Ровно в 10.00 утра 27 октября в кабинете президента Кеннеди собрались все его ближайшие помощники. Обсуждалось поступившее в советское посольство в Вашингтоне новое послание советского лидера Никиты Хрущева, датированное пятницей, 26 октября. Это было пространное размышление о том, как важен мир во всем мире. Текст этого письма поступил в посольство США в Москве в 16 часов московского времени 26 октября с сопроводительным письмом министра иностранных дел СССР Андрея Громыко и был оформлен на имя посла США Ф. Колера. Посольство США в Москве зашифровало и направило текст Хрущева в Госдепартамент США в 19 часов московского времени. Письмо оказалось длинным настолько, что его пришлось передавать частями. Текст этого письма был получен Вашингтоном четырьмя частями, с 18 до 21 часов вашингтонского времени. Джон Кеннеди ознакомился с этим письмом утром 27 октября и озвучил его на утреннем совещании в Белом доме.

Мы процитируем самые значимые фрагменты этого письма (полный текст письма можно найти в первоисточнике, см. Архив внешней политики РФ, фонд 059, опись 46, папка 89, дело 437, листы 45–52).

ПОСЛАНИЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР

Н. С. ХРУЩЕВА ПРЕЗИДЕНТУ США ДЖ. КЕННЕДИ

26 октября 1962 г.

Уважаемый г-н президент!

Я получил ваше письмо от 25 октября.

Из вашего письма я почувствовал, что у вас есть некоторое понимание сложившейся ситуации и сознание ответственности. Это очень ценно.

Думаю, вы правильно поймете меня, если вы действительно заботитесь о благе мира. Мир нужен всем, и капиталистам, если они еще не лишились рассудка, и тем более коммунистам — людям, которые умеют ценить не только свою собственную жизнь. Мы всегда рассматривали войну как бедствие, а не как игру и не как средство для достижения определенных целей, тем более как самоцель. Наши цели ясны, а средство их достижения — труд. Война является нашим врагом и бедствием для всех народов.

Я вижу, г-н президент, что и вы тоже не лишены чувства беспокойства за судьбы мира, понимания и правильной оценки характера современной войны. Что вам война дает? Вы угрожаете нам войной. Но вы же знаете, что самое меньшее, что вы получите в ответ — так это то, что вы испытаете те же последствия. И мы не должны поддаваться угару и мелким страстям, независимо от того, предстоят ли в стране выборы или не предстоят. Это все вещи преходящие, а если война разразится, то не в нашей власти будет ее задержать и остановить, ибо такова логика войны. Я участвовал в двух войнах и знаю, что война заканчивается тогда, когда она уже прокатилась по городам и селам, сея повсюду смерть и разрушение.

Я заверяю вас от имени советского правительства, что ваши доводы относительно наступательного оружия на Кубе не имеют под собой никакой почвы. Вернее, мы по-разному оцениваем те или иные военные средства. Да и в действительности одни и те же виды оружия могут иметь разное толкование.

Вы — человек военный, и вы поймете меня. Возьмем, к примеру, простую пушку, какое средство это, наступательное или оборонительное? Пушка — средство оборонительное, если она поставлена для защиты границ или укрепления района. Но если артиллерию сконцентрировать и придать ей нужное количество войск, те же пушки станут средством наступательным. Так же получается и с ракетно-ядерным оружием.

Вы ошибаетесь, если считаете какие-либо наши средства на Кубе оружием наступательным. Однако не будем спорить, видимо, я не смогу вас убедить в этом. Но я вам говорю, вы, господин президент, — военный человек, и вы должны понимать, разве можно наступать, имея на своей территории пусть даже и достаточно большое количество ракет разного радиуса действия и разной мощности, но используя только эти ракеты? Эти ракеты — средства разрушения, но наступать самими ракетами, даже самыми мощными, даже ядерными ракетами, — нельзя! Наступать могут только люди. Наступать могут только войска. Без людей любые средства, какой бы мощности они ни были, не могут быть наступательными. Поэтому вы совершенно неправильно давали толкование, что какие-то советские средства на Кубе являются наступательными. Но вы говорите, что это — наступательные средства, но, господин президент, неужели вы серьезно думаете, что Куба может наступать на Соединенные Штаты? Или даже мы вместе с Кубой можем наступать на вас с ее территории? Мы не понимаем этого. Разве в военной стратегии появилось что-то новое, чтобы предположить саму возможность такого наступления?! Мы находимся в здравом уме и отлично понимаем, что если мы нападем на вас, то и вы ответите тем же.

Мы с вами нормальные люди, так как же мы можем с вами допустить неправильные действия, которые вы нам приписываете? Это способны сделать только самоубийцы, которые решили перед своей смертью разрушить весь мир. У нас с вами есть расхождения по идеологическим вопросам, однако мы исходим из того, что ни идеологические, ни экономические проблемы не должны разрешаться военным путем. Мы исходим из того, что необходимо мирное сосуществование разных социально-политических систем.

Вы сейчас объявили пиратские меры, которые применялись в Средние века, когда нападали на проходящие в международных водах корабли, и вы назвали это «карантином» вокруг Кубы. Неужели вы думаете, что мы только тем и занимаемся, что возим оружие, атомные и водородные бомбы? Я вас заверяю, что на тех кораблях, которые идут на Кубу, нет вообще никакого оружия. То оружие, которое было необходимо для обороны Кубы, уже находится там. Я не хочу сказать, что никаких перевозок оружия не было вовсе. Однако Куба сейчас уже получила все необходимое для своей обороны.

Не знаю, можете ли вы понять меня, поверить мне, но я хотел бы, чтобы вы поверили себе сами и согласились бы с тем, что страстям нельзя давать волю, ими надо владеть. А в каком направлении развиваются события сейчас? Если вы будете останавливать наши суда, то вы сами понимаете, что это будет пиратство. (…) Зачем это делать? К чему это приведет?

Давайте нормализуем отношения. Мы получили обращение и.о. генерального секретаря ООН г-на У Тана с его предложениями, и я уже дал ему ответ. Его предложения сводятся к тому, чтобы наша сторона не перевозила никакого вооружения на Кубу в течение какого-то отрезка времени, пока будут вестись переговоры, — другая сторона не предпринимала никаких пиратских действий против судов, совершающих плавание в открытом море. Я считаю это предложение разумным.

Вы спрашивали, что случилось и чем были вызваны поставки нашего оружия на Кубу? Мы были очень опечалены одним фактом, и я говорил об этом в Вене, что в апреле 1961 года был высажен военный десант и было совершено нападение на Кубу, в результате которого погибло много кубинцев. Вы сами сказали мне тогда, когда мы с вами встречались в Вене, что это было ошибкой. Я с уважением отнесся к этому объяснению. Далеко не все люди, занимающие такое высокое положение, как вы, признают свои ошибки, и я ценю вашу откровенность. Я со своей стороны ответил, что и мы обладаем мужеством, чтобы признавать наши ошибки, совершенные в истории нашего государства, и мы не только признали это, но и резко осудили. (.)

Вы когда-то говорили, что Соединенные Штаты не готовят вторжение (.). Ни для кого не секрет, что над Кубой постоянно висела и продолжает висеть угроза вооруженного вторжения, нападения и агрессии. Только это и побудило нас откликнуться на просьбу кубинского правительства предоставить им помощь для укрепления обороноспособности этой страны. (.)

Если вы отзовете свой флот — то это все сразу же изменит. (.) Тогда будет стоять иначе и вопрос об уничтожении не только оружия, которое вы называете наступательным, но и всего другого оружия. Я выступал от имени Советского правительства в Организации Объединенных Наций и внес предложение о роспуске всех армий и уничтожении всего оружия. Так как же я могу делать сейчас ставку на это оружие?

Оружие приносит только бедствия. Когда его накапливают, оно наносит ущерб экономике, а когда его пускают в дело, оно сеет смерть и уничтожает людей с обеих сторон. Поэтому только безумец может считать, что оружие — это главное средство в жизни общества. Нет, это вынужденная растрата человеческой энергии. Если люди не проявят мудрость, тогда они в конце концов дойдут до того, что столкнутся, как слепые кроты, и тогда начнется взаимное истребление.

Давайте же проявим государственную мудрость. Я предлагаю, со своей стороны, мы заявим, что наши корабли не везут никакого оружия. Вы же заявите о том, что Соединенные Штаты не вторгнутся своими войсками на Кубу и не будут поддерживать никакие другие силы, которые намеревались бы совершить вторжение на Кубу. Тогда отпадает и необходимость в пребывании на Кубе наших военных специалистов.

Господин президент, я обращаюсь к вам, чтобы вы хорошо взвесили, к чему могут привести агрессивные и пиратские действия, которые вы объявили, США намерены осуществлять в международных делах. Если вы это сделали в качестве первого шага к развязыванию войны — ну что ж, видимо, ничего другого у нас не остается, как принять этот ваш вызов. Господин президент, нам с вами не следовало бы сейчас тянуть за концы веревки, на которой вы завязали узел войны, потому что чем сильнее мы с вами будем тянуть, тем сильнее мы будем затягивать этот узел. И может наступить такой момент, когда этот узел окажется затянут до такой степени, что уже тот, кто его завязывал, не в силах будет развязать его, и тогда придется рубить этот узел. А что это значит, не мне это объяснить, потому что вы сами отлично понимаете, какими грозными силами обладают наши страны.

Поэтому, если нет намерения затягивать этот узел и тем самым обрекать мир на катастрофу термоядерной войны, то давайте не только ослаблять силы, натягивающие концы веревки, давайте принимать меры для развязывания этого узла. Мы на это согласны.

Вот, господин президент, мои соображения, которые продиктованы искренним стремлением разрядить обстановку и устранить угрозу войны.

С уважением Никита Хрущев.

26 октября 1962 г.

(Цитировано по: АВП РФ, фонд 059, опись 49, папка 89, дело 437, листы 45–52).

Итак, Кеннеди зачитал своему комитету очередное письмо Хрущева. Оно было принято с одобрением. Особенно американским военным понравилась метафора с завязыванием узла на веревке войны и ассоциация со случайно столкнувшимися под землей слепыми кротами. Но не только художественные образы русского лидера заслужили одобрение американских военных, но и сам факт того, что в этом письме, как они посчитали, Хрущев решил вступить на путь миролюбивых переговоров и вывести ракеты с Кубы без всяких на то для Америки условий. Но тут неожиданно последовало второе письмо Хрущева, датированное тем же днем.

 

Двойная игра Хрущева?

И вдруг! Еще не завершилось утреннее заседание в кабинете у Кеннеди, а по линии спецсвязи начало поступать новое письмо от Хрущева! Это письмо было также датировано 26 октября, а кроме того, в нем сообщалось, что оно было передано в вечернем эфире 26 октября московского радио! Читая его, Кеннеди не верил своим глазам. Хрущев решил занять решительную позицию и озвучил деловое предложение, или, если угодно, торг: «Куба в обмен на Турцию».

Когда Кеннеди зачитал новое послание Хрущева своему военному штабу, добавив, что русский политический лидер даже запустил его в радиоэфир, то среди военных появилась растерянность. Они-то были уверены, что Хрущев выведет ракеты с Кубы просто так, без всяких условий! Ведь в предыдущем огромном письме от 26 октября не озвучивалось никаких условий, а только предложение «не затягивать узел на веревке войны». Но метафора — это не деловое предложение.

После того как пришло новое послание Хрущева, в котором говорилось про ракеты в Турции, американцы стали гадать: «Может быть, в Союзе произошел военный переворот, и это письмо от имени Хрущева написал кто-то другой, пришедший вместо него к власти? А если переворота и не произошло, то, значит, на Хрущева надавили его же военные!»

Главным фактором, который удерживал американских военных от мгновенной агрессии, станет Берлин, куда, по словам Кеннеди, Хрущев немедленно введет советские войска, как только США начнет себя вести чересчур агрессивно по отношению к Кубе.

НАША ВЕРСИЯ

Ответ на вопрос, зачем Хрущеву понадобилось писать два письма, на наш взгляд, таков. Первое, пространное и миролюбивое письмо, переданное по линии спецсвязи, было призвано смягчить впечатление от второго послания. Хрущев почувствовал агрессивность американских военных и боялся, что если они получат сразу же письмо с предложением торга «Куба в обмен на Турцию», то в США отреагируют не с позиции разума, а с позиции агрессии. Действительно, деловое предложение Хрущева «Куба в обмен на Турцию» вызывало у американских военных резкое недовольство. Они не хотели уступать «ни пяди земли», как своей, так и чужой, и размышляли, как давить на Хрущева. Хрущев обозначил проблему ракет НАТО в Европе, в Англии, Италии и особенно в Турции. Он предлагал классический политический торг — Куба в обмен на Турцию. И это заявление он передал по московскому радио, а уже спустя считаные часы оно появилось и на страницах «Правда». Иными словами — документ, где расставлены все точки над i.

Отметим, сам Джон Кеннеди сразу же услышал в этом предложении голос разума и интерпретировал его иначе. Как напишет в воспоминаниях о Карибском кризисе Роберт Кеннеди, «президент посчитал, что по советскому радио Хрущев озвучил свое предложение потому, что тогда еще не работала линия прямой телефонной связи между США и СССР, после ракетного кризиса она была сразу же установлена. Хрущев спешил, он боялся, что мы начнем вторжение, он знал, что наши службы слушают советский эфир, и таким образом спешил донести до президента США свое предложение по разрешению кризиса».

Действительно, именно это предложение, «Куба в обмен на Турцию», в тот же самый день «черной субботы», 27 октября, от имени Джона Кеннеди по «неофициальным каналам (Скали — Феклисов) и будет озвучено в адрес Хрущева! Историки, пишущие про Карибский кризис, потом запутаются, кто же первый придумал как разрулить кризис и найти решение в турецкокарибском гамбите: Хрущев или же Кеннеди? Хронологически эти идея была озвучена в один и тот же день — субботу, 27 октября. Отметим, что про Турцию Кеннеди говорит уже на первом заседании исполнительного комитета, 16 октября, уже тогда пытаясь найти ответ на вопрос «почему Хрущев установил на Кубе ракеты». А 27 октября утром Кеннеди получает документальное подтверждение того, что его догадка оказалась абсолютно правильной. Процитируем это письмо Хрущева, вызывавшее такое недовольство среди военных в Белом доме и одновременно одобрение Джона Кеннеди.

ПОСЛАНИЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР

Никиты Сергеевича ХРУЩЕВА

ПРЕЗИДЕНТУ США ДЖ. КЕННЕДИ 26 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА.

Копия и.о. генерального секретаря ООН, г-ну У Тану.

Передано в московском радиоэфире в 17 часов 26 окт.

Уважаемый г-н президент!

Я с большим удовлетворением ознакомился с вашим ответом г-ну Тану о том, чтобы принять меры, с тем чтобы исключить соприкосновение наших

судов и тем самым избежать непоправимых роковых последствий. Этот разумный шаг с вашей стороны укрепляет меня в том, что вы проявляете заботу о сохранении мира, что я отмечаю с удовлетворением.

Вы в своем заявлении высказались за то, что главная цель не только в том, чтобы договориться и принять меры для предотвращения соприкосновения наших судов и, следовательно, для углубления кризиса, который может от такого соприкосновения высечь огонь военного конфликта, после чего уже всякие переговоры будут излишни, так как другие силы и другие законы начнут действовать — законы войны. Я согласен с вами, что это только первый шаг.

Ваша озабоченность безопасностью США мне понятна, потому что это первая обязанность президента. Но эти же вопросы и нас волнуют, и эти же обязанности лежат на мне, как на председателе Совета Министров СССР. Вас обеспокоило то, что мы помогли Кубе оружием с целью укрепить ее обороноспособность — именно обороноспособность, потому что не может Куба, какое бы оружие она ни имела, равняться с вами, так как величины это разные, тем более при современных средствах истребления. Наша цель была и есть — помочь защититься Кубе, и никто не может оспаривать гуманности наших побуждений.

Вы хотите обезопасить вашу страну, и это понятно. Но этого же хочет и Куба, все страны хотят себя обезопасить. Но как же нам, Советскому Союзу, и нашему правительству оценить ваши действия, которые выражаются в том, что вы окружили военными базами Советский Союз, окружили военными базами наших союзников, расположили военные базы буквально вокруг нашей страны, разместили там свое ракетное вооружение. Это не является секретом. Американские политические деятели демонстративно об этом заявляют. Ваши ракеты расположены в Англии, расположены в Италии, в Турции и нацелены против нас. Ваши ракеты, нацеленные против Союза, расположенные в Турции, могут долететь до Москвы менее чем за четверть часа.

Вас беспокоит Куба. Вы говорите, что вас беспокоит она, потому что находится на расстоянии от берегов Соединенных Штатов Америки всего в 90 миль по морю. Но ведь и Турция рядом с нами, наши часовые прохаживаются на границе и поглядывают друг на друга. Вы что же, считаете, что вы имеете право требовать безопасности для своей страны и удаления того оружия, которое вы назвали наступательным, а за нами этого права не признаете?!

Вы ведь расположили ракетное разрушительное оружие, которое вы называете наступательным, в Турции, буквально под боком у нас. Как же согласуется тогда признание наших равных в военном отношении возможностей с подобными неравными отношениями между нашими великими государствами? Это никак не возможно согласовать.

Это хорошо, г-н президент, что вы согласились с тем, чтобы наши представители встретились и начали переговоры, видимо, при посредстве и.о. генерального секретаря ООН У Тана. Следовательно, он в какой-то степени берет на себя роль посредника, и мы считаем, что он может справиться с этой ответственной миссией, если, конечно, каждая сторона, которая втянута в этот конфликт, проявит добрую волю. (…)

Поэтому я вношу предложение: мы согласны вывезти те средства с Кубы, которые вы считаете наступательными средствами. Согласны это осуществить и заявить в ООН об этом обязательстве. А ваши представители сделают заявление о том, что США, со своей стороны, учитывая озабоченность и беспокойство Советского государства, вывезут свои аналогичные ракеты из Турции. Давайте договоримся, какой нужен срок, для вас и для нас, чтобы это осуществить. И после этого доверенные лица Совета безопасности ООН могли бы проконтролировать на месте выполнение взятых обязательств. Разумеется, от правительства Кубы и правительства Турции необходимо разрешение этим уполномоченным приехать в их страны и проверить выполнение этого обязательства, которое каждый берет на себя. Видимо, было бы лучше, если бы эти уполномоченные пользовались бы доверием и Совета Безопасности, и нашим с вами — США и Советского Союза, а также Турции и Кубы. Я думаю, что, видимо, не встретит трудностей подобрать таких людей, пользующихся доверием и уважением всех заинтересованных сторон.

Мы, взяв на себя это обязательство, с тем чтобы дать удовлетворение и надежду народам Кубы и Турции и усилить их уверенность в своей безопасности, сделаем в рамках Совета безопасности заявление о том, что Советское правительство дает торжественное обещание уважать неприкосновенность границ и суверенитет Турции, не вмешиваться в ее внутренние дела, не вторгаться в Турцию, не предоставлять свою территорию в качестве плацдарма для такого вторжения. Кроме того, мы будем удерживать тех, кто задумал бы осуществить агрессию против Турции как с территории Советского Союза, так и с территории других соседних с Турцией государств.

Такое же заявление в рамках Совета Безопасности даст американское правительство в отношении Кубы. Оно заявит, что США будут уважать неприкосновенность границ Кубы и ее суверенитет и обязуются не вмешиваться в ее внутренние дела, не вторгаться сами и не предоставлять свою территорию в качестве плацдарма для вторжения на Кубу а также будут удерживать тех, кто задумал бы осуществлять агрессию против Кубы как с территории США, так и с территории соседних с Кубой государств.

Конечно, для этого нам надо было бы договориться с вами и дать какой-то срок. Давайте договоримся дать развитию событий какое-то время, но не затягивать, 2–3 недели, не больше месяца.

Находящиеся на Кубе военные средства, о которых вы говорите и которые вас беспокоят, находятся в руках советских офицеров. Поэтому какое-либо случайное использование их во вред Соединенным Штатам Америки исключено. Эти средства расположены на Кубе по просьбе кубинского правительства и только в целях обороны. Поэтому если не будет вторжения на Кубу или же нападения на Советский Союз или других наших союзников, то, конечно, эти средства никому не угрожают и не будут угрожать. Ведь они не преследуют цели нападения.

Почему я хотел бы этого? Потому что весь мир сейчас волнуется и ждет от нас разумных действий. Самой большой радостью для всех народов было бы объявление о нашем соглашении, о ликвидации в корне возникшего конфликта. Важно договориться с тем, чтобы сделать людям хороший подарок и обрадовать их вестью также о том, что достигнуто соглашение о прекращении испытаний ядерного оружия и, таким образом, больше не будет заражаться атмосфера. А наши и ваши позиции в этом вопросе очень близки.

Все это, возможно, послужило бы хорошим толчком к отысканию взаимоприемлемых соглашений и по другим спорным вопросам, по которым у нас с вами идет обмен мнениями. Мы готовы к этому.

Вот мои предложения, г-н президент.

С уважением к вам Никита Хрущев.

Этот текст послания был передан по московскому радио в 17 часов московского времени 27 октября.

Одновременно текст вручен посольству США в Москве.

Опубликовано в газете «Правда» 28 октября 1962 года.

Между тем утром 27 октября Исполнительный комитет начал совещание с обсуждения данных разведки, этот день стал самым длинным и тяжелым днем кризиса. Директор ЦРУ Джон Маккоун снова отметил, что работы на пусковых площадках идут быстрыми темпами и что все советские ракеты средней дальности готовы к запуску. Аналитики штабов подтвердили, что ракеты уже приведены в состояние готовности, это подтвердили ночные наблюдения. Согласно фотоснимкам, сделанным в ходе разведывательной миссии, 3 из 4 пусковых площадок для баллистических ракет средней дальности в Сан-Кристобале и две площадки в Сагуала-Гранде приведены в состояние боеготовности. Предпринимаются меры по налаживанию комплексной системы ПВО.

На дипломатическом фронте представители Кубы говорят, что Гавана открыта к сотрудничеству в ООН. При этом они отмечают, что их предварительное условие — доказательство, что США не собираются атаковать Кубу. Но таких доказательств США пока не дает. После отчета Маккоуна министр юстиции Роберт Макнамара доложил о развитии ситуации в карантинной зоне и о месторасположении судов, принадлежащих странам советского блока, находившихся на Кубе. Танкер «Грозный» находился в 600 милях от Кубы и наконец-то приближался к зоне карантина. На некоторое время «Грозный» был потерян американскими ВМС, патрулирующим зону карантина, из виду. Однако судно обнаружили рано утром разведывательные самолеты стратегического военного командования. Этому судну в ходе карантина американцы придавали особенное значение, хотя это был всего лишь танкер, перевозящий нефть. Однако для США был важен сам факт — осмелится ли хоть какое-то советское судно пересечь запретную линию? «Грозный» был ближе всего к ней. Во время операции по пеленгу «Грозного» один из американских самолетов RB-47 разбился при взлете, и его экипаж из 4 человек погиб. И это было лишь начало трагичных инцидентов.

Министр обороны США Роберт Макнамара отметил, что следует отдать приказ флоту, чтобы «Грозный» был взят на абордаж. На это прозвучало возражение Бола, что, возможно, советская сторона не знает, где находится зона карантина. Решили направить срочное письмо У Тану в ООН, чтобы дополнительно информировать СССР о том, что зона карантина начинается в 500 морских милях от берегов Кубы. Окончив обсуждать этот инцидент, президент Кеннеди включил магнитофон на запись.

СУББОТА, 27 ОКТЯБРЯ. 10.00 утра.

ЗАЛ КАБИНЕТА ПРЕЗИДЕНТА США.

Президент Кеннеди (зачитывая копию ленты новостей, которую ему принес Соренсен). «Вчера глава СССР Никита Хрущев заявил президенту США Джону Кеннеди, что он устранит наступательные вооружения с Кубы, если США выведут свои ракеты из Турции».

Банди. Нет, он такого не заявлял.

Соренсен. Так истолковали слова Хрущева оба информационных советских агентства. И «Рейтер» сообщает то же самое.

Президент Кеннеди. Как мы это объясним? Этого ведь не было в письме, которое мы получили?

Сэлинджер. Да, не было. Я внимательно читал письмо Хрущева.

Раск. Турецкий вопрос даже не обсуждался в Нью-Йорке и никак не был отражен во вчерашнем письме. Это что-то новое. (…)

Президент Кеннеди. Если новое заявление Хрущева — хорошо продуманное заявление, то в какой стадии мы находимся с турками относительно вывоза этих. ракет?

Болл. У нас есть отчет Томаса Финлеттера (постоянный представитель США в совете НАТО. — Прим. А.Е.), и еще отчет из Рима, в котором говорится, что с Италией будет все относительно просто. Мы могли бы юридически легко вывести ракеты из Италии, да и сами итальянцы этому будут рады. Но Турция — более серьезная проблема. Мы будем работать над этим вопросом с турками и предложим размесить в их водах подводную лодку «Поларис» с атомными ракетами. Но это будет непростая работа, поскольку все эти «Юпитеры» в Турции были размещены юридически по решению НАТО.

Президент Кеннеди. Если это суть дела, то нам надо просто ждать.

Банди. Это очень странно, г-н президент, не может быть, чтоб Хрущев так резко поменял условия. (.)

Президент Кеннеди. Давайте все же предположим, что он изменил позицию. Мы должны над этим подумать. Если это суть дела, то нашу позицию невозможно будет защитить. Во-первых, в прошлом году мы пытались оттуда убрать ракеты, так как они не могут быть использованы в военных целях. А второе — в том, что любому представителю ООН, равно как и любому здравомыслящему человеку, это покажется просто взаимовыгодной торговлей.

Банди. Да. Президент Кеннеди (зачитывая ленту новостей). «Особое послание Хрущева, переданное в радиоэфир, стало призывом к мирным переговорам, и оба государства, Куба и Турция, — должны дать согласие на приезд представителей ООН. В Совете Безопасности г-н Хрущев торжественно пообещал, что СССР не будет использовать свою территорию как плацдарм атаки на Турцию, и призвал США дать такое же обещание в отношении Кубы. Вскоре после этого было объявлено, что нет никаких сомнений в том, что США покинут военные базы Турции». Да, теперь эта тема из прессы уже не исчезнет.

Раск. Мы не говорили напрямую с турками. Турки разговаривали с нами только в НАТО.

Президент Кеннеди. Мы обращались к правительству Турции до того, как на этой неделе всплыла тема «Юпитеров». И уже целую неделю я говорю именно об этом! Были ли у нас какие переговоры в Турции?

Раск. Нет, мы с турками пока не говорили.

Болл. Мы так поступили потому, что посчитали, что если мы расскажем о таком варианте туркам, то все это будет чрезвычайно трудно уладить.

Президент Кеннеди. Джордж, это уже «трудно уладить»! Потому что у Хрущева на самом деле очень выгодная позиция, очень выгодная! И большинство людей посчитает его предложение — разумным! Да, на самом деле, по многим причинам. (.)

Раск. Думаю, это проблема НАТО и Варшавского договора. Сотни советских ракет нацелены в сердце стран НАТО.

Думаю что кубинская проблема — это проблема вмешательства в западное полушарие. (…)

Болл. Если мы поговорим с турками о ракетах, они этот вопрос передадут в НАТО, и тогда об этом узнает вся Западная Европа, и наши позиции будут подорваны. (…)

Кеннеди. Пожалуй, нам пока лучше не говорить об этом. Не заявлять во всеуслышание «мы получили от Хрущева новое письмо, в котором совершенно другое содержание». Повторяю, многие люди, и не только в СССР, сочтут позицию Хрущева — разумной.

Роберт Кеннеди. Прежде всего, надо решить вопрос с Кубой и с ракетными базами. Когда эти базы будут удаляться с Кубы, надо сделать заявление, что мы гарантируем, что не собираемся начинать вторжение на Кубу или что-то в этом роде. (…)

Макнамара. Как вы интерпретируете появление нового условия, не содержащегося в предыдущем письме?

Банди. Должно быть, в Москве ему навязали новые условия.

Томпсон. Думаю, это длинное письмо он написал сам и отправил нам без утверждения на Политбюро. А второе письмо ему продиктовали!

Макнамара. Мы все равно не докопаемся до сути. Что же нам делать? Полагаю, нам нужно продолжать оказывать давление. (…)

Роберт Кеннеди. Хрущев прибег к тактической уловке. Он публично забрал инициативу в свои руки. Он озвучил ее по радио. Он предлагает нам обменять ракеты в Турции на ракеты на Кубе. Но надо, чтоб инициатива исходила от нас! Чтобы мы предлагали, а он соглашался, а не наоборот! А что, если мы ему просто напишем в ответ просто банальное многословное письмо? В ближайшие 3–4 часа мы должны помешать ему полностью захватить инициативу в свои руки! (.)

Президент Кеннеди. Прежде всего, я думаю, мы должны воспрепятствовать тому, чтобы турки не успели сделать заявление, что это совершенно не их дело. (.) И у русских есть ракеты против Турции. Нам надо переговорить с турками и убедить их ничего не предпринимать, пока мы не решим, как действовать.

Раск. Думаю, это будет сложно. Турки привыкли говорить, что военное положение Турции — это дело НАТО. (.)

Макнамара. Ракеты юридически принадлежат туркам, и турки составляют их обслуживающий персонал, но боеголовки находятся в руках США. А всеми юридическими обязательствами они связаны через НАТО.

Президент Кеннеди. Иначе говоря, мы не можем уничтожить эти ракеты в Турции, так как юридически они принадлежат Турции?

Макнамара. Да, они юридически принадлежат Турции.

Роберт Кеннеди. Но мы можем уничтожить боеголовки.

Это юридически возможно.

Макнамара. На самом деле мы всего лишь охраняем боеголовки, вверенные Турции, которые вы, господин президент, должны разрешить использовать в соответствии с процедурой разрешения на использование ядреного оружия, которая определена рамками НАТО.

Президент Кеннеди. Как все запутано! Мы не можем позволить втянуть себя в долгие переговоры. Но Турция потребует времени. Я предлагаю сейчас по линии ООН срочно поднять лишь кубинскую проблему и проблему прекращения разворачивания на Кубе советских ракет.

Банди. По крайней мере сейчас надо миру объявить, что глобальная угроза исходит от Кубы, а не из Турции.

Президент Кеннеди. Давайте не будем себя обманывать. Нет никаких сомнений в том, что у Советов очень хорошее предложение. Поэтому они и сделали его публично. И даже пустили в радиоэфир.

Банди. Господин президент, мы тут посовещались и пришли к такому консенсусу, что первое длинное послание было лично от Хрущева. А потом кто-то из его упрямых сообщников настоял на том, чтобы было сделано публичное заявление с предложением торга Куба — Турция. И он написал второе письмо под давлением военных и своего Политбюро. Им не понравилось миролюбие Хрущева. Я бы поступил так же, будь я упрямым советским политиком.

Президент Кеннеди. У Советов очень сильный ход. Этот Хрущев оказался крепким орешком. У нас не будет оправданий для любых действий, зато для Советов уже сейчас достаточно оправданий, чтобы начать свои действия в Берлине, и только потому, что мы эмоциональные и неразумные люди. Они предложили справедливую сделку, и мы должны бы ею воспользоваться. И нам теперь сложно пойти против Кубы, рассчитывая на поддержку всего мира. Вот почему для Хрущева это удачная игра!

(.) После этого утреннего совещания, отправляясь на встречу с губернаторами штатов, президент Кеннеди, общаясь со своей командой, еще раз повторил свою мысль о том, что США рискует развязать войну в Берлине из-за своего упрямства с ракетами в Турции, которые уже давно не представляют стратегической ценности, и терять тут нечего.

Президент США предложил следующее. Поскольку юридически американские ракеты в Турции принадлежат туркам и Америка не может выступить с заявлением о том, что убирает эти ракеты, то надо сделать следующее. Пусть сами турки, которым как бы принадлежат эти ракеты (с юридически американскими боеголовками) выступят с заявлением, что намерены демонтировать «Юпитеры», всего 15 штук. Турок надо идеологически подготовить к заявлению по демонтажу «Юпитеров» и предложить им для защиты оружие нового поколения, например подлодку «Поларис».

После отъезда Кеннеди из Белого дома группа участников совещания приступила к подготовке чернового варианта заявления в прессе, которое станет публичным ответом Кеннеди на прошедшее в эфире заявление Хрущева. Это заявление от имени президента США готовили: Банди, Гилпатрик, Джонсон, Соренсен, Раск.

Одновременно личный помощник президента Томпсон готовил от имени президента США текст возможного личного письма Кеннеди на последнее письмо Хрущеву, для передачи в Москву. В этом письме уже обсуждавшиеся на утреннем совещании в Белом доме условия карибско-турецкой сделки не были озвучены, а лишь осторожно давались гарантии того, что «США не будет вторгаться на Кубу» в обмен на вывоз с острова советских ракет.

Настоящее послание отправлено в посольство США в Москве в 20 часов 05 минут вашингтонского времени 27 октября. В МИД СССР послание поступило почтой из посольства США 28 октября в 19 часов 45 минут московского времени. Однако еще до того, как это письмо Дж. Кеннеди вручили в руки Хрущеву, на Кубе развернулись весьма драматичные события, давшие этому дню историческое название «черной субботы».

 

Кто сбил самолет-разведчик У-2?

Привычно садясь за штурвал, американский пилот Рудольф Андерсен не предполагал, что это утро станет для него последним. Этот день обещал стать для Рудольфа не сложнее предыдущих, хотя каждый новый полет напоминал телеграфную сводку спортивной победы, где на кону были человеческие жизни.

Высотный самолет У-2 считался неуязвимым. По самолетам кубинцы стреляли из простых зениток, а это все равно что пытаться убить стрелой из лука африканского слона. «Нам нечего бояться, — говорил директор ЦРУ Джон Маккоун, — данные аэрофотосъемки сейчас нужны как никогда!»

И поэтому на следующее утро, несмотря на скепсис Джона Кеннеди, разведывательные полеты были продолжены. Американский пилот Рудольф Андерсен занял привычное место в машине. Он развернул карту Кубы, потрепанную и засаленную бумажку, будто этот клочок картона давал ему высший приз. Проверил работу приборов. Здесь, среди стрелок и цифр пилот испытывает обманчивое чувство безопасности. Подобное ощущение бывает и в каюте корабля, когда волны перекатываются через палубу, но до тебя не долетают их брызги. Андерсон вспомнил метеосводку: ветер слабый, дождь и гроза не предвидятся, погода благоприятствовала полету. Иногда к треску радиоволны примешивался хруст далеких гроз, и тогда самолет устремлялся навстречу глухой опасности. Пилот быстро достиг Кубинского побережья и направил самолет по маршруту, предписанному руководством. Следовало пройти над одной из ракетных площадок, где велась сборка советских ракет, и затем, резко, развернув самолет в северо-восточной части острова, в районе Банеса, лечь на обратный курс и, покинув кубинскую землю, вернуться во Флориду.

В разрывах облаков сверкало золотой монетой восходящее солнце. Андерсон, глядя на высотомер, потянул рукоятку штурвала на себя. Мотор сразу стало сильно трясти, самолет задрожал как в лихорадке. Он пошел на рискованный вираж — так игрок в критический момент ставит на карту все свое состояние. В действительности оказалось — Андерсон проиграл свою жизнь.

В дневном выпуске новостей радио Гаваны сообщило о катастрофе самолета-разведчика У-2 и о гибели пилота. Кубинцы достойно похоронили американского военного, как если бы он не был их противником, а отнеслись к нему как к простому заложнику и жертве большой политики. Впрочем, то, что с самолетом произошло что-то неладное, американские спецслужбы почувствовали намного раньше вышедшего в эфир репортажа. Самолет исчез с радаров около полудня.

Но — что могло произойти? Фидель Кастро выступил по кубинскому телевидению, объявив, что отдал приказ на поражение всех воздушных целей. Но в Белом доме никто не воспринял это заявление всерьез. Ведь кубинские ракеты не достанут высотного самолета! И вдруг! Высотный самолет оказался сбит первой же ракетой! Но как? Мощная система ПВО принадлежала русским. Как же такое могло произойти, если Хрущев только что письменно заверял Кеннеди, что ничего экстраординарного предпринимать не будет? Как это понимать? Что же произошло, черт возьми?!

А вот что. На Кубе именно в этот день, утром 27 октября, ждали налета американской авиации. Нервы были на пределе, советские военные на Кубе не спали всю ночь. Но рассвет 27 октября не принес новых тревожных вестей, но не принес и добрых. Зато сказывалась бессонница и усталость.

А в десять с небольшим утра, когда нервы у всех от треволнений ночи изрядно сдали, стало известно, что американский самолет-разведчик У-2 вылетел в сторону северо-восточной части Кубы, где находилась база русских ракет. С одной стороны, в этом, очевидно, разведывательном полете, не было ничего необычного, американские самолеты-разведчики бороздили кубинское небо почти ежедневно. Но в свете происходящих событий этот полет можно было бы интерпретировать иначе.

Фидель был убежден, что американцы готовят вторжение, что им для этого сгодится любой повод. Вторжения ждали именно сейчас, утром в субботу, 27 октября, а в этом контексте полет американского У-2 приобретал зловещий смысл.

В кабинете главнокомандующего русскими войсками на Кубе Иссы Плиева (он же Иван Павлов) зазвонил телефон. До Плиева безуспешно пытались дозвониться заместитель командующего по ГСВК по ПВО и куратор боевой авиации, генерал-лейтенант Степан Гречко и заместитель командира по боевой подготовке генерал-майор Леонид Гарбуз. Им уже успели доложить, что на радарах зафиксирован У-2, идущий в направлении Кубы. Русский боевой штаб был взбудоражен. Ничто не может так внезапно все перевернуть в ходе привычных мыслей, как резкий звонок телефона! Однако телефон в кабинете Плиева продолжал резко и назойливо трезвонить, а хозяин кабинета все никак не снимал трубку. Наконец трубку телефонного аппарата, скользкую и блестящую, словно лакированную, снял подошедший к аппарату помощник Плиева. Самого главнокомандующего не было на месте. По словам помощника, «Исса Александрович Плиев отправился на встречу с Фиделем». Бывают же такие «сюрпризы»!

Между тем пилот Рудольф Андерсон, выполняя приказ ВМФ США, развернул штурвал, направляя самолет в сторону Байеса. Машина, поскрипывая фюзеляжем, подчинилась его рукам в кожаных перчатках. Под крылом мелькали зеленые верхушки пальм и, словно отколовшиеся от зелено-бурой ленты плантаций, маленькие хижины под тростниковыми крышами. Тучи, пролившие над Кубой этим утром сильнейший тропический ливень, полностью рассеялись. Андерсон бросил мельком взгляд на хронометр. Оставалось совсем немного: пролет над Байесом, разворот на Флориду и короткий перелет над заливом к военной базе.

На лестнице штаб-квартиры советского командования загромыхали тяжелые сапоги. Заместитель командующего ПВО генерал-лейтенант Степан Наумович Гречко энергично распахнул дверь. А вскоре сюда прибыл и генерал Леонид Стефанович Гарбуз. В маленькой комнатке, простенько отделанной местным деревом, красовался цветной портрет легендарного кубинского политического деятеля и дипломата Хосе Марти. Чуть в стороне от него виднелся шелковый однозвездный кубинский флаг. Финиковая пальма в углу агрессивно взъерошила на ветру от кондиционера остроконечные темно-зеленые листья. Генералу Гречко было уже известно, что в воздушное пространство Кубы вторгся самолет-шпион и радисты 27-й дивизии ПВО под руководством полковника Георгия Воронкова «вели» этот самолет на радарах.

Генерал-майор Леонид Стефанович Гарбуз стоял возле черного и блестящего телефонного аппарата, безуспешно пытаясь дозвониться до

Плиева. Его осанка выдавала полную концентрацию внимания и мыслей. Напряженный лоб, покрывшийся каплями соленого пота, прорезали морщины.

— Плиев не отвечает, — раздраженно бросил Леонид Гарбуз и швырнул трубку на рычаг. — Нет на месте. Говорят, что он у Фиделя. Черт побери, нашел время для встречи!

— Не вовремя! — кивнул Гречко. — А что-то надо делать. Кубинцы требуют открыть огонь по самолету.

— Их можно понять, — кивнул Гарбуз. — Американцы устроили блокаду, сейчас готовят себе плацдарм для вторжения, открыто собирают информацию, а мы этому не препятствуем.

— Надо что-то делать, — повторил машинально Гречко. — Фидель вчера объявил по телевидению, что все американские самолеты, пролетающие над территорией Кубы, будут уничтожаться средствами противовоздушной обороны. Он поставил и Плиева об этом в известность.

— Значит, у нас есть моральное право поразить эту цель, — заметил Гарбуз. — Вот только приказ, отдавайте, уж пожалуйста, вы. Авиация — это ваша сфера.

Несколько секунд Гречко нервно размышлял, сдвинув брови к переносице. Его пальцы скользили по остро заточенному карандашу, слышно было шуршание пальмовых листьев под кондиционером да еще как настенные часы щелкают стрелками. В это время из радиотехнического центра пришла срочная информация о том, что самолет-разведчик, который советские военные уже давно «вели» на своих радарах, резко изменил направление полета и взял курс на северо-запад, где стояли русские ракеты. Плиев по-прежнему не брал трубку. Гречко колебался, несколько дней назад Плиев запретил военным проявлять инициативу, объявив, что разрешение об открытии огня на поражение решение будет принимать он самолично.

Однако самолет приближался к советской ракетной базе, и было очевидно, что уже сейчас У-2 ведет аэрофотосъемку крайне важного для ЦРУ объекта.

Тогда Гречко спросил мнение первого заместителя главнокомандующего Павла Данкевича и начальника штаба группы войск генерал-лейтенанта Павла Акидинова, что же с этим делать, добавив, что решение принимать им, а отвечать головой придется ему, поскольку авиация — его прерогатива. И сбивать самолет без отмашки руководства в лице Плиева страшно, и упускать — не следует. А вдруг упустим — будет разнос? А может, наоборот, собьем — будет разнос? Что делать-то?

— Мы за то, чтобы поразить эту цель, — ответили генералы Данкевич и Акидинов.

— В районе Банеса, куда летит этот самолет, стоят наши ракетные установки, — добавил генерал Леонид Гарбуз. — По этим базам благодаря новым снимкам и будет нанесен бомбовый удар! Я поддерживаю мнение товарищей и считаю, что воздушную цель надо поразить.

— Что ж, будем стрелять, — с тягостным вздохом произнес Степан Наумович Гречко. — Кто там работает, на «Десне» в районе этого треклятого Банеса? Будем сейчас им звонить…

Утро для военного дивизиона, обслуживающего систему противовоздушной обороны «Десна» в районе Банеса, началось с сильнейшего тропического ливня. Дежурство на тот момент несли в режиме радиомолчания. В 600 километрах от Гаваны в городе Камагуэй на дежурство в девять утра 27 октября заступил майор Николай Серовой. Вечером с ним беседовал начальник дивизии Георгий Воронков, в частности сказавший: «Получена шифровка. Завтра утром начинается война. Американцы готовят на рассвете вторжение».

Началась мобилизация. Были включены все средства ПВО, вся система радиолокации и разведки в ночь с 26 на 27 октября была запущена на полную мощность. Ночь оказалась тяжелой, бессонной. Авианалета и вторжения ждали с минуты на минуту. Наступил рассвет, но обещанная война не началась, никаких воздушных целей не наблюдалось. Однако нервы у всех были на пределе.

Над островом поднялось солнце, ночная роса высохла. Командир дивизии вместе с офицерами поехали завтракать в штаб, который находился в городе. Но система ПВО продолжала работать «на всю катушку», так что американский самолет-разведчик был зафиксирован «издалека» и сразу несколькими радарами. Мгновенно в нескольких военных частях была объявлена боевая тревога. В 27-й ракетной дивизии поднялся переполох. После бессонной ночи некоторые решили, что это и есть обещанное нападение. Но и те, кто видел в этом самолете всего лишь миссию аэрофотосъемки, призывали его сбить, поскольку самолет-шпион собирал критически важную информацию о советских ракетных базах.

В начале девятого утра руководитель радиотехнических войск полковник Иван Алешин на радиолокационном планшете начал отмечать траекторию движения воздушной цели, которая уже приблизилась к кубинской территории и шла в направлении Сантьяго-де-Куба. Специфика полета (высота, скорость и траектория) позволяли делать вывод о том, что это американский самолет-разведчик У-2, охотящийся за информацией о базах советских ракет.

Позвонили «главному по авиации» генералу Степану Гречко. Несколько минут шли дебаты между Гречко и руководством советским противовоздушным дивизионом в районе Камагуэй — Банеса. Генерал Гречко боялся взять на себя ответственность и все время повторял, что звонит Плиеву, но никак не может дозвониться. А тем временем американский самолет уже летел над Сантьяго-де-Куба, где стоял советский дивизион под командованием полковника Ржевского. Генерал Гречко все еще мучился правилами субординации и не хотел принимать решения.

А тем временем звонил телефон в штабе ракетных войск. Трубку снял командир 27-й дивизии полковник Георгий Воронков.

— Над Кубой идет высотный самолет-разведчик типа «Локхид У-2». В данный момент он фотографирует группы советских войск и советские ракетные базы. Командиры настаивают на открытии огня по нему, считая утечку такой информации недопустимой. Со стороны Гречко решения нет, он уже около получаса не может принять решение, дозванивается до Плиева, но того нет на месте. Но надо срочно действовать.

После недолгих раздумий, взвесив «за» и «против», полковник Георгий Воронков, командующий 27-й дивизией, отдал приказ на поражение высотной цели.

— Открывайте огонь на поражение, а я немедленно выезжаю к вам в район цели, — добавил полковник Георгий Воронков.

Майор Иван Греченов, командующий ракетным подразделением 27-й дивизии, как раз раздумывал над недавно полученной шифрограммой «ожидается американское вторжение». И тут ему принесли новую информацию: на высоте около 21 километра движется американский самолет-шпион, цель номер 33. Командир радиотехнической батареи Василий Горчаков и офицер наведения Александр Ряпенко отрапортовали:

— Цель взята на ручное сопровождение. Командир зенитно-ракетного комплекса «Десна» Иван Греченов бросился связываться с руководством: будем стрелять?

— Цель перешла в режим автоматического сопровождения, — вскоре доложили ему боевые товарищи. А телефон высшего руководства все молчал.

— Что будем делать, стрелять? — спросил офицер Василий Горчаков, сидящий за пультом управления «Десной». — На позывные «свой-чужой» цель не реагирует.

— Мы медлим, а цель уходит! — возмущенно заметил офицер наведения Александр Ряпенко, наблюдающий за самолетом на экране. — Он скоро уйдет от нас!

И тут в штабе ракетчиков работающих на «Десне» раздался звонок.

— Говорит командир 27-й дивизии полковник Георгий Воронков. Приказываю поразить воздушную цель.

— Нет пока команды на поражение! Руководство молчит! — раздраженно сказал командир комплекса «Десна» майор Иван Греченов. — Мне нужна отмашка от Гречко или Плиева.

— Им звонят уже сорок минут! И все без толку! — раздался окрик Воронкова. — Ребята, о чем вы думаете? Завтра нас всех по данным этой съемки разбомбят к чертям собачьим! Приказываю поразить цель номер 33 тремя, очередью!

Это означало, что самолет-разведчик следовало уничтожить с ракетного комплекса «Десна» С-75 тремя очередями снарядов с интервалом в шесть секунд между каждой ракетой.

Офицер наведения Александр Ряпенко с боевым криком жмет на кнопки и рычаги оборудования:

— Первая, пуск! Ракета стартовала. Слышно прерывистое дыхание офицеров Ряпенко и Горчакова. Тянутся секунды. «Цель — встреча!» — радостно докладывает Ряпенко.

А самолет продолжает себе лететь. Что происходит? Кому верить? Почему на экране радара — одно, а на приборах, «ведущих» ракету С-75, - другое? «Неужто промашка? — шепчет офицер Василий Горчаков. — Автоматический режим.».

— Черт побери! — вскипает майор Греченов. — Растерялись, орлы! Стрелять не умеете! Что ж вы, мать вашу, одну ракету-то пустили? Приказ был на тройную очередь!

— Сейчас, сейчас, — Ряпенко за пультом «Десны» багровеет. — Режим спутал. Секундочку.

— Секундочку! — передразнивает его майор Греченов. — Шпиона упустили, олухи!

Ряпенко нервно бросается за пульт и пускает вторую ракету. Все замирают, вперив глаза в экран радара. На нем отчетливо видно, как сближаются две точки — самолет и быстро приближающаяся к нему ракета. Вот эти две точки слились в одну.

— Цель — поражение! — радостно и уверенно на этот раз докладывает Ряпенко. — Азимут 322, дальность — 12 километров. Высота полета противника — 21 километр. Время местное, девять часов утра двадцать минут.

И тут раздался звонок. Звонил сам генерал Степан Наумович Гречко.

— Приказываю поразить воздушную цель.. — Есть поразить цель. Приказ выполнен. — Как так? Уже?! На место падения самолета отправились кубинские военные, да и командир ракетной установки «Десна» майор Иван Греченов выехал немедленно. Рыжая кубинская глина летела мокрыми комьями из-под колес машин, продирающихся через влажные мангровые заросли. Туда же направился и командир 27-й ракетной дивизии полковник Георгий Воронков, отдавший приказ о поражении самолета практически одновременно с генералом Степаном Гречко. Вскоре на место инцидента прибыл и командующий советской авиацией на Кубе генерал Степан Гречко. Когда советские военные прибыли на место падения самолета, там уже было полно кубинцев, патрулирующих район Байеса и никого не пускающих в эту зону. Передняя часть самолета упала на землю, а фюзеляж и хвост оказались на прибрежной полосе залива и омывались на мелководье прибрежными волнами.

— Молодцы, орлы! — сменил гнев на милость майор Иван Греченов, глядя на обломки самолета. — Еще бы чуть-чуть, и этот гад ушел бы от нас! — и, глядя на расколотый ракетой фюзеляж, омываемый соленой водой Карибского моря, добавил: — А эту часть фюзеляжа, с номером машины, мы заберем в нашу часть. Как боевой трофей.

Кубинцы, глядя на сбитый самолет, ликовали: — Янки наказаны! Ура! — Будут теперь знать, как совать свой нос! — Смотрите, самолет поражен сразу двумя ракетами!

У него не было шанса уйти, — заметил командир 27-й дивизии полковник Георгий Воронков. — Хо-о-ро-шо работает установка «Десна!» Но почему мы этого не увидели на радарах?

Действительно, обломки У-2 красноречиво свидетельствовали о том, что уже первая ракета С-75 достигла цели, а вторая лишь «добивала» мертвый самолет. Почему же радары не сразу выдали информацию о поражении самолета-шпиона, так что оператору «Десны» пришлось стрелять повторно? Это и по сей день остается загадкой. Наверно, сказывалось общее несовершенство техники. Достаточно вспомнить инцидент 1 мая 1960 года, когда пытались поразить самолет с Г. Пауэрсом (самолет-шпион развалился от детонации, американский летчик приземлился на парашюте, а ракета поразила советский самолет-истребитель, идущий на перехват Пауэрсу).

Итак, в половине десятого утра американский самолет-шпион, ведущий аэрофотосъемку советских ракетных баз, был сбит советской зенитной установкой «Десна». Останки летчика похоронили. Фюзеляж с номером в качестве боевого трофея достался 27-й дивизии. Об этом доложили Иссе Плиеву. В кабинете главнокомандующего Гречко и Гарбуз спокойно объяснили, как все было. Плиева убеждали, что в свете возможного американского вторжения другого выхода просто не было. За то, чтобы сбить самолет-шпион, единодушно высказались военные всех уровней, и мнение генералитета сошлось на этом же. Теперь Куба ликует, янки наконец-то наказаны! Исса Александрович Плиев спокойно, понимающе кивая, выслушал доклад Степана Гречко и отреагировал:

— Понял. Принял к сведению. Хорошо, спасибо. Похоже, что Плиев остался доволен работой своих ракетчиков. Однако уже спустя всего несколько часов Исса Александрович пришел в ярость и устроил Гречко с Гарбузом разнос:

— Как вы могли открыть огонь по самолету без моего личного распоряжения! Буквально вчера я категорически запретил вам это делать! А вы меня не услышали! Проявили самоуправство! А то, что вы не могли до меня дозвониться, — не оправдание! Не надо было ничего делать! Вы даже не представляете, что вы натворили!

Генералы Гарбуз и Гречко переменились в лице. Вот те раз! Еще совсем недавно Плиев если не одобрял, то уж точно не возражал по поводу сбитого самолета-шпиона. Что же произошло?

— У меня тут на столе целая пачка телеграмм из Москвы, — продолжал Плиев, потряхивая клочком бумаги с печатями и росписями. — Иво всех говорится об одном и том же: нельзя поддаваться на провокации!

Узнав об инциденте с У-2, маршал Родион Малиновский, испугавшись эскалации конфликта, немедленно отправил на Кубу Плиеву-Павлову шифротелеграмму:

«Тростник — товарищу Павлову. Мы считаем, что вы поторопились сбить американский разведывательный самолет У-2, в то время как уже наметилось соглашение мирным путем разрешить конфликт и предотвратить нападение на Кубу.

Мы приняли решение демонтировать Р-12 и эвакуировать их, приступайте к исполнению этого.

Получение подтвердить. Директор».

— Любой огонь по американским военным самолетам или кораблям служит поводом к войне! — продолжил разнос Плиев. — В Белом доме уже поднялся шум, что мы начали стрелять первыми! Это для них повод начать вторжение!

И в самом деле. «Русские начали стрелять первыми! — воскликнул Роберт Кеннеди, узнав об инциденте с самолетом У-2. — Мы немедленно должны начать вторжение на Кубу!

И, несмотря на то, что президент США попытался охладить пыл своего брата, в Белом доме возникло стойкое убеждение, что русские таким образом решили активно выразить свой протест в отношении морского карантина.

Из книги Н.С. Леонова «Лихолетье».

«По сию пору ведутся дискуссии на тему, имел ли право командующий советской группой войск на Кубе Исса Александрович Плиев дать приказ на применение ядерного оружия или же такое право Москва оставляла за собой. Свидетельства очевидцев и участников носят противоречивый характер, но можно сказать, что если бы американцы в тех условиях перешли границы разумного и все же рискнули бы совершить крупномасштабное нападение на Кубу, то не миновать было бы большой беды. Вряд ли удалось бы удержаться от защитного контрудара, если бы под огнем противника оказались наши части и соединения. Никто не дал бы убивать себя безнаказанно, как баранов. Американцы понимали это, и когда 27 октября советской высотной ракетой «земля — воздух» был сбит над Кубой американский разведывательный самолет У-2, то сами же постарались ослабить впечатление от этой истории разговорами, что, мол, у кого-то сдали нервы, произошла ошибка, случайность, и т. п. На самом деле приказ о пуске этой ракеты был отдан заместителем командующего ПВО С. Гречко, а выполнила команду бригада ракетчиков 507-го зенитного полка. Москва и Фидель Кастро были немедленно поставлены в известность о произошедшем. Мотивировка решения была простой — если дать самолету уйти, то он доставит в Вашингтон полные данные о позициях всех развернутых на Кубе ракет. Пуск ракеты был сознательным актом самозащиты. Счастье американцев, что у них не сдали нервы».

Запутанный узел мотивов и целей вокруг сбитого самолета-шпиона, полный недосказанного и недоговоренного, затягивался все сильнее. В Кремле разгорались страсти. Никита Хрущев, получив информацию о сбитом У-2, вскипел:

— Этот сукин сын, Кастро, не ведает что творит! Разве можно сейчас сбивать американские самолеты! Теперь они скажут, что мы стреляли первыми, прекрасный повод начать вторжение на остров!

Его поправили: это не Кастро, а мы сами, советские военные, сбили треклятый У-2. А если бы он улетел во Флориду с бесценной информацией по нашим ракетам? Хрущев, потный и красный от гнева, пристукнул кулаком по столу. Вызвал помощника и начал ему надиктовывать телеграммы для Кастро и Плиева. Формулируя послания, советский лидер лихорадочно наливал себе в хрустальный бокал шипучей минеральной воды из зеленой бутылки и отпивал ее большими глотками, пока не осушил всю бутыль.

Одновременно в исполкоме Совета национальной безопасности США обсуждали, какой политический подтекст имеет история со сбитым самолетом-разведчиком. Похоже, что пообещавший сбивать американские самолеты Кастро исполнил свое обещание, решили в Белом доме. Потом спохватились: откуда у Кастро высотные ракеты? Значит, стреляли русские, по приказу Кастро? Но возможно ли такое? Самолет был сбит на большой высоте, в 21 км, ракетой С-75, с зенитной установки, которая могла находиться лишь у русских. Тогда американцы стали грешить на Кремль, мол, сам Хрущев и отдал такое распоряжение… Приведем документ, как шло обсуждение этого инцидента в Белом доме.

Исполнительный комитет возобновил работу 27 октября в ЗАЛЕ КАБИНЕТА ПРЕЗИДЕНТА в 16 часов дня. Президент Кеннеди поставил магнитофон на запись, и совещание началось с отчета министра обороны США, Роберта Макнамары.

Президент Кеннеди. Нужно подождать, пока мы не получим больше сведений о том, почему полет У-2 прерван. Возможно, нам придется остановиться. Потому что на Кубе сейчас все проявляют чрезмерную враждебность. (…) Я считаю, что мы должны обсудить все варианты, пока они не прекратят работы. Думаю, что Турция может стать предметом обсуждения. Иначе Хрущев заявит, что мы отвергли его предложение, а оно было мирным и разумным. И что тогда нам делать? Все будет в порядке, если он прекратит работы и демонтирует установки. Тогда мы сможем вести нормальные переговоры.

Алексис Джонсон. Советский посол в ООН господин Валериан Зорин встретился с председателем ООН У Таном в Нью-Йорке. И нам сообщили, что Зорин утверждает следующее: первое письмо от Хрущева, датированное 26 октября, такое большое и миролюбивое, было конфиденциальным, и Хрущев писал его лично для уменьшения напряженности. Но Зорин подчеркнул, что реальное предложение Хрущева содержится как раз во втором письме, которое было передано в радиоэфире.

Президент Кеннеди. Я думаю, нам сегодня надо спросить У Тана, а сможет ли он получить от СССР хоть какие-нибудь гарантии того, что работы по монтажу ракет прекратятся? (.)

Раск. Господин президент, вот еще один вариант вашего письма в адрес г-на Хрущева. Мы подготовили. Взгляните.

Президент Кеннеди. Я думаю, что самое сейчас правильное в отношении Хрущева и мировой общественности, так это сказать, что мы с удовольствием обсудим этот вопрос, в смысле Турцию, как только увидим, что работы на Кубе по монтажу ракет прекращены.

Банди. Мы получили ответ от Финлеттера и длинную телеграмму от Хэара о возможной реакции Турции на устранение ракет «Юпитер» в Турции. Они оба сходятся на том, что если мы пойдем на сделку Турция — Куба, то эффективность НАТО значительно уменьшится.

Президент Кеннеди. Но вы понимаете, Мак, что ситуация быстро меняется. И если мы эту сделку примем в ближайшие 48 часов, она будет иметь определенную привлекательность.

Если же мы ее отвергнем и начнем военные действия против Кубы, то военный альянс НАТО станет еще слабее.

Дин Раск (зачитывает несколько вариантов письма от имени Кеннеди Хрущеву. Продолжительная дискуссия: обсуждение формулировок).

Макнамара. Мы могли бы в двустороннем порядке договориться с Турцией, что мы обезвредим их «Юпитеры» и заменим их на подлодки «Поларис». А потом мы скажем Союзу: «Вы говорите, что там существует угроза. Мы ее устранили. Вам не нужно более об этом беспокоиться. И, возвращаясь к вашему недавнему письму, мы хотим сделать предложение. Мы согласны не совершать вторжение на Кубу. А вы уберете ваши ракеты».

Банди. А что они от этого получат?

Макнамара. Проблема Турции решена! (.)

Банди. Я бы предпочел дать Финлеттеру еще день на то, чтобы он выяснил мнение людей на этот счет, демонтажа ракет.

Президент Кеннеди. Это будет. Понимаете, они же не знают об альтернативах. Они не стратеги и поэтому скажут: «О Господи, мы не хотим такого обмена — Куба в обмен на Турцию! Они не понимают, что через 2–3 дня мы можем нанести удар по Кубе, а это может вызвать захват Берлина или удар по Турции со стороны Советов. И вот тогда они воскликнут «Боже мой! Мы должны были согласиться!» Но будетуже поздно. (.)

Мы все прекрасно понимаем и знаем, как быстро исчезает храбрость, когда проливается кровь, и все это случится и с НАТО. Когда мы начнем эту операцию, а они захватят Берлин, все скажут: «В конце концов, Турция в обмен на Кубу — это было хорошее предложение».

Не будем обманывать себя. (.) Нужно решить две проблемы. Во-первых, нужно ли нам немедленно обращаться к туркам и выяснять, готовы ли они пойти на сделку, о которой говорил министр Макнамара. Если они не согласны, тогда нам нужно сказать об этом на общем собрании НАТО, потому что НАТО может на них повлиять. Думаю, нам сейчас нужно избавиться от ракет в Турции и на Кубе.

Диллон. Не вижу смысла разговаривать с турками в Белом доме. Думаю, это нужно сделать через НАТО.

Президент Кеннеди. Дело в том, что Хрущев вновь вернулся к сказанному им утром о Турции. Думаю, мы должны сказать, что ключевой момент этого письма — прекращение всех работ. Мы с этим согласны. В этом нет никаких сомнений. Вопрос только в том, будет ли в соглашение включена Турция или только Куба.

Поэтому первым будет условие Хрущеву: «Если вы согласитесь прекратить работы на военных базах на Кубе и немедленно законсервируете все системы наступательных вооружений и разрешите ООН проверку» — то мы будем рассматривать ваше предложение по Турции.

Макнамара. Правильно.

Президент Кеннеди. Давайте посмотрим вначале на его реакцию. (.) Мы должны быть разумными. Нам придется убрать наше оружие из Турции.

(Неразборчивая групповая дискуссия. Идет обсуждение формулировок письма Кеннеди в адрес Хрущева).

Болл. Господин президент, я думаю, что, если бы вы могли вставить в последнюю часть вашего письма цитаты из письма Хрущева, это было бы хорошо.

Роберт Кеннеди. А почему мы этим вопросом беспокоим президента? Ребята, почему вы не работаете над этим? И почему бы нам самим не поработать над текстом вашего письма без вас, господин президент, чтобы вы нас потом разбили в пух и прах?

(Долгий смех).

Генерал Тейлор. Господин президент, начальники штабов проводили днем совещание. И вот какие рекомендации мы от них получили. После нанесения удара через 7 дней будет реализован план номер 316 — вторжение».

Роберт Кеннеди. Вот новость-то! (Групповой смех).

Президент Кеннеди. Это следующий шаг. Давайте все делать поэтапно, не забегая вперед. (.) Давайте позвоним по телефону по поводу письма. Болл, ты сейчас пойдешь и решишь с Эдлаем Стивенсоном вопрос, связанный с письмом, хорошо? А наш следующий вопрос — Турция и НАТО. У нас есть предложение Макнамары.

(Обрыв записи).

Макнамара. Я предлагаю убрать ракеты из Турции и Италии и добиться, чтобы Италия выступила на нашей стороне. В таком случае на Турцию будет оказано дополнительное давление. (.)

Президент Кеннеди. Предложение в Турцию Хэару должно быть таким, чтобы было видно — это соответствует их интересам и при этом мы обеспечиваем Турции более высокую и эффективную защиту, чем ранее.

Банди. Сомневаюсь, что Совет НАТО будет рекомендовать, чтобы мы убрали ракеты из Турции.

Томпсон. Даже если мы их заменим на «Поларисы»?

Маккоун. Ракеты ставят нас в положение заложников.

Я считаю, что у Турции именно такая позиция уже пару лет.

Раск. Когда весной 1961 года мы предлагали «Юпитеры» заменить на «Поларисы», реакция Турции была следующей: «Ваши ракеты находятся здесь. И пока они здесь, вы тоже здесь».

Президент Кеннеди. И несколько членов НАТО отнюдь не будут от этого в восторге.

Макнамара. А можно представить так. Ракеты «Юпитеры» устарели, и еще больше, чем ракеты «Тор» в Великобритании. Англичане с этим уже согласились и решили заменить их другими средствами, среди которых самым эффективным сегодня является «Поларис». И мы предлагаем то же самое и для Турции.

Президент Кеннеди. Конечно, мы хотим, чтобы сами турки выступили с этим предложением и попросили нас о «Поларисах» вместо «Юпитеров».

(.)

Банди. Думаю, нам поможет НАТО. Надо действовать через них.

Макнамара. Я считаю, что нам приходится действовать быстро (зачитывает военную сводку). Наш самолет У-2 был сбит. Был открыт огонь по нашему самолету-разведчику.

Роберт Кеннеди. У-2 был сбит? (Пауза, все пребывают в состоянии шока). Макнамара. Да. Сказали, что его сбили.

Роберт Кеннеди. Пилот убит?

Тейлор. Да. Его сбили над Бэйне, это рядом с базой ракет SAM (C-75 в русской кодификации). Сбили ракетой «земля — воздух» в восточной части Кубы. Говорят, что тело пилота осталось в самолете. Очевидно, что на базе ракет SAM находился радар. Все это выглядит весьма правдоподобно.

Макнамара. Этим пилотом был майор Рудольф Андерсон из Южной Калифорнии.

Президент Кеннеди. Ведь это означает серьезную эскалацию конфликта?

Макнамара. Да, именно так. И все это влияет на время, которое мы выбрали. Я считаю, что мы можем отложить атаку на Кубу до среды, 31 октября, или даже до четверга и использовать это время, чтобы обратиться в НАТО.

Президент Кеннеди. Как мы можем объяснить последствия сообщений, сделанных Хрущевым? И как понять их решение сбивать американские самолеты в свете только что сделанного заявления о том, что оружие будет применено только в случае атаки? Они что, изменили свои приказы? Мы только что имели обстрел нашей авиации из зенитной артиллерии (видимо, имеется в виду подбитый 25 октября кубинцами летящий на малой высоте истребитель F-105. — А.Г.) и теперь еще получили применение ракеты SAM, приведшей к гибели нашего пилота.

Макнамара. Как мы должны это интерпретировать? Я не знаю.

Генерал Тейлор. Русские решили, что должны как-то отреагировать на наши самолеты-разведчики. Всем известно, куда мы посылаем самолеты и зачем. Мы знаем эти площадки, с которых сбили самолет У-2. Следует подумать об ответном ударе по этой площадке!

Президент Кеннеди. Как мы можем туда посылать завтра У-2, если мы не ликвидируем все площадки SAM?!

Маккоун. Кажется, эти действия означают резкий протест. Напишите письмо Хрущеву прямо сейчас. Напишите, что мы будем вынуждены ликвидировать объекты ракет SAM.

Тейлор. Мы нанесем по ним ответный удар и потом сделаем заявление, что, если они будут стрелять по нашим самолетам, мы вообще ликвидируем их.

Банди. А вы можете нанести удар по этим SAM прямо сегодня вечером?

Макнамара. Нет, уже слишком поздно — темнеет. Давайте не думать сейчас об ответных мерах.

Тейлор. Это очень опасно, господин министр. Мы должны вести разведку каждый день. А разведка становится трудной.

Макнамара. А если мы собираемся вести разведку каждый день, то нам придется каждый день вести ответный огонь!

Тейлор. Правильно. Будем вести огонь!

Президент Кеннеди. Как мы можем туда посылать завтра снова У-2, если и завтра пилот может быть убит? Ведь так?

Тейлор. Разумеется. И поэтому нужно нанести ответный удар с превосходящими силами.

Макнамара. Я считаю, что на данный момент следует забыть обУ-2. Спонтанное решение об ответном ударе вносит в наши планы мирного урегулирования конфликта полный хаос.

Кеннеди. Я думаю, что нам следует публично объявить о случившемся. Если мы уверены что У-2 сбит советской ракетой, то об этом следует объявить, потому что все равно произойдет утечка информации. Гавана заявит об этом. И мы должны сделать заявление. (.)

И надо завтра провести совещание в НАТО. Они должны чувствовать себя частью всего этого.

Макнамара. Я согласен, но надо подумать, чего мы хотим от НАТО.

Сбитый самолет — не повод собирать совещание НАТО, и мы должны подготовить реальное предложение. (.) Я предлагаю обсудить с ними вопрос насчет турецких ракет. Мы скажем, что в ситуации конфликта с Кубой турецкие «Юпитеры» представляют опасность, а мы можем эту опасность устранить и одновременно даже усилить защиту НАТО. Мы можем сказать, что сейчас мы находимся в такой ситуации, что если мы начнем бомбить Кубу, то русские немедленно атакуют ракетные базы в Турции. (.)

Президент Кеннеди. Давайте сделаем перерыв, чтобы все смогли перекусить, а затем встретимся, скажем, в девять вечера, вернемся сюда и посмотрим, что мы будем делать. Проанализируем наши послания в ООН и Турцию и подумаем над другими вопросами. Да, я считаю, что нам продолжить совещание лучше всего в девять вечера. (.)

В это время президент Кеннеди выходит из комнаты, и разговор продолжается в более неофициальном ключе.

Президент Кеннеди принял решение о том, чтобы его брат и министр юстиции США Роберт Кеннеди встретился с послом СССР в Вашингтоне Анатолием Добрыниным и лично ему передал копию письма для Хрущева. Роберт Кеннеди позвонил Добрынину и договорился о встрече через полчаса. Впоследствии Роберт Кеннеди писал об этом эпизоде в дневнике: «И росло ощущение, что вокруг всех нас, американцев, и вокруг всего человечества стягивается петля, из которой выкарабкаться становится все труднее».

Помощник президента, Макджордж Банди, день «черной субботы», 27 октября, запомнил по хитроумной дипломатической схеме. Он зафиксировал в своих мемуарах: «Кеннеди на моих глазах попросил госсекретаря Дина Раска позвонить президенту Колумбийского университета Эндрю Кордье, который был близок к председателю ООН У Тану. Эндрю мог тайно передать Тану предложение Вашингтона об обмене ракет на Кубе на ракеты в Турции. Если Хрущев отвергнет предложение лично Кеннеди, то пусть он услышит это предложение из уст независимого эксперта. На мнение У Тана, в свою очередь, должен был повлиять директор Колумбийского университета Эндрю Кордье с подачи госсекретаря США Дина Раска».

 

Миротворец Роберт Кеннеди

В книгах, изданных в США, пишут, что «в субботу, 27 октября, министр юстиции США Роберт Кеннеди встречался с советским послом в США Анатолием Добрыниным». В одних книгах говорится, что их встреча состоялась в советском посольстве, а в других — что она прошла в кабинете министра юстиции. В действительности же Добрынин и Роберт Кеннеди встречались дважды за один этот день.

О первой встрече Анатолия Добрынина и Роберта Кеннеди можно прочитать в мемуарах советского посла в Вашингтоне. Добрынин пишет, что во время этого визита Роберт выглядел очень усталым, глаза у него — красные-красные, было видно, что он ночь не спал, да и сам он потом сказал об этом. Роберт пожаловался Добрынину, что вообще шесть дней не был дома, не видел своих детей и жену, что они с президентом круглыми сутками сидят в Белом доме и бьются над вопросом о советских ракетах. И добавил: «У нас напряжение очень сильное, опасность войны велика, прошу передать вашему правительству и лично Хрущеву, чтобы он учел это. Президент готовит обращение через закрытые каналы и очень просит, чтобы Хрущев принял его предложения». Роберт прямо говорил, что положение угрожающее, что на президента давят военные, они требуют немедленных действий и удара по Кубе, что сдерживать их тяжело, а президент не хочет проливать кровь и надеется на мирное решение проблемы и поэтому написал послание, которое надо как можно скорее отослать Хрущеву.

Вручив письмо, Роберт заявил, что военные все время давят на президента, настаивая прибегнуть к военной акции в отношении Кубы, и у президента очень сложное положение. Он добавил: «Вы должны учесть особенности нашей государственной системы. Президенту трудно. Даже если он не захочет, не пожелает войны, то помимо его воли может свершиться непоправимое. Поэтому президент просит: помогите нам решить эту задачу!»

В своих мемуарах советский кадровый офицер КГБ, разведчик Александр Феклисов об этом эпизоде вспоминает (цит. по: А. Феклисов «Кеннеди и советская агентура», М., 2011):

«По вызову посла Добрынина, около 14 часов дня, я пришел в зал встреч на втором этаже. Он сидел там вместе с Робертом Кеннеди на диване и о чем-то беседовал. Мне показалось издали, что диалог идет трудно. Я приблизился к ним. Добрынин явно нервничал и обратился ко мне за какой-то справкой. Его речь была сбивчивой. Я сразу понял, что мой приход был нужен не Добрынину, а Роберту Кеннеди, он смотрел на меня осуждающе и одновременно изучающе, исподлобья. Роберт, видимо, захотел лично взглянуть на Феклисова-Фомина, чтобы удостовериться в том, передал ли он личное предложение от Джона Кеннеди, озвученное через Скали, советскому послу Добрынину. Роберт Кеннеди не мог предполагать, что проблема отнюдь не во мне, а в самом после и что едва вступивший в свою посольскую должность Добрынин будет до такой степени запуган правилами субординации и настолько растеряется в дни кризиса, что откажется сам принять у Фомина-Феклисова личное письмо Кеннеди для Хрущева! Посол Анатолий Добрынин, бывший на хорошем счету у Громыко, покажет себя не на высоте. Он откажется телеграмму с важнейшей информацией отправлять в советское посольство лишь на том основании, что Феклисов не является сотрудником МИДа! Добрынин будет потом оправдываться, что, мол, советский МИД не давал никаких санкций на контакты с разведчиками и тем более на неофициальные каналы связи и встречи с приближенными к Белому дому журналистами! Идиотский бюрократизм — когда мир висел на волоске от войны! Как вам это понравится?!»

Вторая встреча между Робертом Кеннеди и Добрыниным состоялась в тот же самый день, но уже вечером. До четверти восьмого от Никиты Хрущева не поступало никакого ответа, и атмосфера была раскалена до предела. Президент Джон Кеннеди вновь поручил своему брату Роберту поговорить с советским послом Анатолием Добрыниным. На этот раз встреча состоялась в Министерстве юстиции, Роберт Кеннеди вызвал советского посла в свой кабинет. Здесь Роберт Кеннеди уже сменил интонацию с просящей на требовательную и жестко заявил послу:

— Мы должны получить заверение, что не позже завтрашнего дня ракетные базы начнут демонтироваться. Москва должна наконец понять, что если эти базы не снесет она, то это сделаем мы сами.

Со своей стороны Добрынин, действуя в соответствии с последним письмом Хрущева, направленным Кеннеди, настаивал, чтобы США согласились в обмен на вывоз советских ракет с Кубы убрать американские ракеты «Юпитер» из Турции. Доводы посла, исходившие из принципа равной безопасности, были весьма убедительными. Роберт Кеннеди после консультации по телефону с Белым домом заявил, что президент Кеннеди согласен с этим при условии, что, во-первых «Юпитеры» будут убраны через три-пять месяцев после вывоза советских ракет с Кубы и, во-вторых, эта договоренность будет храниться в строгой тайне, и ее не включат в официальный текст соглашения о ликвидации Карибского кризиса. Роберт Кеннеди объяснил это сложной обстановкой в США и необходимостью проведения соответствующих переговоров с Турцией и другими членами НАТО.

Роберт писал: «Мы встретились с Добрыниным в моем кабинете. И я ему сказал, что мы обнаружили, что по нашим самолетам, летающим над Кубой, ведется огонь и один из пилотов, работавший на самолете-разведчике У-2, погиб. Я сказал Добрынину, что это очень серьезный поворот событий, ведь наши пилотируемые самолеты не имели оружия, а по ним стреляют. Нам придется принять определенные меры. Наши военные настаивают, что и мы должны стрелять в ответ». Добрынин возразил, что кубинцы протестуют против нарушения американскими самолетами-разведчиками их воздушного пространства. Я ответил, что если бы мы не нарушали их воздушное пространство, то мы все еще верили бы словам Хрущева о том, что советских ракет на Кубе не существует. Ведь лидер Советов Хрущев ввел нас в заблуждение, тайно разместив на Кубе ракетные базы и утверждая в публичных заявлениях, что этого никогда не будет сделано. И я сказал, что эти базы должны быть немедленно демонтированы, а в противном случае это сделаем мы.

Тогда Добрынин спросил, в чем суть нашего предложения. Я ответил, что только что в американское посольство в Москве было направлено для Хрущева письмо, в котором говорится, что все ракетные базы на Кубе должны быть немедленно демонтированы. А если Куба и Кастро прекратят свою подрывную деятельность в странах Центральной и Латинской Америки, то и мы согласимся соблюдать мир в Карибском регионе. И не допустим вооруженного вторжения с американской земли.

Тогда Добрынин спросил меня, а что я думаю о предложении Хрущева о выводе ракет из Турции? Я ответил, что такая сделка невозможна, поскольку в этом случае все решает только НАТО (Роберт Кеннеди действительно был против схемы «Турция — Куба», это была его личная позиция, он настаивал, чтобы Хрущев вывел ракеты с Кубы без всяких «турецких» условий, и президент Джон Кеннеди резко критиковал своего брата за излишнюю жесткость и стратегическую недальновидность. — Прим. А.Г.). Я сказал, что вряд ли НАТО сейчас пойдет на такой шаг. Но важно другое, прекращение работ по монтажу ракет. Я просил Добрынина связаться как можно скорее с Хрущевым и получить от него заверения в отношении демонтажа советских ракетных баз на Кубе».

Поздним вечером Роберт Кеннеди еще встретился с советником советского посольства Георгием Большаковым, через которого главы СССР и США иногда обменивались конфиденциальными письмами. В этой беседе Роберт Кеннеди повторил Большакову то же самое, что сказал и Добрынину. При этом он подчеркнул, что если в ближайшие сутки не поступит положительного ответа из Москвы, то президенту будет невозможно сдержать военный конфликт и решить возникший кризис мирным путем и тем самым избежать гибели тысяч людей — американских, советских и кубинских граждан.

Когда Роберт Кеннеди после очередной встречи с советским послом Добрыниным вернулся в Белый дом, президент Кеннеди в это время ужинал со своим близким помощником Дэйвом Пауэрсом. В своих мемуарах Пауэрс вспоминал, что Роберт Кеннеди пессимистично оценил встречу с Добрыниным. Пауэрс ел очень быстро, и, глядя на это, Кеннеди сказал «Боже, Дэйв, ты ешь моего цыпленка и пьешь мое вино так, как будет это твоя последняя еда в жизни». На что Пауэрс серьезно ответил: «Бобби только что сказал такое, что я так и решил — что это и есть моя последняя еда».

 

Разведка и журналистика — «разруливают» кризис

В дни эпицентра Карибского кризиса интересы политики, разведки и журналистики неожиданно пересеклись.

Из книги Н.С. Леонова «Лихолетье».

«Разведчик — лицо неофициальное, не мелькающее на политических трибунах и перед телекамерами, но выполняющее тяжелейшую, не заметную невооруженным глазом работу, связанную с риском для жизни, требующую огромной выдержки и воли, аналитического ума и, главное, высоких моральных качеств, работу, крайне необходимую государству, интересы которого он представляет, лишь иногда появляясь на публике то под скромным прикрытием переводчика, то под прикрытием журналиста» (см. Н. Леонов. «Лихолетье». М., Алгоритм, 2005, с. 68).

Надо помнить, что за разведчиком в чужой стране не стоит никакая сила.

Он может лишь опираться на авторитет своего государства и своей идеологии, на свои личные знания, логику, волю и язык. Часто спрашивают, что движет действиями разведчиков и их помощников, деньги или убеждения, конечно же, для помощников, главным образом, важны убеждения, а что касается самих разведчиков, то, безусловно и исключительно, только убеждения. За деньги работали некоторые источники, и очень даже неплохо. Но следует помнить, что за деньги можно купить очень даже красивую шлюху, а любовь за деньги не купишь!

Разведчик — это государственное достояние (см. Н.С. Леонов, «Лихолетье», стр. 89). Это человек, который в одиночку, без контроля, но и без понукания со стороны, без прессинга, но и без помощи пославшего его государства, решает поставленные перед ним задачи. Он должен быть верен, надежен, толков. Ошибаются те, кто думает, будто разведчики за рубежом получают какую-то особую высокую плату. Ничего подобного! Они получают только одну зарплату, которая соответствует их должности по прикрытию — зарплату переводчика или же корреспондента в газете, например. Когда я работал третьим секретарем посольства Мексики, то ни одного цента, положенного сверх цента такому, отнюдь не ведущему в дипломатической службе, специалисту, я не получал. Но зато если мой «чистокровный» коллега из МИДа уходил из рабочего кабинета строго по окончании рабочего дня, то для разведчика не существовало временных «от» и «до» и анализировать обстановку приходилось круглосуточно. Мы исходили даже из простой десятеричной системы, из каждых 100 первичных контактов, может быть, 10 интересных разработок, а из этого десятка может получиться всего одна хорошая вербовка. Так мы работали в Мексике месяцы за месяцами. Поле для работы было немалое: много американской молодежи, учащейся в Мексике, многочисленный журналистский корпус, представители американских фирм, немало эмигрантов из США, переехавших жить в Мексику, ветераны ФБР, вышедшие в отставку. Так, на работе месяц летел за месяцем. Работа разведчика лучше всего выражена в словах поэта Маяковского: «В грамм добыча — в год труды».

Советский разведчик Александр Феклисов, работавший в Вашингтоне как «журналист-международник Фомин», поддерживал дружески-деловые контакты со своим «коллегой по перу», журналистом Джоном Скали, который находился «на короткой ноге с президентом Кеннеди». В американском тележурналисте Джоне Скали текла итальянская кровь. Он был горячий и экспансивный человек как вспоминал о нем сыгравший активную роль в разруливании Карибского кризиса, советский разведчик Александр Феклисов-Фомин» (см. А. Феклисов «Кеннеди и советская агентура». М., Алгоритм, 2011).

 

Как исказили истину, пытаясь ее увековечить

После Карибского кризиса тележурналист Джон Скали неоднократно приглашал Александра Феклисова на завтраки в шикарные рестораны. Как выяснилось позднее, ему это подсказали в администрации президента, мол, советского разведчика, который помогал в урегулировании конфликта, надо угостить бокалом хорошего вина и изысканным кушаньем. Феклисов не возражал. Однако ресторанные застолья были уже потом, а пока не наступило утро 28 октября, как зафиксировал в своих дневниках разведчик Александр Феклисов, «мне приходилось все свои мозги, свою нервную систему, свое сердце заставлять работать на максимальных оборотах». Вспоминая события, связанные с Карибским кризисом, советский разведчик в Вашингтоне Александр Феклисов задавал себе три вопроса.

Первый вопрос. Какова была причина того, что посол СССР в США Анатолий Добрынин не передал в советский МИД 26 октября 1962 года телеграмму, содержащую условия президента США, переданные через тележурналиста Джона Скали, по Карибскому кризису, так что Белому дому пришлось прибегать к неофициальным каналам?

Мотивировка советского посла в Вашингтоне — мол, он не мог этого сделать, потому что МИД не давал полномочий посольству вести неформальные переговоры, — отговорка. Неужели сотрудники посольства должны были лишь формально выполнять указания своего ведомства, даже в столь сложных ситуациях, как Карибский ракетный кризис?! «Скорее всего, — пишет Феклисов, — если бы Джон Скали передал бы условия урегулирования кризиса кому-либо из мидовских сотрудников, то Добрынин бы немедленно передал депешу по назначению и за своей подписью». Но телеграмму за фамилией Феклисова Добрынин не подписал и не отправил, тут инициатива шла по линии КГБ. Возможно, Добрынин хотел, чтобы посольство выглядело в более выигрышном свете, чем КГБ, и полагал, что Феклисов не станет посылать столь важную телеграмму в центр по линии спецсвязи разведки и тогда Белый дом вынужден будет обратиться непосредственно к нему, Добрынину. Однако Добрынин не учел, что канал связи с журналистом Скали мог работать только через Феклисова. Роберт Кеннеди действительно пришел непосредственно к Добрынину, но лишь затем, чтобы проверить, передано ли уже предложение Белого дома в Кремль. И узнал, что нет, не передано, и пришел в ярость. Так или иначе, но молодой посол Анатолий Добрынин, хороший помощник в команде Громыко, но не самостоятельный лидер, не успевший освоиться в своей высокой должности, шокированный информацией о советских ракетах на Кубе (он не был посвящен в операцию «Анадырь»), испуганно зашоривался и отгораживался формальными отговорками от ситуации там, где требовалась инициатива и активность.

Второй вопрос. Почему Белый дом свои предложения урегулирования кризиса решил озвучивать не через посла, как это принято в подобных случаях, а по неформальной линии, через Феклисова и журналиста Скали? «Полагаю, — пишет Феклисов, — что президент Кеннеди не хотел использовать эту линию связи в силу своего недоверия и неприязни к советским дипломатам». Кеннеди уже провел ужин с Громыко, на котором тот отрицал присутствие советских ракет на Кубе, хотя прекрасно о них знал (мы об этом инциденте писали в предыдущих главах книги. — А.Г.), так что потом Кеннеди своему аппарату объявил крылатую фразу: «Я впервые в жизни услышал за столь короткое время такое количество откровенной лжи». Глава МИДа Андрей Громыко, который про «Анадырь» прекрасно знал (хотя и не одобрял эту идею Хрущева), этот мистер «Нет» был крайне несговорчив, закрыт и необщителен и заверял (тоже накануне кризиса) Кеннеди в том, что «Советский Союз не будет предпринимать никаких особых шагов, которые бы осложнили советско-американские отношения накануне промежуточных выборов в Конгресс США». Спустя годы, когда проводился исторический конгресс по Карибскому кризису, его участники М. Банди и Т. Соренсен открыто заявили: «Громыко и Добрынин в глазах Кеннеди выглядели лгунами, с которыми каши не сваришь. Президент решил действовать через русского разведчика Феклисова».

Третий вопрос. Почему помощники президента Джона Кеннеди — П. Сэллинджер, А. Шлезингер и другие — в своих мемуарах скрывают истину? «Почему, — цитируем Александра Феклисова, — они не пишут прямо о том, что предложение о мирном урегулировании кризиса сформулировал и сделал президент Джон Кеннеди? Они почему-то пишут, что эти предложения были получены Кеннеди от советского разведчика Фомина-Феклисова». Сам Феклисов ответить на него не может. «Даже в тексте на мемориальной табличке в ресторане «Оксидентал», где мы первый раз встретились со Скали в дни кризиса, — вспоминает разведчик Феклисов, — повесили мемориальную табличку, где говорится о том, что предложения по кризису исходили от меня. Но это неправда! Идея была Кеннеди!» Табличка гласит: «В напряженный период кубинского ракетного кризиса (октябрь 1962 г.) таинственный русский мистер «X» передал предложение о вывозе ракет с Кубы корреспонденту телекомпании ABC Джону Скали. Эта встреча послужила основанием для ликвидации угрозы ядерной войны».

Позволим себе цитату из мемуаров разведчика Александра Феклисова (псевдоним Фомин) (см. А. Феклисов, «Кеннеди и советская агентура». М., 2011, с. 257–263).

«Я спросил управляющего рестораном, кто повесил здесь эту табличку и кто составлял для нее текст. Управляющий рестораном Джоуи Данофф сказал, что ему неизвестно, кто повесил эту табличку. И добавил, что «без участия Джона Скали эту табличку не могли здесь установить, и текст должны были непременно согласовать с ним, ведь его имя на табличке фигурирует».

«Отмечу, — продолжает свои раздумья Александр Феклисов, — что по своему служебному положению ни журналист Джон Скали, ни разведчик А. Фомин-Феклисов не могли взять на себя столь высокую политическую миссию, как формулировка условий разрешения ракетного кризиса. Я честно заявляю, что не являюсь автором разумного компромисса и не озвучивал через Скали это предложение для Кеннеди. Все было наоборот».

«Лишь два человека на земле могли принять решение по разрешению кризиса, президент Кеннеди и лидер советского Политбюро Хрущев, — пишет Феклисов. — Возможно, что для принятия решения со стороны Кеннеди могла послужить первая встреча со Скали 26 октября в ресторане «Оксидентал». Там мы и проиграли вариант развития событий, согласно которому за вторжением войск США на Кубу мог последовать захват армиями Союза и ГДР Западного Берлина. Возможно, эту полезную информацию журналист Джон Скали, часто бывающий в Белом доме, донес и до Кеннеди, и она послужила основой для решения президента».

Допустим, конечно, что решение «витало в воздухе» и Хрущев одновременно с Кеннеди сформулировал подобное предложение, продолжает рассуждать Феклисов. Но тогда Хрущев его направил бы в США через своего посла Анатолия Добрынина, а этого не произошло (а радиообращение Хрущева к Кеннеди от 26 октября и зачитанное в Белом доме утром 27 октября, «Куба в обмен на Турцию», ничего не стоит?! — Прим. А.Г.).

Поэтому остается лишь один человек, хозяин Белого дома — который, ознакомившись с содержанием первой беседы Фомина-Феклисова со Скали, быстро отреагировал на нее, сформулировав условия. Президент США поручил Джону Скали немедленно еще раз встретиться с советским разведчиком от имени «высочайшего руководства США» и передать условия разрешения кризиса в Советский Союз. Для этого мы с ним встретились вторично в тот же день в ресторане «Статлер».

Из книги Н.М. Леонова «Лихолетье».

«Американское общество живет в особом информационном поле (здесь — цит. по: там же, Н. Леонов, Лихолетье, с. 354–355). Десятки каналов телевидения, сотни газет и журналов, бесчисленные радиостанции почти непрерывно вываливают на головы граждан груды информации. Даже в самые скучные, спокойные дни все равно не прекращается звон и гудеж. В целом создается довольно любопытное ощущение: вроде бы под ногами, под руками, под задницей, за шиворотом — везде шевелится, шуршит, попискивает информация обо всем, а большинство людей в то же время не знают ничего о сущности происходящего в стране и в мире, не видят причинной связи событий. Кругом — информационная пена, в которой захлебывается нормальный человек, теряющий способность оценивать события, не говоря уже об их прогнозировании».

Меняется и характер американского общества. Почитай, до самого начала Второй мировой войны миграция в США носила здоровый характер. Из Европы туда ехали действительно смелые, предприимчивые, волевые люди, тосковавшие по свободе профессиональной деятельности. Они-то и сделали США богатой и могучей страной. А теперь, когда Штаты стали «сладким пирогом», к ним потянулись другие эмигранты, которые просто алкают сытой жизни. Из них получаются хорошие потребители, барчуки, но не работники. Особенно колоритна в этом отношении иммиграция, приехавшая из Союза.

Хорошая страна США, умело организованная, но в какой-то мере искусственная, так же, как искусственный язык «эсперанто», такая же синтетическая и чужая для коренного жителя Старого Света. Я с большим уважением отношусь к американскому народу (цит. по: там же, Н. Леонов, Лихолетье, стр. 79). Американцы умеют на редкость хорошо организовать свой труд, полагаются только на свои силы, уверены в себе. Но так уж устроены государства, что народы оказывается неизмеримо лучше своих правительств. США — не исключение. Разве нормальный средний американец мечтает о том, чтобы разделить на несколько государств Германию, Китай, Россию? А вот правящая верхушка США, ее истеблишмент, никогда не оставляла такой мысли, это ее геополитическая мечта. Словом, я работал против США с глубоким убеждением, что делаю доброе, угодное Богу дело, защищая свою страну и помогая десяткам других народов защититься от когтистой лапы могучего американского орла».

 

«Черная суббота» в Белом доме

27 ОКТЯБРЯ. ВЕЧЕР, 22.00.

КАБИНЕТ ПРЕЗИДЕНТА КЕННЕДИ

Дин Раск. Господин президент, сегодня произошел ряд важных событий. Я составил их список.

Первое. Сегодня утром Белый дом выступил с заявлением по поводу вещания из Москвы. Второе. Это вопрос о перехвате и об описании зоны перехвата морского карантина. Озвучили в ООН. Третье. Заявление Пентагона об усиленном наблюдении. Четвертое было то, что мы передали в ООН У Тану наш ответ на публичное заявление Хрущева. Пятое. Мы отправили ответ на письмо Хрущева от 26 октября. Шестое. Началась мобилизация воздушных эскадрилий. Седьмым будет предупреждение У Тану о приближающемся к карантину корабле «Грозный».

Президент Кеннеди. Сейчас нам нужно продумать послания НАТО в Турцию и. кто-нибудь видел сообщение от сэра Норстрэда? (В тот день Кеннеди говорил с генералом Лорисом Норстэдом, главнокомандующим объединенными силами НАТО. — Прим. А.Г.).

Банди. Нет, сэр. Оно было адресовано лично вам.

Президент Кеннеди. Да. Я прочту его. «Уважаемый г-н президент! (.) Не важно, насколько продуктивным будет совещание совета НАТО, но я боюсь, что эта процедура избавит вас от тяжелой обязанности принять трудное решение. В ходе рассмотрения этой ситуации возникнет много вопросов. Среди них и такие. Эти ракеты на Кубе. Они находятся там на том же основании, что и ракеты НАТО в Турции? Разумеется, нет. Можно ли Турцию рассматривать как сателлита США, даже если Хрущев сейчас публично зачислил Кубу в эту категорию? Позволит ли ликвидация ракет в Турции укрепить позиции НАТО хотя бы в долгосрочной перспективе? Каковы будут последствия для Турции и Греции, которые живут в постоянном страхе, что их оставят одних? И это — лишь неполный список риторических вопросов».

Банди. Да, убрать турецкие ракеты не так-то просто!

Президент Кеннеди. Думаю, надо поставить обсуждение в таком духе, мол, мы хотим, чтобы НАТО было в курсе происходящего. И мы советуемся с вами. Но о сделке с Турцией не следует даже намекать, потому что они почувствуют требование. Но ход их мыслей надо направить именно в этом направлении. И это несложно.

Роберт Кеннеди. Нет, я считаю, лучше помалкивать.

Президент Кеннеди. Для того чтобы подготовить почву для НАТО в Берлине или где-либо еще, вы должны сказать им, что причина, по которой мы консультируемся с ними, — ухудшение ситуации.

Маккоун. Мы будем отправлять Хрущеву послание об этой провокации, со сбитым У-2?

Кеннеди. Джон, я считаю, что он знает о самолете. Он уже заявил об этом и сказал, что это нелепая случайность или что-то в таком духе. (.) Однако Хрущеву надо написать еще одно письмо про корабль «Грозный». Повернет ли он от границы с карантином или нет? Я все время думаю об этом корабле, потому что завтра мы столкнемся с этой проблемой.

(Забегая вперед, скажем, что в ночь с 27 на 28 октября «Грозный» остановился, хоть и был всего лишь танкером, перевозящим нефть, а не оружие. — Прим. А.Г.).

Неразборчивая групповая дискуссия.

Макнамара. Господин президент, если мы завтра пошлем на Кубу наши самолеты, то должны будем быть готовы к тому, что нас атакуют. Их надо посылать с прикрытием или не посылать. (.) Что касается Кубы, то нам придется вернуться к проблеме смены правительства, если мы будем проводить атаку утром во вторник. Сегодня мы об этом еще не говорили. Военные держат наготове подразделения госслужбы. (.). Но нужно будет завтра об этом поговорить. Нам нужно подготовить две вещи. Правительство для Кубы, потому что оно нам понадобится, — мы будем бомбить их территорию, и, во-вторых, надо подумать о том, какой ответ мы дадим Советскому Союзу и Европе, потому что я уверен на сто процентов, они что-то собираются там делать. (.) Я предложил бы план «око за око». В этом суть нашей миссии!

Диллон. Да, «око за око!». В этом суть нашей миссии!

Маккоун. Я бы отобрал у них Кубу. Отобрал бы ее у Кастро.

Соренсен. Может, мы сделаем Бобби мэром Гаваны? (Смех).

Совещание исполнительного комитета закрывается. Делается перерыв на ночь. Все устали и уже не в состоянии серьезно и подолгу обсуждать вопросы. В полночь послана телеграмма в НАТО, в ней говорится, что принятие мер карантина было позитивным и дало надежду, что «решение проблемы Карибского бассейна может быть найдено мирным путем». Однако ввиду продолжающихся работ по монтажу ракетных установок США предупреждает, что могут быть «предприняты любые военные действия, которые потребуются для того, чтобы устранить опасность, грозящую Западному полушарию».

Многие чиновники, в том числе помощник президента, Макджордж Банди, провели ночь в своих кабинетах. Президент Кеннеди тоже не спал. Он и его помощник Дэйв Пауэрс смотрели любимый фильм Джона Кеннеди с Одри Хепберн и Грегори Пеком в главных ролях — «Римские каникулы».