Я поймала секретаршу Лонни, Иду Рут, по дороге из кухни, с кофейником в руках. Я показала на дверь Лонни.

— Он там?

— Он завтракает. Разбирайся сама.

Я постучала в дверь, открыла ее и заглянула внутрь. Лонни сидел за столом с огромным пластиковым контейнером какого-то протеинового напитка, похожего на раствор мела.

Я видела пузыри сухого порошка, плавающего на поверхности и легкий намек на молочные усы на верхней губе Лонни. Из разных бутылочек он извлек кучку витаминов и минеральных добавок и поглощал их между глотками молочного напитка, такого густого, что это могло быть растаявшее мороженое. Одна из капсул была размером и цветом как топаз на вечернем кольце. Он проглотил ее, как будто показывал фокус.

Лонни больше похож на вышибалу, чем на адвоката. Он маленький и коренастый — 163 сантиметра ростом и 93 килограмма весом — весь из мускулов, накачанных за двадцать лет поднятия тяжестей. Его организм сжигает калории, как сумасшедший, и создает высокую энергию, вместе с температурой тела. Его манера говорить — стаккато и он вечно находится под влиянием кофе, беспокойства или недосыпа. Болтают, что он сидит на анаболиках, но я сомневаюсь. Он был таким все девять лет нашего знакомства, и я никогда не замечала, чтобы он проявлял гнев или агрессию, обычно вызываемые длительным употреблением стероидов.

Он женат на женщине, у которой черный пояс в карате, и она никогда не жаловалась по поводу его тестикул, уменьшившихся до размера изюмин, другой несчастливый эффект злоупотребления стероидами.

Его обычно лохматые волосы были подстрижены и приглажены. Рубашка обтягивала плечи и бицепсы. Не знаю, какой у него размер шеи, но он жаловался, что в галстуке чувствует, что его вот-вот повесят. Тот, который был на нем сейчас, был перекошен, воротник расстегнут, пиджак висел на вешалке, зацепленной за ручку шкафа. Рубашка была свеже-белой, но сильно помятой, и он закатал рукава.

Иногда Лонни носит жилет, чтобы прикрыть помятость, но не сегодня. Он проглотил последнюю из пригоршни пилюль и поднял руку, сигнализируя, что заметил меня. Допил свой протеиновый напиток и с удовлетворением помотал головой.

— Ух, хорошо.

— Ты сейчас занят?

— Вовсе нет. Заходи.

Я зашла в офис и закрыла за собой дверь.

— Мне только что позвонила Кристи Малек. Ты следишь за этой историей?

— Убийство? Кто же не следит? Садись, садись, садись. Мне не нужно в суд до двух. Что случилось?

— Арестовали Джека Малека, и ему нужно поговорить с адвокатом. Я обещала Кристи узнать, не заинтересует ли это тебя.

Я уселась в одно из черных кожаных кресел для клиентов.

— Когда его забрали?

— Пятнадцать или двадцать минут назад, я думаю.

Лонни начал закручивать крышечки на коллекции бутылочек на своем столе.

— В чем там дело? Просвети меня.

Я ввела его в курс дела, так сжато, как смогла. Это был наш первый разговор об убийстве, и мне хотелось, чтобы он понял как можно больше из такого краткого изложения. Пока я говорила, я заметила, что мотор Лонни включился и колеса завертелись. Я говорила:

— Последнее, что я слышала — от домработницы — Гай и Джек поссорились после обильных возлияний, и Джек отправился на вечеринку в загородный клуб.

Не знаю, как копы собираются его прищучить. По крайней мере, полдюжины человек должны были видеть его там.

Лонни посмотрел на часы и начал отворачивать рукава.

— Я заскочу в участок и посмотрю, что происходит. Надеюсь, у Джека хватит ума держать рот на замке, пока я не появлюсь.

Он встал и снял пиджак с вешалки. Надел его, застегнул воротничок и вернул галстук на место. Теперь он выглядел как адвокат, хотя и маленький и мясистый.

— Кстати, куда там Джек вписывается? Он старший, или младший?

— Младший. Старший — Донован. Он управляет компанией. Беннет — средний. Я бы не стала его исключать, если ты ищешь другого подозреваемого. Он больше всех подавал голос против того, чтобы делиться наследством с Гаем. Мне что-нибудь сделать до твоего возвращения?

— Скажи Кристи, что я с ней свяжусь, как только поговорю с Джеком. А пока поезжай в дом. Давай составим список свидетелей происходившего во вторник вечером. Копы нашли орудие убийства?

— Должны были найти. Я знаю, они провели тщательный поиск на всей территории, потому что это видела. И Кристи сказала, что они увезли кучу разных вещей.

— После разговора с Джеком я поговорю с копами и выясню, почему они его подозревают.

Будет хорошо иметь понятие, против чего мы выступаем.

— И я официально работаю?

Он посмотрел на часы.

— Давай.

— Обычные расценки?

— Конечно. Если только ты не захочешь работать бесплатно. Конечно, всегда возможно, что Джек меня не наймет.

— Не глупи. Парень в отчаянии.

Я поймала взгляд Лонни и отменила свое заявление.

— Ну, ты знаешь, что я имела в виду. Он нанимает тебя не потому, что он в отчаянии…

— Пошли отсюда, — сказал Лонни, улыбаясь.

С портфелем в руке я дошла до общественной стоянки и забрала машину. Мой настрой по отношению к Джеку Малеку уже претерпел изменение. Был Джек виновен или нет, Лонни найдет малейший кусочек оправдывающих доказательств и будет интриговать, планировать, маневрировать и выстраивать стратегию его защиты. Я не большая поклонница Джека, но, работая на Лонни, я должна буду ему помогать.

Подъезжая к дому Малеков, я с облегчением увидела, что дорога со всех сторон владения была практически пустой. Обочина была перепахана отпечатками колес, земля покрыта окурками, пустыми стаканчиками, скомканными салфетками и пустыми пластиковыми контейнерами. Площадка перед воротами выглядела покинутой, как будто бродячий цирк собрался и исчез на рассвете. Вся пресса последовала за патрульной машиной, увозящей Джека в тюрьму.

Для Джека это было началом процесса, во время которого он был сфотографирован, обыскан, оформлен, у него сняли отпечатки пальцев и поместили в камеру. Я сама прошла через этот процесс около года назад, и ощущение оскверненности до сих пор было ярким.

Само по себе заведение чистое и свежевыкрашенное, но все равно, ведомственное; дешевый линолеум и государственая мебель, сделанная, чтобы выдерживать большую нагрузку.

Во время общения со мной служащие тюрьмы были цивилизованными, приятными и деловыми, но я чувствовала себя униженной каждым аспектом процедуры, от сдачи личных вещей до последующего заключения в камеру с пьяными. Я до сих пор помню мускусный запах в воздухе, смешивающийся с ароматом несвежих матрасов, грязных подмышек и выдыхаемых паров бурбона. Насколько я знаю, Джека никогда раньше не арестовывали, и я подозревала, что он чувствует себя таким же деморализованным, какой была я.

Когда я подъехала к воротам, появился охранник, загораживая мне дорогу, пока я не назвала себя. Он сделал знак проезжать, и я въехала на территорию. Дом купался в солнечном свете, земля была в пятнах тени. Старые раскидистые дубы растянулись во все стороны, создавая подернутый дымкой ландшафт, как будто нарисованный акварелью. Зеленый и серый тона, казалось, переливались один в другой, с редким молодым деревцем, создававшим яркий контраст. Я увидела двух работающих садовников; одного — с феном для листьев, другого — с граблями. По звуку можно было предположить, что где-то пилили ветки. В воздухе пахло мульчей и эвкалиптами. Поисковой команды не было видно, как не было и полицейского у дверей. По всем признакам жизнь приходила в норму.

Кристи, наверное, смотрела в окно, возможно, высматривала Донована. Я не успела выйти из машины, как она вышла на крыльцо, спустилась по ступенькам и пошла в мою сторону.

На ней была белая футболка и синяя юбка, руки сложены на груди, как будто для успокоения. Блеск ее темных волос потускнел до скучной патины, как дешевый воск на паркете. Эмоции не отразились на ее лице, кроме тоненькой морщинки, которая появилась между глазами.

— Я услышала машину и подумала, что это Беннет или Донован. Господи, как я рада вас видеть. Я тут с ума схожу одна.

— Вы до сих пор не дозвонились до Донована?

— Я оставила сообщение в офисе, сказала, что это срочно. Я не хотела все рассказывать его секретарше. Я ждала у телефона, но он до сих пор не позвонил. И кто знает, где Беннет.

Как насчет Лонни Кингмана? Вы с ним поговорили?

Я рассказала ей о намерениях Лонни.

— Полиция распечатала спальню?

— Еще нет. Я хотела спросить об этом, когда они приехали утром. Я думала, они собираются что-то делать там, наверху. Фотографировать, измерять, двигать мебель. Я и представить себе не могла, что они приехали арестовать кого-то. Жаль, вы не видели Джека. Он перепугался до смерти.

— Я не удивляюсь. А как вы? Как вы держитесь?

— Не могу успокоиться. И пощупайте мои руки. Холодные, как лед. Я поймала себя на том, что хожу туда-сюда и что-то бормочу. Все кажется таким нереальным. Может, у нас и есть проблемы, но мы не убиваем друг друга. Это просто смешно. Не понимаю, что происходит.

Все было в порядке и вдруг…

Кристи вздрагивала, не от холода, а от напряжения и беспокойства. После ареста Джека она позабыла все свои прежние жалобы.

Я последовала за ней в дом. В фойе было прохладно, и меня снова поразила запущенность.

Бра на стене висели криво. На люстре отсутствовало несколько лампочек в форме пламени, некоторые были наклонены, как кривые зубы. Гобелены на стенах были подлинные, выцветшие и рваные, запечатлевшие акты разврата и жестокости. Мой взгляд осторожно поднялся к лестнице, но площадка наверху была пустой, и не раздавалось никакого необычного звука, чтобы заставить меня застучать зубами.

В доме было удивительно тихо, учитывая события последних дней. Видимо, у этих людей нет друзей, которые спешат предложить свою помощь. Мне не было известно о ком-либо, кто бы принес еду или позвонил, спрашивая, не нужно ли что-нибудь сделать. Может быть, Малеки были из тех, кто не приветствует подобную фамильярность. Какой бы ни была причина, похоже, они справлялись без дружеского участия.

Кристи продолжала говорить, описывая арест Джека. Я замечала, что, когда люди нервничают, они говорят без остановки.

— Когда я увидела на пороге лейтенанта Робба, я честно подумала, что они пришли сообщить что-то, и когда они спросили, дома ли Джек, я ни о чем таком не подумала. Я даже не знаю, что должно случиться дальше.

Мы прошли в библиотеку, где я уселась в клубное кресло, а Кристи продолжала ходить. Я сказала:

— Думаю, что это зависит от того, в чем его обвиняют, и возможен ли залог. После того, как его зарегистрируют, у прокурора есть двадцать четыре часа, чтобы оформить дело. Джек должен предстать перед судом на предъявлении обвинения в течение сорока восьми часов, кроме воскресений и праздников, конечно. Что сегодня, четверг? Возможно, его повезут в магистрат сегодня или завтра.

— Что за предъявление обвинения? Что это значит? Я понятия не имею. Я никогда не знала никого, кто был арестован, тем более, обвинялся бы в убийстве.

— Предъявление обвинения — это процесс, во время которого официально предъявляется обвинение. Его привезут в суд и идентифицируют как человека, на имя которого выписано постановление. Ему скажут, в чем он обвиняется, и предложат признать себя виновным или невиновным.

— А потом что?

— Это зависит от Лонни. Если он решит, что доказательства слабые, то потребует безотлагательного предварительного слушания. Это значит, в течение десяти судебных дней — двух недель- они должны провести предварительное слушание. Там присутствует прокурор, подсудимый и его советники, клерк и следователь и т. д. Выступают свидетели.

В конце концов, если, либо признают, что не было совершено преступления, либо нет достаточных доказательств вины обвиняемого, его отпускают.

С другой стороны, если есть достаточно доказательств, что преступление было совершено и достаточно причин, чтобы поверить, что подсудимый виновен, тогда он должен отвечать.

Вся информация оформляется и передается в суд следующей инстанции, он добавляет признание в виновности или невиновности, и все готово к суду. Обычно там еще много всякой фигни, но в принципе, все происходит так.

Кристи остановилась и уставилась на меня с ужасом.

— И Джек все это время будет в тюрьме?

— Обвиняемых в убийстве под залог не выпускают.

— О боже.

— Кристи, я сама была в тюрьме. Это не конец света. Компания не очень хорошая и еда слишком жирная — неудивительно, что она мне нравилась, — добавила я в сторону.

— Это не смешно.

— Это не шутка, это правда. В жизни бывают вещи и похуже. Джеку, может, и не понравится, но он выживет.

Кристи протянула руку и приложила к облицовке камина, чтобы успокоиться.

— Извините. Я не хотела вас обидеть.

— Вам лучше присесть.

Она послушалась, примостившись на краешке стула рядом со мной.

— Вы, наверное, приехали за чем-то. Я даже не спросила.

— Лонни надеется, что вы знаете, кто был в клубе тем вечером. Нам нужен кто-то, кто может подтвердить присутствие Джека на вечеринке.

— Это не должно быть слишком сложным. Думаю, что полиция уже поговорила с людьми в загородном клубе. Не уверена, в чем там дело. Сегодня утром мне дважды звонили, один раз Пол Трассати, он сказал, что ему нужно срочно поговорить с Джеком.

— Они были вместе во вторник вечером?

— Да. Джек заехал за ним и взял в клуб, я уверена, что они сидели за одним столиком. Пол может дать вам имена остальных восьми, которые сидели с ними. Это все просто сумасшествие: как они вообще могли подумать, что Джек в чем-то виноват? Там должна была быть куча людей в тот вечер.

— Какой телефон у Пола?

— Я не знаю. Должен быть в записной книжке. Пойду посмотрю.

— Не беспокойтесь. Я могу подождать. Пока Пол подтвердит алиби Джека, пройдет много времени.

Кристи поморщилась.

— Алиби. Боже, я не выношу этого слова. Алиби предполагает, что вы виновны и сочиняете историю, чтобы прикрыть свою задницу.

— Можно воспользоваться вашим телефоном?

— Я бы предпочла, чтобы вы подождали, пока объявятся Донован или Беннет. Я хочу держать линию свободной, пока они не позвонят. Надеюсь, вы не возражаете.

— Вовсе нет. Вы говорили, что полицейские забрали какие-то вещи. Вы не помните, что это было?

Она поставила локти на колени и закрыла глаза ладонями.

— Они оставили копию ордера на обыск и список конфискованных вещей. Я знаю, это где-то здесь, но мне на глаза не попадалось. После их ухода Донован пошел к бассейну. Он говорил, что они забрали много спортивного инвентаря — клюшки для гольфа и бейсбольные биты.

Я вздрогнула, вообразив воздействие этих предметов на человеческий череп. Меняя тему, я спросила:

— А как насчет Беннета? Где он был в тот вечер?

— Он вернулся в ресторан, который он перестраивает, чтобы посмотреть, что рабочие сделали за день. Стройка была просто кошмаром, и он проводил там много времени.

— Кто-нибудь его видел?

— Вы должны спросить его. Мы с Донованом были здесь. Мы выпили довольно много за ужином, и я отправилась прямо в постель.

Рука, которой Кристи провела по волосам, явно дрожала.

— Вы что-нибудь ели?

— Я не могу есть. Я слишком переживаю.

— Ну, вам надо съесть хоть что-то. Энид уже здесь?

— Думаю, что да.

— Давайте, я схожу на кухню и попрошу ее приготовить вам чашку чая. Вам нужно съесть печенье или кусочек фрукта. Вы выглядите ужасно.

— Я и чувствую себя ужасно.

Я оставила ее в библиотеке и пошла по коридору. Я не могла поверить, что опять занялась чайной тематикой, но само пребывание в этом доме создавало напряжение. Любая деятельность помогала. Кроме того, я не хотела упускать шанс поговорить с Энид, если она была здесь.

— Это опять я, — сказала я, входя на кухню.

Энид стояла у разделочной доски, раздавливая чеснок с помощью мясницкого ножа. На ней был белый передник, голова обмотана белой косынкой и выглядела она как рулон туалетной бумаги. Она положила на доску несколько неочищенных головок чеснока, поместила сверху широкое лезвие и ударила кулаком.

Я вздрогнула. Если бы нож лежал неровно, она могла напороться на лезвие и порезаться до кости. Я остановилась. Энид вежливо смотрела на меня, продолжая работать кулаком.

Она подняла нож. Под ним беспомощный чеснок был раздавлен, как тараканы-альбиносы, шелуха слезала от легкого прикосноверия ножа.

— Я решила приготовить Кристи чашку чая. Ей нужно что-нибудь съесть — у вас есть фрукты?

Энид указала на холодильник.

— Там есть виноград. Чайные пакетики в шкафу. Я бы сама это сделала, но я хочу успеть приготовить соус. Если вы соберете поднос, я могу отнести его ей.

— Нет проблем.

Она наклонилась, открыла шкафчик, в котором лежали подносы, и вытащила один, деревянный, с ободком. Поставила на мраморный стол, рядом с шестью банками томатного пюре, двумя банками томатной пасты, корзинкой лука и банкой оливкового масла. На плите я заметила кастрюлю из нержавейки.

Я подошла к шкафу, достала кружку и наполнила электрочайник, как делала Мирна. Взглянула на Энид.

— У вас есть где-нибудь бумажные салфетки?

— Третий ящик справа.

Я нашла салфетки и положила одну на поднос, вместе с чайной ложкой.

— Наверное, вы слышали об аресте Джека.

Она кивнула.

— Я как раз подъехала к воротам, когда они его забирали. Жаль, вы не видели его лица.

Я покачала головой, как будто переживала.

— Бедняжка. Это так несправедливо.

Я надеялась, что не перестаралась, но мне не надо было беспокоиться.

— Полицейские спрашивали о его кроссовках. Что-то о рисунке на подошвах, так что, наверное, остались кровавые отпечатки в спальне, где убили Гая.

— Правда? — сказала я, стараясь замаскировать, как была поражена. Видимо, Энид не испытывала колебаний, обсуждая семейные дела. Я думала, мне придется хитрить, но она, похоже, не разделяла сдержанность Мирны по поводу сплетен.

— Они забрали кроссовки вчера?

— Нет. Они звонили мне домой сегодня утром. До того, как я ушла на работу.

— Лейтенант Робб?

— Нет, женщина. Она зануда, должна сказать. Надеюсь, она не ваша подруга.

— Я ее видела только сегодня утром, когда со мной беседовали.

Энид окинула меня оценивающим взглядом.

— Мирна сказала, что вы детектив. Я, конечно, видела их по телевизору, но в жизни — ни разу.

— Теперь увидели. Вообще-то, я работаю в той же фирме, что и адвокат Джека, Лонни Кингман. Он сейчас собирается поговорить с Джеком.

Мне не терпелось выпытать у нее все о кроссовках, но я боялась, что она замолчит, если я буду слишком настаивать.

Энид опустила глаза к разделочной доске, где нож быстро танцевал, а кусочки чеснока уменьшились до размеров рисового зерна.

— Они искали обувь вчера весь день. Вы никогда не видели ничего подобного. Проверили все шкафы, мусорные баки, копались в клумбах.

Я издала звук, выражающий интерес. Ясно, что Энид интересовали все нюансы полицейской работы.

— Они сказали, что это я навела их на правильную мысль. Конечно, я понятия не имела, что это окажутся кроссовки Джека. Я чувствую себя ужасно. И Мирна тоже. Она чувствует себя виноватой, что рассказала о ссоре.

— Наверное, это был шок, насчет кроссовок.

— Джек мой самый любимый из всех мальчиков. Я пришла сюда работать двадцать пять лет назад. Это была моя первая работа, и я не рассчитывала задержаться долго.

— Вас наняли как няню?

— Мальчики были слишком большие для этого. Я была больше помощницей для миссис Малек. Я никогда не училась на повара. Я просто училсь постепенно. Миссис Малек, Рона, заболела и тогда часто лежала в больнице. Мистеру Малеку нужен был кто-то, чтобы вести дом в ее отсутствие. Джек учился в средних классах и был совсем потерянным. Он часто сидел со мной на кухне, почти не говоря ни слова. Я пекла печенье, и он съедал полную тарелку, так быстро, как мог. Он был, как маленький ребенок. Я знаю, что он на самом деле изголодался по материнскому вниманию и одобрению, но она была слишком больна. Я делала, что могла, но это разбило мне сердце.

— А сколько лет было Гаю?

Она пожала плечами.

— Восемнадцать, девятнадцать. Он уже принес проблемы и горе. Я никогда не видела никого, кто бы учинял столько неприятностей. Это была одна переделка за другой.

— Как они ладили с Джеком?

— Думаю, Джек им восхищался и романтизировал его. Они не были закадычными приятелями, но Джек поклонялся Гаю, как герою. Джек думал, что Гай был как Джеймс Дин, трагический непонятый бунтарь. Им нечего было делать вместе, но я помню, как Джек на него смотрел. Теперь Беннет и Джек довольно близки. Два младших мальчика тянулись друг к другу. Беннет мне никогда особенно не нравился. Что-то в нем есть скользкое.

— А что насчет Донована?

— Он был самым умным из четверых. Даже тогда у него была хорошая голова для бизнеса, он все просчитывал. Когда я начала работать, он уже учился в колледже и собирался вернуться и работать в компании отца. Донован любит эту компанию больше, чем кто либо.

Что касается Гая, от него были одни неприятности. Такова была его роль.

— Вы правда думаете, что Джек мог иметь отношение к смерти Гая?

— Мне это не нравится, но я знаю, что Джек чувствовал, что Гай его предал. Джек — фанатик в вопросах верности. Всегда был.

— Интересно. Потому что, когда я первый раз была здесь, Джек мне сказал примерно то же самое. Он был в колледже, когда Гай уехал, так?

Энид помотала головой.

— Это бы не имело значения. Не для него. Каким-то образом Джек вбил себе в голову, что, уходя из дома, Гай должен был взять его с собой.

— Так что он оценил уход Гая как предательство.

— Ну конечно. Джек ужасно зависимый. У него никогда не было работы. У него даже никогда не было девушки. У него нет никакого самоуважения, и в этом я виню его отца.

У него никогда не было времени научить мальчиков, что они чего-то стоят. Посмотрите на реальность. Никто из них даже не уехал из дома.

— Это ненормально.

— Это позор. Взрослые мужчины?

Она открыла банку с оливковым маслом, налила короткую струйку в кастрюлю и включила газ. Взяла разделочную доску, наклонила над кастрюлей и ссыпала чеснок. Послышалось шипение, и вскоре появилось облако чесночного пара.

— Что за история с кроссовками? Где они нашлись?

Энид остановилась, чтобы отрегулировать пламя, потом вернула доску на стол, где принялась за лук. Шелуха была тонкой и слегка потрескивала.

— На дне коробки. Вы помните коробки, в которые Кристи упаковала вещи Бадера? Они стояли на крыльце. За ними приехал грузовик из секонд хэнда вчера рано утром.

— До того, как обнаружили тело?

— До того, как кто-нибудь встал. Не знаю, как я это связала. Я видела квитанцию на столе, но не думала о ней. А позже до меня дошло — если кроссовок нет в доме, они должны быть где-то еще.

— Как вы додумались, где они были?

— Ну, так получилось. Я заполняла посудомоечную машину, напевала что-то, и вдруг — бум, и я уже знаю.

— У меня бывает то же самое. Как будто бы мозг делает независимый прыжок.

Энид взглянула на меня.

— Точно. Он должен был понять, что оставил отпечаток на ковре в спальне.

— Вы это сами видели?

— Нет, но Мирна сказала, что видела, когда ходила в комнату Гая.

Она замолчала и покачала головой.

— Не хочу думать, что он сделал это.

— В это трудно поверить. Я имею в виду, в принципе, он должен был убить Гая, увидеть отпечаток, снять кроссовки и засунуть их в коробку по дороге из дома. Ему повезло, или он так думал.

— Вы в это не очень-то верите.

— Мне просто трудно это себе представить. Джек не показался мне таким решительным и быстрым. Вас это не смущает?

Она немного подумала и пожала плечами.

— Убийца должен полагаться на успех, я думаю. Вы не можете спланировать все. Вы должны импровизировать.

— В этом случае это не сработало.

— Если он это сделал.

Она взяла банку и вставила в электрооткрыватель. Нажала на рычаг и смотрела, как банка вращается и лезвия отделяют крышку от банки. Кухня — опасное место, подумала я отстраненно. Какой арсенал — ножи и огонь, и все эти кухонные бечевки, вертелы, отбивалки для мяса и скалки. Среднестатистическая женщина должна проводить значительую часть своего времени радостно созерцая орудия своего труда: приспособления, которые дробят, растирают в порошок и делают пюре; инструменты, которые протыкают, режут, рассекают и отделяют от костей. Уж не говоря о веществах, которые, будучи проглоченными, способны уничтожить человеческую жизнь вместе с микробами.

Глаза Энид встретились с моими.

— Вы верите в привидения?

— Конечно, нет. Почему вы спрашиваете?

Она взглянула в угол кухни, где, как я впервые заметила, была лестница.

— Вчера я поднялась наверх, забрать постельное белье. В холле чувствовалось Присутствие.

Вот я и спросила, верите ли вы в них.

Я отрицательно помотала головой, вспоминая холод в воздухе и рычание в ушах.

— Это пахнет зверем, чем-то мокрым и грязным. Очень странно, — сказала она.