Уже почта в четыре ура мы с Чини ехали по темным улицам в его спортивной красной "мазде". Верх машины был опущен, и ветер хлестал меня по лицу. Я откинула голову назад, вглядываясь в проплывавшие надо мной небеса. В этой части города гирлянды уличных фонарей опоясали затененные подножья холмов. Сейчас они празднично мерцали, словно лампочки на рождественской елке. В домах, мимо которых мы проезжали, кое-где горел свет, наверное, встававшие спозаранку рабочие включали кофеварки и принимали душ.
– Тебе не холодно? – поинтересовался Чини.
– Нет. Похоже, Лестер много знает об этом избиении. Ты не думаешь, что он сам это сделал?
– Если он хочет, чтобы она продолжала работать на него, то не стал бы так избивать.
Небо в этот час было некрасивым, плотные серые тени нависли над черными деревьями. На траве выступила роса. Изредка доносилось щебетание птиц, запрограммированные на определенное время автоматические поливальные установки орошали газоны. Если и дальше продержится сухая погода, то городские власти ограничат расход воды, и трава засохнет. Во время прошлогодней засухи многие домовладельцы даже и не засаживали дворы зеленью.
На бульваре Кабана по темному тротуару ехал мальчишка на скейтборде. Я поймала себя на мысли, что ожидаю увидеть "Фокусника" – мужчину на велосипеде, с хвостовым фонарем и люминесцентными наклепками на задниках кроссовок. Я уже начала воспринимать его как какую-то потустороннюю силу – эльф или дьявол, который пляшет передо мной, следя за каждым моим шагом. Куда бы я ни поехала, он возникает рядом, и всегда спешит, как будто никак не может попасть к месту назначения.
Чини притормозил и подался вперед, чтобы разглядеть подростка на скейтборде. Он приветственно взмахнул рукой, и парнишка помахал в ответ.
– Кто это? – спросила я.
– Он работает ночным дежурным в санатории. Недавно попал в аварию, и у него забрали водительские права. Но, в общем-то, он неплохой парень.
Вскоре Чини свернул на аллею, ведущую к дому Дэниель, где я оставила свою машину. Он остановился позади "фольксвагена", включил "нейтралку", чтобы не так сильно шумел двигатель.
– Ну, какие у тебя планы на сегодня. Спать собираешься?
– Надеюсь, да. Я жутко устала. А ты на работу?
– Домой, в постель. По крайней мере на пару часов. Позвоню тебе позже. Если найдешь в себе силы, мы можем выбраться куда-нибудь поесть.
– Я еще не знаю, как у меня сложится день. Если не застанешь меня, то оставь номер телефона, я сама тебя разыщу.
– Будешь у себя в офисе?
– Собственно говоря, я хотела пойти в "хибару" к Дэниель и навести там порядок. В комнате все полы залиты кровью.
– Тебе нет никакой необходимости делать это, поскольку домовладелец сказал, что в начале следующей недели пришлет уборщицу. До понедельника он сделать этого не может, но в любом случае так лучше, чем если бы этим занималась ты.
– Ничего не имею против. Просто мне хотелось что-нибудь сделать для нее. Может, взять ее халат и тапочки и отнести в больницу.
– Тебе виднее. Ладно, садись в машину, а я прослежу, как ты будешь уезжать.
Я открыла дверцу и вылезла наружу, прихватив свою сумочку.
– Спасибо, что подвез, и вообще за все спасибо.
– Не за что.
Я захлопнула дверцу и направилась к своему "фольксвагену", ощущая на себе взгляд Чини. Двигатель завелся сразу. Я махнула Чини рукой, чтобы показать, что все в порядке, но он не собирался уезжать, видимо, решив проводить меня до самого дома. Его "мазда" упрямо следовала за мной по всем поворотам и изгибам темных улиц. Впервые мне удалось припарковать машину прямо перед домом. И только после этого Чини, почувствовав, что я в безопасности, дал газ и умчался.
Я закрыла машину, прошла через ворота, подошла к двери и открыла ее. Подобрала с пола почту, брошенную в прорезь в двери, включила в прихожей свет, положила сумочку и заперла дверь. Поднимаясь по винтовой лестнице, я начала снимать с себя одежду, небрежно швыряя ее на пол, как в тех романтических комедиях, где любовники сгорают от нетерпения. Мне и самой не терпелось поскорее забраться в постель. Голая, я расхаживала по комнате, задергивая шторы, отключая телефон, выключая свет. Наконец, со вздохом облегчения, я забралась под одеяло. Мелькнула мысль, что дикая усталость не даст мне уснуть, но, как оказалось, я ошиблась.
Проснулась я уже в шестом часу вечера. Спросонок мне показалось, что я проспала сутки. Уставившись на стеклянный потолок над кроватью, я медленно соображала, какое сейчас время суток. Серый февральский день неспешно утекал, словно вода в отверстие раковины. Очухавшись окончательно, я решила, что проспала достаточно. Выбравшись из постели, я ощутила зверский голод. Почистила зубы, приняла душ, вымыла голову, натянула старую майку и потрепанные джинсы. Спустившись вниз, взяла пластмассовое ведро со щетками и прочими принадлежностями для уборки. Теперь, когда первый шок уже прошел, меня охватила жгучая ненависть к тому, кто пытался убить Дэниель. Мужчины, которые бьют женщин, неполноценные ничтожества, как и те, кто бьет детей.
Затем я набрала номер Чини. Его телефон не отвечал. Наверняка мой ночной провожатый уже давно проснулся и ушел. Я оставила сообщение на автоответчике, упомянув время дня и то, что слишком голодна и не могу ждать его. Когда я открыла входную дверь, к ногам моим свалился конверт, засунутый в щель. Поперек конверта почерком Гектора было написано: "Пятница. Семнадцать тридцать пять. Стучался, но безрезультатно. Записка и пленка в конверте. К сожалению, больше ничем помочь не могу. Позвоните мне, когда вернетесь". Ниже имелся номер домашнего телефона и телефона в студии. Наверное, он стучался, когда я была в душе. Я посмотрела на часы. Значит, он был здесь всего пятнадцать минут назад. Я поняла, что еще слишком рано звонить по любому из этих телефонов. Сунув записку и пленку в сумочку, я направилась в кафе, где можно было поесть в любое время суток.
Жадно вчитываясь в записку Гектора, я походила на свинью, с аппетитом поедающую с тарелки все то, что запрещают есть диетологи. Ему удалось расшифровать не намного больше, чем мне. К моим записям он добавил только следующее:
«Привет... мне это не нравится... сама так думаю... Ты не...»
"Ох, успокойся, я же просто шучу... (смех)... но ты должна признать, что это отличная идея. Она прыгает в одно и тоже время каждый день... обожествлять".
"Ты болен... люди не имею права лезть в мою... (звон, лязг)".
Шум воды, скрип.
«Если что-нибудь случится, я...»
Треск...
«Меня тревожит... коротышка».
«Не вижу связи...»
Смех... скрип кресла... шорох... бормотание...
Внизу страницы Гектор нарисовал три больших вопросительных знака. Я с ним была абсолютно согласна.
Добравшись до "хибары" Дэниель, я оставила машину на обочине, как и в прошлый вечер. Уже стемнело. При таком образе жизни я могу вообще больше никогда не увидеть солнца. Я достала фонарик и проверила батарейки, с удовлетворением отметив, что они еще не сели. Пару минут я потратила на то, чтобы не торопясь пройти к дому, шаря лучом фонарика по кустам с обеих сторон аллеи. Я не рассчитывала найти что-нибудь, да и не собиралась искать какие-нибудь улики, мне просто хотелось понять, куда мог скрыться убийца Дэниель. Ведь наверняка здесь были такие места, где он мог бы спрятаться, какие-нибудь проходные дворы, по которым можно выйти на соседнюю улицу. Во мраке ночи даже ствол дерева может послужить достаточным укрытием. По моим предположениям, злодей мог укрыться невдалеке, чтобы наблюдать за приездом "скорой помощи" и полиции.
Очутившись возле "хибары", я, не останавливаясь, пересекла задний двор и подошла к дому, где проживал домовладелец. Поднялась по ступенькам и постучала в освещенное окно. Я увидела, как домовладелец достал из раковины тарелки и поставил их в сушку. Почти в этот же момент он заметил меня и направился к двери, вытирая на ходу руки полотенцем. Взяв у него ключ, я задержалась на несколько минут, чтобы поговорить о покушении. Он сообщил мне, что отправился спать в десять часов, поведав, что вообще-то спит чутко, но поскольку его спальня находится на втором этаже и выходит окнами на улицу, то он, естественно, ничего не слышал. Домовладельцу было слегка за семьдесят, отставной военный, хотя и не упомянул, в каких войсках служил. Если он и знал, чем Дэниель зарабатывала на жизнь, то ни словом об этом не обмолвился. Казалось, он любит ее так же, как и я, а в данный момент для меня это было важнее всего. Я не стала рассказывать ему, в каком Дэниель состоянии, лишь заметила, что она жива и должна скоро поправиться. А на деталях он и не настаивал.
По выложенной кирпичом дорожке я прошла к маленькому крыльцу "хибары" Дэниель. Лента, огораживавшая место преступления, была уже снята, но вокруг дверной ручки и на косяке двери еще сохранились следы порошка для снятия отпечатков пальцев. На завернутом в тряпку куске свинцовой трубы тоже наверняка искали отпечатки пальцев, но я сомневаюсь, что что-нибудь нашли. Я вошла внутрь и включила свет. Пятна крови на полу напоминали цветовые таблицы Роршаха, по стенам тянулись темно-красные дорожки засохших капель, похожие на восклицательные знаки. Залитый кровью палас, должно быть, убрали в какую-нибудь кладовку, а следы крови на досках пола выглядели капельками краски. Все жилье состояло из одной комнаты, причем довольно убогой. Смотреть там особо было не на что, хотя я обошла все помещение. Здесь, как и у меня, было довольно тесно. Наверное, поединок между Дэниель и ее убийцей происходил в комнате, большую часть которой занимала королевских размеров кровать. Застилало кровать бело-розовое цветастое покрывало, чей рисунок гармонировал со шторами и обоями. Убранство кухни состояло из обогревателя и микроволновой печи, стоявшей на буфете.
Крошечная ванная комната выкрашена в белый цвет, пол выложен маленькими старомодными черно-белыми плитками. Ванна стояла за занавеской, которая была такой же расцветки, как покрывало и шторы в комнате. Стена напротив унитаза представляла собой маленькую художественную галерею. Ее украшал десяток фотографий в рамках. В ходе борьбы с убийцей Дэниель, видимо, ударилась об эту стену, но со стороны комнаты, поскольку несколько фотографий валялось на кафельном полу изображением вниз. Я осторожно подняла их. От удара рамки двух из них сломались, а стекла на четырех других растрескались или совсем вылетели. Я собрала осколки, сложила стопкой разбитые рамки, и, поправляя оставшиеся висеть на стене фотографии, принялась их разглядывать. Дэниель новорожденная; Дэниель с мамочкой и папочкой; Дэниель в девятилетнем возрасте, она танцует, волосы собраны в высокую прическу.
Я вернулась в комнату и обнаружила толстую пачку бумажных продовольственных пакетов, засунутую в щель между стеной и платяным шкафом. В один из них я запихнула фотографии со сломанными рамками и оставила его у двери. Я вспомнила, что видела в каком-то магазинчике такие рамки по паре долларов за штуку. Может быть, я загляну туда и куплю несколько. Собрав все белье с кровати, я вынесла его на крыльцо и приступила к уборке, воспользовавшись привезенными с собой принадлежностями. Наполнила ведро горячей водой, добавила туда моющего средства. Вымыла стены, отскоблила доски пола. Вода в ведре стала розовой. Я вылила ее, снова наполнила ведро и начала все по новой.
Закончив уборку, я села на кровать, достала свои записи и, протянув руку к телефону, набрала домашний номер Гектора. Он ответил сразу же.
– Это Кинси. Рада, что застала вас дома. Я думала, что вы уже уехали в студию.
– Для этого еще слишком рано, а сегодня я вообще туда не собирался. Я ведь работаю с субботы по среду, так что выходные у меня выпадают обычно на четверг и пятницу. Вчерашний день исключение, но такое бывает редко. У меня полно планов на сегодняшний вечер. Сначала я купаю Бьюти в ванной, а потом она меня. Как я понял, вы получили мою записку.
– Да, и мне очень жаль, что я вас не увидела. Когда вы подъехали, я находилась в ванной. – Несколько минут мы посетовали на плохое качество записи. – Что вам удалось разобрать?
– Не очень много. Разобрал пару слов, но, по-моему, в них нет никакого смысла.
– У вас есть хоть какое-то представление о предмете их разговора?
– Ни малейшего. Лорна расстроена, это все, что я понял.
– Вы уверены, что это Лорна?
– Поклясться не могу, но думаю, что да.
– А мужчина?
– Я не узнал его голоса. На моих знакомых он не похож. Вам стоит самой послушать пленку еще раз. А может, имеет смысл делать это по очереди, заполняя пустые пространства, как в головоломке, из кусочков.
– На это можно потратить всю жизнь, а ведь я даже не уверена в том, нужно это или нет. Но когда вернусь домой, все-таки послушаю еще раз. – Я бросила взгляд на записи. – А как насчет этого слова "обожествлять"? Как-то странно оно звучит, не правда ли? Обожествлять кого?
– Тут, в общем-то, я и сам не уверен. Но это единственное слово, которое пришло мне в голову. Мне же не дает покоя другая фраза: "Она прыгает каждый день в одно и то же время". Ума не приложу, что бы это могло значить.
– А почему "коротышка?" По-моему, это Лорна сказала.
– Да, это тоже звучит странновато, но тут у меня есть хоть какие-то соображения. В городе есть парень по кличке "Коротышка". Может, она его имеет в виду?
– Интересное предположение. А она его знала?
– По-видимому. Вообще-то, его зовут Джон Стоктон, а "Коротышкой" его прозвали потому, что он маленького роста и толстый. Он строитель-проектировщик...
– Подождите-ка, – перебила я его, – мне знакомо это имя. Почти уверена, что именно его называл Кларк Эссельман. Не является ли он членом совета директоров "Колгейт Уотер"?
Гектор расхохотался.
– Что вы, никоим образом. Его и близко туда никто не подпустит. Люди поговаривают о конфликте интересов. Стоктон увлекся десятком проектов самообогащения.
– А, наверное. Это не имеет значения. Лорна говорила с ним, или о нем?
– Я думаю, о нем. Собственно говоря, какая-то связь вполне может существовать. Если Стоктон задумал бы какое-либо строительство, то ему пришлось бы обращаться в "Колгейт Уотер" за разрешением. А поскольку Лорна присматривала за Эссельманом, она могла слышать что-нибудь о "Коротышке".
– Ну и что из этого? В таком городе всегда можно услышать кучу разных вещей, но это еще не причина, чтобы тебя убили. А трудно получить это разрешение?
– Подать заявку нетрудно, но в связи с существующей нехваткой воды проект должен представлять собой нечто грандиозное, чтобы с ним согласились.
– Ладно. – Несколько секунд я обдумывала эту идею, но она меня ни на что не вывела. – Не знаю, как все это увязать. Если они говорят о воде, то, может, это имеет отношение к тому, что "она прыгает туда каждый день в одно и то же время". Может быть, это как-то связано с плаванием? Я знаю, что Лорна занималась бегом, но, может, она к тому же еще и плавала?
– Мне об этом слышать не приходилось. И опять же, если мужчина разговаривал с Лорной, то почему он обращается к ней в третьем лице? Наверное, он говорил о ком-то другом. А Стоктон не имеет ничего общего с плавательными бассейнами. Он строит торговые предприятия. Скорее всего они говорили о работе. Может, она прыгает в офис каждый день в одно и то же время. Или в постель?
– Вы правы. Ну ладно. Может, если мы немного отдохнем, нам в голову придет что-нибудь новое? А больше вы ничего не заметили?
– Больше ничего. Разве что тот факт, что Лорна расстроена.
– Мне тоже так показалось, поэтому я так внимательно и слушала эту пленку. Ее злило каждое сказанное мужчиной слово.
– Ну ладно. Как вы только что справедливо заметили, чтобы информация приобрела какой-то смысл, ей нужно отлежаться. И если мне придет в голову какая-нибудь новая версия, то я вам позвоню.
– Спасибо, Гектор.
К тому времени как я заперла "хибару" и вернула ключ домовладельцу, было уже почти без четверти семь. Запах моющих средств навевал мысль о больнице, меня согревало сознание, что Дэниель, вернувшись, найдет в доме порядок. Я направилась к машине, держа в руках всякую всячину. Пластиковое ведро поставила на переднее сиденье справа от себя, на заднее сиденье бросила кучу постельного белья и бумажный пакет со сломанными рамками. Усевшись за руль, я какое-то время размышляла над своими следующими действиями и шагами. Предположение Гектора о том, что предметом разговора Лорны и незнакомца являлся "Коротышка" Стоктон, представлялось достаточно интересным. Судя по тому, что мне удалось расслышать из разговора Кларка Эссельмана по телефону, Стоктон должен будет присутствовать на очередном собрании совета директоров, которое, по моему разумению, состоится сегодня вечером. Если мне повезет, может быть, я встречусь с Сереной и смогу разузнать у нее что-нибудь о пропавших деньгах.
На ближайшей заправке я нашла телефон-автомат и разыскала в справочнике номер "Колгейт Уотер". Хотя рабочий день уже закончился, автоответчик выдал мне время и место предстоящего собрания совета директоров: семь часов вечера, в конференц-зале районного отделения компании. Я забралась в машину, включила зажигание, выехала на шоссе и помчалась на север.
Через четырнадцать минут я въехала на стоянку позади административного здания, уже забитую машинами. Заглушив двигатель, вышла из машины и заперла ее. Дорогу в конференц-зал найти было нетрудно, поскольку все прибывшие направлялись именно туда. Я невольно ускорила шаг, чтобы успеть занять место.
Интерьер конференц-зала был скучен и функционален: коричневый ковер, стенные панели темного дерева, в центре столы сдвинуты в форме буквы "L". На столике у стены находился огромный кофейник, его окружали чашки, пакетики с сахаром, кувшин с молоком. Лампы дневного света делали лица присутствующих желтыми.
Совет директоров "Колгейт Уотер" состоял из семи человек. Перед каждым из них на столе располагалась табличка с указанием имени, фамилии и должности: советник водохозяйственного района, генеральный менеджер и главный инженер, президент и четыре директора, одним из которых являлся Кларк Эссельман. Нед, с которым он в прошлый раз разговаривал по телефону, был, наверное, Теодором Рамсеем, сидевшим через два кресла от Эссельмана. А Боб и Друсилла, упомянутые в том же разговоре, оказались соответственно Робертом Эннисбруком и Друсиллой Чатэм.
В распоряжение каждого члена совета был предоставлен персональный кувшин с ледяной водой, которую они с жадностью поглощали, одновременно обсуждая ее нехватку. Имена некоторых присутствующих были мне известны, но, за исключением Эссельмана, я никого из них не знала в лицо. Серена устроилась в первом ряду, шурша складками платья и пытаясь выглядеть так, будто она нисколько не волнуется за отца. Эссельман в костюме и галстуке выглядел каким-то хрупким, но одновременно и исполненным твердой решимости. В данный момент он был поглощен беседой с миссис Чатэм – женщиной, которая сидела слева от него.
Все уже были в сборе, свободных мест почти не осталось. Я заметила-таки пустой стул и заняла его, сама удивляясь тому, что я здесь делаю. Многие собравшиеся на заседание были с портфелями или папками. Сидевший рядом со мной мужчина вытащил блокнот и принялся делать в нем какие-то пометки в ожидании начала. Я оглянулась и посмотрела на задние ряды. Все места были заняты. Через окно я видела, что продолжавшие прибывать люди располагались за расставленными во дворе столиками или же просто прислонялись к решетке, украшенной орнаментом. Установленные во дворе громкоговорители позволяли им слышать каждое слово, произнесенное в зале.
На L-образном столе в центре зала лежала кипа листков с повесткой дня. Я на мгновение поднялась со своего стула, чтобы взять один листок. По-видимому, любой человек в зале мог запросто задавать вопросы совету директоров, почти все писали записки и передавали их в президиум. Некоторые из присутствующих вставали со своих мест, подходили друг к другу, совещались, готовя, видимо, совместное заявление. Я понятия не имела, что вообще здесь происходит. Повестка дня, которую я мельком просмотрела, показалась мне невыносимо скучной, но меня это и не заботило. Было интересно, смогу ли я узнать "Коротышку" Стоктона. Многие из нас выглядят маленькими и толстыми, когда сидят.
В семь ноль три собравшихся призвали ко вниманию. Члены совета директоров заняли свои места. Были зачитаны результаты выполнения решений предыдущего собрания. Повестку дня приняли единогласно, без обсуждения. В зале стояла тишина, лишь изредка раздавались покашливания. Выступавшие, все как один, говорили ровным, монотонным голосом, отчего предмет обсуждения представлялся еще более скучным. Вопросы деятельности компании освещались членами совета в такой сухой манере, которая больше подошла бы к заумной беседе теологов. Если здесь и на самом деле происходило что-то важное, то суть от меня явно ускользнула. Поразило меня лишь одно. В своем телефонном разговоре с Недом Кларк Эссельман проявил недюжинную страсть. Видно, за кулисами можно было дать волю своим чувствам, а на публике следовало сдерживать эмоции на благо общего дела.
Присутствующие один за другим выходили вперед и обращались в президиум с заготовленными заявлениями. Они зачитывали их громкими голосами, стараясь сухо изложить суть. От тепла человеческих тел и работающего отопления в зале было не просто жарко, а убийственно душно. А поскольку я недосыпала уже в течение пяти дней, то клевала носом, качаясь на стуле из стороны в сторону. Со стыдом должна признаться, что фактически я заснула. Это было нечто вроде нырка в бессознательность. И поняла я это только тогда, когда мой подбородок уперся мне же в грудь. Наверное, я бы продолжала спать, но меня вернул к действительности жаркий обмен мнениями. С опозданием я поняла, что начало его пропустила.
Выпрямившись во весь рост, Кларк Эссельман осуждающе направил указательный палец на стоящего у трибуны мужчину.
– Вы и подобные вам люди разрушаете страну.
Человек, к которому обращались эти слова, должен был быть Джоном «Коротышкой» Стоктоном. Пяти футов роста, очень тучный, с круглым детским лицом и темными редеющими волосами. Лицо его покрывал обильный пот, который он утирал носовым платком.
– Люди, подобные мне? Неужели, сэр? Давайте не будем переходить на личности. Речь идет не обо мне, да и не о вас. Речь идет о рабочих местах для жителей нашего города. О процветании и прогрессе для граждан этой страны, для...
– Чушь! Речь идет о том, как ты делаешь деньги, сукин ты сын. Что ты тут еще несешь о благе страны? К тому времени как это... это решение будет осуществлено, ты наверняка уже успеешь умыть руки. Будешь подсчитывать свои доходы, в то время как все мы на протяжении долгих веков будем расхлебывать это дерьмо.
Подобно двум влюбленным, Кларк Эссельман и Джон Стоктон, казалось, не замечали уже никого вокруг себя. Атмосфера в зале наэлектризовывалась, присутствующие возбужденно переглядывались.
Голос Стоктона был сладким до тошноты.
– Сэр, рискуя оскорбить вас, я позволю себе все-таки задать вам вопрос. А что сделали вы для решения жилищной проблемы, борьбы с безработицей, для финансовой поддержки жителей округа Санта-Тереза? Что вы ответите на это?
– Не уходите в сторону от вопроса.
– Да ваш ответ ровным счетом ничего и не значит. Вы не пожертвовали ни центом ради благосостояния общества, в котором живете.
– Это неправда... Это неправда! – прокричал Эссельман.
Но Стоктон продолжал:
– Вы заблокировали экономический рост, подвергли обструкции политику занятости, стали препятствием развитию строительства. Вы встали на пути у прогресса. А почему бы и нет? Ведь вы-то свое получили. Так какое же вам дело до всех нас? Да для вас было бы лучше, если бы мы все попрыгали в океан.
– С океаном вы абсолютно правы! Пойдите и утопитесь в нем.
– Джентльмены! – Со своего места поднялся президент.
– Позвольте, я вам кое-что скажу. Вот вы уйдете, и возможности для развития тоже будут упущены. Кто же заплатит за отсутствие у вас воображения?
– Джентльмены, джентльмены! – Президент постучал по столу молотком, но безрезультатно.
Серена вскочила на ноги, но отец отмахнулся от нее тем же небрежным жестом, каким, наверное, невольно обижал ее еще в детстве. Она снова села, в то время как Эссельман продолжал кричать, содрогаясь:
– Оставьте свои разглагольствования для членов клуба бизнесменов, молодой человек. Меня тошнит от бредней этого выскочки. Правда заключается в том, что вы явились сюда во имя всемогущего доллара, и вы сами знаете это. Если вы так заинтересованы в экономическом росте и всеобщем благе, тогда пожертвуйте землей и всеми своими доходами. Не прячьтесь за дешевой риторикой...
– Вот вы и пожертвуйте. Почему бы вам не сделать что-нибудь? Вы богаче, чем многие из присутствующих вместе взятых. И не вам говорить о риторике, вы, чванливая задница...
Сбоку от Стоктона откуда ни возьмись появился одетый в униформу охранник и взял его за локоть. Стоктон стряхнул его руку и пришел в ярость. Но тут с другой стороны к нему подошел кто-то из его коллег и помог охраннику вывести Стоктона из зала. Эссельман остался стоять, взгляд его горел гневом.
Пока выступали все последующие ораторы, я наклонилась к своему соседу:
– Боюсь показаться вам дурочкой, но что тут такое произошло?
– Джон Стоктон пытается получить разрешение на водопользование для большого участка земли, который он хочет продать компании "Маркус Петролеум".
– Мне казалось, что такие сделки должны осуществляться под контролем муниципалитета.
– Совершенно верно. Месяц назад сделка была одобрена единогласно при условии, что новые хозяева будут использовать воду, которая очищается компанией "Колгейт Уотер". Все шло к тому, что никаких возражений не будет, но Эссельман вдруг решил броситься в контратаку.
– А по какому же поводу такой скандал?
– Стоктон является владельцем некоторых участков, которые весьма интересуют нефтяные компании. Но всем им грош цена без воды. Эссельман поначалу поддержал его, а теперь вдруг выступил против. "Коротышка" почувствовал себя преданным.
И опять мои мысли вернулись к тому телефонному разговору. Эссельман упоминал что-то о том, как совет директоров дал уговорить себя на какую-то сделку, в то время как сам он находился в больнице.
– Стоктон занимался всем этим в то время, как Эссельман был болен?
– Совершенно верно. И почти преуспел в этом. Теперь же, выйдя из больницы, Эссельман пытается использовать все свое влияние для того, чтобы опротестовать согласие совета директоров.
Сидевшая впереди женщина обернулась и смерила нас уничтожающим взглядом.
– Не могли бы вы говорить потише, люди здесь заняты делом.
– Извините.
Президент отчаянно пытался навести порядок, но разгоряченная публика не проявила никакого интереса к этим его попыткам.
Я поднесла ладонь ко рту.
– И было голосование по этому вопросу? – спросила я тихо.
Мой сосед покачал головой.
– Вопрос возник год назад, и совет директоров назначил специальную комиссию для изучения проблемы и выработки рекомендаций. Они провели исследование возможного вредного воздействия на окружающую среду. Вы знаете, как это делается. Обычные стандартные тесты, в надежде на то, что никто не обратит особого внимания на результаты. На голосование вопрос будет поставлен не раньше следующего месяца. Вот поэтому-то они и ломают сейчас копья.
Женщина, сидевшая впереди, полуобернулась и поднесла палец к губам, прервав наш разговор.
Как раз в этот момент Эссельман опустился в свое кресло, щеки его были пунцовыми. Серена обошла вокруг стола и, к его неудовольствию, уселась рядом. "Коротышки" Стоктона нигде не было видно, но со двора доносился его голос, полный гнева. Кто-то пытался его успокоить, но безуспешно. Собрание шло своим ходом. Президент бодро перешел к следующему пункту повестки дня, под которым значилось: "Противопожарная спринклерная система". Обсуждение этой проблемы прошло гладко. Когда я выскользнула из зала, Стоктон уже ушел. Двор опустел.