Вернувшись в Санта-Терезу, я отправилась прямо к себе в контору и там, достав свою портативную "смит-корону", отпечатала результаты наблюдений и встреч за последние два дня, указав имена, адреса и всевозможные нужные мелочи. Потом подсчитала время, которое у меня на все это ушло, а также количество накрученных миль и затраченного бензина. Возможно, в конечном счете я просто стану брать с "КФ" по пятьдесят долларов в час, но я хотела иметь наготове детальные расчеты на случай, если Гордон Титус решит показать свой норов и продемонстрировать, что в своей фирме он хозяин. В глубине души я отдавала себе отчет, что эта внезапно снизошедшая на меня увлеченность канцелярской работой – не более чем тонкая ширма, попытка скрыть от самой себя нараставшее во мне возбуждение. Венделл должен был быть где-то поблизости. Но где, чем он занимается и каким образом можно будет заставить его обнаружить себя? Хотя случайная встреча с Ренатой сильно подкрепила мои предчувствия... если, конечно, Венделл и Рената не разъехались в разные стороны и не действуют сейчас каждый сам по себе, что казалось мне маловероятным. Повинуясь какому-то внезапному порыву, я проверила местный телефонный справочник, но людей с фамилией Хафф в нем не значилось. Возможно, она тоже жила под вымышленным именем, как и Венделл. Сейчас я готова была бы отдать почти что угодно только за то, чтобы хоть краем глаза увидеть этого человека, но возможность обнаружить его начинала казаться мне не большей, чем вероятность встретиться с НЛО.

Обычно на подобной стадии расследования я склонна поддаваться нетерпению. У меня всегда возникает одно и то же ощущение: будто рано или поздно, но все завершится моим полным провалом. Правда, пока что я ни в одном деле не допустила какой-либо серьезной промашки. Мне не всегда удавалось добиться именно того, что составляло конечную цель в начале следствия; но и ни разу не случалось так, чтобы я не довела дело до какого-то разрешения. Самая большая сложность в профессии частного детектива заключается в отсутствии каких бы то ни было правил игры. Нет ни установленных процедур, ни служебных инструкций и наставлений, ни обязательного порядка проведения расследований. Каждое новое дело отличается от предыдущих, и каждый частный детектив действует в конечном счете в соответствии с собственным воображением и на свой страх и риск. Если просто собираешь о ком-то информацию, то достаточно поговорить с людьми, выяснить основные дела и поступки человека, его звания и титулы, даты рождения и смерти, свадеб и разводов, собрать сведения о его банковском счете, послужном списке и наличии судимостей. Любой мало-мальски компетентный детектив очень быстро приобретает умение идти по тому отмеченному хлебными крошками следу, который оставляет за собой в виде шлейфа всяких бумажек любой частный гражданин, пробивающийся сквозь дебри бюрократического леса. Но успех в розыске пропавшего человека целиком и полностью зависит от изобретательности самого детектива, его целеустремленности и просто от обыкновенного везения. Многое здесь определяется и теми контактами, которые удается установить с разными людьми, и надо уметь хорошо разбираться в человеческой натуре, раз уж занимаешься такой работой. Я сидела и обдумывала все то, что мне удалось выяснить. В общем-то узнала я очень немного, и не было ощущения, что мне удалось хоть насколько-нибудь приблизиться к Венделлу Джаффе. Я принялась переносить свои записи на карточки. Если все мои попытки потерпят неудачу, перетасую эти карточки и утешу себя пасьянсом.

Когда я еще раз взглянула на часы, было уже четыре тридцать пять. По вторникам с пяти до семи вечера мы занимались испанским языком. Вообще-то у меня было в запасе еще пятнадцать минут, но все свои канцелярские дела я уже переделала, а придумать себе новое занятие не хватало фантазии. Поэтому я сложила карточки в папку, убрала ее в шкаф и заперла его. Потом заперла за собой кабинет, вышла через боковую дверь и спустилась вниз. Оказавшись на улице, простояла на углу не меньше минуты, вспоминая, где оставила свою машину. Наконец вспомнила и только было тронулась с места, как услышала голос Элисон, окликавшей меня из офиса:

– Кинси!

Прикрыв рукой глаза от солнца, я посмотрела вверх.

Элисон стояла на балкончике третьего этажа, что примыкал к кабинету Джона Ивса. Ее светлые волосы свешивались через перила вниз.

– Лейтенант Уайтсайд звонит. Вернешься или мне записать, что он скажет?

– Запиши, если тебе не трудно, или пусть он позвонит мне домой и наговорит на автоответчик. Сейчас иду на занятия, но после половины восьмого буду дома. Если он хочет, чтобы я перезвонила, попроси его оставить номер.

Элисон кивнула, помахала рукой и скрылась.

Отыскав машину, я поехала на курсы для взрослых, находившиеся в двух милях от моей работы. Почти сразу же вслед за мной на стоянку около курсов зарулила и Вера Липтон. Она свернула в самую первую линию, справа от въезда на стоянку: там почти половина мест была свободна. Я же повернула влево и припарковалась на второй линии, поближе к зданию курсов. Обе мы проверяли разные теории относительно того, как можно быстрее выбраться со стоянки после окончания занятий. Народу на курсах занималось много, почти все классы переполнены, поэтому после занятий со стоянки одновременно выезжали сто пятьдесят-двести машин.

Прихватив блокнот, рабочие тетради и учебник "Пятьсот один испанский глагол", я заперла машину и быстро пересекла площадку, стараясь перехватить по пути Веру. Мы познакомились с ней еще тогда, когда я периодически выполняла отдельные расследования по заказам "Калифорния фиделити", а она работала там в отделе жалоб и рекламаций. Позднее Вера стала руководителем этого отдела. Наверное, ее можно было считать самой близкой подругой, хотя я и не очень представляю себе, что за отношения могут стоять за этими словами. Сейчас, когда мы уже не работали рядом друг с другом, наши встречи стали носить нерегулярный, по большей части случайный характер. Занятия языком привлекли нас еще и потому, что давали нам обеим возможность лишний раз встретиться. В перерыве мы, обычно в телеграфном стиле, обменивались друг с другом самыми последними новостями. Иногда после занятий Вера приглашала меня к себе поужинать, и тогда мы засиживались, болтая и хохоча, далеко за полночь. Прожив тридцать семь лет как убежденная холостячка, Вера в конце концов вышла замуж за Нейла Хесса, частнопрактикующего врача, которого за год до этого она тщетно пыталась женить на мне. Больше всего меня тогда забавляло то, что Вера (я ни на секунду не сомневалась) была влюблена в этого врача по уши. Сама же она постоянно твердила, дескать, считает его неподходящим для себя партнером по причинам, которые лично мне казались совершенно надуманными. В частности, ей очень досаждало то обстоятельство, что она была почти на шесть дюймов выше Нейла. Но в конечном счете любовь взяла свое. А, может быть, Нейл подрос.

Сейчас они были женаты уже девять месяцев – с прошлого Хэллоуина, – и Вера выглядела как никогда хорошо. Начать с того, что она вообще заметная девушка: ростом примерно пять футов десять дюймов и весом около ста сорока фунтов, при довольно внушительных пропорциях, стесняться которых ей никогда не приходилось. Мужчинам она всегда представлялась почти богиней, и всюду, где бы она ни появлялась, с ней кто-нибудь заговаривал, пытаясь познакомиться. Сейчас они с Нейлом много занимались на свежем воздухе – бегали, играли в теннис – и она сбросила фунтов пятнадцать. Длинные, до плеч волосы, которые она раньше красила в рыжий цвет, постепенно восстановили свой естественный светло-каштановый оттенок. Одевается она по-прежнему как пилот-инструктор: в спортивного покроя костюмы с квадратными плечами, носит затемненные очки, наподобие авиационных, а иногда и обувь на «шпильках», правда, сегодня она была в сапогах.

Заметив меня, Вера вздернула очки наверх, так что они легли у нее на голове, словно тиара, и весело помахала мне рукой.

–Hola! – жизнерадостно приветствовала она меня по-испански.

Пока что это было единственное прочно усвоенное нами испанское слово, и мы старались пользоваться им в разговорах друг с другом как можно чаще. Мужчина, подстригавший живую изгородь вокруг стоянки, оторвался от своей работы и выжидающе посмотрел на Веру, возможно подумав, что она обращается к нему.

– Hola! – ответила я. – Donde estan los gatos? – Эти неуловимые черные кошки по-прежнему не давали нам покоя.

– En los arboles.

– Muy bueno, – сказала я.

– Нет, великолепно звучит, правда?

– По-моему, этот тип точно принял нас за латиносок, – сказала я.

Вера улыбнулась ему, подняв вверх большой палец, потом снова повернулась ко мне.

– Ты что-то рано сегодня. Обычно влетаешь в класс через пятнадцать минут после начала.

– Занималась канцелярщиной, и не терпелось закончить. Ну, как ты? Выглядишь великолепно.

Обмениваясь последними сплетнями, мы дошли до аудитории и продолжали болтать и там, пока не пришла преподавательница. Патти Абкин-Керога миниатюрна, энергична, жизнерадостна и поразительно терпима к нашим неуклюжим попыткам продраться через незнакомый язык. Нет ничего более унизительного, чем чувствовать себя болваном и тупицей в чужой речи, и если бы не душевное отношение нашего педагога, мы бы потеряли интерес к учению за пару недель. Как обычно, она начала занятия с пространного рассказа на испанском языке о том, чем она сегодня занималась. Я поняла следующее: то ли она сегодня готовила тостадо, то ли Эдуардо, ее малыш, спустил в туалет свою детскую бутылочку, и Патти пришлось вызывать слесаря, чтобы тот устранил последствия.

Вернувшись после занятий домой, я увидела на автоответчике мигающую лампочку, сигнализирующую, что для меня есть информация. Нажав кнопку, я стала слушать, одновременно двигаясь по своей крошечной гостиной и включая свет, где только можно.

"Добрый вечер, Кинси. Это лейтенант Уайтсайд из полицейского управления Санта-Терезы. Сегодня после обеда я получил факс от наших коллег из паспортного стола Лос-Анджелеса. У них нет ничего на имя Дина Де-Витт Хаффа, но есть данные на Ренату Хафф, проживающую в Пердидо по следующему адресу". Я схватила ручку и быстро записала на бумажной салфетке те подробности, которые сообщил дальше Уайтсайд. "Если я не ошибаюсь, это где-то в районе Пердидо-Кис. Дайте мне потом знать, что вам удалось выяснить. Завтра я выходной, а в четверг буду на работе".

– А-а-ттлично, – проговорила я, выбросив вверх руки с поднятыми большими пальцами и, вихляя задом, протанцевала по комнате, мысленно возблагодарив весь мир за ниспосылаемые изредка маленькие радости. Потом я отказалась от намерения поужинать у Рози. Вместо этого сделала себе сандвич из белого хлеба с арахисовым маслом и маринованными овощами, и завернула его вначале в провощенную бумагу, а затем в пластиковый пакет, как когда-то учила меня тетя. Кстати, благодаря ее науке я умею не только готовить сандвичи и заворачивать их так, чтобы они долго сохранялись свежими, но и упаковывать рождественские подарки любой величины, не прибегая к скрепкам или клейкой ленте. Эти навыки тетушка считала главными в подготовке человека к самостоятельной жизни.

Когда я снова выехала на шоссе сто один, было уже десять минут девятого, однако окончательно пока не стемнело. Разложив на коленях ужин, я принялась за свой пикник, держа одной рукой сандвич, другой ведя машину и похмыкивая от того вкусового сочетания, которое ощутил язык. Радио у меня в машине зловеще молчало вот уже много дней: по-видимому, испустил дух какой-нибудь жизненно важный предохранитель, скрытый в его глубинах. На всякий случай я все-таки ткнула в кнопку, надеясь, что быть может, в мое отсутствие все починилось само собой. Но нет, такого счастья мне не подвалило. Я выключила радио и принялась развлекать себя воспоминаниями о ежегодных фестивалях на тему истории Пердидо/Олвидадо. Празднествах, которые обычно состояли из довольно вялого и унылого парада, появления на улицах массы киосков, торгующих съестным, и толп бесцельно бродящих граждан, роняющих на свои фестивальные майки и рубашки горчицу, крошки и кусочки сосисок из "хот-догов".

Отец Хуниперо Серра, первый президент "Алта Калифорния мишнз", основал девять миссий вдоль шестисотпятидесятимилъной полосы калифорнийского побережья между Сан-Диего и Сономой. Отец Фермин Ласуэн, сменивший в 1785 году на этом посту Серру – через год после его смерти – основал еще девять миссий. Были и многие другие, менее прославившие себя президенты миссий, бесчисленные падре и странствующие монахи, имена которых бесследно растворились в истории. Один из таких миссионеров, отец Просперо Оливарес, в самом начале 1781 года подал петицию с предложением построить на реке Санта-Клара две небольшие миссии-близнеца. Отец Оливарес утверждал, что два военных городка или форта, расположенные по соседству друг с другом, не только обеспечат защиту миссии, (которую предполагалось создать в Санта-Терезе), но и одновременно станут служить убежищем, кровом и центром обучения для сотен калифорнийских индейцев, которых в дальнейшем можно было бы использовать в качестве строительных рабочих. Отцу Хуниперо Серра идея понравилась, и он с энтузиазмом поддержал ее. Были составлены подробнейшие планы будущего строительства, отобраны и выделены земельные участки. Но потом последовала длинная череда необъяснимых трудностей и задержек, под воздействием которых начало строительства оттягивалось вплоть до кончины отца Серра, а сразу же после его смерти планы строительства вообще похоронили. Церкви-близнецы, которые предполагал построить в двух фортах отец Оливарес, так и не были сооружены. Некоторые историки характеризуют Оливареса как человека амбициозного и слишком суетного, и объясняют отказ от поддержки его планов тем, что церковные иерархи хотели смирить в нем чересчур усилившиеся мирское начало и светские вожделения. Но ставшие теперь известными церковные документы позволяют предположить возможность и иного объяснения: отец Ласуэн, отстаивавший необходимость основания миссий в Соледаде, Сан-Хозе, Сан-Хуан-Батисте и в Сан-Мигеле, видел в Оливаресе источник угрозы своим собственным планам, а потому намеренно саботировал все начинания Оливареса, затягивая время в ожидании кончины отца Серры. А последующее восхождение самого Ласуэна к власти, естественно, стало смертным приговором всем планам и начинаниям Оливареса. Так или иначе, но впоследствии какие-то циники назвали выделенные под проект Оливареса смежные участки Пердидо/Олвидадо, смещав в них обыгрывание имен святого отца – Просперо Оливарес – со словами, которые в переводе с испанского означают "Заброшенный" и "Позабытый".

На этот раз я решила объехать деловой центр города стороной. Строительное искусство представлено здесь массивными, похожими на коробки современными зданиями, которые перемежаются с оставшимися от более давних времен строениями в викторианском стиле. Ближе к концу шоссе сто один, огромные пространства земли между автострадой и океаном целиком и полностью залиты асфальтом: там располагаются супермаркеты, заправочные станции, закусочные, соединенные между собой автостоянками. Поэтому участку шоссе можно проехать несколько кварталов, делая покупки, и ни разу при этом не выходя из машины. У поворота на Сикоув я съехала с автострады и направилась в сторону Пердидо-Кис.

Ближе к океану город больше походил на курортный: большие и прочные деревянные дома с просторными верандами, выкрашенные в голубые и серые, под цвет океана, тона, с массой невообразимо ярких красных, желтых и оранжевых цветов на клумбах во дворах. На балконе второго этажа одного из домов, мимо которых я проезжала, сушилось так много купальников, что казалось, это большая компания гостей вышла на балкон подышать воздухом.

Когда я, наконец, отыскала нужную мне улицу, дневной свет уже сменился сине-фиолетовыми сумерками, а в окнах зажглись огни. Дома по обеим сторонам этой узкой улочки тыльной своей стороной выходили на песчаные отмели, между которыми тянулись к океану длинные узкие протоки. Каждый дом тут мог похвастать декой – широким деревянным настилом, отходившим прямо от дома с задней его стороны. Настил этот покоился на сваях и как бы нависал над кромкой берега, а от него, в свою очередь, шел вниз, к морю узкий, тоже деревянный пандус, заканчивающийся небольшим пирсом. Со стороны океана к пирсу подходила протока, обычно достаточно глубокая, чтобы принимать даже довольно большие яхты. В прохладном воздухе чувствовался запах водорослей и моря, а тишина нарушалась только шлепанцем воды и громким хором лягушек.

Я медленно ехала по улице, всматриваясь в номера домов, и вскоре увидела тот, что дал мне Уайтсайд. Дом Ренаты Хафф был двухэтажным, оштукатуренным и выкрашенным в темно-синий цвет, с белыми элементами внешней отделки. Крыша была сделана из деревянной дранки, внутренняя часть владения скрывалась от взглядов со стороны улицы за белым дощатым забором. Дом стоял погруженный во тьму, а на столбе перед ним висел щит с надписью "Продается".

– Вот черт, – проговорила я.

Припарковавшись на противоположной стороне улицы, я приблизилась к особняку и по длинной деревянной дорожке прошла к входной двери. На всякий случай позвонила, как будто и в самом деле думала, что мне кто-нибудь откроет. Ни замка, который устанавливает компания по продаже недвижимости, ни ее печати на двери я не обнаружила. Это могло означать, что Рената тут пока еще живет. Я оглядела оба соседних дома. Один тоже был погружен во тьму, а в дальней стороне другого светились несколько окон. Я обернулась и обвела взглядом постройки на противоположной стороне улицы. Насколько я могла судить, за мной оттуда никто не наблюдал, злые собаки отсутствовали. Нередко я рассматриваю подобную обстановку как молчаливое приглашение проникнуть внутрь, но на этот раз через одно из узких вертикальных окон, расположенных по обе стороны от входной двери, я заметила в прихожей слабый красный огонек, свидетельствующий, что тут установлена охранная система и что сейчас она включена. Со стороны Ренаты такой поступок никак нельзя было назвать благородным.

Ну, и что же дальше? Конечно, я могла бы сесть в машину и вернуться в Санта-Терезу, но мне страшно не хотелось смириться с тем, что прокаталась впустую. Я снова посмотрела на тот дом, что стоял правее. Через боковое окно мне была видна сидевшая на кухне женщина, которая, нагнувшись вниз, чем-то занималась. Я прошла по дорожке, потом пересекла ее двор, стараясь не наступить в темноте на какую-нибудь клумбу, подошла к двери и позвонила, продолжая одновременно с любопытством поглядывать на входное крыльцо дома Ренаты. В этот момент там зажглись огни – нехитрая уловка, призванная отпугивать воров. Теперь было хорошо видно, что дом пуст, а лампы в нем горят просто так.

Кто-то включил наружный свет над крыльцом, прямо над моей головой, и дверь приоткрылась на длину цепочки.

– Да? – Женщине, которая открыла, дверь, было, наверное, лет за сорок. Единственное, что я смогла разглядеть в образовавшуюся щель, так это длинные, ниже плеч и немного курчавые темные волосы, ниспадающие, как парик у какого-нибудь декадентствующего пижона из семнадцатого века. От нее исходил запах, похожий на тот, какой бывает, когда пользуются мылом против насекомых. Вначале я даже подумала, что это какие-нибудь особенные новые духи, но потом я разглядела, что женщина держит под мышкой укутанную в полотенце собачку, коричневато-черной масти и совсем маленькую, размером не больше буханки хлеба. Таких обычно называют "лапочками", "пупсиками" или "пушистиками".

– Добрый вечер, – поздоровалась я. – Можно мне у вас кое-что спросить насчет соседнего дома? Я вижу, там сделан въезд на крыльцо. Выходит, дом оборудован так, чтобы можно было пользоваться инвалидной коляской?

– Да.

Я рассчитывала услышать от нее немного побольше.

– И внутри тоже?

– Совершенно верно. С ее мужем случился очень сильный удар лет десять назад... за месяц до того, как они начали строить этот дом. И поэтому она с самого начала сделала все необходимое для коляски. Внутри даже есть лифт, чтобы подниматься на второй этаж.

– Потрясающе, – проговорила я. – Моя сестра прикована к коляске, и мы с ней ищем дом, в котором ей было бы удобно. – Поскольку лица женщины мне не было видно, фактически я обращалась к собачке. Та слушала меня вроде бы весьма заинтересовано.

– Вот как, – ответила женщина. – А что с ней?

– Два года назад она неудачно нырнула, и теперь ниже пояса полностью парализована.

– Плохо, – проговорила женщина таким тоном, каким обычно стараются выразить притворное сочувствие к совершенно постороннему и незнакомому человеку. Я готова была поклясться, что у нее на языке вертелась масса вопросов, задать которые мешала только вежливость.

Честно говоря, мне уже самой стало жалко свою "сестренку", хотя она и держалась молодцом во всей этой истории.

– Ничего, она постепенно поправляется. Во всяком случае, сумела приспособиться. Мы с ней сегодня ездили смотреть, где что в этом районе продается. Мы уже довольно долго занимаемся поисками чего-нибудь подходящего... такое ощущение, что уже долгие годы. И это оказался первый дом, каким она заинтересовалась. Вот я и сказала ей, что заеду потом и спрошу. Вы, случайно, не знаете, сколько они за него хотят?

– Насколько я слышала, четыреста девяносто пять тысяч.

– Правда? Ну что ж, это подходит. Пожалуй, надо будет договориться с агентом и приехать посмотреть. А владельцы днем бывают дома?

– Трудно сказать наверняка. В последнее время она очень часто и надолго уезжает.

– Как, вы сказали, ее зовут? – якобы переспросила я, делая вид, будто женщина уже упоминала мне имя владелицы дома.

– Рената Хафф.

– А ее муж? Если ее не бывает дома, то может быть. Можно как-то с ним договориться о том, чтобы осмотреть дом?

– Простите, но Дин, то есть мистер Хафф, умер. Кажется, я упоминала, что с ним случился сердечный приступ.

Собачке надоел разговор, который, как выяснилось, не имел к ней никакого отношения, и она принялась выкручиваться из полотенца.

– Какой ужас! – воскликнула я. – И давно это произошло?

– Не помню. Лет пять или шесть назад.

– И она не вышла снова замуж?

– Да ее это вроде бы не интересует, что удивительно. Я хочу сказать, она еще молодая, чуть больше сорока, и из очень богатой семьи. По крайней мере, так я слышала.

Собачка вывернулась, стараясь лизнуть женщину в губы. Возможно, на ее языке это что-то и означало, но я не поняла, что именно. То ли ей хотелось поцеловаться, то ли есть, а, может, чтобы ее выпустили на пол, или ей просто надоел этот разговор.

– Интересно, а почему она продает дом? Уезжает отсюда?

– Честно говоря, я не знаю, но если вы оставите мне свой телефон, я передам соседке, как только ее увижу, что вы заезжали и интересовались.

– Спасибо, буду очень признательна.

– Погодите. Я сейчас принесу листок бумаги. – Женщина отошла от двери к столику, что стоял в прихожей. Когда она снова вернулась к двери, в руках у нее были ручка и использованный конверт от какого-то письма.

Я назвала ей тут же придуманный номер. Раз уж я его все равно выдумала, то первыми цифрами избрала те, что соответствовали району Монтебелло, где живут состоятельные люди.

– А вы не могли бы дать мне номер миссис Хафф на случай, если у агента его нет?

– Я не знаю ее номер. По-моему, он не значится в телефонной книге.

– Ну, наверное, у агента он должен быть. Ничего – не стала настаивать я. – А как вы думаете, можно мне попробовать заглянуть в одно-два окна? Она не будет недовольна?

– Загляните, конечно. Дом очень хороший.

– Выглядит он симпатично, – заметила я. – Я смотрю, там и причал имеется. У миссис Хафф что, есть яхта?

– Да, парусная, красивая и большая... сорок восемь футов. Но в последнее время что-то я ее тут не вижу. Может быть, в ремонте. Иногда я наблюдала как она вытягивает яхту на сушу. Пожалуй, мне пора, а то собачка простудится.

– Да, конечно. Спасибо вам большое, вы мне очень помогли.

– Не за что, – ответила она.