Глава 1

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИРОДА: ИУДЕИ И АРАБЫ

Ирод впервые привлек к себе внимание, будучи молодым человеком 25 лет. Шел 47 год до н.э.; вот уже два года, как после длившихся десятилетиями внутренних потрясений огромная Римская империя ввергнута в ужасы всеобъемлющей гражданской войны. В 48 году египетские вожди убивают Помпея, потерпевшего поражение от Цезаря. Когда впоследствии Цезарь оказался втянутым в небольшую неприятную египетскую кампанию, отец Ирода Антипатр, главный министр еврейского княжества Иудея, смог оказать ему нужное содействие. В результате, когда Цезарь победил в другой раз, положение семьи Ирода укрепилось, а сам он оказался на важной должности. Его назначили военным начальником и губернатором Галилеи, северной оконечности небольшого Иудейского государства, как раз там, где и сегодня расположена Галилея.

Середина I века до н.э. при всех беспорядках и волнениях, один из самых плодотворных периодов в истории человеческой цивилизации. В Риме, несмотря на политические и военные потрясения, это был золотой век писателей: сам Цезарь, Цицерон, Лукреций, Катулл и Вергилий, бывший на несколько лет моложе Ирода. Более того, среди современников последнего мы видим выдающихся иудеев, особенно двух величайших иудейских мыслителей, Гиллеля и Шаммая, о которых мы скоро услышим. Что касается северной провинции Иудеи — Галилеи, это была крошечная, но привлекательная и процветающая земля, населенная множеством обособленных обитателей. О них еще будет сказано во второй главе. В данный момент следует лишь отметить, что еще за два поколения до того земля эта была в руках чужеземцев и что ее прошлое довольно туманно. Во всяком случае, туманно в сравнении с ее будущим, ибо она станет страной детства Христа, а затем главным центром его пастырства.

Однако когда туда прибыл Ирод, до этих событий оставалось более полувека. Он рассматривал Галилею как небольшую, крайне неорганизованную область: в этом не было ничего необычного, поскольку местные горцы отличались нежеланием подчиняться власти, особенно если эту власть ставил Иерусалим, который отделяло от них не столько пустяковое расстояние, сколько широкая пропасть взаимной подозрительности. Да и сам Ирод был выходцем даже не из таких близких мест, как Иерусалим, а напротив — из мест куда более отдаленных и чужих. Он прибыл из Идумеи, что на южной оконечности Иудейского государства. У Идумеи и Галилеи не было ничего общего, разве что та и другая лишь недавно стали иудейскими и что иудеи в равной мере их презирали; и нет никаких причин предполагать, что галилеяне — так же местнически ограниченные, как и всюду в стране, — приветствовали его прибытие. Разумеется, некоторые из них очень скоро сильно пожалели об этом, ибо он немедленно, с решительностью, быстротой и беспощадностью принялся расправляться с инакомыслящими.

Мы не знаем, как выглядел Ирод, потому что, как нам представится случай увидеть в другой связи, строгое толкование второй заповеди, запрещавшей создание идолов, делало невозможным изваяние его изображений на иудейской территории или изображение его лица на иудейских монетах. На неиудейских территориях возвышались его статуи, но, к сожалению, ни одна из них не сохранилась. Все, что мы знаем о его внешности, по утверждению одного из его сыновей, — в последние годы он красил волосы. Но у нас есть его описание у Иосифа, нашего главного авторитетного источника сведений о царствии Ирода, из которого можно понять, что это был мужчина внушительного роста. К этому можно, конечно, отнестись несколько скептически, поскольку, как мы увидим, Иосиф, вероятно, заимствовал описание у царского министра и друга, Николая Дамасского, но все равно в его утверждении, что Ирод обладал всеми превосходными физическими и умственными качествами, должна быть большая доля правды.

Он был умен, упорен и, как пишет далее Иосиф, обладал таким качеством, как удача, которую древние тесно связывали с умением руководить. Однако поражало то, что в такой приверженной традициям маленькой стране, как Иудея, молодой выходец из не окончательно иудаизированной южной окраины оказался безраздельным правителем северной пограничной провинции. Чтобы найти объяснение этому, нужно проследить сложное переплетение событий в предшествующие годы, вознесшие деда и отца Ирода, а потом и его самого на вершины влияния и власти.

* * *

Идумея, родина Ирода, область, лежавшая к югу от Иерусалима и Вифлеема. С центром в городе Хеврон, она раскинулась у юго-восточного края Центрально-Палестинского горного хребта, откуда тот широкими волнами спускается в полупустынные районы. В наши дни Хеврон находится в южном выступе Иегуды, в том большом сегменте территории на западном берегу Иордана, который был оккупирован израильтянами в войну 1967 года.

Идумеяне — потомки ветхозаветных эдомитян. Но Эдом не достигал на севере Хеврона, зато простирался намного дальше к югу, до неприветливых высот Негева и Синая. Однако в XI веке до н.э. обитателей Эдома вытеснили из этих южных земель арабы. Но в то же время они выгадали от гибели царства Иуды от рук Вавилона (и последовавшего изгнания и рассеивания множества евреев), ибо эти события позволили эдомитянам расширить свои владения на север до Хеврона, не менее чем на 20 миль к югу от Иерусалима. И там они остались после уступки нескольких городов вернувшимся в дальнейшем иудеям, а территория, на которой они осели, стала известна как Идумея.

Говорили, что эдомитяне со злобным ликованием подбивали вавилонян к разрушению Иерусалима; во всяком случае, иудеи всегда их ненавидели. В действительности эта ненависть уходила корнями значительно глубже, ибо, как пишут, жители Эдома отказались пропустить через свою землю самого Моисея. Автор Второзакония (VII (?) век до н.э.) призывал народ иудейский не питать отвращения к эдомитянам, ибо они были братьями — верно, язычниками, но, как и сами иудеи, ведущими происхождение от Авраама и говорившими на семитском языке, в такой же мере родственном ивриту, как и арабскому. Но сам факт, что потребовалось обращение с настоятельным призывом, говорит о том, до чего оно было необходимо: отсутствие взаимопонимания между двумя народами весьма ощущалось и, во всяком случае, положение усугубилось после того, как эдомитяне переместились к северу. Раскопки идумейской крепости в Мариссе (Мареше) свидетельствуют о том, что в III веке до н.э. отмечалось сильное влияние извне, из финикийских торговых портов — ныне это территория Ливана. В то время Иудея все еще оставалась придатком иноземной империи, государства Селевкидов с центром в Сирии, управляемого потомками Селевка, одного из военачальников Александра Великого. Но скоро она снова стала независимым государством, при Иуде Маккавее (166 — 160 до н.э.) и его братьях-патриотах. Свержение ими ненавистного ига Селевкидов было одним из самых впечатляющих событий в иудейской истории. А затем воинственный племянник Иуды Иоанн Гиркан I силой обратил идумеян в иудаизм и приказал им совершить обрезание.

Теоретически это открывало им доступ в ряды истинных иудеев, исключительность которых подчеркивалась снова и снова. «Господь избрал себе Иакова, Израиля в собственность свою», — возглашает Псалмопевец (Пс. 134, 4). Это считавшееся данным свыше особое признание избранности, божественной обособленности вело иудеев к категорическому отрицанию существования каких-либо богов у соседей; и это отрицание соответственно подкреплялось твердой решимостью крайне ревниво отстаивать свою отгороженность. Так что и около 100 лет до н.э. все еще утверждалось, что «законотворец оградил нас непроницаемыми оградами и железными правилами, чтобы мы никоим образом не имели дел ни с какими другими народами» (письмо Аристея Филократу, конец II века до н.э.). Однако поскольку идумеяне были обращены в веру насильно или иначе, их допуск внутрь ограды согласно религиозной традиции не должен был вызывать сомнений. Особо подчеркивалось полноправие новообращенных, «пришедших укрыться под крылом Божиим». В Ветхом Завете нашли возможным привести пример моавитянки Руфи, так же как позднее, в Евангелии, есть ссылка на получившего обращение в веру эфиопского евнуха и даже еще более поздняя и более осмотрительная традиция допускала считать полным иудеем потомка новообращенной семьи в третьем поколении. Тем не менее, несмотря на сии августейшие правила, предрассудки в отношении идумеян, очевидно, отмирали с трудом. Географически они располагались так близко — всего в нескольких милях, — но все равно казались чужаками.

Одним из наследственных племенных вождей идумеян был дед Ирода Антипас. Он фактически правил всей Идумеей; эта обязанность была возложена на него свирепым правителем хасмонейской династии Александром Яннаем (Иехонафаном, Ионафаном) (103 — 76 до н.э.) и его женой Александрой Саломеей, которая впоследствии правила сама (76 — 67 до н.э.). Антипас занимал важный пост, поскольку Идумея считалась важной пограничной зоной на рубеже арабского мира. Но, рассуждая задним числом, это назначение в конечном счете навлекло на царственную хасмонейскую семью гибель от рук внука Антипаса — Ирода. Из Идумеи, как отмечает Арнольд Тойнби, иудеи получили незваного пришельца, как французы корсиканца Наполеона или русские грузина Сталина.

Имелись, однако, и другие предания о происхождении Антипаса. Согласно одному из слухов, он вообще был родом не из Идумеи, а выходцем с полоски средиземноморского побережья, что к западу от нее, с дававшими ей выход к морю портами; бывшей земли филистимлян. Утверждали, что родился он в древнем городе Аскалоне (ныне Ашкелон), лежавшем непосредственно к северу от полосы Газы. В древние времена Аскалон был поочередно филистимлянским, финикийским (по крайней мере частично) и затем греческим городом-государством — или по крайней мере выставлял напоказ присущий тем временам облик эллинизированного ориентализма, в тех краях сходивший за греческий. Город являлся исключением в том смысле, что избежал насильственного введения во владения воинственного Александра Янная. Согласно одной из версий, в действительности Антипас был рабом храма Аполлона в Аскалоне. Автор этой версии — христианин и, вероятно, позаимствовал ее из иудейского источника. Но эти сведения не внушают доверия, похоже, это злонамеренная попытка подчеркнуть низкое происхождение Ирода. Более вероятно, что семья принадлежала к знатным фамилиям Идумеи. В то же время вполне резонно предположить, что она имела тесные связи с Аскалоном, расположенным по соседству с портом идумеян. Такая вероятность дополнительно подтверждается особыми льготами, которые Антипас и его внук Ирод жаловали этому городу.

Одним из сыновей Антипаса был отец Ирода Антипатр. В том враждебном иудейском источнике, где утверждалось, что семья принадлежала к храмовым рабам, имелась запись, что Антипатра похитили в Аскалоне идумейские разбойники, оставившие его у себя, потому что отец не мог заплатить выкупа. Но и это, несомненно, является вымыслом, опять же направленным на то, чтобы принизить родословную Ирода. С другой стороны, утверждения, что он и его предки принадлежали к заведомо иудейской фамилии, даже к знатной и священнической, вернувшейся из вавилонской ссылки, также не следует принимать на веру — но по противоположным соображениям. Ибо эти предания восходят к приятелю Ирода Николаю Дамасскому и явно нацелены на то, чтобы изобразить Ирода более истинным иудеем, нежели можно ожидать от идумеянина, к тому же священнического рода. Такие притязания решительно и не без оснований отвергались его противниками. Жена Антипатра и мать Ирода имела аристократическое происхождение, звали ее Кипра, так называли цветок хенны (lawsonia inermis или alba), ценившийся за свой аромат, ныне известный как «Шипр»; в «Песне песней» Соломона возлюбленный сравнивается с этим цветком хенны. Поэт называет родиной растения Ен-Геди на Мертвом море, но оно также считалось цветком Аскалона, поэтому жена Антипатра Кипра, как и ее муж, тоже каким-то образом связана с этим городом. Похоже, что у нее были и идумейские связи. Однако, как представляется, она не была идумеянкой, а принадлежала к народу, говорящему на другом семитском языке, к арабам; нельзя, как полагают некоторые, считать, что она родом из иудейской семьи, поселившейся в Аравии. Поэтому, когда злейший враг Ирода назвал его полуиудеем, насмешка соответствовала — или почти соответствовала — истине. И в самом деле, несмотря на все усилия доказать обратное, семья Ирода была достаточно осведомлена об этом недостатке. Однажды много лет спустя его внук царь Агриппа I, читавший в синагоге Второзаконие, дойдя до слов: «из среды братьев твоих поставь над собою царя; не можешь поставить над собою иноземца, который не брат тебе» (Втор. 17, 15), заплакал; правда, все присутствующие бросились его разубеждать. Знатоки Священного Писания настаивали на обязательности для иудея матери иудейского происхождения.

А мать Ирода была уроженкой Арабского царства. Вообще-то существовало много таких княжеств, но крупнейшее из них — государство, о котором в данной книге говорится как об Арабском царстве или Аравии, — могущественное Набатейское царство. Оно соседствовало с Иудеей вдоль всей ее восточной границы, там, где теперь находятся юго-запад Сирии и Иордания, а также вдоль южной границы, где Иудея не доходила, как ныне, до Эйлатского (Акабского) залива, а заканчивалась у южной оконечности Мертвого моря.

Населяли это Набатейское царство арабы по происхождению и языку, хотя их надписи свидетельствуют, что официальным и литературным языком был у них другой семитский язык, арамейский (родственный арамейскому, ходившему и в самой Палестине). Сначала они кочевали, но затем основали столицу в Петре, на полпути между Мертвым морем и Эйлатским заливом.

Где еще, кроме Востока, найдешь такое чудо, Сей подобный розе красавец город, почти ровесник самого Времени.

Дж. У. Бургон. «Петра»

Петра находится в оторванном от внешнего мира, почти недоступном месте — на горе Эдом, занимая небольшое овальное пространство, окруженное крутыми скалами, и доступен только через узкое ущелье вдоль речки Муза.

Территория этого арабского государства простиралась далеко на юг по серому известняковому нагорью, бывшему когда-то Эдомом, и красным возвышенностям Синая до пустынных земель Центральной Аравии и побережья Красного моря. Хотя эти арабы на время уступали Эйлат Египту, им удалось избежать включения в великие Египетское и Сирийское царства, унаследовавшие часть империи Александра Великого. Но их чрезмерные притязания и поклонение языческим богам вовлекали их в острые конфликты с экспансионистским иудейским режимом Александра Янная. Арабские монархи того времени, от Арета (Харита) II (110 — 96 до н.э.) до Арета III (87 — 62 до н.э.), одни сражения с Яннаем выигрывали, другие проигрывали и были вынуждены уступить ему Газу и полоску земли к востоку от Иордана; правда, последнее слово осталось за арабами, которые вскоре после смерти иудейского монарха обошли с фланга его преемников, захватив Дамаск, господствовавший над идущей с севера на юг главной трансиорданской коммуникацией.

Арабы постоянно напоминали о себе иудеям. Их армия, обладавшая системой ночной связи — кострами, — имела богатый опыт ведения войны в пустыне и всегда могла купить разбойников или вольных бойцов, готовых создать неприятности внутри самой Иудеи. Но прежде всего сила армии состояла в контроле над караванной тропой, по которой с юга Аравии в Сирию и Средиземноморье доставлялись пряности и благовония; для посредничества (наряду с готовностью прихватить любой застрявший или плохо охраняемый товар) у них хватало настойчивости и хитрости. К тому же они были опытными ирригаторами и прекрасными гончарами, и их своеобразное искусство, сочетавшее национальные особенности с влияниями в разное время Египта, Персии, Греции, Сирии и Рима, постепенно набирало силу.

Интересы Арабского и Иудейского царств сталкивались по многим вопросам, но у них была общая граница огромной протяженности, и они никак не могли обойтись друг без друга. Более того, отец Ирода Антипатр, как мы видели, женился на знатной арабке; и пускай этот брак вызывал насмешки иудеев, он оказался весьма полезным в других отношениях. Антипатр пользовался огромным влиянием у жены и преемницы Янная Александры Саломеи и с поста правителя Идумеи поднялся на самый высокий пост при ее дворе. Когда она заболела и вскоре умерла, ее два сына от грозного Янная не поделили власть. Старший, Гиркан II (также известный как Иехонафан или Ионафан), был слабохарактерным; младший же, Аристобул II, был в отца отчаянным. Ко времени, когда умерла царица, Антипатр утвердился как влиятельный и властный советник Гиркана. Однако сам Гиркан скоро отказался от противоборства с братом. В этой критической ситуации у Антипатра появилась возможность развивать свои арабские связи, как это делал до него отец и продолжал он сам, например назвав старшего сына, старшего брата Ирода, арабским именем Фасаил. Так что Антипатр склонил арабского царя Арета III к походу на Иерусалим от имени законного иудейского монарха Гиркана (65 г. до н.э.). Успех был практически обеспечен, когда пришла новость, полностью изменившая обстановку. В Сирию пришли римляне.

* * *

За предшествующее столетие Римская республика, по существу, овладела всем Средиземноморьем — ни в прошлом, ни в будущем ни одна держава не добивалась такого успеха. Перед ней пали великие царства, но двум государствам (обессиленным и практически зависимым от воли Рима), выделившимся из раздробленной империи Александра Великого (умер в 323 г. до н.э.), римляне позволили оставаться формально независимыми. Это были царства, управляемые потомками генералов Александра — Птолемея и Селевка. Когда-то Птолемеи и Селевкиды правили обширными территориями, но теперь у первых они были сведены до размеров Египта, а у вторых до небольшой по размерам Сирии.

Однако в конечном счете неоднократные отвратительные междоусобицы Селевкидов, навлекшие беду на их дом, повлекли за собой коренные перемены в структуре власти всего обширного района. На протяжении нескольких последних лет находившийся на Ближнем Востоке выдающийся римский военачальник Помпей добивал врага Рима на севере Малой Азии — Митридата. Покончив с ним, он решил упразднить монархию и анархию Селевкидов. Итак, в Иерусалиме узнали, что Помпей низлагает последнего царя и присоединяет Сирию к Римской империи как еще одно самое свежее владение. Новой провинции (63 г. до н.э.), прибрежной полосе шириной от 70 до 100 миль с горными грядами и пустыней за ними, предстояло выполнять жизненно важную задачу охраны римских границ. Ибо над Ближним Востоком нависла тень не только великой западной державы — римской, но и великой восточной — единственной крупной державы, противостоящей Риму на его границах. Это была Парфия, империя, несмотря на обветшавшую, рыхлую структуру, обладавшая значительным военным потенциалом.

Итак, было решено положить конец хаосу в Сирии; один из военачальников Помпея, Скавр, стоял уже в Дамаске, у ворот и Иудейского, и Арабского царств. Оба государства, разумеется, имели кое-какой опыт общения с римлянами. Что касается иудеев, сам Иуда Маккавей, их национальный герой, борясь за независимость от Селеркидов, официально встал в ряды союзников римлян вместе со своими преемниками. При случае они обращались к римлянам за помощью против своих врагов, но те в большинстве случаев, лишь однажды подтолкнув иудеев к мятежу против Селевкидов, проявляли мало интереса. Но теперь, когда Сирия сделалась римской провинцией, все вдруг переменилось. Это всегда было достаточно ясно Антипатру — и он завещал понимание изменившихся условий своему сыну Ироду. А пока новое свидетельство могущества римлян не осталось незамеченным тогдашними претендентами на еврейский трон, Гирканом II и его братом Аристобулом II, оба они апеллировали к Помпею. С одной стороны, эти обращения сочли за глупые, и действительно судьбы ранее апеллировавших к Риму стран давали достаточные основания задуматься. С другой — такие шаги вообще-то не были недальновидными, скорее реалистичными: теперь, когда Сирия стала римской, Рим вряд ли мог полностью игнорировать Иудею. Ибо географически, как свидетельствуют бесчисленные миграции, родина иудеев считалась неотделимой частью сирийского сухопутного коридора. Так что римская восточная граница с парфянами требовала включения не только Сирии, но и Иудеи. Более тесные отношения с Римом стали неизбежными.

В результате долгих интриг и подкупов Гиркан II (поддерживаемый Антипатром) и Аристобул II лично предстали перед Помпеем в Дамаске. Помпей отложил окончательное решение. Встать на ту или другую сторону значило продолжение гражданской войны среди иудеев, а он хотел сначала поставить к ноге их арабских соседей. Правда, это ему не удалось (их окончательно включили в империю лишь во II веке н.э.); за эту неудачу арабам следует благодарить иудеев, потому что от арабских планов Помпея отвлекли открыто враждебные националистические замыслы Аристобула. Опасаясь за жизнь детей, Антипатр доверил их, в том числе десятилетнего Ирода, заботам арабского царя — Помпей осадил Аристобула в храме — центре сопротивления, и взял его штурмом. Последовала массовая резня. Священнослужителей убивали при совершении богослужений, а Помпеи, хотя и предотвратил разграбление сокровищницы храма, вошел в Святая Святых. Возможно, он просто хотел посмотреть, что там за тайны, но это посещение было для иудеев нетерпимым оскорблением, поскольку никому, кроме первосвященника, не дозволялось входить внутрь. Когда 15 лет спустя Помпей плохо кончил в песках Египта, иудеи восторженно приветствовали смерть сатаны, бича божьего. 63 год был зловеще пророческим: консулом назначен Цицерон; родились Август и Агриппа. И несколько минут, проведенных Помпеем в Святая Святых, судя по последствиям, были не менее памятным событием.

* * *

Аристобул капитулировал, но он слишком держался завоевательских традиций Маккавеев, чтобы оставаться на свободе. Так что его с двумя сыновьями, Александром II и Антигоном, увезли в Рим как украшение торжеств по случаю победы. Гиркана должным образом восстановили на троне, Антипатр остался его советником. Но Иудея была плачевно усечена. На протяжении II века до н.э. череда хасмонейских царей, которую завершил Александр Яннай, создала Великую Иудею — самое большое иудейское национальное государство со времен Соломона. Входившие в него многочисленные иноверцы, главным образом жители греческих и эллинизированных городов-государств, разросшихся по краям иудейских земель (как и всюду на Ближнем Востоке), были недовольны уничтожением их политических образований в результате включения их в состав Иудейского государства. Но хасмонейский верховный жрец Симон (142 — 134 до н.э.) нашел ответ, который, даже если он не устраивал греков, по-видимому, был приемлем для иудеев: «Мы ни чужой земли не брали, ни господствовали над чужим, но владеем наследием отцов наших, которое враги наши в одно время не праведно присвоили себе» (1 Мак. 15, 33). Однако Помпеи держался прямо противоположной линии, безжалостно отрезая от краев еврейского государства все бывшие греческие города, включенные в него Хасмонеями. Таким путем было отторгнуто все побережье вплоть до Газы, включая его полосу и дальше Риноколуру (Эль-Ариш). Среди отторгнутых таким образом городов находились древняя Иоппия (Яффа, Иафо), которую Симон Хасмоней превратил в иудейскую колонию-порт, и Иамния (Явне), которая также была довольно основательно иудаизирована (только Аскалон, бывший свободным от Иудеи, таким и остался). Широкий пояс на востоке, главным образом на другом берегу Иордана, тоже был отобран и включен в союз десяти городов — Десятиградия. Другими словами, все общины греческого типа к востоку и западу от Иудеи были возрождены и освобождены от иудейского господства и вновь обрели автономию под общим надзором римского правителя новой провинции Сирии.

Такую же автономию даровали городу, расположенному в чуть более чем 40 милях к северу от Иерусалима, Самарии (Севастии), эллинизированному с IV века до н.э. но вынужденному, как и другие, во II веке покориться Хасмонеям. Что еще удивительнее, Помпей, вероятно, отторгнул от Иудеи всю область Самарии (Шомрон). Самария была плодородной лесистой землей, где исповедовали собственную разновидность фундаменталистского апокалиптического иудаизма, которой по сей день придерживается группа семейств. Самаритяне признавали только первые шесть книг Библии и почитали не Иерусалимский храм, а алтарь на горе Гаризим (его Иоанн Гиркан I разрушил в 128 г. до н.э.). Бог, говорили иудеи, наслал на самаритян львов, потому что они не воздавали ему должных почестей, а правоверные иудеи сторонились их не только из-за религиозных заблуждений, но и потому, что те были потомками чужеземцев, которых поселили там ассирийские цари. Когда в V веке до н.э. некоторые из потомков изгнанных иудеев вернулись на родину, их предводитель Неемия запретил браки с самаритянами из-за их расовой нечистоты, и даже теперь, сотни лет спустя, путники, предпринимающие поездки между Галилеей и Иудеей, все еще часто предпочитали совершать длинный утомительный объезд, нежели проезжать через Самарию. Вот почему Иисуса удивленно спросили: "Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самаритянки? " (Ин. 4, 9).

Этой обособленности Помпею было достаточно, чтобы отобрать у маленькой новой Иудеи и Самарию, а также и Изреэльскую (Ездрилонскую) равнину к северу от нее, плодородную долину, рассекающую центральный горный хребет к юго-востоку от горы Кармель. Галилея, еще дальше к северу, осталась частью Иудеи, но теперь была отрезана от остальной страны широким коридором из Самарии и Изреэля; царство оказалось разделенным наподобие современного Пакистана.

Итак, не удовлетворившись восстановлением границы между собственно иудейской сельской территорией и эллинизированными окраинами с обеих сторон, Помпей предпринял хорошо продуманный шаг — урезал страну до традиционно иудейской сердцевины. Ибо, как отмечал А. Г. М. Джоунс: «Он был убежден, что, если сразу не примет решения по данному вопросу, Иудейское царство в том виде, каким оно было, будет угрожать миру и процветанию Сирии; иудеи — трудный, непокорный народ; к тому же отсталый и суеверный, а их завоевания губительно сказались на культуре Южной Сирии».

Более того, Гиркана II, когда ему вверялось это жалкое владение, лишили царского титула. Его дядя Иуда (Иегуда) Аристобул I (104 — 103 до н.э.), возможно, был первым, кто принял этот царский титул; им определенно пользовался Александр Яннай (103 — 76 до н.э.). А теперь Гиркан II его лишился. Хотя и сохранив положение первосвященника (о чем будет подробнее сказано ниже), он утратил статус царя, получив взамен титул этнарха — высший княжеский чин, но ниже царского звания.

Это понижение в звании правителя означало понижение в должности и его министра Антипатра. Но последний отнесся к этому философски, руководствуясь своим неизменным принципом: поскольку все зависело от римлян, главным делом было ладить с ними. А предпочтительнее действовать под началом Гиркана, то есть в рамках какой ни на есть национальной автономии, чем под прямым господством римлян, лишись они их благосклонности. И уже в следующем году Антипатр сумел оказать полезную услугу одновременно Риму, своим арабским друзьям и родне. Поскольку обстоятельства отвлекли Помпея от намеченного нападения на Арабское государство, к этому намерению вернулся оставленный им в Сирии правителем Скавр. Это создало проблему для Антипатра. Полный успех Скавра был нежелателен, потому что означал бы полное окружение Иудеи Римом, не говоря уж о возможной утрате Антипатром финансовых возможностей в арабских царствах. Но и неудача римлян тоже была нежелательна, потому что она повлекла бы массивное вторжение в этот район римских карательных войск. Антипатр справился с проблемой так умело, что оно, кажется, не осталось незамеченным даже его одиннадцатилетним сыном Иродом. Скавр в пустыне встретился с трудностями: отказала его служба снабжения. Антипатр оказал ему помощь зерном.., и предложил посредничество между римлянами и арабами, которое обе стороны с радостью приняли. По выплате значительной суммы (под гарантию Антипатра) арабского властителя Арета III объявили союзником римлян — разумеется, подчиненным союзником, но ни в коей мере не униженным просителем, каким Скавр вскоре изобразил его на монете. Ибо царство сохранило особый статус среди государств-клиентов. Ободу (Абуду) II (62 — 47 до н.э.), сменившему к тому времени Арета, позволялось выпускать серебряные монеты — привилегия, которую вряд ли когда-либо получали другие вассалы Рима.

* * *

Перед Антипатром и его официальным главой встала куда наиболее серьезная проблема, когда более решительному брату последнего, Аристобулу II, и его сыновьям Александру II и Антигону удалось выбраться из Рима и поднять знамя восстания в Иудее (57 — 56 до н.э.). Все они, жаловался Антипатр, хотя и называют это патриотизмом, на деле движимы страстью подстрекательства к бунту; и в этом обыкновении бунтовать отчасти виноваты сами римляне, столетием раньше подстрекавшие тех же Хасмонеев к мятежу против Селевкидов. Уже на ранней стадии беспорядков (57 г. до н.э.), когда из всей семьи до Леванта добрался один младший сын, бывший в то время римским правителем Сирии, Габиний решил, что созданная за шесть лет до того политическая единица оказалась негодной: достаточно крупной, чтобы поставлять горючее для восстаний, и слишком малой для их подавления. Посему Гиркана лишили звания этнарха, сохранив только титул первосвященника, а маленькую территорию, до которой была сведена Иудея, разделили на пять областей, каждая под началом совета местной знати.

Эти меры Габиния, вероятно, хорошо восприняла иудейская аристократия, которая в кои-то веки оказалась у власти в областях. Антипатру, которому дозволялось сохранить во владении Идумею, такой порядок никак не мог понравиться. Тем не менее он не позволил себе поколебать свои проримские позиции. Наоборот, он помог Габинию, сопровождая его в экспедиции в Египет с целью восстановления у власти непопулярного правителя — отца Клеопатры, повлияв в нужном направлении на иудейских наемников, стоявших гарнизоном в Пелузие (на пути в Порт-Саид), и, несомненно, присвоив долю доходов, полученных римским правителем от восстановленного на троне монарха. Пока Габиний и Антипатр отлучались, хасмонейский князь Александр II восстал снова — на этот раз его целью, по всей вероятности, была полная независимость от Рима. Это пошло на пользу Антипатру, которому после подавления мятежа римляне доверили своего рода официальный надзор над Иерусалимом. По существу, это отождествлялось с функцией поддержания мира вкупе с прибыльной обязанностью сбора дани Риму вместо сборщиков податей, евангельских мытарей, которые с 63 года до н.э. по римскому образцу брали подати на откуп.

Последовавшие годы были полны тревог. Начать с того, что Красе, партнер Помпея и Цезаря по триумвирату, диктаторски правившему Римской империей, по пути на войну с Парфией разграбил сокровищницу Иерусалимского храма. А затем, пока его армия воевала, римлянам пришлось снова вмешиваться, чтобы подавить еще один мятеж, который возглавил один из иудейских аристократов, на этот раз в Галилее, в самом северном административном округе. Далее пришла сенсационная новость, что Красе потерпел поражение в битве при Каррах и убит парфянами (53 г. до н.э.). После его гибели два остальных члена римского триумвирата, Помпеи и Цезарь, постепенно втянулись в страшные катаклизмы гражданской войны. Эти военные действия с самого их начала в 49 году сказались на Иудее. Ибо поскольку Помпеи контролировал восточную часть империи, Гиркан II и Антипатр, как и другие князья и министры в этих краях, должны были поддерживать его — хотя ненависть иудейского населения к Помпею создавала затруднения. С другой стороны, более решительный и националистически настроенный брат Гиркана Аристобул II, у которого имелись особые причины ненавидеть Помпея, в это время опять находился в плену в Риме, и Цезарь, захватив власть в столице, воспользовался существованием такого потенциального союзника и послал его с двумя легионами на Ближний Восток. Однако это предприятие закончилось катастрофой: сторонники Помпея в Малой Азии отравили Аристобула, а потом в Антиохии (Антакии), столице сирийской провинции, казнили его сына Александра II.

Эти события весьма благоприятствовали Гиркану и Антипатру, стоявшим на пропомпейских позициях. Но по той же причине полный разгром Помпея войсками Цезаря в Фарсальском сражении в Фессалии (48 г. до н.э.) поставил их в опасное положение. Однако вскоре им представилась отличная возможность выпутаться и поправить положение. Когда Помпей бежал в Египет и нашел там смерть, преследовавший его Цезарь не смог установить связь из-за очень опасного вооруженного сопротивления в Александрии. Он послал в Малую Азию за помощью, но подкрепление задержалось в Аскалоне. Именно сюда как раз вовремя прибыли Гиркан со своим советником Антипатром в сопровождении полутора тысяч воинов, чтобы расчистить путь задержанным войскам. Затем они стали переманивать находившихся в Египте иудеев на сторону Цезаря — и обретенные таким образом союзники, тронутые первым в их истории визитом первосвященника, в значительной степени способствовали окончательной победе Цезаря над его египетскими недругами. Иудеи до того ненавидели римских врагов Цезаря — Помпея со сторонниками, что его поход встретил широкое одобрение в Иудее и Цезаря приветствовали как мстителя за оскверненный Помпеем Иерусалим.

Вмешательство иудеев на стороне Цезаря значительно укрепило положение Гиркана и Антипатрa. Цезарь был явно благодарен. Гиркана снова повысили в звании до этнарха (47 г. до н.э.) — пять областных советов упразднили или лишили политического веса, — а за Антипатром признали более определенную роль регента или главного министра всей Иудеи. Сам он получил лестный статус римского гражданина и освободился от уплаты налогов. Он должен был собирать земельную подать для Рима; это давало ему возможность попутно собирать еще и для себя, но официально подать, видимо, составляла четверть урожая зерна через год, то есть 12, 5 процента в год.

За дополнительное вознаграждение (20 675 бушелей зерна ежегодно, исключая каждый седьмой год) город Иоппия, отторгнутый Помпеем, был возвращен этнархии. Он представлял собой не ахти какой порт, потому что на протяжении всего участка побережья кораблям приходилось стоять на якоре из-за угрозы быть выброшенными на скалы юго-западным ветром. Но какой ни на есть, он все-таки давно считался портом, и Иудея снова получила выход к морю. В то же время под власть этнархии вернули плодородную Изреэльскую (Ездрилонскую) долину, часть которой в предыдущие 16 лет была римской территорией. Иудею также освободили от зимнего расквартирования римских войск, а позднее разрешили восстановить стены Иерусалима.

Таковы новые привилегии, дарованные Иудее; может создаться впечатление, что заслуга здесь практически принадлежала больше Антипатру, нежели его неумелому хозяину Гиркану II. Правда, надо сделать некоторую скидку на тенденцию хранителей преданий (в дальнейшем усиленную при дворе сына Антипатра Ирода) преувеличивать роль Антипатра за счет Гиркана. Однако есть определенные свидетельства, что его власть действительно стала весьма значительной. Что важнее всего, он сумел устроить на ключевые посты двух своих старших сыновей: первого, Фасаила, сделал правителем Иерусалима, а второй, Ирод, получил в управление обособленную провинцию Галилею.

Таково было сложное переплетение обстоятельств, которое в 47 году до н.э. привело Ирода в раннем возрасте, в 25 лет, на этот высокий и влиятельный пост.

 

Глава 2

ИРОД — ЦАРЬ

Ироду еще предстояло стать царем Иудеи; но пока он уже княжил в Галилее.

Это была небольшая территория площадью примерно 25 на 35 миль, размером с графство Хартфордшир или штат Род-Айленд. Но Галилея имела важнейшее значение, потому что, будучи отделенной от метрополии, она образовывала пограничную зону по всей периферии. Она также была жизненно важной составной частью иудейской территории. И все же, подобно Идумее на другом краю Иудеи, она была по-настоящему иудейской сравнительно недолго. Хотя частичная иудаизация, возможно, наблюдалась в более ранний период, полное завоевание и обращение в веру относится лишь к временам Иоанна Гиркана I (134 — 104 до н.э.) или, менее вероятно, его преемника Иуды Аристобула I (104 — 103 до н.э.). Это поглощение Иудеей и иудаизмом было пророческим, ибо означало, что столетие спустя, возможно незадолго до кончины Ирода, в галилейском Назарете в иудейской среде родился Иисус.

Из-за чрезвычайно плодородной земли Галилея играла важную роль в палестинской экономике, а жители отличались живым, веселым и упрямым нравом. За ними даже закрепилась репутация непокорных, не подчиняющихся властям туземцев, или, во всяком случае, так считали в Иудее, где косо смотрели на все периферийные области.

"Назарет! — сказал ученику Иисуса Филиппу Нафанаил. — Из Назарета может ли быть что доброе? " (Ин. 1, 46).

Данное Иосифом описание правления Ирода в Галилее не внушает большого доверия. Его молодость, пишет историк, не была для него помехой. «Ирод, как деятельная натура, скоро нашел случай выказать свои дарования. Атамана разбойников Иезекию, опустошавшего окраины Сирии, он поймал и казнил, а также истребил многих из его шайки — подвиг, который снискал ему великую признательность сирийцев. В селах и городах прославлено было имя Ирода, как спасителя страны и водворителя мира и порядка» (Иосиф Флавий. Иудейская война. СПб.

1900. С. 49. Репринтное издание: Орел, 1991). Но действительно ли они были «разбойниками», не могло ли у них быть других целей? Верно, что разбойники без труда передвигались между Галилеей и горами Ливана. Верно также, что во всей Иудее малейшие климатические колебания влекли за собой засуху и в результате разбой, бандитизм. Но также вполне возможно, что Иезекия (Хизкия) — националистически настроенный нелегальный политический агитатор — в некоторых кругах считался национальным героем в традициях самого Иуды Маккавея. Таким полвека спустя стал родной сын Иезекии (Иуда Галилеянин). Кроме того, жители Галилеи восхищались хасмонейским режимом, освободившим их от чужеземного господства, и, соответственно, были склонны с неприязнью относиться к проримскому выскочке идумею Антипатру, чьего сына теперь им насильственно навязали.

Это, по-видимому, послужило причиной того, что принятые Иродом репрессивные меры привели к самому большому кризису в его жизни, почти положившему конец его карьере еще до того, как она началась. Ибо они вызвали яростный протест в центральном иудейском совете в Иерусалиме. Этот орган на хасмонейских монетах называется «Сообщество иудеев», а на одной из них один монарх, очевидно сам Гиркан II, называет себя главой этого «Сообщества». Должно быть, это происходило примерно в то время, когда совет также стал известен как синедрион, от которого позднее произошло ивритское название «санхедрин». 71 член совета, собиравшегося в Газите рядом с Двором Израиля в Иерусалимском храме, одновременно составлял государственный совет и верховный суд, единственный орган, который мог теоретически и практически проводить в жизнь на всей иудейской территории унаследованные от предков законы Священного Писания.

Теперь же члены совета, все до одного представлявшие либо священнические круги, либо мирские состоятельные семьи с безупречной расовой чистотой, враждебно относившиеся к влиянию идумеянина Антипатра, были готовы отыскать любой промах у его сыновей, поставленных им на высокие должности. Правивший Иерусалимом брат Ирода Фасаил, правда, не давал им повода для критики. А вот действия Ирода, чему не приходится удивляться, вызвавшие скорбь матерей убитых им бойцов сопротивления, подняли в совете бурю возмущения из-за незаконной казни мятежников. Расправившись с ними без суда, он посягнул на самую важную прерогативу совета.

Поэтому члены совета потребовали, чтобы Ирод предстал перед ними, и оказавшийся между двумя огнями Гиркан приказал ему явиться и ответить на обвинения. Антипатра также вынудили посоветовать сыну подчиниться. Однако он посоветовал ему взять с собой личную охрану — небольшую, чтобы не создавать впечатления запугивания, но достаточную, чтобы уберечь его от неприятностей и в случае осуждения советом помочь ему бежать. Ирод прибыл в Иерусалим, но даже самое тщательное изучение противоречивых повествований Иосифа не вносит полной ясности — то ли Ирода судили и оправдали, то ли ему позволили уехать без суда. Не совсем ясна роль Гиркана. Нам по-разному говорят, что он «любил» Ирода, но «был сердит»: видимо, он помог молодому человеку бежать из Иерусалима, но не слишком старался сохранить за ним его место в Галилее. Во всяком случае, Ирод бежал в Дамаск. Дальше, как говорят, он собрался пойти походом на Иерусалим, но отказался от своего намерения только после увещеваний отца и брата. Но в их обращениях, в том виде, как о них сообщается, похоже, слышатся отзвуки схожих патриотических призывов к легендарному римскому герою Кориолану, так что они могут не совпадать с тем, как было на самом деле. Вполне возможно, Антипатр и Фасаил опасались осквернения святынь в случае вторжения в Иерусалим солдат Ирода. Но чтобы определить подлинную силу, направлявшую эти события, надо обратить взор на самую важную фигуру на Ближнем Востоке — на римского правителя Сирии.

В то время им был Секст Цезарь, молодой двоюродный брат Гая Юлия Цезаря. Этот высокопоставленный родственник как раз собирался окончательно истребить последних врагов из стана Помпея и установить безраздельную диктатуру. Секст Цезарь хорошо знал о дружелюбном отношении Гая к идумейскому семейству, и сам он разделял восхищение своей провинции решительным обращением Ирода с галилейскими мятежниками. Секст сделал все возможное, чтобы надавить на Гиркана, а тот умерил гнев иудейского совета против молодого человека, но не желал ответного государственного переворота со стороны Ирода, который подорвал бы равновесие между Хасмонеями (Гиркан) и идумеянами (Антипатр), которое римляне поддерживали, чтобы избежать беспорядков среди иудеев. Так что вполне вероятно, что это Секст Цезарь отговорил Ирода или поручил Антипатру отговорить его от похода на Иерусалим. Однако Ирод был слишком полезным, чтобы его терять или оставить не у дел; поэтому, когда того вынудили покинуть Иудею, Секст назначил его в военный округ на сирийско-иудейской границе, вероятно включавший Гауланитиду (Голанские высоты) и прилегающую территорию. Таким образом Ирод стал римским государственным служащим. Более того, похоже, что Секст в то же время неофициально доверил ему правление Самарией, которая, как вы помните, была частью территории римской Сирии, образующей коридор между Иудеей и отдаленными северными территориями Галилеей и Изреэлем. Самария все еще оставалась римской, но римляне явно задумали личное правление там Ирода, чтобы создать ему благоприятные условия для давления при удобном случае на Иерусалим.

* * *

Убийство Гая Цезаря в 44 году до н.э. потрясло иудеев, испытывавших к нему благодарность. В их части мира оно означало крупные политические перемены, поскольку после периода беспорядков правителем Сирии стал один из убийц Цезаря, Кассий. Однако Антипатр и на сей раз приспособился к изменившимся обстоятельствам и стал преданным сторонником Кассия. Кассий, как и его сообщник Брут, в районе Эгейского моря занимался сбором средств для неизбежного сведения счетов со сторонниками покойного диктатора, и Ироду было приказано вернуться в Галилею, покинутую им три года назад, для сбора средств, которые Кассий надеялся там получить. Ирод и с этим поручением справился настолько успешно, что подтвердил свое назначение в римской Сирии (включая Самарию). Ему также доверили собирать в провинции упомянутые выше средства и, кроме того, поручили надзирать над крепостями и складами оружия в самой Иудее.

Эти неопровержимые свидетельства доверия Кассия нарушали, однако, равновесие интересов между Хасмонеями и идумеянами, которое стремились поддерживать его предшественники. Поэтому скоро еще одна партия в Иудее, возглавлявшаяся неким Малихом, стала проявлять упрямство в отношении сбора особых податей; его имя (Малик) наводит на мысль, что он был арабом, но, во всяком случае, явно настроенным против идумеев и к тому же против римлян. Правда, от мести римлян его спасло заступничество Гиркана II, чья позиция во время кризиса представляется такой двусмысленной, что можно подозревать его в желании стравить Малиха с Антипатром. Последний тоже оставался странно пассивным перед лицом враждебных действий Малиха, позволив инсценировать формальное примирение и даже отговаривая посланца Кассия от казни Малиха; поговаривали, что жена Антипатра Кипра, арабка, возможно, была инициатором этих примирительных шагов. Но если так, то они совершили ошибку. Ибо Малих, заручившись услугами правителя двора Гиркана, стал теперь травить ядом Антипатра.

Так закончилась эпоха чрезвычайно прозорливого человека. Отец Ирода правильно усвоил урок: великая западная держава пришла сюда надолго, и никакое движение сопротивления положения не изменит. Чтобы не выглядеть открытым коллаборационистом Рима, он предпочитал действовать, прикрываясь Гирканом; к счастью для него, по крайней мере до самого последнего времени, Гиркан был достаточно податливым патроном. Антипатр имел много ненавистников — он стал жертвой ненависти со стороны иудейской знати. Но он являлся опытным финансистом и администратором, способным военачальником и обладал безграничным терпением и упорством. Эти последние качества позволяли ему быть необычно милосердным; в наших источниках, хотя представленные в них предания не все можно назвать благожелательными к его семье, не найти обычных для тех времен фактов жестокостей, которые можно бы приписать ему.

После смерти Антипатра его убийца Малих захватил Иерусалим, утверждая, что действует от имени Гиркана. Ирод хотел пойти на него походом, но его отговорил брат Фасаил, утверждая, что, поскольку никто из них не имел для такого шага официальных полномочий, римляне могут истолковать его как мятеж. Посему последовало еще одно показное примирение, и оба, Малих и Ирод, сопровождали Гиркана во время его визита к Кассию в Лаодикею (Латтакию) в Сирии. На обратном пути у древнего финикийского города Тира один из сопровождавших римских воинов напал на Малиха и заколол его. Предположительно, к этому "склонил Кассия Ирод. Гиркан, ставший свидетелем свершившегося, расстроился, но, когда ему сказали, что за этим стоит Кассий, он смирился и, как требовалось, объявил убитого заговорщиком.

Фасаил вернулся на пост правителя Иерусалима, а Ирод к своим обязанностям в сирийской провинции. Там он заболел. Однако как только поправился, поспешил в Иудею помочь брату подавить беспорядки, которые учинил брат Малиха поддержанный военным начальником в Иерусалиме. К тому же в страну возвратился при поддержке из-за рубежа уцелевшего племянника Гиркан Антигон — глашатай традиционного хасмонейсксго национализма. В начале 42 года до н.э. Ирод отразил прорыв Антигона в Иудею и с триумфом вернулся в Иерусалим, где его приветствовал Гиркан. На сей раз в искренности горячего приема не приходилось сомневаться, поскольку, если бы верх взял Антигон, у того было много причин для отмщения.

Так что тогда же Гиркан — возможно, он зад мал это чуть раньше, когда еще существовала у роза со стороны Антигона — подкрепил свое ос бое отношение к Ироду, обручив с ним свою внучку Мариамну. Она обладала чертами характера, свойственными обеим сторонам семьи: с одной стороны, агрессивностью, напористостью, с другой — инертностью Гиркана, так как являлась дочерью покойного брата Антигона — Александра II. Ее обручению с Иродом препятствовало лишь то, что он уже был женат. Его жена Дорис была спорного происхождения; вполне вероятно, она, как и сам Ирод, происходила из знатной идумейской семьи. Дорис родила ему сына. Отдельные представители иудейской мысли того времени к разводу относились отрицательно, но, согласно Второзаконию, мужчине разрешалось расторгать брак. Дорис с сыном выслали из Иерусалима. Отныне, что вполне естественно, они были крайне озлоблены. Им разрешалось появляться в городе только по большим праздникам.

Обручение с хасмонейкой давало Ироду на ближайшие годы огромные политические выгоды. Оно умеряло недоверие важных слоев иудейской знати и показывало, что Гиркан II, не имевший сына, считал Ирода своим наследником. К тому же Мариамна не только принадлежала к царскому роду, но и была красавицей, и Ирод, неравнодушный к женской красоте, влюбился в нее по уши. Правда, подстрекаемая своей матерью Александрой, она не отказывалась от рискованного удовольствия высказывать, когда считала нужным, неприятные истины. Но глубокие последствия этого обнаружились только после конца супружества, а до него оставалось еще пять лет.

А в то время кризис возник по причине новых потрясений в большом римском мире. В октябре 42 года Кассий и Брут в Филиппах в Македонии уступили сторонникам покойного Юлия Цезаря, молодому Октавиану и Марку Антонию. Во втором триумвирате, который они разделили с Лепидом, правление Востоком предоставили Антонию, и Фасаилу с Иродом снова пришлось переходить на другую сторону. Излишне говорить, что их иудейские противники посылали к Антонию делегацию за делегацией с целью их дискредитировать. Но Антоний разделял расположение своего бывшего хозяина Цезаря к семье Антипатра, своевременной помощью и гостеприимством которого он воспользовался за десять лет до того, когда служил здесь под началом Габиния. Тогда же он, несомненно, познакомился с сыновьями Антипатра. Во всяком случае, Гиркан тоже замолвил за них слово, и Фасаил с Иродом должным образом получили подтверждение своих назначений соответственно в Иерусалиме и Галилее с добавлением титула «тетрарх» (первоначально, но не позднее означавшего «правитель четвертой части»), дававшего им официальный княжеский статус под началом этнарха Гиркана, Некоторые усмотрели в этом решении замысел лишить в дальнейшем Ирода верховной власти, поскольку он был так предан врагу Антония Кассию. Трудно сказать, сыграло ли это обстоятельство какую-то роль в решении Антония, но все-таки он считал, что будет лучше держать братьев в равном положении. Его решение, однако, не помешало другой иудейской фракции послать к нему еще одну делегацию. Она включала не меньше 1000 человек и ждала его в Тире, политически взрывоопасном городе, потому что Антоний только что избавился от его правителя, ставленника Кассия, попавшего в немилость после вторжения в Галилею. Антоний отказался встречаться с этой огромной делегацией, и ее разгон кончился жертвами и смертными приговорами.

Однако обстановка в целом снова изменилась с появлением на сцене главного восточного врага, Парфии, против которой строилась вся оборонительная система Рима вдоль сирийской границы. За 13 лет до того престиж парфян в этом районе сильно возрос после разгрома большой римской армии под предводительством Красса, который в этой битве нашел свою смерть. Теперь же, весной 40 года, в Сирию вторгся сын парфянского царя Пакор. Политическим советником у него был изменник-римлянин. Местные князьки поспешили покориться, и Пакор оккупировал почти всю провинцию. В этом ему помогли не только ореол победы парфян над Крассом, но и собственная добрая слава умеренного и справедливого правителя.

Теперь вторгшаяся армия повернула в сторону Иудеи. Парфия имела давние связи с иудеями, главным образом с их древними поселениями к востоку от Евфрата; историк Иосиф, поместив эти восточные общины в начало списка тех, к кому обращена его «Иудейская война», тем самым подчеркивает их важность. Государство Хасмонеев при Александре Яннае тоже воздавало почести парфянской делегации. И более поздние иудейские источники свидетельствуют, как страстно в некоторых кругах надеялись, что, победив Рим, парфяне окажутся ниспосланным свыше орудием, которое расчистит путь ожидаемому Мессии.

Продвигаясь в глубь Иудеи, парфяне, естественно, поддерживали антиримски настроенного Антигона. Верно, они не заявили об этом сразу. Однако Антигон не замедлил появиться в Галилее, и к нему присоединились иудейские разбойники из дубовых лесов, покрывавших в то время большие пространства приморской равнины. Затем он, не теряя времени, двинулся на Иерусалим. Спешное прибытие Фасаила и Ирода вынудило его укрыться на территории храма, но скоро поддержать его прибыли парфянские войска. Их командир предложил Гиркану, Фасаилу и Ироду лично предстать перед местным военачальником парфян, где и выступить в свою защиту. Гиркан с Фасаилом быстро подчинились и поехали. Но исполненный подозрений Ирод остался. Не поколебали его и дальнейшие приглашения явиться в штаб-квартиру парфян, ибо один состоятельный сириец, Сарамалла, еще раньше предупредил его о недружественных намерениях парфян, а теперь Ирод знал, что эти сведения были точными, потому что Гиркана и Фасаила под конвоем доставили в Екдиппу (Хазив, Ез-Зиб) на финикийском (ливанском) побережье и держали под арестом. Таким образом, теперь не оставалось сомнений, что претендовать на иудейский трон должен был ставленник парфян Антигон. Известно, что обещанная им цена включала не только большую сумму денег, но и 500 женщин, жен его политических противников.

* * *

Так что Ирод решил бежать из Иерусалима, забрав с собой своих женщин. Деньги он уже переправил на юг, в свою родную Идумею. Теперь с невестой, ее и своей матерью, младшим братом и 10 000 воинов он покинул город. Как он улизнул от карауливших его десяти парфянских офицеров и 200 конников, остается тайной. Однако везение продолжалось недолго. В семи милях к югу от Иерусалима он отбился от крупного отряда своих иудейских противников; впоследствии, чтобы отметить это важное место, он построит там большую крепость, Геродиум. Они упорно продолжали путь, часто преследуемые по пятам парфянской конницей. Женщины ехали верхом, но его мать пересадили в повозку, ибо сообщается, что последняя перевернулась и Ирод, в отчаянии от случившегося с матерью несчастья и от задержки, подумывал о самоубийстве — но, возможно, эта история была придворной легендой, дабы показать его добрым семьянином. Однако беглецам удалось, как было условлено, в Оресе (Кефар Арисса или Хоршах) на идумейской территории в пяти милях к югу от Хеврона встретиться с младшим братом Ирода Иосифом И. Решили распустить большую часть войск, которые привели с собой братья, а семьи под охраной 900 воинов во главе с Иосифом поместить в господствующей над пустыней у Мертвого моря крепости Масада.

Ирод подумал, что пришло время воспользоваться тесными семейными связями с арабами. Сам он был по крайней мере наполовину арабом, его семья владела там крупными поместьями, а отец дружил с царями и ссужал их деньгами. Теперь Ирод хотел вернуть часть денег, надеясь выкупить брата и убедить парфян отказаться от поддержки Антигона, и он поехал в столицу арабов Петру, взяв с собой в качестве возможного залога семилетнего сына своего брата Фасаила. В то время у арабов царствовал Малх (47 — 30 до н.э.); его арабское имя, Малик, такое же, как и у внутреннего врага Ирода, Малиха, но для различия лучше называть его Малхом. Ссылаясь на приказ парфян, он отказался пустить Ирода в Петру — хотя есть основания подозревать, что он решил воспользоваться возможностью и уклониться от уплаты долгов Ироду и другим видным иудеям и завладеть их средствами и имуществом у себя в стране.

Во всяком случае, Ироду пришлось повернуть на запад через пустыню Негев. Набрав сопровождение в одном из святых мест Идумеи, он добрался до средиземноморского побережья у Риноколуры (Эль-Ариш), бывшего владения Иудеи, отторгнутого от нее Помпеем и теперь являвшегося пограничным постом правящей царицы Египта Клеопатры VII.

Ирод бежал как раз вовремя, потому что парфяне теперь обрушились на Идумею, захватив и разрушив древнюю крепость Мариссу (Марешу), важный опорный пункт на южной границе Иудеи. Они, несомненно, выбрали ее из-за родовых связей с семейством Ирода. Более того, достигнув побережья, беглец узнал еще одну ужасную новость. Его брат Фасаил погиб, но, очевидно, в действительности он покончил с собой в темнице, куда бросили его парфяне. С Гирканом обошлись еще более жестоко. Пленившие его парфяне отрезали ему уши. Это означало, что он больше не мог быть первосвященником, поскольку закон гласил, что ни одно лицо с физическими недостатками не могло занимать эту должность. Согласно антихасмонейской версии, уши Гиркану отрезал сам Антигон этот же злодей погубил и Фасаила, отравив его под видом лечения раны.

Теперь Гиркан был обязан снять с себя сан первосвященника, и парфяне сослали его в Вавилонию. Поскольку любовь к идумейской семье была одним из самых сильных чувств Ирода, он действительно искренне горевал, узнав о смерти брата. Однако было верно и то, что потенциально неудобный соперник, обладавший даром завоевывать популярность, больше не стоял на пути. К тому же трагедия неожиданно обернулась еще одним благом: из-за жестокостей парфян в истинном свете предстала репутация Пакора как справедливого правителя и он утратил популярность у множества иудеев, а римляне утвердились во мнении, что если на кого ставить, так это на Ирода.

Эту мысль следовало довести до римлян лично. Другими словами, нужно ехать в Рим, где в тот момент находились Антоний и Октавиан, которые, заключив договор, временно подлатали свои разногласия. Самым быстрым, если не единственным, путем добраться туда — было отправиться морем из Египта. Так что Ирод двинулся на запад через египетские пограничные зоны, разминувшись с посланной царем Малхом арабской делегацией, которой поручили передать молодому человеку, что царь, подумав, берет обратно свой отказ. Когда Ирод добрался до Пелузия в северо-восточной части Дельты, находившийся там командующий флотом Клеопатры (после некоторых колебаний) переправил его в египетскую столицу Александрию, где его и приняла царица.

После того как 23 годами раньше Помпей упразднил царство Селевкидов, превратив его в римскую провинцию Сирию, Египет Птолемеев остался единственным царством, уцелевшим после распада империи Александра Великого. Хотя уже не такая, как прежде, страна оставалась очень богатой, однако утратила обширные имперские территории в Палестине, Сирии и Малой Азии, и само ее существование как «независимого царства» унизительным образом зависело от милости Рима. Царица Клеопатра VII, подобно Ироду в Иудее, всеми силами стремилась вернуть царству прежнюю славу, так как она ясно понимала, что единственный путь лежал через сотрудничество с главными римскими вождями. Но поскольку она была женщиной, ее способы отличались разнообразием. Она не только сотрудничала с Цезарем, но и стала его любовницей, а в последнее время получила в любовники и Антония. Она намеревалась склонить последнего к расширению Египта до его прежних размеров.

Это означало, что, обращаясь за содействием к Клеопатре, Ирод многим рисковал, потому что ее намерение восстановить старое царство Птолемеев неизбежно предполагало урезывание, если не уничтожение, его собственного маленького государства. Однако Клеопатра оказала ему радушный прием. Возможно, она рассуждала, что оба они — политические друзья Антония и что способный молодой человек, в данный момент не представлявший никакой опасности, может оказаться полезным — особенно если она сможет подчинить его своему влиянию. Говорили даже, что она предлагала ему командную должность в египетской армии, предположительно командовать контингентом, который она мобилизовала в помощь Антонию в войне с парфянами. Птолемеи не впервые брали на службу иудейского военачальника. Однако предание могло не соответствовать действительности: такую историю Ирод мог включить в воспоминания, чтобы показать, как ловко он уклонился от ее хорошо известных хитростей.

Во всяком случае, если Ирод действительно получил такое предложение, то он его отклонил. Он сказал царице, что хочет добраться до Рима, хотя уже наступила осень, когда моряки обычно избегают выходить в море. Клеопатра пошла ему навстречу и предоставила корабль для поездки. После трудного плавания по бурному морю Ирод добрался до Родоса, где построил еще один большой корабль. Он, конечно, мог и зафрахтовать, но ему нужен был предлог потянуть время, чтобы выведать обстановку через римских друзей. Тем временем он пожелал оказать щедрую помощь Родосу — дружественному Антонию и пострадавшему от врагов — и в то же время собрать побольше денег, которые потребуются по прибытии в столицу. Эти средства он, надо думать, мог собрать в разбросанных по побережью Малой Азии обширных иудейских поселениях.

Итак, Ирод, несмотря на глубокую зиму, поплыл в Брундузий (Бриндизи), а оттуда отправился в Рим. Здесь он незамедлительно рассказал Антонию, другу своей семьи, обо всем, что происходило на Ближнем Востоке. Антоний познакомил его с Октавианом. Этот, хотя и бездушный, молодой человек не мог не знать о дружеском, благодарном отношении своего приемного отца Юлия Цезаря к дому Ирода. Кроме того, в отличие от своего врага и врага римлян, Ирод был на стороне римлян. К тому же великие мира никогда не могли устоять перед чарами Ирода.

Очень быстро представили его римскому сенату. Поручителями выступили оратор и покровитель искусств Мессала и администратор и адмирал Атратин. Судя по их дальнейшим карьерам, оба отчасти были движимы недоверием к царству Клеопатры, а это убеждало их в пользе палестинского противовеса. К тому же Мессала не впервые выступал в поддержку Ирода — двумя годами раньше он защищал его с братом перед Антонием от иудейских противников. Теперь оба сенатора выступали в его пользу и обвиняли Антигона в сотрудничестве с враждебной Риму Парфией. Потом встал Антоний, доказывая, насколько важной будет помощь Ирода с фланга в планируемой им, Антонием, кампании по изгнанию парфян из Сирии. И Антоний предложил восстановить Иудейское царство, временно прекратившее существование после понижения Гиркана в 63 году до звания этнарха, и высказался за то, что царем быть Ироду. Сенат единогласно проголосовал за предложение.

«По окончании заседания, — рассказывал Иосиф, — Ирод вышел из сената, с одной стороны с ним шел Антоний, а с другой — Октавиан. Консулы и другие государственные сановники провожали их для приношения жертвы богам и возложения сенатского решения на Капитолий. В первый же день назначения Ирода царем Антоний дал в честь его торжественный обед» {Иосиф Флавий. Иудейская война. С 66). То был самый значительный день в жизни Ирода. И пир отличался великолепием — только вот участие в жертвоприношении капитолийскому Юпитеру было несколько рискованным, так как затрагивались религиозные чувства иудеев. Не знаем, обеспокоился ли этим Ирод, но еще одно обстоятельство наверняка вызвало его озабоченность. Многие иудеи, для которых царский дом Хасмонеев, освободивший иудеев от чужеземного ига, был чем-то священным, явно будут шокированы демонстративным пожалованием царского титула «полукровке» идумею, и к тому же из рук чужеземного покровителя. По этой причине и чтобы отвести обвинения в достойном осуждения честолюбии, Ирод постарался создать впечатление, будто он совершенно не ожидал решения римлян. По его словам, возвести на царство должны были Аристобула III, десятилетнего брата своей суженой Мариамны, на которое тот, будучи внуком Гиркана и племянником Антигона, мог претендовать по праву рождения. А он сам, утверждал Ирод, не желал ничего большего, кроме как быть советником при мальчике. Вряд ли это было правдой. Ибо через неделю после приезда в Италию Ирод уже отправился домой. Совершенно ясно, что все дело было подготовлено в ходе обстоятельных консультаций с представителями римской знати в течение тех месяцев, которые Ирод провел на острове Родос по пути в Рим.

Другой важной стороной римского решения, с точки зрения общественного мнения в Иудее, было то обстоятельство, что царская власть отныне должна отделяться от первосвященства. Ирод вполне определенно не мог стать первосвященником, поскольку не вел свою родословную от дома Аарона, ранее обладавшего монополией на это место, и не происходил из хасмонейской семьи, впоследствии перенявшей сей пост. Хасмонеи выдумали тому объяснение, что-де у них в роду когда-то были какие-то младшие священники. Идумей Ирод на это и не надеялся; даже слухи, что и у него в роду были священники, которые он позволял распространять своему окружению, были не слишком убедительными, чтобы им можно было поверить.

А доводы римлян сомнений не вызывали. Причины, по которым назначили Ирода, следующие. Во-первых, хасмоней Антигон был противником римлян (поддерживал восточную великую державу против западной) и поэтому не подходил для этой роли. Во-вторых, хасмонейский племянник Антигона Аристобул не годился из-за принадлежности к тому же антиримскому крылу семейства, и, во всяком случае, ему было всего десять лет. В-третьих, только Ирод обладал необходимыми способностями и энергией — и, быть может, благодаря идумейскому происхождению, необходимой бепристрастностью, — чтобы сдерживать вечно беспокойных иудеев. Но если ставить во главе Ирода, он должен быть царем, потому что если он не мог быть первосвященником, то должен получить титул, равный по престижу. Кроме того, монеты Антигона, чье иудейское имя было Маттафия, служат свидетельством, что он, в свою очередь, претендовал на царский титул; так что Ироду, преследовавшему цель сменить его, не оставалось ничего другого. Таковы были обстоятельства, которые в 40 году до н.э. привели к восстановлению для Ирода царского титула. Выпущенные впоследствии монеты с выбитыми датами свидетельствовали, что он ведет свое царствование с этого года.

Однако решение римлян было необычным, исключительным, потому что, когда в зависимом царстве-клиенте появлялась вакансия, обычно искали нового наследника среди продолжателей прежней линии. Решение также влекло за собой отделение иудейской монархии от первосвященства. Это означало отход от традиции, установленной поздними Хасмонеями (нарушенной лишь когда на троне восседала женщина, Александра Саломея, а первосвященником был Гиркан II). Для Рима, возможно, было бы удобнее сохранить объединенным пост монарха и первосвященника, но на такую объединенную должность не находилось подходящего кандидата. Так что царем должен был стать Ирод, а кто-нибудь другой первосвященником. Но эта проблема на время была отложена, ибо сначала Ирод должен завладеть своим царством, все еще находившимся в руках его соперника, человека, который в глазах большинства иудеев был законным царем, — хасмонея Антигона.

В качестве поощрения римляне обещали Ироду значительное увеличение территории. Лежащая к северу от Иерусалима Самария, до парфянского вторжения находившаяся под его личной властью внутри провинции Сирия, возвращалась в Иудейское царство, тем самым удаляя довольно неудачный римский коридор между ядром государства и Галилеей. Несколько расширялась территория на крайнем юго-западе, западнее его родной Идумеи. Она включала прибрежную полосу, в дополнение к Иоппии. Это приобретение почти наверняка включало важный древний недавно перестроенный порт и эллинизированный город-государство Газу, конечный пункт пути пряностей из Аравии.

 

Глава 3

ИРОД ЗАХВАТЫВАЕТ ЦАРСТВО

Итак, римляне дают Ироду царство. Но нужно еще отнять его у Антигона.

Не теряя времени, Ирод пустился во второе зимнее плавание и примерно в феврале 39-го достиг левантийского побережья. Но он никак не мог высадиться на иудейской территории и по существу высадился за пределами северной оконечности своего предполагаемого царства, в финикийском портовом городе Птолемаиде (Акра, Акко) в римской Сирии (ныне входит в состав государства Израиль, служит естественным портом Галилеи). Годом раньше Птолемаида без борьбы сдалась парфянским завоевателям. Но теперь ее жителей, видно, склонили к другому решению, и Ирод получил возможность высадиться.

Вскоре после прибытия Ирода в Малой Азии высадился верный сторонник Антония, вышедший из низов, один из лучших военачальников Рима, Вентидий, вынудив основные силы парфянской армии оставить Сирию и поспешить на север ему навстречу. Вентидий разбил парфян и двинулся в Иудею свергать Антигона. Однако данная вовремя взятка Антигона убедила его отвести войска, ибо, когда дело касалось материальных соображений, его военные таланты отступали на задний план. Так что Ироду пришлось довольствоваться услугами заместителя Вентидия Силона, менее компетентного в военном деле, но в равной мере подкупного. С состоявшим из наемников и добровольцев войском Ирод появился у ворот Иерусалима. И он, и Антигон выпустили встречные официальные прокламации: Антигон соглашался отречься, если это требуется в силу его пропарфянской репутации, но только в пользу одного из своих хасмонейских родственников — и ни за что в случае перехода трона к выскочке-идумеянину.

Однако Ирод считал невозможным начать осаду без более существенной римской помощи — хорошо подмазанный противной стороной Силон настаивал на расквартировании своих войск по разбросанным отдаленным пунктам — и поручил своим братьям вести боевые действия в других районах. Один из братьев, Иосиф II, обосновавшийся в Масаде еще до поездки Ирода в Рим, одно время был почти вынужден сдаться из-за нехватки воды и готовил отчаянный прорыв с несколькими людьми за помощью в арабскую столицу Петру, но затем выпали дожди и с помощью Ирода он отразил осаду. Теперь, несомненно, рассчитывали на то, что он вернет Идумею. А тем временем Ферору, младшего брата, послали восстанавливать большую крепость Александриум (Сарраба), высившуюся на конусообразной вершине горы высотой две тысячи футов над долиной Иордана в трех милях от его слияния с рекой Яббок. С названной по имени оставившего о себе добрую славу ее основателя, Александра Янная, но разрушенной римлянами за 19 лет до того крепости открывалось огромное пространство вплоть до находящейся в 80 милях горы Ермон. В частности, отсюда лучше всего просматривались пути снабжения из Самарии в Иерихон (у северного берега Мертвого моря), и скоро она получила мрачную славу места, откуда высматривают и куда сажают внутренних врагов.

А сам Ирод примерно в январе 38 года до н.э. двинулся в Галилею и в пургу захватил главный город провинции Сепфорис (Зиппори). Затем он взялся за считавшуюся невыполнимой задачу подавления отрядов антиримского прохасмонейского движения сопротивления, «разбойников», как называет их Иосиф. Они обитали в недоступных пещерах в отвесных скалах над Арбелой (Арбель) к северо-западу от Галилейского моря, но Ирод напал на пещеры, спустив на железных цепях вместительные подъемники с солдатами, державшими железные кошки и горящие головни. Таким путем партизаны были уничтожены. На Сирию, наводя ужас, второй раз напали парфяне, но в июне 38 года Вентидий нанес им сокрушительное поражение на северо-западных границах Сирии. Царский сын Пакор погиб. Затем Вентидий двинулся на восток, чтобы разделаться с непокорным князьком в Самосате (Самсар на юго-востоке Турции). Операция из-за подкупа застопорилась, и Вентидий пока послал на помощь Ироду войско, состоявшее из двух легионов, командовал которыми некто Махар, имя это можно встретить среди членов понтийской царской семьи на севере Малой Азии. Но поскольку он проявил себя не лучше военачальников, посланных Ироду раньше, тот, находясь в трудном и опасном положении, решил поспешить на север и присоединиться к самому Антонию, который лично принял командование в Самосате. Антоний, как и следовало, захватил непокорный город, и Ирод наконец мог рассчитывать на надлежащую помощь. Ибо теперь Антоний приказал одному из своих видных сторонников и военачальников, Соссию, возглавить большую армию для участия в иудейской кампании и для начала послать легион, следом другой.

Они прибыли как раз вовремя, чтобы справиться с волной несчастий. Брат Ирода Иосиф II, напавший вопреки приказу на Иерихон, потерял много римских и иудейских солдат и погиб сам; в Галилее продолжались мятежи, вынуждая к распылению сил. В конечном счете, благодаря огромным усилиям Ирода, армию Антигона под командованием его военачальника Паппа отогнали в направлении Иерусалима, а в начале зимы произошла решающая битва у Исаны (Бург-эль-Исане) в 21 миле от столицы, в самом уэком месте зажатой между скалами Долины Воров, где теперь проходит дорога Иерусалим — Наблус. Битва закончилась полной победой Ирода. В самом кровавом столкновении этой войны погиб командующий войсками противника, и лишь вьюга помешала довести преследование до конца.

Иосиф пишет, что после битвы Ирод чудом избежал смерти.

«Под вечер, когда Ирод отпустил своих утомленных друзей на отдых, он, по солдатскому обычаю, разгоряченный еще от боя, отправился в баню. Его провожал один только слуга. Не успел он войти в помещение бани, как мимо него пробежал неприятельский солдат, вооруженный мечом, за ним появились другой, третий и еще некоторые. Они спасались от побоища в этой бане: вооруженные и объятые ужасом, здесь прятались; вид царя вывел их из оцепенения: трепеща от страха, они пробежали мимо него, безоружного, ища глазами выход. Случайно здесь не оказалось никого, кто мог бы их задержать, а Ирод был уже рад тому, что так счастливо отделался. Таким образом они все разбежались» (Иосиф Флавий. Иудейская война. С. 76).

Насколько правдива эта история? Возможно, в ней нет ни доли правды. Спасение от смерти от руки убийцы после большого сражения — обычная тема сказаний о подвигах героев (такой же случай, по преданиям, произошел с Фридрихом Великим в замке Дойч-Лисса после битвы при Лейтене). Утверждали также, что в землетрясении 37 года Ирод чудом спасся, выбравшись из падающего дома. Возможно, и спасся, возможно, действительно было землетрясение, однако историческое значение этих легенд состоит в том, что Ирод уже становился как бы мифической фигурой, вокруг которой складываются такого рода истории.

Теперь его военное положение было достаточно прочным, чтобы распустить войска по зимним квартирам. Весной 37 года, чуть более двух лет спустя после высадки в Птолемаиде, он двинул войско к воротам Иерусалима и стал готовиться к осаде города. Но Соссий еще не прибыл, так что Ирод решил пока отойти в Самарию и сочетаться браком с Мариамной, с которой был помолвлен уже пять лет. Он ее любил, но женитьба в данный момент к тому же приобретала важный политический смысл. Мариамна принадлежала к хасмонейской царской семье. Были иудеи, ненавидевшие Хасмонеев, но значительно больше иудеев почитали их как возвративших им веру и страну. Этих Ирод надеялся расколоть: если некоторые из них будут по-прежнему поддерживать Антигона, то другие, как он полагал, скорее примирятся с победой Ирода, если он сочетается браком с племянницей Антигона, внучкой последнего хасмонейского первосвященника Гиркана II.

После свадьбы Соссий с большой римской армией объединился с Иродом под стенами Иерусалима. Теперь осада могла начаться всерьез. Римская армия состояла из 11 легионов, 6000 всадников и многолюдных отрядов сирийских наемников; собственные силы Ирода, вероятно, насчитывали 30 000 человек. Но город представлял собой лабиринт стен с многочисленными опорными пунктами. На овладение внешней стеной ушло полтора месяца. Еще две недели понадобились на захват второй стены, и тогда у Антигона остались только храм и верхний город. Ирод удовлетворил просьбу прислать животных для жертвоприношений, но сопротивление продолжалось. Наконец, после почти пятимесячной осады, храм и верхний город взяли штурмом и началась резня.

Ирод пытался ее остановить, и ему удалось ввести собственные войска на территорию храма, и, если бы он отдал святилище на разграбление римлянам, резня не закончилась бы никогда. Но Соесий считал неразумным приказывать солдатам прекратить мародерство. Однако организованный Иродом раздел добычи, причем значительная доля досталась римлянину, наконец убедил его, и римская армия покинула город. Соссий позднее стал адмиралом флота Антония, и ему приходилось чеканить монеты; на них он изображал добычу и пленных иудеев.

Иерусалим пал в августе или сентябре 37 года. Более поздние иудейские предания отнесли дату взятия города на 3 октября, но это было попыткой обвинить Ирода в святотатстве, потому что на эту дату приходился День искупления. В другом иудейском предании утверждается, что сопротивление потерпело неудачу из-за благочестивого соблюдения седьмого года, в который «поля твоего не засевай и виноградника твоего не обрезывай» (Лев. 25, 2 — 7). Но седьмой год начинался только в октябре, он не мог воспрепятствовать сопротивлению, хотя невозможность сделать на этот случай дополнительные запасы вызывала лишнюю тревогу. В действительности же сопротивление было отчаянным, потому что осажденных, всячески подстегиваемых националистической и религиозной пропагандой, страшила не только перспектива увидеть на троне проримского царя-полуеврея, но и понимание того, что их ожидает от его рук.

Сам Антигон вряд ли мог ждать пощады. Соссий доставил его, закованного в цепи, к находившемуся в Сирии Антонию. Здесь, в столичном городе Антиохия, он был казнен. Враждебные Ироду предания связывают казнь с его просьбой, но так это или не так — не имеет существенного значения; ни Антонию, ни Ироду никак нельзя было оставлять его в живых. Он символизировал народное сопротивление Риму и его прислужникам, а именно это они и стремились подавить.

Историк Иосиф Флавий, в жилах которого текла кровь Хасмонеев, но который знал, что можно говорить, а что нельзя, поскольку Антигон был заведомым врагом римлян, в связи с его казнью пользуется случаем, чтобы отметить благодарственным некрологом его династию: она была прославленной и выдающейся, но из-за внутренних междоусобиц утратила свое могущество.

Теперь Антоний не мог нарушить данные Ироду обещания. Да у него и не было к этому ни малейшего желания. Будучи правителем многолюдных уязвимых римских провинций, он следовал традиционной практике возведения на окраинах на престол зависимых князей-клиентов — зачастую они лучше подходили для управления, чем присылаемые из Рима чиновники. Часто приходилось сталкиваться с местной спецификой, и это особенно относилось к Иудее. Княжества-клиенты к тому же обходились дешевле провинций, ведь правителям и их служащим не надо было платить. С другой стороны, в одном отношении они имели сходство с правителями провинций: были обязаны собирать подати для Рима. Ироду вместо предыдущих процентных отчислений установили фиксированную сумму. Он также счел разумным — хотя в тот момент был почти банкротом — добавить к этому щедрый (на него переплавили царское столовое золото) подарок Антонию.

В обязанности князей входило поддерживать порядок внутри своих владений, но что превыше всего — они содействовали обеспечению безопасности пограничных областей. На южном краю восточной границы уже правила преданная Риму египетская царица, к тому же связанная с Антонием особыми узами. По другую сторону Красного моря было еще одно (хотя и менее надежное) зависимое государство — государство арабов. Антоний хорошо понимал, что сильное Иудейское государство было в равной мере абсолютно необходимо как для римской Сирии, так и для всей империи. Задача сделать его сильным и сохранять верноподданство отводилась Ироду, и он оправдал право рассчитывать на всяческую поддержку.

Эта группа государств-клиентов была частью куда более широкого полотна. Ибо Левант отличался таким организационным разнообразием, что казался скорее континентом, нежели просто территорией; то же в еще большей мере относилось к Малой Азии. На этом полуострове Антоний в тот момент возводил на престол за пределами римских границ царей трех новых обширных и важных подчиненных монархий: Понтийской на севере, Галатии в центре и Каппадокии на юго-востоке, деливших с Сирией бремя охраны границ. Позже, когда Антоний порвал с Октавианом, об этих мероприятиях Антония говорились всякие малоприятные вещи. Однако эти монархии-клиенты, за исключением особого случая с Египтом, оказались долговечными. Это могло бы показаться несколько удивительным, потому что не менее трех этих монархов имели тот же недостаток — они не были царских кровей. Такое внедрение было нововведением, которое римляне начали с Ирода. К тому времени он укрепил веру Антония в свои возможности, преодолев тяжелейший кризис и овладев властью. Но впереди его еще ждали тяжелейшие внутренние трудности.

 

Глава 4

ИРОД И ИУДЕИ

После одержанной Иродом победы среди ставших его подданными иудеев неизбежно должно было начаться безудержное сведение счетов. Но все же некоторые, активно или пассивно, приняли его сторону. В данный момент следует поговорить об этих палестинских иудеях, поскольку положение их многочисленных категорий, групп и сект бросает свет как на потенциальные оппозиционные движения, так и на опору власти самого Ирода. Вряд ли ожидалось, что государственному совету все легко сойдет с рук. После военных операций в Галилее, послуживших Ироду десять лет назад началом карьеры, члены совета до того решительно выступали против несанкционированных казней, что пытались положить конец его карьере и, возможно, даже убить. И теперь большинство показало себя твердыми сторонниками Антигона, будучи душой его сопротивления осадившей город армии Ирода. Как только Ирод взял верх, 45 членов совета, в том числе видные представители знатных фамилий, были арестованы и казнены, а их собственность конфискована в пользу победителя. Вакантные места занимались, но нет никаких данных, свидетельствовавших бы о том, что Ирод когда-либо консультировался с этим иудейским советом или позволил ему пользоваться своими юридическими прерогативами. Отныне он был низведен до уровня ученой коллегии, его компетенция строго ограничивалась юрисдикцией в вопросах догмата, а назначение председателя в дальнейшем возлагалось на самого Ирода.

От всех этих мер, включая уничтожение врагов Ирода, из всех слоев иудейского населения больше всех пострадали саддукеи. Это относительно небольшая избранная секта влиятельных и богатых людей, в большинстве своем земельных магнатов, в нее, однако, входили и наследственные священнослужители, контролировавшие храм. Относительнее происхождения названия «саддукеи» нет ясности. Одна из множества теорий (достаточно правдоподобная) связывает его с именем Садока, верховного жреца времен Давида и Соломона, поскольку именно храм был центром их власти. Считая себя единственными законными толкователями Священного Писания — устные предания не представляли для них интереса, — они верили, что храмовые обряды важнее любой ученой казуистики вокруг Закона. Отвергая предопределение, они признавали за человеком свободу выбора и способность изменить историю. Их сравнительно мало интересовали вопросы морали; не реагировали они и на широко распространенную веру в загробную жизнь, ибо не могли найти в священных книгах подтверждение воскрешения тела, сохранения души или дня Страшного суда. Их не привлекали новые, соответствующие времени адаптации иудаизма — они опасались, что от этого пострадают их привилегии. В результате их учению недоставало необходимой эмоциональной основы. Их влияние покоилось исключительно на наследственной власти духовной аристократии, и теперь победа Ирода нанесла ей смертельный удар.

Саддукеи, связанные с Хасмонеями и составлявшие ядро их партии, были против появления Антипатра в качестве направляющей силы Гиркана. Антипатра ненавидели не за его проримские убеждения — известная доля эллинизации и коллаборационизма их устраивала. Его ненавидели как идумея, посягавшего на хасмонейский царский дом, за то же ненавидели и Ирода. Они сильнее других чувствовали общее предубеждение против идумеев, и именно они в 47 году до н.э. внушили совету мысль покончить с Иродом. И они же спустя десять лет снова образовали костяк его противников в Иерусалиме: для них было непостижимо, чтобы «иноземец» стал царем иудейской нации. Теперь наступила расплата — хотя ниже мы увидим, что Ироду удалось создать новую, послушную аристократию саддукеев (см, главу 8).

Из членов совета, уцелевших после учиненной Иродом бойни, самые влиятельные представляли еще одну часть иудейского общественного мнения — фарисеев. Во время осады двое главных фарисеев выступили за то, чтобы открыть Ироду ворота. Иосиф вольно или невольно исказил их имена, но приводились убедительные, довольно правдоподобные доводы, что это самые выдающиеся вожди фарисеев всех времен — Гиллель и Шаммай старшие. За десять лет до того Шаммай способствовал ужесточению позиции совета в отношении недостойных действий Ирода в Галилее. Но теперь он с товарищем призывал сдаться.

Фарисеи и саддукеи были скорее не обособленными сектами, а правовыми школами, представлявшими различные позиции в рамках общего учения. Они выкристаллизировались в опознаваемые группы во второй половине II века до н.э. когда фарисеи, следовавшие традиции старых групп строгих пиетистов, возникли как партия, выступавшая против осуществлявшегося хасмонеями слияния царской власти с властью первосвященника. Название «фарисей» было предметом такого же множества предположений и домыслов, как и «саддукей»; чаще всего истолковывают его происхождение от слова, означающего «отделение», то есть разрыв со всем грешным или нечистым. Сами они предпочитали более скромное название — «хаберим», означавшее «равные» или «товарищи».

Стал фарисеем и принадлежавший к более позднему поколению Иосиф, и он говорит их языком, когда заявляет, что важнейшей характерной чертой иудаизма является Закон Моисея. Эта Тора, или Откровение, — понимаемая как законы, сопутствующие святому дару, — состояла из пяти Книг Моисеевых, которые к концу IV века до н.э. стали считаться каноническими. К 200 году закрепился канон Пророков, за ним канон Писаний, сохранившиеся части которых христиане называют Ветхим Заветом. Многие иудейские авторы всех времен распространяются о своей страстной любви к Закону, особенно Псалмопевец и автор Книги Екклесиаста (Бен Сира, ок. 180 г. до н.э.); а греку, злословившему в адрес народа Моисеева, Иосиф ответил: «Мы обладаем Законом, идеально предназначенным поощрять истинную религию, социальную справедливость и добрую волю между народами».

Фарисеи возложили на себя высокую обязанность излагать и толковать этот Закон, утверждая, что он распространяется как на жизнь нации, так и на личную жизнь. Однако в противоположность саддукеям они считали, что Господь на горе Синай передал Моисею не только писаный Закон Торы, но и Закон неписаный, известный (примерно со времен Ирода) как «предания старины» или «предания старцев», который исходил из божественных уст и должен храниться и передаваться будущим поколениям. Более поздние теологи даже утверждали, что Господь заключил завет с Израилем только потому, что законы не были писаны.

Фарисеи черпали поддержку не в храме — стихии саддукеев и жрецов, а в синагогах — прежде всего местах изучения Закона. Хотя вряд ли можно утверждать, что синагоги созданы фарисеями, они все больше использовались ими для направления мыслей иудеев. Иврит Ветхого Завета в большинстве понимали только хорошо образованные люди, а фарисеи могли предложить его тексты на арамейском языке, что давало им возможность добавлять собственные уточнения и толкования. В вопросах религии они придерживались прогрессивных взглядов, стремясь, и это на самом деле так, противодействовать эллинизирующим упрощениям, но понимали, что лучше всего это делать путем адаптации веры к современным практическим потребностям, поскольку они утверждали, что люди имеют право изменять любой закон. В основном это были миряне, главным образом из средних слоев, стремящиеся получить образование и жаждущие приобщения к вере. Им помогали в этом деле не имеющие духовного сана правоведы (соферим — книжники). Фактически многие книжники сами являлись фарисеями. Книжники решали, что нужно для практического применения Закона на все случаи жизни; насчитали своим делом с помощью дополнений и вольных умозаключений выискивать в Торе более глубокий смысл. Типичный книжник, зачастую бедняк, удостоен похвалы в Книге Екклесиаста (Екк. 9, 15 — 18).

В наилучшие для них времена фарисеи совсем не были нудными педантами, напротив, хотели превратить религию в источник радости. Они отвечали широко распространенным настроениям своего времени, подчеркивая личный характер религии, рассуждая на темы греха и морали, о воскресении из мертвых и о вознаграждениях и карах в загробной жизни. Они представляли всю историю проникнутой Божьей волей. Их вера, значительно отзывчивее веры саддукеев, и есть дошедший до наших дней иудаизм. Однако саддукеи находили их «увлеченность» достойной отвращения и обвиняли их в заигрывании с низами. Их подвергали критике и в других кругах, хотя их приверженец Иосиф особо об этом не распространяется. Их толкования называли льстивыми, а их самих ханжами, фальшивыми учителями лицемерия. Позднее строгое соблюдение ими буквы Закона, в том виде, как его толковали более педантичные представители, привело в ярость Иисуса — отсюда неблагоприятное для фарисеев определение в наших нынешних словарях. Они, в свою очередь, осуждали Иисуса, потому что он, сам являясь фарисеем, пренебрегал их правилом, предусматривающим, что толкования Законов Моисеевых, как данных свыше, должны устанавливаться не по приказанию, а путем выработки единого мнения.

Такова в то время была традиция, которой придерживались Гиллель и Шаммай, выступившие во время осады Иерусалима с призывом о сдаче Ироду. Они возглавляли академии толкования Торы. Позднее считалось, что они унаследовали эти должности от целого ряда аналогичных пар лиц (Zuggoth) начиная со 165 года до н.э. Но в иудейских письменных трудах очень мало пишут об учителях более ранних поколений, что дает основания полагать: во времена Гиллеля и Шаммая данная традиция еще только зарождалась и оба они играли большую роль в ее формировании. Другими словами, эпоха Ирода имела большое значение в истории иудейской веры, и тот факт, что созидательные устремления таких людей не встречали препятствий со стороны царя и, более того, наступившее благодаря ему в Иудее спокойствие способствовало их деятельности, является важным аспектом его победы.

Гиллель, родившийся в Вавилонии, отличался кротостью и обходительностью и не любил спорить по пустякам. Он провозглашал золотое правило: «Не поступай с другим так, как ты не хотел бы, чтобы поступали с тобой» — требование, которому позднее Иисус придал вместо отрицательного положительное звучание; правда, христиане и иудеи позднее разошлись во мнениях относительно положительных и отрицательных сторон такой замены. У Шаммая, с другой стороны, была репутация непреклонного упрямца, непоколебимого ревнителя Торы; как правило, он строго придерживался буквального смысла текста.

Испытав трудности при более ранних хасмонейских монархах, фарисеи встретили почтительное отношение к себе со стороны царицы Александры Саломеи, чье царствие умеренные представители фарисеев впоследствии рассматривали почти как время вечного блаженства; это она ввела книжников в государственный совет. Тем не менее, когда Ирод свалил ее семейную ветвь, эти приятные воспоминания не помешали слоям общества, чье мнение представляли Гиллель и Шаммай, молчаливо признать победителем нехасмонея. Была признана необходимость правления. «Если бы не страх перед правительством, — утверждал рабби Ханина (когда закон и порядок в Иудее пошатнулись в последовавшее за смертью Ирода столетие), — люди пожирали бы друг друга живьем». Приверженцы этих взглядов не хотели противиться римлянам. «Итак, — советовал другой, — любите труд, сторонитесь начальства и не имейте дел с правящей властью». Склонным к таким рассуждениям Гиллель и Шаммай отвечали, что Ирод — наказание, ниспосланное небом, Божья кара и что надо терпеть. Такая кара широко ожидалась, и ее отождествление с Иродом страстно утверждается в написанной вскоре после смерти царя иудейской книге «Вознесение Моисея», отражавшей определенную часть общественного мнения при его жизни.

Возможно, это не самый похвальный и тактичный способ выражения мнений, но Ирод был не против, ибо, если люди придерживались таких взглядов, это, по существу, значило, что они будут сотрудничать до тех пор, пока он не вмешается в вопросы религии и Закона. Их пассивность его устраивала; они фактически становились проиродовой партией, хотя и бездеятельной. Когда его сторонники пустили слух, что он ведет происхождение от священнослужителей еще со времен царя Давида, они, видимо, пытались снискать ему расположение Гиллеля, утверждавшего, что происходит от рода Давидова по женской линии. Во всяком случае, пока шло ублаготворение друг друга политикой «живи и давай жить другим», фарисеи в своей деятельности по всей стране преуспевали, как никогда.

Но существовало и радикальное крыло фарисейства: тот факт, что «фарисей» означает также «отделенный», подсказывает, как этот смысл можно повернуть в политических целях и тогда такое определение уже означает несогласие или вообще отделение. Однако это направление не вызывало у Ирода тревоги, потому что такие экстремисты среди фарисеев особенно ненавидели хасмонеев и по крайней мере на время они были склонны примкнуть к тем, кого Ирод определенно устраивал. Но с этими людьми следовало быть осторожным, потому что они придерживались явно мессианских взглядов. Многие умеренные фарисеи, в том числе Гиллель, считали их заблуждениями. Последний говорил: «Тот, кто обрел для себя слова Торы, тем самым обрел себе жизнь в грядущем мире»; словом, бессмертие можно обрести, не дожидаясь, пока получишь его из рук Мессии. А Иосиф старается представить дело так, что мессианских ожиданий вообще не существовало.

Тем не менее экстремистски настроенные, верившие в приход Мессии фарисеи стали объединяющим ядром для тех, чьи национальные надежды и чаяния привели их к вере в грядущий золотой век под царским покровительством рода Давидова. Мессианство представляло значительную силу во всем Средиземноморье; им пронизана четвертая эклога Вергилия (40 г. до н.э.). Еврейское слово «машиа», по-гречески «Христос», означает «помазанный»: некто святой, царь или священник, имеющий доступ к Богу. В иудаизме, хотя и усиливалось представление о чем-то более божественном, сверхъестественном, общее поверье сводилось к тому, что явится царь из рода Давидова и силой подавит врагов народа.

Такая вера вспыхивала всякий раз, когда приходилось плохо. «Если бы, — говорил Бен Гурион, — мы не унаследовали от пророков мессианскую мечту о спасении, страдания еврейской диаспоры привели бы к ее вымиранию». Более того, со времен вавилонского пленения в VI веке до н.э. в более ранние книги пророков вставлялись многие новые ультрамессианские пассажи. Затем пришли хасмонеи и те, кто их поддерживал, сочли благоразумным допустить, что в конечном счете Мессия может вести происхождение и не от Давидова дома, а по левитской линии Аарона, как утверждал о себе новый царский дом; и вообще известное место в Числах (Числ. 24, 17) можно толковать таким образом, что Мессией может явиться и священник, и лицо несвященнического звания. Во всяком случае, военные успехи хасмонеев представлялись знамением поддержки свыше и ободрением мучеников; война за освобождение конечно же была прелюдией последнего славного катаклизма. И таким образом с тех пор — одним из первых тому примеров была Книга Даниила — пошло бурное распространение мессианских, апокалиптических писаний, по-разному подробно распространявшихся на темы обещаний, содержащихся в библейских текстах. Как следствие, появился целый сонм самозваных мессий, привлекавших всевозможное число сторонников.

Слово «Мессия» (в русском тексте Библии «Избавитель». — Прим, перев.), насколько нам известно, впервые появилось в сборнике «Псалтырь», который, видимо, относится к 50-м годам до н.э. и который на склоне внешне помпезного хасмонейского правления обращает взоры на определенно ожидаемое возвращение Давида: «И воздал мне Господь». То же предсказание подробно излагается и во многих других религиозных трудах. «Сын человеческий», «надежда болеющих душой» создаст империю под Господним правлением, из которой будут изгнаны чужеземные племена. Должно возбуждать ненависть к врагам народа, и в назначенное время, когда против всей их компании развернется апокалиптическая война, произойдет внушающее страх явление Господне. А до той поры нужно ясно различать, кто истинный последователь Завета, а кто ложный, кто законный обладатель Божьей милости, а кто узурпатор.

Все утверждения, цитируемые в предыдущем абзаце, наряду с другими, собранными в целую мессианскую антологию, взяты из свитков, найденных в библиотеке монашеской общины в Хирбет-Кумране неподалеку от северной оконечности Мертвого моря, в семи милях от Иерихона. Это наводящее страх пустынное место между солеными водами и отвесными известняковыми скалами часто служило фоном для неистовых иудейских религиозных действ; оно чем-то походило на местность, где Иоанн Креститель выступил со своим пророчеством. Из их собственного «Наставления по дисциплине» мы узнаем о суровых порядках в кумранской общине. Точное датирование этих трудов из библиотеки вызывает споры, но многие или даже большинство из них относятся к середине или концу царствования Хасмонеев. Повреждение башни и широкая диагональная трещина на ступенях, возможно, объясняются землетрясением 31 года до н.э. описываемым Иосифом. Такое предположение дополнительно подтверждается тем, что в кумранских находках обнаружены монеты хасмонейской чеканки, но почти полностью отсутствуют монеты Ирода (и снова появляются находки времени его преемника). Но все это, скорее всего, относится к области предположений, а ключ к разгадке, видимо лежит в бескомпромиссной критике хасмонейских властей, присутствующей во многих монастырских книгах и в книгах по меньшей мере еще одной родственной секты. Возможно, Ирод, какого бы происхождения он ни был, одобрял такую позицию и видел в таких общинах потенциальных союзников, во всяком случае не считал их врагами. Если дело обстояло так, то можно допустить, что он дал уцелевшим убежище в Иерусалиме или построил для них новый центр где-нибудь еще.

Самой широко известной из этих замкнутых монашеских сект были ессеи, видимо отколовшиеся от фарисеев в начале II века до н.э. Известно, что Ирод благоволил и ессеям; утверждали, что он приписывал им сверхъестественные силы. Иосиф тоже верил в их пророческий дар. Он пишет, что, когда Ирод был еще ребенком, один из духовных глав ессеев, Менаем (Менахем), дружески шлепнув его по попке (вольность, на которую потом мало бы кто осмелился), заметил, что тот будет великим царем, но плохим человеком. Хотя эта легенда определенно не исходит от самого Ирода, вполне вероятно, что он находился под впечатлением предполагаемых пророческих талантов ессеев не только в силу глубоко укоренившейся у иудеев традиционной веры в пророчества, которая была все еще сильна в тот период, но и потому, что в это же самое время одинаково широко процветал оккультизм. Скажем, символ, который можно найти на монетах Ирода, крест, похожий на те, что находят на глиняных светильниках и каменных гробах, обнаруженных при раскопках близ Иерусалима, имел магический смысл, означая защиту от злых духов; обычно изображали крестоподобную букву "X" на царских коронах.

Однако главной причиной, по которой Ирод благоволил ессеям, был их неизменный обычай воздерживаться от неповиновения политической власти, на деле доходивший до утверждений, что ни один правитель не получает власть кроме как по Божьей воле. По этой причине, говорит нам иудейский автор Фило, они никогда до его дней, то есть до I века н.э. не вступали в конфликт ни с одним правителем Палестины, каким бы деспотичным он ни был. Такая пассивная позиция не могла не привлечь внимания Ирода. Говорят, он даже освободил ессеев, как и фарисеев, от присяги на верность ему, поскольку такая мирская клятва противоречила их принципам. Кумранское поселение часто отождествляют с ессеями. Но если, как отмечалось выше, Ирод одобрительно относился к кумранской общине, то этому находились другие причины: воинственность ее обитателей была направлена против его врагов — Хасмонеев. Если принять во внимание это явное различие позиций, полное тождество ессеев и кумранских отшельников представляется маловероятным. Очевидно, существовало великое множество таких монашеских сект с отличающимися друг от друга взглядами, а то, что мы знаем о двух из них и не знаем об остальных, объясняется двумя случайностями — обнаружением кумранской библиотеки и тем обстоятельством, что Иосифа интересовали ессеи, поскольку в юности он был одним из них и одно время жил у ессея-отшельника Банна. Он пишет, что их насчитывалось четыре тысячи и они, по существу, составляли монашеский орден, посвятивший себя точному соблюдению обрядов и толкованию Торы.

* * *

Таковы были религиозные прослойки, у которых Ирод надеялся заручиться поддержкой или по крайней мере добиться повиновения. Получив заверения в поддержке, активной или пассивной, со стороны некоторой части иудеев, он счел возможным пойти на поступок, который выглядел великодушным и мог оказаться полезным. Гиркан, бывший царь, этнарх и первосвященник, увезенный в 40 году парфянами в Вавилонию, там был отпущен на свободу и пользовался почетом и уважением в большой местной иудейской общине. Но теперь он хотел вернуться на родину. Парфяне согласились — возможно, раздвоение пристрастий среди местных иудеев создавало определенные неудобства, — и Ирод тоже согласился. Так что вскоре после захвата Иерусалима он радушно встретил вернувшегося на родину Гиркана, называл его отцом и сажал на почетное место. Наверное, Ироду было не по душе, что по существу иудейский двор главы рода Хасмонеев пользовался покровительством парфян, и он, видимо, очень хотел заполучить его обратно под свое крыло.

Но из-за изуродованных ушей Гиркан не мог вернуться на пост первосвященника. Не мог стать первосвященником и сам Ирод, потому что его род, какие бы слухи ни инспирировались, не отвечал необходимым требованиям. Но должность эта имела огромное значение. Иудеи считали ее олицетворением своего особого прошлого и предначертанной судьбы. Правоверных всегда призывали отстаивать законность первосвященства. И не случайно термин «теократия» дошел до нас от иудея — Иосифа, ибо пророк Иезекииль заявлял, что мирская власть должна быть подчинена духовной. Однако по мере развития событий при Ироде произошло прямо противоположное. Правда, ему неоднократно советовали вернуть первосвященникам их светские полномочия, но он, похоже, никогда не прислушивался к этим предложениям. Наоборот, в дальнейшем он держал эту должность под своим строгим контролем. И отныне она переставала быть пожизненной и наследственной.

И чтобы подчеркнуть сие обстоятельство, священные одежды теперь должны были находиться в личном ведении Ирода. Они вели происхождение от одежд, в которые облачил Аарона сам Господь, и были настолько высоко почитаемы, что царь опасался передавать их в другие руки. Отныне эти одеяния, хранившиеся у самого Ирода, выдавались первосвященнику для ритуальных целей четырежды в год: на празднование Песаха, Пятидесятницы, Суккота и Йом-Киппура.

Одеяния хранились в построенном Иродом для себя дворце-крепости, заменившем находившийся в верхнем городе старый хасмонейский дворец (Акру). Новое здание, названное Антонией в честь патрона Ирода — Антония, стояло рядом с храмом, за его северо-западной оконечностью. Оно заменило бывший замок — Вира (Барис), разрушенный во время осады 37 года, место капитуляции Антигона. Но Антония была воздвигнута в 60 ярдах к северу от Биры, и Ирод мог избежать обвинений в том, что живет на территории храма, поскольку это не дозволялось не имеющим духовного звания земным правителям.

Платформу, искусственно выровненную под строительство Антонии, можно видеть и сегодня. На ней высилось огромное квадратное сооружение с отвесно поднимающимися к небу четырьмя угловыми башнями, три высотой 75 футов, а одна — 100 футов или более. Иосиф сравнивал это сооружение в 375 футов по фасаду с целым городом, столько там было дворов, галерей и купален. Оно — прототип таких дворцов-крепостей, как лондонский Тауэр и дворец в Сплите. Господствовавшая над храмом, как храм господствовал над городом, Антония была связана со святым местом подземными переходами и двумя лестничными маршами. Расположение позволяло легко подавлять беспорядки на территории храма и вообще убедительно символизировало господство светской власти над средоточием веры.

* * *

Такое новое положение дел, возникшее в результате неизбежного разделения царской и жреческой власти, вызвало бурные эмоции среди иудеев. Многие думали, что Ирод попытается снять напряжение, оставив должность первосвященника роду Хасмонеев. В конце концов до недавнего времени руководящие деятели совмещали должности царя и первосвященника, и теперь, когда они не обладали царской властью, были веские основания полагать, что, поскольку у Хасмонеев есть мужчина, он должен занять место первосвященника. А такой хасмоней был: юный Аристобул III, внук последнего первосвященника Гиркана II (чье иудейское имя Ионафан он принял) и брат жены Ирода Мариамны.

Но Ирод, женатый на красавице хасмонейке, больше не желал и слышать о политических претензиях ее семейства, и замещение поста первосвященника было предметом ожесточенной политической борьбы. Он принимает решение — которое, должно быть, посчитали сенсационным — передать эту должность члену совсем другой семьи. Подобрали и назначили некоего Ананеля — мало кому известного иудея из Вавилонии. И поскольку он не обладал большими связями в стране, то был бы достаточно услужлив. Но назначение рассчитали хорошо — Ананель, как ни удивительно, принадлежал к линии Садока, считавшейся потомством брата Моисея — Аарона, роду, который до Хасмонеев наделялся правом выделять верховных жрецов, лиц, занимавших высокий пост отдельно от власти: «это сыны Садока, которые одни из сынов Левия приближаются к Господу, чтобы служить Ему» (Иез. 40, 46).

Возможно даже, что собственные претензии Ирода на духовное происхождение имели целью связать его с Ананелем. Но что более очевидно, назначение выглядело как тонко рассчитанный удар по притязаниям Хасмонеев. Их жреческое происхождение, так энергично превозносившееся их сторонниками, в конечном счете не было таким уж безупречным. Прежде всего, они получили звание первосвященника в дар от Селевкидов, сирийских монархов или узурпаторов, а духовная ветвь, к которой они принадлежали, была малоизвестной, ничем не примечательной, во всяком случае шла не от Аарона. Кроме того, кандидату Хасмонеев, брату Мариамны Аристобулу III, было всего 16 лет. Правда, теоретически верховный жрец мог быть малолетним, и некоторые даже утверждали, что мужчина мог занимать жреческий пост по достижении половой зрелости. Значительно позднее талмудистские авторитеты придерживались мнения, что священнослужитель не может отправлять службу до достижения 20 лет; этот взгляд, несомненно, имел хождение среди религиозных авторитетов и во времена Ирода.

Но Ирод обнаружил, что сильно ошибся, — из-за злой фурии рухнули все его планы. Его решение вызвало гнев множества хасмонейских поклонников, но центр грозы находился в его собственной семье. В частности, сверх меры разъярилась его теща Александра II, мать жены Мариамны. Это была страшная женщина, весьма целеустремленная и решительная, в отличие от слабовольного отца, Гиркана, но похожая в этом на многих других членов своего дома.

 

Глава 5

ИРОД, АНТОНИЙ И КЛЕОПАТРА

Итак, назначив Ананеля верховным жрецом, Ирод восстановил против себя свою опасную тещу Александру. С ней одной он бы справился, но у нее была могущественнейшая союзница — Клеопатра, к которой и обратилась теперь Александра со своим горем, призывая отменить решение Ирода о первосвященнике. Клеопатра вместе с Антонием (октябрь 37 года) находилась в Сирии. Она убедила его сместить нового первосвященника в пользу сына Александры.

* * *

Может быть, Ирод был готов выдержать раздоры в собственном семействе, а их хватало, потому что жена находилась под сильным влиянием тещи.

Но он прекрасно понимал одно — что не может позволить восстановить против себя возлюбленную Антония Клеопатру, представлявшую страшную угрозу для Ирода. Дело в том, что, как в дальнейшем всякий другой египетский правитель, она хотела вообще убрать с пути Иудейское царство. Одержимая идеей восстановления египетской империи, какой та была при ее предках, Клеопатра никогда не забывала, что Иудея — часть ее территории (до того как ее присоединили к себе Селевкиды) и что ей выпала миссия лишить эту страну независимости и снова превратить ее в провинцию Птолемеев. Верно, что, когда в 40 году Ирод, молодой изгнанник, стремившийся попасть к Антонию, явился к ней, она не сделала ничего, чтобы причинить ему вреда, более того, подбодрила и помогла. Но в то время не думалось, что он и в самом деле вернется в Палестину, не говоря уж о том, что станет ею править. Но вот теперь Ирод вернулся и захватил власть, когда она, подбадриваемая близостью с Антонием, всерьез собиралась воплощать в жизнь свои честолюбивые замыслы. И среди них одними из первых были уничтожение Ирода и аннексия его страны.

Реакция на это Антония, во всяком случае пока еще, свидетельствует, что он не был потерявшим разум любовником, каким его пытались выставить враги. Царство Ирода представляло очень ценную часть его системы обороны империи, а сам Ирод, насколько известно, импонировал ему своей преданностью и уверенностью в себе. Поэтому льстивые уговоры Клеопатры никак не могли заставить его убрать Ирода. Другим левантийским династиям, в отношении чьих территорий Клеопатра строила аналогичные планы, повезло меньше. Одного казнили, и она забрала его землю. Она также заполучила целый ряд прибрежных эллинизированных городов-государств в Финикии, ныне Ливане, — фактически овладела всей финикийской прибрежной полосой, за исключением Тира и Сидона. Ей даже передали значительный участок внутренней территории, находившейся под прямым управлением римской провинции, — отчуждение имперской территории использовалось в пропагандистских целях ее многочисленными врагами в Риме. А Арабскому царству пришлось уступить важные районы Трансиордании, перешедшие под ее управление и превратившиеся в анклавы ее царства. Самым прибыльным в этих передачах территорий оказалось исключительное право на добычу битума или асфальта, который всплывает на поверхность Мертвого моря; — материала, высоко ценимого как замена известкового раствора, лечебное средство, средство для защиты виноградников от вредителей и даже бальзамирования трупов.

Полученная Клеопатрой монополия на разработку Мертвого моря означала появление ее чиновников в неприятной близости от территории Ирода. Стало абсолютно ясно, что, если даже Антоний не собирался допустить лишения его власти, Ироду, как и другим левантийским правителям, предстояло пойти на серьезные уступки Клеопатре, учитывая ее особые отношения с римским правителем. Когда Клеопатра в 36 году осталась с Антонием в Сирии, стало мучительно ясным и существо этих неминуемых уступок. Ибо тогда было решено, что Ирод должен уступить солидную часть территории, включая Иоппию и большую часть прибрежной полосы, хотя ему пока что оставлялась Газа, как конечный пункт иудейского коридора к морю.

Это была тяжелая утрата, но Ирода еще ждал удар в делах финансовых. Его также вынудили передать Клеопатре чрезвычайно прибыльные финиковые и бальзамниковые рощи у Иерихона, к северу от Мертвого моря. Финиковые пальмы Иерихона, известные как «хмельные» из-за крепости получаемого из их сока вина, превосходили все пальмы, выращиваемые в Древнем мире в хозяйственных целях. Две бальзамниковые рощи, занимавшие 20 квадратных миль, давали знаменитый «галаадский бальзам», излечивавший головные боли и катаракты и высоко ценившийся за свое благоухание. Боль, причиненная Ироду этими опасными посягательствами, разве что смягчало соображение, что беда коснулась не только его.., и что однажды Клеопатра зайдет слишком далеко.

Между тем, хотя, к великому сожалению, приходилось терпеть присутствие чиновников Клеопатры в прибрежных городах, еще неприятнее было терпеть их внутри страны, распоряжающихся в захваченных ею рощах всего в 15 милях от Иерусалима. Ирод нашел выход из этого щекотливого положения, предложив Клеопатре взять у нее эти рощи в аренду за весьма значительную уплачиваемую ежегодно сумму. Заодно он предложил взять на себя за обитавших на восточном берегу Мертвого моря арабов плату за битум. Сделка вполне устраивала Клеопатру, потому что она получала деньги, ничего не делая, чтобы их заработать, а если повезет, можно было перессорить иудеев и арабов.

Но Ирод не падал духом. Сделка с Клеопатрой обошлась дорого, но в стране по крайней мере не было египетских надсмотрщиков, и Ирод получил возможность вмешиваться в арабские дела. В общем и целом могло быть хуже, особенно если учесть измену в собственном дворце. Ибо, как мы видели, как раз в это время его теща Александра писала своей приятельнице Клеопатре, настаивая, чтобы Антоний заставил Ирода сместить вновь назначенного первосвященника в пользу ее сына Аристобула III. Антоний не действовал напрямую, но, возможно, именно тогда послал к Ироду обсудить положение своего искусного дипломата, Квинта Деллия. Дабы сохранить мир и успокоить Клеопатру с Александрой, Антоний счел целесообразным пригласить к себе юного Аристобула. Однако Ирод не согласился, разумно рассудив, что такая поездка была бы опасной, так как могла возбудить мятежные надежды и интриги.

Однако что касается поста первосвященника, Ирод понял, что потерпел поражение. Он просто не хотел идти на риск дальнейшего подрыва своих отношений с Антонием и сдался. К концу 37 года или в первые недели года следующего первосвященника Аианеля сместили. Ирод, которого осуждали за назначение, теперь подвергся осуждению за смещение первосвященника. Это было нарушением Закона, и историки религии могли найти только два прецедента, причем ни один не считали убедительным.

Итак, Аристобул вскоре после достижения 17 лет стал верховным жрецом. Однако Ирод не любил действовать по принуждению; произошедшее не внушило ему любви к Александре, и ему по-прежнему не нравилось, что первосвященником был хасмоней. Последствия живо описаны Иосифом.

* * *

"… Казалось, Ирод на время уладил свои семейные неприятности. Но он недолго был свободен от подозрений, как это обычно бывает после примирения, потому что, судя по прежним попыткам Александры, у него имелись основания опасаться, что, если представится возможность, она попытается свергнуть его правительство. Поэтому он приказал ей не покидать своего дворца и самой ничего не предпринимать, и, поскольку было установлено тщательное наблюдение, ничто, даже подробности личной жизни, не избегало его внимания. Все это постепенно приводило ее в ярость и еще больше возбуждало ненависть, ибо женской спесью она обладала в достатке и ее до глубины души возмущали эта слежка и подозрительность. По ее убеждению, хуже, чем лишиться свободы и при всех внешних знаках почтения провести остаток жизни в неволе и страхе, ничего не было. Поэтому она написала Клеопатре, изливая горькие жалобы на свою судьбу и умоляя о помощи.

Клеопатра посоветовала ей тайно бежать с сыном в Египет. Эта идея Александре понравилась, и она задумала следующее. Приказала изготовить два гроба якобы для перевозки покойников и вместе с сыном поместилась в них, приказав посвященным в замысел слугам вынести их ночью из дворца. Оттуда был открыт путь к морю, где ждал корабль, готовый доставить их в Египет. Но ее слуга Эзоп неосторожно проговорился одному из ее друзей, Саббиону, думая, что тот был посвящен в план. Узнав об этом, Саббион — ходивший во врагах Ирода, поскольку его считали одним из заговорщиков, замышлявших отравить отца Ирода Антипатра, — увидел возможность, если донесет, изменить отношение к себе Ирода и рассказал царю все о заговоре Александры.

Царь дал событиям развиваться своим путем, а затем накрыл ее во время бегства. Но он простил ей этот проступок, потому что, если бы даже хотел, не решился применить к ней строгих мер, так как ненавидевшая его Клеопатра не позволила бы довести дело до предъявления обвинений — он изобразил великодушие, простив ее якобы по своей доброте, а не по другой причине. Однако оставался преисполнен решимости любой ценой убрать с пути Аристобула, но считал, что ему удастся лучше скрыть мотивы, если будет действовать не сразу после данного случая.

Когда наступил Праздник кущей — у нас он особенно соблюдается, — царь подождал несколько дней, пока весь народ предавался веселью. Но именно закипавшая в его груди зависть, порожденная этим празднованием, толкнула его на то, чтобы ускорить осуществление своих намерений. Облаченный в священнические одеяния семнадцатилетний Аристобул, взошедший на алтарь для принесения подобающих случаю жертвоприношений, был прекрасен, ростом выше своих сверстников, словом, вся внешность его свидетельствовала о благородном происхождении. Люди стихийно потянулись к нему, вспоминая при этом о добрых деяниях его деда — Аристобула. Они постепенно обнаруживали чувства одновременно радости и боли, выкрикивая в его адрес добрые пожелания, смешанные с молитвами, так что любовь толпы становилась очевидной, а выражение чувств, учитывая наличие царя, слишком импульсивным.

В результате всего этого Ирод решил осуществить свой замысел в отношении юноши. После праздников они гостили у Александры в Иерихоне. Ирод держался с ним весьма дружелюбно, уговаривал выпить, подлаживался под молодежные игры. Поскольку, естественно, было очень жарко, скоро вместе с другими они пошли прогуляться к купальням (их, довольно больших, было несколько вокруг дворца), чтобы освежиться после полуденного зноя. Сначала они смотрели, как купались некоторые слуги и друзья (Ирода), потом Ирод уговорил юношу присоединиться к ним. К тому времени темнело. Несколько друзей, как было приказано, как бы затеяв игру, окунули его под воду и держали, пока он не захлебнулся. Вот таким путем разделались с Аристобулом… " (Иосиф Флавий. Иудейские древности. Перевод мой. — В. М.) Аристобул нашел свою смерть в конце жаркого сезона 36 года. Первосвященником снова стал Ананель.

Ироду было до того ненавистно видеть в этой должности привлекательного молодого хасмонейца, что он решил избавиться от него, невзирая на последствия. И последствия обязательно должны были сказаться. Правда, Аристобулу устроили пышные похороны и его смерть представили несчастным случаем, но что касается Александры, та ни на минуту не поверила этой версии гибели ее сына. В безумии ярости и горя она снова написала Клеопатре. Антонию, только что вернувшемуся в Сирию после не приведшего к определенным результатам дорогостоящего похода на парфян, пришлось выслушивать рассказ Клеопатры. В результате Ирода вызвали в Лаодикею (Латтакия на сирийском побережье) отчитаться о случившемся. Если встреча эта состоялась в 35 году, то, по всей вероятности, Клеопатра тоже была там. Но даже в этом случае дела обернулись не так, как надеялись они с Александрой. Антоний заявил, что не интересуется семейными скандалами Иродова двора; внутренние дела подвластных царств, сказал он, его не касаются. Его голова была занята стратегическими планами войны с парфянами. В предыдущем году он потерпел дорого обошедшуюся ему неудачу и теперь в предстоящую кампанию намеревался двинуть на них более крупные силы. Поэтому границы должны быть в надежных руках. Он знал, что может положиться на Ирода. Мы не знаем, собирался ли царь отрицать убийство Аристобула или же оправдываться, ссылаясь на политическую необходимость, но Антоний вообще отказался выслушивать официальные обвинения. Напротив, в трибунале по судебным делам он пригласил Ирода сесть рядом и щедро его угощал (впоследствии Ирод отблагодарил за свой приятный визит, подарив городу Лаодикее новый водопровод). Но чтобы Клеопатра забыла об обиде, Антоний счел благоразумным посоветовать Ироду сделать ей еще один подарок. Так что дабы округлить прибрежные территории, отданные ей ранее, теперь она получила и полосу Газы. Если у Ирода после этого остался мало-мальски удобный выход к морю, мы не знаем, где он находился. Сам он сохранил жизнь и царство, но, похоже, полностью лишился выхода к морю.

* * *

Газа была портом Идумеи, и Клеопатре захотелось заполучить всю эту большую территорию. Она даже предприняла кое-какие шаги, склоняя правителя, Костобара, вступить с ней в изменническую переписку. Это был видный идумеянин, которому Ирод после осады Иерусалима двумя годами раньше доверил важное дело — ловить и уничтожать сторонников разбитых хасмонеев. Позднее его назначили правителем Идумеи, которая не только являлась родиной его самого и Ирода, но и поставляла значительную часть воинов. Но Костобар имел собственные огромные амбиции. Ему хотелось править независимой Идумеей, и он лелеял мысль, что, может быть, Клеопатра сочтет, что в ее интересах помочь ему осуществить это намерение. Его предки были жрецами языческого бога Котзе, небесного лучника, которому идумеи поклонялись до принудительного обращения в иудаизм в II веке до н.э. и Костобар, видимо, надеялся после достижения независимости вернуться к язычеству. Однако замысел сорвался: о нем пронюхал Ирод. Но царь действовал осмотрительно, обойдя вопрос молчанием и оставив Костобара в должности. Говорят, вмешались мать Ирода Кипра и сестра Саломея II. Но возможно, у Костобара было внушительное число сторонников — вероятно, из числа недовольных тем, что идумеяне получили недостаточно теплых мест при дворе. А Ироду не хватало еще одной неприятности, и снова по наущению Клеопатры.

* * *

Кроме того, его триумфальное возвращение из Лаодикеи очень скоро омрачилось известием о прискорбных событиях дома во время его отсутствия. Уезжая, Ирод доверил управление страной некоему Иосифу 1, который приходился ему не только дядей, но и мужем его сестры Саломеи. Точный характер неприятностей, в которые был замешан этот правитель, остается неясным, так как историк Иосиф излагает рассказ, который впоследствии повторяет в связи с другой поездкой Ирода пять лет спустя, когда он оставлял вместо себя другого временного правителя. В обоих случаях, пишет Иосиф, Ирод поручал правителю, если он не вернется, убить свою жену Мариамну, и в обоих случаях правитель открывал ей, что получил такое ужасное поручение. Повторение событий представляется не правдоподобным, так что этот рассказ лучше отнести к более позднему случаю, последствия которого, как увидим, легче установить.

Но и во время отсутствия царя в 35 году его дядя, очевидно, так или иначе запятнал себя. Действительно ли Ирод, как утверждается, заподозрил его в чрезмерно близких отношениях с Мариамной, довольно сомнительно — но не так уж невероятно, поскольку царь был очень ревнив и подозрителен. Но даже без этого дополнения другой замысел его дяди и Мариамны, задуманный в его отсутствие, вполне мог внушать опасения. Когда Ирод вернулся, ему рассказали, что Иосиф, Мариамна и ее мать в его отсутствие одно время намеревались искать убежище в римском легионе; одно его подразделение все еще размещалось в Иерусалиме. Они задумали это по наущению Александры после ложного известия из Сирии о том, что Антоний якобы казнил Ирода, и отказались от своего намерения, лишь когда получили письмо царя, в котором сообщалось об успешных результатах встречи в Лаодикее.

Если рассказ об их намерениях соответствует истине, это было непростительным ударом по самолюбию Ирода. Ибо какие бы сомнения он ни испытывал относительно его приема в Лаодикее, узнать, что его собственная семья поверила сообщениям о полном провале его поездки, было абсолютно недопустимым оскорблением. В результате дядюшку Иосифа казнили.

Донесла на него его супруга, сестра Ирода Саломея. При всех ее недостатках, а их хватало — в том числе излишняя любовь к сплетням, — она считала, часто ошибочно, своим долгом докладывать ему все, что имело к нему отношение. Что до Александры, Ирод, кажется, поверил и, возможно, не ошибся, что, если бы он погиб, она намеревалась передать Мариамну Антонию. Это, по его мнению, объясняло, почему она предложила вверить дочь римскому легиону. В результате его отношения с Мариамной стали ухудшаться. Александра, неоднократно уличенная в предательских связях с Клеопатрой, по-прежнему оставалась под серьезным подозрением.

* * *

Теперь Ироду требовалось лично встретиться с Клеопатрой и многое обсудить — и это когда его ненависть к ней, должно быть, достигла точки кипения. В 34 году Антоний снова настроился сразиться с парфянами, и Клеопатра сопровождала его от Египта до самого Евфрата по территории, большей частью состоящей из ее недавних приобретений. Потом, возвращаясь на юг через Сирию, она не преминула посетить Иудею, которую она так жаждала получить. Ее принимал Ирод. Впоследствии царь в своих воспоминаниях писал, что он намеревался ее убить, а друзья с большим трудом его отговорили. Он также утверждал, что она пыталась вступить с ним в интимную связь. Сомнительно, что оба эти утверждения соответствуют истине. Иудейский царь и египетская царица были прежде всего заинтересованы сохранить хорошие отношения с Антонием, и Ирод, безо всякого сомнения, не добился бы этого, убив Клеопатру, а та — соблазнив Ирода. Разумеется, если бы царица пошла на это и добилась успеха, то могла бы утверждать, что инициатива исходила от Ирода, и тем лишить его доверия Антония. В целом представляется более вероятным, что это утверждение Ирода преднамеренно искажало обстоятельства, при которых он сам был околдован ее вошедшими в историю прельстительными манерами.

А немного шарма было кстати, потому что разговоры касались вещей в высшей степени неприятных для Ирода. Разговор главным образом шел об отказе Ирода от своего последнего порта, Газы, о выплате аренды за собственные пальмовые и бальзамниковые рощи и о деньгах, которые он обязался собирать от ее имени с арабов. И все же, стремясь во что бы то ни стало сохранить дружеское отношение Антония к нему и Клеопатре, Ирод достойно выдержал все, щедро одарил ненавистную ему царицу подарками и провожал ее до самого Пелузия, что у дельты Нила.

* * *

Ирод был счастлив избавиться от царицы, потому что внутренние неприятности, порождаемые все возрастающей враждебностью остававшихся хасмонейцев, далеко не закончились.

Не удовлетворившись новым огромным дворцом-замком Антонией в самом Иерусалиме, он посвятил последние несколько лет строительству еще одной крепости, Гиркании (Хирбет-Мирд). Она стратегически выгодно располагалась в голой, безлюдной, пустынной местности в 8 милях к юго-востоку от Иерусалима, в 11 милях к югу от Иерихона, рядом с Мертвым морем. Данное замку название подсказывает, что его строили или перестраивали в царствие Иоанна Гиркана I (134 — 104 до н.э.) В 50-х годах до н.э. его разрушили римляне, но теперь Ирод восстанавливал укрепление, добавлял неприступные фортификационные сооружения, рассчитывая, что оно будет играть главную роль в системе обороны.

Гиркания также приобрела дурную славу как место, где, до того как исчезнуть навсегда, томились пленники. Одной из них была потерпевшая крушение и казненная в 37-м (приблизительно) году особа царского дома Хасмонеев, сестра Антигона — золовка Александры II и тетка Мариамны. А в 33 году, поощряемая переживаемыми Иродом трудностями, эта княжна предприняла попытку мятежа. Это неослабевающее упорство, с каким Хасмонеи затевали мятеж за мятежом, свидетельствует о поддержке, которой они пользовались в стране, а также, возможно, о больших надеждах, возлагавшихся ими на Клеопатру. Но и этот мятеж подавили, и княжна лишилась жизни. Членов хасмонейского дома оставалось в живых все меньше и меньше.

* * *

Правда, в этот момент все взоры были обращены к римским событиям. В последние годы управление римским миром делили между собой Антоний и Октавиан, соответственно занимавшие восточную и западную провинции (третий член триумвирата, Лепид, остался не у дел). Неустойчивое положение теперь подходило к концу, поскольку тот и другой из властелинов хотели править всей империей. Оба собирали друг против друга значительные армии и флоты, Октавиан в Италии, а Антоний напротив, вдоль побережья Греции. Было ясно, что приближается серьезная схватка.

Однако боевой дух огромных сил Антония был подорван — это касалось и морального состояния старших военачальников — из-за присутствия в его лагере иностранки — Клеопатры. До сих пор, как мы видели, Антоний не жаловал Клеопатре всего, что та желала, но теперь положение заметно менялось. Трудно сказать, стали ли его чувства к ней глубже. Но во всяком случае, были и практические соображения в пользу более тесного сотрудничества: он доверил ей строительство многих кораблей из леса, который она получала из своих новых сирийских владений. Эти корабли составляли важную часть флота Антония. Кроме того, он сильно зависел от египетских поставок продовольствия.

Вполне естественно, что в этот решающий момент и от зависимых правителей требовалось участие в военных усилиях Антония. Так что и Ирод поспешил выполнить свои обязанности. Набрав значительный хорошо оснащенный контингент, он уже готовился лично прибыть с ним к патрону, когда от Антония пришло сообщение, чтобы он повернул на арабов. Итак, не забыв послать денег и провизии, он, как было приказано, повернул и двинулся на арабов.

Затруднения с арабами возникли из-за земель, которые их вынудили уступить Клеопатре, включая богатый битумом участок Мертвого моря. Ирод, как помните, согласился взять на себя обязанность собирать доходы с этих земель и передавать их Клеопатре. Но теперь арабский царь Малх перестал выполнять свои обязательства по платежам, поэтому Антоний и приказал Ироду пойти походом на арабскую территорию и силой оружия собрать долги. За этим планом легко увидеть руку Клеопатры, поскольку она радовалась возможности держать Ирода подальше от лагеря Антония. Более того, чтобы получить должное, от Ирода требовалась победа, но Клеопатра, приняв особые меры предосторожности, чтобы победа не была решающей, направила войско с приказом помешать Ироду добиться слишком большого успеха.

Действия Антония, пославшего Ирода против Малха, посеяли семена будущих осложнений, ибо подрывали основу самой идеи государств — клиентов Рима, к категории которых принадлежали и Иудейское, и Арабское царства. Римляне не имели намерения давать подобным государством возможность иметь собственную внешнюю политику, а о том, чтобы они воевали друг с другом, вообще не могло быть и речи. Верно, Ирод приступил к этим действиям исключительно по просьбе Антония. Однако такая акция, предпринятая лишь из-за того, что арабы заупрямились в денежных делах, полностью сводила на нет их статус клиента. Еще хуже, что приказ Антония напасть на арабов очень плохо сказался на психологии Ирода: тот возомнил, что свободен напасть на них, когда ему будет угодно; и впоследствии, как увидим, именно так он и поступал.

Во всяком случае, в то время как Антоний и Октавиан готовились к решающей морской битве при Акции у северо-западного побережья Греции, Ирод перешел Иордан и вторгся на арабскую территорию (31 г. до н.э.). Сперва он добился неплохого успеха у Диума, вероятно современного Телл-эль-Асхари на юго-западе Сирии, за Голанскими высотами. Но потом, продвигаясь дальше, потерпел поражение у Канафы в Авранитиде (Ауран). В этой скалистой, покрытой вулканическим базальтом местности, где арабской кавалерии было трудно развернуться, сражение началось благоприятно для Ирода. Однако он, очевидно, слишком поспешил с преследованием; хотя, когда случилась катастрофа, сам он объяснял ее непослушанием офицеров и вмешательством находившихся поблизости египетских войск. Ставка Ирода была захвачена, его самого вынудили отступить за Иордан и прибегнуть к тактике партизанской войны. Чтобы выиграть время, он послал к арабам делегацию для мирных переговоров. Кроме того, весной 31 года произошло серьезное землетрясение, унесшее жизни тысяч людей и уничтожившее бесчисленное множество скота. Иудейские войска, находившиеся на равнине, не пострадали, но арабы, думая, что те понесли большие потери, предали посланников Ирода смерти. Боевой дух иудеев пал, но Ироду удалось восстановить порядок. Затем он перешел Иордан и повел войска вверх по длинному ущелью к центру арабской провинции — Филадельфии, ныне Амману, столице Иорданского королевства. На холмистой равнине к югу от города Ирод одержал важную победу, и арабскому царю Малху в конце концов пришлось пойти на выполнение финансовых обязательств. Известно также, что он присвоил Ироду, который отчасти сам был арабом, почетный титул.

Однако передышка была недолгой, потому что вскоре в большом римском мире произошло эпохальное событие, не обошедшееся без бурных последствий для Иудейского царства, как и для всех зависимых государств и подвластной провинции: в битве при Акции Октавиан и его адмирал Агриппа одержали решающую победу над флотом Антония (сентябрь 31 г. до н.э.).

Находившиеся в резерве корабли Клеопатры уклонились от боя, и она с Антонием бежала в Египет.