Накануне вечером Элизабет Глинка оставила на автоответчике Института сообщение: Адель перевели из палаты интенсивной терапии. Ее врач сообщил хорошие новости. Состояние пожилой дамы оставалось стабильным. Энн, в последние три дня метавшаяся в своей квартире, как зверь в клетке, направилась в пансионат, предварительно выполнив весьма своеобразную миссию, которую она сама себе же и наметила.

Молодая женщина тихонько постучала в приоткрытую дверь. Из радиоприемника тихо лилась джазовая мелодия. Энн удивилась, услышав привычное «Kommen Sie rein!», произнесенное весьма игривым голосом.

– Адель, мой визит вас не слишком утомит?

– Я бессмертна, милая моя. И соткана из высокопрочной плоти, способной устоять перед чем угодно. Я же Гёдель и пребываю даже в лучшей форме, чем вы. Вы совершенно бледны.

Отрицать этого Энн не стала; совершая утренний туалет, она избегала глядеть в зеркало.

– Может, глоточек бурбона? Он быстро приводит мысли в порядок. Не волнуйтесь, с меня хватит и капельницы. Не знаю, чем они меня пичкают, но настоятельно вам советую. Нет? Вы уверены? Может, тогда шоколадное печенье? Тем, что оставила Элизабет, можно накормить целый полк.

Энн отрицательно мотнула головой. Она была голодна, но есть не хотелось; эти два чувства не боролись в ее душе вот уже несколько недель.

– Элизабет вы понравились. Она из тех немногих людей, которым я по-прежнему доверяю, хотя и грешит чрезмерной болтливостью. Тогда съешьте пирожное! В конечном счете с вас на ходу слетит юбка. Впрочем, невелика была б потеря!

Молодая женщина решилась откусить кусочек пирожного. Оно оказалось слишком сладким.

– Придя сюда, вы боялись увидеть пустую постель. И не выполнить до конца возложенную на вас задачу.

Энн сделала над собой усилие, чтобы как можно быстрее проглотить пирожное.

– Вы прекрасно знаете, что это не так.

– Простите. Это у меня что-то вроде рефлекса. Mein Gott! Я сказала «простите»! Не иначе как от вас заразилась! Сделайте громче! Это же Чет Бейкер. Какой ангельский у него был голосок! Я от него с ума сходила. Но когда подумаю, что с ним стало… Говорят, что это наркотики.

– Сегодня наркотиками все балуются.

– В Вене опиум и кокаин были в ходу еще задолго до войны! Каждое поколение считает своим долгом изобрести как праздник, так и похмелье. Отчаяние, как и ностальгия, никогда не выходит из моды.

– Да, ностальгия тоже наркотик.

– Вздор! Приятные воспоминания – единственное богатство, которое у вас никто не может украсть. Как бы там ни было, мне не разрешили взять сюда много чего. Только радио. Но и его я могу слушать только тихо! Чтобы не разбудить тех, кому осталось жить всего ничего. – Она стала невпопад подпевать под «My funny Valentine». С Адель капля за каплей стекала вся подозрительная веселость. – Сегодня я слышу только мелодию. Уши подводят и сами выбирают то, что нужно. Музыка выше слов.

– Несмотря на это, вы любите поговорить.

– Намолчаться я еще успею, красавица моя.

Взгляд Адель вдруг упал на маленькие зеленые листики, выскользнувшие из сумочки Энн.

– Камелии! Мои любимые цветы! Для архивариуса вы прекрасно осведомлены.

– Я сорвала их на Линден-лейн. За садом никто не ухаживает, но камелии в полном порядке. Мне хотелось принести вам весточку из родного дома. Вам его, должно быть, очень не хватает.

– Я не чувствовала себя, как дома, по меньшей мере лет сорок. После отъезда из Вены всегда ощущала себя изгнанницей.

Трубка от капельницы оказалась слишком короткой, и схватить растения пожилой даме не удалось.

– Подойдите ближе, пока эта ведьма в сабо у меня их не отняла.

Когда Адель вдохнула тонкий аромат цветов, ее морщинистое лицо озарилось, и она наградила молодую женщину улыбкой. Придя в дом Гёделей, Энн позвонила в дверь, а когда ей никто не открыл, сделала над собой усилие, прежде чем вторгнуться в частные владения. Адель растерла цветок в пальцах, поднесла к носу и вздохнула:

– Почти не пахнут… Но я не думала, что они продержатся до таких холодов.

Энн, в свою очередь, тоже взяла в руки лепесток. Слишком нежный запах был бессилен перед вкусом корицы, намертво прилипшим к небу. Молодая женщина сунула лепесток в карман. Потом из него можно будет сделать закладку.

– Зима задерживается.

– Погода! Вот она, тема разговора для стариков! Подумать только, в беседах с Куртом я избегала ее, как чумы. Он будто родился в обнимку с барометром. То ему слишком жарко, то недостаточно тепло, то чересчур ветрено. Величайший логик современности? Король нытиков, вот кто он был!

– Как вы можете так отзываться о муже?

– Сегодня утром мне вкололи сыворотку правды. Этот человек испортил мне жизнь!

Адель спрятала веселое лицо в букете цветов. Молодая женщина полагала, что увидит перед собой женщину, которая одной ногой стоит в могиле, и к подобным излияниям чувств оказалась не готова. В какой-то момент Энн охватил соблазн сказать собеседнице, что ей в жизни тоже приходилось встречать редких зануд. В шесть лет Леонард уже мог мысленно осуществлять последовательное деление, в то время как Энн только-только осваивала таблицу умножения. В двенадцать он позволял себе отпускать критические замечания в адрес математических трудов собственного отца, который тогда впервые пожалел, что до такой степени возбуждал его неутолимое любопытство. Будучи холериком по темпераменту и дамским угодником по натуре, Лео на дух не выносил никаких ограничений. Представляя собой образ собственной рекурсивности, он считал, что должен отчитываться перед самим собой. Еще ребенком доставал родителей своей «биективностью», следуя его собственному шуточному выражению. Адамсы делали все возможное, чтобы призвать своего скороспелого недоросля к дисциплине и порядку. Но в подростковом возрасте присущие ему природные противоречия буквально взорвались. Леонард всерьез превратился в инопланетянина. Тогда его отправили в частную школу – очищать от дури кровь и прочие жизненно важные жидкости организма. К величайшему облегчению родителей, тот хаотичный период жизни юноши в конечном счете не разрушил их надежд. Лео поступил в престижный МТИ и теперь если чем и был обязан отцу, то только наследственными математическими способностями.

Желая ободрить пожилую даму, Энн положила руку на ладонь Адель, которая тут же сомкнула на ней свои горячие пальцы.

– Хочу дать вам совет, барышня. Бегите от математиков, как от чумы! Они выжмут вас, как лимон, отнимут все, что вы любите, и не позволят даже в награду родить ребенка!