Встреча с Саттоном оставила мне груз вины. Если бы он мог читать мысли, то не благодарил бы меня за вежливость, потому что, если честно, он достал меня, дальше некуда. Не знаю, чего он хотел, внимания или эмоциональной поддержки, но я не готова была дать ничего из этого. Даже со своей коллекцией раненых пташек, он казался одиноким и болтался без дела.

Мне не нравилось испытывать к нему жалость, потому что это делало меня необъективной.

Каким-то образом он поймал меня на крючок, в то время как я должна была двигаться дальше.

По дороге домой я прокручивала в голове наш разговор. Светловолосый и не очень высокий? Увольте меня. Я не обращала внимания на скопление зевак, и теперь было слишком поздно что-либо вспоминать. Собака есть собака, и даже если Саттон был прав насчет парня, какая разница? Я могла понять его жалобное желание убедить в своей правоте. Ему никто не верил. Я попыталась представить себя в положении, когда любые наблюдения, которые я делаю, объявлялись неправдой. Что еще нужно, чтобы почувствовать себя беспомощным и маленьким? Я решила признать возможность ему поверить и отложить дело в сторону без предубеждения.

Оказавшись вблизи от дома, я поискала место для парковки и нашла его возле угла Албани и Бэй. Выключила мотор, заперла машину и прошла полквартала до дома. Я издали заметила женщину у моей калитки. Ей было за семьдесят, и в свое время она, должно быть, выглядела внушительно. Я прикинула, что в ней было около метра восьмидесяти пяти роста. Учитывая обычное уменьшение роста с годами, в молодости она была, наверное, под метр девяносто.

Ее лицо было худощавым, хотя ее осанка говорила, что она привыкла носить существенный вес. На ней были слаксы, которые сидели низко на бедрах, и тщательно отглаженная белая рубашка с кардиганом лавандового цвета поверх нее. Я подозревала, что ее неуклюжие спортивные туфли служили больше для удобства, чем для скорости. Ее металлически-седые волосы были заплетены в косичку и уложены на голове тонкой цепочкой. На руке у нее висела кожаная сумка, и она держала исписанный листок бумаги, что заставило меня подумать, не потерялась ли она.

— Я могу что-нибудь для вас сделать?

Она не смотрела на бумагу, но я заметила, что она слегка дрожит.

— Вы — Кинси Миллоун?

— Да.

— Надеюсь, вы сможете мне помочь.

— Я точно могу попробовать.

— Я боюсь, что произошла ошибка. Кое-что было послано вам по ошибке, и мне нужно получить это обратно.

— Неужели. И что это такое?

— Фотоальбом. Я была бы благодарна, если бы вы вернули его как можно скорее. Вообще-то, сегодня, если это удобно.

Я сохраняла лицо непроницаемым, но знала, о чем именно она говорит. Моя тетя Сюзанна прислала мне этот альбом вскоре после того, как мы познакомились, примерно в это же время в прошлом году. Посылка пришла, когда меня не было в городе, так что Генри передал ее Стэси Олифанту, который отвез ее в городок Кворум в пустыне, где мы работали над делом. Альбом был старый, наполовину заполненный фотографиями семьи Кинси, и я была тронута этим жестом. Не было никаких признаков, что альбом мне одолжили на время, хотя, когда я теперь думала об этом, я понимала, что он не был моим, чтобы хранить.

Я сказала:

— Извините, но я не уловила ваше имя.

— Беттина Тургуд. Я приехала из Ломпока, надеясь избежать дальнейших неприятностей.

— Кто устроил неприятности?

Она поколебалась.

— Ваша кузина, Таша.

— При чем тут она?

— Она спланировала событие. Она сказала, что послала вам приглашение.

— Конечно. Я получила его на прошлой неделе.

— Ей нужны старые семейные фотографии для большого дисплея, который она делает. Но, когда она попросила у Корнелии альбом, его нигде не нашли. Таша очень рассердилась, и теперь Корнелия винит во всем меня.

— Когда вы говорите Корнелия, я так понимаю, вы имеете в виду Гранд.

— Вашу бабушку, да. Таша думает, что Корнелия просто упрямится, отказываясь отдать альбом, потому что считает себя главной хранительницей семейной истории. Они двое сильно повздорили.

— Почему тетя Сюзанна ничего не сказала? Это она послала мне альбом. Если она хочет его вернуть, надо было просто сказать.

— О, нет, дорогая. Сюзанна не посылала альбом. Это я послала.

— Вы?

Она кивнула. — В прошлом апреле.

— Почему вы это сделали? Вы меня не знаете.

— Корнелия велела. Я спорила до посинения, но она велела мне послать его вам, и я сделала это. Теперь, конечно, она забыла обо всем. Она перевернула дом вверх дном в поисках альбома. И когда не нашла, обвинила меня в том, что я передала его Таше за ее спиной.

Тогда я решила, что с меня хватит.

Я покосилась на женщину, пытаясь понять, о чем она говорит. Я понимала, что она сказала, но я никогда не встречалась с бабушкой и понятия не имела, зачем ей посылать мне семейный альбом.

— Вы в этом уверены?

— Да конечно. Вам не надо верить мне на слово, у меня есть доказательство.

Она открыла сумку и вытащила зеленую открытку, в которой я узнала почтовую квитанцию.

Беттина передала ее мне, и я увидела дату и время, когда посылка была отправлена и место для росписи получателя. Я узнала подпись Генри. Он часто расписывается за меня, когда меня нет дома и условия доставки позволяют. Там также была запись, что посылка отправлена из Ломпока, все совпадало с тем, что мне известно. Почему бы этой женщине лгать? Откуда ей знать обо мне и альбоме, если она не отправляла его с самого начала?

— Почему бабушка велела вам отправить его мне?

— Я понятия не имею. Никто не осмеливается задавать ей вопросы. Теперь, когда она забыла, тем более бессмысленно спрашивать.

Так, очень мило. Отправка альбома была единственным жестом, который бабушка когда- либо сделала в мою сторону. Теперь она не только отбирает его, да еще и стерла само событие из памяти. Я тут умилялась по поводу тети Сюзанны, и этой иллюзии меня тоже лишили. Конечно, Беттина в этом не виновата. Она жалобно смотрела на меня.

— Что-нибудь не так? — спросила я.

— Извините, не могу ли я воспользоваться вашими удобствами?

— Вам нужно в туалет.

— Да.

— Тогда почему бы вам не зайти в дом?

— Спасибо большое.

— Я могу приготовить вам чашку чая.

— Спасибо, дорогая. Это было бы замечательно.

Беттина прошла за мной через калитку к дому, где я открыла дверь и пропустила ее внутрь.

В моей квартире всегда прибрано, так что я не волновалась, что опозорю себя немытой посудой в раковине. Я волновалась, что у меня кончились чайные пакетики и молоко достигло достаточного возраста, чтобы пахнуть как младенческая отрыжка. Я посоветовала Беттине воспользоваться ванной на первом этаже, чтобы «освежиться», слово, которое пожилые люди употребляют вместо «писать, как скаковая лошадь после долгого бега».

Как только за ней закрылась дверь, я бросилась на кухню, чтобы проверить запас чайных пакетиков. Когда я открыла дверцу шкафчика, оттуда вылетела маленькая белая моль, которая была либо зловещим предзнаменованием, либо признаком наличия жучков.

Я открыла жестяную банку и обнаружила, что осталось три пакетика. При заглядывании в холодильник выяснилось, что молока нет вовсе, зато есть лимон, сок которого я собиралась смешать с содой, чтобы вымыть пластиковый контейнер, испачканный помидорами.

Этому трюку я научилась у тети Джин, которая славилась умением решать хозяйственные проблемы, в отличие от проблем реального мира.

Я наполнила чайник, поставила на плиту и включила горелку. Нарезала лимон. Достала чашки и блюдца, аккуратно положив чайный пакетик и бумажную салфетку возле каждой чашки. Когда Беттина появилась, мы сели и выпили чаю, прежде чем вернуться к интересующему нас предмету. К этому времени я смирилась с тем, чтобы отдать альбом, который лежал у меня на столе. У меня не было никакого права на него, и, судя по словам Беттины, вернуть его, значило почти спасти ей жизнь. Разобравшись с этим, я решила, что заодно могу получить какую-нибудь информацию. Я спросила:

— Что произойдет, когда вы положите альбом на место? Разве Гранд ничего не заподозрит?

— Я все уже продумала. Я могу засунуть его под кровать или в сундучок, который она хранит в шкафу. Я могу даже оставить его на видном месте, чтобы все думали, что он так и лежал там, у нее под носом. Есть даже рассказ об этом.

— «Украденное письмо», Эдгар Аллан По.

— Точно.

— Я до сих пор не могу понять, почему она мне его послала.

Беттина отмахнулась.

— Она вбила идею себе в голову. Когда она что-то решила, вам лучше делать, как сказано.

Она ненавидит, когда ей перечат, и отказывается объяснять. Когда она отдает команду, вам лучше быстренько исполнять, если вы знаете, что хорошо для вас. Не в обиду будь сказано, но она скандалистка.

— Я слышала об этом. Почему вы ее терпите?

Она отмахнулась и от этого вопроса.

— Я кланялась ей так долго, что у меня не хватило бы сил противостоять ей сейчас. К тому же, я живу в ее доме и не хочу, чтобы она меня выгнала.

— Вы ее ассистентка?

Беттина рассмеялась.

— О, нет. За такую работу не платят. Я помогаю ей из благодарности.

— За что?

— Корнелия может быть трудной, но может быть и добросердечной и щедрой. Она сделала мне большое добро много лет назад.

— И что это было?

— Я осталась сиротой и росла в приюте. Она и ваш дедушка взяли меня к себе и растили как свою собственную. Она брала и других детей, но я была первой.

— Вам повезло. Я сама сирота, но меня она не взяла.

Улыбка Беттины исчезла, и она посмотрела на меня с беспокойством.

— Надеюсь, вы простите меня, дорогая, но вы сказали это с горечью.

— Нет, нет. Я такая от природы. Всегда так говорю.

— Ну, надеюсь, я вас не обидела.

— Вовсе нет. Почему бы вам не рассказать всю историю? Мне будет интересно.

— Рассказывать особенно нечего. С пяти до десяти лет я жила в заведении под названием «Детский рай святого Джерома Эмилиана». Он был святым-покровителем сироток и брошенных малюток. Мои родители оба умерли во время эпидемии гриппа в 1918 году.

В любом приюте создаются ассоциации псевдо-братьев и сестер, так что, наверное, у меня была, в своем роде, семья. Нас кормили и у нас была крыша над головой, но было мало любви и привязанности и не было настоящей близости с остальными. Монахини были холодными. Они приходили в монастырь, оставляя свои семьи, бог знает, по каким причинам. У самых преданных не всегда получалось остаться. Они становились послушницами из-за страсти к церкви, но жизнь не была такой, как они воображали.

Они часто были несчастны: тосковали по дому и были напуганы. Страсть не ведет вас далеко, потому что она проходит. Тем монахиням, которые оставались, которые действительно чувствовали себя как дома, было нечего нам дать. Дистанция их устраивала.

Когда ваши бабушка и дедушка вытащили меня из этого окружения, они изменили курс моей жизни. Не знаю, что бы со мной стало, если бы я там оставалась до взрослого возраста.

— Вы были бы отмечены на всю жизнь, как я.

— О чем вы говорите, «отмечены на всю жизнь»? Вас вырастила сестра вашей матери, Вирджиния. Разве не так?

— Неоднозначное благословение, если оно вообще было.

— Благословение, которое все равно считается.

Беттина замолчала и взглянула на часы.

— Я лучше побегу, пока Корнелия не заметила, что меня нет. Сказать Таше, что она может ждать вас двадцать восьмого?

— Я все еще об этом думаю.

Когда мы закончили чаепитие, я положила альбом в бумажный пакет и проводила Беттину до машины, где она потрепала меня по щеке, сказав:

— Спасибо вам. Я боялась, что ничего не получится и дело кончится плохо.

— Рада была помочь.

Она приложила руку к щеке.

— Я не думала спрашивать, но, может быть, у вас есть свои фотографии, которые вы хотели бы поместить на дисплей?

— Вообще-то, нет. Тетя оставила коробку с фотографиями, но там нет членов семьи. Возможно, у нее были какие-то, и она уничтожила их перед смертью. Я узнала, что у меня есть родственники только четыре года назад.

— Ах вы, бедняжка. Ну, если вы хотите какие-нибудь из этих, мы можем сделать копии. Я уверена, что Корнелия не будет против.

— Не беспокойтесь. Я прожила достаточно долго без этого, надеюсь прожить и дальше.

— Ну, если вы уверены.

— Я уверена.

Мы вежливо распрощались, и я смотрела, как она садится в машину. Она проехала по улице и исчезла за углом. Я повернулась и пошла к дому с растущим чувством раздражения. В чем я была уверена, после всего, это в том, что моя задница была покрыта глазурью и подана мне на тарелочке. Бабушка брала сирот? Засверлиться веником.

Я убрала со стола, сложив чашки, блюдца и ложечки в раковину. Включила горячую воду, пустила струю жидкости для мытья посуды и смотрела, как появлялись пузыри. Выключила воду, вымыла посуду и положила в сушилку. Когда я открыла кухонный шкафчик, оттуда вылетела еще одна моль. Я начала вытаскивать продукты с полок, осторожно их инспектируя. На крышке полупустой коробки с кукурузной крупой был маленький кусочек чего-то в паутине, как крошечный гамак для насекомых. Я заглянула внутрь и увидела личинки, ползающие по крупе, как дети, играющие в куче песка.

Я достала бумажный пакет и бросила в него коробку с кукурузной крупой, за которой последовала мука, которую я даже не стала проверять. Я не могла вспомнить, зачем мне вообще понадобилось покупать муку и кукурузную крупу, но они находились у меня достаточно долго, чтобы в них завелись паразиты.

В интересах санитарии я выкинула крекеры, два заблудших пакетика хлопьев, пакет макарон и круглый картонный контейнер овсянки, крышку которого я не осмелилась поднять.

В конце концов, я поставила пакет на стол и опустошила туда весь шкафчик. В результате моего буйства там ничего не осталось, что позволило мне отскрести полки. Хорошо. Теперь идеально. Можно начинать жизнь сначала.

Когда зазвонил телефон, я вышла из кухни и подошла к письменному столу. Перед тем, как снять трубку сделала глубокий вдох, чтобы не убить несчастного, оказавшегося на другом конце линии.

— Алло?

— Кинси?

— Да.

— П.Ф. Санчес из Пуэрто. Я нашел имя ветеринара и решил вам сообщить.

— Вы нашли? Ой, как здорово! Я не ожидала, что вы позвоните.

Я подвинула поближе блокнот и открыла ящик в поисках ручки или карандаша.

— Я думал, что это может вас удивить. Я был уверен, что знаю, где искать, но попутно мне пришлось приводить в порядок все остальное. Это отрицательная черта хранения слишком большого количества бумаг. Все приходит в беспорядок. У вас есть бумага и ручка?

— Да. Давайте.

— Ветеринара звали Уолтер Макнэлли. Его заведение было на Дэйв Левин. Больница для животных Макнэлли. У меня есть адрес и телефон того времени.

Он назвал их, а я записала.

— Вы сказали «Уолтер» или «Уокер»?

— Уолтер, через «т».

— Странно. Кажется, я училась в школе с его сыном. А как насчет даты, когда усыпили Улфа?

— 13 июля 1967.

— Спасибо. Вы молодец.

— Пожалуйста. Рад был помочь. Если узнаете что-нибудь интересное, позвоните мне?

— Конечно.

Я достала телефонный справочник и открыла желтые страницы, в поисках списка ветеринаров. Там не было ни Макнэлли, ни больницы для животных Макнэлли.

Я открыла белые страницы, но единственными Макнэлли были Уокер и Каролин в Хортон Рэвин. Я записала их адрес и телефон. Сняла трубку и задумалась.

Хотя я знала Уокера, между нами не существовало никаких отношений. В выпускном классе мы с Уокером Макнэлли встречались на уроках американской истории. В то время я находилась в фазе протеста (которая длилась все старшие классы), так что меня больше интересовало прогуливание уроков, чем их посещение. В результате я успевала не очень хорошо. Но, опять же, я не была отличницей и когда не прогуливала, так что из-за моего плохого поведения большого ущерба не случилось. Единственный урок истории, который я запомнила, был в день, когда мы обсуждали различие между английской и американской социальной структурой. Учитель хотел, чтобы мы оценили причины, из-за которых колонисты основали эту нашу храбрую новую землю, и почему они в конце концов порвали с тиранией короны. По его мнению британцы непреклонно отстаивали классовые различия, в то время как мы, американцы — нет. Можете себе представить мое удивление.

Последовал оживленный обмен мнениями, большинство из них было озвучено ребятами из Хортон Рэвин, родители которых были состоятельны и поэтому глубоко убеждены в социальном равенстве. Конечно, у всех в Америке были равные возможности! Только у детей из Хортон Рэвин их было больше, чем у остальных.

Я помнила, что Уокер был элегантным, с некоторой беспечностью студента частной школы, которой я восхищалась и побаивалась издалека. Он был хорош собой, отстраненный и уверенный. Он и его окружение принимали привилегии как что-то само собой разумеющееся, и почему бы нет? Ну и бог с ними. Что вызывало мой интерес, это его неуправляемая сторона. Он увлекался быстрыми машинами и быстрыми девушками.

У быстрых девушек были деньги, ничего вульгарного, но они были отчаянными. Я запомнила двух из них, Кэсси Вейсс и Ребекку Рэгсдейл, с их идеальной кожей, идеальными зубами и подтянутыми атлетическими телами. Они были дружелюбны, как могут быть дружелюбны девушки, которые знают, что они лучше тебя. Уокер встречался с Ребеккой, а потом бросил ее ради Кэсси.

В те дни популярным местом для объятий и поцелуев служил небольшой парк на вершине холма, который окрестили Пиком страсти. По вечерам в пятницу и субботу парковка была заполнена машинами с запотевшими стеклами и большим количеством резких движений на передних и задних сиденьях. Те, кто искал большего комфорта и уединения поднимались на самую вершину, где были установлены столы и скамьи для пикников и огромная беседка, в которой выступали музыкальные группы на летних концертах.

Последние два года парк был закрыт для публики после того, как группа подростков устраивала там фейерверки, отчего загорелась сухая трава, и беседка сгорела дотла.

К концу школьного года Кэсси была беременна и присутствовала на выпускной церемонии в мантии, под которой, казалось, скрывался украденный из спортзала баскетбольный мяч.

Ребекка погибла в октябре того же года, после падения с третьего этажа студенческого общежития.

По слухам, это произошло, когда она занималась на балконе сексом с членом местного студенческого братства, но, конечно, это не он ее столкнул. Скорее всего, она упала, когда блевала через перила.

Что касается Уокера, он много курил, много пил и покупал травку у шпаны, с которой я была в приятельских отношениях. Позже я слышала, что он сам торговал наркотиками, хотя никогда не видела доказательств. Я сама никогда не собиралась торговать травой, потому что знала, что, если попадусь, наказание будет намного строже, чем то дерьмо, которое пролилось бы на голову Уокера, если бы его поймали на том же самом. Это не казалось мне несправедливым. Просто так устроен мир.

Так что я собираюсь делать, позвонить парню и заново представиться? Что плохого может случиться, если я наберу его номер столько лет спустя?

Я решила не морочить себе голову предположениями. Может быть, условия соревнования для нас сейчас выровнялись, или, есть очень небольшой шанс, что я не нахожусь в той же глубокой яме. Я взяла трубку и набрала номер. Ответила женщина.

— Могу я поговорить с Уокером?

— Его нет дома. Можете позвонить ему в Монтебелло Банк и Траст позже, на неделе.

Ее тон был отрывистым.

— Спасибо. Я попробую. Это Каролин?

— Да.

— Можно ему передать кое-что, на случай, если я не дозвонюсь ему на работу?

— Ладно.

— Прекрасно. Меня зовут Кинси Миллоун. Мы с Уокером вместе учились в школе. Я хочу связаться с его отцом. Он ведь ветеринар, правда?

— Он был, но теперь на пенсии.

— Я так и подумала, когда не нашла его в «Желтых страницах». Он до сих пор здесь, в городе?

Последовало молчание, потом она спросила:

— А в чем, вообще, дело?

— Послушайте, я понимаю, что это звучит странно, но я хотела бы поговорить с ним о собаке, которую он усыпил.

— У Уолтера какие-то неприятности?

— Вовсе нет. Я просто хочу задать ему пару вопросов.

— Вы рекламируете что-то по телефону? Дело в этом? Потому что ему ничего не нужно, и нам тоже.

Я засмеялась.

— Я ничего не продаю. Я — частный детектив…

Связь оборвалась.

Полностью моя вина. Обычно я не вытягиваю информацию по телефону. Слишком легко для другой стороны увернуться и ускользнуть. При разговоре лицом к лицу в игру вовлекаются социальные условности. Люди обычно улыбаются и смотрят в глаза, уменьшая любой намек на агрессию. Во мне метр шестьдесят семь, я вешу пятьдесят четыре килограмма и не кажусь опасной среднему гражданину. Я много улыбаюсь и разговариваю вежливо, обсуждая дела в неугрожающей манере, что обычно дает мне по крайней мере часть того, чего я хочу.

Все, что я получила от контакта с Каролин, это то, что ее свекор ушел на пенсию, что я и так подозревала с самого начала. Она проигнорировала мой вопрос, живет ли он до сих пор в городе, что заставило меня поверить, что живет. Если бы он жил где-то еще — в другом городе или штате, проще всего было так и сказать. Если он живет в Санта-Терезе, мне предстояла нешуточная работенка. Санта-Тереза битком набита дорогими домами для пенсионеров, домами для престарелых и пансионатами для пожилых и инвалидов. Если я буду их обследовать, лично или по телефону, это затянется неизвестно насколько, без всякой гарантии успеха.

Еще раз я соотнесла свое желание знать правду с усилиями, которые для этого потребуются.

Как обычно, победило мое фундаментальное любопытство. Я знала, что без особенного поощрения на меня сходит дух охоты, и я откладываю в сторону все остальное, пока не одержу победу. Возможно, это форма психической болезни, но годами это срабатывало успешно.

Перый шанс, который у меня был — сбегать в Монтебелло Банк и Траст. Может, я смогу уговорить Уокера дать мне информацию в память о добрых старых днях.