Принстон, 15 ноября 1973 года

Моя дорогая Джейн.

Я никогда не была мастерицей писать письма. Но на этот раз у меня есть оправдание за столь долгое молчание. В последние несколько недель я была очень занята. В конце концов я согласилась поступить в дом, где работал садовником Питер. Мне так жаль этих бедных стариков. Им действительно нужна постоянная помощница, особенно несчастной даме. Она прикована к инвалидному креслу. При этом ей приходилось делать покупки и хлопотать по хозяйству. Нетрудно представить, в каком состоянии я увидела дом, когда впервые туда пришла. И быстро поняла, что к должности медсестры мне придется добавить обязанности прислуги, кухарки и сиделки по уходу за престарелыми. Гёдели вместе без малого пятьдесят лет. Такая старая любовь могла бы показаться мне просто чудом, если бы положение, в котором они оказались, было не столь драматичным. Детей у них нет, они ведут очень уединенный образ жизни. Миссис Гёдель это доставляет огромные страдания. Теперь ей есть с кем поговорить, и она от этого в восторге. Такая же болтушка, как и я!

Как бы тебе описать эту любопытную парочку? Мистер Гёдель, по всей видимости, настоящий гений, впрочем, я об этом судить не могу. Человек странный, порой исключительно добрый, из него никогда и слова не вытянешь. Днюет и ночует в своем кабинете, запершись на ключ. Ест очень мало, и то лишь сто раз понюхав или потрогав то, что ему подают. По словам жены, боится, что его отравят. Ужасно худой, настоящий ходячий скелет. А вот Адель Гёдель, наоборот, дама тучная. Страдает от целого букета старческих болезней, но лечиться не желает. При этом пребывает в здравом уме и продолжает следить за благополучием душевнобольного мужа.

Я не могу определить, чем на самом деле болеет мистер Гёдель. Врач ограничился лишь тем, что дал мне несколько указаний касательно патологии простаты, потому как хозяин отказывается ложиться на операцию и предпочитает гулять с зондом, что грозит ему воспалением почек. Бедолага тайком принимает огромное количество совершенно не нужных ему медикаментов. Ты тоже работала в больнице, поэтому суди сама. Приведу тебе перечень того, что он пьет: магнезийное молоко против язвы. «Метамуцил» от запора. Различные антибиотики: «Акромицин» и «Террамицин», «Цефалексин», «Манделамин», «Макродантин». А еще «Ланоксин» и «Хинидин», хотя нарушений сердечной деятельности у него не выявлено. Наконец, в виде достойного завершения этого перечня, слабительные, такие как «Имбрикол» и «Периколаз». Я конечно же знаю, сколь пагубными могут быть последствия безумия, но здесь у меня попросту нет слов. Прошлой весной он согласился на операцию. Но в больнице устроил скандал, вырвал катетер и, как ни в чем не бывало, потребовал отвезти его домой. Мы, Джейн, видали трудных больных, но этому среди них надо бы вручить почетную медаль!

Не буду утомлять тебя рассказами о моих старичках. У тебя все эти годы и своих хватало. Что касается меня, то я чувствую себя хорошо. И продолжаю опровергать твою теорию о том, что старость заразительна! Ответь мне как можно быстрее, мне не терпится прочесть о твоих новых приключениях. Вот уж странная мысль – переехать на другой конец страны! Если бы я тебя так не любила, то наверняка бы обиделась. Впрочем, ты вполне заслужила понежиться на солнышке.

Искренне твоя,

Бет

Принстон, 2 апреля 1975 года

Моя дорогая Джейн.

Ты, как всегда, проявила себя хорошей советчицей, но я все же не решаюсь уволиться. Не могу в сложившихся обстоятельствах оставить Адель одну. Я не такое чудовище. Ее муж сведет меня с ума! Как она могла день и ночь долгие годы терпеть его рядом? Нет, он не злой, просто выпивает из людей все соки! Каждый раз за завтраком, обедом и ужином мне приходится устраивать настоящие баталии, чтобы он проглотил хоть крохотный кусочек. Чтобы запихнуть в рот пару кружочков морковки, надо прибегать к лести, мольбам, а то и угрозам. Самое большее в день он соглашается съесть яйцо и выпить пару ложечек чая! КАЖДОЕ утро спрашивает, не забыла ли я купить апельсины, а потом наотрез отказывается их есть. Если бы я не питала столь теплых чувств к Адель (говоря об этом, я имею в виду «жалость»), то давным-давно дала бы отсюда деру. К тому же ни одна живая душа больше не может терпеть его «блажь». За исключением разве что его старого друга Моргенстерна, о котором я тебе уже говорила, и юного азиатского «логика» (я так и не поняла, чем он занимается!). Навещают его они редко, зато часто звонят. У мистера Моргенстерна рак. Он не хочет ничего говорить другу, чтобы лишний раз не тревожить. Как к подобному человеку можно питать такую верность и преданность? Адель говорит, что в своем кругу мистер Гёдель был светилом. Что до меня, то я просто ухаживаю за несчастным стариком, балансирующим на грани безумия. Впрочем, недавно он за высочайшие заслуги в науке получил национальную награду. Сомневаюсь, чтобы в таком состоянии он мог присутствовать на церемонии вручения.

Я только то и делаю, что рассказываю о моих стариках. Я живу с ними бок о бок каждый день, и их несчастья легли на мои плечи тяжким бременем.

Благодарю тебя за приглашение, Джейн, но в ближайшее время у меня не будет возможности им воспользоваться. Не могу я их бросить. Скажешь, я слишком за них переживаю? Но это естественно! Ты же ведь тоже их полюбила. Адель нередко ворчит, даже бывает сварливой, но вот мужества ей не занимать. Ты же обожаешь любовные истории, а эта – самая что ни на есть настоящая.

В сказках ничего не говорится о кончине очаровательного принца, о том, что у него недержание мочи, что он заговаривается. К сожалению, а может, и к счастью, мне не доведется стареть бок о бок с моей юношеской любовью. Иногда я этому радуюсь, но в другие дни сожалею.

Не обижайся на меня за столь грустное письмо. Ты умеешь слушать, моя Джейн, и душа твоя наполнена состраданием.

Всегда твоя,

Бет

Принстон, 15 июня 1976 года Моя дорогая Джейн.

В последнем письме ты интересовалась подробностями здоровья моих «старичков». Несчастная Адель попала в больницу. У нее случился еще один сосудистый криз. Ей стало совсем плохо. Она бредит, кормить ее приходится с помощью внутривенных вливаний. У меня тоже больше нет никаких сил. Я мечусь между домом и клиникой, то и дело сопровождая господина Гёделя, чтобы он мог посидеть у постели жены. На него больно смотреть, он напоминает всеми брошенного ребенка. Я покупаю продукты, пытаюсь что-нибудь стряпать, но он говорит, что будет готовить сам. Я ему не верю. Он неразумен, как дитя. Порой может часами говорить со мной об Адель. К тому же подозревает меня в причастности к заговору, цель которого – сместить его с занимаемой должности. Господин Гёдель напрочь забыл, что вышел на пенсию. К болезни Адель, по-видимому, имеет самое непосредственное отношение напряжение последних недель. Ее супруг сбежал из больницы, где ему пришлось сделать срочную операцию и вновь установить зонд. При этом домой вернулся пешком. А потом при мне обвинил жену, что она в его отсутствие присвоила себе все деньги, а его решила убить. Бедняжка в отчаянии расплакалась. Ничто не смогло убедить господина Гёделя принимать успокоительные – ни власть докторов, ни доброжелательность его друга Моргенстерна. Он упрямо отказывается, вот уже который день пребывая в состоянии, близком к бредовому. Даже позвонил в Европу брату, чтобы тот стал его официальным опекуном. А на следующий день заявил, что ненавидит его. Терпение этой женщины поистине безгранично. Источая его бездонные запасы, она как-то умудрилась его немного успокоить. Все, казалось, вернулось в норму (если в этом сумасшедшем доме вообще можно надеяться хотя бы на видимость «нормы»), как вдруг хозяйку свалила болезнь, и ее пришлось срочно доставить в больницу. С тех пор он окружил ее своим вниманием и заботой. На господина Моргенстерна тоже нельзя смотреть без слез. Он страшно исхудал и тратит на этого живого покойника последние остатки своих сил. Вообще-то, господина Гёделя следовало бы поместить в психиатрическую клинику, но Адель и слышать об этом не желает, да при этом еще умудряется винить себя в том, что не в состоянии о нем заботиться.

Мои силы, Джейн, на исходе. Поделись со мной мужеством. Клянусь, что в будущем я буду ухаживать исключительно за грудными младенцами! Напомни мне когда-нибудь об этом обещании.

Бет

Принстон, 2 сентября 1977 года

Моя дорогая Джейн.

У меня скверные новости. Последние два месяца Адель находится в реанимации. Не успела она прийти в себя после сосудистого криза, как ей пришлось сделать колостомию, и я не знаю, сможет ли она после нее оправиться. И даже в самом лучшем случае вернется домой не раньше Рождества. Если вернется вообще. Единственное, что еще удерживает ее в жизни, это страх бросить мужа на произвол судьбы. То, чего я опасалась в начале лета, свершилось. Впрочем, чтобы предсказать это, не надо быть великим прорицателем! Господин Гёдель заперся в доме и отказывается от всякой помощи. Если бы не жена, он бы вообще перестал есть. Я приношу ему еду, но на следующее утро забираю ее нетронутой. А вчера обнаружила на половике курицу, всю облепленную мухами. Ее принес кто-то еще, но с тем же отрицательным результатом.

Я уже не знаю, как приукрашивать истину, чтобы Адель не переживала. Она упрекает себя в том, что он остался без ее поддержки: «Как-то он будет без меня? Элизабет, вы действительно каждый день носите ему еду?»

Господин Гёдель никому не открывает дверь и напрочь отказывается от моей помощи. А когда до него удается дозвониться по телефону, обвиняет, что я не даю коллегам его навещать. Требует, чтобы к нему пришел его друг Оскар. Господин Моргенстерн умер два месяца назад, но он не желает этого признавать.

Боюсь, что конец уже близок. Для них обоих. Без нее он умрет. Она его тоже не переживет.

Обними за меня пальмовые деревья! Возможно, мой юмор покажется тебе неуместным. Поверь мне, я трачу последние силы, чтобы не погибнуть вместе с ними.

Твоя любящая, обессилевшая подруга

Бет

Принстон, 21 января 1978 года

Моя дорогая Джейн.

Моя новость тебя не удивит. 14 января господин Гёдель скончался. Адель в шоке и до сих пор не может этого осознать. Как же она была счастлива, что наконец уговорила его обратиться к врачу и лечь в больницу. Но хотя она вернулась домой и окружила его своей заботой, было уже слишком поздно. В ее отсутствие он довел себя до голодной смерти. И после кончины весил всего тридцать килограмм! Не понимаю, как подобное могло случиться с человеком такого ума? Он ушел из жизни после полудня в своей комнате, свернувшись в кресле калачиком в позе зародыша.

После похорон я все время провожу с Адель – она так нуждается в поддержке. Ее душа мечется между двумя чувствами – облегчения и вины. Как-то раз я даже услышала, как она с ним разговаривает. Миссис Гёдель немного не в себе, хотя в конечном счете так даже лучше. Теперь ей нужно жить без него. Если это, конечно, можно назвать жизнью.

Вскоре нам предстоит определить Адель в пансионат для пожилых людей. Пока она для проформы отказывается, хотя и знает, что это будет лучшим решением. Ей очень страшно остаться одной. Пенсия, полагающаяся ей после смерти мужа, не очень большая, но, если продать дом, этого хватит на более или менее приличное заведение.

Моя работа в их доме близится к концу. Пять долгих, ужасных лет. Врачи сказали, что анорексия господина Гёделя была обусловлена его личностными проблемами. Вот уж никогда не подумала бы! Его надо было давным-давно поместить в психиатрическую клинику. Не будь он «светилом», сумасшедшего дома ему было бы не избежать. Это был выбор Адель, за который она заплатила все до последнего цента. В качестве моей последней миссии мне придется помочь ей привести в порядок архив. Я осмотрела подвал. Работенка не из приятных. Ее супруг накопил тонны бумаг.

Вскоре, Джейн, мы с тобой сможем увидеться. Мне жизненно необходимо посмеяться, погреться на солнышке и забыть всю эту историю. Вот что бывает с людьми, которые проникаются теплыми чувствами к своим пациентам!

Все такая же мужественная,

твоя Бет