У всех нас есть кто-то, чье имя оказалось на Стене.

Страшные события, произошедшие летом 2014 года, изменили весь мир. Возможно, вы считаете, что вас они почти не коснулись, и тем не менее на Стене точно есть знакомое вам имя: двоюродная сестренка или старый друг семьи, может быть, просто человек, которого вы раз видели по телевизору, — но он или она из вашего круга, вы их знаете. Эти люди погибли для того, чтобы вы теперь, укрывшись за толстыми стенами, могли спокойно сидеть в своем безопасном домике и читать с экрана монитора писанину одной уставшей двадцатидвухлетней журналистки. Задумайтесь, хоть на мгновение. Эти люди погибли ради вас.

А теперь взгляните на свою жизнь — всмотритесь хорошенько и скажите мне: они ведь умерли не зря?

 

Один

Наша история начинается именно так, как в последние двадцать шесть лет закончилось бесконечное число других историй. Один полоумный (в данном случае мой братец Шон) решил пойти прогуляться и потыкать палкой в зомби, интереса ради. Как будто непонятно, что случится дальше: ты подкатываешь к зомби, зомби поворачивается и кусает, и вот ты уже сам зомби. Вполне очевидно, правда? Общеизвестный факт, ничего нового за последние двадцать с лишним лет. А если уж быть совсем точной, то все знали об этом и раньше.

Появление первых зараженных сопровождалось стройным хором воплей: «Мертвые восстали из могил! Судный день пришел!» Но вели-то зомби себя в точности как в фильмах ужасов, которые мы годами смотрели до Пробуждения. Единственная неожиданность — все происходило взаправду.

Эпидемия началась безо всякого предупреждения. Еще вчера дела шли как обычно, а уже на следующий день так называемые усопшие восстали и принялись бросаться на всех подряд. Участники событий очень огорчились, кроме, разумеется, самих зараженных, которым к тому времени было уже плевать. Когда прошел первоначальный шок, поднялась паника, люди беспорядочно забегали и закричали. В результате — еще больше зараженных. Логично. И что же мы, просвещенное человечество, имеем теперь, двадцать шесть лет спустя после Пробуждения? Мы имеем в распоряжении полоумных, которые тыкают палками в зомби, — кстати, к вопросу о моем братце и о том, почему долго и счастливо ему жить не светит.

— Джордж, погляди-ка! — закричал Шон, снова тыкая хоккейной клюшкой в грудь зомби. — Мы тут в ладушки играем!

Мертвец утробно застонал и беспомощно взмахнул руками. Данный экземпляр, очевидно, уже достаточно давно прошел фазу полного заражения, и поэтому у него не осталось ни сил, ни ловкости; выбить клюшку у брата из рук он был просто не в состоянии. Шон, конечно, полоумный, но к свежим зомби близко не суется.

— Кончай задирать местных и живо на мотоцикл, — ответила я, поправляя черные очки.

Шонов дружок, похоже, был уже на пределе, ему скоро предстояла вторая, теперь уже окончательная смерть. Но неподалеку вполне могла ошиваться целая шайка более здоровых особей. Санта-Крус — их владения. Если вы туда отправились, вы либо идиот, либо вам жить надоело, либо и то и другое. Даже я иногда задаюсь вопросом: к какой из вышеперечисленных категорий относится Шон?

— Я занят, некогда мне разговаривать! Пытаюсь подружиться с местными!

— Шон Филип Мейсон, залезай на мотоцикл, сию же минуту! Не то, клянусь богом, уеду и брошу тебя здесь.

Брат оглянулся на меня с явным интересом в глазах. Клюшку он упер зараженному в грудь, держа того на безопасном расстоянии.

— Да ну? Сделаешь мне такой подарочек? Представь, как шикарно будет смотреться статья под заголовком «Сестра покинула меня среди зомби без средства передвижения»?

— Статья, видимо, посмертная, — фыркнула я. — Лезь на мотоцикл, черт тебя дери!

— Еще секундочку! — Шон со смехом повернулся к своему стенающему приятелю.

Именно с этого момента, если вдуматься, все и пошло наперекосяк.

Свора наверняка выследила нас еще до въезда в город. Подкрадывались зомби незаметно, а по дороге к ним стягивалось подкрепление со всего округа. Чем больше свора, тем умнее и опаснее становятся зараженные. Трое или четверо почти не представляют угрозы, если только вас не загнали в угол. А вот двадцать особей уже наверняка с легкостью преодолеют любое воздвигнутое людьми препятствие. Ведь в большом количестве они начинают действовать как охотничья стая, то есть используют тактику, настоящую тактику. Словно когда в одном месте собирается достаточно носителей, вирус делается разумным. Редкостная жуть. Те, кто регулярно совершает вылазки на их территорию, боятся подобной ситуации как огня: нельзя позволить большой стае, которая лучше тебя знает местность, загнать себя в угол.

Эти точно знали местность лучше нас, а уж засаду устроить сумеет и самая заморенная, изъеденная вирусом шайка. Со всех сторон раздавались низкие стоны, появились пошатывающиеся зомби. Некоторые (те, кто уже давно прошел фазу полного заражения) ковыляли медленно, другие двигались быстрее, почти бежали. Именно последние и возглавляли толпу. Мы и глазом не успели моргнуть, как три возможных пути к отступлению уже были отрезаны. При взгляде на зараженных меня передернуло.

Совсем свежие мертвецы выглядят почти как люди. Их лица еще что-то выражают, чуть неуклюжее дергание и рывки вполне можно списать, скажем, на затекшую руку или ногу. А убить то, что так похоже на человека, гораздо сложнее. При том что скорость у этих подонков отменная. Опаснее свежего зомби может быть только толпа свежих зомби. А я их насчитала как минимум восемнадцать. Хотя потом махнула рукой на подсчеты — какая уже разница?

Я нахлобучила на голову шлем, даже не потрудившись его застегнуть: если что-то случится с мотоциклом, лучше уж погибнуть сразу. Конечно, я оживу, но хотя бы не буду ничего осознавать.

— Шон!

Брат развернулся на пятках и присвистнул при виде приближавшейся оравы.

Именно в этот момент его приятель, к несчастью, перестал быть нелепой одинокой дохлятиной и превратился в члена разумной охотничьей стаи. Как только Шон отвернулся, он рванул на себя клюшку. Брат инстинктивно подался вперед, и зараженный, злобно шипя, с неожиданной силой вцепился иссохшими пальцами в рукав его шерстяной кофты. В красках представив свое неизбежное будущее (кому хочется остаться единственным ребенком в семье?), я громко завопила:

— Шон!

Достаточно всего одного укуса. Казалось бы, что может быть хуже Санта-Круса, где тебя в угол загнала свора зомби? Гибель Шона определенно может.

Я, конечно, позволила брату уговорить себя заехать на своем кроссовом мотоцикле во владения зомби, но я не сумасшедшая и надела в тот день полное полевое обмундирование: кожаную куртку со стальными накладками на локтях и плечах, кевларовый бронежилет, мотоциклетные штаны с защитой на коленях и бедрах и высокие сапоги. Ужасно громоздко и неудобно, ну и черт с ним, ведь в таком наряде (не забудьте еще про специальные перчатки) мое единственное уязвимое место — шея.

А вот Шон, напротив, совершенный идиот: напялил на встречу с зомби простую кофту, штаны с большими карманами и один лишь кевларовый бронежилет. Даже очки защитные не взял — говорит, они портят весь эффект, а ведь незащищенных слизистых оболочек вполне достаточно, чтобы испортить не только эффект. Хотя я и бронежилет-то заставила брата надеть чуть ли не шантажом, какие уж тут защитные очки.

При всем идиотизме Шона, у шерстяной кофты есть в полевых условиях одно преимущество: она легко рвется. Брат высвободился из рук зомби и бросился к мотоциклу. Скорость, пожалуй, наше единственное эффективное оружие против зараженных. В забеге на короткую дистанцию здорового человека не сможет обогнать даже совсем свежий зомби. На нашей стороне скорость и пули, все остальные факторы в их пользу.

— Черт побери, Джордж, у нас гости! — в голосе Шона странным образом мешались ужас и восторг. — Смотри, сколько их!

— Смотрю, смотрю! Садись уже!

Как только он плюхнулся позади и обхватил меня за талию, я ударила по газам. Мотоцикл рванулся вперед и, подскакивая на ухабах, выписал широкую дугу. Нужно было выбираться отсюда — ведь нас не спасло бы никакое, даже лучшее в мире обмундирование. Догони нас зомби — мне бы, возможно, еще и удалось выкарабкаться, но вот Шона точно сдернут на землю. Я прибавила скорости, моля Бога выкроить свободную минутку и выручить двух патологических самоубийц.

Дороги, ведущие с площади, были перекрыты зараженными — все, кроме одной. Разгоняясь, мы вырулили на нее на скорости двадцать миль в час. Шон издал боевой клич, обернулся, держась за мою талию одной рукой, и принялся махать нашим преследователям и посылать им воздушные поцелуи. Если бы кому-нибудь когда-нибудь и удалось вывести из себя свору зараженных, это точно был бы Шон. Но поскольку эмоций они не испытывают, мертвецы, перед которыми маячило свежее мясо, просто следовали за нами по пятам, стеная и вытянув вперед руки.

Дорогу уже многие годы не ремонтировали, и непогода сделала свое дело: мотоцикл прыгал из одной выбоины в другую, а я тем временем пыталась сохранить равновесие.

— Держись, дубина!

— Я держусь! — прокричал в ответ брат.

Он прямо светился от счастья, нимало не заботясь о том, что несоблюдение элементарных правил безопасности на территории зомби (а первое правило — не суйся на их территорию) заканчивается некрологом.

— Держись обеими руками!

Стоны раздавались только с трех сторон, но особых поводов радоваться пока не было: такая крупная свора почти наверняка догадается устроить засаду. Вполне вероятно, мы ехали прямо в их гущу, а затаившиеся мертвецы приберегали свое стенание на самый конец. Ни один зомби не может молчать, когда обед сам идет в руки. Я отчетливо слышала завывания сквозь рев двигателя, а значит, их было очень-очень много и они подобрались совсем близко. Если повезет, мы еще успеем проскочить.

Конечно, слово везение здесь не очень уместно — раз уж нас преследовала орава мертвецов в карантинной зоне, которая раньше звалась Санта-Крусом. Везучие люди в таких местах не оказываются, гораздо приятнее оказаться, к примеру, на атолле Бикини незадолго до испытания ядерной бомбы. Если уж вы наплевали на предупреждающие знаки «Опасно — инфекция!», вам никто помогать не будет.

Шон неохотно обнял меня второй рукой и сцепил пальцы, прокричав:

— Зануда!

Я фыркнула в ответ и снова газанула, направляясь к ближайшему холму. Когда уходишь от зомби-погони, холмы могут очень выручить, но могут и обречь на гибель. Крутые склоны здорово тормозят ходячих мертвецов, вот только, забравшись на вершину, рискуешь оказаться в окружении, тогда бежать будет некуда.

Шон, возможно, и полоумный, но правила знает хорошо — в том числе про зомби и холмы. Он хоть и прикидывается идиотом, но о способах выживания на зараженных территориях осведомлен гораздо лучше меня. Брат чуть крепче сжал мою талию и прокричал (в его голосе впервые послышались тревожные нотки):

— Что это ты творишь, а, Джордж?

— Держись.

Мы ехали вверх по склону, а из укрытий выползали все новые мертвецы — появлялись из-за мусорных баков и из заброшенных развалюх — бывших роскошных пляжных домиков.

После Пробуждения нам удалось отбить большую часть Калифорнии, но только не Санта-Крус. Раньше этот уединенный уголок процветал и привлекал туристов — любителей спокойного отдыха, зато после появления вируса географическое положение обрекло его на вымирание. Возможно, Келлис-Амберли и влияет на человеческий организм весьма странным образом, но уж как минимум одно сходство с обычной заразой у него имеется: достаточно в большом университете заболеть кому-то одному, и вирус мгновенно распространяется на остальных. Из калифорнийского университета Санта-Крус получился превосходный инкубатор. Жизнерадостные студенты мигом превратились в зомби, а дальше все пошло по нарастающей.

— Джорджия, это же холм! — взволнованно прокричал Шон, а стая тем временем нагоняла мотоцикл.

Брат назвал меня полным именем — значит, действительно нервничает. Я превращаюсь в Джорджию, только когда у него портится настроение.

— Знаю.

Я пригнулась, чтобы хоть капельку уменьшить сопротивление воздуха и выиграть лишние секунды. Шон машинально повторил мое движение.

— Почему мы едем на холм?

Отвечать было бессмысленно — все равно не услышит сквозь рев двигателя и шум ветра. Но уж такой у меня братец — вечно задает вопросы, хоть и знает, что ответа не дождется.

— Никогда не хотел очутиться на месте братьев Райт?

Гребень холма приближался. Судя по изгибу дороги, с другой стороны нас ожидал довольно крутой спуск. Стоны теперь раздавались со всех сторон, но из-за свиста ветра в ушах трудно было различить направление звука, я совершенно не понимала, где зомби. Возможно, впереди поджидала ловушка, а возможно, и нет. В любом случае другой путь искать было уже бессмысленно. Мы неслись вперед, и, хотя бы раз в жизни, нервничала не я, а Шон.

— Джорджия!

— Держись!

Осталось десять ярдов. Зомби настигали, их подгоняла близость свежего мяса — многие, наверное, уже долгие годы не видели такой соблазнительной добычи. Судя по жалкому виду стаи, мертвецы в Санта-Крусе не успевают пополнять свои ряды. В группе, конечно, были и совсем «новенькие» особи — как всегда, ведь в карантинные зоны намеренно или по ошибке вечно забредают какие-нибудь идиоты. Например, путешествовать автостопом — не самая удачная идея, когда речь идет о живых мертвецах. Но город мы точно отвоюем, где-то поколения через три. Вот только не сегодня.

Пять ярдов.

Когда зомби охотятся, они используют в качестве ориентира стоны других зомби. Универсальное правило, так что наши друзья у подножия, заслышав шум и гам, наверняка начали карабкаться вверх. Я очень надеялась, что внизу нас пыталась отрезать большая часть местных и у них не хватило сколько-нибудь значительного количества тел на засаду на другой стороне холма. В конце концов, мы ведь и не должны были сюда добраться — мы пока оставались в живых только благодаря мотоциклу.

Вот и вершина. Я смерила взглядом поджидавшую нас свору. Шеренга всего в три ряда. Значит, достаточно будет каких-нибудь пятнадцати футов.

Взлет.

Удивительно, что только не приспособишь под трамплин — была бы правильная мотивация. Дорогу частично преграждал рухнувший забор, лежавший под некоторым углом. Мы влетели на него со скоростью пятьдесят километров в час. Руль дернулся в руках, словно рога чудовищного механического быка. Даже амортизаторы не смогли смягчить удара. Вперед можно было не смотреть, все и так виделось яснее некуда. Как только мы появились на гребне, поджидающие нас зомби громко завыли. Пока Шон игрался со своим мертвым дружком, они умело блокировали нам отступление. Пусть и безмозглые носители вируса, а местность зараженные знали гораздо лучше. Зато у нас оставалось преимущество: зомби не способны предугадывать самоубийственные решения. А как еще такое назовешь? Я въехала на холм на скорости пятьдесят миль в час, твердо намереваясь в буквальном смысле взлететь на вершине. Именно самоубийственное решение, если не хуже.

Переднее колесо легко оторвалось от земли, а за ним и заднее. Мы взмыли в небо, наш пируэт, пожалуй, очень красиво смотрелся со стороны. Страшно было невероятно. Я закричала. Шон, который наконец-то раскусил мой маневр, вопил от радости. А потом в дело вмешалась гравитация, а гравитация душевнобольным никогда не благоволила. На одно немыслимое мгновение мы повисли в воздухе, мотоцикл летел вперед. Ладно, если что — мы хотя бы убьемся сразу.

Вселенная, однако, решила проявить милосердие, хотя бы на этот раз. Ей помогли законы физики и долгие часы, которые я потратила на ремонт и переделку байка. Мы воспарили прямо над головами зомби и приземлились на ровный участок дороги. Сокрушительный удар чуть не выбил руль у меня из рук. Мотоцикл рванулся на дыбы, и я вскрикнула наполовину от ужаса, наполовину от гнева (безумно разозлилась на Шона, ведь именно из-за него мы вляпались в историю). Руль снова дернулся, почти что вывернув мои руки из суставов, но я выровняла машину и ударила по газам. За такие приключения завтра придется ох как расплачиваться, и речь идет не только о деньгах за ремонт.

Хотя какая разница. Мы ехали по ровной дороге и умудрились не свалиться с байка. А впереди все было тихо — никаких стонов. Я прибавила скорости, и мы вырулили из Санта-Круса. Братец самозабвенно улюлюкал и вопил, словно умалишенный.

— Дурак, — пробормотала я.

Новости отдельно, пиар отдельно; если их смешивать — то получаются уже совсем не новости. Оценочное суждение получается, причем в мгновение ока.

из блога Джорджии Мейсон

Поймите меня правильно, оценочное суждение — довольно полезная и мощная штука. Одно из величайших достижений свободных средств массовой информации — наличие разных точек зрения на одну и ту же проблему. Столкнувшись с разными точками зрения, люди должны задуматься. Но многие задумываться не хотят. Им нравится какая-то идея, пропагандируемая сиюминутным кумиром, и плевать им на пристрастность или возможные скрытые мотивы. Некоторые, например, обвиняют в распространении Келлис-Амберли евреев, геев, Ближний Восток или даже чистокровных арийцев (якобы те пытались убить всех, кто не принадлежал к их расе). Чья-то тайная организация, конечно же, умело замела все следы с поистине макиавеллиевским размахом, а теперь ее члены, волшебным образом вакцинированные, где-то отсиживаются и дожидаются конца света.

«Эти изображения могут вас шокировать»,

Похоже на чушь собачью, простите уж за выражение. Заговор? Секретная организация? Уверена, на свете существуют сумасшедшие, готовые за одно лето уничтожить тридцать два процента населения Земли (а вы, конечно, помните, что это неточные, устаревшие данные — мы ведь так толком и не смогли подсчитать, сколько человек погибло в Африке, Азии, Южной Америке). Но чтобы кто-нибудь из них спятил настолько и превратил своих когда-то дедушек-бабушек в неуправляемых зомби, которые пожирают людей живьем? Мертвецам заговоры до лампочки. Заговорами занимаются живые.

3 сентября 2039 года.

Таково мое оценочное суждение. Нравится или нет — решайте сами. Но давайте так: ваше собственное мнение — отдельно, мои новости — отдельно.

Зомби не так уж и опасны, если относиться к ним с должным уважением. Некоторые утверждают, что их нужно жалеть, ставить себя на их место. Но эти некоторые, скорее всего, сами довольно скоро превратятся в зомби, если вы улавливаете мою мысль. Не нужно никакого сочувствия. Зомби-то сочувствовать не будет, когда начнет глодать вас живьем. Прости, братец, но я такого даже сестре своей не разрешаю делать.

из блога Шона Мейсона

Имеете дело с зомби — не дайте себя укусить или поцарапать, стригитесь покороче и одежду носите в обтяжку. Только и всего. Зачем усложнять? Скукота получится. Братцы, мы ведь имеем дело с ходячими трупами.

«Да здравствует король»,

Так что не надо портить веселье.

2 января 2039 года.

 

Два

Из Санта-Круса мы выехали молча. Дома вдоль дороги стояли на достаточно большом расстоянии друг от друга, что хоть немного облегчало обзор. Не было заметно никакого движения, и меня чуть отпустило. Мотоцикл свернул на автостраду 1, ведущую на юг. Потом мы срежем и вырулим на 122-ю, а по ней уже доберемся до Уотсонвиля, где остался грузовик.

Уотсонвиль — еще один «потерянный» город северной Калифорнии. «Потеряли» его летом 2014-го, но благодаря своей близости к Гилрою он гораздо безопаснее Санта-Круса. В Гилрое до сих пор держат фермы и территория охраняется. С одной стороны, в Уотсонвиле никто не хочет селиться из-за страха перед зомби (а вдруг они нежданно-негаданно заявятся посреди ночи из Санта-Круса?), а с другой стороны, славные ребята из Гилроя не желают уступать город зараженным. Трижды в год они наведываются туда с огнеметами и пулеметами и вычищают заразу. Так что в Уотсонвиле относительно пустынно, а фермеры по соседству могут спокойно выращивать еду для американцев.

Неподалеку от развалин небольшого городка под названием Аптос, рядом со съездом с шоссе 1, я свернула к обочине. Куда ни глянь — плоская равнина, так что обзор прекрасный, если вдруг кому вздумается нами закусить. Байк катился не очень-то ровно, и нужно было взглянуть на повреждения. Да и бензина не мешало долить. У кроссовых мотоциклов бензобаки маленькие, а мы уже порядочно проехали.

Шон слез на землю, улыбаясь от уха и до уха. Ветер спутал и растрепал его волосы, и теперь они торчали в разные стороны, как у помешанного.

— Ты в жизни не откалывала таких крутых номеров, — признался брат с почти благоговейным восторгом. — Честно говоря, ничего более крутого тебе, наверное, отколоть уже не удастся. Джордж, сама судьба вела тебя к этому незабываемому моменту, к светлой идее: «Эй, а что если я перелечу через зомби?»

Шон на мгновение замолк, выдерживая драматическую паузу.

— Ты, возможно, круче самого Господа Бога.

— Вот и еще одна прекрасная возможность от тебя избавиться полетела псу под хвост.

Я спрыгнула с байка и сняла шлем, а потом принялась осматривать машину в поисках повреждений. С виду — ничего страшного, но нужно будет при первой же возможности показать мотоцикл профессиональному механику, мои-то знания весьма ограниченны, так что я не могу в полной мере оценить нанесенный мною же ущерб.

— У тебя будет еще возможность.

— Только этой надеждой и живу.

Я повесила шлем на ветровое стекло, расстегнула притороченную к седлу сумку, достала канистру с бензином и поставила ее на землю. А потом вынула аптечку.

— Пора провести тест.

— Джордж…

— Правила тебе известны. Мы не можем вернуться на базу с выезда, пока не проверим уровень вируса. — Я вытащила два портативных анализатора и протянула один брату. — Без анализа мы в грузовик ни ногой. А без грузовика кофе тебе не видать. А какое без кофе счастье? Хочешь стать счастливым, братец, или будешь стоять тут и препираться со мной по поводу анализа крови?

— Твоя немыслимая крутость улетучивается прямо на глазах, — проворчал Шон и взял у меня прибор.

— Ну и ладно. Давай-ка посмотрим, выжила ли я.

Мы почти синхронно (результат долгой практики) сломали пломбы и открыли пластиковые крышечки, под которыми прятались стерильные металлические кнопки. Стандартные одноразовые полевые анализаторы, дешевые и абсолютно незаменимые. Если кто-то вступил в фазу полного заражения, нужно выяснить это как можно скорее; желательно, пока этот кто-то не вцепился в такого вкусного тебя.

Я расстегнула правую перчатку, стащила ее и сунула в карман.

— На счет «три»?

— На счет «три», — согласился брат.

— Раз.

— Два.

Мы оба вытянули руки и прижали указательные пальцы к анализаторам, я — к Шонову, он — к моему. Считайте это нашей маленькой причудой. Или системой раннего оповещения. Если один из нас когда-нибудь станет дожидаться «трех» — значит, случилась беда.

Приятное ощущение холодного металла на колее, а потом палец пронзает игла. Анализаторы для диабетиков делают так, чтобы не было больно. Медицинским компаниям нужно их продавать, и чем комфортнее пациенту — тем больше купят. А в случае с Келлис-Амберли боль причиняют намеренно, ведь пониженная чувствительность — один из ранних признаков заражения.

На приборчиках замигали светодиоды: красный-зеленый. Они мигали все медленнее, а потом красный огонек погас и остался гореть только зеленый. Я чиста. Глянув на анализатор в собственной руке, я выдохнула от облегчения: у Шона тоже зеленый.

— Значит, мне не светит пока занять твою комнату.

— Может, в следующий раз, — откликнулся брат.

Я передала ему анализатор и принялась заправлять мотоцикл, а Шон тем временем с потрясающим проворством защелкнул обратно пластиковые крышечки, активировал на приборах встроенный хлорный распылитель, вытащил из аптечки мешок для утилизации биологических отходов, скинул анализаторы туда и запечатал. Пластик на месте соединения тут же оплавился, на мешке проявилась красная полоска. Теперь его просто так не откроешь — тройное армирование. Но Шон все равно сначала проверил швы и только потом запрятал опасный контейнер в специальное отделение сумки.

Пока брат разбирался с утилизацией, я вылила остатки топлива в бензобак. Он был почти пуст, и пришлось потратить все содержимое канистры. Ничего себе. А если бы бензин закончился во время погони…

Лучше об этом не думать. Я закрыла бак и затолкала пустую канистру в сумку. Шон уже было закинул ногу на мотоцикл, но я обернулась к нему и погрозила пальцем:

— Ничего не забыл?

— Э-э-э… Купить открытки в Санта-Крусе?

— Шлем.

— Мы поедем по совершенно плоской местности, в полной глуши и точно не попадем в аварию.

— Шлем.

— Перед этим-то ты не заставляла меня его надевать.

— Перед этим за нами по пятам гнались зомби. А теперь они отстали, и ты должен надеть шлем. Или в Уотсонвиль пойдешь пешком.

Шон закатил глаза, напялил шлем и проворчал приглушенным голосом:

— Теперь довольна?

— Вне себя от счастья. — Я застегнула ремешки собственного шлема. — Поехали.

Остаток пути мы ехали по совершенно пустой дороге — нам, понятное дело, не попалось ни одной машины и, что гораздо важнее, ни одного зараженного. Зовите меня занудой, если угодно, но на сегодня мне зомби вполне хватило.

Грузовик стоял на самой окраине, на расстоянии добрых двадцати футов от зданий и построек. Стандартные меры предосторожности: нельзя останавливаться близко от потенциальных укрытий, откуда может что-нибудь выползти. Я затормозила перед машиной и заглушила мотор. Шон соскочил прямо на ходу и побежал к дверям, стягивая шлем и вопя:

— Баффи! Что у нас с отснятым материалом?

Юношеский энтузиазм. Не то чтобы он намного моложе: ни у меня, ни у Шона не было свидетельства о рождении, когда нас усыновили, но доктора заключили, что я старше как минимум на три недели. Иногда брат ведет себя так, будто у нас разница в несколько лет, а не дней. Я сняла шлем и перчатки, повесила их на руль и спокойным шагом подошла к грузовику.

Хотите увидеть, на что можно потратить много времени и умеренную сумму денег? И как применить знания, полученные на трехгодичных вечерних курсах по электронике? Взгляните изнутри на наш грузовик. Не обошлось, конечно, без помощи из Интернета — мы бы ни за что не справились с проводкой, если бы не многочисленные советы из разнообразнейших мест, начиная с Орегона и заканчивая Австралией. За усиление конструкций и систему безопасности отвечала мама. Она вроде как делала нам одолжение, но на самом-то деле воспользовалась ситуацией и постаралась внедрить нам жучков. Баффи тут же их дезактивировала, но мама все равно свои попытки не бросает.

И вот, потратив пять лет, мы сумели превратить раскуроченный грузовик, принадлежавший раньше новостному телеканалу, в современный передвижной блог-центр: непрерывно снимающие камеры, собственная антенна, автоматическая система наведения и такое количество устройств для резервного копирования, что мне о них даже думать страшно. Поэтому и не думаю, а предоставляю сие занятие Баффи — такая уж у нее работа. А еще она самая веселая, самая белокурая и самая с виду чокнутая в нашей команде. И все вышеперечисленное ей прекрасно удается.

Сейчас Баффи сидела, положив ногу на ногу, на одном из стульев, втиснутых в заваленный грузовик, и задумчиво слушала что-то, приложив к уху наушники. За ее спиной Шон почти приплясывал от нетерпения.

Девушка будто совсем не заметила моего появления, но, как только дверь закрылась, поприветствовала меня мечтательным, отрешенным голосом:

— Привет, Джорджия.

— Привет, Баффи.

Я отправилась прямиком к холодильнику и достала банку кока-колы. Шон свой кофеин предпочитает подогревать, а я пью холодным. Попытка казаться чуть менее похожими, если угодно.

— Как у нас дела?

Баффи, на мгновение оживившись, продемонстрировала мне два поднятых больших пальца.

— Прекрасно.

— Приятно слышать.

Настоящее имя Баффи — Джорджетта Месонье. Она, как и мы с братом, родилась уже после того, как зомби стали частью повседневной действительности. Тогда в Америке девочек поголовно называли либо Джорджиями, либо Джорджеттами, либо Барбарами (похожая история в свое время приключилась с Дженнифер). Многие из нас смирились с этим фактом. В конце концов, Джордж Ромеро считается одним из нечаянных спасителей человечества, так что носить его имя, в общем-то, почетно. Но с другой стороны, слишком уж оно обычное. А Баффи не из тех, кто жаждет затеряться в толпе, совсем наоборот.

Когда мы с Шоном нашли ее на онлайн-ярмарке вакансий, она вела себя как невозмутимый профессионал. Но это впечатление улетучилось в первые же пять минут после нашей встречи. Девушка представилась, а потом с ухмылкой поинтересовалась:

— Я симпатичная блондинка, а вокруг зомби. Как думаете — какое я себе имя взяла?

В ответ на наши недоуменные взгляды, она пробормотала что-то о каком-то телесериале, снятом еще до Пробуждения, и больше на эту тему не заговаривала. По мне, так без разницы, пусть зовется, как хочет, лишь бы выполняла свои обязанности и поддерживала технику в рабочем состоянии. Баффи добавляет команде изюминку — она родилась на Аляске, в штате, который из Последнего превратился в Потерянный рубеж. Семья Месонье переехала, когда правительство объявило, что эту территорию невозможно оборонять, и сдало ее зараженным.

— Вот. — Баффи отсоединила наушники и легонько дотронулась до ближайшего монитора.

Там немедленно замерцало изображение: Шон тыкает хоккейной клюшкой в своего разваливающегося дружка. Из колонок не донеслось ни звука — если вас подведет акустика, одного-единственного стона будет достаточно, чтобы привлечь зомби на расстоянии мили. А звукоизоляцию на выездах делать опасно: вас не слышно, но и вы ничего не слышите, а зомби, бывает, стягиваются к домам или машинам наугад, вдруг там найдется, что пожевать или кого заразить. У нас не было никакого желания распахнуть дверь грузовика и очутиться вдруг среди живых мертвецов потому лишь, что мы не услышали их приближения.

— Картинка немного нечеткая, но я ее отфильтровала и смогу еще немного подчистить, как только заполучу файлы-первоисточники. Спасибо тебе, Джорджия, что не забыла шлем надеть. Передняя камера отлично сработала.

Я, честно говоря, думать не думала ни о какой камере, просто хотела черепушку сберечь. Но все равно кивнула Баффи и ответила, сделав предварительно большой глоток колы:

— Не за что. Сколько камер работало во время погони?

— Три из четырех. Шлем Шона подключился, только когда вы уже почти добрались сюда.

— Шону некогда было со шлемом возиться, ему чуть голову не откусили! — возмутился брат.

— Шону лучше не говорить о себе в третьем лице, — осадила его Баффи и нажала кнопку, на мониторе появились мигающие светодиоды наших анализаторов. — Хочу сделать скриншоты для главного сайта. Вы не против?

— Как скажешь. — Я вглядывалась в экран, на который передавалось изображение с внешней камеры: на пустыре вокруг нас ничего не двигалось, Уотсонвиль словно замер. — Ты же знаешь, графика меня мало заботит.

— А если бы заботила, у тебя рейтинги были бы выше, — наставительно отозвался брат. — Мне нравится. Баффи, вставь эти светодиоды и в наш сегодняшний рекламный ролик: пусть, знаешь, медленно так погаснут, и что-нибудь про спасение в последний момент и риск, ну, обычная песня.

— Например, «Рискованные знакомства на самом краю могилы», — проворчала я себе под нос, поворачивая монитор.

Слишком уж вокруг все было неподвижно. Может, у меня паранойя, но своим инстинктам я научилась доверять. А у Баффи с Шоном, Бог свидетель, сейчас на уме только завтрашние заголовки.

— Пойдет, — ухмыльнулся брат. — Баффи, сделай изображение черно-белым, цветными оставь только лампочки светодиодов.

— Лады. — Девушка застучала по клавиатуре, а потом отключила экран. — Ребята, у нас есть еще на сегодня какие-нибудь глобальные планы?

— Выбраться отсюда. — Я повернулась к ним. — Я поеду впереди на мотоцикле, возвращаемся обратно к цивилизации.

Баффи озадаченно на меня посмотрела. Она блогер-сочинитель, а значит, мало соприкасается с реальным миром. Наша коллега и на выезды-то попадает, только если мы с Шоном ее вытаскиваем, когда нужно следить за оборудованием. И даже тогда почти не выходит из грузовика. Ее работа — следить за компьютерами, все остальное ее не касается.

А вот Шон, напротив, мгновенно насторожился.

— В чем дело?

— Снаружи ничего не двигается.

Я открыла заднюю дверь и осмотрела окрестности. Теперь-то очевидно, что именно не так. Но я догадалась не сразу — у меня ушло на это несколько бесценных минут.

В городе, подобном Уотсонвилю, обязательно кто-то есть: одичавшие кошки, кролики, иногда олени, которые приходят пощипать травку в заброшенных садах. На выездах в опустевших городках нам встречались разные животные, начиная с коз и заканчивая чьим-то брошенным шотландским пони. А сейчас? Не видно даже белок.

— Черт, — скривился Шон.

— Черт, — согласилась я. — Баффи, упаковывай свое добро.

— Я поведу. — Брат полез на переднее сиденье.

Девушка изумленно переводила взгляд с меня на Шона и обратно:

— Ладно, а мне никто не хочет объяснить, почему мы вдруг эвакуируемся?

— Вокруг ни одного животного, — отозвался Шон.

Я остановилась застегнуть перчатки и смилостивилась над недоумевающей Баффи:

— Животных всегда отпугивают зараженные. Нужно выбираться, пока мы не дождались…

В этот момент, словно в подтверждение моих слов, ветер донес до нас отдаленный утробный вой. Я скривилась.

— …гостей, — хором закончили мы с братом.

— Кто первый до дома? — выкрикнула я и выскочила из грузовика. Баффи захлопнула за мной дверь. Было слышно, как один за другим закрылись все три засова. Теперь, кричи не кричи, назад они меня не впустят. Таковы правила в полевых условиях: можно хоть надорваться от воплей, тебя никто не впустит внутрь.

Если они там внутри жить хотят.

Зомби пока не было видно, но с севера и востока доносились стенания, все громче и громче. Я потуже затянула застежки на перчатках, схватила шлем и перекинула ногу через седло еще теплого байка. Сейчас в грузовике Баффи проверяет камеры, пристегивает ремень безопасности и спрашивает себя: почему же мы так переполошились из-за зомби, которых даже нет в зоне досягаемости. Господи боже, пускай ей никогда не придется узнать ответ на этот вопрос.

Грузовик тронулся и, подскакивая на выбоинах, выехал на шоссе. Я газанула и последовала за машиной, а потом обогнала ее и выехала вперед, держа расстояние примерно в десять футов. Так Шону меня видно и у нас обоих хороший обзор. Простая мера безопасности, но подобный боевой порядок в последние двадцать лет спас немало жизней. Так мы и ехали по избитой дороге — через долину, через Саут-Бей, прямиком в родной Беркли.

В милый и прекрасный дом, где нет никаких зомби.

…он погладил ее по щеке, и Мари почувствовала, какая горячая у него рука: это просыпался дремлющий внутри каждого из нас вирус. Она смахнула с глаз слезы, облизала неожиданно пересохшие губы и прошептала:

— Винсент, прости. Я никогда не думала, что все так вот закончится.

— Для тебя еще не все закончилось, — с улыбкой ответил ее возлюбленный, в его глазах переливалась печаль. — Мари, уходи отсюда. На этом пустыре остались лишь мертвые. Отправляйся домой. Живи дальше, будь счастлива.

— Слишком поздно. Для меня тоже все кончено.

Она протянула ему анализатор. Винсент задохнулся от ужаса, когда увидел на крышке ярко сияющий красный огонек.

— Это случилось после нападения. — Она тоже улыбнулась ему, слабой, вымученной улыбкой. — Ты сравнивал меня с гиацинтом. Пожалуй, на пустыре мне самое место.

— Мы обречены, но по крайней мере мы вместе, — отозвался он и приник к ее устам в поцелуе.

— отрывок из произведения «Любовь как метафора», первоначально опубликовано в блоге Джорджетты Месонье «Там, у моря, где край земли», 3 августа 2039 года.

Мы с Шоном никогда не видели биологического сына наших родителей. Во время Пробуждения он был совсем маленьким, но благодаря маме и папе пережил первую волну нападений: они забрали его из садика, как только начали поступать данные о вирусе, о молниеносном распространении заразы в школах и подобных учреждениях. Родители сделали все возможное, чтобы уберечь ребенка от амплификации. Казалось бы, ему повезло.

Их соседи держали двух золотистых ретриверов, каждый из которых весил больше сорока фунтов. А значит, собаки тоже могли подвергнуться воздействию вируса. Одного из псов укусили (до сих пор неизвестно, кто именно), и процесс начался. Никто ничего не заподозрил, потому что это был первый подобный случай. Филип Энтони Мейсон стал первой официальной жертвой Келлис-Амберли, вступившей в фазу полного заражения в результате нападения животного.

Большая честь, конечно, но моим родителям от этого не легче.

Я знаю, что не всем нравится моя позиция, касающаяся законодательства о домашних животных. Люди любят собак и лошадей и по-прежнему хотят держать их дома. Я понимаю. Но также понимаю, насколько животных трудно контролировать: раненый или больной зверь наверняка сумеет выбраться из загона, пойдет отлеживаться в укромное место. А потом укусит. Я, как и мои родители, выступаю за Акт о биологических ограничениях, касающихся содержания домашних животных. Мы, возможно, придерживались бы иных взглядов, если бы мой брат остался в живых. Но он погиб.

из блога Джорджии Мейсон

 

Три

В тот район, где живет Баффи, нельзя въехать на машине, пока все пассажиры не сдадут анализ крови. Я не очень-то люблю дырявить пальцы, а нас эта процедура еще ожидала в собственном доме, поэтому мы высадили ее возле ворот — там она пройдет проверку и отправится дальше пешком. Наш район — один из последних открытых в округе Аламида, но из-за жилищной страховки родителям приходится соблюдать определенные требования. А мы с братом пока не можем себе позволить жить отдельно, так что деваться некуда.

— Загружу материал, как только отфильтрую изображение, — пообещала Баффи, — доберетесь — скиньте эсэмэску, что все в порядке, ладно?

— Конечно, Баф, как скажешь, — отозвалась я.

Баффи — потрясающий технарь и хороший друг, но у нее несколько извращенные представления о безопасности. Наверное, из-за детства, проведенного в зоне строгого режима. Она почти никогда не волнуется на выездах, но переживает, оказавшись в защищенных городских районах. На самом деле, если брать годовую статистику, нападения зараженных в городах действительно совершаются чаще, чем в сельской местности. Но с другой стороны, вдали от кукурузных полей и лесных ручейков гораздо больше шансов встретить здоровых парней с ружьями, которые придут тебе на помощь. Для меня выбор очевиден: конечно же город.

— До завтра! — Баффи помахала Шону, а потом отправилась на пост охраны, где в следующие пять минут будут проверять ее уровень вируса.

Шон помахал в ответ из кабины, завел двигатель и дал задний ход. Я поняла намек, продемонстрировала ему два поднятых вверх больших пальца и развернула байк. Мы выехали обратно на Телеграф-авеню, а потом по изогнутым улочкам на окраину, к дому.

Беркли похож на Санта-Крус — это тоже город университетов и колледжей, поэтому и он сильно пострадал во время Пробуждения. Келлис-Амберли проник в студенческие общежития, прошел там инкубационный период и распространился дальше, подобно эпидемии, застав почти всех врасплох. Здесь очень важную роль играет это самое «почти». Когда вирус атаковал Беркли, в Интернете уже начали появляться первые сообщения о том, что творилось в университетах и школах по всей стране. А у нас перед другими городами было одно важное преимущество: огромное количество чокнутых.

Понимаете, Беркли всегда притягивал разных чудаков и спятивших ученых. Неудивительно, ведь в местном университете наравне с факультетом программирования есть, к примеру, факультет парапсихологии. И здесь, конечно же, верили любым странным сплетням, гулявшим в Интернете. Поэтому, когда до наших так называемых чудаков дошли слухи о мертвецах, встающих из могил, они эти слухи не проигнорировали, а вооружились, начали патрулировать улицы, отмечать странности в поведении прохожих и искать признаки заболевания. То есть действовали как люди, которые смотрели фильмы Джорджа Ромеро и были в курсе. Не все им поверили… но некоторые поверили, и этого оказалось достаточно.

Безусловно, Беркли сильно пострадал от первой волны зараженных. За шесть долгих дней и ночей погибло больше половины населения, включая Филипа Мейсона, родного сына наших приемных родителей, которому тогда только исполнилось шесть. Здесь творилось много отвратительного и много страшного, но Беркли выжил, в отличие от других городов со схожими характеристиками (большое количество бездомных, огромный университет, множество узких темных односторонних улочек).

Дом, где прошло наше с Шоном детство, раньше принадлежал университету и располагался на территории, которую после Пробуждения сочли «слишком трудной» для обеспечения безопасности (когда правительство наконец занялось соответствующим законодательством). К тому же университету нужны были средства, чтобы заново отстроить основной кампус, так что дом пустили с молотка. А Мейсоны не хотели оставаться там, где погиб их сын. Место считалось опасным, и недвижимость они приобрели практически задаром. За день до переезда супруги официально усыновили двоих малышей — меня и Шона. Эдакая ловкая попытка себя провести, сделать вид, что «все нормально», а в итоге — большой дом в неблагополучном районе, двое детей и совершенно непонятно, что же делать дальше. Наши родители пошли по вполне логичному пути: стали давать все больше интервью, писать все больше статей, сосредоточились на рейтингах.

Они из кожи вон лезли, чтобы у нас было «нормальное» детство, такое же, как было у них самих. Во всяком случае, так может показаться стороннему наблюдателю. Мы никогда не жили в закрытых районах, у нас были домашние животные с небольшой массой тела (они не могли подвергнуться заражению). Уже через неделю после того, как в общественных школах ввели обязательный трехразовый анализ крови, нас перевели в частную. После этого отец дал одно интервью, довольно известное, и сказал: «Мы хотим, чтобы из них выросли граждане мира, а не запуганные граждане». Красивые слова, особенно из уст человека, который охотно использует собственных детей, чтобы поднять рейтинг. Ты уже не на первом месте в новостях? Отправься на выезд в зоопарк — и будешь на первом.

Существуют правительственные противоинфекционные предписания, поэтому кое-каких ограничений они избежать не могли, как ни старались: анализов крови, например, психологических проверок и прочих прелестей. Надо отдать родителям должное — денег потрачено было много. За право вырастить нас именно так им пришлось заплатить. Ведь развлекательное оборудование, системы внутренней безопасности и даже домашние медицинские центры можно купить практически задаром. Зато за возможность выбраться на природу приходится выкладывать немалые денежки: транспортные средства, экипировка, бензин стоят порядочно. Чтобы мы время от времени видели над головой синее небо и выходили на улицу, Мейсоны платили и платили ох как дорого. Я благодарна им, даже если они старались не ради нас, а ради рейтингов и своего погибшего сына, которого мы даже не знали.

Мы подъехали к дому, и дверь гаража открылась, реагируя на сенсоры, которые мы с Шоном носим на шее. В случае вспышки вируса система сработает как ловушка для тараканов: с помощью сенсоров мы попадаем внутрь гаража, но выйти можно лишь сдав анализ крови и пройдя голосовую проверку. Если анализ окажется положительным, автоматическая защита тут же испепелит нас, не дав проникнуть в дом.

Мамин бронированный фургон и старый папин джип (он упорно продолжает ездить на нем на работу на кампус) стояли на своих обычных местах. Я заглушила двигатель, сняла шлем и приступила к стандартной проверке мотоцикла. Нужно съездить к механику: в результате нашей вылазки в Санта-Крус серьезно пострадали амортизаторы. Я сняла камеры Баффи с байка и своего шлема и закинула их в левую сумку, потом отстегнула ее от седла и повесила на плечо. Позади припарковался грузовик.

Шон выпрыгнул из кабины и, опередив меня, подскочил к двери.

— Быстро мы добрались. — Брат встал напротив правого датчика.

— Точно, — согласилась я, вставая напротив левого.

— Назовите себя, пожалуйста, — ровным невыразительным голосом попросила система безопасности.

Системы поновее обычно разговаривают с более человеческими интонациями; некоторые даже отпускают шуточки, чтобы владельцы не так переживали. Согласно результатам исследований, чем ближе машины к людям, тем комфортнее и приятнее последним: так можно предотвратить нервные срывы. То есть ты якобы не свихнешься, сидя взаперти, если тебе будет казаться, что вокруг есть живые собеседники. По-моему, чушь. Не хочешь спятить взаперти — выйди на улицу. Наши компьютеры вели себя как обычные бездушные машины.

— Джорджия Каролина Мейсон, — сказал Шон.

— Шон Филип Мейсон, — вторила я с ухмылкой.

Система приступила к проверке голосов, и над дверью моргнула лампочка. Видимо, все было в порядке, потому что снова раздался голос:

— Образцы совпадают. Прочтите, пожалуйста, фразу, которая сейчас появится на экране.

Я сощурилась в своих черных очках, пытаясь разобрать слова:

— «Коняшка ест овес, и ослик тоже, ягненок плющ жует, а ты бы стал?»

Мой монитор погас. Я оглянулась на брата, но слов на его экране не смогла разглядеть; Шон тем временем продекламировал:

— «Апельсинчики как мед, в колокол Сент-Клемент бьет. И звонит Сент-Мартин: отдавай мне фартинг. И Олд-Бейли ох сердит: возвращай должок! — гудит».

Красный огонек над дверью погас, и зажегся желтый.

— Поместите правые руки на сенсор, — скомандовал голос.

Мы с Шоном послушно прикоснулись ладонями к расположенным в стене холодным металлическим панелям. Спустя мгновение в мой указательный палец впилась игла. Индикаторы над дверью замигали: красный-желтый, красный-желтый.

— Думаешь, мы в порядке? — поинтересовался Шон.

— Если нет, то прощай и спасибо за компанию.

Мы всегда заходим внутрь вместе, а значит, окажись один из нас инфицированным, — крышка обоим. Двери закроются, и никто не сможет выйти наружу до прибытия команды зачистки. А до грузовика добраться, когда находишься в одном помещении с зараженным, шансов мало. Наш сосед раньше регулярно звонил в службу защиты прав ребенка, потому что родители разрешали нам заходить в гараж вдвоем. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского, могу же я, черт побери, позволить себе роскошь войти в дом вместе с собственным братом?

Теперь огоньки над дверью мигали желто-зеленым, а потом остался гореть только зеленый. Щелкнул замок, и бесцветный механический голос сказал:

— Шон и Джорджия, добро пожаловать.

— Как поживаешь, домик? — откликнулся Шон, скидывая ботинки в очистительную установку.

Войдя внутрь, он громко прокричал:

— Эгей, родичи! Мы дома!

Родители ненавидят это слово, «родичи», и уверена, именно поэтому он так их и зовет.

— И притом живые! — Я тоже скинула обувь в очиститель и последовала за братом. Дверь захлопнулась, у меня за спиной снова щелкнул замок. В кухне пахло соусом для спагетти и чесноком.

— Что не может не радовать. — На пороге появилась мама с пустой корзиной для грязного белья. — Вы знаете правила. Марш наверх, переодеваться и стерилизоваться.

— Да, мам. — Я подхватила корзину. — Шон, пошли, нас призывают счета за страховку.

— Да, госпожа, — промычал он, словно не замечая матери.

Мы поднялись наверх.

Раньше в доме располагалось две квартиры, а потом родители его перестроили. Наши с братом спальни соединены — между ними дверь. Очень удобно, когда мы занимаемся редактурой и вычиткой. Мы так жили всю жизнь. Несколько раз мне случалось ночевать одной, когда Шона в соседней комнате не было; что тут скажешь — на кока-коле можно долго продержаться.

Я бросила корзину на пол в коридоре, вошла к себе и щелкнула выключателем. Мы используем энергосберегающие лампы, но в своей комнате я обхожусь без них — мне хватает мерцания компьютерных мониторов и мягких ультрафиолетовых светильников. Они могут вызвать преждевременные морщины, зато не травмируют роговицу, за что им большое спасибо.

— Шон! Дверь!

— Понял.

Дверь между нашими комнатами захлопнулась, а через мгновение брат опустил штору, и пробивающийся из щели свет погас. Со вздохом облегчения я сняла черные очки и наконец-то перестала щуриться. В первую секунду даже ультрафиолет резанул по глазам — слишком много времени я провела на солнце. Но потом зрение сфокусировалось, комната стала четкой и яркой — так обычные люди видят при нормальном свете.

У меня «ретинальный Келлис-Амберли», по-научному «синдром приобретенной невропатологии глаза, вызванный вирусом Келлис-Амберли». Но так его называют только в больнице, и то редко, обычно просто «ретинальный КА». Суть заболевания в том, что глаза превращаются в резервуар для инфекции — еще один подарочек от вируса. Зрачки постоянно расширены и не реагируют на свет, поэтому сканировать сетчатку бесполезно, а проверка стекловидного тела всегда выявляет заражение. Мало того, в моем случае все настолько серьезно, что глаза не увлажняются: вирус формирует защитную пленку, которая предотвращает пересыхание. Слезные железы атрофированы. Какие плюсы? Я замечательно вижу в темноте.

Черные очки полетели в емкость для утилизации биологически опасных отходов, а я прошлась по комнате. Здесь все очень похоже на наш грузовик. И точно как там, девяносто процентов оборудования устанавливала Баффи, а я в нем понимаю хорошо если половину. Стены увешаны плоскими мониторами, а в прошлом году мы переставили ко мне в шкаф наши серверы (Шону некуда стало складывать оружие). Ну и ладно. Все равно я шкафом не очень-то и пользовалась — у меня нет таких предметов гардероба, которые нужно вешать на вешалку. Предпочитаю журналистский стиль Хантера С. Томпсона: если нужно обдумывать, с чем надеть эту вещь, я ее вообще надевать не стану.

Честно говоря, единственное, что есть в моей комнате типичного для спальни обыкновенной двадцатилетней девушки, — это огромное зеркало возле кровати. Рядом с ним висит рулон прозрачного пластика. Я оторвала подходящий по размеру кусок, расстелила на полу, встала на него и посмотрела в глаза собственному отражению.

«Привет, Джорджия. Рада видеть тебя живой».

Откинув с лица слипшиеся от пота волосы, я тщательно осмотрела одежду: нет ли где предательского свечения? В ультрафиолете следы крови начинают светиться.

У нас с Шоном блогерские лицензии класса А-15. А значит, мы можем работать как в городе, так и загородом, хотя нам и не разрешается проникать в зоны с уровнем безопасности 3 и выше. Всего существует десять уровней, и специальный код присваивается каждой территории, где живут млекопитающие (в том числе люди) с соответствующей массой тела, которые могут подвергнуться амплификации вируса Келлис-Амберли и ожить. На территории с уровнем 9 свободное передвижение таких млекопитающих строго не ограничено. Району Баффи, к примеру, присвоен уровень 10 — то есть теоретически там можно даже выпускать детей поиграть на улице, вот только тогда уровень из десятого сразу же сменится на девятый. Наш дом соответствует уровню 7 — то есть у нас содержатся на свободе млекопитающие достаточной для заражения массы, представители местной дикой фауны могут проникнуть внутрь и заразить все своей кровью и другими отходами жизнедеятельности, ограждения считаются недостаточно надежными, и окна больше полутора футов в ширину. Сейчас чиновники рассматривают один законопроект: хотят официально запретить растить детей в зоне с уровнем безопасности выше восьмого. Вряд ли он пройдет, но пугает сам факт появления такого законопроекта.

Чтобы попасть на территорию с уровнем 3, нужно раздобыть блогерскую лицензию А-10 (ну, и еще помолиться хорошенько, чтобы удалось выбраться оттуда живым). Нам такие лицензии не светят, пока не исполнится двадцать пять. Для них требуется пройти ряд специальных санкционированных государством тестов — в основном проверяют стрелковые навыки и владение разными типами оружия. Так что как минимум в ближайшие два года Йосемити нам не грозит. Ну и хорошо. Мне хватает новостей и в более оживленных местах.

Шон другого мнения, но он ирвин, а ирвины добиваются успеха, только когда лезут на рожон. Меня же вполне устраивает моя профессия, я вестник и всегда хотела им быть. Риск для меня — побочный эффект, а не самоцель. Конечно же, это не означает, что в случае опасности провидение ласково говорит: «Прости, Джорджия, тебя я трогать не буду». Когда связываешься с зомби, особенно со свежими, риск заражения есть всегда. Старые особи в основном озабочены выживанием, они разваливаются на куски и не станут тратить на вас драгоценную жидкость. А вот свежие вполне готовы поделиться: забрызгают вас при первой же удобной возможности, и частицы вируса довершат дело. Не самая выигрышная охотничья стратегия, зато идеально подходит, чтобы распространять инфекцию, чересчур идеально.

Разумеется, ситуация усугубляется тем, что вирусом заражены все живые существа на планете. Мы называем жертв амплификации зараженными, но на самом деле Келлис-Амберли живет внутри каждого из нас, ожидая подходящего момента. Инкубационный период иногда длится десятилетиями; в отличие от людей, в распоряжении у заразы целая вечность. Сегодня ты здоров, а завтра Келлис-Амберли вдруг просыпается. Амплификация началась: думающее, чувствующее человеческое существо внутри тебя гибнет, и на свет рождается зомби. Термин «зараженные» внушает ложное ощущение безопасности, будто мы можем избежать их участи. Хотите новость? Не можем.

Амплификация обычно осуществляется по двум основным сценариям: либо смерть носителя разрушает нервную систему и активирует вирус, либо инфекция пробуждается из состояния покоя при контакте с уже активным вирусом. Именно поэтому так опасно связываться с зомби: ведь любое прямое столкновение приводит как минимум к шестидесятипроцентным потерям. Скажем так: половина из этих смертей случается во время самого столкновения (и это если в бой идут профессионалы). Я смотрела разные видеозаписи времен Пробуждения, на которых с мертвецами сражаются члены клубов боевых искусств или полоумные с мечами. Очень впечатляет, охотно признаю. Особенно — разительный контраст между скоростью и грацией здорового человека и медлительностью спотыкающихся зомби. Это как… настоящая поэзия в движении. Прямо сердце разрывается, чертовски красиво и грустно.

А после сражения бойцы возвращались домой, смеялись и радовались своей победе, скорбели о погибших. Они снимали броню и чистили оружие, и вдруг кто-то случайно царапал палец острым краем наплечника или проводил по глазам рукой, которая до этого соприкасалась с влажным зомби. В кровь попадали живые частицы вируса, и начиналась амплификация. У взрослого человека средней весовой категории весь процесс занимает около часа. А потом, неизбежно, безо всякого предупреждения, вы снова оказываетесь в центре сражения. Затертая фраза из фильма ужасов «Джонни, это же ты?» в ситуации взаимодействия с зомби быстро превратилась в очень насущный и обыденный вопрос.

Я, например, чуть не погибла, когда один зараженный умудрился плюнуть кровью прямо мне в лицо. Погибла бы точно, если бы не защитные очки, надетые поверх обычных черных. У Шона случались ситуации и пострашнее, но я предпочитаю его не расспрашивать подробно. Не хочу об этом знать.

На бронежилете и штанах не было никаких следов крови. Я сняла их и бросила на расстеленный на полу пластик; после тщательной проверки туда же отправились свитер и рейтузы. Осмотрела руки и ноги — чисто. Конечно, нет никаких царапин, ведь после выезда я благополучно сдала уже целых два анализа крови. В случае ранения я не доехала бы живой до Уотсонвиля. К куче одежды присоединились носки, лифчик и трусики — хоть и нижнее белье, но оно тоже побывало в карантинной зоне, так что — на стерилизацию. Существуют активисты, которые призывают проводить дезинфекцию вне дома, но им противостоят многочисленные оппоненты. Потому что стерилизация прямо после выезда или даже «химическая обработка у вас во дворе» увеличивает риски: после нее можно снова заразиться — раньше, чем доберешься до безопасной зоны. Пока оппоненты побеждают, так что мы все еще тихо-мирно проводим осмотр и дезинфекцию дома, своими силами.

Я завернула одежду в пластик и, на мгновение приоткрыв дверь, бросила получившийся тюк в корзину. Вещи подвергнутся обработке хлором, и любая прицепившаяся к ткани частица вируса будет нейтрализована. Уже завтра утром их снова можно будет надевать. Свет лампочек в коридоре больно резанул по глазам. Прикрыв лицо ладонью, я отправилась в ванную, громко прокричав:

— Я пошла в душ!

Шон в ответ постучал в стену.

У нас с братом общая ванная с полностью модернизированной герметичной душевой — еще одно требование страховщиков. Поскольку мы в силу профессии постоянно оказываемся в опасных зонах, то обязаны должным образом дезинфицироваться. И после каждой такой процедуры страховая компания получает от нашей компьютерной системы авторизованное подтверждение. Ванную встроили в наши бывшие стенные шкафы. По-моему, прекрасное решение — зачем вообще эти шкафы нужны?

Как только я открыла дверь, освещение переключилось на ультрафиолет. Я зашла в душевую и приложила ладонь к гладкой панели:

— Джорджия Каролина Мейсон.

— Анализирую записи о перемещениях, — ответил механический голос.

С душевой мы не шутим. Домашняя система безопасности сведена к минимуму, и в гараже можно позволить себе немного подурачиться. Но вот душевая функционирует согласно правительственным требованиям, мы ведь журналисты. Если голосовые образцы не совпадут — можно нарваться на серьезные неприятности. Мне и за полдюжины лет не заработать столько, сколько уйдет на штраф, положенный за угрозу заражения.

— Вы побывали в зоне уровня 4. Пожалуйста, проследуйте внутрь для санобработки.

— Да пожалуйста.

Герметичная дверь закрылась за мной с громким шипением.

Из нижних распылителей вырвалось едкое ледяное облако хлора, разбавленного антисептиком. Я закрыла глаза и задержала дыхание, мысленно отсчитывая секунды. По закону они не имеют права поливать тебя хлором дольше полминуты. Если только ты вернулся не из зоны уровня 2 — тогда будут мурыжить, пока не удостоверятся, что ты абсолютно чист. Хотя общеизвестно: бессмысленно обрабатывать человека дольше тридцати секунд, но люди чего только не делают из страха перед вирусом.

А если ты вернулся из зоны с уровнем 1 — то по закону тебя должны пристрелить.

Нижние распылители выключились, а из верхних полилась горячая вода — почти кипяток. Я дернулась, но потом подставила под струю лицо и потянулась за мылом.

— Готово, — сказала я, вымыв из волос остатки шампуня.

Волосы я стригу коротко по нескольким причинам: во-первых, так меня труднее схватить; а во-вторых, можно не засиживаться в душе. С длинными волосами пришлось бы использовать кондиционер и другие средства, чтобы защитить их от ежедневного воздействия хлора. Я разве что раз в неделю заново крашу их в свой естественный цвет — единственное проявление заботы о собственной внешности, ведь блондинка из меня получается ужасная.

— Подтверждено, — согласился душ.

Вода выключилась, из распылителей подул теплый воздух. Единственный приятный момент во всей процедуре. Через несколько минут я уже была полностью сухой, разве что осталась пара влажных прядок. Дверь разблокировалась. В ванной я первым делом потянулась за лосьоном.

Хлор, мягко говоря, не очень полезен для кожи. Поэтому после дезинфекции всегда приходится использовать специальный лосьон (его обычно делают на цитрусовой основе). Раньше, до Пробуждения, их регулярно использовали профессиональные пловцы, а теперь мы все так делаем, и аромат цитрусовых стал прочно ассоциироваться с санобработкой. Я выбираю косметику почти без запаха, и все равно остается мерзкий едва заметный лимонный душок, как от средства для мытья полов.

Вернувшись в комнату, я прокричала:

— Шон, твоя очередь!

И успела закрыть дверь в ванную в тот момент, когда брат открыл свою. Мы, как обычно, действовали слаженно и синхронно.

Завернувшись в халат, я направилась к рабочему столу. При моем приближении автоматически включился монитор, демонстрируя стандартное меню. Основная система никогда не отключается от Сети. Сюда приходит и здесь же фильтруется по категориям и темам вся наша почта: новости для меня, боевка для Шона, литература для Баффи — каждое письмо попадает в соответствующий почтовый ящик. Всю административную белиберду получаю я: Шону лень с ней возиться, а Баффи слишком необязательная. Так что, хотя мы и зовемся командой, все функционирует только благодаря мне.

Я, в общем-то, не возражаю, только иногда накапливается столько бумажной волокиты — хоть волком вой. Надо удостовериться, что за лицензии вовремя уплачено, что сетевая компания-работодатель по-прежнему обеспечивает нам аккредитацию и что нет исков в суд за клевету. Рейтинги у нас довольно стабильные: Шон и Баффи как минимум дважды в месяц оказываются в первой десятке в округе Сан-Франциско, а я удерживаюсь на уровне тринадцатой-семнадцатой позиции. Неплохо для настоящего вестника. Можно было бы, конечно, перейти на мультимедиаформат или, скажем, давать репортажи голой, рейтинг, безусловно, повысится, но меня, в отличие от некоторых, интересуют в первую очередь новости.

Каждый из нас ведет собственный авторский блог — именно поэтому мне и приходится разгребать такое количество почты. А эти блоги, в свою очередь, публикуются под эгидой сетевой компании «Мостостроители» — это второй по величине сайт-сборщик контента в северной Калифорнии. Ссылки на наши блоги указаны на их главной странице, поэтому оттуда к нам приходят читатели, а «Мостостроители» в свою очередь получают процент с прибыли от продажи сувенирной продукции и ценных бумаг. Мы уже некоторое время обдумываем следующий шаг: хотим отделиться и обрести самостоятельность, превратиться из бета- в альфа-блогеров и раздобыть собственный домен. Но новичкам стать альфами нелегко. Нужна громкая история, достойный материал — эксклюзивный, иначе читатели не последуют за вами на новый сайт. А наши рейтинги пока недостаточно высоки, чтобы привлечь спонсоров.

Почта загрузилась. Я торопливо пролистала письма (во-первых, мой опыт позволяет делать это быстро, а во-вторых, очень уж хотелось поскорее отправиться ужинать). Обычный набор: спам, попавшая ко мне по ошибке рецензия на последний поэтический цикл Баффи «Истлевшая душа. Части I–XII», чьи-то угрозы (немедленно подадим в суд, если вы не прекратите использовать изображение нашего зараженного дядюшки). Я уже было потянулась к мышке, чтобы свернуть окно, как вдруг взгляд зацепился за заголовок в самом низу страницы:

ЭКСТРЕННАЯ ИНФОРМАЦИЯ –

ТРЕБУЕТСЯ ОТВЕТ — ВАС ОТОБРАЛИ.

Я бы приняла сообщение за спам, но после Пробуждения люди перестали разбрасываться словом «экстренный». Когда существует реальный риск пропустить что-нибудь действительно важное (например, письмо, где тебя извещают, что твоей мамочкой недавно отобедали зомби), желание втюхать покупателю «превосходный увеличитель члена» отходит на второй план. Заинтересовавшись, я открыла письмо.

Да так и осталась сидеть, тупо уставившись в монитор. Через пять минут в комнату вошел Шон. Поток нестерпимого белого света ударил по глазам, но я даже не моргнула.

— Джордж, мама велит немедленно идти вниз, или… Джордж? — в его голосе послышалась тревога. Еще бы, ведь я так и сидела, не отрываясь от экрана, все еще в халате, забыв про черные очки. — Что случилось? С Баффи все в порядке?

Я молча махнула в сторону монитора. Брат подошел ближе и прочитал письмо, глядя поверх моей головы. Еще через пять минут он осторожно спросил тихим голосом:

— Джорджия, это то, что я думаю?

— Угу.

— Правда?.. Не шутка?

— Видишь, государственная печать? Завтра утром должны доставить официальное письмо с уведомлением. — Я повернулась к Шону, улыбаясь во весь рот. — Они приняли наше заявление. Они выбрали нас. Получилось.

— Мы будем освещать президентскую предвыборную кампанию.

Люди моей профессии многим обязаны доктору Александру Келлису, изобретателю так называемого «Келлис-гриппа», и Аманде Амберли, первой пациентке, успешно вакцинированной модифицированным филовирусом, позже окрещенным «Марбург-Амберли». Раньше блогеров не воспринимали всерьез: по всеобщему убеждению, в блогах писали только скучающие депрессивные подростки. Кое-кто, правда, писал и о политике, и о новостях, но в основном таких авторов тут же клеймили параноиками, которым всюду мерещатся заговоры, или ядовитыми язвами, которым не нашлось места в нормальных средствах массовой информации. Даже когда блогосфера начала потихоньку набирать вес в глазах мировой общественности, о возможной конкуренции с телевидением, радио и газетами и речи не шло. Нас считали чудаками. А потом появились зомби, и все изменилось.

из блога Джорджии Мейсон

«Нормальные» средства массовой информации подчинялись правилам и предписаниям. А блогеры не подчинялись никому и публиковали что хотели. Это мы первыми сообщили, что ожившие мертвецы бросаются на бывших родных. Это мы первыми объявили: «Да, зомби существуют, да, они убивают людей», пока весь остальной мир все еще с жаром обсуждал ужасающий акт экологического терроризма — повсеместное распыление не до конца протестированного «универсального лекарства от простуды». Это мы давали советы по самообороне, когда другие не решались признать, что, возможно, «у нас проблема».

«Эти изображения могут вас шокировать»,

В Сети до сих пор висят те первые телерепортажи, хотя медиакорпорации и пытаются этому воспрепятствовать. Время от времени они с помощью судебных исков закрывают соответствующие сайты, но ролики тут же появляются в Интернете снова. Мы никогда не забудем об их невероятном предательстве. На улицах гибли люди, а ведущие теленовостей отпускали шуточки (мол, не надо смотреть слишком много фильмов ужасов) и показывали записи, на которых якобы дурачились плохо загримированные подростки. Первый такой репортаж пошел в эфир одновременно с сообщением доктора Метриса. Этот сотрудник ЦКПЗ [8] нарушил предписания национальной безопасности и опубликовал информацию об эпидемии в блоге своей одиннадцатилетней дочери. И двадцать пять лет спустя после Пробуждения я каждый раз содрогаюсь, перечитывая его простые и безжалостные слова, напечатанные на фоне игрушечных медвежат. Шла настоящая война, а те, в чьи обязанности входило предупредить нас, отказывались что-либо признавать.

6 августа 2039 года.

Но были и такие, кто понимал, кто кричал об опасности на весь Интернет. «Да, — говорили блогеры, — мертвецы ожили». Да, они нападали на людей. Да, виноват был вирус. Да, мы чуть не проиграли войну, потому что, когда поняли, что происходит, весь мир, черт побери, уже подвергся заражению. Как только «лекарство» Келлиса вырвалось на свободу, нам осталось только драться.

И мы сражались как могли. Именно тогда и появилась Стена. Там хранятся записи всех блогеров, которые погибли летом 2014 года — начиная с прожженных политиканов и заканчивая мамашами-домохозяйками. Мы собрали их последние посты в одном месте, чтобы почтить память — не забывать, чем приходится расплачиваться за правду. На Стене постоянно появляются новые имена. Наверное, когда-нибудь я опубликую там последний пост Шона, который наверняка будет заканчиваться легкомысленным «до встречи».

Кто-то где-то опробовал на практике все возможные способы убийства зомби. Зачастую экспериментаторы погибали, но сперва публиковали свои результаты. Благодаря им мы узнали, как нужно убивать зараженных, что делать, какие признаки выдают зомби. Революционный порыв, зародившийся в массах, опирался на два простых принципа: выживи любой ценой и сообщи полученную информацию, потому что она может кого-то спасти. Говорят, все необходимые для жизни навыки мы получаем еще в детском саду. В то лето человечество вспомнило один такой навык — «делись информацией».

Когда дым развеялся, мир уже не был прежним. И наверное, многие сочтут не столь уж важными перемены в области новостей, но, с моей точки зрения, эти перемены оказались самыми значительными. Люди больше не доверяли «нормальным» СМИ, они боялись, пребывали в замешательстве и поэтому обращались к блогерам. И пусть интернет-авторов никто не проверял, пусть они иногда писали ерунду, но зато работали быстро, плодотворно и предоставляли несколько взглядов на одну и ту же проблему. Хотите легко отличить правду от выдумок? Просмотрите с полдюжины или больше источников информации. Не хотите напрягаться? Найдите блогера, который сделает это за вас. Можно не бояться пропустить новое нападение зомби — кто-нибудь обязательно вывесит информацию в Сеть.

В первые годы после Пробуждения сообщество блогеров разделилось на несколько групп (естественная реакция на требования меняющегося социума). «Вестники» сообщают факты, и мы стараемся делать это по возможности беспристрастно. Наши сородичи «стюарты» делятся собственным мнением, но на основе известных им фактов. «Ирвины» [9] отправляются на зараженные территории и подвергают себя опасности, чтобы пощекотать нервы обывателям, которые в большинстве своем не могут покинуть пределы собственных домов. В противоположность им, «тетушки» публикуют простые истории из собственной жизни, рецепты и другие милые мелочи, чтобы читатели могли расслабиться. И не стоит, конечно же, забывать о «сочинителях» — авторах сетевых стихов, рассказов, фэнтези. Они сами подразделяют себя на великое множество разновидностей — и каждая группа имеет собственное название и правила, но вам эти названия вряд ли что-нибудь скажут, если вы сами не сочинитель. Мы многоцелевой наркотик новой эры: мы сообщаем новости, создаем новости и предоставляем убежище от реального мира, когда новости становятся слишком гнетущими.

 

Четыре

Предвыборные кампании обычно освещают специально отобранные «прикормленные» журналисты, которые следуют за кандидатом с самого начала и до конца (а конец, несмотря на радужные перспективы, бывает и несчастливый). Тут ничего не поменялось и после Пробуждения: претенденты на президентский пост заявляют о своих намерениях и в сопровождении целой стаи газетных, радио- и телерепортеров отправляются колесить по стране.

Нынче лидирующим кандидатом считался сенатор из Висконсина Питер Райман (в этом самом Висконсине он родился и вырос), и во многом из-за него все пошло не по обычному сценарию. Райман, в отличие от остальных претендентов на пост главы государства, летом 2014 года был еще подростком. Он хорошо помнил предательство СМИ, помнил, как люди гибли на улицах, поверив ведущим теленовостей. Еще в самом начале гонки сенатор специально объявил: в его предвыборный штаб пригласят не только обычных журналистов, но и группу блогеров, которые будут освещать все: начиная с первичных выборов внутри партии и заканчивая выборами основными (если, конечно, ему удастся так далеко продвинуться).

Смелый шаг. И огромный скачок для интернет-новостей. Возможно, блогеры теперь и получают журналистские лицензии, оплачивают страховку, следуют необходимым предписаниям, но некоторые службы при виде нас до сих пор презрительно морщат нос, и зачастую нам трудно раздобыть информацию у «нормальных» новостных агентств. Участие в предвыборной кампании — настоящий прорыв. Райман приглашал всего троих блогеров. Разумеется, подразумевался строгий отбор: чтобы попасть в первый тур конкурса, нужна была лицензия класса А-15 (без нее заявление не стали бы даже рассматривать).

Большинство наших знакомых участвовали — по одному или в группах, и мы тоже страшно хотели получить эту работу. Еще бы, гарантированный пропуск в Высшую лигу. Баффи много лет обходилась лицензией В-20: сочинителям не обязательно бывать на выездах, делать репортажи о политике или карантинных зонах. Так что она не хотела платить дополнительные взносы и проходить проверки. Мы с Шоном в мгновение ока заставили ее сдать экзамены на класс А, девушка даже ничего понять не успела — только ошарашенно смотрела, как ей вручают новенькую лицензию. В тот же день мы послали свою заявку.

Шон верил в успех. А я нет. Теперь, все еще не отрывая глаз от монитора, брат ехидно спросил:

— Джордж?

— Да?

— Ты должна мне двадцатку.

— Да.

Я вскочила со стула и бросилась ему на шею. Шон закружил меня по комнате и радостно закричал:

— Получилось!

— Получилось! — вторила я.

Так мы и вопили хором, пока на стене не крякнул интерком:

— Чего вы там расшумелись? — поинтересовался отец.

— Получилось! — снова закричали мы в один голос.

— Что получилось?

— Мы получили ту самую работу! — Брат опустил меня на пол и, по-идиотски улыбаясь, повернулся к интеркому, словно папа мог его сейчас видеть. — Самую что ни на есть крутейшую работу!

— Предвыборная кампания. — Я ухмылялась так же глупо. — Нас выбрали для участия в президентской кампании.

Интерком надолго замолк, а потом отец скомандовал:

— Детишки, бегом одеваться. Я пошел за мамой. Мы едем в ресторан.

— Но ужин…

— Ужин положим в холодильник. Если уж вы отправляетесь охотиться на политиков по всей Америке, мы просто обязаны это отпраздновать. Позвоните Баффи, она наверняка захочет присоединиться. И еще. Это приказ.

— Да, сэр. — Шон отсалютовал интеркому.

Тот со щелчком отключился, а брат повернулся ко мне и протянул правую руку:

— Выкладывай денежки.

— Иди-ка отсюда. — Я указала на дверь. — Ты мне не нужен: я собираюсь устроить стриптиз.

— Ну наконец-то, как на взрослых сайтах! Хочешь, веб-камеры включу? Можно устроить трансляцию на главной странице за какие-то… — Я схватила свой карманный диктофон и запустила Шону в голову. Он увернулся, все еще ухмыляясь. — Пять минут. Ладно, пошел переодеваться. А ты звони Баффи.

— Иди уже. — Но у меня самой улыбка не сходила с лица.

Стоя на пороге между нашими комнатами, Шон выкрикнул:

— Надень юбку, и я спишу все твои долги.

И быстренько захлопнул дверь, пока я искала, чем бы еще в него кинуть.

Покачав головой, я отправилась исследовать шкаф, а по дороге громко объявила:

— Телефон, наберите Баффи Месонье, домашний номер. Звоните, пока не ответит.

Баффи часто ставит телефон на виброзвонок и не снимает трубку. Потом говорит: «Я общалась с музой». Под этой красивой формулировкой подразумевается «болталась по Интернету, написала какое-нибудь супермрачное стихотворение или рассказ, вывесила его и получила в результате за проданные футболки и переходы по рекламным ссылкам денег в три раза больше, чем я». Я не то чтобы завидую. Правда приносит людям свободу, но много на ней не заработаешь, и я это знала, когда выбирала профессию.

Игры с мертвецами чуть прибыльнее. Но Шон (во всяком случае, пока) не может обеспечить нас обоих, а от родителей не хочет съезжать без меня. Мы всю жизнь провели вместе, рассчитывая в основном друг на друга. В далеком прошлом, еще до Пробуждения, нам бы поставили диагноз «созависимость» и насмерть замучили бы психотерапией: конечно, приемные брат и сестра зациклились друг на дружке.

К счастью (или к несчастью — думайте как хотите), в нашем мире дела обстояли иначе. Здесь и сейчас держаться поближе к близким — самый надежный способ остаться в живых. Шон не съедет от родителей без меня, и, куда бы мы ни отправились, мы будем вместе.

Телефон все звонил, а я в это время успела откопать в шкафу темно-серую твидовую юбку — мало того, что нужного размера, так еще и приличного вида. Теперь бы раздобыть подходящий верх. Наконец Баффи соизволила снять трубку и мрачно проворчала:

— Я писала, между прочим.

— А ты всегда пишешь, или читаешь, или копаешься в железе, или мастурбируешь. Ты хоть одета?

— На данный момент — да, — озадаченно отозвалась девушка. — Джорджия, это ты?

— Ну не Шон же. — Я застегнула пуговицы на белой рубашке и заправила ее в юбку. — Мы тебя подхватим через пятнадцать минут. Мы — это я, Шон и родичи. Тащат всю честную компанию ужинать. На самом деле пытаются примазаться к нашей славе и приподнять себе рейтинг, но на данный момент мне плевать.

Баффи все схватывает на лету, хоть иногда по виду и не скажешь.

— Получилось? — спросила она запинающимся от волнения голосом.

— Получилось.

Оглушительный восторженный вопль заставил меня вздрогнуть, хотя телефонная система автоматически убавила звук. Улыбаясь, я вытащила из ящика мятый черный пиджак и взяла из стопки на комоде новую пару солнечных очков.

— Итак, через пятнадцать минут. Договорились?

— Да! Да-да-да! Аллилуйя! Конечно, договорились! — зачастила Баффи. — Нужно переодеться. И сказать соседям по комнате! Переодеться! Увидимся! Пока!

Послышался щелчок, и механический голос объявил:

— Звонок прервался. Вы хотите еще раз набрать номер?

— Нет уж, мне хватило.

— Звонок прервался. Вы хотите…

— Нет, — вздохнула я. — Спасибо, отсоедините.

Телефон пискнул и выключился. Такой прогресс в последнее время с программами по опознаванию речи, а научить систему понимать разговорный английский не могут. Ну да ладно, не все сразу.

Я сбежала по лестнице в гостиную, где уже ждали мама, папа и Шон, по пути пристегивая к поясу портативный МР3-диктофон. Еще один, запасной, встроен в мои наручные часы, но в нем только тридцать мегабайт: для хорошего интервью маловато. Зато в портативный влезает пять терабайт. Если мне столько понадобится за один раз — это уже будет заявка на Пулитцеровскую премию.

Мама надела лучшее платье (зеленое, она его всегда надевает для важных снимков), папа — обычный рабочий наряд: твидовый пиджак, белую рубашку и брюки цвета хаки. Добавьте сюда Шона — тоже в рубашке и любимых штанах с большими карманами — и получите в точности последнее семейное фото из новостей. У мамы даже сумочка была та же, под завязку набитая пистолетами. Уму непостижимо, что она вытворяет со своей блогерской лицензией А-5. Но они там в правительстве сами виноваты — нечего было давать журналистам класса А-7 и выше право проносить оружие (хоть и не в открытую) в любую зону, где за последние десять лет случались вспышки вируса. Мама, по крайней мере, ведет себя ответственно и ставит пистолеты на предохранитель, если собирается в ресторан.

— Баффи будет готова через пятнадцать минут, — сообщила я, поправляя очки.

Теперь стали выпускать новую модель с магнитными креплениями вместо привычных дужек: с носа не падают, их можно только специально снять. Я бы купила такие, но ужасно дорого — их не утилизуешь, придется каждый раз подвергать санобработке.

— Уже почти сумерки, ты бы могла и линзы надеть, — в голосе отца слышалось смешливое удивление.

Это его коронная интонация, еще с былых времен. Именно так он разговаривал по громкой связи, когда использовал веб-камеры на кампусе, чтобы пасти своих студентов-биологов: караулил их по всему Беркли и напоминал про домашнее задание. А потом по этой же самой громкой связи и с помощью тех же камер координировал группки уцелевших, направлял их в безопасные места, сообщая о перемещении шаек зомби. Его профессиональный, дружелюбный голос спас жизнь очень многим. После того как улеглись первоначальные страсти, его бы с радостью взяли в качестве диктора в любую медиакомпанию. Но папа решил остаться в Беркли и стал одним из пионеров зарождавшегося блогерского движения.

— Можно и вилку воткнуть себе в глаз, а смысл? — ответила я с натянутой улыбкой.

Брат придирчиво изучил твидовую юбку и показал мне два поднятых больших пальца. Испытание пройдено. Штаны у Шона, конечно, ужасные, но в моде он разбирается гораздо лучше меня.

— Я позвонила в «Бронсона» и зарезервировала столик на террасе. — Мама прямо лучилась благодушием. — Прекрасный вечер, весь город будет как на ладони.

— Мы позволили маме выбрать ресторан, — прошептал брат.

— Да уж вижу, — ухмыльнулась я в ответ.

«У Бронсона» — единственный во всем Беркли ресторан с открытой террасой. И единственное место во всем округе Сан-Франциско, где можно поужинать, сидя под открытым небом на холме среди деревьев. Думаю, именно так люди раньше и проводили свободное время, пока постоянная угроза заражения не вынудила всех запереться в четырех стенах. Заведение классифицируется как зона уровня 6. Без стандартной полевой лицензии туда даже не войдешь, а при выходе нужно сдавать анализ крови. На самом деле особой опасности нет: территория обнесена высокой электроизгородью под напряжением (оленю через такую не перескочить), а среди деревьев установлены мощные прожектора, которые реагируют на движение любого большого животного. Единственное, что может случиться, — какой-нибудь необычайно крупный зараженный енот (пока свежий и с хорошей координацией) успеет забраться на ветку и запрыгнуть внутрь. Подобных прецедентов еще не было.

Но мама, тем не менее, надеется там оказаться, когда это произойдет (что почти неизбежно). Она один из первых настоящих ирвинов, а от старых привычек избавиться трудно, если вообще возможно. Мать поправила сумочку и неодобрительно на меня посмотрела:

— Ты бы причесалась хоть для приличия. А то как дикобраз.

— Так и было задумано, — не растерялась я.

Маме повезло, у нее послушные гладкие пепельные волосы (когда нам с Шоном исполнилось по десять, они начали элегантно седеть). У папы волос почти не осталось, а раньше были рыжеватые — сказывается ирландская кровь. А вот мои густые темно-каштановые космы либо запутываются вконец, если их отращивать, либо выглядят нечесаными, если их коротко подстригать. Предпочитаю второй вариант.

У Шона оттенок посветлее, и волосы, в отличие от моих, прямые и не вьются. Но если он коротко стрижется, то разница почти незаметна. Поэтому мы обычно говорим всем, что двойняшки — так гораздо проще и не надо пускаться в долгие и сложные объяснения.

Мама печально вздохнула:

— Наверняка кто-нибудь уже прознал про ваше назначение, за вами будут толпы бегать. Вы же понимаете?

— Хм-м-м, — промычала я.

Этот «кто-нибудь» наверняка получил звонок от мамы или папы (а то и от обоих сразу) и теперь поджидал в ресторане. Все наше детство прошло в погоне за рейтингами.

— Жду не дождусь. — У Шона гораздо лучше получается избегать конфликтов с родителями. — Чем больше сайтов сегодня опубликуют мое фото, тем больше сексапильных дамочек по всей стране на меня западет.

— Вот свинья. — Я ткнула брата локтем.

— Хрю-хрю. Да ладно, мы правила знаем. Я улыбаюсь в камеру и демонстрирую свои шрамы, Джордж и папа активно делают умный вид. Мы все позируем и старательно избегаем серьезных вопросов.

— А я надвигаю на глаза черные очки, ни в коем случае не улыбаюсь и вовсю расписываю, какими едкими и критичными должны быть все наши репортажи, — сухо добавила я. — А Баффи лепечет о том, как это поэтично — разъезжать по стране с кучкой политиканов, которые держат нас за идиотов.

— И мы попадаем на главные страницы всех альфа-сайтов Америки, и назавтра наши рейтинги взлетают на девять пунктов, — вторил Шон.

— И таким образом уже в начале следующей недели, как раз перед отъездом, мы объявляем о создании собственного сайта. — Я глянула на родителей поверх очков и улыбнулась, стараясь не обращать внимания на болезненно-яркий свет. — Мы все продумали не хуже вас.

— Может, даже лучше, — кивнул Шон.

— Стейси, они все рассчитали, — засмеялся отец. — Детишки, я вам скажу сейчас — а то вдруг другого случая не представится — мы с мамой очень вами гордимся. Очень-очень.

Лжец.

— Мы и сами собой гордимся, — ответила я.

— Ну, — хлопнул в ладоши Шон, — весьма трогательно, но поехали уже есть.

Из дома гораздо проще выезжать вместе с родителями. Мамин фургон всегда в полной боевой готовности: еда, вода, герметичный контейнер, лицензированный ЦКПЗ, для хранения биологически опасных и чувствительных к перепадам температур препаратов, кофеварка, окна со стальными решетками… Можно неделю просидеть внутри, пока не придет подмога (хотя мы скорее всего сойдем с ума под воздействием стресса и перестреляем друг друга). Нам перед выездом приходится тщательно проверять все оборудование, иногда дважды. А мама просто берет ключи и едет.

Баффи ждала на посту охраны — нарядилась в кислотной расцветки легинсы и длинный переливающийся балахон, а в волосах у нее блестели голографические заколки в форме звездочек и полумесяцев. Зрелище получилось впечатляющее. Если не знать ее, можно принять за настоящую сумасшедшую, начисто лишенную чувства стиля. А ей только того и надо. На нашей сочинительнице всегда понавешано в два раза больше скрытых камер, чем на нас с Шоном, вместе взятых. Люди пялятся на невообразимую прическу и не замечают, как она старательно нацеливает на них крошечные стразы, украшающие ее маникюр.

Девушка подхватила с земли спортивную сумку и на ходу запрыгнула в открытую заднюю дверь фургона, потеснив меня с Шоном. Уже через час на нашем сайте появится видеозапись этого момента.

— Джорджия, привет. Привет, Шон. Добрый вечер, мистер и миссис Мейсон, — чирикала Баффи, пристегиваясь, а Шон тем временем захлопнул дверь. — Миссис Мейсон, я как раз просмотрела запись вашего путешествия в Колму. Прекрасный материал. Никогда бы не догадалась спасаться от зомби на вышке для ныряния.

— Спасибо, Джорджетта, — улыбнулась мама.

— Смотрите, как увлекательно — Баффи ходит на задних лапках, — с каменным лицом прокомментировал Шон.

Девушка бросила на него злобный взгляд, но брат лишь рассмеялся.

Все как всегда, и все в порядке. Я откинулась на сиденье, скрестила руки на груди и закрыла глаза, слушая разговор вполуха. Денек выдался долгим, и до конца еще надо дожить.

Когда блогерское движение только зарождалось, интернет-новости были безличными. Вы доверяли информации, потому что автор писал убедительно, а не потому, что, к примеру, какой-нибудь Дэн Разер хорошо смотрелся в кадре. Точно так же и с отчетами о поездках или поэзией, да вообще со всем, что люди выкладывали в Сеть на всеобщее обозрение. Вы этих людей не знали, и поэтому судили не по обложке, а по содержанию. Все изменилось после появления зомби; во всяком случае, для профессиональных блогеров. Сегодня они не просто сообщают новости, но сами их создают, а иногда в буквальном смысле становятся новостями. Сенатор Райман выбрал вас в качестве «прикормленных» журналистов? Конечно же, вы новость дня.

Вот почему еще я нужна Шону и Баффи: среди коллег у меня безупречная журналистская репутация. Если нам удастся прорваться в альфы (а в тот момент это уже казалось вполне возможным), мои коллеги приведут за собой читателей, и именно благодаря мне эти читатели будут полностью нам доверять. Пусть мои рейтинги не так высоки, но новости свои я не мешаю ни с оценочными суждениями, ни с эмоциями, ни с пиаром (отчасти именно отсюда и берется хорошая репутация). Конечно, я комментирую факты, но в основном от меня вы слышите правду, только правду и ничего, кроме правды.

Так что помоги мне, Господи.

Возле «Бронсона» Шон ткнул меня в бок. Я поправила очки, открыла глаза и уточнила:

— Какова ситуация?

— На виду как минимум четыре камеры. А в общей сложности где-то двенадцать-пятнадцать.

— Объемы утечки информации?

— Судя по количеству камер, сайтов шесть уже в курсе.

— Поняла. Баффи?

— Принято.

Девушка выпрямилась и улыбнулась своей самой профессиональной улыбкой. Родители на переднем сиденье обменялись удивленными взглядами.

— Дальше — больше, — прокомментировала я.

Шон распахнул дверь фургона.

До Пробуждения толпы папарацци преследовали в первую очередь знаменитостей и известных политиков, ведь их фотографии увеличивали продажи любого журнала. Все изменилось с появлением Интернета и реалити-шоу. Тогда прославиться мог каждый: сумей лишь правильно выставить себя дураком. Люди становились знаменитыми, когда публично пытались затащить кого-нибудь в постель (любимейшее мужское занятие с древнейших времен), когда демонстрировали какие-нибудь идиотские таланты, выучивали наизусть кучу бесполезных фактов или просто жили в одном доме с незнакомцами и разрешали себя снимать двадцать четыре часа в сутки. Очень странная была жизнь до Пробуждения.

А сегодня в общей сложности восемьдесят семь процентов населения из страха перед заражением отказываются выходить из дома. И появились новые реалити-герои — журналисты. Можно создавать веб-сайты или работать стюартом и при этом не выбираться в опасный внешний мир. Но ирвин, или вестник, или даже по-настоящему хороший сочинитель такого себе позволить не могут. Именно мы ужинаем в ресторанах, ездим в парки аттракционов или в национальные заповедники (хотя туда лучше никому не соваться), именно мы идем на риск, которого так старательно избегает большинство. А когда мы не рискуем сами, то рассказываем о тех, кто это делает. Бесконечный порочный круг, как змея, кусающая себя за хвост. Мы с Шоном подрабатывали папарацци, когда с новостями было негусто и срочно требовались деньги. Противное занятие: чувствуешь себя грязным стервятником; если бы пришлось выбирать между ним и, к примеру, Санта-Крусом, я с большим удовольствием скаталась бы обратно к зомби.

Первой из фургона выпорхнула сияющая и радостная Баффи. Толпа тут же сомкнулась вокруг нее, замелькали вспышки. Девушка, нарочито громко хихикая, направилась к дверям ресторана, отвлекая на себя самых назойливых папарацци. Баффи фотогеничная, красивая и гораздо дружелюбнее меня. А самое главное, время от времени отпускает многозначительные намеки по поводу своей личной жизни — журналисты их охотно используют, чтобы повысить бесценный рейтинг. Одно время она даже появлялась на людях с дружком. Долго он, конечно, не продержался, зато в те славные деньки мы с Шоном могли хоть голыми на крыше грузовика плясать — никто бы и не заметил.

Потом вышел Шон, демонстрируя заранее заготовленную улыбку. Эта улыбка снискала ему в блогосфере множество поклонниц — она словно бы говорит вам: «Девушки, я с радостью наведаюсь и в гости к смертельно опасным зомби, и к вам в спальню». Дамочкам давно бы пора вывести его на чистую воду — светской жизни-то у брата никакой, только с зараженными и тусуется, — но они все равно покупаются. Половина камер тут же нацелилась на Шона, и к нему с микрофонами наперевес сразу бросилось несколько жизнерадостных «репортерш». Сегодня же любая дурочка, которая сумеет вывесить видеоинтервью в Сети, моментально становится «репортершей». Шон выдал им то, что они и хотели: принялся весело болтать о наших последних сюжетах и жеманно отпускать комплименты — то есть говорил о чем угодно, только не о новом назначении.

Его отвлекающий маневр позволил мне почти незаметно выскользнуть из машины. К ресторану пришлось пробираться через толпу — а толпу нынче редко где встретишь, разве что папарацци собираются на охоту. Краем глаза я заметила на тротуаре облаченных в полную экипировку полицейских, и вид у них был не очень радостный: они были наготове. Пускай ждут. Пока зафиксирован только один случай, когда вспышка вируса произошла из-за скопления профессиональных журналистов. Одна нервозная знаменитость (настоящая знаменитость — звезда комедийного сериала, а не надуманный герой реалити-шоу) не выдержала, вытащила из сумочки пистолет и открыла стрельбу. Присяжные, кстати, признали виновной ее, а не папарацци.

Недалеко от полисменов стоял какой-то вестник и прочесывал взглядом толпу. Он тихонько кивнул мне, и я кивнула в ответ, обрадованная, что он не пытается привлечь ко мне внимание. Очень мило с его стороны. Надо запомнить лицо: если его сайт попросит у меня интервью, я соглашусь.

Ирвины толпы не боятся: если ты в силу профессии постоянно надеешься застать и запечатлеть вспышку вируса, то, в отличие от вменяемых людей, сам пойдешь туда, где может случиться трагедия. Сочинители либо избегают больших скоплений народа, как простые обыватели, либо свято верят, что не заразятся (такого ведь нет в их сценарии). Тогда они плюют на опасность и весело снуют туда-сюда. Вестники обычно ведут себя осторожнее — мы ведь прекрасно осведомлены о возможных последствиях. К несчастью, профессия все-таки обязывает нас иногда появляться на публике, и временами мы вынуждены присоединяться к папарацци, хоть и преследуем другие цели. Поэтому и у нас есть определенный навык — привычка находиться там, где одновременно собралось большое количество тел. Похоже на боевую проверку: сможешь выстоять среди кучи народу с фотокамерами и не сорваться — значит, готов к полевым условиям.

Я применила опробованную тактику «обойди толпу и смотри только на дверь». Шон и Баффи привлекли достаточно внимания, и ко мне никто не приставал. К тому же у меня прочная и вполне заслуженная репутация: из интервью со мной не выдернешь удачной цитаты для главной страницы, от такого интервью вообще толку мало — я ведь просто отказываюсь разговаривать.

До дверей оставалось всего десять футов. Девять. Восемь. Семь…

И вдруг до меня донесся нарочито радостный и бодрый голос:

— …и моя чудесная дочь Джорджия, которая возглавит выбранную сенатором Райманом команду блогеров!

С этими словами мама поймала меня за локоть. Я попалась. Вцепившись в мою руку, она развернула меня лицом к папарацци и едва слышно процедила сквозь зубы:

— Ты мне должна.

— Поняла, — прошептала я так же тихо.

Мы с Шоном довольно быстро поняли, какую именно роль играем в жизни родителей. Конечно, заподозришь тут неладное, если одноклассников даже в кино не пускают из-за страха перед зараженными, а тебя постоянно таскают за город в поисках опасных приключений. Шон их первый раскусил. Единственная, пожалуй, область, где он повзрослел раньше меня. Я вычислила Санта-Клауса, а он — маму и папу.

Мать самодовольно улыбалась, не ослабляя при этом железной хватки. Ее любимая поза для снимка (уже стотысячного по счету): эффектная ирвин со своей невозмутимой дочерью — полные противоположности, которых объединила любовь к новостям. Я как-то покопалась в публичной базе изображений на одном новостном сайте и при помощи специальной программы сравнила фотографии оттуда с нашими частными семейными снимками. В восьмидесяти двух процентах случаев, когда мать меня обнимает, это происходит на публике, под прицелом чужой камеры. Цинично с моей стороны, но почему, скажите на милость, всю мою жизнь она дотрагивалась до меня, только если кто-нибудь нас снимал?

Некоторые недоумевают, почему я избегаю физических контактов. Да потому, что меня несчетное количество раз использовали собственные родители: удачный снимок с дочерью — и рейтинги повысились. Единственный, кто меня обнимает без оглядки на правильно выставленный свет, — мой брат. И только его объятия мне и нужны, ничьи больше.

Поначалу черные очки защитили глаза от вспышек, но уже через минуту пришлось зажмуриться. Сейчас выпускают фотоаппараты, которые могут и в полной темноте снимать, как днем. Такие камеры, к сожалению, продают всем подряд, включая полных идиотов, которые не предупреждают тебя, что сейчас вылетит птичка. Благодаря мамочке, у меня несколько дней будет мигрень. Но деваться некуда: либо я уступаю сейчас, либо она весь вечер распинается на тему «хорошая или плохая у меня дочь». В результате все равно придется позировать, причем в два раза дольше. Нет уж, спасибо, лучше я зараженного енота поцелую.

На выручку неожиданно пришла Баффи. Она изящно проскользнула сквозь толпу (в нашем поколении уже немногие так умеют), взяла меня под руку и весело прощебетала:

— Миссис Мейсон, мистер Мейсон сказал, что наш столик готов! Если мы не поторопимся, его отдадут другим посетителям, и придется еще полчаса ждать следующего. — Баффи выдержала паузу и нанесла последний сокрушительный удар. — А следующий накроют не на террасе.

Прекрасно. Трапезы на открытом воздухе создают вокруг нашей семьи ореол таинственности: этакие отчаянные храбрецы. Так родители думают, не я. С моей-то точки зрения, имидж получается дурацкий: склонные к самоубийству кретины без особой нужды ужинают на улице и нарываются на укус оленя-зомби. Шон в данном случае держит сторону большинства: когда надо появляться на публике с мамой и папой, он просто мечтает о спасительном появлении этого самого зомби-оленя. Но брат признает, что ужинать на террасе глупо, а вот мама нет. Когда приходится выбирать между столиком снаружи (а фотографы нас и там снимут, хоть и издалека) и столиком внутри — ее решение очевидно. Могут ведь пойти слухи, что неустрашимая Стейси Мейсон испугалась…

Мать ослепила папарацци удостоенной награды (в самом прямом смысле) улыбкой, «порывисто» меня обняла и объявила:

— Ребята, наш столик готов. — Журналисты недовольно заворчали, но она улыбнулась еще шире: — Мы обязательно вернемся, так что можете пока перекусить. Возможно, получится выудить из моей очаровательной дочурки какое-нибудь важное заявление.

Под дружный грохот аплодисментов мама последний раз сжала мой локоть и ослабила хватку.

Я иногда удивляюсь: почему ни один из этих суперохотников за новостями не сумел поймать настоящее выражение ее лица, когда она не смотрит в камеру? Иногда сайты публикуют снимки, где мать не улыбается, но и это игра на публику: печальная женщина посреди заброшенной детской площадки или возле кладбищенских ворот. Однажды, когда нам с Шоном исполнилось тринадцать и мы заперлись в комнатах и отказывались выходить все лето, ее рейтинг упал до рекордно низкой отметки, и она позировала возле детского садика, куда раньше ходил Филип. Вот такая у нас мама — готова гибель родного ребенка продать.

Шон говорит, я сужу слишком строго, ведь мы зарабатываем на жизнь тем же самым. Но по-моему, в нашем случае все иначе: у нас нет детей, и мы торгуем только собой. И думаю, на это мы имеем моральное право.

Папа и брат ждали возле дверей. Они стояли так, чтобы их разговор нельзя было записать (если бы вдруг нашелся достаточно чувствительный микрофон, способный выдержать шум толпы). Мы подошли ближе, и я услышала совершенно спокойный и дружелюбный голос Шона:

— …а я плевать хотел, что тебе кажется разумным. Ты не член команды, и никакого эксклюзивного интервью не получишь.

— Послушай, Шон…

— Пора ужинать, — вмешалась я и подхватила брата под руку.

Он благодарно позволил себя увести — точно как я с Баффи минуту назад. Мы вошли в ресторан втроем, а родители плелись позади, стараясь не выказывать раздражения. Гадко получилось. Но не надо было силком тащить нас сюда, если не хотели конфузиться на публике.

Столик накрыли подходящий — мама осталась довольна: мы сидели в дальнем углу террасы, близко к обеим изгородям — и той, что отделяла ресторан от рощи, и той, что выходила на улицу. Несколько предприимчивых папарацци столпились на тротуаре и снимали семейную идиллию сквозь решетку. Мать им обворожительно улыбнулась, отец сделал серьезный вид, а меня чуть не стошнило.

На поясе завибрировал коммуникатор. Я отстегнула его и прочитала входящее сообщение:

«Думаешь, страсти поутихнут после нашего отъезда? Ш.».

Я ухмыльнулась и напечатала в ответ:

«Мы же наконец избавимся от пресс-секретаря в лице мамы. Конечно, поутихнут. Там будут кусочки гораздо более лакомые, чем мы».

«Люблю, когда ты сравниваешь людей с едой».

«Чему быть, того не миновать».

Шон фыркнул от смеха и чуть не уронил телефон в корзинку с хлебом. Папа неодобрительно на него посмотрел, и брат положил мобильник рядом с вилкой, заметив с невинным видом:

— Рейтинги проверял.

— И как? — немедленно смягчился отец.

— Неплохо. Наша супер-Баффи успела отфильтровать и загрузить отснятый материал, пока ее не оттащили от компьютера. Очень много скачиваний.

Брат улыбнулся девушке, и та прямо расцвела от удовольствия. Хотите понравиться Баффи — похвалите ее стихи. Хотите, чтобы она вас полюбила — похвалите ее компьютерные навыки. Шон тем временем продолжил:

— Думаю, когда загружу отчет и надиктую комментарий, подскочу еще пунктов на восемь. Может, сумею побить собственный рекорд за этот месяц.

— Хвастун. — Я шутливо стукнула его по руке вилкой.

— Лентяйка, — парировал брат с улыбкой.

— Дети, — вздохнула мама, но у нее получилось неискренне.

Она обожает, когда мы дурачимся и становимся хоть немного похожи на нормальную семью.

— Мне соевый бургер с соусом терияки, — объявила Баффи, а потом с видом заговорщицы прошептала: — Я знаю одного приятеля, а тот знает одну девчонку, а у нее есть парень, а его лучший друг работает с биотехнологиями. И он — ну, то есть лучший друг, — пробовал говядину, которую клонировали в специальной лаборатории. В мясе не было вируса! На вкус, он сказал, точно соя с терияки.

— Хотел бы я, чтобы это было правдой. — В голосе отца звучали те особые печальные нотки, какие можно услышать у людей, выросших до Пробуждения.

Они помнят некоторые вещи, которые навсегда для нас утрачены. Например, вкус красного мяса.

Очередной (и в свое время очень неожиданный) подарочек от вируса: поскольку все млекопитающие заражены, после смерти носителя инфекция переходит из состояния покоя в активное состояние. Хот-доги, гамбургеры, стейки и свиные отбивные остались в прошлом. Вы же не хотите пережевывать и глотать живой вирус? А если у вас во рту окажется крохотная ранка? Или в пищеводе? Можете со стопроцентной уверенностью поручиться за свой пищеварительный тракт? Зараженным частицам достаточно самой маленькой бреши в защитной системе организма — и вот уже началась амплификация. После же термообработки вкус портится, а риск все равно остается.

Своего рода русская рулетка: в середине даже самого хорошо прожаренного стейка может остаться крохотный сырой участок. И все. Мой братец дерется с зомби, произносит речи, стоя на крыше автомобиля в карантинной зоне, отказывается надевать нормальное обмундирование и вообще ведет себя как патологический самоубийца. Но даже он не станет есть красное мясо.

Рыба и домашняя птица безопасны, но теперь их тоже мало кто употребляет в пищу. Людям неприятно есть живую плоть. Вероятно, из-за зомби мы стали ассоциировать себя с цыплятами табака, в этом все дело. Хотя в нашей семье на день Благодарения всегда готовили индейку, а на Рождество подавали гуся — еще одна уловка повернутых на рейтинге родителей. Зато у нас с Шоном, в отличие от сверстников, нет никаких психологических заскоков по поводу еды.

— Салат с курицей и суп дня, — решила я.

— И конечно, банку кока-колы, — добавил Шон.

— Нет уж, кувшин кока-колы.

Братец принялся подшучивать над моим пристрастием к кофеину, но тут к столику подошли официант и улыбающийся во весь рот директор ресторана. Неудивительно, ведь наша семья уже давным-давно заработала титул почетных клиентов. После каждой вспышки вируса, когда людям временно запрещают собираться на улице, мама обязательно приходит обедать в «У Бронсона» (пусть и в помещении). И первая рвется на террасу, когда ее снова открывают для посетителей. Прекрасная реклама заведению, они это, безусловно, ценят.

Официант держал поднос, уставленный нашим обычным набором напитков: кофе для мамы с папой, безалкогольный дайкири для Баффи, бутылка яблочного сидра для Шона (по виду не отличишь от пива) и кувшин кока-колы для меня.

— За счет заведения, — объявил директор и улыбнулся нам с братом. — Мы вами так гордимся. Станете настоящими медиазвездами! Это у вас семейное.

— Определенно, — делано засмеялась мама.

Она явно пыталась изобразить смешливую девчонку, а получилась настоящая дурочка. Ладно, не мне ей об этом говорить. Еще немного, и мы уедем из Беркли, бессмысленно сейчас затевать ссору.

— Подпишите нам меню, оставьте автограф, — не унимался директор. — Повесим его на стену. Когда станете знаменитыми и забудете про нас, будем всем рассказывать: «Они здесь обедали, прямо за этим столиком: ели картошку-фри и делали домашнее задание по математике».

— По физике, — рассмеялся Шон.

— Тебе виднее.

Официант расставил напитки и принял заказ, потом изящным жестом налил мне в стакан колы. Я улыбнулась, и парень обрадованно подмигнул. Улыбка сползла с моего лица, я вопросительно подняла бровь. Долгие часы, проведенные возле зеркала, не пропали даром: получилось восхитительно презрительное выражение. Очки в данном случае не мешают, а только усиливают эффект. Официант увял и, не глядя больше на меня, занялся тарелками.

— Не очень-то красиво, — одними губами прошептал Шон.

Я пожала плечами и так же неслышно ответила:

— Сам виноват.

Никогда не флиртую. Ни с официантами, ни с коллегами, вообще ни с кем.

Наконец мы остались одни, и мама подняла бокал, явно намереваясь сказать тост. Мы последовали ее примеру — сопротивляться-то все равно бесполезно.

— За рейтинги!

— За рейтинги, — кивнули мы и послушно чокнулись стаканами.

Рейтинги ждали нас. Надеюсь, мы справимся и сумеем удержать их на высоте. Во что бы то ни стало.

Моя подруга Баффи часто повторяет: людей объединяет любовь. Мол, правду поют в старых попсовых песенках, только любовь — и точка, спорить тут не о чем. Махир утверждает, что важнее всего верность: кем бы ты ни был, главное, будь чему-нибудь верен. Для Джордж на первом месте правда. Она считает, мы живем единственно ради малейшего шанса сказать правду, а там и умереть не жалко.

из блога Шона Мейсона

Я согласен, это все нужные вещи, и если они вас цепляют, то ради них стоит жить. Но по большому счету, должен быть кто-то, для кого все затевается. Тот самый человек, о ком вы думаете, когда принимаете решения, говорите правду или врете, да что угодно. У меня такой человек есть. А у вас?

«Да здравствует король»,

 

Пять

— Удостоверение?

— Джорджия Каролина Мейсон, лицензированный онлайн-журналист, сайт «Известия постапокалипсиса».

Я протянула человеку в черном костюме лицензию и удостоверение и повернула руку, продемонстрировав красно-синюю татуировку-идентификатор на внутренней стороне запястья (я ее сделала, когда сдавала экзамены на класс В). Пока такие татуировки не обязательны, но по ним тело гораздо проще опознать. А в таком деле важна каждая мелочь.

— Зарегистрирована в Североамериканской Ассоциации Интернет-журналистики. В досье есть запись моей зубной формулы, образцы кожи и информация о шрамах и отметинах.

— Снимите очки.

Все как всегда.

— В досье есть примечание: у меня синдром ретинального Келлис-Амберли. Если требуется пройти еще какой-то тест, я с радостью…

— Снимите очки.

— Вы же понимаете, что узор сетчатки невозможно считать?

— Мэм, — едва заметно улыбнулся человек в черном, — если узор сетчатки считается, то мы поймем, что вы самозванка и специально разводите суету. Логично?

Черт.

— Логично, — пробормотала я и сняла очки.

Страшно хотелось зажмуриться, свет больно резал глаза. Я наклонилась к сканеру, который держал еще один представитель службы безопасности сенатора Раймана. Машина сравнит результаты с информацией в досье и будет искать следы нарушений, характерных для активизации вируса. Что в данном случае совершенно бессмысленно: из-за синдрома ретинального Келлис-Амберли в стекловидном теле всегда содержится живая инфекция.

Рядом, всего в нескольких футах, точно такие же верзилы в темных костюмах подвергали Баффи и Шона той же стандартной процедуре. Но у них наверняка все проходило намного безболезненнее.

Красный индикатор на сканере погас, и загорелся зеленый. Сотрудник службы безопасности убрал прибор, кивнул напарнику, и тот скомандовал:

— Вашу руку.

Я быстро надела солнечные очки, вытянула правую ладонь и едва заметно поморщилась, когда ее грубо схватили и запихнули в закрытый анализатор. Потом профессиональное любопытство все-таки пересилило отвращение, и я спросила, разглядывая устройство:

— Это у вас Эппл?

— Эппл ХН-224.

— Ух ты!

Мне и раньше встречались подобные ультрасовременные модели, но сама я никогда такими не пользовалась. Они гораздо сложнее наших полевых анализаторов и могут определить заражение раз в десять быстрее. Даже укола заметить не успеешь, а эта малышка уже поймет, что ты мертв. Сам процесс, конечно, не становится от этого приятнее, зато уж точно гораздо интереснее. Почти забываешь о боли. Почти.

На крышке замигало пять красных огоньков. В руку вонзились иглы: между большим и указательным пальцами, в запястье, в мизинец. После каждого укола машина напыляла на ранку холодный антисептик. Одна за другой красные лампочки погасли, вместо них загорелись зеленые. Охранник убрал прибор и в первый раз искренне улыбнулся:

— Спасибо, мисс Мейсон. Можете идти.

— Благодарю. — Я надвинула очки на глаза; в висках запульсировала привычная головная боль. — Подожду свою команду, не возражаете?

Баффи как раз сдавала анализ крови, а Шон еще не закончил со сканированием сетчатки. У брата в левом глазу небольшой шрам — заработал его в пятнадцать лет по нелепой случайности (во всем был виноват купленный в Чайнатауне бракованный фейерверк). Поэтому стандартная проверка у него всегда занимает больше времени. У меня, конечно, тоже с глазами далеко не все в порядке, но зато ничего из ряда вон выходящего. А вот из-за Шона дает сбой любой сканер.

— Конечно, ждите. Только не заходите за карантинную линию, иначе придется все начать сначала.

— Поняла.

Я принялась оглядывать окрестности, старясь держаться подальше от красной черты, которая обозначала «безопасную зону».

Мы, конечно, понимали, что в предвыборном штабе будут особые требования к безопасности, но чтобы такие… Люди Раймана категорически отказались заезжать в «незащищенный район» (то есть в наш дом) и забрали нас от Баффи. Почему, спрашивается? Ведь все равно тут же заставили сдавать анализ крови — мы даже поздороваться не успели. Может, не хотели нарваться на зомби с утра пораньше, а может, скрывались от родителей — те просто из штанов выпрыгивали, так им не терпелось сфотографироваться с сенаторской службой безопасности.

Нас доставили в оклендский аэропорт, где снова пришлось сдавать кровь, а потом вместе с портативным оборудованием погрузили в частный вертолет. Куда мы летим, не сказали, но я была почти уверена, что в Клейтон, к подножию горы Дьябло. После эвакуации местных жителей землю там скупило правительство, и уже давно ходили разные слухи: якобы из старых ранчо сделали временные резиденции для чиновников. Приятное местечко, если, конечно, забыть про зомби-койотов, зараженных гиеновидных собак и рысей. В сельской местности легче обеспечить уединенность и секретность, но зато и безопасность не на высоте.

Мы, по всей видимости, как раз прибыли на бывшую ферму (об этом свидетельствовали здания конюшен), перестроенную в частный особняк. Между домами тянулась электроизгородь, повсюду, куда ни глянь, — километры колючей проволоки. Добавьте к этому вертолетную площадку. Яснее ясного: слухи не врут, правительство действительно организует убежища на заброшенных ранчо. Неплохо устроились. Я улыбнулась: в первый же день раздобыли сенсационный материал. Правительственные объекты в покинутых районах северной Калифорнии — у нас есть доказательства, читайте на нашем сайте.

Ко мне подошла Баффи с сумками в руках. Девушка выглядела взволнованной.

— Никогда в жизни в меня не втыкали столько иголок за раз, — пожаловалась она.

— По крайней мере, ты точно знаешь, что чиста. Камеры функционируют?

— На входе сработал несильный электромагнитный импульс, и камеры два и пять прекратили передачу данных. Но я это предвидела и продумала запасную схему. Камеры один, три, четыре, шесть, семь и восемь передают в режиме реального времени, с самого Беркли.

— Ничегошеньки не поняла, — уныло ответила я. — Так что проехали, будем считать, ты просто сказала «да», ладно?

— Разумеется. — Девушка помахала Шону. — Ты как?

— Шон-то точно не зомби, — съязвила я, поправляя очки. — Чтобы ожить после смерти, нужен мозг.

Подошедший брат шутливо ткнул меня локтем в бок и покачал головой.

— Господи, я уже решил, что сейчас заставят раздеваться догола. После такого они должны нам как минимум бесплатный ужин.

— А обед сгодится? — весело поинтересовался кто-то.

Мы повернулись. Перед нами стоял высокий и довольно привлекательный мужчина: аккуратно подстриженные каштановые волосы с проседью, падающая на лоб челка, которая придавала ему немного мальчишеский вид, гладкая загорелая кожа, пронзительно голубые глаза. Простые светло-коричневые брюки и белая рубашка с закатанными до локтя рукавами довершали образ.

— Сенатор Райман. Я Джорджия Мейсон, а это мои коллеги — Шон Мейсон…

— Привет, — кивнул Шон.

— …и Джорджетта Месонье.

— Можете звать меня Баффи.

— Конечно. — Сенатор пожал мою руку (хорошее рукопожатие — крепкое, но в меру) и обнажил в улыбке белоснежные зубы. — Рад познакомиться со всеми троими. Признаться, с интересом наблюдал за вашими приготовлениями к кампании.

— Многое нужно было сделать, а времени не хватало, — ответила я.

«Многое сделать» — еще мягко сказано. Прямо за ужином в «Бронсоне» с нами связались семь начинающих блогеров — хотели знать, собираемся ли мы отделяться и создавать собственный сайт. Конечно, после новостей о новом назначении все только этого и ждали, поэтому мы не стали делать тайны из своих планов. Ребят из «Мостостроителей» наш уход опечалил, но мы напоследок заключили выгодную сделку. Конечно, все эксклюзивные права на освещение президентской кампании получал наш новый сайт. Но зато бывшие работодатели смогут опубликовать у себя два поэтических цикла, над которыми сейчас трудится Баффи, и продолжение серии репортажей Шона про развалины Вайрики. Я также обязалась отправлять им по две статьи в месяц. Мы разместим у себя ссылки на них, а они сделают для нас то же самое. Мой друг Махир уже давно мечтал о новой интересной работе, так что с радостью согласился помогать мне модерировать раздел вестников на новом сайте и тут же подписал контракт. Шон и Баффи тоже наняли себе помощников, в их дела я не вмешивалась.

Хостинг отыскался на удивление легко. Один из преданных фанатов Баффи владел небольшим интернет-провайдером и с удовольствием согласился нас приютить в обмен на смехотворную плату и пожизненную подписку на эксклюзивные материалы (как только таковые появятся). Мы созвонились и договорились обо всем, и уже через двадцать минут у нас появился свой адрес, место для хранения файлов и первый подписчик. Приходили все новые письма от начинающих блогеров, поэтому мы могли позволить себе придирчиво выбирать персонал, а не нанимать первых попавшихся. Вскоре в штате уже числилось двенадцать бета-авторов (по четыре на каждый раздел). Они сразу же взялись за работу, хотя сайт еще не был официально запущен. Я и вообразить не могла, как легко сбудется наша самая заветная мечта, но все получилось.

Спустя неделю в Интернете появились «Известия постапокалипсиса». На главной странице я значилась главным редактором, Баффи — графическим дизайнером и техническим экспертом, а Шон — специалистом по кадрам и маркетингу. Теперь пан или пропал, обратного пути нет: нельзя превратиться из альфы в бету. Блогеры блюдут свою территорию — если мы вернемся, нас просто съедят живьем.

Прошедшие две недели я спала по четыре часа в сутки. Сон — слишком большая роскошь, когда приходится организовывать собственное будущее. А мы вдобавок организовывали его на весьма шаткой основе — неизвестно ведь, чем все закончится. Будем надеяться, сумеем откопать достаточно грязного белья во время выборов и останемся на плаву. В противном случае наша карьера после такого захватывающего старта завершится быстро и печально.

— Но вы, по-моему, неплохо справились. — В реальной жизни Райман говорил с гораздо более явственным висконсинским акцентом: либо не знал, что мы снимаем, либо решил не притворяться понапрасну, ведь с нами ему предстояло провести ох как много времени. — Пойдемте, Эмили приготовила замечательный обед, очень хочет с вами познакомиться.

— А жена сопровождает вас во время кампании? — спросила я.

Мы направились за сенатором к ближайшему дому. Вопрос я задала не случайно: мы и так знали, что Эмили Райман собирается этот год провести на семейном ранчо в Пэрише в штате Висконсин — будет присматривать за детьми, пока муж вращается в разных влиятельных кругах. Просто хотела записать его ответ на диктофон — важные аудиозаписи лучше делать самому.

— Эмили? Я бы ее и тягачом не смог с собой утащить. — Сенатор открыл дверь. — Вытирайте, пожалуйста, ноги. Думаю, бессмысленно заставлять вас еще раз сдавать анализ крови. Черт побери, если уж вы добрались сюда и при этом заражены — то нам в любом случае конец. Пусть хоть атмосфера останется дружеской. Эмили! Наши блогеры приехали!

— Он мне нравится, — сказал Шон одними губами.

Я кивнула. Мы провели с сенатором всего каких-то пару-тройку минут, и он наверняка умеет профессионально пускать пыль в глаза, но мне Райман тоже понравился. Все его поведение словно говорило: «Я понимаю, как нелеп этот политический балаган. А они, интересно знать, догадались, что я просто подыгрываю?» Такая позиция вызывала уважение.

Возможно, он держит нас за дураков и притворяется, но тогда мы рано или поздно вычислим его и разнесем в пух и прах. Забавно бы получилось, и уж точно полезно для рейтингов.

Местный дизайнер явно был неравнодушен к американскому юго-западу: сплошные яркие цвета, геометрические узоры, кактусы в горшках и коврики с индейскими рисунками. Этот стиль здорово изменился за последние двадцать лет: до Пробуждения вы бы обязательно встретили в таком доме чучело койота или рогатый бычий череп. Неприятное зрелище — я видела такие интерьеры на фотографиях. В наши дни люди не очень-то благоволят животным весом более сорока фунтов. Так что быки и койоты вышли из моды (если, конечно, вы не заядлый нигилист или подросток, играющий в Повелителя Тьмы), остались только рисованные пустынные пейзажи. Половину стены занимало огромное окно. После Пробуждения такие перестали делать — слишком трудно обороняться.

В коридоре на полу лежала плитка: точно такая же, как и в просторной столовой, отделенной от кухни высокой стойкой. Около большого разделочного стола стоял сенатор в обнимку с женщиной в голубых джинсах и клетчатой фланелевой рубашке. Каштановые волосы она стянула в девчоночий хвост. Райман мурлыкал что-то на жене на ушко и, казалось, помолодел на добрых десять лет.

Мы с Шоном переглянулись: может, лучше пока отойти и дать им побыть вдвоем? Инстинкт журналиста приказывал мне снимать, и камеры я не выключала. Но порядочность требовала оставить этих людей в покое: они заслуживали возможности побыть наедине и расслабиться перед предстоящим испытанием — долгой и трудной предвыборной кампанией. Ситуацию спасла Баффи — она прошла прямо на кухню, принюхалась и радостно спросила:

— А что на обед? Умираю от голода. Пахнет креветками и корифеной. Угадала? Вам чем-нибудь помочь?

Райманы обменялись веселыми взглядами, а потом сенатор отпустил жену и с улыбкой ответил:

— Думаю, уже почти все готово. К тому же Эмили ни за что не станет делить кухню с другой женщиной. Даже если кухня чужая.

— Ну-ка тихо. — Эмили легонько стукнула мужа деревянной ложкой и засмеялась, когда тот театрально поморщился.

Смех у нее был живой и радостный, миссис Райман вообще превосходно вписывалась в эту простую и элегантную обстановку.

— Дайте-ка угадаю, кто из вас кто. Два Джорджа и один Шон, верно? — Она нарочито серьезно надула губки, совершенно не походя на жену сенатора. — Две девочки и мальчик, а имена все мужские. Я рискую запутаться.

— Мэм, мы себе не сами имена выбирали. — Я старалась сдержать улыбку.

Мы с Шоном даже не знаем, как нас окрестили при рождении: двое безымянных деток из приюта, осиротевших во время Пробуждения. А потом нас усыновили Мейсоны.

— Ну, кое-кто выбирал. Один из Джорджей зовется Баффи, а если я правильно помню сериал — Баффи блондинка. — Эмили протянула руку нашей сочинительнице. — Джорджетта Месонье, угадала?

— В точку. — Девушка ответила на рукопожатие. — Можете звать меня Баффи. Меня все так зовут.

— Приятно познакомиться. — Жена сенатора повернулась ко мне и брату. — Значит, вы Мейсоны. Шон и Джорджия, правильно?

— Точно. — Шон торжественно отсалютовал хозяйке; у него получается это делать шутливо и в то же время искренне; не знаю, как он умудряется.

— Можете называть меня Джордж или Джорджия, миссис Райман. Как вам больше нравится.

— А ты меня зови Эмили. — Она пожала мне руку (ладонь у нее была прохладная) и сочувственно посмотрела на черные очки. — Свет не слишком яркий? Лампочки здесь не очень мощные, но можно еще немного затемнить окно.

— Спасибо, не надо.

Я вгляделась в ее лицо и от удивления приподняла брови. Сначала решила, что глаза у Эмили темные, а теперь разглядела — это на самом деле расширенный зрачок, окаймленный тонюсенькой полоской светло-коричневой радужки.

— Вы хорошо понимаете мою проблему, да?

— Мои глаза уже не такие чувствительные, как раньше, — сухо улыбнулась миссис Райман. — Я была одной из первых пациенток с подобным диагнозом, и, пока врачи разбирались, произошло повреждение нервных тканей. Скажи, если свет будет мешать.

— Конечно.

— Чудесно. Чувствуйте себя как дома. Обед через несколько минут. Рыбные тако, сальса из манго и безалкогольные коктейли «мимоза». — Она игриво пригрозила пальчиком мужу. — И не вздумайте жаловаться, мистер. Мы не будем спаивать этих милых журналистов в самом начале кампании.

— Мэм, не волнуйтесь, — вмешался Шон. — Мы умеем пить.

— Некоторые — да, а некоторые — нет, — саркастически добавила я.

Баффи весит всего каких-нибудь девяносто пять фунтов, и то если ее искупать в одежде. Один раз мы втроем пошли выпить, и она в конце вечера залезла на стол и принялась читать наизусть диалоги из «Ночи живых мертвецов», а мы с Шоном тщетно пытались стащить ее вниз.

— Спасибо, миссис… Эмили.

— Ты быстро учишься, — улыбнулась мне жена сенатора. — Теперь идите садитесь, а я закончу с готовкой. Питер, это и тебя касается.

— Да, дорогая. — Райман поцеловал жену в щеку и отправился в столовую.

Мы послушно последовали за ним. Ради правды я не побоюсь бросить вызов сенаторам и королям, но боже меня упаси спорить с женщиной в ее собственной кухне.

Страшно интересно было наблюдать, как все рассаживаются вокруг обеденного стола. Академический интерес. Шон уселся спиной к стене: так у него оставался превосходный обзор всей комнаты. Мой брат иногда кажется полнейшим идиотом, но зачастую он самый осторожный из нас троих. Конечно, побудешь ирвином — научишься контролировать пути к отступлению. Если на нас снова набросится толпа зомби, он будет готов. И он будет снимать.

Баффи села поближе к лампе: так она сможет делать хорошие снимки с крохотных камер, которые спрятаны в ее украшениях. Основные принципы работы переносной техники были заложены еще во время беспроводного бума, как раз перед Пробуждением: камеры постоянно передают изображение на сервер, а после данные можно спокойно отредактировать. Я как-то пыталась вычислить, сколько на Баффи понавешано передатчиков, но потом бросила это бесполезное занятие. У меня есть дела поважнее — например, отвечать на письма Шоновых фанаток. Ему по несколько раз на неделе предлагают руку и сердце, а письма эти брат заставляет разгребать меня.

Сенатор уступил мне удобное местечко в тени и уселся поближе к кухне, где осталась его жена. Получается, семейный человек и к тому же умеет обращать внимание на чужие нужды. Прекрасно.

— Сенатор, а вы всех своих сотрудников угощаете домашним обедом?

— Только тех, которые вызывают разногласия, — спокойно и уверенно ответил мне Райман. — Не буду ходить вокруг да около: перед тем как одобрить кандидатуру, я прочитал ваши репортажи, статьи, вообще все. Знаю, вы умны и не потерпите наглого вранья. Однако это совсем не значит, что я буду с вами на сто процентов откровенен. Есть области, куда не допускается ни один журналист. В основном речь идет о моей семье, но есть и другие запретные темы.

— Мы с уважением отнесемся к вашим требованиям, — сказала я, а Шон и Баффи согласно кивнули.

Сенатору мой ответ, видимо, понравился; он тоже кивнул и неожиданно продолжил:

— Вас, ребята, никто не хотел видеть в моем предвыборном штабе.

Я невольно распрямилась в кресле. Все интернет-сообщество знало, что помощники сенатора категорически не советовали ему включать блогеров в состав официального пресс-центра. Но я не ожидала услышать такие откровенные слова.

— Все уверены, вы будете писать что вздумается, а вовсе не то, что хорошо для предвыборной кампании.

— Получается, у вас в штабе сообразительные парни работают? — вкрадчиво и с нарочитым южным акцентом уточнил Шон, хитро улыбаясь.

Сенатор захохотал, а Эмили на кухне оторвалась от плиты и заинтересованно посмотрела на нас.

— Я им за это плачу, Шон, так что надеюсь, что да. Весьма сообразительные. Они вам дали довольно точное определение.

— А именно? — спросила я.

— Дети Пробуждения. — К Райману моментально вернулась серьезность. — Вы самая значительная революция, которая случилась за несколько поколений — я имею в виду мое, ваше и как минимум еще два следующих. Мир поменялся в единочасье, и иногда я жалею, что появился на свет слишком рано и не смогу в ней участвовать. Вы, ребята, создаете завтрашний день, именно вы, а не я, не моя любимая женушка и, конечно, не болтуны-телеведущие. Им платят именно за это — они сумели понять, что детишки-блогеры из Калифорнии будут говорить правду, и плевать на политику и последствия.

— Тогда совсем непонятно, — снова удивилась я, — зачем мы вам понадобились.

— Вы мне понадобились из-за того, что собой представляете, — из-за правды. — Сенатор по-мальчишески улыбнулся. — Люди вам поверят. Ваши карьеры зависят от того, в скольких мертвецов сумеет потыкать палкой твой брат, сколько стихотворений напишет твоя подруга и сколько правдивых новостей откопаешь ты сама.

— А если наши репортажи выставят вас не в самом выгодном свете? — Баффи нахмурилась и чуть наклонила голову.

Вполне невинный жест, но я-то знала, что в ее серебристую левую сережку в форме звезды вмонтирована камера. И эта камера реагировала на движения головы. Баффи решила снять сенатора крупным планом.

— Если они выставят меня в невыгодном свете, думаю, мне не следует становиться президентом Соединенных Штатов Америки. Хотите откопать что-нибудь скандальное? Уверен, мои конкуренты уже проделали здесь значительную работу. Хотите освещать предвыборную кампанию? Пишите об увиденном и не волнуйтесь, понравится мне или нет. Мое мнение не имеет никакого значения.

Мы пялились на него и не знали, что ответить. Скорее уж сонет услышишь из уст зомби, чем такие слова из уст политика. Но тут Эмили принесла тарелки и принялась их расставлять. Как нельзя более вовремя: нужно собраться с мыслями. А то бурный выдался денек — я уже не просто удивлялась, а перешла в состояние легкого шока.

Миссис Райман села и взяла мужа за руку.

— Питер, прочтешь молитву?

— Конечно.

Мы с Шоном обменялись многозначительными взглядами, но, как и все остальные, взялись за руки. Сенатор опустил голову и закрыл глаза.

— Господь наш, благослови этот стол и всех, кто за ним собрался. Благодарим тебя за твои дары. За наше здоровье и здоровье наших семей, за компанию, за еду, за то будущее, которое ты нам уготовил. Благодарим тебя, Господи, за щедрость твою, за испытания, благодаря которым мы лучше тебя узнаем.

Мы с братом не закрывали глаза во время молитвы. Мы атеисты. Трудно оставаться верующим, когда зомби так и норовят нагрянуть прямиком в твою младшую школу. Большинство американцев, однако, снова обратилось к религии, руководствуясь неким невнятным принципом: мол, не повредит, если еще и бог на твоей стороне. Баффи, зажмурившись, кивала в такт словам Раймана. По ней не скажешь, но она очень набожная. Месонье ведь католики. Наша сочинительница привыкла читать молитвы на семейных встречах и по воскресеньям посещает службу (не виртуальную, а в настоящей церкви).

— Аминь, — закончил сенатор.

— Аминь, — повторили мы хором, но с разным чувством — каждый в меру своей уверенности.

— Угощайтесь, — улыбнулась Эмили. — Если что, имеется добавка, но я тоже хочу поесть, так что кому надо — накладывайте сами.

Нас ожидали рыбные тако, а сенатор получил от жены еще и поцелуй в щеку.

Шон, разумеется, не собирался за обедом молчать. Он, в отличие от меня, умеет общаться. Кто-то же должен из нас двоих.

— Мэм, вы будете сопровождать мужа во время кампании или присоединились временно? — необычайно вежливо поинтересовался брат (странно, хотя он всегда уважительно относился к женщинам, которые умеют готовить).

— Ни за какие деньги не заманите вы меня в этот балаган, — с усмешкой отозвалась миссис Райман. — Думаю, вы, ребята, спятили, раз туда суетесь. Сайт я ваш люблю, чертовски интересно его читать, но вы точно спятили.

— То есть «нет»? — уточнила я.

— М-м-м. Во-первых, нельзя тащить детей в такую поездку. Ни за что. Преподавателей приличных мы там не найдем. — Эмили улыбнулась мужу, а тот рассеянно похлопал ее по колену. — И к тому же им придется постоянно сталкиваться с политиками и журналистами. Впечатлительным подросткам ни к чему такая компания.

— Эк вы нас, — откликнулся Шон.

— Именно, — не смутилась Эмили. — И ранчо кто-то должен управлять.

— Да, — кивнула я. — Ведь ваша семья владеет ранчо и до сих пор разводит лошадей?

— Джорджия, ты же и сама знаешь ответ, — вмешался сенатор. — Семья Эмили владеет им с девятнадцатого века.

— И если ты думаешь, что страх перед зомби-паломино заставит меня бросить ранчо, то не знаешь, что такое по-настоящему любить лошадей, — улыбнулась его жена. — Только не горячись. Я помню, у тебя твердые убеждения, касающиеся разведения крупных животных. Ты же активная сторонница закона Мейсона?

— Да, я сторонница его применения во всех сферах.

Фамилия Мейсон животноводам отлично знакома. Из-за этого мы с Шоном зачастую оказываемся в неловкой ситуации. До гибели Филипа никто и не подозревал, что переносчиками активного вируса становятся любые млекопитающие с массой тела более сорока фунтов. Или что Келлис-Амберли легко распространяется между представителями разных биологических видов. Мама застрелила единственного родного сына, а ведь тогда такое было внове и воспринималось как убийство, а не как акт милосердия. Кто угодно сломается. Так что, да, полагаю, меня можно назвать сторонницей закона Мейсона.

— На твоем месте, и я бы его поддерживала, — сказала Эмили; в ее голосе не слышалось обычного для защитников прав животных упрека; она говорила то, что думала — правду, а как ее воспринимать — уже мое дело. — Давайте-ка налетайте на еду, денек предстоит долгий, а за ним последует не менее долгий месяц.

— Ешьте, а то остынет, — поддержал жену сенатор и потянулся за коктейлем.

Мы с Шоном посмотрели друг на друга, почти синхронно пожали плечами и взялись за вилки.

Так или иначе, для нас кампания началась.

У моей сестры ретинальный КА. Филовирус размножается во внутриглазной жидкости. Есть какой-то научный термин, но я, чтобы позлить Джордж, обычно называю это «глазной слизью». Ее зрачки всегда максимально расширены. Синдром КА бывает в основном у девчонок, что не может не радовать — я ведь чертовски нелепо смотрюсь в темных очках. Глаза у сестры карие, но из-за зрачков кажутся черными.

из блога Шона Мейсона

Я уже и не помню Джордж без очков: диагноз ей поставили в пять лет. Когда нам исполнилось девять, родители наняли одну глупую няньку, непроходимо тупую — она сняла с сестры очки и со словами «они тебе не нужны» выкинула их во двор. Думала, мы этакие насквозь испорченные детишки из пригорода, испугаемся и не полезем их доставать. Видите теперь сами: мозгов у нее было не больше, чем у зомби.

7 апреля 2037 года.

Глупышка и глазом не успела моргнуть, как мы с Джордж уже ползали на улице в траве в поисках пропажи. И вдруг сестричка застыла, удивленно вытаращилась и говорит: «Шон?» А я в ответ: «Чего?» А она: «Во дворе кто-то есть». И я поворачиваюсь, а там, бац, зомби. Прямо там! Я его не заметил, потому что смеркалось, а она в темноте отлично видит. Так что полезно бывает, когда зрачки все время расширены. Да и в школе без анализа крови невозможно вычислить, накурилась или нет.

«Да здравствует король»

Но вернемся к зомби. Прямо в нашем дворе. Какая. Немыслимая. Круть.

Знаете, с того вечера минуло уже больше десяти лет, а того зомби я до сих пор считаю лучшим ее подарком.

 

Шесть

Для проверки нашего оборудования сенаторской службе безопасности понадобилось шесть с половиной часов. Первые два Шон путался у них под ногами (не хотел оставлять без присмотра свое добро), и в итоге они разозлились и загнали нас в дом. Теперь брат сидел в гостиной, повесив голову на грудь, дулся и ворчал:

— Они что, решили полностью разобрать грузовик? Боятся, мы спрятали в обшивку зомби? Да уж, ничего не скажешь — прекрасное орудие убийства.

— Между прочим, были прецеденты, — отозвалась Баффи. — Помнишь того парня, который хотел убить Джорджа Ромеро при помощи зомби-питбулей?

— Баффи, это миф. — Я мерила шагами комнату. — Его бессчетное количество раз опровергали. Джордж Ромеро мирно умер в собственной постели.

— Превратился в веселого живого мертвеца и живет теперь в правительственной лаборатории. — Шон оживился и для наглядности подергал вытянутыми вперед руками.

Этот американский жест, обозначающий зомби, стал поистине универсальным и международным, наравне с поднятым средним пальцем. Иногда нужно быстро и доходчиво объяснить собеседнику суть дела.

— Как грустно, — опечалилась Баффи. — Сидит там, весь такой подгнивший и безмозглый, ничего не помнит про свои прославленные фильмы.

— Он стал правительственным зомби, — оглянулась я на нее. — Его лучше нас кормят.

— В том-то и дело.

Правительство неимоверно долго выясняло, не розыгрыш ли вспышка Келлис-Амберли. А когда факты наконец подтвердились, разные государственные конторы начали грызню на тему «Кто должен нести ответственность за происходящее». Дня через три ЦКПЗ все это надоело, и они без оглядки ринулись в бой. В конце второй недели их отряды уже отлавливали зомби для изучения. Довольно быстро выяснилось: вернуть человека в нормальное состояние невозможно, вирус в активной фазе наносит такой урон мозгу, что остается только выстрелить зараженному в голову. Но можно попытаться нейтрализовать заразу. Основная задача зомби — превращать любую плоть в инфекцию, и пленных мертвецов весьма успешно использовали для опытов.

Прошло двадцать лет. Все это время ученые занимались исследованиями, забросив почти все технические области, которые не были напрямую связаны с медициной. А результата почти никакого. Нашли способ полностью удалить вирус из живого организма при помощи химиотерапии, переливания крови и одной мерзкой модифицированной разновидности Эболы. Вот только такая процедура стоит больше десяти тысяч долларов, и никто из подопытных не выжил. И да, всегда остается риск: видоизмененный КА может легко мутировать, как это сделал Марбург-Амберли, и кто знает, не столкнемся ли мы с кем-нибудь пострашнее зомби. В общем, наука по-прежнему топчется на месте.

Ученые быстро выяснили: «здоровье» подопытных зомби напрямую зависит от количества потребляемого ими протеина (то есть живой или недавно умерщвленной плоти — сою и бобы они не едят). Келлис-Амберли модифицирует ткани в частицы вируса. Чем больше «чужого» протеина он использует, тем меньше трансформирует плоть самого зомби. Так что если зараженного постоянно кормить — он не распадется и не «сносится». Почти все немногочисленные американские скотофермы производит еду для живых мертвецов. Какая ирония, правда? Коровы весят больше сорока фунтов, а значит, подвержены заражению. Зомби кушают зомби. Прекрасно.

В наши дни многие завещают тела науке: семья не тратится на похороны и получает от правительства кругленькую сумму (чтобы не подали в суд, если ожившего покойничка вдруг покажут по телевидению). Плохой, конечно, вариант для членов религиозных сект, которые боятся оскорбить Господа. Они-то верят, что тело после смерти должно оставаться неприкосновенным, иначе никакого тебе рая. А для остальных сойдет, ничем не хуже кремации, разве только слопаешь после смерти какого-нибудь недотепу-исследователя, если система безопасности погорит.

Джордж Ромеро, конечно же, не собирался спасать человечество. А доктор Александр Келлис не собирался его уничтожать. Но выбирать себе судьбу нам зачастую не дано. Люди быстро научились бороться с зомби именно благодаря фильмам Ромеро: целься в голову, используй огонь (только не позволяй горящему зомби до тебя дотронуться), если тебя укусили — конец. Поклонники режиссера в разных странах опробовали приемы из фильмов ужасов на практике и написали о результатах в многочисленных блогах. И тем самым спасли человечество.

Когда у него брали интервью, мистер Ромеро всегда казался немного озадаченным, но одновременно и польщенным. Он говорил: «Зрителям не нравилось, когда зомби побеждали, и я всегда знал: это неспроста». Никто особо не удивился, когда Джордж завещал тело науке. Достойный конец для человека, который в одночасье превратился из создателя второсортных ужастиков в национального героя. К реальности меня вернул голос Шона:

— Не напортачили бы там с моим оборудованием, некоторые вещи довольно трудно было раздобыть.

Брат нахмурившись уставился в окно.

— Дурачок, ничего они твоему оборудованию не сделают. Мы журналисты, и правительственные агенты прекрасно знают: в случае чего раструбим на весь белый свет и начнем со страховой компании. — Я в шутку отвесила Шону подзатыльник. — Просто проверяют, нет ли у нас бомбы.

— Или зомби, — вставила Баффи.

— Или наркотиков, — согласился Шон.

В комнату вошел сенатор:

— На самом деле вы нас слегка разочаровали: ни бомб, ни зомби, ни наркотиков. Я-то считал вас бывалыми журналюгами, а у вас даже выпивки нет.

— Проверка закончена? — Я остановилась посреди гостиной.

Шон и Баффи немедленно повскакивали на ноги. Понятное дело: Баффи переживает, что охранники лапали наши серверы. И копались в снаряжении для охоты на зомби — а от такого всегда съезжает с катушек мой братец, и тогда хоть в ванной его запирай — иначе покоя не будет. Не позавидуешь этим двоим. Я в подобных ситуациях остаюсь спокойным профессионалом. Баффи с Шоном, конечно, дразнят меня компьютероненавистником, зато забери сенаторские молодчики наше оборудование — коллеги потеряют все. А мне для работы достаточно МР3-диктофона, мобильника, ноутбука и стилуса — слишком примитивная техника, в ней никто специально копаться не будет.

Разумеется, есть еще грузовик и байк — наши средства к существованию и самое ценное имущество. Но их легко починить: мотоцикл у меня не самый навороченный, так что вполне достаточно хорошего механика. Федералы вроде бы взрывать их не собирались, так что все в порядке.

— Закончена. — Сенатор и бровью не повел, когда Шон и Баффи выбежали из комнаты, даже не попрощавшись. Я не двинулась с места.

— Да, Джорджия, усиленная конструкция грузовика действительно впечатляет. Собираетесь пережидать там осаду?

— Вполне допускаю такую мысль. Системой безопасности занималась мама. А мы делали электрику.

Райман понимающе кивнул. Конечно, Стейси Мейсон давно зарекомендовала себя как ведущий специалист в области зомби-защиты.

— Должен признать, большую часть вашего оборудования я оценить не способен, но безопасность… Твоя мать потрудилась на славу.

— Передам ей ваш комплимент. — Я махнула рукой в сторону двери. — Мне нужно идти, пора присоединиться к веселью. Баффи захочет немедленно вывесить сегодняшний материал. А если я не стою у нее над душой, она всегда перегибает палку.

— Понятно. — Сенатор на мгновение смолк, а потом спросил слегка напряженным голосом: — Мисс Мейсон, могу я попросить о небольшой услуге?

Ага, вот и началась цензура. Проиграла Шону десять баксов: я-то ставила на то, что Райман продержится до официального начала путешествия.

— О какой, сенатор? — поинтересовалась я как можно более ровным голосом.

— Эмили. — Мужчина покачал головой и вымученно улыбнулся. — Знаю, вы опубликуете все, что сочтете нужным. С удовольствием прочитаю и просмотрю репортаж. Думаю, мы не отследили и половины ваших камер и диктофонов. Сенсоры еле-еле засекли некоторые из приборов мисс Месонье. А у нее наверняка были и другие, которые они и вовсе не засекли. Подруга у тебя — прирожденный шпион, нам бы сказочно повезло, завербуй мы такого агента. Так что вы наверняка отсняли превосходный материал. Я рад. Но вот Эмили… Понимаешь, ей не очень нравится чрезмерное внимание прессы.

Я задумчиво посмотрела на собеседника.

— Так вы хотите, чтобы я постаралась не использовать изображения вашей жены?

Странно. Эмили Райман дружелюбная и фотогеничная; и если забыть про ее любовь к лошадям, я пока не встречала ни у одного политика такой здравомыслящей жены. Думала, сенатор, наоборот, воспользуется ситуацией.

— Но она же будет участвовать в кампании, а если вы победите…

— Эмили знает свою роль, и она не против, если про нее напишут в репортаже, просто не хочет, чтобы ее изображение чересчур часто появлялось в прессе. — Сенатор явно чувствовал себя не в своей тарелке; и именно поэтому я склонна была удовлетворить его просьбу. — Пожалуйста. Если возможно. В качестве большого личного одолжения.

— Почему? — Я сдвинула очки на кончик носа и посмотрела ему в глаза.

— Из-за лошадей. Знаю, ты не одобряешь разведение крупных животных, подверженных заражению, но и не высказываешься в резкой форме. Я читал статьи: ты лоббируешь введение более строгих ограничений в этой области — безусловно, твое право, право американского гражданина. И даже логично, учитывая историю семьи Мейсонов. Только вот некоторые сторонники ограничений… предпочитают агрессивные методы.

— Вы про взрывы в Сан-Диего?

Событие долгое время гремело в новостях: активисты заложили бомбы в крупнейшем в мире зоопарке. Фанатичные сторонники закона Мейсона, которые выступали против разведения животных, способных подвергнуться амплификации. Одним словом, те же экстремисты, что ратуют за снятие всемирных запретов на охоту и настаивают на полном истреблении всех крупных млекопитающих Северной Америки. Называют себя «сторонники жизни», а на самом-то деле являются настоящими сторонниками геноцида. Из штанов выпрыгивают — так им хочется, прикрывшись законом, устроить бойню. По их милости в Сан-Диего погибли сотни живых существ, в том числе и люди. Вирус распространялся самыми дикими способами: «Первый случай заражения из-за укуса жирафа» — как вам такое?

Сенатор мрачно кивнул.

— У меня три дочери. Сейчас они на ранчо вместе с бабушкой и дедушкой, и скоро Эмили к ним присоединится.

— Не хотите привлекать к ним внимание?

— Боюсь, это неизбежно. К сожалению, такова современная политика. Но, пока возможно, хочу их уберечь.

Я по-прежнему изучала его, глядя поверх очков. Сенатор, в отличие от большинства людей, спокойно выдерживал мой взгляд. Конечно, у его жены тоже ретинальный КА. Наконец я поправила очки и кивнула:

— Посмотрим, что можно сделать.

— Спасибо, мисс Мейсон. — Райман улыбнулся — по-мальчишески и с явным облегчением. — Не буду больше задерживать — нужно ведь срочно проверить фургон и мотоцикл?

— Если ваши парни его поцарапали, я сильно разозлюсь, — пообещала я, выходя на улицу.

Убрать Эмили из кадра довольно легко. Ущерба для репортажа почти никакого, а комната не слишком ярко освещалась — так что можно аккуратно подправить изображение и не вызвать подозрений: не дай бог решат, что мы что-то скрываем — тут же набросятся, как стервятники. Поручим дело Баффи, она же у нас гений компьютерной графики.

Интересно, что он вообще решился на такую просьбу. Сенатор прекрасно знал: нашему терпению есть предел и просить умалчивать о чем-то можно, но ограниченное количество раз. В определенный момент мы разозлимся, и тогда добра не жди. Зачем же тогда вообще знакомить с женой? А потом расходовать наши «одолжения» и просить вырезать ее из сравнительно невинного отчета о семейном обеде? Может, старается понравиться? Мол, «моя жена не любит сниматься, и за детей боязно; ей-богу — вы же понимаете?». Вряд ли. Думается, просто хочет с нами познакомиться, но не хочет расстраивать жену. Своим инстинктам я доверяю, а интуиция подсказывала: Райманы — вполне симпатичные люди. Разве только занятие выбрали неподходящее — политика и разведение лошадей.

Грузовик и байк стояли во дворе. Фургон вычистили так, что он просто сиял (не забыли и про башни-трансляторы). Хромированные детали моего мотоцикла слепили глаза даже через черные очки.

— Таким чистым он не был со дня покупки, — пробормотала я.

Солнце уже садилось, но, по моему личному мнению, оно вполне могло бы и ускориться.

— Джордж! — Из задней двери грузовика высунулась голова Шона. — Эти парни вывели пятно от фруктового пунша на сиденье!

— Да ну?

Впечатляет. Мы посадили его на третий день, как получили от родителей грузовик — подарок на восемнадцатую годовщину усыновления. Папа тогда сказал: «Лицензии у вас класса А, и оборудование должно быть соответствующее». И правда, соответствующее, только пришлось потратить уйму времени на переделку.

— И они перепутали все провода Баффи, — почти с садистским удовлетворением отметил брат.

Еле сдержав улыбку, я провела рукой по сияющему корпусу байка. Если они его и поцарапали — то сами же потом и заполировали. Великолепно.

В грузовике, однако, царила отнюдь не радостная атмосфера. Шон, развалившись на стуле, чистил арбалет, а от Баффи остались только ноги — она лежала на спине под пультом, выдергивала провода из «неправильных» разъемов и вставляла их в «правильные». Каждый раз на одном из мониторов появлялось изображение или начинали мелькать помехи. Сюрреалистичное зрелище, как в дешевом фильме ужасов. При этом девушка гневно стучала пятками по полу и ругалась, как матрос. Солидный лексикон.

— Деточка, ты же этими самыми губами маму целуешь. — Я перешагнула через мотки кабеля и уселась на рабочий стол.

— А ты на это посмотри! — Баффи вылезла из-под пульта и теперь, стоя на коленях, потрясала зажатым в кулаке пучком проводов.

Я молча подняла брови.

— Они все неправильно подсоединены! Все!

— А на них были ярлыки?

Девушка на мгновение задумалась.

— Нет.

— А они были подключены по нормальной, человеческой и понятной схеме?

Можно не спрашивать. Электрику делали мы с Шоном, но за проводку отвечала Баффи. А она считает обычные системы слишком занудными. Я как-то пыталась вникнуть в ее логику, но дело каждый раз заканчивалось головной болью. Иногда неведение — действительно благо.

— А зачем понадобилось все отключать? — пробормотала сочинительница и снова полезла под пульт.

— Ты ее не убедишь, — вмешался Шон, проверяя тетиву на арбалете. — Какой там здравый смысл — на ее территорию вторглись гнусные варвары.

— Поняла.

Ближайший ко мне монитор включился, и спустя минуту помехи сменились изображением двора.

— Баффи, когда мы сможем приступить к работе?

— Минут через пятнадцать-двадцать. Я еще не проверяла резервные установки, наверняка и там устроили бардак. — В голосе девушки слышалось неприкрытое раздражение. — Потери данных пока не обнаружила, но внешние камеры целый час бездействовали, руки у этих ребят растут не из того места.

— Думаю, мы легко переживем — зачем нам запись, на которой заснята служба безопасности? Шон, свет включишь?

— Конечно. — Брат отложил самострел, опустил на окно штору и закрыл заднюю дверь.

Баффи недовольно пискнула из-под пульта, и Шон нажал выключатель. Грузовик залил приятный мягкий свет. Такие лампы разработаны специально для чувствительных глаз, и каждая обходится в пятьдесят баксов, но дело стоит того. Даже удобнее домашних ультрафиолетовых светильников. Голова не просто не болит — иногда они вылечивают мигрень.

Со вздохом облегчения я сняла очки и принялась массировать кончиками пальцев правый висок.

— Ладно, братцы, что скажете? Первая официальная встреча с сенатором, впечатления?

— Его жена мне понравилась, — отозвался Шон. — Фотогеничная, ее можно прекрасно использовать. Насчет самого сенатора пока не определился: либо он действительно этакий бойскаут, который непонятным образом так высоко забрался, либо дурит нас.

— Тако получились вкусные, — вмешалась Баффи. — Мне Райман понравился: ведет себя вежливо, даже когда это необязательно. По-моему, вполне приятная работенка.

— Приятная или нет, главное, чтоб приносила доход, — пожал плечами брат. — Мы делаем карьеру, и деньги есть деньги.

— Согласна с вами обоими, почти согласна. — Я все еще массировала правый висок: точно придется пить обезболивающее, причем скоро. — Сенатор, конечно, не так хорош, как хочет казаться, но ведет себя гораздо лучше, чем мог бы. Тут не все игра на публику. Искренность подделать трудно. Напишу о нем сегодня очерк, что-нибудь вроде: «Первые впечатления о человеке, который, возможно, станет нашим президентом». Пока ничего серьезного, но все же. Баффи, сколько будешь монтировать материал?

— Как только все заработает, мне понадобится час, максимум два.

— Постарайся уложиться в час. Нужно успеть, пока на восточном побережье читатели не легли спать. Шон, сделаешь репортаж о местной системе безопасности? Расспроси охранников и выясни, что у них с оружием, ладно?

— А я уже начал, — широко улыбнулся брат. — Помнишь того светловолосого верзилу? Такой, на регбиста похож?

— Да, великана я заметила.

— Стив. Таскает с собой биту. — Шон изобразил замах, как в бейсболе. — Представь, как он с ней мастерски управляется!

— Понятно, классика, — сухо ответила я. — В общем, хватай камеры и отправляйся тормошить местных. И последний пункт в повестке дня: сенатор обратился к нам с просьбой.

Баффи снова вылезла из-под пульта с очередным пучком проводов в руках. Девушка выглядела удивленной, а Шон, похоже, рассердился:

— Только не говори, что он уже пытается ввести цензуру.

— И да, и нет. Райман хочет пока исключить Эмили. Ну, чтобы мы по возможности убрали ее из репортажа.

— Почему? — недоуменно пробормотала Баффи.

— Сан-Диего.

Брат сообразил довольно быстро. Он не такой преданный сторонник закона Мейсона, как я, но за полемикой следит.

— А, он не хочет подвергать опасности ее и ранчо, если вдруг мы слишком заострим внимание.

— Именно. — Я переключилась на левый висок. — Там сейчас его дети вместе с бабушкой и дедушкой, а Райман, сами понимаете, не хочет гробить семью. Риск, конечно, остается, но он, пока возможно, собирается не выставлять их на всеобщее обозрение.

— Я могу отредактировать видеозапись, — предложила Баффи.

— В моей статье Эмили вообще не фигурирует, — согласился Шон.

— А я про нее умолчу. Договорились?

— Вроде как.

— Чудно. Баф, скажешь, когда наладишь прямую трансляцию во всех зонах? Выйду на минуточку воздухом подышать. — Я снова надела черные очки.

— Займусь-ка работой. — Шон опередил меня и выскочил из грузовика.

Брат немедленно отправился искать охранников, не оглядываясь по пути. Он меня знает лучше всех, иногда даже кажется, лучше меня самой. Знает, например, что перед работой мне нужно немного побыть одной. Неважно где, но одной.

Заходящее солнце светило гораздо мягче, и на байк уже не было больно смотреть. Я прислонилась к нему, закрыла глаза и подставила лицо закатным лучам. Что ж, детки, добро пожаловать в большой мир. Все завертелось, и нам остается сконцентрироваться на правде и не отставать.

В шестнадцать лет я сообщила отцу, что собираюсь стать вестником. Он и так уже знал, но тогда я первый раз сказала ему официально. Папа использовал кое-какие связи, и меня зачислили на курс истории журналистики в университет. Эдвард Р. Мэроу, Уолтер Кронкайт, Хантер С. Томпсон, Камерон Кроу — приобщилась к великим как должно — через их статьи и дела; влюбилась со всем пылом молодости, без оглядки и задних мыслей. Я никогда не хотела стать Луис Лейн, девушкой-репортером (хоть как-то и нарядилась ею на Хеллоуин), нет, я мечтала стать Хантером Томпсоном или Эдвардом Мэроу, разоблачать правительственную коррупцию, хотела добывать правду, делать новости, и будь я проклята, если когда-нибудь пожелаю иного.

В этом мы с Шоном похожи. Но у брата другие приоритеты. Для него хорошая история (если, конечно, позволяют моральные принципы) важнее фактов. Именно поэтому ему все удается, и по этой же причине я каждый раз дважды перепроверяю его статьи перед публикацией.

Одно я твердо усвоила из университетского курса: тридцать лет назад люди представляли себе будущее совершенно иначе. Зомби уже не новость. Живые мертвецы были главной новостью когда-то, в то страшное жаркое лето в начале века, а теперь они лишь часть повседневной жизни. Зараженные выполнили свою функцию — изменили мир навсегда и полностью.

Все очень обрадовались, когда доктор Александр Келлис объявил о создании универсального средства от простуды. Я-то ею (за что ему спасибо) никогда не болела, но знаю, как люди раньше мучились: постоянно чихали, сморкались; любой мог на тебя накашлять. Келлис и его исследовательская группа проводили клинические испытания. Медики действовали слишком быстро, преступно быстро, но кто я такая, чтобы их судить? Меня-то там не было.

Самое забавное, всю вину при желании можно свалить на журналистов. До одного репортера дошел слух: Келлис якобы намеревался продать свое изобретение и утаить его от простых граждан. Полная чушь, ведь лекарство представляло собой модифицированный риновирус, собственно, видоизмененную простуду. Средство Келлиса, вырвавшись за пределы лаборатории, должно было буквально «заразить» весь мир, о деньгах и речи идти не могло.

Но того журналюгу факты не интересовали. Его интересовала сенсация: еще бы, он первым сообщит о великой подлости, которую якобы затевали бездушные медики. Настоящая подлость, по-моему, в том, что виновным в трагедии считают доктора Келлиса, а не журналиста из «Нью-Йорк Таймс», Роберта Сталнейкера. Если уж кто и виноват, так только он. Я читала статьи: с каким чувством там клеймится Келлис, а заодно и вообще все доктора. Человечество, написано в них, имеет право на лекарство.

Некоторые ему поверили, и не просто поверили, а пошли дальше: вломились в лабораторию, украли препарат и, можете себе представить, распылили его с самолета. Подняли баллоны с образцами на максимально возможную высоту и выпустили содержимое в атмосферу. Чистой воды биологический терроризм, зато идеи искренние и светлые. Злоумышленники действовали, исходя из неверных предпосылок, на основании обрывочных и не полностью правдивых сведений. А в результате обрекли всех нас.

Надо признать, все, возможно, обошлось бы, если бы не исследовательская группа из Денвера. В штате Колорадо испытывали генетически модифицированный филовирус Марбург-ЕХ19, более известный как Марбург-Амберли (Амандой Амберли звали первую успешно зараженную пациентку). Двенадцатилетняя девочка умирала от лейкемии и, по прогнозам врачей, не должна была дожить до тринадцати. В год, когда лекарство Келлиса вырвалось на свободу, совершенно здоровой старшекласснице Аманде исполнилось восемнадцать. Денверские ученые сумели излечить рак.

Марбург-Амберли считали чудом, впрочем, как и универсальное лекарство от простуды Келлиса. Вместе они должны были изменить судьбу человечества. Что и случилось. Вместе, именно так. Больше никто не простужается и не умирает от рака, проблема теперь одна — живые мертвецы.

На момент распыления препарата Келлиса девяносто семь человек в мире были заражены Марбург-Амберли. Вирус, убивающий рак, не распространялся: лишь выполнял свою задачу и переходил в состояние покоя в организме носителя. И все девяносто семь человек мирно жили своей жизнью, не подозревая, что в скорости станут очагами инфекции. Аманда Амберли к тому времени погибла — за два месяца до описываемых событий ее сбила машина, сразу после выпускного бала. Девушка, единственная из всех пациентов, зараженных Марбург-Амберли, не восстала после смерти. Именно благодаря ей ученые выяснили: не само лекарство от рака заставляет мертвых оживать — причина в комбинации вирусов.

За несколько дней Келлис разлетелся по всему земному шару. Виновников славили почти как героев: конечно, сознательные граждане побороли бюрократию и сделали доброе дело. Никто не знает, когда именно первые пациенты, зараженные Марбург-Амберли, вступили в контакт с лекарством и сколько времени происходила мутация. Мирный филовирус соединился с новым риновирусом и начал меняться. По самым тщательным подсчетам, процесс занял около недели. И в результате появился Келлис-Амберли, который, подобно простуде, распространялся по воздуху от носителя к носителю.

Не зафиксировано самого первого случая амплификации: она произошла одновременно во многих местах. Но мы можем, пусть и отрывочно, восстановить приблизительный ход событий. Ведь фильмы ужасов кое в чем ошибались: инфекция изначально не была универсальной. Люди, погибшие до контакта с Келлис-Амберли, не ожили. Мы так и не знаем, почему вирус в буквальном смысле оживляет носителя. Теоретики сходятся на том, что виновато гипертрофированное стремление филовируса распространяться: оно просто перешло на новый уровень. Зараза проникает в нервную систему и заставляет тело двигаться, пока оно окончательно не распадется на части. Получается, зомби — всего-навсего сосуды с инфекцией — подчиняются вирусу и пытаются кого-нибудь заразить. Вполне может быть. Кто знает? Так или иначе, их появление изменило все.

В том числе и политику, ведь многие проблемы отступили на второй план. Смертная казнь, жестокое обращение с животными, аборты и так далее. Сейчас трудно заниматься политикой, особенно когда в более-менее благополучных странах вовсю свирепствуют ксенофобия и паранойя. Сенатору Райману предстоит изнурительная битва за Белый дом (если он вообще продвинется так далеко). И мы будем его сопровождать.

Я сидела, подставив лицо солнышку, и старалась не обращать внимания на пульсирующую головную боль. Скоро Баффи позовет меня, и все закрутится.