Вечер четверга, 14 апреля 1988
Я вошла в дом в 19.00, с конвертом с письмами под мышкой. Бросила его на стол, а потом пошла и налила себе стакн вина. Признаюсь, мне требовался алкоголь для моральной поддержки. Это мог быть первый шаг к алкоголизму, но я сомневалась. Дважды я брала конверт и переворачивала в руках. Мне вспомнился старый вопрос, который иногда задают на коктейльных вечеринках: если бы вы знали, что в вашем ящике комода лежит бумажка, на которой написана дата и время вашей смерти, посмотрели бы?
Я никогда не знала правильный ответ. Возможно, он и не существует, но дилемма в том, предпочтете ли вы полное неведение, или информацию, которая может изменить остаток вашей жизни (каким бы маленьким он ни был).
Поскольку все письма были возвращены, было ясно, что тетя Джин отвергла мирное предложение Гранд, если, конечно, это было оно. Может быть, бабушка в этих письмах бранила тетю Джин за реальные и воображаемые проступки. Узнать невозможно, пока я не сяду и не прочту их. Я колебалась по следующим причинам:
1. Приближалось время сна, и мне не хотелось провести ближайшие шесть часов, взвинчивая себя по поводу прошлого. Как только я вскарабкаюсь на свою эмоциональную карусель, особенно во мраке ночи, то буду крутиться часами, часто со скоростью, вызывающей тошноту.
2. Когда я узнаю содержание писем, я окажусь в тупике. При моей теперешней стадии невинности возможно все. Я могу вернуться к своим старым убеждениям о безразличии бабушки без досадного опровержения правдой. Что, если письма наполнены сердечками, цветочками и сентиментальными излияниями? Что тогда? В данный момент я не готова опустить свой меч или свой щит. Моя позиция защиты ощущалась как сила.
Сдаваться будет глупостью, пока я не пойму натуру и силу врага.
Я отправилась в постель и уснула, как младенец.
Утром я прошла через обычный ритуал — пробежка, душ, одевание, чашка кофе с миской хлопьев. Взяла сумку и пакет с письмами и поехала в офис, где приготовила еще один кофейник и уселась за стол.
Это была среда, где я чувствовала себя в безопасности, арена, на которой я демонстрировала свою компетентность. Разве найдешь лучшие условия, где можно рисковать личным спокойствием?
Перед тем, как штурмовать не отмеченную на карте территорию, я сделала шаг в сторону.
Позвонила Деборе, спросить, захочет ли Рейн со мной встретиться. Она дала трубку Рейн, и после быстрого обсуждения мы договорились встретиться в суботу утром, в кафе на бульваре Кабана, куда можно дойти пешком от моего дома. Это было ее любимое место и она была рада позавтракать там, пока она была в городе.
Я сделала отметку в календаре. После этого я перешла к делу. Разделила письма на две стопки. В одну сложила письма, адресованные Вирджинии Кинси, в другую — мне.
Я начала с тетиных. На самом раннем стоял штамп 2 июня 1955 года, три дня после катастрофы, в которой погибли мои родители. Быстрая проверка показала, что это единственное письмо, которое тетя открыла, прежде чем заклеить и отправить обратно.
Дорогая Вирджиния!Твоя любящая мать, Гранд.
Мы пишем тебе с тяжелым сердцем, наши души полны горя, как, должно быть, и твоя.
Потеря Риты Синтии это больше, чем любой из нас может вынести, но я знаю, что мы должны двигаться вперед, ради маленькой Кинси.
Нас обрадовала новость, что врачи обследовали ее и нашли невредимой. Я говорила с педиатром, доктором Гриллом, и он посоветовал обследовать ее еще раз, где-то через месяц, чтобы проследить, как она реагирует на последствия аварии. Дети поправляются гораздо быстрее взрослых, при тех же обстоятельствах. Но доктор предупредил, что ее физическое и психологическое здоровье могут не соответствовать друг другу. При том, что ребенок кажется приспособившимся к обстоятельствам, может развиться подспудная депрессия, когда она начнет понимать окончательность ухода родителей. Он призвал нас не пропустить такую возможность.
Мы были разочарованы тем, что нам не разрешили повидать Кинси во время ее пребывания в здешней больнице. Конечно, она находилась под обследованием, и я уверена, что доктора были заняты заботой о ней. Мы бы ни за что не стали ее беспокоить, и я думала, что ясно дала об этом понять. Нашим единственным желанием было заглянуть в комнату, чтобы своими глазами убедиться, что она находится в стабильном состоянии. Мы надеялись, что она проведет время с нами, но мы полностью понимаем твое желание отвезти ее прямо домой, в знакомую обстановку.
В то же время, мы с Бертоном надеемся навестить ребенка как можно скорее, чтобы лично предложить комфорт и поддержку, в которых Кинси так нуждается. Если мы можем сделать что-нибудь для тебя, в плане эмоциональной или финансовой поддержки, пожалуйста, дай нам знать. Наши объятия открыты для вас обеих.
Кроме того, мы бы хотели сесть вместе и обсудить будущее Кинси. Мы верим, что в лучших интересах ребенка будет жить здесь, с нами. Мы с Бертоном готовим предложение, которое удовлетворит и тебя и нас. Ждем с нетерпением, ради прогресса Кинси.
Я закрыла глаза, изумляясь высказанным сантиментам. Корнелия Стрейт ЛаГранд совсем не знала двух своих старших дочерей? Не могу быть уверенной, но подозреваю, что моя мать отреагировала бы плохо, получив подобное письмо. Вирджиния, моложе на год, без сомнения, разозлилась. Тетя Джин, которую я знала, была резкой, непостоянной, упрямой и бесстрашной перед лицом авторитетов. Она была бы вне себя от ярости от бабушкиных еле прикрытых попыток захвата власти. Демонстративное опускание имени моего отца должно было подогреть эту ярость еще больше.
Бабушкино упоминание о «предложении» было особенно оскорбительным, как будто мое будущее являлось предметом бизнес-плана, который тетя Джин одобрит, как только поймет, какие выгоды он сулит.
Я вернула письмо в конверт и взяла следующее в хронологическом порядке, датированное 13 июня 1955 года.
Дорогая Вирджиния!
Мое письмо от 2 июня по ошибке вернулось ко мне. Возможно, это неправильный адрес. В таком случае, я надеюсь, что почта внесет исправление.
В настоящее время я уверена, что ты делаешь все возможное, чтобы помочь маленькой Кинси прийти в норму после недавних трагических событий. Учитывая твою собственную скорбь по погибшей сестре, тебе сейчас тоже тяжело. Надеюсь, что вы с Кинси достойно переживаете свое горе.
Мы с Бертоном очень хотим знать, как нам начать процесс соединения наших жизней снова вместе. Было бы очень хорошо, если бы ты смогла устроить, чтобы Кинси провела с нами несколько дней.
Я звонила тебе на работу, и мне ответили, что тебя нет, так что возможно, что ты взяла короткий отпуск. Если мы можем оказать тебе поддержку, пожалуйста, прими скромную сумму, которую я вложила.
Мы готовы предоставить все, что нужно, чтобы помочь тебе в этот трудный переходный период. Мы хотим только добра тебе и ребенку.
Мы надеемся, что ты серьезно обдумала наше предложение о том, чтобы Кинси жила с нами.
У нас есть стабильность, необходимая ребенку в ее положении, выбитому из колеи внезапной потерей тех, кто был так дорог…
Чек, который она вложила, был выписан на сумму двадцать пять долларов. Не было ничего о предложении, которое она упоминала, так что, возможно, бабушка усомнилась в мудрости торговли на этот счет.
Следующие два письма были вариациями на тему, предложения комфорта, утешения и денег, примерно в таком порядке, с продолжающимися уверениями, что «маленькая Кинси» выиграет от их щедрости и длительного опыта обращения с маленькими детьми.
Я начала пропускать текст, выбирая абзацы там и сям, чтобы увидеть, изменился ли со временем тон и содержание.
В своем письме от 8 августа 1955 Гранд начала придираться к стилю жизни тети Джин. Быстро приближалось начало учебного года, и бабушка, наверное, хотела, чтобы я поселилась у нее в Ломпоке, и меня успели записать в школу.
Поскольку конверты были запечатаны и сразу возвращены назад, бабушка знала, что ее добрые советы пропадают втуне. Это заставляло ее действовать в темноте, предпринимая все новые попытки сломить сопротивление Вирджинии, которое было стальным, чтобы не сказать больше.
Учитывая твои ограниченные ресурсы и недостаток опыта в воспитании детей, мы чувствуем, что можем дать Кинси больше. Может быть, теперь ты начала понимать невозможность вырастить ребенка одной. Мы чувствуем, что наша позиция имеет достоинства, и хотя идея сначала может не показаться тебе здравой, мы умоляем тебя подумать. Какими бы ни были наши различия, я уверена, что нас объединяет желание сделать то, что лучше для ребенка.
Мы чувствуем, что можем предоставить ей любящую семью, хорошее образование и наилучшие перспективы во взрослой жизни. Конечно, мы с Бертоном захотим, чтобы ты постоянно присутствовала в жизни Кинси, и мы заверяем тебя, что сделаем все, чтобы сохранить связь между вами.
Конечно, последние несколько лет между нами были сложности. Не знаю, смог ли бы кто-то из нас проследить короткую печальную историю наших несогласий. Достаточно сказать, что, в свете ухода Риты Синтии, все эти конфликты должны быть отложены в сторону и мы должны действовать сообща. Мы надеемся избежать того, чтобы у Кинси создалось впечатление, что мы находимся в состоянии войны. Она не должна оказаться в центре этой дискуссии — это только ухудшит ее состояние. Мы были бы рады предоставить ей все возможности, без предрассудков и чрезмерного влияния. Поскольку она привыкла к тебе, то будет тянуться к привычной обстановке, но, работая вместе, мы сможем продемонстрировать ей многие преимущества, которые ее ожидают.
Ирония была в том, что все эти годы я возмущалась бабушкиным безразличием, в то время как она делала все возможное, чтобы втянуть меня в свою орбиту. Мои желания, нужды и мечты были едва упомянуты, кроме заверений, что с ней мне будет лучше, чем с тетей Джин.
Двумя письмами позже она писала:
Ты всегда ценила свои карьерные цели и свою независимость, ценности, которые будут сильно урезаны суровыми требованиями воспитания ребенка. Учитывая твою полную занятость на службе, Кинси придется отдать в детский сад, о чем мы можем думать только как о катастрофе, в свете ее потерь…
Я отложила остальные письма в сторону и перешла к маленькой пачке писем, адресованных мне.
Дорогая малышка!
Как ты поживаешь? Могу поспорить, ты не угадаешь, кто прислал тебе это письмо. Не думаю, что ты уже умеешь читать, так что надеюсь, что твоя тетя Вирджиния сделает мне огромную любезность и донесет до тебя мои мысли.
Надеюсь, что ты не забыла своего дедушку Кинси и меня. Мы тебя очень-очень любим. Ты можешь не помнить, но в последний раз, когда мы встречались, тебе было три года, и мы водили тебя в цирк. Тебе очень понравилось смотреть на клоунов и дрессированных животных. Я обещала, что мы еще встретимся, и я надеюсь, что тетя Вирджиния сделает это возможным.
Тебе может быть интересно, что ты сможешь делать в нашем большом доме. Мы отвели для тебя отдельную комнату, где много игрушек и книжек. Мы можем выкрасить ее в любой цвет, в который ты захочешь. Розовый, голубой или желтый. Какой ты хочешь?
У нас есть сад, где на одних деревьях растут большие красные яблоки, а на других — апельсины. Перед домом есть дуб, на котором висят качели, и там есть зеленые лужайки, по которым ты сможешь бегать, сколько захочешь. И знаешь, что еще?
У нас есть два шотландских пони и козочка, по имени Джоан, у нее скоро будут детки. Ты когда-нибудь видела живого козленка?
Твои двоюродные сестрички умоляют тебя приехать, и вы все сможете печь печенье на нашей большой кухне. Если ты скажешь нам, какое твое любимое, то сможешь съесть дюжину за раз!
Я собиралась держать это в секрете, но не могу удержаться… у нас появился новый щенок!
Его зовут Скиппи, и он говорит «гав-гав», что значит — пожалуйста, приезжай.
Остальные бабушкины письма ко мне были таким же сахарином и простосердечными излияниями, адресованными воображаемому ребенку, поскольку она ничего обо мне не знала. Вряд ли ее можно в этом винить. Прошли годы с тех пор, как ее призвало на службу материнство. Она, возможно, сделала исключительную работу, вырастив пятерых дочерей.
И вот теперь пыталась втереться в мою жизнь, в то время как тетя Джин блокировала каждое ее движение.
Должна признать, что бабушкин вопрос о детском саде был небезосновательным. Я не задумывалась над фактом, что тетя Джин, работая весь день, должна была найти кого-то, кто присматривал бы за мной в это время. Но я была уверена, что она ничего такого не делала.
Моя память об этих днях в лучшем случае отрывочна, но я бы съежилась от ужаса, если бы меня оставили с кем-то другим. Тетя Джин была моим якорем.
Смерть моих родителей, возможно, была причиной появления непреодолимого ощущения робости, с которым я прожила все школьные годы. Если бы тетя Джин попыталась отдать меня кому-то, я бы подняла такой непрекращающийся вой, что она никогда бы не повторила такой попытки.
Я знаю, что она не брала на работе отпуск, как предположила Гранд. С начала июня по сентябрь она водила меня на работу с собой. Вирджиния Кинси была энергичным, неутомимым работником и не выносила бездельников. Она работала в страховой компании Калифорния Фиделити с девятнадцати лет, возможно, без единого дня на больничном или в отгуле, расценивая такие вещи как потакание собственным слабостям.
Когда я осенью пошла в школу, тетя отвозила меня туда утром, а потом забирала в 12.30, после чего приводила с собой в офис. У меня был маленький столик и стульчик рядом с ее столом, и я занимала себя книжками с картинками, альбомами для раскрашивания и другими тихими развлечениями. Интересно, как относилась компания Калифорния Фиделити к присутствию в офисе ребенка. К тому времени, как я сама начала работать в этой компании, расследуя случаи поджогов и смертей по вине медицинских работников, там был детский сад на первом этаже, где родители могли оставить детей по дороге на работу.
Внезапно меня осенило. Это сделала Вирджиния Кинси. Когда она взяла на себя роль матери, были 50-е годы, и я уверена, что в Калифорния Фиделити не было ни постановления о детском саде, ни интереса организовать такую программу. Идея о детях на рабочей территории была далеко в будущем, но тетя была силой, которую трудно было побороть.
Это было как раз в ее духе — заставить компанию прогнуться под ее желание и разрешить мне проводить с ней полдня. Калифорния Фиделити должна была прыгать от радости, получив шанс сделать то, что она требовала. Если бы они не капитулировали, истории не было бы конца. Я думаю, что, после того, как тетя создала прецедент, другие работники с детьми воспользовались возможностью держать малышей поближе к себе.
Компания, должно быть, не рвалась предоставить профессиональных педагогов и воспитателей, но они нашли людей, которые присматривали за детьми, а зарплату им платили родители. Нахождение с детьми под одной крышей стоило того.
Я улыбалась про себя, когда зазвонил телефон.
— Что это за хрень я слышал, что ты разворошила дело Мэри Клэр Фицжу? Не могу поверить, что у тебя хватило наглости влезать в дела полиции…
Мужчина орал так громко, что мне понадобилась минута, чтобы понять, кто это.
— Лейтенант Долан?
С лейтенантом Доланом мы были знакомы много лет. Проблемы со здоровьем заставили его уйти на пенсию, но он до сих пор был в курсе всех полицейских слухов. Сталкиваясь лбами в начале, мы сумели прийти к пониманию, которое основывалось на взаимном восхищении и уважении. Я должна была привыкниуть к его временами резкому тону, но он всегда заставал меня врасплох.
— Кто же еще, черт побери?
— О чем ты говоришь?
— Ты прекрасно знаешь, о чем. Ты странно себя ведешь, пошли разговоры.
— Это хорошо, разве нет?
— Только не с точки зрения миссис Фицжу. С нее достаточно придурков, которые заявляли о ребенке в течение всех лет.
— Ты можешь просто сказать мне, что ты слышал и от кого?
— От Чини Филлипса. Он сказал, что разговаривал с парнишкой, который думает, что видел, как закапывали тело Мэри Клэр. Он посылает парня к тебе, а ты собираешь полицейских в ажитации, думая, что совершила прорыв. Оказалось, что все фигня, и ты виновата.
— Хочешь послушать мою версию?
— Нет, не хочу! Почему я звоню тебе, когда это ты должна звонить мне? Ты должна была все рассказать мне в первый же день.
— Почему?
— Потому, что это было мое дело! — выпалил он. И ворчливо добавил: — По крайней мере, до того, как вмешалось ФБР.
— Откуда мне было знать?
— Потому что все знали.
— Я тогда училась в школе. Мы встретились намного позже.
— Разве Чини не упомянул мое имя, когда посылал Саттона к тебе?
— Нет. Если б я знала, что ты этим занимался, то стояла бы у тебя на пороге, выпрашивая информацию. Я тут работаю в одиночку и была бы рада помощи.
— Ты не знала, что я был ведущим детективом?
— Чини не сказал ни слова. Первый раз слышу.
— Ты слепая? Это все есть в материалах дела.
— Материалы засекречены. И даже если бы не были, полиция не собирается мне докладывать.
— Ну.
— Вот именно, ну.
— Может быть, я поторопился.
— Разумеется. Ты должен извиниться.
— Считай, что извинился.
— Я хочу, чтобы ты это сказал.
Я слышала, как он затягивается сигаретой.
— Ладно. Извини. Этого хватит?
— Не совсем, но я дам тебе возможность искупить вину.
— Как?
— Пригласи меня в гости. Мы с тобой и Стэси можем посидеть и вспомнить старые времена, пока я буду рыться у тебя в мозгах.
Последовала пауза, пока он сделал еще затяжку.
— К чему ты уже пришла?
— Не скажу без приглашения.
Мертвое молчание.
— Приходи в три, — буркнул Долан и повесил трубку.