Джон Корсо

Лето 1967

Изумительная Мона организовала восьминедельное путешествие по Франции и Италии, с отъездом после окончания учебного года, в июне. Она с девочками бывала в Европе, будучи замужем за первым мужем, и теперь хотела обновить радость путешествия за границу с Лайонелом на прицепе. Лайонел рассматривал поездку как возможность сделать исследования для книги о малоизвестных американских писателях-эмигрантах, работавших в Париже после Первой мировой войны.

В мае последнего учебного года Джона в школе Санта-Терезы его академические достижения были настолько плохи, что было ясно, что школу он не закончит. Как последствие, он был исключен из семейной поездки.

Ему не хватало трех баллов до требуемых для получения диплома, и он умудрился довести до белого каления всех, включая преподавателя английского, мистера Сноу, который однажды задержал его после урока. Мистеру Сноу было тридцать пять, он был увлеченным и энергичным, новым в школе, где он преподавал английский язык и писательское искусство. У него было два опубликованных романа и он работал над третьим.

Мистер Сноу сидел на краю стола, с открытым классным журналом перед ним. Он вел пальцем по колонке с оценками Джона, многие из которых были «неудовлетворительно».

Он качал головой, в то время как Джон сидел в переднем ряду, в позе человека, размышляющего о своих грехах.

— Я не знаю, что с тобой делать, Джон. Этот предмет — факультативный. Это все, что тебе было нужно, чтобы закончить школу, но ты все испортил. Ты умный парень и пишешь хорошо, когда и если соберешься это сделать. У тебя может быть даже какой-то талант, который прячется под твоим толстым черепом. Если бы ты сдал хотя бы половину заданий, ты бы прошел без проблем. Почему ты это делаешь?

Джон пожал плечами.

— Темы скучные. Они не имеют ко мне отношения.

— Не имеют отношения? Ты смеешься?

— Что вы хотите, чтобы я сказал?

— Откуда взялась вся эта ерунда? Я не могу понять. Ты хорошо учился в Климпе до девятого класса. Я знаю, потому что звонил туда и проверял. Теперь твой средний балл пошел в унитаз. Я не думаю, что ты потерял баллы IQ. Так в чем же дело?

Джон пожал плечами. Он не сводил глаз с мистера Сноу, но его лицо ничего не выражало.

Мистер Сноу внимательно посмотрел на него.

— У тебя проблемы дома?

— Да, в общем-то, нет.

— Хочешь поговорить об этом?

— Там не о чем говорить.

Мистер Сноу прикрыл на мгновение глаза и зашел с другой стороны.

— У тебя есть планы насчет колледжа?

— Может быть, городской колледж. Я еще не решил.

— Ну, тебе лучше поторопиться. Если ты не будешь в колледже, тебя могут призвать в армию.

— Я думал, они забирают парней постарше.

— Хочешь попробовать? В последние два года они увеличили призыв до тридцати пяти тысяч в месяц. Это много молодых людей.

— Да, сэр. Я это знаю, — ответил Джон вежливо, но нетерпеливо.

Мистер Сноу отложил журнал в сторону.

— Тебе нравится писать? Потому что, когда ты снисходишь до этого, ты не так уж плох.

— Писать — это ничего. Мне нравится. Не то, чтобы все время, но иногда.

Мистер Сноу изучающе оглядел его.

— Вот что я хочу сделать. Я запишу тебя на независимую учебную программу, только двое, ты и я. Сдашь работу и ты пройдешь. Я гарантирую. Мистер Албертсон может даже разрешить тебе пройти через выпускную церемонию. Мы можем оставить твой диплом незаполненным и позаботиться об этом в конце летней школы, при условии, что ты все не испортишь.

— Что я должен сделать?

— Ну, Джон, это литературный предмет. Ты должен писать, как это ни странно. Если тебе кажутся скучными мои темы, придумай свою.

— Какую?

— Какую хочешь. Можешь выбирать — или пишешь на темы, которые задаю я, или придумывай свои. В конце каждой недели ты приносишь все, что написал, я имею в виду все — неудачные начала, вычеркивания, плохие куски, неправильные идеи. Если хоть раз не принесешь — конец. Договорились?

— Я подумаю над этим.

— Я сделал деловое предложение. Оно действует десять минут.

Мистер Сноу демонстративно посмотрел на часы.

— Ладно, договорились.

Джон подумал, что это может быть интересным. Ему нравился мистер Сноу. Парень был прямым и напористым, и Джон доверял ему.

— Когда я должен начать?

— После того, как закончатся занятия. После этого ты докладываешь мне здесь каждую пятницу, в девять утра.

Джон поднялся на ноги и пошел к выходу. Когда он выходил из комнаты, мистер Сноу сказал:

— На здоровье.

Джон закрыл за собой дверь, но он улыбался.

* * *

В пятницу утром Лайонел, Мона и девочки уехали в лимузине в аэропорт. Джон умудрился выглядеть печальным и раскаивающимся. Его отлучили от семейного удовольствия, но он принимает наказание как мужчина. Мона знала, что он притворяется, но это входило в его намерения. Лайонел крепко обнял его, как будто между отцом и сыном была ох-какая привязанность. Потрепал его по плечу:

— Береги себя. У тебя есть все, что нужно?

— Горячая вода не помешала бы.

Лайонел нахмурился.

— Я думал, мы купили тебе новый нагреватель. Я говорил Моне после нашего последнего разговора. Но это было несколько месяцев назад.

— Наверно, она забыла.

Тон Джона был нейтральным, и он смотрел на отца бесхитростным взглядом.

Лайонел бросил раздраженный взгляд на жену и сказал:

— Позвони водопроводчику. У Моны есть телефон, в записной книжке. Скажи, что нам нужен нагреватель для воды на триста литров, и счет пусть выпишут на мое имя. Можешь договориться об установке и сделай это поскорее.

— Спасибо.

Когда лимузин скрылся из вида, Джон почувствовал огромное облегчение. Как будто его выпустили из тюрьмы. Ему нравилось хозяйничать в большом доме, хотя, большую часть времени он проводил в комнатах над гаражом. Большой дом был чистая Мона — ее вкус, ее стиль, дорого и чрезмерно. Он обшарил все ее ящики, но узнал немного, разве что она пользуется лубрикантом K-Y.

Лайонел оставил ему достаточно денег на еду и бензин для его скутера. В марте Джон разбил свою машину, и Мона не позволила ее заменить. Ну и ладно. Он вернулся к своему мопеду, который отец купил ему в десятом классе. Когда приблизился конец учебного года, Джон спросил отца, может ли он пользоваться для летней школы его старой пишущей машинкой «Оливетти», но Мона сказала, что она нужна для одной из девочек.

Джон подавил улыбку. Когда речь шла о полной предсказуемости, Изумительная Мона была чемпионом.

На выходных он объездил все гаражные распродажи и нашел «Смит-Корону», портативную электрическую пишущую машинку. Он заплатил за нее пятнадцать баксов, а потом заехал в магазин строительных товаров и купил пятнадцать литров краски.

Прожив два года в своем гнезде над гаражом, он не возражал, чтобы оно оставалось в своем оригинальном, голом и убогом состоянии. Теперь он видел его по-другому. Три маленьких окна смотрели на океан, и крутой скат крыши делал комнату похожей на мансарду, идеальное место для обитания писателя.

Он выкрасил стены в темно-серый, почти черный цвет, отчасти, чтобы позлить Мону, но больше потому, что это смягчало и приглушало шум у него в голове.

Он прошелся по главному дому, роясь в бельевых и прочих шкафах. Обычно он спал в спальном мешке, положенном на голый матрас, но тепреь он застелил свою постель дорогими мониными простынями и двумя одеялами, простеганными его матерью.

С чердака он принес старый комод и вешалку для шляп и прибил на стену несколько деревянных крючков, чтобы развесить свою одежду. Он отскребал свою маленькую ванную, пока она не стала безупречной.

Для большей из двух комнат он нашел глубокое кресло, еще одно приобретение на гаражной распродаже, на этот раз за двадцать пять долларов, с лампой для чтения. Он передвинул письменный стол под среднее окно, поставил посередине пишущую машинку и выложил запас бумаги, копирки, лент для машинки и белую замазку для исправления ошибок.

После того, как все было организовано, он сидел там четыре дня, попивая кофе и глядя в окно. Во время приготовлений он был полон идеями до краев. Теперь, когда он был готов к работе, его голова была пустой.

Он написал несколько случайных строчек, но в основном проводил время, думая об Уокере.

Он не мог понять, почему Уокер имеет такой успех у девушек, когда он сам так далек от этого. В последний год у Уокера была куча подружек. Двух из них Джон находил привлекательными, но ни одна из них не обращала на него внимания. Всегда было «Уокер то, Уокер это». Единственной причиной, по которой они разговаривали с Джоном, было узнать, как к ним относится Уокер. Слыша, как пренебрежительно отзывался о них Уокер, Джон думал, что они растеряли остатки своих небогатых мозгов.

Уокер обращался с девушками плохо. Он игнорировал их, или презирал, или оскорблял.

Он встречался с ними, трахал их и разрывал отношения. Судя по слезам, расстройствам, телефонным звонкам и публичным сценам, они были от него совершенно без ума.

Джон отстранился, озадаченный непостижимыми правилами, лежащими в основе любви, флирта, страсти и секса.

Только для того, чтобы чувствовать, что он что-то делает, Джон пошел в кабинет отца и нашел роман Хэмингуэя «И восходит солнце». Он принес его на свой стол и перепечатал первые две главы. Ему нравился простой, порывистый характер прозы, но переписывание чужой работы не пробуждало вдохновения. Ему нравился язык, но не особенно интересовала тема. Слова принадлежали Хэмингуэю и образы были тоже его. Для Джона предмет не нес никакой эмоциональной энергии. Если бы он мог писать о чем угодно, что бы это было?

Он не мог придумать ничего.

Он должен был смеяться над собой. Он еще не написал ни слова и уже страдал от писательского кризиса.

Просто для того, чтобы встряхнуться, Джон решил залезть в пустой дом. Хозяин был голливудским продюсером, который иногда проводил выходные в Хортон Рэвин.

Джон знал о привычках этой пары, потому что они приходили на несколько вечеринок, которые устраивала Мона, и непрерывно говорили о себе. У них был сын такого же возраста, которого Джон терпеть не мог. Моне он, конечно, нравился, потому что у него были хорошие манеры, он носил пальто и галстук и говорил «сэр» и «мэм».

Поэтому было, несомненно, приятно обнаружить у парня кучу марихуаны и порнографии.

В спальне хозяев, в дальней части шкафа, он нашел деревянный ящичек. Замка не было, и открыв его, Джон обнаружил пистолет. Это был маузер HSc.380 ACP. Он вытащил его из ящика и взвесил в руке. На крышке была информация на немецком и английском, которую он с интересом прочитал. Пистолет был двойного действия, автоматический, со стальным корпусом и ореховой рукояткой. Круто.

Джон засунул пистолет за пояс и прихватил коробку патронов. Может, он напишет о бандите, который носит такой пистолет. Он вернул пустой ящичек на полку, где нашел его.

Был шанс, что хозяин не станет вытаскивать его и проверять. Он будет думать, что пистолет там, где он его оставил.

Вернувшись домой, Джон некоторое время думал, куда спрятать маузер. В конце концов он пошел в ванную и снял панель, закрывающую низ ванны. Завернул пистолет и патроны в старое полотенце, затолкал под ванну и вернул панель на место.

Он вернулся за стол, чувствуя себя освеженным и обновленным. Он снова сходил в отцовский кабинет, на этот раз захватив «Свет в августе» Уильяма Фолкнера. Он напечатал первые десять страниц, и это научило его понимать силу языка в руках того, кто его полностью контролирует. Фолкнер был экстравагантным, в то время как Хэмингуэй был экономным. Различия в стиле казались подходящими для истории, которую каждый пытался рассказать. Когда Хэмингуэй срывал одежды, Фолкнер накладывал слой за слоем, используя длинные, щедрые фразы. Никакой из голосов рассказчиков не подходил Джону, но по крайней мере, он начал понимать диапазон и тон.

У Джона была пачка журналов «Плейбой», датированных началом года. У всех девушек были идеальные тела, но они казались ему безмозглыми. Какая разница, насколько большие у них сиськи, если сами девицы были неглубокими, эгоистичными и зацикленными на себе?

Ага, правильно. Как будто он на самом деле отверг какую-то из них, как неподходящую для него.

Если он не мог и молиться о том, чтобы встретить их в реальной жизни, то мог вполне наслаждаться их иллюзией, как свежих, чувственных и доступных.

Перелистывая журнал за январь, Джон наткнулся на рассказ Рэя Бредбери под названием «Потерянный город Марса», а после этого — на вторую часть нового шпионского детектива Лена Дейтона «Дорогое место, чтобы умереть». Теперь он видел еще двух писателей, с совершенно другими литературными эффектами.

Его первые несколько попыток написать что-то свое были беспорядочными, проза, которая получалась плоской и идеи, которые умирали на половине страницы. Проблема, как он ее видел, была в том, что ему нечего было описывать. Он много читал, но у него не было личного опыта почти ни в чем. Единственная работа, которая у него была — бесплатной няньки для дочерей Изумительной Моны. По выходным он работал в гольфклубе, но, помимо сбора информации, это было в основном подай-принеси — чистить головки клюшек и таскать мешки с ними с горки на горку. У него не было ни авантюрных путешествий, ни спортивных триумфов, ни физических трудностей, чтобы их преодолеть. Ну, последнее было не совсем правдой. Он был толстым мальчиком и помнил, как это дерьмово. Он думал, что лучше избегать историй про воров и мародеров, чтобы не возникли вопросы, откуда он так хорошо информирован.

Он написал часть рассказа о пареньке, который был облучен радиацией, превратился в зомби и заразил всю семью, пока отец не застрелил его. Джон выдохся на середине, потому что не знал, что писать дальше. Он написал сентиментальное эссе об одиночестве, которое рассмешило его, когда он перечитал его на следующий день — совсем не то, чего он хотел достичь. Он хотел написать о парне, которого соблазнила инструкторша по теннису, но это была не совсем та область, в которой он являлся экспертом. Однажды теннисистка в клубе положила свою руку на его, показывая, как держать ракетку, но это было самое большое приближение к сексу, которое он испытал.

Самое лучшее в писательстве, по крайней мере, в попытке писательства, что оно позволяло Джону проводить время в одиночестве, прислушиваясь к тому, что у него в голове. Время от времени приходила фраза, как неожиданное послание с другого края вселенной. Он записывал эти разрозненные образы и фразы, думая, что однажды их станет больше.

К концу недели у него было не особенно много чего показывать, но он собрал все и положил в папку. Папку он передал мистеру Сноу, который сказал:

— Садись.

Джон уселся в первом ряду, чувствуя себя неловко, пока мистер Сноу читал его страницы.

— Что это такое? Ты переписал Хэмингуэя?

— Я напечатал пару глав, чтобы разогреться. Я и Фолкнера попробовал. Вы сказали приносить все.

Мистер Сноу округлил глаза и продолжил читать.

Джон следил за его лицом, но не понимал, как воспринимается его работа. Когда мистер Сноу закончил, он сложил страницы, подровнял края, положил в папку и вернул Джону.

Он не делал комментариев, так что Джону в конце концов пришлось прочистить горло и спросить:

— Ну, что вы думаете?

— По основным правилам положено иметь начало, середину и конец. По крайней мере, ты этому следуешь. Иди и попробуй что-нибудь еще.

— Что еще? То-есть, мне трудно что-то придумывать.

— Улучшай это.

Джон вернулся к работе. Он писал по ночам, обычно до трех часов, потом шел спать. Утром он спал допоздна. К полудню он принимал душ, одевался и отправлялся к Уокеру, в его дом на вершине Бергстром Хилл, около километра от его дома. Если ехать по извилистым улочкам, путешествие на скутере занимало пять минут, но Джон нашел другой маршрут, по краю долины, тарахтя вдоль лошадиных тропок, которые образовали целый лабиринт.

Ему надо было пересечь одну большую дорогу, но на ней почти не было движения.

Вернувшись домой, он проводил сорок минут, поднимая тяжести в монином домашнем спортивном зале, а потом отправлялся на длинную пробежку, километров на десять.

После этого он принимал душ, надевал спортивный костюм и тапочки и садился за письменный стол. Ел он обычно холодные хлопья или лапшу быстрого приготовления, все, что он мог себе позволить после затрат на меблировку.

В это время Уокер проводил лето, торгуя травкой. Его родители не имели об этом понятия, и, казалось, до них не доходил смысл его частых отлучек из дома или неожиданных визитов разнообразных друзей, имена которых им не сообщались. Осенью Уокер должен был начать учебу в университете Санта-Терезы. Ему не хотелось жить дома, но у него не было денег, чтобы снимать жилье и жить самостоятельно. Даже если бы он поселился еще с пятью парнями, ему бы не хватало, несмотря на деньги за травку. Джон был в той же лодке.

Когда семья вернется, Мона заставит его платить за проживание. Лайонел объяснит, что это для его же блага, для формирования характера, а не просто очередное монино издевательство. Джону придется найти работу и совмещать ее с занятиями в городском колледже. Мистер Сноу не зря говорил о призыве в армию.