В ожидании назначенного часа Энн прогуливалась неподалеку от ИПИ. Последовав совету Адель, она изменила облик и теперь под строгим пальто у нее было красное крепдешиновое платье со слишком глубоким для ее крохотной груди декольте. Молодой женщине казалось, что она вырядилась как на парад. Она накрасилась, а в последний момент распустила волосы, хотя и не была уверена в целесообразности задействовать весь этот арсенал в войне, которая была заранее проиграна.

Когда время подошло, Энн, позволив себе вполне допустимое опоздание, направилась по аллее к Олден Мэнор, роскошному дому, выстроенному в неовикторианском стиле, который с 1939 года служил неизменным жилищем директорам Института перспективных исследований. В числе прочих, на глазах у этого особняка выросли и дети Роберта Оппенгеймера. В детстве Энн обшарила все его закоулки, но вот уже много лет не переступала этот порог. Связанные с этим местом воспоминания разжигали в душе тревогу. В тот момент, когда молодая женщина уже решила повернуть обратно, дверь открылась, и она увидела перед собой благожелательное лицо Эрнестины.

Креолка служила в семье Адамсов без малого двадцать лет. Она являлась частью обстановки, как и ее неизменные блузки ярких, пылающих цветов. Вирджиния так и не смогла заставить эту женщину отказаться от подобных проявлений экваториальных вкусов в пользу строгой униформы прислуги, более приличествующей рангу их семьи. Совсем наоборот, со временем цветные узоры на ткани приобретали все больший размах. Эрнестина никогда ни в чем не уступала, это в полной мере касалось и ее обескураживающей собеседника мании вставлять в разговор непонятные французские фразы.

– Энн, mon bel oiseau! Я так рада тебя видеть!

С этими словами она бесцеремонно расцеловала молодую женщину в обе щеки, и Энн тут же узнала исходивший от нее специфический запах ванили и дрожжей.

– Вы совсем не изменились, Тина.

– Ври больше, я теперь похожа на самку кита. А вот ты стала прехорошенькая.

Эрнестина ущипнула Энн за бок.

– Если бы ты всегда была рядом со мной, то на твоих костях появилось бы немного мяса. Боже праведный! Что они с собой только не вытворяют, эти современные молодые женщины!

Энн протянула ей небольшой пакет. В этот момент со второго этажа Эрнестину кто-то позвал истеричным голосом, заставив женщин подпрыгнуть. В холле появился Келвин Адамс в непринужденном наряде: фланелевой рубашке в теплых тонах и белом шерстяном свитере с воротником под горло. Энн подозревала, что за этим перманентным кокетством он скрывает зачатки зоба.

– Энн, с этой новой прической вы очаровательны.

На этот раз она не позволила ему прикоснуться к волосам; ей больше не хотелось попадать в ловушку банальных комплиментов. Когда ее осыпал ими Келвин, молодой женщине казалось, что ей на грудь ложится чья-то влажная ладонь. К счастью, вместо того чтобы настаивать, он попросил Эрнестину успокоить госпожу.

Вирджиния материализовалась в плотном облаке опьяняющих духов. В одной руке стакан, в другой сигарета. Энн, сколько себя помнила, всегда видела ее в таком виде.

– Что-то вы рановато. У нас еще ничего не готово.

Обижаться Энн не стала, прививка от желчи, без конца источаемой госпожой Адамс, была у нее с детства. Молодая женщина прикинула, сколько времени понадобится хозяйке, чтобы размазать безупречный макияж посредством театральных рыданий, давно вошедших у нее в привычку. Вирджиния по-прежнему умела найти к ней подход и успокоить, хотя с возрастом ей для этого приходилось идти на все новые и новые уловки. Она представляла собой что-то вроде надменной гранаты с выдернутой чекой, взрыв которой муж предотвращал долгие годы, тратя на это массу сил и энергии.

На какое-то время Энн осталась стоять с сумкой и пакетом в руках, пока хозяева не смилостивились освободить ее от этого бремени. Миссис Адамс устроила ей традиционный смотр. Не выпуская сигареты, попробовала на ощупь красную ткань платья. Энн мысленно взмолилась, чтобы хрупкая ткань не воспламенилась. Она в жизни не позволяла себе таких дорогих тряпок, хотя ей и было бесконечно далеко до показной роскоши Вирджинии, щеголявшей в нарядной шелковой блузе.

– Нет, стирки оно не выдержит. Но красный цвет все же впечатляет.

Вирджиния принадлежала к категории людей, которых следует понимать с точностью до наоборот: энтузиазм в их устах воспринимать как оскорбление, а в туманном упреке усматривать скупой комплимент. Молодая женщина протянула хозяйке бутылку орвьето, белого итальянского вина, к которому она пристрастилась, может даже чересчур, во время совместного пребывания с Джанни в Умбрии. Вирджиния приняла скромный подарок кончиками пальцев. Келвин, будучи искушенным дипломатом, предложил гостье располагаться в гостиной.

– Здесь вы у себя дома. Впрочем, вам и так это известно.

* * *

Энн устроилась в большом мягком кресле у камина, стоявшем спинкой к библиотеке, и откинулась на мягкие подушки. Запах кожи принес ей успокоение. Эта комната воскрешала в ее памяти приятные воспоминания. Маленькой девочкой она часто здесь делала уроки вместе с Лео, пока Эрнестина пекла им на кухне вафли. Не успела Энн принять подходящую позу, как в поле ее зрения появился Леонард и тут же плюхнулся на стоявший напротив диван.

– Ты все такой же элегантный, Лео.

– На этот раз мне пришлось постараться. Видела мой галстук?

– На кого ты похож? На тебе же совсем мятая рубашка.

Она поправила узел его галстука, вспоминая все разы, когда ей приходилось завязывать ему шнурки, находить школьные принадлежности и помогать избегать наказания с помощью хитроумной лжи. Он одним глотком осушил свой бокал, не осмеливаясь смотреть на дверь библиотеки; его, по всей вероятности, одолели те же воспоминания. И тогда Энн прокляла себя за то, что вновь проявила к нему материнскую заботу. Под этой напускной небрежностью она тут же узнала мальчишку с поджатыми губами, слишком робкого, чтобы показать зубы, и чересчур хитрого, дабы выказывать самодовольство. Нос, выглядевший более чем внушительно на узком лице, в подростковом возрасте породил в душе Лео множество комплексов. В его собственных темных, насмешливых глазах он выглядел уродцем. Смущенный от того, что его столь пристально рассматривают, молодой человек пошевелил бровями с видом дешевого шансонье.

– Тебе даже никто не предложил выпить?

– Чтобы переводить, мне нужна ясная голова. Сегодня меня прикомандировали к какому-то французскому математику.

– В этом нет никакой надобности. Он великолепно говорит по-английски. Отец сыграл со мной точно такую же шутку. Надеется, что я весь вечер не буду отлипать от Ричардсона III. Или IV. На ходу стрижет гонорары за перевод.

Энн почувствовала себя в ловушке: значит, инициатором этой встречи был не Лео. Дверь в библиотеку давно закрыли. Она согласилась что-нибудь выпить, и разболтанная фигура друга тут же потащилась к бару. Строгая рубашка Лео совершенно не шла, Энн больше привыкла к его вечным футболкам с загадочными, непонятными надписями. Кошмарная небрежность молодого человека в одежде могла сбить с толку тех, кто не отличался особой проницательностью. У Адамса-младшего за наружностью дешевого бунтаря скрывался методичный, кристально ясный ум. Что бы о нем ни говорили, он представлял собой аналитическую машину в чистом виде, подобно компьютерам, преждевременное изобретение которых навсегда предопределило его судьбу. Его упорный нонконформизм в известной степени обусловил и раннее облысение отца, и алкоголизм матери, если конечно же сам не был их естественным следствием.

Лео вернулся с двумя стаканами, огромными, как супницы. Судя по неразбавленному виски и залысинам на лбу, Лео унаследовал черты и отца, и матери. Келвин Адамс просунул в дверь голову и махнул рукой: гости потихоньку собирались. Сын в ответ лишь прикрыл глаза. Молодую женщину эта необычная покорность встревожила. Она еще помнила вечер, когда этот мальчишка громко хлопнул дверью и босиком ушел из дома. Но убежал недалеко – вызволять его из полицейского участка родители послали Тину. Потом Лео не разговаривал с предками больше трех недель. Тогда ему было десять лет.

– Недавно я узнал, что твой отец опять женился. На своей студентке. Рэчел, должно быть, от этого припадок хватил.

– Это старая история. Вскоре после этого она сошлась с каким-то смуглым антропологом из Беркли. Просто прелесть!

– Не скули. Все могло быть и по-другому. Он стал бы жить с антропологом, она – со студенткой.

Энн улыбнулась, представив Джорджа – идеальный образчик царственной мужской красоты с копной белокурых волос и золочеными пуговицами – в компании с небольшого роста прохвостом в штанах цвета хаки. Вообразить мать под ручку с хорошенькой чертовкой было легче. Леонард прикурил сигарету. Сама Энн по возвращении из Европы бросила травить себя никотином, причем далось ей это с большим трудом. Порыв сдержать удалось. В противном случае ей несколько дней пришлось бы мучиться, отказывая себе в сигарете: вся вселенная вокруг могла бы курить, а вот она – нет.

– Энн, а почему ты вернулась в Принстон?

Она залпом опрокинула свой стакан виски; вопрос был задан слишком прямо, чтобы отвечать на него искренне. Понятие тонких различий было Лео неведомо. Он часто любил ей говорить: «Существует 10 разновидностей людей. Те, кто понимает бинарную систему, и все остальные». Его вселенная была населена «1» и «0» и окрашена в черно-белые тона, тогда как ее мир содержал все оттенки серого; он жил в «дискретной» среде, она – в «непрерывной». Им никогда не удавалось установить между собой четких и определенных границ, в обязательном порядке взаимно проницаемых, но при этом достаточно герметичных, чтобы один не растворялся в другом. В отличие от математики, бесконечность Лео казалась Энн более ненасытной, чем ее собственная.

Бегство Энн во Флоренцию два года назад положило конец всем прениям в их отношениях. Как-то утром в просторной квартире Джанни прозвучал далекий-далекий звонок. Молодой человек пребывал в объятиях Морфея. Он всегда спал как убитый, а буйная вечеринка накануне никак не способствовала раннему пробуждению. Энн выползла из постели, накинула мужскую рубашку, валявшуюся на полу, и заорала на итальянском, веля подождать придурку, осмелившемуся барабанить в дверь в такой час. Она открыла дверь и столкнулась нос к носу с Леонардом. В руке у него была дорожная сумка, на лице застыла загадочная улыбка. «Сюрприз!» – воскликнул он в качестве объяснения. Да, она действительно была удивлена, особенно когда увидела выросшего за спиной полуголого Джанни. Не говоря ни слова, Лео развернулся и ушел. С тех пор она его больше не видела.

Джанни не стал устраивать ей сцен и ставить перед «выбором». Ей не нужно было выбирать. Все и без того уже рухнуло. Он отпустил ее, позволив себе один-единственный упрек: «Я бы предпочел, чтобы ты, Энн, рассказала об этом раньше. Знаешь, мужчине неприятно констатировать, что он всего лишь эрзац. Особенно если он, как я, всю свою жизнь охотится за подделками». Но извинений ее Джанни так и не принял.

Лео хлопнул молодую женщину по плечу. Он терпеть не мог, когда она мыслями витала где-то далеко-далеко.

– Куда ты подевала своего итальянца?

– Ты прекрасно понимаешь, что твой демарш не мог остаться без последствий.

Вирджиния замахала руками в пышных, похожих на паруса рукавах, приглашая их за стол.

– Займи мне место рядом с тобой.

– Я просто в восторге снова стать твоей персональной «в каждой бочке затычкой».

– Взаимно.