Было около шести. Генри положил свой мясной рулет в форму, накрыл и поставил в холодильник. Он планировал запечь его на ужин на следующий день и пригласил меня. Я приняла приглашение, предполагая, что мы оба будем живы. Пока что, его хозяйственные дела вносили нотку нормальности. Решив, что наступил счастливый час, Генри достал старинный стакан и налил себе ритуальный Блэк Джек со льдом. Он спросил, хочу ли я вина, чего я, по правде, хотела, но решила отказаться. Я подумала, что лучше сохранять ясную голову, на случай, если явится Солана. У меня было два возможных варианта развития событий. С одной стороны, если она собиралась выйти из себя, она бы уже это сделала.

С другой стороны, она могла отправиться покупать оружие и патроны, чтобы выразить свой гнев в полной мере. Что бы ни было, мы не поступаем мудро, выставляя себя напоказ в ярко освещенной кухне.

Мы перешли в гостиную, где задернули шторы и включили телевизор. Вечерние новости все были плохими, но ободряющими по сравнению. Мы начали расслабляться, когда кто-то постучал в переднюю дверь. Я подскочила, а рука Генри дрогнула, пролив половину напитка.

— Оставайся здесь, — сказал он.

Он поставил стакан на кофейный столик и пошел к двери. Включил свет на крыльце и заглянул в глазок. Это не могла быть Солана, потому что Генри снял цепочку, приготовившись впустить кого-то. Я узнала голос Чини до того, как его увидела. Он вошел в комнату в сопровождении полицейского в форме, чье имя, судя по бирке на груди, было Джей Андерсон. Ему было лет тридцать, голубоглазый и краснощекий, с чертами, которые говорили о его ирландском происхождении.

Мне пришла в голову только одна строчка стихотворения, которую я запомнила, делая средние успехи в старших классах по литературе:

Джон Андерсон, мой Джо, Джон, когда мы встретились впервые…

Это было все. Ни малейшего понятия, кто это написал, хотя имя Роберта Бернса витало где-то в глубине сознания. Интересно, прав ли был отец Вилльяма, который верил, что заучивание стихов помогает в жизни.

Мы с Чини обменялись взглядом. Он был восхитителен, без вранья. Или моя оценка повысилась благодаря комфорту, который вносило его присутствие. Пусть он занимается Соланой и ее громилой-сыном. Пока Чини разговаривал с Генри, у меня была возможность изучать его. На нем были нарядные брюки и рубашка с воротником на пуговках. Поверх этого он надел кашемировое пальто цвета карамели. Чини был из богатой семьи, и если он не испытывал желания работать в банке отца, то был достаточно умен, чтобы наслаждаться привилегиями.

Я почувствовала, что слабею, точно так же, как слабею при виде гамбургера с сыром. Не то, чтобы он мне подходил, но какая разница?

— Вы говорили с ней? — спросил Генри.

— Поэтому я и здесь, — ответил Чини. — Мы хотели узнать, не могли бы вы вдвоем пойти в соседний дом с нами?

— Конечно, — ответил Генри. — Что-нибудь не так?

— Вы нам скажите. Когда мы подъехали, то нашли переднюю дверь открытой. Кругом горит свет, но никого не видно.

Генри ушел с Чини и офицером Андерсоном, даже не накинув куртку поверх своей рубашки с коротким рукавом. Я задержалась, чтобы забрать свою куртку со спинки кухонного стула.

Прихватила и куртку Генри и припустила за ними. Вечер был прохладный, и ветер усиливался. Там, где стояла машина Соланы, у тротуара осталось пустое место.

Я потрусила по дорожке, успокоенная сознанием того, что Чини держит ситуацию под контролем. Он сказал правду насчет дома Гаса. Все комнаты были залиты светом. Пересекая передний двор, я увидела, как Андерсон обходит вокруг дома с фонариком, пучок света двигался зигзагами по стенам, дорожке и кустам.

У Чини был с собой ордер на арест Соланы Рохас, и это, как я понимала, давало ему право обыскивать дом в поисках ее. Еще он обнаружил два старых ордера на арест Томассо Тасинато, один за побои при отягчающих обстоятельствах, второй — за побои с нанесением тяжких повреждений. Он рассказал, что Крошку дважды ловили на кражах в минимарте в Колгейте. Владелец узнал его, но позже решил не подавать заявления, сказав, что не хочет поднимать шум из-за упаковки вяленого мяса и двух пакетиков конфет.

Чини попросил нас подождать снаружи и вошел в дом. Генри надел куртку и засунул руки в карманы. Никто из нас не сказал ни слова, но он должен был, как и я, беспокоиться, что случилось что-то ужасное.

Когда Чини убедился, что в доме никого нет, он попросил нас обойти дом вместе с ним и посмотреть, не заметим ли мы что-нибудь необычное.

Помещения были очищены от личных вещей. Во время моего неразрешенного вторжения я не заметила, каким пустым и унылым был дом. Гостиная была нетронута, все на месте: лампы, стол, скамеечка для ног, искусственные розы на кофейном столике. В кухне тоже все на своем месте. Если и была грязная посуда в раковине, ее помыли, вытерли и убрали. Льняное кухонное полотенце, влажное на вид, было сложено и аккуратно повешено. Бутылка с чистящим средством исчезла, но запах до сих пор был сильным. Я подумала, что Солана зашла со своей манией чистоты слишком далеко.

Комната Гаса была такой, как мы ее оставили. Одеяло отброшено, простыни смяты и выглядели не особенно чистыми. Ящики комода стояли полуоткрытыми, после того, как Пегги искала там свитер. Вода в увлажнителе кончилась, и он больше не шипел.

Я прошла дальше по коридору, к первой из спален. По сравнению с тем, что я видела в прошлый раз, комната Соланы была пустой. Кровать из резного красного дерева осталась, но другая старинная мебель исчезла: ни орехового кресла-качалки с инкрустациями, ни шкафа, ни комода с бронзовыми завитушками. Она не могла погрузить мебель в машину за то время, которое у нее оставалось после возвращения домой. Во-первых, вещи были слишком громоздкими, во-вторых, она слишком торопилась.

Это значит, что она избавилась от мебели раньше, но кто знает, что она с ней сделала?

В стенном шкафу вешалки были сдвинуты, и почти вся ее одежда исчезла. Некоторые вещи были брошены на пол, и Солана оставила их лежать, что показывало, как она спешила.

Я прошла к комнате Крошки. Генри и Чини стояли в дверях. Я все еще ожидала найти тело — его или ее — застрелянное, зарезанное или повешенное. Волнуясь, я встала за плечом Чини, рассчитывая, что он защитит меня от чего-нибудь отвратительного.

Воздух в комнате Крошки был заполнен запахом «мужика»: тестостерон, волосы, пот, железы и грязная одежда. Поверх всего ощущался тот же запах отбеливателя, что и везде.

Использовала ли она чистящее средство, чтобы уничтожить отпечатки?

Два тяжелых одеяла, служившие шторами, до сих пор были на месте, а свет над головой был темно-желтым и недостаточным. Телевизор исчез, но туалетные принадлежности Крошки были разбросаны в ванной, которую он делил с матерью. Он оставил свою зубную щетку, но наверное все равно ею не пользовался, так что ничего страшного.

Офицер Андерсон появился за нами в коридоре.

— Кто-нибудь знает, какая у нее машина?

— «Шевроле»-кабриолет 1972 года, со словом «смерть», нацарапанном на водительской дверце, — сказал Чини. — Пирс записал номера в своем рапорте.

— Думаю, что мы ее нашли. Пойдемте посмотрим.

Он вышел через заднюю дверь, включив по дороге свет над крыльцом. Мы последовали за ним через двор к гаражу в дальней части участка. Старая деревянная дверь была закрыта на замок, но он посветил фонариком в пыльное окошко. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы посмотреть, но машина внутри была Соланы. Верх кабриолета был опущен и сиденья пусты. Было ясно, что для дальнейшего осмотра Чини понадобится ордер на обыск.

— У мистера Вронского была машина? — спросил он.

— Была, «бьюик-Электра» 1976 года, металлически-голубого цвета, с голубым интерьером, — ответил Генри. — Его радость и гордость. Он не водил ее годами, и я уверен, что наклейки на номерах просрочены. Я не знаю номеров, но такую машину трудно не заметить.

— В отделе дорожного транспорта должна быть информация. Я оповещу шерифа и дорожный патруль. Есть идеи, в каком направлении она уехала?

— Абсолютно никаких, — ответил Генри.

Перед уходом Андерсон протянул вокруг дома и гаража ленту, огораживающую место преступления, с тем, чтобы вернуться с ордером и специалистом по отпечаткам пальцев.

Чини не ожидал найти деньги и другие ценности, которые Солана наворовала за годы, но всегда есть шанс. По крайней мере, скрытые отпечатки пальцев смогут связать дела вместе.

— Эй, Чини? — окликнула я, когда он шел к машине.

Он оглянулся.

— Когда техники будут искать отпечатки? Скажи им обратить внимание на бутылку водки в шкафчике над раковиной. Возможно, она забыла протереть ее перед уходом.

Чини улыбнулся.

— Хорошо.

Мы с Генри пошли назад, к его дому.

— Я сейчас поеду в больницу, а потом зайду к Рози. Хочешь присоединиться?

— Я бы хотел, но Шарлотта обещала прийти к восьми. Я веду ее ужинать.

— Правда? Ну, это интересно.

— Не знаю, насколько это интересно. Я плохо с ней обошелся из-за дела с Гасом. Я был задницей, и пришло время все исправить.

Я оставила его наряжаться, и прошла полквартала к своей машине. Путь до больницы занял меньше пятнадцати минут, что дало мне время обдумать исчезновение Соланы и появление Чини. Я знала, что возобновлять наши отношения будет глупым. С другой стороны, (всегда есть другая сторона, не так ли?) я почувствовала запах его одеколона и едва не застонала вслух.

Я припарковалась на боковой улице и пошла к ярко освещенному входу больницы.

Мой визит оказался коротким. Когда я нашла его отделение и представилась, мне сказали, что он до сих пор спит. Я немного поговорила с дежурной медсестрой, чтобы убедиться, что ей ясно, кого пускать к Гасу, а кого — нет. Пегги проделала всю необходимую работу, и меня заверили, что его безопасность — главная забота для всех. Я все-таки заглянула в палату и с полминуты смотрела, как он спит. Его цвет лица уже улучшился.

Был один светлый момент, который сделал мою поездку не напрасной. Я вызвала лифт и ждала. Слушала скрип кабелей и звук, оповещающий, что лифт прибывает с нижнего этажа.

Когда двери открылись, я оказалась лицом к лицу с Нэнси Салливан. В руке у нее был портфель хорошей девочки-скаута, на ногах — практичные туфли.

Как доказательство того, что в мире существует справедливость, ее назначили заниматься делом Гаса. Она холодно поприветствовала меня, таким тоном, как будто надеялась, что я упаду в шахту лифта. Я не сказала ей ни слова, но в душе торжествовала. Сдерживала ухмылку, пока не закрылись двери лифта. Тогда я пробормотала самые сладкие слова в английском языке: Я тебе говорила.

Я ехала домой и мечтала об ужине у Рози. Собиралась поставить на карту жир и холестерин: хлеб с маслом, красное мясо, сметана на всем и большой липкий десерт. Возьму с собой роман в мягкой обложке и буду читать, набивая желудок. Я не могла дождаться.

Свернув на Албанил, я увидела, что с парковкой было сложно. Я забыла, что снова настала середина недели, которую многие отмечают посещением баров. В поисках места я медленно ехала по улице, высматривая также еще две вещи: полицейскую машину, означающую, что они вернулись в дом Гаса, и легендарный металлически-голубой «бьюик-Электра», знак того, что Солана поблизости. Ни того, ни другого.

Я свернула за угол, на Бэй, и проехала до конца квартала, не увидев ни одного свободного места. Повернула направо, на Кабана, и еще раз направо — на Албанил, чтобы проверить улицу еще раз. Впереди, на тротуаре, я заметила женщину, в плаще и на высоких каблуках.

Мои фары осветили волосы, слишком светлые, чтобы быть настоящими — волосы проститутки, выкрашенные и напомаженные. Эта подруга была огромной, и даже сзади я могла сказать, что что-то не так. Проехав мимо, я поняла, что это был мужчина в женской одежде. Повернула голову и прищурилась. Был ли это Крошка? Я следила за ним в зеркало.

Освободилось место, и я заехала туда.

Перед тем, как выключить мотор, я взглянула на тротуар. «Красотки» не было видно, так что я немного опустила стекло, чтобы услышать стук ее каблуков. Было тихо. Если это был Крошка, он или пошел в другую сторону, или свернул за угол. Мне это не нравилось.

Я вытащила ключ из зажигания, зажав кольцо в кулаке, чтобы ключи торчали между пальцами. Еще раз оглянулась через правое плечо, проверяя тротуар, прежде, чем открыть дверцу.

Ручка вырвалась из моей руки и дверца распахнулась. Меня схватили за волосы и выволокли из машины. Я упала на спину, боль пронзила кобчик. Я узнала Крошку по запаху — едкому и отвратительному. Я повернулась и посмотрела на него. Его платиновый парик перекосился, и я видела щетину на его лице, от которой нельзя было избавиться даже дневным бритьем.

Он сбросил свой плащ и туфли на высоких каблуках. На нем была женская блузка и юбка размера ХХХL, которая задралась на бедра, что давало ему свободу движений.

Он до сих пор держал меня за волосы. Я ухватилась за его руки, поднимаясь, в попытке не дать ему вырвать волосы с корнем. Мои ключи упали под машину. Сейчас не время волноваться об этом. Я сражалась за преимущество. Мне удалось освободить ногу и пнуть его в колено. Каблук на моем сапоге, возможно, причинил какой-то ущерб, но тучность Крошки делала его почти невосприимчивым к боли. В нем бушевал адреналин, несомненно подогревавший его самоощущение. Волосы на его икрах и бедрах были прижаты колготками огромного размера. Стрелки бежали от ластовицы, где нейлон натянулся до предела.

Он издавал бессмысленные горловые звуки, наполовину напряженные, наполовину возбужденные, в предвкушении увечий, которые он нанесет, прежде чем покончить со мной.

Мы сцепились, и оба оказались на тротуаре. Он лежал на спине, и я тоже лежала на спине, неуклюже растянувшись на нем. Крошка сводил свои ноги, как ножницы, в попытке зажать меня между бедрами. Я вытянула руку и вцепилась ему в лицо, надеясь попасть в глаз.

Мои ногти проехались по его щеке, что он, должно быть, почувствовал, потому что ударил меня по голове с такой силой, что я, клянусь, почувствовала, как мой мозг подскочил внутри черепа. Скотина был тяжелее меня на добрую сотню килограммов. Он прижал мои руки к телу. Захват был сильным, и я не могла пошевелить рукой. Крошка качнулся назад и вперед, пытаясь зацепить одну ногу за другую, для равновесия. Я смогла наполовину повернуться и использовала свою бедренную кость как клин, чтобы не дать ему свести колени.

Я знала, что он собирался сделать — сжать меня ногами, выпустить воздух из моих легких нарастающим давлением своих ляжек, и сжать еще раз. Он использует сжатие, как боа констриктор, пока я не перестану дышать.

Я не могла издать ни звука. В совершенной тишине меня поразило чувство одиночества. Никого больше не было на улице, никто даже отдаленно не представлял, что мы были там, соединенные в этом странном объятии. Он замяукал — радость, сексуальное возбуждение — я не знала, что.

Я скользнула вниз, тяжелая плоть его ляжек теперь давила на каждую сторону моего лица.

Он был горячий, потел между ног и сжимал их. Одного его веса было достаточно, чтобы раздавить меня. Не прилагая никаких усилий, он мог бы просто сесть мне на грудь, и меньше чем за тридцать секунд наступила бы тьма.

Я оглохла. Его ляжки выключили все звуки, кроме шума крови в его сосудах. Я изогнулась и повернулась на несколько сантиметров. Повернулась еще, пока мой нос не уперся в ластовицу на его колготках, с ее мягкой, беспомощной выпуклостью. У него не было эрекции. Это было очевидно. Любая другая одежда, кроме колготок, предоставила бы ему защиту — плотные джинсы, или спортивные штаны — прикрывая его яйца. Но ему нравилось ощущать шелковистое прикосновение голой кожей. Такова жизнь. У нас у всех есть предпочтения. Я раздвинула челюсти и впилась зубами в его мошонку. Закрыла глаза и сжимала челюсти, до тех пор, пока не подумала, что мои верхние и нижние зубы скоро встретятся посередине. Комок у меня во рту имел консистенцию поролона, с намеком на хрящ внутри. Я держалась, как терьер, зная, что опаляющее оповещение о боли проходит, как молния, через его тело.

Раздался вой, и его ляжки раскрылись, как на пружине, впуская холодный воздух. Я перекатилась на бок и встала на четвереньки у машины. Крошка катался по земле позади меня с криками и стонами. Он держался за свою промежность, которой я, надеюсь, нанесла невосполнимый ущерб. Он всхлипывал и хрипло вскрикивал, с мукой и удивлением.

Я пошарила в поисках ключей и нащупала их. Меня так трясло, что я выронила их и схватила снова. Крошка сумел выпрямиться, но остановился, и его стошнило, прежде чем он, пошатываясь, встал. Его лицо было потным и бледным, и он поддерживал себя одной рукой, когда захромал в моем направлении. Лишний вес и хромающая походка задержали его настолько, что я успела открыть дверцу машины и проскользнуть внутрь. Я захлопнула дверцу и заперла ее, как раз в тот момент, когда он схватился за ручку и дернул. Я рванулась через пассажирское сиденье к другой дверце и заперла ее тоже. Потом села, глубоко дыша, собираясь с силами.

Крошка уперся обеими руками в крышу и толкнул, пытаясь раскачать ее своим весом. Если бы я оказалась в своем любимом «фольксвагене», он бы перевернул машину набок, а потом — на крышу.»Мустанг» он не мог сдвинуть с места никакими усилиями.

Неудачи он не выносил. Схватился за «дворник» и сгибал его, пока он не остался торчать, как вывихнутый палец. Я видела, как он ищет, что бы еще сломать.

Крошка пошел вокруг машины. Завороженная, я следила за ним, поворачивая голову, когда он обошел машину сзади и появился слева от меня. Он издавал звуки, которые могли быть английским языком, но слова были сплющенными и бесформенными, без отчетливых гласных и согласных, которые сделали бы их понятными.

Он отступил на пару шагов, разбежался и пнул дверцу. Наверное, он оставил вмятину в металле, но учитывая, что он был без обуви, в одних колготках, то нанес себе больший ущерб, чем машине. Снова дернул дверцу. Стукнул кулаком по стеклу. А потом попытался просунуть свои большие мясистые пальцы в щель между стеклом и рамой.

Я чувствовала себя, как мышь в стеклянной клетке, со змеей снаружи, шипящей и безуспешно нападающей, в то время, как по мне пробегали электрические разряды страха.

В его нападении было что-то гипнотическое, свирепое и неумолимое. Сколько ему понадобится времени, чтобы пробить брешь в моей маленькой крепости? Я не смела покинуть безопасность машины, что, по крайней мере, удерживало его на расстоянии.

Я нажала на гудок, и звук наполнил вечерний воздух.

Крошка снова двинулся вокруг машины, рыская, ища слабину в моей фортификации. Он был явно взбешен тем, что я была у него перед глазами, но до меня было не добраться.

Он стоял, уставившись на меня, потом резко повернулся и пошел. Я подумала, что он уходит, но он перешел через улицу и снова повернулся ко мне лицом. Его глаза были такими безумными, что меня затрясло от страха.

В куче ключей я умудрилась выбрать правильный и сунуть в зажигание. Повернула, и мотор зарычал. Повернула руль влево и отвернула от тротуара. Я знала, что мне нужны две попытки, чтобы не врезаться в бампер стоящей впереди машины. Подала назад и снова повернула руль. Оглянулась и увидела, как Крошка несется к машине, с гораздо большей скоростью, чем по моим рассчетам, способен парень его размеров. Он отвел назад правый кулак и достигнув машины, врезал прямо в окно, разбив его. Я вскрикнула и пригнулась, когда зазубренные осколки полетели во все стороны, некоторые приземлились мне на колени.

Осколки стекла, оставшиеся в окне, впились в его тело. Его рука вытянулась до самой ключицы, но когда он попытался ее вытащить, стекло впилось в ткань его блузки, как зубы акулы. Он вслепую схватил меня, и я почувствовала, как его пальцы смыкаются у меня на горле. Простой факт физического контакта встряхнул меня и заставил действовать.

Я включила первую передачу, выжала сцепление и ударила по газам. «Мустанг» рванул вперед, взвизгнув шинами. Краем глаза я все еще видела руку Крошки, как ветку дерева, занесенную через стену штормовым ветром. Я нажала на тормоз, думая, что могу стряхнуть его. И только тогда поняла, что ошиблась. Учитывая его вес и мою скорость, я оставила его в квартале позади. Это только его рука осталась, лежавшая на моем плече, как рука старого друга.