Входя в офис в понедельник утром, я услышала, как звонит телефон. Поперек двери лежал большой пакет, оставленный курьером. Я сунула его под мышку и торопливо отперла дверь, переступив через кучу почты, которую просунули в щель. Я остановилась, прихватила большую ее часть и поспешила во внутренний офис, где бросила почту на стол и схватила трубку. На другом конце провода была Мэри Беллфлауэр, и ее голос звучал удивительно радостно.

— Ты получила документы от Ловелла Эффинджера? Он прислал мне то же самое.

— Наверное, это пакет, который оставили у двери. Я только что вошла и еще его не открывала. Что там?

— Запись заявления, которое сделал эксперт в начале недели. Позвони, как только прочтешь.

— Конечно. Кажется, ты довольна.

— В любом случае, мне любопытно. Это уже хорошо.

Я сняла куртку и поставила сумку на пол у стола. Прежде, чем открыть пакет, сходила в кухоньку и поставила кофейник. Я забыла принести молоко, так что пришлось воспользоваться двумя пакетиками искусственного заменителя.

Потом вернулась за стол и открыла пакет. Откинулась в вертящемся кресле и положила ноги на край стола, с бумагами на коленях и кофе под рукой.

Тилфорд Бранниган был экспертом по биомеханике, а в данном случае, еще и реконструктором аварий. Документ был аккуратно напечатан. Листы были скреплены степлером в левом верхнем углу. Каждая страница была уменьшена так, что на листе помещались четыре.

На первой странице были перечислены «Вещественные доказательста истца №№ 6а — 6и» и продолжались дальше, вниз, по номерам. Сюда входили резюме Браннигана, описание состояния здоровья Глэдис Фредриксон, запрашиваемые документы, ответ обвиняемого на запрос истца о документах, дополнительное требование о запросе документов.

Были получены медицинские документы от доктора Голдфарба и доктора Сполдинга.

Там были бесконечные показания, медицинские документы, обозначенные «Вещественное доказательство истца № 16», вместе с полицейским рапортом. Различные фотографии пострадавших машин и места аварии были представлены как вещественные доказательства.

Я быстро перелистала до последней страницы, просто, чтобы почувствовать, что это такое.

Заявление Браннигана начиналось на странице 6 и продолжалось до страницы 133.

Процедура началась в 4.30 и закончилась в 7.15.

Дача показаний, по натуре, менее формальная процедура, чем появление в суде, потому что происходит в офисе адвоката, а не в зале суда. Заявление в суде делается под присягой. Присутствуют оба адвоката, истца и обвиняемого и еще судебный репортер, но судьи нет.

Хетти Баквальд была там, представляя Фредриксонов, а Ловелл Эффинджер представлял Лизу Рэй, хотя ни истцы, ни обвиняемая не присутствовали.

Много лет назад я поинтересовалась прошлым Хетти Баквальд, убежденная, что она получила свой диплом юриста в Харварде или Йеле. Вместо этого, она закончила одну из юридических школ Лос-Анджелеса, которые рекламируют себя на ярких рекламных щитах на шоссе.

Я прочитала начальные страницы, где мисс Баквальд упорно заявляла о неопытности и низкой квалификации Браннигана, что не было правдой. Ловелл Эффинджер периодически возражал, в основном повторяя: «Не согласуется с предыдущим заявлением» или «Вопрос уже был задан и ответ получен». Даже на бумаге чувствовался его тон — скучный и раздраженный. Эффинджер отметил нужные страницы, чтобы убедиться, что я ничего не пропустила.

Главным было то, что несмотря на провокационные и нудные вопросы мисс Баквальд, которая пыталась оклеветать его любым способом, Тилфорд Бранниган прочно стоял на том, что повреждения Глэдис Фредриксон не совпадают с динамикой аварии.

На остальных четырнадцати страницах мисс Баквальд пыталась отщипнуть от него кусочки, заставить уступить хотя бы в мелочах. Бранниган держался хорошо, терпеливый и невозмутимый. Его ответы были спокойными, иногда с юмором, что должно было приводить в бешенство Хетти Баквальд, которая всегда рассчитывала на давление и злобу, чтобы трясти свидетелей. Если он уступал малейшую деталь, она набрасывалась на признание, как будто это был главный триумф, полностью игнорируя все, что было сказано до этого. Не знаю, кого она пыталась впечатлить. Дочитав бумаги, я позвонила Мэри Бэлфлауэр, которая спросила:

— И что ты думаешь?

— Даже не знаю. Мы знаем, что Глэдис пострадала, у нас целая стопка медицинских документов: рентгеновские снимки, описание лечения, ультразвук, МРТ. Она может притворяться, что у нее болит шея или спина, но трещина в тазовой кости и два сломанных ребра?

— Бранниган и не говорит, что она не пострадала. Он говорит, что ее травмы не соотносятся с аварией. К тому времени, когда Фредриксон врезался в Лизу Рэй, эти травмы у нее уже были.

Бранниган открыто не заявил об этом, но он так думает.

— И что, это Миллард ее так отлупил? Или кто?

— Это нам и надо выяснить.

— Но ее повреждения были свежими? То-есть, это не что-то случившееся неделю назад.

— Правильно. Это могло случиться перед тем, как они сели в машину. Может быть, он вез ее к врачу и увидел свой шанс.

— И зачем ему это понадобилось?

— У него есть страхование ответственности, но оно не покрывает столкновения. Они отказались от страховки дома, потому что не могли выплачивать взносы. Ни страховки катастроф, ни длительной инвалидности. Они были совсем не защищены.

— Так что, он нарочно врезался в машину Лизы? Это рискованно, не так ли? Что, если Лиза погибла бы? А если бы погибла его жена?

— Ну, возможно, ему было бы не хуже. Может, даже лучше. Он мог бы подать в суд за убийство по небрежности, или еще за полдюжину вещей. Смысл в том, чтобы обвинить кого-то другого и получить бабки, вместо того, чтобы платить самому. Он в свое время сам пострадал, и суд присудил ему 680 тысяч долларов. Они, наверное, уже все профукали.

— Кошмар какой. Что же это за человек?

— Может быть, отчаявшийся. Хэтти Баквальд вцепилась в Браннигана зубами и когтями, но ничего не смогла сделать. Ловелл говорит, что еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Он думает, что это что-то большое. Огромное. Нам нужно только узнать, что это значит.

— Я опять туда схожу. Может быть, соседи что-нибудь знают.

— Будем надеяться.

Я вернулась в район, где жили Фредриксоны, и начала с соедей, живущих через дорогу.

Может быть, они и не знают так много, но, по крайней мере, я смогу их исключить.

В первом доме женщина средних лет, которая открыла дверь, была приятной, но призналась, что ничего не знает о Фредриксонах. Когда я объяснила ей ситуацию, она сказала, что переехала сюда шесть месяцев назад и предпочитает сохранять дистанцию с соседями.

— Таким образом, если у меня с кем-то из них возникнут проблемы, я смогу спокойно пожаловаться и не бояться их огорчить. Я занимаюсь своими делами и ожидаю, что они будут заниматься своими.

— Ну, я вас понимаю. Мне до недавних пор везло с соседями.

— Ничего нет хуже, чем воевать с соседями. Дом должен быть убежищем, а не укреплением в военной зоне.

Аминь, подумала я. Дала ей свою карточку, на случай, если она что-нибудь узнает.

— Не рассчитывайте на это, — сказала женщина и закрыла дверь.

Я прошла к следующему дому. На этот раз жильцом был мужчина лет тридцати, с узким лицом, в очках, с короткой челюстью и маленькой бородкой, чтобы придать определенность слабому подбородку. На нем были мешковатые джинсы и футболка в полосочку, из таких, которые бы выбрала для него мама.

— Кинси Миллоун, — представилась я, протягивая руку.

— Джулиан Фрич. Вы что-то продаете? Авон, Фуллер Браш?

— Я не думаю, что в наши дни они ходят по домам.

Еще раз я объяснила, кто я такая, и свою миссию, связанную с Фредриксонами.

— Вы с ними знакомы?

— Конечно. Она делает для меня бухгалтерию. Хотите зайти?

— Спасибо.

Его гостиная выглядела как дисплей для продажи компьютеров. Кое-что я могла сразу идентифицировать — клавиатуры и мониторы, которые выглядели как большие уродливые телеэкраны. Там было восемь компьютеров с перекрученными проводами, которые тянулись по полу. Вдобавок, там стояли запечатанные коробки, в которых, как я предполагала, были новые компьютеры. Несколько моделей пообтрепанней, в углу, наверное, прислали для ремонта. Я слышала термины «флоппи диск» и «бут ап», но понятия не имела, что это такое.

— Я так понимаю, что вы продаете или ремонтируете компьютеры.

— Понемножку и то и другое. А что есть у вас?

— Портативная «Смит-корона».

Он слегка улыбнулся, будто я пошутила, и погрозил мне пальцем.

— Вам нужно не отставать от реальности. Вы можете опоздать на пароход. Скоро настанет время, когда компьютеры будут делать все.

— Мне трудно в это поверить.

— Вы неверующая, как и многие другие. Настанет день, когда десятилетние дети будут распоряжаться машинами, а вы будете зависеть от их милосердия.

— Депрессивная мысль.

— Не говорите потом, что я вас не предупреждал. В любом случае, вы, наверное, постучались в мою дверь не за этим.

— Это точно.

Я переключилась и перешла к своему вступлению, которое уже отшлифовала почти до идеального состояния, закончив описанием столкновения двух машин 28 мая прошлого года.

— Как долго Глэдис Фредриксон занималась вашей бухгалтерией?

— Последние два или три года. Я знаю ее только профессионально, не в личной жизни. Сейчас она вся в беспорядке, но делает хорошую работу.

— Делает или делала?

— О, она до сих пор занимается моими счетами. Она жалуется, что у нее все болит, но не упустит ни одной цифры.

— Она сказала страховой компании, что не может больше работать, потому что не может долго сидеть и не может сосредоточиться. Она сказала то же самое мне, когда я записывала ее показания.

Он поморщился.

— Это все ерунда собачья. Я вижу, как к ней приезжают курьеры два или три раза в неделю.

— Вы уверены в этом?

— Я работаю прямо здесь. Мне очень хорошо видно в окно через улицу. Мне не хочется на нее стучать, но она работает столько же, сколько и всегда.

Я, наверное, влюбилась. Мое сердце точно так же застучало, и в груди стало тепло. Я приложила руку ко лбу, чтобы проверить, не началась ли у меня на радостях лихорадка.

— Погодите минутку. Это слишком хорошо, чтобы поверить. Вы можете повторить, чтобы я записала?

— Могу. Я все равно думал ее уволить. Она меня достала своим нытьем.

Я села на одинокий складной металлический стул и поставила магнитофон на запечатанную коробку. Достала блокнот, чтобы записывать информацию. Ее было не так много, но это было чистым золотом. Заявление Глэдис об инвалидности было обманом. Она еще не получила ни цента, если только она не получала пособие от штата, что вполне возможно.

Когда он закончил, я собрала свои вещи и пожала ему руку, горячо поблагодарив.

— Нет проблем. И если вы передумаете насчет овладения компьютером, вы знаете, где меня искать. Могу научить за короткое время.

— Сколько?

— Десять тысяч.

— Здесь вы меня потеряли. Я не хочу платить десять тысяч за что-то, из-за чего я чувствую себя неадекватной.

Я удалилась, размышляя: «Десятилетние дети? Несерьезно.»

От соседки через улицу, справа от Фредриксонов, не было никакого толку. Женщина совершенно не поняла, что мне нужно, думая, что я продаю страховой полис, который она вежливо отвергла. Я пыталась объясниться дважды, после чего поблагодарила ее и отправилась к дому по другую сторону.

Женщина, которая открыла дверь, была той самой, которую я видела, когда в первый раз пришла к Фредриксонам. По своему опыту общения со стариками, а именно, с Гасом, Генри и его братьями, я дала ей восемьдесят с небольшим. Она быстро соображала, у нее была приятная речь, и она, кажется, сохранила все свои умственные и физические способности.

Еще она была пухленькая, как подушечка для иголок, и от нее пахло цветочными духами.

— Я — Летти Боверз, — сказала она, пожимая мне руку, и пригласила зайти.

Ее кожа была нежной и напудренной, а ее ладонь на два или три градуса теплее моей. Я не была уверена, должна ли она быть такой доверчивой, чтобы приглашать в дом незнакомого человека, но меня это устраивало.

Мебели у нее в гостиной было немного, сборчатые занавески на окнах, выцветший ковер на полу, выгоревшие обои на стенах. Мебель в викторианском стиле имела слегка депрессивный вид, что убеждало в ее подлинности. У кресла-качалки, в которое я уселась, было сиденье из конского волоса, чего вы не увидите в наши дни. Справа от входной двери, со стороны Фредриксонов, двойные французские двери открывались на деревянный балкон, заполненный цветочными горшками.

Я объяснила, кто я такая, и что работаю на страховую компанию, которую судит Глэдис Фредриксон из-за своих травм.

— Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

— Конечно, нет. Я рада компании. Хотите чаю?

— Нет, спасибо. Как я понимаю, вам известно о ее требованиях?

— О, да. Она сказала мне, что подала в суд, а я сказала: «Правильно сделали». Вы бы видели, бедняжка еле ходит. То, что случилось, ужасно, и ей положена компенсация.

— Я не знаю насчет этого. В наши дни требовать деньги от страховой компании, все равно что ехать в Вегас, играть в рулетку.

— Вот именно. Все платят им, и очень мало они выплачивают обратно. Страховые компании хороши, пока вы не попытаетесь получить деньги. На их стороне вся власть. Если вы выиграете, они вышвырнут вас, или удвоят ваши выплаты.

Это разочаровывало. Я слышала такие рассуждения раньше, убеждение, что страховые компании — жирные коты, и мыши заслуживают всего, что смогут получить.

— В этом деле все факты еще не установлены, поэтому я здесь.

— Факты очевидны. Произошел несчастный случай, вот и все. Глэдис говорила, что это покрывает их страховка домовладельцев, а компания отказалась платить. Она говорит, что единственный способ — подать в суд.

— Авто.

— Авто?

— Это не страховка домовладельцев. Она судит страховую компанию, которая выдала автомобильную страховку обвиняемой.

Я подумала, не наношу ли я себе вреда. Ясно, что у нас были противоположные точки зрения, но я вытащила магнитофон, представила себя, Летти Боверз, и т. д. Потом спросила:

— Как долго вы знаете Фредриксонов?

— Если хотите знать правду, я не очень хорошо их знаю, и они мне не очень-то нравятся. Я под присягой?

— Нет, мэм, но будет полезно, если вы расскажете все, что знаете, как можно ближе к правде.

— Я всегда так делаю. Меня так воспитали.

— Я так понимаю, что Глэдис Фредриксон рассказала вам о том, что с ней случилось?

— Ей не нужно было. Я сама видела.

Я подалась вперед.

— Вы были на перекрестке?

Она растерялась.

— Там не было никакого перекрестка. Я сидела прямо здесь, смотрела в окно.

— Я не понимаю, как вы могли видеть, что произошло.

— Я не могла этого пропустить. Я занимаюсь рукоделием у окна, это дает мне хорошее освещение и вид на окрестности. Раньше я вышивала, но в последнее время вернулась к вязанию. Меньше нагрузки на глаза и легче рукам. Я за ней наблюдала, и таким образом увидела, как она кувырнулась.

— Глэдис упала?

— Да, конечно. Это была полностью ее вина, но как она мне объяснила, страховая компания в любом случае должна заплатить.

— Можем мы вернуться немного назад и начать с начала?

Я потратила несколько минут, чтобы объяснить суть дела, в то время как она качала головой.

— Вы, наверное, говорите о ком-то другом. Все произошло не так.

— Хорошо. Давайте послушаем вашу версию.

— Я не хочу никого осуждать, но они с мужем — скопидомы и терпеть не могут нанимать помощников. Дождевые стоки забило листьями. Весной шли сильные дожди, и вода хлестала потоками, прямо через край, вместо того, чтобы стекать по трубе. В первую неделю хорошей погоды она забралась на лестницу, чтобы почистить стоки, и лестница опрокинулась.

Она упала на деревянное крыльцо, а лестница ударила ее по голове. Я удивилась, как она не сломала позвоночник, при ее-то весе. Звук был ужасный, как мешок цемента. Я выбежала, но она сказала, что с ней все в порядке. Я видела, что у нее кружится голова, и она сильно хромала, но от помощи отказалась. После этого Миллард вывел машину и погудел. Они поспорили о чем-то, а потом она села в машину.

— Она сказала вам это по секрету?

— Не думаю. Она сказала, что это между нами двумя и подмигнула. И все это время я думала, что ее требование законно.

— Вы бы согласились дать показания со стороны обвиняемой?

— Конечно. Я не одобряю мошенников.

— Я тоже.

Попозже днем я решила себя побаловать, отправилась к Рози и заказала бокал вина. Можно было поесть дома, но я хорошо поработала в этот день и заслужила награду. Я только успела устроиться в моей любимой кабинке, как появилась Шарлотта Снайдер. Я не видела ее несколько недель, с тех пор, как они поругались с Генри. Я думала, что она зашла случайно, но Шарлотта задержалась в дверях, огляделась, и увидев меня, сразу направилась к моему столику и уселась напротив.

Ее голова была обвязана шарфом, который она сняла и убрала в карман, встряхнув волосами, чтобы вернуть прическе натуральную форму. Ее щеки раскраснелись от холода, а глаза блестели.

— Я нашла вас здесь, после того, как не застала дома. Если вы скажете, что Генри сейчас придет, я исчезну.

— Он обедает с Вилльямом. У них мальчишник. Что случилось?

— Я надеюсь оправдаться в глазах Генри. Я слышала, что суд назначил женщину по имени Кристина Тасинато опекуном Гаса Вронского.

— Не напоминайте. Меня чуть не стошнило, когда я услышала.

— Об этом я и хотела поговорить. Согласно банку, она берет большой заем на реконструкцию, под залог дома.

— Это новость для меня.

— Я так поняла, что она хочет реконструировать и улучшить, добавить пандус для инвалидной коляски, поменять электропроводку и сантехнику, и в целом привести дом в порядок.

— Ремонт дому не помешал бы. Даже после того, как Солана навела порядок, там еще много работы. Какой размер займа?

— Четверть миллиона баксов.

— Вау. Кто вам сказал?

— Джей Ларкин, мой приятель из отдела займов. Мы встречались много лет назад, и он мне здорово помог, когда я занялась недвижимостью. Он знал, что меня интересует эта собственность, и решил, что я смогу заключить сделку. Мне стало любопытно, потому что я говорила Солане, что два участка вместе стоят гораздо больше, чем дом. Этот квартал уже записан под дома на несколько квартир. Любой умный покупатель купил бы два участка и снес старый дом.

— Но имеет смысл его ремонтировать, если Гас так упорно не хочет уезжать.

— К этому я и веду. Она выставила дом на продажу. Ну, может быть, не Солана, но опекунша.

— На продажу? Каким образом? Я не видела у дома никакого знака.

— Это называется» карманный список», соглашение между продавцом и брокером, без рекламы. Я думаю, она собирается выплатить заем деньгами от продажи. Я бы об этом не узнала, но делом занимается агент из офиса Санта-Терезы. Она вспомнила, что я оценивала и сравнивала стоимость домов, когда приезжал мой клиент, и позвонила спросить, не хочу ли я получить комиссионные за нового клиента. Это было заманчиво, но вспомнив о Генри, я отказалась.

— Сколько она просит?

— Миллион двести тысяч, что совершенно несерьезно. Даже отремонтированный, дом никогда не продастся за столько. Я подумала, что это странно, после того, как Солана клялась направо и налево, что Гас скорей умрет, чем расстанется с домом. Чего я не могу понять, почему сделка заключена с моей компанией? Никто не подумал, что я могу узнать?

— Опекунша, наверное, понятия не имеет, что вы к этому имели отношение. Солана не кажется такой опытной в вопросах недвижимости. Если это ее дела, она, наверное, не знает, в каком близком контакте вы все работаете.

— Или она над нами издевается.

— Это все делается через банк Гаса?

— Конечно. Одна большая счастливая семья, но все дело смердит. Я думала, вы должны знать.

— Интересно, это можно остановить?

Шарлотта толкнула через стол кусок бумаги.

— Это телефон Джея в банке. Можете сказать, что говорили со мной.