Солнце входило в зенит. Над землей, влажной и рыжей, как заготовка в руках гончара, поднималась испарина, и казалось, что остров дышит. Ворс кокосовых пальм, бегущий зеленой зыбью вдоль побережья, вздрагивал от налетающих пассатов, и альбатросы тоскливо реяли в небесной синеве, высматривая в прибрежной голубой воде пугливую рыбешку. Вдоль песчаной косы, далеко уходящей в море остроконечным серпом, деловито вышагивали чайки с черными пятнышками на крыльях, щелкая желтыми клювами и оглашая воздух тревожными и печальными криками.

В этот день тревога поселилась в каждой улочке и переулке старой Гаваны, и старинные квадратные часы с римскими цифрами, украшавшие серый, в колониальном стиле, собор, медленно отсчитывали минуту за минутой, нервно дергая стрелками. На базарной площади, где продавались свежие фрукты и рыба, в морских портах и на плантациях, в магазинах, больницах, детских садах, школах и институтах — везде разговоры были об одном и том же. И рубщики сахарного тростника, и сборщики кофе, и погонщики волов, и водители фургонов, и грузчики в портах, и повара общественных столовых — все произносили одни и те же слова, как заклинания: «янки», «блокада», «война», «Фидель», «ракеты».

Угроза войны, страшная и отвратительная, уже тянула свои щупальца к острову. И даже дети, ежедневно отводимые своими мамами в детские садики, словно почувствовали неладное и поутихли, перестав шалить и смеяться; их черноглазые мамы и воспитательницы больше не улыбались. А потом и вовсе произошло страшное: детские сады и школы закрылись, и перепуганных, плачущих детей разобрали по домам.

В маленьком баре Старой Гаваны «Боттикито эль Медиа», изрисованном вдоль и поперек любимыми изречениями посетителей — таков уж был колорит этого шумного и тесного заведения с грубыми деревянными столами, — темноволосые официанты перестали с услужливой улыбкой подавать коктейли мохито и выключили праздничную сальсу. Да и сам бар проработал считаные часы, а потом на него навесили тяжелый железный замок. Фидель проводил тотальную мобилизацию.

Кубинский команданте, объявивший военное положение, периодически появлялся на экранах стареньких телевизоров, черно-белое изображение которых разрушалось частыми грозовыми фронтами. Команданте, в военном костюме защитного цвета, призывал людей собрать всю волю для борьбы с врагом. Насколько бы спокойно и уверенно Фидель ни говорил, но возникало ощущение, что цельный мир ломается на куски. Казалось, что ты стоишь на шатком мостике над бурной горной водой, которая несет на себе отколотые от берегов деревья, и топит их в своем водовороте, и продолжает затягивать в зеленую муть все живое.

Тема надвигающейся катастрофы сплотила людей. Слово «война» заставляло незнакомых людей останавливаться посреди уличной дороги и вступать в длительные и пространные споры. Обсуждали, какова вероятность нанесения американцами удара с воздуха и будет ли вторжение, что станут делать Советы и что ждет Кубу.

Фидель, обладающий каким-то звериным чутьем, понял, что американцам стало известно о советских ракетных базах на Кубе, еще до того, как Кеннеди объявил об этом по телевидению вечером 22 октября. Кубинский лидер мобилизовал армию.

Потом, уже когда кризис закончился, Фидель сетовал на недоверие русских, мол, если бы его пустили на ядерные установки и его люди приняли бы прямое участие в монтаже советской боевой техники, то удалось бы избежать и роковых с советской стороны оплошностей. Уж, во всяком случае, с маскировкой Фидель не допустил бы русского «авось», когда известно, что остров прекрасно просматривается с воздуха, но двадцатиметровые ракеты собираются и устанавливаются без всякой маскировочной сетки, и почему-то русские надеются, что аэрофотосъемка с американских самолетов-разведчиков эти «голые» ракеты никак не зафиксирует.

На сакраментальный вопрос, есть ли на Кубе советские ракеты, Фидель ответил в телеэфире так: «Мы приобретаем в Союзе оружие, которое мы считаем необходимым приобретать для нашей обороны. Мы не обязаны давать подробный ответ по этому вопросу империалистам».

Из воспоминаний историка Александра Фурсенко: «Фидель был настроен очень агрессивно и воинственно, — пишет А. Фурсенко(см. «Адская игра»). -В разгар кризиса министру обороны СССР Родиону Малиновскому был задан вопрос: «Как вы считаете, зная вооружение и численность вооруженных сил Кубы и зная вооруженные силы США, — сколько времени надо будет затратить, чтобы разгромить силы Кубы?» Родион Малиновский, немного подумав, ответил: «Двое суток».

А между тем советское правительство дало указание своему представителю в ООН Валериану Зорину поставить «вопрос о немедленном созыве Совета безопасности ООН в связи с нарушением устава ООН и угрозой миру со стороны США».

В ходе этих слушаний 25 октября, где находились представители СССР, США и Кубы, атмосфера накалилась до предела. Именно тогда представитель в ООН от США, Эдлай Стивенсон, размахивая перед Зориным фотографиями советских ракет на Кубе, задал свой исторический вопрос:

— Есть ли советские ракеты на Кубе, да или нет? Не ждите перевода!

— Я не в американском суде, господин Стивенсон, — ответил Зорин.

А кубинцы, наблюдая эту сцену, недоумевали. Какой смысл скрывать очевидное? Ведь Зорин сам же спровоцировал Стивенсона на скандальный жест. Ведь это именно Зорин настаивал в ООН на внеочередных слушаниях, связанных с агрессией США, — потому Стивенсон и прибежал в зал заседаний с этими фотоснимками! А теперь Зорин отказывается расхлебывать кашу, которую сам же заварил! Как же так? Начались дебаты. Корявые, неловкие. Люди уходили от прямых и очевидных вопросов, лишь запутывая себя и собеседников, переходя на личные оскорбления и эмоции. Брифинг в ООН напоминал судебное заседание, да еще сборище скандальных репортеров, но не дипломатов, для полноты картины разве что не хватало знаменитого хрущевского башмака.

— Ошибочно было со стороны русских отрицать помощь Кубе, — затем говорил Фидель, когда ему рассказали о скандале в ООН.

— Но Союз уходит от ответственности, ведет себя так, словно инициатором ракет стала сама Куба!

— Зачем русские вообще инициировали это заседание?! Как позже выяснилось, Джон Кеннеди дал Эдлаю Стивенсону исключительно большие полномочия на том брифинге, чтобы требовать от и.о. генерального секретаря ООН, дипломата с Бирмы господина У Тана — гарантий, что СССР пообещает убрать с Кубы не только площадки для запуска ракет, но и все находящееся там ракетное оружие. Однако вечером 25 октября в Вашингтоне, на очередном заседании Совета национальной безопасности, директор ЦРУ Джон Маккоун и представители Пентагона пришли к единому мнению, что дневной скандал в ООН им ничего не дал!

На совещании у начальника Генерального штаба РВС Кубы Фидель Кастро дал оценку сложившейся обстановке, особенно — беспрерывным полетам американских самолетов над кубинской территорией. И сказал, что следует отдать приказ армии Кубы — сбивать все низко летящие американские самолеты.

— Это не так-то просто, — заметил Рауль. — Самолеты-разведчики летают на больших высотах. Достать их может только русская зенитная ракета.

И тем не менее Фидель выступил в телеэфире и предупредил армию США: «Все американские самолеты, вторгающиеся в воздушное пространство Кубы, будут сбиваться. Куба не признает бандитское и пиратское право иностранных самолетов нарушать свое воздушное пространство, так как это наносит существенный ущерб ее безопасности и создает предпосылки для нападения на ее территорию».

Судя по всему, это заявление американцы пропустили мимо ушей, будучи уверенными, что кубинские ракеты их самолетов не достанут. И когда утром 25 октября в Белый дом принесли донесение, что американский истребитель F-104, пролетающий над островом на низкой высоте, подбит кубинским зенитным орудием, в штабе Кеннеди воскликнули:

— Не может быть! Надо начинать вторжение! Немедленно!

Президенту стоило немалого труда усмирить гнев своих военных.

А на Кубе народ ликовал. По центральным улицам Гаваны прокатились демонстрации. Народ нес революционные флаги и выкрикивал лозунги: «Родина или смерть!», «No pasaran!». И хоть подбитый истребитель F-104 был не сбит, а со шлейфом дыма улетел в сторону Флориды, но кубинцы были уверены, что здорово напугали империалистов. Они еще не знали, какой сюрприз им готовит эпизод с самолетом-разведчиком U-2, который в «черную субботу», 27 октября, собьет высотная советская ракета С-75. Но к радости кубинского народа по поводу подбитого американского истребителя F-104 прибавилось и беспокойство. «Никита, Никита, не забирай то, что дал!» — скандировали кубинцы, подразумевая русские стратегические ракеты и обращаясь к Хрущеву.

В Кремле реальность американской агрессии против Кубы оценивали как очень высокую. Это подтверждалось и данными разведки, и сообщениями по линии МИДа.

25 октября в Москву пришла шифровка от советского посла в Вашингтоне Анатолия Добрынина, в которой он докладывал о высокой вероятности военной акции Вашингтона против Гаваны:

«Сегодня ночью, около трех часов по Вашингтонскому времени, наш корреспондент — сотрудник ближайших наших соседей — был в баре пресс-клуба Вашингтона, где обычно всегда собирается много корреспондентов, в том числе и вхожих в Белый дом.

К нашему репортеру подошел бармен (сын старого русского эмигранта, и потому с симпатией говорящий о русских) и шепотом сказал, что он подслушал разговор двух видных американских журналистов, Доннована и Роджерса, о том, что президент США Кеннеди якобы уже принял решение о вторжении на Кубу сегодня или завтра ночью.

Наш репортер имел также возможность лично переговорить с Роджерсом, корреспондентом «Нью-Йорк Дженерал Трибьюн», который постоянно аккредитован при Пентагоне. Роджерс подтвердил это сообщение.

Мы принимаем меры для перепроверки этих сведений».

О тревожной обстановке на Кубе сообщала также советская разведка. Резидент КГБ, исполняющий обязанности советского посла на Кубе, Александр Алексеев, утром 26 октября послал в Москву шифрованную телеграмму:

«Докладываю обстановку по Кубе. Начиная с 23 октября участились случаи вторжения американских самолетов в воздушное пространство Кубы и их полетов над территорией острова на различных высотах, в том числе и сверхмалых. Только лишь за 26 октября совершено не менее 11 таких полетов. Порты Кубы находятся под непрерывным наблюдением кораблей и авиации США.

На военно-морской базе Гуантанамо происходит накапливание военноморских и сухопутных сил, там в настоящее время находится 37 кораблей, в том числе 2 авианосца. К вечеру 26 октября кольцо блокады Кубы замкнулось полностью и проходит по Багамским, Подветренным и Малым Антильским островам и Карибскому морю».

Сам Фидель Кастро потом говорил так: «Мы, конечно, располагали определенной информацией о том, что планировали американцы, но мы руководствовались важным военным принципом. Лучше быть максимально мобилизованным, даже если ничего не произойдет, нежели не провести мобилизацию, полагаясь на радужные надежды, и стать жертвой нападения» (цит. по: М. Макарычев. «Фидель Кастро», серия ЖЗЛ, М., 2008, с. 389).

Итак, выходит, что Фидель проводил мобилизацию, руководствуясь лишь этим теоретическим военным принципом — перестраховки? Историк, участник Карибского кризиса академик Александр Фурсенко парадоксально считает, что Фидель. попал в информационную ловушку, которую ему расставили американские спецслужбы с целью надавить через кубинского команданте на самого Хрущева.

Об этой парадоксальной версии — ниже.

 

Фидель как объект спецслужб?

День 26 октября уже клонился к вечеру, и ощущение смуты нахлынуло с силой сквозного тропического шквала. Сквозь изломанные ветром пальмовые веера синим зеркалом блестели осколки неба. Несмелый бриз, доносящийся с моря, сомнительно умерявший прохладу, шуршал листьями акаций, декорирующих каменные ворота. Уже вечерние тени свивали сумеречный узор из дикого винограда, стремясь накинуть зеленую сеть на крыльцо.

И тут на пороге советского посольства в Гаване неожиданно появился сам команданте, в привычной защитной форме и фуражке, на военном джипе. Навстречу Фиделю на крыльцо посольства вышел худощавый и высокий, в больших тяжелых очках советский посол Александр Алексеев. Кубинский лидер с трудом скрывал нервозность. Алексеев уже собирался домой и предложил гостю не заходить в посольство, а отправиться либо к нему, Алексееву, домой, либо в бомбоубежище. Фидель попросил посла «скрыть от советского руководства неформальность встречи», так что, по одним источникам, это письмо для Хрущева было написано в квартире у Алексеева (А. Фурсенко), по другим (А. Феклисов, Д. Язов, М. Макарычев) — в военном бункере, а по третьим (С. Микоян), Фидель и Алексеев вернулись в посольство.

Фидель составил несколько вариантов телеграммы для Хрущева, но все они его не устраивали. Алексеев спросил:

— Что именно вы хотите сказать Хрущеву? — Я ему хочу сказать, что вторжение начнется в ближайшие часы. И необходимо его предупредить.

— Вы хотите сказать, что советские войска должны первыми нанести ядерный удар по противнику?!

— Я не говорил, что именно ядерный. Но необходимы меры, которые их остановят. Если мы не опередим Штаты, они уничтожат Кубу и нашу революцию (см. Александр Феклисов, «Кеннеди и советская агентура», М., 2011, с. 248–249).

— Давайте просто сообщим в Москву факты, — предложил Алексеев.

Итак, письмо Фиделя в Кремль все же было отправлено. Мы обращаем внимание читателя на то, насколько точно Фидель почувствовал варианты американских военных действий в отношении Кубы, именно их и обсуждали генералы правительства Кеннеди!

Итоговый вариант письма Хрущеву (отправленный как телеграмма посольской спецсвязи) выглядел так (цит. по: Д. Язов «Карибский кризис, сорок лет спустя», М., 2006, с. 323):

«ПИСЬМО

Председателя правительства Республики Куба

Фиделя Кастро Рус

Председателю ЦК компартии Советского Союза

Никите Сергеевичу Хрущеву

от 26 октября 1962 г.

Дорогой товарищ Хрущев!

Исходя из анализа ситуации и имеющихся у нас сообщений, я считаю, что агрессия почти наверняка произойдет в ближайшие 24–72 часа.

Возможны два варианта. Первый и наиболее вероятный — это авиационный удар по избранным целям с ограниченными районами их уничтожения. Второй, хоть и менее вероятный, но также возможный, — это вторжение десанта. Я понимаю, что этот вариант потребует огромного количества сил и явится, в довершение всего, наиболее отвратительной формой агрессии. Возможно сочетание обоих вариантов. Не знаю, что может их удержать от этого шага.

Вы можете быть уверенными, что мы будем обороняться упорно и решительно, какой бы ни оказалась агрессия. Моральный дух кубинского народа чрезвычайно высок, и он будет противостоять агрессору героически.

А сейчас мне хотелось бы передать вам коротко мое мнение.

Если будет предпринят второй вариант действий и империалисты вторгнутся на Кубу с целью ее оккупации, то опасность, которую эта агрессивная политика будет представлять для человечества, окажется столь высока, что эту опасность необходимо предотвратить. Советский Союз никоим образом не должен позволить возникнуть обстоятельствам, когда бы империалисты смогли нанести первый ядерный удар.

Я говорю вам это, потому что я убежден, что агрессивность империализма чрезвычайно высока и опасна. Если они претворят в жизнь политику грубого вмешательства на Кубе, вопреки международным нормам и принципам морали, то наступит момент для уничтожения такой опасности путем четкой и законной обороны и нанесения удара, каким бы тяжелым и ужасным ни был этот ответ для нас в безвыходной ситуации.

Мое мнение формировалось на основе того, как развивается агрессивная политика капитализма. Сейчас империалисты, пренебрегая мировым общественным мнением и игнорируя моральные принципы и законы, ввели морскую блокаду. Они нарушают наше воздушное пространство, и можно предположить, что еще и готовят вторжение. При этом они еще и отвергают всякую возможность переговоров с правительством Кубы, даже понимая всю серьезность проблемы.

Вы были и остаетесь неустанным защитником мира, и я понимаю, насколько горьким может быть нынешний момент, когда результаты ваших нечеловеческих усилий поставлены под угрозу срыва.

Однако до последней минуты мы сохраняем веру в то, что мир будет сохранен, и мы хотим внести свой посильный вклад в это. Но, в то же время, мы готовы к спокойному решению возникшей проблемы, которое нам видится вполне возможным.

Еще раз я передаю вам глубокую благодарность и признательность нашего народа за ваше искреннее и братское отношение к нам, равно как и нашу искреннюю признательность и уважение по отношению к вам. Позвольте также пожелать вам успехов в решении тех огромных и важных задач, которые стоят перед вами.

С братским приветом,

Фидель Кастро Рус».

По мнению самого Алексеева, именно это письмо кубинского лидера подтолкнуло советских руководителей пойти на компромисс (см. А. Феклисов «Кеннеди и советская агентура», М., 2011, с. 249). После телеграммы Кастро Хрущев пишет в Вашингтон письма принципиально нового характера, в которых уже не просто декларирует права и свободы кубинского народа, а обозначает уже конкретные условия вывоза ракет, политический «торг», как это назовут в Белом доме, — Куба в обмен на Турцию.

В общем, именно деловой конкретики и дожидались от Кремля в Белом доме. Не обязательно ждали «торга», но ждали — условий, конкретики. А Хрущев ничего не предлагал! Корабли продолжали плыть в направлении линии карантина, стратегические ракеты были приведены в боеготовность, и Хрущев и думать не хотел об их демонтаже.

Значит, на Хрущева надо было как-то повлиять. Как? Угрозой немедленного вторжения на Кубу! Именно эта роль и была отведена, по мнению А. Фурсенко, американскими спецслужбами для Кастро, не говоря уже о «вбросе нужной информации» через «журналистов при Белом доме и Пентагоне» и «неофициальные источники» посла в Вашингтоне Анатолия Добрынина.

Вся сходившаяся в Москву информация свидетельствовала о том, что удар авиации США по советским ракетам, скорее всего, произойдет в ночь с 26 на 27 октября или на рассвете 27 октября. Для Алексеева в общении с Кастро был важен сам факт: вторжение случится в течение суток. Вот почему Алексеев не стал ждать, пока Кастро закончит письмо. Советский посол решил немедленно предупредить Москву о серьезности положения дел. И в Москве с пометкой «вне очереди» получили короткую телеграмму от посла СССР на Кубе А. Алексеева: «Ф. Кастро находится у нас в посольстве и готовит личное письмо т. Н.С. Хрущеву, которое будет немедленно передано вам. По мнению Ф. Кастро, интервенция со стороны США почти неминуема и произойдет в ближайшие 24–72 часа. Алексеев».

По мнению историка и автора политического исследования о Карибском кризисе (см. монографию «Адская игра») Александра Фурсенко, американская разведка просто организовала вброс определенной информации на Кубу, чтобы добиться от Фиделя нужной реакции — давления на Хрущева в Москве и призыва к немедленному вывозу Хрущевым ракет с Кубы.

В самом деле, время шло, блокада была объявлена еще 22 октября, а Штаты не могли ничего добиться от Союза — за это время были смонтированы все привезенные на Кубу ядерные ракеты (кроме Р-14), все вооруженные силы привели в боеготовность, и Хрущев отнюдь не собирался вывозить свои ракеты с Кубы! Одним словом, блокада действовала неэффективно! И надо было Кремль как-то подстегнуть. Например, угрозой вторжения.

«Наша разведка сообщила, что уже подготовлена высадка десанта и вторжение неизбежно, если мы не договоримся с президентом Кеннеди о вывозе наших ракет, — пишет историк А. Фурсенко. — Возможно, эти сведения были подброшены и нам американской разведкой. Они ведь прекрасно знают наших агентурных разведчиков. Штаты работали во время кризиса через своего тележурналиста Джона Скали с разведчиком Александром Феклисовым, и Роберт Кеннеди встречался с Феклисовым, они знали, что кубинский посол Алексеев — кадровый разведчик. Поэтому нередко случается подбрасывание по таким каналам именно тех данных, которые той или другой стороне хотелось бы довести до сведения политического руководства».

При этом Александр Фурсенко подчеркивает: самым главным в письме Фиделя в Кремль был не тот факт, о котором ему сообщили (подготовка вторжения), а его собственный вывод: Кастро считал, что раз нападение неизбежно, то необходимо предупредить его.

И Фидель предложил, чтобы не дать вывести нашу ракетную технику из строя, немедленно нанести первыми ракетно-ядерный удар по США.

 

Фидель атакует противника?

Вот как описывает телеграмму Фиделя от 26 октября в адрес Хрущева историк и кремленолог А. Фурсенко, находившийся как раз в тот день и час в Кремле, рядом с Хрущевым (см. А. Фурсенко, «Адская игра»):

— Когда нам это письмо Кастро прочитали, мы долго сидели в молчании и обеспокоенно смотрели друг на друга. А когда Фидель уже после кризиса прилетел к нам в Союз, на Черное море, то состоялся любопытный диалог.

«Я (т. е. А. Фурсенко. — Прим. А.Г.) говорю Фиделю: «Вы хотели начать войну с США. Зачем? Ведь если бы началась война, то мы бы еще выжили, но вот Куба уже наверняка не существовала бы. Она была бы стерта в порошок. А вы предложили нанести превентивный атомный удар!» — «Нет, я не предлагал». — «Как не предлагал?» Переводчик говорит: «Фидель, Фидель, ты мне лично сам говорил об этом». Он опять настаивает: «Нет!» Тогда мы начали сверять документы. Счастье, что Фидель заявил это нам не устно, а послал документ. Переводчик ему показывает письмо: «Как понимать вот это слово? Это — «удар»?» Он растерялся. Да, Фидель в то время был очень горяч. Мы поняли, что он даже не продумал очевидных последствий своего предложения, ставившего мир на грань гибели».

Для полноты исследования, конечно же, стоило бы разыскать и процитировать то самое письмо по-испански, на языке оригинала, но А. Фурсенко не дал на него никаких архивных данных, чтобы подлинник разыскать. Поэтому мы ограничиваемся воспоминаниями академика А. Фурсенко, хотя это уже не факт, а мнение.

Однако у нас есть возможность привести о тех днях слова самого Фиделя.

 

Фидель: ретроспектива кризиса от первого лица

Из интервью Ф. Кастро испанскому журналисту Игнасио Рамоне (цит. по «Ф. Кастро. Моя жизнь. Биографии на два голоса». Ф. Кастро, И. Рамоне, М., 2009, с. 300–305).

— Как начался Карибский кризис? — Кеннеди информировали о ракетах 16 октября, утром. А через шесть дней разразился кризис. Самое невероятное в поведении Хрущева — это то, что когда по всей стране размещали батареи ракет «земля — земля», то при этом позволяли летать самолетам-шпионам! Зенитные установки, способные сбивать высотные цели, были смонтированы достаточно быстро, но они не функционировали, Хрущев запретил их использовать, чтобы не накалять обстановку и не привлекать лишнего внимания американцев к острову. Мы же полагали, что именно они и призваны защитить остров от аэрофотосъемки монтирующихся стратегических ракет!

С нашей точки зрения, которой мы придерживаемся и придерживались тогда — позволив летать американским самолетам-шпионам, русские оказали противнику небывалую услугу. Это дало ему целую неделю, чтобы разработать план ответа — как в политическом, так и в военном плане.

Когда разразился кризис, у Хрущева не было ясного представления о том, что следует делать. Это видно по тому, что он проигнорировал наше предложение включить в пакет переговоров морскую базу США на Кубе — Гуантанамо, не до этого Хрущеву было. И это видно по его первому же заявлению, оно энергично осуждало позицию, принятую Кеннеди.

— Что тогда предпринял Кеннеди? — Кеннеди начал действовать за несколько дней до официального начала кризиса. 19 октября он консультировался с Главным штабом американских вооруженных сил. Штаб посоветовал ему нанести по ракетным установкам массированный удар с воздуха. 20 октября по совету министра обороны Роберта Макнамары Кеннеди принимает решение о морской блокаде острова силами 183 военных кораблей, включая восемь авианосцев и 40 тысяч морских пехотинцев на борту транспортных кораблей.

Итак, Кеннеди заявляет, что Советский Союз должен убрать свои ракеты с Кубы, а если этого не произойдет, то будет развязана война. Он также объявляет о морской блокаде Кубы с целью воспрепятствовать доставке на Кубу новых советских войск и ракет. В этот момент русские уже арестовали полковника Олега Пеньковского и узнали о том, что американцы владеют главной информацией по ракетам.

— Когда вас информировали о том, что американцам обо всем известно?

— Я сам об этом догадался, когда вдруг объявили о том, что Кеннеди 22 октября выступает с экстренным сообщением по телевидению в 19 часов, ну и по ряду других косвенных признаков. Это не могло быть чем-то иным, кроме как реакцией Кеннеди на присутствие на нашей территории советских ракет. Когда я почувствовал, что американцы что-то заподозрили, я попросил советское военное командование на Кубе максимально ускорить монтаж пусковых установок для стратегических ракет. Мы должны были быть готовы к сражению. Работа шла днем и ночью. И если 16 октября еще ни одна установка не была полностью смонтирована, то уже 18 октября было полностью готово к пуску восемь установок, а 20-го — тринадцать установок. Днем 21 октября было смонтировано уже двадцать установок, так что к тому моменту, как Кеннеди выступал вечером 22 октября по телевидению, мы были уже во всеоружии.

— Что же вы предприняли перед лицом такой огромной опасности?

— Как я вам сказал, еще до речи Кеннеди мы догадались о цели его выступления и решили объявить боевую тревогу и мобилизовать все наше население. Было призвано под ружье 300 тысяч человек, преисполненных боевого духа. 23 октября я выступил по телевидению с тем, чтобы разоблачить политику Соединенных Штатов, предупредить об угрозе интервенции, полностью мобилизовать народ и выразить нашу решимость сражаться, невзирая на любые опасности.

— Американский флот действительно установил морскую блокаду или же что-то другое?

— Да. Указанная морская блокада была установлена 24 октября начиная с двух часов дня. Но подготовка к ней началась раньше. А к берегам Кубы в это время направлялось 23 советских корабля, включая и те, что перевозили ядерные боеголовки.

— Что в данной ситуации предприняли Соединенные Штаты?

— На экстренном заседании Совета безопасности ООН завязалась полемика, которую я расценил как постыдную, между постоянным представителем США в ООН Эдлаем Стивенсоном и советским дипломатом в ООН Валерием Зориным. Это было уже спустя пару дней после объявления морской блокады. Эдлай Стивенсон эффектно продемонстрировал Совету безопасности ООН огромные фотоснимки пусковых стратегических ракет на Кубе и спросил Зорина, что это такое. Он его спросил: «Есть ли советские ракеты на Кубе, да или нет?» Советский дипломат отрицал подлинность этих доказательств, он называл их провокацией и уклонился от участия в дебатах, сказав, что не верит всему этому, мол, снимки — фальсификация. Все это выглядело импровизацией, человек не был готов к обсуждению. Зорин не нападал, не разоблачал агрессию США, не говорил о том, что у Кубы, маленькой страны, подвергшейся агрессии, угрозам со стороны сверхдержавы, имелись веские причины просить о помощи, а у СССР — ее представить во имя своих принципов и интернационального долга. Зорин лишь путался в бездарных аргументах, явившихся следствием плохой публичной подачи данной темы со стороны Хрущева в те месяцы, которые предшествовали кризису. Зорин растерялся. Не имея инструкций поведения в данной ситуации, он тем самым совершил ошибку, отказавшись от настоящих дебатов, которые следовало бы провести по вопросу о суверенитете Кубы, обсудить ее право на оборону и на защиту. Он упустил в игре эту карту. Это случилось 25 октября 1962 года.

— Тем временем, как я это себе представляю, американцы продолжали летать над кубинской территорией?

— Они продолжали летать, и им позволялось это проделывать безнаказанно, несмотря на зенитные батареи, предварительно установленные Союзом, еще до монтажа наступательных ракет, чтобы избежать именно этого — открытого и наглого шпионажа, наблюдения за каждой деталью нашей обороны.

Штаты продолжали посылать свои высотные самолеты-шпионы У-2, а также начали вести разведку с истребителей, летая на низкой высоте. Мы решили стрелять по американским самолетам, совершавшим бреющие полеты. Самолет, низко летящий над землей, в то время нельзя было обнаружить с помощью радаров, и это облегчало американцам их задачу. Мы указали находившемуся на Кубе советскому военному руководству на недопустимость бреющих полетов. Мы известили русских о том, что будем стрелять. И открыли огонь зенитной артиллерии 25 октября по американскому истребителю и подбили его.

А 27 октября батарея «Десна» зенитных ракет SAM в провинции Ориенте, управляемая советскими бойцами, произвела удачный выстрел и сбила высотный самолет-шпион У-2. И тогда наступил момент наибольшего напряжения. Погиб американский офицер Рудольф Андерсон, пилот этого самолета-шпиона. Это событие явилось свидетельством того, что сражение уже практически идет. С минуты на минуты мог произойти новый инцидент, который бы привел к полномасштабной войне. Все большие войны начинаются с мелких и незначительных инцидентов.

— В какой-то момент вы подумали, что война неизбежна?

— Видите ли, это был очень напряженный момент. Мы сами думали, что конфликт неизбежен и были готовы идти навстречу опасности. Нам не приходило в голову уступать перед угрозой противника.

— Но советская сторона ведь уступила! — В тот момент наибольшего напряжения, 27 октября, советская сторона отправляет США послание. Никита Хрущев не консультируется с нами об этом его предложении. Советы предлагают убрать ракеты с Кубы, если американцы уберут свои ракеты «Юпитер» из Турции. Кеннеди идет на этот компромисс 28 октября. И русские решают вывести ракеты SS-4. Это все показалось нам абсолютно некорректным. Вызвало бурю возмущения у кубинского народа, по улицам Гаваны прошли демонстрации, люди выходили с плакатами «Никита,

Никита, не забирай то, что нам дал!»

— У вас сложилось впечатление, что соглашение было заключено за вашей спиной?

— Мы узнали из информированных источников о том, что советская сторона приняла решение вывести свои ракеты с острова. Без какого бы то ни было обсуждения с нами! Мы не выступали против такого решения, потому что было важно избежать ядерного конфликта. Но Хрущев должен был сказать американцам: «Это надо также обсудить и с кубинцами». Он этого не сделал. Ему в тот момент не хватило выдержки и твердости. Русским следовало бы просто из этического принципа проконсультироваться с нами.

Тогда и условия договора с США наверняка были бы лучше. На Кубе не осталась бы военная американская база Гуантанамо, не продолжались бы шпионские полеты на большой высоте. Мы должны были обозначить и свои интересы, поскольку позволили провести столь рискованную операцию, как тайная установка советских ракет, на нашей территории. Американцы могли нас стереть с лица земли в любой момент. Но мы пошли на риск, а потом наши же советские друзья с нами не захотели считаться и даже не стали разговаривать, как если бы мы были лишь инструментом в чужой игре, а не другом Союза. Это было очень не по-дружески, и нас все это очень сильно задело и расстроило. Это все повлияло на наши отношения с Союзом на несколько лет вперед.

Мы протестовали против столь стремительного решения со стороны Хрущева, как вывоз ракет. Никита Хрущев, судя по всему, растерялся, он не ожидал такого психологического прессинга со стороны США и угроз и спешил побыстрее вылезти из этого конфликта, все равно какой ценой. Ему не хватало ни стратегического решения в этой ситуации, ни хладнокровия.

Но кубинский народ, даже находясь под прицелом у американцев, не растерялся. Мы протестовали. И даже после соглашения между Хрущевым и Кеннеди кубинцы продолжали стрелять по американским самолетам, совершавшим полеты на низкой высоте. Только поэтому американцам пришлось эти полеты прекратить».

 

Разведчик и журналист подсказали решение политикам?

Пока Кеннеди искал мирный путь разрешения конфликта, боеготовых ракетных баз на Кубе становилось все больше, Хрущев вел себя все заносчивее, американские генералы постепенно приходили в бешенство и все острее желали ракетные базы разбомбить, Фидель не хотел ничего слышать, напряженность росла — круг замкнулся.

Вот как эти дни зафиксировала память Александра Феклисова (А. Фомина) — советского резидента КГБ на Кубе (см. А.Феклисов. «Кеннеди и советская агентура». М., 2011, см. с. 250–254).

Учитывая, что 26 октября ситуация стала взрывоопасной, резидент Феклисов утром в пятницу, 26 октября, пригласил Джона Скали на ланч в ресторан «Оксидентал» в надежде получить полезную информацию, чтобы передать ее по линии спецсвязи в Москву. Джон Скали, полуитальянец — полуамериканец, как журналист, постоянно присутствующий в «журналистском пуле» Белого дома, о предстоящей встрече побежал докладывать госсекретарю Дину Раску, а тот, в свою очередь, доложил об этой встрече и президенту Кеннеди. Раск докладывал о предстоящем совместном ланче президенту Кеннеди в присутствии его ближайшего помощника Макджорджа Банди, и тот зафиксировал в своих дневниках следующее (см. М. Банди «Опасность и выживание. Ядерная бомба и наш выбор. Первые пятьдесят лет». Нью-Йорк, Рэндом Хаус, 1988, с. 432–433). «Президент, внимательно выслушав Раска, поручил его встретиться со Скали и попросить его сказать журналисту Фомину (под этим псевдонимом Феклисов работал в США), что «время не терпит». Другими словами, Кеннеди хотел добиться от Кремля срочного заявления об условиях вывоза ракет».

Итак, был осенний день, не слишком жаркий, но и не слишком холодный для этого времени года. Не слишком раннее утро, но еще и не время для серьезного рабочего перерыва. Джон Скали пришел в ресторан «Оксидентал» налегке, Феклисов уже ждал его. Как только Скали сел за столик, то со свойственной ему итальянской порывистостью вместо приветствия бросил:

— Как здоровье Хрущева? — Это мне неизвестно, — пожав плечами, ответил Феклисов и, немного подумав, съязвил. — Это вы с президентом на дружеской ноге и знаете все, что происходит в Белом доме.

Джон Скали ухмыльнулся и провел сухой загорелой ладонью по своей роскошной шапке волос, уложенных так, словно он был только что из телестудии. Официант принес меню. Скали, опустив свои темные глаза в книжицу с перечнем блюд, как бы между делом бросил:

— Ваш Хрущев себя странно ведет. Он, должно быть, считает Кеннеди молодым и неопытным политиком, но он глубоко ошибается. И в своих заблуждениях он скоро убедится!

Это походило на давление. Скали наконец выбрал из меню спагетти с острым мясным соусом, в итальянском стиле, жестом подозвал официанта, а когда тот записал в блокнот заказ и удалился, то американский тележурналист уже позабыл о Хрущеве и неожиданно перескочил на другую тему:

— Члены исполнительного комитета все больше склоняются к решительным действиям. Речь идет о том, что в ближайшие часы начнется вторжение на Кубу. Пентагон заверяет Кеннеди, что в случае его разрешения военные в сорок восемь часов покончат и с советскими ракетами, и с режимом Кастро.

Официант принес заказ, и Скали, по-хозяйски вооружившись вилкой, начал с аппетитом есть. У Феклисова же, напротив, кусок не лез в горло. Он вынужден был вежливо отвечать на высокомерные нападки собеседника.

— Во-первых, — задумчиво произнес Феклисов на чистом английском языке, — советское руководство вовсе не считает Кеннеди молодым и неопытным политиком, а напротив, возлагает на него куда как большие надежды, нежели на Эйзенхауэра, видя в Кеннеди перспективно мыслящего и высокоинтеллектуального государственного деятеля. Я лично также считаю, что он разумный человек и остановит своих военных генералов и адмиралов, у которых руки чешутся повоевать и которые собираются втянуть вашего президента в величайшую авантюру с катастрофическими последствиями.

Скали настороженно слушал. Он отложил в сторону вилку, вытер губы салфеткой и понимающе кивнул.

— Во-вторых, — продолжал Феклисов, — кубинский народ защищает свою свободу не на жизнь, а на смерть. Прольется много крови, США понесут большие потери, если решатся на вторжение. Но самое главное, и это в-третьих, состоит в том, что президент Кеннеди должен осознавать: вторжение на Кубу снимает с Хрущева абсолютно все моральные обязательства, это все равно что нападение на Советский Союз. Об этом, кстати говоря, официально заявлял глава МИДа Андрей Громыко.

Скали расширил глаза и перестал жевать. Третий пункт, озвученный Феклисовым, его, судя по выражению лица, заинтересовал особенно. Официант принес итальянский капучино с пышной шапкой сливочной пены, посыпанной корицей. Но Скали не реагировал. А Феклисов продолжал.

— Вторжение на Кубу дает Хрущеву полную свободу действий. Советский Союз может нанести удар по самому уязвимому для Запада месту, по территории, имеющей стратегическое значение для Вашингтона.

Скали, видимо, не ожидал такого поворота событий. Он молча посмотрел в глаза Феклисову, а потом предположил:

— Ты думаешь, Александр, что это будет Западный Берлин?

— Как ответная мера? Вполне возможно. — Но США и союзные войска будут защищать Берлин! — с жаром парировал Скали.

— А знаешь, Джон, — последовал ответ Феклисова, — когда в бой пойдет многотысячная советская армия, лавина советских танков, а с воздуха на бреющем полете город атакуют самолеты-штурмовики, то они все сметут на своем пути! Кроме того, войска ГДР поддержат наступательные действия советских дивизий.

И дальше Феклисов с жаром продолжал рассуждать, что советским войскам вряд ли понадобится более двадцати четырех часов, чтобы сломить сопротивление американских, французских, английских гарнизонов и захватить Западный Берлин.

Потом, уже находясь в Москве, когда Карибский кризис закончился, Феклисов обратился к знакомому генералу, пересказав ему встречу со Скали, и спросил, сколько часов в действительности он должен был назвать Скали, которые потребовались бы советским войскам в случае захвата Западного Берлина. Этот человек в должности генерал-майора долгое время работал заместителем начальника аппарата КГБ в ГДР. Генерал спокойно выслушал рассказ разведчика, почесал в затылке, что-то посчитал в уме и ответил: «Александр, вы немножко ошиблись в расчетах. Вы должны были сказать этому Джону Скали, что для захвата Берлина нужно всего шесть-восемь часов!» А чтобы не быть голословным, генерал сослался на секретный план захвата Берлина, о котором знал лишь он и еще несколько человек.

После обсуждения такой не слишком приятной перспективы, как захват Берлина, разговор между Феклисовым и Скали оборвался. Они молча допили остывший кофе, глядя друг на друга. Потом Скали, глядя себе под нос и как бы разговаривая сам с собой, оборонил:

— Выходит, большая война не так уж и далека. А из-за чего она может начаться?

— Из-за взаимного страха, — немедленно ответил Феклисов. — Куба боится обстрела американцев, а США — ракетного обстрела с Кубы. А страх — это обратная сторона агрессии. Если у кого-то нервы сдадут раньше и вылетит какая-нибудь случайная ракета. неизвестно, какой будет ответная реакция.

Джон Скали понимающе кивнул. Он допивал холодный капучино и молчал. Никаких попыток сформулировать выход из создавшейся ситуации ни он, ни Феклисов не придумывали, а лишь проигрывали первые ступени эскалации вооруженного конфликта. Потом в своих дневниках Феклисов напишет, что никто его не уполномочивал рассуждать о захвате Берлина, это походило скорее на порыв души, и он озвучивал личное убеждение, не понимая, что в этот момент творилось в голове у Хрущева. Потом, спустя годы, Феклисов напишет: «Да, я рисковал, но не ошибся. Быть может, в ответ на американскую агрессию Хрущев и не стал бы вводить войска в Берлин. Но мы предупредили американского президента, что такое возможно, и он прислушался к этой схеме, она его серьезно озадачила. И в итоге Берлин, на котором мы акцентировали внимание, стал ключевым сдерживающим фактором».

Уже через два-три часа Джон Скали сам позвонил Феклисову и попросил его о вторичной встрече. Это было как раз в тот момент, когда Феклисов находился в советском посольстве и общался с Добрыниным. Помощник посла Олег Соколов подошел к Феклисову и сказал, что его срочно просит к телефону журналист Джон Скали. Когда Феклисов взял трубку, тележурналист тревожно сказал, что он настаивает на немедленной встрече. Уже через четверть часа Скали и Феклисов сидели в кафе «Статлер», находившемся между посольством и Белым домом. Не теряя времени, Скали заявил, что он по поручению «высочайшей власти» передает следующие условия разрешения Карибского кризиса:

1. СССР демонтирует и вывозит с Кубы ракеты под контролем ООН;

2. США снимают морскую блокаду;

3. США берут на себя публичное обязательство не вторгаться на Кубу (заметим, что о ракетах в Турции не говорится! — Прим. А.Г.).

К сказанному Джон Скали добавил, что все это может быть оформлено договором в рамках ООН. Феклисов быстро записал слова Скали в блокнот и зачитал вслух записанное. Скали выслушал и подтвердил: да, все правильно. Тогда Феклисов попросил уточнить, что означает «высочайшая власть»?

— Джон Фицджеральд Кеннеди — президент Соединенных Штатов Америки, — чеканя каждое слово, ответил Скали.

Феклисов заверил Скали, что немедленно это предложение передаст в Москву, хотя условия и не слишком равнозначны. Если под контролем ООН вывозятся ракеты с Кубы, то под контролем ООН надо и отводить войска с юго-восточной части США, которые туда стянуты для вторжения на остров.

— Это усложнит дело и затянет его, — пренебрежительно заметил Скали, скрестив руки на груди, и, чуть помедлив, добавил: — Александр, я прошу вас как можно быстрее это предложение передать в Москву, Хрущеву.

Феклисов пообещал, что так оно и будет, и пошел в советское посольство писать телеграмму. Однако эту телеграмму с сообщением исключительной важности советский посол Добрынин отказался принять, мол, «на подобное общение советский МИД санкций не давал»! Феклисову пришлось идти в свое ведомство, шифровать текст и передавать телеграмму по каналам спецсвязи для начальника разведки КГБ генерал-лейтенанта А.М. Сахаровского.

Потом, когда кризис уже закончится, окажется, что одновременно по линиям спецсвязи в Москву поступит еще одна телеграмма, от другого профессионального разведчика — советского посла в Гаване Александра Алексеева. Он сообщит свои опасения, что вторжение на Кубу США начнется в ближайшие часы, и передаст тревогу Кастро, который также ожидал огневого удара по ракетным установкам.

По мнению историков, именно эти две шифрованные телеграммы, пришедшие по линии КГБ, и подтолкнули Хрущева к компромиссу, заставив его перейти из агрессивной позиции в миролюбивую. Именно после телеграмм Александра Феклисова и Александра Алексеева Хрущев садится писать послание, в котором дает согласие на вывоз ракет с Кубы, и придумывает вариант сделки «Куба в обмен на Турцию».

Так два Александра, два разведчика, спасли мир от ядерной катастрофы.

 

«Русские аграрии» берутся за оружие

Обстановка накалялась стремительно. Руководящий советскими войсками на Кубе генерал Исса Плиев (он же Иван Павлов) послал 26 октября в Москву министру обороны Родиону Малиновскому, известному в дни Карибского кризиса как «Директор», телеграмму.

«Директору.

По имеющимся данным, разведкой США установлены некоторые районы расположения объектов тов. И. Стаценко. Командование стратегической авиацией США отдало приказ о полной боевой готовности всех своих авиационных стратегических соединений.

По мнению кубинских товарищей, удар авиации США по нашим объектам на Кубе следует ожидать в ночь с 26 на 27 октября или же на рассвете 27 июля 1962 г.

Фиделем Кастро принято решение сбивать американские боевые самолеты зенитной артиллерией в случае их вторжения на Кубу.

Мною приняты меры к рассредоточению техники в границах ОПР и усилению маскировки. Принято решение в случае ударов по нашим объектам со стороны американской авиации применить все имеющиеся средства ПВО.

Иван Павлов».

Среди бойцов ракетной дивизии Игоря Стаценко прошел слух, что авиаудар намечается в ночь с 26 на 27 октября или же на рассвете 27 октября. Потом пришло подтверждение этого от командира части, тревога превратилась в уверенность и сменилась суетой. Поступил приказ ехать к основному хранилищу боезарядов и перевозить их сюда, на плато Эскамбрай, где в лихорадочной спешке монтировались пусковые установки. Никто не знал толком, что происходит, но все говорили с большим апломбом, демонстрируя свои стратегические познания. Подогнали несколько машин для перевозки боеголовок, теперь уже никто не думал о маскировке, как прежде, когда подобные операции проводились только ночью, с прикрытием и легендами, с переодеванием в кубинскую форму и командами на испанском. Счет шел на часы и минуты, а до основного хранилища боезарядов путь был неблизкий, если учесть кубинское бездорожье, вязкую глину, болотные топи, то задачка предстояла нешуточная.

Опасность скрывалась где-то за морем, среди флоридских болот, и следовало принимать в расчет абсолютно все в этом направлении. Следовало ловить все намеки надвигающейся катастрофы, видеть их среди туч и зеленых морских течений и ни на миг не терять бдительность.

Кое-как переправившись через узкую и извилистую, заросшую по берегам камышами речушку, машины пошли быстрее. Выходя с невысокой иссушенной ветрами горы на бурую равнину, дорога делала петлю, и тут сразу стали видны все машины этого марш-броска. Далеко на дороге поднималась пыль от колес, и облако желтой пыли расплывалось в воздухе ядовитым пятном и растекалось где-то за верхушками низкорослых деревьев с плоскими, как японские зонтики, верхушками. Это было предгорье, со стороны мелкой, терпеливо дожидающейся тропических дождей речушки, и когда дорога забралась чуть выше, то показались каменистые вершины горного хребта, где, говорят, и скрывалась армия повстанцев Фиделя во время революции. Река обмелела и текла узкими протоками среди полос желтого песка и черной гальки, а иногда, словно лазурное сияние, разливалась широкими прозрачными полосами. У берега были глубокие ямы, поросшие речным тростником и ростками бамбука, ивих темной воде отражалось небо.

Неожиданно на дороге встретился погонщик волов в широкополой соломенной шляпе, скрывающей его лицо, с хлыстом в руке. Чуть в отдалении виднелось несколько одноэтажных крестьянских домов с канделябрами мандариновых деревьев вдоль стен, розовыми зарослями олеандра и кустами карликовых бананов, напоминающих зеленые заячьи уши. Волы, возвышающиеся перед погонщиком живыми серыми горами с грозно изогнутыми рогами, спокойно перешагивали с ноги на ногу, не проявляя в отношении движущихся по дороге машин ни малейшего беспокойства. Это была странная деревенская идиллия: Фидель уже объявил всеобщую мобилизацию, и было странно встретить у дороги этого спокойно идущего человека с домашней скотиной.

После песчаной равнины пришлось подниматься на холм, утыканный длинными и жесткими пучками высохшей травы, словно иголками дикобраза. Потом длинным и отлогим склоном машины спускались в речную долину, где дорога справа и слева была обсажена апельсиновыми деревьями, на которых в изумрудной зелени сочных листьев висели зеленоватооранжевые плоды, напоминающие елочные игрушки на рождественской елке, а в просвете была видна какая-то промышленная зона, возможно, перерабатывающего завода. Дорога долго кружила в лабиринте жидкого перелеска, и апельсиновые плантации сменились огромными полями сахарного тростника, высокого, словно роща. Потом пошла особая военная дорога, каменистая и жесткая, машины на ней подпрыгивали и содрогались, она тянулась до цепи гор, виднеющейся на горизонте, и было отчетливо видно, как по этой дороге движутся кубинские войска, грузовики и транспортеры с орудиями, прикрытыми брезентовыми чехлами. Внизу, у подножья холма, виднелась железнодорожная станция, запруженная людьми, военным транспортом, и создавала неимоверный шум. Длинная вереница военных грузовиков и фургонов тянулась прямо вдоль дороги, до каменистой насыпи железнодорожного моста. Рядом с ними сновали кубинцы в зеленой военной форме. День раскалялся, солнце обжигало лицо и руки, как раскаленный металл. Никто не знал, что произойдет в ближайшие часы, но все было пропитано ощущением опасности.

Из книги Н.С. Леонова «Лихолетье».

«В советских войсках в самые нервные дни кризиса (24–27 октября) чувствовалась понятная напряженность. Солдаты и офицеры готовились вступить в бой, рядом с кубинцами, и были готовы идти в горы, вести партизанскую борьбу. В городке Санта-Крус стояли моряки — ракетный полк береговой обороны во главе с майором B.C. Царевым. Личный состав полка до последнего момента ходил в гражданской одежде, но когда моряки почувствовали, что «последний парад наступает», то вместе с командованием решили принять бой в форме военных моряков, которую каждый достал из вещевого мешка. Когда же пришла весть о том, что руководители США и СССР достигли компромисса, то в частях и в батареях раздалось громкое «ура!».

К хранилищу боезарядов удалось добраться лишь к вечеру. Судя по всему, обратный путь предстояло совершать под покровом влажной тропической ночи. Возле въезда на военный объект стояли молодые ребята с русскими лицами, в сапогах, блестевших от гуталина, как кожа мокрого бегемота, и в болотного цвета военных кепках, оказалось — офицеры-ракетчики из «Жуковки». Возле скрипучих, с пятнами ржавчины ворот контрольнопропускного пункта стояло несколько бронированных машин, выкрашенных в цвета камуфляжа. Сразу же за воротами резко пахнуло запахом цемента и влажных каменных полов.

 

Гуантанамо «на мушке»

Пока ракетчики добрались до заветных боеголовок, день оказался на исходе. В воздухе зазвенели комары. По глянцевым листьям мангровых зарослей забарабанил мелкий дождик. Ребята из «Жуковки» оказались словоохотливы, они были рады перекинуться парой слов с товарищами по оружию.

— С радостью отдаем ваши боеголовки! Забирайте на здоровье! — улыбался молодой светловолосый офицер с розовым треугольником загара на шее — и шепотом доверительно добавил: — Намаялись мы с ними. Да не столько с вашими, сколько со своими, от ФКР. Просто беда.

Оказалось, речь шла о ядерных боеголовках к фронтальным крылатым ракетам. Склад, предложенный для них кубинцами, для их хранения не годился ни по температуре, ни по влажности.

— Ради этих ФКР кубинцы целый город «раскулачили» — сняли везде, где могли, кондиционеры и притащили к нам. Всем находчиво говорили, мол, идет операция ФКР — «Фидель Кастро Рус». Во как придумали расшифровывать наши фронтальные крылатые ракеты! Говорят, однажды им попался публичный дом, оставшийся с времен Батисты, ну, и тот попал под разнос. Там были отличные кондиционеры, о клиентах владелец заведения заботился. Так что спасибо девицам легкого поведения — ситуацию с боеголовками спасли!

Дневная жара и не думала спадать, хотя в налетающем ветерке чувствовалась прохладная близость моря. Пахло влажной землей и бензином, резиновыми покрышками и больничной хлоркой. Лучи заходящего солнца падали на побеленный и местами пооблупившийся каменный забор с пущенной наверху колючей проволокой. Возле будки дежурных контрольнопропускного пункта в углу ржавых и тяжелых ворот пробивались зеленые молодые листочки дикого винограда.

Офицер сказал, что от жары тут спасаются пресной водой со льдом, этой привычке научили кубинцы, и теперь все пьют ледяную воду ведрами и почему-то не болеют ангиной. Лед целыми мешками ежедневно привозят кубинцы. Это необходимо, чтоб понизить температуру и повысить влажность в хранилищах для ФКР. Иногда добрые коллеги по оружию вместе со льдом привозят апельсины и лаймы для прохладительных напитков — «кубана рефреско», что совсем неплохо.

— Я скажу так, — полушепотом заметил «жуковец», — мы тут спим и видим, чтобы Хрущев свои ракеты забрал с острова обратно в Союз. Все эти военные хитрости, со льдом и прочим, изрядно надоели. Скорей бы треклятый кризис закончился.

Разговор перешел на обсуждение вероятности американского вторжения.

— Не будет этого! Американцы не дураки! Они прекрасно понимают, что последует ответный удар. Чудовищная ошибка в период выборов! Народ им не простит военного положения в стране!

Вообще, всего за неделю американцы уже выдохлись. Их военный штаб лихорадит, генералы хотят воевать, но война — это самоубийство, они это чувствуют и, в общем, запутались в собственных действиях. Все хотят развязки. Хрущев тоже выдохся вместе со своим Политбюро, вот только идти на попятную ему не хочется. Кто выдохнется в этом противостоянии последним — тот и выиграет. Единственно, кто еще в боевом духе, так это Фидель и кубинцы. Они подбили низко летящий американский истребитель и устроили на улицах настоящую овацию в честь этого, с флагами и революционными песнями.

Вечер обещал быть теплым и влажным, как русская баня. За скалистыми холмами с известняковым подножием, среди соломенных равнин и зеленых оазисов, в тишине змеиных степей и в бурлящих лягушачьих болотцах — везде почувствовалось приближение душной тропической ночи. В воздухе замелькали пушистые, одетые в меховые тужурки, серые бабочки с шоколадными брызгами на крыльях. По свежевыкрашенному подоконнику полз выпуклый жук цвета обожженной глины, гладкий, как морской камень. Возле противопожарного щита виднелась желтая горка песка, пара мешков с цементом, валик для покраски, резко пахнущий растворителем, и блестящее оцинкованное ведро. Металлическая дверь, ведущая в хранилище, покрылась изнутри каплями конденсата. От стены шел запах известки.

— Как вспомню разгрузку этих боеголовок, страшно становится. «Александровск» пригнали из-за блокады в порт Ла-Изабелла. А там ни кранов портовых, ни тралов, вообще ничего! Ящички с оружием несли на голых руках! В кромешной темноте. А если б уронили один такой ящичек? Все взлетели бы к чертовой матери!

Веселый и шустрый нрав офицера из «Жуковки» резко контрастировал с его пессимистичной усталостью.

— Нам тоже пора готовиться к дежурству, — скромно заметил ракетчик. — У нас объект, не хухры-мухры! Держим под прицелом Гуантанамо!

НАША СПРАВКА ГУАНТАНАМО.

Военно-морская база, Гуантанамо. Арендованная США после испаноамериканской войны 1898 года военно-морская база в заливе Гуантанамо (Куба), в 15 кмот одноименного города. На базе расположена одноименная тюрьма. База Гуантанамо арендуется у Кубы на договорных началах с 1903 года, когда в Конституцию Кубы в качестве приложения был включен текст поправки Платта к проекту Закона Соединенных Штатов о бюджете армии. Нынешний статус базы регламентируется договором от 1934 года, заключенным после ряда государственных переворотов на Кубе в начале 1930-х годов. Сам же договор является «бессрочным» и может быть расторгнут «только по обоюдному согласию сторон». После победы революции 1959 года кубинское государство попыталось (без особого успеха) расторгнуть договор аренды и добиться эвакуации базы.

Общая площадь военно-морской базы США — Гуантанамо составляет 117 квадратных километров, это прямоугольник 9x13 км на суше и 37 квадратных км водной поверхности залива Гуантанамо. Гавань военноморской базы Гуантанамо вмещает до 50 крупных кораблей. На суше находится свыше 1500 служебных и жилых объектов, механизированный порт, судоремонтные мастерские, имеется плавающий док, склады продовольствия, боеприпасов, горюче-смазочных материалов. Здесь постоянно находятся около 10 тысяч человек американского военного персонала.

В казарме неожиданно раздался грохот, похожий, как если бы ворочали пудовые металлические бидоны. Из-за решетчатого окна нервно прорывалась какая-то шипящая и свистящая радиостанция, диктор скороговоркой что-то сообщал на испанском языке, судя по революционному гимну, последовавшему за новостями, они были также воинственно-героическими. Дежурный в военной форме сообщил, что перед погрузкой ракетных боеприпасов товарищей по оружию приглашают наскоро отужинать. Как говорится, война войной, а обед и ужин — по расписанию. Офицерской столовой оказалось просторное и светлое помещение с двумя рядами длинных фанерных столов на железных ножках. Простенькая клеенка с мелкими цветочками заменяла скатерть, на ней стояли фаянсовые солонки. Металлические салфетницы в форме карнавальных вееров были наполнены простой серой бумагой, заменяющей салфетки. Стеклянная дверь с кухни открылась, темнолицый офицер внес на металлическом подносе кувшины с водой. Вода плескалась при каждом его шаге, и лед, плавающий в кувшине, шуршал, как морские льдины, чешущиеся о борт корабля, открывающего навигацию.

Затем принесли бананы, зажаренные до золотисто-коричневой корочки и уже успевшие остыть, и, прямо на противне, — квадратные кусочки омлета-запеканки. Тарелки для личного состава оказались из дешевого фаянса, местами выщербленными от длительной и нещадной эксплуатации.

Разговор пошел на неожиданно мирные темы. Страх войны изматывает больше, чем сама война. Но с принципом руководства «лучше перебдеть, чем недобдеть» — ничего не поделаешь. Сходились, впрочем, на том, что наступающая ночь будет критической, переломной. Под звон алюминиевых ложек и вилок завязался разговор о кубинских традициях. Многие сетовали, что, мол, находимся на экзотическом острове, а толком ничего не видели, за пределы части выход запрещен, приходится составлять впечатление о Кубе по рассказам самих же кубинцев.

Кубинцы, постоянно живущие в ожидании военной угрозы, — миролюбивые люди. Они счастливы быть простыми ремесленниками и выбирают профессию по своим интересам, а не по принципу высокого заработка, каждый кубинец себя чувствует «аграрием»-пахарем, для которого любимая работа — бескрайнее поле. В американских небоскребах с зеркальными окнами их мучило бы удушье. Здесь, на Кубе, люди дышат вольным морским ветром, кто хотя бы однажды ощутил дыхание морских просторов, тому не забыть этот вкус. Кубинцы, едва ли не круглосуточно носящие военную форму, отнюдь не из тех, кто нуждается в постоянном адреналине опасности, но возможность в жизни быть самими собой для них — бесценна, и они готовы это право защищать с оружием в руках. Революция дала им право на искренность в чувствах, возможность творить добро, не думая о том, что ты получишь взамен. Непозволительная роскошь для американца! Кубинцы удивительно дружны в своем маленьком омываемом волнами Атлантики доме.

Иссушенная зноем земля, бесплодная пустыня — это не географическое понятие, это одиночество среди людей. Равнодушие и черствость американцев, с презрением проходящих мимо упавшего на улице человека или просящего милостыню, без зазрения совести отправляющих своих больных родственников в дома инвалидов, дабы не тратить на них свое драгоценное время и деньги, — это и есть пустыня. В «развитом» обществе ты повсюду чувствуешь опасность, как от зыбучих песков пустыни или от приближения врага. Американская «свобода», когда ты все время ощущаешь бег времени, в лицо дуют горячие ветра человеческой пустыни, — это невозможность снять с себя снобистскую маску финансового статуса и затворнического делового костюма для офисного рабства.

На Кубе никто не спешит угнаться за временем. Здесь ценят извечный ритм самой природы. Завтра, так же как и сегодня, над морским горизонтом взойдет красный апельсин солнца, люди с утра отведут своих детей в детские сады и пойдут на работу, а вечером соберутся за семейным ужином и вместе встретят розовый закат. Здесь не принято таить свою жизнь от постороннего взгляда, потому что, когда тебе плохо и ты в чем-то нуждаешься, ты можешь об этом открыто сказать, не боясь в ответ услышать насмешку и презрение. Обрушившийся забор, поломанный водопроводный кран, тяжелая мебель, которую надо передвинуть, — все это повод для дружеской встречи, когда за общим делом проблемы незаметно и весело улетучиваются! Кубинцы, помогая другим, испытывают не чувство потраченного времени, а гордость и самоуважение.

«Свободная» Америка, в погоне за блестящей мишурой потерявшая суть человеческой личности, связала по рукам и ногам своих граждан канатами кредитов. «Дружба» возможна лишь среди равных по банковским счетам. И если у человека нет денег на лекарства — ничто не спасет его от смерти, и для американского общества подобное — этическая норма.

С Острова свободы представители «самой свободной нации» кажутся пигмеями, живущих под гнетом ежедневной и кровожадной борьбы за лишний доллар любой ценой, в том числе предательства друга, убийства делового партнера. Но на что идут все эти зеленые бумажки с портретами Вашингтона и Линкольна?! Кубинцы презирают американское прожигание жизни в ресторанах, кинозалах, ночных клубах, борделях, казино. Надо ли объяснять — почему?

 

«Объект Стаценко» готов ударить всеми «стартами»

Вечер 26 октября для советских военных на Кубе выдался тяжелым. Шло стремительное перемещение оружия. После того как 25 и днем 26 октября в Москву сразу по нескольким каналам пришла информация о неминуемости американского вторжения, ожидаемого в ночь на 27 октября, было принято решение о приведении всех ракет в боеготовность — «фактическую».

Доклад генерал-майора И.Д. Стаценко,

командира 51-й ракетной дивизии,

о действиях в период с 23.10.62 по 01.12.62 г.

После объявления 22 октября президентом США Дж. Кеннеди решения о морской блокаде, 23.10.1962 года премьер-министр и главнокомандующий Вооруженными силами Кубинской Республики тов. Рауль Кастро отдал приказ — все революционные Вооруженные силы поднять по тревоге. В республике было объявлено военное положение. (…)

В этих сложных условиях резкого обострения международной обстановки, реальности начала боевых действий мною был отдан приказ изъять резервные и часть штатных агрегатов заправочного оборудования из полков тов. Сидорова и Бандиловского и передать их тов. Соловьеву. Решено полк Соловьева укомплектовать за счет полка тов. Коваленко, в связи с чем в каждом полку были отработаны графики подготовки первого залпа с учетом некомплекта личного состава и заправочного оборудования.

К исходу 25.10.1962 г. укомплектование полка тов. Соловьева было закончено. Для укомплектования полка было передано 20 офицеров, 203 сержанта и солдата. Агрегаты 8Г131, 8Г210, 8Г113 были переброшены из полка тов. Сидорова на расстояние 480 км. 24.10.1962 года штабы частей организовали взаимодействие с мотострелковыми полками по обороне ППР.

К исходу 25.10.1962 г. полк тов. Бандиловского и второй дивизион полка тов. Соловьева были приведены в боевую готовность.

Полеты американской авиации над расположением частей создали угрозу вскрытия боевого порядка дивизии.

24.10.1962 года было принято решение выбрать новые ППР. Выполнению принятого решения мешало отсутствие запасных комплектов СП-6. 25.10.1962 года инженерами дивизии был разработан способ замены СП-6 имеющимися в наличии закладными частями применительно к полевым условиям. 26.10.1962 года решение было доложено заместителю командующего Группой советских войск на Кубе.

В связи с угрозой нанесения авиацией США бомбоштурмового удара по частям дивизии рано утром 24.10.1962 г. командованием кубинской армии было принято решение снять значительную часть зенитных средств с прикрытия города Гавана и перебросить их на прикрытие ракетных полков.

Одновременно частям был отдан приказ — рассредоточить всю технику в ППР. Каждый ракетный дивизион прикрывался одной 57 мм и двумя 37 мм зенитными батареями, кроме того, для прикрытия порта Ла-Изабелла, где в то время находился теплоход «Александров» с ГЧ, и дивизионов тов. Сидорова было задействовано две 100 мм зенитные батареи.

Всего было выделено: 37 мм батарей — 12; 57 мм батарей — 4; 100 мм батарей — 2. КП дивизии прикрывался двумя взводами 23 мм орудий, снятых с кораблей.

С целью сокращения времени на подготовку первого залпа полком тов. Сидорова в ночь с 26 на 27.10.1962 года головные части были переброшены на расстояние 500 км из группового склада в ППР. К исходу 27.10.1962 года первый дивизион полка тов. Соловьева был также приведен в боевую готовность и полностью закончена проверка боезапаса ракет.

Вывод. В сложных условиях резкого обострения международной обстановки, блокады о. Куба и непосредственной угрозы нанесения удара с воздуха самоотверженным трудом личного состава в непривычных тропических условиях 51-я р.д. была приведена в боевую готовность раньше намеченного срока.

В связи с тем, что сооружения? 20 не были достроены и ГЧ были сосредоточены в групповом складе на удалении от полка тов. Соловьева -110 км, тов. Бандиловского — 150 км, а тов. Сидорова — 480 км и некомплектом заправочных средств, готовность полков к нанесению ракетного удара согласно разработанным графикам определялась: полков тов. Соловьева и Бандиловского 14–16 часов; полка тов. Сидорова — 24 часа, а с 27.10.1962 года после переброски ГЧ в ППР — 10 часов.

Таким образом, 51-я р.д. сосредоточилась и была приведена в полную боевую готовность на острове Куба за 48 суток с момента прибытия первого корабля, т. е. 27.10.1962 года дивизия была способна нанести ракетный удар всеми 24 стартами.

 

Русская «Букашка» против американского авианосца

Мало кто знает, что в тревожную ночь с 26 на 27 октября мир был, возможно, даже ближе к войне, чем спустя несколько часов, когда советская ракета С-75 сбила высотный самолет-разведчик У-2. В окружении Кеннеди рано или поздно осознали (см. «Пленки Кеннеди»), что самолет-разведчик сбили по случайности и это не повод к войне. Однако советские военные субмарины у берегов Флориды привели Белый дом в замешательство. Раз военные подводные лодки стягиваются в Карибский залив, значит, Куба превращается в полноценный военный плацдарм? А поводом для переполоха в Белом доме стала советская подлодка класса «Б» — «Букашка».

Как вспоминал брат президента и министр юстиции США Роберт Кеннеди, «во время очередного заседания пришло обеспокоившее всех сообщение военного флота, что «между двумя советскими кораблями, идущими на Кубу, неожиданно появилась русская подводная лодка». Президент со страдальческим выражением лица воскликнул: «О, можно ли ее не топить?

Только бы не это!» Роберт Кеннеди: «Я думаю, что эти несколько минут стали тяжелым временем для президента. Был ли мир на грани уничтожения? Было ли это нашим грехом? Ошибкой? Можно ли было что-то сделать еще? Или ничего не делать?.. Президенту Кеннеди не хотелось нападать на советскую субмарину!» Р. Макнамара и М. Тейлор, переглянувшись, предложили поднять субмарину, передав на нее сигнал на всплытие гидролокатором, и «держать ее на коротком поводке», а затем выдавить ее из зоны карантина.

День 26 октября клонился к закату, и на куполе небосклона зажглись первые кристаллы звезд. На горизонте плыли серым ватным одеялом влажные облака. Море с величавым спокойствием тяжелоатлета вышвыривало тяжелые валы на берег. В соответствии с прокламацией 3504 президента Дж. Кеннеди о карантине кубинского острова, в море вышли новые корабли: громады военных авианосцев и маленькие катера береговой охраны. Авианосец «Рэндолф», курсировавший вдоль незримой линии «карантина», развернулся всем своим тяжелым металлическим корпусом в сторону Кубы.

Этот переход из Североморска через Атлантику был одним из тяжелейших для советской субмарины Б-59, или, как ее окрестили сами подводники, «Букашки» (см. Д. Язов. Карибский кризис, М., 2006, с. 343). Погода не благоприятствовала русским подводникам. Приходилось прорываться через шторм и морские течения. Подлодка Б-59 выполняла приказ в рамках секретной операции «Анадырь». Следовало незаметно пройти Атлантику и встать на боевое дежурство у берегов Кубы. Вместе с этой подлодкой подобный приказ выполняли еще три советских экипажа. Однако дизельные подводные лодки, стоявшие на вооружении советского флота, не приспособлены для работы в тропических водах! Серьезная поломка не давала шанса достичь Кубы, не говоря уже о том, что дизельным подлодкам требовалось всплывать для подзарядки аккумуляторов, независимо от того, есть ли рядом корабли противника или нет. Однако экипажам четырех русских «Букашек» был отдан приказ готовиться к длительному переходу, до трех месяцев автономного пребывания в океане (без уточнения пункта назначения), да еще взять на борт атомное оружие — боевые торпеды!

Прощайте, североморские пейзажи, экипажи четырех «Букашек» вступают в ледяную ночь поздней осени! Из северного порта Сайга-губы идти приходится вслепую, сквозь метель и туман, выключив бортовые огни, согласно предписанию. Пункт назначения — в надежно запечатанном конверте, штурману выдан комплект карт всего мирового океана, поди угадай, куда придется плыть! Секретность. Атлантика черна и безбрежна. Мучительно тянется один день за другим, и с каждым днем все сложнее различить, где море, где небо. Океан, выпуклый на горизонте как часовое стекло, на рассвете покрывается белесым, как испарина, туманом. В зеленоватой горько-соленой воде по ночам отражаются небесные светила, но еще нескоро они засверкают алмазным блеском и с неба прольются хрустальные водопады тропических созвездий.

В тот злополучный день вновь штормило, и море до самого горизонта казалось залитым черной смолой. Из Москвы пришла тревожная весть. Она ворвалась откуда-то из-за приборной доски радиоузла и сразу же наполнила нутро подлодки ощущением страха.

Командир группы радиоразведки на подлодке Б-59 Вадим Павлович Орлов докладывает командиру «Букашки» Валентину Григорьевичу Савицкому:

— Вечером 22 октября в 19 часов по вашингтонскому времени президент США Джон Кеннеди объявил морской карантин. Но из Москвы ничего не сообщили, никаких приказов. Просто удалось поймать радиоэфир.

Блокада! Это катастрофа. Они уже почти достигли цели, но в одночасье все перевернулось. Теперь ни одна, даже тоненькая ниточка не свяжет экипаж подлодки с большой землей. Они продолжают двигаться в сторону кубинского порта Мариэль. Экипаж «Букашки» словно проваливается в вакуум, и только мотор, шумно пережевывающий топливо, еще не дает подлодке сгинуть в чреве Атлантики.

— Применение атомной торпеды предусмотрено только по приказу политического руководства Союза, — отмечает начальник штаба бригады, капитан 2-го ранга Василий Александрович Архипов.

— Разумеется, — кивает капитан подлодки Валентин Савицкий. — Но ситуация изменилась. Локатор уже засек в Карибском море военные корабли, в том числе и противолодочники, — и Савицкий отдает приказ офицеру в звании капитана 3-го ранга, «хранителю торпеды», — привести атомное оружие в боевое состояние.

— Блокада обрекает нас на неудачу, — замечает замполит Иван Семенович Масленников. — Мы скованы запасом электричества, без всплытия на поверхность не сможем зарядить батарею. Но как только мы это сделаем, нас засекут. И что же тогда, всплывать на глазах у вражьих кораблей?

В отсеках пахнет машинным маслом и жженой резиной. Начинается погружение в ад. От жары и обморока спасает нашатырный спирт из аптечки. В иллюминаторах — кромешная тьма. Бермудские острова — моряцкая «гибельная зона».

Обнаружив к востоку от Бермудских островов субмарину Б-59, американцы 26 октября отправили ей на перехват противолодочный авианосец «Рэндольф» с 8 эсминцами.

Началась охота за русской субмариной! Американские самолеты и корабли, в их числе Murray, Bache, Barry, Cony, Beale, Lowry, взяли в кольцо «Букашку» и ждали, когда аккумуляторные батареи вынудят лодку всплыть.

Температура в отсеках нарастает, тело покрывается потом, рубашка липнет к спине, на одежде выступают белесые разводы соли. И тут. Мир содрогнулся и затрещал, готовый разлететься вдребезги. Подлодка вздрогнула и заскрежетала всем своим железным нутром. Экипаж замер — вот сейчас багровой звездой полыхнет взрыв, и все исчезнут.

— Что это было? — Похоже на глубоководную бомбу. — Надо всплывать. Но Куба почти рядом! А из Москвы поступают сигналы: «Двигайтесь согласно предписанию!» В отсеках пахнет дизельным топливом, техническим спиртом, масляной краской, пылью и затхлостью, и шум мотора непрекращающимися ударами молота бьет в уши. Радист при свете аварийной лампы записывает какие-то цифры, штурман наспех заточенным огрызком карандаша делает пометки на карте. Помощник капитана с изможденной обреченностью смотрит в глухой иллюминатор, но ничего в этой темноте не высмотришь.

— Мы не сможем идти по курсу, даже если оторвемся, тяга двигателей падает, — замечает начальник штаба Василий Архипов. — В аккумуляторах последние капли, еще несколько минут такого плавания, и мы будем заживо погребены.

— Кислород иссякает, люди задыхаются, — заметил замполит Иван Масленников. — Радиосигналы глушатся американским флотом. Связи с большой землей нет. А что, если уже идет война? А мы надеемся на законы мирного времени?

— Надо оторваться от американского «хвоста», — говорит капитан Савицкий.

— А вот я за то, чтобы всплыть на поверхность, — замечает радист Вадим Орлов. — Да, на глазах у американцев. Но это лучше, чем мы тут все пойдем на дно океана. Какая польза от нашей смерти? Во имя чего эта жертва?

— Аккумуляторы уже разрядились «до воды». Работает только аварийное освещение, — кивает Масленников. — Температура в отсеках растет. Вахтенный только что потерял сознание.

— Может, наверху уже война началась, а мы тут кувыркаемся! — вскипел Савицкий. — Нельзя опозорить честь советского флота! Мы можем дать достойный отпор, у нас на борту — ядерная торпеда, так что противник первым взлетит к чертям собачьим! Приготовить оружие к бою!

Но разве это не безумие? Разве это не нелепый риск и напрасная жертва? Ночь поглотила все живое, накрыв океан своим темным плащом, и все кажется обманом, и в бреду воспаленного мозга всплывают кошмарные видения.

Начальник штаба бригады Василий Александрович Архипов тупо вперился в карту, пытается понять, сколько еще миль осталось до вожделенного Мариэля. Напрасный труд! Подлодка взята в кольцо американским флотом, и из этой западни не вырваться!

— Я вот думаю, Валентин Григорьевич, — тихо замечает начальник штаба Василий Архипов. — Ну, вырвемся мы из кольца блокады, долбанув по треклятому авианосцу атомной торпедой. И что будет дальше?! А вдруг америкашки начнут мстить за свой потопленный корабль? И мы тем самым спровоцируем большую войну?

Савицкий задумался, закусив губу. Мировая война! Это аргумент.

Эхолотом дается сигнал «всплывает подводная лодка». Пусть это выглядит как отступление, зато мир спасен! Океан, казалось, встал дыбом. На корпусе субмарины заиграли ослепительные лучи белого света, выхватывая ее из котлована тьмы. Над «Букашкой» кружат самолеты береговой патрульной авиации США типа «Нептун». Над рубкой завис вертолет и осветил подлодку мощным прожектором. Из пелены ночного тумана выплывает авианосец «Рэндолф», окруженный десятком катеров-эсминцев. С эсминцев летят пакеты гранат, имитирующие боевые атаки.

— Если войны еще нет, то это похоже на провокацию, — заметил начальник штаба Василий Архипов.

— Похоже. В случае войны они бы попытались нас потопить сразу же. Почему, черт побери, молчит Москва и мы должны догадываться обо всем сами?!

На «Букашке» сошлись лучи корабельных прожекторов со всех эсминцев, ослепляя команду советской субмарины. Радист Орлов почувствовал, как его стукнули кулаком по плечу. За тумаком последовал приказ капитана Савицкого.

— Дайте световую телеграмму, что корабль принадлежит СССР.

Над субмариной поднят государственный флаг Советского Союза. Американцы с любопытством разглядывают его. На одном из эсминцев молодой капитан с восторгом охотника, загнавшего крупного зверя, восклицает:

— Отлично! Надеюсь, «Рэндолф» ее потопит. — А если на подлодке атомное оружие? — скептически заметил лейтенант этого же эсминца, Джон Робертсон.

— Мы вышли охотиться на советские подлодки не для того, чтобы теперь отпускать их с миром, — ответил капитан эсминца.

— Нас никто не уполномочивал топить советские подлодки. А с атомной торпедой они запросто нас всех отправят на тот свет! — не сдавался лейтенант Робертсон. — Смотрите, они подняли флаг! Они не думают воевать! Надо сообщить на «Рэндолф», что мы ситуацию полностью контролируем. Ведь если там додумаются применить противолодочное оружие, разразится атомная война!

«Рэндолф», получив информацию от эсминца «о полном контроле над русской подлодкой», передумал воевать. С чувством величия хозяина Атлантики он дрейфовал на волнах. Над черной морской бездной наконец забрезжил рассвет. Этого рассвета на «Букашке» ждали с лихорадочным нетерпением — так, как садовник ждет запоздалую весну. Противолодочные силы ВМС США заняли позицию нейтралитета, давая понять, что теперь будут «пасти» советских военных, но топить их не собираются. Капитан «Букашки» отдал приказ о зарядке аккумуляторов на полную мощность.

И тогда в своем дневнике работавший тогда на Б-59 командиром группы ОСНАЗ капитан 2-го ранга в отставке Вадим Павлович Орлов записал:

«Против нашей Б-59 действовала авианосно поисково-ударная группа во главе с авианосцем «Рэндолф». По данным гидроакустиков, 14 надводных целей преследовали лодку. Со штурманом мы стали вести двойную прокладку: он, как ему и положено, Б-59, а я, вспомнив свою первую флотскую специальность, — американских кораблей. Поначалу довольно успешно уклонялись. Однако и американцы — ребята не промах: по всем канонам военно-морского искусства сжимали нас в кольцо и выходили в атаки, бросали подводные гранаты. Разрывались они рядом с бортом. Казалось, будто сидишь в железной бочке, по которой колотят кувалдой. Ситуация для экипажа — необычная, если не сказать шокирующая.

Ближе к вечеру около нас остались четыре эсминца. Потом ушли еще два. Вероятно, американцы думали, что мы возвращаемся домой. На Б-59 тем временем искали вариант отрыва. Внимательно проанализировали обстановку и прикинули свои возможности. Бдительность американцев несколько притупилась. Когда опустилась ночь, они примерно раз в час поднимали с одного из эсминцев вертолет, который производил облет лодки, а затем садился. Через определенные промежутки времени эсминцы «щупали» Б-59 ГАС в активном режиме и прожекторами. Поняв алгоритмы действий противника, придумали план отрыва. Лодка почти полностью заполнила балластные цистерны. Достаточно еще чуть-чуть хлебнуть водички, и она была готова камнем уйти под волны. Савицкий с Архиповым еще придумали такую штуку: матросы затащили в ограждение рубки деревянный привальный брус и прибили к нему пустые жестяные банки из-под продуктов. Получилось что-то вроде ложной цели с уголковыми отражателями, которая после погружения должна остаться наверху. Не знаю, сработала ли военная хитрость, но когда лодка в короткий «антракт» между контрольными прощупываниями прожекторами и ГАС скрылась под волнами, американцы явно этот момент прозевали. Минут шесть они вообще ничего не предпринимали.

Лодка буквально провалилась на глубину. Для пущей верности отстрелили имитационные патроны с целью ввести в заблуждение вражьих акустиков относительно нашего курса. А сами повернули назад, развив полный подводный ход. Савицкий, конечно, рисковал, поскольку при таком режиме подводного хода зарядки аккумуляторов хватило бы на четыре часа. Но иного способа уйти не было. И расчет делался на то, что в случае успешного уклонения от противолодочных сил мы еще успеем в темное время подзарядиться. Американские эсминцы метались из стороны в сторону, но нас не видели.

Через полтора часа я попросил Савицкого подвсплыть и дать мне антенну, то есть получить возможность прослушать эфир. Высунули антенну. По данным переговоров американцев составил схему их поискового полигона. Оказалось, что Б-59 уже находилась вне его зоны. Потом американские корабли расширили район поиска. Но опять же мы были вне пределов их досягаемости. Б-59 встала под РДП, зарядила аккумуляторы и ушла в назначенную позицию. Подлодка Б-59 оставалась на своей позиции еще почти месяц, пока не поступил приказ из Москвы возвращаться на базу. В город Полярный вернулись в ночь на 5 декабря».

 

В клещах Бермудского треугольника

Против русских подводных лодок командование американского флота выдвинуло сразу три авианосные противолодочные поисково-ударные группы в составе авианосцев «Эссекс», «Рэндолф» и «Уосп», каждый из которых имел на борту 50–70 самолетов и вертолетов, противолодочный вертолетоносец, более 180 кораблей сопровождения, а также почти 200 самолетов базовой патрульной авиации. К югу от Кубы, в Карибском море, было дополнительно развернуто ударное соединение во главе с атомным авианосцем «Энтерпрайз». К охоте на русских подводников в любой момент готовы были присоединиться авианосец «Индепенденс» и другие корабли.

Первой из подлодок операции «КАМА» еще 23 октября южнее Бермудских островов с американцами столкнулась Б-130 (бортовой номер 945). За ней гонялись несколько самолетов ПЛО «Нептун», а после того как американцы ошибочно посчитали, что она сопровождает суда «Гагарин» и «Комилес», против нее сразу же был выслан авианосец «Эссекс» с кораблями сопровождения.

А на лодке тем временем возникли серьезные проблемы со старыми аккумуляторными батареями. Бывший командир Б-130 капитан 1-го ранга в отставке Николай Александрович ШУМКОВ вспоминает:

«Было очень тяжело. К тому же морально мы были очень напряжены. Буквально за сутки до нашей схватки с «Эссексом» внезапно затих эфир. Мы почувствовали, что дело пахнет керосином».

От ГК ВМФ получили радиограмму: «Усилить бдительность. Оружие иметь в готовности к использованию». Перешли на непрерывный сеанс радиосвязи. И вот тогда на нас обрушились американцы. Когда капитан-лейтенант Паршин доложил мне, что вышли из строя сразу все три дизеля, я поначалу не поверил. Но это оказалось правдой. Треснули зубья шестерен — приводов передних фронтов левого и правого дизелей, а на среднем поломалась арматура. Докладывает акустик: «Слышу шум винтов!» Причем сразу с четырех направлений. Дал команду на срочное погружение. Едва погрузились на 20 метров — над нашими головами шум винтов, который безо всяких акустических средств услышал каждый член экипажа. Потом раздались взрывы трех глубинных гранат. По международному своду, это сигнал к немедленному всплытию. Одна из гранат взорвалась прямо на палубе Б-130. Стальной корпус зазвенел как струна. Впечатление было такое, что нас начали атаковать настоящими глубинными бомбами. А это война!

Уходим на глубину. Как назло, заклинило носовые горизонтальные рули. Теплая забортная вода, видно, «растопила» смазку, и их заклинило. Резко стал расти дифферент на нос. Боцман поставил кормовые рули «на всплытие». И если бы я мог дать приличную подводную скорость, то быстро бы выровнялись. Но севшие аккумуляторы позволяли выжать максимум 2 узла. На глубине 150 метров наконец отвалились носовые рули. И снова ЧП! Мы на глубине 160 метров, а из шестого отсека доклад: «Поступает заборная вода!» Тамв трубопроводе охлаждения электромоторов образовалась микротрещина. На глубине 160 метров через микротрещину вода врывалась в отсек под большим давлением, еще 2–3 минуты — и вода попала бы на электромоторы. А там — замыкание, пожар, и нам крышка. Слава богу, матрос, который нес вахту в отсеке, оказался находчивым и расторопным, перекрыл клапан подачи забортной воды.

Пока мы бултыхались на глубине и боролись за свою жизнь, американцы взяли Б-130 в клещи. Все четыре корабля отлично знали наше место. Тогда, в дни Карибского кризиса, американцы стали применять новинку: погружаемые гидроакустические станции, или ГАС, и таким образом обнаруживать подводные лодки с большей эффективностью, чем обычные. Особливо, если противник находится в таком жалком состоянии, как наша Б-130.

Восемь часов лодка ползла в глубине на электромоторах и только на рассвете всплыла. Ее сразу взяли в коробочку четыре американских эсминца во главе с эсминцем «Кеплер». В Москве было около девятнадцати часов 26 октября, когда всплыла Б-130, и командир сразу дал радиограмму о бедственном положении лодки: дизели неисправны, батареи разряжены».

И все-таки Б-130 удалось оторваться, лодка на полутораузловой скорости стала совершать циркуляцию, то есть побежала по кругу. Во время этого маневра кильватерная струя Б-130 как бы «смазала» эхосигналы ГАС американских кораблей. И они потеряли след субмарины, взявшей курс прямо к берегам США!

Капитан Николай Шумков: «От преследования мы оторвались, но забот у нас не убавилось. Механики починили средний дизель, но заряжать аккумуляторы им в режиме движения под РДП нельзя. Хочешь не хочешь, а нужно всплывать. А это означает, что Б-130 американцы сразу же и обнаружат. Радиограмму в Москву передавали 17 раз в течение шести часов. Наконец пришел ответ: возвращайтесь в Союз.

Главный штаб ВМФ давал указания по организации борьбы за живучесть, передали что кБ-130 идет спасательное судно СС-20 — «Памир», с которым лодка встретилась в районе Азорских островов, принадлежащих Португалии. Это примерно середина маршрута на Кубу с северной балтийской базы. По мере продвижения лодки на северо-восток американцы покидали лодку, сначала ушел один корабль, потом другой, и так далее. Нашего спасателя — «Памир» — мы встретили уже в одиночестве и с его помощью пошли домой».

 

Погибать, но не всплывать?

26 октября к востоку от Бермудских островов американцам удалось обнаружить Б-36 (бортовой номер 911), но благодаря мастерской работе командира лодке тогда удалось уйти от погони и прибыть на позицию у пролива Кайкос. Но долго оставаться необнаруженными на небольшой позиции в гуще противолодочных сил американцев лодке не удалось. 30 октября эсминец Charles P. Cecil в точке 23—25N 65—48W установил с лодкой плотный контакт и не терял его почти 36 часов, заставив Б-36 всплыть на поверхность утром 31 октября, после того как на субмарине разрядились аккумуляторные батареи. Вот как об этом вспоминал командир Б-36 Алексей Федосеевич ДУБИВКО:

«Мы подошли к Багамским островам. Всплыли для зарядки аккумуляторов в позиционное положение, то есть одна наша рубка торчит из-под воды. Ночь, штиль, ясная видимость. Вдруг акустик обнаружил шум винтов противолодочного корабля. Срочно начали погружаться. Шум винтов и работающих машин эсминца оглушил экипаж. По корпусу застучал «горох» — охотившийся на нас корабль включил ГАС в активном режиме. Казалось, будто американский корабль провел граблями по нашим головам. Когда мы всплыли, выяснилось, что это случилось не фигурально, а на самом деле. Рамочная антенна пеленгатора на Б-36 была намертво приварена к крыше ограждения рубки. Так вот: атаковавший лодку эсминец сбил ее и оторвал. Иначе говоря, от гибели нас отделяли каких-то метра полтора.

Но это мы осознали потом, а тогда настало время отрываться. Но не удалось. Из-за поломки верхней крышки устройства имитационных патронов лодка не могла погружаться более чем на 70 метров. Но американцам пришлось 36 часов лодку непрерывно преследовать. Обстановка в отсеках — чудовищная.

Люди задыхались и падали от усталости. После того как лодка стала предметом «президентской охоты», я, впрочем, как и другие командиры подлодок нашей бригады, не спал несколько суток и больше всего боялся потерять сознание и свалиться. Выручал нашатырный спирт.

Как только лодка закачалась на океанской зыби, мы подняли на штыревой антенне парадный крейсерский флаг ВМФ СССР. Надо отдать должное командирам кораблей, окруживших нас. Они вели себя достаточно корректно. Два эсминца вскоре ушли, а с нами остался авианосец «Чарльз П. Сессил». С него передали семафор русской азбукой Морзе: «Здравствуйте. Нужна ли помощь?» Ответил: «В помощи не нуждаюсь. Прошу не мешать моим действиям». И они не мешали. Правда, шел эсминец параллельным курсом на дистанции 50–60 метров. И пушки его были развернуты в нашу сторону.

Наша служба радиоразведки перехватила открытое радио, авианосец «Чарльз П. Сессил» сообщал, что он полностью контролирует русскую субмарину, а от президента Кеннеди командиру авианосца «Чарльза П. Сессила» пришел ответ: «Благодарю заработу. Всплывшую русскую субмарину держать всеми силами и средствами». Более суток потребовалось Б-36 для полноценной зарядки батарей. Заодно наконец отремонтировали и укрепили верхнюю крышку выстреливающего устройства. Теперь мы получили возможность нырять на 250 метров. Продумали мы и план отрыва от «Чарльза П. Сессила». Здесь хорошую идею подсказали старший лейтенант Жуков и мичман Панков — тот самый, которому была сделана операция аппендицита на переходе в Бермудский треугольник. По их предложению блоки нашей ГАС подводной связи «Свияга» перестроили на частоту работы гидроакустической станции американского эсминца с целью забить ее импульсы в первые минуты отрыва, когда сами будем уходить на предельную глубину погружения.

Днем отобедали. Выбрали момент, когда самолетов и вертолетов не было видно, и погрузились. «Чарльз П. Сессил» включил свою ГАС в активном режиме. Он — сигнал, мы в ответ «Свиягой» — такой же. В общем, дезориентировали. Двигаясь зигзагом на глубине 180–200 метров, изменили генеральный курс на 180 градусов. Вопреки ожиданиям, довольно легко оторвались и тем самым сорвали исполнение указания президента США противолодочникам: «Русскую субмарину держать всеми силами и средствами». Больше нас американцы обнаружить не смогли. Познав же на горьком опыте новую тактику противолодочных сил в ночное время (нахождение в засаде без хода и огней, поиск только пассивными средствами обнаружения и т. д.), мы также изменили свою тактику. И наша новая тактика успешно применялась нами в течение двух недель — пока не настало время покинуть Бермудский треугольник и уходить домой. При возвращении в Норвежском море на лодке закончилось топливо, и оставшийся путь шли на масле. А на подходах к Кольскому заливу закончилось и масло, и в базу входили на одних электромоторах!»

Подлодку Б-4 в отличие от других русских лодок американцам вообще не удалось поднять на поверхность. Правда, ее тоже периодически обнаруживали, благо сверхнасыщенность «полигона» противолодочными силами иногда позволяла американцам это делать. Но каждый раз, применяя маневр по курсу и глубине, малошумный режим движения и уходя под слой температурного скачка, командиру Б-4 удавалось отрываться от преследования. Ночами лодка всплывала под РДП и заряжала аккумуляторную батарею. После отмены в связи с изменившейся политической ситуацией прорыва лодок на Кубу Б-4 еще месяц, как и две другие лодки бригады, оставалась на назначенной ей боевой позиции, после чего получила приказ возвращаться в Кольский залив.

Краткий рассказ о характере плавания советских лодок в ходе Карибского кризиса будет неполным, если не упомянуть о беседе с их командирами, которая произошла в январе 1963 г. в кабинете первого заместителя министра обороны СССР маршала Советского Союза А.А. ГРЕЧКО.

Надо сказать, что ее лейтмотивом были упреки в адрес командиров субмарин и резкая критика их действий в море. Было видно, что Гречко не представляет себе подводной специфики.

— Надо было погибать, но не всплывать, — строго сказал Гречко. — Почему подводные лодки всплывали, да еще на глазах американцев?

— Потому что была необходима зарядка аккумуляторных батарей, — отвечали командиры подлодок. И почему, если нам предписывалось погибнуть, запрещалось использовать оружие?

— Потому что считали, что атомные лодки обязательно уйдут от надводных кораблей американцев, — ответил маршал.

— Простите, но у нас были дизельные лодки, — удивились командиры новому обороту дела.

— Как так? В Генеральном штабе, по докладу Главкома ВМФ Горшкова, считали, что в Карибское море направлены атомные лодки.

— Так точно! — немедленно подтвердил присутствовавший там заместитель начальника Генштаба генерал-полковник В.Д. Иванов. — Мы направляли атомные лодки.

Но тут его перебил сам начальник Генерального штаба маршал Н.В. Захаров, имевший непосредственное отношение к операциям «Анадырь» и «Кама», сказав:

— Нет, мы знали, что лодки были дизельными. Им требовалось всплывать для подзарядки.

После этого то ли разбор, то ли беседа, то ли разнос был быстро свернут. Участники того октябрьского похода в Карибское море пусть и с запозданием, но были отмечены государственными правительственными наградами.