Дом престарелых Роллинг Хиллс был одноэтажным зданием, беспорядочно построенным на плоском участке. Была сделана попытка оживить экстерьер добавлением декоративного вазона и двух металлических скамеек, из тех, что оставляют следы на ваших штанах.

Парковка была совершенно черной и пахла так, будто асфальт только что положили.

В узеньком дворике плющ сформировал плотный зеленый ковер, который поднимался по стенам, через окна и на крышу здания. Через год все будет покрыто зелеными джунглями, низкий бесформенный курган, как потерянная пирамида майя.

Внутри фойе было выкрашено в яркие цвета. Может быть, считалось, что стариков, как младенцев, это стимулирует.

В дальнем углу кто-то вытащил из ящика фальшивую елку и зашел так далеко, что воткнул алюминиевые «ветки» в нужные дырки. Все сооружение выглядело так же реалистично, как свежепересаженные волосы. Пока что не было видно никаких украшений или огней.

При слабом свете позднего дня, проникающего в окна, общий эффект был безрадостным.

Соединенные металлические стулья с ярко-желтыми пластиковыми сиденьями стояли вдоль стен. Было включено электричество, но лампочки были такими же жалкими, как в дешевых мотелях.

Регистраторша была скрыта за окошком, вроде тех, которые приветствуют вас в докторском офисе. На полке стояли брошюры, которые представляли Роллинг Хиллс как пансионат в «золотые годы». На фотографиях красивые энергичные старики сидели в патио в саду, увлеченные оживленным разговором во время игры в карты. Другая фотография изображала кафетерий, где две чистенькие пары вкушали роскошную трапезу.

На самом деле, это место пробудило во мне надежду на раннюю и внезапную смерть.

По дороге я заехала в магазин, где некоторое время простояла, уставившись на полку с журналами. Какое чтение может развлечь ворчливого старика? Я купила журнал моделей поездов, Плейбой и кроссворды. Еще шоколадку огромных размеров, на случай, если Гас — сладкоежка и жаждет чего-нибудь подобного.

Я не так долго пробыла в фойе, но, поскольку окошко регистратуры было закрыто, я в него легонько постучала. Оно немного сдвинулось в сторону, и оттуда выглянула женщина лет пятидесяти.

— Ой, извините. Я не знала, что здесь кто-то есть. Чем я могу вам помочь?

— Я бы хотела увидеть пациента, Гаса Вронского. Он поступил сегодня утром.

Женщина сверилась со своим журналом, а потом позвонила, прикрывая ладонью трубку. Закончив разговор, она сказала:

— Присядьте. К вам скоро выйдут.

Я села на стул, откуда мне был виден коридор с административными офисами с каждой стороны. В конце, где второй коридор пересекался с первым, пост медсестер разделял человеческий поток, как камень в потоке воды.

Я предполагала, что палаты для больных находятся за двумя дальними холлами. Жилые помещения для активных, здоровых обитателей должны быть где-то в другом месте.

Я знала, что столовая была близко, потому что сильно чувствовался запах еды. Я закрыла глаза и рассортировала блюда по компонентам: мясо (возможно, свинина), морковка, брюква и что-то еще, может быть, вчерашняя рыба. Представила себе ряд горячих ламп, светящих сверху на судки с едой: один наполнен до краев кусками курицы в молочном соусе, другой — сладким картофелем, третий — картофельным пюре, застывшим и слегка засохшим по краям. Для сравнения, разве плохо съесть гамбургер с сыром? Если предстоит столкнуться с такой гадостью на склоне лет, зачем отказывать себе сейчас?

Наконец появилась женщина средних лет в розовом хлопчато-бумажном халате и увела меня из холла.

Провожая меня по коридору, она не сказала ни слова, но делала это в очень приятной манере.

Гас, в своей двухместной палате, сидел на кровати у окна. Единственное, что из этого окна было видно — обратная сторона плетей плюща, плотные ряды белых корней, похожих на многоножку. Рука Гаса была на перевязи, а синяки после падения можно было разглядеть через разнообразные дыры на его халате. Его страховка не предоставляла ни персональной медсестры, ни телефона, ни телевизора. Кровать его соседа была скрыта от взгляда занавеской. В тишине я слышала его тяжелое дыхание, что-то среднее между вздохом и скрежетом, что заставляло меня считать его вдохи, на случай, если они прекратятся, и мне придется делать ему искусственное дыхание.

Я подошла на цыпочках к кровати Гаса и поймала себя на том, что использую свой голос, который обычно применяю в общественных библиотеках.

— Здравствуйте, мистер Вронский. Я Кинси Миллоун, ваша соседка.

— Я знаю, кто ты такая! На голову я не падал.

Гас говорил своим нормальным тоном, то-есть орал. Я с тревогой посмотрела в сторону его соседа, беспокоясь, не был ли бедняга вырван из своего сна.

Я выложила свои покупки на столик у кровати Гаса, надеясь смирить его буйный темперамент.

— Я принесла вам шоколадку и журналы. Как вы себя чувствуете?

— Как это выглядит? Мне больно.

— Могу себе представить, — пробормотала я.

— Перестань шептать и говори, как нормальный человек. Я не слышу ни слова.

— Извините.

— Извинения не помогают. Прежде чем ты задашь еще один глупый вопрос, я сижу так, потому что, если я лягу, будет еще больней. Прямо сейчас боль усиливается, и все тело горит, как в аду. Посмотри на этот синяк от того, что из меня выкачивали кровь. Должно быть не меньше литра, в четырех больших пробирках. По анализам выходит, что у меня анемия, но у меня не было проблем, пока они за меня не взялись.

Я старалась сохранять сочувственное выражение, но утешения не приходили в голову.

Гас хрюкнул с отвращением.

— Один день в этой кровати, и у меня появятся пролежни. Я покроюсь язвами, если пробуду здесь больше одного дня.

— Вы должны сказать об этом доктору или одной из медсестер.

— Какой доктор? Какие медсестры? Тут уже два часа никого не было. Все равно, этот доктор — идиот. Он понятия не имеет, о чем говорит. Что он сказал о моей выписке? Ему лучше подписать ее поскорее, или я сам уйду. Может, я и болен, но я не заключенный, если только старость — это не преступление, чем она считается в этой стране.

— Я не говорила с медсестрой, но Генри скоро придет, и он сможет узнать. Я звонила вашей племяннице в Нью-Йорк, чтобы сообщить, что произошло.

— Мелани? От нее никакого толка. Слишком занята и слишком поглощена собой, чтобы волноваться обо мне.

— Я, вообще-то, с ней не говорила. Оставила ей сообщение и надеюсь, что она перезвонит.

— Она не поможет. Она ко мне не приезжала много лет. Я сказал, что вычеркиваю ее из своего завещания. Знаешь почему я этого не сделал? Потому что это стоит слишком дорого.

Почему я должен платить адвокату сотни долларов, чтобы быть уверенным, что она не получит ни цента? Какой смысл? Моя жизнь застрахована, но я ненавижу иметь дело со своим агентом, потому что он все время пытается подбить меня на что-нибудь новенькое.

Если я вычеркну ее из наследников, я должен решить, кого туда вписать. У меня больше никого нет, и я не оставлю ничего на благотворительность. Зачем мне это надо? Я много трудился, чтобы заработать свои деньги. Пускай другие делают то же самое.

— Ну, это так, — сказала я, не придумав ничего лучше.

Гаc покосился на занавеску.

— Что с ним такое? Пусть лучше прекратит так задыхаться. Это действует мне на нервы.

— Я думаю, он спит.

— Он совсем не думает о других.

— Если хотите, я могу придушить его подушкой. Шучу, — добавила я, после того, как он не рассмеялся.

Я бросила взгляд на часы. Я находилась здесь четыре минуты.

— Мистер Вронский, принести вам лед, до того, как мне надо будет уходить?

— Нет, просто иди. Черт с ним. Думаешь, что я жалуюсь слишком много, но ты и половины не знаешь. Ты никогда не была старой.

— Прекрасно. Ну ладно, всего хорошего.

Я сбежала, не желая больше и минуты находиться в его обществе. Несомненно, что его раздражительность была вызвана болью и несчастьем, но я не была обязана находиться на линии огня. Я забрала машину со стоянки, чувствуя себя такой же раздраженной и выбитой из колеи, как он.

Если мое настроение все равно было испорчено, я решила еще раз попробовать обслужить Боба Веста. Он может исчезать, пренебрегая своей кошкой, но лучше бы ему обратить внимание на бывшую жену и детей. Я подъехала к его дому и остановилась на противоположной стороне улицы, как и раньше. Попробовала постучать в дверь, без особого эффекта. Где его черт носит? Учитывая, что это была моя третья попытка, можно было оформить документ о невозможности совершить процесс, но я чувствовала, что подбираюсь ближе, и не хотела сдаваться.

Я вернулась в машину и съела обед, который взяла с собой: сэндвич с сыром с красным перцем на полнозерновом хлебе и веточка винограда, что составило уже две порции фруктов за два дня. Я взяла с собой книжку и развлекалась, то читая, то слушая радио.

Периодически включала мотор и печку, позволяя внутренности «мустанга» наполняться благословенным теплом. Ожидание становилось долгим. Если Вест не появится до двух, я уезжаю. Я всегда смогу решить потом, стоит ли приезжать еще раз.

В 1.35 появился пикап недавней модели и двинулся в мою сторону. Водитель взглянул на меня. Заехал на подъездную дорожку и остановился. Пикап и его номера совпадали с данными, которые у меня были. По описанию, этот парень и был тем самым Бобом, которого меня наняли обслужить. Пока я пошевелилась, он вышел из машины, достал сумку и понес ее к дому. Неряшливая серая кошка возникла из ниоткуда и потрусила за ним.

Он торопливо отпер дверь, и кошка быстро просочилась внутрь, пока у нее был шанс.

Боб снова бросил взгляд в мою сторону, прежде чем закрыть за собой дверь.

Это было нехорошо. Если он заподозрил, что ему принесли повестку, то может сбежать через заднюю дверь, чтобы не встречаться со мной. Если я смогу обосновать причину своего присутствия, то уменьшу его паранойю и заманю в ловушку.

Я вышла из машины, подошла к ее передней части и подняла капот. Устроила целое представление, как будто пытаюсь починить мотор, потом уперла руки в бока и покачала головой. Господи, девушка, конечно, сбита с толку таким большим, старым, грязным мотором. Я подождала немножко, а потом с шумом захлопнула капот. Пересекла улицу, поднялась на его крыльцо и постучала.

Ничего.

Я постучала еще раз.

— Эй? Извините за беспокойство, но не могла бы я воспользоваться вашим телефоном?

Кажется, моя батарея разрядилась.

Я могла поклясться, что он был с другой стороны двери, слушая меня, как я пыталась услышать его.

Никакого ответа.

Я постучала еще раз и через минуту пошла назад, к своей машине. Села и уставилась на дом.

К моему удивлению, Вест открыл дверь, выглянул и посмотрел на меня. Я стала копаться в бардачке, как будто искала техническую инструкцию. Могла ли она вообще быть у семнадцатилетнего «мустанга»? Когда я опять подняла голову, Боб спустился к крыльца и шел в мою сторону. Вот черт.

За сорок, седые виски, голубые глаза. На лице морщины от гримасы постоянного недовольства. Кажется, не вооружен, что я сочла ободряющим. Когда он подошел поближе, я опустила окно и сказала:

— Здравствуйте. Как поживаете?

— Это вы стучали в мою дверь?

— Угу. Я надеялась от вас позвонить.

— В чем проблема?

— Мотор не заводится.

— Хотите, чтобы я попробовал?

— Конечно.

Я увидела, что его взгляд скользнул по бумагам на пассажирском сиденье, но он, наверное, не заметил связи с Верховным судом и всеми разговорами насчет «потерпевший против обвиняемого», потому что не вскрикнул и не отшатнулся в ужасе. Я сложила документы и засунула в сумку, выходя из машины. Боб занял мое место за рулем, но, вместо того, чтобы повернуть ключ, положил руки на руль и с восторгом потряс головой.

— У меня была одна из этих малюток. Боже, Босс 429, король всех машин, и я его продал.

Продал, черт возьми. До сих пор себя проклинаю. Я даже не помню, для чего мне нужны были деньги, наверное, для какой-то глупости. Где вы его нашли?

— На продаже подержанных машин, на нижней Чэпел. Купила просто по наитию. У продавца она была всего полдня. Он сказал, что их выпустили не так много.

— Всего четыреста девяносто девять в 1970 году. Форд сделал двигатель 429 в 1968, после того, как Петти начал выигрывать НАСКАР на своем 426 Хеми Бельведере. Помните Банки Кнудсена?

— Не совсем.

— Да, примерно в это время он ушел из «Дженерал Моторс» и стал новым боссом на «Форде». Это он уговорил их использовать моторы 429 на «мустангах» и «кугарах». Эта зараза такая большая, что подвеску пришлось перенести и батарею засунуть в багажник.

Вышло, что они потеряли деньги, но Босс 302 и 429 до сих пор самые крутые машины.

Сколько вы за нее заплатили?

— Пять тысяч.

Я думала, что Боб разобьет себе голову о руль, но вместо этого он в отчаянии помотал ей.

— Зря я спросил.

Вместе с этим он повернул ключ зажигания, и мотор сразу завелся.

— Вы, наверное, перекачали двигатель.

— Какая я глупая. Спасибо за помощь.

— Не за что. Если когда-нибудь захотите продать машину, вы знаете, где меня найти.

Он вышел и отошел в сторону, чтобы дать мне сесть в машину. Я вытащила документы из сумки.

— Вы случайно не Боб Вест?

— Да, это я. Мы знакомы?

Я протянула ему повестку, которую он взял машинально, и похлопала его по руке.

— Нет, не знакомы. Извините, что вынуждена это сказать, но вам вручена повестка в суд.

Я скользнула в машину.

— Что?

Он взглянул на бумаги, и когда понял, что это такое, буркнул:

— Вот блин.

— И кстати, вам нужно лучше ухаживать за вашей кошкой.

Вернувшись в офис, я еще раз позвонила племяннице Гаса. При разнице во времени три часа я надеялась, что она уже вернулась с работы. Телефон звонил так долго, что я даже подпрыгнула от неожиданности, когда трубку наконец сняли. Я повторила свой предыдущий доклад в сокращенной форме. Она молчала, как будто бы совершенно не имела понятия, о чем я говорю. Я начала сначала, более подробно, объяснила, кто я такая, что случилось с Гасом, о его переводе в дом престарелых и о необходимости кому-то, желательно ей, прийти ему на помощь.

Она сказала:

— Вы шутите.

— Это не совсем тот ответ, который я надеялась услышать.

— Я в пяти тысячах километров от вас. Вы думаете, что положение настолько серьезно?

— Ну, он не истекает кровью, но ему действительно нужна ваша помощь. Кто-то должен взять ситуацию под контроль. Он не может о себе заботиться.

Ее молчание говорило о том, что она не воспринимает идею, ни полностью, ни частично. Что не так с этой девицей?

— Кем вы работаете? — спросила я.

— Я — исполнительный вице-президент в рекламном агенстве.

— Вы сможете поговорить с вашим боссом?

— И что сказать?

— Скажите ему…

— Это она.

— Прекрасно. Я уверена, что она поймет, с каким кризисом мы имеем дело. Гасу восемьдесят девять, и вы его единственная родственница.

Ее тон изменился от сопротивления к явному колебанию.

— У меня есть деловые связи в Лос-Анджелесе. Не знаю, как быстро получится все устроить, но думаю, что смогу прилететь в конце недели и увидеться с ним в субботу или воскресенье.

Такое подойдет?

— Один день в городе не сделает ему ничего хорошего, если только вы не хотите оставить его там, где он есть.

— В доме престарелых? Это не такая уж плохая идея.

— Да, плохая. Он несчастен.

— Почему? Что в этом плохого?

— Давайте скажем так. Я вас совсем не знаю, но думаю, что вы бы не упали в обморок, оказавшись в этом месте. Там чисто, и уход хороший, но ваш дядя хочет жить у себя дома.

— Ну, из этого ничего не получится. Вы сказали, что он не может себя обслуживать в таком состоянии.

— В этом весь смысл. Вы должны нанять кого-то, чтобы за ним присматривал.

— Не могли бы вы сделать это? Вы лучше знаете, что нужно. А я далеко.

— Мелани, это ваша работа, а не моя. Я его едва знаю.

— Может, вы смогли бы попробовать на пару дней? Пока я не найду кого-нибудь еще.

— Я?

Я отодвинула от себя трубку и уставилась на нее. Конечно, она не думает, что может затащить меня в это дело. Я человек наименее подходящий для заботы о ком-то, и у меня есть свидетели, готовые это подтвердить. В тех редких случаях, когда я была вынуждена это делать, я кое-как справлялась, но мне это никогда не нравилось.

Моя тетя Джин скептически относилась к боли и страданиям, которые, по ее мнению, люди выдумывали, чтобы привлечь к себе внимание. Она не выносила медицинских жалоб и думала, что так называемые серьезные заболевания были фикцией, до того момента, как у нее нашли рак, от которого она и умерла.

У меня не настолько каменное сердце, но я недалеко ушла от нее. Вдруг я представила себе шприцы для подкожных инъекций и почувствовала, что могу потерять сознание, когда поняла, что Мелани все еще уговаривает меня.

— Как начет соседа, который нашел его и позвонил 911?

— Это была я.

— О. Я думала, что рядом живет старик.

— Вы говорите о Генри Питтсе. Это мой домохозяин.

— Правильно. Теперь я вспомнила. Он пенсионер. Мой дядя упоминал о нем раньше. Может быть, у него найдется время присмотреть за Гасом?

— Я не думаю, что вы понимаете, в чем дело. Ему не нужен кто-то, чтобы «присматривать «за ним. Я говорю о профессиональном медицинском обслуживании.

— Почему бы вам не связаться с социальными службами? Должно быть агенство, которое занимается такими вещами.

— Вы — его племянница.

— Внучатая племянница. Может, даже правнучатая.

— Угу.

Я дала повиснуть молчанию, в течение которого Мелани не подпрыгнула от радости, предлагая моментально вылететь. Она сказала:

— Алло?

— Я никуда не делась. Я просто жду, чтобы услышать, что вы собираетесь делать.

— Ладно. Я приеду, но мне не понравилось ваше отношение.

Она бросила трубку, чтобы проиллюстрировать свою точку зрения.