смерти планы строительства вообще похоронили. Церкви-близнецы, которые предполагал построить в двух фортах отец Оливарес, так и не были сооружены. Некоторые историки характеризуют Оливареса как человека амбициозного и слишком суетного, и объясняют отказ от поддержки его планов тем, что церковные иерархи хотели смирить в нем чересчур усилившиеся мирское начало и светские вожделения. Но ставшие теперь известными церковные документы позволяют предположить возможность и иного объяснения: отец Ласуэн, отстаивавший необходимость основания миссий в Соледаде, Сан-Хозе, Сан-Хуан-Батисте и в Сан-Мигеле, видел в Оливаресе источник угрозы своим собственным планам, а потому намеренно саботировал все начинания Оливареса, затягивая время в ожидании кончины отца Серры. А последующее восхождение самого Ласуэна к власти, естественно, стало смертным приговором всем планам и начинаниям Оливареса. Так или иначе, но впоследствии какие-то циники назвали выделенные под проект Оливареса смежные участки Пердидо/Олвидадо, смещав в них обыгрывание имен святого отца – Просперо Оливарес – со словами, которые в переводе с испанского означают "Заброшенный" и "Позабытый".

На этот раз я решила объехать деловой центр города стороной. Строительное искусство представлено здесь массивными, похожими на коробки современными зданиями, которые перемежаются с оставшимися от более давних времен строениями в викторианском стиле. Ближе к концу шоссе сто один, огромные пространства земли между автострадой и океаном целиком и полностью залиты асфальтом: там располагаются супермаркеты, заправочные станции, закусочные, соединенные между собой автостоянками. Поэтому участку шоссе можно проехать несколько кварталов, делая покупки, и ни разу при этом не выходя из машины. У поворота на Сикоув я съехала с автострады и направилась в сторону Пердидо-Кис.

Ближе к океану город больше походил на курортный: большие и прочные деревянные дома с просторными верандами, выкрашенные в голубые и серые, под цвет океана, тона, с массой невообразимо ярких красных, желтых и оранжевых цветов на клумбах во дворах. На балконе второго этажа одного из домов, мимо которых я проезжала, сушилось так много купальников, что казалось, это большая компания гостей вышла на балкон подышать воздухом.

Когда я, наконец, отыскала нужную мне улицу, дневной свет уже сменился сине-фиолетовыми сумерками, а в окнах зажглись огни. Дома по обеим сторонам этой узкой улочки тыльной своей стороной выходили на песчаные отмели, между которыми тянулись к океану длинные узкие протоки. Каждый дом тут мог похвастать декой – широким деревянным настилом, отходившим прямо от дома с задней его стороны. Настил этот покоился на сваях и как бы нависал над кромкой берега, а от него, в свою очередь, шел вниз, к морю узкий, тоже деревянный пандус, заканчивающийся небольшим пирсом. Со стороны океана к пирсу подходила протока, обычно достаточно глубокая, чтобы принимать даже довольно большие яхты. В прохладном воздухе чувствовался запах водорослей и моря, а тишина нарушалась только шлепанцем воды и громким хором лягушек.

Я медленно ехала по улице, всматриваясь в номера домов, и вскоре увидела тот, что дал мне Уайтсайд. Дом Ренаты Хафф был двухэтажным, оштукатуренным и выкрашенным в темно-синий цвет, с белыми элементами внешней отделки. Крыша была сделана из деревянной дранки, внутренняя часть владения скрывалась от взглядов со стороны улицы за белым дощатым забором. Дом стоял погруженный во тьму, а на столбе перед ним висел щит с надписью "Продается".

– Вот черт, – проговорила я.

Припарковавшись на противоположной стороне улицы, я приблизилась к особняку и по длинной деревянной дорожке прошла к входной двери. На всякий случай позвонила, как будто и в самом деле думала, что мне кто-нибудь откроет. Ни замка, который устанавливает компания по продаже недвижимости, ни ее печати на двери я не обнаружила. Это могло означать, что Рената тут пока еще живет. Я оглядела оба соседних дома. Один тоже был погружен во тьму, а в дальней стороне другого светились несколько окон. Я обернулась и обвела взглядом постройки на противоположной стороне улицы. Насколько я могла судить, за мной оттуда никто не наблюдал, злые собаки отсутствовали. Нередко я рассматриваю подобную обстановку как молчаливое приглашение проникнуть внутрь, но на этот раз через одно из узких вертикальных окон, расположенных по обе стороны от входной двери, я заметила в прихожей слабый красный огонек, свидетельствующий, что тут установлена охранная система и что сейчас она включена. Со стороны Ренаты такой поступок никак нельзя было назвать благородным.

Ну, и что же дальше? Конечно, я могла бы сесть в машину и вернуться в Санта-Терезу, но мне страшно не хотелось смириться с тем, что прокаталась впустую. Я снова посмотрела на тот дом, что стоял правее. Через боковое окно мне была видна сидевшая на кухне женщина, которая, нагнувшись вниз, чем-то занималась. Я прошла по дорожке, потом пересекла ее двор, стараясь не наступить в темноте на какую-нибудь клумбу, подошла к двери и позвонила, продолжая одновременно с любопытством поглядывать на входное крыльцо дома Ренаты. В этот момент там зажглись огни – нехитрая уловка, призванная отпугивать воров. Теперь было хорошо видно, что дом пуст, а лампы в нем горят просто так.

Кто-то включил наружный свет над крыльцом, прямо над моей головой, и дверь приоткрылась на длину цепочки.

– Да? – Женщине, которая открыла, дверь, было, наверное, лет за сорок. Единственное, что я смогла разглядеть в образовавшуюся щель, так это длинные, ниже плеч и немного курчавые темные волосы, ниспадающие, как парик у какого-нибудь декадентствующего пижона из семнадцатого века. От нее исходил запах, похожий на тот, какой бывает, когда пользуются мылом против насекомых. Вначале я даже подумала, что это какие-нибудь особенные новые духи, но потом я разглядела, что женщина держит под мышкой укутанную в полотенце собачку, коричневато-черной масти и совсем маленькую, размером не больше буханки хлеба. Таких обычно называют "лапочками", "пупсиками" или "пушистиками".

– Добрый вечер, – поздоровалась я. – Можно мне у вас кое-что спросить насчет соседнего дома? Я вижу, там сделан въезд на крыльцо. Выходит, дом оборудован так, чтобы можно было пользоваться инвалидной коляской?

– Да.

Я рассчитывала услышать от нее немного побольше.

– И внутри тоже?

– Совершенно верно. С ее мужем случился очень сильный удар лет десять назад... за месяц до того, как они начали строить этот дом. И поэтому она с самого начала сделала все необходимое для коляски. Внутри даже есть лифт, чтобы подниматься на второй этаж.

– Потрясающе, – проговорила я. – Моя сестра прикована к коляске, и мы с ней ищем дом, в котором ей было бы удобно. – Поскольку лица женщины мне не было видно, фактически я обращалась к собачке. Та слушала меня вроде бы весьма заинтересовано.

– Вот как, – ответила женщина. – А что с ней?

– Два года назад она неудачно нырнула, и теперь ниже пояса полностью парализована.

– Плохо, – проговорила женщина таким тоном, каким обычно стараются выразить притворное сочувствие к совершенно постороннему и незнакомому человеку. Я готова была поклясться, что у нее на языке вертелась масса вопросов, задать которые мешала только вежливость.

Честно говоря, мне уже самой стало жалко свою "сестренку", хотя она и держалась молодцом во всей этой истории.

– Ничего, она постепенно поправляется. Во всяком случае, сумела приспособиться. Мы с ней сегодня ездили смотреть, где что в этом районе продается. Мы уже довольно долго занимаемся поисками чего-нибудь подходящего... такое ощущение, что уже долгие годы. И это оказался первый дом, каким она заинтересовалась. Вот я и сказала ей, что заеду потом и спрошу. Вы, случайно, не знаете, сколько они за него хотят?

– Насколько я слышала, четыреста девяносто пять тысяч.

– Правда? Ну что ж, это подходит. Пожалуй, надо будет договориться с агентом и приехать посмотреть. А владельцы днем бывают дома?

– Трудно сказать наверняка. В последнее время она очень часто и надолго уезжает.

– Как, вы сказали, ее зовут? – якобы переспросила я, делая вид, будто женщина уже упоминала мне имя владелицы дома.

– Рената Хафф.

– А ее муж? Если ее не бывает дома, то может быть. Можно как-то с ним договориться о том, чтобы осмотреть дом?

– Простите, но Дин, то есть мистер Хафф, умер. Кажется, я упоминала, что с ним случился сердечный приступ.

Собачке надоел разговор, который, как выяснилось, не имел к ней никакого отношения, и она принялась выкручиваться из полотенца.

– Какой ужас! – воскликнула я. – И давно это произошло?

– Не помню. Лет пять или шесть назад.

– И она не вышла снова замуж?

– Да ее это вроде бы не интересует, что удивительно. Я хочу сказать, она еще молодая, чуть больше сорока, и из очень богатой семьи. По крайней мере, так я слышала.

Собачка вывернулась, стараясь лизнуть женщину в губы. Возможно, на ее языке это что-то и означало, но я не поняла, что именно. То ли ей хотелось поцеловаться, то ли есть, а, может, чтобы ее выпустили на пол, или ей просто надоел этот разговор.

– Интересно, а почему она продает дом? Уезжает отсюда?

– Честно говоря, я не знаю, но если вы оставите мне свой телефон, я передам соседке, как только ее увижу, что вы заезжали и интересовались.

– Спасибо, буду очень признательна.

– Погодите. Я сейчас принесу листок бумаги. – Женщина отошла от двери к столику, что стоял в прихожей. Когда она снова вернулась к двери, в руках у нее были ручка и использованный конверт от какого-то письма.

Я назвала ей тут же придуманный номер. Раз уж я его все равно выдумала, то первыми цифрами избрала те, что соответствовали району Монтебелло, где живут состоятельные люди.

– А вы не могли бы дать мне номер миссис Хафф на случай, если у агента его нет?

– Я не знаю ее номер. По-моему, он не значится в телефонной книге.

– Ну, наверное, у агента он должен быть. Ничего – не стала настаивать я. – А как вы думаете, можно мне попробовать заглянуть в одно-два окна? Она не будет недовольна?

– Загляните, конечно. Дом очень хороший.

– Выглядит он симпатично, – заметила я. – Я смотрю, там и причал имеется. У миссис Хафф что, есть яхта?

– Да, парусная, красивая и большая... сорок восемь футов. Но в последнее время что-то я ее тут не вижу. Может быть, в ремонте. Иногда я наблюдала как она вытягивает яхту на сушу. Пожалуй, мне пора, а то собачка простудится.

– Да, конечно. Спасибо вам большое, вы мне очень помогли.

– Не за что, – ответила она.

 

13

Две лампы, сделанные на манер старинных каретных фонарей, отбрасывали на переднее крыльцо два пересекающихся световых круга. По бокам от входной двери были сделаны две вертикальные стеклянные панели. Я загородила глаза ладонями от уличного света и приникла к окну. Прямо за ним находилась прихожая, а дальше шел небольшой коридор, упиравшийся в просторную комнату, расположенную в глубине дома. Насколько я могла видеть, полы в этой части помещения были из добротного дерева. Идеально отполированные и затем обесцвеченные, они светились светло-серой мастикой. Косяки в дверных проемах отсутствовали, чтобы удобнее было проезжать в них на коляске. Через стеклянные двери в задней стене дома мне была видна даже дека.

В той части большой комнаты, что выхватил из темноты свет лампы, на мореном полу лежал большой восточный ковер. По правую руку от меня, изгибаясь, уходила лестница, ведущая на второй этаж. Соседка говорила о лифте, но я его нигде не видела. Возможно, Рената распорядилась демонтировать его, когда мистера Хаффа не стало. Интересно, не пользуется ли сейчас Венделл Джаффе паспортом Хаффа, подумала я, переходя с одной стороны крыльца на другую, от правого окна к левому. Потом заглянула и в другие окна, и по мере того, как я двигалась от окна к окну, внутренняя часть дома словно разворачивалась передо мной. Комнаты не были загромождены или завалены вещами, в Них царил порядок, все, что должно было блестеть, блестело. В передней части дома виднелась небольшая комнатка – возможно, кладовка – и еще одна комната, судя по ее виду, предназначенная для гостей. Возможно, к ней примыкала и своя ванная.

Я сошла с крыльца и проследовала вдоль левой стороны дома. Гараж был заперт и, не исключено, тоже защищен системой сигнализации. Я проверила калитку, что отгораживала большую часть двора: замка на ней вроде бы не было. Потянув за кольцо, прикрепленное к шнуру, я отодвинула засов и, затаив дыхание, толкнула дверку: вдруг и она тоже подсоединена к сигнализации? Но вокруг стояла тишина, только заскрипели петли, когда калитка стала открываться. Я бесшумно прикрыла ее за собой и шагнула вперед по узкому проходу между гаражом и забором. На глаза мне попалась выхлопная решетка от сушилки, значит, внутри дома за этой стеной находилась домашняя прачечная.

Вся дека была залита светом двухсотваттных ламп, создававших почти дневное, но слишком резкое освещение. Медленно проходя вдоль тыльной стороны, я через многостворчатые стеклянные двери вглядывалась внутрь дома. Теперь мне удалось получше рассмотреть большую комнату, примыкающую к ней столовую и даже уголок видневшейся дальше кухни. О Господи! Оказывается Рената выбрала для отделки обои, которые, по-моему, могут представляться привлекательными только на вкус декоратора: в псевдокитайском стиле, ядовито-желтого цвета, с виноградными лозами, между которыми, как будто взрывая поверхность, вылезали наружу грибы-дождевики. Те же стиль и характер рисунка повторялись и в дорогой обивке мягкой мебели, в занавесках и покрывалах. Впечатление было такое, словно в комнате завелся грибок и размножался там, подобно вирусу, до тех пор, пока не заполонил собой каждый угол. Давным-давно в каком-то научном журнале я уже видела картинки, изображавшие нечто подобное – споры плесени, увеличенные в две тысячи раз.

Я пересекла деку, спустилась вниз к причалу, туда, где в заливчике плескалась темная вода, и оглянулась назад на дом. Нет, снаружи не было ни лестниц, ни чего-либо другого, что позволяло бы бросить взгляд на комнаты второго этажа. Я вернулась назад, вышла, аккуратно прикрыв и заперев за собой калитку, но предварительно убедилась, что на улице нет приближающихся к дому машин. Не хватало мне только того, чтобы Рената Хафф свернула сейчас на подъездную дорожку, и свет фар вырвал бы из темноты мою застывшую в калитке фигуру!

Уже на тротуаре, когда я проходила мимо почтового ящика, мой недобрый ангел похлопал меня по плечу и предложил нарушить американские почтовые правила. "Перестань!" – сердито ответила я ему. Но сама, разумеется, тут же протянула руку, открыла ящик и вытащила оттуда пачку доставленной в тот день корреспонденции. На улице было слишком темно, чтобы отбирать заслуживающее интереса, поэтому все конверты я просто сунула к себе в сумочку. Господи, какая же я испорченная. Иногда мне даже самой не верится, что я способна на поступки, которые совершаю: За один сегодняшний вечер я наврала соседке, украла адресованную Ренате почту. Неужели же нет таких глубин, до которых я не могла бы пасть? Судя по всему, действительно нет. Интересно, мимоходом подумала я, от чего зависит наказание за проникновение в тайны чужой переписки: от числа таких случаев или от количества вскрытых конвертов? Если от второго, то приличный срок заключения мне обеспечен.

По пути домой я сделала крюк и заглянула к дому Даны Джаффе. Погасив фары, подъехала поближе и остановилась на противоположной стороне улицы. Оставив ключи в замке зажигания, я тихо пересекла улицу. Во всех окнах первого этажа горел свет. Движения в это время суток практически нет. Никого из соседей не видно, с собаками тоже никто не прогуливался. В темноте я прошла напрямую через газоны, срезав угол. Кусты живой изгороди, что росли сбоку от лома, обеспечивали мне хорошее укрытие, из которого можно было следить, не рискуя оказаться замеченной. Я решила, что вполне могу добавить к перечню своих грехов еще и вторжение на чужую территорию, и вмешательство в частную жизнь.

Дана смотрела телевизор, стоявший в простенке между окнами, поэтому лицо ее было обращено к окну, и по нему мелькали то свет, то тени, в зависимости от происходившего в передаче. Она курила и потягивала белое вино из стоявшего рядом с ней на столе бокала. Не было заметно никаких признаков присутствия в доме Венделла или кого бы то ни было другого. Время от времени она улыбалась, видимо, поддаваясь воздействию того искусственного хохота, что сопровождал передачу и от которого, казалось, дрожала даже наружная стена. Только сейчас до меня дошло: я ехала сюда, руководствуясь подозрением, что она в сговоре с Венделлом, знает, где тот находится и где он скрывался все эти годы. Однако, увидев Дану в полном одиночестве, сразу же отбросила эту мысль. Я просто не могла поверить, что она пошла бы на сговор, фактически означавший, что Венделл бросает ее сыновей. А ведь им обоим пришлось очень много перестрадать за эти пять лет.

Я вернулась к машине, села и запустила мотор, развернулась прямо там же, в неположенном месте, и только после этого включила фары. Добравшись до Санта-Терезы, я остановилась у "Макдональдса" на улице Милагро и взяла гамбургер и порцию жареного картофеля. Всю оставшуюся часть пути воздух в машине был наполнен влажными запахами горячего лука и маринованных овощей, мясной котлеты, уютно спрятавшейся в растопленном сыре и приправах. Я поставила машину на место и направилась к калитке, в заднюю часть двора, неся в руке свой поздний второй ужин.

Свет у Генри был погашен. Войдя в квартиру, я поставила коробку с гамбургером на кухонный стол, открыла и воспользовалась ее крышкой как тарелкой для жареной картошки. Несколько минут ушло у меня на то, чтобы разорвать зубами три или четыре пакетика с кетчупом, который я и вылила на свое изысканное блюдо. Потом взгромоздилась на высокую табуретку и принялась жевать, одновременно разбирая выкраденную почту. Трудно отказаться от привычки воровать, когда подобные преступления приносят мне невероятное обилие полезной информации. Повинуясь одному только голому инстинкту, я ухитрилась, оказывается, вытащить у Ренаты счет за телефонные переговоры, на котором значился и ее, не указанный в справочниках домашний номер, а так же номера всех тех абонентов, с которыми она разговаривала на протяжении последних тридцати дней – за что с нее сейчас и хотели получить плату. Другой счет – кредитный отчет от "Визы" – был выписан на нее и на мистера Хаффа, и напоминал географический указатель тех мест, в которых она побывала с "Дином Де-Витт Хаффом". Покойник явно наслаждался жизнью и недурно попутешествовал. На некоторых копиях чеков и счетов по расчетам через кредитную карточку были неплохие образцы его почерка. Счета за пребывание во Вьенто-Негро еще не пришли, но были другие, из гостиниц в Ла-Пасе, Кабо-Сан-Лукасе и в Сан-Диего. Я обратила внимание, что все это портовые города, в которые легко попасть морем.

Легла я в половине одиннадцатого, спала очень крепко и проснулась ровно в шесть утра, за полсекунды до того, как должен был зазвонить будильник. Сбросив с себя простыню, я потянулась за тренировочным костюмом. Совершив быстрое омовение, я прогрохотала вниз по винтовой лестнице и выскочила на улицу.

Здесь чувствовалась обычная для раннего утра прохлада. В то же время воздух был сырой и странно спертый: это нависшие над самой головой облака прижимали к земле сохранившееся со вчерашнего дня тепло. Утренний свет казался жемчужным. Пляж, сморщенный ночным ветром и разглаженный прибоем, напоминал тонко выделанную и гибкую серую кожу. Простуда моя сходила на нет, но все же бежать свои обычные три мили я не решилась. Перемежая быстрый шаг и бег трусцой, я прислушивалась к своим еще похрипывающим легким. В столь ранний час я обычно несколько напряженно смотрю по сторонам, не назревает ли где какая-нибудь неожиданность. Время от времени мне попадаются бездомные – бесполые и безымянные существа, спящие на траве, или какая-нибудь старуха с магазинной тележкой, расположившаяся в одиночестве возле стола для пикников. Но особенно пристально я высматриваю чудаковатых мужчин в неряшливых костюмах – из числа тех, что жестикулируют, хохочут, оживленно разговаривают с невидимым собеседником. Я очень настороженно отношусь к таким людям и тем странным и жутким драмам, которые они переживают в глубине души. Кто знает, какая роль отводится нам в их снах и видениях?

Вернувшись домой, я приняла душ, оделась, съела тарелку пшеничных хлопьев, одновременно просматривая газету. Затем поехала на работу. Целых двадцать минут, в состоянии полного внутреннего отчаяния, я искала место, где можно было бы поставить машину, не рискуя получить штраф за неверную или просроченную парковку. Я уже чуть было не сломалась и не отправилась на общую стоянку, но тут, в самую последнюю минуту, меня спасла какая-то женщина в пикапе, освободившая место прямо напротив здания нашей конторы.

Первым делом я просмотрела почту, накопившуюся с позавчерашнего дня. Ничего особенно интересного в ней не было, за исключением предложения выиграть миллион долларов. Впрочем, выиграть могла либо я, либо двое других, имена которых были названы. В приписке, набранной мелким шрифтом, говорилось, что некие Минни и Стив уже принимают свои будущие миллионы взносами по сорок тысяч долларов. Я оторвала приложенные тут же перфорированные купоны и, облизав их, налепила на другие конверты. Еще одно предложение обещало мне возможность выиграть, в качестве третьего приза, поездку на горнолыжный курорт. Тут я всерьез обеспокоилась: черт побери, и что же я буду с таким призом делать? Пожалуй, подарю его Генри на день рождения. Потом проверила свою чековую книжку, выписала чеки на сделанные расходы – просто чтобы не накапливать нерешенных дел. Избавляясь подобным образом от надоедливых и ненужных мне лишних долларов, я одновременно сняла трубку и набрала номер Ренаты Хафф – но безрезультатно.

Меня мучила одна вещь, причем не имеющая никакого отношения ни к Венделлу Джаффе, ни к Ренате Хафф. Это были слова, сказанные накануне Леной Ирвин, о живущей в Ломпоке семье Бэртона Кинси. Хотя я и заявила тогда, что не имею никаких родственных связей с этой семьей, все же имя Кинси пробудило во мне какие-то смутные воспоминания и ассоциации, столь же слабые и неотчетливые, как гудение электрических проводов над головой. Мое представление о самой себе, все мое самосознание были связаны множеством нитей с гибелью моих родителей в автокатастрофе, когда мне исполнилось всего пять лет. Насколько я знала, отец не сумел удержать машину, когда с крутой горы сорвался довольно крупный камень и угодил прямо в ветровое стекло. Я сидела сзади, при ударе меня зажало между передним и задним сиденьями, и я пробыла в этой ловушке несколько часов, пока пожарные не разрезали машину, чтобы извлечь меня из обломков. Я помню, как отчаянно и безнадежно кричала моя мама, и как потом наступила тишина. Помню, как я сумела извернуться и сунуть палец в руку папе, не сознавая, что он мертв. Помню, что после этого происшествия меня перевезли жить к тете – маминой сестре, – которая потом меня и растила. Ее звали Вирджиния, а я называла ее Джин-Джин или тетя Джин. И до катастрофы, и потом она мало что рассказывала мне об истории нашей семьи, да практически ничего. Я знала, что в день своей гибели мои родители как раз ехали в Ломпок; но мне никогда не приходила в голову мысль поинтересоваться, зачем они туда ехали. Тетя никогда не говорила мне, какую цель преследовала эта поездка, а сама я не спрашивала. Принимая во внимание присущие мне ненасытное любопытство и прирожденную привычку совать свой нос, куда не следует, очень странно было вдруг осознать, как мало интереса проявляла я до сих пор к собственному прошлому. Я просто принимала на веру все, что мне говорилось, и создала в своем воображении легенду об этом прошлом на основании самых неубедительных аргументов, какие только можно себе представить. Почему же я никогда даже не пыталась сорвать этот покров неизвестности?

Я принялась вспоминать, какой я была в свои пять или шесть лет. Нелюдимый, замкнутый ребенок. После гибели родителей я создала себе собственный маленький мирок, построив его из большой картонной коробки, куда я притащила несколько одеял и подушек, осветив "жилище" настольной лампой с шестидесятиваттной лампочкой. Я была страшно своеобразна и независима в еде. Сама делала себе сандвичи с сыром и маринованными овощами или оливками, потом резала их на четыре строго равные части и аккуратно раскладывала по тарелке. Я абсолютно все непременно хотела делать сама, и ничего иного просто не признавала и не принимала. Смутно помню суетившуюся вокруг меня тетю. Тогда я не сознавала, насколько она была обеспокоена моим поведением, но сейчас, восстанавливая в памяти эти картины, понимаю, что она должна была быть глубоко встревожена. Приготовив себе еду, я забиралась в коробку и сидела там, откусывая по кусочку и рассматривая книжки, или просто лежала, глядя в картонный потолок, разговаривая сама с собой, или же засыпала. На протяжении четырех-пяти месяцев я скрывалась в этом коконе горя и прибежище искусственного тепла. Я сама научилась там читать. Рисовала картинки или же показывала себе театр теней на стенках своей берлоги. Сама научилась завязывать себе туфли. Возможно, я ждала, что они придут за мной, моя мама и мой папа: я видела перед собой их лица, отчетливо, как в кино – в домашнем кино для сиротки, до самого последнего времени счастливо жившей в небольшой, но доброй семье. Я до сих пор помню, какой мороз охватывал меня всякий раз, когда я выползала из своего убежища. Тетя не мешала моим занятиям. Осенью, когда наступило время идти в школу, я была похожа на извлеченного из норы звереныша. Все здесь приводило меня в ужас. Я не привыкла играть с другими детьми. Не привыкла к шуму или к тому, что кто-то будет указывать мне, что и когда я должна делать. Мне не нравилась миссис Боумен, наша учительница, во взгляде которой я читала одновременно и жалость к себе, и неодобрение моих поступков. Я была странным ребенком. Робкой, пугливой. Постоянно пребывавшей в состоянии тревожного беспокойства. Ничто из пережитого мною в дальнейшем не может даже отдаленно сравниться с ужасами, испытанными в начальной школе. Теперь я понимаю, как моя репутация (какой бы она ни была), следовала за мной из класса в класс: записанная в журналы, занесенная в личное дело, передаваемая из уст в уста от педагога к педагогу на педсоветах, в беседах с директором... Что нам с ней делать? Как нам совладать с ее вечными слезами и пробиться через ее каменную холодность и закрытость? Такая способная, такая слабая, такая чувствительная, упрямая, замкнутая, погруженная в себя, асоциальная, так легко возбудимая...

Когда зазвонил телефон, я даже подпрыгнула от неожиданности. Меня мгновенно, словно холодной водой, обдало какое-то странное лихорадочное предчувствие. Сердце сильно и часто билось где-то почти в горле. Схватив трубку, я проговорила:

– Частное детективное агентство Кинси Милхоун. Слушаю вас.

– Добрый день, Кинси. Это Томми из окружной тюрьмы Пердидо. Адвокат Брайана Джаффе сообщил нам, что если хочешь, то можешь поговорить с его подопечным. Сам Брайан не очень этому обрадовался, но, как я полагаю, миссис Джаффе настояла.

– Она настояла?! – Я оказалась не в силах скрыть свое изумление.

Томми рассмеялся.

– Ну, может быть, она полагает, что ты его отстоишь, поможешь как-то прояснить это недоразумение с побегом из тюрьмы и с застреленной девочкой.

– Да уж, конечно, – ответила я. – Когда мне прийти?

– В любое время, когда хочешь.

– И какой порядок? Кого мне спросить – тебя?

– Спроси старшего помощника шерифа. Его зовут Роджер Тиллер. Он раньше работал в патруле по отлову прогульщиков и знает младшего Джаффе еще с того времени. Думаю, тебе может быть интересно поговорить с ним.

– Прекрасно.

Прежде чем я успела поблагодарить его, в трубке уже послышался сигнал отбоя. Повесив сумочку на плечо, я направилась к двери. На моем лице играла улыбка. Что мне нравится в полицейских: уж если они решат, что с вами стоит иметь дело, то более широких натур не сыщешь.

* * *

Мы с Тиллером шли по коридору тюрьмы. Ключи у Роджера на поясе позвякивали в такт его – но не моим – шагам. За нами следила установленная в одном из углов коридора камера. Тиллер, человек высокого – пять футов восемь дюймов – роста и крепкого телосложения, в ладно сидящей на нем форме, оказался старше, чем я ожидала, ему было уже под шестьдесят. В конце смены я краем глаза увидела, как он сбрасывал с себя свое снаряжение. Его физиономия при этом выражала такое же облегчение, как у женщины, когда она вылезает из пояса. Наверное, у него на теле должны быть постоянные следы от пряжек и всего, что на нем напялено. Его песочного цвета волосы уже стали редеть, а такого же оттенка усы, зеленые глаза и толстый приплюснутый нос придавали лицу Роджера выражение простоватого парня лет двадцати. Тяжелый кожаный ремень поскрипывал при ходьбе. Я обратила внимание, что его манера держаться и даже осанка изменились когда мы приблизились к заключенным. Небольшая их группка, человек пять, находилась перед металлической дверью с небольшим стеклянным, забранным мелкой железной сеткой окном, ожидая, когда их пропустят. Все они были латиносами, примерно одного возраста – за двадцать с небольшим – все одеты в одинаковые синие тюремные брюки, белые безрукавки и резиновые сандалии. В соответствии с правилами поведения, они стояли молча, с руками за спину. Белые браслеты на запястьях свидетельствовали, что это были заключенные общего режима, отбывающие срок за хулиганство, повлекшее материальный ущерб, и за другие мелкие преступления против собственности.

– Сержант Рикман говорил, что вы знали Брайана Джаффе, еще когда работали в патруле по прогульщикам, – проговорила я. – Это давно было?

– Пять лет назад. Парню тогда было двенадцать, и он уже тогда был отъявленной дрянью. Я помню, как-то мне пришлось за один день трижды ловить его и доставлять в школу. Сколько у нас было бесед в комиссии по таким ученикам, и подсчитать невозможно. Школьный психолог в конце концов отчаялась и решила, что он безнадежен. Кого мне было жаль, так это его мать. Мы ведь все понимали, каково ей тогда приходилось. А парень – негодяй. Но сообразительный, недурен собой и говорить умеет, способен трепаться часами. – Тиллер неодобрительно покачал головой.

– А отца его вы когда-нибудь видели?

– Да, Венделла я знал. – Тиллер говорил, избегая встречаться со мной взглядом, и это произвело на меня странное впечатление.

Поскольку распространяться на эту тему ему явно не хотелось, я попробовала зайти с другой стороны.

– И как же вы попали из группы по работе с прогульщиками сюда?

– Попросил перевести меня с оперативной работы. Чтобы получить повышение, нужно отслужить год в тюрьме. Здесь дыра, а не служба. Люди тут ничего, они мне даже нравятся, но целый день приходится проводить в закрытом помещении, при искусственном свете. Все равно, что жить в пещере. И еще этот кондиционированный воздух. Лучше уж работать на улице. Немного опасности никогда не повредит. Помогает сохранять тонус. – Мы остановились перед лифтом, большим, как грузовой.

– Как я понимаю, Брайан бежал из отделения для несовершеннолетних. А за что он сидел?

Тиллер нажал кнопку и сказал в микрофон, что нам нужно подняться на второй уровень, там находились заключенные, ожидающие решения своей судьбы, а также больные. Внутри самих лифтов кнопок управления не было, что лишало узников возможности воспользоваться лифтом самостоятельно.

– За противоправное проникновение в помещение, – ответил мне Тиллер. – За ношение огнестрельного оружия и за сопротивление при аресте. Вообще-то до побега его содержали в Конноте, это тюрьма среднего режима. Тюрьмы для несовершеннолетних в наше время имеют самый строгий режим.

– Времена изменились, да? Я, признаться, всегда полагала, что тюрьма для несовершеннолетних – лишь место для невоспитанных подростков, и только.

– Это раньше так было. Когда-то таких ребят называли просто хулиганами. И родители сами могли отдавать их под опеку суда. А теперь это самые настоящие тюрьмы. И подростки в них – закоренелые преступники. Сидят за убийства, за нанесение тяжких телесных повреждений, за участие в организованных преступлениях.

– А Джаффе? Что вы можете о нем сказать?

– Парень совершенно бессердечен и бездушен. Увидите сами по его глазам. Они у него совсем пустые. Мозги у него есть, а совести никакой. Законченный социопат. По нашей информации, именно он разработал план побега, а потом подбил на него своих сокамерников: ему был нужен кто-то говорящий по-испански. По замыслу, после пересечения границы они должны были разойтись в разные стороны. Не знаю, куда направлялся он сам, но все остальные закончили свой путь трупами.

– Все трое? Мне казалось, один из них был только ранен.

– Вчера вечером умер, не приходя в сознание.

– А девочка? Ее кто застрелил?

– Об этом вам придется спросить самого Джаффе, он единственный, кто уцелел. Для него это очень удобно, и поверьте моему слову, он выжмет из своего положения все, что сможет. – Мы уже дошли до комнаты для встреч, расположенной на втором уровне. Тиллер достал связку ключей, вставил один из них в замок, повернул и распахнул дверь в пустую конурку, в которой мне предстояло беседовать с Брайаном. – Раньше я считал, что если мы все будем делать правильно, то этих ребят можно спасти. А теперь считаю большой удачей, что мы хоть на время убираем их с улицы. – Он снова покачал головой, улыбка у него была горькой. – Я уже стар становлюсь для такой работы. Надо переходить куда-нибудь в канцелярию. Обзаводиться креслом. Сейчас приведут вашего парня.

Помещение для встреч было без окна, размером примерно шесть футов на восемь. На стенах никаких украшений, только слегка поблескивала бежевая краска. Мне показалось, что чувствую ее запах. Я слышала, что в тюрьме есть специальная бригада, постоянно занимающаяся только покраской. К тому времени, когда красильщики заканчивают свою работу на четвертом уровне, уже пора снова опускаться на первый и начинать все по новому кругу. В комнате стоял небольшой деревянный стол и два металлических стула с покрытыми зеленой искусственной кожей сиденьями. Пол выложен коричневой плиткой. Больше здесь ничего не было, не считая установленной в углу под потолком телекамеры. Я села на стул, обращенный к открытой двери.

Когда Брайан вошел, меня поразил прежде всего его рост, а потом и красота. Для восемнадцатилетнего он был слишком маленьким, а его манера держаться казалась неуверенной. Такие глаза, как у него, мне доводилось видеть и раньше: очень ясные, очень голубые, наполненные какой-то больной, ноющей невинностью. В лице Даниэла, моего бывшего мужа, тоже было нечто такое, что делало его неотразимо приятным. Ну, правда, Даниэл был хроническим наркоманом. А заодно лжецом и обманщиком, прекрасно соображавшим, что он делает, и достаточно умным, чтобы отличать плохое от хорошего. Брайан же был каким-то другим. Тиллер назвал его социопатом, но я пока сомневалась в этом. У него были такие же тонкие черты лица, как у брата, только Брайан был блондином, а Майкл потемнее. Оба – худощавые, хотя Майкл отличался более высоким ростом и казался помассивнее.

Брайан сел, ссутулившись и свободно свесив руки между колен. Он выглядел застенчивым, но возможно, ему нравилось казаться именно таким... как бы подлизываться к взрослым.

– Я разговаривал с мамой. Она предупредила, что вы можете зайти.

– Она говорила тебе, зачем?

– Что-то связанное с папой. По ее словам, вроде бы он жив и здоров. Это правда?

– Пока еще мы не знаем этого наверняка. Меня и наняли для того, чтобы это выяснить.

– А вы знали папу? Я хочу сказать, до того, как он исчез?

Я отрицательно помотала головой.

– Нет, я никогда с ним не встречалась. Меня снабдили снимками твоего отца и сказали, где его видели в последний раз. Там я столкнулась с очень похожим на него человеком, но человек этот снова исчез. Я надеюсь опять его отыскать, но в данный момент у меня нет никакого представления, где он может быть. Лично я убеждена, что это был именно он, – добавила я.

– Невероятно, правда? Даже сама мысль, что он может быть жив? Я до сих пор не могу с ней свыкнуться. Совсем не представляю себе, как он может сейчас выглядеть. – У него были пухлые губы и ямочки на щеках. Мне с трудом верилось, что парень способен разыгрывать подобную чистосердечность.

– Да, наверное, это должно казаться странным, – сказала я.

– Еще как... А еще и вся эта история? Мне бы не хотелось, чтобы он увидел меня в таком положении.

– Если он вернется назад в город, – пожала я плечами, – то скорее всего, он и сам попадет в неприятности.

– Да, мама тоже так говорит. Похоже, она этой новости не сильно обрадовалась. Но, наверное, трудно ее за это винить после всего, что она пережила. Ведь если он все это время был жив, значит, он ее просто бросил.

– А ты его хорошо помнишь?

– Не очень. Майкл, мой брат, тот помнит. Вы его видели?

– Мельком. В доме у твоей матери.

– А Брендона, моего племянника, видели? Вот кого ничто не волнует. Головка, как груша. Я тут без него скучаю.

Мне уже начинала надоедать эта пустая болтовня.

– Не возражаешь, если я задам тебе несколько вопросов насчет Мехикали?

Он поерзал на стуле, провел рукой по волосам.

– Да, скверно там все вышло, очень скверно. Мне даже вспоминать, и то страшно. Но я никого не убивал, клянусь. Это все Хулио и Рикардо, у них было оружие, – проговорил Брайан.

– А побег? Каким образом удалось его совершить?

– Гм-м, знаете что? Мой адвокат предпочитает, чтобы я об этом не говорил.

– У меня всего пара вопросов ... строго конфиденциально. Я просто хочу разобраться, что происходит, – сказала я. – И все, что ты скажешь, дальше меня не пойдет.

– Лучше я ничего говорить не буду, – пробубнил он.

– Это была твоя идея?

– Не моя, черт возьми, нет. Вы меня что, дураком считаете? Я дурак был, что согласился ... Теперь-то я это понимаю... а тогда мне просто хотелось выбраться отсюда. Я был в отчаянии. Вы когда-нибудь сидели в тюряге?

Я отрицательно покачала головой.

– Вам повезло.

– А чья это была идея? – спросила я.

Он посмотрел мне прямо в глаза. Его собственные глаза при этом были голубыми и чистыми, будто плавательный бассейн.

– Эрнесто. Он предложил.

– Вы с ним были друзьями?

– Какими друзьями?! Я его знал только потому, что мы с ним в Конноте были в одном отделении. Этот парень, Хулио, он сказал, что убьет меня, если я откажусь им помочь. Я не собирался этого делать. То есть не хотел с ними идти, но этот парень, он такой большой... здоровый такой... и он сказал, что меня отделает.

– Он тебе угрожал?

– Да, говорил, что он и Рикардо меня насквозь проткнут.

– То есть изнасилуют?

– Еще хуже.

– А почему именно ты?

– Почему я?

– Да. Что делало тебя таким необходимым для побега? Почему они не взяли еще какого-нибудь латиноса, раз уж собирались бежать в Мексику?

Он пожал плечами.

– Да они же чокнутые. Кто знает, что у них на уме?

– И что ты сам собирался делать в Мексике, ведь по-испански ты же не говоришь?

– Пооколачиваться там некоторое время. Скрыться. Потом перейти границу назад, в Техас. Мне главным образом хотелось выбраться из Калифорнии. Здешнее правосудие вроде бы не на моей стороне.

В дверь постучал дежурный, давая понять, что время беседы истекло.

Однако что-то в улыбке Брайана уже и до этого заставило меня насторожиться. Я сама по натуре врушка, талант у меня скромный, но я стараюсь его развивать. И во вранье я разбираюсь лучше, чем, может быть, половина народу на планете. Не думаю, что слова этого парня звучали бы столь же искренне, если бы он и в самом деле говорил правду.

 

14

По дороге к себе на работу я заехала в отдел регистрации, расположенный в одном из крыльев здания суда Санта-Терезы. Само здание было отстроено заново в конце двадцатых годов после того, как в 1925 году землетрясение разрушило не только его, но и многие другие постройки в центральной части города. Прикрепленные на ведущих в зал регистрации дверях листы медной чеканки изображали в аллегорических картинках историю штата Калифорния. Толкнув входную дверь, я оказалась в просторном помещении, рассеченном надвое стойкой. Справа располагалось небольшое пространство для посетителей, обставленное двумя массивными дубовыми столами и множеством стульев, сделанных в том же стиле и обитых кожей. Пол был выложен плитками из полированного темно-красного камня, а высокие потолки расписаны картинами в приглушенных голубых и золотистых тонах. В толстых подпотолочных балках бродило эхо. Сами балки опирались на расставленные с редкими интервалами деревянные колонны, увенчанные ионическими капителями. Все это тоже было выдержано в приглушенных тонах. Прямоугольные пластины свинцового стекла в мозаичных арочных окнах перемежались рядами соединенных друг с другом кружков. Вся работа отдела регистрации была поставлена на современную техническую основу: повсюду стояли компьютеры, аппараты для просмотра микрофильмов, телефоны, рабочие станции. В качестве еще одной дани современности часть стен облицевали выполненными под дерево гасящими звуки панелями.

Во мне сидело какое-то странное внутреннее сопротивление тем поискам, которые я собиралась предпринять, и ум мой был поглощен борьбой с этим сопротивлением. У стойки стояли несколько человек, и я даже подумала, а не отложить ли мне выполнение этой малоприятной задачи на другой день. Но тут появился еще один служащий отдела, высокий и худощавый мужчина в слаксах, красивой рубашке с короткими рукавами и в очках, одна из линз которых была темной.

– Вам помочь? – спросил он.

– Я бы хотела посмотреть брачное свидетельство, выданное в ноябре тридцать пятого года.

– На имя?

– Милхоун, Теренс Рэндалл. А ее имя вам нужно?

– Нет, этого достаточно.

Мужчина записал имя на листке бумаги. Потом пододвинул мне бланк, и я заполнила его, заверив округ, что цели моего запроса самые безобидные. С моей точки зрения, это лишь глупая формальность, потому что данные о рождениях, смертях, браках и собственности по закону открыты для всех. Для архивирования в отделе использовалась система "саундэкс" – довольно занятный процесс, при котором все гласные в фамилии опускаются, а каждой из согласных присваивается определенное числовое обозначение. Сотрудник отдела помог мне перевести фамилию Милхоун в ее соответствующий эквивалент по "саундэксу", после чего отослал меня в обычный старый каталог, где я отыскала карточку на своих родителей, на которой были указаны дата их бракосочетания, номер архивного дела и номер страницы, на которой была сделана регистрационная запись. С этой информацией я вернулась назад к стойке, и служащий позвонил по телефону кому-то, кто скрывался в затянутом паутиной чреве здания и в чью обязанность входило вызывать, как духов, нужные материалы, уже переведенные на кассеты.

Потом служащий усадил меня за аппарат для просмотра микрофильмов и быстро пробормотал целый набор инструкций, из которых половину я даже не разобрала. Впрочем, особого значения это не имело, потому что он сам включил аппарат и вставил в него кассету, попутно объясняя мне, как и что надо делать. Наконец он оставил меня в одиночестве, и я принялась ускоренно просматривать пленку в поисках нужного мне документа. И вдруг я их обнаружила – имена и необходимые личные данные, внесенные в книгу почти пятьдесят лет тому назад. Теренс Рэндалл Милхоун из города Санта-Тереза, штат Калифорния, и Рита Синтия Кинси из города Ломпок, штат Калифорния, вступили в брак восемнадцатого ноября 1935 года. Ему было тогда тридцать три года. В графе "род занятий" он написал "почтальон". Его отца звали Квеллен Милхоун, а девичья фамилия его матери была Дэйс. Рите Кинси в момент бракосочетания было восемнадцать лет, род занятий она не указала, родители – Бэртон Кинси и Корнелия Стрэйт Ла-Гранд. Брак был зарегистрировал судьей апелляционного суда округа Пердидо Стоуном, церемония состоялась в городе Санта-Тереза, в четыре часа дня. За свидетельницу расписалась Вирджиния Кинси, моя тетя Джин. Так значит, они втроем и стояли тогда перед судьей, не зная, что через двадцать лет мужа и жены не станет. Насколько я знала, не сохранилось ни свадебных снимков, ни каких-либо памятных вещей или безделушек. Я видела лишь одну или две их фотографии, сделанные уже в последующие годы. Где-то у меня дома лежала небольшая пачка моих собственных фото, сделанных в раннем детстве и в первые школьные годы, но не было ни одной фотографии моих родителей, а также дедушек и бабушек. Только сейчас я вдруг осознала, в каком же информационном вакууме прожила жизнь. У других были семейные предания, смешные и грустные истории, альбомы с фотографиями, старые письма, переходящие из поколения в поколение вещи – все то, в чем выражаются традиции семьи. У меня же не было ничего. Мысль о том, что в Ломпоке до сих пор живет семья Бэртона Кинси, родных моей матери, вызывала у меня противоречивые чувства. А где же родственники моего отца? Я вообще никогда не слышала, чтобы в нашем доме вспоминали семейство Милхоунов.

Я вдруг словно в одно мгновение увидела прожитые годы с другой точки зрения. Я давно привыкла находить странное удовольствие в отсутствии у меня родственников. Даже чувствовала в этом смысле свое превосходство над другими. Конечно, я не говорила об этом вслух, но теперь поняла, что превратила это обстоятельство в нечто вроде пьедестала для самой себя. Уж Я-то не была обычным продуктом семейства, принадлежащего к среднему классу. Я-то не имела никакого отношения ни к каким причудливым семейным драмам: распрям, ссорам, связям, о которых не говорят, к тайным соглашениям и мелочному тиранству. Конечно, не явилась и участницей чего-то доброго, хорошего. Ну и что с того? Я была не такая, как другие. Особенная. В лучшем случае я человек, создавший себя сам, в худшем – злополучный результат своеобразных представлений моей тетушки о том, как надо воспитывать маленьких девочек. Но и в том, и в другом случае я могла считать себя аутсайдером, абсолютно одиноким человеком, что меня прекрасно устраивало. А теперь приходится думать о том, что может значить для меня эта неизвестная семья... кто на кого предъявит права – я на них или они на меня.

Я перемотала назад пленку и отнесла кассету к стойке. Выйдя из здания, перешла улицу и направилась к трехэтажной стоянке, на которой оставила свою машину. Справа от меня находилась публичная библиотека, в которой я, при желании, могла получить телефонную книгу Ломпока и полистать ее. Но вот было ли у меня такое желание? Я замедлила шаг, решая, как поступить. В конце концов, ведь речь идет только о том, чтобы получить информацию, сказала я себе. Решать ничего не нужно, надо просто узнать.

Я свернула вправо, поднялась по ведущим к двери ступеням наружной лестницы и вошла. Там я опять свернула и протолкалась через турникеты, установленные для того, чтобы ловить книжных воров. Полки с телефонными книгами и адресными справочниками всех городов штата стояли на первом этаже, немного левее справочного стола. Я отыскала телефонную книгу Ломпока и принялась листать ее, тут же не отходя от полки. Садиться мне не хотелось: сделав это, я тем самым как бы косвенно признавала, что дело заслуживает хотя бы того, чтобы ради него присесть.

В справочнике значился только один человек по фамилии Кинси, и это был не Бэртон, а Корнелия, мать моей матери – рядом с именем стоял номер телефона, но адрес указан не был. Я отыскала справочник "Полка для Ломпока" и района базы военно-воздушных сил Ванденберг и проверила в той его части, где за основу были взяты первые цифры номеров телефонов. Здесь был указан адрес Корнелии по Уиллоу-авеню. Тогда я взяла прошлогодний выпуск того же справочника: тут вместе с Корнелией значился и Бэртон. Очевидное умозаключение, которое отсюда следовало, могло быть только одно: что Корнелия овдовела в промежуток между составлением предыдущего и последующего справочников. Ужас! Это же надо! Стоило мне обнаружить своего дедушку, и тут же выясняется, что он умер. Я записала адрес на обратной стороне отрывного талончика чековой книжки, предназначенного для внесения вклада на счет. Половина из тех, кого я знаю, используют эти талончики для подобных же целей. Почему бы банкам не добавить в книжку несколько чистых листков, на которых можно было бы что-то записать? Я сунула чековую книжку назад в сумочку и твердо позабыла о ней. Решу потом, что мне с этой информацией делать.

Я вернулась к себе в контору и вошла через боковую дверь. Открыв свою комнату, я увидела на автоответчике мигающую лампочку. Нажав кнопку воспроизведения, стала открывать окно, одновременно слушая запись.

"Мисс Милхоун, говорит Хэррис Браун. Я, бывший лейтенант полиции Санта-Терезы, сейчас на пенсии. Мне недавно позвонил от них лейтенант Уайтсайд и сказал, что вы пытаетесь разыскать Венделла Джаффе. Он, видимо, говорил вам, что это было одно из последних дел, расследованием которых я занимался перед уходом из полиции, и я буду рад поговорить с вами о нем, если вы мне перезвоните. Сегодня я буду почти все время в разъездах, но думаю, вы сможете застать меня между двумя часами и четвертью четвертого по телефону..."

Я схватила ручку, быстро записала номер, который он повторил дважды, и тут же глянула на часы. Черт! Еще только без четверти час. На всякий случай я набрала номер: а вдруг Браун уже там? Но нет, это было бы слишком большим везением. Я набрала номер Ренаты Хафф, но ее тоже не оказалось дома. Рука моя еще лежала на телефоне, когда аппарат вдруг зазвонил сам.

– Частное детективное агентство Кинси Милхоун. Слушаю вас, – сказала я.

– Могу я поговорить с миссис Милхоун? – спросил певучий женский голос.

– Я у телефона, – осторожно ответила я. По-видимому, звонили с очередным предложением что-нибудь купить.

– Миссис Милхоун, говорит Патти Кравиц из компании "Телемаркет". Как вы сегодня? – Видимо, ее инструкции требовали в этом месте улыбнуться, потому что голос прозвучал очень тепло и приветливо.

Я провела языком по губам и ответила:

– Отлично. А как вы?

– Вот и чудесно. Миссис Милхоун, мы знаем, что вы очень заняты, но мы проводим предварительное маркетинговое исследование по одному чудесному товару, поэтому просили бы вас уделить нам всего несколько минут и ответить на несколько вопросов. Если вы готовы нам помочь, вас уже ждет очень милый приз. Можем мы рассчитывать на вашу помощь?

До меня доносились из трубки и другие голоса, видимо, велось одновременно несколько подобных разговоров.

– А о каком товаре идет речь?

– Извините, но пока я не имею права этого говорить. Могу сказать только одно: это новая услуга, связанная с деятельностью авиакомпаний. Ее внедрение, которое намечено на ближайшие месяцы, приведет к формированию совершенно новых взглядов на то, как лучше совершать деловые и личные поездки. Можем мы отнять у вас несколько минут?

– Конечно, почему бы и нет?

– Прекрасно. Миссис Милхоун, вы не замужем, замужем, разведены или вдова?

Мне понравилась ее искренняя и непринужденная манера – говорившая как будто считывала вопросы с лежавшей перед ней пачки карточек.

– Вдова, – ответила я.

– Очень жаль, примите мои соболезнования, – проговорила она и таким же поверхностным тоном, на одном дыхании продолжила: – У вас собственный дом или вы снимаете квартиру?

– Видите ли, раньше у меня было два собственных дома, – небрежно ответила я. – Один здесь, в Санта-Терезе, а другой во Флориде, в Форт-Майерсе. Но теперь, когда Джона не стало, тот второй дом мне пришлось продать. А снимаю я только квартиру в Нью-Йорке.

– Вот как.

– Я довольно много езжу, поэтому и согласилась помочь вам в этом исследовании. – Я почти зримо представляла себе, как моя собеседница сейчас лихорадочно сигналит рукой своему начальнику. Дескать, попался интересный материал, и ей может понадобиться помощь.

Мы перешли к вопросу о моем годовом доходе, и я сказала, что в этом году он должен быть значительный: на целый миллион больше, чем в прошлом. В таком духе я продолжала врать, выдумывать, изворачиваться, развлекая себя и одновременно оттачивая свое умение придумывать и уходить от прямых ответов. Довольно быстро мы добрались до той части телефонного спектакля, где мне оставалось только выписать чек на тридцать девять долларов девяносто девять центов, чтобы получить заработанную мной награду – дорожный комплект из девяти выполненных в одном стиле и по специально разработанным эскизам чемоданов, который в розничной продаже в большинстве универсальных магазинов стоит дороже шестисот долларов.

Теперь наступила моя очередь проявлять скепсис и недоверие.

– Вы шутите, – изумилась я. – Это какой-то розыгрыш. Всего тридцать девять девяносто девять? Не верю!

Женщина заверила меня, что это не розыгрыш, и предложение делается вполне серьезно. Комплект чемоданов достается мне совершенно бесплатно. Единственное, что я оплачиваю, это доставку, причем, если мне так удобнее, я могу рассчитаться через кредитную карточку. Она предложила, что ко мне могут подъехать в течение часа, чтобы взять чек, но я, подумав, решила, что через кредитную карточку мне будет все же проще. Тут же придумав симпатичный ряд цифр, я дала ей номер моего счета, который она мне для точности повторила. По тону ее я чувствовала, что она сама не верила своему везению. Наверное, в тот день я оказалась единственным человеком, который не травмировал лишний раз ее слух, сразу же бросив трубку. Но зато теперь всю оставшуюся часть дня она и ее коллеги будут пытаться получить за товар, с названного мною счета.

На обед я выпила прямо за рабочим столом пакетик обезжиренного йогурта и потом немного подремала, откинувшись на спинку кресла. В перерывах между автомобильными погонями и перестрелками у нас, частных детективов, выдаются иногда такие вот деньки. В два часа я стряхнула с себя дрему и потянулась к телефону, чтобы снова попытаться дозвониться до Хэрриса Брауна.

На том конце провода раздалось четыре гудка, потом трубку сняли.

– Хэррис Браун, – проговорил немного раздраженный и явно запыхавшийся голос.

Я сняла ноги с письменного стола и представилась.

Тон Брауна сразу же изменился, в голосе появился интерес.

– Рад, что вы позвонили. Меня очень удивило, когда я услышал, что этот тип объявился снова.

– Ну, доказательств, что это именно он, у нас пока еще нет, но лично я в этом почти уверена. А сколько времени вы тогда вели это дело?

– Месяцев семь, наверное. Я ни на секунду не поверил тогда, будто он действительно умер, но убедить в этом других мне было чертовски трудно. И в конечном счете так и не удалось. Приятно слышать, что чутье меня тогда не обмануло. Да, так какую помощь вы от меня ждете?

– Я пока и сама не знаю. Думаю, мне просто хотелось поговорить, посоветоваться, – ответила я. – Мне удалось установить женщину, с которой он путешествовал. Ее зовут Рената Хафф, и у нее есть свой дом в Пердидо-Кис.

Похоже, Брауна эта информация поразила.

– Откуда вы это узнали?

– Гм-м, я бы предпочла этого не уточнять. Скажем так: у меня есть свои способы, – ответила я.

– Вроде бы у вас неплохо получается.

– Стараюсь, – сказала я. – Проблема в том, что эта женщина – единственная нить, какая у меня есть, и я не могу вычислить, к кому еще Джаффе может обратиться за помощью.

– За помощью в чем?

Я чувствовала, что мне довольно трудно сформулировать свою гипотезу в отношении Венделла так, чтобы она звучала убедительно.

– Ну-ну, я не очень в этом уверена, но мне кажется, что он слышал о Брайане...

– О побеге и перестрелке.

– Да. И мне кажется, он должен вернуться сюда, чтобы помочь сыну.

На несколько мгновений трубка замолчала.

– Каким образом помочь?

– Я пока не знаю. Но не вижу никакой другой причины, из-за которой он бы рискнул возвратиться.

– Пожалуй, я готов с этим согласиться, – проговорил Браун после некоторых размышлений. – Так значит, по вашему мнению, он должен будет вступить в контакт либо с семьей, либо со своими прежними приятеля ми.

– Совершенно верно. Я познакомились с его бывшей женой и говорила с ней, но похоже, она сама ничего не знает.

– И вы этому верите?

– В общем-то склонна поверить. Мне кажется, она говорит правду.

– Продолжайте. Извините, что я вас перебил.

– Так вот, в том, что касается самого Венделла, я по сути сижу и выжидаю, когда он объявится, а он этого все не делает. И я подумала, что если бы мы посидели и обмозговали все это вместе, возможно, нам бы пришли в голову и другие варианты. Можно мне немного покуситься на ваше время?

– Я сейчас на пенсии, мисс Милхоун. Так что времени у меня сколько угодно. К сожалению, сегодня во второй половине дня я занят. А завтра, если вам удобно, пожалуйста.

– Мне удобно. Может быть, в обед? Вы свободны в это время?

– Можно, – сказал он. – Вы где располагаетесь?

Я назвала ему адрес своей конторы.

– Вообще-то я живу в Колгейте, – сказал он, – но у меня есть кое-какие дела в центре. Могли бы мы встретиться где-нибудь там?

– В любом месте, где вам удобнее.

Он предложил большое кафе в начале Стейт-стрит, не самое лучшее место с точки зрения кухни, но там, я это знала точно, не надо было в обеденное время заказывать стол заранее. Повесив трубку, я сделала отметку у себя в календаре и тут же, повинуясь какому-то таинственному импульсу, набрала номер Ренаты.

Два гудка. Потом она сняла трубку.

Черт побери, подумала я, кто бы мог ожидать.

– Могу я поговорить с мистером Хаффом?

– Его сейчас нет. Ему что-нибудь передать?

– А это миссис Хафф?

– Да.

Я попыталась улыбнуться.

– Миссис Хафф, говорит Патти Кравиц из корпорации "Телемаркет". Как вы сегодня?

– Вы что, хотите мне что-нибудь продать?

– Ничего подобного, миссис Хафф, можете мне поверить. Мы проводим исследование рынка. Компанию, на которую я работаю, интересует, как люди распоряжаются своим досугом и имеющимися у них свободными средствами. Анкеты, которые мы заполняем, значатся под номерами, поэтому ваши ответы будут совершенно анонимны. Если вы согласны с нами сотрудничать, у нас уже есть для вас очень приятный приз.

– Да уж, я думаю.

О Господи, кажется, эта леди доверчивостью не отличается.

– Я отниму у вас не больше пяти минут вашего драгоценного времени. – Произнеся эти слова, я замолчала и предоставила ей возможность самой вычислять, нужно ей это или нет.

– Ну хорошо, но только очень быстро, и если выяснится, что вы все-таки что-то продаете, я сильно рассержусь.

– Я поняла. Скажите, миссис Хафф, вы не замужем, замужем, разведены или вдова? – Я взяла карандаш и начала чертить им на листке блокнота, одновременно лихорадочно обдумывая следующие свои вопросы. Что же именно я надеюсь от нее узнать?

– Замужем.

– У вас собственный дом или вы снимаете жилье?

– Какое это имеет отношение к досугу?

– Сейчас мы до него дойдем. Это у вас основное жилье или только на время отпуска.

– А, поняла. – Тон ее несколько смягчился. – Основное.

– Сколько раз вы выезжали куда-нибудь за последние шесть месяцев? Ни разу, от одного до трех раз, больше трех раз?

– От одного до трех.

– Из общего числа поездок за последние шесть месяцев, какую часть составляли деловые?

– Слушайте, задавайте вопросы по существу, а?

– Хорошо, хорошо. Нет проблем. Тогда мы опустим некоторые вопросы. Вы или ваш муж планируете отправиться в какую-нибудь поездку в ближайшие несколько недель?

Гробовая тишина.

– Алло? – проговорила я.

– А почему вас это интересует?

– Это уже самый последний из моих вопросов, миссис Хафф, – быстро и вкрадчиво проговорила я. – В качестве нашей особой благодарности мы готовы предоставить вам два билета до Сан-Франциско и обратно, включая две ночи в гостинице "Хайат", с полным обслуживанием, и все это совершенно бесплатно. Скажите, пожалуйста, в какое время ваш муж будет дома, чтобы принять эти билеты? Вас это совершенно ни к чему не обязывает, но исследование проводится на его имя и ему придется обязательно расписаться за них. Что мне сообщить своему руководителю: когда бы вы хотели, чтобы мы их привезли?

– Нет, из этого ничего не выйдет, – в ее голосе послышалось явное раздражение. – Мы вот-вот должны будем уехать из города, как только... Я не знаю, когда он вернется, и нас это предложение не интересует. – Резкий щелчок. Разговор оборвался.

Вот черт! Я тоже с силой бросила трубку. Где же скрывается этот тип, чем таким он занимается, и что может побудить его "вот-вот уехать" из Пердидо? До сих пор его никто не видел и не слышал. По крайней мере, никто из тех, кого я знаю. Я была уверена на сто процентов, что он не связывался с Карлом Эккертом, если только за последние несколько часов они не нашли друг друга. Насколько я могла судить, не общался он ни с Даной, ни с Брайаном. Насчет Майкла я испытывала некоторые сомнения. Пожалуй, надо будет это проверить.

Чем, черт побери, занимается Венделл? Почему он, находясь где-то в непосредственной близости от своей семьи, до сих пор не попытался установить с ней контакт? Конечно, не исключено, что он ухитрился пообщаться уже со всеми тремя. Если дело обстояло действительно так, значит, все они оказались лучшими лгунами, чем я. Пожалуй, пора уже полиции пустить "хвост" за Ренатой Хафф. Не повредит и публикация портрета Венделла в местных газетах. Если он действительно в бегах, мы имеем на все это право, хоть собак можем на него науськать. А пока, несмотря на то, что приближается время ужина, придется мне еще разок прокатиться в Пердидо.

 

15

В Пердидо в тот вечер я поехала уже после ужина. Солнце садилось, его красновато-желтые лучи окрашивали южные склоны гор в золотистые, цвета осенних листьев, тона, поэтому дорога оказалась очень приятной. Возле мыса Ринкон в море еще было немало любителей серфинга. Большинство из них, держась за свои доски, покачивались на воде и болтали, с надеждой поджидая мощную и высокую волну. Прилив был еще слабым, но опубликованная в утренних газетах карта погоды показывала, что в восточной части Тихого океана, напротив мексиканской линии калифорнийского побережья, зародился ураган. Знатоки уверяли, что шторм приближается к нашим пляжам. Я обратила внимание, что горизонт уже закрывали плотные, похожие на непрерывный ряд черных кустов облака, и эта чернота продвигалась по направлению к берегу, отчего темнело быстрее обычного. Похоже, мыс Ринкон с его скалами, прибрежными отмелями и мелководьем действовал, подобно магниту, притягивая к себе бури и непогоду.

Rincon – испанское слово, означающее закрытую бухту, образованную выдающимся в море мысом. Калифорнийский берег в этой его части сплошь усеян подобными образованиями, а на одном участке океан вплотную соприкасается с автострадой. При сильном приливе волны разбиваются о набережную, вздымая над ней белую стену пенящейся воды. Слева от дороги, чтобы земля не смывалась в море, на искусственных террасах уже давно стали высаживать целые поля цветов, и теперь красные, золотистые фуксии и цинии колыхались под ветром, переливаясь в лучах заходящего солнца, будто освещенные снизу, от корней.

Когда я свернула с шоссе сто один на Пердидо-стрит, было только чуть больше семи вечера. Я неторопливо пересекла на зеленый светофор Мейн-стрит и поехала через район Бульваров к северу. Добравшись до Медиан, свернула влево и остановилась у тротуара, не доезжая несколько домов до нужного мне номера. Желтый "фольксваген" Майкла стоял на дорожке возле дома. Окна по фасаду дома были темными, но светились в задней части, где, по-видимому, находились кухня и одна из двух спален.

Я постучала в дверь и подождала на маленьком крыльце, пока Майкл открыл. Он успел переодеться, и теперь стоял не в рабочей одежде, а в чистом и жестко накрахмаленном комбинезоне из грубой хлопчатобумажной ткани – примерно таком, какой надевает водопроводчик, когда ему предстоит ползать под домом. Поскольку я только недавно видела Брайана, меня особенно поразило сходство двух братьев. Оба унаследовали от Даны тонкие черты лица и страстный, чувственный рот. Должно быть, Майкл ждал моего прихода, потому что, увидев на пороге, не выказал никакого удивления.

– Не возражаешь, если я зайду?

– Если хотите. Правда, у нас тут полный беспорядок.

– Ничего, – ответила я.

Вслед за Майклом я прошла от входной двери вглубь дома. Гостиная и кухня были пока обставлены коробками, только что перевезенными и уже раскрытыми, но по большей части еще не разобранными. Из коробок вздымались вверх и опадали на пол целые облака мятых газет.

Майкл и Джульетта обитали в большей из двух маленьких спален – на крошечном, девять на двенадцать футов пространстве, которое почти целиком занимала огромная, "королевского" размера постель. Там же находился уже включенный большой цветной телевизор. Когда я вошла, началась трансляция бейсбольного матча из Лос-Анджелеса. На туалетном столике и на крышке комода валялись пустые коробки из-под пиццы и магазинной еды на вынос, опорожненные банки из-под воды и пива. Комната производила впечатление помещения, где захватили и держат заложников, для которых полиция передает сухим пайком еду, пока идут переговоры с террористами. Повсюду валялся мусор, в воздухе смешались запахи влажных полотенец, жареного картофеля из пакетиков, сигаретного дыма и несвежих мужских носков. Пластмассовый мусорный бак с захлопывающейся крышкой был так набит использованными бумажными пеленками и памперсами, что уже не закрывался.

Майкл, не отрывая взгляда от телевизора, пристроился на самом краешке кровати, на которой, вытянувшись во весь рост, лежала Джульетта с номером "Космополитэн" в руках. Рядом с ней, на покрывале, стояла заполненная до половины пепельница. Джульетта была босиком, в коротких шортах и безрукавке цвета фуксии с широким вырезом. На вид ей можно было дать не больше восемнадцати. Если она и набрала лишний вес в период беременности, то уже успела сбросить. Волосы у нее были пострижены очень коротко и небрежно, так что уши оставались совершенно открытыми, раньше подобные прически носили мужчины, но и они уже давным-давно отказались от такого фасона. С этой стрижкой Джульетту вполне можно было принять за призывника, ожидающего отправки в часть. Лицо у нее было покрыто веснушками, голубые глаза обведены черным карандашом, ресницы густо накрашены, а тени на веках сливались сразу в два тона: синий и зеленый. В ушах болтались крупные серьга – большие веселенькие кольца из розовой пластмассы, явно приобретенные специально под надетую на ней безрукавку. Джульетта отложила журнал: ее, видимо, сильно раздражал громкий звук телевизора. В этот момент матч прервался, и стали показывать скверную рекламу какого-то местного автомагазина. Ролик сопровождала музыка, гремевшая и скрежетавшая так, словно ее написала жена владельца магазина.

– Господи, Майкл! Неужели ты не можешь приглушить эту хреновину? Ты что, глухой или как?

Майкл нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Звук несколько попритих и стал чуть ниже того уровня, что необходим для ультразвуковой трепанации черепа. Ни Майкл, ни Джульетта пока никак не отреагировали на мое появление. Я даже подумала, что пожалуй, могла бы тоже плюхнуться на кровать и провести с ними вечер, не вызвав при этом к себе практически никакого интереса. Наконец, Джульетта бросила взгляд в мою сторону, и Майкл не очень охотно представил нас друг другу:

– Это Кинси Милхоун. Частный детектив, разыскивает моего отца. А это моя жена, Джульетта, – добавил он, кивнув в ее сторону.

– Здравствуйте, очень рада, – обратилась я к Джульетте.

– Рада познакомиться, – проговорила она, снова уткнувшись глазами в журнал. Я не могла не отметить, что невольно соревновалась за ее внимание со статьей, в которой советовали, как можно научиться хорошо слушать собеседника. Джульетта, не глядя, поводила около себя рукой, отыскивая лежавшую рядом пачку сигарет. Нащупав ее, она потыкала по пачке указательным пальцем, нашла открытую сторону, запустила палец внутрь, покрутила им там и издала разочарованный, похожий на мяуканье звук, обнаружив, что пачка пуста. Я вдруг осознала, что не в состоянии отвести от нее взгляд. С этой прической морского пехотинца она напоминала мне подростка, решившего почему-то накрасить глаза и нацепить серьги. Джульетта слегка пихнула Майкла ногой.

– По-моему, ты обещал сходить на угол в магазин. У меня кончились сигареты, а малышу нужны памперсы. Сбегай, пожалуйста, а? Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

На экране телевизора снова возобновился матч. Похоже, в этом доме единственной функцией Майкла, как мужа, было бегать за сигаретами и памперсами. На мой взгляд, их браку суждено было продлиться еще месяцев десять, не больше. За это время Джульетте окончательно осточертеет сидеть каждый вечер дома. Как ни странно, хотя Майкл и был еще достаточно молод, мне он показался человеком, которому такой образ жизни не надоест никогда. Джульетта – вот кто будет раздражаться, брюзжать, капризничать, уклоняться от выполнения своих обязанностей до тех пор, пока их семья не развалится. А малыш, скорее всего, достанется в конечном счете Дане.

Майкл, не отрывая глаз от экрана и не переставая вертеть на пальце перстень выпускного класса Коттонвудской академии, подаренный ему матерью, пробурчал в ответ нечто неопределенное, не сопроводив свои слова ни малейшим побуждением встать. Последнее обстоятельство не прошло мимо Джульетты незамеченным.

– Майкл, паршивец, что мне делать, если Брендон снова описается? На нем сейчас последняя пеленка.

– Да, да, малышка, я понял. Секундочку, ладно?

Джульетта надулась и закатила глаза.

Майкл бросил на нее взгляд и увидел, что она уже злится.

– Сейчас схожу. А малыш спит? Мама хотела, чтобы она на него взглянула.

Я с удивлением поняла, что "она" относилось ко мне.

Джульетта спустила ноги с кровати.

– Не знаю. Могу посмотреть. Я его только недавно уложила. Правда, он никогда не засыпает, если телевизор так орет. – Она встала и направилась к узкому холлу, разделяющему две спальни.

Я направилась следом за ней, стараясь на ходу придумать какой-нибудь комплимент на случай, если ребенок окажется уродцем.

– Пожалуй, мне лучше держаться от него подальше, – проговорила я. – А то я простужена, вдруг он от меня заразится.

У молодых мам иногда возникает желание, чтобы их ребенка подержали бы на руках.

Опершись на косяк двери, Джульетта заглянула в меньшую из двух спален. Вся комната была забита большими, на манер платяных шкафов, картонными коробками для переезда, внутри которых, на металлических штангах, прикрепленных к верхней части, плотно висели обвешанные вещами вешалки. Детская колыбелька втиснулась в самый центр этой крепости, обнесенной стенами из утрамбованных рядов зимней и мятой летней одежды. У меня почему-то возникло ощущение, что и через много месяцев эта комната будет выглядеть точно так же, как сейчас. В джунглях из старых плащей и пиджаков казалось намного тише. Я отчетливо представила себе, что со временем Брендон привыкнет к запаху нафталина и слежавшейся шерсти. Одно неверное дуновение в его дальнейшей жизни, и он почувствует себя новым Марселем Прустом. Я приподнялась на цыпочках и заглянула через плечо Джульетты.

Брендон не спал и сидел в кроватке, выпрямившись и устремив взгляд на дверь, как будто знал, что мамочка придет и заберет его отсюда. Он оказался одним их тех утонченно красивых детей, каких обычно снимают для рекламы в журналах: пухленький, идеально сложенный, с большими голубыми глазами, ямочками на щечках и торчащими из нижней десны двумя маленькими зубками. На нем был бирюзовый фланелевый комбинезончик с прорезиненными подошвами. Малыш сидел, расставив руки широко в стороны, чтобы удерживать равновесие. Ладошки его шевелились, напоминая небольшие антенны, улавливающие приходящие из внешнего мира сигналы. Стоило ему только увидеть Джульетту, как личико его сморщилось от улыбки, а ручонки замахали, выражая детскую радость. Надутое выражение мгновенно исчезло с лица Джульетты, и она заговорила с ним на том особом языке, каким разговаривают с грудничками все матери мира. Брендон пускал пузыри, радостно улыбался и что-то лопотал в ответ. Когда Джульетта взяла его на руки, он ткнулся мордашкой ей в плечо и даже поджал ножки от счастья. Пожалуй, это был единственный момент во всей истории моей жизни, когда мне самой ужасно захотелось иметь такого же зверька. Джульетта сияла:

– Правда, он чудо?

– Очень милый, – сказала я.

– Майкл теперь даже и не пытается взять его на руки, – проговорила она. – В последнее время Брендон вдруг стал почему-то признавать только меня. Клянусь, это началось неделю назад. Раньше он беспрекословно шел к папочке. А теперь, стоит мне только попытаться дать его кому-нибудь подержать, знаете, что он устраивает?! Надо видеть его мордашку в такой момент. Ротик сразу сморщивается, подбородок начинает дрожать. И ревет, Господи, как же он ревет! Так жалобно, прямо сердце разрывается. Этот мальчишечка любит только свою мамочку. – Джульетта потискала его, продолжая что-то говорить.

Брендон вытянул ручонку и сунул несколько пальчиков ей в рот. Она сделала вид, что хочет откусить их, и ребенок в ответ захихикал низким грудным голосом. Вдруг выражение ее лица изменилось, нос сморщился.

– О Господи, неужели он уже наложил? – Указательным пальцем она чуть отогнула сзади пеленку и принялась всматриваться в образовавшийся просвет. – Майк, паршивец?!

– Что?

Джульетта направилась назад в комнату.

– Ты можешь хоть раз сделать то, что я прошу? У малыша полные штаны, а у меня больше нет памперсов. Я тебе уже дважды говорила.

Майкл послушно поднялся, хотя его взгляд все еще был прикован к экрану. Но тут снова стали крутить рекламу, и юный муж смог, наконец, оторваться от телевизора.

– Схожу, схожу, сейчас обязательно схожу, да? – ехидно поддела Джульетта, удерживая малыша одной рукой.

Майкл поискал глазами куртку-ветровку и, обнаружив ее, вытащил из кучи наваленной на полу одежды.

– Скоро вернусь, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. Пока он влезал в пиджак, я сообразила, что мне предоставляется прекрасная возможность поговорить с ним.

– Пожалуй, я тоже с тобой пройдусь, хорошо? – спросила я.

– Пожалуйста, – ответил он и посмотрел на Джульетту. – Тебе что-нибудь еще надо?

Она отрицательно помотала головой, глядя, как на экране кучка прожорливых мультипликационных созданий уничтожает остатки еды с грязной посуды. Я готова была поспорить, что ей самой мыть грязную посуду еще не приходилось ни разу.

* * *

Едва мы оказались на улице, как Майкл, пригнув голову и засунув руки в карманы, быстрым шагом устремился вперед. Он был не меньше чем на фут выше меня, шел он широко и свободно. Небо над нашей головой почернело в ожидании приближавшегося шторма, тропический бриз гнал листья вдоль придорожных канав. Днем в газетах писали, что ураган слабеет и что, скорее всего, ничего более серьезного, нежели дождь, опасаться не следует. В воздухе уже чувствовалась сильная влажность, периодически налетали порывы ветра, а небо, обычно в этот час бледно-голубое, окрасилось в угольно-черные и темно-синие тона. Майкл поднял голову. У него было такое выражение, будто еще не начавшийся ливень уже хлещет его по щекам.

Мне приходилось почти бежать, чтобы не отставать от него.

– Ты бы не мог идти немного помедленнее?

– Простите, – ответил он, заметно сбавляя шаг.

Магазин, торгующий товарами первой необходимости, находился на углу, кварталах в двух впереди. Я хорошо видела его огни, хотя сама улица была погружена в темноту. У каждого третьего или четвертого дома, мимо которых мы проходили, горел над крыльцом фонарь. Низковольтные лампочки Освещали ведущие к входным дверям дорожки, служили декоративной иллюминацией на клумбах. В прохладном вечернем воздухе витали ароматы ужина: то жареного картофеля, то готовящегося на открытом огне мяса, политого шашлычным соусом, то запекаемой в духовке курицы, то сладковато-кислый запах свиных отбивных. И хотя я уже поужинала, во мне проснулось чувство голода.

– Мне кажется, что твой отец может вернуться в город, – сказала я Майклу, стараясь отвлечься от этих ароматов.

– Да, мама мне говорила.

– И как ты поступишь, если он на тебя выйдет? Не решил еще?

– Наверное, поговорю с ним. А что? Что другое я должен буду сделать?

– Вообще-то продолжает действовать ордер на его арест, – напомнила я.

– Подумаешь, – фыркнул Майкл. – Что мне, на отца стучать? Не видел его столько Дет, и первым делом вызывать полицию, так, что ли?

– Звучит, конечно, скверно, да?

– Не звучит, а так и есть на самом деле.

– Ты его хорошо помнишь? Майкл дернул плечом.

– Мне было семнадцать, когда он исчез. Помню, что мама тогда очень много плакала, а мы с братом целых два дня не ходили в школу, сидели дома. Об остальном я стараюсь не вспоминать. Знаете, что я вам скажу? Раньше я рассуждал примерно так: "Старик покончил с собой... ну и что, подумаешь". А потом у меня появился свой сын, и я начал думать по-другому. Я не смог бы бросить своего малыша, просто не смог бы. И теперь я не понимаю, как отец решился так поступить со мной. Что он за дерьмо такое, если вы понимаете, что я хочу сказать. Почему он предал меня и Брайана. Мы были хорошими ребятами, клянусь.

– Кажется, Брайана это просто сгубило?

– Да, вы правы. Брайан всегда делал вид, что ему это все безразлично, но я-то знаю, как тяжело он переживал. Сам-то я гораздо меньше страдал.

– Твоему брату в то время было двенадцать?

– Да. Я был тогда в последнем классе. А он в шестом. У ребят это самый трудный возраст.

– У ребят любой возраст трудный, – ответила я. – Твоя мать говорила мне, что именно тогда у Брайана начались проблемы.

– Да, пожалуй.

– А что он делал?

– Не знаю ... ничего серьезного ... пропускал школу, писал на стенах краской из аэрозольных баллончиков, дрался, но все это так, чепуха. Он и сам не понимал, для чего все это делает. Я не говорю, что это было хорошо, но все-таки тогда очень уж раздули это дело. Вот и сейчас все к нему относятся как к преступнику, а он же еще ребенок. Многие мальчишки проходят через что-то подобное, да вы и сами это знаете. Он любил погарцевать, вот и напросился. В этом единственная разница между ним и остальными. Я и сам делал все то же самое, когда был в его возрасте, и никто не называл меня тогда "малолетним преступником". И не убеждайте меня, будто кто-то ему пытается теперь помочь.

– Я и не убеждаю. Я слушаю.

– Ну, так или иначе, но мне его жаль. Если уж в отношении тебя сложилось мнение, что ты негодный человек, впору и на самом деле становиться негодным. Это хоть веселее, чем быть примерным.

– Не думаю, что там, где сейчас находится Брайан, очень весело.

– Я не понимаю, что произошло. Брайан упоминал одного парня, кажется, его зовут Гевара. Вот кто настоящий подонок. Они какое-то время сидели в одной камере, и Брайан говорил, что тот ему постоянно проходу не давал и все время подставлял его копам, как проштрафившегося. Гевара его и подбил на этот побег.

– Мне говорили, что Гевару убили.

– Туда ему и дорога.

– Насколько я понимаю, ты разговаривал с Брайаном после его поимки и возвращения. И ваша мать, и сама я тоже с ним говорили.

– Я общался с братом только по телефону, так что он мало что мог мне сказать. По большей части убеждал меня ничему не верить, пока я не поговорю с ним лично. Он чувствует себя всеми преданным.

– Как это преданным?

– Что? А-а, злится на всех. Судья предъявил ему обвинения в побеге, ограблении, преднамеренном угоне машины и в убийстве при отягчающих обстоятельствах. Представляете? Какая-то дикая чушь. О том, чтобы сбежать из тюрьмы, у него даже и мысли не было.

– Тогда зачем же он бежал?

– Ему угрожали! Обещали разделаться с ним, если он откажется. Они его держали в заложниках, понимаете?

– Я этого не знала, – ответила я, стараясь говорить так, чтобы мой голос звучал нейтрально.

Но Майкл был настолько поглощен защитой своего брата, что не уловил ноток сомнения в моих словах.

– Это правда. Брайан клянется, что это правда. Он говорит, что ту женщину на шоссе убил Хулио Родригес. Сам он никого не убивал. Говорит, что сам не понимает, как это все произошло. Он не ожидал, что эти типы натворят подобное. Преднамеренное убийство! Господи, это же надо выдумать!

– Майкл, та женщина была убита по ходу совершения тяжкого преступления, а это автоматически истолковывается как отягчающее обстоятельство. Даже если твой брат вообще не прикасался к пистолету, он все равно считается соучастником преступления.

– Но это же не делает его виновным. На протяжении всего побега он пытался оторваться от них и скрыться.

Я подавила в себе желание спорить. Я видела, что Майкл уже начинал злиться, и понимала, что не следует слишком жать на него, если я хочу заручиться его сотрудничеством.

– Полагаю, адвокат Брайана во всем разберется, – решила я перевести разговор на нейтральную тему. – А сам ты чем сейчас занимаешься? Работаешь где-нибудь?

– На стройке, и наконец-то стал неплохо зарабатывать. Мама хочет, чтобы я пошел в колледж, а я не вижу смысла. Не хочу, чтобы Джульетта работала, пока Брендон еще маленький. Да и не представляю себе, куда и кем она могла бы пойти работать. Вряд ли она сможет получить где-нибудь больше, чем самую минимальную оплату, хоть и окончила среднюю школу. А при нынешних ценах на услуги няни в такой работе нет никакого смысла.

Мы дошли до углового магазина, ярко освещенного лампами дневного света. Наш разговор прервался. Майкл стал сосредоточенно ходить вдоль прилавков, набирая то, за чем его послали, а я подошла к стойке с газетами и принялась просматривать последние номера "женских" журналов. Судя по вынесенным на обложки заголовкам статей, женщины были одержимы исключительно только похуданием, сексом и проблемой, как подешевле украсить дом – причем именно в такой последовательности. Я стояла, листая "Семейный очаг", пока не наткнулась на раздел, озаглавленный "Двадцать пять вещей, которые можно сделать за двадцать пять долларов и дешевле". Там рекомендовалось использовать старые простыни для пошива чехлов с декоративными завязками на складные металлические стулья.

Я огляделась и увидела, что Майкл стоит на выходе возле кассы. За свои покупки он явно уже успел расплатиться, и поэтому продавщица складывала их в пакет. Я не совсем поняла, откуда и почему оно возникло, но у меня вдруг появилось ощущение, что за ним наблюдаю не я одна, но кто-то еще. Как бы невзначай, я обвела взглядом магазин. Слева от себя я уловила какое-то движение: в стеклах холодильных прилавков, стоящих вдоль стены напротив входных дверей, вроде бы отразилось чье-то размытое изображение. Я обернулась в ту сторону, чтобы рассмотреть человека получше, но лицо уже исчезло.

Я устремилась к выходу и, толкнув дверь, выскочила на улицу, на вечернюю прохладу. Вокруг было тихо и пустынно. На стоянке возле магазина никого не было видно. Ни пешеходов, ни выгуливающих собак, даже ветви кустов не шевелились под ветром. Однако ощущение, что за нами наблюдают, не проходило, и я почувствовала, как волосы у меня на голове встают дыбом. Не было никаких оснований предполагать, что Майкл или я могли бы привлечь к себе чье-то внимание. Если, конечно, этим кем-то не были Венделл или Рената. Ветер усилился, над мостовой начинала стелиться дымка, словно выползающая из какого-то шланга.

– Что случилось?

Я обернулась и увидела в дверях Майкла, нагруженного пакетом с покупками.

– Мне показалось, что тут кто-то стоял и следил за тобой.

– Я никого не видел, – покачал он головой.

– Возможно, у меня просто воображение разыгралось, – сказала я, – хотя вообще-то мне нечасто мерещатся подобные вещи. – Я чувствовала, как по всему телу прокатываются волны мелкой противной дрожи.

– Думаете, это мог быть папа?

– Не представляю, для кого другого мы могли бы представлять интерес.

Майкл вдруг поднял голову и прислушался, как насторожившееся животное.

– Слышите, мотор где-то работает?

– Да? – Я старательно прислушалась, но, кроме шума ветра в ветвях деревьев, ничего разобрать не могла. – А в какой стороне?

– Уже исчез, – покачал головой Майкл. – По-моему, вон там.

Я изо всех сил всматривалась в темную часть улицы, куда показал Майкл, но никаких признаков жизни разглядеть там не могла. Фонари на редко поставленных столбах создавали внизу под собой ярко освещенные пятна, которые только подчеркивали глубину теней, лежавших в промежутках между ними. По верхушкам деревьев волнами прокатывался ветер с моря, и вызываемый им шорох листьев, казалось, хочет и не может высказать нечто таинственное. Первые легкие капли дождя уже начинали стучать по листьям. Мне показалось, что где-то в стороне я расслышала тихий, но отчетливый стук каблуков: кто-то быстро и целеустремленно удалялся в темноту. Я обернулась. Улыбка почти сползла с лица Майкла, стоило ему увидеть мое выражение.

– А вы и правда перепугались.

– Терпеть не могу, когда за мной наблюдают.

Я заметила, что продавщица, не отрываясь, смотрит на нас из глубины магазина, видимо, заинтригованная нашим поведением. Я бросила на Майкла быстрый взгляд.

– Пошли домой. А то Джульетта будет беспокоиться, куда мы провалились.

Мы быстро зашагали в обратную сторону. На этот раз я уже не пыталась просить Майкла идти помедленнее. Время от времени я оглядывалась назад, но улица неизменно оказывалась пуста. Мой опыт свидетельствует: всегда легче идти в темноту, чем уходить от нее. Только когда за нами закрылась входная дверь, я позволила себе расслабиться. И тут с моих губ невольно сорвался такой вздох облегчения, что Майкл, уже успевший дойти с покупками почти до кухни, обернулся в дверях.

– Не бойтесь, уж тут-то мы в безопасности, верно?

Он вышел из кухни, держа в руках памперсы и пачку сигарет, и направился к спальне. Я пошла следом, стараясь не отставать от него.

– Послушай, я была бы очень благодарна, если ты дашь мне знать в случае, когда объявится твой отец. Я тебе оставлю свою карточку. Можешь звонить в любое время.

– Обязательно.

– И Джульетту тоже предупреди, – попросила я.

– Конечно.

Он остановился и терпеливо ждал, пока я рылась в сумочке, отыскивая свою визитку. Приподняв ногу, я на колене написала на карточке телефон и протянула Майклу. Тот без особого интереса глянул на нее и сунул в карман пиджака.

– Спасибо.

По его тону я поняла, что он ни в каком случае не собирался мне звонить. Если Венделл попытается вступить с ним в контакт, Майкл, скорее всего, будет это только приветствовать.

Мы вошли назад в спальню, где по телевизору все еще продолжался бейсбольный матч. Джульетта ушла с ребенком в ванную, и через закрытую дверь было слышно, как она громко говорила Брендону что-то нежное. Все внимание Майкла снова переключилось на телевизор. Он опустился на пол, прислонившись спиной к кровати, и принялся вертеть перстень Венделла, надетый на палец правой руки. Интересно, подумала я, меняет ли этот камень цвет – как это происходит с некоторыми минералами – в зависимости от того, в каком настроении находится владелец. Я взяла пакет памперсов и постучала в дверь ванной.

Дверь открылась, и оттуда выглянула Джульетта.

– Ой, вот и хорошо. Очень здорово, что принесли. Спасибо. Хотите помочь мне его купать? Я решила положить его прямо в ванну, он был такой грязный.

– Пожалуй, я лучше пойду, – ответила я. – Похоже, дождь может вот-вот полить.

– Правда? Дождь собирается?

– Да, если нам повезет.

Я видела, что Джульетта колеблется.

– Я хотела бы у вас кое-что спросить. Если отец Майкла вернется, ему можно будет прийти взглянуть на ребенка? Брендон – его единственный внук, и вдруг у дедушки больше никогда не будет возможности увидеть малыша?

– Меня бы это не удивило. И на вашем месте я бы была осторожнее.

Мне показалось, что Джульетта хотела сказать что-то еще, но потом явно передумала. Когда я закрывала дверь в ванную, Брендон увлеченно грыз губку.

 

16

Едва я выехала на шоссе сто один, как по ветровому стеклу машины застучали капли, а к тому времени, когда мне удалось найти место для парковки в полуквартале от своего дома, дождь разошелся уже вовсю. Я заперла "фольксваген", пробралась между разливающимися лужами к входной калитке и зашлепала к своей двери, открывающейся во внутренний дворик дома Генри. Окна его были освещены, дверь на кухню открыта, и оттуда до меня донеслись ароматы выпечки: вкусные запахи ванилина и шоколада, необыкновенно приятно смешивающиеся с запахами дождя и вымокшей травы. По верхушкам деревьев вдруг пронесся порыв ветра, обрушив на меня целый водопад листьев и крупных капель. Пригнувшись и вжав голову в плечи, я свернула с дорожки и припустилась к двери Генри.

Он орудовал ножом, разрезая на ровные куски еще лежавший в форме большой, девять на девять дюймов, шоколадный пирог с орехами. Генри был босиком, в белых шортах и ярко-голубой безрукавке. Мне приходилось видеть фотографии, на которых он запечатлен в юности, ему было еще только пятьдесят или шестьдесят лет. Лично мне он больше нравился сейчас, когда ему перевалило за восемьдесят и он приобрел особую стройную худощавость и прекрасный внешний вид, чудесно дополнявшийся шелковистыми седыми волосами и голубыми глазами. При взгляде на Генри складывалось впечатление, что с годами ему суждено выглядеть все лучше и лучше. Я постучала по косяку алюминиевой экранной двери. Он поднял голову и, увидев меня, радостно заулыбался.

– А-а, это ты, Кинси. Быстро ты откликнулась. Я тебе только что оставил приглашение на автоответчике, – Он жестом предложил мне заходить.

Я вошла, старательно вытерла туфли о лежащий перед дверью матерчатый коврик, потом скинула их и оставила на пороге.

– А я увидела, что у тебя горит свет, и решила заглянуть. Ездила в Пердидо, только что вернулась и еще даже не заходила домой. Какой чудный дождь, правда? Интересно, откуда его к нам пригнало, а?

– Насколько я слышал, это нас задел самым хвостом ураган Джеки. Говорят, что будет лить еще два дня. Чай у меня уже заварен, достань только чашки и блюдца.

Я так и сделала, а заодно достала из холодильника молоко. Генри сполоснул нож, вытер его и вернулся к столу, где в форме красовался нарезанный пирог. После захода солнца температура в Санта-Терезе обычно падает градусов до двадцати или даже ниже, и становится прохладно, но сегодня из-за дождя и шторма стояла почти тропическая влажная жара. В кухне было душно, как в инкубаторе. Генри извлек на свет старый напольный вентилятор с большими черными лопастями, и тот с легким гудением принялся гонять воздух по комнате, создавая некое подобие сирокко – легкого и теплого ветра с моря.

Мы уселись за стол напротив друг друга, между нами, прямо на кухонной варежке был водружен противень с пирогом. Верхняя корочка у него была чуть подрумяненной и казалась тонкой и хрупкой, как табачный лист. Через изломы оставленного ножом неровного следа виднелась внутренняя часть этого кондитерского чуда. Уже под самой коркой пирог был темным и влажным, внешне напоминая хорошо промоченный грунт, из которого торчали крупные, как камешки, грецкие орехи с вкраплениями небольших кусочков шоколада. Генри достал лопаточкой первый кусок и положил его мне. После этой демонстрации хороших манер мы уже ели прямо из формы.

Я разлила чай, добавив себе немного молока. Потом разломила свой кусок пирога пополам, и каждую часть – снова пополам. Таким образом я пыталась создать у самой себя иллюзию будто поглощаю не слишком много калорий. Рот у меня был до отказа набит теплым шоколадом, не исключено, что я даже тихонько поскуливала и подвывала от удовольствия, но Генри – слишком воспитанный человек, чтобы замечать такие вещи.

– Сегодня я сделала странное открытие, – проговорила я. – Не исключено, что у меня в здешних краях есть родственники.

– Что за родственники? Я пожала плечами.

– Ну, люди с такой же фамилией, вроде бы связанные по семейной линии, кровными узами и все такое.

– Вот как. – Его голубые глаза с интересом изучали меня. – Занятно, черт возьми. И кто же они?

– Не знаю, я еще их не видела.

– А-а. А я было подумал, что вы уже познакомились. Тогда откуда же ты знаешь об их существовании?

– Я вчера ходила в Пердидо по домам. И одна женщина сказала, что я ей кого-то напоминаю, и спросила, как меня зовут. Я ответила, и тогда она спросила, не прихожусь ли я родственницей семье Бэртона Кинси, что живет в Ломпоке. Я ответила, что нет, но потом посмотрела свидетельство о браке своих родителей. Отца моей матери звали Бэртон Кинси. Сейчас мне кажется, что где-то в глубине сознания я и раньше это знала, просто тогда мне не хотелось во всем этом разбираться. Странно, правда?

– И что же ты собираешься теперь делать?

– Еще не знаю. Подумаю. У меня предчувствие, что здесь целый клубок проблем, который лучше не трогать.

– Ящик Пандоры.

– Совершенно верно. Просто беда.

– А с другой стороны, может быть, и ничего страшного.

Я скорчила гримасу.

– Не хочу рисковать. У меня никогда в жизни не было близких родственников. И что мне теперь с ними делать?

– А действительно, что тебе с ними делать? – улыбнулся, как будто что-то припоминая, Генри.

– Не знаю. У меня при одной мысли об этом мурашки начинают бегать. Такие проблемы могут возникнуть. Посмотри на Вильяма: от него же с ума сойти можно.

– Но я ведь его люблю. А в этом-то все и дело, верно?

– Правда?

– Ну, конечно, поступай так, как сама считаешь нужным. Но, на мой взгляд, в том, что у человека есть родные, может быть и немало хорошего.

Я немного помолчала, поглощая ломоть пирога величиной в добрую половину штата.

– Пожалуй, оставлю-ка я все, как есть. А то стоит только связаться, познакомиться, сразу увязнешь, и конец.

– А ты о них что-нибудь знаешь?

– Нет, ничего.

– И к возможности что-то выяснить относишься, как я понимаю, с большим энтузиазмом, – рассмеялся Генри.

– Я только сегодня о них узнала, – ответила я. Мне вдруг стало немного неудобно. – А кроме того, единственный среди них человек, которого я сама помню и который мне действительно родственник, это Корнелия Кинси, моя бабушка по материнской линии. Дедушка, насколько я понимаю, умер.

– Так значит, твоя бабушка вдова. Очень интересно. Как по-твоему, мне бы она не подошла?

– А это мысль, – сухо ответила я.

– Да брось ты. Что тебя так грызет?

– Кто сказал, что меня что-то грызет? Ничего меня не грызет.

– Тогда почему бы тебе с ними не познакомиться?

– А вдруг она жадная и отвратительная?

– А вдруг добрая и приятная?

– Ну, конечно. Если она такая... такая добрая, то почему за целые двадцать девять лет она ни разу не объявилась?

– Возможно, была чем-то занята.

Я обратила внимание, что разговор у нас движется вперед как будто рывками. Оба мы слишком хорошо знали друг друга, поэтому в переходных словах и фразах не было необходимости. Однако я испытывала удивительную тяжесть и неповоротливость в мыслях.

– Так что же мне делать? Что предпринять?

– Позвони ей. Поздоровайся. Представься.

Все мое существо яростно сопротивлялось этому совету.

– Не собираюсь, – ответила я. – Оставлю все, как есть. – Тон у меня при этом был упрямый, хотя вообще-то я в таких вещах обычно не проявляю склонности особо упорствовать и непременно настаивать на своем.

– Ну, оставь все, как есть, – сказал Генри, слегка пожав плечами.

– Так я и сделаю. Именно так. И потом, посмотри, сколько прошло лет с тех пор, как погибли мои родители. Странно было бы только сейчас знакомиться.

– Это ты уже говорила.

– Но это же действительно так!

– Ну, так не знакомься. Ты абсолютно права.

– И не буду. Не собираюсь, – раздраженно проговорила я. Терпеть не могу, когда со мной соглашаются подобным образом. Генри мог бы поспорить, мог бы начать убеждать меня поступить иначе. Мог бы предложить какой-то план действий. А вместо этого он лишь повторяет то, что я сама говорю ему. Но мне почему-то кажется, что когда это произношу я, в моих словах больше смысла. А то, что повторяет вслед за мной он, представляется мне проявлением упрямства или спорным. Я никак не могла взять в толк, что сегодня произошло с Генри, не иначе как все это – своеобразная реакция на избыток сахара в пироге.

Разговор перешел на тему отношений Вильяма и Рози. Ничего нового я не услышала. Спорту и политике каждый из нас отвел ровно по одной фразе. Вскоре после этого я, чувствуя себя заметно не в духе, ушла. Генри держался, как ни в чем не бывало, но у меня на душе остался такой осадок, как будто мы с ним жутко поспорили. Спала я в ту ночь очень плохо.

* * *

В пять пятьдесят девять утра все еще лило по-прежнему, и я решила отказаться от пробежки. Простуда моя постепенно проходила, но все равно вряд ли стоило заниматься упражнениями под проливным дождем. Трудно было представить себе, что всего лишь неделю назад я, натертая какой-то противоестественной дрянью, валялась возле бассейна в Мексике. Я немного потянулась в постели, глядя в окно на едва светлеющее небо. Оно было тяжелого, серо-свинцового цвета: начинавшийся день явно располагал к какому-нибудь серьезному занятию вроде чтения. Вытащив руку из-под одеяла, я принялась рассматривать свой искусственный загар, успевший уже стать бледно-розовым. Потом задрала вверх голую ногу и только тут обратила внимание, насколько обросла у меня лодыжка. Господи, уже давно пора было побрить ноги. А то создавалось такое впечатление, будто на мне гольфы из ангорской шерсти. Наконец, когда мне надоело разглядывать саму себя, я с трудом поднялась с постели, приняла душ, побрила ноги и оделась, обрядившись в чистые джинсы it хлопчатобумажный свитер, поскольку предстоял обед с Хэррисом Брауном. Потом позавтракала, хорошенько нагрузив себя жирами и углеводами, этими природными антидепрессантами. Накануне Ида Рут предупредила меня, что она с утра задержится, и разрешила воспользоваться ее местом на стоянке. Ровно в девять часов я вошла в контору.

Когда я появилась в дверях, Элисон говорила с кем-то по телефону. Она предупреждающе, как уличный регулировщик, подняла руку, давая знак, что хочет что-то мне сказать. Я приостановилась, ожидая паузы в их разговоре.

– Ничего, не беспокойтесь, я подожду. Не спешите, – проговорила она в трубку и прикрыла ее ладонью. – Там у тебя в кабинете кое-кто есть, я разрешила подождать, – обратилась ко мне Элисон, пока ее телефонный собеседник занимался какими-то своими делами. – Надеюсь, ты не возражаешь. Если тебе будут звонить, я отвечу.

– А в чем дело?

Но Элисон уже снова переключила внимание на телефон: видимо, ее собеседник наконец-то продолжил беседу. Я недоуменно пожала плечами и направилась по коридору к своему кабинету, дверь которого была открыта. Внутри, возле окна, спиной ко мне стояла женщина.

Я подошла к столу и бросила сумочку в кресло.

– Здравствуйте. Чем могу быть полезна?

Женщина повернулась и уставилась на меня с тем особенным любопытством, с каким обычно разглядывают знаменитостей, случайно оказавшись с ними рядом. Я вдруг поняла, что и сама гляжу на нее точно так же. Мы были с ней настолько похожи друг на друга, что вполне могли бы сойти за сестер. У меня возникло ощущение, будто я вижу ее словно во сне: лицо женщины одновременно и казалось знакомым, но и как будто расплывалось передо мной, не давая возможности ясно различить все его черты. Если говорить о мелких деталях, то мы с ней были совершенно разные. Точнее, она была похожа на такую меня, какой, на мой взгляд, я сама должна представляться в глазах других. И чем дольше я в нее всматривалась, тем меньше оставалось между нами сходства. Очень быстро я поняла, что различий между нами гораздо больше, чем общего. Она была ниже ростом – пять футов два дюйма (при моих пяти футах шести дюймах) – и полнее меня, что позволяло предположить склонность к обильной пище и недостаток физических упражнений. Я уже очень давно занималась бегом трусцой и время от времени получала ясные подтверждения того, как именно огромное количество набеганных миль сказывается на моей фигуре и телосложении. Она была шире меня в талии, с несколько тяжеловатым задом и с массивной грудью. Но в то же время и лучше ухожена. Глядя на нее я поняла, как могла бы выглядеть сама, если бы не жалела денег на приличную прическу, научилась хотя бы самым основам применения косметики и обзавелась бы своим стилем в одежде. Моя посетительница была во всем шелковом, кремового цвета: длинная прямая в сборку юбка и такого же стиля жакетка – без воротника и с застежкой на пуговицах – из-под которой выглядывала кораллового цвета шелковая безрукавка с круглым вырезом. Фасон был выбран так, что в глаза бросались прежде всего ниспадающие прямые линии, и это несколько скрывало ее коренастость.

Женщина улыбнулась и протянула руку.

– Здравствуйте, Кинси. Рада познакомиться. Меня зовут Лиза, я ваша двоюродная сестра.

– Как вы меня нашли? – ошарашенно спросила я. – Я только вчера узнала, что, возможно, у меня есть тут родственники.

– И мы тоже только вчера об этом узнали. Ну, может быть, не совсем вчера. Накануне, уже поздно вечером Лена Ирвин позвонила моей сестре, Памеле, и мы с ней сразу же встретились. Лена была уверена, что вы – наша родственница. Сестры, у меня их две, просто жуть как хотели поехать сегодня со мной вместе, но потом мы решили, что для вас это может оказаться слишком большой неожиданностью. А кроме того, Таше надо было возвращаться в Сан-Франциско, а Памела дохаживает беременность и готова в любой момент разродиться.

Три двоюродных сестры сразу. Пожалуй, немного чересчур. Я решила сменить тему.

– А откуда вы знаете Лену?

Лиза сделала неопределенный жест рукой, точь-в-точь как делаю я сама.

– У нее родные живут в Ломпоке. И как только она сказала, что познакомилась с вами, мы сразу же решили, что обязательно должны вас увидеть. Гранд мы пока ни слова не говорили, но я уверена, что она тоже захочет с вами встретиться.

– Гранд?

– Ой, простите. Это Корнелия, наша бабушка. Ее девичья фамилия Ла-Гранд, а мы приставку отбрасываем и зовем ее просто Гранд. Все давно уже так привыкли. По-моему, за ней это прозвище закрепилось еще с детства.

– А что она обо мне знает?

– Да в общем-то почти ничего. Конечно, мы все знали о вашем существовании, но понятия не имели, где вы сейчас. Весь тот семейный скандал – такая глупость. Ну, то есть тогда-то его не считали глупостью. Но, Господи, насколько я знаю, это же ведь из-за него наша семья раскололась ровно пополам. Ой, а я вас не отрываю от работы? Простите, что я сразу об этом не спросила.

– Нет, нисколько, – ответила я, бросив мимолетный взгляд на наручные часики. До обеда с Брауном оставалось еще три часа. – Элисон пообещала, что ответит, если мне будут звонить, но я никаких важных звонков сейчас не жду. Расскажите мне о сестрах.

– Их было пятеро. По-моему, был и брат, но он умер еще младенцем. И они разделились на два лагеря из-за разрыва между Гранд и тетей Ритой. Вы действительно ничего об этом не слышали?

– Совершенно ничего, – ответила я. – Но я слушаю вас и до сих пор гадаю, действительно ли вы попали к тому, к кому шли.

– Абсолютно в этом уверена, – проговорила Лиза. – У вашей матери ведь была фамилия Кинси, и звали ее Рита Синтия, верно? И у нее была сестра, Вирджиния. Мы еще звали ее тетя Джин, а иногда просто Джин-Джин.

– Да, я ее тоже так называла, – тихо произнесла я. Мне всегда казалось, что это именно я придумала тете такое прозвище, и что никто другой так ее не зовет.

– Я ее знала не очень хорошо, – продолжала Лиза, – из-за того отчуждения, что возникло между ними двумя и Гранд. Ей, кстати, в этом году исполняется восемьдесят восемь, но она до сих пор просто молоток. То есть, конечно, она уже практически слепая, и со здоровьем у нее не очень хорошо, но для своего возраста молодец. Не знаю, стали Рита и Вирджиния с ней снова разговаривать или нет. Но тетя Джин время от времени приезжала навестить нас, и тогда съезжались на встречу все сестры. Все, конечно, жутко боялись, как бы Гранд не прознала об этом, но по-моему, она так ничего о встречах и не узнала. А нашу маму зовут Сюзанна. Из всех сестер она самая младшая. Не возражаете, если я присяду?

– Нет, конечно. Извините, что я сама вам не предложила. Хотите кофе? Я сейчас принесу.

– Нет, нет, не надо. Простите, что я так неожиданно сюда ввалилась и обрушила на вас все эти новости. Да, так о чем же я говорила? А, вспомнила: ваша мать была самой старшей из сестер, а моя – младшей. Сейчас в живых осталось только двое: моя мама, Сюзанна, ей пятьдесят восемь, следующая за ней по старшинству. Мора, той шестьдесят один. Сара умерла лет пять назад. Господи, извините, что я со всем этим к вам пристаю. Мы-то думали, что вы все это знаете.

– А Бэртон ... дедушка Кинси?

– Он тоже умер. Всего год назад, но он ведь уже много лет как был болен. – Она произнесла эти слова так, как будто мне должно было быть известно и о самом факте его болезни, и о том, чем именно он болел.

Но я никак на это не отреагировала. Мне не хотелось вдаваться в частности, пока я еще не до конца уяснила себе общую картину, дававшуюся мне с большим трудом.

– И сколько же у меня двоюродных сестер?

– Ну, нас трое. У Моры две дочери, Делия и Элеонора. И у Сары было четыре девочки.

– И вы все живете в Ломпоке?

– Нет, не все, – ответила она. – Из дочерей Сары три живут на Восточном побережье. Одна замужем, две учатся в колледже, а чем занимается четвертая, я не знаю. Она там в семье что-то вроде паршивой овцы. Дочки Моры обе в Ломпоке. Вообще-то Мора и моя мама живут всего в пяти кварталах друг от друга. Это была часть замысла Гранд – так их поселить. – Лиза рассмеялась, и я обратила внимание, что и зубы у нее были такие же, как у меня: очень белые и крупные. – Лучше я вам буду выдавать все маленькими порциями, а то вам плохо станет.

– Пожалуй, я и так уже близка к обмороку.

Она снова рассмеялась. Что-то в этой женщине, в том, как она держалась, действовало мне на нервы. Слишком уж ей нравился почему-то этот разговор, а вот мне он не доставлял никакого удовольствия. Я старалась усвоить всю эту новую для себя информацию, понять и осмыслить ее значение, старалась держаться вежливо и реагировать на все должным образом. Но, по правде говоря, чувствовала я себя по-дурацки. Особенно мешала мне ее бездумно-оживленная манера, будто собеседнику и самому все давно известно. Я поерзала на кресле и подняла руку, как ученица в классе:

– Можно мне попросить вас вернуться назад и начать все сначала?

– Ой, простите. Бедняжка, наверное, у вас все в голове перепуталось. Надо было Таше к вам приехать. Она вполне могла бы и не лететь сегодня. Я так и знала, что сама только все испорчу, но кроме меня, ехать сегодня было совершенно некому. Вы, конечно, знаете о побеге Синтии. Уж об этом-то вам должны были рассказывать. – Последнюю фразу она произнесла таким тоном, словно была абсолютно уверена: уж эта-то история из разряда тех новостей, которыми живет весь мир.

Я в очередной раз отрицательно покачала головой, уже начиная ощущать себя болванчиком, болтающимся за задним стеклом чьей-нибудь машины.

– Когда родители погибли в автокатастрофе, мне было только пять лет. После этого меня растила тетя Джин, но она ничего не рассказывала об истории семьи, совсем ничего. Так что можете смело исходить из того, что мне абсолютно ничего не известно.

– О Господи! Ну, всего-то, наверное, я и сама не знаю. Я начну рассказывать, а если вам что-то будет непонятно, пожалуйста, не стесняйтесь и перебивайте. Ну так вот, прежде всего, у нашего дедушки Кинси был неплохой капиталец. Его семья владела диатомитовой шахтой и перерабатывающей фабрикой. Диатомит – это то, из чего делают диатомитовый порошок. Знаете, что это такое?

– Какой-то фильтрационный материал, да?

– Верно. Месторождение диатомита в Ломпоке считается одним из самых крупных и чистых в мире. Эта компания принадлежала семье Кинси уже очень давно. Видимо, и бабушка тоже из достаточно богатой семьи, хотя она почти ничего об этом не рассказывала, поэтому о ней я практически ничего не знаю. Ее девичья фамилия – Ла-Гранд, но сколько я помню, все ее всегда звали просто Гранд. Ну, об этом я вам уже говорила. Так вот, у них с дедушкой было шестеро детей: один мальчик, который умер, и пять девочек. Рита Синтия – самая старшая. У бабушки она была любимицей, возможно, потому, что они очень походили друг на друга. Мне кажется, Рита была довольно испорченной... ну, во всяком случае, говорят, что от ее выходок у всех волосы дыбом вставали. Она абсолютно во всем отказывалась соответствовать ожиданиям бабушки. И по этой причине превратилась в своего рода семейную легенду. Стала кем-то наподобие святой покровительницы устремлений членов семьи к свободе. Все остальные, и особенно мы, ее племянники и племянницы считали тетю Риту дерзкой, непокорной, демонстративно не желавшей подчиняться, настоящим символом независимости и свободолюбивого духа. Наши матери очень хотели бы быть такими же раскрепощенными и свободными, как она. Рита Синтия постоянно утирала бабушке нос, а ведь Гранд тоже была та еще штучка. Жесткая, высокомерная, обо всем судила свысока, все стремилась держать под своим контролем. Девочек она воспитала так, чтобы все они были в душе маленькими роботами, рабынями аристократических замашек. Только поймите меня правильно. Она умела быть и очень великодушной, но обычно всегда только в обмен на что-то, на каких-то условиях. Например, она могла дать денег на учебу, но только в местном колледже или в том, который она сама укажет. То же самое и с домом. Она могла оплатить первый взнос или даже выступить поручительницей, если вы брали заем в банке, но только при условии, что вы будете жить не дальше шести кварталов от нее. И когда тетя Рита ушла из дома, на бабушку это очень сильно подействовало.

– Не понимаю, а что ее заставило?..

– О Господи! Ну хорошо, сейчас я расскажу все с самого начала. Прежде всего, дебют Риты состоялся в 1935 году. Пятого июля...

– У моей мамы был дебют? В самом деле? И вы даже помните дату?! Ну и память же у вас!

– Нет, нет, нет. Это просто все часть семейного предания. У нас в семье это все знают. Как сказку о Златовласке или о Золушке. А произошло вот что. Гранд заказала столовый набор из чистого серебра: двенадцать колец для салфеток, на каждом из которых было выгравировано имя Риты Синтии и дата ее дебюта. Бабушка хотела положить начало традиции – чтобы и у других дочерей тоже были потом такие же наборы, – но получилось все не так, как она рассчитывала. Гранд устроила грандиознейший прием и пригласила на него гостей с таким расчетом, чтобы Рита могла завести там полезные знакомства. Ну, вы понимаете, со светскими холостяками и всякими записными потрясающе подходящими женихами.

– Это с теми-то, что были в Ломпоке?

– Ну, нет, конечно. Они понаехали отовсюду. И из округа Мэрии, из Уолнат-Крик, из Аттертона, Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Бог знает откуда еще. Бабушке ужасно хотелось, чтобы Рита, как тогда говорили, "удачно вышла замуж". А Рита влюбилась в вашего отца, который работал на этом приеме.

– Официантом?

– Совершенно верно. Кто-то из его приятелей работал в фирме, обслуживающей такие приемы, и попросил его в тот вечер помочь. Тетя Рита стала потихоньку ото всех встречаться с Рэнди Милхоуном. Все это происходило в самый разгар Великой Депрессии. Милхоун работал в то время на почте здесь, в Санта-Терезе. То есть вообще-то он не был официантом, – добавила она.

– Ну что ж, слава Богу, – сухо проговорила я, но Лиза не поняла иронии. – А на почте он чем занимался?

– Разносил письма. Был "нецивилизованным служащим", как презрительно называла его тогда бабушка. С ее точки зрения, он был никем и ничем, никчемным человеком, хотя и белым ... из самых низов, и к тому же слишком старым для Риты. Бабушка узнала, что они встречаются, и закатила грандиозный скандал, но все ее усилия оказались напрасны. Рите уже исполнилось восемнадцать, и она была жуткой упрямицей. Чем больше бабушка протестовала, тем сильнее она упиралась. А к ноябрю ушла из дома. Просто сбежала и вышла за него замуж, не сказав никому ни слова.

– Вирджинии она сказала.

– Правда?

– Да. Тетя Джин была на свадьбе одной из свидетельниц.

– Ах вот как. Я этого не знала. Хотя это по-своему естественно. Но когда Гранд все узнала, она так рассвирепела, что выгнала Риту из дома вообще без единого цента. Даже серебряные кольца для салфеток не разрешила ей взять.

– Ужасная участь. Пожалуй, лучше уж сразу умереть, чем жить без колеи.

– Ну, тогда Рите, наверное, именно так и казалось, – заметила Лиза. – Не знаю, что бабушка сделала с остальными, но всякий раз, когда семейство собиралось за столом, каждой из нас до смерти хотелось получить одно из этих колечек. У Гранд образовалась целая коллекция самых разных колец ... все английского серебра, но в разных стилях и с разными монограммами, – продолжала она. – Если бабушка ожидала от кого-то за ужином проявления грубости или непослушания, или еще чего-нибудь в этом роде, тому она клала салфетку, вставленную в кольцо с монограммой Риты Синтии. Она считала это чем-то вроде выражения осуждения или презрения. Знаете, у нее это было способом пристыдить кого-то, кто начинал ее плохо слушаться, она наказывала подобным образом всех своих внучек. Но дело кончилось тем, что мы стали соперничать друг с другом за право получить салфетку в этом кольце. Начали считать ее получение чем-то вроде почетной награды. Рита Синтия оказалась единственной в семье, кто сумел вырваться из-под бабушкиного каблука, и мы все восхищались ею. Поэтому мы обычно потихоньку собирались вместе и спорили, кому из нас быть сегодня Ритой. Та, которой выпадала очередь, начинала вести себя дерзко и вызывающе, бабушка, естественно, обрушивалась на нее как ведьма, и выдавала ей салфетку в кольце Риты Синтии. С бабушкиной точки зрения, это было вершиной позора, а с нашей – высшей наградой.

– И никто не мешал вам разыгрывать эти комедии?

– Ну, бабушка так ничего и не узнала. К тому времени она уже почти ничего не видела, и кроме того, мы были очень осторожны. В этом-то и заключалась главная прелесть игры. Я даже не уверена, замечали ли что-нибудь наши матери. Но если и замечали, то скорее всего в душе были на нашей стороне. Рита пользовалась у них всеобщей любовью, а на втором месте, чуть позади нее, была Вирджиния. Вот почему нам всем стало так плохо после ее побега из дома. Мы потеряли не только Риту, но в общем-то и Джин тоже.

– Вот как, – проговорила я, но сама еле расслышала свой голос. У меня было такое ощущение, будто меня ударили. Лиза, по-видимому, даже приблизительно не представляла себе, как подействовал на меня ее рассказ. Так значит, моя мать никогда не была для них живым человеком. Она была символом, ритуалом, чем-то вроде кости, за которую грызется свора одичавших и голодных бродячих псов. Я откашлялась: – А зачем они тогда поехали в Ломпок?

На этот раз настала очередь Лизы удивляться. Недоумение было неподдельным, я это видела по ее глазам.

– Мои родители погибли по пути в Ломпок, – осторожно проговорила я, словно объясняя нечто непонятное иностранцу. – Если они порвали с семьей, то зачем же они туда ехали?

– Не знаю, я никогда не задумывалась об этом. Возможно, они отправились на примирение, которое пыталась организовать тетя Джин.

Может быть, я как-то странно посмотрела на нее, потому что щеки Лизы вдруг вспыхнули.

– Наверное, лучше дождаться следующего приезда Таши. Она прилетает навестить нас раз в две недели и, мне кажется, сможет ответить на ваши вопросы гораздо лучше, чем я.

– Но почему же за столько лет никто ни разу не попытался найти меня?

– Ой, они пытались, я не сомневаюсь. То есть я точно знаю, что они хотели вас найти. Они часто разговаривали с тетей Джин по телефону, так что всем было известно, что вы здесь. Ну, что было, то было. Представляю, в каком восторге будут и мама, и Мора, и дядя Уолтер, когда узнают, что мы с вами познакомились. Вы обязательно должны к нам приехать.

Я чувствовала, что с лицом моим происходило что-то странное.

– И никто из вас не счел нужным приехать или как-то сообщить мне, когда тетя Джин умерла?

– О Господи, вы что, расстроились, да? Мне очень жаль, что так получилось. А в чем дело?

– Ни в чем. Просто я вспомнила, что у меня должна сейчас быть одна встреча, – ответила я. Часы показывали только двадцать пять минут десятого: все откровения Лизы заняли менее получаса. – Наверное, нам придется договорить в следующий раз.

Она принялась рыться в сумочке, достала дорожную карту и стала ее листать.

– Тогда, пожалуй, я поеду. Наверное, мне надо было сначала позвонить, но я подумала, что будет интереснее, если я заявлюсь неожиданно. Надеюсь, я не слишком все испортила. Вы не очень расстроились?

– Нет, ничего.

– Позвоните нам, пожалуйста. Или давайте, я вам сама позвоню, и встретимся еще раз. Таша старше меня. И лучше знает историю семьи. Честное слово, она сумеет ответить на ваши вопросы. Риту Синтию все страшно любили.

Когда я спохватилась, Лизы уже не было в комнате. Я закрыла за ней дверь и подошла к окну. Двор нашего здания окружала белая стена, поверх которой лежали ветви бугенвиллеи, густо усыпанные мелкими малиново-красными цветами. Сейчас, когда я вдруг внезапно обрела целую кучу родственников, мне теоретически следовало бы радоваться – если, конечно, верить женским журналам. У меня же, скорее, было ощущение, какое, судя по литературе, испытывают обычно жертвы ограбления: я чувствовала себя так, будто у меня только что украли все самое дорогое.

 

17

Кафе, которое Хэррис Браун избрал в качестве места, где должна была состояться наша "мозговая атака", представляло собой лабиринт залов, комнат и других помещений, в самом центре которого рос огромный настоящий дуб. Я оставила машину на боковой стоянке и вошла в кафе через тот вход, что был обозначен буквой "Т". По обеим сторонам коридора стояли скамьи: по-видимому, изначально предполагалось, что на них должны были располагаться дожидающиеся своей очереди посетители. Однако деловая активность со времени открытия кафе явно заметно упала, и теперь тут было пусто. Во всю длину коридора стояли лишь кадушки с искусственными кустами, да в конце его виднелась похожая на церковный аналой кафедра – место дежурного администратора. Широкие окна по обе стороны от входной двери позволяли видеть более солидную публику, обедавшую в ресторане, залы которого находились в боковых крыльях здания.

Я назвала себя метрдотелю. Им здесь была негритянка лет за шестьдесят, и что-то в ее манерах позволяло предположить, что некогда она получила хорошее образование, которое так и не пригодилось ей в жизни. В нашем городке трудно найти работу, – наверное, она была рада иметь хотя бы эту. Увидев меня, мэтрша сразу же потянулась за меню.

– Я Кинси Милхоун. У меня здесь назначена встреча с человеком по имени Хэррис Браун, но вначале я бы хотела заглянуть в туалет. Если он придет, пока я еще буду там, проводите его к оставленному для меня столику, хорошо?

– Конечно, – ответила она. – А вы знаете, где туалет?

– Найду, – сказала я и, как тут же выяснилось, ошиблась.

Пожалуй, мне стоило заранее запастись картой этого лабиринта или отмечать свой путь хлебными крошками. Сперва я попала в забитую половыми щетками и швабрами кладовку, потом, сунувшись в другую дверь, вдруг очутилась на улице позади дома. Развернувшись, вошла назад в здание и только тут увидела показывавшую вправо стрелку, на которой было написано "Телефоны. Туалеты". Ага, это уже кое-что. Я отыскала нужную мне дверь с изображенным на ней силуэтом высокого женского каблука, быстренько сделала все необходимое и направилась обратно, ко входу в зал. К месту метрдотеля я подошла почти одновременно с ней самой. Женщина указала мне рукой влево, вглубь зала, расположенного параллельно входной двери.

– Второй столик справа.

Я машинально посмотрела в ту сторону и через два стеклянных окна увидела Хэрриса Брауна, тот стоял возле столика и стягивал с себя спортивного покроя куртку. Я инстинктивно отступила назад, за один из горшков с искусственным деревом, чтобы меня нельзя было заметить. Потом вопросительно посмотрела на метрдотеля, показывая на мужчину пальцем:

– Это он и есть Хэррис Браун?

– Он спрашивал Кинси Милхоун, – ответила мне негритянка.

Скрываясь на ветвями синтетического куста, я внимательно рассматривала этого человека. Нет, ошибки быть не могло. Тем более, что других мужчин в зале не наблюдалось. Хэррис Браун, отставной лейтенант полиции, оказался тем самым "пьяным", на которого я наткнулась на балконе гостиницы во Вьенто-Негро меньше недели тому назад. Так! И что же все это могло бы значить? Я знала, что в свое время именно он вел расследование дела о мошенничестве, но ведь это было уже много лет назад. Каким же образом ему удалось выйти на след Венделла Джаффе, и что он делал тогда в Мексике? Самое главное – не собирается ли он задать те же самые вопросы мне самой? Несомненно, он запомнил мою тогдашнюю детскую выходку – попытку прикинуться проституткой. И хотя в самом этом эпизоде не было ничего для меня постыдного, я понятия не имела, как мне объяснить свое тогдашнее поведение. Бесспорно одно, пока я как следует во всем не разберусь, идти на разговор с Хэррисом Брауном по меньшей мере неосмотрительно. Метрдотель с любопытством следила за мной.

– Вы считаете, он для вас слишком стар? Я это сразу могла бы вам сказать.

– Вы его знаете?

– Он довольно часто заходил сюда, когда работал в полиции. Обычно каждое воскресенье, после церкви, с женой и детьми.

– А вы давно здесь работаете?

– Милочка, я владелица этого заведения. Мы с Самуэлем, это мой муж, купили его в шестьдесят пятом году.

Я почувствовала, что краснею, хотя негритянка, конечно, никак не могла бы догадаться, почему.

На щеках у нее появились ямочки, лицо расплылось в широкой улыбке.

– А-а, понимаю. Вы, наверное, решили, что я здесь работаю только потому, что не смогла найти ничего лучшего, да?

Я улыбнулась в ответ, смущенная тем, что мои мысли, оказывается, так легко прочитать.

– Я подумала, что вы, должно быть, счастливы иметь эту работу.

– А я действительно счастлива, можете не сомневаться. И была бы еще более счастлива, если бы дела шли получше. По крайней мере, здесь у меня есть старые друзья, вроде мистера Брауна, пусть даже теперь я вижу его не так часто, как прежде. А вас что, подставили? Вам кто-то подстроил эту встречу?

Я на мгновение стушевалась.

– Вы сказали, он женат?

– Был женат, но она умерла. Я решила, что может быть, вас кто-то попытался с ним свести, а он вам не понравился.

– Н-нет, тут дело немного сложнее. Вы не могли бы сделать мне одно одолжение? – спросила я. – Я выйду на стоянку и позвоню сюда из автомата, а вы подзовите его к телефону, хорошо?

Она внимательно посмотрела на меня.

– Надеюсь, вы не скажете ему ничего обидного, нет?

– Честное слово, нет, обещаю. И вообще никакое у нас не свидание, уверяю вас.

– Ну что ж, если тут нет ничего плохого ... Но ни в каких оскорбительных шутках я участвовать не намерена, учтите.

– Слово скаута. – Я поднесла ладонь ко лбу, будто отдавая честь.

– Номер телефона сверху, – сказала женщина, вручая мне отпечатанную на плотной бумаге карточку: меню, которое посетитель может, уходя, взять с собой.

– Спасибо большое.

Чтобы не быть узнанной, я старательно отворачивала голову в другую сторону, пока выходила из ресторана и шла через всю стоянку к расположенному в ее дальнем конце автомату. Добравшись до будки, я прикрепила карточку меню к стеклу кабинки, потом отыскала квотер, опустила монету в прорезь и набрала номер. После двух гудков метрдотель сняла трубку.

– Здравствуйте, – проговорила я. – У вас там должен быть посетитель по имени Хэррис Браун, он должен сидеть за...

– Сейчас позову, – перебила она меня.

Через минуту трубку взял Браун, голос у него был такой же раздраженно-нетерпеливый, как и во время нашего первого телефонного разговора. Судя по манерам, из него бы мог получиться отличнейший сборщик задолженностей.

– Да?

– Здравствуйте, лейтенант Браун. Это Кинси Милхоун.

– Просто Хэррис, – отрывисто проговорил он.

– Хорошо, Хэррис, извините. Я пыталась вас поймать сегодня утром, прежде чем вы ушли, но, видимо, опоздала. У меня внезапно прорезалось одно дело, от которого я никак не могла отвертеться, так что позвольте мне перенести приглашение на другой раз. Что, если я позвоню вам ближе к концу недели, и тогда мы где-нибудь пообедаем, а?

Настроение у него заметно улучшилось, и это было более чем странно, если учесть, что я отказывалась от условленной встречи в самый последний момент, даже не потрудившись предупредить его заранее.

– Нет проблем, – ответил он. – Позвоните, когда вам будет удобно. – Все это было произнесено спокойным, доброжелательным тоном.

В голове у меня тихонечко звякнул предупреждающий колокольчик опасности, но я продолжала гнуть свое.

– Спасибо. Я вам очень благодарна, и простите меня за доставленное беспокойство.

– Ничего страшного. Да, кстати: я собирался переговорить с бывшим партнером Венделла. По-моему, ему должно быть кое-что известно. Вам не удалось его разыскать?

Я чуть было не выпалила все, что знала, но вовремя спохватилась. Ага, понятно. Этот тип явно намеревался обойти меня и выйти на Венделла сам, без моего участия.

– Алло? – громко проговорила я. – Алл-о-о?

– Да? – ответил он.

– Вы меня слышите? Алло?

– Я вас слышу, – проорал он.

– Говорите громче, пожалуйста. Я вас не слышу. Господи, и что только случилось с этим телефоном?! Не связь, а кошмар. Вы меня слышите?

– Я вас слышу отлично. Вы меня слышите?

– Что?

– Я спросил, не знаете ли вы, как мне найти Карла Эккерта? Не могу отыскать, где он сейчас живет.

Я сильно стукнула нижней частью трубки по полочке, которую телефонная компания предусмотрительно устанавливает в каждой телефонной будке.

– Алло? Я вас не слышу! Алло-о-о? – пропела я. Потом, как будто в раздражении, рассерженно проговорила: – Черт побери! – И бросила трубку.

Как только линия разъединилась, я схватила трубку снова. Отвернувшись чуть в сторону, я делала вид, будто оживленно с кем-то разговариваю, а сама не сводила глаз со входа в ресторан. Через несколько минут я увидела, как Браун вышел, пересек стоянку и уселся в потрепанный "форд". Я могла бы проследить за ним, но к чему? В тот момент мне бы и в голову не пришло, что Браун может отправиться в такое место, которое представляло бы для меня хоть какой-то интерес. А связаться с ним снова при необходимости не составит труда, особенно теперь, когда я располагала нужной ему информацией.

Открывая дверцу машины, я обратила внимание, что из широкого окна ресторана за мной наблюдает хозяйка. Я поколебалась, раздумывая, не вернуться ли мне назад и не наплести ли ей что-нибудь, чтобы она не стала расспрашивать Брауна и тем самым не выдала бы меня. Скорее всего, это было ни к чему, я не была расположена раздувать ситуацию сверх меры. Вполне возможно, что Браун появляется здесь раз в два-три месяца. Зачем же привлекать лишнее внимание к случаю, о котором мне бы хотелось, чтобы хозяйка кафе побыстрее забыла?

Я вернулась к себе в контору, предварительно покрутившись бессчетное число раз вокруг квартала, прежде чем нашла место для парковки. Я даже боюсь подсчитывать, сколько времени у меня ежедневно уходит впустую на такую ерунду. Иногда во время бесполезных объездов мне навстречу попадаются Элисон или Джим Тикет, наш стряпчий, тоже вынюхивающие, где бы можно было приткнуться. Хорошо бы Лонни удалось выиграть какое-нибудь крупное дело – тогда он смог бы купить пятачок земли, чтобы у нас была собственная стоянка. Наконец, я сдалась и заехала в общественный гараж, расположенный рядом с библиотекой. Теперь придется следить за часами: здесь разрешают стоять бесплатно не больше девяноста минут, так что надо будет успеть вовремя забрать машину. Боже меня упаси платить по доллару в час за парковку, если есть возможность этого не делать.

Раз уж я все равно оказалась в этом месте, я нырнула в небольшой местный универсам и купила себе кое-чего на обед. Пока я ехала, по радио передавали прогноз погоды, выдержанный в уклончивых профессиональных выражениях: сплошь одни цифры – низкое давление, высокое давление, проценты влажности. После передачи я сделала вывод, что метеорологи не лучше меня знают, какой погоды ждать. Я дошла до здания суда и отыскала там незанятое место под навесом. Было довольно прохладно, небо сплошь затянуто тяжелыми облаками, с деревьев все еще падали капли прошедшего ночью дождя. Сейчас лить перестало, и пропитавшаяся водой трава на газонах пахла, словно мокрый веник.

Через стоящую в отдалении большую каменную арку с лепными украшениями седая женщина-экскурсовод провела по направлению к улице группу туристов. Обычно мы с Ионой что-то перекусывали во время обеда здесь, в примыкающем к зданию суда парке, в те дни, когда у нас наступал период очередного "романа". Сейчас я не могла даже припомнить, что именно нас сюда привлекало. Я съела купленное, засунула обертки и банку из-под "пепси" в бумажный пакет и выбросила его в ближайший мусорный бак. И тут, словно нарочно, увидела вдруг Иону, шедшего прямо на меня по залитой водой траве. Для человека, который, по всей вероятности, жил не очень-то счастливо, выглядел он на удивление хорошо: высокий, подтянутый, с пробивающейся на висках проседью в темных волосах. Иона меня не замечал. Он шел, опустив голову, неся в руке бумажный пакет. Сначала мне вдруг захотелось исчезнуть, но я словно вросла в землю, гадая, сколько еще времени ему понадобится, чтобы увидеть меня. Наконец, он поднял глаза и посмотрел в мою сторону, явно не узнавая. Я стояла не шевелясь, чувствуя непонятную скованность. Когда до меня оставалось не больше трех метров – я уже хорошо видела прилипшие к его ботинкам мокрые травинки – он вдруг резко остановился.

– Не верю глазам своим! Как дела?

– Отлично! – ответила я. – А как ты?

– Почему-то мне кажется, будто только вчера или позавчера мы говорили с тобой по телефону. – Улыбка у него была устало-вымученная и немного сконфуженная.

– Вообще-то нам это никто не запрещает, – заметила я. – А что ты здесь делаешь?

Он посмотрел вниз, на коричневый бумажный пакет, который держал в руке, с таким видом, будто мой вопрос привел его в недоумение.

– Мы договорились с Камиллой перекусить тут.

– А-а, ну да, она же здесь работает. И твой участок в полуквартале отсюда. Очень удобно. Можете по очереди подвозить утром друг друга на работу.

Но Иона знал меня достаточно хорошо и потому проигнорировал сарказм, который в данном случае вырвался совершенно автоматически и не означал ничего особенного.

– А ты ведь так и не знакома с Камиллой, да? Может быть, обождешь немного? Она должна скоро появиться. Как только в суде объявят перерыв.

– Спасибо, но у меня есть кое-какие дела, – ответила я. – И к тому же не думаю, что ей очень хочется со мной познакомиться. Как-нибудь в другой раз. – Господи, Иона, неужели же ты сам не понимаешь, подумала я. Неудивительно, что Камилла вечно на него злится. Какая же жена захочет знакомиться с женщиной, с которой развлекается ее муж в периоды семейных размолвок?

– Ну, в любом случае рад был тебя повидать. А ты отлично выглядишь, – сказал он, поворачиваясь, чтобы продолжить свой путь.

– Иона, у меня есть один вопрос. Ты бы не мог мне кое в чем помочь?

Он приостановился.

– Валяй, выкладывай.

– Ты что-нибудь знаешь о лейтенанте Брауне?

Похоже, мой вопрос озадачил его.

– Конечно, знаю. А что именно тебя интересует?

– Помнишь, я тебе говорила, что "КФ" наняла меня расследовать, действительно ли тот человек, которого видели в Мексике – Венделл Джаффе?

– Да.

– Так вот, Хэррис Браун тоже был там. Жил в номере рядом с номером Джаффе.

Лицо Ионы мгновенно обрело отрешенное выражение.

– А ты не ошибаешься?

– Нет, Иона, можешь не сомневаться. Тут я ошибиться не могла бы. Это был именно он. Видела его вот так вот. – Я поднесла ладонь к самому лицу, давая понять, что мы столкнулись нос к носу. Правда, о том, что я расцеловала тогда Брауна в обе щеки, я предпочла умолчать. Меня до сих пор пробирала дрожь при каждом воспоминании о той встрече.

– Ну, он мог заниматься своим собственным расследованием, – ответил Иона. – Ничего предосудительного в этом нет. Конечно, с тех пор утекло много воды, но у Брауна всегда была репутация настоящей охотничьей ищейки.

– Иными словами, он не отступается? – уточнила я.

– Черт возьми, да ни за что! Уж если он учуял впереди добычу, то будет идти по следу до тех пор, пока не свалится.

– А может он, будучи в отставке, пользоваться центральной компьютерной справочной службой полиции?

– Сам, непосредственно, скорее всего нет, но я не сомневаюсь, что у него остались в полиции друзья, которые помогут, стоит ему только попросить. А что?

– Не думаю, что он сумел бы отыскать Венделла сам, не имея доступа к этой службе.

На Иону этот мой довод не произвел никакого впечатления, он только пожал плечами.

– Если бы полиция располагала такой информацией, мы бы сами задержали Венделла. У нас к нему масса вопросов – если, конечно, этот тип еще жив.

– Но откуда-то же Браун должен был получить информацию о нем, – возразила я.

– Да брось ты. Браун проработал детективом тридцать пять или сорок лет. Он знает, как раздобыть нужную информацию. У него есть свои источники. Быть может, кто-то его навел.

– Но зачем ему нужно заниматься этим самому? Почему не передать такую информацию кому-нибудь в вашем же участке?

Иона уставился на меня, и я почувствовала, что шарики у него в голове медленно завертелись.

– Сходу я тебе не отвечу. Лично мне кажется, что ты делаешь из мухи слона, но я могу проверить.

– Только осторожно, – предупредила я.

– Сделаю все в полной тайне, – ответил он.

Я медленно отступила на пару шагов назад, потом повернулась и пошла. Мне не хотелось снова оказаться втянутой в орбиту влияния Ионы. Я и раньше-то никогда не могла в полной мере постичь, что именно свело нас вместе. И пусть сейчас у нас вроде бы все уже кончено, для меня так и осталось загадкой, почему вдруг в свое время между нами проскочила искорка, положившая всему начало. Интуиция подсказывала мне, что достаточно нам было бы просто оказаться рядом, и все могло бы начаться снова. Но человек этот мне совершенно не подходил, и я понимала, что лучше держать его от себя на расстоянии. Оглянувшись, я увидела, что Иона все еще стоит и смотрит мне вслед.

Примерно в четверть третьего у меня в конторе зазвонил телефон.

– Кинси? Это Иона.

– Быстро ты управился, – сказала я.

– Это потому, что выяснять оказалось почти нечего. Как мне сказали, Брауна тогда сняли с расследования потому, что на его работе могла отразиться личная заинтересованность. Он вложил в "КСЛ" свою пенсию целиком и потерял все до последнего цента. Из-за того, что он остался без пенсионных накоплений, на него тогда здорово ополчились дети. Жена ушла от него, потом заболела и через какое-то время умерла от рака. Дети с ним до сих пор не разговаривают. Кошмарная история.

– Что ж, это любопытно, – проговорила я. – А не может быть так, что ему кто-то поручил продолжать расследование?

– Кто?

– Не знаю. Ваш начальник, ЦРУ, ФБР?

– Никак не может. Лично я ничего об этом не слышал. Браун в отставке уже больше года. Бюджет у нас такой, что нам на канцелярские скрепки едва хватает. Откуда же в таком случае он получает средства на расследование? Можешь мне поверить, полицейское управление Санта-Терезы не будет тратить деньги на розыски человека, о котором известно только то, что он может быть виновен в преступлении, совершенном пять или шесть лет назад. Если Джаффе объявится, мы с ним побеседуем, но тратить время на его розыск никто не станет. И кого вообще интересует этот Джаффе? Даже ордера на его арест никто никогда не выписывал.

– Ошибаешься, – колко заметила я. – Сейчас такой ордер есть.

– Возможно, сам же Браун это и организовал.

– Все равно интересно, от кого он получил информацию.

– Быть может, от того же, кто сообщил ее и "Калифорния фиделити". Не исключено, что Браун и этот человек знакомы друг с другом.

– Ты имеешь в виду Дика Миллса? – осенило меня. – А что, вполне возможно. Если Миллс знал, что его информация может заинтересовать Брауна, то вполне мог сказать ему. Посмотрю, не удастся ли мне как-то это проверить. Хорошая мысль.

– Дай мне знать, если что-то выяснишь. Интересно, что будет дальше.

Едва он положил трубку, как я тут же набрала номер "Калифорния фиделити" и попросила к телефону Мака Вуриса. Ожидая, пока он закончит говорить по другому телефону, я вдруг подумала о том, насколько же часто мне приходится изворачиваться и лгать. Нет, я ничуть не раскаивалась в этом, но мне постоянно приходилось просчитывать всевозможные варианты последствий. Например, сейчас мне предстояло рассказать что-то Маку о моей встрече с Хэррисом Брауном во Вьенто-Негро. Но как это сделать, не признаваясь в собственных грехах? Мы знакомы с Маком достаточно хорошо, и он прекрасно знает, что время от времени я нарушаю те или иные правила. Естественно, он не любит, когда это оборачивается для него чем-либо неудобным. Как и большинству людей, какие-то яркие, самобытные черты характера у других доставляют Маку удовольствие лишь до тех пор, пока ему не приходится разбираться с последствиями проявлений таких особенностей.

– Мак Вурис, – раздалось в трубке.

Я так и не успела ничего придумать, а значит, предстояло в очередной раз прибегнуть к древней как мир уловке: сказать правду, но не всю. Лучше всего при этом стараться вызвать у собеседника по возможности более сильное ощущение уверенности в вашей честности и добродетельности, пусть даже вы в этот момент и не можете подкрепить такое ощущение чем-то реальным. Я давно уже заметила и то, что если вы делаете вид, будто сообщаете человеку нечто, предназначенное только ему одному, то ваш собеседник будет придавать больше значения содержанию такого сообщения и отнесется ко всему с максимальным доверием.

– Добрый день, Мак. Это Кинси. Тут происходят интересные события, и я подумала, что тебе стоит о них знать. Насколько мне удалось выяснить, пять лет назад, когда еще только стало известно об исчезновении Венделла Джаффе, расследование этого дела в полицейском управлении Санта-Терезы было поручено детективу Хэррису Брауну из отдела по борьбе с мошенничеством.

– Имя мне вроде знакомо. По-моему, я с ним сталкивался раз или два, – перебил меня Мак. – У тебя с ним какие-нибудь сложности?

– Не те, о которых ты подумал, – ответила я. – Пару дней назад я ему позвонила, и он откликнулся с большой готовностью. Мы договорились, что сегодня встретимся и вместе пообедаем, но когда я приехала и увидела этого человека, то сразу поняла, что уже встречала его раньше, во Вьенто-Негро: он жил в той же гостинице, что и Венделл Джаффе.

– И чем он там занимался?

– Вот это я и пытаюсь сейчас выяснить, – сказала я. – Не очень-то я верю в случайные совпадения. И как только я убедилась, что это тот самый человек, я тут же скрылась из ресторана и не пошла на встречу. Хотя мне удалось кое-как отговориться, так что контакт с ним в принципе не разорван. А тем временем я попросила одного своего знакомого полицейского выяснить, что можно, и он мне сообщил, что когда проект Венделла Джаффе провалился, то Браун потерял на этом какую-то огромную для себя сумму.

– Гм-м, – хмыкнул Мак.

– Этот мой знакомый полицейский высказал предположение, что, возможно, Браун и Дик Миллс уже давно знают друг друга. И если Дику было известно, что Хэррис Браун имеет в этом деле какой-то свой интерес, он вполне мог сказать о Венделле не только тебе, но одновременно и Брауну.

– Я могу спросить у Дика.

– Пожалуйста, если ты не против, хорошо? Буду тебе очень признательна, – сказала я. – Сама я его не знаю. Да и тебе он скорее скажет правду, чем мне.

– Я не против. И мне это нетрудно сделать. А как насчет Венделла? Ты еще не выяснила, где он?

– Кое-что выяснила, – ответила я. – Мне теперь известно, где Рената, значит, и Венделл должен быть где-то поблизости.

– Ты, конечно, слышала последние новости о его парне?

– Ты имеешь в виду Брайана? Нет, ничего не слышала.

– Вот как? Ну, тогда тебе это будет особенно интересно. Я поймал сообщение по радио в машине, когда ехал с обеда. В окружной тюрьме Пердидо произошел сбой в компьютере. В результате Брайана Джаффе освободили сегодня утром, и с тех пор его никто не видел.

 

18

Я снова была в дороге. Мне уже начинало казаться, что если нужно какое-то практическое определение Ада, так это мои постоянные мотания между Пердидо и Санта-Терезой. Повернув из-за угла на улицу, на которой жила Дана Джаффе, я увидела, что перед ее домом стоит машина управления шерифа округа Пердидо. Не доехав нескольких домов, я остановилась напротив и принялась следить за входной дверью, ожидая проявления каких-нибудь признаков жизни. Так я просидела минут десять или даже больше, прежде чем заметила Джерри Ирвина, соседа Даны, возвращавшегося с послеобеденной пробежки. Он бежал на цыпочках, почти на кончиках пальцев, и сутулился на бегу точно также, как любил делать это и при ходьбе. Одет он был в простые шорты до колен и белую тенниску, на ногах – спортивные туфли и черные носки. Лицо у него раскраснелось, между седых волос блестели капельки пота, очки подстраховывала наброшенная на шею тонкая резинка, болтавшаяся в такт бегу. Последние полквартала Ирвин двигался, немного прибавив скорость, мелкими подпрыгивающими шажками, как будто бежал босиком по раскаленному асфальту. Я дотянулась до правой дверцы и опустила стекло.

– Джерри? Как самочувствие? Это я, Кинси Милхоун.

Задыхаясь и с трудом ловя воздух, он остановился возле меня и наклонился к машине, упершись ладонями в костлявые коленки. В открытое окно потянуло потом.

– Отлично! – Последовало долгое отфыркивание. – Погодите минутку. – Да, на атлета он сейчас нисколько не походил. Скорее он был похож на человека, стоящего на пороге могилы. Ирвин положил руки на пояс и пару раз прогнулся назад. – У-у-фф! – Наконец ему удалось восстановить дыхание, хотя оно оставалось по-прежнему тяжелым. Наморщив лоб, словно силясь что-то припомнить, Джерри уставился на меня. Очки его стали потихоньку запотевать. – А я собирался вам позвонить. Мне показалось, что сегодня я видел тут Венделла.

– Вот как! – ответила я. – Может быть, присядете на минутку? – Я дотянулась до ручки и открыла дверцу.

Ирвин тяжело опустился на сиденье.

– Конечно, я не абсолютно уверен, но тот человек был очень похож на Венделла, поэтому я сразу же позвонил в полицию. Они и сейчас там, в доме. Вы их видели?

Я глянула на крыльцо дома Даны, но там было по-прежнему тихо и пусто.

– Понятно. А насчет Брайана вы слышали?

– Этот парень – заядлый любитель приключений, – заметил Джерри. – Вы полагаете, он заявится домой?

– Трудно сказать. С одной стороны, это было бы глупо... полицейские первым делом станут искать его именно здесь, – ответила я. – А с другой, у него может просто не быть иного выбора.

– Не думаю, что его мать потерпела бы подобное.

Мы сидели в машине и наблюдали за домом Даны, ожидая проявления хоть какой-нибудь активности – внезапной перестрелки, грохота разбиваемых стекол, вылетающих в окна ваз. Но ничего не происходило. Вообще ничего. Стояла мертвая тишина, и дом с его темно-серым фасадом казался спокойным и пустым.

– Я собиралась поговорить с Даной, но решила, что лучше дождаться, пока уедет полиция. А когда вы видели Венделла? Давно или не очень?

– Что-нибудь около часа назад. Первой-то его заметила Лена. И сразу же позвала меня, чтобы я тоже глянул. Мы оба с ней не были уверены, он это или не он, но я решил, что лучше все-таки дать знать полиции. Честно говоря, не предполагал, что они кого-нибудь пришлют.

– Они могли прислать полицейского из-за того, что обнаружилось исчезновение Брайана. Сама я, к сожалению, не слышала этого сообщения. А вы?

Джерри отрицательно помотал головой, одновременно вытирая низом безрукавки пот со лба. В машине уже начинало вонять, как в раздевалке спортзала.

– Возможно, поэтому и Венделл здесь объявился, – проговорил он.

– Я тоже так подумала.

Джерри понюхал у себя подмышкой и, надо отдать ему должное, поморщился.

– Пойду-ка приму душ, а то провоняю вам всю машину. Дайте мне знать, если его поймают.

– Обязательно. Пожалуй, заеду-ка я к Майклу, просто чтобы не стоять на месте. Надеюсь, полицейские предупредят его, чем может быть чревато оказание помощи и пособничество находящемуся в бегах.

– Вряд ли только от их предупреждений будет какой-нибудь толк.

Джерри выбрался из машины, и я опустила в ней все стекла. Прошло еще минут десять, и наконец из дома Даны появился полицейский. Следом за ним шла она сама. Несколько минут они постояли на крыльце, продолжая начатый разговор. Полицейский при этом постоянно посматривал в сторону улицы. Даже издалека было видно каменное выражение, написанное у него на лице. Дана, в короткой юбке из грубого полотна, голубой безрукавке, в туфлях без каблуков, с забранными назад и подвязанными яркой красной косынкой волосами, казалась очень стройной и длинноногой. Поза полицейского свидетельствовала о том, что внешность хозяйки дома не осталась им незамеченной. Похоже, они заканчивали разговор – судя по их жестам и мимике, не очень дружественный. Видимо, зазвонил телефон: я увидела, как Дана бросила быстрый взгляд в глубину дома. Полицейский кивнул ей и стал спускаться вниз по ступенькам, а она устремилась в дом, захлопнув за собой экранную дверь.

Как только полицейский уехал, я вышла из машины и направилась пешком через улицу к дому Даны. Входная дверь оказалась незапертой, а экранная – на задвижке. Я постучала по косяку, но Дана меня явно не слышала. Мне было видно, как ока ходила взад-вперед по комнате, слегка откинув назад голову и обхватив себя ладонью за шею. Она остановилась, чтобы зажечь сигарету, сделала глубокую затяжку.

– Если хотите, пожалуйста, пусть она фотографирует сама, – проговорила Дана в трубку, – но профессионал сделал бы это гораздо лучше... – Тут ее явно перебили, и я увидела, что Дана недовольно нахмурилась. Потом она сняла прилипшую к языку крошку табака. В это время зазвонил второй телефон. – Да, это верно, я согласна, что в сумме получается довольно накладно. Да, что касается... – Снова зазвонил второй телефон. – Дебби, я понимаю, что вы хотите сказать... Я понимаю и сочувствую, но это не тот случай, когда можно выгадывать центы. Поговорите с Бобом, посмотрите, что он скажет. Извините, мне звонят по другому телефону... Хорошо. До свидания. Я вам перезвоню. – Она нажала кнопку, переключая телефон на другую линию. – Салон для невест, – проговорила она. Даже через экранную дверь мне было видно, как ее поза и манера разговора вдруг изменились. – А-а, привет. – Она повернулась спиной к двери и стала говорить намного тише, так что до меня долетали только отдельные слова. Дана положила в пепельницу наполовину выкуренную сигарету и, полуобернувшись к висевшему на стене рядом с письменным столом зеркалу, взглянула на свое отражение. Провела рукой по волосам, сняла с ресниц кусочек краски от грима вокруг глаз. – Не делайте этого, – говорила она кому-то в трубку. – Ни в коем случае не делайте...

Я обернулась и оглядела улицу, не зная, постучать ли мне снова или подождать. Если Брайан или Венделл и скрывались сейчас где-нибудь рядом в кустах, то, по крайней мере, я их не заметила. Я принялась снова всматриваться через экранную дверь в глубину дома.

Дана закончила разговор и поставила телефонный аппарат на стол. Увидев меня за дверью, она подскочила и машинально прижала руку к сердцу.

– О Господи, вы меня напугали до смерти! – воскликнула она.

– Я видела, что вы разговариваете по телефону, и не хотела мешать. Я слышала сообщение насчет Брайана. Вы не возражаете, если я зайду?

– Минуточку, – ответила Дана. Подойдя к экранной двери, она отодвинула защелку, распахнула дверь и отступила назад, давая мне войти. – Я о нем страшно беспокоюсь. Понятия не имею, куда он мог направиться, но он обязательно должен вернуться и сдаться. Если он этого не сделает в самое ближайшее время, ему предъявят обвинение в побеге. Полицейский, который здесь только что был, вел себя так, как будто я прячу Брайана под кроватью. Конечно, прямо он мне ничего подобного не заявлял, но вы знаете, как они обычно в таких случаях держатся: напускают на себя важность и во все лезут.

– Брайан не давал о себе знать?

Дана отрицательно помотала головой.

– И его адвокат тоже, что мне очень не нравится, – сказала она. – Он же должен знать, каково сейчас его положение с точки зрения закона. – Она прошла в гостиную и уселась на краешек дивана.

Я устроилась в другом конце, опершись на руку.

– А кто это вам сейчас звонил? – спросила я просто чтобы посмотреть, как она отреагирует на мой вопрос.

– Карл, бывший партнер Венделла. Он тоже слышал это сообщение. С тех пор, как по радио передали насчет Брайана, телефон у меня просто разрывается.

Звонят даже те, с кем я не общалась со времени окончания школы.

– А с Карлом вы общаетесь?

– Он со мной общается, хотя у меня к нему нет никакой симпатии. Я всегда считала, что Карл оказывал на Венделла очень скверное влияние.

– Ну, он за это заплатил, – заметила я.

– А мы все – нет? – резко возразила Дана.

– Как Брайану удалось освободиться? Никто не прикидывал, каким образом он выбрался из тюрьмы? Трудно поверить, чтобы компьютер действительно мог бы допустить такую ошибку.

– Это дело рук Венделла. Не сомневаюсь, – ответила она. Взгляд ее заметался в поисках сигарет. Дана подошла к письменному столу, затушила еще тлевший в пепельнице окурок. Потом, взяв пачку сигарет и зажигалку, вернулась на диван. Она попыталась закурить, но передумала: слишком сильно тряслись у нее руки.

– Каким образом ему удалось проникнуть в компьютер полиции?

– Понятия не имею, но вы ведь сами же говорили, что Венделл может вернуться в Калифорнию из-за Брайана. Вот он и вернулся, – и Брайан теперь на свободе. А у вас какое объяснение?

– Полицейские компьютеры очень хорошо защищены. Каким же образом Венделлу удалось запустить в систему приказ об освобождении?

– Возможно, научился взламывать компьютеры за те пять лет, что прошли после его исчезновения, – с сарказмом ответила женщина.

– С Майклом вы не говорили? Он знает, что Брайан на свободе?

– Ему я позвонила первым делом. Майкл с утра на работе, но я говорила с Джульеттой и надеюсь, что нагнала на нее страху. Она без ума от Брайана и начисто лишена здравого смысла. Я заставила ее поклясться, что если ей или Майклу станет что-либо известно о Брайане, она мне обязательно позвонит.

– А Венделл? Он сумеет разыскать Майкла по новому адресу?

– А почему нет? Достаточно просто позвонить в справочную. Их новый телефон указан в книге, никакой тайны он не составляет. А что, вы предполагаете, что Брайан и Венделл могут попытаться встретиться у Майкла?

– Не знаю. Вы-то сами как считаете?

Дана задумалась.

– Не исключено, – сказала она наконец, сжимая ладони между колен, чтобы унять дрожь.

– Пожалуй, мне пора ехать, – произнесла я.

– Я буду у телефона. Если что-нибудь узнаете, позвоните мне, пожалуйста, хорошо?

– Разумеется.

Оставив Дану, я направилась в Пердидо-Кис. Главным вопросом для меня в тот момент было, на месте ли яхта Ренаты, Если Венделл действительно каким-то образом устроил побег Брайана, то следующим его шагом должна стать попытка вывезти парня из страны.

По дороге я заехала в "Макдональдс" и из автомата на их стоянке набрала не значащийся в телефонной книге номер Ренаты. Попытка оказалась безуспешной. Я уже забыла, когда ела в последний раз, а потому сперва воспользовалась местными удобствами, после чего купила себе большой гамбургер с сыром, банку "кока-колы" и пакет жареного картофеля. Все это я притащила в машину, и запахи деликатесов "Макдональдса" наконец-то окончательно вытеснили запашок пота, еще оставшийся после Джерри Ирвина.

Когда я добралась до дома Ренаты, двойные ворота ее гаража оказались широко распахнуты, а ее "ягуара" нигде не было видно. Но яхта стояла возле причала, из-за забора торчали две ее деревянные мачты. В самом доме не было ни света, ни каких-либо признаков чьего-то присутствия. Я припарковала свой "фольксваген" дома за три от участка Ренаты и принялась поглощать купленное. За этим занятием я и вспомнила, что сегодня уже обедала. Но ведь это было давно – я взглянула на наручные часики – часа два назад, не меньше.

Потом устроилась поудобнее на сиденье и стала ждать. Радиоприемник у меня в машине не работал, и почитать было нечего, поэтому, я принялась размышлять о внезапно обретенных семейных связях. Что же мне теперь с ними делать? Бабушка, тетушка, двоюродные и троюродные племянники и племянницы ...нет, конечно, они-то все не потеряют из-за меня сон. Но известие об их существовании пробуждало во мне какие-то странные чувства. По большей части неприятные. Я никогда прежде не придавала особого значения тому факту, что мой отец был простым почтальоном. Разумеется, мне было это известно и раньше, но я никогда не задумывалась над смыслом того, что знала, и знание это никак не влияло на мое мироощущение. Отец приносил людям новости, хорошие и плохие, требования об уплате задолженностей и сообщения о прошении долга, счета, по которым предстояло платить или получить, чеки в уплату дивидендов и чеки, признанные недействительными, письма, сообщавшие о чьем-то рождении, о кончине старых друзей или же о разрыве помолвки. Вот какая обязанность была возложена на моего отца в этой жизни – и это занятие, казалось бабушке слишком низким и недостойным уважения. Возможно, Бэртон и Гранд искренне считали себя ответственными за то, чтобы моей маме достался самый лучший муж. Но я, перебирая в уме все эти неожиданные новости, чувствовала потребность заступиться за отца, защитить его.

После того, что наговорила мне Лиза, я получила некоторое представление о тех семейных сценах и драмах, в отношении которых раньше пребывала в полном неведении. О ссорах, о семейных ритуалах, о мягком ворковании влюбленных и хриплом смехе, о тихих разговорах на уютной кухне за чашечкой кофе, о воскресных обедах, о появлявшихся в роду малышах и о советах, что одни члены семьи давали другим, о передававшихся из поколения в поколение ручных вышивках. Это был именно тот образ домашней жизни, что обычно изображают на картинках в женских журналах. Благополучный, благоухающий, обильно сдобренный сосновыми ветками, безделушками, украшениями и пейзажами в рамках на стенах, просмотрами футбольных матчей по стоящему в самом удобном углу гостиной цветному телевизору, дядюшками, подремывающими после сытной еды и перевозбужденными младенцами с глазами, стеклянными от того, что им постоянно не дают достаточно выспаться днем. По сравнению со всем этим великолепием, мой собственный мир начинал мне казаться серым, а мой спартанский, низведенный лишь до самого необходимого, образ жизни – бедным, обделенным и ничтожным.

Я поерзала на сиденье, до того неуютно мне стало от этих мыслей и от скуки. Вообще-то у меня не было никаких оснований ожидать, что Рената Хафф должна здесь объявиться. Наружное наблюдение – истинное проклятие. Необыкновенно трудно просидеть пять или шесть часов подряд, не отрывая взгляда от дома. Крайне трудно ни на что при этом не отвлекаться. Вообще сложно поддерживать в себе интерес к продолжению слежки, сложно не поддаться искушению на все плюнуть. Обычно в таких случаях я стараюсь вообразить, будто занимаюсь медитацией и борюсь с Силами Высшего Зла, а не с собственным мочевым пузырем.

День уже начал клониться к закату. Цвет неба на моих глазах из абрикосового превратился в красноватый. Ощутимо похолодало. Летние вечера в здешних местах, как правило, прохладные, а сейчас, когда побережью со стороны океана уже несколько дней грозил шторм, светлое время суток заметно уменьшилось. Создавалось впечатление, будто наступила преждевременная осень. Вот и сейчас с океана надувало плотную волну тумана и темных облаков, а предзакатное небо приобретало темно-синий оттенок. Я съежилась и обхватила себя руками, чтобы немного согреться. Прошло, наверное, еще около часа.

Сознание у меня стало расплываться, но тут голова непроизвольно дернулась вниз, и я очнулась от охватившей меня было дремы. Выпрямившись на сиденье, я вся напружинилась, не давая себе заснуть. Так просидела с минуту. Потом все части тела у меня начали ныть. Я уже давно догадалась, почему маленькие дети плачут, когда устают. Сущая пытка заставлять себя бодрствовать, когда все тело требует отдыха. Я повертелась на сиденье, сменила позу. Уселась, поджав колени, потом вытянула ноги и положила их на правое сиденье, опершись спиной на дверцу – но там подо мной оказалась торчащая ручка. Глаза у меня закрывались сами собой, я изо всех сил старалась не дать им сомкнуться. Я ощущала себя пьяной, представляя, как всякие химические добавки из поглощенной мною дешевой и скверной еды проникают вглубь моего организма и путешествуют по нему, оказывая наркотическое воздействие. Нет, так не пойдет. Надо подышать свежим воздухом. Выйти из машины и размяться.

Я порылась в бардачке, отыскивая маленький, как авторучка, электрический фонарик и связку отмычек. Потом бросила сумочку на пол так, чтобы ее не было заметно с улицы, и взяла лежавшую на заднем сиденье жакетку. Вышла из машины, заперла дверцу и направилась по диагонали через улицу в сторону дома Ренаты, испытывая дьявольски сильное желание проникнуть внутрь. Честно говоря, нельзя меня было за это винить. Я не отвечаю за себя, когда начинаю помирать от скуки. Я позвонила у входной двери, просто чтобы не нарушать приличий, хотя внутренний голос подсказывал, что никто мне не откроет. Так, разумеется, и произошло. Что после этого было делать бедной девушке? Я вошла через боковую калитку на участок и направилась в глубину двора.

Вышла на причал, который слабо заколыхался под моими шагами. По иронии судьбы яхта Ренаты называлась "Беглец". Это был сорокавосьмифутовый кеч, элегантного белого цвета, со смещенным в сторону кормы камбузом и расположенной в кормовой части каютой. Корпус яхты был выполнен из стеклопластика, палуба – из проолифленного тикового дерева, отделка – из лакированного ореха, металлические детали – хромированные или бронзовые. На яхте могли с комфортом разместиться человек шесть, а немного потеснившись, все восемь. По обеим сторонам бухты были пришвартованы самые разнообразные катера, лодки и другие суденышки. Береговые огни отражались в черных глубинах слабо колыхавшейся воды. Что еще лучше соответствует намерениям Венделла, чем возможность выйти прямо в открытый океан из какой-нибудь такой же бухточки? Он вообще мог годами свободно заходить в любую из них и снова выходить в море, оставаясь все это время никем не замеченным и не узнанным.

Я сделала слабую попытку окликнуть кого-нибудь на яхте. Мне ответило только эхо. И неудивительно, поскольку судно было погружено во тьму и накрыто чехлами.

Я забралась на борт, вскарабкавшись по канатам. Отстегнула в трех местах молнии, откинула чехлы. Кабина была заперта, но я воспользовалась фонариком и заглянула через иллюминаторы, направляя свет фонаря в разные стороны и вниз, туда, где располагался камбуз. Все помещения яхты были в безукоризненном порядке, отделка поражала великолепием: инкрустированное дерево превосходной работы, обивка из тканей мягких предзакатных тонов. На полу были аккуратно составлены картонные ящики с продуктами, консервами и питьевой водой в бутылках, явно дожидавшиеся, когда их уберут на место. Я подняла голову и обвела взглядом ближайшие дома по обе стороны бухты. Ни души. Потом посмотрела в сторону улицы. Там горела масса огней, время от времени появлялся кто-нибудь из местных жителей, но не было заметно никаких признаков того, что за мной кто-то наблюдает. Я крадучись двинулась по палубе по направлению к носовой части, пока не достигла люка над расположенным тут спальным местом. Койка была аккуратно застелена, вокруг лежали личные вещи – одежда, книжки в мягких обложках, стояли фотографии в рамках. Правда, я не смогла разглядеть, кто был на них изображен.

Я выбралась назад к камбузу и уселась на кормовой палубе, стараясь открыть продолговатый замок, оказавшийся у меня между коленок. Обычно такой замок имеет семь штифтов и легче всего открывается бытовой отмычкой, продающейся в обычных магазинах. В том комплекте отмычек, который я прихватила с собой, была и такая. Это небольшое приспособление, как правило, размером со старомодную фарфоровую рукоятку типа тех, что ставили раньше на краны с горячей или холодной водой. Внутри него вставлены село, тонких металлических стержней, которые могут входить в замок на ту глубину, на которую должен заходить ключ. Отмычку вставляют в замок и двигают стержни вперед и назад, одновременно чуть поворачивая ее вправо-влево, стержни же выдерживают задаваемое им положение благодаря резиновой манжете, обеспечивающей необходимое трение. Когда рисунок замка нащупан и замок отпирается, приспособление можно использовать как обычный ключ.

Наконец, замок поддался, но только после того, как я несколько раз высказала все, что о нем думаю. Я сунула приспособление в карман джинсов, откинула крышку люка и скользнула на ступени ведущего вниз, в камбуз, трапа. Иногда я жалею о том, что в свое время не принимала участия в соревнованиях девочек-скаутов. Думаю, что могла бы завоевать там массу значков и прочих почетных наград, прежде всего, за умение вскрывать замки и проникать в закрытые и темные помещения. Воспользовавшись фонариком, я тщательно осмотрела каюту яхты, заглянув во все шкафы, раскрыв все дверцы и выдвинув каждый ящик. Я даже толком не представляла себе, что именно ищу. Предпочтительнее всего было бы отыскать комплект подготовленных для путешествия документов: паспорта с визами, карты, на которых были бы нанесены подозрительные красные стрелы и условные знаки. Приятно было бы раздобыть и какое-нибудь подтверждение того, что Венделл побывал на борту яхты. Но ничего, что могло бы представлять для меня какой-то интерес, в каюте не было. И везение изменило мне в тот самый момент, когда я уже выбилась из сил и готова была прекратить поиски.

Я выключила фонарик и уже собиралась подняться по трапу и покинуть каюту, как объявилась Рената. Я вдруг обнаружила, что прямо на меня смотрит ствол "магнума" тридцать пятого калибра. Револьвер был огромный и напоминал один из тех, что обычно торчат из болтающейся ниже колен кобуры у какого-нибудь шерифа из старого вестерна. Я мгновенно замерла на месте, сразу же представив себе, какую дыру способна проделать в теле такая вот штука. Я почувствовала, что руки у меня сами собой поднимаются вверх в то положение, которое во всем мире обозначает наличие доброй воли и готовность к сотрудничеству. Но Рената явно не заметила и не оценила мою доброжелательность, потому что и ее тон, и манера держаться были крайне враждебными.

– Вы кто?

– Частный детектив. Мое удостоверение в сумочке, которая осталась в машине.

– Я могу вас убить за то, что вы забрались на яхту, вы это знаете?

– Знаю. Но надеюсь, вы не станете этого делать.

Некоторое время она молча разглядывала меня, по-видимому, силясь понять, почему в моем голосе нет той почтительности, на которую она могла бы рассчитывать. Потом спросила:

– Чем вы тут занимались?

Я чуть повернула голову назад, словно взгляд на то, что находилось "там", позади меня, помог бы мне вспомнить. Но потом решила, что в сложившихся обстоятельствах лучше ничего не придумывать.

– Искала Венделла Джаффе. Его сына сегодня утром освободили из тюрьмы округа Пердидо, и я подумала, что они могут встретиться здесь. – Я предполагала, что после этих слов мы немного поиграем с ней в кошки-мышки на тему "Кто такой Венделл Джаффе?", но кажется, Рената решила действовать так же напрямик, как и я. Однако я не стала развивать свои подозрения дальше и высказывать предположение, что, на мой взгляд, Венделл, Брайан и Рената собираются скрыться на этой самой яхте. – Кстати, просто из любопытства: это Венделл устроил освобождение из тюрьмы?

– Возможно.

– Как ему это удалось?

– Я вас могла видеть где-нибудь раньше?

– Во Вьенто-Herpo. На прошлой неделе. Я там следила за вами, когда вы жили в "Хасьенда гранде".

Даже в темноте я заметила, как у Ренаты удивленно поднялись брови, а потому решила оставить ее в убеждении, что это именно мое сыщицкое искусство помогло обнаружить их местопребывание. Зачем вспоминать Дика Миллса, особенно учитывая тот факт, что ему с Венделлом просто по-глупому повезло? Пусть лучше Рената будет считать меня Суперменшей, от которой даже пули отскакивают.

– Вот что я вам скажу, – проговорила я самым обычным, самым будничным тоном. – Незачем держать меня под дулом револьвера. Я не вооружена и никаких глупостей делать не собираюсь. – Очень медленно я опустила руки.

Я ожидала, что Рената станет возражать, но, похоже, она ничего и не заметила. Кажется, она пребывала в нерешительности относительно того, что делать дальше. Конечно, она могла бы пристрелить меня, но от трупов очень трудно избавляться, а если этого не сделать как следует, то обычно мертвые тела вызывают у всех массу ненужных вопросов. Сейчас Ренате меньше всего нужна была полиция у дверей дома.

– А что вам от Венделла нужно?

– Я работаю на компанию, которая страховала его жизнь. Его жене только что выплатили полмиллиона долларов, и если Венделл жив, компания хочет получить эти деньги обратно. – Я видела, что рука Ренаты слегка дрожала, но не от страха, а под тяжестью оружия. И тогда решила, что пора переходить в наступление.

Издав душераздирающий вопль, я рванулась вперед и, соединив кулаки, как это делают в фильмах, ударила ее по руке словно молотом. Думаю, что не столько мой удар, сколько вопль заставил Ренату растеряться и ослабить хватку. Револьвер вылетел у нее из руки, перевернулся в воздухе и с грохотом упал на палубу. Я изо всех сил оттолкнула женщину и бросилась за револьвером. Рената потеряла равновесие и упала на спину. Теперь оружие было у меня. Рената с трудом встала на ноги и подняла вверх руки. Новая ситуация понравилась мне гораздо больше, хотя, как и Рената за минуту до этого, я тоже не знала, что же делать дальше. Я способна на насилие, когда на меня нападают, но я вовсе не собиралась стрелять в человека, который спокойно стоит и смотрит мне в лицо. Хорошо бы только, чтобы сама Рената не догадалась бы об этом. Я приняла более агрессивную позу, твердо держа револьвер обеими руками и слегка расставив ноги в стороны.

– Где Венделл? Мне нужно с ним поговорить.

В горле у нее что-то захрипело, потом по лицу пробежала свирепая гримаса, оно сморщилось. Казалось, Рената вот-вот разрыдается.

– Кончайте этот спектакль, Рената, и выкладывайте все, что знаете. Иначе считаю до пяти и стреляю вам в правую ногу. – Я направила револьвер ей на ногу и принялась считать: – Раз. Два. Три. Четыре...

– Он у Майкла!

– Спасибо. Очень признательна. Вы чрезвычайно любезны, – ответила я. – Пушку положу в ваш почтовый ящик.

Она непроизвольно передернулась.

– Оставьте себе. Ненавижу оружие.

Я сунула револьвер за пояс и проворно спрыгнула на причал. Когда я оглянулась. Рената стояла на палубе и слабо держалась за мачту.

Одну свою визитную карточку я опустила в почтовый ящик Ренаты, другую воткнула в щель входной двери ее дома. После чего поехала к Майклу.

 

19

В окнах горел свет. Я не стала звонить в дверь, а направилась прямо в глубину участка, заглядывая по дороге внутрь дома. На кухне я не обнаружила никого и ничего, за исключением столов, заваленных горами грязной посуды. В комнатах вместо мебели все еще стояли неразобранные до конца коробки, а мятая упаковочная бумага была собрана в одном из углов и возвышалась там подобно огромному облаку. Добравшись до окна хозяйской спальни, обнаружила, что Джульетта, по-видимому, стремясь побыстрее создать в доме уют, прицепила к карнизу вместо занавесок полотенца, за которыми было совершенно невозможно что-либо рассмотреть. Я вернулась назад к входной двери, гадая, не придется ли мне стучать, как самому обычному посетителю. Я покрутила ручку двери и к радости своей обнаружила, что могу беспрепятственно войти в дом.

Телевизор в гостиной давно уже мигал и показывал нечто невразумительное. Вместо цветного изображения на экране метались яркие сполохи, чем-то напоминавшие северное сияние. Судя по звуку, который сопровождал это выдающееся зрелище, показывали боевик со стрельбой и автомобильными погонями. Я попыталась прислушаться к тому, что происходило в других комнатах, но не смогла ничего разобрать из-за треска автоматов и скрипа тормозов. Вытащив револьвер Ренаты и выставив его перед собой, как карманный фонарь, стала осторожно пробираться во внутреннюю часть дома.

В детской комнате света не было, но дверь в спальню хозяев оставалась чуть приоткрытой, и через образовавшуюся щель в холл падал свет. Кончиком ствола я слегка толкнула дверь, чтобы приоткрыть ее чуть побольше. Она легко подалась и распахнулась, сопроводив все это громким скрипом петель. Прямо передо мной в кресле-качалке сидел Венделл Джаффе, держа на коленях внука.

– Не застрелите ребенка! – резко поворачиваясь, воскликнул он.

– Не собираюсь я в него стрелять! Сидите спокойно!

Увидев меня, Брендон заулыбался и потянул в мою сторону ручонки, как будто бессловесно здороваясь со мной подобным образом. На нем был фланелевый ночной комбинезончик с голубыми зайчиками, топорщившийся на заднем месте из-за "памперса". Светлые волосики малыша были еще влажными после недавнего купания. Джульетта зачесала их так, что на затылке у Брендона получилось нечто вроде вопросительного знака. Даже через полкомнаты до меня доносился запах детского талька. Я опустила револьвер и засунула его назад, за пояс. Конечно, это не лучшее место для ношения оружия, и я прекрасно понимала, что рискую прострелить себе задницу. Но, с другой стороны, мне не хотелось класть револьвер в сумочку: там в случае необходимости отыскать его было бы гораздо сложнее, чем когда он торчал у меня за спиной, постоянно нацеленный чуть ниже.

По-видимому, семейное собрание протекало негладко, как это обычно и бывает. Единственным, кто пока что получал от него полное удовольствие, был Брендон. Майкл с отсутствующим выражением лица стоял в углу комнаты, прислонившись к комоду. Он крутил и внимательно разглядывал надетый на палец отцовский школьный перстень, который в тот момент выполнял, судя по всему, роль четок. Мне доводилось видеть, как профессиональные теннисисты, настраивая себя на игру, сосредотачиваются примерно таким же способом, неотрывно глядя на струны ракетки. Пропитанная потом рубашка, перепачканные землей джинсы и ботинки Майкла позволяли заключить, что он не успел привести себя в порядок после работы. На голове у него еще оставался след от шлема. Видимо, когда Майкл вернулся домой, Венделл уже был здесь.

Джульетта устроилась в головах кровати. Она сидела, подтянув под себя голые ноги и обхватив их руками. В майке с широким вырезом и шортах-"оборванках", Джульетта казалась особенно маленькой и напряженной. Она не вмешивалась в разговор, предоставляя ему развиваться естественным образом. Единственным источником света в комнате была настольная лампа, судя по всему, перекочевавшая сюда из времен Джульеттиного детства, из ее детской комнаты. Лампу накрывал гофрированный, абажур ярко-розового цвета. В основании лампы стояла кукла в жесткой юбочке, протягивавшая вперед руки. Рот у нее был сделан в форме розового бутончика, а ресницы образовывали над глазами густую и плотную челку, которую можно было открывать и закрывать. Лампочка внутри должна была быть не мощнее сорока свечей, от исходящего из куклы света комната казалась теплее.

Освещение неровно падало на лицо Джульетты: одна ее щека казалась ярко-красной, другая же находилась в тени. Лицо Венделла при этом выглядело угловатым и грубым, словно вырезанным из дерева, с резко прочерченными скулами. Он казался изможденным, нос его блестел по бокам, там, где оставались следы от пластической операции. У Майкла, наоборот, лицо было как у каменного ангела, холодное и чувственное одновременно. Темные глаза его лучились. Ростом и телосложением он повторял отца, хотя Венделл был помассивнее, и ему не хватало изящества Майкла. Все вместе они являли собой странную группу, чем-то напоминающую те картинки, какие обычно дают пациенту на приеме у психиатра с просьбой объяснить их.

– Здравствуйте, Венделл. Извините за вторжение. Вы меня помните?

Венделл перевел удивленный взгляд на Майкла и, кивнув головой в мою сторону, спросил:

– Это кто?

Майкл помолчал немного, глядя перед собой в пол, потом ответил:

– Частный детектив. Это она приходила насчет тебя к маме пару дней назад.

– Она работает на страховую компанию, которую вы надули на полмиллиона долларов, – вставила я, приветственно помахав Венделлу рукой.

– Я надул?

– Да, Венделл, – игриво подтвердила я. – Как ни дико это звучит. Страховку за жизнь можно получить только после смерти. Пока что вы не выполняете свою часть обязательств по сделке.

– Я мог видеть вас где-нибудь раньше? – Он смотрел на меня со смешанным выражением замешательства и осторожности.

– Мы пересекались во Вьенто-Негро, в гостинице.

Его взгляд свидетельствовал, что он узнал меня.

– Это вы тогда проникли в наш номер?

Я отрицательно помотала головой, мгновенно придумав ответ:

– Нет. Это был Хэррис Браун, бывший полицейский.

Венделл задумчиво покачал головой, показывая, что это имя ничего ему не говорит.

– Лейтенант полиции, бывший лейтенант, – уточнила я.

– Никогда о нем не слышал.

– Зато он слышал о вас. Его назначили вести расследование после вашего исчезновения. А потом отстранили, не знаю, почему. Я надеялась, вы мне сможете это как-то объяснить.

– Вы уверены, что он выслеживал именно меня?

– Не думаю, чтобы его пребывание там было простой случайностью, – ответила я. – Хэррис жил в триста четырнадцатом номере. А я – в триста шестнадцатом.

– Послушай, папа, может быть, мы закончим наш разговор?

Брендон закапризничал, и Венделл слегка пошлепал его, но без особого энтузиазма. Потом дед взял маленькую мягкую собачку и принялся вертеть ее перед носом у Брендона, одновременно продолжая участвовать в разговоре. Брендон схватил собачку за уши и притянул ее к себе. Должно быть, у него резались зубы, потому что он вгрызся в резиновое тельце собачки с теми же неподдельными энергией и жадностью, с какими я сама вгрызаюсь в жареного цыпленка. Удивительно, но его гримасы и ужимки странным образом дополняли разговор, продолжавшийся между Венделлом и Майклом.

– Я должен был скрыться, Майкл. – Судя по всему, Венделл продолжил разговор с того места, на котором он прервался после моего появления. – С вами это никак не было связано. Дело было во мне самом. В моей жизни. Я так сильно пролетел, что просто не было другого способа исправить положение. Надеюсь, когда-нибудь ты это сам поймешь. В нашем правосудии справедливости не найдешь.

– А-а, оставь ты это. Не нужно мне речей. Мы с тобой не на уроке политграмоты. Перестань нести чепуху, а главное, не пудри мне мозги насчет справедливости, понял? Ты провел здесь слишком мало времени, чтобы успеть это выяснить.

– Майкл, перестань, пожалуйста. Я не хочу с тобой ссориться. У нас для этого просто нет времени. И я не требую, чтобы ты соглашался с моим решением.

– Речь не обо мне одном, папа. Как насчет Брайана? Именно ему досталось больше всего.

– Я знаю, он сорвался, и делаю, что могу, – ответил Венделл.

– Ты был нужен Брайану, когда ему было двенадцать лет. А теперь уже поздно.

– Я так не думаю. Вовсе не думаю. Здесь ты не прав, поверь мне.

Майкл сделал гримасу и картинно воздел глаза к потолку.

– Поверить тебе? Ну и дерьмо же ты, папочка! Почему это я должен тебе верить? Да я тебе никогда в жизни больше не поверю!

Было видно, что Венделл искренне обескуражен и расстроен резкостью тона Майкла. Он не любил, чтобы ему противоречили. И не привык, чтобы его точку зрения оспаривали, особенно если это делал мальчишка, которому, когда Венделл исчез, было всего семнадцать лет. Майкл превратился во взрослого мужчину уже в отсутствие Венделла. Ему пришлось занять в семье то место, которое опустело с бегством отца. Возможно, Венделл полагал, что, вернувшись, сумеет все поправить, залечить прежние обиды, все расставить по своим местам. Думал, что спокойное объяснение сможет как-то компенсировать тот факт, что он бросил семью на произвол судьбы и сбежал.

– К сожалению, мы с тобой не поймем друг друга, – проговорил Венделл.

– Почему ты не вернулся и не уладил того, что наделал?

– Я не мог вернуться. Совершенно не представлял себе, как можно исправить положение.

– То есть тебя это просто не волновало. Тебе не хотелось идти ради нас ни на какие жертвы. Что ж, спасибо тебе огромадное. Мы ценим твою преданность семье. Это очень на тебя похоже.

– Нет, сынок, это неправда.

– Правда. Ты бы мог остаться, если бы только захотел, если бы мы для тебя хоть что-то значили. А правда состоит в том, что мы для тебя не значили ничего. Но это уже наша собственная проблема, верно?

– Разумеется, вы для меня многое значите. Я тебе именно это и пытаюсь втолковать, разве не так?

– Не знаю, папа. На мой взгляд, ты просто пытаешься как-то оправдать свое поведение.

– Ничего подобного. Это было бы бессмысленно. Я не могу переделать прошлое. Не могу изменить все то, что случилось тогда. Мы с Брайаном явимся с повинной. Ничего лучшего в нашем положении я сделать не могу, а если есть что-то лучшее, то не знаю, в чем оно заключается.

Майкл отвел глаза в сторону и в отчаянии помотал головой. Я чувствовала, он хотел возразить, но передумал.

Венделл откашлялся.

– Мне надо идти. Я сказал Брайану, что обязательно там буду. – Он поднялся, продолжая держать ребенка на руках.

Джульетта свесила ноги с кровати и тоже встала, готовая взять у него малыша. Разговор явно испортил ей настроение. Нос у нее покраснел, рот скривился от расстройства.

Майкл сунул руки в карманы.

– Ты Брайану вовсе не помог тем, что организовал это ложное освобождение.

– Сейчас я это и сам понимаю, но мы ведь не могли знать все заранее. Я переменил свои взгляды на многое. Но, так или иначе, а в этом мы с твоим братом должны разобраться сами, вдвоем.

– Из-за тебя Брайан сейчас в гораздо худшем положении, чем он был раньше. Если вы с ним не явитесь с повинной немедленно, копы схватят его, засадят за решетку, и тогда он уже до конца дней своих света белого больше не увидит. И что ты тогда будешь делать? Удерешь на какой-нибудь чертовой яхте, наплевав на весь свет? Желаю удачи.

– Тебе не приходит в голову, что и мне тоже придется расплачиваться, а?

– По крайней мере, над тобой не висит обвинение в убийстве.

– Не знаю, есть ли смысл продолжать этот разговор, – заявил Венделл, не обратив никакого внимания на суть сказанного Майклом. У меня было такое впечатление, что каждый из них тянул разговор в свою сторону. Венделл пытался восстановить свой отцовский авторитет. А Майкл не желал выслушивать всякую чушь. Он теперь сам был отцом, имея сына, и потому понимал, сколь многого лишил себя Венделл, бросив тогда семью.

– Мне пора идти, – проговорил Венделл, протягивая руку Джульетте. – Рад, что нам удалось познакомиться. Жаль только, что при таких обстоятельствах.

– Надеюсь, мы еще увидимся? – спросила Джульетта. По щекам у нее бежали слезы, от которых под глазами образовались потеки краски. Горе, казалось, просто било из Джульетты, будто прорвавшая плотину вода.

Майкл внимательно наблюдал за происходящим, выражение лица у него было затравленное.

Кажется, даже на Венделла произвело впечатление столь откровенное излияние чувств.

– Да, конечно. Обязательно. Обещаю. – Взгляд Венделла перешел на Майкла, возможно, в ожидании хоть какого-то сочувствия с его стороны. – Прости, что я доставил тебе столько неприятностей. Я не хотел этого.

Майкл слегка передернул плечами, стараясь оставаться безучастным.

– Да ладно. Чего там. Уж как вышло, – сказал он.

Венделл потискал Брендона, прижимаясь лицом к его шейке, вдыхая чуть приторный, молочный запах малыша.

– Ах ты, мой сладенький! – проговорил он. Голос его дрожал.

Брендон зачарованно смотрел на волосы Венделла, ухватившись за них ручонками. Потом с торжественным выражением на лице попытался засунуть пряди дедовых волос себе в рот. Венделл поморщился и осторожно разжал кулачки ребенка. Джульетта протянула руки, готовая забрать малыша. Глаза Майкла, наблюдавшего за этой сценой, подернулись слезами, и он отвернулся. Весь его вид выражал муки скорби.

Венделл передал ребенка Джульетте, поцеловал ее в лоб и повернулся к Майклу. Они сжали друг друга в объятиях, продолжавшихся, кажется, целую вечность.

– Я люблю тебя, сынок, – хрипло произнес Венделл.

Глаза у Майкла были крепко зажмурены, из горла у него вырвался какой-то странный звук. В течение этих нескольких мгновений, на которые Майкл ослабил самоконтроль, отец и сын были вместе. Мне пришлось отвернуться. Я даже представить себе не могла, что должен испытывать сын в присутствии отца, которого он считал давно умершим. Наконец, Майкл вырвался из объятий.

Венделл достал платок и вытер глаза.

– Я с вами свяжусь, – прошептал он и только тогда перевел дыхание. Ни на кого не глядя, Венделл повернулся и вышел из комнаты. Возможно, на него тяжким грузом давило ощущение собственной вины. Нигде больше не задерживаясь, он направился прямо к выходу. Я следовала за ним по пятам. Если он и заметил мое присутствие, то остался к этому совершенно равнодушен.

На улице было очень сыро. Деревья колыхались под порывами ветра, скрывая за своими ветвями уличные фонари. Фантастические тени метались по мокрому асфальту. Я намеревалась попрощаться с Венделлом, потом сесть в машину и поиграть с ним с кошки-мышки: следовать за ним на некотором удалении, чтобы он привез меня прямо к Брайану. А установив, где находится парень, я бы тут же вызвала полицию. Пожелав Венделлу всего хорошего, я отправилась в противоположную сторону.

Не уверена, что он хотя бы услышал меня.

Занятый собственными мыслями, Джаффе достал связку ключей и направился прямо по траве к маленькому красному спортивному "мазератти", припаркованному возле тротуара (Рената явно держала целый гараж дорогих машин). Он отпер машину, быстро и ловко уселся за баранку, захлопнул дверцу. Я открыла свой "фольксваген" и вставила ключ в замок зажигания в тот момент, когда то же самое проделал Венделл в своей машине. Я чувствовала, как в задницу мне упирается револьвер Ренаты. Я вытащила его из-за пояса, повернулась к заднему сиденью и достав из-под него свою сумочку, опустила револьвер в ее глубины. В этот момент я услышала, как "зачихал" двигатель машины Венделла. Я завела свою и сидела, не включая света, в ожидании, пока зажгутся фары и габаритки на автомобиле Джаффе.

"Чихание" продолжалось, но двигатель не запускался. Звук был высокий и какой-то безнадежный. Мгновения спустя я увидела, как дверца машины распахнулась, и Венделл выскочил на улицу. Явно обеспокоенный и взволнованный, он открыл капот и принялся там копаться. Помудрив немного с проводами, он снова уселся в машину и попытался завести мотор. Двигатель "зачихал", еще более безнадежно: видимо, аккумулятор окончательно "садился", отдавая те последние капли энергии, что еще сохранялись в нем. Я включила фары и медленно тронула машину вперед. Поравнявшись с Венделлом, я остановилась и опустила стекло, а он, дотянувшись до правой дверцы, – свое.

– Перебирайтесь, – предложила я. – Отвезу вас к Ренате. А от нее вы сможете вызвать буксир.

Минуту-другую он взвешивал мое предложение, поглядывая в сторону дома Майкла. Но особого выбора у него не было. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас вернуться в дом сына со столь заурядной целью, как вызов буксира. Он вылез, запер свою машину и, обойдя ее спереди, уселся в мою. Свернув вначале направо, на Пердидо-стрит, я, не доезжая до ярмарочной площади, тут же повернула налево, рассчитывая выехать на идущее вдоль берега шоссе. Конечно, я бы могла выскочить прямо на автостраду. Движение в это время было не очень сильным. Но до Пердидо-Кис было недалеко, вполне можно было добраться и избранным мною маршрутом.

Доехав до побережья, я свернула влево. Ветер заметно усилился, над иссиня-черным океаном нависали плотные, такие же черные тучи.

– В понедельник вечером у меня была интересная беседа с Карлом, – сообщила я. – А вы с ним не виделись?

– Должен был встретиться сегодня, попозже, но ему пришлось поехать в город, – рассеянно ответил Венделл.

– Вот как. Мне он говорил, что настолько зол на вас, что вряд ли сможет с вами общаться.

– Нам с ним надо закончить одно дело. У него есть кое-какие принадлежащие мне вещи.

– Вы имеете в виду яхту?

– И ее тоже, и кое-что другое.

Небо стало угольно-серым, над морем вспыхивали молнии: милях в пятидесяти от берега шла гроза. Яркие вспышки посреди кромешной тьмы создавали впечатление артиллерийской канонады, но настолько далекой, что грохот ее оставался неслышен. Воздух, казалось, был наэлектризован до предела. Я скосила глаза на Венделла.

– Неужели вас не интересует, как мы вышли на ваш след? Удивлена, что вы даже не спросили об этом.

Внимание Венделла было сосредоточено на линии горизонта, которая с приближением бури становилась все светлее: молнии сверкали уже почти непрерывно.

– Не имеет значения. Когда-нибудь это должно было случиться.

– Не возражаете, если я спрошу, где вы скрывались все эти годы?

Он отвернулся, отводя глаза, и принялся смотреть в боковое окно.

– Недалеко отсюда. Вы удивитесь, если узнаете, как мало мест я повидал за это время.

– Но вы же от многого отказались ради того, чтобы там очутиться.

По лицу его пробежала быстрая, как молния, гримаса боли.

– Да.

– И все это время вы были с Ренатой?

– Да, – с каким-то оттенком горечи ответил он. Ненадолго в машине воцарилась тишина, потом он поерзал на сиденье и спросил: – Считаете, я неправ, что вот так вот вернулся?

– Зависит от того, чего вы хотели добиться.

– Хотел помочь им.

– Помочь им в чем? У Брайана уже своя жизнь, у Майкла тоже. Дана справлялась со всеми проблемами одна, как могла. Деньги уже все потрачены. Невозможно ведь вернуться назад в ту жизнь, из которой вы по собственной воле ушли, и переиграть все по-новому. Ваша жена и дети расхлебывают сейчас последствия вашего решения. И вам тоже все равно придется этим заняться.

– По-моему, вряд ли можно все исправить разом, и к тому же за считанные дни.

– Я не уверена, что вы вообще сможете что-нибудь исправить, – ответила я. – Однако теперь я вас не выпущу из поля зрения. Один раз уже упустила, но повторять этого не намерена.

– Мне нужно время. Надо сделать кое-какие дела.

– Эти дела надо было делать пять лет назад!

– Это другое.

– А где Брайан?

– Он в безопасности.

– Я спросила, где он, а не в каком состоянии. – Машина стала вдруг терять скорость. Я удивленно посмотрела себе под ноги, продолжая до отказа выжимать акселератор, но скорость катастрофически падала. – Господи, это еще что?

– Может быть, бензин кончился?

– Я только что заправилась. – Я взяла вправо, к обочине. Машина еще продолжала катиться по инерции.

– Указатель показывает, что бак полон, – сообщил Венделл, посмотрев на приборный щиток.

– А я вам что говорю?! Разумеется, полон. Я же заправлялась!

Машина окончательно остановилась. Вначале стояла полная тишина, потом в мое сознание начали проникать легкий свист ветра и шум прибоя. Несмотря на то, что луна была закрыта облаками, я различала белые штормовые барашки пены на гребнях волн.

Я извлекла из-под заднего сиденья свою сумочку и принялась рыться в ней, отыскивая фонарик.

– Пойду взгляну, в чем там дело, – произнесла я с видом человека, примерно догадывающегося, что именно могло произойти с его железным конем.

Я выбралась из машины. Венделл тоже вышел и, обойдя ее со своей стороны, подошел к заднему бамперу одновременно со мной. Я была рада, что он так поступил. Может быть, он смыслит в машинах больше меня – что в общем-то вовсе нетрудно. В ситуациях, подобных той, в которой мы оказались, я всегда предпочитаю действовать. Я открыла заднюю крышку и уставилась на двигатель. Внешне он выглядел совершенно нормально, напоминая формой и размером швейную машинку. Я ожидала увидеть что-нибудь сломанное, развалившееся: бессильно повисшие концы оборвавшегося ремня вентилятора, очевидные признаки отсутствия каких-либо деталей или других штуковин на их привычном месте.

– Ну, и что вы думаете? – спросила я.

Венделл взял у меня фонарь и склонился над мотором, краем глаза посматривая на меня. Мужики обычно разбираются в таких вещах: в оружии, автомобилях, машинках для стрижки газонов, в кухонных дробилках для удаления мусора и пищевых отходов, в электрических выключателях и статистике бейсбола. Я же боюсь даже открыть крышку сливного бачка в туалете: тот черный шар, что под ней скрывается, всегда представляется мне готовой вот-вот взорваться миной. Я тоже немного подалась вперед и через плечо Венделла принялась рассматривать двигатель.

– Немного напоминает швейную машинку, верно? – заметил он.

Позади нас раздался хлопок из глушителя какого-то автомобиля, и в заднее крыло моего "фольксвагена" ударил камешек. Венделл на долю секунды раньше, чем я, понял, что происходит. Мы оба шлепнулись на дорогу. Венделл схватил меня, и мы, пригибаясь к земле, бросились вперед, чтобы спрятаться за машину. Раздался второй выстрел и сразу же вслед за ним резкий щелчок пули по крыше моего авто. Мы присели, инстинктивно прижимаясь друг к другу. Венделл обнимал меня рукой, будто стараясь защитить. Он выключил фонарик, и темнота вокруг стала беспросветной. У меня возникло страстное желание приподняться и через окна машины осмотреть улицу. Я понимала, что вряд ли увижу что-либо, кроме придорожной грязи и мчащихся в ночи по шоссе силуэтов машин. Тот, кто в нас стрелял, по-видимому, следил за нами от самого дома Майкла и каким-то образом сумел вывести из строя вначале машину Венделла, а затем и мою.

– Это, должно быть, кто-то из ваших дружков. Я не настолько непопулярна в здешних краях, – проговорила я.

Раздался еще один выстрел. Заднее стекло моей машины мгновенно стало похожим на треснувший лед, хотя отвалился от него только один маленький кусочек.

– Господи Иисусе! – произнес Венделл.

– Аминь! – ответила я.

Оба мы говорили совершенно серьезно.

Венделл посмотрел на меня. Его недавние вялость и апатия улетучились бесследно. Положение, в котором мы оказались, обострило его чувства, и намного улучшило память.

– За мной в последние дни кто-то следил, – сказал он.

– У вас есть предположения, кто бы это мог быть?

Он отрицательно покачал головой.

– Я кое-кому звонил по телефону. Мне была нужна помощь.

– А кто знал, что вы должны были поехать к Майклу?

– Только Рената.

Тут и я о ней вспомнила. У меня ведь ее револьвер. В сумочке. А сумка в машине.

– У меня в машине револьвер, – сказала я. – Хорошо бы его извлечь. Он в сумке, на заднем сиденье.

– А свет в машине не зажжется, если открыть Дверь?

– В моей машине? Ни за что!

Венделл открыл правую дверцу. Разумеется, свет сразу же зажегся. Выстрел последовал мгновенно, пуля чуть было не угодила Венделлу в шею. Мы снова присели и на некоторое время затаились, только сейчас представив себе, чем все могло закончиться минуту назад.

– Карл должен был знать о вашей поездке к Майклу, – заявила я, – вы ведь говорили ему, что потом собираетесь с ним встретиться.

– Это было еще до того, как у него изменились все планы. Да он и не знает, где живет Майкл.

– Это он говорит, что у него изменились планы. На самом-то деле вы ведь этого не знаете наверняка. И не надо быть гением, чтобы догадаться позвонить в справочную и узнать адрес. Он вообще мог просто спросить у Даны. Он ей иногда звонит.

– Черт побери, да он в нее влюблен! И всегда был влюблен. Уж он-то был рад моему исчезновению, нисколько не сомневаюсь!

– А может быть, Хэррис Браун? У него должно быть оружие.

– Я вам уже говорил. Понятия не имею, кто это такой.

– Венделл, перестаньте морочить мне голову. Мне нужна правда.

– Я вам и говорю правду!

– Пригнитесь. Попробую сама забраться в машину.

Венделл прижался к земле, а я дернула на себя дверцу. Следующая пуля громко шлепнулась в песок рядом со мной. Я рванулась вперед, к сиденью, схватила сумочку и бросилась назад, захлопнув за собой дверцу. Сердце у меня колотилось так, словно готово было выскочить из груди. Все тело охватило возбуждение, как будто где-то открыли некие шлюзы. Мне страшно хотелось в туалет, внутри все дрожало. И вообще было такое ощущение, словно все мои внутренние органы перемешались в кучу, как вагоны после железнодорожной катастрофы. Я вытащила револьвер, в темноте он слегка поблескивал.

– Посветите-ка мне сюда!

Венделл включил фонарик, прикрыв его рукой, как горящую спичку.

Я разглядела, что в руках у меня шестизарядный револьвер, от которого, судя по его внушительному виду, не отказался бы даже сам Джон Уэйн. Я открыла барабан и проверила: все шесть патронов были на месте. Затем защелкнула барабан. Весил револьвер, должно быть, не меньше трех фунтов.

– Где вы такой достали?

– Стащила у Ренаты. Подождите здесь. Я сейчас вернусь.

Он что-то сказал, но я, пригибаясь к земле, уже исчезла во тьме, направляясь в сторону пляжа и дальше от того места, откуда по нам стреляли. Потом свернула влево, обходя свою машину спереди по окружности радиусом около сотни ярдов в надежде, что таким образом останусь вне поля видимости для любителей попрактиковаться в стрельбе по движущейся мишени. К этому времени мои глаза уже привыкли к темноте, а потому у меня усилилось ощущение, что я прекрасно видна со всех сторон. Я оглянулась, стараясь оценить расстояние, на которое успела отойти. Мой торчавший на дороге светло-голубой "фольксваген" казался отсюда чем-то средним между огромной собачьей будкой и смахивающим на вигвам привидением. Так я добралась до того места, где дорога поворачивала налево. Продолжая сгибаться в три погибели я одним броском перебежала ее и осторожно направилась назад, откуда, по моим расчетам, стреляли.

Обратный путь занял минут десять, и лишь когда я добралась до намеченной цели, сообразила, что за все это время не услышала ни одного выстрела. Причем в окружавшей меня почти полной темноте место это производило впечатление совершенно пустынного. Теперь я находилась по другую сторону двухрядного шоссе, прямо напротив своей машины, прижатая к самой земле. Я приподняла голову и повела вокруг носом, как это делают дикие псы в прериях.

– Венделл? – негромко позвала я.

Никакого ответа. Но и выстрелов тоже не последовало. Вообще никаких признаков жизни ни с какой стороны. Исчезло и ощущение нависшей смертельной опасности. Вокруг была только ночь, тихая и спокойная. Я поднялась во весь рост.

– Венделл?

Я сделала полный оборот на триста шестьдесят градусов, медленно обводя взглядом окружающую местность, потом снова присела. Посмотрела влево, вправо и, пригнувшись, быстро перебежала через улицу. Оказавшись у своей машины, нырнула за передний бампер и плюхнулась на землю туда, где мы прятались вместе с Венделлом.

– Это я...

Но вокруг были только ветер и пустой пляж.

Венделл Джаффе снова исчез.

 

20

Было уже десять вечера, и дорога опустела. По проходящей совсем рядом автостраде неслись автомобили, я хорошо видела свет их фар, но ни один находящийся в здравом уме и трезвом рассудке человек не стал бы в такой час останавливаться и подсаживать меня. Я отыскала валявшуюся на земле около машины сумку и повесила ее на плечо. Потом обошла "фольксваген", открыла левую переднюю дверцу и заглянула внутрь, чтобы вытащить ключ из замка зажигания. Конечно, можно было бы запереть машину, но зачем? Ехать своим ходом она все равно не могла, а заднее стекло так и так было разбито, превращая мой "лимузин" в легкую добычу для ночных хулиганов и мелких автомобильных воришек.

Пешком я дошла до ближайшей заправочной станции, до которой оказалось около мили. На улице было очень темно, столбы освещения стояли весьма редко, да и лампы на них светили очень тускло. Буря явно опять отодвинулась от побережья и продолжала бушевать где-то в просторах океана, словно чего-то выжидая. Сквозь чернильного цвета тучи видны были далекие вспышки молний, и это зрелище напоминало фонарик с плохим контактом. Ветер поднимал с пляжа песок, с треском обламывал сухие ветки и кружил в воздухе листья с пальмовых деревьев. Я быстренько оценила свое самочувствие и сделала вывод, что оно совсем неплохое, особенно если принять в расчет еще не покинувшее меня возбуждение. Одно из преимуществ поддержания хорошей физической формы заключается в том, что при необходимости для вас не составит труда пройти пешком в темноте целую милю. На мне были джинсы, майка с короткими рукавами и теннисные туфли – не самая лучшая обувь для ходьбы пешком, но с другой стороны, и не смертельная.

Заправочная станция оказалась из тех, что работают круглосуточно, однако управлялась она главным образом компьютером, при котором находился лишь один дежурный. Естественно, он не мог покинуть рабочее место. Я наменяла у него пригоршню мелочи и направилась к видневшемуся в углу стоянки телефону-автомату. Оттуда я сперва позвонила в ААА, назвала им свой членский номер и объяснила, где нахожусь. Служащий посоветовал мне дожидаться на шоссе техпомощи и караулить возле своей машины, но я заверила его, что не собираюсь возвращаться пешком целую милю в полной темноте. Пока не приехал буксир, я решила позвонить Ренате и рассказать ей о том, что с нами произошло. Похоже, она не держала на меня зла и уже успокоилась после нашей схватки на борту яхты. Рената сообщила мне, что Венделла еще нет дома, но что она немедленно проедет на машине несколько раз по идущей вдоль берега дороге, и обыщет каждый кустик там, где я в последний раз его видела.

Спустя примерно три четверти часа наконец-то появился буксир. Я уселась в кабину рядом с водителем, чтобы показать дорогу к тому месту, где осталась моя неисправная машина. Это был мужчина уже за сорок, судя по всему, всю жизнь проработавший на своем буксире, насквозь пропитавшийся запахом табака, большой любитель презрительно фыркать и высказывать мудрые суждения. Когда мы добрались до "фольксвагена", он вылез из грузовика, подтянул штаны, засунул руки в карманы и с глубокомысленным видом обошел машину. Потом остановился и сплюнул.

– И что тут случилось? – Возможно, его вопрос относился к разбитому заднему стеклу, но я сделала вид, будто ничего не замечаю.

– Понятия не имею. Я ехала со скоростью около сорока миль в час, и машина вдруг перестала тянуть.

Он приподнялся на цыпочки и посмотрел на крышу, где одна из крупнокалиберных пуль оставила дыру размером с десятицентовую монету.

– Господи, а это еще что такое?

– Что? Ах, вот это? – Я подалась вперед, силясь разглядеть что-нибудь в темноте.

На фоне светло-голубой краски дыра казалась большой аккуратной черной точкой. Водитель буксира сунул в дырку палец.

– Похоже, это след от пули.

– Господи, а ведь и правда, а?

Мы еще раз обошли с ним вокруг раненого авто, и я поддакивала ему всякий раз, когда он обнаруживал очередное такое же повреждение. Водитель попытался было подробно выспросить меня, но я проигнорировала его любопытство. В конце концов, подумала я, он ведь не полицейский, а всего лишь водитель техпомощи. И никакой присяги говорить правду, всю правду и одну только правду я не давала.

Наконец, не переставая недоуменно-осуждающе покачивать головой, он опустился на сиденье водителя и попробовал запустить мотор. Сильно подозреваю, что шеф буксира испытал бы огромнейшее удовлетворение, если бы двигатель вдруг завелся сразу же. Мне он с первого же взгляда показался мужчиной из разряда тех, кому доставляет удовольствие, когда женщина оказывается в глупом положении. Однако на этот раз ему не повезло. Он вылез из машины, обошел вокруг и уставился на нее сзади. Потом, неразборчиво бормоча что-то себе под нос, подергал в одном месте, потрогал в другом и снова принялся гонять стартер, но безрезультатно. Тогда он отбуксировал машину на заправочную станцию, поставил ее там на канаву и отбыл, смущенно оглянувшись на прощание и еще раз покачав головой. Нетрудно представить себе, какого он мнения о современных молодых женщинах. Я переговорила с работником бензоколонки, и тот заверил меня, что механик будет на следующий день не позже семи часов утра.

Было уже далеко за полночь. Я чувствовала себя совершенно вымотанной, да еще и застряла здесь без транспорта. Конечно, можно было позвонить Генри. Я знала, что он готов в любой момент сесть в машину и, без жалоб и упреков, отправиться за мной куда угодно. Проблема, однако, заключалась в том, что я сама не в силах была вынести лишней поездки из Санта-Терезы в Пердидо и обратно, тем более в пикапе. К счастью, в окрестностях заправочной станции было полно мотелей. Один из них я еще раньше заприметила неподалеку от автострады, по другую ее сторону, и теперь, перейдя дорогу по пешеходному мостику, направилась к нему пешком. В расчете на неожиданности подобного рода я всегда держу у себя в сумочке зубную щетку, пасту и чистые трусики.

В мотеле нашелся один свободный номер. Пришлось переплатить, но я слишком устала, чтобы спорить. Добавив еще тридцать долларов, я получила два крошечных пузырька: один с шампунем, другой с кондиционером для волос. В номере стоял пузырек с лосьоном "для тела" из парфюмерии той же серии, но его содержимого хватило бы, пожалуй, разве что на одну ногу. Однако и это количество извлечь из пузырька оказалось невозможно. В конце концов я отказалась от надежды как-то увлажнить кожу и улеглась в постель абсолютно голая и сухая, как спичка. Ночь я проспала словно зомби, без всяких лекарств, и наутро с сожалением констатировала, что моя простуда прошла окончательно.

Проснулась я ровно в шесть часов и не сразу сообразила, где нахожусь. Вспомнив, что я в мотеле, я снова залезла под простыню и проспала до восьми двадцати пяти. Потом приняла душ, натянула на себя чистые трусики и облачилась в то же, в чем была вчера. Расчетный час в мотеле приходился на полдень, поэтому, не сдавая пока ключ, я перехватила стаканчик кофе из автомата и отправилась назад, на ту сторону автострады сто один посмотреть, как чувствует себя моя машина.

Механик оказался курносым восемнадцатилетним парнем, с курчавыми рыжими волосами, редкими передними зубами и сильным техасским акцентом. Роба, в которую он был одет, казалась на нем детским комбинезончиком. Заметив меня, он завертел указательным пальцем, приглашая подойти поближе. Машина уже стояла на подъемнике, и мы вместе принялись разглядывать ее снизу. Я уже представляла себе, в какую сумму отольется мне этот ремонт. Механик вытер тряпкой руки и проговорил:

– Смотрите сюда!

Я посмотрела, не сразу поняв, на что именно он показывает. Тогда он дотянулся и ткнул пальцем в закрепленный на бензопроводе небольшой зажим.

– Кто-то вам поставил эту штуку. Бьюсь об заклад, что вы успели отъехать не дальше трех кварталов, прежде чем заглох мотор.

– Только-то и всего? – расхохоталась я.

Он отвинтил зажим и бросил его мне на ладонь.

– Только и всего. Теперь должен быть полной порядок.

– Спасибо. Чудесно. Сколько я вам должна?

– В тех краях, откуда я родом, достаточно "спасибо", – ответил он.

Вернувшись уже на машине в мотель, я уселась на неприбранную постель и позвонила Ренате. У нее отозвался автоответчик, и я оставила сообщение с просьбой перезвонить мне. Затем попытала счастья, набрав домашний номер Майкла, и была сильно удивлена, когда он схватил трубку после первого же гудка.

– Добрый день, Майкл. Это Кинси. Я думала, ты на работе. От отца ничего не было?

– Не-а, ничего. И у Брайана тоже ничего. Он звонил мне сегодня утром и сказал, что отец так и не объявился. Голос у него был очень расстроенный и озабоченный. Я сказался на работе больным, чтобы сидеть сегодня у телефона.

– А где Брайан?

– Он мне не говорит. Думаю, боится, что я сдам его копам прежде, чем они с папой успеют пообщаться. Как по-вашему, с папой все в порядке?

– Трудно сказать. – Я вкратце пересказала Майклу события минувшего вечера. – Я просила Ренату перезвонить и надеюсь, что она это сделает. Когда я говорила с ней прошлым вечером, она собиралась ехать на поиски Венделла. Возможно, она подобрала его где-нибудь на дороге.

В трубке наступила тишина. Потом Майкл спросил:

– А кто такая Рената?

Та-ак.

– Э-э. Гм-м. Это знакомая твоего отца. По-моему, он у нее остановился.

– Она живет здесь, в Пердидо?

– Да, у нее дом в Кис.

Снова тишина в трубке.

– А моя мама об этом знает?

– Не думаю. Скорее всего, нет.

– Какой же он подонок, Господи! Какой подонок. – Опять тишина. – Пожалуй, нам лучше сейчас закончить разговор. Надо, чтобы телефон был свободен, а то вдруг он захочет позвонить.

– У тебя есть мой номер, – сказала я. – Дашь мне знать, если что-нибудь узнаешь об отце?

– Обязательно, – лаконично ответил Майкл. По-моему, после того, как он услышал о Ренате, Майкл потерял последние остатки уважения и преданности к отцу.

Я набрала номер Даны. Там тоже отозвался автоответчик. Я нетерпеливо стучала пальцами по столу, дожидаясь, пока автомат отыграет свадебный марш, прежде чем раздался сигнал говорить. В нескольких словах изложила суть дела и тоже оставила просьбу перезвонить мне. Я ругала себя за то, что упомянула Ренату в разговоре с Майклом. Венделл и так вызывал у сына одну только враждебность, и незачем было рассказывать ему, что у его отца есть еще и гражданская жена. Я попробовала дозвониться в окружную тюрьму Пердидо, лейтенанту Рикману. Того не оказалось на месте, но я переговорила с помощником шерифа Тиллером, который сообщил мне, что у них идет большая перетряска в связи с несанкционированным освобождением Брайана. Служба внутренней безопасности проверяет всех сотрудников, имеющих доступ к компьютеру. В этот момент Тиллеру позвонили по другому телефону, и наш разговор пришлось прервать. Я сказала, что перезвоню уже из Санта-Терезы.

Пожалуй, больше звонить пока было некому. Я выписалась из мотеля и к десяти часам была уже снова в дороге. Я рассчитывала, что ко времени моего возвращения в Санта-Терезу уже начнут поступать ответные звонки, но когда я вошла в контору и открыла дверь своего кабинета, на автоответчике ровно светилась зеленая лампочка. Все утро я потратила на мелкую повседневную рутину: деловые звонки, почту, счета, сделала несколько записей в бухгалтерскую книгу. Потом сварила себе кофе и позвонила в фирму, в которой была застрахована моя машина, чтобы сообщить о случившемся. Мой страховой агент дала мне разрешение вставить новое заднее стекло, воспользовавшись услугами той мастерской, в которую мне однажды уже пришлось как-то обращаться. Ездить без заднего стекла, не рискуя немедленно нарваться на штраф, я конечно же, не могла.

Я, однако, испытывала сильнейшее искушение оставить дыры от пуль в покое. Если предъявлять страховой компании слишком много претензий, то она либо вообще ликвидирует твою страховку, либо загонит ее стоимость на астрономическую высоту. А чем мешают следы от пуль? На мне и на самой они есть. Я позвонила в мастерскую и договорилась, что во второй половине дня приеду к ним вставлять новое стекло.

Вскоре после обеда Эдисон сообщила мне по интеркому, что в приемной дожидается Рената. Я вышла встретить ее. Рената сидела на небольшом диванчике, откинув назад голову и закрыв глаза. Вид у нее был неважный. Одета она была в модные летние свободные брюки из мягкой шерсти, собранные в сборки и перехваченные в талии поясом, черные высокие сапоги с отворотами, на плечи наброшена теплая оранжевая куртка с молнией и капюшоном. Темные волосы были еще мокрыми – по-видимому, после недавно принятого душа, – под глазами стояли темные круги, а щеки казались запавшими и костлявыми от нервного напряжения. Рената с видимым усилием поднялась мне навстречу, виновато улыбнувшись Элисон, которая по контрасту с ней выглядела в тот день особенно жизнерадостной и самоуверенной.

Я проводила Ренату в свой кабинет, усадила в кресло, предназначенное специально для посетителей, и налила нам обеим по чашке кофе.

– Спасибо, – негромко поблагодарила она, с удовольствием отпивая из чашки. Потом снова закрыла глаза и почмокала языком, смакуя отличный напиток. – Хорошо. Как раз то, что мне сейчас надо.

– У вас усталый вид.

– Я и на самом деле устала.

Пожалуй, я впервые могла рассмотреть эту женщину так близко. Обычно физиономия ее выглядела раздраженной или капризной, но в те редкие моменты, когда Рената улыбалась, лицо мгновенно преображалось и становилось очень необычным, будто светящимся изнутри. Сейчас, в спокойной обстановке я бы не назвала Ренату хорошенькой. При очень приятном – безукоризненно смуглом – цвете лица, черты отличались какой-то неправильностью: слишком темные, необузданно торчащие во все стороны брови, чересчур маленькие темные глазки. Из-за крупного рта и коротко подстриженных волос подбородок производил впечатление массивного и квадратного. С таким, как у нее, цветом кожи Рената могла носить вещи тех тонов, что обычно не идут большинству женщин: бледно-зеленого, ярко-розового, ярко-голубого, аквамаринового.

– Венделл вернулся вчера домой уже после двенадцати. Утром я поехала по делам. Отсутствовала не больше сорока минут. А когда возвратилась, то все его вещи исчезли, и сам он тоже. Я прождала, наверное, около часа, потом села в машину и отправилась к вам. Первым моим побуждением было вызвать полицию, но я подумала, что лучше вначале поговорить с вами и послушать, что вы посоветуете.

– Насчет чего?

– Он украл у меня деньги. Четыре тысячи долларов наличными.

– А "Беглеца" он не тронул?

Рената устало покачала головой.

– Он знает, что если только тронет мою яхту, я его убью.

– У вас ведь, кажется, есть на яхте еще и катер?

– Это не катер. Это надувная лодка, но и она на месте. Да к тому же у Венделла нет от "Беглеца" ключей.

– Почему?

Щеки Ренаты слегка вспыхнули.

– Я ему никогда не доверяла.

– Вы с ним живете пять лет и ни разу не доверили ему ключи от яхты?!

– Нечего ему без меня на яхте делать, – раздраженным тоном ответила она.

Я не стала реагировать на ее тон.

– И что же вы сейчас подозреваете?

– Думаю, что он уехал за своим "Лордом". А куда он мог отправиться после этого, одному Богу известно.

– Зачем бы ему понадобилось красть у Эккерта яхту?

– Он способен украсть что угодно. Неужели же вы сами не понимаете? Во-первых, "Лорд" когда-то был его яхтой, и Венделл хочет получить ее назад. А кроме того, "Беглец" годится только для плавания вдоль побережья. На "Лорде" же можно выходить в открытое море, так что эта яхта больше соответствует его целям.

– А в чем его цели?

– Убраться отсюда как можно дальше.

– И зачем вы ко мне приехали?

– Мне показалось, вы можете знать, где пришвартован "Лорд". Вы упоминали, что разговаривали с Карлом Эккертом на яхте. Вот я и решила, что смогу сэкономить массу времени, если спрошу вас, вместо того, чтобы разыскивать ее самой.

– Венделл мне говорил, что вчера вечером Карла Эккерта не было в городе.

– Вот именно, что не было. В этом-то все и дело. Эккерт не хватится яхты, пока не вернется. – Рената посмотрела на часы. – Должно быть, Венделл покинул Пердидо сегодня утром, часов около десяти.

– Как это ему удалось? Он что, починил машину?

– Он взял мой "джип", который стоял на улице. Даже если у него ушло не больше сорока минут на то, чтобы добраться до бухты, береговая охрана еще может успеть его настичь.

– А куда он мог направиться?

– Полагаю, что назад в Мексику. Море в районе Байи ему хорошо знакомо, и у него есть поддельный паспорт гражданина Мексики.

– Пойду, подгоню машину, – сказала я.

– Можем воспользоваться моей.

Мы скатились вниз по лестнице, я впереди. Рената, чуть поотстав, сзади.

– Вам надо сообщить насчет "джипа" в полицию.

– Хорошая мысль. Надеюсь, он оставит машину где-нибудь на стоянке возле бухты.

– А Венделл не говорил, где он был прошлой ночью? Я его потеряла около десяти. Если он вернулся домой за полночь, то чем он занимался два с лишним часа? Пройти полторы мили можно гораздо быстрее.

– Не знаю. После вашего звонка я села в машину и отправилась на поиски. Прочесала все улицы между своим домом и побережьем, но нигде даже признаков его присутствия не было. Из того, что он мне потом говорил, я сделала вывод, что за ним кто-то приехал, но кто именно, он не пожелал сказать. Быть может, один из его сыновей.

– Не думаю, – возразила я. – Я недавно разговаривала с Майклом. Он сказал, что утром ему звонил Брайан. Накануне вечером он ждал Венделла, но тот так и не появился.

– Венделл всю жизнь нарушает свои обещания.

– А вы не знаете, где скрывается Брайан?

– Понятия не имею. Венделл всегда старался, чтобы я знала как можно меньше. На всякий случай. Если бы мной вдруг заинтересовалась полиция, я бы ничего не смогла им выдать.

По-видимому, стремление держать всех в неведении действительно было у Венделла стандартным приемом. Не сработает ли, однако, такой подход на этот раз против самого же Венделла, подумала я.

Мы выскочили на улицу. В нарушение всех правил парковки, Рената бросила свою машину прямо у тротуара, там, где по его кромке была проведена красная полоса. Думаете, на стекле у нее висела штрафная квитанция? Нет, конечно. Она открыла дверцу "ягуара", и я опустилась на правое переднее сиденье. Рената тронула машину с места так, что шины негромко взвизгнули. Я обеими руками вцепилась в ручку на приборном щитке.

– Венделл мог сдаться полиции, – предположила я. – По словам Майкла, Венделл говорил ему, что собирается так поступить. А после того, как кто-то открыл по нему огонь, он вполне мог решить, что за решеткой будет безопаснее.

Рената презрительно фыркнула и бросила на меня взгляд, преисполненный откровенного цинизма.

– Не собирался он сдаваться. Просто трепался. Он еще говорил, будто хочет навестить Дану. Наверное, и тут тоже трепался.

– Он что, ездил вчера вечером к Дане? Зачем?

– Не знаю, ездил он к ней или нет. Но он упоминал, что хотел бы переговорить с ней перед отъездом. Он чувствует себя виноватым перед ней. Надеялся, что сможет что-то поправить прежде, чем уехать окончательно. Возможно, просто хотел успокоить свою совесть.

– Думаете, он мог уехать без вас?

– Абсолютно уверена, что он на это способен. Беспозвоночное животное. Никогда не мог честно смотреть в лицо последствиям собственных поступков. Никогда. Сейчас мне уже безразлично, если даже он угодит в тюрьму. – Со светофорами ей отчаянно не везло. Если поперечного движения не было видно, мы мчались прямо на красный, не обращая внимания на ширину перекрестка, настолько она спешила побыстрее добраться до бухты. Возможно, Рената считала правила уличного движения не более чем пожеланиями, а возможно, эти правила просто сделали в тот день для нее исключение.

Со своего места я изучала ее профиль, прикидывая, сколько информации смогу из нее выжать.

– Не возражаете, если я задам несколько вопросов насчет того, как удалось организовать исчезновение Венделла?

– Что именно вас интересует?

Я пожала плечами, не зная, с чего начать.

– О чем и с кем он договаривался? Не думаю, что он смог проделать все необходимое один. – Я видела, что Рената колеблется, поэтому решила несколько успокоить ее в надежде, что так она мне больше расскажет. – Я ничего не выпытываю. Но, по-моему, то, что он сделал тогда, может попытаться повторить и сейчас.

Рената ничего не ответила, и какое-то время вела машину молча, потом наконец искоса взглянула на меня.

– Вы правы. Одному бы ему это не удалось, – проговорила она. – Я тогда совершала плавание в одиночестве на своем кече вдоль побережья Байи и подобрала его вместе со шлюпкой после того, как он покинул "Лорд".

– Но это же было очень рискованно, верно? А если бы вы с ним не встретились? Океан все-таки достаточно велик.

– Я хожу на яхте всю свою жизнь и хорошо умею управляться с ней. Конечно, весь наш план был очень рискован, но мы ведь его осуществили. А это же и есть самое главное, верно?

– Верно.

– А вы сами? Умеете ходить на яхте?

Я отрицательно помотала головой.

– Для меня это слишком дорого.

Рената чуть улыбнулась.

– Найдите мужчину с деньгами. Я всегда так делала. Научилась кататься на горных лыжах и играть в гольф. И научилась, путешествуя по миру, летать только первым классом.

– Рената, а что произошло с Дином, вашим первым мужем? – спросила я.

– Умер от сердечного приступа. Вообще-то у меня он был вторым.

– И сколько уже Венделл живет по его паспорту?

– Все пять лет. С тех пор, как мы с ним вместе сбежали.

– И паспортная служба ни разу не пыталась изъять у вас этот паспорт?

– Пыталась, но неудачно. Именно их неудача и подсказала нам идею. Дин умер в Испании. Почему-то там у меня его паспорт не изъяли. Когда срок действия паспорта закончился и надо было его продлевать, Венделл заполнил необходимые бумаги, и мы приложили к ним фотографию Дина. Они с Венделлом были почти одного возраста, так что если бы документ вызвал когда-нибудь сомнения и расспросы, то можно было бы подкрепить его свидетельством о рождении моего мужа.

Мы доехали до бульвара Кабана и свернули направо. Бухта, с ее лесом мачт, уже виднелась впереди чуть левее нас. День был очень пасмурный, и над темно-зелеными водами залива висел туман. До меня доносились ароматы засаливаемых креветок и солярки. С океана дул сильный ветер, несший с собой запахи идущего где-то далеко дождя. Рената свернула на примыкающую к бухте стоянку и отыскала там свободное местечко прямо по соседству с будкой охраны. Она припарковала машину, и мы вышли. Я двинулась вперед, поскольку знала, где пришвартован "Лорд".

Мы миновали маленький вонючий ресторанчик, в котором кормили морскими продуктами, и здание, принадлежащее резерву военно-морского флота.

– А что было потом?

Рената пожала плечами.

– После того, как мы получили паспорт? Смылись. Время от времени я возвращалась назад, иногда вместе с Венделлом. Он тогда обычно оставался на яхте. Я могла свободно приезжать и уезжать, когда хотела, потому что никто не знал о нашей с ним связи. Я присматривала за его сыновьями, хотя они, похоже, даже не догадывались об этом.

– Значит, когда у Брайана произошло первое столкновение с законом, Венделл об этом знал?

– Да, конечно. И поначалу даже не забеспокоился. Брайан частенько нарушал закон, но все это походило на обычные детские выходки. Мелкое хулиганство и вандализм.

– Ну да, мальчишки есть мальчишки, – заметила я.

Рената не обратила на мою реплику никакого внимания.

– Когда начались действительно серьезные вещи, мы с Венделлом плавали вокруг света. И когда вернулись домой, то даже не подозревали, насколько глубоко Брайан уже увяз. Тогда-то Венделл и взялся за дело.

Мы прошли мимо рыбного базарчика и миновали пирс, где обычно происходит комиссионная торговля яхтами. Влево от нас шел просторный военный причал, с приспособлениями для вытягивания судов из воды. Только что перед нами как раз подняли небольшой катер, и нам пришлось, нетерпеливо переминаясь, ждать, пока высоченное устройство переползло через дорогу и скрылось куда-то вправо.

– А что именно он сделал? Я до сих пор не понимаю, как ему это удалось.

– Я и сама не очень понимаю. Это все каким-то образом связано с названием яхты. – На волнорезе было почти пусто, плохая погода загнала все суда в гавань, а людей под крыши. – Но не прямо, – продолжала Рената. – Насколько я помню рассказы Венделла, капитана Стэнли Лорда постоянно обвиняли за хо, что он чего-то там не сделал.

– Не обратил внимания на сигналы "SOS" с "Титаника", – заметила я.

– Ну, или утверждали; будто не обратил. Венделл много лет занимался изучением этой истории и считал капитана Лорда невиновным.

– Не понимаю: какая тут взаимосвязь?

– Венделл сам однажды имел неприятное столкновение с законом...

– А-а, да, верно. Вспомнила. Кто-то мне об этом рассказывал. Он тогда оканчивал юридический колледж. И его осудили за непредумышленное убийство, верно?

Рената кивнула, добавив:

– Подробностей я не знаю.

– И Венделл говорил вам, что не был виновен?

– Но он и в самом деле был невиновен, – ответила Рената. – Он взял на себя чью-то вину. Потому-то и смог сейчас вытащить Брайана из тюрьмы. Призвав на помощь того, кому помог тогда.

Не замедляя шага, я уставилась на Ренату.

– Вы слышали когда-нибудь о человеке по имени Хэррис Браун?

Она отрицательно помотала головой.

– Кто это?

– Бывший полицейский. Его назначили вести расследование после исчезновения Венделла, но потом отстранили. Выяснилось, что он вложил кучу денег в компанию Венделла и полностью на этом разорился. По-моему, Браун мог бы использовать свои прежние связи и возможности, чтобы помочь Брайану. Я только не понимаю, зачем ему понадобилось это делать.

До нужного нам причала оставалось пройти еще ярдов пятьдесят влево, ведущая туда калитка была, как обычно, заперта. Чайки над водой непрерывно пикировали на заброшенную в море сеть. Мы постояли немного перед калиткой, надеясь, что появится кто-нибудь с ключом, и нам удастся за ним проскользнуть.

Наконец, я просто ухватилась за один из столбов забора и, опираясь на него, перебралась через ограждение. Открыв изнутри дверцу, я впустила Ренату, и мы зашагали с ней дальше, в сторону причала. Наш разговор постепенно как-то сам собой затих. Я свернула вправо, на шестой пирс, обозначенный буквой "J", и принялась отыскивать взглядом то место, где был раньше пришвартован "Лорд".

Даже издалека мне было хорошо видно, что место это было пусто. Яхта исчезла.

 

21

Пока мы шли по причалу к конторе капитана порта, что размещалась прямо над магазином, торговавшим запасными частями к яхтам и снабжавшим их всем необходимым в плавании, настроение Ренаты заметно ухудшилось. Я готова была встретить с ее стороны какой-нибудь взрыв чувств, всплеск эмоций, но Рената оставалась на удивление молчаливой. Пока я объяснялась с сидевшим за барьером дежурным, Рената дожидалась снаружи, на небольшом деревянном балкончике. Поскольку юридически мы с ней не были владелицами исчезнувшей яхты, и у нас не было никаких доказательств, что на ней не уплыл сам Эккерт, то вскоре мне стало совершенно очевидно, что добиться ничего не удастся. Дежурный записал наше сообщение, но, главным образом, только для того, чтобы от меня отделаться. Если Эккерт когда-либо появится, повторял он, то сам и сделает официальное заявление о пропаже яхты. Вот тогда капитан порта и сообщит об этом в службу береговой охраны и в местную полицию. Я оставила свои координаты и попросила передать Эккерту, чтобы тот со мной связался.

Рената спустилась вслед за мной по лестнице, однако когда я направилась ко входу в яхт-клуб, она отказалась зайти туда. Я же надеялась выяснить в клубе, не знает ли кто-нибудь, куда мог отправиться Эккерт. Толкнув стеклянные двери, я поднялась наверх и остановилась перед входом в столовую. С площадки второго этажа мне было хорошо видно Ренату, сидевшую на невысоком бетонном барьере, ограждавшем волнолом. Она казалась уставшей и продрогшей. За спиной у нее ровно шумел океан, ветер трепал ее волосы. Вдоль берега, по белой пене набегавшего прибоя носился рыжий Лабрадор, сгоняя с пляжа голубей, а над ним, удивленно галдя, кружились чайки.

В столовой яхт-клуба не было никого, кроме бармена и уборщика, пылесосившего ковровое покрытие. Я и тут оставила бармену свою визитку, попросив его передать Карлу Эккерту, если тот зайдет, чтобы он обязательно мне позвонил.

Когда мы уже возвращались назад к машине. Рената вдруг горько усмехнулась.

– Это вы о чем? – спросила я.

– Ни о чем. Просто подумала о Венделле. Как же ему везет! Сколько времени пройдет, прежде чем его начнут искать.

– Рената, мы бессильны что-либо сделать. И потом, возможно, он и сам объявится, – ответила я. – Мы ведь не можем пока быть уверены, что он скрылся. У нас даже доказательств никаких нет, что Венделл действительно угнал эту яхту.

– Вы не знаете его так, как знаю я. Он с каждого что-нибудь урвет, не так, так иначе.

Мы объехали всю стоянку, высматривая ее исчезнувший "джип", но того нигде не было видно. Потом она отвезла меня назад в нашу контору, и оттуда я уже на собственном "фольксвагене" отправилась в Колгейт. Два следующих, утомительных своей тоскливостью часа, ушли у меня на замену заднего стекла в машине. Вначале я устроилась в одном из пластмассовых кресел с хромированными металлическими ручками, что стояли в комнате для ожидающих клиентов и, попивая из пластикового стаканчика дрянной, но бесплатный кофе, принялась листать старые потрепанные номера журнала "Шоссе Аризоны". Однако меня хватило не больше чем на пять минут, после чего я вскочила и вышла на улицу Там, быстренько отыскав телефон-автомат, я занялась делом. Наверное, в последнее время у меня стало входить в привычку обзванивать людей со стоянок. Если так пойдет и дальше, пожалуй, можно будет вообще отказаться от офиса.

Я дозвонилась в отдел по борьбе с мошенничеством лейтенанту Уайтсайду и рассказала ему о последних событиях.

– По-моему, самое время опубликовать в газетах их фотографии, – ответил он. – Пожалуй, свяжусь-ка я и с местной телестанцией, возможно, они нам тоже смогут помочь. Пусть люди знают, что эти типы разгуливают где-то здесь, на свободе. Не исключено, что кто-нибудь их опознает.

– Будем надеяться.

После того, как стекло наконец вставили, я вернулась назад в контору и следующие полтора часа провела за письменным столом. Мне казалось, что лучше посидеть у телефона на случай, если позвонит Эккерт. Дожидаясь звонка от Карла, я сама тем временем звякнула Маку и доложила ему о развитии событий. Едва я положила трубку, как раздался звонок.

– Детективное бюро Кинси Милхоун. Кинси Милхоун у телефона.

Несколько мгновений в трубке стояла полная тишина, потом женский голос проговорил:

– Ой, а я думала, что будет автоответчик.

– Нет, это я сама, живая. С кем я разговариваю?

– Это Таша Говард, ваша двоюродная сестра. Я звоню из Сан-Франциско.

– А-а, Таша. Здравствуйте. Лиза говорила мне о вас. Как поживаете? – ответила я. Мысленно я уже барабанила пальцами по столу, надеясь отделаться от нее побыстрее: Венделл мог позвонить в любую минуту.

– Спасибо, все хорошо, – сказала она. – Тут возникло одно дело, и я подумала, что оно может вас заинтересовать. Я недавно говорила в Ломпоке с адвокатом нашей бабушки. Дом, в котором жили наши матери, должен быть или снесен, или перенесен на другое место. Гранд уже несколько месяцев как ведет по этому поводу тяжбу с городом, и вскоре дело должно так или иначе разрешиться. Гранд пытается добиться того, чтобы дом сохранили по закону об охране местных памятников старины. Его ведь построили еще в начале века. Конечно, в доме уже много лет как никто не живет, однако его можно восстановить и отреставрировать. У Гранд есть еще один участок земли, и дом можно перевезти туда и там собрать, если только город на это согласится. Вот я подумала: может быть, вам интересно будет взглянуть на этот дом, вы ведь в нем однажды побывали?

– Побывала?!

– Да. А вы не помните? Тетя Джин, ваши родители и вы съехались в нем как-то и некоторое время прожили там, вчетвером, когда Бэрт и Гранд уехали в большой круиз на сорок вторую годовщину своей свадьбы. Вообще-то они предполагали отправиться в это путешествие на сороковую годовщину, но два года ушли у них на то, чтобы собраться и все организовать. Помните, как мы играли в этом доме, все двоюродные сестры? Вы еще упали с самоката и разбили коленку. Мне в то время было семь лет, значит, вам что-нибудь около четырех. Возможно, немного больше, но в школу вы еще не ходили, это я точно знаю. Мне даже не верится, что вы ничего не помните. Тетя Рита приучила нас тогда к бутербродам с арахисовым маслом и солеными огурчиками, и я их с тех пор страшно полюбила. И еще было решено, что вы с родителями через пару месяцев приедете снова. Об этом условились, когда Бэрт и Грант вернулись домой.

– Только моим родителям так и не удалось этого сделать, – проговорила я, подумав про себя: "Господи, теперь у меня еще и любимые бутерброды отняли!"

– Да, не удалось, – продолжала она. – Так вот, я и подумала, что если вы увидите этот дом, возможно, он пробудит в вас воспоминания. Я все равно должна буду приехать в Ломпок по делам, и была бы рада стать вашим экскурсоводом.

– А чем вы занимаетесь?

– Я адвокат. Завещания, недвижимость, исполнение судебных решений по таким делам, доверенности и поручения, заполнение налоговых деклараций. У нашей фирмы один офис здесь, а другой в Ломпоке, так что я все время мотаюсь взад-вперед. Какие у вас планы на ближайшие дни? Какого-нибудь просвета не найдется?

– Погодите, дайте подумать. Я благодарна за предложение, но сейчас я веду одно дело и связана им по рукам и ногам. А может быть, вы мне просто дадите адрес этого дома? Появится у меня возможность, загляну сама, ну а нет... значит, так тому и быть.

– Можно и так сделать, – без особого энтузиазма произнесла она. – Вообще-то я рассчитывала, что мы бы могли с вами увидеться. Лиза говорила, что она не самым лучшим образом повела себя во время вашей встречи. Лиза полагает, что я могла бы загладить впечатление.

– Нет никакой необходимости ничего заглаживать. Все было прекрасно, – ответила я, стараясь сохранить между нами дистанцию. Не сомневаюсь, что Таша это поняла. Она дала мне адрес и объяснила в общих чертах, как разыскать дом. Я записала все это на каком-то клочке бумаги, который мне в ту же минуту захотелось выбросить в мусорную корзину. Дальше я продолжила разговор в таком тоне, который обычно означает: "Ну что ж, было приятно с вами пообщаться, но у меня дела".

– Надеюсь, вы не обидитесь за эти слова, – проговорила Таша, – но у меня складывается впечатление, что вы не очень расположены восстанавливать родственные связи.

– Нет, не обижусь, – ответила я. – Не на что. Наверное, я еще не вполне переварила все, что узнала за последние дни. И пока сама для себя не решила, чего же я хочу.

– Вы сердитесь на бабушку?

– Разумеется, и по-моему, у меня есть для этого основания, разве не так? Она ведь выгнала мою мать из дома. И не желала ее видеть лет двадцать, не меньше.

– Тут не одна бабушка виновата. Ссорятся ведь всегда двое.

– Верно, – сказала я. – Но моя мама, по крайней мере, хотя бы пыталась предпринять какие-то примирительные шаги. А Гранд что сделала? Просто сидела и ждала и, насколько я понимаю, до сих пор продолжает заниматься тем же.

– Что вы хотите этим сказать?

– А где она была все эти годы? Мне уже тридцать четыре. И до вчерашнего дня я даже не подозревала о ее существовании. Наверное, она могла бы как-то со мной связаться.

– Она не знала, где вы.

– Чепуха. Лиза сказала, что все в семье знали, где жили мои родители и где потом была я. Последние двадцать пять лет я жила в часе езды от нее.

– Не хочу с вами спорить, но насколько я знаю, бабушке не было ничего об этом известно.

– Интересно, а что же, по ее мнению, со мной произошло? Медведи меня съели, да? Могла бы нанять частного детектива, если ее это интересовало.

– Ну что ж. Я понимаю ваши чувства и сожалею, что так вышло. Мы не разыскивали вас, чтобы не причинять вам боль.

– Ну и что же произошло сейчас?

– Думали, что удастся наладить родственные отношения. Что прошло достаточно много времени, и старые раны затянулись.

– То, что вы называете "старыми ранами", для меня полнейшая новость и неожиданность. Я обо всем этом узнала только вчера.

– Я понимаю, и понимаю, что вы должны сейчас чувствовать. Однако Гранд не бессмертна. Ей восемьдесят семь лет, и физически она не в лучшем состоянии. Но пока еще у вас есть возможность испытать радость общения с ней.

– Извините. Это у нее еще есть возможность испытать радость общения со мной. А я не уверена, что мне этого хочется.

– Но вы подумаете над тем, что мы вам сказали?

– Обязательно.

– Не возражаете, если я расскажу бабушке о том, что говорила с вами?

– Не знаю, как я могла бы вам помешать.

Немного помолчав, Таша спросила:

– Вы что, действительно не можете ее простить?

– Действительно. А почему я должна ее прощать? Я отношусь к ней точно так же, как она ко мне, – ответила я. – Уверена, что она одобрит мою принципиальность.

– Понимаю, – холодно проговорила Таша.

– Послушайте, вы же не виноваты в том, что было, и я вовсе не собираюсь на вас отыгрываться. Дайте мне время все обдумать. Я уже смирилась с тем фактом, что у меня нет никого на свете. Мне нравится моя жизнь, нравится, как она сложилась, и я не уверена, что хочу в ней что-то менять.

– Мы и не просим вас ничего менять.

– Тогда привыкайте воспринимать меня такой, какая я есть, – сказала я.

Таше хватило ума вежливо рассмеяться, и как ни странно, это помогло снять возникшую напряженность. Попрощались мы с ней очень тепло. Я произнесла все, что принято говорить в таких случаях, и когда вешала трубку, неприветливость, звучавшая в моем голосе, в какой-то мере поубавилась. Содержание ведь очень часто следует за формой. Дело не только в том, что с людьми, которые нам симпатичны, мы ведем себя приветливее... нам и более симпатичны те, с кем мы приветливы. Тут зависимость двусторонняя. Наверное, на ней и основывается смысл хороших манер, во всяком случае, тетя всегда утверждала именно так. Пока же я была твердо уверена в том, что в Ломпок я поеду еще не скоро. Ну его к черту!

Я вышла из комнаты и направилась через холл к туалету, а когда вернулась назад, в кабинете вовсю трезвонил телефон. Я бросилась вперед и, перегнувшись через стол, дотянулась до аппарата, стоящего в дальнем его конце, схватила трубку, а уже потом обошла вокруг и опустилась в свое вращающееся кресло. Назвав себя, в ответ услышала в трубке чье-то дыхание и подумала, что это, должно быть, Венделл.

– Ничего, не спешите, – проговорила я, зажмурив глаза, скрестив пальцы и повторяя про себя: "Ну, говорите же, пожалуйста, пожалуйста!".

– Это Брайан Джаффе.

– А-а. А я решила, что это твой отец. Он тебе не звонил?

– Не-а. Я потому и звоню. А вам не звонил?

– Со вчерашнего вечера нет.

– Майкл говорит, что машина, на которой папа вчера приехал, до сих пор стоит перед домом.

– Она у него испортилась, и я его вчера подвозила на своей. А когда ты его видел в последний раз?

– Позавчера. Он заезжал после обеда, и мы с ним тогда немного поговорили. Сказал, что приедет снова, вчера вечером, но так и не объявился.

– Возможно, он ехал именно к тебе, – сказала я. – По нам стреляли, и после этого он куда-то пропал. А сегодня утром мы обнаружили, что "Лорда" нет на месте.

– Яхты?

– Да. Той самой, на которой скрылся твой отец, когда исчез в первый раз.

– Папа что, угнал яхту?

– Похоже, что угнал, но наверняка этого пока еще никто не знает. Возможно, у него просто не было другого способа выбраться отсюда. Должно быть, он решил, что ему угрожает очень серьезная опасность.

– Не исключено, если по нему стреляли, – с наигранной веселостью ответил Брайан.

Чтобы расположить Брайана к себе, я принялась доверительно рассказывать ему о том, что произошло накануне. Чуть было не упомянула о Ренате, но вовремя прикусила язык. Если Майкл ничего не знал о ее существовании, то скорее всего, не знает и Брайан. Со свойственным мне упрямством, и в своей обычной манере, я и тут стремилась как бы занять сторону того, кто в данной ситуации представлялся мне скорее жертвой. Кто знает, вдруг Венделл передумает и возвратит яхту. А возможно, ему удастся уговорить Брайана, и отец с сыном вместе явятся в полицию с повинной. Может даже случиться и так, что волшебник подарит мне на Пасху сахарное яйцо, внутри которого, если заглянуть в дырочку, виден целый мир, гораздо более прекрасный, чем реальный.

Брайан продолжал дышать в трубку. Я молча ждала, когда он что-нибудь скажет.

– Майкл говорит, что у папы есть подружка. Это так? – спросил он наконец.

– Даже не знаю, что сказать. Они путешествуют вместе, но какие между ними отношения, мне в общем-то неизвестно.

– Понятно. – Брайан недоверчиво хмыкнул.

Я совершенно позабыла, что ему уже восемнадцать лет, он не ребенок и, вполне возможно, знает о сексе больше меня. О практике насилия он точно знал больше. И с чего это мне вдруг пришло в голову пытаться пудрить мозги подобному парню?

– Если хочешь, могу дать тебе телефон Ренаты. Возможно, она что-нибудь знает об отце.

– Есть у меня ее телефон, но там только автомат отвечает. Если папа где-нибудь неподалеку, он сам позвонит. А у вас такой номер? – Брайан назвал мне номер Ренаты, который не значился в телефонной книге.

– Да, такой. Послушай, скажи мне, где ты сейчас находишься. Я могла бы подскочить, и мы бы поговорили. Возможно, вместе и вычислили бы, где он может быть.

Брайан немного подумал над этим предложением.

– Он мне велел ждать. И ни с кем не разговаривать, пока он не приедет. Возможно, он просто задержался где-нибудь в дороге. – В голосе Брайана не чувствовалось убежденности, напротив, в нем звучала тревога.

– Конечно, возможно, – согласилась я. – И что ты намерен теперь делать? – спросила я, тут же подумав: "Ну да, так он мне и выложит сейчас все свои планы".

– Я не могу больше говорить. Мне пора.

– Подожди! Брайан?!

Но в трубке уже раздался щелчок.

– Черт побери! – Я молча глядела на телефон, страстно желая, чтобы он зазвонил снова. – Ну давай же, давай!

Однако отлично понимала, что Брайан больше не позвонит. Я чувствовала, как у меня все сильнее начинали ныть спина и плечи. Поднявшись с кресла, я обошла вокруг стола и вытянулась на полу, на небольшом кусочке покрытого ковром пространства. Ничего для себя нового или полезного на потолке я не прочла. Терпеть не могу оказываться в плену обстоятельств, сидеть и дожидаться, пока что-нибудь произойдет. Быть может, мне и самой удастся вычислить, где прячется Брайан. У Венделла в этом смысле не такие уж шикарные возможности. У него очень мало друзей и нет никого, кому бы он доверял, по крайней мере, мне такие люди неизвестны. К тому же он очень осторожен и явно не сказал о местонахождении Брайана даже Ренате. Конечно, идеальным для него укрытием мог бы стать "Беглец", но чтобы это не обнаружить, и Рената, и Брайан должны были бы быть незаурядными лжецами. Насколько же я могла судить, Брайан совершенно искренне до самого последнего времени даже не подозревал о существовании Ренаты, ее же саму существование Брайана и вовсе не интересовало. Пожалуй, если бы Рената знала, где скрывается Брайан, подумала я, то натравила бы на него полицию. Главное, она явно была неподдельно обозлена тем, что Венделл бросил ее и исчез.

Венделл наверняка запрятал сына где-нибудь в одном из близлежащих мотелей или гостиниц. Раз он в состоянии наведываться к Брайану почти ежедневно, то это место не может находиться где-то чересчур далеко. Если оставлять Брайана надолго одного, то он должен как-то питаться, не показываясь при этом на людях. В некоторых мотелях есть номера с кухнями, и тогда Брайан мог бы сам себе готовить. Но в каких: крупных или наоборот, в маленьких? В непосредственной близости располагалось пятнадцать или двадцать мотелей. Неужели мне придется самой объезжать и прочесывать их все? Малоприятная перспектива. Прочесывание чем-то напоминает торговлю по телефону. Иногда случается, что сразу же здорово повезет, но чаще всего это нудный и изматывающий процесс. Однако, Брайан – единственная имеющаяся у меня реальная нить, которая может вывести меня на Венделла. Пока еще газеты ничего не написали о том, что Брайан освобожден из тюрьмы, но как только фотографии отца и сына появятся в местной прессе, обстановка сразу же изменится. Вероятно, у Брайана и есть какие-то деньги на текущие расходы, но источника неограниченных средств у него быть не может. Если Венделл действительно хочет спасти сына и вытащить его отсюда, ему придется действовать очень энергично, да и мне тоже.

Я посмотрела на часы. Было четверть седьмого вечера. Я тяжело поднялась с пола и, подойдя к телефону, проверила, включен ли автоответчик. Потом достала из стола подборку газетных вырезок, в которых описывался тот, первый побег Брайана из тюрьмы. Сделанные полицией снимки Брайана Джаффе, которыми сопровождались эти статьи, были не лучшего качества, но для моих целей годились. Я прихватила портативную пишущую машинку "смит-корона", дамскую сумочку и направилась к двери. Сбежала вниз по лестнице – машинка при этом колотила меня по ноге, – потом прошла пешком два квартала до места, где была припаркована моя машина. В самую последнюю минуту я решила сделать крюк и проехать вдоль побережья. По расстоянию это немного дальше, на автостраду я могла бы выбраться и более коротким путем, но эта дорога шла мимо бухты и тем самым позволяла мне проверить, не вернулся ли Карл Эккерт. Не исключено, что он давно уже возвратился в город, просто никто не потрудился мне об этом сообщить. А кроме того, я еще раньше приметила возле причалов небольшую закусочную, где можно было купить бурритос – мексиканские лепешки с мясом и сыром, или еще что-нибудь столь же убийственное, чтобы пожевать в машине. Опять Кинси Милхоун предстояло ужинать всухомятку и на бегу.

На небольшой бесплатной стоянке не было ни одного свободного места, поэтому мне не оставалось ничего другого, как нарушить свои правила и отправиться на платную. Я заперла машину и, уже выходя со стоянки, бросила взгляд влево. Я увидела маленький, довольно экзотического вида красный спортивный автомобиль, а в нем Карла Эккерта. У него был вид человека, только что испытавшего сильнейшее потрясение: лицо мертвенно-бледное, покрытое испариной, зрачки расширены. С ошарашенным видом он смотрел по сторонам, как будто что-то выискивая. Одет он был в щеголеватый темно-синий деловой костюм, однако галстук распущен, а воротник рубашки расстегнут. Тронутые сединой волосы взлохмачены, словно он их нарочно взъерошил.

Я приостановилась и стала наблюдать за ним. Похоже, Эккерт никак не мог решиться, что ему следовало предпринять. Я видела, как он потянулся к ключу зажигания, вроде бы собираясь завести мотор. Потом отдернул руку, запустил ее в карман брюк, извлек оттуда носовой платок и вытер им вспотевшее лицо и шею. Сунул платок в карман пиджака, достал пачку, вытряс из нее сигарету и нажал кнопку прикуривателя.

Я перешла через дорогу, подошла к его машине и наклонилась к стеклу так, что мои глаза оказались на одном уровне с его.

– Карл? Я Кинси Милхоун.

Он повернулся и уставился на меня, явно не соображая, кто я такая.

– Мы с вами встречались в яхт-клубе несколько дней назад. Я разыскивала Венделла Джаффе.

– А-а, частный детектив, – вспомнил он наконец.

– Совершенно верно.

– Извините, что я вас не сразу узнал, но у меня скверные новости.

– Да, я слышала насчет "Лорда". Я могу вам чем-нибудь помочь?

Прикуриватель щелкнул и выдвинулся из гнезда. Когда Эккерт поднес его к сигарете, руки у него дрожали так, что ему с трудом удалось закурить. Наконец он попал прикуривателем в кончик сигареты, раскурил ее и жадно затянулся.

– Этот сукин сын угнал мою яхту, – проговорил Эккерт, отчаянно закашлявшись. Он хотел добавить что-то еще, но оборвал себя на полуслове и устремил взгляд вперед, за пределы стоянки. В глазах у него блеснули слезы, но я так и не поняла, были ли они вызваны приступом кашля или сожалением об утраченной яхте.

– Вы себя нормально чувствуете? – спросила я.

– Я же жил на этой яхте. Все, что у меня есть, было связано с ней. Вся моя жизнь в "Лорде". Он не мог этого не знать. Дурак он полный, если этого не понял. Но Джаффе тоже любил эту яхту не меньше, чем я сам. – Эккерт покачал головой, как будто отказываясь верить собственным глазам.

– Да, для вас это должно быть сильным ударом, – проговорила я.

– А как вы обо всем узнали?

– Рената заезжала ко мне в контору после обеда, – ответила я. – Сказала, что Венделл съехал от нее со всеми своими вещами, и что она боится, как бы он не попытался угнать яхту. Ее собственная яхта стояла на месте, наверное, поэтому она сразу подумала о вашей.

– Но как он попал на яхту? Вот чего я не могу понять. После того, как я ее купил, первым же делом сменил все замки.

– Может быть, просто взломал. Или подобрал отмычку, – предположила я. – Так или иначе, но когда мы с Ренатой добрались сюда, яхты у причала уже не было.

– Кто эта Рената? Его женщина? – Карл уставился на меня. – А как ее фамилия?

– А что?

– Я бы хотел с ней повидаться. Она может знать гораздо больше, чем говорит.

– Да, может, – согласилась я, думая о вчерашней стрельбе. Интересно, сможет ли Карл объяснить, где он был вчера. – А когда вы вернулись? Я слышала, что вы вчера уезжали из города, но никто вроде бы не знал, куда именно.

– Если бы и знали, это все равно бы не помогло. Со мной было трудно связаться. После обеда у меня было несколько деловых встреч в СЛО. Переночевал я в "Бест-Вестерне", уехал по делам оттуда рано, не было еще и восьми, прямо с вещами, а часов около пяти тронулся оттуда домой.

– Представляю, какое потрясение вы испытали.

– Да уж, не приведи. Господи. До сих пор не могу поверить, что яхты нет.

Сокращением СЛО у нас принято называть Сан-Луис-Обиспо, небольшой университетский городок, расположенный в девяноста милях к северу. Похоже, что Карл Эккерт действительно последние два дня был по горло занят делами, а, может быть, он просто хорошо отрепетировал свое алиби.

– И что вы теперь собираетесь делать? Вам хоть есть где переночевать?

– Устроюсь где-нибудь, если только там все не забито туристами. – Он кивнул головой в сторону бульвара Кабана, по обе стороны которого тянулись мотели. – А вам, как я понимаю, так и не удалось увидеться с Венделлом?

– Удалось. Вчера вечером я заезжала домой к Майклу и там столкнулась с Венделлом. Я надеялась, что нам удастся поговорить, однако обстоятельства повернулись иначе. Нас с ним разбросало. С тех пор я его уже не видела. Но я слышала, что он должен был встретиться с вами.

– Мне пришлось отменить эту встречу в самый последний момент, когда возникли другие дела.

– И вы с ним так и не виделись?

– Нет, только по телефону поговорили.

– И что ему было нужно? Он не сказал?

– Нет. Ни слова.

– Мне он говорил, что у вас находятся какие-то принадлежащие ему вещи.

– Он так вам сказал? Странно. Интересно, что он имел в виду. – Карл взглянул на часы. – Черт, уже поздно. Надо ехать, устраиваться на ночлег, пока не расхватали все номера.

Я выпрямилась, отступая на шаг от машины.

– Не буду вас задерживать, – сказала я. – Если узнаете что-нибудь насчет "Лорда", дайте мне знать, хорошо?

– Обязательно.

Машина с негромким рокотом завелась. Карл задним ходом выехал со своего места и двинулся к выезду со стоянки. Там он остановился, отдавая квитанцию женщине, сидевшей у ворот в будке. Я направилась к закусочной. Небрежно оглянувшись назад, увидела, что Эккерт поворачивает зеркало, чтобы лучше меня видеть. Последнее, что мне запомнилось, был сделанный на заказ персональный номер его машины, на котором вместо цифр были выбиты буквы "КОММИВОЯЖЕР". Занятно. Не исключено, что минутой назад он сумел что-то всучить и мне. В чем-то он врал, я только пока не успела разобраться, в чем именно.

 

22

Когда я добралась до той дальней части Пердидо, что граничит с пляжами и где расположены все местные мотели, океан начал уже накрываться легкой серовато-зеленой дымкой. Лучи заходящего солнца, отражаясь от поверхности воды, создавали странный мираж: над волнами будто парил остров, зыбкий и недосягаемый. В его мрачном мерцании было что-то потустороннее. Нечто подобное можно наблюдать, когда два стоящие напротив друг друга зеркала рождают иллюзию бесконечного коридора или тоннеля, от которого отходят в разные стороны погруженные в полумрак комнаты с искривляющимися, выгнутыми стенами. Мгновение спустя солнце опустилось чуть ниже, и мираж растаял без следа. Горячий, необычно влажный для калифорнийского побережья воздух стоял неподвижно. Местные жители наверняка примутся вечером перерывать свои гаражи в поисках заброшенных с прошлого лета и успевших густо покрыться пылью напольных вентиляторов с большими, широкими лопастями. Духота обещала ночь в поту и на смятых простынях, выспаться и отдохнуть сегодня явно никому не удастся.

Я припарковалась на одной из боковых улочек, едва свернув с магистрали. Наружные рекламные щиты-вывески мотелей были уже включены, и их мигающие зеленые и голубоватые неоновые огни, зазывающие путешественников, создавали некое подобие дневного освещения. Бесчисленные отдыхающие, все в шортах и майках с широкими вырезами, заполняли тротуары, надеясь найти на улице хоть какое-то облегчение от жары и духоты. У торговцев мороженым должна была быть сегодня рекордная выручка. По улице непрерывной чередой медленно двигались машины в поисках места для парковки. На тротуарах и проезжей части песка не было, но на губах и в воздухе явственно ощущалось его присутствие вместе с запахом морской соли и рыбацких сетей. Немногочисленные секс-бары были заполнены студентами, через распахнутые двери на улицу вырывалась громкая, усиленная басовыми тонами музыка.

Брайан Джаффе вырос в этом городе – вот о чем мне следовало помнить и из чего исходить. Его снимки только что появились в местных газетах, а значит, вряд ли он мог показываться на улице на сколько-нибудь продолжительное время: слишком велик был бы риск оказаться узнанным. Одним из признаков разыскиваемого мною мотеля, подумала я, должно быть наличие такой услуги для его постояльцев, как бесплатный показ программ кабельного телевидения. Не думаю, что отец Брайана поместил бы его в какую-нибудь дыру. Чем дешевле и примитивнее была бы гостиница, тем больше вероятности, что парень отправится искать развлечения на стороне.

Я начала с мотелей на главной улице, и принялась обходить их, постепенно продвигаясь по направлению к окраине. Не знаю, кто и как готовит строителей мотелей, но такое впечатление, что все они – выпускники одного и того же класса. Даже названия этих заведений в каждом прибрежном курортном городке непременно одни и те же: "Прибой", "Солнце и море", "Волнолом", "Риф", "Лагуна", "Яхтсмен", "Голубые пески", "Белые пески", "Чайка" или испанское "Каса-дель-Мар" ("Дом у моря"). Я заходила в очередной мотель, показывала карточку с ксерокопией моей лицензии частного детектива, потом доставала зернистую черно-белую газетную фотографию Брайана Джаффе. Я была абсолютно уверена, что он зарегистрировался в мотеле под каким угодно именем, только не под своим собственным, поэтому я называла различные близкие варианты: Брайан Джефферсон, Джефф О'Брайен, Брайан Хафф, Дин Хафф и даже Стэнли Лорд, коль скоро Венделл был неравнодушен к последнему. Я знала дату, когда Брайана по ошибке выпустили из тюрьмы, и полагала, что поселиться в мотеле он должен был в тот же самый день. Жил он, конечно же, один, а счет, скорее всего, был оплачен на несколько дней вперед. На мой взгляд, время он должен был проводить главным образом у себя в номере, а выходить из него крайне редко. Надеялась я только на то, что кто-нибудь из дежурных администраторов или работников мотелей сможет опознать его по фотографии и по моему устному описанию. Но всюду, куда я заходила, в ответ на мои расспросы служащие только отрицательно качали головой. Я везде оставляла визитку со своими координатами и заручалась твердым обещанием непременно дать мне знать, если среди их постояльцев объявится человек, похожий на Брайана Джаффе. Вся обслуга с готовностью отвечала мне: "Непременно позвоним". Но не успевала я дойти до двери, как моя визитка отправлялась в корзину для бумаг.

На двенадцатой попытке, в мотеле под названием "Маяк", рекламный щит которого обещал постояльцам автоматическую телефонную связь прямо из номера, цветной телевизор с бесплатными программами кабельного телевидения, скидки при поселении на неделю или месяц, плавательный бассейн с подогревом и бесплатно кофе по утрам – в ответ на мои расспросы вместо привычного уже отрицательного покачивания головой вдруг утвердительно кивнули. "Маяк" представлял собой трехэтажное шлакобетонное здание, выстроенное в форме квадратной коробки, в центре которой располагался плавательный бассейн. На фасаде дома, выкрашенного в небесно-голубой цвет, был закреплен тридцатифутовой высоты плакат со стилизованным изображением маяка. Дежурным администратором оказался пожилой уже человек, лет под семьдесят, совершенно лысый, с блестящей, как металлический шар, головой, однако бодрый и энергичный и, по-моему, еще со своими, а не искусственными зубами. Мужчина взял у меня вырезанную из газеты статью и постучал по помешенному рядом с ней снимку скрюченным от артрита указательным пальцем.

– Да, да, живет здесь такой. Майкл Брендан. В сто десятом номере. Я еще удивился, почему его лицо показалось мне вроде бы знакомым. Он приехал с мужчиной уже в возрасте, тот сам заполнил регистрационную карточку и заплатил за неделю вперед. Честно говоря, я еще засомневался, кем они друг другу приходятся.

– Отец и сын.

– Да, они тоже так утверждали, – ответил администратор, явно не избавившийся еще от своих сомнений. Он пробежал описание подробностей побега и убийства женщины, машина которой была потом угнана. – Помню, помню, я тогда читал об этом. Натворил парень дел, теперь ему не открутиться. Хотите, чтобы я позвонил в полицию?

– Лучше не в полицию, а в управление шерифа округа, но не сразу, дайте мне вначале минут десять с ним поговорить. И когда они приедут, попросите их действовать сдержаннее. Мне не хочется, чтобы они его тут пристрелили. Парню всего восемнадцать лет. Не очень-то красиво будет, если окажется, что он уже лег спать, а его застрелят прямо в постели, в пижаме.

Я вышла из вестибюля и по коридору прошла во внутренний двор. На улице к этому времени уже совсем стемнело, только подсвеченный плавательный бассейн мерцал насыщенным голубым цветом. Зайчики от колышущейся воды метались по стенам мотеля, и образуемые ими яркие и причудливые узоры ежесекундно менялись. Номер Брайана располагался на первом этаже, его раздвижные стеклянные двери выходили на маленькую лужайку, которая, в свою очередь, была обращена к бассейну. Низкие живые изгороди отделяли одну такую лужайку перед номером от соседних. Каждая из них была помечена соответствующим номером, так что найти нужную комнату не составляло труда. Занавески в номере Брайана оказались ячеистыми и были задернуты не до конца, поэтому я сразу же увидела его. Раздвижные двери, наоборот, были плотно закрыты, из чего я заключила, что, видимо, в номере на всю мощь запущен кондиционер.

Брайан смотрел телевизор, растянувшись в единственном в номере мягком кресле и положив ноги на кровать. Одет он был в майку с глубоким вырезом и серые спортивные шорты. Выглядел он бодрым и хорошо загоревшим. Я обошла мотель, снова вошла в тот же коридор и, идя по нему, заметила дверь с табличкой "Только для персонала". Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, я покрутила ручку, и вдруг она поддалась. Я заглянула внутрь. Помещение напоминало громадный стенной шкаф, вдоль трех стенок которого тянулись полки с постельным бельем. На них аккуратными стопками были разложены простыни, пододеяльники, полотенца. В этой же комнате хранились швабры, пылесосы, гладильные доски, на полках стояли утюги и всевозможные средства для чистки и уборки. Взяв несколько полотенец, я перебросила их через руку и вышла в коридор.

Дойдя до номера, в котором жил Брайан, я постучала, встав так, чтобы меня нельзя было как следует рассмотреть через вставленный в дверь "глазок". Звук телевизора в номере стал несколько тише. Я стояла, глядя вдоль коридора, и ждала, пока Брайан подойдет и откроет дверь. По-видимому, он старался рассмотреть меня через "глазок". Наконец, я услышала приглушенное дверью: "Кто там?".

– Criada, – ответила я, что по-испански означает "горничная". Это слово я выучила в первую же неделю своих занятий на курсах, потому что в нашей группе было много женщин, надеявшихся, что знание испанского поможет им объясняться с домашней прислугой. В противном случае горничные делали по дому только то, что им самим заблагорассудится, а хозяйкам не оставалось ничего другого, как ходить за ними по пятам и пытаться показывать; как и что надо чистить и убирать. Горничные же притворялись, будто они всего этого "не понимают".

Брайан тоже явно не понял, кто я такая. Он приоткрыл дверь на ширину удерживавшей ее цепочки, выглянул в образовавшуюся щель и спросил:

– Что вам?

Я подняла руку, на которой висели полотенца, одновременно прикрывая ею лицо, и пропела по-испански:

– Towelettas.

– А-а. – Он прикрыл дверь и сбросил цепочку со щеколды. Потом распахнул дверь и, оставив ее так, сам направился вглубь номера.

Я вошла. Брайан не смотрел в мою сторону, его внимание уже снова переключилось на экран, он лишь кивнул влево, показывая мне, где ванная комната. По телевизору шел какой-то старый черно-белый фильм: мужчины сплошь широкоскулые, с напомаженными волнистыми прическами, а женщины – с бровями, выщипанными до толщины волоса. Выражение всех лиц было исключительно трагическое. Брайан вернулся на свое место перед телевизором и снова прибавил звук. Я зашла в ванную комнату и бегло оглядела ее. Какого-либо оружия, молотков-гвоздодеров или ножей-мачете видно не было. Крем от загара, шампунь и щетка для волос, фен, безопасная бритва. По-моему, парню и брить-то еще было нечего. Возможно, он просто учился ею пользоваться, как не достигшие зрелости девочки учатся носить бюстгальтеры.

Я положила полотенца на туалетный стол рядом с умывальником, вышла из ванной и уселась на постель. Мне показалось, что некоторое время Брайан даже не замечал моего присутствия. Из телевизора лилась музыка, такие мелодии обычно символизируют неизлечимую болезнь одного из героев. Влюбленные на экране не отрывали взглядов от идеально правильных лиц друг друга. Но его лицо было все-таки красивее. Когда Брайан наконец меня заметил, ему хватило хладнокровия ничем не выказать своего удивления. Он взял пульт дистанционного управления и опять приглушил звук. Дальше оживленное объяснение влюбленных продолжалось уже как немая сцена. Я пожалела, что не сбылась моя мечта, и я так и не научилась читать по губам. Влюбленные произносили что-то прямо в лицо друг другу, у меня даже возникла мысль, не пахнет ли у кого-нибудь из них изо рта.

– Как вы меня нашли? – спросил Брайан.

Я постучала себя по голове, стараясь не отрывать взгляда от экрана.

– А папа где?

– Пока неизвестно. Не исключено, что курсирует на яхте вдоль побережья, рассчитывая прихватить и тебя.

– Не мешало бы ему поторопиться. – Брайан вытянулся в кресле и откинулся назад, заложив руки за голову. От этого жеста бицепсы у него вздулись. Упершись ногой в край кровати, он стал раскачиваться на задних ножках кресла. Странно, но волосы под мышками придавали парню какую-то своеобразную сексуальность. Неужели я уже вступаю в тот возраст, когда любое юношеское тело с твердыми мускулами начинает казаться сексуальным? Нет, пожалуй, я всю жизнь пребываю в таком возрасте. Дотянувшись, Брайан взял свернутые мячиком носки и принялся бросать их об стену, ловя на лету, когда они возвращались обратно.

– Отец тебе не звонил?

– Нет, – ответил он, продолжая забавляться мячиком.

– Ты говорил, что позавчера виделся с ним. Он не намекал, что собирается исчезнуть? – спросила я.

– Нет. – Брайан то ловил свой импровизированный мяч рукой, то отбивал его локтем, внимательно следя за ним и не давая упасть на пол. Бросок. Удар. Мяч пойман. Еще бросок. Опять удар. Снова пойман.

– А что он говорил? – спросила я.

Брайан упустил мяч и бросил на меня раздраженный взгляд.

– Не помню. Нес какую-то чушь насчет того, что в нашей системе правосудия на справедливость рассчитывать нечего. Потом вдруг стал сам себе противоречить, принялся убеждать меня, будто мы должны сами явиться с повинной. Я ему говорю: "Нет уж, папочка. Я этого делать не собираюсь, можешь не стараться, все равно не уговоришь".

– А он что на это ответил?

– Ничего не ответил. – Брайан снова запустил мячиком в стенку и поймал его на лету.

– А ты не думаешь, что он мог взять и уехать без тебя?

– С чего бы ему это делать, если он собирался явиться с повинной?

– Он мог испугаться.

– И бросить меня здесь одного, расхлебывать все это дерьмо самому? – Брайан недоверчиво посмотрел на меня.

– Брайан, мне не очень приятно это говорить, но твой отец никогда не отличался надежностью. Стоит ему только начать нервничать, как он срывается.

– Он меня не бросит, – с упрямой убежденностью проговорил Брайан, снова подбросил свернутый из носков мячик, подался вперед и поймал его у себя за спиной. Я разглядела название валявшейся здесь же книги: "Сто один способ развлечься при помощи собственного белья. Фокусы с носками".

– Я считаю, что тебе нужно явиться с повинной.

– Обязательно, но после того, как придет отец.

– Что-то я не очень в это верю. Не хочу произносить высокопарных слов, Брайан, но в сложившихся обстоятельствах у меня есть определенные обязанности. Тебя разыскивает полиция. И, если я тебя ей не сдам, это будет называться "укрывательством и оказанием содействия преступнику". За это у меня могут отобрать лицензию.

В одно мгновение он оказался на ногах, подскочил ко мне, схватил за воротник и резким рывком поднял с кровати. Кулак его был угрожающе отведен назад, готовый вышибить мне все зубы. Мы вдруг оказались с ним лицом к лицу, нас разделяли считанные дюймы. Как тех влюбленных на экране. Все детское, мальчишеское, что еще оставалось в Брайане, моментально исчезало. На меня смотрел какой-то совершенно другой человек. И кто бы мог подумать, что такой может скрываться за внешностью голубоглазого калифорнийского красавчика? Изменился даже голос. Теперь Брайан говорил зловещим свистящим шепотом:

– Ах ты, сука! Я тебе покажу "укрывательство и оказание содействия"! Сдать меня хочешь, да? Только попробуй! Я из тебя дух вышибу прежде, чем ты успеешь пальцем шевельнуть, поняла?

Я боялась не только шевелиться, но даже дышать. Старалась стать невесомой и невидимой, бестелесной, мне хотелось улететь куда-нибудь в другое измерение. Лицо Брайана перекосилось от гнева, грудь тяжело и часто вздымалась, он явно готов был сорваться, и я понимала, что если продолжать жать на него, он меня изобьет. Именно он убил тогда эту женщину, когда они совершили побег вчетвером. Теперь я готова была заключить на этот счет любое пари. Дайте такому типу оружие, подставьте ему жертву, на которой он бы мог сорвать злость и ярость, и он убьет, как ни в чем не бывало, и даже не заметит этого.

– Ладно, ладно, – проговорила я. – Не бей меня. Не бей.

Я полагала, что подобная вспышка эмоций сделает его необычайно чувствительным и восприимчивым. Но похоже, произошло как раз обратное: его чувствительность и восприимчивость заметно притупились. Он немного отстранился от меня и нахмурился, будто силясь понять, кто перед ним находится.

– Что? – переспросил Брайан. Было такое впечатление, словно он пребывал в полубессознательном состоянии и не очень хорошо меня слышал.

Наконец какие-то не до конца отключившиеся клеточки его мозга, видимо, сработали и до него стали понемногу доходить мои слова.

– Я хочу, чтобы ты был в безопасности, когда приедет твой отец.

– В безопасности? – Сам смысл этой фразы был ему совершенно чужд и непонятен. Он передернулся, напряжение вроде бы спало с него, он немного расслабился. Потом отпустил меня, попятился назад и, тяжело дыша, опустился в кресло. – Боже! Что это со мной? Господи!

– Хочешь, я с тобой поеду? – В том месте, где он схватил меня за воротник, на блузке остались складки, которые теперь, похоже, уже ни один утюг не разгладит.

Брайан отрицательно покачал головой.

– Можно вызвать твою мать.

Он опустил голову и поерошил рукой волосы.

– Не хочу я ее. Хочу, чтобы приехал отец. – Теперь это был его голос, того Брайана Джаффе, которого я знала. Он вытер лицо рукавом. Мне казалось, что парень вот-вот расплачется, но глаза у него оставались сухими... пустыми... голубыми и холодными, как льдинки. Я сидела молча, выжидая, что еще он скажет. Постепенно дыхание у него выровнялось и он снова стал похож на самого себя.

– Если ты вернешься добровольно, – снова забросила я удочку, – суд это учтет.

– Чего ради я должен возвращаться? Меня освободили на законном основании. – Тон у него был дерзкий и одновременно раздраженный. Тот, другой Брайан исчез, опустился, подобно злому духу, в мрачные глубины своей внутренней преисподней. Этот Брайан снова был просто капризным мальчишкой, уверенным, что все должно делаться так, как ему хочется. Он наверняка принадлежал к типу ребят, которые, проигрывая, обязательно заявляют: "Ты нечестно играешь!", но на самом-то деле сами же всегда и нарушают правила честной игры.

– Перестань, Брайан! Ты сам все прекрасно понимаешь. Не знаю, кто исхитрился отдать распоряжение компьютеру, но поверь мне, по улице ты разгуливать не должен. На тебе ведь все-таки обвинение в убийстве.

– Не убивал я никого! – Возмущение его было неподдельным. По-видимому, он хотел сказать, что не собирался убивать ту женщину, когда направлял на нее револьвер. И почему он должен теперь чувствовать себя виноватым, если все произошло помимо его воли? Глупая дрянь. Нечего было орать, когда у нее всего лишь попросили ключи от машины. Зачем ей понадобилось с ним спорить? Вечно эти женщины обо всем спорят.

– Тем лучше для тебя, – ответила я. – Но между прочим, сюда уже едет шериф, чтобы тебя забрать.

Брайан был поражен таким предательством с моей стороны. Взгляд, которым он меня наградил, был преисполнен бешенства.

– Вы что, копов вызвали? Зачем вы это сделали?

– Потому что я не верю, что ты явишься в полицию сам.

– А почему я должен это делать?!

– Вот видишь! Такое вот у тебя отношение. Ты уверен, что законы на тебя не распространяются. И знаешь что еще?

– Не знаю и знать не хочу. Надоело мне тебя слушать. – Он вскочил с кресла, на ходу схватил лежавший на телевизоре бумажник, бросился к двери, распахнул ее. Прямо за дверью, на пороге стоял, подняв руку, чтобы постучать, полицейский, помощник шерифа. Брайан мгновенно развернулся и бросился к раздвижным стеклянным дверям. Но с той стороны появился второй полицейский. Брайан в отчаянии швырнул на пол бумажник с такой силой, что тот подскочил, будто футбольный мяч. Первый полицейский сделал движение, попытавшись схватить Брайана, но тот вырвал у него свою руку.

– Не трогай меня!

– Тихо, сынок, тихо, – проговорил полицейский. – Я тебе ничего плохого не сделаю.

Брайан попятился, тяжело дыша, взгляд его перебегал от меня на одного полицейского, потом на другого. Его перехитрили, и теперь он отступал, выставив перед собой руки, как будто собирался отбиваться от нападавших на него диких зверей. Оба полицейских были здоровыми, крепко сбитыми и немало повидавшими мужчинами, первому было лет под пятьдесят, второму около тридцати пяти. Мне бы не хотелось помериться силами ни с одним из них.

Второй полицейский держал руку на кобуре, но оружия пока не доставал. В наши дни конфронтация с законом может легко и просто закончиться смертью. Полицейские переглянулись. Сердце у меня екнуло и учащенно забилось при мысли о том, что может сейчас произойти. Мы, все трое, стояли и не двигались, выжидая, что предпримет Брайан.

– Спокойно, спокойно, – негромким голосом продолжал первый полицейский. – Не надо волноваться. И не надо никому делать глупости, тогда все закончится хорошо.

Во взгляде Брайана промелькнула растерянность. Дыхание его чуть успокоилось, он вроде бы начинал овладевать собой. Потом выпрямился, его напряжение спало, хотя у меня не было ощущения, что угроза миновала. Он попытался даже неодобрительно улыбнуться и уже без сопротивления позволил надеть на себя наручники. Брайан избегал встречаться со мной взглядом, и по правде говоря, меня это вполне устраивало. Было нечто унизительное в том, чтобы наблюдать, как он сдается.

– Идиоты, легавые, – буркнул он себе под нос, но полицейские никак не отреагировали на эти слова. Каждому приходится время от времени спасать свое лицо. Так что ничего обидного в его словах не было.

* * *

Дана появилась в тюрьме, когда еще продолжалось оформление поступления туда Брайана. Разодета она была хоть куда, в первый раз я увидела на ней не джинсы, а выдержанный в серых тонах строгий деловой костюм из смеси льна с синтетикой. Времени было уже одиннадцать вечера, я стояла в вестибюле с очередным стаканом скверного кофе, и тут услышала приближавшийся по коридору цокот ее высоких каблуков. Мне оказалось достаточно лишь мельком взглянуть на нее, чтобы понять, что она вне себя от злости, и причина тому не Брайан и даже не полицейские, а я. В тюрьму я приехала вслед за полицейскими, только они двинулись прямо во внутренний двор, а мне пришлось ставить машину на общую стоянку. Потом я сама позвонила Дане Джаффе, полагая необходимым сообщить ей о том, что ее младшего сыночка опять арестовали. Так что теперь я была вовсе не расположена что-либо от нее выслушивать. Она же, наоборот, кипела желанием высказать все, что у нее накипело.

– Стоило мне вас увидеть, я сразу же поняла, что кроме неприятностей ждать от вас нечего, – первым делом заявила она. Волосы у нее были стянуты в безукоризненный пучок, из которого не выбивалась ни одна прядь. Белоснежно-белая блузка, серебряные сережки, подведенные черным глаза.

– Хотите узнать, что произошло?

– Нет, не хочу. Я вам сама хочу кое-что сказать, – отрезала она. – На мой банковский счет наложен арест, черт вас побери. Я не могу воспользоваться своими собственными деньгами. У меня нет ни цента. Вы это понимаете? Ничего нет! Сын в беде, и чем, скажите на милость, я могу ему помочь?! Мне даже не на что дозвониться до его адвоката.

Костюм Даны был безупречен: ни одной морщинки, насколько я знаю, с льняными тканями такого эффекта крайне трудно добиться. Я молча смотрела на содержимое своего стакана. Кофе уже успел остыть, его поверхность подернулась мелкой сеткой порошкового молока. Я внимательно следила, не дрожит ли у меня рука, и при этом молила Бога, чтобы мне удалось удержаться и не выплеснуть этот мерзкий напиток ей в лицо. Пока что все обстояло благополучно.

Дана тем временем продолжала разглагольствовать, обвиняя меня Бог знает в каких прегрешениях. К счастью, мысленно я уже нажала на пульте управления собой кнопку выключения звука и теперь как будто видела одно только немое изображение. Конечно, какая-то частичка меня продолжала вслушиваться, но я не позволяла словам задевать себя, проникать глубоко в сознание. Однако желание выплеснуть кофе Дане в лицо все равно становилось все сильнее. В детском саду я была кусакой, и этот импульс остался во мне на всю жизнь. Когда я работала в полиции, мне пришлось однажды арестовывать женщину, плеснувшую что-то в лицо другой. Согласно статье двести сорок второй уголовного кодекса штата Калифорния, подобный поступок расценивается как нападение и оскорбление действием: "Оскорбление действием есть намеренное и противозаконное применение силы по отношению к другому лицу". Оскорбление действием предполагает, что имело место также и нападение, поэтому всякий раз, когда выдвигается обвинение в оскорблении действием, оно сопровождается также и обвинением в нападении. "Величина силы или насилия, используемых в процессе оскорбления действием, не обязательно должны быть значительными, причинять боль или телесные повреждения или же оставлять какие-либо следы", напомнила я себе. Разве что следы на ее костюме, добавила я, подумав. Оскорбление действием кофе.

У себя за спиной я услышала чьи-то приближающиеся шаги. Бросив взгляд через плечо, я увидела Тиллера, старшего помощника шерифа, который нес папку с каким-то делом. Он слегка кивнул мне и исчез за дверью.

– Тиллер, извините, можно вас на минутку?

Его голова высунулась в коридор.

– Вы меня звали?

– Простите, что вынуждена вас прервать, но мне нужно кое-что с ним обсудить, – обратилась я к Дане и вошла вслед за Тиллером в служебное помещение.

Взгляд, который Дана Джаффе бросила мне вслед, ясно говорил, что все выслушанное мною было лишь только самым началом.

 

23

Тиллер поднял голову от ящика, в которым засовывал папку, и вопросительно посмотрел на меня.

– Что за спектакль?

Я поднесла палец к губам и прикрыла за собой дверь. Потом указала ему глазами вглубь помещения. Он посмотрел в ту сторону, задвинул ящик и кивком головы дал понять, чтобы я шла за ним. Мы пересекли большую комнату с множеством столов и вошли в другую, меньших размеров, которая, как я поняла, служила его кабинетом. Тиллер закрыл за нами вторую дверь и жестом предложил мне садиться. Я выбросила пустой стакан из-под кофе в корзину для бумаг и с облегчением опустилась на стул.

– Спасибо. Выручили. А то я не знала, как от нее избавиться. Ей, видимо, нужно было на ком-то разрядиться, тут я и подвернулась.

– Всегда рад помочь. Хотите еще кофе? У нас тут свой, свежесваренный. А тот, что пили вы, из автомата.

– Спасибо, но я уже столько его сегодня выпила, больше душа не принимает. А то засну. Как у вас дела?

– Отлично. Я только заступил, дежурю сегодня в ночную смену. Насколько я слышал, вам удалось водворить этого парня назад в кутузку. – Тиллер уселся и откинулся на спинку, вращающееся кресло заскрипело под его тяжестью.

– Это оказалось не так уж трудно. Я прикинула, что Венделл должен был укрывать его где-нибудь неподалеку, и стала вычислять, чтобы это могло быть за место. А потом занялась проверкой. Скучно, но нетрудно. А что у вас тут нового? Разобрались, каким образом ему удалось оказаться на свободе?

– Разбираются. – Тиллер пожал плечами, чувствовалось, что ему как-то не очень уютно. Он поспешно сменил тему разговора, явно не желая обсуждать подробности внутреннего служебного расследования. Кабинет освещали резкие люминесцентные лампы и я обратила внимание, что его песочного цвета волосы и усы уже тронула седина, а вокруг глаз пролегли морщины. То мальчишеское, что еще оставалось в чертах его лица, начинало расплываться и исчезать, уступая место складкам и морщинам. Наверное, Тиллер был примерно того же возраста, что и Венделл, только он не делал себе омолаживающей пластической операции. Бросив случайный взгляд на его руки, я вдруг заметила кое-что интересное, и в голове у меня мгновенно возникла масса вопросов.

– Ой, что это?

Он перехватил мой взгляд и протянул руку поближе.

– Это? Перстень моей школы.

Я подалась вперед и присмотрелась.

– Коттонвудская академия, да?

– А вы ее знаете? Большинство людей о ней даже не слышали. Она давно закрылась, уже и не помню, сколько лет тому назад. В наше время чисто мужских школ почти не осталось. Их теперь считают чем-то вроде одного из проявлений сексуальной дискриминации. Быть может, и правильно. Я заканчивал в самом последнем выпуске. Нас было только шестнадцать человек. А после этого все, капут, – проговорил Тиллер, улыбнувшись с гордостью и теплотой при этом воспоминании. – А вы откуда о ней знаете? Хороший у вас глаз. Школьные перстни почти все одинаковы.

– Я недавно видела похожий, и тоже на руке одного из выпускников Коттонвудской академии.

– Вот как? И кто же это был? Нас не так уж много, и мы все поддерживаем связь друг с другом.

– Венделл Джаффе.

Его глаза на мгновение встретились с моими, и он тут же отвел взгляд. Потом поерзал в кресле.

– Да, верно, старина Венделл тоже там учился, – произнес он так, будто эта мысль только что впервые пришла ему в голову. – А вы действительно не хотите больше кофе?

– Это ведь вы, да?

– Что я?

– Устроили освобождение Брайана из тюрьмы, – сказала я.

Тиллер громко рассмеялся, но смех у него получился какой-то неискренний:

– Простите, но нет. Не я. И представления-то не имею, как это можно было бы сделать. Стоит мне сесть за компьютер, как начинаю себя чувствовать законченным болваном.

– Бросьте. Не притворяйтесь. Я никому не скажу. Да и какое мне до всего этого дело? Парень снова в тюрьме. Я никогда никому не скажу ни слова, клянусь. – Я замолчала, давая возможность тишине сгуститься. Тиллер принадлежал к тому типу честных в душе людей, которые в принципе могут совершить противозаконный поступок, но после этого скверно себя чувствуют и неспособны врать, если их причастность становится известной. Коллеги Тиллера очень любят таких людей: они быстро признаются, им хочется облегчить душу.

– Нет, вы ошибаетесь, – ответил Тиллер. – Принимаете меня за кого-то другого.

Он повертел головой, пытаясь избавиться от возникшего напряжения, но оно не уходило. К тому же, как я заметила, понизив интонацию, он как бы не закончил нашу беседу. Я решила пощупать его чуть поглубже.

– А в первый раз, когда Брайан сбежал с теми мальчишками, вы тоже ему помогли?

Лицо Тиллера приобрело замкнуто-отрешенное выражение, а тон стал официальным.

– Не думаю, что продолжение разговора на эту тему может оказаться продуктивным, – произнес он.

– Ну хорошо. Не будем говорить о первом побеге, поговорим только о втором. Видимо, вы чем-то здорово обязаны Венделлу, если так рискуете своей работой.

– Довольно. Оставим эту тему.

Я чувствовала, что за всем этим стояла та история с обвинением в непредумышленном убийстве, когда Венделл взял всю вину на себя, иначе осуждение по подобному обвинению навсегда закрывало бы для Тиллера возможность работать в правоохранительной системе.

– Тиллер, я слышала про то непредумышленное убийство. Можете меня не опасаться. Обещаю. Мне просто интересно, что тогда произошло. Почему Венделл принял всю вину на себя?

– Я не обязан ничего вам объяснять.

– Я и не говорю, что вы обязаны, просто спрашиваю. Мне любопытно. Это не официальный разговор. Мне нужно немножечко информации, и только.

Он долго сидел молча, уставившись в крышку письменного стола. Возможно, он происходил из такой семьи, в которой было принято трижды задавать один и тот же вопрос – как в сказке – прежде чем ваше желание исполнялось.

– Тиллер, ну пожалуйста! Мне не нужны никакие подробности. И я понимаю причины ваших колебаний. Просто опишите самыми широкими мазками, и все, – попросила я.

Он глубоко вздохнул и когда, наконец, заговорил, голос его звучал так тихо, что мне пришлось отводить глаза в сторону, чтобы Тиллер не смолк совсем.

– Честно говоря, я не знаю, почему он это сделал. Мы были молоды и являлись близкими друзьями. Нам было где-то по двадцать четыре или двадцать пять лет, что-нибудь в этом роде. Для себя он уже давно решил, что вся наша система продажна, и не собирался сдавать экзамены в адвокатуру. А я всю жизнь мечтал только об одном: стать полицейским. И тут произошла эта история. Девушка погибла совершенно случайно, хотя и по моей вине. Венделл при этом присутствовал, и взял всю вину на себя. Он был абсолютно невиновен. Он это знал. И я тоже. Он просто принял удар на себя. По-моему, это было невероятно благородным жестом. Мне такое объяснение показалось слабеньким, но в конце концов, кто знает, почему человек совершает тот или иной поступок? В молодости каждый из нас переболел своего рода честным идеализмом. Именно поэтому в армии погибает так много восемнадцатилетних.

– Но он ведь не мог вас потом этим шантажировать. Срок давности истек давным-давно, да и доказательств у него никаких. В конце концов, проблема сводилась к тому, кому бы скорее поверили: ему или вам. Допустим, Джаффе заявил бы, будто вы что-то совершили. Вы всегда могли бы ответить, что не делали ничего подобного. Он уже имеет судимость. Не понимаю, как и чем он мог на вас давить по прошествии стольких лет.

– Не было никакого давления. Все было совсем не так. Он мне не угрожал. Я просто заплатил свой долг.

– Но вы не обязаны были выполнять его просьбу.

– Не обязан, но я хотел ее выполнить и был счастлив сделать это для него.

– Зачем же было идти на подобный риск?

– Вы когда-нибудь слышали о таком понятии, как честь? У меня было перед ним моральное обязательство. И это было самое малое, что я мог бы для него сделать. Кроме того, я никому бы не принес никакого вреда. Брайан – испорченный парень. Согласен. И мне он не нравится. Но Венделл обещал мне, что увезет его из штата. Он сказал, что берет на себя за это полную ответственность, и я решил: слава Богу, если мы от них избавимся, скатертью дорожка.

– Мне кажется, насчет последнего он передумал. Правда, мои сведения противоречивы, – тут же уточнила я. – Он говорил и Майклу, и Брайану, что собирается явиться в полицию с повинной. И даже, судя по всему, пытался уговорить Брайана сделать то же самое. Но его приятельница считает, что на самом деле Джаффе не собирался делать ничего подобного.

Тиллер несколько раз качнулся на кресле, задумчиво глядя куда-то в пространство. Потом недоуменно покачал головой.

– Не понимаю, как бы он выкрутился, если бы отказался от своего плана. А где он сейчас?

– Вы слышали насчет яхты?

– Слышал. Но вопрос в том, что он собирается с ней делать? Далеко ли он сумеет на ней уйти?

– Поживем, увидим, ничего другого не остается, – ответила я. – Ну что ж, мне пора. Обычно в это время я уже вовсю сплю, а тут мне еще тридцать миль ехать. Нельзя отсюда выйти каким-нибудь другим путем? Мне бы не хотелось снова встречаться с Даной Джаффе. Мне и так уже эта семейка порядком надоела.

– Можно пройти через соседний отдел. Пойдемте, я вас провожу, – сказал он, поднимаясь. Обойдя письменный стол, он вышел в коридор и повернул налево.

Я шла за ним следом. И ждала, что Тиллер пригрозит мне, чтобы я молчала, или постарается заручиться моим обещанием сохранить наш разговор в тайне. Однако он не сделал ни того, ни другого.

* * *

Когда я въехала в Санта-Терезу, часы уже показывали почти час ночи. На улице было пустынно: ни прохожих, ни машин. Уличные фонари отбрасывали на тротуары пересекающиеся круги света, казавшиеся почему-то бледно-серыми. Магазины, кафе и прочие заведения были уже закрыты, но свет в них горел. Изредка то в одном, то в другом затемненном боковом проезде я замечала бездомных, ищущих приют на ночь, но по большей части улицы были совершенно безлюдны. Жара наконец-то стала спадать, а поднявшийся с океана легкий бриз в какой-то мере разогнал духоту.

Все тело у меня зудело, на душе было неспокойно. В общем-то я ничего не добилась. Брайан снова в тюрьме, Венделл по-прежнему неизвестно где. Что же и как мне теперь расследовать? Розысками "Капитана Стэнли Лорда" занимались сейчас портовая и береговая охраны. Даже если бы я наняла самолет и совершила бы облет прибрежной части океана (хотя Гордон Титус никогда бы не согласился санкционировать подобные расходы), все равно не сумела бы отличить сверху одну яхту от другой. Однако не может же быть, чтобы я вообще была бессильна что-либо сейчас сделать!

Сама не сознавая почему, я сделала крюк и неторопливо проехала мимо стоянок при всех тех мотелях, что располагались между бухтой и моим домом. Спортивная машина Карла Эккерта стояла возле "Бич-сайд-Инн", одноэтажного мотеля, напоминающего букву "Т", фасад которого приходился на верхнюю перекладину буквы. Пространство вдоль мотеля было размечено под стоянки для машин, каждая была помечена соответствующим номером на асфальте, чтобы никто не залезал на чужие места. С той стороны мотеля, мимо которой я проехала, ни в одной из комнат света не было.

Я свернула в одну из боковых аллей и по ней вернулась на бульвар Кабана. Там, недалеко от мотеля, в котором остановился Эккерт, и припарковалась. Сунув в карман джинсов свой микрофонарик, я пешком направилась назад к гостинице, радуясь, что на мне оказалась очень удачная обувь – бесшумные теннисные туфли на резине. Территория стоянок в целях безопасности пользующихся ими постояльцев хорошо освещалась, причем фонари были установлены таким образом, чтобы свет падал в сторону от окон мотеля. Моя собственная тень, словно долговязый попутчик, coпровождала меня, пока я шла вдоль стоянок. На ночь Карл поднял в машине откидной верх. Первым делом я тщательно осмотрела все вокруг, уделив особое внимание неосвещенным окнам мотеля и погруженным в темноту уголкам стоянки. Однако в пределах прямой видимости не было никаких признаков чьего-либо присутствия. Через занавески на окнах не пробивалось даже слабое мерцающее свечение телевизора. Я сделала глубокий вдох и принялась дергать завязки тента, начав со стороны места водителя. Потом запустила руку внутрь и стала шарить в кармане двери. Порядок в машине был безукоризненный. Это свидетельствовало о том, что, скорее всего, у Эккерта была заведена и какая-нибудь система сохранения всех счетов и квитанций, которые он получал. Я нащупала блокнот – определив его по металлической пружине, – дорожную карту и что-то вроде брошюры или записной книжки. Выудив все это наружу, подобно рыбаку, вытаскивающему сеть с уловом, огляделась: вокруг было так же тихо и безмятежно, как и раньше. Я включила фонарик и принялась перелистывать блокнот. Оказалось, что Эккерт записывал в нем пробег машины и расход горючего.

Обнаруженная мною записная книжка оказалась рабочим дневником, в котором Эккерт фиксировал маршруты своих деловых поездок, показания спидометра, даты и места встреч и темы совещаний, имена и должности их участников. Здесь же в отдельные таблички были сведены его личные и деловые расходы. Я улыбнулась про себя: какая скрупулезность! И кто бы мог ожидать ее от человека, отсидевшего в тюрьме за мошенничество! Впрочем, возможно, тюрьма чему-то научила его. Во всяком случае, судя по этим записям, Карл Эккерт вел себя как образцовый гражданин. По крайней мере, насколько я могла судить, налоговую службу он обмануть не пытался. В кармашке на задней обложке записной книжки были вложены выписанный на его имя счет из гостиницы "Бест-Вестерн", два счета за бензин, пять расчетных квитанций по кредитной карточке и – нет, это же надо! – квитанция об уплате штрафа за превышение скорости. Полицейский, который выписывал ее накануне где-то на окраине Колгейта, не забыл проставить и время. Из этой цифры следовало, что, если Эккерт продолжал потом превышать скорость до самого Пердидо, он вполне мог успеть добраться сюда с таким запасом времени, чтобы иметь возможность пострелять в нас с Венделлом.

– Чем это вы тут занимаетесь, мать вашу?

Я подскочила на месте, едва удержавшись, чтобы не завопить от неожиданности, бумаги разлетелись в разные стороны. Я инстинктивно прижала руки к груди, сердце у меня колотилось так, будто готово было выпрыгнуть наружу. Рядом со мной стоял Карл, в одних носках, со всклокоченными со сна волосами. Боже, до чего же я ненавижу этих любителей подкрадываться потихоньку! Я наклонилась и принялась собирать упавшие бумаги.

– Господи! Ну и напугали вы меня! Чуть не до смерти. Предупреждать надо. А занимаюсь я тем, что проверяю ваше алиби на вчерашний вечер.

– Не нужно мне никакого алиби. Я ничего противозаконного не сделал.

– Ну, кто-то же сделал. Я вам разве не говорила, что кто-то подстроил так, чтобы мотор у моей машины заглох, а в результате мы с Венделлом застряли на пустом и темном шоссе неподалеку от пляжа?

– Нет. Не говорили. Продолжайте, – осторожно произнес он.

– "Продолжайте". Очень мило. Как будто вы сами не знаете, что было дальше. Кто-то по нам стрелял. И почти тут же после этого Венделл исчез.

– И вы полагаете, что стрелял я?

– Я думаю, это было вполне возможно. Иначе, наверное, не поехала бы сюда среди ночи.

Он сунул руки в карманы, оглядел погруженные в темноту окна и только тут понял, что наши голоса были наверняка отлично слышны в каждой комнате.

– Давайте-ка обсудим это в номере, – сказал он и бесшумно направился к двери.

Я засеменила за ним, гадая, чем все это закончится.

Когда мы оказались в номере, Карл первым делом включил настольную лампу возле кровати и налил себе целый стаканчик виски из стоявшей на письменном столе бутылки. Молча поднял его, как бы задавая мне немой вопрос. Я также молча отрицательно покачала головой. Он закурил сигарету, на этот раз вспомнив, что мне можно не предлагать. Потом сел на край кровати, а я опустилась в мягкое кресло. Комната не так уж сильно отличалась от той, в которой я беседовала с Брайаном Джаффе. Карл Эккерт, видимо, был сейчас занят тем же самым, что и все лжецы, когда их разоблачают: придумывал новую ложь. Я сидела, как ребенок, дожидающийся, пока ему расскажут сказку на сон грядущий. Судя по всему, Карл что-то придумал, потому что лицо приняло искреннее выражение.

– Ладно, я вам все скажу. Я действительно поздно вернулся вчера из СЛО, но в Пердидо не поехал. После тех встреч я заехал в гостиницу, и там меня ждало сообщение, что звонил Хэррис Браун. Поэтому я перезвонил ему.

– Та-ак, уже интересно. Какое отношение ко всему этому имеет Хэррис? Просветите меня. Любопытно.

– Хэррис Браун – бывший полицейский...

– Эта часть мне известна. Вначале ему поручили вести расследование, потом отстранили от него, поскольку он потерял все, что вложил в КСЛ, ну и так далее. А что еще? Каким образом ему удалось выйти на след Венделла во Вьенто-Негро?

Карл Эккерт чуть улыбнулся, как бы признавая, что я не дура. Иногда это соответствовало действительности, но в данном случае у меня возникли на этот счет некоторые сомнения.

– Ему позвонил один его знакомый. Страховой агент.

– Понятно. Счастливая случайность. Я даже знаю, кто звонил. Не была уверена, но предполагала, что дело обстояло именно таким образом, – сказала я. – Хэррис Браун Венделла, конечно, знал, но вот знал ли Венделл Брауна?

Эккерт покачал головой.

– Сомневаюсь. Я тогда сам пригласил Брауна стать нашим вкладчиком. Возможно, они общались друг с другом по телефону, но ни разу не встречались, я в этом уверен. А что?

– Потому что Браун почти постоянно торчал в баре и жил в соседнем с Венделлом номере. Венделл же не обращал на него никакого внимания, и меня это тогда удивило. Ну, и что дальше? Хэррис Браун позвонил вам, вы ему перезвонили. Что было потом?

– Я должен был встретиться с ним сегодня после обеда, на пути из СЛО, но у него что-то изменилось, и он сказал, что хочет меня видеть немедленно. Я сел в машину и отправился к нему домой, в Колгейт.

Я молча смотрела на Эккерта, не зная, верить его словам или нет.

– Какой у него адрес?

– Зачем вам?

– Чтобы проверить, правду ли вы говорите.

Эккерт пожал плечами и полез в маленькую книжечку в кожаном переплете. Я тщательно записала адрес, который он мне продиктовал – если Эккерт врал мне, то делал он это весьма убедительно.

– А почему вдруг возникла такая спешка? – спросила я.

– Это вы у него спросите. Кто-то укусил его в заднее место, и он настаивал, чтобы я немедленно приехал. Меня это все встревожило, да и время поджимало. В семь утра мне предстоял деловой завтрак, но спорить с Брауном не хотелось. Поэтому я сел в машину и помчался к нему. Вот тогда-то дорожная полиция задержала и оштрафовала меня.

– Во сколько вы к нему приехали?

– В девять. И пробыл у него только час. Назад к себе в гостиницу в СЛО я вернулся что-то около половины одиннадцатого.

– Ну, это вы так говорите, – заметила я. – А вообще-то любой из вас успел бы спокойно добраться до Пердидо и поупражняться в стрельбе по мне и Венделлу.

– Мог бы любой, но лично я этого не делал. За Брауна ручаться не могу.

– А Венделла вчера вечером вы вообще не видели?

– Я вам это уже говорил.

– Карл, то, что вы говорили, оказалось чистейшей воды враньем. Вы клялись, что вас не было в городе, а на самом деле, выясняется, вы были в Колгейте. Почему я теперь должна вам верить?

– Ну, это ваша проблема.

– А зачем вы так срочно понадобились Брауну, чем вы с ним занимались у него дома?

– Мы с ним поговорили, и я вернулся назад.

– Только поговорили, и ничего больше? О чем? Почему телефонного разговора оказалось недостаточно?

Эккерт слегка отвернулся от меня и стряхнул пепел с сигареты.

– Он хотел получить назад свои деньги. Я их ему привез.

– Свои деньги?

– Те пенсионные деньги, которые он вложил в КСЛ.

– И сколько их было?

– Сто кусков.

– Не понимаю, – проговорила я. – Он потерял эти деньги пять лет назад. С чего ему вдруг пришло в голову, что теперь он может получить их обратно?

– Потому что он выяснил, что Венделл жив. Возможно, даже говорил с ним. Откуда мне знать, черт возьми?

– И что же он мог узнать из вашего разговора? Что денежки где-то лежат?

Эккерт затушил сигарету, прикурил новую, выпустил дым и, прищурившись, посмотрел на меня через клубы дыма. Взгляд его был упрямым и жестким.

– Знаете, вообще-то это вас не касается.

– А-а, оставьте. Никакой опасности для вас я не представляю. Я работаю по контракту с "Калифорния фиделити", моя задача – найти Венделла Джаффе и доказать, что он жив. Меня интересуют только те полмиллиона долларов, которые были выплачены как страховка за его жизнь. Так что, если у вас где-нибудь припрятан мешок денег, мне до этого нет дела.

– Тогда зачем же вы об этом спрашиваете?

– Чтобы разобраться, что и почему происходит. Больше меня ничего не интересует. У вас была сумма, которую Хэррис Браун требовал ему вернуть, и потому вы к нему поехали. Что было потом?

– Я отдал ему деньги и вернулся назад в Сан-Луис-Обиспо.

– Вы держите при себе такие суммы наличными?

– Да.

– И сколько у вас всего? Вы не обязаны отвечать. С моей стороны это чистое любопытство.

– В общей сложности?

– Назовите просто порядок цифры, – попросила я.

– Около трех миллионов долларов.

От удивления я даже заморгала:

– У вас при себе такая сумма наличными?

– А куда же мне ее девать? Положить деньги в банк я не могу: они тут же сообщат об этом куда следует. Ведь в отношении нас есть судебное предписание. Как только об этой сумме станет известно, истцы набросятся как стая хищников. А что они не расхватают, отберет налоговое управление.

Я почувствовала, как меня молниеносно захватило яростное возмущение, похожее на острый приступ изжоги.

– Ну конечно, "набросятся". Это ведь, между прочим, те деньги, которые вы выманили у них обманом.

– А вы понимаете, почему они захотели вложить эти деньги в КСЛ? – Во взгляде, которым смотрел на меня Эккерт, не было ничего, кроме голого цинизма. – Вкладчики хотели огрести что-нибудь за так, рассчитывали, что будут с добычей, а вместо этого стали добычей сами. Вы прикиньте: ведь большинство из них с самого начала сознавали, что затевается афера. В том числе и Хэррис. Только он надеялся, что сумеет вернуть свои деньги, прежде чем все это дело рухнет.

– Ну, тут мы с вами общего языка не найдем. Давайте оставим мораль и вернемся к фактам. Значит, эти самые три миллиона наличными вы и прятали ото всех на "Лорде"?

– Нечего разговаривать со мной в таком тоне.

– Вы правы, извините. Попробую поставить вопрос по-другому. – Огромным усилием воли, призвав на помощь все свои актерские способности, я заставила свой голос звучать равнодушно: – И вы хранили три миллиона долларов наличными на "Лорде"?

– Совершенно верно. Об этом знали только Венделл и я. Теперь знаете и вы, – добавил Карл.

– И за ними-то он и вернулся?

– Разумеется. Он же пять лет провел в бегах, у него ни цента не осталось, – ответил Карл. – И он не просто вернулся за ними, ради них он и угнал яхту. Уплыл со всей суммой, а ведь половина из нее принадлежит мне, и Венделлу это отлично известно.

– Ну и ну. Хорошенькие новости. Значит, вас надули?

– Спрашиваете?! Сам не верю, что он мог со мной так поступить!

– Джаффе со всеми так поступил, никого не обидел, – заметила я. – А сыновья? Они сыграли какую-то роль в его возвращении, или он приезжал только за деньгами?

– Он о них тоже думал, уверен, – ответил Карл. – Он очень хороший отец.

– Как раз такой, какого только можно пожелать каждому ребенку, – хмыкнула я. – Что ж, передам им ваши слова. Надеюсь, они им помогут. И что же вы собираетесь теперь делать? – Я поднялась с кресла.

Эккерт горько усмехнулся.

– Стоять на коленях и молиться, чтобы береговая охрана его изловила.

Уже дойдя до двери, я обернулась.

– Да, вот еще что. До меня доходили разговоры, что Венделл якобы собирался пойти в полицию с повинной. Как вы думаете, он это всерьез?

– Трудно сказать. Я думаю, ему хотелось снова вернуться в семью. Но не уверен, что его бы там приняли.

* * *

До постели я в конце концов добралась уже в четверть третьего ночи, голова у меня гудела от полученной информации. Пожалуй, Эккерт, может быть, и прав, думала я: не исключено, что для Венделла не осталось места в доме, из которого он сам же ушел. Странно, но положение Венделла Джаффе и мое были в чем-то схожи: оба мы не лучшим образом распорядились прожитыми годами и теперь мучались мыслью, сколько же и чего именно мы упустили и как могла бы сложиться наша жизнь, если бы каждый из нас имел возможность пользоваться всеми привилегиями, какие дает семья. По крайней мере, мне казалось, что мысли подобного рода должны были посещать Венделла. Разумеется, в положении каждого из нас были и очевидные различия. Он по собственной воле оставил свою семью, я же и понятия не имела, что жила когда-то со своими родителями и кто они были. Но самое главное заключалось в том, что Джаффе хотел бы вернуться назад, я же не чувствовала уверенности, что мне нужны вновь обретенные родственники. Не могла я понять и того, почему тетя ничего мне никогда не рассказывала. Возможно, ей не хотелось, чтобы я страдала из-за того, что Гранд отвергла мою мать, но добилась она только одного: открытие пришло ко мне слишком поздно. Тетя уже десять лет как умерла, и теперь мне приходилось одной во всем разбираться. Ну и пусть. Все равно Джин вряд ли бы мне помогла, она не очень хорошо умела делать такие вещи. Мучаясь подобными мыслями, я то впадала в дрему, то просыпалась.

Будильник зазвонил как обычно, ровно в шесть утра, но у меня не было настроения вставать и идти бежать три мили. Я нажала на кнопку отключения звонка и, завернувшись с головой в простыню, снова погрузилась в сон. Телефонный звонок разбудил меня в девять двадцать две. Я подняла трубку, пытаясь одновременно убрать падающие на глаза волосы.

– Да.

– Это Мак. Извини, если разбудил. Я понимаю, что сегодня суббота, но дело важное.

Голос у него был какой-то странный, и я сразу же насторожилась, у меня в сознании как будто зажегся желтый сигнал светофора. Накинув на плечи простыню, я уселась на кровати.

– Не беспокойся, ничего страшного. Просто я вчера ужасно поздно легла и решила сегодня отоспаться. А что случилось?

– "Лорд" обнаружили сегодня утром примерно в шести милях от берега, – ответил Мак. – Похоже, Венделл решил снова разыграть свое исчезновение. Мы с Гордоном сейчас на работе. Он хочет, чтобы ты приехала как можно быстрее.

 

24

Я оставила машину на стоянке за домом и поднялась по черной лестнице на второй этаж. Большая часть располагавшихся здесь контор в субботу не работала. В здании царили тишина и пустота, которые создавали странную иллюзию заброшенности. Я прихватила с собой толстый деловой блокнот, надеясь поразить Гордона Титуса своим профессионализмом. Блокнот был совершенно чист, за исключением записи, когда-то сделанной мной на самой первой странице: "Найти Венделла". И вот опять приходится начинать с нуля. Непостижимо. Мы были так близки к тому, чтобы заполучить Джаффе. Больше всего меня угнетало то, что я сама видела его собственными глазами, видела, как он держал внука на руках. Слышала, как он разговаривал с Майклом, как он делал вид, будто пытается что-то исправить. Хоть Венделл и был, конечно, мерзавцем, все-таки с трудом верилось, что все его слова – одно лишь притворство. Я готова была допустить, что он передумает и не пойдет добровольно в полицию. Готова была поверить, что он мог угнать яхту, чтобы вывезти на ней Брайана и таким образом спасти его от тюрьмы. Но я никак не могла принять саму мысль о том, что он способен вторично предать свою семью. Даже Венделл, да простит его Бог, не был, на мой взгляд, настолько низок.

Официально "Калифорния фиделити", как и другие обосновавшиеся тут конторы, по субботам закрыта, однако через стеклянную дверь было видно, что с внутренней стороны из замка торчит массивная связка ключей. За столом Дарси никого не оказалось, но за стеклянными перегородками в офисе Мака – единственном, где горел свет – я разглядела Гордона Титуса. По комнате шел Мак, неся в руке две кружки с кофе. Я постучала по стеклу. Мак поставил кружки на стол Дарси и отпер дверь.

– Мы в моем кабинете, – сказал он.

– Я вижу. Сейчас, только налью себе кофе и присоединюсь к вам.

Ничего мне не ответив, он взял кружки и направился к себе. Кажется, он был в скверном расположении духа, признаться, я ожидала совершенно иной встречи, скорее чего-то вроде салюта. Мак рассчитывал, что успешное расследование этого дела позволит ему уйти в отставку с чувством исполненного долга и гордо поднятой головой, а на его личном деле в архивах компании навсегда останется сиять золотая звезда гения. Одет он был в красно-зеленые спортивные брюки и красную рубашку для гольфа, и я подумала, не вызвано ли его дурное настроение тем, что оказалось нарушенным его привычное субботнее расписание.

На рабочих местах не было ни души, телефоны молчали. Гордон Титус, безукоризненно одетый, с ничего не выражающим лицом, сидел сложив перед собой руки, за письменным столом Мака. Мне всегда бывает очень трудно заставить себя доверять человеку, способному сохранять невозмутимость при любых обстоятельствах. Ихотя внешне Титус казался уравновешенным и не теряющим присутствия духа, я сильно подозревала, что на самом деле ему просто-напросто все было глубоко безразлично. Самообладание и безразличие со стороны очень часто выглядят совершенно одинаково. Я налила себе кружку кофе, и плеснула в нее немного обезжиренного молока. Только после этого решилась открыть дверь кабинета Мака, подставить себя под леденящий холод, который, казалось, постоянно исходил от самой личности Титуса.

Мак сидел в одном из предназначенных для посетителей мягких кресел, по всей видимости, не придавая никакого значения тому факту, что Титус как бы выставил его с его собственного законного места.

– И вот еще что я вам скажу, – продолжал Мак начатый до моего появления разговор. – Кстати, Кинси, можете передать мои слова миссис Джаффе. Я буду держать ее счет под замком до тех пор, пока Венделл не помрет от старости. А если она захочет получить из этих денег хоть один паршивый цент раньше, ей придется притащить сюда, ко мне на стол, труп Венделла.

– Доброе утро, – поздоровалась я с Титусом, усаживаясь во второе кресло. Таким образом, мы с Маком хотя бы территориально оказались по одну сторону стола и вроде бы в одном лагере.

Мак мрачно посмотрел на меня и покачал головой.

– Этот сукин сын опять нас надул.

– Я так и поняла. А что именно произошло? – спросила я.

– Расскажи ей, – кивнул Мак Титусу.

Тот пододвинул к себе лежавший на столе гроссбух, открыл его и принялся листать, отыскивая свободное место.

– Сколько вам на данный момент причитается?

– Две с половиной тысячи долларов. Это базовая такса за десять дней. Вам крупно повезло, что я не беру с вас за пробег машины. Я каждый день по два-три раза езжу в Пердидо и обратно, так что получилась бы кругленькая сумма.

– Две с половиной тысячи, и за что? – проговорил Мак. – Мы там же, с чего начинали. Ничего для себя полезного так и не узнали.

Титус провел пальцем по колонке, вписал карандашом какую-то цифру и перевернул сразу несколько страниц, открывая другой раздел книги.

– По-моему, все не так плохо, как кажется, – проговорил он. – У нас достаточно свидетелей, которые смогут подтвердить, что Венделл Джаффе был жив и здоров не далее как на этой неделе. Конечно, мы уже не вернем ни цента из тех денег, которые миссис Джаффе успела потратить – эти суммы можно списать, – но оставшуюся часть мы получим, а это снизит наши убытки. – Титус поднял глаза от гроссбуха. – Думаю, на этом дело закончено. Вряд ли миссис Джаффе станет ждать еще пять лет, чтобы снова выдвигать претензии через суд.

– А где отыскали яхту?

Титус принялся что-то писать и ответил, не поднимая головы:

– Какой-то шедший на юг танкер обнаружил ее на экране локатора, прямо у себя по курсу. Вахтенный помигал прожектором, но с яхты не ответили. Танкер сообщил в береговую охрану, и те с первыми же лучами солнца прибыли проверить.

– И "Лорд" дожидался их на том же самом месте? Интересно.

– Похоже, Венделл доплыл на ней до Уинтерсета, а потом направил яхту в сторону островов. Паруса он оставил поднятыми. На море сильного волнения не было, однако из-за недавних штормов ветры, которые обычно дуют в это время на северо-запад, видимо, изменили свое направление. Скорость дрейфа у "Лорда", наверное, около семи узлов, так что при нормальном ветре яхта должна была бы уплыть гораздо дальше. Но когда ее нашли, она фактически стояла на месте. Главный парус и бизань были подняты на набор ветра, а кливер, наоборот, развернут с наветренной стороны на отъем ветра, чтобы тормозить движение. Видимо, яхта так и стояла на одном месте, пока на нее не наткнулись.

– Не знала, что вы занимаетесь парусным спортом.

– Сейчас уже нет, но давно когда-то занимался. – Титус еле заметно усмехнулся, но я никогда прежде не видела у него и такой-то улыбки.

– И что теперь с ней будет?

– Отбуксируют в ближайший порт.

– То есть сюда, в Пердидо?

– Вероятно. Я не очень представляю себе, чего в данном случае требует закон. Потом яхту осмотрят полицейские. Не думаю, что они найдут там что-либо интересное, да и, откровенно говоря, полагаю, что это уже не наша забота.

– Как я понимаю, Венделла на яхте не было и следа? – перевела я взгляд на Мака.

– Все его личные вещи находились на яхте, в том числе четыре тысячи долларов наличными и мексиканский паспорт, но это, конечно, само по себе еще ничего не доказывает. У него мог быть хоть десяток паспортов.

– Значит, что же мы теперь должны думать? Что он мертв или в очередной раз исчез?

Мак сделал раздраженный жест, впервые за время разговора демонстрируя свое нетерпение.

– Он смылся. Никакой предсмертной записки насчет самоубийства нет, но он и в прошлый раз проделал все то же самое.

– Господи, Мак, откуда такая уверенность? Возможно, все это не более чем трюк, призванный отвлечь от чего-то наше внимание.

– От чего именно?

– От того, что происходит на самом деле.

– А что происходит на самом деле?

– Понятия не имею, – призналась я. – Но посуди сам. Когда он проделывал все это в прошлый раз, то бросил "Лорда" недалеко от побережья Байи, а сам воспользовался надувной лодкой. Рената Хафф встретила его на полпути, и они скрылись уже на "Беглеце". На этот раз спустя час после исчезновения Венделла она сидела у меня в конторе. Это было вчера в полдень.

Однако Мак не был расположен соглашаться со мной.

– С того самого момента, как Рената вышла из твоей конторы, она находилась под наблюдением полиции. Лейтенант Уайтсайд счел за лучшее последить за ней. Она отправилась прямо домой. И с тех пор сидит дома, выходила только несколько раз по мелочам.

– Вот и я тебе о том же говорю. Когда Венделл скрывался в прошлый раз, у него был сообщник. А кто может ему помогать теперь, если считать, что он опять вознамерился скрыться? Карл Эккерт или Дана Джаффе, безусловно, не станут этого делать, и кто остается? Конечно, вчера еще был на свободе Брайан, его сын, есть еще второй сын, Майкл. Возможно, у Венделла были какие-то друзья. Не исключено, что на этот раз он решил действовать в одиночку. Но мне все-таки кажется, что что-то здесь не то. Не может всего этого быть, я чувствую.

– Кажется, Кинси и в самом деле уверена, что на этот раз он мертв, – проговорил Титус, обращаясь к Маку. Рот его при этом слегка скривился от удивления. Титус аккуратно согнул по линии перфорации и вырвал из гроссбуха чек.

– Он хочет, чтобы мы так думали, хочет чтобы его считали мертвым! – отпарировал Мак. – Он и в тот раз проделал точно такой же трюк, на который мы и попались, как миленькие. А сейчас сидит себе на какой-нибудь яхте, плывет на Фиджи или еще куда и смеется над нами.

Гордон закрыл гроссбух и подтолкнул чек по письменному столу в моем направлении.

– Погоди, Мак. В четверг поздно вечером в нас кто-то стрелял. Тогда Венделлу удалось скрыться и добраться до дома, но что, если на следующий день его каким-то образом выманили из дома? И посчитались с ним, даже убили его. – Я взяла чек и как бы между делом посмотрела на него. Он был выписан на мое имя, на сумму в две тысячи пятьсот долларов. – Спасибо. Очень мило с вашей стороны. Обычно я предъявляю счета только в конце месяца.

– Это под расчет, – ответил Титус и сложил перед собой руки на столе. – Должен признаться, я не был расположен подряжать вас, но вы отлично провели это дело. Полагаю, миссис Джаффе больше не станет нас беспокоить. Как только вы представите отчет, мы передадим дело своему юристу, он возьмет у свидетелей показания под присягой. Возможно, не придется даже выносить дело в суд. Она просто вернет нам оставшуюся часть суммы, и на этом дело закроется. А с вами, полагаю, мы сможем сотрудничать и в будущем, но, конечно, на контрактной основе.

– Нельзя прекращать расследование. – Я удивленно уставилась на него. – Мы ведь понятия не имеем, где сейчас находится Венделл.

– Где он находится, не имеет ровным счетом никакого значения. Мы наняли вас для того, чтобы вы его нашли, и вы это сделали... Очень ловко сделали, должен я добавить. Нам надо было только доказать, что Венделл жив, мы это и доказали.

– Но что, если он уже мертв? – спросила я. – Тогда ведь Дане причитается эта сумма, верно?

– Пусть она вначале докажет, что он мертв. А что у нее есть? Ничего.

Я перевела взгляд на Мака, чувствуя себя запутавшейся и разочарованной. Но Мак старательно избегал смотреть на меня. Он поерзал в кресле, явно чувствуя себя неудобно и, видимо, в душе надеясь, что я не стану поднимать скандала. Я тут же вспомнила, как в самый первый день, у меня в конторе он жаловался на новые тенденции в работе "Калифорния фиделити".

– По-твоему, это справедливо? По-моему, так абсолютно несправедливо. Если выяснится, что с Венделлом что-то случилось, то страховка должна будет остаться у нее. В таком случае она не обязана будет возвращать деньги.

– Да, но вначале ей придется заново обратиться за этой страховкой, – ответил Мак.

– А что, сами мы уже отвыкли решать дела честно? – спросила я, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

Лицо Титуса не выражало ничего, очевидно, у него это было обычной манерой маскировать свое отвращение не ко мне лично, но ко всему миру вообще. Мак выглядел по-собачьи – виноватым. Да, с Гордоном Титусом ему в жизни не сравниться. Тот ни за что не стал бы жаловаться. И никогда ни по какому вопросу не стал бы занимать никакой позиции.

– Что, разве истина никого тут не интересует?

Титус поднялся с кресла и надел пиджак.

– Ну, вы здесь заканчивайте, – сказал он Маку. Потом повернулся ко мне. – Мы ценим добросовестность, с какой вы относитесь к делу, Кинси. Если нам снова случится отстаивать сумму в полмиллиона долларов, не сомневаюсь, из всех частных детективов мы первым делом вспомним о вас. Большое вам спасибо за то, что согласились сегодня прийти. В понедельник прямо с утра ждем ваш отчет.

После того, как он ушел, мы с Маком посидели еще некоторое время молча, не глядя друг на друга. Потом я встала и тоже вышла.

Усевшись в машину, я прямиком направилась в Пердидо. Мне нужно было выяснить все до конца. Ни за что на свете я не согласилась бы теперь бросить это дело. Возможно, Мак и Титус правы. Возможно, Венделл снова скрылся. Возможно, ему абсолютно безразличны и его бывшая жена, и сыновья, и внук, и он о них даже и не думает. Конечно, он не отличался силой характера. У него явно отсутствовал внутренний моральный стержень, не были ему свойственны и угрызения совести, и тем не менее что-то в ходе событий настораживало меня. Я чувствовала необходимость выяснить, где Венделл. Должна была понять, что с ним произошло. Его окружало гораздо больше врагов, чем друзей, и ничего хорошего в этом не было, наоборот, нечто тревожное и зловещее. Предположим, его убили. Предположим, что все случившееся было ловушкой. Со мной уже расплатились и пожали мне на прощание руку. Теперь я тратила на продолжение расследования свое собственное время и вольна была поступать так, как сочту нужным. Я твердо решила, что сегодня же должна докопаться до истины.

Население Пердидо составляет около девяноста двух тысяч человек. К счастью, некая толика этого населения, едва услышав по радио сообщение о том, что "Лорд" обнаружен, уже успела позвонить Дане Джаффе. Когда у кого-то беда, все бывают рады выразить свое сочувствие. Мы наделены удивительной способностью: затаить дыхание и со смешанными чувствами любопытства, ужаса и благодарности наблюдать с безопасного расстояния за страданиями и неудачами других. К тому времени, когда я добралась до дома Даны, ее телефон, по-видимому, трезвонил не переставая уже не меньше часа. Мне не хотелось оказаться именно тем человеком, который бы принес ей известие о том, что Венделл в очередной раз смылся. С другой стороны, сообщение о его смерти бесконечно обрадовало бы ее, но, в то же время, я не считала возможным делиться своими сомнениями и подозрениями, не имея никаких доказательств. Да и какой был бы для Даны толк от этой информации, коль скоро трупа Венделла все равно нет? Не исключено, конечно, что она могла убить его сама, но в таком случае ей должно было быть известно об этом больше, чем мне.

Желтый "фольксваген" Майкла стоял на дорожке перед домом. Я постучала в дверь, открыла мне Джульетта. На плече у нее, повиснув мешком, крепко спал Брендон, измученный настолько, что даже не протестовал против своего вертикального положения.

– Все на кухне. Я пойду, положу его, – тихонько проговорила Джульетта.

– Спасибо.

Она повернулась и, пройдя через комнату, направилась вверх по лестнице, видимо, довольная тем, что у нее появился повод не присоединяться к остальным. От телефона доносился записываемый на автоответчик женский голос, весьма торжественно произносивший: "Ну, всего хорошего, дорогая. Я просто хочу, чтобы ты знала: если мы можем чем-нибудь помочь, обязательно позвони нам, хорошо? Мы перезвоним тебе через пару деньков. До свидания".

Дана сидела на кухне за столом, выглядела она бледной и необыкновенно красивой. Серебристо-светлые волосы, подобранные сзади вверх и собранные в небрежный пучок, казались в солнечном свете шелковыми. Одета она была в бледно-голубые джинсы и шелковую с длинными рукавами блузку голубовато-стального оттенка, такого же, как и цвет ее глаз. Дана затушила сигарету, потыкав ее в пепельницу, посмотрела на меня, но ничего не сказала. В кухне плотно висел табачный дым, смешанный с запахом серных спичек. Майкл наливал матери в чашку только что сваренный кофе. Дана казалась впавшей в какое-то бесчувственное состояние, по лицу же Майкла, наоборот, видно было, что он сильно переживает.

Я в последнее время так часто появлялась в этом доме, что на сей раз никто не поинтересовался, почему и для чего я здесь. Майкл налил кофе и себе, потом открыл буфет и достал кружку для меня. На столе уже стояли пакет с молоком и сахарница. Поблагодарив, я присела.

– Есть какие-нибудь новости?

Дана отрицательно покачала головой.

– Даже не верится, что он мог опять так поступить.

– Но мама, мы ведь не знаем, где он, – возразил Майкл. Он стоял, прислонившись к рабочему столу.

– Именно это меня и бесит. Появился, заморочил нам всем головы и снова исчез.

– Вы с ним говорили? – спросила я.

Дана немного помолчала, потом опустила глаза.

– Он заезжал, – ответила она, как бы оправдываясь. Потом поерзала на стуле, потянулась за сигаретами, снова закурила. Если она не избавится от этой привычки, то очень скоро станет выглядеть гораздо старше своих лет.

– Когда это было?

Дана наморщила лоб.

– Не помню, но точно не вчера, скорее позавчера вечером. По-моему, в четверг. От меня он поехал к Майклу, чтобы взглянуть на внука. Я ему дала их адрес.

– И долго вы с ним разговаривали?

– Я бы не сказала, что долго. Он извинялся, говорил, что совершил страшную ошибку. Сказал, что теперь готов был бы сделать что угодно, лишь бы вернуть эти пять лет назад. Конечно, все это одна трепотня, но говорил он вроде бы искренне, да и мне было приятно это услышать. Я, разумеется, пребывала в ярости. Сказала ему что-то примерно такое: "Венделл, так не поступают! Какое ты имел право объявляться снова после всего того, что ты заставил нас пережить и через что пройти?! Плевать мне на то, что ты сожалеешь – подумаешь! Мы все сожалеем".

– Вам показалось, он говорил искренне?

– Он всегда говорит искренне. Только ежеминутно меняет свои взгляды и позиции, а говорит всегда искренне.

– И после этого вы с ним больше не разговаривали и не виделись?

Дана отрицательно помотала головой.

– Одного раза было более чем достаточно, поверьте. Этот разговор должен был стать последней точкой, но я злюсь до сих пор, – добавила она.

– Значит, примирения не состоялось?

– О Господи, нет, конечно! Я бы ни за что на свете не согласилась мириться. На меня подобные трюки не действуют. – Взгляд Даны встретился с моим. – И что же теперь? Я понимаю так, что страховая компания хочет получить свои денежки назад?

– Они не настаивают на возврате того, что вы уже успели израсходовать, но и не могут оставить вам все полмиллиона долларов. Если, конечно, Венделл не мертв.

Дана застыла и отвела глаза в сторону.

– Почему вы так говорите?

– Ну, все люди рано или поздно умирают, – ответила я, отодвинула кружку с кофе и поднялась. – Позвоните мне, если вы о нем что-нибудь узнаете. Его судьба волнует многих. Одного-то человека уж точно.

– Проводи ее к выходу, малыш, хорошо? – обратилась Дана к Майклу.

Тот отклеился от стола и дошел со мной до двери. Он сутулился и был погружен в задумчивость.

– Как ты? – спросила я.

– Да не очень здорово. А как бы вы себя чувствовали на моем месте?

– Я думаю, что дело пока еще не кончилось. У твоего отца были какие-то причины поступать так, как он поступил. Это не было с его стороны намеренным выпадом против тебя, просто он думал тогда только о себе, – сказала я. – Не принимай все, что случилось, на свой счет.

Майкл резко мотнул головой.

– Не хочу я его больше видеть, никогда. И надеюсь, что не увижу.

– Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И не собираюсь защищать твоего отца. Но он все-таки не такой уж плохой человек. Не суди его слишком строго. Не исключено, что когда-нибудь ты изменишь мнение о нем в лучшую сторону. Ты ведь не знаешь всего, что там произошло на самом деле. Тебе известна только одна версия. А там было гораздо больше всего – событий, надежд, конфликтов, разговоров. Но всех подробностей этого мы уже никогда не узнаем. А поступки твоего отца диктовались всей суммой этих обстоятельств, – сказала я. – Ты должен понять, что у него были какие-то очень весомые причины для его поступков, причины, о которых, быть может, ты никогда ничего не узнаешь.

– Знаете что я вам скажу? Плевать мне на эти причины. Видит Бог, плевать.

– Возможно, тебе и плевать, но Брендон в один прекрасный день может спросить о них. Такого рода истории обычно передаются от поколения к поколению. И касаются всех. А попытки все забыть не приносят никому ничего хорошего.

– Наверное.

– Знаешь, в подобных ситуациях я всегда вспоминаю одно выражение: "грязное море правды".

– И что оно означает?

– Что правда не всегда бывает приятной. И иногда ее оказывается слишком много, чтобы можно было переварить сразу всю. Правда захлестывает тебя с головой и грозит утопить. Я много раз наблюдала нечто подобное.

– Ну, а я нет. У меня это первый опыт, и он мне не очень понравился.

– Я тебя понимаю, – ответила я. – Ладно, береги своего малыша. Он у тебя чудесный.

– Единственное светлое существо рядом.

– Ну, есть еще и ты сам, – не удержавшись, улыбнулась я.

Он стоял, опустив глаза в пол, ответная улыбка получилась у него какая-то вымученная, но думаю, смысл моих слов не прошел мимо него незамеченным.

От Даны я поехала прямо к Ренате. Какими бы недостатками ни был наделен Венделл Джаффе, ему удалось связать свою судьбу с двумя очень незаурядными женщинами. Они были предельно непохожи друг на друга – Дана с ее холодной элегантностью и Рената, отмеченная печатью какой-то мрачной экзотичности. Я оставила машину у тротуара и пешком прошла по ведущей к дому дорожке. Если полиция все еще продолжала держать Ренату под наблюдением, то делали они это очень неплохо: вокруг не было видно ни фургонов, ни машин какой-либо техслужбы, в соседних домах при моем появлении не шелохнулась ни одна занавеска. Я позвонила и стала дожидаться перед дверью, поглядывая на улицу. Потом, сложив ладони трубочкой и приставив их к одному из цветных стекол входной двери, попыталась рассмотреть, что делается внутри. Снова позвонила.

Наконец из глубин дома появилась Рената. Одета она была в белую хлопчатобумажную юбку и ярко-синюю, тоже хлопчатобумажную безрукавку, белые сандалии удачно подчеркивали сильный загар ее ног. Она приоткрыла дверь и посмотрела, кто пришел, прижавшись на мгновение щекой к дереву.

– А-а, это вы. Здравствуйте. Я слышала по радио, что нашли яхту. А он в самом деле исчез, да?

– Не знаю, Рената. Честное слово, не знаю. Можно мне войти?

– А почему же нет. – Она распахнула передо мной дверь.

Я прошла за ней через холл в гостиную, которая тянулась вдоль почти всего фасада дома. Широкие многостворчатые стеклянные двери открывались из гостиной на задний двор, представлявший собой голую бетонную площадку, лишь по краям окаймленную кустарником и цветами, в основном однолетними. Сразу за площадкой начинался спуск к воде, где у причала по-прежнему стоял "Беглец".

– Хотите "Кровавую Мэри"? Я как раз собиралась себе сделать, могу и вам. – Рената подошла к бару, сняла крышку с банки со льдом, тонкими серебряными щипчиками взяла несколько кубиков и со звоном бросила их в старомодной формы стакан. Когда-то я часто воображала себя в роли барменши, именно так бросающей в бокалы лед.

– Спасибо, но я не привыкла пить так рано. А вы не обращайте на меня внимания.

Рената выжала на лед сок лайма и добавила примерно с дюйм водки. Достала из небольшого холодильника банку томатного сока, встряхнула ее, чтобы взболтать, и налила поверх водки. Двигалась она как-то вяло, безразлично, выглядела совершенно измученной. На лице – ни следа косметики, и по ее виду было ясно, что она только что плакала. Наверное, и ждать-то у двери, пока она откроет, мне пришлось так долго потому, что Рената в это время приводила себя в порядок.

– Чему я обязана удовольствием вас видеть? – спросила она, горько усмехнувшись.

– Я была у Даны. И раз уж все равно приехала в Пердидо, решила заглянуть к вам и спросить, нельзя ли мне осмотреть личные вещи Венделла. Не могу отделаться от мысли, что он мог что-нибудь упустить из виду. Что-то забыть, оставить, что может дать нам хоть какую-то информацию. У меня нет никакой другой возможности выйти на его след.

– "Вещей" как таковых никаких нет, но если хотите, смотрите все, что вам интересно. А полиция осматривала яхту, снимала отпечатки пальцев и все такое, что они обычно делают?

– Я знаю только то, что мне сегодня утром рассказали в страховой компании. Яхту нашли, это точно, но никаких следов Венделла на ней не было. Где деньги, я пока не знаю.

Прихватив стакан с коктейлем, Рената перешла в другую часть гостиной, уселась там в большое мягкое кресло, жестом показав мне на другое.

– Какие деньги?

– А разве Венделл вам не говорил? Карл спрятал где-то на яхте и хранил там три миллиона долларов.

Несколько мгновений Рената молчала, постигая смысл сказанного мною. Потом откинула голову назад и захохотала, правда, смех ее сильно смахивал на рыдания. Наконец, она взяла себя в руки.

– Вы шутите? – спросила она.

Я отрицательно помотала головой.

Снова короткий взрыв смеха, затем Рената медленно покачала головой.

– Непостижимо, просто непостижимо. И такие деньги были спрятаны на "Лорде"? Даже не верится. Ну что ж, по крайней мере, теперь кое-что проясняется.

– Что именно?

– Я не могла понять, почему он так одержим этой яхтой. Постоянно говорил только о ней.

– Я вас не совсем понимаю.

Она помешала в стакане палочкой, тщательно облизала ее.

– Ну, конечно, он любил своих сыновей, но никогда прежде не допускал того, чтобы эта любовь мешала ему делать то, чего ему хотелось. С деньгами у него всегда было туго, но для меня это не имело никакого значения. Видит Бог, у меня вполне достаточно средств для нас обоих. Месяца четыре назад Венделл начал говорить о том, что надо бы сюда вернуться. Дескать, ему хочется повидать сыновей. Увидеть внука. Извиниться перед Даной за то, как он с ней поступил. Я думаю, на самом-то деле ему захотелось наложить лапу на эти деньги. Знаете что? Я готова поклясться, что он именно это и сделал. Теперь не удивительно, что он стал тогда так скрытничать. Три миллиона долларов! Удивительно, как это я сама не догадалась.

– Что-то вы не кажетесь удивленной, – сказала я. – Скорее уж подавленной.

– Наверное, да. Теперь, когда я все узнала. – Она сделала большой глоток. Мне показалось, что Рената успела выпить еще до моего прихода, и даже не раз. На глаза у нее навернулись слезы. Она снова покачала головой.

– Что? – спросила я.

Рената откинулась назад, запрокинув голову на спинку кресла, и закрыла глаза.

– Мне так хочется в него верить. Так хочется думать, что его интересуют не только деньги, а что-то еще. Ведь если это не так, то кто же я сама такая? – Ее темные глаза широко раскрылись.

– Не думаю, что Венделл Джаффе всерьез задумывается над своими действиями, – заметила я. – Я и Майклу то же самое говорила. Не принимайте поступки Венделла на свой счет.

– Страховая компания возбудит против него иск?

– В общем-то на данный момент сам Венделл не представляет для "Калифорния фиделити" никакого интереса. Фирму волнует лишь то, жив он или нет. Деньги по страховке получила Дана, с ней они и будут разбираться. А все остальное им безразлично.

– А полиции?

– Ну, конечно, могут возобновить против него дело – и я, откровенно говоря, надеюсь, что так они и поступят, – однако сомневаюсь, что они захотят и смогут выделить для этого достаточное число людей. Даже если дело будет квалифицировано как обман и кража в особо крупных размерах, вначале ведь надо еще найти Венделла. Потом доказать обвинение. А легко ли это сделать по прошествии стольких лет? Да и какова цель всех этих усилий, сами подумайте.

– Ловлю вас на слове, давайте подумаем. Какова же на самом деле цель? Я полагала, что вы работаете на страховую фирму.

– Работала. Сейчас уже нет. Я вам так скажу. У меня есть к этому делу свой собственный интерес. Последние десять дней я ничем, кроме Венделла, не занималась, и не хочу бросать дело незавершенным. Мне самой нужно довести его до конца, Рената. Узнать, чем и как оно завершится.

– О Господи, да вы, оказываетесь, еще и фанатик. Только этого не хватало. – Она снова закрыла глаза и приставила ко лбу стакан с плавающими в нем кусочками льда, как будто пытаясь снять мучающий ее жар. – Как же я устала, – проговорила женщина. – Кажется, целый год могла бы проспать, не вставая.

– Не возражаете, если я взгляну, не забыл ли Венделл чего?

– Ради Бога. Чувствуйте себя как дома. Венделл забрал все подчистую, но в общем-то я после него еще ничего не проверяла. Простите, что я сейчас в таких растрепанных чувствах. Но мне все еще трудно примириться с мыслью, что после пяти лет совместной жизни он мог меня бросить подобным образом.

– Я пока еще не совсем уверена, что он действительно окончательно от вас ушел. Но взгляните на это с другой точки зрения: если он был способен бросить Дану, то почему нельзя поступить так же и с вами?

Она улыбнулась, не открывая глаз. Вид у нее был какой-то странный. Сомневаюсь, слышала ли она мои слова. Казалось, что Рената уснула. Я вынула у нее из руки стакан и с негромким стуком поставила его на стеклянную крышку стола.

Следующие три четверти часа ушли у меня на то, чтобы самым тщательным образом осмотреть все углы и закоулки дома. В подобных ситуациях никогда не знаешь заранее, что полезного можешь найти: какие-нибудь личные бумаги, записи, записки, номера телефонов, письма, дневник, записную книжку. Пригодиться может что угодно. Но Рената оказалась права. Венделл действительно забрал все свои вещи подчистую. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами. Если бы мне очень повезло, возможно, я бы могла отыскать нечто такое, что позволило бы без труда раскрыть тайну его нынешнего местонахождения. Но ничего нельзя загадывать, пока сама не посмотришь, есть там что-нибудь или нет.

Я спустилась по лестнице вниз и, стараясь не шуметь, направилась через гостиную к выходу. Когда я проходила мимо дивана, Рената зашевелилась и открыла глаза.

– Повезло? – спросила она. Язык у нее под влияния выпитого сильно заплетался.

– Нет. Но все равно попытаться стоило. Вы как, справитесь?

– Когда у меня пройдет это чувство унижения? Да, конечно.

Я помолчала, потом все же спросила:

– А Венделлу не звонил некто по имени Хэррис Браун?

– Да, звонил. Но не застал, представился, и Венделл ему потом перезванивал. Они довольно сильно поссорились с ним по телефону.

– Когда это было?

– Не помню. Вроде бы вчера.

– А по поводу чего они поссорились?

– Венделл мне не сказал. Он вообще об очень многом предпочитал мне не рассказывать. Если вы его когда-нибудь разыщете, не надо мне сообщать. Пожалуй, я завтра же сменю все замки в доме.

– Завтра воскресенье. Это вам дорого обойдется.

– Тогда сегодня. Прямо после обеда. Как только приду в себя.

– Если вам что-нибудь будет нужно, звоните.

– Посмеяться бы как следует, вот что мне сейчас нужно, – ответила Рената.

 

25

За адресом Хэрриса Брауна скрывался ряд дрянных коттеджей, стоящих на высоком обрывистом берегу Тихого океана и образующих небольшую улочку на окраине Колгейта. В общей сложности я насчитала восемь домов, выстроившихся вдоль незаасфальтированной проселочной дороги, по обе стороны которой тянулись ряды эвкалиптов. Дощатые, острокрышие, с двойными окнами мансард и закрытым крыльцом, теперь уже кажущиеся почти лачугами, когда-то они, по всей вероятности, были построены для прислуги на самом краю огромного в то время имения, от которого с тех пор давно уже ничего не осталось. В отличие от соседних домов, бледно-розовых или светло-зеленых, дом Хэрриса Брауна был действительно коричневым... видимо, в порядке шутки. Теперь уже трудно было определить, пребывал ли дом в его нынешнем состоянии с самого начала или же его запущенность являлась следствием того, что здесь жил вдовец. Лично мне трудно было представить, что если бы в доме обитала женщина, она не попыталась бы привести его в порядок и содержать в более приличном виде. Я поднялась на крыльцо.

Входная дверь была открыта, но расположенная за ней, экранная, заперта на крючок. Я могла бы легко откинуть его при помощи перочинного ножа, но вместо этого я просто постучала. Из стоявшего на кухне радиоприемника гремела классическая музыка. Через окно мне была видна часть рабочего стола и мойка, над которой висела занавеска в белую и коричневую клетку типа тех, какие обычно можно видеть в кафе. Судя по доносившемуся до меня запаху и по характерному шипению, на кухне жарили в свином жире цыпленка. Если Хэррис Браун не даст о себе знать через пару-тройку минут, придется мне самой открывать экранную дверь.

– Мистер Браун? – позвала я.

– Да? – раздалось в ответ. Он появился в двери кухни, и видно было, что он только что оторвался от плиты. Вокруг пояса у него болталось подвязанное кухонное полотенце, в руке он держал двузубую вилку. – А-а. Погодите минутку. – Он снова исчез, явно для того, чтобы убавить огонь под сковородой. Если Браун предложит мне перекусить, я сразу же позабуду о любых его возможных прегрешениях. Сперва пища, а уж потом правосудие. Все мировые проблемы надо решать именно в такой последовательности.

Видимо, Браун накрыл сковороду крышкой, потому что шипение стало заметно тише. Потом он подошел к приемнику, стоявшему у дальней стены, убавил громкость и только после этого направился к входной двери, обтирая по пути руки о полотенце. Солнце было у меня за спиной и, судя по всему, Браун не мог меня разглядеть, пока не подошел совсем вплотную.

– Чем могу быть полезен? – спросил он, пристально всматриваясь мне в лицо.

– Здравствуйте. Вы меня помните? – спросила я, полагая, что коль скоро он так долго прослужил в полиции, то должен навсегда запоминать однажды виденного им человека. Мне показалось, что если не напомнить ему, при каких обстоятельствах мы с ним встречались, Браун, вероятно, не сообразит, кто я такая. Дополнительно смущало меня и то, что за последние дни мы несколько раз разговаривали с ним по телефону. Если Браун узнает мой голос, вряд ли свяжет его с той женщиной, что неожиданно возникла перед ним на балконе гостиницы во Вьенто-Негро, однако мысль о том, где он мог слышать этот голос, станет неотступно преследовать его.

– Нет, напомните.

– Кинси Милхоун, – ответила я. – Мы договаривались с вами вместе пообедать.

– А-а, верно, верно. Простите. Заходите, пожалуйста, – проговорил он, открывая экранную дверь и пропуская меня в дом. Взгляд его при этом стал пристальным и сосредоточенным. – Мы ведь с вами, по-моему, встречались, да? Мне ваше лицо почему-то знакомо.

– Во Вьенто-Негро, – глуповато хихикнула я. – На балконе гостиницы. Я еще сказала, что меня ваши друзья прислали, но я вам тогда соврала. На самом-то деле я выслеживала Венделла, так же, как и вы.

– О Господи, – произнес он, поворачивайся к кухне. – У меня там курица жарится. Проходите сюда.

Я аккуратно прикрыла за собой дверь, заперла и, проходя через комнату, окинула ее быстрым, но внимательным взглядом. Неопрятный, покрытый линолеумом пол, большие и неуклюжие мягкие кресла, оставшиеся, видимо, еще с тридцатых годов, полки, как попало забитые книгами. Комната была не просто неубранной, в ней царил настоящий погром. Ни настольных ламп, ни занавесок на окнах, камин тоже явно не функционировал.

Я дошла до двери на кухню и заглянула туда.

– Похоже, Венделл Джаффе снова исчез.

Хэррис Браун уже стоял у плиты и держал в руке крышку, из-под которой со сковородки обильно валил пар. На краю плиты помещалась большая мелкая тарелка с мукой, смешанной со специями. Там, где Браун обваливал куски цыпленка, в муке остались углубления, в остальном же поверхность муки была ровная и нетронутая и казалось, что тарелку покрывает выпавший снег. И тут я вдруг подумала: если Браун сейчас вонзит мне в шею вилку, останутся два маленьких следа, как от укуса змеи.

– Вот как? – Браун потыкал вилкой цыпленка. – А я и не слышал. И как ему это удалось?

Я осталась стоять в двери, прислонившись к косяку. Похоже, кухня являлась единственным местом в доме, куда проникал солнечный свет. И здесь было больше порядка, чем в остальной части дома. Мойка начищена до блеска. Холодильник, хотя и старый, еще с закругленным верхом, пожелтевший от времени, однако следов от грязных рук на нем не было. Вдоль кухни шли открытые полки, заполненные разномастной посудой.

– Не знаю. Я думала, вы мне расскажите, – ответила я. – Вы ведь с ним позавчера разговаривали.

– Это кто вам сказал?

– Его приятельница. Когда вы звонили, она была дома.

– А-а, та самая миссис Хафф, – проговорил Браун.

– Как вы ее разыскали?

– Очень просто. Вы ведь сами назвали мне ее имя в нашем первом телефонном разговоре.

– Да, верно. И наверняка сказала вам, что она живет в Кис. Я забыла.

– А я почти ничего не забываю, – похвастался мужчина, – хотя иногда замечаю, что возраст все-таки берет свое.

Внутренне я вся напряглась. Слишком уж непринужденно он держался.

– Прошлым вечером я говорила с Карлом. И он мне сказал, что вернул вам те сто тысяч, которые был должен.

– Верно.

– А почему вы спорили с Венделлом?

Браун перевернул на сковородке несколько кусков курицы, уже успевших покрыться красно-коричневатой корочкой, к которой кое-где прилипли специи. На мой взгляд, цыпленок был уже готов, однако когда Браун потыкал его вилкой, выступила характерная красная жидкость. Браун убавил огонь и снова накрыл сковородку крышкой.

– Я спорил с Венделлом до того, как получил деньги. Потому-то я и вышел на Эккерта и заставил его приехать в тот вечер сюда.

– Не понимаю, какая тут связь.

– Венделл заявил мне, что собирается завязать. И что хочет "облегчить совесть" перед тем, как сесть в тюрьму. Я не поверил всей этой чуши. Тогда он заявляет, что намерен рассказать о деньгах, которые они с Эккертом припрятали. Как только он это сказал, я сразу понял, что мне конец. Я разорен. К тому времени, когда суд вынесет свое решение, от денег не останется ни цента, и я своих зелененьких так и не увижу. Поэтому я с ходу звоню Эккерту и говорю ему, чтобы он немедленно был здесь с нужной суммой, иначе худо будет.

– А почему вы не требовали свои деньги назад раньше?

– Потому что считал, что они пропали. Эккерт утверждал, будто они с Венделлом потеряли все до последнего цента. Но как только я узнал, что Венделл жив, сразу же перестал верить подобным объяснениям. Нажал как следует на Эккерта, и выяснилось, что они все припрятали. Что Венделл, удирая, прихватил с собой только миллион или около того. А все остальное находилось все это время у Эккерта. Можете себе представить? Держал такие деньги у себя все эти годы и брал из них по мере надобности. Должен сказать, он оказался не дурак. Жил как нищий, так что кто бы мог подумать?

– А вы участвовали в том коллективном иске, что был возбужден против них.

– Да, конечно, но такая сумма, как моя, заведомо не вернулась бы. Знаете, сколько бы я сумел получить? Десять центов из каждого доллара, и то если бы очень повезло. Во-первых, есть налоговая служба, а потом, там ведь было двести пятьдесят вкладчиков, верно? И каждый хотел получить назад свое. Вот поэтому я должен был получить с Эккерта все и первым, а что будет с остальными вкладчиками – не мое дело. На других мне плевать. А свои деньги я заработал честно, скопить их было непросто.

– А о чем вы с ним договорились? Что должны были сделать в ответ?

– Ничего. В этом-то вся суть. После того, как я получал свои деньги, терял к этой парочке всякий интерес.

– Дальнейшее вас не интересовало?

– Совершенно верно.

– Не понимаю. – Я растерянно помотала головой. – С чего бы Эккерту выплачивать вам такую сумму? И если уж на то пошло, чего ради ему было вообще платить вам хоть сколько-нибудь? Вы что, шантажировали его?

– Разумеется, нет, не шантажировал. Господи, я же все-таки бывший полицейский. И он мне ничего не платил. Он лишь возместил мне мои потери. Я вложил сотню тысяч, и ровно столько же получил назад. Ни центом меньше, ни центом больше, – ответил он.

– А вы сказали Карлу Эккерту, что Венделл намерен вернуть деньги?

– Разумеется, сказал. В тот вечер Венделл собирался идти в полицию. Но я к тому времени уже переговорил с Карлом. Он должен был привезти мне всю сумму в пятницу утром, так что я знал, что деньги у него при себе. Но я хотел быть уверен в том, что мои денежки будут у меня прежде, чем этот чокнутый Венделл начнет петь. Какой же он все-таки был кретин.

– Почему вы говорите "был"?

– Потому что он снова исчез, верно? Вы же мне сами так сказали.

– А что, если вы хотели не только вернуть свои деньги?

– Черт возьми, на что это вы намекаете?

Я пожала плечами.

– Возможно, вы хотели его смерти.

– Ну, тут уж вы придумываете, – рассмеялся он. – С чего бы мне хотеть его смерти?

– Насколько я знаю, Венделл стал причиной вашей ссоры с детьми и распада вашей семьи. Возможно, и причиной того, что вскоре после всей этой истории ваша жена скончалась.

– Черт возьми, мой брак был неудачным с самого начала, а жена перед смертью болела долгие годы. Дети же разругались со мной из-за того, что пропали все сбережения. Стоило мне сейчас дать им потихоньку по двадцать пять кусков, как наши отношения сразу потеплели.

– Хорошие детки.

– По крайней мере, я насчет них не обманываюсь, – сухо ответил Браун.

– То есть вы хотите сказать, что Венделла вы не убивали.

– Я вам говорю, что мне незачем было это делать. Я решил, что Дана Джаффе сама это сделает, как только узнает, что у него есть любовница. Мало того, что Венделл бросил ее с двумя детьми, так еще и из-за подобной финтифлюшки. Это уже немного чересчур.

* * *

Поскольку я живу всего в одном квартале от океана, я оставила машину возле дома и пешком вернулась к заливу. Там я некоторое время потопталась перед запертой калиткой входа на причал номер один. Конечно, можно было бы отойти куда-нибудь в сторонку и там просто перелезть через забор, как я проделала это в тот раз, когда Рената застала меня на своей яхте, однако в это время дня здесь было довольно много прохожих, и имело смысл подождать, не появится ли кто-нибудь с ключом. Погода начала заметно портиться. Дождя скорее всего ожидать не стоило, однако небо заволокли плотные, низко нависшие серые облака, а с океана подул довольно холодный ветер. Ничего необычного, лето в Санта-Терезе постоянно преподносит подобные сюрпризы.

Наконец, возле входа на причал появился мужчина в шортах и водолазке. Достав магнитную карточку-ключ, он отпер калитку и даже придержал ее для меня, заметив, что я хочу проскользнуть внутрь следом за ним.

– Спасибо, – поблагодарила я, подстраиваясь под его шаг, и мы вместе зашагали по дорожке, что вела в сторону причалов. – А вы случайно не знаете Карла Эккерта? Того, у кого в пятницу утром украли яхту?

– Да, слышал про эту историю. Эккерта знаю, но только внешне. По-моему, он как раз сейчас отправился за своей яхтой. Пару часов назад я видел, как он выходил отсюда на своей моторке. – С этими словами мужчина свернул влево, к пирсу, обозначенному буквой "D".

Я же повернула направо и прошла дальше, туда, где видна была буква "J". Как и следовало ожидать, место яхты Эккерта все еще пустовало, и можно было только гадать, когда он вернется назад.

Был уже почти час дня, а я еще ничего не ела с самого утра. Поэтому я отправилась домой, по дороге прихватив из машины пишущую машинку. Дома я сделала себе сандвич: сварила вкрутую яйцо, порезала его тонкими дольками, обильно полила их майонезом и посыпала солью, потом вложила в разрезанную "книжкой" пшеничную булочку. По всем правилам, как положено. Мурлыкая что-то себе под нос, я облизала пальцы, разложила на столе свою "смит-корону" и уселась есть и одновременно печатать. Откусывая от сандвича здоровые куски, я заносила все, что мне удалось узнать и выяснить за последние дни, на карточки размером три на пять дюймов. Потом рассортировала эти карточки на несколько групп так, как я привыкла делать, и закрепила на специальной доске, висящей у меня над столом. Включила настольную лампу. Сама не заметила, когда и как достала из холодильника банку диетической "пепси". И принялась перебирать карточки, перекладывать их так и этак, смешивать и сортировать заново, то ли раскладывая пасьянс, то ли играя в какую-то игру. Я делала это почти машинально, следя лишь за тем, не сложится ли информация в какую-то новую для меня картину, не выявится ли в ней некая закономерность.

Когда я наконец взглянула на часы, было уже без четверти семь вечера. Меня охватило беспокойство. Я рассчитывала провести за своим занятием часа два, просто чтобы убить время, пока не вернется Эккерт. Сунув в карман джинсов несколько долларов, я схватила легкий хлопчатобумажный свитер и, натягивая его на ходу через голову, направилась к двери. Улица была заполнена тем, как будто искусственным, сумеречным светом, какой всегда бывает в этих краях в пасмурную погоду. Быстрым шагом, почти бегом я добралась до бухты. На этот раз я пристроилась у дверцы к какой-то женщине. Отпирая калитку, она с любопытством посмотрела на меня.

– Забыла дома ключ, – пробормотала я, прошмыгнув вслед за ней.

"Лорд", накрытый голубым брезентом, уже стоял на своем месте у пирса. Света на яхте не было, никаких признаков присутствия Эккерта тоже, за кормой болталась привязанная к ней надувная моторная лодка. Я постояла некоторое время, молча глядя на эту лодку и прикидывая различные варианты. Потом я вернулась назад и решила зайти в ярко освещенное здание яхт-клуба. Толкнув стеклянные двери, я быстро поднялась на второй этаж.

Там, в противоположном от входа конце зала я сразу же увидела Эккерта. Он сидел у стойки бара, в обычных джинсах и грубой полотняной куртке, грива его седых волос была все еще всклокоченной после целого дня, проведенного на ветру в море. Ресторан уже почти весь заполнился одетыми в вечерние костюмы людьми, в баре все места заняли любители пропустить рюмочку перед ужином, в воздухе висел густой табачный дым. Метрдотель глянул на меня, и на лице у него появилось выражение настороженного удивления при виде моего совершенно неподходящего облачения. Впрочем, вполне возможно, его просто раздосадовало то, что я, войдя в зал, не преклонила возле него колени, как предписывают правила хорошего тона, а промчалась без остановки. Я помахала рукой в сторону окон, будто приветствуя кого-то, и изобразила на лице радость встречи. Метрдотель посмотрел в том же направлении. Там не было никого, кто по внешнему виду подходил бы мне, и мэтр это отлично понимал. Если почти половина посетителей была специально одета к ужину, то другую, не меньшую часть, составляли пришедшие чуть раньше прямо с яхт – люди в спортивных рубашках и теннисках, длинных брюках и куртках-ветровках, в специальных туфлях. Я же на фоне тех и других выглядела "белой вороной".

Карл Эккерт только тогда заметил меня, когда я оказалась футах в десяти от него. Он что-то тихо проговорил бармену и, прихватив со стойки свой бокал, повернулся ко мне.

– Пойдемте, найдем столик. Кажется, я видел свободный на террасе.

Я согласно кивнула. И мы гуськом стали пробиваться через битком набитый зал к выходу.

Едва только за нами закрылась ведущая из зала на террасу дверь, как вокруг сразу стало заметно тише и прохладнее. Здесь, на террасе, сидело всего несколько человек, по-видимому, из числа наиболее закаленных. Темнело буквально на глазах, хотя скрытое за густыми облаками солнце еще не село. Внизу под нами колыхался, тяжело дыша, океан, волны с громким шипением равномерно накатывали на песок. Вечер был сырой и неуютный, но вот запах близкого моря приятен мне всегда. В двух высоких газовых обогревателях светилось неяркое розоватое вытянутое вверх пламя, впрочем, окружающий воздух оно почти не согревало. Тем не менее мы уселись возле одного из них.

– Я заказал для вас вино, – сказал Карл. – Сейчас его принесут.

– Спасибо. Как вижу, вам удалось вернуть яхту. И что на ней нашли? Надо полагать, ничего, но всегда хочется на что-то надеяться.

– В общем-то нашли. Следы крови. Пару маленьких капелек на поручнях, но они не уверены, что эта кровь Венделла.

– Ну, конечно. А чья же она может быть, ваша, что ли?

– Вы же знаете полицейских. Они никогда не торопятся с выводами. Насколько я могу судить, Венделл нарочно оставил эти следы, стараясь заморочить всем нам головы. А вы не встретились с Ренатой? Она только что ушла.

Я отрицательно покачала головой, отметив про себя, как Эккерт ловко сменил тему разговора.

– Не знала, что вы с ней знакомы.

– Да, знакомы. Правда, не могу сказать, что мы с ней большие друзья. Познакомились еще много лет назад, когда Венделл только влюбился в нее. Ну, и знаете, как бывает, когда у твоего хорошего приятеля есть подруга, а ты с ней не ладишь. Я так до сих пор и не понял, чем его не устраивала Дана.

– Чужой брак всегда загадка, – ответила я. – А зачем приходила Рената?

– Не знаю, не пойму. Выглядела она как в воду опушенная. По-моему, ей хотелось поговорить о Венделле, но потом она совсем расстроилась и ушла.

– Мне кажется, она здорово переживает его новое бегство, – заметила я. – А что с деньгами? Исчезли?

Он сухо и вяло усмехнулся.

– Разумеется. Какое-то время я все же надеялся, что они так и лежат на яхте. Представьте, ведь я даже не могу заявить в полицию об их пропаже. Вот ведь в чем ирония.

– Когда вы в последний раз говорили с Венделлом?

– Мне кажется, в четверг. Он еще собирался ехать к Дане.

– Я его видела как раз тогда у Майкла. Мы вместе вышли из дома, но машина Венделла не заводилась. Теперь я уверена, что кто-то нарочно вывел ее из строя, потому что с моей сделали то же самое. Я предложила Венделлу подвезти его, и по дороге у меня заглох мотор. Тут-то нас и обстреляли, не знаю, кто.

Позади нас раскрылась дверь, из нее вырвался взрыв ресторанного шума. Появился официант, неся на подносе бокал "шардоне", а также еще одну порцию виски и бутылочку с водой для Карла. Он составил содержимое подноса на наш столик, присовокупив еще вазочку с солеными орешками. Эккерт расплатился с ним наличными, прибавив пару долларов на чай. Официант поблагодарил и отошел.

Когда дверь за ним закрылась, я сама сменила тему разговора.

– Я говорила с Хэррисом Брауном.

– Надеюсь, услышали для себя что-нибудь полезное. И как он?

– Вроде неплохо. Я поначалу именно его считала вероятным кандидатом на роль убийцы Венделла.

– Убийцы? Вы считаете, что Венделла убили?! Да бросьте!

– Мне это кажется вполне реальным, – ответила я.

– С чего вы взяли? Точно также можно допустить, что он просто в очередной раз сбежал, – возразил Карл. – А почему не предположить, что он совершил самоубийство? Бог свидетель, тут ведь его никто не ждал с распростертыми объятиями. Что, если он сам себя убил? Вам приходила в голову такая мысль?

– А что, если его похитили инопланетяне? – отпарировала я.

– Выкладывайте все, что хотели сказать. Мне эта история уже начинает надоедать. И день у меня сегодня был трудный. Я абсолютно вымотан. Потерял по меньшей мере миллион долларов. Не шутка, должен вам сказать.

– Возможно, вы его и убили.

– Зачем бы мне понадобилось его убивать? Этот сукин сын украл мои деньги. Как я получу их обратно, если убью его?

– Начнем с того, – сказала я, пожав плечами, – что это не ваши деньги. Половина из них принадлежала Джаффе. И вообще о том, что они исчезли, известно только с ваших слов. Откуда мне знать, не забрали ли вы их с яхты и не перепрятали ли где-нибудь в другом месте? Теперь, когда об этих деньгах стало известно Хэррису Брауну, у вас есть все основания опасаться, что он стребует с вас гораздо больше тех ста тысяч, что вы ему должны.

– Можете поверить мне на слово. Деньги исчезли.

– Почему я должна верить вам на слово в чем бы то ни было? Когда двести пятьдесят вкладчиков пытались по суду вернуть свои взносы, которые вы им якобы не могли отдать, вы спокойно оформили свое банкротство. Теперь же выясняется, что все это время денежки были у вас, а вы, прикидываясь бедняком, прятали под матрацем миллионы.

– Согласен, внешне это выглядит примерно так.

– Это не выглядит так. Это на самом деле так.

– Но не можете же вы всерьез считать, будто у меня были основания убивать Венделла?! Вы ведь даже не знаете наверняка, что его убили. Есть же шанс, что он жив.

– Я не знаю, каковы шансы того или другого варианта. Но давайте взглянем на всю эту историю вот с какой стороны. Венделл вернулся, чтобы взять свою долю. Но деньги пролежали у вас так долго, что вы уже привыкли считать их своими. Венделла на протяжении пяти лет считали мертвым. И кого всерьез взволнует, если он останется "мертвым" и дальше? К тому же вы бы оказали большую услугу Дане. Ведь если выяснится, что Венделл жив, ей придется вернуть страховку.

– Послушайте, последний раз я говорил с Венделлом в четверг. И после этого больше его не видел.

– После этого его никто больше не видел, кроме Ренаты, – заметила я.

Эккерт резко поднялся и направился к двери. Я бросилась за ним следом, непроизвольно грохнув дверью так, что на нас стали оглядываться. Эккерт шел впереди, как ледокол, я, наступая ему на пятки, поспешала сзади. Так мы и протолкались через заполнявшую бар толпу к выходу. Эккерт прогрохотал вниз по лестнице, свернул за угол и выскочил на улицу. Странно, но я чувствовала себя совершенно спокойно и меня нисколько не тревожило, что он может скрыться. У меня в голове возникла какая-то пока еще неясная мысль. Что-то связанное с Венделлом, с раскладкой времени и последовательностью событий. За кормой у "Лорда" по-прежнему качалась на волнах привязанная к яхте надувная лодка, чем-то напоминающая утенка. Я еще не разобралась, что именно меня мучило, но чувствовала, что меня вот-вот осенит.

Карл намного оторвался от меня и широким шагом направлялся к выходу. Возле закрытой калитки он остановился и принялся шарить по карманам в поисках магнитной карточки. Я заторопилась, чтобы догнать его. Он оглянулся, и я обратила внимание, что взгляд его перешел с меня в сторону волнолома, на что-то, находящееся у меня за спиной. Я тоже посмотрела туда. Возле ограждения волнолома стояла женщина, босая, но в накинутом пальто и глядела на нас. Ее лицо и голые нога выделялись в темноте как яркие светлые пятна. Это была Рената.

– Подождите, – крикнула я Эккерту. – Я хочу поговорить с ней.

Эккерт, не обратив на мои слова никакого внимания, резко толкнул калитку и вышел, я же направилась к Ренате. Вдоль всего волнолома, повторяя его изгибы, шла невысокая – примерно до бедра – бетонная стенка шириной дюймов в восемнадцать. От непрерывно бьющих волн над стенкой по всей ее длине – до самого конца волнолома, где установлены, обозначая его, несколько флагштоков, – постоянно взлетают вверх потоки воды и фонтаны брызг, которые перехлестывают на внутреннюю сторону ограждения. Даже до меня они долетели, я чувствовала их на своем лице. Дующий с океана ветер несет с собой мелкую водяную пыль, к которой тут, на идущей вдоль обращенной к океану кромке волнолома дорожке, добавляется еще и дождь прибоя. Рената вспрыгнула на стенку ограждения и шла сейчас по ней, приближаясь к закругленному концу волнолома. Взлетавшие вверх брызги доставали ей до плеч и касались ее легко, будто играя. Пальто Ренаты промокло, со стороны океана оно было темным от впитавшейся воды, с левого же бока, где пока оставалось сухим, выглядело светлым. Водяные капли висели в воздухе так плотно, что казалось, идет тропический ливень.

– Рената!

Похоже, она не услышала, хотя была от меня не дальше, чем в пятидесяти ядрах. Дорожка оказалась мокрой и скользкой, и мне приходилось внимательно смотреть под ноги. Я ускорила шаг, потом припустилась трусцой, весело перепрыгивая через попадавшиеся на пути лужи и постепенно сокращая разделявшее нас расстояние. Прилив уже начался. Океан пенился и колыхался, его могучая чернота растворялась где-то вдали, сливаясь с мраком надвигавшейся ночи. Поднятые на флагштоках полотнища трещали на ветру. Зажглись фонари на нечасто установленных столбах, создавая причудливый световой орнамент.

– Рената!

Она оглянулась и, увидев меня, немного замедлила шаг, давая мне возможность догнать ее. Когда мы поравнялись, она снова пошла быстрее, держась на шаг впереди меня. Я шла внизу, по дорожке, Рената же продолжала идти по стенке ограждения, так что мне приходилось смотреть на нее снизу вверх. Теперь мне было видно, что Рената плачет, под глазами у нее образовались большие потеки грима. Пряди намокших волос свешивались вниз, закрывая лило и прилипая к шее. Я подергала Ренату за подол пальто, она остановилась и посмотрела на меня.

– Где Венделл? Вы говорили, что он ушел в пятницу утром, но вы единственная, кто видел его после четверга. – Мне необходимы были подробности. Я не очень хорошо представляла себе, как Ренате удалось все провернуть одной. Я хорошо помнила, какой изможденной она выглядела, когда появилась в моем офисе. Не исключено, что она совсем не спала в ту ночь. Наверняка, приход ко мне был задуман как часть необходимого ей алиби. – Это вы убили его?

– Кому какое до этого дело?

– Мне есть дело. Я просто хочу знать. "Калифорния фиделити" сегодня утром прекратил расследование, и мой контракт с ними закончен, а полиции и вовсе наплевать. Скажите мне. Все останется между нами. Я единственная, кто уверен, что Венделл мертв, но никто не желает меня слушать.

Ответ я услышала не сразу, он как будто бы шел долго-долго из огромного далека.

– Да.

– Вы убили его?

– Да.

– Как?

– Очень просто. Застрелила. – Она наставила на меня указательный палец, сложенный пистолетом. Ее признание не вызвало у меня почти никакого потрясения.

Я забралась на стенку и встала рядом с Ренатой, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Так мне было гораздо удобнее. Не нужно напрягать голос, стараясь перекричать шум прибоя. Не пьяна ли она? Даже на расстоянии я чувствовала исходивший от женщины запах алкоголя.

– Это вы стреляли в нас тогда, возле пляжа?

– Да.

– Но ведь ваш револьвер был у меня. Я же отобрала его у вас там, на яхте.

Рената слабо улыбнулась.

– У меня их целая коллекция, на выбор. Дин держал их штук шесть или восемь. Он был настоящим параноиком насчет того, как бы в дом не забрались грабители. Для Венделла я воспользовалась небольшим полуавтоматическим с глушителем. Звук выстрела оказался не громче хлопка упавшей на пол книги.

– И когда вы это сделали?

– Той же ночью, в четверг. Он добирался с пляжа до дома пешком. А у меня была машина. Так что я вернулась раньше него и, когда он пришел, встретила его дома. Он был измучен, ноги у него болели. Я сделала ему водку с тоником и вынесла коктейль на террасу, где он сидел. Он сделал большой глоток, а я приставила ему пистолет к шее и выстрелила. Он даже подскочил, но я успела подхватить стакан, так что водка не выплеснулась. Потом я дотащила его вниз до причала и затащила в надувную лодку. Накрыла брезентовым чехлом и на веслах вывезла в море. Не спеша, чтобы не привлекать к себе внимания.

– И что потом?

– Когда я отошла от берега примерно на четверть мили, то привязала к его телу старый двадцатипятисильный движок, от которого я все равно собиралась избавиться. Потом поцеловала Венделла в губы. Он был уже холодный, а губы на вкус соленые. Затем перекатила его за борт, и он пошел ко дну.

– И пистолет туда же?

– Да. После чего запустила мотор и рванула из Пердидо в Санта-Терезу, там вошла в бухту, привязала лодку к "Лорду" и вывела яхту под мотором в море. Затем поставила паруса и направила ее вдоль побережья. После чего пересела в свою лодку и поплыла назад в Кис, а "Лорд" пошел в океан.

– Но почему, Рената? Что такого сделал вам Венделл?

Она отвернулась от меня и стала смотреть куда-то в сторону горизонта. Когда Рената снова повернулась ко мне, на лице у нее была слабая улыбка.

– Я пять лет жила с этим человеком, повсюду ездила с ним, – проговорила она. – От меня он получил деньги, паспорт, кров, поддержку. И чем же он мне отплатил? Тем, что решил вернуться назад к семье... тем, что стыдился меня настолько, что даже не желал признаваться своим взрослым сыновьям в нашей с ним связи. У него произошел кризис в жизни. Вот тогда-то я ему и понадобилась. А как только кризис прошел, он решил вернуться к жене. Я не могла этого допустить. Для меня это было бы слишком унизительно.

– Но Дана не собиралась принимать его обратно.

– А куда бы она делась? Все жены так поступают. Заявляют, что назад не пустят, а как доходит до дела, то сопротивляться не в состоянии. Пожалуй, я их даже не виню. Они обычно жуть как благодарны судьбе, если муженек приползает назад на брюхе. И им уже неважно, что он натворил. Главное, он вернулся и говорит, что любит. – Улыбка исчезла. Рената опять заплакала.

– Ну, а слезы-то зачем? Он их не стоит.

– Я тоскую по нему. Не думала, что так будет, но выходит, мне его не хватает. – Она дернула за пояс, и пальто спало с ее плеч. Под ним Рената оказалась совершенно обнаженной, стройное белое тело ее дрожало, словно пущенная в воздух живая стрела.

– Рената, не надо!

Но она уже отвернулась и бросилась в бурлящий океан. Я скинула туфли, стянула джинсы, сдернула через голову свитер. Было холодно. Меня обдало брызгами, я моментально намокла с головы до ног и на мгновение замешкалась. Внизу, ярдах в десяти от себя, я видела Ренату, она плыла от берега, ее красивые тонкие руки ритмично взлетали над волнами. Мне совершенно не хотелось прыгать в воду. Море казалось глубоким, холодным, черным и отталкивающим. Но я все-таки прыгнула, на секунду-другую ощутив себя птицей и успев подумать, что хорошо было бы так и остаться в воздухе, в полете.

Я шлепнулась в воду. Ощущение было оглушающим, я сразу же задохнулась, потом неожиданно для самой себя и как бы со стороны услышала, что громко пою от удивления. От холода перехватывало дыхание, давление воды заставляло легкие работать с большей нагрузкой. Я перевела дух, восстановила дыхание и поплыла. От соленой воды жгло глаза, однако я все же видела мелькавшие в волнах в нескольких ярдах впереди меня белые руки и голову Ренаты. На воде я держусь в общем неплохо, но сильной пловчихой назвать меня никак нельзя. Если приходится находиться в воде более или менее продолжительное время, я обычно бываю вынуждена менять стили – переходить с кроля на бок, потом на брасс, отдыхать. Вот и сейчас соленая вода как бы сама держала меня на поверхности, океан – эта гигантская живая смерть, холодная, жестокая и ничего не прощающая – словно демонстрировал свою природную игривость.

– Рената, подождите!

Она оглянулась, явно удивленная тем, что я тоже рискнула прыгнуть в воду. Замедлила темп, давая мне возможность догнать ее – что выглядело почти как демонстративный жест вежливости, – а потом снова мощно рванула вперед. Я уже с трудом дышала от напряжения. Рената тоже производила впечатление несколько подуставшей, и в конце концов согласилась на небольшую передышку. Некоторое время мы болтались с ней на месте, волны поочередно поднимали и опускали то одну из нас, то другую, и все это было похоже на странный аттракцион в каком-нибудь парке.

Меня захлестнуло с головой, я вынырнула, отбросила волосы с лица, отплевалась, во рту появился терпкий соленый привкус. Если утону, то просолюсь, как маслина в банке.

– Что стало с деньгами?

Мне было хорошо видно, как Рената двигает в воде руками, удерживаясь на месте и не давая себе погрузиться с головой.

– Я ничего не знала о деньгах. Потому-то я тогда так и расхохоталась, когда вы мне о них сказали.

– Они исчезли. Кто-то их взял.

– Господи, Кинси, кого теперь это интересует? Венделл меня многому научил. Не хочется в такой момент говорить банальности, но счастье на деньги не купишь.

– Это верно, но за деньги можно им немножко попользоваться.

Рената не сочла нужным даже вежливо улыбнуться в ответ. Силы ее убывали, впрочем, и мои тоже, но гораздо быстрее.

– И что будет, когда вы не сможете больше плыть? – спросила я.

– Между прочим, я специально кое-что читала об этом. Утонуть – не самый скверный способ расстаться с жизнью. Конечно, обязательно настанет момент, когда вас охватит паника, но потом впадешь в эйфорию. И просто как бы соскальзываешь в другой мир. Словно засыпаешь, только с очень приятными ощущениями. Они возникают от нехватки кислорода. Фактически от удушья.

– Не верю я подобным описаниям. Все они исходят от тех, кто в конечном счете все же не умер, так что много ли знают эти люди? И кроме того, я еще не готова. На моей совести пока слишком много грехов, – сказала я.

– Тогда экономьте силы. А я поплыла, – ответила Рената и устремилась дальше.

Господи, она что – рыба? Я уже едва способна была двигаться. Вода заметно потеплела, но это-то меня и тревожило. Возможно, наступала первая стадия – обманчивые впечатления и иллюзии, за которыми последуют уже настоящие полномасштабные предсмертные галлюцинации. Мы продолжали плыть дальше. Конечно, Рената была куда сильнее меня. Я успела уже сменить все стили, какие знала, лишь бы не отставать от нее. Некоторое время мне удавалось держаться рядом. Я принялась считать про себя: раз, два, вдох; раз, два, вдох.

– Господи, Рената, давайте передохнем!

Окончательно сбив дыхание, я перестала грести, перевернулась на спину и уставилась в небо. На фоне окружавшей нас темноты облака почему-то выглядели светлыми. Рената, как бы делая одолжение, приостановилась, продолжая грести на месте. Накатывавшие из темноты волны казались безжалостными и настойчиво манили куда-то. Тело уже начинало неметь от холода.

– Давайте поплывем к берегу, пожалуйста, – выговорила я. Грудь у меня горела, я часто и тяжело дышала, но мне все равно не хватало воздуха. – Я не хочу утонуть, Рената.

– Я вас и не звала.

И она поплыла дальше.

Воля начала покидать меня. Я чувствовала, как руки все больше и больше наливались свинцом. Какое-то время во мне сохранялось стремление не отставать от Ренаты, но я уже почти полностью выбилась из сил. Продрогло, устала. Руки и ноги становились все тяжелее, каждый мускул в них ныл и горел от перенапряжения. Я с трудом дышала и, делая очередной судорожный вдох, все чаще наглатывалась соленой воды. По-моему, я даже заплакала. В воде трудно разобраться, так это было или нет. Некоторое время продолжала потихоньку продвигаться вперед. Мне уже стало казаться, будто я плыву целую вечность, но когда я обернулась и посмотрела на светящиеся на берегу огни, стало ясно, что отплыли мы с Ренатой не дальше полумили. Мне трудно было вообразить, как я смогу плыть до полного изнеможения – в темноте, в этой черной воде, плыть до тех пор, пока силы окончательно не покинут нас. Спасти Ренату я бы все равно не смогла, раз не могу даже просто угнаться за ней. Удержаться с ней рядом и то бы не сумела. Но если бы я ее и догнала, что бы могла я сделать – силой заставить Ренату подчиниться? Вряд ли бы мне это удалось. Со средней школы, когда мы сдавали зачеты по спасению утопающих, мне ни разу не приходилось этим заниматься. Рената между тем продолжала удаляться от берега. Ей было совершенно безразлично, следую я за ней или нет. Когда человек решается на самоубийство, ему обычно бывает трудно остановиться. С другой стороны, теперь я знала, что произошло с Венделлом и понимала, какая судьба ждет саму Ренату. Хватит, в деле пора ставить точку. Я начала понемногу сбавлять темп, делая все более слабые гребки и экономя силы. Плыть дальше за Ренатой я была уже просто не в состоянии. Вдобавок, от усталости никак не могла сообразить, что бы такое емкое и лаконичное сказать ей на прощание. Да она и не обращала на меня никакого внимания. У нее был свой путь, у меня – свой. Некоторое время до меня еще доносились шлепающие звуки, сопровождавшие каждый ее гребок, но потом ночь поглотила и их. Я долго лежала на спине, отдыхая, затем перевернулась и принялась грести к берегу.

 

Эпилог

Тело Венделла Джаффе, облепленное водорослями, словно извлеченная из глубины рыбацкая сеть, выбросило на пляж Пердидо девять дней спустя. Какая-то причудливая комбинация приливов, отливов и штормовых волн подняла его со дна Тихого океана и вынесла на берег. Из всех оставшихся членов семьи Майкл, по-моему, переживал гибель Венделла тяжелее других. У Брайана было достаточно иных забот и дел, и к тому же он мог по крайней мере находить утешение в том, что на этот раз отец оставил его не по собственной воле. Финансовые проблемы Даны с предъявлением столь неоспоримого доказательства смерти Венделла разом разрешились. И только Майклу пришлось разгребать все оставшиеся дела и неутрясенные вопросы.

Что касается меня, я пребывала в уверенности, что после того, как мои услуги обернулись для "Калифорния фиделити" потерей полумиллиона долларов, уж с ними-то мне наверняка не придется в ближайшем будущем сотрудничать снова. На первый взгляд, события вроде бы пришли к своему естественному завершению, однако месяц сменялся другим, и с течением времени начали всплывать все новые факты. Тело Ренаты так и не было обнаружено. До меня, без какой-либо собственной инициативы, стали доходить слухи, что когда ее имущество было поставлено на продажу, то и дом, и яхта оказались заложенными и перезаложенными, а все средства с ее банковских счетов – полностью снятыми. Это меня не на шутку встревожило. Я принялась снова копаться в прошлом, распутывая его по ниточке, как туго стянувшийся узел.

И теперь, просыпаясь вдруг иногда среди ночи, я оцениваю все случившееся вот так. Я полагаю, никому не известно, что же на самом деле произошло с Дином Де-Витт Хаффом. Рената утверждала, будто он умер в Испании, от сердечного приступа. Но кто-нибудь, когда-нибудь это проверял? А тот муж, который был у нее до Хаффа? Какова его судьба? Мне раньше представлялось, что всю эту историю придумал Венделл Джаффе, но что, если ее изобрела сама же Рената? Исчезнувшие миллионы так и не обнаружились. Допустим, что Рената знала об этих деньгах и каким-то образом вынудила Венделла вернуться за ними? Предположим, что где-нибудь там, в темноте, ее ждала тогда стоявшая на якоре лодка? Если Ренате действительно так уж хотелось утонуть, она могла бы броситься в воду со своего собственного причала. Зачем, чтобы покончить с собой, надо отправляться куда-то за тридцать миль? Если, конечно, при этом не преследуешь цели заручиться присутствием надежного свидетеля – вроде меня. Ведь именно после того, как я рассказала тогда обо всем увиденном полиции, дело посчитали законченным. Но действительно ли оно закончилось?

Никогда прежде я не верила в возможность идеального, не поддающегося раскрытию преступления. Теперь я уже не так в этом уверена. Рената говорила мне, что Венделл ее многому научил, но никогда не уточняла, чему именно. Пожалуйста, поймите меня правильно: у меня нет ответов на все эти вопросы. Я только задаю их. Видит Бог, я и на вопросы о своей собственной жизни не нашла пока ответов.

С глубоким уважением,

Кинси Милхоун.