Пятница, 3 июля 1953 года

Кэти стояла за дверью столовой, цепляя вилкой из банки холодные равиоли. Маленькие подушечки теста были мягкими, их обволакивал томатный соус. Обедать должны были не раньше чем через полчаса, и Кэти решила слегка перекусить. Мать Кэти считала, что нужно знакомиться с кухней разных стран, поэтому в первую пятницу каждого месяца она готовила по новому рецепту. Это именовалось «просвещением желудков». В прошлом месяце она приготовила китайское блюдо под названием «Субгумский цыпленок чау-мейн», которое подала на английских сдобных булочках, обильно сдобренных соевым соусом, и с хрустящей коричневой лапшой. В мае она сделала итальянские спагетти, а в апреле порадовала всех французским блюдом «беф-буаиньон», которое, по мнению Кэти, было обычным тушеным мясом. Сегодня у них было валлийское блюдо, приготовленное Кэти под руководством матери. Она открыла пакет с кусочками сыра «Крафт» и расплавила их в кастрюле вместе с банкой сгущенного молока без сахара. Затем добавила уорсестерширский соус и пол чайной ложки горчицы. Вот и все. О, как вкусно! Она не могла дождаться, когда они сядут за стол. На всякий случай были приготовлены равиоли, если этого блюда окажется недостаточно.

Проблема заключалась в том, что с тех пор как их учительница физкультуры мисс Каррико заметила, что Кэти нужно сбросить тридцать пять фунтов, ее мать зорко следила за тем, чтобы ее порции были такими маленькими, что она вставала из-за стола голодной. В первый раз Кэти подумала, что мать положила ей так мало по ошибке, но когда она попросила добавки, родители обменялись взглядами, от которых ее щеки вспыхнули. Словно они говорили о ней за ее спиной и тайком согласились с учительницей, что показалось Кэти нечестным.

Когда Кэти впервые передала своей матери слова мисс Каррико о том, какая она толстая, ее мать сделалась мертвенно-бледной. Она немедленно отправилась к директору школы, чтобы пожаловаться на отсутствие такта у учительницы и на то, что та сует нос не в свое дело. Директор, должно быть, серьезно поговорил с учительницей, потому что теперь мисс Каррико игнорировала Кэти и не смотрела на нее, словно ее вообще не существовало. Не то чтобы Кэти из-за этого переживала. Если эта училка попробует испортить ей аттестат, она расскажет маме о том, как она ведет себя с мисс Пауэл, учительницей по домоводству. Когда мисс Каррико думала, что на нее никто не смотрит, она становилась очень странной и напряженной. Словно испытывала к этой женщине пылкую любовь, что, с точки зрения Кэти, было плохо. Она поговорила об этом со своим исповедником после одного из собраний по Моральному Перевооружению, и он обещал понаблюдать за ней, но пока Кэти должна была держать эту информацию «под своей шляпкой». Кэти не знала, сколько времени ей придется ждать, пока она возьмет дело в свои руки.

Она думала, что мисс Каррико, возможно, не любила Креймеров за их положение в общине. Например, второго июня во время коронации королевы Елизаветы директор школы специально спросил, не может ли отец Кэти принести их телевизор, чтобы одноклассники Кэти могли воочию наблюдать это зрелище. Он принес телевизор и поставил его в их классе. Все дети собрались вокруг него, чтобы смотреть церемонию, а потом директор поблагодарил ее перед всеми учениками. Мисс Каррико стояла в дальнем углу комнаты с ухмылкой на лице, явно не догадываясь, что Кэти наблюдает за ней.

Кэти надеялась, что похвала директора не восстановит против нее Лайзу. Лайза, возможно, была красивее и получала лучшие отметки, но зато Кэти — из хорошей семьи. Ее отец был известным бизнесменом, а мать часто упоминали в светской хронике местной газеты. Кэти вместе с родителями каждое воскресенье ходила в церковь. На ней были короткие белые перчатки, и она несла белую Библию, которую ей подарили на Пасху. Что из того, что ей приходилось покупать одежду в отделе для толстушек? Ее мама говорила, что это детский жирок и со временем она превратится в лебедя. Бедная мать Лайзы была разведена и постоянно пила. Кэти не понимала, как после этого Лайза могла держать голову высоко поднятой, но Ливия объяснила, что девочки из неблагополучных семей заслуживают сочувствия, а не осуждения. Она говорила, что Лайза делает все возможное, чтобы выжить в таких обстоятельствах. И не надо хвастать перед ней своим превосходством.

У Кэти была не только хорошая одежда, у них был еще и новый двухкамерный холодильник с отдельным морозильником. В нем стоял волшебный контейнер, и когда его переворачивали, из него высыпались кубики льда. На Рождество отец подарил матери миксер, которым Кэти пользовалась каждый день после школы для приготовления молочных коктейлей, пока мама не перестала покупать ей мороженое. Ливия говорила, что Кэти должна дорожить этими благами, что она, конечно, и делала. Она знала, как ей повезло, что она работала в компании своего отца, в то время как Лайза могла зарабатывать деньги только нянча ребенка и гладя одежду Виолетты, что делало ее практически служанкой.

Мать Кэти хотела, чтобы дочь понимала важность помощи тем, кто в ней нуждается, — урок жизни, который Кэти приняла близко к сердцу. Это она придумала проект по шитью. Она предложила, чтобы они с Лайзой сами шили всю свою школьную одежду на маминой швейной машинке «Зингер». Лайза не проявила к ее плану особого интереса. Уже дважды откладывался их поход за тканями и выкройками. Каждый раз у Лайзы была какая-нибудь причина, но Кэти все равно обижалась. Когда она пожаловалась маме, та предположила, что, возможно, Лайзе стыдно признаться, что у нее нет на это денег. Кэти этим прониклась. Она даже отложила десять долларов из своей зарплаты, чтобы поделиться с подругой. Сегодня утром она зашла за Лайзой, чтобы наконец отправиться в город. Она думала, что Лайза обрадуется — ведь Кэти осуществит ее мечту. Кэти представляла их в хорошо сидящей на них школьной форме, конечно, не одного цвета и не из одной ткани, потому что каждая из них должна выражать свою индивидуальность, как было сказано в журнале «Семнадцать лет». Но осенью одноклассники, увидев похожий покрой их юбок и жилеток, поймут, что они лучшие подруги. Она была вне себя, когда узнала, что Лайзы нет дома, но решила подставить другую щеку. Принцип Абсолютной Любви учил ее тому, что она должна быть выше небольших разочарований. Она даже оставила красивый подарок в комнате Лайзы в качестве сюрприза для своей подруги.

В магазине «10 центов» она настолько расщедрилась, что купила две выкройки — для них обеих. Во-первых, она хотела показать, что все простила, а во-вторых, ей требовалась выкройка намного большего размера. Она купила три ярда розовой шерсти для себя и большой кусок серого вельвета для Лайзы. Ей не терпелось сообщить подруге эту новость, но когда Лайза позвонила ей, чтобы поблагодарить за пудру, Кэти забыла о своем намерении. От разочарования она чуть было не расплакалась, пока Лайза в конце концов не объяснила, в чем дело. Бедняжка. Она ничего не могла поделать со слабостью своей матери.

Когда Кэти услышала шум отцовской машины, она быстро спрятала полупустую банку с равиоли в буфет и, прокравшись в гостиную, села в кресло, положив ноги на подлокотник. Потом включила телевизор, где шло «Хауди-Дудди-шоу».

— Это ты, папа?

— Да.

Она сразу поняла, что отец в плохом настроении. Да и сама она находилась в не слишком хорошем расположении духа после телефонной баталии с Лайзой. Она сказала ей правду. Она действительно давно ждала их похода в магазин. Раньше они всегда по субботам ходили в магазин или в кино, пока не появилась Виолетта. Ливия обычно отвозила их в Санта-Марию и потом угощала ленчем возле фонтана, после чего давала каждой по доллару, чтобы они купили себе то, что им хотелось. Кэти до сих пор помнила бутерброды с тунцом и фруктовые коктейли. Она представляла себе, как они вдвоем рука об руку входят во взрослую жизнь, оставаясь лучшими подругами, верными и преданными друг другу, счастливые оттого, что они, как и раньше, неразлучны.

Через полгода Кэти поняла, что что-то не так. Сначала Лайза просто была занята. Кэти поверила этому, потому что когда они наконец отправились вместе погулять, все было как обычно. Они хихикали и ели попкорн, поливали мороженое сиропом «Доктор Пеппер» и обсуждали последние новости из жизни кинозвезд. Но постепенно Лайза стала отдаляться от нее. Она казалась холодной и скрытной, и Кэти не могла понять почему. Все объяснила миссис Креймер: во-первых — Виолетта, во-вторых — Тай. Лайза была занята ими, так что неудивительно, что у нее оставалось так мало времени для подруги. И теперь, когда она все время сидит с ребенком, что было делать Кэти?

Положив подарок на стол, она несколько минут побродила по комнате, трогая вещи Лайзы. Ее щетка для волос пахла точно так же, как и ее, а плюшевый медвежонок, который Кэти ей подарила, все также сидел в подушках, что, с ее точки зрения, было добрым знаком. Она не собиралась совать нос в чужие дела, но когда обнаружила дневник, спрятанный в темном, покрытом паутиной углу за книжной полкой, то села на кровать и перелистала страницы в надежде прочесть что-нибудь о себе. Она подозревала, что Лайза у нее за спиной говорила о ней всякие гадости. Возможно, у нее были причины сердиться на Кэти, но она боялась высказать их ей в лицо. Кэти подумала, что если увидит себя глазами Лайзы, то сможет исправиться, какой бы ни была причина, по которой Лайза от нее отдалилась.

Она продолжала читать, неприятно удивленная тем, что ее имя вообще не упоминалось. Записи о Тае причинили ей острую боль. Она внезапно поняла, что пока ее, Кэти, заботили нормальные подростковые заботы, Лайза становилась женщиной. Подробности о ее отношениях с Таем вызывали у нее странное ощущение жара между ногами. Иногда она испытывала нечто подобное, когда читала «Искренние признания», и знала, что это нехорошо. Она сделала все возможное, чтобы отвлечь Лайзу от глупостей и вернуть в безопасный мир кинозвезд и глянцевых журналов. Казалось, что ей это удалось, так что теперь для нее было двойным потрясением осознать, что Лайзу волновали те же вещи, которыми были полны грязные газетные публикации. Какой позор! Неудивительно, что она не могла быть откровенна с ней, с Кэти. Кэти могла себе представить ее слова: «Мне Слишком Стыдно Рассказывать об Этом Моей Лучшей Подруге!», «Его Любовь Ведет Меня по Неверному Пути, но Я Не Могу Остановиться!», «Если бы Только Мне Было к Кому Обратиться за Помощью в Борьбе Одной Молодой Женщины за То, Чтобы Остаться Чистой».

Инстинктивно Кэти почувствовала, что может быть полезна. В каком бы отчаянии ни была Лайза, она никогда не сможет признаться в своем грехе. И естественно, Кэти не может сказать, что прочла дневник за ее спиной. Неудивительно, что Лайза чувствовала свою отчужденность: ей, наверное, казалось, что Кэти с ее высокими нравственными принципами будет испытывать к ней отвращение. Каким образом она может стремиться к Абсолютной Чистоте, когда уже скомпрометировала себя? Первым шагом был тампакс. Использование тампакса, по словам ее матери, могло разбудить инстинкты самого низкого свойства. Она должна была найти способ дать Лайзе понять, что есть надежда, что она еще не так глубоко погрязла в грехе, чтобы не было пути назад. Она была готова предложить подруге любую помощь, в которой та нуждалась. Вопрос был лишь в том, как сообщить Лайзе, что ей известны все ее тайны.

В ожидании звонка Лайзы она прорепетировала несколько путей перехода к этой теме. Это не вина Лайзы. Ее отец даже не жил в этом штате. Лайза почти его не видела, а когда видела, то, по словам Лайзы, они почти не разговаривали. В результате у нее не было морального руководства, так чего можно было ожидать? В большинстве этих сценариев Лайза рыдала от благодарности, а Кэти ее утешала.

Проходили часы, и Кэти уже стала серьезно волноваться, когда мать наконец прокричала ей снизу: «Кэти, звонит Лайза!»

Кэти почувствовала спазмы в животе. Что, если Лайза провела весь день с Таем? Что, если он целовал ее и она таяла в его объятиях? Кэти собиралась заверить подругу в своем полном доверии к ней, но она забыла о пудре, и благодарность Лайзы за подарок сбила ее с толку. И в следующий момент вся ее боль вырвалась наружу. Она тосковала о знакомой ей Лайзе вместо этой чужой девочки, лежащей в объятиях «плохого мальчика». Казалось, что Лайза даже не испытывает раскаяния. Она сказала, что ей стыдно за то, что она забыла об их встрече, но по ее тону этого нельзя было сказать. И какое же облегчение почувствовала Кэти, когда оказалось, что проблема заключалась в матери Лайзы. Она была больна и заразна. Ничего удивительного. Чего можно ожидать от женщины, которая столько курила и пила? Кэти, как могла, утешала подругу, но у нее не было возможности затронуть вопрос «сама знаешь о чем». Однако к тому времени, как она повесила трубку, все, казалось, прояснилось. Ей, конечно, еще придется искать способ выложить Лайзе всю правду, но по крайней мере теперь все в порядке. Тем не менее она не чувствовала себя счастливой и не знала почему.

Все это и заставило ее есть холодные равиоли из банки — не голод, а чувство растерянности и отчаяния. Мать позвала ее обедать, и она села за стол. Девочка проигнорировала маленькую ссору родителей и уставилась в свою тарелку. Она с нетерпением ждала, когда мама подаст «валлийского кролика» — тосты с расплавленным сыром, надеясь на то, что они окажутся очень вкусными. Мягкий, теплый сыр, расползавшийся по золотисто-коричневым тостам. Она положила на них маргарин, и от предвкушения вкуса маргарина под большим куском расплавленного сыра у нее текли слюнки. Ее боль проходила, и она чувствовала себя почти спокойной, когда отец как бы между прочим сделал замечание насчет Лайзы. Вначале Кэти едва обратила на него внимание. Она была очень голодна. Она не доела равиоли и знала, что если родители увидят, как жадно она набросилась на еду, то отберут ее и сделают ее несчастной. А она и так очень расстроена.

Сначала упоминание о том, что Лайза обедала с Виолеттой, показалось ей абсурдным. С чего он это взял? Она решила, что отец сказал это из злости. Он обычно не ошибался, но тут Кэти заметила его ошибку.

— Очень смешно. Ха-ха! А где все это время была Дейзи? Ты о ней забыл?

— Она сидела там перед большой миской лапши с маслом.

Это решило все. Ее отец никогда не видел Дейзи. Откуда ему было знать, что она любит лапшу, если он не увидел это своими глазами? Кэти пыталась протестовать, но только потому, что не хотела, чтобы он понял, как это ее задело. Мама попыталась вмешаться, но стало только хуже.

Когда отец ушел из дома, Кэти почти бегом вернулась в свою комнату. Она заперла дверь и в слезах бросилась на кровать. Это был самый плохой день в ее жизни! Она никогда еще не чувствовала себя настолько преданной подругой! Лайза все ей соврала. В свой день рождения она предпочла быть с Виолеттой Салливан. Они провели весь день в модном ресторане, поедая креветки. А Кэти хотела всего лишь быть со своей подругой, но та пренебрегла ею.

Она долго проплакала, потом услышала легкий стук в дверь и голос матери, окликавший ее. Она знала, что ее глаза опухли до размера шариков пинг-понга, а из носа так текло, что она испугалась, не начинается ли у нее насморк.

— Уходи!

— Кэти, я тебе кое-что принесла. Впусти меня.

— Оставь меня в покое.

— У меня для тебя маленький сюрприз.

— Какой?

— Открой дверь и увидишь.

Кэти неохотно высморкалась в носовой платок и вытерла глаза краем футболки. Она встала и открыла дверь.

Мать стояла со стаканом молока и тарелкой сдобных булочек.

— Я сделала это для моего клуба, но их много. Они твои любимые, с двойным слоем шоколада и орехами.

— Мне не хочется есть.

— Даже не попробуешь? Ты почти ничего не ела за обедом и, наверное, голодна. Можно мне войти? Только на минутку.

— Входи.

Кэти снова села на кровать. Мать поставила стакан молока и тарелку с булочками на прикроватную тумбочку. Булочки были еще теплые, от них головокружительно пахло шоколадом. Кэти не могла припомнить, когда мама последний раз предлагала ей что-нибудь подобное. Обычно бывало наоборот. Однако теперь у нее было разбито сердце, и мама сидела на ее широкой кровати с озабоченным выражением лица.

— Тебе сейчас лучше?

— Нет. — Не глядя на тарелку, Кэти протянула руку и взяла одну булочку.

— Я вижу, как ты расстроена.

— Да.

— Я понимаю, что ты сердишься на Лайзу за ее ложь, но, может быть, дело не только в этом?

— А в чем, например? — Кэти отломила краешек булочки и сунула в рот, чувствуя закипающие слезы.

— Я не знаю, детка. Потому и спрашиваю. У меня впечатление, что ты что-то скрываешь от меня. Не хочешь ли ты о чем-нибудь спросить?

Кэти не понимала, к чему клонит мама.

— Нет.

— Кэтикинс, я не хочу, чтобы у нас были друг от друга секреты. Так не должно быть между матерью и дочерью, которые любят друг друга. Мы с тобой самые близкие люди.

Мама не называла ее Кэтикинс с тех пор, как полтора года назад у нее начались менструации. Мама купила ей коробку с марлевыми прокладками и эластичный пояс, который носят на талии, чтобы прокладка оставалась на месте. Демонстрируя, как нужно закладывать эту длинную марлевую прокладку в пояс, мама пребывала в таком нервном напряжении, что Кэти решила не задавать никаких лишних вопросов.

Мать между тем продолжала говорить тем же ласковым тоном:

— Я чувствую, что ты что-то скрываешь.

— Я ничего не скрываю. — Кэти разломила оставшуюся булочку пополам и половинку сунула в рот.

— Ты знаешь, что я всегда буду тебя любить, что бы ты ни сделала.

Кэти изумленно подняла на нее глаза.

— Мама, я ничего не сделала! Я не понимаю, о чем ты.

— Тогда в чем дело? Я хочу, чтобы ты была со мной абсолютно честной. Что бы ты мне ни рассказала, это никогда не выйдет из стен этой комнаты.

Кэти молчала, уставясь в пол. На самом деле она ничего не скрывала, но кое-что ее серьезно беспокоило. Она знала, что мама может дать ей хороший совет, но не была уверена в том, что может ей полностью довериться.

— Ты расскажешь папе.

— Нет, не расскажу. Если только это не связано с твоим здоровьем или безопасностью. Короче говоря, это останется между нами.

— Это не связано со мной.

— Тогда с кем? С Лайзой? Она сказала что-нибудь гадкое о твоем весе?

— Не-ет. — Только два слога. Что-то гадкое о ее весе? Какую именно гадость имела в виду мама? Она ведь всегда говорила о внутренней красоте.

— Но это имеет отношение к ней?

— Ну да.

— Ее мама стала еще больше пить?

Кэти отрицательно покачала головой, избегая взгляда матери.

— Просто я беспокоюсь за нее.

— И что же тебя беспокоит?

Кэти поклялась себе никогда не говорить об этом. Представляя себе, как заставит Лайзу признаться, она видела перед собой их обеих, как раньше полночи сидящих без сна и разговаривающих по душам. Они заколют волосы и смажут лица кремом. И она деликатно поможет Лайзе понять пагубность ее поведения и направит ее на путь истинный.

Мама внимательно всматривалась в ее лицо.

— Не понимаю, что могло произойти с Лайзой, о чем ты стыдишься мне сказать.

Кэти почувствовала себя меж двух огней, разрываясь между своей преданностью лучшей подруге и желанием броситься в объятия матери.

— Я обещала не рассказывать.

— Это связано с тем, что Лайза трогает себя?

— Трогает себя чем?

Она увидела, как мама переменилась в лице.

— О Боже, она позволяет Таю Эддингсу делать это с собой?! — воскликнула мать. Кэти почувствовала, как на верхней губе у нее появилась капелька пота. — Скажи мне.

Кэти что-то пробормотала в ответ, стараясь, чтобы это прозвучало как можно неразборчивее, чтобы не лгать матери.

— Говори.

— Она позволяла ему трогать свою грудь и класть руку… — Последнее слово у нее просто язык не поворачивался сказать.

— Куда?

— Вниз.

Ливия посмотрела на нее с ужасом.

— Это она тебе сказала? — Кэти пожала одним плечом. — Ты совершенно уверена?

Кэти ничего не сказала, но сделала движение ртом, означающее, что да. В конце концов она прочла об этом собственными глазами.

Мать испытующе посмотрела на нее.

— Ты ведь не выдумала это, чтобы отомстить ей?

— Нет.

— Как далеко они зашли?

— Не очень далеко. Они только ласкают друг друга.

— Ласкают? Это ты называешь лаской — когда он кладет руку на ее интимные части тела? Это отвратительно. Под одеждой или снаружи?

Она не ожидала, что мать будет расспрашивать о таких подробностях. В дневнике об этом ничего не было, и Кэти не знала наверняка — снаружи или под одеждой. Решив, что лучше первое, она сказала:

— Снаружи.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что она со мной откровенна.

— Ну, слава Богу за его милости. Ничего, я позабочусь об этом.

— Мама, — взмолилась Кэти, — ты же обещала никому не рассказывать!

— Не глупи. Тая Эддингса отправили сюда в наказание после того, что он натворил в Бейкерсфилде. Если Далия Йорк когда-нибудь узнает, что я скрыла это от нее, она никогда больше не станет со мной разговаривать и правильно сделает. Я принимаю ее у себя в доме и обязана рассказать ей.

— Но что, если узнает Лайза?

— Она не узнает. Поверь мне: твое имя не будет фигурировать вовсе.

Кэти была в состоянии, близком к ужасу, когда ее мать спускалась в холл к телефону. Кэти не собиралась выдавать подругу, но миссис Креймер сделала выводы и приступила к решительным действиям. Кэти слышала, как Ливия назвала оператору телефон Далии Йорк, затем наступило молчание, пока она ждала соединения.

В животе Кэти начались спазмы, словно ей надо было в туалет. Ситуация выходила из-под контроля, но не по ее вине. Не могла же она солгать собственной матери, не правда ли? Кем бы тогда она была? Кроме того, если бы Лайза была с ней честной, то она, Кэти, никогда бы не выдала ее. Ведь именно так поступают лучшие подруги. Но позволять себя ласкать таким образом было нехорошо. Пастор говорил, что это искушение и подростки ни в коем случае не должны этого делать. Так, может быть, это даже хорошо, что она все рассказала маме. Не могла же она стоять в сторонке и ждать, пока с ее лучшей подругой произойдет что-нибудь ужасное. Кэти слышала, как мама громко, истошно кричала Далии: «Этот парень обязательно воспользуется ситуацией, если никто не вмешается!» Ее голос все звенел и звенел, и Кэти заткнула уши.

Она надеялась, что Лайза никогда не узнает, откуда тетушка Тая получила эту информацию.