Дебора Унрих

Апрель 1963

Дебора Унрих возненавидела эту девку с первого взгляда. Ее сын Грег ушел из Беркли на втором курсе, заявив, что академические занятия ничего ему не дают. С тех пор он разъезжал автостопом по стране, звоня домой, когда у него кончались деньги, и просил выслать их в ближайший офис Вестерн Юнион. Дебора и Патрик видели его последний раз прошлой осенью, и сейчас, без предупреждения, он явился, за рулем желтого школьного автобуса, вместе с девицей по имени Шелли. У нее было изможденное лицо, масса темных перепутанных волос, большие зеленовато-карие глаза и едва видимые брови. Вокруг глаз был толстый слой косметики. Она была одета в черную водолазку и длинную цыганскую юбку, с рваным и грязным от волочения по земле подолом. Когда она не была босиком, то носила черные колготки и рваные теннисные туфли.

С ней был маленький мальчик, Шон, которому было шесть лет. Она сразу сказала Деборе, что ребенок не от Грега. Когда Дебора сделала ошибку, спросив о ее бывшем муже, Шелли заявила, что никогда не была замужем и понятия не имеет, кто отец Шона. Ее тон говорил, что только зашоренные и скучные представители среднего класса могут быть озабочены таким отжившим понятием, как отцовство.

Дебора оставила тему без продолжения, но наглое поведение девицы заслужило черную метку в ее глазах.

Грег считал, что родители в любом случае будут ему рады, не объясняя, почему они приехали и надолго ли собираются оставаться.

Дебора предложила им комнату для гостей, но они отказались. Они предпочитали спать в автобусе, который припарковали за гаражом.

Автобус был немногим больше ракушки. Они вытащили все сиденья и положили матрасы, низенький стол, стулья и походную плитку, хотя Шелли ни разу и пальцем не пошевелила, когда дело касалось еды. Они использовали молочную клеть для хранения консервных банок и картонные коробки для всего остального. Шон спал на набитом сеном матрасе за водительским сиденьем, а Грег с Шелли занимали двойной матрас сзади. Посередине висела занавеска с индийским рисунком, для уединения.

Автобус стоял достаточно близко от бассейна, так что они могли пользоваться тамошним туалетом и душем, не то, чтобы кто-то из них когда-нибудь мылся, насколько могла судить Дебора.

Они не пробыли в доме и пяти минут, как мальчик сбросил всю одежду и бегал совершенно голый. Дебора предпочла не возражать, потому что Шелли уже пела о том, что наши тела так драгоценны и нечего стыдиться наготы.

Дебора была потрясена. Грег уехал в колледж чистым, подстриженным и вежливым, и вот он вернулся, поощряя эту дрянную маленькую выскочку, чьи ценности были эквивалентны пощечине.

При первой возможности Дебора извинилась, поднялась в спальню и позвонила Патрику в Лос-Анджелес. Он был владельцем производства спортивной одежды и проводил время с утра вторника до середины дня пятницы на своей фабрике в Дауни. Она не решилась дать ему приехать домой на выходные, не сообщив, что происходит. Он выслушал ее описание Шелли терпеливо и смущенно. Он издавал сочувственные звуки, но явно думал, что жена преувеличивает.

— Не говори, что я тебя не предупреждала.

Реакция Патрика на Шелли была такой же быстрой, как и ее собственная. У него был более аналитический ум и менее развитая интуиция, чем у Деборы, но он так же быстро почувствовал отвращение.

Патрику было сорок восемь, у него были седеющие коротко подстриженные волосы, жесткие, как проволока, и карие глаза. Он не различал цвета, и Дебора подбирала ему одежду. Он обычно носил свободные хлопковые брюки и спортивные пиджаки, которые она подбирала в светло-коричневых и сероватых тонах. Его рубашки были ослепительно-белыми, с расстегнутым воротничком, поскольку Патрик отказывался носить галстук, за исключением наиболее официальных случаев. Он был стройным и сохранял форму, пробегая по восемь километров, когда приезжал домой на выходные. Дебора была на четыре года моложе, блондинисто-медовая краска для волос скрывала натуральную седину. Как и Патрик, она была кареглазой и худощавой. Они были красивой парой, как реклама достойного старения. По выходным они вместе играли в гольф и иногда — в теннис в загородном клубе.

Патрик терпел «автобусных людей», как он их называл, три дня, и собирался сказать, что они должны уехать, когда Грег заявил, что Шелли на пятом месяце беременности, должна родить в августе, и им нужно место, где жить.

На какой-то момент Дебора усомнилась, что он говорит правду. Шелли была миниатюрная, такая маленькая и костлявая, что было трудно себе представить, что она родит нормального ребенка. Дебора внимательно оглядела ее. Кажется, Шелли немного раздалась посередине, но это было единственным признаком того, что она ждет ребенка. Никто из них не выглядел смущенным ее положением, и не было никаких разговоров о женитьбе.

Шелли воспользовалась моментом, чтобы озвучить свои взгляды на деторождение. Она не верит в докторов и больницы. Роды — естественный процесс и не требует вмешательства западной медицины, которая захвачена богатыми белыми мужчинами, и их единственная цель — подорвать доверие женщины к собственному телу и лишить ее контроля над тем, что с этим телом происходит.

В эту ночь между Патриком и Деборой произошла ссора, первая за много лет. Дебора сказала:

— Мы не можем их выгнать. Ты слышал Грега. Им больше негде остановиться.

— Мне плевать. Он сам вляпался в это и сам должен искать выход. Что с ним такое? Девица — идиотка, и я не мог бы ее вынести, беременную или нет. Он что, рехнулся?

Дебора показала жестом, чтобы он говорил потише, хотя Грег, Шелли и мальчик уже вернулись в свой автобус.

— Ты знаешь, что если мы выгоним ее, он тоже уйдет.

— Хорошо. Чем скорее, тем лучше.

— Она будет рожать на кукурузном поле.

— Если она этого хочет, пусть делает. Ее ждет неприятное пробуждение. Подождем, пока начнутся роды, а потом послушаем насчет радостей естественного деторождения.

— У нее уже есть ребенок. Не думаю, чтобы процесс стал для нее сюрпризом.

Дебора дала Патрику возможность подекламировать и побушевать, пока он не выпустил пар, а потом она одержала верх. Она испытывала такую же неприязнь, но это будет их первый (и, возможно, единственный) внук. Что толку демонстрировать гнев и разочарование, если это ничего не изменит?

Прошло две недели, прежде чем Дебора улучила момент остаться наедине с Грегом. Она была на кухне, готовила баклажаны с сыром, к которым, возможно, никто не притронется.

Шелли была вегетарианкой. Сначала Дебора предложила приготовить запеканку с тунцом, помня, как Грег любил ее в детстве.

Шон облизал губы, потер живот и сказал: «Ням!»

Шелли с осуждением положила руку ему на плечо и заявила:

— Нет, спасибо. Мы не верим в то, что живое существо должно умирать, чтобы мы ели.

Как только они вышли из кухни, Дебора повторила заявление вслух, передразнивая ее тон.

К счастью, они выращивали в огороде японские баклажаны. Дебора собрала полдюжины, нарезала, посолила и оставила стекать.

При отсутствии Патрика большую часть недели Дебора привыкла готовить для себя и ломать голову, придумывая блюда, подходящие моральному статусу Шелли.

Дебора посыпала запеканку сыром и поставила в холодильник, пока не придет время ее печь.

Моя руки, она посмотрела в кухонное окно и увидела на заднем дворе Грега и Шона.

Она постучала по стеклу, помахала им, потом задняя дверь открылась, и они вошли.

Грег сказал:

— Мы в изгнании. Шелли устала, ей нужно поспать.

— Я рада компании. Садитесь.

Грег понятия не имел, как развлечь Шона. Оставаясь с мальчиком, он обычно приводил его в дом и давал своей матери возможность снабжать его бумагой, цветными карандашами или игрушками, которые она хранила на чердаке, с тех пор, как Грег был маленьким.

Дебора хотела поговорить с сыном, и теперь, когда представился шанс, она не знала, с чего начать. Она не знала, чего от него ждать в эти дни. Он был высокий, стройный, светловолосый, молодая версия своего отца. Он был добрым ребенком, с легким нравом. Он был отличником все школьные годы, хотя хорошие оценки не приходили к нему легко. Потому что он так много трудился, Дебора думала, что его достижения для него много значат. Может быть, он старался только из желания угодить своим родителям. Пока он не уехал в колледж, не было никаких признаков протеста или неповиноения. В его поведении не было ничего, что позволяло бы думать, что он недоволен образом жизни, какой предоставляли его родители.

Шелли была откровением. Ясно, что девушка олицетворяла тот стиль жизни, о котором он мечтал годами, без желания, а, может, смелости, поведать им. Привести ее в дом означало послание: это то, чего я хочу и чем восхищаюсь. Дебора только могла надеяться, что он понимает, как далеко зашел.

Она пыталась принять Шелли хотя бы ради него, но все, что касалось этой девицы, было отвратительным.

Конечно, Шелли одобряла Дебору не больше, чем Дебора одобряла ее. Она была достаточно умна, чтобы избегать Патрика, чувствуя в нем противника, с которым лучше не связываться.

Она презирала их стиль жизни и не пыталась скрывать свою враждебность. Для Деборы такт и хорошие манеры были балластом, который поддерживал на плаву лодку социальных взаимодействий. Для Шелли быть резкой и прямой значило быть настоящей.

Без буфера взаимной вежливости Дебора терялась и, хотя она не хотела этого признать, побаивалась девушки.

Грег заглянул в холодильник, нашел контейнер с остатками спагетти с тефтелями и начал есть их холодными. Глядя на него, Шон сказал: «Я голодный».

— Как насчет сыра? — спросила Дебора, кинув быстрый взгляд на Грега. Он был ответственным за соблюдение правил Шелли насчет питания, когда ее не было в комнате.

Дебора оставила попытки понять смысл этих правил, которые были произвольными, неожиданными и необсуждаемыми. Грег пожал плечами, так что Дебора открыла пакет с нарезанным сыром и дала Шону кусок. Шон пошел в гостиную, поглощенный отщипыванием кусочков и бросанием их в рот. Ему не разрешалось смотреть телевизор, но Дебора надеялась, что он найдет, как развлечься, не создавая неприятностей.

Она наполнила раковину мыльной водой, сложила туда грязную посуду и уселась за стол.

Дебора знала, что Грег не хочет разговора с глазу на глаз, но она загнала его в угол, и он сдался.

— Я тут думала о Шелли и поняла, что ничего не знаю о ее семье. Откуда она родом?

— Из Лос-Анджелеса. Тустин или Ирвин, я точно не помню. Ее семья отказалась от нее, когда ей было шестнадцать и она забеременела Шоном.

— Это печально. Наверное, ей было тяжело.

— Не. У них все равно были плохие отношения, так что, ничего особенного. Она говорит, что они — кучка свиней, с головами в заднице.

— Понятно. — Дебора поколебалась и решительно продолжила. — Я знаю, что не время об этом говорить, но мы с твоим отцом интересуемся вашими планами. Хочешь ли ты обсудить ситуацию?

— Не особенно. Планы для чего?

— Мы думали, тебе нужно искать работу.

Дебора услышала хихиканье Шона и, оглянувшись, увидела его за углом в гостиной совершенно голого. Он вбежал в кухню, с дерзкой уверенностью, крича и подпрыгивая, чтобы привлечь их внимание. Дебора холодно смотрела, как он потряс ягодицами и убежал.

Она слышала топот его босых ног по коридору, он описывал круги по всему дому, из гостиной в столовую, кухню, холл и назад в гостиную. Грег явно научился не слышать детский визг, который Шелли, разумеется, поощряла как свободу самовыражения.

— Какую работу?

— Ты должен содержать семью. Как минимум, тебе нужен постоянный доход и приличное место для жилья.

— Что плохого в автобусе? Нам там нормально. Если только вы не лишите нас парковочного места.

— Конечно, мы не лишим вас парковочного места. Не будь смешным. Все что я хочу сказать, когда родится ребенок, вы не можете продолжать жить как бродяги.

— Шелли не хочет быть связанной. Она любит быть в дороге. Много наших друзей делает то же самое, и это круто. Вы должны двигаться с потоком.

— Как ты собираешься зарабатывать? Младенцы обходятся дорого. Конечно, я не должна тебе это говорить.

— Мама, ты можешь просто успокоиться? Мне двадцать один. Мне не нужны твои советы. Мы о себе позаботимся, ладно?

Дебора сбросила этот груз со своей спины и поробовала еще раз.

— Можешь ты, по крайней мере, сказать, сколько вы собираетесь здесь оставаться?

— А что? Вы хотите, чтобы мы уехали?

Шон на цыпочках пробрался в кухню, делая большие шаги, как персонаж из мульфильма.

Дебора смотрела, как он наступает на Грега, выставив вперед руки, согнув пальцы, как когти. Он зарычал и ударил Грега. Грег зарычал в ответ и схватил его. Шон взвизгнул со смехом, вырвался и убежал в столовую, крича: — Не поймаешь, не поймаешь, не поймаешь!

Остановился и скорчил рожу, размахивая пальцами около ушей.

Дебора совершенно не выносила этого ребенка. Она сказала:

— Почему ты споришь? Совсем на тебя не похоже. Я просто хочу понять твои намерения.

— Кто сказал, что у меня есть намерения?

— Замечательно. У вас нет ни планов ни намерений. А у нас есть. Мы согласны, чтобы вы оставались здесь до рождения ребенка, но это не может быть постоянным.

— Можешь ты перестать? Я сказал, что мы об этом позаботимся, и мы об этом позаботимся.

Дебора смотрела на сына, пораженная его отказом принимать реальность. Она в первый раз поняла, какой он еще ребенок. Он понятия не имел, в каком положении оказался. Он принял взгляды Шелли на мир, но без фундамента или глубины. Может быть, это та же форма попугайничанья, которую он усвоил в школьные годы.

— Я не понимаю, что ты в ней нашел.

— Она прикольная. У нее свободная душа. Она не держится за материальные предметы.

— Так, как мы. Ты это имел в виду?

— Мама, не надо защищаться. Я этого не говорил. Разве я это сказал?

— Вы воротили свои носы с тех пор, как вошли в дом. Шелли презирает нас.

— Это неправда.

— Конечно, правда. Почему бы тебе это не признать?

— А ты презираешь ее, так что почему бы тебе это не признать? Посмотрите на себя. Папа зарабатывает деньги, так что вы можете покупать, покупать, покупать. Его рабочие едва наскребают на жизнь с минимальной зарплатой, а он пожинает прибыль. Ты гордишься этим?

— Да, горжусь. И почему нет? Он упорно трудился, чтобы оказаться там, где он есть. Он предоставляет работу и пособия сотням людей, которые преданы ему. Большая часть их работает у него больше пятнадцати лет, так что, наверное, они не чувствуют себя такими уж угнетенными.

— Черт, ты когда-нибудь говорила с этими ребятами? Ты имеешь понятие, как они живут?

Вы гладите себя по головке за то, что совершаете добрые дела, но чего они стоят? Ты и твои безмозглые подружки устраиваете «благотворительные обеды», собираете жалкие крохи, непонятно для чего. Какое значение это имеет в системе вещей? Никто из вас не жертвует собой. Вы в безопасности, вы самодовольны и не собираетесь запачкать ваши ручки о реальные проблемы.

— На твоем месте я бы не судила так быстро. Ты говоришь о безопасности и самодовольстве.

Ты вырос на всем готовом. Ты профукал свое образование, и теперь играешь в семью, думаешь, что ты взрослый, когда ты не принял ни капли ответственности, ни за себя, ни за Шелли, ни за этого несчастного ее сына. Что ты такого сделал, что позволяет тебе считать себя лучше других?

— Я скажу тебе, что мы сделали. Мы активисты по гражданским правам. Ты этого не знала, правда? Потому что никогда не спрашивала, во что мы верим. Мы участвовали в марше против сегрегации …

— Вы ездили в Вашингтон?

— Нет. Это была демонстрация в Сан-Франциско. Нас были сотни. Вы с отцом — овцы. Вы согласны на все, чтобы избежать волнений. Вы никогда не стояли ни за что…

Дебора начала сердиться.

— Следи за собой, Грег. Вся твоя политическая риторика не имеет ничего общего с тем, что происходит здесь, так что не морочь голову. Ты бросил бомбу нам на колени, и мы делаем все, что можем, чтобы приспособиться к ситуации. Вы с Шелли не имеете права оскорблять нас.

Шон снова ворвался в кухню, на полной скорости. Дебора протянула руку и схватила его за плечо.

— Послушай меня. Прекрати это! Я не хочу, чтобы ты кричал и визжал, когда мы разговариваем.

Шон остановился. Он не привык к выговорам. Он переводил взгляд с Деборы на Грега. Его лицо сморщилось, он залился слезами, рот открылся в крике, таком сильном, что сначала не было никакого звука вообще. Он сжал свой пенис для комфорта, возможно, впервые понимая, насколько он был уязвим без одежды. Дебора даже не могла смотреть на него.

Когда его слезы не достигли желаемого эффекта, он начал кричать: — Ненавижу тебя! Хочу маму! Хочу маму!

Дебби ждала, когда истерика утихнет, но Шон только прибавил обороты, и крики стали громче.

Грег сказал: «Эй, эй, эй», пытаясь, как мог, успокоить мальчика и что-то объяснить ему, когда Шон бросился на пол. Он лежал на спине и брыкался, достав в процессе лодыжку Деборы.

— Черт, — сказала она, зная, что синяки не сойдут месяц.

Шелли появилась в дверях, воплощение праведного негодования. Ее лицо было опухшим, а волосы растрепанными со сна. Она посмотрела на Шона и повернулась к Деборе.

— Что вы ему сделали? Вы не имеете права. Как вы смеете поднимать руку на моего сына? Я не хочу, чтобы вы вмешивались в его воспитание.

Дебора ответила приятным тоном:

— Какое воспитание, Шелли? Я только сказала ему перестать бегать и кричать, когда мы с Грегом разговариваем. Это обычная вежливость, хотя я не жду, чтобы ты приняла что-то настолько буржуазное.

— Сука!

Шелли схватила Шона, подняла его, развернулась и выбежала прочь, словно спасая его от нападения. Дебора послала Грегу долгий холодный взгляд, ожидая, что он встанет на сторону Шелли.

— Боже, мама. Посмотри, что ты наделала.

Он огорченно помотал головой, встал и покинул дом.

В течение следующего часа Дебора могла слышать, как кричит и рыдает Шелли в автобусе.

Обвинения, оскорбления. Она наклонилась и прижалась щекой к холодной поверхности кухонного стола. Боже милосердный, как она переживет следующие четыре месяца?