Глава 1. Снежный буран

Гектор Джонс сидел в кресле капитана, задумчиво поглядывая на большой полупрозрачный экран, расположенный в центре управления тяжелым имперским крейсером «Гиперион Прайм» — гордостью военно — воздушных сил Акритской метрополии. Курс корабля пролегал вдоль восточного побережья Северной Америки в трех километрах над уровнем океана. Капитанский мостик был полон людей, сидевших на креслах с высокими дугообразными подголовниками. Одетые в темно — синюю военную форму, члены команды выполняли распоряжения капитана Джонса, отданные им ранее.

Повернув голову в сторону второго помощника, Гектор произнес:

— Мария, дай фокус камеры на пятый квадрат.

— Есть сэр, — последовал ответ моложавой женщины, сидевшей слева от капитана.

На экране появилось изображение развалин старого города, подтопленного водной стихией. Остроконечные пики высоких многоэтажек, покрытых мхом и птичьим пометом, торчали из воды, словно зубы мифического чудовища. Солнечные лучи озаряли ржавую арматуру, коряво торчащую во все стороны из полуразрушенного бетона. Над этим мрачным памятником былой катастрофы кружились стаи больших черных птиц. Гектор знал название этого города из уроков истории, которую преподавали в кадетском корпусе Акрита. Это был Нью — Йорк — один из крупнейших городов разрушенной цивилизации. Ударная волна астероида, перепады температур и время превратили этот некогда величественный город в жалкое зрелище. Подтопленные водой развалины служили надёжным укрытием для многочисленных пиратов, терроризирующих прибрежные районы грабежами. Но сейчас следов какой — либо активности с их стороны замечено не было, что, впрочем, было и не удивительно, так как имперские войска незамедлительно карали смертью тех, кого жизненные обстоятельства поставили под флаг веселого Роджера.

— Сэр, главнокомандующий Вайс на связи, — голос из динамика оторвал Гектора от собственных размышлений, — передаю сигнал на защищенную линию.

Гектор прикоснулся ладонью к сканеру и прошел процедуру идентификации, после чего на капитанской панели возникло изображение сорокалетнего человека, сидящего за массивным столом в уютно обставленном кабинете. На заднем фоне кабинета красовалась эмблема Акритской метрополии — рука, сжатая в кулак, с расходящимися во все стороны лучами, расшитыми золотыми нитями. Багровые тона эмблемы контрастировали с бледноватым лицом главнокомандующего, чьи тонкие губы растянулись в улыбке, обнажив белые искусственные зубы.

— Доброе утро командор Джонс! — сказал человек на экране, перебирая документы на рабочем столе.

— Приветствую вас, главнокомандующий! — ответил Гектор, разглядывая интерьер кабинета своего начальника.

— Джонс, я здесь для того, чтобы ввести вас в курс дела, — произнес Вайс. — Ставка окончательно разработала детали тайной операции «Снежный буран» и получила одобрение Императора.

— Внимательно вас слушаю!

Вайс отложил документы и переключил своё внимание на планшет, лежавший перед ним на столе. Сделав несколько движений пальцами по поверхности гаджета, главнокомандующий промолвил:

— Двигайтесь согласно отмеченному курсу. В квадрате 7439 к вам присоединятся два штурмовых десантных корабля «Немезида» и «Фобос 2», на борту которых будут находиться наемники, чей лидер Карлос Гарсия перейдет под ваше непосредственное командование…

«Вот это новость», — подумал про себя Гектор. Братья Гарсия — Карлос, Артуро и Витор имели влияние на западном побережье Южной Америки и были давними торговыми партнерами Акритской метрополии, поставляя редкоземельные металлы, кокаин и опиум в обмен на оружие. Их военизированная структура беспощадно загоняла тамошних местных жителей на рудники, наживаясь тем самым на рабском труде. Закаленные в постоянных стычках, наемники, тем не менее, были плохо дисциплинированны и малопригодны для армейских операций. Но эти крамольные мысли Гектор решил не высказывать вслух, тем более что план операции был одобрен самим Императором.

— Разведка со спутников обнаружила активность в горах Уитмор, расположенных в центральной части западной Антарктиды, — продолжил главнокомандующий, поправив на голове модную прическу. — В этой точке были замечены два передвижных завода союзников, ведущие разработку залежей полезных ископаемых открытым способом. Наши шпионы сообщают о подготовке к переброске на азиатский материк крупной партии добытых ресурсов. Ваша главная задача — захват логистического центра транспортного терминала и обеспечение безопасности процесса погрузки добычи на грузовой корабль «Самсон», уже находящийся на острове Эстадос. Высылаю вам точные координаты операции и спутниковые голографические снимки. Джонс, у вас ко мне есть вопросы?

— Никак нет, сэр, — отчеканил Гектор.

— Отлично, капитан. Желаю удачи, и помните, Император держит операцию под личным контролем. Конец связи.

Изображение на экране пропало — остался лишь индикатор, показывающий процесс загрузки данных. Капитан вывел карту Антарктиды на голографический визуализатор и запустил процедуру наложения опорных точек через криптограф. Фронтовая линия была отмечена красной ломаной чертой, проходящей через континент. В час Х мобильные армейские подразделения Акритской метрополии собирались нанести удар по укрепленной линии обороны союзников в целях создания отвлекающего манёвра. Генштаб позаботился о том, чтобы эта информация была перехвачена кайпианскими зондами, дабы союзники подтянули свои силы к точке операции, оставив промышленные объекты менее защищенными. «Эти действия позволят выиграть столь необходимое время для захвата и погрузки контейнеров с добычей на борт «Самсона». С учетом наличия на борту грузового корабля гравитационного генератора, использующего эффект Чебышева — Перельмана, на погрузку уйдет около двух часов», — сделал выводы Гектор. Ознакомившись с полученной информацией, он обратился к своему первому помощнику Дейлу Родригезу, который сидел по правую сторону от Джонса.

— Родригез, оставляю вас за капитана. По достижении квадрата 7439 сообщите мне об этом, я буду в своей каюте…

* * *

Писк устройства связи вывел Гектора Джонса из состояния сна. Прикоснувшись к панели быстрого доступа, расположенного на левой руке, он произнес:

— Капитан слушает…

— Капитан, мы подходим к заданным координатам, — сообщил хрипловатый голос первого помощника, — «Немезида» и «Фобос 2» уже видны на горизонте.

— Хорошо, Дэйл, снижайте скорость и отключите экранирование. Дистанция остановки 500 метров, маневр на снижение один километр. Выпустить зонды слежения, площадь охвата 100 квадратных километров.

— Есть, сэр!

Встав с кровати, Гектор прошел в уборную. Оглядев в зеркале свою лысую голову, капитан взял с полки электробритву и провел ею несколько раз по своему широкому подбородку. Умывшись, Гектор ощутил легкую вибрацию чуть ниже колена. Это был сигнал «Протектора» — устройства, обеспечивающего подачу в кровь малых доз антидота, который выводил радиацию из организма. Сигнал сообщал, что препарат закончился и следует провести замену. Открыв сейф, капитан достал небольшие железные ампулы и сменил их в «Протекторе». «Наконец-то профилактический курс подходит к концу», — подумал про себя Гектор, разглядывая оставшиеся ампулы. На последнем задании он получил приличную дозу радиации, неосмотрительно наступив в какую — то жижу.

Надев китель, украшенный большой золотистой звездой на левой стороне — отличительным знаком капитана, Гектор направился в центр управления. Слабый гул двигателей, работающих на вакуумных реакторах, постепенно затухал, что свидетельствовало о начале маневра торможения флагманского крейсера. Оказавшись на капитанском мостике, Гектор увидел на центральном экране изображение двух продолговатых десантных кораблей метрополии. Их темные силуэты неподвижно парили над джунглями на фоне заходящего солнца. Сев в кресло и пройдя процедуру идентификации, Гектор отдал приказ:

— Активизировать второй канал, перейти на несущую частоту ультракоротких волн.

После длительной паузы второй помощник объявил:

— Второй канал активирован, капитан, десантные штурмовики на связи.

— Внимание, говорит капитан Гектор Джонс. Это «Гиперион Прайм», всем кораблям произвести процедуру верификации.

Достав криптографический ключ из нагрудного кармана, Гектор вставил его в отверстие на командной панели. Спустя некоторое время, Мария сообщила об успешной синхронизации главных серверов, а на центральном экране капитанского мостика возникло изображение двух офицеров военно — воздушных сил Акритской метрополии. Гектор сразу узнал капитана «Немезиды» Марка Бейли. Еще со времен обучения в кадетском корпусе их связывала крепкая дружба. Восемь лет назад, во время первой атлантической компании именно Марк прикрыл отход подбитого дредноута, на котором Гектор служил первым помощником. Капитан второго штурмовика — Эдвард Чейз, был ему незнаком.

— Слава Императору! — поочередно выпалили капитаны.

— Да будет воля его нам Законом! — ответил Гектор стандартным приветствием. — Всем явиться на «Гиперион Прайм» для согласования дальнейших действий. И захватите с собой Карлоса Гарсия — хочу видеть его лично. Конец связи.

* * *

Перед большим круглым столом, на который был спроецирован голографический рельеф местности гор Уитмор, собралось одиннадцать человек. Из всех них выделялся Карлос Гарсия. Он был одет в одежды, характерные для наемников с юга, его рост был более двух метров, а левая сторона головы покрыта серо — зеленными грибовидными наростами, которые, видимо, и были причиной отсутствия левого глаза. Обладая мощным телосложением, Карлос походил на персонажа героических эпосов Старого мира. Кисти его рук были покрыты загадочными татуировками, а в левом ухе висел искусно сделанный череп, в глазницах которого сияли великолепные красные рубины. Единственный глаз Карлоса немигающим взором пристально изучал командный центр корабля. На протяжении всего обсуждения он хранил молчание и лишь изредка издавал какие — то пощелкивающие звуки. Согласовав план операции «Снежный буран», участники перешли к неформальной беседе друг с другом. Гектор предложил Марку Бейли пройти в кают— компанию и выпить по кружке отличного кофе.

— Конечно, мой друг, — согласился Марк, — с непременным удовольствием я приму твое приглашение.

Кают — компания «Гипериона Прайма» представляла собой небольшое помещение, предназначенное для отдыха офицерского состава. Сделав пару чашек кофе, друзья уселись за стол, на поверхности которого лежала шахматная доска с фигурками, вырезанными из кости. Добавив искусственный подсластитель в кофе, Гектор спросил:

— Марк, как поживает твоя семья?

— Спасибо, Гектор, все хорошо. Мы с Елизаветой ждем второго ребенка. Я слышал, ты тоже женился? Небось надоело быть одиноким армейским воякой? — на лице Марка появилась широкая улыбка.

— Да, — Гектор немного нахмурился, — только мы с Милой постоянно ссоримся из — за моей службы. Она не выносит длительных расставаний и постоянно пребывает в депрессии из — за того, что я очень мало бываю дома. После второй атлантической компании меня назначили капитаном сюда, на «Гиперион Прайм». Я и на Акрите не был уже более года. Кстати, как Император? Говорят, его здоровье сильно пошатнулось?

Марк отрицательно помотал головой.

— Не верь слухам, Гектор. Я видел Императора в добром здравии четыре месяца назад, когда присутствовал на казни Георга Кантора и его сподвижников по «Седьмой печати». Эти вольнодумцы из Эритеи распространяли среди населения материалы, ставящие под сомнение власть Императора, — ответил Марк, сделав глоток из чашки. — Но надо отдать им должное, они приняли смерть достойно…

Гектор немного знал о «Седьмой печати». Это была запрещённая правительством метрополии организация экстремистского толка, чьё учение базировалось на легендах из Старого Мира, центральной темой которых был некий «Паноптикум». Что это такое, Гектор не имел ни малейшего представления, тем более что в базах данных, оставленных далекими предками, не было какого — либо упоминания об этом понятии. А интересоваться такими вещами было крайне неосмотрительно, так как только за одно это слово тайная полиция могла сразу же упечь любознательного гражданина в один из исправительных казематов, щедро раскиданных по окраинам метрополии. Нет, Джонс не был конформистом, но и свою любознательность держал в строгих рамках государственной идеологии.

— Что ты думаешь о Карлосе Гарсия, ему можно доверять? — спросил Гектор, немного помолчав.

Марк поднял брови и пожал плечами, выражая этим тот факт, что не очень хорошо знает этого получеловека.

— Ничего не могу сказать насчет доверия, Гектор, но то, что этот малый — сорвиголова, это я тебе могу сказать однозначно. Ты же знаешь, я еще со времен кадетства увлекался охотой. Так вот, когда я прибыл по заданию ставки в Манаис, где базируются основные силы братьев Гарсия, я обратился к Витору с вопросом: не мог ли бы он мне организовать охоту на достойный трофей, которыми славится эта область? Витор — довольно славный малый, постоянно отпускающий пошловатые шуточки, попросил Карлоса быть моим проводником.

Наш отряд, состоящий из девяти человек, отправился к карстовым пещерам Морада де ла Муэрте, что в переводе с наречия местных племен означает «обитель смерти». Добравшись до этого места, мы заняли позицию в двухстах метрах от входа в большой грот. Я расчехлил и приготовил свою любимицу — плазменную винтовку КО–309, которую производят военные заводы Нанта по специальному заказу.

Карлос, подойдя к входу в пещеру, кинул несколько дымовых шашек и вернулся в наше расположение. Минут через пятнадцать из пещеры показался трофей. Это была гигантская членистоногая особь, похожая на сороконожку. Гектор, артроподы, живущие в Великом Каньоне, показались бы тебе жалким подобием того, что увидел я! — возбужденно воскликнул Марк, лицо которого выражало крайнюю степень удивления. — Прицелившись, я выстрелил этому чудовищу прямо в голову. Плазменный заряд проделал огромную дыру в голове, усеянной мириадами черных бусинок. Но, к моему удивлению, это создание, извиваясь, стремительно двинулось на нас. Я растерялся, а мои спутники бросились врассыпную. Карлос же, напротив, сохраняя полное хладнокровие, вынул свой плазменный пистолет Брауна и двинулся на приближающуюся опасность. Время, казалось, остановило свой ход. Эта тварь, приблизившись, приподняла своё гигантское туловище, закрыв собою солнечный свет, и приготовилась к фатальной атаке на Карлоса.

Громкий выстрел вывел меня из состояния оцепенения, и я заметил дыру, образовавшуюся в брюхе этого монстра. На секунду застыв, чудовище грохнулось на бок, подняв клубы пыли над землёй. Взяв из поклажи электропилу, Карлос стал срезать отростки величиной с ногу взрослого человека. Как оказалось, для местных это был источник протеина, который они с удовольствием употребляли в пищу. Впоследствии я узнал, что то место под брюхом, куда выстрелил Карлос, было единственной уязвимой точкой этого монстра. Если бы все наши солдаты обладали таким хладнокровием, каким обладает Карлос, метрополия бы давно вернула потерянные территории и обрела истинное величие возрожденной Империи…

Марк замолчал, допивая остатки кофе.

— Еще чашечку? — спросил Гектор, нарушив тишину.

— Не откажусь, — ответил Марк, приятно улыбнувшись.

Приготовив очередную порцию кофе, друзья погрузились в воспоминания о прошлом…

* * *

Спустя сутки, грузовой корабль «Самсон» присоединился к флотилии, возглавляемой Гектором Джонсом. Флагман «Гиперион Прайм» имел на своем борту генератор Хиггса — последнее достижение ученых метрополии, снижающее вероятность обнаружения противником до пределов прямой видимости. Проследовав до условной точки, флотилия остановилась в ожидании начала фазы наземной операции в Антарктике. Спустя два часа на связь вышел главнокомандующий Вайс:

— Командор Джонс, наземные силы начали атаку на оборонительные рубежи противника. Даю добро на начало операции «Снежный буран». Возлагаю на вас ответственность за результаты. Конец связи.

Совершив несколько манипуляций на приборной панели, Гектор громко объявил о начале операции. На главном экране появились изображения капитанов флотилии и Карлоса, возглавляющего десантную штурмовую бригаду.

— Выдвигаемся, — объявил Гектор, — курс на предгорья Уитмора. «Немезида» и «Фобос 2», занять фланговые позиции. Рядовому составу штурмовиков подготовить экзороботы к бою. «Самсон» занимает позицию позади «Гипериона Прайма», а при достижении отмеченной точки производит остановку и ждет дальнейших распоряжений. Всем удачи, Империя или Смерть!

— Империя или Смерть! — ответили капитаны.

Корабли, произведя маневрирование над проливом Ле — Мер, заняли определенные ранее позиции, после чего выдвинулись к намеченной цели. Достигнув моря Росса, Гектор объявил:

— Внимание, входим в красную зону, приготовить орудия к бою.

— Сэр, наши радары сообщают о всплеске электромагнитного излучения по периметру обороны, похоже, нас заметили, — внезапно сообщил Родригез.

Капитан мгновенно отреагировал.

— Отключить генератор Хиггса, перенаправить энергию на защитный экран, — скомандовал Гектор, — скорость на максимум. Марк, Эдвардс, маневр на снижение, держать дистанцию. Команда «Гипериона Прайма», приготовиться к атаке на оборонительные рубежи противника.

— Сэр, по нам выпущены ракеты, выпускаю перехватчики, — произнес первый помощник.

— Произвести захват целей, осуществить подавление противовоздушных сил системой «Цербер», — решительным тоном приказал Гектор Джонс.

— Есть, сэр!

Сотни вспышек, словно зловещий фейерверк, осветили отодвинувшиеся заслонки на поверхности «Гипериона Прайма», обнажив конструкцию, напоминающую соты. Из этих сот одна за другой взмывали вверх ракеты, каждая из которых несла три боевых заряда. Разделившись, заряды устремились к целям, которые определил центральный сервер «Гипериона Прайма», работающий на принципах нейронной сети.

Спустя некоторое время район гор осветился яркими вспышками.

— Сэр, оборонный рубеж противника подавлен, — резюмировал Дэйл Родригез, разглядывая на своём экране поднимающиеся над горизонтом столбы чёрного дыма.

— Отлично. Всем кораблям, включая «Самсона», срочно проследовать по проложенному коридору к месту назначения, — произнес Гектор.

На горизонте уже виднелись два передвижных завода, напоминающие надутых железных букашек, у которых вместо лап были гигантские гусеницы. Вся земля вокруг них была испещрена следами разработок грунта открытым способом.

— Приготовить главный калибр, — скомандовал Гектор. — Огонь по промышленным объектам противника.

Нарастающий гул сменился яркими белыми вспышками. Два гигантских плазменных шара устремились к своим целям. Достигнув объектов, шары, испарив металл, проделали в их корпусах сквозные отверстия, заставив колоссальные промышленные сооружения кайпианцев неподвижно застыть. Из оплавленных ран железных чудовищ повалил густой черный дым.

— «Немезида» и «Фобос 2», начинайте наземную операцию. Штурмовики, ваша задача занять периметр и обеспечить безопасность «Самсона» согласно утвержденному плану, — отдал распоряжение Гектор.

Штурмовые десантные корабли, набирая скорость, устремились к точке высадки, поливая крупнокалиберным свинцом охрану транспортного узла. Приблизившись к земле, боковые створки штурмовиков приоткрылись, после чего на землю высадились солдаты, облаченные в роботизированные экзоскафандры.

Сорок четыре экзоробота, вооруженные до зубов, приступили к подавлению последних очагов сопротивления, сея смерть и разрушения на земле, некогда скованной тысячелетними ледниками.

 

Глава 2. Пастырь

По раскаленной земле, под лучами нещадно палящего солнца брели два путника, одетые в серые балахоны. Один из них — тот, что был помоложе, тащил на себе старый рюкзак, наполненный вещами, необходимыми для долгого путешествия. К рюкзаку был привязан кожаный бурдюк для воды, который раскачивался в такт идущим. Второй путник был намного старше. Его высохшее лицо окаймляла седая короткая борода, а из — под капюшона пробивались длинные серебристые волосы. На плече старца висела холщовая сумка, расшитая замысловатым орнаментом, характерным для культуры кочевых племен, обитавших на севере Великой пустоши. Из сумки торчала большая книга в кожаном переплете. Губы старца, потрескавшиеся от раскаленного жаркого воздуха, что-то шептали, а руки медленно перебирали бусы на длинных четках, увенчанных крестом. Ноги путешественников, одетые в сандалии, ступали по растрескавшейся земле, покрытой кристаллами соли. По преданиям, передающимся из уст в уста, до времен Апокалипсиса на этом месте находилось Великое Соленое озеро.

Внезапно старец остановился и стал пристально вглядываться вдаль. Там, где на горизонте проступал силуэт гор, он заметил клубы пыли, указывающие на то, что к ним кто — то приближается. Спустя некоторое время путников окружил отряд конных всадников, состоящий из пяти человек. Их загорелые тела, покрытые кожаными доспехами, украшали какие — то амулеты. За спиной каждого всадника находился колчан со стрелами, а на крупах лошадей висели луки и короткие мечи. Один из всадников, на поясе которого висели скальпы, медленно объехал вокруг путешественников, пристально изучая их. Натянув поводья, он сплюнул на землю и произнес:

— Кто вы и зачем пришли в земли Желтого Червя?

— Я проповедник Орокин, а это послушник Данбар, — ответил старец, указав на своего попутчика. — Мы мирные люди, несем Слово Божие, и по воле Его пришли в эти земли…

Всадник отвязал бурдюк и посмотрел в глаза Орокину, словно пытаясь понять, говорил ли тот правду или лгал. Наступила гнетущая тишина.

— Следуйте за нами, вождь решит, что с вами делать, — наконец произнес он, сделав перед этим глоток воды. — Идите вперед, да поживее. Я не хочу ночевать на территории соляных духов.

После этих слов всадник достал из кармана предмет, видимо, играющий роль оберега, и потер его, тщательно проговаривая малопонятные заклинания. Совершив ритуал, процессия тронулась в путь по направлению к горной гряде.

* * *

Последние лучи солнца падали на заснеженные вершины гор, когда Орокин и его сподвижник Данбар, сопровождаемые всадниками, прибыли на место стоянки кочевого племени. Кочевье располагалось на окраине какого — то старого города, чьи развалины лежали у подножия горной гряды. Несколько десятков костров освещали территорию, на которой были установлены шатры кочевников, обтянутые шкурами различных животных. Между кострами бегали босоногие дети, играли в какую — то игру и не обращали внимания на пришедших. В воздухе витал насыщенный запах жареного мяса, а полуголые женщины срезали с приготовленных туш огромные куски, которые разносили по шатрам. Табун лошадей и верблюдов, стоявший чуть поодаль от стоянки, был обнесен временным заграждением. Пьяная группа людей выясняла друг с другом отношения, но при виде приближающейся процессии затихла и с нескрываемым любопытством стала пристально изучать двух иноземцев. Всадники спешились и передали коней этим людям, которые, сразу же позабыв о предмете своего спора, начали суетливо наполнять корыта водой из небольшой речушки. Всадник, который, судя по всему, был главным, жестом показал на самый большой шатер и приказал иноземцам следовать туда.

Откинув шкуру, которая закрывала вход в шатер, пригнувшись, Орокин и его спутник вошли внутрь. В нос ударил едкий запах немытых потных тел, смешанный с запахом прогорклого жира, который горел в лампадках, освещающих помещение. Земляной пол был устлан грязными старыми коврами, а люди, находившиеся в шатре, сидели полукругом, наслаждаясь движениями танцовщицы. Её небольшая грудь была обнажена, а на бедрах висели полоски разноцветных тканей, усеянных колокольчиками. Танец сопровождался барабанным боем, который отбивал мутант с головой уродливой формы.

На возвышении, сложенном из засаленных подушек, сидел человек крепкого телосложения, чьё овальное лицо украшала большая иссиня — чёрная борода, в которой виднелись частички пищи. Его голова была гладко выбрита, а затылок украшала толстая коса черных смолянистых волос, в которую была вплетена желтая ленточка. Перед ним, что-то бубня, сидел сгорбленный карлик с непропорционально длинными руками, совершавшими загадочные движения над чашей, наполненной мутной жидкостью. Лицо карлика покрывала маска, изображающая какое — то чудовище.

Внезапно Данбар почувствовал толчок. Потеряв равновесие, он упал на землю, а чьи — то сильные руки грубо сдернули с его плеч рюкзак. Вождь поднял палец вверх и барабанный бой прекратился. Танцовщица немедленно выбежала из шатра, а карлик проворно юркнул к краю возвышения, на котором сидел бородатый. Человек со скальпами на поясе, подойдя к бородатому, поставил перед ним рюкзак и, преклонив колено, заговорил:

— О, великий вождь, благородный сын Великой пустоши и гроза навадийских племен! Наш патрульный отряд задержал этих серых скарабеев в землях соляных духов…

Вождь задрал подбородок и надменно посмотрел на иноземцев.

— Подойдите ближе, серые скарабеи, — сказал вождь, в то время как карлик проворно подтянул к себе рюкзак и, вывалив содержимое на землю, принялся с любопытством перебирать и разглядывать различные вещи.

Орокин и Данбар послушно сделали несколько шагов вперед. Поклонившись вождю, проповедник заговорил:

— О, великий вождь, да пребудет с тобой Благодать Господа нашего, да откроет он тебе Тайны свои. Я — проповедник Орокин, а это послушник Данбар. Семь лун назад явился мне Архангел, и было мне Откровение. И сказал мне Посланник Небес: иди, раб божий, на север, в земли великого вождя, ибо выбрал я его. Направь Желтого Червя на путь Истины, ибо грешит он предо мной поклонениями идолам всяким. Пусть уверует в Бога Истинного, да воздам я по заслугам его… И вот я здесь, дабы обратить вас в Веру Истинную и…

Внезапно карлик, занятый содержимым рюкзака, вскочил, начал выть и зловеще шептать:

— Смерть, смерть, черная смерть… Не слушай их, вождь, этими устами говорят демоны соляных земель. Убить их нужно, убить, а тела сжечь и развеять… Проклятия постигнут наш народ, прилетят железные птицы и испепелят род твой…

Убить, убить, — не унимался карлик.

При этих словах тело Данбара сковал страх, а он сам ощутил холодный пот, выступивший на его лбу. Однако проповедник Орокин был полностью спокоен. Презрительно посмотрев в сторону карлика, он обратил свой взор на вождя.

— Маленький дьявол, одержимый бесами, будет вам испытанием, сказал мне Архангел, — продолжил свою речь проповедник. — И по вашему приходу на следующий же день да узрят люди Силу Господа Саваофа, и будет это им предупреждением…

Вождь задумчиво сидел, пристально смотря в глаза проповедника Орокина. Этот странник говорил довольно уверенно, а злить богов, пусть даже и чужих, было опасно. Четыре засухи назад, он видел северных богов в гневе. Тогда он не послушал советов старейшин и вместе с лучшими войнами племени предпринял попытку преодолеть долину Стервятников. Желание увидеть богатые северные города, о которых он знал из рассказов торговцев — коробейников, превысило страх, которым были пропитаны рассказы старейшин. Конечно, на это решение Желтого Червя толкнула не любознательность, а банальная жажда наживы. Помимо всего прочего, у него в племени появился потенциальный конкурент, который косвенно претендовал на должность вождя, но был очень хитер и не вступал с Желтым Червем в открытое противостояние.

Взяв соперника в поход, вождь лично поставил этого, как он считал, выскочку во главе разведывательного отряда, когда они, наконец, достигли входа в долину Стервятников. Когда разведывательный отряд всадников двинулся вперед, оставляя после себя клубы пыли, вождь со своей свитой остался на месте, внимательно наблюдая за своими воинами, пересекающими долину. Внезапно из — под земли выдвинулись довольно высокие столбы, на вершинах которых были установлены полупрозрачные светящиеся шары. Послышался неведомый гул, и пространство долины Стервятников озарилось вспышками от молний, исходящих от полупрозрачных сфер. Вождь невозмутимо, но с мистическим восхищением наблюдал, как члены его разведывательного отряда вспыхивали словно лучины.

Когда столбы опустились под землю, оставляя на поверхности черные обгоревшие тела людей и лошадей, вождь понял, что грабительский набег отменяется. Спрыгнув с коня, он протянул руки к небу и мысленно поблагодарил богов севера за смерть конкурента. Ещё он восторгался их силой и предложил служить им, однако, тогда боги не подали знак о том, что вождь был услышан…

Пока Жёлтый Червь вспоминал тот поход на север, карлик достал из кармана какой-то мешочек, стал неистово бегать вокруг пришедших и кидать в них щепотки красноватого вещества, бормоча при этом непонятные заклинания. Действия карлика почему-то разозлили вождя и он, нахмурив брови, рявкнул:

— Угомонись, жрец, убить мы их всегда успеем… Дайте им еды и посадите под охрану. Я обращу свои молитвы к предкам, дабы они вразумили меня.

Орокин поклонился и вышел из шатра вслед за Данбаром, молодое бледное лицо которого выдавало в нем крайнюю степень волнения. Их отвели в небольшую палатку и поставили двух воинов перед входом в качестве охраны. Спустя какое — то время в палатку зашла старуха, которая принесла большой кусок жареного мяса, миску с сушеными крупными пауками и бурдюк с водой. Когда она вышла, Орокин назидательно обратился к послушнику:

— Спокойствие — важный фактор в нашей работе, Данбар. Помни наш девиз: слово сильнее любого оружия. Ешь и ложись спать, нам нужен хороший отдых после долгого пути…

* * *

Веселые крики ребятни снаружи шатра разбудили Желтого Червя. Всю ночь ему снились какие — то кошмары, в которых он постоянно убегал от теней, пытавшихся что-то ему сказать. Выпив глоток верблюжьего молока, вождь вышел из шатра навстречу утреннему солнцу, пребывая в пасмурном настроении. «Может, и был прав жрец, не стоило оставлять в живых этих иноземцев, — подумал вождь, неспешно направляясь к небольшому шатру, покрытому черными шкурами. — Хотя и сам жрец не смог ничего сделать с той хворью, которая забрала моего единственного наследника, да найдет его душа успокоение в загробном мире. Мне нужен совет старейшины племени, дабы принять разумное решение».

Подойдя к шатру, вождь откинул шкуру, закрывающую проход, и проник внутрь. В шатре сидел седой жилистый старик, который, покашливая, курил небольшую трубку в отдаленном углу. Клубы дыма от сон — травы витали в воздухе, наполняя шатер сладковатым запахом.

— Приветствую тебя, старейшина Ноши, — сказал вождь, присаживаясь возле него. — Ты долго живешь и много видел, мне нужен твой мудрый совет.

Ноши затянулся и, выпуская дым, снова закашлял.

— Пусть солнце всегда освещает твой путь, великий Желтый Червь, — пробормотал Ноши, передавая трубку вождю. — Мой сын Горный Орёл рассказал про иноземцев, которых они пленили вчера. Те называют себя посланниками богов и претендуют на место жрецов в нашем племени. Что тебя беспокоит?

— Я должен принять решение, но я не знаю, что истина, а что ложь, — ответил Желтый Червь, выпуская дым из ноздрей.

Старейшина задумался над словами вождя. Так они и сидели в полном молчании, передавая трубку друг другу. Докурив, Ноши достал две чаши, вырезанные из дерева, и налил в них сладковатый напиток красного цвета. Отхлебнув, он заговорил:

— Я бывал в разных уголках Великих пустошей, видел много племен и чудес, совершаемых Духами Земли, Воды и Огня. Племенам благоволят различные боги, и не нам смертным решать, кто из них могущественнее. Пусть это делают сами боги, а мы лишь последуем за самым сильным из них. Отведи иноземцев на капище Чуа и принеси их в жертву. Я думаю, ты получишь ответ, а твои мысли обретут успокоение.

— Твои слова поистине мудры, — немного подумав, сказал вождь.

Совет старика принес определенность и умиротворение в мысли вождя. Растянувшись на шкуре, он постепенно впал в сладкую дремоту…

* * *

Крики мужчин и причитания женщин вырвали Желтого Червя из цепких объятий сна. Вскочив на ноги, не осознавая происходящего, вождь машинально выхватил кинжал и выбежал наружу. На улице уже были сумерки, но ни один костер еще не был зажжен. Женщины причитали, катались в пыли и рвали на себе волосы, а мужчины бегали и что-то кричали, но собачий лай и плач детей сводили все звуки в какую — то безумную какофонию. Ничего не понимая, Желтый Червь схватил за плечо пробегавшего мимо юношу и с силой тряхнув его, громко заорал:

— Что здесь происходит, кто на нас напал? Отвечай…

В ответ юноша с остекленевшими от страха глазами судорожно стал показывать на небосвод. Подняв голову, вождь увидел на небе круглый черный диск, края которого окаймлял тусклый свет. «Энубус» — пронеслось в голове вождя. Имя этого демона, который согласно древним преданиям уже однажды похищал солнце, передавалось из поколения в поколение, а матери любили пугать им нерадивых детей. Желтый Червь даже на мгновенье растерялся, оцепенело наблюдая грандиозное небесное зрелище.

Неожиданно произошла вспышка света, а пространство вокруг начало постепенно светлеть, приобретая дневные очертания. Темный диск постепенно уходил, освобождая солнце из своего зловещего плена. Люди постепенно стали замолкать, а вождь, наконец, осознал, что его пальцы до сих пор крепко сжимают плечо юноши. Оттолкнув его, Желтый Червь стремительным шагом направился к палатке, где содержались пленники. Ворвавшись туда, он бесцеремонно схватил проповедника за шкирку и грозно заревел:

— Вы обманули меня!!! Вы посланники «Энубуса»?! Отвечай, верблюжье дерьмо!!!

— Великий вождь, — невозмутимо начал говорить проповедник Орокин, — вспомни мои слова, что я говорил тебе вчерашним вечером. Господь Саваоф показал тебе, что без его покровительства твоему племени демон «Энубус» поглотит солнце и отправит вас в вечные муки тьмы…

Желтый Червь отпустил Орокина и гневно посмотрел на него.

— Хорошо жрец, — начал говорить вождь угрожающим шепотом. — Коль твой Бог столь велик, он сможет защитить тебя от Песчаного Чуа. Если это произойдет, клянусь тебе Душами своих предков, я присягну Ему на верность, а Имя Его я буду нести во все концы пустоши на острие своего топора.

Произнеся эти слова, Желтый Червь вышел из шатра так же решительно, как и вошёл.

* * *

Весь следующий день Орокин и его спутник шли в сопровождении конного отряда из двадцати человек, который возглавлял Желтый Червь. Карлик — жрец, ехавший позади отряда, громко произносил какие — то мантры, недобро поглядывая на идущих пешком иноземцев. От долгого перехода проповедник чувствовал себя усталым, в то время как молодой Данбар держался более уверенно, хотя и его мучила сильная жажда.

Ближе к вечеру процессия добралась до места, где плоская скалистая поверхность встречалась с песчаными дюнами. Всадники спешились и начали приготовления. Получив бурдюк с водой, Орокин и Данбар начали неспешно пить, наблюдая за происходящим. Примерно в ста метрах от скалы пятеро воинов племени начали вбивать в песок два длинных металлических стержня. Забив, они установили и закрепили на них тяжелые барабаны, обтянутые, судя по всему, человеческой кожей. На середине отрезка между барабанами и скалой другая пятерка воинов племени устанавливала менее длинные стержни, к концам которых были привязаны кожаные ремни. Между ними бегал жрец, видимо выполняя свои магические ритуалы.

Когда все приготовления были закончены, проповедник Орокин обратился к вождю, сказав:

— Великий вождь, позволь нам взять Символ нашей Веры — Священный Ветхий Завет, дабы воззвать в молитвах к нашему Господу!

С этими словами Орокин достал из холщовой сумки, перекинутой через плечо, большую книгу в кожаном переплете. Ухмыльнувшись, Желтый Червь, молча, кивнул и отдал приказ: «Начинайте». Иноземцев подвели к ближним стержням с кожаными ремнями на концах, которые крепко завязали на щиколотках пленников. Двое воинов подошли к барабанам и, взяв колотушки, сделанные из кости большого животного, начали отбивать монотонный ритм, пристально вглядываясь в горизонт. Все остальные, придерживая коней, расположились на плоской скале, издали наблюдая за происходящим. Жрец нараспев начал повторять:

— О, Песчаный Чуа, сын пустыни, заклинаю тебя. Выйди и поглоти этих посланников «Энубуса», пришедших с юга…

Орокин и Данбар, привязанные к стержням, уселись на песок, скрестив ноги. Проповедник открыл книгу и стал читать молитвы, водя пальцами по тексту, а послушник, сложив ладони перед собой, повторял:

— Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica, in nomine et virtute Domini Nostri Savaof, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, ab animabus ad imaginem Dei conditis ac pretioso divini Agni sanguine redemptis. Non ultra audeas, serpens callidissime, decipere humanum genus…

Так продолжалось около получаса. Неожиданно барабанный бой прекратился, и Орокин, оторвав взгляд от книги, увидел стремительно убегающих к скале воинов, которые ранее отбивали бой. В это время Данбар вскочил на ноги и, указывая на горизонт, прошептал: «Боже милостивейший…» На горизонте можно было увидеть, как пески начали бугриться, причем процесс этот стал повторяться все ближе и ближе к пленникам. Проповедник встал на ноги и, подняв священную книгу перед собой, продолжил громко произносить молитву. Вдруг на месте, где располагались барабаны, пески взмыли в воздух, образовав песчаное плотное облако. От неожиданности Данбар потерял равновесие и упал, а проповедник, уронив книгу, начал протирать глаза, засыпанные песком.

Сквозь оседающую пыль можно было разглядеть гигантское продолговатое тело, покрытое щетинками, расположенными на каждом сегменте, кроме первого. Тело чудовища, покрытое слизью, возвышалось над землей метров на двадцать. Желтый Червь, находясь со своим отрядом на скале, наблюдал, как Чуа начал поворачивать верхний сегмент своего туловища в сторону иноземцев, которые казались карликами на фоне этого монстра. Гладкий сегмент начал раскрываться подобно бутону горного цветка, обнажая пасть, усеянную плеядой острых шипов. Внезапно его гигантское тело дернулось и застыло. Издав протяжный гул, исходящий из утробы, Чуа снова погрузился в песок и, судя по следам на поверхности, начал быстро удаляться.

Вождь не верил своим глазам. О прожорливости Чуа ходили легенды, а будучи ребенком, он сам видел, как зазевавшегося пастуха с десятью верблюдами сын пустыни утащил под барханы. По приказу вождя карлик разрезал кожаные ремни на щиколотках пленников, дав им свободу. Подойдя к скале, троица остановилась. Желтый Червь неспешно достал стрелу, вложил её и, натянув тетиву, прицельно выстрелил в их сторону… Стрела, направленная рукою вождя, просвистела мимо Орокина и пронзила шею карлика, который, хрипя, пытался что-то произнести. Но вместо слов его обезображенный рот покрыла кровавая алая пена.

— Я держу своё обещание, — громко произнес вождь, вешая лук на седло лошади.

«Все — таки северные боги услышали мои молитвы», — подумал про себя Желтый Червь и, мысленно поблагодарив их, отдал распоряжение следовать домой.

* * *

Две недели спустя Орокин и Данбар сидели в собственном шатре, который любезно предоставил им вождь. Случай с Чуа и с солнечным затмением добавил им немало авторитета, позволив занять уважаемую должность в иерархии племени. Некоторые их даже откровенно побаивались, выражая полную покорность. Помимо пастырской деятельности, они занимались и другой полезной для племени работой — врачеванием и предсказанием погоды. Проповедник Орокин был допущен в совет и мог высказывать свою позицию по многим вопросам, касающихся жизни племени. Смазав мазью руки, покрытые аллергической реакцией, Орокин обратился к Данбару:

— Данбар, друг мой, скоро я оставлю вас. Вам предстоит нелегкая жизнь, обремененная множеством трудностей и лишений. Но годы учебы в академии подготовили вас к этому. Вы успешно прошли экзамен и зачислены в штат Корпуса внешней разведки. Мне же нужно возвращаться в центр. Связь держите через передатчик, встроенный в вашу книгу. Сообщайте нам о своих наблюдениях и перемещениях племени. Проповедуйте массам и помните, что проповедь нужно подкреплять чудесами, а также постоянными разговорами на эту тему. Для этого у вас есть знания и возможности Корпуса. Подходите к процессу творчески, готовьте как можно более яркие представления. Главная задача состоит в том, чтобы усилить влияние на вождя, взять его под полный контроль, а в идеале все распоряжения Желтого Червя должны проходить через ваше одобрение.

В скором времени мы задействуем агента Лидию Кавендиш — она лучшая из тех, кто умеет управлять мужчинами. Внедряйте в сознание вождя то, что вам было откровение Господа Саваофа, который внял молитвам своего раба и решил послать ему Ангела, который принесет ему благую весть. Лидия Кавендиш в роли Ангела сведет благую весть к плотским утехам, а спустя некоторое время явится вновь и принесет вождю младенца, который, согласно нашей легенде, будет плодом мимолетной любви Ангела и Воина Господа Саваофа. Это был мой первый вам совет.

Второй совет заключается в том, что вам необходимо содействовать объединению местных племен. Покорить враждебные племена поможет наше оружие, действие которого вполне может сойти за волшебство для людей, населяющих эту область. И не забывайте о древних ковчегах. По нашим предположениям где — то здесь, под землей скрыта большая военная база, переделанная под убежище, подобное ковчегу под Акритом. Точные координаты были потеряны в хаосе смутного времени, так что изучайте легенды и сказания местных, возможно, найдете какую-нибудь зацепку.

— Так точно, полковник Орокин, — негромко произнес Данбар, когда тот закончил свой монолог. — Я принял ваши директивы.

— Удачи вам, Данбар, — с этими словами полковник похлопал по плечу молодого агента. — Пойду, попрощаюсь с вождем. Я его уже предупредил о том, что Господь велел мне идти дальше на север…

Пожав Данбару руку, Орокин, повесив через плечо сумку с книгой, вышел из шатра. Пройдя мимо группы женщин и мужчин, занимающихся какой-то бытовой работой, Орокин зашел в обитель вождя. Желтый Червь, склонившись над разложенным холодным оружием, тщательно работал точильным камнем. Приподняв голову, вождь встал и, не обращая внимания на вошедшего, принялся жадно пить из деревянной чаши. Орокин заговорил:

— Великий вождь, я отправляюсь в путь по велению Господа. Послушник Данбар останется и будет тебе помощником в делах твоих праведных…

Допив последний глоток, Желтый Червь, молча, снял с себя бусы, сделанные из желтого камня. На бусах висела железная пластина с незамысловатым орнаментом. Подойдя к Орокину, он торжественно вручил их, сказав при этом:

— Это мой подарок тебе, проповедник. Пусть моя печать говорит всем в этой пустоши, что ты под моей защитой. Возьми любого скакуна и отправляйся в путь. Да не станет пустыня твоим вечным пристанищем…

Орокин, выказывая благоговение перед вождем, принял дар и надел его себе на шею.

— Благодарю тебя, великий вождь, и открою тебе одну тайну… Согласно пророчеству, вскоре тебя посетит прекрасный Ангел Господа Саваофа… — таинственно произнес Орокин, протягивая ему свои четки. — Это мой тебе подарок на память о тех славных днях, когда народ твой встал на путь Истины.

Прощай…

Развернувшись, проповедник вышел из шатра и проследовал к привязи. Наполнив бурдюки водой и оседлав скакуна, Орокин неспешно двинулся в путь.

* * *

Солнце близилось к закату, освещая последними лучами остановившегося путника. Спешившись, Орокин достал свою книгу. Усевшись на песке и открыв обложку, он принялся пальцами что-то набивать на её внутренней стороне, покрытой пленкой. Немного погодя, пленка стала издавать призрачный свет — на ней возникло изображение человека в военной форме.

— Добрый вечер, Роберт, даю приказ на эвакуацию, определите мои координаты по сигналу, — сказал Орокин.

— Приказ ясен, полковник, ждите эвакуационный модуль через двадцать минут, — ответил Роберт.

Изображение пропало. Закрыв книгу и положив её в сумку, Орокин хлопнул по крупу лошади. Лошадь галопом побежала по песку, оставляя за собой пыльный след.

Задумчиво уставившись в небо, Орокин прилег на ещё тёплый песок. На безоблачном небе уже виднелись звезды. «Интересно, что стало с колонией на Марсе?» — думал он, разглядывая светящиеся точки на небосводе. Данные, содержащиеся в недавно найденном ковчеге на территории одной из западноевропейских колоний метрополии, явно указывали на то, что колонисты не только пережили гибель цивилизации на Земле, но и, возможно, покинули красную планету в неизвестном направлении посредством разработанной ими технологии освоения дальнего космоса. Еще до планетарной катастрофы, во времена Паноптикума ученые обнаружили множество планет, расположенных в диапазоне орбит звезд, где не слишком жарко и не слишком холодно для того, чтобы там существовала жидкая вода, которая является ключевой составляющей жизни. Однако со времен запуска программы «Колыбель» приборы до сих пор не улавливали какой — либо активности в космическом радиоэфире. Падение «Анубиса» поставило печать тайны на результаты научных исследований, проведенных на Марсе.

«Даже если колония и погибла, возможно, там остались ответы», — подумал про себя Орокин, наблюдая движущуюся точку на звездном небе. Встав и отряхнув одежды от песка, он стал следить за объектом, который по мере приближения приобретал очертания эвакуационного модуля.

Приблизившись, модуль откинул трап, ведущий к ряду сидений. Проворно усевшись, Орокин пристегнул себя ремнями и нажал несколько кнопок на сенсорной панели, после чего трап вернулся в исходное положение. Модуль постепенно стал набирать высоту, плавно увеличивая скорость. Минут через десять Орокин ощутил торможение и услышал звук, характерный для закрывающегося стыковочного отсека. Трап модуля откинулся, и Орокин увидел перед собой Роберта Вачовски — капитана, который курировал спецоперацию с воздуха.

— Добро пожаловать на борт «Черной звезды», полковник Орокин, — улыбнулся Роберт, протягивая руку. — Как ваше самочувствие?

— Все в порядке, капитан, благодарю, — ответил Орокин, скрепив встречу рукопожатием. — Приготовьте мне антидот и одежду. И еще, Роберт, как вам удалось отогнать гигантского червя?

— Наш зонд, который отслеживал ваши перемещения, сфокусировал на объекте низкочастотный удар, который вызывает чувство страха у гигантских лумбрицинов, обитающих в этой области.

Полковник одобрительно похлопал по плечу капитана.

— Отличная идея, Роберт, вы спасли нам жизнь и не нарушили секретность операции. Честно говоря, согласно моему плану внедрение агента Данбара должно было закончиться после астрономического явления, которым мы и воспользовались. Но представление пришлось продолжить… Тем не менее, все прошло довольно удачно. Хорошая работа, — констатировал Орокин.

— Спасибо, полковник, — ответил Роберт. — Какие ваши дальнейшие указания?

— Курс на Акрит, — сказал Орокин, направляясь в жилой отсек корабля.

 

Глава 3. Исход

Доктор Рамина Джоши, сотрудница кайпианской исследовательской станции острова Анверс, зашла в модуль № 4, где располагалась столовая для персонала. Ознакомившись с меню, которое высвечивалось на встроенной в поднос сенсорной панели, Рамина сделала свой выбор в пользу морского супа с водорослями и искусственно выращенного бифштекса. Поставив поднос на автоматизированную линию, она наблюдала, как тот неспешно уехал в недра технической конструкции, а вернувшись, был уже заставлен тарелками, горячая еда на которых была заботливо разложена роботизированными манипуляторами.

Сев за ближайший свободный стол, Рамина приступила к еде. Безвкусная, наполовину синтетическая пища не вызывала особого восторга, но она привыкла к этому за полтора года работы на антарктической исследовательской станции. Тем не менее, мысли о вкусовых качествах местного рациона её совсем не беспокоили. Её мысли были заняты разговором по экстренной линии, который произошел сегодня утром между ней и Лао Дэмином, возглавляющим Верховный Совет города Хуанди. Мало того, что человек с таким статусом вышел на прямую связь, так и еще сам разговор прошел весьма загадочно.

Академик Дэмин лишь упомянул о грузе, который должен будет прибыть завтра в транспортный терминал, расположенный в районе гор Уитмор. Грузу была присвоена наивысшая степень биологической опасности. От Рамины требовалось встретить груз надлежащим образом и сопроводить его до лаборатории исследовательского центра на острове Анверс, соблюдая инструктаж по безопасности. Кроме того, Дэмин попросил Рамину не распространяться об этом разговоре. Более подробную информацию он обещал прислать к обеду. «Мы не совсем понимаем, с чем мы имеем дело, доктор Джоши, — в её голове звучали слова академика, — поэтому выбор пал на вашу станцию, удаленную от континента и имеющую соответствующий технологический инструментарий для тщательного исследования». Все было покрыто неким ореолом тайны, что вызывало у Рамины смешанное чувство любопытства и страха.

— Не помешаю? — голос, принадлежащий старшему технику Тавагути Такаши, оторвал Рамину от размышлений.

— Нет, конечно, присаживайся, — ответила Рамина.

Улыбнувшись, Такаши сел напротив и принялся за еду, украдкой поглядывая на Рамину.

— А может быть, сходим вечером на берег и посмотрим на звезды? — вдруг выпалил Такаши, пытаясь столовыми приборами одолеть кусок вареной колбасы.

— Я сегодня занята Такаши, извини, — ответила Рамина.

— Да брось ты, ребята из геологического отдела собираются устроить вечеринку. У Дэна сегодня день рождения…

Не то чтобы Такаши не нравился Рамине, просто он был порой до банальности предсказуем и излишне настойчив. Рамина отложила столовые приборы и, посмотрев на Такаши, произнесла:

— Я очень занята, Тавагути. Честно. Может быть, в другой раз, хорошо?

— Да — да, конечно, Рамина, — Такаши неуклюже закивал головой.

Минут пять они ели в полной тишине, как вдруг раздался писк персонального устройства связи. Достав его, Рамина прочла сообщение о загрузке на сервер станции пакета данных, адресованных лично ей. Адресатом являлся исследовательский центр вирусологии города Хуанди. Не доев пищу, Рамина взяла поднос и поставила его на конвейер. Покидая столовую, она обратилась к Такаши:

— Не забудь поздравить Дэна с днем рождения от меня.

Такеши кивнул, а Рамина одарила его в ответ улыбкой. Развернувшись, она последовала к выходу из модуля. На улице дул прохладный ветер, несущий привычные запахи морского побережья. Движимая любопытством, Рамина быстрым шагом направилась к лаборатории. Оказавшись внутри, она энергично сняла верхнюю одежду и уличную обувь. Переодевшись, она проследовала к центральному компьютеру и, введя пароль, уставилась на экран. Пакет данных представлял собой перечень следующих файлов:

1. Сообщения с приграничных рубежей Анклава.

2. Хронология исследовательской миссии.

3. Отчет спасательного отряда.

4. Результаты исследования, проведенные на «Синчэншань».

5. Заключение экспертной комиссии.

6. Методология исследования.

Рамина, решившая исследовать данные в порядке указанной нумерации, нажала на экране первый файл. Содержимое файла представляло собой хронологию сообщений, поступавших с территорий Кайпианского союза, граничивших с Анклавом отверженных. Анклав располагался на большой территории, включающей гималайскую гряду, Памир, а также северные равнины Индостана. Анклав, где процветала анархия и право сильнейшего, не имел четко выраженных границ, а населяли его в основном полулюди и преступники, скрывающиеся от правосудия. Кайпианцы не стремились взять его под контроль в связи с большими затратами, но периодически проводили карательные рейды в ответ на грабежи приграничных территорий.

Хронология:

04.07.2715. Разведывательные зонды, рассредоточенные по горной системе Гиндукуш, засекли биологическую активность. Удалось установить, что с запада на восток происходит большая миграция. Что явилось причиной, остается пока загадкой.

05.08.2715. В предгорьях Гималаев при патрулировании приграничной зоны был задержан некий Шивпрасад Сингх, разыскиваемый силами правопорядка города Ядава за убийство местного фермера. Шивпрасад пояснил, что сам пришел сдаться в руки правосудия. Благодаря микрофону, установленному в общей камере, мы получили запись разговора Шивпрасада с другими задержанными. Согласно записи, Шивпрасад рассказывал о том, что в горах население обеспокоено слухами, согласно которым на западных рубежах анклава появились существа, называемые Архонами. Якобы они, используя колдовство и черную магию, превращают как людей, так и мутантов в своих слуг. Согласно слухам, обращенные имеют крайнюю степень устойчивости к повреждениям, а белки их глаз имеют отчетливый красноватый оттенок.

29.08.2716. Из долины отверженных к блокпосту вышла большая группа, количеством около 1500 биологических единиц, требующая пропустить их в связи с опасностью, которая, по их словам, несет в себе смертельную угрозу всем обитателям Анклава. Офицер, ссылаясь на распоряжение № 134 пограничного кодекса, согласно которому отсутствие гражданства является причиной для отказа в пропуске, призвал всех вернуться обратно. Это вызвало недовольство среди прибывших, переросшее в беспорядки. По толпе был открыт огонь из крупнокалиберных пулеметов. Оставшиеся в живых быстро покинули приграничную территорию и вернулись в долину.

10.12.2716. Произошла организованная попытка прорыва блокады Анклава. Три блокпоста, расположенные вдоль нижнего течения реки Инд, подверглись нападению неизвестных групп, применявших огнестрельное оружие. Нападающим удалось захватить приграничный блокпост № 14–ZT и удерживать трое суток, пока погранвойска союза не получили поддержку регулярных сил кайпианской армии. Орудия Банши не оставили шанса сопротивляющимся. Пленные сообщили имя организатора — Ариан Хан. По нашим сведениям, Ариан Хан — главарь бандитского подполья, контролирующего территорию, прилегающую к западному берегу нижнего Инда. Целью атаки была попытка проникнуть на территорию Индостана, подконтрольную силам Кайпианского союза. Однако пленные все как один утверждали, что не собирались заниматься грабежами — ими двигал страх перед существами, которых они называли Архонами, а истиной целью нападения была попытка перебросить свои семьи на территорию Индостана. Согласно распоряжению № 5, все пленные были казнены. Силы правопорядка организовали поиск и уничтожение просочившихся на территорию союза биологических единиц. Генерал Рам отправил в центр запрос на предоставление дополнительных сил под его командование с целью увеличения обороноспособности приграничных рубежей. Ему было в этом отказано в связи с обострением отношений между Кайпианским союзом и Акритской метрополией.

Дочитав содержимое первого файла, Рамина нажала на экране на второй. Файл содержал текстовые, фото и видеоматериалы. Судя по тексту, воздушное судно «Тяньлун» класса «Мангуст» совершало исследование Большого кратера, оставленного частью астероида «Анубис», который упал около пятисот лет назад на аравийский полуостров. Видеоряд состоял из снимков кратера в различных ракурсах. С высоты птичьего полета можно было увидеть черные нефтяные пятна, разбросанные, словно лишайники, вокруг места падения. Мертвый ландшафт, уходящий за горизонт, был природным памятником той катастрофы, которая повернула ход человеческой истории. Отсутствие видимой растительности указывало на то, что почвы отравлены.

После взятия проб грунта команда «Тяньлуна» столкнулась с техническими трудностями, возникшими в реакторе научно— исследовательского судна. В связи с этим капитан принял решение об аварийной посадке на востоке африканского континента в районе Мертвой бухты. Так как данная территория была не безопасна, на помощь к потерпевшему бедствие исследовательскому судну немедленно отправился дредноут «Синчэншань», находящийся в патруле в районе аравийского моря. «Если команда решилась произвести посадку на африканском побережье, значит, обстоятельства были очень серьёзными», — подумала Рамина. Будучи студенткой университета города Хуанди, Рамина работала над классификацией фауны, населяющей африканский континент. Она хорошо помнила снимки разведывательных зондов, на которых были запечатлены какие — то неизвестные доселе науке организмы, напоминающие жутких мифических чудовищ. Несколько геологических экспедиций, организованных союзом за последние пятьдесят лет в Африку, всегда заканчивались провалом. Ввиду ограниченности ресурсов было принято решение о заморозке всех исследовательских проектов на этом континенте. Жизнь, которую скрывала густая растительность Африки, была недоступна для осмысления научным сообществом Кайпианского союза.

Содрогнувшись то ли от холода, то ли от своих мыслей, Рамина встала из — за стола и заварила чашку горячего чая. Сделав глоток, она вернулась за стол и нажала на третий файл. Он содержал лишь один видеофайл, озаглавленный как «Спасательная операция». При запуске этого файла экран разделился на восемь квадратов, каждый из которых представлял собой изображение с камер, расположенных на шлемах солдат, участвующих в спасательной операции. Судя по тому, что изображение передавалось с камер в инфракрасном диапазоне, операция по эвакуации проходила глубокой ночью. Трансляция, сопровождаемая переговорами в радиоэфире, демонстрировала высадку спасательного отряда в десантной капсуле.

— Отряд, внимание! Говорит капитан Эдо. Команда «Тяньлун», состоящая из одиннадцати членов экипажа, не выходит на связь. Объявлен красный уровень тревоги, оружие перевести в боевую готовность, не терять друг друга из поля зрения. Боевая задача: поиск и эвакуация. Действуем быстро…

Изображение, получаемое с камер, одновременно качнулось, что говорило о приземлении десантной капсулы на землю. Отсек, издавая негромкий гул, открылся. Отряд хорошо экипированных солдат стремительно выдвинулся наружу, занимая оборонительные позиции вокруг капсулы. В пятидесяти метрах от места высадки можно было разглядеть «Тяньлун», охваченный местами языками пламени. Нос пятидесятиметрового исследовательского судна лежал в густой растительности африканских джунглей.

— Первый, второй, осмотреть первую палубу. Третий, четвертый, осмотреть вторую палубу, — вещал голос в радиоэфире, видимо принадлежавший руководителю спасательной операции. — Всем остальным рассредоточиться по периметру.

— Капитан, обнаружены два тела, пульс не прощупывается, — Рамина увидела на шестом изображении тела, одно из которых было облачено лишь в нижнее бельё, что говорило о внезапности нападения, а следы на почве указывали на то, что тела кто — то тащил.

— Погрузить тела на борт капсулы, — последовал приказ.

Верхний ряд экранов транслировал изображение с камер солдат, проникнувших внутрь исследовательского судна. Внутри был беспорядок, но что было причиной беспорядка оставалось неизвестным. Возможно, это был результат жесткой аварийной посадки.

— Капитан, у нас выживший, — Рамина увидела на втором экране человека, который буквально вжался в угол отсека на первой палубе.

Его черные смолянистые волосы были взъерошены, а выпученные глаза, смотревшие в одну точку, выражали жуткий страх. Рамине стало не по себе от такого зрелища. На лбу выжившего выступили крупные капли пота, а руки напряженно сжимали какой-то предмет, сбоку от которого валялся небольшой баллон.

— С вами все в порядке? — спросил солдат, делая медленные шаги по направлению к выжившему.

Внезапно произошла яркая вспышка, и второй экран потух.

— Второй отзовитесь, второй, не вижу трансляции сигнала, — произнес голос в радиоэфире.

Судя по первому экрану, один из солдат быстро отреагировал на ситуацию и стремительно побежал по коридору в том направлении, куда ушел его напарник. Завернув за угол, он наткнулся на тело своего сослуживца, объятое пламенем.

— Капитан, у нас потери. Александр мертв! Вы слышите, капитан!? — голос солдата скатывался в крик, — Александр…

Солдат попытался потушить горящую плоть, но скверный запах вызвал у него рвотный рефлекс. Содержимое желудка вырвалось наружу, окропляя брызгами стены и пол исследовательского судна.

— Капитан, у этой сучары огнемет! Вы слышите, капитан? — орал солдат, судорожно пытаясь отцепить с пояса гранату.

— Капитан, реактор в огне, уровень опасности критический…

— Говорит капитан Эдо, всем бойцам прекратить операцию и вернуться к десантной капсуле… Повторяю… — на этом слове видеозапись подошла к концу.

Рамина, пересмотрев данный видеофайл еще раз, приступила к изучению результатов исследования найденных на месте крушения тел. Одно из тел принадлежало командиру исследовательского судна Тан Юншену, а другое — ученому— почвоведу Го Вэньмину. Запись, сделанная бортовым врачом дредноута «Синчэншань» Каримом Абдаром, сообщала следующее:

Внешний осмотр выявил небольшие царапины и ушибы мягких тканей различных частей тел. На теле, принадлежавшем ученому Го Вэньмину, был обнаружен химический ожог правой кисти. Сердечная и дыхательная деятельность обоих тел прекращена, мозг не реагирует на раздражители, однако проба Гарда выявила происходящие в тканях обменные процессы. Если откинуть фактор времени, то полученные результаты соответствуют клинической стадии смерти.

Сканирование, проведенное методом ADL, выявило патологические изменения эндокринной системы обоих тел. В частности, обнаружено заметное увеличение гипофиза и надпочечников. Физиологическая регенерация форменных элементов крови продолжает осуществляться за счёт разрушения старых клеток и образования новых органами кроветворения. Температура тел составляет около 20 °C, что существенно ниже предельной границы температуры тела живого человека.

Спустя сутки клиническая картина дополнилась непроизвольными сокращениями мышц конечностей. Офтальмологическое исследование выявило воспаление сосудов глазного яблока. Температура тел выросла до 31 °C. Анализ сердечно — сосудистой системы выявил слабое, но учащенное биение сердца. Биохимический анализ крови показал увеличение С — реактивного белка в сыворотке крови до значений 15 мг/л, что является признаком проникновения в организм чужеродных микроорганизмов — бактерий, паразитов либо грибов.

Заключение: Этиология наблюдаемых явлений не ясна и не описана ни в одном медицинском справочнике.

Далее Рамина переключилась на заключение экспертной комиссии:

Согласно полученной информации, в целях предупреждения эпидемии неизвестной этиологии экспертная комиссия постановляет:

— Весь личный состав дредноута «Синчэншань» поместить на карантин.

— Инфицированные тела поместить в криокамеры. Обеспечить их транспортировку на удаленное расстояние от плотно заселенных территорий в целях дальнейшего изучения.

— Объявить КРАСНЫЙ уровень биологической угрозы.

Председатель экспертной комиссии

Изучив методологию исследования, описанную в последнем файле, Рамина связалась с операторами транспортного терминала и уточнила время, когда за ней и двумя её ассистентами должен будет прилететь шаттл, который и доставит их к месту выгрузки опечатанного контейнера. «Нужно ввести в курс дела ассистентов, — подумала Рамина, выбирая на персональном интеграторе функцию оповещения. — Пусть подготовят оборудование и инструментарий». Семь лет назад она уже сталкивалась с эпидемией, вызванной вирусом Ковалевского, которая выкашивала целые поселения лесных жителей Восточной Сибири. Тогда тоже был объявлен красный уровень биологической угрозы, одной из жертв которой стал сам доктор Ковалевский, который ценой собственной жизни сумел выделить вирус и положить начало созданию противоядия. Для Рамины покойный доктор Ковалевский был не только коллегой, но и мужем, в которого она когда — то была безумно влюблена.

* * *

Гражданский шаттл с тремя пассажирами на борту подлетал к огромному транспортному терминалу, который представлял собой один из трех логистических узлов транспортной системы Кайпианского союза, расположенной на территории Антарктики. Доктор Рамина Джоши, сидя в удобном кресле, смотрела в окно иллюминатора. С высоты птичьего полета можно было хорошо разглядеть транспортный терминал, зажатый с одной стороны высочайшей горной системой Антарктики — Элсуэрт, а с другой — горами Уитмор. На равнине были сооружены пять механических линий, на которые крепились стандартные контейнеры. Автоматизированные краны — манипуляторы постоянно производили перестановки, используя алгоритмы, заложенные операторами. Линия, которая располагалась посередине, была в два раза длиннее остальных. Оба конца этой линии являлись местом для погрузочно — разгрузочных работ, происходящих в автоматическом режиме. Рамина заметила, как грузовое воздушное судно медленно совершало маневр на стыковку с погрузочной линией.

Со стороны гор Уитмор располагался центр управления и жилые постройки для обслуживающего персонала. Силовые линии, отходящие от терминала, уходили куда-то в землю.

Термоядерный реактор, питающий эту громадную инфраструктуру, располагался глубоко под землей как объект, обладающий критической уязвимостью. Недалеко от командного центра располагалась посадочная территория, площадь которой была разбита на квадраты. В центрах квадратов были указаны числовые и буквенные обозначения, хорошо различаемые с воздуха.

— Что это? — послышался тонкий голосок Нари Ю — ассистента Рамины, которая сидела возле иллюминаторов, расположенных на правой стороне фюзеляжа. — Вон там, на горизонте, какие — то блестящие купола…

Второй ассистент Касим Чандра, пододвинувшись к иллюминатору и посмотрев туда, куда показывала Нари, ответил:

— Это передвижные горно — обогатительные заводы. Вон, видишь, те огромные отвалы горной породы — это их ра…

Последние слова второго ассистента утонули в шуме двигателей, производящих торможение перед посадкой. Приземлившись, Рамина накинула куртку и, взяв кейс в руки, двинулась на выход, сопровождаемая своими спутниками. У трапа их встретил офицер и двое его сподручных, одетых в черную форму. Рамина не могла понять, к какому роду войск принадлежит эта троица.

— Доктор Рамина Джоши? — вежливо спросил офицер.

— Да, с кем имею честь разговаривать?

— Меня зовут Хуан Сальваторе. Для начала предъявите личные жетоны… Просто небольшая формальность…

— Да, конечно, — сказала Рамина, доставая из кармана куртки пластиковую карту.

Просканировав личные жетоны прибывших, офицер продолжил:

— Я лицо, ответственное за сопровождение этого деликатного груза отсюда до острова Анверс. Малый бот уже готовится взять груз на борт. У нас полный приоритет, так что часа через четыре мы окажемся уже в вашей лаборатории. Я уполномочен вручить вам директивы, — с этими словами Хуан Сальваторе достал из кожаного портфеля пакет, опломбированный ферримагнитной печатью, и передал его в руки Рамины, которая немедленно положила его в кейс. — Пройдемте пока в командный центр, нам любезно предоставили помещение.

Добравшись до командного центра, Рамина и её спутники заняли гостевую комнату на первом этаже. Сальваторе и его сопровождающие проследовали на второй этаж для согласования времени погрузки.

Расположившись на диване, Рамина распечатала переданный ей пакет. Первый лист представлял собой предписания по работе с опасными биологическими материалами. Второй лист представлял собой сопроводительный документ на груз, который был маркирован буквами ПГ—3He. Аббревиатура обозначала, что в контейнере находится Гелий–3. «Тела перевозят в режиме полной секретности», — сделала выводы Рамина. На несколько секунд её отвлекли громкие хлопки, но подумав, что это следствие горнодобывающих работ, она принялась читать дальше.

Внезапно громко взвывшие сирены заставили её буквально подскочить с дивана. Неуклюже рассыпав по полу документы, она принялась их сгребать в кучу, поглядывая на ассистентов, подбежавших к окну. Топот, доносившийся из коридора, говорил о том, что случилось что-то серьёзное. Открылась дверь, и на пороге появился запыхавшийся Хуан Сальваторе, прокричавший:

— На нас напали! Будьте здесь и не покидайте помещение…

Не успев услышать ответ, Сальваторе стремительно захлопнул дверь. Находящиеся в комнате люди испуганно переглянулись. Звуки взрывов постепенно становились всё громче, а две яркие вспышки заставили Нари и Касима, находящихся возле окна, закрыть лица руками. По улице бегала вооруженная охрана, но, судя по внезапности нападения, они сами оказались в полном замешательстве.

Взрывной волной Рамину откинуло за диван. Смутно соображая, она попыталась подняться, но в результате второго взрыва доктор Джоши оказалась зажата между диваном и стеной. Получив небольшую контузию, она была полностью дезориентирована. Громкие рыдания вернули её в реальность. Немного придя в себя, она увидела изрезанные осколками кисти своих рук. Из носа ручьем лилась кровь, а в ушах стоял монотонный гул. Освободившись от обломков, она привстала. То, что она увидела, вызвало у неё состояние шока: стена с окном полностью отсутствовала, а по улице неторопливо расхаживают люди, облаченные в роботизированные экзоскафандры. Добивая раненных, трехметровые стальные монстры с яркой символикой Акритской метрополии на панцире были похожи на вестников смерти.

Посреди комнаты лежало тело Нари Ю. Её голова была неестественно повернута в сторону Рамины, а застывший взгляд смотрел куда-то сквозь уцелевшую стену комнаты. Нари была мертва. Поняв, что ей уже не помочь, Рамина принялась искать взглядом Касима. Касим валялся на улице в луже крови. Ему оторвало обе ноги, но он, пребывая в глубоком шоке, настойчиво предпринимал попытки подняться. Рамина, словно пребывая в каком — то страшном сне, стала озираться по сторонам. Схватив тряпки, она подбежала к Касиму и, склонившись над ним, попыталась остановить кровь.

Внезапный выстрел, прозвучавший совсем рядом, заставил её вздрогнуть. Лицо Рамины покрылось брызгами теплой крови. Протерев глаза, она увидела зияющую дыру в груди Касима, который уже не подавал признаков жизни… «Тень… Откуда она?», — пронеслось у неё в мыслях. Подняв голову, Рамина увидела возвышающегося над ней экзоробота, правая рука которого направляла дымящееся дуло оружия в её сторону. Сквозь чуть запотевшее пуленепробиваемое стекло можно было разглядеть силуэт одноглазого человека. Казалось, что время остановилось. Перед глазами Рамины пробежали какие— то далекие воспоминания — детство, выпускной бал в университете, муж, родители…

Холодное железо, сомкнувшись на шивороте её куртки, заставило время возобновить свой ход. Тело Рамины с силой оторвалось от земли — это единственное, что она запомнила, перед тем как потерять сознание.

* * *

— Джонс, вы просто блестяще справились с поставленной задачей! — сказал Вайс, изображение которо го транслировалось на персональный планшет Гектора, сидящего в кают — компании.

— Спасибо, генерал Вайс! — ответил Гектор. — Я уже отправил вам отчет о проведенной операции. В приложении к отчету есть список захваченного.

— Да, Джонс, я уже ознакомился. Не может не радовать то, что наши потери составили всего два экзоробота, что говорит о вас как о прекрасном стратеге. Знаете, Джонс, вы всегда мне нравились, — сказал Вайс, вальяжно откинувшись в кресло. — Я думаю, у вас большие перспективы. Такие люди как вы просто необходимы нашей Великой Родине в столь тяжелое время…

Выждав паузу, Вайс, скрестив пальцы рук, добавил:

— Впрочем, судя по тому, что вы используете персональный канал связи, у вас есть какие — то личные вопросы?

— Собственно говоря, вы правы, генерал. Дело в том, что со мной связался капитан «Немезиды» Бейли и сообщил, что Карлос Гарсия притащил на борт плененную женщину и разместил её в своей каюте. Сэр, это не соответствует военному уставу и…

— Джонс, Юпитер вас побери, не будьте таким сентиментальным, — перебил Гектора Вайс. — Наемники отлично справились со своей задачей, так что пусть их главный дикарь наслаждается своим трофеем, а вам бы я порекомендовал отправить Карлосу бутылку хорошего вина в качестве приятного дополнения к его рандеву…

При этих словах Вайс разразился гомерическим хохотом.

— Сэр, я не закончил… — серьёзное лицо Гектора давало понять собеседнику, что смех здесь не уместен. — Доктор, который оказывал медицинскую помощь пленной женщине на борту «Немезиды», поведал капитану Бейли следующее: по словам пленной, она — доктор, которая встречала биологически опасный груз. Детали не известны, но, возможно, груз находится в одном из контейнеров, которые перевозит «Самсон» в данное время. Я считаю, что нам нужно поподробнее допросить эту женщину. Однако Карлос в ультимативной форме дал понять капитану Бейли, что этого не произойдет. Капитан Бейли опасается, что наёмники могут поднять бунт, если мы будем, так сказать, более настойчивы…

Вайс сидел, задумчиво потирая виски обоими руками. Услышанная информация придала ему серьёзный вид. Немного помолчав, он произнёс:

— Ну, это в корне меняет дело, командор. Я думаю, что вы правы, нам действительно нужно для начала провести допрос и получить более подробную информацию… Знаете, Джонс, я в свободное время читаю перевод кайпианского учебника по военной тактике. Мне ведь просто необходимо знать, чему учат наших врагов, — произнеся эти слова поучительным тоном, Вайс пододвинулся ближе и, сложив руки на столе, продолжил. — Сунь Цзы, стратег и мыслитель древности, говорил о том, что война — это путь обмана… и я думаю, мы пойдем именно этим путем. Вы заманите Карлоса Гарсия к себе на «Гиперион Прайм» и возьмете в качестве заложника. Тогда эти разношёрстные отщепенцы не посмеют пойти против сынов Империи. Заблокируйте остальных наёмников в каютах и держите их в неведении относительно того, что ваш курс изменился, и вы следуете на Акрит. Когда же ваша флотилия спустя шесть часов достигнет чертогов Родины, мы уладим этот вопрос политическими методами — у меня давние дружеские отношения с Витором Гарсия. Вам ясны инструкции?

— Так точно, генерал Вайс!

— Отлично, Джонс, тогда я сообщу об изменении времени вашего прибытия Императору. Он желал лично встретить героев антарктического рейда. Слава Императору!

— Слава Императору!

Когда экран погас, Гектор, недолго думая, связался со вторым помощником.

— Слушаю, сэр!

— Мария, передайте моё распоряжение капитанам: всем немедленно явиться на «Гиперион Прайм». Центр сообщил о кайпианских перехватчиках, направляющихся в нашу сторону со стороны Тихого океана. Объявляю срочное совещание в связи с угрозой атаки. И передайте Марку, что я хочу видеть Карлоса тоже. Конец связи.

* * *

Рамина вяло перебирала отяжелевшими ногами, послушно следуя за одноглазым мутантом. Её разум был подавлен картинами пережитого, равнодушно реагируя на внешний мир. Рамина не была утонченной натурой в силу своих рабочих обязанностей, но гибель ассистентов, с которыми её связывали личные эмоциональные отношения, отразилась на её внутреннем состоянии. Однако, проходя мимо оружейной комнаты, Рамина невольно услышала о том, что нападающими было захвачено около четырехсот контейнеров с ресурсами. После воспоминания, что Хуан Сальваторе говорил о готовящейся погрузке контейнера с биологической угрозой, в сознании Рамины вдруг появились мысли, вернувшие её в реальность. «Скорее всего, инфицированные тела у захватчиков, — подумала Рамина. — А может, нападение и планировалось с этой целью? А если они не знают о телах, стоит ли им об этом говорить? Может, это будет им наказанием за содеянное?»

В Рамине боролся человек, потерявший друзей, и доктор, чьим высшим смыслом было служение человечеству. Вспомнив о героическом поступке своего мужа, Рамина все — таки решила поведать о биологической опасности. Пройдя в отсек с красным крестом, одноглазый наёмник оставил её наедине с пожилым врачом, который, достав докторский саквояж, принялся обрабатывать порезы на руках Рамины.

Доктор оказался вполне адекватным человеком, с которым она решила поделиться информацией о телах, которые тайно привезли в одном из контейнеров с континента. Рамина неплохо владела иностранными языками, благодаря факультативному хобби, тягу к которому она в себе обнаружила, учась на втором курсе университета Хуанди.

Доктор внимательно её выслушал. «Коллега, я понимаю ту опасность, о которой вы мне поведали, — задумчиво произнёс он. — Я непременно доложу об этом капитану и будьте уверены, сделаю всё возможное, чтобы облегчить ваше положение».

После медицинских процедур одноглазый отвел Рамину в небольшую двухместную каюту и куда-то вышел, закрыв за собой двери отсека. Рамина пребывала в беспокойстве. «Нельзя сидеть в неопределенности, надо что-то делать», — подумала она. Встав, Рамина подошла к двери и нажала на сенсорную панель. Ничего не произошло, видимо, дверь была заперта, либо сенсор настроен на определенный дактилоскопический режим. Сев обратно на кушетку, Рамина стала искать место, куда можно было бы спрятать хирургический скальпель, который она незаметно украла из саквояжа доктора, когда тот оказывал ей первую помощь в медицинском отсеке. Нащупав небольшое углубление там, где кушетка прилегала к стальной перегородке, Рамина, достав скальпель, просунула руку и положила его туда. «Если это животное попробует меня тронуть…» — подумала она, однако её мысли прервал писк сканера. Рамина мгновенно уселась на кушетку и поджала ноги, обхватив их руками.

Дверь бесшумно открылась, и на пороге появилось огромное туловище одноглазого, державшего две пластиковые тарелки, из которых торчали столовые приборы. Пригнувшись, он бесцеремонно ввалился в отсек и так сильно пнул по панели возле кушетки, что Рамина невольно вздрогнула. Издав жужжащий звук, между кушетками появился стол. Поставив на его поверхность тарелки, одноглазый уселся на второе ложе. Пододвинув к женщине одну из чашек, он полез в карман и достал оттуда большое зеленое яблоко. Положив яблоко рядом с её чашкой, Карлос принялся методично уплетать кашу из злаков, изредка поглядывая на Рамину, которая продолжала молча сидеть, смотря в точку перед собой.

Доев кашу, Карлос привстал и подошел к большому зеркалу возле умывальника. Умывшись, он, стоя спиной к Рамине, принялся, не спеша, расстегивать пуговицы на своей потертой от времени безрукавке. Женщина, нащупав скальпель, крепко зажала его в левой руке. В мыслях она судорожно просчитывала ситуацию, понимая, что у неё есть в запасе один единственный удар. Прекрасно зная анатомию, Рамина решила бить во внутреннюю сонную артерию.

— Карлос Гарсия, вас срочно хочет видеть капитан Бейли на командном мостике, — внезапно раздавшийся из динамика женский голос вывел Рамину из состояния оцепенения.

Карлос, услышав сообщение, принялся неспешно застегивать пуговицы обратно. Стряхнув невидимые пылинки с ворота, он, не оборачиваясь, покинул каюту.

* * *

Гектор сидел за круглым столом командного центра, наблюдая, как другие участники заседания рассаживаются по своим местам. Когда все расселись, Гектор, нахмурив брови, приступил к совещанию.

— Начну с плохих новостей, господа. Мне поступила информация, что силы врага планируют нанести ответный удар. Согласно расчетам, боестолкновение произойдет через три часа, двадцать минут.

Присутствующие переглянулись.

— Каким образом нас обнаружили, мы ведь находимся в поле Хиггса, не так ли? — недоуменно спросил капитан «Самсона» Натан Питерсон.

— Сейчас поясню. Родригез, — обратился Гектор к первому помощнику, — раздайте присутствующим планшеты…

Родригез, стоявший за спиной Гектора Джонса, приступил к выполнению приказа. Звук его шагов отчетливо раздавался в помещении на фоне полной тишины. Подойдя к Карлосу и положив на стол перед ним планшет, Родригез двинулся дальше. Оказавшись за спиной Карлоса, первый помощник запустил руку в карман и, вытащив оттуда нейродестабилизатор, приложил контакты к могучей шее наёмника. Произошел щелчок, после которого тело Карлоса обмякло на столе, изредка подергиваясь в конвульсиях. Капитаны переглянулись, а Эдвард Чейз, привставший от неожиданности, выпалил:

— Разрази тебя Марс, Гектор, что здесь вообще происходит?

— Присядьте, капитан Чейз, — спокойным тоном произнес Гектор, — у нас новые директивы из центра в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Сейчас глубокая ночь, и большая часть наёмников спит после боя. Мы не будем их высаживать в Сангриенто и немедленно меняем курс на Акрит. Информация об этом должна оставаться в полном секрете. Сделайте так, чтобы все наёмники были заблокированы в своих отсеках до прибытия в конечную точку. И ещё: по прилету на Акрит наденьте парадные мундиры — нас будет встречать сам Император!

 

Глава 4. Акрит

Акрит, величайший город западного полушария с населением около двадцати миллионов человек, был не только политическим центром метрополии, но и городом, который имел геополитическое влияние на весь американский континент. Административное деление Акритской метрополии представляло собой десять округов, центрами которых были города — миллионники, разбросанные от Тихого океана до Атлантики между 45° и 70° северных широт, на территории североамериканского континента. В связи с изменениями климата эти территории были наиболее благоприятны для человеческой жизнедеятельности. Помимо этого, данный регион имел пониженный радиационный фон, а некоторые из территорий и вовсе позволяли населению заниматься сельским хозяйством на открытом грунте.

Центрами округов, колониально зависимых от Акрита, являлись Даутсон, Корнуэл, Нант, Сайбург, Тайрин, Виктория, Иерихон, Пир, Борей и Эритея. В подчинении у окружных центров были различные мелкие поселения, находящиеся на территории соответствующего округа.

Политическая система представляла собой автократию, основанную на почти неограниченном и бесконтрольном полновластии Императора. Глав территориальных округов — викариев, Император назначал из местных элит, лояльных центру. Десять викариев, глава Генштаба, глава Спектрата — тайной полиции и главный Судья формировали Сенат — законодательное собрание. Император обладал правом вето и мог в одностороннем порядке заблокировать принятие того или иного решения Сената.

Любое инакомыслие и недовольство жестко подавлялось Спектраторами, которые подчинялись непосредственно Императору и имели широкий круг полномочий, которые были юридически закреплены в Кодексе Акритской метрополии. Три года службы в тайной полиции открывали путь в судебную систему. Судьи в округах назначались главным Судьёй, а сам он назначался Императором.

Города метрополии были связаны тесными производственными и торговыми отношениями. Внутренним платежным средством являлся безналичный доллар, эмиссию которого контролировала автоматизированная система, центральные сервера которой находились в министерстве экономического развития. Внешняя торговля базировалась преимущественно на натуральном обмене. Налоговые сборы законодательно распределялись между Акритом и округами.

Служба в армии проходила на контрактной основе. Типовой армейский контракт заключался на пятилетний срок, а выслуга лет по одному контракту открывала двери на государственные посты. Три армейских контракта — пятнадцать лет выслуги, автоматически зачисляли обладателя в императорскую гвардию. Попасть на службу можно было начиная с пятнадцатилетнего возраста. Социальные гарантии были недоступны большинству населения, исключая военных, поэтому служба в армии была очень привлекательна для граждан метрополии.

Главной проблемой, затрагивающей все слои общества, являлась мутация биологических популяций, в том числе и человеческой. Горе семье новорожденного приносила не столько сама мутация, сколько обязанность предать её носителя эвтаназии согласно законодательному акту, который действовал на всей территории метрополии. Причиной появления этого документа стало нашествие племен, населявших Великие озера в период правления Первого Императора Эрика Злого. Характерной чертой этих племен были генетические изменения, делающие их похожими на покрытых шерстью оборотней, которые, к тому же, были очень агрессивны. Причина мутаций была заключена в отравленных грунтовых водах, куда просачивались радиоактивные отходы из разрушенного от времени хранилища. Историки утверждали, что причиной миграции явилась небывалая жара, установившаяся в те дни. Но как бы то ни было, участившиеся набеги вызвали в обществе паранойю и привели к поиску внутренних врагов. Ни в чем не повинные люди с различными внешними отклонениями от нормы были объявлены пособниками агрессоров. Их изгоняли вместе с сочувствующими за пределы метрополии, либо линчевали на месте. Чтобы взять ситуацию под контроль, властями был принят «Акт о чистоте человеческой расы», согласно которому новорожденные, имеющие четко выраженные мутации, предавались эвтаназии. Если мутация проявлялась с возрастом, то обладатель подвергался изгнанию и лишению гражданства.

Со временем, когда Акрит упрочил своё положение и влияние на континенте, а паранойя утихла, властями была внесена поправка к данному акту, согласно которой обладатели мутаций, что проявлялись с возрастом и не сказывались на психическом состоянии индивида, оставались гражданами, но ограниченными в правах. Таким людям запрещалось быть государственными служащими. Те, кто имел достаток, либо уникальные знания, в которых нуждались наукоёмкие отрасли, особо ничего не теряли, а бедные либо умирали, либо, если позволяла мутация, занимались только тяжелым физическим трудом, преимущественно на рудниках Эритеи.

Акрит, раскинувшийся на берегу пресноводного озера Ричардсон, являл собой пример уникальной архитектуры нового времени. Изящные стелы и арки утопали в зелёных насаждениях, которые подобно чудесным садам Семирамиды устремлялись ввысь. Здания из сверхпрочных материалов, высотою около километра, блестели в солнечных лучах, пробивающихся сквозь пасмурные облака. На фоне всего этого великолепия особо выделялся императорский дворец, представляющий собой живое воплощение власти и роскоши. Перед дворцом раскинулась площадь, периметр которой окаймляли белые мраморные колонны, а на их барельефах были выбиты имена живых и павших героев Империи. И не было большей награды для истинных сынов и дочерей метрополии, как обессмертить своё имя в веках на имперской площади…

Именно такую панораму наблюдал Гектор Джонс, когда флагманский крейсер «Гиперион Прайм» подлетал к гигантскому тоннелю, вход в который был расположен в транзитной зоне Акрита. Перед тем как совершить посадку в аэропорту, необходимо было пройти процедуру по дезактивации, дегазации и дезинфекции зараженных поверхностей воздушных судов.

* * *

Гектор Джонс стоял на плацу аэропорта на фоне флагманского крейсера. Справа, в нескольких метрах от него стояли другие капитаны, которые были в его подчинении во время антарктического рейда. Одеты они были в парадные темно— синие мундиры, расшитые золотыми нитями. За спиной Гектора, на торжественном построении в шеренгу выстроился весь личный состав возглавляемой им флотилии.

Между воздушными судами, покачиваясь на работающих антигравитационных двигателях, стоял конвойный аэробус. Солдаты, облаченные в защитное обмундирование, с оружием в руках забегали в десантные штурмовики. Оттуда, по одному, конвоиры выводили наёмников, руки которых были скованы кандалами. Быстрым шагом, постоянно подгоняя арестованных, солдаты сопровождали их до аэробуса и небрежно заталкивали внутрь. Процесс монотонно повторялся все снова и снова. Один из пленных наёмников, получив удар прикладом в спину, резко развернулся и начал поливать самыми грязными словами конвоировавших его солдат. Солдаты, недолго думая, сбили нарушителя спокойствия с ног и разбили в кровь его лицо хромовыми черными сапогами. Подхватив бездыханное тело за руки, солдаты поволокли его до аэробуса, оставляя за собой кровавый шлейф. На фоне происходящего громко заиграл военный марш.

— Равняйсь! — последовала команда.

Стоявшие на плацу люди вытянулись, наблюдая длинную процессию черных электромобилей, сопровождаемую сидевшими на скутерах гвардейцами. Их черные плащи, как и багровые штандарты с личной императорской эмблемой, изображающей черную букву W на красном фоне, бодро развевались в порывах ветра. Из машин сопровождения, остановившихся в двадцати метрах от растянувшейся шеренги, повыскакивала личная гвардия Императора и выстроилась в живой коридор, крепко прижимая к нагрудным бронированным латам стрелковое оружие. Их гордо поднятые головы были облачены в карбоновые черные шлемы.

Из машины, которая стояла за имперским электромобилем, вышли два человека — главнокомандующий Николас Вайс и бессменный глава Спектрата Алан Филипс. Неспешно приблизившись к электромобилю Императора, они встали по бокам от двери. Дверь открылась, и на пороге появился тучный человек, державший в руках искусно сделанную трость. Его лысую голову поддерживала массивная шея, которую окаймлял высокий черный воротник парадной военной шинели. Ворот был расшит редким мехом саблезубого волка, а грудь Императора украшали ордена. Опираясь на трость, Император неторопливо вылез из электромобиля, после чего пошел вдоль живого коридора личной охраны, сопровождаемый Вайсом и Филипсом. Военный марш затих — это было сигналом для начала процедуры приветствия согласно армейскому этикету.

— Да здравствует Император! — изо всех сил выкрикнул Гектор, отчего его лицо немного покраснело.

— Да будет воля его нам Законом! — хором ответил ему личный состав.

Император остановился в пяти метрах от командора Джонса. «Он действительно болен», — подумал тот, разглядывая мешки под глазами, выделяющиеся на бледном лице лидера. Его левая щека была обезображена застарелым шрамом, тянущимся от уголка рта до мочки уха. Подняв правую руку, Император одним нажатием включил микрофон, расположенный на вороте шинели.

— Достойные сыны и дочери отечества! — раздался низкий тембр голоса из динамиков. — В это смутное для нас время, когда внешние и внутренние враги метрополии пытаются ввергнуть нашу Родину в пучину хаоса, вы проявили твердость и отвагу. Потомки будут с вдохновением вспоминать героев битвы при Уитморе, а тактика, реализованная на поле брани, попадет в учебники военных академий. Я горжусь вами, солдаты, и выражаю благодарность от всех граждан Акритской метрополии и от себя лично…

— Служить и защищать! — хором выпалил личный состав.

Выключив микрофон, Император подошел к Гектору Джонсу и пожал ему руку. Гектор ощутил ладонью, что под черной кожаной перчаткой лидера скрывается биомеханический протез. Гектор знал о нем, как и все остальные. Будучи кадетом, он с восхищением смотрел документальный фильм о том, как Акритская метрополия покоряла Южную Америку, создавая там военные перевалочные базы, которые в дальнейшем послужили плацдармом для вторжения в Антарктику, оккупированную силами Кайпианского союза.

Южная Америка была пристанищем различных военизированных групп, начиная от контрабандистов Золотого Рога до наркокартелей, обосновавшихся у истоков Амазонки. Битва при Сан-Пауло в 2679 году, когда на военную базу имперцев напали объединившиеся группы боевиков, стала поворотной точкой всей южноамериканской кампании. Тогда из всего военного гарнизона близ Сан — Паулу выжили лишь два человека. Первым из них был легендарный, тогда еще рядовой Уэйн Орокин, возглавляющий сейчас Корпус внешней разведки, а второй — майор Мартин Вуд, принявший на себя впоследствии титул Императора и стоявший сейчас перед Гектором. Прибывшее подкрепление обнаружило их на пепелище, которое оставили отступившие вглубь джунглей боевики. В этом сражении Император потерял руку, но приобрел непререкаемый авторитет в армии. Имена всех участников этой битвы были выбиты на барельефах колон имперской площади.

— Отличная работа, Джонс, я знал, что вы справитесь, — произнес Император, дружески похлопывая по плечу Гектора.

— Благодарю за оказанную честь, Ваше Императорское Величество! — ответил Гектор, восхищенно ощущая, что прикасается к живой легенде.

Император проследовал дальше, пожимая руки и перекидываясь фразами с остальными капитанами. Закончив торжественную встречу, он, развернувшись, последовал в сторону парадно одетой свиты.

Звук выстрела, прогремевший на борту «Гипериона Прайма», заставил имперскую гвардию мгновенно принять меры безопасности. Солдаты, которые стояли живым коридором, немедленно окружили Императора, создав своими телами живой щит вокруг него. Николас Вайс вместе с пятью гвардейцами бросился к трапу крейсера. Поднявшись на борт, Вайс увидел следующую картину: конвоиры пытались скрутить сбитого с ног человека огромной комплекции, который сопротивлялся из — за всех сил. На полу валялся пистолет, а возле стены, забрызганной кровью, лежало тело солдата с простреленной головой. Остекленевшие зрачки покойника заливала тонкая струйка крови. Совместно с гвардейцами солдаты наконец — то угомонили сопротивляющегося, зажав его в неестественной позе.

— Кто здесь старший? — прокричал Вайс.

Поднявшись с пола, запыхавшийся человек лет тридцати подошел к Вайсу.

— Идиоты, я же дал распоряжение, чтобы на момент торжественной встречи вы прекратили конвоирование? Отвечай! — кричал Вайс в злобном исступлении.

— Да сэр, но… — сглотнув, человек продолжил. — Мы всё так и делали…

— Погоди, — перебил его Вайс, — то есть ты считаешь, что в распоряжении был пункт о том, что одному из вас нужно было продырявить тупую башку? А может быть, такой подход применить ко всем вам?

— Нет, сэр, — промямлил старшина, который пребывал в ужасе от вида багрового от злости лица генерала. — Мы тихо ждали завершения церемонии, согласно вашему распоряжению…

Конвоир на мгновенье замолчал, пытаясь подобрать слова.

— Но этот, — старшина рукой указал на лежащего на полу, — выхватил пистолет и выстрелил в Джорджа… Мы его… — пересохшее горло старшины мешало ему говорить. — Мы его крепко держали, руки у него были закованы в наручники… Джордж пошел к выходу, посмотреть, закончилась ли церемония, а этот пленный внезапно вырвался и, выхватив пистолет у него из кобуры, выстрелил Джорджу в затылок… Он оказался очень силен…

— Ладно, «Дырявый Джордж» уже заплатил за свою халатность, — съязвил Вайс. — Теперь вас будет ждать трибунал, на который вы попадете на том же аэробусе, на котором и приехали. Только не конвоиром, а подконвойным…

А в это время на плацу Император, окруженный живым щитом, приказал гвардейцам расступиться. Сделав шаг в направлении «Гипериона Прайма», путь ему преградил Глава Спектрата Алан Филипс.

— Ваше Императорское Величество, это может быть небезопасно, — тихим голосом произнес он.

— Может, Филипс, ты меня считаешь трусливым политиканом? — сказал Император, посмотрев на Алана тяжелым взглядом.

Опустив глаза и склонив голову, глава Спектрата сделал шаг назад.

Поднявшись на борт флагманского корабля, Император увидел Вайса, дающего солдатам какие — то указания. В сумраке отсека, на полу рядом с трупом сидел человек. Его огромные сильные руки были скованы наручниками, пристегнутыми к стене поверх головы, а ноги были опутаны стальной цепью.

— Николас, может, ты мне дашь исчерпывающие объяснения? — спросил Император.

Повернувшись и увидев Императора, Вайс услужливо подошел и, склонив голову, негромко произнёс:

— Ваше Императорское Величество, произошло небольшое недоразумение. Буквально семь часов назад я получил определенную информацию, но пока не готов вас полностью информировать, так как полученные данные необходимо подвергнуть тщательной проверке. Думаю, что к заседанию Сената, который будет проходить завтра, я подготовлю исчерпывающий отчет.

— Кто это? — Император кивком головы указал на закованного в кандалы человека.

— Это Карлос Гарсия, предводитель наёмников, участвовавших в наземной фазе операции «Снежный буран». В связи с тем, что Гарсия не пожелал подчиниться указаниям капитана Бейли, проигнорировав его приказ, мною было принято решение о задержании данных лиц, которые, несомненно, предстанут перед военным трибуналом.

Император, выслушав Вайса, неспешно, опираясь на трость, подошел к пленнику. Когда тот поднял голову, Император увидел лицо, левая половина которого была обезображена серо — зеленными грибовидными наростами. Из носа и рассеченной брови пленника текла алая кровь. Император не уважал наёмников, сражавшихся за деньги на той стороне, которая щедро платит. Он считал, что мужчина должен сражаться за идею и погибнуть, если того потребуют обстоятельства. Но в связи с тем, что содержать огромную армию на постоянной основе было довольно накладно, а горизонт военных событий постоянно расширялся, нередко приходилось прибегать к услугам солдат удачи.

— Откуда ты родом, солдат? — поинтересовался Император, внимательно разглядывая следы мутаций на лице пленного.

Карлос молча поднял глаза. Его взгляд выражал полное презрение к стоявшим перед ним людям.

— Прояви уважение, когда тебя спрашивает сам Император, или, клянусь, ты будешь меня умолять о быстрой смерти! — зашипел Вайс.

Посмотрев пренебрежительно на Вайса, Карлос произнес:

— Лживая собака говорит об уважении. Я и мои товарищи получили кандалы в качестве оплаты за наши услуги, — при этих словах он недобро ухмыльнулся, обнажив окровавленные зубы, а после, посмотрев на Императора, продолжил. — Может, ты, ряженый, возьмешь подмышку свою ручную собачонку и накормишь её для начала, а то она что-то растявкалась…

Вайс побагровел от злости, в то время как Императора это даже немного позабавило. Не всегда увидишь столь безрассудное поведение в ситуации, в которой находился этот наёмник.

— Твоя гордыня, дикарь, удивляет, но я знаю хорошее лекарство от этого недуга, — промолвил Император и, обратившись к Вайсу, отдал распоряжение. — Отправить всех наёмников на рудники Эритеи, пусть ещё послужат на благо нашей Родины.

Развернувшись, Император неспешно последовал к выходу.

* * *

Развалившись в кресле своего кабинета, Николас Вайс разглядывал женщину, которая сидела напротив него. На вид ей было лет сорок. Её черные смолянистые волосы были заплетены в косу, спадающую на грудь. Довольно симпатичное лицо азиатской внешности выражало еле заметную обеспокоенность, связанную с той информацией, которую она только что поведала генералу Вайсу. Вошедший адъютант принес две чашки и стеклянный сосуд, наполненный горячим кофе. Поставив поднос на стол перед присутствующими и получив знак от начальника, адъютант поклонился и вышел, закрыв за собою массивную дверь.

Вайс встал. Разлив кофе по чашкам, он подошел к Рамине и, поставив одну из них перед ней, сел обратно в своё кресло.

— Доктор Джоши, — начал Вайс, размешивая в чашке сахар, — я полностью понимаю вашу обеспокоенность. Мне стоило немалых усилий и затрат ваше освобождение. Страшно представить, что было бы с вами, если бы вы, такая красивая женщина, оказались в плену у этих дикарей. Несмотря на то, что мы находимся в военной конфронтации с вашим недальновидным правительством, я искренне озабочен тем, что вы поведали нам, ибо это угроза для нас всех, как представителей человеческого рода. Мои люди нашли в одном из контейнеров тела в криогенных камерах и уже транспортировали их в лабораторию, оснащенную всем необходимым оборудованием. Я, в первую очередь как человек, а уже потом как представитель Акритской метрополии, предлагаю вам объединить наши усилия перед общей угрозой. Возможно, это сотрудничество положит начало мирному диалогу между нашими великими цивилизациями. Вы будете работать совместно с нашими специалистами и не будете ни в чем нуждаться.

— Генерал Вайс, — произнесла Рамина, — меня…

— Доктор Джоши, обращайтесь ко мне Николас, мы ведь не на плацу, — перебил её Вайс, одарив приятной улыбкой.

— Хорошо… Николас. Меня интересует один вопрос — в качестве кого я буду находиться в вашей лаборатории? В качестве пленной?

Вайс с укором посмотрел на Рамину.

— Доктор Джоши, вы свободный человек, но к вам будет приставлена охрана в целях вашей же безопасности. Кроме того, у вас будет определенный распорядок дня, а ваши передвижения вы будете согласовывать со мной лично, — после этих слов Вайс с невозмутимым видом отпил из чашки и выжидающе посмотрел на Рамину.

— То есть я как бы свободна, но имею определенные ограничения? — спросила Рамина.

Вайс добродушно посмотрел на Рамину, словно на нерадивого ребенка, который недопонимает сложившиеся обстоятельства.

— Доктор Джоши, Акрит — это не только столица метрополии, но и место сосредоточения власти. А вокруг власти постоянно плетутся интриги и заговоры. Ту должность, которую я занимаю, хотели бы заполучить очень многие, поверьте мне. И я не хочу быть обвиненным в измене и связях с врагом на фоне той антикайпианской истерии, которая происходит в стенах Сената. Поймите меня правильно, пострадаю не только я, но и моя семья…

Вайс говорил довольно убедительно, и его слова имели определенную толику здравого смысла. Немного подумав, Рамина, прекрасно понимая, что у неё нет выбора, выразила кивком головы своё согласие.

— Рад нашему будущему сотрудничеству, — произнес Вайс, обольстительно улыбнувшись.

После того как Вайс нажал на сенсорную панель управления, на пороге появился бородатый мужчина низенького роста.

— Это доктор Грэм, — представил вошедшего Вайс, — он будет моим поверенным и вашим коллегой. Через него вы всегда сможете связаться со мной. Доктор Грэм покажет вам ваши апартаменты, а я вынужден вернуться к государственным делам.

Пожав Рамине руку, он сопроводил её до двери. Когда дверь захлопнулась, улыбка на худощавом лице Вайса пропала, сменившись озабоченностью. Ему предстоял разговор с Витором Гарсия, который уже час висел на линии связи. Кроме того ему предстояло подготовить отчет к завтрашнему заседанию Сената. Сев в кресло, Вайс нажал кнопку связи с секретарем и громко произнес:

— Агнес, соедините меня с Витором Гарсия.

— Минутку, сэр, — последовал мягкий женский голос.

Через несколько минут из недр рабочего стола Вайса выдвинулся экран, на котором возникло изображение худощавого, немного сутулого человека с тонкими усиками под прямым носом. Человек небрежно развалился на старом диване, а его голова, с чуть приоткрытым ртом, была запрокинута немного назад. Всё пространство вокруг него было заставлено горящими свечами, а на стене висел череп неизвестного существа, чья белёсая поверхность была сплошь покрыта загадочными письменами. Перед диваном стоял небольшой столик, на котором лежали два пистолета и кучка белого порошка.

— Витор, ты меня слышишь? — произнёс Вайс ровным тоном.

Вздрогнув, Витор поднял голову и, протерев глаза, осмотрелся по сторонам. Его мутный взгляд остановился на экране. Внезапно на его лице появилась улыбка, обнажившая кривые зубы, пораженные кариесом.

— Партнер! — воскликнул Витор. — Ты, наконец, удосужился уделить мне время?

Вайс, выслушав деликатно поданную претензию со стороны Витора, спокойно произнес:

— Я был занят, Витор, государственная служба обязывает…

— К черту государственную службу, — резко перебил его Витор, улыбка которого резко сменилась на недовольную гримасу, — какого хера, где, блять, мои люди и моя доля, партнер?

Вайс, сохраняя невозмутимое выражение лица, ответил:

— К сожалению, на борту «Немезиды» произошел инцидент, связанный с твоим братом. Карлос отказался передавать нам пленную женщину, которая является носителем важной информации. Кроме того, находясь на Акрите, он умудрился оскорбить самого Императора, и если бы не я, его ждала бы виселица. После моего напряженного разговора с Императором, а я имею на него определенное влияние, казнь была заменена ссылкой на рудники. Это даст нам время, а когда всё поутихнет, я сделаю так, что твои люди вернутся обратно.

— Николас, что за чушь ты несешь, какая женщина? Зачем она понадобилась моему брату?

— Наверно, он хотел с ней поразвлечься, — предположил Вайс.

— Поразвлечься? — Витор истерически рассмеялся. — Карлос хотел поразвлечься, нет, вы, блять, слышали?

Смеясь, Витор достал из штанов выкидной нож и принялся готовить очередную дорожку кокаина.

— Ты что-то не договариваешь партнер, — промолвил Витор, немного успокоившись, — мой старший брат абсолютно равнодушен к женскому полу — у него там такая же херь, что и на лице. Да он и сам по себе… caballero — не знаю, как там по — вашему…

Замолчав, Витор зажал пальцем одну ноздрю и принял порцию кокаина. Зажмурившись, он запрокинул голову и начал ладонью энергично растирать нос.

— Витор, — нарушил паузу Вайс, — в знак нашей дружбы к тебе сегодня же отправится грузовой бот с лучшими видами новейшего оружия прямо с заводов Нанта.

— Оружие? — переспросил Витор. — Оружие — это хорошо… Оружие — это просто, блять, замечательно…

Макнув палец в порошок, он провёл им по дёснам, после чего снова заговорил.

— Но есть один нюанс, партнер. Оружие должны держать настоящие бойцы, — с этими словами Витор импульсивно подскочил и, показывая куда-то рукой, заорал, — а не свора недоумков, которые путаются в собственных штанах.

Присев, Витор взял лежащий на столе нож и с силой воткнул лезвие в поверхность стола.

— Я дал тебе лучших людей, Николас… Опытных людей… Людей, которые могли управлять машинами, сеющими смерть. А знаешь, что самое главное? Я дал тебе бога войны! От одного имени Карлоса местные революционеры и прочие ублюдки зарывались в норы, как амазонские паки!

Послышался скрип двери.

— Дорогой, у тебя всё в порядке? — Вайс услышал тихий женский голос.

Витор схватил бутылку, стоящую возле дивана, внезапно вскочил и заорал:

— Пошла вон, ёбаная прошмандовка, — при этом он кинул бутылку куда-то в сторону.

Послышался звон битого стекла и звук захлопнувшейся двери.

— Дорогой, у тебя всё в порядке? — Витор, словно передразнивая, повторил вопрос: — Где ты, блять, видела порядок в этих джунглях, женщина…

Витор присел обратно на диван, явно чем — то озабоченный.

— Партнер, у меня проблемы… — уже более спокойным тоном заговорил Витор, растирая ладонями своё лицо. — До меня дошла информация, что Гаспар, этот кусок дерьма, совместно со своими людьми планирует захватить мои лаборатории. А ты меня просто убил этими новостями, слышишь? Мне и так не хватает людей, они сейчас под началом брата Артуро находятся в горах, охраняя наши рудники после попытки бунта. Я тебе всегда и во всем помогал, партнер — поставлял тебе живой товар для твоих экспериментов, охранял твою лабораторию и твоих людей… Я храню наши тайны. Помнишь наш последний совместный проект?

— Послушай, Витор, давай ближе к делу. Чего ты хочешь? — Николас задал свой вопрос все с тем же спокойным и невозмутимым видом.

— Мне нужна поддержка с воздуха. Мне нужны орлы империи, отбрасывающие тень на густые джунгли. И эти тени как бы говорят этим людишкам, притаившимся среди густой растительности: «Эй, парень, ты думаешь, что тебя не видно?» — Витор истерически рассмеялся, судя по всему наркотический эффект достиг апогея. — Да вы у нас тут все высвечиваетесь на тепловом радаре… вместе с хамелеонами…

Витор просто закатывался от смеха. Вытерев глаза рукавом и поправив волосы на голове, он продолжил:

— Видел я как — то подобное на борту имперских штурмовиков… Обожаю этих «птичек». Короче, — резюмировал Витор, — я думаю, что пара акритских штурмовиков решит проблему с Гаспаром раз и навсегда…

Вайс задумался. Погладив подбородок, он произнес:

— Я помогу тебе, Витор, но ты сделаешь для меня две вещи. Первое, ты добудешь мне определенную информацию. Я знаю, что у тебя есть хорошие связи на азиатском континенте. Мне нужно получить подробное досье на одного человека. Женщина. Зовут Рамина Джоши. Второе, ты забудешь о Карлосе. И ещё: я думаю, что у тебя нет выбора.

Насупившись, Витор задумчиво водил пальцем по столу.

— Партнер, ты просто зажал меня в угол. Хоть Карлос и не родной мне брат, но все же…

— Витор, думаю, тебе следует проявить благоразумие. Я имею представление о Гаспаре и его возможностях. Устранение Гаспара откроет тебе новые горизонты и у тебя не останется конкурентов, которые могли бы подмять твой высокодоходный бизнес…

— Хорошо, хорошо, хорошо, — внезапно затараторил Витор, подняв руки вверх, — ты умеешь убеждать людей, партнер… Бизнес есть бизнес.

— Тогда договорились, — улыбнулся Вайс, — я дам распоряжение, и твоя проблема будет устранена в ближайшее время. Конец связи.

* * *

Император, сопровождаемый двумя гвардейцами, шел по мраморному коридору, направляясь в зал Сената. С самого утра его мучили головные боли, поэтому он пребывал в довольно пасмурном настроении. Подойдя к массивным дверям, возле которых стояла охрана, он остановился. Заиграла торжественная музыка, а по громкоговорителю прозвучал голос церемониймейстера:

— Его Величество Император!

— Слава Императору! — трижды произнесли голоса.

Двери раскрылись, и Император вошел в зал Сената, представляющий собой большое овальное помещение. Все присутствующие молча стояли, приняв торжественные позы. Проследовав в своё кресло, стоявшее на возвышении, Император неторопливо присел. Оглядев собравшихся, он сделал знак рукой, после чего все приглашенные заняли свои места. Позади лидера расположились пять советников, а за ними члены кабинета министров. За массивным круглым столом, стоявшим по центру овального зала, сидели десять викариев, главнокомандующий, глава Спектрата, а также главный Судья. В дальнем конце зала, прямо напротив Императора, возвышалась трибуна, сделанная из красного дерева и украшенная искусной резьбой. Вокруг круглого стола ступенеобразно возвышались ряды сидений, на которых располагались остальные приглашенные. В зале Сената отсутствовали окна, а мягкий неяркий свет давали круглые светильники, расположенные по периметру помещения. С куполообразного потолка, точно в центр круглого стола, на котором была изображена эмблема Акритской метрополии, бил яркий искусственный луч света. Осмотрев восемь белых статуй, которые были расположены у дальней стены и изображали предыдущих правителей метрополии, Император произнес:

— Ну что ж, приступим. Генерал Вайс, начинайте заседание.

Генерал встал и, поправив свои одежды, громким поставленным голосом начал произносить свою речь.

— Как вам всем уже известно, господа, наша флотилия, под предводительством доблестного командора Джонса, успешно провела операцию «Снежный буран».

Сделав небольшую паузу, Вайс нажал кнопку на устройстве контроля проекции, зажатую в правой руке. Над столом появилась голографическая проекция записей, сделанных с борта «Гипериона Прайма». Запись транслировала эпизоды боя в горах Уитмор, а, закончившись, сменилась длинным перечнем.

— Сейчас вы видите опись захваченных ресурсов. Необходимо отметить, что наши силы не только справились с поставленной задачей, но и нанесли непоправимый урон промышленной инфраструктуре врага, — после этих слов перечень сменился изображениями дымящихся передвижных горно— обогатительных заводов.

— Наёмниками, принимавшими участие в наземной фазе операции «Снежный буран», была захвачена женщина, работавшая в одной из исследовательских лабораторий Кайпианского союза, — продолжил Вайс, при этом на проекции возникло изображение черноволосой женщины. — Доктор Рамина Джоши, так зовут женщину, поведала бортовому врачу крайне любопытную информацию. Мною было принято решение о передаче пленной в руки представителей акритской армии. Однако наёмники, в частности их предводитель Карлос Гарсия, не подчинились прямому приказу командования, чем нарушили пятый пункт устава о краткосрочной контрактной службе. За неисполнение приказа все наёмники, включая Гарсия, были отправлены на рудники Эритеи, согласно распоряжению Его Императорского Величества.

Доктор Рамина Джоши поведала нам о том, что, возможно, в одном из захваченных контейнеров находятся инфицированные тела, которые союзники, во избежание риска эпидемии на большой земле, отправили для изучения в антарктическую лабораторию. Нами была проверена данная информация, и мы действительно обнаружили в одном из контейнеров два тела, находящихся в криогенных камерах. Камеры были транспортированы в нашу лабораторию, расположенную глубоко под землей, а куратором исследования был назначен доктор Грэм — ведущий специалист центра вирусологии и биологического оружия. Необходимо добавить, что доктор Джоши любезно согласилась принять участие в исследовании. Слово предоставляется доктору Грэму.

Закончив речь, Вайс присел. На трибуну ловко взобрался человек низенького роста, рябое лицо которого окаймляла коричневая борода. Разложив перед собой бумаги и поправив очки, доктор Грэм приступил к своей части доклада. На проекции появилось изображение криогенных саркофагов, толстое стекло которых было покрыто изморозью. Несмотря на это, на экране можно было различить лица, принадлежавшие азиатскому типу внешности. Доклад доктора Грэма вызвал у Императора неподдельный интерес, однако сама информация, изобилующая множеством медицинских терминов, была ему не совсем понятна.

— Доктор Грэм, — внезапно прервал докладчика Император, — я не сомневаюсь в ваших научных познаниях, но хочу заметить, что это не научная конференция, а заседание Сената, многие члены которого не имеют медицинской степени. Не могли бы вы проще рассказать о том, какой интерес представляет данная находка.

Доктор Грэм задумался и, сняв очки, попытался прояснить возникшее недопонимание.

— Ваше Императорское Величество, уважаемые члены Сената. Если говорить вкратце, речь идет о непонятном пока для нас явлении. Исходя из полученной информации, в том числе и от доктора Джоши: данные люди довольно длительное время пребывали в состоянии биологической смерти, однако через определенный промежуток времени их показатели стали соответствовать структуре, о которой можно сказать, что она скорее жива, чем мертва. Конечно, их показатели не соответствуют нормальным, которые присущи живой органике гоминидов, но и говорить об их смерти, я думаю, будет пока преждевременно…

По залу прошел шепот. Император, собравшись с мыслями, спросил:

— То есть вы хотите сказать, что изображаемые проектором люди живы?

— Именно так, Ваше Императорское Величество. Мы, конечно, пока не можем с уверенностью сказать о наличии какой — либо мозговой активности. Иными словами, нам пока не ясно, являются ли данные индивидуумы личностями или же представляют собой… — Грэм на секунду задумался, — …особую форму органики, подобно растениям. Ответ на эти вопросы может дать лишь тщательное исследование, на которое необходимо время. Для начала нам нужно вывести их из криогенного состояния, соблюдая все эпидемиологические нормативы, а только на это уйдет более трёх месяцев.

— Любопытно, доктор Грэм, — промолвил Император. — Держите меня в курсе.

— Непременно, Ваше Императорское Величество, — ответил Грэм и, поклонившись, проследовал на своё место.

— Слово предоставляется Говарду Брауну, представителю консорциума оружейников Нанта, — объявил голос церемониймейстера, соблюдавшего регламент заседания, одобренный Императором.

На трибуну поднялся толстый темнокожий человек, которого, судя по всему, преследовала одышка. Переведя дыхание, Браун достал платок и, вытерев пот со лба, приступил к докладу.

— Ваше Императорское Величество. Уважаемые члены Сената. Я, как представитель оружейного консорциума «ACN», рад представить вам результаты трехлетней научно— исследовательской работы, курируемой военным комитетом. Проект «Зевс» — это большой прорыв в оружейных технологиях…

На проекторе возник видеоролик, изображающий Землю, вокруг орбиты которой летала конструкция, напоминающая гриб. «Ножка» гриба, направленная в сторону планеты, моделировала выстрел снаряда по поверхности Земли. Откашлявшись, Говард Браун продолжил:

— Проект «Зевс» представляет собой технологию рельсовой пушки. Снаряд такой пушки состоит из новейших сверхпрочных материалов, полученных на основе обедненного урана. Рельсовая пушка в условиях космоса способна разогнать снаряд с помощью электромагнитных полей до скорости в двадцать раз превышающей скорость звука. По нашим расчетам кинетическая энергия снаряда способна разрушить столицу Кайпианского союза, находящуюся глубоко под поверхностью Земли. Замечу, что подобного оружия ещё не было в истории человечества. Эта технология поставит точку в военном противостоянии и обеспечит возвращение давно потерянных провинций Земли под власть Его Императорского Величества…

В зале раздались одобряющие возгласы, а Николас Вайс и некоторые викарии принялись аплодировать докладу. Император поднял руку, после чего собравшиеся мгновенно затихли.

— Браун, не может не впечатлить то, что мы сейчас от вас услышали, — сказал Император. — Ваш инженерный гений заслуживает непременных похвал. Скажите, Говард, сколько времени вам потребуется на реализацию проекта «Зевс»?

— С учетом наших наработок, а также необходимости создания наземной инфраструктуры для вывода рельсовой пушки на орбиту, нам понадобится около двух лет. Возможно сокращение сроков реализации проекта до года, но это только в том случае, если в наше распоряжение предоставят все необходимые ресурсы. Однако нам придется свернуть работу на всех ведущих верфях Нанта, что непременно скажется на обновлении парка воздушных военных судов.

— Хорошо, Говард, мы вас услышали, — произнес Император. — Предоставьте данные по проекту моим советникам в течение ближайшего времени.

— Послезавтра консорциум предоставит все необходимые данные, Ваше Императорское Величество, — ответил Браун и сопровождаемый аплодисментами покинул трибуну.

— Слово предоставляется главе Корпуса внешней разведки полковнику Уэйну Орокину, — объявил голос церемониймейстера.

На трибуну взошел худощавый человек, лет пятидесяти. Его седые волосы были по — армейски коротко подстрижены, а седая короткая борода отчетливо выделялась на загорелом лице. Военный китель тёмно — серого цвета украшал ряд медалей и орденов.

— Ваше Императорское Величество, — начал свою речь полковник Орокин, — уважаемые члены Сената и все здесь присутствующие. Я хочу обратиться к вам не как начальник внешней разведки, а в первую очередь как гражданин, искренне переживающий за судьбу своей Родины. Ни для кого не является секретом то, что наша планета отравлена, и многие её территории непригодны для человеческой деятельности. Дефицит ресурсов, с которым столкнулось население Земли, неизбежно толкает на противостояние друг с другом различные центры человеческой цивилизации. Хрупкий фундамент для построения цивилизованного общества, который был создан славными героями нашей отчизны, может быть легко разрушен, а следствием этого станет откат к прежним темным векам, из которых человечество уже не сможет подняться. Прислушайтесь ко мне, сограждане, я предлагаю сменить концепцию «противостояние» на концепцию «мирного диалога».

Недавно я вернулся с южных границ наших рубежей. Я побывал во многих племенах, обитающих в землях Великих пустошей. Сейчас Корпус внешней разведки занимается внедрением программы, называемой «Ветхий завет». Суть её сводится к следующему:

— внедрение хорошо обученных агентов Корпуса в различные племена, обитающие преимущественно в центральной и южной части североамериканского континента. Предметом анализа, проводимым агентурой на местах, является социальная иерархия и взаимодействие племён между собой;

— задача программы состоит в объединении диких племен под единым флагом, что мы будем контролировать прямо, либо косвенно. Мы сможем добиться этого, взяв на вооружение религию, носителями которой в племенах являются наши агенты. Безусловно, некоторые из них молоды, но это лучшие интеллектуалы военной академии Корпуса. Наши поселения, расположенные на южных рубежах, подвергаются набегам диких племен, поэтому нам приходиться держать там части регулярной армии и оборонительную инфраструктуру, что является финансово обременительным для военного бюджета. Реализация программы «Ветхий завет», основанной на древних христианских мифах и легендах, позволит нам высвободить значительные ресурсы и перенаправить их на программу «Дальний космос»…

— Полковник Орокин, я задам вопрос, — внезапно произнес Вайс. — Каким образом вы будете насаждать новые верования? Может, с помощью «святой инквизиции Великой пустоши»?

Сидящие за круглым столом люди улыбнулись, а по рядам пробежали смешки. Вайс, довольный тем, что зал оценил его сарказм, с невозмутимым видом продолжил:

— Вы предлагаете прийти к дикарям, принести им книгу «Ветхого завета» и думаете, что после этого станете контролировать территории Великих пустошей? Спешу вас огорчить, полковник Орокин, дикари не умеют читать…

В зале рассмеялись ещё громче. Полковник, не обращая на это никакого внимания, продолжил:

— Генерал Вайс, мы пока не нуждаемся в том, чтобы дикари умели читать. Достаточно внедрить в неразвитый ум следующую подсознательную связку: «Ветхий Завет» — Сакральный Символ, Пастырь — Представитель Бога на Земле. Закрепление этих связок в подсознании будет проводиться «методом чудес». Использование технологий, которые смогут моделировать определенные явления, расцениваемые дикарями как «чудо», позволит нам закрепить авторитет внедряемой религии, а также возвысить наших агентов в иерархии племени. Со временем они и вовсе будут занимать руководящий уровень.

Объединив племена, мы сможем создать грозную силу, которая остановит миграцию вооруженных банд с южноамериканского континента. Рейдеры используют развалины городов в пустошах в качестве укрытия от всевидящих глаз наших воздушных сил. Кроме того, их манит возможность обнаружить артефакты старого мира, которые можно будет обменять на еду, оружие, предметы быта, выпивку и наркотики у коробейников с севера. Да, господа, находясь в музее, мы видим только артефакты, но не историю пути о том, каким образом они туда попали.

Банды рейдеров вытесняют дикие племена к нашим границам, а те, в целях выживания, грабят наши южные поселения. Захватив руководящие места в иерархии племен, мы сделаем их нашими союзниками, которые будут препятствовать миграции, исполняя роль наших сторожевых псов на южных границах метрополии.

— Не могу не согласиться с вами, полковник, в части касаемо участившихся в последнее время набегов, но откуда вы знаете, что данная объединённая сила не двинется к нашим богатым городам? — поинтересовался викарий Виктории, престарелый Джонатан Руфо.

Полковник, выслушав вопрос, незамедлительно дал ответ:

— Во-первых, наша система управления поддерживается современными алгоритмами обработки информации и методами управления обратной связью. Мы не только получаем информацию о передвижении агента, но и получаем данные от самого агента о том, куда племя только думает выдвинуться. Это позволяет нам оперативно реагировать на потенциальные угрозы, пока агентурой не будут достигнуты уровни влияния в племенах, что уже позволит нам сократить военный контингент на южных границах, а оставшийся использовать более эффективно. Во — вторых, самое главное то, что у нас нет времени расточать ресурсы на военные расходы. Нам нужен космос, как задел для будущих поколений граждан метрополии. Мы способны вывести проект «Зевс» на орбиту, но не имеем возможности создать сырьевую базу, которая существовала во времена Паноптикума, на Луне.

Присутствующие в зале переглянулись. Слово «Паноптикум» прочно ассоциировалось с экстремистами из «Седьмой печати». Спектраторы устраивали жесткий террор даже в отношении тех, кто произносил это слово вслух. А сделать это в присутствии Императора было вообще непростительной ошибкой.

— Что вы себе позволяете, полковник! Какой вздор я слышу от человека, называющего себя ревнителем отчизны! — закричал глава Спектрата Алан Филипс, вскочив с места.

Император ударил своим протезом по столу с такой силой, что присутствующие замолкли. Тяжело поднявшись на ноги, он уперся руками в стол и, чуть склонившись, начал говорить:

— Алан Филипс, вам не кажется, что вы забываетесь? Может, вам напомнить историю девятилетней давности, когда благодаря полковнику была отражена кайпианская ракетная атака на наши восточные города? А ведь ракета, которую вы теперь можете увидеть в Зале Славы в качестве экспоната, могла бы уничтожить Даутсон за считанные секунды. Насколько я помню, вы находились именно там в то время, расследуя дело о внезапной смерти Ричарда Нома, занимавшего тогда пост главного Судьи метрополии, не так ли?

— Да, Ваше Императорское Величество, — пробормотал Филипс.

— Так какого черта ты, щенок, смеешь сомневаться в преданности полковника Орокина своей отчизне?! — громогласно заорал Император, у которого при этом помутнело в глазах и, схватившись за сердце, он прошипел: — Пошел вон!!!

На побагровевшем лице Императора белым цветом выделился шрам, протянувшийся от уголка рта к мочке уха, отчего его лицо стало мистически зловещим.

— С вами всё в порядке, Ваше Величество!? — проговорил на ухо Императору подпрыгнувший советник, услужливо поддержав правителя за локоть.

— Да, да, Майкл, — тяжело проговорил Император, присаживаясь обратно в кресло, — я в полном порядке. Принесите мне воды. Полковник Орокин, продолжайте…

Николас Вайс задумчивым взглядом проводил Филипса, который немедленно покинул зал Сената.

— Спасибо, Ваше Императорское Величество, — ответил Орокин. — Как член военного комитета, я уже ознакомился с подробностями проекта «Зевс». Необходимо отметить превосходное инженерное исполнение проекта, но, господа, пришло время сделать окончательный выбор — либо мы выходим в космос, либо постепенно погибаем на этой истощенной планете, чей климат окончательно убьёт человечество в ближайшие три столетия. Согласно нашим разведданным, Кайпианский союз создаёт принципиально новый космический корабль, способный долететь до любой планеты нашей солнечной системы. Даже если мы и уничтожим подземный город Хуанди выстрелом из рельсовой пушки, мы навсегда похороним скрытые там технологии, позволяющие колонизировать космос. На их достижение у нас уйдет время, которого у нас просто нет…

Договорив, полковник Орокин поклонился. В зале установилась полная тишина. Сойдя с трибуны, он проследовал на своё место. Император жестом позвал церемониймейстера и что-то тихо ему сказал. Встав на своё место, церемониймейстер произнес:

— Объявляется трехчасовой перерыв. Уважаемые гости, в конференц — зале вас ждут напитки и превосходные угощения, заботливо приготовленные нашими лучшими поварами…

* * *

Полковник Орокин стоял в конференц — зале, неспешно попивая холодный лимонный сок. Роскошное убранство зала освещали хрустальные люстры, парившие в воздухе под высоким потолком. Играла приятная спокойная музыка, а воздух наполняли ароматы благовоний. Официанты сновали между группами гостей, которые непринужденно общались.

Полковник Орокин, стоя в одиночестве, разглядывал присутствующих. Ему чужды были все эти пафосные чиновники, которые никогда не упускали случая подчеркнуть свою значимость. Они улыбались друг другу, но Орокин понимал, что скрывают эти улыбки. За масками доброжелательности эти «государевы слуги» прятали наихудшие черты человеческого характера. Полем боя для них была благосклонность Императора, а оружием лесть и обман. Карьера их заботила намного больше, чем проблемы государства. «Надо же, Джон Кук, викарий Сайбурга мило общается с Гектором Джонсом, дружески похлопывая последнего по плечу, — думал про себя Орокин. — Интересно, знает ли Джонс, что викарий написал донос в тайную канцелярию, обвинив того в связях с экстремистами из «Седьмой печати?» Нет, Гектор Джонс не знал не только об этом, он не знал и о том, что в доносе Джон Кук заявил «об определенных сомнениях в лояльности Императорской Фамилии ближайшего круга Джонса». Разглядывая плавающий в стакане лед, полковник вспомнил, что этот донос он получил из рук самого Императора, когда встал вопрос о назначении капитана на новейший флагманский крейсер «Гиперион Прайм»…

— Ты знаешь Гектора Джонса по атлантической кампании. Что ты об этом думаешь, Уэйн? — спросил тогда Император, протягивая ему бумагу с символикой Спектрата.

Ознакомившись с содержимым, полковник усмехнулся.

— Я думаю, что Гектор Джонс — преданный солдат метрополии, а эти домыслы в отношении него не имеют под собой никакого основания. Джонс отличный стратег, имеющий большой опыт военный службы и, по моему мнению, это лучшая кандидатура на пост капитана флагманского крейсера. Целью этой бумаги является устранение Гектора Джонса из числа претендентов на пост капитана, как наиболее перспективного. Следующим в рейтинге идет Абрахам Смит, а он приходится родственником викарию Джону Куку.

Император задумался, взял донос и прочитал его еще раз. Ухмыльнувшись, он посмотрел на Орокина.

— Пауки в паучьей банке, — произнес Император и, смяв бумагу, бросил её в мусорную корзину…

— Сэр, не желаете тарталетку? — голос официанта отвлек полковника от воспоминаний.

— Нет, спасибо, — ответил Орокин.

Официант, держа поднос, двинулся дальше по залу. Орокин наблюдал за ним, пока его взгляд не остановился на самой многочисленной группе. Внимание этой группы было сосредоточенно на Николасе Вайсе, который заметно выделялся из толпы благодаря своему высокому росту. Он что-то увлеченно рассказывал собравшимся вокруг него людям, элегантно жестикулируя при этом руками.

Полковнику не нравился этот человек, да и в армии его особо не любили, а некоторые за глаза называли его «свадебным генералом». Не имея за спиной ни боевого опыта, ни военных заслуг, он все же занял пост главнокомандующего благодаря узам брака с дочерью Императора Луизой. Девочки— близняшки, родившиеся от этой пары, ещё более приблизили Вайса к Императору. Одержимый заговорами, Император мало кому доверял, поэтому и поставил на пост главнокомандующего человека, связанного с ним кровными узами. Вайс был довольно умен и хорошо разбирался в правилах игры высшего света. Где он действительно одерживал победы, так это в дворцовых интригах, которые невидимыми нитями опутывали высокие кабинеты.

Орокин наблюдал, как толпа, собравшаяся вокруг Вайса, дружно рассмеялась, видимо цель рассказа последнего вызвала ожидаемый эффект. Довольный собой, генерал огляделся по сторонам и встретился взглядом с полковником. Откланявшись согласно дворцовому этикету, Вайс двинулся через весь зал в сторону полковника, попутно выказывая знаки почтения особо важным персонам. Подойдя к Орокину, улыбаясь, генерал поинтересовался:

— Полковник, что-то вы совсем один, видимо, здесь у вас мало друзей?

— Собственно говоря, главнокомандующий, здесь у меня друзей быть не может, — невозмутимо ответил Орокин, пристально глядя Вайсу в глаза.

— Отчего же, полковник? Вы не считаете меня своим другом? — парировал Вайс, отхлебывая из фужера.

— Говоря о дружбе, мы с вами вкладываем разный смысл в это понятие. Дружба, как хорошая сталь, требует закалки в печи времени.

Усмехнувшись и осмотревшись по сторонам, Николас Вайс негромко произнес:

— Знайте, полковник, что даже самая крепкая сталь иногда ломается.

— Конечно, если при закалке её охлаждают в дворцовых интригах, — ответил полковник Орокин и поставил опустевший бокал на стол.

— Очень жаль полк… — начал, было, говорить Вайс, но прервался, увидев, что к ним приближается советник Императора Майкл Симмонс.

— Господа, извините, что прерываю вашу беседу. Полковник Орокин, Император хочет вас видеть в своём кабинете.

Орокин, кивнув Вайсу, последовал вслед за советником Симмонсом. Генерал, провожая взглядом полковника, крепко сжал рукою бокал. Ему не понравился поучительный тон этого человека, но больше всего ему не нравилось то, что Орокин выступил против проекта «Зевс», который мог бы принести генералу славу победителя над давним врагом метрополии — Кайпианским союзом. «Поганый плебей», — подумал Вайс и, взяв с подноса новый бокал, решительно направился в сторону членов оружейного консорциума города Нанта. Подойдя к ним, Вайс произнес:

— Господа, позвольте позаимствовать у вас Говарда Брауна. Мне необходимо выяснить детали проекта, который он нам сегодня представил. Не скрою, я был очень впечатлен от увиденного, и знайте, господа, что у консорциума на Акрите есть преданный друг в моём лице.

Откланявшись, Вайс и Браун прошли в соседнюю комнату, где стояли два кресла и чайный столик. На окнах висели занавески, а в стену был встроен бар. Закрыв плотно двери, Вайс предложил Брауну присесть.

— Благодарю, — ответил Говард Браун, пытаясь втиснуться в кресло.

Присев, Браун расстегнул верхнюю пуговицу и принялся обмахивать рукою своё лицо. Крупные капли пота ручьем бежали по его толстому, одутловатому лицу.

— Чего-нибудь желаете? — спросил Вайс, разглядывая бутылки, стоящие в баре.

— Нет, спасибо… Не могли бы вы включить охлаждение воздуха, а то у вас на Акрите ужасно жарко, — Говард тяжело вздохнул.

— Это не на Акрите жарко, Говард, а в Нанте, судя по всему, хорошо едят, — произнес Вайс, но, видя, что Браун не оценил шутку, присел на соседнее кресло и, взяв пульт, настроил температуру воздуха.

В комнате моментально похолодало. Браун обмяк в кресле, закрыл глаза и немного расслабился. Включив на пульте музыкальное сопровождение, Николас настроил громкость таким образом, чтобы собеседники могли слышать друг друга.

— Скажите, Говард, вы когда-нибудь задумывались о будущем? — спросил Вайс.

— Нет, Николас, все мои мысли заняты текущими проблемами, — промолвил Говард, не открывая глаз.

— Скажу вам откровенно, здоровье Императора постоянно ухудшается и, возможно, скоро встанет вопрос о престолонаследии…

Говард напрягся. Ему не понравились последние слова Вайса, произнесенные в таком провокационном ракурсе. Говорить о смерти Императора, который хоть и не здоров, но все — таки пока жив, было довольно безрассудным делом. Открыв глаза, Браун приподнялся в кресле и осмотрелся по сторонам, словно ища подслушивающую аппаратуру.

— Вы что, проверяете меня на преданность Империи? — напряженным голосом спросил Говард.

— Нет, я с вами беседую как с другом, — ответил Вайс, непринужденно поглядывая на собеседника.

— А почему я должен вам доверять? — недоверчиво пробормотал Говард, лихорадочно пытаясь понять, чего от него хотят.

— Потому что только я, уважаемый Говард, стою между вами и виселицей позора, которую вы могли наблюдать на имперской площади.

— Позвольте!? — возмутился Браун, — Я прекращаю беседу и доложу об этом в канцелярию Спектрата!

При этих словах Говард попытался встать.

— Может, вам освежит память фамилия майора Арчибальда Холла?

— Какое он имеет ко мне отношение? — невозмутимо произнес Говард, однако все же сел обратно в кресло.

— Давайте сделаем так, Говард. Вы меня для начала выслушаете, а потом сделаете вывод, кто я для вас — друг или враг, хорошо? — Вайс пристально посмотрел на Брауна, как хищник, готовый атаковать свою жертву.

От этого взгляда у главы оружейников пробежал холодок по спине, а ладони покрылись липким потом. Нервозно кивнув, Браун дал понять, что готов выслушать собеседника.

— Не так давно, на одной из наших военных баз в южной Америке случился пожар, уничтоживший огромные запасы вооружений и боеприпасов. Майор Арчибальд Холл, комендант базы, заявил, что этот пожар был следствием диверсии одного из солдат, который, якобы, являлся адептом «Седьмой печати». Этого солдата немедленно казнили как военного преступника. Но военная полиция, направленная на более тщательное расследование данного инцидента, выявила интересные детали. Оказывается, что последствия пожара не соответствуют тому объему вооружений, который числился по складской документации. Иными словами, если бы объем вооружений соответствовал заявленному перечню в актах о поставках, то случившийся фейерверк был бы намного масштабнее, а последствия пожара более разрушительными. Кроме того, выяснилось, что система предупреждения и пожаротушения была внезапно отключена на плановый ремонт, который инициировал сам комендант. И надо же такому случиться, внезапно произошел инцидент, ставящий под сомнение обороноспособность наших войск в этом регионе. А самое интересное, что случилось это после того, как комендант получил извещение о готовившейся проверке материально — технического обеспечения вверенной ему военной базы.

Вайс приподнялся с кресла и подошел к бару. Взяв графин с водой, он наполнил стакан и достал из кармана упаковку каких — то таблеток. Закинув их в рот, Николас сделал пару глотков, изрядно при этом поморщившись.

— Извините, Говард, просто у меня проблемы с пищеварением, — произнес Вайс, направляясь к креслу со стаканом в руке.

— У нас у всех бывают проблемы, — ответил Говард, лицо которого выражало плохо скрываемую озабоченность. — Но скажите, Николас, какое отношение ко всему этому имею я?

— Не только вы имеете к этому непосредственное отношение, но и ваш сын Генри, — произнес Вайс, разглядывая красивые узоры под потолком.

Сердце Говарда учащенно забилось. Неуклюже достав платок, он протер массивную шею и нахмурился.

— Проведенное мной расследование, — продолжил Вайс, — выявило следующую схему: оружие, которое вы должны были поставить по государственному контракту, на самом деле реализовывалось на стороне различным военизированным группировкам Южной Америки — бандитам, революционерам, рейдерам и другому сброду, которые, в том числе, использовали это оружие против вооруженных сил Акритской метрополии. Так как эти группировки не входят в нашу денежную систему, вы обменивали это оружие на различные драгоценные металлы и камни. Ваш сын Генри незадолго до этого основал фирму, которая приобрела практически за бесценок старые выработанные рудники, не приносящие ничего, кроме убытков. И вот внезапно оказалось, что рудники Генри — это поистине великая сокровищница! Драгоценные камни и металлы ручьем потекли на рынки Акрита, сделав вашу семью баснословно богатой и влиятельной. Хотя, как показало дальнейшее расследование, на этих рудниках мои люди не обнаружили ни одной живой души, не считая кучки вонючих мутантов. Комендант подписывал акты о якобы произведенных поставках, по которым вы, Говард, получали оплату от казначейства метрополии, согласно контракту. Весь ваш семейный бизнес с драгоценными камнями есть не что иное, как фикция, прикрывающая аферу с военным имуществом и позволяющая легализовать украденные у государства средства. Это может подтвердить видеозапись допроса Арчибальда Холла, который я проводил лично, а также финансовые транзакции между вашими структурами и женой коменданта, которая внезапно приобрела особнячок в элитном районе Тайрина. Сам комендант был казнен, а версия о происках «Седьмой печати» осталась, несмотря ни на что, официальной версией пожара. А теперь ответьте на вопрос: кем же я являюсь для вас, Говард?

Поняв, что его карта бита, Браун выдавил из себя:

— Судя по тому, что я ещё не в застенках Спектрата, я, несомненно, назову вас другом своей семьи…

«Стоило ли тебе, жирный ублюдок, ломать передо мной эту комедию, отнимая моё драгоценное время», — подумал Вайс, надменно смотря на своего побледневшего собеседника.

— Я думаю, Говард, вы получили исчерпывающий ответ на поставленный вами вопрос о доверии. Но всё же, позвольте вернуться к вопросу о престолонаследии, с которого я собственно начал… Допустим, Император умирает, и встаёт вопрос о преемнике. Так как у Императора нет детей мужского пола, то, согласно «Закону об Императорском доме» от 2569 года, в Сенате будет объявлена процедура интронизации, на которой будет избран новый Император. Круглый стол будет решать дальнейшую судьбу Империи. Голосовать будут тринадцать человек — десять викариев, главнокомандующий, глава Спектрата и главный Судья. Императором станет один из этих тринадцати. Не скрою, я буду претендовать на это место. Но будет ещё один претендент — главный Судья Брэндон Льюис. Насколько мне известно, он уже нашел единомышленников среди викариев, пообещав их семьям хорошие должности в министерстве. Наши шансы в принципе равны. Мне лишь необходима ваша дружеская услуга. Я знаю, что викарий Нанта Самюэль Граас лишь номинальное лицо, а реальной властью в Нанте обладаете вы, Говард. Эта власть стала вам доступной, в том числе, и благодаря нашей маленькой тайне. Поэтому я, как друг вашей семьи, прошу вас объяснить викарию Нанта, за кого нужно будет проголосовать в будущем…

Говард, наконец, понял, для чего был разыгран весь этот спектакль. Вайс держал его за горло, предлагая политическую сделку. Прекрасно осознавая всю безысходность того положения, в котором он находился, Говард все же спросил:

— А какие гарантии будет иметь моя семья, когда вы получите то, чего хотите?

— Во-первых, Говард, мне нужен проект «Зевс». Поверьте, что после моего избрания вы получите всё необходимое финансирование для реализации этого мега проекта. Во— вторых, — Вайс пристально посмотрел на Брауна, — вы буквально несколько минут назад признали меня другом… А дружба, знаете ли, обязывает…

* * *

Дверь с шумом захлопнулась, когда полковник Орокин вошел в императорский кабинет. В слабо освещенном помещении можно было различить силуэт Императора, лежащего на тахте, которая была обита черной матовой кожей.

— Проходи Уэйн, — произнес Император и, немного погодя, добавил. — Будь любезен, потуши эти дымящиеся фимиамы, терпеть это не могу. Черти, во что превратили мой кабинет — это какой-то дамский будуар!

Полковник Орокин подошел к столику и затушил тлеющие палочки, пропитанные ароматизированными смолами. После этого он присел в кресло, стоящее возле императорской тахты. По Императору было видно, что он был чем — то крайне недоволен.

— Скажи, Уэйн, зачем нужно было упоминать Паноптикум? Ты ведь прекрасно знаешь, что это закрытая тема. Террористы из «Седьмой печати» используют в основе своей утопической идеологии учение о Паноптикуме, — Император приподнялся с тахты. — Кроме того, эти наглецы ставят под сомнение легитимность императорской власти — власти, которая, между прочим, обеспечила им мир и порядок, дала им возможность выжить в этом безумном, раздираемом противоречиями мире…

Император знал правду. И Орокин её тоже знал. Насупившись, Император произнес:

— Клянусь колесницей Плутона, может, Эрик Злой и вправду что-то там изменил в тех исторических данных… Но это не важно, важны лишь наши результаты, Уэйн. Почему эти неблагодарные люди постоянно жалуются!? Представляешь, сейчас здесь был викарий Эритеи Дэвид ДиАнжело. Этот педант деликатно мне намекнул, что повышение ставки налога повлечет за собой социальные последствия. Ты слышишь, Уэйн!? Это говорит человек, утроивший своё состояние за те полгода, что он правил на Эритее, — Император даже рассмеялся. — Какие все — таки наглецы… Я распорядился его казнить, а имущество семьи конфисковать в пользу государства. Они мне уже надоели, эти говноеды с их лощеными мордочками и вечно заискивающими взглядами…

Орокин призадумался. Это первый викарий, приговоренный к казни за всё правление Императора Мартина Вуда. И это было далеко не рядовое событие.

— Я думаю, Ваше Императорское Величество, что этого не следует делать. Семья ДиАнжело влиятельна и богата, да и другие викарии почувствуют угрозу своему благополучию. Если у этой семьи отобрать имущество, они могут организовать бунт и вывести людей на улицы. Тем более что «Седьмая печать» имеет хорошие позиции в том регионе среди местного населения.

Император посмотрел на Орокина мутным взглядом.

— Три дня… У них есть три дня на апелляцию, после чего их имущество уйдет с молотка…

В дверь постучали.

— Войдите.

Зашел гвардеец, а следом за ним вошла девушка. В руках она держала поднос, на котором лежали ампулы. Поставив его на столик рядом с тахтой, девушка, молча, удалилась в сопровождении гвардейца.

Как только дверь закрылась, Император энергично закатал правый рукав рубашки. Сняв перчатку, он обнажил биомеханический протез, который представлял собой смесь силикона, титана и искусственных нервных окончаний.

— Что это? — спросил полковник Орокин, указывая на ампулы, лежащие на подносе.

— Мои лекарства. В последнее время я очень болею, Уэйн. Акритские медики только разводят руками. Николас привез какую — то наносыворотку из Даутсона. Вот она меня и ставит на ноги, — с этими словами Император вынул пустую ампулу из протеза. — А мне это необходимо. Ты же знаешь, Уэйн, если я проявлю слабость, эти грифы растащат меня по кусочкам… Империя уже не та… Потеря Акритом контроля над технологиями сделала Императора марионеткой в руках бюрократов. Но казнью викария Эритеи я покажу им, кто здесь главный…

Вставив ампулу в протез и нажав какую — то кнопку, Император замер. Через полминуты, размяв шею, он принялся медленно разворачивать правый закатанный рукав рубахи. Натянув перчатку на протез, он пошевелил пальцами так, будто это были пальцы живой руки. Руки, которую Император потерял в битве при Сан — Паулу. Только Орокин и сам Император знали правду, как это на самом деле произошло. Это был их общий большой секрет, скрепленный армейской клятвой.

— Чуть не забыл, — резко оживился Император и, застёгивая на ходу пуговицу на рукаве, двинулся к рабочему столу.

Взяв большой плотный конверт, Император вернулся обратно и, сев на тахту, стал его распечатывать.

— Николас сказал мне, что оставил приглашение на день рождения моих внучек на столе, — пояснил свои действия Император, лицо которого выражало крайний интерес.

Достав открытку, Император пальцем прикоснулся к условному изображению отпечатка пальца. Над открыткой стали вспыхивать голографические фейерверки. Далее появилось изображение двух девочек, которые держались за руки. Одетые во всё белое, они изображали маленьких фей. Экспозиция была ещё интересна тем, что голография добавляла им крылышки, что действительно делало их похожими на маленьких сказочных фей, парящих в воздухе.

— Любимый дедушка, — заговорила одна проекция, — приглашаем тебя на день нашего рождения!

— Приезжай, пожалуйста, мы очень тебя ждем! Все мы — я, Кати, мама Луиза и папа Николас, — произнесла вторая проекция.

Затем они закружились в вальсе среди голографических снежинок. Остановившись, проекции спросили в один голос:

— Дедушка, а теперь угадай, где Кати, а где Анна? — проекции рассмеялись и голографическое изображение погасло.

— Мои ангелочки, — сказал, улыбнувшись, Император и снова нажал на открытку.

Лицо императора — дедушки коренным образом отличалось от императора — правителя, которого Орокин видел на различных правительственных заседаниях. «Добрый дедушка, безгранично любящий своих внучек», — пронеслось в голове Орокина. Однако глаза Императора говорили еще кое-что… «Наркотик… Теперь всё вставало на свои места… Теперь понятны и резкие смены настроения Императора, и его безрассудство». «…Николас привез какую — то наносыворотку из Даутсона», — Орокин вспомнил слова Императора. Теперь ему стало понятно, что лекарство, которое принимает Император, скорее всего является каким — то синтетическим наркотиком. «Интересно, а он сам об этом знает или хотя бы догадывается?»

Полковник вспомнил дело медицинской корпорации «Д&С» из Даутсона, которая в своё время сделала большие деньги, наводняя черный рынок синтетическими наркотиками. Дельцы с атлантического побережья снабжали ими весь север Евразии. Скандал поднялся после того, когда глава Московии — Патриарх Пимен, обратился по дипломатическим каналам к Императору с призывом «остановить антихристов». Патриарх Пимен имел большое влияние на территориях восточной Европы и Зауралья. Придерживаясь политики нейтралитета в противостоянии между Акритской метрополией и Кайпианским союзом, Пимен «между строк» дал понять о том, что если просьба его святейшества не будет удовлетворена, то «он примет все необходимые меры». Под «необходимыми мерами» подразумевалось то, что территории Московии будут предоставлены кайпианцам в качестве перевалочных баз. Император не пошел на конфронтацию с Патриархом и дал уголовному делу ход, несмотря на то, что по имеющейся у полковника Орокина информации Мартин сам имел какие — то интересы в фармацевтическом бизнесе Даутсона. «Если глава государства под чем — то подобным, — подумал Орокин, — то дела дальше могут пойти просто непредсказуемо».

Орокин давно набил оскомину Спектрату, и те даже пытались лишить его «Седьмой печати». Полковник был одним из немногих в метрополии, кто имел «Седьмую печать» — особый криптографический ключ, дававший право доступа к сверхсекретной информации. Именно поэтому он был назначен главой Корпуса внешней разведки метрополии как лицо, которому Император безгранично доверял. Информация о Паноптикуме, полученная в найденных ковчегах, подпадала под гриф «Седьмой печати».

«Всё это неспроста, — подумал Орокин. — Даже эта открытка не что иное, как напоминание «о папе Николасе». «Обыватель бы, наверно, подумал, что я бесчувственный ублюдок, — Орокин даже улыбнулся при этой мысли. — Однако в этой игре особое внимание нужно уделять деталям».

Прозвучавший бой часов возвестил о том, что нужно возвращаться в Сенат, и добрый император — дедушка снова превратился в угрюмого императора — правителя. Бережно положив открытку на столик, Император накинул шинель, после чего промолвил:

— Пойдем, Уэйн, осталась торжественная часть…

* * *

— …Мы помним тебя, Эрик, как Первого Императора, и восхваляем твоё имя в веках, как имя основателя Акритской метрополии — законной наследницы Великой Римской Империи.

Закончив речь, Император возложил цветы к статуе, стоявшей первой в ряду из восьми скульптур, изображавших предыдущих правителей метрополии. Заняв императорское кресло, он принялся наблюдать, как другие члены Сената произносят свои торжественные тирады. Внезапно зашел церемониймейстер и быстрым шагом через весь зал направился к Императору, нарушая все церемониальные нормы. Значит, что-то пошло не по сценарию.

— Ваше Императорское Величество, за дверью сын викария Эритеи. Просит уделить ему время. Говорит, что очень срочно, информация государственной важности, — прошептал церемониймейстер на ухо Императору.

Император, кивнув, встал с места и громко, прервав церемонию, произнес:

— Господа! К нам пришел Томас ДиАнжело, сын викария Эритеи. Викарий Дэвид ДиАнжело почему-то не появился после трехчасового перерыва, возможно, немного перебрал в баре… Томас что-то хочет нам сказать. Говорит, что срочно…

Император улыбнулся и, обращаясь к членам Сената, которые с благоговением стояли возле статуй, добавил:

— Эту пьесу вы доиграете потом, господа, тем более что ваша игра просто отвратительна…

Викарии переглянулись, но, молча, заняли свои места. Император присел обратно и подал знак церемониймейстеру, чтобы тот впустил сына викария Эритеи.

В зал зашел человек среднего роста, одетый по последней акритской моде. Его длинные коричневые волосы и одежда были намочены дождем. Орлиный нос выделялся на фоне острых ушей, характерных для всех ДиАнжело. Враги Дэвида ДиАнжело даже поднимали вопрос в Сенате: не попадает ли данная форма ушей под «акт о чистоте человеческой расы»? Однако главный Судья, ссылаясь на заключение эксперта, дал отрицательный вердикт. За этот вердикт семья ДиАнжело, чей бизнес был связан с многочисленными рудниками Эритеи, щедро заплатила главному Судье. Однако глава семейства даже не догадывался о том, что идейным вдохновителем этой разводки был сам главный Судья, заплатившим врагам ДиАнжело в Сенате из полученного за вердикт гонорара.

Томас ДиАнжело подошел к возвышению, на котором стояло императорское кресло, и преклонил колено.

— Ну, — начал Император, — расскажи мне и всем здесь собравшимся, из — за чего мы прервали церемонию почитания Первого Императора!?

Томас приподнялся и попытался изобразить на лице радость.

— Ваше Императорское Величество, мы совершили невозможное!!! Мои люди арестовали группу заговорщиков из «Седьмой печати». При них был обнаружен этот артефакт, — при этих словах Томас достал прозрачный кристалл размером с ладонь ребенка и, подойдя к Императору, положил его перед ним. — Это кристалл Квинта…

По залу пробежал взволнованный шепот. Император взял рукой кристалл и, повертев, небрежно кинул его к ногам Томаса.

— Это уже не играет никакой роли, он сделала своё дело… Что-нибудь ещё? — спросил Император и пристально посмотрел на Томаса.

Радость на лице младшего ДиАнжело сменилась озабоченностью. Томас осмотрел зал и как — то неуверенно произнес:

— Ваше Императорское Величество, мне сообщили, что моего отца — Дэвида ДиАнжело, два часа назад арестовали…

Император рассмеялся. Император рассмеялся так, что полковник Орокин, наблюдавший эту сцену, невольно удивился такому повороту событий. Успокоившись, Император встал. Посмотрев на Томаса свирепым взглядом, он произнес:

— Томас, а вы не видите связи между арестом вашего отца и появлением кристалла Квинта на этом столе?

Томас, вжав голову в плечи, замолчал. Его глаза смотрели в пол.

— Молчите, Томас? — заорал Император. — Думаете, я не знал, что когда вы схватили Георга Кантора, вы подменили фальшивкой найденный в его доме кристалл Квинта? Когда вашими людьми был арестован лидер «Седьмой печати», вы, ДиАнжело, получили награду от Императора и уважение граждан метрополии… Но вам, видимо, этого показалось мало. Вы решили ещё и подзаработать на этом дельце — спихнуть бесценный артефакт коллекционерам Акрита за хорошие деньги. Вы что, правда, не знаете, что все богатые коллекционеры стучат в Спектрат!? Томас, может, вы просто тупой?

Император дико расхохотался и, достав из шинели платок, протер им глаза. Зал, молча, продолжал наблюдать за происходящей сценой. Успокоившись, Император придал лицу угрожающий вид.

— Вы, ДиАнжело, даже не представляете, какие политические последствия имели место быть от ваших необдуманных поступков… Все вы — ДиАнжело — жадные ублюдки… — Император злобно смотрел на Томаса.

— Отец тут не причём… Никто не знал… — промямлил побледневший Томас ДиАнжело. — Это всё мой карточный долг…

— А — а — а — а — а, так вы ещё и игрок, Томас? — Император прищурился и, понимающе покачивая головой, вдруг внезапно заорал. — Ну так летите к своей семье на Эритею, Томас, и сообщите им о том, что вы проебали всё их состояние, поставив не на ту лошадь!!!

Томас заплакал… Всхлипывания отчетливо раздались в гнетущей тишине зала. Орокин наблюдал, как все присутствующие застыли, затаив дыхание. Даже всегда раскрепощенный Вайс сидел, не шелохнувшись, выказывая полную покорность Императору. Император, указав на плачущего Томаса, обратился к Сенату:

— Вот… Вот ваша сущность, смотрите… Это вы… Вы — дети, играющие в игры. Вы, сидящие за круглым столом, думаете, что вы самые умные. Но на самом деле так думают только дети, которые играют в кукольные спектакли, где главное действующее лицо — император — марионетка. Но игры кончились, господа… Я уже устал решать вопрос об увеличении расходов на военные нужды, в то время как противостояние с Кайпианским союзом набирает обороты. Или, может, вы думаете, что мирное небо над вашими кукольными сценками обеспечивает вам ваша значимость в правительственных кабинетах? — Император опустил руку и, окинув зал взором, закричал. — Нет, господа, возможность вашего жопопротирания на этих стульях даёт вам великая и могучая акритская армия — армия, чьи штурмовики неустанно несут службу на рубежах Империи! Солдат, пожираемый гнусом на тупиковом блокпосте в какой-нибудь южноамериканской дыре, тоже вносит свой вклад в наше общее дело… И нам нельзя заниматься бюрократическими проволочками, когда от нас зависит жизнь этих солдат. Кто вообще составлял регламент?

— Я, Ваше Императорское Величество, — сказал Вайс, приподнявшись со стула.

— Николас, какого черта? Я же просил тебя внести в повестку вопрос об увеличении военных расходов…

— Я решил…

— Какого черта ты стал что-то решать? — прокричал Император и обратился к сидящим викариям. — Вы, видимо, тоже думаете, что что-то здесь решаете с умным видом. Нет, господа, всё решает армия, чьи доблестные солдаты крепко сжимают оружие на фронтах Антарктики…

В зале наступила полная тишина. Отпив из стакана воды, Император сел в кресло. Орокин, сидя на своём месте, захлопал. Его поддержали сначала военн ые, присутствовавшие в зале, а затем все остальные, включая членов Сената.

«Квинт правильно определил оружие, способное разрушить Акритскую метрополию. Поистине, он был мудрым», — пронеслось в голове у полковника Орокина.

 

Глава 5. Эрик Злой и Квинт Мудрый

Полковник Орокин знал очень многое о Паноптикуме. Ещё он знал настоящую, очищенную от лжи и пропаганды историю возникновения родного государства.

Ровно 150 лет назад, 15 августа 2567 года Эрик, по прозвищу Злой, самопровозгласил себя Первым Императором Акритской метрополии.

Эрик появился на свет в далеком северном городе Борей. Еще будучи юношей, Эрик сколотил банду из таких же как он подростков, слонявшихся по многочисленным катакомбам Борея, вырубленных в скальной породе. Катакомбы и тоннели были похожи на паутину, центром которой являлась армейская военная база подводных лодок, скрытая от глаз неприятеля под толщей грунта. Более трехсот лет назад, накануне падения астероида база ВМФ была в спешке переоборудована в ковчег — убежище. За эти три сотни лет люди, населявшие Борей, деградировали и постепенно утратили уникальные знания, позволявшие им выживать столь длительное время…

Многие не выдерживали жизни под землей. В особенности те, кто ещё помнил восход солнца над горизонтом, пение птиц, ласковый теплый дождь, огромные открытые пространства и другие маленькие радости, которые до планетарной катастрофы казались вполне привычными явлениями, теряющими свой блеск в темпе человеческого бытия. Лишенные всего этого, люди Борея впали в уныние, а их разум, запертый в катакомбах ковчега, начал искать опору в различных верованиях и предрассудках, надеясь, наверное, таким образом перехитрить судьбу. Среди населения стали появляться различные «духовные учителя и пророки», с которыми, по их словам, говорили высшие силы. Имеющие различные названия, эти «высшие силы» были ничем иным, как проявлением психических отклонений, массово возникавших на почве острого суицидального психоза среди населения, постепенно осознающего кошмарность настоящего и бесперспективность будущего.

Хотя новые поколения, никогда не жившие на поверхности земли, намного лучше переносили тяготы подземной жизни, их развитие стопорилось различными «духовными учителями и пророками», которые, порою, собирали вокруг себя целые сообщества своих последователей, а молодёжь, ещё не сформировавшая критическое мышление к окружающему миру, энергично тянулась к «центрам общественной жизни».

Самая многочисленная религиозная секта Борея — «Орден Рыцарей Бога Анубиса», вскоре захватила политические права и казнила всех ученых города, обвинив их в распространении ереси, которая не только оскорбляла религиозные чувства адептов, но и противоречила мировоззренческим догматам их священного писания, написанного основателем ордена. Не будем вдаваться в пересказ психопатического бреда, давно почившего «великого учителя», скажем лишь о центральной линии повествования священных текстов.

Краеугольным камнем был термоядерный реактор, дававший городу энергию. Адепты ордена свято верили в то, что в реакторе спит демон «Анубис», а топливные блоки, которые необходимо было менять раз в год, — это сакральная жертва, которая на это время скрепляет договор между ним и людьми. Обслуживающие реактор люди не имели даже представления о процессах, происходящих в нем. Они лишь знали, что, согласно догматам ордена, раз в год нужно было выполнить определенную процедуру: поменять некоторые блоки реактора на новые, которые с запасом на целое тысячелетие хранились на складе глубоко под землёй.

На службе у фанатиков остались лишь техники, которые разбирались в технологиях и могли обеспечить с помощью них удовлетворение насущных потребностей населения Борея. Но те, кто понимал, как всё это устроено на элементарном уровне, давно уже гнили в затхлых болотах. Их обезглавленные тела скидывали в подземную реку, которая служила естественным коллектором Борея… И вот пришел час расплаты…

Когда отец Эрика умер, во всем городе был траур. И это был не показной траур, когда умирал очередной политик, и всем, собственно говоря, было наплевать — многие не обладали даже базовыми знаниями, чтобы прочесть его имя и фамилию в некрологе. Это был траур по Борею. Все знали, что за трауром рано или поздно придет жестокий голод.

Отец Эрика был последним человеком, который, по крайней мере на уровне узлов машины понимал, как работает органический компилятор. Способный производить из органических отходов вполне съедобную пищу, компилятор исправно насыщал желудки населения Борея, начиная с того этапа, когда современники планетарной катастрофы укрылись в ковчеге до лучших времен. Население больше интересовало не то, как устроена машина, а то, что она производит.

Остановка машины привела к голоду. Некоторые пытались держать носорогих кабанчиков, которых приносили смельчаки, делавшие удачные вылазки в прибрежные леса, но кабанчики плохо размножались в неволе под землей. Кто — то спускался в заброшенные шахты, чтобы собрать побольше насекомых, водящихся там в избытке. Были и случаи каннибализма, но как часто это происходило, история, видимо из гуманистических соображений, тактично умалчивает.

Может, Эрик так бы и остался в истории «одним из тех, кто просто выживал в новых условиях», но однажды судьба свела его с коробейником, которого банда Эрика поймала во время очередной вылазки на поверхность. Не найдя при нем ничего ценного, забрав пару тряпок, Эрик решил прикончить беднягу. Не то чтобы он любил убивать, просто это отрезвляюще действовало на остальных членов банды и помогало держать их в повиновении.

Легенда гласит, что чернокожий старик стал слезно умолять их не делать этого. Он сказал, что обладает «знаниями» и умеет чинить технику, чем, собственно, и зарабатывает на жизнь, скитаясь от поселения к поселению. Эрик сразу понял, кого он только что хотел убить. Поставив коробейника на ноги, он отвел его в мастерскую покойного отца, где все ящики были покрыты толстым слоем пыли. Осмотрев машину, коробейник сразу же принялся за работу. Иногда Эрику казалось, что коробейник просто пытался сохранить себе жизнь, но спустя месяц машина действительно заработала. Контроль над машиной дал Эрику полную власть над городом. Члены других банд стали перебегать на пятый уровень, чтобы присоединиться к банде Эрика, а некоторые группировки в полном составе перешли к нему в подчинение.

Орден Рыцарей бога Анубиса, правивший в Борее, воспротивился тому, что Эрик узурпировал для своих нужд отремонтированный органический компилятор. Они даже грозились прекратить ежегодный ритуал возложения даров спящему богу «Анубису», что по преданию должно было погрузить Борей во тьму.

Эрик, пришедший по «строжайшему приказу» ордена в мэрию, на вопрос — не признаёт ли он себя виновным, ответил тремя выстрелами из револьвера, убив магистра ордена и двух его сподручных. Объявив сидящим в зале мэрии о роспуске ордена, Эрик Злой самопровозгласил себя официальным правителем Борея. Адепт ордена, видимо хотевший что-то возразить, получил пулю в лоб, как только вскочил со стула с возмущенным видом. Судя по тому, что в зале больше не наблюдалось каких — либо попыток поставить под сомнение полномочия Эрика, его власть стала легитимной, тем более что сидящие в зале были окружены кольцом хорошо вооруженных людей.

Квинт — так звали коробейника, по его словам был родом с Акрита. Никто не знал, почему его выгнали оттуда, да и сам он как — то уклончиво отвечал на этот вопрос, но он рассказывал Эрику много интересного о богатом и процветающем городе, где люди не испытывают нужду, так как умеют создавать и контролировать машины. Лежал Акрит где — то на юге, но попасть туда было практически невозможно. По мере того, как поверхность планеты стала более — менее пригодной для жизни, вокруг Акрита стали появляться поселения, которые поддерживали торговые и иные отношения между собой.

Ещё Квинт рассказывал о том времени, когда на земле существовал Паноптикум — «рай на земле для всех людей». Хотя Эрик не совсем понимал, что такое «Паноптикум», он, тем не менее, любил читать книги, которые давал ему Квинт. Особенно ему понравилась энциклопедия об истории Римской Империи, красочные картинки которой порою затмевали воображение Эрика. Отец научил его читать и писать, но чтобы не вступать в «теологическую полемику с орденом», как он сам об этом выражался, особо книгами сына не баловал, дабы не навлечь на него беду.

Но следующим поворотным моментом в данной истории стало то, что согласно документам, которые нашел Квинт, раскапывая муниципальные архивы, под ковчегом была секретная штольня, в которой застрял давно сломанный лифт. Эта штольня вела к складу вооружения, которое было зарезервировано в ковчеге на те времена, которые, как было записано в документах, «с определенной долей вероятности должны наступить вследствие катастрофы такого масштаба». Починив лифт, Квинт, используя какой-то хитроумный прибор, смог разблокировать доступ к складу с оружием.

Когда Эрик и его люди увидели то, что столетиями скрывал этот склад, их ликованию не было предела. Огромные пространства были забиты различным вооружением, боеприпасами, какими-то роботами и прочей техникой, о которой у людей Эрика не было даже малейшего представления. Самопровозглашенный правитель Бореи понял, что имея такое количество вооружения, можно завоевать даже сам Акрит. Однако Квинт его разочаровал — более детальный осмотр показал, что агрегаты многих машин за три сотни лет были испорчены временем и крысами. Квинт поведал о том, что Акрит располагает более современным оружием, чем то, что они обнаружили, да и техникой должны управлять квалифицированные операторы, которых в Борее не было. Но Квинт, получивший к тому времени приставку «Мудрый», не забыл добавить, что на складах хорошо сохранились образцы различного стрелкового оружия, и этого, по его мнению, было вполне достаточно для реализации тех идей, которыми грезил Эрик. Квинт говорил, что знает, как можно проникнуть на Акрит через систему городских коммуникаций, так как когда — то принимал участие в её проектировании.

История умалчивает о том времени, когда многочисленная, хорошо вооруженная группа под предводительством Эрика покинула Борей. Есть косвенные свидетельства того, что Эрик основал город Пир как будущий плацдарм, позволивший собрать дополнительные силы и ресурсы для атаки на Акрит. Спустя примерно два года ему всё же удалось реализовать задуманное, когда Квинт каким — то ведомым одному ему образом сумел отключить систему безопасности одного из коллекторов Акрита, находящегося за периметром города.

Акрит пал… Пал так внезапно, что самоуверенные жители, увидев на улицах грязных, вооруженных людей подумали, «что это какая — то театральная постановка, режиссируемая сэром Гарольдом — главой акритского театра искусств». Но действительность оказалась совсем другая. Вооруженные люди, занявшие стратегически важные объекты города, на которые им ранее указал Квинт, убивали всех, кто пытался оказать сопротивление.

Эрика поразил Акрит. Никогда он еще не видел такого великолепия. Он решил, что этот город будет столицей его, Эрика будущей империи, наподобие Рима времен античности. Под угрозой смерти он запретил грабить и разрушать город. Конечно, многие из его людей шли сюда за наживой, а не за реализацией честолюбивых планов предводителя, однако те, кто выразил эти мысли вслух, были сразу же вздернуты на виселице.

Глава Акрита Парацельс — худой лысый старик с большим родимым пятном на правом виске, явился к завоевателю и преклонил перед ним колено. Парацельс не только управлял городом, но был и одним из ведущих ученных Акрита. Парацельс хорошо знал стоявшего возле Эрика чернокожего старика.

Когда Квинт был гражданином Акрита, он возглавлял немногочисленную политическую группу, которая называла себя «Второй Ренессанс». Эта группа призывала граждан Акрита поделиться технологиями «со всеми культурными очагами», пережившими падение «Анубиса». Они предлагали организовать бесплатные места в академии для одаренных студентов из других немногочисленных городов, возникших в новое время. Однако Парацельс был против, считая, что «технологии дают нам преимущество в выживании, и никто не даст гарантий, что эти технологии не будут использованы против нас». Через некоторое время Квинту предъявили обвинения в том, что он передал результаты научных исследований ученому совету Нанта — города, который конкурировал с Акритом за сферы влияния и ресурсы в североамериканском регионе. Никто доподлинно не знает, был ли Квинт действительно шпионом Нанта, или же был просто проповедником идей просвещения, но тогда его с позором изгнали из Акрита.

Несмотря на то, как с ним обошлись в прошлом, Квинт с радостью обнял Парацельса и рассказал Эрику, какой это великий человек, перечислив все его научные труды наизусть. Да и сам Парацельс, обладая силой слова, расположил к себе Эрика, который сделал его, как и Квинта, своим советником. Чуть позже Эрик женился на внучке Парацельса, укрепив тем самым свои позиции на Акрите.

Объявив себя Первым Императором, Эрик положил начало союзу армии и науки. Как следовало из записей, хранящихся в центральном архиве метрополии — Табуларии, Эрик предложил другим крупным городам потерять свою независимость и стать вассалами Акрита в обмен на технологии. Однако в дальнейшем, под влиянием Парацельса Первый Император внес определенные коррективы. В концепцию «независимость в обмен на технологии» была внесена поправка, согласно которой вводились шесть уровней доступа к информации о технологиях Акрита. Каждому уровню доступа соответствовала своя печать. Под шестую печать попадали технологии, которые, по мнению Парацельса, могли быть использованы против самого Акрита. Сохранение в тайне критических технологий позволило сделать молодую метрополию более управляемой и зависимой от главного полиса.

Но и сам Первый Император Эрик Злой решил внести в законотворчество свою лепту, введя седьмой, наивысший уровень доступа. Согласно предложенной им поправке, все исторические данные, относящиеся к Старым Временам, попадали под гриф «Седьмой печати». Новая история о временах, предшествующих падению астероида на Землю, была идеологически обработана, а местами откровенно фальсифицирована.

Учебник истории нового государства, вышедший через два года после этого события, рассказывал о великом прошлом города Акрита, который был основан самим Римскими Императором Гаем Юлием Цезарем. Акрит, по мнению авторов учебника, стал столицей Римской Империи тогда, когда последнее независимое от империи государство на планете перестало быть таковым. Время, называемое «Imperial Pactum», продлилось около пятисот лет до падения «Анубиса» на планету. Согласно учебнику, это было золотое время человечества, когда Акрит — столица Римской Империи, мудро правила всеми народами мира. Причем грубые искажения истории тактично наслаивались на реальные исторические названия географических мест и собственных имен.

Академические круги Акрита, мягко говоря, удивились новому учебнику истории, который выковал в своих недрах идеологический комитет, названный впоследствии Спектратом. Но Первому Императору учебник очень понравился, и он «из большой любви к науке» сделал новейшую историю обязательным предметом с первых классов обучения.

Новые поколения, ещё будучи детьми, уже знали о том, что после падения астероида Римская Империя распалась на осколки цивилизации, а Акритская метрополия «имеет приоритет права на мировую гегемонию вследствие того, что является законной преемницей Священной Римской Империи». Религия была представлена лишь как культурный феномен, причем с крайне негативным подтекстом, так как, по мнению Эрика Злого, «нужно дать поколениям время, чтобы очиститься от предрассудков, которые убили Борей».

Но как бы академические круги ни удивлялись, высказаться против этого никто не решился, ибо академики вначале думали головой, а уже потом говорили. Конечно, среди них были и те, кто впоследствии пытался тайно передать реальные исторические знания особо доверенным лицам. Но идеологи новой государственной концепции жестко пресекали такие попытки показательными казнями.

Но вернемся к середине нашего повествования. Квинт Мудрый был решительно против поправки, предложенной Парацельсом и «доработанной» Первым Императором. По словам самого Квинта, «данная поправка позволит узурпировать технологии узкой группе лиц, хотя они принадлежат всему разумному человечеству», тем более что «грубое искажение истории не смываемым позором ляжет на всех нас». Не встретив поддержки в лице Первого Императора, Квинт разочаровался в людях, которым он служил. Имея, как советник Императора, «Седьмую печать», он перенес на кристалл памяти данные, хранившиеся на серверах Акрита. Прихватив кристалл, он внезапно куда-то исчез. Его даже не стали искать, так как из всего разнообразия данных он откопировал лишь подлинную историю человечества. Злые языки поговаривали, что он нашел прибежище в Нанте, однако это не соответствовало действительности. Квинт просто исчез. До сих пор неизвестно, куда он ушел, и как сложилась его дальнейшая судьба.

Борей, Пир, Эритея, Иерихон, Тайрин и Сайбург стали первыми крупными городами, присягнувшими на верность Первому Императору. Однако Нант, создав коалицию с Корнуэлом, всячески противодействовал зарождающейся Акритской метрополии. Только сын Эрика, Второй Император Виктор Завоеватель сумел поставить эти города на колени, заставив их силой присоединиться к метрополии. Он же основал приграничный город, названный Виктория, который охранял южные рубежи государства от варварских племен, кочующих в поисках земель, пригодных для выживания.

Со временем, уже к периоду правления Седьмого Императора Константина Большого вопрос о технологиях пропал сам собою, причем некоторые крупные города, такие как Нант, Сайбург и Тайрин создали свои технологические уклады, превосходящие акритский технологический базис по многим параметрам. Но Акритская метрополия от этого не развалилась. К этому времени все города метрополии уже зависели друг от друга, связанные производственными цепочками в едином экономическом пространстве. Кроме того, укреплению единства способствовали идеологические враги Империи, основным из которых стал впоследствии Кайпианский союз.

Управление метрополией перешло из сферы технологий в сферу более гибкой политики в отношении колониальных городов. Элиты, богатые и ведущие роскошный образ жизни в новом мире, не стремились к военному противостоянию с главным полисом, ибо прекрасно понимали, что последствия сепаратизма нарушат их привычный уклад. Элиты приняли правила игры, главный сюжет которой происходил в стенах правительственных зданий.

* * *

Точно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах всплыл кристалл памяти, который унес с собой Квинт. Этот кристалл, содержащий информацию о подлинной истории человечества, стал краеугольным камнем для группы людей, которые называли себя «Седьмой печатью». Информация о Паноптикуме — обществе справедливости и равных возможностей, которое существовало на Земле в пору, предшествующую Великой катастрофе, полностью противоречила официальной исторической доктрине.

Паноптикум стал символом надежды той части человечества, судьбу которых вершила кучка высокопоставленных бюрократов, решавших все «вопросы на местах» силами и методами Спектрата.

 

Глава 6. Притаившийся во тьме

Николас Вайс неподвижно сидел на стуле в центре большого зала. Подняв подбородок, он сосредоточенно смотрел перед собой, пытаясь принять мужественный, по его представлениям, вид. Вайс заказал портрет известному художнику Акрита, но определенные трудности, связанные с творческим процессом, уже начинали его раздражать. Пытаясь отвлечься, он начал думать о предстоящей встрече с Аланом Филипсом. События двухнедельной давности, когда Император в пылу гнева выгнал Филипса из зала Сената, навели Николаса на мысль о том, что неплохо было бы воспользоваться сложившейся ситуацией и наладить мосты с этим могущественным человеком, попавшем в опалу. Вайс располагал информацией, которая бы смогла помочь Алану Филипсу вернуть расположение Императора. Взамен Николас попытается установить с Филипсом доверительные отношения для того, чтобы в будущем рассчитывать на его голос за свою кандидатуру. «Смерть старика — вопрос времени, — думал Вайс, — но к таким событиям нужно готовиться заранее». Устав сидеть словно скульптура, Николас, посмотрев на часы, произнес:

— Послушайте, мсье Делакруа, может, вы всё же возьмете какой-нибудь электронный журнал или, к примеру, голографию из справочника Сената? Я устал позировать, да и к тому же у меня важная встреча!

Художник Делакруа, энергично до этого работавший кистью, прервался и с удивлением посмотрел на генерала.

— Нет, нет, сударь!!! Что вы!? Ни одна технология не способна передать виденье художника, — сакрально проговорил мсье Делакруа. — Человеческий глаз способен увидеть лишь определённые градации, а интеллект придать дополнительный смысл…

При этом он выпучил глаза и назидательно поднял правую руку, держащую кисть.

— Интеллект??? Мсье Делакруа, меня беспокоит одно ваше… художественное решение. Знаете, когда это было наброском, меня это как — то не беспокоило, но стоило вам сегодня заявить, что «работа почти готова», я до сих пор нахожусь в ужасе, — Вайс внезапно встал, подошел к картине и указал на одного из персонажей. — Скажите, это я на картине, правильно?

Делакруа, поправив синий берет на голове, сделал возмущенную физиономию. Этот наглец мало того что мешал его работе, так ещё и ставил под сомненье очевидное сходство! Но вспомнив, что он не на экспозиции, художник осёкся и вежливо произнес:

— Да, вы понимаете все совершенно верно, господин Вайс.

— Так, хорошо, это мы выяснили. Скажите, что за прибор у меня в руках на этом полотне, с помощью которого я что-то разглядываю?

— Бинокль, это же очевидно! — с некоторым пафосом ответил художник.

Николас усмехнулся.

— Мсьё Делакруа, в наше время таких биноклей уже нет на вооружении армии. Наступил 2717 год, вы это понимаете!? Они, может, и были, когда Эрик Злой захватил Акрит, но сейчас, хочу вас заверить, такие бинокли лежат на полках музеев… — Вайс, пристально разглядывая картину, указал на лицо персонажа. — А это!? Вы ничего не замечаете?

Делакруа ничего не понимал, чего хочет от него этот человек. «Эх, знал бы, что типаж такой проблемный, не взял бы предоплату, которую к тому же уже спустил на дорогих проституток», — подумал про себя художник, хмуря брови и разглаживая пальцами тонкие усы.

— Делакруа, ответьте! Делакруа, вы вообще меня слушаете!? — обратился к художнику Вайс, в то время как сам Делакруа задержался на мысли о приятной стороне потраченных денег.

— Да, конечно, господин Вайс. Вас что-то не устраивает, но я не могу понять вашу критику в отношении этой работы.

— Критика? Позвольте, мсье, никто вам не говорит о критике.

Я вам заплатил хорошие деньги и теперь имею право говорить как заказчик. Так вот, данная работа не стоит тех денег, которую я за неё заплатил. Вам придется вернуть предоплату, которую вы уже, видимо, потратили, устроив грандиозный кутеж, который показывали по всем новостям, или вернуться к разговору о той картине, которую я вчера видел в вашей мастерской. Как она называется?

— Имперский ответ в Антарктике, — произнес Делакруа, вспоминая вчерашние попытки Вайса выкупить озвученную работу.

— Вот. Я хочу у вас её приобрести за те деньги, которые я вам обещал за эту картину, которую вы уже испортили, — Николас показал пальцем на полотно, стоявшее на треноге перед художником.

Для Делакруа это был плевок в лицо.

— Господин Вайс, картина «Имперский ответ в Антарктике» была написана по заказу жены викария Виктории, как подарок Императору на день его коронации. Кристина Руфо уже видела работу и распорядилась прислать рабочих для её погрузки. Правда, она пока ничего не заплатила, — уточнил Делакруа и, помолчав, добавил, — …но я уверен в порядочности этой барышни, она, знаете ли, очень воспитанная.

Вайс поднял глаза кверху. Убрав рукой волосы со лба, он шумно выдохнул.

— Мсьё Делакруа, может, к нам следует пригласить Филипса? Возможно, он увидит в ваших произведениях признаки символизма «Седьмой печати»?

Филипс… Нет, с этим господином Делакруа не хотел бы больше встречаться, тем более в качестве цензурируемого лица. Спектрат спокойно мог отобрать лицензию художника, а это табу на профессию, которой ты учился десятки лет. Без лицензии тебя нигде не примут, не предоставят экспозицию, не сделают телесюжет и даже не пригласят в какую-нибудь дешевую рекламу про престарелых ветеранов, которые, играя на зеленых лужайках в гольф, призывают молодежь вербоваться на контрактную службу.

В молодости Делакруа поработал в одной рекламной конторе в качестве «артиста, одобренного комитетом Цензоров». В рекламе он изображал подростка, который вышел с аттестатом из школы и, проходя мимо пансионата, увидел играющих в гольф стариков. Он поворачивался и на камеру произносил следующие слова: «Я знаю своё будущее, а ты?». Далее бежала строка: «Служба по контракту в акритской армии. Первым пятерым позвонившим гарантия службы в имперском батальоне. Телефон 8888–00–8888». Конечно, никаких мест в имперском батальоне, который базировался в столице, не было. Это была, как говорила его тогдашняя любовь Люсьен, «маркетинговая уловка». Звонивший попадал на автоответчик, который сообщал ему о том, что к нему уже едут, и перечислял вещи, которые могут понадобиться контрактнику на призывной комиссии. И через 72 часа желающие послужить вдыхали зловонные запахи гниющих джунглей на учебных полигонах Южной Америки. Уйти было можно и ранее пятилетнего срока, но то большее, что ждало отказника в метрополии — это тяжелая физическая работа либо на рудниках, либо на поселениях. Хорошо, что матушка отговорила его от службы в армии, подарив ему на юбилей лицензию художника, за которую она заплатила хорошую взятку.

— Нет, с Филипсом мне бы не хотелось встречаться, но, сударь, прошу вас быть милосердным — удвойте хотя бы цену! — немного подумав, залепетал Делакруа.

— Эта цена была вчера. Вчера двойная цена вас, видите ли, не устроила. Сегодня цена другая. Меньше в два раза. Я думаю, нужно брать, пока дают. Тем более что после этих художеств, — Вайс указал на картину, — я разочаровался в вас как в творце. Делакруа, принесите мне «Имперский ответ в Антарктике» из своей мастерской, а вместо изображения Императора, нарисуйте мой героический профиль. И мы квиты. Да, кажется я совсем заболтался тут с вами — меня ведь ждет встреча!

Не выслушав ответа художника, Вайс вышел из зала, с шумом захлопнул за собой дверь.

Делакруа был зол сам на себя. Тем не менее, он парой мазков исправил бинокль, изображенный на картине, на кое-что непотребное, упиравшееся прямо в лоб ненавистному персонажу. Ухмыльнувшись, он тут же закрасил пошлый коллаж, при этом предусмотрительно посмотрев по сторонам. Если бы он знал, что у этого проблемного типажа какие — то дела с главой Спектрата Аланом Филипсом, он бы просто отказался работать.

Собирая свои художественные принадлежности, мсье Делакруа невольно содрогнулся от воспоминаний опыта работы с этим ужасным человеком…

* * *

Однажды, сам Алан Филипс заказал художнику картину. Таким людям, конечно, не отказывают. Делакруа тогда приехал в его загородный особняк, обнесенный высоким металлическим забором, вдоль которого ходили хорошо вооруженные патрули, держащие на поводках больших клыкастых псов, лающих в сторону художника, когда тот проходил мимо. Судя по системе безопасности, это был не особняк, а какая — то маленькая крепость. «Как форт», — Делакруа вспомнил названия поселений, которые основывали римские легионеры, высадившиеся на берегах континента, названного ими потом Америкой в честь римского генерала Америго Веспуччи, прозванного «Мореплавателем». Уроки истории в школе были для Делакруа всегда интересны. Позже увлечение историей найдёт отражение во многих его картинах, посвященных знаменитым победам Акритской метрополии.

Но мсье Делакруа имел и свой собственный стиль в искусстве. Особенно популярна стала его картина, названная «Соцветие патриотов». Делакруа, создавая фокус сверху, запечатлел детей, сидящих вокруг костра, который символизировал центр цветка. Дети кидали в костер шпионские листовки, на которых большими буквами было написано: «ВАС ОБМАНЫВАЮТ». Сам шпион, в черных очках и шляпе, был мертв и лежал подле сидящих, играя в композиции роль стебля. Откинутый подол его плаща символизировал лист цветка, а дети, протягивающие к костру листовки, были его лепестками…

— Не однозначно, — сказал Император, увидев его картину на экспозиции, посвященной бомбардировке Даутсона.

Маленькие глазки Делакруа тревожно забегали.

— Ваше Императорское Величество, — с придыханием заговорил художник. — Мне просто необходимо знать ваше мнение о картине в целях дальнейшего самосовершенствования…

— Делакруа, вам не интересно моё мнение. Вам интересно то, что я скажу о вас прессе, которая толпится в соседней комнате, жадно поглядывая, когда ей дадут команду, — Император перевел взор с художника на картину. — Деликатно закрасьте на листовках слова «ВАС ОБМАНЫВАЮТ». Знаете, если бы я не знал вас лично, мсьё Делакруа, я бы подумал, что это какая — то провокация художников — авангардистов.

Император, смотря на трясущегося Делакруа, негромко рассмеялся.

— Делакруа, вы повесили в центре Акрита прокламацию государства, с которым мы находимся в состоянии войны… Вы понимаете это? — Император многозначительно посмотрел на художника.

— Я все понял, — услужливо закивал художник, который после этого случая стал избегать в своих работах каких — либо надписей…

…Но вернемся к истории о том, как Делакруа приехал к Филипсу создавать очередной шедевр. Художник почему-то вспомнил о той неловкой ситуации с прокламациями, когда подходил к железным воротам особняка, принадлежащего главе Спектрата. Справа от ворот стояла довольно высокая башня, ощетинившаяся оружием и камерами. Обыскав художника, охрана пустила его за высокий забор.

Перед особняком, на зеленой лужайке под ветвистым деревом стоял стеклянный столик. На столике находились чайный сервиз и шоколадный торт, который был уже изрядно подъеден. За столиком сидел человек небольшого роста в дорогих очках с круглыми линзами в черной оправе. На вид ему было лет пятьдесят. Историки говорили, что Филипс, Император и полковник Орокин, создали Триумвират, свергнув Восьмого Императора Тиберия Предателя. Хотя статуя Восьмого Императора и стояла в Сенате, перед ней никогда не зажигали свечи и не возлагали цветы.

Возле столика стояло современное инвалидное кресло, в котором сидела хорошо одетая старушка. Она была очень пожилой женщиной, безучастно смотревшей прямо перед собой в одну точку. Иногда её правая рука немного подергивалась, а голова запрокидывалась назад.

— Мама, это мсье Делакруа, я вам о нем рассказывал, — сказал Филипс, обращаясь к старушке и, повернув голову к художнику, добавил, — Мсьё Делакруа, это моя мама Шарлотта. Она все понимает, но плохо контролирует своё тело. Около семи лет назад моя мама пострадала в результате террористического акта. Это было спланированное покушение, целью которого должен был стать я. Террористическое движение «Седьмая печать» — это ещё и моя личная вендетта. Теперь вы меня понимаете? Я не такой, как думают обо мне люди, я такой же гражданин, как и они. Но перейдём к делу, Делакруа. Я видел ваши работы и хочу, чтобы вы изобразили меня как обычного усталого гражданина, который, открыв бутылочку хорошего пивка, заваливается на диван в пятницу вечером. И именно в пятницу, так как моё лицо должно быть одухотворено осознанием двух предстоящих выходных. Я думаю, с завтрашнего вечера можно начинать…

Следующий вечер показался художнику немного странным. Филипс встретил его, лежа на диване. На нем был пластиковый фартук и резиновые перчатки, натянутые по локоть. Фартук, перчатки и диван были покрыты следами крови. Вокруг были раскиданы пустые пивные бутылки, но сам хозяин дома был абсолютно трезв. Увидев художника, Филипс улыбнулся. Встав, он протянул Делакруа правую руку, одетую в окровавленную перчатку. Художник остолбенел.

— Сударь, что с вами? — с ужасом спросил Делакруа.

— А что со мной не так? — с серьёзной озабоченностью спросил Филипс, оглядывая самого себя.

— Ваша одежда… И этот фартук… Он что, в крови?! — крайне удивленно спросил Делакруа, делая робкую попытку сделать шаг в сторону выхода.

— Конечно!!! — воскликнул Филипс и искренне удивился. — Вы думаете, что защищать родину — это приятная работа? Я только что отпахал 12 часов в карцере одной из тюрем Спектрата и чертовски устал. Нет уж, пусть те, кто называет меня «Мясником», увидят, во что их спокойствие и стабильность обходятся мне и моей семье. Кстати, мама тоже выразила желание позировать! Я схожу за ней, а вы пока располагайтесь…

Когда Филипс вышел, Делакруа пребывал в шоке. Ему было страшно. Реально страшно. Ему казалось, что он попал в какую — то иную реальность, где Филипс не «щит империи», как вещали средства массовой информации, а чертов шизик… «Нет, он не шизик, а ярко выраженный психопат, — подумал тогда Делакруа и начал лихорадочно соображать, как покинуть убежище этого маньяка. — Особняк обнесен высоким забором и очень хорошо охраняется, так что…»

— Делакруа! Делакруа, милейший! — вдруг раздался голос Филипса за дверьми. — Помогите мне, откройте дверь…

Художник на время подумал о том, что неплохо было бы защёлкнуть замок и вызвать… «Кого вызвать!!? Что следовало вызвать, так это ковровую бомбардировку этого проклятого места…» Однако он вовремя опомнился и открыл дверь. Коляска, в которой сидела мать главы Спектрата, автоматически заехала в дом и подъехала к дивану, уронив пару бутылок из — под пива, стоящих на полу. Старушка, одетая во всё белое, застывшим взглядом смотрела прямо перед собой.

— Делакруа, что-то вы даже треногу ещё не поставили!? Не скромничайте, вы — режиссер. Дерзайте! — воскликнул Филипс.

Заботливо поправив на старушке белую шляпку, он присел на диван. Филипс везде, к чему бы ни прикасался, оставлял пятна крови — на ручках коляски, на диване, на шляпке своей матери. «Бедная Шарлотта, как она со всем этим справляется?» — подумал художник, ставя треногу…

…Шарлота с этим не справлялась. Она к этому уже настолько привыкла, что если бы могла говорить, спокойно бы рассказала о своём единственном сыне, который уже давно сошел с ума…

Нет, Алан не всегда был такой. В детстве он был хорошим послушным ребенком, которого любили баловать родители. Он показывал неплохие результаты в школе и даже занял первое место по стрельбе из лука. Но высшей идеей его жизни была армия. Отец, занимавшийся поставками датчиков слежения для нужд военной промышленности, был против службы сына. Однако как только Алану исполнилось шестнадцать лет, он подписал контракт и попал в гарнизон близ Сан-Паулу, где подружился с Уэйном Орокином — таким же, как и он, новобранцем.

Когда армейский пятилетний контракт Алана подошел к концу, их пути с Уэйном разошлись. Филипс пошел в «дембельский дозор» — последний патруль из Сан-Пауло до соседней военной базы, откуда их должна была забрать авиация на большую землю. Орокин, пожелав удачи другу, остался в Сан-Пауло в ожидании следующего «дембельского дозора».

Переход отрядом из десяти человек во всеоружии занимал около трех суток. Во вторую ночь отряд разбил палатку возле тихого озера под скалистым валуном. Филипс, одухотворенный будущими событиями на Акрите, где его будут встречать как героя, совершенно расслабился. Сидя у кромки озера, он, позабыв инструктаж по безопасности, начал наслаждаться сладкими плодами какого — то дерева, росшего на берегу.

Вдруг что-то забурлило на поверхности воды, и Филипс насторожился. Увидев свечение на дне озера, он забежал за скальный валун и разбудил всех своих сослуживцев.

— Одевайтесь, берите оружие… Там что-то есть, — тихо прошептал Филипс, загружая ленту в крупнокалиберный пулемет. — Какая — то живность из местной фауны, скорее всего, судя по свечению, это краснобокая зубатка. Они собираются в стаи, так что нужно быть внимательными и, рассредоточившись, удерживать периметр до утра.

Договорив, он обвязался пулеметной лентой и, молча, ушел в джунгли. Остальные, переглянувшись между собой, последовали его примеру.

Когда Филипс увидел первую зубатку, хищно смотревшую на него, он даже улыбнулся. Но когда зубатки начали обступать его со всех сторон, Филипс, понимая, что эту ночь он не переживет, истошно заорал, обращаясь к болотистым тварям:

— Сюда! Я здесь! Сюда идите…

Солдаты из его отряда, подумав, что Алану требуется помощь, двинулись на звук его голоса. Многие из них даже не успели осознать того, что по ним заработал крупнокалиберный пулемет, разрывая их тела в клочья… Филипс тем временем отстреливался от несуществующих зубаток до последнего патрона, пока не потерял сознание от действия сильнейшего галлюциногена, который он употребил в пищу возле озера.

Первое, что увидел Алан, когда пришел в себя, так это гранату, которую он сжимал двумя руками, лежа под каким — то бревном в одних штанах. Весь в порезах, окровавленный, он попытался сориентироваться на незнакомой местности. Поняв, что заблудился, Алан интуитивно выбрал направление и побрёл через густые заросли.

На следующий день его пленили партизаны. Филипс провел два года в джунглях в качестве военнопленного. Его постоянно перевозили с места на место, били и морили голодом. Наконец его обменяли на какого — то родственника местного князька.

Вернувшись на Акрит, Алан был представлен Восьмому Императору Тиберию, который наградил его почестями ветерана и предложил занять место в солдатском комитете при Сенате, после того как Алан пройдет полугодичный период реабилитации. Тиберий намекнул Филипсу — ему нужны будут «свои люди» в комитете, чтобы иметь представление о настроениях, царящих в армейской среде. Император Тиберий был выходцем из академических кругов и на тот момент проводил в жизнь непопулярные у военных реформы…

Но вернемся к Филипсу. Вернее, к воспоминаниям его матери Шарлотты, которая безучастно наблюдала за тем, как художник Делакруа рисует её безумного сына. Первый сигнал, что с Аланом что-то не так, она получила спустя неделю, когда тот вернулся из плена…

Ранним утром, выйдя из загородного особняка, расположенного у озера, она увидела Алана, копающегося на берегу.

— Привет! Чем занимаешься? — спросила тогда Шарлотта, когда подошла к сыну.

— Делаю систему безопасности, — озабоченно произнес Алан, пытаясь скрутить несколько проводов.

— Алан, но…

— Мама, мы не можем знать точно, что там обитает, — резко перебив Шарлотту, Алан посмотрел в сторону озера.

Сердце матери учащенно заколотилось, а в голове появились неприятные мысли. Пытаясь себя успокоить, Шарлотта осторожно произнесла:

— Дорогой, это озеро безопасно. Мы с твоим отцом всегда думаем о безопасности в первую очередь…

Алан замотал головой и резко встал в полный рост, отчего Шарлотта даже сделала шаг назад.

— Мама, те парни из моего отряда тоже думали, что они в безопасности. Когда краснобокие зубатки придут сюда, останется только отстреливаться. Кстати, в доме есть оружие? — внезапно спросил Алан с таким видом, как будто что-то вспомнил.

— Не знаю, может, наверху у отца есть пневморужьё — он иногда стреляет чешуйчатых воронцов…

— Мама, что ты говоришь? — закричал Алан в бешенстве. — Ты говоришь о безопасности, а у нас в доме нет даже ни одного порядочного ствола? Что это вообще за блядство?

От таких слов сына Шарлотта оцепенела. Она не вынесет армейского жаргона в своём доме, но, глядя в вопрошающие и одновременно бешеные глаза своего сына, решила не высказываться по этому поводу.

Дальше всё пошло только хуже. На следующий день Алан привёз откуда-то два ящика стрелкового оружия. Когда Шарлотта зашла в свою комнату, она увидела заботливо уложенную пару дамских пистолетов на своей подушке. «Он действительно рехнулся после плена, — с болью подумала Шарлотта. — Обязательно нужно будет показать его доктору Грэму».

Когда доктор Грэм впервые увидел Алана, тот ходил по комнате и что-то искал. Заглянув под половик, проведя рукой под подоконником, он подошел к доктору Грэму и указал на то, что находиться здесь небезопасно.

«Синдром войны», — констатировал доктор Грэм, когда покидал особняк Филипсов после обильного ужина. — Лечение, которое предлагает страховка ветерана — не эффективна.

Глаза Шарлотты, услышавшей вердикт доктора, наполнились влагой.

— Зигфрид, неужели нет способов помочь моему сыну? Мы заплатим любые деньги, — Шарлотта умоляющим взглядом посмотрела на доктора Грэма и, достав платок, смахнула с лица материнские слезы.

Зигфрид задумался.

— Шарлотта, я как друг семьи могу дать рекомендацию, но… в общем данная методика не совсем законна, и могут быть побочные эффекты. У меня есть знакомые специалисты, способные с помощью хирургического вмешательства помочь Алану, но гарантий того, что операция пройдет успешно, никто не даст…

Когда Алан кинул на участок соседей боевую гранату, Шарлотта всё же решила обратиться к специалистам доктора Грэма, уговорив при этом мужа. Сына отвезли в неизвестном направлении, а спустя неделю доставили обратно. Алан часто вспоминал свой первый день после хирургического вмешательства в неокортекс головного мозга…

— Алан, мы провели сложнейшую операцию, чтобы вернуть вас к нормальной жизни. Вы понимаете, о чем я вам говорю? — спросил доктор Грэм, снимая повязку с лысой головы своего пациента.

— Да, доктор. Я все понимаю. У вас есть конфеты?

Доктор Грэм внимательно посмотрел на Алана. На секунду он даже усомнился в результатах операции и, осмотрев зрачки Филипса, спросил:

— Зачем вам конфеты Алан?

— Просто… Я очень голоден… И мне почему-то охота сладкого…

Ответ Алана вписывался в концепцию работы, проведенной доктором Грэмом. Мозг пациента после «доработки» специалистами доктора стал потреблять в два раза больше энергии, чем до хирургического вмешательства, поэтому данный ответ удовлетворил Зигфрида.

— Алан, я немедленно распоряжусь, чтобы вам сделали высококалорийный обед, — произнес Грэм, улыбнувшись.

Через пару дней выяснилось, что Алан не может уснуть. Ему в принципе и не хотелось спать, но новый образ жизни никак не укладывался в голове. С этим вопросом он обратился к доктору Грэму на плановом осмотре.

— Интересно, — задумался доктор. — Такое я впервые встречаю в своей практике. Вы говорите, что не испытываете даже утомляемости?

— Абсолютно, доктор! Я не спал две ночи, но чувствую себя отлично. Кроме того, за эти две ночи и два дня я прочитал целый том «Истории Акритской метрополии». Но самое удивительное в том, что я могу вам наизусть рассказать любой отрывок из этого семисотстраничного фолианта! Вот, доктор, проверьте!

С этими словами, он протянул электронную книгу доктору. Грэм, полистав её, недоверчиво произнёс:

— Страница 387, третий абзац.

— «Когда Третий Император Лонгин Реформатор взошел на престол, он реализовал проект земельной реформы. Вся земля, ранее де — факто принадлежавшая государству, перешла в частные руки простых граждан. Параллельно этому процессу земельные участки были разбиты на санитарные категории, — быстро проговорил Алан, разглядывая, как лицо Грэма начинает выражать удивление. — Высшая категория означала допустимую концентрацию вредных веществ в почве, что позволяло обладателям таких земель выращивать сельскохозяйственные культуры на открытом грунте. Реформа ускорила миграцию из крупных городов, что явилось причиной появления множества мелких фермерских поселений вокруг крупных городских образо…

— Феноменально, Алан! — прервал его доктор Грэм. — Мы не только вас вернули к жизни, но и сделали из вас настоящего гения! Думаю, вопрос о сне мы снимем медикаментозными средствами, а пока, Алан, извините, мне необходимо записать мои мысли по этому поводу. Возможно, я на пороге величайшего научного открытия…

Но научное открытие сорвалось, когда последующей ночью Грэма разбудил звонок.

— Доктор Грэм, у нас проблемы, срочно приезжайте, — услышал он знакомый голос своего ассистента.

Когда доктор приехал в лабораторию, он увидел беспорядок и следы крови в коридоре.

— Согласно вашим назначениям, доктор Грэм, — торопливо начал говорить испуганный ассистент, — мы дали Алану снотворное. Он уснул, а мы пошли пить чай в ординаторскую. Где — то примерно через час в коридоре послышались крики. Когда мы выглянули, то увидели, что Алан колошматил табуретом по бездыханному телу сиделки. Совместно с санитарами, мы скрутили Алана и поместили в спецблок для буйных пациентов…

Немедленно последовав к спецблоку, где содержался Алан, доктор Грэм заглянул в глазок. В углу комнаты, обитой матрасами, сидел Филипс, больничная пижама которого была измазана кровью. Он пристально смотрел на дверь. Его глаза были широко открыты, а лицо выражало неподдельный ужас. Закрыв глазок, Грэм ушел в свой кабинет и принялся делать какие — то записи. Нет, смерть сиделки не вызвала у доктора каких — либо эмоций. Будучи от природы экспериментатором, он видел и более ужасные вещи. Больше всего его беспокоило то, что Алан являлся отпрыском богатой и уважаемой семьи, которая могла поднять скандал, грозивший Зигфриду потерей статуса. «Возможно, стоит ввести Алану смертельную инъекцию, дабы упрятать результат этого эксперимента подальше в землю», — подумал тогда доктор Грэм.

Но утро рассеяло его опасения, когда ассистент вызвал Зигфрида в спецблок.

— Доктор Грэм!? Кто-нибудь меня слышит!? — доктор услышал крики Алана, как только оказался в коридоре спецблока.

— Откройте, кто-нибудь! — кричал Алан и колотил руками по железной двери.

— Алан, с вами всё в порядке? — поинтересовался доктор, заглядывая в глазок.

— Доктор Грэм, — облегченно вздохнул Алан. — Что, черт побери, происходит? Я проснулся в этом помещении без окон и… у меня следы крови на пижаме!? У меня, что, было кровотечение?

Доктор Грэм подал знак санитарам, чтобы те открыли дверь.

— Алан, голубчик, — промолвил доктор, — пройдемте ко мне в кабинет.

Кабинет доктора был похож на кунсткамеру, в которой, помимо заспиртованной органики, стояли стеллажи с медицинскими справочниками. Доктор Грэм усадил Алана на стул и показал ночную запись, сделанную камерами в коридоре больницы. Алан с ужасом смотрел на происходящее. К виду крови он был вполне привычен, а карательные рейды, в которых Алан участвовал ещё во время службы, наверное бы не оставили равнодушным самого доктора Грэма… Но это… Он абсолютно ничего не помнил. К тому же, та неистовая злоба, с которой он выколачивал последние остатки жизни из бедной сиделки, даже его самого немного пугала. Вдруг Алан подумал о родителях… «А как же они? А что, если это случится дома, и он будет не осознавать происходящее…» Ему стало дурно от этих мыслей.

Доктор Грэм выключил запись и многозначительно произнес:

— Алан, пусть это останется между нами. Тело мы утилизируем, но твои родители ничего не должны узнать. Я ещё не совсем понимаю механизм произошедшего, но вполне могу предположить, что это связано со сном, в который мы тебя ввели медикаментозными средствами. И не распространяйся, что ты не можешь спать — создавай хотя бы видимость сна для других, ты понимаешь меня?

— Доктор, а если я всё же захочу спать? — с ужасом спросил Алан, вопрошающе посмотрев на Грэма.

— Тогда немедленно звони мне, — ответил доктор и положил свою руку на плечо молодого Филипса…

Когда Алан вновь оказался дома, Шарлотта не могла налюбоваться сыном и слёзно благодарила доктора Грэма за то, что тот вернул её сына к нормальной жизни. Алан снова стал активным, перестал быть раздражительным и со смехом вспоминал тот случай со злополучной гранатой. У него появились какие — то дела в солдатском комитете, и он стал часто отлучаться на заседания в Сенате, где, как рассказывал, встречался со своими старыми товарищами по службе. Он стал обычным молодым парнем, который, отработав свой первый армейский пятилетний контракт, делал карьеру в стенах Сената.

Шарлотту распирала гордость за сына, когда тот после свержения Тиберия Предателя стал одним из трех членов Триумвирата, а затем, после коронации на престол Мартина Вуда, занял должность главы Спектрата — это была величайшая честь для их семьи! «Главная опора Императора!» — хвасталась Шарлотта своим завистливым подругам.

Однако она даже не догадывалась о том, что происходило, когда наступала ночь. Алан закрывал на ключ свою дверь и задергивал занавески. Затем он садился на стул и тихо, не двигаясь, ждал наступления рассвета. Он не спал… Алан не спал с тех пор, когда ему сделали операцию в лаборатории доктора Грэма.

Однажды племянница Шарлотты София как — то обмолвилась, что люди называют Алана, занимающего пост главы Спектрата, «Мясником» — за его методы. Тогда Шарлотта не придала этому значения, кузина всегда любила преувеличивать. Но когда муж бросил на стол электронную газету с огромным заголовком «Филипс по прозвищу «Мясник» просит Сенат окончательно развязать ему руки», она все — таки решилась поговорить об этом во время вечернего ужина.

Алан жадно ел мясной бифштекс и рассказывал, как он и полковник Орокин дебатировали в Сенате.

— …на что Орокин мне возразил какой-то либеральной идеей о «гражданских свободах». Какой абсурд. И это говорит мой друг, который сражался со мной в одном строю. Я разочарован Уэйном, не ожидал от него подобного, — закончил Алан, задумчиво уставившись на бифштекс.

Шарлотта, взглядом получившая от мужа разрешение, спросила:

— Алан?

Алан не отреагировал на обращение, уставившись немигающим взором на бифштекс с кровью. Шарлотта ещё раз взглянула на мужа и более громким голосом повторила:

— Алан?

Шарлотта уже, было, хотела встать, как сын внезапно поднял глаза на неё и произнес:

— Да, мам, я тебя слышу. Ты повторяешься… — Алан улыбнулся.

Шарлотта, собравшись с духом, стала расспрашивать его о том, как он себя чувствует, так много работая?

— Отлично, мам, — сказал Алан, пытаясь отрезать кусок мяса. — Я занимаюсь надводными лыжами с викарием Пира. На Большом Медвежьем озере отличная природа, и мне это хорошо помогает. Но больше всего удовлетворения я нахожу в процессе своей работы…

— Алан, сегодня в «Акритских новостях» писали, — осторожно начала Шарлотта, поглядывая на мужа, — что Спектрат обвиняют в похищениях и пытках людей без ордера, это правда?

Алан безразличным взором уставился на мать. Неизвестно, сколько бы продлилась эта неловкая пауза, если бы из — за стола не встал отец.

— Сын, — строго произнес он, — если это правда, и ты действительно устраиваешь террор среди населения, я не хочу с тобой сидеть за одним столом.

Шарлотта с ужасом посмотрела на мужа. Тот выжидающе стоял, всем своим видом требуя ответа на поставленный вопрос.

— Папа, ты это о чем? — с неподдельным удивлением спросил Алан, предварительно перед этим посмотрев на мать. — Какой террор, где это пишут?

— Вот, в «Акритских новостях», — отец положил перед ним электронную газету.

— Папа, «Акритские новости» это газета, владелец которой является моим оппонентом в Сенате! — Алан с сожалением покачал головой. — Там писали про «террор в общем», или действительно есть какие — либо факты? Отец, это очередная газетная утка моих политических противников, не более…

— Тут пишут о том, что люди видели, как Спектраторы расправились с одним из учёных акритской академии прямо на глазах у многочисленных студентов, — неуверенно произнес отец.

— Папа, ну что значит «люди видели»? Где эти люди, которые должны были заявить в полицию, как сознательные граждане? Где их имена и фамилии? Стандартный политический приём, когда за заголовком «Филипс Мясник» на первой полосе через месяц после суда о клевете последует опровержение, но фамилия Филипс уже будет отождествляться с приставкой «Мясник». Папа, мои противники не брезгуют черным пиаром, и мне очень жаль, что ты поверил этим ушатам грязи, которые они выливают на нашу фамилию… Отец, неужели я — ветеран и слуга государства, способен на террор своих сограждан? — Алан гордо и вопросительно посмотрел на стоящего отца.

Немного выждав, отец снова сел за стол, проклиная газетчиков. Он подобрел и разговорился с сыном о перспективах своего нового инженерного проекта, а в конце разговора признался, что был сегодня действительно в идиотском положении перед Аланом, о чем сильно сожалеет.

— Пустяки, отец, — по-доброму сказал Алан. — Я уже сам в шутку называю своего помощника «Мясорубкой».

Отец, оценив шутку, посмеялся вместе с Аланом.

На следующий день отец уехал по работе в столицу, поцеловав на прощанье жену. Больше никто его не видел… Он просто исчез… А следом закрыли «Акритские новости», «за распространение сведений, порочащих честь и достоинство государственных мужей». Шарлотта даже видела по первому государственному каналу репортаж из здания Цитадели Закона, где бывший главный редактор «Акритских новостей» давал признательные показания в том, что делал заказные репортажи, порочащие государственных служащих, на деньги иностранных агентов, работающих на Кайпианский союз. Его вроде казнили — Шарлотта тогда особо не следила за этим процессом, так как все её мысли занимал бесследно пропавший муж.

— Мама, — успокаивал её тогда Алан, — я клянусь, что найду отца! Я его найду, ты слышишь?

Шарлотта иногда задумывалась о том, нет ли связи между пропажей мужа и тем ужином, но вслух этого она не говорила, потому что при воспоминаниях об отце на глазах Алана наворачивались скупые мужские слезы.

Спустя пару лет после исчезновения мужа, сын сообщил Шарлотте о том, что они переезжают в новый особняк. Тогда Шарлотта и представить себе не могла, что это будет начало абсолютно новой жизни…

— Алан, зачем это всё? — удивленно спросила тогда Шарлотта, впервые сделав шаг за железные ворота, которые громко захлопнулись за её спиной, отчего она даже немного вздрогнула.

— Да что же это такое, — проигнорировал её вопрос Алан, — ворота так громко хлопают. Мне кажется, нужно их заменить, ты так не считаешь?

Но мать Алана была далеко не в восторге — весь этот укреплённый и хорошо охраняемый особняк был похож на тюрьму с улучшенными условиями содержания.

— Алан? — мать с беспокойством посмотрела на сына. — Мы что, будем здесь жить!?

— Да, мама, теперь это наш дом, и он полностью защищен… Полностью, ты слышишь? — Алан поставил руки на пояс и удовлетворительно покачал головой, осматривая особняк. — Тут, под спецучастком пятиметровый фундамент. Ты ещё дома не была, пойдем, покажу…

— Алан, — остановила его мать, — мне нужно ещё заехать к тетке, может, посмотрим особняк чуть позже, нам ведь всё равно здесь жить?

Шарлотта натянуто улыбнулась. Выйдя за этот забор, она уж точно никогда в жизни не вернётся обратно. Дикий страх от этого места привел её сознание в ясный ум, и она окончательно поняла, в какое чудовище превратился её сын. Находясь внутри периметра этого ужасного места, Шарлотта осознала, как сама себя обманывала. «Доктор Грэм не вылечил моего сына — он как будто… как будто надел на того маску нормальности, отчего шизофреник, сидящий под этой маской, стал не только более умен и осторожен, но и превратился в государственного служащего, у которого в руках почти безграничная власть. Только Император обладает правом вето на постановления Спектрата. Но именно такой глава Спектрата, как Алан Филипс и нужен был Императору как рычаг давления на викариев, акритскую академию и всех остальных граждан…» — Шарлотта тогда настолько ужаснулась от этой мысли, что у неё пересохло во рту. Алан, внимательно посмотрев на мать, произнес:

— Мама, обещаю, завтра тебя увезут к тёте Клэр. Я сегодня приготовился к новоселью — нас ждет чай, пряники и художественный фильм, как ты думаешь, про кого? — Алан, улыбнувшись, вопросительно посмотрел на Шарлотту.

— Я не знаю, Алан… — в замешательстве проговорила мать.

— Про меня, мама, — Алан улыбнулся ещё шире. — Нам выделили хорошие деньги на культурное просвещение Спектраторов. Некоторые политики заявили о том, что мои люди, якобы, своим поведением в общественных местах наносят урон престижу органов власти. Так вот, Император выделил мне немалую сумму на культпросвет Спектрата, так что мы теперь снимаем собственное кино и делаем его даже в проекции. Пойдем!

С этими словами он взял мать под ручку и повел её в особняк. Бережно усадив Шарлотту на новый диван, Алан включил проектор. На экране появился логотип Спектрата в виде глаза на вершине пирамиды, а внизу, под логотипом побежала строка: «Одобрено комитетом Цензоров. Ограничений для личного просмотра не имеется. Просмотр рекомендован с 5+».

Фильм назывался коротко и незатейливо — «Опасные джунгли». Голос за кадром сообщил, что эти события основаны на армейских мемуарах славного патриота метрополии — Алана Филипса, главы Спектрата, щита родины. Далее сюжет рассказывал о том, как отряд Филипса в дембельском дозоре нарвался на стаю краснобоких зубаток. Судя по декорациям, бюджет фильма был вполне впечатляющий. Актер, игравший молодого Алана, после того как голыми руками завалил с десяток зубаток, принялся до конца фильма крошить джунгли из крупнокалиберного пулемета. Нет, там была и сюжетная линия, но состояла она в основном из того, что актер — Алан ввязался в неравный бой с зубатками, с целью отвлечь их на себя, пока трое его товарищей спасались бегством. Одна из зубаток оторвала главному герою нижнюю часть туловища и тут же её проглотила. Еще минут десять фильма верхняя половина киношного Алана ползла куда-то, отстреливая последний боекомплект. Когда он вылез на поляну, перемещаясь с помощью одних рук, у него был только нож, который актер— Алан держал в зубах. На полянке лежал ящик с большой красной кнопкой.

Но неожиданно между главным героем и заветным ящиком появилась зубатка. Причем она была раз в пять больше своих сородичей, которые ранее, по сюжету фильма, нападали на актера — Алана. Видимо, по задумке сценариста, это была финальная Мега — зубатка. Но то, что случилось дальше, даже Шарлотту, которая была в молодости актрисой и снималась во второсортных телефильмах, привело в состояние величайшего удивления, граничащего с отвращением. Укороченный наполовину актер — Алан закричал: «За империю» и с помощью одних рук быстро забрался на стоящее рядом дерево, оставляя на его стволе обильные кровяные выделения. Раскачавшись, половина героя прыгнула на Мега — зубатку. Оказавшись у неё на шее, актер — Алан попытался ударить её ножом. Зубатка дернулась, и нож выскользнул из окровавленных рук. Но герой не сдался. Он достал собственную кишку и проворно намотал на шею Мега — зубатки, сделав при этом пару гимнастических кульбитов…

Шарлотта не смогла смотреть дальше этот отвратительный фильм и, отвернувшись, уставилась в сервант. У неё потемнело в глазах.

— Где тут туалет, — тихо промолвила она.

— Третья дверь слева по коридору, — сказал Алан, не отвлекаясь от просмотра.

Пройдя в туалет, Шарлотта умылась и немного пришла в себя. Она была как будто в каком — то другом — сюрреалистическом мире. Она прекрасно понимала, что мир ничуть не изменился — просто у неё отпали всякие сомнения насчет Алана. «Надо хотя бы выбраться отсюда. Завтра же я покину эту страну». Её единственный сын, второй человек в государстве, являлся безумцем!!! Но самое страшное, что никто ему не мог сказать об этом в лицо… Никто, кроме Орокина, его бывшего друга.

— Мама, у тебя там всё в порядке? — раздался из зала голос Алана.

— Да, да. Сейчас иду…

Вытерев полотенцем лицо, Шарлотта глубоко вздохнула.

— Мама, иди скорее, уже финал, ты всё пропустишь!

Шарлотта покинула уборную и, вернувшись в комнату, села обратно на диван. В финале показывали мертвую Мега— зубатку и ползущего к красной кнопке окровавленного героя. Бесчисленное множество зубаток помельче, окружая верхнее туловище Алана — актера, громко клацали острыми, как бритва, зубами. Ладонь героя опустилась на заветную кнопку, и последовал ядерный взрыв, чья мощь испепелила всё живое в радиусе сорока километров. Далее появилась надпись, озадачившая Шарлотту: «Спектрат это не образ жизни. Спектрат это образ мыслей».

— Ну как? — торжественно спросил Алан, уставившись на мать.

— Я… Я не знаю, Алан, — произнесла Шарлотта и, попытавшись выкинуть сцены с окровавленными кишками из головы, совсем растерялась. — Может, тебе налить чаю?

Улыбка исчезла с лица Алана. Он серьёзно посмотрел на мать и спустя мгновенье промолвил:

— Мама, с тобой всё в порядке? У тебя какой-то бледный вид. Мы, наверно, не поедем к тёте Клэр, ты явно больна…

«Всё… Всё, ловушка захлопнулась…» Ловушка захлопнулась с таким эффектом, что Шарлотта внезапно для себя разрыдалась.

— Алан, что ты от меня хочешь? — заговорила она, захлебываясь в слезах. — Хочешь знать моё мнение о фильме? Это ужасно, Алан!!! Ты сумасшедший, ты это сам понимаешь?

— Мама, я хочу знать твоё мнение о фильме, — спокойно проговорил Алан. — И давай не будем переходить на личности…

— Да это полный абсурд!!! — прокричала Шарлотта, пребывая в истерике. — Даже твой герой в конце умирает. У тебя что, в мемуарах написано, что ты умер в том дембельском дозоре?

Алан с удивление посмотрел на мать.

— Да, мама, — спокойно проговорил он. — Там даже есть такие строки: «И он умер… Вернее, просто перестали существовать связи между нейронами… И в этом теле Алана Филипса возродился солдат империи, который наконец осознал истину того, что он в первую очередь Имперец, а уже потом Алан Филипс!»

Филипс так разулыбался, будто его ответ снял все вопросы.

— Мама, это фильм — метафора, — внезапно его лицо стало серьёзным. — А ведь ты всегда говорила, что читала мои книги… Ты мне лгала?

Шарлотта была в отчаянном положении. Ну раз уж она начала говорить правду, то останавливаться не собиралась.

— Алан, я не осилила и трех страниц этого бреда. Да, я говорила это из уважения к тебе… — рыдая, произнесла она.

Алан нахмурил брови.

— Я всегда подозревал, что ты не лояльна Спектрату, мама. Но я всегда пытался поддерживать те правила игры, которые ты установила в наших отношениях. Но сама — то ты их сейчас нарушаешь… — Алан пристально поглядел на мать. — Ну раз мы прекратили играть в игры, мама, позволь указать тебе на то, что я, как гражданин метрополии, должен сообщить о тебе в тайную канцелярию… И ты сейчас ставишь меня перед трудным выбором: либо ты, либо нарушение присяги, данной Императору…

Алан задумчиво прошел к книжному сканеру и выбрал какую— то книгу. Найдя нужную страницу, он произнес:

— Это гражданский кодекс метрополии. Статья 117.1 гласит: «Гражданин Акрита обязан доложить о «нелояльном лице» в тайную канцелярию». Месяц назад я внес поправку, которая звучит так: «…в тайную канцелярию ЛИБО НАЧАЛЬНИКУ СПЕКТРАТА ЛИЧНО», — Алан внимательно посмотрел на мать. — Я это сделал ради тебя, понимаешь? Эта поправка сняла все противоречия с моим кодексом патриота — я как бы доношу на тебя самому себе. Но к тете Клэр мы завтра точно не поедем — это факт. Ты вообще никогда больше не покинешь это место…

Шарлотта до сих пор помнила те слова… Вначале она тешила себя надеждой на то, что сбежит, или, по крайней мере, сообщит Клэр. Но время шло. Она уже давно сбилась со счета, сколько лет она не покидала этот проклятый периметр…

Однажды Шарлотте всё — таки удалось украсть персональный интегратор сына. Когда она нажала на экран, появилось изображение Алана, который качал головой и произносил фразу: «Мама, это мой интегратор… Ты, наверно, перепутала его со своим, который давно в ремонте». Это взбесило Шарлотту настолько, что она выбежала из особняка и запустила интегратор в стену.

— Чертов ублюдок, — заорала она. — Помогите! Кто-нибудь!?

В ответ на вышке включили гимн Спектрата. Причем сделали такую громкость, что Шарлотта даже саму себя перестала слышать.

Именно тогда она твердо решила убить Алана. И она бы этого обязательно добилась, если бы не тот случай, который сделал Шарлотту инвалидом.

Как — то раз Алан уехал в очередную командировку, приставив к ней солдата, который приносил Шарлотте еду и запирал её на ночь в спальне. Заметив, что на поясе Спектратора висят боевые гранаты, Шарлотта решила пойти на хитрость, попросив Спектратора достать со шкафа коробку с вещами. Когда тот встал на высокий стул и пытался дотянуться до коробки, лежащей на шкафу у самой стены, она успела незаметно снять с его пояса одну из гранат. Шарлотту даже поразило то, с какой ловкостью и решительностью она провернула кражу. Когда Спектратор всё же достал коробку, она, как ни в чем не бывало, поблагодарила его и предложила чаю. Сославшись на инструкции, солдат сухо отказался и покинул периметр, не подозревая о пропаже.

Ликованию Шарлотты не было предела! Доведенная до отчаяния, она уже не считала Алана своим сыном. Она считала его душевнобольным ублюдком, смерть которого сделает этот мир чуточку лучше. «Наконец-то я смогу освободиться из этой благоустроенной тюрьмы, отправив своего главного надзирателя к праотцам. Осталось понять, как устроена эта штука». Отсутствие опыта обращения с подобными вещами совсем не пугало её. Шарлотта больше боялась того, что уже никогда в жизни не сможет выйти за периметр этого проклятого места. Но оружие не прощает дилетантского подхода.

Запертая у себя в комнате, Шарлотта пыталась понять принцип действия гранаты, вертя её у себя в руках. Неожиданно для неё на гранате замигала зеленая лампочка. Шарлотта ещё больше насторожилась, когда зеленый цвет внезапно сменился красным. Не представляя себе, что делать в данной ситуации, она откинула гранату в дальний угол комнаты, после чего последовал взрыв…

…Шарлотта, пребывая в темноте, услышала, что её кто — то зовет. Затем к Шарлотте пришло понимание того, что она видит больничный потолок и Алана, склонившегося над ней. Как только хлопнула дверь, Алан исчез из её поля зрения.

— Доктор Грэм, — Шарлотта услышала голос Алана, — моя мать пролежала около года в коме, вы уверены в том, что она меня слышит?

— Конечно, Алан, — ответил низкий тембр доктора Грэма, — это подтверждают датчики мозговой активности. Она прекрасно вас слышит, но не может вам ответить ввиду того, что речевые и двигательные центры её мозга были повреждены в результате теракта. Её сознание заключено в теле, которое вашей матери, к сожалению, уже не подвластно.

Алан снова появился в поле зрения Шарлотты и произнес:

— Мама, если ты меня слышишь, то знай — террористы были пойманы и получили сроки, с которыми им уже никогда не увидеть свободы. Они понесли справедливое наказание за то, что сделали с тобой. Не переживай, мама, завтра я заберу тебя из этого ужасного места в наш уютный особнячок, который так тебе нравился.

Если бы Шарлотта могла говорить, она бы истерично засмеялась. Теперь она навсегда станет безмолвным свидетелем безумия своего сына…

…Громкий голос художника Делакруа вернул старушку из жутких воспоминаний в не менее жуткую реальность. Она безучастно наблюдала, как художник испуганно смотрит на Алана, облаченного в окровавленный фартук и перчатки.

— Господин Филипс, на сегодня моя работа выполнена.

— Отлично, мсьё Делакруа! — Алан поднялся с дивана и подошел к треноге. — Мама, ты хочешь посмотреть эскиз?

Старушка смотрела в одну точку, сидя в инвалидном кресле рядом с диваном.

— Нет, она не хочет этого, — подытожил Алан. — Если бы хотела, она бы дернула рукой.

Проводив художника до ворот, Алан произнес:

— Тогда до следующей пятницы, Делакруа!

Таких пятниц было ещё три. Художник старался как можно деликатнее и быстрее закончить все встречи с этим человеком. На третью пятницу его нервы не выдержали, и он решил, не вдаваясь в детализацию интерьера, на который уходило немало времени, закрасить красной краской эти места. В один момент он даже, было, испугался, так как складывалось впечатление, что герои картины живут на скотобойне.

— Всё, работа закончена, — торжественно произнес Делакруа, с опаской поглядывая в сторону Филипса.

Алан, посмотрев на работу, воскликнул:

— Да вы чертов гений, Делакруа! Мама, этого художника я буду советовать всем своим друзьям!

Художник тогда даже улыбнулся. Улыбнулся не потому, что был признан его неоспоримый гений, а потому, что этот человек заговорил о друзьях. «Какие же могут быть друзья у этого человека?»

* * *

Художник Делакруа, собрав свои принадлежности, с помощью которых он рисовал портрет Николаса Вайса, вдруг вспомнил, как при первом знакомстве с главнокомандующим тот сказал: «Вас мне посоветовал один мой друг…» «В следующий раз, — подумал художник, — нужно будет спрашивать имена друзей, перед тем как брать предоплату».

Упаковав кисти, Делакруа прихватил остальной скарб и вышел в коридор, закрыв за собою двери на замок. Посмотрев на ключ в руках, он вспомнил, что его нужно отдать секретарю Вайса — прекрасной Агнес. Взяв под мышку треногу, мсье Делакруа неспешно пошел, разглядывая узорчатые потолки военного министерства.

Когда художник приблизился к столу, за которым сидела Агнес, он положил перед ней ключи и, украдкой посмотрев на глубокий вырез в районе декольте секретарши, включил всё своё обаяние.

— Агнес, вы великолепны, — томно протянул Делакруа и вдруг зажмурил глаза, изображая боль. — Ой!

Агнес, молодая красивая женщина, привстала и с ноткой беспокойства в голосе спросила:

— Мсье Делакруа, с вами всё в порядке?

— Да… — прошептал художник и, открыв глаза, улыбнулся. — Просто ваша красота настолько ослепительна, что я не могу смотреть на неё невооруженным глазом…

— Мсье, а вы… хулиган, — кокетливо произнесла Агнес и присела обратно на стул.

Делакруа, сначала изобразив на лице удивление, затем как будто что-то вспомнил.

— Кстати, я сейчас работаю над одним интересным проектом, не желаете поучаствовать в моём творчестве в качестве натурщицы?

Агнес, облокотившись на стол, положила свой изящный подбородок на внешнюю сторону ладоней и одарила художника неотразимой улыбкой.

— К сожалению, мсье, кодекс государственного служащего не позволяет мне…

— Мсье Делакруа! — Чей — то низкий голос, внезапно раздавшийся за спиной художника, прервал Агнес. — Надо же, какая встреча!

Делакруа обернулся и увидел стоящего за собой Алана Филипса. Немного сникнув, он всё же улыбнулся и присел в реверансе.

— Бросьте эти ужимки, Делакруа, я вам не Агнес! — Алан улыбнулся. — Знаете, я повесил вашу картину в спальне мамы. Картина ей очень нравится. Кстати, она передавала вам привет…

Когда художник вспомнил тот сюжет, в котором фигурировало упомянутое Филипсом полотно, Делакруа посмотрел на часы и быстро затараторил:

— Ой, извините, меня ждет очередной заказчик. С удовольствием поболтал бы с вами, сударь, но, знаете, видимо, не судьба…

— Так я вам могу прислать приглашение в Спектрат. Мы с вами обстоятельно там и побеседуем. Может, как надумаете, я пришлю за вами машину?

— Нет, спасибо, я как с работой разберусь, обязательно приеду сам… — натянуто улыбнулся Делакруа. — Извините…

Поцеловав ручку Агнес, художник поклонился и стремительно последовал на выход. Филипс, провожая взглядом удаляющегося Делакруа, негромко спросил у секретарши:

— Он у себя?

— Да.

— Кто-нибудь заходил к нему?

— Он два часа позировал мсьё Делакруа, а потом взял у меня имперский бланк и заперся в кабинете. Далее, к нему заходил хранитель печатей, и они о чем — то разговаривали. Потом хранитель ушёл. Это всё.

Филипс, посмотрев куда-то в сторону, тихо произнес:

— Хорошо, Агнес. Давайте побыстрее узнаем, что нам приготовил господин Вайс.

Секретарша послушно сообщила своему начальнику, что пришел господин Филипс.

Когда Алан вошел в кабинет, Вайс встретил его у дверей, крепко пожал ему руку и усадил на кожаный диван.

— Чего-нибудь изволите? — услужливо поинтересовался Николас.

— Не откажусь от кофе. Подсел на него во время службы.

Вайс с пониманием кивнул и, нажав кнопку, произнес:

— Агнес, сделайте пару кружек кофе, пожалуйста…

Свой длинный монолог Вайс начал с хвалебных речей в адрес Филипса. У Алана уже давно выработался иммунитет к лести, поэтому он с безразличием слушал Николаса, который, тем не менее, смог заинтересовать Алана упоминанием о том, что был одним из членов комитета Цензоров на премьере фильма «Опасные джунгли».

— Да!? — удивился Филипс. — Ну и как вам фильм?

Вайс посмотрел в окно и, используя актерское мастерство, произнес:

— Шедеврально! Не скрою, это лучшая картина, которую я смотрел за последнее время. Спецэффекты просто потрясающие, сложилось впечатление, что ваш герой выкосил половину джунглей из МГ–435. Я наслаждался каждой минутой той премьеры. Замысел просто грандиозен!

— А как вам концовка? Вас не удивило, что в фильме тот Алан погибает? — с большим любопытством спросил Филипс.

— Да это же метафора!!! — в исступлении произнес Вайс. — Кроме того, нельзя останавливаться, нужно обязательно снимать продолжение этой грандиозной эпопеи!

— Да!? — удивленно произнес Филипс. — И как вы это видите?

— Ну, к примеру… — задумался Николас и тут же сделал вид, как будто его озарила приличная идея. — К примеру, после финального ядерного взрыва армейская медицина собирает главного героя по кусочкам, и он выкашивает вторую половину джунглей…

— Ха, — внезапно воскликнул Филипс, — вы мне нравитесь, Николас! Раньше у меня по поводу вас были кое-какие сомнения, когда вы подсадили Императора на наркоту…

Лицо Вайса приняло серьёзный вид.

— О чем вы? — медленно спросил он, хмуря тонкие брови.

— О чем я? — Филипс усмехнулся. — О том лекарстве, что вы привезли из Даутсона…

— Позвольте, вы явно что-то путаете, господин Филипс! — настойчиво произнес Вайс. — Проксицин есть в перечне разрешенных обезболивающих…

Филипс, поправив очки, внимательно посмотрел в глаза Вайсу.

— Прекратите, Николас, а то я могу выйти из себя, — решительно заявил Алан. — Думаете, я не в курсе, что вы по выходным играете в крикет с председателем комитета, который регулирует этот перечень? У меня такая работа — за всех всё знать, понимаете? Я даже знаю, как Император был недоволен выбором Луизы, когда она сообщила ему о помолвке с вами. Император сначала не доверял вам, так как вы были дальним родственником Тиберия, которого он, я и Орокин низложили с престола, основав затем Триумвират. Мартин даже собирался отправить вас в самую горячую точку южноамериканского континента, как он сам тогда говорил, «чтобы белый пирожок немного подрумянился». Но слёзы Луизы оставили вас служить в канцелярии при штабе, где вы быстро освоили науку интриг. Когда же у вас родились близняшки Анна и Кати, ваша карьера стремительно пошла в гору. Император принял вас в семью, а вы нагадили ему прямо в протез…

Дверь скрипнула, и на пороге появилась стеклянная тележка, на которой стояли две чашки кофе. Вайс смотрел, как Агнес подходит к дивану, но мысли его были заняты не этим… Он был в растерянности… Нет, он даже пребывал в каком — то отчаянии. Всё явно пошло по незапланированному сценарию. Как он, оказывается, плохо знал Филипса и наивно полагал, что сможет легко «прикрутить» его голос в Сенате за свою кандидатуру после смерти Императора… А тут сам Филипс скатал его в пластилиновый ком и делал из него посмешище… «Нет, он не просто «Мясник», как некоторые думают. Этот тип довольно умен, и шутить с ним не следовало. Хоть Спектрат и не трогал особ императорской семьи, но всё же…»

— Извините, — произнесла Агнес и захлопнула за собой дверь.

Взяв со столика чашку, Филипс продолжил:

— Поначалу я всё думал, зачем вам всё это нужно? Не в том смысле, зачем вам нужна власть, а в том, для каких целей? Поначалу, из — за ваших корней я подозревал, что вы враждебный элемент, который, придя к власти, разрушит скрепы метрополии. Но как я выяснил, вы просто пользуетесь болезненным состоянием Императора, который порою не смотрит даже те документы, которые подписывает. Подрабатывая по совместительству лоббистом крупных промышленников, вы имеете хороший доход, Николас. Скажу вам откровенно — я не против этого, так как любой крупный чиновник, имея доступ к телу Самого, сделал бы то же самое. Но меня больше беспокоит моё будущее, чем ваше… Император медленно, но верно угасает. Проблема в том, что его разум угасает гораздо быстрее, чем тело. И сюжет, произошедший в Сенате две недели тому назад, лишнее тому подтверждение. Во избежание государственного коллапса, я предлагаю вам подумать о том, как избавиться от тестя побыстрее, причем без лишнего шума. На интронизации вы получите мой голос, будьте в этом уверены. Вы настоящий патриот, и я уверен, мы с вами в дальнейшем найдем общий язык. Тем более что сейчас вы мне пообещаете переназначить мою кандидатуру главой Спектрата, когда вас выберут…

Вайс даже немного опешил от такой откровенности. «Иметь такого союзника не только желательно, но и крайне необходимо».

— А почему вы так уверены в том, что я сдержу своё обещание? — задумчиво произнес Вайс.

Филипс поправил очки и усмехнулся.

— Да потому, что всё ваше влияние базируется не на вашем авторитете, а на авторитете Императора. Свой авторитет нужно для начала заработать, а в этом вам может помочь только Спектрат, который в случае моей отставки рассыплется как карточный домик — я об этом позабочусь, будьте уверенны. Без меня у вас не будет рычага управления этим государством, и вы станете откровенно слабой политической фигурой, которую в скором времени уберут с акритской шахматной доски… — Алан сделал глоток кофе и посмотрел на Вайса.

Вайс конечно огорчился низкой оценкой своей персоны, но вида не подал. Он, наоборот, широко улыбнулся и, протянув Алану руку, произнес:

— Конечно, я гарантирую вам ваше будущее переназначение. Очень рад, мистер Филипс, что эта встреча состоялась, и мы пришли к полному взаимопониманию в наших отношениях…

— Интересы Империи превыше всего, — многозначительно произнес Филипс и крепко пожал Вайсу руку.

— Кстати, по поводу интересов Империи… — произнес Николас, будто что-то вспомнив. — Вам ведь знаком Альберт Прайс?

— Мне он достаточно известен, но зачем вы спрашиваете?

— Я знаю, какую головоломку вы решаете, — ответил Николас Вайс. — Император поделился ею со мной. Недавно я сообщил командору флагмана Гектору Джонсу о том, что «Гиперион Прайм» отправится в патруль на тихоокеанское побережье, а после встанет на верфи Эритеи для прохождения планового технического осмотра. Услышав это, Джонс обрадовался и сообщил мне, что заодно посетит на Эритее свою двоюродную тетку Эву, которую он давно не видел. Так вот, Алан, Эва является женой Альберта Прайса и проживает с ним в одном особняке. Возможно, вы захотите использовать эту информацию в наших общих интересах, чтобы угодить Императору, уходящему на покой.

— Интересно, я над этим обязательно подумаю, — произнес Алан Филипс, задумчиво покачивая головой.

* * *

Да, Альберт Прайс был очень хорошо знаком Филипсу. По представлению самого Алана, Альберт Прайс являлся хорошо законспирированным агентом Кайпианского союза, которого давно бы следовало убрать. Но публичная расправа была невозможна по причине того, что Прайс был весьма весомой общественной фигурой, за которой стояло множество военных.

В период, когда, согласно официальной исторической доктрине, Восьмой Император Тиберий предал армию и интересы империи, Альберт Прайс был командующим военным контингентом акритской армии в Южной Америке. Тогда военные оказались в весьма тяжелой ситуации в связи с тем, что Тиберий в четыре раза сократил расходы на военные нужды. Это привело к тому, что компанию в Южной Америке решили свернуть, а армейский контингент расформировать, причем, не оплатив даже программу эвакуации.

Представьте, что солдат, находящийся на далеком форпосте, отстреливается от хищной фауны, которая смотрит на него как на добычу. Он с нетерпеньем ждёт подмогу, так как двух его сослуживцев уже растерзали какие — то твари. И он, усталый и измотанный, не спавший трое суток, получает на интегратор следующее сообщение:

«Здравствуйте, военнослужащий! Согласно п. п. 5 контракта, Акритское правительство имеет право в одностороннем порядке расторгнуть свои соглашения до истечения срока контракта. С момента прочтения этого сообщения вы становитесь гражданским лицом. Правительство в течение трех месяцев выполнит оплату задолженности перед вами. Спасибо за службу, гражданин!»

И всё… Ты буквально в один миг оказываешься гражданским, который должен покинуть оккупированную территорию. Причем, сам. «И на свои, блять, денежки, которое правительство тебе даже ещё не заплатило!» — примерно так думала половина военных, в то время как другая думала о том, что это либо компьютерный вирус, либо, на худой конец, чья — то злая шутка. Бюрократы кинули их в джунглях, сведя дебет с кредитом.

Брошенные своим правительством военные, тем не менее, приспособились к новым условиям, благодаря Прайсу, вернее его связям в Южной Америке и предпринимательскому таланту. Именно Альберт поспособствовал созданию крупнейшего наркосиндиката этого континента, собрав двадцать четыре крупных наркоторговца в местечке под названием Лития…

Разношерстные бандюганы сидели на старой военной технике, когда к ним вышел рослый, одетый в чистый камуфляж военный, в сопровождении двух солдат. На его голове была кепка цвета хаки с большим вытянутым козырьком. Характерной чертой Прайса были черные ухоженные усы и большие черные очки, с которыми он практически никогда не расставался.

Посмотрев на собравшихся обезоруженных наркоторговцев, окруженных группой его солдат, Прайс вынул сигару из кармана, зубами оторвал кончик и вставил в рот. Солдат, стоявший рядом, немедленно воспользовался зажигалкой и поднес пламя к сигаре. Затянувшись, человек в очках выпустил клубы табачного дыма.

— Господа, разрешите представиться — Альберт Прайс, — произнес человек с сигарой, разглядывая собравшихся наркоторговцев, многие из которых попали сюда под конвоем военных. — Некоторые из присутствующих здесь знают меня как человека ответственного, человека, так сказать, с репутацией. Так как правительство отказалось от оплаты наших расходов, я, как командующий вооруженным контингентом акритской армии в Южной Америке, объявляю вам следующее. Из государственной структуры армия под моим командованием превратилась в военную корпорацию с частным капиталом. Я являюсь председателем совета директоров и имею пятьдесят процентов акций плюс одна, что даёт мне единоличное право определять всю дальнейшую политику корпорации.

Господа, хочу сделать акцент на том, что только ввиду особых обстоятельств я предлагаю вам стать членами моей организации, которая всех нас сделает баснословно богатыми. Это лучшие инвестиционные возможности, которые вам может предоставить рынок сегодня. С вас вступительный взнос, и вы попали в пул избранных!

Наркоторговцы переглянулись. Один из них посмотрел на автоматы солдат, направленные в их сторону, но всё же спросил:

— Ты нам, что, предлагаешь официальную «крышу»?

Прайс усмехнулся, выпуская клубы густого дыма из ноздрей. Поправив кепку, он произнес:

— Нет, сынок. Это раньше я предлагал вам крышу, теперь я вам предлагаю рынки… инфраструктуру, понимаете? Раньше вы, получив товар в своих лабораториях, пытались толкнуть его либо местному населению, дёсны которого и без того забиты кокой, либо коробейникам с севера… Да, среди вас есть и те, кто толкал это дерьмо на другие континенты небольшими суденышками, которые частенько не могли переплыть и пол океана. Я же предлагаю вам сосредоточиться на сборе сырья и процессе производства, стремясь тем самым к увеличению объёмов продукта, понимаете? Рынки и безопасность — это моя работа. Кроме того, мы сможем легализовать ваши богатства, хранящиеся в драгметаллах и камнях в денежной системе Акритской метрополии. Это даст вам возможность побыть в этой жизни заслуженными пенсионерами, господа…

Один из бандитов, сидевших на старом танке, спрыгнул на землю и спросил:

— Мистер Прайс, давайте перейдем к вопросу о взносе… Назовите цену…

— Один миллион четыреста тысяч акритских долларов золотом или камнями по курсу Акритской биржи расчетами на завтра, с каждого, — произнес Прайс.

Вдруг один из присутствующих бандитов громко рассмеялся.

— Так, — внезапно распорядился Прайс, снимая небольшую телескопическую дубинку с пояса. — Приведите ко мне этого ублюдка, который вздумал смеяться в то время, когда мои люди брошены среди этих ёбаных джунглей своим ёбаным правительством и испытывают большие тяготы…

Солдаты моментально уронили на пол весельчака и, заломив ему руки, подтащили к Прайсу. Тот, расправив металлическую дубинку, принялся молотить ей по голове стоящего на коленях человека, приговаривая:

— Я тут вам, блять, не лектор, а это, блять, не лекторий, сынок. Там мои люди, — Прайс показал куда-то в джунгли окровавленной дубинкой, — умирают за Империю, выцарапывая врагу глаза. А знаешь, почему они это делают, ёбаный хохотун? Потому что их боезапас давно уже закончился, а я всё торгуюсь с каким — то хуесосом, который, видимо, решил тут, блять, что я какой-то забавный клоун…

Вытерев и сложив дубинку, он, далее, поклялся остальным присутствующим, «что вышерстит крылатыми ракетами все нарколаборатории, укрывшиеся в горах». Но наркоторговцев больше всего беспокоило бездыханное тело их коллеги, лицо которого превратилось в кровавую кашу. Конечно, они пошли на сделку, необходимость которой наглядно выражалась…

Самый интересный момент в этой истории заключался в том, что Прайс блефовал… Да, он блефовал, но был уверен в том, что это сработает… У него уже не было ни крылатых ракет, ни армии за плечами. Его коды доступа к вооружению были аннулированы — он, как и все военные в Южной Америке, стал гражданским лицом, но, тем не менее, Альберт не упустил случая воспользоваться ситуацией.

Генштаб решил, что расходы на эвакуацию армейского имущества будут больше стоимости самого имущества, поэтому генералитет вывез только стратегические наступательные вооружения и корабли воздушного флота, которые были на ходу.

Совместно с единомышленниками, которые были у Прайса под началом, он де-факто приватизировал военное имущество, брошенное в Южной Америке. Но для содержания этого имущества нужны были люди и ресурсы. У Альберта была предпринимательская жилка — он понял, как можно с умом использовать армейские активы, но нужен был стартовый капитал, чтобы удержать профессиональных военных на объектах и отремонтировать брошенные суда.

Собрав взносы с наркоторговцев, он организовал частную военную корпорацию на базе брошенных военных активов метрополии. Корпорация Прайса, получившая название «Меридиан», стала оказывать различные услуги — от охраны собственности граждан метрополии на южном континенте, до заказных убийств на всей территории земного шара. Но главным источником дохода стал кокаин и опиум.

Военные, которых выкинули со службы до истечения пятилетнего контракта, не получали на родине никаких привилегий, поэтому многие из них подписали контракт с организацией Прайса. Со временем корпорация стала настолько богата, что при определенных обстоятельствах собственными силами смогла бы выбить из Антарктиды союзников, которые на тот момент уже вовсю осваивали нетронутые ресурсы этого континента.

В самой метрополии об Альберте Прайсе говорили с большим уважением, особенно в военных кругах. Говорили, что на собственные сбережения Прайс организовал эвакуацию солдат с дальних рубежей, что соответствовало истине лишь отчасти, так как показательные эвакуационные рейды были проведены лишь для улучшения имиджа и легализации прав корпорации на военное имущество, брошенное армией. Тиберий распорядился не поднимать вопрос об активах, дабы не провоцировать повышение градуса возмущения в среде бывших военных, с которыми родина и так несправедливо обошлась. Пусть лучше граждане Акрита управляют этими активами, рассуждал Тиберий, чем какие-нибудь южноамериканские революционеры. Кроме того, Восьмой Император планировал урезать пенсионные выплаты ветеранам, что и так должно было создать определённые проблемы.

Альберт Прайс поддержал свержение Тиберия, получив от заговорщиков обещание, что те не поднимут вопрос об имуществе его корпорации. Но Мартин Вуд, ставший впоследствии Императором, нарушил клятву. Вернее, он её юридически обошёл, запустив в СМИ скандал о том, что «Меридиан» причастен к сбыту наркотиков на территории Акритской метрополии. На фоне этого скандала Прайс, проживавший тогда с родными в Даутсоне, закулисно решил с властями вопрос о том, что в обмен на почетный и заслуженный покой он, как владелец ста процентов акций «Меридиана», передаст управление организацией Николасу Вайсу, зятю Императора Вуда.

Однако военные всё равно нуждались в связях Прайса в северной Евразии — крупнейшем рынке сбыта наркотиков, поэтому он продолжал иметь неформальный вес в среде военных. Со временем правительство выкупило у Прайса его контрольный пакет за половину рыночной стоимости, приобретя себе силу для броска на Антарктику. Но и этих денег Прайсу хватило, чтобы стать неслыханно богатым. Он стал вести праздную обеспеченную жизнь богатого пенсионера, склонного эпатировать публику своими интервью в различных СМИ.

Но, очутившись в Эритее, Альберт стал вдруг замкнутым и перестал появляться в прессе, отчего стал ещё более медийной фигурой. В высшем свете поговаривали, что он свихнулся. Говорили, что однажды, на одном научном симпозиуме, посвященном истории Акритской метрополии, этот, уже весьма пожилой мужчина, встал и произнес:

— Это всё чушь. И вы, — он тогда громко обратился к залу, — всё это знаете, но делаете вид, что это не так.

Тогда Прайс молча покинул зал, сопровождаемый немыми взорами.

Но главной антигосударственной выходкой, по мнению Филипса, стало то, что Альберт Прайс вызвался защищать Георга Кантора. Тогда он произнес крамольную речь, опорочив имя Императора Мартина Вуда…

Георг Кантор являлся одним из основателей и активистов профсоюзного ветеранского движения, которое при нём обрело заметное политическое влияние. Многим бывшим военным, ушедшим на гражданку, Спектрат не особо нравился за то, что они творили с собственным населением. Собравшись под знамёна профсоюза ветеранов, который щедро финансировался Альбертом Прайсом, они довольно организованно противостояли Спектрату. Членом профсоюза ветеранов мог стать гражданин Акритской метрополии, имеющий два завершённых армейских контракта. Если член профсоюза попадал в лапы Спектрата, то задействовались различные закулисные рычаги, вплоть до угроз организованно выйти на улицы с оружием в руках.

Обаятельный и остроумный, Георг всегда уделял внимание людям, независимо от чина и звания. Какая — то харизма была у него в глазах. «Этакий народный герой», — как думал про него Император. Но в один прекрасный момент, видимо, почувствовав почву под ногами, Кантор сменил общую риторику на критику правительства, которое назначал сам Император. Мартин Вуд не простил это «народному любимцу» и очень обрадовался, когда Филипс доложил ему о том, что есть информация, полученная из достоверных источников, о причастности Георга Кантора к основателям «Седьмой печати». Более того, достоверный источник через месяц сообщил о том, что Кантор вообще является лидером «Седьмой печати», и якобы у него имеется легендарный кристалл Квинта, который Георг приобрёл у Эсмонда Мортиса, возглавлявшего в то время преступное сообщество Эритеи.

Кристалл Квинта, по мнению Филипса, должен был идеально лечь в основу обвинения в измене Империи. Император, заверенный Аланом в том, что информация полностью достоверна, отдал приказ на тайный арест и экстрадицию на Акрит этого вольнодумца из Эритеи. Спектраторы, подключив семью викария ДиАнжело, чётко исполнили приказ, схватив Кантора в его горном имении, где также был найден и кристалл Квинта. Император тогда был вне себя от радости и даже позабыл про боли в позвоночнике, которые не давали ему спать весь последний месяц.

Но когда начался судебный процесс, выяснилось, что кристалл Квинта — фальшивка. Более того, один из трех арестованных сподвижников Кантора на суде признался, что оговорил Георга под пытками Спектрата. Прокурор, дабы придать кристаллу юридическую силу, привлёк в качестве свидетеля обвинения чернокожего заключенного из ЛСА–12 (лагеря социальной адаптации) по имени Эсмонд Мортис. Тот пояснил, что перед своим арестом продал Кантору кристалл Квинта, который его люди нашли в каких — то развалинах в долине Горного ручья. В общем, обвинение строилось, по сути, из надуманных и додуманных самим прокурором идей и показаний сомнительных свидетелей, поэтому для переполненного зала Цитадели Закона не стало сюрпризом, когда Георг Кантор официально заявил отвод прокурору и судье.

Но Император решил идти ва-банк и кинуть вызов профсоюзу ветеранов. Оправдание Георга Кантора, по мнению Императора, было бы равносильно тому, чтобы расписаться в своём бессилии и потерять контроль над Империей, экономика которой страдала от чрезмерных расходов на военные нужды. Он решил, несмотря на абсурдность судебного процесса, всё же казнить Георга. По мнению Вуда, в случае оправдательного приговора викарии бы почувствовали, что могут «немного самостоятельнее» распоряжаться финансовыми потоками, что привело бы к экономическому краху Акритской метрополии…

Главный судья Брэндон Льюис уже знал окончательный вердикт, который вынес за кулисами Император, однако вынужден был соблюдать процессуальные нормы. Судья, обратившись к переполненному залу, произнёс:

— Есть ли желающие высказаться в защиту Георга Кантора, обвиняемого в государственной измене?

С первого ряда встал пожилой человек в армейском кителе.

Китель был украшен орденами и медалями, а под золотистым генеральским погоном лежал свёрнутый чёрный берет. Голова старика была гладко выбрита, а на глаза были надеты темные очки. Его седые усы были тщательно ухожены, да и он сам вполне хорошо выглядел для своих лет. «Такой, мощный старик», — подумал тогда Император, наблюдая, как Альберт Прайс уверенной походкой взошёл на трибуну.

— Представьтесь для начала, — промолвил главный Судья, разглядывая какие — то документы.

— Альберт Прайс… Полное имя Альберт Марс Прайс…

— Чем занимаетесь, мистер Прайс?

— Я… — Альберт на секунду задумался. — Я заслуженный пенсионер…

По залу прокатились смешки.

— Я понимаю, что вы пенсионер, — произнёс Брэндон Льюис, одетый в чёрную мантию. — Чем вы занимаетесь на пенсии?

Услышав вопрос, Прайс комично повернулся в сторону Судьи, выразив полное удивление. Посмотрев в зал, он громко произнёс:

— Ну, я иногда сажусь в кресло и качаюсь… Иногда моя жена укрывает мне коленки шерстяным пледом и ставит передо мной тазик с тонизирующими лекарствами для моих больных ног… Ещё я, когда позволяет здоровье, ловлю горную форель на личинки песчаного жука…

Зал, понимая сарказм, сказанный Прайсом, вновь засмеялся. Главный Судья заколотил молоточком, призывая присутствующих в зале к спокойствию.

— Прекратите! Это Цитадель Закона, а не шапито! — вскричал в ярости Брэндон Льюис. — Защитник, прекратите ломать комедию перед уважаемой публикой!

— Так вы первые устроили этот балаган с «охотой на ведьм», — обратился к Судье Прайс. — Вы схватили ни в чём неповинного человека, разыграли какой-то фарс и сейчас попытаетесь отправить его на виселицу. Прежде чем это сделать с одним из нас, просчитайте политические последствия своих решений, господа…

— Это вздор! — вскричал Брэндон Льюис, вскочив со своего судейского кресла. — Спектраторы, выведите этого шантажиста из зала!

Четыре Спектратора двинулись к трибуне. В ответ примерно половина зала встала, молча выражая Прайсу поддержку. Атмосфера накалилась до предела. Встали в основном члены профсоюза ветеранов, которые легко могли повернуть историю метрополии в данное время и в данном месте. Император прекрасно это понимал. Пытаясь разрядить обстановку, он произнёс:

— Стойте! — Спектраторы, услышав голос Императора, послушно остановились. — Дайте истинному слуге Империи, который поддержал свержение Тиберия Предателя, выговориться…

Спектраторы последовали на своё место, зал сел, а Судья громко произнёс:

— Альберт Прайс, у вас есть десять минут, чтобы высказаться в защиту обвиняемого Георга Кантора.

Альберт, осмотрев зал сквозь тёмные очки, бодрым тоном произнёс:

— Моя речь будет в форме монолога с Императором, который клялся нам, ветеранам, в том, что он до конца жизни будет следовать нашим идеалам. Но наши идеалы, Ваше Императорское Величество, не вяжутся с тем, что здесь сейчас происходит. Этот унизительный процесс над нашим братом Георгом — сигнал нам всем, что наш бывший боевой товарищ и просто славный парень Мартин Вуд полностью растворился в личине Императора… Мы его потеряли… — Альберт на мгновенье замолчал и перевел взгляд с Мартина на сидящих в зале людей. — Господа, Император уже решил, что Георг Кантор умрёт… Вердикт определён. Уже неважно, какое мнение выразят ветераны в моём лице… Важно лишь то, что безумие Императора выливается в тёмных делах Спектрата, от которого страдают не только наши близкие, но и все граждане метрополии, которых мы, давая армейскую присягу, обязались защищать.

Мартин, неужели ты не видишь, какими грязными методами вершится твоя политика? Мы устали жить как беженцы в своей стране, за которую мы воевали. Да, у нас хорошие пенсии, а у некоторых есть даже частичная медицинская страховка… Но у нас нет абсолютно никаких прав. Даже для того, чтобы нам просто собраться вместе, мы должны согласовать кучу никому не нужных разрешающих документов у твоих бюрократов. Дошло уже до того, что собрание более пяти членов профсоюза ветеранов в одном месте без разрешительных документов расценивается как попытка митинга в неположенном месте. Спектраторы хватают людей в баре, когда те приятно проводят совместное общение, попивая пиво. Пока это подпадает под административный кодекс и карается штрафами. Но что будет дальше, Мартин? Дальше, когда твой назначенец — Судья Брэндон Льюис вынесет вердикт, который тебе нужно будет лишь заверить своей печатью?

Казнь Георга станет отправной точкой крушения твоей власти. Придут в движение те слои общества, которые не только осознают хрупкость своего положения, но и не побоятся посмотреть в глаза смерти. Они заявят на улицах о твоих нелегитимных правах на власть. Причём заявят, основываясь не на данных о Паноптикуме, содержавшихся в кристалле Квинта, а сделают это на основании полученного опыта общения с властью… Одумайся, Мартин… Это проигрышный вариант…

Но Император не только не считал такой вариант проигрышным, но и видел потенциальный политический капитал, который можно извлечь из этой затеи. Да, эта затея была довольно неказиста и авантюрна из — за отсутствия прямых улик причастности Кантора к «Седьмой печати», но партия уже была разыграна.

После суда, когда Брэндон Льюис озвучил свой вердикт об отправке Кантора и его сподвижников на виселицу, Император разнёс в пух и прах Алана Филипса, дававшего ему гарантию на достоверность источника информации. В дальнейшем Филипс выяснил, что источник действительно не врал. Дело в том, что отпрыск викария Эритеи — Томас ДиАнжело, участвовавший со своими людьми в аресте Георга Кантора, подменил настоящий кристалл Квинта фальшивкой, надеясь на этом хорошо подзаработать, чтобы расплатиться по карточным долгам. Информация о Томасе, который толкал легендарный артефакт на черных рынках Акрита, быстро попала в аналитический центр Спектрата, а оттуда — Императору. Император рассчитался за политические риски, возросшие благодаря необдуманному поступку Томаса, казнью его отца и конфискацией имущества семейства ДиАнжело в пользу государства.

Но Император не удовлетворился казнью Георга. Взбешённый речью его защитника — Альберта Прайса, он был готов задушить последнего голыми руками. Но на суде он сдержался, ибо прекрасно понимал, что задушенный перед камерами Прайс станет толчком к гражданской войне, которую Император предпочёл не допускать при любом раскладе. У ветеранов в действующих войсках были крепкие связи, так что императорской опричнине придётся иметь дело не с кучкой городских маргиналов, вооруженных винтовками и бегающими в неразберихе по улицам Акрита, а с хорошо укомплектованной частью акритской армии, опыт которой получен в реальных локальных конфликтах. Какая именно часть перестанет в этом случае быть лояльной императорской фамилии, Император плохо понимал, поэтому старался обеспечить нужный уровень лояльности хорошими финансовыми вливаниями. Но финансовые ресурсы государства в связи с расширением горизонта боевых действий в Антарктике начали стремительно сокращаться. Сократились, соответственно, и возможности Императора.

Именно поэтому Мартин Вуд запретил главе Спектрата устраивать любые разборки с ветеранами в публичной сфере, но тайно приказал Алану Филипсу по — тихому расправиться с «кошельком профсоюза ветеранов» — Альбертом Прайсом.

— И не наследите, — сказал напоследок Император Филипсу, — сделайте это тихо, ни один след не должен привести к нам, Алан, иначе люди могут выйти на улицы…

 

Глава 7. Анна и Кати

Рамина, сопровождаемая доктором Грэмом, ехала в шикарном лимузине, с интересом разглядывая улицы и здания Акрита. Уже прошло полтора месяца с тех пор, как она начала процедуру разморозки инфицированных тел. Это был довольно длительный процесс, так как мгновенный переход тела в другое состояние привел бы к потере жизненных функций.

Все это время она проживала в апартаментах, расположенных на верхнем этаже здания, многоуровневые подвалы которого занимала лаборатория доктора Грэма. На вопрос о том, не является ли это нарушением норм безопасности, Зигфрид пояснил, что оборудование, способное вывести тела из ультранизких температур, имеется только здесь. Ввиду того, что страна ведет кровопролитные бои на всём земном шаре, и денег на медицину выделяется немного, лучшие образцы медицинского оборудования есть только в частном секторе услуг, которые, собственно говоря, Зигфрид Грэм и предоставлял.

— Частно — государственное партнерство, — пояснил тогда Грэм. — Мне платят из бюджета, а я провожу исследования… У меня был, так сказать, опыт работы на удаленной местности с органическими материалами, но я не смог этого вынести. Понимаете, Рамина, когда на вас падают мины, а сквозняки от пуль в стенах сдувают опытные образцы с чашки Петри, я начинаю думать, а не покроюсь ли я этим тропическим геморроем на следующий день. Это, знаете ли, очень мешает сосредоточиться на работе. Так что лучше работать здесь в безопасности, тем более нет времени на все эти нормативы…

— То есть, вы ставите свою жизнь выше жизней миллионов своих сограждан? — с удивлением спросила Рамина.

— Ни в коем случае, коллега! О согражданах я позаботился, оплатив крупный счет за систему безопасности, которая может отследить бактерию на всех уровнях подвала. Да, мельчайшей бактерии мы можем присвоить номер и отследить её происхождение. Наши ИТ ресурсы позволяют контролировать миллиардные колонии бактерий, — с восклицанием произнес Грэм.

Сказанное доктором нисколько не удивило Рамину. Подобные системы у неё на родине были обязательным элементом каждой лаборатории… Каждой… «Видимо, медицина метрополии отставала от медицины Кайпианского союза».

Когда лимузин остановился, Рамина обратила внимание на большое конусное здание, удачно сочетающееся со сложной композицией каких — то разноцветных кубов, полупрозрачные стены которых отражали блики солнечного света. Сидевший на соседнем сиденье доктор Грэм пытался пальцами выловить вишенку из бокала, не обращая никакого внимания на толпу зевак, собравшихся у красной дорожки, которая вела к развлекательному комплексу. Зигфрид был уже изрядно пьян, поэтому его пухлые пальцы застряли в фужере. Заметив, что Рамина смотрит, как он пытается выйти из этой неловкой ситуации, доктор Грэм произнес:

— Вам нравится?

— Что, простите? — не поняла вопроса Рамина.

— Город. Вам нравится город, коллега? — Грэм продолжал с невозмутимым видом решать шараду с фужером.

— А, город, — ответила Рамина, закивав головой, — город просто замечательный. Только почему-то очень мало людей на улицах… И очень много политических транспарантов, которые портят городской пейзаж.

— Коллега, мы с вами приехали на светское мероприятие. Вы недавно мне жаловались на то, что вам не хватает общения, а лаборанты игнорируют все ваши вопросы. Ваши пожелания были услышаны генералом Вайсом, и он любезно пригласил вас на день рожденья своих дочерей. Поэтому не задавайте в «Кубе» лишних вопросов, а просто улыбайтесь для репортеров и гостей вечеринки, хорошо? Вы ещё не понимаете многих вещей — особенностей, так сказать, национального колорита. Это может привести к тому, что вы окажетесь в неловкой ситуации. Так что лучше больше слушайте и меньше говорите, коллега…

Водитель лимузина внезапно объявил о том, что их выход на красную дорожку следующий. Грэм начал судорожно вытаскивать пальцы из фужера, и стекло треснуло, порезав пальцы доктора. Подпрыгнув от боли, он ударился головой о потолок и инстинктивно схватил окровавленной рукою падающие очки. Дверь открылась, приглашая пассажиров лимузина на выход. Грэм напялил очки и, по-быстрому замотав платком рану, сунул порезанную руку в карман. Вылезая в суматохе из машины, он понял, что на одной из линз имеется неосторожно оставленный кровавый отпечаток. Доктор даже подумал о том, не скажется ли на его карьере этот конфуз на красной дорожке? Но толпа за ограждением, видимо, подумав, что это какой-то трэшевый режиссер, стала бойко махать руками и скандировать слова, выражающие любовь и признательность. Доктор взял под ручку Рамину, одетую в шикарное вечернее платье с глубоким вырезом на спине. Проследовав по красной дорожке мимо восторженной толпы, они оказались в большом фиолетовом кубе.

Изнутри куб представлял собой роскошное помещение с богатой отделкой в фиолетовых тонах. Кругом стояли стеклянные столики, на которых горели неоновые свечи, а между столиками были расставлены кожаные диваны. Празднично одетые посетители непринуждённо общались между собой, одаривая друг друга улыбками и восхищенными взглядами.

Усадив Рамину за свободный столик, Грэм, откланявшись, пошел в уборную, чтобы привести себя в порядок. Спустя пару минут, свет в зале погас, и на небольшой сцене, находившейся в углу кубического помещения, появился конферансье, освещенный ярким лучом прожектора.

— Добрый день, дамы и господа! Рад приветствовать вас в фиолетовом кубе! Меня зовут Бобом, и сегодня я — ваш ведущий! Сейчас мы начнем подыматься на высоту одного километра, чтобы присоединится к общей вечеринке по случаю пятилетия многоуважаемых внучек многоуважаемого Императора. А пока наслаждайтесь нашей программой. И я представляю вам первый номер, труппу «Два арлекина» — встречайте!

После бурных оваций свет в зале погас. Рамина еле уловила, как куб начал движение наверх. Прожектор осветил сцену, на которой появились два человека. В костюмах, стилизованных под каких — то грызунов, актеры ползали по сцене и что-то вынюхивали. Обнаружив провод на сцене, один из них, который был довольно толстым, начал его грызть. Внезапно его тело начало биться в конвульсиях — судя по всему, актер изображал удар от разряда тока. Зал засмеялся так, что Рамина даже вздрогнула от такой неожиданной для неё реакции публики. Далее вторая мышь огляделась по сторонам и достала из кармана резиновые перчатки. Надев их, она вставила толстому грызуну провод в зубы и со словами: «Не прав ты был, Джо, перчатки всё — таки пригодились», — нажала на голову толстого комика, играющего роль мертвого грызуна.

Свет прожектора погас, а в темноте раздался смех и бурные овации достопочтенной публики.

Рамина, мягко говоря, была удивлена таким номером. «Какой примитивный юмор у этих людей… — подумала она. — Хотя, возможно, я что-то не понимаю? Может, в этой постановке есть намек на какую — то фишку, которую комики использовали в предыдущих номерах?» Рамину эта мысль успокоила, но на минуту её пробрало ощущение того, что она сидит в темноте с какими-то упырями.

Возле соседнего столика послышался голос доктора Грэма, который, возвращаясь, заблудился в темноте зала и потерял свою спутницу.

— Коллега, вот вы где, наконец — то я вас нашел…

Послышался звон опрокинутых бокалов и звук упавшего человеческого тела.

— Свет! — закричал кто — то. — Дайте свет!

Свет постепенно появился, и Рамина узнала костюм доктора Грэма, который был надет на полноватое тело, лежащее между столиков. Рядом с телом стояли какие — то военные и их дамы. Один из них пощупал у Зигфрида пульс.

— Что здесь происходит? — произнес подошедший к военным мужчина, на вид которому было за пятьдесят.

Военные вытянулись в струнку, и один из них, отдав рукою честь, отчеканил:

— Полковник Орокин, этот гражданин начал лапать мою даму, которая проводит со мной эти прекрасные выходные. Я встал и объяснил ему, что так делать не нужно. Он откланялся, но, случайно споткнувшись, упал на пол. Он жив, ему нужно лишь минут десять побыть в уборной…

Молодые военные еле сдерживали смех.

— Вот и помогите ему туда попасть, — сказал полковник, оглядывая сидящих за столиками людей.

Военные поставили туловище Грэма вертикально, держа под руки. Его разбитые очки болтались на сломанной дужке, а лоб украшала приличных размеров шишка. Увидев лицо пострадавшего, полковник воскликнул:

— Да это же доктор Грэм — повелитель бактерий и большой знаток человеческого мозга. Я знаю его по долгу службы. У него действительно бывают проблемы с координацией, — сказал полковник, поддержав тем самым высказанную версию падения доктора Грэма, которую изложил коренастый военный. — Он один?

— Я с ним, — промолвила Рамина, наблюдая эту сцену.

Когда военные увели доктора в уборную, и концерт продолжился, Орокин подсел за столик к Рамине.

— Простите, это вас сопровождал доктор Грэм? — произнес он, проявляя интерес.

— Совершенно верно, — ответила Рамина, комкая салфетку. — Доктор Грэм, которого вы сейчас деликатно избили, был моим сопровождающим.

— Рамина Джоши, — улыбнулся полковник, — если бы вы знали то, что знаю я о докторе Грэме, вы бы непременно встали из— за столика и пнули бы его в бок остриём своей маленькой туфельки…

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — поинтересовалась Рамина, выражая удивление.

— Кайпианский акцент, южное наречие. У нас здесь не так много носителей языка, их можно пересчитать по пальцам. Кроме того, я присутствовал на заседании Сената, где доктор Грэм рассказывал о тех телах, случайно захваченных в Антарктике. Там фигурировало ваше имя… Да, — полковник словно вспомнил что-то, — забыл представиться, полковник Уэйн Орокин, глава Корпуса внешней разведки. Скажите, как вам этот вечер?

Рамина на мгновенье задумалась и, вспомнив первый номер концертной программы, задала встречный вопрос:

— Скажите, полковник, а как вам тот номер про мышей? Мне, например, он показался чудовищным, хотя некоторые в это время аплодировали и гоготали, словно обезумевшие гуси…

— Вы хотите знать, принадлежу ли я к этим «обезумевшим гусям»? — Уэйн усмехнулся и посмотрел на Рамину. — Поймите, в этой стране культуру делает Император. Ему как — то понравилось выступление труппы «Два арлекина», и те мгновенно стали популярными. Стало модно заказывать их на различные богатые вечеринки. Некоторые их постановки — это какой-то стеб над самим зрителем. Вы ещё не видели их знаменитый комедийный номер под названьем «Невидимка». Это вообще номер, построенный на эмоциях самой толпы…

— А можете рассказать поподробнее? — Рамина проявила интерес к особенностям национального колорита, о которых так любил говорить доктор Грэм.

— Разрешите, я как-нибудь вас приглашу, и мы сходим на комедию «Невидимка» вместе?

Рамина расценила это как ухаживание. Ей было необходимо с кем-нибудь общаться, а полковник был пока единственным из всех, кто стал разговаривать с ней совершенно открыто. «Впрочем, Уэйн Орокин был хоть и в возрасте, но ещё хорош собой…» — подумала Рамина, но откинула эти неожиданные для себя мысли.

— Я под охраной, полковник, и не могу так просто выйти из апартаментов и пойти гулять по Акриту, — произнесла она.

— Не беспокойтесь, Рамина, я всё устрою…

— Разрешите присесть, — полковник, услышав за спиной голос доктора Грэма, обернулся.

Доктор стоял в испачканном костюме, рукава которого были мокрые по локоть. Забинтованной рукой он держал на лбу влажный платок и немного пошатывался. Его разбитые очки торчали из нагрудного кармана пиджака.

— Грэм, с вами всё в порядке? — спросил полковник, пододвигая стул доктору.

— Да, всё отлично, полковник… Не могли бы вы нас оставить с коллегой. У нас должен состояться профессиональный разговор…

— Так внезапно? — удивился Орокин. — Может, вам стоит ещё раз сходить в уборную?

— Нет, спасибо, я уже был там, причём два раза. Третий раз моё здоровье, я думаю, не выдержит, полковник… Позвольте… — настаивал Грэм.

Орокин встал и, откланявшись, удалился. Рамина и Грэм, молча, продолжили смотреть концерт — выступала какая — то певица, сценический костюм которой переливался отблесками софитов, установленных вокруг сцены. Военные стали посвистывать, когда та элегантно оголила свои красивые ножки. Потом на сцену вышел фокусник и принялся показывать ловкость своих рук.

— Рамина, я вам не только как коллега, но и как друг рекомендую держаться подальше от этого солдафона, — поглядывая на сцену, внезапно пробормотал Грэм. — Я уверен, что сейчас с его стороны была попытка завербовать вас… Это так?

— Нет, он мне рассказывал о культурных различиях наших государств… — произнесла Рамина, но концовка сказанного утонула в шуме колонок.

— Господа! — объявил голос ведущего Боба. — Мы почти на вершине Вавилонской башни!

Послышались радостные возгласы и выкрики. Теперь Рамина обратила внимание на полупрозрачные фиолетовые стены и очень удивилась, когда увидела, что куб поднялся на очень большую высоту. Как на ладони Рамина увидела часть Акрита, которая раскинулась на берегу большущего озера. «Как красиво», — подумала она и заметила, что их фиолетовый куб стыкуется с другими кубами, которые находились в плоскости, параллельной земной поверхности. Когда кубы соединились, стены, смежные с другими кубами, уехали куда-то вниз, а помещение, где находилась Рамина, стало частью одного большого зала. Народ начал разбредаться, а Рамина, сидевшая за столиком с Грэмом, стала с интересом наблюдать за последующими трансформациями. Сквозь прозрачные стенки она отчетливо различила, что приехал ещё куб, который также превратился в часть общего помещения. Но даже отсюда она видела зеленый куб, стенки которого продолжали оставаться закрытыми.

— Доктор Грэм, а почему зеленый куб закрыт? — полюбопытствовала Рамина.

— Это детская. Помещение для детей, где они только учатся делить песочницу… — доктор ехидно улыбнулся. — Его откроют, когда на торжество приедет сам Император, а пока детишки играют в свои, пока ещё детские игры. Именно там сейчас находятся виновницы этого торжества — Анна и Кати… Кстати, я думаю, стоит выразить почтение особам императорской фамилии, которые любезно пригласили нас сюда.

Зигфрид поднялся и протянул Рамине руку. Взяв доктора Грэма под локоть, она последовала за ним.

— Николас со своей женой Луизой должен быть где — то поблизости от зеленого куба… Мсье Делакруа, мсье Делакруа, — затараторил доктор, увидев, судя по всему, знакомого ему человека, который стоял и беседовал с какой-то миловидной женщиной.

Толстенький человек со смешным, как показалось Рамине, синим беретом на голове, оглянулся. Его лицо сразу выразило восторг и он, что-то шепнув на ухо женщине, которая почему-то покраснела, в одно мгновенье оказался рядом с Грэмом, который держал Рамину под руку.

— Доктор Грэм, какая встреча! — произнес Делакруа. — Позвольте…

С этими словами он достал из кармана пенсне и, подставив его к правому глазу, внимательно посмотрел на Рамину.

— Какая грация, какая форма! — бурно воскликнул Делакруа. — Доктор, представьте меня вашей очаровательной спутнице!

— Это моя коллега, доктор Рамина Джоши, — представил Рамину Грэм. — Она иностранка, которая помогает нам в одном научном исследовании…

— Скажите, доктор, — понизив голос, Делакруа обратился к Грэму, — а ваша коллега не желает мне уделить немного внимания? Так хотелось бы побеседовать о тенденциях в мировой культуре…

— Мсье Делакруа, — лицо Грэма приняло серьёзный вид, — я думаю, что о тенденциях в мировой культуре вам наиболее доходчиво расскажут в Спектрате. Доктор Рамина Джоши является гостьей императорской семьи. Семьи, любезный Делакруа, которой я и коллега хотели бы высказать своё почтение за столь любезный приём. Вы не видели Николаса Вайса?

— Он был в чёрном кубе, — ответил Делакруа, сделав обиженный вид и гордо задрав подбородок.

Поклонившись Грэму, он улыбнулся Рамине и, поцеловав её ручку, молниеносно растворился в толпе. «Какой смешной человек», — подумала она, улыбнувшись ему вслед.

— Доктор Грэм, кто это?

— Один известный акритский художник. Он у меня в клинике делал… — доктор на секунду задумался… — делал пластическую операцию… Впрочем, нам нужно успеть к черному кубу, пока не началась суета с приездом Императора. Так, сейчас мы в оранжевом кубе, а, значит, нам нужно идти туда…

Показав куда-то рукой, Грэм повел свою спутницу мимо столиков и праздничной суеты. Вокруг бегали официанты, обслуживая многочисленных гостей. Гости смеялись и общались друг с другом, а музыка создавала им приятную праздничную атмосферу. Как заметила Рамина, на этом празднике было много военных. Кители разного цвета, расшитые эполетами и украшенные медалями, постоянно мелькали перед её глазами.

Когда Рамина увидела черный куб, в её мыслях сразу возникло воспоминание о той старой бумажной книге, которая лежала у её отца на столе, будучи бережно упакованной в специальную стеклянную коробочку, обитую с двух сторон деревом. Книга называлась «Дракула», за авторством Брэма Стокера…

* * *

Дом семейства Джоши располагался в секторе 3–5–8 подземного города Хуанди. Это был уникальный город, и у него была своя собственная история, которую изучали в школе…

Хуанди — город, лежащий под землёй, был полностью построен машинами, которые напоминали паукообразные механизмы. Первый раз Рамина увидела эту машину ещё будучи ребёнком, когда гуляла с отцом по ботаническому саду, огороженному сверху прозрачным стеклом. Разглядывая образцы растений, маленькая Рамина подняла голову и сквозь стекло увидела огромную машину, которая проворно пробиралась между труб и связок кабелей. Её больше всего удивило то, как лапа этой машины внезапно развернулась, и из неё показался отбойный молоток. Просканировав красными лучами грунт, машина принялась вгрызаться в землю, раскалывая куски скальной породы. Рамина вдруг испугалась, что куски упадут на стеклянную оранжерею, в которой она вместе с отцом смотрела на происходящее.

— Папочка, — испуганно произнесла маленькая Рамина и схватила отца за рукав. — Я боюсь, папочка… Эти глыбы…

Отец присел на корточки, обнял дочь и промолвил:

— Рами, доченька, не бойся… Ни глыбы, ни даже маленькие камушки не упадут на этот стеклянный тоннель. Вот, смотри, что происходит дальше… — отец показал рукой на паукообразный механизм. — Смотри, геотриммер создаёт поле, которое удерживает породы и… вот, милая, смотри, видишь? Видишь, у него раскрылся грунтосборник на верху башни?

— Да, — произнесла Рамина, наблюдая за работой геотриммера.

Она увидела, как куски породы, словно заколдованные, поднялись вверх, а потом, по очереди стали пропадать внутри паукообразного механизма. Крышка грунтосборника закрылась, а молоток геотриммера трансформировался обратно в захват. Механизм пошел по вертикальной стене, словно паук, ловко минуя препятствия в виде кабелей, труб и различных опор. Что ещё тогда впечатлило Рамину, так это то, как этот механизм ловко избегал встреч с проезжающими мимо него лифтами.

Позже, пойдя в первый класс общеобразовательной школы, Рамина узнает о том, что все механизмы в городе подчиняются единому центру — Университету Хуанди, вернее, суперкомпьютеру «Улей». Именно поэтому они так согласованно вели свою деятельность.

На одном из уроков учитель начальных классов рассказывал им историю возникновения города Хуанди…

— Теперь перейдём к изучению структуры нашего подземного мегаполиса. Возьмите в руки учебные планшеты, а я выведу на ваши экраны различные ракурсы города, — произнес андроид — учитель и замер в ожидании.

Пятилетняя Рамина нажала на сенсор, расположенный прямо на поверхности парты. Тонкий, гнущийся планшет выдвинулся из хитроумного устройства, расположенного сбоку школьного стола. Взяв планшет, Рамина включила его и увидела на экране три проекции города Хуанди:

— Университет — это центр города Хуанди, — начал свой рассказ андроид — учитель, когда заложенная в нём программа синхронизировала все включенные планшеты с сервером обучающего терминала. — Университет еще называют Малым кругом. Там расположены все высшие учебные заведения, лаборатории, центральные узлы всех коммуникаций, а также «Улей» — сверхмощный, созданный на базе искусственного интеллекта компьютер, который контролирует систему жизнеобеспечения города. Социум, он же Большой круг, постоянно расширяется вследствие роста человеческой популяции. Он представляет собой три сектора: промышленный, деловой и жилой сектора. Весь город состоит из двадцати семи уровней, хотя есть и двадцать восьмой уровень, самый нижний, но он отдан Университету и не имеет регистрационного знака.

Под городом расположен термоядерный реактор, который представляет собой рукотворное солнце. Происходящие в реакторе процессы дают энергию для нужд всего города. Технические отсеки представляют собой ангары и станции техобслуживания летательных аппаратов и различных автоматизированных механизмов. У города есть четыре выхода на поверхность: главный выход из Университета, два дополнительных из Социума, и ещё один, технический — выход для различной техники на поверхность. Между Университетом и Социумом есть огромное пустое пространство, называемое Горизонт. Это место является самым дальним расстоянием, доступным для человеческого глаза под поверхностью земли. Возможно, вы уже его видели…

Нет, тогда Рамина ещё не видела Горизонт. Но после уроков, когда мать забрала её домой, у них дома случился забавный инцидент. Открыв дверь, мать Рамины обнаружила на середине квартиры грязь и какие — то следы. Это её очень насторожило. Оставив Рамину в коридоре, она вошла внутрь и увидела сидящих на диване лохматых зверушек с маленькими красными глазками. Своими слюнявыми ртами они с наслаждением рвали подлокотник дивана. Увидев мать Рамины, зверушки зубами похватали куски ваты и молниеносно взобрались по занавескам, которые обрамляли виртуальные панорамные окна. Прыгнув в вентиляцию, незваные гости скрылись, прихватив кусочки маминого дивана.

Стелла, мать Рамины, заорала… Она заорала так, что сбежались все соседи.

— Стелла, голубушка, что случилось? — возбужденно проговорила пожилая дама.

— Я… Эти твари… Они… Диван, — судорожно дышала Стелла, пытаясь успокоиться.

— Как они выглядели? — с умным видом спросил дедушка в полосатой пижаме.

— Глазки красненькие и шерсть… такая… — мать Рамины попыталась подобрать слова и, увидев тапки дедушки, обшитые рыжеватым мехом, показала пальцем на них. — Как у вас…

— Полосатые мохнатики, — заключил эксперт в тапках. — А я, между прочим, писал о них управляющему…

— Да они безобидные, — вынесла вердикт пожилая дама. — Я их, вон, иногда с рук кормлю.

— Вот, — дедушка ткнул в сторону дивана пальцем, — вы их прикармливаете, а у людей потом проблемы…

Развернувшись, он ушел к себе домой. Пожилая женщина, повернувшись к Стелле, шепотом произнесла:

— Этот субъект буквально вчера предлагал мне приобрести шкурки полосатых мохнатиков. Я не взяла, но мне кажется, что этот тип их разводит. Скорее всего, Стелла, дыра в подлокотнике — это результат его незаконного бизнеса…

Стелла вышла из квартиры и, взяв Рамину за руку, повела её по тоннелю, ведущему к остановке метро. В широком, хорошо освещенном тоннеле гуляли какие — то весёлые люди, а яркие графеновые экраны, расположенные вдоль стен, поднимали настроение проходящим мимо них.

Рамина увидела, что графеновый экран как будто превратился в зеркало, отображая её и мать в натуральную величину. Только на экране, помимо идущей Стеллы и маленькой Рамины, держащей маму за руку, добавлялся мультяшный кот по кличке Мингли и его друг — мышонок Юки. Одной лапой кот держал за руку маленькую Рамину, а другой — мышонка, который, в свою очередь, тянул на веревочке игрушечную машинку. На голове мультяшного кота была большая желтая шляпа с пером, которую он всегда снимал и делал реверанс, когда Рамина поворачивала голову в сторону экрана на стене и улыбалась. Стелла не обращала никакого внимания на детскую визуализацию — все её мысли занимало наглое вторжение в квартиру, которое организовали полосатые мохнатики.

Помахав мультяшному коту на прощанье, Рамина, вслед за матерью, проследовала в вагон подземного поезда. Усадив дочь на мягкое сиденье, Стелла, воспользовавшись персональным интегратором, произвела оплату. Так как окон в вагоне не было, Рамина уставилась в потолок, а её мать, положив интегратор в сумочку, произнесла:

— Рамина, сейчас мы поедем на работу к твоему отцу и расскажем ему о том, как ты испугалась этих тварей…

— Но, мама, — перебила её Рамина, — я никого не видела…

Стелла нахмурилась, давая понять ребенку, что такой ответ ей совсем не нравится.

— А диван? Ты разве не видела, что они сделали с диваном?

— Ну, — задумалась Рамина, — наверно, им была нужна вата для домика…

Мать на неё внимательно посмотрела, с укором покачав головой.

— Рамина, ты вся в отца и всегда всему найдешь оправдание!

Над дверьми высветилась надпись — остановка «Горизонт», и Рамина вспомнила о сегодняшнем уроке в школе. Когда двери отворились и Рамина, держа мать за руку, оказалась на перроне, она… начала задыхаться… Ей показалось, что видимое пространство вокруг неё стало сжиматься, а потом вдруг запульсировало. Голова закружилась, и маленькая Рамина еле удержала равновесие. Мать, подхватив её за руку, довела дочь до скамейки и аккуратно усадила.

— Дыши, доченька, дыши… Такое иногда бывает с людьми, особенно с маленькими девочками, которые впервые увидели Горизонт… — заботливым тоном произнесла мать.

— Но почему, мама? — спросила Рамина, начав понемногу приходить в себя.

— Видишь ли… — попыталась объяснить Стелла. — С момента рождения ты ещё не выходила на поверхность, и твоё зрение формировалось в условиях ограниченной видимости. Твой фокус зрения всегда ограничивался стенами помещений и тоннелей. Но сейчас твоё зрение не нашло опору, что вызвало временный дискомфорт сознания… Это пройдет, любимая, и твоё зрение адаптируется… Всё будет хорошо…

Мать чмокнула дочурку в лоб и крепко прижала к себе. «Ух ты!» — Рамина потихоньку огляделась. Аккуратно встав, она подошла к пластиковым прозрачным перилам и посмотрела вдаль. Там, вдалеке, сквозь дымку, она увидела какие — то слабые светящиеся точки. Расстояние настолько впечатлило маленькую Рамину, что она, позабыв об осторожности, залезла на перила. Но когда она глянула вниз с перил, её охватил страх перед раскинувшейся бездной. Спрыгнув обратно, Рамина схватила мать за руку.

— А вот и наш подъёмник, пошли скорее, — произнесла мать, потянув ребенка за собой.

Подъёмник представлял собой прозрачный тоннель, вдоль которого был установлен эскалатор. Этот подвижный тоннель соединял Социум и Университет между собой. «Малый круг соединялся с Большим кругом, благодаря этим тоннелям, проложенным через Горизонт», — Рамина вспомнила слова андроида — учителя.

Двери тоннеля закрылись, и он начал медленно подниматься куда-то вверх. Эскалатор тоже пришел в движение, причем Рамина ощутила, что скорость эскалатора постоянно нарастала, отчего она крепче вцепилась в перила. Вдруг девочка увидела, что, буквально оседлав тоннель, навстречу к ним движется геотриммер. Огромная махина промчалась сверху, а Стелла, как ни в чём не бывало, продолжала рассматривать свои ногти, давно привыкнув к подобному зрелищу.

Добравшись до Университета, Стелла с дочерью пересели на лифт и, поднявшись на один этаж, оказались в хорошо освещенном коридоре. Коридор устилал дорогой ковер, а на потолке висели хрустальные люстры, которые загадочно переливались всеми цветами радуги. Найдя кабинет мужа, Стелла приоткрыла дверь и, запустив дочь, вошла за ней следом.

Кабинет представлял собой большое помещение, где, мягко сказать, был творческий беспорядок. Повсюду были разбросаны различные вещи: какие — то приборы, рюкзаки, кости животных, части скульптур, а также череп чудовища, который уставился на Рамину своими большими глазницами, посреди которых торчал огромный рог. Стены были увешаны фотографиями, а недалеко от массивного стола, заваленного разным хламом, с потолка проецировалась голография какой— то местности. Чуть дальше от стола стояли выдвижные железные шкафы. В одном из них копался сутулый худощавый человек с большими залысинами. Этого человека, одетого в синий комбинезон, звали Арун Джоши. Он был одним из ведущих археологов Университета Хуанди.

— Папочка! — воскликнула Рамина и, пробежав мимо стола, прыгнула к присевшему отцу на шею. — А я видела Горизонт и почти не испугалась…

Улыбаясь, отец взял Рамину на руки, после чего подошел к стене с фотографиями, которые воспроизводились на электронной бумаге.

— Доченька, когда ты чуть подрастешь, то выйдешь на поверхность и увидишь настоящий горизонт собственными глазами! Вот, — отец показал рукой на одну из фотографий, — этот снимок я сделал на третьем уровне Пекина.

Фотография изображала заходящее на горизонте солнце. Сам снимок был сделан очень высоко над землёй и представлял собой отличную панораму поверхности Земли.

— А что такое Пекин? — спросила с любопытством Рамина.

Отец передвинулся к двум соседним, одинаковым по размерам фотографиям.

— Пекин, Рами, это огромный древний город, который существовал на территории Кайпианского союза до падения астероида на Землю. Вот, посмотри — это Пекин до падения «Анубиса», а это, — отец показал на соседний снимок, — уже моя фотография, которую я сделал с того же ракурса, будучи членом археологической экспедиции, направленной в развалины Пекина.

Точка съёмки была где — то на равнине, далеко за пределами города. На первом снимке были видны сотни высоких небоскрёбов, которые упирались в какую — то замысловатую конструкцию, которая, в свою очередь, служила фундаментом для второго уровня высоток. Третий уровень небоскрёбов ощетинился шпилями, уходившими в небо. Пекин был наполнен разноцветными огнями, а в воздухе парили рекламные конструкции, напоминающие дирижабли.

Второй снимок показывал то, что осталось от былого величия Пекина. На серо — зеленом фоне развалин можно было различить первый уровень, окольцованный сверху остатками гигантской конструкции. Второй уровень был практически разрушен и был лишь представлен одной высоткой, которая, видимо от времени, потихоньку заваливалась на бок, находясь на краю второго уровня.

— Видишь заваливающееся здание на втором уровне? Вот с крыши этого небоскрёба я и сделал снимок горизонта. Честно сказать, я чуть не погиб, наткнувшись там на гнездо плосколобого стервятника. Но не будем об этом, — Арун посмотрел на жену и улыбнулся. — Здесь же мама, которая не любит страшные истории и к тому же очень сердита…

— Ты издеваешься надо мной, Арун? — мать Рамины сурово посмотрела на отца. — Я уже минут десять здесь стою, а ты даже не обратил на меня внимание!

— Любопытство ребенка — прежде всего, — ответил Арун, улыбаясь, после чего поставил дочь на ноги. — Рассказывай, Стелла, что заставило тебя приехать ко мне на работу? Ты не могла мне позвонить?

Стелла скрестила руки на груди, всем своим видом показывая, что она крайне недовольна.

— А мы всё равно проездом. Я решила пожить с дочерью у родителей…

— Что значит «я решила»? — изумленно произнес Арун.

— А то и значит! Я тебе уже давно говорила про то, что нам нужно сменить жилплощадь, а тебе всё некогда. Теперь у нас завелись какие — то твари, которые испортили мебель и испугали Рамину…

— Мамочка, — произнесла Рамина. — Я…

— Всё, — перебила её мать, — в эту ужасную квартиру мы больше не вернёмся! Арун, ты ведь ведущий учёный, почему жилищный комитет не предоставит тебе улучшенную жилплощадь? Уже шесть лет как мы поженились, а всё продолжаем ютиться в твоей студенческой квартире. Ты облазил всю поверхность, постоянно рискуя жизнью ради науки, а что взамен? Вас что, никак не поощряют за заслуги перед городом?

Арун улыбнулся и, погладив Рамину по голове, промолвил:

— Ещё как поощряют, дорогая! В последней экспедиции мне удалось отыскать большую библиотеку бумажных книг из Старого мира, которые, к тому же, прекрасно сохранились. Это просто удивительно! В знак уважения научный совет предложил мне в качестве награды выбрать либо шикарные апартаменты на пятом уровне, либо взять на память об экспедиции одну из найденных книг. Как ты думаешь, что выбрал я? — при этих словах он подмигнул дочке, будто та знала ответ.

— Нет, вы посмотрите, — возмутилась Стелла, — он ещё надо мной насмехается…

Рамина так и не узнала, шутил ли тогда отец, но через неделю на столе его домашнего кабинета появилась книга, бережно уложенная в специальную стеклянную коробочку, обитую с двух сторон деревом. На подставке была подпись: «Пекин. Экспедиция 2675 г.». Как рассказывал отец, в коробке поддерживался необходимый микроклимат, чтобы сохранить этот раритет, чудом переживший падение астероида.

— Это не просто книга, — любил повторять Рамине отец, склонившись над артефактом. — Это символ… Символ хрупкости человеческой цивилизации, которая, тем не менее, выжила благодаря человеческому интеллекту… Задумайся, Рамина, ведь когда — то, давно, такие же люди, как и мы, жившие на поверхности Земли, читали эту книгу…

Он не разрешал Рамине открывать коробку, поэтому она довольствовалась тем, что подолгу разглядывала обложку книги. На ней красными буквами было написано название «Дракула» и имя автора. Обложка была иллюстрирована изображением человека с длинными клыками, который сидел в центре комнаты на черном диване перед столиком, на котором горела свеча. В одном углу комнаты на потолке висели летучие мыши, а в другом углу сидел паук в сплетенной паутине. Причем, как заметила тогда Рамина, у паука были изображены два глаза, по строению напоминающие человеческие, и он почему-то жалостливо смотрел на летучих мышей…

* * *

Именно обложка той книги из кабинета отца всплыла в памяти Рамины, когда она увидела черный куб…

Черные тона куба перемешивались с багровыми штандартами Империи, дающими стороннему наблюдателю понимание того, что данное пространство имеет особый статус. В центре стоял невысокий квадратный обсидиановый стол, заставленный различными блюдами и графинами. Над столом возвышался причудливый кальян, обложенный со всех сторон фруктами и источающий из своего чрева ароматный дым. Между подушками, на трёх диванах, стоящих возле стола, расположились мужчины и женщины, внимательно слушающие Николаса Вайса, который в свойственной ему манере подкреплял сказанное артистичной жестикуляцией рук. Кроме этих людей в кубе присутствовали два официанта, обходительно обслуживающие гостей торжественного мероприятия.

Зигфрида Грэма, который попытался пройти к столу вместе с Раминой, остановил человек, одетый в штатское.

— Стойте, представьтесь… — верзила исподлобья посмотрел на Грэма, вернее на его шишку, расположенную на лбу.

Грэм, вытянувшись и смахнув с плеча невидимые пылинки, гордо произнес:

— Я — доктор Зигфрид Грэм, а это, — он указал на спутницу, — моя коллега, Рамина Джоши.

Верзила недоверчиво осмотрел Грэма с ног до головы и приказал никуда не двигаться. Пройдя к столику, он наклонился к Николасу Вайсу и что-то шепнул ему на ухо. Тот, покрутив головой, наконец увидел посетителей. Улыбнувшись, Николас обратился к сидящим на диване и произнес прощальную речь, после которой практически все люди встали и разбрелись по остальным кубам. Рамина увидела, что за столом остались сам генерал, какой-то низенький мужчина в круглых очках и дородная дама, сидевшая подле Вайса, которая жадно уплетала большой кусок пирога.

Вайс подал пригласительный жест, после которого Грэм и Рамина подошли к столу и присели на один из трёх кожаных диванов.

— А вот и наши доблестные учёные, — проговорил нараспев Вайс, обнажая ровные искусственные зубы. — Ну, давайте знакомиться… Это глава Спектрата Алан Филипс, а эта чудесная женщина — моя любимая супруга Луиза… Луиза, Алан, это доктор Зигфрид Грэм и его коллега Рамина Джоши.

Пришедшие сделали милые лица и стали дарить улыбки представленным людям. Луиза без интереса обвела взглядом посетителей и принялась за второй кусок пирога, в то время как Алан щедро улыбнулся Рамине и пристально посмотрел на перевязанную кисть доктора, у которого когда — то был пациентом.

— Рабочие моменты? — Алан указал на повязку Грэма, на которой проступили капельки крови.

— Ах, ерунда, просто несчастный случай… — ответил Грэм, гримаса на лице которого говорила о том, что не нужно этому уделять много внимания.

— Несчастный случай с пациентом? — не унимался Филипс, с ухмылкой поглядывая в глаза Грэма.

Грэм перевёл взгляд на Луизу и плавно ушёл от ответа на вопрос, подарив комплимент этой полной женщине.

— Луиза, вы как всегда великолепны! — торжественно воскликнул он, протягивая руку к очередной порции алкоголя.

Луиза посмотрела на Грэма и, продолжая жевать, хотела сказать «спасибо», но вдруг подавилась и громко раскашлялась. Николас немедленно подскочил и, ухватив жену под руку, начал слегка поколачивать её по спине. Доктор при виде подавившейся Луизы остолбенел, а Рамина и вовсе почувствовала себя весьма неловко. Только один Филипс невозмутимо наблюдал эту картину, спокойно поедая вишнёвый десерт.

Вайсу вдруг показалось, что Луиза начала бледнеть и он, пребывая в отчаянии, начал её так колотить по спине, что та, пытаясь вздохнуть, захрипела. Мышление доктора Грэма, сдобренное изрядной порцией алкоголя, внезапно представило Луизу в образе раздувающейся жабы, которая выпученными глазами смотрит на него. Зигфрид, обладавший внутренней самоцензурой, быстро выбросил этот крамольный образ из головы, но, услышав, как хрипящая Луиза произносит: «Ква… Ква… Ква…», невольно улыбнулся.

— Ква… Ква… Кватит меня бить по спине, Николас! — задыхаясь, вскричала вскочившая с дивана Луиза, уронив при этом на пол столовые приборы.

Николас встал, расслабился и глубоко выдохнул. Он ощутил прилив адреналина, отчего его сердце бешено заколотилось. В один момент Вайсу показалось, что подавилась не его жена, а он — сам Вайс подавился «имперским пирогом», на который претендовал, обручившись с Луизой. Кровь прильнула к лицу Николаса и его начало немного лихорадить.

Дочь Императора взяла полотенце и стала вытирать испачканное лицо и платье. Когда она увидела на лице остолбеневшего Грэма идиотскую улыбку, она разозлилась ещё больше и кинула в него грязное полотенце.

— А ты чего улыбаешься, козёл? — грубо произнесла она.

— Миледи, я, я… — судорожно забормотал Грэм, — мне поистине очень неловко…

Луиза с презрением посмотрела на Грэма. Этот человек ей всегда не нравился, хотя её отец о нем всегда неплохо отзывался. Посмотрев на мужа, Луиза уже спокойным тоном промолвила:

— Пойду, проведаю детей. Скажу им, что дедушка скоро приедет.

Николас, молча, кивнул и, дождавшись, когда она уйдёт, медленно присел на диван. Филипс тем временем, доев десерт, нарушил неловкую паузу.

— Я думаю, стоит побеседовать с нашей прекрасной гостьей, — Филипс поднял бокал и, улыбнувшись, сделал глоток. — Доктор Джоши, извините нас за столь неловкую ситуацию. Скажите, вам здесь нравится?

— Да, конечно, у вас здесь очень красиво, — произнесла немного оторопевшая Рамина, оглядывая интерьер.

— Нет, под словом «здесь» я имею в виду нашу страну. Вам нравится в нашей стране? — доброжелательно переспросил Филипс.

Рамина на секунду задумалась. В Университете Хуанди, где она училась, рассказывали об Акритской метрополии немало интересного. Несмотря на отсутствие официальных отношений между метрополией и Кайпианским союзом, культурные косвенные контакты были далеко не редкостью. Рамина вспомнила, что однажды по телекому видела выступление акритского учёного — перебежчика. Элиот Грифин — Рамина вспомнила имя того учёного — рассказывал довольно страшные вещи про Акритскую метрополию. Больше всего её поразило то, что в основе государственной идеологии этого военизированного государства лежала фальсифицированная история, искажающая факты и события прошлого.

— К сожалению, — произнесла Рамина, — ваша страна ограничена для меня лабораторией и местом проживания. Поэтому я не могу объективно ответить на ваш вопрос.

Филипс снова улыбнулся и, посмотрев на Грэма, промолвил:

— Доктор Грэм, я думаю, вам просто необходимо расширить культурную программу для нашей гостьи, дабы она после прекращения нашего сотрудничества имела бы полное представление о нашем государстве.

Зигфрид посмотрел на Филипса, но ничего не ответил.

— Доктор Джоши, — Филипс переключился на Рамину, — хочу быть с вами откровенен. Я думаю, что ваше появление на Акрите является шансом для наших государств найти пути к мирному диалогу и перейти на взаимовыгодное сотрудничество. Давайте будем рассуждать логично. На Земле осталось не так много ресурсов. Было бы лучше для нас всех не сражаться, неся обоюдные потери, а пойти на экономическое сотрудничество в промышленной сфере.

В нашем министерстве финансов лежит проект создания всемирной промышленной корпорации. Акриту и Хуанди нужно лишь ратифицировать соглашение «о разделе продукции». Пятьдесят на пятьдесят. Поровну. Мы вкладываем равные доли в виде активов, а на выходе получаем равные доли в виде сырья. И нет никакой войны — нет крови, нет битв, нет плачущих жен и матерей. Реализация этого проекта послужит началом мирного диалога между нашими странами.

Знаете, когда — то я служил в акритской армии. Однажды на наш отряд напала многочисленная стая краснобоких зубаток. Выжил один лишь я. Именно тогда я понял, что человечеству нужно переходить от внутренних конфликтов к совместному противостоянию агрессии из внешней среды. Вы, доктор Джоши, будете послом доброй воли. У вас есть шанс стать личностью, которая сможет повлиять на весь ход мировой истории. Когда наше совместное сотрудничество закончится, мы торжественно вручим вам этот проект и отправим вас в Хуанди. Как вы на это смотрите?

Рамина внимательно слушала Филипса и даже немного прониклась его монологом. Она ничего не понимала в экономике, но речь, густо сдобренная такими словами как «мирный диалог», «справедливость» и «пятьдесят на пятьдесят» соответствовала её ценностям, основанным на гуманизме.

Вайс, услышав то, что сказал Филипс, не повёл бровью. Однако в мыслях он сам себе задавал вопрос: «Что он вообще несёт, этот Филипс?». Прозвище «Мясник» никак не согласовывалось с тем пацифизмом, который Алан ненавязчиво, но обильно использовал в своём монологе. Зная, насколько Филипс умён, Вайс решил поддержать этот спектакль. Только доктор Грэм, открыв рот, с большим удивлением смотрел на Филипса. Однако рот сразу же закрылся, когда Алан, немного прищурившись, пристально посмотрел на Зигфрида сквозь круглые линзы стильных очков.

— Я, знаете ли, очень польщена. Но… — Рамина на секунду задумалась, — я ничего не понимаю в этом…

— А вам и не надо ничего понимать, доктор Джоши. Вы — символ… Символ наших добрых намерений, — Филипс с серьёзным видом снова посмотрел на Грэма. — Кроме того, вас будут сопровождать доктор Грэм, как представитель правительства, и некоторые члены Сената. Вы согласны?

— Простите, но почему это нельзя сделать без меня? — спросила Рамина. — Почему нельзя завтра же взять проект, сесть на корабль и отправиться на встречу с представителями Кайпианского союза?

— Вот, — воскликнул Филипс, — мы перешли к самой сути. Кайпианская пропагандистская машина рисует нас диким народом. Этакими варварами, обладающими технологиями плазмы, но отстающими в развитии социума. Как сказал ваш лидер — глава научного совета Лао Дэмин, «социум акритской метрополии не соответствует тому технологическому укладу, которым он обладает». Аллегорически это можно представить выражением «обезьянам дали гранату». Рамина, разве вы не считаете это проявлением шовинизма? Я и мои сограждане не понимаем, почему нас считают варварами. Мы такие же люди, как и вы. Обычные люди, которые тоже ищут место под солнцем нового мира… И вы, Рамина, прилетев домой, расскажете своим согражданам об этом. Расскажете им всю правду о том, что вы видели здесь. Мы не варвары и в целом очень схожи с вами. У нас, конечно, есть идеологические разногласия, но это вполне нормально и допустимо. Мы не предлагаем основывать мир на общих ценностях, мы предлагаем равный раздел добываемого сырья в Антарктике. Только в Антарктике. Наша общая корпорация будет инвестировать в разработку новых месторождений. Доктор Джоши, я лишь хочу побудить разумные круги вашей элиты на конструктивный диалог с нами…

Рамина обдумала сказанное Филипсом. Слова показались ей не лишенными смысла, тем более что она была бы не против закончить кругосветный вояж возвращением домой. Дав утвердительный ответ, она улыбнулась Алану, который сделал довольный вид и откинулся на спинку дивана.

— Доктор Грэм, — внезапно нарушил молчание Николас, — я только что обратил внимание на то, что у вас на лбу шишка. Вы записались в секцию рукопашного боя?

Грэм потрогал ушибленный лоб и покачал головой.

— Нет, уважаемый Николас, это результат работы подчиненных полковника Орокина… Кстати, сам он разговаривал с Раминой, когда я вышел из уборной…

— Орокин? — Вайс хлопнул в ладоши и улыбнулся. — Рамина, как вам наш полковник Орокин?

Рамина вопросительно посмотрела на Вайса, дав ему понять, что не знает ответа на этот вопрос.

— Держу пари, что этот супершпион специально устроил встречу с вами, технично устранив доктора Грэма руками своих солдат, — Вайс рассмеялся. — Рамина, в каком амплуа сегодня выступил полковник? Наверно, разыграл козырную карту обаятельного и умного любовника — сердцееда?

Рамина чуть покраснела, но это покраснение не было заметно на её смуглой коже. К её удивлению, сказанное Вайсом точно соответствовало её собственным впечатлениям. Это навело её на мысль что, возможно, полковник действительно преследовал какие — то свои цели… «Ну, к примеру, решил добиться внимания красивой дамы…» Улыбнувшись от этой мысли, она произнесла:

— А вы считаете, что мужчина не должен быть галантен?

— Доктор Джоши, — вмешался в разговор Филипс, — уверяю вас, галантность Орокина можно поставить под большое сомнение. Я служил вместе с ним в одном гарнизоне под началом Императора и знаю, что армия вытворяла там с местным населением. Поверьте, он очень опасный человек. У него нет собственной личности — она давно растворилась за чередой тех масок, которые он на себя надевает.

— А чем он вообще занимается? — насторожившись, спросила Рамина.

— Так никто ничего не знает! — продолжал рассказывать Филипс. — Его, я бы сказал особые отношения с Императором, позволяют ему быть таким, знаете ли, неприкосновенным лицом для контролирующих органов. И он этим пользуется… К примеру, он без всяких объяснений заявил, что для его тайной операции требуется младенец… Да, именно младенец. Вдобавок он сообщил о том, что на его корабле «Черная звезда» необходимо создать отсек для новорождённого с соответствующим медицинским обслуживанием. Не знаю, как вы, Рамина, но я полагаю, что человек, который хочет сделать младенца членом своего экипажа и собирается рассекать с ним в разные уголки земного шара, заслуживает пристального внимания психиатров. Зигфрид, а что вы думаете по поводу диагноза?

— Шизофрения… Явные признаки… — утвердительно закивал Грэм, обрадовавшись тому, что, наконец, нашел общую тему со всемогущим Филипсом.

— Знаете, что полковник Орокин заявил в Сенате, выступив в качестве моего политического оппонента? — Филипс вновь обратился к Рамине. — Чтобы вам было понятнее, я немного расскажу преамбулу того выступления полковника. Дело в том, что я, по роду своей деятельности, постоянно подвергаюсь опасности со стороны всяких радикалов. Мне не раз приходилось раскрывать заговоры против себя и моей семьи. Однажды, когда власть государства была ещё слаба и не держала ситуацию под контролем, я потерял своего отца… Через некоторое время мы всё — таки поймали тех террористов, которые были причастны к этому. Террорист, который пустил пулю моему отцу в самое сердце, признался во всём и искренне раскаялся. По крайней мере, я так думаю. Ему дали двадцать пять лет трудовых лагерей. Лично я его простил, когда увидел слёзы на его глазах. Это действительно были слёзы раскаяния.

Через какое — то время террористы взорвали бомбу в моём особняке. Моя мать серьёзно пострадала от взрыва и стала прикованной к инвалидной коляске. Так вот, полковник Орокин, пламенно дебатируя против меня в Сенате, не найдя, видимо, доводов для аргументации своей точки зрения, заявил, что я, ради принятия поправок к закону о безопасности высших государственных служащих, взорвал мою мать в собственном особняке!

Филипс возмущенно покачал головой и, отпив из бокала, уставился на Рамину. Та, внимательно выслушав Филипса, неожиданно обратилась к нему с вопросом:

— А почему они вас так ненавидят, эти радикалы?

Филипс улыбнулся и посмотрел на Рамину сквозь очки, словно на несмышлёное дитя.

— Доктор Джоши, а мы с чего начали разговор? Проект Всемирной Антарктической корпорации положит конец боевым действиям и уменьшит прибыль оружейников, которые расплодились вокруг бюджета, словно грибы — паразиты. Но не забывайте, что за ними стоят капиталы, которые превращают недалёких людей в террористов — смертников, начинённых шрапнелью. Инвестиции в террористические группировки оборачиваются увеличением оборонного бюджета метрополии, которая и так ведёт постоянные боевые действия по всему земному шару. Мирное соглашение с Кайпианским союзом — истинная причина покушений на меня и членов моей семьи.

Рамина вдруг почувствовала, что даже зауважала этого небольшого человека в круглых очках, ведущего неравный бой с экстремистами. «Сколько страданий он перенес за свои гуманистические идеи. В этом обществе мундиров Алан выглядел как одинокий рыцарь в шерстяном жакете…»

— Доктор Джоши, расскажите нам о вашей работе. Как она продвигается, и есть ли уже какие-нибудь результаты? — прервал размышления Рамины Николас Вайс.

— Сейчас мы, совместно с доктором Грэмом, проводим работу по выводу тел из криогенного состояния. Эта работа займет немало времени, так как нам необходимо избежать разрушения клеточной структуры тел. Конкретных результатов пока нет, но уже можно с уверенностью говорить о том, что этот процесс завершится через пару месяцев.

— Любопытно, — подытожил Вайс. — Есть ли у вас предположения относительно ответа на вопрос, что же произошло с этими людьми?

— Предположения, конечно, есть, но давайте всё — таки дождёмся результатов диагностики, — ответила Рамина и посмотрела на доктора Грэма.

Грэм одобрительно кивнул и хотел, было, что-то добавить, но воздержался, увидев, что к Вайсу подошел здоровяк в штатском и сказал ему что-то на ухо. Вайс, выслушав охранника, поднял брови и произнёс:

— Император уже выехал, господа! Дорогие гости, приятно было видеть вас на этом торжестве! Продолжайте веселиться и общаться с гостями, а мы пока с Аланом прервёмся — государственные дела обязывают…

Вайс и Филипс, поднявшись с дивана, церемониально попрощались с Раминой и Зигфридом. Когда те ушли, Вайс повернулся к Алану и с улыбкой промолвил:

— Алан, я принял вашу игру, но не понял смысл. Вы просто пацифист — идеалист, случайно затесавшийся среди варваров, или же…

— Николас, — перебил Филипс. — Если я что-то делаю, то, значит, так нужно делать… Интуиция, понимаете? Я не могу достоверно говорить о грядущем, ведь оно ещё даже не произошло, но с большой долей уверенности могу сказать одно — нам нужно быть друзьями с этой иноземкой. И, кстати, держите её в строгой изоляции. Это даст нам шанс запудрить союзникам мозги этим проектом по созданию Антарктической корпорации. Нам нужно сделать так, чтобы кайпианцы, заметив ослабление нашего наступательного вооружения, подумали об этом как о доброй воле метрополии, а не как об удачном моменте для решающего удара по Акриту. Это позволит сконцентрировать все ресурсы на проекте «Зевс». Кроме того, перед нами загадка двух захваченных в Уитморе тел. Что там? Может, вирус или бактерия… Или, может, мутировавший паразит? Ответа нет, но если одно из этих предположений станет достоверным, то оно тайно полетит вместе с доктором Джоши в подземный город Хуанди…

— Да, — уловил его мысль Вайс и улыбнулся, — было бы неплохо, если бы к ним присоединились главный судья Брэндон Льюис и викарий Сайбурга Джон Кук…

— Чем же вам не угодил последний? — изумлённо поинтересовался Филипс, поправляя очки.

— Хронический стукач… Нет, стучат все, но этот вообще никаких рамок не соблюдает. Кстати, он, часом ли, не стучал вам на самого Императора? — Вайс негромко рассмеялся.

— Не смейтесь, Николас, — деловым тоном произнёс Филипс, — на таких людях держится гражданское общество Империи. Они, как внутренние регуляторы социума, бдительно стоят на страже наших интересов. Так что билет викарию мы, пожалуй, аннулируем. Есть масса претендентов на роль миротворцев, так что вначале нужно посоветоваться со мной, прежде чем кого — то куда-то отправлять, хорошо?

Вайс внимательно посмотрел на Филипса и, сделав серьёзное выражение лица, промолвил:

— Конечно, Алан. Но я надеюсь, что мы равноправные партнёры в этом предприятии, не так ли?

— Совершенно верно. И именно поэтому вы должны со мной советоваться, — Алан протянул руку Николасу.

Вайс, одобрительно улыбнувшись, пожал протянутую ладонь, после чего последовал вслед за Филипсом, который быстрой походкой направился в сторону пассажирских лифтов…

* * *

Императорский кортеж, состоящий из вереницы наглухо бронированных автомобилей, окруженных юркими гвардейскими скутерами, передвигался по широким улицам Акрита. Улицы были пустые, так как по средствам массовой информации всегда предварительно сообщали о введении чрезвычайного положения в тех кварталах, по улицам которых мог бы поехать кортеж Императора. Зазевавшихся граждан, не покинувших в отведенное время улицу, ждал предупредительный выстрел в ногу из винтовки Спектратора. Если после этого гражданин не поднимет вверх большой палец, означающий, что он — гражданский, то последует выстрел в жизненно важные органы, а как следствие — смерть предполагаемого террориста. К началу зачистки кварталов от потенциальных радикалов бронированные автомобили с солдатами Спектрата, одетыми в городской камуфляж, наводняли улицы столицы. Геликоптеры высаживали на крышах снайперов, которые занимали ранее определенные командованием позиции.

Спектратор Вильям Грэй, по прозвищу «Большой Билл», подошёл к двери кабинета, расположенного на пятом этаже правительственного здания. Одетый в чёрную форму тайной полиции, Вильям держал в руке большой коричневый чемодан с рифлёной поверхностью.

На двери висела табличка:

Тимати Грэй

Начальник отдела планирования

«Вот так удача, — подумал Вильям, — мой первый день на этой работе, и я встречаю однофамильца». Его кузен, занимающий большой пост в Спектрате, трудоустроил Вильяма в тайную полицию без прохождения обязательных и долгих тестов.

Открыв дверь, Вильям увидел человека, сидящего за столом. Ожидая увидеть типичного клерка, он неприкрыто изумился исполинской фигуре обитателя кабинета, который, приподнявшись, произнёс:

— Заходите, Спектратор, и располагайтесь, как вам будет удобно. Мне сообщили о вашем прибытии, и я ждал вас. Меня зовут Тимати Грэй, возможно, вам понадобится моя помощь…

Вильям зашёл и со знанием дела осмотрелся. Окна небольшого кабинета давали прекрасный вид на перекрёсток, который должен быть взят под полный контроль Спектрата. Осматривая стены, Вильям увидел большую электронную проекцию, на которой был запечатлён хозяин кабинета, будучи ещё молодым. Одетый в военную форму, моложавый солдат стоял на фоне раковины гигантского моллюска, приоткрытые створки которого в два раза превышали человеческий рост. Нижняя створка моллюска была чёрного цвета, а верхняя белого.

— Это же черно — белый Гарри? — спросил Вильям и вопросительно посмотрел на Тимати.

Тимати удивлённо поднял брови, после чего промолвил:

— Вы тоже служили в четвёртой штурмовой дивизии?

— Было дело… — усмехнулся Вильям, внезапно вспомнив, что Тимати, вдобавок ко всему, его однофамилец. — Это был мой первый армейский контракт…

— Да… Мой тоже… — Тимати погрузился в воспоминания. — И последний… Ногу оторвало на мине и меня списали на гражданку, посчитав контракт выполненным.

Вильям подошел к столу и, протянув руку хозяину кабинета, произнёс:

— Вильям Грэй, мы с вами однофамильцы… — они пожали руки.

— Кстати, всегда хотел узнать, как там оказался черно — белый Гарри. Я слышал, что этого огромного моллюска привёз генерал Маккартни, чтобы сделать из него бомбоубежище…

Тимати рассмеялся. Отрицательно помотав головой, он, сквозь смех, произнёс:

— Эту байку придумали офицеры, зная, как генерал Маккартни стал маниакально опасаться бомбардировок после того случая, когда его контузило в Антарктике. От одного из членов исследовательской научной экспедиции, которую мы охраняли, я слышал гипотезу, согласно которой после падения астероида возникла гигантская волна, которая и выкинула черно — белого Гарри в эту прибрежную часть джунглей…

Услышав о Маккартни, Вильям покачал головой, давая понять говорившему Тимати, что ему тоже знаком этот персонаж.

— Генерал Маккартни, — задумчиво, но с улыбкой произнес Вильям, вспоминая военачальника, — ему очень нравилось устраивать ложные тревоги по ночам и бегать с тростью по казармам, выясняя уровень боеготовности личного состава. У нас во взводе его звали «Бессонница»…

— Да, да, точно! — перебил его Тимати и вновь рассмеялся. — Точно, «Бессонница»…

— В каком взводе служили? — спросил Вильям, пододвинув стул.

— Чёрные коты…

— Черные коты? — изумился Вильям, присаживаясь на стул перед чемоданом. — Я из Теней, разведка… Помнится, как — то мы даже играли в финале чемпионата по регби…

— Да, — предался воспоминаниям Тимати, — я тогда играл на позициях фуллбека…

Вильям, обрадованный этой внезапной встречей, всё же вспомнил, для каких целей прибыл в этот кабинет. Извинившись, он перевёл своё внимание на коричневый чемодан и прошёл процедуру идентификации. Ящик автоматически раскрылся, обнажая своё содержимое — оружие и оборудование для точки наблюдения. Всё это ещё требовалось привести в рабочее состояние, поэтому Вильям принялся немедленно собирать снайперскую винтовку, которой он овладел в совершенстве, неся службу в четвёртой дивизии…

* * *

Служба в четвёртой дивизии была первым армейским контрактом Вильяма. Второй контракт он отработал инструктором на так называемом «спецполигоне для новобранцев». По документам это была военная база, но в реалии это был безопасный курорт, скрытый с одной стороны горами, а с другой — Атлантическим океаном, который контролировался подводным флотом акритской армии.

Новобранцами на этом спецполигоне были одни мажоры — отпрыски влиятельных и состоятельных семей метрополии. Им был необходим контракт ради тех возможностей, которые предоставляла государственная служба. Но война — грязное дело, и «истинные патриоты» предпочитали лежать на шезлонге, попивая холодный стрэнч, чем валяться в каком-нибудь южноамериканском болоте в туче гнуса. Вонючим миазмам разлагающихся тел среднестатистический мажор предпочитал свежий океанский бриз и запах волос своей подруги, приехавшей к любимому на свидание с большой земли.

Вильям был штатным военным инструктором, но вся его работа сводилась к тому, что он устраивал раз в год соревнования по пляжному волейболу. В остальное время он ел, качался в тренажерном зале, стрелял из стрелкового оружия в тире, занимался серфингом и снова качался, и снова ел. К концу второго контракта он был похож на римского героя, сошедшего с древнего барельефа. «Героем» заинтересовалась молодая жена престарелого генерала, который формально руководил этим спецполигоном. Вильям, крутя тайный роман с генеральшей, мечтал о третьем контракте в этом райском уголке, который позволил бы ему автоматически попасть в императорскую гвардию.

Однако его мечты так и остались мечтами, благодаря сыновьям викария Кука — Элтону и Дэвиду. Сразу по прибытии на эту военную базу, они стали подшучивать над Вильямом. Приклеив ему прозвище «Большой Билл», они часто выставляли его перед всеми этаким здоровым и неуклюжим идиотом. Нет, ни о какой субординации не было и речи, но то, что стали позволять себе эти юнцы со временем, стало надоедать спокойному от природы Вильяму.

Однажды, когда он занимался с гравитационной штангой в тренажерном зале, к нему подошёл старший из братьев — Элтон. Нажатием пальца, Вильям отключил гравитационные генераторы, расположенные по краям грифа, изменив тем самым вес штанги. Штанга, весившая 150 килограммов, стала весить в десять раз меньше. Положив гриф на стойку, Вильям привстал и, вытерев полотенцем лицо, внимательно посмотрел на Элтона. Это был полненький юноша с короткими кучерявыми волосами и загорелым лицом. Улыбнувшись и поправив теннисный козырёк на голове, юноша произнёс:

— Большой Билл, нам срочно требуется твоя помощь. Мы с ребятами решили поучиться рукопашному бою у мастера… Мы уже готовы…

Элтон посмотрел в сторону малого зала, словно приглашая Вильяма пройти к рингу. Грэй встал, сделал пару глотков воды и, молча, пошёл в зал рукопашного боя. Там стояло человек двенадцать мажоров, которые, поглядывая на Большого Билла, перешёптывались между собой. Элтон, закрыв за собой дверь, вышел на центр ринга и произнёс:

— Господа! Мой младший брат Дэвид утверждает, что он неплохо владеет рукопашным боем. Я в этом, конечно, уверен, но хочу, чтобы Большой Билл, как заслуженный мастер спортивного зала, дал оценку сказанного Дэвидом…

Щуплый Дэвид, лицо которого было сплошь покрыто веснушками, стоял на краю ринга. Когда его брат договорил, Дэвид с серьёзным видом подошёл к стойке, из которой торчали две защитные маски и две пары самозашнуровывающихся боксёрских перчаток разного цвета. Дэвид надел маску и сунул руки в синие перчатки, которые мгновенно затянулись на запястьях. Оказавшись на ринге, он принялся разминаться под одобряющие возгласы присутствующих.

Вильям задумался, но, придя к мысли, что инструктаж — это его прямая обязанность, подошёл к стойке и, надев маску, сунул руки в перчатки… Помимо затянувшихся на запястьях шнурков, он ощутил, как его пальцы погружаются во что-то тёплое. Тактильные ощущения ладони передали в мозг образ салата, густо заправленного майонезом. Но когда Вильям поднёс перчатки к лицу, он убедился, что этот образ, вероятно, уже был переварен одним из присутствующих здесь организмов.

Первым засмеялся Элтон, а за ним все остальные. Вильям развернулся и, молча, пошёл к двери. Элтон, увидев уходящего Вильяма, запрыгнул на ринг и, подняв вверх руку брата, прокричал:

— Я же говорил, господа! Большой Билл не сможет победить даже дерьмо моего брата Дэвида! — с этими словами он закатился противным истерическим смехом.

Но дерьмо Дэвида не победило Большого Билла. Напротив, как только его мышление обуяла дикая ярость, характерный запах охладил его рассудок, словно подсказав, как создать максимально эффективную тренировку по рукопашному бою для этих «будущих героев Сената».

Подойдя к двери, Вильям, используя правую перчатку, приподнял широкую ручку вверх и защелкнул замок. Далее, одним ударом руки сверху он отломил ручку двери, которая со звоном упала на пол помещения. Услышав звон, присутствующие моментально примолкли, осознав, что они заперты с инструктором, над которым только что жестоко подшутили. Когда заговорил Большой Билл, в малом зале воцарилась полная тишина, а мажоры почувствовали давно позабытое чувство страха.

— Вот что, выблядки… — Большой Билл внимательно оглядел всех мажоров. — Сегодня у вас будет тренировка с отягощением.

— Грэй, завязывай свои рассуждения, — произнёс долговязый брюнет, выходя из толпы, — нам нужно идти в тир…

— Нет, сегодня у вас будет рукопашный бой, ведь вы его сами заказали…

Первым упал любитель тира… Потом посыпались все остальные. Нет, они пытались оказывать сопротивление и даже самоорганизовались, но когда Большой Билл, используя сильные ноги и мощный торс, положил братьев — шутников на пол словно кегли, сопротивленцы разбежались по помещению, колотя в запертые двери…

Старый генерал, будучи на вечернем осмотре «войск», увидел на лицах мажоров последствия «тренировки». Естественно, поднялся скандал. Сначала с Вильямом хотели разорвать контракт, но вмешался его кузен, который пообещал запустить в СМИ информацию о том, как мажоры служат отчизне на курорте у старого генерала. Большому Биллу позволили дослужить полгода и закрыть второй контракт, но третий контракт ему так и не дали. Кузен устроил его в Спектрат, в котором сам работал заместителем у Алана Филипса. Вильям не особо жаждал служить в Спектрате, но очень хотел попасть в императорскую гвардию, так как год службы там многократно повышал пенсионные бонусы. Но для службы в императорской гвардии требовалось пятнадцать лет выслуги, поэтому он согласился на предложенную вакансию Спектратора, тем более что в качестве места приписки агента была столица метрополии…

* * *

Это был первый день работы Вильяма Грэя в качестве Спектратора. Сидя на стуле перед своим чемоданом на пятом этаже правительственного учреждения, он закончил настраивать сканер. Встав, Вильям начал расставлять оборудование, выставляя нормативные показатели на приборах. Закончив, он приступил к выбору позиции снайпера. Определив угол обзора, он обратился к Тимати, который, судя по его виду, безрезультатно пытался с кем — то связаться посредством персонального интегратора.

— Гражданская связь уже отключена, — произнёс Вильям, — квартал уже полностью блокирован. Интеграторы бесполезны… Не могли бы вы помочь мне пододвинуть стол?

— Да — да, конечно, — промолвил Тимати, поглядывая на интегратор. — Моя жена и сын шли ко мне на работу. Мы собирались посетить ресторанчик по случаю моего дня рождения… Наверно, мои сейчас сидят в каком-нибудь торговом центре…

— День рождения? — перебил его Вильям. — Серьёзно? Тогда, поздравляю…

«Какая интересная череда событий, — подумал он. — В первый день работы Спектратором моя боевая позиция оказалась в кабинете однофамильца, с которым мы служили в одной дивизии и у которого, к тому же, сегодня день рожденья. Самое интересное в том, что Император следует на праздник дня рождения своих внучек. Не много ли совпадений?»

Поглядывая то на Спектратора, то на интегратор, Тимати встал из — за стола и, легко взяв его под мышку, сделал несколько шагов к окну. Вильям вспомнил, что у Тимати нет ноги, поэтому поразился качеству протеза, который отлично выполнял эстетическую функцию.

— Отличный протез, я даже не могу понять, какую вы ногу потеряли, — произнёс Вильям, закрепляя стол возле окна.

— Да, протез просто суперклассный! — согласился Тимати. — Всё это благодаря фонду Альберта Прайса, который проспонсировал социальную программу для ветеранов— инвалидов. Теперь я вот как могу…

Тимати вытянул левую ногу параллельно полу и присел на одной правой ноге. Без затруднения встав, он саркастически пошутил:

— Иногда я думаю, почему мне не оторвало левую ногу тоже…

Вильям, поняв чёрный солдатский юмор, улыбнулся. Убирая вместе с Тимати со стола различные вещи, он наткнулся на фотографию маленького мальчика, который беззаботно улыбался в объектив. Фотография была сделана на простой фотобумаге, которую можно было встретить либо в музеях, либо в частных коллекциях.

— Я увлекаюсь ретро — печатью… — пояснил Тимати, с отцовской нежностью разглядывая фотографию. — Мой сын, ему сейчас четыре…

Убрав всё со стола, Вильям достал из чемодана четыре полуметровые палочки и сделал из них рамку. Прислонив рамку к стеклу, он нажал большими пальцами рук на кнопки, находящиеся на самой рамке. Рамка немного завибрировала и погрузилась в стекло, словно в масло. Немного спустя, стекло, находящееся внутри рамки, перешло из твёрдого состояния в жидкое. Было видно, как мелкие вибрации рамки отражаются волнами на «сжиженном стекле», которое постепенно перетекало за её края. Образовался достаточный для стрельбы проём, откуда сразу же потянуло сквозняком.

Достав из чемодана шлем со встроенными полупрозрачными очками, Вильям надел его на голову. Сквозь очки он увидел дополненную реальность, где помимо подсвечивающихся коллег, расположенных на других позициях, было немало другой полезной информации. Указательным пальцем правой руки он прикоснулся к правой стороне шлема, вся поверхность которого, помимо защитных свойств, представляла собой сенсорную панель. Откалибровав изображение, Вильям синхронизировал шлем со всеми приборами, расставленными в кабинете.

— Ещё чем-нибудь могу помочь? — спросил Тимати.

— Нет, спасибо…

— Тогда вы делайте свою работу, а я вам не буду мешать. Схожу пока в директорат по своим делам…

Когда Вильям остался в кабинете один, он включил таймер обратного отсчёта времени. В воздухе перед ним визуализировался крупный циферблат красного цвета. До начала операции оставалось шесть минут. Вытянув левую руку вперед, он сузил пальцы. Циферблат, проецируемый очками, сузился до меньших размеров. Ткнув указательным пальцем в цифры, Вильям переместил визуальную голографию на колонну и включил параметр «закрепление». Теперь он мог свободно вертеть головой в шлеме, в то время как цифры «висели» на колонне, словно обычные часы. Далее, подключив функцию снайпера, Вильям синхронизировал изображение на очках с датчиком изменения скорости ветра и настроил модель оружия — квадратик напротив винтовки СВТ— 56 замигал зелёным цветом. Это позволило использовать возможности дополненной реальности с помощью сенсора, расположенного сбоку винтовки над курком. Такая автоматизация позволяла управлять интерфейсом шлема, не убирая палец далеко от курка.

Зарядив обойму и передернув затвор, Вильям разложил ножки винтовки и прилёг на стол. Закрепив винтовку на ножках, он снял чехол с прицела и настроил оптику. Взглянув в оптический прицел, он осмотрел окна здания, расположенного напротив его позиции. Никого не было, так как при проезде императорского кортежа категорически запрещалось подходить к окнам — это могло быть воспринято Спектраторами как враждебный жест. Улицы столицы были пусты и безлюдны. Складывалось впечатление, что город умер, вернее, умерли все его обитатели, не считая Спектраторов, силуэты которых подсвечивались в дополненной реальности.

Даже в руинах городов Старого мира, которые Вильяму приходилось патрулировать, будучи солдатом, всегда было движение. В развалинах кто — то постоянно за кем — то гнался, либо с целью завладеть имуществом, либо с целью набить желудок. У людоедов эти цели совпадали. «Людоеды…» — Вильям даже поморщился от этой мысли, разглядывая в прицел шевелящийся от ветра куст, посаженный в специальную кадку недалеко от дороги. Ему как — то доводилось сталкиваться с мутантами — людоедами…

Однажды их группа находилась в поисках отряда разведчиков, которые пропали в руинах города Бразилия. Бесшумно высадившись в квадрате, где прервалась связь с разведчиками, их спасательная группа, состоявшая из шести человек, приступила к поискам. Вскоре они обнаружили среди завалов довольно большой люк, прикрытый массивной крышкой.

— Вокруг следы, нужно следовать под землю, — приказал командир, — Вильям, ты первый. Генри, за ним. Остальным — рассредоточиться и держать периметр. Это может быть ловушка…

Отодвинув крышку люка, первым спустился Вильям. В его нос ударил такой зловонный запах, что он даже прослезился.

— Блять, такое ощущение, что меня сейчас вырвет. Генри, надень маску… — произнёс Вильям в микрофон и опустил пуленепробиваемое стекло шлема, избавив тем самым себя от ужасной какофонии запахов.

Когда под землю спустился Генри, командир прикрыл вход в лаз. Оказавшись в кромешной темноте, шлемы обоих солдат автоматически включили инфракрасный ночной режим. Оглядев пространство вокруг себя, Грэй произнёс:

— Это какой-то коллектор… Мы пойдем против течения воды… или не воды… Что-то вроде нефти… Какая — то тёмная вода…

Вильям вручную отключил ночной режим и включил фонарик на пистолете — пулемёте.

— Это… — задумался он, вглядываясь в жидкость. — В воде много примесей красного цвета… Всем быть начеку… Похоже, кровь…

Вильям осветил лучом света коллектор. Судя по всему, он вёл куда-то под останки здания. На стенах каменного коридора висели какие — то красноватые слизни, диаметром до одного метра, которые тянули по поверхности коллектора свои щупальца, направляя их к воде. Приглядевшись, Грэй понял, что через эти щупальца слизни поглощают питательные элементы из канала. Пройдя чуть дальше, Вильям внезапно услышал отчётливый скрежет металла. Мгновенно среагировав, он выключил фонарик и включил ночной режим.

— Это Крот. Внимание, у нас, кажется, гости. Генри, присядь ко мне и прикрывай тыл, — тихо произнёс в микрофон Вильям.

Затаившись с Генри в кромешной темноте, он снял предохранитель на пистолете — пулемёте и принялся вслушиваться в окружающее пространство, пытаясь определить источник скрежета. «Звук капающей и журчащей воды… Больше ничего…» — Вильям уже, было, подумал о том, что лязг металла ему померещился, но внезапный всплеск, раздавшийся где — то вдалеке, заставил его покрепче сжать оружие. Услышав звук шагов, он подал Генри знак «не открывать огонь, без его ведома».

По мере приближения источника звука, вдалеке что-то замерцало. Мерцание становилось всё более ярким, пока из— за угла не показался силуэт двухметрового человекоподобного существа с четырьмя руками. Наблюдая за ним, Вильям приблизил картинку. В правой верхней руке существа находился горящий факел, нижней правой рукой оно держало корзину, а в нижней левой руке был зажат приличный по размеру тесак. На мощном торсе висел фартук, из нагрудных карманов которого торчали рукоятки ножей различных размеров. Существо неспешно шло в их сторону, постоянно озираясь на стены коллектора. По мере приближения незваного гостя, Вильям всё крепче сжимал оружие, рассматривая этого мутанта в перекрестие прицела…

Внезапно существо остановилось и, разглядывая стену, произнесло:

— Гартка… Занука гартка…

Срезав красноватого слизняка со стены коллектора, оно откусило от него часть и, тщательно пережевывая, одобрительно закивало головой.

— Занука, занука, — довольным тоном произнесло существо и принялось срезать слизней, складывая их в корзину.

Теперь Вильям понял, что коллектор, видимо, представлял собой ферму по выращиванию слизней. Набив корзину, четырёхрукий неспешно побрёл обратно, что-то нашёптывая себе под нос. Вильям решил последовать за ним. Подав Генри знак «следовать за мной», он потихоньку двинулся за существом, сохраняя определённую дистанцию.

Но неуклюжий Генри запорол этот скрытый манёвр. Поскользнувшись, он с грохотом плюхнулся в воду, ударившись шлемом о стенку коллектора. Его тяжёлый пулемёт выпал из рук и грохнулся рядом с ним, издавая при этом немало шума. Существо мгновенно развернулось и… упало, сраженное очередью из пистолета — пулемёта, оснащённого системой подавления звука. Все пули, выпущенные Вильямом, достигли своей цели. Он помог подняться Генри, который, встав на ноги, промолвил:

— Проклятые щупальца…

— Командир, гость мертв… — произнёс Вильям в микрофон. — Идём по следу гостя…

— Крот, у нас тихо, — ответил командир. — Будьте предельно осторожны. Не вступайте в открытый бой с превосходящими силами противника. Конец связи.

— Генри, ты в порядке? — спросил Вильям, пытаясь оценить ситуацию.

— Да, всё в порядке.

— Тогда за мной… Только смотри под ноги, приятель…

Проследовав до поворота, они повернули за угол и прошли ещё метров тридцать, прежде чем наткнулись на окровавленную железную лестницу, ведущую в открытый люк на потолке коллектора. Из люка тонкими струйками капала кровь, смешиваясь с бегущими по каналу потоками воды. Генри, вслед за Вильямом, поднялся наверх.

Они очутились в небольшом помещении, с потолка которого свисали железные цепи с закреплёнными на концах крюками. В дальнем углу, вверх ногами, висели три выпотрошенных тела. У них были вырезаны глаза и удалены внутренности. На телах было множество порезов, из которых сочились струйки крови, капавшие с окоченелых пальцев. Вильям, преодолевая отвращение, приблизился и осмотрел тела. Татуировки на телах говорили о том, что их обладатели и были целью спасательной операции. «Три трупа… Пропало четыре разведчика, значит, есть шанс, что один из них может быть ещё жив», — Вильям вышел из этого помещения и прошёл дальше по коридору.

Наткнувшись на дверь, он прислушался. Из — за двери доносилась какая — то нечленораздельная речь. Голосов было несколько. Поразмыслив, что на их стороне эффект неожиданности, Вильям решил действовать. На счет три они вместе с Генри стремительно ворвались в помещение, расположенное за прикрытой дверью.

Первое, что бросилось в глаза Вильяму — большая каменная плита, видимо, приспособленная под стол. На импровизированном столе лежал обожжённый труп, обложенный со всех сторон какой-то студенистой органикой. Вокруг стола сидели мутанты с различными деформациями человекоподобных тел. Некоторые из них совсем уже не походили на гоминид, представляя собой биологическую массу с какими-то отверстиями и гипертрофированными конечностями.

Собравшиеся за столом замолчали и уставились своими подобиями зрительных органов на солдат. По центру пустовало место, которое, видимо, принадлежало главе этого семейства. Это был какой-то сюрреалистический театр эволюции, который прямо — таки просился, чтобы его поскорее прикрыли. Секунд пятнадцать обе стороны разглядывали друг друга, пока у Генри не выдержали нервы. Испытывая боль за потерянных товарищей, он закричал, но его крик растворился в оглушительном шуме крупнокалиберного пулемёта, который начал рвать в клочья присутствующих на трапезе «гурманов».

Некоторые из людоедов попытались найти укрытие, но подключившийся к расправе Вильям точными выстрелами добивал забившихся в угол мутантов. Одна тварь, тело которой было похоже на полуметровую картошку, покрытую многочисленными бородавками, используя две сильных корявых руки, торчащих по бокам туловища, стремительно ринулось к Вильяму, словно двуногий большой паук. С невыносимым для человеческого уха визгом, тварь вцепилась в ботинок Вильяма. Он почувствовал, как зубы этой твари, прокусив крепкий материал армейского ботинка, погрузились в плоть его ступни. Закричав от боли, Вильям выхватил из — за спины мачете и разрубил агрессора на куски. Откинув ногой изрубленное тело, он почувствовал, как система армейской экипировки мгновенно среагировала на повреждение ноги. Вильям ощутил укол в области шеи — это означало поступление в кровь антибиотиков широкого спектра действия. Генри, пребывая в возбуждённом состоянии, расхаживал по помещению и делал контрольные выстрелы, проговаривая самые грязные ругательства, присущие армейской культуре…

— Внимание всей агентуре! — голос командующего, внезапно прозвучавший в наушниках, вывел Вильяма из воспоминаний о людоедах. — Говорит куратор Луций Мнемоник. Объявляю о начале операции. С этого момента все подозрительные личности, оказавшиеся в окуляре вашего прицела, попадают под пакет законов, направленных против терроризма. Тем не менее, напоминаю вам, что объекты, попавшие под эти законы, имеют право на предупредительный выстрел в конечность. Если же вы случайно, а может быть, даже не совсем случайно, убьёте подозреваемого с первого выстрела, это не отразится на вашей карьере, но потребует длительных бумажных отписок в разные инстанции, как того требует закон. И не забывайте: закон это мы… Для начала проведём перекличку…

Убедившись, что все находятся на своих позициях в полной боевой готовности, Луций отдал приказ Спектраторам о наблюдении за отведёнными секторами, после чего принялся курировать операцию по перевозке и охране особо важной персоны.

Вильям, удобно расположившись на столе своего однофамильца, внимательно осматривал улицу сквозь прицел снайперской винтовки. Безлюдный город производил на Вильяма угнетающее впечатление. Он не был дома более тринадцати лет и по приезду заметил любопытные изменения в обществе. Спектрат, в котором собирался служить Вильям, являясь тайной полицией, получил очень широкие полномочия… Ну очень широкие… «И тринадцать лет назад Спектрат побаивались, но тогда он всё — таки действовал в пределах ограничений, наложенных законодательством… Но теперь…» Вильям вспомнил, как, читая кодекс Спектрата, прикинул, что, застрелив человека на улице, ему будет достаточно заявить следователю, что погибший, согласно его, Вильяма, внутренним убеждениям, являлся террористом. Теперь Спектраторы, выражаясь в обобщающем виде, дабы избежать попыток осмысления запутанного законодательства, получили, по сути, лицензию на убийство граждан метрополии, основываясь «на своем внутреннем убеждении, которое формируется в ходе наблюдения внешней среды».

Тогда он понял, почему многие граждане Акрита шарахались от Спектраторов, переходя на другую сторону улицы. Месяц, проведённый в учебном лагере Спектрата недалеко от Акрита, навёл Вильяма на размышление о том, что многие из будущих Спектраторов — не совсем адекватные люди. Он увидел явные признаки психических отклонений, причинами которых были преимущественно армейские психологические травмы. «Ха, да это же идеальные убийцы, которые выстрелят из оружия, не задумываясь», — подумал тогда Вильям, когда пообщался, как ему казалось, с наиболее вменяемыми сотрудниками тайной полиции.

Неудивительно, почему два друга, с которыми он не виделся со времен первого армейского контракта, внезапно замолчали и переглянулись между собой, когда Вильям сообщил им, что устроился на работу в Спектрат. Вильям ощутил, как преобразилась застольная атмосфера после этой новости. Дружеское общение сменилось официальными, ничего не значащими репликами. Спустя примерно полчаса, оба друга вдруг вспомнили, что им, ну, очень нужно бежать. Сославшись на семейные обстоятельства, они, похлопав его по плечу, коротко пожелали ему удачи и покинули заведение, любезно оплатив счет. Через несколько дней, перед отправкой в учебный корпус Грэй хотел организовать встречу с ними, но оба друга, сославшись на различные обстоятельства, аккуратно отказались от поступившего предложения. Теперь же, осматривая пустую улицу, Вильям понемногу начинал находить логику в поведении друзей. Само слово «Спектрат» явно вызывало у них чувство неодолимого страха.

Но вернёмся к Вильяму Грэю — Спектратору, который обеспечивал безопасность императорского кортежа, разглядывая улицу в прицел снайперской винтовки СВТ–56.

Уже прошло полчаса с момента начала операции. Тишину эфира иногда нарушали голоса Спектраторов, которые отвечали на вопросы куратора Луция Мнемоника. Луций, обратившись в эфире к бойцам отряда «Дельта», сообщил о том, что «эстафетная палочка» передаётся им. Это означало то, что VIP двинулся по маршруту, за безопасность которого отвечал отряда Вильяма. Вильям разглядывал в прицел брошенный пакет, который хаотично летал по улице, движимый лёгким ветерком.

— Квадрат два один, квадрат два один, — внезапно нарушил тишину эфира чей — то голос. — Говорит оператор системы слежения. В вашем секторе замечено какое — то движение.

Аппаратура показывает вес в районе двадцати килограмм. Возможно, какое — то животное, проверьте информацию визуально. Вывожу координаты на дополненную реальность шлема…

— Говорит «квадрат два один», задачу принял, — ответил Вильям и принялся вглядываться в перекрестие окуляра.

Улица, по левую сторону которой располагалось высотное здание торгового центра «Шанталь», была совершенно пуста. Вильям сосредоточил своё внимание на выезде с подземной парковки торгового центра — именно там появилась метка, выведенная на его очки дополненной реальности. Выезд с парковки был обрамлён конструкцией, напоминающей козырёк, который поддерживали квадратные мраморные колонны. Оглядев колонны в прицел, Вильям произнёс:

— Говорит «квадрат два один», наличие объекта визуально не подтверждаю… Подключаю термографическую камеру…

С помощью указательного пальца, расположенного на сенсоре винтовки, Вильям включил «опцию инфракрасного спектра». Всё пространство, которое он видел сквозь очки шлема, преобразилось в синие и красные тона различных оттенков. Данные, которые проецировала камера, говорили о том, что за колоннами действительно есть какой-то теплокровный организм.

— Говорит «квадрат два один», термографическая камера подтверждает данные оператора системы слежения. Объект находится за третьей колонной, если считать слева направо, — Вильям описал ориентир, чтобы другие члены команды, которые визуально могли наблюдать эту точку, осмотрели её под другими углами.

Выяснив, что с других позиций тоже невозможно определить объект, Луций Мнемоник связался с агентом, который контролировал ситуацию на парковке.

— «Паскаль», как слышите меня? — Вильям услышал в эфире голос Луция.

— «Паскаль» на связи… — промолвил в эфире мужской голос.

— «Паскаль», срочно прибыть к выезду с подземной парковки номер три, — приказал Луций Мнемоник.

— Сэр, у меня тут небольшая проблема… Какая — то сумасшедшая пытается пробраться через КП к лифту, говорит, что её сын потерялся…

— Вижу край какой-то коробки! — проговорил Вильям, который, отключив термографическую камеру, увидел в прицел, как из — за колонны показался её краешек.

Затем чуть выше показалась голова ребёнка, который с удивлением рассматривал улицу.

— Сэр, это ребенок… — произнёс Вильям, немного расслабившись. — Он держит коробку в виде корзинки с бумажными ручками…

Маленький мальчик немного вышел из — за колонны и, стоя в её тени, принялся с величайшим удивлением рассматривать здания, уходящие в небо.

— «Квадрат два один», центр даёт добро на предупредительный выстрел и последующую ликвидацию, — невозмутимо произнёс Луций Мнемоник.

Вильям, державший ребёнка на прицеле, остолбенел. Его оцепенение нарушил голос куратора, который уже более настойчивым тоном произнёс:

— «Квадрат два один», немедленно стреляйте! «Паскаль» уже не успеет, VIP совсем близко. В коробке может быть бомба. Стреляй, Спектратор! Это прямой приказ!!! — заорал в эфире Луций.

Вдалеке показался императорский кортеж. Чёрные длинные лимузины с имперскими стягами, развевающимися по ходу движения кортежа, окружала имперская гвардия, передвигавшаяся на скутерах.

— Послушай, Грэй, — злобно проговорил Луций Мнемоник. — Я тебе клянусь, что даже твой кузен тебе не поможет, если ты сейчас же не выполнишь приказ…

— Нет уж… — промолвил Вильям, ощущая, как тяжёлый груз спадает с его плеч. — Я увольняюсь…

Снимая с себя шлем, он услышал, как Луций, выражаясь самыми грязными ругательствами, приказал водителям кортежа резко увеличить скорость. Вильям наблюдал в окно, как кортеж пролетел мимо ребёнка, который в правой руке держал коробку, а левой махал проезжающей на огромной скорости процессии, стоя в тени колоннады. Когда императорский кортеж промчался мимо него, мальчик, развернувшись, побежал в сторону заезда на подземную парковку торгового центра «Шанталь».

* * *

Император, сидевший в одиночестве на заднем сиденье огромного лимузина, передвигался по улицам Акрита. Он чувствовал себя очень скверно — его бросало то в жар, то в холод, а иногда было такое ощущение, что ему катастрофически не хватает воздуха… И тогда наступал страх… Император пытался ритмично дышать, но это мало помогало. Иногда ему казалось, что в глазах начинает темнеть, отчего сердце бешено колотилось, а мышцы сводило какое — то дикое напряжение.

Император знал, что это такое. С самим собой он всегда был честен… Это была расплата… Суровая расплата за то, что он позволил себе вкусить запретный плод, который принёс ему Николас. «Эта наносыворотка из Даутсона… Что же могли ещё сделать эти козлы из Даутсона, как не новый наркотик?»

Даутсон слыл городом ночных клубов, азартных игр и великосветских тусовок. А что нужно богатым гостям и состоятельным туристам, чтобы сорить деньгами круглосуточно? Им нужен хороший «энергетик», который всегда любезно продадут дилеры, работающие со всеми подпольными лабораториями Даутсона. За этими лабораториями стояли капиталы кругов, приближённых к викарию Дональду Даутсону. Скрываясь под личинами различных фармацевтических компаний, эти капиталы стремительно росли, паразитируя на человеческих слабостях.

Даутсон основал прадед Дональда, которого звали Франциск Даутсон. Выходец из богатой семьи Нанта, Франциск на собственные средства установил термоядерный реактор и построил целую городскую инфраструктуру на живописном берегу залива Святого Лаврентия. Одни говорят, что он не вынес жизни в Нанте после смерти своей горячо любимой жены. Другие рассказывали, будто он был не в ладах с законом… Как бы то ни было, его правнук Дональд нашел способы решать вопросы со всеми ветвями власти с помощью щедрых пожертвований в августейший карман.

Кто — кто, а Дональд был на особом счету у Императора. Помимо того, что Дональд занимался фармацевтическим и игорным бизнесом, он ещё был и бухгалтером Мартина. Так сказать, «тайным кошельком». Именно поэтому его компаниям многое позволялось. Министерство здравоохранения, подконтрольное Императору, по сути легализовало тяжелые синтетические наркотики и под маркой «лекарств, одобренных министерством» выводило их за рамки уголовного преследования. Конечно, часть прибыли оседало в карманах самого Императора, о чем всегда сообщал пунктуальный викарий Дональд Даутсон, но…

Император почувствовал тошноту. Резкий приступ тошноты усилился, когда кортеж внезапно увеличил скорость. Расстёгивая верхнюю пуговицу, Император начал хрипеть, уставившись в окно лимузина. Прикоснувшись лбом к стеклу, которое стало запотевать от его прерывистого дыхания, Император почувствовал, как его сознание начинает угасать. Внезапно его рассудок ухватился за образ маленького мальчика, который промелькнул между колоннадой какого — то здания. Мальчик держал корзинку и махал ему, Императору, рукой, словно прощаясь с человеком, который навсегда покидает этот мир…

* * *

Вильям Грэй вышел из лифта на первом этаже здания, где располагался кабинет Тимати Грэя. Полчаса назад он отказался выполнять приказ куратора Луция Мнемоника, поэтому его руки были закованы в наручники, а компанию ему составлял конвой, представленный двумя Спектраторами. Вильяма абсолютно не волновала его дальнейшая судьба. Может быть, он подсознательно и надеялся на то, что его кузен всё уладит, но, даже не имея столь высокого покровителя, Вильям бы не стал делать то, что шло вразрез с его моральными представлениями.

Выходя из здания на улицу, Вильям вдруг увидел того самого мальчика, которого он держал на прицеле. Мальчишка крутился возле заплаканной женщины, которую утешал мужчина, державший ту злополучную коробку — корзинку. Этим мужчиной был Тимати Грэй… «Я целился в сына Тимати, находясь в его рабочем кабинете, — подумал про себя Вильям. — Корзинка… Похоже, что внутри подарочной упаковки в виде корзинки находится подарок для отца, у которого сегодня день рожденья… Он ведь собирался с семьёй в ресторан… Точно, всё сходится!» — Вильям даже усмехнулся при этой мысли, залезая в широкую чёрную машину с эмблемами Спектрата.

Сидя в машине, Большой Билл пытался сконструировать в голове сегодняшний день, полный совпадений и парадоксов. Вильям даже подумал о том, что он, возможно, уже никогда не увидит эту семью, с которой его свела судьба в такой чудовищной ситуации.

* * *

Многочисленная свита собралась у парадного входа развлекательного центра «Куб», где проходила вечеринка по случаю празднования дня рождения внучек Императора. Роскошные одежды, пошитые по последней моде, перемешивались с военными мундирами. Но что делало этих людей похожими друг на друга, так это выражения их лиц, которые светились от счастья. Неважно, было ли это счастье искренним или это был результат хорошей актёрской игры, важным было лишь одно — засвидетельствовать своё почтение августейшей особе, чей кортеж парковался на площади, прямо перед «Кубом».

Но Императору не было дела до всех этих людей, которые выполняли свои обязанности, возложенные на них тем социальным положением, которое они занимали в этом обществе. Мартин Вуд пребывал в бессознательном состоянии, лежа на заднем сиденье императорского лимузина в луже собственной рвоты. Даже водитель, управлявший машиной, не знал этого ввиду того, что водительское место было отгорожено от салона с VIP пассажиром. Поэтому, когда куратор Луций Мнемоник приказал открыть дверь императорского лимузина, водитель, недолго думая, нажал на соответствующую кнопку.

Когда тело Императора, облачённое в парадную военную шинель, выпало из лимузина на дорожное покрытие площади, свита настолько опешила, что многие из присутствующих даже забыли стереть с лица заискивающие улыбки.

— Отец! — вскричала дочь Императора Луиза и первая бросилась к лимузину.

Внезапно вся свита пришла в движение и, подгоняемая стадным чувством, бросилась вслед за Луизой. Это был феерический забег к центру площади, в процессе которого некоторые члены свиты, расталкивая друг друга, пытались как можно скорее прийти на помощь. Окружив тело, свита начала создавать какую — то бесполезную суету вокруг тела Императора. Пользы, конечно, от этого было мало, но многие из них потом расскажут о том, что лично принимали участие в спасении августейшей особы.

— Разойдитесь, — прокричал Алан Филипс. — Николас, найдите доктора Грэма…

Растолкав руками собравшихся, Филипс, склонившись над Императором, пощупал пульс в надежде на то, что пришла пора писать некролог по «скоропостижно ушедшему государственному деятелю, который справедливо правил гражданами метрополии». Но пульс был. Раздосадованный этим обстоятельством, Филипс промолвил:

— Пульс слабый. Снимите с Императора шинель и положите его на спину. Необходимо сделать непрямой массаж сердца, пока не прибыл доктор. Кто-нибудь, принесите носилки из машины сопровождения!

Мужчины, находившиеся рядом, сняли с Мартина шинель, измазанную рвотой, и положили тело на подоспевшие носилки. Филипс вытер платком лицо и рот Императора, а затем принялся ритмично давить на грудь двумя руками. Эта процедура чередовалась с процедурой искусственного дыхания. Спустя пару минут, к телу протиснулись доктор Грэм и полковник Орокин, которые узнали о случившемся от Николаса Вайса. Когда полковник увидел, что Император начал кряхтеть, а его тело стало судорожно сокращаться в рвотных позывах, он, отодвинув Филипса, приказал перевернуть Императора на живот во избежание попадания рвотных масс в легкие. После того, как Императора стошнило, его на носилках отнесли внутрь развлекательного комплекса.

* * *

«Чертов мальчишка, опять убежал…» — Император шел по лабиринту, судорожно пытаясь понять, куда делся этот ребёнок с корзинкой. Не понимая происходящего, Император почему-то твёрдо был уверен в том, что этот мальчишка знает ответы на многие вопросы. Лабиринт был увешан какими-то картинами, схемами, фотографиями. Их было так много, что ими были заклеены все поверхности стен и потолка. Они даже местами залазили друг на друга краями, отчего вся эта фантасмагория казалась некой бумажной чешуёй. Кое-где из стен торчали небольшие полки, на которых лежали различные вещи.

Мартина заинтересовала женская заколка для волос, сверкавшая в лучах неоновой подсветки на одной из полок. Подойдя к заколке, он прикоснулся левым указательным пальцем к камням, которые составляли узор в виде бабочки. Один красный камешек, который символизировал глаз бабочки, был утерян. «Одноглазая бабочка с различными оттенками синего, от тёмного до светло — голубого…» — Император хорошо помнил эту вещь. Когда ему было пятнадцать лет, он приобрёл эту заколку у одного ювелира…

Эту заколку он приобрёл для своей подруги Дженны, которая строила ему глазки в школе… Дженна тогда ему очень нравилась, и он, поднакопив денег подработкой в магазине отца, решился на дорогостоящий подарок. Приехав в центр Акрита, он прошёлся по ювелирным бутикам Центр — Плаза, но был очень разочарован ценами. Юный Мартин прикинул, что на те деньги, которые у него были, он бы мог приобрести только коробочку для украшения, которая сама по себе была ювелирной работы. Поняв, что с таким подарком ему ничего не светит, он решил поднакопить ещё денег, а потом уже приехать и потратиться как следует. Но на выходе из Центр— Плаза его подловил человек с дипломатом, который представился Людвигом.

— Ищите что-то особенное, молодой человек? — Людвиг внимательно посмотрел на Мартина.

— Ну — у — у… — начал неуверенно пятнадцатилетний Мартин.

— И не говорите, — перебил его Людвиг. — Я знаю, что вам нужно…

Людвиг отвёл Мартина в сторонку и усадил рядом с собой на скамейку, стоящую под ветвистым деревом. Раскрыв дипломат, он стал показывать ювелирные образцы, не забывая при этом нахваливать свой товар.

— Нет, — проговорил Мартин, разглядывая большой перстень в виде танка, — мне нужно что-нибудь для девушки…

— А — а — а — а, — протянул Людвиг, покачивая головой, — молодой человек ищет что-нибудь для дамы… Понимаю…

С этими словами Людвиг поднял пару полок вверх, показывая женские ювелирные украшения. Мартину все образцы показались не выразительными, не считая одного изделия.

— Сколько, — спросил Мартин, показывая на заколку в виде бабочки.

— Две тысячи, — невозмутимо произнёс Людвиг.

— Дорого…

— Дорого? — Людвиг с удивлением посмотрел на Мартина. — Может быть, вы не разбираетесь в камнях, но я вам скажу — это же вершина ювелирных дел! Может, вы, молодой человек, думаете, что это не алмазы и не рубины?

— Нет, — уверенно произнёс Мартин, — если бы это были те камни, о которых вы говорите, то заколка стоила бы тысяч тридцать, не меньше…

Людвиг с возмущением посмотрел по сторонам и ровным тоном утвердительно произнёс:

— Молодой человек, позвольте вам указать на то, что в силу возрастного фактора вы не понимаете, с кем имеете дело… Я дилер… Я работаю, минуя всех этих государственных паразитов, напрямую с потребителем. Камень, добытый на рудниках, по пути на рынки Акрита облагается таможенными пошлинами, косвенными и прямыми налогами, различными акцизами. Посещая Центр — Плаза, вы, молодой человек, переплачиваете… Очень переплачиваете… А я доставляю камень сюда, минуя всех этих нахлебников, понимаете? Да, я конфликтую с законом и имею дела с контрабандистами, но также можно сказать и о том, что я выполняю возложенную на меня миссию, позволяя молодым людям вроде вас слыть у девушек истинными джентльменами…

Последние слова попали точно в цель. Слова «девушки» и «джентльмен», склонили Мартина к покупке не меньше, чем история о Людвиге — городском Робин Гуде. Мартин не был глуп, однако у него был тот период, когда мужчины думают другим местом.

Конечно, это была фальшивка, у которой к тому же отвалился глаз, когда Мартин дарил заколку Дженне. Держа тогда в руках выпавший красный камешек, он почувствовал себя настолько неловко, что раскраснелся как помидор. Но Дженна вполне нормально восприняла этот казус и, взяв Мартина за руку, пошла с ним по парку, рассказывая историю о том, как её кот застрял в вентиляционной трубе…

Император, разглядывая вещь из далёкой молодости, даже подумал о том, что если бы он не встретил Людвига через полгода после покупки, он и Дженна могли бы пожениться, и его судьба сложилась бы совсем иначе… Но побои, нанесённые при встрече Людвигу, тянули на хороший срок, поэтому молодой Мартин, недолго думая, набрал телефон призывного пункта и через 72 часа уже стоял на плацу в полном обмундировании. Армия и военное дело очень увлекли Мартина, приведя его в итоге на вершину власти.

Император перестал поглаживать заколку и резко повернулся, услышав детский смех. Перед ним стоял маленький мальчик, держащий в руках картонную корзинку. Помахав Мартину рукой, мальчик скрылся за серой дверью лабиринта. Император, тяжело опираясь на трость, проследовал за ним. Оказавшись в совершенно пустой белой комнате, Император увидел маленького сорванца, стоящего в дальнем углу.

— Стой, малец, — произнёс Император, пристально смотря на мальчика, — я уже устал за тобой бегать, иначе…

— Иначе, что? Убьёшь меня? — спросил вдруг мальчик голосом взрослого человека. — Как своего годовалого сына?

Император поднял трость и направил её на мальчика. Лицо Мартина покраснело от злости, и он, плотно сжав зубы, прошипел:

— Кто ты?

— Оу, — произнёс мальчишка, артистично прикрываясь коробкой в виде корзинки, — ты старичок бы поменьше своей тростью размахивал, а то последние остатки твоего разума могут пострадать.

Перебежав в другой угол комнаты, мальчишка снова улыбчиво уставился на Императора. Тот, немного успокоившись, опустил трость и спокойным тоном произнёс:

— Что тебе известно о моём сыне?

— То, что и тебе…

— Тогда ты должен знать, что я не убивал моего Джонни…

— Нет, официально он просто исчез из вашего гарнизона. Расследование зашло в тупик, у семьи горе, траур, переживания сослуживцев — всё в лучших тонах хорошего детективного романа… Но… Может, продолжишь, старичок?

Император тяжело вздохнул и опустился на пол, опираясь на трость.

— Джонни был желанным ребёнком, — задумчиво начал свой рассказ Мартин, — которого моя жена Элис не выпускала из рук. Мы считали дни до его первого года. Мой Джонни был лучшим ребёнком на всём белом свете… Всё казалось таким прекрасным, я ждал повышение по службе, а моя жена нянчилась с сыном. Это была какая — то сказка, которая рухнула, когда Джонни исполнился один год… Когда у него начались эти проклятые мутации в паху, я был в шоке. Я понимал, что Джонни попадает под «Акт о чистоте человеческой расы», а мы с супругой должны были уведомить об этом службу идентификации личности… Но я не смог… Я не смог этого сделать и, согласовав свои действия с Элис, незаметно перевёз младенца в глухую деревушку, расположенную в болотах западной Амазонки. Там я отдал Джонни в семью местных и заплатил им золотом за то, чтобы они хорошо позаботились о моём сыне…

— Нет, нет, нет, старичок, — затараторил маленький мальчик. — Это ты описываешь весь сюжет в общих чертах, в настоящем… Так не честно просто потому, что теперь, в настоящем, ты уже знаешь, что причиной тех мутаций был твой наследственный фактор. Подобная мутация у тебя проявится потом, в Сан-Паулу, на правой руке, помнишь? Именно эту руку отрежет рядовой Уэйн Орокин, давая тебе право быть гражданином класса «А». Это позволило тебе стать героем и открыло дверь в большую политику, которая на волне интриг вокруг убийства Тиберия наградила тебя лаврами Императора… Но давай вернёмся в те дни, когда твоя правая рука была на месте, а Джонни «внезапно пропал», согласно официальным сводкам… Ты тогда хорошенько напивался с друзьями, пытаясь залить крепким пойлом своё горе. Но горе, смешанное с алкоголем, превращалось в лютую злобу, которую ты вымещал на жене, приходя поздно ночью домой. Ты доёбывался до неё из — за разных мелочей только ради того, чтобы ударить свою жену. Подсознательно ты винил её из — за того, что случилось с Джонни. Бедная женщина ещё долго не могла отойти от того периода твоего запоя.

Но, согласись, старичок, судьба обошлась с тобой справедливо в этом плане. Ты потерял руку, которой избивал беззащитную Элис, родившую тебе после битвы при Сан-Паулу дочь Луизу. Я знаю, как тебе стыдно за это, старичок. Но больше всего тебе стыдно за то, что ты не нашёл в себе смелости попросить у неё прощения, когда она была ещё жива…

Император смотрел перед собой в одну точку. «Элис… Моя преданная Элис, несмотря ни на что, всегда была рядом со мной… Единственный, по — настоящему близкий мне человек, который давно покинул этот мир…» — глаза Императора наполнились влагой, которая тоненькими ручейками побежала по его морщинистому лицу.

Внезапно Император услышал бой далёких курантов.

— Что это? — произнёс Император, обратившись к мальчугану, который сам прислушивался к нарастающему звуку, осматривая потолок.

— Думаю, они пришли и принесли тебе то, в чём ты сейчас больше всего нуждаешься, — промолвил мальчуган. — Наносыворотка из Даутсона быстро сделает своё дело…

— Я не хочу, — прохрипел Император, пытаясь подняться с пола, — я не хочу…

— Ну, старичок, — задумчиво проговорил мальчишка, — в таком возрасте, как у тебя, говорить «не хочу» — недальновидно в силу тех причин, что ломка — огромный стресс для твоего старческого организма. Говорить «не хочу» нужно было тогда, когда тебе предлагали эту дрянь…

— Николас сказал, что это лекарство, — попытался оправдаться Император.

Мальчишка засмеялся. Немного успокоившись, он произнёс:

— Старичок, неужели ты не знал тогда, какие лекарства делают в Даутсоне? Или, может быть, ты не знаешь о тех деньгах, которые перечисляет тебе Дональд Даутсон на твои депозиты? Или ты не слышал об очередях в аптеках за «лекарством от мигрени»? Поздравляю, старичок, ты окунулся в собственное говнецо… — мальчишка пожал плечами, словно соболезнуя. — Да, тогда ты весь разваливался, твоё здоровье уже не позволяло тебе руководить Империей, и ты решился попробовать этот «синтетический энергетик». После приёма препарата ты почувствовал себя настолько молодым и энергичным, что сразу же направился в Генштаб и разработал детальный план операции «Снежный буран», который великолепно исполнил Гектор Джонс в Антарктике. Но за всё нужно платить, старичок… А теперь выметайся из комнаты, время вышло…

Император, пребывая в подавленном состоянии, поднялся и подошёл к двери. Открыв её, он обнаружил, что за дверью была абсолютная пустота: не было ни пола, ни стен, ни потолка… Не было абсолютно ничего. Повернувшись, Император увидел, что мальчишка стоит в центре комнаты, а черты его физиономии стали какими-то до боли знакомыми.

— Кто ты? — произнёс Император, вглядываясь в овал лица маленького мальчика.

— Я? — мальчик улыбнулся. — Я — твоя совесть, старичок…

Закончив фразу, мальчуган разбежался и с силой толкнул Императора, который, не найдя опоры, провалился в пустоту…

* * *

— Кажется, он приходит в себя, — произнёс доктор Грэм. — Лекарство подействовало…

Присутствующие в зале оживились и подошли к Императору, который лежал на диване. На голове у него был холодный компресс, а на груди лежал датчик сердцебиения. Император приоткрыл воспалённые веки и прошептал:

— Воды — ы — ы…

Напившись, Император окинул взглядом собравшихся.

— Папа, — промолвила Луиза и прильнула к отцу.

— Всё… Всё хорошо, Луиза… Я в порядке… Что-то… — Император с трудом пытался подобрать слова. — Мне стало очень душно в машине…

Услышав эти слова, Алан Филипс отошел в другую комнату и, проведя пальцем по интегратору, произнёс:

— Дежурный, водителя машины Императора и механиков гаража ко мне в кабинет для допроса. Подготовьте мои инструменты.

— Что-нибудь ещё? — поинтересовался женский голос.

— Да. Узнайте реквизиты поставщика лимузина. Я думаю, к нему тоже будет немало вопросов…

Когда Филипс зашёл обратно, Император уже потихоньку приходил в себя, держа своей левой рукой ладонь дочери Луизы.

— Луиза, — негромко произнёс Император, — попроси всех выйти. Пусть останется только Уэйн… И ещё, передай моим ангелочкам, что дедушка навестит их на следующей неделе…

Император закашлял. Когда все вышли, полковник Орокин подошел к дивану и присел на кресло, стоящее рядом. Протерев платком лоб и левую щеку, обезображенную шрамом от уголка рта до мочки уха, Император заговорил:

— Послушай, Уэйн. Я стар, но я ещё могу всё изменить… Я знаю, что моя жизнь кончена, но я положу начало твоим идеям… Помнишь, Уэйн, когда ты, я и Алан пришли к власти и получили «Седьмую печать»? Никогда не забуду, как я первый раз попал в Табуларий, расположенный под Акритом. Эти бетонные, переплетающиеся между собой пространства представлялись работой архитектора с весьма дурным вкусом. Только ознакомившись с содержащейся там информацией, я понял, что этот лабиринт был когда — то ковчегом предков — основателей Акрита.

Да, тогда мы часами засиживались в центральном архиве, осознавая то, что мы именно те из счастливчиков, которые прожили жизнь и поняли её в прямом смысле слова, — Император закашлял. — Путём сравнения мы осознали, как идеология управляет массами…

Император на минуту задумался и посмотрел куда-то в потолок.

— Но вы с Аланом разделились во взглядах, — продолжил он. — Мне два года удавалось поддерживать Триумвират, находя с вами обоими общий язык. Но на третий год я вас поставил перед фактом Имперского Единоначалия. Невозможно было управлять метрополией по той простой причине, что наши распоряжения, порой, противоречили друг другу… Триумвират был не эффективен при той модели управления, которая сложилась к тому времени. Мы разрывали Империю на части. Кто — то должен был это прекратить, и я, выдвинув свою кандидатуру, получил в итоге право Имперского Единоначалия, а вы поклялись быть мне верными до конца… Вы с Аланом — две противоположности по взглядам, что позволяло мне управлять государством, поддерживая определенный баланс сил… Но Алан… Я всегда думал, что я что-то вроде третейского судьи, который принимает более правильное и взвешенное решение… Но это только я так думал. В реалии Алан ловко манипулировал мной… Он… — Император задумался и отвёл взгляд в сторону окна. — Он постоянно вызывал у меня чувство, будто императорское кресло подо мной постоянно расшатывают различные внутренние и внешние враги. Я до сих пор не понимаю, как он это делал… Надо отдать должное, Алан чертовски умён.

Он не был таким раньше, когда вы с ним служили под моим началом в Сан — Паулу. Тогда Алан Филипс казался мне каким— то деревенским простачком, которому дали в руки оружие и отправили в джунгли умирать за Родину… Уэйн, ты помнишь, как он утопил передвижную армейскую радиолокационную станцию, сорвав тем самым операцию по зачистке местности от боевиков КСА?

Император даже немного рассмеялся, но снова раскашлялся. Глотнув из стакана воды, он продолжил:

— Ты его тогда пытался отмазать, и вы оба отправились драить солдатские сортиры на целый месяц…

— Да, это был самый тяжёлый период моей жизни, — улыбаясь, заметил Орокин.

Покачивая головой, Уэйн вспомнил обгаженные солдатские гальюны, содержимое которых им с Аланом приходилось сжигать на пустыре.

— Алан, — тихо продолжил Император, — каким — то образом поселил меня в своей выдуманной реальности, полной террористов, рыщущих в толпе камикадзе и всех прочих, кто желал бы мне и моей семье смерти… И я полностью положился на него и его Спектрат… Я поддерживал самые «жесткие» поправки Алана, которые он проводил в Сенате с помощью назначаемых мною викариев. Когда я понял, что оказался в ловушке, было уже слишком поздно… Граждане Акритской метрополии уже ассоциировали моё имя с бесчинствами Спектрата, который возглавлял Филипс… Все отвернулись от меня… Даже профсоюз ветеранов, который помог нам прийти к власти в то смутное время, заявил об уходе в оппозицию.

Я тогда не послушал тебя, Уэйн, когда ты предложил рассекретить данные о Паноптикуме, когда мы правили Триумвиратом. Я поддержал Алана, который категорически был против этого. Алан утверждал, что сфальсифицированная история — это фундамент нашей власти… И я прислушался тогда к нему… Только теперь я стал понимать, что фундаментом нашей власти были люди, которые делегировали нам эти права. Тогда, на пике нашей популярности вполне можно было бы рассекретить информацию о Паноптикуме, и это бы не привело к резкой смене политической обстановки… На осознание себя как личностей, которые могут влиять на политику путём избирательного права, гражданам потребовалось бы время и новое поколение, разум которого был бы очищен от фарса, заложенного Первым Императором. Эрик придал своему статусу легитимность, но оставил в истории бомбу с часовым механизмом, которая должна была когда — то сработать…

Наша пропаганда уже не справляется, и только путём жесточайших репрессий нам удаётся удерживать эту тему в андеграунде метрополии, которому и так нечего терять… Но элиты… Элиты городов, входящих в метрополию, осознали то, что, подключив эту массу людей, ищущих правду, можно начинать разговаривать с центром на повышенных тонах… Я уже потерял три города, Уэйн… Викариев Виктории, Нанта и Борея, которых я, якобы назначаю, в реальности выбирают советы соответствующих городов и представляют мне эти кандидатуры лишь для утверждения на подпись. Я пошёл на эти сепаратные закулисные договорённости лишь только потому, что не хочу допустить гражданской войны… Но Империя рушиться, я чувствую это… Мы завязли в Антарктике, а долгое противостояние с союзниками нам не выдержать…

Император откинул голову на подушку. Он посмотрел в потолок и сжал пальцы левой руки в кулак. Глубоко вздохнув, он продолжил:

— Мы были идеалистами, Уэйн, но за годы моего правления я растерял весь свой авторитет и превратился в жалкую марионетку. Если бы мы тогда рассекретили данные о Паноптикуме и вернули бы историю в истинное русло, у нас было бы намного меньше проблем сейчас. Но больше всего меня беспокоит то, что Алан и Николас нашли общий язык между собой… Николас… Это он подсунул мне лекарство, от которого у меня уже появились галлюцинации. Иногда по ночам я слышу какие — то голоса, но сегодня… — Император выпучил глаза, выражая крайнюю степень страха. — Сегодня на улице я видел зрительную галлюцинацию в виде мальчика с какой-то коробкой… Я даже подумал, что это какой-то розыгрыш… Я вдруг ясно осознал, что уже давно не вижу людей на улицах города… И вдруг этот мальчишка… Только потом, когда мальчуган начал меня доёбывать в моих бессознательных видениях, я понял, что это лишь продукт моего одурманенного сознания… Я рассекречу данные о Паноптикуме в следующем году, когда подведу законодательную базу под это решение. Я сделаю это, Уэйн. Может, этот жест станет сигналом к гражданскому примирению, а может, наоборот, приведёт к всплеску насилия и крушению государства… Я не знаю…

* * *

«…Может, этот жест станет сигналом к гражданскому примирению, а может, наоборот, приведёт к всплеску насилия и крушению государства… Я не знаю…» — звучал голос Императора из динамиков интегратора, закреплённого на руке Алана Филипса.

Алан и Николас стояли в комнате для охраны и слушали разговор, который проходил за закрытыми дверьми между Императором и полковником Орокином. Филипс сознательно оставил «жучок», когда понял, что в одной из комнат «Куба», где расположился Император, будет что-то интересное. Интересного было очень много, но оно как — то не согласовывалось с планами самого Алана. Дослушав разговор, он повернулся к Николасу и произнёс:

— Всё… Император окончательно съехал с катушек — решил изменить свои взгляды к концу жизни и положиться на Уэйна Орокина. Это ставит крест на проекте «Зевс», пока Император жив. Кроме того, пока Мартин жив, он может натворить массу глупостей. Я думаю, что в наших же интересах проводить Императора в мир иной как можно поскорее…

Алан немного задумался и спустя несколько секунд добавил:

— Раньше Орокин был мне другом, а наши взгляды на многие вещи были практически идентичны. Но что-то выпало из моего поля зрения — что-то, что изменило Уэйна Орокина до неузнаваемости. Я до сих пор этого не могу понять…

Филипс даже не догадывался о том, что именно Восьмой Император Тиберий, прозванный Предателем, повлиял на мировоззрение полковника Орокина…

 

Глава 8. Предательство Тиберия

На самом деле Император Тиберий не был предателем, но, как говорится, историю пишут победители. Тиберий был реформатором, который стал жертвой пропаганды, ибо проиграл престол, потеряв при этом власть и собственную жизнь…

Седьмой Император Константин по прозвищу Большой, получивший престол по наследству от своего отца, не особо утруждал себя государственными делами. Будучи очень полного телосложения, он не любил передвигаться, поэтому большую часть времени своего правления Константин проводил в императорском дворце, предаваясь поеданию десертов и иных роскошных яств в тени уютного сада. Такое положение вещей привело к тому, что Константин фактически отстранился от управления Акритской метрополией, передав все полномочия Сенату. Внезапно скончавшись от собственного обжорства в 2676 году, Константин оставил после себя полностью децентрализованное государство.

Ещё во времена правления Эрика Злого, Акрит подчинил себе крупные города, предложив им свои технологии в обмен на потерю независимости. Однако в дальнейшем Первый Император внес определенные коррективы. В концепцию «независимость в обмен на технологии» была внесена поправка, согласно которой вводились шесть уровней доступа к информации о технологиях Акрита. Каждому уровню доступа соответствовала своя печать. Под шестую печать попадали технологии, которые, по мнению Императора Эрика Злого, могли быть использованы против самого Акрита. Сохранение в тайне критических технологий позволило сделать молодое государство более управляемым.

Сенат при Императоре Константине не упустил случая воспользоваться рычагами власти в своих интересах. Децентрализация вертикали власти привела к тому, что Акрит как столица потерял былое влияние. Викарии округов, воспользовавшись этим, провели закон, согласно которому секьюритизация технологий была полностью отменена. Но государство от этого не развалилось. К этому времени все города метрополии уже зависели друг от друга, будучи связанными производственными цепочками в едином экономическом пространстве.

Элиты городов метрополии начали конкурировать друг с другом за влияние, что привело к уменьшению финансовых потоков, поступающих в главный полис, на балансе которого была армия, требующая всё больше и больше средств на поддержание Южноамериканской кампании. Военные настолько завязли в постоянно вспыхивающих локальных конфликтах на этом континенте, что их запросы становились непосильны бюджету метрополии. Викарии не желали тратиться на войну в Южной Америке, если это не совпадало с их интересами. Они предпочитали делать бизнес с тамошними местными царьками, оставляя часть средств от добычи и реализации ресурсов в их карманах.

Смерть Императора Константина поставила перед Сенатом вопрос о престолонаследии. Так как покойный не имел детей мужского пола, была проведена процедура интронизации. Тиберий Андерсон, бывший в ту бытность викарием Сайбурга, неожиданно для себя стал Восьмым Императором Тиберием. Но впоследствии он понял причины такого резкого поворота в своей судьбе. Сенат рассчитывал бросить вызов военным, собираясь урезать им финансирование. Определенно, это было связано с рисками, последствия которых могли бы затянуться на шее вновь избранного Восьмого Императора. По мнению большинства членов Сената тех дней, военные давно оторвались от реальности, но играть в подобные игры с акритской армией было весьма опасно. Именно поэтому они проголосовали за кандидатуру человека, который, по их мнению, был наиболее управляем и глуп…

* * *

Но Тиберий Андерсон далеко не был глуп, как представляли себе некоторые члены Сената. Может, он и не разбирался в политических интригах, которые опутывали Сенат, зато Тиберий был хорошо образован и профессионально занимался биологией, совмещая её с административной работой. Его отцом был профессор Сервий Андерсон — знаменитый ученый Сайбурга, преподававший историю в местном университете. Сервий очень гордился тем, что был дальним родственником Первого Императора Эрика Злого. Именно отец посоветовал Тиберию начать политическую карьеру и выдвинуть свою кандидатуру на пост викария Сайбурга.

— Папа, зачем мне это нужно? — спросил тогда Тиберий, вопросительно посмотрев на отца. — Я занимаюсь совершенно другой работой. Меня больше интересует парадокс, который проявился после падения Анубиса.

— Парадокс? Ты это о чем? — Сервий всегда проявлял интерес к тому, чем занимался его сын.

— У нас, у биологов, есть такое выражение — «парадокс Анубиса», — начал объяснять Тиберий, пытаясь подобрать слова. — Заключается он в том, что за 500 лет, которые прошли с момента падения Анубиса, появилось множество новых видов. Официальная наука считает, что это произошло благодаря тому, что совпало множество факторов — повышение радиоактивного фона, освободившиеся биологические ниши в результате массового вымирания и так далее. Но это противоречит классической эволюционной концепции. Антропология указывает нам на то, что 500 лет слишком маленький срок для появления такого огромного видового разнообразия.

Получается, что профессор Императорской Академии Британии Чарльз Дарвин, в 1859 году опубликовавший труд «Происхождение видов путём естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь», был, мягко сказать, не прав. Современные наблюдения противоречат его выводам. Триста лет, сидя под землей, остатки разумного человечества получали лишь обрывочные сведения о происходящем на поверхности планеты. Для нас это темное пятно истории, и мы очень мало знаем о том, что в это время происходило на нашей отравленной планете.

Как ты знаешь, отец, я проходил службу на одном из форпостов Западной Европы. Стоя в карауле возле склада, я наблюдал, как одно необычное существо, размером с домашнюю кошку с гипертрофированно большой головой, давило своей лошадиной челюстью мышей и ловко проглатывало их. Меня это заинтересовало как биолога, и я, подстрелив это существо, тщательно осмотрел тушку. У существа был жевательный аппарат парнокопытного, но пищеварительный тракт был характерен для хищника. Кроме того, в желудке не было ни единой травинки. Но существо приспособилось к условиям среды, благодаря чему смогло выжить. Всё это говорит об искусственном вмешательстве в эволюционный процесс. И я намерен начать длительное исследование в целях доказать это утверждение.

Отец внимательно выслушал сына и одобрительно закивал головой, понимая масштабность проекта.

— Ты думаешь, это работа Кайпианского союза? Мы ведь так мало знаем о них. Возможно, они как — то причастны к этому вашему «парадоксу Анубиса»? Но, сын, где ты возьмешь финансирование под этот исследовательский проект, который, возможно, растянется на длительное время и потребует современное биотехнологическое оборудование?

Тиберий задумался.

— Я рассчитываю получить грант от Акритской Академии в следующем месяце…

— Грант от Акритской Академии? — перебил его Сервий и рассмеялся. — Да они сейчас дают гранты только на то, что поможет провести намеченный на январь блицкриг в Южной Америке. Другими словами, тебе дадут денег только на то, что повысит эффективность боевой имперской единицы. Государство готовится к военному вторжению на соседний континент, так что вот тебе мой совет — иди в политику, сынок, это даст тебе финансовую базу для твоих исследований. Ты родственник Эрика Злого, а это уже обязывает к государственной службе.

Тиберий послушал совет отца и уже в двадцать восемь лет стал самым молодым членом Сената за всю историю Акритской метрополии. Будучи викарием Сайбурга, он создал лучшие лаборатории на базе учебных заведений города, которые готовили специалистов для всей Империи. Он также реализовал множество социальных программ, чем заслужил уважение жителей Сайбурга…

…Но вернемся в те дни 2676 года, когда Тиберий Андерсон, являясь викарием Сайбурга, неожиданно для себя стал Восьмым Императором Тиберием. Когда Сенат положил ему на подпись закон о сокращении расходов военного бюджета, Тиберий прекрасно понимал, что оказался между «молотом и наковальней». Решив не конфликтовать с военными, он проявил неожиданную для членов Сената политическую самостоятельность. Не поставив свою подпись под документом, Тиберий настроил против себя изрядную часть влиятельных людей метрополии. Этому решению был рад только викарий Нанта, так как производственные оборонные мощности этого города получали львиную долю военных заказов.

Император Тиберий, сохранив статус — кво, решил использовать те возможности, которые давала корона. Получив при избрании криптографический ключ — «Седьмую печать», молодой Император стал пропадать в Табуларии, изучая засекреченные данные, связанные с Паноптикумом…

«Паноптикум…» — это загадочное слово давно будоражило ум Тиберия. Еще во времена учебы в университете Сайбурга, его лучший друг Авл Грин, изучавший археологию, вступил с ним в политическую дискуссию, вернувшись из археологической экспедиции, организованной профессором Крамером.

— …Говорю тебе, Тиберий, — эмоционально произнес тогда Авл, — власти что-то от нас скрывают. Артефакты, найденные нами, противоречат истории, которую преподают в учебных заведениях. Нет ни одного археологического свидетельства о том, что до падения «Анубиса» планетой правила Священная Римская Империя, столицей которого являлся Акрит. Кроме того, в каждой археологической экспедиции всегда присутствует представитель Спектрата, который изучает найденные нами артефакты и ставит на некоторые из них гриф «Седьмой печати», отправляя их в центральный архив. То есть, получается, что мы изучаем лишь то, что позволяют нам власти. Конечно, все это преподносится как необходимые меры для того, чтобы сохранить в тайне технологии, которыми могут воспользоваться враги Империи. Но, черт возьми, Тиберий, какие технологии могут содержаться в учебнике по истории для общеобразовательной школы, если культурный пласт, в котором она находится, датируется 2024 годом?

Авл вопросительно посмотрел на Тиберия и, понизив голос, прошептал:

— Но я нарушил инструкции… Обнаружив в ржавой железной шкатулке древнюю флэш — карту памяти, я спрятал её, а после сумел извлечь оттуда данные. В одном из файлов был электронный учебник по истории… Тиберий, когда я прочел несколько страниц, меня охватило двоякое чувство, будто история мне местами знакома, но… события были совершенно другими, хотя многие собственные имена совпадали с современным учебником истории.

Тиберий задумался.

— Каждый историк добавляет в научную работу свои субъективные оценки прошлого, — предположил Тиберий, рассматривая потолок аудитории, где происходил разговор.

— Нет! — вскричал Авл, но, осекшись, убавил тон и тихо произнес. — Ты не понимаешь… Наши учебники учат, что время, называемое «Imperial Pactum», «Имперский Пакт», продлилось около пятисот лет до падения астероида на планету и, якобы, это было золотое время человечества, когда Столица Римской Империи мудро правила всеми народами, сохраняя мир на планете. Но в учебнике по истории, который содержался на древней карте памяти, Римская Империя не только не существовала в эту эпоху, но и сам пятисотлетний период омрачен глобальными войнами… Там, в учебнике того времени, был целый раздел, посвященный так называемой Второй мировой войне — войне, в которой участвовало 62 из 73 существовавших на тот момент независимых государств. Имперского Пакта, объединяющего все народы Земли, никогда не существовало!

Они еще долгое время дискутировали на эту тему, приводя друг другу аргументы на свои доводы.

Придя домой из университета, будучи под впечатлением от сказанного Авлом, Тиберий осторожно поинтересовался у отца — историка его мнением по этому поводу. Отец, услышав пересказ произошедшей в университете дискуссии, неожиданно для Тиберия напрягся и, встав с кресла, подошел к нему. Положив свои руки на плечи сына, Сервий заговорил:

— Сынок, запомни! Авл поступил крайне необдуманно, пойдя на нарушение инструкций Спектрата. Вся эта ересь, связанная с сомнениями в нашей великой истории — лживая пропаганда врагов Империи. Твой дальний предок — Эрик Злой поднял знамя Империи над руинами человеческой цивилизации, поклявшись вернуть порядок в тот хаос, в который погрузилась планета. Не забывай этого, Тиберий! Враги хотят подорвать тот культурный код, который объединяет всех граждан метрополии. Они хотят сделать нас слабыми, чтобы держать на расстоянии от тех областей, которые ещё богаты полезными ископаемыми…

Прервавшись, Сервий пристально посмотрел в глаза сыну и добавил:

— Тиберий, обещай мне, что нигде и никогда ты больше не будешь поднимать эту тему в своих беседах.

— Отец, я же говорю об этом дома.

Сервий, недовольно оглядевшись по сторонам, снова повторил свою просьбу.

— Хорошо, папа, обещаю… — произнёс Тиберий, осознавая то, что ответы на свои вопросы он так и не получил.

Тиберий никогда не узнает о том, что на следующий день его отец написал донос на Авла Грина. По мнению самого Сервия Андерсона, он действовал лишь с целью уберечь сына от сомнительных друзей. Двадцать пять лет лагерей социальной адаптации, которые получил Авл за украденный с места раскопок артефакт, отбили у Тиберия охоту побольше узнать о Паноптикуме…

Но став Восьмым Императором, он не упустил этой возможности и, засиживаясь в Табуларии до позднего вечера, открыл для себя абсолютно другой — новый мир. Изучая засекреченные данные об истории, Тиберий начал постепенно понимать, что скрывалось под словом «Паноптикум».

Паноптикум, по представлению самого Тиберия, являлся вершиной общественной мысли, которая была разрушена в результате падения астероида. Продлившись около века, этот период характеризовался качественным рывком человечества во всех сферах культуры. Были эффективно решены многие проблемы прежнего капиталистического общества. Национальные социумы отошли от концепции «расширения границ и влияния» и сосредоточились на программах по повышению качества собственного населения.

Будучи эволюционистом, Тиберий представлял общество в динамике, расставляя в уме этажи развития человеческой цивилизации — рабовладельческий строй сменился феодальным, затем пришел капитализм, а после — Паноптикум. Общество во времена Паноптикума научилось эффективно контролировать каждого своего члена, независимо от его происхождения и социального положения, не нарушая при этом правового статуса личности. Паноптикум стал результатом массового гражданского самосознания, связанного в информационный клубок посредством компьютерного интерфейса.

Изучая скрытое за «Седьмой печатью», Тиберий понял, что побудило Эрика Злого сфальсифицировать историю. Ему нужна была идеология, способная объединить под знаменами Акрита очаги разумного человечества на севере американского континента. Города и поселения того времени, раздираемые внутренними проблемами и внешними стычками друг с другом, всё больше деградировали, а их деятельность сводилась к грабительским набегам, цель которых — удовлетворение насущных проблем за счет более слабых соседей. Искусственно создав «героическое прошлое» зарождающегося государства, Эрик дал всем этим несчастным свирепую и примитивную общую цель, достижение которой требовало от них забыть все распри и объединить усилия в общей борьбе за восстановление мифологизированной Священной Римской Империи.

Но Эрик не учел того факта, что общество является живым организмом, который постоянно развивается. Постепенно, акритское общество, насытив свои естественные потребности и обеспечив безопасность от внешних врагов, породило прослойку интеллигенции, которая пыталась ответить на вопрос: «Почему всё обстоит именно так, а не иначе?» Эти диссиденты, потеряв всякое чувство страха перед Спектратом, делали в своих выступлениях выводы, противоречащие официальной идеологии. Некоторые из граждан искренне думали, что диссиденты являются вражескими агентами, но большинство считало их больными на голову фриками, которых Спектрат обеспечит бесплатным лечением в государственной психушке.

Но время неумолимо шло, и людей, готовых открыто выразить своё мнение, стало появляться всё больше и больше. Тиберий, находясь у руля этой репрессивной государственной машины, прекрасно понимал, к каким последствиям это может привести. Он даже урезал полномочия главы Спектрата Моргана и взял под личный контроль проблемы с идеологией, опасаясь, что Морган может перегнуть палку в подавлении инакомыслия. Этим решением он вызвал раздражение Сената, многие члены которого использовали силовиков в решении личных проблем, выставляя своих противников политическими вольнодумцами.

Такое «тихое» противостояние Императора Тиберия с Сенатом сохранялось до сентября 2679 года. Осень принесла плохие новости. Армия понесла колоссальные потери в технике и живой силе, столкнувшись с восстанием коренного населения Южной Америки, которое организовала агентура Кайпианского союза. Еще в начале этого года Кайпианский союз официально объявил Антарктику своей территорией, на что дипломатия Акритской метрополии отреагировала угрозами военного вторжения на далёкий и холодный континент. Союзники тщательно подготовились и 8 сентября 2679 года провели упреждающий удар по основным плацдармам Акритских сил в Южной Америке, используя для этого свои технологии и местное население, люто ненавидящее имперских карателей.

Современник той эпохи, военный журналист Карл Крупп писал, что «военные попали в капкан революционеров, хитроумно расставленный агентурой Кайпианского союза», в то время как «нам не хватит всех наших ресурсов, чтобы выковать хлыст для Южной Америки».

Военные, в лице престарелого главнокомандующего Джека Уайта, запросили у Сената неподъёмную для бюджета сумму, аргументируя это тем, что «восстание успешно подавленно, но нам необходимы дополнительные силы, чтобы закрепить успех».

— Успех!? — выкрикнул с места викарий Иерихона, когда Джек Уайт, перестав читать по бумажке, закончил свою речь. — Главнокомандующий Уайт, это официальная точка зрения Генштаба на произошедшее? Я думаю, что те двое героев, чудом выжившие в битве при Сан — Паулу, вряд ли назовут успехом откровенный провал командования, которое проморгало восстание на континенте…

Воспользовавшись тем, что военные попали под жесткую критику в обществе, Император Тиберий подписал пакет законов о выводе войск из Южной Америки, а также о последовательном сокращении финансирования акритской армии в 2680 году. Массовые сокращения кадрового состава привели к полной неразберихе в Генштабе, члены которого позабыв про технику и личный состав, находящийся в джунглях, пытались найти способы остаться на теплых насиженных местах и не попасть под сокращение. Но контингент, брошенный Генштабом, будет искренне считать виновным в этом Императора Тиберия, который, собственно говоря, и был инициатором вывода войск.

Но нашлись люди, которые не упустили возможности «погреть руки» в данной ситуации. Бывший командующий контингентом в Южной Америке, генерал Альберт Прайс, совместно со своими единомышленниками, так же, как и он уволенными в запас, прибрал к рукам брошенные активы Акритской Армии и на их основе создал частную военную корпорацию, услугами которой стали пользоваться многие влиятельные лица метрополии. Кроме того, Прайс поспособствовал созданию литийского синдиката — организации, куда входили крупнейшие наркоторговцы Южной Америки. Предоставив им защиту и логистику, организация Прайса стала получать баснословные доходы от этого предприятия, которые инвестировала в собственный военный потенциал. Стараясь не конфликтовать с местным населением, генерал Прайс предлагал им работу, хорошо оплачивая их услуги по обслуживанию потребностей частной военной корпорации. Местному населению, включенному в экономический оборот, стала перепадать часть баснословных доходов корпорации, отчего экономика этого проблемного региона неслыханно оживилась.

Уже к 2685 году пресса метрополии писала хвалебные речи, посвященные генералу Альберту Прайсу, называя последнего «хозяином Южной Америки». Согласно средствам массовой информации метрополии, частная военная корпорация занималась охранной деятельностью, а также инвестированием средств в горно — обогатительные комбинаты. Конечно, многие статьи были проплачены самим Прайсом, стремящимся улучшить имидж своей организации и легализовать права на военное имущество, брошенное армией.

Отношения между Прайсом и правившим Императором были нейтральны. Тиберий был прекрасно осведомлен о том, чем на самом деле занимался Прайс в Южной Америке. Но заказы частной военной корпорации, размещенные на мощностях оборонно — промышленного комплекса метрополии, поддерживали на плаву стагнирующую экономику государства. Тиберий распорядился не поднимать вопрос об активах, дабы не провоцировать повышения градуса возмущения в среде бывших военных, тем более что Восьмой Император подумывал урезать пенсионные выплаты ветеранам, что и так могло привести к определённым проблемам.

К этому времени Тиберий уже ясно для себя осознал, что милитаристскую политику Акритской метрополии необходимо переводить в мирное русло, а освободившиеся средства инвестировать в освоение космоса, создавая задел для будущих поколений. Ещё он подумывал о том, как избавиться от «сорняков истории», посаженных Первым Императором.

Однако грандиозным планам Тиберия не суждено было сбыться. Балансируя между различными группами влияния, Тиберий, тем не менее, заработал себе кучу врагов, пытаясь реформировать то государство, которое ему вручил Сенат. Члены Сената, выбрав из своих рядов Тиберия, надеялись на то, что смогут управлять им в своих интересах, но Тиберий проявил независимость в своих суждениях. Военные и вовсе считали Восьмого Императора личным врагом, называя его между собой «предателем интересов Империи». Напряженность, возникшая вследствие принимаемых Тиберием решений, вылилась в заговор, в котором ведущую роль играли члены солдатского комитета при Сенате.

Историки единогласно сошлись во мнении, что детонатором той взрывоопасной ситуации послужил «Указ Его Императорского Величества о сокращении пенсионных выплат гражданам, причисленных к категории ветеранов» от 2687 года. Многочисленные бывшие военные, проливавшие кровь за интересы отчизны, посчитали, что государство в лице Императора Тиберия предало их уже дважды. Это недовольство вылилось в несанкционированные митинги на улицах крупнейших городов акритской метрополии и кое-где даже привело к стычкам со Спектратом, которые закончились кровопролитием с обеих сторон.

Влиятельные члены Сената, опасаясь гражданской войны, дали Мартину Вуду заверение в том, что после свержения Тиберия, Сенат выпустит резолюцию, осуждающую все решения Восьмого Императора, принятые им в период своего правления. В атмосфере гражданского раскола заговорщики из солдатского комитета во главе с Мартином Вудом решили действовать…

* * *

24 апреля 2687 года охрана Императора, состоящая из гвардейцев, лояльных заговорщикам, беспрепятственно пропустила Уэйна Орокина в кабинет Тиберия. Искренне считая Императора предателем национальных интересов, молодой Орокин, будучи под влиянием Мартина Вуда, согласился убить Тиберия, поставив точку в политическом кризисе, охватившем государство. Переступив порог императорского кабинета, Уэйн увидел худощавую фигуру Императора, сидевшую за рабочим столом. Тиберий, склонившись над какими-то документами, пристально изучал их, сортируя по стопкам. Подняв голову, он пристально посмотрел на стоявшего возле дверей Орокина и вновь вернулся к своим бумагам. Не отвлекаясь от работы, Император Тиберий спокойным тоном произнес:

— Орокин, судя по тому, что вы вошли без приглашения, я делаю вывод о том, что вы пришли убить меня…

От этих слов Орокин опешил. Готовясь к убийству, Уэйн неоднократно прокручивал в голове возможные ситуации. Там были и мольбы, и сопротивление будущей жертвы, но такое… Орокин даже потерял дар речи, наблюдая спокойствие жертвы перед своим убийцей. Тиберий же, поставив подпись под документом, отложил электронное перо и, задрав свой крючковатый нос, облокотился на спинку кресла.

— А что будет дальше, Уэйн Орокин? — спокойно произнес он, потирая подбородок.

— В смысле? — спросил напряженно Уэйн, не поняв сути вопроса и расценив такое поведение как отвлекающий маневр.

Тиберий усмехнулся.

— В прямом смысле, Орокин… Что будет дальше, после того как вы сделаете то, ради чего сюда пришли? Что вы будете делать, заполучив в руки власть?

Орокин неспешно вынул заряженный пистолет.

— Восстановим в правах граждан, проливавших кровь за метрополию… И… — Орокин пытался подобрать слова, — … расширим влияние Империи на другие континенты…

Император Тиберий покачал головой.

— Уэйн Орокин, вашими устами говорит молодость и отсутствие понимания государства как сложной системы. Вы говорите об общих вещах, не вдаваясь в детализацию того, каким путем это будет достигнуто. Вами, военными, двигают лишь эмоции, но вы в корне не понимаете процессы, которые протекают в самом обществе. Акрит никогда не был столицей Римской Империи, и многое в ваших головах есть плод фантазии идеологического комитета, сформированного в годы правления Первого Императора. Накаченные дешевой идеологией, которая отравляет ваш разум, вы живете в выдуманном мире, направляя свой взор к ложным целям. Итогом ваших заблуждений станет развал Акритской метрополии, так как правда, подобно воде, рано или поздно найдет свой выход на поверхность.

Последние залежи ресурсов на этой планете вы бездумно растратите, пытаясь насадить свои порядки людям, чьё представление о мире отличается от вашего… Но что вы оставите будущим поколениям? Идеологию? Страх перед будущим? — Тиберий замолчал, но не получив от Орокина ответы, продолжил свой монолог. — Всему разумному человечеству необходимо объединить усилия, чтобы преодолеть кризис на умирающей планете и обрести новый дом…

Расстегнув верхнюю пуговицу сорочки, Тиберий налил сахарной воды из графина, который стоял на тумбе возле письменного стола. Орокин заметил волнение на лице Императора, но не мог понять причину этого. «Возможно, это был результат только что произнесенной речи или же осознание жертвой последних минут своей жизни…» — Уэйн абсолютно не понимал, о чем говорил этот человек. Дождавшись, когда Император Тиберий поставит стакан на стол, Орокин поднял пистолет и нажал на спусковой крючок…

Раздался негромкий хлопок, и пуля, направленная рукою Уэйна Орокина, пробила сердце Восьмого Императора. Тело Тиберия обмякло, голова упала на грудь, а сорочка обагрилась кровью вокруг зияющей на груди раны. Спрятав пистолет в кобуру, Орокин подошел к телу и пощупал пульс. Тиберий был мертв. Нажав на кнопку интегратора, расположенного на левой руке, Уэйн произнес:

— Дело сделано, предатель получил по заслугам…

Орокин беспрепятственно покинул кабинет, его встретил товарищ, Алан Филипс, который подстраховывал Уэйна на тот случай, если что-то бы пошло по незапланированному сценарию. Они вместе двинулись к залу Сената, где уже собрались заговорщики. Глава солдатского комитета Мартин Вуд по — братски обнял Орокина и, взобравшись на трибуну Сената, начал произносить жаркую и пламенную речь, густо сдобренную патриотизмом. Обвинив Восьмого Императора в предательстве, он обратился к Сенату с просьбой «предоставить ему и его заместителям — Алану Филипсу и Уэйну Орокину особые полномочия на время политического кризиса». Как было и запланировано, Сенат большинством голосов проголосовал за Триумвират. Но сидевший в зале Уэйн, наблюдавший процесс легитимации новой власти, почему-то не испытывал восторженных чувств. Слова Тиберия, убитого им час назад, засели у него в голове, порождая массу вопросов.

Как член Триумвирата, он получил «Седьмую печать» и был поражен тем, что узнал из засекреченных архивов. Тиберий не врал. Ложь, посеянная однажды, порождала ещё большую ложь, которая зрела опухолью на теле государства. Но государство не боролось с этой опухолью, а вырезала здоровые клетки вокруг неё руками пропаганды. Уэйн, внутренний мир которого перевернулся с ног на голову, даже предложил Триумвирату рассекретить эти данные, на что его давний товарищ Алан Филипс довольно гневно отреагировал.

— Ты не понимаешь, Уэйн! Нам не нужна правда, нам нужен эффект! — кричал в исступлении Филипс, посматривая в сторону Мартина Вуда, словно ища у того поддержки.

Тогда Мартин встал на сторону Алана, и Орокин никогда больше не поднимал этот вопрос. Замкнувшись, Орокин стал часто конфликтовать с Филипсом, в результате чего Триумвират распался, а Мартин Вуд на волне своей популярности был избран Девятым Императором, несмотря на то, что формально не являлся членом Сената. Поставив во главе Спектрата Алана Филипса, который ратовал за непримиримую борьбу с инакомыслием, Мартин, с помощью репрессий и подложных обвинений, избавлялся от политических фигур ему не лояльных. Но он и сам не заметил, как попал в полную зависимость от Спектрата, пытаясь управлять государством с помощью такого инструмента, как человеческий страх. Мартин полностью развязал руки Спектраторам, которые, потеряв всякое чувство меры, прессовали то общество, которое их породило.

Орокин Уэйн, получив должность главы Корпуса внешней разведки после распада Триумвирата, полностью ушел в свою работу. Работа была ему интересна, тем более что поиск потерянных ковчегов постоянно сводил Орокина с различными интересными людьми, многие из которых были известными учеными Акритской метрополии. Постоянно обучаясь и расширяя свой кругозор, Орокин находил для себя всё больше смысла в тех словах, которые произнес Император Тиберий перед своей смертью…

 

Глава 9. Десятый Император

Николас Вайс смотрел на себя в зеркало, опираясь руками на края раковины. Он пристально рассматривал черты своего лица, лоб которого был покрыт капельками пота. Мраморные стены туалетной комнаты, которая находилась на первом этаже императорского дворца, отражали мягкий свет нефритовых ламп, расположенных на потолке. Со стороны бы могло показаться, что Николас Вайс пришел немного освежить лицо, но на самом деле внешний вид его совсем не беспокоил. Николаса беспокоил свёрток, лежащий возле раковины и то, что предстояло ему сделать в дальнейшем. Он волновался… Для Вайса эта была «минута слабости» перед предстоящим финальным шагом к заветной цели… «Десятый Император Николас Вайс!» — эта мысль, рожденная его сознанием, немного одухотворила Вайса и он, соответствуя своему стилю, закинул набок светлые волосы влажной ладонью. Накинув китель и положив сверток в портфель, сделанный из редчайшей кожи африканского животного, Николас шагнул в коридор императорского дворца.

Направляясь в сторону императорских покоев, он увидел, как навстречу ему прошла сиделка, сопровождаемая двумя гвардейцами. «Старому козлу поставили инъекцию», — подумал Николас, проходя мимо этой троицы. К приходу Вайса, по задумке заговорщиков, Император должен быть уже обездвижен…

…Уже месяц прошёл с тех пор, как Алан Филипс и Николас Вайс подслушали разговор Императора и полковника Орокина. Они решили приступить к активным действиям по ликвидации Мартина Вуда, который, по их мнению, «окончательно сошел с ума». Вайс предложил использовать сиделку, которая приносит ампулу с проксицином. По его задумке, следовало подменить ампулу с проксицином на яд, а после обвинить сиделку в связях с «Седьмой печатью» и Кайпианским союзом. Такой поворот мог бы склонить граждан к чувству патриотизма и единения нации перед внешней угрозой, которой решительно бросит вызов Десятый Император Николас Вайс. По представлению самого Вайса, идея была просто превосходная.

— Да, идея хороша и идеологически вписывается в нашу концепцию, — поначалу согласился Филипс. — Но хотелось бы узнать, Николас, как вы будете реализовывать эту идею?

— Я думаю, что в ваших возможностях сделать это, — Вайс вопросительно посмотрел на Филипса.

— Позвольте, — усмехнулся в ответ Алан, — мои возможности весьма ограничены. Согласно инструкциям безопасности, я лично, в крайнем случае мой заместитель, тестируем сканером все лекарственные препараты, которые вводят в тело Мартина. Но потом эти процедуры дублируются главой императорской гвардии Найджелом Сэвиком, а он — лицо мне не подконтрольное. Более того, у нас с Найджелом довольно натянутые отношения. Спешу разочаровать вас, Николас — если все было бы так просто, как вы описали, поверьте, вы бы уже давно сидели на троне Императора и вершили новую главу в истории Римской Империи.

Николас задумался. Последние слова создали в его сознании образ, который он стремился как можно быстрее примерить на себя. Вайс задумчиво посмотрел на Алана, после чего промолвил:

— Есть идеи?

Алан внимательно посмотрел на собеседника.

— Давайте рассуждать следующим образом. Я, как одно из лиц ответственных за безопасность Императора, изучал вопрос о том, можно ли обойти фармакологические сканеры. Мои химики, изучив поставленную задачу на примере проксицина, пришли к выводу, что фармакологические сканеры разработаны на основе определенной человеком классификации. Иными словами, сканер определяет не само вещество, а группу. Помимо проксицина в группу «Психосоматика АА1» входят ещё четыре вещества, близко сходных по действию с проксицином. Одно из них — талацин, в качестве побочного действия вызывает онемение тела. Мы можем подменить проксицин талацином. Гвардейцы, пользуясь фармакологическим сканером, определят, что в качестве лекарства в ампуле находится вещество, входящее в группу «Психосоматика АА1». Этого будет достаточно, чтобы обездвижить Мартина примерно на два часа. Дальше… — Алан Филипс задумался и пристально посмотрел на Вайса. — Дальше начинается наша работа. Я передам вам ампулу с ядом, а вы, в свою очередь, вставите её в протез Императору, который будет пребывать в полном сознании, несмотря на парализацию тела.

За вашу кандидатуру говорят следующие факторы: во— первых, вы имеете доступ к телу Императора как лицо императорской семьи, следовательно, вас не будут обыскивать гвардейцы. Во — вторых, вы будете основным выгодоприобретателем смерти Мартина, почивая на лаврах Десятого Императора, и в — третьих, никто об этом больше не будет знать, кроме нас, что тоже немаловажно. Лаборатория, где будет устанавливаться причина смерти Мартина, находится в структуре Спектрата, и я, будьте уверены, позабочусь о том, чтобы комиссия единогласно пришла к выводу о сердечной недостаточности внезапно усопшего, тем более что яд имеет свойство распадаться в организме за считанные часы.

Николасу понравилась эта идея. Она была логична. Особенно то, что тесть будет в сознании, навело тогда генерала на отличную, по его мнению, мысль…

Вайс даже невольно улыбнулся, вспоминая тот разговор. Разглядывая залы дворца и парадно одетых гвардейцев, встречавшихся ему на пути, Николас неспешно подходил к императорским покоям, держа в руках кожаный портфель. Покои охраняли имперские гвардейцы, застывшие, словно каменные статуи. Их напряженные лица, облаченные в черные шлемы с эмблемами императорской гвардии, всматривались куда-то вдаль. Подойдя к массивным дверям, Николас Вайс постучался и, выждав несколько секунд, вошел в императорские покои…

* * *

Император, одетый в пижаму, лежал на широкой кровати, стоявшей под шелковым балдахином. Его лысая голова утопала в подушке, а левая рука и биомеханический протез правой руки располагались поверх пухового одеяла.

Император смотрел в широкое окно, которое озарялось последними лучами заходящего солнца. Лучи играли и преломлялись в потоках воды из фонтана, который представлял собой оригинальную конструкцию, расположенную в саду перед окнами спальни Мартина. Причудливые потоки воды каким — то волшебным образом создавали поочередно инициалы Девятого Императора «М» и «В», застывая при этом в лед при помощи специального оборудования, а затем моментально взрывались на множество мелких брызг, создавая в воздухе прохладную свежесть. Мартин Вуд отрешенно смотрел на фонтан как на символ собственного тщеславия.

Он, Мартин Вуд, волею судьбы и способностями, данными ему от природы, взобрался на самую вершину власти. Будучи мутантом, он стал Девятым Императором в государстве, которое на законодательном уровне обрекло бы его на жалкое существование. Но об этом знали только два человека — сам Мартин и полковник Уэйн Орокин. Рассматривая силиконовые накладки и искусственные сосуды своего протеза, Император погрузился в воспоминания о тех днях, когда он потерял свою правую руку…

* * *

Сорок лет тому назад, Мартин проходил службу на западном побережье Южной Америки в военном городке близ местечка под названием Сангриенто. Квартира, в которой проживала чета Вудсов, напоминала Мартину об их годовалом сыне Джонни, которого он год тому назад тайно отвез и отдал в семейство аборигенов, обитающих в болотах западной Амазонки. Но горе отца, потерявшего сына, не давало Мартину покоя. Он стал ежедневно напиваться, пытаясь в алкоголе найти утешение. Год периодических запоев и семейных драм привели к тому, что он вслух высказал обвинения в адрес жены на счет того, что это «её дурная наследственность стала причиной возрастных мутаций Джонни». Элис тогда разрыдалась и даже попыталась вскрыть вены в ванной… Мартин понял, что так больше продолжаться не может, и он, написав просьбу о переводе на восточное побережье южноамериканского континента, отправил жену к её родителям на Тайрин.

Попав в гарнизон, расположенный в Сан — Паулу, Мартин немного отошел от депрессии и сосредоточился на подготовке личного состава. Все шло своим чередом — Мартин стал более сдержан и даже начал проявлять признаки чувства юмора, но, спустя полтора года службы в гарнизоне, он, к своему ужасу, начал замечать, что на его правой руке чуть ниже локтя стали появляться серо — зеленые наросты, которые мокли и неприятно пахли, пачкая нижнее бельё. Мартин не обратился к доктору, ибо прекрасно понимал, что тот будет обязан заявить об этом в службу идентификации личности. Его мучила совесть за то, что он обвинял во всем свою супругу Элис, а это его, Мартина, поломанные гены были результатом мутации у Джонни, у которого наследственность проявилась в раннем возрасте, в отличие от отца.

Мартин так виновато себя чувствовал, что даже набрал номер Элис по видеосвязи, и они отстраненно поговорили друг с другом. Элис неохотно отвечала на вопросы про быт на Тайрине и вскоре попрощалась, сославшись на занятость… Мартин был подавлен. Он абсолютно не знал, что делать, и решил скрывать от всех факт мутации, пока ему не придёт в голову мысль получше. Затягивая наросты на правой руке специальными бинтами, впитывающими запахи, он пытался жить дальше, но прекрасно понимал, что рано или поздно его тайна раскроется.

Но в происходящих с ним метаморфозах, Мартин также отметил и положительные стороны, которые проявлялись в том, что он стал более сильным и выносливым. Будучи в спортзале, он легко поднял 300 кг веса штанги, что его самого несказанно удивило, но, опомнившись, Мартин позаботился о том, чтобы запись с камеры, расположенной в спортзале, была затерта. Месяц спустя, наросты, появившиеся первыми, стали затвердевать, а места вокруг них стали ужасно зудеть и шелушиться…

Это так мучило Мартина, что 8 сентября 2679 года, в приступе наитяжелейшего зуда, он схватил левой кистью свою правую руку и, зажмурившись, сжал пальцами мягкие ткани вокруг наростов, которые скрывала военная форма.

— Майор Вуд, с вами всё в порядке?

Мартин открыл глаза и увидел рядового Уэйна Орокина, который стоял на выходе из тира, расположенного на территории гарнизона.

— Рядовой Уэйн Орокин… — Мартин кивнул головой, пытаясь лихорадочно что-то придумать. — Боль… Зубная боль замучила, не знаю, что делать, — и тут же перевел тему разговора в другое русло. — Кстати, а где твой приятель Филипс, что-то его не видно.

— Алан выполнил свой пятилетний армейский контракт и сейчас находится в дембельском дозоре, сэр. Их группа уже должна была подойти к точке эвакуации, но он пока не выходил на связь, — ответил Орокин.

Мартин приложил левую ладонь к щеке, словно у него действительно болели зубы.

— Его нам будет не хватать, как и той передвижной армейской радиолокационной станции, которую он утопил, сорвав тем самым операцию по зачистке местности от боевиков КСА… — Мартин, несмотря на ужасный зуд, выдавил из себя улыбку. — Но надо отдать должное, в других операциях он проявил себя весьма достойно, как солда…

Но Мартин не успел договорить. Свист минометных снарядов, взрывы и смерть стали яркими свидетельствами того, что разведка проспала атаку на гарнизон. Но Мартин не растерялся. Моментально оценив обстановку, он закричал опешившему от неожиданного нападения Орокину:

— Уэйн, — прокричал Мартин, показывая в сторону оборонительных укреплений, расположенных на восточной стороне периметра, — на пулеметы!

Но рядовой Уэйн ничего не услышал из — за бомбежки. Он лишь инстинктивно побежал за старшим по званию, пытаясь понять логику последнего. Эпизоды этого забега до кабины управления стационарными плазменными пулеметами отпечатаются в сознании Уэйна Орокина на всю оставшуюся жизнь. По улицам гарнизона хаотично бегали солдаты, а крики раненых утопали в зловещих звуках ревущих сирен.

Орокин бежал за майором, который, выхватывая на пути дезорганизованных происходящим солдат, приказывал им немедленно следовать на восточные рубежи. Майор Вуд, полностью игнорируя прямую угрозу собственной жизни, действовал как настоящий военачальник, внося элементы порядка в хаос, захлестнувший улицы гарнизона. Ещё в начале атаки Мартин, как хороший стратег, определил направление основного удара неприятеля по характерному звуку работы пулеметов системы «Химера», которой была оборудована восточная сторона периметра. Значит, у военного гарнизона было немного времени, пока работала первая автоматизированная линия обороны, сдерживая атакующих.

Сам гарнизон располагался на полуострове, окруженном со всех сторон непроходимыми болотами. Восточный рубеж находился на перешейке этого полуострова и представлял собой стратегически важную линию обороны, которую надо было любыми путями удержать, не давая врагу проникнуть на территорию военной базы.

Образовавшаяся группа, следовавшая за майором Вудом, стала по инерции привлекать других солдат, которые пытались понять, что им следует делать дальше. Солдаты гарнизона, вооружаясь по пути, чем придётся, последовали за толпой, ведомой майором, и устремились к восточной стороне периметра. Мартин, пробегая между воронок и окровавленных тел, лихорадочно пытался понять, кто же на них напал. Заметив, как один из взмывших ввысь штурмовиков был сражен светящейся точкой, майор определил, что противник использует оружие, в основе которого лежат технологии союзников. «Неужели эти наглецы, которые недавно решительно заявили о своих единоличных правах на богатства Антарктики, решили нанести упреждающий удар по интересам метрополии», — пронеслось в голове у Мартина. Но когда он взобрался на оборонительную конструкцию и посмотрел в бинокль, то понял, что ряды атакующих состоят из местных военизированных банд, многие из которых даже враждовали между собой. Нападающим удалось вывести из строя автоматические турели, но и они сами потеряли при этом немало человек. Внезапная атака захлебнулась, и враг, собирая силы, снова готовился броситься к заветным рубежам.

— За пулеметы! Держать периметр! — из всех сил заорал Мартин, наблюдая в бинокль, как партизаны, мелькающие в густых зарослях, подтягиваются к переднему краю.

Солдаты метрополии послушно заняли позиции вдоль армированных плит восточного периметра и внимательно осматривали джунгли, лежащие через дорогу от гарнизона. Над дорогой вспыхнула красная ракета, и джунгли словно ожили, выпуская из своих растительных покровов орды партизан, которые ринулись к оборонительным рубежам гарнизона.

— Огонь! — закричал Мартин и, взяв в руки оружие, присоединился к отражению атаки…

Только под конец вторых суток ожесточенного кровопролития Мартину Вуду, руководящему обороной гарнизона, удалось связаться с Альбертом Прайсом, занимавшим тогда пост командующего частями акритской армии в Южной Америке. Мартин, грязный и окровавленный, уставшим взглядом осматривал поле боя, заваленное трупами, когда неожиданно раздался писк устройства связи.

— Генерал Прайс слушает, — из динамиков интегратора раздался суровый голос генерала.

Услышав командующего, майор Вуд облегченно вздохнул. Один из снарядов при минометном обстреле повредил передатчик, и гарнизон уже как двое суток был отрезан от всего остального мира. Боеприпасы подходили к концу, а личный состав серьёзно поредел. Противник не сбавлял темп, методично атакуя позиции защитников.

Но генерал Прайс не принес хороших вестей, сообщив Мартину о том, что весь юго — восточный регион подвержен хорошо организованной атаке.

— Это восстание, майор Вуд. Бандиты оснащены приборами, которые ослепляют наши радары, а также имеют в своём распоряжении новейшие образцы кайпианского оружия. Нам еще предстоит выяснить, как оно попало на континент… Мы понимаем ваше положение, майор Вуд… — повисла гнетущая тишина. — Но вам необходимо продержаться ещё сутки до подхода основных сил с большой земли… Конец связи…

Пережив двое суток кровопролитных боёв, усталые и изможденные, тридцать восемь человек под руководством Мартина Вуда в последнюю ночь битвы при Сан — Паулу приняли на себя самый яростный удар озлобленного неудачами врага…

К рассвету их осталось пятнадцать. Пятнадцать человек, у которых кончились боеприпасы. Вооружившись различным холодным оружием, они цепочкой рассредоточились вдоль завалов, в которые превратились оборонительные сооружения. Когда силуэты партизан появились в лучах восходящего солнца, защитники ринулись в ближний бой. Мартин, выхватив мачете, заревел:

— За Императора Тиберия! — и крепко сжав зубы, кинулся на ближайших солдат неприятеля.

Холодное оружие солдат гарнизона достигало своих целей, но врагов было намного больше. Защитники отчаянно сражались за свою жизнь, неистово прорубая бреши во вражеском строю… Но их становилось всё меньше и меньше…

В определенный момент Мартин понял, что в живых остались только он и рядовой Орокин, который из последних сил отбивался от наседавших партизан. Мартин впал в бешенство, используя во всю мощь ту силу, которую он получил благодаря мутации. Выхватив из рук очередного поверженного врага мачете, Мартин швырнул его в спину партизана, который навалился на рядового Орокина и приближал лезвие своего ножа к его горлу. Мачете разрубило рёбра и вошло в тело партизана, обдав покрытое пылью лицо Уэйна капельками теплой крови. Откинув обмякшее тело, Уэйн вскочил на ноги и, выхватив из — за пояса солдатский нож, направил его в сторону врагов, крича при этом самые грязные ругательства. Его кровь, получившая изрядную порцию адреналина от только что пережитого, стучала в висках и… враг побежал… «Враг дрогнул…» — Орокин даже не поверил своим глазам. Но партизаны побежали не из — за того, что испугались двух отчаянно сопротивляющихся людей. Их обратил в бегство огромный силуэт крейсера метрополии, который появился на горизонте и стремительно приближался к точке противостояния.

Мартин так увлекся ближним боем, что сразу не понял, куда подевались враги, только что окружавшие его. Держа мачете правой рукой, он, ожидая внезапного удара, напряженно рыскал между завалов.

— Кто-нибудь слышит меня?

Услышав голос, Мартин остановился. Оглядевшись по сторонам, он перевел дыхание, после чего громко выкрикнул:

— Уэйн, это ты?

— Да, сэр… Похоже, враг отступил…

Вытирая рукавом кровавый пот с лица, майор крепче сжал окровавленный мачете.

— Нельзя расслабляться, Уэйн, враг может перегруппировываться перед очередной атакой, — ответил Мартин на предположение Уэйна, пытаясь понять, что замыслил враг.

Когда Уэйн Орокин увидел майора, он сравнил его с изображением смерти, культ которой исповедовали многие народности этого округа. Покрытый пеплом и кровью, он возвышался над трупами, крепко сжимая мачете правою рукой. Из ноги Мартина торчал кусок арматуры, а его левая щека была рассечена от кончика рта до мочки уха. Кровь из ран впиталась в одежду темными пятнами. «Нужна вода», — подумал Уэйн и принялся искать фляги среди мертвых тел.

Внезапно их, единственных выживших из всего гарнизона, накрыла тень. Мартин, почувствовав на лице теплые потоки воздуха, поднял голову. Над ними проплывал огромный черный объект, на поверхности которого он различил светлую надпись:

ААЕС = HERCULES =

«Крейсер «Геркулес», — пронеслось в голове у Мартина. — Помощь, наконец, пришла…» Сопла имперского крейсера начали тускнеть, а бортовые орудия дали залп по джунглям, в которых ещё скрывались остатки нападавших. Мартин, поднявшись на завалы, увидел объятые огнем заросли. «Геркулес» методично выжигал местность, обращая партизан в бегство.

Осознав реальность, Мартин почувствовал боль, пульсирующую в ноге, и дикую усталость. Опустившись на землю, он присел и облокотился на плиту, закрыв при этом глаза. В сознании проплывали эпизоды последних часов, наполненные насилием и застывшими лицами мертвых людей. Мысли Мартина прервал зуд вокруг наростов.

Вспомнив о своём «клейме», Мартин осознал, что теперь его тайна раскроется. Медики не оставят ему шансов, обнаружив серо-зеленые наросты на его правой руке. За то, что Мартин скрывал мутацию, его с позором уволят из армии и лишат гражданства, несмотря на былые заслуги перед Империей. «Куда я пойду? Чем я буду заниматься?» — новые мысли тяжким грузом навалились на Мартина, омрачая радость победы, доставшейся такой дорогой ценой.

Рядовой Орокин, сняв с пояса убитого флягу, подошел к майору и дал тому сделать пару глотков воды. Сплюнув на землю, Мартин посмотрел в глаза Орокину, после чего тихо промолвил:

— Уэйн… Мне нужно ещё кое-что… — с этими словами Мартин положил правую руку на плиту и протянул Орокину мачете, лезвие которого было испещрено множеством зазубрин. — Ты должен отрубить мне эту поганую руку, чуть выше локтя…

Уэйн отстранился… Ему показалось, что рассудок майора не пережил этой ночи. Мартин, увидев непонимание в глазах рядового, сорвал с правой руки лохмотья рукава и снял тугую повязку, обнажив результат мутации. Орокин, увидев наросты на правой руке майора, неподдельно изумился и растерялся окончательно. Мартин, глядя в глаза Уэйну, произнес:

— Уэйн, у тебя сейчас два пути. Первый — отрубить мне эту руку и дать мне клятву, что сохранишь это в секрете. Второй путь — отрубить мне голову… Я не хочу запятнать все свои деяния перед Империей тем позором, который несет моя тайна…

Теперь Орокин всё понял. До него дошел смысл сказанного, и он, немного поколебавшись, дал клятву майору, что сохранит его тайну. Клятва Уэйна Орокина откроет Мартину Вуду путь на вершину власти, когда тот, пожиная лавры Героя битвы при Сан — Паулу, решит окунуться в большую политику в стенах Сената…

* * *

Девятый Император Мартин Вуд пребывал в личных покоях императорского дворца, вспоминая битву при Сан — Паулу, которая произошла тридцать восемь лет тому назад. Его правая рука, лежащая поверх одеяла, невольно дернулась при воспоминаниях Мартина о том, как Уэйн Орокин нанес удар мачете чуть выше локтя. Фантомные боли в правой руке вернули Императора в реальность из воспоминаний далекого прошлого.

Он перевел взгляд на живописный вид за окном, как вдруг услышал, как открылись массивные двери его покоев. На пороге появилась сиделка, сопровождаемая императорским гвардейцем. Сиделка, державшая в руках поднос, на котором лежала пластиковая коробка, подошла к кровати Императора.

— Добрый день, Ваше Императорское Величество! — произнесла сиделка, соблюдая этикет.

Император ничего не ответил. Он только отрешенно посмотрел на сиделку и снова перевёл взгляд на панораму за окном. Сиделка профессионально поменяла ампулу в протезе и по— быстрому удалилась со своим провожатым, понимая, что Император не в духе. Когда дверь захлопнулась, Мартин закрыл глаза и расслабился. «Сыворотка из Даутсона», попав в кровь, мгновенно родила ворох мыслей в голове у Императора. Он начал просчитывать, каким способом обойти собственную бюрократическую систему и законодательно рассекретить данные о Паноптикуме, сняв гриф «Седьмой печати». Юридическое сопровождение этого закона в Сенате Император поручил своему советнику Майклу Симмонсу.

Вспомнив об этом, Император решил связаться с Майклом и поговорить с ним на эту тему, но внезапно обнаружил, что его тело ему больше неподконтрольно. Император был полностью обездвижен. Сознание, заточенное в оцепеневшем теле, пыталось лихорадочно осмыслить происходящее, постоянно сталкиваясь с убаюкивающими волнами наркотического эффекта. Вдруг раздался стук, и немного погодя Император услышал, как кто — то вошел в его покои. Но Мартин даже не смог поднять веки и посмотреть на неизвестного гостя…

* * *

Николас Вайс вошел в личные покои Императора. Бегло осмотрев великолепную статую у входа, Николас, зажав портфель руками, проследовал к кровати тестя. На кровати лежал пожилой человек крупного телосложения. Со стороны могло бы показаться, что Император спит, но сознание Мартина чутко воспринимало все происходящее в покоях, гадая, кому же принадлежат эти шаги.

— Ваше Императорское Величество, — Император сразу же определил, кому принадлежит голос.

Николас Вайс украдкой осмотрел помещение и недоверчиво потолкал тело тестя. Убедившись, что Император действительно обездвижен, Вайс улыбнулся и поставил портфель на золоченый столик, стоявший рядом с кроватью. Достав оттуда сверток, он аккуратно размотал его. В его руках оказалась пластиковая коробочка. Рассмотрев её со всех сторон, Вайс бережно извлек ампулу с ядом, которую ему передал Алан Филипс. Аккуратно поставив её на столик, Николас присел на край кровати и, посмотрев на лежащего неподвижно тестя, ровным тоном начал монолог:

— Я знаю, что ты меня слышишь, старый козёл. Долго говорить я не буду — ты сам знаешь, какой гнидою ты всегда был в моих глазах. Весь твой солдафонский пафос и манера унижать меня в присутствии посторонних всегда меня раздражали… Ты был прав в одном, я действительно не люблю Луизу и женился на ней только ради карьеры… — Вайс даже улыбнулся, вспоминая сюжеты своей жизни, связанные с подъемом по социальной лестнице. — Черт, сколько дерьма я съел, пытаясь подняться на ступеньку повыше, чтоб все больше людей искали моего внимания и дружбы…

Ты многого не знаешь, Мартин… К примеру, ты даже не догадываешься о том, что твоя дочь Луиза родила двух младенцев, тела которых были покрыты мутациями. Их предали эвтаназии, согласно «Акту о человеческой расе». Но об этом знают лишь два человека — я и доктор Грэм, в клинике которого проходили роды. Зная, как ты жаждал стать дедушкой, я понял, что упускаю из рук рычаг манипулирования твоей персоной. Поэтому доктор Грэм получил очень хорошие деньги за то, что сохранил всё в секрете, а также поспособствовал подбору кандидатур на роль внучек Императора — Анны и Кати… В них нет ни капли твоей крови, Мартин… Это была лишь имитация, дающая возможность косвенно управлять тобой посредством эмоциональных связей. Благодаря такой предусмотрительности, я был принят в императорскую семью, и ты стал доверять мне, поставив на должность главнокомандующего… Вот так, Мартин… Ты всегда считал меня «тщеславным идиотом», но парадокс в том, что «идиот» займет место Десятого Императора… Осталось сделать одно дело…

Произнеся эти слова, Вайс взял со столика ампулу с ядом и вставил её в протез правой руки Мартина Вуда. Когда содержимое попало в кровь старика, Николас вынул ампулу из протеза, завернул в платок вместе с коробкой и небрежно кинул в портфель. Вставив в протез ампулу с проксицином, Вайс аккуратно положил руку Императора поверх одеяла. Взяв портфель, он достал из кармана платок и протер им свой лоб. Оглядевшись по сторонам, Николас ровным шагом двинулся к выходу.

Когда Николас Вайс захлопнул за собой двери императорских покоев, Мартин Вуд был уже мертв…

Но не яд стал причиной смерти Девятого Императора. Причиной смерти стали слова, произнесенные Николасом Вайсом. Сердце Императора не выдержало и остановилось навсегда…

* * *

Личный кабинет Императора Мартина Вуда, расположенный на третьем этаже императорского дворца, хранил печать траура по внезапно усопшему хозяину, торжественно погребенному десять дней тому назад. На окнах кабинета, которые выходили во внутренний двор, висели плотные темные шторы, заслоняющие яркие лучи полуденного солнца. Пространство кабинета было украшено черными лентами и венками, на которых были указаны инициалы скорбящих. На массивном столе, который стоял в центре кабинета, пышно расположился самый большой венок, заботливо выбранный зятем усопшего. Венок украшала багровая лента, на которой золотыми буквами было вышито: «От семьи». Голографические обои, расположенные на стенах, проецировали восторженные воспоминания современников об усопшем, восхваляя его деяния и заслуги перед Империей…

Тишину кабинета нарушил щелчок замка, и на пороге появился Николас Вайс, торжественно одетый по случаю предстоящей интронизации, на которой будет избран Десятый Император. Он вальяжно прошел по кабинету и, оглядев пространство вокруг себя, стал прикидывать в уме, какие перестановки следует сделать, после того как «подготовленное» большинство проголосует за его кандидатуру. Вайс полностью был уверен в своей победе, так как большинство членов Сената сидело у него «на крючке», а наживкой, в зависимости от обстоятельств, были компромат, лесть и деньги.

Довольный собой, Вайс размышлял о том, сколько лет и сил ушло у него на то, чтобы оказаться в шаге от заветной цели. Все эти десять дней, прошедшие со дня похорон, казались ему мучительно длинными. Он не спал ночами, обдумывая свои дальнейшие действия, после того как станет Десятым Императором. Вспомнив, зачем пожаловал сюда, Николас громко произнёс:

— Заносите!

В кабинет вошли носильщики, державшие с двух сторон большой прямоугольный предмет, на который была накинута холщовая ткань. Поставив предмет к стене возле стола, носильщики быстро покинули помещение, предусмотрительно закрыв за собою двери. Вайс, проведя ладонью по верхнему ребру предмета, снял покрывало.

Перед ним предстало полотно «Имперский ответ в Антарктике» кисти художника Делакруа. Изначально это был заказ Кристины — жены викария Виктории. Но Вайсу картина так понравилась, что он заставил художника продать ему эту работу, приказав при этом изменить лицо Девятого Императора на его, Вайса, профиль. «В этом есть что-то пророческое», — подумал про себя Николас, рассматривая элементы сюжета. Его серьёзное лицо, запечатленное на картине, пристально смотрело куда-то вдаль на фоне акритской флотилии, венцом которой являлся имперский флагман «Гиперион Прайм». Внизу композиции изображался прохладный прибрежный пейзаж Антарктиды, берега которой покрывали следы давно отступивших ледников.

Удовлетворительно покачав головой, Николас Вайс посмотрел на часы и, накинув покрывало на полотно, вышел из кабинета покойного. Он двинулся в сторону Сената, дабы, исполнив все формальности, связанные с интронизацией, взойти на престол.

Как отметил сам Вайс, заходя в зал Сената, многие из присутствующих проявляли неслыханную учтивость к его персоне. Вайсу это льстило, и он, одарив заискивающие взгляды и кивки улыбкой, проследовал на своё место главнокомандующего армией, которое располагалось за круглым столом. Элита метрополии и высокопоставленные военные сидели на стульях, которые располагались в композиции, схожей с амфитеатром.

Члены Сената — десять викариев, главный Судья, глава Спектрата и главнокомандующий армией, согласно «Закону об Императорском доме» от 2569 года, должны были путем голосования выбрать из своего состава Десятого Императора.

Некоторые члены круглого стола отсутствовали. До начала интронизации ещё оставалось десять минут, так что Вайс начал предаваться глобальному анализу своих идей, которые он реализует, будучи Десятым Императором. Он никак не мог найти ответа на вопрос, что делать дальше с Аланом Филипсом. Нет, в ближайшей перспективе он, конечно, будет партнером Алана, полностью полагаясь на Спектрат в первые годы своего правления метрополией, но что будет через 10 лет? Николас всегда испытывал какую — то тревогу и неуверенность, когда имел дела с людьми ему неподвластными. Неподвластные ему люди характеризовались неопределенностью, которую расчетливый Николас всегда предпочитал избегать.

Гонг, предвещающий начало процедуры интронизации, вернул мысли Вайса в зал Сената. Люди, до этого общавшиеся между собой, стали рассаживаться по своим местам. Шум в зале стал постепенно затихать, оставляя членов Сената, сидящих за круглым столом, в атмосфере молчаливого ожидания. Собрались почти все участники голосования, кроме главы Спектрата Алана Филипса. Вайс окинул взглядом зал Сената, надеясь на то, что Алан с кем — то, возможно, разговаривает. Но его нигде не было.

Раздался финальный гонг, означающий начало торжественного заседания. Члены Сената переглянулись, пытаясь понять, куда делся Алан Филипс, но в итоге встали без него и хором произнесли клятву верности Империи. Когда участники присели, в зал влетел запыхавшийся Филипс, который последовал не на своё место, а на трибуну, возвышающуюся на постаменте. Взойдя на неё, Алан перевел дыхание и обратился к присутствующим:

— Господа, прошу тишины… Я извиняюсь за то, что нарушаю этот торжественный момент, но того требуют вновь открывшиеся обстоятельства. Как вам известно, мною было проведено тщательное расследование смерти Императора Мартина Вуда. Эксперты, проводившие вскрытие тела отца нации, пришли к выводу о том, что сердце человека, который неустанно трудился на благо Империи, не выдержало нагрузки… Но дополнительная экспертиза обнаружила в теле Мартина частицы яда… — после этих слов Алан обвёл взглядом собравшихся и резюмировал свою речь. — Господа, Девятый Император Мартин Вуд, нареченный нами после смерти Храбрым, был отравлен…

По залу прошел гвалт возмущения. Алан, немного выждав, поднял руку, призывая зал к тишине. Вайс с непониманием смотрел на происходящее, внутренне ощущая нарастающую тревогу. Он стал напряженно думать, пытаясь понять, что же замыслил Алан, не посвятив в это своего партнера.

— Более того, — продолжил Филипс, когда гвалт стих, — нам стало известно имя отравителя, благодаря записи, которую в Спектрат прислало лицо, оставшееся анонимным… Оператор, включите запись!

Откуда-то сверху спустился экран. Запись была без звука, но на ней отчетливо была видна фигура Николаса Вайса, одетая в мундир главнокомандующего.

Сердце Николаса бешено заколотилось, а ладони сжались в кулак. Он не мог поверить в происходящее и так напрягся, что не почувствовал даже то, что, стиснув зубы, прикусил кончик языка. Почувствовав солоноватый вкус крови у себя во рту, Вайс заметил, что по ходу трансляции записи публика неодобрительно стала поглядывать в его сторону, узнав главнокомандующего армией в роли отравителя.

Внезапно Вайс все понял. Он был всего лишь пешкой на политическом поле — инструментом, с помощью которого убрали Девятого Императора, и впоследствии, за ненадобностью, собирались выкинуть его самого на свалку истории. «Десятый Император Николас Вайс», — при этой мысли Вайс безумно захохотал, а на его пересохших губах появилась кровавая пена. Встав, он обратил свой взор в сторону Алана, стоявшего за трибуной, и что есть мочи заорал:

— Будь ты проклят, Алан Филипс!!! Ты… — Николас не мог подобрать слова и кратко выразить вслух мысль о причастности к этому самого Филипса, — …ты…

Вайса затрясло от собственного бессилия и злобы. Из — за стола вскочил главный Судья Брэндон Льюис и, показывая пальцем на обезумевшего Николаса, прокричал:

— Стража! Схватить этого изменника!

Зал одобрительными возгласами поддержал Льюиса, а гвардейцы, повалив сопротивляющегося Вайса на пол, небрежно выволокли последнего из зала. Наступила гнетущая тишина.

— Проклятие изменника — лучшая награда для меня, как главы Спектрата. Нам ещё только предстоит выяснить, в чьих интересах действовал этот высокопоставленный изменник, — загадочно произнёс Филипс и, сойдя с трибуны, занял своё место за круглым столом.

Филипс был доволен собой. Его гениальный план сработал. Он изначально делал ставку на соперника Вайса — главного Судью Брэндона Льюиса. С Льюисом у него были хорошие отношения, кроме того, лет пятнадцать назад Льюис был заместителем Алана в Спектрате, но потом ушел оттуда с целью сделать карьеру Судьи. Именно Филипс четыре года тому назад поспособствовал через Императора назначению Льюиса на пост главного Судьи «как лица преданного интересам Империи». Убрав чужими руками Императора Мартина Вуда, Алан «убил двух зайцев». Во-первых, он сделал место Императора вакантным, а во — вторых, он убрал конкурента своего протеже Брэндона Льюиса. Брэндон, по плану Филипса, взойдя на престол, должен будет упразднить должность главы Генштаба, передав все его функции главе Спектрата, что даст Алану абсолютно все силовые рычаги для реализации имперских амбиций Акритской метрополии…

Голосование, как и ожидал Филипс, прошло предсказуемо. Только что избранный Десятый Император Брэндон Льюис, согласно традициям, встал и последовал к императорскому трону, который символично возвышался над круглым столом. Наблюдая, как Десятый Император занял своё место в зале Сената, Алан Филипс подумал про себя: «Наступает время, когда звезда былой славы Священной Римской Империи, называемая «Imperial Pactum», «Имперский Пакт», снова взойдет на небосводе мировой истории. И неважно, что история лжива — важно то, что люди готовы умирать за эту ложь…»

 

Глава 1. Большой куш

Эритея — один из крупнейших населенных пунктов Акритской метрополии, располагался в живописной низменности в центральной части Аляски у места впадения реки Оркьюпайн в реку Юкон. Раскинувшись на территории в 500 квадратных километров, с населением около двух миллионов человек, Эритея представляла собой оазис цивилизации на северо— западе американского континента. Никто не знал точную дату основания города, но историки сошлись во мнении, что первые поселенцы пришли на эту землю из давно заброшенных и разграбленных мародерами ковчегов, расположенных в недрах Аляскинского хребта.

Население округа Эритея можно было условно разделить на два типа: те, кто занимался сельским хозяйством и те, кто имел отношение к многочисленным рудникам, щедро раскинутым по всему одноименному округу. Сам округ представлял собой сырьевую базу метрополии, а в самой Эритее располагались крупнейшие биржи труда, поставляющие рабочую силу для фирм, имеющих государственную лицензию на горно — обогатительные работы. В условиях большого спроса на тяжелый физический труд, сюда стекались как граждане метрополии, так и люди без гражданства, попавшие под «Акт о чистоте человеческой расы». Были здесь и иноземцы, которые в поисках источника дохода преодолевали Берингов пролив и оседали на территории округа. Поэтому состав населения Эритеи, говорившего на разных языках, коренным образом отличался от любого другого крупного города метрополии.

Независимо от принадлежности к той или иной культуре, население Эритеи не доверяло властям и старалось решать спорные вопросы между собой в андеграунде общества, которым правили преступные авторитеты. Но и у них искать справедливости было крайне сомнительно, так как спор при таком раскладе решался в пользу той стороны, которая больше заплатит уличному «третейскому судье». Преступная культура процветала благодаря её носителям, которые периодически освобождались из самой большой тюрьмы для мужского населения Акритской метрополии — «Социального лепрозория».

При словосочетании «Социальный лепрозорий», рядового гражданина метрополии пробирал дикий страх. Про этот огромный тюремный комплекс, расположенный в двухстах километрах от Эритеи среди горных вершин хребта Брукса, ходило немало страшных историй. Говорили…

Впрочем, то, о чем многие говорили, в точности повторяло версию государственной пропаганды о том, что там содержаться социально опасные для общества элементы. Они действительно там были, но составляли лишь малую часть осужденных людей. Основной массой были политические заключенные, которые, согласно законодательству Акритской метрополии, попадали в категорию «особо опасных». Почти каждый из них прошел пытки Спектрата. Почти… Хотя некоторые из них добровольно поставили подписи под сфабрикованными обвинениями, но ими двигал лишь инстинкт самосохранения, который срабатывал при воспоминаниях о холодных сырых камерах в пыточных застенках Спектрата. Крики от пыток порой так резали слух, что некоторые из содержавшихся в одиночках людей не выносили этого и находили утешение в петле, либо подписывали нужную Спектрату бумагу. Но выбор был условно прост только в том случае, если в бумаге обвиняемым и подписантом являлось одно и то же лицо. Но если обвиняемым являлся другой человек? К примеру, близкий подписанту?

История хранит многие тайны пыточного конвейера Спектрата, но среди политических заключенных не было принято говорить о последствиях тех или иных принятых решений. Они отбросили прошлое и самоорганизовались вокруг тайного общества «Седьмая печать». Политическую часть заключенных объединял не моральный облик или общая идеология. Их объединяла ненависть к Спектрату и императорской власти — власти, которая легко ломала судьбы людей, чьё собственное мнение на происходящие в стране перемены хоть немного отличалось от государственной идеологии.

И люди мстили… Многие из политических арестантов, прошедшие горнило репрессий и оказавшиеся на свободе, уходили в подполье, создавая тайные ячейки сопротивления режиму. Эти немногие составляли силовое крыло «Седьмой печати», которая вела охоту за сотрудниками Спектрата как в самой Эритее, так и за её пределами.

Политическим лицом «Седьмой печати» неявно выступал профсоюз ветеранов, имеющий влияние в обществе и представительские места в Сенате. Имея за плечами хорошую финансовую базу в виде щедрых пожертвований от фонда Альберта Прайса, профсоюз противостоял Спектрату в легальном поле, пытаясь обуздать кровавые амбиции Алана Филипса по прозвищу «Мясник». Но в условиях того, что решающее слово было за Императором, использующим Спектрат в своих целях, легальные попытки были бесполезны. Люди, стоявшие за «Седьмой печатью», прекрасно понимали, что рано или поздно наступит время решающих действий. Поэтому, именно на этот случай, необходимо было иметь своих представителей в Сенате, что придало бы потенциальному восстанию легитимность в глазах той части общества, которая ещё будет колебаться перед вопросом, на чью сторону встать.

И время решающих действий настало… Когда к власти пришел Десятый Император Брэндон Льюис, стала угасать последняя надежда на разрешение общественного кризиса политическими методами. Десятый Император, возложивший при коронации на себя ещё и полномочия главы Генштаба, после одиннадцати месяцев своего правления делегировал эти полномочия главе Спектрата Алану Филипсу, сделав последнего единоличным главою внутренних и внешних силовых рычагов Акритской метрополии.

Теперь к тем людям, кто руководил «Седьмой печатью», пришло окончательное понимание того, что революция неизбежна…

* * *

Конвойное транспортное судно «Левиафан», чьё железное чрево было переполнено заключенными, неторопливо двигалось в сторону хребта Брукса. Над горизонтом величественно возвышался действующий вулкан «Аид», выбрасывающий в атмосферу клубы серого пепла. Пепел, рассеянный над горизонтом, создавал затенение ярко красных лучей заходящего солнца, отчего панорама хребта приобретала зловещий вид.

Пять сотен лет назад падение астероида привело в движение тектонические силы, которые оживили вулканическую деятельность на всей планете. Тучи пыли, попавших в атмосферу при разрушительных извержениях, затмили Солнце, в результате чего на Земле наступила ядерная зима. Магма, попавшая на поверхность через вулканическую систему хребта Брукса, вынесла из глубоких недр на поверхность Земли много ценных полезных ископаемых. С течением времени тектонические силы затихали, а остывшая порода превратилась в запечатанную кладезь. Государство в период правления Императора Мартина Вуда вытеснило с богатых месторождений частных старателей и превратило расположенный там гигантский карьер в центральное звено тюремного комплекса «Социальный лепрозорий». Диаметром шесть километров, а глубиной более километра, карьер казался зияющей дырой, затерянной между вершинами хребта. Государство извлекало выгоду от рабского труда заключенных, которых оно само и плодило, борясь с инакомыслием в обществе.

В одном из душных переполненных боксов «Левиафана» находился Томас ДиАнжело — сын бывшего викария Эритеи Дэвида ДиАнжело. Томас, чьи руки и ноги были закованы в кандалы, был осужден на пять лет изоляции за кражу кредиток на рынке Эритеи. Ему понадобилось чуть меньше года, чтобы превратиться из завсегдатая элитных акритских клубов для «золотой молодёжи» в мелкого уголовника. К таким поворотам в своей судьбе Томас был полностью обязан своему увлечению азартными играми.

Мысленный взор Томаса вернулся от созерцания грязных стен «Левиафана» и его обитателей к ярким краскам подпольного казино на Эритее, в котором он когда — то взял крупный кредит под огромные проценты с целью сделать ставку на свою карточную комбинацию…

Тогда, Томас, руководствуясь какими-то ему одному известными соображениями, пришел к выводу о том, что его комбинация обязательно выиграет. Он даже в уме вычислил какие — то вероятности, которые ещё больше убедили его в правильности принятого им решения. Но на самом деле это была болезнь, которую безуспешно пытался лечить глава семейства, заблокировав кредитную карточку сына.

Услышав сумму кредита, которую запросил Томас, крупье позвал хозяина казино — главаря одной из преступных организаций Эритеи Эсмонда Мортиса. Эсмонд, чернокожий статный мужчина лет тридцати пяти, погладил свой выбритый затылок и, сделав задумчивое лицо, произнёс:

— Молодой человек, а вы уверены в своих финансовых возможностях? Помимо акритских долларов мы принимаем в расчет жизни недальновидных заёмщиков, так что подумайте для начала…

Томас надменно усмехнулся и в привычном стиле молодого повесы элегантно подкрепил финансовые возможности своей громкой фамилией:

— Меня зовут Томас ДиАнжело. Я думаю, вам известно, что мой отец владеет богатыми месторождениями на потухшем вулканическом плато в восточной части хребта Брукса. Чтобы вам было понятно, мой отец является единственным частным лицом, допущенным к богатым залежам этой вулканической системы…

— Постойте, — перебил его Эсмонд, — насколько я понимаю, это вы берете у меня кредит, а не ваш отец.

— Я — совладелец и генеральный директор дочерних предприятий, входящих в холдинг моего отца, так что вопрос о моей платежеспособности может быть снят с сегодняшней повестки и мы, — Томас окинул взором сидящих за карточным столом игроков, — наконец вскроем карты и выявим победителя…

Томас врал. Он действительно занимал посты управляющего в двух геологоразведочных фирмах своего отца, но не имел к его капиталам никакого отношения. Отец, зная пристрастие сына к карточной игре, заранее перестраховался и лишил Томаса доступа к финансовым ресурсам, а также запретил переступать пороги игорных заведений. Но Томас был уверен в том, что карты — это его жизненное призвание. Поэтому он нисколько не расстроился, когда узнал о решении своего отца, решив зарабатывать на свои столичные кутежи игрой. Как обычно бывает с самонадеянными молодыми людьми, удача поначалу была на стороне Томаса, он даже пару раз снимал огромный куш в столичных казино.

Эсмонд расплылся в улыбке и проревел:

— Тогда добро пожаловать в элитную лигу, уважаемый Томас ДиАнжело! Девочки, налейте генеральному директору лучший бурбон из наших кладовых и откройте ему безлимитную кредитную линию…

Где — то заиграла музыка, а с высокого потолка посыпались разноцветные фейерверки, возвестившие торжественность того момента, когда на кону стоит довольно внушительная сумма. Молодые официантки, одетые в костюмы горничных, поставили перед Томасом порцию крепкого бурбона и, погладив руками его плечи, юркнули в соседнюю залу.

— Вскрывайте карты, господа, — объявил крупье.

Когда Томас понял, что проиграл, ему очень пригодилась стопка крепкого алкоголя, стоявшая рядом на игровом столе. Бурбон унял внутреннюю дрожь, и Томас решил играть дальше в надежде отыграться. Но к утру следующего дня он, наконец, осознал, что его долг равен стоимости пары богатых месторождений из горнодобывающей империи отца. Встав из— за стола, он, пошатываясь то ли от алкоголя, то ли от пребывания в прострации, неспешно покинул казино.

Только на продуваемых ветрами улицах Эритеи на Томаса снизошло, наконец, понимание того, что денег ему брать негде. Говорить отцу он боялся, поэтому решил на время покинуть Эритею и перебраться на Акрит. Пребывание в столице принесло умиротворение в жизнь Томаса, и он даже стал забывать про свой карточный долг, но спустя полгода, когда Император Мартин Вуд назначил Дэвида ДиАнжело викарием Эритеи, отец вызвал сына к себе в столичную резиденцию. Усадив Томаса в кресло, Дэвид вручил ему запечатанный пакет.

— Томас, — чуть сиплым голосом произнес отец, — то, что я сейчас скажу, очень важно… В этом пакете инструкции, с которыми ты ознакомишься по прибытии на Эритею. Там есть имена различных людей и…

Дэвид задумался. Его бледноватое лицо выдавало плохо скрываемое волнение.

— В общем… Там фигурирует дядя Георг, который когда — то приходил к нам, ты ведь помнишь его?

Конечно Томас помнил Георга Кантора, который был другом его отца. Дядя Георг, как звал его в детстве Томас, часто бывал в семейном гнезде ДиАнжело в качестве дорогого гостя. Он и отец подолгу сидели в беседке и о чем — то разговаривали, не забывая при этом о бутылочке ядрёного рома, которую Георг всегда привозил с собой, возвращаясь из столицы метрополии. Но чуть больше года назад, когда отец влез в большой бизнес, инвестировав свои запатентованные технологии в совместный с государством проект по разработке недр хребта Брукса, Георг перестал появляться в особняке семейства ДиАнжело.

— Да, я помню Георга Кантора, — ответил Томас отцу.

— Георг — цель которую нужно будет схватить… Пойми, Томас, — Дэвид посмотрел орлиным взглядом на сына, — это обязательно нужно будет сделать. Кантор — преступник… Я делаю это в первую очередь ради семьи, Томас…

— Да, отец, конечно. Я сделаю всё, согласно твоим инструкциям, — ответил Томас, но по голосу отца почувствовал, будто бы тот борется с какой-то моральной дилеммой.

Прибыв на Эритею, Томас ознакомился с инструкциями отца. Ему предстояло встретиться с человеком по имени Владимир в придорожном отеле на пересечении третьей и четвертой улиц квартала Ман — Март. Владимир должен был возглавить отряд хорошо вооруженных людей, которые захватят усадьбу Георга Кантора и его самого. Задача Томаса состояла в поиске потайного сейфа, расположенного в ванной комнате особняка Кантора, после чего нужно было ввести указанный в инструкциях код к сейфу и забрать всё то, что там будет находиться. Пленного Георга и содержимое сейфа следовало передать представителям Спектрата в Эритее.

Но встреча с Владимиром в комнате отеля преподнесла неожиданный сюрприз. Помимо Владимира, стальные зубы которого сверкали в свете гостиничных софитов, в комнате, возле журнального столика, расположились Эсмонд Мортис и группа каких — то головорезов. Эсмонд артистично вздернул руки вверх, улыбнувшись при виде бледнеющего Томаса.

— Дорогой мой остроухий генеральный директор, — Эсмонд саркастически подметил характерную черту всех ДиАнжело — заостренные ушные раковины, — я вижу, что вы очень занятой человек и никак не найдете время навестить кредитора в моём лице. Но мой друг Владимир из Московии обратился ко мне с просьбой одолжить людей для одной важной миссии, в которой фигурировало имя Томаса ДиАнжело. «Какая неожиданная встреча», — подумал я и решил напомнить о кредите, проценты по которому, хочу заметить, никто не гасит. Послушайте, господин бизнесмен, меня терзают тревожные мысли о том, сколько вы наиграли за одну ночь в моём заведении. Нет, я, конечно, польщен этим, господин генеральный директор, но… вы поступаете подло. Вы пили мой лучший бурбон и щекотали свою азартную задницу всю ночь моими деньгами, а теперь вы не желаете меня видеть?

Эсмонд так посмотрел на Томаса, что тот даже поднапряг мочевой канал, чтобы не попасть в более неловкую ситуацию.

— Я… — начал говорить Томас, — я действительно был занят делами на Акрите, мистер Мортис…

— Отлично, я не против ваших дел на Акрите, господин генеральный директор, — перебил его Эсмонд, — но я хотел бы удостовериться в вашей платежеспособности и немедленно получить проценты по кредиту.

— Но так быстро вернуть проценты я не в состоянии, мистер Мортис, — пролепетал Томас, делая шаг назад.

— То есть вы меня обманули, господин ДиАнжело? — Эсмонд скривил рот и вопросительно посмотрел на Владимира, который в ответ пожал плечами, будто вопрос предназначался ему.

— Нет, что вы… — Томас предпринял попытку словесно выкрутиться из сложившейся ситуации.

Эсмонд поднял руку, призывая должника не торопиться с ответом.

— Господин ДиАнжело, я знаю, что вы лжец, но мне наплевать на ваш моральный облик. У вас нет денег, но я могу подсказать вам, где их взять. Владимир сообщил мне, что целью его контракта является Георг Кантор. Не так давно я продал этому человеку одну вещь — старый кристалл памяти, за который тот заплатил весьма солидную сумму. Думаю, за эту вещь коллекционеры Акрита дадут ещё больше денег, которые покроют набежавшие проценты по вашему долгу, господин ДиАнжело, а возможно, и часть долга.

Эсмонд, не спрашивая согласия Томаса, достал из внутреннего кармана пиджака кристалл памяти.

— Возьми, — произнес Мортис и протянул кристалл Томасу. — Это подделка. Если найдешь подобный кристалл в усадьбе Кантора, соверши подмену. За артефакт ты получишь хорошие деньги, которыми расплатишься со мной. Это твой шанс, сынок, чтобы не стать скопцом…

Томас испуганно взял кристалл и зажал в потной ладони. При слове «скопец», он проклял карты и пообещал сам себе, что если выпутается из этой ситуации, никогда больше не сядет играть в азартные игры. Эсмонд встал с кресла и, поправив запонки на рукаве стильного пиджака, обратился к иностранному наёмнику.

— Владимир, ты получишь моих людей для своего контракта, а вы, — Эсмонд повернулся к остроухому ДиАнжело, — получили последнее предупреждение, господин заёмщик…

Когда усадьба Георга и сам владелец были захвачены, Томас нашел потайной сейф за зеркалом ванной комнаты особняка Кантора и открыл его. Там лежали различные карты памяти, какие — то хитроумные приборы, куча кредиток, несколько чипов — паспортов и стопка древних бумажных книг. Каково же было удивление Томаса, когда среди кристаллов памяти, лежавших в сейфе, он увидел образец, идентичный той подделке, которую он получил от мистера Мортиса.

Обрадовавшись тому, что не придётся переворачивать всю усадьбу в поисках кристалла, Томас посчитал это хорошим знаком и, недолго думая, совершил подмену. Уже будучи на Акрите, он узнал о том, что Эсмонда Мортиса арестовал Спектрат. Эта новость так обрадовала Томаса, что он напился до потери сознания, а на следующий день пошел к известным коллекционерам столицы в надежде получить большие деньги за украденный из усадьбы Кантора бесценный артефакт.

Но Томас даже не догадывался, как далеко зайдет история с кражей кристалла. Покойный Император Мартин Вуд рассчитывал на кристалл Квинта как на доказательство причастности Георга Кантора к террористам из «Седьмой печати». Подмена, раскрывшаяся в процессе судопроизводства, стала истинной причиной казни викария Эритеи и конфискацией огромного состояния семейства ДиАнжело в пользу государства.

Казнь отца стала лишь началом тому кошмару, с которым столкнулся Томас, когда вернулся на Эритею в родовой особняк после исполнения приговора…

Особняк семьи ДиАнжело, имевший большую террасу, располагался возле небольшого озера в предгорьях горы Мак— Кинли. Младший ДиАнжело стоял перед высокими воротами особняка и нервно мял в руках черную шапочку. Он не представлял, о чем будет говорить с семьёй после смерти отца. «Мачеха наверняка знает или догадывается о реальных причинах императорской опалы…» — подумал про себя Томас и прислонил ладонь к сенсорному устройству, расположенному на воротах поместья.

Но разговора с семьёй не получилось. Три младших сводных сестры Томаса и их мать Брунгильда — его мачеха, висели в комнате младшего ДиАнжело на толстых верёвках, сделанных из прочного волокна. Их опухшие синюшные лица задумчиво смотрели в разные стороны, словно пытаясь понять те причины, которые толкнули их на этот шаг. Повестка, обнаруженная Томасом на столе, извещала владельцев особняка о выселении в связи с актом о конфискации, который действовал в отношении семейства ДиАнжело. Император Вуд их разорил, оставив членам семьи по комплекту одежды и документу о гражданстве.

Томас отшатнулся к стене. Присев на корточки, он опёрся спиной на холодную стену и закрыл лицо руками, чтобы не видеть ужасные последствия, причиной которых стал его больной азарт. В комнате раздались всхлипы, которые постепенно превратились в громогласные рыдания. От горя и отчаяния Томас резко вскочил и бросился в кладовую. Взяв там веревку, он перебросил её через перекладину. Решив свести счеты с жизнью, он забрался на табурет и накинул петлю. Но как только Томас почувствовал холодную поверхность веревки у себя на шее, к нему вернулся страх, вызвавший несколько отрезвляющий эффект. Поняв, что он не сможет лишить себя жизни, Томас возненавидел себя за трусость. Сняв веревку со своей шеи, он выбежал из особняка и побрел по дороге, мучительно пытаясь выкинуть из памяти запечатленные лица мертвой родни. Томас абсолютно не понимал, что ему делать и как дальше жить.

Вернувшись на Эритею, он подался к родственникам, но те захлопнули перед ним дверь, назвав Томаса «проклятьем семьи ДиАнжело». Чтобы выжить и не умереть с голоду, Томас начал подворовывать и в итоге попался за кражу кредиток на рынке Эритеи…

— Эй, братишка, у тебя нет воды? — неожиданно раздавшийся позади Томаса голос, вернул ДиАнжело в железное чрево «Левиафана».

Повернув голову, Томас увидел жилистого старика, которому на вид было лет восемьдесят. Его спутанные редкие волосы были взъерошены, а по морщинистому лицу стекали ручейки пота.

— Да, конечно, — Томас, позвякивая кандалами, достал из сумки ёмкость с водой и отдал её старику.

Тот взял бутылку и, открутив крышку, принялся жадно пить. Утолив жажду, старик протер свои растрескавшиеся губы грязным рукавом.

— Спасибо, братишка, выручил, — промолвил он, тяжело выдыхая. — За что тебе дали срок?

— Кража, — кратко ответил Томас и спрятал бутылку с остатками воды в свою сумку, — а вас за что осудили?

— Меня? — старик ухмыльнулся. — Я сам не знаю, но в обвинительном заключении написано, что я — нелояльный властям гражданин. В чем выразилась моя нелояльность в период двухнедельного пребывания на свободе, мне так и не пояснили…

— Так вы уже бывали в «Социальном лепрозории»? — Томас захотел побольше узнать о том месте, куда его везут.

ДиАнжело уже имел некоторое внешнее представление о тюремном комплексе, так как проводил геологоразведочные работы в этом районе, когда был управляющим в одной из фирм покойного отца.

— Бывал? Да я прожил там большую часть своей жизни, сынок, — задумчиво ответил старик. — Я уселся ещё в период правления Константина «Большого». В молодости, будучи студентом археологического факультета университета города Сайбурга, я имел неосторожность начать политический диспут с сокурсником. Итогом этого стал приговор, осудивший меня на двадцать пять лет лагерей социальной адаптации. Мой честолюбивый сокурсник сделал головокружительную карьеру в этом государстве, но жизнь его всё равно закончилась довольно печально.

Потом, в конце срока, мне добавили ещё двадцать пять лет изоляции — я откусил нос одному, тогда ещё молодому ублюдку, который только устроился на работу в «Социальный лепрозорий» на должность младшего надзирателя. И вот, спустя пятьдесят лет, я, наконец, увидел свободу. Но через две недели Спектрат опять надел на меня наручники по подложному обвинению и отправил обратно.

— За что вы откусили нос тому надзирателю? — поинтересовался Томас, разглядывая глубокие морщины старика.

— Тогда я находился в карцере, подвешенный на цепях к каменному потолку. Этот ублюдок захотел воспользоваться мной как женщиной, но имел неосторожность приблизить свою гуммозную рожу к моему лицу, и я не упустил такой великолепный шанс, откусив ему нос, — старик недобро ухмыльнулся, видимо, вспомнив детали того эпизода. — Ты, кстати, его увидишь — теперь эта тварь на должности главного надзирателя в «Социальном лепрозории». Никто не знает, как его зовут, но все, включая его непосредственного начальника — директора тюрьмы Феликса Грува, называют его «Рыло».

Томас содрогнулся от услышанного, но решил поподробнее расспросить старика.

— Когда я только попал в «Социальный лепрозорий», — начал свой рассказ старик, — это был огромный карьер, на котором использовали труд заключенных. Нас содержали в специальном блоке под землёй, в который можно было попасть, спустившись в карьер. Но когда к власти пришел Мартин Вуд, количество заключенных резко выросло. Несмотря на то, что произошло ужесточение уголовного кодекса, а половина политических статей попала под высшую меру — расстрел, система лагерей не справлялась с потоком заключенных. Где — то наверху решили, что необходимо увеличить потенциал системы исполнения наказаний.

Итогом этого стал целый город заключенных, выросший в скальных породах вокруг гигантского карьера. Сейчас там находится примерно пол миллиона человек. Тюремный комплекс разбит на четыре блока. Блоки А, В и С — являются кварталами, где живут арестанты. Четвертый блок — административный, там находятся структуры управления «Социальным лепрозорием», а также казармы охраны. На дне карьера располагается посадочная площадка, склад и прогулочные боксы для заключенных.

В каждом квартале своя власть. Когда я освобождался месяц назад, в блоке А главенствовала «Седьмая печать», блок B контролировался какими-то южноамериканскими наёмниками и их главарём — Карлосом Гарсия. Ну а в блоке С сейчас рулит Эсмонд Мортис — ещё тот подонок, который согласился быть свидетелем обвинения против нашего друга — Георга Кантора, казненного более года тому назад.

Услышав знакомые имена, Томас насторожился.

— Георг Кантор? — переспросил Томас. — А какое отношение он имеет к «Социальному лепрозорию»?

— Покойный Кантор делал всё возможное, чтобы облегчить жизнь политическим заключенным. Он давал взятки Феликсу Груву и получал зеленый свет на то, чтобы отправлять в тюремный комплекс всё необходимое для арестантов — начиная от продуктов питания, заканчивая медикаментами. Кое-кого из «Седьмой печати» ему даже удалось вытащить на свободу. В блоке А, где я раньше содержался, чтут его имя и скорбят об утрате, — старик опустил глаза и затих.

Немного помолчав, словно поминая Кантора минутой молчания, старик внезапно протянул Томасу свою костлявую руку, на которой отсутствовали ногти, после чего произнес:

— Меня зовут Авл Грин…

— Томас… Смит, — соврал ДиАнжело, побоявшись озвучить свою фамилию, которая косвенно была причастна к казни Георга Кантора.

Они пожали друг другу руку, и Томас, отвернувшись от старика, предался мрачным размышлениям. Теперь его мысли занимал один вопрос: в какой из блоков «Социального лепрозория» закинет его судьба?

 

Глава 2. Стромбостетоскоп

Прошло около года с тех пор, как доктор Рамина Джоши приступила к изучению инфицированных на африканском континенте тел, принадлежащих командиру кайпианского судна «Тяньлун» Тану Юншену и почвоведу Го Вэньмину. Поначалу, когда их только вывели из криогенного состояния, они напоминали «овощей», чьи организмы потребляли необходимые питательные элементы посредством внутривенного введения, которое проводили сотрудники лаборатории доктора Грэма. Но уже через две недели зрачки инфицированных стали реагировать на свет, а еще через месяц, оба вышли из состояния глубокой комы.

Первым из комы вышел Го Вэньмин. Он приподнялся с кровати и начал удивленно оглядываться по сторонам, с интересом изучая изоляционный бокс, одна из стен которого состояла из прозрачного стекла. Парализованная левая половина лица и гладко выбритая голова Вэньмина придавали ему весьма неприглядный вид. Он больше походил на олигофрена, пускающего слюни, нежели на ученого — почвоведа. Встав с кровати, Го прошелся по боксу и остановил свой взгляд на Рамине, которая, будучи за стеклом, фиксировала происходящее на камеру.

По спине доктора Джоши пробежал холодок, когда она увидела, как белки глаз Го покраснели от напряжения. Его прежде бледное лицо стало пунцовым, а он сам внезапно ринулся в сторону Рамины, которая от неожиданности сделала шаг назад, несмотря на то, что была за преградой. Ударившись головой об изоляционное стекло, инфицированный не изменил своего агрессивного поведения, а, наоборот, продолжил бросаться на прозрачную перегородку, оставляя на ней кровавые слюни. Так продолжалось до тех пор, пока Рамина не включила отражатели на стекле. Увидев своё отражение, Го остановился и пристально стал его разглядывать. Постепенно он все же успокоился и, расположившись на койке, свернулся калачиком.

Только спустя три месяца, агрессия инфицированных к сотрудникам лаборатории сменилась на… «равнодушие». Они перестали реагировать на раздражители вне стен изоляционного блока. Тан Юншен и вовсе прекратил есть пищу руками и стал использовать столовые приборы, предназначенные для этих нужд. «Возможно, личность Тана постепенно возвращается», — подумала тогда Рамина, наблюдая, как Юншен жадно поедал курицу, запеченную в кукурузных блинах. Он держал столовые приборы согласно этикету и наслаждался блюдом как истинный гурман.

Почти то же самое происходило и в соседнем боксе, где содержался Го Вэньмин, хотя и с гораздо меньшим пафосом в отношении поданного обеда. Го, вцепившись в курицу двумя руками, вырывал из неё куски, дробя при этом кости тушки своими крупными зубами. Вытерев грязным рукавом рот, обильно испачканный жиром, он стал изучать Рамину, не забывая при этом срыгивать кости на пол. «Они явно развиваются, хотя скорость «очеловечивания» различается на порядок» — именно такую запись о своих наблюдениях оставила в блокноте Рамина.

Но самое удивительное было то, что к Тану Юншену вернулась речь. Он не помнил ни своего имени, ни имен своих родных и близких, ни каких — либо воспоминаний, связанных с его прошлой жизнью, хотя, как позже выяснилось, он имел представление о навыках, присущих профессии оператора воздушных судов. По мнению доктора Зигфрида Грэма, изучавшего данный феномен, личность Тана была как будто изрядно местами подтерта. Второй инфицированный — Го Вэньмин, так и не начал разговаривать, а в своем поведении больше походил на шимпанзе, нежели на человека. Казалось, что Го перестал развиваться, в то время как Тан, наоборот, показывал очень высокие результаты в тестах на IQ.

— Доктор Джоши, когда меня признают здоровым и освободят от изоляции? — эти слова, произнесенные Таном на очередном сложном тесте, серьёзным образом озадачили Рамину. — Эти стены и ваши бесконечные анализы меня уже изрядно нервируют. Я, конечно, все понимаю, но амнезия при инфекции не повод держать меня под замком…

Тан, верхняя губа которого была украшена редкими усами, вопросительно поглядел на Рамину сквозь толстое стекло инфекционного бокса. Доктор Джоши предпочла уйти от ответа, опустив глаза на карточки, разложенные на гладкой поверхности небольшого металлического столика, стоящего перед ней.

— Доктор Джоши, вы слышите меня? — тишину лаборатории вновь нарушил голос, раздавшийся из переговорного динамика, установленного на стене.

— Я прекрасно вас слышу, — Рамина все — таки решилась поговорить об этом, — но не знаю, что вам ответить… Вернее, я знаю, что вам сказать, но боюсь, что это вас не очень сильно обнадежит. Вы потерпели крушение в восточной Африке и, судя по всему, были инфицированы кем — то или чем — то. Медицинские приборы зафиксировали вашу физиологическую смерть, однако, спустя некоторое время, вы каким — то неведомым образом ожили… Вы помните тот период?

— Нет, — утвердительно ответил Тан Юншен, — способность запоминать события появилась у меня пару месяцев назад. О своём прошлом я помню только то, что было в эти два месяца…

Рамина сняла с подставки тонкий экран лэптопа и, развернув его в сторону Тана, включила запись. Юншен, сделав каменное лицо, наблюдал своё поведение в состоянии крайней агрессии. На записи было видно, как он разбегался и бил головою в стекло, оставляя на нем кровавые отпечатки. Неистово рыча, тогда ещё бритый налысо Тан пытался добраться до доктора Джоши, несмотря на полученные ушибы и рассечения. Он как будто не осознавал, что их разделяет прозрачная преграда, и продолжал кидаться на пуленепробиваемое стекло. Когда запись закончилась, Рамина повернула к себе экран и произнесла:

— Мы в корне не понимаем, что вообще произошло, а вы просите вас отпустить? — Рамина как можно проще, не вдаваясь в мораль, попыталась аргументировать свою позицию. — Открою вам небольшой секрет, капитан Юншен. Вы не единственный инфицированный в этой лаборатории. Есть еще, так сказать, пациент, который своими повадками больше напоминает животное, которое не прочь измазать стены изоляционного бокса своими фекалиями…

— Здесь ещё кто — то есть? — Тан внезапно перебил Рамину. — Такой же инфицированный, как и я?

— Да… — Рамину озадачил интерес Тана, — только он не смог восстановить человеческое обличье, в отличие от вас, капитан Юншен. У вас обоих наблюдается целый ряд морфологических изменений, не свойственных нормальному организму. Вас не выпустят отсюда, пока не поймут причины произошедшего…

Точка. Никто никого никуда не выпустит. Это не вопрос правового положения личности. Тан и без того считался военнопленным, но с учетом у последнего амнезии Рамина решила ограничиться главной причиной, назвав Тана «источником возможной эпидемии» или «точкой отсчета».

Но сам источник, вызвавший загадочные трансформации человеческого организма, был до сих пор скрыт от глаз доктора Джоши. Методики, которые она использовала в своих исследованиях, давали противоречивые результаты, пуская пытливый ум Рамины по ложному следу. После ряда неудач, она пришла к выводу, что ей нужен более технологически развитый инструментарий — поляризованный стромбостетоскоп.

Доктор Зигфрид Грэм, выслушав Рамину, учтиво помог составить бюрократический запрос в министерство технологий. Но запрос был переправлен в Корпус внешней разведки ввиду того, что акритская технологическая база не имела изделий подобной функциональности. Полковник Орокин, ознакомившись с документом за подписью доктора Джоши, решил использовать тему «поляризованного стромбостетоскопа» как предлог для встречи с этой женщиной.

Мысль о Рамине не давала Орокину покоя еще с начала первой их встречи в «Кубе». Она была недурна собой, воспитана и, что не менее важно, умна. Но работа в Великих пустошах отнимала всё время полковника. Ему приходилось лично принимать участие в операциях Корпуса, работая непосредственно «в поле». Но теперь, когда внедренная агентура захватывала религиозное пространство одичалого социума, населяющего пустоши, а на столе Орокина лежал «аргумент» для Спектрата, курирующего сотрудников лаборатории, он все же решил встретиться с Раминой.

Первая их встреча, когда полковник вывез Рамину за пределы лаборатории Грэма, превратилась в какое — то чудесное шоу— путешествие по различным достопримечательностям Акрита. Рамина, отдающая всю себя работе, почувствовала, как её выдернули из царства бактерий и вернули в человеческую реальность, наполненную эмоциями. Они посетили Стеллу Истории, представляющую собой железобетонную конструкцию, уходящую в небо на полукилометровую высоту. Памятник располагался на небольшом островке, одиноко торчащем из озера Ричардсон. На барельефах конструкции были изображены различные исторические эпохи Акритской метрополии. Но Рамина не понимала связи между древними римлянами, изображенными у основания памятника, и современной эпохой метрополии, которую символизировал профиль Десятого Императора Брэндона Льюиса, выбитый на самом верху.

— Скажите, полковник, — произнесла Рамина, разглядывая подсвеченные летательными аппаратами барельефы, — вы действительно думаете, что Акрит был столицей римской империи до падения астероида?

— Конечно, нет. Но большинство моих сограждан, обманутых пропагандой, действительно в это верят… И не забывайте, доктор Джоши, в этом государстве пропаганда густо сдобрена насилием, поэтому людям с развитым инстинктом самосохранения приходится в это верить.

— Странно… — коротко резюмировала женщина.

— Что же вас удивляет?

— Удивляет то, что эти слова я слышу от человека, который является не последним агрегатом той государственной машины, о которой вы так нелестно отзываетесь.

— Да, вы безусловно правы, доктор Джоши. Но я не занимаюсь внутренней политикой, которая стала вотчиной одного единственного человека, чьи методы вызывают много вопросов. Я лишь защищаю рубежи метрополии, поэтому сфера интересов моего ведомства лежит за пределами данного государства. Поэтому слова, произнесенные ранее, никак не конфликтуют с понятием «государственный деятель», по крайней мере в моём случае. Впрочем, предлагаю продолжить нашу увлекательную беседу за ужином. Надеюсь, вы не против, доктор Джоши?

— Ну, если в блюдах нет идеологического подтекста, — Рамина улыбнулась, — то, пожалуй, я соглашусь…

— Нет, что вы, — обаятельность полковника проявлялась во всем, — это маленький семейный ресторанчик моего друга, а не сенатская столовая…

Ресторанчик «Неспокойный поплавок» оказался, по мнению Рамины, действительно замечательным. Здание, стилизованное под имеющий небольшой наклон поплавок, располагалось среди зеленых гирлянд, протянувшихся над террасой ресторана. Издалека, когда с озера дул ветер, вся эта растительная зелень начинала колебаться, отчего складывалось впечатление, что здание — поплавок действительно находится среди живых зеленых волн. Живописный вид на бирюзовую бухту дополняла длинная тень от скалы, за которую заходило слегка красноватое солнце. Полковник и его спутница расположились на открытой террасе, наслаждаясь вечерней прохладой. Чередуя рыбное ассорти с бутылочкой терпкого корнуэльского вина, они предавались беседе, пытаясь узнать друг о друге немного больше.

— В шестнадцать я потеряла родителей, которые пропали в одной из морских экспедиции в Тихом океане… Ещё я вдова. Мой муж погиб в своей лаборатории, создавая противоядие от вируса, эпидемия которого захлестнула Восточную Сибирь. Это случилось восемь лет тому назад. Что-то пошло не так… Я не знаю… В тот момент я была в исследовательской экспедиции, изучая органический фон в вымерших поселениях таёжных жителей… — воспоминания Рамины сделали её лицо печальным. — Я даже не видела труп мужа. Уже по прибытию в Хуанди мне лишь сообщили, что тело Михаила Ковалевского было дезактивировано вследствие заражения одним из образцов, отправленных мною из экспедиции… Можно сказать, что это я прислала мужу его смерть…

Конечно, полковник Орокин знал об этом. Досье на Рамину Джоши, полученное от одного из двух активных резидентов, работающих в городе Хуанди, лежало в верхнем ящике рабочего стола Орокина.

— Здесь нет вашей вины, — полковник попытался утешить Рамину, — иногда те риски, которые сопутствуют профессии, сбываются…

— Да, да, конечно… — Рамина улыбнулась, развеивая печальный момент, неожиданно возникший в этот чудесный, по её мнению, вечер. — Я все прекрасно понимаю… Скажите, полковник, а у вас есть семья?

— Нет… — Уэйн отрицательно покачал головой. — По роду своей деятельности я не сижу на одном месте. Видимо поэтому как— то не довелось устроить, так сказать, семейное гнездо. За время, прошедшее с момента нашей последней встречи, я был в метрополии всего три раза и то по служебной необходимости…

— А я, признаюсь честно, думала, выполните ли вы, полковник, своё обещание, данное мне в «Кубе»… — хмель ударил Рамине в голову и она, немного осмелев, решила пофлиртовать с этим седовласым мужчиной, который был старше её по возрасту. — Вы обещали пригласить меня на выступление труппы «Два арлекина», вы это помните?

— Конечно, доктор…

— Рамина… — черноволосая женщина поправила полковника, прикоснувшись и тут же убрав свою ладонь от его руки.

— Да, Рамина, я помню… — полковник восторженно посмотрел в зеленые глаза красивой иноземки. — Только я не могу сдержать своё обещание, так как труппа распалась, потеряв свою аудиторию со смертью самого преданного поклонника — Девятого Императора Мартина Храброго. Поэтому в качестве компенсации приглашаю вас в столичную гранд — оперу на премьеру «Буревестник», которая состоится через девять дней. Вы согласны принять моё приглашение?

— Да, полковник, если вы не забудете о цели нашей встречи… — Рамина прищурилась и хитро посмотрела на Орокина.

Полковник немного растерялся и непонимающе захлопал глазами.

— Поляризованный стромбостетоскоп, — напомнила она ему.

Услышав об этом медицинском приборе, Орокин утвердительно кивнул головой.

— У нас есть в наличии опытный образец, — произнес он. — Сегодня я улетаю на неделю по рабочим делам, но будьте уверены, послезавтра его доставят в вашу лабораторию…

— Полковник… Леди… — знакомый механический голос заставил Орокина обернуться.

Перед ним предстал хозяин ресторанчика — Вольт Эйккен. В его глазные впадины были вмонтированы титановые окуляры, которые постоянно меняли точку фокусировки, то увеличиваясь, то уменьшаясь в диаметре. Худая шея Вольта была «прошита» металлическими пластинами встроенного в районе кадыка динамика, из которого и раздавался характерный механический голос хозяина заведения.

— Добрый вечер, Вольт, — произнес в ответ Орокин.

— Вам понравились наши блюда? — учтиво поинтересовался Эйккен, двигая окулярами.

— Да, Вольт, спасибо, все было замечательно…

Хозяин услужливо откланялся и оставил полковника наедине со спутницей.

— Откуда ты его знаешь? — поинтересовалась Рамина, нарушив неловкую паузу.

— Интернат. Мы росли с ним вместе в одном из интернатов Иерихона. Не сказать, что мы тогда были друзьями, скорее, знакомыми. Вольт был на год старше меня, поэтому, когда мне стукнуло четырнадцать лет, и я оказался без цента на улицах Иерихона, он уже состоял в подростковой банде. Случайно встретив меня в тот день на улице, он, узнав, что я только что покинул интернат, дал мне кредитку и исчез так же внезапно, как и появился. Эта кредитка мне здорово помогла не попасть в какую-нибудь неприятную историю, пока я искал работу и жильё.

В следующий раз я увидел Вольта Эйккена спустя тридцать семь лет в своей приёмной, где он поднял феерический шум. Выглянув, я увидел слепого ветерана — инвалида, который яростно давил на кнопки небольшого синтезатора, снабженного тактильной азбукой. Динамик, включенный на всю доступную громкость, вещал механическим голосом о пролитой за родину крови, намотанных на танк кишках и подлых бюрократах. Проклиная «тыловых крыс», ветеран не забывал при этом позвякивать орденами, густо навешанными на военный китель. Я его тогда не сразу узнал — лицо и горло Вольта были иссечены осколками. Речь ветерана больше изобиловала тюремным жаргоном, нежели соответствовала армейскому сленгу, но мне стало безумно интересно, что нужно этому человеку, устроившему всю эту военную бутафорию.

Первое, что он спросил с помощью переносного синтезатора, не был ли я в государственном интернате № 15 города Иерихона. Услышав утвердительный ответ, ветеран назвал своё настоящее имя. Да, я его сразу же вспомнил. По словам Вольта, в прошлом он вел преступный образ жизни, пока после очередной отсидки не получил выстрел шрапнелью в лицо…

Орокин замолчал и, убрав вилкой небольшую кость с кусочка рыбного филе, положил его к себе в рот.

— Что же было дальше? — поинтересовалась Рамина.

— Дальше? — переспросил Орокин, проглотив кусок рыбы. — Дальше все было ещё ужаснее. У Вольта начались проблемы со здоровьем. Став инвалидом, он перестал быть нужным, и боссы, не задумываясь, выкинули его из преступной организации. Умирающего Вольта выходила одна женщина, которая, к тому же, сама была больна параличом.

Как ни странно, Эйккен не только сумел выжить, но и женился на своей спасительнице. Он стал зарабатывать себе на жизнь рыбной ловлей, ориентируясь слухом на звук колокольчика, а его жена Матильда занималась выращиванием цветов и декоративных растений. Через год у них появился сын, который при рождении получил имя Кевин. Слепой Вольт и полупарализованная Матильда кое-как сводили концы с концами, живя в полуразрушенной лачуге близ озера, но делали все, чтобы Кевин рос, окруженный любовью.

Когда их сын пошел в школу, радости родителей не было предела. Но после года обучения он перестал её посещать, мотивируя это тем, что «там больше учат имперские гимны и речевки, чем получают знания». «Мне нужно не так много времени, отец, — добавил тогда Кевин. — Думаю, лет через пять я дам тебе возможность снова увидеть этот мир…» Услышав это, Вольт расценил сказанное как издевательство и очень разозлился на своего шестилетнего сына, дав тому пощёчину. Но, несмотря на угрозы со стороны отца и причитания матери, Кевин перестал посещать школу. Он заперся в подвале дома и не открывал дверь, несмотря на просьбы родителей.

Посчитав Кевина трудным ребенком, слепой Вольт не стал устраивать жесткую диктатуру в отношении малолетнего сына. Периодически он слышал, как тот что-то тащил к себе в подвал с близлежащей свалки. К десяти годам Кевин окончательно замкнулся в себе. Он выходил из подвала лишь для того, чтобы чего-нибудь перекусить, а на все стенания матери отвечал бессвязными репликами. Так происходило до тех пор, пока к ним в лачугу не вломился Спектрат. Обвинив Кевина в неавторизованном доступе к информационным базам, тайная полиция увезла его в неизвестном направлении.

Вольт, убитый горем, решил обратиться ко мне за помощью. После Триумвирата моё имя было на слуху в метрополии, но Эйккен не знал достоверно, является ли глава Корпуса внешней разведки именно тем Уэйном Орокином, который был в государственном интернате вместе с ним…

Полковник прервался и, обратившись к официанту, попросил принести счет. Копаясь в кредитках, он услышал голос своей спутницы:

— Вы ему помогли?

— Разумеется, я вызволил его сына из Спектрата. Как оказалось, Кевин был далеко неординарной личностью. На мой вопрос о том, что его заставило взломать государственные базы, Кевин пожал плечами и посмотрел на меня как на недоумка, — полковник ухмыльнулся, вспомнив лицо Эйккена— младшего в тот момент. — «Конечно же, информация», — ответил мне тогда Кевин. Его интересовали наработки «Биомекс Корп» в области мягких вычислений. «Твоих ровесников явно не интересует подобная тема», — констатировал я, удивившись такому поведению мальчишки.

Пообщавшись с ним, я понял, что Кевин не просто кибер— хулиган, который, исходя из собственного тщеславия, решил показать всему остальному миру свои способности и самоутвердиться. Нет, Кевин сделал это с определенной целью — он пытался создать сложную биоконструкцию, которая бы вернула его отцу зрение и голос. И надо сказать, через год он завершил свой первый проект — протезы, которые вы, Рамина, могли сегодня видеть на Эйккене— старшем. Все те годы, когда родители Кевина думали, что он «немного того», сам Кевин занимался тем, что изучал точные дисциплины, закрывшись в подвале от остального мира. Этот малолетний гений просто «пожирал» академическую литературу. И на то, на что у обычного студента ушел бы год, у Кевина уходило чуть больше месяца.

Заинтересовавшись его способностями, я убедил Вольта отдать сына в Академию Акрита, которая готовила кадры для моего ведомства. Семейный бизнес, включающий этот ресторан, рыбную ферму и оранжерею, был куплен на деньги Кевина, который теперь работает на меня…

Возникший официант положил на столик небольшой поднос с встроенным картридером. Орокин, вынув из портмоне карту, нажал большим пальцем правой руки на дактилоскопическую поверхность кредитки и провел ею над подносом. Двойной писк означал то, что транзакция прошла успешно. Забрав поднос, официант откланялся, после чего удалился за колонну, которая поддерживала флористические гирлянды над открытой террасой. Встав, полковник протянул даме руку и помог ей подняться, после чего сопроводил Рамину в свой служебный автомобиль.

Когда машина оказалась внутри хорошо охраняемого периметра лаборатории Грэма, к ней подошел солдат и, козырнув рукой, передал полковнику планшет со световым пером. Поставив в таблице время прибытия и цель визита, Орокин помог спутнице выйти из машины и сопроводил её до дверей здания, на верхних этажах которого располагались апартаменты невольной пленницы.

— Вы как прекрасная принцесса из сказки, которую заточили на самом верху каменной башни орка по имени Грэм, — усмехнулся Орокин, посмотрев вверх. — Кстати, доктор Зигфрид Грэм, как и я, тоже покинет вас. Мы сегодня улетаем на… на одно мероприятие. Но, уверяю вас, к премьере «Буревестник», на которую вы уже приняли приглашение, я обязательно вернусь…

Поцеловав ручку Рамины, полковник поймал на себе её восхищенный взгляд. Закрыв за ней двери парадной, Орокин проследовал к машине. Усевшись на заднее сиденье, он приказал водителю следовать в аэропорт. Теперь, оставшись наедине с самим собой, полковник быстро переключился с амурных дел на детали предстоящей операции, которая должна была окончательно объединить племена Великих пустошей…

 

Глава 3. Идущие на смерть

Центральная площадь города Нанта была торжественно украшена штандартами и изображениями Десятого Императора Брэндона Льюиса, который изъявил желание посетить второй по величине город в метрополии. Толпы рабочих оборонных предприятий, которых согнали на встречу «по разнарядке сверху», стояли по окраинам площади, беседуя друг с другом о насущных проблемах. В воздухе пахло цветами, а вдоль ковровой дорожки, ведущей в здание мэрии, были установлены кадки с лавровыми деревьями — символом Императорского Дома. Внезапно по громкоговорителям, которыми были утыканы все близлежащие здания, раздалось:

— Всем приготовиться! Его Величество Император прибудет через три минуты!

Встречающие перестали разговаривать и принялись суетливо разворачивать транспаранты с изображенными на них торжественными лозунгами. Лозунги были разные. Начиная со стандартного «Слава Императорскому Дому!!!», заканчивая весьма экстравагантными вроде «Человеческое спасибо от солдатских вдов». Конечно же, имелось в виду «спасибо за материальную поддержку, которое оказывает государство», а не «спасибо за убитого супруга», как бы могли подумать некоторые «неправильные» граждане, но многие лозунги действительно были более чем пространны. Складывалось ощущение, что организаторы встречи сэкономили на хорошем спичрайтере, а сбереженные таким образом средства положили в собственный карман.

Транспаранты, до этого неподвижно застывшие, энергично задвигались, как только первая машина из кортежа показалась из — за угла.

— Ура — а — а, — разрезала тишину многоголосая толпа, встречая августейшую особу, сидящую в одном из черных лимузинов кортежа. — Аве, Император…

Среди встречавших было много людей с фотоаппаратами. Некоторые из них были аккредитованными журналистами, в то время как большая часть была сотрудниками Спектрата, запечатлевавшими на камеру людей, которые, по их мнению, «недостаточно выражают искреннюю радость». Поэтому толпа неистово ликовала, кидая вслед кортежу охапки лаврового листа в знак почета.

На крыльце здания мэрии, чьи остроконечные пики возвышались над площадью, Императора и его свиту встречал викарий Нанта Самюэль Граас, глава оружейного консорциума Говард Браун, мэр города Якоб Красовски и множество других бюрократов всех мастей, которые заполонили пространство около входа. Одетые в строгие, преимущественно черные костюмы, они подобострастно наблюдали, как из машин сопровождения выскочили гвардейцы и, встав в торжественные позы, создали живой коридор от императорского лимузина до встречающей элиты города Нанта.

Викарий, расположившись на нижней ступеньке крыльца мэрии, держал в руках бархатную подушку, на которой лежал золотой ключ с выбитым на ободке изречением на латыни «Aut Imperator, aut nihil». Согласно принятому ритуалу, викарий должен был вручить этот ключ августейшей особе, признавая последнего сюзереном.

Из лимузина вышел главнокомандующий армией и по совместительству глава Спектрата Алан Филипс, а вслед за ним показался и сам Император Льюис, чью голову украшал лавровый венок. Осмотревшись по сторонам, Император, приподняв квадратный подбородок, отстраненно помахал ликующей толпе, после чего, не спеша, двинулся в сторону викария Самюэля Грааса. Красный плащ Льюиса, на котором был изображен орел, расправивший крылья, величаво колыхался под дуновения теплого ветерка. За Императором, держа руки за спиной, следовал Филипс, сосредоточенно разглядывающий фасад здания мэрии.

— Ваше Императорское Величество, мы салютуем вам, — произнес викарий, склонив при этом голову.

— И я салютую вам, граждане метрополии, — надменно ответил ему Император, небрежно взяв с подушки золотой ключ.

Повертев его в руках, Льюис отдал его Филипсу, который, в свою очередь, передал ключ подскочившему адъютанту. Толпа бюрократов, даря лучезарные улыбки Императору, быстро организовала беспрепятственный проход до дверей мэрии, услужливо склонив головы.

— Каков план мероприятий на сегодня? — поинтересовался Император у викария, как только переступил порог мэрии.

— Сначала торжественный обед, Ваше Императорское Величество, — с подобострастием ответил Самюэль Граас, приглаживая кудри на своей голове, — потом отправка легионов от нашего города на войну, затем встреча с общественностью и обсуждение ряда вопросов…

— «Встреча с общественностью» будет происходить за торжественным обедом в вашем лице, — прервал викария Император, снимая коричневые замшевые перчатки. — У нас нет времени. Опять пришли плохие новости из Антарктики.

— Как пожелаете, Ваше Императорское Величество, — ответил викарий, показывая направление в зал приёмов, где уже был накрыт праздничный стол в честь приезда Императора…

* * *

Свет, проникающий в зал приёмов через цветные витражи, расположенные под самым потолком, минуя специально выставленные отражатели, рассеивался в пространстве, наполняя торжественно обставленное помещение причудливым контрастом. Вдоль янтарных стен располагались колонны из зеленоватого мрамора, которые подпирали высокий потолок зала. Основания колонн, как и потолок, были расписаны в стиле поздней римской культуры, существовавшей на заре цивилизации. По центру помещения, в воздухе которого витали запахи благовоний, стоял массивный прямоугольный стол, заставленный изысканными яствами. Восседающий на возвышении, в отличие от всех остальных, Брэндон Льюис неспешно поедал зажаренных перепелов, периодически вытирая рот влажной салфеткой.

Насытившись, Император принялся потягивать вино из кубка, вырезанного из цельного куска горного хрусталя. Справа от него сидел Алан Филипс, пытающийся с помощью ножа и вилки подцепить зеленый горошек, раскиданный по тарелке. По другую сторону стола сидело человек десять представителей элиты города. Один из них, глава оружейного консорциума Говард Браун, пытался изложить высоким гостям проблемы, связанные с реализацией проекта «Зевс»…

— Послушайте, — говорил он тучным голосом, — наши возможности на пределе. Мы не сможем реализовать проект «Зевс» в столь короткие сроки. Поверьте, Ваше Величество, это не наша проблема… Поставщики сырья не выполняют свои обязательства ввиду того, что в Антарктике за последние два месяца была потеряна часть горнодобывающей инфраструктуры, которая поставляла нам значительную долю редких металлов для наших потребностей. Если мы продолжим работать в ускоренном темпе над проектом «Зевс», то акритская армия, несущая сейчас значительные потери в живой силе и технике в Антарктике, не получит то вооружение, в котором очень нуждается…

— Не думайте об армии, это не ваша прерогатива, — перебил Брауна Алан Филипс, не отрываясь от еды. — Ваша задача реализовать орбитальный проект в кратчайшие сроки, согласно плану, одобренному нами ранее…

— Я думаю, мистер Филипс, — немного возмущенно произнес Говард, ища взглядом поддержки у Императора, — что окончательное решение по этому, так сказать болезненному вопросу, должны принимать не вы…

Император абсолютно никак не отреагировал на эти слова, в то время как Алан побелел от злости, бросив столовые приборы в тарелку.

— Ваше Императорское Величество, — произнес Филипс, повернув голову в сторону Льюиса. — Я, как главнокомандующий, рекомендую вам ввести военное положение на территории мэрии Нанта…

Члены делегации города удивленно переглянулись между собой. Император, поставив кубок на стол, непонимающе посмотрел на Филипса, который уже более настоятельным тоном повторил свою просьбу.

— Объявляю военное положение на территории этого здания, — произнес Император, окинув взглядом публику, сидевшую напротив.

Филипс провел языком по зубам, выковыривая остатки пищи.

— Браун, вы слышали, — утвердительно произнес Филипс. — Согласно Указу Его Величества за номером 2953, который был принят накануне, на территории, где действует военное положение, вся полнота власти переходит к главнокомандующему армией, кем я, собственно, и являюсь. Согласно власти, только что данной мне Императором, всех вас, кроме мистера Брауна…

Алан немного задумался.

— …пока… посылаю на хер…

Викарий испуганно посмотрел на мэра, который суетливо завертел головой. Филипс, поджав нижнюю губу, вскочил с места и, краснея от напряжения, во весь голос заорал:

— Я сказал: пошли вон, отсюда — а — а!!!

Увидев, что даже сам Император содрогнулся, делегация поспешила покинуть зал приёмов, оставив Говарда Брауна в гордом одиночестве. Как только дверь зала захлопнулась, Алан обратился к тучному чернокожему человеку, чьё тяжело забившееся сердце не предвещало его обладателю ничего хорошего.

— Мистер Браун, — произнес Филипс, складывая руки на груди, — может, вы думаете, что политические риски от поражения в Антарктике лягут на Корону?

Филипс широко улыбнулся и, выйдя из — за стола, продолжил:

— Мистер Браун, вы ошибаетесь… Корона превратит ваш консорциум в информационную клоаку и смоет весь позор провала на ваши головы посредством СМИ. Вы будете нести ответ как саботажники… Вы слышали меня, Браун?

Филипс повернул голову в сторону немного припотевшего Говарда.

— Я и Император прибыли сюда для более детального прояснения ситуации с затягиванием сроков по проекту, о чем вы заявили на последней видеоконференции… Послушайте, Браун, ваши танки, летательные аппараты и прочая техника не нужны армии. Ваше оружие бесполезно. Противник использует новую технологию, делая свои стратегические силы недоступными для наших орудий. Союзники используют некую машину, которая непонятным пока для нас образом выжигает электронику нашей техники, превращая оружие в кусок никчемного металла.

Наши парни сдерживают натиск за счет тяжелого стрелкового оружия и ледорубов. Прикрываясь метелью, они постоянно вступают в рукопашные схватки, приблизившись вплотную к оплотам врага. Только так нам пока ещё удаётся удерживать плацдарм в Антарктике. По сведению разведки, машина представляет собой полусферу с какими-то там огнями, диаметром около пяти метров… Браун?

Филипс, подойдя к Брауну, сел на стол рядом с ним, небрежно отодвинув пару блюд.

— Браун, вы понимаете, о чем я говорю?

— Да, — пробормотал Говард, — но даже если остановить все наши заводы, работающие сейчас на оборонный заказ, проект «Зевс» все равно не будет обеспечен на сто процентов…

— Обеспечим за счет гражданского сектора, — сухо отрезал Филипс. — Нет смысла тратить ресурсы на латание дыр в тонущем корабле под названием Антарктика. И пока наша живая сила имеется в достаточном количестве, она будет вгрызаться в ту холодную землю, лелея в мыслях, что где — то там, дома, Родина готовит решающий удар в самое сердце врага — город Хуанди. Без него Кайпианский союз — это шайка поселенцев, которые перегрызутся между собой за влияние в азиатском регионе. В поддержку терпящей бедствие армии Генштаб решил отправить три тяжелых имперских крейсера, на которых установлены плазменные орудия. Также, к удерживаемому плацдарму в Антарктике будет стянута значительная часть подводного флота. Так что прекращайте ваши размышления и переориентируйте все ресурсы на окончательную сборку и отладку рельсовой пушки… Нам как воздух необходимо это оружие…

— Я… Я понял вас, мистер Филипс, — произнес Говард, поймав на себе вопросительный взгляд главнокомандующего. — Мы обязательно дадим проекту «Зевс» полный приоритет…

* * *

На центральной площади перед мэрией Нанта проходил обряд возрождения павших в Антарктике легионов. На площади выстроилось огромное число резервистов, впопыхах собранных для формирования легиона. Чудовищные потери преследовали акритскую армию весь последний месяц, поэтому обескровленные в Антарктике войска требовали немедленного пополнения.

Император, взойдя на трибуну, молча, обвел взором стоящих по струнке солдат.

— Солдаты! — голос Императора, усиленный аппаратурой, прокатился по площади. — Я обращаюсь к вам от имени народа, который вырастил и воспитал вас. В это трудное для Империи время, когда безжалостный враг перешел в наступление, мы надеемся, что вы проявите отвагу и решительность в деле защиты интересов Родины. Надеемся, что вы не посрамите своего знамени и не отступите перед превосходящими силами противника, как это сделали павшие герои второго Нантийского легиона.

Сказав это, он повернулся к подскочившему адъютанту и бережно взял из его рук потрепанный в боях штандарт легиона — трехметровый бронзовый шест с усевшимся на верхушку орлом, расправившим крылья. С «жердочки», на которой разместилась железная скульптура, свисал алый стяг с изображением эмблемы метрополии — сжатым кулаком, от которого во все стороны расходились золотистые лучи. Под эмблемой стояла надпись: «Легион II Нантийский». Местами грязный, местами рваный от пуль, стяг горделиво развевался на ветру.

Многие смотрели на него как на символ несокрушимости имперского духа, но были и те, кто видел в нем тысячи павших, чьи изуродованные тела были наспех сожжены в передвижном крематории, расквартированном в местах боевых действий. Десятками тысяч они покидали суровый материк в виде урн с именами и выгравированными на бронзе боевыми заслугами павшего. Такие урны были в большинстве семей метрополии чем — то вроде священной реликвии, полученной от государства. Государственной пропагандой, с помощью средств массовой информации создавался образ урны как некой «ценности», полученной взамен живого человека.

Бессовестные журналисты любили показывать репортажи о некоей Милли Сью — 92–летней старушке, в чьём доме стоял сервант, наполненный 114 урнами. Это была вся её семья, включая мужа, сыновей, внуков и правнуков, павших в боях за интересы Империи. Старушка всегда мило улыбалась и, потчуя журналистов чаем, рассказывала про свою беззаботную жизнь. Рассказывала она и про поддержку государства, которое ей выделило новую квартиру, и о волонтёрах — сослуживцах её павших родственников, приносивших продукты на дом, когда старушка болела.

Но её перестали показывать после того, как к ней в гости пришел некий Боб Гливлен. Представившись сослуживцем её погибшего внука, он рассказал ей, что видел старушку в одной из передач по ТВ. Гость имел неосторожность слишком красочно описать ей смерть её родственника, отчего та, тронувшись умом, как поговаривали в народе, высыпала прах в суп самого Императора на каком — то государственном банкете. Причем, на уровне слухов, это поняли, когда монарх пожаловался на странный привкус экзотического блюда.

И теперь он, Десятый Император Брэндон Льюис, гордо осматривал тех, кто должен был погибнуть по его воле.

Ощущая себя на вершине «пищевой цепи социума», он, вдохновляя людей на подвиги словом, вручил легату Маркусу Агнею бронзовый штандарт.

— Славься, Император! Идущие на смерть приветствуют Тебя! — отчеканил возрождённый легион, выстроенный в шахматном порядке.

За всем этим наблюдал Алан Филипс, стоя чуть поодаль от остальной свиты. Щурясь от лучей солнца, он оглядывал выстроенных на площади добровольцев, которых непрестанно ковала государственная пропаганда.

— Сэр, — раздался возле его уха голос Эдуарда Ризотто — человека, возглавляющего местный окружной отдел Спектрата, — вы хотели меня видеть?

— А, это вы, Ризотто, — произнес Алан, посмотрев на обладателя голоса, — да, я хотел вас видеть. Ещё больше я хотел бы знать, что делал в Нанте полковник Уэйн Орокин на прошлой неделе. В отчете вы лишь вкратце упомянули о его приезде.

— Сэр, мы упустили полковника из вида… — подбирая слова, медленно произнес Эдуард. — Наше наружное наблюдение не справилось…

— Это вы не справились, Ризотто, — резко перебил говорившего Алан Филипс и, повернувшись, немигающим взглядом посмотрел тому в глаза. — Я не из тех, кто, как говорится, рубит с плеча, но вы, похоже, занимаете не своё место. Вам нужно было быть не начальником окружного отдела, а начальником команды наблюдения, которая, по вашим словам, и проморгала полковника. Если к следующему еженедельному отчету вы ничего не разузнаете, будьте уверены в том, что я отправлю вас работать в наружку в качестве рядового оперативника. Я всё сказал…

— Так точно, сэр, — выпалил Ризотто, прикладывая руку к черной фуражке.

Как только подчиненный оставил Алана в гордом одиночестве, тот, погрузившись в раздумья, стал наблюдать, как Император вручает очередной штандарт. «Орокин, — подумал про себя Алан, — что же ты здесь вынюхивал…» Со дня смерти Мартина Орокин не появлялся в Сенате и практически исчез из поля зрения Спектрата. Алан не сомневался в том, что Уэйн должен последовать вслед за Вудом, но было одно «но»…

Благодаря все тому же Мартину, который в бытность своего правления дал Уэйну Орокину возможность скрыть свою организацию от любых проверок со стороны государства, дабы избежать утечек информации, Корпус внешней разведки, де — факто существовавший на деньги бюджета, подчинялся лишь одному лицу — полковнику Орокину. Вся информация о проводимых операциях и агентуре была недоступна Спектрату, вследствие закрытости данных подобного рода. Увольнение полковника с занимаемой должности или попытка законодательно взять его структуру под контроль, явно вызовет у того опасения, что под него копают.

«Нет, нам нужен эффект неожиданности с продолжением… — кивнул головой Филипс, словно соглашаясь со своей мыслью. — Да, ведомство полковника работало на отлично и даже своевременно предупредило Генштаб о том, что в Антарктику силами союзников были переброшены новейшие виды наступательных вооружений, за которыми должна последовать массированная атака на оборонительные рубежи имперских войск, но теперь…»

Мысль Алана отвлекли пронесшиеся над площадью имперские штурмовики, чьи лихие пируэты были элементом начавшегося военного парада. Добровольцы четко чеканили шаг, отбивая черными сапогами монотонный ритм в унисон торжественному маршу.

«…Теперь компания в Антарктике почти проиграна, — Алан сжал кулаки за спиной. — Внешнее око государства, которое по неосмотрительности предыдущего Императора было приватизировано полковником, уже не сыграет никакой роли. Вернее, кое-какую роль ведомство полковника всё же сыграет, но явно не на моей стороне. Теперь нужно опасаться активизации внутренних врагов Империи, которая последует за потерей метрополией контроля над ресурсами Антарктики… В любом случае, пора выводить Орокина из игры… Тем более для этого всё уже подготовлено…»

 

Глава 4. Добро пожаловать в «Яму»

Эсмонд Мортис в сопровождении двух охранников следовал в административный блок «Социального лепрозория». В отличие от других заключенных, Эсмонд был одет в вольную одежду. Там, где он отбывал свой пятнадцатилетний срок за организацию преступного сообщества, это было большой привилегией. Да, заключенный с номером XX777XX имел намного больше возможностей по сравнению с «братьями по несчастью», так как был на хорошем счету у администрации тюремного комплекса. Он далеко не был ударником тяжелого шахтерского труда или активистом, который высматривал и сообщал охране о нарушителях дисциплины.

До своего заключения Эсмонд Мортис был главой преступного синдиката, который создал его отец — легенда преступного мира Эритеи — Рэкс Мортис. Мортис — старший оставил после своей смерти целую империю, интересы которой распространялись на азартные игры, торговлю наркотиками, проституцию, контрабанду, а также легализацию доходов, полученных преступным путем.

Когда Эсмонд был на свободе, он помогал начальнику тюрьмы Феликсу Груву реализовывать местным коммерсантам «неучтенку». «Неучтенкой» на местном жаргоне называли часть добытых в шахтах «Социального лепрозория» минералов, которая не проходила ни по каким бухгалтерским документам. Эта теневая схема приносила доход всем её участникам, делая их отношения более доверительными.

Но когда Мортис вляпался в историю с кристаллом Квинта, Спектрат отправил его за решетку, а местная верхушка полиции, которая получала взятки от Эсмонда за покровительство, благоразумно решила не вмешиваться в большую политику. Мортис, оказавшись в учреждении, которое возглавлял Феликс Грув, не стал «бывшим» партнером. Его преступные связи продолжали работать, несмотря на то, что физическое тело Эсмонда томилось в этой каменной преисподней.

Но заключение в тюрьме очень тяготило Мортиса. «Проклятый кристалл Квинта, — подумал он, следуя за охраной. — Ну спасибо тебе, папаша Рэкс». Эсмонд, разглядывая по пути обшарпанные стены тюремного комплекса, погрузился в воспоминания трехлетней давности, когда его отец — глава преступного синдиката Рэкс Мортис пребывал на смертном одре…

* * *

О том, что Рэкс Мортис является его отцом, Эсмонд узнал лишь после своего пятнадцатилетия. Об этом рассказала его мать Кира, которая когда — то была профессиональной воровкой, но, выйдя замуж за местного оптовика сельскохозяйственной продукции, покончила с преступным прошлым. Эсмонд, будучи трудным подростком, не нашел общий язык с отчимом, который по своей душевной доброте искренне хотел образумить пасынка, пытаясь приобщить его к семейному бизнесу. Но Мортис — младший, воспитанный в духе преступной романтики, всячески этому противился, считая честную жизнь уделом слабых.

Терпение Киры лопнуло, когда Эсмонд и его нетрезвые друзья покалечили отчима, сломав ему пару костей в пьяном угаре. «Хочешь быть преступником, тогда будь профессионалом, как твой отец, — произнесла она, вручая ему запечатанный сверток и конверт с письмом. — Но встретившись с трудностями такой жизни, никогда не смей жаловаться на судьбу, которую ты выбрал сам…» Кира, поцеловав сына на прощанье, отправила его к отцу на Эритею.

Но отец — худощавый чернокожий мужчина, на вид которому было лет пятьдесят, недоверчиво встретил своего отпрыска и, прочитав послание от Киры, даже произнес фразу:

— Интересно, с чего эта шлюха вдруг решила, что ты мой сын?

Однако он дал Эсмонду работу, взяв его в преступную бригаду своим телохранителем. Тогда Рэкс являлся правой рукой Безумного Гарольда, державшего в страхе северные районы Эритеи. На протяжении шести лет Эсмонд был рядовым боевиком, но после того как он героически схлопотал пулю, прикрыв Рэкса своим телом, отец всё же признал его как собственного сына.

После череды криминальных войн, прокатившихся по Эритее, врагам Безумного Гарольда всё же удалось отправить последнего к праотцам, взорвав его в собственном лимузине. Рэкс Мортис занял его место и заключил видимое перемирие. Но это было лишь передышкой, после которой Рэкс жестоко расправился с главарями конкурирующих кланов не без помощи своего сына.

Сколотив со временем свою преступную империю, Рэкс вернул спокойствие на улицы Эритеи, но его здоровье, подорванное в лагерях и тюрьмах, дало о себе знать. В последние дни своей жизни Рэкс вызвал к себе сына, и между ними состоялся серьёзный разговор…

Штаб — квартира группировки располагалась в пентхаусе с видом на север. Когда Эсмонд, вернувшись с Акрита, куда он отвозил солидную сумму тамошним высокопоставленным полицейским, поднялся к отцу, то увидел того совершенно разбитым стариком, которого уже мало интересовали проблемы его криминальной империи.

Рэкс, окруженный многочисленными охранниками— головорезами, восседал на роскошном кресле, которое было установлено на балконе. С балкона, расположенного на самом последнем этаже высотки, открывался чудесный вид на окрестности города. Увидев сына, он приказал всем покинуть помещение, оставшись с Эсмондом наедине. Возле кресла лежала опиумная трубка, с которой Рэкс не расставался последние месяцы. Сын присел рядом с отцом. Со стороны эта картина могла напоминать чудесную семейную идиллию. Стояла пасмурная погода, но без осадков. Теплый ветер обдувал сухожильного чернокожего старика, чья седина на висках говорила о его жизненном опыте, а отрезанная половина уха напоминала о тяжелой жизни профессионального преступника.

— Как ты, отец? — нарушил молчание Эсмонд.

— Отвратительно, — прохрипел Рэкс, укутавшись в накинутый на плечи верблюжий плед. — Так паршиво я себя чувствовал только тогда, когда назвал твою мать шлюхой, а тебя, поначалу, не принял как сына. Кира была первоклассной воровкой и даже поддерживала меня, когда я мотал свой первый срок за ограбление в «Яме».

Рэкс отбыл два срока в «Социальном лепрозории», который он всегда называл «Ямой». Описание этого места, со слов самого Рэкса Мортиса, сводилось к образному описанию гигантского унитаза, «в который тебя смывает любой ублюдок в судейской мантии».

— Я тут как — то размышлял, — продолжил старик после небольшого раздумья. — Кто мы и зачем живем на этой Земле? Оказывается, я никогда об этом особо не задумывался. Мне было… некогда, что ли… Вся моя жизнь напоминает какой-то жуткий боевик, со стрельбой, наркотиками, семейными неразберихами и пребыванием в «Яме». Я построил здесь свою империю и хочу, чтобы ты, Эсмонд, возглавил её после моей смерти…

— Я польщен, отец, — ответил Эсмонд.

— Ты не должен быть польщен, сын мой, ты должен осознавать то, на какую ступень ты ступаешь, — по — отечески поправил сына Рэкс. — Теперь ты — «царь горы». Другие члены синдиката обязательно попробуют тебя сбросить. Шерхан и Бритый Бо обязательно начнут сеять смуту среди других членов организации. Опять пойдёт война и передел сфер влияния… Поэтому после моей смерти мы провернем последнее дельце. Устрой похороны таким образом, чтобы эти два ублюдка оказались у моего гроба во время взрыва. Нашпигуй мой гроб взрывчаткой, и мы покажем им последний в их жизни фейерверк…

Старик улыбнулся и раскашлялся. Эсмонд не рад был этой идее и попытался откреститься от неё. Но отец разозлился и назвал его «молокососом, который не понимает, что поставлено на карту». Получив клятву от Эсмонда, что тот всё сделает как надо, старик успокоился и ровным тоном произнёс:

— Я делаю это для твоей защиты, сынок… Ты мне очень дорог, поэтому я должен позаботится о тебе после своей смерти… Кстати… — Рэкс достал из — за пазухи свёрток и передал его Мортису — младшему.

Эсмонд, развернув сверток, увидел старую небольшую коробку из — под конфет. Открыв её, он обнаружил внутри кристалл размером с ладонь ребенка. Сбоку и снизу кристалла виднелись потертые от времени микросхемки, впаянные в прозрачное тело артефакта.

— Что это? — с интересом спросил он, вертя в руках эту вещицу.

— Без понятия… — пожал плечами Рэкс. — Меня, когда я был младенцем, подкинули в одну бедную фермерскую семью, которая выращивала различные сельскохозяйственные культуры на юге округа Эритея в небольшом поселении. Несмотря на то, что в семье уже был ребенок, они приняли меня как родного… Мои приемные родители были небогаты, но очень добры ко мне и к моему, уже покойному сводному брату Джозефу. Но их сразила неизвестная болезнь. Мать, боясь, что мы тоже заболеем, отдала нам последние деньги и отправила к родственнице на Эритею, которая обещала устроить нас на горно — обогатительную фабрику рабочими. Но перед этим мать отдала мне этот кристалл и рассказала, что эта вещь была в корзине рядом со мной, когда меня подкинули. Мать была не образована и не понимала, что это такое, но сохранила его для меня.

Но по прибытию на Эритею нам стало не до кристалла. Когда родители умерли, родственница устроила нас на фабрику, но зарплату забирала себе, мотивируя это необходимой платой за еду и аренду подвала, в котором мы ютились.

Наевшись этого дерьма, мы с братом пустились во все тяжкие. Когда нас на Эритее объявили в розыск за налеты на ювелирные магазины, мы отправились в Пир, где я и познакомился с твоей матерью. Она должна была дернуть из кармана инкассатора ключи от электромобиля, а в нашу задачу входил сам угон.

Когда мы все — таки прилипли на очередном деле, нас отправили с братом в «Яму», где тот скончался от горной лихорадки. Тогда это ещё была сравнительно небольшая тюрьма, не то, что сейчас… Потом у меня была череда взлетов и падений. Я уже давно забыл о кристалле, который оставил у Киры, и о ней самой, пока не появился ты. Мой образ жизни не позволял поддерживать семейных отношений с твоей матерью, да и она сама не особо стремилась к этому. То, что у меня есть сын, я узнал из записки, которую ты мне принёс вместе с этим кристаллом, оставленным на сохранение у Киры.

Следующий срок я получил за кражу редкоземельных металлов прямо из — под носа местной полиции…

Рэкс усмехнулся и одобряюще закивал головой, вспоминая те славные дни, когда об этом деле трубили все газеты и телевидение. Когда его все же взяли, Рэкс Мортис стал очень знаменитой личностью в преступном мире. После второй отсидки его подтянул к себе местный гангстер по прозвищу Безумный Гарольд, и они вместе начали строить свою преступную империю, пока тот был жив.

— Потом были гангстерские войны, в которых мы с тобой вместе участвовали, когда ты был ещё подростком. Ты хорошо проявил себя, и я понял, что Кира тебя правильно воспитала. Ты прирожденный гангстер с жесткой, но хорошо продуманной хваткой. Ты весь в меня, сынок, — старик улыбнулся, обнажив искусственные ровные зубы. — Сегодня мне снилось, будто я умирал, но, вспомнив об этом кристалле, я неописуемо захотел жить, чтобы передать его тебе. Я до сих пор не знаю, что это за вещь. Возможно, она имеет какую — то ценность. По крайней мере, как семейная реликвия…

Но после взрыва на похоронах, когда Эсмонд предусмотрительно оказался за каменной колонной, он стал более прагматичен и не стал себя обязывать семейными традициями. Мортис — младший решил узнать, что это и какую ценность этот кристалл имеет, если её измерять в акритских долларах.

Эсмонд зашел в гости к знакомому оценщику и показал тому кристалл. Вальтер Хьюз — так звали оценщика, внимательно и долго разглядывал эту вещь. Внезапно его пальцы затряслись, и он, положив кристалл на стол, принялся разминать ладони.

— Похоже на кристалл памяти. Технология соответствует периоду прихода к власти Эрика Злого, может, на десяток лет раньше… — Вальтер как — то нервно покачал головой, не убирая свой взгляд от артефакта. — Довольно любопытная вещь…

Возможно, я найду на неё покупателя…

Через пару дней оценщик устроил Эсмонду встречу с человеком по имени Георг Кантор. Мортису приходилось слышать об этом человеке. Люди в его команде рассказывали, что Кантор оказывал помощь заключенным «Социального лепрозория», а также поддерживал их семьи на свободе. Многие из тех, кто освобождался, всегда могли обратиться к Георгу, который давал им работу на своих рудниках, платя за это хорошие деньги. Доход позволял многим остаться на свободе и не вляпаться в какую-нибудь сомнительную историю. Люди любили и уважали Георга, который вел скромный образ жизни у себя в усадьбе, несмотря на то, что владел богатейшими рудниками Аляскинского хребта.

Эсмонд, в сопровождении хорошо вооруженной охраны, прибыл в усадьбу Кантора вместе с оценщиком. Вальтер Хьюз постоянно озирался по сторонам и был какой-то возбужденный. Эсмонд с ухмылкой наблюдал, как Вальтер изрядно нервничает, отчего его маленькая голова вжималась в плечи. Когда они подъехали к ограде особняка, Вальтер нажал несколько кнопок на персональном интеграторе и произнёс:

— Мы подъехали, открывайте…

Через несколько минут железные ворота автоматически открылись, и лимузин, в сопровождении машины с охраной, въехал на территорию усадьбы. Как только машина пересекла периметр, в воздух взмыли роботизированные фонари и расположились вдоль дороги подобно плафонам, освещая процессии путь до особняка.

Когда Эсмонд вышел из машины, он увидел здание, построенное в необычном архитектурном стиле. Каркас дома гармонично сочетался со скалой, к которой он был пристроен, а его стены украшали вьющиеся растения, поднимавшиеся до самого верхнего третьего этажа. Оценщик, сопроводив Мортиса до дверей, остался на улице, составив компанию двум водителям.

На пороге дома Эсмонда и его головорезов встретил пожилой дворецкий.

— Добрый вечер, господа! Меня зовут Клаус, — произнёс он. — Проходите, прошу вас…

Дворецкий принял у гостей верхнюю одежду и, взяв чистый шелковый мешочек, попросил всех сдать оружие. Бандиты, переглянувшись между собой, посмотрели на своего босса.

— Это обязательное условие нашей встречи? — с пренебрежением спросил Эсмонд у дворецкого.

— Мистер Мортис, в этом доме лишь два человека — хозяин этого благородного дома и я. Лучшим оружием во время встречи с Георгом Кантором будет ваша речь, — аргументировал дворецкий и, поклонившись, выказал почтение.

Эсмонд усмехнулся, но всё — таки достал из — за пояса два пистолета и положил их в мешок. Остальные последовали его примеру. Рассадив гостей в холле, дворецкий обратился к Эсмонду:

— Мистер Мортис, Георг Кантор ждет вас у себя в кабинете…

Эсмонд вслед за дворецким поднялся на второй этаж и зашел в кабинет.

Кабинет был довольно скромно обставлен и больше напоминал библиотеку. Вдоль стен тянулись высокие шкафы, набитые книгами, а слева от входа располагался чайный столик с двумя креслами. На столе стоял чайник, изумрудная шкатулка с заваркой, две чашечки на серебряных блюдцах, а также различные сладости. Справа от дверей был установлен манекен в доспехах самурая, чья маска воинствующе уставилась на Эсмонда. У дальней стены стоял обычный, ничем не примечательный стол, заставленный различным оборудованием. За столом сидел статный человек высокого роста и что-то с интересом разглядывал, используя увеличительное стекло. Вытянутый овал лица Георга окаймляла черная шкиперская бородка. Одет он был в однотонный костюм синего цвета и светлую рубашку с жестким воротничком, верхняя пуговица которой была расстёгнута. Кабинет наполняли запахи табачного дыма и мягкий свет изящных софитов, свисающих с потолка.

После того как Эсмонд вошёл, Георг Кантор отложил в сторону увеличительный прибор и, встав, проследовал навстречу Мортису, протягивая руку.

— Мистер Мортис! Вот и вы! — воскликнул Георг, пожимая Эсмонду руку. — Искренне рад нашей встрече, присаживайтесь, пожалуйста…

Расположившись на креслах, стоящих возле чайного столика, Георг рассыпал по бокалам заварку и залил её кипятком. Потом он добавил желтого сиропа из одуванчиков и, тщательно размешав, пододвинул к Эсмонду одну из чашек.

— Вот, — указал Георг Кантор на одну из ваз со сладостями, — попробуйте. Необычайно вкусная штука — «рахат — лукум». Клаус вычитал рецепт в какой-то старинной книге. Кулинария — это его, так сказать, хобби…

Эсмонд взял предложенную сладость и положил в рот.

— Да, действительно вкусно, — согласился он и, немного погодя, добавил, — но я приехал сюда не за тем, чтобы дегустировать кулинарию вашего слуги, господин Кантор. Я здесь для того, чтобы совершить сделку. Сколько вы готовы заплатить за кристалл?

Георг молчал. Он отпил из чашки и, поставив её на место, откинулся в кресло. Погладив бородку, он произнёс:

— Это зависит от того, что содержится в этом кристалле памяти. Раз мы перешли к нашим делам, позвольте взглянуть на артефакт…

Эсмонд достал кристалл, завернутый в шелковый платок, и передал его Георгу. Тот рассмотрел его через увеличительное стекло и, встав с кресла, проследовал к своему столу. Установив кристалл на специальную подножку, Кантор совершил какие-то манипуляции в интерфейсе оборудования, после чего кристалл засветился холодным синим цветом.

— Отлично, по крайней мере, установка работает… — прокомментировал происходящее Георг.

Через некоторое время голография спроецировала в пространство полупрозрачный экран, на котором высветилось: «ИДЕТ ЗАГРУЗКА…» Секунд через двадцать на экране появилась следующая надпись:

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ АРХИВ АКРИТА

ХРАНИЛИЩЕ 25463-D

РАЗДЕЛ: «ИСТОРИЯ»

Дата создания 01 март 2545 г.

Ответственный: комендант Табулария Корнелий Пруст

Электронная подпись:

Эсмонд обратил внимание на то, как загорелись глаза у Георга Кантора. «Видимо этот кристалл настолько ценен для него, что здесь можно было бы заработать гораздо больше, чем я предполагал ранее…» — подумал про себя Мортис.

Георг, тем временем, перелистнул пару страниц и бегло ознакомился с содержимым. Выключив оборудование, он взял кристалл и сел обратно в кресло, расположенное возле чайного столика.

— Хорошая вещь, — сказал Кантор, возвращая артефакт владельцу, — я дам вам за неё полмиллиона акритских долларов.

Эсмонд сделал глоток чая и поставил кружку на столик. Сумма была внушительная, но в Мортисе уже взыграла жадность и азарт игры на повышение цены. Зажевав какую — то сладость, он посмотрел на Георга и произнес:

— Услышав вашу цену, мне захотелось проехать в столицу и узнать у тамошних коллекционеров, почему глубокоуважаемый Георг Кантор предлагает такую маленькую сумму за столь чудесную вещицу…

Георг, услышав это, с удивлением посмотрел на Эсмонда.

— Поверьте мне, мистер Мортис, вам не следует делать это. Коллекционеры Акрита ненадежные партнеры, а информация, полученная ими, обязательно попадёт в Спектрат, так как внутри кристалла находится то, о чем государственная власть предпочла бы умолчать. Это создаст вам лишь одни проблемы, мистер Мортис, — подытожил Кантор. — Скажите, сколько вы хотите получить за этот артефакт?

— Три миллиона будет достаточно, — Эсмонд сам удивился той сумме, которую озвучил, но вида не подал.

— Три миллиона вы явно не получите. Могу вам предложить максимум миллион.

— Я думаю, что сделка не состоится, — недовольным тоном произнес Мортис и, привстав с кресла, обозначил хозяину, что намеревается прервать встречу.

— Присядьте, мистер Мортис, прошу вас, — остановил гостя Кантор. — Я сейчас вам объясню кое-что…

Эсмонд, немного поколебавшись, все — таки присел.

— Вы уважаемый человек, мистер Мортис, и представляете серьёзную организацию. Именно из уважения к вам я удвоил цену. Скажу вам откровенно, в этой сделке я не являюсь частным лицом, а представляю группу единомышленников. Максимальная сумма, на которую меня уполномочили, равна одному миллиону. Это очень хорошие и справедливые деньги за кристалл, от которого, поверьте мне, мистер Мортис, многие в этой стране непременно пожелали бы избавиться без всякого вознаграждения из — за страха перед Спектратом. Добавлю, что у меня есть инструкции, согласно которым, невзирая на исход переговоров, я должен заполучить эту вещь. Это очень важно для нас, мистер Мортис…

— То есть, если я не соглашусь, вы заберете кристалл силой? — раздраженно произнёс Эсмонд, удивившись такому резкому повороту сюжета. — Господин Кантор, вы разве забыли о моих людях, сидящих в холле на первом этаже?

— А зачем мне о них думать? О них позаботится Клаус. Он уже рассадил ваших солдат на диване, как уток в тире…

— Клаус? Этот старый дворецкий? — Эсмонд рассмеялся, пытаясь поймать Кантора на блефе.

— Поверьте мне, мистер Мортис, — с улыбкой произнёс Георг, — Клаус не только крайне эффективный киллер, но и мастер мимикрии. Имея отличную позицию возле большой вазы, которую вы могли видеть в прихожей, Клаусу понадобится всего лишь шесть секунд, чтобы оставить вас без охраны, стреляя с обеих рук. Далее он ликвидирует двух водителей, разговаривающих возле клумбы перед особняком. Нам же с вами предстоит рукопашная схватка, итог которой будет непредсказуем. Даже в случае вашей победы надо мной, синдикат, который вы возглавляете, предпочтет слить вас, чтобы не участвовать в противостоянии с моими единомышленниками.

Кому это надо? Я же вам предлагаю хорошие деньги за этот кристалл. Да, возможно, ваше самолюбие, может, и пострадает, но пусть ваш разум остудит моя клятва в том, что об этом разговоре никто не узнает. Вы приехали ко мне, совершили сделку и уехали. Вашему авторитету в преступной организации не будет нанесено никакого ущерба… Всё, что для этого требуется, так это пожать мою руку, оставить кристалл Квинта, получить чек на депозит в миллион акритских долларов и сообщить своим людям, что оружие необходимо оставить ввиду проверок на дорогах…

Эсмонд недобро улыбнулся, но решил не устраивать войну. «Не сейчас…» — подумал он и пожал Георгу Кантору руку.

Получив чек, Эсмонд, в сопровождении хозяина усадьбы, спустился в холл на первый этаж. Дворецкий Клаус, руки которого были облачены в белые перчатки, стоял возле большой вазы и держал серебряный поднос. Когда Клаус увидел, что Мортис его внимательно изучает, он немного приподнял поднос и удовлетворил интерес Эсмонда двумя пистолетами, которые прижимал к днищу — по одному с обеих сторон. Охранники неподвижно сидели на диванах и лишь вертели головами, разглядывая просторный холл особняка, украшенный высокохудожественными картинами. «Действительно, ёбаные утки», — подумал про себя разозленный Эсмонд.

— Так, утки, — вслух произнес он, — звонил начальник полиции, сказал, что на дорогах облавы, так что оружие пока оставим в этом доме. По машинам…

Охранники переглянулись и, встав с диванов, последовали в прихожую за своим боссом. Клаус прошел в небольшую комнатку и вернулся с верхней одеждой гостей. Когда он передавал Эсмонду его эклиновое пальто, последний еле сдержался, чтобы не дать волю переполнявшему гневу.

Мортис накинул пальто, загадочно показал пальцем на пожилого дворецкого и, молча, вышел в прохладную ночь…

* * *

Раздавшийся рокот отразился от стен гигантского карьера и так ударил по слуху, что Эсмонд забыл, над чем раздумывал, машинально схватившись за уши. Охранников защищали шлемы, поэтому они даже не шелохнулись. Подняв голову, Эсмонд увидел конвойный «Левиафан», медленно опускающийся на дно карьера.

Запрыгнув в вагонетку на магнитной подушке, троица проследовала к административному корпусу, минуя прогулочные боксы. Пройдя кучу постов и локальных решеток, они, наконец, дошли до железной двери, на которой была прибита табличка «Тихо, идет допрос».

Охрана, впустив Мортиса внутрь, захлопнула за ним дверь. В комнате стоял стол, за которым сидели два человека: начальник тюремного комплекса Феликс Грув и… Эсмонд вначале не понял, кто тот — второй присутствующий… «Черты вроде знакомые, но…» — когда Эсмонд понял, что же его так обескуражило, он залился таким звонким смехом, что «незнакомец», одетый в полосатую тельняшку с закатанными рукавами и старые армейские штаны, даже немного привстал, с непониманием поглядывая на своего шефа.

— Я… Я… — не унимался от хохота Эсмонд Мортис, скатываясь в истерический смех между попытками набрать побольше воздуха в легкие. — Рыло, а ты ведь умеешь удивить, старик!

Главный надзиратель, которому уже было под пятьдесят, нахмурил густые, сросшиеся на переносице брови. Отдышавшись, Эсмонд произнес:

— Я вначале не понял, кто это, — Мортис показал пальцем на Рыло. — Твою мать, кто же тебе сделал такой чудовищный нос?

Вместо привычного, залепленного лейкопластырем носового отверстия, на физиономии Рыла присутствовал нос, явно сделанный кустарным способом где — то на промышленной зоне тюрьмы, отчего обладатель этой конструкции был похож на кабана со спиленными клыками.

— Они, что, сделали тебе нос из хлебного мякиша? — Эсмонд снова залился раскатистым хохотом.

Даже всегда невозмутимый начальник тюрьмы Феликс Грув невольно улыбнулся, наблюдая, как Эсмонд издевается над главным надзирателем. Но вспомнив, зачем он приказал привести сюда Мортиса, решил сменить тему.

— Присядь, Эсмонд, — произнес Грув, указывая взглядом на скамейку, расположенную напротив стола. — У нас к тебе серьёзный разговор.

Мортис проследовал к скамейке и присел, с улыбкой поглядывая на искусственный нос главного надзирателя. Грув одним движением руки пригладил чёрную прядь волос на голове и сразу же перешел к делу.

— Эсмонд, у нас есть к тебе деловое предложение. Вот… — с этими словами он достал из кармана мини — визуализатор и положил на стол, нажав перед этим несколько кнопок.

На поверхности визуализатора появилась выпуклая линза и, заиграв всеми цветами радуги, спроецировала в пространстве трехмерную модель тюремного комплекса, опутанного сетью тоннелей и шахт.

— Один наш специалист по геологоразведочным работам, — продолжил Феликс, — обнаружил эндогенное магматическое месторождение, богатое титаном, хромом, платиной, медью и никелем. На голографии, которая перед тобой, оно помечено сферой. К сожалению, наш специалист был крайне неосторожен и случайно упал в одну из шахт, видимо, запутавшись в системе тоннелей. Поэтому все, кто об этом знают, сейчас находятся в этой комнате…

Феликс Грув замолчал и обвел взглядом всех присутствующих. Эсмонд перестал кривить улыбку, пытаясь понять, к чему ведет свой монолог начальник тюрьмы. Рыло, молча, сидел, недружелюбно уставившись на Эсмонда.

— Эсмонд, твоя задача состоит в организации рабочей бригады, которая будет состоять из людей твоего квартала, умеющих держать язык за зубами. По документам бригаду припишут к общим работам, но добычу ценной породы она будет вести на нашем тайном месторождении. Дальше делаем всё по отработанной схеме — порода поднимается на поверхность как пустая, но в реалии будет попадать на заводы нашего бизнес-партнера. По моим подсчетам, этот денежный поток не иссякнет в течение десяти лет…

— Стоп, стоп, стоп, — затараторил Эсмонд, перебив начальника тюрьмы, — Десять лет? Феликс, ты это о чем? А как же наш договор, согласно которому я дал свидетельские показания на политическом процессе против Георга Кантора в обмен на своё освобождение? Этим, между прочим, я настроил против себя немало местных, которые попытаются перерезать мне глотку при любом удобном случае. Кантор уже почти полтора года как лежит в могиле, а я до сих пор ещё не выбрался из этой ямы…

Феликс Грув нахмурился.

— Эсмонд, ты договаривался с представителями Спектрата, а я лишь исполняю судебные решения, но не пересматриваю их. Это политика, Эсмонд, от которой я сам держусь подальше. Вот тебе мой совет — прояви благоразумие, иначе мы найдем другого человека для этой работы…

Последняя фраза звучала угрожающе, несмотря на добродушный тон начальника «Социального лепрозория». Мортис понял, что в случае отказа от данного предложения, он отправится из этой комнаты прямиком в ту заброшенную шахту, куда «случайно» упал специалист по геологоразведочным работам. «Поганые крысы», — подумал Эсмонд, рассматривая двух людей, сидевших напротив него. От осознания того, что его кинули, Мортис сжал кулаки под столом.

Но Эсмонд был далеко не дурак. Он прекрасно понимал бесправное положение заключенного «Социального лепрозория», поэтому не подал виду и принял правила навязываемой ему игры. Положив руки на стол и сцепив в «замок» пальцы, Эсмонд, пододвинувшись поближе, деловым тоном произнёс:

— Какова моя доля?

Услышав это, Феликс опустил нахмуренные брови и задумчиво посмотрел на потолок, будто ответ был именно там. Произведя в уме какие — то вычисления, Грув промолвил:

— Три процента…

— Три процента? — с удивлением воскликнул Эсмонд, — Феликс, а чем, по — твоему, я буду платить своим людям за молчание? Накинь хотя бы ещё пару процентов…

— Послушай, Эсмонд, половина денег уйдет на Акрит очень важным шишкам, которые обеспечивают мне покровительство и дают спокойно превращать труд заключенных в капитал, — парировал Грув, — но так уж и быть, ввиду наших давних отношений я накину тебе ещё один процент. Надеюсь, мы договорились?

Эсмонд откинулся на спинку стула и чуть заметно кивнул. Но на самом деле размер доли его совсем не волновал. Мортиса волновал тот пятнадцатилетний срок изоляции в «Социальном лепрозории», который ему вынес окружной суд Эритеи. После суда над Кантором, Мортис пребывал в уверенности, что его освободят, но сейчас… Сейчас он почувствовал, как пятнадцать лет изоляции легли тяжким грузом ему на плечи.

— Я рад, что мы все — таки пришли к обоюдовыгодному решению, — констатировал Грув, потирая ладони, — Рыло, сопроводи Эсмонда до его блока.

— Но мне нужно встречать этап. «Левиафан» уже приземлился в доке карьера…

— Ничего страшного, думаю, Эсмонд будет не против подышать свежим воздухом в прогулочном боксе, пока ты будешь немного занят, — Феликс посмотрел на Мортиса, который качнул головой, словно соглашаясь с мнением начальника тюрьмы.

Когда Рыло и Эсмонд вышли за дверь, главный надзиратель снял с лица протез и залепил носовую пазуху лейкопластырем.

— Давай, двигай, — грубо произнёс Рыло и, подтолкнув Мортиса вперед, пошёл за ним следом, петляя по коридорам административного блока.

Серые стены с облупленной краской дополнительно давили на Эсмонда, чьи мрачные мысли порождали внутренний гнев от осознания того, что ему придётся провести в этой преисподней оставшиеся тринадцать лет назначенного судом срока. Он шел словно в тумане, уворачиваясь от идущих навстречу работников тюрьмы. Мортис был подавлен и не обращал внимания на Рыло, который что-то бубнил себе под нос. Минут через двадцать они добрались до дока, расположенного на дне карьера, где приземлился «Левиафан».

Заперев Эсмонда в одном из прогулочных боксов, который представлял собой клетку площадью в двадцать квадратных метров, главный надзиратель направился к конвойному транспорту, отдавая по пути распоряжения многочисленной охране.

Эсмонд присел на скамейку и стал наблюдать, как из «Левиафана» цепочкой потянулись осужденные к строгой изоляции. Конвой выдавал каждому новоприбывшему комплект арестантской робы и ошейник с идентификационным номером заключенного. Местная публика прозвала эти ошейники «ожерелье Мартина Вуда» — в честь покойного Императора, при котором эти приборы стали массово использоваться в уголовно — исполнительной системе Акритской метрополии.

Ошейник позволял работникам тюрьмы нейтрализовать особо буйных индивидов высоким разрядом электричества. Сам Мортис не носил ошейник, как и арестантскую робу — это была одна из его многочисленных привилегий. Но он видел «подарок Мартина Вуда» в действии…

Как — то раз, группа арестантов из блока А внезапно напала с заточками на Эсмонда и его свиту, состоящую из пятерых заключенных. «Седьмая печать» каким — то образом узнала о том, что накануне Эсмонд встречался с заместителем главы Спектрата Кристофером Ли, посетившим «Социальный лепрозорий» в целях склонить Мортиса к сотрудничеству. Мортис не желал участвовать в политических разборках, но его вынудили, пообещав в обмен на показания против Георга Кантора освобождение из этой каменной ямы. В случае отказа Кристофер грозился перевести Эсмонда в карцер, в котором его найдут скончавшимся от сердечного приступа.

Тогда, во время покушения на свою жизнь, Эсмонд отделался лишь ранением в руку, но потерял четверых из своих людей. Подоспевшая охрана активировала ошейники, и нападавшие упали на землю, корчась в ужасных конвульсиях. На их лицах застыла гримаса боли, а некоторые даже опорожнили свои кишечники в арестантские штаны…

Эсмонд встал со скамейки прогулочного бокса и стал расхаживать взад — вперед. В нем бурлила злоба на самого себя. «Эти сектанты из «Седьмой печати», которым нечего было терять, умирали с улыбкой на устах за свои идеи, — подумал Эсмонд. — И они уж точно за оставшийся срок смогут перерезать мне горло. Их предводитель — Патрик Мендоза никогда не бросал слов на ветер и если пообещал меня прикончить, он обязательно добьётся своего…» И у Мортиса были все основания для того, чтобы так думать…

Да, Патрик Мендоза, негласный хозяин блока А, по мнению многих арестантов был нереально крут. Мендоза был от природы бунтарь и полностью асоциальный тип. Вот уже пять лет он сидел в карцере «Социального лепрозория», но был самым влиятельным человеком в среде заключенных. Охрана его очень боялась, и даже всемогущий Феликс Грув, с легкостью отправлявший заключенных на смерть, немного уважал его.

Мендоза был непреклонен в своих суждениях и был не прочь нагрубить администрации тюремного комплекса. Старожилы рассказывали, что Спектрат расправился с его семьёй, когда проводил операцию по захвату этого «нелояльного властям гражданина». Тогда выжил лишь его родной младший брат — Элай Мендоза, которого власти также приговорили к пожизненному заключению.

Но семь лет назад Рыло, занявший тогда должность главного надзирателя, решил самоутвердиться, спровоцировав Элая на нападение, после которого младшего брата Патрика превратили в «отбивную котлету». Когда Мендоза — старший увидел черное от гематом тело мертвого брата, он не проронил ни одной слезинки. Единственное, что сделал Патрик, так это поклялся отомстить всем причастным к его смерти. И он выполнил своё обещание… Почти… Все девять охранников, которые были причастны к убийству Элая, нашли свою ужасную смерть, будучи на свободе. Говорят, одного из них нашли распотрошенным, с выколотыми глазами и отрезанным языком, а другого обнаружили повешенным на собственной толстой кишке в общественном туалете.

Один Рыло был до сих пор жив. Но жив он был лишь потому, что узнав о клятве Патрика, перестал выходить на свободу. Да, с момента убийства Элая главный надзиратель никогда не поднимался на поверхность из карьера и был, по сути, таким же заключенным, как и все остальные, только с большими правами.

Так как Мендоза вел себя вызывающе на публике, Феликс Грув обязан был как — то отреагировать, чтобы не привлекать внимание контролирующих органов к своему учреждению. Люди освобождались и, выходя на свободу, могли невольно поделиться с кем — то о происходящем в тюремном комплексе. Мендоза громогласно ассоциировался с «Седьмой печатью», поэтому это уже была политика, которую курировал Спектрат.

А иметь дело с этой организацией Феликсу Груву, ох, как не хотелось. Он не только читал дела заключенных, но и видел задокументированные следы от пыток на телах осуждённых людей.

Феликс Грув был более осмотрителен в своих поступках и никогда не рисковал понапрасну. Он был деловым человеком, эффективно использующим возможности своего положения. Его больше интересовала прибыль, чем преследование неугодных режиму людей. Поэтому он не стремился нажить себе врагов и закулисно договорился с авторитетами блока «А», что лишь поместит Патрика в карцер, расположенный в трёх километрах под поверхностью земли, но неофициально даст добро, чтобы к нему поступало всё, в чем тот будет нуждаться. Это создало некий баланс сил, который устроил все стороны…

Эсмонд перестал расхаживать по прогулочному боксу и глубоко вздохнул. Снова присев на лавочку, он стал наблюдать, как заключенных выстроили в ровные шеренги, а Рыло, громко матерясь, пытался нагнать на новоприбывших побольше страху. По лицам осужденных Эсмонд бы без труда определил, кто здесь в первый раз, а кто бывал неоднократно.

После построения мимо клетки, в которой находился Эсмонд, побрели новоприбывшие. Тусклые обреченные физиономии напоминали Эсмонду о собственном сроке и он, выплёскивая гнев, с силой ударил ногой по железной решетке прогулочного бокса.

Вдруг, в толпе взгляд Эсмонда выхватил знакомые черты лица, которое украшали остроконечные уши. Эсмонд не поверил своим глазам, но, спохватившись, немедленно подскочил к решетке и, выпучив глаза, громко прокричал:

— Не может быть! Томас ДиАнжело собственной персоной! Добро пожаловать в «Яму», благородный ублюдок!

 

Глава 5. Грандиозный спектакль

Ночное небо Великих пустошей, чьи границы примыкали к южным рубежам Акритской метрополии, затянуло плотными облаками. Разведывательный корабль «Черная звезда», числившийся за главой Корпуса внешней разведки, бесшумно рассекал облачные сгустки, оставляя за собой небольшие завихрения. Немногочисленная команда корабля, которым командовал капитан Роберт Вачовски, заканчивала последние приготовления к очередному этапу операции «Ветхий завет». Но чтобы понять, что же представляло собой ведомство полковника Орокина, проведем небольшой экскурс в историю данного вопроса.

Возглавив в 2689 году Корпус внешней разведки, полковник столкнулся с хаосом, царящем в кабинетах ведомства. Государственные служащие при предыдущем начальстве умудрились создать подпольный рынок информации с оборотами в сотни миллионов акритских долларов. Засунув дела государственной важности на пыльные полки, предприимчивые агенты собирали хорошо оплачиваемую информацию и передавали её третьим лицам.

Став главою ведомства, полковник Орокин не стал поспешно рубить головы, многие из которых принадлежали знатным семействам метрополии. Вместо этого он внедрил своих доверенных агентов, среди которых был Роберт Вачовски, в группу, которая являлась связующим звеном между агентурой и заказчиками. Установив все элементы и связи сложившейся на тот момент коррупционной схемы, полковник стал тщательно анализировать всю проходящую информацию.

Основными заказчиками являлись влиятельные люди метрополии, собирающие компромат друг на друга. Однако Орокин прекрасно понимал, что такая информация не приведет к чисткам этой «авгиевой конюшни», в которую превратился Корпус внешней разведки. Девятый Император Вуд, который на тот момент правил государством, всячески поддерживал грызню между кланами, пытаясь создать «управляемый хаос». Поэтому Уэйн Орокин нуждался в особой информации, попадающей под статью о государственной измене. Наконец полковник нашел то, что искал.

Одна из южноамериканских группировок заказала тамошним агентам Корпуса разведывательные снимки предгорий Анд. Боевиков интересовала информация о районе, где укрепились вражеские силы. Агент сделал запрос в центр, который не только подготовил визуальный материал в виде снимков и голографических карт, но и выдал аналитический отчет, в котором указывалось вооружение, необходимое для захвата области. Последняя строка отчета содержала номер спутникового телефона, по которому можно было связаться с местным дилером оружия. Естественно, за такой «маркетинговый ход» предприимчивые дельцы разведывательного ведомства получали дополнительный бонус от южноамериканских дилеров, завязанных на военно— промышленный комплекс города Нанта.

Орокин, изучая снимки, приложенные к делу, отметил, что государственные служащие не удосужились даже заретушировать блокпост имперских войск, находящийся поблизости. Сделав запрос по этому блокпосту, полковник выяснил, что в недавнем времени его разнесли в щепки неопознанные вооруженные формирования. Вся собранная информация легла на стол Императора Мартина Вуда.

План полковника Орокина сработал. Ознакомившись с содержимым, Император импульсивно вскочил на ноги, ударив протезом руки по черной папке, на которой красовался гриф секретности. Используя отборный армейский мат, он приказал Орокину навести порядок в ведомстве, пообещав не вмешиваться в работу полковника.

Уэйн Орокин воспользовался этой ситуацией и разогнал старую гвардию Корпуса внешней разведки, проведя кардинальные реформы. Но коррупционеры не собирались без боя оставлять насиженные высокодоходные места. Императорский дворец наполнили различные «просители» и «решальщики», которые пытались задействовать свои связи. Но Император был непреклонен и очень злился, когда кто-нибудь из свиты пытался поднять тему, касающуюся ведомства, связанного с внешней разведкой. Даже глава Спектрата, потерявший вследствие проводимых реформ свою агентурную сеть в ведомстве Уэйна, несмотря на то, что имел непосредственное влияние на августейшую особу, получил отказ в аудиенции.

Орокин произвел чистку рядов и, окружив себя преданными людьми, перешел к организационным вопросам. Выбив хорошее финансирование из бюджета, он первым делом произвел техническое переоснащение организации, создав «Конус» — надежную систему сбора и анализа поступающей информации. Система «Конус» разрабатывалась таким образом, что позволяла управлять Корпусом даже в условиях военных действий на территории самой метрополии. Линия связи состояла из обширной группировки спутников, информацию с которой обрабатывал ЦСУ — центральный серверный узел, установленный на скоростном крейсере «Черная звезда». Оснащённый по последнему слову техники, этот крейсер выполнял функции мобильного штаба Корпуса внешней разведки. Посредством небольшого чемоданчика, нашпигованного различной аппаратурой, полковник Орокин имел возможность поддерживать связь с агентурной сетью из любой точки земного шара.

Строгий отбор кандидатов на службу во внешней разведке привел к «кадровому голоду». Основная масса претендентов, несмотря на наличие дипломов, оставляла желать лучшего в связи с тем, что тесты, проводимые при поступлении, выявляли существенные пробелы в знаниях соискателей. С этой проблемой полковник Орокин обратился к профессору Боргу, повстречав его на одном правительственном ужине, посвященном Дню коронации Девятого Императора. Максимилиан Борг — полноватый человек с крупным носом, чей высокий лоб был покрыт старческими морщинами, был не только известным ученым, но и являлся ректором Акритской Академии.

Профессор Борг, обладающий, несмотря на почтенный возраст, ясным мышлением, внимательно выслушал полковника и, отпив из бокала, посмотрел на него с оттенком подозрения.

— Что вы хотите от меня услышать, полковник? — профессор поправил очки на переносице, разглядывая собеседника сквозь линзы розоватого оттенка.

— Я хочу узнать вашу точку зрения на эту проблему…

Поправив цветастую бабочку, придававшую ему весьма экстравагантный вид, Максимилиан Борг улыбнулся и посмотрел в полупустой бокал.

— Я это прекрасно понимаю, — ответил он. — При всем моем уважении к вам, полковник, я не готов разговаривать с вами откровенно, так как сказанное мною в корне будет противоречить государственной доктрине. Не забывайте, на должность ректора Акритской Академии я был назначен предыдущим Императором Тиберием, которого теперь все называют Предателем. Поверьте, полковник Орокин, надо мной и так постоянно висит дамоклов меч моих недругов, поэтому говорить правду, тем более такому государственному человеку, как вы, мне кажется небезопасно…

— Даю вам слово профессор, что все сказанное останется между нами, — полковник прекрасно понял намек Максимилиана Борга.

Посмотрев на своего собеседника, профессор предложил выйти из душного зала, забитого высокопоставленными гостями. Оказавшись в императорском саду, они неспешно побрели вдоль тенистой аллеи.

— То, о чем вы мне поведали, — начал диалог Максимилиан, — меня, как человека, непосредственно связанного с учебным процессом, нисколько не удивляет. Но я ничего не могу поделать, когда ко мне заявляются высокопоставленные особы и требуют… Я подчеркну это полковник, именно требуют зачислить их чадо в Академию Акрита. В период власти Тиберия, который называл подобные вещи «государственной диверсией», я искоренил эту практику. Но после его свержения все встало на свои места. Поймите полковник, сама государственная система построена таким образом, что все высшие учебные заведения принимают, в основном, бездарей и лентяев, надеющихся на высокое положение своих родителей. Кроме того, они выказывают полное неуважение к преподавательскому составу, в открытую называя его плебсом.

Однажды я не выдержал хамского поведения отпрыска министра промышленности и исключил его из Академии. Кончилась эта история чередой двухнедельных допросов в Спектрате, где меня пытались уличить в преступных связях с Тиберием Предателем. Наконец меня отпустили, и то, только после того как я подписал документ о восстановлении этого наглеца. Знаете, где он сейчас? Получив подобными методами диплом с отличием, сынулька министра оказался заместителем генерального директора в одной из государственных корпораций. Скажите мне, полковник, что может сделать на благо нашего государства этот высокородный и невоспитанный бездельник?

— Я вас понимаю, профессор, — ответил Орокин, разглядывая фасады имперского дворца. — Но как исправить эту… отрицательную селекцию?

— Исправить? — Максимилиан Борг остановился и с удивлением посмотрел на полковника. — Поймите, Орокин, чтобы прекратить подобную вакханалию в учебном процессе, нужна не только воля Императора, но и социальные программы, позволяющие действительно одаренным детям занять место в социальном лифте, который сейчас работает лишь на элиту метрополии. Но элита, погрязшая в коррупции и выяснении отношений между собой, не способна воспитать будущие поколения в подлинном понимании своих прав и обязанностей. Элита постепенно деградирует, оставляя за собой не великие свершения, а благодатный компост для семян будущей анархии…

Полковник, неспешно шагая по аллее, задумался над словами профессора Борга.

— Судя по вашим словам, — начал Орокин, — вы предрекаете нашему государству скорую погибель?

— Я тут совершенно не причем, — парировал профессор, пытаясь понять, к чему клонит его собеседник. — Об этом свидетельствует сама история…

— Какая именно история? — полковник украдкой посмотрел на ученого.

— В смысле? — голос профессора выдал нотки волнения, будто он проговорился о чем — то недопустимом.

— Какую историю вы имеете в виду? Историю, придуманную Эриком Злым или же историю Паноптикума?

Услышав о Паноптикуме, Максимилиан сделал озадаченное лицо.

— Позвольте, полковник, я не понимаю, о чем вы говорите, — профессор поймал себя на мысли, что он чересчур болтлив.

— Вы всё прекрасно понимаете, профессор. Я дал вам слово офицера, поэтому можете говорить со мною откровенно, — ровный голос Орокина придал ректору Академии немного уверенности, хотя тот все же не решился дать ответ на поставленный полковником вопрос.

Наблюдая за растерянностью профессора, лицо которого приняло непонимающий вид, полковник решил не давить и задал другой вопрос:

— Скажите, профессор Борг, если я найду финансирование, могу ли я на базе вашей Академии организовать закрытую кузницу кадров для Корпуса внешней разведки? В качестве награды я обещаю вам рассказать о Паноптикуме. Все — таки я имею высший уровень допуска к секретной информации…

Профессор оценил тактичность полковника Орокина и, кивнув, загадочно улыбнулся.

— Я предоставлю вам лучших специалистов для столь благородного дела, — произнес он.

— Тогда позвольте пожать вам руку, уважаемый профессор, — Уэйн Орокин протянул ладонь.

Рукопожатие положило начало дружеским отношениям, которые в итоге повлияют на весь ход истории Акритской метрополии. Но вернемся из исторического экскурса в настоящее, где Корпус внешней разведки, укомплектованный лучшими кадрами, представлял собой высокотехнологичную разведывательную сеть, опутывавшую весь земной шар. Со дня основания кузницы кадров для нужд своего ведомства, полковник Орокин уделял немало времени поиску одаренных детей во всех уголках земного шара. Дети, выросшие под патронажем академиков, становились высококлассными специалистами своего дела. Благодаря эффективному подходу к организации, ведомство полковника спасло сотни тысяч жизней военнослужащих и гражданских лиц Акритской метрополии.

* * *

Полковник Орокин стоял в медицинском отсеке «Черной звезды», чей темный корпус, сделанный из сверхпрочных сплавов, неподвижно завис в десяти километрах над выжженной землей Великих пустошей. Склонившись над колыбелью, расположенной в центре отсека, полковник разглядывал белокожего младенца, чьи пухлые ручки тянулись к подвешенным над кроваткой бубенцам.

— Ну, что, агент Джошуа, — ласково произнес полковник, — ты готов встретить папу?

Орокин провел пальцем по бубенцам, после чего лазарет наполнился приятным переливающимся звоном. Младенец улыбнулся, отчего на его розовых щечках появились ямочки. «Какая искренняя и открытая улыбка… Настоящая редкость в этом обезумевшем мире…» — отметил про себя Уэйн и, улыбнувшись в ответ, аккуратно взял ребенка на руки.

— Пойдем, Джошуа, посмотрим твои будущие владения…

Подойдя к иллюминатору, полковник оперся плечом на стену и, поддерживая голову младенца, дал тому посмотреть в окошко. За бортом корабля темная беззвездная ночь заключила в свои объятья североамериканский континент. Голубые глаза Джошуа раскрылись, словно от удивления. Он сжал пальцы в маленький кулачек и засунул его в свой рот.

— Там ждет тебя новая семья, Джошуа, — задумчиво произнес полковник. — Это лучше, чем государственный интернат, поверь мне…

Выросший в интернате округа Иерихон, полковник знал, о чем говорил. Рабский детский труд на сельскохозяйственных полях, отвратительная казенная кормежка и отсутствие элементарных средств гигиены — это только небольшой перечень того, как государство заботилось о сиротах, которых, собственно говоря, оно и плодило, заливая кровью их родителей поля многочисленных сражений.

Заботливо положив младенца обратно в колыбель, полковник нажал на кнопку персонального интегратора, расположенного на левой руке.

— Роберт, сообщите мне об уровне готовности операции «Наследник»…

— Полковник, всё готово, ждем ваших указаний, — раздался из динамика голос капитана «Черной звезды».

— Хорошо, — произнес Орокин и, посмотрев на часы, добавил. — Ровно в 2:00 занимайте оговоренную точку и начинайте подавать сигнал нашей агентуре. Конец связи.

— Так точно, полковник, — ответил Роберт.

Уэйн, поправив рукав военного кителя, проследовал в соседний отсек. Там находились два члена экипажа — техник Айзек Фрэй и бортовой врач Америго Эйнауди. Окружив стол, на котором стояла переносная люлька, богато отделанная камнями и золотом, они о чем — то тихо беседовали. Айзек проводил какие — то манипуляции с люлькой, копаясь в её корпусе, в то время как бортовой врач с интересом следил за его работой.

— Ну как, — поинтересовался полковник, — вы внесли коррективы в конструкцию?

Молодой техник обернулся на раздавшийся за спиной голос и, увидев Орокина, удовлетворительно кивнул головой.

— Все готово, полковник, согласно вашим пожеланиям. — Айзек поставил люльку в исходное положение, закрыв заслонкой небольшое отверстие, из которого торчали тоненькие провода.

— Смотрите…

Нажав на кнопку своего интегратора, Айзек запустил светодиодную подсветку люльки, которая стала создавать красочную иллюминацию, мигая разноцветными огоньками.

— Неплохо, — констатировал Уэйн Орокин, наблюдая, как свет преломляется в драгоценных камнях. — Айзек, продемонстрируй голографические эффекты…

Техник, перебирая пальцами по сенсору интегратора, выполнил просьбу полковника. В воздухе появился еле заметный туман, который стремительно сжался, превратившись в белого голубя. Голубь, махая крыльями, уселся на край люльки, держа в клюве белую розу.

— Хорошая работа, Айзек, — промолвил полковник. — Сколько эффектов ты заложил в программу голографического проектора?

— Двадцать. Но программу можно менять и в удаленном режиме…

Убедившись, что все идет по намеченному плану, полковник проследовал по стальным коридорам «Черной звезды» в свою каюту, расположенную на второй палубе.

Каюта представляла собой довольно стиснутое помещение со скромным убранством. Покопавшись в шкафу, Орокин разложил на кровати серый балахон, холщовую сумку с объемной книгой, четки, старые сандалии и желтые бусы с металлической пластиной, которые Орокину в знак своего уважения подарил вождь Желтый Червь. Роль пастыря требовала определенной подготовки, поэтому полковник, расстегнув верхнюю пуговицу на военном кителе, подошел к иллюминатору и, закрыв глаза, стал обдумывать начало предстоящего спектакля…

* * *

Но это было далеко не начало спектакля. Это была лишь одна из запланированных сцен того грандиозного представления, который срежиссировал аналитический отдел Корпуса внешней разведки…

Начало этому было положено более трех лет назад, когда Великие пустоши наводнили незнакомцы в серых балахонах, проповедовавшие культ единого бога. Племена по — разному реагировали на их появление. Некоторые из агентов заканчивали свою жизнь страшной казнью, распространённой на территории великих пустошей. Жертву разрывали на части при помощи крупного рогатого скота, а после, по окровавленным останкам прогоняли табун лошадей, превращая землю в кровавую кашу. Затем появлялись местные служители различных культов, собиравшие эту кроваво грязную массу в различные емкости, предназначенные для магических ритуалов.

Но все же это были единичные случаи, когда группа поддержки, курировавшая агентурную сеть, не успевала, по стечению обстоятельств, предотвратить смерть агента. Обычно хватало громкого рокота из корабля поддержки и пары зажаренных лазером коров, чтобы придать авторитет словам попавших в беду пастырей — агентов.

Проблемы с внедрением агентов возникали в самом начале, во времена тестовой высадки. Но потом, когда первая волна закрепилась на территории, новости, передающиеся среди племен Великой пустоши, стали пестрить рассказами о северных иноземцах, разговаривающих с духами. Но пастыри не только разговаривали. Иноземцы обладали обширными познаниями в знахарской магии и даже, как рассказывали друг другу обитатели этих мест, могли находить воду. Это автоматически делало их очень уважаемыми людьми, которых всегда были рады видеть на собраниях, где решалась судьба племени.

Постепенно, разрабатываемая Корпусом территория была полностью охвачена отлично законспирированной агентурной сетью, к голосу которой всегда уважительно прислушивались в племенах. Используя встроенный в «священную книгу» передатчик, агенты связывались с центром и получали оттуда набор директив, соответствующий общей концепции программы «Ветхий завет». За основу продвигаемого в племенах культа была взята книга древних христиан — «Ветхий завет», повествование которой изобиловало сценами насилия, столь знакомыми жителям этих мест. Правда, аналитический отдел внешней разведки детально «доработал» содержание книги, сшив «магическими нитками» повествование с наблюдаемой реальностью. К примеру, там описывались «железные птицы, приносящие пророков господа Саваофа на своих крыльях», и множество других пророчеств, половина из которых предрекала рождение в пустошах богочеловека по имени Джошуа.

Два года кропотливой работы позволили, наконец, определить ту кандидатуру, которая, по плану полковника, должна была объединить разрозненные и многочисленные племена Великих пустошей. Вождь по имени Желтый Червь был выбран не случайно. По выводам аналитического отдела, этот человек обладал необходимым набором качеств и, что самое главное, его имя постоянно фигурировало в местном информационном поле. Союзники рассказывали о великих подвигах этого героя, а его враги связывали его успехи с темными силами. Как бы то ни было, но Желтый Червь, говоря языком информационного пиара, был знаковой фигурой для людей и мутантов тех мест.

Полковник Орокин в роли пастыря сумел расположить к себе Желтого Червя, после чего покинул племя, сославшись на откровения, полученные, якобы, от господа Саваофа. Агент Данбар, закрепленный за племенем Желтого Червя, изучив быт и обычаи местных, немедленно приступил к активным действиям. Узнав о том, что вождь готовит военный поход против навадийских племен, населявших запад Великих пустошей, Дан бар присоединился к отряду, предусмотрительно проинформировав об этом центр. Группа прикрытия, состоящая из двух беспилотных штурмовиков, неустанно следовала за отрядом Желтого Червя.

Но навадийские племена, получив предупреждение о надвигающейся угрозе, объединились и выступили единым фронтом, окружив немногочисленный карательный отряд вождя в ущелье под названием Змеиное Логово. Множество навадийских воинов, чьи загорелые тела покрывала устрашающая боевая раскраска, делали неприличные жесты в сторону Желтого Червя и крыли его бранными словами под общий хохот. Вождь в ответ лишь прищурился и сплюнул на землю, выказывая полное презрение к превосходящим силам противника. Ругательства беспокоили его гораздо меньше, нежели два рогатых чудовища, запряженных в конструкцию наподобие большой колесницы. Лотары — животные, похожие на покрытых шерстью быков — переростков, трясли головами и, выпуская пар из ноздрей, готовились затоптать окруженный отряд, загораживая единственный проход между скал Змеиного Логова.

Погладив густую бороду, вождь, восседая верхом на скакуне, повернул голову в сторону спешившегося Данбара.

— Ну, жрец, — произнес Желтый Червь, обматывая длинной чёрной косой собственную шею, — что нам подскажут боги?

— Не боги, — молодое лицо Данбара, покрытое двухнедельной щетиной, излучало полную уверенность, — а Бог. Бог един, великий вождь, и имя Его Саваоф! Он услышит наши молитвы и пошлет кару на неверных…

Произнеся эти слова, Данбар ударил в землю посохом, который, воткнувшись, начал подавать невидимый сигнал беспилотникам, кружившим над ущельем на недосягаемой зрению высоте. Получив сигнал к атаке, бортовые компьютеры, ориентируясь на координаты, определили защитную зону в радиусе двадцати метров от точки сигнала.

— Праведные воины, — громко выкрикнул Данбар, обращаясь к соплеменникам вождя, — Господь не оставит своих верных чад! Обратим наши молитвы к тому, кто есть Начало и Конец всего!

Сложив в молитве руки перед собой, Данбар посмотрел на Желтого Червя, который, хоть и недоверчиво, но все же повторил ритуальные действия пастыря. Остальные последовали примеру вождя.

Данбар стал произносить слова молитвы, громко выговаривая каждое слово. Навадийские войны, зажавшие отряд Желтого Червя в ущелье, перестали шуметь, наблюдая за этим действием. Они озадаченно переглядывались между собой, пока один из их предводителей не решился прекратить эту вакханалию. Вынув из ножен меч, он неистово закричал и ринулся вперед, подавая пример другим. Желтый Червь моментально среагировал, сняв с седла лук. Привычным движением он вложил стрелу и натянул тетиву…

Но выстрелить он не успел. Земля вокруг отряда внезапно стала взмывать в воздух. Раздавшиеся раскаты грома так перепугали лошадей, что они, повалив своих седоков на землю, принялись метаться в возникшей суматохе. Желтый Червь натянул поводья вставшего на дыбы скакуна и чтобы не свалиться ему под копыта, со всей силы ударил животное кулаком по голове. Скакун пару раз дернулся и рухнул наземь. Сняв с крупа лошади двухсторонний боевой топор, вождь попытался сориентироваться в облаке пыли, каменных осколков и оглушительных взрывов…

Когда пыль немного улеглась, соплеменники Желтого Червя увидели последствия «кары небесной», за которой скрывались беспилотные летательные аппараты Корпуса внешней разведки. Повсюду лежали окровавленные трупы навадийцев с оторванными конечностями и посеченными осколками телами. Некоторые из них еще подавали признаки жизни, пребывая в шоковом состоянии, но «праведные воины» сразу же отправляли их в загробный мир, используя разнообразное холодное оружие. Один из снарядов беспилотника попал прямиком в рогатое чудовище, превратив его огромное тело в развалившийся фарш. Второй бык — переросток лежал на боку, тяжело и часто дыша. Осколок оставил в его брюхе огромную зияющую рану. Из раны на обожженную огнем землю вывалились внутренности, привлекавшие тучи больших жирных мух.

Желтый Червь широко улыбался, созерцая эту ужасную картину. Подойдя к огромной голове лотара, вождь помакал пальцы в рану и помазал кровью чудовища свой лоб. Далее он достал кинжал и срезал с подбородка умирающего животного длинную прядь жестких волос. Подойдя к Данбару, который осматривал раненых соплеменников, вождь повязал ему на руку часть пряди. Оставшуюся часть он повязал на свою руку и, обратив свой взор к небесам, громогласно, почти ликуя, произнес:

— Во славу твою, Саваоф, я воздвигну великие капища, которых не видывали эти земли… — взяв Данбара за руку, он поднял её. — А твоего жреца нареку братом своим и дам ему половину того, что имею сам…

Слова вождя были пропитаны экзальтированной искренностью, граничащей с религиозным экстазом. Несмотря на то, что три человека из отряда погибли — двоих задавили лошади, а одному размозжило череп отлетевшим камнем, Данбар добился того эффекта, на который рассчитывал. Теперь он стал не только полноправным членом племени, но и правою рукою Желтого Червя, который после этого похода постоянно советовался с божеством, посредством обращения к своему названному брату Данбару.

Получив власть над вождем, Корпус перешел к следующему акту.

Агентурная сеть, опутавшая Великие пустоши, стала способствовать распространению информации о богоизбранности победителя навадийских племен — Желтого Червя. Пастыри — агенты указывали на пророчества «Ветхого завета», которые возвещали о скором пришествии мессии. «… Три ярких звезды, которые зажгутся на темном небосводе, укажут путь к богочеловеку, — рассказывали они на племенных советах. — Мессия есть физическое воплощение договора между племенами и Господом Саваофом…»

Тем временем Данбар получил инструкции из центра, согласно которым ему нужно было доставить Желтого Червя в указанную точку, причем, одного. На следующий день он посетил шатер вождя, разыграв там сцену с потерей сознания и закатыванием белков глаз.

— Брат, — вскричал Желтый Червь и бросился к упавшему на выцветшую циновку Данбару, — что с тобой!?

С Данбаром было все в порядке, но он, тем не менее, умудрился театрально пустить слюни, выпачкав ворот своего балахона.

— Откровение… — чуть слышно прошептал Данбар. — Я… Мы… Мы должны последовать за зовом Господа, брат… Нам нужно собираться в путь, где ты встретишь Ангела во плоти…

Ничего не поняв из сказанного, вождь всё же послушал Данбара. Этим же вечером, снарядив повозку, они отправились в путь, коротая дорогу изучением «Ветхого завета». Решив заночевать возле двуглавой горы, путники разложили припасы и принялись утолять голод, поедая вяленое мясо. Согласно инструкциям, Данбар добавил в вино сильнодействующее снотворное и предложил хмельного напитка своему компаньону. Выпив вина, вождь почувствовал небывалую усталость и постепенно свалился в сон.

Убедившись, что объект крепко спит, Данбар достал книгу и провел по определенным символам пальцем. Положив фолиант на пол, он приподнял толстую обложку и закрепил её в вертикальном положении. Внутренняя сторона обложки засветилась призрачным светом, и на её поверхности возникло лицо Роберта Вачовски.

— Оператор, — негромко произнес Данбар, — объект, согласно вашим директивам, находится в состоянии глубокого сна. Присылайте борт…

Агенты, прибывшие на эвакуационном модуле, грубо схватили спящего вождя за руки и, приложив немало усилий, все — таки запихали его тяжелое тело внутрь летательного аппарата. Как только Желтый Червь, пребывающий в бессознательном состоянии, был доставлен на корабль, «Черная звезда» бесшумно устремилась к уходящему горизонту…

Когда Желтый Червь очнулся, он не сразу совладал со своим телом. Беспомощно озираясь по сторонам, вождь пытался понять, где же он находится. Его загорелое, абсолютно голое тело лежало на широкой кровати, утопая в нежных шелковых подушках. Кровать стояла под золотистым открытым шатром, который располагался на небольшом островке посреди круглого озера. Озеро образовалось в результате скопления воды в жерле давно потухшего вулкана. Скалы, окружающие кромку озера, вздымались на высоту пятидесяти метров, защищая тем самым зеркальную поверхность воды от малейшего дуновения ветерка. Солнце стояло в зените, а его лучи, придававшие чистой воде свойство прозрачности, открывали красочные тайны подводного мира озера. Длинные водоросли, растущие с невидимой глубины, неподвижно застыли в толще воды, продуцируя мягкий зеленоватый свет. Подводные леса населяли стайки цветных рыбок, следующих друг за другом в каком — то загадочном ритме, наполняя озеро непрерывным движением.

Наконец вождь окончательно пришел в себя и, присев на краешек высокой кровати, свесил ноги. Квадратный шатер был натянут между четырьмя деревьями, чьи витиеватые кроны давали тень маленькому островку, служа пристанищем для мириад полупрозрачных бабочек, которые бесшумно летали над водами озера, дополняя и без того чудесный пейзаж своим присутствием.

Встав, вождь почувствовал, как его ступни погрузились в мягкие бархатные ковры, расстеленные на полу шатра. Недалеко от кровати, прямо в воздухе, завис хрустальный поднос, заваленный различными невиданными яствами. Это заинтересовало вождя. Подойдя к левитирующему подносу, Желтый Червь, не переставая удивляться наблюдаемому явлению, обошел его со всех сторон. Он даже попробовал сдвинуть поднос в сторону, но из этой затеи ничего не вышло. Взяв диковинный фрукт, вождь откусил кусок и, почувствовав слегка сладкий сок, начал утолять мучившую его жажду.

Бой фанфар, резонирующих в жерле вулкана, так ударил по перепонкам Желтого Червя, что он, выронив фрукт, зажмурился от боли. Открыв глаза, он обнаружил любопытное явление — бабочки, летавшие раньше над водой, вдруг сели на её поверхность, создав тем самым небольшую дорожку по направлению к островку, на котором находился вождь.

Яркая вспышка, озарившая древний кратер, заставила вождя снова зажмуриться и прикрыть глаза рукой. Но то, что Желтый Червь увидел дальше, настолько изумило его, что он, открыв рот, неподвижно замер.

На дорожке из живых бабочек стояла прекрасная женщина, чьи формы и длинные локоны, спадающие с плеч, пробудили в вожде желание. Белоснежные крылья за спиной таинственной незнакомки неожиданно растворились в воздухе, а зеленые кувшинки, появляющиеся из — под воды там, где женщина ступала своими ступнями, тотчас уходили под воду, как только она делала шаг вперед.

Оказавшись на островке, незнакомка подошла к потерявшему дар речи вождю. Ощутив аромат благовоний, и без того крайне перевозбужденный от происходящего Желтый Червь попытался схватить прекрасную женщину за округлую грудь, но получил такой удар от невидимой силы, что рухнул на колени и напряжено стал вдыхать легкими воздух, пытаясь восстановить дыхание.

Женщина, одетая в полупрозрачную тунику, взялась своими пальцами за подбородок вождя и, приподняв его голову, посмотрела на него сверху вниз. Её сузившиеся в точку зрачки приковали внимание Желтого Червя, отчего тот напрочь позабыл о боли в грудной клетке.

— Человек… — коротко произнесла женщина, разглядывая загорелое лицо воина. — Смертный, опрометчиво считающий меня своей племенной бабой и не выказавший уважения посланнице Отца Небесного…

— Прости, госпожа, — вождь склонил голову, выказывая почтение незнакомке.

Приказав ему подняться, женщина проследовала к кровати и, присев на её краешек, облокотилась на раскиданные подушки, сложа ногу на ногу. Вождь, покорно смотревший на происходящее, вдруг увидел, что с подноса, заставленного яствами и фруктами, в воздух поднялись два кубка. Затем множество фруктов взмыли вверх, после чего начали сдавливаться, выпуская в окружающее пространство капельки своих соков. Но капли не падали на землю. Вместо этого, свернувшись в шарики, капли начали медленно разлетаться в пространстве вокруг подноса, постоянно друг с другом сталкиваясь. Сухие остатки заискрились и исчезли, в то время как капли начали кружиться в ускоряющемся водовороте, превращаясь в одну бесформенную жидкую массу, которая, смешавшись, наполнила собою искусно сделанные кубки.

Один из кубков подлетел к женщине, а другой занял положение возле кровати, обозначая место, куда должен был присесть вождь. Желтый Червь неспешно встал на ноги и, присев на кровать в полуметре от прекрасной незнакомки, взял в руки отполированный кубок.

— Запомни, смертный, пройдет время, и я принесу тебе сына, который станет Мессией народа твоего богоизбранного, — произнесла женщина, отпив из своего бокала.

Вождь последовал её примеру, но как только он сделал глоток, то почувствовал руки на своих плечах, и мягкие женские губы на своей шее. Обнаженная грудь женщины, едва соприкоснувшись с телом вождя, вызвала у последнего страстное желание, и он, отбросив кубок в сторону, предался телесным удовольствиям…

Но это была лишь иллюзия, вызванная в сознании Желтого Червя путем аппаратного комплекса «Гипнозис», который был установлен в одном из отсеков «Черной звезды».

В реальности тело Желтого Червя пребывало в стеклянном саркофаге, боковины которого изобиловали параметрическими данными о состоянии находящегося внутри человека. На его голову была натянута резиновая шапочка, из которой торчало множество проводов, связанных в укрупненные пучки. Руки подопытного были испещрены небольшими катетерами, от которых отходили пластиковые трубки различных размеров и цветов. По этим искусственным сосудам в организм доставлялся «химический коктейль», делая картинку, поступающую в мозг вождя, настолько реальной, что он даже не догадывался о том, что находится в состоянии сна.

Подобные технологии использовались в виртуальных публичных домах на территории Кайпианского союза. Структуре полковника удалось заполучить опытный образец, который был модифицирован под текущие цели внешней разведки. Доработкой занимались два человека: доктор Зигфрид Грэм — специалист по физико — химическим процессам, протекающим в мозге, и шестнадцатилетний специалист по электронике — Кевин Эйккен, отвечавший за программный код. Доктор Грэм, просматривая информацию, поступающую с дисплеев, увеличил количество эндорфинов в крови, отчего закрытые глаза Желтого Червя стали немного подергиваться.

— Не много ли «гормонов счастья», доктор Грэм? — спросил Кевин, синхронизируя виртуальную программу со своего рабочего места.

— Много счастья не бывает, сынок, — саркастически усмехнулся доктор Грэм, наблюдая на мониторе визуальный ряд, поступающий в мозг вождя.

Судя по картинке, вождь слился в сладострастном акте с виртуальным образом, который Эйккен, шутя, называл «агентом Лидией Кавендиш». «Агент Лидия Кавендиш» была всего лишь программой, немного подправленной хакерскими способностями самого Кевина.

— А ты хоть и малец, но фантазер ещё тот… — усмехнулся Зигфрид, наблюдая на мониторе, как кровать, на которой мужчина и женщина предавались любовным утехам, вдруг превратилась в гигантского орла. Птица, раскрыв крылья, устремилась ввысь, унося любовников на своей спине в небеса на фоне падающего звездопада.

Когда программа закончилась, доктор Грэм известил об этом полковника Орокина. Спящего вождя доставили обратно к двуглавой горе, где они с Данбаром остановились на ночлег.

Очнувшись, Желтый Червь обнаружил, что Данбар отсутствует. Встав на ноги, вождь осмотрел собственное тело. Его руки покрывали следы свежих татуировок в виде загадочных витиеватых рисунков. Вождь расценил сие проявлением божественного знака, но в действительности это был способ скрыть на теле Желтого Червя следы инъекций, полученные им в «Гипнозисе».

— Брат, — вождь, услышав за спиной голос Данбара, обернулся.

Данбар стоял возле потухшего костра, в котором ещё дымились черные головешки, и держал в руках хворост, а также лукошко темно — синих ягод. Желтый Червь, возбужденно жестикулируя, принялся пересказывать Данбару о произошедших с ним чудесах. Пастырь, молча, выслушал вождя и, сложив руки в молитве, вознес благодарности богу.

— Грядет Спасение, — подытожил молитву Данбар, посмотрев в широко раскрытые глаза вождя. — Теперь мы должны отправляться домой…

Собрав свои пожитки, они двинулись к стоянке племени…

Теперь, спустя год после описанных выше событий, племена великой пустоши ждало ещё более грандиозное представление — пришествие мессии по имени Джошуа, о котором пророчествовала священная книга пастырей…

* * *

— Смотрите, это божественный знак, о появлении которого говорится в пророчествах священной книги… — Данбар стоял на перевернутой повозке и, с религиозным благоговением обращаясь к родовой общине Жёлтого Червя, показывал указательным пальцем правой руки в ночной небосвод.

На ночном небе, прямо над стоянкой, светили холодным светом три ярких звезды. Члены племени с неподдельным и богобоязненным интересом рассматривали необычное явление, о котором так часто рассказывал пастырь в своих проповедях. Они перешептывались друг с другом, обсуждая грядущие перемены. Возле импровизированной трибуны стоял Желтый Червь, внимательно и горделиво разглядывая соплеменников, которые в знак уважения склоняли перед ним головы, отводя свой взор в сторону земли.

Данбар открыл священную книгу, которую до этого момента держал левой рукой и, перелистав пару страниц, начал громко зачитывать отрывок.

— И найдут они Бога в своём сердце. И ниспошлет к ним Господь Саваоф мессию, который приведет народ богоизбранный в Царствие Небесное. Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит. Три звезды взойдут над тем местом, где на десятый день с неба спустится железная птица. И явит птица миру Великого Пророка, который будет сопровождать Спасителя к пастве Его…

Пастырь, закрыв книгу, окинул взором зачарованную толпу и осенил её крестным знаменем.

— Истинно говорю тебе, народ богоизбранный! — воскликнул Данбар, продолжая свою речь. — Утро десятого дня явит нам Спасителя — богочеловека, который откроет пред народом своим Врата Рая, чертоги которого освобождены от страданий человеческого бытия…

Данбар продолжал говорить, захватывая суеверные разумы религиозной доктриной, обещавшей несметные блага тем, «кто будет неустанно следовать за Господом Саваофом, не щадя жизни своей». Воодушевленные, члены племени разного возраста и пола стали вдруг неистово плясать какие — то странные танцы, размахивая при этом руками. Желтый Червь завыл подобно волку, выхватил из — за спины топор и начал им бодро размахивать, демонстрируя свою силу. Данбар удовлетворенно смотрел на происходящий религиозный экстаз, представляющий собой ядреную смесь христианского культа с многочисленными местными обычаями чествования богов и различных духов…

Но так происходило не только в племени Желтого Червя. В эту ночь вся великая пустошь была взбудоражена появлением на небе трех ярких звезд, о которых возвещали пророчества «Ветхого Завета». Благодаря «просветительской работе» пастырей — агентов, почти каждый обитатель пустоши знал, что означает этот небесный знак. Религиозный экстаз был не локальным проявлением. В эту ночь ликовали все племена, которых причислили к богоизбранному народу агенты Корпуса, действовавшие под видом пастырей.

Последующее утро озарило солнечным светом множество караванов, устремляющихся по раскаленным тропам к оазису, над которым взошел «знак господа Саваофа». Вожди и лучшие войны пустошей посчитали за честь для себя поприсутствовать и посмотреть своими глазами на те события, которые предсказывала священная книга пастырей. Пастыри вели караваны по направлению к трем ярким звездам, которые, согласно пророчествам, указывали на то место, «где снизойдёт Спаситель до овец своих».

Накануне десятого дня вокруг оазиса, жизненной силой которого являлась вода, сбегающая бурными потоками со скалистых гор, собралось около полумиллиона коренных жителей этих выжженных солнцем мест. Некоторые по роду своей кочевой жизни прибывали целыми племенами, погоняя тощий крупный рогатый скот, поднимающий в воздух тучи сухой пыли. Порядок в этом диком хаосе поддерживался пастырями, которые улаживали конфликтные ситуации между враждующими племенами, контролируя свою фокус группу.

Данбар, тем временем, стоял на большом лугу оазиса, ожидая условный сигнал от центра. Возле него находился Желтый Червь, который пристально всматривался в небо, пытаясь понять, что же должно произойти дальше. Видные и самые авторитетные люди пустоши стояли плотною толпою между редких пальм, окружавших этот луг. Наконец пастырь увидел, как на его посохе замигала лампочка. Это означало, что центр дает добро на начало представления для всех собравшихся тут зрителей и непосредственных участников.

— Братья и сестры, — воскликнул Данбар, втыкая посох в землю рядом с собой, — помолимся же вместе Господу нашему и поблагодарим его за Спасителя, который должен открыть нам врата в Царствие Небесное…

Закончив речь, пастырь сложил перед собой в молитве руки и встал на колени. Остальные последовали его примеру, хотя многие из них не совсем понимали происходящее, следуя лишь «эффекту толпы». Но пастыри, рассеянные в людской массе, личным примером объясняли окружающим, что им следует делать.

Когда полумиллионная аудитория была поставлена на колени, в небе появилась точка, которая по мере приближения превращалась в старый армейский десантный бот, раскрашенный под белокрылого орла. Голографическая иллюминация в виде движущихся перьев, а также наваренная на кабину пилота конструкция, напоминающая клюв, делали этот бот похожим на какую — то ярмарочную птицу — химеру в глазах агентуры Корпуса, контролировавшей этот религиозный социум изнутри.

Но для коренных жителей, населявших эти места, это было настоящее чудо! Нет, «железных птиц» некоторые из них видели и ранее. Настоящим чудом для них было сбывающееся у них на глазах пророчество из священной книги. Многие окончательно уверовали в истинность «Ветхого Завета», решив для себя отказаться от поклонения старым идолам, которых ветхозаветные пастыри категорично отрицали.

«Железная птица», сделав пару кругов над толпой, заполонившей прилегающую к оазису территорию, устремилась к центу луга и, немного зависнув в воздухе, постепенно начала снижение в двадцати метрах от стоящего на коленях Данбара…

* * *

Полковник Орокин, одетый в серый балахон с капюшоном, стоял возле иллюминатора, оглядывая с высоты птичьего полета земную поверхность, заполненную дикими племенами. Помимо полковника в отсеке десантного бота находился бортовой врач «Черной звезды» Америго Эйнауди, аккуратно держащий колыбель с младенцем, которого одолел медикаментозный сон.

Орокин, поглядывая в иллюминатор, ощутил вибрацию интегратора на левой руке. Нажав кнопку «принять вызов», он услышал голос капитана «Черной звезды».

— Полковник, — произнес Роберт, — все подготовлено к началу операции. Голографические проекторы, установленные в горах, синхронизированы с центральным сервером.

— Хорошо, — ответил Орокин, — как обстоят дела с аэростатом?

— Аэростат отогнан на безопасное расстояние и затоплен в океане, согласно вашему распоряжению…

— Тогда через минуту начинаем. Конец связи…

Аэростат, оснащенный тремя источниками яркого света, выполнял роль «божественного знамения». Однако на седьмой день работы его свет привлек не только взоры взволнованного населения пустоши, но и кхарнов — крылатых ящеров размером с собаку. Кхарны повредили один из двигателей аэростата, доставив Корпусу внешней разведки немало хлопот.

Над дверью бота загорелась небольшая лампа, а по отсеку прокатился характерный звук, предвещающий скорую посадку. Полковник снял с руки персональный интегратор и отдал его врачу. Америго положил устройство связи в карман и, отдав колыбель в руки Орокина, скрылся в кабине пилота. Немного погодя, полковник почувствовал, как десантный бот, стилизованный под птицу, приземлился на твердую поверхность. Дверь отсека открылась и он, держа двумя руками богато отделанную колыбель, шагнул в образовавшийся проем, немного пригнув голову.

Но как только он оказался снаружи бота, небо стремительно заволокло невесть откуда появившимися облаками. Облака завертелись в вихревом танце, образуя гигантскую воронку. Масштабное действие, проецируемое технологиями Корпуса, сопровождалось раскатами грома и молниями, которые вызвали у коренных жителей непреодолимое чувство страха. Вспышки молний породили огненные шары, которые стали хаотично летать над собравшимися вокруг оазиса племенами, причем так низко, что некоторые пустынники рефлекторно стали пригибать головы, оглядываясь на пастырей. Те, напротив, подняв руки к небу, лучезарно улыбаясь происходящему, стали петь религиозные гимны, восхваляя Господа Саваофа.

Внезапно все огненные шары взмыли в небо и, столкнувшись в небесной воронке, произвели ослепляющую вспышку, отчего наблюдающие сие явление невольно зажмурились. После этого из центра воронки, расположенной точно над лугом оазиса, вырвалась молния и ударила в посох, воткнутый в землю недалеко от молящегося Данбара. Но он, в отличие от Желтого Червя, стоящего рядом, не обратил на это никакого внимания. Вождь же от неожиданности вскочил на ноги и на мгновенье оцепенел.

— Я есть Альфа и Омега, Начало и Конец, — громогласный голос, прокатившийся по пустоши, заставил Желтого Червя открыть рот и снова упасть на колени. — Внемлите словам моим, сыны и дочери пустыни, ибо я есть Истина. За праведность вашу нарекаю вас народом Моим и дарую вам Спасение в жизни вечной. Блаженный Орокин, слуга Мой, вручи отцу сына его, несущего в себе Дух Божий…

После этих слов полковник, переодетый пастырем, спустился с трапа на землю и подошел к Желтому Червю, стоящему на коленях. Поставив перед ним колыбель с младенцем, Орокин перекрестил вождя и вновь поднялся на борт «железной птицы». После того как за ним захлопнулась стальная перегородка, полковник проследовал в кабину и уселся в кресло второго пилота.

— Курс на «Черную звезду», — отдал распоряжение Орокин, продолжая наблюдать на мониторе спектакль, разыгранный снаружи.

— Есть, полковник, — кратко ответил пилот, направив десантный бот в голографическую небесную воронку, проецируемую оборудованием Корпуса внешней разведки.

Но это не было концом представления. Как только «железная птица» улетела, «господь Саваоф», говоривший искаженным голосом капитана «Черной звезды», поведал собравшимся племенам о своем выборе, который пал на Желтого Червя. Желтый Червь от имени бога провозглашался вождем, который поведет за собою народ богоизбранный.

Далее из небесной воронки ударил столб огня, который волнами прокатился сквозь людскую массу. Но огонь не сжег людей, пребывающих в религиозном экстаз е.

Голографический огонь, воспринятый пустынниками как настоящий, лишь укрепил веру собравшихся в то, что теперь их жизни под защитой высшего существа. Ну а на «закуску» последовали сонмы Ангелов, которые пронеслись по небу на огненных колесницах, орошая землю падающими искрами.

Когда спектакль, разработанный в недрах аналитического отдела Корпуса, все же подошел к концу, племена, находящиеся в крайней степени религиозного экстаза, направились в ставку Желтого Червя, чтобы присягнуть ему на верность. Племенные вожди несли с собой дорогие подарки, которые с благоговением оставляли у шатра, где спал новоявленный мессия Джошуа.

Три года понадобилось полковнику Орокину, чтобы взять под собственный контроль Великие пустоши, примыкавшие к южным рубежам Акритской метрополии…

 

Глава 6. Западня

— Гектор, ты обещал мне, что после повышения тебя переведут в штаб! — голос Милы Джонс сорвался в крик. — Я устала от такой семейной жизни, ты слышишь меня? Я вижу тебя раз в год, и то когда ты прилетаешь в столицу по служебным делам…

— Мила, прошу тебя, давай не будем… — спокойный голос Гектора Джонса окончательно вывел его супругу из себя.

Мила бросила трубку и разрыдалась.

Прошло более трёх лет с того момента, как она вышла замуж за Гектора Джонса. Для неё, девушки из провинции, возможность выйти замуж за статного капитана, который к тому же был героем второй атлантической компании, стало билетом в ту жизнь, о которой она так мечтала, читая привезенные отцом из столицы светские журналы.

После свадьбы она специально приехала в родное поселение только лишь для того, чтобы показать подругам детства фотографии с дорогостоящего торжества. Несмотря на плохо скрываемую зависть, подруги, работавшие в основном на местной свиноферме, пророчествовали ей счастливую жизнь.

Но счастливая жизнь не задалась. Вместо светских столичных раутов и шумных богемных тусовок, о которых она так грезила, её ждало одиночество. Она так и не смогла завести друзей среди великосветской публики, которая довольно пренебрежительно смотрела на провинциалку в отсутствие мужа. Гектора она видела лишь раз в году, отчего её жизнь, заключенная между домом, салоном красоты и магазинами дорогой одежды, стала казаться ей невыносимой. Практически любой разговор по интегратору с мужем заканчивался истерикой, антидепрессантами и каким-нибудь женским телешоу.

Вот и на этот раз, Мила, бросив трубку, проследовала в ванную и, закинувшись дозой успокоительного, посмотрела в окно. Но великолепный вид с высоты птичьего полета не прибавил ей положительных эмоций. Положив упаковку обратно в белоснежный сервант, она проследовала в большой зал, где прилегла на мягкий диван, взяв в руку пульт от т— визора. Включив шоу Дона Гумбольта, она немного расслабилась, наблюдая, как гости телепередачи обсуждают наряды кинозвезд.

Раздавшийся входной звонок вывел Милу из состояния прострации. «Интересно, кто бы это мог быть…» — подумала она, вставая с дивана. Оказавшись в прихожей, Мила Джонс нажала на кнопку, расположенную на стене, и входная дверь, изменив свою внутреннюю структуру, стала полупрозрачной. За дверью стояли двое мужчин, одетые в черную форму Спектрата. Они не видели Милу с обратной стороны и, переглянувшись между собой, один из них снова нажал на кнопку входного звонка.

— Я вас слушаю, — произнесла Мила, разглядывая незнакомцев сквозь полупрозрачную дверь.

— Мила Джонс? — произнес тот, который был ниже ростом.

— Да, — произнесла Мила, услышав своё имя.

— Мы представители Спектрата. Меня зовут Луций Мнемоник, нам нужно с вами переговорить.

— Со мной? — Мила немного удивилась.

— Да, именно с вами, — подытожил Луций.

Ещё отец учил её не связываться с людьми из Спектрата. От них можно было ожидать чего угодно, но Мила, как и остальные граждане Акритской метрополии, была обязана содействовать представителям Спектрата — предоставлять жилое помещение для обыска, либо иных действий, связанных со служебной необходимостью сотрудников тайной полиции.

Открыв дверь, Мила впустила Спектраторов в свою квартиру. Тот, что представился Луцием Мнемоником, имел жидкую бороденку на подбородке. Его голову украшала модная прическа, а орлиный нос придавал его лицу какой-то зловещий вид.

— Это оперативник Багзстейл, — представил Луций своего коллегу, который был на две головы выше Мнемоника. — Нам необходимо поговорить с вами о вашем муже.

— О моём муже? — Мила немного оторопела.

— Да, — Мнемоник, не разуваясь, прошел на кухню и огляделся по сторонам. — Вы здесь одна?

— Да, — ответила Мила, скрестив руки на груди. — Что, собственно говоря, вы хотите узнать о моём муже?

Мнемоник ничего не ответил. Вернувшись с кухни в прихожую, он и его напарник бесцеремонно прошли в зал и сели на диван. Мила, немного обескураженная поведением вошедших, молча проследовала за ними и присела на кресло возле журнального столика. Взяв пульт, Луций переключил несколько каналов и, остановившись на музыкальной программе, сделал звук немного громче.

— Мила Джонс, — обратился Мнемоник к женщине, — вашим мужем является Гектор Джонс, несущий службу на крейсере Гиперион Прайм?

— Да… Все верно… — Мила никак не могла понять, что нужно этим людям.

Кивнув головой, Луций посмотрел на Багзстейла и, достав из своего портфеля планшет, принялся что-то набивать на виртуальной клавиатуре.

— Мила Джонс, возраст двадцать девять лет, уроженка поселения Росчестер, округа Корнуэл, — задумчиво произнес Мнемоник и, немного погодя, добавил. — Здесь сказано, что вы посещаете психотерапевта, который выписал вам JBA–16 в качестве антидепрессанта. Эта информация верна?

— Да, — задумчиво произнесла Мила, не понимая, к чему клонит этот человек.

— Можно посмотреть на упаковку этого лекарства? — Луций вопросительно посмотрел на Милу Джонс.

Мила с удивлением посмотрела на Луция, а потом на его коллегу.

— Конечно, — с этими словами она встала с кресла и прошла в ванную.

Вернувшись, она протянула пузырек, наполненный продолговатыми капсулами, Луцию Мнемонику. Но тот не торопился брать в руки упаковку. Вместо этого он предложил Миле присесть обратно в кресло.

— Мила Джонс, — ровным голосом произнес Луций, — я хочу, чтобы вы проглотили все эти таблетки.

— Что!? — от удивления Мила даже немного привстала с кресла. — Это ведь может быть смертельно опасно…

— Все верно, Мила Джонс, — ответил ей Мнемоник. — Но это нужно сделать, поверьте…

— Но… Но я не хочу этого делать, — Мила ошарашено уставилась на незваных гостей. — Я…

— Ты сделаешь это, сучка, — лицо Луция приняло угрожающий вид. — А если нет, клянусь тебе, мы насильно затолкаем этот пузырек в твою глотку…

Мила, шокированная таким поворотом событий, не на шутку разрыдалась. Луций, подав знак своему коллеге, ушел на кухню. Вернувшись со стаканом воды, он грубо выхватил упаковку таблеток из рук Милы и высыпал их в стакан.

— Нет… Нет… — Мила попыталась сопротивляться. — Не трогайте меня…

Скрутив беззащитную женщину, они зажали ей нос и влили содержимое стакана в рот. Мила, кашляя, вынуждена была проглотить воду с плавающими в ней капсулами, чтобы не задохнуться.

— Чего вам от меня надо, — истерично закричала она, пытаясь вырваться из крепких мужских рук.

Но ей ничего не ответили. Вместо этого Луций открыл окно квартиры, в которую сразу же ворвался ветер, разбрасывая листки бумаги с журнального столика. Подтащив рыдающую женщину к окну, Спектраторы сбросили её с высоты 70 этажа прямо на центральную улицу Акрита.

Быстро покинув помещение, Мнемоник и Багзстейл зашли в лифт и спустились на первый этаж. Оказавшись на улице, они сели в машину и немедленно покинули двор жилого комплекса Вавилон — Тауэр.

Набрав номер на устройстве связи, Луций, вытирая тряпкой мокрый рукав, коротко произнес:

— Босс, дело сделано…

* * *

Борт № HG117, числившийся за гражданской авиацией Акритской метрополии, стремительно заходил на посадку в столичный аэропорт. Череда вспышек молний и последующая встряска заставили пассажиров шаттла изрядно нервничать. Из всех 96 человек, находящихся на борту рейса «Эритея — Акрит», лишь двое были абсолютно безразличны к происходящему буйству природы.

Первым из них был стюард, который заперся в туалете и был полностью сконцентрирован лишь на том, чтобы не просыпать дорожку кокаина с собственной ладони. Вторым человеком, не обращающим никакого внимания на происходящее за бортом, был пассажир этого рейса — Гектор Джонс. Одетый в синюю форму, характерную для военнослужащих армейской авиации, Гектор, сидя в кресле, завалился немного набок. Его лысая голова упала на грудь, отчего у стороннего наблюдателя сложилось бы впечатление, что этот человек крепко спит.

Но Гектор не спал. Джонс, от которого за версту несло алкогольными парами, пытался немного сосредоточиться, чтобы избавиться от накатывающих приступов тошноты. Еще вчера утром он был принципиальным трезвенником, пропагандирующим здоровый образ жизни среди рядового состава «Гипериона Прайма», но ближе к вечеру весть о том, что его жена Мила Джонс выбросилась из окна, приняв перед этим смертельную дозу антидепрессантов, превратила его в пожирателя алкоголя. Пытаясь унять свое горе, связанное со смертью жены, Гектор так напился, что чуть было не пропустил свой рейс. Его, мертвецки пьяного, занесли на борт сослуживцы, вступив перед этим в словесную перепалку с охраной аэропорта Эритеи.

Сильный приступ тошноты заставил Гектора открыть глаза. Несмотря на предупреждение персонала, он расстегнул ремень безопасности и, немного пошатываясь, двинулся в сторону туалета. Пройдя вдоль рядов пассажирских кресел, Гектор очутился перед дверью, на которой была изображена крупная буква «М».

Взявшись за ручку двери, он попытался открыть её, но, почувствовав, что она заперта изнутри, принялся кулаком бить в дверь, сдерживая позывы к рвоте. Стюард, находящийся в кабинке, пытался тем временем сделать вторую дорожку кокаина, но внезапный шум за дверью заставил его инстинктивно вздрогнуть. Пакетик с белым порошком выпал из его рук и, спланировав, исчез в дыре унитаза. Выругавшись, стюард злобно посмотрел в зеркало. Смахнув остатки порошка со своего гладко выбритого подбородка, он резко открыл дверь.

— Во время посадки пассажирам запрещено вставать с… — начал было говорить стюард, но непрошеный гость не дал ему окончить фразу, наполненную возмущением.

Гектор, схватив стюарда за шиворот, так резко дернул, что тот, вылетев из кабинки, ударился головою о салонную перегородку. Не обращая внимания на ошарашенного таким поведением стюарда, Джонс, молча, зашел в туалет и закрыл за собой дверь. Припав к заветному унитазу, он принялся изрыгать туда остатки вчерашнего алкоголя, которые его организм категорически отказывался переваривать.

Когда Гектор Джонс немного пришел в себя, борт № HG117 уже совершил посадку на отведенный квадрат столичного аэропорта. Умывшись, он последовал на выход вслед за остальными пассажирами. Оказавшись на свежем воздухе, Гектор сделал глубокий вдох, который подействовал на него весьма отрезвляюще. Спустившись с трапа, он встал в очередь к подъехавшему транспорту, который должен был доставить пассажиров на КПП, расположенный в восточной части аэропорта. Немного переведя дух, Гектор поднял голову и посмотрел куда-то вверх.

Пасмурные облака, затянувшие небо столицы, ниспадали на асфальтовое покрытие в виде атмосферных осадков. Мелкий моросящий дождик заставил Гектора зажмуриться, отчего в его памяти всплыл образ его покойной жены, на похороны которой он и прибыл на Акрит, получив от командования месячную увольнительную.

«Мила, Мила, Мила…» — бормотал про себя Гектор, пытаясь понять те причины, которые побудили его супругу наложить на себя руки. Но всякий раз, когда он думал об этом, Джонс испытывал щемящее чувство вины, будто он сам отправил свою супругу в могилу. Да, иногда он был слишком груб с ней, считая её капризы следствием плохого воспитания, но… но он искренне любил её… Любил её так сильно, что подумывал о досрочном уходе на пенсию за выслугу лет, чтобы посвятить остаток своей жизни любимой женщине. Ему до сих пор не верилось, что Мила решилась на столь отчаянный шаг.

— Сэр, — мягкий женский голос заставил Гектора открыть глаза, — будьте добры, займите своё место в транспортном модуле.

Перед ним стояла стюардесса, облаченная в форменную одежду акритских авиалиний. Её головной убор, украшенный искусственным разноцветным бантом, напомнил Гектору о свадебном путешествии к коралловым островам, на которых так любила отдыхать его покойная жена. Оглядевшись, Джонс понял, что все уже заняли свои места в транспортном модуле, пока он предавался самобичеванию от нахлынувших воспоминаний.

— Сэр, с вами все в порядке? — стюардесса перестала улыбаться и внимательно посмотрела на Гектора.

— Да… Простите… — промолвил Джонс.

Поднявшись на платформу, он занял первое попавшееся свободное место. Тронувшись, модуль, представляющий собой сцепку из трех одноэтажных вагонов, поехал по зигзагообразной траектории, минуя летательные аппараты, вокруг которых суетился технический персонал. Оказавшись в транзитной зоне вокзала, транспорт остановился и чуть погодя открыл пластиковые двери, выпуская пассажиров наружу.

Ступив в небольшую лужу, Гектор направился в сторону паспортного контроля, минуя хорошо вооруженных охранников. Его отрешенное лицо покрывали капли мелкого моросящего дождика, которые постепенно превращались в небольшие ручейки, скатывающиеся к расстёгнутому вороту военного кителя Джонса. Оказавшись возле стойки регистрации, Гектор почувствовал головокружение, которое он связал с алкогольной интоксикацией.

— Добрый день, сэр! Добро пожаловать на Акрит, — молодой сотрудник аэропорта, работавший на стойке контролером, стандартно улыбнулся. — Будьте добры, предъявите вашу идентификационную карту…

Гектор полез во внутренний карман кителя. Достав небольшую пластиковую карту, он вставил её в сканер. Когда светодиод сканера загорелся зеленым светом, сотрудник немного прищурился, поглядев в расположенный перед ним монитор.

— Одну минутку, — произнес контролер, продолжая дежурно улыбаться.

Нажав на виртуальной клавиатуре несколько кнопок, он принялся заполнять какие — то регистрационные формы. Так продолжалось до тех пор, пока к стойке не подошли четыре человека, одетые в черную форму Спектрата.

— Гектор Джонс? — произнес один из них.

Гектор, недоумевая, оглядел обступивших его людей.

— Да, — произнес он, утвердительно кивнув головой. — В чем собственно дело?

— Дело государственной важности, — ответил один из Спектраторов. — Вас необходимо доставить в Генштаб. Это прямое распоряжение главнокомандующего акритской армии Алана Филипса…

«К чему бы это», — подумал про себя Гектор, но не придал этому значения. Сунув идентификационную карту обратно в карман, капитан «Гипериона Прайма», будучи военнослужащим, немедленно подчинился приказу своего непосредственного начальника.

Когда черный электромобиль тайной полиции заехал на территорию военного министерства, его уже встречала группа людей, одним из которых был Спектратор Луций Мнемоник. Джонс вышел из электромобиля, а вслед за ним показались и его сопровождающие. Поправив пробор на голове, Мнемоник подошел к Джонсу и, протянув руку, коротко произнес:

— Ваше оружие, офицер…

Почувствовав неладное, Гектор бегло осмотрел присутствующих.

— Устав акритской армии обязывает действующих офицеров иметь при себе табельное оружие, — произнес Гектор, немного кривя лицо от мучившей его изжоги.

— Гектор Джонс, — Мнемоник смотрел в глаза капитана немигающим взором, — в целях безопасности высокопоставленных лиц, находящихся в этом здании, проносить оружие внутрь категорически запрещено…

— Раньше… — начал было говорить Гектор, но Луций его грубо перебил.

— Раньше была другая власть, капитан Джонс… — Мнемоник продолжал держать вытянутой правую руку. — Власть сегодняшняя приказывает вам сдать оружие…

Немного задумавшись, Гектор все же подчинился. Сняв с пояса кобуру с пистолетом, он передал её в руки Мнемоника. Бросив кобуру одному из своих людей, Спектратор отдал приказ:

— В наручники его…

— Что!? — возмутился Гектор, услышав сказанное Мнемоником.

Почувствовав, как руки Спектраторов схватили его, он принялся изо всех сил сопротивляться, поливая нападающих отборным матом. Но силы были не равны. Оказавшись на мокром асфальте, Гектор почувствовал, как за его спиной защелкнулись оковы.

— Послушайте, ублюдки! — продолжал кричать капитан, лежа на мокром асфальте. — В моём нагрудном кармане лежит месячная увольнительная. Я прибыл в столицу на похороны своей жены… Я офицер акритской армии и вы, ублюдки… вы не имеете права так поступать со мной…

Но черный хромовый сапог, стоявший возле головы капитана, напомнил последнему о правах, которыми обладает гражданин в полицейском государстве. «Напоминание» в виде сильнейшего удара сапогом в височную область головы, погрузило сознание Гектора в абсолютную тьму…

* * *

«Шаг… Еще один… Громкий кашель… Снова шаг… Скрип металла… Тишина…» — сознание Гектора, еще не до конца разбуженное противным механическим скрежетом трущихся друг о друга деталей, постепенно возвращалось к нему.

Открыв глаза, Джонс попытался сфокусировать свой взгляд на тусклой лампе, расположенной в зарешетчатой выемке потолка. Ощутив телом холодный каменный пол, он провел языком по пересохшим от жажды губам, пытаясь сосредоточиться. Немного приподняв голову, Гектор, почувствовав резкое головокружение, решил немного полежать, чтобы прийти в норму. В его памяти постепенно оживали последние события, связанные со смертью Милы, увольнительной и последующим арестом. Волна накатившего гнева придала капитану сил. Несмотря на пульсирующую боль в правой височной доле, Гектор все же поднялся на ноги, опираясь на холодные прутья решетки.

Оглядевшись, он понял, что находится в небольшой камере какого — то сырого подвала. Кроме железного унитаза, покрытого пятнами ржавчины, в стиснутом каменном мешке больше ничего не было. Воздух наполняли отвратительные запахи мочи, пота и гниющей плоти. Толстая решетка, на которую опирался Гектор, судя по всему выполняла функцию двери, отделяя камеру от довольно широкого коридора.

Услышав какой-то шорох, капитан прильнул к холодным прутьям, пытаясь визуально определить источник звука. Камеры, расположенные по другую сторону мрачного коридора, сначала показались ему безжизненными. Однако в одной из них, несмотря на тусклое освещение, Гектор заметил одиноко стоящую высокую фигуру чуть сгорбленного человека.

— Эй, — тихо произнес Гектор, — ты слышишь меня?

Но человек не отреагировал на голос капитана. Вместо этого он сделал шаг назад, удалившись в дальний угол своей камеры, скрытый от глаз Джонса.

— Эй, разрази тебя Марс, ты что ли глухой? — Гектор повысил тон, пытаясь привлечь к себе внимание.

— Бесполезно, — голос, раздавшийся из камеры, расположенной по соседству с камерой Джонса, принадлежал мужчине лет тридцати — сорока. — Он не глухой, он просто сумасшедший…

— Сумасшедший? Это что, психиатрическая клиника? — Гектор немного размял шею, разглядывая свой грязный порванный китель.

— Я не знаю, — отрешенно ответил ему голос, — иногда мне кажется, что вся эта страна является одной большой психушкой…

Раздавшийся приступ кашля прервал говорящего.

— Как тебя зовут? — Гектор присел на корточки, облокотившись спиной на железные прутья.

— Грэй… Вильям Грэй…

— Давно ты здесь, Вильям?

— Дней десять… До этого я содержался в «Силенциуме» около года…

При упоминании о «Силенциуме», Гектор нахмурился.

— Насколько я знаю, «Силенциум» является тюрьмой для бывших сотрудников Спектрата… — произнес Джонс после некоторого молчания. — Ты бывший Спектратор?

— Да, бывший… Я не успел проработать и дня в этой структуре… — кашель Вильяма Грея мешал ему говорить. — Меня арестовали за то, что я отказался стрелять в ребенка… Даже мой кузен, работающий в Спектрате заместителем Алана Филипса, не смог мне ничем помочь. Примерно месяц назад «Силенциум» начал постепенно пустеть. Каждый день заключенных группами по десять — пятнадцать человек стали куда-то вывозить. Десять дней назад меня и ещё одиннадцать заключенных доставили в этот подвал. Здесь уже содержался этот сумасшедший, который на все наши расспросы об этом месте лишь тихо скулил, как забитая собака. За эти дни всех тех людей, с которыми я сюда прибыл, увели в неизвестном направлении. Больше я их не видел…

— Может, их казнили, — задумчиво предположил Гектор.

— Навряд ли… Если бы нас хотели казнить, нас бы расстреляли в подвалах «Силенциума», которые там называют последним ру…

Но Вильям не успел договорить. Послышался скрежет железных засовов, после чего в коридоре раздались голоса. Услышав приближающиеся шаги, Гектор встал на ноги. К камере, где содержался сумасшедший, подошла группа из пяти человек, одетых в черную форму Спектрата.

— Транквилизаторы? — вопросительно произнес один из них.

— Нет, не надо. Николас Вайс научился быть примерным заключенным… — ответил ему тот, который, видимо, был за главного.

Гектор Джонс не поверил своим ушам, услышав имя бывшего главнокомандующего, под началом которого ему довелось служить при Императоре Мартине Храбром. Да, Гектор Джонс знал о предательстве Вайса. Год назад эта новость всколыхнула всю общественность Акритской метрополии, немало удивив тогда и самого капитана. Но молва судачила также и о том, что Вайса давно уже не было в живых.

Сняв с пояса устройство связи, главный Спектратор громко произнес:

— Камера номер пять, открывай…

Послышались щелчки, после чего железная решетка со скрипом опустилась вниз. Гектор осторожно прильнул к решетке, пытаясь понять, является ли Николас Вайс тем человеком, о котором он подумал.

Увиденная капитаном картина основательно ошеломила его. Из камеры, пригибаясь и испуганно озираясь по сторонам, показался крайне неопрятный человек, одетый в перепачканные фекалиями лохмотья. Несмотря на спутанные на голове и лице волосы, Гектор узнал черты своего бывшего начальника, который начал заискивающе улыбаться, обнажая штифты, оставшиеся от зубных имплантатов. Его некогда военная выправка сменилась сутулой осанкой, а взгляд отчетливо передавал то чувство страха, которое заставляло Николаса вздрагивать при любом резком движении Спектраторов.

— Вевшина, вевшина, — неразборчиво залепетал сумашедший Вайс, показывая куда-то в сторону.

— Давай, двигай живее, — проревел главный, отчего Николас послушно пригнулся, последовав по коридору в сторону выхода.

— Рэндалл, это ты? — внезапно раздавшийся голос Вильяма Грэя, который, видимо, тоже наблюдал за происходящим, заставил главного Спектратора подойти к его камере и со всей силы ударить по решетке электродубинкой.

Вспышка искр на мгновенье осветила тусклый коридор подвала.

— Разговорчики! — проревел Спектратор и, сплюнув на пол, последовал вслед за остальными.

Когда двери подвала закрылись, наступила полная тишина. Пребывая немного в замешательстве, Гектор оперся спиной на каменную стену и, посмотрев на потолок, попытался переварить только что увиденное. Приступ громкого кашля, раздавшийся из соседней камеры, вернул Гектора в реальность.

— Вильям? — произнес он, разглядывая своды высокого потолка.

— Да, — ответил ему Грэй, пытаясь унять мучивший его кашель.

— А кто такой этот Рэндалл?

— Один из тех одиннадцати заключенных, что прибыли сюда вместе со мной из «Силенциума» десять дней тому назад… Хотя, скорее всего я обознался…

 

Глава 7. Политическая конъюнктура

Как и обещал полковник Орокин, стромбостетоскоп доставили в кабинет Рамины через два дня с момента его отъезда. Рабочие провели монтаж и отладку оборудования, а после, предусмотрительно оставив интерфейс на кайпианском языке, молча покинули лабораторию.

Но то, до чего докопалась доктор Джоши, используя возможности новой технологии, повергло её саму в глубокий шок. Всю последнюю неделю она не выходила из лаборатории, так как информация, поступающая с углеродного щупа стромбостетоскопа, вживленного в мозг Тана, давала просто ошеломительные результаты.

«Это невозможно!!!» — повторяла про себя Рамина Джоши, трясущимися руками перебирая полученные результаты анализов. Определив дальнейшую методику исследования, она, движимая любопытством, приступила к работе с оборудованием, задав координаты необходимого снимка. Какая — то жидкость побежала по резиновой трубке и, попав Тану в голову через небольшое отверстие, привела к судорогам верхних конечностей. На главном экране стромбостетоскопа появилось увеличенное изображение нейронов головного мозга Юншена. Возле нейронов, раскинувших дендриты в разные стороны, копошились продолговатые одноклеточные микроорганизмы, помеченные зеленым маркером.

«Это какая — то форма доселе невиданного паразита… — от этих мыслей Рамину забила мелкая дрожь. — Паразита, которому нужны лишь нейронные сети головного мозга… Высшая форма паразитарной деятельности…» Она потрогала рукой лоб и, закрыв глаза, попыталась сосредоточиться, но звонок, раздавшийся по внутренней связи, вынудил её встать с кресла и подойти к устройству связи.

— Слушаю…

— Доктор Джоши, полковник Орокин ждет вас в холле на первом этаже…

Услышав голос администратора комплекса, Рамина вспомнила о приглашении полковника в гранд — оперу. Она так заработалась, что потеряла счет дням.

— Хорошо… Я… Я буду готова через полчаса…

Повесив трубку, Рамина сделала глубокий вдох — выдох. Присев в рабочее кресло, она, откинув челку с глаз, задумчиво уставилась на экран. Рамина Джоши сумела найти инфекцию, поразившую членов команды «Тяньлун», но эта находка породила ещё больше загадок.

Во-первых, данная органика не попадала под принятую в науке классификацию. Иначе говоря, обнаруженный в головном мозгу и спинной жидкости микроорганизм никогда не встречался научному сообществу. Строение микроорганизма, названного Раминой «спиросомой», кардинальным образом отличалось от строения любой другой органики, населяющей эту планету. Спиросома не встраивалась в эволюционную картину мира, не вписываясь ни в домен прокариотов, ни в домен эукариотов. Она имела абсолютно иные органоиды, функций которых были неизвестны Рамине. Загадочный микроорганизм, встраиваясь в нейронную сеть головного мозга, частично захватывал глиальные клетки, обеспечивающие условия для генерации и передачи нервных импульсов.

Во — вторых, Рамина осознала потенциал спиросомы как биологического оружия. Микроорганизмы атаковали нейроны и каким — то, пока не выясненным образом, брали их под полный контроль, прямым образом влияя на высшую нервную деятельность. «Подмена личности» — именно такое словосочетание приходило на ум Рамине. Однако новая личность не перекрывала полностью личность инфицированного человека. Она подавляла лишь «Я» пораженного, оставляя приобретенные в течение жизни навыки для собственных нужд. Олигофреническое поведение Вэньмина Рамина связала с тем, что обширные участки коры головного мозга Го были повреждены неизвестным ферментом.

«Если разобраться в физико — химических процессах наблюдаемого явления на молекулярном уровне, то это будет супероружие, способное изменить ход истории», — думала Рамина, нервно теребя рукав белого халата. Она представила толпы солдат, биологически перепрограммированных невидимыми шпионами в целях убийства своих боевых товарищей. Подумав про шпионов, Рамина вспомнила о полковнике, ожидающем её в холле первого этажа.

Удалив данные, она выключила оборудование и, пройдя процедуру органической дезактивации, покинула многоуровневую лабораторию, находящуюся под землей. Зайдя в лифт, она поднялась на верхние этажи здания, расположенного над лабораторией, и при выходе из лифта столкнулась с доктором Зигфридом Грэмом, который неспешно попивал баночный кофе, стоя возле прозрачных стекол небоскреба.

— Доктор Джоши, здравствуйте! — Зигфрид неприятно улыбнулся, поспешно стирая с бороды капли пролитого кофе.

— Добрый вечер, доктор Грэм, — ответила немного растерявшаяся Рамина, никак не ожидая увидеть здесь своего патрона. — Вы уже вернулись? Констанция мне сказала, что вы задержитесь в командировке…

— Нет, Констанция всё вечно путает, — Зигфрид отмахнулся, поправив свои очки и почесав рыжеватую бороду. — Я прилетел сегодня утром вместе с полковником Орокином.

Собственно, я вот по какому делу… Я заходил сегодня в свой кабинет, но не увидел отчета за последнюю неделю. Может, вы его оставили в лаборатории?

«Отчет! Как же я могла забыть про него!!!» — подумала Рамина. Нет, она не собиралась делать каких — либо записей об обнаруженных спиросомах. Но сам факт отсутствия бюрократической бумажки мог бы навести Грэма на мысль о том, что от него что-то утаивают. В руках авторитарного государства, которым и являлась Акритская метрополия, такая информация могла стать чересчур опасной для всего остального мира. А делать из врага родной страны мирового гегемона, она уж точно не собиралась.

— Отчет!? — переспросила Рамина. — Ах да, я просто забыла его написать…

— Наверно, нашли что-нибудь интересное и совсем заработались… — Грэм, кривя улыбку, немного прищурился.

— Совсем нет… — Рамина невольно замотала головой. — Напротив, доктор Грэм, это была скучнейшая неделя. Просто мне немного нездоровилось, поэтому пришлось отложить написание отчета…

— Как это на вас не похоже, доктор Джоши…

— Что именно? — Рамина приняла вызов, когда Зигфрид перестал улыбаться и начал внимательно смотреть на неё.

— Вы всегда были пунктуальны в рабочих делах… Как ваш новый аппарат?

Рамина безучастно пожала плечами.

— Работает, но надо ещё многое понять. Я не совсем знакома с этой модификацией…

Зигфрид сделал удивленное лицо.

— Странно, а Констанция говорила, что вы бегали по лаборатории как ошарашенная, после того как подвергнули Тана стромбостетоскопии…

— Констанция всё вечно путает, — парировала Рамина. — Вы ведь сами только что об этом сказали…

Кивнув головой, Зигфрид хмыкнул и, уступив Рамине дорогу, проследовал к лифтам. Доктор Джоши прошла в свои апартаменты, а закрыв за собою дверь, перевела дух, пытаясь снять нервное напряжение после разговора с доктором Грэмом.

Быстро переодевшись, она решила использовать косметическую машинку, чтобы наложить макияж. Введя в интерфейсе тип теней и румян, Рамина подставила лицо к овалу, покрытому пупырышками, и закрыла глаза. Тонкие струйки красящих веществ с предельной точностью попали на её лицо в места, заданные алгоритмом машины. Нацепив массивные сережки, которые ей подарила болтливая Констанция, она, предварительно посмотрев на себя в зеркало, покинула квартиру, взяв в руки элегантную женскую сумочку.

* * *

Одетая в роскошное вечернее платье темно фиолетового цвета, Рамина удобно расположилась в бархатном кресле по левую сторону от полковника Орокина. Восхищенно разглядывая внутреннее убранство здания гранд — оперы, Рамина отметила про себя превосходный архитектурный стиль.

Зал на 3000 мест был сделан в форме подковы. Вдоль стен стояли гротескные фигуры, высеченные из прочного белого камня. Держа на своих плечах прозрачный потолок, сквозь который уже проглядывали звезды на вечернем небе, каменные статуи обращали свои застывшие лица в сторону сцены, на которой и должна была состояться премьера оперы «Буревестник». Ярусы зала, заполненные людьми, были разделены панелями из дорогой древесины. В отделке преобладали багрово — черные тона имперской палитры, придававшие этому месту какой-то роковой, по мнению Рамины, смысл.

Мультимедийные технологии создавали вдоль боковых проходов замедленные во времени вспышки света, которые рассыпались на множество угасающих брызг, подобно небольшому салюту. Упорядоченно цикличные, они создавали феерическое освещение, подчеркивая величие этого культурного места.

Пока Рамина вертела головой, полковник Орокин читал аннотацию, написанную красивым каллиграфическим подчерком:

Уважаемые посетители!

Коллектив гранд — оперы рад представить вам музыкальное произведение руки известного деятеля искусства Фридриха Штоля, чьи заслуги отмечены многими наградами Императорского Дома.

В сюжет оперы заложены реальные события, связанные с трагической гибелью Девятого Императора Мартина Храброго, убитого заговорщиками во главе которых стоял его зять — Николас Вайс. Движимый тщеславием, Вайс пытается захватить власть в метрополии, чему противостоит патриот и доблестный глава Спектрата Алан Филипс.

Часть собранных от продажи билетов средств пойдет в фонд помощи семьям, чьи отцы, работая в Спектрате на благо Отечества, погибли при исполнении служебного долга.

Приятного просмотра!

«Старый добрый приживала Штоль, — полковник улыбнулся, засовывая буклет в карман, расположенный на спинке впереди стоящего кресла. — Этот худощавый старичок, бросивший якорь профессии в культурном центре столицы ещё со времен Императора Тиберия, всегда тонко чувствовал отклонения политического флигеля, создавая новые и переписывая прошлые произведения…»

— Как вам здесь? — Уэйн обратился к своей спутнице, которая с интересом разглядывала интерьер зала.

— Очень впечатляет… — Рамина утвердительно кивнула головой, посмотрев в глаза полковнику. — Столько роскоши…

Орокин поймал взгляд Рамины и на мгновение замолчал. Его как будто пробрало электрическим разрядом, отчего он немного смутился и задал, по его мнению, весьма банальный вопрос:

— Как продвигается ваша работа?

Но Рамине этот вопрос показался далеко не банальным. С учетом знаний о спиросомах, обладающих невероятной способностью паразитировать на нейронах, подобный вопрос немного насторожил Рамину. «Полковник весьма любезен, — подумала про себя Рамина, — но не стоит забывать его статус, который просто обязывает его знать все то, что знаю я…» Опустив взгляд, она перевела своё внимание на сцену.

— Ничего нового… — соврала Рамина. — Сплошные вопросы и никаких зацепок…

— Но у вас есть какие — либо предположения на этот счет?

Рамина на мгновение задумалась, рассматривая ручки своей женской сумочки, которая стояла сбоку от неё.

— Предположения есть, но я не хочу вдаваться в подробности работы, находясь в предвкушении премьеры… Лучше расскажите мне, полковник, о чем сюжет этого музыкального произведения, — Рамина улыбнулась и кокетливо посмотрела на Орокина.

— Сюжет описывает последние дни Императора Мартина Вуда, который был отравлен собственным зятем…

— Так он все — таки был отравлен? — перебила его Рамина.

Находясь в информационной изоляции, она имела слабое представление о событиях, происходивших вне стен лабораторного комплекса.

— Да… — коротко ответил полковник. — Девятого Императора отравил Николас Вайс…

Услышав имя человека, с которым ей приходилось общаться лично, Рамина удивилась и хотела сказать что-то вроде «не может быть», как внезапно заиграла громкая музыка. Это был знак посетителям, что опера сейчас начнется. Зал стих, а прожекторы, расположенные за хрустальным потолком, ударили ярким светом по сцене, создавая живой теплый свет. На подмостках, тем не менее, ещё был спущен занавес. Немного погодя, он поднялся, когда быстрый темп музыки сменился мелодраматичными нотами.

Декорации, установленные на сцене, передавали атмосферу высокого кабинета, по которому, держа руки за спиной, задумчиво расхаживал актер, играющий роль Девятого Императора Мартина Храброго. Хмуря брови, он резко остановился и приподнял подбородок, вглядываясь куда-то вдаль. Вопрошающе, но с достоинством величайшего монарха, актер повернулся к аудитории и запел:

Рамине понравилось, как пел актер — император, одетый в старую военную шинель. Грациозно расхаживая по сцене, актер поражал своим театральным изяществом. Каждое его движение было выверенным, но в то же время столь легким в исполнении.

Вибрация от интегратора отвлекла полковника от вступительной арии. Чтобы не мешать остальным зрителям, Орокин отдал команду интегратору, проведя пальцами правой руки по левой ладони. Бесшумный механизм выдвинул из левого рукава небольшую панельку. Взяв её двумя руками, он посмотрел на экране номер вызывающего абонента. Номер был незнаком. «Стоит ли отвечать», — подумал полковник, наблюдая, как актер — император начинает вытанцовывать в новых декорациях сената.

Запустив определенную программу выделенной для этого кнопкой, полковник отследил звонок. «Кайрекс — сити, — прочитал полковник. — Интересно, кому я понадобился в этих трущобах…» В кайрекс — сити проживала многочисленная обслуга дворца и трех загородных резиденций Императорского Дома, поэтому полковник все же запустил программу «чат — синтезатор», которая считывала введенные с клавиатуры данные и озвучивала их входящему абоненту роботизированным голосом.

«Слушаю», — написал полковник, используя виртуальную клавиатуру интегратора. Программа переформатировала ответ звонившего полковнику абонента из голосового сообщения в буквенный вид: «Вам грозит опасность, полковник. Срочно покиньте пределы метрополии. Тем самым вы спасете свою жизнь». Прочитав эти строки, полковник не повел бровью, однако внутренне сильно удивился полученному сообщению. Окинув взором продолжающееся на сцене представление, он коротко написал: «Кто вы?». «Это неважно, — пришел ответ, — в гранд — оперу уже выехали пять машин и два автобуса, набитых Спектраторами. Если вы не поторопитесь, вас схватят и подвергнут пыткам. У них на вас есть дело, в основу которого легли показания Николаса Вайса, которые он подписал собственной рукой…»

«Это похоже на методы Алана», — стал размышлять про себя полковник, не веря в то, что глава Спектрата решил пойти с ним в открытое противостояние. Орокин ожидал, что что-то подобное может произойти года через два — три, но чтобы сейчас? «Или, может быть, это всё розыгрыш?» — подумал полковник, оглядывая выходы из оперного зала. Признаков какой — либо подозрительной активности не было, но Уэйн всё же решил сходить в уборную.

— Я на минуту, — прошептал он на ухо Рамине, внимательно наблюдавшей за действием, разворачивающимся на подмостках.

Попав в фойе, полковник первым делом осмотрелся, аккуратно выглядывая из — за колонн. Но в фойе всё было спокойно — одинокие официанты, облаченные в красные ливреи, угрюмо протирали столики после гостей. Два охранника непринужденно болтали между собой, покатываясь по очереди со смеху.

Полковник немного расслабился и собрался, было, уже возвращаться в зрительный зал, как вдруг прилегающую к опере улицу озарили беззвучные мигалки, чьи красные цвета были характерны для машин тайной полиции. Прильнув к матовому стеклу, Орокин насчитал пять машин и два автобуса Спектрата, которые блокировали площадь перед зданием, в котором он находился. «Как и предупреждал незнакомый доброжелатель… — подумал про себя Орокин, лихорадочно соображая, что делать дальше. — Рамина… Нужно спасать её тоже… Ей явно уготована разменная роль, коль операцию решили провести в таком публичном месте, как гранд — опера… Значит, нужна максимальная огласка, за которую прокурор сможет запросить высшую меру…»

Кляня себя за излишнюю самоуверенность, полковник быстрым шагом двинулся обратно и, буквально вскочив на сцену, прервал оперу, выхватив у актера, исполняющего роль зятя императора, закрепленный на щеке микрофон.

— Музыку, уберите музыку, — произнес Орокин, приблизив микрофон к губам, после чего помахал рукой в оркестровую яму.

Музыканты перестали играть, а в зале повисла гнетущая тишина, которой полковник и решил воспользоваться.

— Меня зовут Уэйн Орокин. Я, как многие здесь знают, являюсь главой Корпуса внешней разведки. У нас есть информация, что это здание заминировано террористами, поэтому прошу вас встать и проследовать к силам правопорядка, которые встретят вас у выхода и увезут в безопасное место…

Бросив микрофон на пол, он спрыгнул со сцены и быстрым шагом двинулся к ничего не понимающей Рамине. Но не успел он взять её за руку, как толпа, рассаженная по залу, бросилась к выходу, создавая панику и давку возле узких полуоткрытых дверей.

— Бомба, бомба… — раздавалось в разбуженной массе фраков, кителей и дамских вечерних нарядов.

Музыканты, покидавшие свои инструменты на пол, ринулись из оркестровой ямы подобно крысам, бегущим с тонущего корабля. Расталкивая друг друга, они бежали не в сторону узких проёмов, забитых зрителями, а поднимались на сцену и убегали в технический коридор. Сообразив, что там может быть запасной выход, о котором знали лишь сотрудники гранд — оперы, полковник схватил Рамину за руку и быстрым шагом повел за собой.

— Полковник, что происходит!? — произнесла она взбудораженным тоном.

— Нет времени на разговоры… — отрезал полковник, помогая Рамине подняться по ступеням на сцену.

Миновав технический коридор, они прошли через зал, в котором хранились различные причудливые декорации. Оказавшись на улице, Орокин остановился и осмотрел глухой переулок, насквозь пропитанный мочой и другими неприятными запахами.

Последовав в сторону убегающего музыканта в ярко белом костюме, Орокин внезапно остановился возле угла и, повернувшись к Рамине, поднёс к её губам указательный палец.

— Т-с-с-с-с… — прошептал он, пытаясь разобрать громкую речь, раздающуюся из — за угла.

— Урони на землю свою задницу, — орал грубый мужской голос, — ты слышишь меня!?

— Ладно, охраняй подозреваемых, а я с Гомером пойду на главный вход, — второй голос был на порядок тише. — Луций передал по рации, что там возникли проблемы, поэтому им нужны люди. Толпа гражданских требует, чтобы их выпустили. Уже пятерых убили при не санкционированной попытке покинуть окруженное здание…

— Хорошо, — проревел в ответ грубый голос.

Когда звук удаляющихся шагов стих, Орокин взял у растерянной Рамины сумочку и, достав оттуда объемную косметичку, аккуратно расстегнул на ней молнию. Взяв в руки небольшое выдвижное зеркальце, полковник сунул скарб Рамины обратно ей в руки и, развернувшись, присел возле угла здания. Достав правой рукой лежащий в кобуре пистолет, он переключил его в бесшумный режим. Вытянув вперед левую руку, державшую зеркальце, полковник принялся изучать отражение происходящего за углом.

На земле лежало около десятка человек — сотрудников гранд— оперы. Уткнувшись носами в землю, они испуганно озирались глазами по сторонам, держа руки за головой. Возле них стоял тяжеловооруженный пехотинец из группы «Зета» — элитного подразделения Спектрата. Откинув забрало, он курил сигарету, поглядывая на пленных. На нагрудных пластинах его черных сверхпрочных доспехов красовалась буква «Z».

Воспользовавшись тем, что у пехотинца открыто забрало шлема, Орокин, недолго думая, аккуратно положил зеркальце в карман и, взяв пистолет двумя руками, сделал шаг за угол. Пуля, прицельно выпущенная полковником, пробила незащищённое горло пехотинца и, отрикошетив от позвоночника, превратила его мозг в умирающую органическую массу. Солдат закатил глаза и рухнул на землю рядом с задержанными.

— Продолжаем лежать и не вертим головами, — монотонно произнес полковник, оглядывая проулок.

Из — за угла показалась Рамина, которая, увидев труп, лежащий в луже крови, ойкнула и закрыла рот руками. Орокин взял её за руку и повел каким — то запутанным путем, ориентируясь на собственный интегратор. Где — то послышались выстрелы, после которых взвыли сирены, заставив беглецов ускорить свой шаг.

— Ну, давай, Кевин, где же ты… — еле слышно произнес полковник, пытаясь вызвать соединение с нужным абонентом с помощью интегратора.

— Да, полковник, — Орокин облегченно вздохнул, услышав голос Кевина Эйккена.

— Кевин, у тебя есть возможность отследить моё местоположение?

— Конечно, полковник Орокин…

— Найди мне поблизости машину, которую бы ты мог вскрыть в удаленном доступе…

— Минуту… — полковник услышал щелчки клавиатуры.

Орокин повернулся к Рамине:

— Возьми меня под руку, будто мы муж и жена и… пожалуйста, перестань трястись…

— Я… — начала говорить Рамина, взяв полковника под руку, но её перебили.

— Есть… — победоносно прозвучал голос Кевина. — Белый «Нексус Хайгрин», номер «9881 FG 9» по левую сторону улицы…

Увидев белый «Нексус», полковник устремился к нему, держа растерянную Рамину за руку. Сверив номера, он открыл дверь и посадил женщину на заднее сиденье, а сам сел за руль.

— Пригнись, — произнес полковник, нажав кнопку запуска двигателя.

Испуганная Рамина подчинилась, почувствовав, как электромобиль двинулся с места. Покинув квартал, где находилась гранд — опера, полковник немного расслабился. Нажав кнопку вызова, Орокин вывел на связь капитана «Черной звезды», который в это время находился над территорией Великих пустошей, координируя рассеянную по племенам агентурную сеть.

— Роберт, слушайте мой приказ: объявляю тревогу уровня А1, код «ГАННИБАЛ У ВОРОТ». Следуйте к перевалу Джада и не забудьте перейти на защищенные частоты…

Тревога уровня А1 означала «начало военных действий на территории Акритской метрополии». С этого момента вся агентурная сеть должна была рассчитывать только на себя, подчиняясь лишь индификатору с номером, который был закреплен за полковником. Воздушный корабль «Черная звезда» был оснащен всем необходимым оборудованием, чтобы выполнять функции мобильного штаба. Орокин не просто создал структуру, занимающуюся сбором информации по всему земному шару, но и привязал её к своей персоне. Личный конфликт Алана Филипса и Уэйна Орокина позволил последнему в одночасье уйти в подполье с целой структурой, которая была построена на деньги государства.

Добравшись до въезда на свалку, расположенную на окраине столицы, полковник выключил электромобиль, но оставил включенными фары.

— Всё позади, — промолвил он, обращаясь к трясущейся от страха Рамине, — ещё немного, и мы окажемся в безопасности.

— Уэйн, я ничего не понимаю… — Рамина прерывисто дышала. — Мы, что, куда-то бежим?

— Да, — ответил полковник, — тебя явно впутают в политическое дело против меня…

Скрип ржавой двери, которая преграждала путь на свалку, заставил полковника вылезти из машины. Из проёма показался фонарь, а вслед за ним старый сторож, который, подойдя к электромобилю, внимательно осмотрел приезжих, неприветливо светя им в лицо фонариком.

— Чего надо? — недоверчиво буркнул сторож, наклоняясь, чтобы разглядеть салон машины.

— Мне нужен Эммануил, — ответил полковник.

— Не знаю я никаких Эммануилов, — старик выпучил глаза и откашлялся.

— Ну, так иди и познакомься с ним. Он наверняка находится на подземном конвейере в южной части свалки. Заодно передай ему, что Уэйн Орокин просит его об услуге.

Сторож хмыкнул, но ничего не сказав в ответ, ушел обратно на подведомственную территорию. Минут через пятнадцать из проёма показался человек весьма упитанного телосложения, одетый в грязную одежду, измазанную машинным маслом. На его голове был какой-то смешной кокошник, а правый глаз был затянут большим бельмом.

— Полковник! — воскликнул человек, раскинув руки в стороны. — Какая неожиданная встреча!

Орокин узнал Эммануила Джанаротти. Когда — то этот человек был коробейником, изъездившим вдоль и поперек Великие пустоши в поисках вещей, которые так ценились коллекционерами и музейщиками метрополии. В те годы Эммануил сотрудничал с ведомством полковника, меняя информацию о происходящем в пустошах на акритские доллары. Но годы и возросшие риски заставили его осесть в столице и заняться более прибыльным делом — контрабандой.

Пожав друг другу руки, Джанаротти и Орокин отошли немного в сторону от электромобиля, на котором приехал полковник и его спутница.

— Ты изрядно поправился от оседлого образа жизни, — произнес полковник, оглядывая Эммануила.

— Годы, — задумчиво произнес Джанаротти, улыбнувшись. — Судя по тому, что ты пожаловал в столь поздний час, у тебя появилось ко мне какое — то неотложное дело?

— Все верно, Эммануил, — ответил ему Уэйн. — Мне нужно, чтобы ты переправил меня и мою спутницу за периметр Акрита.

Джанаротти немного приподнял брови и, выразив изумление, неспешно произнес:

— А что, собственно говоря, мешает вам покинуть Акрит легальным способом?

— Я думаю, ты об этом узнаешь из ленты сегодняшних новостей.

Эммануил посмотрел куда-то вверх, а затем, немного подумав, кивнул головой.

— Хорошо, Уэйн. Если тебе нужна моя помощь, ты её непременно получишь. Тем более я у тебя в долгу после той заварухи в развалинах Канзас — Сити…

Да, Канзас — Сити тогда дорого обошелся Эммануилу Джанаротти. Столкнувшись с бандой рейдеров, он еле унес ноги и то лишь благодаря полковнику Орокину. Вернее, его штурмовикам, которые разнесли в пух и прах когорту южноамериканских бандитов, преследующих скутер Эммануила, набитый различными артефактами.

Джанаротти вернулся на территорию свалки. Через несколько минут стальные двери распахнулись настежь, издавая неприятный скрип. Полковник сел в электромобиль и, запустив двигатель, заехал на территорию. Припарковав машину возле мусоровозов, стоящих в ряд по правую сторону от ворот, Орокин повернулся к Рамине, которая сидела на заднем сиденье, безучастно глядя в чуть приоткрытое окно.

— Рамина, — произнес полковник, — поверь мне, всё будет хорошо…

Не дождавшись ответа, Орокин вылез из электромобиля и, подойдя к задней двери, помог женщине выбраться наружу.

— Идите за мной, — произнес Эммануил, разглядывая спутницу полковника.

Взяв Рамину за руку, Орокин повел её за Джанаротти, который, следуя быстрым шагом, насвистывал какую — то мелодию. Минут через десять, минуя горы сортированного мусора, Орокин и Рамина зашли в приземистое одноэтажное здание. Внутри него стоял довольно неприятный запах, отчего Рамину даже начало немного подташнивать. Пройдя грязными коридорами, троица оказалась в заваленном хламом помещении, посреди которого стоял круглый стол, застеленный коричневым сукном. За столом сидело пятеро человек, одетых в грязные засаленные одежды. Они играли в домино, громко стуча костяшками по столу.

— Эй, упыри, — пренебрежительно выкрикнул Джанаротти, — бросайте свои дела и запускайте конвейер.

Работники немедленно выпрыгнули из — за стола и разбрелись по помещению, нажимая на кнопки установленного вдоль стен оборудования. Спустя пять минут раздался механический гул, а в левой части помещения, огороженного лентой, появился железный контейнер желтого цвета. Открыв засовы, Эммануил обратился к полковнику:

— Этот конвейер доставит вас за пределы столицы на подземный мусоросжигающий завод, расположенный в двухстах километрах от Акрита. Путь займет около пяти часов. Комфорт не обещаю, но мои люди встретят вас и выведут на поверхность… — прервавшись, Джанаротти посмотрел полковнику в глаза, — Уэйн, что я могу ещё для тебя сделать?

— Спасибо, Эммануил, — ответил ему полковник, похлопав Джанаротти по плечу. — Я не забуду о твоём одолжении…

Кивнув в ответ, контрабандист пожал полковнику руку. Запустив беглецов в дурно пахнущий контейнер, Эммануил закрыл засовы и отдал распоряжение об отправке. Когда контейнер опустился под землю, контрабандист вымыл руки и отправился к себе в кабинет. Расположившись на выцветшем диване, он, почесав свой огромный волосатый живот, закинул ногу на ногу и включил старенький т — визор.

Отхлебнув из початой бутылки глоток крепкого рома, Джанаротти включил первый новостной канал Акритской метрополии. На экране возник ведущий новостей, который вел прямой репортаж на фоне мигающих сирен машин Спектрата.

— Как сообщили нам достоверные источники в правительстве Императора, полковник был уличен в предательстве интересов Империи. По информации тех же источников, полковник Уэйн Орокин причастен к отравлению Императора Мартина Храброго. Помимо этого, будучи хорошо законспирированным резидентом Кайпианского союза, полковник не только передавал важную информацию вражеской разведке, но и попытался освободить из плена некую Рамину Джоши. По нашей информации, доктор Джоши, в период своей работы на кайпианскую армию, работала над созданием бактериологического оружия, несмотря на конвенцию от 2712 года…

— Это просто немыслимо! — произнес другой голос за кадром, и трансляция с места событий моментально сменилась изображением студии, заполненной возмущенными людьми.

Ведущий Кирк Норман, которому и принадлежал голос за кадром, подошел к зрителям своего новостного телешоу, мотая головой, словно не веря в произошедшее. Проекторы в зале транслировали профили обоих беглецов.

— Какая подлость… — заключил он, передавая микрофон одному из участников передачи.

— Я требую высшей меры для этого негодяя, — истерично прокричала сутулая женщина, чьи уголки рта покрылись белёсой пеной.

— Вот, — прокричал ведущий, выхватив у неё из рук микрофон, — устами народа говорит истина!

Зал, поднявшись со стульев, бурно зааплодировал. Призывая жестами всех сесть на место, Кирк Норман нахмурил брови на своём свиноподобном лице.

— У нас есть комментарии главы Спектрата и главнокомандующего вооруженными силами Алана Филипса относительно произошедшего. Давайте послушаем истинного героя Триумвирата в прямом эфире…

Послышались аплодисменты, после чего на большом экране, установленном в студии, появился профиль главы Спектрата. Поправив круглые очки, Алан произнес:

— Добрый вечер, сограждане! Несмотря на столь удручающие новости относительно предательства полковника Уэйна Орокина, хочу заверить вас, что ситуация в метрополии под полным контролем Спектрата…

Раздавшиеся овации вынудили Филипса замолчать. Когда шум стих, глава Спектрата продолжил:

— К сожалению, Уэйну Орокину и Рамине Джоши удалось ускользнуть, спрятавшись за спинами заложников, которых они схватили на площади перед гранд — оперой. Полиция не стала рисковать, позволив беглецам покинуть территорию. Но это не спасло их пленников от гибели. Как только эти… — Алан на секунду запнулся, но, сделав выразительное лицо, продолжил. — Как только эти нелюди оторвались от машин преследования, они, ни минуты не колеблясь, подожгли машину с заложниками…

В углу т-визора появились слайды, на которых были изображены обгоревшие тела, разбросанные по выжженному салону электромобиля. Профиль главы Спектрата сменился панорамой зрительного зала телешоу, в котором послышались всхлипывания и реплики, наполненные самыми жуткими проклятиями в адрес беглецов. Кирк Норман, открыв рот, осуждающе качал головой из стороны в сторону. Видеоряд сменился изображением Алана Филипса, который немигающим взором смотрел в объектив.

— По роду своей службы я лично знал полковника Орокина. Но, признаться честно, я ничему не удивляюсь. Император Мартин Вуд поистине был Храбрым, но, к сожалению, весьма неосмотрительным в отношениях, за что и поплатился жизнью, доверившись Николасу Вайсу и Уэйну Орокину. А ведь при легендарной битве за Сан — Паулу именно Мартин Храбрый спас жизнь этому предателю… Враг настолько коварен, что только общими усилиями граждан мы сможем остановить нарастающую угрозу. Помните, патриоты, национал-предатели находятся среди вас, поэтому будьте бдительны и о малейших подозрениях сообщайте в тайную канцелярию Спектрата.

— Спасибо, Алан, мы очень надеемся на вас, — подытожил Кирк Норман, на котором сфокусировалась студийная камера.

Ещё минут десять публика эмоционально обсуждала произошедшее, после чего ведущий обратился к зрителям:

— Если вы знаете о местонахождении беглецов, прошу вас немедленно сообщить об этом по телефону, указанному на экране. Вознаграждение гарантируется…

Выпучив глаза, Эммануил, недолго думая, подскочил с дивана. Схватив с полки потертый интегратор, он, поглядывая на экран, судорожно набрал указанные цифры.

— Канцелярия Спектрата слушает, — услышал он мягкий женский голос.

— Я хочу сообщить о местонахождении полковника Уэйна Орокина, — прерывисто дыша, произнес Джанаротти.

— Одну минуту, соединяю вас с оперативным отделом…

Нет, не обгоревшие тела, показанные на всю страну, заставили Эммануила ужаснуться и пересмотреть свои отношения с полковником. За свою жизнь он видел вещи и пострашнее. А что он действительно не видел в своей жизни, так это шестизначную сумму на своём депозите, которую обещало государство за поимку преступника № 1…

* * *

Пока информационное пространство метрополии гудело о предательстве полковника Орокина, которого всё же схватили и поместили в центральную тюрьму Спектрата, маэстро Фридрих Штоль доедал сытный ужин, приготовленный ему женой. Находясь в своём роскошном пентхаусе, он, встав из— за стола, проследовал в свой рабочий кабинет. «Как быстро меняется политическая конъюнктура…» — подумал про себя Штоль, присаживаясь возле камина. Ему следовало в срочном порядке переписать оперу «Буревестник», добавив туда ещё одного злодея — полковника Орокина…

 

Глава 8. Золотой теленок

Томас ДиАнжело стоял в душном железном тамбуре «Левиафана», окруженный такими же, как и он, заключенными. Загудели механизмы корабля, запустив в движение огромные шестеренки. Отсек открылся, впуская внутрь «Левиафана» свежий воздух и оглушающий лай собак.

— Так, шлюшки, — Томас услышал хриплый голос, но не видел его обладателя, — похватали свои косметички и на выход по белой дорожке. Шаг за границы будет расцениваться как попытка к побегу… Пошли, живее…

Томас вслед за толпой двинулся к выходу. Спрыгнув на гравий, он побежал по одной из белых дорожек настолько быстро, насколько позволяли кандалы. Выстроившись в колонну, заключённые хмуро разглядывали мрачный карьер, чьи стены отвесно возвышались над ними, словно плаха государственного палача. Многие из них понимали, что это мрачное место станет для кого — то последним пристанищем, чьи останки поглотит никогда не затухающая печь местного крематория.

Когда подошла очередь ДиАнжело, к нему приблизился охранник и просканировал его кандалы. Получив персональные данные обладателя, он перенес их на ошейник и закрепил металлический обруч на шее Томаса. Сняв кандалы, сотрудник тюрьмы вручил ДиАнжело комплект оранжевой робы, после чего приказал следовать к другому охраннику, который стоял на большом плацу, расставляя заключенных в шеренги. Плац был огорожен какими-то клетками, в которых кое-где сидели местные заключенные, одетые в оранжевые робы. Собаки, привязанные по периметру плаца, лязгали зубами и исступлённо лаяли, брызгая слюной. Оказавшись в длинной шеренге, Томас стал наблюдать, как плац постепенно заполняется заключенными.

Когда места почти не осталось, отсек «Левиафана» закрылся. Перед шеренгами выстроенных арестантов появился коренастый человек в возрасте. На его лице отсутствовал нос, а лейкопластырь, налепленный на носовую пазуху, делал его похожим на мифического орка.

— Если кому — то здесь ещё неизвестно, кто я, а кто вы, — начал свою речь этот человек, важно расхаживая вдоль шеренг, — то поясняю… Я — главный надзиратель и обращаться вы будете ко мне «гражданин начальник». Иного я не потерплю. Теперь перейдем к вопросу о том, кем являетесь вы, справедливо признанные нашим великим государством преступниками…

Главный надзиратель снял с пояса дубинку, в которую был встроен пульт дистанционного управления ошейниками заключенных.

— Вот ты… — Рыло указал дубинкой на человека, стоящего в первом ряду, и посмотрел на дисплей, расположенный чуть выше рукоятки. — Осужденный номер ХХ235KO, кто вы такие? Даю десять секунд на ответ…

Заключенный испуганно огляделся по сторонам — он растерялся от того, что не понял, на кого показывает главный надзиратель. Свой номер он запомнить ещё не успел, поэтому, пока его мозг решал данную головоломку, десять секунд, отведенных Рылом, подошли к концу. Рыло нажал на кнопку, и человек, упав на пыльную землю, забился в конвульсиях, а из его рта хлынула пена.

— Так, — Рыло переключился на следующего заключенного, стоявшего в шеренге слева от упавшего человека. — Осужденный номер XX899ОА, ваши десять секунд начали отсчет…

— Мы — заключенные, гражданин начальник, — в спешке выпалил номер ХХ899ОА, с ужасом наблюдающий, как на мотне штанов арестанта, лежащего на земле без сознания, появляется большое тёмное пятно.

— Ответ неверный… — с этими словами Рыло нажал на кнопку, после чего второй человек тоже опробовал на себе все «прелести» тюремного ошейника.

Пройдясь взад — вперед, главный надзиратель покачал головой, артистично выразив удивление такой, по его мнению, «безграмотностью».

— Запомните, — прокричал он на весь плац, — отныне вы — гномы — маленькие человечки из мифологии, которые спускаются под землю в поисках драгоценностей… Итак, гномы! Сейчас вы проследуете в душевую, помоетесь и переоденетесь в ваши сказочные костюмы, после чего вас распределят по блокам и секциям. Пошли, скоты, да поживее…

Толпа побрела в сторону входа, на который указывали охранники. Томас наблюдал, как к результатам издевательств главного надзирателя подошла группа заключенных, среди которых был старик по имени Авл Грин. Они помогли подняться пострадавшим, которые, пошатываясь, побрели вслед за толпой.

Внезапно Томас услышал слева от себя глухой удар по железу, которое издало поскрипывающие звуки. Повернув голову, он застыл, увидев разъярённого чернокожего человека, который вдруг пристально уставился на него, а спустя мгновенье, уже улыбаясь, заорал:

— Не может быть! Томас ДиАнжело собственной персоной! Добро пожаловать в «Яму», благородный ублюдок!

До Томаса, наконец, дошло, кто стоит в этой клетке. Это был его кредитор Эсмонд Мортис, который, недобро ухмыляясь, помахал ему рукой и громко прокричал:

— Арестанты, нас почтил своим присутствием сам Томас ДиАнжело, сын покойного викария Дэвида ДиАнжело…

Томас отвернулся и ускорил шаг, пытаясь затеряться среди других заключенных. Страх ураганом ворвался в его сознание, заставляя сердце испытывать такие перегрузки, при которых у Томаса начало темнеть в глазах. Попав в широкий тоннель, уходящий под землю, заключенные, среди которых было немало мутантов, двинулись по извилистому пути, держа в руках тюремные робы оранжевого цвета. Томас, гонимый страхом, наконец оказался в предбаннике душевой.

Предбанник представлял собой помещение, вырубленное в скальной породе, свод которого поддерживали массивные каменные колонны. Тусклый свет плафонов, растворяемый густым, насыщенным влагой паром, рисовал в сознании Томаса мрачные картины ближайшего будущего.

Заключенные расселись по скамейкам, а тем, кому места не хватило, стояли между рядами. Кое-где возникали потасовки за сидячие места, так что Томас предусмотрительно предпочел постоять возле колонны. Поправив черную шапочку на голове, он осмотрел людей, сидящих на скамейке, которая была ближайшей к Томасу. Хмурые лица и татуировки выдавали в них «завсегдатаев» подобных мест. Они о чем — то бурно спорили на фоне всеобщего гвалта, перемешанного с шумом падающей воды в душевой. Томас, используя свой феноменальный слух, доставшийся ему по наследству от отца вместе с чуть заостренными ушными раковинами, решил послушать, о чем говорят люди.

Разговоры касались широкого спектра тем и один из них очень заинтересовал Томаса ввиду того, что там прозвучала его фамилия.

— …а он говорит нам, что с вечерним этапом прибыл ДиАнжело…

— ДиАнжело? Глава Эритеи?

— Нет. Того казнили около года тому назад.

— Да? А я и не знал…

— Это вроде как его сын, который имеет какое — то отношение к смерти Георга Кантора.

— К смерти Кантора? — переспросил чей — то голос. — Тогда «Седьмая печать» позаботится о нем, отправив его в лабиринт Орфа…

— Да, ему уж точно не позавидуешь, — добавил другой голос. — Я как — то спускал в лабиринт дрона, когда был в геологоразведке, так такого там насмотрелся, что перешел из спецбригады на общие работы, несмотря на то, что паёк на общих работах на четверть меньше, а работы тяжелее…

Томас продолжал слушать разговоры окружающих, нервно озираясь на протискивающихся в толчее людей, которые занимали очередь в душевую. Душевая представляла собой конвейерную ленту, которая непрерывно двигалась под струями воды, ниспадающими с потолка. Ржавые металлические трубы, покрытые плесенью, опутывали этот гигиенический конвейер, змеясь между скальными выступами горных пород.

Томас решил присоединиться к очереди, когда народу в предбаннике изрядно поубавилось. Оказавшись у красной черты, разделяющей предбанник с душевой, ДиАнжело последовал примеру других заключенных. Он снял одежду и кинул её в режущие жернова мусороперерабатывающего станка. Положив оранжевую робу в пластиковый пакет, Томас наступил на квадрат, расположенный за красной чертой возле конвейера. Квадрат под весом наступившего опустился. Томас услышал шипящий звук и почувствовал, как сверху полилась струя жидкого мыла. Ступив на конвейер, Томас положил пластиковый пакет рядом и принялся тщательно смывать мыльную жижу со своего тела. Ошейник непривычно давил на шею, а пена, попавшая за него, плохо при этом вымывалась слишком горячей водой.

Не успев толком промыть волосы на голове, ДиАнжело, взяв перед этим пакет, сошел с конвейера и оказался в другом предбаннике, где заключенные одевались в робы и получали обувь. Одев на мокрое тело робу, Томас зашнуровал казенные ботинки, после чего встал в одну из пяти очередей к контрольно — пропускным пунктам, за окнами которых сидела вольнонаемная охрана.

Охрана задавала различные вопросы заключенным, заносила информацию в базу данных и объявляла букву блока и номер секции, куда приписывался новоприбывший. Томас подметил такую закономерность, что мутанты попадали в блок B. «Видимо администрация давала негласную установку на сегрегацию контингента «Социального лепрозория», — подумал про себя Томас и ухватился за эту мысль как за спасительный круг. Блок B был для него намного предпочтительнее, чем другие блоки, где негласно правили Эсмонд Мортис и «Седьмая печать». Поэтому, когда подошла очередь Томаса, на вопрос о гражданстве он незамедлительно дал следующий ответ:

— Отсутствует…

Служащий, убрав досье в сторону, недоверчиво посмотрел на Томаса.

— В досье сказано, что вы гражданин… — строгим голосом произнёс охранник.

— Да, сэр, но у меня произошла мутация, — с этими словами ДиАнжело убрал рукою длинные коричневые волосы сбоку головы, обнажив заостренную ушную раковину.

Охранник опять уставился в свой экран и начал что-то набивать пальцами по сенсорной клавиатуре.

— Почему об этом не доложили в службу идентификации личности раньше? — служащий задал вопрос, не отводя взгляда от экрана.

— Это проявилось накануне моего заключения под стражу. Я был в округе и не смог вовремя уведомить службу…

Охранник, внеся в базу данных какие — то изменения, громко объявил в микрофон:

— Заключенный номер XX376VK, вы приписаны к блоку В, секция 522, место 78… Следующий…

Услышав это, Томас даже улыбнулся, отчего охранник непонимающе посмотрел на человека, который только что лишился гражданства. Но для той ситуации, в которой находился ДиАнжело, блок В стоял выше любых эфемерных гражданских прав, которые в диктаторском государстве отсутствовали напрочь, в то время как ощущение крадущейся смерти в катакомбах «Социального лепрозория» ощущалось Томасом довольно явно.

Очутившись за контрольно — пропускным пунктом, Томас прошел по белой дорожке с указателем «Блок В». Попав в душную комнату, в которой напряженно гудела вентиляция, ДиАнжело увидел заключенных, стоящих группами, либо поодиночке. Присев на грязную лавку, Томас ощутил нервное напряжение, вызванное томительным ожиданием неизвестного будущего, в котором было мало интересных перспектив.

Наконец пришли двое охранников, которые вывели заключенных из комнаты в длинный коридор и, построив их вдоль красной линии, пересчитали. Затем, дав команду, охрана повела «оранжевую гусеницу», состоявшую из осужденных, по извилистым коридорам «Социального лепрозория». Минут через пятнадцать процессия оказалась у огромного лифта, на стальной двери которого была изображена черная буква «В» крупным шрифтом. Охранник нажал кнопку на пульте, и дверь медленно опустилась, издавая гудящие и щелкающие звуки. Загнав заключенных на грузовую платформу, охрана закрыла массивную дверь железного короба.

Лифт медленно начал совершать тяжелый подъём наверх, пока внезапно не остановился. Но после остановки Томас почувствовал, что теперь они двигаются куда-то в сторону, постепенно ускоряясь. Минут через десять лифт снова остановился. Дверь открылась, и толпа заключенных хлынула наружу.

Томас оказался в большом помещении, по которому расхаживали хорошо вооруженные солдаты. Ряд турникетов, растянувшихся вдоль грота, обрамляли две каменные двухэтажные башни. Первый этаж представлял собой хорошо укрепленный дот, который ощетинился во все стороны крупнокалиберными пулеметами, а на втором этаже, сквозь широкие пуленепробиваемые стекла можно было разглядеть операторскую, по которой расхаживали вольнонаёмные сотрудники тюрьмы. Люди подходили к турникетам, и сканер, считав информацию с чипа, встроенного в ошейник, передавал команду на пропуск обладателя в чертоги блока В.

Когда Томас увидел блок В, его удивлению не было предела. Перед ним открылся каменный проспект, освещенный мощными лампами дневного света. По улицам передвигались местные разношерстные обитатели, спешащие по своим, возможно, не совсем легальным делам. Томас наблюдал, как двое верзил поджали молодого парня, который, как услышал Томас своим сверх развитым слухом, клялся им, что у него больше ничего нету. Переключив внимание на другую группу людей, ДиАнжело понял, что там идет какой-то серьёзный разговор по поводу продуктов, которые должны были нелегально принести охранники, естественно, за определенную мзду. Томас настолько увлёкся изучением блока В, что не заметил, как толпа, с которой он пришел, постепенно растворилась в общем потоке заключенных, одетых в такие же оранжевые робы, как и пришедшие.

Не зная, куда ему идти, Томас решил обратиться к кому-нибудь за помощью. Увидев слегка небритого человека, одиноко стоящего посередине проспекта, ДиАнжело решил, что это наиболее приемлемая кандидатура. Человек пристально разглядывал операторскую, расположенную на втором этаже, и не обратил никакого внимания на подошедшего к нему Томаса.

— Добрый день, сэр, — воспитанно произнёс ДиАнжело, — не подскажете, как пройти в секцию 522?

Мужчина средних лет недовольно посмотрел на Томаса и, немного пожевав зубочистку, пробубнил:

— Смотри знаки… — и снова перевел свой немигающий взгляд на операторскую.

Томас немного скривил лицо, пытаясь понять, что же это значит.

— Простите, я…

— Слушай, — резко перебил Томаса человек, не отводя взгляда от второго этажа башни. — Я что, по — твоему…

Внезапно заключенный замолчал и напрягся, всматриваясь в происходящее в операторской. Развернувшись, он стал прыгать и махать кому — то руками, тихо приговаривая при этом: «Уносим ноги». Далее небритый человек побежал в соседний тоннель, который перпендикулярно пересекал главный проспект блока «В».

Секунд через тридцать заработали красные сирены и из динамиков донеслось:

— Группа быстрого реагирования в секторе. Вводится режим «красной линии», повторяю…

Через турникеты забежала группа людей в масках при полном карательном обмундировании. Бойцы нещадно лупили зазевавшихся коренных обитателей, которые не успели прижаться к стенам, встав за красную черту. Досталось и растерявшемуся Томасу — дубинка солдата легла точно между его лопаток, вызвав помутнение в глазах. ДиАнжело каким — то чудом отпрыгнул за красную черту, но, потеряв равновесие, чуть было не вывалился обратно. Его успели подхватить другие заключенные, уже стоявшие на отведенной администрацией территории.

Томас, испытывая жуткую боль, более настойчиво поинтересовался по поводу расположения своего нового места обитания. Один из людей, стоявших с ним рядом, пояснил, как следует ориентироваться в блоке В по указателям, подобным тем, которые ДиАнжело видел в столичном метро.

Группа быстрого реагирования куда-то удалилась, и вскоре режим «красной линии» с сектора был снят. Поднявшись на этаж, номер которого соответствовал первой цифре приписного места, Томас, наконец, нашел искомую секцию и, откинув покрывало, свисающее над входом, переступил порог.

То, что он увидел, впечатлило его ещё больше, чем подземный проспект, который он наблюдал до этого. Секция представляла собой огромный, искусственно сделанный подземный грот, в котором необычайно массивные колонны поддерживали скальный свод. К колоннам были приварены тюремные шконки, расположенные одна над другой, словно жердочки. По колоннам тянулись лестницы, позволяя обитателям верхних этажей добираться до обетованных мест.

Секция пестрела всевозможными простынями и развевающимися полотенцами, растянутыми веревками и самобытными тумбочками. Потолок опутывала система вентиляции, которая явно не справлялась с тем смрадом, который стоял в воздухе. Томас увидел, как возле ближайшей колонны стоял чумазый человек и что-то жарил на самодельной плите. Открыв крышку сковороды, он что-то туда добавил, после чего содержимое зашипело и выпустило в воздух водяной пар, насыщенный жареными тонами.

— Извините, — промолвил Томас, подойдя к этому человеку, — не могли бы вы подсказать, где расположено 78 место?

Заключенный резко обернулся и недоверчиво осмотрел ДиАнжело с ног до головы. Вытерев пот со своего грязного лба, он, выказывая интерес, произнес:

— Новенький?

— Да, сэр, — кивнув головой, ответил Томас.

— Сигареты есть?

— Нет…

— Нужны?

— Я не курю…

Человек задумался. Повертев рукою поварёшку, он показал ею вдоль ряда исполинских колонн.

— Там, третья колонна, десятая шконка, если считать снизу, со стороны ряда… — произнёс обитатель секции. — У тебя в запасе пять часов, чтобы немного поспать с долгого этапа. Потом придет бригадир, и мы опять пойдем долбить эту проклятую породу…

Чумазый арестант отвернулся и стал, молча, перемешивать больших жирных насекомых, панцири которых отливали ярким блеском, вызывая у Томаса двоякие чувства. С одной стороны, он почувствовал сильный голод, заглушенный ранее чувством страха, а с другой, отвращение к запаху, который исходил от этого блюда.

Последовав на указанное место, Томас взобрался на самую верхнюю шконку и занял 78 место. Улегшись на зассанный матрац, ДиАнжело огляделся вокруг. Панорама была довольно печальна. «Упав отсюда во сне, — подумал он про себя, поглядывая вниз, — можно разбиться насмерть…» Он прилег и попытался расслабиться, но спина, по которой прошлись дубинкой на проспекте, так разболелась, что ДиАнжело скрючился, сжав зубы. Постепенно его сознание смирилось с болью, и Томас провалился в долгожданный сон.

* * *

— Проклятый камень, — прошептал Томас, устало поднимая тяжелую кирку, в надежде расколоть ненавистный булыжник.

Это был его третий день на общих работах. Бригадир — рослый горбатый мутант бегал по шахте среди света фонариков, грубо отдавая распоряжения, крепко сдобренные отборным матом. Томас, осознав, что и в этот раз валун устоял от его удара, присел на корточки и попытался отдышаться, поглядывая в сторону бригадира. Большинство заключенных, одетых в черные шахтерские комбинезоны, работали либо кирками, либо лопатами, а остальные вели сварочные работы, выполняя монтаж ленточного конвейера.

— Команда «Огонь», — проревел бригадир. — Эй, молокосос, уйди оттуда за колонну, не хватало мне второго трупа за эту смену…

Команда «Огонь» означала, что заложенные в скальной породе шашки должны были сработать через минуту. Томас, уже наученный горьким опытом, снял с шеи тряпку и, обмакнув её в ведро с грязной водой, обмотал вокруг носа и рта, чтобы не наглотаться пыли. Заткнув уши, он прижал коленки к груди и принялся ждать.

Взрыв вызвал резонирующий грохот, многократно отражающийся от каменных стен. Ударная волна прошла по воздуху, неся за собой кучи пыли и мелких камней. Томас хоть и закрыл глаза, но несколько соринок всё же успели проникнуть в слизистую правого глаза, вызвав очень неприятные ощущения.

ДиАнжело настолько устал, что его тело перестало ему подчиняться. Вымотанный и раздавленный, он уже был согласен на то, чтобы его раздавило булыжником, как того парня несколько часов тому назад. «Счастливчик, — подумал о нём Томас, — он освободился из этого ада…» ДиАнжело совсем потерял счет времени, пребывая эти три дня под землей без видимого солнечного света. Говорили, что раз в неделю секцию, где жил Томас, всё же выводят в прогулочные боксы, расположенные на дне карьера.

— Конец смены, — слова бригадира, словно лечебный бальзам, умиротворенно подействовали на Томаса, придав ему сил для того, чтобы подняться и последовать за всеми остальными, бросив на землю злополучную кирку.

Петляя по туннелям и поднимаясь на лифтах, бригада горняков, к которой был приписан Томас, наконец, попала в блок B — в ту его часть, которая была отведена под промышленную зону. Там располагались раздевалки с душевыми, где заключенные переодевали рабочий шахтерский черный комбинезон на оранжевую робу. Так как вода в душевой была холодная, многие, в том числе и ДиАнжело, предпочли ходить грязными, чем подхватить пневмонию легких, тем более что вместо помывки можно было бы пораньше занять очередь в столовую, в которой кормили хоть и отвратной, но всё же едой.

После того как Томас переоделся, к нему подошел горбатый бригадир — мутант и, схватив его подбородок когтистыми пальцами, немного прищурился.

— Томас ДиАнжело? — произнес он.

Услышав свою фамилию в стенах «Социального лепрозория», Томас почувствовал, как его накрыла волна страха, сделав ноги непослушными. Он лихорадочно стал думать о том, не сломает ли бригадир ему шею, получив утвердительный ответ на свой вопрос. Но бригадир улыбнулся и добавил:

— Да, я вижу, что это ты, ДиАнжело… Я получу хорошую награду… — с этими словами он отпустил подбородок Томаса и, развернувшись, побрел среди шкафчиков с рабочей одеждой. — Следуй за мной…

— Но куда мы пойдем? — спросил, не двигаясь с места, Томас, лихорадочно пытаясь понять происходящее.

— К Карлосу Гарсия. Он пообещал за тебя хорошую награду… И не только он… — проревел бригадир, продолжая свой путь.

Последняя ремарка бригадира вызвала у Томаса панический ужас, вогнав его в двигательный ступор. Бригадир, увидев картину обезумевшего от страха ДиАнжело, чьё тело медленно сползало на пол по каменной стене, развернулся и, подойдя к Томасу, ударил последнего по шее чуть выше ошейника. Томас вздрогнул и, закатив глаза, потерял сознание. Погрузив его тело к себе на плечо, бригадир, насвистывая какую — то мелодию, двинулся по каменному коридору.

* * *

Карлос Гарсия сидел за длинным деревянным столом, ковыряя ложкой банку с консервированной едой. Вдоль стен помещения, выкрашенных в нейтральные тона, стоял ряд двухъярусных кроватей, на которых висели различные бытовые вещи: одежда, бирки, тряпки, полотенца, какие — то самодельные кисеты и прочая утварь арестантов. В дальнем углу зала стояли две холодильные установки, а радиоприёмник — большая привилегия по местным меркам, находился под каменным высоким потолком.

Помещение, где находилась «штаб — квартира» Карлоса Гарсия и его людей, было бывшей секцией группировки «Седьмая печать» в блоке В. Когда Карлоса привезли в «Социальный лепрозорий», в блоке В главенствовала группировка Драгомира Ягра, которого поддерживала «Седьмая печать», имеющая весьма большое влияние на контингент тюремного комплекса.

Драгомир предвзято относился к мутантам, выказывая им пренебрежение при любом удобном случае. Этим и воспользовался Карлос, объединив мутантов, которых в этом блоке было большинство, под свои знамёна. Примерно полгода тому назад Ягра и двадцать его людей нашли под каменными завалами. Главный надзиратель не стал разбираться, почему на их телах присутствуют колото— резаные раны. Росчерком электронной ручки в отчете он списал все вопросы в утиль истории, объявив инцидент «несчастным случаем».

Рыло, как и начальника тюрьмы Феликса Грува, вполне устраивало такое положение вещей, когда лиц, лояльных «Седьмой печати», устраняют сами заключенные. Феликс Грув никогда не шел в лобовую атаку, чтобы не подставить себя и своих близких под ответный удар на свободе. Он предпочитал действовать чужими руками, поэтому негласно распорядился, чтобы всех мутантов списывали в блок В. Пополняя таким образом группировку Карлоса Гарсия, Грув косвенно способствовал росту его авторитета и влияния, пытаясь расколоть арестантскую массу путём противопоставления мутантов и людей.

Оперативный отдел «Социального лепрозория», используя различные провокационные методы, пытался натравить на «Седьмую печать» группировки из других блоков, и это, надо отметить, у них нередко получалось. Поэтому над тюремным комплексом, опутанном интригами оперативников, постоянно витал дух вражды и нетерпимости. Девиз римских императоров — «Разделяй и властвуй» был взят на вооружение Феликсом Грувом, который пытался держать это место под контролем с хорошей пользой для себя, а также для тех, кто оказывал ему покровительство на Акрите.

После смерти Драгомира, Карлос получил записку за подписью Патрика Мендозы — самого авторитетного заключенного, сидевшего в холодном карцере глубоко под землей на протяжении последних пяти лет. При произношении этого имени заключенные, обычно с придыханьем, выказывали ему почтение, спрашивая друг у друга, «не слышал ли кто последние новости с карцеров?», или, «как там здоровье у Мендозы?» и тому подобное. Это была легендарная личность для тех мест, овеянная множеством рассказов и ореолом борьбы с нечеловеческим режимом.

Развернув записку, Карлос прочитал строчки, нацарапанные крупными буквами:

«БРАТ ДРАГОМИР БУДЕТ ОТОМЩЁН. ГАРСИЯ ТЫ ПОКОЙНИК.

МЕНДОЗА»

В ответ Карлос позвал заключенного, который хорошо владел акритской грамотой, и велел ему написать на листке бумаги следующие строки:

«ИСПОЛЬЗУЙ ПО НАЗНАЧЕНИЮ»

Собственноручно поставив смайлик после продиктованных слов, Карлос добавил свои инициалы «КГ» и, сняв с шеи амулет в виде высушенного человеческого среднего пальца, на котором виднелся золотой перстень, аккуратно обернул записку вокруг него. Палец, собственно говоря, как и перстень на нём, принадлежал Драгомиру Ягру, чей прах был уже давно развеян над поверхностью земли. Запаяв записку полиэтиленовой пленкой, Карлос распорядился отправить её в карцер Патрику Мендозе…

Но вернёмся в настоящее, где Карлос, доедая холодные злаки со дна банки, зловеще улыбнулся, вспоминая эпизод с пальцем Ягра.

— Карлос, — голос вошедшего боевика, стоящего в карауле, оторвал Гарсия от воспоминаний, — пришел Барибал, принес человека. Говорит, что это тот, которого ищут люди Ульриха Рыжебородого…

Новость моментально вывела Карлоса из состояния скуки. Уже двое суток, как Ульрих Рыжебородый, контролирующий блок А, и Эсмонд Мортис из блока С искали одного и того же человека — Томаса ДиАнжело. Эту информацию он получил от своих бригадиров. Те рассказывали, что Томас является отпрыском богатой семьи.

В тюремном комплексе процветал бизнес, при котором богатеев «отжимали», предоставляя так называемую «безопасность» в обмен на ежемесячные отчисления со стороны «охраняемого» в общий фонд группировки. «Если этот человек так нужен им обоим, то ДиАнжело нужен и мне», — подумал тогда Карлос и распорядился начать поиски в контролируемом им блоке.

— Пусть заходит, — басом сказал Карлос и, развернувшись на скамейке, оперся спиной на ребро стола, ковыряясь при этом в зубах.

Вошел Барибал, держа на плече тело худощавого человека. Услужливо склонив голову, покрытую крупными бородавками, он положил тело на скамью. Со стороны спины Барибала, из прорезей черного шахтерского комбинезона торчали обрубки крыльев, некогда поднимавших их хозяина к вершинам Скалистых гор, где обитало племя сумрачных людей.

— Карлос, это Томас ДиАнжело, — коверкая язык, проговорил бригадир, показывая когтистым пальцем на тело. — Я пришел за обещанной наградой…

Карлос, встав со скамьи, легким движением привел лежащего Томаса в чувство и, уставившись на него своим единственным глазом, произнёс:

— Ты Томас ДиАнжело?

Человек, чьи длинные волосы спутались на лбу, испуганно заморгал и кивнул головой, словно соглашаясь со своей обреченной участью.

— Джи — и — м, — свирепо заорал Карлос, отчего Томас нервно подпрыгнул на скамейке.

Зашел боец из караула.

— Джим, — уже более сдержанно повторил Карлос, — выдай моему другу Барибалу его заслуженную награду — сигареты, чай, сахар и те мясные консервы, которые мы затянули на прошлой неделе через промышленную зону…

Барибал хмыкнул и одобрительно качнул головой.

— Благодарю тебя, Карлос, но не мог бы ты уделить мне пару минут наедине?

— Присмотри за ним, Джим, — произнёс Карлос, кивнув при этом в сторону Томаса.

Пройдя в соседнее помещение, которое выполняло функции кладовой, Гарсия плотно прикрыл обитую изоляцией дверь и защелкнул замок. В кладовой стояли ящики с продуктами питания, какие — то мешки и ещё много всяких вещей, помогающих выжить обитателям этой каменной тюрьмы. В комнате стоял шум вентиляции, и витали запахи прогорклого жира. Барибал, оглядевшись по сторонам, достал из — за пазухи тяжелый свёрток. Развернув грубую тряпку с масляными пятнами, он показал содержимое Карлосу — массивные стальные ножи, поблескивающие в тусклом свете кладовой.

— Почему всего пять? — спросил Гарсия, взяв один из ножей своей широкой ладонью.

— Смена плохая, — ответил Барибал, — ничего не дают выносить из цеха и постоянно устраивают досмотры на проходной. Люди осторожничают…

Карлос рассмотрел лезвие с обеих сторон и бросил клинок к остальным.

— Послушай, Барибал, назревает большая резня. Мои люди должны быть вооружены, иначе мы все, включая тебя, отправимся в крематорий. Ты должен искать другие возможности «контрабанды».

— Тянуть таким образом холодное оружие не очень хорошая идея, Карлос, — осторожно пробурчал бригадир. — Мы все можем погореть на этом. Если администрация узнает, она не закроет глаза на это… Еда, наркотики, медикаменты — да, но только не оружие…

— Пойми, Барибал, мы в любом случае должны быть во всеоружии. У нас пока нет чёткого плана, как отсюда бежать, но, будь уверен, холодное оружие нам обязательно понадобится. Сделав спасительный рывок к свободе из этого проклятого места… — Карлос на мгновенье замолчал, сурово при этом поглядев на бригадира. — Ты, наконец, посмотришь в глаза тем людям, которые лишили тебя крыльев…

При этих словах Барибал пошевелил обрубленными конечностями на горбу и, покачав головой в знак согласия, промолвил:

— Хорошо, Карлос, я над этим подумаю…

Вернувшись из кладовой, Барибал вышел вслед за Джимом, закрыв за собой дверь. Оставшись с Томасом наедине, Гарсия присел напротив него и начал указательным пальцем возить по столу.

— Томас, — назидательно произнес рослый мутант, — ты можешь жить здесь вполне сносно. За определенную сумму тебя даже освободят от общих работ по состоянию здоровья. Мы предоставим тебе безопасность и наши возможности, но ты должен нас заинтересовать, ты это понимаешь? Тебя разыскивает пол тюрьмы, и я думаю, что ты назовешь мне сумму, которая убедит меня и остальных моих товарищей в том, что ты полезный член нашего дружного блока В…

Томас с непониманием и испугом посмотрел на Карлоса, чей единственный глаз пытался оценить предстоящий куш по выражению лица самого ДиАнжело.

— Сэр, — пролепетал Томас, — у меня нет денег…

— Значит, — не дал ему закончить предложение Карлос, — у тебя есть богатая семья, которая тебе их даст.

— Нет, сэр, — ответил Томас и опустил глаза, — у меня нет семьи.

— Тогда я не совсем понимаю, зачем ты нам здесь нужен, — сухо ответил Карлос и встал со скамьи.

Томас, подняв глаза на громилу, в надежде найти выход из сложившегося тупика, решил озвучить сумасбродную мысль.

— Я знаю, как совершить отсюда побег, — произнес он, наблюдая, как Карлос замер, а спустя мгновенье, посмотрел на него сверху вниз.

— Побег? — Карлос оперся руками на стол и, наклонившись, принял угрожающую позу. — А с чего ты взял, что меня интересует побег?

— Вы сами об этом сказали, находясь в том помещении, — Томас показал рукой на кладовую.

Карлос, поглядев на дверь, внезапно перескочил через деревянный стол и, с силой схватив ДиАнжело за шиворот, потащил в кладовую. Томас кряхтел и извивался, пока не оказался на полу, среди разбросанных консервных банок.

— На кого ты работаешь? — проревел Гарсия. — Оперативный отдел? Безопасность? Какого, мать твою, хера, ты предлагаешь мне неприкрытую провокацию?

— Успокойся, пожалуйста, — испуганно затараторил Томас, отползая от надвигающегося на него одноглазого верзилы, — я могу всё объяснить…

— Ну, попробуй, — Карлос остановился, поднял с пола жестяную банку с консервированным соком и стал перекидывать её из ладони в ладонь.

Томас отдышался и, сделав глубокий вдох, начал своё повествование.

— Я обладаю особыми способностями, — произнёс он, наблюдая за летающей банкой концентрированного сока, которая ужасно мешала Томасу сосредоточиться. — Моя слуховая система и отделы коры головного мозга немного отличаются от строения, присущего человеческому виду. Чуть ниже евстахиевой трубы, расположенной во внутреннем ухе, у меня сформирован небольшой орган — результат мутации, которую я получил по наследству от своего отца. Этот орган позволяет мне не только слышать то, что не слышат другие, но и даёт особое — я его называю «внутреннее зрение». Благодаря этому органу я не только слышал ваш разговор, но и сейчас вижу ту метровую замазанную полость, расположенную в дальнем левом углу этой комнаты, в которой вы, видимо, что-то прячете. Я также могу рассказать обо всех тоннелях и помещениях в радиусе километра…

— Это какая — то магия? — недоверчиво поинтересовался Карлос, выросший в тех краях, где народный фольклор изобиловал рассказами о добрых и злых духах леса.

— Нет, — ответил Томас, — как только я прикасаюсь языком к нёбу, этот орган начинает вибрировать, испуская сигналы в определенном диапазоне частот. Орган улавливает отраженные от материальных объектов волны и передает эту информацию в мозг, который, в свою очередь, интерпретирует эти сигналы, создавая эффект «внутреннего зрения». Я не вижу лиц ваших охранников, но могу определить их габариты. «Эта уникальная способность — продукт высшей нервной деятельности…» — как любил говорить мой покойный отец.

Карлос кинул жестяную банку на туго набитые мешки и посмотрел на задумавшегося Томаса. Его мало интересовали анатомические подробности, и он решил перейти к теме побега. Как только Гарсия и его команда попали в «Социальный лепрозорий», он пообещал своим людям, что выведет их на свободу. Но время шло, и люди начинали роптать, обвиняя Карлоса в своём незавидном положении, в котором они оказались, связавшись с акритской армией. Месяц назад даже была попытка бунта, но Карлос устранил её, удавив двух зачинщиков собственными руками.

— Продолжай, — невозмутимо произнёс Карлос и посмотрел на вентиляцию, будто там кто — то сидел.

— Мой отец, — ответил Томас, задумчиво уставившись в пол, — ещё будучи ребенком, обнаружил в себе этот дар. Но моя бабка строго настрого запретила ему кому — либо рассказывать об этом, чтобы отца не лишили гражданства по «Акту о чистоте человеческой расы». К пятнадцати годам у отца, как впоследствии и у меня в этом возрасте, изменилась морфология ушей, которые немного заострились кверху…

Томас откинул длинные слипшиеся волосы и показал Карлосу свои уши.

— Бабка, — продолжил ДиАнжело, — отправила отца с Эритеи в округ на горные работы, дабы избежать пересудов соседей о появившейся небольшой мутации. Попав на рудники, отец заметил, что может использовать этот дар, осматривая таким образом породу и выявляя искомые пласты полезных ископаемых, а также опасные для прохода места.

Чтобы заработать на этой информации, не раскрыв при этом то, каким способом она получена, отец основал фирму, которая стала заниматься геологоразведочными работами. Под ширмой «высокотехнологичного исследования по новейшей методике» в шахту спускался сам отец, обвешанный инженерными приборами, в которых он сам абсолютно не разбирался, так как не имел соответствующего образования. Но используя свой врожденный дар, он стал делать владельцев рудников на порядок богаче.

Когда у людей, работающих с инвестициями в горнодобывающую отрасль, фирма моего отца стала ассоциироваться с успехом, он попал в высшую лигу. Его пригласил к себе на работу крупнейший промышленник того времени — Георг Кантор. Они работали долгое время вместе, но потом разбежались. После этого отец вложился в частно— государственное предприятие, которое занималось геологоразведочными работами на хребте Брукса.

В ту пору я возглавлял одну из дочерних фирм этого предприятия, которая занималась исследованиями областей, граничащих с «Социальным лепрозорием». Так вот, под нами есть тоннель, который проходит недалеко от заброшенной шахты. Всё, что нам нужно, так это проделать двадцатиметровый проход в скальной породе к подземной реке. Через несколько сотен метров река пересекает заброшенные шахты, которые и выведут нас на поверхность…

— Двадцать метров? — переспросил Карлос и задумался. — Ты сможешь объяснить Барибалу, что нужно будет сделать и где?

Томас поднял глаза на Карлоса, после чего поднялся со скамейки, встав на ноги.

— Да, — ответил он, — нужен лишь его навигационный планшет, который он сдаёт на контрольно — пропускном пункте промышленной зоны.

«Стоит это обсудить с Барибалом», — подумал про себя Гарсия и, открыв дверь кладовой, выпустил вперед Томаса. Оказавшись в просторной секции, Карлос заревел:

— Джи — и — м…

Боевик из караула открыл дверь и просунул свою лысую голову.

— Эй, Джим, сообщи коменданту, что заключенный… — Карлос убрал ворот робы и посмотрел номер, выбитый на ошейнике Томаса, — номер XX376VK переезжает в нашу секцию вместо того злостного храпуна, который портит мне весь сон…

* * *

Томас ДиАнжело находился в прогулочном боксе вместе с группой заключенных, среди которых выделялся рослый Карлос Гарсия, в одиночестве расхаживающий вдоль железной решетки. Подняв голову, Томас увидел бетонные стены гигантского колодца, нашпигованные охранным и иным оборудованием. Играя бликами на металле и стекле, солнечный свет, падая на дно карьера через внушительную воронку, создавал на отвесной плоскости бетонной стены причудливые «солнечные зайчики». Эта удивительная фантасмагория навела Томаса на мысль о том, что уже десять дней он не видел солнца, находясь в катакомбах этого ужасного места.

Последнюю неделю Томас жил в секции, куда стекалась вся информация о происходящем в «Социальном лепрозории». Жизнь Томаса после переезда в штаб — квартиру Карлоса Гарсия кардинально изменилась в лучшую сторону — он стал хорошо питаться, больше спать, а другие заключенные даже стали искать его дружбы. Но главным бонусом, как посчитал ДиАнжело, было то, что он перестал выходить на общие работы…

Хотя один раз, позавчера, он всё же вышел на общие работы, чтобы совместно с Барибалом проследовать в искомый тоннель. Бригадир должен был оценить фронт работ и возможность реализации плана побега, который предлагал ДиАнжело. Но когда они дошли до старого ржавого лифта, а Томас сказал, что надо спускаться, Барибал в ответ покрутил пальцем у виска и недовольно хмыкнул.

— В чем дело? — спросил Томас.

— Дело в том, — ответил Барибал, — что ты дурак, который предлагает мне добровольно лезть в лабиринт Орфа…

— Лабиринт Орфа? — переспросил Томас, который уже слышал о загадочном месте, но не имел представления о нем.

Барибал сделал шаг назад и тряхнул головой, выражая страх перед черной бездной. Посмотрев исподлобья на ДиАнжело, бригадир, нехотя, но всё же заговорил:

— Люди рассказывают, что однажды, лет восемнадцать тому назад заключенного по имени Орф посадили за какую — то провинность в карцер, расположенный намного ниже того уровня, где мы сейчас находимся. Дня через три Орфа начали мучить головные боли. Запертый в каменном мешке, Орф жутко орал, отчего его соседи били в двери, в надежде привлечь внимание охраны. Наконец, спустя сутки, бригада медиков всё же прибыла.

Когда они, в сопровождении охраны, открыли дверь камеры, на них напало чудовище. Как сказал очевидец тех событий, которого я встречал несколько лет тому назад, «это был единственный раз в жизни, когда я, будучи заключенным, радовался тому, что крепко заперт за свинцовой дверью». Подоспевшей, хорошо вооруженной охране удалось подстрелить то чудовище, в которое превратился Орф. Посчитав его мёртвым, охрана скинула его тело вместе с остальными телами в эту систему довольно широких подземных пещер, которая на тот момент служила естественным кладбищем «Социального лепрозория».

Но Орф не умер. То, во что он превратился, прекрасно приспособилось к жизни в каменном лабиринте, который до того заселяли только жуки — трупоеды. Мало того, он начал выходить в тоннели и нападать на людей, подняв панику среди обитателей тюремного комплекса. Старожилы рассказывали, что администрация посылала туда два отряда вооруженных до зубов солдат, но не один из них не вернулся из логова Орфа. Было принято решение запечатать лабиринт, чтобы чудовище не пробиралось в тоннели и шахты.

Тогда и был построен крематорий в административном корпусе, чтобы как — то утилизировать тела заключенных, которые порою вымирали целыми секциями от разного рода болезней и тяжелых условий содержания. Я видел у геологоразведчиков записи с зондов, которые они спускали в лабиринт Орфа…

Барибал подошел к краю пропасти и, скинув туда камень, добавил:

— Там что-то есть — что-то большое и опасное…

Томас с удивлением посмотрел на Барибала, который, с точки зрения ДиАнжело, как раз и подходил под категорию «большой и опасный».

— К тому же, этим лифтом, — Барибал показал пальцем на железные ржавые механизмы, расположенные у входа в шахту, вертикально уходившей вниз, — уже давно никто не пользовался… Передай Карлосу, что послезавтра я навещу его на прогулке и изложу ему твои заблуждения…

Эти два дня были для Томаса полны опасений за свою судьбу.

Уже полчаса они гуляли по прогулочному дворику на дне карьера, а бригадир до сих пор не появлялся, что заставляло ДиАнжело нервно дергать коленом, сидя на железной лавке. «Если Карлос примет мнение Барибала, то я могу оказаться ненужным, — думал про себя Томас. — Хотя у меня есть врожденный дар и, возможно…»

— Карлос Гарсия! Какая встреча, мой друг! — реплика, произнесенная знакомым голосом, оторвала Томаса от размышлений и заставила обернуться.

Снаружи прогулочного бокса стоял чернокожий человек, одетый в чистую белую майку с надписью на груди «Жизнь не так плоха, как кажется… Посмотри на меня…» Засунув руки в карманы дорогих брюк, человек неприятно улыбнулся, поглядывая то на подошедшего Карлоса, то на собственные лакированные туфли серебристого цвета. Встав рядом с лавкой, на которой сидел Томас, Гарсия оперся правым боком на ограждение и отчетливо произнес:

— Мортис… Чего ты так разоделся как доморощенный педик? — улыбка Карлоса обнажила ряд крупных передних зубов, покрытых изрядной желтизной. — Сейчас, что, сотрудникам тюрьмы выдали парадную форму?

— Не начинай, — произнёс Эсмонд уже с серьёзным видом, — не провоцируй меня, Карлос… Я пришел поговорить по поводу Томаса ДиАнжело. Он должен мне кучу бабок, поэтому я хочу перевести его в блок С, но комендант вашего блока не хочет делать это без твоего одобрения. Я могу пойти выше — к начальнику тюрьмы, и, будь уверен, что он отдаст распоряжение о переводе Томаса ДиАнжело в мой блок. Я давно бы уже это сделал, но Феликс, узнав, что там замешана крупная сумма, потребует свою долю… Зачем накармливать администрацию, если эти деньги мы можем поделить с тобой пополам? Я предлагаю тебе сделку. Ты не препятствуешь коменданту в переводе ДиАнжело, а взамен получишь половину того, что он мне должен…

— Мортис, — перебил его Гарсия, — в тебе вдруг проснулась арестантская совесть и взаимовыручка? Я слышал о тебе совсем другое…

— Не важно, что слышал ты, важен лишь твой выбор, Карлос, — сказал Эсмонд и выжидающе посмотрел на рослого мутанта, навалившегося своим весом на разделяющую их решетку прогулочного бокса.

— Пошёл на хуй, Мортис, — сказал Карлос и угрожающе ударил рукой по прутьям ограды, отчего все присутствующие в прогулочном дворике замерли, посмотрев в сторону босса.

Томас привстал со скамьи и отошел подальше от Карлоса, которого обуял приступ внезапного гнева. Эсмонд кивнул головой в ответ и пожал плечами, как будто именно такую реакцию он ожидал. Мортис куда-то ушел, но вскоре вернулся в сопровождении главного надзирателя и группы быстрого реагирования в количестве десяти человек. Головы бойцов покрывали черные маски с прорезями для глаз, а руки сжимали тяжелые телескопические дубинки. Окружив прогулочный бокс, Рыло подошел к двери и громко произнес:

— Заключенный номер XX376VK, подойти к выходу. Все остальные — присесть на корточки у дальней стены, руки держать за головой.

Томас подчинился и подошел к воротам бокса. Все остальные, включая Карлоса, сели так, как велел им Рыло. Но как только замки щелкнули, Карлос в несколько прыжков оказался у открытых дверей бокса и, толкнув Томаса на охранников, нанес сокрушительный удар главному надзирателю, отчего тот пошатнулся, присел на одно колено и зажмурил глаза. Следующий удар Карлоса был направлен в сторону Мортиса, который, тем не менее, успел отскочить, потеряв при этом одну из лакированных туфель.

Один из охранников нажал кнопку на дубинке, задействовав шокер. Импульс, сгенерированный шокером, заставил корчиться от боли всех заключенных в радиусе двадцати метров. Гарсия, как и все члены его секции, упал в конвульсиях. Жутко выпучив белок единственного глаза, он валялся в пыли, подергивая конечностями. Секунд через тридцать тело Карлоса замерло в неестественной позе.

Рыло, придя в себя после мощного нокдауна, увидел уже обездвиженных заключенных, которым охрана надевала кандалы на руки и на ноги. Шатаясь, он подошел к телу огромного мутанта и начал яростно пинать его под ребра. Удовлетворив свою месть, Рыло вытер пот со лба и, показывая рукой на обездвиженного Карлоса, промолвил:

— Этого — на месяц в карцер на перевоспитание… Я думаю, Патрик Мендоза будет рад его увидеть…

 

Глава 9. Любимый племянник

— Альберт, включи, пожалуйста, вытяжку, — промолвила Эва Прайс, с укором поглядывая на своего мужа. — Ты же знаешь, что я не переношу табачный дым.

Находясь под сенью величественной малахитовой скульптуры в виде орла, Альберт Прайс развалился в своём любимом кресле. Держа сигару в зубах, он выпускал в воздух клубы дыма, которые перемешивались со светом, проникавшим сквозь витражи широких окон особняка, создавая причудливую цветовую гамму. Огромный зал, наполненный различными оттенками теплых красок, был больше похож на экспозицию музея, чем на жилое помещение. Книжные шкафы чередовались с произведениями искусства, а высокий потолок, чьи своды украшала хрустальная люстра в стиле барокко, был расписан замысловатым геометрическим орнаментом. Над камином, возле которого сидел Альберт, висела картина размером с человеческий рост, на которой было изображено ветвистое дерево, одиноко стоящее на фоне горной гряды. То тут, то там стояли электронные фотографии, запечатлевшие чету Прайсов в различные периоды их долгой семейной жизни.

Поправив черные очки, с которыми он практически никогда не расставался, Альберт дотянулся до пульта и сделал то, о чем его попросила пожилая супруга. Отряхнув воротник домашнего халата от пепла, он откинулся обратно в кресло, наблюдая, как его жена расхаживает по залу, поправляя декоративные вазы, расставленные вдоль стен.

— Эва, оставь в покое эти вазы, — произнес Прайс, поглаживая седые усы. — Ты каждый день их крутишь вокруг своей оси, будто это какие — то священные реликвии…

Эва, полноватая женщина, которой на вид было давно за шестьдесят, резко повернулась лицом к мужу и встала руки в боки.

— Не смей мне указывать, Альберт, что мне делать! — Эва не на шутку разозлилась. — Иди и приказывай тем головорезам, которые вышагивают по периметру нашего особняка. Я и так почти никуда не выхожу из этой чертовой крепости, так что оставь меня и мои любимые вазы в покое!

— Эй, радость моя, — Альберт попытался смягчить боевой настрой супруги, — это все делается лишь для нашей с тобой безопасности…

— Да кому ты нужен, старый восьмидесятилетний хрыч! — воскликнула Эва, мотая головой. — Полвека я моталась с тобой по всей Америке, но у тебя никогда не было такой паранойи, какую я наблюдаю последние два года живя на Эритее. Сдаётся мне, что всё это признаки старческого слабоумия…

Прайс усмехнулся и, хитро прищурившись, посмотрел на жену.

— Кому я нужен? — задумчиво произнес он, словно задавая этот вопрос самому себе. — Ну, так как Мартина Вуда, который отобрал у меня моё детище — «Меридиан», уже съели черви, остаётся лишь Алан Филипс. Но с учетом того, что за спиной этого «Мясника» все силовые ведомства государства, то не стоило бы недооценивать его возможности. Если бы не общественная поддержка профсоюза ветеранов и мои связи, то нас бы давно накрыла крылатая ракета… Кстати, ты знаешь, что на днях арестовали Уэйна Орокина?

Но Эва ничего не ответила. Вместо этого она стала пристально разглядывать узор старой тысячелетней вазы, которая чудом пережила падение метеорита.

— Ты ничего не понимаешь, женщина, — произнес Альберт, не дождавшись от жены ответа. — Тем более ты нисколько не разбираешься в происходящих в этой стране событиях. Уж лучше продолжай крутить вазы, чем вдаваться в рассуждения…

Улыбнувшись, Альберт замолчал. Стряхнув пепел в рот каменной жабе, которая исполняла роль пепельницы, он посмотрел на часы и включил т-визор.

Новостной канал, как обычно, показывал счастливых граждан Акритской метрополии, достижения народного хозяйства и социологические опросы, постоянно выявлявшие стопроцентную поддержку населения в отношении государственного курса. Единственное, что омрачало всеобщее народное счастье, так это военные преступления Кайпианского союза, творимые безжалостным врагом на территории Антарктиды. Военный репортер, одетый в теплый синий комбинезон, стоял на фоне заснеженной равнины, держа в руках микрофон. Его лицо, выражающее крайнюю степень возмущения, было покрыто ровным антарктическим загаром.

— Как!?? — вопрошал репортер, взывая к зрителям. — Скажите мне, как так можно поступать с невинными детьми? Это могли сделать только изверги…

Ракурс камеры сместился немного в сторону, показывая зрителю застывшие от холода детские тела, чуть запорошенные снегом.

Прайс посмотрел на потолок и глубоко вздохнул. «Пропаганда совсем обезумела, — подумал про себя Альберт. — Она настолько оторвалась от реальности, что напрочь позабыла о том, что Антарктида не заселена. Там есть лишь две армии, которые периодически лупят друг друга в борьбе за богатые месторождения этого континента, но уж точно нету гражданских, тем более детей. Неужели население метрополии кушает этот бред? Во всяком случае, часть его не только ест это информационное дерьмо, но и активно просит добавки…»

В зал зашел пожилой дворецкий и, подойдя к Эве, протянул устройство связи. Тактично поклонившись, он произнес:

— Мадам, ваш племянник…

— Спасибо, Клаус, — Эва взяла трубку и удалилась в соседнюю комнату.

Выключив т-визор, Альберт посмотрел вслед удаляющемуся дворецкому. «Профессиональный убийца с задатками отличного кулинара, — подумал про себя Прайс, поджигая потухшую сигару. — Интересное сочетание…»

Клаус фон Эггерт был давним соратником Альберта Прайса. В те времена, когда Альберт командовал контингентом акритской армии в Южной Америке, Клаус, будучи военнослужащим, был личным поваром Прайса в ставке командования. Когда политики свернули финансирование южноамериканской компании, фон Эггерт остался рядом с Альбертом, который, прибрав к рукам брошенные активы армии, создал на их базе частную военную корпорацию, получившую впоследствии название «Меридиан». Как оказалось, способности Клауса не ограничивались одной лишь кухней. В «Меридиане» он стал лучшим из наёмных убийц, выполнявших контракты по всему земному шару.

Детство Клауса прошло в театральной труппе, гастролировавшей по всей метрополии. Его мать, одна из ведущих актрис этой труппы, с раннего возраста учила сына актерскому мастерству, надеясь сделать его продолжателем творческой династии, начало которой положил его дед — Густав фон Эггерт. Играя в театральных постановках на детских ролях, Клаус стал неотъемлемой частью бродячего театра, чья игра вызывала и смех, и слезы зрителя, в зависимости от жанра представления. Отца он не знал, а мать ничего и никогда о нем не рассказывала.

Но детство для девятилетнего Клауса кончилось тогда, когда мать, даже не попрощавшись с ним, покинула его, убежав в неизвестном направлении с каким — то богатым поклонником её разносторонних талантов. Ребенок не входил в семейные планы нового ухажера, поэтому мать, решив, что её счастье дороже собственного сына, оставила Клаусу лишь прощальную записку.

Тогда, прочитав текст, юный Клаус горько заплакал. Это был последний раз, когда он делал это искренне. Последующие слезы, которые он проронил в своей жизни, были лишь игрой, помогающей профессиональному убийце подобраться к своей жертве.

Актерское мастерство сделало из фон Эггерта мастера перевоплощений. Играя выбранные роли, он успешно выполнял контракты «Меридиана», став поистине легендой среди работников «кинжала и плаща». Когда Император Мартин Вуд обманул Альберта, прибрав к рукам его корпорацию, Клаус стал не только телохранителем четы Прайсов, но и частью их семьи, которой у него самого никогда не было. Иногда, по просьбе Альберта фон Эггерт выполнял некоторые деликатные поручения, как в случае с охраной Георга Кантора — близкого друга Прайса, когда тот договаривался о покупке кристалла Квинта с Эсмондом Мортисом. В остальное время он предавался своему хобби — кулинарии, всегда удивляя Эву и её мужа своими гастрономическими талантами.

Альберт Прайс затушил сигару, когда в зал вошла его жена, держащая в руках устройство связи.

— Звонил Гектор, — произнесла Эва. — Он прилетел на Эритею из столицы сегодняшним рейсом. Вечером будет у нас. И не забывай, Альберт, у мальчика горе…

— Горе? — хмыкнул Прайс, надув щеки. — Я изначально был против этого брака. Эта… Как её?

— Мила, — напомнила ему Эва.

— Точно, — Прайс кивнул головой. — Эта размалеванная гламурная курица вдруг возомнила, что может летать…

— Прекрати, — строгим тоном произнесла Эва, — и не смей так говорить при племяннике! Я тоже была не в восторге от его выбора, но сердцу не прикажешь…

— Есть, мой генерал, — съязвил Альберт, комично встав в стойку и отдав жене честь.

— Старый дурак, — проворчала Эва, покидая зал, наполненный ароматом дорогого табака.

* * *

Альберт Прайс стоял на балконе своего особняка, жадно втягивая свежий воздух своими прокуренными легкими. Сверкающие молнии, разрезавшие ночной небосвод Эритеи, представляли собой чарующее зрелище красоты и силы. Альберту всегда нравилась гроза. Это буйство света напоминало ему о том величии природы, которая была не подвластна человеку. Очередная вспышка, отразившаяся в черных очках, заставила Прайса улыбнуться. Досчитав до семи, он вскинул руки к небу, после чего раздался оглушительный раскат грома. Моросящий дождик стекал мелкими ручейками с его загорелого лица, окаймленного морщинами.

Вибрация персонального интегратора на левой руке заставила Альберта отвлечься от разбушевавшейся стихии.

— Сэр, это КПП № 1, — произнес суровый голос, — приехал человек, говорит, что ваш племянник…

— Да, — ответил Альберт, — проведите его в особняк, соблюдая все меры предосторожности.

— Слушаюсь, сэр…

Протерев полотенцем лицо и выбритую голову, Альберт покинул балкон. Спустившись на первый этаж, он проследовал в комнату жены и сообщил ей о прибытии Гектора Джонса.

— Наконец-то, — обрадовалась Эва и, бросив свою вышивку, последовала вслед за мужем на веранду особняка.

Веранда, застекленная пуленепробиваемым стеклом, представляла собой оранжерею дикови нных южноамериканских растений, которые так любила выращивать Эва. Снаружи, возле дверей стояла группа хорошо вооруженных охранников, которые о чем — то говорили между собой. Расположившись на диване, пожилые супруги принялись оживленно беседовать, шутливо споря о каких — то бытовых мелочах.

Так продолжалось до тех пор, пока на дорожке, ведущей от КПП № 2 к веранде, не появилась группа людей. Это были охранники, которые сопровождали Гектора Джонса, одетого в черный водоотталкивающий плащ с капюшоном. Эва, для которой Гектор был как сын, вскочила с места и подошла к входу. Но Альберт, отстранив её немного в сторону, вышел наружу и закрыл за собой дверь, не пустив жену. Эва уже привыкла так жить. Жить, как любил говорить Альберт, «в режиме повышенной безопасности».

Поздоровавшись с Гектором за руку, он впустил его внутрь, после чего зашел сам.

— Здравствуй, тетушка, — произнес Гектор, тепло обнимая Эву.

— Гектор, родненький мой, — у Эвы на глазах навернулись слезы, — сколько лет я тебя не видела… Мы искренне тебе соболезнуем. Пожалуйста, проходи в центральный холл.

Клаус, взяв плащ Гектора в руки, последовал в гардеробную, в то время как гость и чета Прайсов прошли в холл, минуя большие прямоугольные зеркала.

Когда все расселись по диванам, в комнате повисла тишина. Альберт, посмотрев на обсидиановый шар, стоящий по центру, решил прервать неловкую паузу.

— Как ты, солдат? Мы слышали о произошедшем с… — Прайс замолчал, пытаясь вспомнить имя покойной, — …твоей женой. Как прошли похороны?

— Все в порядке, дядя, — кивнул головой Гектор, — я в норме… Это было ударом для меня, но я… я это пережил… Я многих терял, будучи солдатом…

Альберт с пониманием закачал головой, но решил на этом завязать грустную тему, переключившись на Эву.

— Эва, дорогая, ты не поторопишь Клауса?

Эва, улыбнувшись Гектору, встала с дивана и, молча, проследовала на кухню.

— Скажи, Гектор, — начал Прайс, — ты надолго здесь?

— «Гиперион Прайм» стоит в доках Эритеи на плановом техническом осмотре до конца следующего месяца…

Покивав головой, Альберт продолжил:

— О чем судачат в армии?

— О разном, — ответил Гектор, посмотрев Прайсу в глаза. — В основном обсуждают наши потери в Антарктике. Затянувшийся конфликт превратил её в настоящую мясорубку, перемалывающую в труху истории как опытных военных, так и желторотых новобранцев. «Гиперион Прайм» последний из трех тяжелых крейсеров, который ещё стоит в доках. «Уран» и «Марс Виктор» уже участвуют в обороне Берега Бадда, пытаясь удержать плацдарм для высадки второй ударной армии.

— Да, — кивнул головой Альберт, задумавшись. — Я уже слышал об этом… Но что говорят про Императора и его окружение?

Гектор внимательно посмотрел на Прайса.

— Акритской армии сейчас некогда говорить. Наша цель — враги Империи, и они должны быть уничтожены…

Альберт с некоторым непониманием посмотрел на Джонса. Гектор для него всегда был тем мальчишкой, который романтизировал службу в армии с детских лет, но теперь этот мальчишка четко дал ему понять, что не желает говорить на эти темы. «Армейская самоцензура», — подумал Альберт, наблюдая, как в зал входит Эва, а следом за ней Клаус, держащий поднос с различными яствами. Приблизившись к большому обсидиановому шару, дворецкий зафиксировал поднос на выдвинувшихся из черной сферы креплениях.

Откланявшись, он удалился.

Эва развернула поднос к себе таким образом, чтобы перед ней оказался пирог с начинкой, которую так нахваливал Клаус. Взяв длинный столовый нож, она принялась аккуратно нарезать блюдо, словно мать, решившая накормить сына, который только что вернулся домой.

— Альберт, — произнесла Эва, обращаясь к мужу, — не забудь перед едой выпить таблетки, которые рекомендовал тебе Аксель Кларк. А то ты замучаешь меня жалобой на желудочные колики…

Совет жены был вполне разумным. Альберт так намучился на прошлой неделе, что с ужасом подумал о том, что это может повториться снова. Взяв с подноса высокий узкий стакан, наполненный напитком синеватого цвета, Прайс, встав с дивана, последовал к камину.

— Тетушка, позвольте? — внезапно произнес Гектор, протягивая руку к Эве, которая резала пирог на куски. — Давайте я помогу…

Эва, улыбнувшись племяннику, передала ему нож. Взяв нож за рукоятку, Гектор посмотрел в сторону стоявшего к нему спиной Альберта. Тот шарил рукой по каминной полке, разыскивая упаковку с лекарством среди разбросанных вещей.

Встав с дивана, Гектор подошел к улыбающейся тетке, которая с непониманием смотрела на него снизу — вверх. Мгновенно зажав ей ладонью рот, он нанес ножом точный удар в сердце, отчего тело Эвы дернулось и сразу же обмякло. Вытащив обагренный кровью клинок, Гектор зажал его в правой руке лезвием вниз и, соблюдая осторожность, двинулся к ничего не подозревающему Прайсу…

* * *

Клаус фон Эггерт закрыл за собой двери зала, где были только что оставлены его кулинарные шедевры. Он был горд собою за пирог с начинкой из маньчжурского кислина, который пробовал когда — то в одной из своих давнишних командировок, будучи на службе в «Меридиане». Тогда он выполнял контракт на убийство одного большого чиновника города Дао, который так ратовал за выход из Кайпианского союза, что, судя по всему, очень разозлил влиятельных лиц из города Хуанди.

Оказавшись на кухне, Клаус, первым делом, принялся аккуратно сворачивать и убирать специи, бережно раскладывая их в дубовом сундучке. Внезапно его взгляд остановился на емкости, которая была наполнена сиропом из сладковатой мяты.

Для Клауса, который секунду назад размышлял о том, что следует приготовить в следующий раз, наступило осознание того, что он допустил непростительную ошибку, забыв на кухне этот прекрасный сироп. По мнению самого фон Эггерта, пирог с маньчжурской кислинкой можно было понять, только придав запечённому сверху тесту легкий оттенок мяты. Взяв в руку емкость с сиропом, дворецкий поспешил в холл, надеясь на то, что пирог съесть ещё не успели.

Когда он вошел в гостиную, время в его сознании остановило свой ход. От лежащей на диване Эвы, чья кофта была пропитана кровью в районе левой груди, в сторону копошащегося у камина Альберта двигался их племянник, держа в руке окровавленный нож.

Мгновенно среагировав, Клаус выхватил из — за пазухи небольшой пистолет. Не успела брошенная с сиропом емкость достигнуть пола, как дворецкий с профессиональной точностью произвел выстрел. Выпущенная им пуля попала в кисть Гектора Джонса, выбив из его руки орудие убийства. Пока лезвие пребывало в воздухе, вторая пуля попала в шею нападавшего и, срикошетив, прошла у виска Альберта, разбив тому дужку черных очков. Обернувшись, Прайс увидел племянника, который хотел, было, схватить упавший на пол нож, но тот со звоном отлетел в сторону после третьего выстрела дворецкого.

Но Гектора это не остановило, и он, недолго думая, вцепился руками в шею Прайса. Почувствовав на шее сдавливающие горло руки, Альберт попытался освободиться, но, осознав, что противник физически сильнее его, судорожно схватил с камина массивную стальную статуэтку и ударил гранью постамента по лицу напавшего на него племянника.

Гектор не рухнул на пол… Он вообще никак не отреагировал на удар. Статуэтка, содрав кожу на лице Джонса, обнажила поблескивающий в свете яркой люстры металл, запачканный местами каплями желтоватой густой жидкости. Но и на побагровевшем лице Альберта не появилось изумление — его сознание, обуреваемое нехваткой кислорода, думало лишь только о стальных тисках, сдавливающих его шею.

Клаус, отбросив пистолет в сторону, снял со стены древний топор, висевший в качестве декоративного элемента холла. Разбежавшись, он нанес сокрушительный удар стальным шипом, наваренным на увесистое железное топорище с обратной стороны. Железное острие вошло в спину Гектора, после чего тот ослабил хватку и немного погодя рухнул на пол. Иногда Гектор — андроид открывал глаза и двигал руками, пытаясь встать, но через некоторое время снова отключался, застывая в неестественной позе.

Немного отдышавшись, Прайс поднял голову и его взору предстала жуткая картина: Эва обмякла на диване, неестественно уронив голову набок. На её любимой зеленой кофте виднелось небольшое темное пятно.

— Эва, — прошептал Альберт, подскочив к её телу, — Эва, пожалуйста… Эва…

По застывшим зрачкам супруги, взирающим в никуда из — под полуопущенных век, Альберт понял, что Эва мертва. Нежно приобняв её, он тихо зарыдал, не до конца осознавая происходящее.

— Альберт, — голос фон Эггерта заставил рыдающего старика приподнять голову и посмотреть в глаза стоявшего над ним дворецкого.

— Прости, Альберт… — медленно произнес Клаус. — Прости, что я не уберег Эву…

Нет, Прайс не винил в произошедшем Клауса. Находясь в состоянии прострации, престарелый Альберт ничего не ответил. Прижав к себе окровавленное тело жены, с которой он прожил большую часть своей жизни, Прайс приложил свои губы к её щеке и, закрыв глаза, замер.

Впервые, с тех самых пор, когда бросившая Клауса мать оставила ему прощальную записку, по щеке уже немолодого дворецкого покатились искренние слезы…

* * *

Особняк Альберта Прайса был лишь вершиной монолитного конуса, основание которого залегало глубоко под толщей земли. Куполообразная «подушка», служившая фундаментом этой конструкции, выполняла, вдобавок ко всему, еще и роль бункера, способного выдержать прямое попадание ядерной ракеты.

Перед тем как осесть на Эритее, Альберт самолично определил место будущего жилища. Кроме того, в пункт «дополнительные пожелания заказчика» была внесена опция «сверх максимальная безопасность». Такая конфигурация стоила немалых денег, но Альберт, будучи одним из богатейших людей метрополии, не поскупился, тем более что для этого были определенные причины. Бункер, оснащенный современным оборудованием, был полностью автоматизирован, позволяя его обитателям не выходить на поверхность в течение пяти лет. Там было всё: соляные ванны, лазарет, спортивный зал, лаборатория и много всего остального, что пожелала включить в проектный договор пожилая чета Прайсов.

Прошло три дня со дня похорон Эвы Прайс. В лазарете бункера, воздух которого был наполнен дымом, свет давал лишь единственный источник — лампа, направленная на застывшую фигуру, которая лежала на хирургическом столе. Над ней склонился сутуловатый мужчина высокого роста, который, ковыряясь пинцетом в ране на лице андроида, пытался сделать соскоб.

Несмотря на то, что этому человеку было уже под шестьдесят, выглядел он на сорок — сорок пять лет. Его зачесанные назад черные волосы были убраны в небольшую косичку, а над его верхней губой виднелась полоска экстравагантных, тщательно ухоженных усов. Это был доктор философии Аксель Кларк, который имел немалые познания и в других науках, в том числе и в анатомии.

— Явно технология репликации… — задумчиво произнес Аксель, пытаясь осознать то, что лежит перед ним. — До этого момента я думал, что это лишь рассказы фантастов…

— Нет, — из темноты послышался голос Альберта Прайса, — мы работали в «Меридиане» над чем — то подобным…

В темноте загорелся уголек сигары, отбрасывая свет на седые усы старика.

— Но проект «Репликант» закрыли, как не оправдавший надежд. На тот момент нам ещё не были известны сверхлегкие ториевые батареи, поэтому всю документацию отправили в архив… — Альберт сделал затяжку. — Потом, когда Мартин Вуд вдруг осознал для себя, что, став Императором, можно наплевать на все договоренности, «Меридиан», а с ним и архив, попал в руки государства, которое им, видимо, и воспользовалось…

— Возможно, — пробормотал Аксель, рассматривая под микроскопом снятый с лица репликанта лоскут. — В вашем проекте использовали искусственную кожу?

— Разумеется… — ответил Прайс, — только спустя месяц искусственная кожа репликанта начинала портиться от воздействия ультрафиолетовых лучей. Поэтому репликантов хотели использовать лишь в качестве «ходячих бомб». Нашпигованная взрывчаткой, такая машина должна была лишь физически достичь цели, после чего, согласно зашитой в процессоре директиве, запускался взрыватель, превращая область в радиусе тридцати метров в мертвую зону…

— Не думаю, что кожа искусственная… — произнес Аксель, меняя окуляры микроскопа. — Можно предположить, что кожа принадлежала Гектору Джонсу… Явно негуманный способ репликации…

— Негуманный!? — Альберт вскочил с кресла, уронив при этом сигару на пол. — Аксель, моя супруга мертва! Этих ублюдков надо было кончать ещё тогда, когда они схватили Георга Кантора! Я тебе говорил об этом… Но ты, Аксель, именно ты не дал на это добро, сославшись на какие — то там свои «теории социальных преобразований»…

Альберт затушил ногой сигару, сплюнул на пол и показал рукой куда-то в сторону.

— Мы бы вынесли эту власть на штыках ветеранов прямо из Цитадели Закона, — продолжил он. — Когда творились неприкрытое беззаконие и показательная расправа над Георгом, мы ничего не сделали, беспомощно, словно трусы, взирая на его казнь…

— Георг умер не напрасно, — не отвлекаясь от микроскопа, ровным тоном произнес Аксель. — Восстание было бы легко подавленно, и ты об этом был прекрасно осведомлен. Не ты ли доставал нам информацию о мерах безопасности, которые будут приняты на время суда?

— Аксель, — вскричал Альберт, — моя жена погибла! Кто должен ещё умереть? Орокин?

— Не забывай, — произнес Аксель, продолжая изучать репликанта, — Уэйн Орокин давно не с нами… Тогда он ясно дал понять, что он человек Мартина Вуда.

— Но сейчас он крайне нужен нам, Аксель… — Прайс достал из кармана новую сигару и, показывая ею в сторону собеседника, добавил. — С его помощью мы, наконец, сможем одолеть Льюиса и Филипса…

Аксель перестал смотреть в окуляры. Повернув голову в сторону возбужденного Прайса, он промолвил:

— Знаешь, что интересно, Альберт? Человеческую кожу от скелета репликанта отделяет тоненькая пленка. Вероятно, внутри этой пленки имитируется родная среда, посредством которой клетки продолжают участвовать в метаболизме… Другими словами, клетки кожи «ощущают» синтетическое тело как своё собственное. Это явно не наши технологии. Если кто и обладает подобной технологией, то это Кайпианский союз… Ты уверен, что у тебя нет врагов в Азии?

— Какая Азия! — воскликнул Прайс, слегка ударив себя сигарой по лбу. — Гектор ездил на похороны своей жены, которая внезапно выбросилась из окна. Там, на Акрите, его, скорее всего, и реплицировали…

Альберт, прикурив, на мгновенье задумался.

— Действующие офицеры армии не подчиняются Спектрату. Хоть Филипс теперь и главнокомандующий, но он, видимо, предпочел не светиться, опасаясь, что его распоряжение может привлечь внимание людей, которым он не доверял… Жену Гектора, как и его самого, убили только с той целью, чтобы соблюсти полную конспирацию, подбираясь ко мне… Аксель, нам необходимо вырвать Уэйна Орокина из лап Спектрата. Уэйн — ключ к тому, к чему мы так долго шли…

— И что это за замочная скважина, куда вставляется ключ— Орокин? — съязвил Аксель.

— Вот, — Альберт ткнул пальцем в железную голову репликанта. — Это изделие не рвануло в моём особняке, что было бы намного предпочтительнее в плане моей ликвидации. Значит, он был создан с целью занять социальное место Гектора — человека. Зная, как Филипс не доверяет военным, не удивлюсь, если половина Генштаба армии так же, как и Гектор, подверглась репликации. Для главы Спектрата крайне выгодно иметь запрограммированную лояльность в офицерской среде в столь смутное время. Поэтому наверняка в этой железяке есть коды доступа к управлению «Гиперионом Праймом», на котором Гектор нес службу капитаном. Захватив крейсер, мы блокируем «Социальный лепрозорий», а наши люди поднимут восстание изнутри тюрьмы. Аксель, сделав это, мы получим огромную армию, не считая наших подпольных ячеек в городах метрополии.

У Орокина есть высококвалифицированные агенты, которые вынут коды доступа из головы репликанта без всяких затруднений. Помимо всего прочего, Уэйн имеет немалое влияние на южные племена, которые объединились вокруг одного лидера. Это тоже сила… Да, они глупы, но драться они умеют не хуже имперского солдата. Мы пойдем с запада, а они пойдут с юга… Имея единственный тяжелый крейсер на территории метрополии, мы возьмем в тиски Акрит и уничтожим всех этих выкормышей Вуда одним ударом…

Сказанное Прайсом нашло отклик. Кларк встал с места и, сложив руки за спиной, прошелся по лазарету бункера.

— Узнав о кончине репликанта, Алан поменяет коды доступа, ты не подумал об этом, Альберт?

— Каким, интересно, образом, он узнает о кончине, если об этом знают я, ты и Клаус? Не забывай, что реплицировали моего племянника, который имел право находиться в моём доме на долгосрочной основе. У нас есть больше месяца, пока «Гиперион Прайм» готовят к отправке в пекло Антарктики. Даже если они и забеспокоятся, такое событие как перекодировка не останется не замеченным в Генштабе, где, как ты знаешь, у меня остались хорошие связи.

— А если не получится? — произнес он. — Учитывая масштаб операции по освобождению, придется засветить всю акритскую ячейку «Седьмой печати». Риски очень велики…

— Риски сведем практически к нулю, — ответил Прайс, яростно сжав сигару зубами. — У нас есть Клаус фон Эггерт…

 

Глава 10. Карцер

Небольшая гусеничная платформа двигалась по хорошо освещённому тюремному коридору, наполняя подземное пространство противным скрипом. Даже сопровождающая охрана, размеренно шагающая рядом, морщилась и поочерёдно проклинала криворукого инженера, заставившего их страдать.

На платформе стояло кресло, на котором восседал Карлос Гарсия, крепко скованный стальными путами. Железный столбик между ног мутанта возвышался до уровня железной маски, надетой на его голову. Изображавшая грустного сатира в античном стиле, маска состояла из двух частей, скрепленных между собой двумя болтами, завинченными по бокам головы Карлоса. Его запястья были сдавлены стальными обручами, а ноги прикованы толстой цепью к гусеничной платформе. Полностью обезвреженного, рослого мутанта погрузили в лифт, который двинулся куда-то вниз, издавая протяжный, немного неприятный шум.

Спустя полчаса лифт остановился. После того как открылись двери, внутрь кабины ворвался спертый влажный воздух. Гусеничная платформа выдвинулась в длинный коридор, освещенный фонарями, красный свет которых явно не шел на пользу обитателям этих мест. Достигнув камеры, над которой горели цифры «23», охрана, используя расположенный на бетонной стене пульт, разблокировала двери и, открыв их, направила гусеничную платформу внутрь. Закрыв за обездвиженным Карлосом дверь, охрана в спешке покинула это место тем же путем, которым и пришла.

Гарсия сидел в полной темноте. Когда шаги солдат в коридоре стихли, Карлос услышал щелкающие звуки и почувствовал, как путы, сковывающие его тело, ослабли, а железный столбик уехал внутрь кресла. Встав, он вытянул руки в надежде найти опору. Внезапно загудели какие — то механизмы, и перед Карлосом возникла щель, через которую стал проникать такой же красный свет, который он видел в коридоре карцера. Щель стала расти в толщину, превратившись в небольшой проход с низкими сводами.

Склонив голову, облаченную в железную маску, Карлос проник в соседнее помещение, наполненное угнетающим психику красным светом. В центре комнаты сидел белый человек крепкого телосложения, одетый в выцветшую оранжевую робу. Его голову украшала маска, из — под которой пробивались спутанные коричневые волосы, безобразно торчащие во все стороны. Она была идентична маске Карлоса, с той лишь разницей, что у узника карцера она была местами немного помята. На железном столе, приваренном к полу, лежал пакет с лимонами. Незнакомец, взяв лимон в широкую ладонь, сделал пальцем дырку в кожуре и, запрокинув голову, начал сдавливать фрукт таким образом, чтобы сок, струящийся из отверстия, попадал в ротовую прорезь железной маски.

Карлос огляделся. Слева стояло отхожее место, огороженное цветной занавеской, а вдоль стен, грубо вырубленных в скальной породе, свисали две железных шконки, поддерживаемые в горизонтальном положении с помощью толстых натянутых цепей. Поверх матрацев, лежащих на шконках, были накинуты серые казенные одеяла. В правом углу стояли нагроможденные друг на друга коробки и завязанные тряпичные мешки. Над узником, сидящим у дальней от входа стены, на выступе скалы стоял горшок с растением, чьи засохшие побеги стелились по направлению к полу.

— Заходи, арестант, не стесняйся… — произнес человек, оторвавшись от поглощения лимонного сока. — Ты в гостях у Патрика Мендозы, и если ты порядочный человек, бояться тебе нечего…

Карлос прошел к столику и присел на свободную шконку. Как отметил сам Гарсия, в камере было довольно тепло.

— За что тебя сюда определили? — спросил Мендоза, вытирая о тряпку испачканные лимонным соком руки.

— Дал по физиономии главному надзирателю… — ответил Карлос, разглядывая небольшие вмятины на железной маске Патрика Мендозы.

Услышав это, хозяин камеры замер, а затем одобрительно кивнул головой.

— Похвально, — после некоторой паузы произнес Патрик, — я бы точно не упустил возможности свернуть шею этому безносому ублюдку. Семь лет назад, после того как Рыло и его люди убили моего младшего брата Элая, я поклялся им отомстить. И моя месть свершится окончательно, когда я придушу эту хитрую крысу, которая остаётся в живых только благодаря тому, что не выходит на поверхность, прячась в этой яме как последний трус. Но я обязательно до него доберусь…

Карлос услышал, как дыхание Мендозы, лицо которого скрывала маска, стало быстрым и интенсивным, что было характерно для сильного эмоционального возбуждения. Встав со стула, Мендоза проследовал к мусорному ведру, стоявшему возле канализационной дыры. Выкинув пакет с лимонной кожурой, Патрик включил кран, расположенный высоко над канализационным отверстием, и вымыл руки. Вернувшись, он занял своё место на стуле и, просунув снизу под маску палец, начал интенсивно почёсываться.

— Как тебя зовут? — спросил Патрик.

Карлос помедлил с ответом, раздумывая над тем, не стоит ли ему воспользоваться внезапностью и вырубить Патрика ударом кулака, но все — таки произнес:

— Меня зовут Карлос Гарсия…

Мендоза, услышав его имя, перестал чесаться.

— А ты не тот ли наглец, который захватил власть в блоке В, убив нашего брата Драгомира Ягра?

— Ага, он самый, — ответил Карлос, чьё тело напряглось в предвкушении схватки.

Но схватки не последовало. Вместо этого Патрик Мендоза рассмеялся.

— А я — то гадаю, с чего это вдруг, впервые за все эти годы, проведенные в карцере, ко мне кого — то подселили, — Мендоза оперся спиной о стену и скрестил на груди руки. — Когда я узнал от Ульриха Рыжебородого о том, что в блоке В произошла смена власти, я сразу понял, что к этому причастен оперативный отдел…

— Ты это о чем? — перебил его Карлос. — Я не работаю на администрацию тюрьмы…

— Я об этом и не говорил, — ответил Патрик. — Ты не работаешь на администрацию, это администрация работает на тебя.

Карлос приподнял голову и недовольным тоном произнес:

— Слушай, Мендоза, ты говоришь какими-то загадками. Видимо, тебя неправильно информируют твои люди…

— Нет, Карлос, это ты в силу обстоятельств не понимаешь жизнь в этой яме. Скажи, у тебя не возникло вопросов по поводу того, почему администрация поместила тебя и твоих людей в отдельную секцию блока В? И это несмотря на то, что в «Социальном лепрозории» действует предписание о том, что заключенные, проходящие по одному делу, должны быть раскиданы по разным блокам и секциям в целях противодействия организации преступных сообществ внутри тюремной системы.

Карлос молчал. Патрик, не дождавшись ответа, продолжил:

— С чего это вдруг администрация пошла тебе на уступки после убийства Драгомира Ягра и его людей? Охрана стала закрывать глаза на контрабанду, а комендант блока В — сотрудник администрации тюрьмы, перестал принимать какие— либо решения без согласования с тобой? Может, он стал делать это из — за страха, как это делает комендант блока А, опасаясь вступать в конфликт с «Седьмой печатью» из — за мощной поддержки извне? — Мендоза облокотился на железный стол, выкрашенный в темный цвет. — Карлос — ты иноземец, у которого абсолютно нет силовой поддержки на Эритее, поэтому охрана, по большей части проживающая в этом округе, не будет испытывать страх перед заключенным, чью шею украшает ожерелье Мартина Вуда…

Мендоза встал с табуретки и расправил мощные плечи. Протиснувшись между столом и шконкой, он стал расхаживать взад — вперед на пустом пятачке, держа руки за спиной. Карлос до сих пор не понимал, к чему клонит его сокамерник.

— Может быть, причиной всему деньги? — Мендоза остановился и посмотрел на Карлоса. — Возьмем, к примеру, Эсмонда Мортиса, который, насколько мне известно, принимает непосредственное участие в финансовых схемах начальника тюрьмы. Люди говорят, что он ходит в вольной одежде и не носит этот проклятый ошейник, в отличие от остальных заключенных «Социального лепрозория»…

— Да, та ещё сука, — произнес Карлос, услышав имя человека, благодаря которому он оказался в этой каменной преисподней.

— Став свидетелем обвинения, Мортис тем самым нарушил неписаный кодекс преступного сообщества Эритеи и потерял свой авторитет. — Мендоза продолжил расхаживать по камере.

— Однако администрация сделала всё, чтобы этот человек был у руля блока С, раскидав его потенциальных врагов по другим блокам. А теперь подумай, Карлос, почему ты стал именно тем, кем сейчас являешься в блоке В?

— Потому что я так захотел, — не задумываясь, ответил Карлос.

— Нет, брат, так захотели оперативники, которые хотят столкнуть нас лбами… — Патрик остановился и вздохнул полной грудью. — В молодости я работал на рыболовецкой шхуне, которая выходила на промысел в прибрежные районы западного побережья. Так вот, на морских судах существует действенный способ избавления от крыс, которые довольно часто проникают на суда с целью чем-нибудь поживиться.

Способ довольно прост. Команда ловит несколько крыс и сажает их в бочку, из которой те не могут выбраться. Их ничем не кормят, поэтому голод заставляет их нападать друг на друга и поедать более слабого. В итоге остаётся одна крыса, которую называют «крысоловом». Вкусив плоть своих сородичей, она уже никогда не остановится перед видовым каннибализмом. «Крысолова» выпускают на судно, где он начинает охотиться на своих собратьев, поедая их тушки в темных и сырых уголках. Так вот, оперативники тюрьмы — это те моряки, которые поймали двух крыс и решили поместить их в каменной бочке № 23…

Мендоза приподнял голову и посмотрел на потолок сквозь прорези для глаз. Показав пальцем куда-то вверх, он задумчиво произнес:

— Они надеются, что «крысоловом» станешь именно ты…

Патрик застыл и внимательно посмотрел на Карлоса.

— Я не приверженец каннибализма, — ответил Гарсия, чуть помедлив.

— Я тоже… — произнес Патрик и на мгновенье замолчал. — Хотя, признаюсь честно, мне приходилось пробовать человеческое мясо, но это была вынужденная мера. Пятнадцать лет назад, когда я только попал в «Социальный лепрозорий», произошел завал в одном из тоннелей, где я отрабатывал повинность на общих работах. В живых остался один лишь я. Посчитав, что все уже мертвы, администрация не спешила разбирать завалы, поэтому я больше месяца провел в холодном темном пространстве, собирая в ладони воду, капающую из расщелин. Холод, пробирающий до костей, не давал уснуть, а голод… Голод постоянно одолевал меня, и я под конец четвертой недели нащупал в темноте окоченевшее от холода мертвое тело…

Наступила тишина. «Да, этот тип повидал немало говна в этом проклятом заведении», — подумал про Мендозу Карлос и решил перевести разговор в другое русло, дабы избежать неприятных подробностей.

— Патрик, я только никак не пойму, если ты такое бельмо на глазу у администрации, почему тебя просто не пристрелят? — спросил он и, привстав со шконки, попытался размять затекшие ноги.

— Баланс, — протяжно произнес Мендоза. — Администрация, вернее люди, из которых она состоит, испытывают перед нашей организацией страх. Они знают, что мы можем достать их на свободе, устроив при этом показательную расправу. Поэтому после случая с Элаем между администрацией и нами существует негласный договор, согласно которому мы не допускаем в отношении друг друга кровавые методы…

Внезапно красный фонарь, который уже порядком начинал раздражать Карлоса Гарсия, начал интенсивно мигать.

«Обед», — коротко произнес механический голос откуда-то с потолка, но как Карлос ни старался, источника голоса он так и не обнаружил.

Минуту спустя открылась «кормушка» — маленькое окошко в двери для подачи пищи. Через неё в камеру заехал поднос, на котором стояли две чашки с каким — то варевом и две железные кружки, наполненные обычным кипятком. Взяв поднос, Мендоза поставил его на железный стол и уселся напротив Карлоса.

Пододвинув к себе обе чашки, Патрик опустил в мутную жижу пальцы. Выловив там несколько маленьких бумажных свертков, тщательно запаянных в целлофановую пленку, Мендоза обратился к Карлосу:

— Если хочешь есть, возьми там продукты, — Патрик кивнул в сторону угла, где располагались нагроможденные друг на друга коробки и мешки. — Мне пока нужно ознакомиться с новостями…

Карлос прошел до коробок и выбрал пару продолговатых консервных банок. Открыв их, он принялся жадно есть, просовывая ложку в ротовую прорезь железной маски, надетой на его голову. Есть таким образом было крайне неудобно, но Гарсия постепенно приловчился и с удовольствием перешел ко второй банке, наблюдая как Мендоза, сидящий напротив, внимательно читает развернутые кусочки бумаги. Дочитав последнее тюремное послание от своих людей из блока А, Патрик, не обращая никакого внимания на Карлоса, загадочно проронил одну единственную фразу:

— Эти новости я ждал последние пятнадцать лет…

* * *

Назначенные Карлосу в качестве наказания десять суток карцера подходили к концу.

Только что проснувшись, Гарсия постепенно приходил в себя, усевшись на шконку. Обрывки неспокойного сна, в котором красные тона существенно преобладали, постепенно уступали красному свету, наполняющему камеру уже в реальности. Железная маска, стянутая болтами по бокам, вызывала дискомфорт, от которого мутирующие наросты на левой стороне лица Гарсия начали гореть огнем. Красное освещение карцера сводило Карлоса с ума, ввергая его в то депрессивное состояние, от которого хотелось лезть на стены.

Посмотрев на ещё спящего Патрика Мендозу, который вытянулся во весь рост на соседней шконке, Карлос прилег обратно и закрыл глаза. «Как же он с этим справляется столь длительное время? — подумал про себя Гарсия. — Пять лет… Это просто безумие…» Но как заметил сам Карлос, проведя эти дни в компании авторитетного сокамерника, психика Мендозы все же изрядно пострадала от угнетающей атмосферы карцера…

Когда Карлос только попал сюда, Патрик показался ему вполне вменяемым. Коренной обитатель камеры говорил хоть и немного пространно, но всё же не вызывал отрицательных эмоций у Гарсия, который, тем не менее, ему не доверял. Да, собственно говоря, мутант вообще никому и никогда не доверял, в том числе и собственным братьям, которые почему-то позабыли о нём. Поэтому первые ночи Карлос практически не спал, ожидая какого-нибудь неприятного сюрприза в виде затаившегося сокамерника, тайно мечтающего отправить Карлоса прямиком в тюремный крематорий.

Но Мендоза не подавал признаков агрессии в отношении нового соседа. Более того, когда Гарсия захотел пить и налил в кружку воды из — под крана, Патрик его остановил.

— Эта вода не пригодна для питья. В ней водятся микроскопические паразиты, которые осядут на твоём горле и медленно начнут выедать твою плоть. Кончится всё тем, что ты разорвешь себе трахею собственными руками, а в блоке В появится новый босс. Эту воду нужно либо прокипятить, что довольно проблематично, либо…

Мендоза, не снимая обуви, запрыгнул на свою шконку и, достав из кармана зубочистку, принялся ковырять ею в небольшой расщелине, расположенной под потолком. Когда он подошел к озадаченному Карлосу, то последний увидел на конце зубочистки какую — то красную массу.

— Плесень, — пояснил Патрик. — Убивает паразитов похлеще любого кипячения… Конечно, если ты брезгуешь, можешь дождаться обеда. Фрукты, к сожалению, уже кончились…

Карлос не брезговал, но решил дождаться казенной водички, которую привозили в карцер вместе с едой.

Мендоза постоянно занимался спортом, используя в качестве инвентаря гантели, собранные из жестяных консервных банок, наполненных мелкими камнями, а также турник, который представлял собой скальный выступ, на котором стоял горшок с давно засохшими побегами неизвестного растения.

Еще Патрик любил поговорить. Он мог часами рассказывать о своём детстве и даже, порою, смеялся как ребенок, вспоминая какую-нибудь веселую историю из того периода, когда он работал юнгой на рыболовецкой шхуне, бороздя прибрежные воды Тихого океана. Иногда, забываясь, он разговаривал сам с собою, что, как считал Карлос, было следствием длительного содержания в одиночестве. Но Гарсия ошибался. Такое поведение было признаком психоза, который ярко проявился после того как Карлос поинтересовался у Мендозы о том, за что ему дали пожизненное заключение…

— … Мой брат Элай, будучи ещё несознательным подростком, ляпнул где — то анекдот про Императора Вуда. Эта информация попала в Спектрат, который незамедлительно прислал к нам домой своих опричников, одетых в черную форму. Сам я, на тот момент, был в отъезде. Мои родители, прочитав ордер на арест, слезно начали умолять не забирать сына… — Мендоза на мгновенье замолчал. — Он же ещё ребенок, говорила им моя мать, которая схватила Элая и, прижав к себе, закрыла его своим телом от Спектраторов. Один из них, недолго думая, ударил её прикладом по голове и она, потеряв сознание, свалилась на пол. Отец попытался вмешаться, но получил в ответ пулю. Заковав плачущего Элая в наручники, они прямо у него на глазах сделали контрольный выстрел в голову матери и, посадив брата в свою машину, уехали в неизвестном направлении…

Мендоза, сидя на табуретке, замолчал. Карлос увидел сквозь глазные прорези его маски, как глаза Патрика наполнились гневом.

— Когда я вернулся домой, я обнаружил лишь младшую сестру, которой на тот момент было всего двенадцать лет. Когда она услышала выстрелы, то спряталась в шкафу и просидела там до моего приезда. Пребывая в шоковом состоянии, сестра поведала мне о произошедшем. Недолго думая, я отправил её к дядьке и отправился на подпольные рынки Эритеи, где приобрел оружие и взрывчатку…

Вооружившись, я подъехал к отделу Спектрата, где содержался Элай, и устроил там настоящий переполох… — кулаки Мендозы сжались, а нейтрально повествовательный тон речи сменился злостью, смешанной с наслаждением. — О той бойне, когда я разнес в труху весь участок, убив при этом семь человек и ранив ещё с десяток, писали все газеты метрополии. Соревнуясь в холуйстве перед правившей верхушкой, эти журнашлюшки сообщали обывателям об ужасном террористе по имени Патрик Мендоза, который, состоя в «Седьмой печати», расправился с государственными служащими, честно выполнявшими свой долг перед родиной и императором. Ещё они написали, что перед нападением я убил собственных родителей и, украв их сберегательные карты, перевел все деньги на подставные счета, с помощью которых финансировались теракты по всей метрополии…

Мендоза неожиданно ударил кулаком по столу.

— Если бы не ранение в ногу, у меня бы всё получилось…

Немного помолчав, он негромко и по-доброму засмеялся.

— «Седьмая печать»… — промолвил Патрик. — А ведь я тогда даже ничего не знал про «Седьмую печать». На суде меня ждал расстрел, но представители Спектрата высказались за пожизненное заключение, так как, по их словам, смерть для меня была бы наградой… Да, лучше бы меня тогда казнили, так как следующие два года я провел в пыточной Спектрата… Они… — Патрик замолчал и задумался.

В камере наступила гнетущая тишина.

— Где теперь твоя младшая сестра? — спросил Карлос, нарушив молчание.

Патрик замотал головой, выражая отрицание.

— Я не знаю, Карлос… Я потерял с ней всякую связь… — пробубнил он и прилег на шконку, повернувшись к Карлосу спиной.

Гарсия, немного посидев в одиночестве, тоже решил прилечь. Вытянувшись на шконке, он задумчиво смотрел на потолок, пока его сознанием не завладел чуткий сон.

Однако, спустя какое — то время, Карлоса разбудил звук капающей воды. Приподняв голову, он осмотрелся и увидел Патрика, сидящего возле канализационного отверстия. Оно было закупорено какими-то тряпками, отчего конус отхожего места был наполнен водой. Мендоза, сидевший на корточках возле искусственной запруды, внимательно разглядывал своё отражение, ощупывая руками маску, из — под которой во все стороны пробивались спутанные пряди коричневых волос.

— Патрик, — окликнул его Гарсия, — с тобой всё в порядке?

— Я не знаю, — немного помолчав, ответил Мендоза, продолжая разглядывать своё отражение. — Карлос, я не помню… не помню своего лица…

Внезапно Мендоза взревел и, поднявшись на ноги, со всей силы ударился головой, закованной в железную маску, о каменную стену.

— Я не помню своего лица, — заорал Мендоза. — Ты слышишь, Карлос? Я…

Не договорив, Патрик начал яростно бить кулаками по железной двери. Глухие удары оставляли кровавые следы от сбитых костяшек на кулаках, но это не останавливало разъяренного Мендозу.

— Я доберусь до всех вас, ублюдки, — кричал Патрик, разрывая на себе робу, — я не помню своего лица, но ваши паскудные рожи я помню очень хорошо…

Обнажив свой торс, на котором отчетливо виднелись застарелые следы пыток, Мендоза обмотал куски порванной робы вокруг окровавленных кулаков и продолжил со всей силы наносить удары по окровавленному металлу.

Карлос поднялся и сел на шконку, молча наблюдая за происходящим. Он не собирался лезть к человеку, который был, мягко сказать, не в себе. Минут через пять Мендоза остановился и, переведя дух, сбросил пропитанные кровью тряпки на пол.

— Говорю тебе, Карлос, — прерывисто дыша, произнёс Патрик, показывая в сторону мутанта указательным пальцем, — скоро метрополия познает мою месть… Я утоплю в крови города этого проклятого государства… Но перед этим… Перед этим я вырву сердце этого безносого хуесоса…

Посчитав Мендозу шизофреником, Карлос прилег обратно и попытался уснуть. Но ему мешали мрачные мысли о перспективах провести два десятка лет в этом проклятом месте. Тогда он даже попытался вспомнить молитвы к духам пещер, которым учила его в детстве мать, но…

— Заключенный номер EX086KO, — механический голос, произнесший номер Карлоса, вернул последнего в реальность, — ваш срок изоляции в карцере подошел к концу. Пройдите в шлюз и займите место на автокресле. Повторяю…

Карлос встал и подошел к двери. Мендоза, проснувшись, приподнял руку вверх, выказывая прощальный жест.

— Удачи тебе, Карлос, — произнес он, — я думаю, что скоро мы с тобой снова встретимся…

— И тебе всех благ, Патрик, — ответил Гарсия, в мыслях пожелав себе больше сюда не возвращаться.

Замигала красная лампа. Дверь камеры приоткрылась, и Карлос, проникнув в шлюз, уселся в кресло, установленное на гусеничной платформе. Когда дверь закрылась, Карлос очутился в темноте и почувствовал, как его тело обволакивают автоматические стальные путы.

Будучи прикованным, Гарсия стал размышлять о своём сокамернике и вдруг нашел для себя ответ на вопрос, каким образом Мендоза преодолевал превратности судьбы в «Социальном лепрозории». «Месть… — согласился сам с собою Карлос, — Только мысль о возмездии заставляла Патрика не сломаться и продолжать жить…»

 

Глава 11. Шантаж

— Эй, вставай, — чей — то голос и последующий ушат холодной воды заставили полковника Орокина прийти в сознание.

На его голову был надет черный плотный мешок, а руки связаны за спиной. Голова чудовищно раскалывалась, отчего полковника немножко мутило. Чьи — то сильные руки схватили его под мышки и, подняв с холодного каменного пола, поставили на ноги.

— Подозреваемый, — произнес тот же голос, — слушайте и выполняйте мои команды… Любое неповиновение будет наказано… Вперед, шагом марш…

Полковник, поддерживаемый руками, побрел вперед. Следуя извилистыми коридорами, поднимаясь и опускаясь на лифтах, Орокин вспоминал последние события…

Сбежав из гранд — оперы, Уэйн обратился с просьбой к контрабандисту Эммануилу Джанаротти, чтобы тот переправил женщину и самого полковника за пределы Акрита. Джанаротти согласился, после чего поместил беглецов в контейнер, который грубо подхватили магнитные манипуляторы и резво понесли по конвейеру подземного мусороперерабатывающего завода, расположенного в двухстах километрах от столицы. Душный и вонючий контейнер особо не располагал к беседе, но полковник все же попытался объяснить невольной спутнице логику своих действий.

— Ты многого не знаешь, Рамина… Собственно говоря, ты даже не имеешь представления о той стране, где ты провела последний год. Здесь положение человека зависит от его политических взглядов. На меня открыли охоту очень влиятельные персоны, у которых нет никаких моральных ограничений. За их спинами полчища идеологически обработанного населения, средства массовой информации, сеть, тюрьмы, пыточные и много других, не менее действенных способов управления этим обществом…

Рамина сидела на полу в полной темноте, обняв руками коленки. Поправив порванное платье, она произнесла:

— Уэйн, если им нужен ты, то я не совсем понимаю, зачем ты вообще потащил меня за собой.

Полковник улыбнулся. Он слишком хорошо знал тех людей, с которыми имел дело.

— Я не знаю, что там замыслил глава Спектрата, но твоего происхождения вполне достаточно, чтобы ты пошла со мной по одному, какому-нибудь выдуманному делу…

— Делу? — Рамина немного смутилась. — Я же ни в чем не виновата?

— Это не имеет никакого значения… Цель — я, а ты лишь жертва, которую карательная машина государства безжалостно закатает в землю вместе со мной…

— Мне кажется, что ты действительно сумасшедший параноик… — Рамина принялась массировать свои виски. — Филипс, с которым я имела разговор на дне рождения внучек покойного главы государства, уже упоминал о твоём душевном нездоровье… Говорил, что, якобы, ты взял на борт младенца в качестве члена экипажа… Это правда?

Полковник глубоко вдохнул и выдохнул, задрав при этом голову. Чтобы рассказать историю про Джошуа, у Орокина ушла бы уйма времени, поэтому он перевел разговор в другое русло.

— Рамина, ты знаешь кто такой Алан Филипс?

— Нет и не хочу знать, — Рамина тяжело задышала, плохо перенося колоритные запахи контейнера. — Я думаю, что ты втянул меня в какую — то темную историю. Не стоило бы тебе доверять, тем более мы вообще виделись несколько раз…

— Рамина, как только мы выберемся, обещаю тебе, ты окажешься дома…

Хуанди. Мысль о родном городе немного приободрила Рамину. Она была готова терпеть невзгоды и дальше, но стоило ли доверять этому человеку? «Непонятно, что у него на уме», — Джоши вытянула ноги, икрами почувствовав холодный пол.

— Куда мы вообще направляемся? — спросила она, но уже более спокойным тоном.

— В пустоши… — ответил Орокин. — За южные рубежи метрополии…

— Но, насколько знаю я, там лишь одичавшие племена…

— Да, — согласился полковник, — но они под моим полным контролем…

«А он действительно, по — моему, того…» — пронеслось у Рамины в голове.

— Ты у них вождь? — язвительным тоном спросила она.

— Нет, я у них духовный лидер, — с серьёзным выражением лица произнес Орокин.

Рамина рассмеялась. Её нервный смех, навеянный представлениями о том, что она заперта глубоко под землей в мусорном контейнере с откровенным, по её мнению, психом, отразился от стен, превращаясь в истеричную какофонию.

— Я понимаю твой смех, — произнес полковник. — Но чтобы ты понимала, как следует тебе себя вести, расскажу тебе о пустошах немного больше…

— Налево! — голос, прозвучавший возле уха полковника, бредущего с мешком на голове под конвоем охраны, вернул его в реальность.

«Так, я её просвещал о событиях в великих пустошах, пока мы не приехали. Затем, когда контейнер открылся, я помню резкий свет, ударивший в глаза… Свет многих фонарей… Потом удар чем — то тяжелым по голове… Похоже, приклад…» — ощутив под ногами ворсистый ковер, Орокин пришел к выводу, что его ведут по коридорам какого — то правительственного учреждения. Через некоторое время послышался скрип двери, после чего полковника усадили на что-то мягкое. Ослабив шнур на шее, его голову, наконец, освободили от плотного мешка.

Пред ним предстал стол, выточенный из цельного куска мрамора. Возле ножек виднелись контакты обогревателей, поддерживающие температуру камня на комфортном для его обладателя уровне. Хозяин кабинета, коим являлся глава Спектрата Алан Филипс, пристально разглядывая гематому Орокина, строго произнес:

— Оставьте нас…

За спиной полковника послышались шаги, после чего дверь кабинета захлопнулась. Орокин огляделся по сторонам.

Стены, отделанные в «бюрократические» темно — коричневые тона, освещали светильники, представляющие собой отлитые в бронзе руки, держащие факелы. На краю стола лежала стопка книг. «Ливинсгейл Р. «История Римской Империи», «Орешник Т. «Время Пакта или как вернуть время Благоденствия и Процветания», Галструа В. «Сумерки Империй», Абалон К. «Хуанди — город мирового зла»… — читал про себя Орокин, пока не услышал голос Филипса.

— Какая встреча, Уэйн! Извини, что с тебя не сняли наручники… — Филипс посмотрел так, будто бы действительно сожалел. — Многие типажи, подобные тебе, мнят себя этакими таинственными агентами влияния, или как там у вас говорят? Однажды, один бравый гражданин, которого привили ко мне на допрос, умудрился развязать правую руку…

Филипс замолчал.

— Хотя, возможно, я и сам виноват — не завязал ремень как следует… Так вот, этот бывший вояка не решился освобождать свою другую прикованную руку. Вместо этого, он, дотянувшись рукой до столика с хирургическими инструментами, взял оттуда скальпель и, затаившись, выжидал целую ночь, пока я не продолжу допрос… Уэйн, ты помнишь наш армейский девиз — «Удачливым сукиным сынам всегда везет»? Действительно, подхожу я, значит, к нему, завязывая фартук, и вдруг замечаю, что на его оголенном бедре сидит муха. Большая жирная муха, представляешь, Орокин? Я не шагаю к столику с инструментами, который стоит у изголовья этого вояки, а смещаюсь в сторону. Неожиданно это тело вскакивает и начинает махать перед моим носом скальпелем, пытаясь произнести какие — то ругательства в мой адрес.

Я застыл от неожиданности, наблюдая, как предатель начинает впадать в истерику, понимая, что его внезапная атака не достигла цели. Ртом, избавленным от языка, губами, покрытыми кровавой пеной, он рассказал мне о том комке напряжения и ненависти, которое копилось всю ночь в его руке, сжимающий скальпель… Хорошо, что я успел удалить ему глазные яблоки незадолго до того, как забыл пристегнуть его правую руку… Представляешь, этот гаденыш считал мои шаги, чтобы меня убить…

Орокин опустил голову и, задумавшись, слегка покачал головой. «Миру конец, — подумал он, иронично усмехнувшись, — и имя ему Алан Филипс… Как так могло произойти, что человечество, лавируя на грани катастрофы, привело к власти такую сумасшедшую личность, как Алан?»

— Алан, — тихо произнес Орокин пересохшим ртом, — ты безумец…

Филипс лишь улыбнулся, услышав этот пассаж.

— За год правления твоей марионетки, — продолжил говорить Орокин, разглядывая довольного собой собеседника, — мы проиграли Антарктику. Московия порвала с нами дипломатические отношения, а поселенцы западной Европы пытаются освободиться от протектората Акрита. А продовольственный бунт в Иерихоне? Житница метрополии сама осталась без хлеба под вашим чутким руководством. А Виктория, Алан? Ты знаешь, что в Виктории постоянные перебои с электричеством? Энергетические барьеры на южных рубежах повысили нагрузку на инфраструктуру города, обеспечивая защиту от племен и рейдеров пустоши, потому что большую часть ар мейских подразделений, расквартированных там, в срочном порядке перебросили в Антарктику…

— Проблемы всегда были и всегда будут, — Филипс надменно посмотрел на Орокина сверху вниз, — Римская Империя не раз переживала взлеты и падения…

— Алан, ты же знаешь, что вся эта чушь про Акритскую метрополию — наследницу Священной Римской Империи, всего лишь вымысел Эрика Злого, который скопировал культурные черты с ушедшей в веках цивилизации. Ты, может, забыл, что я знаю больше, чем остальные…

Филипс, поправив очки, скривил улыбку.

— Уэйн, я всегда считал тебя идеалистом. Каждый в этом мире хочет лучшей доли. И это «хотение» делает общество нестабильным и хаотичным. Идеология, хоть и выдуманная, позволяет выстраивать иерархии, что делает наше общество более управляемым. Конечно, все это делается, как сказали бы педанты, «не совсем гуманными методами», но такова природа жизни. Жизнь не «гуманна» и не «эмоциональна»… — Алан на мгновение задумался, посмотрев в потолок. — Жизнь практична… Когда падет основной враг, остальные займут своё место в этом мире в качестве акритских протекторий в течение последующих пяти — десяти лет…

— И?.. — полковник вопросительно посмотрел на торчащую из— за гранитной плиты голову Алана. — Что дальше? Весь мир будет маршировать с твоими портретами? Или, может быть, тебе воздвигнут гигантский памятник, который будет видно из космоса? Нет, Алан, космос для нас будет вне досягаемости, потому что последние ресурсы будут растрачены впустую. Проект «Зевс» не спасет тебя, Алан. Разрушив Хуанди, ты лишь похоронишь под землей те технологии по колонизации планет, которые имеются у человечества. И не забывай о «Преторианце Максимусе». Есть сведения, что технология по выводу из строя оборудования и техники, которую использовали союзники в Антарктике, имеет какое — то отношение к Марианской впадине…

Здесь следует сделать небольшой экскурс о самом глубоководном месте на Земле, которое в новую эпоху стала для подводного флота метрополии «огороженной территорией». На морских картах Марианскую впадину закрашивали красным цветом после случая, произошедшего более полувека тому назад.

23 января 2662 года одна из лучших подлодок флота метрополии — «Преторианец Максимус», не вышла на связь. В зону, где был потерян сигнал, были отправлены другие боевые подводные единицы. Но они также пропали со всех радаров. Адмиралами было принято решение исследовать подобный феномен. Но оборудование, опустившись ниже двух километров под поверхность Тихого океана, теряло энергию и навсегда погружалось в темные глубины Марианской впадины, куда никогда не проникали солнечные лучи.

Каждый в метрополии знал эту историю. Лишь немногие, включая полковника, знали ещё и то, что в район «ограниченной территории» заходят летательные аппараты союзников и подолгу стоят там, явно делая это с какой-то определенной целью. По сведениям агентов, союзники установили контакт с «подводным ковчегом», который, судя по всему, успешно пережил падение астероида.

В архивах Табулария полковник нашел косвенное тому подтверждение. Сохранившийся видеофайл запечатлел отъезд научной делегации с острова Окинава накануне падения «Анубиса». Как заметил полковник, ученые были с семьями и, судя по эмоциям, прощались с провожающими навсегда. Подводное судно, мелькавшее на фоне панорамы побережья, явно было предназначено для больших глубин. Информация о том, куда оно направлялось, в реестре отсутствовала. Предположение, что отснятый материал запечатлел первых обитателей подводного ковчега, появилось в голове Орокина после того, когда он узнал, что во времена Паноптикума институт изучения Мирового океана, имевший глубоководную исследовательскую базу на дне Марианской впадины, располагался на острове Окинава…

Но вернёмся к Орокину, который разглядывал задумчивое лицо Филипса. Полковнику даже на мгновение показалось, что тот начал понимать смысл сказанного.

— Кайпианский союз расширяет своё влияние, — продолжил Орокин, — в то время как метрополия трещит по швам, раздираемая внутренними противоречиями… Нам нужны переговоры и, поверь, Алан, я смогу обеспечить нужные дипломатические каналы…

Глава Спектрата громко вздохнул и, слегка ударив руками по поверхности стола, пожал плечами.

— Ну что ж, я все понял, полковник Орокин, можете быть свободны, — съязвил Филипс. — Уэйн, неужели ты думаешь, что я способен вилять задом перед врагом, словно блудливая потаскуха? Всё, что мне сейчас нужно, так это ликвидировать предателей, способных расшатать имперские скрепы…

— Идиот, — не сдержался полковник, — этими скрепами ты разрушишь наше государство…

— Ну вот, — вновь пожал плечами Алан, — Уэйн, я не желаю разговаривать с тобой языком оскорблений. Теперь я буду говорить коротко и ясно…

Достав лист бумаги из ящика, Филипс положил его перед собой на стол.

— Итак, Уэйн, все, что мне от тебя нужно, так это твоя подпись. На этой бумаге твоё признание, где ты чистосердечно рассказываешь о том, что ты двойной агент, работавший на разведку союзников. Именно ты передал Николасу Вайсу яд, с помощью которого он убил Императора Мартина Храброго в надежде захватить престол. Кроме того, благодаря тебе, союзники получили секретную информацию о наших военных технологиях, — пробегая глазами по строчкам документа, Алан поднял взор на молчащего Уэйна. — Вследствие этих действий, противник нанес ощутимый удар по нашим силам в Антарктике, поставив военную компанию на грань катастрофы…

— Алан, — перебил Орокин, — ты предлагаешь мне пустить пулю себе в висок…

Филипс, поправив очки, с удивлением посмотрел на полковника.

— Конечно, Уэйн, но это так по — офицерски… Ты ведь не хочешь превратить идущую свидетелем по этому делу Рамину Джоши в одну из обвиняемых?

Да, Орокин был уверен в том, что без Рамины здесь не обойдется.

— Пойми, — продолжил Филипс, — её положение — это твой выбор. Либо она продолжит заниматься своими микробами дальше, живя изолированно, но всё же комфортно, либо её ждет место рядом с тобой на скамье подсудимых… Николас Вайс готов дать показания на вас обоих, да и она, я думаю, не будет против рассказать о ваших преступных деяниях. Во всяком случае, в этом вопросе мы можем оказать ей самую посильную помощь…

Алан, ухмыльнувшись, поднял подбородок.

— Хотя у нас есть методы и лично для тебя, Уэйн, — весьма «ободряюще» добавил он.

Полковник прекрасно понимал, о чем идет речь. Рамина выступала в качестве заложницы, которая обязательно пострадает, если он не согласится на правила, устанавливаемые главой Спектрата. Его поставили перед выбором, которого в реальности полковника на самом деле не существовало.

— Я понял тебя, Алан… — произнес Орокин, чья голова лихорадочно пыталась найти выход в этой непростой ситуации. — А Вайс? Я слышал, что Николас Вайс сошел с ума. Он не сможет произнести своё имя на суде, не то чтобы дать какие — либо показания…

— Уэйн, — улыбнулся Алан, понимая, что шантаж сработал, — Николас Вайс не твоя забота. Он в полном благополучии и здравом рассудке, поверь мне. Лучше давай я нажму вот на эту кнопку. Пусть охрана немедленно принесет нам ручку, пока ты не забыл, что тебе нужно поставить свой автограф…

 

Глава 12. Лабиринт Орфа

Карлос Гарсия, которого час назад подняли с карцера, наконец, переступил порог своей секции. Широкий деревянный стол был заставлен различными яствами, а под столом стоял жбан с брагой, приготовленной местными умельцами. Секция была заполнена авторитетными людьми блока В, которые пришли на встречу, дабы выразить почтение своему боссу. Это была такая тюремная традиция, согласно которой, поднятый из карцера человек обретал ореол мученика, а его друзья и сокамерники негласно были обязаны организовать достойную встречу. Учитывая положение Карлоса в тюремной иерархии, встреча была организована по местным меркам на высшем уровне.

Когда встречающие увидели вошедшего Карлоса, они его тепло поприветствовали, усадили на почётное место и стали наперебой расспрашивать о заключении, не забывая при этом озвучить потенциально интересные новости за прошедшее время. Карлос, уплетая филе горбатого тунца, которое оказалось здесь благодаря контрабанде, неохотно отвечал на все вопросы, однако пара кружек браги все — таки развязала ему язык. Вдоволь пообщавшись с арестантами подконтрольного ему блока, он почувствовал усталость и решил немного отдохнуть. Поблагодарив присутствующих за теплую встречу, Карлос прилег на свою мягкую кровать, которая была застелена чистым бельём, и мгновенно уснул.

Но сновидения не дали ему хорошо выспаться. Ему снились какие — то люди, шатающиеся в красном тумане, чьи закатившиеся зрачки зловеще поблёскивали, а открытые рты обнажали окровавленные зубы. Им что-то надо было от Карлоса, но, что именно, он не мог понять, так как они ничего не говорили, а лишь тянули к нему свои неестественно длинные руки. Внезапно они растворились в красном тумане, а перед Гарсия предстала железная маска трагического сатира, безмолвно смотревшая на него своими пустыми глазницами, из которых по щекам бежали ручейки крови.

— Карлос… — произнесла маска. — Карлос…

Немного отклонившись назад, маска внезапно ударила Гарсия своим железным лбом прямо в нос, отчего тот проснулся и открыл глаза. Над ним склонился молодой парнишка из его секции, который тряс Карлоса за плечо.

— Карлос, — произнес он, — тебе передали сообщение, говорят — срочно…

Привстав с кровати, Карлос обвел взглядом помещение, освобождая свой разум от остатков сна.

— Читай, — произнёс он и, усевшись на шконке, снял с импровизированного крючка полотенце, после чего протер им вспотевшую шею.

Паренек развернул скомканную бумажку и начал читать в пол тона.

— Карлос, — произнес он, вглядываясь в корявый почерк, — через несколько часов тебя закажут на прогулку, я решил этот вопрос. Будь один, есть серьёзный разговор. Эсмонд Мортис.

Услышав инициалы подписавшегося, Карлос изрядно удивился, но вида не подал. Приказав сжечь эту бумагу, он проследовал в уборную, чтобы привести себя в порядок.

Через два часа пришли двое охранников, которые надели на Карлоса кандалы и сопроводили витиеватыми коридорами до пункта назначения. Пристегнув кандалы к клетке, охрана заперла его в прогулочном боксе, а после удалилась в неизвестном направлении. Судя по звездному небу над головой, которое виднелось со дна карьера, Гарсия определил, что была глубокая ночь. Стоя, он начал разглядывать свои кандалы в свете фонарей, пока не услышал приближающиеся шаги.

Охранник привел Эсмонда Мортиса. Мортис широко улыбнулся, когда за ним защелкнулась дверь прогулочного бокса. Охранник удалился, а Эсмонд, на котором отсутствовали наручники, пафосно произнёс:

— Здравствуй, Карлос, давненько не виделись…

Гарсия молчал, наблюдая, как Эсмонд посмотрел на звездное небо, поглаживая рукой свой выбритый затылок.

— Что, — произнес Мортис, — ты даже не поприветствуешь меня?

Карлос сплюнул на землю.

— Я бы тебя поприветствовал, если бы мне не мешали кандалы, — ответил он.

— Это лишь для твоей безопасности, Карлос, так как твоя вспыльчивая натура не позволяет вести деловой разговор… — Мортис подошел чуть ближе, — Томас мне рассказал о вашей идее, и я хочу быть вашим компаньоном…

— Ты это о чем? — спросил Гарсия, выражая полное непонимание.

— О том, что я не собираюсь сидеть в этой яме до конца срока, — пояснил Эсмонд.

— Ну, так самоликвидируйся, Мортис, — Карлос скривил улыбку. — Печь крематория освободит тебя от отбывания наказания в «Социальном лепрозории» и позволит покинуть это место через закопченную трубу…

— Выслушай меня, Карлос, — спокойным тоном проговорил Мортис. — Ваш план неосуществим по ряду причин. Во— первых, взрывчатка на строгом учете и просто так её не достать, а, во — вторых, ваши ошейники не дадут вам далеко уйти. В ошейники встроен таймер, который ведёт отсчет времени. Если на нем набежит 30 часов, то небольшой чип в ошейнике активирует нейтрализатор, который заставит вас дергаться в конвульсиях до тех пор, пока вас не обнаружит охрана. Но, скорее всего, вас уже найдут мертвыми, так как долгое действие нейтрализатора обычно приводит к остановке сердца.

Как ты мог сам заметить, на ежедневных проверках охрана проводит специальным сканером возле ошейника, что обнуляет таймер и позволяет обладателю ожерелья Вуда не беспокоиться о своём здоровье ещё 30 часов. Но я могу помочь вам в этой проблеме. Когда проход будет готов, я украду в администрации один из сканеров, а когда его хватятся, мы будем уже в заброшенных шахтах, которые, по утверждению Томаса, выведут нас на поверхность. Кроме того, на Эритее я смогу сделать поддельные документы, которые позволят нам беспрепятственно покинуть эту страну…

Эсмонд развёл руки в стороны и улыбнулся.

— Так что став вашим компаньоном, я внесу существенный вклад в успех нашего будущего предприятия. Что скажешь, Карлос?

Карлос молчал, размышляя над словами Эсмонда. Побывав в карцере, он ещё больше убедился в том, что надо поскорее сматываться отсюда, пока система не превратила его в такого же безумца, каким был Патрик Мендоза. Нет, чего он уж точно не хотел, так это оказаться на месте последнего.

— Ты складно говоришь, Мортис, но твоя репутация… Откуда мне знать, что ты не провокатор, который действует в интересах администрации тюрьмы?

— Карлос, если бы это было именно так, как ты предполагаешь, то вам бы уже всем добавили десятку за попытку организации побега…

Да, для Карлоса это был весомый аргумент. Вдалеке послышались шаги. Повернув голову, Гарсия увидел Барибала и Томаса ДиАнжело, идущих в сопровождении охраны. — Наконец-то, — произнёс Мортис.

Когда заключенные вошли в прогулочный бокс, Эсмонд достал из кармана маленький драгоценный камень и передал одному из охранников в качестве взятки. Охрана закрыла двери бокса и ушла в сторону административного блока.

— Сколько тебе нужно взрывчатки, чтобы проделать двадцатиметровый проход в скальной породе? — спросил Мортис, обращаясь к бригадиру.

Барибал что-то буркнул и с удивлением посмотрел сначала на Мортиса, а потом на Карлоса.

— Это зависит от особенностей породы, от наличия трещин, от ширины развала горной массы и так далее, — неопределенно ответил Барибал.

— Хорошо, я перефразирую свой вопрос более понятно, — Эсмонд скрестил руки на груди. — Сколько тебе нужно взрывчатки, чтобы проделать двадцатиметровый проход в скальной породе, на которую указал тебе Томас?

— Я не понимаю, о чем идёт речь, — недовольно пробурчал бригадир и снова посмотрел на Карлоса.

— Говори, — произнёс рослый мутант, поймав на себе вопросительный взгляд Барибала.

— Послушай, Карлос, — выпалил бригадир, — я не полезу в лабиринт Орфа…

— Лабиринт Орфа? — с удивлением произнёс Мортис и гневно посмотрел на Томаса. — А чего ты мне сразу об этом не сказал, остроухая сволочь?

Эсмонд с силой толкнул Томаса, и тот, не удержавшись на ногах, упал на землю. Мортис со всей силы начал лупить ногами по телу ДиАнжело, который, скрючившись на земле, закрыл голову руками.

— Стой, — произнёс Карлос, но, видя, что Эсмонд никак не отреагировал на его слова, злобно тряхнул кандалами. — Я сказал, остановись…

Мортис остановился, но перед этим смачно плюнул в лицо Томаса. Отойдя на несколько шагов от распростертого на земле тела, Эсмонд покачал головой и грязно выругался.

— Барибал, — спокойно произнёс Карлос, — завтра ДиАнжело выйдет на общие работы. Дай ему хороший нож и отправь в лабиринт Орфа. Я думаю, что пришло время слишком разговорчивому Томасу внести свою посильную лепту в наше общее предприятие…

* * *

Ржавый лифт, издавая поскрипывающие звуки, медленно спускал Томаса ДиАнжело в лабиринт Орфа. Темноту рассеивали фонари, установленные на перилах лифта, которые, тем не менее, периодически затухали и вспыхивали вновь, заставляя ДиАнжело изрядно нервничать, отчего его тело пробирала мелкая дрожь.

Томас испытывал жуткий страх перед той неизвестностью, которая ждала его впереди. Разглядывая стенки шахты лифта, которые местами были покрыты желтоватой плесенью, он пытался себя успокоить тем, что в блоке С, где он теперь содержался после перевода, было не менее жутко. Эсмонд Мортис создал ему такую атмосферу страха, что каждый день, проведенный Томасом в блоке С, был для него настоящим испытанием. Его периодически били люди Мортиса, но и сам Эсмонд был не против морально унизить ДиАнжело. Особенно кошмарным ему показался первый день в блоке С…

Тогда его привели в какое — то сырое помещение, заваленное разным хламом. Эсмонд со своими людьми, которых было около десятка, обступили побледневшего Томаса, отчего его сердце начало лихорадочно биться, вызывая оглушительный стук в висках.

— Господин генера… — начал говорить Эсмонд, но осекся и немного подправил фразу. — Господин бывший генеральный директор, рад, наконец, увидеть вас у себя в гостях! Теперь вы будете платить мне, а не тому одноглазому уроду, который уехал в карцер и даже не попрощался с вами…

Люди Эсмонда захохотали, а он сам приподнял руку, отчего Томас нервно дернулся, думая, что тот сейчас его ударит. Но Мортис лишь погладил свой выбритый затылок и улыбнулся.

— С учетом того, что вы мне должны, я назначаю вам месячные платежи в сумме… — Эсмонд поднял кверху глаза и прикинул что-то в уме… — в сумме ста тысяч акритских долларов…

— Но у меня нет денег, мистер Мортис, — жалобно пролепетал ДиАнжело. — Моя семья…

— Да, да, — внезапно перебил его Мортис, — я знаю. Ваша семья мертва, а Император конфисковал все ваши активы. Но, судя по тому, что Карлос перевел тебя в свою секцию, у тебя где — то что-то припасено, хитрый ты сукин сын…

Мортис, улыбаясь, прищурился и, подняв вверх указательный палец, помахал им перед лицом Томаса. «Откуда он знает, что моя семья мертва? — подумал Томас, прижавшись к стене. — Кто — то уже, видимо, доложил…» Но неожиданный удар ногой в живот прервал мысли Томаса. Эсмонд сменил улыбку на злобное выражение, снова ударив и без того запуганного ДиАнжело.

— Я, что, тут с тобой шучу или, может, ты решил надавить на жалость? — бешеные глаза Мортиса не предвещали ничего хорошего.

— Нет, мистер Мортис, я говорю вам правду…

— Правду? — Эсмонд с удивлением посмотрел на своих людей.

— Парни, может, поведаем ему горькую правду про его будущее?

Не дожидаясь ответа, Мортис сплюнул на пол и прошипел:

— А правда в том, Томас, что если ты сейчас откажешься платить, то начнёшь пороться по всему блоку как потасканные эритейские шлюхи, что торгуют своими телами в квартале ночных фей. Ты этого хочешь, а? — Эсмонд схватил ДиАнжело за нижнюю челюсть и с силой сжал её.

— Пожалуйста, мистер Мортис, — испугано выговорил Томас, — я…

Но Эсмонд не дал ему договорить, ударив должника головой об стенку.

— Вперед, парни, надо научить этого лжеца зарабатывать деньги для нас своей плоской жопой…

Томаса схватило множество рук, которые потащили его к столу. Небрежно бросив его на живот, люди Эсмонда прижали ДиАнжело к поверхности, а чьи — то руки сдёрнули с него штаны, оголив ягодицы.

— Пожалуйста, — взмолился Томас, — прошу вас…

Но Эсмонд был непреклонен. Подойдя спереди к жертве, он стал расстегивать ремень на брюках.

— Нет, Томас, ты будешь работать по двойной ставке, обслуживая клиентуру спереди и сзади, как настоящая профессионалка своего дела. Кто-нибудь, возьмите палку и выбейте ему зубы, я не хочу лишиться своего члена…

— Мистер Мортис, я все вам расскажу… Прошу вас, мистер Мортис… — голос Томаса скатывался в рыдания.

Эсмонд остановился. Приказав всем выйти из помещения, он застегнул ремень. ДиАнжело, вытирая рукавом сопли, размазанные по щеке, натянул штаны обратно и, присев на пол, поведал Мортису о плане побега, хотя тактично умолчал о своём даре. Вопрос Мортиса: «Откуда ДиАнжело известно о заброшенной шахте, ведущей на свободу?» Томас аргументировал «хорошей памятью на голографические карты в период геологоразведочных работ, проводимых фирмами отца в сопряженной местности». Этого, впрочем, оказалась достаточно, так как Эсмонд одобрительно покачал головой и…

Внезапная остановка лифта вернула Томаса из кошмарных воспоминаний в не менее кошмарную реальность, в которой он спускался на ржавой грузовой платформе в лабиринт Орфа. ДиАнжело прислонил язык к нёбу и, задействовав свой дар, определил причину остановки.

Шахту перекрывала своего рода пробка, состоящая из бетона и стали. Послышались щелчки, после чего массивные засовы отодвинулись в стороны, создавая проём для грузовой платформы. ДиАнжело ощутил легкий сквозняк, несущий в себе тяжелые запахи. Когда лифт спустился ниже, замки снова заблокировали проход, изрядно осыпав Томаса пылью и мелким камнем. «Давненько сюда никто не захаживал», — подумал про себя Томас, содрогнувшись от этой мысли.

Спустя немного времени, платформа остановилась в довольно большом подземном зале, вырубленном в скальной породе. Повсюду были разбросаны человеческие кости, чьи белесоватые поверхности освещали постоянно мигающие источники света, установленные на перилах лифта. Хотя у Томаса и был фонарь, он решил им не пользоваться, опираясь на свое «внутреннее зрение». Чего ему уж точно не хотелось, так это привлекать к себе внимание со стороны возможных обитателей этого места. Как определил Томас, пещеры представляли собой сложную систему довольно широких проходов, которые кое-где хоть и сужались, но оставляли достаточный проём для того, чтобы прошли люди.

Было довольно прохладно, поэтому ДиАнжело, оглядевшись по сторонам, надел на голову черную вязаную шапочку. Журчащая где — то вода переливалась мелодичным тоном, рассеивая гнетущую тишину. Спрыгнув с края платформы, ДиАнжело, аккуратно перешагивая через человеческие кости, двинулся к входу в пещеру, уходившую куда-то вниз под небольшим углом. Внезапно поскользнувшись, он не рассчитал центр тяжести и упал. Покатившись вниз, Томас ударился головой о скальный выступ и потерял сознание…

* * *

Ощупывая свою голову, пришедший в себя Томас пытался сообразить, сколько времени прошло с тех пор, как он отключился. Решив продолжить свой путь, наученный горьким опытом, он стал ступать более осторожно, петляя по коридорам извилистой пещеры.

Приблизившись к гроту, возле которого росли сталактиты, Томас оказался на выступе высотою около восьми метров. Нужна была лестница, чтобы преодолеть эту преграду. Определив, что до места взрывных работ остаётся не такое уж большое расстояние, ДиАнжело посчитал, что свою работу он выполнил и тем же путем отправился обратно, прослушивая «внутренним зрением» окружающее пространство. Но всё указывало на то, что никакого Орфа тут уже не было. «Может, он погиб от голода? — подумал про себя Томас. — Или ушёл куда-нибудь?». Первая мысль ему понравилась гораздо больше, чем вторая, подразумевавшая под собой дальнейший вывод о возможности возвращения монстра. Ободрив себя третьей мыслью о том, что вся история с Орфом, возможно, не более чем местный фольклор, ДиАнжело взошёл на платформу и, нажав на массивную кнопку, медленно отправился наверх.

Когда Томас поднялся из лабиринта, Барибал явно не был рад этому, встретив того потоком ругательств.

— Давай живее, — проорал бригадир, толкая его вперед. — Где тебя носило столько времени?

Добравшись через полчаса до промышленной зоны, Барибал завел Томаса в подсобное помещение, где их встретили Карлос Гарсия и Эсмонд Мортис.

— Ну, — произнёс Карлос, оглядывая Томаса с ног до головы, — рассказывай…

— Я обследовал путь до искомого места, но немного не дошел, так как возникло препятствие в виде обрыва, высотою семь— восемь метров. Нам понадобится верёвочная или раскладная лестница, а также съемные шипы для обуви — поверхность пещер довольно скользкая…

— А Орф, — перебил его Барибал, — ты видел его следы… или останки?

— Нет, — ответил Томас, — я не обнаружил никаких следов. Возможно, это всего лишь легенда…

Легенда!? — возмутился Барибал, но тут же поубавил тональность. — Я лично видел записи с камер зонда, который спускали туда лет пять тому назад. Там обитает что-то большое и опасное…

Карлос задумался и, посмотрев на Эсмонда, задал тому вопрос:

— Как быстро ты сможешь достать требуемое количество взрывчатки?

— Дней десять… Может, чуть больше. Я не могу достать сразу требуемое количество — придется списывать понемногу в ходе буровзрывных работ, которые будет проводить подконтрольная мне бригада.

Карлос кивнул головой и обратился к бригадиру:

— Барибал, тебе нужно подготовить к этому времени весь необходимый технический инвентарь…

Барибал недовольно буркнул.

— Это плохая идея, Карлос — мы ничего не знаем об Орфе и…

— К демонам Орфа, — Гарсия не на шутку разозлился. — Коли этот мальчишка вышел оттуда целым и невредимым, то нам не стоит дальше затягивать подготовку к побегу. Или, может, у тебя есть идея получше?

Но Барибал ничего не ответил, опустив при этом глаза. Карлос обвел взглядом собравшихся.

— Решено, — произнес он, — начинаем действовать…

* * *

Дни, отведенные на подготовку к побегу, прошли в напряженном ожидании. Риски были очень велики, поэтому Карлос отобрал пятерых членов своей команды и ввел их в курс дела после того, как получил сообщение от Барибала, что всё уже подготовлено. В назначенный день Карлос со своими людьми вышел на общие работы и встретился в промышленной зоне с Барибалом и Томасом ДиАнжело. Взяв припрятанный бригадиром технический инвентарь и ящик с взрывчаткой, группа, избегая ненужных встреч с другими рабочими бригадами, наконец, добралась до лабиринта Орфа.

Когда Карлос шел по пещере, он опытным взглядом охотника сразу же определил, что Орф далеко не вымысел, как считал ДиАнжело. Судя по массивным основаниям отломанных сталактитов, расположенных на сводах пещер, здесь действительно обитало что-то большое. Но Гарсия был не из тех, кто разворачивается на полпути, даже если это сопряжено с риском для жизни. Оставив свои мысли при себе, Карлос спустился по веревочной лестнице с восьмиметрового уступа вслед за остальными.

Оказавшись в довольно широком гроте, группа последовала за Томасом, который, в отличие от других, не пользовался фонарем, прикрепленным к шахтерской каске. Минут через пятнадцать он остановился и, оглядев отвесную стену пещеры, показал на неё рукой.

— Здесь, — произнес Томас.

Взяв специальный люминесцентный маркер, светящийся в темноте, ДиАнжело стал размечать места, куда следовало закладывать шашки с взрывчатым веществом. Барибал достал газовый анализатор и убедился в допустимой концентрации метана. Остальные, включая Гарсия, разложили на полу технический инвентарь.

— Берите отбойник, — Барибал обратился к людям Карлоса, поправив фонарик на своей каске, — делайте забойку скважин и монтируйте сеть. Карлос, займись взрывчаткой, а ты, Томас, помоги мне убрать ящик, ведра, лопаты и кирки подальше отсюда.

Работа закипела довольно слаженно — каждый был занят своей частью подготовки к буровзрывным работам. Не обращая внимания на грохот отбойников, Карлос принялся аккуратно прикручивать дистанционные детонаторы к продолговатым шашкам. Когда скважины были сделаны, он вставил шашки в скальную породу и прикрутил взрыватель. Когда все было подготовлено, Барибал по привычке проревел:

— Команда «Огонь»…

Заключенные отошли на безопасное расстояние, после чего Карлос вставил небольшие ключи от детонаторов в пульт управления — небольшую коробку размером с ладонь. Активировав тумблеры, он нажал на красную кнопку.

Последовал оглушительный взрыв. Облако пыли ворвалось в пещерную залу, где укрылись заключенные. Томас закашлял, но через некоторое время пришел в себя и, приблизив язык к нёбу, попытался «просканировать» пространство вокруг с помощью своей необычной врожденной способности. Он решил посмотреть результаты взрыва, но… но то, что он увидел, заставило его содрогнуться и потерять дар речи.

По изогнутому лабиринту пещер, явно в их сторону, как определил оцепеневший от страха Томас, двигался какой-то большой объект. Скорость объекта, стремительно приближающегося к точке укрытия группы, привела ДиАнжело в чувство.

— Оно… Оно движется к нам… — истерично выкрикнул он. — Бежим, скорее…

Заключенные переглянулись между собой. Недоумение рассеял Карлос, прокричав в след убегающему Томасу:

— Стоять!!!

Бас одноглазого мутанта подействовал отрезвляюще на ДиАнжело. Томас замер и повернулся к остальным.

— Никто никуда не бежит, — проревел Карлос, — мы не успеем все взобраться на восьмиметровый уступ по веревочной лестнице, а значит, примем бой здесь! Вооружаемся кирками и лопатами, пульт и динамит возьму я. Отходим к тому узкому своду и занимаем оборону по периметру. Живее, или вы хотите здесь подохнуть?

Последняя фраза была адресована Барибалу, который, судя по выражению лица, хотел выразить несогласие со словами Карлоса. Арестанты быстро последовали к указанному Гарсия месту и заняли оборону, вооружившись шахтерскими инструментами.

Монстр не заставил себя долго ждать. Фонари на касках обороняющихся рассеяли темноту вокруг появившегося уродливого существа, схожего с огромным пауком. Толстые мохнатые конечности торчали из коричневатого туловища, которое покрывал хитиновый панцирь. Небольшая голова, находящаяся спереди тела, своей верхней частью напоминала человеческую. Нижняя часть головы представляла собой непропорционально большую челюсть, снабженную четырьмя большими резцами, которые двигались независимо друг от друга. Зловеще соприкасаясь, резцы напоминали самозатачивающиеся ножи, направленные в сторону заключенных.

Когда чудовище оказалось в узком месте пещеры, оно на мгновение застыло. Карлос, не особо задумываясь над причинами такого поведения, вскинул кирку над головой и со всей силы обеими руками швырнул её в сторону монстра. Просвистевшая кирка проделала зияющую рану в теле чудовища рядом с его головой. Острое кайло, разорвав ткань, заставило Орфа испустить неприятный протяжный звук высокой частоты, ударив по слуху заключенных. Привстав на задние конечности, чудовище уперлось передними отростками в узкие своды каменного прохода.

Вдоль нижней части эллипсоидного тела Орфа тянулась расселина, створки которой были усеяны мириадами острых шипов. Створки резко раскрылись, и из чрева монстра вылетел ядовито зеленый орган, напоминающий язык хамелеона. «Гарпун», представляющий собой сложенные костяные пластины на конце этого органа, стремительно пробил голову одного из людей Карлоса, ломая в мелкие осколки черепную коробку жертвы. Чудовище расправило костяные пластины на конце «гарпуна», закрепив тем самым за собой право на добычу, которая, подрагивая в предсмертных конвульсиях, забрызгивала собственной кровью пространство вокруг себя.

Карлос мгновенно сообразил, что «гарпун» представляет собой серьёзное оружие. Не растерявшись, он, схватив обеими руками «стебель» языка, уперся ногами в небольшие скальные выступы, расположенные на полу пещеры. Ноги Карлоса, обутые в специальные шахтерские ботинки с навесными шипами, испытали колоссальное напряжение от того, что Орф попытался затянуть добычу в растопыренную расселину на брюхе. Стебель, представляющий собой клубок мышц, резко дернулся, и Карлос на себе ощутил чудовищную силу монстра.

— Бейте ему по лапам… — заорал Гарсия, которому казалось, что ещё чуть — чуть, и эта тварь оторвет ему руки. — Томас… Тома — а — а — а — с…

ДиАнжело, услышав своё имя, подбежал к мутанту, чьё лицо, покрытое вздувшимися от напряжения венами, искривилось от боли.

— Томас, — от напряжения Карлосу было тяжело говорить. — Взрывчатка… Задний карман… Активируй её…

В это же время остальные заключенные пытались нанести удары по лапам, отклоняясь от контратак отвратительного монстра. Один из людей Карлоса замешкался, и Орф, играючи, раздавил ему грудную клетку, прижав его мохнатой лапой к каменному валуну.

Томас дрожащими руками выхватил из заднего кармана комбинезона Карлоса пульт управления, две шашки и детонаторы к ним. Судорожно прикрутив детонаторы, Томас вытащил из них ключи и вставил их в пульт управления.

— Готово, — прокричал он в происходящей суматохе.

— Вставляй её… — у Карлоса сперло дыхание, — вставляй…

— Что, что делать? — Томас не понимал, чего от него хочет Карлос.

Гарсия злобно процедил сквозь сжатые от напряжения зубы:

— Вставляй в з-а — а-а-д…

Томас сначала опешил, но тут же сообразил, чего от него хочет Карлос. Подбежав к болтающемуся на конце гарпуна мертвому заключенному, ДиАнжело засунул взрывчатку в задние широкие карманы его шахтерских штанов.

Барибал, тем временем, обернувшись на рев Карлоса, подбежал к стеблю и с силой ударил по нему кайлом. Сила удара не разрубила охотничий орган Орфа, а передалась к Карлосу, вызвав импульс дополнительной нагрузки на его руки. Резкая боль сменилась искрами из глаз, отчего Гарсия разошелся самым отборным матом на родном западно— амазонском наречии.

— Eres un mamarracho! — орал он. — Я сказал бейте по лапам… По лапам, блять, бейте…

Барибал, переключившись на ближайшую конечность, всадил в неё кайло. Орф издал протяжный высокий звук, противно ударивший по слуху. Карлос отпустил стебель и, отпрыгнув в сторону, выхватил пульт из рук растерянного Томаса. Чудовище затянуло гарпун — орган с жертвой к себе в утробу, закрыв шипастые створки.

— Отбегайте, — заорал Карлос, — живее…

Активировав с пульта взрыватель, Гарсия превратил Орфа в облако ошметков и конечностей, которые раскидало по гроту. Протерев фонарь на каске, он поморщился от тошнотворного запаха, заполнившего пространство вокруг. Барибал брезгливо пнул подергивающуюся конечность, после чего помог подняться на ноги одному из людей Карлоса, оглушенного взрывом. Остальные отряхивались от зловонных зеленых остатков Орфа, облепивших одежду.

Оглядев уцелевших членов группы, Карлос громогласно произнес:

— Орф мертв… Теперь нам уже ничто не сможет помешать…

 

Глава 13. Подполье

Клаус фон Эггерт, получив свой багаж, направился на выход из терминала аэропорта Акрита, куда только что прибыл гражданским рейсом. На нем был двубортный пиджак светло— серого цвета, украшенный ярким галстуком алого оттенка. Остановившись у парковки, фон Эггерт посмотрел на большой плазменный экран и начал взглядом искать интересующую его информацию. На экране указывался номер парковки и фамилия прибывшего, которого встречала стоявшая там машина. Увидев инициалы подложного документа, по которому Клаус прибыл в столицу, он, поправив черные кожаные перчатки, двинулся в поисках места парковки с номером 32В.

Оказавшись возле искомого места, Клаус внимательно изучил стоявший на парковке электромобиль. Это был старенький «Барбадос», чья «морда» была усеяна люминесцентными вкраплениями, которые, при условии достаточности скоростного режима, начинали ярко светиться, превращая машину в подобие кометы для стороннего наблюдателя. В машине сидел коренастый человек с большими усами. Он читал журнал, по крайней мере, делал вид, изредка поглядывая на проходивших мимо людей. Когда Клаус подошел к автомобилю, он постучался в стекло, после чего оно опустилось.

— Мистер Элиот Гуггенхайм? — спросил грубоватый голос.

— Да. Жена и дети поехали другим рейсом, — ответил Клаус, играя «Элиота Гуггенхайма, коммивояжера, отца многодетной семьи».

— Куда поедем?

— В клуб джентльменов. Мне нужно встретить одного клиента.

Услышав кодовые фразы, шофер вышел из машины и, изучив взглядом пассажира с ног до головы, помог ему погрузить багаж.

— Как добрались? — произнес водитель, аккуратно трогаясь с места.

— Спасибо, хорошо… — ответил пассажир, разглядывая улицы Акрита. — Вы приготовили тот список, который вам прислали из центра?

— Да, всё готово… Мы арендовали подвал под коммерческую деятельность, так что у нас есть место, хорошо скрытое от людских глаз. Это будет наша временная база, где есть все из вашего списка.

— Сколько у нас людей? — спросил Клаус, спустя несколько молчаливых минут.

— Двадцать три бойца, — промолвил шофер, сделав суровое выражение лица, — но все люди хорошо обученные профессионалы. У многих за плечами военная разведка… Кстати, забыл представиться. Меня зовут Франсуа Моцарт…

— Очень рад знакомству с вами, Франсуа, — произнёс Клаус, учтиво кивнув головой. — Сколько у нас времени до предполагаемой казни объекта?

— Суд над полковником уже анонсирован в средствах массовой информации. У нас есть 26 дней на подготовку.

— Вы смогли установить лицо, ответственное за конвой подсудимых в Цитадель Закона?

— Да, — произнес Франсуа, выезжая на широкий проспект, — это стоило нам немалых денег, но имя у нас есть… Это майор Луций Мнемоник…

— Хорошо, — кивнул Клаус и, откинувшись на спинку пассажирского сиденья, закрыл глаза.

Так они и ехали в полной тишине, пока электромобиль не свернул с широкой улицы в узкий проулок. Проехав мимо автоматических мусорных контейнеров, которые терпеливо ожидали, когда их чрево заполнится содержимым, машина остановилась возле гаражных ворот. Над воротами висела обшарпанная табличка:

«Последняя надежда»

Водитель пару раз посигналил. Камера, расположенная на стене тупика, медленно повернулась в сторону электромобиля, фокусируя на нём свою линзу. Водитель дал еще два гудка, после чего ворота, наконец, отъехали в сторону, обнажая внутреннее убранство мастерской, чьи площади были заставлены какими-то старыми станками и парой ржавых машин. Когда электромобиль заехал внутрь, Франсуа, обращая внимание Клауса на четверых человек, одетых в рабочую форму техперсонала, произнёс:

— Это наши люди… Остальные в штабе, ждут вашего прибытия…

Клаус вышел из машины и, учтиво кивнув техникам, проследовал вслед за Моцартом в узкий коридор, отделенный от мастерской замасленной занавеской. Оказавшись в небольшом помещении, представляющим собой бытовую комнату для персонала, Франсуа, сделав средним и указательным пальцем букву «V», прикоснулся пальцами к изображению глаз на портрете Императора Брэндона Льюиса, который висел на стене. Секция каменного пола, расположенная возле дальней стены, уехала куда-то в сторону. Перед людьми открылся довольно широкий лаз со ступеньками, ведущими вниз. Витиеватые коридоры подвала, куда Клаус спустился вслед за сопровождающим, имели довольно низкий потолок, а вдоль стен висели связки толстых кабелей, покрытых конденсатом.

Наконец они оказались в довольно большом и хорошо освещенном помещении, в котором стояло оборудование, среди которого Клаус узнал образцы из своего списка. По комнате расхаживали люди разного возраста, имевшие хорошую физическую форму. Большая их часть столпилась вокруг стола, где оживленно шел карточный спор, эмоционально подкрашенный армейским сленгом. По наколкам и характерному поведению Клаус, сам служивший в армии, понял, что перед ним ветераны. «Хорошо, — подумал про себя Клаус, — эти люди знают своё дело, а значит, шансы на благополучный исход возрастут…»

— Эй, — окрикнул толпу Франсуа, — завязывайте. Приехал Элиот Гуггенхайм — человек из центра, кто будет руководить всей операцией…

Собравшиеся вокруг стола успокоились, внимательно разглядывая своего старшину, а также человека, одетого как коммивояжер.

— Рад приветствовать вас, господа… — прервал паузу Клаус, учтиво кивнув головой. — Меня зовут Элиот Гуггенхайм. Я прибыл сюда для того, чтобы взять на себя функции руководителя намеченной центром операции. Ввиду того, что я пока ещё не полностью ознакомлен со всей имеющейся информацией, говорить много не буду. Мой первый приказ будет следующий…

Прикинув что-то в уме, Клаус обратился к Моцарту:

— Франсуа, записывайте…

Старшина достал из интегратора перо и, создав заметку, кивнул головой о готовности.

— Мне нужно следующее: вишня без косточек — пол килограмма, сметана — два литра, яйцо алуока — восемь штук, творог — килограмм, а также упаковка сахара, муки и масла… И, Франсуа, купите фартук для приготовления пищи. На этом всё…

Присутствующие переглянулись между собой, явно удивившись сказанному. Клаус, не обращая на это внимания, последовал в гардеробную, а Франсуа, тем временем, поймав на себе суровые непонимающие взгляды, лишь молча пожал плечами в ответ.

Спустя три часа, первый приказ Клауса был выполнен.

Взяв все необходимое, фон Эггерт, переодевшись, надел поварской фартук, а после поднялся из штаб — квартиры в бытовую комнату для персонала автомастерской. Там стояла газовая плита, включив которую Клаус приступил к кулинарии, параллельно продолжая изучать информацию с планшета, врученного ему Франсуа Моцартом.

Задача, поставленная Альбертом Прайсом, была предельно ясна и понятна Клаусу. Объект должен в целости и сохранности быть доставлен в указанную точку округа Виктория. Бойцы подполья, которыми фон Эггерту доверили руководить, должны будут организовать беспрепятственный коридор для вывоза объекта в безопасную зону. Но для планирования такой задачи требовалась информация по маршруту конвоя. Кто ею и обладал, так это майор Луций Мнемоник, курирующий перевозку очень важных заключенных.

Взбив сливки, Клаус открыл досье майора:

Имя: Луций.

Фамилия: Мнемоник.

Пол: мужской.

Возраст: 36 лет.

Место приписки: Акрит, Прибрежный район 2В–114, отель «Центурион».

Краткая биография:

Родился 08.08.2682. Отец — высококвалифицированный сварщик, мать — медсестра.

Детство прошло в рабочем квартале Нанта, который был построен заводом корпорации «ТЕТУЛУС», где трудился его отец.

В пятнадцать лет поступил на контрактную службу. Прослужив три года в специальных войсках, был уволен за «излишнее рвение при карательных рейдах в тыл потенциального противника».

Покинув в восемнадцать лет южноамериканский гарнизон, Луций перебрался на Борей, где почти семь лет проработал на китобойном судне.

В двадцать пять выиграл турнир «Гладиаторские игры», став самым результативным «жнецом» на тот момент. После этого около года проработал в рекламной индустрии в качестве лица одной известной марки, производящей ножи для профессиональных военных.

В двадцать шесть поступил на службу в Спектрат, став рядовым сотрудником одного из районных отделов, разбросанных по Борею. В тридцать один был замечен центральными органами тайной полиции, не раз отличившись в поимке особо опасных государственных преступников. После повышения был переведен в столицу, где занял пост руководителя отдела по борьбе с терроризмом.

Привычки: Курит ароматизированные сигареты «Блэк Джэк».

Хобби: Собирает коллекционные предметы, связанные со знаменитыми преступниками прошлого. Участвует в различных спортивных турнирах в качестве судьи.

Вывод: политически лоялен, годен к карьерному росту.

Дочитав досье, Клаус задумался. «Первым делом необходимо было выставить круглосуточное наблюдение за этим человеком и незаметно установить прослушку его номеров, — подумал он, заваривая в термосах превосходный кофе. — Дальше нужно будет ориентироваться по ходу событий…»

Приготовив двадцать пять прямоугольных кексов, Клаус сложил из них пирамидку и, обмазав безе, принялся поливать десерт заранее приготовленным сиропом из ягод угавы. Дождавшись, когда потоки густого сиропа достигнут подноса, Клаус, взяв блюдо в руки, проследовал в катакомбы подполья, расположенные под станцией техобслуживания.

Вернувшись в штаб, фон Эггерт поставил поднос со своим кулинарным произведением на круглый стол, где только что велась азартная игра.

— Господа! — торжественно произнес Клаус. — Прошу всех к столу. Франсуа, любезный, если вас не затруднит, подайте мне одноразовую посуду и позовите тех парней, которые находятся на посту…

Моцарт, вернувшись через пять минут, привел с собой четверых членов подполья, которые дежурили наверху, переодевшись в рабочую одежду. Взяв одноразовую посуду, фон Эггерт принялся раскладывать пропитанные сиропом кексы на пластиковые тарелки, поочередно раздавая десерт всем присутствующим. Разлив из термосов кофе, он многозначительно произнес:

— Парни, я не буду вдаваться в подробности того, что нам предстоит сделать… Вы все профессионалы, поэтому объясню вам на профессиональном языке. Вас двадцать три бойца. Ваша задача — создать для объекта коридор, по которому он бы смог беспрепятственно покинуть Акрит. Это вызов самой системе, так что рассчитывайте на максимальный контакт.

Франсуа, у нас имеется тяжелое вооружение?

— Да, — ответил коренастый Моцарт, с удовольствием поедая распробованный кекс, — но немного. Три установки «Кобра 6» и девять снарядов. Больше достать не получилось…

— «Кобру 6» давно списали с вооружения, вследствие её неэффективности. Из трех её снарядов в цель попадал только один… — бывшие военные одобрительно закивали словам Клауса, — Франсуа, у нас есть ещё 26 дней, так что постарайся проработать этот вопрос.

— Есть, сэр, — с военной выучкой ответил Франсуа.

— Так, далее… — продолжил Клаус, оглядывая аудиторию. — Нам нужно установить наблюдение за одним человеком. Зовут Луций Мнемоник. У нас есть три недели, чтобы собрать детальную информацию о его передвижениях, местах досуга, привычках и так далее. Если этот человек вытирает задницу бумагой зеленого цвета, то я хочу знать об этом. Я не шучу. Любая деталь должна быть тщательно законспектирована в ваших ежедневных отчетах. Центр даёт нам доступ к архивам, поэтому поднимите о Мнемонике более подробную информацию, особенно о периоде его жизни на Борее. Даю вам на это три дня, а после я поставлю объект на прослушку. Когда доедите этот прекрасный десерт, а он, судя по вашим лицам, действительно прекрасен, можете приступать к намеченной работе…

* * *

Скоростной поезд «Стрела», опоясанный массивными электромагнитами, неподвижно стоял на перроне столицы, готовясь к отправке по магистральной ветке Акрит — Иерихон — Пир — Борей. Железнодорожная инфраструктура, расположенная под землей столицы, выполняла функции связующего узла, прогоняя через себя тысячи пассажирских и грузовых вагонов в день. Управление процессами перевозок брали на себя высокоскоростные сервера, которые делали логистику максимально эффективной.

Связывая сырьевой северо — запад метрополии с технологически продвинутым восточным побережьем, железная дорога играла решающую роль во взаимном обмене товарами между городами, поэтому её безопасность была под государственным контролем. Вокзалы охранялись вооруженными полицейскими, а вдоль магистралей нередко курсировали армейские штурмовики, распугивая стайки диких дагонов, которых сюда влекли запахи продуктов человеческой жизнедеятельности, выбрасываемые в окружающую среду из проходящих мимо поездов.

В одном из купе вагона № 3, сидел майор Луций Мнемоник, одетый в гражданскую одежду дорогого покроя. Купе повышенной комфортности, наполненное крикливой роскошью, отвечало требованиям пассажиров с хорошим достатком. Развалившись в одном из четырех кресел, стоявших вокруг деревянного стола, Луций, почесав «козлиную» бородку, перелистнул страницу электронного журнала. Раздавшийся стрекот входного замка отвлек внимание Луция от колонки новостей.

На пороге стоял худощавый человек среднего роста, лет под пятьдесят. Левой рукой он держал пластиковый билет пассажира, с помощью которого открыл купе, где находилось его пассажирское место. В правой руке был зажат саквояж, отделанный аляповатой бахромой.

— Добрый день, — произнес незнакомец, одетый в строгий костюм пепельного цвета, после того как перешагнул порог.

Луций, повернувшись, молча, кивнул. Поставив саквояж на специальную полку для поклажи, вошедший встал напротив двери перед большим зеркалом и, достав расчёску из нагрудного кармана, принялся тщательно расчесывать густую бороду. Закончив, он смачно хмыкнул. Расстегнув верхнюю пуговицу белой рубахи, пожилой человек плюхнулся в кресло, стоящее справа от Луция.

— Всё! — громко произнес он, расслабившись.

Луций, оторвав взгляд от страницы, посмотрел в сторону новоявленного соседа и, заметив испачканный зеленой краской рукав пиджака, отстраненно произнес:

— Гражданин, мне кажется, у вас запачкан левый рукав…

Человек, осмотрев испорченный пиджак, снова возбудился и сделал круглые глаза.

— Благодарю вас, мистер…

— Мистер Мнемоник, — назвал свою фамилию Луций, не отрывая глаз от электронной газеты.

— Благодарю вас, мистер Мнемоник, — произнес незнакомец, аккуратно снимая испачканный пиджак. — Спешил со сделки на поезд и, видимо, где — то вляпался…

Бросив смокинг на свой саквояж, пассажир вернулся в кресло.

— Кстати, разрешите представиться, — пожилой мужчина, привстав, топнул ногой и принял торжественную позу, — потомственный моряк, а с сегодняшнего дня ещё и бывший китобой Роджер Биль…

— Китобой? — произнес Луций, отложив газету в сторону. — Вы коренной бореец?

— Истинно так, мистер Мнемоник, — ответил человек, представившийся Роджером. — Моих предков всегда кормило море, но я решил продать семейный бизнес и перебраться в пыльную Викторию. Невозможно, знаете ли, заниматься китовой охотой, в то время как закупочные цены держатся на минимальных отметках. Десять лет я пытался вести бизнес на китовом мясе, но… к Нептуну его. Последнее время Братья Саммерс и «Морские глухари» окончательно вытеснили небольшие компании вроде моей…

— Братья Саммерс… — Луций, улыбнувшись, повторил знакомую фамилию. — В молодости я умудрился семь лет проплавать на китобойном баркасе «Единорог», который принадлежал братьям Саммерс…

— «Единорог»? — кивнул Роджер, выражая удивление. — Это старое корыто утонуло в позапрошлом году, хотя, как поговаривает молва, судну помогли отправиться на морское дно. Саммерсы получили неплохую страховку за этот ржавый баркас.

— Это похоже на старшего Саммерса, — произнес Луций, вспоминая этого вечно неопрятного человека, от которого всегда разило ромом. — Он всегда искал на чем заработать. Однажды он умудрился продать заезжим коммерсантам изрядно подпорченное мясо за двойную цену…

Луций, усмехнувшись, стал вспоминать тот случай, когда он, работая в холодильной камере баркаса, наблюдал за тем, как Саммерс — старший заключал сделку.

— Мистер Мнемоник, — уважительно произнес Роджер, — судя по вам, вы довольно успешный человек. Видимо, расставание с китобойным делом пошло вам на пользу?

— На пользу мне пошло увлечение «Гладиаторскими играми», — ответил Луций. — Сейчас я следую на Борей в качестве почетного судьи отборочных игр этого сезона…

Услышав это, Роджер Биль внезапно прищурился и немного напрягся. Судя по его лицу, он пытался что-то вспомнить — Тац… Ли… Лиц… Луций… Точно, Луций! — воскликнул он, немного пристав с места. — Мистер Мнемоник, ваше имя Луций?

Это не было неожиданностью для Луция, имя которого ещё помнили со времен его триумфа на арене в 2707 году.

— Да, это так, — горделиво приподняв подбородок, ответил Луций.

— Да я же благодаря вам в 2707 году нашел недостающую сумму на покупку нового баркаса! — вскричал Роджер. — Вот, смотрите…

Вскочив с кресла, бородач проследовал к саквояжу и, достав оттуда кипу бумаг, вернулся к столу.

— Вот, — он протянул Луцию копию техпаспорта, где в графе «название судна» стояло «Копьё Фортуны». — Поставив на вас у букмекеров, я тогда хорошо заработал, а после профинансировал постройку вот этого судна, которое и стало звездой моей небольшой флотилии, которую я продал сегодня утром…

Луций, пробегая взглядом по названию судна, словно вернулся в тот знаменательный день, когда он, имея мощную плечевую мускулатуру, с такой силой швырнул копьё, что убил одним ударом последних двух пленных кайпианцев, получив за этот результат сразу девять очков. Тогда он стал не просто победителем, а обладателем рекорда за всю историю игр. Его рекорд в 39 очков продержался шесть лет, пока Варлок Киммер не побил его достижение на два очка. «Стероидный сукин сын», — подумал про него Луций.

— Так что считайте, мистер Мнемоник, что я ваш фанат… — пробормотал Роджер, укладывая копии обратно в саквояж. — Чем сейчас занимаетесь?

— Государственная служба, — коротко ответил Луций, посмотрев Роджеру в глаза, — остальное не подлежит разглашению…

— А — а — а, — с пониманием закивал Биль, делая благоговейно серьёзное выражение лица. — Тогда я вам расскажу пару историй из своей жизни…

* * *

Когда поезд остановился на вокзале Иерихона, в купе вагона № 3, где ехали Луций Мнемоник и Роджер Биль, стоял громкий хохот…

— А он… — не мог выговорить Луций, давясь от смеха. — А он, Роджер? Куда делся он?

— Ай, — отмахнулся Биль, теребя свою немаленькую бороду, — я сам до сих пор не могу этого до конца понять. Наверно, превратился в скалистого грифа и покинул покои моей сестры.

Роджер поднял плечи и комично покачал головой, изображая голову падальщика на длинной шее. «Бородатый гриф», по мнению Луция, получился под стать веселой байке, которые без устали рассказывал его сосед по купе. Раздавшийся щелчок замка заставил собеседников замолчать и посмотреть на появившихся гостей. В купе вошли двое пассажиров лет тридцати, которые непринужденно общались, обсуждая очередной туристический маршрут. Поздоровавшись, они разложили свои тюки на полках и вышли в тамбур, закрыв за собою дверь.

— По — моему, время пойти поужинать… — торжественно произнес Роджер. — Как вы на это смотрите, мистер Мнемоник?

— Позитивно, — произнес Луций, поправляя запонки на рукаве.

— Тогда, только после вас, — Роджер привстал и услужливо показал в сторону выхода.

Расположившись в вагоне — ресторане, они заказали ужин и бутылочку настойки из горных трав в качестве аперитива.

— Не знаю, как вы, мистер Мнемоник, — произнес Роджер, разливая аперитив по бокалам, — а я, признаюсь честно, большой гурман…

— По вам так не скажешь, — произнес Мнемоник, намекая на худощавое телосложение Роджера.

— Мистер Мнемоник, быть гурманом — это не значит много есть, быть гурманом — это значит, есть качественно… — многозначительно произнес Биль, роясь в своём саквояже. — И ничто так не облагораживает пищу, как различные специи и соусы, приготовленные тобой самостоятельно…

Достав из саквояжа деревянную шкатулку, Роджер поставил её перед собой и, открыв, посмотрел на заказанные блюда.

— Так, под рыбу нам нужен острый маринад и немного вот этой специи пряничного дерева, — с этими словами он достал пару склянок, — а для тефтелей с беконом нужно немного измельченного корня сандала с листьями каприканской карликовой ивы… Порция розового масла тоже не помешает…

Расставив перед собой на столе склянки, Роджер с видом знатока стал «облагораживать» запеченную в сельдерее рыбу, обильно посыпая её специями. Выдавив пару капель лимона на тарелку, Роджер принялся с аппетитом поглощать аккуратно нарезанные кусочки, макая их в лимонный сок.

— Превосходно, — промолвил Роджер, жадно пережевывая пищу. — Одно время я занимался поставкой специй из Ниу, пока союзники не ввели торговое эмбарго. Там был один человек, который научил меня азам обращения с этим специфическим товаром. То, что сейчас продают на рынках метрополии, это по большей части даже не третьесортный продукт. Это какие — то сушеные травы из ближайшего оврага. Поэтому я, мистер Мнемоник, решил сменить китобойный бизнес на бизнес по выращиванию и производству настоящих специй. В округе Виктория у меня есть гектары хорошей земли, где я и займусь этим делом, которое, как я думаю, принесёт мне хорошую прибыль. Может, округ Виктория и засушлив, но новая автоматическая система орошения, которую я собираюсь установить в течение следующего месяца, должна превратить меня в ещё более богатого человека. Кстати, не желаете попробовать специи?

Роджер подкрепил своё предложение, пододвинув к Луцию набор приправ, лежащий в деревянной коробочке на белоснежной скатерти.

— Нет, спасибо, — ответил Луций, поедая телятину с кровью, — предпочитаю вкус самого мяса, а не вкус приправ…

Роджер учтиво кивнул, после чего продолжил с аппетитом поглощать рыбу, не забывая при этом нахваливать работу повара.

Внезапно он замолчал. Луций, оторвав взгляд от разрезания мясных волокон, посмотрел на собеседника. Глаза Роджера выражали какую — то растерянность, а он сам, осмотревшись по сторонам, обратился к Луцию, который, в свою очередь, даже перестал жевать, наблюдая эту мизансцену.

— Мистер… — промямлил Роджер и, немного помолчав, добавил. — Простите…

Вскочив с кресла, он, шатаясь, двинулся по полупустому вагону — ресторану в сторону туалета. Луций, проводив Роджера взглядом, продолжил трапезу, подумав о том, что китобойный бизнес окончательно доконал беднягу.

Когда Мнемоник поставил перед собой десерт, представляющий собой мороженное, густо политое абрикосовым желеобразным составом, на бархатной дорожке, проходящей через весь вагон — ресторан, появился Роджер. Судя по его виду, ему явно нездоровилось. С трудом добравшись до кресла, он, тяжело дыша, осторожно присел на своё место.

— Извините, мистер Мнемоник, — произнёс Биль, — моя болезнь настигает меня в самый неподходящий момент… Эти приступы…

Отдышавшись, он похлопал по карманам пиджака.

— Мистер Мнемоник, — слабым голосом обратился Роджер, — не могли бы вы позвать официанта? Кажется, я забыл свои таблетки в уборной…

— Конечно, — решительным голосом произнес Луций.

Бросив размешивать свой десерт, он повернулся в сторону бара и, эффектно щелкнув в воздухе пальцами, выкрикнул:

— Гарсон, сюда…

— Сию минуту, сэр, — ответил ему официант, протирающий бокалы за барной стойкой.

Схватив планшет, он быстро подошел к столику и приготовился записывать. Луций, подняв руку, поманил официанта пальцем. Тот учтиво наклонился, поставив своё ухо поближе к клиенту.

— Гарсон, — произнес повелительным тоном Мнемоник, — сходи в уборную и принеси таблетки, которые забыл мой не совсем здоровый друг…

— Конечно, сэр, — официант, откланявшись, быстрым шагом проследовал в туалет.

Повернувшись к Роджеру, который уже вовсю работал специями над следующим блюдом, Луций, с нотками изумления произнес:

— Надо же, в вас проснулся аппетит?

— Отчасти, — ответил ему Биль, обмазывая вилку в майонезе. — Еда, уважаемый мистер Мнемоник, положительно влияет на моё нервное расстройство, которое я получил в далеком детстве.

Доев, Луций попросил у вернувшегося официанта, положившего возле руки Роджера небольшой бумажный сверток, счет.

— Позвольте, — произнес Роджер, жестом показывая, что по счетам будет платить он, — честь имею отобедать с вами, мистер Мнемоник…

Пожав плечами, Луций откинулся на спинку кресла и, взяв со стола зубную аэрозоль, пару раз побрызгал себе в рот. Когда Биль расплатился по счетам, они проследовали обратно в купе.

В купе было тихо. Новые пассажиры заняли свои спальные места, расположившись на верхних ярусах двухэтажной кровати и, судя по всему, уже спали или, по крайней мере, пытались уснуть.

— Да — а — а, сон после крепкого ужина точно не помешает, — усталым голосом произнес Роджер, удобно располагаясь на кровати. — В моём возрасте, да ещё и с моей болезнью, сон сейчас крайне необходим…

Луций, присаживаясь на свою кровать, расстегнул верхнюю пуговицу. Его одолела зевота, от которой он все никак не мог избавиться.

— Тоже решили немного вздремнуть, мистер Мнемоник? — спросил Роджер, поглядывая на часы.

— Да… — ответил Луций, немного помолчав. — Ещё пять часов пути, так что нужно немного отдохнуть. Я должен быть в форме…

В купе наступила тишина. Лишь небольшие покачивания, передаваемые телу, говорили о том, что «Стрела» на скорости 440 км/ч продолжает двигаться в следующий пункт назначения.

Спустя некоторое время, Роджер перевернулся на другой бок. Немного полежав, он посмотрел на часы, после чего привстал и тихо произнес:

— Мистер Мнемоник…

Но ответа не последовало. Немного подождав, он повторил фразу, но уже немного громче.

Встав с кровати, Биль осторожно подошел к Луцию и потрепал того за плечо. Луций не подавал признаков жизни. Посмотрев его зрачки и пощупав пульс, Роджер громко произнес:

— Парни, вставайте, у нас есть всего лишь двадцать минут…

«Туристы», лежащие на верхних полках, как по команде спрыгнули на пол. Схватив свои рюкзаки, они стали доставать оттуда агрегаты всевозможного электронного оборудования. Роджер, оголив левую руку спящего Луция, посмотрел на интегратор и определил его тип:

— C18–ZTE…

Подобрав разъём, «туристы» подсоединились к интегратору Луция и с помощью программного интерфейса поставили «электронный жучок».

— Не могу взломать защищенную правительственную связь, — минут через пять промолвил один из них, набивая на небольшом сенсоре различные команды, — их новые брандмауэры на порядок выше наших возможностей…

— Ладно, — ответил Роджер, — будем составлять картину по косвенным данным. Поторапливайтесь, синтэкс не стабилен… Ещё пять минут, и мы окажемся за чертой повышенной вероятности, что объект может проснуться…

«Туристы» наморщили лбы, усердно поглядывая на небольшие мерцающие мониторы. Через несколько минут тот, что был поменьше ростом, кивнув головой, произнес:

— Все готово, сэр…

— Так, теперь делаем все, как было пятнадцать минут тому назад…

Троица мгновенно разобрала оборудование и, разложив по рюкзакам, снова заняла свои спальные места. Купе, погрузившись в атмосферу притворной дрёмы, продолжило своё путешествие к северному Борею…

* * *

Клаус, разглядывая в зеркале своё загримированное отражение, планомерно избавлялся от личности Роджера Биля, аккуратно снимая накладную бороду. Образ «потомственного моряка» стал результатом исследования личности Луция Мнемоника. Придуманный Клаусом персонаж подходил для контакта с объектом, как любил говорить сам Клаус, «как ключик к замочку». Податливость и угодливость Роджера приходились весьма кстати тщеславию самого Мнемоника.

Сработано было чисто. Клаусу удалось ловко сымпровизировать и войти в контакт, владея информацией о личности Мнемоника. Фон Эггерт, находясь в образе Роджера Биля, сумел отвлечь внимание Луция на официанта и в тот самый момент незаметно для остальных добавил в десерт майора несколько щепоток «синтэкса».

«Синтэкс» — препарат быстрого сна, был среди специй, разложенных на столе перед «Роджером Билем», когда он и Мнемоник ужинали в вагоне — ресторане. Препарат не оставлял побочных эффектов, которыми грешили многие виды снотворного — никакой сухости во рту, привкуса металла и головных болей после, по которым объект мог бы заметить внешнее вмешательство. «Синтэкс», попав в пищеварительный тракт, постепенно насыщал кровь мелатонином — «гормоном сна», отчего человеку начинало казаться, что он засыпает по собственной воле. Этот препарат использовался военными в южноамериканской компании в качестве полевой анестезии.

Единственное, что беспокоило Клауса, так это приступ, который он испытал за ужином. Ему стало не по себе, когда он вспомнил то состояние… «Состояние полной потери и дезориентации, — согласился сам с собой Клаус, осторожно снимая линзы, менявшие цвет глаз. — Сначала на тебя накатывает волна страха, а потом ты как будто… как будто все забываешь… Ты не только забываешь имя своего собеседника, ты ВООБЩЕ НЕ ПОНИМАЕШЬ ГДЕ НАХОДИШЬСЯ!!!»

Подобное состояние полной беспомощности он испытал впервые. Нет, до этого он замечал, что стал довольно рассеянным, но чтобы так… «Я чуть было не провалил операцию», — подумал про себя Клаус, вспоминая, как в момент приступа ему очень захотелось поинтересоваться у сидящего напротив незнакомца, что, черт побери, происходит, но вместо этого, спохватившись на уровне инстинкта, фон Эггерт двинулся по красной бархатной дорожке, за которую ухватилось его замутненное сознание.

Только оказавшись в туалете вагона — ресторана, Клаус немного пришел в себя. С памятью вернулось понимание того, что он отошел от первоначального плана, согласно которому «Роджер Биль» должен был подавиться рыбной костью, чтобы отвлечь внимание Луция. Поэтому вместо запланированного фон Эггерт разыграл историю с оставленными таблетками, которые на самом деле были обычными леденцами от кашля, обезличенными в обычном бумажном свертке, наспех сделанном из туалетной салфетки.

«Надо обязательно показаться доктору, — подумал про себя Клаус, убирая с лица остатки грима, — но только после окончания задания. Времени на мою замену уже нет…»

 

Глава 14. Неожиданная встреча

— Владимир! — воскликнул Эсмонд Мортис, протягивая руку вошедшему в секцию заключенному. — Ты тоже оказался в этой западне? Довольно неожиданно, учитывая твои профессиональные навыки…

Владимир, чей рот скривился в натянутой улыбке, сверкнул железными коронками и ответил молчаливым рукопожатием. Разглядывая уютную обстановку секции, где обитал Мортис, гость одобряюще закачал головой.

— А ты неплохо здесь устроился, — произнёс он.

— Положение обязывает… — Эсмонд артистично пожал плечами, изобразив при этом издевательскую гримасу, будто сожалеет о том, что «живет не как все». — Я думал, ты уехал в Московию после наших с тобою дел.

— Да, я действительно собирался это сделать, — ответил Владимир, рассматривая малахитовую статуэтку в виде пепельницы. — Но как тебе известно, на территориях, подконтрольных Московии, я нахожусь в розыске, поэтому я и оказался в ваших краях. У меня есть хорошие связи в Священном синоде, готовые за хорошие…

Владимир на мгновение задумался.

— …готовые за очень хорошие деньги, — поправил он сам себя, — включить моё имя в церковный акт о всепрощении в связи со Страстной пятницей. Я понадеялся на долю с тех денег, которые должен был тебе тот молокосос с заостренными ушами, но прибыв в их семейный особняк возле горы Мак— Кинли, убедился в том, что семейство ДиАнжело разорено…

— Владимир, — перебил его Эсмонд, — ты же знаешь, что богачи всегда хранят что-то на черный день в укромном уголке…

Владимир перестал расхаживать по секции и посмотрел Мортису в глаза.

— Возможно, ты прав, Эсмонд, — произнес он, — но только не в этом случае. Когда я затянул петли на шеях дочерей покойного викария Дэвида ДиАнжело, его жена рыдала, умоляя меня не делать этого. Она даже принесла повестку о выселении в связи с актом о конфискации, который действовал в отношении их семейства. Когда первая из её дочерей перестала подавать признаки жизни, покачиваясь на веревке, мамаша лишь стала рвать на себе волосы, проклиная меня, Томаса и его карточный долг. Но ни о каких деньгах не было и речи. Поэтому я создал видимость коллективного суицида, предусмотрительно избавившись от свидетелей, после чего отправился на Эритею раздобыть деньжат. Помнишь тех подпольных ювелиров, с которых я собирал плату для тебя, когда ты возглавлял синдикат?

— Ты имеешь в виду братьев Багси?

— Да, их самых… После того как я пристрелил одного из них, который постоянно носил черные нарукавники и увеличительный прибор на своей роже, моё состояние увеличилось на увесистый пакет с обработанными камнями. Вот у кого, а у братьев Багси действительно водились деньжата, Эсмонд. Но в этот раз фарт оказался не на моей стороне. Меня повязали на границе округа, когда я подыскивал судно, чтобы перебраться через Берингов пролив. Мне дали десятку, а по прибытии сюда повесили эту чертову штуковину…

При этих словах Владимир приподнял подбородок и поправил железный ошейник, который с непривычки сдавливал его горло.

— Не беспокойся, приятель, скоро мы с тобой покинем это место и отправимся к тебе на родину, — загадочно произнес Эсмонд, похлопывая Владимира по плечу. — Располагайся поудобнее, мне есть, о чем тебе рассказать…

Кинув свой нехитрый скарб на свободную шконку, Владимир достал самокрутку и, присев на стул, закурил. Выпуская клубы дыма в окружающее пространство, он стал наблюдать, как Эсмонд извлёк кофейный сервиз из встроенного в скальную породу шкафа.

Стук в дверь оторвал Эсмонда от приготовлений.

— Заходи, — громко произнёс он, повернувшись в сторону двери.

Владимир, стряхнув пепел в пепельницу, увидел на пороге знакомое лицо. Несмотря на впавшие щеки и потрепанный вид вошедшего, Владимир немало изумился, узнав сына покойного викария.

— Ты ещё узнаешь много интересного, — произнес вслух Эсмонд, поймав на себе вопросительный взгляд Владимира и, обратившись к Томасу, добавил. — Ты по делу?

Томас кивнул Мортису и, молча, перевел взгляд на нового постояльца.

— Говори, — развеял его сомнения Эсмонд, — Владимир свой человек, ты его помнишь?

— Да, — коротко ответил Томас, глядя в глаза Эсмонду. — Я знаком с Владимиром… Карлос просил вас, мистер Мортис, выйти на общие работы сегодня вечером. У него к вам разговор по поводу нашего предприятия. Все почти готово, осталось согласовать…

Томас повернул голову и пристально посмотрел на Владимира.

— …согласовать пару вопросов…

Эсмонд стоял спиной к ДиАнжело, наливая в чашки крепкий кофе.

— Хорошо, вечером зайдешь ко мне, — ответил он, размешивая сахар. — Владимир пойдет с нами…

Томас вышел из секции, закрыв за собой дверь. Владимир затушил самокрутку и, выпуская остатки дыма из ноздрей, стал наблюдать, как Эсмонд суетится возле сервиза.

— Томас ДиАнжело? — произнес вслух Владимир. — Какой леший его сюда занес?

Мортис, молча, взял поднос, разукрашенный орнаментом, характерным для северных поселений. Поставив его на стол, он с деловым видом отхлебнул из чашечки ароматный кофе и втянул носом воздух.

— Ты многого не знаешь, мой друг. Поэтому не буду откладывать в долгий ящик и сразу введу тебя в курс одного дельца. О том, что я тебе сейчас поведаю, — после этих слов Мортис хитро прищурился, — знает очень узкий круг лиц…

* * *

Томас ДиАнжело нетерпеливо поглядывал на часы, отсчитывая время до начала смены. Кровь пульсировала у него в висках при воспоминаниях о подслушанном разговоре, который произошел между Владимиром и Эсмондом Мортисом…

Еще несколько часов назад Томас, выспавшись после тяжелых работ в лабиринте, шел по каменному коридору блока С.

Со дня гибели Орфа прошел почти месяц. За это время их группе удалось проделать порядочный тоннель в скальном грунте, несмотря на многочисленные обвалы в пещерах из — за буровзрывных работ. Группе приходилось вручную, используя кирки, раскалывать каменные валуны, так как отбойные молотки намертво заклинило. Таскать породу было тоже нелегким занятием. Но Томас, используя свой дар, точно знал, что их труды в скором времени будут вознаграждены — до заброшенной шахты, ведущей на свободу, оставалось метра три. От этих мыслей ДиАнжело пребывал в слегка приподнятом настроении, следуя в столовую третьего этажа блока С.

Проходя мимо секции Эсмонда Мортиса, Томас увидел, как туда зашел человек высокого роста, лицо которого показалось ДиАнжело знакомым. Решив узнать, кто это, Томас остановился и прижал язык к нёбу, задействовав своё «внутреннее зрение».

Внутри секции находились два человека, которые вели неторопливый разговор. Нет, ДиАнжело не слышал их разговора в том понимании, как это делают обычные люди, используя слух. Томас, используя свой дар, «видел» лишь колебания воздуха, которые создавали органы речи говорящих, а его мозг адаптировал эту информацию в понятную форму.

Из диалога он понял, что в секции находятся Эсмонд Мортис и некто по имени Владимир. Не придав этому значения, Томас хотел, было, отправиться в столовую, чтобы не пропустить очередной ужасный ужин в этом неприветливом заведении, как вдруг услышал, что речь зашла о нем и его покойном семействе. Теперь ДиАнжело вспомнил этого человека. Владимир, командуя людьми Мортиса, захватил Георга Кантора в его усадьбе и передал в руки Спектрата. Именно там ДиАнжело совершил непростительную ошибку, подменив кристалл Квинта.

Тяжелые воспоминания нахлынули на Томаса, но то, что он услышал дальше, повергло его в шок… До этого момента Томас думал, что мачеха и сестры совершили суицид, но, как оказалось, к этому приложил руку Владимир. Шок Томаса сменился гневом, от которого он так сильно сжал кулаки, что почувствовал, как ногти впились в огрубевшую кожу ладоней.

«Когда первая из её дочерей перестала подавать признаки жизни, покачиваясь на веревке, мамаша лишь стала рвать на себе волосы, проклиная меня, Томаса и его карточный долг…» — эти слова, произнесенные Владимиром, породили в сознании ДиАнжело бурю гневных эмоций. Но Томас сдержался и стал лихорадочно соображать, перебирая в голове различные варианты дальнейших действий. Остановившись на приемлемом варианте, он стал глубоко дышать, пытаясь успокоиться.

«Будь что будет», — подумал про себя Томас и немного погодя решительно постучался в дверь секции Эсмонда Мортиса…

Громкий гудок, раздавшийся в коридоре, известил заключенных о начале третьей смены. «Наконец-то», — подумал про себя Томас, откинув терзавшие его воспоминания. Решительно сосредоточившись на том, что ему предстояло совершить, он встал со шконки и последовал вслед за угрюмыми сокамерниками.

Оказавшись у «апартаментов» Эсмонда Мортиса, ДиАнжело встретил возле дверей Владимира, который, дымя самокруткой, поплевывал в урну, стоящую возле входа. Томас подошел к высокому головорезу очень близко и, приподняв голову, нахально посмотрел тому в глаза.

— Вы готовы? — спросил ДиАнжело, чью тональность речи наполнили оттенки, которые можно было интерпретировать как вызов.

Но профессиональный преступник, чья жизнь проходила в условиях постоянных вызовов судьбы, отреагировал на это тем, что выдул клубы дыма в лицо ДиАнжело. Томас закрыл глаза и улыбнулся. «Спокойно, — говорил он сам себе, — всему своё время». Открыв веки, Томас отошел на шаг назад.

— Готовы к чему? — надменно спросил Владимир, сплевывая остатки табака с кончика языка.

— Идти на промышленную зону… — эти слова Томас произнес уже более сдержанно.

Владимир затушил окурок о скальную стену и бросил его в урну. Открыв дверь, он прокричал:

— Эсмонд, наш карточный катала прибыл. Говорит, пора…

— Да — да, сейчас пойдем, — раздался из комнаты голос Эсмонда.

Немного спустя, Мортис вышел в коридор и, молча, пошел вперед, направляясь на КПП. Владимир и ДиАнжело последовали за ним. Попав на широкий проспект, троица двинулась через людскую массу заключенных, одетых в оранжевые робы.

На фоне этой пестрой толпы Эсмонд Мортис, одетый в строгий черный костюм, напоминал ледокол, раздвигавший рыжий выцветший лед массой своего авторитета. Следуя за боссом блока С, Томас и Владимир, минуя огромную толпу заключенных, собравшихся перед КПП, наконец оказались внутри зигзагообразного помещения, где персонал тюрьмы производил личный досмотр.

Мортис поздоровался за руку с охраной и, перекинувшись парой коротких шуточек с начальником смены, показал на Томаса и Владимира.

— Они со мной, — добавил он.

Троица, минуя обыск, прошла в промышленную зону. Переодевшись в рабочие шахтерские комбинезоны, они последовали к лифту, ведущему в широкую сеть тоннелей, расположенных под «Социальным лепрозорием».

Передвигаясь на различных вагонетках и грузовых платформах, группа достигла широкой залы, яркие фонари которой были направлены на массивные стальные двери. Двери, судя по нераскрывшимся до конца створкам, заклинило в полуметре над землей. Небольшие фонари создавали подсветку аббревиатуре B328, выбитой над сломанными воротами большими буквами.

Поочередно пригнувшись, троица проследовала в тоннель B328, представляющий собой нейтральную территорию, на которой, по словам Томаса, должна была произойти встреча с Карлосом Гарсия. Подвешенные под потолком фонари, дававшие очень яркий свет, соединял толстый кабель, похожий на черную длинную гусеницу. Тоннель B328 располагался далеко от очагов горных работ и транспортных людских потоков, исполняя роль «запасного варианта» при чрезвычайных ситуациях. Поэтому здесь отсутствовали люди, а пространство наполнял глухой гул работающей вентиляции.

Этот двухкилометровый тоннель был хорошо знаком ДиАнжело. Каждый день, когда он выходил в лабиринт Орфа на работы, его путь пролегал через это место. Он ни разу не видел здесь живого человека, не считая последней смены. Но в последнюю смену ему повстречалась аж целая бригада. Те рассказали ему об аварийном состоянии дверей, предупредив, что в 19:00 завтрашнего дня тоннель B328 будет обесточен в связи с плановым ремонтом. Пообещав запастись фонарями, ДиАнжело не придал сказанному значения, пока случайно не подслушал разговор Владимира и Эсмонда Мортиса…

— Как скоро вы закончите работу? — громкий голос шагающего впереди всех Мортиса отвлек Томаса от наручных часов, циферблат которых показывал 18:58.

— Почти все готово, мистер Мортис, — ответил ДиАнжело. — Поверьте, еще немного, и вся ваша тюремная эпопея непременно закончится…

— Тюремная эпопея… — повторил вслух Эсмонд и улыбнулся, не сбавляя ход. — Что будешь делать, оказавшись на свободе, Томас? Опять начнешь играть в карты?

— Нет, что вы, мистер Мортис. Больше никакой игры. Я собираюсь бежать в Южную Америку… Но перед этим хочу навестить могилы моих родных, о погребении которых я даже не сумел позаботиться… — часы на руке Томаса показывали 19:03.

Услышав об этом, Мортис перестал улыбаться, продолжая двигаться по извилистому тоннелю, стены которого кое-где были обрушены вследствие износа укрепляющей конструкции.

— Да, — промолвил он, озираясь на безэмоционального Владимира, бредущего рядом, — надо тоже навестить могилу папаши Рэкса. Уж не знаю, увижу ли я еще раз родные края…

Внезапно свет потух, оставив идущих заключенных в кромешной тьме.

— Что за херня… — произнес Мортис, инстинктивно посмотрев на потолок.

Глухой удар и последовавший звук падающего тела заставили Эсмонда резко обернуться. Сделав шаг назад, он инстинктивно встал в боевую стойку и вытянул вперед левую руку, пытаясь понять, что происходит в кромешной тьме.

— Владимир, это ты? — Мортис вообще ничего не видел, поэтому совсем не контролировал ситуацию.

— Нет, это Томас ДиАнжело… — ответил ему знакомый голос из темноты. — Владимир, наверно, умер… Хотя…

До Эсмонда донесся звук глухих тяжелых ударов. Пытаясь сориентироваться в темноте, он, опираясь на слух, повернулся к источнику звука.

— Теперь точно умер… — Мортис услышал спокойный голос Томаса. — Не думаю, что человек, чья голова превратилась в расколотый орех, способен ответить вам, мистер Мортис. Но он ответил мне за то, что сделал с моею семьёй, причём, с вашей подачи…

Довольно крупный камень, брошенный Томасом, попал Эсмонду в лицо, заставив последнего дико взреветь от ярости.

— Я придушу тебя, ублюдок, — прокричал Мортис, размахивая в темноте руками.

Второй камень выбил нижний ряд зубов, превратив губы Эсмонда в кровавое месиво. Полностью дезориентированный, Мортис начал метаться из стороны в сторону, надеясь на то, что поймает обидчика, но следующий камень, просвистевший возле уха, был четким сигналом для Эсмонда, что он находится в проигрышной ситуации. Нащупав стену, Мортис, пыхтя, побежал вдоль неё, но, споткнувшись о булыжник, рухнул на последствия обвала.

Стержень обломанной стальной арматуры, торчащий из куска полуразрушенного бетона, пронзил бок Эсмонда. Боль скривила его лицо, покрыв лоб крупными каплями пота.

— Остроухий ублю — д — о — к, — проревел Мортис, схватив рукою штырь, — ты…

Но он не успел закончить фразу. Крупный булыжник, брошенный Томасом на голову Эсмонда, прервал жизнь прямого потомка Квинта Мудрого.

 

Глава 15. Отель «Центурион»

— Милейший, не могли бы вы забрать ту вазу, которая стоит в коридоре? — произнес Клаус, проведя кредитной картой по сканеру, закрепленному у швейцара на руке. — У меня ужаснейшая аллергия на эти цветы…

— Конечно, мистер Гуггенхайм, — ответил швейцар, получив щедрые чаевые. — Может, следует прислать персонал, чтобы они помогли вам разобрать вашу поклажу?

— Не стоит, — ответил Клаус, поглядывая на два больших сундука, стоявших в прихожей.

— Как пожелаете, — сказал швейцар и, поклонившись, вышел в холл, осторожно закрыв за собой двери.

Клаус огляделся по сторонам. Номер отеля «Центурион», куда только что въехал фон Эггерт, располагался на одиннадцатом этаже. В отделке интерьера, утопавшем в роскоши, преобладало сочетание яркой керамики и натурального дерева. Дорогая мебель, расставленная вдоль стен, придавала интерьеру номера аристократический шарм, а через высокие овальные окна, обрамленные плотными шелковыми занавесками, в номер проникал мягкий искусственный свет.

Подойдя к окну, Клаус обнаружил, что окна выходят во внутренний двор, в центре которого располагался огромный бассейн. Внутренний двор отеля, как и само здание, находилось под огромным серебристым куполом, в центре которого сияло искусственное солнце — огромный яркий шар белого цвета. Немного посмотрев на отдыхающих возле бассейна людей, фон Эггерт задернул с помощью пульта плотные шторы и, сняв с себя дорожный плащ, уселся на полосатую тахту. Посмотрев на часы, Клаус погрузился в свои мысли.

Луций Мнемоник. Именно этот человек, чьи апартаменты располагались по соседству с номером, в который въехал Клаус, занимал все мысли пожилого наёмного убийцы. Настало время решительных действий, так как суд над Уэйном Орокином должен будет состояться уже завтра. Слежка за Мнемоником, установленные жучки и непосредственный контакт — всё это дало немало полезной информации о его личности. Привычки, поведение, любимые фразы — всё то, что составляло личность Мнемоника, тщательно изучалось Клаусом. Он, согласно намеченной назавтра операции, должен будет спрятаться за личиной Луция. Да, план был очень дерзкий, но Клаус был не из тех, кто рисковал понапрасну. Его мрачный гений, сделав своим союзником эффект неожиданности, чётко и последовательно рассчитывал каждый этап операции.

Фон Эггерт потратил немало часов, изучая видеосъёмку Мнемоника, сделанную скрытой камерой. Труднее всего Клаусу давалась имитация характерной походки майора, но, приобретя определенные ортопедические вставки в обувь и немного потренировавшись, убийца всё же искусно вошел в роль, изредка развлекая «разученными манерами» членов подполья.

Другая проблема состояла в голосе. Но она решалась с помощью «голосового имитатора» — устройства, которое крепилось на кадык и влияло на тембр связок. Такие приспособления были распространены в театральной среде, которая, не без помощи технических средств, всегда старалась погрузить зрителя в реализм происходящего на сцене действия.

Но ещё больше реализма в театральном искусстве придавала «технология живой маски». Она позволяла очень точно копировать анатомическое строение лица и на его основе, с помощью многослойной диффузионной печати, создавать маски, учитывая физиологию самого актера. Конечно, театры метрополии переживали не лучшие времена, и чтобы сэкономить лишний цент всегда использовали дешевые полимеры. Но те материалы, которые находились вместе с оборудованием в двух сундуках, стоявших в прихожей номера Клауса, позволяли имитировать даже потливость человеческой кожи. Живая маска была недолговечна, — по прошествии двух суток она начинала блекнуть и деформироваться, но этого срока было достаточно для запланированной операции.

Луций Мнемоник, судя по всему, был постоянен в двух вещах: будучи в столице он всегда ночевал в своих апартаментах и ровно в одиннадцать часов вечера всегда вызывал к себе массажиста.

Клаус посмотрел на часы. Оставалось сорок минут, так что он решил заняться камерой наблюдения, расположенной в холле. Встав с тахты, фон Эггерт подошел к креслу и, взяв в руки плащ, достал из внутреннего кармана приспособление, напоминавшее кусачки. Проследовав мимо стоявших на колесиках сундуков, Клаус приоткрыл дверь в холл и прислушался.

В холле было тихо и светло. Поправив ворот, Клаус вышел из номера и, проследовав мимо камеры наблюдения, остановился возле тумбы, на которой ещё недавно стояла великолепная ваза, украшенная свежими цветами. Выпав из поля зрения окуляра камеры, Клаус ловко взобрался на тумбу. Вынув из кармана брюк кусачки, он открыл декорированный короб, протянутый вдоль потолочного плинтуса, после чего передавил провода, вызвав короткое замыкание.

Спустившись, Клаус, как ни в чем не бывало, проследовал в свой номер, поглядывая на потухший светодиод камеры наблюдения. Закрыв двери своего номера, он на мгновение замер, прослушивая коридор. Ничего не услышав, Клаус проследовал в прихожую и открыл один из сундуков. Достав оттуда черный костюм с красным галстуком, Клаус проследовал в гардеробную, где немедленно переоделся, представ в довольно строгом виде. Заняв место в кресле, которое стояло возле журнального столика, он замер в ожидание звонка.

Часы показывали 23:00, когда интегратор, расположенный на предплечье под пиджаком, ожидаемо завибрировал.

— Слушаю, — произнес фон Эггерт, сжав кулак.

— Объект нажал на кнопку, — иносказательно произнес голос Франсуа Моцарта.

— Вас понял…

Встав, Клаус вышел из своего номера в холл и, оказавшись у дверей апартаментов Луция Мнемоника, перевоплотился в охранника. Вернее, в пожилого мафиози, охраняющего вход в логово своего босса. Расставив ноги на ширине плеч, прикрыв руками причинное место, Клаус, имея нагловатый взгляд, вальяжно покачивался, раздувая ноздри на приподнятом лице.

Спустя пять минут в коридоре холла появился молодой парень атлетического телосложения, который, остановившись возле дверей Мнемоника, вопросительно осмотрел Клауса с ног до головы.

— У мистера Мнемоника серьёзный разговор, — загораживая путь, произнес Клаус хрипловатым голосом, — он просил подождать…

Не переставая жевать жвачку, молодой человек проявил удивление, но, ничего не сказав, пожал плечами и, развернувшись, ушёл с этажа куда-то вниз. Немного подождав, фон Эггерт проследовал к себе в номер. Закрыв за собой дверь, он достал из сундука спортивную майку, штаны, легкие кеды, белое полотенце и несколько тюбиков с мазями для кожи. Переодевшись, он пригладил к голове растрепанные волосы и, перекинув через плечо полотенце, выскользнул обратно в холл.

Как только дверь захлопнулась, тишину номера нарушил писк интегратора, который Клаус предусмотрительно оставил на комоде. Входящий номер принадлежал Франсуа, который работая на прослушке, сидел сейчас в тесном электрофургоне на парковке отеля «Центурион». И ему действительно было что сказать фон Эггерту, только что покинувшему номер…

* * *

Луций Мнемоник, находясь в собственных апартаментах, расположенных на одиннадцатом этаже отеля «Центурион», расслабившись, сидел в комнате отдыха. Одетый в домашний халат, он вальяжно развалился на диване, настраивая романтическую волну на радиоприемнике. Всё его существо трепетало при мысли об Андрэ…

В метрополии вопрос «о лицах нетрадиционной сексуальной ориентации» был решен ещё при Эрике Злом, сказавшим следующее: «Мужчины и женщины Акритской метрополии созданы лишь для того, чтобы рожать солдат Империи… Всё остальное пустое…» Нет, уголовно их не наказывали, но с детства каждому индивиду акритского общества внушалось презрение и ненависть к той его части, которая выбирала сексуальных партнеров того же пола, что и они сами. Луций Мнемоник, который тщательно скрывал от окружающих своё пристрастие к однополой любви, теперь, закрывшись в комнате отдыха, смаковал в голове подробности того, что он будет делать с молоденьким массажистом, оказывающим за дополнительную плату услуги иного характера.

Мнемоник не видел проблемы в том, что он гей. Его больше заботило то, что он начинал влюбляться в Андрэ. Он даже пару раз встречался с массажистом вне работы полгода тому назад. Конечно, для окружающих всегда была подготовлена версия о том, что майор встречается с осведомителем, над чем всегда так любил подшучивать Андрэ. Даже пребывая на работе, Луций периодически возвращался в мыслях к приятному вечеру, который ждал его в апартаментах отеля «Центурион».

И теперь он, томимый ожиданием, может, наконец, стать собой. Утопая в ворсистом пледе, накинутым на диван, Мнемоник поедал виноград, лежащий на расписной тарелке. Ему надоела трель интегратора в соседней комнате и он, бросив ветку мелких ягод, проследовал к своему персональному устройству связи.

— Слушаю… — произнес Луций, поглядывая на незнакомый номер.

— Ты… Ты обманул меня… — голос, принадлежавший Андрэ, сорвался в рыдание.

— Андрэ? — Мнемоник немало удивился, услышав голос своего любовника, которого он так нетерпеливо ждал. — Андрэ, я же говорил тебе не звонить на эту линию…

— Я, что, грязная потаскуха? — закричал в трубке всхлипывающий голос. — Ты говорил мне, что любишь меня, обещал позаботиться обо мне, ты…

— Андрэ, — выпалил Луций, для которого разговор по интегратору о «нетрадиционной личной жизни» представлялся, мягко сказать, необдуманным, — заткнись…

— Кого ты теперь там трахаешь, а? — не унимался Андрэ, громко высмаркиваясь в платок. — Судя по тому сутенеру, который стоит возле твоих дверей…

— Андре, — не на шутку вспылил Мнемоник, — ты что несешь?

Какой сутенер?

Стук в дверь заставил Луция машинально выключить связь, оставив истеричного Андрэ наедине со своими проблемами в личной жизни. Ничего не понимая, Мнемоник высунул голову в коридор и громко произнес:

— Кто?

— Это массажист, — полуголый майор услышал незнакомый голос.

— Одну минутку, — ответил Луций и, пройдя к висящему кителю, осторожно расстегнул кобуру.

Взяв пистолет, он снял его с предохранителя, после чего положил в широкий карман халата. Открыв дверь, он увидел на пороге немолодого мужчину, по — спортивному одетого, который искренне улыбался.

— Добрый вечер, мистер Мнемоник! Меня зовут Олаф. Я здесь для того, чтобы привести ваше тело в порядок… — услужливо произнес гость.

Осмотрев массажиста с ног до головы, Луций предложил ему пройти в комнату отдыха, сжимая заряженный пистолет в кармане халата. Человек, представившийся Олафом, как ни в чем не бывало переступил порог. «Оружия не видно», — отметил про себя Луций, заходя в комнату релаксации вслед за массажистом. Олаф сразу же принялся раскладывать массажный столик, в то время как сам Луций проследовал на диван, не спуская глаз с сотрудника «Центуриона».

— А что случилось с Андрэ? — как бы невзначай спросил Мнемоник.

— С Андрэ? — переспросил массажист, фиксируя движущиеся части стола. — Я не знаю. На моё электронное расписание пришел ваш номер. Андрэ может быть чем — то занят, или это как — то связано с тем, что у нас новый администратор…

Мнемоник, молча, смотрел на затылок Олафа. «Может быть, действительно какая — то ошибка?» — подумал он. В принципе, убийство даже ни в чем неповинного массажиста легко бы сошло с рук Луцию. Но это был именно тот случай, когда он решил разобраться до конца, тем более живой человек знает намного больше мертвого.

— Кто вы? — произнес Луций, взяв в одну руку заряженный пистолет, а в другую интегратор.

— В каком смысле, мистер Мнемоник? — ответил вопросом на вопрос массажист, не видя, что происходит у него за спиной. — Меня зовут Олаф Юхансон…

Вынув из интегратора наушник, майор вставил его в ухо, продолжая держать массажиста под прицелом пистолета. Нажав на кнопку входящего вызова, он набрал последний номер, с которого звонил Андрэ.

— После того как ты бросил трубку, я не буду говорить с тобой, пока ты не извинишься… — капризный голос Андрэ ударил по слуху Луция.

Убавив громкость наушника, Мнемоник, разглядывая спину Олафа, собирающего массажный столик, негромко произнес:

— Андрэ, ты знаешь такого Олафа Юхансона?

— А — а — а — а, — Андрэ обиженно начинал закатывать истерику, — ты променял меня на эту старую кошелку!?

Последовали слезы и проклятия в адрес неверного майора. Андрэ дошел до того, что припомнил Луцию сумму, которую мог бы зарабатывать на других постояльцах, если бы не дал майору «обет верности».

— Шлюха! — заорал в гневе Мнемоник, швыряя интегратор в стену…

* * *

Когда фон Эггерт, переодетый массажистом, услышал, как за его спиной Луций у кого — то интересуется, не знает ли тот Олафа Юхансона, то он сразу понял, что что-то пошло не по плану. Олаф Юхансон, за которого выдавал себя фон Эггерт, реально существовал и был самым старшим из шестнадцати массажистов, обслуживающих постояльцев «Центуриона». Именно за его личиной спрятался Клаус, который всегда детально прорабатывал элементы операции, пытаясь создать себе правдоподобную легенду.

Благодаря отражению от хромированных частей массажного столика, Клаус достаточно хорошо успел разглядеть, как майор достал оружие. Действуя по обстоятельствам, фон Эггерт вместо того, чтобы прикручивать массивную ножку столика, крепко зажал её в правой руке. И как только Мнемоник отвлекся, гневно бросив в стену интегратор, наёмный убийца не упустил случая.

Стальная ножка от массажного столика, проделав незамысловатый кульбит в воздухе, пролетела через всю комнату и попала в шею взбешенного майора. «Как кеглю», — подумал про себя Клаус, наблюдая, как тело Луция падает под собственным весом на пол. Сильнейший удар вызвал асфиксию, отчего коренастый Мнемоник, рухнув на ковёр, замер в неестественной позе. Взяв с плеча полотенце, фон Эггерт разорвал его на лоскуты и, крепко связав руки и ноги Луция, вставил ему в рот кляп. Прибавив звук на плоском радиоприёмнике, Клаус удалился в свой номер, почтительно улыбнувшись случайно встреченному в коридоре посетителю отеля. Оказавшись в своих апартаментах, он связался с Франсуа.

— Урания, мать небес, — произнес Моцарт, выслушав Клауса, — я серьёзно забеспокоился, когда, сидя на прослушке, понял, что массажист имеет с Луцием связи, далеко выходящие за рамки рабочих.

— Ну, то, что меня не трахнули в этом любовном треугольнике, уже безгранично радует, — сыронизировал Клаус, разминая плечо, которое немного ныло после броска. — Продолжай вести меня, конец связи…

Выбрав момент, Клаус перенес сундуки, стоящие в его прихожей, в апартаменты Мнемоника. Первым делом фон Эггерт взял интегратор Луция и, осмотрев его, убедился в том, что он цел. Надев его на руку, он достал из сундука голосовой имитатор и нацепил на кадык. Затем он перенес тело майора на кровать, после чего стал доставать из сундуков различные агрегаты, начиная от ручного сканера, заканчивая дюралевым корпусом камеры напылителя. Настроив интерфейс смонтированного оборудования, Клаус отсканировал голову Луция и, произведя нехитрые преобразования модели, запустил маску в печать.

Понаблюдав, как сверхтонкие нити полимера создают каркас маски, Клаус достал из небольшой пластиковой коробочки шприц, наполненный красной жидкостью. Вогнав «сыворотку правды» в вену Луция, фон Эггерт стал хлопать последнего по щекам.

— Эй, майор, очнись, — произнес Клаус голосом Мнемоника, — у тебя есть ещё немного времени на этой земле, чтобы поподробнее рассказать мне о том, что задумано назавтра…

 

Глава 16. Побег

Цитадель Закона, над входом в которую стояла огромная статуя Фемиды, заметно выделялась на фоне однотипных зданий правительственного квартала. Улица была оцеплена хорошо вооруженными солдатами, чьи лица были спрятаны за тонированными забралами шлемов, выкрашенных в черный цвет. Бронетранспортеры, блокировавшие въезды с других улиц, разрезали пространство лазерными целеуказателями, слепя немногочисленных гражданских, которые, находясь в строго отведенном месте, клеймили, как любила говорить государственная пресса, «банду полковника Орокина». Даже Вайс, уличенный в отравлении Императора, показался в новом свете жертвой влияния коварного Уэйна Орокина.

Практически каждый в метрополии знал о суде над полковником. В новостях по т-визору образ полковника вылепили в разных преступных гаммах — начиная от голубовато — педофильского, где он, со слов бывшей служанки семьи Николаса Вайса, якобы домогался внучек покойного Императора Мартина Храброго, заканчивая ярко красным — цветом солдатской крови, которая лежала на руках предателя Орокина. Именно его преступные действия, согласно версии государственной пропаганды, оставили Антарктический корпус без техники и оружия, следствием чего явились колоссальные потери в живой силе.

Цитадель Закона никогда не была местом правосудия в Акритской метрополии. Это была арена, на которой летели головы проигравших, которых определял перст Императора. Корона всегда избавлялась от неугодных, но, начиная с правления Мартина Вуда, Фемида окончательно превратилась в «бешеный печатный станок», как любили говорить в «Социальном лепрозории».

И Орокин проиграл. Как он сам считал, вылезая из тяжелого конвойного транспорта, проиграл из — за эмоций. Уэйн сильно увлекся Раминой, совсем позабыв об окружающей реальности. Но трудно не увлечься женщиной, о которой ты думаешь в пустоши у костра, ломая хлеб с местными аборигенами.

Закованный в кандалы, Орокин побрел в сопровождении охраны, разглядывая спину идущего впереди Николаса Вайса, который, к большому удивлению полковника, действительно был в полном рассудке. Более того, он довольно свежо выглядел, отчего складывалось впечатление, что последний год он провел не в казематах тюрьмы, а на одном из курортов Корнуэла.

Минуя черный вход в Цитадель Закона, Уэйн Орокин и Николас Вайс оказались в переполненном зале судебных разбирательств…

* * *

Клаус, преобразившийся в Луция Мнемоника, стоял недалеко от того места, где сидел подсудимый Уэйн Орокин. Зал был переполнен. Журналисты постоянно передвигались по залу суда, освещая события в прямом эфире. Только что вся страна увидела, как полковник толкнул пространную речь и подтвердил те признательные показания, которые давал ранее. Поглядывая из — под фуражки на то, как прокурор допрашивает бывшего главнокомандующего, Клаус ещё раз перебрал в голове детали готовящегося побега. Вооруженные члены подполья, готовые оказать огневую поддержку, уже заняли в городе позиции согласно намеченному плану.

— Значит именно Уэйн Орокин передал вам яд, с помощью которого вы и отравили Мартина Храброго? — прокурор чуть склонился к трибуне, за которой сидел Николас Вайс.

— Да, — не задумываясь ответил Николас и, посмотрев на полковника, добавил. — Яд изготовила доктор Рамина Джоши по просьбе полковника Орокина.

Рамина, сидевшая в зале в первом ряду, где сидят свидетели, нервно заёрзала, услышав своё имя, замаранное в столь чудовищной лжи.

— Скажите, подсудимый, — чуть помедлив, спросил прокурор, — а сама доктор Джоши знала, для каких целей предназначался этот, так сказать, заказ?

— Конечно, — уголки губ Вайса скривились в чуть заметной ухмылке, — именно доктор Джоши и подсказала полковнику, как можно по — тихому убить моего тестя…

По залу прошел шепот.

— Это ложь! — Рамина вскочила с кресла, но грозный рык главного Судьи усадил её обратно.

— Тишина в зале, — громко заорал судья, колошматя молоточком по столу. — Продолжайте, прокурор…

— Спасибо, ваша честь, — прокурор, поклонившись, последовал предложению судьи. — Собственно говоря, у меня больше нет вопросов к подсудимому. Обвинение ходатайствует перед высоким судом: в связи со вновь открывшимися обстоятельствами, руководствуясь 343 статьёй уголовно — процессуального кодекса, обвинение просит перевести Рамину Джоши из статуса «свидетель» в статус «подсудимая».

— Поддерживаю, — произнес главный Судья, стукнув молоточком по столу.

Клаус, услышав это, отдал Спектраторам распоряжение, после чего те, подхватив Рамину под руки, попытались усадить её на место рядом с полковником Орокином. Но та, ощутив себя загнанной в угол, стала оказывать бойкое сопротивление, пока один из Спектраторов не ударил её прикладом в живот. Вскочивший с места полковник попытался, было, заступиться за Рамину, но сам получил удар в челюсть. Упав на задницу, полковник попытался прийти в себя, немного помотав седою головой.

Клаус, не обращая внимание на шум и суматоху, используя образ Луция Мнемоника, подошел к сидящему между стульев Орокину и, взяв его за грудки, усадил обратно на стул. «Спокойнее, солдат, — успел произнести ему на ухо Клаус, — давай досмотрим эту трагедию…»

Суд, как, собственно говоря, и ожидалось, вынес обвинительный приговор. Всех троих — Уэйна Орокина, Рамину Джоши и Николаса Вайса, приговорили к смерти. Пока осужденных выводили из Цитадели Закона, в пяти километрах, на имперской площади уже готовили дыбы. Фемида, проведя процесс, пришла к выводу, что виселица была бы слишком мягкой мерой для людей, которые, как сказал главный Судья, «совершили сверхчудовищное преступление против граждан».

В метрополии политические счеты всегда сводились от имени бесправного народа…

* * *

Клаус, пребывая в образе Луция Мнемоника, закурил черную ароматизированную сигарету, которую так любил покуривать сам майор, находясь на службе. Стоя возле бронированного конвойного транспорта, который в простонародье называли «Носорогом», Клаус, выпуская дым из ноздрей, наблюдал, как Спектраторы усаживают осужденных внутрь.

В отличие от полковника, лицо которого выражало растерянность, и Рамины, по щекам которой катились слёзы, Николас Вайс был безэмоционален. «Такое ощущение, что этот парень полностью готов к той участи, которая его ожидает», — подумал про себя Клаус, поправляя черную фуражку у себя на голове. Постоянное ношение маски, плотно облегающей лицо Клауса, создавало определенный дискомфорт, вызывая местами неприятное жжение.

— Майор, — произнес один из Спектраторов, закрыв двери конвойного транспорта, — мы готовы…

— Хорошо, — произнес Клаус, выкидывая сигарету. — Так, Марлоу, едешь в машине сопровождения, а я поеду в «Носороге». Бишоп, дистанция не больше пяти метров…

— Есть, сэр…

— По машинам! — крикнул Клаус и махнул своим подчиненным, стоящим кучками возле черных продолговатых машин с эмблемами Спектрата.

Запрыгнув в «Носорог», чей перед напоминал таран древней галеры, Клаус приступил к руководству конвоем, состоящим из самого «Носорога», двух лёгких штурмовиков, одного беспилотного летательного аппарата и десяти машин сопровождения, которые были набиты хорошо вооруженными людьми.

— Внимание, — произнес по рации Клаус, рассматривая карту на планшете, — загружаю поворотные точки… «Коридорные», занять сектора А34, А35, М8… Штурмовикам держаться хвоста колонны… Поехали…

Конвой тронулся. Солнце клонилось к закату, оставляя красновато желтые блики на стекле столичной архитектуры. Опустевшие улицы, ещё двадцать минут тому назад наполненные людьми, напоминали кадры очередного зомби— апокалипсиса, фильмы про которые так любили крутить в кинотеатрах метрополии. Несомненно, преамбулой практически всех фильмов подобного жанра служили «плохие кайпианцы», которые с небольшими сценарными различиями заносили заразу в кровь «хорошим гражданам Акритской метрополии».

Клаус, рассматривая в прорези брони опустевшие улицы, посмотрел на водителя, одетого в защитные латы, сделанные из гранира — сверхпрочного и легкого материала. Тот внимательно смотрел на дорогу сквозь тонированное забрало одетого на голову шлема и периодически сверялся с координатами на экране, который был встроен в переднюю панель «Носорога».

— Сэр, разрешите обратиться? — произнес вслух водитель, выезжая из правительственного квартала.

— Говори, Бишоп, — ответил ему Клаус, тыкая электронным пером в рабочий планшет.

— Сэр, мой маршрут отклоняется от выделенного коридора после Арки Виктора Завоевателя… Вот, смотрите, — уменьшив на сенсорном экране масштаб, Бишоп ткнул пальцем в отрезок маршрута, который выходил за коридор, обозначенный красным цветом.

— Послушай, Бишоп, — Клаус отложил в сторону планшет, — может, ты знаешь больше меня?

— Никак нет, сэр… — водителю было неудобно перечить старшему по званию, но с подобным он сталкивался впервые. — В инструкциях сказано, что маршрут не должен выходить за рамки выделенного коридора…

— Послушай, солдат, — Клаус повернулся к Бишопу, который продолжал следить за дорогой, — есть определенная оперативная информация, которой я, естественно, не могу с тобой поделиться… Хотя, в принципе, я могу тебе её рассказать… Но после этого мне придется пустить тебе пулю в лоб, так как согласно тем же инструкциям, «сотрудник должен принять ЛЮБЫЕ меры, чтобы предотвратить утечку особо важной информации»… Итак, слушай…

Не торопясь, Клаус расстегнул кобуру и достал оттуда пистолет. Сняв его с предохранителя, он неожиданно и громко рассмеялся, отчего Бишоп, неуверенно поглядывающий то на дорогу, то на происходящее в кабине, перевел дыхание, наконец, поняв, что майор шутит. Луций Мнемоник всегда отличался особым чувством юмора — это знал не только весь рядовой состав, но и сам Клаус, в данный момент эксплуатирующий этот образ.

— Бишоп, ты, наверно, думаешь, что вами, умниками, командуют одни идиоты? — сурово спросил Клаус, перестав смеяться. — Двигаться, согласно намеченному маршруту…

— Есть, сэр, — выпалил водитель, сворачивая в тоннель.

В то время как Бишоп, молча, корил себя за то, что поднял в разговоре с майором данную тему, Клаус, бросив пистолет на панель «Носорога», приступил к реализации намеченного плана. Послав на ранее оговоренный номер условное сообщение, он задействовал членов подполья, которые были подготовлены к захвату контроля над таможенным терминалом № 2 В, расположенным в оборонном периметре Акрита.

Находясь в двух фургонах возле места назначения, двенадцать человек, вооруженных до зубов, получив условный сигнал вывалили наружу, намереваясь профессионально сделать то, чему их учили всю жизнь. Остальные члены подполья заняли огневые рубежи на определенных ранее местах, намереваясь в случае преследования «Носорога» оказать огневую поддержку убегающим. Клаус, согласно плану, должен был вывести «Носорог» через захваченный терминал и сменить транспорт в запланированной точке у известняковых пещер малого озера.

Клаус, включив рацию, громко произнес:

— Штурмовики, прием…

— Штурмовики на связи, — раздался голос пилота, сопровождаемый свистом сопел.

— Штурмовики, прекратить сопровождение. Занять точку возле телебашни и ждать дальнейших указаний… — Клаус посмотрел на часы.

— Выполняю…

«Всё, легкие имперские штурмовики сняты с хвоста, — подумал про себя Клаус, — осталось внести ещё немного путаницы…»

Проехав Арку Виктора Завоевателя, воздвигнутую Вторым Императором в честь присоединения к акритской метрополии Нанта и Корнуэла, Клаус уведомил машины сопровождения об изменении маршрута, выслав на их бортовые компьютеры новые поворотные точки. Где — то вдалеке прозвучал громкий хлопок, и взвыли сирены. «Видимо, у Франсуа сейчас горячо», — отметил про себя Клаус, приближаясь к многоуровневой развилке.

Согласно «откорректированным» координатам, сопровождающие разъехались в разные стороны, нечего не понимая в том, куда поехали все остальные участники конвоя. Рулевой Бишоп удивился, когда машины сопровождения, ехавшие впереди, пропали из виду. Еще больше он удивился тому, что следовавшие сзади тоже свернули, оставляя «Носорог» совершенно одиноким на проезжей части. Но Бишоп, наученный предыдущим разговором о том, что инициатива вредна, продолжил следовать намеченным курсом.

Поглядывая на мигающие светодиоды рации, говорившие о поступающих вызовах, Клаус заёрзал на сиденье, будто что— то высматривая.

— Вот дерьмо, — воскликнул он, уставившись в сторону бокового окна со стороны водителя, — кажется, за нами погоня…

Ничего не понимая, Бишоп повернул голову и на мгновение уставился в боковое зеркало. Это оказалось достаточно, чтобы Клаус, молниеносно схватив пистолет с панели машины, вставил его в зазор между нагрудной пластиной и шлемом. Прозвучали два выстрела, после чего Клаус ударил кулаком по панели, запустив тем самым автопилот. Отстегнув от обмякшего тела ремень безопасности, он, сняв блокиратор, открыл дверь и, крепко схватившись одной рукой за поручень, а другой за массивный руль, вытолкал тело Бишопа наружу, используя свои ноги и массу тела.

Оказавшись на месте водителя, Клаус захлопнул дверь. Пристегнувшись ремнями, схватившись за руль, он со всей силы нажал на газ, съехав на запланированный подпольем маршрут. Наблюдая на мерцающем экране приближающиеся всполохи сирен, фон Эггерт, активизировав интегратор, спокойным голосом произнёс:

— «База 1», «База 2», «База 3», приготовьтесь, у меня хвост… «Коршун», как слышно?

Тишина. Франсуа и его люди, штурмовавшие сейчас таможенный терминал, не выходили на связь. Это не входило в планы Клауса, который намеревался выскочить из этой ловушки как можно побыстрее, вдавливая педаль газа в пол. Оказавшись в секторе с оживленным движением, массивная многотонная машина успела снести пару столбов, распугивая людей, а также помять немногочисленный модельный ряд гражданского автопрома, мешавший проезду «Носорога».

— «Коршун», ответь, — произнес ровным тоном Клаус, чьё сознание тщательно выбирало варианты последующих действий.

— «Парис»… — голос Франсуа заглушали взрывы и трескотня автоматов. — «Парис», слышу тебя… У нас идет бой…

Противник получил поддержку… Несем потери… Проезд «2В» пока ещё за нами, поторапливайся…

— Следую максимально быстро, — произнес Клаус, сжав руль, — конец связи…

* * *

Рамина, скованная наручниками, молча, сидела на стальной скамейке внутри конвойного транспорта. Впереди неё сидел Николас Вайс, а ещё дальше — Уэйн Орокин. Николас смотрел перед собой, в то время как Орокин изредка пытался повернуть голову назад. Немного покачиваясь в такт езды «Носорога», Рамина безвольно смотрела себе под ноги. Её спутанные волосы, которые она так любила укладывать в косу, налипли на её заплаканное лицо.

Но Рамина уже не плакала. Её лихорадило при мысли о том, что сейчас какие — то люди совершат над ней казнь в угоду улюлюкающей толпе. После приговора суда до Рамины ещё не до конца дошло, что через короткий промежуток времени её, без всяких апелляций, попросту вздернут на дыбы. Только теперь приходило понимание того, как для неё закончится этот день.

«Но как? Алан ведь обещал?..» — пронеслось в голове у Рамины. Когда её и Орокина, который, по мнению Рамины, «потащил её неизвестно куда и зачем», схватили на подземном мусороперерабатывающем заводе, она даже облегченно вздохнула, считая, что, наконец, освободилась из лап этого безумного полковника, который всю дорогу нес какую — то чушь.

Когда Рамину привели на первый допрос к следователю, там появился сам Алан Филипс…

— Дэвид, — обратился он тогда к следователю строгим тоном, — почему эта женщина сидит в наручниках?

Удивленный Дэвид промямлил что-то про то, что женщина является подозреваемой. Не дослушав, Алан приказал следователю принести чай и, сев на его место, положил руки на стол, растопырив пальцы. Сняв с женщины наручники, Дэвид вышел из своего кабинета.

— Доктор Джоши, — произнес Филипс, глядя на женщину сквозь круглые очки, — вы весьма и весьма недальновидны… Я вам как — то рассказывал о полковнике и его окружении, а вы… Вы, душенька, не соизволили прислушаться к скромному совету вашего покорного слуги, поэтому попали в столь неприятную ситуацию. Я бы даже сказал неприятную ситуацию государственного масштаба…

— Послушайте, мистер Филипс, я… — вклинилась в монолог Рамина, пытающаяся сказать, что случайно оказалась в истории с полковником.

— Не перебивайте меня, душенька, я этого не люблю, — Алан нахмурил брови. — Люди, которые меня поначалу не слушают, потом ещё и не дают говорить…

Рамина не решилась продолжать. Вместо этого она опустила голову и посмотрела на следы от наручников на своих руках. Увидев признаки покорности, Филипс продолжил:

— Доктор Джоши, вы оказались в очень щекотливой ситуации, — глава Спектрата откинулся на спинку стула. — Я могу лишь помочь вам, чтобы вы помогли сами себе. Всё, что от вас требуется, это публичный отказ от всех связей с полковником. Тогда я обещаю, что смогу вам помочь. Вы пойдете по делу как свидетель разыгравшейся в гранд — опере драмы…

— Мистер Филипс, — произнесла Рамина, — хочу заверить вас, что я не участвую ни в каких делах Уэйна Орокина… Просто он по долгу службы появлялся в лаборатории доктора Грэма и…

— Доктор Джоши, я все прекрасно понимаю. И вы, надеюсь, тоже поняли. Осталось скрепить наши договоренности и… — Алан хлопнул в ладоши и улыбнулся, — попить кофе…

Не успела Рамина дать какой — либо ответ, как в обшарпанный кабинет влетел лысый следователь, держа в руках две чашки ароматного кофе.

— Дэвид, — обратился к нему Алан Филипс, — эта женщина ни в чем не виновата. Я уже произвел допрос, так что можете отпускать её, я отвезу доктора Джоши в её апартаменты…

— Мистер Филипс, но мне ещё нужно задокументировать показания подоз… — Дэвид осёкся, когда Алан нахмурил брови, — …свидетеля.

Филипс замер, посмотрел куда-то в потолок и, кивнув головой, произнес:

— Хорошо. Где бланки?

— В столе…

Открыв ящик, Филипс достал оттуда пустые бланки допросных листов и ручку. Положив бумаги на стол перед Раминой, он попросил её поставить подпись на чистом листе. Когда он увидел, что женщина заколебалась, Алан снова откинулся в кресло и, с удивлением посмотрев на неё, задался вслух вопросом:

— Душенька, вы мне не доверяете?

Вопрос был поставлен предельно ясно, и следовало дать ответ. Свобода, хоть и условная, а также надежда, что этот кошмар наконец — то кончится, навели Рамину на мысль о том, что она вообще плохо знает полковника.

Но когда на суде зачитали «её показания», Рамине действительно стало стыдно. Она даже тогда подумала о том, как Орокин должен был её возненавидеть. Но полковник, отнюдь, даже заступился за неё, когда у Рамины случился приступ истерики, переходящей в ярость от осязаемой безысходности…

Внезапно машина, перевозившая осужденных на смерть, резко сбавила ход и несколько раз дернулась. Рамина, слегка ударившись о стальную холодную перегородку, вернулась в реальность. Содрогнувшись от осознания надвигающейся смерти, она почувствовала, как машина стала быстро набирать скорость.

Минут через пять снаружи послышался какой-то непонятный звук, похожий на постукивание.

— Рамина, — крикнул Орокин, услышав звуки размазанных по броне «Носорога» пуль, — снаружи идет бой… Пригнись как можно ниже и…

Но он не успел договорить. От сильного удара невольных пассажиров «Носорога» резко подкинуло вверх. «Что-то действительно происходит», — банальная мысль, промелькнувшая в голове Рамины, сменилась ощущением какой-то призрачной надежды. Схватившись за поручни, она сползла на трясущийся пол и, сгруппировавшись, обхватила голову руками.

Снаружи было действительно жарко. Клаус, находясь за рулем конвойного транспорта, маневрировал между препятствиями, пытаясь не потерять скорость. «Носорог», снеся угол рекламного щита и протаранив несколько электромобилей, нырнул в очередной бетонный тоннель, преследуемый машинами Спектрата.

Приблизившись, преследователи открыли огонь, надеясь повредить колеса машины. Ревя двигателем, «Носорог» резко сбавил скорость, отчего первая машина влетела в его бронированный зад, а её пассажиров выбросило на капот. Несколько машин Спектрата и полиции успели проскочить вперед, но Клаус, нажав на газ, резко вывернул руль в сторону, впечатав одну из машин в стену бетонного тоннеля. Скрежет металла, сноп искр и клубы гари заполнили пространство бетонного коридора. Ещё несколько машин, ведущих погоню, оставили преследование «Носорога», врезавшись в последствия подземной автокатастрофы.

Вжав педаль газа в пол, Клаус посмотрел на экран бортового компьютера, который наглядно сообщал о повреждении двух из восьми колес конвойного транспорта. Вылетев из тоннеля под звуки стрельбы, Клаус увидел перед собой баррикаду полицейских автомобилей и людей, немедленно открывших прицельный огонь из оружия. Поняв, что столкновение неизбежно, фон Эггерт вжался в кресло и, сжав зубы, схватился покрепче за руль. Таран, расположенный спереди «Носорога», разорвал баррикаду на части, заставив вооруженные силы правопорядка отпрыгнуть в сторону.

Но из — за столкновения Клаус на мгновение потерял управление машиной, из — за чего транспорт занесло вбок. Оказавшись на ступенях, ведущих вниз, фон Эггерт, включив задний ход, выехал по ним на нижнюю дорожную развязку. Устремившись вперед по хайвэю, он переключил несколько тумблеров, отмасштабировав карту местности на экране бортового компьютера «Носорога». Разглядывая траекторию пути, выделенную синей линией, Клаус понял, что сбился с курса.

Внезапный взрыв ракеты на миг ослепил Клауса. Пытаясь маневрировать между препятствиями, он осознал, что задача по освобождению усложнилась. Помимо догоняющих конвойный броневик машин, на хвосте «Носорога» сидели три штурмовика, поочередно заходивших на атакующий маневр. Гильзы от крупнокалиберных снарядов сыпались на асфальт, отправляя смертоносные пули, способные прошить броню, в сторону виляющей по дороге цели.

Когда несколько пуль пробили кабину, в которой сидел Клаус, он резко свернул с хайвэя и устремился к узкому проезду между зданиями, надеясь снизить маневренность штурмовиков, поливающих смертоносным свинцом конвойный транспорт. Пропетляв по узким улочкам, фон Эггерт выехал на автостраду, заметив в щель амбразуры промелькнувший впереди штурмовик.

— «База 1», «База 2», для вас операция закончена. Встретимся на той стороне… — произнес он вслух.

— Есть, сэр… — последовал голос из динамика интегратора.

— «База 3», это «Парис», выхожу на вас. У меня на хвосте штурмовики, готовьте ракеты…

Услышав это, группа подпольщиков с позывным «База 3», тайно укрепившаяся на пятом этаже в одном из ранее арендованных офисов комплекса «Деловая миля», принялась действовать. Зарядив переносные ракетно — зенитные комплексы, они спрятались за шкафами и активировали взрывчатку, заложенную по периметру толстого оконного стекла.

Направленный взрыв обрушил стеклянный фасад. Один из подпольщиков со всей силы ударил по кнопке пожарной сигнализации, вызвав в здании суету и переполох. Заняв позиции возле проема, двое ракетчиков выпустили самонаводящиеся снаряды по вынырнувшим из — под моста штурмовикам, преследующих мчащийся на всех парах «Носорог».

Ракеты, взмыв в воздух, не оставили «летающим танкам империи» ни единого шанса. Две из трех машин, не ожидавшие нападения, рухнули на проезжую часть, оставляя после себя выжженные следы, обломки и тела случайных зазевавшихся прохожих. Третий штурмовик оставил преследование и, сделав круг вокруг офисного здания, завис напротив оборонительной точки, поливая этаж свинцом из двух крупнокалиберных пулеметов, расположенных по бокам летающей машины. Оружие штурмовика превратило пятый этаж здания в бесформенное пространство, наполненное бетонной пылью и стонами умирающих людей.

Клаус, тем временем, стремительно летел к проезду «2В» таможенного терминала, где глава акритской ячейки «Седьмой печати» Франсуа Моцарт вместе со своей группой вел неравный бой с наседавшим противником. Когда фон Эггерт оказался на территории таможенного терминала, помимо раненного Моцарта в живых оставалось только три человека, ведущих бой за коридор, ведущий в комнату управления заградительными механизмами.

— «Парис», ты меня слышишь? Это «Коршун», — судорожно проговорил Моцарт в микрофон устройства связи.

— Это «Парис», слышу тебя… — раздался в ответ голос координатора операции.

Моцарт, вытерев рукавом кровь, бегущую из носа, чуть помедлив, произнес:

— «Парис», нам уже не выбраться… Я видел, они выгрузили два военных экзоскелета с прибывшего бота… У нас осталась взрывчатка, так что… — глаза Франсуа загорелись бешеным огнём, и он, сжав рацию, внезапно заорал: — Так что пришла пора устроить отличный фейерверк по случаю твоего ухода, «Парис»!!!

Сплюнув на пол, немного успокоившись, Моцарт продолжил:

— Ребята на двух «Землеройках» будут ждать вас возле известняковых пещер… Удачи, «Парис»…

— Удачи и тебе, солдат, — ровным тоном произнёс Клаус, уводя «Носорог» от столкновения с фурой, внезапно появившейся справа.

Вжав педаль газа, он сбил зазевавшегося рабочего и, выехав на перекресток, устремился к ангару, на котором виднелась аббревиатура «2В».

Внезапно раздался оглушительный хлопок, после чего последовал взрыв. Взрывная волна полностью разрушила стены терминала, обнажив кое-где армированные перекрытия. Клаус, сидя в кабине «Носорога», инстинктивно прикрыл глаза рукой и затаил дыхание, когда влетел в столб раскаленного пламени. Маска на лице Клауса, не выдержав температуры, начала покрываться неприятными глазу пузырями.

Проскочив огненное буйство, Клаус снова начал ритмично дышать, выруливая на намеченный курс. Камера заднего вида давала панораму удаляющегося столба черного дыма. Погони вроде бы не было. Фон Эггерт заранее позаботился о датчике навигации «Носорога», активировав миниатюрную глушилку сигнала, лежащую во внутреннем кармане служебной шинели. Пропавший после взрыва на терминале сигнал преследователи могут связать с гибелью конвойного транспорта. Теперь его могли обнаружить только визуально.

Спустя полчаса, Клаус наконец добрался до намеченной точки. Остановившись возле места, где небольшие песчаные дюны граничили с покрытым солончаками склоном, врезавшимся в темные воды необъятного озера Ричардсон, фон Эггерт сделал глубокий вдох, пытаясь избавиться от напряжения в теле. Похлопав рукой по разбитой панели, Клаус начал отстегивать ремни, крепко прижимавшие его к водительскому креслу. Ему очень хотелось пить. Ко всему прочему, Клауса беспокоила боль в позвоночнике, появлявшаяся при повороте корпуса. Посмотрев сквозь амбразуру кабины, он обнаружил на горизонте стремительно приближающуюся точку, которая, по мере сокращения расстояния, приобретала черты имперского штурмовика.

Освободившись от ремней, Клаус сразу же выпрыгнул из кабины, которую прошила прицельная очередь, выпущенная штурмовиком. Спасаясь, Клаус юркнул под брюхо конвойного транспорта, чьи колеса уже начал заносить песок надвигавшейся с запада пыльной бури. Последовавший взрыв контузил фон Эггерта, и он, потеряв сознание, обмяк под днищем стального «Носорога».

* * *

Брэд Гаррет, старый рейнджер, живущий отшельником в прибрежной полосе малого озера, теребил свою густую пеструю бороду, украшенную разноцветными нитями, вплетенными в маленькие косички. Заметив вдалеке клубы пыли, он снял с пояса бинокль и, молча, посмотрел вдаль.

— Ваш человек прибыл… — произнес Брэд, обратившись к людям крепкого телосложения, которые стояли возле двух «Землероек».

«Землеройками» называли машины, оснащенные буравчатыми механизмами. Обладая способностью передвигаться в рыхлом грунте, «Землеройки» были предсказуемо популярны среди населения юго — восточной части акритской метрополии, чья территория в немалой степени была покрыта песками.

Один из людей принялся благодарить Брэда за помощь, но тот внезапно выпрямился и, вглядываясь в горизонт, произнес:

— Летающая машина… Кажется ваш человек привел за собою хвост…

Спохватившись, человек забежал за небольшой бархан и, скинув брезент, обнажил установку «Тор», собранную накануне. Когда ракета, выпущенная из «Тора», взмыла ввысь, Брэд запрыгнул в «Землеройку» вместе с несколькими членами подполья. Следуя по направлению к тому месту, вокруг которого выдавал пируэты штурмовик, проводник заметил, как с неба, подобно стреле, ракета, оставляя за собой торсионный след в пелене пыльной бури, буквально обрушилась на штурмовик, разнеся последнего на части. Горящий остов машины рухнул на и без того изуродованный конвойный транспорт.

Когда «Землеройка» достигла места падения, Бред выпрыгнул из машины. Высморкавшись на песок, он, недолго думая, достал из специального отсека с инструментами плазменный резак и совместно с другими людьми принялся разбирать дымящиеся завалы.

— Кабина пуста, — промолвил один из членов «Седьмой печати», наконец открыв заклинившую дверь. — Где же Элиот?

Не без труда спилив задние двери, Брэд обнаружил выжившую женщину, которая пыталась освободить застрявшую руку. Оказав ей помощь, проводник продвинулся дальше, заворожено разглядывая опрокинутое тело Николаса Вайса, в котором зияли две огромных, ещё дымящихся дыры. Но, как отметил сам Брэд, в воздухе стоял запах какой-то кислоты, а не обожженного тела. Вытащив тело Вайса наружу, Гаррет с удивлением обнаружил, что это не человек, а андроид.

Следом из чрева «Носорога» освободили полковника Орокина, лежавшего там в луже собственной крови. Его военный, с оторванными погонами китель, был пробит осколком в районе плеча, а из правой ноги полковника торчал стальной прут, бывший когда — то частью перегородки, разделявшей осужденных. По бледному, без следов сознания лицу Орокина было видно, что он потерял много крови.

— Отойдите, я доктор, — обернувшись на голос, Гаррет увидел стоявшую за ним женщину, которую он вытащил первой.

— Конечно, мадам, — Брэд козырнул рукой и уступил место Рамине, которая немедленно приступила к осмотру полковника.

Омыв и перевязав рану на его плече подручным куском ткани, она заметила, что губы Орокина начинают синеть, а его зрачки безвольно закатываются под полуопущенные веки. Пытаясь вернуть полковника в сознание, Рамина принялась интенсивно хлопать по его щекам.

— Уэйн, — напряженно произнесла женщина, понимая, что у полковника не прослеживается пульс, — очнись… Ты слышишь меня?

Но Орокин не подавал признаков жизни. Сделав искусственное дыхание, Рамина с облегчением отметила, что у полковника снова забилось сердце.

— Воды, — Рамина вопросительно посмотрела на Брэда, натягивающего мотоциклетные очки на глаза, скрывая их от летящего в лицо песка.

Подав женщине флягу, Брэд обратился к бродящим по округе людям, которые произносили вслух имя «Элиот», безрезультативно разыскивая обладателя этого имени.

— Заканчивайте, парни, — громко выкрикнул он, жестикулируя руками. — Скоро здесь будет вся эта мразь, да и буря начинает усиливаться, так что нужно уходить под пески…

Рамина тем временем смочила тряпку и протерла горячий лоб полковника, находившегося в лихорадочном состоянии.

— В машину его, живо, — рассердился Брэд, наблюдая, как ветераны медлят. — У нас уже нет времени…

Когда последний член спасательной команды забрался внутрь «Землеройки», её ребристые створки захлопнулись. Достигнув песчаных барханов, машина, выставив в стороны буровые инструменты, погрузилась в горячие пески…

* * *

— Заканчивайте, парни, — голос, прозвучавший в голове Клауса необычайно громко вследствие контузии, привел последнего в сознание. — Скоро здесь будет вся эта мразь, да и буря начинает усиливаться, так что нужно уходить под пески…

Засыпанный песком, придавленный днищем просевшего «Носорога», фон Эггерт начал понемногу дышать, пытаясь унять резкие приступы головной боли. «Голос явно принадлежит мужчине», — это была первая осознанная мысль пришедшего в себя Клауса. Но последующие мысли типа: «Что он здесь делает?» и вообще — «Кто это он?» породили в нём сковывающий страх. «Если я нахожусь в таком положении, значит, я, возможно, от кого — то скрываюсь, — начал лихорадочно рассуждать Клаус, пытаясь найти опору в реальности для принятия дальнейших решений. — Возможно, скрываюсь от них… Но кто это «они»? В голове рождались одни вопросы, а ответов на них никто не давал. Так продолжалось до тех пор, пока Клаус, испытывающий синдром потери памяти, не услышал удаляющийся рокот моторов.

Выбравшись из — под остова ещё местами дымящегося «Носорога», отряхнувшись от песка, ничего не понимающий Клаус двинулся туда, куда подсказывала ему жажда — к озеру. Закрывая глаза от начавшейся песчаной бури, спустившись по склону, он устало припал к воде, но, увидев своё отражение, немного дернул головой, обнаружив на своём лице пузыри разных размеров. Утолив жажду словно животное, Клаус начал ощупывать своё, ничего не чувствующее лицо, пытаясь во всем разобраться.

Освободившись от маски, он, вращая её в руках, озадаченно осмотрел обожженный огнем материал. Бросив личину и разбитый интегратор в воду, промыв глаза от песка, он побрёл в пыльной пелене вдоль побережья озера, пытаясь решить в голове массу постоянно возникающих головоломок…

 

Глава 17. Безвыходное положение

Карлос, находясь в своей секции, неспешно пил контрабандный кофе, слушая радио. Его сокамерники занимались разными бытовыми делами, расхаживая по секции взад — вперед. По радио шла какая — то передача для военнослужащих под названием «Письма с большой земли».

— А вот письмо от некой Сары из Иерихона. Сара пишет: «Здравствуй, Пит! Всегда с удовольствием слушаю твою передачу и хочу заметить, что ты — лучший ведущий на всей планете!». Спасибо, Сара, — поблагодарил растроганный радиоведущий. — Дальше она пишет: «Передаю привет своему брату, который сейчас служит в Антарктике, вернувшись в строй после ранения. Прошу поставить для него марш «Воззвание к патриотам»…

Услышав название марша, Карлос недовольно прокряхтел. За последний час это произведение, густо сдобренное барабанным боем и тяжелым звуком медных труб, звучало уже в третий раз. Одетый в тюремную робу, с ошейником на шее, Карлос бросил пустую консервную банку в помойное ведро и, взяв со стола пульт от радиоприёмника, переключил канал.

— Полковник Орокин — изменник! — вещал чей — то голос. — И это не голословное утверждение! Спектрат предоставил сенатской комиссии твердые доказательства того, что Уэйн Орокин имеет отношение к смерти Девятого Императора Мартина Храброго, славного героя Империи и…

«Они в этой стране либо трахают друг другу мозги, либо нализывают жопу своему начальству», — подумал про себя Карлос и, нажав на красную кнопку пульта, выключил радио.

Неожиданно в секцию ворвался Барибал. Тяжело дыша, он приблизился к столу, за которым сидел Гарсия, и тихо произнес:

— У нас проблемы, нужно поговорить…

Карлос, внимательно посмотрев на бригадира единственным глазом, кивнул ему, после чего последовал в соседнее помещение, представляющее собой кладовую.

— Томаса взяли… — произнес Барибал, плотно закрыв за собою дверь.

Карлос, услышав это, резко обернулся и, чуть наклонившись, посмотрел в глаза бригадиру.

— Как это произошло?

— Я не знаю подробностей… По окончании третьей смены я должен был встретить Томаса на КПП, чтобы сообщить ему следующую дату выхода в лабиринт Орфа. Но он не пришел, и я решил узнать у охраны, не проходил ли заключенный с его номером через идентификационный турникет в жилую зону. Охранник, покопавшись в компьютере, сообщил, что ДиАнжело ещё вчера поместили в одиночную камеру при административном корпусе в связи с подозрением в двойном убийстве…

— Что? Этот сопляк совершил двойное убийство? Нет, Барибал, это какая — то провокация, — задумчиво произнес Карлос, немного поразмыслив над тем, что сказал ему бригадир. — Прими все меры предосторожности, нужно на время затаиться. Обязательно встреться с Мортисом, он уж точно что-то должен знать об этом…

Барибал кивнул и последовал вслед за Карлосом, который, оказавшись в секции, обратился к заключенным, сидящим вокруг стола.

— Все запрещенное отгоните на первый этаж к хромому Феоклу. Расставьте сигнальщиков на этажах и в кварталах… Возможно, нам в скором времени нанесут визит…

* * *

Томаса, изрядно избитого, вели по коридорам административного корпуса. Охрана, идущая позади него, поторапливала заключенного ударами дубинок. Из носа Томаса текли ручейки крови, капая с подбородка на рваную оранжевую робу. Впереди шел главный надзиратель, изредка и со злобой в глазах оборачиваясь в сторону ДиАнжело. Завернув за угол, они оказались у кабинета, на двери которого висела табличка «ДИРЕКТОР». Постучавшись, Рыло приоткрыл дверь и, получив разрешение войти, небрежно втолкнул Томаса внутрь.

Кабинет Феликса Грува, полностью обитый дорогими породами древесины, представлял собой небольшое, хорошо освещённое помещение. Посередине стоял дубовый стол, на поверхности которого были раскиданы бумаги, а в углу, в лучах подсветки находился бюст Императора Брэндона Льюиса. На стенах висели какие — то похвальные грамоты и благодарности, удостоверенные императорской печатью, а сам хозяин кабинета, расположившись возле зеркала, тщательно разглядывал свою лощеную физиономию, обстригая небольшими ножничками волосы в носу.

— А, — произнес Феликс, стоя спиной к Томасу, — пришел возмутитель спокойствия в нашем маленьком подземном государстве…

Обернувшись, он бросил ножницы в стол и уселся в кресло.

— Так, Томас ДиАнжело… — Грув раскрыл тюремное досье на осужденного и перелистнул несколько страниц. — Здесь говорится, что вы являетесь сыном покойного викария Эритеи, Дэвида ДиАнжело. Это правда?

Томас шмыгнул носом и, приподняв голову, ответил:

— Да, я сын Дэвида ДиАнжело…

— А я ведь знал вашего отца… — ответил начальник тюрьмы, опустив взгляд в раскрытое перед ним досье. — Разумный, кстати, был человек. Как ты думаешь, Томас, если бы твой отец был бы жив, что он бы сказал, узнав, что его единственный сын скатился до карманника, а заматерев в тюрьме, еще и превратился в безжалостного убийцу?

Томас молчал. Эмоции, связанные с последними событиями, отступили на второй план. Теперь приходило осознание того, что нужно расплачиваться за свои поступки. Нет, ДиАнжело и не думал выторговать у администрации снисхождение, рассказав о планируемом побеге, к которому он имел непосредственное отношение. Так, может быть, и поступил бы прежний Томас, но Томас, стоящий сейчас в кабинете Феликса Грува, презирал бы себя за это всю оставшуюся жизнь. После того случая в лабиринте Орфа, ДиАнжело, не из — за страха перед Карлосом, искренне зауважал одноглазого рослого мутанта за проявленную тогда отвагу, спасшую ему жизнь.

— Отвечай, когда тебя спрашивает начальник тюрьмы! — вскричал Рыло, замахиваясь на него дубинкой.

Но Томас даже не моргнул. Повернув голову, он посмотрел на носовую пазуху главного надзирателя, заклеенную лейкопластырем.

— Ну, рассказывай, чем же тебе не угодил Эсмонд Мортис? — Феликс, посмотрев на Рыло, поднял руку в останавливающем жесте.

— Эсмонд Мортис виновен в смерти моих родных — мачехи и трех сестер…

— Это правда? — начальник тюрьмы вопросительно посмотрел на главного надзирателя, цеплявшего дубинку на пояс.

Тот пожал плечами, всем своим видом показывая, что впервые об этом слышит. Перелистнув несколько страниц, Грув нахмурил брови.

— Когда это произошло? — спустя мгновение произнес он.

— Чуть больше года тому назад, — ответил Томас, шмыгнув носом.

Феликс удивленно поднял голову:

— Но Эсмонд уже более двух лет в моём учреждении…

— Второй труп — это исполнитель, работавший на Мортиса… — перебил Грува ДиАнжело.

Захлопнув дело, начальник тюремного комплекса откинулся в кресле.

— Впрочем, неважно, Томас, говоришь ты правду или лжёшь. Возможно, это что-то ваше личное, а может, и нет… Может, это как — то связано с «Седьмой печатью»? — Феликс внимательно посмотрел на Томаса и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Как бы то ни было, ты упускаешь одно, Томас. Это моё учреждение и мне здесь решать, кому умирать, а кому здравствовать. Эсмонд Мортис был моим человеком, вот в чем суть. И чтобы другим было неповадно, тебя подвесят на цепях, как ту мертвую ворону, которая отпугивает от огорода своих сородичей… Уведите его на стену…

* * *

— И где он сейчас? — Карлос задумался, услышав рассказ Барибала, который выведал эти подробности у одного из охранников, присутствовавших при разговоре начальника тюрьмы с Томасом.

— Висит на стене… — буркнул Барибал, разглядывая грязных заключенных, которые чуть поодаль выходили из тоннелей после трудовой смены. — К его рукам привязали цепи, после чего подняли на стену карьера. Его можно увидеть из прогулочных боксов…

— И сколько он протянет?

— Не знаю, — пожал плечами Барибал, — Моран продержался четыре дня…

Карлос не знал, кто такой Моран, да и этот вопрос его мало интересовал. Голову мутанта занимали мысли о том, что делать дальше. Томас сохранил подготовку к побегу в тайне, не выдав секрета администрации «Социального лепрозория». Несмотря на то, что работы в лабиринте Орфа почти подошли к концу, потеря Томаса, который должен был быть проводником на поверхность, а также Мортиса, откладывали побег на неопределенный срок, что очень злило Карлоса. «ДиАнжело не знал, что Эсмонд, помимо всего прочего, должен был украсть из административного корпуса сканер, с помощью которого можно было бы снять эти проклятые ошейники…» — Карлос провел ладонью по холодному металлу на своей шее и, скорчив яростную гримасу, ударил со всей силы о стену.

— Проклятый мальчишка, — произнес он и, не оборачиваясь на бригадира, пошел к выходу из промышленной зоны, выговаривая грязные ругательства на своём родном языке.

 

Глава 18. Ветер перемен

Полковник Орокин, находясь в бессознательном состоянии, лежал на медицинской кровати, утыканный различными трубками и датчиками, передававшими информацию на оборудование, расположенное в лазарете. Рамина Джоши, сидевшая на стуле рядом, разглядывала его седую голову, испещрённую морщинками и заживающими царапинами. «Критический этап пройден, наблюдается ремиссия», — Рамина вспомнила слова бортового врача Америго Эйнауди, заботливо поправляя подушку под головой больного.

С того момента, как их вытащили из покорёженного чрева конвойного транспорта, Рамина постоянно находилась возле полковника. Её врачебные навыки, как и аптечка, лежащая в душной и постоянно трясущейся «Землеройке», пригодились, когда у полковника временами переставал прощупываться пульс. Это она настояла на том, что нужно срочно подниматься, так как полковник, находясь под песками, не перенесет всего пути до округа Виктория.

Поднявшись на поверхность возле небольшого поселения, Рамина нашла там местного врача. Вынув из ноги Орокина штырь, он обработал рану, после чего вколол пациенту несколько видов антибиотиков. Через сутки, ночью, сопровождающие их люди погрузили находящегося в бреду Орокина на носилки и пешком отправились в горную долину, где их ждал корабль. За эти две недели, которые прошли с момента их освобождения, Уэйн Орокин не раз лавировал между жизнью и смертью…

Звук открывшегося отсека заставил Рамину оторвать взгляд от лица полковника и посмотреть назад. В помещение вошел бортовой врач Америго Эйнауди и незнакомый пожилой старик, одетый в потертый кожаный сюртук. Несмотря на почтенный возраст, старик держался весьма бодро, хотя и опирался на трость. Его небольшой орлиный нос подчеркивали черные тонированные очки. Погладив седые усы, незнакомец, по — военному вытянувшись, представился:

— Альберт Прайс, мадам…

— Доктор Рамина Джоши, — кивнула она головой в ответ.

Бортовой врач прошел к полкам с препаратами и начал что-то делать, в то время как Альберт молча сел на магнитный стул, стоящий возле стены. Рамина с непониманием посмотрела на Америго, взявшего с полки раствор препарата, который ставят при выведении из искусственной комы.

— Доктор Эйнауди, что вы собираетесь делать? — с интересом спросила она, посмотрев на молча сидящего старика, занявшего выжидательную позу.

— Мистер Прайс… — ответил врач, не оборачиваясь. — Ему нужно поговорить с полковником…

— Что? — вскрикнула Рамина. — В его состоянии?

— Мадам, — остановил её старик, подняв руку, — если я не ошибаюсь, ваше тело с вывернутыми суставами должно было тухнуть в овраге позора, если бы не моё вмешательство. Я не знаю, кто вы… Я не знаю, кем вы приходитесь Уэйну, но я знаю одно — мне нужно поговорить с ним…

Для Рамины этого было достаточно. Она не решилась перечить этому человеку. Альберт, опираясь руками на трость, выдвинул голову немного вперед.

— Кроме того, — продолжил он, — я был командующим Орокина, поэтому знаю, в каких передрягах бывал этот пижон…

Прайс встал со стула и, сделав шаг к кровати, постучал своей тростью по здоровой ноге полковника.

— Эй, Орокин, — громко выкрикнул он, посмеиваясь, — твоя дама думает, что ты сахарная вата, которая, гляди растает…

Улыбаясь, Альберт плюхнулся обратно на стул. Навалившись спиной на стену, он продолжил наблюдать, как врач вводит препараты в катетер. Спустя некоторое время, Эйнауди, предварительно сверившись с показаниями медицинского оборудования, провел едко пахнущей палочкой под носом полковника. Орокин, немного дернув головой, беспорядочно задвигал белками под опущенными веками. Чуть приоткрыв глаза, первой, кого он увидел, была доктор Джоши.

— Ра… Рамина, — медленно прошептал он пересохшими губами.

— Всё позади, Уэйн, — Рамина взяла его за руку и улыбнулась.

— Температура… — промолвил Уэйн, закрыв глаза.

— Что? — Рамина не понимала, чего хочет полковник.

— Температура… Холодно… Мне холодно… — прошептал он.

— Доктор Эйнауди, — Рамина обратилась к врачу, следящему за бегущими графиками на электронном табло, — как сердечный ритм?

— Всё в порядке, — пожал плечами врач.

— Да сделайте ему температуру в помещении побольше! — внезапно в процесс вмешался сам Прайс. — У вас тут холодно как в морге.

— Да, — кивнул глазами полковник, — очень холодно…

Отрегулировав климат лазарета, Америго Эйнауди обратился к женщине:

— Доктор Джоши, мистеру Прайсу и полковнику нужно побеседовать…

Поняв намек, Рамина вышла из отсека вслед за бортовым врачом.

Оставшись наедине, Альберт встал со стула и, подойдя к кровати, на которой лежал Орокин, негромко произнес:

— Привет, пижон…

Полковник приоткрыл глаза, разглядывая своего бывшего командующего, который к тому же был… бывшим приятелем. После того как полковник не нашел общего языка с членами клуба, который посещал десять лет тому назад, он редко виделся с Альбертом и то сугубо по рабочим моментам.

— Здравствуй, Альберт… — промолвил Уэйн, узнавая знакомые очертания медицинского модуля «Черной звезды».

— Вижу, наши ребята вытащили тебя из лап Алана. А, между прочим, мы потеряли хорошо законспирированную акритскую ячейку, спасая тебя. Кроме того, никто не знает, куда делся мой человек, ответственный за эту операцию… Клаус, разрази его Марс, словно растворился в воздухе… — Альберт задумчиво погладил усы. — Я…

Прайс склонился над полковником и, немного сбавив тон, продолжил:

— Я не буду ходить вокруг да около, Уэйн. Многие были против твоего спасения, особенно Аксель Кларк, но я, Уэйн, я настоял. Теперь я хочу ответную услугу от тебя. Мне нужен твой человек, который встречался с тем инженером в Нанте, ранее работавшим на меня… Как его имя?

Полковник сглотнул слюну и произнес:

— Кевин…

— Да, — кивнул головой старик, — мне нужен Кевин… Вернее его технические навыки. Но это ещё не все, Орокин. Я хочу, чтобы ты присоединился к нам…

Орокин приоткрыл глаза и внимательно посмотрел на своего собеседника.

— К нам, это к кому?

— Ко мне и Акселю Кларку. Мы единственные из членов клуба, кто остался в живых. Кантор повешен, Кассиус бежал куда-то в юго — восточную Азию, Боргу помогли покончить с собой, и даже Дэвид ДиАнжело, пригревшийся под крылышком Сената, не избежал виселицы… Они — Алан Филипс и его марионетка Император хотели убить тебя, Уэйн. Тебя и твою женщину… — Альберт выдержал паузу. — Ты знаешь, что Алан реплицировал моего племянника? Репликант проник в моё жилище, убил мою супругу и пытался прикончить меня…

Орокин ничего не понимал. Сознание пребывало в тумане, поэтому ему понадобилось немного времени, чтобы переварить сказанное Прайсом.

— Репликация и Алан? — полковник медленно вздохнул и еле заметно отрицательно покачал головой. — Даже в самом Кайпианском союзе «репликация» — это что-то вроде городской легенды, не более того…

— Ты, видимо, не знаешь, что Николас Вайс, выступавший в суде, тоже был репликантом… — Прайс внимательно посмотрел в глаза Орокину.

Эта новость поставила всё на свои места в голове полковника. Источник Орокина в Спектрате не врал, что Николас был доведен до сумасшествия, в то время как Алан утверждал о психическом здравии Вайса, когда встречался с Уэйном после ареста последнего. «Если эта технология в руках Алана, — мысли Уэйна окрасились в темные тона, — то он уж точно будет применять её массово, пытаясь понадежнее взять в свои цепкие лапы все институты власти…»

— Зачем вам Кевин? — спросил Уэйн, разминая непослушные пальцы на руках.

— Мой двоюродный племянник Гектор Джонс…

— Гектор твой племянник? — с удивлением произнес Уэйн, откашлявшись.

— Да… Был им… — Альберт выдержал паузу. — Алан содрал с него кожу и натянув на андроида, отправил того убить меня. Если я не ошибаюсь, репликант после реализации поставленной цели должен был продолжить жить жизнью моего племянника, а значит…

— Значит, ты думаешь, — продолжил за него Орокин, — что где — то в начинке репликанта можно найти коды доступа к «Гипериону Прайму»?

— Вот именно… — кивнул головой Прайс, хитро улыбнувшись. — «Гиперион Прайм» — единственный тяжелый крейсер, оставшийся на территории метрополии. «Уран» и «Марс Виктор» завязли в боях за Антарктику, поэтому, захватив тяжелый крейсер, мы будем доминировать в этом регионе.

Получив эту грозную силу в свои руки, мы подымем восстание в «Социальном лепрозории», а из бывших заключенных, о чьём отношении к режиму я деликатно умолчу, мы создадим армию, с помощью которой возьмем под контроль Эритею, Иерихон, Пир и Борей, а после сконцентрируем удар на Акрите, пока основные армейские силы метрополии удерживают плацдарм в районе Берега Бадда.

Я думаю, что Нант, ввиду его самостоятельности, к которой он тяготел со времен покорения Виктором Завоевателем, останется в стороне. Остальные города если и поддержат Акрит, то только сочувственными официальными отписками… Но это ещё не всё. Я знаю, что твой Корпус сумел взять под контроль племена пустошей, так что нам нужна и эта сила у южных рубежей…

Орокин закрыл глаза.

— Это не профессиональная армия… Они не обучены ни тактике, ни дисциплине…

— Неважно, Уэйн, — старик сжал кулак. — У южных рубежей, в Виктории расквартированы основные армейские подразделения. Племена, появившись у южных границ, в любом случае оттянут на себя если не все, то хотя бы часть подразделений, что намного упростит нам задачу удавить Филипса в его же берлоге. У тебя остались люди и техника, но нет инфраструктуры для её заправки и технического осмотра. Уэйн, ты нужен нам, как и мы тебе…

— А что будет потом? — спросил Орокин.

— Потом? Потом будет покой… — задумчиво промолвил Альберт, поправляя черные очки.

* * *

Когда Альберт Прайс, попрощавшись с полковником, вышел из медицинского отсека, Орокин закрыл глаза и глубоко вздохнул. Перед его внутренним взором поплыли обрывки последних событий — арест, суд, погоня, Рамина, держащая его за руку и, конечно, разговор с Прайсом. «Альберт спас меня лишь исходя из собственных интересов, — размышлял про себя Уэйн, лежа в полной тишине. — Но у нас действительно есть общая цель… даже с Акселем Кларком…» Вспомнив субтильного доктора философии и социологии, Орокин погрузился в воспоминания об этом человеке…

После распада Триумвирата полковник, возглавивший Корпус внешней разведки, озадачился подбором кадров для реформируемой им подведомственной структуры. Но кадры, по большому счету, оставляли желать лучшего. Поэтому Орокин с помощью ректора Максимилиана Борга организовал несколько закрытых групп дистанционного обучения на базе Академии Акрита. В них учились одаренные дети с разных уголков земного шара под прямым патронажем академиков. Кузница кадров начала поставлять в разведку первоклассных специалистов, вследствие чего Корпус, под управлением полковника Орокина, создал разветвленную агентурную сеть, накрывшую все культурные очаги за пределами метрополии.

Со временем, между полковником и Максимилианом Боргом, занимавшим тогда пост ректора Академии Акрита, сложились весьма доверительные отношения. Сойдясь во взглядах, они часто дискутировали на острые политические темы и свободно, не опасаясь друг друга, говорили о реальном прошлом человеческой цивилизации…

— …затем, новая физическая теория Гродницкого, окончательно сформировавшаяся в начале двадцать третьего века, — профессор Борг всегда был красноречив, когда говорил на научные темы, — дала нам понимание того, как ведёт себя материя за пределами горизонта событий…

Орокин, прогуливаясь с Боргом в парковой аллее кампуса Академии, пожав плечами, произнёс:

— Я не физик и не понимаю то, о чём вы говорите, Максимилиан.

Борг эксцентрично вздёрнул руки к небу, приподняв тем самым плечики своего пиджака.

— Свобода, полковник… Я говорю о свободе перемещения… — на выдохе промолвил он, щурясь от яркого солнца. — Человечество, заключённое силами природы в солнечной системе, получило понимание того, каким образом она, мать— природа, это делает. Теоретически мы можем путешествовать в пределах нашей галактики…

— А что же мешает нам сделать это практически?

Максимилиан скривил лицо, будто пытаясь в уме проще сформулировать ответ на данный вопрос.

— Видите ли, полковник, гравитация Земли, согласно теории, не позволяет достоверно провести весьма дорогостоящий эксперимент на орбите нашей планеты. Согласно расчётам, ближайшим подходящим объектом мог бы стать Марс, но вы сами знаете, что получить деньги под такой глобальный проект в наше время просто немыслимо. Когда Император Вуд был с высокой инспекцией в моём учреждении, я тонко намекнул, что неплохо было бы модернизировать нашу обсерваторию. В ответ он обратил моё внимание на то, что враги здесь, на Земле, а не на небе.

Есть все основания предполагать, что первая межпланетная корпорация «Спэйс ИКС» накануне падения метеорита начала проводить эксперименты в лабораториях своей марсианской колонии…

Профессор замолчал и задумчиво уставился в одну точку.

— …и никто ничего не знает, — внезапно продолжил он, словно очнувшись. — Люди на Земле были заняты разным, но уж точно не следили за Марсом в те времена. Одни, содрогаясь, смотрели в небо, в то время как другие зарывались поглубже в землю, надеясь на лучшее… Наша атмосфера постепенно разогревается, и при таких темпах, которые фиксирует наша аппаратура, лет через двести — триста наша планета превратится в раскалённый и душный ад. Но люди этого не понимают… Они используют крайне ограниченные ресурсы на то, чтобы выделиться и доминировать над всеми остальными. С таким подходом мы вымрем подобно динозаврам, а наше место займут те, кто приспособится к изменившимся условиям…

Орокин крепко задумался над словами Борга. Нечто подобное он слышал в предсмертной речи Тиберия.

— Знаете, полковник, а ведь в хорошую погоду из обсерватории, которая находиться на южных холмах, хорошо видна эта красная планета… У меня даже есть снимки, где на орбите Марса видно две полуразрушенные энергетические станции, окруженные мириадами осколков солнечных батарей, когда — то питавших энергией колонию на Марсе. В атмосфере этой планеты очень много пыли, поэтому инженеры «Спэйс ИКС» вынесли энергетические узлы колонии на стационарную орбиту…

Подойдя к цветущему дереву, Максимилиан встал и помахал рукой знакомым людям, которые шли по соседней дорожке.

— Полковник, — Борг внезапно повернул голову в сторону собеседника, — я и ещё один поручитель хотим пригласить вас в клуб Джентльменов…

Предложение показалось полковнику немного странным.

— И кто же тот благодетель, который выступил поручителем? — спросил он.

— Вы его прекрасно знаете, — незамедлительно ответил Максимилиан. — Это Альберт Прайс…

Прайс. Да, тогда он был знаком Орокину как бывший командующий, вручавший когда — то, в бытность полковника рядовым, ордена и медали на ежегодных строевых смотринах.

— И что же вы делаете там, в клубе? — поинтересовался Орокин, разглядывая лицо Борга.

— Пьём виски, играем в покер, общаемся… Есть даже сигарный бар… — Максимилиан улыбнулся. — Единственное, что от вас требуется, полковник, так это принять джентльменское соглашение…

— Да? И в чем его смысл?

— Всё, сказанное в клубе, остаётся там навсегда…

Орокин принял предложение, а неделю спустя профессор Борг пригласил его в технопарк, расположенный недалеко от Академии Акрита. Технопарк, увенчанный стеклянным куполом, представлял собой высотное сооружение, на площадях которого располагались исследовательские институты, деловые и выставочные центры.

Профессор, сидя за рулем служебного электромобиля, насвистывал под нос какую — то веселую мелодию, в то время, как Орокин, молча, наблюдал за идущими по тротуару людьми. Заехав на подземную парковку, они вышли из машины и зашли в лифт. Максимилиан, достав из кармана маленький ключ, вставил его в небольшую скважину, после чего нажал на кнопку, напротив которой была выгравирована надпись «КУПОЛ». Лифт бесшумно начал своё движение вверх.

Спустя некоторое время двери лифта раскрылись. Оказавшись внутри, Орокин отметил про себя великолепное убранство зала, расположенного внутри стеклянного купола, чьи стены, богато увитые виноградной лозой, придавали помещению вид декоративной оранжереи. Здесь, помимо невысоких, ровно подстриженных кустарников виднелись уже немолодые деревья, многие из которых, такие, например, как ливанский кедр, уже не встречались в естественной природе.

Посередине зала стояла огромная статуя бородатого мужчины, укутанного в античную тунику. Скульптурная композиция была выполнена таким образом, что мужчина, державший факел высоко над головой, смотрел прямо на полковника, который только что покинул кабину скоростного лифта.

«Prometheus» — гласила надпись под скульптурой. Ещё ниже была прибита табличка с надписью «A tuo lare incipe».

— Я вижу, вам нравится эта скульптура? — произнес профессор Борг, одобрительно кивая. — Между прочим, это работа одного из членов клуба. Кассиус, директор этого технопарка, всегда увлекался скульптурой. Впрочем, именно благодаря ей, этот хитрец и получил место директора в этом комплексе, которое даёт, помимо хорошего жалованья, огромный бонус к социальному статусу…

— И каким образом он это сделал? — поинтересовался полковник, разглядывая разноцветных птиц, сидящих на деревьях.

— Лицо, — промолвил Борг, — посмотрите на лицо скульптуры повнимательнее. Если сбрить богатую шевелюру с этой каменной головы, то перед вами предстанет профиль Его Величества, Императора Вуда…

«Действительно, — подумал про себя Орокин, улыбнувшись «политической находчивости» Кассиуса, — вылитый Вуд… Впрочем, Мартин всегда был склонен к лести, тем более запечатленной в камне…»

— Пройдемте, полковник, я познакомлю вас с автором этой работы, а также с другими членами клуба Джентльменов…

Последовав за профессором, Орокин стал петлять по коридорам из зеленых насаждений, создававших нечто вроде лабиринта. Преодолев мостик, переброшенный через небольшой искусственный пруд, они оказались на квадратной матовой площадке, похожей на сцену, где не было никакой флоры. На этой площадке располагались бар, шахматный стол, два бильярдных стола, минигольф, диваны, стоящие возле них столики, а также самый большой — покерный стол, украшенный гербом метрополии.

Один человек стоял возле бара, наливая себе выпивку, в то время как четверо сидели за покерным столом. Когда Орокин вслед за профессором подошёл к ним, игроки положили карты и повернули головы в сторону гостей.

— Господа, позвольте представить вам нового члена клуба — полковника Орокина, — Максимилиан повернулся к Уэйну. — Полковник, позвольте представить вам действующих членов клуба Джентльменов: Альберт Прайс — почетный гражданин и один из богатейших людей метрополии, известный своей благотворительной деятельностью. Георг Кантор — крупный промышленник и филантроп. Дэвид ДиАнжело — владелец холдинга, занимающегося преимущественно геологоразведкой. Кассиус Папалукас — скульптор и по совместительству директор этого замечательного места… И…

Максимилиан показал рукою в сторону бара, где стоял человек с зачесанными назад волосами.

— Аксель Кларк, — продолжил он, — доктор философии и социологии Акритской Академии, мой двоюродный брат…

Это был тот самый момент, когда Орокин впервые увидел Акселя Кларка.

Компания, как впоследствии заметил сам полковник, оказалась весьма интересной. Разговоры за карточным столом велись на довольно обширные темы, начиная от обсуждения событий недавнего прошлого, заканчивая глобальной геополитикой. Иногда, после принятия пары рюмок крепкого виски разговор скатывался к тотальной критике существующей системы, взявшей за основу государственной идеологии сфальсифицированную историю. Полковника немного настораживали подобные беседы с незнакомыми людьми, поэтому он особо не стремился поддерживать разговоры на эту тему, хотя в мыслях был согласен со многими тезисами, высказанными членами клуба вслух.

Орокин стал регулярно посещать собрания клуба Джентльменов, членами которого были лишь шесть человек. Как он сам заметил, на собраниях клуба была какая — то атмосфера свободы, чего явно не хватало за его пределами, где преступления в инакомыслии были нормой. Так продолжалось около года, пока между членами клуба не произошел разговор, после которого Орокин порвал все связи с этими людьми…

— И моя, по понятным причинам неопубликованная работа, предрекает конец этому государству в том виде, в котором оно существует сейчас, — Аксель, расположившись на диване, поднял палец вверх. — Моя «теория поступательного развития социума» говорит о грядущей революции… Это вопрос лишь времени и места, где она вспыхнет… Сама история говорит нам об этом… Я имею в виду реальную историю человечества, которую, по преданию, сохранил Квинт, перенеся копию на кристалл…

— Аксель, вы явно знаете о Паноптикуме намного больше, чем все остальные, — сказал полковник, услышав знакомое имя. — Коль мы друг другу все здесь доверяем, не озвучите, откуда у вас такие познания?

Аксель перевел взгляд на двоюродного брата.

— Видите ли, полковник, — вмешался профессор Максимилиан Борг, — когда предыдущий император Тиберий назначал меня ректором Академии, он подумывал о том, как, так сказать, поделикатнее провести реформу и избавиться от всей той исторической ереси, которую вбивали в головы многим поколениям акритских граждан. Снабдив нас информационной базой, копию которой он тайно снял в центральном архиве, Тиберий, действуя через меня, дал задание научному сообществу метрополии подготовить проект реформы. Но, как общеизвестно, Тиберий был убит неизвестным лицом у себя в кабинете, поэтому реформа так и не была проведена…

Внутренний взор полковника вырвал из памяти эпизод, где он, будучи молодым, выстрелил в сердце Императора Тиберия.

— И много людей имели доступ к этой информации? — полковник вдруг осознал, что про другие очаги цивилизации он знает намного больше, чем про родную метрополию.

— Достаточно, полковник, — коротко подытожил профессор.

— А разве революцию нельзя предотвратить? — вмешался в разговор Дэвид ДиАнжело, приглаживая к заостренным ушам вьющиеся волосы.

— Не теми способами, которыми руководствуется государство в лице Императора. Нельзя тушить огонь дровами, — лаконично выразился Кларк, отпив из бокала.

— И? — внезапно спросил Альберт, развалившись в кресле. — Нам — то что делать, когда начнет «трясти»? Закопаться обратно в землю как наши предки?

— Единственное, что мы можем сделать, это оседлать надвигающуюся волну…

— Подобно сёрфингисту? — Альберт улыбнулся, поджигая потухший кончик сигары.

— Нет, — задумчиво ответил Аксель, — сёрфингист не управляет волной. А мы должны ею управлять, чтобы всё не скатилось в затяжное гражданское противостояние…

— Интересно, каким образом? — низкорослый Дэвид вопросительно посмотрел на Кларка.

— Для этого мы должны организоваться. Найти спонсоров, организовать фонд, средства которого тратились бы на цели, лежащие как в правовом поле, так и за его пределами. В легальном свете можно выступить в роли какого-нибудь профсоюза или другой общественной организации… Лучше, что-то связанное с армией, так как двое из трех граждан мужского пола служили. Это означает очень большое количество потенциальных членов организации, с которой государству придется так или иначе считаться, тем более что военные умеют держать оружие… В нелегальном свете можно выступить под брендом ультралевых радикалов, использующих всё, вплоть до смертников…

— Ух, — внезапно произнес Альберт, комично съёжившись, — надо же, «ультралевые радикалы». И как их вывести в топ акритских новостей? Взорвать какое-нибудь правительственное учреждение?

Услышав это, Аксель Кларк ухмыльнулся.

— Зачем нам что-то придумывать, Спектрат всё уже сделал за нас. Ещё при Эрике Злом первый идеологический комитет придумал образ, обобщающий политические и уголовные статьи. Фишка в том, что даже сейчас половина политических заключенных сидит за связи с «Седьмой печатью», которой на самом деле не существует. «Седьмая печать» давно превратилась в юридический термин уголовного законодательства метрополии, означающий «нечто очень скверное», за что человека отправят если не на смерть, то уж точно на каторгу. Со времен Первого Императора Спектрат постоянно использовал этот расплывчатый термин, чтобы избавляться от неугодных, минуя утомительный сбор доказательной базы, что нарушает сам принцип правосудия…

Аксель, отпив из бокала, внимательно посмотрел на Прайса.

— Так что антиимперский брэнд у вас уже есть, Альберт…

Старик, выпуская клубы дыма, загадочно улыбнулся, повернув голову в сторону полковника.

— Ну а ты что думаешь по этому поводу, Уэйн?

Полковник обвел взглядом собравшихся.

— Я не изучал теоретических работ уважаемого Акселя Кларка, поэтому не могу сказать что-то определенное. Меня больше интересует другое. То, о чем сейчас сказал Аксель, попахивает откровенным терроризмом…

Аксель на мгновение задумался, после чего поставил бокал на стол и, скрестив на груди руки, посмотрел в сторону Орокина презрительным взглядом.

— А не кажется ли вам, полковник, что сам Императорский Дом, используя тайную полицию, занимается террором собственного народа? Вы, возможно, не знаете, Орокин, что социум метрополии разделен пополам одной невидимой линией. Одна половина, склонная к конформизму и адаптивному поведению, взяв в качестве собственной морали государственную идеологию, охраняет другую половину, заключенную в многочисленные тюрьмы, которая каким — то образом помешала власти… — Кларк выдержал паузу. — Акритская метрополия при власти Мартина Вуда превратилась в одну большую тюрьму, венцом которой является «Социальный лепрозорий» и другие подобные учреждения этого государства…

— Возможно, вы правы, доктор Кларк… — ответил полковник, разглядывая покрасневшее от эмоций лицо Акселя. — Только вы забываете, что короля делает свита… Мартин Вуд неплохой человек и настоящий солдат, который спас мне жизнь в битве при Сан — Паулу. Но он попал под влияние Алана Филипса. Глава Спектрата, используя лесть и дезинформацию, декларирует террор как необходимое средство для управления государством…

— Может, Мартин и неплохой солдат, — констатировал Альберт, — но он также и патологический лжец, отобравший у меня мою частную военную корпорацию путем шантажа. А ведь перед свержением Тиберия он заручился моим обещанием, что «Меридиан» никоим образом не будет вмешиваться в переворот в обмен на то, что новые власти не будут претендовать на брошенные в Южной Америке военные активы, которые я прибрал к рукам… Я, в отличии от Мартина, сдержал своё слово, о чем искренне сейчас сожалею…

— Что касается «Меридиана», мистер Прайс, — произнес Орокин, поправляя ворот военного кителя, — то идея отобрать его у вас тоже всецело принадлежит Алану… Император не хотел нарушать данное вам обещание…

— Порази меня гонорея, — произнес Альберт, комично подняв брови над черными очками. — С твоих слов, Уэйн, Мартина следует причислить к лику святых. Кстати, в Московии, на центральной площади прямо перед входом в Священный Синод есть культовое религиозное сооружение, называемое Обителью Святых. Внутри этого башнеподобного сооружения круглосуточно горят свечи, а снаружи висят иконы святых этого культа. Сонм благочестивых разросся до такого уровня, что на внешних стенах перестало хватать места, поэтому Патриарх принял решение увеличить высоту этого сооружения… Вот там, на самом верху этой башни и следовало быть Вуду, вместо того чтобы занимать императорский престол…

— Это сарказм? — спросил Орокин.

— Нет, блять, — выругался Альберт, чьё выражение лица стало весьма злобным, — это мое предложение…

Затушив сигару, он встал с кресла и прошел в бар. Налив себе виски, Прайс вернулся обратно.

— Я бы отдал всё своё состояние, чтобы низвергнуть с престола этого лжеца и прибить его к той башенке толстыми гвоздями, — произнес он, садясь в кресло.

— Осторожно, — поправил Прайса полковник, — я человек Мартина Вуда…

В воздухе повисла гнетущая тишина.

— Вот, — вмешался в разговор Аксель, — я же говорил, что не стоит приглашать этого человека в наш клуб…

Орокин посмотрел на молча сидящего Максимилиана Борга, пытающегося что-то разглядеть в своём стакане.

— Господа, — произнес полковник, встав со своего места, — приятно было с вами пообщаться, но меня ждут дела.

Кивнув головой, Орокин последовал на выход.

— Уэйн, — окрикнул его Прайс, — только помни правило — все сказанное в клубе остаётся здесь навсегда…

— Разумеется, — ответил полковник и, развернувшись, проследовал к выходу.

Когда Орокин скрылся из виду, Аксель нарушил молчание, высказав свою мысль вслух:

— Я ему не доверяю…

Покинув клуб, Орокин больше никогда туда не возвращался, посчитав его членов чудаками — идеалистами, которых не стоило воспринимать всерьёз.

Но полковник ошибался. Его не просто так пригласили в клуб. Альберт, настоявший на том, чтобы Орокина приняли в члены, надеялся на то, что полковник сыграет важную роль в тех планах, который строил в голове сам Прайс. Нет, он не мог простить Мартину Вуду то, как он обошелся с ним, отобрав детище Прайса — частную военную корпорацию «Меридиан». Государство, в лице Императора, заплатило половину цены за сто процентов акций «Меридиана». Но, будучи военным, Прайс четко для себя осознал, что деньги на депозитах не приносят того влияния и могущества, которое он имел, будучи негласным хозяином южноамериканского континента.

Жизнь богатого старика быстро надоела Альберту. Он не находил наслаждения в светских раутах, скучая о былых временах. Так продолжалось до тех пор, пока, будучи в столице, он не познакомился с промышленником из Эритеи Георгом Кантором.

Это был хорошо образованный и воспитанный человек, чьи рассуждения о происходящих в метрополии событиях коренным образом отличались от того, что показывали государственные СМИ. Осев на Эритее, Прайс сблизился с Кантором по взглядам. Более того, Георг рассказывал весьма интересные вещи о возникновении метрополии, которые шли вразрез с исторической доктриной, которую вбивали в головы многим поколениям, выросшим на этой земле. Они часто и подолгу разговаривали, засиживаясь в особняке Кантора.

Именно там Прайс и познакомился с Дэвидом ДиАнжело, который вел геологоразведку на месторождениях, принадлежащих Георгу. В более позднее время, уже в столице, к их «революционному кружку», как в шутку выражался Прайс, примкнули двоюродные братья Максимилиан Борг и Аксель Кларк, преподававшие в Академии Акрита, а после к ним присоединился и Кассиус Папалукас — глава столичного технопарка, который, несмотря на ярко выраженное адаптивное поведение за пределами клуба, отличался острой критикой внутренней политики государства.

Как только стало ясно, что Орокин вышел из игры, Альберт перешел от слов к делу. Создав фонд, в котором спонсорами выступили он сам и Георг Кантор, Прайс стал финансировать идеи Акселя Кларка, который взял на себя организаторские полномочия.

Уже через три года «Седьмая печать» превратилась из выдуманной организации в реально существующую, имевшую подпольные ячейки в каждом городе метрополии. Став центром притяжения всех несогласных с режимом, она постепенно разрасталась, оказывая особо заметное влияние на запад страны, являющийся сырьевым донором.

Но не всё пошло так гладко, как хотелось бы Альберту Прайсу. Дэвид ДиАнжело, поняв, что ввязался в серьёзную игру, решил сдать назад. Опасаясь за жизнь своей многодетной семьи, которую он очень любил, Дэвид стал каким — то взвинченным и нервным. Он потерял сон, ночами прокручивая в голове те последствия, которые ждут его родных в том случае, если эта затея провалится. Взвесив все за и против, Дэвид, посетив главу Спектрата, положил перед ним донос на действующих членов клуба Джентльменов. Алан был так доволен этой информацией, что даже отблагодарил Дэвида, пролоббировав для его холдинга крупный государственный контракт по геологоразведке недр хребта Брукса.

Первой жертвой доноса стал Максимилиан Борг. Ректора Академии нашли повешенным в ванной комнате на собственном шарфе. Аксель, хорошо зная своего жизнерадостного брата, сразу понял, что здесь что-то не так. Собрав остальных членов клуба, он голословно обвинил во всем полковника Орокина, который, по мнению Кларка, «слил информацию в тайную канцелярию, не сдержав своего обещания». В связи с этим Аксель пришел к выводу, что подобные встречи больше нецелесообразны, предложив перейти на нелегальное положение.

Но Альберт, посчитав что его поддержка в обществе очень высока, отказался это делать, тем более что прямых улик у Спектрата, судя по всему, не было, иначе их бы всех уже давно арестовали. Единственное, о чем следовало бы подумать, так это об усилении личной безопасности. Георг поддержал Альберта, сославшись на то, что он, Кантор, является главою профсоюза ветеранов. Кассиус, в свою очередь, нервно трогая мочку уха, сообщил, что на некоторое время вообще покинет метрополию, а Дэвид, молча, водил пальцем по зеленому сукну стола, оправдывая в мыслях свой поступок тем, что на месте Борга, могли оказаться его родные.

— Я думаю, — тихим голосом произнес ДиАнжело, — что нам следовало бы поменьше светиться вместе. Георг, я закрываю наши совместные проекты на твоих рудниках…

Но Алан Филипс прекрасно понимал, что таких людей, как Прайс и Кантор, имевших в метрополии большой вес среди бывших военных, нельзя обвинить на основании тайного доноса, как это делалось в отношении рядовых граждан. Поэтому он, используя «кнут и пряник», озадачил главу семейства ДиАнжело добыть необходимые улики, пообещав ему в награду пост викария Эритеи.

Практически год Дэвид не общался с бывшими членами клуба, полностью погрузившись в выполнение государственного контракта. Но однажды ДиАнжело получил на свой интегратор следующее сообщение: «Дэвид, здравствуй! Приезжай ко мне в особняк. Есть разговор. С уважением, Кантор».

Георг тепло встретил старого друга. Усадив его за накрытый стол, он проследовал в ванную, где, как понял Дэвид, используя свой врожденный дар, находился сейф. Когда Кантор вернулся, он положил на стол небольшой сверток.

— Дэвид, ты должен это увидеть, — взволнованно произнес тогда Кантор, разворачивая платок. — Это легендарный кристалл Квинта, о котором нам рассказывал Аксель… Это наша история…

Но ДиАнжело, аккуратно взяв в руки кристалл, увидел в нем тогда не только легендарный артефакт. Эта была именно та улика, в которой остро нуждался глава тайной полиции…

 

Глава 19. Ультиматум

Солнце заходило за горизонт, когда к южному контрольно— пропускному пункту 5–ой ремонтной базы, что обслуживала военный флот Акритской метрополии, подъехал эскорт, состоящий из десяти гражданских машин, чьи окна были наглухо тонированы. Набитые хорошо вооруженными людьми, черные электромобили растянулись по всей дороге, которая проходила вдоль высокой стены, оснащенной мощной системой охраны.

В первой машине эскорта на заднем сиденье сидели два человека. Первый из них, Альберт Прайс, набирал номер на интеграторе, в то время как второй — Аксель Кларк, немного приопустил окно, разглядывая охранников, сидящих за окошком третьего этажа контрольно — пропускного пункта. Внезапно охранники повскакивали со своих мест и подняли руки, когда на посту появились вооруженные люди. Но для Акселя это не было неожиданностью. Это были его люди — сторонники «Седьмой печати», которые работали на верфях на самых разных должностях, начиная от рядового техника, заканчивая начальником смены.

Спустя некоторое время ворота КПП открылись.

Оказавшись на огромной территории ремонтной базы, чья земля имела черный маслянистый цвет, эскорт неторопливо последовал к величественному крейсеру, который гордо возвышался над прочей техникой и завалами ржавеющего металлолома. То тут, то там на землю падали снопы искр от проводимых сварочных работ, а рабочие, встречавшиеся на пути, недоуменно разглядывали проезжавшую мимо процессию.

— «Гиперион Прайм»… — задумчиво произнес Альберт. — Моё детище… Когда я ещё владел «Меридианом», я финансировал проектирование этого крейсера. Мне нужен был флагманский корабль, обладающий впечатляющей разрушительной мощью…

— Интересно, для каких целей? — проявил любопытство Аксель, повернув голову в сторону Прайса.

— Целей? — Альберт улыбнулся. — Я не только военный, Аксель, я ведь ещё и бизнесмен. Тогда я вкладывал деньги только в то, что в перспективе увеличивало бы стоимость моей частной — военной корпорации. Я лишь хотел откусить изрядный кусок бюджета метрополии…

В то время у меня были огромные резервы, полученные в результате крышевания литийского наркосиндиката. Налаживая связи в протекториях метрополии, разбросанных по западной Европе, я обнаружил весьма любопытную деталь: умы тамошнего населения, обложенного непомерными налогами, тяготели к независимости. Оставалось лишь предпринять пару отработанных манипуляций…

— Вот здесь можно поподробнее, — перебил его Аксель, разглядывая в окно, как вооруженные боевики забираются по трапу «Гипериона Прайма», распугивая немногочисленных рабочих.

— Тебе это зачем? — Альберт замолчал и, сделав серьёзный вид, поправил черные очки на своей переносице.

— В качестве рабочего материала для одной моей… пока ещё гипотезы…

Альберт хмыкнул и отмахнулся.

— Одним пообещаешь найти способы обойти эмбарго со стороны метрополии, которое должно было бы последовать за декларацией о независимости, другим дашь денег, третьим ещё чего-нибудь пообещаешь…

— А разве метрополия не подчинила бы себе их обратно военным путём? — спросил Аксель.

— Ещё Тиберий, за несколько лет до своей смерти, своим указом перевел легионы, расквартированные в протекториях, на плечи самих протекторий, пытаясь закрыть гигантскую дыру в бюджете, образовавшуюся в результате военной кампании на южноамериканском континенте. Самое интересное, что и рекрутов в эти легионы набирали из местного населения, — Альберт сложил руки на трость. — Мартин только пришел к власти после распада Триумвирата, а армия, обескровленная крупномасштабным урезанием средств указами Тиберия, не смогла бы решить проблему сепаратизма в протекториях одним махом. А гражданской войны Мартин явно не желал…

— Но ведь когда Мартин пришел к власти, бюджет был пуст… — изумился Аксель. — Каким образом ты хотел обогатиться за счет бюджета?

— Схема была проста, — усмехнулся Альберт, — ты просто упускаешь фактор времени. Из резервов «Меридиана», расположенных на акритских счетах, я начинаю финансировать постройку «Гипериона Прайма», оживив тем самым экономику метрополии. Часть этих денег, уже в виде различных налогов, вернется в бюджет. Не забывай также и о бремени протекторий, обложенных непомерной данью.

Со временем, когда крейсер будет построен, бюджет обрастёт изрядными сливками, которые можно было бы снять с помощью ранее озвученных методов. Декларация о независимости заставила бы Мартина, который на тот момент не имел достаточно сил, обратиться за помощью ко мне. Разместив этот корабль в Западной Европе, я вынудил бы протектории вернуться к первоначальным отношениям с Акритом. В итоге, контракт с метрополией по охране выгодных Акриту отношений с протекториями принес бы на счета «Меридиана» хорошую прибыль… Плюс активы корпорации увеличились бы на стоимость строительства этого чуда инженерии…

— Всё, — внезапно произнес Аксель, увидев, что по трапу спускаются люди с поднятыми руками, — Артур подал знак, что крейсер под нашим контролем, нужно идти…

* * *

Разместившись в кресле капитана «Гипериона Прайма», Альберт, надевший по этому случаю парадный военный китель, украшенный изящным аксельбантом, достал из кармана небольшой металлический чехол. Аккуратно раскрутив цилиндр, Прайс вынул матовый стержень и вставил его в небольшое отверстие диска, расположенного на подлокотнике. Диск зажужжал, сделал несколько поворотов вокруг своей оси, после чего ключ — стержень медленно погрузился внутрь. Набрав на клавиатуре определенную комбинацию символов, полученную от вундеркинда Кевина Эйккена, Альберт нажал кнопку ввода, после чего застыл в ожидании. Аксель, чей взор в это время напряженно наблюдал за происходящим, стоял рядом, изредка оглядываясь на боевиков, что разбрелись по тускло освещенной рубке управления имперским крейсером.

Внезапно пространство помещения стал заливать призрачный свет от вспыхивающих экранов, расположенных на капитанском мостике. Боевики, заняв места за приборами «Гипериона Прайма», поочередно отрапортовали о полной боевой готовности корабля.

— Я же говорил, Аксель, что у нас всё получится… — радостно потер ладоши Альберт. — Включить двигатели, курс на хребет Брукса…

— Есть, сэр… — произнёс один из пилотов.

— Аксель, я тебя высажу по дороге. Отправишься на Эритею, сообщишь по ячейкам, что время пришло. А я пока слетаю за нашей будущей армией… — Прайс, достав из нагрудного кармана сигару, огляделся по сторонам. — Кто-нибудь, найдите мне на этом корабле пепельницу, надо обязательно отпраздновать это событие, черт возьми…

* * *

Томас ДиАнжело испытывал мучительные страдания, находясь в подвешенном состоянии уже третьи сутки. Стальные цепи, привязанные к его рукам, уходили вверх по каменной стене, создавая на посиневших и окровавленных запястьях Томаса напряжение, которое тот, впрочем, уже не чувствовал.

Онемевшие руки дополнялись различными симптомами обезвоживания, отчего ДиАнжело, пребывая в обмороке, безвольно свесил голову на грудь.

Внезапно в потухшем сознании Томаса возник образ его покойной мачехи, которая сначала долго смотрела на него, после чего подошла и ударила его ладонью по щеке. Это виденье, порождённое серьёзным нарушением водного баланса в организме, заставило Томаса приоткрыть ссохшиеся веки.

Будучи высоко подвешенным над уровнем дна карьера, Томас вяло посмотрел вниз на пустые прогулочные боксы и посадочную площадку, огороженную множеством контейнеров, расставленных в определенном порядке. Но с возвращением сознания вернулись и физические страдания. Солнце, стоящее в зените, нещадно обжигало тело Томаса.

— А — а — а… — чуть слышно выговорил обреченный на смерть, приоткрыв пересохший рот.

Собрав силы, он приподнял голову и уже заорал настолько громко, насколько смог.

— А — а — а — а — а — а — а…

Этот жест отчаяния заставил его посмотреть вверх и увидеть маленькую чёрную точку. Но он даже не придал этому значения, так как в тот же миг провалился в небытие…

* * *

Феликс Грув, расхаживая по кабинету, был полностью погружен в свои мысли. Неожиданная смерть Эсмонда Мортиса, который был ключевым элементом в теневых схемах начальника «Социального лепрозория», принесла последнему кучу проблем. Перебирая в голове варианты дальнейших действий, Феликс пребывал в довольно скверном настроении. Поэтому, когда в кабинет влетел запыхавшийся главный надзиратель, Грув, недовольно стучавший пальцами по столу, грубо произнёс:

— Вышел обратно и зашел как следует…

Но Рыло не подчинился. Вместо этого он затараторил про какой-то корабль, стремительно приближавшийся к тюремному комплексу, что очень насторожило Грува. Полеты над Хребтом Брукса были разрешены только для конвойного и грузового транспорта, обслуживающих «Социальный лепрозорий».

— Может, это внеплановый конвой, о чем нас забыли предупредить? — немного подумав, произнес Феликс.

— Нет, — замотал головой Рыло, — корабль явно военный. Похож на имперский тяжелый крейсер «Гиперион Прайм»…

— «Гиперион Прайм»? — с удивлением спросил Грув, усмехнувшись. — Где ты его видел, если не выходишь из этого учреждения много лет?

— Я видел его, когда по т-визору транслировали военный парад, — ответил Рыло. — Это было года три тому назад. Тогда он мне запомнился тем, что с земли были заметны два серебристых цилиндра, расположенных у него под брюхом. У этого всё в точности так же…

Когда Феликс услышал о характерной черте флагмана метрополии — двух плазменных орудиях колоссальной мощи, он перестал улыбаться. Решив всё увидеть собственными глазами, он вышел из кабинета и быстрым шагом направился в левое крыло административного корпуса, где располагался пост наблюдения за периметром.

— Что говорит центральное управление на Акрите? — спросил Феликс, не поворачивая головы. — Вы ведь уже сообщили туда об этом ЧП?

— Пока ещё нет, — произнес Рыло, следуя за начальником, — мы не смогли с ними связаться…

Грув, почувствовав неладное, ускорил шаг, держа руки за спиной.

Ворвавшись в зал наблюдения, он, молча, остановился, взирая на большой экран, расположенный по центру зала. С камеры, расположенной на поверхности земли, было отчетливо видно, как тяжелый крейсер «Гиперион Прайм», сбрасывая скорость, надвигается над жерлом карьера, закрывая собой солнце. Тормозные двигатели, чьи яркие белые сопла расплывались в раскаленном до крайних температур воздухе, рождали небольшие вихри на земле, поднимая пыль.

Наблюдая, как «летающая крепость» акритской армии замедлила свой ход, Груву пришла в голову мысль, что это не сулит ничего хорошего, о чем он, впрочем, сразу же высказался вслух.

— Может, это какая — то тайная операция военных? — неуверенно предположил Рыло.

Грув, закинув рукою челку набок, гневно обернулся, посмотрев на своего подчиненного.

— Сэр, корабль подаёт входящий сигнал, — произнес один из охранников, присутствующих на посту.

— Соединяйте, — коротко ответил директор тюрьмы.

Через некоторое время в верхнем правом углу экрана возникло изображение Альберта Прайса, развалившегося в кресле капитана. Одетый в парадный генеральский китель, он, держа в одной руке сигару, а в другой что-то, что напоминало самодельную пепельницу, пускал клубы дыма в воздух. Черные очки Альберта отражали всполохи экранов, окружавших его на капитанском мостике.

— Феликс, вы меня слышите? — внезапно промолвил Альберт Прайс, постукивая кончиком сигары по гарнитуре.

— Да, я слышу вас…

— Так чего вы молчите? — Альберт улыбнулся, обнажив искусственные зубы. — Я думаю, вам стоить начать разговор со мной, тем более что у меня под задницей две плазменные пушки, способные превратить камень в облако пара…

— Мистер Прайс, — произнес Грув, немного приподняв голову, — вы находитесь на территории моего учреждения, поэтому я хочу знать…

— Стоп… — Альберт поднял сигару в останавливающем жесте. — Выражусь яснее…

Прайс отвлекся, при этом выкрикнув куда-то в зал:

— Артур, подсвети мою мысль…

Спустя мгновение, с грозными орудиями «Гипериона Прайма», изображение которого транслировалось на главный экран, начали происходить заметные невооруженным глазом трансформации. Задние цилиндрические части плазменных пушек, ощетинившись лопастями, начали вращаться вокруг своей оси, равномерно ускоряясь, в то время как передние части орудий обнажили нечто, похожее на гигантские вилки. Вилки, вращаясь вокруг своей оси, начали создавать в окружностях, описываемых «зубцами», небольшое свечение, превратившееся через мгновение в два больших белых шара, чей диаметр не превышал расстояние от одного зубца вилки до другого. На экранах поста наблюдения появились помехи, вызванные электромагнитным возмущением.

— Феликс, буду краток… — произнесло изображение Альберта Прайса. — У тебя есть возможность принять историческое решение. Либо ты перейдешь на сторону Революции, либо история запомнит тебя как проклятого мытаря Императора, если последует иное…

— Революция? — с удивлением переспросил Грув. — Мистер Прайс, я не знаком с вами лично, но…

— Послушай, Феликс, — перебил его Альберт, — у меня нет времени заниматься словоблудием. Я поставлю перед тобой ультиматум: если ты вздумаешь играть в героя, то орудия «Гипериона Прайма» превратят административный корпус тюрьмы в дымящуюся воронку, а мои ребята, высадившись в яму, проведут жесткую зачистку комплекса от обрюзгшей от безделья охраны…

Альберт стряхнул пепел в баночку и, приподняв её выше головы, продолжил:

— А этот пепел, Грув, я пошлю твоей семье, чтобы она посыпала им головы в знак скорби по безвременно покинувшем их кормильце… В том случае, если в твоей голове всё же победит здравый смысл, ты откроешь засовы «Социального лепрозория», после чего твои люди, все кроме одного, покинут это место беспрепятственно…

— И кто этот «один»? — поинтересовался Грув, успев подумать о том, что роль героя ему действительно ни к чему.

— Главный надзиратель… — ответил Альберт. — Не знаю, кто это, но к нему у одного из твоих подопечных личные счеты…

Услышав это, Рыло, стоящий позади Феликса, нервно сглотнул.

— Хорошо, мистер Прайс, — ответил начальник тюрьмы, — я принимаю условия капитуляции… Надеюсь, ваше слово здесь уважа…

— Феликс! — неожиданно выкрикнул главный надзиратель, схватив за плечо начальника тюрьмы. — Ты не можешь так поступить…

Но Грув, резко обернувшись назад, надменно посмотрел на Рыло, после чего обратился к присутствующей на посту охране:

— Именем Революции… — Феликс ухмыльнулся, услышав себя. — Скрутите этого негодяя…

Охранники подбежали к Рыло и, уронив того на пол, попытались скрутить ему руки. Коренастый надзиратель, предчувствуя скорую расправу, сопротивлялся как мог, выкрикивая в адрес Грува грубые ругательства. Но когда за его спиной захлопнулись наручники, Рыло, немного переведя дух, уже более сдержанным тоном промолвил:

— Феликс… — одышка мешала ему говорить, — Феликс, мы же одна команда…

— Нет, мы не одна команда, — ответил Грув, посмотрев главному надзирателю в глаза. — В твоей команде только мертвецы…

* * *

Патрик Мендоза отжимался от пола, закинув ноги на железную столешницу. Прерывистое дыхание заключенного вырывалось из — под железной маски, надетой на его голову. Уже около часа Патрик повторял одно и то же движение, подвергая своё тело изнуряющей нагрузке. Он всегда занимался до полного изнеможения и никогда не ориентировался по времени, тем более что часы в карцере были запрещены местными инструкциями, регулирующими жизнь заключенных в месте, где двадцать четыре часа в сутки камеру освещал тусклый красный свет.

Более пяти лет назад Мендозу, как асоциального элемента, не подчинявшегося распорядкам «Социального лепрозория», поместили в карцер на неопределенный срок. Тогда он ещё пытался вести счет времени, делая насечки на стенах камеры, но бросил это дело, посчитав сие полной бессмыслицей. Лишь Ульрих Рыжебородый, изредка спускавшийся в карцер по договоренности с администрацией тюрьмы, сообщал Мендозе о времени, проведенном им в этом гиблом месте. Но Патрика больше интересовали новости из блоков и то, что приносил с собой Ульрих — продукты и лекарства, которые помогали выживать в этом подземном склепе. Вопрос выживания был намного актуальнее для Патрика, так как он каждый день думал о мести. Нет, вернее, он о ней не думал — Патрик готовился к ней с завидным упорством.

— Ещё… Ещё… — почувствовав усталость от физических упражнений, Мендоза стал подбадривать себя.

Внезапно раздался еле слышимый гул, отчего Патрик замер. Встав на ноги, он немало удивился, увидев открытую дверь своей камеры. Немного выждав, он прошел в шлюз и обнаружил, что железная перегородка, разделяющая шлюз и коридор карцера, тоже открыта. Оказавшись в коридоре, он огляделся по сторонам: железные врата всех камер были открыты, а по каменному холлу расхаживали заключенные, чьи головы были закованы в специальные железные маски, изображающие грустных сатиров. Они явно не понимали смысла происходящего, угрюмо озираясь друг на друга.

Но Патрик знал… Патрик, чей разум постоянно думал об этом дне, возликовал, наблюдая эту картину.

— Свобода!!! — рев Мендозы громогласным ором раздался в стенах карцера, заставив других заключенных обратить своё внимание на арестанта, чья правая рука поднялась вверх, сжимая кулак.

— Брат! — Мендоза услышал знакомый голос Ульриха Рыжебородого, который показался из — за угла в сопровождении группы заключенных, вооруженных самодельным холодным оружием.

Когда он подошел к Мендозе, то крепко пожал ему руку и произнес:

— Брат, то, о чем я тебя предупреждал — свершилось… В метрополии произошло восстание против тирании Десятого Императора. Тюрьма заблокирована, Феликс Грув принял условия капитуляции…

В ответ на это Патрик покачал головой.

— Настало наше время, брат Ульрих, — произнес Мендоза, разглядывая людей из группы Рыжебородого. — Я жил только мыслью об этом дне, и этот день настал…

— Пойдем, брат, — ответил ему Ульрих, — тебя ждет последний из участников, причастных к смерти Элая…

Слова, сказанные Ульрихом, заставили Мендозу издать победоносный рев, отчего остальные заключенные переключили все своё внимание на него.

— Рыло… — прошипел сквозь зубы Патрик, — пришло твоё время платить по счетам…

Первое, что решил сделать Мендоза, поднявшись из карцера, так это привести себя в порядок в одной из многочисленных парикмахерских блока А.

Восседая на массивном кресле, он облокотился на пластиковые поручни и нервно сжимал кулаки от нетерпения, ожидая начала процедуры. Рассматривая свою маску в большое зеркало, Патрик медленно поворачивал голову из стороны в сторону, пока не увидел отражение вошедшего заключенного.

Арестант держал в руках специальный инструмент, которым откручивались болты, соединяющие переднюю и заднюю части железной маски. После протяжного звука работы электродвигателя последовал глухой стук массивной гайки, упавшей на каменный пол. Процедура повторилась.

— Дальше я сам, — Мендоза остановил парикмахера, подняв руку. — Дай мне свою самую острую бритву и оставь меня…

Достав с полок необходимые принадлежности, заключенный— парикмахер разложил их на высокой тумбе, стоявшей возле зеркала. Затем он налил воды в самодельный кувшин, после чего пододвинул тумбу поближе к Патрику и удалился, предусмотрительно закрыв за собою дверь.

Мендоза, оставшись в одиночестве, снял переднюю часть маски со своей головы.

В отражении пред ним предстало заросшее смятыми волосами лицо, кое-где покрытое струпьями. Стряхнув мелких насекомых со скомканной бороды, Мендоза глубоко вздохнул и взялся за опасную бритву. Предельно аккуратно и очень тщательно, Патрик выбривал своё лицо, макая бритву в тарелку с водой, которая стояла на тумбе. Бриться было очень тяжело из — за многочисленных шрамов на голове — одно неверное движение, и порез обеспечен. Поэтому, когда Мендоза выбрил лицо и голову, на поверхности белого полотенца, которым он вытирался, остались многочисленные кровоподтеки.

Привстав с кресла, он подошел к немного запотевшему зеркалу и провел по нему рукой. Изуродованное многочисленными шрамами лицо дополнял большой ожог шеи и отрезанные ушные раковины. Рассматривая себя в зеркало, Мендоза улыбнулся, обнажив почерневшие корни полуразрушенных зубов.

— Ну, здравствуй, Патрик… — произнёс он, проведя по шее окровавленным полотенцем.

* * *

Неожиданная свобода свалилась на Карлоса и других заключенных в виде Ульриха Рыжебородого, который в сопровождении своих людей пожаловал в блок B. Объявив по внутренней связи о начале Революции, Ульрих, в свойственной ему, немного горделивой манере, озвучил проект амнистии, согласно которой «каждый заключенный тюрьмы становится свободным гражданином новой государственной формации — Республики». Не забыл он упомянуть и о том, что «свобода эфемерна, пока на престоле восседает тиран». Пламенная речь Рыжебородого закончилась предложением к бывшим арестантам вступать в создаваемую «Седьмой печатью» республиканскую народную армию — РНА.

Но у Карлоса, в отличие от ликующего населения его блока, были совершенно другие планы. Он никогда не воевал за идею, тем более за ту, которая была чужда его мировоззрению. Гарсия был наёмником, воевавшим за деньги, поэтому когда основная масса стала записываться в ополчение, он обратился к бригадиру, стоявшему с ним рядом:

— Барибал, отведи меня к Томасу, может быть, он ещё жив…

— На кой тебе сдался этот мальчишка? — пробурчал Барибал.

— У моих братьев в Южной Америке есть шахты, — задумчиво произнес Карлос. — Думаю, что врожденные способности ДиАнжело помогут моей семье увеличить доходы в этом непредсказуемом бизнесе…

— Значит, ты решил уехать на родину? — Барибал посмотрел в лицо Гарсия.

— Само собой… — ответил Карлос, разглядывая проходивших мимо него людей. — А ты, Барибал? Неужели ты не хочешь вернуться в родные пенаты?

Барибал, насупившись, посмотрел через плечо на обрубки, оставшиеся от перепончатых крыльев, которые когда — то поднимали его над вершинами Скалистых гор.

— У меня нет дома… — недовольно буркнул Барибал. — Там, откуда я родом, потеря крыльев считается несмываемым позором. Так что я попытаю счастья в республиканской армии. Ульрих объявил, что «Акт о чистоте человеческой расы» не будет действовать на территории будущей Республики, а все, кто ранее попадал под этот акт, получат полноценное гражданство…

После того как бывший бригадир записался в народное ополчение, Карлос Гарсия, в сопровождении Барибала, последовал в административный корпус тюремного комплекса. На их пути встречались другие заключенные, пребывавшие в эйфории от осознания своей свободы. Кто — то встречал её с радостью и песнями, жадно упиваясь алкоголем, найденным в закромах сотрудников тюрьмы, кто — то бесцельно бродил по лабиринтам «Социального лепрозория», а кто — то и вовсе плакал.

Наконец Карлос и его сопровождающий оказались возле уступа, на краю которого была установлена лебедка. Барибал ненадолго замер, разглядывая зависший над карьером «Гиперион Прайм», в то время как Гарсия, управляя рычагом, стал наматывать на барабаны стальные цепи, прикрученные к запястьям Томаса. Подняв обреченного, Карлос уловил еле слышный стон.

— Воды… — прошептал Томас.

Барибал, сняв с пояса флягу, смочил пересохшие губы ДиАнжело. Спина Томаса, расцарапанная о неровную каменную стену, привлекала рой мелких мух, которые кружились вокруг него, ведомые запахом гниющего тела. Карлос, подложив под голову Томаса скомканную тряпку, краем глаза заметил, что внизу, на дне карьера собралась многочисленная толпа.

— Патрик, Патрик… — начали скандировать люди, когда на посадочную площадку вышел широкоплечий человек двухметрового роста.

«Мендоза…» — пронеслось в голове у Карлоса. Уродливое лицо тюремного авторитета расплылось в ухмылке, не обещавшей ничего хорошего сотруднику тюрьмы, которого он небрежно волок по земле, держа за ногу. По форме одежды и характерному телосложению, Карлос узнал в том человеке главного надзирателя, находившегося, судя по всему, в бессознательном состоянии.

Патрик, окруженный бесчисленной толпой, скандирующей его имя, поднял руку вверх, призывая людей замолчать.

— Братья! — низкий голос Патрика, отразившись от каменных стен, эхом прокатился по карьеру. — Долгие годы я ждал этот день, когда за смерть моего брата ответит последний ублюдок, оставшийся в живых…

Произнеся эти слова, Мендоза склонился к лежавшему на земле телу главного надзирателя. Ударив его по лицу, он яростно заорал:

— Смотри, сука… Смотри мне в глаза…

Рыло, придя в себя, ужаснулся при виде разъяренного Мендозы. Телом главного надзирателя овладела мелкая дрожь, а на штанах цвета хаки появилось небольшое мокрое пятно.

— Я держу своё слово… — зло произнес Патрик, крепко схватив его обеими руками за горло.

Сжав пальцы, Мендоза легко поднял Рыло вверх, словно тряпичную куклу. Стиснув в оскале зубы, Патрик яростно заорал, сдавливая горло ненавистного надзирателя. Последний, в отчаянной попытке освободиться, задергал руками и ногами, нанося слабеющие удары по своему палачу. Но Мендоза, казалось, не обращал на это никакого внимания. Напротив, импульс ярости, последовавший за этим, придал рукам Патрика чудовищную силу, сломавшую шейные позвонки надзирателя.

Убедившись, что Рыло мертв, Патрик небрежно швырнул его на землю под ор улюлюкающей толпы, которая заворожено наслаждалась кровавым зрелищем. Нашлись и те, кто, подбежав к лежащему в неестественной позе трупу, начинали смачно плевать в лицо некогда всесильного главного надзирателя.

— Но на этом, — проревел Мендоза, — наша месть ещё не окончена…

Патрик оглядел ораву, которая, как заведенная, скандировала его имя.

— Там… — Мендоза, подняв руку, показал куда-то наверх. — Там ещё много тех, кто сломал нам и нашим близким судьбы, отправив нас в эту яму на веки вечные…

Патрик, замолчав на мгновение, недобро ухмыльнулся.

— Эти ублюдки видимо надеялись на то, что больше никогда нас не увидят. Но мы не только выжили в этом подземелье, — Мендоза, опьянённый речью, сжал кулак, — мы организовались в ту силу, которая превратит наших бывших угнетателей в кучку пепла на пожарище Революции…

Толпа, возбужденная словами своего лидера, вскидывала кулаки вверх, проклиная императорскую фамилию.

Карлос, наблюдая за происходящим с уступа, не поворачивая головы, обратился к Барибалу:

— Барибал, где нам взять транспорт, чтобы добраться до побережья?

— Я слышал, что на поверхности есть стоянка для горных скутеров… — после некоторого раздумья произнес бригадир. — Охрана, используя скутеры, периодически патрулировала периметр «Социального лепрозория».

— Хорошо, — Карлос, развернувшись, взвалил на плечо голого Томаса, — сейчас мы пойдем в нашу секцию, оденем этого мальчишку, а после, взяв провиант и воду, ты проводишь меня и моих людей до той стоянки. Нужно валить отсюда, пока…

Обернувшись, Карлос посмотрел вниз, где опьяненная свободой толпа, подхватив Патрика, стала подкидывать его вверх, скандируя его имя.

— Пока этот тип не записал нас в свою народную армию мстителей в качестве добровольцев…

* * *

Будучи щуплым шестнадцатилетним подростком, немного не доедавшим в детстве, Кевин Эйккен, несмотря на свой юный возраст, обладал уникальным интеллектом. Когда полковник Орокин привел его в Акритскую Академию, он, еще одиннадцати лет отроду, не только успешно прошел тестирование, но и с успехом выступил на кафедре кибернетики, поразив воображение профессоров технических наук. «Полковник, — признавался потом один из них в частной беседе, — только после беседы с вашим дарованием, я понял, что имею слабые представления о дифференциальной топологии…» Впрочем, полковник сам мало разбирался в таких вещах, так как его больше интересовали носители знаний, чем сама наука.

Отзывы профессуры о способностях Эйккена открыли для Кевина перспективы стать в будущем сотрудником Корпуса внешней разведки. На предложение полковника он отреагировал совсем по — взрослому. Сказав что-то вроде: «Я догадываюсь, зачем вы привозили меня в Академию», Кевин продолжил свой монолог глубокой по своему содержанию речью, а, закончив, дал утвердительный ответ.

Оказавшись на старой военной базе, расположенной на одном из Гавайских островов, Кевин не сразу приспособился к весьма влажному климату этой местности, но, адаптировавшись в лазарете, начал усердно заниматься в одной из групп, где учились молодые люди гораздо старшего, по сравнению с ним возраста.

Старая военная база, где располагался учебный полигон Корпуса, была хорошо спрятана от людских глаз в глубине непролазных джунглей. Инструкторы, курирующие дисциплину, занимались также и физической подготовкой курсантов, которая давалась Кевину довольно скверно. Но в помещениях, где дистанционно преподавали профессора, используя технологии голографии, Кевину не было равных. Сокурсников не смущал совсем юный возраст Кевина, когда тот намного яснее объяснял им сложные вещи на простых бытовых примерах, «расшифровывая» витиеватый язык именитых преподавателей.

Но больше всего юного вундеркинда впечатлило то, что преподаваемая здесь мировая история коренным образом отличалась от версии, изложенной в государственном учебнике, согласно которому Акрит являлся столицей Священной Римской Империи, начало которой положило возникновение города Рима около трех с половиной тысяч лет назад на далёком Апеннинском полуострове. Со временем воинствующий город покорил соседей, а после, при поддержке многочисленных легионов, начал экспортировать римскую культуру во все уголки земного шара. Акрит, по той же официальной доктрине, был основан самим Гаем Юлием Цезарем, который, согласно новым данным, никогда не бывал на американском континенте. Такие «исторические коллизии» вызывали некоторый когнитивный диссонанс, но Кевин быстро освоился и пришел в норму.

Тогда он не только учился, но и указывал полковнику, когда тот приезжал с очередной проверкой, на некоторые моменты в программе обучающего курса, которые, по словам самого Кевина, «не соответствуют целям обучения». Со стороны могло бы показаться довольно забавным то, как зелёный юнец поучает матерого полковника, акцентируя внимание на том, что следует скорректировать. «Я не понимаю, почему мы так мало затрагиваем тему кайпианского технологического уклада, — говорил тогда Кевин, — когда даже в названии нашего Корпуса мы указываем на то, что это ВНЕШНЯЯ разведка. Я узнавал, в Академии Акрита нет ни одного специалиста по промышленным языкам союзников… Поймите, полковник, язык программирования машин — это изобретение человеческого разума. Он так же динамично развивается, как и обычный язык, с помощью которого мы общаемся друг с другом. А это значит, что между нашими наработками в этой области и языками программирования, которые создали союзники, лежит культурная пропасть. Различны и синтаксис, и лингвистические символы, и сама концепция… Поэтому, если вы хотите получить действительно высококвалифицированные кадры, нам нужны действующие образцы и по возможности консультанты…»

Конечно, полковник взял на заметку это замечание. Он не только завербовал пару неплохих инженеров Кайпианского союза, но и обеспечил курсантам доступ к рабочим образцам иностранных технологий. Орокин действовал в интересах своей организации, позабыв про то высокомерие, с которым люди в возрасте нередко смотрят на молодежь.

Через два года, в возрасте тринадцати лет Эйккен сдал все дисциплины экстерном, после чего попал по распределению на флагман Корпуса в качестве специалиста — электронщика.

И вот теперь, спустя три года, находясь на борту «Черной звезды», Кевин Эйккен, окруженный всевозможным компьютерным оборудованием, стоял напротив своего стола, чья поверхность была завалена разными электротехническими агрегатами. Посреди развинченных корпусов и раскиданных микросхем, на специальной металлической подставке, опутанной шлейфом проводов разного диаметра, возвышалась железная голова андроида — репликанта, чья поверхность была тщательно очищена от каких бы то ни было остатков органики.

— Я знаю, железная голова, — промолвил Кевин, вглядываясь в профиль андроида, — что ты что-то от меня скрываешь…

Задача, которую ставил перед ним полковник по просьбе Альберта Прайса, была выполнена несколько дней тому назад. И судя по новостным лентам, сообщавшим о захвате повстанцами «Гипериона Прайма» и последующем бунте в «Социальном лепрозории», он справился с этой работой на отлично. Но разбирая программный код, он наткнулся на любопытные, по его мнению, вещи.

Взяв с полки связку прозрачных кристаллов, внутри которых были видны сотни мелких трубочек, связанных в единую систему посредством тонкой золотистой нити, Кевин начал перебирать привязанные к ним небольшие ярлыки, читая вслух понятные только ему обозначения.

— FD — FD — UPPER 76, — прочитал он и, кивнув головой, вставил данный кристалл в хитроумную коробку, лежавшую рядом с застывшей головой репликанта. — Ну, давай, «саранча», делай своё дело…

Коробка замигала белыми светодиодами, а на мониторе, за который уселся Кевин, побежали какие — то строки, наполненные цифрами, буквами и знаками. Внимательно пробегая глазами программный код, Эйккен резко нажал на кнопку, остановив поток информации.

— Кодировка шлюзов явно не соответствует протоколу EХ186…— загадочно произнес он.

Кевин попытался сконцентрироваться на полученных им представлениях о той сложной системе, которая работала внутри головы репликанта, но его внимание отвлек звук открывшегося отсека. Обернувшись, он увидел капитана «Черной звезды» Роберта Вачовски.

— Капитан, — Кевин, встав, отдал честь.

— Доброе утро, Кевин, — произнёс Роберт, козырнув рукою в ответ. — Опять не спал?

— Много работы, — ответил вундеркинд, устало посмотрев на мерцающий экран.

— Пойдем, полковник хочет нас видеть…

* * *

Лазарет «Черной звезды», наполненный запахами лекарственных препаратов, был стерильно чист. Над койками, стоящими напротив выхода из помещения, были установлены т-визоры — гибкие полупрозрачные экраны, а специальная система светильников создавала иллюзию яркого дневного света, которая, по мнению бортового врача, способствовала восстановлению биологического ритма больного.

На одной из коек, одетый в больничную пижаму, лежал полковник Орокин. Он, хотя и опирался на трость, уже пробовал передвигаться самостоятельно, несмотря на протесты Рамины, не отходившей от Орокина ни на минуту.

И теперь эта женщина, добровольно взвалившая на себя роль сиделки, тоже была рядом, ловко управляясь с механизмами капельницы. Поправив эластичный сосуд, из которого в кровь Орокина поступали антибиотики, она присела рядом и, заботливо потрогав его лоб, посмотрела на него взглядом, полным нежности.

— Уэйн, — произнесла она, — у тебя небольшая температура, а ты всё пытаешься встать в строй. Тебе нужен отдых. Может, стоит отменить назначенную встречу?

— Нет, — замотал головой Уэйн, — ни в коем случае. Нужно дать кое-какие инструкции моим людям…

Рамина, встретившись взглядом с полковником, виновато опустила взгляд и, немного покраснев, тихо произнесла:

— Уэйн… Я… — Рамина от чувства неловкости стала трогать свои длинные черные волосы. — Я хотела бы извиниться…

Полковник непонимающе посмотрел на Рамину.

— За те показания против тебя, которые зачитывали на суде. Я просто поставила подпись на чистом листе у следователя… Не знаю, может, это синдром заложника или… — Рамина закусила губу, — или я просто испугалась…

— Забудь об этом, — полковник взял её за руку, — всё уже позади…

— Просто, — затараторила Рамина, — я… Я не знаю, Уэйн. Я всегда была далека от политики и интриг. Я выросла совершенно в другой атмосфере и мне… Мне чуждо понимание некоторых вещей, присущих ваше культуре…

Полковник глубоко вздохнул, продолжая улыбаться.

— Рамина, — произнес он, — ты считаешь, что у вас на родине живут другие люди? Они те же, просто ты о них мало знаешь, проводя большую часть своей жизни в лаборатории…

— Нет, у нас все иначе… Возможно, благодаря церебральному сортингу…

Почувствовав небольшое головокружение, Орокин закрыл глаза. Полковник немного знал об этом «церебральном сортинге». За этим словосочетанием стоял аппаратно— программный биоинженерный комплекс, который являлся результатом евгеники — учения о селекции, применительно к человечеству. Каждой беременной женщине, гражданке города Хуанди, законодательно предписывалось обследовать плод на наличие «генных поломок», а после, если на тесте ставилось отрицательное заключение, будущую мать обязывали приводить ребёнка каждый год, вплоть до пяти лет, на серию процедур, связанных с исследованием некоторых зон головного мозга растущего потомка. Когда индивиду исполнялось пять лет, ему присваивался номер, после чего выдавался электронный паспорт, где четко были прописаны те виды деятельности, куда будет допускаться новый гражданин, когда достигнет зрелого возраста. Ребенка, начиная с этого этапа, уже начинали подготавливать к месту в закрытом обществе города, развивая в нем именно ту профессиональную специализацию, которая была определена церебральным сортингом.

Такое положение вещей воспринималось гражданами города Хуанди как вполне естественный процесс. Не все города— союзники одобряли такой подход к генофонду, находя в этом нарушение тех этических норм, которые были присущи в основном северным городам, где среди населения было немало православных монахов и старцев всех мастей, которые, де факто, подчинялись Священному синоду, управляющему Московией. Но с учетом того, что власти Хуанди никогда не навязывали своей культуры другим городам, существование поликультурного союза, заключенного в городе под названием Кайпиана, было вполне достижимым.

Полковник вспомнил, как источник информации привел интересный пример — старший сын главы Верховного Совета Университета Хуанди работал консьержем в жилом секторе. Тогда Орокин немало удивился услышанному. В акритском обществе, где кумовство считалось нормой, такое было невозможно представить. Размышляя над этим, как его называл сам Уэйн, «социальным феноменом», он пришел к выводу, что в хуандийском обществе каждый индивид осознаёт себя частью целого, выполняя строго отведенную ему роль. Интересно было также и то, что все блага, полученные этим «человеческим муравейником», равномерно распределялись между всеми гражданами этого величественного города, противостоящего экспансии Акритской метрополии. Иными словами, несмотря на социальное положение, каждый получал на свою чип — карту такую же сумму, как и все остальные. Да, существовала и материальная мотивация в виде дополнительных премий и поощрений, но эти несущественные суммы не способствовали глубокому расслоению общества по материальному признаку.

«Город — загадка, — подумал про себя Орокин, — хотелось бы посмотреть на него изнутри…» Но его мысли прервал звук открывшейся двери лазарета. Открыв глаза, он увидел капитана Вачовски и Эйккена, которые, переступив порог, отсалютовали полковнику.

— Я, наверно, пока пойду, — произнесла сидящая рядом Рамина. — Нужно найти Америго… Если что-нибудь будет нужно, просто нажми на кнопку…

Получив утвердительный знак, Рамина вышла из лазарета, тактично оставив мужчин наедине для беседы. Пододвинув стулья, гости уселись, разглядывая интерьер.

— Роберт, как дела в пустоши? — спросил полковник.

— Дамбар сообщает, что Джошуа чувствует себя хорошо… — ответил капитан. — Желтый Червь находится в состоянии крайнего религиозного экстаза, ревностно совершая все обряды внедренного культа. Все идет по задуманному нами плану…

— Как отреагировала сеть на моё задержание?

— Мы все преданны вам, полковник, — с искренностью в голосе ответил Роберт. — Разведка продолжает следовать вашим инструкциям…

— Но, насколько я знаю, ты их нарушил, Роберт… — по-доброму усмехнулся Орокин. — Тревога уровня А1 несет в себе запрет возвращаться на территорию метрополии всем воздушным судам, приписанным к Корпусу. Но ты почему-то нарушил южную границу в целях моей эвакуации… Как ты узнал моё местонахождение?

— Со мной связался Альберт Прайс, который и дал мне ваши координаты…

— А вдруг это была ловушка? — Орокин, немного прищурившись, посмотрел на капитана.

— Судя по тому, что буквально перед этим мы наблюдали погоню за угнанным конвойным транспортом по пятичасовым новостям, трудно было не поверить генералу Прайсу. Тем более что Эйккен сумел взломать систему противовоздушной обороны округа Виктория, прописав идентификационные чипы «Черной звезды» в базах системы с определением «свой»… — Роберт одобряюще похлопал по плечу серьёзного Кевина. — Так что это была довольно легкая поездка…

— Не совсем, — подняв палец вверх, Кевин поправил капитана, — были определенные технические трудности с дистанционным взломом, поэтому мне пришлось проникнуть в саму Викторию. Будучи там, я отведал какого — то блюда в местной забегаловке, после чего посвятил немало времени крейсерскому гальюну.

Эйккен улыбнулся, давая понять полковнику, что, конечно, иронизирует. Орокин глубоко вздохнул и произнёс:

— Спасибо, парни… Вы тоже внесли свой вклад в моё спасение…

Роберт и Кевин ничего не ответили. Вместо этого они, молча, стали разглядывать какие — то детали лазарета.

— Кевин, — нарушил молчание Орокин, — у тебя какой-то бледный вид…

— Мало сплю, — констатировал Эйккен. — Та головоломка в виде головы репликанта, которую вы мне подкинули неделю назад, до сих пор не даёт мне покоя. Коды — да, я достал, это не составило много проблем, но вот ряд моментов…

— В чем дело, Кевин? Выкладывай…

— Ну, начнем с того, что эта штука полностью продукт не нашего технического уклада. Код, управлявший андроидом— репликантом, написан на неизвестном языке программирования, чья знаковая система напоминает иероглифы народности, населявшей острова близ побережья Восточной Азии до падения астероида на нашу планету. Там есть также немногочисленные процедуры, написанные на промышленном кайпианском языке верхнего уровня. Самое интересное, что эта «программная химера» имеет в своём теле функцию, вводящую внешнее управление над репликантом посредством спутниковой связи… Но прописанные «шлюзы» не соответствуют программным протоколам нашей спутниковой группировки…

— Продолжай… — сказанное Кевином насторожило полковника.

— Судя по тому, что на орбите только две группировки спутников, то, исключая нашу, можно сделать вывод о том, что это протоколы Кайпианского союза. Можно протестировать протоколы, но это потребует длительного времени…

— То есть, ты хочешь сказать, — задумчиво произнес Орокин, — что автономного репликанта, подчиняющегося внутренним директивам, можно взять в управление посредством спутника государства, с которым метрополия находится в состоянии войны?

— В том — то и дело, полковник, — Кевин сделал удивленные глаза. — Возникает вопрос, почему в технологии, в которой есть подобная, сознательно заложенная уязвимость, находятся коды доступа к самому мощному тяжелому крейсеру метрополии?

Сказанное Кевином породило в голове полковника ещё больше вопросов, нежели ответов. «Судя по тому, что они сделали с Николасом Вайсом, Спектрату была доступна технология репликации… — размышлял про себя Уэйн. — Но тогда выходит, что у Алана есть какие — то закулисные связи с союзниками, несмотря на его антикайпианскую риторику в политическом поле метрополии…»

— Сколько у нас запасов топлива, воды и провианта? — спросил полковник, посмотрев на капитана.

— Месяца на два хватит, — ответил Роберт. — В целях экономии многие операции пришлось свернуть, так как после вашего ареста Корпус отлучили от бюджета метрополии…

— Ничего, у нас есть тайные счета и депозиты. Плюс Альберт обещал, что литийский синдикат, которому он покровительствовал в своё время, поможет нам всем необходимым.

Теперь слушайте мои инструкции. Роберт, свяжись с Данбаром, пусть «пророчествует» вождю крестовый поход на север против еретиков, распространяющих хулу на Саваофа. Немедленно стягивайте племена к южным границам метрополии. Кевин, твоя задача взломать и отключить энергетическую систему Виктории, что позволит нам взять в осаду этот приграничный город.

Хотя официальные источники и не признают это, но над Эритеей уже потерян контроль. На улицах Иерихона, Пира и Борея тоже начались стихийные беспорядки, перерастающие в открытое противостояние с властями… — полковник провел ладонью по аккуратно подстриженной бороде. — Пора и нам подкинуть пару дровишек в костер начавшейся Революции…

 

 

Глава 1. Обреченная выжить

Революция или «бунт уголовников», как её называла официальная пресса, стала итогом существования той общественной формации, которая сложилась на территории североамериканского континента, спустя несколько сотен лет после падения «Анубиса». Ни всезапрещающие законы, ни террор собственного населения, ни оголтелая пропаганда, опускавшая разум обывателей до состояния крайнего отупения, не смогли предотвратить надвигающуюся на Акритскую метрополию историческую закономерность.

Восстание вспыхнуло для властей настолько неожиданно, что Император Брэндон Льюис, услышав от бледного Филипса, что ранее захваченный повстанцами «Гиперион Прайм» осадил «Социальный лепрозорий», сказал что-то вроде: «Сбейте его к чертовой матери». Пребывая на отдыхе в своей корнуэльской резиденции, он хотел отдалиться от государственной, как он считал, рутины и немного расслабиться.

Когда Алан услышал это, он покраснел и настолько сжал зубы, что, казалось, ещё чуть — чуть, и его желваки, размером с перепелиное яйцо, не выдержат такой колоссальной нагрузки. Схватив со стола полупустой бокал с вином, он выплеснул содержимое в лицо Императору. Тот, протерев глаза, удивленно уставился на главу Спектрата.

— Вы протрезвели? — спросил Алан, чьи маленькие глазки буквально впились в растерянного Льюиса. — Теперь я проведу с вами небольшую вводную. Брэндон, если вы имеете слабое представление о военно — воздушных силах метрополии, то напомню вам, что летающая крепость «Гиперион Прайм» способна подавить любую цель на территории нашего государства, в том числе и сбить корону с вашей глупой головы…

Осознав, что корона падает не только с головы, но и вместе с ней, Льюис, заёрзав на кресле, принял весьма серьёзный вид.

— Я распоряжусь, — продолжил говорить Алан, — чтобы всех заключенных тюрем немедленно расстреляли. Нужно избавиться от потенциальных бунтовщиков… «Уран» и «Марс Виктор» необходимо вернуть на большую землю. Для нас это означает конец компании в Антарктике, но не конец нашей власти. Как говорится, два шага вперед, шаг назад…

Но последующие за этим сюжетом новости навели Императора на мысль, что шагов назад придется сделать намного больше, чем один. Эритея, Борей, Пир, а за ними и Иерихон вышли из— под управления Акрита, будучи охвачены пламенем разгорающейся Революции.

Сначала вспыхнула Эритея. Началось всё с того, что на улицах стали появляться вооруженные группы людей, предлагающие власть имущим покинуть правительственные учреждения. Кое-где возникали небольшие стычки со Спектратом, но после того как им пообещали свободный выход из города, сотрудники тайной полиции сложили оружие и покинули пределы Эритеи. Революция, которой руководил магистр «Седьмой печати» Аксель Кларк, началась организованно, без большого кровопролития. Оказалось, что на Эритее нет желающих защищать правящий режим.

Поэтому, когда республиканская народная армия, состоящая из бывших заключенных «Социального лепрозория», достигла чертогов Эритеи, город уже был под контролем революционеров. Патрик Мендоза, взваливший на себя роль главнокомандующего народной армией, получив от города провиант и оружие, оставшееся на армейских складах, двинулся на далекий северный город Акритской метрополии — Борей. Взяв город в осаду, Мендоза вынудил жителей, которые не дождались помощи из столицы, капитулировать.

Капитуляция Борея ляжет кровавым пятном на историю этой Революции…

Нет, и сами жители Борея были далеко не гуманны. Многие из них были фанатами кровавого зрелища, именуемого «Гладиаторские игры». Суть этих «игр» сводилась к тому, что «гладиатор», в качестве которого чаще всего выступал гражданин метрополии, разными изощрёнными способами «охотился» на свою жертву, роль которой примерял военнопленный. «Гладиаторские игры», впервые проведенные в годовщину смерти Первого Императора Эрика Злого, были не только популярным ежегодным национальным телешоу, но и «визитной карточкой» Борея.

Но «генерал Мендоза», как он сам любил себя величать, устроил свои «гладиаторские игры». Проведя люстрацию населения Борея по расплывчатому критерию «связи с бывшей властью», Патрик прогнал через мясорубку большой арены около половины взрослого населения Борея. Очевидцы рассказывали, что песок арены впитал в себя столько крови, что последние участники даже не могли сражаться между собой, увязая ногами в кроваво красном болоте.

Такой поворот Революции поверг в шок не только противников, которые не упустили возможности окрестить Патрика Мендозу «демоном революции», но и сторонников, одним из которых выступил магистр «Седьмой печати» Аксель Кларк. «Послушай, Патрик, — высказался как — то Аксель по видеоконференции, — твои поступки противоречат идеалам нашего движения».

Но вместо конструктивного диалога, Кларк услышал о себе весьма нелицеприятную характеристику, где слова «головастый» и «говноед» звучали весьма благозвучно по сравнению со всем остальным, сказанным Мендозой в наижесточайшей и унизительной форме. Ко всему прочему, Патрик во всеуслышание заявил, что он, как командующий народной армией будущей республики, отказывается подчиняться магистру, вследствие того, что не считает последнего тем, кто, по его словам, «соответствует лидеру, чтобы занимать такой высокий пост».

Однако предусмотрительный Патрик не вышел из подчинения «старого генерала» — как он сам уважительно высказывался об Альберте Прайсе, сидевшем в кресле капитана «Гипериона Прайма», поэтому конфликт решился в кулуарах Революции. В обмен на то, что Патрик публично извинится, Аксель соглашался, что народная республиканская армия выходит из — под его подчинения. Прайсу нужны были все силы, чтобы нанести удар в самое сердце метрополии — Акрит.

В то же самое время полковник Орокин в образе пророка вел за собой орду, состоящую из разношерстных племен Великих пустошей…

* * *

Виктория, или как её ещё называли — «Город в песках», был пограничным полисом с населением около миллиона жителей. Это был единственный город во всей метрополии, где на законодательном уровне закреплялось рабство…

Начало этому положил Второй Император Виктор Завоеватель — сын Эрика Злого, решивший заложить город — крепость на южной границе, дабы избавить метрополию от набегов диких племен, обитавших в пустошах. Столкнувшись с нехваткой рабочей силы, Виктор издал так называемый «эдикт о рабстве», закрепляющий за гражданами этих мест право владеть другими людьми, которые гражданами не являлись. Одновременно «смекалистый» Виктор распустил когорты наёмников, а те, оставшись без работы, массово переквалифицировались в работорговцев. Объединившись в группы, наёмники стали совершать рейды в пустошь, зарабатывая на продаже невольников Императорскому Дому.

Историки не знают ответа на вопрос, почему Второй Император оставил «эдикт о рабстве» в силе, когда закончил строительство «Города на песках». Некоторые предполагают, что за этим скрывались денежные мотивы, другие говорят о том, что Виктору, в ту пору вступившему в войну с коалицией Нанта, было не до эдикта.

Исторически сложившись, рабство процветало на многочисленных фермах, раскинутых по округу Виктория. Фермы занимались тем, что выращивали «ману» — грибы, чьё плодовое тело, так ценившееся гурманами, произрастало под горячими песками. В самом городе рабов не держали, так как рабовладелец облагался при этом очень большими налогами — горожане сторонились дикарей, многие из которых, стоя, гадили на собственные ляжки.

Город, построенный руками рабов, представлял собой низкоэтажную застройку типовыми зданиями, каркасы которых были втиснуты меж массивных военных дотов, расположенных вдоль периметра пыльной Виктории. Между дотами возвышались каменные стены, армированные сталью, которые, помимо всего прочего, защищали город от туч песка, гонимых ветром из засушливой пустыни. Лишь единственное здание возвышалось над блеклым городом черным монолитом. Это была башня викария Виктории, откуда правил ставленник Императора. Если выражаться более правильно, то Викторией правила молодая жена престарелого викария Джонатана Руфо, который был тяжело болен последние полгода.

Кристина Руфо, а именно так звали жену викария, стояла на самом верхнем балконе башни, пристально вглядываясь вдаль, в сторону юга. Её тонкие брови немного приподнялись, когда она едва различила клубы пыли, поднимающиеся над далёким горизонтом. Но Кристина знала, что это не предвестники пыльной бури. Разведчики уже доложили ей, что к городу движется армада диких племен. Поправив кокошник на голове, Кристина, которой на вид было немного за тридцать, резко развернулась и, спрятав руки в рукава элегантной одежды, вошла в зал, расположенный на самом верху башни викария.

Огромный зал был воплощением роскоши, богатства и власти. Стены зала заседаний, как, впрочем, и все остальные помещения башни викария, были выложены деревянными панелями из драгоценных пород древесины, привезённой издалека. Отделку деревом могли позволить себе лишь очень богатые люди, так как округ Виктория не имел лесных насаждений вследствие особенностей географического положения, чья территория преимущественно была покрыта степью и песчаными барханами.

В зале заседаний, за столом расположились люди, одетые в дорогие одежды. Это были члены городского совета, прибывшие в башню на экстренное совещание.

— Дикари у наших ворот… — констатировала Кристина. — Наши энергетические источники блокированы, а это значит, что защитный барьер города обесточен. Мы практически беззащитны…

Пройдя вглубь залы, она, поправив полы своего платья, тянувшегося за ней шлейфом по полу, повернулась к бледному худому человеку, который вальяжно расселся на гротескном стуле с высокой спинкой.

— Мистер Сантос, если бы не внезапное отключение наших энергетических систем, я бы подумала, что это, — Кристина повернула голову в сторону надвигавшейся на горизонте катастрофы, — результат ваших вылазок в пустоши. Думаю, что многие из тех дикарей, что идут сюда, носят рабское клеймо вашего дома. Да, с помощью регулярных армейских частей мы могли поддерживать порядок в округе, оперативно реагируя на очаги недовольства в среде рабов. Сейчас же, когда армейские легионы оставили места боевой дислокации и отправились на защиту Акрита, вся эта чернь легко поднимет восстание, узнав, что их соплеменники где — то рядом… Не стоит забывать, что мистер Сантос обустроил огромное количество новых ферм на своих землях в этом году…

— Только лишь в надежде увеличить казну Виктории, моя госпожа, — перебил её Сантос, покорно поклонившись.

— Да, Мигель, мы все знаем вашу преданность казне, — по лицу и голосу Кристины нельзя было понять, серьёзно она это говорит или всё же иронизирует. — Варвары явно как — то связаны со смутой, охватившей метрополию, и они явно не на стороне Короны. Поэтому, напомню всем здесь присутствующим, что именно мы подавили попытку бунта в нашем городе против Императорской власти и казнили зачинщиков. Боюсь, именно поэтому мы заплатим ужасную цену… если, конечно, не договоримся…

— Договоримся? — пожилая дама, энергично машущая веером, непонимающе посмотрела на Кристину.

— Мадам Ротшильд, неужели вы думаете, что отключение энергетических систем и появление дикарей никак не связаны между собой? — Кристина присела на место викария. — Повстанцы закрепились в Иерихоне, готовя решающий удар по столице, куда в целях защиты были отозваны пограничные армейские гарнизоны. Поэтому в нашем округе нет сил, способных справиться с нашествием варваров.

Нам не справиться с этой ордой в одиночку, а это значит, что нам нужно будет проявить максимальную лояльность к тем, кто ведет это сборище на наш родной бастион… И это надо будет сделать, даже если придётся отменить «эдикт о рабстве»…

По залу прошелся шепот.

— Но многие живут за счет этого, — возмутилась опрятная старушка, поглядывая на Кристину сквозь круглое пенсне. — Большинство семей Виктории останутся без дохода…

— Или без головы, — жестко перебила Кристина. — Что предпочтете лично вы, мадам Ротшильд?

Старушка замолчала, пытаясь взглядом найти единомышленников. Но даже Мигель Сантос — самый крупный рабовладелец Виктории, отвел глаза, переключив своё внимание на огромную картину, висевшую на стене напротив него.

* * *

Полковник Орокин, одетый в серый балахон, восседал на белом верблюде, который медленно брел по желтоватому песку, гордо подняв голову. Издавая утробные звуки, «корабль пустыни» наконец преодолел пологий склон бархана, доставив своего седока на вершину. Вглядевшись вдаль, Орокин различил едва заметные очертания черного монолита, напоминавшего сторожевую башню. Полковник, глотнув из фляжки воды, развернул верблюда и некоторое время заворожено наблюдал за грандиозным зрелищем: всё пространство пустыни, которую мог лицезреть Уэйн Орокин с возвышенного бархана, занимали люди и животные.

Сотни тысяч всадников и пеших воинов двигались вслед за тем, кого они считали пророком. Личность Орокина была настолько обожествлена посредством влияния агентуры, что некоторые из дикарей даже умудрялись воровать его ночной горшок, свято веря в то, что содержимое принесет им удачу. Неизвестно, что они делали с такой «добычей», но это явно выходило за рамки прививаемого им культа, что не очень — то радовало самого полковника.

Но больше всего полковника раздражало то, что среди дикарей бытовало поверье, будто прикосновение к «Великому Пророку», как они его благоговейно называли, дарует очень много различных бонусов — начиная от различных «магических защит», заканчивая возможностью «убивать взглядом». Это поверье пошло после того, как дикари заметили, что жрецы нового бога при встрече берут друг друга за руку. Конечно же, это было обычное приветствие между агентами Корпуса, выросшими в абсолютно другой культуре. Но мозг дикаря расценил этот жест как некую «передачу благодати от Великого Пророка к ученикам его». Поэтому при встрече дикари считали для себя за честь прикоснуться к объекту обожествления. Полковник строго настрого запретил такую ересь, внушив, с помощью агентуры, что подобные «отклонения от божественной истины» повлекут за собой кару небесную.

Впереди несметного войска, поднимающего в воздух тучи пыли, следовал Желтый Червь, нареченный обитателями пустошей «Каганаз — гуном», что с местного диалекта переводилось как «великий вождь всех племен, посланник бога». Вождь, прикрыв рукой глаза от слепящего полуденного солнца, посмотрел на вершину бархана, после чего подал знак своей свите. Сию же секунду четверо всадников, ехавших неподалеку, сняли с седел музыкальные инструменты, центральным звеном которых были морские раковины, обтянутые высушенными кишками животных. Повесив данную конструкцию себе на плечи, всадники, разъехавшись в разные стороны, принялись натужно дуть в деревянные трубки, торчащие из массивных раковин. Воздух сотрясли громкие протяжные звуки, после чего орда замерла — встали обозы, животные и пешие воины. Легкий ветерок, обдувая загорелые лица разновозрастных дикарей, уносил пыльную пелену, рассеивающую солнечный свет, куда-то в сторону.

Желтый Червь, сидя верхом на красивом и сильном скакуне, взобрался на высокий бархан, на котором уже находился Великий Пророк, восседающий на белом верблюде. От острого зрения вождя не ускользнули очертания черной башни, виднеющейся на горизонте.

— Господь благоволит нам… — улыбнувшись, Желтый Червь провел рукой по своей густой бороде.

— Да, — задумчиво произнес пастырь, — именно на эту башню магов показывал мне Перст Саваофа в моих виденьях…

Желтый Червь немного знал о башне магов. Как рассказывал ему названный брат Дамбар, в башне жили могущественные колдуны, сеющие, по словам того же Дамбара, полынь ереси в душах смертных, творящих хулу на Господа нашего. Именно эти маги, используя свою силу, установили магические ловушки в долине Стервятников, через которую лежал путь к северным богатым городам. Вождь как — то раз наблюдал эту магию в действии, когда его разведывательный отряд сгорел заживо во время попытки грабительского набега на северные земли. Некоторые соплеменники, побывавшие рабами в тех местах, рассказывали о чудесах, которыми владеют маги таинственной башни… Если говорить в целом, то в голове вождя смешались собственные жизненные наблюдения и «религиозные фантазии» аналитического отдела Корпуса.

— Великий Пророк, — обратился к Орокину вождь, — позволь, я отдам приказ, и мои воины поставят на колени этих еретиков…

Орокин, на голову которого был надет капюшон, поднял руку в останавливающем жесте.

— Не торопись, вождь, — произнёс он, глядя куда-то вдаль. — Ты всегда должен помнить о заблудших овцах, о которых я тебе рассказывал в одной притче…

— Овцам без разницы, за каким пастухом следовать, — вождь озвучил вывод того рассказа и, прищурившись, с пониманием покачал головой.

— Вот именно, — констатировал Орокин, — поэтому, для начала, отправим им послание…

Договорив, Орокин достал из складок одежды запечатанный конверт и передал его Желтому Червю.

— Избранный, — не без пафоса промолвил Орокин, — найди лучшего лучника. Пусть его стрела доставит это послание жителям города, погрязшего во грехе…

* * *

Зал городского совета Виктории, который располагался на самом верху черной башни, наполнила гнетущая тишина. Члены совета и по совместительству богатейшие люди города сидели за длинным столом, во главе которого восседала довольно миловидная женщина, де факто управляющая городом вместо своего престарелого и больного мужа. Казалось, что в воздухе витают миазмы страха перед той опасностью, что стояла за стенами.

Ещё вчера ничто не предвещало беды горожанам. Жизнь шла своим чередом, как вдруг, ночью вышли из строя все силовые узлы, дающие энергию городу и системе его безопасности. Под утро в город, вместе с ищущими укрытия фермерами, пришли ещё более скверные новости — к городу двигалась неисчислимая орда дикарей. «Как полчища саранчи», — говорили друг другу испуганные горожане, добавляя мрачных красок в настоящее метрополии, которую, помимо этой напасти, накрыла гражданская война.

Элита города была лояльна Императорскому Дому, а сама Кристина лично руководила подавлением бунта в её, как она считала, городе, который был поднят вышедшими из подполья боевиками «Седьмой печати». Но с учетом того, что на тот момент близ округа располагались армейские казармы, чьи солдаты были зарезервированы для охраны южных границ, бунт быстро подавили.

Зачинщики уже около месяца гнили в зыбучих песках, в то время как политическая конъюнктура метрополии внезапно начала меняться в сторону революционеров. Им удалось захватить контроль над северо — западом страны, после чего повстанцы заняли позиции в районе Иерихона, готовя решающий поход на столицу. Легионы, расквартированные в округе, были отозваны на защиту Акрита, поэтому Кристина, сидевшая на месте викария, судорожно думала о том, что будет дальше.

Кристину, чья судьба, временами, была весьма извилиста, мало беспокоило её будущее. Она, как молодая мать, родившая полгода назад здорового мальчика своему престарелому супругу, больше беспокоилась за судьбу своего первенца — Герасима Руфо, который сейчас мирно спал в её опочивальнях, посасывая соску. Но супруг, как, впрочем, и все остальные, не знал о том, что Герасим является результатом любовной интрижки Кристины и самого богатого рабовладельца города — Мигеля Сантоса. Это было секретом Кристины, и даже сам Мигель не знал об этом, хотя и имел определенные предположения на этот счет.

Может быть, об этом хотел бы спросить её муж — викарий Джонатан Руфо, который уже слишком давно не имел с Кристиной близкой связи, но его, к счастью супруги, вовремя разбил паралич, когда он узнал о беременности своей ненаглядной жены из разговора с личным врачом Кристины. Личный врач, любящий болтать то, о чем не следует, сгинул в неизвестном направлении, в то время как сама миловидная причина болезни викария умело использовала сложившееся положение, захватив рычаги власти в округе. Мигель Сантос, по мнению самой Кристины, был лишь «страховкой» в виду того, что метил в викарии Виктории и подобно грифу кружил над властью, выпадающей из рук умирающего Джонатана.

Материнские инстинкты Кристины заставляли её сознание лихорадочно искать выход из сложившейся в городе ситуации, а сердце, спрятанное под пышной грудью, бешено стучать. Неизвестность, вкупе с гнетущей тишиной, подталкивала разум жены викария к истерике. Она хотела высказать одну мысль вслух, как вдруг услышала шаги, раздавшиеся в коридоре. В зал, поклонившись, вошел дозорный, одетый в форму городской полиции, сжимая в руках стрелу.

— Говори, — повелительным тоном произнесла Кристина.

— Госпожа, — чеканя слог, произнес дозорный, чей акцент выдавал в нём жителя северных окраин округа Виктория, — только что к южной стене подъехали три всадника. Один из них выпустил стрелу в городские врата, после чего они скрылись… Похоже, это какое — то послание…

Закончив речь, дозорный положил стрелу с привязанным конвертом на стол перед женой викария, после чего удалился. Кристина, осмотрев послание, обратилась к сидящему по правую руку Мигелю:

— Мистер Сантос, будьте так любезны, озвучьте нам то, чего хотят наши незваные гости…

— Да, моя госпожа, — почтительность Сантоса была видна во всём.

Развернув конверт, Мигель, погладив рукой свои черные густые бакенбарды, откашлялся, после чего достал бумагу. Приглядевшись, он весьма удивился, узнав знакомую латиницу.

— Граждане, — произнес Мигель, читая послание, — город окружен. Ваша капитуляция неизбежна. Условия будут озвучены на переговорах, которые пройдут завтра вне стен Виктории. Если вы согласны, пусть ночное небо озарит красная ракета. Если этого не произойдет, то завтра к вам придет не слово, а меч… Подпись: Уэйн Орокин…

Присутствующие члены совета изумленно переглянулись между собой.

— Орокин? — казначей Грегори Дэвис, услышав инициалы подписанта, даже привстал с места. — Но ведь ходят слухи, что он мертв…

— Сядьте, Дэвис, лучше иметь дело с мертвым соплеменником, чем с живым дикарем, — не без сарказма парировала жена викария.

— Но Орокин — предатель, — мадам Ротшильд, то ли от негодования, то ли от духоты начала энергично обмахивать своё лицо изящным веером.

— Мадам Ротшильд, — великосветская старушка уже порядком начала надоедать Кристине, — прошу вас не ляпнуть подобное в условиях завтрашней капитуляции…

— Так вы уже всё за нас решили? — пожилая дама надменно задрала подбородок и обвела взглядом собравшихся. — Мы капитулируем?

— Во-первых, капитуляция — это ещё не окончательное поражение, — ответила Кристина, — а, во — вторых, у нас просто нет другого выхода… Или у кого — то есть другие предложения?

В зале повисла тишина.

— Я думаю, что других предложений не будет, — резюмировала Кристина и, повернувшись к Мигелю, добавила. — Мистер Сантос, проследите, чтобы красная ракета была выпущена этой ночью…

* * *

Полковника разбудили крики погонщика верблюдов, раздававшиеся снаружи шатра. Свет, проникавший сквозь круглое отверстие в потолке, возвещал о том, что наступило раннее утро. Повернув голову, Орокин посмотрел на спящую рядом с ним Рамину. Немного привстав, он убрал с её лба черные волосы и с наслаждением прикоснулся к её мягким губам, отчего она, ещё не до конца проснувшаяся, открыла глаза. Обняв полковника, Рамина слилась с ним в любовном порыве, как вдруг любовников отвлек мелодичный звон колокольчика. Полковник, нехотя, прервал прелюдию, но Рамина так им увлеклась, что не захотела отпускать.

— Любовь моя, — нежность в голосе Уэйна подтверждала искренность его слов, — позволь мне ненадолго покинуть тебя…

Колокольчик опять зазвенел. Рамина, заигрывая, аккуратно оттолкнула от себя полковника, после чего растянулась на согретом телами лежаке, который покрывала выделанная шкура дикого животного.

— Уэйн, прошу тебя, будь осторожней…

Повторившийся звон колокольчика не дал полковнику ответить. Вместо этого он поцеловал её руку и, наспех накинув холщовую тунику на голое тело, покинул шатер.

Солнечные лучи ещё не успели прогреть воздух, поэтому полковник, оказавшись снаружи, ощутил освежающую прохладу. Перед входом стоял Данбар, который, увидев полковника Орокина, нижайше поклонился, соблюдая принятый этикет. Оглядевшись по сторонам, Данбар сделал шаг к полковнику и вполголоса, тихо произнёс:

— Полковник, горожане согласны на переговоры…

— Разумно, — Орокин одобрительно качнул головой. — Возьмите небольшой шатер и разбейте его в паре сотен метров от южных врат Виктории… Как закончите, доложите…

— Так точно, полковник, — Данбар, поклонившись, направился выполнять полученные от Уэйна Орокина инструкции.

* * *

— Добрый день, полковник! — богато одетая дама, войдя внутрь шатра в сопровождении двоих мужчин, сделала легкий реверанс в сторону Уэйна Орокина.

Полковник, сидя за столом, привстал и, кивнув в ответ, предложил гостье, которой являлась Кристина Руфо, присесть на стул, стоящий на другой половине походного стола. Мужчины, сопровождавшие Кристину, моментально оказались возле раскладного стула. Крупнейший рабовладелец города — Мигель Сантос отодвинул стул, а его двадцатишестилетний сын, сняв с шеи белоснежный платок, аккуратно постелил его на сиденье. Когда Кристина села за стол, мужчины встали у неё за спиной, хмуро поглядывая на стоявших за полковником Данбара и Желтого Червя, поигрывающего мускулами.

— Меня зовут Кристина Руфо, — представилась гостья. — Я являюсь женой викария Виктории, который, к сожалению, не смог почтить вас своим присутствием из — за коварной болезни. Но я уполномочена городским советом вести переговоры с вами. Признаться честно…

Кристина замолчала, недоверчиво посмотрев в сторону Желтого Червя, который впился взглядом в глаза Мигеля, раздувая и без того широкие ноздри своего приплюснутого носа.

— Говорите, — произнес Орокин, — вождь не знает нашего языка…

— Признаться честно, полковник, — продолжила Кристина, украдкой поглядывая на дикаря, — мы все облегченно вздохнули, получив ваше послание… У нас случилась беда — авария, остановившая работу силовых агрегатов, питающих внешнюю защиту…

— Сеньора, мне хорошо известно об этом, — остановил её Орокин. — Я представляю силы республики и хотел бы перейти к разговору о вашей капитуляции…

— Капитуляции? — Кристина удивленно посмотрела на своего визави. — Позвольте заметить, полковник, что Виктория занимает нейтралитет во всей той…

Кристина, хотевшая было сказать слово «смута», вовремя сообразила, что данное понятие несет в себя крайне негативный оттенок происходящего в метрополии, к чему, по— видимому, был причастен полковник. Задумавшись на секунду, она нашла в собственной голове подходящий вариант, соответствующий «нейтральной позиции»:

— …обстановке, которая сложилась в данное время…

Эта заминка в диалоге не скрылась от мысленного взора полковника.

— Но насколько я знаю, сеньора Руфо, попытка переворота в вашем городе провалилась, — Орокин пристально посмотрел на Кристину, которая, впрочем, не показала вида, что утверждение полковника идет вразрез с тем, что она сказала ранее.

Немного помолчав, Кристина произнесла:

— Полковник, я отвечу вам, но сначала выслушайте меня. Давайте признаемся честно, что этим миром правят мужчины, оставив нам, женщинам, немного второстепенную роль. И… — Кристина, смотревшая до этого на полковника, опустила взгляд, — они правы. Я не только женщина, но и мать своего дитя, которое я обязана защитить. И мои инстинкты сильнее моего разума, который желает смерти Императору Льюису…

Полковник, оценивая сказанное, немного приподнял бровь.

— И чем же вам не угодил Император? — недоверчиво спросил Орокин, пытаясь понять игру Кристины. — Несмотря на парализованного мужа, вы, по сути, занимаете его место, что не соответствует тому, что вы сказали ранее… Я имею в виду второстепенную роль женщин…

— Он изнасиловал меня, — перебила полковника Кристина, буквально выдавив из себя эти слова. — Вы хотите узнать подробности?

Лицо Мигеля, который услышал сказанное, покрылось признаками негодования.

— Когда мой муж слег, — продолжила она, приподняв подбородок, — я поехала искать покровительства в столицу…

— Хватит, я верю вам, — остановил её Орокин, который был наслышан об оргиях, устраиваемых Императором в собственном дворце.

— Поверьте, полковник, — процедила сквозь зубы Кристина, зло прищурившись, — я бы всё отдала, чтобы собственноручно отрезать Императору Льюису яйца, хотя называть этого извращенца столь высоким титулом не поворачивается язык. Мартин Вуд — вот кто был галантным мужчиной, героем и настоящим Императором. Я знаю, полковник, что вы непричастны к его гибели, поэтому разрешите мне от лица города не принять капитуляцию, а стать вашим верным союзником, всецело поддерживающим идеалы республики…

Подняв руку, Кристина щелкнула пальцами. В палатку зашли два сателлита — личные телохранители викария Виктории. В их руках были короткие кинжалы, отчего Желтый Червь, в отличие от остальных, моментально среагировал, схватив стоящий у стены шатра топор. Но сателлиты не обратили внимания на вождя. Вместо этого они, подойдя сзади к Мигелю Сантосу и его сыну, перерезали обоим горло. Брызнувшая кровь попала на роскошное платье Кристины, которая, впрочем, не обратила на это никакого внимания.

— Эти люди виновны в казни ваших сторонников, — пояснила Кристина действия сателлитов, которые, оттащив тела в сторону, сразу же покинули пределы шатра. — Отдайте их тела дикарям — многие из них наверняка узнают своих бывших кровожадных хозяев…

— Сеньора, позвольте мне решать, кого казнить, а кого миловать… На правах победителя… — констатировал Орокин и после небольшой паузы достал из тубы бумагу.

Развернув, он положил документ, содержащий условия для капитуляции перед Кристиной. Она, пододвинув бумагу поближе, поспешила ознакомиться с содержимым. Пробегая глазами по строчкам документа, она остановилась на последнем пункте. Этот пункт обязывал разместить вождя и его свиту в башне Викария, «предоставив лучшие места», как гласила бумага.

— Полковник, в башне 10 этажей. Позвольте мне оставить 7 этаж, где располагается детская и мои личные покои. Не забывайте, у меня парализованный муж и… — Кристина никак не хотела покидать башню, которая, ко всему прочему, была ещё и символом власти, — …мне просто некуда идти…

— Хорошо, — промолвил полковник после некоторого раздумья. — Но тогда я попрошу вас об одной услуге. Дело в том, что у вождя есть годовалый сын Джошуа, о котором нужно будет хорошо позаботиться…

— Полковник, — улыбнулась Кристина, — у меня работают лучшие няньки, поэтому я не только соглашусь, но и сделаю это с превеликим удовольствием. Надеюсь, малыши подружатся…

Полковника немного поразила эта женщина, которая из воинствующей амазонки мгновенно превратилась в любящую мать, за спиной которой не успели ещё остыть трупы её соплеменников. «Власть не терпит слабаков», — подумал про себя Орокин, после чего протянул Кристине ручку для того, чтобы закрепить ранее озвученные договоренности.

* * *

Детская комната, наполненная светом и жизнерадостными красками, всегда приносила умиротворение во внутренний мир Кристины Руфо, что трудно было сказать по её строгому лицу, когда она вошла в детскую. Подойдя к колыбели, Кристина жестом велела пожилой няне покинуть комнату. Когда та закрыла за собой дверь, лицо матери категоричным образом преобразилось, приняв весьма милый и добродушный вид. Улыбнувшись, Кристина склонилась над колыбелью и протянула руку к малышу.

— Ах, мой милый Гера, — произнесла она, когда полугодовалый мальчик схватил её за палец, — ты уже такой сильный…

Взяв Герасима на руки, она присела на мягкую тахту, стилизованную под застывшую морскую волну и, оголив грудь, принялась кормить малыша. Её лицо выражало заботу и любовь к своему первенцу, который, обхватив ротиком розовый сосок, умиротворенно прикрыл веки, предавшись врожденным инстинктам.

— Скоро у тебя появится сосед… — тихо произнесла она. — Такой же мальчик, как и ты, только немножко постарше. Он, конечно, дикарь, как и его родители, но в этом нет его вины. Он будет тебе как старший братик…

Последняя мысль немного опечалила Кристину, что не могло не отразиться на её лице, ввергнув в пучину воспоминаний…

Стук в дверь… Громкий и настойчивый… Это первое, что вспоминала Кристина, когда в мыслях вернулась в тот злополучный день, в корне изменивший всю её привычную жизнь на Эритее, когда она была двенадцатилетней девочкой.

Тогда она увлекалась танцами, и отец, работавший в то время в государственной вещательной компании, подконтрольной комитету Цензоров, подарил ей голографический проектор с картами памяти, на которых содержались визуальные уроки по танцам различных стилей и направлений. Поэтому стук в дверь оторвал её от весёлого времяпрепровождения в своей комнате, где она повторяла изящные па за голографической инструкторшей по имени Абигейл. Хлопнув в ладоши, она отключила голографию и радостная, так как сегодня вся семья ждала приезда Патрика — её старшего брата, подбежала к закрытой двери своей комнаты, чтобы выскочить в большую прихожую.

Но более настойчивый стук заставил её вздрогнуть и инстинктивно остановиться, когда она уже немного приоткрыла дверь.

— Откройте… Откройте немедленно… Это Спектрат… — заорал за дверью чей — то голос.

В прихожую выбежал сутуловатый отец, на бегу напяливая свои старые очки в черной оправе. Всю свою жизнь он занимался тем, что вырезал кадры из цензурируемого материала, на которые ему указывал идеологический комитет. Этот всегда тихий, интеллигентного вида человек, быстро подойдя к двери, нажал на кнопку входного замка. Мать, выбежавшая следом за супругом, жестом повелела Кристине оставаться в комнате. Девочка послушно прикрыла дверь, однако оставила небольшой зазор, дабы утешить свою детскую любознательность. После щелчков входного замка Кристина услышала грубый мужской голос:

— Нам нужен Элай Мендоза, вот ордер на его арест. Где он?

Девочка увидела сквозь щель, как в прихожую вышел её шестнадцатилетний растерянный брат.

— Иди сюда, гадёныш, — свирепо заорал чей — то голос. — Родина тебя выкормила, а ты вздумал нести вздор на имя Императора, рассказывая своим друзьям политические анекдоты?

— Он же ещё ребенок, — взмолилась мать, схватив и прижав к себе Элая.

В прихожей раздались звуки какой-то борьбы.

— Не отдам, не отда… — в истерике закричала мать, но глухой удар, по — видимому прикладом, уронил пожилую женщину на пол.

— Остановитесь! — закричал отец Кристины. — Что вы делаете? Это мой сын и…

— Заткнись! — Кристина даже вздрогнула, услышав такой ответ. — Развел тут национал предателей, которые хулят славное имя героя Империи, а потом ещё и с вопросами лезешь? Я тебе покажу, как мы расправляемся с пятой колонной…

Последовал выстрел. Тело отца упало таким образом, что его голова, запрокинувшись, остекленевшим взором уставилась сквозь зазор на собственное дитя, а по его лицу побежала тонкая струйка крови. Эта картина будет мучить Кристину ещё долгое время, возвращаясь в ночных кошмарах.

Теперь закричал Элай, но его голос постепенно растворился в коридоре общежития. Затем последовал второй выстрел. Девочка, скованная ужасом, медленно попятилась назад, ступая босыми ногами по ковру, которым был застелен пол её комнаты. Наткнувшись спиной на шкаф, она замерла, уставившись широко открытыми глазами на белую дверь своей комнаты.

Стук… Стук… Стук… Кристине казалось, что её сердце бьётся так громко, что его отдающий в уши стук обязательно услышит тот, кто стоял за дверью, сжимая в руке пистолет… Послышались шаги…

Когда шаги стихли, девочка медленно, пытаясь подчинить собственное оцепеневшее тело, развернулась вокруг своей оси и, открыв дверцу, спряталась в шкафу. Там её бросило в дрожь и начало так сильно лихорадить, что она впала в бессознательное состояние…

Следующее, что помнила Кристина, так это лицо своего старшего брата, который приехал домой тем же вечером. Когда Кристина, рыдая, пересказала увиденное днем, ни один мускул не дрогнул на бледном лице Патрика, который тогда, из — за своей комплекции, казался сестре просто огромным. Аккуратно взяв её на руки, Патрик последовал к выходу. В прихожей уже не было тел — видимо, их увезла какая — то государственная служба. Переступив через лужи крови в прихожей, Патрик на мгновение остановился и, сняв со стены портрет семьи, немедленно покинул квартиру.

Брат решил отправить Кристину в Корнуэл, где жил её богатый дядя, сделавший состояние на торговле редкоземельными металлами. Узнав об этом, Кристина горько заплакала, умоляя брата поехать вместе с ней, но тот, посмотрев ей в глаза, произнес:

— Сестренка, я не могу сейчас поехать, но обещаю, что вернусь за тобой, когда освобожу Элая…

Когда она оказалась в доме дяди, все СМИ метрополии пестрели заголовками об ужасном террористе Патрике Мендозе, который устроил бойню в одном из отделов Спектрата на Эритее. Трудовые коллективы страны писали гневные письма с просьбой предать братьев Мендоза смерти, а судилище над ними показывали в прямом эфире, где прокурор в изобличающей преступников речи настойчиво требовал смертной казни, брызгая с трибуны постановочными слюнями. На протяжении всего судебного процесса ни Патрик, ни Элай не проронили ни единого слова, презрительно взирая на проклинающую их толпу. Получив пожизненное заключение без права переписки, оба брата растворились в мрачных закоулках тюремной системы метрополии.

Дядя — родной брат матери Кристины, не очень — то был рад видеть племянницу, боясь попасть в опалу государства, от которого зависел его прибыльный бизнес, а, как следствие, и благополучие собственной семьи. Но его жена, услышав рассказ Кристины, сжалилась, после чего настояла на том, чтобы муж помог своей бедной родственнице. Дядя, используя свои связи и деньги, сделал ей документы на другую фамилию, а после устроил Кристину в пансион благородных девиц, расположенный в городе Виктория. Положив на счет девочки солидную сумму, дядя посчитал, что сделал всё что мог. Больше Кристина никогда его не видела…

Но пансион оказался не таким уж благородным, как следовало из его названия. Мадам Пуассон — заведующая этим заведением, оказалась довольно высокомерной и скверной пожилой женщиной, распоряжавшейся деньгами девочки по своему личному усмотрению. Поэтому когда Кристине исполнилось пятнадцать лет, её солидный счет, оставленный дядей, был полностью опустошен. Но мадам Пуассон на этом не остановилась. Вызвав к себе в кабинет Кристину, она недвусмысленно намекнула ей, что если та не хочет оказаться на улице, то Кристине следует оказывать «знаки внимания» богатым спонсорам её пансиона. Не забыла она упомянуть и о том, что знает о «скверном прошлом её семьи». Кристина удивилась этому, ведь об этом в пансионе знали лишь два человека — она сама и её лучшая подруга Марта, с которой она однажды разоткровенничалась. После этого случая Кристина окончательно перестала доверять кому бы то ни было.

Её «спонсором» стал богатый человек по имени Джонатан Руфо, который состоял в надзорном комитете пансиона и был членом городского совета. Поначалу Кристина плакала и всячески сопротивлялась «ухаживаниям» этого уже немолодого человека, который, ко всему прочему, имел довольно широкий круг «сексуальных предпочтений». Но быстро поняв всю свою незавидную роль, Кристина, запрятав своё отвращение к этому человеку куда подальше, решила играть по навязываемым правилам этого «благородного места». Используя женские чары, она влюбила в себя Джонатана, а когда ей исполнилось семнадцать, намеренно забеременела от него, прекратив употреблять противозачаточные препараты. Она рассчитывала покинуть этот «благородный пансион», а по сути, бордель, выйдя замуж за бездетного Джонатана.

Но мадам Пуассон не нужны были людские пересуды о её заведении, поэтому она, узнав о беременности Кристины, заставила врача, работающего в пансионе, насильно сделать ей аборт, несмотря на мольбы последней. Но Кристина, придя в себя после операции, не сдалась. Напротив, она рассказала обо всем Джонатану, окончив свой монолог словами: «Она убила нашего ребенка, любовь моя…»

И Джонатан Руфо, крайним образом разозленный действиями мадам Пуассон, крепко прижимая к себе плачущую Кристину, на этот раз не остался в стороне. Неожиданно для всех, через месяц после описываемых событий мадам Пуассон скоропостижно скончалась, после чего город аннулировал аренду здания, где располагался девичий пансион.

Но для Кристины эта смерть не была неожиданностью, как, впрочем, и смерть бывшей подруги Марты. И ту, и другую убил яд, который Кристине передал сам Джонатан. Когда пансион закрыли, Джонатан женился на Кристине, надеясь вновь обрести надежду на отцовское счастье.

Шли годы, а дети в этом браке не рождались. Именитые доктора, обследовавшие Кристину, в один голос заявляли, что всему виной тот злополучный аборт, сделанный, судя по всему, человеком, далеким от подобной медицинской практики. Чувствуя за это вину перед своей молодой женой, Джонатан всячески заботился о Кристине и даже ввел её в высший свет, когда был назначен викарием Виктории.

Став светской львицей, Кристина всегда сопровождала мужа, когда тот уезжал в столицу по государственным делам. Познакомившись с дочерью правившего в то время Императора Мартина Вуда, Кристина быстро вошла к ней в доверие. Превратившись в лучшую подругу Луизы, она стала частым гостем в Императорском Доме. Сам Император Вуд, любивший навещать своих ненаглядных внучек Анну и Кати, нередко присоединялся к игре в бридж, предпочитая брать в напарники Кристину, которая, по его мнению, была весьма обаятельной и остроумной.

Почувствовав под ногами прочный фундамент в виде императорского расположения, она захотела выяснить судьбу своих родных братьев, сгинувших в тюремной системе пятнадцать лет тому назад. Кристина лелеяла надежду на то, что, если они живы, она постарается вызволить их оттуда. Дав взятку некоему Луцию Мнемонику, который занимал довольно крупный пост в иерархии тайной полиции, она узнала, что лица, о которых она желала узнать, были давно мертвы. Тогда она не догадывалась, что Луций, взяв деньги, банально её обманул, решив не утруждать себя работой в архиве.

Только спустя несколько лет, когда она внезапно для себя стала матерью, правда выплыла наружу. Вернее, она вырвалась в виде беспощадного лидера мятежников — Патрика Мендозы, изображение которого крутили по всем новостным каналам. Конечно же, Кристина узнала родного брата. Да, он был бледен, его тело и лицо были изуродованы, но это действительно был её любимый старший брат. Кристина впервые за много лет не на шутку разрыдалась. Она никак не могла понять, что же это — слёзы радости или же слёзы сострадания к брату, который явно испытал немало горя и насилия за эти пятнадцать лет.

С того самого момента Кристина неусыпно следила за ползущей по стране Революцией. Сначала пала Эритея, затем Борей, Пир и Иерихон, а после, когда полковник Орокин со своей армией осадил вотчину её мужа, настала очередь Виктории. Но Кристина не спешила озвучивать своё родство с генералом республиканской народной армии. У неё были на всё свои планы, так как сама жизнь научила Кристину играть по собственным правилам. Более чем…

 

Глава 2. Беглецы

Когда Виктория сдалась на милость победителям, вернее победителю в лице полковника Уэйна Орокина, в башне викария произошли весьма любопытные перестановки. Этот символ власти, некогда всецело принадлежавший викариату, стал неким «общежитием», где весьма влиятельные фигуры, творящие историю настоящего, были выстроены, по мысли полковника Орокина, в некий иерархический порядок.

На десятом этаже башни викария располагался зал городского совета, ниже — кабинеты больших муниципальных чиновников и непосредственно кабинет самого викария. Восьмой этаж занял сам полковник, разместившись там со своей пассией — Раминой Джоши. Лишенный власти, парализованный викарий съехал в покои своей молодой жены, расположенные на седьмом этаже. Полковник предусмотрительно оставил семейство Руфо под боком, вверяя Кристине роль представителя горожан. По мнению Орокина, Кристина была вполне лояльна силам республики, а кроме того, полковник отвел ей роль «сиделки» малыша Джошуа.

Не родной, выданный за плод воображаемой любви вождя и не менее воображаемого и прекрасного Ангела годовалый Джошуа постоянно подвергался различным невидимым опасностям в виде инфекций. Грязный быт, специфическая пища племен пустошей, а также коммуникационные ритуалы местных, вроде целования пальцев доминанта, приводили к тому, что Джошуа часто болел. Там, в степях, Данбар делал ребенку прививки, а также использовал доступные медикаменты в борьбе с болезнями, помогая молодому организму преодолеть последствия полной антисанитарии. Но теперь, когда Данбару следовало контролировать происходящее в орде, на это не оставалось времени. Предвидя подобное развитие событий, полковник любезно позволил Руфо оставить за собой седьмой этаж, исходя из собственного расчета.

Этажи башни с первого по шестой были заняты Желтым Червем и его соплеменниками, многие из которых принадлежали к правящим семействам тех племен, что объединились под властью Каганаз — гуна — Великого вождя. Разбив, по привычке, шатры в ярких и больших залах башни, дикари, несмотря на увещевания пастырей, продолжили жить привычной им культурой.

Конечно же, внимательная Кристина не упустила случая познакомиться с любовницей полковника — Раминой Джоши. Правильнее было бы сказать, что Кристина «не упустила случай», а сделала всё для того, чтобы этот «случай» наступил как можно скорее. Рамина была весьма скромна и не лезла в политику, предпочитая быть на периферии общественной жизни. Но от внимания Кристины не ускользнуло то, как полковник смотрит в сторону своей любовницы, не забывая при этом пускаться в весьма сомнительные, с точки зрения прагматичной Кристины, философские рассуждения о наступающей эпохе.

Их первый разговор состоялся в зеленой аллее, расположенной у подножья башни викария. Гуляя там вместе с коляской, в которой находился Герасим, Кристина увидела на скамейке одиноко сидящую Рамину. Та, наслаждаясь солнечными лучами, закрыв глаза, погрузилась в размышления над своим открытием, сделанным в период её заключения в лаборатории доктора Грэма. Рамину терзал вопрос о том, следует ли поделиться этой информацией с полковником, или же необходимо сохранить всё в тайне. Склоняясь ко второму варианту, она вдруг услышала приятную женскую речь:

— Не присмотрите за коляской? — открыв глаза, Рамина увидела перед собой жену бывшего викария.

Голову этой миловидной женщины, которой на вид было немногим за тридцать, украшал богатый кокошник, увитый зелеными и красными ленточками, переплетенными между собой. Кристина добродушно улыбалась и, судя по всему, ожидала ответ.

— Да, да, конечно, — спохватилась Рамина и, пододвинувшись поближе, положила руку на поручень коляски, в которой полугодовалый малыш бодро двигал ножками, пытаясь совладать с двигательными функциями своего тела.

Кивнув головой в знак благодарности, Кристина, отлучившись минут на пять, вернулась обратно, держа в руках резную дудочку, чья поверхность была украшена незамысловатым орнаментом. Присев рядом, она сыграла простую мелодию, во время которой активный малыш внезапно уснул, свесив головку набок.

— Как вам это удалось? — шепотом спросила Рамина, с интересом разглядывая уснувшего ребенка.

— Говорите обычным голосом, — Кристина, набросившая колясочный навес от палящего солнца, улыбнулась, повернувшись лицом к Рамине. — Герасим будет беспробудно спать, благодаря вот этому незамысловатому приспособлению…

Рамина взяла в руки протянутую дудочку, вырезанную из незнакомого ей кустарника. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это довольно грубая работа, сделанная с помощью хорошо заточенного ножа.

— Когда — то у меня была рабыня — прислужница, родом из южных пустошей. Когда я была беременна, она подарила мне этот музыкальный инструмент. По её рассказам, молодые матери её родных мест носят на шеях вот такие магические дудочки, передающиеся в роду от матери к дочке. Играя на ней, матери погружают своих маленьких детей в сон.

Прислужница утверждала, что извлекаемые флейтой звуки практически всегда, хотя бывают и исключения, усыпляют детей в возрасте до двух — трех лет. Относясь к её словам с изрядным скепсисом, я решила проверить сказанное, как только родился мой сын. Вы не поверите, но эта свистулька действительно работает!

— Как это не поверю, если я сама сейчас наблюдала это действие своими собственными глазами… — Рамина приподняла брови, выразив неподдельное удивление. — Просто я, знаете ли, не верю в магию и привидений…

— Мы с вами в этом весьма похожи, — Кристина поправила волосы, — поэтому я обратилась с этим вопросом к весьма именитому ученому. Тот, забрав дудку к себе в лабораторию, через неделю вернул её, дав следующее заключение… Оказывается, что воздух, проходя по прутку высохшего кустарника, создаёт неслышимые уху колебания его волокон, которые, резонируя, снижают мозговую деятельность ребенка, настраивая младенца на глубокий сон…

«Как интересно, — подумала про себя Рамина, прогнав мысль через призму знаний о естественном отборе, — а ведь подобный инструмент, возможно, позволил кому — то выжить, усыпляя неразумное дитя в моменты опасности…»

— В дальнейшем, — продолжала доброжелательно повествовать Кристина, — тот ученый даже разработал и запатентовал технологию, которая позволяет усыпить младенца не медикаментозным путём. Представляете, дудочка из неизвестного науке кустарника превратилась в нашем, цивилизованном мире в небольшой черный брусок, размером с костяшку домино с одной красной кнопкой «Вкл/Выкл». Назвав это устройство в честь меня — «Кристиной», учёный решил открыть своё предприятие, пообещав мне процент с продаж за эту идею…

Кристина, вздохнув, замолчала.

— Но последние события, связанные с волнениями, заставили его приостановить инвестиции в это предприятие… Жаль…

— Как любопытно… — высказалась вслух Рамина. — Знаете, мне это ещё интересно и в профессиональном плане, я ведь имею прямое отношение к биологическим наукам… Кстати, меня зовут доктор Рамина Джоши…

— Кристина Руфо, — учтиво представилась жена бывшего викария.

— А вы хорошо образованны… — немного погодя, произнесла Рамина, разглядывая через полупрозрачную накидку лицо спящего в коляске младенца.

— О, да, — продолжая мило улыбаться, ответила Кристина, — в пансионе Виктории я получила действительно хорошее образование…

* * *

Рев скутеров, несущихся над безлюдными песками, порою резал слух, но для Карлоса Гарсия и его людей, которые управляли этими изящными машинами, это был звук свободы. Не все наёмники пережили заключение в застенках «Социального лепрозория», но те, кто выжил, а их было двадцать семь человек, недолго думая последовали за своим лидером, который пообещал им возвращение на родную землю — южноамериканский континент.

Томас ДиАнжело был единственным из этой кавалькады, кто не был уроженцем тех мест. Впрочем, Томас, склонный к авантюрам, был не против последовать за Карлосом, который спас его, сняв со стены, на которой бы он непременно умер. Когда ДиАнжело пришел в себя, Карлос был немногословен.

«Мальчишка, — произнёс рослый мутант, оглядывая его с ног до головы, — ты должен признать, что я не раз спасал твою задницу, так что ты, духи тебя побери, мой должник…» Тогда Карлос задумчиво посмотрел исподлобья вверх, будто пытаясь сформулировать в голове какую — то мысль.

— В общем… — продолжил он, но внезапно опять сделал паузу. — Короче, мальчишка, не буду тебе долго рассказывать побасенки, которыми вы любите пудрить здесь себе мозги, перейду к делу. У моих братьев есть множество рудников, к которым бы ты мог приложить свою… эту… магию. Я бы мог насильно тебя забрать, но не хочу, чтобы ты разбил мне ночью голову, как тому утонченному педриле — Эсмонду Мортису. Поэтому предлагаю тебе вступить в мой отряд и двинуться в наше южноамериканское Эльдорадо. Я дам тебе десять процентов от того, что мы там нароем вместе с тобой…

— Я хочу двадцать, — произнес Томас, немного подумав.

ДиАнжело впервые увидел улыбку всегда угрюмого Карлоса.

— Демоны амазонки! А ты не такой больной, как кажешься… — ответил мутант, обнажив в улыбке крупные передние зубы, почерневшие от кариеса и крепкого кофе.

Подойдя ближе, он протянул свою огромную руку, сплошь покрытую татуировками. Томаса ничего не держало на родине, поэтому он без промедления ответил рукопожатием.

Захватив скутера, на которых передвигалась охрана «Социального лепрозория», они покинули пределы тюремного комплекса, передвигаясь по тропам среди отвесных скал Хребта Брукса. Карлос планировал добраться до побережья Тихого океана и захватить какое-нибудь рыбацкое судно. Оттуда он собирался двинуть на юг, до речушек, берущих начало в предгорьях Северных Анд, где располагались рудники братьев Гарсия.

Но этот план рухнул, как только они добрались до одной из прибрежных деревушек, раскиданных вдоль Нортон Саунда. Местные сообщили им, что имперский морской флот установил блокаду побережья в связи с волнениями, охватившими северо — запад метрополии. Карлос, как военный стратег, допустил, что имперские войска могут высадиться на это побережье, чтобы подавить вспыхнувший мятеж. Развернув свой отряд обратно, Карлос решил следовать вдоль восточного склона Скалистых гор, чтобы добраться до долины Стервятников, которая открывала дорогу к Великим пустошам. Единственной проблемой, не считая заканчивавшегося провианта и запаса ториевых батарей, был город — крепость, стоявший у них на пути. Но, как сообщила бегущая на север группа беженцев, побросавшая свои фермы, Виктория перешла на сторону революционеров. Карлос не упустил случая, чтобы пограбить этих вчерашних рабовладельцев от имени той самой Революции, от которой те, собственно говоря, и бежали.

И вот теперь эта кавалькада скутеров двигалась в сторону «города на песках», в надежде пополнить там запас ториевых батарей и приобрести оружие на обретенные «революционным путем» драгоценности.

Когда солнце начало клониться к закату, Карлос приказал остановиться на ночлег возле умирающего оазиса, откуда ушла вся вода. Сухой кустарник, раскиданный вокруг, послужил топливом для костра, дав свет и тепло расположившимся на песчанике людям Карлоса. Разогрев консервы, они равными долями распределили между собой провиант, после чего принялись уплетать пищу с остервенелым аппетитом. Карлос, вычистив ложкой банку, бросил её в костер и, ковыряясь указательным пальцем в зубах, заметил, что Томас на него внимательно смотрит.

— Чего так смотришь, как будто я твою пайку съел? — прохрипел мутант, кивнув головой в сторону ДиАнжело.

— Карлос, а почему ты не сделаешь протез или хотя бы не наденешь повязку на глазную впадину? — внезапно спросил Томас.

— Я что, по — твоему, похож на пирата? — промолвил Карлос, чей ответ вызвал ухмылки наёмников, расположившихся вокруг костра.

Томас, услышав какие — то звуки, напрягся. Прижав к нёбу язык, он быстро определил с помощью своего врожденного дара источник его происхождения.

— Там, за дюной, — ДиАнжело показал рукой в сторону песчаного бархана, — лежит какой-то человек.

Единственный глаз Карлоса энергично задвигался вокруг своей оси, а сам предводитель наёмников, привстав на ноги, отправился за пологий бархан, постепенно поглощающий останки оазиса, который не слишком гостеприимно, но всё же приютил группу бывших заключенных. Гарсия вернулся минут через пять, таща за руку какого — то исхудалого бедолагу. Тело мужчины без признаков жизни волочилось за рослым мутантом по песку, оставляя на нём характерный след. Бросив незнакомца, Карлос назначил часовых, после чего присел у костра, разглядывая лохмотья, в которые был одет этот человек.

— Похоже, из военных, — пробубнил Карлос.

— Нет, скорее, тайная полиция, — поправил его Томас. — Такие лычки, что набиты на болтающемся шевроне, носят офицеры Спектрата…

Внезапно бедолага, которому на вид было уже за пятьдесят, приоткрыл рот и начал беззвучно двигать растрескавшимися губами. Томас, сняв с пояса флягу, дал ему сделать несколько глотков. Незнакомец сразу же интенсивно задышал, будто ему влили в рот оживляющий напиток. Чуть приоткрыв глаза, он протянул руку, покрытую волдырями, в сторону ДиАнжело.

— Ещё… Ещё… — чуть слышно выговорил исхудалый.

Томас отдал ему свою флягу. Схватив её, незнакомец припал к оцинкованному горлышку и начал жадно пить.

— Опрометчиво поступаешь, мальчишка, — неодобрительно произнёс Карлос, — вода в этой пустыне на вес золота, да и провиант на исходе… Ещё полтора дня пути, так что нам не нужен этот балласт. Дай ему тихо умереть — прибей его булыжником, как ты это любишь делать…

Томас не оценил сарказм Гарсия и, немного подумав, промолвил:

— Но ведь ты меня спас?

— Ты сделаешь меня богатым, Томас… Я лишь использую тебя в целях своей выгоды…

ДиАнжело усмехнулся. Отблески костра резвились на его двухнедельной щетине, а заостренные уши делали похожим на волшебного эльфа, который давненько не принимал душ.

— Я использую этого человека в интересах всей группы, — Томас протянул к костру руки, обогревая их теплым воздухом, идущим от полыхающего огня. — Виктория на стороне революционеров, а значит, мы приведем его туда в качестве пленника, показывая наши самые добрые намерения силам революции. Если мы будем «просто бежавшими из тюрьмы заключенными», то у новой власти, нарождающейся в этом хаосе, резонно может возникнуть вопрос: почему мы не записались в республиканскую народную армию? Уж не контрреволюционеры ли мы, прибывшие для дезорганизаций и терактов в городе?

— А ты не дурак, — Карлос одобрительно покачал головой. — Раньше ты мне казался феерическим идиотом, но сейчас… Сейчас ты верно подметил — нам не нужны лишние проблемы в крепости. Делаем запасы и уходим домой через Великую пустошь… Томас, Манивара… Смотрите за гостем и каждые два часа сменяйте друг друга. Я хочу, чтобы к утру он произнёс что-то более осознанное…

* * *

Когда Карлос открыл глаза, солнце только начинало свой путь, поднимаясь на востоке. Зевнув, он привстал с земли и, отряхнувшись от песка, размял затекшую шею. Большинство его людей ещё спали, а Томас, сидевший неподалёку от пленника, вертел в руках прямоугольный кусок черного матового пластика, на котором мерцала эмблема Спектрата. Пленник, смотря на потухшие угли, медленно жевал кусок вяленого мяса, который, судя по всему, дал ему ДиАнжело. По лицу и движениям было заметно, что незнакомец был ещё очень слаб.

— Ну, и что же за «птицу» мы вчера поймали? — спросил Карлос, приблизившись к Томасу.

ДиАнжело, оторвав взгляд от пластиковой карты, посмотрел на рослого мутанта снизу — вверх, после чего пожал плечами.

— Ничего непонятно, — промолвил он. — Мы вчера обыскали его и нашли вот это…

Карлос взял в руки протянутую Томасом карту.

— Что это? — спросил Гарсия, с интересом разглядывая кусок матового пластика.

— Пропуск офицера Спектрата, — ответил Томас. — Приложи большие пальцы к углам этой карты, и ты поймешь, о чем я говорю…

Поступив подобным образом, Карлос заметил, как на матовой поверхности начали проступать строчки. Материал, из которого была сделана карта, преобразовал тепло рук Карлоса в электрический заряд.

— Майор… — одобрительно кивнул головой Карлос. — Крупная птица…

— Да, — ответил Томас, — только фото, расположенное с другой стороны документа, не соответствует лицу нашего подопечного…

Карлос перевернул карту и пристально уставился на анфас, изображенный на обратной стороне. Хмуря брови, он обратился к пленнику:

— Эй, хмырь, смотри сюда…

Незнакомец, прекратив жевать вяленое мясо, поднял глаза на мутанта.

— Точно не он… — задумчиво произнес Карлос и почесал своими толстыми пальцами серо-зеленые наросты, расположенные на левой стороне лица. — Ты кто?

Пленник переключил взгляд на Томаса. Немного погодя, он вновь посмотрел на Карлоса, сглотнул, а после, пожав плечами, произнес:

— Я… Я не знаю…

— Ха, шутки шутишь? Ну, мы это любим, — процедил сквозь зубы Карлос, приняв угрожающий вид. — Может, тебе для начала хорошо всыпать, а потом переспросить ещё раз?

— Я не знаю… Я помню какой-то взрыв… Не взрыв, а хлопок…

Какие — то голоса… Потом я куда-то шел вдоль озера… Далее опять какой-то провал… — лицо пленника, поросшее изрядной серебристой бородой, выглядело напрочь растерянным. — Какие — то люди погнали меня от озера, и я ушел в пески. Там я блуждал, пока не нашел оазис, где жил довольно длительное время. Воды было вдоволь… Еды тоже хватало — питался ящерицами, насекомыми, ушастыми лягушками и даже сумел поймать довольно большого суслика. Я не говорю о великолепных пальмах, дававших чудные сочные плоды до боли знакомого вкуса… Я даже думаю, что знал тогда название этого фрукта. Теперь я его позабыл, но… Стоп…

На лице незнакомца возникла гримаса бурного ликования.

— Да, да, я припоминаю, что эти плоды хороши в приготовлении котлеток по — сайбургски…

— Что, блять? — Карлос прищурил свой единственный глаз. — Говори, откуда это у тебя?

С этими словами мутант протянул исхудалому матовую карту.

— Я не знаю… — ответил пленник, пожав плечами.

Шмыгнув носом, Карлос спрятал карту в карман широких штанов.

— Так, а какого хера тогда ты покинул свой маленький рай с ящерицами и лягушатами? — язвительно спросил Гарсия.

— Два воздушных корабля… Огромных корабля… — задумчиво произнес пленник. — Они приблизились с юга и начали обстреливать этот оазис…

— Какая чушь, — высказался об услышанном Томас. — Зачем двум кораблям палить по оазису почем зря?

— Пристреливали пушки, скорее всего… — задумчиво произнес рослый мутант, понимающий в военном деле побольше, чем молодой ДиАнжело. — Обычно воздушные суда, в особенности тяжелые крейсеры и гарпаксы перед генеральным сражением выбирают цель на земле и пристреливают орудия. Для таких кораблей небольшой темный оазис, расположенный в более светлой пустыне, покажется естественной и логичной целью… Ладно, пора двигать…

Приставив пару пальцев к губам, Гарсия очень громко свистнул.

— Подъем братцы… Полчаса на сборы, затем двигаемся без остановок до самой Виктории… Путь предстоит неблизкий…

* * *

Вымотанные дорогой, наёмники, наконец, достигли точки назначения. Виктория раскинулась перед ними в пределах прямой видимости. Её очертания расплывались на горизонте от жара, поднимающегося над раскаленными песками. Остановившись, Карлос снял защитный платок, закрывавший нижнюю часть лица, после чего подставил к глазу электронный монокль. Изображение, транслируемое на сетчатку глаза, представляло собой довольно странное, по мнению самого мутанта, зрелище: люди, лошади, шатры, какие — то кибитки заполняли всё пространство вдоль стен Виктории. Опустив монокль, Карлос пробубнил:

— У них там что, какая — то ярмарка? — после чего подал знак следовать за ним.

Группа неспешно приближалась к городу, пока навстречу им не выехал отряд вооруженных всадников. Полуголые, с разрисованными охрой телами, всадники походили на коренных обитателей Великих пустошей, которых Карлосу приходилось видеть, когда тот, будучи подростком, совершал рейды в развалины древних городов в поисках того, что можно было продать коробейникам с севера. Остановившись, Карлос поднял в приветственном жесте руку.

— Да здравствует Революция! — торжественно рявкнул Гарсия.

Всадники переглянулись между собой, явно пытаясь понять смысл сказанного.

— Viva la revolucion! — наёмник повторил то же самое, но уже на родном ему языке.

Но и тут, судя по напряженным лицам, Гарсия не был услышан. Один из всадников, чью голову украшало огромное перо, переливающееся на солнце различными оттенками зеленого, помахал рукой, приглашая следовать за ними. Когда наёмники приблизились к столпотворению у стен Виктории, им жестом приказали остановиться, после чего всадник с пером спешился и растворился в толпе. Немного погодя, он появился вновь, но уже в компании бородатого худого человека, чей серый балахон был подпоясан простой веревкой.

— Кто вы? — спросил пришедший, лицо которого, несмотря на бороду, выглядело довольно молодым.

— Я — Карлос, а это, — наёмник — мутант посмотрел назад, издавая пощелкивающие звуки, — мои люди… Мы бывшие заключенные той тюрьмы, что на западе, где и было положено начало нашей Революции… Пытаясь раздобыть оружие, наша группа вышла в расселину Тамиокла. Наткнувшись на вооруженную группу с опознавательными знаками имперских войск, мы отступили к Скалистым горам, где и раздобыли эти скутеры, стоящие в промышленном ангаре обогатительного комбината. Решив не выходить на равнину, дабы не попасть под огонь патрулей, мы петляли вдоль восточной стороны Скалистых гор, периодически отсиживаясь в пещерах, во избежание прямых столкновений с армейскими подразделениями. Узнав, что Виктория на стороне Республики, мы поспешили присоединиться к основным силам революции, но…

Карлос отклонился немного в сторону и посмотрел на бардак, происходящий за спиной своего визави. Там творилось что-то невообразимое: одни дикари плясали, другие мыли лошадей, кто — то ел, окуная в общие котлы грязные руки, поучаствовавшие в недавнем прошлом в процессе реализации различных естественных потребностей. И всё это окружал безумный гвалт на непонятном, но весьма противном для слуха языке. Гарсия поморщился. Нет, он не был педантом по жизни, мог на досуге и сам изрядно поковыряться в носу, но это…

— Но, — продолжил Карлос, — как я вижу, революционеры хромают качеством…

— Но берут количеством, — юнец в балахоне внимательно посмотрел на человека, который был связан и намертво пристёгнут к Томасу, восседающему на двухместном скутере на месте водителя. — Кто ваш пленник?

— Майор Спектрата. Был взят нами в плен во время пересечения песчаной равнины. Но он… какой-то контуженный. Его следует допросить…

— Хорошо, — кивнул бородатый. — Меня зовут Данбар, я провожу вас к нашему командующему. Сдай всё оружие, что на тебе есть, бери пленного и следуй за нами…

И тут началось. Разоружение Карлоса заняло немало времени. Сначала на землю легли два пистолета, отобранные у беженцев. Затем Гарсия долго ковырялся в своём ботинке, пытаясь вынуть весьма большую и острую заточку, причем проделал он это таким образом, чтоб сам сапог остался цел. Далее на землю полетела опасная бритва, замаскированная под брелок для ключей, а также какие — то заостренные стальные звездочки в количестве шести штук, явно сделанные кустарным способом в промышленной зоне той тюрьмы, откуда наёмники сбежали. Венцом разоружения стал железный кастет с небольшими наваренными шипами.

Взвалив на плечи связанного человека, Гарсия двинулся вслед за небольшим отрядом, который возглавлял Данбар. Минуя людское столпотворение, они, наконец, добрались до больших врат. Дзоты, стоявшие по бокам от входа в город, ощетинились двухдульными колоссальными орудиями. Карлос прикинул, что калибры этих орудий, нацеленных на горизонт, явно не сулили ничего хорошего потенциальному противнику.

Споткнувшись о какого — то пьяного дикаря, Карлос по инерции опустил взгляд на землю. Грязно выругавшись, он развернулся и так пнул «отдыхающего» под ребра, что тот выкатил глаза и изрыгнул содержимое желудка на землю. Продолжив путь, Карлос снова поднял голову. На этот раз его внимание привлекла надпись, выбитая в камне над входом. «Aut vincere, aut mori» — гласила она, увековеченная во времени рукою человека.

В самом городе было ничуть не лучше — кое-где и вовсе было не протолкнуться, особенно на узких улочках. Горожане, которых было на улицах гораздо меньше, предпочитали сидеть по домам, ожидая наступления вечера, так как для рядовых обитателей пустоши действовало предписание покидать пределы города на время, пока не взойдет солнце. Такой эдикт был установлен с той целью, чтобы снизить социальную напряженность между горожанами и пустынниками. В городе на ночь, оставался лишь отряд, обеспечивающий охрану периметра города и башни викария на это время.

Но под землёй, куда Карлос спустился вслед за остальными, было посвободнее. Аборигены пустошей предпочитали сюда не заходить, так как свято верили, что это дорога в ад. Они рассказывали друг другу про гигантских червей, которые пожирают людей и с шумом уползают к сатане в преисподнюю. Конечно же, это было подземное метро, связывающее город транспортной сетью, которая, вдобавок ко всему, имела крупную подземную магистраль, соединяющую Викторию с Акритом. Весьма длинная, магистраль была задумана как путь тылового обеспечения на случай осады Виктории.

Во времена Виктора Завоевателя засуха и иные события, вплоть до племенных войн, нередко заставляли кочевников идти на север в целях выживания. Срабатывал эффект «домино» — побежденные племена шли войной на соседа, гонимые со своих земель победителями. Орды волнами раз в три — пять лет накатывали на южные рубежи, разрушая привычный уклад жизни, а некоторые даже умудрялись доходить до самого Акрита, уничтожая на своём пути поселения. В те далёкие времена Виктор лелеял мысль о подчинении непокорного Нанта, поэтому первым делом решил обезопасить свои тылы — основать город — крепость с хорошим тыловым обеспечением. Построив Викторию руками рабов, которых ловили в пустошах, Второй Император сумел откинуть варваров от своих границ и сосредоточиться на войне с Нантом, который так же, как и Акрит, доминировал в регионе в те стародавние времена. Застолбив южные рубежи возникающего государства, Виктор Завоеватель обеспечил себе хорошую пилюлю от головной боли по имени «южная миграция».

Добравшись на поезде до нужной точки, Карлос и его сопровождающие оказались возле лифта, вход в который преграждали сателлиты.

— Они со мной, — произнёс Данбар, после чего охрана расступилась, давая пройти Карлосу и сопровождающим Данбара варварам внутрь кабины.

Когда на табло высветилась цифра «9», створки лифта медленно отворились, обнажая содержимое этажа. Пол большого холла украшала ковровая дорожка, ведущая от лифта к кабинету, возле которого стояла кадка с каким — то экзотическим растением. По бокам коридора шел ряд однотипных дверей, возле которых стояли деревянные стулья, сделанные под старину. На них сидели вполне респектабельные люди, которые удивлёнными взглядами провожали рослого мутанта со связанным, лежащим у него на плече человеком. Проникнув за двери центрального кабинета, Данбар, спустя минут пять, вышел в холл с каким — то человеком, приглашая Карлоса зайти внутрь.

За дверью оказался просторный, хорошо освещённый кабинет, откуда, судя по висевшим картинам, изображающим бывшего хозяина, правил в свою бытность викарий Джонатан Руфо, лежащий сейчас в предсмертной агонии в палатах своей жены, которые находились на два этажа ниже. За небольшим столом, чьи ножки были покрыты золотом, сидел человек с коротко стриженной седой бородкой и весьма ухоженными усами. Одетый в серый балахон, подобно монаху, он предавался каллиграфии, ставя свою подпись на распорядительных документах, касающихся общественной жизни округа. Не все рабовладельцы с энтузиазмом встретили отмену «эдикта о рабстве», поэтому полковник Орокин, используя силу глагола, пытался убедить несогласных, обрисовывая им перспективы, «которые обязательно последуют, если они не прибегнут к здравому смыслу». За плечами Орокина стояли два крепких охранника, смотрящие прямо перед собой.

— Полковник Орокин, это Карлос Гарсия… — было видно, насколько Данбар учтиво и с подобострастием говорит, немного преклоняя голову. — Он и его люди бежали из «Социального лепрозория». Желая присоединиться к республиканским силам, они пожаловали сюда. С ними пленный. Я думаю…

Данбар говорил и говорил, в то время как Орокин, подняв голову, застыл в изумлении, увидев Карлоса. Перед ним стояла практически копия сорокалетнего Мартина Вуда, покрупнее габаритами, но с теми же чертами лица и немного оттопыренными ушами. Майор Вуд, ставший впоследствии Девятым Императором, нареченным Сенатом по смерти «Храбрым», много лет тому назад выстоял в битве при Сан— Паулу. Нет, они не победили, они именно выстояли! «Битва при Сан — Паулу» — это громкое словосочетание было ничем иным, как попыткой политической цензуры прикрыть «удар под дых» имперской армии словесным романтизмом. Тогда имперским войскам был нанесён жесточайший удар на всей территории южного континента, после которого аллея славы в виде урн с усопшими пополнилась настолько, что пришлось снести целое звено правительственного квартала, чтобы продолжить «славную» историю великих предков, коими, по велению идеологического комитета Первого Императора, стало «волчье» племя, обитавшее в незапамятные временна на Апеннинском полуострове европейского континента.

Но больше всего удивление Орокина вызвали серо — зеленые грибовидные наросты на той половине лица Карлоса, где отсутствовал глаз. Полковник мог поспорить на собственный, что точно такие мутации он видел на той, пораженной руке Мартина, от которой тот избавился не без помощи самого Орокина, чтобы не попасть под «Акт о чистоте человеческой расы».

Уэйн Орокин сдержал своё слово и сохранил тайну Мартина. Уже гораздо позже, когда Вуд станет Императором, он попросит полковника ещё об одной услуге — попытаться ответить на вопрос: не может ли подобная напасть произойти в будущем? Мартина очень беспокоила эта тема, поэтому он решил разобраться, с чем имеет дело. Полковник, действуя инкогнито через посредников, заказал исследование в городе Хуанди, чья медицина была весьма продвинута. Задействовав своего резидента, Орокин, спустя некоторое время, получил небольшой перечень биологических материалов, которые следовало передать через связного.

Ответ пришел через месяц. Если отбрасывать витиеватый медицинский язык, суть его сводилась к следующему: редкое сочетание мутаций определенных генов привело к тому, что иммунная система диагностируемого стала воспринимать мицелий гриба с труднопроизносимым названием «parasitusapricismycota» как «своё собственное тело». Иными словами, мицелий гриба свободно распространялся в теле своего хозяина, не натыкаясь на препятствия в виде защитного ответа организма.

Сам гриб произрастал преимущественно в Южной Америке, питаясь остатками растений и животных, а его плодовое тело появлялось на самом верху пальм. Местные, чей скудный рацион всегда был беден, с удовольствием использовали этот гриб как источник белка, лазая на самые верхушки высоких деревьев в поисках урожая.

Присоединившись к пищеварительной системе Мартина, гриб весьма хорошо себя чувствовал до самой смерти Девятого Императора. Но гриб не был таким уж паразитом, как следовало из его названия. Скорее это был симбиоз, в котором Мартин отдавал часть пищи, а взамен получал химические молекулы, синтезируемые самим грибом. Эти химически активные компоненты, попадая в кровь, ускоряли метаболические процессы организма, позволяя Мартину быть более сильным, ловким и выносливым, чем обычный человек, причем, в разы. Хотя исследование давало довольно любопытную информацию для размышлений, ответов Мартин так и не получил. Каждый день, вплоть до самой смерти, он боялся снова увидеть на своём теле нечто подобное, что сейчас разглядывал Орокин на лице Карлоса, восседая за столом викария Виктории.

— …дальнейших указаний… — Данбар уже окончил говорить, но Орокин, молча, продолжал смотреть на бывшего заключенного, который стоял перед ним со связанным пленником, перекинутым через плечо. — Полковник!?

Орокин, отпрянув, словно очнувшись от гипноза, улыбнулся Данбару.

— Да, Данбар, извини, — произнёс полковник, но тут же снова перевел взгляд обратно на мутанта. — Так как тебя зовут?

— Карлос Гарсия… — ответил мутант. — Может, примете этот балласт на поруки?

Сначала полковник, занятый своими мыслями, не понял, о чем идет речь, но когда мутант хлопнул по спине пленника, Орокин, уловив причину вопроса, показал на ряд кресел. Когда наёмник усадил связанного пленного, у которого был весьма болезненный вид, полковник спросил:

— Откуда ты родом, Карлос?

Насупившись, будто на допросе, мутант посмотрел на Данбара и снова перевел взгляд на полковника.

— Южная Америка…

— Откуда так хорошо владеешь нашим языком?

— Добравшись с рыбаками до Эритеи, — начал врать Карлос, — я устроился мастером в одну из шахт, расположенную вблизи побережья. В поселке у меня была цыпочка, которая работала учительницей в окружной сельской школе. На конец четвертого года совместного проживания я даже исправлял ошибки её учеников в домашнем задании…

Мутант даже улыбнулся от того, что незапланированная ложь получилась весьма складной. Гарсия явно не желал упоминать о том, что до заключения он и его люди работали на имперский генштаб.

— Потом тюрьма… Впрочем, судя по тому, что я здесь увидел, территориальное происхождение не является максимой революционера. Скажите… полковник Орокиен, я правильно произношу?

— Ин, окончание «ин»… — нисколько не смутившись, поправил его полковник.

— Скажите, полковник Орокин, как вам удалось собрать вместе непримиримых врагов? Чтобы навадийские племена ели рядом с почитателями гигантских червей? Такое мало кто видел, их распри идут с незапамятных времен…

— Я тот, кто несёт им добро, — произнёс Орокин, не утруждая себя полным ответом. — Но вернёмся к тебе, Карлос. То, что ты умеешь уводить диалог в сторону, я уже понял. Скажи мне, чего хочешь ты, присоединившись к силам Революции?

Карлос хотел, было, ответить пламенной тирадой, как вдруг услышал за своей спиной звук — кто — то приоткрыл дверь. Он обернулся, и его единственный глаз уставился на двух женщин, причем одна из них, чьи черные волосы обрамляли узкие плечи, судя по её мимике и застывшим телодвижениям явно оцепенела от неожиданности, встретившись взглядом с предводителем наёмников.

«Какого х…» — Карлос не успел до конца додумать эту простейшую мысль, как вдруг черноволосая женщина, словно тигрица, сбросившая телесную немоту, буквально ворвалась в кабинет полковника, показывая рукой на рослого мутанта.

— Что тут делает этот убийца? — произнесла она весьма взволнованным голосом, обращаясь к Орокину. — Это именно тот… человек, который участвовал в нападении на транспортный терминал в Антарктике, где я и попала в плен к имперским войскам.

Повернувшись в сторону Карлоса, Рамина с ненавистью посмотрела ему в глаза.

— Это он… — утвердительно кивала головой Рамина Джоши. — Это он убил Касима, моего ассистента…

Гарсия, который предпочёл благоразумно умолчать о том, что когда — то работал на имперский генштаб, внезапно понял, что в свете сказанного этой женщиной будет похож на имперского шпиона. Эта мысль его поначалу озадачила, но, видя растерянность на лице полковника, решил идти ва-банк.

— Послушайте, дамочка, не устраивайте мелодраму, — произнёс Карлос, не упуская из вида двух охранников Орокина, которые смотрели на него взглядами цепных псов, ожидающих команду своего патрона, — это была военная операция, в которой тому косоглазому просто не повезло. Жертвы среди гражданских неминуемы во время войны, не так ли, полковник? Может, расскажете этой, весьма впечатлительной барышне о тех карательных рейдах имперских войск, которые руководство армией устраивало в связи с действиями партизан в тылу у истоков Амазонки? Вот об этом, побери вас духи леса, стоило бы действительно поговорить…

— Погодите, — Орокин встал со своего места, протягивая руку в останавливающем жесте.

Все замолчали, уставившись на полковника. Даже связанный пленный, почувствовав повисшее в воздухе напряжение, посмотрел на Орокина немигающим взглядом.

— Первое, — немного погодя произнес Орокин, обращаясь к женщинам, — что вы тут делаете?

Теперь слово взяла Кристина Руфо, которая сопровождала Рамину, находясь в её тени. Подойдя ближе, она сделала небольшой реверанс, преклонив голову.

— Сир, — Кристина излучала покорность, — когда я сопровождала госпожу на рынок, нас окружила толпа обозленных горожан, которые сообщили, что этой ночью «сыны пустыни» после очередной веселой попойки прошлым вечером вывалили на улицу и, что-то не поделив с горожанами, сошлись с ними в ночной рукопашной, окончившейся множеством трупов с обеих сторон. Горожане озлобленны, а некоторые были готовы пойти на крайние меры вследствие ночного инцидента. Нам удалось убедить их не устраивать судов Линча, а довериться правосудию. После этого мы поспешили к вам, сир, в надежде на то, что вы сумеете разрешить данный конфликт…

— Ясно, — констатировал полковник. — Теперь ты, Карлос. Эта женщина говорит то, что в корне не вяжется с твоей биографией рудокопа…

Карлос набрал в лёгкие воздуха, сделав при этом недовольную гримасу.

— Да, я вам соврал, но сделал это лишь с той целью, чтобы избежать лишних проблем и расспросов. Я и мои люди действительно работали на имперский генштаб, пытаясь немного заработать. Но за последнюю операцию, — Карлос показал указательным пальцем на Рамину, — где я спас вот эту истеричку, нам заплатили кандалами. Теперь мы двигаемся домой — в Южную Америку. Но чтобы миновать Великие пустоши, нам требуется сделать запасы провианта и воды, да подзарядить ториевые батареи. Нам не нужны проблемы, полковник…

— А это кто? — Орокин кивком головы указал на пленного. — Тоже декорация?

— Не знаю… — Карлос полез в карман, отчего охранники насторожились. — Вот, документ, который был при нём…

Достав из кармана карту, он, не спеша, положил её на стол перед полковником. Взяв её в руки, Орокин прочитал инициалы, высветившиеся на черной матовой поверхности пластика. Внезапно озадаченность на его лице сменилась тенью догадок, а после его стремление подтвердить или опровергнуть своё предположение заставило полковника присесть за стол и, используя сенсорную панель, расположенную у левого края поверхности, вызвать на связь Альберта Прайса, добровольно взвалившего на себя ношу капитана «Гиперион Прайма».

Из недр стола, издавая тихий жужжащий звук, выскочил полупрозрачный, немного искривленный экран. Следом, в стороне, появилась тонкая алюминиевая трубочка, конец которой представлял собой камеру устройства связи.

Немного погодя на экране возникло изображение жилистого старика в черных очках, который громко кашлял и задыхался, поглядывая в интегратор, расположенный на руке. Его бледноватый вид делал его похожим на больного, а спортивная одежда, в которую тот был одет, придавала ему вид больного психиатрического отделения.

— Да, Уэйн, говори… — сняв с руки интегратор, Альберт положил его на полку таким образом, чтобы Орокин увидел панораму спортивного отсека «Гипериона Прайма».

По залу, чьё пространство было заполнено тренажерами различных видов, расхаживали люди. На переднем плане Альберт, пытаясь отдышаться, вытер полотенцем лицо, покрытое крупными каплями пота.

— Альберт, с тобой всё в порядке? — спросил Орокин после того, как Альберт снова закашлял.

— Да… Да, всё нормально, — отмахнулся рукой Прайс. — Ко мне на борт поднялся Мендоза — один из моих генералов и, черт его дери, приболтал меня, восьмидесятилетнего старика, сходить с ним в тренажерный зал. Я, будучи на эмоциях перед атакой на столицу, чувствуя бушующий в крови адреналин, приплёлся сюда и… Нет, Уэйн, это явно развлечение для молодых…

Альберт пощупал у себя пульс. Бросив полотенце на тренажер, он спросил:

— Уэйн, ты по делу?

— Да, Альберт. Помнится, ты говорил, что пропал человек, руководивший операцией по моему освобождению, который действовал под легендой офицера Спектрата. Это случаем не он?

Камера повернулась в сторону пленного, сидящего в кресле. Судя по его выражению лица, он был полностью растерян, разглядывая присутствующих в кабинете викария. Полковник увидел как Прайс, подойдя к интегратору, взял его в руки, после чего принялся внимательно разглядывать лицо пленного.

— Клаус, сукин ты сын! — внезапно вскричал Альберт Прайс, чьё лицо коренным образом преобразилось в сторону доброжелательности. — Я уже думал, что никогда тебя не увижу! Какого хера ты стал похож на забитую болонку?

Старческий смех Альберта, густо сдобренный хрипотцой, прокатился по кабинету. Но Клаус, судя по поведению, даже не понимал, что Прайс обращается именно к нему.

— Он утверждает, что ничего не помнит, — вмешался в разговор Карлос, уловив, что речь идет о пленном.

— Возможно, контузия… — высказал вслух своё предположение Орокин. — Ты слышишь, Альберт? У моего спасителя амнезия…

— Позаботься о нем, Уэйн… — изображение Альберта исказилось вследствие помех. — Он вытащил тебя из такой жопы, что я бы, будучи на твоём месте, заказал бы ему памятник у Кассия, если бы знал, где этот хитрый ублюдок сейчас находится…

— Не беспокойся, Альберт, — ответил ему Орокин, — на «Черной звезде» есть новейшее медицинское оборудование. Мы окажем Клаусу всю посильную помощь…

— И ещё, Уэйн, — немного помедлив, произнёс Прайс. — На помощь имперским войскам, покинув Антарктику, пришли два тяжелых крейсера — «Уран» и «Марс Виктор», стоящие сейчас в карантинной зоне Акрита. Мы готовимся к решающей схватке здесь, на Иерихоне. По засекреченной линии я вышлю тебе кое-какие наброски для согласования… Конец связи…

Экран погас и вернулся в исходное положение. Встав со стула, полковник, немного хромая, проследовал к пленнику и, развязав его, обратился к стоящей позади него черноволосой женщине:

— Доктор Джоши, проследите, пожалуйста, чтоб этому человеку оказали всю доступную медицинскую помощь…

— Я лично займусь этим… — ответила Рамина.

Когда женщины, взяв под руки изможденного Клауса, покинули пределы кабинета, Орокин обратился к Карлосу Гарсия.

— Карлос, ты можешь взять всё, что тебе нужно и отправиться домой со своими людьми… Но я хочу сделать вам щедрое предложение. В моей армии нехватка профессиональных военных и инструкторов, способных обучить аборигенов армейской дисциплине и владению огнестрельным оружием. Поэтому я хочу нанять тебя и твоих людей к себе на службу. Как насчет пяти миллионов за годовой контракт? Оплата золотом…

Пять миллионов… По мысли Карлоса, полковник предлагал действительно хорошую плату, которая обязательно бы пригодилась в качестве инвестиций в оборудование для извлечения полезных ископаемых на рудниках братьев Гарсия. Да и возвращаться домой пустыми, коли в перспективе была хорошая работенка, не очень — то хотелось.

— Учитывая последний инцидент с оплатой, попрошу половину вперед, — недолго помолчав, произнес Карлос.

— Хорошо, — кивнул головой Орокин и, повернувшись к Данбару, добавил. — Выдай Карлосу и его людям половину годового жалования, а после размести их в городских казармах…

Когда Карлос в сопровождении Данбара покинул кабинет, полковник услышал писк, характерный для защищенной электронной почты. Отправителем сообщения был Альберт Прайс. Но вместо стратегических планов полковник получил краткое сообщение: «Привет, Уэйн. В целях конспирации поговорим при встрече лично. Через неделю «Гиперион Прайм» внезапно появится на Виктории, где мы встретимся с тобой и обсудим генеральный план. Будь готов к торжественной встрече. Именно к ТОРЖЕСТВЕННОЙ. Устрой настоящее представление для уважаемой публики, как ты это умеешь…!. Большего сказать не могу, на кону слишком большая ставка… С уважением к тебе, Альберт Марс Прайс…

 

Глава 3. Кровные узы

Спустя неделю, исполинский крейсер, внезапно появившийся на горизонте, стал предметом обсуждения на улицах Виктории. Многие видели в нём надвигающуюся беду, а молодежь, откинув страх, ловко забиралась на крыши, чтобы собственными глазами увидеть это чудо, созданное руками инженеров Нанта. Многие критические технологии, использованные при проектировании крейсера, были «заимствованы» или, попросту говоря, украдены посредством промышленного шпионажа. Корпус внешней разведки всегда плотно сотрудничал с инженерной гильдией Нанта.

Когда по городу прокатилась новость, что этот железный колосс, зависший в воздухе, и есть тот самый «Гиперион Прайм», перешедший на сторону республики, горожане, наконец, облегченно вздохнули. Многие бросились встречать высокопоставленную делегацию республиканцев— революционеров, коих возглавлял Альберт Прайс — «большой друг военных», как ранее о нем отзывалась пресса метрополии. Но сейчас имперские СМИ называли его не иначе как «предводителем террористов и главным врагом встающей с колен империи, благодаря которой человечество пережило падение астероида на родную планету». Где — то там, в толпе встречающих сестра Патрика Мендозы — Кристина Руфо с замиранием сердца смотрела на своего брата, молча следующего за Прайсом. в отличие от угрюмого Мендозы, Альберт широко улыбался и энергично размахивал рукой, приветствуя пеструю публику этого приграничного города.

За торжественной встречей последовало тайное совещание в башне викария, на котором присутствовал сам Альберт Прайс, магистр «Седьмой печати» Аксель Кларк, генерал республиканской народной армии Патрик Мендоза и полковник Орокин. Если с первыми двумя полковник был знаком, то Патрика Мендозу он видел впервые. Коренастый, высокого роста, «демон революции» свысока смотрел на полковника, разминая затекшую шею. По его изуродованному лицу нельзя было понять, о чем думает этот человек.

Когда в комнате переговоров закрылись двери, Альберт, прикурив любимую сигару, поправил черные очки.

— Итак, Уэйн, — произнёс он, выдыхая дым из ноздрей, — перейдём к вопросам, так сказать, по существу…

Оглядев комнату, он поднял вверх указательный палец, после чего описал им несколько кругов в воздухе.

— Помещение подготовлено? — спросил Прайс, повернувшись к Орокину и, получив утвердительный ответ, немедленно продолжил. — Хорошо, теперь обо всём по порядку. Разговор, как ты уже, наверное, догадался, будет касаться атаки на Акрит. И смею тебя уверить, Уэйн, через пару дней мы разворошим этот клоповник…

— Каким образом? — промолвил полковник, приподняв бровь.

— Перед тем, как прибыть сюда, мы запустили дезинформацию, согласно которой «Гиперион Прайм» собрался посетить с дружественным визитом Викторию, чьи горожане добровольно встали на сторону республики. Одна имперская газетенка даже написала, что «все мы — тщеславные скоты, хотим только одного — потешить своё самолюбие, опьяненное властью, полученной преступным путем», — Альберт усмехнулся и, пододвинувшись поближе к столу, внимательно посмотрел на Орокина. — Но это лишь видимость, Уэйн. На борту «Гипериона Прайма», на котором мы сюда пожаловали, тайно находится рота, личный состав которой укомплектован средствами защиты от радиоактивного заражения…

— Что? — Орокин нахмурил брови. — Вы решили использовать ядерные заряды?

— Один… — многозначительно произнес Прайс, подняв указательный палец вверх. — Один маленький заряд класса АБУ–707 способен повлиять на ход дальнейшей истории…

— Да вы спятили, это же «грязная бомба», — Орокин потер и без того седые виски.

— Прости, Уэйн, — съязвил Альберт, вынимая сигару изо рта, — в ближайшем универмаге кроме этой бомбы больше ничего не было… Всё уже решено. Мы просто ставим тебя в курс уже намеченной и одобренной революционным комитетом, операции.

Наступила пауза, во время которой Орокин, осмотрев всех присутствующих, понял, что его мнением пренебрегли.

— Что вы хотите сделать?

— Аксель, продолжай, — Альберт Прайс обратился к человеку, сидящему по правую руку от него.

— Периметр Акрита хорошо укреплён, — задумчиво произнес Аксель, сверкая гелем, густо намазанным на зачесанные назад волосы. — Имперские войска, под прикрытием двух тяжелых крейсеров, окопались в столице и приготовились к решающей обороне. Император не высунется из своего логова, так как опасается внутреннего мятежа. «Гиперион Прайм», оснащенный более современными технологиями, вполне мог бы успешно противостоять двум другим флагманам Акритской метрополии, если бы не автоматизированная система противовоздушной обороны периметра столицы. Взять их ударом в лоб не получится, нужна хитрость.

Как известно, Виктория возникла как приграничный форпост, связанный с Акритом тоннелем тылового обеспечения на случай осады. Грандиозное по протяженности, это инженерное сооружение стоило Второму Императору немалых затрат, но в результате решило проблему набегов кочевых племен на мелкие поселения столичного округа. Так вот, в этом тоннеле есть так называемая «перемычка» — своего рода контрольно— пропускной пункт, который в случае непредвиденных обстоятельств выполняет функции запорного куска армированного бетона.

АБУ–707 откроет этот тоннель, после чего секретная рота, под предводительством Патрика Мендозы, проследует через эпицентр взрыва за периметр города. Недалеко от выхода из тоннеля, расположенного на территории Акрита, есть силовой узел, уничтожив который, ПВО будет отключено часов на пять, пока техники будут переводить систему вручную на резервное питание. Во время отключения республиканская народная армия начнет атаку на Акрит с запада, а «Гиперион» ударит с юга, оттянув на себя тяжелые крейсеры. Республиканская армия, вторгнувшись в пределы столицы со стороны Иерихона, займет инфраструктуру и…

— Стоп! — неожиданно для всех произнес полковник. — Вы это серьёзно? А вас не заботят последствия такого необдуманного решения? Неужели вы думаете, что радиоактивные материалы не попадут в города через тоннель тылового обеспечения посредством ударной волны?

— Всё уже решено, Уэйн, — лицо Альберта Прайса, сказавшего эти слова вслух, приобрело каменный вид. — На любой войне есть свои издержки…

— Надо эвакуировать людей из города, — произнес полковник, — но вы на это явно не пойдете, дабы не нарушить конспирацию. Знаешь, Альберт, ты конченый отморозок, потерявший всякую связь с реальностью…

Прайс артистично поклонился и, шевельнув прокуренными усами, дал полковнику развернутый ответ:

— Те жертвы с обеих сторон, которые неизбежно случились при операции по — твоему освобождению, тебя, Уэйн, и твою подругу как — то не интересовали… — Альберт недобро ухмыльнулся. — Но стоило заговорить о жертвах во имя общих идей, так ты прикинулся гуманистом с довольно неуважительным отношением к моей персоне…

Полковник сдержал пристальный взгляд Прайса.

— Не забывай тех, кто тебе является другом, — Альберт откинулся в кресле. — Кстати, в данной операции нашлось место и для тебя. Вернее, для твоего флагмана — «Черной звезды»…

— О чем идет речь? — Орокин решил больше не поддаваться на эмоции, отвлеченно разглядывая изуродованное лицо молчаливого Мендозы.

— Насколько я знаю, «Черная звезда» укомплектована пятью десятками современных экзоскелетов… — дождавшись, когда полковник кивком головы подтвердит эту информацию, Прайс продолжил. — Так вот, после активации АБУ–707, «Черная звезда», имеющая высший уровень защиты от радиоактивного загрязнения, должна будет доставить экзоскелеты в эпицентр ядерного взрыва.

Прайс, закончив речь, стряхнул пепел на пол.

— Надеюсь, — немного погодя произнес полковник, — после этого мы будем с тобой в расчете, Альберт. Я не люблю быть кому — то обязанным.

— Можешь в этом не сомневаться… — резюмировал Прайс, с довольным видом оглядывая своих сторонников.

* * *

Кристина Руфо, облаченная в весьма роскошный вечерний наряд, украшенный бирюзовыми камнями, стояла неподалеку от пьедестала, установленного на небольшой площади, битком набитой горожанами. Несмотря на наступившую полночь, световая иллюминация задавала жизнь, очаровывая и изумляя толпу. Альберт Прайс, находясь на пьедестале, обращался к народу в привычном ему стиле старого комика, философично рассуждая на темы общества, свободы и, конечно же, равенства. И толпа отвечала ему тем же — улюлюканьем и аплодисментами.

Но Кристину, стоявшую возле своей новой подруги — Рамины Джоши, смысл речи Прайса, а тем более реакция горожан интересовали мало. Что её интересовало, так это то, почему на церемонии салюта отсутствует полковник Орокин, о чем Кристина не преминула поинтересоваться у подруги.

— Не знаю, — пожала плечами Рамина, одетая в женский военный комбинезон. — После торжественного ужина он стал чем — то озабочен. Только лишь сказал, что после салюта мы должны куда-то отправиться по его делам… Ещё сказал, что сходит в казарму отдать кое-какие поручения. Больше я его не видела…

Не успела она договорить, как раздались оглушительные залпы, после чего темное небо, осветившись мириадами огненных брызг, выдало грандиозный план устроителей данного торжества: пока внимание горожан отвлекали высокие эпитеты Альберта Прайса, крейсер «Гиперион Прайм» с выключенными огнями бесшумно подплыл к Виктории, закрыв собою ночное небо. Красочные и яркие фейерверки, рассекая тьму под брюхом тяжелого крейсера, подсвечивали этого стального исполина на фоне громкого марша. Если эту картину вырвать из контекста повествования, то подобное можно было бы сравнить с презентацией «Гипериона Прайма» широким массам, что, впрочем, было недалеко от истины, так как при лицезрении этого феерического зрелища народу очень хотелось быть на стороне республики, даже тем из них, кто ещё вчера роптал на новый общественный порядок.

Пока Рамина Джоши заворожено смотрела на происходившую фантасмагорию на ночном небе, лазутчики Кристины успели сообщить ей, что с подошедшего крейсера за оборонительным периметром, высадилась группа людей — человек 100–150. Груженые большими тюками, они растворились в стане дикарей, предварительно распотрошив пару контейнеров, спущенных на землю с «Гипериона Прайма». Эти новости вкупе с тем, что сказала Рамина ранее, породили в голове Кристины ожидание чего — то неприятного, чего — то, что, наконец, заставило её действовать.

Сказав Рамине, что ей нужно идти, она тепло улыбнулась, после чего двинулась вдоль импровизированной сцены, которую окружала цепь крепких людей в военной форме. Оказавшись за пьедесталом, Кристина увидела своего брата, отдававшего распоряжения каким — то людям. Выделявшийся ростом на фоне всех остальных, Патрик щедро жестикулировал руками, пытаясь донести смысл задуманного до своих собеседников. Сейчас сердце Кристины уже не билось так, как во время его неожиданного приезда. Когда она впервые услышала о том, что брат будет в составе высокой делегации, прибывшей на «Гиперионе Прайме», она изрядно занервничала, но…

— Мэм, — чей — то голос отвлек её от размышлений.

— Что, простите? — любезно отозвалась Кристина, повернув голову к подошедшему человеку, одетому в военную форму.

— Мэм, вы не должны находиться на данной территории…

— Простите, — улыбнулась Кристина, — но мне нужно срочно поговорить с Патриком Мендозой…

— Говорите, что у вас? — охранник нахмурил брови.

— Это личное, мне нужно кое-что ему передать на словах…

— Генерал занят, — коротко ответил человек, выправив грудь. — Покиньте…

— Прошу вас, — внезапно перебила его Кристина, — даю вам слово, что эта информация очень важна… Генерал должен меня выслушать…

Солдат хотел ответить, но увидев в глазах женщины искреннее волнение, доложил об этом своему боссу. Тот, остановив монолог, поглядел в сторону женщины и, прервавшись, подошел к Кристине.

— Это ты искала со мной встречи? — обратился к ней Патрик.

Теперь, когда лицо брата показалось из тени сценического навеса, сердце Кристины оглушительно застучало в груди. Находясь в возбужденном состоянии, она сделала шаг навстречу Патрику, но тот её внезапно остановил, пренебрежительно ткнув телескопической дубинкой в грудь.

— Стой, где стоишь… — произнес Мендоза, вглядываясь в незнакомое лицо. — Кто ты и чего тебе надо?

Кристине казалось, что она сейчас разрыдается. Но она сдержалась. Не место и не время привлекать слишком много внимания — рассудила она, после чего, учтиво склонив взгляд, Кристина произнесла:

— Генерал, перед тем как я вам кое-что скажу, пообещайте, что сохраните в тайне последующие эмоции…

— Это ещё почему? — крупные шрамы разрезали верхнюю губу Патрика, подобно застывшим в коже белёсым молниям.

— Потому что я ваша сестра — Кристина Мендоза…

Патрик замер. Прожив изрядную долю жизни там, где скепсис крайне необходим, он не торопился приветствовать кровную родственницу. Но как только та протянула ему руку, кисть которой украшал массивный браслет из разноцветных раковин и белого жемчуга, у Патрик ёкнуло в груди.

— Откуда это у тебя? — чуть помедлив, произнес Мендоза.

— Это твой подарок, братик. Его ты сделал собственными руками, когда был в плаванье на том баркасе, куда устроил тебя отец, помнишь? Вернувшись из похода, ты подарил мне это украшение на мой день рождения, когда мне исполнилось 9 лет. Это можно определить вот по этим девяти крупным жемчужинам…

— Кристина??? — Патрик, казалось, был сам не свой от внезапно нахлынувшего волненья, поэтому Кристина чуть отстранилась назад, чтобы любящий брат не смог внезапно обнять её, что вовсе не входило в планы этой неглупой женщины. — Я знал, что найду тебя, Кристи…

Последнее предложение он буквально прокричал, и если бы не громко играющий марш, половина площади наверняка бы узнала эту новость.

— Т-с-с-с… — прошептала Кристина. — Прошу тебя, брат, говори тише, наше родство должно остаться пока в тени… Этого требуют обстоятельства, о которых я поведаю тебе при следующей встрече. После салюта приходи к большим вратам города. Там тебя встретит человек, который покажет один неприметный дом, где буду находиться я… И ещё, Патрик… Элай? Он жив?

Мендоза, прищурившись, находил всё больше и больше сходства между этой молодой женщиной и обрывками памяти о собственной сестре, когда та была ещё ребенком. Но, услышав об Элае, он опустил глаза.

— Он мертв, — угрюмо произнёс Патрик.

Кристина не отреагировала на эту новость. Ни мимикой, ни движениями тела. Никак. С тем же непроницаемым лицом она, развернувшись, последовала прочь, оставляя позади озадаченного брата…

* * *

— Чаю, полковник? — Данбар учтиво усадил гостя на мягкие потертые подушки, обшитые желтоватой бахромой.

— Нет, спасибо, — Орокин разглядывал пространство шатра, заполненное всякими побрякушками, которые, впрочем, в данной системе координат, населенной неразвитыми индивидами, олицетворяли собой религиозную силу и таинственность. — Лучше присядь, Данбар, нам нужно кое-что обсудить.

Данбар послушно сел напротив, скрестив под собой ноги.

— Здесь затевается заваруха, — полковник, перебирая четки, посмотрел Данбару в глаза, — которая идет вразрез с нашими планами и нашей легендой…

— Я уже понял, — закивал головой Данбар. — Только что, с «Гипериона Прайма» высадилась рота солдат. Они, растворившись в орде, переодевались под местных, после чего небольшими группками стали проникать в город, пока все были отвлечены салютом…

— Под эту роту уже освободили казарму в городе, — констатировал полковник, — я самолично давал распоряжение. Теперь, слушай: я послал Карлоса Гарсия за доктором Раминой Джоши. Мы в сопровождении наёмников на время покинем город. В пустыне нас подберет «Черная звезда», после чего я выйду на внутреннюю связь для дальнейших указаний…

— У меня вопрос, полковник, — произнес Данбар, немного задумавшись. — Один из наших агентов указал, что на рюкзаках прибывших людей стояла маркировка EX–40. Это ведь экипировка «ликвидационников» или «сталкеров»…

— Да, Данбар, ты всё правильно понял. В городе, скорее всего, появится радиоактивный очаг, так что будьте готовы поддержать в головах наших подопечных новую реальность… — Орокин изобразил загипнотизированного человека. — Сообщите что-нибудь о проклятом дыхании Вельзевула или придумайте схожую небылицу…

Внезапно на пороге шатра появился Карлос Гарсия.

— Босс, — произнёс Карлос, разглядывая внутреннее убранство, — я привел доктора Джоши. Мои ребята подготовили скутера, так что мы готовы отправиться в путь.

— Хорошо, Карлос, — ответил Орокин, — дай мне пять минут.

Когда Гарсия, пригнувшись, покинул шатер, полковник положил руку на плечо Данбара.

— Не упускай Желтого Червя из виду, Данбар, а я посмотрю на задуманное Альбертом Прайсом немного поближе…

* * *

Когда Патрик Мендоза встретился со своей сестрой в условленном месте, Кристина, наконец, дала волю своим чувствам. Теперь, когда их никто не видел, она, подбежав к брату, уткнулась ему в грудь головой, после чего разрыдалась как маленькая девочка.

— Кристи… — прошептал Патрик, нежно прижимая к себе сестру.

Подняв заплаканные глаза на брата, Кристина провела рукой по его щеке, тактильно ощущая грубый искусственный рельеф в виде пересекающихся между собой шрамов.

— Кто это сделал? — по щекам Кристины бежали ручейки.

— Неважно, сестренка… — Патрик взял её за руку. — Скажи мне лучше следующее, для чего нужна такая конспирация?

Кристина, отстранившись, достала платок и, немного успокоившись, привела себя в порядок. Поправив кокошник, она ответила встречным предложением:

— Сначала расскажи, для чего сюда на самом деле прибыл «Гиперион Прайм»?

— Это военный манёвр, — произнес Патрик, приподняв подбородок. — Я возглавлю отряд, который следующим вечером должен будет проникнуть в тоннель тылового обеспечения и уничтожить преграду, мешающую попасть за периметр столицы. Целью этой вылазки являются силовые узлы центра управления противовоздушной обороной, которые находятся в двух шагах от выхода на поверхность…

— Но… Но как вы это сделаете? — Кристина взволнованно взяла брата за руку.

— Старый генерал Альберт Прайс купил у эмиссаров Московии ядерную боеголовку из каких — то древних запасников Зауралья. С помощью неё он собирается ликвидировать тоннельную перемычку, что послужит началом операции. «Черная звезда» полковника Орокина, используя помехи от радиоактивного фона, спустит в эпицентре взрыва пятьдесят экзоскелетов, которые станут основной ударной силой моей диверсионной группы…

— Патрик, — перебив брата, Кристина схватила его за кожаную куртку, чья тыльная сторона была отделана коротким мехом шестипалого енота, — разве ты не видишь? Они посылают тебя на верную смерть. Я не хочу потерять тебя снова…

— Всё уже решено, сестренка, — сурово произнес Патрик.

— Нет! — Кристина замотала головой. — Сейчас мы вместе, Патрик, и теперь мы будем принимать решения, а не следовать решению кого — то другого в качестве марионеток. Если мы объединим наши усилия, мир начнет играть по нашим правилам…

Патрик Мендоза сам был недоволен планом предстоящей операции, тем более что командование основными силами РНА в Иерихоне на это время переходило к Акселю Кларку, которого Мендоза крайне недолюбливал. И если бы не личная просьба Альберта Прайса, то Патрик ни за что бы не согласился лезть в ядерное пекло.

— Что ты предлагаешь? — спросил Патрик, отмечая решительность во взгляде своей сестры.

Кристина, взяв брата за руки, отрицательно покачала головой.

— Я ничего не предлагаю Патрик, — ответила она, — но у нас есть целая ночь, чтобы вместе поразмыслить над следующим ходом… Нашим ходом, мой любимый брат…

 

Глава 4. Падение «Гипериона Прайма»

Художник Делакруа стоял в просторных апартаментах доктора Грэма, что располагались в пентхаусе высотки, подвал которой представлял собой лабораторный комплекс, где ранее работала Рамина Джоши. Взяв в руки пульт управления квартирой, художник выбрал опцию «эффект подсветки», после чего пространство гостиной наполнилось приятным мягким светом. Расставив предметы интерьера согласно задуманной композиции, художник подошел к прозрачному стеклу. Панорама ночного города всецело захватила созидательный ум мсье Делакруа.

— Ах, голубчик, — за спиной художника раздался знакомый, но немного взволнованный голос доктора Зигфрида Грэма, — извините, что заставил вас ждать, но, поверьте, милейший, у меня очень много работы. Надеюсь, темное время суток не испортит задумку вашего художественного гения?

— Ну что вы! — воскликнул Делакруа, повернувшись к хозяину апартаментов. — Наоборот, сумерки лишь удачно подчеркнут свет науки, носителем которой вы и являетесь, уважаемый доктор Грэм.

Это был его первый заказ за последние два месяца, поэтому лесть художника лилась из его уст такой слащавой патокой, что Зигфрид даже немного покраснел и горделиво закивал головой тому, кто дал ему весьма точную, в его же оценках характеристику. Как небезосновательно отметил про себя мсье Делакруа, в период политических неурядиц тяга к искусству у населения изрядно ослабевает, в отличие от тяги самого художника к изысканной и разнообразной пище.

— Возможно, вы правы, мсье Делакруа, — напыщенно надув щеки, произнес Грэм. — То, что теперь знаю я, перевернет законы не только биологии, но и даст ответы на философские вопросы, касаемо материальной основы личности человека…

— Да? — художник, не спеша, расставлял треногу. — И что же, по — вашему, является материальной основой личности?

Зигфрид возбужденно рассмеялся.

— Делакруа, вы не понимаете! — лихорадочно затараторил он. — Это пустое заблуждение рассуждать подобным образом! Сознанье человека, даже в биологическом понимании не является закрытой системой…

Откашлявшись, доктор Грэм посмотрел по сторонам и немного угрожающим тоном продолжил:

— Представьте, мсье Делакруа, что есть нечто, что способно на своё усмотрение менять вашу личность, заменяя настоящие фрагменты воспоминаний ложными.

Но художник думал совсем о другом, поэтому предложил Зигфриду занять место возле журнального столика, чтобы поскорее приступить к работе. Сначала доктор пристально посмотрел на Делакруа, но затем всё же подчинился, присев в белое кресло, стоявшее на фоне великолепной панорамы юго— западной окраины города. «Действительно, — рассуждал про себя Грэм, наблюдая, как художник, поставив полотно на треногу, обнажил кисти, — что может понять этот человек, далекий от тех знаний, которыми обладаю я…»

Позируя творцу, Зигфрид стал моделировать в своей голове цепочку тех событий, что позволяли ему думать такими категориями…

Подозрительность. Именно та черта доктора, которая мотивировала его держать Рамину Джоши всегда на виду. Вся её жизнь со времени заточения в комплексе Грэма фиксировалась на скрытые камеры. Даже когда та мылась в ванной, за ней всегда наблюдал пристальный взгляд злого гения. Такое внимание, несмотря на некий эротический подтекст, принесло свои плоды — от доктора не ускользнуло то, как Рамина изменилась, когда в лаборатории установили стромбостетоскоп.

После этого она, из весьма общительной женщины, превратилась в весьма задумчивую особу. Доктор Джоши подолгу стала задерживаться на работе, делая одни и те же тесты, словно находясь в поиске какого — то подтверждения, которое для самого Грэма оставалось недостижимым. Отчеты оставались пустыми, либо там стоял привычный штамп «ОН», что означало «ОТКЛОНЕНИЙ НЕ ВЫЯВЛЕНО». Такое подозрительное поведение коллеги вылилось в собственное расследование Зигфрида, руководством к которому послужили материалы скрытой видеозаписи.

Да, Грэму пришлось подучить язык кайпианского союза, чтобы научиться пользоваться иностранным оборудованием — стромбостетоскопом, но у него уже был опыт работы с технологиями востока. Пошагово пройдя в своих исследованиях путем доктора Джоши, Грэм, исследуя полученные образцы, пришел к тем же выводам, что и коллега, которая к тому времени загадочным образом была уже втянута в историю с полковником Орокином.

Но полученные результаты, а именно неподдающееся объяснению поведение обнаруженных «нейронных паразитов», как называл спиросомы сам доктор, породили массу загадок, приблизив интеллект Грэма к ощущению чего— то запредельного для понимания человеческого разума. Он не только размышлял над поселившимися в его голове вопросами, но и пытался найти практическое применение обнаруженному явлению, которое противоречило обычным представлениям о биологической картине мира…

Внезапно окружающее пространство гостиной, превращённой на время в художественную студию, стало заливать ярким светом, отчего доктор сначала, было, подумал, что у него начались какие — то зрительные галлюцинации вследствие умственного напряжения. Но когда мсье Делакруа выронил кисть и закрыл рукою глаза от ослепляющего света, волосы на затылке Грэма зашевелились. Когда аномальная вспышка света потеряла свою силу, Зигфрид, встав с кресла, развернулся, после чего открыл от удивления рот: над пепельным горизонтом разрасталось грибовидное радиоактивное облако…

* * *

Когда в результате ядерного взрыва последовала серия небольших толчков, группа Патрика Мендозы, экипированная последними образцами радиохимической защиты, находилась в одном из рабочих помещений, предназначенных для вентиляционного оборудования тоннеля. Солдаты, вмиг потерявшие опору, закачались, постукиваясь друг о друга стеклами скафандров, отделявших их лица от внешней среды, обещавшей быть весьма жаркой. Солдаты Мендозы, облаченные в защитные скафандры, были похожи на космонавтов, чьи лучи фонарей, установленные на предплечьях, рассекали темноту рабочего помещения. Затем, после того как завибрировали вентиляционные шахты, сквозь них в подземную залу ворвалась густая пыль, а датчики Гейгера, вмонтированные в фонари, наполнили помещение характерным писком.

— Отключить звуковые сигналы, — скомандовал Мендоза, которого данная какофония стала порядком раздражать. — В условиях плохой видимости переходим на этот… инфракрасный спектр…

Спустя десять минут, группа выдвинулась по небольшому коридору, который связывал вентиляционную с самим тоннелем тылового обеспечения. Оказавшись в арочном сооружении, солдаты разбрелись по грузовым платформам, установленным на магнитные подушки.

— Двигаемся вперед, — скомандовал Патрик в радиоэфире. — Приготовьтесь, будет немного жарко…

Но когда процессия подъезжала к эпицентру взрыва, стало настолько нестерпимо жарко, что некоторые бойцы усомнились в правильной стратегии командования. Стеклянные куполы скафандров изнутри покрывались влагой, что затрудняло все дальнейшие действия до тех пор, пока сконденсированные капли не стекали по стеклу под влиянием собственной массы. Весь этот ад дополнился зашкаливающим датчиком Гейгера и обвалом тоннеля, который предсказуемо повстречался на пути следования. Но отряд к этому был готов, поэтому подрывники, используя взрывчатку, быстро очистили каменные завалы.

Когда пыль от взрыва улеглась, перед Патриком и его людьми открылась зловещая панорама — пятикилометровая воронка, чьи края покрывал оплавившийся песок, превратившись в матовое черное стекло. Сквозь серую дымку виднелась раскаленная арматура, торчащая из раскрошенного бетона, а кое-где можно было заметить вырывающиеся наружу языки пламени, рассеивающие ночь над безлюдной пустыней. Мендоза задействовал маяк, после чего велел своим людям ждать. Спустя пять минут на небе загорелись мигающие огни, которые стремительно приближались к эпицентру взрыва. Это была «Черная звезда», которая должна была доставить группе Мендозы ранее запланированный груз — пятьдесят экзоскелетов.

Выбрав наиболее удобную площадку, «Черная звезда», зависнув в воздухе, приступила к спуску на землю массивных экзоскелетов. Несмотря на тяжесть, тормозные патроны, отстреливающиеся при падении экзоробота, позволяли этим передовым военным технологиям плавно приземляться на нестабильный грунт, испещрённый трещинами.

— За мной, — проревел Мендоза, — нельзя терять ни минуты…

Запрыгнув в первый попавшийся экзоскелет, Патрик, управлявший этой машиной лишь на учениях, несколько недель тому назад, уверенно схватил рычаги, почувствовав, как в ответ машина облепила его тело датчиками. После шипящего механического звука Патрик ощутил, как экзоробот перешел под его управление. Достав из «ножен» плазменную винтовку размером с человека, Мендоза удостоверился в полном боекомплекте этого орудия, вызывавшего у него симпатии за свою разрушительную мощь. Взяв на руки тех, кому экзоскелетов не досталось, люди на машинах двинулись через пышущий жаром и радиацией эпицентр, направляясь к зияющему немой чернотой тоннелю, который вел в самое логово Императорского Дома…

* * *

Все ещё находясь под впечатлением от пережитого, мсье Делакруа пребывал в крайне возбужденном состоянии. Работа над портретом, который заказал ему доктор Грэм, внезапно прекратилась в связи с очень яркой вспышкой, которую художник невольно лицезрел на далеком горизонте около часа тому назад. Наблюдаемая картина настолько поразила художественное восприятие Делакруа, что тот, недолго думая, предложил зафиксировать увиденное в данной работе.

Но доктор Грэм, разглядывающий у окна царственно застывший облик ядерного гриба на далеком горизонте, посчитал, что на сегодня работу необходимо завершить, высказав при этом вслух довольно страшные для уха Делакруа предположения, касаемо конца Императорского Дома. Сделав вид, что не услышал последнюю реплику, художник попытался представить альтернативы происходящего, которые, впрочем, мало соотносились с наблюдаемой реальностью и были разбиты аргументами доктора Грэма.

— Я даже боюсь предположить, — пролепетал художник, — что это может быть…

— Давайте, голубчик, включим т-визор, — задумчиво произнёс Зигфрид, — посмотрим, что передают в новостях…

Но новостные ленты по — прежнему пестрели программами, в которых «ведущие аналитики» различных «центров геополитических исследований» клеймили врагов народа, предрекая скорый крах всем врагам священной империи. Наконец, переключив очередной канал, доктор Грэм нашел то, что искал.

— Департамент полиции просит всех жителей не выходить из помещений на улицу, — читал срочное сообщение ведущий первого акритского канала, — масштабы террористического акта пока неизвестны. Начинаем репортаж с места событий…

На экране возникла миловидная девушка с микрофоном в руке, на котором жирными буквами было написано слово «ПРЕССА».

— Всё… Майк, сдвинься сюда, — поправила оператора девушка, после чего, прижав руку к уху, продолжила. — Мы находимся на пересечении Мэллоу — стрит и Харвестер — центра…

Оператор дал панораму местности — пустые улицы, покрытые какой-то бетонной пылью и различным мусором. Кое-где виднелись полицейские ленты, но самих полицейских нигде не было. По первому этажу Харвестер — центра как будто прошелся ураган — выбитые стекла, разбросанные бумаги, перевернутые предметы интерьера, прочий хлам.

— Живущие поблизости люди, — продолжила комментировать молодая ведущая, — слышали какой-то хлопок. Более подробных сведений пока получить не удалось, но…

— Эй, я же сказал: всех отсюда эвакуировать! — внезапно за кадром заорал чей — то грубый мужской голос.

Оператор, повернувшись налево, выхватил в кадр группу людей, облаченных в костюмы радиохимической защиты. Один из этой группы, стремительно оказавшись рядом с девушкой, замерил дозу облучения данной молодой особы.

— Этой, — скомандовал он, — двойную дозу антидота, — а этому…

Но человек со счетчиком Гейгера не успел дойти до оператора. Его, судя по всему, отвлек какой-то металлический скрежет и внезапная стрельба, начавшаяся в недрах Харвестер — центра. С подземной парковки выбежал человек, судя по одежде, принадлежащий к ликвидаторам из этой группы. За ним, царапая титаном бетонное покрытие, выскочил экзоробот и, прицельно выстрелив из плазменной винтовки, оставил в груди бежавшего дымящееся отверстие размером с футбольный мяч…

На этом картинка прервалась. Доктор Грэм ещё долго, открыв от удивления рот, пялился в т-визор. Делакруа казалось, что тот находится в ступоре, но это было далеко не так. Мысль Зигфрида молниеносно работала, пытаясь переварить вновь полученную информацию. От этого зависела дальнейшая судьба лаборатории доктора, которая находилась в подвале этого здания. Пункт «3» правил по безопасности недвусмысленно говорил о том, что в случае попытки захвата опасных биоматериалов, их следовало уничтожить. Поэтому доктор лихорадочно раздумывал, что делать дальше, как вдруг картинка вещания возобновилась.

На этот раз на экране предстал сам Император Брэндон Льюис. Поправив челку, он долго говорил отстраненными монологами, неуверенно призвав граждан «встать на защиту своих интересов с оружием в руках против террора», после чего поспешно покинул трибуну.

Далее, когда картинка сменилась, началось и вовсе нечто невообразимое. Какой — то взбаламученный корреспондент, почему-то в каске, взбирался по винтовой лестнице. Оказавшись на балконе смотровой башни, он, несмотря на обдувающий его лицо ветер, громко заорал, показывая рукой куда-то в ночь.

— Вот, — кричал он, — вот первые кадры крейсера сепаратистов у дозорных башен нашего округа. Нападение, о чем я предсказывал в своих прошлых передачах, началось…

Оператор, включив опцию «ночная съёмка с максимальным приближением», заснял величаво плывущий над горизонтом «Гиперион Прайм», захваченный повстанцами.

— Да это уже война! — выпалил Зигфрид, стирая ладонью пот со лба.

— Как, война? — осторожно спросил художник.

— Вот что, милейший, берите всё самоё необходимое и следуйте за мной! — встав, Грэм прошёлся по гостиной, оглядывая полки.

Похлопав себя по карманам, он куда-то исчез, после чего вернулся, подманив к себе рукой растерянного Делакруа.

— Идемте, милейший, — зло выпалил доктор.

Покинув пентхаус, они спустились на первый этаж, где Грэм вручил художнику ключи от электромобиля.

— Подгоните машину к выходу через полчаса, — распорядился хозяин лаборатории.

— Сударь! — возмутился художник. — Но я же не парковщик!

— Послушайте, Делакруа, перестаньте рефлексировать, — доктор не на шутку разозлился. — Речь идет не о наших жизнях, речь идёт о жизни человечества…

Вытолкнув за дверь ничего не понимающего Делакруа, Зигфрид подошел к стойке администратора, после чего хлопнул по её гладкой поверхности ладонью. Молодой, гладко выбритый мужчина, стоявший за стойкой, услужливо склонил голову.

— Поднимите тревогу в лабораторном комплексе, — приказал доктор. — Необходимо, чтобы в ближайшие пять минут все сотрудники покинули лабораторию…

Оказавшись снова в кабине лифта, Грэм спустился на лабораторный уровень. Встав у контрольно — пропускного пункта, он, сложа руки на груди, принялся наблюдать, как из двери выходят сотрудники его лаборатории. Взяв у охранника журнал, Зигфрид с облегчением убедился, что сейчас не проводятся работы с особо опасными материалами. Это автоматически растянуло бы эвакуацию людей из лаборатории ещё на полчаса. Когда охрана отчиталась о полном выводе персонала, доктор Грэм, минуя череду дверей и боксов, наконец, оказался внутри самой лаборатории.

В помещении мельтешили желтые фонари. Пройдя привычным маршрутом, доктор встретился глазами с Таном Юншеном — одним из инфицированных, который, сидя в изолированном боксе, испуганно озирал внезапно опустевший коридор лаборатории.

— Доктор Грэм, доктор Грэм, — раздалось из динамика, в который был встроен переводчик с кайпианского языка, — что здесь происходит?

Остановившись, Зигфрид поправил очки и внимательно посмотрел на Тана.

— Всё нормально, — спокойным голосом произнёс Грэм, — рядовая проверка личного персонала на готовность… Кстати, как ваша температура? В последнем опросе вы указали на повышенную потливость…

— Да, доктор, — уже более сдержанно ответил Юншен, — температура, как вы и говорили, поднимается ближе к вечеру. Сейчас ночь, и меня даже немного морозит…

— Успокойтесь, голубчик. Ещё немного и вам снова станет жарко…

— Откуда вы это знаете? — Тан удивленно посмотрел на доктора сквозь толстое стекло.

Зигфрид, подняв взор куда-то вверх, дал весьма неоднозначный ответ:

— Тенденция, голубчик, тенденция…

Улыбнувшись, Грэм почесал свою бородку, после чего прошел в соседнюю комнату, заставленную различным оборудованием. У дальней стены, в ряд, стояли цилиндры белого цвета. Высотою и диаметром в полметра, эти цилиндры были оснащены металлическими ручками, на которых стояли надписи. Сверившись, доктор Грэм взял пластиковый цилиндр с надписью на ручке «Образец: Го Вэньмин», после чего покинул лабораторию быстрым шагом.

Оказавшись на контрольно — пропускном пункте, Зигфрид достал из кармана ключ, вставил его возле красной кнопки, расположенной на пульте охраны, после чего запустил процесс дезактивации лаборатории. Лампочки, переставшие мигать желтым цветом, окрасили стены лаборатории в кроваво — красные тона, а окна, через которые можно было наблюдать это действие, стали закрываться стойкими жаропрочными заслонками. «Осталось сделать копию базы данных», — подумал про себя доктор, наблюдая, как лаборатория начинает превращаться в стерильно — выжженное помещение…

* * *

— Сэр, мы подходим к красной зоне Акрита… — слова первого помощника вывели Альберта Прайса, сидящего в кресле капитана «Гиперион Прайма», из состояния глубокой задумчивости.

Его озадачивало то, что Аксель Кларк, который должен был возглавить наземное наступление республиканской армии, до сих пор не вышел на связь. Отправившись сутки назад в Иерихон на легком джеткаре, он внезапно пропал из радиоэфира.

— Хорошо, — немного помедлив, ответил Прайс, — займите оборонительную позицию и ожидайте приказа об атаке…

— Есть, сэр…

Интуиция, помноженная на житейский опыт, подсказывала Альберту, что «его величество случай» в истории с пропажей Акселя здесь не причём. За этим сюжетом стояли чьи — то замыслы, но чьи именно? Прайс никак не мог найти ответа на этот вопрос в своей голове, примеряя на роли злодеев поочередно все своё окружение. «…Аксель, этот ученый— пижон, вдохновившийся подлинной историей времен Великой французской революции? Нет, Аксель и шагу без меня не сделает… Мендоза? Нет, за этого я беспокоюсь в меньшей степени, чем за Орокина… Как бы то ни было, Рубикон уже пройден…» — иносказательно окончил свою мысль Прайс.

Альберт, как бывший военный, знал старую добрую пословицу: коней на переправе не меняют. Ядерный взрыв был произведен, диверсионный отряд уже вышел в заданную точку, но вестей от них, как и от Кларка, до сих пор не было. Такое затишье позволяло Альберту взглянуть на вещи более трезво.

Если говорить откровенно, Альберт не очень — то верил в успех диверсионной операции. Сам Мендоза, возглавивший спецгруппу, даже не догадывался о том, что «самоубийственный» план был написан специально для него. Альберт захотел избавиться от плохо управляемого, весьма недисциплинированного человека, который уже покрыл себя пятнами революционного террора, о чем он с глазу на глаз поделился с Акселем Кларком. Прайс, несмотря на результат секретной операции, в успех которой он сам мало верил, рассчитывал прорубить окно в обороне противника грубым натиском военной мощи «Гипериона Прайма» и большим контингентом вчерашних заключенных, вставших под знамена РНА.

— Сэр, генерал Мендоза на связи…

Эта новость несколько взбодрила Альберта, сразу же распорядившегося соединить линию. На большом экране капитанского мостика появилось расплывчатое изображение, прерываемое частыми помехами. Судя по трансляции, камера была установлена в кабине экзоробота.

— Патрик, ты слышишь меня? — Альберт был весь во внимании.

— Командующий Прайс, поставленная задача выполнена… — смешиваясь с каким — то шумом, раздался приглушенный голос Мендозы. — Командный пункт противовоздушной обороны обесточен — силовые узлы, питающие его, полностью уничтожены. Как мы и предполагали, внезапное радиоактивное заражение застало врага врасплох, что позволило нам беспрепятственно проникнуть на находящуюся рядом подстанцию. Но отход обратно в тоннели дался нам немалой ценой. Враг сумел подтянуть армейские силы и взять нас в окружение. Мы понесли изрядные потери, бросаясь на прорыв — на ногах осталось четырнадцать экзороботов. Сейчас мы подходим к эпицентру взрыва, поэтому появилась связь… Как слышно?

— Спасибо за службу республике, сынок, — Прайс, будучи в два раза старше Патрика, по — отчески поблагодарил его. — Я знал, Патрик, что только ты способен справиться с этим геморроем…

Но для Прайса оставалась ещё одна проблема — кто поведет республиканскую армию на западные рубежи Акрита в свете исчезновения Акселя Кларка? Из всех кандидатур самый опытный был полковник Уэйн Орокин, но последняя перепалка на тайных переговорах, по мнению самого Альберта, сделала Орокина персоной нон грата.

— Патрик, скажи мне… Этот, как его… Ульрих, который исполняет обязанности командующего частями республиканской армии на данный момент. Он сможет за собой повести людей?

— Не сомневайтесь, командующий Прайс, — в голосе Патрика чувствовалась усталость. — Я знаю Рыжебородого много лет, и, поверьте, этот человек разбирается не только в военном деле, но и в людях…

— Аксель куда-то пропал, — задумчиво произнёс Прайс.

— Я знал, что эта крыса обязательно куда-нибудь сбежит, когда станет по — настоящему жарко… — язвительно, с ненавистью в голосе ответил Мендоза.

Альберт не отреагировал на острый выпад в сторону своего давнего соратника. По достоинству оценив храбрость и мужественность отряда Мендозы, он пожелал им удачи, после чего связался с Ульрихом Рыжебородым.

— Ульрих, — перешел к делу Альберт, когда его поприветствовало изображение человека, чья неровная всклокоченная борода, как и густые брови, была темно— рыжего цвета, — народ хочет видеть того героя, кто поведет её армию на логово тирании… Ты готов возложить на себя его лавры?

— Готов, мистер Прайс, — уверенно ответил ему Рыжебородый, приподняв взъерошенный подбородок.

— Тогда выдвигаемся, Ульрих, — произнес Альберт, катая в пальцах толстую коричневую сигару, — пришло время становиться героями…

* * *

— Не знаю, как вы, доктор Грэм, но я не останусь в Нанте… — задумчиво, слегка морща нос, выговорил Делакруа, сидя за рулем роскошного электромобиля, принадлежащего Зигфриду.

Прошло почти два часа, как они покинули столицу, следуя на высокогорье в цепочке машин, медленно взбиравшихся по грунтовой разбитой дороге. Грэм, развалившись на заднем сиденье, следил за новостями, которые проецировались на внутреннее боковое стекло.

— И в чем же причина? — немного помедлив, спросил Зигфрид, переключив канал.

— Не думаю, что там на мой талант будет спрос, — ответил Делакруа, — все — таки весь этот футуризм с его безликой техникой не мой конёк, сударь. Я предпочитаю личность в центре своих композиций, опуская футуризм до уровня фона… А вот Корнуэл соответствует моему ремеслу…

— Потому что там живут богатые и ленивые толстосумы, готовые платить вам за то, чтобы стать личностью на фоне футуризма, — продолжил за него Грэм, ухмыляясь. — Здесь. Остановитесь здесь, на этой площадке, голубчик…

Когда машина остановилась, Делакруа вслед за Грэмом покинул салон, пахнущий алкоголем и дорогим табаком. Вздохнув полной грудью, доктор Грэм окинул взглядом тянущуюся процессию беженцев, безрадостно встречающих унылыми взглядами стоявший на обочине люксовый электромобиль.

— Идите за мной, мсье Делакруа, я покажу вам то, что сподвигнет вас написать действительно монументальный шедевр…

Сказав эти слова, Зигфрид взобрался на ближайший холм. Художник, надев берет на голову, последовал за ним. Как только Делакруа оказался рядом с Грэмом, перед его глазами предстало грандиозное зрелище: в низменности, вдоль южного берега пресноводного озера Ричардсон раскинулся Акрит. Сумрак над городом разрезали мощные лучи многочисленных прожекторов, направленных в небо. Подсвеченные огнями, небоскрёбы возвышались над малоэтажной застройкой, чьи многокилометровые улицы протянулись светящимися нитями вдоль побережья. Часть императорского дворца хорошо опознавалась благодаря площади Героев с установленными там барельефами, которые подсвечивались круглосуточно, будучи символами государства, пораженного язвой гражданской войны.

Внезапно небо над городом заполнили многочисленные всполохи, вычерчивая из темноты контуры двух тяжелых имперских крейсеров, набирающих высоту. Где — то вдалеке, сквозь дымку облаков можно было заметить две вспыхнувшие звездочки, которые, спустя мгновение, устремились по направлению к императорскому дворцу, визуально увеличиваясь в диаметре. Когда они достигли своей цели, по низменности раскатился чудовищный хлопок и последовавший за ним рокот — дворец лежал в дымящихся руинах… Имперские крейсеры начали выполнение боевого манёвра, прикрывая свои тяжелые корпуса частоколом небоскрёбов, средняя высота которых составляла несколько километров.

Вдохновение, полученное художником при виде гротескных всполохов сумеречного неба, инстинктивно побудило внутреннее желание немедленно запечатлеть данное зрелище, но череда низко пронесшихся над головой Делакруа штурмовиков вернули его в суровую реальность.

— Надо ехать, — как — то настороженно произнёс доктор Грэм, недобрым взглядом провожая «летающие танки» распадающейся империи…

* * *

Альберт Прайс развалился в кресле капитана тяжелого крейсера «Гиперион Прайм», который, барражируя на малых скоростях, двигался в сторону Акрита. Приподняв свой квадратный, с ямочкой подбородок, Альберт наслаждался картинкой, передаваемой на главный экран капитанского мостика: императорский дворец, превратившийся в груду черных, испепеленных жаром камней, был объят клубами дыма и языками пламени. Спасательные команды, ликвидировавшие последствия диверсии Патрика Мендозы и его боевиков, особо сюда не торопились, на основании чего Прайс сделал вывод о том, что его обитатели, возможно, уже давно эвакуированы.

Но сейчас судьба Императорской фамилии не интересовала Альберта. Он перестал безмолвно лицезреть последствия отданного приказа и полностью сконцентрировался на предстоящей схватке. Сев поудобнее, он сложил ладони домиком и застыл в таком положении на несколько минут.

— Уделяйте больше внимания крейсеру «Марс Виктор», которым командует Буцефал Аль — Хуси, но и не забывайте об «Уране», — медленно заговорил Прайс, отстраненно обращаясь к команде. — Я знал Буцефала — чертовски хороший стратег, бывший у меня в подчинении на должности капитана «Геркулеса». Этот старый жук хитер и изворотлив, именно он дирижирует, absque omni exceptione…

Прайс похлопал себя по карманам в поисках сигары.

— Сэр, с востока движется колонна летающих штурмовиков, — раздался голос первого помощника.

Откусив искусственными зубами кончик сигары, Альберт посмотрел на мерцающий экран: летающие машины, следуя цепочкой, пропали за рельефом высокоэтажной застройки. Мгновение спустя, они показались снова, но уже в качестве эскорта, сопровождающего имперский джеткар. При виде этого Прайс с каким — то ожесточением сжал зубами сигару, после чего скомандовал:

— Соедините меня с «Черной звездой», немедленно…

Минуту спустя, на экране крупным планом возникло изображение полковника Орокина, одетого в военный китель темно — синего цвета.

— Альберт… — кивнул головой Орокин в знак приветствия.

— Послушай, Уэйн, — с ходу заговорил Прайс, считая задуманное дело безотлагательным. — Где ты сейчас находишься?

— Мы встали на дезактивацию от радиоактивной пыли в двадцати милях северо — восточнее Виктории…

— Эх… — раздосадовано произнёс Альберт, сжав кулак и зубы.

Он, как профессиональный военный, прекрасно знал, что дезактивацию обшивки корабля прервать невозможно. На данный момент все вычислительные мощности центрального сервера «Черной звезды» были поглощены контролем триллионов нанороботов, плавающих в специальном составе, которым был обработан непосредственно сам корпус корабля. Нанороботы, размером не более двадцати нанометров, используя состав как среду для передвижения, захватывали попавшие в него радиоактивные частицы. Процедура дезактивации занимала немало времени, в течение которого корабль представлял собой довольно лёгкую мишень.

— Альберт, в чем, собственно, дело? — спросил Орокин после небольшой паузы, в продолжение которой Прайс смотрел куда-то в сторону.

— Похоже, Льюис и его свита бегут в Нант, — задумчиво произнес Альберт. — Я думал, ты их сможешь перехватить, так как между мной и той наглой публикой на правительственном джеткаре притаились два имперских тяжелых крейсера…

— Может, это какая — то приманка? — выразил свою мысль Орокин.

— Нет, — ответил Альберт, отрицательно мотая головой. — Наша операция, судя по перехваченным переговорам, стала для имперцев полной неожиданностью… Они явно действовали в спешке, поэтому есть резон думать, что мои предположения верны… Я…

— Сэр, — раздался голос одного из пилотов, — «Уран» и «Марс Виктор» начинают движение… Судя по траектории, они разделились и пытаются обойти высотную застройку центра города с двух сторон…

— Конец связи, Уэйн, — Альберт как следует затянулся и, выдыхая, выкрикнул. — Двигатели на полную, обходим город справа, держимся земли. Артур, приготовь плазменные пушки — встретим «Уран» достойным образом…

Прижимаясь к зеленому пригороду, «Гиперион Прайм» устремился навстречу «Урану», прикрываясь высотными зданиями делового центра столицы. Прайс решил не медлить и нанести решительный удар с помощью весьма внушительных орудий крейсера, которые начали продуцировать ярко — белые плазменные шары.

— Капитан, «Уран» включил тормозную тягу, а «Марс Виктор» наращивает скорость…

«Да, это похоже на Буцефала, — подумал про себя Альберт, — пожертвовать одним из крейсеров в обмен на то, что другой даст залп по неприкрытой корме моего корабля…» Плазменные орудия «Гипериона Прайма», выделявшие его из всего немногочисленного ряда тяжелых крейсеров метрополии, хоть и обладали внушительной мощью, но их использование подразумевало поворот носа воздушного судна в сторону цели. Помимо этого, после выстрела требовалось пятиминутное охлаждение плазмогенерирующего оборудования, что в условиях боя могло полностью повлиять на его исход. Именно Прайс подписывал проект «Гиперион Прайм», поэтому он прекрасно знал о недостатках этого крейсера, как и о его преимуществах, особенно в скорости. Альберт рассудил следующим образом: поразив «Уран», «Гиперион Прайм» успеет увести корму из — под удара «Марса Виктора», если не будет сбавлять тягу всех шести двигателей. Ну а когда «Гиперион Прайм», оторвавшись от преследования, развернёт свою корму, у имперского тяжёлого крейсера «Марс Виктор» останется очень мало шансов на благополучный для него исход боя.

— Держимся намеченного курса… — уверенно произнёс Альберт, утвердив в собственной голове план дальнейших действий.

На небольшие дисплеи, расположенные сбоку от большого центрального экрана, транслировалось инфракрасное изображение силуэта городской застройки с наложением цифровых отметок о местонахождении вражеского воздушного флота. Судя по расчётам, крейсер «Марс Виктор», развив максимальную скорость, явно не успевал защелкнуть стратегический капкан Буцефала Аль — Хуси на корпусе более манёвренного «Гипериона Прайма».

Схватив руками подлокотники капитанского кресла, Альберт заорал:

— Скорость не сбавлять! Вывести орудия на уровень цели!

Огонь по моей команде!

Плазменные орудия, мчащегося на всех скоростях крейсера, навелись на точку, где, по расчетам бортового компьютера, из — за плотной застройки должен был появиться неказистый «Уран», уже почти прекративший своё движение. Прайс, получая визуальную информацию, отражавшуюся в его очках множеством мерцающих экранов капитанского мостика, застыл в ожидании, наблюдая, как перекрестие второго орудия наводится на железного исполина, чья левая сторона показалась из — за небоскрёба неправильной формы.

— Огонь! — вскричал Прайс, наблюдая на экране плазменные заряды, полетевшие в сторону противника. — Набираем высоту в три километра, скорость не сбавлять…

Расплавив железное брюхо «Урана», плазмоиды превратили последнего в неуправляемое стальное чудовище, земля под которым покрылась сгустками ещё капающего с оплавленных ран металла.

— Есть опасность столкновения, мы не успеваем достичь заданной высоты… — раздался голос одного из членов команды Прайса.

— Продолжать следовать ранее данным указаниям, — резко прервал говорящего сам Прайс. — Гравитацию ещё никто не отменял…

И действительно, как только он это сказал, «Уран» резко накренился и стремительно рухнул на жилые пригороды Акрита, сравнивая их с землёй. «Гиперион Прайм» победоносно промчался над поверженным противником, лежащим в клубах поднятой пыли. Альберт потирал припотевшие ладони о подлокотник капитанского кресла. Его молниеносный контрход разбил планы противника. Осталось уйти от преследования имперского крейсера «Марс Виктор», после чего совершить манёвр разворота, придав положению «Гипериона Прайма» существенный вес в виде двух плазменных орудий, направленных в сторону преследователя. Но предвкушение окончательной победы омрачилось криком члена команды:

— Капитан! Мы под огнём!!!

— Какого… — Прайс, вынимая сигару изо рта, от удивления даже привстал с кресла.

Появившееся на центральном экране изображение свидетельствовало о том, что противовоздушная оборона периметра вновь активирована. Каждый залп ракетных установок сопровождался на экране мириадами красных точек, устремлявшихся в сторону «Гипериона Прайма». Оказавшись в весьма скверном положении, когда энергетический щит задействовать было уже поздно, Альберт приказал выпустить ракеты — перехватчики, понимая, что их гораздо меньше, чем нужно для успешной защиты. Все орудия периметра обороны, в зону которых попадал «Гиперион Прайм», незамедлительно реагировали смертоносными летающими зарядами.

Небольшая встряска выветрила из головы мучивший Альберта вопрос: каким образом командный пункт обороны периметра вновь заработал, если, со слов Мендозы, силовые узлы, питающие его, были полностью уничтожены?

— Капитан, мы теряем скорость, два двигателя из шести выведены из строя тепловыми ракетами, — сообщил инженер, поглядывая на Прайса.

Эти слова заставили ум Альберта лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации, взвешивая все сопутствующие риски. Инженер, наблюдая на дисплее информацию о нагоняющем их имперском крейсере «Марс Виктор», вновь выжидающе посмотрел на капитана.

— Разворачиваемся на 180 градусов вдоль земли, сбавить тягу!!! — внезапно закричал Прайс, вжавшись в кресло.

Железная махина резко произвела манёвр, но, не вписавшись в городской ландшафт, встретила на своём пути три высотки, которые рухнули под тяжестью удара на соседние здания, заваливая окружающее пространство стеклом, кусками бетона и такой густой пылью, что те гражданские, которые не успели покинуть данный район, окончательно дезориентировались в происходящем на улице хаосе.

Альберт пришел в себя, лёжа на полу капитанского мостика. От столкновения его выкинуло из кресла на пол. Ударившись лицом о холодную сталь, Прайс несколько минут пребывал в бессознательном состоянии.

Пытаясь совладать с жуткой головной болью, он привстал, ощущая соленый привкус крови во рту. Проведя языком по выбитому зубному мосту, Альберт сплюнул на пол сгусток крови, оглядываясь вокруг. Его замутнённый разум остановился на мерцающем экране, чьё изображение периодически терялось в пелене серого дыма, наполнявшего рубку.

Крейсер «Марс Виктор» готовился для атаки, сбрасывая на земную поверхность ракетные заглушки, тем самым обнажая добрую сотню ракет с кумулятивным зарядом, способных с данного расстояния превратить «Гиперион Прайм» в решето. Множество черных заглушек, переворачиваясь в воздухе подобно конфетти, замедлились в сознании Альберта, возбужденно обдумывающего новую мысль.

Выругавшись, он подбежал к кабинке рулевого, вручную переключив управление тяжёлым крейсером на капитанское кресло. Сам штурман — молодой светловолосый парень, был выброшен из кабины с такой силой, что вырвал проводку рулевых манипуляторов, закреплённых на его руках. Запнувшись о мертвое тело штурмана, опутанное связанными в пучки проводами, Альберт ринулся к своему креслу. Заняв его, он положил ободранную кровавую ладонь на полусферу, приподняв при этом подбородок. Всё в нём — мимика, осанка, жесты говорили о том, что он готов был погибнуть, но вот глаза… Глаза Альберта выражали отчетливый оттенок страха. За черными очками он, как хороший игрок в покер, всегда прятал не только своё внутреннее состояние, но и мысли. Сейчас чёрных очков не было — их осколки валялись в том месте, куда после столкновения приземлился сам Альберт.

«Гиперион Прайм», покорно лежавший на развалинах, внезапно оторвался от земли, подняв тучи бетонной пыли и обломков в воздух, после чего устремился навстречу ракетам, которые выпустил прямой наводкой «Марс Виктор». Последовавшие взрывы превратили и без того покорёженный «Гиперион Прайм» в подобие ускоряющегося стального метеора, за которым тянулся шлейф черного дыма.

Очевидцы среди горожан раскрыли рты, наблюдая, как полыхающий крейсер устремляется в сторону нещадно атакующего противника. Практически все из этих наблюдателей, спустя мгновение, больше никогда ничего не увидят… Столкновение двух тяжелых крейсеров привело к детонации их вакуумных реакторов, работающих на принципах аннигиляции материи и антиматерии. Последовал чудовищный взрыв: огненный шар, достигнув радиуса пяти километров, был отброшен вверх отраженной от земной поверхности ударной волной. Даже те, кто заворожено наблюдал небесную баталию, находясь на расстоянии более семидесяти километров от эпицентра, получили ожог роговицы глаза от ярчайшей вспышки света.

Возникший ядерный гриб, достигнув высоты в пятьдесят километров, расправил черный облачный зонт над полыхающими остовами городской застройки. Акрит, доминировавший в западном полушарии в пост катастрофическую эпоху, наполнился пеплом, болью и молчанием…

* * *

«Гиперион Прайм» пал… Впоследствии, военные историки долго будут спорить о причинах катастрофы, унёсшей жизни более пяти миллионов жителей разрушенного Акрита. Кто — то из них будет говорить о полководческом гении Буцефала Аль— Хуси, другие увидят просчеты командования республиканцев, а третьи и вовсе назовут поведение обеих сторон военным преступлением. Но последние будут в меньшинстве, так как жестокий мир, возникший на руинах Паноптикума, порождал крайне малое число гуманистов, судивших враждующие стороны по количеству жертв.

Самое интересное в том, что никто из этих историков не был полностью прав в своих предположениях. За поражением «Гипериона Прайма», впрочем, как и за внезапным исчезновением Акселя Кларка, стояла тень женщины, которая играла по своим правилам…

Накануне битвы за столицу, когда Кристина тайно встретилась с Патриком Мендозой в одном из невзрачных домов Виктории, брат и сестра проговорили всю ночь.

Мендоза поведал сестре о жизни в тюрьме, о том, как возглавил республиканскую армию, о своих революционных соратниках, не забыв упомянуть и об отношении к каждому из них. Единственное, о чем он тактично умолчал, чтобы не травмировать психику своей сестры, так это о тех двух годах, проведенных в пыточных Спектрата после приговора. Но Кристину, в мыслях, интересовало больше настоящее, и уже ближе к утру она поделилась своими соображениями с братом.

— Патрик, — произнесла Кристина, разглядывая рубцы на лице брата, — а если Аксель Кларк случайно погибнет, кто тогда возглавит республиканскую армию?

Такой поворот в разговоре немного озадачил Мендозу. Нет, он и сам был готов придушить Акселя, но слышать это от сестры…

— Случайно погибнет? — переспросил Патрик, немного прищурившись.

— Конечно же, случайно, но не совсем, — парировала Кристина, опустив глаза. — Но вернемся к моему вопросу…

— Это будет решать Прайс… — после некоторого молчания произнёс Патрик. — Но я думаю, что это будет Ульрих Рыжебородый, так как другой подходящей кандидатуры нет, тем более он неплохо показал себя в сражениях как командир…

— Ульрих… — повторила про себя Кристина. — А ты ему доверяешь?

— Рыжебородый мой человек… Ему можно довериться, но, позволь, Кристина, я не совсем понимаю, к чему ты клонишь? Ты говоришь какими-то загадками, давай начистоту, а то я думаю, что…

— Что я тайный агент Империи? — перебила его Кристина, рассмеявшись. — Дорогой брат, знаешь, как я вижу будущее? Наше будущее? В нем нет ни Акселя Кларка, ни Альберта Прайса, ни Императора… Я знаю, что Аксель Кларк может не вернуться в Иерихон. Ещё я знаю, что Императорский Дом, стоявший на гнилом фундаменте из человеческих костей, доживает свои последние дни. Единственное, что мне неведомо, так это то, как убрать из нашего будущего этого эпатажного старикашку в черных очках…

Патрик задумался.

— Я не испытываю больших симпатий к Альберту, который, не скрою, бывает порой излишне высокомерен. Но именно связи Прайса и его финансовые возможности позволяют повстанцам иметь всё, что необходимо для борьбы — оружие, а также полноценное продовольственное снабжение многочисленной армии. Провиант поставляют колонии Западной Европы через порт Борея, получившие от Прайса гарантии в том, что после падения тирании те получат полную независимость…

— Патрик, я не думаю, что колонии прекратят снабжение даже в случае гибели Прайса… Для них слишком много поставлено на карту, так как в случае поражения республиканских сил их ждет неминуемая расплата. И не забывай о городах, которые находятся под вашим контролем. За свободу нужно платить… — Кристина замолчала, перебирая в голове массу аргументов. — И самое главное, если Альберту удастся довести задуманное до конца, он станет не просто героем, а символом революции… А все вы, кто действительно пострадал от этой власти, окажетесь обычными марионетками в руках этого человека. Но если он погибнет…

На этом Кристина замолчала, давая брату время поразмыслить над сказанным. Патрик, нахмурившись, некоторое время просто молчал. Затем он принялся расхаживать по маленькой, плохо освещенной комнате.

— Когда меня посвящали в детали предстоящей операции, упор был сделан на то, что наша группа должна уничтожить два силовых узла, питающих командный пункт обороны Акрита. Причем не просто их повредить, а превратить их в груду оплавленного металла, чтобы враг не мог восстановить питание в течение длительного времени. По расчетам инженеров, при таком раскладе восстановление управления над оборонным периметром займет немало времени, которого будет достаточно для атаки… — остановившись, Патрик посмотрел на сестру. — Но если я случайно не доделаю эту работу до конца, к примеру, просто вырву кабели из силовых узлов, периметр может внезапно заработать раньше положенного времени, тогда Прайс, будучи в чертогах города, может попасть в ловушку… Но как ты собираешься устранить Акселя Кларка?

Кристина не могла налюбоваться братом. Наконец-то Патрик начал мыслить так, как хотелось именно ей.

— Не я, брат, а ты сделаешь это… Ты ведь можешь приказать пилоту джеткара, на котором полетит Кларк, доставить в ставку кейс с золотыми слитками, которые горожане Виктории пожертвовали на борьбу с ненавистным режимом? Естественно, под золотые слитки будет замаскирована взрывчатка, которая сдетонирует на половине пути…

Теперь план заговора начал вырисовываться в сознании Патрика более отчетливо.

— Ульрих… — произнёс Патрик, немного помолчав. — Почему ты спрашивала, доверяю ли я ему?

— Ты должен посвятить его в наши планы… Рыжебородый не должен давать приказ о наступлении на Акрит. Такой ход ещё более усугубит положение Альберта Прайса, когда он окажется в западне. И… надо смотреть в будущее. Война на этом вряд ли закончится, так что следует сохранить армию, которая верит тебе и следует за тобой…

Мендоза кивнул головой, согласившись с доводами сестры.

— А если наш план провалится, и Альберт Прайс хоть и не станет символом революции, но останется жив?

— Патрик, пока люди поддерживают тебя, нужно этой поддержкой пользоваться. Повесим на него все неудачи и отправим в историю приговором военного трибунала…

Но, как мы уже знаем, Альберт Прайс погиб, как погиб и Аксель Кларк, чей джеткар взорвался над песчаными барханами. Но в отличие от Прайса, возведенного после своей смерти в ранг падших за свободу героев, внезапно пропавший Кларк был объявлен трусом и предателем идей революции.

Да, план Кристины Руфо сработал. Но это была только первая часть. Второй части плана ещё только предстояло свершиться…

 

Глава 5. Товарищи по несчастью

Нант никогда не спал. Этот промышленный мегаполис жил тремя восьмичасовыми сменами, подстраиваясь к такту работы многочисленных заводов и фабрик, чьи трубы различного диаметра и размера выпускали в атмосферу черный дым. Иногда дым был не очень черным, скорее, серым, но сути это не меняло — экология города была весьма ужасна, поэтому местные жители всегда носили при себе респираторы на тот случай, если в сторону города подует сильный ветер.

Вот и сегодняшнее утро выдалось весьма ветреным, поэтому имперский джеткар, сопровождаемый штурмовиками, двигался по приборам, рассекая довольно плотный смог, застилающий кварталы города. Снизив скорость и сделав в воздухе полукруг, джеткар приземлился на площадь, прямо перед мэрией, в то время как штурмовики, наоборот, набрав высоту, принялись патрулировать окрестности.

Когда трап джеткара спустился на землю, из открывшейся двери выбежали гвардейцы, построив живой коридор до самых ступеней здания мэрии. Затем, окруженный свитой, по трапу сошел Император Льюис. Оказавшись на земле, он огляделся по сторонам, после чего обратился к Алану Филипсу, который отвлеченно наблюдал, как по трапу спускают инвалидную коляску, в которой сидела молчаливая и ухоженная старушка, смотревшая безучастным взглядом куда— то в сторону.

— Алан, вы не находите странным то, что нас никто не встречает? — спросил Льюис, привыкший видеть в подобных ситуациях восторженные и заискивающие взгляды всегда восхищенной бюрократии. — Вы ведь сообщили о нашем прибытии?

— Безусловно, Льюис… — ответил Алан, морща нос от запаха гари, которым был пропитан воздух. — Это форменное разгильдяйство, за которое виновные должны понести наказание…

Сказав это, он, развернувшись, склонился над инвалидным креслом:

— Мама, — произнес он, — я вижу, что переезд из твоего любимого особняка тебя не очень радует, но, поверь, я сделаю всё возможное, чтобы ты вернулась к тому спокойному образу жизни, который ты так успела полюбить…

Чмокнув в щёчку Шарлотту, Алан приказал гвардейцам занести инвалидное кресло в прихожую мэрии, после чего поспешил вслед за Императором, который в сопровождении министров и советников уже зашел внутрь трехэтажного здания муниципалитета.

Но когда Алан переступил порог мэрии, его взору предстала довольно странная картина: Император, как и вся его свита, был окружен кольцом вооруженных людей, которыми, судя по всему, командовал глава оружейного консорциума Говард Браун. Помимо Говарда в вестибюле мэрии собралось довольно много народа, которые, молча, наблюдали за происходящим. Гвардейцы прикрыли своими телами Императора, который растерянно переглядывался со своими министрами, будто те должны были каким — то образом повлиять на происходящее. Филипс, небрежно растолкав свиту, вышел в авангард молчаливого противостояния, кинув в сторону Брауна презрительный взгляд.

— Это что, измена!? — взревел Алан, отчего его лицо стало немного пунцовым.

— Филипс, после того как вы бездарно проиграли союзникам Антарктику и уничтожили собственную столицу, — спокойно произнёс Говард, — вам вообще следовало бы замолчать…

Толпа в вестибюле одобрительно зашумела. Сегодняшнее утро в Нанте выдалось весьма оживленным ввиду того, что по городу распространились новости о катастрофе, которая постигла Акрит. Об этой трагедии говорили не только города самой метрополии, но и те очаги цивилизации, которые имели возможность зафиксировать сейсмические волны.

— Ваши опрометчивые действия, Филипс, привели империю к гибели… — продолжил Браун, немного помолчав. — Теперь враждующие между собой города метрополии ослабнут, и Кайпианский союз, воспользовавшись данной ситуацией, обязательно возьмет нас всех за горло благодаря вам… Вы так не считаете, Брэндон?

Десятый Император, больше думающий в данный момент о собственной судьбе, чем о судьбе вверенного ему государства, энергично закивал головой.

— Вы полностью правы, Браун, — охотливо ответил Император, соглашаясь с доводами тучного чернокожего человека. — Я лишаю вас всех титулов и наград, Филипс, а…

— Не забывайся, Брэндон, — Алан резко перебил Льюиса. — «Гиперион Прайм» был непобедим на открытой местности, и именно по этой причине Генштаб утвердил план обороны города, нарушив тем самым регламент безопасности, предписывающий тяжелым крейсерам вести боевые действия подальше от городов метрополии… Ты знал о рисках, Брэндон, но всё — таки согласился, поставив под соответствующим документом свою подпись…

— Какой вздор! — надменно произнёс Льюис. — Уведите отсюда этого гнусного лжеца!

Говард Браун подал знак своим людям, а те, в свою очередь, скрутив Филипса, увели его по длинному коридору. Когда Алан пропал из виду, в вестибюле воцарилась тишина. Льюис хотел, было, что-то сказать, но его опередил Говард:

— Брэндон, теперь то, что касается лично вас. Если вы добровольно отречетесь от престола, я гарантирую сохранность вашей жизни. Терять вам всё равно нечего, так как для короны всё уже и так потеряно, причем безвозвратно. В противном случае вас ждет виселица…

Император так тяжело сглотнул, будто на его шее действительно материализовалась шершавая петля. В воздухе повисло напряжение, отчего гвардейцы ещё крепче сжали винтовки, направленные в сторону оппонентов.

— Опустите оружие, — произнёс Брэндон, расстегивая верхнюю пуговицу. — Я принимаю ваши условия, Говард…

Глава оружейного консорциума одобрительно кивнул головой.

— Тогда пройдемте со мной, Льюис, вам нужно сделать заявление на камеру, — Говард протер платком свою толстую потную шею. — Все остальные свободны…

Сопровождающие Льюиса люди неуверенно переглянулись между собой, после чего направились в сторону выхода.

— Сэр, — один из гвардейцев, остановившись, обратился к Брауну, открыв забрало своего шлема, — а как быть с матерью Алана Филипса?

Говард с удивлением посмотрел на солдата.

— А что, у этого «мясника» есть мать? — высказался он вслух, приукрасив свой риторический вопрос оттенком иронии. — Где она?

Гвардеец вышел в прихожую, после чего вернулся, толкая впереди себя инвалидное кресло, на котором неподвижно сидела элегантно одетая старушка, лишенная воли и самостоятельной активности. Браун подошел к креслу и оглядел Шарлотту Филипс с ног до головы.

— Отправьте её в дом престарелых, — произнёс он, нахмурив брови и, немного подумав, добавил. — Женщина, твоего сына следовало бы умертвить ещё младенцем, утопи его Нептун…

Но Говард Браун даже представить себе не мог, что Шарлотта Филипс, чей разум томился в парализованном теле, будет с ним полностью солидарна по поводу сказанного…

* * *

— Все в сборе? — с этими словами Кристина Руфо обратилась к казначею Виктории Грегори Дэвису.

Казначей, сняв с головы желтый пилеус — головной убор, символизировавший высокий статус в муниципалитете города, склонил голову, после чего произнёс:

— Да, сеньора, но… Они очень возбуждены и разъярены, им нужна жертва… Может, стоит усилить вашу охрану?

— Не стоит, жертва уже подготовлена…

Кивнув головой, Грегори услужливо открыл массивные двери дома, над которыми висела вывеска «ДЕПАРТАМЕНТ ИМУЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ». Пропустив вперед Кристину и четверых её телохранителей, Дэвис с подозрением оглядел полупустые улицы Виктории, на территории которой действовало чрезвычайное положение в связи с радиоактивным загрязнением того района, где находился вход в тоннель тылового обеспечения. Надев пилеус на голову, казначей зашел в муниципальное здание, закрыв за собой тяжелую дверь.

Следуя по широкому коридору, Кристина остановилась у каменной статуи основателя города — Второго Императора Виктора Завоевателя, которому какие — то вандалы успели отбить по локоть руку.

— Грегори, — обратилась она к казначею, — кто это сделал?

— Это я отдал распоряжение, сеньора…

— Но зачем? — возмутилась Кристина. — Это ведь не только символ, но и прекрасная работа несравненного Кассиуса Папалукаса, подарившего городу эту прекрасную статую в годовщину его основания…

— Видите ли, — ответил Грегори, немного покраснев от упрёка, — политический вектор в последнее время весьма нестабилен, поэтому приходится подстраиваться таким вот варварским способом…

— А если республика проиграет, и город снова окажется под имперской пятой?

— В таком случае, мы повесим Виктору на плечи красную бархатную мантию с длинными полями, которая элегантно прикроет данный дефект…

Изумившись политическому чутью казначея, Кристина, приподняв бровь, осмотрела его с головы до ног, после чего вошла в зал заседаний.

Помещение, изнутри обитое деревом, имело высокие потолки, но не имело окон. Искусственный свет концентрировался на трибуне, которая была окружена креслами, стоявшими упорядоченными рядами в форме полумесяца. Но людей, чей гул наполнял пространство зала, было гораздо больше, чем сидений, поэтому большая их часть стояла на ногах.

Как только Кристина оказалось в зале заседаний, она сразу же почувствовала спертый запах ненависти, направленный в её сторону. Нет, представители знатных семейств города ничего не сказали, более того, они даже прекратили разговаривать, когда Руфо взошла на трибуну. Но Кристина видела те озлобленные взгляды, способные в минуту отчаянной решимости превратить её в мученицу за множество бед, свалившихся на горожан в последнее время. Радиоактивное заражение, произошедшее прошлой ночью, сыграло роль детонатора народного недовольства. Кристина Руфо была вызвана народным собранием держать ответ. Все эти люди изрядно пополняли казну города, и проигнорировать их было бы для Руфо политическим самоубийством.

— Здесь собрались все те, — начала медленно говорить Кристина, — кто сейчас крайне недоволен произошедшим, так же, как и я…

Она, приподняв подбородок, оглядела публику.

— Я вижу, — продолжила Руфо, — что все вы жаждете крови, и я обещаю, вы её прольёте… Наши инженеры ликвидировали уязвимость в системе обороны города, поэтому пушки защитного периметра снова под нашим контролем. Плюс, у нас есть стрелковое оружие, и многие из вас, я уверена, с удовольствием встанут на стены или возьмут в кольцо башню викариата, в котором засели предводители оккупантов, пришедших с пустынного юга. Поверьте, мы обязательно изгоним этих дикарей, но пока нам не нужно привлекать к себе много внимания. Нам необходимо ждать, господа…

— Ждать!? — сидящий в первом ряду чуть сгорбленный мужчина внезапно вскочил на ноги и, повернувшись к собравшимся, развел руки в стороны. — Вы слышите, господа? Ничего нового…

Это был Боливар Дельгадо — дядя усопшего Мигеля Сантоса, который, будучи живым, был страстным поклонником женских чар Кристины Руфо. В ответ на слова Дельгадо по залу прошел недовольный ропот.

— Сколько можно терпеть эти бесчинства! — восклицали голоса, перекрикивая друг друга.

— Сначала, — громко начал говорить Боливар, перекрикивая толпу, — вы обещали нам, что тех пьяных дикарей, что накануне напали на наших граждан, будет судить закон. Но как видно, в стае закона нет…

Дельгадо осмотрел собравшихся, находя отклик в выражении их лиц.

— А эта ваша ночная операция, из — за которой сейчас забиты все госпитали? Почему мы не были предупреждены? Обсуждая условия капитуляции, вы рисовали нам совсем другие картины, Кристина. Скажите, сколько времени нам ещё нужно ждать?

Когда взбудораженная толпа немного успокоилась, Кристина посмотрела на Боливара, чьи близко посаженные на одутловатом лице глаза злобно уставились на неё.

— Мы будем ждать до тех пор, пока в башне не появится тот, которого дикари чтут своим пророком. Полковник Орокин, который и привел сюда этот сброд, должен наравне со всеми ответить за свои поступки… — Руфо оглядела зал. — Или в моих словах есть что-то, что противоречит общему настроению?

Зал замолчал.

— Когда виновные будут наказаны, — продолжила Кристина, — Виктория станет столицей будущей республики…

— Откуда вы это знаете? — со скепсисом, но уже более сдержанно произнёс Дельгадо.

— Доверяйте мне, и ваши ожидания вознаградятся сполна, — ответила Кристина. — Даю вам слово…

* * *

Промышленная зона, которой управлял оружейный консорциум «ACN», занимала северную половину Нанта. Здесь было всё: инженеры и рабочие различных специальностей, автоматизированные конвейеры, промышленные роботы, вычислительные мощности, рефракционные колонны и всё прочее, что необходимо для полного цикла превращения исходного сырья в высокотехнологичный оружейный комплекс проекта «Зевс».

Проектом руководил глава оружейного консорциума Говард Браун — самый влиятельный и богатый человек Нанта, чья резиденция, представляющая собой стеклянную полусферу, находилась в самом центре промышленной зоны. Полусфера, возвышающаяся над производственными ангарами, была похожа на гигантский гриб, стоявший на массивной стальной колонне, выполнявшей, вдобавок ко всему, функции подъёмника.

Браун, одетый в строгий костюм большого размера, медленно расхаживал взад — вперед по ковровой дорожке своего рабочего кабинета, находящегося под стеклянным куполом. Остановившись, тучный Говард перевел дыхание, наблюдая, как снаружи купола небольшие механизмы, снабженные щетками, тщательно протирали прозрачное стекло, удаляя с поверхности частички сажи. Нахмурив брови, Говард явно о чем — то напряженно размышлял до тех пор, пока его не отвлекла мелодичная трель. Прекратив созерцать действия роботов — мойщиков, он, подойдя к своему рабочему столу, чья поверхность была завалена технической документацией, нажал на сенсорную панель.

Над серебристым металлическим диском, установленным по центру стола, сделанного из змеиного дерева, появилось голографическое изображение молодого человека.

— Это я, отец, — донеслось из динамиков. — Мне сказали, что ты хочешь меня видеть…

— Да, Генри, поднимайся, — ответил Браун.

Несколько раз нажав на встроенный в стол сенсор, Говард проследовал к небольшому бару, который был расположен позади стола. Утолив жажду водой высшей степени очистки, глава оружейников обернулся на приглушенный звук открывшегося люка, расположенного посередине помещения.

Из открытого проёма показалась стеклянная кабина лифта, в которой находился молодой человек, одетый в широкие штаны и коричневую толстовку с накинутым на голову широким капюшоном. В отличие от отца, он имел кожу молочно — белого цвета ввиду того, что Генри от рождения был альбиносом. Глаза Брауна — младшего закрывали темные очки, а на подбородке виднелись темные пигментные пятна — признаки раковых новообразований, с которыми он боролся последние пять лет. Когда Генри вышел из кабины, лифт спустился вниз, а проём в центре комнаты бесшумно закрылся стальной заслонкой, на которой был изображен герб оружейного консорциума — механизм, состоящий из множества шестеренок различной величины, в который была «вплетена» лента Мебиуса.

Говард, зная, что сын старательно избегает солнечных лучей по причине болезни, учтиво позаботился о том, чтобы стеклянная сфера изменила свойство прозрачности. После того как стекло стало мутным, в кабинете вспыхнули софиты, прикрепленные к жесткому каркасу полусферы.

Генри откинул капюшон, обнажив лысую голову, а затем снял черные очки и внимательно посмотрел на отца красноватыми, из — за просвечивающихся сосудов глазами. Говард не без сожаления отметил про себя болезненный вид своего единственного сына.

— Как твоё здоровье, Генри? — спросил он, протирая платком одутловатые щеки.

— Последнее обследование выявило, что меланома прекратила развиваться, но после терапии у меня начались какие — то проблемы с иммунной системой… — Генри откашлялся. — Доктор выписал иммуномодуляторы, но от них я чувствую постоянную слабость и тошноту…

— Не переживай, Генри, — Браун — старший, кряхтя, уселся в кресло.

— Я и не переживаю, отец, — ответил Генри, немного поёжившись от озноба, сковывающего тело. — Просто я… Я устал…

— Сегодня у меня была любопытная встреча, — Говард откинулся в кресле, сложив руки на животе. — Моим визави был доктор Зигфрид Грэм, который бежал из разрушенного Акрита. Ты слышал о нём?

Генри в ответ пожал плечами. Глава оружейников, проведя толстыми пальцами по панели управления, запустил голографическую запись. По центру стола появился полупрозрачный силуэт человека, чьё лицо окаймляла аккуратно подстриженная коричневая борода.

— …органический вид, — заговорило изображение. — И этот вид порабощается другим, более мелким видом, который превращает порабощенного в нечто вроде компоста для своего произрастания и царствования в живой природе… Если мы сумеем понять природу данного феномена, то вы, мистер Браун, получите в своё распоряжение идеальное биологическое оружие, способное превратить ваших недругов в идеальных солдат, легко отдающих собственные жизни за ваши интересы. Учитывая крах Акрита, ваши интересы, мистер Браун, выйдут далеко за пределы вашего родного города…

— О чем это он? — спросил Генри, переключив взгляд на отца.

— Неважно, — Говард нажал на паузу, после чего изображение замерло. — Важно лишь то, что это светило отечественной медицины будет работать на меня. Доктор Грэм пообещал, что обязательно займется твоим здоровьем. Для этого он получит все необходимые ресурсы — я уже отдал распоряжение.

Теперь перейдем к другой теме разговора, для чего я, собственно говоря, и позвал тебя сюда. Как ты уже знаешь, Акрит, где до сих пор бушуют пожары, разрушен практически до основания. Но это не конец, сын мой. Это начало новой исторической эпохи, в которой наш город обретёт былую славу и могущество.

Когда Виктор Завоеватель сто с лишним лет тому назад покорил Нант, он очень жестко обошёлся с защитниками города. Как ты знаешь из истории, союзником Нанта в противостоянии с Акритом был Корнуэл. Каждого второго мужчину нашего города Виктор посадил на железный кол в пределах видимости Корнуэла. Окруженные частоколом гниющих трупов, от запаха которых невозможно было избавиться, граждане Корнуэла, устрашившись подобной участи, сдали город на милость Второго Императора… Да, мы научились жить и сотрудничать с Акритом, но мы не забыли о кровавых событиях тех далеких дней. Поэтому мы не будем оплакивать Акрит, под влиянием которого мы находились последние сто с лишним лет.

Технологически Нант превосходит любой город, расположенный на американском континенте. Восточные города бывшей Акритской метрополии — Сайбург, Тайрин, Корнуэл и Даутсон, куда ещё не добрались республиканцы, панически напуганы последними событиями. Это наши потенциальные союзники, готовые защищать вместе с нами свой суверенитет. Но мятежники — это малое зло. Основная наша проблема лежит далеко за пределами этого континента. Кайпианский союз обязательно воспользуется сложившейся ситуацией, и я уверен, что первой их целью станет именно Нант, как самый развитый город. Сейчас все наши силы брошены на проект «Зевс», который, в данный момент, проходит последние испытания. Когда мы выведем на орбиту рельсовую пушку, мы опередим наших врагов, уничтожив сердце союза — подземный город Хуанди…

Говард Браун, сделав паузу, внимательно посмотрел на сына.

— А зачем тебе я? — спросил Генри, который хоть и помогал отцу, но всегда держался в стороне от политики.

— Завтра в Сайбург, Тайрин, Корнуэл и Даутсон отправятся делегации с предложением об оборонительном союзе, во главе которого встанет Нант. И ты, сын мой, должен будешь возглавить одну из них…

— Но я… я не гражданин, отец…

Альбиносы метрополии попадали под действие «Акта о чистоте человеческой расы» и были ограничены в своих правах. В частности, им не разрешалось быть государственными служащими.

— Это уже не играет никакой роли. Акритской метрополии больше нет. Сегодня вечером, — Говард наморщил лоб, — по информационным каналам выступит Император Льюис, который отречется от короны…

— Откуда ты это знаешь? — Браун — младший вопросительно посмотрел на отца, который сам, впрочем, удивился тому, что его сын не знает то, о чем уже вовсю судачат в городе.

— Император уже отрекся, выступление будет идти в записи… — ответил глава оружейников. — Так что теперь, сын мой, для тебя открываются новые горизонты…

* * *

Полковник Орокин склонился над кроватью, разглядывая угловатые черты лица Клауса фон Эггерта, который спал безмятежным медикаментозным сном. Атмосфера лазарета «Черной звезды» была наполнена запахами стерильности, смешанными с оттенками горячей похлёбки, стоявшей на многоуровневой тумбе.

— Как он? — спросил Орокин, повернувшись к Рамине, которая в данный момент перебирала ампулы с различными лекарствами.

— Сканирование выявило дегенеративные изменения в коре головного мозга, — ответила она, не оборачиваясь. — Судя по всему, это наследственное заболевание, проявившееся в зрелом возрасте…

— Мы можем ему чем — то помочь? — полковник отвлекся от созерцания спасшего его человека и, подойдя сзади к Рамине, обнял её за талию.

— Да, на данной стадии — это обратимый процесс для медицины моего родного города, где биотехнологии играют весьма заметную роль. Но здесь мы ничем не сможем ему помочь — деменция будет и дальше прогрессировать. Пока она ограничивается нарушением памяти, но уже налицо личностные изменения, которые в итоге закончатся нарушением речи, движений, а также различных видов восприятия реальности, — закончив манипуляции с ампулами, Рамина повернулась лицом к полковнику и посмотрела ему в глаза. — Уэйн, я очень скучаю по дому, ты обещал мне, что я обязательно туда вернусь…

— Да, я обещал, но гибель Прайса внесла в мои планы сумятицу и спутала все карты…

— Уэйн, — Рамину захлестнула ностальгия по родным местам, где она не была уже более двух лет, — что тебе мешает отпустить меня?

— Я люблю тебя, Рамина и… — Орокин пытался подобрать слова. — Я хочу, чтобы ты была рядом…

Рамина хотела что-то ответить, но тишину лазарета нарушил писк интегратора. Орокин посмотрел на мерцающий дисплей. Вызывающим абонентом являлся капитан «Черной звезды» Роберт Вачовски.

— Слушаю, — ответил Орокин.

— Полковник, нами перехвачен видеосигнал на частотах Нанта. Император Брэндон Льюис в своём телеобращении к нации отрёкся от короны. Я думаю, вам стоит взглянуть на это…

— Спасибо, Роберт, минут через пять буду в рубке…

«Вот это поворот», — подумал про себя Орокин и, поцеловав Рамину, не без облегчения оставил её наедине с накатившей ностальгией.

Пока полковник шел витиеватыми коридорами «Черной звезды», он размышлял над причинами, побудившими Десятого Императора отречься от престола. Предположений было множество, но основная мысль, на которой остановился полковник, сводилась к интригам Алана Филипса, который, видимо, желал выйти из тени своей марионетки, списав на последнего все неудачи.

Однако когда полковник просмотрел запись процедуры отречения, реальность оказалась совсем иной. Выступление Императора, который явно пребывал в крайне удрученном состоянии, не прояснило ситуацию вокруг этого исторического события. Но когда слово взял глава оружейного консорциума Говард Браун, всё встало на свои места. В своей пламенной речи он обвинил в некомпетентности Генштаб, после чего назвал Алана Филипса, взятого им под стражу, ответственным за катастрофу, постигшую Акрит. Досталось и мятежникам, которых он броско назвал «республиканской заразой, сеющей хаос на оккупированных территориях». Речь Брауна закончилась публичным обращением к элитам Сайбурга, Тайрина, Корнуэла и Даутсона создать оборонительный союз.

«Теперь понятно, кто тянет на себя одеяло, — подумал про себя полковник. — Этим выступлением Браун объявил гегемонию Нанта как правопреемника разрушенного гражданской войной Акрита». Полковник по роду своей службы был хорошо знаком с Говардом Брауном. Агенты Корпуса внешней разведки довольно часто контактировали с инженерами Нанта, решая разнообразные технические задачи.

— Роберт, есть ли на данный момент возможность установить связь с Говардом Брауном? — спросил полковник, обращаясь к капитану.

— Да, — ответил Вачовски, — но придётся немного подождать…

Кивнув головой, Орокин скрестил руки на груди и погрузился в свои мысли. Корона пала, а его личный враг — Алан Филипс был арестован. Но и республиканцы, потеряв тяжелый крейсер, а вместе с ним и своего лидера, существенно ослабли. Всё говорило о том, что гражданская война явно будет затяжной…

— Полковник, связь установлена, — голос капитана вернул Уэйна в реальность.

Откашлявшись, Орокин занял место в кресле. Поправив ворот военного кителя, он уставился в гибкий тонкий дисплей, выпрыгнувший из приборной панели. Через несколько секунд полковник увидел знакомые черты лица.

— Полковник!? — на одутловатом лице Брауна, развалившегося в кресле, появилась улыбка. — Вот кого — кого, а вас я никак не ожидал увидеть. Обычно шпионы, играющие за противоположную сторону, тщательно скрываются в тени…

— Пришло время выйти в свет, — парировал Орокин. — Я тоже рад вас видеть, Говард…

— Ну, о радости говорить пока не приходится, — Говард сделал серьёзное выражение лица, — тем более что у таких людей, как вы, Орокин, намерения обычно скрыты… Так с чем вы пожаловали к нам?

— У меня есть к вам предложение, мистер Браун…

— У вас? Ко мне? — Говард сделал брови домиком, после чего взял со стола бокал, из которого торчала белая соломинка. — Ну что ж, я вас внимательно слушаю, полковник…

— Мне нужен Алан Филипс…

Говард, отпив из бокала, широко раскрыл глаза.

— Филипс? И на кой вам сдался этот «Мясник»? — поставив бокал обратно, Говард протер платком свой жирный двойной подбородок.

— Я хотел бы получить от него кое-какие ответы… — ответил Орокин.

— Ответы… — произнёс Говард, многозначительно покачивая головой. — А какое мне до этого дело? В чем состоит мой интерес?

Зная предприимчивую натуру главы оружейного консорциума, Орокин был готов к подобному вопросу.

— В обмен я предлагаю вам криптографические ключи, открывающие все уровни доступа к Табуларию Акрита, который находится в старом ковчеге, пережившем падение «Анубиса» на нашу многострадальную планету…

— И что мне это даст? — усмехнулся Браун.

— Истину…

— Истину? — Говард посмотрел на полковника как на сумасшедшего. — Кому она нужна, ваша истина? Люди хотят безопасности и мирного неба над головой…

— Посмотри на это с другой стороны, Говард. Судя по вашему телеобращению, Нант позиционирует себя как правопреемник Акрита. Получив в своё распоряжение центральный архив, вы обретёте ещё и весомый аргумент к данному утверждению…

— Весомый аргумент сегодняшней реальности — это оружейный конвейер Нанта, позволяющий вести боевые действия двадцать четыре часа в сутки, — сказав это, Говард угрожающе поднял палец вверх.

— Я ещё не закончил, — спокойно произнёс Орокин. — Как вы уже знаете, Альберт Прайс погиб, а Льюис отрёкся от престола и, судя по всему, не без вашей помощи. Я, как один из лидеров республиканского движения, хочу прекратить гражданскую войну и сесть за стол переговоров. Затяжная гражданская война ввергнет нас всех в пучину хаоса…

Возникла пауза, в ходе которой Браун явно обдумывал сказанное.

— Знаете, полковник, мне хочется вам верить, — кивнул головой Говард, — но трудно верить человеку, который за сравнительно короткий промежуток времени успел побывать героем, изменником, пророком, а теперь ещё и одним из лидеров республиканцев… Хотя, так и быть, я отдам вам Алана Филипса. Он, честно говоря, не особо мне интересен. Мне лишь интересна его казнь, способная утолить жажду мести всех тех, кто пострадал от действий Спектрата…

Орокин знал, что Говард лжёт. Не в том смысле, что он не собирался устраивать показательную казнь, а в том, что многие в Нанте пострадали от действий Спектрата как раз по наводке главы оружейников, который во времена рухнувшего режима не брезговал пользоваться таким «эффективным» инструментом, как Спектрат, дабы закатать своих оппонентов в жернова этой репрессивной машины.

— Считайте это жестом доброй воли, полковник Орокин, — продолжал говорить Браун. — Послезавтра вы получите координаты нейтральной территории, где мои люди произведут обмен, согласно нашим договорённостям. Надеюсь на вашу порядочность… Это всё?

— Да, Говард, это всё, — полковник кивнул головой. — Благодарю за понимание. Конец связи.

* * *

Полковник Орокин стоял в стыковочном отсеке «Черной звезды», ожидая модуль, на котором под конвоем должны были доставить Алана Филипса. Размышляя о предстоящем разговоре, он даже не заметил, как в помещение зашел Кевин Эйккен, держа в руках катушку с проводами и какое — то измерительное оборудование.

— Добрый вечер, сэр, — поздоровался Кевин. — Вы хотели меня видеть?

Обернувшись, полковник внимательно посмотрел на Эйккена, чьё моложавое лицо выражало плохо скрываемую печаль. И причины этой скорби были вполне понятны Орокину. Катастрофа, постигшая Акрит, унесла жизни обоих родителей этого малолетнего гения.

— Да, Кевин… — полковник, подойдя ближе, положил руку ему на плечо. — Хочу выразить тебе свои соболезнования. Твои отец и мать, несмотря на тяжелую судьбу, были хорошими людьми…

Эйккен ничего не сказал. Он лишь кивнул в ответ, отчего Орокин ощутил, что часть вины в произошедшем лежит именно на нём.

— Как ты? — Уэйн попытался приободрить подростка, похлопав его по плечу.

— Я полностью ушел в работу, — ответил Кевин. — Мой троян, спрятавшийся в программном обеспечении рельсовой пушки, принёс интересные новости. Судя по перехваченному лог— файлу, оружейный консорциум Нанта начал тестирование всех технических узлов раньше запланированного срока…

Речь шла о шпионской программе, которую Кевин собственноручно написал по просьбе полковника около года тому назад под проект «Зевс». Проект «Зевс» представлял собой технологию рельсовой пушки, которая в условиях космоса способна разогнать снаряд, состоящий из сверхпрочного материала, до сверхзвуковой скорости с помощью электромагнитных полей. Проект был задуман как оружие, способное уничтожить подземную цитадель, что в корне не соответствовало планам самого полковника, который был прекрасно осведомлен о достижениях Университета Хуанди в сфере технологий освоения космоса. Космос открывал доступ к ресурсам, которых на самой Земле осталось слишком мало для поступательного развития человеческой цивилизации.

Но доводы полковника не были услышаны в Сенате, где правила партия войны. Поэтому, чтобы сдержать «горячие головы», Орокин, воспользовавшись техническим гением Кевина, внедрил в программное обеспечение проекта «трояна» — шпионскую программу, которая, в случае реализации проекта, позволила бы полковнику перехватить контроль над рельсовой пушкой, выведенной на орбиту.

— Скорее всего, в связи с революцией «ACN» бросил все силы на реализацию проекта «Зевс», — Орокин выразил свои мысли вслух, — что, впрочем, не совсем удивительно — пушка даст Нанту существенное превосходство в военном аспекте…

Кевин хотел, было, что-то сказать, но раздавшийся скрип и последующее громкое шипение тормозных газов пристыковавшегося модуля заглушили его речь.

— Кевин, готовь церебральный маршрутизатор, — Орокин старался перекричать наполнивший помещение шум, — предстоит кое-какая работёнка…

Кивнув в ответ, Эйккен удалился, скрывшись в узких коридорах «Чёрной звезды».

Когда заслонки стыковочного модуля открылись, Орокин увидел ряд кресел, на которых сидели три человека, пристегнутые ремнями безопасности. Посередине сидел скованный наручниками Алан Филипс, справа от него сидел Карлос Гарсия, а слева — один из наёмников из бригады Карлоса, на голове которого красовалась чёрная шапочка из тонкого материала. Отстегнув свой ремень, рослый мутант расправил плечи, после чего принялся расстёгивать ремни, прижимавшие Филипса к креслу. Но что-то заело, поэтому Гарсия обратился ко второму сопровождающему:

— Томас, помоги мне…

Справившись с ремнями, они взяли Алана под руки и поставили на ноги.

— Давай, пошевеливайся, — грубо произнёс Карлос Гарсия, выталкивая из модуля бывшего главу Спектрата.

— Убери от меня свои грязные руки, урод… — прошипел Филипс.

Услышав это, Карлос, стиснув зубы, сделал шаг вперед, после чего надавил указательным пальцем в район ключицы Филипса. Скорчив гримасу боли, Алан рухнул на колени.

— Хватит, — произнёс полковник, остановив Карлоса. — Как прошла встреча?

— Без эксцессов, — пробурчал Карлос.

— Ты передал кейс?

Грубо схватив Алана за шиворот пиджака, Гарсия снова поставил того на ноги.

— Да.

— Хорошо, — подойдя к Филипсу, полковник воткнул ему в шею шприц, отчего Алан зашатался, после чего обмяк, повиснув в пиджаке, шиворот которого сжимала рука Карлоса. — А теперь устроим допрос этому сумасшедшему…

* * *

— Что? — вымолвил Филипс, чьё сознание безуспешно пыталось преодолеть действие транквилизатора, от которого силуэт Орокина двоился и плыл. — Наслаждаешься победой?

Помотав головой из стороны в сторону, словно освобождаясь от остатков сна, Алан огляделся вокруг. Комната для допросов представляла собой небольшую каюту, больше похожую на подсобку. Кроме стола и двух людей, сидящих друг напротив друга, в помещении больше ничего не было, не считая небольшой камеры, установленной под низким потолком.

— Победой? — Орокин прищурился, выразив непонимание. — Ты о чём, Алан? Может, ты имеешь в виду миллионы загубленных жизней, положенных на алтарь империи, чьим фундаментом стала мифологизированная история?

— И это говорит тот, кто пристрелил Тиберия Предателя в его же кабинете… — усмехнулся Филипс. — Раньше ты не был таким сентиментальным…

— Дело не в сентиментальности. Мы все меняемся, Алан, — парировал Орокин, разглядывая слегка помятое лицо собеседника, — в том числе и ты. Я помню, какой ты был раньше, когда мы вместе служили под началом Мартина. Ты был весельчаком и весьма компанейским парнем, а любая солдатская попойка в нашем гарнизоне никогда не обходилась без твоего присутствия. Мы были неразлучными друзьями, сражаясь бок о бок в проклятых джунглях Южной Америки. Но уже потом, когда мы встретились с тобою в Сенате, будучи членами солдатского комитета, ты был весьма скрытен и недоверчив, хотя тогда я и не придал этому значения, считая это следствием тех двух лет, что ты провел в плену у местных партизан…

Филипс перестал ухмыляться и, запрокинув голову, посмотрел в потолок. Глубоко вздохнув, он промолвил:

— Дружба, Уэйн, весьма расплывчатая категория, накладывающая на субъектов дружбы взаимосвязанные ограничения и обязательства друг перед другом. Но, как показывает жизнь, — при этом Алан пододвинулся чуть ближе к столу и положил локти на его поверхность, — чем больше ты доверился человеку, тем больший у него соблазн тебя предать…

От Филипса не укрылся вопросительный взгляд Орокина, который, судя по всему, принял сказанное на свой счет.

— Когда я попал в плен к южноамериканским партизанам, — продолжил говорить Алан, разглядывая своё отражение на металлической поверхности стола, — судьба свела меня с Тарквинием Энквитом — таким же, как и я, невольником, сидевшим со мной в одной клетке, которая была подвешена на толстые цепи, свисающие с пальм. Ты помнишь, Уэйн, эти…

Филипс пощелкал пальцами, пока не отрыл в глубинах памяти название этого тропического дерева.

— …молалинтовая пальма, — качнул он головой, — точно… В сезон опыления, они воняли как куча трупов партизан, гниющих на обочине, привлекая стаи больших зеленых мух. Трупы хотя бы посыпали сухим хлором, но этот…

Сморщившись, Филипс выразил чувство брезгливости.

— …этот тошнотворный запах… Хотя, был в этом и плюс, так как запах цветущих пальм перебивал смрад собственного дерьма… — Филипс усмехнулся с лёгким оттенком злобы. — В плен мой сосед попал на первом месяце контрактной службы — мечтал о месте клерка в каком-нибудь захудалом правительственном учреждении, поэтому находил какой-то романтизм в своём положении, подшучивая над невзгодами, постигшими нас на этой войне… Всё говорил, что армия нас ищет…

Алан негромко рассмеялся.

— В его розовых представлениях, надо отметить, было весьма весело бывать: розовые штурмовики, розовые спасательные команды и розовый, мать его, Император Тиберий, каждое утро спрашивающий у своего секретаря — не нашли ли рядового Тарквиния Энквита? — даже невозмутимый полковник чуть улыбнулся, услышав сарказм Алана.

— Ещё Тарквиний мечтал… — немного растянув окончание, продолжил говорить бывший глава Спектрата. — Мечтал, как увидит своих двоих детей, как обнимет свою жену и родную мать… Он вообще, по своей натуре, был каким — то мечтателем, но его веселый нрав и анекдоты поддерживали меня на плаву, что позволяло мне окончательно не свихнуться в этой помойке. Так мы просидели около года, пока мне не представилась возможность побега, которым я непременно воспользовался…

Как — то раз, одной лунной ночью я наслаждался прохладой, опершись спиной на прутья клетки. Мой сосед по несчастью давно уже спал, отдыхая от жары, стоявшей целый день… Внезапно показался охранник, который напился до такой степени, что в полуобморочном состоянии еле дополз до поста и, упав на землю, мгновенно уснул. Через прутья клетки я увидел то, что меня весьма воодушевило — ключи! Связка ключей свисала из кармана штанов этого ублюдка, отчего мне стало даже весьма дурно, так как сердце бешено заколотилось, отдавая стуком в виски. Но не вид ключей, заставил меня так мандражировать, а идея о том, как их можно было достать…

Еще в самом начале моего пленения я заметил, что пол клетки был обит досками, державшимися лишь на ржавых гвоздях. Одну из них я сумел расшатать за счёт собственного веса. Наступая на её края, я делал вид, что разминаю затекшие ноги, чтобы охрана ничего не заподозрила. Полгода последовательного труда принесло свои плоды — мне удалось вынуть небольшой гвоздь. Вставив его обратно в отверстие, я надеялся при случае им воспользоваться.

И вот, когда я глядел на соблазнительные ключи, торчащие из штанов спящего охранника, мне пришла идея согнуть расшатанный гвоздь в крючок и привязать к верёвке, которую я сплёл из длинных соломинок, выбранных из кучки прелого сена, служившего мне лежаком…

Филипс на мгновение замолчал, будто вспоминая то, как орудовал данной конструкцией.

— Когда я, наконец, подцепил ключи и аккуратно вытащил их из кармана, моему ликованию не было предела… Но при подъёме наверх подгнившая солома, выполнявшая роль веревки, оборвалась, а связка ключей упала на землю, вызвав металлический звон, от которого я в ужасе замер… Хорошо, что охранник был смертельно пьян, поэтому этот досадный инцидент никто не заметил. Я не хотел получить хлыстом по спине и провести остаток дней в выгребной яме, поэтому начал лихорадочно соображать, где взять новый крючок.

Разбудив Тарквиния, я шёпотом поведал ему о своей неудаче, и он, к моей неслыханной радости, нашёл выход из ситуации: вынул изо рта зубной мост, вполне годный для металлической закорючки. Я лихорадочно сплёл новую веревку, после чего сумел затянуть злополучные ключи наверх, в клетку.

Когда мы неслись по джунглям прочь от лагеря партизан, я впервые за этот год почувствовал, что моя жизнь принадлежит полностью и только мне. Несмотря на изрядно подорванное здоровье, я бежал по джунглям до тех пор, пока не рухнул навзничь, запутавшись в зелёной и густой листве. Тарквиний, появившись через минуту, измученно упал на землю, когда увидел, что я, наконец, перестал бежать. Так как наступал рассвет, нас уже могли хватиться в лагере, поэтому, немного передохнув, мы двинулись дальше.

Спустя сутки, мы оказались на горе, довольно крутой спуск с которой вел к небольшой речушке, чья поверхность была сплошь покрыта зеленой ряской. Где — то вдалеке лаяли собаки, поэтому решено было спускаться к воде, которая помогла бы нам скрыть запахи наших немытых тел.

Подгоняемые преследователями, мы очень торопились, прыгая по каменным скользким уступам. Мы практически уже спустились вниз, как случилась неприятность: поскользнувшись, Энквит неудачно упал и сломал правую ногу. Это был «exitus letalis». «Ты покойник», — сказал я ему и собрался, было, уходить, как он вдруг начал умолять меня, чтобы я отнесся к нему милосердно. «Прошу… Прошу тебя… — всхлипывая говорил Тарквиний, — я не хочу умирать, не оставляй меня здесь…» Говорил всякие «пожалуйста», делал такие, знаешь, Уэйн, щенячьи глазки, смотревшие куда-то в небо…

Филипс замолчал и, откинувшись в кресле, глубоко вздохнул.

— Я до сих пор не могу понять, — Алан пожал плечами, — почему я стал возиться с ним. Одному мне было проще ускользнуть, и Тарквиний должен был это понимать, но… что— то меня остановило… Наломав толстых стеблей местной флоры, воспользовавшись лианами, я сделал что-то вроде лежака, по краям которого были привязаны незрелые плоды гигантской сливы, которые служили буйками, так как прекрасно держались на поверхности воды. Наложив на сломанную ногу Тарквиния швы, я затащил его на импровизированный плот и поплыл по реке, толкая его впереди себя.

Так мы дрейфовали на медленном течении до тех пор, пока впереди не показались каменные пороги. Причалив к берегу, я решил передохнуть, ибо чертовски устал. Начавшийся тропический ливень принёс с собой холодный фронт и мы, продрогнув до крайней степени, легли друг к дружке телами, пытаясь сохранить последнее тепло. Постепенно, когда дождь кончился, мы смогли уснуть.

Когда меня разбудили голоса, чья речь, изобилующая шипящими звуками, была явно местной, я машинально скатился к реке и занырнул под зелёный ковёр из ряски, а спустя пару минут оказался в плотных кустах какого — то водяного растения. Осторожно вынырнув, я наблюдал, как на берег вышел вооруженный человек, одетый в застиранный зелёный камуфляж. Обнаружив спящего Тарквиния, он что-то гаркнул на своём непонятном языке, после чего показался второй партизан, чуть пониже ростом, чем первый.

Я решил попытаться отбить Тарквиния, когда они начали пинать его и бить прикладами, стоя спиной к реке. Шум воды позволил мне незаметно подплыть к пологому берегу нашей стоянки. Взяв тяжелую корягу, я подкрался сзади к патрульным, склонившимся над Энквитом… Но внезапно из чащи показалось ещё двое партизан, которые в тот же миг наставили на меня дула своих автоматов…

Филипс сделал паузу.

— Нас избили до полусмерти и снова поместили в ту вонючую клетку, от запаха которой мы уже успели немного проветриться… Но теперь, в наказание, наши тюремщики перестали давать нам еду. Принеся только чашу воды сомнительного качества и то, одну на двоих, они сообщили, что так будет продолжаться до тех пор, пока один из нас не умрёт.

Прошёл день, два, потом неделя, после которой та замшелая и грязная варёная чечевица, что нам давали до побега, показалась мне соблазнительно желанным кушаньем, достойным такого невольного гурмана, каким я был в тот момент. Тарквиний пробовал жевать грязное сено, пытаясь утолить голод… И было хорошо, когда он жевал, Уэйн, потому что когда Энквит прекращал это делать, он начинал стонать — его сломанная ниже колена нога сильно опухла, причиняя ему немало страданий.

Не знаю, сколько точно прошло дней — я потерял счёт времени, но Тарквиний вдруг замолчал. Я подумал, что он, наверно, умер, но у меня самого не было ни сил, ни желания выяснять это в тот момент, поэтому я погрузился в дремоту…

Следующее, что я помню — озверелое лицо Тарквиния, который, восседая на мне, вцепился мне в шею удушающей хваткой… Глядя в его выпученные глаза, я поразился той силе, с которой этот гадёныш пытался меня удушить. В моём мутнеющим от недостатка кислорода сознании даже пробежала мысль о том, что я чересчур рано схоронил Энквита. Он лишь, превозмогая боль, затаился как дикий зверь, чьё существо полностью нацелилось на добычу…

Замолчав, Филипс немного прищурился и посмотрел на Орокина.

— И я думал, Уэйн, на каком этапе я мог так облажаться? Думаешь в тот момент, когда не бросил Тарквиния умирать возле реки? Или же когда попытался отбить его от преследователей? Нет, Уэйн, я облажался ещё тогда, когда взял из его рук зубной протез, но не свернул ему тогда шею. Задыхаясь, я, наконец, разглядел истинного хозяина розового и мечтательного мира Тарквиния Энквита — неблагодарное чудовище, чьи слюни капали в тот момент мне на подбородок.

И я разозлился, Уэйн. Эта злость придала моему телу такой импульс, что я смог сбросить с себя Энквита, ударив его рукой по опухшей ноге… Даже когда он перестал дышать, я продолжал бить его кулаками по окровавленному лицу, пока меня не оттащила охрана… Потом у меня начались галлюцинации и я, мягко сказать, пребывал немного не в себе, вплоть до моего освобождения. На ноги меня поставил доктор Зигфрид Грэм — он прекрасно тебе знаком, Уэйн…

Именно благодаря плену, я понял всю мудрость Первого Императора Эрика Злого. Знаешь, зачем он и его идеологический комитет исказили историю? Да чтобы создать из величественных розовых декораций лабиринт, из которого эти чудовища никогда уже не выберутся… Но я знаю, Уэйн, ты так не думаешь…

— Алан, я знаю, что Гектор Джонс и Николас Вайс были репликантами… — начал говорить Орокин, посчитав, что пришло его время задавать вопросы. — Откуда у тебя технологии, доступ к которым в самом Хуанди настолько засекречен, что даже Корпус внешней разведки не смог получить информацию о тех лицах, кто действительно знает о существовании подобной технологии?

В городской среде Хуанди, среди населения бытовали страшилки о репликантах, но официальные источники, по отчетам резидентов, скупо замалчивали эту тему. До тех пор, пока Орокин собственными глазами не увидел репликанта, вся информация, связанная с ними, относилась в голове полковника к городским легендам.

Филипс внимательно посмотрел на Орокина и, ухмыльнувшись, произнёс:

— Время бесплатных историй закончилось, Уэйн… Моё будущее не совсем ясно, поэтому я бы предпочёл узнать у «великого пророка» свою судьбу и по возможности поторговаться…

— Ты получишь жизнь и свободу… — промолвил полковник, читая в глазах Филипса удовлетворение услышанным.

— Цена весьма хороша, — закивал головой Алан, потирая скованные наручниками руки, — но скажи, Уэйн, как мне верить людям после той истории, что я тебе рассказал без всякого умысла наживы?

Полковник, встав со стула, снял с Алана наручники и, отстегнув от пояса кобуру с пистолетом, положил её на стол перед Филипсом.

— Возьмёшь меня в заложники… — спокойным тоном сказал Орокин, сев обратно.

Достав пистолет из кобуры, Алан направил дуло в сторону полковника и как — то безумно посмотрел на него, а после, направив на камеру слежения, нажал на спусковой крючок. Раздался оглушительный выстрел — камера разлетелась вдребезги, а сама пуля, отрикошетив, упала возле ног Филипса, расплющенная всмятку. Наступив на неё ногой, Алан весьма воодушевился, поняв, что оружие без подвоха.

— Вставай, — произнёс он, направив пистолет в сторону Уэйна.

— Сэр, — донёсся голос из динамиков, расположенных на стенах, — у вас всё в порядке?

— Да, всё хорошо… — отозвался полковник. — Приготовьте второй модуль, пожалуйста, мне нужно отбыть на землю вместе с Аланом…

— Слушаюсь, сэр…

Встав, Орокин последовал к выходу. Филипс, оглядываясь по сторонам, вышел из допросной вслед за полковником, держа последнего на прицеле. Петляя узкими коридорами, они, наконец, достигли стыковочных отсеков «Черной звезды», после чего погрузились в модуль, который, спустя несколько минут, отсоединился от корабля.

Ощущая свободное падение, Алан расслабился. Ещё час тому назад он ни за что бы не поверил, что вообще останется жив, но теперь…

— Кассиус Папалукас, — произнёс Алан вслух, повернув голову в сторону пристёгнутого Орокина, сидящего справа от него. — Тебе ведь он знаком по клубу Джентльменов, не так ли?

— Допустим, — ответил полковник, вспоминая директора технопарка, где собирался клуб.

Алан хлопнул в ладоши и, чуть не выронив пистолет из рук, медленно произнёс:

— Я всегда знал, Орокин, что ты предатель… Я даже докладывал об этом Мартину, который и слушать об этом не хотел, считая это наветом на твоё честное имя…

— Кассиус Папалукас, — напомнил ему Уэйн.

Покивав головой, Алан стёр идиотскую улыбку с лица и откинул голову на спинку кресла.

— Когда Дэвид ДиАнжело слил мне ваш революционный кружок, — начал говорить Филипс, морща при этом лоб, — из всех вас Спектрат повесил только Борга в его собственной ванной… Его двоюродный брат Аксель исчез, а Папалукас, судя по базе данных, отбыл в западноевропейские протектории. Прайса и Кантора Мартин запретил трогать по политическим мотивам, как, собственно, и тебя.

Ещё до кончины Вуда в гражданской зоне аэропорта Акрита силами Спектрата был задержан Кассиус, который под своим настоящим именем вернулся на родину. Как только его задержали, он попросил у меня личную аудиенцию. При встрече он удивил меня ещё больше. Сразу же объявил, что и прилетел сюда, собственно говоря, лишь для встречи со мной. Говорил, что представляет интересы некой таинственной группы, которая каким — то образом заполучила технологию репликации и желала их монетизировать. Эти таинственные люди не желали продавать сами технологии, они хотели продавать их результат — готового репликанта. Честно говоря, я придерживался той версии, что Кассиус блефует, пытаясь получить возможность бежать, о чём, впрочем, я и поделился с ним в конце беседы.

К моему искреннему удивлению, он рассмеялся, после чего сообщил о том, что он и есть доказательство правдивости его слов. Когда мне принесли скальпель, он попросил лишь не трогать лицо и руки, так как ему не следует привлекать к себе внимание, согласно заложенным в него директивам. Сделав разрез в районе его спины, я убедился, что передо мной действительно андроид… Уэйн, работа была просто превосходная — я хорошо знал Кассиуса при жизни, но никогда бы не подумал, что это репликант. Не только физическое тело Кассиуса было идеально скопировано, но и черты его личности — всё, начиная с характерного акцента, заканчивая его привычкой постоянно трогать мочку уха.

Конечно же, это заинтересовало меня — робот, в отличие от человека, не способен предать. Подменив репликантами все ключевые посты в армии и флоте, я бы раз и навсегда сохранил империю, которую мы, к сожалению, уже проиграли…

— Что было дальше? — спросил полковник.

— Кассиус улетел, а через неделю вернулся с двумя рослыми азиатами — близнецами, которые грузовым ботом пригнали кучу оборудования и бочки каких — то химикатов. Я выделил им площадь в одной из доследственных тюрем, где они и установили свой конвейер смерти. За миллион акритских долларов эти азиаты, которые тоже, судя по всему, были репликантами, делали из живых людей их точные роботизированные копии отличного качества…

— И много было сделано таких копий? — спросил Уэйн, который, хоть и продвинулся в своём расследовании, но ответов всё же не получил.

— Штук тридцать было на ключевых постах в Спектрате Акрита, кое-кто в Генштабе, большего я не успел…

— Где они сейчас?

— Наверно, уничтожены, как и всё в падшей столице, — без сожаления ответил Филипс.

— Кто стоял за этой технологией, были догадки? — полюбопытствовал полковник.

— Нет… — Филипс задумался. — Я пытался проследить путь денег, но их выводят через биржу драгметаллов наших заокеанских протекторий, где финансовый след окончательно теряется. Знаю лишь, что доверителем по этим сделкам выступал какой-то торгаш из Московии…

Модуль, включив тормозные двигатели, плавно приземлился на мягкий грунт. Когда заслонки откинулись, Алан, отстегнув ремни, ступил ногами на раскалённый песок пустыни, после чего, повернувшись к сидящему Орокину, внезапно спросил:

— Уэйн, ты должен назвать мне имя того, кто тебя предупредил о санкционированном аресте в гранд — опере…

— Не знаю, кто, — Орокин пожал плечами, — но меня предупредили по интегратору. Сам бы желал узнать имя своего благодетеля…

Выслушав, Филипс чуть покривлялся, будто не очень — то доверяет информации своего визави, после чего выстрелил полковнику Орокину, пристёгнутому тугими ремнями к креслу, точно в сердце…

* * *

Но смерть полковника, как и безбрежная пустыня, куда приземлился модуль, были лишь обманом его, Филипса, сознания, погруженного в цифровую вселенную, порожденную аппаратно — программным комплексом «Гипнозис». Тело некогда всесильного главы Спектрата пребывало в саркофаге «Гипнозиса», установленного на борту «Черной звезды». С помощью этого устройства, которое ранее использовалось в операции «Ветхий завет», Орокин вытянул необходимую информацию из Филипса, которая, впрочем, породила ещё больше вопросов.

Сам полковник, стоя у изголовья саркофага, наблюдал на большом экране «Гипнозиса» то, как после выстрела виртуального Филипса тело не менее виртуального Орокина обмякло, голова упала на грудь, а его военный китель потемнел в том месте, куда попала выпущенная пуля.

Но реальный полковник даже не придал значения произошедшему. То, что Филипс отъявленный психопат, Орокин понял уже довольно давно. «Кто — то явно хотел запутать следы, — подумал про себя полковник, вспоминая разговор Филипса с виртуальным двойником Орокина о финансовом следе, ведущим в Московию. — В феодально— теократическом государстве не может быть технологии репликации, если, конечно, московитяне их не украли, что, впрочем, тоже маловероятно…»

— Сэр, — Кевин Эйккен, который с помощью программного инструментария контролировал происходящее в сознании Филипса, неожиданно прервал размышления полковника, — капитан Вачовски просит вас принять сигнал. На связи — Виктория. Говорит, что это срочно…

— Хорошо, — ответил Орокин, наблюдая на экране «Гипнозиса», как самодовольный Алан бредёт по воображаемым барханам. — Кевин, включи трансляцию сигнала на мой интегратор…

Спустя минуту, из динамика интегратора послышался голос Данбара:

— Полковник, вы меня слышите?

— Да, Данбар, я на связи. Есть какие — то новости?

— Полковник, — теперь Орокин отчётливо уловил тревожные нотки в голосе своего подопечного, — кварталы Виктории охвачены гражданскими волнениями. По — моему, у нас большие проблемы…

 

Глава 6. Сын своего отца

Центральный госпиталь Виктории, расположенный в квартале от башни викария, напоминал людской муравейник. Горожане, чьи родственники жили в непосредственной близости от входа в тоннель тылового обеспечения, толпились у ворот госпиталя, желая справиться о здоровье своих близких, пострадавших от радиоактивного загрязнения. После злополучного ядерного взрыва, который произошёл в тоннеле, прошла уже неделя, а экстренные службы города до сих пор проводили работы по дезактивации зараженной местности, выявляя среди населения тех, кого поразила лучевая болезнь.

Проблема была не столько в самой болезни, сколько в дефиците доступных средств, способных выводить из организма пораженных людей свободные радикалы. Запасы Виктории не располагали достаточным количеством антирадиационных препаратов вследствие большого числа обратившихся за помощью. Но, как говорится, спрос рождает предложение. В Викторию потянулись дельцы всех мастей, предлагая всем нуждающимся целый спектр антидотов и сопутствующих лекарств по баснословным ценам.

Конец спекуляциям на людском горе положила Кристина Руфо, хотя и весьма сомнительными, с точки зрения права, но благородными, с точки зрения морали методами. Собрав людей, она приказала им окружить стихийно возникший рынок медпрепаратов, организованный недалеко от главных ворот на земле Боливара Дельгадо — политического противника Кристины. Получавший свою долю со спекулятивной торговли Дельгадо, не желавший потерять влияние среди горожан, тем не менее, не стал препятствовать экспроприации дефицитных медпрепаратов у предприимчивых бизнесменов, хотя и недвусмысленно намекнул Кристине «об ошибке, за которую придётся кое-кому заплатить». Но Руфо в ответ лишь усмехнулась. Теперь у неё есть влиятельный заступник — брат Патрик, родство с которым она пока тщательно скрывала. «Коль скоро Патрик, получивший большую дозу радиации, вновь встанет на ноги, — рассуждала она, ловя на себе презрительный взгляд Боливара, — я обязательно напомню ему об этом разговоре».

Когда люди Кристины погрузили изъятые медикаменты на борт грузовых ботов, она, в сопровождении своих телохранителей — сателлитов, заняла заднее сиденье черного электромобиля, двери которого украшал герб Виктории — стилизованная чёрная башня на фоне восходящего солнца.

В течение всей второй половины дня, Кристина, одетая в повседневную одежду — серый неприметный комбинезон, объезжала все больницы города, распределяя медикаменты среди нуждающихся. Только ближе к ночи, она, наконец, добралась до центрального госпиталя, где её брат Патрик Мендоза проходил курс по очищению организма от радионуклидов, попавших в его тело вследствие разгерметизации экзоскелета, повреждённого в ходе боевой вылазки на Акрит.

— Разойтись, — закричали выпрыгнувшие из машин телохранители Кристины, оттесняя толпу от входа в госпиталь.

Кристина, покинув электромобиль, проследовала сквозь образовавшийся в толпе проём под свод здания, который был увенчан символом красного креста. Сателлиты, пропустив внутрь тех, кто нес тяжелые ящики с медикаментами вслед за Кристиной, захлопнули за собой массивные двери, после чего многочисленные горожане, молчаливо наблюдавшие данное действие, вновь сомкнули свои ряды, столпившись возле входа.

Оказавшись внутри, Кристина поразилась стоящему в помещении гулу. Множество людей разного возраста и достатка суетливо двигались, создавая толчею. Люстры, висевшие на высоком потолке, слабо освещали творящуюся в административной секции суматоху, которую пытались упорядочить сателлиты, приказывая гражданам освободить проход. Следуя за телохранителями, Кристина наступила в лужу рвоты, оставленную кем — то из больных. Не обратив на это никакого внимания, она подошла к стойке регистрации, которую облепили люди, пытавшиеся получить медицинскую помощь.

— Я же вам объяснила, гражданин, что в связи с чрезвычайной ситуацией, — медсестра, стоявшая за стойкой, отчитывала какого — то человека, голова которого была покрыта бросающимися в глаза проплешинами, — доктор Феникс распорядился принимать только детей, так что отойдите от стойки по — хорошему, пока я не вызвала охрану…

Человек попытался, было, как — то возразить, но медсестра, увидев Кристину, сразу же переключила всё внимание на великосветскую особу, промолвив при этом:

— Слушаю вас, сеньора… — медсестра склонила голову в знак почтения.

— Мне нужен доктор Арчибальд Феникс…

Медсестра, нажав кнопку на стойке, вышла в холл через открывшуюся боковую дверь.

— Следуйте за мной, сеньора…

Когда Кристина вошла в кабинет доктора Феникса, тот, скрестив на груди руки, пялился в окно, рассматривая вспыхнувшие в вечерних сумерках фонари. Когда Арчибальд обернулся, от цепкого взгляда Руфо не ускользнуло то, что он явно был истощён и не спал несколько ночей в связи со сложившейся в городе ситуацией. На его исхудалом лице выделялся весьма длинный нос, а чуть красноватые глаза уныло уставились на вошедшую женщину, одетую не по статусу.

— А, сеньора, — промолвил доктор, в голосе которого чувствовалась усталость, — проходите, пожалуйста…

Усадив гостью на скамью, он сел рядом и с осунувшимся видом уставился на собственные лакированные ботинки.

— Док, — обратилась к Арчибальду Кристина, — с вами всё в порядке?

— Со мной — то — да, — ответил он, — но вот как помочь людям, сеньора, я не знаю. Наши запасы препаратов подходят к концу, а в условиях гражданской войны восполнить запасы будет трудно, тем более что Даутсон, где всё это производится в массовом порядке, находится в противоборствующем лагере… Помимо этого, среди населения начался массовый психоз — любое недомогание они расценивают как лучевую болезнь, создавая лишний и ненужный ажиотаж…

— В холле больницы стоят ящики с нужными вам медикаментами, — сеньора Руфо увидела, как доктор оживился, услышав это. — Скоро должна прийти помощь с Эритеи, где на оставшихся от армии складах есть всё необходимое…

— Но… — Феникс вопросительно уставился на Кристину, словно та — добрая фея из древних сказок. — Но откуда…

— Это неважно, док, — перебила его женщина. — Я хотела бы справиться о здоровье генерала Мендозы…

— Несмотря на большую дозу радиации, — доктор вспомнил, как извлекал осколки из плеча этого человека, о котором упомянула женщина, — он в норме. Сейчас генерал проходит курс интенсивной терапии и скоро встанет на ноги, хотя «Протектор» с антидотами будет ему прописан на ближайшие полгода…

Внезапно доктор замолчал.

— Вы слышали это? — Арчибальд, насторожившись, поднял палец вверх и огляделся по сторонам.

Кристина поначалу нахмурилась, посчитав, что у доктора, видимо от истощения, начались слуховые галлюцинации. Но приглушённый грохот, заставивший стёкла кабинета задребезжать, рассеял её сомненья относительно вменяемости доктора Феникса. Встав с лавки, она подошла к окну и с удивлением обнаружила, что по улицам бегают люди, держащие в руках горящие факелы.

— Если я не ошибаюсь, — вслух вымолвил Арчибальд, — этот звук похож на выстрелы орудий — колоссов оборонного периметра…

Услышав это, Кристина, не сказав ни слова, выбежала из кабинета и устремилась к выходу, расталкивая толчею. Сателлиты, ничего не понимая, устремились вслед за ней.

Оказавшись на улице, Кристина поймала за руку пробегавшего мимо парнишку, который исступлённо орал: «Смерть негодяям», размахивая пылающим факелом.

— Что случилось? — выкрикнула она, пытаясь совладать с нехорошими предчувствиями, обуявшими её разум.

— Эти пришельцы с пустошей изнасиловали и убили дочерей казначея Дэвиса, — проорал молодой человек, всем своим видом выражая ненависть. — Мы идём к башне викария, чтобы выкурить этих мерзавцев из их логова, госпожа…

Сердце Кристины ёкнуло, а она сама, побледнев, ослабила хватку, после чего парнишка вырвался и побежал в сторону башни, где, помимо кучки дикарей, находился престарелый и обездвиженный муж Кристины, а также её ребёнок. Мысль о Герасиме вывела её из состояния ступора и она, подгоняемая материнскими инстинктами, устремилась вслед за убегающим подростком…

* * *

Боливар Дельгадо стоял в одиночестве под одним из уличных фонарей, которые освещали зеленую аллею, расположенную у подножия башни викария. Наблюдая за разъяренной толпой вооруженных горожан, сконцентрированной у основания этого величавого сооружения, он поедал сочный зеленый фрукт — черимойю, которая произрастала в горных районах Южной Америки. Боливар так увлеченно ел, что со стороны казалось, что к происходящему столпотворению он абсолютно не имел никакого отношения.

Но это лишь казалось только тем людям, чьи представления о Боливаре разительно отличались от его реальной натуры — натуры, которая яростно ненавидела всё, что связано с Кристиной Руфо. Причиной такой ненависти была далеко не смерть близких ему родственников — семьи Сантос. Причина лежала в том, что последовало далее.

Узнав о смерти племянника Мигеля Сантоса и его сына, Боливар, наоборот, тешил себя мыслью о неожиданно свалившемся на его голову наследстве в виде доброй сотни ферм по выращиванию грибов ману, в которые Мигель, будучи живым, вложил все свои сбережения. Ману — этот популярный деликатес мог бы сделать Боливара богатейшим человеком Виктории, поэтому он сострадательно покивал головой на городском собрании, когда Кристина, вернувшаяся с переговоров, назвала убийство отца и сына семьи Сантос — минимальной жертвой за те расстрелы сторонников республики, которые, к тому же, одобрил городской совет, выразив этим кровавым жестом почтение короне.

Однако судьба распорядилась немного иначе, посмеявшись над далеко идущими планами Дельгадо. Причём произошло это сразу же после того, как он смирился с потерей горячо любимых родственников, понимая, с его слов, «ту сакральную жертву, которая помогла спасти город и всех нас». Когда внезапно усопших почтили минутой молчания, Кристина перешла к следующему пункту — отмене эдикта о рабстве. С этого дня на территории округа, как и в других округах трещащей по швам метрополии, все люди становились свободными.

Учитывая то, что движущей силой на фермах был рабский труд, в свете отмены эдикта витавшее в голове Боливара богатство внезапно превратилось в добрую сотню разбросанных по округу железных клеток с минимальными удобствами, да и те, ко всему прочему, изрядно пропахли обитателями пустошей. Практически всех рабов на эти фермы поставлял сам Дельгадо, ежемесячно проводивший рейды в пустоши со своей группой головорезов.

Для Боливара, в одночасье потерявшего работу и потенциальное наследство, это был двойной удар. Тогда, буквально через минуту после ратификации городским советом Виктории условий капитуляции, Дельгадо облокотился на стоящее рядом кресло и глубоко задышал, находясь в предынфарктном состоянии…

Но перенесёмся в настоящее, где Боливар, доедая черимойю, считал себя безумно счастливым, удовлетворённо наблюдая за штурмом горожанами башни викариата. Разъярённая толпа, не сумевшая проникнуть за закрытые ворота, уже начала швырять горящие факелы в витражные цветные окна зиккурата власти.

После того как Кристина Руфо отняла доход от рынка медикаментов, располагавшийся на земле Дельгадо, Боливар решил действовать. Его головорезы похитили дочерей казначея Дэвиса, после чего удушили молодых девушек— погодок в старом подвале. На место преступления люди Боливара подбросили стрелы, выдубленную накидку из старой шкуры, а также мужское украшение в виде большой раковины неизвестного моллюска.

Провокация, реализованная Дельгадо, удалась с помпой. Призвав убитого горем отца к мщению, Боливар послал на улицы подстрекателей. Ещё не успели остыть тела жертв, как город к вечеру наполнился гневом и жаждой справедливости, которая вылилась не только в штурм башни викария, где забаррикадировались предводители пришедших с юга дикарей, но и в полноценную атаку на лагерь чужаков, располагавшийся под стенами Виктории.

Сейчас казначей Дэвис координировал ополченцев, которые в условиях наступающей темноты поливали свинцом шатры, стоявшие за периметром стен города на песках. Обитатели пустошей в панике отступили от стен, потеряв множество своих соплеменников. Орудия — колоссы, бившие снарядами за горизонт, создавали больше шума, нежели причиняли реального урона, но вносили в панику и хаос, творящейся в стане лагеря пустынников, самый большой вклад.

Боливар, выкинув в кусты огрызок, достал из кармана платок и вытер им свой квадратный подбородок. Внезапно мимо него просвистела стрела. Посмотрев вверх, Дельгадо различил в окнах верхних этажей силуэты лучников. Толпа горожан, получив отпор, рассредоточилась по укрытиям, после чего принялась обстреливать верхние этажи башни из огнестрельного оружия. Пара зажигательных гранат, выпущенных из автоматического гранатомёта, попали в окна седьмого и девятого этажа, откуда, после яркого светопреставления, повалил чёрный дым, подстёгиваемый ярко оранжевыми всполохами.

Эта картина, озаряющая наступившие сумерки, настолько понравилась Дельгадо, что он, забыв об осторожности, выпрямил грудь и сложил руки, высунувшись из — за ветвистого дерева.

— Ах ты, ублюдок! — Боливар услышал позади себя разъяренный женский голос.

Повернувшись, он увидел перед собой Кристину, которая прыгнула на него словно кошка. Приблизившись, она попыталась вцепиться в лицо Дельгадо, но тот ловко увернулся, сделав шаг назад.

— Это что ещё такое, сеньора? — возмущённо и немного с пафосом произнёс Дельгадо, пятясь назад.

Но внезапно его глаза округлились, а тело как — то неестественно дёрнулось. Боливар, вытянув голову и закинув руку за спину, попытался до чего — то дотянуться. Когда у него изо рта пошла кровь, и он упал, пылающая гневом Кристина увидела стрелу, торчащую из спины Дельгадо. Гнев Кристины сменился ужасом, но не от увиденной смерти Боливара, а от того, что в окнах детской, расположенной на седьмом этаже башни, горел огонь.

Обезумев, Кристина бросилась по аллее к массивным воротам башни, отделявшим её от сына Герасима, находящегося сейчас в объятой пламенем детской. Мимо свистели стрелы, а сверху падали каменные осколки, но для этой женщины происходящее вокруг не имело никакого смысла, когда её ребёнку грозила реальная опасность.

Оказавшись у ворот башни, Кристина заколотила руками по их шершавой поверхности, отчаянно пытаясь попасть внутрь. Упав на колени, она, прикрыв лицо ладонями, разрыдалась, но, неожиданно вскочив на ноги, заколотила руками ещё интенсивнее, впадая в истерику. Так продолжалось до тех пор, пока подоспевшие телохранители Кристины, взяв под руки бьющуюся в истерике мать, не оттащили её подальше от здания, объятого языками пламени…

* * *

— Кварталы Виктории охвачены гражданскими волнениями. По — моему, у нас большие проблемы… — Данбар, откинув широкий рукав своей сутаны, подставил к бородатой щеке левую руку с закрепленным на ней интегратором. — Вы слышите меня, полковник?

Полковник его прекрасно слышал, однако события последнего часа заставляли Данбара изрядно нервничать, отчего возникшая пауза показалась ему утомительно длинной.

— Да — да, Данбар, что случилось? — услышав голос полковника, молодой человек сморщился и укусил собственный кулак от отчаяния.

Полковник Орокин оставил его в городе за «старшего», поэтому Данбару стыдно было признаться, что он не контролирует ситуацию. Всё, что находилось за пределами этой комнаты, в которой Данбар укрылся под предлогом совершения религиозного ритуала, не поддавалось его контролю.

— Я не знаю, полковник, — ответил молодой агент, пытаясь сконцентрироваться. — Я гулял в парке, пока на его территорию не ворвалась вооруженная ватага обезумевших людей. Они погнались за мной по аллее, но я успел забежать внутрь башни и запереть её на засов… Вождь, выслушав меня, приказал своим людям занять позиции на окнах, и те принялись обстреливать разбушевавшуюся толпу. Желтый Червь надеется на то, что мои молитвы будут услышаны…

Раздавшаяся снаружи осаждаемой башни очередь из огнестрельного оружия, заставила Данбара замолчать. Прозвучавшие поначалу отдельные выстрелы, внезапно слились в какофонию глухих звуков. Но как только открылась дверь, глухие звуки превратились в разящий звон, заставивший Данбара машинально задёрнуть рукав и обернуться назад.

На пороге стоял Желтый Червь, ворвавшийся в комнату в сопровождении серого дыма, который заполнял вестибюль. С яростью захлопнув дверь, вождь, державший в руках стальную секиру, был похож на тех демонов ада, о которых рассказывал сам Данбар, выступая защитником паствы от злых, неведомых им сил, которые преследуют человека от рождения до самой смерти.

— Бра — а — а — т! — вскричал Желтый Червь и, размахнувшись, ударил секирой по стене, отделанной, как и весь внутренний интерьер башни викария, драгоценными породами древесины.

Секира, легко разрубив деревянную отделку, высекла сноп искр из камня, но ни один мускул на худощавом лице Данбара даже не дрогнул. Приподняв обросший подбородок, молодой пастырь внимательно посмотрел на человека, у которого, судя по всему, появились сомнения в силе Саваофа, позволяющему врагам вождя убивать его же паству.

— Где он, Брат!? — свирепо заорал Желтый Червь, покрывая косички, заплетённые на густой бороде, сгустками капающей с уголков рта пены. — Где он, о заступничестве которого ты вещал мне вечерами у костра!? Или… Или, может быть, это ловушка, чтобы заманить достойнейших сынов пустыни в эту западню?

Сделав угрожающий шаг в сторону Данбара, вождь поднял секиру и указал ею в сторону окаменевшего молодого пастыря, приготовившегося разделить свою участь.

— Нет, Желтый Червь, — в комнате совершенно внезапно раздался голос Орокина, — это начало твоего испытания…

Услышав голос, который воспроизводил динамик интегратора Данбара, вождь вздрогнул и завертел головой, смотря преимущественно вверх.

— Пророк? — ярость Желтого Червя сменилась замешательством.

Данбар сразу же уловил, что полковник, надев личину «пророка», решил вмешаться в возникшую ситуацию, поэтому он решил подыграть Орокину. Внезапно обмякнув, Данбар задрал голову, закатил глаза и открыл рот, прикинувшись чревовещателем.

Увидев мгновенную метаморфозу, вождь опустил секиру и уже с почтением произнёс:

— Великий Пророк, ты здесь? — Желтый Червь настороженно смотрел в открытый рот Данбара, будто оттуда должно было что-то выскочить.

— Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «Перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас, — ответил голос Орокина. — Возьми сына своего, да не возложи его на алтарь смерти…

Вспомнив о Джошуа, вождь, до этого проникновенно слушающий голос полковника, внезапно выбежал из комнаты, запустив внутрь дым, от которого Данбару стало дурно. Закашлявшись, он попытался закрыть дверь, но совсем дезориентировался в заполненной плотным смогом комнате, протирая глаза от раздражения. Споткнувшись, отравленный продуктами горения, Данбар упал на четвереньки, судорожно пытаясь сделать вздох. Динамик его интегратора что-то говорил, но угасающее сознание одного из ключевых агентов Корпуса уже не понимало смысл сказанного…

Жизнь агента Рика Сандерса с позывным «Данбар» окончилась в башне викария, чьё нутро выжигало беспощадное к мольбам пламя…

* * *

Когда Желтый Червь ворвался в детскую, расположенную на седьмом этаже башни, языки пламени уже вовсю ласкали своим жарким дыханием дальнюю стену и своды потолка, куда попала, судя по всему, залетевшая через окно граната. Комната была наполнена дымом и витавшей в воздухе пылью, которая сужала видимость до расстояния вытянутой руки.

Размахивая руками, вождь прошел вглубь детской, пытаясь отыскать колыбель своего сына Джошуа. Внезапно он наткнулся на результат обрушения потолка: дымящиеся деревянные балки, на которые крепились декоративные панели, были завалены камнем и обугленной штукатуркой. Но из всей этой кучи единственное, на что обратил внимание Желтый Червь, была спинка колыбели, инкрустированная драгоценными камнями и разбитая в щепу.

«Нет, — пронеслось в голове вождя, когда он прикоснулся дрожащей рукой к узору, который часто рассматривал, качая в колыбели маленького Джошуа. — Этого не может быть…»

— Саваоф!!! — вскочив на ноги, Желтый Червь внезапно заорал, обращаясь к чему — то невидимому. — Савао — о — о — ф!!!

Но вместо ответа сверхъестественного существа, к которому взывал вождь, в комнате раздался детский плач. Вздрогнув, Каганаз — гун устремился на его источник, ориентируясь на слух.

Оказавшись у окна, он обнаружил люльку с младенцем, который, увидев склонившегося над ним огромного бородатого человека, внезапно перестал плакать и начал тянуть к нему свои маленькие ручки. Покрытый пылью, ребенок бодро двигал ножками, разгребая в стороны мелкий камень и осколки стекла, оставившие на его тельце несколько царапин.

Желтый червь, застыв над колыбелью, заворожено наблюдал, пытаясь найти в своём перегруженном религией сознании «замыслы и пути Господа Саваофа»…

Он знал этого мальчика, чья мать также заботилась и о Джошуа, его, Желтого Червя сыне. Иногда вождь разглядывал женщину из окон своего этажа, когда та гуляла в аллее парка со сдвоенной коляской и даже подумывал о ней как об объекте вожделения… Но как всё это увязывалось со словами Великого Пророка Орокина, чей дух явился ему несколько минут назад в образе проповедника Данбара, Желтый Червь никак не мог растолковать. Пытаясь всё это увязать в единую картину мира, вождь так далеко зашел в своих рассуждениях, что нашел какой-то ему одному известный смысл в том, что на имя господа отозвался именно этот, контуженный взрывом гранаты мальчик. Но обжигающий жар пламени вырвал Каганаз — гуна из цепких лап собственных заблуждений, заставив его действовать.

Схватив ребенка, который снова громко расплакался и закашлял, Желтый Червь крепко прижал его к груди и, высунувшись в окно, сделал глоток свежего воздуха. Задержав дыхание, Желтый Червь стремительно бросился в пелену смога, прикрываясь от огня плотной накидкой, надетой на плечи.

Достигнув выхода с этажа, он буквально взлетел по винтовой лестнице до самого верхнего — десятого этажа. Пробежав через зал городского Совета, вождь оказался на балконе, где, наконец, смог немного отдышаться, держа в руках разревевшегося малыша. С балкона открывался чудесный вид на окрестности ночной Виктории, чьи улицы освещали не только городские фонари, но и факелы мятежных горожан.

Пламя ещё не достигло верхнего этажа башни, но медлить было нельзя, поэтому вождь, окинув цепким взглядом балкон, сразу же заприметил обвисший трос, тянущийся с наклоном под острым углом в сторону городской стены. Положив плачущего мальчугана на пол, Желтый Червь сорвал с плеч накидку и, расстелив её на полу, крепко запеленал Герасима, после чего повязал через плечо таким образом, чтобы малыш оказался у него за спиной.

Размотав с шеи толстую косу, сплетенную из волос, росших на затылке, Каганаз — гун ступил к краю балкона. Перекинув косу через трос, крепившийся метизами к козырьку балкона, вождь схватил конец собственных волос и, натянув косу, опробовал конструкцию на прочность. Подтянувшись, он перекинул ноги через перила, огораживающие балкон, и поехал вниз…

* * *

— Выбравшись из логова магов, я сумел покинуть чертоги проклятой крепости… — Желтый Червь, расположившись у очага в шатре старейшины Ноши, разглядывал собственную чёрную косу, опалённую посередине. — Под покровом тьмы я отправился обратно в наши пустоши. Сорок лун, собирая по пути свой народ, я двигался с надеждою, что ты дашь мне ответы, старик… Я видел, как отчаяние, насланное на мой народ коварством магов, сменяется воодушевлением, как только они узнают, что мой сын Джошуа жив…

Бросив в очаг немного хворосту, старейшина Ноши — худощавый, но весьма жилистый старик, покрытый тёмным загаром, подвесил над огнём котелок. Присев рядом, он разложил перед собой кисеты с сушеными грибами и травами. Бросая в воду щепотки разных ингредиентов, Ноши, прищурив глаз, хитро посматривал в сторону Каганаз — гуна.

— И что тебя печалит? — наконец произнёс Ноши, размешивая закипающую воду длинным черпаком.

— Это не мой сын, и ты, старик, теперь это знаешь… — со скорбью в голосе произнёс Желтый Червь, смотря исподлобья на Ноши. — Не сочтет ли бог северных людей это оскорблением?

— Глупо считать всемогущих богов всемогущими, если они не могут ответить на то, что посчитают оскорблением для себя, — задумчиво произнёс Ноши. — Я думаю, что это было испытанием для тебя и твоей веры… Души, о которых рассказывают пастыри, лишь наездники наших тел…

Вождь поднял брови и округлил глаза.

— Что ты этим хочешь сказать? — Каганаз — гун внимательно посмотрел в глаза старейшине. — Что в теле этого ребенка заключена душа моего сына?

Ноши приподнял пунцовые полузакрытые веки, после чего закрыл их и еле заметно кивнул головой.

— Да, старик, ты прав! — довольный вождь вскочил на ноги. — Значит, это заметил не только я…

— Только присядь, — Ноши снова приоткрыл веки, — и выслушай мой совет, вождь…

Желтый Червь, приняв серьёзный вид, снова уселся на выделанную шкуру дикого животного.

— Не стоит об этом говорить людям, вождь… Они смертны и не понимают задумок высших сил, поэтому не ведают истины, открытой избранным. А избранные не были бы избранными, если бы истину познали абсолютно все…

 

Глава 7. Раскол

Прошло два месяца с тех пор, как Акрит, чьи почерневшие руины превратились в жуткий памятник гражданской войны, потерял своё былое влияние на американском континенте. Звезда бывшей столицы, вычеркнутой из истории руками военных, померкла навсегда, оставив в летописях новой посткатастрофической эпохи Земли весьма заметный след.

За эти два месяца не произошло каких — либо значимых военных столкновений в связи с перестановкой во властных кругах, но вот политических событий, в корне повлиявших на всю дальнейшую историю, произошло довольно много. За это время Акритская метрополия, пораженная язвой гражданской войны, окончательно распалась на два враждующих лагеря: Североамериканскую Республику и Панатлантическую Конфедерацию.

Североамериканская Республика охватывала преимущественно сырьевой запад североамериканского континента. В неё вошли такие округи расколотой метрополии, как: Эритея, Виктория, Борей, Пир и Иерихон. Когда в Викторию, охваченную гражданскими волнениями, Ульрих Рыжебородый ввел военные подразделения республиканской народной армии, он жестко подавил уличные беспорядки.

Патрик Мендоза, едва встав на ноги после лечения, немедленно распорядился собрать парламент. Естественно, за таким решением стояла его сестра, понимающая в государственных делах побольше своего старшего брата. Именно Кристина Руфо, потерявшая в беспорядках собственное дитя, позаботилась о том, чтобы придать власти брата больше легитимности в политическом свете.

Когда на Виктории собрались парламентарии со всех городов, контролируемых республиканцами, Патрик узнал в большинстве делегатов бывших товарищей по несчастью, сидевших с ним в блоке А «Социального лепрозория». Такой состав парламента не только поддержал все предложения Мендозы, в частности, присвоил Виктории статус столицы Североамериканской Республики, но и наделил самого Патрика диктаторскими полномочиями на неограниченный срок «в связи с военным положением и действием деструктивных контрреволюционных сил на территории молодого государства».

В Панатлантическую Конфедерацию вошли города восточного побережья, имевшие выход к Атлантическому океану: Нант, Корнуэл, Даутсон, Сайбург и Тайрин. Все они оставались независимыми друг от друга, но подчинялись Высокому Сенату — наднациональной надстройке, который избирал из своих рядов Председателя на пятилетний срок. Первым председателем стал глава оружейного консорциума «ACN» Говард Браун, что, впрочем, было довольно предсказуемо, так как именно Говард был вдохновителем идеи создания Конфедерации.

Если идеологически враждующие стороны и готовы были примириться, сея «разумное, доброе, вечное» на вверенных территориях по собственным лекалам, то вопрос о статусе заокеанских колоний в Западной Европе оставался открыт.

В период колонизации Западной Европы, который начался при правлении Третьего Императора Лонгина Реформатора, коренные, преимущественно сельскохозяйственные общины Западной Европы, не имевшие централизованного управления, были оттеснены колонистами метрополии в безжизненный район падения одного из частей астероида «Анубис». Ввиду этого, на дальних границах протекторий постоянно создавались очаги напряженности, закулисно подпитываемые Московией, опасающейся того, что со временем, окрепнув, протектории смогут расширить своё влияние до сам ого Урала. Поэтому на случай полномасштабной войны на складах военных баз колонистов хранилось очень много оружия, медикаментов и консервированного продовольствия. В ситуации, когда оружейный Нант и биотехнологический Даутсон были настроены к Республике весьма враждебно, иметь в союзниках бывшие протектории стало для восставшего запада делом стратегической важности.

В самом названии «Панатлантическая» конфедератами был заложен посыл о том, что данное государственное образование имеет свои виды на колонии Западной Европы, лежащие за Атлантикой, и считает их своей собственностью. Но сами колонии не желали добровольно вступать в Конфедерацию, лелея мысль о независимости, поэтому вопрос об их статусе был поднят на переговорах между Республикой и Конфедерацией, которую инициировала Кристина Руфо от лица диктатора Патрика Мендозы…

* * *

— Худой мир лучше доброй войны, — Кристина, стоя на трибуне Высокого Сената Панатлантической Конфедерации, процитировала по памяти древнеримского политика и философа Марка Тулия Цицерона, чем, собственно говоря, и закончила речь, обращённую к высшему органу власти конфедератов.

Трибуну, как и выступающую на ней женщину, освещал яркий свет направленных на неё прожекторов, подвешенных в центре прозрачного купола. Сам стеклянный купол, похожий по замыслу архитектора на бутон раскрывающегося цветка с кристально чистыми лепестками, был верхней частью здания Высокого Сената, стоящего в самом центре города Нанта. До гражданской войны этот комплекс служил дискуссионной площадкой гильдии инженеров, составляющих интеллектуальный стержень города. Теперь в эти стены пришла другая риторика, сменившая разговоры о научно— исследовательских проектах на политические дебаты.

— Не скрою, сеньорита, ваше стремление к миру весьма похвально, — произнёс председательствующий Говард Браун, занимавший центральное кресло, расположенное прямо напротив трибуны, — но некоторые пункты вашей речи противоречат концепции нашей Конфедерации…

Сенаторы, сидевшие в зале на креслах, расставленных полукругом в несколько рядов, одобрительно закивали, выражая поддержку Брауну.

— Особенно в той части, которая касается наших протекторий в Западной Европе. Не забывайте, что Панатлантическая Конфедерация является правопреемницей метрополии. Многие из нас, — Говард обвел рукой зал, — вложили собственные сбережения в заокеанские предприятия, которые, в период смуты, были национализированы сепаратистами. А теперь вы, сеньорита Руфо, предлагаете нам узаконить данный факт неприкрытого грабежа?

Кристина знала, что вопрос о суверенитете западноевропейских колоний станет в переговорах камнем преткновения.

— Мистер Браун, вы умный человек, — заговорила Кристина, гордо подняв голову. — Я бы даже сказала — один из умнейших людей нашего времени. Но порою, вы, как и весь Сенат, думаете только о наживе…

Сенаторы неудовлетворенно покачивали головами, попутно перешёптываясь. Председатель несколько нахмурился. Говард знал Кристину, которая часто бывала на светских раутах в погасшей навсегда столице. Тогда она была весьма женственной и всегда держалась в тени своего высокопоставленного мужа Джонатана Руфо. Но сейчас… Сейчас это была воинствующая амазонка, мечущая с трибуны гром и молнии.

— И эта тяжелая дума отгораживает вас от понимания того свершившегося факта, что мира, какой был прежде, больше никогда не будет, — Кристина шла ва-банк. — Необходимо признать смену исторических эпох и научиться жить в новых условиях, иначе, как показали недавние события, огни могут погаснуть на всём континенте. В этой войне я потеряла собственную семью и призываю вас, высокие сенаторы, преодолеть свои аппетиты во имя мира и добрососедских отношений…

В зале наступила тишина.

— Сеньора, — заговорил Браун, откашлявшись, — Высокий Сенат выслушал вас, как особо уполномоченного посланника диктатора Мендозы. Мы просим вас покинуть эти стены на время прений…

Поклонившись, Кристина прошла к выходу. Когда пестро ряженые стражники с меховыми шапками на головах закрыли за женщиной дверь, со своего места встал председательствующий Браун и, тяжело вздыхая, спустился на сцену, готовя в уме воззвание к сенаторам.

Вставив руки в карманы широченных брюк, Браун посмотрел вверх, насколько ему позволяла массивная шея. Созерцая проплывающий над куполом Сената робот — погрузчик, Говард произнёс:

— Перемирие пойдёт конфедерации только на пользу…

— Говард, вы слышите себя? — с места встал бывший викарий Даутсона — Дональд Даутсон, чья фармацевтическая корпорация правила подпольным рынком синтетических наркотиков до тех пор, пока в связи с национализацией имущества протекторий властями сепаратистов его бизнес не потерял два завода, производивших незаменимые прекурсоры для теневой фармацевтики.

— Я? — Браун развернулся и вопросительно посмотрел на Дональда. — Я слышу себя прекрасно… Но я вижу, Дональд, что вы — не слышите меня. Хотя, вы имеете на это полное право, ибо не знаете того, что знаю я…

— И что же вы, уважаемый Говард, знаете того, что не знаем все мы? — поинтересовался Даутсон, существенно сбавив пыл.

— Я знаю, что через четыре дня на орбиту Земли консорциум «ACN» выведет совершенно новый тип оружия — рельсовую пушку. Через четыре дня Хуанди будет лежать в руинах, а на пятый день, когда эта весть разлетится по всему миру, Панатлантическая Конфедерация заявит о притязании на мировое господство, мистер Даутсон. И горе тем, кто добровольно не перейдёт на нашу сторону… — Браун задумался, а после, уже с изрядным скепсисом, добавил. — Но таких, я думаю, будет немного…

— Браун, — не унимался Дональд, — но ведь вы же сами, буквально на днях, говорили, что до окончания проекта осталось около полугода?

— Ну что ж, — улыбнулся Браун, — считайте, что я вас нарочно дезинформировал в целях конспирации. Учтите, господа, мы живём в непростое время…

— Тогда почему вы говорите об этом сейчас, если до запуска «Зевса» остаётся ещё четыре дня?

— Только лишь для того, чтобы вам, высокие сенаторы, было понятно, почему нужно проголосовать за предложенный диктатором Мендозой документ… — Говард, приподняв брови, окинул взором собравшихся, в то время как Дональд присел обратно, представив себе прибыль от наркоторговли в мировом масштабе. — Не скрою, всё складывается в пользу нашего союза, так что я не хочу, чтобы за время до начала новой и прекрасной эпохи для Панатлантической Конфедерации возникли какие — либо неприятные моменты. Не забывайте, господа, с кем мы имеем дело. Наш враг коварен и решителен — уничтоженный Акрит служит лишь подтверждением моих слов. Этих людей выковал Спектрат в своих подземных цехах, так что просто усыпим их бдительность на те четыре дня, которые отделяют нас от мировой гегемонии…

Закончив говорить, Говард сложил руки домиком и от возбуждения потёр припотевшие ладошки. «Четыре дня» — мысль, засевшая у Брауна в голове, в этот момент времени была тождественна выражению «бесконечная вечность»…

* * *

Кевин Эйккен, находясь в техническом отсеке «Чёрной звезды», провел ладошкой по прозрачному стеклу саркофага, который был лишь элементом программно — аппаратного комплекса «Гипнозис». Смахнув тонкий слой пыли, он отрешенно посмотрел на обитателя капсулы — Алана Филипса, который уже неполных два месяца «покорял» цифровую реальность. Его зрачки резко подергивались, реагируя на поступающие в мозг сигналы, которые генерировала иностранная машина. Соединяясь с телом посредством электрических сигналов и химических связей, «Гипнозис» создавал в сознании подопытного не менее, а может, даже более реальный мир, с яркими оттенками разнообразных эмоций. Следовало лишь выбрать нужную эмоцию из более тысячи различных эмоциональных состояний в интерфейсе машины и выставить параметры.

— Тебе, наверно, сейчас скучно, мистер Филипс… — произнёс вслух Кевин. — Но я специально для тебя переформатировал вашу спектратовскую фильмотеку, рекомендованную…

Кевин, прищурившись, посмотрел на надпись, расположенную в самом верху черно — красной упаковки, которая стояла на ближней полке.

— …всем патриотам Империи к обязательному просмотру… — продолжил Кевин, одобрительно кивнув. — Всё как ты любишь, тем более что все «тематические экскурсии» из моего набора ты уже пересмотрел…

Вставив носитель информации — небольшой шарик размером с жемчужину в специальный проём считывающего оборудования, Кевин выставил настройки с приборного окна, после чего выбрал программно — химическую композицию под названием «Опасные джунгли». Поставив уровень адреналина на максимум, Эйккен заглянул в саркофаг — тело Алана била мелкая дрожь, его глаза закатились, а на уголках рта показалась белая пузырящаяся пена.

Увидев эту картину, Кевин даже подумал, что его «самодеятельность» с сознанием Филипса может плохо кончиться. Полковник распорядился держать Филипса в «Гипнозисе», но Эйккен не мог не воспользоваться случаем, чтобы не наполнить сознание Алана жуткими кошмарами, которые ему самому пришлось испытать шесть лет тому назад…

Шесть лет тому назад, когда Кевину было десять лет отроду, его схватили Спектраторы, приехавшие с обыском в дом родителей. Тогда молодой гений попался на взломе баз данных «Биомекс Корп», чью деятельность курировали спецслужбы. Вернее, он её взломал и даже сумел сделать дубликат секретной информации по военным биотехнологиям, но засветил свой реальный идентификационный номер пользователя.

На следующий день, после того как Кевин провел ночь в одиночной камере изолятора, его посетил Алан Филипс. Десятилетний Эйккен знал, кем является этот человек, чью физиономию постоянно крутили по т-визору. Он имел привычку поправлять круглые очки и всегда с довольным видом любил рассказывать «о встающей с колен Империи». Как засвидетельствованный перед историей факт, зрителю постоянно демонстрировались фото и видеоматериалы, запечатлевшие сонмы улыбающихся сограждан, счастливо машущих Императору. Но политикой в ту пору Кевин ещё не интересовался.

— Мальчик, — произнёс Алан, войдя в камеру, — почему тобой интересуется полковник Орокин?

Кевин, сидевший на железной кровати, первый раз в жизни услышал эту фамилию.

— Я не знаю, о ком вы говорите, сэр, — ответил Эйккен, пожав плечами.

— Встать!!! — внезапно закричал Алан, покраснев. — Встать, я сказал!!!

Немного опешив, десятилетний Кевин спрыгнул на пол, угодив одним носком в лужу. Присев, Алан схватил щуплого Кевина за плечи, после чего сильно его встряхнул.

— Сначала ты вскрываешь защиту «Биомекс Корп», ценою в десятки миллионов, затем за твоей спиной появляется полковник Орокин, а ты тут мне, малолетний гондон, рассказываешь об отсутствии причинно — следственных связей?

— Сэр, — Кевин немного отстранился от брызгающей слюной, яростной физиономии. — Я действительно не знаю человека с фамилией Орокин…

— Ладно, мальчуган… — Алан Филипс глубоко выдохнул. — Тогда я устрою тебе тематическую экскурсию по нашим катакомбам, чтобы ты понял, что с предателями и дезорганизаторами мы не шутим…

От сломанного носа Кевина отделял звонок Императора Вуда, который ранее потребовал от Филипса разыскать мальчика и передать того в руки полковника Орокина. Проигнорировать Мартина было нельзя, но Филипс решил потянуть время. Грубо схватив мальчика за руку, он выволок его в коридор и, толкнув в спину, приказал идти вперед.

«Тематическая экскурсия», как сказал Филипс, лежала через пыточные камеры, где вовсю кипела работа. Опустим подробности, укажем лишь на то, что «кипевшая работа» могла ублажить взор только отъявленного психопата. Поэтому, весьма предсказуемо, десятилетний мальчик, морщась, опускал взгляд. Иногда Алан грубо хватал его за подбородок, заставляя Кевина насильно смотреть на работу своих подчинённых. Эйккен старался зажмуриться, чтобы не смотреть в глаза человека, обреченного на невыносимые страдания.

Но как ни старался Алан, мальчишка даже не расплакался, что ещё более взбесило главу Спектрата. Тогда он заставил Кевина чистить сливной коллектор, в решетку которого забились останки какого — то замученного бедолаги. Но и после этого десятилетний Кевин, принимая душ, хладнокровно смывал с себя окровавленные ошмётки. Он не тронулся умом, да и о вещах, скрытых от глаз обывателя, Кевин уже был достаточно осведомлён. Посредством линий связи, которые опутывали всю метрополию, его инженерный гений проникал за вуаль имперской реальности…

Тин — тин. Сигнал электронной почты вернул Кевина в настоящее из прошлого шестилетней давности. Теперь уже Филипс ходил по «тематическим экскурсиям», которые ему, втайне от всех, устраивал Кевин. Посмотрев на застывшего в саркофаге Алана, Эйккен прошёл к своему компьютеру и, сев на стул, принялся читать поступившее сообщение.

Пробегая глазами по светящимся строчкам экрана, он внезапно начал хмуриться, пока вдруг не вскочил на ноги, взъерошив руками волосы на собственной голове. Схватив куртку, он набросил её на плечи и пулей покинул техническое помещение…

* * *

Открыв глаза, Филипс увидел над собой кроны высоких ярко— зелёных деревьев, чьи широкие листья, переплетясь с многочисленными лианами, создавали естественную преграду для солнечных лучей. Обеднённая солнечным светом почва была покрыта низкорослым кустарником и хилою травой. Алан почувствовал, как его, лежащего на влажной земле, начинает пробирать озноб.

Но озноб не был реакцией тела на холод. Это была реакция сознания Алана на что-то, о чем он сам ещё не мог знать, но очень сильно этого боялся. Кому — то такая реакция, может, и покажется абсурдом, но не Филипсу, которого после убийства полковника Орокина стали преследовать какие — то кошмары…

Сначала Алан бродил по бесчисленным барханам, преследуемый палящими лучами солнца, которое никогда не садилось на западе. Да и где находится запад, он тоже сказать не мог — кругом сплошная пустыня и светило, неподвижно зависшее над его макушкой. Загадок стало ещё больше, когда Филипс вдруг обнаружил, что не испытывает жажды, несмотря на периодические «отключения» слуха и зрения, которые он списал на галлюцинации при обезвоживании.

Но больше всего он удивился, когда, изнемогая от жары, обнаружил за одним из бесконечных барханов неподвижно висевшую в воздухе квадратную плоскость, перпендикулярную поверхности земли. Её двумерную сущность наполняли помехи, которые можно было бы наблюдать на экране расстроенного т-визора. Осмотрев квадрат, Алан из любопытства сунул в него правую руку… Ощущения были довольно странные, но когда Филипс поймал себя в мыслях на том, «что совсем не чувствует свою конечность, будто она… будто она никогда не существовала», он, объятый приступом ужаса, выдернул руку и побежал прочь, карабкаясь по раскаленному песку.

Решив, что сходит с ума, Алан пришёл к мысли о суициде. Заглянув в обойму пистолета, он с удовлетворением обнаружил три неиспользованных патрона. Вставив обойму и передернув затвор, Филипс выстрелил себе в рот. Испытав резкую боль, его сознание мгновенно растворилось во тьме…

«Такое ощущение, будто кто — то выключил и снова включил рубильник…» — подумал про себя Алан, разглядывая лежащий на песке дымящийся ствол. Ощупав себя, он не обнаружил повреждений, не считая привкуса пороховых газов во рту. Второй выстрел — в голову и третий — в сердце дали примерно такие же результаты, что и первый.

Тогда Алан начал громко орать — его рассудок не выдержал наблюдаемый абсурд и напрочь потерял опору в виде рационального мышления. Затем, катаясь в горячем песке среди барханов, Филипс расцарапал до крови свою физиономию — ему вдруг стало казаться, что в эпидермисе завелись какие — то личинки, выедающие его лицо изнутри. Но это было лишь начало…

Когда Филипс очнулся на цирковой арене, которую заливал яркий свет направленных на сцену прожекторов, он немного прищурился. Абсолютно голый, Алан сидел в позе дрессированного пуделя с надетым на лицо намордником.

Публика свистела и улюлюкала, а оркестр, спрятанный над входом, играл туш, следуя ритму дирижёра.

— Дамы и господа! — раздался голос невидимого конферансье. — Спешу вам представить укротителя этого чудовища — Альберта Прайса…

На арене под звуки аплодисментов появился представленный. Одетый в одежды сельских жителей, Альберт держал в руках кнут и, покуривая сигару, ловил на себе восхищённые взгляды женщин.

Но как только Алан, решивший, что он уже по горло сыт этим балаганом, встал на ноги, зал вдруг замер в тишине, а оркестр перестал играть торжественное музыкальное приветствие. Несколько женщин из ближних рядов упали в обморок, а остальные посетители застыли в немом ужасе. Только Альберт, как ни в чем не бывало, медленно размотал свой кнут, поправил широкие полы своей шляпы и с силой ударил нагайкой в сторону голого Филипса.

Кончик кнута, просвистев в воздухе, филигранно отсёк мошонку Алана, после чего тот, закричав от безумной боли, схватился за пах и упал навзничь. Публика разразилась овациями, а в сторону Прайса полетели букеты цветов. Но на этом представление не закончилось. Голого Филипса с окровавленными ляжками и руками ещё долго заставляли показывать разные цирковые номера…

Потом были какие — то лабиринты, набитые мертвыми, жаждущими отведать плоть Алана, трон из частей человеческих тел, универсальная пыточная машина, избавление от которой пришло с признанием в предательстве интересов Империи и много чего ещё… Всё это слилось в обезумевшем сознании Филипса в какую — то кучу, густо сдобренную болью и страхом. Самое главное — из этой кучи, словно из зловонного болота, нельзя было выбраться даже с помощью последнего средства — суицида…

Теперь Алан очнулся в джунглях. Встав на ноги, он, испуганно пригнувшись, огляделся по сторонам. Озноб не проходил, и Филипс, сняв мокрую рубаху со следами мха на спине, принялся растирать руками собственное тело.

Какой — то шорох заставил сердце Филипса бешено заколотиться. В мгновение ока он укрылся в корнях гигантского дерева и замер, пытаясь совладать с участившимся дыханием. Вжавшись в землю, он всё же выглянул из — за толстого шероховатого отростка, когда услышал знакомые щелчки. Содрогаясь от своих предположений насчет источника этих звуков, он заметил какое — то мельтешение среди деревьев. Прищурившись, Алан, к своему ужасу, убедился в правильности своей догадки: в десяти метрах от него стояла пара краснобоких зубаток.

Краснобокие зубатки, населяющие болота Южной Америки, были по природе своей хищниками. Похожие на смесь доисторических рептилий — крокодила с массивными ногами и гребнем, идущим от широких ноздрей, краснобокие зубатки были особенно опасны в период гона. Филипс, который в молодости нёс службу в рядах южноамериканского контингента акритской армии, хорошо помнил, что на весь январь всем гарнизонам предписывалось укреплять оборону, а личному составу не покидать мест дислокации.

В этот месяц зубатки меняли свой окрас — тёмно — зелёный цвет на боках их толстой шкуры превращался в ярко — красный, за что этих животных и прозвали «краснобокими». Покидая свои болота, они собирались в огромные стаи для спаривания и довольно часто нападали на поселения людей, пожирая скот и их хозяев. Всё это делалось в целях восполнения энергетических запасов зубаток, потраченных на многочисленные половые акты и сопутствующие им моменты внутривидового соперничества.

Зубатки, за которыми наблюдал Филипс, как раз были «краснобокими». Это означало, что помимо двух наблюдаемых особей, в этих окрестностях находится также их стая, ищущая, чем бы поживиться. Сглотнув скопившуюся во рту слюну, Алан вздрогнул, услышав позади себя звук ломающейся ветки. Медленно подняв голову, он обнаружил хвост зубатки, свисающий с полога, под которым он, Филипс, прятался, укрывшись среди разветвленной корневой системы тропического дерева.

Внезапно хозяин хвоста издал протяжный рык, после которого, как заметил Алан, зубатки, мелькавшие среди деревьев, остановились и, ответив короткими щелкающими звуками, двинулись в его сторону. Вначале Алана посетила мысль зарыться под корни поглубже, но, отбросив эту сумасбродную идею, он выскочил из своего убежища и побежал вниз по склону оврага.

И тут джунгли ожили… Бежавшему во всю прыть Алану казалось, что всё пространство вокруг него заполнилось рыкающим гвалтом, от которого стало закладывать уши. Ломающиеся позади кусты были вестниками многочисленной погони, которая закончилась падением беглеца в канаву, наполненную вонючей жижей. Перевернувшись на спину, Алан замер, увидев зубастые оскалы склонившихся над ним преследователей.

Словно по команде зубатки набросились на него и, вцепившись острыми, как бритва зубами в его плоть, принялись рвать на части свою добычу. Дикая боль заставила Филипса жутко заорать, зажмурив при этом глаза…

— А — а — а — а — а — а, — кричал он, но, открыв глаза, обнаружил, что находится в каком — то стеклянном саркофаге.

«Новые кошмары, новое испытание, новые кошмары, новые испытания… Что на этот раз…» — твердил обезумевший разум Алана самому себе. Трясясь от страха, он выдернул из рук многочисленные катетеры, откинул прозрачную крышку и с превеликим трудом вылез наружу. Рухнув на колени, он встал на четвереньки, после чего его вырвало прямо на железный пол. Разглядывая свое отражение в луже собственной рвоты, Филипс прошептал:

— Я не хочу… Я устал… Пожалуйста…

В его, Алана, воспалённом сознании, чья материальная основа подвергалась ранее хирургическому вмешательству, картины «Гипнозиса» напрочь смешались с реальностью. Приподнявшись на колени, он схватил со стола отвёртку и, не задумываясь, воткнул её наконечник прямо себе в левый глаз. Но на этот раз, в отличие от всех остальных попыток, суицидные начинания Алана, наконец, привели к их логическому завершению — долгожданной смерти…

* * *

Атмосфера кают — компании «Чёрной звезды» была наполнена ароматом тертого кофе, запахами морёного дуба и благовонием женских духов. Рамина Джоши, одетая в обтягивающий женский комбинезон и высокие берцы, суетилась возле кофемашины, в то время как мужчины — полковник Орокин и капитан Вачовски, сидя на кожаном диване, играли в шахматы. Игра в шахматы слыла в офицерской среде правилом хорошего тона.

— Полковник, вы думаете, что после беспорядков на Виктории нам не стоит показываться в пустошах, я правильно вас понял? — Роберт передвинул фигуру на доске и отпил глоток горячего кофе.

— Пока да… — отрешенно произнёс Орокин, сосредоточившись на комбинации, а сделав ход, попытался раскрыть свою мысль. — Позиции агентуры пошатнулись. Мы не смогли отследить идентификатор ключевого агента. Данбар, судя по всему, мёртв…

Сказанное означало, что маяк — идентификатор, вшитый в сердечную мышцу Данбара, перестал получать энергию из сокращений желудочков, что было равносильно полной остановке сердца.

— Агентура частично уцелела, но нам не совсем понятно, что происходит в родовой общине Каганаз — гуна. По слухам, которые доходят до наших агентов, Желтый Червь, прихватив Джошуа, поднялся на крышу башни викария, где их, якобы, подхватили архангелы и тем самым спасли от огня… — полковник улыбнулся, отпив из бокала. — Ясно, что молва приукрасила события, но это понятно нам в части архангелов, но не приукрасила ли она в части интересующих нас лиц? На континенте нас особо не ждут — диктатор Мендоза и конфедераты разделят власть и без нас. Правда такова, Роберт, что нас выкинули из большой политической игры. Нам нужно искать новые ресурсы и возможности…

В дверь кают — компании постучали. На пороге возник взбудораженный Кевин Эйккен, который, стандартно козырнув, поприветствовал собравшихся, после чего промолвил:

— Полковник, у меня к вам конфиденциальный разговор, не терпящий промедления…

— Ну что ж, — Орокин указал рукой на место за офицерским столом, — присаживайся… Может, выпьешь с нами отличного кофе?

— Нет, спасибо… — Кевин присел и, судя по поведению, был явно чем — то встревожен. — В общем… на связь вышел наш «крот» из оружейного консорциума «ACN». Он сообщил, что рельсовая пушка будет выведена на орбиту Земли через четыре дня, а её первой целью станет Хуанди…

Звон кофейного сервиза, который выронила из рук побледневшая Рамина, прервал говорящего. При этом она вызывающе — вопросительно посмотрела на полковника. Орокин, не обратив на это никакого внимания, чуть помедлил, а сделав ход фигурой на шахматной доске, спокойно— утвердительно спросил:

— Но у нас ведь всё под контролем?

— Не совсем, — ответил Кевин, прикусив губу. — Источник также сообщил, что консорциум инициировал программное обновление группировки спутников, посредством которых будет осуществляться управление этим орбитальным супероружием… Это означает, что в течение некоторого времени мы не сможем активизировать троянскую программу, спящую в начинке «Зевса», пока не взломаем новую прошивку спутников…

— И сколько на это уйдёт времени? — полковник, понимая всю серьёзность сложившейся ситуации, напряженно отвлёкся от игры.

— Я не могу ответить на этот вопрос, не ознакомившись с новыми алгоритмами… — Кевин пожал плечами. — Может, на это уйдет неделя, а может быть, и целый месяц. В любом случае, Хуанди нам не спасти, полковник Орокин…

Услышав это, Рамина перестала собирать осколки сервиза и, подскочив к дивану, словесно набросилась на полковника.

— Уэйн, этого нельзя допустить!!! — закричала она, в то время как её глаза наполнились влагой. — Уэйн, ты должен что-нибудь сделать… Люди ни в чём не виноваты. По крайней мере, мы должны их предупредить, чтобы избежать человеческих жертв…

Рамина разрыдалась, в то время как капитан Вачовски, встав, усадил женщину на диван и дал ей платок. Полковник опустил взгляд на шахматную доску. Но игровые комбинации его уже не интересовали. Сознание Орокина отчаянно пыталось найти выход в столь непростой обстановке. Тишину кают — компании нарушали лишь всхлипы Рамины, которая всем сердцем переживала за родной город, лежащий на далёком востоке.

— Кевин, — Орокин, оторвав взгляд от резных каменных фигурок, посмотрел на молодого инженера — электронщика. — А если власти Хуанди предоставят доступ к своей группировке спутников, ты бы смог запустить «трояна» и перехватить управление орбитальным орудием?

— Конечно, — ответил Эйккен, — но пойдут ли власти города на такой шаг?

— Это мы и выясним, когда прибудем в Хуанди… — парировал Орокин. — Времени мало, так что нужно действовать немедленно. Роберт, организуйте канал связи с Верховным Советом подземной цитадели, а доктор Джоши, которую там хорошо знают, пусть выступит парламентарием и убедит Совет дать нам слово…

— Так точно, полковник! — произнёс капитан Вачовски, после чего помог Рамине подняться с дивана.

Рамина, немного успокоившись, повернулась к Орокину.

— Уэйн, я всё сделаю для того, чтобы эта встреча состоялась… — промолвила она и устремилась вслед за капитаном, который уже направился к выходу.

— Похоже, большая игра только начинается, — проронил полковник, убирая фигуры с шахматной доски…

* * *

Затерянный в Атлантическом океане каменистый островок, напоминавший своей формой вытянутую подкову, был ничем иным, как частью жерла древнего вулкана, прятавшегося под поверхностью океанских вод. Его центральная гряда была покрыта высокой растительностью и редкими тропическими пальмами, чьи семена попали сюда в пищеварительном тракте бесчисленных птиц, населяющих этот остров.

Разные по размерам и окраске, мириады пернатых, гнездившихся в густой растительности, внезапно взмыли вверх, создавая безумный и раздражающий гвалт — птичий базар распугал шум тормозных двигателей стандартного корабельного модуля, совершавшего приземление на более— менее ровную площадку в северной части острова.

Когда модуль приземлился, на землю ступил лакированный сапог полковника Орокина. Осмотревшись по сторонам, он указал сопровождающим его людям то место, где следует рыть могилу, предназначенную для упокоения Алана Филипса, чьё тело сейчас находилось в технической камере посадочного модуля. Как думал сам Орокин, смерть Филипса произошла из — за отсутствия у Кевина Эйккена нужного опыта в химических науках. Кевин отвечал лишь за программную поддержку «Гипнозиса», но в отсутствие доктора Грэма — специалиста в области химических процессов, протекающих в мозге, молодому гению пришлось выполнять, в том числе, и работу самого Зигфрида.

Понаблюдав, как Карлос и другой наёмник, ругаясь между собой, опускают гроб с телом Филипса на дно выкопанной ямы, полковник переключил свой взор на белые кляксы, появлявшиеся на поверхности стандартного армейского гроба, украшенного имперской эмблемой точно посередине. Подняв голову, Орокин, прикрыв ладонью глаза от полуденного солнца, увидел стаи птиц, опорожнявших свои кишечники на головы незваных гостей. Стряхнув гуано с рукава, он, не без сарказма, начал размышлять о том, что имя «героя и истинного воина империи», каким при жизни мнил себя сам Алан, так и не было выбито на мраморных барельефах имперской площади, ушедшей с гибелью столицы в небытие. Вместо этого он нашёл последнее пристанище на задворках птичьего базара…

— ДиАнжело, мать твою, — заорал Карлос, когда его напарник не удержал канат и чуть не перевернул гроб.

— ДиАнжело? — полковник, услышав столь редкую фамилию, проявил интерес. — Покойный викарий Эритеи случаем не ваш родственник?

— Да, сэр, — ответил моложавый наёмник, поправив тонкую чёрную шапочку на голове, — я сын Дэвида ДиАнжело — Томас…

— А что же случилось с твоей семьёй, Томас?

— Они погибли… — ответил ДиАнжело и, чуть помедлив, добавил. — Все…

Полковник Орокин не узнал человека, которого видел несколько лет тому назад. Это был уже не тот мягкотелый юноша, прервавший праздник почитания Первого Императора в стенах Сената. Это был суровый наёмник, чей хищнический взгляд заставил полковника задуматься о судьбе его отца.

Дэвид, побоявшийся репрессий для себя и членов своей семьи, нарушил правила клуба Джентльменов, выдав имена его участников Алану Филипсу, чей гроб сейчас закапывал сын Дэвида. Казалось, сама судьба наказала семейство ДиАнжело за нарушение Дэвидом собственной клятвы…

— Готово, полковник, — слова Карлоса, воткнувшего лопату в землю, оторвали Орокина от собственных дум.

— Ну что ж, покойся с миром, Алан Филипс, — произнёс Орокин, после чего движением руки перекрестил свежую могилу, вспоминая ритуалы древних христиан, которые он использовал, примеряя на себя роль «Великого Пророка».

Когда троица погрузилась в модуль, его серебристый корпус взмыл вверх, направляясь к стыковочным отсекам «Чёрной звезды», одиноко парящей над водянистыми облаками…

 

Глава 8. Подземная цитадель

Согласно источникам полковника Уэйна Орокина, Кайпианский союз был основан в 2604 году и поначалу включал в себя лишь шесть городов юго — восточной Азии:

Хуанди, Шаоарзе, Донгфанг, Тиншанг, Люйсэ, а также Кайпиана, где, собственно говоря, и был подписан договор, положивший начало возникновению крупнейшей азиатской конгломерации. Бытует мнение, что эти города, не считая самого Хуанди, были основаны колонистами, покинувшими подземную цитадель в период между 2400–2450 годами. Что вынудило их покинуть родную обитель, доподлинно неизвестно, но за двести лет, к началу 27 века, колонии превратились в самостоятельные полисы.

Изначально Кайпианский союз создавался как единое экономическое пространство с общей денежной системой. Пункт «О военном сотрудничестве» был добавлен после первой блокады морских торговых путей мощным подводным флотом Акритской метрополии. Позже, когда в воздухе уже витали миазмы предстоящего противостояния с Акритской метрополией, к союзу присоединились другие крупные очаги цивилизации, раскинутые по азиатскому материку: Мумбаи, Ядава, Хайгуань, Ниу, Баир, Хуучин Хот, Ёнан, Владивосток, Бунко, Ханой и Дао. Но все эти города, несмотря на их достижения в культуре и общественной жизни, меркли в лучах величия и славы города Хуанди.

Обладающий невиданными технологиями, подземный мегаполис не только не стремился делиться ими, но и сам был окружен ореолом тайны, причем не только для идеологического врага — Акритской метрополии, но и для дружественных городов, входящих в Кайпианский союз. Попасть в Хуанди, будучи не гражданином этого города, было весьма проблематично. Чтобы получить разрешение на визит, необходимо было иметь либо дипломатическую карту, либо причина должна быть действительно из ряда вон выходящая.

Такая закрытость от мира, по мнению полковника Орокина, давала ответ на вопрос: почему союз был именно «кайпианским», а не «хуандийским»? Все главные органы управления союза располагались в Кайпиане, а города этого объединения официально были равны в правах. Но фактически на любое решение высшего органа — Совета безопасности Кайпианского союза представитель Хуанди мог наложить право вето. Дело в том, что количество голосов распределялось между городами этого блока неравномерно. Количество голосов того или иного члена соответствовало их вкладу в общий бюджет Кайпианского союза. С учётом того, что Хуанди брал на себя львиную долю расходов этой организации — более 50 %, подземный мегаполис обладал решающим правом голоса.

Поэтому для полковника не было удивительным то, что в результате переговоров при посредничестве Рамины Джоши встреча, где стороны должны были обсудить сложившуюся чрезвычайную ситуацию, связанную с планами конфедератов, была назначена не в Кайпиане, а в самом городе Хуанди, которым правил Верховный Совет. Иначе его ещё называли «Советом двадцати восьми» — по количеству членов, которые избирались из видных деятелей науки этого могущественного мегаполиса, само существование которого было опутано множеством легенд и загадок…

* * *

Когда пыль от приземления «Черной звезды» улеглась, полковник Орокин, в сопровождении Рамины Джоши и Кевина Эйккена, сошёл по открытому трапу на землю юго — восточной Азии. Сама местность не только была безлюдна, но и крайне бедна растительностью, чьи островки, разбросанные по выжженной солнцем поверхности, тянули свои слабые, желто— зелёные побеги к вечному небу.

Одетый в парадный военный мундир, Орокин осмотрелся вокруг. Вдалеке виднелись искусственные горы, по которым лазили большие паукообразные механизмы — геотриммеры, высыпая из своего чрева извлечённый из — под земли грунт.

— Кевин, — обратился полковник к своему подчинённому, — насколько ты хорошо владеешь кайпианским наречием?

— Вполне хорошо, полковник, — ответил Эйккен, используя родную для Рамины речь, — особенно в технической части…

Орокин, молча, кивнул в ответ, после чего поинтересовался у Рамины, что им следует делать?

— Ждать, Уэйн, — ответила она, вглядываясь в горизонт, — за нами должны прибыть с минуты на минуту…

И действительно, вскоре откуда-то из — за искусственных земляных отвалов показалась машина на гусеничном ходу, больше напоминавшая фантасмагорический паланкин. Когда машина приблизилась, из неё выскочил забавный человекоподобный робот, поверхность синтетического тела которого была настолько прозрачной, что без труда просматривались его внутренние стальные механизмы. Железную голову андроида украшали два глаза, подсвеченные голубоватым цветом, а вместо носа и рта выделялось нечто, похожее на респиратор. Когда робот заговорил, стало понятно, что этот «респиратор» выполнял роль речевого синтезатора.

— Здравствуйте, дорогие гости, — произнёс он металлическим голосом. — Добро пожаловать в Хуанди. Меня зовут Ки, и я буду гидом во время вашего пребывания в нашем замечательном городе…

На мгновение робот застыл, после чего откуда-то из — за его спины вылетел небольшой шар размером с яблоко. Облетая гостей, он, останавливаясь перед каждым, начинал мигать разноцветными огнями, а затем, видимо выполнив процедуру, шар снова скрылся за спиной андроида.

— Рамина Джоши, Уэйн Орокин и Кевин Эйккен, — произнёс оживший робот, показывая манипулятором на гусеничный аппарат, — прошу вас занять места в терратубе…

Когда гости и робот уселись по местам, Орокин вполголоса поинтересовался у сидящего рядом Эйккена:

— Он, что, читал наши мысли?

— Нет, — Кевин отрицательно покачал головой, — скорее всего, согласно заложенному в его начинку алгоритму, андроид сначала определил пол и возраст каждого из нас, после чего установил наши имена, которые были заложены в него оператором… Другими словами, он представил нас самому себе…

Терратуб, плавно набирая ход, двинулся в сторону искусственных гор. Проезжая вдоль земляных отвалов, Кевин задрал голову, разглядывая громадные геотриммеры, вышагивающие по размолотой породе. Внезапно из чрева паукообразного железного чудовища, рядом с которым проезжал терратуб, выпал какой-то шипастый конус. Издав противный жужжащий звук, он быстро завращался вокруг своей оси, после чего скрылся под рыхлой землёй. Кевина, как инженера, это очень заинтересовало, и он поинтересовался у Ки о предназначении данного устройства.

— Я не уполномочен давать вам такую информацию, — ответил андроид, не поворачивая головы.

Такой ответ напомнил Кевину о том, что он хоть и гость, но всё же гражданин враждебного государства. Вдали показалось строение — торообразный ангар, из которого торчало множество каких — то антенн, прожекторов и других приспособлений, функционал которых даже для Эйккена оставался загадкой.

Когда терратуб подъехал к ангару, одна из его многочисленных дверей бесшумно поднялась вверх, открывая проход внутрь. Внутреннее, хорошо освещённое пространство заполняли наземные аппараты и роботы различных форм и конструкций, спешащие по своим рабочим делам. В отличие от немногочисленных людей азиатской внешности, которые с любопытством наблюдали за прибывшими, роботы не обращали на иноземцев никакого внимания, продолжая исполнять заложенные в них программные процедуры.

Припарковавшись, андроид Ки вылез из терратуба, после чего обратился к пассажирам:

— Уважаемые гости, прошу следовать за мной…

Минуя технические стенды и большие бочкообразные ёмкости, компания оказалась в прозрачном целиндрообразном лифте. Ки, используя моторику длинных чёрных пальцев, набрал на голографической имитации пульта какую — то комбинацию, в результате чего створки закрылись, и лифт начал двигаться вниз. Полковник, оглядевшись вокруг, к своему удивлению не обнаружил тросов и лебедок, которые бы как — то влияли на движение кабины. Складывалось ощущение, что кабина парила в воздухе, двигаясь по раструбу, чьи бетонные стенки стягивали стальные сверкающие кольца.

Немного погодя, лифт оказался в ярко освещённой шахте, чья цилиндрическая структура имела колоссальный размер. Благодаря идеальной прозрачности кабины, создавалась иллюзия того, что ты медленно паришь в огромном пространстве, которое заполняли такие же, снующие в разные стороны лифты. Внимание Орокина привлекло огромное количество статуй, стоявших в ровных прямоугольных нишах, сделанных в стенках шахты. Когда лифт, маневрируя в пространстве, приблизился к ним, полковник хорошо разглядел глиняные фигуры — это были скульптуры древних воинов азиатской внешности, размером в человеческий рост. Их детализация настолько впечатлила полковника, что он, повернувшись к женщине, задал вопрос:

— Рамина, кто создал всё это великолепие?

— Люди… — ответила она, чьё лицо светилось от счастья при лицезрении родных ей мест. — Это статуи китайских воинов и их лошадей. Так называемая терракотовая армия императора Цинь Шихуанди, мавзолей которого был найден в 1974 году. Второй половиной титула «Шихуанди» назван мой родной город, Уэйн. На древнем языке, который был предком кайпианского наречия, «Хуанди» можно перевести примерно, как «Император императоров». А ведь за этим титулом стоит реальный человек из плоти и крови, имя которого Ин Чжэн… Интересно, какой была его настоящая личность, скрывавшаяся за столь высоким титулом?

— Авторитарный, жестокий, замкнутый, властолюбивый, амбициозный, высокомерный, безжалостный, умный, беспринципный, волевой и, конечно же, недоверчивый, — подытожил свою описательную тираду полковник, разглядывая древние артефакты.

— Думаешь, он никогда и никого не любил? У него ведь были жены, наложницы, дети…

— Почему же не любил, — ответил полковник, чуть улыбаясь той наивности, которую иногда проявляла Рамина. — Любил, и имя его первой и единственной любви — власть…

Рамина задумчиво посмотрела в глаза Орокина, а после, отведя взгляд, заговорила:

— Терракотовая армия, полностью откопанная в начале двадцать первого века, вернулась обратно под землю в 2218 году, накануне падения астероида. Мой отец — археолог Арун Джоши руководил повторными раскопками этого наследия человеческой цивилизации…

Скрестив руки на груди, Рамина немного омрачилась, вспоминая покойного отца. Полковник тем временем обратил внимание на дно цилиндрической шахты, сверкавшее чистым металлическим блеском. В центре располагалось нечто, похожее, по мнению Орокина, на огромный револьверный барабан, в многочисленные зарядники которого заходили лифты — патроны.

Когда кабина оказалась в этом «барабане», полковник почувствовал, что лифт начал ускоряться. Это было также заметно по световым кольцам, которые, рассеивая тьму узкой шахты, мелькали с нарастающей частотой. Спустя минут пять, кабина, сбавляя ход, наконец, остановилась.

Оказавшись в коридоре с высокими арочными сводами, компания остановилась по причине того, что путь ей преградили два андроида воинствующего вида, чьи горящие красные окуляры явно служили предупреждением. Ки вышел вперед, после чего Орокин заметил, что из выпуклого отверстия, расположенного на спине гида, вылетел тот же загадочный шар. Подлетев к андроидам — охранникам, он просигналил им какой-то цветовой комбинацией. Сделав шаг назад, роботы расступились и прижались к стенкам коридора. Их огненные зрачки погасли, а головы упали на грудь, словно давая согласие на то, чтобы путники следовали вперед.

Потом было целое путешествие на эскалаторах и, в итоге, они очутились в подземном зале. Зал был настолько огромен, что вмещал в себя, помимо нескольких мостов и акведуков, целый ряд строений, венцом которых являлся огромный мраморный кокон, отражающий падающий на него свет ярких шаров, неподвижно застывших под сводами идеально ровного потолка.

Повсюду ходили люди, одетые в одежды тёмных тонов с различными серебристыми вставками и какими-то чудными, по мнению полковника, причёсками. Следуя за Ки, компания оказалась на мосту, как вдруг идущий им навстречу человек лет сорока внезапно остановился и, сделав удивлённое лицо, произнёс:

— Рамина?!

— Здравствуй, Мэй, — женщина улыбнулась, узнав своего бывшего сокурсника по университету.

— Не может быть!!! Ты жива!!! — радостно закричал Мэй, отчего даже немного подпрыгнул. — Я лично читал в некрологе, что ты погибла в Антарктике…

Рамина хотела ответить, но в разговор вмешался андроид — гид:

— Извините, но нам нужно идти. Давайте проявим уважение к Верховному Совету, так как нас там уже ждут…

Поглядев на Ки и стоящих возле Рамины людей, Мэй наконец осознал, что женщина не одна.

— Извините… — промолвил Мэй, перестав улыбаться, после чего побрёл своей дорогой, оглядываясь назад.

Оказавшись возле огромного мраморного кокона, компания поднялась по ступеням, которые покрывали чёрные ковры с золотистой восточной вязью. Ступени вели к проёму, который тут же закрылся, как только путники вошли внутрь величественного здания.

Полковник огляделся по сторонам. Помещение, в котором они оказались, представляло из себя зеркальную залу, отчего полковник подумал, что, возможно, кто — то там за зеркалами неусыпно за ними наблюдает. В зале был мягкий рассеянный свет, который продуцировали причудливые светильники, закрученные замыслом создателя в какую — то абстрактную форму, но, тем не менее, гармонично сочетающиеся с яйцевидными креслами, стоящими вдоль стен.

— Присаживайтесь, господа, — произнёс Ки, обращаясь к мужчинам и, повернувшись к Рамине, добавил, показывая манипулятором на призрачную мерцающую дверь, расположенную в дальнем конце помещения. — Доктор Рамина Джоши, Верховный Совет ждёт вашего доклада…

Посмотрев на Кевина, а после на Уэйна, Рамина направилась туда, куда показывал ей андроид. Она знала, что дверь лишь иллюзия, поэтому смело ступила за мерцающую преграду, которая отделяла комнату ожидания от «Наднебесной» — так в Хуанди называли место, где заседал Верховный Совет.

Наднебесная представляла собой голографический купол, создающий иллюзию того, что Верховный Совет, чьи члены сидели в пирамидальном порядке, действительно находится на порядочном расстоянии от голографической Земли, медленно вращающейся под ногами. Рамина, которая бывала здесь ранее, знала, что проецируемая иллюзия есть не что иное, как видеосигнал от геостационарного спутника, который обрабатывался специальным оборудованием купола.

Пирамида власти состояла из семи рядов массивных кресел. В самом нижнем ряду сидело семь человек, а во всех последующих рядах количество делегатов было на единицу меньше нижестоящего ряда. Самый верхний ярус состоял из одного кресла, на котором восседал председатель Совета Лао Дэмин. На вид это был очень пожилой, худощавый человек, с густыми седыми бровями, сросшимися на переносице, азиатским разрезом глаз, тонким носом и жиденькой, но весьма длинной бородёнкой, которая росла на его заострённом подбородке. Седые волосы старика были скреплены тремя заколками — спицами в массивную шишку, расположенную на макушке головы. Глаза Дэмина были прикрыты, отчего казалось, что он спит.

— Я рада приветствовать избранных из лучших, — произнесла Рамина, склонив голову.

Словно в ответ, председатель Лао медленно приподнял веки.

— Доктор Рамина Джоши, — пробормотал Дэмин, разглядывая гостью из — под полуопущенных век, — мы тоже вас рады видеть живой и в добром здравии. Мы думали, вы погибли — от вас не было никаких известий несколько лет. Будьте добры, расскажите, что с вами все — таки произошло…

Рассказ доктора Джоши занял минут десять. Рамина поведала о том, как при нападении имперских войск на транспортный терминал в Антарктике она оказалась в плену. Рассказала она и о том, что контейнер с инфицированными телами был захвачен агрессорами и переправлен в лабораторию на Акрите, где Рамина, будучи пленной, проводила исследования заражённого биологического материала.

— То есть, как я понимаю, вы согласились на сотрудничество с властями вражеского государства? — перебил Рамину Лао Дэмин, неподвижно восседая на своём верховном месте.

— Да, — парировала Рамина, — как биолог и человек я посчитала правильным предупредить акритские власти о потенциальной угрозе для человеческого вида и дала согласие на своё участие в исследовании…

— Поймите меня правильно, доктор, — Лао говорил безэмоциональным, немного хрипловатым голосом, — в измене вас никто не обвиняет. Нам важно знать то, что знают наши оппоненты и то, чего не знаем мы…

— О результатах моего исследования знаю лишь только я, — ответила Рамина. — В процессе изучения заражённого материала я выявила большой теоретический потенциал для создания абсолютно нового биологического оружия…

По залу прошло оживление, а на лицах делегатов — мужчин и женщин разного возраста, появились признаки беспокойства. Лишь председатель Дэмин, казалось, был полностью безмятежен.

— Именно поэтому, — продолжила Рамина, — я сфальсифицировала отчёты, держа своё открытие в глубокой тайне…

— Так поведайте нам эту тайну, доктор Джоши, — промолвил председатель, глубоко вздохнув.

— Я обнаружила в неокортексе обследуемых загадочные микроорганизмы, способные изменять нейронные связи головного мозга по какому — то, одному им известному алгоритму. Названные мной спиросомами, эти одноклеточные микроорганизмы выпадают из общей эволюции органики на нашей планете. Их органеллы и общее строение клетки не вписываются в научную классификацию…

Рамина довольно долго, используя специфический понятийный аппарат, рассказывала о симптоматике и о поведении инфицированных после выхода из анабиоза. Члены Верховного Совета внимательно слушали доктора Джоши, а некоторые из них делали пометки в своих электронных гаджетах. Закончила Рамина тем, что, по её мнению, спиросомы имеют инопланетную природу и, возможно, были занесены на Землю астероидом «Анубис».

— Это лишь ваши предположения, доктор Джоши, — подытожил Дэмин. — Лучше расскажите нам о том, где сейчас находятся инфицированные.

— Не знаю… — промолвила женщина. — Возможно, они сгорели в пламени, который уничтожил Акрит.

Лао закрыл глаза и некоторое время обдумывал сказанное.

— Хорошо, — Дэмин приоткрыл веки, — теперь поясните, что вас связывает с полковником? Если я не ошибаюсь, он возглавлял внешнюю разведку метрополии?

Рамина пересказала вкратце, как судьба свела её с Уэйном Орокином, которому она, в своём повествовании, дала положительную характеристику с точки зрения человеческих качеств. Когда Рамина замолчала, Дэмин снова задал вопрос:

— Скажите, доктор Джоши, вы с ним спите?

Такая постановка вопроса вызвала у Рамины удивление, смешанное с негодованием. Она прилетела сюда, чтобы спасти свой родной город от уничтожения, а Совет безапелляционно лез в её личную жизнь.

— Какое это имеет отношение к цели моего визита? — сдержанно спросила она.

— Самое прямое… — парировал председатель Лао. — Женщины, в большинстве своём, склонны доверять тем, кого безгранично любят… Я же, не склонен доверять людям, которые обгадили собственную историю…

Не дожидаясь ответа, председатель, повысив голос, добавил:

— Пригласите, пожалуйста, остальных…

Минуту спустя в Наднебесной появился полковник Орокин, а за ним следом вошёл Кевин Эйккен, с удивлением озираясь по сторонам. У последнего сложилось впечатление, что он оказался в открытом космосе на орбите Земли, в то время как полковник Орокин сосредоточил своё внимание на делегатах, пытаясь уловить общее настроение.

— Меня зовут Лао Дэмин, — представился старик, сидящий на самом верху властной пирамиды. — Я председатель Верховного Совета, уполномоченный от его имени говорить с вами. Для начала представьтесь, кто вы, чьи интересы вы представляете, и какова цель вашего визита?

— Меня зовут Уэйн Орокин, а это мой сотрудник Кевин Эйккен, — произнёс полковник, чуть поклонившись. — Во время правления Мартина Вуда я лично руководил Корпусом внешней разведки Акритской метрополии в чине полковника и имел доступ к различной секретной информации. Нет времени рассказывать нюансы и хитросплетения, приведшие меня сюда, скажу лишь одно: послезавтра ваш город будет полностью уничтожен…

Лица делегатов заметно напряглись, а некоторые из их числа переглянулись между собой. Лао Дэмин, напротив, не только не шелохнулся, но и закрыл свои веки, будто сказанное полковником навеяло на него дремоту.

— Панатлантическая Конфедерация обладает чудовищным оружием, способным разрушить земную поверхность, под которой укрылась ваша цитадель. Послезавтра рельсовая пушка будет выведена на орбиту, а несколько часов спустя она с помощью электромагнитных полей разгонит болванку с ядерным зарядом до скоростей, превышающих скорость звука в десятки раз. Снаряд «Зевса» способен достичь глубины залегания термоядерного реактора города, а последствия таких «возможностей» вы можете себе представить.

Мы прибыли сюда, чтоб предложить нашу помощь… Бортовой компьютер «Зевса» заражен троянской программой, которая позволит нам перехватить управление орбитальным оружием, после чего мы затопим его в океане. Но чтобы перехватить управление, нам нужен доступ к спутникам… К вашим спутникам…

Лао Дэмин резко рассмеялся. Достав откуда-то платок, он вытер им свои глаза, опутанные старческими морщинами.

— Извините меня, полковник, за столь бурную реакцию, — произнёс он, вытирая платком нос, — просто я не совсем понимаю происходящего здесь… За сто двадцать три года моей жизни я не припомню случая, чтобы шпион в отставке, войдя в доверие к гражданке этого города, заявлялся в Наднебесную и требовал ключи от всей нашей линии связи. Вдобавок, как я понимаю, вы делаете это на безвозмездной основе, выступая этаким добродетелем — заступником для всех нас… Наверно, вами движет любовь?

Дэмин, чей рот растянулся в ехидной улыбке, посмотрел на доктора Джоши, которая, немного смутившись, ожидала от полковника романтичной тирады, которые тот любил говорить ей наедине.

— Мной движут интересы человечества, председатель Дэмин, — ответил полковник. — У вас есть космические технологии, способные достичь Марса. Уже несколько лет вы обладаете межпланетным кораблём «Лонгвэй», который прячете в технических доках этой подземной цитадели. В обмен на нашу помощь в ликвидации угрозы, мы просим вас о возможности посетить заброшенную колонию на Марсе…

— Позвольте поинтересоваться, — промолвил Лао, сморщив густые брови, — зачем вам понадобилась колония на Марсе, которая давно занесена красными песками?

— Бытует мнение, что колония прекратила своё существование в 2223 году — спустя пять лет после падения «Анубиса» на нашу планету. Но 2223 год всего лишь дата последнего удачного сеанса связи с колонией, которую установил ваш Университет, служивший когда — то ковчегом — убежищем для современников той великой драмы, которая постигла Землю и всё человечество.

Лет десять тому назад я курировал раскопки ковчега, найденного переселенцами в одной из западноевропейских протекторий Акрита. Согласно оставленным записям, удар астероида вызвал сейсмические сдвиги, которые повредили оборудование, поддерживающее жизнедеятельность людей в том подземном убежище. В связи с этим, обитатели покинули его, но оставили аппаратуру связи включенной. Работая в автоматическом режиме, она уловила и записала для потомков сеанс связи с колонией, датированный июлем 2224 года.

Запись содержала монолог колониста по имени Гидеон, который был, судя по всему, дежурным в радиорубке, расположенной на красной планете. Пытаясь установить связь с Землёй, он, подобно радиодиджею, вещал в космос, рассказывая про свою нелегкую жизнь на Марсе. Несмотря на то, что уже пошёл второй год, как его родная планета погрузилась в радиомолчание, Гидеон был уверен, что на Земле кто — то всё же выжил…

Ещё он рассказывал о чём — то, что называл «ОмнИКС». Насколько понял я, «ОмнИКС» был ничем иным, как изобретением колонистов, которое каким — то образом позволяло путешествовать в дальний космос. «Ещё немного, — говорил Гидеон, — если всё пойдет по плану инженера Гаррисона, двадцать тысяч человек обретут новый дом, похожий на Землю…» Закончил он тем, что давал обещание самому себе обязательно поселиться возле воды в новом мире…

Полковник перестал говорить, оглядывая членов Верховного Совета, внимательно его слушающих.

— Уважаемые делегаты, у меня есть все основания предполагать, что колония не вымерла, а переместилась в один из привлекательных уголков нашей необъятной вселенной…

Замолчав, полковник приподнял подбородок и посмотрел на Лао Дэмина. Тот, весьма озадаченно поглаживал рукой свою длинную седую бородку.

— Всё, о чём вы сейчас поведали, больше похоже на чью — то злую шутку, — нарушил тишину Дэмин. — Хочу со всею прямотой заверить вас, полковник Орокин, что мы не нуждаемся в вашей помощи. На этом ваша аудиенция закончена, прошу вас покинуть Наднебесную…

— Вы не можете так поступить, председатель, — Рамина агрессивно вмешалась и, показывая рукой на Орокина, сделала несколько шагов вперед. — Этот человек говорит правду! Из — за вашего эгоизма…

— Доктор Джоши, — остановил женщину Лао, — вы, правда, думаете, что после этой эмоциональной выходки мы поменяем своё решение?

Рамина хотела что-то сказать, но передумала и, развернувшись, пошла к выходу вслед за мужчинами, обременённая тяжёлыми мыслями о судьбе родного города.

* * *

Ввиду закрытости Хуанди, спрос на гостиничные услуги был небольшим, поэтому в городе работало всего две гостиницы. Андроид Ки, сославшись на традиции гостеприимства, любезно настоял на том, чтобы гости переночевали в гостинице, предназначенной для дипломатических нужд. Полковник не желал оставаться в городе, который буквально послезавтра должен был превратиться в руины, но под нажимом Рамины всё — таки дал своё согласие.

Поселившись с Раминой в гостинице, Орокин заметил, что она, будучи в подавленном состоянии, была немного не в себе. Она, обсуждая провальные переговоры в Верховном Совете, даже огульно обвинила Уэйна в том, что «тот не был в достаточной степени настойчив». Не желая вдаваться в бесполезный дискурс, полковник взял со стола бутылку креплёного вина и предпочёл компанию Эйккена, которого поселили в номере напротив. Ввиду того, что Кевин никогда не употреблял алкоголь, Орокин изрядно охмелел, пытаясь справиться с бутылкой вина в одиночку. Ближе к полуночи, немного пошатываясь, полковник вернулся в свой номер. Рамина, не шевелясь, уже лежала в кровати. Молча раздевшись, он, не включая свет, прилёг рядом и моментально уснул.

Полковнику снился Акрит, наполненный мертвыми людьми-зомби, которые ходили по улицам города, раскачиваясь из стороны в сторону. Среди них бегала Рамина, одетая почему— то в свадебное платье. Тряся людей — зомби за плечи, она показывала рукою в небо, словно пытаясь их о чём — то предупредить. Потом была вспышка света, а за ним последовал чудовищный звон…

Противный звон будильника вырвал Уэйна Орокина из беспокойного сна. Избавившись от остатка хмельных грёз, он ощутил дыхание Рамины, лежащей рядом. Привстав, он сел на край кровати и закрыл ладонями лицо, пытаясь унять небольшое головокружение. Будильник, словно назло, продолжал свой раздражающий звон, показывая на своём призрачном табло «4:00».

— Пронзи тебя Марс, — буркнул полковник, пытаясь в темноте нащупать ручку светильника.

Включив свет, он взял будильник в руки в попытках разобраться, как же отключается эта штуковина. «Наверно, время задано прежним постояльцем», — подумал про себя Орокин. Найдя вожделенную кнопку, он, наконец, избавился от противного звона. Поставив источник ночных неприятностей обратно на полку, он обратил внимание на то, что Рамина не спит. Она, свернувшись в комок, молча лежала на кровати, засунув левую ладонь под подушку. Женщина отрешённо смотрела куда-то в точку позади Орокина.

— Не спишь? — произнёс он, накидывая чёрный халат, расшитый золотистыми узорами.

— Нет, — равнодушно произнесла она, — не могу… Не могу уснуть с мыслью, что я больше никогда не увижу этот город… Уже завтра это место перестанет существовать. Но самое страшное то, что это станет началом нового упадка для всего человечества…

— Рамина, прошу тебя, прекрати заниматься самобичеванием, — промолвил Орокин, завязывая пояс. — Мы сделали всё, что смогли…

— Да, Уэйн, — отчуждённо произнесла Рамина, — мы сделали всё, что смогли…

Полковник, испытывая похмелье, отправился в ванную комнату. Умывшись холодной водой, он долго смотрел на себя в зеркало, пока не услышал, что в дверь номера постучали. «Может, это Кевин?» — после этой мысли полковник наспех высушил руки и последовал в прихожую.

Но когда Орокин открыл дверь, он убедился в ошибочности своих предположений. На пороге стоял андроид Ки, уставившись на полковника подсвеченными точками своих окуляров.

— Ах, вы уже не спите? — промолвил он, выражая удивление тональностью своего голоса. — Как хорошо, а то я так боялся побеспокоить вас…

Лицо полковника, мучимого похмельем, немного скорчилось, выражая к происходящему тотальное непонимание.

— Уэйн Орокин, — продолжил говорить Ки, — с вами хочет встретиться один весьма влиятельный человек, который готов выразить вам поддержку по многим вашим вопросам, касаемо межпланетных путешествий. Он приглашает вас в своё заведение, где только для друзей подают утку по — пекински…

Всё это показалось полковнику немного странным и подозрительным, но в мыслях он сослался на то, что принятого в наземных поселениях понятия дня и ночи в этом подземном городе просто не существует. Хуанди жил полноценной городской жизнью двадцать четыре часа в сутки. Осмотрев андроида с ног до головы, Орокин промолвил:

— Но я не ем ранним утром тяжелую, для моего возраста пищу…

— Будьте уверены, Уэйн Орокин, — парировал Ки, — от того, что вы услышите, у вас разыграется пламенный аппетит…

Звучало весьма интригующе, поэтому полковник попросил для себя полчаса. Умывшись, он причесал короткие волосы на голове, переоделся и, оставив растерянную Рамину одну, устремился вслед за андроидом. Минуя подземные панорамы, поражающие своей масштабностью и футуризмом, полковник оказался в длинном тоннеле, скоростной эскалатор которого явно был сломан. Прошагав минут пять по застывшим пластиковым ступеням, Орокин, вслед за Ки, оказался неподалёку от массивной стальной двери, чья красная краска, поражённой грибком и сыростью, потихоньку осыпалась, обнажая ржавые язвы.

Возле входа стояли два здоровенных азиата — близнеца, чьи выбритые макушки поблёскивали в свете ярко мерцающих светильников.

— Это частная территория, — произнёс один из них, вытянув руку в останавливающем жесте.

Из выпуклого отверстия, расположенного на спине Ки, вылетел всё тот же загадочный шар, который поморгал близнецам какой-то цветовой комбинацией.

— Мастер Чжэн ждёт нас… — произнёс Ки, обращаясь к охранникам.

«Близнецы наверняка репликанты…» — подумал про себя Орокин, наблюдая, как те отошли в стороны, открывая проход. Следуя мимо охранников, полковник, вглядываясь в их суровые лица, ловил на себе внимательный и тяжелый взгляд из — под выступающих надбровных дуг.

Внезапно в памяти Орокина всплыл рассказ Филипса, полученный полковником с помощью «Гипнозиса». Уэйн вспомнил, как Алан упоминал о двух рослых азиатах— близнецах, которые с подачи главы Спектрата непосредственно занимались репликацией людей. «Интересно, эти близнецы случаем не те, о которых говорил Алан? — подумал Орокин, захлопывая за собой красную дверь. — Похоже, Алан был прав, считая их репликантами…»

Несмотря на враждебный антураж снаружи, внутри таинственного заведения оказалось весьма мило. Полковник надеялся увидеть какой-нибудь притон, но купольный двухэтажный зал больше напоминал семейное заведение в восточных традициях. Люди, порою целыми семействами, сидели вокруг низких деревянных столов, заставленных яствами, свечами, а также пиалами, сделанными в виде рыбацких лодочек. Малолетние дети резвились средь раскиданных золотистых подушек, в то время как взрослые непринуждённо беседовали между собой. По залу летали плоские дроны, доставляющие заказанные блюда посетителям. Непринуждённая музыка в стиле ретро — джаза отражалась от отполированных до блеска стен каменного купола, который по форме напоминал здание Наднебесной. С центра купола свисала спиралевидная люстра, увенчанная множеством прямоугольных прозрачных кристаллов, преломлявших мягкий свет.

— Следуйте за мной, Уэйн Орокин, — промолвил Ки, направляясь к возвышению, которое было расположено точно под люстрой.

На возвышении стоял круглый стол, медленно вращающийся вокруг своей оси. Его поверхность была заставлена экзотическими блюдами, вид которых был крайне неоднозначен для иностранца, каким в сущности являлся Орокин. Сняв перед помостом обувь по просьбе андроида, полковник занял место за столом, усевшись на мягкие подушки.

— Мастер Чжэн прибудет с минуты на минуту, — произнёс Ки и, откланявшись, пошел прочь, лавируя между людьми.

Полковник огляделся вокруг. У него появилось стойкое ощущение того, что он находится на ярко освещённой сцене, расположенной посреди зала. Но другие посетители не обращали на него никакого внимания, поэтому полковник перестал искать в толпе «заговорщиков», сосредоточившись на блюдах. Взяв в руки палочки, Уэйн наложил себе мелких улиток и немного спаржи. Еда показалась ему довольно оригинальной, но запах моллюска усиливал похмельные синдромы, поэтому Орокин отложил еду в сторону и принялся ждать, разглядывая интерьер заведения.

Минут через десять в зале появился довольно молодой человек азиатской наружности, которому на вид было чуть меньше двадцати лет. Одет он был по местной молодёжной моде — немного расклёшенные книзу брюки с широкими карманами заканчивались кроссовками на утолщённой подошве, а его худой торс был обтянут белоснежной сорочкой с закатанными по локоть рукавами. В зубах он держал старомодный электрический мундштук чёрного, как смоль, цвета.

Когда «местный денди», как о новом посетителе подумал полковник, приблизился к возвышению, он, разувшись, занял место за круглым столом, сев напротив Орокина. Волосы молодого человека, покрашенные в пепельный цвет, были зачёсаны немного набок, а виски наголо бриты. Полковник, не ожидая увидеть столь молодого человека в качестве таинственного визави, был весьма удивлён, хотя внешне это было не заметно.

— Здравствуйте, Уэйн Орокин, — произнёс визитёр, доброжелательно улыбаясь. — Разрешите представиться, меня зовут Шао Чжэн…

Полковник огляделся по сторонам, словно пытаясь найти соучастников этого, как он посчитал, розыгрыша. Человек, представившийся именем Шао, щёлкнул пальцами, после чего рядом с ним возник дрон с сухим омывателем рук в качестве подставки.

— Кто вы? — произнёс Орокин, приподняв бровь.

— Я даже не знаю с чего начать… — Чжэн, сполоснув руки, усмехнулся, накладывая в тарелку рис, вымоченный в рыбном соусе.

— Начните с самого интересного, — подсказал полковник, пристально разглядывая моложавое лицо собеседника.

— Интересного столь много, что, боюсь, вам никто не поверит, если вы перескажете это на стороне… — Чжэн перестал улыбаться и, оторвав от риса взор, поймал на себе недоверчивый взгляд Уэйна. — Но я надеюсь на вашу порядочность, Уэйн Орокин… Всё сказанное здесь станет нашей маленькой тайной…

— Как пожелаете, — полковник пожал плечами, наливая в пиалу дымящийся чай. — Но я так заинтригован, что хочу как можно скорее узнать эти маленькие тайны. Прям сгораю от нетерпения…

Последнее предложение показалось Шао немного ироничным, но тон сказанного тянул на приличный сарказм. Молодой человек снова по-доброму усмехнулся, подкладывая к рису небольшие фрикадельки.

— Ну, начнём с того, что я создатель как архитектуры этого города, так и всех значимых технологий этого места, — Чжэн, положив палочки в тарелку, начал перечислять, загибая пальцы левой руки. — «Улей», геотриммеры, тягловый луч, белковый регенератор и ещё много интересного, о чём ни вы, ни ваш Корпус внешней разведки даже не имеет представления…

Полив соевым соусом тарелку, он начал ловко манипулировать палочками, закидывая еду в рот.

— А технология репликации? — внезапно спросил полковник, решив увидеть реакцию Шао на его, Орокина, догадку. — Это тоже ваша работа?

— Простите? — Чжэн, прожевав пищу, пристально посмотрел на Орокина, отчего у последнего сложилось призрачное ощущение ошибочности своих догадок.

— Те двое охранников, которые стоят на входе этого заведения, разве они не репликанты? — осторожно продолжил полковник, чуть сбавив тон.

Чжэн, положив палочки на стол, громко рассмеялся, привлекая к себе со стороны слишком много, по мнению полковника, внимания.

— Уэйн Орокин! — вскричал Шао, раскинув руки в стороны. — Неужели вы думаете, что…

— Вам не кажется, что вы слишком громко делитесь своими маленькими тайнами? — прервал его полковник, оглядывая зал с посетителями — некоторые из них уже начали обращать внимание на вызывающее поведение молодого человека.

Но тут произошло нечто, отчего полковник почувствовал себя весьма неуютно. Чжэн, подобно дирижеру, сделал взмах руками, после чего весь зал встал. Женщины, мужчины, старики и дети, сидящие в этом странном заведении, одновременно поднялись со своих мест, после чего последовали к возвышению, на котором находился Орокин и его визави. Спустились даже те, кто сидел на втором этаже двухъярусного зала. Молчаливые посетители заведения, окружив центральный помост, вели себя как обычные люди: переглядывались между собой, выражали различные эмоции, а дети, выглядывающие из — за родителей, играли, показывая друг другу какие — то знаки с помощью пальцев рук.

— Не может быть… — выдохнул Орокин, пытаясь оценить своё положение среди такого большого количества репликантов.

— Может, Уэйн Орокин… — Шао опустил руки, и толпа в тот же миг разошлась обратно по своим местам. — Вы, между прочим, живой свидетель этому…

— Но, насколько я понимаю, для репликации нужны живые люди, — полковник посмотрел на детей, бегающих в зале. — Вы не находите, мистер Чжэн, что это несколько не этично…

— Если со времени смерти человека не прошло двенадцати часов, то такой материал вполне годен для процедуры репликации. Основное, что требуется, это наличие живых клеток кожного покрова, которые продолжат жить на особом синтетическом материале андроидов — репликантов… Хотя, признаться честно, некоторые экземпляры подверглись прижизненной процедуре, как те два близнеца, осуждённые на смертную казнь за ряд тяжелейших преступлений…

Молодой человек отпил из пиалы.

— Этичность… — продолжил он, усмехаясь. — Уэйн Орокин, цивилизации человеческого вида, как и порожденной им этике, осталось не так уж много, чтобы окончательно превратиться в археологический культурный слой на планете, климат которой в ближайшие двести лет изменится настолько, что столкновение Земли с метеоритом покажется вам лёгкой разминкой. Даже окончательное истощение некоторых видов ресурсов в ближайшие пятьдесят лет будет для вас ещё благоприятным периодом по сравнению с тем, что последует за стремительным увеличением температуры этой планеты…

— Вас? — перебил полковник.

Чжэн, прервавшись, ничего не сказал, но посмотрел на Орокина с лёгким оттенком непонимания.

— Вы сказали «вас»? Вы не относите себя к людям, потому что вы репликант? Просто у меня в голове не вяжется ваш возраст и тот объём заслуг, в которых я, поверьте, — Орокин обвёл взором зал, — нисколько не сомневаюсь…

Молодой человек улыбнулся, кивнув головой.

— В каком — то смысле скорее да, чем нет. Добавьте в своё сознание технологию, дарующую потенциально бесконечную жизнь, — произнёс Чжэн, явно намекая на то, что именно он обладает этой тайной. — Нет, конечно же, бессмертие не в том понимании, что я не могу умереть. Я смертен, как и вы, Уэйн Орокин, но я обладаю возможностью менять своё биологическое тело, перенося своё сознанье на чистый, выросший в пробирке мозг. Моя память наполнена живыми картинами тех далёких дней, о которых сейчас принято говорить как об истории… Я помню последние дни Паноптикума, где цивилизованное общество доживало последние дни, даже не подозревая, что вскоре будет отброшено в своём развитии назад в результате планетарной катастрофы… Я был одним из первых, кто спустился в наспех подготовленный ковчег в холодном сентябре 2218 года…

Сказанное настолько ошеломило полковника, что он, откинувшись на подушки, взялся за голову двумя руками. Орокин никак не мог поверить в то, что перед ним человек… или, вернее, человеческое сознание, которому, как минимум, более пяти сотен лет! Чжэн, как ни в чём не бывало, принялся доедать пищу, ловко управляясь палочками.

— Допустим, это так, — промолвил полковник, как только молодой человек окончил трапезу. — Тогда получается, что Верховный Совет лишь фикция?

— Верховный Совет всего лишь кучка репликантов, которых посадил туда я. Дело в том, что кандидатуры в Совет отбираются из членов Университета по совокупности критериев, определяющих их индивидуальный вклад в научную деятельность. Все свои научные достижения я выдаю под личностями репликантов, что позволяет им набирать наибольшее количество балов и быть избранными в Совет. Фактически, Верховный Совет — это я, Уэйн Орокин. То, что вы видели — спектакль, разыгранный антропоморфными роботами лишь в тех целях, чтобы не создавать лишнюю шумиху и панику вокруг орбитального оружия… — договорив, Шао размял рукой шею.

— Но почему вы скрываетесь от людей, словно преступник? — немного погодя, промолвил полковник.

— Люди не готовы принять меня таким, какой я есть, Уэйн Орокин, — усмехнулся Чжэн. — Им сразу же захочется вкусить плод бессмертия, а это ставит под угрозу развитие человеческой цивилизации. Вашему мышлению присуща косность, поэтому именно сменяемость поколений даёт цивилизации ту пластичность и динамизм, присущий человеческой культуре. Репликанты являются моим продолжением, позволяя мне присутствовать во многих местах одновременно и влиять на события, не выдавая себя. Они — это маленькая часть социума Хуанди, которая в целях конспирации живёт семьями и взаимодействует с органическим миром, но предпочитает общество себе подобных, чтобы свести контакты с людьми к необходимому минимуму…

— А разные сканирующие системы? Электронные базы данных и прочее? — удивился полковник. — Ни разу не было никаких инцидентов?

— Инциденты? Как не были, бывали. Меня даже пытались шантажировать… вон те, трое «хакеров — детективов», чьи носы залезли не в те файловые папки, — Шао показал куда-то в зал, после чего нажал на кнопку электронного мундштука. — Не забывайте, Уэйн Орокин, что систему жизнеобеспечения города контролирует «Улей» — мощнейший компьютер, созданный моим гением. Он всегда наделит моих репликантов личностями, авторизуя их существование в своей системе координат. Более того, «Улей» частично обрабатывает и координирует работу репликантов между собой…

— Тогда, если вы так хорошо здесь устроились, — промолвил полковник, наморщив при этом лоб, — возникает вопрос: зачем вам вообще люди?

— Репликанты, несмотря на визуальную схожесть, лишь копируют человека, но не обладают тем творческим потенциалом, которым обладает человеческий вид. Я предпочитаю подталкивать людей по созидательному пути… Я действую из тени, но во благо…

— Во благо? — перебил полковник. — Каким образом технологии репликации действовали на благо человечества в руках главы Спектрата Алана Филипса?

— О чём вы? — Чжэн, разрезая фрукт, явно немного смутился от неожиданного вопроса.

— Я говорю о Кассиусе Папалукасе, которого реплицировали и отправили переговорщиком к главе тайной полиции метрополии…

— Ах, вот вы о чём, — кивнул головой Шао, словно припоминая то, что нечто подобное имело место быть. — Наверно, вы говорите о врунишке Кассиусе, который взял с нас приличный задаток, пообещав в обмен предоставить новейшие платы наведения, производимые в Нанте…

Чжэн загадочно усмехнулся, прожёвывая дольку фрукта, будто вспоминая идеальную актерскую игру Кассиуса, который даже и не подозревал, кого имел честь кинуть на весьма солидную сумму.

— Его поймали в Мумбаи во время посадки на корабль, уходивший в Каледонию, — продолжил Шао. — Он долго просил прощения, говорил, что пошёл на это ради детей, которых оставил в Московии. Рассказал, что на родине, будучи директором технопарка, подвергся политическому террору со стороны тайной полиции и был вынужден экстренно бежать за границу без гроша в кармане. Много рассказывал о подозрительности главы тайной полиции, который, по его словам, фактически управляет метрополией вместо Брэндона Льюиса, сосредоточив в своих руках все силовые рычаги — полицию и армию.

Тогда я предложил ему сделку — если он так печётся о своих детях, я готов был отправить украденную у меня сумму его голодным отпрыскам в обмен на то, что Кассиус будет добровольно реплицирован. Но тут же выяснилось, что дети приёмные, а собственными он ещё не успел обзавестись…

Чжэн, улыбнувшись, вытер салфеткой тонкие губы на своём, с немного заострёнными чертами, лице.

— В общем, репликант Кассиус вернулся на родину и закинул наживку, предлагающую Алану Филипсу заветную технологию, способную дать главе тайной полиции тотальный контроль над всей иерархией власти. Этот весьма подозрительный тип заменил бы все ключевые фигуры репликантами, надеясь исключить из системы власти пресловутого человека, который, по его мнению, весьма и весьма ненадёжен. Когда процесс внедрения достиг бы определённой точки, я, с помощью спутников, подчинил бы репликантов, замкнув на себе власть вашего государства. Я взял бы ваше общество под контроль, но не для удовлетворения собственного тщеславия, а лишь для того, чтобы ваше воинствующее государство перестало создавать мне головную боль. И говорю вам, Уэйн Орокин, мой план бы полностью сработал, если бы не вспыхнувшая гражданская война на североамериканском континенте… — Чжэн сжал кулак и некоторое время смотрел на него. — Признаться честно, вы здесь не только из — за того, что я упустил из вида проект «Зевс». У нас с вами есть общая цель — полёт к Марсу. У меня имеется отличный межпланетный корабль, проходящий сейчас небольшой технический тюнинг, а у вас есть отличная пилотажная команда вашего крейсера, которая за месяц легко освоит управление моим «Лонгвэем».

— Зачем вам нужны мои люди? У вас достаточно хорошая команда легко обучаемых репликантов… — полковник посмотрел куда-то в зал.

— Я не хочу оказаться в экстремальной ситуации с кучей андроидов, которые бесполезны в виду запаздывания сигнала из координирующего их работу «Улья». Сверхбыстрый компьютер подключается к обработке экстренных оперативных решений, согласно программному протоколу, поэтому есть очень большая вероятность, что всё это великолепие, — Шао обвёл рукой зал, — превратится в кучу «зависающего железа». Мне нужны люди, причём опытные, но не из местных. Я не хочу афишировать наш полёт на Марс — всё должно быть максимально скрытно, а сам вылет представят в информационном пространстве как пробный автоматический полёт к Меркурию. «Улей» создаст нам максимальное прикрытие, выдавая операторам слежения фальшивые сигналы. Общество будет счастливо наблюдать плоды «своих» достижений, покоряющих орбиту Меркурия, а мы с вами, Уэйн Орокин, увидим красные пески Марса… Настоящего Марса… Как вам перспективы нашего сотрудничества?

— Весьма радужная, мистер Чжэн, — промолвил полковник, — но у меня будет к вам одна просьба. На борту моего корабля есть человек, страдающий дегенеративным расстройством нейронных связей. Доктор Джоши утверждала, что ваша медицина способна помочь ему…

Шао, потягивая дымок из старого электрического мундштука, утвердительно кивнул головой.

— Не сомневайтесь, Уэйн Орокин, вашего человека обязательно поставят на ноги. Наша медицина действительно великолепна. Между прочим, наряду с образованием, это первый показатель развития социума… Здорового социума…

Затянувшись, Чжэн задумчиво выдохнул дым, наполняя пространство ароматами табака с нотками лёгкой ванили.

— Чуть не забыл, — внезапно спохватился он, хлопнув себя по лбу. — В честь нашего сотрудничества вы просто обязаны отведать утку по — пекински, Уэйн Орокин…

* * *

Глава оружейного консорциума «ACN» Говард Браун, борясь с излишками полноты, с трудом застегнул ширинку на штанах. Покинув кабинку туалета, он, весьма взбешенный, не стал сдерживать гневных эмоций. Вырвав из стены сушильную камеру, он разбил ею керамический кран, но внезапно остановился, вспомнив, что не успел помыть руки. Смирившись с тем, что сломанный кран не предоставит ему шанс сделать свои руки чище, Говард достал из кармана пиджака платок, вытер им руки, а после, уже покидая уборную, начал протирать свою массивную потную шею.

Протиснувшись в узкий дверной проём, он оказался в большом помещении, которое было наполнено людьми, оборудованием и мерцающими экранами. Это был центр управления «Зевсом», который буквально пять минут назад утопил многотонную рельсовую пушку в Тихом океане.

Сначала всё шло хорошо — беспроблемный вывод на орбиту, автоматическая подстройка траектории полёта… Но потом что— то пошло не так, центр потерял управление над орбитальным оружием, и то, что не сгорело в атмосфере, поглотила бездна океана.

Персонал молчал, стараясь не привлекать к себе внимание разгневанного босса. Говард, аккуратно сложив платок, ткнул пальцем в технического директора проекта.

— Ты — ко мне в кабинет, живо, — гневно промолвил Говард, оглядывая притаившийся за мониторами младший персонал.

Как только глава оружейников оказался в своём кабинете, он сразу же словесно набросился на технического директора, тыкая ему в грудь своим жирным указательным пальцем.

— Ты, — закричал Браун, — ты знаешь, сколько было проёбано на этом проекте, Бобби? Ты знаешь, сколько ты, сука, лично утопил денег?!

Бобби пытался как — то оправдаться, но Говард, обхватив голову руками, даже не слушал его, разглядывая потолок. Вместо оценки оправданий технического специалиста он подсчитывал материальные и репутационные издержки. После такой неудачи его авторитет в Высоком Сенате Панатлантической Конфедерации ожидаемо будет подвергнут нападкам.

— Будь добр, съебись отсюда, — устало отмахиваясь рукой, сказал Говард, как только увидел мигающую лампочку селектора.

Когда Бобби неукоснительно выполнил просьбу своего начальника, последний сразу же нажал кнопку видеосвязи. Браун ожидал увидеть недовольное лицо какого-нибудь влиятельного сенатора, но на экране возникло изображение Зигфрида Грэма.

— Доктор Грэм? — промолвил Говард, выразив удивление.

— Я тоже рад вас видеть, мистер Браун, — произнёс Зигфрид, поправляя очки.

Неожиданно для себя, Говард вспомнил, что он, по сути, и является инициатором этой встречи. Он, пытаясь связаться с доктором ранее, проявлял беспокойство за своего сына— альбиноса Генри, который снова слёг, сражённый очередным рецидивом болезни. Ввиду занятости доктора в лаборатории, Браун передал через ассистента Грэма просьбу перезвонить. Авария с рельсовой пушкой окончательно выбила Говарда из колеи…

— Да, да, простите, доктор Грэм, — тяжело вздыхая, Браун взялся ослаблять свой яркий, с переливами галстук. — Просто у меня в делах полная неразбериха… Я… Я хотел бы справиться о здоровье Генри. Он нужен мне в Сенате, но он, ссылаясь на плохое самочувствие, не покидает пределов своего дома…

— Ничего удивительного тут нет, — доктор Грэм говорил абсолютно безэмоционально. — От такого количества введённых ему химикатов стало бы плохо и тягловой лошади. Дайте мальчику отдохнуть от процедур, и в скором времени он снова вам подставит плечо в стенах Высокого Сената…

— Но рецидивы болезни всё ещё возможны? — Говард устало откинулся на спинку кресла.

— Возможно всё, мистер Браун, — констатировал доктор Грэм. — Скажу вам откровенно — медицина не может вылечить Генри, но способна снимать обострения болезни, повышая качество жизни вашего сына…

— Ясно, — кивнул головой Говард, задумчиво разглядывая свои колени.

— У меня есть для вас хорошая новость, — промолвил Зигфрид, подсаживаясь к камере поближе. — Не буду скрывать от вас, моего работодателя, тот факт, что на днях произошёл прорыв в моих исследованиях. Осталось сделать кое-какие приготовления, и я вам продемонстрирую тот потенциал, что сулит моё открытие…

— Всё настолько серьёзно? — глава консорциума проявил интерес, почувствовав шанс на восстановление своих позиций в Сенате.

— Я думаю, вам понравится, мистер Браун, — промолвил Зигфрид, одарив главу оружейников коварной улыбкой…

 

Глава 9. Бегущий от небес

Огромная, ползущая вниз техническая платформа была заполнена людьми, скрученными тюками, различным оборудованием и парой роботов — погрузчиков, которые стояли чуть в стороне, свесив свои неподвижные манипуляторы. Люди, одетые в черные военные комбинезоны, молча, стояли, подняв свой взор на точку, расположенную чуть выше массивных запирающих створок грузовой платформы. Их взгляды были направлены на огромный полупрозрачный экран, на который транслировалась череда рекламных роликов абсолютно разной тематики, начиная с услуг виртуальных публичных домов, заканчивая антирадиационным кремом.

Все эти люди являлись членами команды «Чёрной звезды» — крейсера, который приземлился десять часов тому назад в технических отсеках города Хуанди. Из этой толпы выделялся Карлос Гарсия, возвышаясь на голову над всеми остальными. Находясь за спиной полковника Орокина, он был единственным, кто не смотрел на экран. Вместо этого, опустив голову и выдвинув немного вперед нижнюю челюсть, Карлос пытался получше разглядеть эмблему «Чёрной звезды», которая была пришита на кармане казённого комбинезона.

Когда платформа остановилась, загудели скрытые механизмы, открывающие массивные стальные двери, промаркированные неизвестной аббревиатурой. Вспыхнувшие яркие источники света, расположенные под потолком подземного ангара, рассеяли тьму, заставив людей, стоявших на грузовой платформе, застыть от удивления. Даже видавший виды полковник Орокин немного приоткрыл рот, разглядывая огромный эллипсоидный корабль, стоявший внутри ангара. Излучая загадочное синеватое свечение, грациозный «Лонгвэй» поражал воображение своими футуристическими полупрозрачными формами, величественно возвышаясь над людьми.

— Ты ранее что-то подобное видела? — спросил Орокин, обращаясь к стоящей рядом Рамине.

— Нет… — Рамина действительно никогда в жизни не видела похожего технического решения. — Я слышала про космическую программу и даже знала конкретных людей, принимавших в ней участие, но сам корабль никогда не видела…

Полковник переключил своё внимание на идущего по ангару человека, одетого в техническую робу. Верхнюю часть его головы скрывал полупрозрачный шлем со встроенным на сетчатку глаза транслятором визуальной информации, а руки украшали гипертрофированные стальные перчатки, от которых вдоль наручей тянулись мелкие резиновые трубки, уходившие через плечи куда-то за спину.

По мере приближения Орокин узнал в нём Шао Чжэна — того «серого кардинала» подземной цитадели, который, с его же слов, обладал тайной бессмертия.

— Кто это? — спросила Рамина.

— Один из главных инженеров космической программы, — не задумываясь ответил Орокин, давший обещание Чжэну хранить его тайну.

— Но он такой юный… — задумчиво промолвила женщина.

— Кевин тоже не глубокий старик, — иронично отметил полковник. — Такова природа гения…

Приказав команде перенести вещи с платформы в ангар, Орокин направился навстречу Шао. Тот, не сбавляя шага, освободил свои руки, повесив огромные перчатки на специальные захваты, расположенные на поясе, а его полупрозрачный шлем, изменив форму, сложился в небольшой прямоугольный рюкзачок, висевший у Чжэна за спиной. Когда полковник оказался рядом, Шао, наблюдавший суету на грузовой платформе, промолвил:

— Я вижу, ваша команда готова начать обучающий курс, Уэйн Орокин… Ну что ж, после уничтожения «Зевса» я готов выполнить вторую часть нашей сделки, предоставив вам этот межпланетный корабль. Сейчас я внёс кое-какие технические изменения, которые будут моей страховкой в этом путешествии…

— Страховкой? — полковник, недоумевая, вопросительно посмотрел на Шао.

— Да. Если моё сердце перестанет биться, корабль станет для всех братской могилой…

— Но путешествие на Марс само по себе рискованное предприятие, — после некоторых раздумий произнёс Орокин. — Вдруг вы случайно погибнете…

— Это исключено, — отрезал Шао, нахмурив брови. — И вы, Уэйн Орокин, сделаете всё для того, чтобы я остался жив и благополучно вернулся обратно на Землю… Не так ли?

Хотя вновь открывшиеся условия полёта к Марсу показались полковнику весьма сомнительными, он всё же ответил:

— Всё верно, мистер Чжэн, я лично позабочусь о вашей безопасности во время перелёта…

— Тогда будьте любезны, — Шао, вздёрнув подбородок, амбициозно посмотрел в сторону полковника, — представьте меня своей команде, Уэйн Орокин…

* * *

— Поймите, Говард, мы должны принять условия корнуэльских страховщиков, — полушёпотом говорил сенатор Гудвин, склоняясь к уху Говарда Брауна. — Если требовать с них всю сумму за страховой случай, то сам Корнуэл станет банкротом. А это, сам понимаешь, шатания и разброд внутри самой Конфедерации. Неудача проекта «Зевс» обошлась всем нам дорогой ценой, но риски нужно распределить по всем участникам…

Глава оружейников Нанта, хмуря брови и вытягивая пухлые губы в трубочку, сидел в демонстрационной комнате лаборатории консорциума «ACN», расположившись в первом ряду кресел среди приближенных сенаторов. Сенатор Гудвин, сидевший по правую сторону от Брауна, предлагал главе оружейников не давить на страховые компании, многие из которых принадлежали знатным семействам Корнуэла.

Говард, немного подумав, отрицательно закачал головой.

— Если Нант получит в качестве отступных лишь половину, — негромко промолвил он, поворачивая голову в сторону Гудвина, — мы столкнёмся с многомесячной задержкой выплат рабочим и закрытием ряда трудоёмких проектов, что приведёт к росту социальной напряженности…

— Усильте режим, Говард, — парировал сенатор Гудвин. — Промойте населению мозги с помощью средств массовой информации, или вы, может быть, боитесь прослыть консерватором? Пропаганда наденет на глаза плебса шоры, а в его головах посеет страх, который и послужит вам уздой, дорогой Говард…

Ещё в молодости Браун начинал свою карьеру как один из ярких членов профсоюза рабочих Нанта. Гудвин предлагал ему не что иное, как усмирение вчерашних соратников в целях сохранения Конфедерации, организованно противостоящей республиканским силам. Устояв на месте председателя Высокого Сената после неудачи с орбитальным оружием, Говард вновь столкнулся с неразрешимой дилеммой.

Его тяжёлые думы развеял доктор Грэм, внезапно появившийся в проходе между рядами кресел. Как — то по— особенному улыбаясь, он, молча, проследовал на подмостки, держа в руках пульт управления проектором. Когда Зигфрид с довольным видом уселся в кресло ведущего презентацию, свет в зале погас, превратив небольшую демонстрационную в довольно уютный кинозал.

Три, два, раз, — пошел отсчёт на экране, после чего возникло изображение доктора Грэма, одетого в медицинский халат. Расхаживая по лаборатории, доктор остановился у застеклённого вольера и некоторое время рассматривал его обитателей — разновозрастных шимпанзе, которые прыгали, беззаботно резвились и не обращали никакого внимания на человека в белом халате. Отстранившись, Зигфрид подошёл к снимающей лабораторию камере и громко произнёс:

— Эксперимент номер 83, — после чего проследовал к приборной панели и нажал несколько кнопок.

Через некоторое время в комнате появились ассистенты, толкающие впереди себя кушетку с молодым самцом шимпанзе, который явно пребывал в бессознательном состоянии. Проверив у него пульс, доктор распорядился привязать лапы примата к кушетке, а после, аккуратно достав из недр лабораторного оборудования ампулу с бесцветным раствором, сделал подопытному инъекцию в плечо. Посмотрев на часы, Грэм сделал запись в электронном журнале.

— Увозите… — коротко промолвил он, обращаясь к своим ассистентам.

В этот момент изображение погасло, а спустя несколько секунд снова возобновилось. Теперь трансляция шла с внутренних камер обезьяньего вольера, предоставляя зрителям разные ракурсы его осторожно любопытствующих обитателей, собравшихся вокруг кушетки с подопытным, которая стояла посреди загона. Интерес приматов к инфицированному сородичу сдерживал огромный доминирующий самец, который, вздыбливая на теле шерсть, придавал себе таким образом властный и устрашающий облик.

Внезапно, прикованное к кушетке тело инфицированной обезьяны несколько раз дёрнулось, как будто того ударили мощным электрическим зарядом. Говарду, наблюдавшему эту картину, стало даже немного не по себе, когда он увидел открывшиеся глаза подопытного примата. Налитые кровью, они ничего не выражали, кроме лютой злобы. Окружавшие его сородичи подняли испуганный гвалт, разбежавшись по углам загона, в то время как инфицированный примат начал издавать лающие и рычащие звуки, пытаясь освободить свои привязанные к кушетке лапы. Разорвав путы, он, вскочив на четвереньки, бросился к ближайшим сородичам, нанося им многочисленные укусы и удары лапами. Даже альфа — самец — один из немногих, кто пытался оказать активное сопротивление нападающему, рухнул со второго яруса вольера на бетонный пол, обагрив его своей кровью, хлещущей из разорванного горла.

Когда бойня закончилась, помимо окровавленного инфицированного самца в вольере осталась лишь одна живая, тихо скулящая обезьяна, забившаяся в угол. Агрессор тяжело дышал, но продолжал буйствовать, переключившись на доктора Грэма, который, стоя за бронированным стеклом, удовлетворенно наблюдал за происходящим. Инфицированный, издавая громкие звуки, продолжал кидаться на стекло даже тогда, когда его морда от мощнейших ударов о препятствие уже превратилась в одну большую кровавую гематому.

Последняя запись запечатлела то, что, по мнению Говарда, вообще не укладывалось в здравый смысл: по тому же вольеру, шатаясь, расхаживали окровавленные приматы. У некоторых из них были сломаны конечности, но, казалось, они не обращали на это никакого внимания, медленно передвигаясь по загону, словно сомнамбулы. Альфа — самец, на горле которого зияла рваная рана, закатив глаза, медленно поворачивал голову из стороны в сторону. Лишь одна обезьяна в этом странном сообществе вела себя не как все: молодая самка энергично прыгала по вольеру, безумно крича, но никто из сородичей не реагировал на её поведение.

На этом запись закончилась, а в самой демонстрационной вспыхнул свет. Доктор Грэм, вскочив на ноги, встал лицом к высокопоставленной публике, словно человек, ожидающий насладиться бурными аплодисментами за проделанную работу. Но его встретили недоумевающие, немного испуганные лица. Говард, переглянувшись со своими спутниками, решил первым нарушить неловкую паузу.

— Что это было, доктор Грэм? — произнёс он, вопросительно посмотрев в сторону улыбающегося Зигфрида.

— Да, да, да, мистер Браун, — затараторил доктор, вытягивая в останавливающем жесте руку, — позвольте, я сейчас всё объясню… В столице, по заданию Генштаба метрополии, я работал над одним засекреченным проектом и то, что вы сейчас увидели, является результатом этой работы…

Доктор Грэм замолчал, с деловым видом поправил галстук, а после продолжил:

— Как вы могли наблюдать ранее, на самце шимпанзе по кличке «Бой» был проведён лабораторный тест. Я ввел ему экспериментальную сыворотку, которая за три часа полностью изменила нервную и эндокринную систему шимпанзе, сделав его сверхагрессивным по отношению к своим сородичам, в том числе и прямого родства. Нападению со стороны подопытного не подверглась лишь самка шимпанзе, которой был поставлен антидот. Антидот стимулирует железы самки выделять особые феромоны, которые блокируют агрессию со стороны инфицированной особи…

Говард, подперев пухлую щёку пальцами руки, смотрел куда— то в пол. Увиденное зрелище запечатлелось чередой неприятных картин в его памяти и он, морща нос, разочарованно думал о докторе Грэме, увлеченно рассказывающем подробности продемонстрированного эксперимента. Браун дал работу Грэму в надежде на то, что тот облегчит мучения его сына — альбиноса Генри, страдающего редкой формой рака, но вместо этого, Зигфрид сосредоточился на совсем другой работе.

— …микроорганизмы, чьё происхождение ставит в тупик массу именитых биологов, — продолжал говорить доктор Грэм, важно расхаживая по подмосткам демонстрационной комнаты. — Моя модификация этих одноклеточных, полученная с помощью радиоизотопного метода, и есть тестовая сыворотка, продемонстрированная вам ранее…

— Доктор Грэм, — произнёс Говард, скрестив пальцы рук на животе, — боюсь, что ваши исследования не получат дальнейшего финансирования…

— Но мне нужно совсем немного… — попытался вставить реплику Зигфрид.

— Нет, Грэм, хватит. Вы уже и так, судя по жалобам ваших коллег, извели весь подопытный материал на свои эксперименты. Сначала научите обезьян гораздо быстрее размножаться, а уже потом устраивайте кровавые оргии в лабораторном вольере, причём за свой счет…

— И это говорит тот, кто желал уничтожить Хуанди? — доктор Грэм явно рассердился. — Неудача «Зевса» сделала вас другим человеком?

— Доктор Грэм, вы проделали большую и заслуживающую уважения работу, но теперь вы переходите все границы дозволенного, — вмешался сенатор Гудвин, наблюдая, как пальцы председателя яростно вцепились в подлокотники кресла, на котором тот сидел.

Говард, встав на ноги, сделал несколько глубоких вздохов. Подняв руку, он направил указательный палец в сторону доктора.

— Вы, доктор, — начал говорить Браун, застёгивая запонку на рукаве, — видимо ничего не понимаете, но я вам поясню… Знаете, в чём главное отличие между орбитальным орудием и вашей сывороткой? Орбитальной пушкой я мог управлять, а выпустив вашего «джина» из бутылки, я никогда не смогу загнать его обратно. Не вернётся ли эта зараза туда, откуда пришла?

— Сказанное вами не вяжется с реальностью, — парировал Зигфрид, вздёрнув нос. — Как говорят, опять же, мои коллеги, под вашим чутким управлением орбитальное орудие припарковалось где — то в Тихом океане…

— Вы уволены! — со злобой в голосе рявкнул Браун.

Не дожидаясь ответа, он направился в сторону выхода из демонстрационного зала лабораторного комплекса, который принадлежал консорциуму «ACN».

* * *

Шао Чжэн, находясь в своих тайных апартаментах, расположенных на 28 этаже подземной цитадели, готовился ко сну. Осмотрев ряд вживленных в руку индикаторов, он убедился в том, что различные показатели, характеризующие состояние его тела, находятся в норме. Одетый в чёрную обтягивающую майку с коротким рукавом и кальсоны такого же фасона, Шао растянулся на мягкой постели. Как только он закрыл глаза, свет в помещении погас, оставляя единственного обитателя этого места в кромешной тьме.

Металлические стены, низкие потолки, система кондиционирования и пожаротушения, связки кабелей, проложенных в коробе под решетчатым полом — всё это навело бы стороннего человека, побывавшего в этом странном жилище, на мысль о внешнем сходстве его интерьера с внутренним убранством огромного космического корабля. И он был бы прав в своих догадках, так как не имеющий регистрационного знака 28 этаж был ничем иным, как колоссальной торообразной конструкцией, способной не только перенести людей на другую планету, но и трансформироваться в жилищно — производственную инфраструктуру будущей колонии.

Названный «Вимана», корабль — город не был особым секретом — о его существовании знали многие из граждан, кто имел отношение к реализации наукоёмких идей Верховного Совета, в тени которого стоял Чжэн. Но официально это был «не имеющий регистрации 28 этаж, отданный в распоряжение Университета Хуанди». Эта тема замалчивалась только потому, чтобы не муссировать в прессе вопросы, способные вызвать панику у населения. Да, по задумке Шао Чжэна — «архитектора Хуанди», город строился из тех предположений, что в дальнейшем он смог бы послужить шахтой запуска для «Виманы». Конечно же, перед стартом будет проведена полная эвакуация жителей подземной цитадели, а сам старт этого колосса к звёздам положит начало освоению другой планеты и приведёт к концу историю Хуанди, превратив его в огромную, мертвую и выжженную дыру в теле планеты.

Но эти вопросы никогда не волновали Шао — он собственной рукой подписал приговор Хуанди несколько сотен лет тому назад, поставив себе конечную цель — покинуть эту планету. Прокручивая в голове события прожитого дня, Чжэн, расслабившись на мягкой кровати, постепенно погрузился в сон.

Шао снились события далёкого прошлого — последнее десятилетие эры благоденствия цивилизации, когда человечество ещё не познало ужас планетарной катастрофы, а ему самому на тот момент было всего лишь одиннадцать лет…

Находясь на солнечной лужайке, Чжэн огляделся вокруг и сразу же узнал загородное имение своих тетушек, у которых постоянно гостил во время школьных каникул; в отличие от многоярусного Пекина, где он проживал вместе с родителями, это место было воплощением спокойствия и тишины. Жаркий солнечный день навел Шао на мысль, что неплохо было бы пойти к искусственному пруду — посмотреть на живущих там золотистых карпов. Босоногий, одетый в летнюю майку и шорты, юный Шао немедленно отправился в путь.

Минуя низкотравное поле, Чжэн приблизился к саду цитрусовых деревьев, за которыми ухаживали дроны— садовники, питавшиеся от специальных зарядных станций солнечной энергией. На стыке сада и поля виднелся красивый искусственный пруд, в котором обитали любимые Шао большие золотистые карпы, имеющие по две пары довольно длинных усов.

Оказавшись у воды, Чжэн взял в руку немного песка и бросил в пруд, имитируя таким образом кормление рыбы. Но рыба почему-то не отреагировала, поэтому Шао вознамерился повторить своё действие, как вдруг заметил в отражении воды нечто, что заставило его поднять голову и замереть, открыв при этом рот: в воздухе парил огромный объект, фигурой напоминавший правильный пятиугольник. Внезапно небо заполонили вспышки, искривляющие пространство — время, вследствие чего таких объектов становилось всё больше и больше. Пятиугольники, неторопливо кружась, стали соединятся между собой, образуя сферу — кокон, внутри которого планета, перестав получать солнечные лучи, погрузилась в кромешный мрак.

Но темноту рассеял призрачный свет, чьим источником стали голубоватые круги, вспыхивающие по центрам соединенных между собой пятиугольников. Шао внезапно для себя осознал, что за этим голубоватым свечением последует органическая аннигиляция — своего рода планетарная дезинфекция от всего живого, населяющего Землю. В его детском сознании появилась мысль о том, что нужно срочно предупредить об этом тетушек, поэтому, развернувшись, он мигом помчался в сторону дома, в окнах которого уже горел свет.

Оказавшись в прихожей, Чжэн, скинув обувь, помчался по коридорам дома, при этом голося:

— Тётушка Янмей, тетушка Янмей…

Старшая сестра его матери, выскочив из своей комнаты, испуганно уставилась на взбудораженного мальчишку, истошно выкрикивающего её имя.

— Кто ты? — тихо промолвила она.

— Тётушка Янмей, — не унимался Чжэн, — я Шао, ваш племянник…

— Нет, ты не Шао, — произнесла тётка и резко захлопнула перед носом юного родственника дверь.

— Я Шао, — мальчишка с ощущением полной беспомощности бросился на дверь, колотя по ней ладонями. — Я Шао Чжэн, слышите, я Шао…

Как только Чжэн открыл глаза, в его спальне тотчас же вспыхнул мягкий струящийся свет. «Я Шао, я Шао…» — в его голове ещё звучали отголоски сна. Глубоко вздохнув, Чжэн встал с кровати и проследовал к небольшому квадратному столику, который стоял в дальнем углу.

— Шао Чжэн… — тихо и безэмоционально промолвил молодой человек, взяв со стола старый электрический мундштук. — От тебя осталось лишь это имя, курительная принадлежность и горстка воспоминаний, растворенных в океане моего абсолютного сознания… И ты примешь это, как приняли это те, кого поглотила моя воля…

Сделав презрительно отвращенное выражение лица, молодой человек нажал пальцем кнопку на корпусе чёрного мундштука и сделал затяжку, вдохнув ртом тонкую струйку дыма. Ему всегда претила та особенность человеческой природы, которую сами люди называли сновидениями…

 

Глава 10. Многоликий

В те далёкие времена, когда Шао Чжэн получил диплом Пекинского университета, он был подающим большие надежды молодым ученым — физиком. И если бы не падение астероида на Землю, возможно, он и сделал бы неплохую карьеру в корпорации «Спэйс ИКС». Эта корпорация, помимо всего прочего, владела инфраструктурой двадцатитысячной марсианской колонии, а также расположенными на Луне автоматизированными заводами по производству гелия–3. В первую межпланетную корпорацию брали только лучших, поэтому вместе с красным дипломом об окончании высшего учебного заведения Шао получил приглашение на собеседование в пекинский филиал «Спэйс ИКС». Но собеседование, назначенное на сентябрь 2218 года, не состоялось. Причиной этого стало то, что 20 августа все мировые информационные каналы запестрели сообщениями о приближающейся катастрофе, которая неслась на планету из холодного космоса.

Вместо должности в корпорации Шао получил билет в одно из экстренно сооружаемых убежищ. Его кандидатуру отобрал чрезвычайный комитет, созданный мировым правительством — Унией. В связи с приближающимся катаклизмом, подобные чрезвычайные комитеты возникли во всех регионах земного шара, курируя по своей линии реализацию программы «Ковчег», цель которой состояла в спасении человеческой цивилизации. Во главу угла ставился не только человек, как биологический вид, но и все его достижения, выраженные в собственной культуре.

Конечно же, Чжэн принял выбор чрезвычайного комитета. Если бы он отказался, его не поняли бы многочисленные родственники, чьи глаза, наполненные страхом перед ближайшим будущим, провожали Шао в ковчег — убежище с плохо скрываемой завистью. На прощанье они вручили ему семейную реликвию — электрический мундштук, который принадлежал их общему предку — бывшему Демократору Унии Ван Лингу, оставившему заметный след в новейшей истории.

Только когда одна из многочисленных тетушек Чжэна по имени Янмей, проскользнув за оцепление, бросилась бежать в сторону входа в убежище, Шао наконец почувствовал тот призрак смерти, что бродит в умах людей, остающихся на поверхности планеты. Тетушку Янмей остановили военные. Бьющуюся в истерике, её вывели за оцепление, где сделали успокаивающий укол.

Всё было строго регламентировано — не только количество людей в убежище, но и пара «мужчина — женщина», которым предписывалось жить в браке. В целях генетического разнообразия в специальные ёмкости ковчега были помещены замороженные человеческие эмбрионы в количестве около миллиона штук. При появлении условий увеличения человеческой популяции, эмбрионы, согласно предписанию, должны будут помещены в специальные «инкубаторы опережающего развития».

Предписанная бюрократами жена, с которой Шао встретился в семейном кубрике № 103, убила все его надежды на семейное счастье в этом железобетонном склепе. Сутулая и неказистая, Лифен Шу — так звали жену Чжэна, не только не была, по мнению самого Шао, женственной, но и, напротив, обладала широкими скулами и крупным носом, которые делали её похожей на мужчину. Она явно не следила за собой и ко всему прочему была очень холодна в общении со своим названным мужем. С первого дня знакомства они спали порознь, а их речевые коммуникации сводились в основном к бытовым проблемам. Даже 15 октября 2218 года, в день столкновения «Анубиса» с Землёй, «насильные молодожёны» не посчитали нужным обсудить между собой серию мощных подземных толчков, последовавших после удара. Лифен заперлась в своей комнате, оплакивая родственников, а Шао весь вечер пролежал в кровати, предаваясь охватившей его депрессии.

После катастрофы появилась куча проблем, особенно со связью, поэтому молодой инженер — физик нашёл себя в работе, связанной с созданием сложного антенно— программного комплекса, способного отфильтровывать сигналы от многочисленных электромагнитных помех. Помехи создавало не только неспокойное расплавленное ядро многострадальной планеты, но и частицы, поднятые в её атмосферу в результате столкновения с астероидом.

Лифен, будучи профессиональным агрономом, пропадала в оранжерее, где сражалась с грибами, чей мицелий губил некоторые виды флоры. Занимаясь редактированием генома растений, Лифен пыталась создать генно — модифицированную устойчивость у разных видов, адаптируя флору к новым условиям. Такая жизнь привела к тому, что она и Шао провели в семейном кубрике невидимую линию, разграничив для себя личное пространство. Единственным обитателем комнаты Чжэна, помимо него самого, стал кот, которого он подобрал в лабораторном секторе. Забрав животное домой, он дал в локальной сети объявление о находке, но никто не откликнулся, поэтому, получив кличку Байши, кот занял почётный угол в комнате Чжэна.

В течение последующего года, скрываясь на работе от одиночества и давящих стен семейного кубрика, Шао создавал принципиально новое оборудование связи, способное подстроиться к изменившимся природным условиям. Наконец, первый сигнал был получен — это был сигнал с Марса, чьи колонисты возликовали, впервые услышав голоса людей, которые сумели пережить планетарную катастрофу, будучи на Земле.

После этого Чжэн стал довольно известной личностью среди пятитысячного населения подземного ковчега, названного его обитателями «Бэйда» — от сокращенного названия старейшего Пекинского университета, чьи выпускники составляли большую часть населения этого места. От новости первого контакта жители заметно воспряли духом, а Лифен почти на месяц перестала оставлять Шао записки с различными абсурдными бытовыми требованиями. Например, она могла потребовать, чтобы тапочки в общей прихожей стояли слева от двери, а не посередине. Могла высказать предположение, что Шао использовал её зубную щётку и не сменил наконечник, но больше всего доставалось коту, который постоянно чем — то мешал Лифен. Это была лишь часть того айсберга, который постоянно давил на Чжэна, отчего тот думал, что у его сожительницы «явно не все дома».

В течение четырёх последующих лет ковчегу «Бэйда» удавалось устанавливать сеансы связи с колонией на Марсе благодаря тем редким моментам, когда сочетались несколько факторов: небо без пылевых облаков, нужное расположение планет, отсутствие электромагнитных возмущений и частых ураганов, которые легко ломали антенные конструкции. От «марсиан» удалось узнать о том, что те сумели засечь осмысленные сигналы других ковчегов, которым удалось пробиться сквозь помехи. Обитателей «Бэйда» не могли не радовать такие новости, но основное их внимание приковывал проект марсианских колонистов под названием «ОмнИКС».

«ОмнИКС» был детищем первой межпланетной корпорации «Спэйс ИКС» и представлял собой технологию путешествий в дальние миры. Основанная на теории многопетлевой гравитации, технология давала надежду на то, что люди найдут во вселенной новый дом, способный послужить базой для дальнейшего развития человеческой цивилизации. Отчаянно борясь с враждебными условиями Марса, губительными для человечества, колонисты бросили все доступные ресурсы на реализацию проекта «ОмнИКС», прекрасно осознавая ограниченные возможности марсианской колонии.

Ранее, когда земляне работали в колонии Марса вахтовым методом, срок пребывания по контракту ограничивался годом. Но теперь, когда колонисты оказались заперты на красной планете, срок пребывания казался бессрочным. Гравитация планеты, названной в честь древнеримского бога войны, составляла лишь 38 % земной, поэтому колонисты, работавшие преимущественно в условиях низкой гравитации, начинали страдать от потери костной массы, которая приводила к ряду хронических болезней. Находясь в весьма стеснённых условиях на обоих планетах Солнечной системы, человечество пыталось вырваться из цепких лап естественного отбора, лавируя на грани той черты, за которой биологические виды становились эволюционными аутсайдерами.

Но под конец 2223 года связь с колонией пропала. Виной всему стали участившиеся электромагнитные бури, постоянно выводившие электронику ковчега из строя. Тот год запомнился Шао ещё и тем, что в секторе связи, которым он заведовал, появилась молодая женщина — криптограф, которую звали Джия Ли. Она выдвинула весьма сомнительную гипотезу о том, что помехи имели искусственную природу, но математический анализ лишь подтвердил её предположение.

Для Чжэна это была любовь с первого взгляда, и он, энергично подключившись к работе Ли, выяснил, что та живет абсолютно одна. На третий год пребывания под землёй, её муж, неожиданно для всех обнаружил в себе все признаки клаустрофобии. Стены замкнутого пространства так давили на его психику, что однажды, от сильного приступа, он самостоятельно выбрался на поверхность, где то ли замерз от многолетней затяжной зимы, то ли отравился скопившимися в низине газами. Его полуобглоданный труп нашли по вживлённому под кожу радиомаячку, который чудесным образом не оказался в желудке обедавшей тут твари.

Шао внутренне даже обрадовался этому обстоятельству, но внешне всегда был солидарен в печали с Джией Ли, которая иногда грустила о своём ушедшем навсегда муже. Но и Чжэну Джия тоже уделяла внимание, а три месяца их совместной работы вообще закончились бурным сексом на кафедре после того, как они решили задачу по вычислению местоположения источника помех, который, согласно расчётам, оказался в восточной Африке.

Тот вечер, наполненный телесными удовольствиями, закончился разговорами на кухне кубрика, где жила Джия.

— Как ты думаешь, мы сможем выжить? — задумчиво спросила она.

Сидя на коленях Чжэна, женщина поедала овощи, выращенные в громадной оранжерее с помощью оборудования автоматизированной гидропоники.

— Я об этом не думаю, — прошептал Шао, обнимая Джию за талию, — я думаю только о тебе…

— О, а ты романтик! — промолвила она, улыбнувшись. — Может, примеришь на себя роль сталкера — разведчика?

Вопрос был несколько неожиданным, но Шао, не задумываясь, утвердительно кивнул головой, боясь показаться несколько нерешительным.

— А почему бы и нет, — ответил он, пожав плечами.

— Уф, хорошо, — сказала Джия и провела ладонью по высокому лбу, словно избавляясь от тяжкого груза. — Профессор Хэй Ши просил меня по окончании расчётов найти добровольца… Ну, раз ты не против, я завтра же сообщу ему о твоём решении…

Сдавать назад было довольно некрасиво, да и не по — мужски, поэтому вот так, внезапно для себя, Шао Чжэн стал участником вылазки из ковчега, которая полностью перевернёт всю его дальнейшую судьбу…

* * *

После пяти лет жизни в довольно стиснутом и ограниченном пространстве, Шао не сразу привык к тому, что наблюдал за пуленепробиваемыми стёклами разведывательного скутера, мчащегося к точке назначения сквозь грозы, черный снег и вулканическую пыль, витающую в атмосфере. Иногда, когда видимость улучшалась, ему удавалось разглядеть на поверхности Земли руины городов, разрушенных планетарной катастрофой. Кое-где виднелись слабые точки костров, но Чжэн почему-то склонялся к мысли, что это результат частых гроз, а не деятельность тех людей, которые стремились выжить в наступившую постапокалиптическую эру.

Но большую часть времени полета видимость была минимальной, поэтому Шао двигался по приборам, пытаясь держаться на приличном расстоянии от земли. Связь с ковчегом отсутствовала, так что Чжэн либо слушал музыку, либо ловил тишину, думая о Джии и её прелестях. Так как он не мог как следует размяться в стиснутой кабине разведывательного скутера, мышцы его тела, облачённого в весьма неудобный скафандр, немного затекли. Но эта была лишь малая беда по сравнению с той бедой, которая надвигалась ему навстречу: приборы зафиксировали гигантский торнадо, превращающий массы хаотично двигающихся в атмосфере частиц в упорядоченный хоровод вокруг воронки в два футбольных поля.

Проложенный компьютером корабля — разведчика курс, сместился влево, огибая это эпическое шоу, призванное продемонстрировать силы и возможности необузданной природы. Торнадо промчался колоссальным и невообразимым зрелищем по правую сторону от прозрачной кабины, заставляя скутер настораживающе дрожать, отчего у Чжэна, вцепившегося в поручни руля, начали пошаливать нервишки.

Вдобавок ко всему внезапно вырубило всю бортовую электронику, поэтому Шао безучастно наблюдал за пролетающими мимо глыбами льда, земли и кусками бетона, которые при столкновении со скутером навсегда бы окончили его и без того нелёгкое путешествие. Молотя по большой красной кнопке кулаком, Чжэн, изрядно нервничая, пытался перезапустить оборудование. Пока резервная защищённая система меняла сгоревшие предохранители, скутер летел неуправляемым снарядом, имевшим траекторию плавного снижения.

— Ну, давай же… — прошептал Шао, нервно поглядывая на альтиметр, чья проецируемая на окно кабины стрелка медленно, но неуклонно стремилась к нулю.

Наконец, когда до земли оставалась последняя сотня метров, послышались серия щелчков и резкий гул двигателей. Скутер снова ожил, отчего Чжэн облегченно вздохнул и, резко дернув на себя штурвал, увел машину подальше от заснеженной поверхности Земли. До точки назначения оставалось около ста километров, поэтому, включив в наушниках джаз, Шао постарался немного расслабиться. Он никогда не был склонен к рискам, а тем более к опасным путешествиям, поэтому начал сомневаться в правильности того, что вообще вылез из теплого и безопасного ковчега. Даже воспоминания о приятном времяпровождении в объятиях Джии, не добавили ему оптимизма.

Но всё это разнообразие мыслей, метавшихся в голове Шао от избытка адреналина, бесследно исчезло, как только скутер, работавший в режиме автопилота, начал сбрасывать высоту. Но не страх вогнал Чжэна в ступор, а удивление от того, что предстало перед его взором, когда пылевые облака немного рассеялись при снижении: огромная, заснеженная территория Восточной Африки была покрыта обугленными, но в то же время обледеневшими остовами многочисленных деревьев. Деревья, поваленные в радиальном направлении, с высоты птичьего полёта напоминали «иглы», торчащие во все стороны от центра — огромного металлического объекта, который, судя по следам на земле, потерпел жёсткую посадку, оставив за собой изрядно вспаханную полосу земли, давно покрытую снегом. Шарообразный объект, диаметром около километра, зарылся глубоко в землю, отражая от своей поверхности тусклые серебристые блики солнечных лучей, которым удалось пробить пыльную пелену, опутавшую планету.

С удивлением осматривая сквозь стекло кабины неожиданную находку, Шао немного отвлёкся, проверяя, включена ли запись наружных камер. Отключив автопилот, он начал манёвр на снижение, немного неумело управляя штурвалом, отчего скутер, спускаясь в заснеженный овраг позади объекта, чуть не зацепил хвостом его край.

Посадка тоже оказалась не из приятных. Резкий боковой порыв ветра чуть не положил летательный аппарат набок, но Шао всё же удержал машину, потеряв лишь одно из её шасси, которое неудачно соприкоснулась с окаменелой от холода землёй. Выскочив из кабины, Чжэн, одетый в скафандр, первым делом расправил плечи и размял конечности, а уже затем настроил спектральный анализатор состава воздуха. Дышать было можно, поэтому Шао снял перчатку с левой руки и, открыв стекло скафандра, глубоко вдохнул морозный воздух, массируя при этом пальцами глаза, привыкающие к сумеркам.

Развернувшись, он задрал голову, оглядывая очертания загадочного объекта, лежащего в ста метрах от него.

— Он огромен… — чуть слышно прошептал Шао, дистанционно направляя фонарь скутера в сторону объекта.

Внезапно на поверхности шарообразного объекта появились бегающие цветовые пятна, сам он резко завибрировал, а по воздуху прошла ударная волна, закрутившая редкие падающие снежинки. Больше от неожиданности, чем от удара, Шао попятился назад, но, споткнувшись, уселся пятой точкой в снег. Встав, он начал, было, отряхиваться, как вдруг его внимание привлек предмет, о который Шао запнулся. Склонившись над ним, Чжэн обнаружил, что это был череп величиной с конскую голову. Движением рук он смел снежный покров, после чего попытался идентифицировать вид, к которому относилась данная находка. Четыре впадины, похожие на глазницы, располагались по бокам черепа, его лобовая кость была испещрена параллельными бороздками, а вместо зубов виднелась какая — то система небольших пластин, что привело Шао в некоторое замешательство. Нет, он не был силён в анатомии животных, но что-то подсказывало ему, что следует забрать данную находку в ковчег для более детального изучения.

Чжэн попытался освободить загадочный череп от наледи, но остановился, так как огромный сферический объект снова завибрировал, а на его поверхности появилось странное световое пятно правильной овальной формы. Переливаясь всеми цветами радуги, оно вдруг перестало пульсировать, приняв тёмно — синий цвет. Заинтересовавшись, Шао бросил попытки вытащить из снега загадочный череп, после чего побрёл к пятну, проваливаясь по колено в рыхлый грязный снег.

Приблизившись к шарообразному объекту, он вытянул руку, ощупывая его холодную металлическую поверхность. Сняв с пояса спектральный анализатор, Шао собирался выяснить состав материала, но последующая вспышка света заставила его выронить из рук оборудование и закрыть ладонями глаза…

Первая осознанная мысль Чжэна, промелькнувшая в его голове, была связана с небольшим головокружением, но, открыв глаза, он сразу же позабыл о том, о чём думал, приоткрыв от удивления рот. Шао, одетый в скафандр, стоял в центре пятиугольника, на вершинах которого были установлены пять прозрачных колб неправильной формы, наполненных каким — то зеленоватым веществом. Стены необычного помещения покрывала какая — то неприятная на вид слизь тёмного цвета, а в воздухе стоял запах сероводорода, смешанный с резкими тонами слабого уксуса. Сморщившись, Чжэн экстренно захлопнул стекло скафандра, после чего испытал приступ паники, но не от мысли о том, где находится, а от мысли — есть ли отсюда вообще выход?

Пока панические мысли побеждали исследовательский интерес, за спиной Шао раздались хлюпающие звуки. Их приближение, пропущенное через призму взбудораженного воображения молодого человека, послужило сигналом к действию. Шао хотел, было, побежать, но его оцепеневшее от страха тело не подчинилось ему. Медленно развернувшись, он увидел нечто, напоминающее улитку — переростка размером с небольшую собаку. Студенистое, пупырчатое создание ползло к нему с помощью широких, полых, но коротких щупалец светло — зелёного цвета.

— Баабутта — а — а… — резко выкрикнула «улитка», шевеля огромной щелью, покрытой мелкими отростками.

Этого было достаточно, чтобы Шао, потеряв сознание, рухнул на пол, погрузившись в сгустки тёмной желеобразной слизи…

* * *

«SiR–822S» — это первое, что отпечаталось в сознании Шао, когда он пришёл в себя, разглядывая в сумерках белую надпись на компактном спектральном анализаторе, который держал собственной рукой. Оглядевшись, Чжэн понял, что находится в том же самом месте, в котором находился до злополучной вспышки, отправившей его, судя по всему, внутрь этой громадной штуковины, перед которой он сейчас стоял. Содрогнувшись от воспоминаний о мерзкой монстрообразной улитке, Чжэн почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове. Развернувшись, он побежал прочь, пытаясь на ходу прицепить компактный анализатор за специальное крепление, расположенное на поясе скафандра. Утопая по колено в грязном снегу, падая, Шао, наконец, добрался до скутера, покрытого толстым слоем снега.

Очистив руками дверь, он поскорее забрался в машину, завел двигатели и резко взмыл вверх, создавая облако снежной позёмки…

* * *

Когда Шао вернулся в ковчег «Бэйда», его сразу же поместили в закрытый бокс. Пребывая в карантинной зоне, он связался с Президиумом по голографической видеоконференции и изложил свою историю, на что глава Президиума — профессор Хэй Ши отреагировал лишь единственным вопросом: «Молодой человек, вы вообще в курсе того, что вас не было дома целый год?» Вопрос поверг Шао в некоторое замешательство, но он в качестве доказательства своих слов попросил обнародовать запись с камер скутера.

Когда на следующий день выяснилось, что носитель информации испорчен вследствие воздействия мощных электромагнитных импульсов, Шао поместили в психиатрический блок, предназначенный для тех, кто не переносил тягот подземной жизни и сходил с ума. Общество было напугано двумя последними инцидентами, связанными с беспорядочной стрельбой в жилом секторе ковчега, поэтому Президиум, во избежание возможных эксцессов, решил понаблюдать за Чжэном, держа его в изоляции. Сам блок практически ничем не отличался от его собственного, не считая запиравшуюся снаружи дверь и ряд небольших камер, фиксирующих происходящее внутри.

Шао приносили еду, воду и успокоительные таблетки, от которых его неспокойный сосед, сидевший в соседнем боксе, наконец — то затыкался. Он изрядно надоедал Чжэну своим депрессивным психозом, в особо острые фазы которого припадал к вентиляции и монотонно рассказывал подробности той трагедии, которая постигла его семью. Если говорить коротко, отбрасывая его долгие вводные монологи, рассказ психопата сводился к тому, что на шестой год жизни под землёй он и его жена услышали от своего трехгодовалого первенца вопрос: «Что такое Солнце?» И всё бы ничего, но внезапно супруги осознали, что такая жизнь не только невыносима, но и вовсе бесцельна. Посчитав, что они выполнили свою миссию перед человечеством — родили двух детей взамен себя, супруги решили наложить на себя руки. Умертвив жену, любящий поговорить сосед почему-то испугался сделать то же самое в отношении себя, поэтому и сидел сейчас в соседнем с Шао боксе.

Но роль невольного слушателя лишь мешала Чжэну переосмысливать те загадочные события, которые произошли с ним в разведывательной миссии. У него было какое — то предчувствие, будто он что-то упускал из виду. Роясь в своём сознании, Шао постепенно начал ощущать, что действительно что-то знает. Но большинство неизвестно откуда появляющихся в его голове знаний были настолько невероятны, что он не посмел поделиться ими вслух, чтобы его не закололи транквилизаторами. Чжэн, наоборот, начал охотно соглашаться с предположениями наблюдающих его врачей, что рассказанное им действительно имеет какую — то галлюциногенную природу вследствие отравления. Он даже вспомнил о резком запахе сернистого газа, когда открыл скафандр, позабыв об осторожности.

Более того, под прицелом камер Шао вел себя весьма предсказуемо — ел, занимался различными бытовыми делами, спал и много читал. Но однажды Шао не выдержал и всё же рассмеялся, вспомнив ту улитку — переростка, которую он видел в загадочном объекте, что был найден им в Восточной Африке. Тогда она показалась ему каким — то инопланетным монстром, но теперь Чжэн достоверно знал, что это всего лишь искусственно созданный живой абсорбент, разлагающий отходы жизнедеятельности своих создателей. С каждым прожитым днём, словно кирпичик за кирпичиком в голове Шао складывалось не только революционно новое миропонимание, но и сам он стал переосмысливать себя как личность.

Чжэн отмечал, будто по ощущениям пребывает в какой-то иной реальности, в которой его настоящие познания об окружающем мире лежали далеко за гранью представлений «прежнего» Шао, да и вообще, любого представителя Homo sapiens. Внезапно появляющиеся в его голове «новые знания» касались абсолютно всего — начиная от выявления ошибок в ряде фундаментальных теорий, на которых строилась вся современная физика, заканчивая ясными представлениями о наличии во вселенной разумной и сверхразумной жизни, к которой он имел какое — то непосредственное отношение, что, впрочем, удивляло его ещё больше.

Но к тому времени, когда Шао, спустя полгода вынужденного заключения, всё же был освобожден решением врачебной коллегии ковчега, он уже был совершенно другим. От прежнего Шао Чжэна осталось лишь имя и горсть тех знаний, которыми обладал его интеллект. И самое главное — таинственный оккупант, подавивший личность Шао, чётко представлял то, что ему следует делать дальше…

* * *

После его освобождения, люди сторонились Шао, ограничиваясь при встрече лишь кивком головы и натянутыми улыбками. Они не понимали, как можно было выжить целый год в том аду, в который превратилась поверхность планеты. Чжэну был выделен отдельный жилой бокс взамен прежнего, так как названная жена Шао — Лифен, посчитав супруга мертвым, заняла его площадь, избавившись перед этим от вещей мужа и его кота Байши.

На новом месте Шао посетила Джия Ли, которая с немного виноватым видом пустилась в какие — то странные рассуждения о том, почему она не навещала Чжэна в те полгода, когда его содержали в психиатрическом отделении лазарета ковчега. Не забыла она рассказать и о свадьбе с пожилым профессором Хэй Ши, который сделал ей предложение около года тому назад. Жадно ища во взгляде Шао признаки презрения, Джия, к своему удивлению, услышала лишь слова поддержки её новому брачному союзу «с самым уважаемым человеком, который, бесспорно, заслуживал такую прекрасную женщину, как Джия». Только лишь улыбка Шао как бы намекала на то, что всё сказанное есть не что иное как ирония. Но намек был настолько неявным, что сама Джия склонилась к мысли о том, что она так мало знала этого замечательного человека. Не было ни сцен ревности, ни романтики с её горячими слезами и обещаниями пожизненной любви. Был лишь весьма любезный Шао, который, проводив её до ближайшего лифта, пообещал прислать Джии открытку на годовщину их с профессором свадьбы.

Со временем, не заметив в поведении Чжэна ничего подозрительного, население ковчега всё же его приняло. Работая в лабораториях инжинирингового комплекса, он приступил к реализации своего плана, временной интервал которого составлял несколько сотен лет. Для его реализации ему нужна была власть как над людьми, так и над временем.

Обладая знаниями, недоступными обычному человеку, Шао начал зарабатывать свой научный капитал, воплощая революционные идеи в технической сфере. Улучшив свойства тягового луча, он спроектировал машину — геотриммер, которая впоследствии позволила обитателям ковчега существенно расширить своё жизненное подземное пространство. Огромные паукообразные механизмы, извлекавшие породу из — под земли, вытаскивали её на поверхность через технические лунки — ходы, создавая тем самым новые полезные площади.

Помимо очевидной пользы для общества, технология геотриммера сделала Шао весьма весомым его членом, которому, по специальному решению Президиума, предоставлялись все возможные ресурсы. Подмяв под себя бюрократию, Шао добился того, чтобы ему полностью выделили новый, созданный его геотриммерами двадцать восьмой этаж под его собственную лабораторию. Там, втайне от всех, в условиях крайней ограниченности ресурсами на протяжении десятков лет, Чжэн разработал ряд технологий, одной из которых стал диффузионный репликатор.

В возрасте девяноста лет Шао не только был избран главою Президиума, но и создал то, к чему шёл все эти годы — машину, позволяющую его создателю переселять свой разум в другое человеческое тело, полностью подавляя прежнего хозяина. Но процесс подавления был весьма болезненным и неоднозначным, поэтому тот, кто прятался за личиной Шао, ещё двадцать лет назад, прозорливо предвидя будущее, поместил пятьдесят эмбрионов из фонда ковчега в инкубаторы искусственного роста. Полученные тела — все, кроме одного, послужили биологическим материалом для создания репликантов — человекоподобных роботов. Оставшееся тело молодого мужчины, пребывающее в «состоянии растениеподобного роста», было выбрано для новой реинкарнации вследствие того, что тело самого Шао Чжэна, ограниченное временем, уже изрядно состарилось.

Последний раз таинственный пришелец использовал тело престарелого Шао в качестве своеобразной приманки, собрав всех членов Президиума в новом банкетном зале по случаю юбилея его главы. Гостей усыпили, после чего превратили в послушных и исполнительных репликантов, подконтрольных тому, кто, покинув тело Шао Чжэна посредством собственной технологии, обрёл новый аватар, оставив для себя лишь только имя использованной личности. Закулисно расставляя репликантов на ключевые посты, пришелец полностью взял под контроль все рычаги управления человеческим обществом ковчега «Бэйда».

Первая сотня лет существования ковчега закончилась для него большими изменениями, начиная с названия. Существенно расширив подземные жизненные площади за счёт геотриммеров, «Бэйда» превратился в настоящий подземный город, названный «Хуанди». Новое название происходило от титула древнего Императора Цинь Шихуанди, который в человеческой памяти был известен ещё и тем, что горячо желал отыскать эликсир бессмертия.

Сам ковчег «Бэйда» переименовался в Университет Хуанди или Малый круг, где сосредоточились все высшие учебные заведения, лаборатории, центральные узлы коммуникаций, а также «Улей» — сверхмощный компьютер, созданный Чжэном для контроля города и всех репликантов, спрятанных под человеческими оболочками. Жилые, промышленные и деловые зоны были перенесены в Большой круг или Социум. Тем самым, с одной стороны, была упорядочена внутренняя жизнь города, а с другой, создавались все условия для поступательного расширения человеческой популяции.

Следующая сотня лет характеризовалась заметным демографическим взрывом — количество жителей подземной цитадели стремительно выросло, благодаря распечатанному эмбриональному фонду. В 2433 году, в результате искусственно улучшенной демографии, Шао начал программу экспансии, основав на поверхности Земли, которая к тому времени стала более — менее пригодна для жизни, пять городов — Шаоарзе, Донгфанг, Тиншанг, Кайпиана и Люйсэ. Новые колонии частично решили проблему ограниченности ресурсов, открывая для Чжэна дальнейшие пути реализации его идей.

К середине 26 века Чжэн спроектировал межпланетный крейсер «Лонгвэй», а также корабль — город, названный «Вимана». Но в планы Шао вмешались внешние обстоятельства в виде Акритской метрополии, которая, используя идеологию фашиствующего милитаризма, ясно дала понять, что претендует на мировое господство. Космические проекты города были частично приостановлены, а ресурсы перенаправлены в оборонную отрасль. Чтобы уменьшить издержки грядущего противостояния, Чжэн, с помощью дипломатии и других рычагов, расширил Кайпианский союз, присоединив к нему другие очаги цивилизации южно— восточной Азии — Мумбаи, Ядава, Хайгуань, Ниу, Баир, Хуучин Хот, Ёнан, Владивосток, Бунко, Ханой и Дао.

Скрываясь под разными личинами, мастер Чжэн, дергая за невидимые нити, управлял человеческим сообществом юго— восточной Азии на протяжении последних пяти столетий. Но им двигало не тщеславие и тем более не тяга к доминированию. Для того, для которого пять сотен земных лет были лишь годом с позиции человеческого восприятия, существовала лишь одна конечная цель — навсегда покинуть эту планету. Земля, в представлении самого Чжэна, являлась лишь местом его заточения на дальних окраинах необъятного космоса, где коренные представители разумной жизни, не осознавая этого, стали его невольными союзниками…

Продолжение следует…