Михайлов отправился на место преступления вместе с начальником РУВД, в его черной Волге. Вознесенская опергруппа на своем уазике следовала за ними.
Дмитриевское оказалось небольшим селом дворов на тридцать на высоком берегу маленькой речушки в двенадцати километрах от Зареченска. Волга проехала бетонный, слишком для такой речушки солидный, мост и остановилась при въезде в село. Там же Жанна увидела притулившийся на обочине видавший виды уазик. Древняя, полуразрушенная церковь возвышалась по правую сторону от дороги, на вершине поросшего разномастными деревьями холма.
Меж деревьев показался усатый капитан.
– Иван Иваныч, сюда, - крикнул он и махнул рукой.
Полковник и следователь начали взбираться на холм. Оперативники догнали их примерно на середине подъема. Иван Иванович повернулся к Борецкому и громко сказал:
- Криминалисты выехали. Будут здесь минут через десять – пятнадцать.
Жанна поднималась последней. Идти было нетрудно, девушка с любопытством рассматривала окрестности. Мост, дорога, машины остались за спиной. Справа, далеко внизу, извивается мелководная речка. Склон холма с этой стороны особенно крут и высок. Слева, в сотне метров, видны дома – там начинается село. С противоположной от дороги стороны совсем близко к церкви подступает темный, не по-весеннему мрачный, лес.
Холм весь порос молодыми березками, ольхой, какими-то кустами. С пологой стороны, по которой они поднимались, среди свежей поросли высятся древние, огромные тополя. Жанна покрутила головой. Тополя стоят парами, видно когда-то они образовывали аллею. Странно – ни на одном из них нет ни листочка. Стволы выглядят окаменевшими, замершими в ожидании чего-то ведомого им одним…
Неожиданно девушка почувствовала странную, необъяснимую тревогу. Спину ее сковал мороз. Жанна беспокойно оглянулась. Как раз в этот момент она проходила меж двух самых больших, ближайших к храму, тополей. Гиганты были трех обхватов в диаметре – не меньше. Тень одного из них полностью скрыла фигурку девушки от лучей дневного светила. Жанна поспешила выйти на солнце. Сразу стало легче.
С бьющимся сердцем она подошла к остановившимся перед арочным входом мужчинам. Александр оглянулся на девушку. Должно быть, внешний вид ее не понравился майору – взгляд его стал настороженным. Жанна заставила себя улыбнуться, постаралась сосредоточиться.
Участковый – усатый капитан лет сорока пяти – возбужденно говорил:
- Я с утра поехал отрабатывать ранее проходивших по тяжким, есть у меня на участке такие… Зашел к Петровне – бабка тут одна у меня, в Дмитриевском, внештатный сотрудник, можно сказать. Она мне и говорит:
«Ночью, мол, машина какая-то напротив церкви останавливалась, подозрительная. Подъехала тихо, с выключенными фарами. И в село никто не пошел».
Ну, я решил проверить на всякий случай. А тут такое…
- Ну ладно, - перебил полковник. - Пойдем, посмотрим.
Прежде чем шагнуть под облезлый арочный свод он досадливо и, как показалось Жанне, нервно глянул по сторонам.
Помещение под колокольней, в которое они вошли – притвор – имеет четыре одинаковых входных проема, по одному в каждой стене. Три ведут на улицу, четвертый – в глубину храма. Участковый направился туда.
- Осторожно, тут свод обрушился, - донесся его голос. – Как бы какой кирпич не свалился…
В самом деле, в средней части церкви светло, как на улице – от купола осталось меньше половины. Осыпавшиеся кирпичи большой грудой лежат вперемешку с известью на земле, поросли мхом. Обойдя эту кучу, участковый направился дальше, в очередной арочный проем. Без лишних слов все проследовали за ним.
Зрелище, представшее их взорам в следующем зале, было, что называется, не для слабонервных.
Чем бы ни было помещение, в котором они оказались, изначально, до наших дней дожили лишь изрядно обветшалые стены с пустыми глазницами забранных коваными решетками окон. Вместо пола – земля. В некоторых местах на сводчатом потолке сохранились куски штукатурки с фрагментами прежней росписи. Под потолком, примерно по центру, - оставшийся от рамы иконостаса, потемневший от времени брус. На этой-то перекладине и висел, слегка покачиваясь, подвешенный за ноги обнаженный труп девушки. Или молодой женщины. Горло несчастной было вскрыто от уха до уха. Земля непосредственно под ней щедро напитана кровью. Кровью же на противоположной входу стене крупными буквами было написано: ВСЕ ИЛИ НИЧѢГО.
Жанне уже не раз и не два доводилось видеть трупы людей, погибших насильственной смертью, но никогда прежде это не производило столь сильного, гнетущего и жуткого впечатления. Особенно жутко девушке стало от отчетливого, явственно различимого запаха крови. Строго говоря, кровью в продуваемом легким сквозняком зале пахло не особо сильно. Но, то ли оттого, что к нему примешивался могильный дух сырой, лежалой земли, то ли благодаря располагающей к мыслям о кладбище окружающей обстановке, запах этот казался особо зловещим. Жанна подумала, что схожие ощущения, возможно, испытывают и ее спутники – в зале воцарилось тягостное молчание.
Скорбную тишину нарушил скрип веревки о перекладину. У Жанны по спине пробежали ледяные мурашки.
Лично бывший на местах предыдущих подобных убийств, начальник Зареченского РУВД негромко проговорил:
- Хм… да… Кровь, значится, ему больше не нужна…
- В смысле? – переспросил Михайлов.
- Ну как же… В материалах же есть: во всех предыдущих эпизодах крови не было ни капли. Ни под трупами, ни… да нигде! Будто ее нарочно собирали… И не для того, чтобы следы скрыть – следов-то по любому оставалось выше крыши, а – вот поверь, такое ощущение – ради самой крови. А тут… «Все или ничего»…
- Если действительно преступник – или преступники? - привезли жертву сюда на автомобиле… Все предыдущие убийства были совершены в пределах города, - следователь взялся пальцами за замок молнии на папке, что держал в руках, должно быть хотел открыть, да передумал. Продолжил по памяти: - заброшенный склад, заброшенный клуб, стройка… Больше было похоже на действия серийного убийцы. Но везти за двенадцать верст, рискуя попасться… И привезти в церковь. Это железный признак ритуальных действий. Обязательно нужно пробить по сектам.
Михайлов в упор посмотрел на полковника.
- Как у вас в городе с сектами? Сатанисты есть?
Иван Иваныч мотнул головой, уверенно сказал:
- Сатанистов не было. Так, Свидетели Иеговы всякие…
- Дурное здесь место, - проронил участковый. - Нехорошее.
Головы всех присутствующих повернулись к нему. Почувствовав к своим словам интерес, капитан продолжил:
- Говорят и раньше, когда здесь службы еще велись, до революции и после… церкви этой боялись. Потом коммунисты ее закрыли, как и прочие. Здесь устроили зернохранилище. Ничего вроде, люди работали… Вроде попривыкли. Потом склад минеральных удобрений здесь был – это я еще помню, лазили сюда пацанами, на колокольню. Потолок был еще весь расписной, и стены… Потом, когда свод там – в летней части - рушиться начал, отсюда все убрали. Так она и стоит с тех пор, заброшена. Дети сюда частенько ходили, хоть старухи и пугали – нельзя, мол, место это проклято. А потом этот, кинешемский упырь – помните, Иван Иваныч? Девчушку тут пристукнул. Двадцать четыре года уж тому… или двадцать три? Ну, вы-то по любому тогда уже в милиции работали, должны помнить. С этапа он тогда убежал – убийца двух семей кинешемских. О серийных убийцах и прочих маньяках тогда и слыхом не слыхивали, а тут такое. Милиция ходили по домам, предупреждали: может, мол, объявится – у него в этих краях родня. Сообща прочесывали лес - искали…
Капитан достал из кармана мятую пачку «Примы», прикурил. Продолжил:
- Искали да не нашли, а тут девчонка одна логово его и обнаружила. Он, подлец, шалаш себе соорудил прямо за церковью. Его в лесу искали, на болоте, а он тут, почти в селе обосновался…
- Ты, Сахаров, так рассказываешь – будто сам его по болотам искал, - проговорил полковник.
- Искал. Я тогда уж из армии пришел, мы с мужиками тоже его искали. Тогда не то, что сейчас – народ сознательный был.
- Помню я то дело, как не помнить. Одного не пойму – к чему ты все это рассказываешь?
- Так с тех пор эта церковь и кладбище это старое, через которое мы сюда шли, вообще проклятым местом считаются. И в лес за церковью никто не ходит – огибают за километр. Я вот что подумал: ежели и правда место нечистое, темное, так может нечисть всякую – сатанистов там или душегубов всяких – притягивает?
- Много ты думаешь… - проворчал Иван Иваныч.
С улицы донеслось:
- Эй! Люди, вы где?! Ау-у!
- Кто это там еще? – спросил полковник.
Участковый прошел к левой стене – там оказался закрытый толстыми, обитыми железом створками, дверной проем. Капитан отворил створки с видимым усилием. Послышался скрип.
- Здесь, что ли, жмур-то? – спросил кто-то с улицы.
В церковь один за другим вошли два разительно отличных друг от друга мужчины. Первый – энергичный, малорослый толстяк с обширной лысиной на темени. Он не вошел, а вкатился. И весь-то он был похож на большой упругий мяч. С небольшой задержкой за спиной его появился второй – высокий и очень худой человек с кудрявой шевелюрой. В руке высокий держал большой коричневый чемодан с оббитыми углами. Это и оказались обещанные эксперты-криминалисты.
С их прибытием Михайлов словно очнулся, взял инициативу в свои руки. Каждый, кроме полковника, разумеется, получил задачу. Работа закипела.
Вознесенские опера вместе с участковым отправились в село, проводить подворовый обход. На улицу они вышли через открытую капитаном дверь. Выходя, Жанна обратила внимание на мощную кованую решетку, подобную тем, что закрывают окна. Дверная решетка держалась на толстенных петлях, она была в открытом положении. С противоположной петлям стороны висел здоровенный накидной замок. Девушка подивилась внушительности решеток и запоров, которыми могла похвастать древняя церковь.
К селу они пошли напрямую, оставив аллею леденящих душу тополей в стороне. Меж ними и тополями были правильные ряды невысоких, похожих на заросшие кочки холмиков. В нескольких местах сохранились поваленные, вросшие в землю каменные кресты. Жанна оглянулась, При взгляде на пару гигантов, застывших перед колокольней, девушка вновь испытала чувство необъяснимой, пугающей тревоги.
Поросший деревьями холм и брошенная церковь на нем… Да таких в России тысячи. Залитое весенним солнцем древнее здание, казалось, впитывает свет и тепло самой своей кожей… или телом? Кожа-то давно облезла – лишь местами пятна побеленной штукатурки держатся на своих местах, цепляются за кроваво-красные кирпичи. Наверху, на выпуклой крыше под луковицами частично обвалившихся луковок куполов, тоже выросли деревца. Молодые березки качают гибкими ветвями, шелестят юной светло-зеленой листвой.
* * *
Майское солнце прогрело воздух. Легкий ветерок напоен ароматами цветов, трав. На припеке жарко. Александр распахнул куртку. Глубоко вдыхая шалый воздух, пошагал вслед за усатым капитаном. Жанна шла сразу за ним. Кукушкин приотстал. Он снял плащ, кисло посмотрел в сторону стоящих под церковным холмом машин. Чуть поразмыслив, перевесил плащ через руку и поплелся за остальными.
Узкая асфальтированная дорога серой лентой прокатилась меж двух рядов опрятных, глядящихся друг в друга домиков. Дома все один к одному, как на подбор. Многие выкрашены в яркие краски: сочно-желтый, ярко-зеленый, небесно-синий. Подобно подкрашенным ресницам модниц, выделяются вокруг глаз–окон ресницы–наличники. И угрюмым контрастом пасторальной идиллии высится на краю села темно-красной горой мрачный остов большого, двухэтажного кирпичного дома.
Как оказалось, на мрачную громаду обратила внимание не только Жанна.
- А это что за развалины? – спросил участкового Александр, когда они проходили мимо.
Усатый капитан бросил на мертвое здание быстрый взгляд, нехотя ответил:
- Эти-то? Это бывший особняк графов Вороновых… Были тут до революции такие баре…
- Его сожгли, что ли? Вон, вроде до сих пор копоть видно.
Участковый, глядя под ноги, пожал плечами:
- Пес его знает…
- Осматривали?
- Нет еще. Некогда было.
- Надо обязательно туда заглянуть. Мало ли что.
Борецкий повернулся к Кукушкину, проговорил:
- Вадим, давай с капитаном проверь этот дом… - взгляд майора наткнулся на щегольское облачение старшего оперуполномоченного. – Хотя ладно… Так! Ты, Вадим, начинай с Жанной опрос свидетелей, а мы с участковым посмотрим, что это за развалины! Потом присоединимся к вам. Вы давайте по той стороне, а мы пойдем по этой!
Александр вынул из кармана маленький водонепроницаемый фонарик, с которым не расставался. Дважды, проверяя, щелкнул выключателем.
Жанне показалось, что когда Александр произнес: «мы с участковым посмотрим, что это за развалины», тот вздрогнул. Девушка присмотрелась. Усач стоял невозмутимо. Когда Борецкий направился к старому особняку, без лишних слов пошагал с ним.
«Почудилось» - подумала девушка.
Внимание ее переключилось на предстоящую работу. За невысоким палисадом крайнего дома, к которому они направлялись, Жанна увидела двух пожилых женщин. Женщины настороженно смотрели в их сторону.
- Ну что ж, пойдем знакомиться с селянами, - улыбнулся Вадим. – Что они нам расскажут?
* * *
- Значит, говоришь, до революции здесь настоящие графья жили? – спросил Борецкий участкового, подходя к мрачным стенам заброшенного особняка.
- Жили, - подтвердил капитан.
- Ну, и что с ними стало?
- Не знаю… Расстреляли, наверное. А может, убежали куда…
- А дом сожгли, это очевидно, - проговорил Александр, осмотрев проем окна. – Гляди.
Борецкий показал на сохранившийся меж закопченных кирпичей обугленный фрагмент оконной рамы.
Участковый кивнул.
Внутрь они вошли через широкий проем, где когда-то были парадные двери. Борецкий включил фонарь. Прямо напротив входа сохранилась ведущая на второй этаж чугунная лестница. Сохранились в старинном особняке и потолки.
- Смотри-ка! – воскликнул Александр. – А перекрытия-то – каменные. Ничего себе…
Он прошел мимо лестницы в глубь первого этажа. Посветил на высокий потолок, внимательно его осмотрел. Основанием конструкции служили вмурованные в несущие стены стальные швеллера. Они шли через весь дом на расстоянии полутора метров друг от друга. На этих-то швеллерах и было сверху выложено небольшими параллельными сводами межэтажное перекрытие.
Борецкий покачал головой, восхищаясь мастерством старых строителей, прошел дальше. Многочисленные комнаты графского особняка были пусты. И никаких признаков того, что хоть кто-то здесь был в последние десять лет. То же самое и на втором этаже: полуобвалившаяся закопченная штукатурка, пустые проемы окон и дверей, под ногами толстый слой щебня, песка и пыли. Обойдя в молчании весь дом, Александр и участковый спустились в подвал.
- Опа! А это там что такое?
Луч фонаря осветил возле одной из стен темный провал.
- Ну-ка!
Они подошли ближе. И увидели ведущую еще ниже узкую каменную лестницу. На глубине двух метров лестница заканчивалась перед закрытой дверью. Потемневшая от времени резная деревянная дверь, похоже, была единственной сохранившейся в особняке после пожара.
Александр присел перед лестницей на корточки. Приблизив фонарь к ступеням, тщательно их осмотрел. Следов не было и здесь. Он повел лучом по двери, спросил:
- Что там?
- Не знаю, - глухо ответил участковый. – Я здесь ни разу не был.
- Что, и пацанами сюда не лазили, что ли?
- Не-а, - мотнул головой капитан. – Я, чесслово в этом подвале в первый раз…
- Ну, давай глянем.
Александр спустился, потянул за потемневшую до черноты медную ручку. Дверь открылась с негромким скрипом. За ней оказался узкий – два человека если и разойдутся, то лишь боком – коридор. Стены коридора выложены кирпичом. Над головой полукруглый и низкий, кирпичный же, свод. Опасливо пригнув голову, Александр шагнул в этот ход. Напахнуло застарелым запахом сырости и плесени. И к этому амбре примешивался еще какой-то слабый, но на редкость отвратительный запашок.
- Ф-фу, чем это так воняет? – проговорил Борецкий.
- Да не иначе где-нибудь крыса сдохла, - отозвался за спиной участковый. – У меня дома на кухне под половицей как-то раз сдохла падла, так такая вонь стояла – не приведи бог. Так и пришлось половину пола в кухне разбирать. Я теперь этот запах ни с чем не перепутаю.
- Стоп машина, дальше хода нет, - прокомментировал Борецкий то, что увидел впереди.
В десятке шагов от двери коридор оказался завален. Александр тщательно, дециметр за дециметром осветил груду перемешанной с кирпичами земли от низа и до самого свода. Человеческих следов на ней не было. Но на самом верху Борецкий увидел щель, достаточную для того, чтобы в нее мог пролезть человек. Он вскарабкался до этой дыры. Посветил в нее, вглядываясь. Противный запах тухлятины доносился оттуда.
- Слушай, - окликнул он участкового, - а если человеческий труп будет долго лежать в сухом и холодном месте, мумифицируется так сказать, то запах такой же должен быть, как от крысы твоей?
- Не зна-аю, - с сомнением протянул капитан. – Может и такой же, только в сто раз сильнее. Если бы здесь где человек лежал, мы бы без противогазов хрен сюда зашли.
- Согласен, - произнес Александр.
Он задумчиво смотрел в отверстие еще несколько секунд, потом с завала спустился. Сказал:
- Я вообще не понял, что это такое. Подземный ход, что ли тут раньше был?
Участковый пожал плечами. Спросил:
- Чего хоть там дальше-то? Видно чего?
Александр помотал головой.
Они вышли на улицу, закурили. Участковый что-то рассказывал, Борецкий делал вид, что слушает. Мысли же его, в самом деле, снова и снова возвращались к странному подземелью, завалу и щели над ним. Александр чувствовал: что-то там не так. А вот понять что – не получалось.
* * *
На обратном пути в Зареченск сломалась машина. На длинном, пологом спуске Костя выключил передачу, а включить обратно уже не смог. Ни одну.
- Ч-черт!
Костя вырулил на обочину. Уазик остановился. Густая пыль обогнала его и полетела вперед. Туда, где скрылась за поворотом Волга с руководством.
- Что, Шумахер, догонялся? – спросил Борецкий.
Тон его не сулил ничего хорошего.
- Похоже, коробка навернулась, - пробормотал Костя, пытаясь воткнуть передачу снова и снова.
Не получилось. Каждая новая попытка отзывалась душераздирающим скрежетом. Костя заглушил двигатель. Попробовал включить первую скорость. Она включилась легко, без усилий. Так же легко срабатывали все остальные.
- Похоже, у тебя не коробка, а сцепление полетело, - сказал Кукушкин.
- Чего же делать-то? – повернулся к нему Костя.
- Ну, не знаю… водитель кто, я или ты?
Вадим посмотрел на покрасневшее, как маков цвет, лицо Кости, усмехнулся и сказал:
- Попробуй на скорости завести. На второй.
Этот совет действительно помог, но переключать скорости на ходу по-прежнему не получалось. Так они и тащились на второй передаче все двенадцать километров.
Пообедать в тот день так и не удалось. К РУВД они прикатили только в половине шестого. А уже на шесть было назначено большое совещание у Михайлова.
Следователю областной прокуратуры в здании Зареченского РУВД выделили большой кабинет. В этом кабинете и собрались: вознесенская опергруппа, четыре опера местного угро, эксперты, и следователь, что вел дело до приезда Михайлова. Ну и сам временный хозяин помещения, конечно.
Для начала подвели итоги дня. По результатам подворового обхода в селе Дмитриевское докладывал Кукушкин.
- Собственно говоря, ничего нового к тому, что мы узнали от участкового, выяснить не удалось. Как напротив церкви ночью останавливалась машина, видела только одна свидетельница – Ромашина Елизавета Петровна, жительница крайнего со стороны церкви дома. Значит с ее слов: незадолго до полуночи со стороны Зареченска подъехала легковая машина темного цвета, с выключенными фарами. В село автомобиль не въезжал, остановился на обочине, напротив церкви. Марку женщина назвать не может, помнит только, что машина была темная. Ромашиной не спалось, говорит – понаблюдала какое-то время. Интересно было: к кому это, на ночь глядя, гости пожаловали? Или сломался кто? Говорит: очень удивилась, когда в село так никто и не вошел. Елизавета Петровна рассказала, что на всякий случай проверила все запоры – мало ли что, дескать может воры какие пожаловали… Ну и спать легла. Шума никакого не слышала. Ни криков, ничего такого… Больше в селе вообще никто ничего не видел и не слышал. Или, по крайней мере, не признался.
- Угу, - буркнул Михайлов, делая какие-то записи.
Потом посмотрел на Борецкого.
- В заброшенном доме что-нибудь интересное было?
- Нет. Никаких следов пребывания кого бы то ни было в последние… ну, я не знаю, дней десять точно.
Александр произнес эти слова твердо. И, в конце концов, это было правдой, но в душе снова шевельнулся червячок сомнения. И тут Александр осознал, что с той злосчастной дырой было не так – он, глядя в нее, испытал страх. Не тот страх, что испытывает человек перед лицом явной опасности, а иррациональный. Будто оказался на пороге темной половины собственной души. И сделать за этот порог шаг страшно даже не оттого, что ты боишься узнать о себе что-то ужасное. Ты боишься выпустить оттуда такого зверя, с которым не сможешь совладать. Или, что еще хуже – вдруг он совладает с тобой?
Борецкий поежился. Мысленно сказал себе:
«Ерунда. Нечего себя накручивать»
И тут же мысль:
«Да-а? Что же ты тогда туда не слазил?»
Совещание тем временем продолжалось. Михайлов обратился к экспертам:
- Что дал осмотр места происшествия? Трупа?
Эксперты переглянулись. Худой поправил на носу очки и, слегка заикаясь, начал докладывать:
- Личность жертвы пока не установлена. Смерть наступила в результате того, что горло потерпевшей, предварительно подвешенной вниз головой, перерезали тонким острым предметом, предположительно ножом или бритвой. С момента гибели на момент осмотра прошло не менее двенадцати часов, то есть смерть наступила приблизительно около полуночи. Что интересно – следов борьбы, сопротивления, на теле нет. На алкоголь, наркотические вещества анализы пока не готовы…
- Погодите, - перебил Михайлов. – Почему нет следов насилия? Она что, добровольно себя в жертву принесла что ли? Может плохо искали?
Эксперт пожал плечами.
- Возможно, ее привезли уже без сознания. Но еще живую – это следует из количества пролитой крови… Следов сексуальных контактов на теле жертвы также нет. Хотя более детальное исследование еще предстоит. Это, с позволения сказать, результаты лишь первоначального осмотра.
- Это я понимаю, продолжайте!
Продолжил второй эксперт – толстяк. Он сказал:
- Факты позволяют утверждать, что в убийстве принимали участие как минимум два человека.
- Вот как?! Что, например?
- Обнаружены отпечатки пальцев, принадлежащие разным людям. Это, как вы понимаете, тоже навскидку. Одни правда… э-э… - эксперт замялся, странные… Там на стене есть очень хороший отпечаток – вся ладонь. Видно окровавленной рукой прислонился. Или оперся. Только отпечаток странный, таких прежде встречать не доводилось - без кожных узоров.
- Как это? – удивился Михайлов.
Эксперт молча развел руками.
- Так может в перчатке?
- В том-то и дело, что не в перчатке. Но, еще раз: точно – все завтра.
Михайлов, переваривая услышанное, покачал головой.
- Разрешите? – подняла руку Жанна.
Михайлов кивнул. Девушка сказала:
- Я встречала в литературе: преступники иногда заливают кончики пальцев клеем. Клей застывает и какое-то время человек не оставляет отпечатков. А один даже специально сжег себе подушечки пальцев, прислонив их к раскаленному железу!
По мере выдачи этой информации щеки девушки все больше заливал румянец. Жанна обвела присутствующих взглядом: как они к ее сообщению отнесутся?
Народ отнесся, в общем, нормально – никто не засмеялся. Михайлов покивал, прикидывая что-то; сказал:
- Погодите! Давайте подытожим. Место убийства: церковь. Время: полночь… приблизительно. Так? Так. Сексуальных контактов с жертвой не было. И убийц как минимум два. Так? Все это говорит о чем? О ритуальном характере убийства, о ЖЕРТВОПРИНОШЕНИИ! То есть нам надо искать не психопата-одиночку, а… секту? Следователь обвел взглядом присутствующих. Продолжил:
- Ладно. Сопоставим с предыдущими эпизодами. Что у нас общего? Известно четыре случая. Во всех жертва – молодая девушка, подвешенная за ноги и умерщвленная путем перерезания горла. Так? Сексуальные контакты во всех случаях отсутствуют. Так?
- Это еще ни о чем не говорит, - вставил хмурый Борецкий.
- Согласен, - кивнул следователь и увлеченно продолжил: - Значит что? Общее во всех случаях, - это способ убийства – раз. Положение жертвы – два. Время – три: все убийства совершены ночью. Тоже, кстати, нехарактерно для маньяков… Теперь разница. В первых трех случаях – ни капли крови. Высказывалось предположение, что способ убийства избран не случайно, а с намерением собрать кровь для какой-то цели. В церкви же наоборот – кровища всюду… Мда… и надпись эта. На старославянском.
- Почему на старославянском? – недоуменно спросил худой эксперт. – Просто использована буква ять. Это дореформенное написание слова. Дореволюционное.
- Да? Все равно – это слишком похоже на обряд! Предлагаю взять это за рабочую версию.
Михайлов еще раз осмотрел всех присутствующих.
- Так?
Несогласных с таким выводом не было. Следователь продолжил:
- Еще: в трех случаях убийца, предположительно, был один. И не оставил отпечатков. Теперь же – двое. И оба наследили…
- Может кто-то уже имитирует? Закос под чужие зверства – такое бывает, - высказал соображение Кукушкин.
Михайлов помолчал, собираясь с мыслями.
- Поживем – увидим… Давайте завтра, с самого утра… Иван Алексеевич, - он повернулся к старшему из Зареченских оперативников, - Ты со своей командой займись сектами и прочими группировками. Так? Для начала мне нужен полный, слышишь? Полный список всех нетрадиционных течений города… И традиционных тоже. Так, эксперты… Я все-таки попрошу вас все еще раз проверить и перепроверить. И по отпечаткам – это уже серьезная зацепка. Нужно здесь кровь из носа, но выжать максимум. Мало ли где когда у человека пальчики снимали, нужно все наизнанку вывернуть. Это понятно, так? – Оба эксперта согласно кивали. – Ты, Александр Васильевич, - следователь повернулся к Борецкому, - со своими к восьми утра здесь у меня в кабинете. Будем все это, - он хлопнул по пухлой папке с бумагами по делу, - еще раз перелопачивать и пойдете еще раз по адресам. Опрашивать, переспрашивать, переосматривать и так далее. Местные товарищи, если что, помогут. Так?
Несогласных вновь не нашлось.
* * *
Общежитие для приезжих, или попросту «приежка», находится в том же здании, что и Зареченское РУВД, на втором этаже. Вход в «приежку» ведет отдельный – в торце здания.
После совещания Александр, Вадим и Жанна забрали из машины вещи и отправились туда. Костя остался – пока длилось совещание, парень сумел договориться с местными водителями, и ему разрешили на ночь заехать в гараж на «яму». Опера ему не препятствовали. Борецкий рассудил так:
«Черт его знает. Машина, конечно старая… Но вдруг и правда сломалась оттого, то он так гоняет? Пусть теперь поковыряется, от него не убудет».
Александр отпер ключом, что ему выдал лично начальник РУВД, серую стальную дверь. Они поднялись на второй этаж. Стена напротив лестницы оказалась глухой (как и все три на первом этаже). А в правой и левой было по двери.
- Ну что? Мальчики налево, девочки направо? – проговорил Борецкий, - посмотрим, что здесь за хоромы.
Он потянул за ручку, дверь отворилась.
- Хм, открыто. Заходи…
Александр ступил в коридор, заглянул в первую попавшуюся по пути дверь – там оказался совмещенный санузел – прошел дальше. В этом «номере» было две комнаты. Борецкий и Кукушкин зашли в одну из них. Александр окинул взглядом бесхитростную обстановку – две застланные солдатскими одеялами железные кровати, две тумбочки, старенький шифоньер, небольшой стол между кроватей у окна. Спросил:
- Ну, какую выбираешь?
Кукушкин прошел к дальней кровати. Сел, покачался на пружинах.
- Вот эту, наверное…
- Лады. - Александр поставил на пол сумку. – Что ж, в соседней комнате тогда будет спать Костя. Пойду, гляну, как там Жанна.
Апартаменты напротив были точным отражением тех, из которых Александр только что вышел.
- Ау! Можно?
- Да-да, заходите.
Борецкий вошел в комнату, из которой донесся голос Жанны. Девушка сидела на кровати.
- Ну как? Устроилась? Все нормально?
Жанна кивнула:
- Да, все хорошо.
Александр оглянулся – коридор за его спиной был пуст. Шагнул в комнату.
- Разреши я с тобой рядом присяду…
Девушка молча подвинулась, но Борецкий опустился на кровать напротив. Несколько секунд он смотрел на Жанну молча, наконец выговорил:
- Послушай, Жан, у тебя что-то случилось?
- Нет. С чего ты взял? – глядя в сторону, ответила девушка.
- Я весь день на тебя смотрю… - сказав эти слова, Александр смутился. Отвел взгляд, продолжил: - Смотрю… Ты сама не своя весь день, и… не такая, как обычно, я имею в виду. Случилось что?
- Нет, все нормально.
- Точно?
- Точно.
Отвечала Жанна сухо, односложно. От Александра не укрылось, что она старательно прячет от него глаза.
- Ты что, на меня чего обижаешься, что ли?
- Нет. Слушай, я устала. Хочу умыться и…
- Ну хорошо.
Александр поднялся. На секунду задержался, собираясь сказать что-то еще, но так и не решился, вышел.
Когда он вернулся в ту комнату, что облюбовали они с Кукушкиным, Вадим, уже без плаща, лежал на кровати. Завидев Борецкого, он сказал:
- Васильич, а ведь местные чего-то недоговаривают. Согласен?
Борецкий повернул к нему голову.
- Да ты что?! Не заметил, что ли? – удивленно продолжил Вадим. – Смурные они какие-то. Нет, ну, конечно, радоваться нечему. Эксперты, опять-таки, вроде парни нормальные, толковые. Но следак! Михайлова слушает, а сам… - Кукушкин покачал головой.
Борецкий помолчал, потом сказал задумчиво:
- Поживем-увидим… Слушай, Вадик, я пойду прогуляюсь. До спортзала. Тут недалеко, при химзаводе, борцовский зал. Пойду, друзей проведаю…
- Ну ладно, давай.
Александр вышел на крохотное крылечко «приежки», осмотрелся. Кругом, радуя отвыкшие за долгую зиму глаза, зеленела трава. И нежные, маленькие еще листочки на деревьях тоже зеленели. В воздухе был разлит пьянящий аромат цветущей черемухи. Александр вдохнул весенний воздух полной грудью. Спустился вниз.
Стадион «Буревестник», в спорткомплексе которого с незапамятных времен обосновалась секция дзюдо, находится от РУВД всего в километре - если по-прямой. Александр решил прогуляться пешком.
Первую половину пути он шел медленно. Мысли скакали от кровавого дела, расследованием которого они с сегодняшнего дня занялись, к Жанне. От Жанны к Лене - жене, с которой прожил почти пятнадцать лет. Снова к Жанне.
«Нужно признаться честно, хотя бы самому себе. Я что, влюбился в нее?»
Как это часто бывает, после правильно поставленного вопроса ответ приходит сразу.
«Да. Я ее люблю!»
От окончательного осознания этого Александр сбился с шага.
«Ч-черт…»
Сердцу в груди стало вдруг тесно. Отчаянно захотелось курить. Александр рванул ворот рубахи, достал из кармана пачку сигарет. Вспомнил, куда идет, и сунул сигареты обратно – являться к товарищам по борьбе прокуренным не хотелось.
«Черт! Надо же, влюбился, как мальчишка! И что теперь делать?»
Все-таки он не удержался, закурил.
«И она ко мне не равнодушна – это видно. И, возможно, ждет от меня какого-то шага… Если я, допустим, начну с ней встречаться, это будет двойная жизнь, бесконечная ложь, фальшь. Оно нам надо? И Лена, Сережка-сын, не могу же я их бросить? Хотя… С Леной мы давно уже живем скорее из обязанности, так что… А Сережку не брошу, он уже большой, поймет… А поймет ли? И Жанна - девчонка еще совсем. Я, считай, на шестнадцать лет ее старше. Нужен такой старый дурак молоденькой девушке? Ни кола ни двора, что я ей могу дать?»
Александр щелчком запустил окурок далеко в сторону.
«Может, правильнее всего вообще ничего не делать? Оставить все как есть, как говорится - время лечит. Вытерплю как-нибудь… Или поговорить с Жанкой начистоту? Так, мол, и так: вместе мы все равно быть не можем…»
Он представил, как говорит Жанне эти слова, и невидимая рука стальной хваткой сдавила сердце.
«Нет! Так тоже не могу… Ладно, поживем - увидим»
Впереди показался стадион. Александр прибавил шагу.
Да… Ныне стадион переживает не лучшие времена. Чтобы убедится в этом достаточно одного взгляда на широкие бреши в окружающем пустынное футбольное поле кирпичном заборе. Александр прошел в один из таких проломов, пересек угол поля и оказался у входа в громоздкое двухэтажное здание спорткомплекса. Напротив дверей стояла одинокая старенькая иномарка – Фольксваген джета серо-стального цвета. Александр прошел мимо нее, толкнул массивную дверь. Сердце замерло в предвкушении встречи с особой, неповторимой атмосферой додзё .
Вопреки ожиданиям, коридоры спорткомплекса встретили его тишиной. Не звякали металлом блины и гантели в расположенном на первом этаже зале атлетической гимнастики. Не было слышно вязких ударов по боксерским грушам или звонких – мяча в пол. Но главное – отсутствовали характерные для тренировки борцов шлепки человеческих тел на татами.
Недоверчиво вслушиваясь в тишину, Александр поднялся на второй этаж, где собственно и находится зал борьбы. Дверь в зал оказалась не заперта. Александр потянул за ручку и едва не столкнулся с Николаем – тем самым высоким блондином, что утром приглашал его заходить на тренировку.
- О, Васильич! – парень выглядел растерянным.
- Ты куда так спешишь? Сам приглашал на тренировку… где народ-то?
- Так это… как его… весна.
- Ну и что?
- Так это… На огородах все. Копают там, сажают.
- Чего? – Александр постарался заглянуть через плечо богатыря – не получилось. – Ты один здесь, что ли?
- Нет. Еще Владимир Михалыч. Он сейчас тоже уже выходит…
Борецкий сделал шаг назад. Николай вышел в коридор. Почти сразу в дверях показался невысокий, широкоплечий мужчина. Лицо у мужчины тоже широкое, с приплюснутым носом. Отливающие стальной сединой жесткие волосы стрижены ежиком. В руках он держал большую связку ключей.
- Кто здесь?.. Сашка! Ты?!
Крепыш широко развел руки.
- Вовка!
Они крепко обнялись. Владимир, отодвинувшись на расстояние вытянутых рук, воскликнул:
- Ну, ты даешь! Какими судьбами?!
- Да вот, приехал к вам по делам. Дай, думаю, зайду. А тут у вас и нет никого…
- Ну… - Владимир развел руками. – Так получилось. Извини, в зал тебя не приглашаю… - он запер дверь, - а милости прошу ко мне домой!
Николай, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, сказал:
- Ну, я пошел… Владимир Михалыч, Васильич, до свидания.
Поднял широкую ладонь и быстро пошагал к выходу. В пустом здании гулко раздалось эхо его торопливых шагов.
Владимир и Александр направились следом за ним.
- Ты как, все так же в милиции? – спросил Владимир. – Не на пенсии еще?
- Да нет. Служу пока… А ты, я смотрю, все тренируешь?
- Куда я денусь с этой подводной лодки?
- Молодец! Веришь – я даже завидую тебе. Всю жизнь заниматься любимым делом! Хотя… тяжело, наверное, уже?
- Да не, нормально.
Они вышли на улицу. У Владимира в связке нашелся ключ и от входной двери.
- Ну что? Поехали ко мне? Минералки щас купим… литр. – Он напряженно посмотрел на оранжево-красный закат. Добавил: - Только, чур, с ночевкой. Ночью я тебя никуда не отпущу.
- Нет, Володь, в следующий раз, - отказался Борецкий. – А чего народу-то никого на тренировке не было? Никто не занимается, что ли?
- Ну почему? – неопределенно ответил Михалыч.
Помимо связки ключей от спортзала в руках у него появилась еще одна – от машины. Он надавил кнопку брелока. Бодро пискнула, отключаясь, сигнализация.
- Ты пешком, что ли? Садись, прокачу.
Трогаясь с места, Владимир вновь с тревогой посмотрел в сторону заходящего солнца.
- Ну так что? Ко мне?
- Нет, Вов. Давай к РУВД. Нам там комнаты выделили, в приежке…
- Ну, как знаешь…
С минуту Владимир крутил баранку молча. Потом спросил:
- А ты сам то, борешься? Или все? Смотрю, живот уже растишь…
Александр шумно выдохнул.
- Борюсь. Только со сном да с голодом. Как говориться: вся жизнь – борьба, до обеда с голодом, после обеда со сном.
- Это точно… - согласился Владимир.
Фольксваген плавно подрулил к зданию РУВД.
Борецкий поблагодарил:
- Спасибо. Может к нам? Чайку попьем…
- Нет. Ты это, Саш… вот что…
Серьезный, нешуточный тон старого приятеля заставил Александра насторожиться. Он всем корпусом повернулся к Владимиру и внимательно, не отводя глаз, смотрел ему в лицо. Владимир отвел взгляд, проговорил:
- Ты ночью никуда не выходи… И никто из ваших тоже пусть не выходит. И еще: – запритесь, как следует, а главное, - Владимир понизил голос, отчего слова его звучали еще серьезней, - главное: ни в коем случае никого не пускай. Это важно. Кто бы ни просился ночью к вам войти – подчеркиваю, КТО БЫ ни просился – хоть я, хоть… я не знаю… мать родная – не впускайте и НЕ РАЗРЕШАЙТЕ входить. Это важно.
- Так. Минуточку. Может ты объяснишь, что все это значит, толком? Что, вообще, у вас тут творится?
Владимир помолчал, продолжая смотреть сквозь стекло, на неудержимо опускающееся к линии горизонта светило. Потом сказал:
- Я не могу тебе сформулировать, но, в общем да, творится. – Он повернулся к Александру, тот поразился отсутствующему выражению его глаз. – А ЧТО творится – ответ, думаю, есть в ваших архивах. Поищи… в документах ЧК двадцатых годов, если коммуняки не уничтожили. А так чего языком молоть…
Владимир отвернулся, помолчал. Добавил:
- Все равно не поверишь.
Александр вышел из машины со странным ощущением, что стал жертвой какого-то нелепого розыгрыша. Едва он захлопнул дверь, иномарка с пробуксовкой сорвалась с места.
Борецкий озадаченно посмотрел ей вслед, достал сигареты. На крыльце РУВД равнодушно пускал дым невысокий и круглый как колобок капитан – дежурный. Александр убрал в карман приготовленную уже зажигалку и направился к нему.
- Извини, командир. Прикурить позволишь?
Не говоря ни слова, капитан протянул коробок спичек. Александр, не спеша, прикурил. Возвращая спички, посмотрел на дежурного в упор, поинтересовался:
- Чего это у вас в городе под вечер все какие-то странные? Каждую минуту на закат оглядываются да норовят домой убежать быстрее?
Равнодушия на круглом лице дежурного поубавилось, но отвечать он не спешил, только пожал плечами.
- Ты, командир, не думай. Я – свой. – Борецкий раскрыл удостоверение. – Я из Вознесенска, к вам в командировку приехал. Остановились в приежке у вас, на втором этаже. - Он кивнул в сторону отдельного входа.
Дежурный ответил:
- Да я понял. Видел, как вы час назад уходили.
Сигарета капитана дотлела. Он бросил окурок в служащее урной ржавое ведро у двери, но уходить не спешил.
- Я к чему интересуюсь, - с улыбкой продолжил Александр, - ночью тут у вас шумно сильно? Поспать дадите?
- Дади-им, - протянул дежурный.
- А ребята как, на ночь заступают охотно? Не боятся?
- А чего боятся-то? – задал встречный вопрос капитан.
В голосе дежурного прорезались агрессивные нотки. Равнодушия на лице не осталось. Он в упор буравил вознесенского опера взглядом. Взгляд был злым и обиженным одновременно. Возможно обиженное выражение капитану придавали длинные, по-детски пушистые и абсолютно бесцветные ресницы.
Александр улыбнулся еще шире. Он действительно был доволен, чутье подсказывало – попал в точку.
- Ну, как чего? По ночам сейчас такое творится… Говорят, даже мать родную не надо пускать, если ночью попросится, а тут, хочешь не хочешь, а на улицу – марш. С мудаками всякими общаться. Опять-таки, любой ночью может придти – как заявитель – и не откажешь. Придется впустить.
- Да ерунда это все! Какой там «попросится – не попросится»? Бабушкиных сказок наслушались! Белобрысый капитан достал еще одну сигарету, нервно чиркнул по коробку спичкой. – Я думал это только у нас тут все с ума посходили… вы что, тоже верите во всю эту чушь?!
Круглое лицо его показалось в эту минуту Борецкому совсем мальчишеским. Капитан поднес горящую спичку к сигарете, жадно затянулся. Пальцы его заметно дрожали.
Александр серьезно сказал:
- Да уж не знаю, что и делать… Ладно, спокойной ночи.
Зайдя за угол, Александр еще несколько минут постоял, задумчиво глядя в сгущающиеся сумерки. Зябко поежился – к ночи заметно похолодало – и отправился восвояси. Он поднялся на второй этаж, прошел в комнату. Вадим сидел на кровати у стола. Стол был покрыт газетой. На газете стояли пивные бутылки, до половины наполненный пенной жидкостью граненый стакан, высилась горка сухой рыбьей чешуи и костей.
- Не спишь? – осведомился Борецкий.
- С тобой разве уснешь… - буркнул Кукушкин. – Пиво будешь?
– Откуда оно у тебя?
- Купил. Жанку ходил провожать и купил.
- Что значит провожать? Куда?
- К бабушке. Она же говорила, что у нее здесь бабушка живет.
- Твою мать! Адрес запомнил?
- Какой еще адрес?
- Бабушкин, какой.
- Ну, улица Мира… Дом не знаю. Вообще-то я ее только до перекрестка проводил. Дальше она сама…