Поскольку полицейский участок находился всего в одном квартале от моего офиса, я решила нанести визит лейтенанту Долану из отдела по расследованию убийств. Мне не повезло: он слег с гриппом и его замещала сержант Кордеро. Я приметила в углу еще одного знакомого – лейтенанта Бейкера. Вероятно, он беседовал с подозреваемым – мрачного вида молодым человеком лет двадцати, не проявляющим склонности к общению. Хотя я знала Бейкера лучше, чем Кордеро, но решила судьбу не испытывать. Чего доброго, он начнет разговор обо мне и Джонатане Робе из отдела по поиску пропавших. С Джонатаном я не виделась шесть или восемь месяцев и не собиралась возвращаться к этой теме.

Шери Кордеро была достопримечательностью отдела. Как особа женского пола и испаноязычная, она заполняла сразу две вакансии для меньшинств. Ей было двадцать девять. Небольшого роста, миловидная, но строгая, она тем не менее вызывала некий протест. Причину его я определить не могла. Нет, она никого не оскорбляла, но ребята из отдела с трудом находили с ней общий язык. Проще всего было предположить, что ей трудно сочетать полицейскую службу со своей женской сутью. Тут поневоле потеряешь чувство юмора. Она говорила по телефону, когда я подошла к ее столу, и тут же перешла на испанский. Я присела в кожаное кресло. Шери сделала знак, что скоро закончит разговор. Я увидела на столе крошечную рождественскую елку с конфетами, сняла одну с ветки и отправила в рот. Забавно наблюдать за человеком, когда он разговаривает по телефону. Шери отчаянно жестикулировала, видимо, стараясь что-то доказать своему собеседнику. У нее было хорошее лицо, простое, но хорошее, практически совсем без косметики. Сломанный край переднего зуба придавал ее лицу капризное выражение. Разговаривая, она машинально рисовала в блокноте. Из-под карандаша вышел ковбой, пораженный в грудь кинжалом.

Она закончила разговор и повернулась ко мне.

– Мне нужен был лейтенант Долан, но Эмерод сказала, что он заболел.

– Да, сейчас многие гриппуют. Вы еще не болели? Я уже провалялась неделю. Ужасная дрянь.

– Значит, мне пока везет, – сказала я. – Он давно слег?

– Два дня назад. Наверное, придет после болезни бледный как смерть. Я могу чем-то помочь?

– Да, наверное. Я работаю на Лонни Кингмана по делам о выплатах необоснованных страховок по случаю смерти. Ответчик – Дэвид Барни. Меня интересуют детали его дела. Вы уже работали здесь?

– Тогда я была еще диспетчером, но много чего слышала. Все тут чуть с ума не сошли, когда его оправдали. Все свидетельствовало против него, но присяжные не нашли оснований для обвинения. Лейтенант Долан буквально лез на стену от досады.

– Сокамерник Дэвида Барни слышал его признание, что преступление совершил именно он. Это так?

– Вы имеете в виду Кэртиса Макинтайра? Он и сейчас сидит в окружной тюрьме. Но, если хотите с ним встретиться, вам стоит поторопиться. На этой неделе его освобождают, он уже отсидел свои три месяца в предварительном заключении. Вы слышали про Морли Шайна?

– Мне сказал Лонни вчера вечером, но деталей я не знаю. Как это случилось?

– Насколько я поняла, он сам виноват. Валялся в постели с этим проклятым гриппом и вроде бы уже выздоравливал, но в воскресенье вечером решил плотно поужинать. Вы же знаете Морли. Он не мог пропустить случая поесть. Встал из-за стола и упал замертво.

– У него было что-то с сердцем?

– Да, уже давно, но он никогда к этому серьезно не относился. Наблюдался у врача, но больше так, для порядка. В общем, доигрался.

– Ужасно, – сказала я. – Так жаль человека.

– Я тоже жалею его страшно. Сама от себя не ожидала, что буду так убиваться. Когда мне об этом сказали, я рыдала и не могла остановиться. Вроде мы и не были так близко знакомы. Так, иногда болтали вместе, когда бывали в суде. У него во рту вечно была сигарета, вечно он жевал что-нибудь. Не знаю, не могу привыкнуть, что его нет. Почему они не заботятся о своем здоровье, эти мужики?

Телефон зазвонил снова, и она опять ушла в разговор. Я попрощалась и пошла к выходу. В сущности, то, что нужно, я узнала. Полицейские не сомневаются в виновности Дэвида Барни. Это ничего не доказывает, но кое о чем говорит.

Дойдя до приемной, я решила позвонить оттуда Иде Руфь, чтобы она договорилась о свидании в тюрьме с Кэртисом Макинтайром на сегодня. Вообще-то посещать изолятор можно было только по субботам, с часу до трех, но не представителю Лонни Кингмана. Да, завидная доля официального следователя! Я так долго совалась всюду через черный ход, что никак не могла привыкнуть к новому амплуа.

После этого Эмерод выдала мне домашний адрес Морли Шайна. Оказалось, что Морли жил в Колгейте, северном пригороде Санта Терезы. Раньше там были фермерские участки и цитрусовые рощи, теперь их сменило невообразимое нагромождение мотелей, ресторанов, супермаркетов, похоронных контор и жилых домов. Полная безвкусица!

Морли и его жена Дороти занимали непритязательный домик на три спальни к югу от Саут-Петерсон, там, где между автомагистралью и горами когда-то и зарождался Колгейт. Судя по внешнему виду, дом строили в пятидесятые годы, когда архитекторы не задумывались об индивидуальном облике жилища. Шале швейцарского типа были или грязновато-коричневые, или синие и такие бездушные, что их не оживляло даже рождественское убранство, – я увидела во дворе у соседей Морли такие рождественские персонажи из пластмассы.

Сегодня был вторник. И, хотя Морли умер в воскресенье, было как-то неловко вторгаться в его дом. Но дело есть дело: мне позарез нужны были бумаги Морли. Я постучала в дверь и стала ждать. Морли никогда не был рабом быта, и дом также нес отпечаток небрежности своего хозяина. Краска на нем облупилась от времени и непогоды. У меня возникло смутное ощущение, что когда-то я уже была здесь. Я заранее представляла, что увижу внутри: на кухне треснутую плитку на стенах, отошедший линолеум, в коридоре – ковровую дорожку всю в пятнах, которую уже никто никогда не чистит. Потемневшие окна из алюминия, потемневшая ванна. Прямо на газоне у крыльца стоял "меркюри". Я сразу поняла, что он принадлежал Морли. Наверно, он купил его на какой-нибудь распродаже и собирался ездить до тех пор, пока у машины не отвалятся колеса. На дорожке рядом стоял новенький красный "форд" с рекламой компании, сдающей автомобили в аренду. Вероятно, в доме есть кто-то, приехавший издалека...

– Да? – Вышедшая на крыльцо небольшого роста женщина лет шестидесяти на вид была весьма энергичной особой. На ней был халат в цветочек, на ногах шлепанцы. Она не красила свои седые волосы и почти не пользовалась косметикой. Вытирая руки о кухонное полотенце, перекинутое через плечо, она внимательно изучала меня.

– Добрый день. Меня зовут Кинси Милхоун. Вы – миссис Шайн?

– Нет, я сестра Дороти, Луиза Мендельберг. Мистер Шайн совсем недавно скончался.

– Да, я знаю, примите мои соболезнования. Дело в том, что он был занят расследованием одного дела по поручению адвоката Лонни Кингмана. Я сейчас веду это досье. Извините, кажется, я пришла не вовремя.

– Когда человек умер, удачного времени не бывает, – сказала она сухо. Сестра Дороти явно была из тех женщин, которые больше заняты по хозяйству, чем организацией похорон.

– Я отниму совсем немного времени. Так жаль, что Морли ушел от нас. Он был прекрасный человек и мне очень нравился.

Она согласно тряхнула головой.

– Я познакомилась с Морли и Дороти в колледже еще во времена Великой депрессии. Мы обе были в него влюблены. Но как же по-дурацки он вел себя все эти годы! Эти вечные сигареты, лишние килограммы, да еще выпивка. В молодости еще можно все это выдержать, но в его возрасте? Нет, тут уж не до шуток. Мы его все время предупреждали, но разве он слушал? Конечно, нет. Если бы вы видели его в это воскресенье! Весь багрово-синий, бедняга. Сердце, да еще этот грипп. Доктор сказал, что у него нарушился водно-солевой баланс, что-то вроде этого.

Она снова тряхнула головой, пытаясь сбросить тяжкие воспоминания.

– Как Дороти?

– Ничего хорошего, поэтому я и примчалась сюда из Фресно, чтобы помочь обоим. Вы знали, что она уже много месяцев больна?

– Нет, не знала, – повинилась я.

– О, да, очень больна. В июне у нее определили рак желудка. Была операция, а потом химиотерапия. От нее остались кожа да кости. Морли ужасно переживал, а ушел первым.

– Вы не знаете, вскрытие будут делать?

– Не знаю, что решила Дороти. Он был у врача всего лишь неделю тому назад. Дороти настояла на лечебной диете, и он наконец-то согласился. В таких случаях вскрытие необязательно, но вы же знаете врачей – они своего не упустят. Я так переживаю за Дороти.

Я вздохнула в знак сочувствия.

Она сделала решительный приглашающий жест.

– Ладно, хватит об этом. Я так понимаю, что вам нужно осмотреть его кабинет. Входите и покажите, куда вам надо. Берите, что необходимо, и в случае чего приходите снова.

– Спасибо. Я могу оставить список досье, которые заберу.

Она замахала руками:

– В этом нет необходимости. Мы знаем мистера Кингмана много лет.

Я прошла в прихожую. Миновав коридор, мы оказались перед дверью в кабинет. В доме совсем не чувствовалось рождественской атмосферы. Пахло куриным бульоном.

– У Морли был еще офис здесь, в Колгейте? – спросила я.

– Да, но из-за болезни Дороти он в основном работал дома. Только по утрам ездил туда забрать почту. Вы захотите и туда заглянуть? – Она открыла дверь, и мы оказались в спальне, которую Морли превратил в кабинет, поставив сюда письменный стол и шкаф для бумаг. Ковер на полу был именно такой, каким я его себе представляла.

– Да, если я не найду эти досье здесь, вероятно, придется заехать в офис. Я смогу попросить у вас ключ?

– Не знаю, где он хранил ключи. Спрошу у Дороти. Боже мой! – всплеснула она руками, оглядевшись. – Неудивительно, что Морли никогда не приглашал к себе людей.

В комнате было довольно прохладно и царил такой беспорядок, какой может устроить только мужчина. "Интересно, если бы он знал, что смерть уже за углом, он бы поправил этот перекошенный стол? – подумала я. – Навряд ли".

– Я сделаю ксерокопии и верну бумаги на место как можно быстрее. Завтра утром кто-нибудь будет дома?

– Завтра у нас что? Среда? Да, наверное, я буду. Если же дверь будет заперта, то обойдите дом и положите папки на шкаф на заднем крыльце. Мы оставляем дверь открытой для женщины, которая приходит убирать, и для медсестры. Сейчас узнаю насчет ключа от офиса Морли. Дороти, вероятно, в курсе.

– Спасибо.

Женщина вышла, а я прошлась по комнате, пытаясь понять, как Морли работал с бумагами. Вероятно, время от времени он брал себя в руки и приводил кое-что в порядок. На столе валялись папки с надписями "Сделано", "В работе", "Срочно". Были еще две – "Необходимо сделать" и "Текущие дела". Была папка "Особое внимание". Но их содержимое не соответствовало названиям, здесь просто в беспорядке лежали старые бумаги.

Луиза вернулась со связкой ключей.

– Вам лучше взять все, – посоветовала она. – Бог знает, какой из них от двери его офиса.

– Они вам пока не нужны?

– Да вроде ни к чему. Занесите их завтра, если не трудно. Вот вам еще пакет, чтобы дотащить все эти бумаги.

– Вы уже заказали поминальную службу?

– Похороны состоятся в пятницу утром на кладбище Уинингтон-Блейк, здесь, в Колгейте. Не знаю, как перенесет их Дороти. Мы отложили похороны на конец недели, так как должен прилететь брат Морли. Он работает инженером на строительстве в Южной Корее и сможет быть здесь только в четверг. Если он опоздает, мы не сможем ждать.

– Я постараюсь прийти, – сказала я.

– Будет очень мило с вашей стороны. Морли всегда ценил внимание людей к нему. Разбирайтесь тут с бумагами, а когда закончите, поезжайте к нему в офис или куда нужно. Я должна идти делать укол Дороти.

Я еще раз поблагодарила ее. Она торопливо улыбнулась мне в дверях.

Следующие полчаса я провела за раскопками бумаг, относящихся к убийству Изабеллы и последовавшему уголовному процессу. Лонни хватил бы удар, если бы он узнал, как Морли ведет дела. В какой-то степени хорошее расследование невозможно без кропотливой бумажной работы. Если этого нет, человек может запросто оказаться в дурацкой ситуации, свидетельствуя в суде. Адвокат ответчика обычно норовит поймать детектива на какой-нибудь неточности.

Я аккуратно упаковала папки в пакет, туда же отправился календарь Морли, в котором были отмечены его встречи с людьми. Осмотрев все ящики стола, я убедилась, что никакая бумага не завалилась куда-нибудь в угол. Бросив связку ключей в свою сумочку, я направилась к выходу. В другом конце коридора слышался приглушенный разговор сестер.

По пути к выходу я заглянула в гостиную. Здесь стояло старое, потрескавшееся кожаное кресло и столик со следами от бокалов, когда-то стоявших на нем. В небольшом ящике стола было пусто, но я успокоилась, поскольку сделала все, что могла.

Следующая остановка была в офисе Морли на одной из узеньких улочек Колгейта. Этот квартал занимали небольшие фирмы из сферы обслуживания – слесарная мастерская, домашний врач, бюро по продаже недвижимости. Вероятно, все они размещались в помещениях бывших квартир. Чтобы попасть в офис Морли, надо было сначала пройти через бывшую гостиную, ставшую парикмахерской. Я решила пройти в офис через черный вход, который для Морли был основным, так как здесь имелась табличка с его именем, но ничего не вышло – ни один ключ из связки не подходил к замку. Я осмотрела окно, но оно также было заперто. Тут я вспомнила, что не могу позволить себе запрещенные приемы: мое дело – собирать документы и свидетельства. О, где ты, время отмычек и взломанных дверей?!

Пришлось уподобиться обычному законопослушному гражданину: я обогнула дом и вошла в парикмахерский салон. Окна, украшенные наклейками с рождественскими эльфами и надписями, елка в углу, четыре кресла. В одном женщине делали перманент, парикмахер разделял волосы на пряди и накручивал их на бигуди. Жидкость, которой он при этом пользовался, источала страшное зловоние – что-то вроде тухлых яиц. В другом кресле красотке делали массаж лица, картина была зловещей, поскольку у клиентки слезы лились, не переставая. Тем не менее она без устали щебетала со своей парикмахершей. В третьем кресле делали маникюр.

В конце салона имелась дверь, которая, по моим понятиям, должна была вести в офис Морли. Какая-то женщина в углу складывала стопку полотенец. Заметив мое замешательство, она устремилась мне навстречу. На груди у нее была табличка: БЕТТИ. Меня удивила ее голова: воистину, сапожник без сапог. Какой-то мастер-фантаст так поработал над ее волосами (ей было за пятьдесят), что она выглядела устрашающе – бритый затылок и огромный начес на лбу. Женщина потянула носом воздух и поморщилась:

– Ну и ну! Людей на Луну отправляют, а перманент с приятным запахом придумать, не могут!

Она поправила свободное кресло и окинула меня оценивающим взглядом.

– О Боже! Вам срочно надо подстричься. Садитесь.

Я огляделась, не понимая, к кому она обращается.

– Вы мне говорите?

– Да вроде больше некому.

– Нет-нет, я зашла по другому делу. Мне нужно попасть в офис Морли Шайна, а с улицы я зайти не смогла.

– О, знаете, как это ни печально, но должна сообщить вам, что Морли скончался на днях.

– Я знаю. Извините, что не представилась. – Я вынула удостоверение и протянула его женщине.

Она долго изучала его, потом нахмурилась, указывая на мою фамилию.

– Как вы это произносите?

– Кинси.

– Нет, фамилию. Оканчивается на "они"?

– Нет. Милхоун.

– О, Милхоун, – повторила она старательно. – Я подумала, что это звучит, как Милхони – знаете, есть такой сорт мяса к завтраку. – Она повертела в руках мое удостоверение. – Вы, случайно, не из Лос-Анджелеса?

– Нет, я местная.

Она вновь посмотрела на мои волосы.

– Я спросила, откуда вы, потому что ваша прическа похожа на те, что делают в Мелроузе. Асимметричная, так, кажется, это называется, в форме эллипса. Что-то вроде этого. Такое впечатление, что на волосы упала небольшая люстра.

И она захохотала над собственной шуткой.

Я оглянулась, пытаясь поймать свое отражение в зеркале. Действительно, моя прическа выглядела странновато. Я давно не стригла волосы, и они были разной длины. На макушке лежали нераспутанные пряди. Я заколебалась:

– Так вы думаете, мне стоит подстричься?

Она рассмеялась:

– Вы еще спрашиваете. Такое впечатление, что какой-то сумасшедший лунатик обкорнал вас маникюрными ножницами.

Мне это сравнение показалось не очень удачным.

– Зайду подстричься в другой раз, – сказала я. Прежде всего дело. И потом, неизвестно, как будет выглядеть новая прическа, что она будет напоминать и понравится ли мне. – Я работаю на адвоката, которого зовут Лонни Кингман.

– Да-да. Я знаю Лонни. Его жена ходит в ту же церковь, что и я. А при чем здесь он?

– Морли выполнял для него кое-какую работу, а я продолжаю начатое им расследование. Мне нужно попасть к нему в офис.

– Бедняга, – вздохнула она. – У него же еще жена болела. Он ухаживал за ней много месяцев и, насколько я знаю, здесь почти не появлялся.

– Я думаю, он работал дома, – предположила я. – Так я могу отсюда попасть в его офис? Я вижу там дверь. Она ведет в его комнату?

– Да. Морли пользовался ею тогда, когда налоговый инспектор поджидал его у главного входа.

– Это бывало частенько? – поинтересовалась я.

– Да, особенно в последнее время.

– Вы не будете возражать, если я зайду и возьму нужные мне папки?

– Почему бы и нет? Наверняка там нет ничего бесценного. Заходите и берите, что вам нужно. Здесь нет замка, только задвижка.

– Спасибо.

Я открыла дверь и оказалась в комнате, служившей спальней в те времена, когда дом использовали под жилье. Пахло плесенью. Ковер на полу был грязно-коричневого цвета – такой фон удачно скрывает пятна, за что его, очевидно, и выбрали. Зато пыль на нем хорошо заметна. Имелся в комнате стенной шкаф, куда Морли прятал всякое барахло, и небольшая ванная с туалетом. На какое-то время у меня заныло в груди – неужели я закончу свои дни в такой же комнате – девять на двенадцать, в жалкой роли захолустного частного детектива? Я села в заскрипевшее подо мной вертящееся кресло. Просмотрела его настольный календарь, ящики стола. Там ничего не было, кроме старых ручек, ластиков и степлера без скрепок. Вероятно, Морли частенько перекусывал в своем офисе – в корзине для бумаг валялись пустые коробки из-под пирожных. Следы его утренних трапез.

Я встала и подошла к полкам с папками. На букву В, на Войт/Барни, нашлось несколько папок с разнокалиберными документами. Я перенесла их на стол и начала разбирать. Хлопнула дверь, я подпрыгнула от неожиданности.

Это была Бетти из парикмахерского салона.

– Нашли, что искали?

– Да, все в порядке. Кажется, он держал почти все свои бумаги дома.

Она скорчила гримасу, понюхав воздух в комнате. Затем прошла прямо к корзине для мусора.

– Дайте-ка я вынесу это отсюда. Не дай Бог, еще муравьи появятся. Морли часто заказывал себе пиццу, дома-то за ним следила жена. Он же должен был сидеть на диете, но не было и дня, чтобы он не приносил что-нибудь из китайского ресторанчика или из "Макдональдса". Он любил поесть. Я, конечно, ничего не говорила ему, но, по-моему, надо было лучше относиться к собственному здоровью.

– Сегодня я слышу эту фразу уже от второго человека. Да, видно с людьми ничего не поделаешь, каждый выбирает путь и уже не сворачивает. Я забираю отсюда календарь и несколько папок с делами. Спасибо, что разрешили сюда войти. Думаю, через неделю кто-нибудь из семьи заберет вещи.

– Вам самой офис не нужен?

– Во всяком случае, не такой, – сказала я без размышлений. Только потом поняла, что ответ мог прозвучать оскорбительно, но сказанного не вернешь. Бетти ушла по своим делам, в последний раз я увидела ее, когда она выставляла на улицу мусорную корзину.

Вернувшись к машине, я свалила бумаги на заднее сиденье и помчалась обратно в город. Нашла стоянку и зашла в библиотеку. Мне нужен был зал периодики. Комплект "Санта Тереза диспэтч" шестилетней давности нашелся довольно быстро. Особое внимание я уделила 25, 26 и 27 декабря, то есть тому времени, когда была убита Изабелла Барни. Газета была переснята на микрофильм, и я терпеливо перематывала пленку, пока не дошла до интересующего меня места. Рождество тогда пришлось на воскресенье. Изабелла была убита в первые часы понедельника. Может быть, найдется какое-то событие, которое поможет оживить память людей? Оказалось, накануне Калифорнию охватил сильный ливень, опасно поднялся уровень воды в реках. Одного человека сбила машина на Стейт-стрит, было два ограбления домов и похожий на поджог пожар в одной из частных фотостудий. Я записала и такое происшествие: трехлетний ребенок ранил себя из пистолета, который он нашел в машине родителей. Пистолет был 44-го калибра.

Благодаря этим описаниям, я и сама кое-что вспомнила о той ночи. Вспомнила, как видела пожар, о котором писали в газетах, когда ехала по шоссе домой. Пламя корчилось под сильным дождем, испуская облака пара в черное небо. Именно тогда в приемнике неожиданно зазвучала песня Джеймса Тейлора "Дождь и огонь", и меня до глубины души пронзило это совпадение. Правда, вспышка памяти погасла так же внезапно, как и возникла.

Я промотала еще несколько метров пленки, но ничего существенного не обнаружила. Заказала копии всех интересных газетных статей, заплатила за них и на ходу начала обдумывать, с кем стоит встретиться и как подвести этих людей к воспоминаниям о днях шестилетней давности. Спросили бы меня, что тогда происходило, и я бы ничего не вспомнила, кроме крошечного отрывка. Все остальное покрыто мраком забытья.