Напоминание

Гравицкий Алексей Андреевич

 

Пролог

Это было неожиданно. Я сидел за компьютером, играл в новомодную игрушку и потягивал пиво.

Это было похоже на него, на моего старого школьного дружка. Вот так без звонка, без предупреждения…

Хотя, нет, звонок был, правда уже в дверь.

Итак он ввалился в мою дверь как всегда неожиданно, как всегда веселый. И вот мы уже сидим с пивом за компьютером вдвоем. Играем в дурацкую игрушку, треплемся обо всем и не о чем, ржем.

Так мы просидели тогда (впрочем как всегда. Он ведь мне всегда уходя говорил: «Ну вот, зашел к тебе как всегда на пять минут…») до позднего вечера.

Он глянул на часы и подскочил:

— Леха, большое спасибо, я пошел. Созвонимся.

Засобирался. Начал одеваться. И, только уже в дверях, вдруг полез в сумку:

— Да, кстати, ты даже не знаешь зачем я к тебе зашел.

— Как всегда на пять минут, — усмехнулся я.

— Кстати да, как всегда на пять минут.

Весело хохоча, он достал из сумки сверток и протянул его мне:

— Это тебе. Подарок.

Я с удовольствием и интересом развернул сверток. Если сказать, что я был крайне удивлен, увидев его содержимое, значит не сказать ничего. Я был ошарашен, я обомлел, я… я… я увидел там скрюченную, пожелтевшую БУМАЖНУЮ ТЕТРАДЬ! мало того, подписана она была ЧЕРНИЛАМИ!!!

— Ты что, миллионер: такими подарками швыряться? — спросил я, как только смог что-то спросить. — Это же музейный экспонат. Ей же, как минимум девятьсот лет.

— Тысяча, — поправил он.

— Я не могу принять это даже от тебя.

Тем более от тебя! Это же целое состояние.

— Брось! Во-первых мне это не стоило ни копейки, во-вторых, главное не форма, а содержание. Посмотри на обложку.

Я посмотрел на обложку. На ней крупными буквами было написано: «ВОЛКОВ СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ».

Сначала я удивился, но минутой позже осознал и отмахнулся:

— Ну и что?

— Что? Волков, ты меня удивляешь. Это же твоя фамилия.

— Ну и что? Мало ли на свете Волковых?

Тем более, что этот жил тысячу лет назад и может совсем не быть моим родственником.

— Леха, не зли, я сказал, что это тебе?

Так вот, возьми и засунь свои неловкости и отговорки в жопу.

Я сделал последнюю попытку вернуть музейный экспонат хозяину, но:

— Слушай, я сказал: «это — тебе». Не обижай меня. Я тебе это подарил, а дальше делай, что хочешь: хочешь — примени по назначению, хочешь — повесь в сортире и подтирайся, а хочешь — сдай в музей. Только не думай даже о том, что бы вернуть мне. Все! Привет.

— До свидания.

Он заулыбался и пошел прочь. Я закрыл дверь и вернулся в комнату. Честно говоря, меня разбирало любопытство. Я убрал последствия посиделок, выключил компьютер и сел в кресло, собираясь изучать подарок. Не тут-то было! Тетрадь, как сквозь землю провалилась! Я обыскал комнату — зря потратил время.

Начал вспоминать, где видел ее (в смысле тетрадь) в последний раз и оказался в коридоре. Поискал. Тщетно. Пошел по горячим следам, кстати сказать по своим собственным. Прошел по всем местам, где был с тех пор, как проводил друга и вернулся в комнату.

Побродив по комнате, уткнулся в тетрадку, ту самую, что искал. Вот тихо лежит у всех на виду, на журнальном столике. Черт! Пень слепой. Я отругал себя за природный кретинизм и, наконец, уселся в кресло. С начала я просто пролистал ветхие страницы. Это был дневник. Интересно, а он сам его читал? А почему бы нет? Ведь это его вещь. Почитаю и все равно верну.

С этой мыслью я наконец открыл дневник и прочел:

«Сегодня (22.06.2941 года) я, Волков Сергей Александрович начинаю писать дневник. Глупо конечно, но мне кажется, что я уже дошел до этого. Прошу учесть, что пишу я это не для кого-то, а для себя, просто мне надо выговориться. Но это так, на тот случай если эта писанина попадет кому-то в руки.

Мне кажется я схожу с ума.

Нет, не так. Лучше начать сначала. Но если и так, то все равно, я что-то не понимаю, это что какая-то аномалия, или я схожу с ума, а может это болезнь?..»

 

Часть первая

… Я что-то не понимаю, — думал Сергей. — Это что, какая-то аномалия или… Или я схожу с ума, — сделал он для себя неутешительный вывод. — А может это болезнь?

Хм, надо сходить к доктору, а может и не надо. — С этой мыслью он вошел в вестибюль лучшего пятизвездочного отеля Евроазиатского Союза планеты Земля.

Нет, а все-таки, я ведь даже поговорить об этом ни с кем не смогу — в психушку посадят. Да точно надо сходить к врачу, — подумал он и тут же мелькнуло трусливое. — А может не на…

— Стой! Куда пресш-ш-ш? — раздалось над ухом скрипуче. Сергей поднял голову и узрел робота. Робот был из категории новой безотказной техники, но почему-то шепелявил и нервно помигивал лампочкой.

— Я, видите ли, заказал номер. Моя фамилия…

— Куда? Псш-ш-шел вон!

— Извините, но… — Сергей опешил.

— Я сш-ш-шказал: псш-ш-ш-ш вон!

— Позовите хозяина! — потребовал Сергей, он уже понял, что говорит всего лишь с грудой железа, которой можно даже нахамить и не понести за это никакой уголовной ответственности.

— Я здесь живу, так что псш…, тьфу пшел ты сам в…

— Извините, — раздалось сзади, из-за спины робота. Сергей повернулся и увидел маленького пухлого лысеющего человечка, одетого в какую-то невообразимую старомодную хламиду. Тот поклонился — Прошу прощения, но сами знаете требуют не загружать людей, а ставить этих… — и он зло сверкнул глазами в сторону робота, — Простите, сбой в программе, человечек совсем засмущался.

Сергею стало жалко маленького мужичка, видимо хозяина отеля, и он сказал:

— Да ладно, я все понимаю. Ничего страшного.

Хозяин робко поднял глаза, опустил, и, чтобы скрыть смущение, зашептал на робота:

— Брысь чудовище, быстро на профилактику и чтоб больше я тебя здесь не видел! Встанешь у склада, а сюда пусть пришлют другого.

Робот повернулся, злорадно заскрипел (видимо скрип у робота означал смех), и, распевая какую-то похабную песню, поперся в глубь отеля. Сергей усмехнулся и повернулся к застенчивому человечку (странное качество для человека его профессии, а в том, что перед ним хозяин отеля Сергей уже не сомневался).

— Добро пожаловать, я хозяин этой гостиницы, — улыбнулся мужичок. — а Вы наверное друг Волков Сергей…

— Александрович, — продолжил Сергей.

— Точно! — искренне обрадовался хозяин.

— Идем, Ваш номер 3795, я прошу Вас…

В номере было по-домашнему уютно: мягкие стены со свето, звуко и прочей изоляцией; встроенные лампы с переменной мощностью; большая кровать; стол с компьютером; пара кресел; кроме того бар; ванная комната с бассейном и сауной, шикарный балкон.

— Спасибо, это то, что нужно, — улыбнулся Сергей.

— Если я Вам понадоблюсь — звоните, — хозяин показал на динамик и несколько кнопок, вмонтированные в мякоть стены, поклонился и вышел.

Сергей плюхнулся в кресло.

— Хочу выпить.

— Чего изволите? — прозвучал механический голос.

— Пива, пожалуй.

— Вам в банку? В бутылку? В стакан?

— В кружку.

— Сколько?

— Пол литра.

— Какого?

— Ну как какого? Лучшего конечно!

— У нас все лучшее, — самодовольно проскрипело со стороны бара.

— Ну не знаю… давайте светлого.

— Фирма и год выпуска.

— Уй надоел зануда, — возопил Сергей, которому уже не очень хотелось пива.

— Такого пива у нас нет, — озадаченно проскрипел голос.

— О, Боже. Ну тогда дай чего-нибудь на свой вкус.

В баре что-то зажурчало и перед Сергеем появился граненый стакан с прозрачной жидкостью.

— Что это? — спросил Сергей.

— Водка фирмы «Русская» в граненом стакане, количество 100 грамм, дата вып…

— Стоп! Я просил пива! ПИВА!

— Вы просили на мой вкус, — поправил голос.

— Я просил пива на твой вкус!

— А я не люблю пиво.

— А мне наплевать, что ты любишь. Дай мне пива.

— Какого?

— Любого.

— Конкретнее.

— Лучшего.

— А у нас все лучшее.

— А-а-а, черт с тобой! — Сергей схватил стакан с водкой, опрокинул, поморщился, поставил стакан на стойку.

— Закуси — посоветовал голос, и перед Сергеем появилась тарелка с соленными огурцами.

— Что это? — спросил Сергей.

— Огу-урчики, — довольно протянул голос.

Сергей взял огурец, похрумкал им, стянул с себя портки, рубашку и завалился на кровать.

— Потухни.

Свет погас. «И все-таки, я хотел пива», — подумал Сергей.

— Вечно вы люди не знаете, что хотите, — проскрипело из темноты, но Сергей уже не слышал. Он уже провалился в глубокий сон…

…Сергей открыл глаза.

Солнце ударило в лицо и он сощурился. Огляделся. Комната была не та.

Тесная, не уютная. Грубые кирпичные стены, с которых осыпается краска и штукатурка, одна стена, судя по всему, фанерная. С потолка свешивается провод, на нем лампочка (даже без абажура!). В углу старый обшарпанный стол, табурет. Под столом стопками навалены книги, бумаги. Сам он, как выяснилось, лежал на раскладушке.

— Сплю. Я сплю. — сказал он себе и, встав с кровати, начал одеваться. Одежда, кстати, тоже была не та.

За стенкой раздавались голоса, звенела посуда, тихо дребезжал радиоприемник. Что-то прострекотал женский, звенящий, молодой голосок «соседка» — подумал Сергей, что-то ответил густой, спокойный голос «мама» — понял Сергей. Он застегнул штаны и вдруг насторожился: голоса за стенкой умолкли, теперь скрежетало только радио, скрежетало что-то не громко, монотонно и Сергей не мог разобрать слов. Наконец голос приемника смолк, наступило мгновение тишины, но только мгновение. Раздался звон разбиваемого стекла и голоса те же, прежние, но что-то в них уже изменилось.

Сергей выскочил из комнаты, пулей пролетел в кухню, столкнулся в дверях с соседкой, которая молча упорхнула к себе. В кухне мама убирала осколки тарелок: похоже на пол грохнулась целая стопка. Она посмотрела на сына. Сергей тоже не сводил с матери глаз, и оба молчали. Мама собрала осколки, ссыпала их в ведро. Движения ее были спокойными твердыми, ничто в ее внешнем виде не выдавало нервного потрясения, которое она только что перенесла. Закончив уборку она подняла голову и посмотрела на Сергея.

Лицо ее было чуть бледнее, чем обычно, но как всегда спокойное, и голос тоже прозвучал спокойно и ровно:

— Доброе утро, Сережа. Завтракать будешь?

Сергей посмотрел на мать и, почему-то, ком застрял у него в горле. Он подавил собирающуюся уже начаться истерику и спросил, тоже стараясь сохранить голос спокойным:

— Мама, что-то случилось?

— Нет… то есть да… то есть…

— Мама.

— А что? Я ведь говорила, что война будет… — интонация была такая, что не понятно было спрашивает она или утверждает.

— Да, и папа так всегда говорил, — какое-то волнение дернулось у него внутри.

— Ну она и началась, — деланное спокойствие с трудом давалось немолодой женщине, — и… и чайник на плите…

С этими словами мать покинула кухню.

Хлопнула дверь и из дальней комнаты послышались приглушенные всхлипы.

— О, Господи, — выдохнул Сергей. Кухня поплыла у него перед глазами и он с трудом опустился на табурет…

… - О, Господи, — Сергей подскочил на кровати. Было часов пять утра, и в комнате еще было темно. Он повернулся на другой бок, — Приснится же такое, — пробормотал он.

Он ворочался еще с пол часа, но сон не шел. Попробовал старый способ: считать баранов — ничего не вышло, на ум лезли только дикие мысли о том, что только что увидел в ночном кошмаре. И, откинув все остальные мысли, он стал думать только об этом…

…Он думал только о том, что случилось. Он сидел в кухне и пил холодный чай, вошла мама.

— Что именно сказали по радио? — спросил он отрешенно.

— Ничего. Только, что сегодня двадцать второго июня 1941 года фашистская Германия вероломно… В общем сегодня началась война. Если тебе этого мало, то…

— Успокойся, — перебил Сергей, встал не допив чай и ушел к себе не сказав больше ни слова.

Как-то вдруг сразу постаревшая женщина рухнула на освободившуюся табуретку и тихо заплакала…

…Он проснулся. Над ухом разрывался будильник, сообщая, что сегодня: «22 июня 2941 года, восемь часов тридцать минут…» Сергей отрубил его. Он еще не проснулся до конца и все его мысли были там, во сне. Услышав сообщение будильника он дернулся, что-то смутно промелькнуло в голове, нехорошо кольнуло в груди, но он не ухватил мысль.

Он встал, оделся, умылся и пошел в гостиничный ресторан. На душе скребли кошки. Дело в том, что подобные сны преследовали его уже в течении пяти лет. Он жил двумя жизнями: во сне и на яву. Глобальные события в его жизни происходили и там, и тут, в остальном же эти жизни протекали по своему. Сны были яркие, цветные и такие… такие материальные, что настоящая жизнь порой казалась ему сном.

Сначала эти сны заинтересовали его и даже где-то как-то понравились, а самое главное, что они не стерались из его памяти, как обычные сновидения, а оставались в ней. Так продолжалось четыре года, даже чуть больше, а потом… Потом умер папа! Умер тихо, во сне и это сразу откликнулось в снах Сергея. И Сергей, который любил отца, и который перестал видеть его даже во сне, возненавидел эти сны. А они все повторялись и повторялись, и каждый был продолжением предыдущего, и, на смену ненависти пришел испуг часто переходящий в отчаяние. Он испугался, что сходит с ума, потом подумалось, что это болезнь, потом… Потом он понемногу привык к ним, хотя мысли о психическом расстройстве временами проскакивали у него.

Но сегодняшний сон поразил его, поразил и напугал. ВОЙНА! Это же надо! Последняя была… А-а, черт, кто ее помнит когда? В школе проходили, что где-то тысячу лет назад войны закончились, и человечество, погрязшее в варварстве, ступило на путь культуры и просвещения. Там еще кажется была угроза ядерной войны, но предки-варвары одумались и предотвратили ее. А потом началось великое познание мира… А больше ничего о войнах не проходили ни в школе, ни после нее, да и зачем?

В учебниках истории до истории просвещения отводился один параграф, а потому у него было очень смутное представление о войне. Он вообще плохо себе представлял, что такое война, видимо это толпы необразованных, еще диких людей, которые бегают друг за другом с примитивными приспособлениями для лишения жизни в руках, и мыслью посмотреть, что внутри у соседа.

Сон задел за живое. С одной стороны он прельщал и манил чем-то новым неведомым, таким чего не могло быть на самом деле. С другой стороны он отпугивал своей неизвестностью и этим страшным словом «война». И Сергей думал, думал только об этом. И ему хотелось, нет ему просто необходимо было с кем-то посоветоваться, но он не мог.

На этом месте Сергей снова вернулся к мысли, что он больной, либо сумасшедший и ему надо сходить к врачу.

Он вошел в зал ресторана, прошел к свободному столу в углу, сел на самый дальний стул и подозвал официанта.

— Что изволите?

— Стандартный легкий завтрак.

— Заказ принят. Прошу подождать несколько минут.

Официант отбежал, а Сергей уткнулся в брошюру валявшуюся на столе. Он пролистал брошюрку до середины — скукота! Захлопнул ее бросил на стол, подхватил снова и уставился на обложку. Ничего особенного: пестрая картинка, название журнала, дата издания 22.06.2941, кажется сегодняшнее число. Какая-то мысль проскочила в голове, но не задержалась, и вот он сидит вперив взгляд в журнал и пытается ухватиться за то, что показалось очень важным. Но тщетно.

— Кхе-кхе, — раздалось над ухом. Сергей не отреагировал.

— Простите, — послышалось громче. — ноль эмоций.

— Простите, здесь не занято? — голос раздался снова с нарастающей интонацией.

Сергей дернулся оторвавшись от своих мыслей, и, как со сна непонимающим взглядом, уткнулся в человека, который высился над ним. Тот был среднего роста, темноволосым, смуглым, с резкими, но приятными чертами лица и непонятного цвета глазами. На лице его сияла улыбка, дурацкая, как показалось в первый момент Сергею. Одет он был в легкий новомодный костюмчик, и выглядел, надо заметить, весьма элегантно.

— Простите, я отвлек вас от каких-то размышлений, — сверкнул всеми зубами незнакомец. — но я только хотел присоединиться к кому-нибудь, не хотелось завтракать в одиночестве.

Можно присесть?

— Да, садитесь, — Сергей был все еще в несколько ошалелом состоянии.

Незнакомец присел на краешек стула, как раз в тот момент, когда появился официант с подносом. Незнакомец быстренько оглядел поднос и кинул официанту:

— Мне тоже самое, только вместо… Что в стакане?

— Чай с сахаром и лимоном.

— Так вот, вместо чая с лимоном и сахаром, крепкий кофе без лимона, без сахара, и, на всякий случай, без коньяка, молока, сливок и без всяких других примочек.

Официант спокойно выслушав и записав заказ, не торопясь двинулся от стола в глубины зала — ресторана.

— Быстро, я есть хочу, — крикнул незнакомец.

Официант исчез, а тот рассмеялся и протянул Сергею руку:

— Меня зовут Виктор.

— Сергей, — отозвался Сергей протягивая руку для рукопожатия. Он не заметил когда и как его перестала раздражать улыбка Виктора, совсем не дурацкая, как показалось в первый момент, а очень даже милая. И вообще ему нравился этот человек, нравился своей жизнерадостностью, и Сергей не заметил, как сам начал улыбаться в ответ.

Снова подбежал официант. Виктор принял поднос, достал из кармана купюру и попытался всучить ее официанту «на чай».

Увидев, как несчастный робот выпучил фотоэлементы, Сергей поперхнулся чаем, а Виктор ругнулся, сунул купюру обратно в карман и отослал официанта.

— Никак не привыкну, сообщил он уминая завтрак. — что везде эти дикие конструкции. Даже здесь, где до них всегда были толпы попрошаек.

Сергей молча кивнул, трудясь над завтраком. Какое-то время ели молча, потом Виктор возобновил беседу.

— Вы здесь по работе, или отдыхаете?

— Я здесь в отпуске, хотя не очень-то хотелось отдыхать от любимой работы.

— А кто вы по профессии?

— Я ученый. Работаю в одной из самых распространенных отраслей науки, но мне нравится, а вы?

— А я здесь… хм… Можно сказать, что я здесь по работе, а вообще я сотрудник Галактической Полиции. ГП, как сейчас модно говорить.

Сергей заинтересовался еще больше, ведь познакомился с интересным человеком, а кроме того с человеком интересной и редкой профессии, и разговор потек в привычном русле. За разговором закончился завтрак, за разговором они прошли в холл, поднялись на верх, и оказалось, что живут они на одном этаже. Уже около номера Сергея Виктор вдруг оборвал разговор.

— К сожалению должен вас покинуть, но надеюсь вечером продолжить наше знакомство. Я всегда рад гостям.

Он протянул Сергею визитку, пожал ему руку и потопал по коридору в свой номер. Сергей улыбнулся какой-то мысли и вошел к себе. Он любил живое общение с людьми, но друзей здесь, далеко от дома у него не было и он был рад этому знакомству.

Вечером он сидел у Виктора и наслаждался беседой и каким-то коктейлем, который намешал сам Виктор: он не доверял барам и вообще не очень любил роботов.

К радости Сергея помимо Виктора он обнаружил тут и хозяина. Маленький человечек, видимо, сидел здесь давно и довольно много выпил. Теперь же он расслабленно развалился в кресле, раскраснелся и был похож на свежеиспеченную пышку.

Застенчивость его пропала, наверно под влиянием выпитого и их беседа плавно переросла в монолог. Хозяин самозабвенно вещал, рассказывал, доказывал и философствовал, но это звучало не занудно, как у лектора из университета, а увлекательно и интересно. И Сергей весь превратился в слух. Слушая он задумчиво перевел взгляд на Виктора.

Тот тоже слушал с интересом: иногда хмурился, иногда ехидно ухмылялся, явно не соглашаясь, но не высказывал своего несогласия вслух: зачем портить настроение такому милому человеку и сажать черные пятна на светлую душу и чистое мировоззрение.

А хозяин говорил теперь об одном из основных вопросов современности: можно ли убить человека? Он говорил, а взгляд его стал вдруг отсутствующим, как будто он погрузился в свои мысли. Потом он резко оборвал сам себя на полуслове и спросил:

— А вас никогда не мучили ночные кошмары?

Сергей промолчал. Что-то дернулось у него внутри, но он помолчал.

— Ваше счастье… Извините, но я кажется выпил чуть больше нормы, хозяин поднялся с кресла и покачиваясь пошел к двери. — Извините, если что надо, звоните…

Дверь за ним захлопнулась, потом по коридору прошаркали шаги все удаляясь и удаляясь, пока совсем не стихли. Сергей оторвал взгляд от двери и посмотрел на Виктора. Виктор смотрел на него и довольно улыбался.

— Ну что? Ты понял о чем он говорил? — спросил Виктор и как-то странно ухмыльнулся.

— Нет! — Сергей дернулся, как будто его шарахнуло током.

— Ну-ну, — снова ухмыльнулся Виктор. А Сергей вдруг подумал: а он, он сможет убить человека? То, что он для себя домыслил ему не понравилось, и он стал заливать свои мысли выпивкой.

В свой номер он явился уже посреди ночи и в стельку пьяный. Скинул ботинки и, не раздеваясь, грохнулся на кровать отдаваясь неизбежному продолжению своих снов.

23 июня 2941 года, — разрывался будильник. Сергей поднял тяжелую голову и приоткрыл красные, как у кролика, заплывшие глаза. Тупо посмотрел на будильник, выключил его и попробовал приподняться. Попытка подняться провалилась: его зашатало, к горлу подкатила тошнота и он упал обратно на кровать. Полежав немного, он понял, что так лучше. Вдруг что-то колыхнулось в гудящей голове. Стараясь не упустить мысль он сунул руку в карман… Зачем? Ну вот, забыл. Еще минут двадцать валялся на кровати пока не вспомнил, а вспомнив, снова полез в карман, достал от туда упаковку таблеток, вытряхнул одну таблетку, сунул в рот. Пососал маленькую пилюлю, подумал, и вытряхнув еще одну, сунул ее в рот. Во рту появился мятный привкус и к горлу снова подкатил ком — так всегда бывает. Он полежал еще с полчаса, потом встал.

Ну вот, теперь он в норме.

Ни о чем не думая он спустился в ресторан. Странно, но здесь было пусто. Он сделал заказ, спокойно поел. После завтрака Сергей окончательно пришел в себя. Поднялся к себе, но уже перед дверью в номер передумал. Задумчиво постоял, резко развернулся и прошел по коридору к номеру Виктора. Дверь его комнаты была заперта. Сергей постоял, помялся, позвонил. Никто не открыл.

Сергей постучал: мало ли, вдруг звонок не работает. Ноль эмоций.

Сергей забарабанил в дверь. Ничего. Вздохнул и пошел к себе, но снова не вошел, а постоял, подумал и спокойно двинулся вниз, но не в ресторан.

Он спустился на первый этаж и прошел к комнатам хозяина. На миг остановился у двери, хотел было постучать, но дверь оказалась открытой. Сергей улыбнулся, толкнул дверь и…

Сергей остановился, нервно передернулся и развернулся собираясь бежать, но ноги отказали, подломились и он побледнев опустился на пол.

Дело в том, и это не удивительно, что Сергей никогда не видел трупа, а тут… Тут труп предстал во всей красе: маленькое пухлое тело хозяина отеля лежало на кровати раскидав руки, в глазах некогда веселых, а теперь остекленелых застыло странное сочетание страха и облегчения, грудь маленького человека была разорвана, а вместо ног теперь было страшное кровавое месиво.

Сергей отвернулся от дикого, невероятного зрелища, завалился на бок. Его рвало. Потом в глазах потемнело и он провалился в мягкую темноту. Это был первый раз за последние несколько лет, когда его не беспокоили ни жизнь, ни сон, которые перепутались теперь странным образом. Не было ничего только чернота, пустота, тьма.

Маленький человек засыпал как всегда тяжело. Его тоже мучили сны, но в отличие от Сергея, война не была для него некоей абстракцией. Война зацепила его, уже зацепила. Он воевал. Он боялся. Он не понимал и боялся этих снов. Но все же он засыпал, особенно под воздействием алкоголя. Мысли, остатки мыслей вылетели из головы, веки сомкнулись и…

…Проснулся он в обнимку с автоматом, привалившись к кирпичной стене, поколотой пулями.

Рассветало, только рассветало и он бы, как всегда с удовольствием полюбовался рассветом, насладился бы тихим неторопливым спокойным оживлением природы, но…

Но люди уже проснулись, проснулись и разбудили все и всех вокруг. Где-то в стороне раздались выстрелы, крики. Маленький человечек подхватился и, с автоматом наперевес, побежал вперед.

Какой-то странный поворот. Он любил природу, любил венец ее творения человека. Он любил людей, всех без исключения, хотя нет, теперь исключение было: он не любил (не ненавидел, на это он был не способен, а не любил) тех, кто устроил этот кошмар.

Но он любил людей и боялся, что ненароком убьет кого-нибудь, а люди не любили его, а люди остервенели и пытались убить его.

Он бежал и стрелял, хотя не умел стрелять и боялся стрелять. Он бежал и падал, падал и полз, полз и снова вскакивал, и снова бежал, и стрелял, хотя стрелять не умел и ему с огромным трудом удавалось удержать автомат в руках. Он бежал и боялся попасть в кого-нибудь, лишить кого-нибудь жизни. Он любил жизнь и не только свою, но ценил и чужую. Он цеплялся за жизнь и боялся лишить жизни другого. А вокруг стреляли, взрывались снаряды и люди расставались с жизнями, но умирая цеплялись за остатки своей жизни и старались вырвать хоть кусок чужой. Он пробежал еще несколько метров и упал. Вовремя. Рядом вздыбилась земля, раздался страшный грохот. Маленький человек оглох. Сначала жутко испугался, потом мелькнула мысль, что надо добраться до воронки, ведь в одно место снаряд два раза не попадет. Он перекатился и сполз в воронку. Через некоторое время высунулся через край, огляделся. В двух десятках шагов мелькнула тень. «Надо напугать», подумал он и вскинул автомат. «Только не попасть», — мелькнуло в голове и он нажал на спуск. Раздался треск, автомат как всегда дернуло, увело в сторону.

Не попал. Ну и слава богу.

Он вновь скатился вниз, надеясь, что сюда никто не сунется. «И снаряд два раза в одно и тоже место не падает», — подумалось вдруг.

Он медленно скатываясь в воронку посмотрел вверх. Там мелькнуло бледное лицо, рука и, как в замедленном кино, он увидел летящую в воронку гранату. Он судорожно заметался, дернулся вверх, срывая ногти.

Граната ударилась в землю и карабкающемуся человеку оторвало ноги, железом прорвало грудь, подкинуло, оглушило и уже не человека, а истерзанный кусок мяса бросило обратно вниз. Он упал на спину и последнее, что увидел было небо, край воронки и бледное лицо над этим краем, то самое лицо. «Не попал», — подумал он с облегчением и провалился во тьму…

Это был второй день войны, второй день Брестской крепости.

Это был последний день маленького пухлого застенчивого человечка…

… А еще он увидел потолок своей комнаты и окровавленные простыни, и кусок железа торчащий в груди, но медленно таящий вместе с остатками сна. Он хотел позвать, но в глазах потемнело, и он снова провалился в небытие, теперь уже навсегда.

Сергей дернулся: его тронули за плечо. Он повернул голову, над ним склонился Виктор. Лицо Виктора было бледным.

— Встань!

Сергей поднялся и попытался повернуться к страшному зрелищу.

— Не сметь! Смотреть на меня!

Крик подействовал на Сергея, как команда «Марш!» на спринтера. Он подскочил и вылетел за дверь. Виктор вышел следом и закрыл собой вид на труп, встав в дверном проеме.

— Что, жмуриков не видел? — злорадно поинтересовался он.

— А ты, что с ними каждый день завтракаешь? — вопросом на вопрос ответил Сергей. Он уже начал приходить в себя.

Виктор не ответил, а только усмехнулся и вытолкал его от дверей. Закрыл дверь, схватил Сергея за шкирман и поволок наверх. Сергей туго соображал куда его волокут. Очухался он только у себя на кровати. Виктор стоял напротив и курил, не заботясь о том, что он в чужом номере и это может не понравиться хозяину.

Глянул на Сергея и про себя усмехнулся: «как же, заботит его курю я или не курю. Да если я сейчас тут все разнесу, а его отметелю до полусмерти он ничего не заметит».

А Сергей смотрел на Виктора. Что-то в нем изменилось. Что? Сергей чувствовал, что изменение произошло в поведении друга, но что именно изменилось он понять не мог. Сергей встал, подошел к бару, попросил:

— Дай это… Ну на твой вкус. Две порции.

На этот раз робот не стал спорить, а материализовал два стакана с прозрачной жидкостью и тарелку с огурцами. Сергей взял стакан, второй протянул Виктору. Виктор поморщился, но стакан взял.

— Я пью за…

Сергей не стал слушать за что пьет Виктор, а опрокинул стакан и, схватив огурец, захрумкал.

— Фи, как грубо, — улыбнулся Виктор и опрокинул стакан вслед за другом.

— Ты знаешь, что теперь делать? — спросил Сергей глядя в никуда и чавкая огурцом.

— Ты о чем?

— О чем? Ты еще спрашиваешь? О нашем вчерашнем собутыльнике, который теперь отдыхает в своей комнате в луже крови и без ног, — хоть Сергей и пытался говорить с безразличием и даже с сарказмом, было видно и трясущиеся губы, и мокрые глаза, и то чувство потери, которое в этих глазах отражалось, как в зеркале.

— Вы, дрожайший, поступите, как добропорядочный гражданин — позовете полицию.

— Ха-ха, — истерично сообщил Сергей. — Ну тогда, «дрожайший», я вас вызываю.

— Нет, не меня, ПОЛИЦИЮ! Но сначала послушай меня. Я не мог говорить об этом никому раньше, не могу и теперь… никому… Но теперь вынужден и единственный, кому могу сказать, это ты… Если ты меня пошлешь, я пойму, но для меня это будет конец. Пойми меня. Пойми — это важно, — он поперхнулся наткнувшись на взгляд Сергея. Сергей молчал. Его насторожил этот разговор, но он молчал и слушал.

— Я не работаю в полиции, — выдавил Виктор.

Сергей почувствовал облегчение.

— Ну и что? Я-то думал… а ты…

Я-то… А где ты работаешь?

— Нигде. Я — вор.

Такое откровение было немыслимо. Просто невозможно. Сергей открыл рот, закрыл, судорожно сглотнул и замолк.

Виктор усмехнулся, уж больно нелепый вид: челюсть до пола, глаза на лбу, пытается что-то сказать, но не выходит ни одно слово, все застряли где-то в глубине.

— Надеюсь, что ты меня не выдашь.

Сергей не мог ничего сказать, а потому только мотнул головой не то отрицательно, не то утвердительно.

— Я надеюсь, но это еще не все. Я должен быть последователен и рассказать все. Я грабанул одну лавочку, не буду уточнять, но после этого мне сели на хвост. Я дал деру, оторвался и схоронился в этой гостинице, представившись и зарегистрировавшись, как офицер ГП. Хапнул я много и решил завязать, но, — он сделал паузу, — но в связи с этой смертью мои планы рушатся.

Сергей подал признаки жизни — закрыл рот. Кряхтя поднялся с кресла, подошел к бару:

— Повтори.

Бар не сопротивлялся. Сергей взял стакан, заглотнул его содержимое.

— Закуси, напомнил робот.

— Пошел ты, — Сергей достал из кармана пачку таблеток и швырнул на тумбочку у кровати. — Если бы ни это дивное средство, — он кивнул на таблетки. — то с такими новостями я бы пожалуй спился. Виктор промолчал, а только взял второй стакан, опорожнил.

— Так, — сообщил Сергей. — и что ты от меня хочешь?

— Ничего, только молчи и кивай головой, когда нужно.

— Ты сбежишь?

— Нет. Если я пропаду, то это вызовет подозрение. Представь себе: убивают хозяина гостиницы, а полицейский, который давно сидит в этой гостинице и не собирается ее покидать, вдруг исчезает. Они могут и не подозревать меня, но человек такой профессии привлечет внимание, и меня начнут искать, а в том, что найдут, не сомневайся.

— А может так лучше, они тебя найдут, займутся твоим перевоспитанием, а потом ты станешь полноправным членом общества, а…

— Нет, — перебил Виктор. — это только по стереовизору можно увидеть, как раз в сто лет отловят сошедшего с пути истинного и перевоспитают. Наше правительство на каждом углу трезвонит, что преступности нет, или почти нет. На самом деле, таких как я море, и, кстати это происходит по вине правительства, но об этом не сейчас. Полиция тоже не просто так получает зарплату, как думают некоторые, они не перевоспитывают, не судят, не сажают в тюрьму, как пятьсот лет назад, нет. Они ловят нас, ловят много, а потом сажают в миникапсулы и вышвыривают в безвоздушное пространство, — он подавился этими словами, было видно, что ему трудно говорить об этом. — А там наплевать если кто увидит, ведь всем известно, что в поясе астероидов кладбище, и никого не удивит, что на этом кладбище одной могилой больше. А то, что в этой могиле заживо похороненный никто не узнает.

Вся эта речь потрясла Сергея.

— Слушай, а может…

— Слушай, — перебил Виктор. — а может ты заткнешься и выслушаешь не перебивая, а потом я отвечу на все твои вопросы, если они будут.

Сергей опять кивнул как-то неопределенно, но все же замолчал.

— Так вот, я украл, сбежал, завязал, а теперь попал. Уйти отсюда я не могу, но есть один вариант, — он замолчал, закуривая очередную сигарету. Меня здесь никто не знает, кроме тебя и него, — он ткнул пальцем вниз и Сергей понял, что речь идет о хозяине. — Он уже ничего не скажет, остаешься ты. Ну, что скажешь?

Сергей помялся. Как добропорядочный гражданин он должен помочь правосудию, а следовательно выдать преступника. Но Виктора он считал своим другом, а выдать друга легавым… А вообще, подумать только, от него зависит жизнь человека.

Хозяин замолчал, а он, что он сделает? Стоп, хозяин замолчал, но каким образом? И кто ему помог? Он испуганно посмотрел на Виктора.

Виктор наблюдал за ним со снисходительной улыбкой. Увидев дикий взгляд полный испуга, сообщил, как будто то, о чем думал Сергей было отпечатано у него на лбу крупными буквами:

— Я его не убивал. Я никого не убивал.

Да и зачем? Если бы его не убили у меня не было бы проблем.

Сергей понял, что Виктор прав и на радостях выпалил:

— Хорошо! Я молчу. Я никому ничего не скажу, но есть одно но. Ты забыл третьего и самого главного свидетеля, того, кто тебя знает — компьютер. А гостиничный компьютер ты не уговоришь молчать! А твои «коллеги», то есть я хотел сказать…

Ну ты понял о ком я, так вот они в первую очередь сунутся в компьютер и… — постепенно голос его сошел на нет, когда он посмотрел на Виктора. Виктор, который сидел и ехидно ухмылялся, теперь сиял, как начищенный самовар, на его роже растянулась такая обезоруживающая улыбка, что Сергей заткнулся на полуслове и застыл. В глазах читался вопрос. Виктор расхохотался.

— А гостиничный компьютер я обезвредил в первую очередь.

— Когда? — вырвалось у Сергея.

На лице Виктора появилось брезгливое выражение:

— Тогда, когда некто, не будем называть имен, валялся без сознания в луже блевотины.

Сергей покраснел и разозлился: какого черта. Он спасает его шкуру, а Виктор все ржет и издевается. Он уже хотел вспылить, но Виктор сказал серьезно:

— Кстати, учти, что я теперь твой близкий родственник.

— Че-ево? — не понял Сергей.

— Я внес в гостиничный компьютер новые данные о себе и должен заметить, что по ним я твой кузен. Кстати у нашего хозяина был классный принтер, так что теперь у меня в кармане новое ксиво…

— Че? — перебил Сергей.

— Паспорт, — улыбнулся Виктор. — Я теперь Виктор Львович Волков.

— А-а-а… — глупо протянул Сергей и замолчал. В голове все плыло и прыгало. Какой-то кавардак, а тут еще водка подействовала. Виктор улыбнулся. Встал, подошел к окну, опустил сверху закрывающий его экран, нажал пару кнопок на пульте. На экране появился приятный весенний пейзажик, послышалось чириканье, даже показалось, что с экрана повеяло теплым свежим ветерком. Виктор прошел к тумбочке у изголовья кровати, взял таблетки, вернулся к Сергею. Протянул ему таблетку и обратился к бару:

— Дай водички. — появился знакомый граненый стакан. Виктор взял стакан, понюхал. — Мать твою, мозги электронные! Я сказал «воды», а не «водки».

Снова зажурчало, замигало. Граненый стакан исчез, появился другой, более изящный. Виктор взял, попробовал, протянул Сергею. Тот жадно заглотнул таблетку, запил, судорожно допил воду и затих. Через пять минут разум его очистился и вся информация, которую он воспринял полностью только теперь, опрокинулась на него, как ведро ледяной воды.

Виктор смотрел на него жалостливо:

— А теперь позвони пожалуйста в полицию.

Сергей тяжело поднялся, подошел к компьютеру, быстро набрал номер на клавиатуре. На экране высветился гордый лик служителя закона.

— Управление Галактической Полиции.

— Пришлите кого-нибудь в отель «Россия».

— Что случилось?

— Убили хозяина отеля.

— Уже выслали. А вы проверяли, медслужбы не нужны?

На хмуром лице Сергея появилась дикая, страшная, нечеловеческая улыбка:

— А вы его видели? Он… То, что им было по всей комнате разбросано.

Через полчаса полиция начала допрос. Уже комната хозяина была обработана. Уже тело осмотрели и убрали. Уже порылись в компьютерной сети гостиницы и в компьютере хозяина.

Теперь Сергей стоял рядом с Виктором, а напротив них возвышался человек в штатском и еще один в форме ГП.

— Меня, друзья Волковы, можете называть просто — «следователь». Так? Мое имя вас никак не заденет, но если вам интересно, меня зовут Гордон Диксон Д'Марсо Чухридзе.

Виктор попытался скрыть улыбку, но это у него получилось плохо.

— Хорошо, друг Чух… — Он поперхнулся, издал какой-то непонятный звук, пытаясь задавить смех. — друг Дик, мы готовы отвечать на все ваши вопросы.

Следователь зло сверкнул глазами на смешливого… Как его там? Ага, Виктора. Стиснул челюсти, поиграл желваками, но сдержал себя.

— Так, скажите мне, Сергей Александрович, это вы вызвали полицию?

— Да, я.

— Та-а-ак. А почему вы это сделали?

— Что, «почему»? Почему я вызвал полицию? А вы что не видели причины? Она ведь лежала в этой комнате, хм… если так можно выразиться.

— Так, ладно, скажите, как вы обнаружили тело? Зачем вы сюда пришли?

— Как и зачем? Да просто зашел… Мы с ним приятели…. Да еще пили… вчера вечером, — Сергей понимал, что во многом прийдется соврать и взвешивал каждое слово, а потому говорил отрывисто и делал паузы чаще чем надо. — А потом он ушел…

Да, это… мы сидели у Виктора… Он очень много говорил, он вообще не очень много… не очень разговорчивый был, а тут разговорился. Ну вот, говорил он говорил, мы слушали, а потом он ушел.

— Так. О чем он говорил? Так?

— Так… — повторил Сергей. — Тьфу! То есть не о чем, ничего особенного… Говорил, рассказывал.

— А о чем он говорил, так, перед уходом? Так? О чем рассказывал?

— Да не помню я!

— О том, можно ли убить человека, — перебил Виктор. — а потом сказал, что напился, извинился и ушел.

— Та-а-ак, — протянул следователь. — А куда он ушел?

— К себе наверно, — сказал Сергей. — говорил вроде, что спать ушел… пошел.

— Так, так, так. И больше вы его живым не видели, — не то спросил, не то сообщил следователь.

— Не видели, — ответил на всякий случай Сергей.

— Так, а сегодня, что было?

— А сегодня я пошел к брату… Я хотел позвать его на завтрак, а его не было. Я пошел к хозяину, а его… ну вы понимаете.

— Так, вы нашли труп хозяина. Так? Так.

А, вы, — он повернулся к Виктору. — Вы где были?

— Завтракал, — не моргнув соврал Виктор.

— Ладно. Так. Дальше, что было потом?

— Дальше? — переспросил Сергей. Он вспомнил, что было дальше и запнулся краснея.

Виктор, и так светящийся, как прожектор, заулыбался еще сильнее. Вот гад, подумал Сергей, уже не боится, осмелел. А вот как этот такающий дурень узнает, кто он на самом деле, тут такое начнется.

— А дальше, — весело объявил Виктор. — я зашел сюда и обнаружил двух очень похожих друг на друга, хм… Точнее мой брат цветом лица и застывшими глазами очень походил на труп хозяина, а тот был похож на простыню, на которой лежал. Ну это вы и сами видели. Что не видели? Ах уже посинел…

Боже, подумал Сергей, есть для него хоть что-то святое? Почему надо всем надо потешаться? Может он быть серьезным хоть раз в жизни, черт его задери!

— Так, а теперь… — начал было следователь, но Виктор снова перебил его:

— А теперь, я прошу, давайте поговорим без моего брата, он перенервничал и, я бы сказал, стесняется подобных разговоров…

Виктор еще говорил, а следователь подумал, что так даже лучше: поговорит с одним, потом с другим, сверит показания. А почему это он вдруг стесняется? Хотя…

На лице следователя появилась злорадная ухмылка, которая больше походила на звериный оскал.

— Сергей Александрович, прошу вас выйти и подождать за дверью.

Сергей поднялся и вышел, красный, как маков цвет.

В коридоре было прохладно, не смотря на массу народа, и уши Сергея, горячие и пунцовые от насмешек дурака следователя и «брата», стали понемногу остывать. Он огляделся. Похоже всех на уши поставили. Всю гостиницу. Люди стояли, сидели и непрерывно говорили, так что в коридоре стоял мерный гул.

Двери бывших личных комнат хозяина и административных помещений хлопали не переставая. Полиция допрашивала всех без исключения, и заняла для этого весь первый этаж, кроме коридоров, огромного холла и ресторана.

Сергей минуту стоял размышляя, затем приоткрыл дверь, из которой только что вышел и заглянул внутрь. Из комнаты послышалось раздраженное:

— …я так понимаю. Так? Так.

— Извините, — сказал Сергей. — если я вам понадоблюсь, я в ресторане.

Он закрыл дверь и побрел в ресторан. Там народу было меньше. Сергей не был расположен к беседам, а потому шмыгнул к своему любимому столику в дальнем мрачном углу. Сел, подозвал официанта, заказал что-то, не задумываясь что и погрузился в себя.

Странно… Странно! Странно то, что с ним происходило. Ведь, по идеи, с ним ничего не должно было происходить.

Его судьба, как и судьбы миллионов других, была спланирована еще до его рождения. Родился, учился, женился, умер. Ну немного сложнее.

Его отец был ученым, из чего следовало, что и он станет ученым. Так и получилось. Сначала получил среднее образование, потом высшее, потом пошел работать и работал в одной из отраслей науки. И даже если бы он открыл что-то новое, то это бы не стало сенсацией. Открытия теперь тоже планировались, разве что афиш не порасклеили, да анонсов не поназапускали по стереовизору. Но его это не трогало. Он жил как жил, несясь по течению и наслаждаясь, а теперь…

Теперь все ломалось, неслось невообразимым галопом и прыгало с пятого на десятое. И он не мог понять, не мог угнаться, не успевал за событиями, а потому сидел раззявив варежку и глупо моргая глазами, пытаясь понять, осмыслить, уловить суть или хотя бы какой — то смысл.

Навалилась куча событий и проблем.

Сначала умер хозяин, потом лучший друг оказался бандитом с большой дороги, ВОРОМ! А тут еще полиция, которой он врет. И еще эти идиотские сны, которые с каждым разом становятся все реальнее и ощутимее, и пугают все сильнее. И он не понимал.

И он боялся.

И он уже физически ощущал, что еще чуть-чуть и он действительно сойдет с ума.

— Присаживайтесь девушки.

Сергей посмотрел перед собой с неохотой отрываясь от пасмурных размышлений. Чертов Виктор стоял перед ним со своей хреновской улыбкой, правая рука его нашла пристанище на талии ослепительной блондинки. Сергей перекинул взгляд на девушку. Да, действительно шикарная девица. Ослепительная улыбка, правильные черты лица, потрясающая фигура, но что-то было не так. Что-то было в ней картинное, холодное, не такое, хотя какое «такое», Сергей объяснить не мог.

Виктор тем временем выдвинул стул, усадил свою блондинку, выдвинул второй, усадил другую девушку, сел сам.

Сергей прекратил изучение блондинки и перекинулся на ее подружку. В первый момент он онемел, потом в груди приятно заныло и он почувствовал… Дьявол, он не знал, как назвать весь поток чувств и эмоций, который на него обрушился, но ему захотелось писать стихи, а если не писать, то хотя бы читать их, петь, плясать, ну хоть что-то сделать, сделать для нее, открыть новую планету и назвать ее именем, залезть высоко в горы и сорвать для нее эдельвейс, спасти ее от смерти, а самому погибнуть, но умереть положив голову ей на колени и увидеть благодарность в ее глазах. Он мечтал сделать хоть что-то, но сделать для нее.

Нет она не была жаркой знойной девкой, не было в ней и картинной надменности, но если бы она обладала той холодной красотой, это бы ее только портило. Она была, что называют симпатичной, но излучала море обаяния и теплоты, и какого-то домашнего уюта. Он смотрел на ее темные волосы, заглядывал в ее серые глаза и тонул.

Что-то говорил Виктор, потом представилась блондинка, он не услышал, потом был теплый нежный приятный голос и он скорее почувствовал, чем понял:

— Марина…

Потом была фамилия, но ее он не услышал, хотя осталось впечатление, что фамилия ее тоже звучала как-то тепло и нежно.

— Сергей. — выдохнул он. Его голос вырвался тихо, с хрипом.

Виктор откровенно ухмыляясь глянул на него, на нее, снова на него, проследил за его взглядом и улыбка у него стала еще шире.

А он смотрел только на нее, на ее нежные черты, робко заглядывал в ее ласковые глаза и сразу отводил взгляд, боясь, что его перехватят.

— …а потом заходит другой и говорит: «друг следователь, вот заключение врачей», — и кладет на стол листок.

Ну я, ясное дело, в него и заглянул, — гудел Виктор. — а там, мама дорогая! То, что хозяина убили, это ежу понятно, но… — он сделал эффектную паузу, посмотрел на девушек, которые слушали раскрыв рты, на Сергея, который не слушал, а сидел уперев взгляд в Марину, улыбнулся и продолжил. — оказывается здесь есть маленькая несостыковочка. Во-первых нет никаких следов убийцы. А во-вторых, что самое интересное, по заключению врачей хозяин погиб от взрыва какого-то примитивного механизма, но осколков, или каких-то физических или химических следов взрыва ни в комнате, ни в теле не нашли. Кроме того, не смотря на звукоизоляцию должен был быть какой-то толчок, но никто ничего подобного не почувствовал и не услышал во всей гостинице. Доктор пытался придумать другой способ так изувечить человеческое тело, но тщетно…

Виктор трепался и трепался, а Сергей не слышал ни слова, вернее сказать он слышал гул голоса, но не улавливал смысл слов. Ему все сейчас было до лампочки. Он сидел и молча любовался первозданной теплотой и лаской. И пусть рухнет мир и все вокруг распадется на атомы, пусть он умрет, но он успел увидеть, успел хоть чуточку насладится. И он сидел и молчал.

Сколько время прошло он не знал, он потерял чувство времени. Виктор встал, подмигнул Сергею и начал что-то нашептывать блондинке. Она улыбнулась, встала и попрощалась. А Виктор еще раз подмигнул Сергею, и отвесив театральный поклон, взял блондинку под руку. Они вышли. Сергей проводил их глазами и повернулся к Марине. Он наткнулся на чистый взгляд серых глаз, попробовал отвернуться, но не смог. Она смотрела на него тепло и ласково и сердце его переполнялось нежностью.

Он молчал.

Она молчала.

— Ну вот и все… здравствуй Сережа. — Сказала она наконец с горькой улыбкой, и в глазах ее отразилась непонятная смесь нежной ласки и безысходной тоски. Он не стал вдумываться в эти непонятные слова, он просто прочувствовал эту боль, эту грусть. И ему захотелось обнять ее и прижать к груди, и утешить, но он почему-то сидел и молчал, а только смотрел на нее с любовью и жалостью.

Прошла неделя. Прошла бурно. Были какие-то пьянки, беседы, треп, а днем допросы, допросы, допросы.

Доктора, следователи, эксперты недоумевали. Недоумевали они всю неделю, а потом пришли к выводу, что следствие зашло в тупик. Тридцатого утром старший следователь собрал всех находившихся в отеле в ночь убийства, которые, кстати, находились здесь до сих пор, и сообщил, что ничего конкретного он сообщить не может из-за того, что возникли некоторые затруднения, но тем не менее дело не закрыто и:

— …Прошу никого города не покидать, место жительства не менять, и вообще, лучше всего сидеть в гостинице.

То, что полиция покидает отель, еще не значит, что все кончилось, так. И если кто-то из вас так слиняет, уверяю — верну обратно и гарантирую неприятности. Если кто-то должен отлучиться, то обратитесь ко мне, рассмотрим, так, может разрешим. И еще: на входах и выходах будут стоять мои люди и отмечать всех, кто вошел и вышел. Так. У меня все. — он встал и молча вышел.

И потекли дни и ночи похожие на дни, и дни похожие на ночи. Пьянки, тоска. Тошно, ой как было тошно Сергею. И единственное, что не дало ему спиться это Марина, да еще Виктор, которого иногда хотелось убить за его дурацкую издевательскую улыбку, за смешки и издевки, за…

Впрочем он по прежнему считал Виктора своим другом и доверял ему на все сто… Нет не на сто, но на девяносто процентов, потому что были вещи, которые он не доверял никому и держал в себе.

Так вот именно Виктор после очередной попойки пришел к нему с утра, когда он еще спал, разбудил и поинтересовался как самочувствие. Самочувствие было видимо не очень, потому что в ответ он услышал дикое неразборчивое мычание.

— Ха! — сказал Виктор и лупанув по потянувшейся сергеевой руке отобрал таблетки, за которыми эта рука тянулась. После этого почти до вечера Виктор слышал от Сергея только трехэтажный мат. Потом, уже вечером, Сергей отошел и поблагодарил друга, на что Виктор ответил, что сам весь день промучился с похмелья, и что теперь надеется на то, что урок пойдет впрок им обоим.

Урок действительно пошел впрок. Вечером собралась компания. Когда появились знакомые стаканы Виктор, сдержанный Виктор позеленел и замахал руками, показывая свой протест, а Сергей подскочил и сметая все, что попалось на пути помчался в туалет.

С тех пор Сергей практически не пил.

Шли дни и ночи похожие на дни, и дни похожие на ночи. Тошно…

«А нет, жить можно», — записал Сергей в свой дневник, когда постучали в дверь и вошла Марина. записал и отбросил тетрадь, и в горле стало сухо, и уже не знаешь о чем говорить, и хочется утонуть в глазах… в ее глазах. И она…

Марина. Несомненно это была любовь с первого взгляда. Да, он влюблен. Он всегда влюблялся с первого взгляда и по настоящему, а потом…

Первый раз это произошло, когда ему было пять лет, а может и пяти не было? Во всяком случае он любил ее, хоть это и смешно звучит, а потом ее отец уехал в командировку и забрал семью с собой. Вернулись они лет через десять, вернулась и она, но она Была уже не та девочка, в которую он влюбился. Это была уже девушка и они уже были друзья.

Светка. Он улыбнулся.

А потом ему уже было девять или десять?

Он с отцом и матерью поехал на юг, куда-то ближе к экватору…

Ее звали Катя и она была дочкой отеля, где они снимали номер. И он влюбился с первого взгляда, как всегда.

Но через два месяца они вернулись домой и больше он ее никогда не видел.

Грустно. Грустно сейчас, когда вспомнил, а тогда он тихонько плакал в подушку от самой горькой, от детской обиды.

А потом в четырнадцать лет… и еще в шестнадцать… и… А, что вспоминать! Главное заключалось в том, что он всегда влюблялся по-настоящему. Это было, как удар, а потом: он любил ее, а она пропадала куда-то, он любил ее, а она любила другого, он любил ее, но сам должен был куда-то уехать, или они разъезжались в разные стороны, или… Да мало ли этих «или»? И каждый раз для него это была трагедия, но это была жизнь.

А теперь была Марина. Его в который раз как громом поразило. И он ходил, как пришибленный. Он молчал, хотя обычно был довольно разговорчив, жил как оторванный от мира и тихонько улыбался своим мыслям. Он молчал по большей части и тогда, когда был с ней и боялся только, что она обидится его молчанию и уйдет.

А она, казалось, видела его насквозь, казалось знала то, чего не знал никто. Только казалось? А может так и было на самом деле?

А он смотрел на нее и боялся, что она тоже пропадет и он ее больше не увидит. Ему стало страшно. Он подскочил в кресле, метнулся в одну сторону, в другую, выхватил откуда-то фотографию, свою фотографию и протянул ей:

— Мариночка, а ты…

Она рассмеялась и протянула ему свою фотокарточку. Он удивленно смотрел на смеющуюся Марину, потом перевел взгляд на такую же смеющуюся Марину на фото:

— А как ты догадалась? — Он снова посмотрел на Марину. Она уже не улыбалась, лицо ее было спокойным, но в глазах стояла боль:

— Я… так должно было быть… я знала… знаю… — из глаз ее потекли слезы. Сергей не стал вдаваться в сумбурные речи, а кинулся утешать ее.

— Я просто хотела, — всхлипнула она. — чтобы у тебя была моя фотография.

Сергей услышав это обхватил ее за плечи, зачем-то потряс, выпалил:

— Мариночка, я люблю тебя! — выпалил и испугался своей откровенности. На миг в комнате все утихло, и этот миг показался Сергею часом, и в голове его уже начали метаться какие-то мысли, отговорки, оправдания.

— А я тебя, — вдруг услышал он.

Это было такое облегчение. Он почувствовал, что теперь все встало на свои места, что все теперь проще, что все теперь легче, что появились темы для разговора, есть что сказать и его прорвало.

В этот вечер он засыпал со счастливой улыбкой, а перед глазами его улыбалась фотография Марины, и улыбка эта, как и фотография, была самой лучшей, самой нежной, самой любимой, самой-самой во всем мире…

…Этот другой мир встретил его неприветливо. Он сидел в вагоне поезда и смотрел в окно на пролетающие мимо деревья, перелески, поля, лужайки, домики.

Он никогда не ездил в поездах и поначалу пришел в восторг. А потом как-то постепенно надоело и стало раздражать, черт его дери, что он тащится? В голову полезли неприятные мысли и воспоминания.

…Вот мама собирает осколки разбитой посуды:

— Сережа, сегодня началась война…

Сегодня началась война… началась война… началась война!.. ВОЙНА! Сегодня — война… — стучало в голове.

Тук-тук, тук-тук, ту-тук ту-тук, ту-тук ту-тук, тук-тук-тук-тук стучали колеса поезда.

…А вот уже на вокзале. Мама плачет.

Светка подруга детства, соседка:

— Сережа, ты мне только пиши… не забывай.

— Хорошо.

Мама плачет. Светка смотрит на него, на нее, снова на него, отходит в сторону:

— Сережа…

— Да, — он подходит к ней. Она встает на цыпочки, тянется к его уху и начинает тихо быстро говорить, а он наклоняется к ней и слышит:

— Бог с ней, со мной… Ты только ей пиши… Маме своей пиши…

— Конечно, — голос его срывается на хрип, а лицо, словно скомкали, исказила страдальческая гримаса. — Посмотри на нее, в каком она состоянии… Само собой, это без вопросов…

И снова: маме пиши… Бог со мной, ты только маме пиши… пиши… пиши-пиши… пиши-пиши, пиши-пиши…

Тук-тук, тук-тук… тутук-тутук, тук-тук, тук-тук…

— Вот тебе и тук-тук! — сказал он сам себе, или не сказал, а только подумал?

Он оторвался от своих мыслей и вернулся к тому, что его окружало. Вокруг весело трепались, где-то пели.

Странные люди эти люди. Война, смерть, трагедия, а они веселятся.

Чему? Как это все нелепо. Но человек так устроен, что не может долго грустить, чтобы не случилось — жизнь продолжается.

Он опять повернулся к окну. Опять поля, опять деревья, опять тук-тук.

— Браток, брато-ок, вклинилось в мерное постукивание и веселый гул. меня Витьком кличут. У тебя закурить есть?

Сергей повернулся на голос:

— Я не ку… — челюсть его поползла к полу, а глаза, казалось, вывалятся из орбит.

— Оп-па, а ты что здесь делаешь?

Сергей не знал, что ответить, а только промямлил что-то неразборчивое. Виктор, а это был именно он, ошибки быть не могло, тоже замолк. Через какое-то время он подал голос:

— А-а-а… э-э-э… То есть я хотел сказать, я… мы кажется знакомы…

Сергей первый раз в жизни увидел на вечно смеющемся лице друга замешательство и ему стало смешно.

— Ха-ха-ха, — услышал в ответ Виктор и потом еще долго слышал жизнерадостное риготание. А потом, когда безудержное веселье сменилось такой же безудержной тоской, стояли у окна. Виктор молча курил. Сергей смотрел в окно: лес, поляна, снова лес, перелесок, лес, лес, лес… Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук…

— … Ты только пиши… Бог со мной, ты ей, ей, маме своей пиши…

Сергей молча опустился, сел на что-то, не разбирая на что, и задремал…

…Он проснулся, привычно хлопнул рукой по подавшему было голос будильнику, поднялся, оделся и сел в раздумии.

Первая мысль была стандартной — пойти к доктору. Потом появилась вторая, дающая возможность не ходить к врачу — а что я ему скажу? И потекло в голове море мыслей, в результате чего он решил не ходить к врачу. Он сидел на кровати и спорил сам с собой, вопрос на повестке дня стоял один и был он стар, как мир: что делать? Он поднялся и вышел из номера.

В коридоре было свежо и прохладно. Эта свежесть привела его мозги в норму. Виктор!!! Виктор был там, с ним во сне! Интересно, а может сказать ему об этом? Да, нет! Нет, посмеется, скажет, что он повернутый, а то и к доктору посоветует сходить. Или все-таки сходить? Да, нет, Виктор не такой хохмач, каким хочет казаться. Он сидит, ржет не переставая, все время улыбится как… хм… Но глаза у него не улыбаются, а если в них и мелькнет искорка смеха, то очень редко, а так в глазах тоска, боль, грусть.

Надо, надо сходить к Виктору. Виктор поймет, Виктор подскажет.

С этой мыслью он пошел по коридору к номеру Виктора, постоял под дверью, помялся в нерешительности.

А может не надо, мелькнуло трусливое, но он надавил на себя, подавил зайца в душе и толкнул дверь. Дверь не открылась. Ну и хорошо, пищал заяц, пойдем отсюда. Но он снова не поддался порыву и постучал в дверь, никто не открыл. Он прислушался — тишина. Виктора нет — факт. Вот и хорошо, вот и здорово, торжествовал заяц. Сергей резко развернулся, злясь на себя, пошел обратно.

Спустился в ресторан, в надежде застать там Виктора, но его там не оказалось. Разочарованный вернулся к себе в номер и первое, на что наткнулся — была жизнерадостная улыбка, которую искал, но которую не ожидал увидеть здесь, у себя в номере.

Сергей дернулся от неожиданности, чертыхнулся, хотел уже было наорать, но вдруг замолк.

Виктор сидел в кресле, перед ним красовались граненые стаканы. Сергей тяжело вздохнул:

— Витенька, до того, как я с тобой познакомился, я водки не пил.

— Я тоже водки не пил, до тех пор пока не познакомился с твоим дурацким роботом.

Сергей зло сверкнул глазами на бар, опять посмотрел на Виктора.

— А с чего вдруг водка, да еще с утра пораньше? — спросил Сергей и вдруг запнулся.

Виктор рассеяно улыбнулся. Голос его прозвучал надтреснуто, хрипло:

— Браток, закурить есть?

А потом была тишина. Долгая, мягкая, оглушительная.

— Не-е-е… Слушай, ты мне вот что скажи, эт-то у тебя давно? вопрошал Сергей. Они сидели уже довольно долго и, постепенно окосев, он не заметил, как язык его стал заплетаться, голос стал вялым не очень внятным, а речь начала перемежаться поикиванием и каким-то неразборчивым мычанием.

Виктор сидел рядом такой же пьяный, с дурацкой улыбкой. На вопросы, которые ему задавал Сергей, он отвечал уже с трудом и через раз.

— А?

— Я г-ыворю, это у тебя давно?

— С тех пор, как познакомился с твоим дурацким роботом.

— А причем здесь робот?

— А при том, что водку я пю… пю…

Водку пить научил меня он.

— Да я тебя не о водке… Причем здесь водка?.. Я тебя спрашиваю: давно это у тебя?

— Что «это»?

— Как что? Ну сны эти идиотские, давно они у тебя начались?

— Ну-у-у не зна… надо подумать.

Снова наступила тишина. Только временами прирывалась она иками Сергея, да еще журчал бар, во круг него кипела работа: пустые стаканы исчезали, взамен них появлялись полные, сопровождаемые тарелками с огурцами.

Сергей, пьяный до нельзя, сидел с недовольным видом, наблюдая за роботом. Интересно, сколько можно пить? И наши предки: пили они столько? А может больше? Или меньше? И главное: кому это нужно?

— Слушай, — он повернулся к Виктору. — ты надумал?

Ответом ему был всхрап.

— Все, хватит! Нужна трезвость мысли, — продолжая бубнить себе под нос он полез в карман, но там было пусто.

— Черт побери, с этим пора завязывать.

Он полез в тумбочку, достал таблетки.

Тяжело вздохнул, последняя пачка. Да, пить надо бросать. Вытряхнул две таблетки, пошел к бару.

— Слышь ты, дай воды.

— На здоровье.

— Какое тут здоровье? И зачем я только просил номер с баром?

Он кинул таблетки на язык, запил водой и тяжело опустился в кресло. Через полчаса таблетки подействовали и он стал расталкивать Виктора. Это оказалось не так-то просто. Сначала Виктор бубнил себе под нос что-то несуразное, потом, еще не проснувшись, засветил Сергею в ухо. Этого Сергей уже не выдержал и плеснул в него водой. Подействовало. Виктор чертыхаясь поднялся и тут же получил несколько таблеток на язык. Еще минут через двадцать с ним стало можно разговаривать.

— Ты трезв?

— Вполне.

— Тогда ответь мне наконец.

— Что?

— Давно это у тебя началось?

— Что «это»?

— Ну сны, сны.

— Секунду, надо подумать.

Сергей стиснул челюсти, поиграл желваками, но смолчал. Через минуту:

— Слушай, а что конкретно тебя интересует, потому что вообще эти серийные сны начались лет пять тому назад… или около, а война началась двадцать второго июня этого года и… — он уперся в побледневшее лицо Сергея. — Сережа, что-то не так… Что случилось?

— Какого года? — промямлил Сергей. Он только теперь ухватил ту мысль, которую давно пытался поймать.

Ухватил и ужаснулся.

— Этого года, две тысячи девятьсот сорок пер… О, Боже!

Сергей подскочил и побежал к компьютеру.

— Показать календарь на этот год.

На экране замелькали колонки чисел.

— Сегодняшнее число.

Появилась дата, красным цветом намалеванная поверх календаря.

— Боже мой, та же самая дата, что и в сегодняшнем сне, только с разницей в тысячу лет.

— Война началась во сне в 1941 году, 22 июня, а сны про войну начались 22 июня 2941 года.

— Точно.

— А скажи мне вот что, была какая-то война в 1941 году?

— А я откуда знаю? В школе об этом ни слова не говорили, в институте тоже и вообще о войнах у нас не распространяются, да и зачем?

— Не знаю зачем, но зачем утаивать?

— А с чего ты взял, что утаивают? Не трепаться на каждом углу это не значит утаивать.

Сергей снова подошел к компьютеру.

— Мне нужна информация о войнах.

Экран компьютера потемнел на время, потом поперек него появилась надпись:

ТАКОЙ ИНФОРМАЦИИ НЕТ.

Виктор хохотнул, а Сергей снова повторил запрос, снова потемнел экран, потом:

ТАКОЙ ИНФОРМАЦИИ НЕТ.

Виктор уже откровенно ржал:

— Ну да, — выдавил он сквозь смех. — не утаивают, а просто не трепятся на каждом углу.

— Пойдем, — Сергей почему-то страшно разозлился на Виктора и на компьютер, а так же на правительство и на весь свет. — у меня есть идея.

Внизу, у двери их встретил детина в форме. Он загородил собой проход и взирал на них сверху вниз.

— Позвольте пройти, — улыбнулся Сергей.

— А у вас есть разрешение покинуть отель.

— Нет, но…

— Тогда разговор окончен.

— Но мне по служебной надобности.

— Вам.

— Нам.

— Давайте разрешение и проходите, а если его нет, то лучше проходите в другую сторону.

— Но…

Виктор дернул его за рукав:

— Не лезь на рожон, Сережа, пойдем.

Они поднялись наверх, в номер. Виктор плотно закрыл дверь и спросил:

— Зачем тебе наружу?

— Очень надо.

— Зачем?

— Потом расскажу, когда вернусь.

— Когда вернешься, хм… Ну ладно, не хочешь говорить зачем — не надо, но как ты отсюда выйдешь?

Сергей не ответил, а только умоляюще посмотрел на Виктора. Виктор подавил улыбку, стараясь быть грубоватым.

— Ну!

— Ну-у я думал… э-э… — Пробормотал Сергей. Виктор наконец не выдержал и улыбнулся. Сергей видя это продолжил смелее. — Ну я думал, может ты согласишься, состряпать мне пропуск. Пропуск ведь не такой сложный документ, как паспорт, а паспорта ты делать умеешь.

— Подделывать, а не делать. Подделать твою справочку на выход — это мне раз плюнуть, но делать этого я не буду.

— Почему?

— Потому! Потому что такие справки выписывает только этот задрипанный следователь. И мою подделку могут проверить, и вся эта липа раскроется, а потом сразу же выплывет и все остальное?

— Что остальное?

— Уже забыл? Мое темное прошлое. И будь уверен, меня укокошат. Тебя-то это может и не очень трогает, а я расстроюсь.

— Но как мне тогда выйти отсюда.

— Самое простое попросить справку у следователя.

— Ну да, попросить! А он мне ее не даст, а если и даст, то это протянется хрен знает сколько. А мне нужно срочно.

— Зачем? И почему такая срочность?

— Потом скажу, когда вернусь.

— Когда вернусь, — передразнил Виктор. — когда вернусь… Ты между прочим еще никуда не ушел.

— Витя, ну должен же быть другой способ.

— Сережа, что ты задумал?

— Потом скажу…

— Когда вернусь. Ну да.

Виктор смерил шагами комнату в том и в другом направлении.

— Ну ладно, хорошо. Есть способ, и не один. Попробуем самый простой, пошли.

— У тебя есть знакомые, живущие на первом или втором этаже? — спросил Виктор, когда они вышли в коридор и направились к лифту.

— Ну на первом был, так его пришили, а теперь вообще весь первый этаж полиция оккупировала.

— Опечатала, — поправил Виктор. — оккупировала она его раньше, а теперь полиция только на дверях, а весь первый этаж, кроме ресторана и вестибюля опечатан. Ладно, а на втором этаже?

— Нет, а что?

— Прийдется познакомиться.

— Зачем? Что ты придумал?

— Ничего особенного.

— А все-таки?

— Если ты не можешь выйти в дверь, как все нормальные люди, то самый простой способ покинуть помещение — выйти в окно, а выходить через окно на тридцать седьмом этаже, то есть через окно твоего или моего номера, не очень удобно.

— А-а-а…

— А теперь мы найдем выход, то есть человека, который живет на втором этаже.

— А почему не выйти через первый?

— А потому, что там все опечатано и ходит полиция. Слушай, Волков, ты что уже не хочешь выйти отсюда?

— Хочу.

— Тогда заткнись и пошли знакомиться.

Познакомиться оказалось не так-то просто. Виктор клеил девиц направо и налево, но все, оказывалось, жили слишком высоко, а на каждую уходила масса времени.

К тому же временами Виктор увлекался забывая о деле и треп с очередной девицей затягивался на долго. Сергей злился, попытался познакомиться с девушкой, что сидела за соседним столиком. При ближайшем рассмотрении девушка оказалась патлатым мужиком, и Сергей получил по морде. Это разозлило его еще больше, он подошел к Виктору, который облюбовывал очередную девку, дернул его за локоть, поднял и оттащил в сторону.

— Слушай, сколько можно? Мы сидим в ресторане уже три часа.

— Ну если можешь, найди нужного человека быстрее.

— А что, обязательно этим человеком должна быть она?

— Расслабься, — Виктор окинул его взглядом, улыбнулся. — Надо совмещать полезное с приятным, а кроме того с девушкой удобнее находить тему для разговора, да и вообще эта тема не нужна, подходи и знакомься, девушку удобнее перетянуть на свою сторону и, кроме того…

— И кроме того, — перебил Сергей. — ты бабник. Ты кобель каких свет не видел.

В ответ Виктор счастливо заулыбался.

— В общем так, — подытожил Сергей. — если через…

— В общем так, — перебил его Виктор. — ты можешь идти спать, а к утру я найду тебе того, кто живет на втором этаже. А кроме того, я найду тебе того, кто согласится позавтракать со мной в то время, как ты в ее номере вылезешь в окно, и поужинать, в то время как ты в него влезешь. Надеюсь этого времени тебе хватит на то, что ты задумал.

— Надеюсь.

— Вот и чудно. Иди отсыпайся, аферист.

И он оставив опешившего Сергея посреди зала-ресторана пошел обратно за столик, и подмигнув девушке стал ей что-то нашептывать.

Сергей пришел в себя, закрыл глупо разинутый рот и поплелся к себе в номер. Прийдя в номер он не лег спать, как советовал Виктор, какой уж тут сон! Он выпил стакан воды и задумался. Потом встал с кресла, в котором сидел и стал судорожно мерять шагами комнату.

Значит это не сумасшествие, ведь не сходят же с ума одновременно, за компанию с другом, совершенно одинаково, да еще не известно на почве чего. Нет, исключено. Болезнь?

Что за болезнь такая? И болен ли кто-то еще? А может, и скорее всего, это аномальное явление? И все равно не понятно. Кошмар. Тихий ужас.

Он прошелся по комнате, сел. И вот еще вопрос, зачем засекречивать информацию о войнах? Он поднялся. А может все-таки не засекречено? Он подошел к компьютеру.

— Мне нужна информация о войнах.

ТАКОЙ ИНФОРМАЦИИ НЕТ.

— Найти слово «война».

СЛОВО НЕ НАЙДЕНО, ЕСЛИ ВЫ УВЕРЕНЫ В ТОМ, ЧТО СЛОВО ИМЕЕТ СМЫСЛ, ВВЕДИТЕ ЕГО В БАЗУ ДАННЫХ.

— Не надо. Запрос отменен.

Соедини с основным компьютером гостиницы.

ГОТОВО.

— Мне нужна информация о войне. Найти слово «война».

ТАКОЙ ИНФОРМАЦИИ НЕТ.

СЛОВО НЕ НАЙДЕНО, ЕСЛИ ВЫ УВЕРЕНЫ В ТОМ, ЧТО СЛОВО ИМЕЕТ СМЫСЛ, ВВЕДИТЕ ЕГО В БАЗУ ДАННЫХ.

— Запрос отменен. Соединить с базой данных города.

ГОТОВО. ВВЕДИТЕ ВАШИ ФАМИЛИЮ, ИМЯ, ОТЧЕСТВО (ВТОРОЕ ИМЯ) И ЛИЧНЫЙ КОД.

— Волков Сергей Александрович. Личный код 95454.

ДОСТУП РАЗРЕШЕН.

— Мне нужна информация о войнах.

ТАКОЙ ИНФОРМАЦИИ…

Компьютер зажужжал, замигал, моргнул экраном, потом:

ТАКОЙ ИНФОРМАЦИИ НЕТ.

— Найти слово «война».

Снова жужжание, Сергей замер.

СЛОВО НАЙДЕНО.

— Вывести на экран слово, его значение и употребление в контексте.

НЕВОЗМОЖНО. ДОСТУП ОГРАНИЧЕН.

— Необходимые условия для получения информации?

ВВЕДИТЕ КОД: * * * * * * * * * *

Сергей постучал по клавиатуре и ввел десять цифр, которые первыми попались под руку.

— Готово.

КОД ВВЕДЕН НЕ ВЕРНО.

Компьютер издал мерзкий пищащий звук, указывающий на то, что хозяин ошибся или умышленно пытался обмануть. Когда пищание прекратилось на экране появилось:

ПОВТОРИТЬ? ПРОПУСТИТЬ? ОТМЕНИТЬ?

— Пропустить, — не долго думая приказал Сергей. Машина возмущенно зажужжала и после минутной паузы выдала:

ДОСТУП СВОБОДЕН.

Сергей сложился пополам в приступе дикого смеха.

— Дура! Ха-ха-ха, вот дура! Я ж тебя.

Как я тебя, а? Ха-ха! То-то, знай наших. Вывести информацию на экран.

Машина зажурчала, на экране появилось:

ВОЙНА……………………………………………………………

……………………………………………………………

……………………………………………………………

В КОНТЕКСТЕ ЗВУЧИТ, КАК……………………………………………………………

И дальше шло такое неимоверное количество точек, что желание смеяться над «дурой» у Сергея резко отпало. Он дико заорал и со всей дури влепил кулаком по клавиатуре. В разные стороны брызнули отвалившиеся клавиши, а на экране появился набор букв.

КОМАНДА ВВЕДЕНА НЕ ПРАВИЛЬНО.

— Да заткнись ты!

КОМАНДА ВВЕДЕНА НЕ ПРАВИЛЬНО.

— Выключись!

Компьютер моргнул на прощание лампочкой, отключил экран и перестал подавать признаки жизни.

Сергей плюхнулся в кресло и сидел, долго приходя в себя и успокаиваясь. Придется все-таки делать то, что решил. Он вспомнил, как пять минут назад потешался над компьютером и его снова затрясло от злости на компьютер, на себя, на свою самоуверенность. Он чертыхнулся, саданул кулаком по поручню кресла.

Надо успокоиться. Он встал и поплелся к двери. Единственным человеком, с которым он мог сейчас говорить была Марина.

Утром, вернувшись в свой номер, он застал там Виктора. Тот сидел в кресле и потягивал дымящийся кофе. На его физиономии расплылась блаженная улыбка.

— Котяра, — подумал Сергей, а вслух сказал. — Здравствуй, Витенька. Ну, что у нас плохого.

— Здравствуй, здравствуй, хрен мордастый.

— Что?

— Да нет, ничего… «Здорово» говорю. А ты где пропадал?

— Да так… — Сергей замялся. Виктор понимающе ухмыльнулся:

— Ну-ну. Сережа, а у меня для тебя недурные новости.

— Что, нашел?

— Нашел. Знойная женщина, мечта поэта.

— Брось, свои шуточки, я не об этом.

— А в этом плане тоже не плохо. Ее номер 358.

— Постой, триста… Так ведь это же на третьем этаже!

— Ну и что, третий конечно хуже чем второй, зато лучше чем четвертый.

— Ты что, сдурел? Каждый этаж в высоту примерно по четыре с лишним метра. Умножать умеешь? Умножь на три. Ну нет, второй еще куда ни шло, а третий… Охота была ноги ломать.

— Слушай, Волков, я из-за тебя всю ночь не спал, я…

— По девкам гулял!

— Слушай, Сережа, я, как ты выразился «гулял по девкам» не ради своего удовольствия, я перезнакомился с половиной женского населения этой гостиницы не для того чтобы…

— Ну с половиной перезнакомиться, извини, кишка тонка.

— Послушай, Волков, хватит занудствовать. Или ты лезешь, с благодарностью лезешь через окно третьего этажа, или я умываю руки.

— Ну, Витя, ну подумай ты головой! Я ж себе ноги попереломаю.

— Значит так. Сейчас восемь тридцать.

Собирай монатки, если конечно тебе что-то нужно, что тебе там с собой понадобиться я не знаю. К девяти мы с тобой идем на третий этаж. Я захожу к ней, а ты ждешь неподалеку. Потом мы с ней выходим и идем в ресторан завтракать. Дверь будет открыта. Ты войдешь внутрь, запрешь за собой дверь, подойдешь к окну и увидишь там веревку, спустишь ее вниз. Не волнуйся, с этой стороны она уже будет закреплена. По канату лазил? Ну вот, спустишься по веревке вниз, дальше топай куда тебе надо, только на полицию не нарвись.

— А если веревку заметят?

— Не заметят. Как только ты спустишься, я под предлогом, что что-то забыл вернусь и подниму веревку. Так что учти, проделать ты все это должен будешь за три минуты начиная с того момента, как мы выйдем. Дальше у тебя будет время до семи вечера, а ровно в семь ты должен будешь вернуться. Я в это время спущу тебе веревку и уйду с ней в ресторан на ужин. Как только увидишь веревку, сразу же лезь наверх. Потом смотаешь веревку, отвяжешь ее с этой стороны и заберешь с собой. Да, не забудь закрыть окно и дверь.

— А как я дверь закрою, пальцем?

— Ключ я оставлю в замке, хотя нет не стоит, это привлечет внимание.

— А если оставить дверь открытой?

— Чтобы сюда, не дай бог, кто-нибудь влез? Нет уж, спасибо. Сделаем так я оставлю ключ у окна, а когда буду уходить поковыряю в замке своим, так для видимости. Ты влезешь смотаешь веревку, отвяжешь ее, закроешь окно, возьмешь ключ и веревку, выйдешь, закроешь дверь, отнесешь веревку к себе в номер, а потом спустишься к нам в ресторан. Ключ передашь мне за ужином, только незаметно. Все. Или ты согласен, тогда поторопись, или я умываю руки.

— Ладно, хорошо.

— Тогда переоденься, возьми, что тебе надо и пошли. Время не ждет.

Через пятнадцать минут они стояли у двери в триста пятьдесят восьмой номер. Виктор еще раз посмотрел на друга, усмехнулся:

— Ты все запомнил, олух царя небесного?

— Все. — Сергей заметно нервничал.

— Тогда прогульнись туда-обратно по коридору и не пропусти, когда мы выйдем.

— Хорошо.

— Да, вот еще что, посмотри на часы.

Сколько на твоих?

— Восемь пятьдесят девять и тридцать секунд.

— Точно. Все следи за временем, — Виктор подмигнул и толкнул дверь со словами:

— Милая, а вот и я.

Сергей смерил коридор уже по четыре раза в каждом направлении. Господи, уснул он там что ли?

Сергей посмотрел на часы. Казалось, что с тех пор, как Виктор скрылся за дверью прошла целая вечность, но паршивые часы показывали всего девять тринадцать. Сергей проверил — идут. Странно, подумал он, не мог же я за тринадцать минут сгрызть все ногти. Через еще две бесконечные минуты дверь наконец открылась, и оттуда появилась приятного вида брюнетка, а за ней вышел Виктор. Она закрыла дверь, он взял ее под руку и они пошли. Сергей глянул на часы. Девять часов пятнадцать минут и какие-то секунды. Двинулся к двери, но на полпути остановился как вкопанный. Дьявол, дверь-то закрыта. Словно отвечая на его вопрос, к двери подбежал Виктор, с воплем «я забыл часы» вломился в номер и через секунду вылетел с часами в руке и ключами в другой. Щелкнул замок, повернулся ключ, а потом совершенно незаметно повернулся в обратном направлении, открывая дверь для Сергея.

Виктор двинулся по коридору одевая часы на руку и поглядывая на них. Сергей посмотрел на свои: девять шестнадцать. Виктор со своей дамой скрылся за поворотом, а Сергей метнулся к двери. Он посмотрел по сторонам — никого — и тихо, как ему показалось, шмыгнул в номер.

Услышав жуткий дверной хлопок, Виктор улыбнулся и посмотрел на часы.

Сергей прижавшись к двери перевел дыхание. Сердце стучало как сумасшедшее, внутри все съежилось, а во рту вдруг стало сухо. Он судорожно сглотнул и двинулся к окну.

Веревка нашлась сразу. Он открыл окно, выглянул, посмотрел вниз. Никого. Осторожно, трясущимися руками он стал разматывать веревку и спускать ее вниз. Когда веревка оказалась по ту сторону окна, он посмотрел на часы: девять семнадцать и уже двадцать секунд. Не долго думая он перелез через подоконник, ухватился за веревку и, стараясь не смотреть вниз, стал спускаться.

Добравшись до окна второго этажа он услышал сверху:

— Дорогая, я забыл сигареты.

Потом хлопнула дверь. Сергей не помня себя, с дикой скоростью перебирая руками спустился до окна первого этажа, отпустил веревку и прыгнул. Веревка, освободившись от приличного веса, дернулась вверх, и в течении нескольких секунд исчезла в окне третьего этажа. Окно закрылось и уже ничто не могло выдать того, что несколько секунд назад из этого окна выпрыгнул человек.

— Получилось, — прошептал Сергей, оторвался от окна, отряхнулся и насвистывая пошел по улице, прочь от отеля.

— Получилось, — прошептал Виктор, провожая фигуру друга взглядом. Он швырнул веревку под тумбочку, взял с тумбочки сигареты и вышел из номера. Когда он закрывал дверь она подошла к нему:

— Ты всегда такой рассеянный?

— Нет, только сегодня.

— Странно…

— Ничего странного. С такой потрясающей женщиной как ты любой станет рассеянным, и не только… А я лишь потерял голову, дорогая.

Обаятельнейшая улыбка была ему ответом.

Сергей сразу направился туда, куда и собирался, в библиотеку. И не просто в библиотеку, а в крупнейшую библиотеку Евроазиатского Союза.

Собственно говоря старое название «библиотека» уже давно не подходило к современным хранилищам информации, где находились не только книги, но и видео и аудиокассеты, компактдиски, пластинки, дискеты и многое другое, вплоть до современных носителей информации.

Сергей, проехав на такси приличное расстояние, выехал из города и приехал к «Ц.Б.Е.А.С.п. З.», как гласила рекламная табличка на дверях, а попросту к центральной Библиотеке Евроазиатского Союза планеты Земля. Фотоэлементы сработали безукоризненно, двери открылись и он оказался в вестибюле.

— Здравствуйте, уважаемый друг.

Сергей повернулся и уткнулся в харю робота.

— Только у нас вы сможете найти… — и робот понес стандартную рекламную чушь, которую раньше несли люди, а теперь несут роботы, заменяющие людей почти во всем. Лекция о преимуществах центральной библиотеки Е.А.С. планеты Земля, которая нужна была Сергею, как рыбке зонтик, дала ему возможность подумать, как избавиться от робота, и закончилась совершенно стандартно:

— …Чем я могу Вам помочь?

— Не могли бы вы мне подыскать собрание сочинений доктора Мюрберга издания 2115 года?

— Рад служить Вам, уважаемый друг. К сожалению поиски могут затянуться и занять несколько часов, на это время вам предлагается… — и робот снова выдал заученную рекламную тираду.

— Спасибо.

— Всегда к Вашим услугам, уважаемый друг. — робот откланялся и отправился на поиски.

— Ищи, ищи, голубок, — злорадно прошептал Сергей, который взял, как имя доктора, так и дату издания с потолка и вообще сомневался бал ли такой доктор на самом деле. Как только робот скрылся из вида Сергей кинулся к компьютеру. Компьютер был включен, это облегчало задачу, ведь при запуске машина могла потребовать пароль, которого Сергей не знал.

— Мне нужна информация.

ЗАРЕГИСТРИРУЙТЕСЬ.

— Волков Сергей Александрович, личный код 95454. — Он подождал пока компьютер воспринял информацию и произвел регистрацию. — мне нужна информация.

КАКОГО РОДА?

— Мне нужна информация о войне.

ТАКОЙ ИНФОРМАЦИИ НЕТ.

— Черт! Надо проверить, это очень давняя информация.

ТАКОЙ ИНФОРМАЦИИ НЕТ.

— Снова здорово, хорошо, тогда найди слово война.

СЛОВО НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА В САМОМ СОВРЕМЕННОМ ЯЗЫКОЗНАНИИ.

— Открыл Америку. Ладно, найди все источники, где появляется это слово.

НЕ ВОЗМОЖНО. ТАКОЕ ДЕЙСТВИЕ ПРИВЕДЕТ К ПЕРЕЗАГРУЗКЕ.

— Дьявол! — Сергей пришел в отчаяние. Он долго думал, пока в голову пришла идея. История Великого Познания Мира началась где-то около 2050 года, значит…

— Мне нужна энциклопедическая информация издания в период от 1950 до 2050 года.

ИНТЕРЕСУЮЩАЯ ВАС ИНФОРМАЦИЯ НАХОДИТСЯ НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ, СТЕЛЛАЖИ 21–27.

— Спасибо. Удалить информацию с экрана и снять Сергея Александровича Волкова, личный код 95454 с регистрации.

Экран очистился, появилась приятная картинка. Сергей помахал экрану рукой и пошел к эскалатору.

Прошло несколько часов.

Сергей перерыл несколько стеллажей со старинными фолиантами и все без толку. Во многих книгах страницы с буквой «В» были выдраны, в других их казалось вообще не существовало, в третьих они были, но до тех пор, где должно было появиться упоминание о войне. Сергей посмотрел на часы, тяжело вздохнул, кое-как поставил книги на полки и перешел к следующему стеллажу.

Часы показывали шестнадцать ноль три. Сергей прикинул и решил, что ему осталось до отъезда два часа, а непросмотренных книг было еще три стеллажа.

Он наткнулся на эту книгу случайно, когда уже почти отчаялся. Это был здоровый том, на темно-бордовой обложке которого красовалась надпись: «Советский Энциклопедический Словарь». Он открыл его без особого интереса, но к его удивлению буква «В» в нем была. Он замер и начал осторожно перелистывать тонкие страницы.

Так он листал страницу за страницей, боясь пропустить заветное слово, но до «ВОЙНА» он так и не дошел.

Перевернув очередной лист Сергей увидел сложенную пополам бумажку. Он поднял ее и автоматически, не читая, сунул в карман и забыл о ее существовании, увидев статью, которую она собой закрывала. На странице, заложенной бумажкой, было написано:

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА СОВЕТСКОГО СОЮЗА 1941 — 45…

Сергей вздрогнул и впился глазами в листок.

…справедливая освободит. война против фаш. Германии и ее союзников (Венгрия, Италия, Румыния, Финляндия), состовная часть 2-й мир. войны 1939 — 45. Началась после нападения фаш. Германии («Барбаросса план»; политические цели истребление или порабощение населения СССР; воен. — стратегический план уничтожение в 1,5–2 месяца сов. вооруж. сил — «блицкриг», захват терр. до Волги, затем до Урала). К моменту начала В. О. в. фаш.

Германия и ее союзники сосредоточили на границе с СССР 5,5 млн. ч., 3700 танков, 5000 самолетов; Сов. Армия в приграничных округах имела 2,9 млн. ч., 1800 тяжелых и ср. танков, 1540 самолетов нов конструкций.

1-й период войны (1941 — нояб. 1942).

Внезапное, вероломное нападение нем. — фаш. армий на СССР в ночь на 22 июня…

Сергей снова передернулся.

…Коммунистич. партия поднимает народ на священную отечеств. войну. 29 июня — Директива СНК СССР и ЦК ВПП(б) (изложенная в выступлении И. В. Сталина 3 июля) — программа борьбы с врагом: партия руководит перестройкой х-ва на воен. лад, мобилизация сил и средств на защиту страны, организует партиз. войну в тылу врага. 30 июня — образование Гос. комитета обороны, пред. И. В. Сталин, с 8 авг. он же — Верх. главнокомандующий. Усилие партийно-полит. работы в войсках, введение ин-та воен. комиссаров (июль). Эвакуация на В. св. 1350 кр. пр-тий, матер. ценностей и людей. Июнь — дек. — направление на фронт 1100 тыс. коммунистов, создание нов. воен. соединений, нар. ополчения, введение всевобуча. Соглашения: СССР — Великобритания о совм. действиях, СССР — США об эконом. помощи.

Осн. направления воен. действий: северо-западное (Ленинград), западное (Москва), юго-западное (Украина). Пригранич. сражения 1941, оборона Брестской крепости; захват нем. — фаш. войсками Прибалтики, БССР, начало блокады Ленинграда; Смоленское сражение 1941; Киевская оборона, Одесская оборона, Севастопольская оборона 1941 42; нем. — фаш. оккупация Украины и Крыма, установление террористич. режима на захваченных землях. Московская битва: сент. — нояб. 1941 — оборонит. сражения; с 5 дек. наступление Кр. Армии (по апр. 1942) — первое крупное поражение герм. войск во 2-й мир. войне, крах идеи «блицкрига», начало перелома в ходе войны, стабилизация фронта. Создание антигитлеровской коалиции (28 гос-в), договор с Великобританией о воен. союзе. Июнь 1942 наступление фаш. войск на Ю.-В. (план — захват Поволжья и Кавказа). 17июля — 18 нояб. — героич. оборона Сталинграда; июль 1942 — окт. 1943 — битва за Кавказ.

2-ой период войны (нояб. 1942 — кон. 1943). Рост пр-ва воен. продукции, расширение боевых резервов СССР.

19 нояб. 1942 — 2 фев. 1943 — контрнаступление под Сталинградом, разгром 330-тыс. нем. — фаш. группировки, достижение коренного перелома в ходе войны. Наступательные операции на Сев. Кавказе, Ср. Дону; янв.

1943 прорыв блокады Ленинграда. Лето 1943 — тотальная мобилизация в Германии и гос-вах-сателлитах. Курская битва (5-11 июля — герм. наступление, 12–15 июля контрудары сов. армий, 5 авг. — освобождение Орла и Белгорода). Полная стратегич. инициатива СССР до конца войны.

Авг. — дек. 1943 — общее наступление сов. армий, отступление фаш. войск за Днепр, 16 сент. — освобождение Новороссийска (см. также «Малая Земля», Мысхако), 6 нояб. — Киева; рост партизанской борьбы (партиз. края и р-ны в Ленинградской, Новороссийской обл., БССР, Правобережной Украине). Достижение общего экон. и воен. перевеса СССР над фаш. Германией. Начало востановления нар. х-ва в освобожденных р-нах. Междунар. влияние побед сов. оружия: активизация Движения Сопротивления, подпольных групп в аккупированных врагом странах.

Тегеранская конференция (1943) глав правительств СССР, США и Великобритании, согласование совместных действий.

3-ий период войны (янв. 1944 — 8 мая 1945). Ухудшение воен. и экон. положения фаш. Германии. Воен. действия: дек. 1943 — апр. 1944 — освобождение Правобережной Украины, янв. — март — разгром нем. — фаш. войск под Ленинградом и Новгородом, апр. — май — Крымская операция 1944 (11 апр. — освобождение Керчи, 9 мая Севастополя). Июнь — авг. — поражения фин. армий, завершившиеся 19 сент. выходом Финляндии из войны, Белорусская операция, освобождение БССР и Вост. части Польши, июль — окт. — изгнание фаш. из б. ч. Прибалтики; авг. — Ясско-Кишиневская операция, вступление Румынии и Болгарии в войну против Германии. Кон. 1944 — успешные операции Сов. Армии в Венгрии, Сев. Норвегии, Вост. Югославии. Общий итог: восстановление гос. границы СССР, вывод из войны всех союзников Германии. Июнь 1944 — открытие США и Великобританией 2-го фронта в Сев. Франции. Февр. 1945 — Крымская конференция глав правительств СССР, США и Великобритании, согласование послевоен. проблем и совм. действий. Янв. — апр. 1945 — освобождение терр. Польши и б. ч.

Чехословакии, занятие Вост. Прусии, Померании, Силезии; освобождение Будапешта, взятие Вены. 16 апр. — 8 мая — Берлинская операция, взятие Берлина, 8 мая — подписание герм. верх. командованием акта о безоговорочной капитуляции; 6-11 мая — Пражская операция, освобождение всей терр. Чехословакии. Провозглашение 9 мая Днем Победы. 24 июня Парад Победы в Москве. Потсдамская конференция глав правительств СССР, США и Великобритании (июль — авг. 1945) приняла решение о демилитаризации Германии, о зап. границах Польши, о передачи Кениксберга с прилегающим к нему р-ном Союзу ССР и др. решения.

Воен. действия на Д. Востоке (9 авг. — 2 сент.). Разгром гл. япон. сухопутн. сил — Квантунской армии обусловил безоговорочную капитуляцию Японии; освобождение Юж. Сахалина и Курильских о-вов.

Победа СССР в В.О.в. — великий подвиг сов. народа, руководимого и вдохновляемого Коммунистич. партией. Св. 11500 сов. воинов стали Героями Сов. Союза, св. 7 млн. награждены боевыми орденами и медалями.

СССР потерял в В.О.в. св. 20 млн. чел. (40 % всех погибших во 2-ю мир. войну); матер. ущерб составил 2600 млрд. руб., разрушены сотни городов, 70 тыс. сел, ок. 32 тыс. пром. пр-тий.

Итоги В.О.в.: коренное изменение междунар. обстановки; начало нового этапа общего кризиса капитализма, вступление ряда стран Европы и Азии на путь социализма и создание мир. социалистич. системы, подъем нац. освободит. движения в колониях, начало краха колон. системы империализма.

Он долго сидел глядя в книгу, а потом выдрал лист со статьей и начал листать дальше:

вели-вель, венг-вене, венц-вере и так далее до водн-водо, а потом сразу шло возд-возр. Страницы 233–236 как корова языком слизнула.

Черт! А почему собственно «черт»? Их и не должно было быть. И так ему жутко повезло, что нашел такую кучу информации.

Со смешанными чувствами он спустился вниз и направился было к выходу, но неожиданно наткнулся на робота, того самого, которого услал на поиски несуществующей книги несуществующего доктора.

— Уважаемый друг, — если у робота вообще может быть усталый и измотанный вид, то у этого был именно такой. — к сожалению нужной Вам книги у нас не оказалось, но, — робот подмигнул лампочкой. — зато посмотрите, что я нашел. Это лучшая подборка комиксов про Микки Мауса за 2005 год.

Сергей подавил улыбку и пробурчал себе под нос:

— Господи, неужели все роботы такие идиоты? Нет, — сказал он громче. спасибо это мне не нужно, я лучше пойду.

— Уважаемый друг, заходите к нам еще, ведь только у нас полный спектр…

— Пошел к черту! — буркнул Сергей и вышел из здания Ц.Б. Е.А.С. планеты Земля, унося с собой то, что не должно было попасть к нему в руки.

Такси остановилось за два дома от отеля. Сергей вылез, потянулся и посмотрел на часы.

Восемнадцать пятьдесят две. Успел. И он неторопясь направился к тому месту, где через восемь минут должна была появиться веревка.

Дойдя до угла отеля он остановился и стал гипнотизировать окно третьего этажа. Минуты тянулись как часы, и он еще раз убедился в том, что ненавидит ждать.

Наконец окно открылось и показался конец веревки. Сергей посмотрел на часы: девятнадцать ноль ноль и одна секунда. Точен, черт его дери. И он потихоньку пошел к нужному месту.

Веревка и Сергей оказались в нужной точке примерно одновременно. Он взялся за веревку, подергал — закреплено. Снова схватил веревку, собираясь лезть наверх, но вдруг в мозгу что-то метнулось, сформировалось в идею. Он схватил конец веревки и сунул его за пояс.

Так он поднимется наверх и поднимет одновременно веревку, экономия времени. Убедившись, что веревка из-за пояса не вывалится, он стал медленно, но верно подниматься вверх.

Он был уже на уровне второго этажа, когда внизу открылась дверь и из отеля вышел молодой парень в форме галактической полиции. Сергей дернулся было вверх, мысли заскакали в голове, как перепуганные белки, в результате он остался, где висел, замер. Еще никогда в жизни ему не было так страшно. Руки его вцепились в веревку, зубы сжались так крепко, что чуть не крошили друг друга, сердце то казалось выпрыгнет из груди, то зависало где-то и Сергей пугался, что оно остановится.

Полицейский прошел от входа в его сторону, остановился под ним и полез в карман. Сергей жутко напрягся и весь вспотел. Он почувствовал, как капля пота, крупная как навозная муха, побежала по виску и пропала где-то у воротника.

Полицейский неторопясь достал из кармана сигареты, закурил.

«Хорошо, что я сунул веревку за пояс», — поймал Сергей мысль судорожно метнувшуюся в голове.

Полицейский раскурил сигарету и наконец пошел дальше. Сергей собирался уже было вздохнуть с облегчением, когда тот снова остановился. Сергей напрягся до предела. Полицейский наклонился, завязал распутавшийся шнурок на ботинке и промаршировал до угла.

Когда он скрылся, Сергей испустил такой вздох облегчения, что мог разбудить весь квартал. С трудом он оторвал руку от веревки и уставился на нее. Белый, в первый момент, след от веревки пролегший через всю ладонь быстро налился багровым.

— Черт! — прошипел Сергей, и с трудом передвигаясь полез вверх. Добравшись до своего окна он перевел дыхание и тяжело перевалился через подоконник. Сначала он услышал грохот, потом пришла мысль, что этот грохот от его падения, потом все мысли и чувства пропали. Он провалялся минут пятнадцать тупо уставившись в потолок, потом, словно что-то вспомнив поднялся и уселся прислонившись к стене. Еще через несколько минут он окончательно пришел в себя и вернулся в тот мир, который его окружал.

Он поднялся и прислушался к ощущениям.

Болели руки, которыми вцепился в веревку, болело плечо, на которое упал, болела голова, которая… которая болела.

— Если голова болит — это хорошо, значит есть чему болеть, — сказал он сам себе и подошел к окну. Он смотал и отцепил веревку, закрыл окно, сунул веревку за пазуху, взял ключи и вышел из номера.

— Где тебя черти носили, — спросил его Виктор, опуская в карман ключи от триста пятьдесят восьмого номера.

— Потом расскажу, — также тихо ответил Сергей.

Он улыбнулся милой брюнетке, которую представил Виктор и плюхнулся рядом за стол.

— Официант! Мне тоже, что и им. Быстро.

Потом посмотрел на Виктора:

— Я голодный как собака, — и вдруг смутившись добавил тихо, — ну вы не обращайте на меня внимания. Я поем и уйду.

Спустя еще полтора часа он сидел у себя в номере и пересказывал Виктору все, что с ним произошло, а потом порылся в кармане и достал оттуда сложенные в восемь раз листы, которые упер из библиотеки.

— Только один из словаря, — вспомнил Сергей, а что во втором, не знаю. Он был закладкой.

Виктор развернул, протянутые ему листы и начал читать:

«— Вот вы говорите, что слезы людские — вода? — Да. — Все катаклизмы проходят для вас без следа? — Да. — Христос, Робеспьер, Че Гевара для вас — лабуда? — Да. — И вам все равно, что кого-то постигла беда? — Да. — И вам наплевать, если где-то горят города? — Да. — И боли Вьетнама не трогали вас никогда? — Да. — А совесть, скажите, тревожит ли вас иногда? — Да… — Но вам удается ее усмирить без труда? — Да. — А если разрушили созданный вами семейный очаг? — Так… — Жестоко расправились с членами вашей семьи? — И?.. — И вам самому продырявили пулею грудь? — Жуть! — Неужто бы вы и тогда мне ответили „да“? — Нет! — А вы говорите, что слезы людские вода? — Нет… — Все катаклизмы проходят для вас без следа? — Нет! — Так, значит, вас что-то тревожит еще иногда? — Да! Да. Да…» [1]

Виктор отложил листок, посмотрел на Сергея. Тот сидел тихо и неподвижно, как загипнотизированный. Да, Виктор умел читать стихи, а кто-то умел их писать.

— Это и есть твоя закладка? — спросил Виктор.

— Чьи это стихи? — вопросом на вопрос ответил Сергей.

— А я откуда знаю? Стихи были, видимо, написаны до истории просвещения. — Виктор помолчал, потом добавил. — Вот так имя автора не дошло, ну не дали ему дойти до нас, а стихи помнят, хранят, видишь, — Виктор показал другу листок. — даже переписывают. А почему? Потому, что хорошие стихи. Плохие бы не дожили до наших дней.

— Хорошие, — согласился Сергей. — только странные какие-то.

— Ничего, — утешил Виктор со странной улыбкой на лице. — Я думаю ты их поймешь, и очень скоро.

Сергей смолчал, он думал сейчас о другом:

— Черт, уроды, — в сердцах вскричал Сергей. — такой пласт культуры похерили! Но почему, почему так?

— Потому, что не хотели напоминать людям о войнах. Не хотели, чтобы то черное и мерзкое всплыло снова. Ведь люди агрессивны. Поэтому и засекречена информация о войнах, поэтому и не учат нас истории до истории просвещения, я еще удивляюсь, как вообще о ней упомянули в учебниках, поэтому и не говорят о том, что в мире полно преступности, а где-то в других галактиках и сейчас идут войны. Они умалчивают, утаивают, что бы только в человеке не проснулась та искусственно задушенная агрессия и…

Виктор вдруг замолчал, Сергей боялся произнести хоть слово. И в комнате повисла оглушающая тишина. Может прошла минута, может час, а может вечность, когда Виктор также молча развернул второй листок и стал читать статью из книги со странным названием: «Советский Энциклопедический Словарь».

Сергей смотрел на друга, он никогда еще не видел его таким серьезным. Виктор дочитал, сложил лист, уперся взглядом в никуда и снова надолго замолчал. Сергей тоже молчал. через некоторое время он рискнул нарушить тишину:

— Ну? Что скажешь?

— Да, — задумчиво протянул Виктор, снова развернул тонкий лист и перечитал еще раз.

— Ну, — проговорил Сергей опять уткнувшись в непроницаемый взгляд Друга.

Виктор дернулся как от удара, резко поднялся, сложил лист и протянул его Сергею:

— Спасибо.

— За что?

— Мне надо подумать, — ответил Виктор невпопад, как будто не слышал о чем его спросили.

Сергей проводил его до двери:

— До завтра, Витя.

— До завтра, — автоматически ответил Виктор, потом встрепенулся. — Ох, прости. До свидания, Сережа.

Дверь за ним закрылась, а Сергей еще долго стоял и смотрел на закрытую дверь.

После двух суток бодрствования, да еще такого активного Сергей заснул сразу же, как только опустился на кровать. Глаза пропали под отяжелевшими веками и…

…Он проснулся. Виктор тряс его за плечо.

— Серега! Серега, вставай. Серега.

Он открыл глаза, поднял голову и только теперь заметил, что поезд стоит.

— Что случи… Да кончай меня трясти!

Что случилось?

Виктор перестал теребить его плечо, но вытянулся и вдруг заорал:

— Подъем!

Сергей подскочил.

— Теперь, пойдем, — сказал Виктор уже спокойным тоном. — по дороге объясню.

Они подхватили вещи и побежали к выходу из вагона.

— Витя, — на бегу обратился к другу Сергей. — а что это бухает?

— Волков, у тебя нервы крепкие?

— Да, вроде.

Они вылезали уже из вагона.

— Наш поезд разбомбили, — прокомментировал ситуацию Виктор, когда Сергей вылез из вагона и остановился, как вкопанный.

— Ложись!!! — вдруг крикнул Виктор и дернул его, уже падая, за шинель.

Сергей грохнулся лицом в землю, оцепенение с него, как рукой сняло…

…Он подскочил на кровати и долго смотрел в темноту пытаясь понять показалось ему, или он действительно почувствовал привкус земли во рту. Потом он лег и заснул…

…Они пережили эту бомбежку. Пережили оба. Когда последние взрывы грохнули, подымая на дыбы землю, когда затих в дали, сходя на нет, гул летящих самолетов, они лежали зарывшись лицами в мягкую землю оглушенные и не верили, что все кончилось. Прошло неимоверное количество времени, прежде чем один из них поднялся, провел рукавом по грязному лицу, стряхивая землю. Потом он встал на ноги и помог подняться второму, такому же грязному. Тот второй даже не стал отряхиваться и они пошли шатаясь и поддерживая друг друга.

Сергей шел спотыкаясь.

Кругом были трупы и это было страшно. Впереди раздались шаги. Сергей поднял голову. На него смотрело знакомое и не знакомое лицо Виктора.

— Ну что?

— Там все умерли.

— И там одни трупы.

— Что же, никто не выжил?

— Почему? Просто разбежались, не сидеть же на рельсах.

— А мы?

— А мы сами валялись, как два трупа.

Он замолчал. Сергей тоже не знал о чем говорить. На душе было мерзко. Затем Виктор молча пошел в сторону леса. Сергей догнал:

— Куда теперь?

— К своим. Мы же туда и ехали.

— Мы ехали воевать, — невпопад ответил Сергей.

— Ишь ты? Ну вот немного и не доехали.

Молча дошли до леса.

— А ты знаешь где свои? А? У нас ведь и компаса нет… А деревья на мху, они ведь со всех сторон растут, я проверял. Это только маленьких детей учат…

— Мох на деревьях.

— Что?

— Я говорю, мох на деревьях растет, а не деревья на мху.

— Какая разница.

— Одна дает другая дразниться, вот тебе и разница.

— Что? — голос Сергея сорвался на писк.

— Слушай, Волков, кончай паниковать, — голос Виктора звучал спокойно, размерено и ровно, в нем чувствовалась усталость. — идем прямо, прийдем к своим, там и повоюешь. Пошли.

И он уверенно двинулся через лес. Сергей вздохнул и побежал догонять, а догнав засеменил рядом…

…Когда он проснулся, в пору было уже обедать. Будильник, неоднократно прооравший дату и время, уже смолк.

Он оделся, привел себя в порядок и спустился в ресторан, позавтракал (или пообедал?), поднялся к себе и весь день просидел в прострации.

Поздно вечером он пошел ужинать надеясь встретить в ресторане Виктора или Марину, больше ему видеть никого не хотелось. Но ни Виктора, ни Марины он там не застал. Пришлось пожрать в одиночестве.

Поднявшись на этаж он решил зайти к Виктору. Подошел к двери, постучал, не открыли. Тогда он выдрал листок из блокнота, написал на нем несколько слов и пихнул под дверь.

Потом встал и пошел к себе в номер.

Листок выскользнул из-под двери и замер.

С него в потолок смотрели буквы, корявые, написанные дрожащей рукой:

«Витя, что же теперь будет?»

Он вернулся в номер, уселся на кровать и сидел там в прострации временами проваливаясь в сон. Во сне он бежал по лесу, впереди него бежал Виктор, потом они переходили на шаг, потом снова бежали, потом он просыпался и смотрел в темноту, стараясь ни о чем не думать и снова засыпал.

Ближе к утру он поднялся с кровати и уселся писать письмо. Сергей долго мялся над листом бумаги, потом уверенно взял ручку и одним четким движением вывел на листе одно слово: «Мама». И снова замер в раздумье. Взгляд его пронзил пространство и время и остановился, казалось он видит то, что никому не дано увидеть.

Он сидел упершись глазами в стол, но стола не видел, а рука дернулась и сама собой написала: «Мамочка», и потом: «Мама Мама Мама». И снова, и снова.

Очнулся он тогда, когда лист кончился, а рука начала царапать стол, пытаясь вывести заветное слово.

Сергей поднялся и подошел к бару:

— Дай стакан воды, — голос прозвучал хрипло, как-то не по человечески, как будто он не говорил несколько лет. Вода в один глоток перекочевала из стакана в Сергея. Он поставил стакан и тот исчез. Сергей улегся на кровать:

— Потухни.

Свет погас. Сергей повернулся, потом опять. Долго ворочался, пытаясь найти удобную позу и заснуть. Сон не шел. в голову лезли дурацкие мысли.

А стоит ли вообще засыпать? Ведь вся мерзость ворвавшаяся в его жизнь от снов. От этих снов. Хотя нет, не вся. Ведь хозяина убили не во сне, а в жизни. И его друг, Виктор, не во сне был вором, а на яву. И сам он Сергей пошел против полиции не во сне.

Постепенно мысли его пришли в порядок, выстроились в логическую цепочку и потекли размерено и ровно, но лучше и спокойнее от этого не стало. Внутри сидело что-то, что-то нехорошее и грызло его душу. Так паршиво он себя еще никогда не чувствовал.

А под конец, помимо этих чувств и непонятной тревоги, помимо чувства необратимости пришла жалость к самому себе, а после…

А после он уснул…

… Снова был лес, снова впереди мелькала спина Виктора, снова они бежали.

— Ви-тя, остановись. Я б-ольше не могу.

Виктор притормозил и обернулся к запыхавшемуся Сергею:

— Ты чего?

— Ничего, просто еще сто метров в таком темпе и я сдохну.

Виктор посмотрел на друга, хмыкнул:

— Ладно, перекур — десять минут.

Сергей плюхнулся на землю, где стоял.

Виктор закурил.

— Витя, а где здесь?.. — спросил Сергей немного отдышавшись.

— А где хочешь, деревьев в лесу много.

— Но нельзя же загрязнять…

— Можно, — перебил Виктор. — Знаешь сколько здесь зверья? Ого-го. Одним Волковым больше, одним меньше…

— Спасибо, уговорил, — бросил Сергей и побежал в ближайшие кусты с резвостью, которой сам от себя не ожидал.

Отбежав подальше он спустил штаны и почувствовал облегчение. «Теперь я знаю», — подумал он. — «где находится душа. Вот облегчился и так на душе полегчало». Сергей привел себя в относительный порядок и собрался уже было идти обратно, как вдруг услышал впереди треск ломаемых веток. Виктор? Нет, не Виктор. Он пришел с другой стороны, а значит Виктор остался сзади.

Кто тогда?

Он не успел испугаться, как в голову пришла спасительная мысль. СВОИ! От этой мысли на душе полегчало, солнце засветило ярче и даже пропала злость на Виктора, который его загонял.

Сергей рванулся вперед.

Может позвать Виктора? Да нет, успеется.

А еще лучше привести к нему своих. Вот у него рожа вытянется. Сергей представил себе вытянутую в изумлении рожу Виктора и от этого ему стало совсем весело.

Впереди появился просвет, видимо там была поляна. Сергей переполненный чувствами радости и гордости за себя сделал последний рывок к кустам.

Сквозь кусты он увидел фигуру. Метнулся к ней.

Он вывалился на поляну с диким треском и дурацкой улыбкой на роже. Фигура повернулась и только теперь он разглядел ее. Это был враг. Сергей дернулся было обратно, но было поздно: в грудь ему смотрел пугающий своей бездонной чернотой, ствол автомата.

Улыбка постепенно сползла с лица. Сергей задрал руки вверх.

Сзади послышался шорох. Виктор! — мелькнуло судорожно в голове, и тут же последовало подтверждение.

Это было не так, как показывали в кино, где было много крови, шума и спецэффектов, где полчаса стреляли в итак истерзанную тушу, а она дергалась, поливая все вокруг красненьким и никак не умирала.

Это было тихо быстро и страшно! За спиной раздался хлопок, сразу же отразившийся эхом, и еще до того как эхо затихло человек, только что живой человек рухнул, как подпиленное дерево. Отголоскам эха подпел новый звук звук рухнувшего тела.

Потом все затихло.

Сзади зашуршали сапоги по траве. Подошел Виктор. В руке его был зажат пистолет:

— Что, сдрейфил?

Сергей промолчал. Он смотрел на то, что только что было человеком, жизнью, личностью. «Господи, как мало надо», — подумалось. Он смотрел на труп. Теперь это не было врагом.

Это был просто мальчишка с испуганным побледневшим лицом, с остекленевшими голубыми глазами упертыми в небо, а между этими голубыми глазами зияла дыра. Страшная, пугающая, она была здесь не к чему, но она была и…

— Витя, ты убил человека!

Виктор проследил за его взглядом, усмехнулся. Подошел к телу, обыскал, вытащил перочинный ножик, снял автомат. Потом поднял труп и потащил в кусты.

Сергей тупо смотрел на то место, где только что лежал труп, а до того стоял человек. Теперь там растекалась лужица крови быстро впитывающаяся в сухую землю. От нее шла дорожка из красных капелек. Сергей проследил за ее направлением — она вела в кусты, где что-то трещало и шуршало. Виктор появился как всегда внезапно:

— Пошли, а то тут наверняка и друзья его есть. Не один же он такой, хм… Я его ветками завалил в одной канаве — найдут не сразу, но все равно надо драпать.

— Витя, ты убил человека, — тупо повторил Сергей.

Виктор посмотрел на него с жалостливой улыбкой, в глазах его было что-то доброе, теплое, но сказал как-то резко и холодно:

— Не ты его, так он тебя — закон таков.

Дурень сопливый, неужели ты еще не понял, что это война и ты не властен что-либо изменить. Ты, Волков, не волк в этой игре, благородный и жестокий, даже не дикий огрызающийся волчонок. Ты — волчок. тебя раскрутили и смотрят, как ты вертишься и смеются, а может думают о чем. а ты должен стать волчонком, ты должен огрызаться, а то остановится твое кручение-верчение и заглохнешь ты навсегда с поломанными пружинами…

Сергей слушал и смотрел на засыхающую и впитывающуюся в землю кровь, и думал.

Думал, что это могла быть его кровь и его глаза стеклянно смотрели бы в небо, и это пугало, но легче не становилось.

Они бежали по солнечному осеннему лесу.

Мелькали разноцветные деревья. В редких лужах плавали желтые лодочки листьев, появлялось какое-то движение воздуха, природа начала оживать. Уже доносились голоса птиц и трещали сухие ветки под тяжелыми сапогами. А над всем этим высилось чистое, холодное голубое небо. Но Сергей ничего не видел и не слышал. Он ничего не видел, кроме этого чистого, ледяного неба нежно-василькового цвета отраженного в таких же чистых, таких же голубых, но уже остеклянелых глазах…

…Он проснулся. Перед глазами стоял жуткий образ. Он отдернулся от него, приходя в себя.

Поднялся, и только теперь услышал шум в коридоре. Он быстро оделся и вылетел за дверь.

В конце коридора шумела толпа. Он подошел и без расспросов протолкнулся внутрь. Толпа, как оказалось, стояла у двери в номер, и протиснувшись сквозь нее он увидел кровать, на которой лежал человек. На его еще детском лице бледном, под цвет простыни, отразилось какое-то удивление, а между голубых остекленевших глаз зияла страшная дыра. Это было то самое лицо и те самые глаза, только теперь они смотрели не в голубое чистое небо, а в белый потолок гостиничного номера.

Это было как откровение, как выстрел, как ведро ледяной воды опрокинутое на голову. Он вдруг все понял, понял, осознал, испугался, возненавидел. Он вдруг понял, что перешагнул через себя, что теперь он волчонок, теперь он сможет нажать курок, сможет вцепиться в глотку, сможет растерзать и лишить жизни себе подобного, сможет убить человека. А еще он вспомнил хозяина. Маленького, пухлого человечка, который никогда не смог бы причинить другому боль. Теперь он понял и его смерть. Он понял кто его убил, а точнее что его убило. И он понял что такое настоящая жалость и что такое настоящая ненависть. Потом в памяти всплыл Виктор со своей вечной ухмылкой.

Он рванулся к двери:

— Полицию вызвали? — спросил он на ходу.

— Да, — сдавленно ответил кто-то.

— Давно?

— Нет, только-только.

Сергей наконец вылез в коридор и помчался в другой его конец. Там он остановился и забарабанил в дверь:

— Витя! Витя, открой! Виктор! Черт!

Он схватился за отбитый кулак. В следующий момент распахнулась дверь и Сергей молча, потирая отбитую руку ввалился внутрь.

Виктор закрыл за ним дверь:

— Витя, ты убил человека.

— Я это уже слышал.

— Да нет же, черт! Ты его действительно убил. Я не знаю как это может быть, но этот мальчик лежит с дырой во лбу в номере, в том конце коридора.

— Сережа, брось свои шутки, я с утра плохо воспринимаю юмор.

— Какие шутки, иди проверь. Сейчас здесь будут ребята из ГП и наверняка припрется твой любимый следователь.

— Погоди, — Виктор встал и выбежал из комнаты. Вернулся он через минуту. Лицо его побледнело, руки тряслись. — Плохо, плохо, плохо. Плохо!

— Витя, а…

— Сережа, — перебил Виктор. — а ты знаешь что это значит?

— Я…

— Это значит, что если бы не я, то ты сейчас лежал бы вот так, в своем номере. Только вместо одной дыры во лбу, у тебя было бы много дырок по всему телу. У него был автомат!

— Витя, а как это? То есть я хотел…

Как это может быть?

— Не знаю «как», но знаю только, что во-первых мы не сумасшедшие, во-вторых это происходит не только с нами, в третьих ни пули, ни пистолета, они не найдут, а в-четвертых это дурдом и выхода я не вижу.

— А что мы скажем полиции?

— А ничего. Мы ничего не знаем, спали каждый у себя и все. Ничего не знаем, ничего не слышали.

Он прошелся взад-вперед по комнате повернулся к Сергею:

— Пошли! Мне надо срочно пообщаться с твоим баром.

Сергей поднялся. Уже у двери Виктор повернулся, резко остановил его и сказал:

— А толстячок-то наш на мине подорвался, или гранату получил…

 

Часть вторая

На смену золотой осени пришла слякоть и непогода. Сильный холодный ветер гнал по серому небу рваные клочья облаков, срывал последние золотистые, красные, рыжие листья с деревьев и уносил их куда-то.

По лесу шли двое. Они шли уже не первый день, который по странному стечению обстоятельств был ночью и резкая перемена погоды им совсем не нравилась.

Холодный промозглый ветер пробирал до костей. Сверху сыпался мелкий противный дождичек. Под ногами хлюпала размокшая земля. Один из двоих остановился:

— Витя, у меня уже в сапогах хлюпает.

Второй, тот что шел первым, замедлил шаг и оглянулся:

— Конечно хлюпает, ты посмотри, ты же в луже стоишь.

Сергей наклонил голову и посмотрел под ноги: по серому небу бегут серые облака, под ними торчат черные скелеты деревьев, а по всему этому обесцветившемуся пейзажу расходятся круги от падающих в лужу капель дождя. Сергей посмотрел вперед, потом оглянулся назад, пожаловался:

— Да здесь везде лужа.

— Свинья свою грязь найдет, — ехидно сообщил Виктор и пошел вперед.

Сергей поплелся за ним. На душе было муторно и тошно, а еще большую тоску навевала серость пейзажа вокруг.

Как будто художнику не хватило красок или фантазии.

— Витя, я дома до всего этого рисовал чуть-чуть, так под настроение…

— И что, порисовать захотелось?

— Зря смеешься. Многим мои акварельки нравились, хотя ничего такого в них не было. Так вот, отец мне всегда говорил, что я беру неестественные краски, какие-то очень чистые.

Витя, посмотри вокруг, я говорю не о пейзаже, хотя и это тоже… Я говорю вообще, посмотри! Посмотри как природе, как миру не хватает этих по-детски чистых красок. Есть белое и черное, как два полюса, как основы мироздания и между ними серая жизнь, серые… Ты знаешь, это конечно детскость, но я выбираю чистые яркие краски.

— Значит прешь против природы… Слушай, Серега, ты стихи не пишешь?

— Нет, хотя если мы не выберемся из этого леса, придется.

— Что придется?

— Стихи писать, эпитафию например. Я промок, замерз и скоро сдохну.

Виктор ухмыльнулся, но смолчал. Пошли дальше.

Они шли медленно, на большее уже не было сил.

— Стой! Кто идет? Стрелять буду, — голос прозвучал резко и неожиданно, но последнюю фразу произнес как-то неуверенно, с дрожью.

Сергей дернулся, а Виктор опустился, где стоял, прямо в лужу и облегченно выдохнул:

— Стоять? С удовольствием.

— Вы кто? — послышалось из кустов.

— Братья Стругацкие, — съязвил Виктор, сидя в луже. — может слышали?

В кустах замолчали, потом там что-то зашебуршилось и перед ними появился молодой парень с винтовкой в руках.

— Шутник, — неуверенно заметил парень.

— А то, — Виктор рассмеялся.

Сергей, который до того стоял столбом и молча хлопал глазами, опустился в лужу рядом с Виктором. Мокрой рукой он провел по лицу и с облегчением выдохнул:

— Свои.

— Ну свои, или не свои это мы еще разберемся, ты автоматик-то отдай. Виктор усмехнулся и протянул автомат. — Немецкий, заметил парень. — откуда у своих немецкий автомат?

— Да хлопнули по дороге лопуха типа тебя, — улыбнулся Виктор. — Ты подумай, парень, если б были мы не свои, мы б тебя из этого автоматика… И ойкнуть не успел бы.

— Сам ты лопух, — обиделся парень. — если б я был уверен, что вы чужие я бы вас не выходя из кустов пришиб. А на тот случай если вы дернитесь, у меня прикрытие есть. Рик! Рик, иди сюда, я их обезоружил.

Через кусты с жутким треском выломился здоровенный лысый мужик с добродушной улыбкой на лице.

— Да, действительно не лопух, — заметил Виктор. — И в знак доброй воли я складываю оружие.

С этими словами он вытащил из-за голенища сапога нож и протянул его парню. Парень смотрел слегка ошалело. Виктор решил добить:

— Сережа, отдай мой пистолет.

Сергей нехотя протянул парню пистолет.

Громадный, улыбающийся Рик, глядя на это не выдержал и захохотал.

Громогласный смех потряс окрестности.

Оружие к ним вернулось почти сразу. Теперь они шли по лесу вчетвером. Те двое, как оказалось, ехали в том же поезде и так же затерялись в лесу. Шли в основном молча, изредка перебрасывались короткими фразами.

— Тебя как зовут-то хоть, вояка? — поинтересовался Виктор.

— По паспорту? — смущенно спросил парень.

— Нет, по жизни.

Парень замялся. Виктор смотрел на него с улыбкой. Толстый Рик пялился на Виктора и тоже улыбался. Эти двое споются, подумал Сергей, не пройдет и часа, как будут риготать на два голоса над ним и над этим мальчиком.

— Да ты не стесняйся, — пришел на помощь Виктор. — здесь все свои, смеяться не будем. И потом, чего над тобой-то смеяться, ржать надо не над человеком с идиотским именем, а над его дурными родителями, которые не знали как выпендриться. Я, например, никогда не назову своего ребенка Олегом.

— А что такого в имени Олег?

— Для ребенка ничего, зато для внуков… Вот представь: родится у этого Олега ребенок.

— Ну?

— Что «ну»? Хорошо еще если мальчик, а если дочь? Будет всю жизнь мучится.

— Да почему?

— Да потому, что будет зваться она по отчеству Олеговна. Ну как, ничего, а?

Рик заржал, а парень непонимающе уставился на Виктора:

— Ну и что здесь плохого?

— А чего здесь хорошего? — вопросом на вопрос ответил Виктор. — Так я не об этом, зовут-то тебя как?

— По паспорту я Володьон, а так, кто как хочет, тот так и называет. Мама звала Володей, — парень вдруг вспыхнул. — Вот тоже, нет чтоб назвать Владимиром, все равно ж Володя, так она выпендрилась.

— А Володьон чем плохо?

— Старинное имя, — отмахнулся парень. — сейчас так никого уже не называют.

— Ага, под моду косишь. Ну а знаешь ли ты, что всем этим «современным» именам, кстати включая и мое, тысячи лет. А все новое это хорошо забытое старое. Я под моду не подстраиваюсь.

— Ну да, — вклинился в разговор Сергей. — а одеваешься по последнему слову моды, сам видел. — Виктор скептически оглядел свою грязную засаленную гимнастерку, а Сергей быстро добавил, — не здесь, а там.

— Я, Сережа, никогда не подстраивался под моду. Ну имя мне родители дали, со мной не посоветовались, да и соображал я тогда мало, так что я здесь не причем, а в остальном…

Одеваюсь я всегда так, как мне нравится и всегда в одном стиле, просто мода не стоит на месте, а я стою, в плане одежды. И вот эта мода совпала с моим стилем, а не я оделся помодней, совпала не на долго, а потом опять пойдет дальше, по кругу, потому что ничего нового уже давно не придумывают, а вспоминают старое. мода пойдет дальше, а я останусь верным тому, что мне нравится.

— А что тебе нравится?

— Стиль одежды ты уже видел, а так…

Мне нравятся машины обтекаемой формы, без лишних углов и наворотов, мне нравятся маленькие уютные домики и квартирки, а в них мне нравится старая деревянная мебель, но не из пластика или де эс пе.

Мне нравится приятная музыка, мелодичная и ласкающая слух, а не дребезжание стекла, по которому царапают гвоздем и не барабанная дробь плохого качества. мне нравятся старые милые, пусть и наивные фильмы, которые теперь не в моде и некоторые комедии, которым все предпочитают мордобой. И так далее, и тому подобное. В общем обвинить меня в модности нельзя. Я делаю и люблю то, что люблю, а не то, что модно. А на общественное мнение мне насрать.

— Ладно, уговорил.

Перешли на бег и снова замолчали, стараясь дышать ровнее. бежали быстро, грязные и оборванные, промокшие до нитки. Это только в кино супермен бегает по джунглям в белом костюме и при галстуке (попробуй так побегай), а потом вступает в схватки с лесными хищниками и плохими парнями, кого-то спасает, кого-то имеет, но выходит всегда из всех передряг чистый, умытый, с налаченными и хорошо уложенными волосами, в чистом выглаженном костюме и выглядит как манекен с витрины магазина. И пахнет от него не смотря на беготню парфюмерной лавкой.

Это было не кино. Они то бежали грязные, мокрые и замерзшие, то переходили на шаг. Шли молча, тяжело сопя, восстанавливали дыхание. И снова бежали.

Кровь стучала в висках, а в голове билась только одна мысль: добраться до своих, пока не сдохли в этом лесу. Если принять во внимание, что они блуждали по лесу несколько дней, не трудно представить, что помимо холода и ночных заморозков, и дождя, и пронизывающего ветра их мучил голод. точнее еще не мучил, но уже начал донимать.

Снова перешли на шаг. Впереди появился просвет. Володя дернулся было вперед, но Сергей, наученный горьким опытом, выкинул вперед руку и остановил:

— Тихо. Куда ломишься?

Пошли тихо, взвешивая каждый шаг.

Прислушиваясь они вышли на опушку леса. перед ними раскинулось поле.

Серое, перепаханное, с помороженной ночными заморозками землей.

трудно было сказать, что росло на этом поле, но что-то здесь сажали это точно. По всему полю бороздили серые столбики. Ходили, наклонялись, вгрызались маленькими пальчиками в промерзшую землю, что-то выкапывали.

— Господи, это же дети, — выдохнул Рик.

На его мягком, добром лице проступила гамма чувств, которую трудно было описать словами.

— Где дети, там и родители, — холодно отметил Виктор. — или хотябы кто-то взрослый.

Он шагнул вперед, но вдруг остановился и прислушался. Сергей тоже замер. В первый момент он ничего не услышал, а потом на самой границе слуха появился слабый, но упорно нарастающий гул.

— Самолет, — выдохнул Володька.

— И явно не наш, — заметил Виктор, который разглядывал уже хорошо различимый самолет.

— Там же дети, — Рик дернулся вперед, Виктор дернул его за плечо.

— Стой! Стой, дурак, не дергайся.

Посмотри, — он показал на столбики, но тех уже не было. Дети легли, тоже заметив самолет, и превратились в серые бугорочки, слившиеся с землей. — Видишь, они тоже не слепые. А с самолета их еще и не увидят.

Но с самолета их увидели, а может знали, что они здесь будут и летели специально. Самолет не бомбил и не стрелял. Он покружил над полем, а потом спикировал, пролетел над серыми бугорочками и снова поднялся в высь. Над полем разлетелся детский визг полный страха и отчаяния.

— Видишь, — с облегчением сообщил Виктор. — не стреляет.

Рик повернул бледное лицо в сторону поля. Самолет пошел в очередное пике. Снова раздался детский визг полный мольбы и страха. Самолет шел настолько низко, что можно было рассмотреть лицо летчика. На лице этом не было ни злобы, ни ожесточенности, на нем была улыбка. Улыбка человека, который пошутил и теперь весело смеется над своей шуткой, не обращая внимания на то, что окружающим не смешно. Улыбка даже не злорадная, а жизнерадостная.

Летчик провел самолет над полем, над серыми холмиками, улыбнулся детскому визгу и снова поднял самолет вверх.

— Ублюдок!

— Кто? — не понял Виктор.

— Он, — Рик махнул рукой в сторону самолета, — да и мы тоже. Там дети, этот гад над ними издевается, а мы, четыре здоровых жлоба, в кустах сидим.

Виктор усмехнулся, но не с издевкой, а по доброму, посмотрел на самолет, который развернулся и спикировал в третий раз.

— Пошли! — скомандовал Виктор и двинулся вперед, на открытое пространство. Никто не стал спорить. Четверо мужчин вышли из-за деревьев молча и слажено.

— Дай бог, чтобы он нас не уложил на месте, — пробормотал Виктор и вскинул автомат. Следом за ним в небо уперлись два пистолета и винтовка.

— Ну пли, что ли, — усмехнулся Виктор.

И они начали стрелять, стрелять неприцельно, неумело, не надеясь попасть. Они надеялись только на то, что заметив их летчик улетит, а если и не улетит, а расстреляет их, то по крайней мере не тронет со злости детей.

Летчик не уложил их на месте, он даже не сразу заметил их. Он только услышал выстрелы идя в очередное, последнее в своей жизни пике. Он не знал, что для него в этот момент существовало две силы во всем мире: его самолет — огромная махина, способная уничтожить столько, что трудно себе представить и маленький свинцовый комочек, выпущенный на волю с дикой скоростью, способный уничтожить гораздо меньше, но достаточно много. Победила вторая сила.

Летчик не успел понять, что случилось.

Маленький кусочек свинца столкнулся с самолетом, пробил стекло.

Осколки полетели в улыбающееся лицо, но летчик даже этого не успел осмыслить. Девять грамм свинца пробив стекло неумолимо двинулись дальше и размозжили улыбающуюся еще мордашку. Летчик умер сразу, так и не поняв, что случилось, самолет тоже, оставшись без пилота.

Огромная машина не вышла из пике, а пролетела дальше и ниже, и грянулась о землю.

Люди на земле замерли в недоумении.

— Ох и не х…я себе, — пробормотал Виктор.

— Никогда не думал, что его можно так подстрелить, — подпел Рик.

— Во сне и не такое бывает, — обрадованно пропищал Володька. — а потом мне везет всегда, такой уж я везучий родился.

— Во сне? — хмыкнул Виктор. — Во сне конечно бывает все, но только в нормальном сне, а здесь… А этот парень уже никогда не проснется, могу поспорить.

Рик понемногу пришел в себя:

— А куда дети-то делись?

И действительно от десятка фигур, блуждавших по полю осталась одна. Она робко, боязливо приближалась к ним. Рик, Володька и Сергей двинулись на встречу. Виктор пропустив первых двоих остановил Сергея, отдернул его в сторону и тихо сказал:

— Поздравляю тебя, Сережа.

— С чем?

— Ты стал волчонком, Сергей, ты убил человека.

Сергей побледнел:

— Стреляли вместе… нас четверо было.

Может это и не я, а я не попал.

— Может, — усмехнулся Виктор. — только это все равно. Ты стрелял? Стрелял. Желание попасть, то есть лишить человека жизни у тебя было. А самолетик тут недалеко дребнулся, можешь пойти и посмотреть. Так что с почином тебя.

Сергей долго смотрел на друга, на человека, которого он казалось знал, и который стал ему таким родным и близким. Теперь он узнал еще одну грань этого многогранного, многоликого человека.

— А ты жесток, Витя.

— Поживешь с мое собачьей жизнью, еще не так оскотинешься. Под влиянием обстоятельств люди меняются, Сережа, любой человек меняется, а когда обстоятельства такие, то даже самый мягкий…

Он замолк на полуслове и безнадежно махнув рукой отвернулся. Подошли Володька и Рик. Рик вел за руку маленькую девчушку и улыбался ей самой милой улыбкой, на которую способен самый милый человек, такой как Рик. Девчушка уже совсем оправилась от испуга и тоже улыбалась большому дяде, излучавшему море обаяния. Сергей тоже заулыбался увидя их и непроизвольно сравнил Рика с Виктором.

На первый взгляд они казались очень похожими: оба любили посмеяться, оба шутили без передыху, оба вечно сияли, как два начищенных самовара. При ближайшем рассмотрении Виктор был жестче, суровее, резче в поведении, оценках. Он был резче во всем, и вероятно в этом была виновата жизнь.

Рик казалось был большим облаком обаяния, он излучал и рассыпал его на все и всех кто оказывался рядом. Он был мягким и ласковым, и не только внешне. Он конечно не был всепрощенцем, но он был очень мягок и, в отличие от Виктора, он был более эмоциональным. Да, Виктор значительно сдержаннее.

Он снова посмотрел на Рика — этакий Винни Пух. Но с другой стороны Виктор тоже может быть жутко обаятельным и мягким. Да, Виктор был милым и симпатичным и мог бы стать таким же, ну или почти таким морем обаяния и мягкости, как Рик, но жизнь приложила его. Она бросала его из стороны в сторону, швыряла, била о камни, не давала ему удержаться, зацепиться за что-нибудь. Даже теперь, когда казалось бы со старым покончено и есть с чего начать строить новое, жизнь снова преподнесла сюрприз. Но в этот раз она ударила ниже пояса: она преподнесла ему в виде подарка сны, которые каким-то образом стали его второй жизнью, которые…

Возможно когда-нибудь ученые разберутся что это было, напишут научные труды, получат ученые степени, студенты будут защищать дипломы, а школьники писать сочинения на эту тему. Все это может будет, а может и не будет потом, в любом случае те будущие никогда не смогут понять этих настоящих, которых так обидела жизнь, они никогда не поймут, не почувствуют, не переживут…

Сергей оторвался от своих мыслей и тут же включился слух, оказывается тут ведут беседу и хотят чего-то от него услышать, но что, это для него загадка.

— Простите, я задумался и все прослушал, — пробормотал Сергей.

Виктор ухмыльнулся как-то плотоядно, а Рик стал терпеливо объяснять, что тут неподалеку деревня, эта девочка оттуда, они ходят собирать на это поле, кстати сказать колхозное, морковку, картошку, свеклу:

— Есть им нечего, — проговорил Рик. — а тут хоть мороженое все, но хоть что-то, а то иногда бывает ковыряются целый день, а ничего не находят. Так и идут домой ни с чем. а самолет этот уже не первый день прилетал. Прилетит, покружит, но не стреляет и не бомбит, а им от этого не легче.

— Тебя как зовут? — перебил Сергей излияния Рика обращаясь к девочке.

— Оля, — стараясь побороть смущение ответила девочка. Она была такая маленькая, такая хрупкая. Сергей передернулся от мысли, что она тоже спит и ей тоже что-то угрожает. Господи, ей-то зачем? Зачем маленькому ребенку такие ночные кошмары, которые угрожают не только здоровью, но и жизни. Боже, за что?

— Слушай, Оленька, а где остальные? Вас же много было.

— Остальные разбежались, — ответила девочка чистым детским голоском, наконец поборов смущение. — Испугались и разбежались, — и она хихикнула неожиданной рифме.

— Испугались? Чего?

— Хи-хи, ни «чего», а кого. Вас — вот кого.

— А ты что же, не испугалась?

— Нет, я же вижу, что вы свои.

— А как ты узнала, что мы свои?

— Глупый, — совершенно спокойно ответил ребенок человеку, который был гораздо старше ее, но совершенно уверенная в том, что она права, а взрослый говорит глупости. Это вселяло в нее уверенность и веселило ее. Зачем бы вам стрелять в свой самолет? Самолет был чужой, а вы его убили… сбили. Значит вы свои.

— Железная логика, — прокомментировал Виктор и улыбнулся девчушке, от чего та снова засмущалась.

— А деревня твоя далеко? — снова спросил Сергей.

— Нет, тут рядом.

— А ты нас туда проводишь?

Девчушка совсем смутилась, а Рик набросился на Сергея:

— Что за допрос? Смотри, совсем ребенка запугал. Иди сюда, Олюшка, не бойся, дядя добрый.

— Я и не боюсь, — вдруг очень сердито ответил ребенок. — пойдем.

Рик улыбнулся детской непосредственности и девчушка, увидев это, тоже заулыбалась в ответ. Она уверенно взяла Рика за руку и потянула через поле, Виктор хохотнул и поперся следом.

Сергей и Володя неуверенно двинулись за ними.

Деревня показалась километра через два. Трудно было назвать это селение деревней или поселком, скорее это был маленький городишко. Так или иначе селение это переживало не лучшие свои дни. Они прошли по окраине, перешли через какие-то холмы, которые когда-то были видимо насыпью для защиты городка, вошли в город. Дома здесь были преимущественно деревянными, бревенчатыми, не больше двух этажей в высоту. Во двориках стояли сарайчики и клети, в которых раньше держали живность, теперь от этой живности остались лишь воспоминания. Они не стали углубляться в недра городка.

— Вот наш дом, — заявила Оля и, распахнув дверь, дернулась вперед с воплем. — Мама, мама! Смотри кого я привела.

Из полумрака дома на свет на крик дочери вышла женщина средних лет. Она казалась очень уставшей и можно было подумать, что она моложе, чем выглядит, а может так оно и было на самом деле. Она вышла тихо, ровно. Оля столкнулась с ней и запуталась в складках длинной юбки своей детской мордочкой.

— Мама, смотри!

Женщина прищурилась и посмотрела на четверых мужчин в ободранной военной форме.

— Вы нас не знаете, — начал Виктор предупреждая вопрос. — и мы вас тоже. Мы ехали на фронт, а наш состав разбомбили. Многие погибли, мы выжили, вот теперь и пытаемся дойти до своих, только…

Виктор замолк на полуслове, подняв наконец глаза на женщину, к которой обращался. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, напротив, лицо ее сохранило спокойствие, но женщина облокотилась на стену, а потом, со сдавленным всхлипом, сползла по ней на пол. Оля попятилась, испугано глядя на мать, уперлась спиной в Рика и резко развернувшись вцепилась в него ручонками, как бы ища защиты. Рик взял ее на руки. Виктор наклонился к женщине и спросил:

— Вам плохо? Что с вами?

Женщина встала, опершись на предложенную Виктором руку, тяжело вздохнула несколько раз, пытаясь отогнать подступившие слезы, и, наконец, ответила:

— Господи, как я испугалась, — на ее лице проступило подобие улыбки. Я подумала, что с мужем что-то случилось. Муж у меня на фронте.

Рик и Володька играли с Оленькой, а иногда казалось, что Рик играет с последними двумя. Виктор пошел покурить и куда-то пропал, а Сергей сидел и разговаривал с мамой Оли.

— Здесь были замечательные места, — говорила женщина. — Я здесь родилась и выросла. Вон видите, у нас есть собор, — она указала рукой куда-то за окно. — потрясающе красиво, а еще есть несколько удивительно красивых церквей и парк.

Раньше в парке по выходным играла музыка, живая музыка, а я сидела на подоконнике и слушала. А еще под окном была роскошная клумба, и цветы перевешивались через ограждение. Вообще в городе было много цветов и их никто не рвал, а теперь осталась только крапива да бурьян. И тех почти не осталось, ведь скоро зима. В каждом доме была какая-то живность, без этого было не прожить…

Сергей сидел и слушал, и думал. Неужели в ту войну все было так же, а может было еще хуже? И за что? За что все это обрушилось на людей тогда и за что повторяется сейчас? За что гибнут люди? За что остаются вдовами и сиротами? За что страдают и почему должны страдать не только, но и женщины, и дети? В чем виноваты эта Оленька и ее мама? Да в конце концов в чем виноват он сам?

— … и еще эти овощи. Оленька тут объелась мороженой морковкой, ее рвало…

И это тоже звучало страшно: «объелась мороженой морковкой» — если не испытать этого на себе, то это даже представить трудно, не то что поверить.

Голос олиной мамы стал монотонным, слова слились в гул, потеряли смысл, потом также слились мысли. Сказывалась усталость вызванная многодневной беготней по лесу. Он задремал.

Последнее, что он осознал, почувствовал, принял были ласковые женские руки, которые укутали его чем-то мягким и теплым. Стало уютно и он заснул…

… Проснулся он в своем номере в гостинице «Россия». Было еще темно. Он недовольно повернулся на другой бок и закрыл глаза. Он уже привык к тому, что засыпая во сне он просыпается на яву и наоборот. Иногда это успокаивало, иногда злило. Сейчас был второй вариант и он попытался заснуть снова…

…Он проснулся от того, что с него жестоко сдернули плед, которым до того накрыли. Сергей открыл глаза. Над ним высился Виктор со своей вечной улыбкой. В его руке все еще был зажат плед.

— Вставай, старик, — сообщил он. — придется тебе перелечь.

Сергей поднялся, поежился. К тому, что во сне он чувствует как на яву он тоже привык, и не относился к сну, как к сну, а считал его скорее второй жизнью.

Было не жарко. он встал и потопал за Виктором. К его удивлению Виктор вышел на улицу. Там уже стемнело.

Рядом с домом стояли олина мать, Рик и Володька.

— Ну вот и вы, сказала женщина. — идем, я вас на ночлег устрою.

— Да нам только до утра, а там пойдем к своим.

Они прошли по темному, казалось умершему городку, но далеко они отойти не успели. Женщина остановилась около темной громады дома, который в ночи казался темнее самой темноты, прошла через калитку, по двору, подошла к двери, ковырнула ключом замок и приглашающе махнула рукой в сторону уже открытой двери. Они вошли внутрь, дверь захлопнулась. В кромешной тьме что-то шкрябнуло и женщина зажгла какой-то светильник.

— А мы где? — вырвалось у Сергея.

Женщина улыбнулась:

— Это дом одного нашего друга, вернее друга мужа. Они вместе на фронт ушли, а за его домом я приглядываю.

До войны он учителем работал в нашей школе, а потом, — она вздохнула. — учителей ведь не призывали, а он сам пошел.

Воцарилось молчание. Потом женщина выдавила: «я пойду, а вы здесь сами располагайтесь» — вышла и снова все затихло.

— Вот они на фронте, а мы все никак не доползем, — гнусаво пожаловался Володька.

— Ниче, доползем, — отозвался Виктор. — А пока пойдем смотреть апартаменты.

И они пошли и осмотрели. Дом оказался небольшим, но уютным, а кроме того он скрывал в себе много интересного. Интересного для них. Володька принялся изучать фигурки вырезанные из корней и веток деревьев. Рик увлекся содержимым книжных полок. Виктор долго смотрел на то, как Рик ползает вдоль полок с еле светящей лампадкой и наконец не выдержал:

— Ты ослепнуть не боишься? Или ты как кошка в темноте видишь на сто метров вперед лучше чем днем? — желчно спросил он.

Рик не обратил на него ровно никакого внимания, а только отмахнулся, и Виктор оставил его в покое. Сам Виктор нашел старенькую гитару и вцепился в нее как клещ.

— Ты может еще и играть умеешь? — ехидно поинтересовался Сергей.

— А то, — Виктор с любовью пробежал пальцами по струнам, подстроил, снова тренькнул струнами. — конечно умею.

Он взял несколько аккордов, посмотрел на Сергея, улыбнулся и заиграл. Он играл здорово. Пальцы его умело бегали по грифу, зажимали струны, брали какие-то немыслимые аккорды, а правая рука, как запрограммированная, дергала теребила и перебирала струны. Мелодия звучала тихо и грустно. Мысли и чувства захлестнули Сергея, а кроме того он был удивлен. Он не ожидал от Виктора, что он что-то сыграет, а тем более так сыграет. И Сергей стоял и слушал, раскрыв рот. Слушал он не один: Володька застыл как парализованный и боялся пошевелиться, даже Рик оторвался от своих книжек.

Мелодия текла по комнате, и все прочие звуки вежливо уступали ей место. Заткнулась визгливая собака где-то на улице, смолк вой сквозящего в щели окон ветра, даже часы, казалось перестали тикать, или это только казалось? Гитара причитала и плакала, один раз даже сорвалась было на истерику, но сдержалась и снова запела, всхлипывая и постанывая. Наконец дрогнула последняя струна и застыла.

— Нет слов, — только и сказал Рик.

— Браво! — вспискнул Володька и попытался зааплодировать, но не получив поддержки заглох.

Сергей не выдавил ни слова, а только закрыл глупо разинутый рот и шумно сглотнув кивнул головой. «Вот и подкалывай его после этого», — крутилось в башке. Виктор, увидев реакцию, расцвел в улыбке.

— Конечно это не самый лучший вариант, — заметил он выдвигая стул из-за круглого стола, стоящего посреди комнаты, и садясь. — я не виртуоз, но все же это кое-что.

Он угнездился за столом и любовно погладил инструмент. Подошел и сел Володька, потом, оторвавшись от полок, подполз Рик, последним присоединился к «застолью» Сергей.

— А так можно научиться или это не доступно? — поинтересовался Володька.

— Научиться можно всему, — ответил Виктор. — Экономьте электроэнергию, — добавил он и задул свечу. В комнате стало совсем темно, лишь луна выхватывала центр стола и освещала, склоненные над ним, их фигуры.

Они сидели во мраке комнаты и тихо переговаривались. Виктор любовно перебирал струны старенькой гитары, и она тихо тренькала под его грубыми мозолистыми пальцами. Под это треньканье начался разговор, который сам собой перешел на больную тему.

— Так значит вы тоже отдаете себе отчет в том, что спите? Я правильно понял?

— Да, — ответил из темноты голос Рика. — и это страшно. Все так засыпают, но не все просыпаются. Я теперь знаю, что если человек погибает во сне, то он умирает и на самом деле, — он сделал паузу. Из мрака комнаты послышался какой-то непонятный всхлип, а потом опять тихий голос Рика. Так погиб Лешка, мой друг, там, в поезде.

— Ну засыпают-то не все, — заметил Виктор. — У меня есть подозрение, что нашего следователя, например, кошмары не мучат. И вообще я ни с кем в жизни не стану об этом разговаривать, пока не увижу его здесь, во сне, а там, если он мне снится, то значит и я ему.

— И я, — эхом отозвался Сергей.

— Не кажи «гоп», пока не перепрыгнешь, — ответил Рик.

— А мой младший брат тоже, — вдруг вклинился в разговор Володька. — Ему раньше снилось, что он на моряка учится, а потом война и…

Сергей слушал и думал, Младший брат!

Младший! У этого мальчика еще и младший брат есть и тоже на фронте.

Хотя они еще, вроде как, до линии фронта не добрались.

— А теперь я и не знаю где он, что с ним, — закончил тираду Володя, закончил и смолк. стало совсем тоскливо.

Виктор вдруг чуть резче перебрал струны и запел:

— Малютка мальчик совсем размяк, Старушка няня над ним хлопочет.

Ему приснилось, что он моряк, Спокойной ночи, спокойной ночи!

Ему приснилось, что он моряк, Спокойной ночи, спокойной ночи!

— Что ты хохмишь, — вспылил Володька на мурлычущего Виктора, тот уже не пел, а перебирал струны и мычал себе под нос. — И ничего смешного. Не знаю как ты, а я забыл, когда последний раз спал спокойно. Все просыпаюсь, вскакиваю, все время в напряжении.

— Заснет, проснется и снова вскочит, — подал голос Виктор. — Ему приснилось, что он не спит, Спокойной ночи, спокойной ночи.

Терьярам-тарам, тарам-там-там, Спокойной ночи, спокойной ночи.

Мы вам играем и поем, И между прочим устали очень…

— Витя, — перебил Рик. — Перестань!

Вова, успокойся!

— Вова, тоже не х… гм… ево, — сообщил Виктор из темноты.

Володька красный от злости, вдруг перестал злиться и риготнул.

— Да ты не сердись, — снова подал голос Виктор, который опять начал перебирать струны. — Я не на тебя бочки качу. Мне просто очень не нравится, когда я чего-то не понимаю, а сейчас я не понимаю ничего.

— А что тут понимать? — буркнул Сергей.

— Заснул человек, приснилось ему что-то историческое, что происходило тысячу лет назад и о чем у нас молчат, потом он сам участвует в том, что ему снится и во сне ему пускают пулю в лоб, и он просыпается.

Нет, то есть он уже конечно не просыпается, потому что, когда сон заканчивается, он лежит там, где спокойно заснул, но только мертвый, с той самой дыркой в балде. Потом приезжает полиция.

— И ничего не может понять, — в тон ему продолжил Виктор. — Орудия убийства нет, следов никаких нет, а убийство, по мнению экспертов, совершено при помощи какого-то допотопного механизма, варварского и примитивного.

— Какой же он примитивный, если он способен столько уничтожить?

— Это другой разговор, но именно по этому вся информация тут же засекречивается, конечно, зачем пугать народ? А народ, с точки зрения власти, это толпа. Толпа непредсказуема, толпа живет по своим законам, толпа может черт знает что натворить, а потому зачем ее нервировать? Толпа должна быть сытой, защищенной, довольной — она должна быть спокойной. А то, что не понятно и пугает своей непонятностью надо скрыть от толпы, а ей сказать: «Не волнуйтесь, живите счастливо, у нас все в полном порядке».

— Но ведь все, кому снятся эти сны и так все знают, как скрыть?

— А это уже психология. Возьми любого самого простого человека, да хотя бы тебя. Тебе снятся сны со всеми вытекающими последствиями, о которых уже говорилось. Ты просыпаешься, тебе плохо, тебе страшно. Что ты делаешь? Бежишь к врачу? В полицию?

Нет, ты садишься и думаешь: «я схожу с ума. Что делать?» — ты не можешь сказать кому-то, что тебе снится. Ты боишься, боишься непонятности снов и боишься, что если ты кому-то скажешь, то тебя сочтут сумасшедшим. Сумасшедших же, как известно, излечить практически не возможно, поэтому тебя тут же сажают в психушку, где ты проведешь остаток жизни. И это тоже сразу засекретят. Ну, охота тебе в дурдом?

— Нет.

— Ну вот, поэтому ты будешь молчать, если конечно не произойдет что-то из ряда вон выходящее, но и тогда ты откроешься только самому близкому человеку, которому веришь на все сто процентов.

— И выяснится, что его терзает тоже самое.

— Ну и что? Вы изольете друг другу душу, поклянетесь хранить тайну и все. Никто не пойдет жаловаться в полицию или еще выше. А если вдруг, что уже совсем невозможно, соберется целая группа людей доверившихся друг другу и узнавших правду, если эта группа пойдет качать права, то ее тут же объявят сумасшедшими фанатиками и пересажают, а потом потихонечку того… В пояс астероидов.

— Ну и что тебе не понятно? Сам же все разложил по полочкам, так квалифицированно все объяснил.

— Мне не понятна суть. Мне не понятно почему это происходит. Пойми ты, если даже мы все соберемся, все кому снится этот идиотизм, а таких огромное количество, я уверен, если мы пойдем и свергнем правительство, и на всех углах начнем орать правду, то все равно ничего не изменится.

— Как, ведь люди узнают и…

— И что? Люди могут знать все что угодно, но при всей развитости науки и техники люди не умеют управлять сновидениями.

— К чему ты это?

— А к тому, что сны эти не прекратятся если даже вся галактика о них узнает. Я не понимаю почему они начались, я не понимаю причины. Я не понимаю зачем они тянутся, я не понимаю кому это нужно. Я даже боюсь представить, чем это кончится. А еще я не понимаю с кем и за что мы воюем. Ну ладно тогда, тысячу лет назад, они сражались за Родину, за своих детей и родителей, за братьев и сестер, за свои дома и за свои жизни. Они сражались с теми, кто хотел лишить их свободы, лишить всего, что им дорого. Но теперь?

С кем мы деремся? С тенью? С фантомом? Ведь нет ни России, ни Германии, есть только Евроазиатский Союз планеты Земля. Мы же деремся с самими собой. За что я убил того парня, который на яву жил со мной практически в соседнем номере этого отеля? Только за то, что он был одет в другую форму?

— За то, что он хотел убить меня, — встрял Сергей. — а я твой друг.

— А за что он хотел убить тебя? За то, что на тебе была военная форма другого цвета?

— Нет.

— А почему?

— А потому, что если не он меня, то я его, сам же мне это объяснял.

— Ну объяснял, — буркнул Виктор. — толку-то, круг замкнулся. А почему?

— Слишком много «почему», Витя.

Над столом повисла гнетущая тишина, даже гитара в руках Виктора замолкла. Каждый думал о своем и все об одном и том же. Молчание прервал Рик:

— Витя, не думай об этом, все равно мы не в силах что-либо изменить. Будем жить как получится, а будет надо — умрем, как должно умирать мужчине. Лучше спой.

— Сам же просил не петь, — грустно усмехнулся Виктор.

— А теперь прошу об обратном, спой.

— Что?

— Что-нибудь хорошее.

Виктор неуверенно перебрал струны.

Сергей в первый раз за время их знакомства видел его таким подавленным, не уверенным в себе, а тихим и тоскливым. Песни полились тоже тихие и тоскливые. Разбередили рану, задели за живое, подумал Сергей, и он впал в меланхолию.

Сидели долго, слушали внимательно.

Сергей не видел ни Рика, ни Володьки, только иногда Виктора, когда тот поворачивался и попадал под тусклый свет побледневшей луны. Луна выхватывала из мрака середину стола и гриф гитары, остального было не разглядеть, только неясные тени мелькали временами с разных сторон стола.

Песни даже не звучали, а текли, иногда зависая в воздухе. Комнату охватила печаль, скорбь, грусть, тоска, которую ничто не могло развеять.

— Спой что-нибудь повеселее, — не выдержал Сергей — Не поется веселее, Сережа — Ну хотя бы не такое грустное.

— Что?

— Не знаю.

Виктор горько усмехнулся и запел:

— Понимаешь это странно, очень странно, Но такой уж я законченный чудак.

Я гоняюсь за туманом, за туманом И с собою мне не справится никак.

Люди посланы делами, люди едут за деньгами, Убегая от обиды, от тоски, А я еду, а я еду за мечтами, За туманом и за запахом тайги.

А я еду, а я еду…

— За деньгами, — подпел Сергей. — за туманом едут только дураки.

Резко, нервно звякнули струны, хохотнул, но не получив поддержки, смолк Володька. Виктор резко поднялся, его лицо мелькнуло в лунном свете.

— Дурак ты!

— Витя, успокойся, — тихо проговорил Рик.

Виктор сел на место, передернул струны:

— Понимаешь, это просто, очень просто Для того, кто хоть однажды уходил…

Голос его прервался, струны тихо тренькнули изможденно, как бы понимая, что пришел конец их рабочему дню.

— Дурак… — тихо выдохнул Виктор.

Потом он встал и растворился во мраке комнаты. Хлопнула входная дверь. Володька подскочил, подбежал к окну и прокомментировал:

— Курить пошел.

— Зря ты так, Сережа, — тихо проговорил Рик.

— Я же только хотел обстановку разрядить…

Голос Сергея потонул в гробовой тишине.

Тишина эта стояла в комнате не очень долго. Снова хлопнула дверь, приблизились тихие шаркающие шаги уставшего человека.

— Ну что сидите? — послышался из темноты голос Виктора. — Концерт окончен, фените ля конец, кто слушал — молодец. Давайте спать, завтра подъем рано.

Молча разошлись по дому, легли кто где, но все же лучше спать в кресле или на полу, чем в лесу, где сыро и холодно. Сергей долго ворочался, не мог заснуть. Все думал, боролся сам с собой, пытался найти аргументы в свою пользу и выдвигал доводы против Виктора.

— Витя, ты спишь? — тихо произнес он наконец. — Прости меня, Витя, я хотел как лучше.

Ему никто не ответил, но все же стало немного легче и он заснул…

… Он проснулся. Ночь кончилась, утро тоже миновало и день давно вступил в свои права. Он встал, оделся, умылся и вышел из номера. В отличие от жизни во сне, жизнь Сергея на яву была тошнотворно однообразной в последнее время.

Вот и сейчас, как и последние несколько месяцев, он прошел по до боли знакомому коридору, спустился вниз и вошел в ставший уже родным ресторан. В ресторане как всегда было сумрачно и пустовато. Он сел, сделал заказ и принялся за поздний завтрак (или ранний обед?).

— А вот и ты, — Сергей дернулся от неожиданности, поперхнулся и маленькая ладошка Марины нежно похлопала его по спине. — Ну извини, я не хотела тебя напугать.

— Да не кхе, — Сергей наконец прокашлялся. — не испугался я. Просто неожиданно, вот и…

— Ну все равно, извини. А тебя следователь ищет.

— Чево?

— Чево слышал, — поддразнила Марина. — Опять явился с утра и всем задает вопросы. Вот и меня тоже вызвал, а теперь тебя ищет.

У Сергея зародилось нехорошее предчувствие, внутри пробежал холодок, а самого затрясло.

— Что, — спросил он. — опять труп в гостинице?

— Да нет, просто…

Сергей облегченно выпустил из себя воздух. Марина мило улыбнулась:

— Давай заканчивай завтрак и дуй к нему.

— А что он спрашивал у тебя?

— Да нес какую-то чушь. Спрашивал не знаю ли я способа незаметно покинуть гостиницу и не знаю ли я кого-то, кто это уже проделывал. А что такое?

— Да нет, ничего, — Сергей резко поднялся из-за стола. — Мариночка, ты извини, но я к тебе позже зайду, а сейчас мне надо… э-э-э-э… со следователем поговорить.

Он поцеловал Марину и выбежал из ресторана. Он знал кто покидал гостиницу незамеченным и был уверен, что он единственный, кто это делал. Но как, черт побери, этот замурзанный следователь узнал. Догадался? Исключено. Тогда кто-то видел, что он вылез в окно и накапал? Но никто не видел, а знали только Виктор и он сам, но и за себя и за Виктора он мог поручиться.

Откуда тогда он мог узнать? Ладно, не важно. А что теперь? Куда идти?

К следователю? Нет, сначала к кому-то кто поможет, кто подскажет, посоветует как общаться с этим следователем. К Виктору!

Он уверенно пошел по коридору, постучал в дверь и только тогда вспомнил, что Виктор на него обижен. Сергей растерялся, но было уже поздно. Дверь открылась и он вошел.

Виктор не был на него обижен. Он был из тех людей, которые не умеют долго сердиться и дуться. Вспыхнув как солома на того, кто нанес ему оскорбление или рассердил его он быстро остывал, прощал и забывал. Таких людей надо очень крепко обидеть, чтобы они надулись всерьез, но тогда уже это обида на всю жизнь.

Виктор выслушал мямленье Сергея на тему: «прости я хотел как лучше».

— Хотел, как лучше, а получилось, как всегда, — ответил Виктор. Ладно, что стряслось? На тебе лица нет.

Сергей коротко изложил ситуацию и получил четкий ответ:

— Иди к нему, но чтобы он не спросил, ты ничего не знаешь, нигде не был, сидел в гостинице, как пень и все.

Сергей молча посмотрел на него, но взгляд говорил лучше слов и мог быть понят на любом языке.

— Ну ладно, пошли. Я подожду тебя возле двери, — улыбнулся Виктор.

Они вышли из его номера и спустились на первый этаж.

— Ладно, я пошел.

— Ни пуха.

— К черту.

Сергей отворил дверь и вошел.

Следователь сидел в своих апартаментах (в одной из бывших комнат хозяина) и листал какие-то бумаги, параллельно поглядывая в компьютер. Он был один. Сергей тихо вошел и резко захлопнул дверь.

Следователь дернулся, Сергей злорадно ухмыльнулся — пусть поймет, как он сейчас дергается, почувствует на своей шкуре, так сказать.

— Та-ак, — начал следователь в своей обычной манере. — Я так понимаю друг Волков Сергей Александрович.

Так?

— Да.

— Я вас искал и…

— Я в курсе. Что вам от меня надо?

— Так, вот мы уже и грубим.

— Я не грублю, я интересуюсь.

— Ага.

— Что же вам все-таки от меня нужно?

— Совсем немого, — следователь улыбнулся. — Несколько ответов на несколько вопросов.

— Спрашивайте, я готов отвечать. — Сергей говорил, стараясь показать полное безразличие, но выходило видимо плохо, потому что следователь все шире улыбался.

— Ну хорошо, где вы были такого-то числа в течении всего дня?

— Этого года? — уточнил Сергей.

— Естественно.

— Здесь, в этой гостинице, где же еще?

— Вы уверены?

— Конечно.

Следователь снова как-то мерзко плотоядно улыбнулся, порылся в кипе бумаг на столе и протянул одну Сергею.

— Что это?

— Это заявление моего сотрудника, который в этот день дежурил на выходе. Он утверждает, что вы в тот день пытались покинуть гостиницу. Это правда? Куда вы собирались?

— Это правда. Мне нужно было отлучиться по работе, но ваш человек меня не пропустил и мне пришлось…

— А вы не пробовали получить разрешение на выход, так? Почему?

— Потому что мне надо было уйти срочно, а так как сразу не получилось, то я и плюнул.

— Так?

— Да, именно так.

— Так, а вы не пробовали покинуть отель каким-либо другим путем?

— Каким например?

— Ну не знаю, вам видней.

— Нет.

— Что нет?

— Нет не пробовал.

— Так-так. Ну а как вы объясните, что в тот день ваше имя и ваш личный код были внесены в память компьютера Центральной Библиотеки?

— Иными словами вы хотите сказать, что в тот день кто-то зарегистрировался в ЦБ под моим именем?

— Можно и так сказать. Только у меня есть предположение, что этим кем-то были вы сами. Вы вышли из гостиницы, поехали в ЦБ, зарегестрировались, а потом, взяв то, что вам было нужно, удалили свое имя из списка пользователей библиотекой.

— А если я стер свое имя, откуда вы взяли, что я вообще там регестрировался?

— Очень просто, — следователь расплылся в мерзкой улыбке и у Сергея появилось острое желание набить ему морду. — над компьютером ЦБ есть еще один компьютер. Это компьютер ГП, и он фиксирует все новшества в компьютере библиотеки, кстати и в компьютерах других учреждений тоже.

— Я не знаю, что там зафиксировал ваш компьютер, но я никуда не ездил и ничего не знаю.

— Так. Ну хорошо. Спасибо, вы свободны.

Сергей развернулся и вышел, получив напоследок еще одну гадостную улыбку.

Виктор отпрянул от двери, к которой припал ухом и прижал палец к губам показывая Сергею, что нужно сохранять молчание. Молча они поднялись наверх.

— Знаешь, что-то здесь не так, — наконец заговорил Виктор. — Почему он тебя так просто отпустил? Он ведь явно тебе не поверил.

— А я почем знаю?

Сергей отворил дверь в номер, вошли. В номере все было также как и с утра, когда Сергей уходил. Сергей огляделся. Да, все точно также, но почему-то такое ощущение, что кто-то чужой заглянул сюда пока его не было и порылся в его вещах. Он еще раз изучил комнату самым тщательным образом, вроде все в порядке.

Но почему ощущение засело и не уходит?

— Ты знаешь, Витя, ты прав, что-то здесь действительно не так.

Он прошелся по комнате, просмотрел все ящики и полки, проверил их содержимое — ничего не пропало. И вдруг его осенило.

— Витя, бумажка!

— Какая? — не понял Виктор.

— Та, за которой я ездил в библиотеку.

Ее нет, Витя.

Виктор наконец понял и выдал такую тираду трехэтажным матом, что Сергей почувствовал как у него краснеют уши.

— Это наша родная полиция в лице отдельных ее представителей, — сообщил Виктор уже на нормальном языке.

— Этот Чух… — прошипел Сергей. — Я его убью. — Угроза прозвучала как-то спокойно и пугающе. Сергей развернулся и потопал к двери, Виктор не пытался его удержать, а пошел следом на небольшом отдалении.

На этот раз Сергей не стал вкрадываться.

Дверь с шумом распахнулась и так же резко захлопнулась. Виктор следовавший сзади приоткрыл дверь, посмотрел по сторонам, убедился в том, что рядом никого нет, юркнул в комнату и запер дверь на замок.

— Что это значит? — поинтересовался следователь.

— Кто дал вам право влезать в мою личную жизнь? Кто разрешил вам рыться в моих вещах.

— Друг Волков, я не понимаю…

— Я вам не друг. Прогнившее общество, которое замазывает сладенькими обращениями свои червоточины. Не может быть общества, в котором все друзья, во всяком случае на настоящий момент. Вы мне друг? Да вы кусок говна, который пытается усадить меня за решетку только за то, что я узнал маленький кусочек засекреченной истины.

— Так. Вы думаете, что я сделал что-то против закона? Но я не…

— Молчать!!!

Сергей сам поразился своей решительности и молниеносности. Его рука дернулась вперед и вниз к поясу полицейского и, прежде чем тот успел что-то сообразить, выдернула пистолет из кобуры.

— Я не понимаю, — взвизгнул следователь.

Он сильно побледнел и руки его тряслись.

— А чего тут непонятного, — Сергей выглядел не лучше. Хотя дуло пистолета не смотрело ему в лицо, но он сам направлял теперь смерть в другого человека. — Теперь вопросы задаю я. Где то, что вы у меня украли, «служитель закона»?

— Я не по… — следователь замолк на полуслове. Палец Сергея пополз по спусковому крючку и следователь завопил. — Нет! Я скажу… скажу. Они в сейфе.

— Ключ!

— Там нет ключа, там код.

— Код! Ну, живо!

— Я н-не помню. Там два десятка цифр.

Они записаны на бумажке, верхний ящик стола.

Сергей кивнул Виктору, тот залез в ящик, потом открыл сейф и достал несколько бумажек.

— Они?

— Они, — Виктор спрятал страницы из словаря в карман.

Следователь вдруг резко изменился: лицо его покрылось испариной, маленькие глазки перестали испугано бегать и смотрели теперь на Сергея не со страхом, а скорее со злобой.

— Я тебя посажу, если ты не опустишь пушку.

— А если опущу? — поинтересовался Сергей.

— Все равно посажу. Не в тюрьму, так в психушку. Такие как ты опасны для общества.

— Такие как я? А я пожалуй не опущу пистолет, а спущу курок.

— Так все равно тебя посадят. Так…

— Еще раз такнешь, — взвизгнул Сергей. — и я тебе яйца отстрелю.

Дуло пистолета переползло с лица полицейского чуть ниже пояса. Следователь задергался пытаясь держать руки поднятыми вверх, когда они рефлекторно пытались прикрыть то место, на которое был нацелен его собственный пистолет.

— А теперь отвечай, — проговорил Сергей поглаживая спусковой крючок, от чего следователь задергался еще сильнее. — Ты знаешь причину, по которой погибли люди в этой гостинице?

— Д-да, то есть нет… то есть… Я знаю, что люди погибли во сне из-за самих снов, но я не знаю что это такое. Хотя говорят, что сны эти снятся почти каждому первому, но я никогда не… НЕТ! — он дернулся, потом поняв, что в него еще не стреляют продолжил. — мне никогда ничего такого не снилось, я никогда не испытывал этого на себе.

— Ах ты не испытывал! Сейчас испытаешь, — палец Сергея стал медленно, но верно надавливать на курок. Лицо следователя исказилось в дикой гримасе.

— Так, стоп, — вмешался Виктор. — погоди, Сережа. Если ты его сейчас…

— Витя, я его убью. Я пришел для этого и я это сделаю.

— Серега, не дури. Не дури, тебя посадят.

— Меня так и так посадят, ты же слышал.

— За что? У него нет свидетелей, а у тебя есть, то есть будут. Он тебе не страшен. Сережа, брось. Дай сюда пистолет.

— Нет!

— Дай пожалуйста.

— Нет.

— Давай, давай. Не дури.

— Не-е…

Рука Сергея опустилась, пистолет выпал из ослабевших пальцев, но Виктор подхватил его, не дал упасть.

— Спасибо, — лицо следователя приняло более-менее нормальный оттенок, на нем появилась злорадная улыбка. — Спасибо, друг В… Что это значит?

Пистолет снова смотрел ему в лицо, только теперь его держала не трясущаяся рука Сергея, а твердая рука Виктора. Пистолет не трясся, не гулял из стороны в сторону, а стоял ровно и смотрел пугающим дулом в лоб следователя. Полицейский ясно увидел свою смерть. Лицо его опять исказилось, губы затряслись, на лбу появилась испарина.

— А теперь, козел вонючий, бери бумагу и пиши.

— Что писать?

— Пиши: «я сделал это сам, по своей воле», дату поставь и распишись.

— Я н-не буду.

— Будешь.

— Это убийство.

— А то, что ты делаешь, это что?

— Но я…

— Пиши!

Полицейский всхлипнул, взял бумагу. Руки его тряслись, буквы выходили кривыми.

— Все? — поинтересовался Виктор.

— Да, да.

— Сложи и сунь себе в карман.

— Хорошо, вы только не стреляйте. Я все сделаю. Вы только не стреляйте.

— Конечно не буду, — улыбнулся Виктор.

Выстрел был бесшумным и неожиданным. Это был не пистолет тысячелетней давности, как во сне, а лазерный пистолетик одной из последних моделей. Не было ни звука выстрела, ни предсмертных воплей, был только короткий лучик и шлепок тела упавшего на пол. Маленький лучик, ударивший в лицо, превратил голову бывшего следователя в кровавое месиво.

— За… почему? — промямлил ошалелый Сергей.

— Чтоб тебя совесть не мучила, — бросил Виктор вытирая пистолет носовым платком. Он быстро отер пистолет и держа его сквозь тряпку за ствол вложил в руку трупа. Потом он прошелся тряпкой по сейфу и дверным ручкам, отпер дверь и выглянул в коридор. В коридоре не было ни души.

— Пошли, быстро, — скомандовал Виктор и вышел. Сергей поперся за ним как козел на поводке.

Виктор запер дверь вытер ручку и с этой стороны и подтолкнул Сергея:

— Ну же, шевелись, черепаха.

К вечеру в отеле снова начался бедлам. Кто-то нашел то, что раньше было следователем галактической полиции и вызвал еще пачку таких следователей. Полиция явилась с молниеносной скоростью и в угрожающем количестве. Еще не успел все рассказать диспетчеру человек, который вызвал ГП, а в дали уже завыли сирены (и не мудрено, ведь никто не доходил до такого, чтобы убить полицейского вот уже сотни лет).

К этому времени Сергей и Виктор договорились о том, что будут врать на допросе и успели хорошенько поднабраться. Теперь они сидели и отмокали под действием таблеток.

Когда в дверь постучали Виктор уже почти пришел в себя.

— Кто? — спросил он подходя к двери.

— Полиция, — лаконично ответил приятный голос из-за двери.

— Открываю, — констатировал Виктор, кряхтя ковыряясь с замком.

Он вошел тихо, спокойно, не с претензией, а с дружелюбием.

— Старший следователь Полыховски Ян Абрамович. — представился вошедший.

— Оч-чь приятно, друг Ян. Проходите, присаживайтесь.

Полицейский принял приглашение Виктора и уселся в кресло. Он был молодым приятным парнем. На милом мальчишеском еще лице горели озорные серые глаза. Пухлые губы тронула мягкая улыбка. Над верхней губой расположились маленькие светло-русые усики. Овал лица обрамляла жиденькая пушистая бородка и копна таких же как борода и усы светло-русых волос. Одет он был в форму ГП, но без головного убора и форменная куртка была застегнута не под горло.

Вел он себя несколько расковано, но вежливо. Сергей оглядел его первый раз критически, второй раз с нескрываемой симпатией. Не все полицейские, оказывается, злобные хорьки, или здоровенные безмозглые жлобы, есть и очень милые люди.

— Что привело вас к нам, и где этот… — Виктор изобразил на лице задумчивость. — Дик Чухридзе, — наконец сообщил он. — Так кажется?

— Так вы ничего не знаете, огорчился Ян. — его убили.

— О, Боже… — выдохнул Виктор с очень убедительным испугом в голосе. Он бы стал великолепным актером, подумал Сергей, он сам верит в то, что говорит. Верит в ложь, которую только что придумал, верит искренне.

Виктор подошел к бару и щелкнул пальцами. Робот, который первое время возмущался такой фамильярности со стороны человека, безропотно выдал три граненых стакана и какую-то закуску. Виктор взял стакан, поднял его со скорбным видом оттопырив локоть.

— Вы выпьете?

— Не откажусь.

Виктор протянул стакан старшему следователю. Молодой полицейский принял стакан, критически осмотрел его и поинтересовался:

— А что это?

— Наш фирменный напиток, — ухмыльнулся Виктор и влил в себя содержимое стакана. Полицейский с непонятной гримасой на лице проследил за этим процессом и попытался повторить — не получилось. Он поперхнулся, закашлялся, глаза его полезли на лоб.

Сергей удивленно на него вылупился, а Виктор подошел и с улыбкой похлопал молодого следователя по спине.

— Что за гадость вы пьете? — прохрипел несчастный парень сквозь кашель.

— Водка фирмы «Русская», — механическим голосом подражая роботу сообщил Виктор.

— Боже, какая дрянь.

— Не умеешь петь, не пей, — раздраженно вклинился в разговор робот. Виктор подавил смешок.

— Но зачем пить такую дрянь?

— Дрянь, — согласился Сергей. — но она жутко эффективна, а кроме того, — он усмехнулся. — а кроме того попробуйте выпросить что-нибудь другое у этой электронной зануды.

Следователь посмотрел на Сергея, на бар, снова на Сергея.

— Пожалуй я откажусь от выпивки, — он попытался сделать серьезное лицо, что у него в принципе не могло получиться. — К тому же я все-таки на службе.

— Да, — вспомнил вдруг Виктор. — так что там стряслось с нашим другом следователем?

— Другом? — усмехнулся Ян. — Не знаю как вам, а мне он другом не был. Злобный хорек. Совал свой нос куда не следует и нарушал закон больше тех, кого ловил за нарушения закона.

В точку, подумал Сергей, и злобный, и хорек, и закон нарушал.

— Так что с ним?

— Выглядит это так, будто он застрелился, а на самом деле… следователь запнулся, с одной стороны ему нельзя было рассказывать о деталях следствия неизвестно кому, но с другой стороны ему были очень симпатичны эти два мужика.

Виктор стоял напротив Яна с совершенно невинным видом и часто моргал ангельскими глазками. Это склонило полицейского. — На самом деле экспертиза доказала, что выстрелили ему в голову с расстояния в два-три метра. Руки у него, сами понимаете, были значительно короче, следовательно… — он снова замолк и уперся взглядом в стену за спиной Виктора.

— Вы хотите сказать, что кто-то его убил?

— Это вы сказали, — резко отреагировал полицейский, а потом добавил конспиративным шепотом. — хотя лично я не наказал бы убийцу, а пожал ему руку и заплатил за его выпивку.

Виктор отвернулся, спина его нервно подрагивала, а когда он повернулся обратно, лицо его было красным от насильно зажатого внутри смеха, а в глазах все еще плясали черти.

— А позвольте спросить, что он вам сделал? За что вы его так не любили? — спросил Сергей.

— Он подставил меня два раза.

— Почему? — искренне удивился Сергей.

Ян посмотрел на него как на ребенка, который задает идиотский вопрос, ответ на который всем давно известен и прост.

— Потому что хотел занять мое место, я же старше его по званию.

— Но моложе, — заметил Виктор.

— Не на много, — смутился старший следователь, который выглядел лет на десять младше своего настоящего возраста и жутко комплексовал по этому поводу. — Ладно, спасибо…

— За что?

— За все, — серьезно ответил Ян. — я пойду.

— Ну и что ты о нем думаешь? — спросил Виктор, как только дверь закрылась за старшим следователем.

— Он изменил мое мнение о ГП.

— Хм, по крайней мере он сам поднялся к нам, а не заставил всю гостиницу собраться в очередь под его дверью.

Вспомнив очередь под дверью, Сергей вспомнил и прежнего следователя, а вспомнив следователя он вспомнил и то, как тот умер. От подобных воспоминаний желание говорить пропало напрочь, и Сергей замолчал. Виктор тоже сидел молча и задумчиво курил, выпуская под потолок клубы дыма. Выкурив несколько сигарет он распрощался и ушел. Сергей посидел в тишине еще немного, потом встал погасил свет и лег на кровать. Сон пришел быстро…

… Он проснулся. Было уже светло, а тут еще вдруг резко посветлело. Сергей открыл глаза, на фоне светлого окна вырисовывалась черная фигура Виктора. Виктор отдернул вторую занавеску и повернулся.

— Проснулся?

Сергей передернулся. Проснулся? А может заснул? Заснет проснется и снова вскочит, так кажется пел Виктор. Он вспомнил вчерашние песнопения и ему стало совестно.

— Вить, прости, а? Я хотел как лучше.

— Все, — отрубил Виктор. — проехали.

Просто надо меру знать, надо думать прежде чем…

— Кто бы говорил, — перебил Сергей. У него не было желания базарить, но когда его незаслуженно, по его мнению, задевали, что-то начинало бурлить в нем, закипало и рвалось наружу.

— Одно дело пошутить, а другое — опошлять все подряд, будь то песни, мысли, чувства, порывы… И давай прекратим этот разговор, а то опять перегрыземся.

— Хорошо, — Сергей замолчал и не возмутился, хотя это стоило ему некоторых усилий. И это говорит ему Виктор? Виктор, который все время ржет, подначивает и издевается, Виктор, который мог бы сдержаться во многих случаях, а не риготать, как жеребец.

Сергей поднялся и подошел к окну. За ночь выпал снег, первый в этом году, однако он успел уже на половину стаять. Деревья стояли совсем голыми, трава пожухла, пейзаж угнетал своим серым унынием. С забора слетела на мокрый снег большая рыхлая ворона, посмотрела на Сергея, сделала несколько размашистых скачков, издала хриплое, картавое «кр-р-р-р». Интересно, кто назвал этот звук карканьем? Какое «кар», тут вообще нет гласных.

— Кончай крякать, буркнул Сергей себе под нос.

Ворона замолкла, как будто могла не только услышать, но и понять Сергея. Она скосила голову на бок, посмотрела на него умной черной бисериной глаза, недовольно развернулась и тяжело поднявшись в воздух улетела куда-то.

Вот так и мы, подумал Сергей, как эта птица летаем всю жизнь, там каркнем, тут каркнем что-то с нам одним понятным смыслом, а потом рухнем обессиленные временем на забор, посидим, подумаем: «На что я потратил свою жизнь? Зачем это все? Для чего? Кому это нужно?» — а на утро свалимся с забора и окоченеем в холоде смерти. И никто не вспомнит, что мы летали когда-то, что мы каркали что-то и не всегда умно, а иногда просто радуясь жизни. Зачем это им, тем которые будут после? Они придут гордо вскинув головы, отметут то, что было до них, попробуют сделать лучше, но вряд ли изобретут что-то новое, скорее это будет старая конфетка в новой обертке, а может и с другим названием, но суть не изменится.

Сергей резко одернул себя, стараясь стряхнуть подступившую было меланхолию, которая всегда приносила с собой идиотские мысли. А может это мысли сперва приходили в голову и приводили за собой тягостное настроение?

Они вчетвером вышли из гостеприимного дома, снова оставляя жилище без жителей. Дома не должны оставаться пустыми. Если люди оставили дом, то он умирает, а мертвый дом пугает больше, чем мертвый человек. Им ужасно не хотелось уходить из тепла и уюта, хотя если сравнивать с комфортабельным номером гостиницы, то этому дому было далеко до понятий «теплый» и «уютный». Но с другой стороны, если сравнить с сырым, промозглым осенним лесом… Если сравнить, да все познается в сравнении. И все же им было тяжело покидать этот дом. Особенно долго Виктор прощался с гитарой. Он несколько раз любовно перебрал струны, затем положил ее, долго с грустью смотрел на нее то поглаживая, а то боязливо отдергивая руку. Наконец он завернул ее в тряпочный пропыленный чехол, поставил в угол, прислонив к шкафу и тяжело вздохнув вышел из комнаты.

Они заперли дом, потоптались и пошли отнести ключи и попрощаться с милыми обитателями другого дома этого городка.

— Вы уже? — только и спросила женщина и в глазах ее стало еще больше грусти.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — заметил Сергей.

— Я в его подачках не нуждаюсь, — буркнул Виктор.

— Витя, не богохульствуй, — тихо сказал Рик.

— Да хрен с ним, я в него не верю.

— Я тоже, но все равно.

— Мы пойдем, — тихо сказал женщине Володька, как бы оправдываясь. прощайте.

— А Оленька еще спит, — невпопад ответила она. — Ничего, так даже лучше…

Мужчины по очереди попрощались с ней и развернувшись пошли прочь.

— До свидания, мальчики, — голос ее совсем стих и она прошептала. постарайтесь вернуться…

Они прошли совсем недалеко, даже не вышли из городка, как в спину им ударилось:

— Стойте! — они повернулись. — Подождите. — Они смотрели на нее запыхавшуюся, с растрепанными волосами. — Подождите, — она перевела дыхание. — Куда же вы пойдете?

— На фронт, — выпалил Володька.

— Это понятно, — улыбнулась она. — а вы знаете куда идти?

— Не совсем, — хмуро сообщил Виктор.

— Совсем не, — поправил Сергей, который был мрачнее тучи и уж точно мрачнее Виктора.

— Тогда пойдем, она взяла Виктора за руку и потянула в обратном направлении. За ними, как стая гусей, потянулись остальные.

— Сама я вам мало чем помогу, — быстро говорила она на ходу. — Я знаю как пройти на станцию, знаю город, но эти знания вам вряд ли пригодятся.

Окрестности тоже немного знаю. Вон речка, мы в ней часто купались, называли ее ближняя речка. Еще есть дальняя, хотя по сути и та, и другая одно и тоже, просто одна большая река разветвляется. Кроме того есть ближний лес, дальний лес, но это вам не интересно, а кроме того такую географию имеет любое маленькое селение… Ну вот мы и пришли.

Она резво пробежала вдоль обветшавшего заборчика, прошла через дворик и постучала в затворенные ставни.

— Дядя Гриша, — прозвенел ее голосок. — Вы дома? Дядь Гриш.

Никто не ответил. Она снова забарабанила и опять безуспешно.

— Может его дома нет? — высказал предположение Сергей.

— Да дома он, дома. Просто глухой как… в общем слышит плохо.

Виктор после последней реплики стал усиленно изучать доски забора, что позволило ему повернуться спиной к спутникам и вдоволь отсмеяться. Володька глупо гхыкнул, Рик мило улыбнулся, а женщина смущенно повернулась к окошку, закрытому ставнями и опять принялась стучать, сопровождая постукивание призывами появиться на свет божий.

Не прошло и полугода, как съязвил Виктор, как появился долгожданный дядя Гриша. При ближайшем рассмотрении «дядя» оказался маленьким щуплым дедом.

— Че кричишь, дочка, я ж не глухой. — сообщил он появляясь на таком же, как и он сам, разваливающемся скрипучем крылечке. Он напоминал сушеную рыбу: маленький, ссохшийся, с помутневшими от старости глазами и заострившимися чертами лица.

— Дядя Гришенька, здравствуй.

— Здравствуй, здравствуй, — проворчал старик. — а кричать-то зачем?

— Извини, дядя Гриш. У меня к тебе просьба, помоги этим людям. — она развернулась и быстро пошла прочь.

Через несколько шагов она остановилась, повернулась и добавила. — Это очень хорошие люди. Прощайте, — сказала она, обращаясь уже к четверым мужчинам молча стоящим в стороне.

Она мило помахала им рукой, улыбнулась и быстро зашагала уже не останавливаясь и не оглядываясь. Сергей молча смотрел ей в след до тех пор пока она не скрылась из виду, а потом тихо вздохнул и развернулся к своим спутникам. Все они смотрели в том же направлении, только дед изучающе перекидывал взгляд с Виктора на Володьку, с Володьки на Рика и наконец остановился на нем. Несколько секунд Сергей и дед смотрели друг другу в глаза, потом Сергей опустил взгляд.

— И что же это четыре хороших человека в войну по тылам шастают? проскрипел дед с каким-то непонятным торжеством в голосе.

— Да мы это… — Сергей запнулся.

— Да ты не оправдывайся. Че мямлишь? Ты толком говори.

— Мы ехали на фронт. Наш поезд разбомбили. Мы ищем своих, — коротко и внятно отчеканил Виктор.

— А где искать не знаем, — с сарказмом в голосе добавил Сергей.

Дед снова оглядел всех четверых и явно остался доволен, хотя и сказал довольно сухо:

— Ну ладно, заходите.

Они опять шли по лесу, но теперь у них был компас и они знали, где идут бои в данный момент.

Дядя Гриша оказался школьным учителем, одним из предметов, которые он преподавал была география, а по сему у него в доме оказались географические карты:

— Правда наш городишко не на каждой карте найдешь, — на старом лице появилось мечтательное выражение. — Эх был такой славный, чисто российский уездный городок, — и на его лице промелькнула горькая улыбка.

А еще в его доме нашелся маленький компас, который он им и презентовал.

Старик развернул на столе карту СССР и ткнул в нее пальцем.

— Здесь шли бои три дня назад.

— Откуда вы это знаете? — поинтересовался Володька.

— По радио слышал.

— А чего, с тех пор больше не сообщали?

— А я знаю? — искренне возмутился дед. — Вот слушай. Я давеча включаю, а оно молчит треклятое. Сломалось видать, а я чинить не знаю как. Вот ты, сынок, могешь починить? Может подсобишь?

— Я не умею, — покраснел Володька.

И по тому молчанию, которое установилось в комнатушке стало ясно, что починить приемник не сможет никто. Ну что ж, и на том спасибо. Они поблагодарили деда и выслушав кучу дребезжащих напутствий распрощались с ним, а так же с бывшим милым уездным городком.

Золотой лес ранней осени — это красиво, приятно, хотя и навевает тоску. Это по-пушкински. Зимний лес, одетый в белый саван снега — пушистый и мягкий, хоть и холодный.

Не смотря на многие недостатки он притягивает, он зовет, в него хочется войти и бродить по нему целыми днями, в нем не страшно заблудиться. И если ты не совсем бесчувственное бревно, то ты зайдя в такой лес будешь ходить и любоваться первозданной красотой природы, погружаясь в свои мысли, но мысли о чем-то более высоком нежели не вымытая посуда, или скандал, который закатила соседка. Ты потеряешь чувство времени, ты будешь погружаться в лес и постигать его шаг за шагом. Наконец ты мельком глянешь на часы, ужаснешься и нехотя побредешь домой, мысленно обещая себе обязательно сюда вернуться. Из леса ты выйдешь уже в сумерках, и будешь ли ты загребать шуршащее золото опавших листьев ногами, или под твоими сапогами будет скрипеть мягкий пушистый снег, а только ты вспомнишь эту прогулку после и не раз.

Но не дай бог тебе зайти в лес на стыке этих двух времен года. Поздняя осень. Мокро, грязно, холодно, слякотно. Омерзительно. Серо и тоскливо. Именно так думали четверо мужчин бредущих по лесу. Именно так думал Сергей. Прошел не один день с тех пор, как они покинули маленький городок. Они шли. У них была цель и пока еще были силы. под ногами хлюпала грязь, которая замерзала теперь на ночь. В лицо летел то мокрый снег, то неизвестно откуда взявшиеся колючие снежинки. Холодный сильный ветер сбивал с ног, но они шли. И Сергей шел, хоть и проклинал про себя все на свете начиная с мерзкой погоды и кончая тем днем, когда он появился на свет.

Он уже собирался пожаловаться, как вдруг Виктор, который шел первым резко остановился, замер и осторожно поднес палец к губам.

— Что случилось? — шепотом поинтересовался Володька.

Виктор так же резко как и остановился пришел в движение.

— Что, что, — рявкнул он на ходу. — бежим отсюда, пока не поубивали.

Последнюю фразу он проорал уже не боясь, что его услышат, так как из-за деревьев, с той стороны куда они направлялись, послышались голоса и выстрелы.

Сергей настолько испугался, что остолбенел на месте и не мог потом припомнить, как пришел в движение.

Очнулся он уже на бегу. Впереди мелькала спина Володьки, справа бежал Рик, сзади толкал в спину поторапливая Виктор, а совсем сзади слышались голоса, выстрелы, топот и хруст ломаемых веток.

Сергей никогда не бегал так быстро, не говоря уже о том, что не привык бегать так долго. И он давно уже упал бы замертво, если бы не страх, который толкал в спину сильнее Виктора.

Лес мелькал со всех сторон, ветки хлестали по лицу, что-то хрустело, трещало и ломалось вокруг. Сергей потерял ориентацию. Он не знал куда бежит, он знал только от кого он бежит. Почему бы не остановиться и не принять бой? Этот не высказанный вопрос колотился в голове у Сергея. Сначала он не спрашивал, потому что боялся сбить дыхание, теперь, когда дыхание пошло к черту, потому что знал ответ: Их было слишком много.

Впереди споткнулся, но тут же поднялся и побежал дальше Володька. В глазах рябило от проносящихся мимо деревьев, в висках стучало. Все звуки слились в один сплошной монотонный гул. Мысли в голове тоже смешались, остался только страх.

Страх дикий, страх животный. Этот страх гнал его вперед. Этим страхом он жил сейчас, и только благодаря ему он еще жил. Он сам стал этим страхом.

— Вы бегите прямо и ник-куда не сворачивайте, — голос Виктора вернул его к реальности, к жизни. Он звучал хрипло — Виктор задыхался. Выдохся, подумал Сергей, и тут же понял, что его легкие гоняют воздух с еще большим сипом и бежать уже нет мочи. Виктор побежал в сторону и заорал что-то нецензурное в адрес преследователей.

— Ты куда? — просипел Сергей на бегу.

— Уведу их в сторону и вернусь. Т-только не сворачивайте. Привет! — и он снова заорал и шумно заметался, убегая в другую сторону.

Теперь они бежали молча и старались не издавать лишнего шума, хотя это плохо получалось. Преследование шумной волной катилось за ними по лесу, потом чуть отдалилось, снова настигло и снова отошло в сторону постепенно сойдя на нет. В лесу стало тихо. Слышался только хруст веток под сапогами, хриплое дыхание и стук сердца в висках. Их явно больше не догоняли, но они продолжали бежать.

Наконец Рик споткнулся, упал и больше не поднялся, а только перекатился на спину и вытянувшись замер, только его грудная клетка ходила ходуном, да рот раскрывался и закрывался, жадно хватая воздух, как у рыбы, которую выкинуло на берег. Володька прислонился к дереву и медленно сполз по нему на землю. Сергей в изнеможении рухнул рядом. Внутри у него сипело, хрипело и посвистывало, в горле пересохло, а во рту совершенно явственно ощущался привкус крови. Интересно откуда он, этот привкус? Мысли разлетались, как стая перепуганных птиц, Сергей пытался собрать их, но тщетно. Тогда он запрокинул голову, откинулся и растянулся на грязной земле. Так они и лежали какое-то время не в силах произнести хоть слово, или пошевелиться. тишину холодного леса нарушали только завывание ветра, метавшего снежную крупу и их хриплые дыхания.

Наконец Сергей попробовал подняться, попытка не увенчалась успехом. В глазах потемнело, кровь прилила к голове, голова потяжелела, закружилась, и он опустился на землю.

Сергей хрипло выругался и пополз к ближайшему дереву. Там он поднялся на локте, прислонился к дереву и закрыл глаза.

В горле чесалось, в груди скребло и жгло, все тело ныло после длительного бега. Кроме того раскалывалась голова, ломило виски, давило изнутри на глаза. О, Боже! Сергею захотелось проснуться и оказаться в своей мягкой постели в номере отеля, но он почему-то не просыпался.

Раздался стон. Сергей повернулся, открыл глаза. Рик снова попытался что-то сказать, но вышел лишь неясный хрип и Сергей ничего не понял.

— Что? — просипел Сергей и удивился своему голосу. Это был не его голос, а чей-то чужой, хрипло-сиплый, больше похожий на старческий.

Рик в ответ открыл было рот, но ничего не сказал, а только вяло отмахнулся и так и остался лежать с приоткрытым ртом.

Прошло еще сколько-то времени прежде чем они стали приходить в себя, но сколько точно никто не знал. И еще больше прежде чем они пришли в себя окончательно. Только тут Сергей вспомнил о Викторе и начал волноваться. О чем он не думал, все мысли возвращались к Виктору. А вдруг его больше нет, вдруг его убили?

Только не это, все что угодно, но только бы он был жив, только б его не убили.

Шло время, Виктор не появлялся. Начало темнеть. Сергей издергался сам и замучил остальных. Наконец Рик не выдержал и рявкнул на Сергея, посоветовав заняться делом, а то костер скоро потухнет совсем. Сергей ошалев от крика (вот уж чего не мог себе представить, так это того, что Рик может закричать) безропотно поперся собирать ветки. Потом, когда костер разгорелся, он уселся, привалившись к дереву и задремал…

… Он проснулся. В номере было не темно, но сумеречно. Сергей поднялся, подошел к окну.

Современный городской пейзаж походил на тот лесной своей серой безразличностью и навевал тоску. Сергей молча смотрел в окно. В голове роились мысли под цвет пейзажа.

Виктор жив. Он должен… нет он просто обязан быть живым. Сергей уже успел насмотреться на трупы, и не мог себе представить всегда такого живого, подвижного, колоритного человека, как Виктор мертвым. Ну и что, что не может представить?

Мало ли, чего он не может себе представить? А вдруг Виктор уже мертв и лежит сейчас в своем номере весь в крови и… И паскудное воображение живо нарисовало неблаговидную картину, а потом еще предоставило варианты.

Сергей передернулся отгоняя страшные картины. Да в конце концов, что такое? Чего проще, пойти, выйти в коридор, пройти по нему к номеру в другом конце этого самого коридора и заглянуть внутрь. И увидеть там… НЕТ! Уж лучше ничего не знать, лучше сидеть и мучаться, теряясь в догадках.

Он снова выглянул в окно. Пейзаж постепенно менялся. Посветлело. Солнечные лучи, робко пробиваясь сквозь серость, отгоняли мутную дымку тумана, выхватывая громады домов. сначала проявились ближние дома, потом дальше, дальше, еще дальше. вскоре практически до горизонта город отчистился от серого тумана, показав Сергею, что мир значительно больше, чем номер отеля.

Сергея это однако ничуть не обрадовало, он продолжал стоять темным бастионом в сумрачной комнате. Он стоял у окна и терзал себя мрачными мыслями, он боялся даже выйти из номера: а вдруг он увидит охающую толпу в коридоре и доблестных сотрудников галактической полиции, и людей с непроницаемыми лицами, которые выносят изувеченный труп его друга, его лучшего друга и увозят в морг.

В дверь постучали резко и нетерпеливо, так будто стучали уже не в первый раз. Сергей отшатнулся от своих мыслей, прислушался. Показалось, подумал Сергей, но стук повторился.

Сергей пошел к двери, но остановился на полпути и задумался. Кто это?

Может полиция, рассказать, что нашли еще один труп? Ага, и труп этот Виктора… Нет! Никого не хотелось видеть. Сергей было сел на кровать, но стук возобновился и он опять подскочил.

А вдруг это Виктор? Ему будто что-то стукнуло в голову. Ну да, Виктор стоит под дверью и пытается достучаться. Ему что-нибудь нужно, очень нужно, жизненно необходимо, а Сергей сидит на кровати и думает пускать или нет. А вдруг Виктор ранен? Додумав до этого места Сергей не выдержал и подбежал к двери.

Это был не раненый Виктор, и вообще это был не Виктор, правда и не полиция. Это была Марина. Она вошла в сопровождении каких-то возбуждающих ароматов и подставила себя для поцелуя. Сергей вяло чмокнул ее в щеку и отстранился.

— Привет, — прощебетала Марина. — ты чего такой смурной? Не с той ноги встал?

— Точно, — на лице Сергея мелькнуло подобие улыбки. — не с той.

Она посмотрела на него мрачного, тоскливого, издерганного, и ее милая улыбка приняла горьковатый вид.

— Тогда ляг и встань с нужной, — попыталась пошутить она еще раз, но шутка не возымела никакого успеха.

Сергей мрачнее туч, которые снова стали сгущаться за окном, плюхнулся на кровать. Марина дрогнула, раньше он ее утешал и успокаивал, теперь кажется ее очередь. Он сорвался, выдохся. Ему теперь нужна сильная опора, чтобы подняться. Правда какая из нее опора? Но на безрыбье и рак рыба. Она представила себе предстоящий разговор и снова вздрогнула. Главное не сорваться самой, не впасть в истерику и не поддаться тоске безысходности, которая кажется переполняет эту комнату.

Она тяжело вздохнула, пересекла комнату и села рядом с Сергеем, который теперь уже не сидел на кровати, а закинув руки за голову и закрыв глаза, откинулся назад, на подушки.

Он лежал с закрытыми глазами и жалел Виктора, а потом стал жалеть себя. Когда он почувствовал легкое прикосновение женской руки, ласково поглаживающей его, ему стало совсем тошно. Ком подкатил к горлу и захотелось плакать, и показалось, что если он сейчас заплачет, то все проблемы, переживания и горести уйдут сами собой, вытекут и испарятся вместе со слезами, но слез почему-то не было, а была ноющая щемящая боль в груди.

Он лежал с закрытыми глазами. Голос прозвучал нежно и ласково. Так ласкал слух только голос матери, да еще подвыпившего отца, когда те, давно, еще в детстве, приходили вечером к его кровати, желали спокойной ночи и рассказывали что-то успокаивая и предупреждая ночные кошмары, или когда жалели его, когда в горле стоял ком, как теперь, от какой-то детской обиды. «Ну что такое, что случилось?» — слышал он от мамы, и от того, как звучал ее голос хотелось плакать еще больше, потому что в нем были неподдельные понимание, забота и участие. «Ну-ну. Все. Спокойно,» говорил отец, которому маленький Сергей утыкался лицом в живот и плакал, сотрясаясь от всхлипов, и в голосе отца звучало столько ласки и столько тепла, сколько он не слышал в этом голосе никогда, да и вообще ни в одном другом голосе за всю свою жизнь. И от этого всхлипы становились еще чаще и трясло его еще сильнее.

— Ну что такое, Сережа, что случилось? — голос звучал не из глубин памяти, а вот здесь, сейчас, над ухом, и от него захотелось заплакать еще сильнее, как тогда в детстве, но слез не было.

Сергей вздрогнул от этого голоса и от прикосновения, которое за ним последовало.

— Ну-ну… все… все, успокойся.

Сергей опять вздрогнул, и снова ласковая женская рука успокаивающе погладила его. А ведь он все сейчас ей расскажет, мелькнуло в голове, а она сочтет его сумасшедшим и уйдет, и он ее больше никогда не увидит. Никогда-никогда. Нет!

— Да, — сказал он совершенно того не желая. — Я вот тут… э-э-э-э, он открыл глаза и тупо уставился в потолок, вернее хотел уставиться, но наткнулся на ее взгляд. — Я это… — добавил он и, замолчав под ее взглядом, отвернулся.

— Ну же, Сережа, выговорись. Тебе легче станет.

Он это понимал и хотел этого, но не мог.

Он боялся, что она решит, что он ненормальный. Он боялся, что она уйдет из его жизни навсегда, что он окажется в психушке. Но больше он боялся потерять ее, но ему нужно кому-то рассказать все. Внутри у него что-то разладилось, ему казалось, что он пытается бежать сразу по двум дорогам ведущим в противоположные стороны. Он не мог решиться и потому мямлил.

— Я это… Ну ты только не подумай, что я сошел с ума, просто я… э-э-э-э… у меня это…

Она пристально посмотрела на него, затем вздохнула тяжело и как-то обреченно и взяла инициативу в свои руки.

— Тебя мучат ночные кошмары, — начала она осторожно. — но это не просто сны, а как бы это сказать… ну в общем ты меня понял.

Она подняла взгляд на Сергея. Тот сидел теперь и моргал широко раскрытыми глазами.

— Так ты все знаешь? — выдавил Сергей.

— Да, я все знаю. Все и даже больше, — тихо сказала она и опять вздохнула на этот раз глубоко, как будто пыталась сдержать подступающие слезы.

— Так ты тоже?..

— Да, я тоже.

Он испытал не с чем не сравнимое облегчение и даже смог думать о чем-то кроме снов и Виктора. Дурацкий разговор получается, подумал он.

— Ты что-то хотел рассказать, — напомнила Марина, прерывая затянувшуюся паузу.

— Да, — и он начал рассказывать. Сначала робко, затем все более горячо, входя в раж и разбалтывая даже то, о чем не собирался говорить. Он рассказал все: о снах, о хозяине, о мальчике, которого подстрелил Виктор, о полицейском, который совал свой нос не в свои дела и пронюхал, как он покинул гостиницу и спер из библиотеки засекреченный материал. Он рассказал о том, какая участь постигла этого следователя. Он рассказал все о себе и о Викторе. Она слушала внимательно, временами кивая головой так, будто ей известно больше половины того, что он рассказал, а то, что не известно лишь дополнило картину происходящего.

Когда Сергей заканчивал свое бурное повествование уже стемнело.

— Ну вот и все, — сказал он. — я за него очень переживаю, а он…

— Он жив, — перебила Марина и добавила тихо. — пока жив.

— Что? — не понял Сергей. — Что значит «пока жив»? — и вдруг, осознав смысл сказанного, выпалил захлебнувшимся от восторга голосом. — Жив? Откуда знаешь?

— Знаю, — неопределенно ответила она.

Сергей не придал этому особого значения.

Ну знает и знает, небось заходила к нему утром. А на счет «пока жив», так тоже понятно, все там будем. Он вообще об этом не задумывался, главным было другое — ЖИВ! Внутри у него что-то кричало радостное «ура!», это что-то переполняло его и просилось наружу. объектом попавшим под выброс эмоций естественно оказалась Марина. С воплем «Мариночка!» он обхватил ее и…

Позже в своем дневнике он, вспоминая подробности этой ночи, исписал три листа, а затем, сообразив, что дневник может прочитать кто-то кроме него, зло замалевал все написанное и подписал внизу гневное:

«Это личное дело каждого, и не хрена делать из этого народное достояние».

И поставил такой жирный восклицательный знак, что прорвал бумагу.

В тот раз он все-таки заснул, правда уже под утро…

… Он проснулся от холода, да еще от того, что кто-то теребил его за плечо. Виктор! Жив! Он открыл глаза и увидел Рика.

— А где Виктор? — уверенности, которую вселила в него Марина, как не бывало.

— В гнезде, — буркнул Рик. — Я-то откуда знаю?

— А чего тогда трясешь? — пробурчал Сергей.

— Сережа, — проговорил Рик уже своим обычным мягким голосом. — извини, что я грублю, просто у меня тоже нервы сдают. Слушай, будь другом, последи за костром, а то я уже не могу, засыпаю.

Сергей поднялся. Спать уже не хотелось.

Сказав «хорошо», он пошел и уселся у костра. Костер потухать и не думал, тем более, что Сергей подошел к делу со всей ответственностью и щедро снабжал голодное яркое пламя костра ветками. огонь с благодарностью пожирал топливо и потрескивал, и плясал. Сергей заворожено смотрел на языки пламени, вылизывающие веточки, на взлетающие и растворяющиеся во тьме ночи искры, и постепенно тоска оставила его. Ноющая боль и раздражающая тревога ушли, мысли убежали от реальности и потекли по каким-то извилистым путям.

Нет, он не заснул. Он просто задумался и настолько ушел от реального мира, что ничего не видел и не слышал вокруг. Начинало рассветать.

Он вздрогнул и пришел в себя. он испугался и захотел закричать, но ничего не получилось, кроме сдавленного сипа. Он чувствовал, что в его спину уперлось что-то твердое и пугающее. Что это? Вопроса этого он себе не задавал, но сам себе на него ответил — это маленькая металическая трубочка, с той стороны которой находятся приклад и спусковой крючок, а на крючке на этом лежит чей-то вспотевший палец, готовый каждую секунду дернуться.

Что-то внутри Сергея оборвалось, когда он представил себе, как палец соскальзывает, дергает спусковой крючок, и в тот же миг в спину его врывается посторонний кусок метала, проходит внутри него, наматывает на себя его внутренности и вылетает с другой стороны. И все. И его не станет. И не станет Рика и Володьки. А они еще живы? Может позвать на помощь? Он снова попытался закричать, но пересохшее горло отказалось подчиняться.

Он медленно начал поворачиваться. В голове помутилось, мышцы стали ватными, в душе не осталось ничего кроме страха, да и тот был уже каким-то притупленным. Он повернул голову уже почти отлетев в мир иной. Он повернул голову и открыл рот от удивления. Именно это удивление заменило собой его страх, потом сменилось радостью, промелькнул гнев и еще куча чувств и эмоций, которые отразились на его лице и придали лицу этому дурковатый оттенок.

Перед ним стоял Виктор с пистолетом в руке и гнусной улыбкой на мерзопакостной, прохиндейской, но в тоже время такой милой и родной физиономии. Замершее сердце застучало с удвоенной силой. Какое-то время он еще колебался, а потом все-таки выдохнул:

— Витька, черт, чтоб тебя с твоими шуточками паскудными.

Виктор молча улыбаясь убрал пистолет и сел рядом у костра, протягивая к огню озябшие руки.

— Ну вот, — раздался сзади сонный голос. — я же тебе говорил, что все будет в порядке, а ты не верил, дергался.

К костру подполз заспанный Рик, из-за его плеча выглядывал попискивающий от радости Володька. Он вышел вперед, дернулся было бросится Виктору на шею, но передумал и вертелся вокруг, как обрадованный щенок.

Вокруг Виктора образовалась веселая кутерьма. Пошли шуточки, дурацкие вопросы и идиотские ответы. Сергей вспомнил свой испуг и теперь пытался отчитать друга за глупую шутку.

Рик просил уже не в первый раз ответить на вопрос: где он пропадал и как все произошло. Виктор ржал и отпускал шуточки, общий смысл которых сводился к тому, что не плохо было бы оставить его в покое и пойти куда подальше.

— Ни «куда подальше», а к нашим, — басил Рик. — Пошли, а то никогда не дойдем.

— Да отстань ты, репей, — шутя огрызался Виктор. — Я до соседнего дерева не дойду, сдохну от усталости, а ты говоришь к своим. Это не ближний свет, дай передохнуть!

— Не дам! — басил Рик и поддерживал свои слова громогласным хохотом.

Володька вертелся вокруг, что-то говорил, не расстраиваясь и даже не обращая внимания на то, что его не слушают и смеялся. Он все время смеялся, звонко и чисто, как колокольчик, радуясь жизни. Он был единственным, кто обратил внимание на две фигуры за кустами. За всей этой радостью он не испугался, а только удивился, что две фигуры одеты в чужую форму. А потом он разглядел лицо одного из них и даже удивление ушло, а на лице Володьки отразилась еще большая, если это было возможно, радость.

— Брати… — крикнул Володька.

Все смолкло вдруг, сразу, и в наступившей тишине что-то треснуло и отдалось легким эхом в сыром воздухе.

— …шка… — выдохнул Володька, сползая на землю. В кустах раздался вскрик. стрелявший уронил оружие и бросился бежать. Вторая фигура дернулась в другую сторону.

Рик подхватил обмякшее тело друга. Кровь залила грудь и пропитала гимнастерку. Виктор побежал к кустам.

— Первый нужен живым, — еле слышно выдохнул Рик, но Виктор услышал, кивнул и побежал дальше. Ошалевший Сергей подхватился и побежал за Виктором. Когда они поравнялись с Виктором, тот кинул:

— Второй твой, не упусти.

И они разбежались в разные стороны.

Сергей бежал, как и на кануне, также быстро. Только теперь его гнал не страх, теперь его вела ненависть, жажда мести и желание убить. Враг бежал впереди. Сергей нагонял.

Колючая еловая ветка больно ударила его в лицо раздирая кожу, но он не заметил этого, он не видел ничего. В глазах потемнело и он видел сквозь пелену только скачущую впереди фигуру, которая приближалась к нему.

Преследуемый, видимо понимая, что его настигают, притормозил и развернувшись выстрелил в Сергея несколько раз. Пули ушли в сторону, только одна просвистела мимо, дернула мочку уха. Потекла кровь, но Сергей не обратил на это внимания. Цель была уже близко.

Враг, видя обезумевшего преследователя и видя в нем свою смерть, а также понимая, что ему не убежать, задергался, заметался, кидая на ходу все, что могло отягощать его и мешать бегу. Сергей был совсем уже близко. В три прыжка он нагнал свою жертву и бросился на нее. Он чувствовал себя волком, он хотел рвать врага зубами. Он повалил его и вцепился руками в горло, сжал, сдавил.

Враг пытался отбиться, но все попытки были бессмысленны. Сергей давил горло врага, его подбадривало то, что он видел в выпученных глазах страх. Где-то в глубине Сергея дернулось удивление, он поразился откуда у него столько сил и жестокости, но мысль мелькнула очень глубоко, и он подавил ее одновременно сдавив горло противника еще сильнее.

Из горла врага выполз задавленный всхлип, хрип, потом он еще несколько раз дернулся и обмяк. Глаза потухли, в них не осталось ничего, даже страха. В них не осталось жизни, но Сергей все равно упорно давил. Он давил и давил, до тех пор пока в нем самом не осталось сил. Тогда он отбросил тело, брезгливо встряхнул руками, тяжело поднялся и пошел, да нет, даже не пошел, а пополз обратно.

На душе было пусто. От ярости и ненависти не осталось и следа. Стал ощущаться холод и боль. Боль внутри от потери друга и боль снаружи от потери мочки уха.

Впереди показался дымок от догоравшего костра. Рядом с остатками костра сидел Рик. Глаза его безумно смотрели в пустоту. на коленях Рика покоилась голова Володьки.

Казалось, что Володьон заснул. Лицо его было немного бледным, но спокойным, глаза закрыты, на губах навсегда застыла радостная, чуть удивленная улыбка.

По другую сторону костра сидел Виктор.

Он направлял автомат на стоящего рядом паренька, действительно похожего чем-то на Володьку, только моложе.

— Как же я их за собой притащил, — бормотал Виктор. — ведь не было никого… Сережа, — кинул он взгляд на подходящего Сергея. — это я виноват. Я!

Сергей молча пропустил реплику Виктора мимо ушей. Он подошел к парню.

— Ты действительно его брат? — голос Сергея звучал хрипло и зло.

— Д-да, пролепетал парень, по лицу его текли слезы и он старался отвернуться от взглядов, которые теперь буравили его.

— Как?.. — прохрипел Сергей.

— Где второй? — подал голос Рик.

— Убил гада. С этим что? — Сергей ткнул пальцем в паренька.

Виктор вскинул автомат и вопросительно посмотрел на Рика. Рик опустил голову Володьки на землю, встал, подошел к Виктору и положив руку на ствол автомата прошептал:

— Не надо, — Виктор недовольно опустил автомат, а Рик обратился к парню. — Пшел вон отсюда!

— Хорошо, прошелестел заплаканный голос с легким акцентом. Сергей вспомнил крики догоняющих их врагов и только теперь заметил, что во сне он говорит не на языке Евроазиатского Союза, более того враги говорили не на языке Е.А.С. и не на том языке, на котором он говорил сейчас, но это его не заинтересовало.

Парень шатающейся походкой потопал к кустам, из которых появился. На полдороги он остановился и оглянулся, пытаясь посмотреть на Володьку, но наткнулся на взгляд Рика и передернувшись побрел дальше.

Рик, Сергей и Виктор сидели у остывших углей, которые еще недавно были костром, и молча смотрели на Володьку. Капли начавшегося дождя стекали по казалось бы спящему лицу. Володька не замечал дождя и не просыпался, а только улыбался в своем вечном сне всему миру мягкой радостной улыбкой. Больше ему никогда не проснуться.

— Его надо похоронить, — тихо бросил Сергей.

— Надо, — эхом отозвался Рик.

И снова наступила тишина. Все подавлено молчали с хмурыми лицами. По небритым щекам текли то ли слезы, то ли капли дождя. Только если у троих это выглядело, как слезы скорби, то у Володьки дождинки напоминали скорее слезы радости от встречи с братом.

Тишину не нарушало ничто: ни голоса людей, ни треск веток, ни крик птиц, а только шум дождя. Потом к этому шуму добавился шорох из кустов. Рик повернул мутные глаза на возню в кустах, взгляд его очистился.

— Что он там? — поинтересовался Рик своим обычным густым мягким голосом. — Сереж, позови его, пусть подойдет… все-таки он ему брат… был. И вообще он же не… в общем позови.

Сергей нехотя поднялся и сделал шаг в сторону кустов. В первый момент показалось, что хлопок прозвучал от соприкосновения земли и сергеева сапога, но только показалось. Сергей оглянулся. Рик и Виктор вскочили и смотрели в кусты. Сергей повернулся и потрусил туда, куда были направлены их взгляды. Он уже знал, что увидит в кустах, он узнал звук, и тем не менее его передернуло от увиденного.

Парень лежал лицом вниз, затылка не было, он был снесен напрочь, а в руке был зажат намертво еще дымящийся пистолет. Сергей застыл над трупом.

Через несколько минут он вернулся к друзьям.

— Он застрелился, — констатировал Виктор.

— Да.

— Их надо похоронить вместе, — сказал вдруг Рик.

Они похоронили их вместе. С трудом вырыли яму поглубже, бережно опустили туда два тела и зашвыряли их землей. Потом молча стояли над могилой, молча пальнули из трех стволов в воздух салютуя.

— Хоть бы отметку какую оставить, — выдавил Сергей.

Рик поднял с земли прут, воткнул его в свеже взрыхленную землю и насадил на него пилотку Володьки, которую хотел оставить на память. Сергей взял другой прут и вывел на могиле:

«Здесь лежит Володьон и его младший брат, который убил обоих.»

Рик глянул на надпись, взял у Сергея прут, потер написанное в некоторых местах ладонью и подписал прутиком что-то в пропуски. Когда он отошел Сергей увидел новую исправленную надпись:

«Здесь лежит Володя и его младший брат, которых убила война.»

— Как не напиши, — заметил Виктор. — все равно все смоет дождем.

— Здесь, — Рик ударил себя кулаком в грудь. — не смоет никаким дождем.

На второй день после этого они дошли до цели. Холодный ветер швырял в лицо колючие снежинки, рвал волосы на головах и срывал одежду и пилотки. По земле стелилась поземка. Ушла слякоть и сырость, стало холодно по настоящему. Зима вступала в свои права, хотя снег пока не лежал. Они шли склоняясь под ветром, прикрывая руками лица. Они не видели людей, которые бежали им навстречу. А когда увидели и осознали, что это те, к кому они так стремились попасть, восприняли это как должное. Они не обрадовались и не могли обрадоваться, как обрадовались бы еще три дня назад. Их было только трое.

По началу возникли сложности. Долго изучали их и их документы, выслушивали историю их блуждания по лесу, что-то проверяли. Наконец проверили и поверили, что они не вражеские диверсанты. И снова все потекло размеренно и однообразно, опять были тоскливые серые дни, но так продолжалось недолго.

Свой первый бой Сергей не забудет никогда, хотя подробности его стерлись в памяти, а лучше сказать не очень-то отпечатались. Он помнил бой, помнил, как разгоряченный и слабо соображающий стрелял в людей, кричащих что-то на лающем языке, помнил, как стреляли в него и его друзей, но он не помнил, как рядом с ним упало бездыханное тело его командира. Зато он отчетливо помнил то отчаяние, в которое он впал, когда у него кончились патроны, помнил, как пришло облегчение, когда кто-то заорал над ухом, призывая идти в штыки.

То, что произошло дальше навсегда врезалось в его память. Он действительно бросился вперед с чьей-то подхваченной на ходу винтовкой. Он бежал и орал что-то не слыша сам себя. Впереди мелькнуло лицо Виктора, затем вражеское лицо. Сергей с размаху всадил штык в человека в немецкой форме, выдернул свое оружие из обмягшего тела и тут услышал, как его зовут по имени. Он обернулся.

Острый метал устремился ему в грудь, но встретил препятствие на своем пути в виде плеча Виктора. Железо вошло в плоть и, задержавшись на долю секунды, вышло обратно. Виктор схватился за плечо и упал на колени, а Сергей с ужасом увидел, что преград теперь нет, а лезвие снова устремлено в его грудь…

… Сергей подскочил на кровати. Он весь был мокрым от пота, хотя его колотил озноб. Все, это конец. Он погиб. Только он закроет глаза и… А жить так хочется.

Боже, он только сейчас понял как он хочет жить. Надоело, тоска, лучше умереть, чем видеть смерть других — так он думал, а на проверку оказалось, что он ничего так не хочет, как жить. И ничто его теперь не спасет. Ничто и никто, даже Виктор.

Он считал, что хуже ему уже не станет, однако это оказалось возможным. Кровь застыла у него в жилах. О, Боже, Виктор! Если бы не Виктор, он уже летал бы в облаках с крыльями, нимбом, под торжественные звуки арфы.

Сергей застыл на миг, а потом подскочил, скидывая с себя одеяло и натягивая штаны. Через несколько секунд он был уже в дверях. Застегивая на ходу ширинку он как метеор промчался по коридору к знакомому номеру. Он вломился плечом в дверь с такой силой, что если бы было заперто, он бы выломал ее. На счастье оказалось открыто и гостиничное имущество не пострадало. Дверь с жутким грохотом врезалась в стену, а Сергей влетел в номер.

Виктор сидел на кровати привалившись к стене. Лицо его залила мертвенная бледность. Плечо он зажимал рукой, сквозь пальцы которой сочилась кровь.

— Мама, — прошептал Сергей.

— Она тебе не поможет, — слабо проговорил Виктор. — и мне, кстати, тоже.

— Витя, чем я могу… Что я должен…

Что мне делать, Витя?

— Помоги встать.

Сергей подлетел, засуетился, делая кучу ненужных движений.

— Тормози, — рыкнул Виктор, корчась от боли. — Мне нужно попасть к Катерине, — он шумно сглотнул.

— К кому? — не понял Сергей.

— Помнишь брюнеточку, из окна которой ты вылезал… сбегать по нужде? Виктор вяло усмехнулся. — Так вот, ее зовут Катя…. Екатерина. А кроме того она врач.

Сергей взял себя в руки, осторожно обхватил Виктора и повел его к двери. В коридоре от свежего прохладного воздуха Виктору кажется полегчало. Сергей обрадовался и даже чуть-чуть успокоился, но рано. Не успел он нажать в лифте кнопку третьего этажа, как Виктор побледнел и начал сползать по стене на пол, оставляя за собой кровавый красный след. Сергей побледнел, все внутри сжалось. Он метнулся к Виктору, дернулся обратно, нажал все-таки кнопку, вернулся к Виктору. Двери закрылись, лифт поехал.

Поехал, о Господи, не поехал, а пополз! Сергей склонился над другом.

Виктор еле дышал, и Сергей снова начал впадать в панику.

— Витя!

— Слушай меня, — Виктор схватил Сергея за плечо ослабевшей окровавленной рукой и захрипел сквозь плотно сжатые побелевшие губы. пойдешь к ней… оставь тут… меня…

— Но…

— Слушай, — лицо Виктора напряглось, по нему пробежала судорога. — Иди к ней, скажи… я здесь, пусть… А про сны она зна-ет… она сама…

Лифт наконец сделал последний рывок, судорожно дернулся и замер. Двери распахнулись, выпуская обезумевшего Сергея. он пронесся по коридору и забарабанил в дверь. Дверь не открыли, но он продолжал стучать и наконец его настойчивость возымела успех. Она вышла заспанная и полуодетая, на милом личике не было никакого выражения — она все еще не проснулась.

— Что? Кто вы? — на лице ее наконец проступило удивление. — а, ну да, припоминаю. что случилось?

Сергей не дав членораздельного ответа, язык плохо его слушался, схватил ее за руку и поволок к лифту. Двери лифта закрывались, вернее пытались закрыться, но ноги Виктора, распластавшегося на полу не давали им этого сделать. Виктор был без сознания. Увидев его, его подружка судорожно сглотнула, но взяла себя в руки и холодно бросила:

— Его надо отнести ко мне. Живо!

Сергей взял Виктора, посадил, потом поднял, подтянул по стене безжизненное тело и подставил под него плечо, когда это тело начало сползать обратно. Взвалив обмягшего друга на плечо, Сергей шатающейся походкой потопал к номеру. Коридор был длинным, а Виктор тяжелым, и единственным желанием, которое испытывал Сергей было бросить ношу. Силы, которых хватило на рывок и первые несколько метров кончались. Ноги подкашивались, а самого Сергея шатало из стороны в сторону. Вспомнился детский стишок: «Идет бычок качается…»

Сергея шатнуло вправо. Сейчас я упаду, подумал он. Он попытался отключить все чувства и сосредоточиться на медленно приближающейся двери заветного номера. Получилось, но не на долго.

Уже почти у двери Виктор вдруг напрягся и издал какой-то непонятный звук. Сергей оживился:

— Витя, ты как? Ты только держись.

Сейчас. Сейчас все будет хорошо.

Он вошел наконец в долгожданную дверь.

Снова неизвестно откуда появилась Катя.

— Клади его сюда, на кровать. Аккуратно.

Осторожно плечо!

Сергей опустил друга на гостиничную кровать и сам упал на пол рядом. Теперь он чувствовал напряжение еще больше, руки и ноги тряслись мелкой дрожью, мышцы груди и спины дергались не так часто и не так ритмично, но зато более нервно. Груза больше не было. Он свалил его на катину кровать, он скинул его на Катю, но ни тело, ни душа облегчения не испытали.

— Сережа, — раздался откуда-то сверху и справа голос. — Сережа, вас ведь так зовут?

— Да.

— Я думаю, что об этом лучше никому не знать.

— Какое совпадение, — тяжело дыша проговорил Сергей. — Я тоже так думаю.

— Ну вот и славно. Тогда идите по коридору до лифта, в лифте поднимитесь на верх и там до его номера… или откуда вы его тащили?

— От его номера.

— Вот и идите до номера, и уберите там все. Все следы, все, что может навести на подозрение.

Сергей тяжело поднялся, его трясло. Он взял полотенце, намочил его и пошел вытирать кровавые следы, мазки и лужи на пути от одного номера, до другого.

Когда он вернулся, времени прошло довольно много, Виктор лежал на кровати и похрапывал. Рана исчезла под аккуратной повязкой, которая бросалась в глаза своей девственной белизной. Рядом сидела Катя и поглаживала руку спящего Виктора.

Сергей тихо закрыл дверь, но она услышала и подняла глаза.

— Как он?

— Теперь лучше.

— На его месте должен был быть я.

Она не ответила.

— К сожалению я на своем месте.

Она не поняла.

— Что это было? Финка? — наконец спросила она.

На этот раз не ответил Сергей, он только опустил глаза и начал изучать рисунок ковра на полу.

Прошло четыре дня. Виктор пошел на поправку. Он по-прежнему лежал в номере Кати, она по-прежнему за ним ухаживала.

Сейчас Сергей спускался на лифте на третий этаж. За эти четыре дня он сомкнул глаза лишь раз и тут же проснулся. Лезвие продвинулось вперед, и теперь его отделяло от Сергея несколько сантиметров. Сергей смертельно устал, глаза слипались. На него уже не действовало ничто: ни кофе, ни ледяной душ, ни острая боль. Он засыпал на ходу и только каким-то жутким усилием воли удерживал себя ото сна.

Лифт доехал до цели, и Сергей вышел, и пошел по коридору. Дойдя до знакомой двери он постучал и вошел. Его встретила улыбающаяся Катя.

— Привет, Сережа, посидишь с ним, а я пойду перекушу.

Сергей выдавил улыбку и кивнул, и Катя упорхнула. Он прошел вглубь номера и поприветствовал еще бледного, но уже довольно живенького Виктора. Виктор посмотрел на него. Лицо Сергея приобрело желто-серый оттенок, глаза покраснели и превратились в две узенькие щелочки, а свинцовые мешки под глазами превратились теперь в темные круги вокруг глаз, как очки. Сергей говорил мало и через слово зевал.

— Ты опять не спал, — полувопросительно полу-утвердительно бросил Виктор.

— Ну знаешь, Витенька, если бы я спал, меня бы здесь не было.

— Пойми, что так не может продолжаться вечно. Если ты заснешь…

— Я умру, — перебил Сергей.

— Нет, — горячо возразил Виктор, но Сергей только слабо усмехнулся в ответ. Помолчали.

— Знаешь, Витя, ты прав. Это не может продолжаться вечно. Скоро я засну и на этом все будет кончено для меня.

— Серега…

— Не перебивай. Для меня, но не для тебя. Знаешь, Витя, она ведь тебя любит, — взгляд Сергея остановился на двери, за которой пятнадцать минут назад скрылась Катерина. Виктор проследил за взглядом и тихо прошелестел:

— Я ее тоже.

— Что и требовалось доказать, — голос Сергея прозвучал более бодро, но тем не менее все равно, как у покойника. — Витя, волю умирающего надо выполнять.

— Сережа…

— Не перебивай. Ты ее любишь, она тебя тоже, вы здорово смотритесь вместе. Витя, я тебя очень прошу останови на ней свой выбор и брось свои кобелиные замашки. пусть хоть у вас все будет хорошо.

— Серега, ты не представляешь, — голос Виктора звучал радостно, с какими-то неестественными для него восторженными нотками. Виктор редко откровенничал, но если начинал, то уже не остановить. — Я сам заметил, она для меня больше чем просто подруга, она для меня больше чем женщина и уж конечно несоизмеримо больше чем дырка в матрасе. Я с ней отдыхаю, отдыхаю душой. Я прихожу к ней, как домой, где уютно и тепло, где есть…

Голос его слился в гул, и Сергей почувствовал, что проваливается. Он подошел к окну и распахнул его. В лицо ударила волна холодного воздуха, а потом окатила его целиком, но он этого практически не чувствовал. Он услышал голос Виктора, такой необыкновенно щебечущий и улыбка тронула его губы. Он порадовался за друга. Потом он услышал как голос наполнился тревогой, дрогнул, а вот как Виктор, вскакивая с кровати, завопил истошно его имя он уже не слышал. Ноги его подогнулись и он наконец провалился в сон, которого так требовал организм, и которому так сопротивлялся разум…

… Он приоткрыл зажмуренные от страха глаза. Опасно заточенный кусок метала погрузился в его тело, и он с тревогой и облегчением начал падать в бесконечную тьму, которая исключала и жизнь реальную, и жизнь во сне.

 

Часть третья

Тьма отступила от него довольно скоро. А он-то уже губы раскатал, что умер. Мучения продолжались, а если быть еще ближе к истине, то они только начинались.

Он приоткрыл глаза и тут же потерял сознание, а может пришел в сознание. Начался кошмар. Наверно он засыпал и просыпался, а может терял и вновь обретал сознание. И там и тут над ним мелькали какие-то лица, приближался и отдалялся гул голосов.

Лица, голоса, боль. Боль ноющая, боль во всем теле. Затем вспышка боли, и снова лица и гомон, но уже другие. И боль такая же ноющая и снова вспышка боли. Невыносимо. И снова, и снова, и снова…

Он думал, что попал в ад и так будет продолжаться вечно, но все имеет свой конец. Судьба сжалилась над ним, и он снова погрузился в спасательную тьму.

Когда он пришел в себя, он понял, что чувствует себя гораздо лучше. Боль чуть отпустила и было совершенно ясно, что он жив. Вот только непонятно спит он или нет.

Он открыл глаза. Да, он спит. Это не отель и даже не современная больница. Он попытался повернуться, но у него ничего не вышло. Во-первых было больно, а во-вторых неудобно, он весь был опутан бинтами. Он повернул только голову. На душе полегчало, перед ним сидел Виктор и улыбался самой искренней улыбкой, на которую только способен человек.

— Витя, — захрипел Сергей. Голос его звучал так будто он не разговаривал несколько дней, но так оно наверно и было.

— Ну что, прочухался?

— Вить, а мы где?

— Прочухался, — довольно протянул Виктор. — Мы в госпитале. С тобой все в порядке теперь. Доктор сказал, что ты будешь жить, теперь я это и сам вижу. Я же тебе говорил, что все будет в порядке. Ну вот, а теперь спи.

И Сергей закрыл глаза и послушно заснул.

Только засыпая он вдруг подумал, что вот теперь, когда все хорошо, он заснет и не проснется. Точно теперь он умрет! Но он не успел испугаться…

… Он проснулся. Комнату заливал солнечный свет. «Мороз и солнце, день чудесный,» — мелькнуло в мозгу. Сергей оглядел комнату и понял, что находится в номере Кати и лежит на той самой кровати, на которой совсем недавно лежал его лучший друг. Виктор теперь сидел в кресле рядом, голова его упала на грудь и он мерно похрапывал.

Сергей закрыл глаза и задумался. Он жив и все хорошо. Он на несколько мгновений испытал полнейший покой.

Божественное чувство, но все хорошее быстро кончается. А что дальше?

Сны ведь не кончились. Что-то внутри Сергея сжалось и отвратительно защекотало. Виктор всхрапнул немного громче, чем раньше и зашевелился. Сергей открыл глаза.

— О, ты проснулся? — услышал Сергей его заспанный голос. — Тогда быстро к делу.

Сергей повернул голову к Виктору:

— Холодный ты делец, сукин сын, — выдавил Сергей. — хоть бы поинтересовался как я себя чувствую.

— Я уже поинтересовался, — Виктор улыбнулся, потянулся, зевнул и пристально посмотрел на Сергея. Взгляд его стал серьезным, каким-то тяжелым, чугунным что ли, и он снова заговорил тихо и быстро. — Слушай, Серега, слушай и запоминай, повторять не буду. У нас тут кое-что произошло и мы кое-что приврали.

Понимаешь, скрыть от полиции твое состояние не вышло, ты ведь, как это… э-э-э… — Виктор замялся.

— Давай, — поторопил Сергей. — не тяни кота за яйца. Что еще?

— Ты, хм, — Виктор стряхнул с себя оторопь легко и непринужденно, как вы стряхнули бы пылинку с костюма.

— Ты помнишь, где ты стоял перед тем как заснуть? Ты стоял у окна, окно было открыто, ты заснул и упал там, где стоял. А теперь вопрос на сообразительность, угадай, с какой стороны окна ты приземлился?

— О, Б-боже, — Сергей представил себе всю картину произошедшего со стороны, ему стало плохо.

— Вот-вот, но ты не волнуйся, у тебя наверно есть ангел хранитель, потому что ты не очень сильно поломался. И скажи спасибо Катюхе, это она тебя собрала с асфальта и склеила. Другого врача в гостинице не оказалось, а со стороны полиция никого не пустила бы кроме своих, а они все загружены срочной работой. Сам понимаешь гепешникам все о тебе известно. А теперь запоминай хорошо, потому что наши показания должны сходиться. Значит так: ты заснул на ходу, потому что очень устал, ты не спал несколько дней, ну скажем, ты был занят работой, ты ведь ученый, а значит вопросов не будет. Дальше, сюда ты зашел в поисках своего брата, то есть меня, а я сюда пришел к своей гм… невесте. Ты стоял у окна, никто тебя не трогал, ты просто заснул и вывалился. Несчастный случай, понимаешь?

— Понимаю, но ведь так все и было.

— Да, так, но только без снов, аномалий, этой войны и прочей пурги. Сам понимаешь про это никто знать не должен и про мое ранение тоже.

— Я что же дурак?

— Не знаю, — ехидно заметил Виктор. — И еще, ты ничего не знаешь, ты заснул и вывалился. Пойми, то что ты сам похож на отбивную это никого не удивляет, а вот откуда взялась колото-резанная рана на твоем теле никто понять не может. И ты этого тоже не знаешь, наверняка за что-то зацепился пока падал.

— Мог бы мне этого не говорить, — обиделся Сергей. — Что я идиот? Ничего не понимаю?

Сергей спохватился, но поздно и он приготовился выслушать от Виктора, что сей факт (на счет идиотизма) еще мало изучен, и лично Виктор этого вслух не говорил, но если Сергей так настаивает… Но Виктор сказал совершенно серьезно:

— То, что ты вывалился из окна для тебя было новостью. Я рассказал тебе об этом и ты мягко говоря растерялся.

Если бы я тебе в тот момент задал вопрос, на который ты не знаешь ответа или знаешь, но не хочешь говорить, что бы ты ответил? Где гарантия, что ты не натрепал бы черти чего, о чем потом пожалел бы?

Сергей замолк и задумался. Виктор довольно ухмыльнулся, без стеснения оценив свои способности убеждения на десять баллов по пятибалльной системе.

— Ты прав, извини, — буркнул Сергей и Виктор улыбнулся еще шире.

— Ладно лежи, а я пойду свистну нашего дорогого старшего следователя. Я ведь здесь не просто так сижу, я, милорд, караулю ваше пробуждение.

Виктор поднялся и вышел. Через пять минут дверь распахнулась и впустила целую кавалькаду. Первым влетел полный энергии Ян, за ним пытающийся чуть приостановить первого Виктор, который понимал, что останавливать Яна, все равно что пытаться собой преградить дорогу бронепоезду и потому улыбающийся, и наконец несколько растерянная хозяйка номера. Вся процессия выглядела настолько комично, что Сергей с трудом сдержал улыбку.

— Друг Волков, я рад…

— Просто Сергей, — разрешил Сергей.

— Друг Сергей, я рад, что вы поправляетесь.

— Я тоже, как ни странно это звучит, — улыбнулся все-таки Сергей.

— У меня к вам несколько вопросов.

— Я готов на них ответить.

— Скажите пожалуйста…

И началось. Ян спрашивал, Сергей отвечал. Иногда он отвечал правду, иногда полу-правду. Некоторые вопросы были вполне понятны, другие, вроде: «скольким метрам равны три этажа этого здания?» — несколько смущали Сергея, а иногда просто ставили в тупик. Наконец допрос закончился. Ян оказался обвешан лапшой и был явно не удовлетворен ответами. Пылу в нем поубавилось, а на лице крупными буквами можно было прочесть: «Я разочарован». Он поднялся, извинился, попрощался и пошел к выходу. У двери он немного помедлил, помялся в нерешительности и выжал из себя:

— Сергей, скажите, а вы… как бы это…

А вас ночные кошмары не мучат? Что вам снилось, когда вы заснули в последний раз?

Сергей закрыл глаза, чувствуя, что краснеет.

— Ничего мне не снилось, — пробормотал он себе под нос.

— Ну извините. Еще раз извините, до свидания.

Хлопнула дверь, а потом раздался голос Виктора настолько ядовитый, что пушкинский анчар загнулся бы от первых же слов.

— А мальчика-то кошмарики по ночам тоже терзают.

Сергей открыл глаза. Виктор занял свое место в кресле и с непонятной улыбкой смотрел на дверь.

— Только вот не пойму я, Витя, чему ты радуешься.

— Тому, что гепешники тоже страдают.

— Подумаешь, они тоже люди. Вот если бы тот хорь мучился, которого… который покончил жизнь самоубийством, я бы порадовался, а тут… Жалко парня.

— А ему тебя нет.

— А ты откуда знаешь?

— Мальчики, только не ссорьтесь, — вклинилась в разговор Катя.

Виктор приклеил парадную улыбку и нежно попросил ее сходить узнать у полиции может ли Сергей переселиться в свой номер.

— …а на обратном пути закажи этому сердобольному пожрать.

Катя встала и безропотно пошла к двери.

Виктор проводил ее ласковым любящим взглядом и, когда дверь за ней захлопнулась, повернулся к Сергею.

— Ну чего его жалеть?

— Витя, он же как мы. С ним можно договориться, объяснить ему, что трупы в гостинице это результат ночных кошмаров, что никто в этих смертях не виноват.

— Ну кто-то в них все равно виноват, и твой Ян это прекрасно знает. И как получаются эти трупы он тоже знает, но если предположить, что твоя версия верна и свалить все на него. Пусть у него голова болит?

— Нет, Витя, пусть заберет отсюда своих ребят и оставит людей в покое, и пусть обратится в высшие инстанции, может что-то изменится. Он же реальная власть, он же выше нас с тобой.

— Серега, — Виктор усмехнулся. — детский сад! Как можно быть таким наивным? Да он все это знает без тебя и гораздо лучше тебя. И что с того? Он молчал, молчит и молчать будет.

— Почему?

— Почему? — переспросил Виктор. — Да потому, что ты сам сказал: он такой же человек, как и мы. Ему, как и нам не нужны неприятности. Ты говоришь, что он власть? Ха-ха три раза. Он такая же власть как мы с тобой, он такой же, как мы, ты сам сказал. Он не власть даже для жулья и уголовников, для отлова которых создана галактическая полиция, потому что ловит он не жуликов, а честных людей, которые переходят дорогу на красный свет, а настоящее ворье ловят другие, ребята покруче. Он не власть, он на самой низкой ступеньке, чуть выше нас с тобой: вора и ученого, хотя какой ты ученый, так колесико в махине современной науки. А теперь эта власть даже ниже меня, потому что власть в нашем обществе принадлежит тому, у кого есть деньги, у кого их много, а у меня их теперь предостаточно.

Сергей слушал эту тираду в мрачном молчании. Он был не согласен с Виктором, а вернее не хотел с ним соглашаться. Он видел этот мир всегда несколько иначе, чем Виктор, мир этот казался ему розовым, безоблачным. Видимо, подумал он, каждый смотрит на окружающее со своей колокольни. И все-таки он не хотел соглашаться с Виктором, но аргументов в свою пользу найти не смог и потому только выдавил:

— Как это грубо.

— Да, грубо. Грубо, грязно и некрасиво, но это так.

Сергей смолчал, а Виктор продолжил:

— И если ты скажешь этому следователю, что ты, как и он, боишься спать по ночам, что у тебя те же проблемы, то в лучшем случае он тебе посочувствует, а ты ему, вы выпьете и поплачетесь друг другу в жилетку. Это в лучшем случае, если он окажется человеком, а если он такой же скот, как его предшественник, то ты запросто можешь оказаться в психушке.

— Но он же тоже…

— Ну и что?

На этом разговор окончился, потому что дверь распахнулась и вошла Катерина, но у Сергея остался неприятный осадок.

Он очень скоро переселился обратно в свой номер, но Виктора от этого реже видеть не стал.

Заходила к нему и Катя, и полиция, и конечно Марина. Все утешали, ободряли, а полиция еще и расспрашивала. Ободрения ему были уже не нужны, он и сам чувствовал, что идет на поправку, а от расспросов начинала болеть голова и в глубине души зарождалась ярость. Так что визиты эти его не очень трогали.

Он чувствовал себя прекрасно и, что самое главное, ему снова хотелось жить. Он перестал хоронить себя заживо. От этого на душе становилось легко и приятно.

Когда он засыпал, он оказывался в госпитале, и рядом снова сидел Виктор, и они снова говорили о чем-то.

А потом появлялась молоденькая медсестра очень приятного вида, и Виктор начинал к ней клеиться, а потом, когда она выходила из палаты, если конечно раньше не выходил Сергей, он непременно говорил Виктору:

— Витя, кончай свои кобелиные штучки.

На что Виктор с неизменной улыбкой отвечал:

— Так это ж во сне. Ты себя контролируешь, когда спишь?

Потом он просыпался, лежал у себя в номере на кровати и все повторялось заново: Виктор, Катя, Марина, полиция. Так шло время. Он почти поправился. Он уже ходил и чувствовал себя, как раньше, будто ничего и не произошло, но врачи почему-то держали в постели. Шло время.

В то утро он проснулся разбитым и разозленным, правда непонятно почему. Все вроде бы было как всегда и во сне и на яву. Во сне его выписали из госпиталя, и они с Виктором со дня на день должны были вновь отправиться на фронт. Это его не огорчало, но когда он проснулся, то чувствовал себя препаршиво.

Он лежал на кровати и курил. Привычку эту он подцепил месяца три назад. Когда Виктор в первый раз увидел его с сигаретой, он наиграно выпучил глаза и с испугом в голосе сказал:

— Сережа, ты же не ку!..

— Как видишь, уже ку, — мрачно отозвался Сергей.

— Ну тогда дай закурить, — улыбнулся Виктор.

Сергей вспомнил эту сцену, а потом ту, другую, еще более раннюю в вагоне поезда:

— Браток, закурить есть?

— Я не ку…

А потом воспоминания нахлынули и покатились тяжкой волной, и на душе стало совсем мерзко. Из меланхолии его выдернул стук в дверь. Не открою, подумал Сергей, ну кто это может быть? Полиция? Ну ее на хер. Виктор? Зайдет попозже, не развалится.

Стук возобновился с нарастающей настойчивостью. Может это Катя? Да, было бы совестно ей не открыть после всего того, что она для него сделала, но лучше так, чем сорвать на ней зло. И все-таки не хорошо, ведь он жив только благодаря ей.

Да, нет! Не Катя это! Катя тактична, чего это ей стучать если не открывают? А ведь стучат уже третий раз. Но кто это тогда? Может Марина?

— Встань, открой и посмотри, болван, — пробурчал он себе под нос.

В дверь постучали в четвертый раз. Он поднялся с кровати, потопал к двери. Вот всегда так, подумал Сергей, решишь не открывать, а потом открываешь, а надо быть твердым до конца.

Он открыл дверь, на пороге стоял жизнерадостный железный болван и помигивал лампочкой. Сергей чертыхнулся, решил, что больше в жизни на настойчивый стук дверь не откроет.

— Чего тебе? — недовольно спросил Сергей.

— Вам письмо.

Робот протянул конверт, поклонился и пошел куда-то по коридору. Сергей взял конверт, закрыл дверь и вернулся на кровать. Он глянул на письмо. Оно могло быть только от нее. Светка, подруга детства жившая с ним и его родителями в соседнем доме, не признавала компьютера и писала письма старым способом. Он рассмотрел конверт, ну точно! Сергей растянулся на кровати и распотрошил конверт, предвкушая удовольствие. На листе бумаги было красивыми печатными буквами написано:

«Сережа, сегодня умерла Наталья Сергеевна…»

Дальше шли подробности о том, что Светка зашла к ним домой и обнаружила спящую, как она подумала в начале, Наталью Сергеевну, а потом выяснилось, что она не спит а мертва. А еще позже приехал доктор и сказал, что это голодная смерть. Но он уже не видел того, что там написано. Строчки поплыли перед глазами, в ушах зашумело, а в голове, как молотком, долбило: Сережа, сегодня умерла Наталья Сергеевна. Умерла Наталья Сергеевна. Умерла мама.

Умерла мама! Умерла мама!!! Умерла… умерла. Умерла! Умерла!!!

Умерла… НЕТ! НЕ-ЕТ!!! Он кажется крикнул в голос, но не обратил на это внимания. Он не хотел верить. Он не мог верить, но больше ничего не оставалось, потому что внутри сидело чувство потери, опустошенности.

Ему захотелось бежать, кричать и выть.

Потом, через вечность, которую он провел лежа на кровати и глядя в потолок, это прошло. Прошло все, осталась только пустота. Больше ничего не хотелось: ни бежать, ни кричать, ни выть, ни валяться на кровати — ничего. А самое главное не хотелось жить!

Он встал, положил письмо на тумбочку и вышел на балкон. На балконе было свежо, дул легкий ветерок, но он ничего не чувствовал. Он подошел к загородке и посмотрел вниз. Где-то далеко внизу была земля. Такая твердая, подумал он. Ничего, это будет быстро и не больно, больно было раньше.

Вдруг вспомнились дурацкие философствования на тему: что есть самоубийство? Слабый поступок сильного человека, или сильный поступок слабого? Глупость. Белиберда!

Может еще глупый поступок умного, или умный поступок глупого? Смелый трусливого, или трусливый смелого? А может это трезвый поступок пьяного, или пьяный поступок трезвого? Хм, средний поступок среднего человека? Нет! Чушь собачья! Бред. Самоубийство это последний рывок отчаявшегося человека, это против основного инстинкта — инстинкта самосохранения, но это как рефлекс. Это никакой поступок никакого человека. Уже не человека, потому что он был уже не человек. Он был человеком раньше и может быть будет им после, но не сейчас. Хотя нет он никогда уже не будет человеком!

Он решительно перекинул ногу через перила…

А жаль…

Он перелез через перила, еще держась за них, глянул вниз. Хотя не очень-то и жаль, ведь он сможет ощутить чувство свободного полета, как в детстве во сне.

Чувствуя, что в нем снова что-то шевельнулось, какие-то чувства, он злясь на себя еще раз глянул вниз, решительно отпустил перила и шагнул в никуда.

Стоя на балконе он не слышал, как барабанили в дверь, как потом эта дверь поддалась грубой силе, влетела в комнату, а вместе с ней вломился Виктор. Он ничего этого не слышал и не видел, он только почувствовал, уже падая вниз, как что-то дернуло его, останавливая падение, и потянуло вверх больно врезаясь в шею.

Виктор, уперевшись одной рукой в перила, другой тянул его вверх, обратно на балкон. Сергей сначала висел, ничего не соображая, потом чисто рефлекторно, чтобы его не удушили, вывернулся и схватился за руку, которая держала его за шиворот.

Виктор схватил его второй рукой, уперся животом в перила и потянул, перехватывая вцепившееся в его руку тело.

Сергей увидел лицо Виктора перекосившееся от напряжения, с дергающейся в нервном тике щекой и вздувшимися на лбу венами. Он так и видел эти вены какое-то время, потом в глазах просветлело, и он увидел, что лежит на кровати, а перед ним в кресле возле бара сидит Виктор. В руке Виктора был крепко зажат стакан, рука его мелко тряслась, и содержимое стакана расплескалось до половины, пока он донес стакан до рта.

Сергей поднялся с кровати:

— Витя, зачем?..

Виктор встал с кресла, поставил уже пустой стакан на стойку бара. Рука его сжалась в кулак, мелкое ровное подрагивание сменилось на резкие нервные рывки. Кулак дернулся вверх и вперед. Не смотря на все предшествующие события и потраченные силы, удар получился на славу. Сергей отлетел и грохнулся обратно на кровать. Виктор дрожащей рукой потер другую и сел в кресло:

— Зачем? Сука ты!

— Витя, я… — Сергей сидел на кровати и тер челюсть, удар несколько привел его в чувства.

— Пошел ты знаешь куда, — перебил Виктор. — О чем ты думал, урод убогий? Да замолчи не поясняй! Ты вот о ней подумал? — Виктор ткнул пальцем в фотографию Марины, которая стояла в рамке на тумбочке у кровати.

В глазах Сергея метнулся целый букет чувств, такой, что Виктор, видя успех своих речей, продолжил:

— А мать свою ты вспомнил? — и увидел, как Сергей сразу сник.

Он поднялся с кровати, взял с тумбочки письмо и протянул Виктору, а сам подошел к бару, где его уже ждал знакомый стакан. Сергей поднял его, посмотрел на него с разных сторон и вылил его содержимое, но не в рот, а на пол, затем разжал пальцы.

Стакан грохнулся на пол, разлетелся на мелкие кусочки. Сергей глянул на блестящие осколки, усмехнулся своим мыслям, потом взял сигарету и поперся на балкон. Виктор дернулся было следом.

— Сиди ты! — бросил Сергей на ходу. — Я только покурю, — и видя, что Виктор еще стоит, думая идти за ним или нет, добавил. — да не прыгну я вниз, я уже прыгнул.

Виктор посмотрел ему в след, опустился в кресло. В глаза ему кинулись холодно поблескивающие осколки стакана и письмо, которое он все еще сжимал в руке. Да он уже прыгнул, подумал Виктор, он пересилил законы природы, пересилил закон самосохранения.

Он прыгнул, пролетел все эти этажи. Он прыгнул и теперь лежит разбитый, посверкивая осколками. Может быть еще не поздно собрать эти осколки и склеить? Конечно не получится так, как было раньше, но лучше так, чем сопьется или повесится. Да, самое время склеивать, и кто теперь это сделает лучше него?

Однако решить это одно, а сделать — совсем другое дело. И вникнув во все подробности, Виктор не нашел ничего лучше, как натрескаться вместе с Сергеем водкой. От водки облегчение не пришло, но зато на утро пришло похмелье. Они, как две серо-зеленые тени, спустились в ресторан и заказали завтрак, но есть его не стали, а только выпили по две чашки остывшего кофе и молча сидели теперь над третьими. Виктор видел и ощущал боль друга, как свою, но помочь не мог. Просто не знал как и чем помочь.

Сергей долго сидел погрузившись в свои страдания, бездумно блуждая взглядом по полутемному залу ресторана.

Наконец его взгляд остановился на Викторе, сначала бездумно, потом сосредоточился, затем в глазах появилась мысль. Сергей казалось понял состояние друга, но молчал. Молчал долго, потом наконец выдавил, чтобы хоть что-то сказать:

— Витя, а чего ты вообще ко мне пришел?

— Когда? — Виктор выглядел непривычно мрачным и хмурым.

— Когда я… гм, в самый неподходящий момент.

— Ну извини, — Виктор казалось ошарашен.

— А что мне было делать, когда в мой номер (тоже кстати в самый неподходящий момент, ведь я там был не один и мы с ней не водку трескали) влетает твоя Марина, бледная как смерть, и начинает кричать, что у тебя неприятности, и что из-за них ты решил сигануть с балкона, а тридцать пятый этаж это тебе не третий, — Виктор обиженно посмотрел на Сергея. — Ты чего, Серый? — забеспокоился Виктор.

Сергей не знал «что он», но у него что-то нехорошо защекотало внутри и видок был такой, что если бы увидел себя со стороны, то обязательно задал тот же вопрос, что и Виктор: «Чего это ты?»

— Витя, — по слогам проговорил Сергей. — я ее уже два дня не видел.

— Ну и что? — упрямо повторил Виктор. — она забегает и говорит, что вы мол сидели, а тебе письмо принесли, а в письме про то, что какая-то Наталья Сергеевна умерла, а ты… То есть как два дня?

— А вот так, — Сергей издал какой-то ненормальный истерический смешок. — вчера ее у меня не было и позавчера она ко мне не заходила. Сегодня я ее тоже не видел, так что уже третий день, а вчера было два дня.

— Что за бред? Но ведь она сама сказала, что…

— Я не знаю, что она тебе сказала, но факт остается фактом.

Сергей почувствовал, что он начинает сходить с ума. А может он наоборот прозревает? Начинает прозревать. В памяти пошли всплывать какие-то неясные оговорки, которые временами проскакивали у Марины, потом мелькнуло еще одно воспоминание и еще одно из последних, причем очень четко и ясно.

— Она много чего говорит, — пробормотал Сергей и, посмотрев на ошалевшего Виктора, добавил. — Витя, ты помнишь тот день, когда мы вчетвером бежали по лесу и наткнулись на врага, а потом ты их увел и запутал?

— Помню, но…

— Мы тогда бежали долго, а потом переночевали в лесу, ожидая тебя, и ты пришел только на другой день.

А что ты делал днем между теми двумя снами? Ведь там был день. Ведь не мог же ты проспать двое суток.

— Не помню, — буркнул Виктор.

— Вспомни.

— Это что, так важно?

— Это очень важно, жизненно важно. От этого может зависеть судьба земного населения.

— Ну ладно, — пробормотал Виктор потупясь, будто признаваясь в какой-то постыдной слабости. — в номере я весь день просидел.

— Что?

— Ну да, — пробормотал Виктор еще больше смущаясь, что было не в его характере. — сидел в номере и боялся выйти, а вдруг увижу твой труп? Так переживал за тебя, как ты там без меня в лесу, а выйти и зайти к тебе боялся, вдруг тебя уже нет.

Сергей расчувствовался от этого признания, но быстро пришел в себя, вспомнив про цель своих расспросов, задал следующий вопрос.

— А с Мариной ты не говорил?

— Да нет же говорю, никуда я не ходил.

— Ну может она к тебе заходила?

— И ко мне никто не заходил, и ни с кем я в тот день не встречался и не общался. Сидел пиво хлестал и в игрушку компьютерную резался — все пытался ни о чем не думать. А что?

— Я тоже дергался из-за тебя, а она ко мне зашла и сказала, что ты жив.

— Ну и что?

— Она знала, что ты жив.

— Откуда?

— Не знаю, но думаю на эту тему.

— Да брось, просто утешала тебя и все.

— Нет, она знала, — упрямо повторил Сергей.

Виктор хмуро посмотрел на друга. Чего это он? Явно нервное расстройство. Оно и понятно — мать умерла.

Виктор был уже не рад, что разговорил Сергея, но вдруг вспомнил начало беседы и, ничего еще не поняв, вздрогнул. В горле пересохло, он спросил:

— К чему ты клонишь?

Сергей не ответил, но на лице его сменилось и смешалось несколько выражений: боль, тоска, озлобленность, ярость, снова грусть смешанная с какой-то теплотой и снова гнев — потом лицо его очистилось от эмоций и он взял себя в руки. Виктор почувствовал стальную непоколебимую решительность, которая исходила от Сергея. Он и не думал, что этот человек может излучать столько внутренней силы.

Сергей резко поднялся и развернулся, собираясь идти.

— Ты куда? — остановил его голос Виктора: спокойный, ровный, без эмоций — обычный.

— Выяснить кое-что.

— Я с тобой, погоди. — Виктор поднялся из-за стола и сделал шаг.

— Нет, — голос Сергея прозвучал негромко, но властно, с металлом в голосе.

Виктор остановился и внешне не проявил никаких эмоций, хотя в голове стучалась и билась, словно птица в клетке, одна и та же мысль. Господи, неужели он на столько не разбирается в людях, ведь казалось, что знает Сергея, как свои пять пальцев. А Сергей стоял в двух шагах от него и думал о том, что не может быть чтобы он так изменился за последние месяцы.

— Витя, ты меня здесь подожди, ладно, — проговорил он вдруг извиняющимся тоном.

— Ладно, — выдохнул Виктор с непонятным Сергею облегчением и опустился обратно за столик. — Жду.

— Жди меня, и я вернусь, — бросил Сергей, развернулся и пошел. Куда? Виктору оставалось только догадываться.

Сергей преодолел несколько этажей огромного здания гостиницы, прошел твердым уверенным шагом по коридору и уткнулся в малоизученную дверь. Нет с человеком, что жил за этой дверью он общался довольно часто, но он предпочитал принимать гостей, а не ходить в гости, а с женщинами общался только на своей территории. Ну на крайняк на нейтральной. Теперь обстоятельства вынуждали его идти против принципа и он без стука вошел в дверь и перешагнул порог.

В комнате было пусто, но в ванной шумела вода и оттуда доносился мелодичный напевающий что-то голос. Сергей посмотрел на часы и вспомнил, что сейчас только девять утра. Желание ввалиться в ванную и устроить разборку на месте поутихло и он приземлился в кресло. А куда спешить? Теперь спешить некуда, теперь она никуда не денется. И он расслабился, отдаваясь на волю воображения, которое живо рисовало варианты сцены, которая произойдет в этой комнате в ближайшем будущем. Забегая вперед можно сказать, что все вышло совсем не так, как представлялось. Что ж, так всегда бывает.

Она никуда не делась. Напевая и вытирая голову, зарывшись лицом в полотенце, она вышла из ванной минут через пятнадцать после того, как в ее номер зашел Сергей. Сергея она не видела, и это разозлило его, хотя он уже держал себя в руках.

— Привет, — сказал Сергей холодно.

Напевание оборвалось, и Марина дернулась, услышав знакомый голос. Из дебрей полотенца появилось еще не накрашенное, но такое же милое личико, на нем засветилась улыбка.

— Привет. Ты вошел, а я не слышала.

Голос ее звучал как всегда нежно и ласково, в груди у Сергея что-то екнуло. Именно этой ласки ему и не хватало. Но он воскресил в памяти все события этого утра и снова похолодел. Она смотрело на его злое угрюмое лицо и улыбка ее растворилась в испуге.

— Сережа, что случилось?

Сергей нервно хохотнул.

— Случилось? Да случилось и многое.

Например погибла моя мать, но тебя ведь это не волнует.

— Сережа я не…

— Что ты не? Не знала? Не ври! Ты все знала.

— Сережа…

— Ты знала все. Ты всегда знала все. А я-то дурак обрадовался, что ты тоже знаешь про эти сны, про кошмарные сны, которые теперь уже реальнее, чем моя жизнь. Думал хорошо, что не надо тебе объяснять, что не примешь за маразматика. А потом огорчался, что ты мучаешься от тех же кошмаров, переживал за тебя.

— Сережа…

— А еще я любил тебя. Я дурак, но я любил тебя, а ты… Ты… Ты, — он захлебнулся словами, которые не могли выразить эмоций и всхлипнул, а потом захохотал истерически и завсхлипывал, и забился в истерике.

Она вышла из комнаты и тут же вернулась со стаканом воды. Она подошла к нему, опустилась рядом с ним на колени и подняла на него взгляд полный мировой скорби.

— Да, Сережа, конечно ты прав, — она протянула ему стакан воды и положила руку на колено. Он принял воду, нервно дернул коленом, стряхивая ее руку, и начал давясь и всхлипывая пить. Руки тряслись, в горле стоял ком и старался не пропустить воду, и вода проливалась, и стекала по рукам и подбородку. Марина села на поручень кресла и стала поглаживать его, как ребенка, успокаивать.

— Да, конечно это я виновата, Сережа, только успокойся, — приговаривала она и от этого пропадали неизвестно куда так четко отточенные аргументы.

Постепенно вода кончилась, а вместе с ней пропали и всхлипы, и ярость, и жар гнева, и предвкушение расплаты. Не осталось ничего, только пустота и холод.

— Холодно, — всхлипнул он в последний раз и замер.

Ее пальцы, несущие успокоение, пробежались по его заледеневшим рукам. Она поднялась и отошла куда-то. Скрипнула дверь старинного шкафа (весь ее номер был обставлен в каком-то давно забытом стиле), прошлепали ее голые ноги по полу, и на Сергея обрушилась лавина мохнатого пледа. Он вздрогнул и съежился. Она заботливо укутала его, и он почувствовал тепло. Она снова села рядом. Он попробовал отстраниться, но кресло было маленьким и у него ничего не вышло.

— А теперь ты должен выговориться, только спокойно, без нервов, а потом я тебе кое-что расскажу.

Он открыл было рот, но вместо слов у него вырвался очередной всхлип и он замолк. Через какое-то время он сказал не поднимая головы:

— Ты всегда все знала заранее, — голос его звучал неестественно глухо и тихо. — Ты знала, что Виктор будет жить, а не погибнет там в лесу, уводя за собой немцев. Ты знала, что умерла моя мама, и что я получил письмо извещающее меня об этом, ты знала, что я не смогу пережить этого и попробую покончить с собой. Ты всегда все знала наперед. А теперь я спрошу тебя откуда ты все это знала? — он сделал драматическую паузу, только барабанной дроби не хватало. — А все очень просто. Ты работаешь в науке это раз. Ты работаешь в засекреченной лаборатории — два. Ты никогда не говорила над чем ты работаешь и у тебя есть на это право, ведь это секрет — три. Ты всегда все знала заранее, но об этом я уже говорил. Ты знаешь о моих снах и говоришь, что с тобой лично происходит тоже самое, хотя мне ты ни разу не «снилась». Теперь осталось добавить немного смекалки и мы придем к простому выводу, — он попытался сделать торжественный вид, но это у него не получилось и он закончил. — Современная наука дошла до того, что научилась влиять на сновидения масс, причем очень эффективно и ваша сверх секретная лаборатория экспериментирует на населении нашей планеты. Все просто — логика, дедуктивный метод, Шерлок Холмс и доктор Ватсон.

— Все?

— Все.

— А теперь послушай, что я тебе скажу. только не кипятись и не обижайся. Вся твоя дедукция — чушь собачья. Я правда не знаю, что подумала бы на твоем месте, но могу тебе сказать, что есть на самом деле.

— Ну соври еще что-нибудь, — вяло огрызнулся Сергей.

— Не надо, Сережа, я никогда не врала тебе. Кое-что не говорила — да, но врать не врала. Я не знаю эксперимент ли это или еще что-то, а если эксперимент, то чей. Я ничего не знаю о том, как это происходит и кто за этим стоит. Да, я работаю в секретной лаборатории, но занимаюсь я только лишь останками внеземной цивилизации, найденными в соседней системе. — Она говорила четко и уверенно, и Сергей хотел ей верить, но ведь его друг тоже говорил четко и уверенно, однако это не мешало ему врать как сивому мерину.

— Допустим я тебе поверил. Допустим. Но как тогда объяснить то, что ты всегда все знала заранее. А ведь ты знала, а не просто утешала меня говоря то, что я хотел слышать.

Она смотрела на него горько улыбаясь.

— А я и не говорю, что не знала. Я действительно знала, не все, как ты говоришь, но многое, — она вновь посмотрела на Сергея, тот хотел что-то сказать, но не смог, только на ничего не понимающем лице читался немой вопрос. — Очень просто, — улыбнулась она. — я видела во сне. Я говорила тебе, что тоже попала под влияние этой аномалии, или эксперимента, если тебе так больше нравится. Ну вот. Это все чистая правда, только я не сказала тебе еще одной вещи, — она замолчала, судорожно сглотнула застрявший в горле ком. — я… я вижу эти сны заранее. Я — ясновидящая, то есть нет, не так. Я вижу пророческие сны.

Сергей рассмеялся.

— Но это же абсурд. Это антинаучно!

— Твои ночные кошмары тоже антинаучны.

— Но этого не может быть.

— Того, что происходит с тобой тоже не может быть, того, что происходит с частью земного населения тоже не может быть, однако это происходит.

— Но…

— Что, не очень убедительно? Тебе нужны доказательства? Пожалуйста. Я знаю, что ты получил письмо, в котором говорилось о том как умерла твоя мать, вернее, какая-то Наталья Сергеевна, то что это твоя мама я узнала только что от тебя, а тогда для меня это была просто какая-то Наталья Сергеевна. Но для тебя она значила много, потому что тебя затрясло и ты упал ничком на кровать и уставился в потолок. Глаза твои застыли, а пальцы теребили измятое письмо. Ты лежал долго, потом ты встал, уронил письмо на тумбочку у кровати и пошел на балкон. Там ты перекинул ногу через перила, поколебался, потом перекинул другую ногу и опять постоял глядя вниз.

Ты смотрел вниз, казалось, очень долго, я пыталась кричать, но язык не повиновался, да и ты меня не услышал, ты отпустил перила и сделал шаг вперед… А потом я проснулась. Я ничего не могла сделать, но потом вспомнила дату, которая высвечивалась у тебя на будильнике.

Дата и время приснились мне вместе с твоим будильником, твоим номером и тобой самим. Зная когда и где это произойдет, я дождалась того дня и утром два дня назад зашла к Виктору и рассказала ему все. Ну не совсем все, но это не важно. Я знаю не только то, что произойдет во сне, но и то, что будет на яву, я знаю не все, но кое-какие глобальные события. Я знаю о чем вы разговаривали с Виктором меньше часа назад. Хочешь расскажу? Я могу пересказать ваш разговор слово в слово. Я знаю когда и как умру я сама, а также когда и как умрете вы с Виктором, вам отмерено больше чем мне.

Сергей слушал с нарастающим интересом.

Слушал и верил. Слова любимой женщины не вызывали теперь никаких сомнений, а она говорила и говорила, и он слушал и не понимал как он мог заподозрить ее в том, в чем заподозрил. Голос Марины стих.

Молчали оба. Потом он распрямился в кресле и притянул к себе полуобнаженную Марину. Она замерзла и была теперь холодной, будто отдала ему все свое тепло, кожа ее покрылась мурашками. Еще бы, подумал он, в комнате не жарко, и это ему в рубашке, свитере и под пледом, а она в чем мать родила. Он встал, посадил ее на свое место и укутал пледом.

— Прости меня, Мариночка. Я виноват.

Она не ответила, и Сергей пошел к бару и заказал горячий кофе. Одну чашку он взял себе, вторую отнес Марине.

Спустя два часа он выходил из ее номера. В дверях он остановился и, посмотрев на Марину, потупился.

— Маришка, я хотел спросить еще одну вещь.

— Спрашивай.

— Я хотел просить тебя.

— Ну что такое? — улыбнулась она.

Он подошел к ней, обнял ее и сказал:

— Расскажи мне про мою смерть.

Она передернулась и отстранилась.

— Марина…

— Нет, — еще никогда он не слышал чтобы ее голос звучал так резко.

— Но почему?

— Ты не знаешь, что это такое. Ты счастлив в своем неведении. Слава богу, что ты не знаешь как, где, когда и от чего умрешь ты сам и близкие тебе люди. Слава богу, что человеку не дано этого знать. Ты не можешь представить себе, что это такое, знать и ничего не мочь изменить.

— Но я же жив только благодаря тебе.

— Нет. Я тоже так думала и, когда подумала об этом, решила, что мой дар или моя беда — благо, но это не так. Теперь я знаю, теперь… И зная я ничего не могу изменить ни для тебя, ни для Виктора, ни для себя. Я ни для кого ничего не могу сделать. Это страшно. Это мучит меня в сотни раз больше, чем сами сны. И от этого нельзя, никуда нельзя деться ни на минуту, ни на секунду, ни на миг.

— Поделись со мной этим.

— Зачем? Мне от этого легче не станет, а тебе… Для тебя это будет лишняя нестерпимая боль.

— Расскажи мне все про меня, хотя бы про меня. Это моя жизнь, моя смерть и я имею право знать.

— Ну хорошо. Ты будешь жить долго и счастливо и умрешь в роскоши богатстве и любви. Ты умрешь любимым, уважаемым и знаменитым, но к тому времени жизнь наскучит тебе. Твои похороны будут национальным праздником и все будут плакать по тебе от младенца, до старика. Ты останешься в памяти людей на века.

— А ты?

Она промолчала. Сергей поднял на нее глаза, а она свои опустила, стараясь не встретиться с ним взглядом.

— Ты меня обманываешь.

Она не ответила.

— Ты меня обманываешь, — тупо повторил он.

— Да, — тихо согласилась она.

— Почему?

— Потому, что я тебя люблю.

— Ты меня обманываешь, — снова повторил он.

— Иди, Сережа, тебя Виктор ждет.

Извелся, ведь тебя уже три часа нет. Иди.

Сергей попытался поцеловать ее, но она увернулась. Тогда он развернулся и вышел. Когда дверь за ним наконец захлопнулась, Марина дала волю слезам, давно подступавшим, пощипывавшим глаза и давящим горло.

Сергей спустился вниз, в ресторан. Виктора уже не было, за их столиком сидел какой-то мужик лет шестидесяти. Сергей чертыхнулся и пошел по заученной наизусть траектории. В поисках друга он зашел к Кате, к самому Виктору, к одному их общему знакомому и наконец пришел к себе в номер.

Виктор развалился в его любимом кресле и спал. Рядом с ним стоял стакан и тарелка из-под огурцов. В тарелке, в натекшем с огурцов рассоле плавали два окурка, третий, уже потухший, торчал у Виктора в зубах. Сергей грубо толкнул его, потеребил за плечо. Виктор разомкнул слипшиеся веки, приоткрыл сонные глаза.

— Что?

— Курение в постели опасно для вашего здоровья, оно может привести к возгоранию. О пожаре звоните ноль один.

— Так я же не в постели, — пробормотал Виктор и выплюнул давно затухшего бычка. — И не курю, — добавил он уже своим обычным жизнерадостным тоном.

— Ну да, я вижу.

Виктор приподнялся, потянулся, поинтересовался:

— И как прошло разоблачение?

— Никак.

— А что она?

— Она такой же человек, как и мы, только еще несчастнее.

— А что ты тогда там столько времени делал?

— Не скромный вопрос.

— Да ладно строить из себя неизвестно что. Мы тут все свои, к тому же живые люди. Отпялил ее, так и скажи.

— Ничего я ее не от… — разозлился Сергей. — И вообще…

— Да ладно, угомонись. Шутю я так.

— Глупо и грубо.

— По другому не умею.

— Пошляк и циник, да еще и врешь.

— А то, — лицо Виктора растянулось в широченной улыбке сытого кота. Ну ладно, может расскажешь, что вы там делали, о чем говорили и что ты узнал?

— Может и расскажу…

И он рассказал все, ну почти все. Во всяком случае все, о чем здесь было рассказано. Виктор слушал, кивал, мрачнел.

— Ну вот и все, — закончил Сергей. — только одно меня угнетает — она меня обманула.

Виктор фыркнул.

— А что?

— Да ничего. Ты меня извини, Серега, но ты идиот. Ну чего ты так таращишься? Твоя Марина умница. Она умна и мужественна. Она держит в себе ядерный заряд, говоря образно, и не дает ему взорваться и уничтожить всех вокруг. Она оберегает тебя от знания, которое невозможно пережить, а ты, чудак с четырнадцатой буквы алфавита, обижаешься как ребенок, которому не рассказали, что мама и папа будут делать после ужина. Ну на кой тебе знать, что будет?

— Надо. Это, Витенька, политика страуса.

Засунул голову в песок и ничего не видишь и не знаешь. Ну и пусть вокруг голод и разруха, пусть весь мир летит ко всем чертям, я не вижу, я не знаю — мне не страшно.

— Да это политика страуса, но иногда она очень даже хороша. И потом, не смотря на свою страусиную политику, страусы живы и до сих пор бегают по пескам, а не вымерли, как мамонты или динозавры.

— Но я хочу знать о себе все, — упрямо повторил Сергей, и в голосе его прозвучали какие-то бараньи нотки.

— Зачем? Чего интересного в том где, как и когда ты помрешь? Если уж на то пошло, то интереснее знать, что будет после.

Сергей усмехнулся.

— Нет, — строго сказал Виктор. — Я не о жизни после смерти, я не верю ни в бога, ни в загробный мир. Я говорю о том, что будет здесь после твоей смерти, здесь на земле, среди людей. Понимаешь?

— А ничего не будет. Все будут жить, как жили и все. Не смотря ни на что, жизнь продолжается. Уходят великие умы, великие мастера, и что? О них никто и не вспомнит, а о тебе поплачут два-три человека и тоже забудут.

— Нет, не скажи. Смотря как ты будешь жить. Надо делать все, чтобы о тебе помнили, и не только твои родные и друзья, но и твои потомки, и не только твои. Надо оставить после себя след в истории, память.

— Ну да, — хмыкнул Сергей. — Величайший вор и философ тридцатого века, жертва пьяной акушерки и не изученной аномалии известный, как Виктор, фамилия утеряна из-за конспирации.

— Ну тебя.

— Нет, Витя, мне до фонаря, что будет после моей смерти, меня тогда уже не будет. Мне интересно, что будет дальше, до того, как я сыграю в ящик. И мне не безразлично, как это произойдет.

Сергей умолк, Виктор окинул его взглядом, заметил скептически:

— Не пойму, что она в тебе нашла.

Другого такого болвана поискать надо.

Сергей надулся и решил обидеться.

С тех пор прошло полтора года. С Виктором он помирился быстро. Да собственно он всегда с ним быстро мирился. Шли дни и ночи. Сны по-прежнему преследовали его и не всегда они были безопасны. Но он уже успел привыкнуть и к холоду и сырости, и к жаре, и к голоду, и к тому, что не смотря на все вышеперечисленное он должен был он должен был защищать страну, которая осталась только в этих снах, но не стала от этого менее дорогой. И он защищал родину от государства, которое тысячу лет спустя стало неотделимой частью его родины, Евроазиатского союза планеты Земля. Он еще раз попал в госпиталь, но на этот раз с совсем легким ранением. Вот и все, что произошло с ним в той жизни, которая протекала, когда он засыпал.

Да, где-то через две недели после получения письма от Светки, он получил такое же письмо во сне. Ему сообщили во второй раз, как умерла его мама. Проснувшись, он поперся к Виктору и со словами: «А я свинья ей даже не написал ни разу,» — нажрался в лоскуты.

В его реальной жизни (хотя он уже сомневался какая жизнь наиболее реальна) тоже все текло более менее плавно. Боль, которую вызвала смерть матери поутихла и он снова почувствовал вкус к жизни. Он с удовольствием проводил время в компании Виктора с Катей. Он любил Марину, которая с каждым днем все реже улыбалась и все больше молчала, оставаясь наедине со своими мыслями. Что-то угнетало ее, но временами на какой-то короткий момент она становилась веселой и беззаботной, как бы на зло судьбе. А вечером, после бурного веселья, она зарывалась лицом в подушку, или утыкалась в его плечо и ревела.

Он еще пару раз пытался завести с ней разговор на угнетающую ее и волнующую его тему, но ничего не добился, кроме слез с ее стороны. И он прекратил попытки.

Кроме того он сдружился с Яном, тем самым старшим следователем, который пришел на смену застреленного.

Они очень мило общались, но их отношения не стали настолько близкими, чтобы посвятить другого в то, что оба одинаково мучатся засыпая.

Правда все это читалась в глазах и выражениях лиц, но в слух так никто ничего и не сказал.

Полиция по-прежнему из отеля не выезжала и никого не выпускала, хотя некоторые уже начинали возмущаться. За последние полтора года по неизвестным причинам погибло еще около восмидесяти жителей отеля.

В тот вечер они сидели в номере Сергея вчетвером: Виктор, Катя, Марина и сам Сергей. После крепких напитков перешли на крепкий кофе, то что кофе пьется на ночь никого не смущало. Они сидели и весело трепались, они были счастливы.

Потом Виктор и Катерина откланялись и ушли. Марина помогла ему привести номер в порядок и пошла на выход.

Он остановил ее, развернул и притянул к себе.

— Мариночка, останься а? — выдохнул он после долгого поцелуя.

Она улыбнулась и опустила глаза:

— Нет, Сережа, не сегодня.

Он игривым движением подхватил ключи от номера и пьяно подмигнул ей.

— Ну тогда я пойду с тобой.

— Нет, Сережа, не сегодня, — Повторила она и улыбнулась, но уже не счастливо, а вымученно.

— Ну, Мариночка, — заканючил он, а потом с наигранным страданием добавил. — Ну хорошо, иди, а завтра утром я к тебе нагряну.

Она рассмеялась.

— До свидания, любимая, до утра, — он попробовал поцеловать ее, но она увернулась и нарочито подставила щеку. Он чмокнул ее в подставленную щеку.

— До завтра.

— Прощай, Сережа, — она смотрела ему прямо в глаза долго и пристально, будто изучая бушующее в глубине этих глаз пламя жизни, потом ее взгляд нежно прошел по всем чертам и черточкам его лица и остановился на каждой в отдельности. Он в ответ ощупал ее взглядом и улыбнулся. Она тоже улыбнулась и шагнула в сторону двери, потом снова обернулась и окинула его взглядом: такого поддатого, веселого и счастливого, вышла. Дверь за ней захлопнулась.

Сергей прижался щекой к дверной обивке и прошептал:

— До завтра, любимая.

Ему никто не ответил, но он не обратил на это внимания. Он был по настоящему счастлив, впервые за очень долгое время. Под действием выпитого и простого человеческого счастья, понятного всем и каждому, ушли куда-то все горести и страхи, унесли с собой боль. Он был по настоящему счастлив.

Он поднял гудящую голову, оторвался от двери, которую подпирал и шатаясь дошел до кровати. Он завалился не раздеваясь и не включая света, единственное на что его хватило, так это скинуть один ботинок. Соприкоснулся с кроватью он уже почти спящим, а почувствовав под собой мякоть подушки и матраса, поверх которого лежало одеяло и покрывало, он расслабился и тут же заснул.

Если очень хорошо вечером, то будет очень плохо утром, это закон. Много хорошо, это тоже плохо.

Он поднял гудящую уже по-другому нежели вчера голову. Комната пошатнулась, а к горлу подпер неприятный комочек. Кроме того он почувствовал, что еще вчера отлично сидящая рубашка, сейчас неприятно жмет в вороте. Он дернул воротник рукой, тот не расстегнулся. Тогда он дернул сильнее. Пуговицы брызнули в сторону, с соответствующим звуком прокатились по полу. Рубашка испорчена, но жить стало чуть легче. Сергей чертыхнулся и полез рукой в тумбочку. Не вставая с кровати, он обследовал ящик тумбочки, но нашел лишь пустые упаковки от таблеток, которые там искал. Он отшвырнул тюбики и длинно трехэтажно выматерился, благо этому он уже научился.

Ну что ж, придется идти к Марине в таком виде и просить таблетку у нее. Собственно и просить не придется, она его увидит и сама отсыпет ему целую горсть, только б выглядел, как человек, а не как пропитая обезьяна.

Он поднялся с кровати. Оказалось, что когда он лежал и не двигался ему было значительно лучше. Сергей сделал несколько шагов, наткнулся на ботинок, сиротливо лежащий возле бара. Как он сюда попал? Сергей наклонился, к горлу подступила тошнота. Он поднял ботинок и резко, как ему показалось, выпрямился.

Ботинок он надевал стоя как цапля на одной ноге, вторую подогнув. Его шатало. Он поразился, как это цапля не падает. Ботинок наконец наделся, и он пошел к двери, шаркая и спотыкаясь о шнурки, которые поленился завязать.

В коридоре было как всегда прохладнее, чем в номере, и Сергей несколько пришел в себя. Он постоял, подышал и шаркающей походкой поперся к Марине.

Он без стука открыл дверь и шагнул в номер. Про похмелье он забыл сразу. Она лежала на полу в луже крови спиной вверх. В светлых волосах запекшиеся комочки крови и что-то большое темное чего там никогда не было и быть не должно.

Он не чувствуя под собой ног сделал несколько шагов, нагнулся и тронул ее за плечо. Она не шелохнулась.

Он осторожно сел рядом и аккуратно перевернул ее. Голова ее откинулась ему на руку, волосы рассыпались пышной волной. Сергей посмотрел ей в лицо. Она казалось просто заснула. Спокойное выражение лица, даже какое-то облегчение. Глаза закрыты, а чуть выше глаз и между ними аккуратная дырочка, да даже не дырочка, а…

Он зажмурился и запрокинул голову.

Хотелось заплакать, но чертовы слезы почему-то не текли. Он провел рукой по мертвой щеке, волосам. В горле родился и вылетел наружу нечеловеческий хрипяще-булькающий рык или стон. Звук разнесся по опустевшей вдруг комнате, отразился от стен и вернулся к нему, ударил в барабанные перепонки. Он дернулся. Он почувствовал полную пустоту и одиночество. Он понял, что потерял смысл жизни. Сергей снова попытался заплакать, но глаза высохли, и он взвыл. Он выл, хрипел и ревел, он гладил и тряс ее остывшее тело, как будто это могло воскресить ее.

Потом его пробрал мороз до самого костного мозга. Слез все еще не было, но вой и рык сменились всхлипами и его затрясло. Все его тело не напряженное и не расслабленное пришло в движение, потом он замерал, потом его тело опять сотрясала судорога. Наконец он всхлипнул в последний раз и застыл. Глаза его остановились, комната поплыла и потеряла очертания и…

Он увидел ее улыбающееся, чуть грустное лицо.

— Прощай, Сережа, — прошелестел ее голос в его голове.

И она чуть отдалилась, отодвинулась, окинула его взглядом и…

Он уткнулся в ее спящее вечным сном лицо с крохотным пятнышком на лбу. Он осторожно опустил ее на пол и снова хрипло булькающе взвыл. Протяжный вой повис под потолком и растворился в мякоти занавесок на окнах.

Почему же ты мне не сказала?

— Это я виноват, любимая, прости меня.

Прости, — прошелестел по комнате его хриплый шепот.

Он вдруг разозлился на себя, потом на тех кто виноват в этой смерти равно как и в тысячах других, хотя плохо себе представлял, кто в этом виновен, а потом его уже не злость, а ненависть распространилась на всех окружающих, на весь мир, на тех кто посмел выжить, когда ОНА умерла.

— Я отомщу, — проорал он уже во весь голос страшно и угрожающе. Этот вопль не простреленной на вылет, а изорванной в клочья души мог ужаснуть любого, но его никто не услышал кроме самого Сергея, а тому уже было все равно. Он жестоко оскалился своим мыслям, которые приобретали уже материальную оболочку и сделал шаг к двери, но остановился.

— Прости, любимая, — в глазах его мелькнул сумасшедший блеск. Раньше ему часто приходил в голову вопрос, что чувствует или о чем думает сумасшедший, теперь ему об этом не думалось у него были другие насущные проблемы. Сергей осторожно поднял на руки труп и пошел в ему одному известном направлении.

В дверях он столкнулся с взволнованным Виктором. Виктор расслабленно вздохнул, улыбнулся, но потом увидел его ношу и побледнел как мел.

— Сереж-жа, — пробормотал он.

Если бы Сергей был вменяем он может и удивился этому заикающемуся бормотанию, но он только бешено сверкнул глазами и прорычал:

— Убирайся!

— Сергей, я…

— Вон! Ненавижу! — и Сергей выдал жуткое ветвистое ругательство, которое не позволил бы себе никогда, даже в мыслях.

— Серега…

Сергей по-волчьи прорычал что-то нечленораздельное и дернул плечом, отпихнув Виктора с дороги. Трудно сказать откуда в нем взялась такая сила, а может Виктор просто не ожидал удара. Виктор отлетел, пытаясь удержать равновесие, но запутался в собственных ногах и рухнул, ударившись головой о стену. В голове загудело, перед глазами поплыло, и уже обмякшее тело Виктора сползло по стене на пол.

Сергей, казалось, не обратил на это никакого внимания и продолжил свой путь.

Следующее препятствие обезумевший Сергей встретил в лице молодого парня в форме ГП. Тот стоял у входа и следил за тем, чтобы никто не покинул гостиницы не законным путем.

Сергей шел напролом не замечая никого вокруг.

— Эй, парень, — окликнул его гепешник. — Парень, ты… — лицо гепешника удлинилось, когда он понял, что несет нарушитель.

Надо отдать должное гепешнику, он быстро совладал с собой и выхватил пистолет. Аккуратная лазерная игрушка со скрытой в ее утробе необыкновенной убойной силой посмотрела на Сергея.

— Руки за голову… Нет, положи ее! Руки за голову, лицом к стене и не шевелись, одно лишнее движение и ты труп!

Сергей остановился и тупо посмотрел на полицейского, тот сделал подбадривающее движение пистолетом, мол давай, продолжай в том же духе. Сергей осторожно опустился на одно колено, нежно опустил тело Марины на пол и осторожно поднялся, сделал шаг в сторону.

— Ну вот, — сказал довольный гепешник. — а теперь руки за голову, лицом к сте…

Резкий удар швырнул ничего не подозревающего полицейского на пол. Пистолет вывалился из его руки, он ухватился за разбитое лицо и попытался подняться. Сергей ударил его ногой в живот, пресекая попытку и довершил начатое резким ударом ноги чуть ниже пояса. Бедный парень скрючился и захрипел, пуская ртом кровавые пузыри.

Сергей с безразличным видом поднял с пола пистолет, сунул его в карман брюк, затем с нежностью и чрезмерной бережностью поднял тело Марины и покинул гостиницу.

Кто по мнению простого человека виноват во всех его бедах кроме него самого?

Сергей двинулся к древнему архитектурному ансамблю, где вот уже сотни лет обитало правительство.

Как Сергею удалось проникнуть на охраняемую территорию осталось загадкой. этого не знал никто и даже сам Сергей в последствии не мог вспомнить как ни старался.

Засекла его аппаратура в коридоре правительственного здания, но было уже поздно, он ввалился в зал заседания правительства. Семь человек, представляющие собой правительство Евроазиатского союза планеты Земля, а в данный момент представляющие собой довольно жалкое зрелище повернулись к двери, когда та захлопнулась за Сергеем.

— Как вы посмели? Кто вы? — воскликнул пожилой мужчина, театрально жестикулируя. Самой примечательной чертой его лица, которая бросилась в глаза Сергею была бородка. Бородка смешно подергивалась в такт словам, которые произносил старик.

— Волков Сергей Александрович. Две тысячи девятьсот восьмого года рождения. Родился такого-то числа такого-то месяца в такое-то время в двадцать девятом роддоме города… — голос был неприятно механическим, это компьютер наконец сопоставил хранящиеся в нем данные с данными полученными в коридоре.

— Родители: мать — Волкова Наталья Сергеевна. В девичестве…

— Заткнись, — прервал механические излияния старик со смешной бородкой.

Сергей не обратил на этот диалог, как и на адресованный ему ранее вопрос ни малейшего внимания, он ногой выдвинул из-за стола, за которым сидели семеро кресло и уложил в него Марину.

— Кто эта женщина? — спросил мужчина помоложе. У него было совершенно не примечательное лицо.

Сергей посмотрел на любимые черты.

Светлый локон свалился на лоб Марины и закрыл пулевое отверстие.

— Моя жена, — тихо ответил он.

— Что с ней? — почему-то тоже шепотом спросил мужчина.

— Спит, — Сергей сунул руку в карман и наткнулся на уютно устроившийся там пистолет. Лицо Сергея казалось озарилось изнутри, так как будто в его голове кто-то зажег лампочку.

Он плавным движением выхватил лазерный пистолетик и ткнул его в лицо мужчине, который приставал к нему с расспросами.

— Что в-вы делаете? — взвизгнул тот.

Сергей не слышал того, что ему говорят, а продолжал начатый монолог:

— А почему она спит, — голос Сергея был подобен раскату грома. — мы сейчас узнаем.

В зале установилась тишина, семеро замерли. Сергей оглядел их безумным взглядом, повел пистолетом из стороны в сторону. Пистолет пробежался хищным дулом по членам правительства, задержавшись хоть на секунду на каждом и вернулся к мужчине, который больше не пищал, а замер, застыл, окаменел, только глаза еще жили на его лице и в глазах этих были страх и мольба.

Сергей захохотал. Безумный смех разнесся по залу, отразился от стен гулким эхом, вернулся назад. Сергей вдруг резко перестал хохотать и забормотал под нос:

— Сейчас. Сейчас-сейчас. А то народ мрет, как мухи… по всей стране, а они странички из книжек в библиотеке дергают, секреты у них. Устроили тут тайны мадридского двора. Ну ничо. Ни-че-го! Будут вам секреты. Сейчас на себе попробуете, что это такое, когда боишься заснуть и не проснуться.

Рыхлая полная женщина с некрасивым лицом всхлипнула и осела в кресле.

— Чего это она? — удивился Сергей.

— Потеряла сознание, — объяснил старик со смешной бородой.

— А-а-а, — протянул Сергей. — А чего так быстро?

Старик пожал плечами. Этот жест почему-то взбесил Сергея и пистолет уперся в голову с трясущейся бородкой. Кто-то вскрикнул. Сергей ухмыльнулся.

— Ты тут у нас самый главный? Вот и объясни, как это понимать.

Старик поник, потом набрал в легкие побольше воздуха и зашевелил бородкой:

— Ты, друг, спроси чего полегче. Я не знаю.

Сергей подошел ближе. Пистолет ткнулся в грудь старика, скользнул по горлу, приподнял бородку и дернулся кверху, уперся в лоб. Старик едва заметно вздрогнул.

— Ты не знаешь? Ты глава правительства, и не знаешь? Хрен ты старый, если не ты, то кто? — Лицо Сергея замерло и тут же на нем проступило понимание. — Так ты же совсем ничего не знаешь, сейчас я тебя просвящу.

Палец Сергея нарочито медленно приблизился к спусковому крючку и слегка надавил на него. Старик сидел спокойно, только слегка прикрыл глаза, но ни один мускул на лице его не дрогнул. Сергей еще чуть прижал курок, а потом резко опустил пистолет. По залу пронесся вздох облегчения, казалось даже стены громко выпустили воздух из своих каменных легких и только старик со смешной бородкой не шевельнулся. Он сидел спокойно и недвижно и в нем чувствовались сила и мудрость. «Памятник, монумент, каменное изваяние,» пронеслось в голове у Сергея.

— Ты не боишься? — удивился Сергей.

— А чего мне бояться? — вопросом на вопрос ответил старик.

— Ну как же? У меня пистолет и я могу выстрелить. Вон посмотри на них, — Сергей ткнул дулом в остальных членов правительства.

Старик повернул голову. Да, жалкое зрелище. Все шестеро сидят и трясутся, лица бледно-зеленые с подергивающимися щеками и веками, искаженные страхом. Этот, его правая рука, в которого пистолетом тыкали весь в испарине, хорошо хоть не обоссался, а толстуха как брякнулась, так и лежит недвижимо.

— Друг Волков…

— Не называть меня другом! — рявкнул Сергей. — Я тебе не друг. Развелось друзей, понимаешь ли, а на проверку, так каждый первый готов меня засадить в психушку, за решетку, а то и просто похоронить живьем. Засунуть в ящик и пустить в пояс астероидов.

— Откуда он знает? — воскликнул кто-то.

Старик вскинул руку и вновь наступила тишина.

— Ну хорошо, парень, — снова задергалась смешная бородка. Не хочешь быть другом, не надо, хотя если ты и сможешь найти здесь друга, то это я. Ты говорил, что я не понимаю тебя и не боюсь. Не боюсь — да, но знай, что никто не сможет тебя понять лучше меня.

— Ты самоуверен, — пистолет Сергея в который раз устремился в старческое лицо.

— Да убери ты пушку, — взорвался старик. — или пристрели, но только смерть меня не страшит. Я знаю, что такое бояться заснуть и не проснуться, более того я чувствую и понимаю твою боль. Это твоя жена или… или не жена, не важно… У меня сын также заснул. Ты знаешь, что такое потерять единственного сына? А мой сын… сынок… сынуля… он… — старик всхлипнул. — Так что стреляй.

Сергей стоял чернее тучи, на его лице наконец появилось осмысленное выражение. Рука с пистолетом опустилась вниз.

— Прости, — выдавил он. — я не знал и даже подумать не мог.

Взгляд Сергея упал на остальных шестерых, сжавшихся в углу в трясущуюся кучу. В глазах Сергея снова загорелся сумасшедший блеск.

— Тогда я постреляю этих отморозков, — хищное дуло взметнулось вверх и уставилось на кучку людей.

— Зачем? — старик поднял голову, глаза его были сухими, а голос звучал ровно и твердо. — Зачем тебе это надо? Что тебе это даст? Пойми ты наконец, что они может еще несчастнее тебя. Да, ты потерял близкого человека, ты можешь потерять и всех близких тебе людей, и сам можешь каждый миг погибнуть. Да, ты чувствуешь ни с чем не сравнимую боль, когда болит не тело, а душа, все это так. Но посмотри на них. Посмотри! А теперь на себя. Знаешь в чем разница? Ты живешь, а они существуют. Они только жрут и гадят. У них вся жизнь распланирована, разложена по полочкам. У них запланировано все. У них распланированы даже любовь и наука. Ты считаешь, что может быть запланированное счастье?

Сергей посмотрел на тело любимой женщины:

— Нет, — вырвалось у него, а старик продолжал, смешно потряхивая бородкой:

— Или ты думаешь, что может быть прогресс поставленный на конвейер? Развитие науки запрограммированное на сто лет вперед? Это же дурь, нужна идея, гениальная идея, а пока идеи нет это не развитие, а спланированное усовершенствование старого. Я не знаю откуда взялось это… ну эти сны, но я знаю только одно: кто бы и зачем это не устроил, это пойдет на пользу. Это глоток свежего воздуха, это заставляет людей жить. А эти… Да они даже не знают, что это такое, они не понимают и не способны понять.

Сергей опустил пистолет. За его спиной раздался щелчок и резкий голос произнес:

— Брось пистолет на пол, отпихни его ногой, а затем ложись на пол, руки за голову и не шевелись.

Сергей повернулся, старик поднял голову.

Оба увидели одно и тоже. За спиной Сергея вдоль стены стояло четыре десятка молодых парней в форме ГП с оружием в руках. В лицах парней чувствовалась решимость, пальцы на спусковых крючках, готовые в мгновение ока разрядить грозное оружие в Сергея. Сергей посмотрел на лица полные решимости и поднял руку с пистолетом на уровень груди.

— Не стрелять, — голос старика разнесся по залу тихий, но мощный и грозный. — Не стреляй, Сережа, прошу тебя, — добавил он так же тихо, но уже более ласково.

Это ласковое «Сережа», которое не могло прозвучать здесь в стенах этого зала по отношению к нему никогда, а в данной ситуации и подавно ударило по ушам, и рука Сергея дрогнула.

— Что вы такое говорите? — прокричал резкий напряженный голос с другой стороны, и рука Сергея снова напряглась.

— Я сказал не стрелять, — все также тихо сказал старик и в голосе его помимо мощи появилось раздражение.

— Но, друг президент…

— Не стрелять, — раздражение в голосе старика взяло верх.

Молодой парень в форме капитана галактической полиции сделал шаг вперед.

— Я капитан ГП, — произнес он и всем стало ясно, кто является обладателем резкого голоса. — а кто такой президент? Даже не рядовой. Во имя безопасности президента и его советников приказываю уничтожить террориста.

Сергей не стал дожидаться, когда его уничтожат. Палец его нажал на курок. Лазерный лучик вырвался на волю и разрезал тело капитана на две части. Он думал, что перед смертью успеет уложить еще кого-то.

— Не стрелять, — послышался сзади вопль полный отчаяния и злобы.

Что-то ударило по затылку, в глазах Сергея потемнело. Он чисто рефлекторно надавил на курок, хотя знал, что не попадает и лучик уйдет в потолок. Он почувствовал еще один удар. Это он упал и ударился о пол. Сквозь гул в голове и темные пятна перед глазами, услышал голоса, мелькнул старик потирающий левой рукой костяшки правой руки, потом почувствовал как его руки за спиной сцепили наручниками. При всем прогрессе ничего более простого и надежного, чем стальные браслеты не изобрели, метнулась в его гудящей голове судорожная мысль. А потом он почувствовал, как его приподняли и куда-то поволокли.

— Подождите в коридоре, — распорядился президент и парни в форме ГП выволокли из зала бесчувственное тело Сергея и останки своего командира.

Когда дверь за ними захлопнулась, старик плюхнулся в свое кресло и тяжело вздохнул. Полная женщина также резко, как и потеряла сознание, пришла в себя и с радостью и восторгом затараторила:

— Поздравляю вас, вы обезвредили террориста. Поздравляю, поздравляю.

Ее поддержали остальные.

— Поздравляю.

— Поздравляем!

— Какое мужество!

— Какое самообладание!!!

— А как вы его, а?

Старик с силой хлопнул рукой по поручню кресла, и поток восторженной лести прекратился.

— Что будем делать? — дернулась борода.

— Он слишком много знает, — подал голос мужчина с невыразительным лицом, которому Сергей угрожал пистолетом.

— Он слишком агрессивен. Он слишком опасен. Его надо уничтожить.

— Это жестоко, — перебила его полная женщина.

— Да, — поддержала ее другая значительно моложе и значительно симпатичнее. — Мы же не ГП, мы правительство. Мы должны быть более человечны, так что ни уничтожать, ни сажать его в тюрьму мы не должны, а вот с… психикой у этого парня явно нелады.

— Я предлагаю отправить его в лечебницу для душевно больных, поддержал ее мужчина средних лет.

— Я предлагаю не применять к этому парню никаких наказаний, — голос старика звучал тихо и твердо, вообще его голос не соответствовал его внешности, особенно смешно дергающейся козлиной бородке.

— Вы хорошо подумали, прежде чем сказать такое вслух? — подскочил мужчина, которого чуть не застрелил Сергей, правая рука президента. — Мы не можем оставить его живым, а о том, чтобы оставить его живым и на свободе…

— Выношу вопрос на голосование, — тихо сказал президент и в голосе его впервые появились просящие нотки. — Кто за то, чтобы оставить парня в покое?

Советники потупились.

— Кто против?

Шесть рук дружно устремились к потолку.

— Хорошо. Кто за то, чтобы отдать беднягу на растерзание гепешникам? Трое. Против? Трое и я, четверо. Все.

— Но…

— Никаких «но». Парень отправляется в клинику для душевно больных.

— Но есть же тюрьма. Кто за тюрьму?

Четверо. Против? Двое и вы. И того трое. Мы победили, друг президент, мы победили. Этот отброс отправляется в тюрьму.

— Этот парень должен быть свободен. Мы ничего не можем сделать для того, чтобы этот и тысячи других парней спали спокойно, так не будем же по крайней мере доставлять им еще больше горестей.

— Этот человек опасен.

— Этот человек отправляется в больницу.

Если я не могу сделать для него большего, так хоть уберегу его от тюрьмы и спасу его жизнь от захоронения заживо.

— Но мы…

— Я сказал, он отправляется в больницу! Все, вопрос закрыт.

Старик встал и вышел. В коридоре он склонился над телом Сергея, который еще не пришел в себя и прошептал:

— Прости, Сережа. Это все, что я смог для тебя сделать. Иначе они меня растерзают. Они боятся тебя. И меня теперь тоже.

Он поднялся и сухо бросил двум парням из ГП стоявшим рядом:

— Доставите его в больницу вот по этому адресу. Это клиника для душевно больных.

— Психушка что ли?

— Клиника для душевно больных, — спокойно повторил старик. — Врачу знаете что сказать. И еще, передайте начальнику охраны, чтобы ни одного человека из вашего подразделения я больше не видел. Мне не нужна охрана, которая не выполняет беспрекословно мои распоряжения. Да, и еще, зайдете в зал заседаний, там в кресле лежит женщина. Ее надо похоронить достойно, так как вы хоронили бы свою жену.

И он пошел по коридору, чувствуя, что зашел слишком далеко и переступил грань, через которую переступать не следовало.

В зале заседаний правительства осталось шесть человек: хмурых, напуганных, а потому молчаливых и злых.

— Он сошел с ума, — прошептал кто-то.

Мужчина чуть не застреленный Сергеем не расслышал, кто именно произнес эту фразу, но почувствовал, что он не один в этом зале думает о том, что президенту пора на покой.

— Я предлагаю, — сказал он пугаясь собственного голоса. — вынести на голосование вопрос о целесообразности пребывания нынешнего президента на занимаемом им посту.

— Иными словами, — прощебетала молодая женщина. — вы предлагаете сменить президента.

— Кто за, прошу поднять руки, — вместо ответа прошипел он сквозь зубы.

Люди боязливо задергали руками, соображая какую позицию занять.

— Раз, два, три…

— Нет, мне его жалко. Он сам подвержен этой аномалии, у него сын погиб. Надо понять состояние человека.

— Хорошо, — процедил он сквозь зубы. — Двое за, трое против, один воздержался. Ладно, пусть так. Скоро вы убедитесь, что он выжил из ума и ему здесь не место. Скоро, очень скоро, но будет поздно.

Скоро, подумал он, очень скоро он будет президентом, потому что старик долго не продержится, а он правая рука старика, да и из этих ни у кого не хватит смелости претендовать на президентское кресло.

Сергей провалялся в полубессознательном состоянии до самого вечера. Когда он пришел в себя уже смеркалось. Он долго пытался понять где он и что с ним произошло, а когда вспомнил и понял, пришел в ярость. Он оглядел комнату злым сумасшедшим взглядом. Мягкие стены спокойного светлого оттенка, скудная мебелишка, привинченная к полу, никаких предметов, которые можно было бы взять в руки и использовать для того, чтобы открыть или выломать дверь. Он дернулся было к окну, но стекло там было такое, что не разобьешь, даже если у тебя в руках лом.

Сергей запаниковал, задергался, а потом пришел в дикую ярость и кинулся на окно. От удара стекло загудело, но разбиться даже и не подумало. Сергей почувствовал злость, ярость и бессилие. Он снова кинулся на окно, больно ударился, взвыл и пошел кидаться на стены. Он бился о стены, окно и пол, он пинал их, он выл и орал, он страшно ругался и снова бил в стену. Это продолжалось не долго. Он с силой вломился плечом в дверь, отбежал чтобы ударить еще раз, но не успел. Дверь распахнулась и на него кинулись два огромных мужика в белых халатах. Обессиливший Сергей забился в могучих руках.

Перед ним промелькнул третий белый халат, что-то звякнуло, мелькнул шприц. Сергей отчаянно дернулся, но его с силой повалили, прижали к полу. Он почувствовал легкий укол, а потом в голове опять загудело, перед глазами закружились черные мушки. Они роились, увеличивались в размерах и наконец слились с гулом и друг с другом в черную гудящую пустоту. Сергей отключился. Сны не беспокоили его.

Он пришел в себя и открыл глаза. Он лежал на привинченной к полу кровати. Через бронированное стекло в комнату врывался яркий солнечный свет, отражался от светлых стен, и казалось, что сама комната создана из света.

Он огляделся, светло и чисто. Он сел на кровати и непонимающе заморгал. Голова его тоже очистилась.

Очистилась не только от страхов, боли и ненависти, но очистилась и от воспоминаний. Напрочь вылетели события последних дней. Он поднялся и поглядел по сторонам, осмотрел себя. На нем была больничная пижама, сам он находился в комнате с мягкими стенами и скудной мебелью привинченной к полу.

Солнце скрылось за облаками и в комнате стало сумеречно. Сергей передернулся, в голове промелькнуло смутное воспоминание, но он не успел за него ухватиться.

Черт, да где он в конце концов? Что с ним и как он здесь оказался? И где люди? Даже спросить не у кого. Вот если бы здесь был Виктор… Память встрепенулась, и он как на яву увидел, как он отталкивает Виктора, как тот отлетает и ударяется о стену, и уже обмякший сползает на пол и замирает. Боже, да он чуть не убил его… А вдруг убил? Сергей сидел ошарашенный, как будто допился до беспамятства, а теперь сидит и слушает рассказ о том, что он натворил в нетрезвом виде и его трясет от того, что он узнает о себе.

А память все не унималась и судорожно демонстрировала ему события последних двадцати четырех часов. Перед глазами мелькали лица, сцены обрывки фраз. Гепешники, президент, советники президента и снова президент, и снова гепешники, а потом белые халаты, шприц…

Он не мог понять, что с ним произошло, как он мог все это сотворить, что его на это толкнуло, а потом он вспомнил причину… Нет он не стал кидаться на стены и дверь, он больше не орал, не матерился и не сыпал угрозами, у него не было желания убить кого-то или отомстить всему человечеству. У него не было сил на все это. В груди появилась тонкая, жгучая, ноющая боль.

Господи, как он устал от всего этого, как он устал жить. Он тяжело поднялся с кровати и забарабанил в дверь. Через минуту вломились мужики в белых халатах, схватили его.

— Стойте, — крикнул Сергей, или только подумал, что крикнул?

Мужики прижали его, снова, как и вчера вечером мелькнул третий белый халат.

— Стойте, — хотел крикнуть Сергей, но раздался только тихий, жалкий, хриплый полушепот полувсхлип.

— Стойте, — повторил он уже не надеясь, что его услышат, но его услышали.

Третий халат, лица которого Сергей разглядеть не мог замер:

— Так ты еще соображаешь, парень? — прогудел густой женский голос с удивлением.

— А что не должен? — поинтересовался Сергей. После вчерашнего общения с белыми халатами он не ждал, что ему ответят, и потому голос этот выдернул его из болота меланхолии, в которое он погружался, и вернул его к жизни.

— Хм… Отпустите его пока, — распорядился третий халат.

Хватка санитаров ослабла и Сергей зашевелился. Первым делом он поднял прижатую мощной ручищей к полу голову и посмотрел на того, с кем разговаривал. Это была женщина лет тридцати с копной огнено-рыжих волос, разбросанных по белоснежному халату, с милым пухлым личиком, усеянном веснушками. Фигура ее оставляла желать лучшего: она была не полная, а как бы это по литературней и чтобы никого не обидеть?.. О! Она была необъятной, как карта нашей родины, решил для себя Сергей.

Сергей поднялся, женщина скептически оглядела его:

— Ну и чего ты в дверь стучал?

— Вы доктор? — вместо ответа спросил Сергей.

— Нет. Сестра милосердия.

— А вы доктора не позовете?

— Почему не позову? Позову, — она еще раз окинула его взглядом.

— Ну?

— Что?

— Ну так может быть позовете доктора?

— Что прямо сейчас?

— Нет, через недельку, — разговор получался идиотский и Сергей разозлился, но тут вспомнил где находится и испугался, что его гнев не так истолкуют. — Конечно сейчас, — сказал он более мягко. — а когда еще?

Она усмехнулась и пошла к двери, но что-то вспомнила, остановилась и спросила:

— А чего ты стучал-то?

— Послушайте, у вас все дома?

Она пропустила реплику мимо ушей и сказала:

— Если что понадобится, нажми вон ту красную кнопку у двери, а стучать не надо.

— Мне нужен доктор.

— Сейчас.

Сергей не понял спрашивает она или констатирует факт и потому добавил на всякий случай:

— Сейчас же.

Дверь закрылась. Он просидел минут пятнадцать в тишине и мрачных мыслях и вернулся к тому, что к нему должен зайти врач. А может о нем забыли? Он подошел к двери, занес кулак для удара, но вспомнил и нажал на круглую красную кнопку. Через минуту дверь распахнулась и вошла медсестра. Одна. Сергею это порядком поднадоело и потому лицо ее не показалось ему таким милым, как в первый раз.

— Что тебе еще?

— Все тоже. Хочу поговорить с доктором.

— Сейчас он будет. Ты тут не один. Много вас развелось ненормальных.

— Я не сумасшедший.

— Все вы так говорите. Жди, если не сумасшедший должон понимать. Доктор один, а вас много.

Снова хлопнула дверь, и Сергей опять остался в одиночестве. Он просидел еще минут сорок, прежде чем за дверью что-то зашебуршилось и она открылась. На этот раз вошли двое.

Впереди шел размашистыми шагами мужчина лет пятидесяти. Слегка вытянутое его лицо еще больше вытягивала узкая седеющая бородка, густые кустистые брови разделяли лицо пополам, высокий лоб становился необъятным из-за больших залысин, а сверху располагались остатки когда-то густой черной шевелюры, теперь поредевшей и седой. Это была не благородная серебристая седина, а грязно-пепельная. Из-под мохнатых бровей на Сергея смотрели большие карие глаза, грустные, но добрые. Как у лошади, подумал Сергей.

За мужчиной семенила необъятная медсестра. Увидя ее Сергей удивился, как вообще мог найти в ней что-то милое. Мужчина оглядел Сергея.

— Ну-с, вы хотели меня видеть. Вот он я.

Чего изволите.

Сергей посмотрел на врача, перевел взгляд на медсестру и состроил недовольную гримасу.

— Выйдите, — обратился врач к сестре и, когда дверь за ней закрылась предложил. — Говорите, что хотели, если я чего-то не пойму, то переспрошу.

— Доктор, — вскрикнул Сергей, дернулся от своего крика и снизив голос до шепота продолжил. — Доктор, я не сумасшедший.

— Верю, я вам верю.

Сергей с надеждой уставился в добрые глаза и заговорил быстро, тихо и сбивчиво.

Через полтора часа доктор вышел из палаты, где сидел Сергей. Он шел по коридору нетвердой походкой и думал о новом пациенте и о только что состоявшейся беседе.

Он в норме, думал врач, с ним действительно все в порядке. Возможно врач подумал бы, что все обстоит как раз наоборот, но он был таким же «сумасшедшим» и знал, что это не сумасшествие. Аномалия — может быть, но не сумасшествие.

Несчастный парень. Жаль его, но он ничего не может для него сделать.

Врач резко распахнул дверь в конце коридора и вошел в кабинет. В углу сидели медсестра и два санитара.

Они развлекались тем, что разгадывали кроссворд, вписывая в качестве ответов на заумные вопросы нецензурную брань. Все трое жутко веселились тому, что получалось. «Боже, с кем приходится работать,» — пронеслось в голове врача. Медсестра оторвалась от увлекательного занятия и посмотрела на врача.

— Ну что с этим полоумным? — поинтересовалась она игривым тоном.

— Он абсолютно нормален. Он пережил стресс, у него была неадекватная реакция на пережитое… а может и нормальная, как знать? В общем сейчас он в норме.

— Ну так выписывайте его на хрен, — подал голос один из санитаров.

— Не могу, — голос врача дрогнул. — Вы знаете кто его сюда засунул?

— У? — сестра ткнула толстым пальцем в потолок.

— Угу, — угрюмо буркнул доктор. — и позаботьтесь о нем.

— Хорошо, — сестра говорила уже с пониманием. — Общая палата со стереовизором, прогулки, книги, фильмы.

— Да, но никаких звонков и связи со внешнем миром и никакого компьютера. Полная изоляция от внешнего мира. Если он… В общем если что случится, сами знаете…

Сергей сидел в своей палате. Теперь ему было разрешено выходить на прогулки и посещать общую палату со стереовизором. Он мог выходить, только смысла в этом не было. Он проговорил с врачом полтора часа, и врач понял его, и Сергей был благодарен. Но когда в ответ он постарался понять врача и это ему удалось, он понял, что застрял здесь на долго.

А может это и к лучшему. Снова в голове зароились тяжелые мысли, и снова он пришел к тому, что смертельно устал жить. Он лежал на жесткой неуютной койке и смотрел в потолок.

По потолку со скоростью уснувшей черепахи ползла тень, потом полыхнуло и стемнело. День уступил место ночи, а Сергей продолжал тупо смотреть в потолок. Темнота сгущалась, потом стала отступать, мебель в комнате заново стала принимать очертания, и только тогда Сергей закрыл глаза и забылся…

… Он проснулся у костра в лесу. Они сидели и тихо говорили, а он задремал, а теперь проснулся.

Он проснулся в другом мире и мир этот был опасен и страшен, но у него было одно серьезное преимущество. В этом мире он никогда не встречал Марины, в этом мире у него были другие заботы и сомнения, в этом мире он не так остро ощущал потерю. А еще в этом мире был Виктор, живой Виктор. Виктор сидел с другой стороны костра с забинтованной башкой и что-то весело рассказывал. Сквозь грубо намотанный бинт проступила кровь, но он был жив и почти здоров.

Сергей поднялся, обошел сидящих кругом и похлопал Виктора по плечу.

— А-а, Серега, а я думал ты спишь.

— Уже не сплю, — хмуро констатировал Сергей. — Что у тебя с головой?

— А ты не знаешь? — ухмыльнулся Виктор.

— В темноте на дерево напоролся. А у меня для тебя сюрприз.

— Потом, Витя. Отойдем, поговорить надо.

Виктор поднялся и они двинулись к деревьям.

— Ну что тебе надо так срочно? — спросил Виктор, когда они были на приличном расстоянии от костра и от людей.

— Витя, это ведь я тебя, да?

— Там ты, а тут на дерево напоролся.

— Врешь. Там и тут причина всегда одна, да и следствие почти одно и тоже.

— Вру, — спокойно согласился Виктор и закурил.

— Витя, я должен извиниться и объяснить.

— Не должен ты мне ничего объяснять я и так все знаю. И извиняться не должен. Интересно, чтобы я сделал на твоем месте.

— Откуда ты знаешь? — не понял Сергей.

— Очень просто. Сначала нашли меня с разбитой балдой, потом того парня, что на дверях дежурил. Слава богу, что я сразу сознание потерял, а то сунулся бы к тебе и лежал бы сейчас с тем парнем в больнице на соседних койках.

— Не может быть.

— Может-может. Ты его так отделал, будь здоров. Но он все-таки что-то просипел. Полиция бросилась сразу розыск организовывать, а тут я в себя пришел, ну они на меня и накинулись. Я естественно помалкиваю, да и не соображал еще особо, ты ведь меня хорошо приложил, а тут сообщения пошли одно за другим.

Сначала из центрального управления ГП, потом из службы охраны президента, потом от самого президента, а еще из психушки. Все естественно строго секретно, а мне наш старший следователь рассказал.

— Ян?

— Старший следователь. Так что все про твои выходки я знаю. И про…

— Не надо! — резко перебил Сергей.

— Не надо, — согласился Виктор. — А теперь пошли, у меня для тебя сюрприз.

Они вернулись к костру. Виктор усадил Сергея и растворился в темноте.

— Юрчик! Где ты, черт? Иди сюда, — послышался из темноты его голос.

Потом Виктор снова появился в поле зрения и рядом с ним шел худощавый седеющий мужичок. Мужик, как заметил Сергей, тащил гармошку. Они уселись с Виктором рядом, переглянулись.

— Юрчик, подыграй, — бросил Виктор.

Тот кого Виктор назвал Юрчиком растянул меха гармошки и заиграл, а Виктор запел:

— Мы так давно, мы так давно не отдыхали. Нам было просто не до отдыха с тобой. Мы пол Европы по-пластунски пропахали, А завтра, завтра наконец последний бой…

Виктор пел, а Юрчик играл, и выходило у них четко и слаженно, так будто они работали вместе уже не первый раз.

Сергей слушал, как завороженный. Песня то текла над костром, то грохотала. Она брала за душу, и Сергей хотел подпеть, но не знал слов и не умел петь. Наконец песня смолкла.

— Под гитару было бы лучше, — заметил Юрчик.

— Чем богаты, тем и рады, дай инструмент, — Виктор обнял протянутую ему гармошку, растянул меха и пропел еще раз припев.

— Чья это песня, — спросил Сергей.

— А я откуда знаю? — бросил Виктор. — Скажи спасибо, что она есть.

— Откуда ты ее взял?

— Помнишь ты говорил, что похерили целый пласт культуры. Так вот его не похерили, а заныкали. Он спрятан где-то, теперь я это точно знаю, вот только не знаю где. Но он должен существовать в оригинале, должен! А эти крохи я выволок из компьютера.

— А я-то думал, что знаю компьютер как свои пять пальцев, — пробурчал Сергей.

— Мне просто немного повезло, вот и все, — утешил его Виктор. — Я нашел и вытащил их на свет божий, а потом выучил. Это было не трудно. Но есть еще. И где-то должны быть оригиналы. Представь: стихи, проза, картины, скульптура, музыка (уж если не записи живьем, то хотя бы ноты) — история человечества. Не могли же все это уничтожить оставив копии в компьютере. Не могли уничтожить великое, оставив жалкие копии! И я найду это. Если останусь жив, то обязательно найду и сделаю доступным каждому! А то, что ты слышал сейчас это всего лишь крупица, пылинка, капля в море.

Как это мало, но как это много! Я клянусь, что после войны верну людям их историю. Историю до истории просвещения, целиком, до капли!

— Виктор захлебнулся и смолк.

— Вот это речь, — прокомментировал Сергей. — как в дурной театральной постановке. Вот только не пойму зачем после войны, ведь война только во сне, а искать ты будешь в жизни.

— Точно, — загорелся Виктор. — как с утра проснусь, так и начну.

Сергей ухмыльнулся, хотел было сказать, что Виктор не только вор, но и маньяк, но передумал. Виктор тоже улыбнулся:

— Хотите еще?

Сидящие вокруг костра закивали, Виктор улыбнулся еще шире:

— Юрчик, давай!

И он запел. Он пел Высоцкого, он пел Окуджаву, он пел… Да какая разница, что он пел, ведь сам он не знал, чьи это песни. В компьютере, где он их нашел не было ни названий, ни имен и фамилий авторов, там были только цифры и буквы.

Но он найдет оригиналы, вот только жив останется и найдет.

Сергей слушал и хотел петь, но не мог.

Все внутри разрывалось на части и пело вместе с Виктором, и вырывалось наружу, и вырвалось наконец, Сергей не мог петь и просто мычал под музыку, мычал тихо, но от этого становилось легче.

Он не мог описать своих чувств, но ему хотелось, чтобы это продолжалось дольше, как можно дольше…

… Он проснулся от того, что солнце пробивалось сквозь стекло и ослепляло его. Сергей повернулся на бок и открыл глаза. Все тоже самое палата в клинике для душевно больных. Интересно, что лучше, эта палата, или камера в тюрьме? Лучше бы этому кошмару никогда не начинаться, решил он для себя, а теперь наверно лучше кладбище в поясе астероидов. Лучше всего сдохнуть. Он вспомнил сон, свои ощущения. А может лучше заснуть и не проснуться? Так и сидеть у костра под песни и жить чувствами тех, кто эти песни написал, и чтоб это продолжалось всегда. ВЕЧНО!

О вечности думать не хотелось и он вернулся к своей тоске. Да лучше всего умереть. Жить не хочется. Вот сейчас погрузиться во мрак небытия и все.

Он закрыл глаза, но мрак не пришел.

Когда он открыл их снова пришло совсем другое, а именно огромная рыжая медсестра. Обычно в таких ситуациях Сергей нервно дергался от неожиданности и начинал орать на того, кто его напугал, но сейчас он даже не шелохнулся.

— Эй, ты, ты живой?

— К сожалению, — прошептал Сергей.

Говорить тоже не хотелось и он был способен только на шепот.

— Ну и хорошо, — облегченно вздохнула медсестра. — На-ка вот, поешь.

— Не хочу я ничего.

— Эй-ей, брось свою меланхолию. Сейчас поешь, а потом я тебя в общую палату отведу, стереовизор посмотришь.

Медсестра вышла и закрыла дверь. Сергей поднялся и чисто рефлекторно начал насыщаться.

Сестра вернулась через полчаса забрала поднос и отдала его санитару, а сама взяла Сергея за руку и поволокла в общую палату.

Для Виктора это утро началось еще хуже, чем позавчерашнее. Его разбудил не солнечный свет, а настойчивый стук в дверь. Виктор разлепил сомкнутые веки, потянулся, зевнул и усилием воли подбросил свое тело с кровати.

— Кого там несет, — буркнул он и распахнул дверь.

В комнату вошел старший следователь Ян Полыховски. Он высунул голову в коридор, воровато огляделся и никого не увидев закрыл за собой дверь.

— Чем обязан столь ранним визитом? — спросил Виктор.

— Хана тебе Витенька, — непонятно ответил Ян.

Виктор однако понял, что ничего хорошего эта фраза ему не предвещает, а потому подхватил одежду и дернулся к двери. Ян сделал всего одно неуловимое движение и оказался на пути Виктора с пистолетом в руке. Виктор резко остановился и на всякий случай поднял руки вверх. В голове судорожно метались мысли, как уйти живым, а поверх них долбилась самая настойчивая и самая дурацкая: «А еще в друзья набивался, а Серега дурак поверил».

— Стой дурень, — тихо рявкнул Ян. — Я друг, а там враги.

— Друзья друг на друга пистолеты не наводят.

— Сядь!

Виктор повиновался и опустился в кресло.

Ян убрал пистолет в карман.

— Он на предохранителе, — сообщил весело старший следователь. — а потом, как иначе тебя было остановить? А теперь к делу. Если ты в течении десяти минут не покинешь номер, то я буду вынужден тебя арестовать.

— Что? С чего вдруг?

— Да ладно, Витя, я ведь друг. Иначе арестовал бы тебя уже сейчас, а завтра в это же время ты бы летел в индивидуальной капсуле в пояс астероидов. Убийц полицейских казнят без суда, а ты еще и вор. То что это вы укокошили того хорька я вычислил довольно быстро, вот только не знаю кто из вас это сделал.

После позавчерашних серегиных похождений я грешным делом подумал, что это все-таки он, а сегодня я получил подробную информацию об одном субъекте, который имеет на своем счету кучу разных уголовно наказуемых злодеяний и живет сейчас в этой гостинице под именем Виктор Волков и теперь опять не уверен.

Виктор дернулся. Ян схватил его за плечо и резко надавил, посадил обратно в кресло.

— Сиди, дурень. Странно, мне казалось, что ты лучше умеешь держать себя в руках.

— Мне тоже так казалось, — пробурчал Виктор.

— К сожалению не могу оставить тебя без наказания за то, что вы укокошили сотрудника ГП, хотя и хотел бы.

Руку пожимать тоже не буду, хоть и обещал, но сейчас нет времени.

Через десять минут я обычно заканчиваю завтрак, тебе повезло, что сегодня я позавтракал раньше. После завтрака я прихожу в свой кабинет и натыкаюсь на распоряжение посадить тебя, тебе повезло, что я нашел это распоряжение на десять минут раньше и без свидетелей. Через несколько минут после того, как я найду это распоряжение в твой номер вломится человек сорок моих коллег с оружием в руках и задачей задержать опасного преступника, которым ты и являешься. Осталось минут шесть.

— Что мне делать?

— Бежать. И чем скорее, тем лучше.

— Легко сказать. А как я это сделаю ты подумал?

— Просто, очень просто. Спустишься вниз и выйдешь через дверь.

— А охрана?

— Я дам тебе пропуск.

Виктор, натягивающий в это время штаны, рассмеялся, запутался в штанинах и растянулся у ног старшего следователя.

— Идиот ты, хоть и полицейский, — сказал он поднимаясь, опершись на руку, протянутую Яном. — Знаешь, что с тобой сделают, когда узнают, что ты не только упустил опасного преступника, но и выпустил меня из гостиницы?

— Знаю. Выпрут из ГП.

— Это уж точно. Если я был бы просто хулиганом этим и ограничилось бы, но я вор. Ты знаешь, что рискуешь сам попасть под суд?

Старший следователь промолчал.

— Вот так-то, — подытожил Виктор, закончив одеваться.

— Но тогда я ничем не могу тебе помочь.

— Это спорный вопрос. Есть вариант — окно в твоем кабинете. Ты находишь свое сообщение, начинаешь оперативно реагировать, берешь своих архаровцев и дуешь ко мне наверх. Я в это время просачиваюсь в твой кабинет, он ведь у тебя на первом этаже? — Виктор сделал паузу, получил утвердительный кивок и продолжил. — Так вот, дверь кабинета ты прикроешь, но не запрешь, я войду, запру кабинет изнутри и вылезу в окно. Але-гоп, и можете ловить меня сколько хотите.

Ян секунду колебался, но думать было некогда.

— Хорошо. Пошли, — принял решение старший следователь. — а то времени не остается.

Они вышли в коридор. Виктор бросил последний взгляд на свой номер. Жалко уезжать, он уже привык к этой гостинице, стал считать ее своим домом, которого у него никогда до того не было.

— Пошли, Витя, пошли, — потянул за рукав Ян. — иначе будет поздно.

— Да-да, — прошептал Виктор. Что с ним творится он не понимал, ведь никогда не был таким сентиментальным. Он резво потрусил за Яном, который уже держал быстро приехавший лифт.

Вместе спустились вниз.

— Все, Витенька, бывай, — старший следователь протянул ему руку, и Виктор с жаром потряс ее.

— Все-все, иди.

— Иду, — выдавил Виктор и пошел, но сделав несколько шагов вернулся обратно, догнал гепешника, схватил за плечо, резким рывком остановил и развернул его.

— Слушай… — голос его звучал не насмешливо и не властно, как обычно, а тихо, срываясь и с заиканием.

— Спасибо тебе, что разглядел во мне человека и… и извини, что видел в тебе только гепешника.

— Да брось ты, — улыбнулся Ян. — просто я никогда не думал почему люди в нашем обществе совершают преступления, и на столько ли тяжки эти преступления на сколько сурово наказание за них, а тут задумался. И потом у нас сейчас появилась значительно большая проблема, чем поймать воришку…

— Но-но, — проговорил Виктор с чувством оскорбленного достоинства. — Я все-таки не супермаркет ограбил, а Центральный Банк Солнечной Системы.

— Один хрен. Ты пойми, я долго думал, разбирался и пришел к выводу, что люди мы там в этих снах, а тут мы не живем, существуем. Во сне мы боремся за жизнь, за свободу, за продолжение бытия, за идеи, а тут в этой жизни я… Слушай, а может эта жизнь — сон, а настоящая жизнь там во сне?

— Может быть…

— Жаль, что мы с тобой никогда не говорили раньше… — Ян взглянул на часы и прервал сам себя на полуслове. — Все, давай беги. Может поговорим еще как-нибудь, позже.

И они разошлись в разные стороны. Ян вошел в свой кабинет, а Виктор встал в стороне так, чтобы видеть двери кабинета, но чтобы не видели его. Ян пробыл в кабинете считанные секунды. Виктор только и успел затаиться в своем убежище, как дверь кабинета с грохотом распахнулась и затрещал сигнал тревоги.

Еще несколько секунд и по коридору прогрохотали несколько десятков форменных тяжелых ботинок гепешников. «Быстро сработано,» — подумал Виктор.

Еще несколько секунд и еще несколько десятков каблуков дружно протопали с другой стороны коридора. Теперь Виктор видел спины затянутые в ткань форменных курток. На пороге кабинета появился Ян. Теперь это был другой человек, не тот что две минуты назад. Лицо его напряглось, стало более мужественным, губы сложились в улыбку охотника, почуявшего скорую добычу, голос звучал трубно и властно.

— Мы должны задержать этого человека, — он ткнул рукой в дебри кабинета, где, как догадался Виктор, с экрана монитора на гепешников смотрело его, Виктора, собственное лицо.

Виктор вздрогнул, эта вполне безопасная фраза как-то неприятно и пугающе звучит, когда обращена к тебе самому, а не к кому-то постороннему.

— … номере, — донеслось до Виктора. — там мы его и захватим. Двадцать человек поднимаются туда по лестнице, этажи осматривать обязательно. Десять человек со мной на лифте.

Пятнадцать человек проверяют ресторан. Остальным укрепить охрану входов и выходов.

Интересно, подумал Виктор, скоро получится, что в гостинице гепешников больше, чем постояльцев.

— …выполнять! — прогремел голос Яна. — И помните он не должен уйти!!!

Виктор снова вздрогнул и съежился. А вдруг старший следователь передумает и сейчас его схватят? А ведь это верная смерть!

Но старший следователь больше ничего не сказал. Вместо этого по коридору пронесся грохот каблуков такой, как если бы по гостинице пробежало стадо бизонов. Топот притих в отдалении, что-то гаркнул незнакомый властный голос Яна, скрипнули двери лифта, а с другой стороны шум ушел вверх по лестнице. Виктор выждал еще немного и направился к двери, за которой было окно и свобода. До заветной двери оставалось несколько шагов, когда в конце коридора что-то грохнуло, а потом по огромному опустевшему коридору гулко отражаясь от стен пролетел удивленно-радостный вопль:

— Вот он! Все сюда, он здесь! Дер…

Виктор бросился на него. Голос гепешника прервался, он выхватил оружие и нажал на курок, но в цель не попал.

Виктор в последний момент кувырнулся, поднырнув под дуло. Лазерный лучик вырвался из пистолета и пронзил то место, где только что находился человек. Второй раз выстрелить гепешник не успел. Виктор резко выпрямился и саданул молодому полицейскому кулаком по лицу.

Чего-чего, а силенок у Виктора всегда хватало, а потому гепешник от удара отлетел к стене. Виктор не дал ему опомниться, схватил за грудки и с силой вломил его в стену. Раз, два, три. Все. Виктор отпустил гепешника, тот рухнул на пол, изо рта у него текла кровь.

Сзади уже слышался топот — вопли гепешника были услышаны. В конце коридора мелькнули фигуры.

Мысли судорожно скакали в голове. В кабинет он уже не успевает, назад нельзя. Остается вперед, на выход.

Пистолет Виктор брать не стал. Во-первых не успевал, а потом с пистолетом есть на что надеяться, с пистолетом расслабляешься, а когда его нет, то и надеешься только на себя. Он огромными прыжками мчался по коридору. Сзади бежало человек пять гепешников. Не стреляют, подумал Виктор, знают, что бежать мне некуда.

Коридор кончился и он выскочил в вестибюль. От входа на него посмотрели еще четверо парней в форме, просто повернули головы на шум, потом осознали происходящее и бросились за ним. Виктор не останавливаясь метнулся в сторону лифта, последней надежды, которая у него осталась. Лифт принял его в свои объятия, двери закрылись прямо перед носом у преследователей. Виктор услышал голоса, которые быстро уносились вниз, а точнее это он уносился вверх от них. Судя по тому, что он услышал две группы преследователей объединились в одну, потом снова разделились. Одна группа осталась у лифта, а вторая побежала обратно в сторону лестницы.

Лифт остановился, распахнул двери.

Виктор побежал по коридору, надеясь, что успеет скрыться прежде, чем его заметят.

— Мужики, он на третьем, — донеслось снизу.

Со стороны лестницы нарастал топот.

Виктор подбежал к знакомой двери и ввалившись в номер захлопнул дверь. Переведя дух он повернулся и наткнулся на ошарашенный взгляд Кати. Ничего не объясняя он поднес палец к губам, прося только об одном, о молчании.

За дверью топот сменился криками и хлопанием дверей. Виктор огляделся, подошел к окну, распахнул его и посмотрел вниз. Там свобода, там его уже не поймают. Прыгать вниз он однако не торопился.

— Что случилось? — тихо спросила Катя.

— Полиция объяснит, — бросил Виктор, посмотрел на Катю и уже мягче добавил. — Извини времени нет объяснять.

Он снова подошел к окну, смерил взглядом оконный проем по периметру, потом резким движением сорвал с окна занавески, связал их между собой. Получившийся канат он одним концом привязал к ручке окна, а другой конец кинул за окошко.

— Витя!

Виктор обернулся на оклик, в это время резко и настойчиво постучали в дверь. Виктор сел на подоконник, перекинул через него одну ногу, затем другую.

— Витя!!!

Он хотел что-то сказать, но стук возобновился в сопровождении злого голоса:

— Откройте, полиция. Если вы немедленно не откроете дверь мы будем вынуждены ее выломать!

Виктор спрыгнул с подоконника и исчез по ту сторону окна. Катерина подбежала к оконному проему, выглянула.

Виктор быстро спускался вниз, перебирая руками по канату из занавесок. Он долез до конца, держась за самый кончик посмотрел вниз.

От его ног до земли было еще метра три-четыри. Он выдохнул и отпустил канат, сгруппировавшись приземлился, поднялся.

— Витя!!! — услышал он сверху.

Виктор поднял голову вверх и увидел испуганное лицо Катерины. Темные волосы растрепались и развивались по ветру, а в глазах стояли страх и непонимание.

— Прости… Прощай, — голос Виктора звучал тихо и хрипло, но она услышала.

— Витя…

Виктор не обернулся, а прихрамывая побежал прочь.

Дверь номера дрогнула от сильного удара, рухнула выдирая из стены петли от второго еще более безжалостного. В комнату вломились незнакомые мужчины с оружием в руках, огромные и пугающие. Они бесцеремонно подбежали к распахнутому окну, жестко оттеснили Катерину в сторону.

— Вон он! — крикнул один и не прицеливаясь стал палить в окно по одинокой быстро удаляющейся фигурке. Остальные поддержали его.

— Что вы делаете? — Катя повисла на руке с пистолетом, в голосе звучал беспомощный ужас. — Вы же убьете человека.

— Он преступник, — гепешник стряхнул ее с руки и продолжил стрельбу.

Катерина дернулась обратно, но была откинута мощной рукой в сторону. Сил больше не было, она опустилась на пол в углу, по лицу катились слезы.

— Что вы делаете? Какой он преступник?

— Самый настоящий, опасный!

— Но он же человек… я люблю его… не надо, пожалуйста не надо. Ну перестаньте стрелять…

Она говорила еще и еще, но ее уже никто не слышал. Потом стрельба прекратилась также резко, как и началась.

— Черт. Ушел с-сука! — раздался грубый голос.

— Че стоите? Пошли! Бегом! Живо!!!

Огромные фигуры исчезли за дверью.

Комната опустела. Кроме Кати, которая сидела в углу и плакала, в комнате не осталось никого, только ветер. От окна до двери и обратно гулял ветер, пытаясь высушить слезы на ее щеках, но ничего не получалось, на месте высохших тут же появлялись новые.

Сергей вяло тянулся за рыжей медсестрой, которая бодрым голосом беспрестанно говорила что-то об общей палате, об удобствах, о тишине, даже сравнивала психушку с санаторием. Сергей не слушал, он думал о том, что не хочет общаться с людьми, у которых не все дома, не хочет вращаться в подобном обществе постепенно уподобляясь окружающим, не хочет сходить с ума. А что он хочет? Ну уж во всяком случае не существовать в этом непонятно жестоком мире да еще и с нарушенной психикой.

Медсестра остановилась перед огромной массивной дверью. Сергей с разгону налетел на нее, остановился, но даже не извинился. Интересно, что его ждет за этой дверью? Куча полоумных со стеклянными глазами, которые кидаются на стены и готовы растерзать каждого, кто им не понравится? Сергей нарисовал в своем воображении мерзкую мрачную картину, которая пугала и угнетала.

Дверь распахнулась перед ним, сестра отошла пропуская его вперед, и он шагнул через порог. Страшные опасения не оправдались. Общая палата оказалась большой светлой комнатой с мягкими стенами приятного зеленого оттенка. В одну из стен был вмонтирован огромный стереовизор, эта стена отделялась от комнаты толстым, как и в окнах стеклом. Сергей усмехнулся, все правильно, такой стереовизор слишком дорогое удовольствие, чтобы позволить кучке придурков разнести его на запчасти.

«Придурки», кстати, тоже оказались не такими, каких вообразил себе Сергей. Они не кидались на стены, не сверкали бешеными глазами, они тихо сидели по углам, как уродливые тени и даже не обратили внимания на вошедших.

— Ну вот, — сообщила сестра. — тут есть все: стереовизор, веселая компания. Что еще нужно?

Она посмотрела на Сергея. По его лицу можно было понять, что нужно еще очень многое не только принести сюда, но и убрать отсюда, чтобы здесь можно было спокойно существовать.

— Не переживай, они милые. Вот смотри.

С этими словами она поманила ближайшую тень. Человек подошел дергающейся походкой, заискивающе посмотрел на рыжую медсестру, на Сергея не обратил внимания.

— Ты мой дорогой, — сюсюкающим голосом запела сестра. — как твои дела?

Ненормальный посмотрел на нее пустыми глазами, лицо его перекосилось в жутком подобии улыбки, потом рот его раскрылся и он, пуская слюни, залопотал что-то невнятное. Сергей передернулся, медсестра улыбнулась в умилении:

— Ну разве он не милый?

Интересно кто из них более ненормальный, подумал Сергей, или это привыкание к среде? Она живет среди них, она к ним привыкла и даже питает к ним материнские чувства. Хотя как может нормальный человек умиляться этим слюнявым уродом?

— Ладно, располагайся, а я пошла, — сообщила сестра.

Сергей повернулся было к ней, но прежде чем успел что-то сказать, дверь закрылась. Он постоял с открытым ртом, придя в себя повернулся лицом к комнате и к психам. Тот, что стоял перед ним преобразился: пустоту в глазах сменили задорные искорки, перекошенное лицо разгладилось, слюнявые разводы вокруг рта исчезли. Кем бы ни был этот человек, ясно было только одно — психом он не был. Сергей стоял, как вкопанный. Человек, стоящий перед Сергеем улыбнулся еще шире и шагнул в к нему. Сергею стало страшно, он медленно отступил назад к двери. Лже сумасшедший сделал еще несколько шагов навстречу Сергею. Сергей засеменил отступая спиной и наконец уперся в дверь. Дальше отступать было некуда. Он хотел забарабанить в дверь, но вспомнил о последствиях и стал искать глазами красную кнопку.

Когда он нашел ее было уже поздно, еще несколько теней отделилось от стен и обступило его со всех сторон.

Это были обычные люди и они обычно улыбались, но в свете того, где это все происходило улыбки казались плотоядными, а, только что бывшее перекошенными, простые лица сводили с ума. Сергей задергался и вжался в дврь, в глазах его метался страх.

Люди, окружившие его, переглянулись.

Один из них перестал улыбаться и обратился к тому, который еще две минуты назад пускал слюни:

— Слушай, Анджело, а ты уверен, что он нормальный?

— Да брось ты, — ответил Анджело. — ты же сам видел.

— Ну и что? Мало ли, что я видел?

— Брось, — повторил Анджело еще резче. — Ты не бойся, парень мы тут нормальные ребята, хоть и заведение такое, — это было сказано уже Сергею.

— Угу, — тупо пробормотал Сергей.

— А ты сам как здесь… ты нормальный?

— Угу, — выдавил Сергей еще раз.

Тот, который обращался к Анджело облегченно вздохнул и отошел в сторону. Сергей после секундного колебания дернулся к красной кнопке.

— Держи его, — крикнул Анджело и сам бросился на Сергея.

Сергей еще пытался дотянуться до кнопки, но несколько пар рук схватили его, подняли вверх, оттащили в сторону, опустили и прижали к полу. Сергей хотел крикнуть, но огромная рука Анджело зажала рот и подавила зарождающийся вопль. Сергей дернулся, но здоровые, как оказалось, мужики держали крепко и он оставил попытки вырваться.

— Я же говорил, что он ненормальный.

— Да брось, — в третий раз сообщил Анджело, но уже без прежней уверенности.

Интересно, подумал Сергей, он кроме этой фразы может что-нибудь сказать? Он перестал извиваться в могучих руках, понимая, что изменить ничего не в силах, и замер. Мужики ослабили хватку.

— Увувы вуву, — попытался сказать Сергей, но Анджело крепко зажимал ладонью его рот и ничего не вышло.

— Чего? — не понял Анджело.

— Вуву увувы, пфсыть.

— Анджело, если ты не уберешь лапу, то хрен поймешь, что он лапочет, подсказал кто-то.

— А если уберу, то он начнет орать.

— Ну так заткнешь его снова.

Анджело недовольно посмотрел на советчика, потом бросил недоверчивый взгляд на Сергея и поинтересовался:

— А ты орать не будешь?

Сергей издал еще одно нечленораздельное мычание и попытался помотать головой, но голова была прижата к полу и зажата так, что никакого движения не получилось. Анджело, однако, руку отпустил, крика не последовало. Сергей облизал губы.

— Ну и чего ты хотел сказать?

— Я говорил: «руку убери»!

— А-а-а. А это с присвистом?

— Да так, — сказал Сергей и покраснел.

Анджело довольно заулыбался:

— А еще говорят, что матом ругаться нехорошо, — философски заметил он.

— Отпустите меня, — потребовал Сергей.

— Ну да, чтобы ты врача вызвал, натрепал ему черти чего, и нас по одиночкам распихали? Нет уж, дудки.

— Слушай, я ведь не ору, хотя могу?

— Ну?

— Отпусти меня, я не буду никого звать, — попросил Сергей и поспешно добавил. — Но только вы мне объясните, что все это значит.

— Не слишком ли много? Отпусти его, расскажи ему. А кто тебя знает, что ты еще выкинешь?

— Да ладно, Анджело, — высказался один из мужиков, который, как чувствовал Сергей по ослабевшей хватке был слабее остальных. — Сколько мы его так продержим, и что нам это даст?

Анджело засомневался, отпустил Сергея, встал и заходил туда-сюда, меряя шагами огромную комнату. Наконец он остановился:

— Хорошо, мы тебя отпустим и все объясним. Только ты должен пообещать, что не позовешь врача, и наш разговор останется между нами.

— Хорошо, я обещаю.

— Нет, Анджело, так не пойдет, — подал голос все тот же мужик. — А вдруг он нас обманет? Пусть поклянется.

— Ты слышал? — пробасил Анджело. — Поклянись.

— Чем?

— Ну не знаю чем… Чем-нибудь очень дорогим для тебя. Самым дорогим, Анджело осекся, посмотрев на Сергея.

Сергей вернулся в мыслях к тому, от чего под влиянием обстоятельств отошел. Лицо его посерело, глаза застыли.

Анджело еще раз посмотрел на Сергея и отдернулся, как будто его ударили.

— Я не могу дать такой клятвы, — выдавил Сергей сквозь зубы. — Мне нечем поклясться. Отец умер давно, еще пять лет назад, мамы нет уже полтора года, моя… — Сергей запнулся на секунду, потом продолжил. — моя жена погибла несколько дней назад, самого близкого друга я вижу только во сне и понятия не имею сколько это еще может продолжаться, быть может сегодня ночью я видел его в последний раз. Сам я здесь, так что не могу поклясться даже свободой.

Мне нечем клясться. Разве что своей жизнью, но теперь я не думаю, что это очень ценная штука, тем более не самое дорогое. У меня нет ничего дорогого кроме воспоминаний, а все воспоминания заканчиваются так, что жить не хочется.

Сергей замолчал и закрыл глаза. В наступившей тишине слышалось только напряженное посапывание мужиков, прижавших его к полу. Потом он услышал тихий голос Анджело, который на этот раз обращался не к нему:

— Отпустите его.

Сергей почувствовал как стальные тиски рук ослабили хватку, отпустили вовсе. Несколько секунд он лежал, как и прежде, прислушивался к ощущениям. Особенно остро чувствовались руки и ноги в тех местах, где их сжимали огромные лапы мужиков, тех самых мужиков, которые в первый момент показались забитыми тенями.

Мимикрия, мать ее за ногу!

Сергей перекатился на живот. Черт, а хорошо прижали, все руки и ноги в синяках будут, если еще не в синяках. Сергей приподнялся на руках над полом, мельком посмотрел на ноги людей, которые его окружали. Пятеро, а сколько еще сидят по углам? Он опустил глаза в пол и тяжело поднялся. Кряхтя распрямился, оглядел тех пятерых, что стояли рядом — все крепкие ребята, потом остановил взгляд на Анджело, тот стоял и также пристально смотрел на Сергея. Он был выше Сергея и шире в плечах, лицо его было все время напряжено, потому черты лица выглядели резковато, жестче, чем могли бы выглядеть. Что еще? Больничная пижама, копна взлохмаченных черных волос, глаза. Глаза Анджело блестели умом, но было в них что-то от глаз вороны, которые помимо ума сверкали злобой. Или злостью?

Жестокий человек, подумал Сергей, может не был жестоким, так его таким сделали. А чего удивляться, еще не известно какой у самого вид, может быть Анджело видит в нем тоже самое. В любом случае есть в этом Анджело что-то такое… Какое такое? А черт его знает, но с этим человеком стоит пообщаться.

— Сергей, — представился Сергей и протянул руку.

— Анджело, как ты наверно уже слышал.

Рука Сергея попала в стальные тиски.

Сергей не считал себя доходягой, но ощущение было такое, как будто его руку прокрутили через мясорубку. Потом он снова почувствовал кисть своей руки, которая безвольно зависла в воздухе на долю секунды, а после рука тряпкой вытянулась вдоль тела — церемония была закончена.

— Где это ты так мускулатурку поднакачал? — поинтересовался Сергей хрустя пальцами правой руки.

— А чем здесь еще заниматься? — вместо ответа спросил Анджело. Стереовизор осточертел, книжки я все перечитал, вот и остается мускулатурку качать. Мы все так, а иначе свихнешься.

— Анджело, — напомнил кто-то.

— Да, конечно. Слушай меня, Сергей, я расскажу тебе кое-что, а ты скажешь прав я или нет. Ты не сумасшедший…

— Нет, — перебил Сергей.

— Я вижу, — улыбнулся Анджело, улыбка у него была такая же жесткая и напряженная, как и он сам. — Тебе снятся сны, снятся уже много лет. Сначала они были обычными снами, — Сергей дернулся, он уже и забыл, что все это начиналось с обычных сновидений, не ночных кошмаров, а может несколько странных по содержанию, но мягких по сути снов. Анджело продолжал. — У этих снов была одна странность — они продолжали друг друга. Потом они становились все более реалистичными и наконец ты уже не мог понять где сон, а где реальная жизнь.

Сергей кивнул, не в силах сказать и слова. Анджело продолжил:

— Потом в этих снах началась война. Ты заметил странную вещь: человек, которого ты знал появлялся в твоем сне, погибал там, а потом ты просыпался и находил этого человека мертвым. Ты заметил еще одну вещь — дата дня, в котором ты живешь совпадает с датой дня, который тебе снится только с небольшой разницей ровно в тысячу лет. Ты задумываешься над этим, начинаешь докапываться до правды и оказываешься здесь. Так?

Значительно сложнее, подумал Сергей, но в общем верно.

— Практически, — сказал он вслух. — И ты не боишься рассказать об этом совершенно незнакомому человеку?

— А чего бояться, разве я уже не в психушке? Я псих. Какой с меня спрос? Что хочу, то и мелю — это все бред сумасшедшего.

— А откуда ты знаешь обо мне все то, что рассказал?

— Здесь все такие, — с горькой усмешкой сообщил Анджело.

— А эти тоже? — спросил Сергей, кивнув на забившиеся по углам тени.

— Эти? Х-ха! — Анджело двинулся к ближайшему серому человеку, сидящему в углу. — Хочешь фокус покажу? — спросил Анджело и не дожидаясь ответа схватил человека вжавшегося в стену за плечо и развернул к себе лицом.

Анджело снова изменился в мгновение ока.

Опять перекошенное лицо, опять слюни, только глаза теперь не пустые, а с бешеным блеском. Анджело жутко загримасничал, лицо его пришло в хаотичное движение, из горла вырвался дикий смех, сменился воем, плачем, какой-то совершенно невообразимой гаммой звуков. Псих, сидящий в углу, посерел еще сильнее, хотя сильнее уже казалось некуда, вжался в стену, что-то жалко залопотал. Анджело перестал гримасничать и вопить и тихо тоскливо заныл. Сумасшедший резко распрямился, вскочил и кинулся на Анджело. Анджело увернулся, и псих пролетев мимо грохнулся на пол, вскочил слепо ломанулся вперед и наткнувшись на стену стал бешено об нее колотиться, как бабочка летящая на свет и не замечая, что от освещенной комнаты ее отделяет окно, бьется о стекло.

Анджело снова выглядел, как нормальный человек. Он подошел к Сергею. Сергей стоял, как громом пораженный, не в силах выдавить ни слова.

— Вот так и живем. Качаем мускулатурку и косим под психов, чтобы не стать ими на самом деле.

— Ты, — выдавил Сергей. — как…

Н-нельзяже так изгаляться над человеком.

— Он уже не человек. А ты смотри и учись, что тебе надо изобразить. Чем быстрее ты поймешь, тем быстрее вживешься в образ.

Сергей смотрел на сумасшедшего, который больше не бесился, а тихо скулил в углу. Он услышал голос Анджело:

— Посмотри-посмотри. Ты должен стать таким, чтобы не свихнуться на самом деле.

Стать таким. Сергей посмотрел на жалкое нервно всхлипывающее существо в углу. Стать таким? Уж лучше сдохнуть.

 

Часть четвертая

«…Я прожил здесь уже десять дней и больше этого не вынесу!»

Сергей сунул огрызок карандаша за ухо и посмотрел на то, что написал. Тяжело вздохнув, он сложил лист и сунул его за пазуху. Он действительно пробыл в психушке десять суток и нервы его были на пределе. Он посещал общую палату, смотрел, как Анджело издевается над сумасшедшими, пытался изобразить то, что от него требовалось и чувствовал, что еще немного и он действительно свихнется.

Огромная рыжая медсестра, которая отводила и забирала его из общей палаты, смотрела на него с жалостью и затаенным разочарованием:

— Бедненький, — вздыхала она. — а был такой нормальненький.

— Я и сейчас нормальный, — криво улыбался Сергей.

Но сестра только качала головой и уходила. Оставшись в одиночестве, Сергей доставал лист бумаги, огрызок карандаша и начинал писать.

«Я понимаю, что у меня выходит, но как бы не свихнуться на самом деле… Страшно!»

Дальше слово «СТРАШНО» расписывалось на разные лады и по бумаге начинали струиться непонятные узорчики и рожицы. Потом Сергей спохватывался замалевывал рисунки и убирал карандаш и бумагу.

Прошла еще неделя и Сергей отчетливо ощутил, что ему осталось совсем немного до сдвига. Он лежал на полу и смотрел в потолок в голове носились остатки упорядоченных когда-то мыслей. Он вспоминал то, что было давно и то, что произошло с ним недавно. Он вспоминал тех, кого никогда уже не увидит, а еще он вспоминал Виктора. Воспоминания, мягкие стены, муха, ползущая по потолку. Он чувствовал себя отвратительно, ему казалось, что он старый разбитый и больной. Он не мог понять чего он хочет, он знал только, что ему нужен покой в душе, надежная опора под ногами, человек, который бы его понял и принял без всяких оговорок. А кто в этом не нуждается? Но тот человек, который был ему нужен был мертв, в голове царил хаос, в горле сидел комок, а в груди что-то сильно сжало и категорически отказывалось отпускать.

В двери заскрежетал замок, муха оторвалась от потолка, а Сергей от мухи и от мыслей. Дверь открылась, вошла рыжая сестра.

— Лежишь?

— Лежу, — меланхолично откликнулся Сергей.

— Пошли.

— Пошли, — Сергей поднялся и вяло потопал в общую палату.

Он знал все, что ожидало его там: серые нелюди, похожие на тени, кучка симулянтов, садист Анджело. Коридор, дверь, открылась, закрылась, все. Того, что он вошел, казалось никто не заметил, только Анджело стрельнул взглядом. Сергей подошел к нему:

— Слушай…

Анджело в ответ развернулся к нему спиной и вперился взглядом в стену.

— Анджело, я хотел тебя спросить. Э-эй, ты меня слышишь?

— Хотел — спрашивай.

— Ты здесь давно?

— Я здесь давно.

— Сколько?

— Много.

— И все же?

Анджело повернулся к нему, секунду смотрел ему в глаза, потом взгляд его прошел сквозь Сергея и остановился где-то совсем далеко.

— Ну чего пристал? Я не в настроении, — голос его тоже звучал отсутствующе.

— У психов настроение быстро меняется.

— Да? — в голосе Анджело снова появились живые нотки, взгляд его сфокусировался на Сергее.

— Да, — уверенно ответил Сергей. — Так сколько ты здесь паришься?

— Полтора года, даже чуть больше.

— И не надоело?

— Не-а…

— А мне, представь себе, уже осточертело. Есть предложение.

— Какое? — в глазах Анджело загорелась искорка любопытства.

— Слинять отсюда не хочешь?

Искорка потухла также быстро, как и зажглась.

— Нет, не хочу.

— Как? — растерялся Сергей.

— Очень просто. Ну ладно, тебе здесь надоело, это я могу понять, но ответь мне на несколько вопросов.

Первое: куда ты собрался бежать? Второе: как? И наконец: зачем тебе это?

— Если я останусь здесь еще на неделю, ты сможешь издеваться и надо мной, как над этими, потому что я от них отличаться не буду.

— Охотно верю.

— Ну так давай дадим деру.

— Ну допустим у меня будет желание, но как ты это собираешься сделать?

— Очень просто. Вызываем сестру, дверь открывается, проход свободен.

— Ага, а дальше? Там между прочим санитары имеются.

— Но нас-то семеро, а их двое.

— Это ты видел двоих, а сколько их на самом деле? И потом, с чего ты взял, что все решат с тобой бежать?

Анджело развернулся носом к стенке.

Сергей попытался возобновить разговор, но из этого ничего не вышло.

Ближе к вечеру Анджело подошел к нему и сказал:

— Я поговорю с ребятами.

Сергей испытал некоторое подобие радости.

Он засыпал с облегчением.

Во сне была война, как и все последние годы. Он бегал стрелял в других, стреляли в него, а потом, уже под утро, произошло то, чего не должно было происходить…

…Он уже не спал, но он еще и не проснулся. Вокруг была дымка серая, блеклая, однообразная.

Он огляделся: глазу не за что зацепиться если не считать мутного зеркала, настолько мутного, что оно уже почти не отражает серость.

Сергей подумал о том, что не плохо бы подойти и посмотреть, но только подумал и сам не заметил, как оказался возле зеркала.

Сергей всмотрелся в мутное отражение и уловил легкое движение. В зеркале что-то зашевелилось и оно чуть посветлело. Сергей увидел фигуру проступившую сквозь серую дымку стекла.

— Интересно, — голос Сергея прозвучал также бесцветно, как и все вокруг.

— Что же тебе интересно? — спросил кто-то.

Сергей дернулся. Голос был мерзкий, писклявый до истеричности и явно исходил со стороны зеркала.

— Кто ты? — поинтересовался Сергей.

— Я никто и ничто.

— Да? А с кем я тогда разговариваю?

— Сам с собой.

Зеркало еще посветлело, а может потемнело? Во всяком случае фигуру находящуюся по ту сторону зеркала можно было теперь разглядеть. Он, а фигура явно была мужская, был одет во что-то черное, плотно обтягивающее тело, позади него по ветру развивался черный плащ, в руке он сжимал черную резную трость с потрясающе красивым черным резным набалдашником. Голова его была опущена и лица было не разглядеть, но были видны черные длинные волосы трепещущие на ветру. Вокруг фигуры была тьма, лишь слабый подрагивающий свет, как от пламени свечи, шел откуда-то снизу, выхватывая фрагменты фигуры.

— Интересная игра светотени, — заметил Сергей.

— Спасибо, мне тоже нравится.

— Черт тебя дери, — взорвался Сергей. — Кто ты? С кем я говорю?

— Я уже сказал: сам с собой!

— Когда я говорю сам с собой, я всегда спорю, а не соглашаюсь.

— А когда ты со мной согласился?

— Это не я с тобой, а ты со мной.

— Когда?

— Когда мне понравилась игра света и тени.

Зеркало чуть помутнело, воцарилась тишина. Сергей ждал.

— Ты не ответил, — возобновил он разговор.

— Что тебе еще?

— Я хочу знать где я и кто ты.

— Я уже устал повторять: ты нигде, а я — никто.

— Я это уже слышал и слышал, что говорю сам с собой.

— Так что ты хочешь?

— Проснуться и понять.

— Ты проснешься. Чуть позже.

— А как насчет понять?

Молчание.

— Я не хочу больше этих снов.

— Каких «этих»?

— Не говори, что не знаешь о чем я.

— Ладно, не буду.

— Так когда все это кончится.

— Для тебя это кончится скоро…

Сравнительно скоро, но тогда для тебя кончится не только это.

— Что это значит?

— Ничего.

— Ложь! Ты лжешь!

— Нет, я не лгу. Это ты лжешь сам себе. Я это ты! Я твое отражение в этом зеркале!!!

— Ложь! Вранье!

— Ведь знал же, что все этим кончится, — невпопад сообщил голос и обратился к Сергею. — «Вранье» говоришь, да? А что ты скажешь на это?

Тень, фигура по ту сторону зеркала, отражение, черт подери, да как не назови… Оно подняло голову.

Сергей отшатнулся. На него смотрело его собственное лицо! Его овал, его рот, его нос, брови, лоб, глаза… Нет! Это были не его глаза!

Они были черные, абсолютно черные! Черные, как два масляных пятна.

Раздалось мерзкое хихиканье. Сергея трясло, но он сдержался, взял себя в руки:

— Прекрати этот дурацкий маскарад!

В ответ раздался злой истеричный смех.

— Я сказал: «прекрати»!

— Ха-ха-ха! А что тебе не нравится? Что хотел, то и получил!

— Я хотел не этого!

— А чего? Вы всегда хотите того, чего вам знать не положено.

— Положено, не положено — дурацкое слово.

— Не цепляйся к словам. Вы хотите знать то, чего вам знать не надо. Это в лучшем случае, а то и вообще не знаете чего хотите.

— Я знаю чего я хочу. Кто ты?

— Я — это ты! Хи-хи-хи! А ты — это я!

— Чушь! Я — это я, и ничего общего с тобой не имею.

— Ой ли, посмотри на меня!

И Сергей увидел свое лицо с чужими глазами и чужой улыбкой. Сергей отвернулся, но везде, куда он не поворачивался, он видел свое лицо и дикую улыбку, и смех уже звучал со всех сторон. Сергей упал, закрыл глаза, заткнул уши. Он лежал долго, потом он открыл глаза, встал, отряхнулся. Вокруг была тишина, ну почти тишина, если не считать всхлипов и хихиканья со стороны зеркала.

— Ну что, успокоился?

— Хи-хи-хи…

— Скажи теперь, но только без спецэффектов, кто ты такой на самом деле?

— А ты настырный. Ты уверен, что действительно, что действительно хочешь это знать?

— Да, и еще мне интересно зачем ты врешь.

— Уже много вопросов… Ну хорошо отвечу на все.

— Только честно.

— А я и не врал, я может быть не договаривал, но не врал. Я никто. Я ничто, но я все. Я везде и нигде. Кстати, я это ты, часть тебя. Я твоя совесть, я мораль общества, я десять заповедей, я…

— Бог, — прервал тираду Сергей. — Хочу тебя предупредить: я не верю в бога.

— А во что ты веришь? Только не говори общих фраз — я вижу тебя насквозь.

Сергей открыл было рот, но запнулся и замолчал.

— То-то и оно! Вы не знаете во что вы верите. Иногда знаете, но душите эту веру, не говорите о ней, скрываете за общими фразами. Говорите, что верите в себя? Это благородно, это умно и красиво, но на самом деле в себя верят очень немногие, подавляющее меньшинство, да что там, хрен знает какая часть процента, почти ноль. Говорите, что верите в идеалы? Глупо! Меняются идеалы — меняется вера. Получается, что то, во что верили вчера, сегодня хаете и наоборот. И это называется взрослением. Говорите, что верите в Бога? Признаете свою слабость и открыто об этом орете.

Говорите, что не верите в Бога? Почти наверняка врете. Каждому из вас, кроме тех, кто верит в себя, хочется верить во что-то, что будет думать за вас. Верите в царя, в президента, в правящий класс, в высшую силу, в рок, в карму, в судьбу, в Иисуса с папашей и святым духом, в Будду. Хм, как сказал один из вас… давно, давно… хм, «кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса…» — что на самом деле одно и тоже.

Он замолчал. Сергей тоже молчал, ему почему-то стало тошно от этого разговора. Через некоторое время он (или оно?) продолжило:

— Но иногда, если вас загнать в угол, если вы теряете веру в нечто, которое говорит: «не убий,» — и подразумевает: «не убий, а то покараю,» вы начинаете верить в себя.

Так было в 1941 году. И что? Еще сотню-плторы лет вы гордились этим, вспоминали это, а потом забыли, забыли умышленно и стали верить в нового Бога — в науку, культуру, в прогресс. Я не скажу, что все это плохо, нет это хорошо, но вы опять потеряли веру в себя. Вы верите в механизм, в котором вы паршивые колесики и винтики. Вы называете тех себя, которыми были всего тысячу лет назад варварами, а ведь те пять лет, несмотря на весь ужас, на тот кошмар, с которым вы столкнулись, были золотым веком веры в себя. Вы побороли свою косность, вы пережили, вы поверили в себя, вы… Вы забыли все это, вы назвали, нет не назвали, заклеймили это варварством. А теперь, ха-ха-ха, теперь вы получили напоминание, и многие из вас теперь верят в себя, потому что больше верить не во что.

— Так значит…

— Так я надеюсь, что вы будите помнить это дольше, чем в прошлый раз, помнить и гордиться, и верить в себя, черт вас всех дери!

Сергей долго молчал, но он так и не продолжил свою странную речь, молчание тянулось и угнетало, потом Сергей не выдержал:

— Значит ты Бог? Создатель?

— Я никогда этого не говорил. Более того, я ничего не создавал, не разрушал и не контролировал.

— Похоже теперь придется поверить в Бога, — задумчиво протянул Сергей.

— Дурак! Ты что ничего не понял?

— Я понял, но… я же верю своим глазам.

— Веришь? Да я сам в себя не верю, я такой же, как и вы, только вы сотворяете себе кумира, а я верю в вас.

— Но как я могу не верить тому, что вижу?

— А что ты видишь? Молчишь? Так я тебе скажу, что ты видишь! Ты видишь сон во сне, а еще ты видишь зеркало и свое отраженное подсознание, с которым ты и споришь, и которое не понимаешь, а если и понимаешь, то загоняешь его обратно.

— Я…

— Я твое отражение, я твоя совесть, я супер эго. Хотя это определение и не очень ко мне подходит, но лучше вы все равно не придумали. Я откровение, которое приходит раз в жизни, — он резко перебил себя. — Все, хватит об этом! Ты хочешь знать, зачем я лгал, или где ты, или…

— Нет, мне это не интересно, теперь уже не интересно.

— Ты хочешь знать еще что-то?

— Нет… Хотя постой, да. Ты говорил, что для меня скоро кончится этот кошмар и еще что-то. Что ты имел ввиду?

— А ты не знаешь?

— Есть догадки, но я не хочу в это верить.

— Не верь. Догадывайся. На этот вопрос я не отвечу.

— Почему?

— Потому, что нет! Этого достаточно. Что еще?

— Ты показал мне мое лицо, теперь покажи свое.

— Нет!

— Да.

— Нет!

— Да!

— Нет!!!

— Да!!!

— Да? Да. Да! Да-а-а-а!!!

Зеркало помутнело. Замелькали неясные жуткие тени. Из того, что он видел раньше остались только глаза и дикий, мерзкий, истеричный смех. И снова все закружилось, и снова, куда бы он не посмотрел, он видел только глаза и слышал смех.

— Нет, — вырвалось у него.

— Да, — звучало со всех сторон.

— Нет! Нет! Нет! — Он бросился к зеркалу и схватил что-то, этим чем-то была черная резная трость. Воздух разрывал дикий смех. Рука Сергея судорожно сжала трость и швырнула в зеркало. Брызнули осколки.

— Кретин, — услышал он. — от себя не уйдешь.

И снова разрывая тишину и барабанные перепонки раскатывался и верещал истеричный смех. Все поплыло перед глазами…

… Он проснулся. Вокруг него быстро, как прошлогодний снег, таяли осколки зеркала. Вскоре осколков уже не было, но остался истеричный смех в мозгу, оставалась кровь на исцарапанном осколками лице, оставались разлад и разруха в душе, и они не собирались исчезать.

Через час он был переправлен в общую палату. Анджело ждал его.

— Скажи мне, Анджело, ты веришь в сверхъестественное существо, которое нами управляет? В Бога, например?

Анджело посмотрел на него как-то странно и покачал головой:

— Ни во что я не верю. Пошли лучше, мы тебя ждем, чтобы обсудить кое-что.

У Сергея внутри все оборвалось. Они что-то решили. Что? Однако боялся он зря.

— Мы решили поддержать твое предложение, — пояснил ему Анджело. — Хотя я лично не знаю зачем все это. Значит так, мы нажимаем кнопку, прибегает сестра с амбалами, амбалов вырубаем, сестра — это вообще не проблема, дальше каждый выбирается сам. Знаешь где выход?

— Нет, не совсем.

— Ладно, тогда ты пойдешь со мной. Вопросы?

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Как? А-а-а…

— А чего тянуть?

— Но надо же как-то подготовится.

— Тебе что, надо вещи собрать? Или хочешь при свете тусклой лампы начертить план побега, как в кино?

— Нет, но…

— Без «но». Ты заварил эту кашу, а теперь в кусты?

— Нет.

— Тогда бежим, — он подошел к двери и нажал красную кнопку.

Где-то вдали мерзко затрещал звонок, что-то хлопнуло, торопливо зашлепали шаги по коридору. Сергей стоял с глупо раскрытым ртом и хлопал глазами. Дверь распахнулась, вошла рыжая сестра, за ней два санитара. Сестра вопросительно посмотрела на Анджело, тот, пуская слюнявые пузыри, ткнул пальцем в Сергея. Сергей ничего не понимая смотрел, как два санитара надвигаются на него, хватают за руки, почувствовал, как его опускают на пол. Что происходит?

Сестра подошла, нависла сверху, в ее руках блеснул шприц. Что, черт подери, происходит?! Он дернулся, руки санитаров сжали его сильнее. Дергаться бессмысленно. Что происходит?

Анджело… Анджело, чертов предатель! Шприц приблизился к его руке, хищно нацелился в вену, но воткнуться так и не успел. Огромная ручища захватила медсестру, зажала ей рот и оттащила в сторону. Санитары все еще держали его, но хватка их вдруг ослабла и оба повалились на него.

— Получилось, бежим!

Послышались удаляющиеся шаги. Вконец ошалевший Сергей дернулся, пытаясь вылезти из-под придавивших его тел, но не смог. В голове стучалась только одна мысль: «Получилось? А как же я?» — он снова дернулся. Шаги затихли вдали, никаких звуков.

— А как же я? — просипел он.

Тяжесть давящая на него спала, он увидел Анджело, оттаскивающего тело санитара. Сергей задергался, выполз из-под второго тела, тяжело поднялся.

— А я уже подумал…

— Думать будешь потом, — бросил Анджело.

— А сейчас надо драпать. Помоги.

Они вместе стащили белые халаты с бесчувственных тел санитаров, облачились в них и вышли в коридор.

Сергей дернулся вперед, потом вспомнил, что не знает, где выход и остановился, пропуская Анджело вперед. Анджело, как назло, шел медленно, и Сергей снова рванулся вперед.

— Да не дергайся ты, — рука Анджело вцепилась в его плечо и остановила. — Мы сейчас незаметны, пока не бежим. Они ловят ненормальных в больничных пижамах, а мы самые нормальные и одеты, как охотники, а не как те кого ловят.

В отдалении прогремели шаги бегущих людей, послышались вопли, ругань, кто-то закричал, затем все стихло.

Анджело улыбнулся.

— Слышал? Вряд ли кто-то из них доберется до выхода, а ты убежишь отсюда, потому что ты со мной.

— А почему только я с тобой?

— Потому что ты мне был наиболее симпатичен, потому что мне будет жаль, если ты останешься здесь и свихнешься.

— Спасибо, Анджело! — горячо проговорил Сергей.

— Заткнись.

Сергей замолчал, и они продолжили путь по коридору. Это здание строил какой-то извращенец. Не больница, а лабиринт какой-то! Будь Сергей один, он вряд ли бы добрался до выхода, но он был с Анджело. Анджело уверенно шел по лабиринту, казалось, что у него в голове карта, компас, а на всех стенах висят указатели с надписью «ВЫХОД» и стрелками, указывающими направление.

Однако ни указателей, ни компаса, ни карты не было. Стены были серые одинаковые, коридор петлял, разделялся на несколько и снова сливался в один. Было совершенно непонятно, как Анджело ориентируется в этом безумном лабиринте, но он шел уверенно и Сергей двигался за ним след в след, полностью доверившись.

Коридор круто завернул влево, тишину нарушил гулко отдающийся в стенах коридора топот, снова повторился знакомый набор звуков: топот, крики, ругань, тишина. Сергей вздрогнул.

— Не трясись ты, это на другом этаже, — голос Анджело звучал уверенно, и Сергей успокоился.

Они прошли еще немного по коридору, вышли на лестницу, двинулись по ней вниз. Где-то в середине, не доходя первого этажа, к удивлению Сергея свернули в коридор. Опять потянулись одинаковые стены.

— Куда мы идем? — рискнул поинтересоваться Сергей.

— Помолчи.

Сергей смолк. Еще несколько коридоров, топот где-то очень далеко, но на этот раз без криков, массивная черная дверь. Сергей отдернулся — на двери висела табличка с надписью «ГЛАВВРАЧ». Неужели его все-таки предали.

— Стой! — голос Анджело имел какую-то непонятную особенность, он приковывал к месту, лишал воли.

Сергей остановился.

— Заходи, — Анджело сочувственно посмотрел на Сергея и добавил. — Да нет его там, он сейчас психов разбежавшихся ловит. Заходи.

Сергей отворил незапертую дверь, переступил порог, Анджело грубо толкнул в спину, пропихивая в комнату.

— Зачем мы здесь?

— За надом, — Анджело прошел по комнате, достал из ящика стола ключ, открыл им дверцу шкафа, выволок из шкафа костюм. — На, держи.

Сергей взял костюм, замер с тупо открытым ртом.

— Ну чего смотришь, одевай!

— А ты?

— Одевайся, мать твою!

— А это чей? — спросил Сергей, скинув халат и поспешно натягивая брюки.

— Дурацкий вопрос. Главврача, конечно.

— А откуда ты все здесь знаешь? Про выход, про этот кабинет, про то, что главврач, насколько я понял, переодевается приходя на работу?

— Просто наблюдал. У меня поначалу тоже была мысль сбежать отсюда, вот и прикинулся особо тяжело больным. Меня обследовали, таскали по всей больнице, и здесь я тоже был. Оделся?

— Угу.

— Тебе не жмет?

Сергей посмотрел на себя, костюм висел на нем, как на вешалке.

— Ну ладно, — усмехнулся Анджело. — Велико, не мало. Будет тебе костюмчик на вырост. А потом, все лучше, чем в пижаме по улице разгуливать. Идем.

Они вышли из кабинета, закрыли дверь, бесшумно пронеслись по коридору и вернулись на лестницу. Анджело, который раньше крался, взвешивая каждый свой шаг, теперь мчался, прыгая через пять ступенек, и Сергей еле поспевал за ним. Анджело резко остановился, Сергей с разгону влетел в его спину.

— Слушай меня, спустишься еще на два пролета, свернешь за угол и увидишь дверь, — Анджело порылся за пазухой и вытащил ключ. — Вот, откроешь им эту дверь. Это пожарный выход. Там пройдешь еще два коридорчика, не заблудишься, и выдешь в парк. Пройдешь через него насквозь, перелезешь через забор и все. Ты свободен. Понял?

— Понял, а ты.

— А я остаюсь.

— Как?

— Очень просто. Мне и здесь хорошо, а там мне делать нечего, там меня будут ловить, а если поймают, сюда уже не вернут. Все. Удачи тебе, Серега. Смотри не попадись, прощай.

— Анджело.

Анджело уже поднимался по лестнице, возвращался в этот дурдом. Анджело не обернулся.

— Анджело! Спасибо тебе, прощай.

Анджело остановился, стянул с себя халат, бросил его на лестницу. Он повернулся к Сергею, лицо его очистилось, а потом на нем появилась дуркаватая улыбка.

— Гы-гы, — сообщил Анджело и пустил пару слюнявых пузырей.

— Черт бы тебя побрал, Анджело, — разозлился Сергей. — И все равно, спасибо.

Сергей развернулся и побежал вниз.

Анджело посмотрел ему в спину, улыбнулся уже по человечески, и потопал по лестнице вверх.

Коридор, но другой, не тот, по которому бежал Сергей. Коридор правительственного здания. Он шел по этому коридору, довольно потирал руки. Он больше не правая рука этого старого пердуна, он теперь сам старый пердун, вернее будет занимать его место. Он подошел к двери зала заседаний, сработали фотоэлементы, дверь распахнулась. Пятеро и старик уже сидели там. Он переступил порог и довольно улыбнулся.

— Друзья советники, друг президент, вынужден сообщить вам неприятную новость. Мне только что звонили из психушки. Шестеро из десятерых, которых наш человеколюбивый друг президент отправил туда из чистого альтруизма пытались сбежать.

Он сделал паузу, насладился ошалелой тишиной, обалделыми лицами, с глупо разинутыми ртами. Ладно, пора добить.

— Троих поймали на территории больницы, двоих в городе, один исчез. Но этот один стоит всех остальных, это тот последний, который явился сюда и угрожал нашим жизням.

Старик вздрогнул, схватился за сердце.

Трудно сказать от чего. Потом он встал и молча вышел из зала заседаний. Он проводил старика взглядом. А вот теперь пора!

— Друзья, предлагаю повторно вынести на голосование вопрос о целесообразности пребывания нынешнего президента на занимаемом им посту. Кто за то, чтобы переизбрать президента?

Руки советников медленно, но верно поползли вверх.

Потом было голосование. Голосовали по каждому из шести в отдельности. Он выиграл, он стал президентом.

Первой бумагой, которую он подписал был приказ о снятии бывшего президента с должности советника, которую тот теперь должен был занимать. Второй бумагой было распоряжение любыми средствами задержать особо опасного преступника Волкова Сергея Александровича. Если последнего не удастся взять живым, то его следует уничтожить на месте, гласил приказ.

Сергей пролетел через парк, выбежал в город и, стараясь идти медленно, пробежал еще две улицы.

Там он вышел на дорогу и остановил такси. Теперь он ехал туда, куда ему ехать не следовало. Такси остановилось за два дома от гостиницы «Россия». Сергей расплатился деньгами предусмотрительно оставленными главврачом во внутреннем кармане пиджака и пошел к знакомому отелю.

Только теперь он сообразил, что не может войти в отель, как все нормальные люди через дверь. Он пошел вдоль стены гостиницы, обошел ее кругом, но как ни старался он высмотреть открытое окно, он его не увидел.

Сергей отошел в сторону, сел под деревом на скамейку и задумался. Что делать? Куда идти? Как ни странно, но Анджело был прав — идти действительно некуда. И сюда он пришел от безысходности. Нет! Он резко оборвал себя. Хватит разводить сопли.

Сюда он пришел повидаться с Виктором, собрать вещи. А куда идти потом? Да он просто вернется домой, он ведь давно хотел этого. Но дома его тоже будут искать. Его теперь везде будут искать, он теперь вне закона. Ладно, ерунда это все. Он должен попасть внутрь, увидеть Виктора. Виктор знает что делать, Виктор всегда все знает лучше него, просто потому, что Виктор лучше знает жизнь, не ту ленивую, размеренную, запланированную, которую он вел раньше, а настоящую жизнь, которой живет сейчас. Все, решено, надо попасть внутрь. Но как? Виктор веревочку в окно теперь не выкинет, просто потому, что кидать ее туда незачем, Виктор же не знает, что он сбежал из психушки. Значит надо дождаться темноты, заснуть и рассказать Виктору во сне, что он сидит под окном и ждет возможности попасть в гостиницу. Точно, это же так просто. Но оставаться здесь нельзя, здесь слишком много гепешников, которые теперь наверно ищут его. Он поднялся с лавочки и пошел бродить по городу.

Темнело. Сергей возвращался к гостинице. Он обошел ее кругом, сел под деревом на знакомую скамейку и упер взгляд в здание отеля. Постепенно зажигались окошки, потом они начали гаснуть одно за другим. Сергей силился, старался заснуть, но глаза не закрывались, а если и закрывались, то мысли все равно не давали ему уснуть. Он открыл глаза и посмотрел на окна первого этажа, в некоторых из которых горел свет. Дьявол! Как же он сразу не догадался? Ян! Старший следователь — вот кто его впустит внутрь. Пусть он вне закона, зато у него есть друг, который этому закону служит. А вдруг он его арестует? Дружба дружбой, а… Да, нет, ерунда это все.

Сергей поднялся со скамейки и пошел к окну первого этажа. Он старался отбросить все мысли, все опасения, это ему практически удалось. Он подошел к окну комнаты старшего следователя, из которого лился тусклый свет. Он собирался постучать и попросить Яна об одолжении, но как ни странно окно оказалось открытым. Сергей постоял, огляделся и, никого не увидев, подпрыгнул, схватился за подоконник. Подтянуться оказалось сложнее, чем он рассчитывал. Вообще подтягиваться, когда твои движения ограничивает стена очень неудобно. Он взобрался на подоконник и оглядел комнату.

Все как и прежде, ничего не изменилось, только за столом сидит Ян.

Сидел. Теперь его голова упала на руку, а потом скатилась на стол, и старший следователь мирно посапывая спит без задних ног.

Сергей еще раз взвесил все «за» и «против» и решил старшего следователя не беспокоить, пусть спит. Он на цыпочках прокрался к двери и покинул спящего Яна. Закрыв за собой дверь, он решил отправиться прямиком к Виктору. Для безопасности он проигнорировал лифт и отправился наверх пешком по лестнице.

Три с лишним десятка этажей, больше семидесяти лестничных пролетов. Сергей добрел до своего этажа с высунутым языком и сбитым дыханием. Вот он номер Виктора… Сергей замер, минуту стоял и смотрел ничего не понимая. Дверь номера Виктора была опечатана! Сергей знал, что все номера, где «происходило убийство», а точнее где находили труп, опечатывали, но Виктор-то был жив. Он не мог умереть, он был жив еще вчера ночью, то есть вчера днем но… А черт, во вчерашнем сне. Да во вчерашнем сне Виктор был жив и погибнуть он не мог, то есть мог, но если бы он и погиб, то полиция еще не успела бы найти труп, а если и успела, то не успела бы вывезти его и опечатать номер. Значит Виктор жив. Но почему его номер опечатан? В голове мелькнула тень догадки, Сергей дернулся в сторону, побежал к своему собственному номеру. Он зажмурившись пронесся по коридору, остановился напротив своего номера и боязливо приоткрыл глаза. Так и есть, дверь его номера тоже опечатана. Выходит, что Виктор жив, но также как и он сам скрывается.

Где теперь его искать? Ясно одно, в гостинице его нет. Что делать? Сергей начал впадать в отчаяние. В голове его пролетела масса различных комбинаций, но он остановился на не самой лучшей. Он содрал опечатку, открыл дверь и вошел в свой номер. Он переночует здесь.

В его номере все было по-прежнему, только появился налет пыли на мебели, а так… Вот стол, пара кресел, вот бар. Интересно, а он еще работает, или его отключили? Сергей щелкнул пальцами, послышалось механическое ворчание, появилось два стакана с водкой.

Сергей усмехнулся — работает. Вот его кровать… странно, появилось ощущение, что он дома. Вот тумбочка у кровати, вот портрет на тумбочке… Портрет Марины. Сергей нетвердой походкой подошел к тумбочке, взял портрет.

Она смотрела на него с портрета, слегка улыбаясь. Он стал рассматривать любимые черты. Грань между ним и Мариной на фотографии стерлась, и он увидел ее, как живую. В груди страшно защемило. Все это время, даже вспоминая о ней, даже гоня тяжелые воспоминания он не понимал в полной мере чего лишился. Он почувствовал боль внутри, и боль эта была даже острее, чем в тот день, когда н ее потерял. Тогда была даже не боль безумие, теперь накатила волна боли, тоски и одиночества, непереносимой, ноющей грусти. Он опустился на кровать, он гладил фотографию. Слезы, которых он так ждал еще тогда, наконец нашли выход и тихо, безмолвно покатились по небритым щекам, стали падать на фотографию. Он плакал, пытаясь освободится от боли, но освобождения не было. Он плакал, чтобы излить тоску, но она переполняла его, а не вытекала со слезами.

Тогда он поднялся, оглядел комнату затуманенным взором и пошел к бару. Один стакан исчез внутри него, туда же последовал второй, потом еще и еще. Он не закусывал, он даже не пил, он заливал свое горе. Еще стакан, еще… нет уже не льется, но это все равно, главное еще влить в себя, уйти от всего этого, хоть на миг испытать облегчение. Еще, водка уже не вливалась, голова гудела, он понял, что стоит на коленях. Еще, еще… Нет. Да, еще, еще, все…

Он стоял на коленях и не мог уже подняться. Он увидел ее портрет валяющийся на полу в стороне. Он пополз к портрету, к ней. Она смотрела на него с грустной улыбкой и молчала. Она никогда уже ему ничего не скажет, никогда не обнимет, не прижмется к нему ища защиты, не прижмет к груди, даря защиту ему. Он подполз к портрету, навис над ним. Пустой желудок воспротивился и водка, а кроме нее в желудке ничего и не было, поползла к горлу. Его вывернуло прямо на портрет. Скотина! Еще раз. Мудак! Хорошо еще, что портрет в рамке и закрыт стеклом. Потом его рвало еще и еще, и прежде, чем это кончилось, он отключился и упал лицом в собственную блевотину…

…Он проснулся в окопе, где лишь на миг закрыл глаза. Заснул на минуты, а столько произошло.

Виктор тряс его за плечо. Он открыл глаза:

— Витя, мне надо тебе столько сказать и спросить у те…

— Серега, закрой варежку и посмотри по сторонам.

Он поднял голову, высунулся из окопа, прислушался к звукам начинающегося боя.

— Понятно?

— Угу.

Дальше он двигался на автомате, выполняя приказы, не думая о том, что делает. Голова была занята другим.

Марина. Марина, которой больше нет, Марина, которую он так любил, Марина, которая любила его.

Он не помнил, как выбрался из окопа, как оказался перед теми, кто хотел его смерти, теми кого он должен был уничтожить. Он только вдруг увидел их, тех в кого надо было стрелять.

Он собрался выместить на них всю свою тоску и боль, он приготовился стрелять. А потом все поплыло перед глазами и те, в кого он только что хотел стрелять, приобрели черты Марины. Все. Он остановился, как вкопанный, он переводил дуло автомата с одного на другого, а на него отовсюду смотрело лицо Марины. Живой Марины. Марины с грустной улыбкой. Он задрожал.

— Нет! Не-ет! — вырвалось у него, но разве кто-то мог его услышать за всем тем шумом, который был вокруг.

А те, кто смотрел на него лицом Марины с грустной улыбкой, стали стрелять в него. Из глаз его брызнули слезы, он не мог стрелять. Он развернулся. С этой стороны на него тоже смотрели, и у вех смотрящих тоже было лицо Марины. Он завыл бросил автомат и побежал. Среди одинаковых лиц-галлюцинаций, оригинала которых уже не существовало в природе мелькнуло одно, не такое как все, но тоже родное. Это было лицо Виктора. Виктор орал что-то, потом поднял оружие, направил на него и спустил курок. Сергей почувствовал уже не душевную, а физическую боль, что-то больно дернуло его ногу, вплелось в нее. Он начал падать, свет вокруг померк…

…Померк только на секунду и снова растекся вокруг него. Он открыл глаза, он снова был в своем номере. В окно затуманивая ночь сумерками пытался пролезть рассвет.

Сергей смотрел в одну точку, не поднимая головы. Было что-то странное в том, что он видел, но что именно он понять не мог. Сергей поднял тяжелую голову и наконец понял странность — он лежал на полу.

Он приподнялся на локте. Под ним растеклась мерзко-вонючая лужа, рядом в этой же луже лежал портрет.

— Скотина! Мразь, — выдавил Сергей и хотел подняться, но ногу прострелила боль. Он посмотрел на свои ноги — обе в крови. Почему обе? Память возвращалась постепенно, но почему прострелены обе ноги он понять не мог.

Он, превозмогая боль, перевернулся на спину и сел. Затем осмотрел ноги. Память не подвела: вторая нога не была прострелена, только поцарапана. Ладно, а что теперь? Ко вчерашней боли, которая так и не ушла, не смотря на все потуги Сергея, добавилась боль от раны и головная боль, а кроме того была еще и тошнота, вызванная наверно последними двумя.

Куда теперь? Виктора здесь нет. Идти к Яну? А если тот не сможет или не захочет его выручить, а исполнит свой долг? Да он теперь даже убежать не может. Куда теперь? Был бы Виктор, все было бы проще, но Виктора нет. Что делать? Здесь оставаться он не может. Надо собираться и бежать. Как? Куда? Прав, прав был Анджело, тысячу раз был прав. Куда он может бежать в таком состоянии? Он даже гостиницу покинуть не может. А в гостинице…

Катя! Он чуть не закричал. Точно, она и перевяжет, и поможет, и расскажет, что здесь произошло и куда девался Виктор. «Куда» теперь ясно, а «как» — это уже дело техники.

Он не вставая дополз до ванной комнаты, пустил воду, стал смывать кровь и блевотину. Кровь все еще текла. Он не должен оставить никаких следов в коридоре! Сергей схватил полотенце, перетянул им ногу, стянул сильнее, остановил кровь. Теперь быстрее. Что ему нужно? Он ползком вернулся в комнату, схватил рамку с портретом и вытащил из нее фотографию, а также два листа бумаги и тетрадь — его дневник, которые он спрятал за фотографией. Он сложил все это вместе, сунул за пазуху, где уже лежали листы, исписанные им в психушке, поднялся. Так, ничего убирать он не будет, все равно обнаружат, что он здесь был. Все, можно идти. Сергей, придерживаясь за стены, на одной ноге поскакал в коридор. Он закрыл за собой дверь, но опечатку-то назад не вернешь, и пошел к лифту.

Ему повезло, в лифте он никого не встретил и на выходе из него тоже. А если бы и встретил? Что еще делать, ведь спуск по лестнице он не перенесет. Выйдя из лифта на третьем этаже он споткнулся, упал. Подняться сил уже не было, он полз до самой ее двери. Стучать он тоже уже не мог. Он вытянул обессилившую руку и начал скрести дверь. Дальше все было как в тумане. Она вышла. Как только услышала его поскребывание? Она не визжала, не причитала, она отнеслась к увиденному, как врач. Сильные не по-женски руки подхватили его и заволокли в номер.

— А потом они начали стрелять, — она судорожно сглотнула припоминая страшную сцену. — Я кричала, плакала, пыталась помешать… Они не попали, и ему удалось убежать. А больше я ничего и не знаю. Где он? Что с ним? Думаю он не в безопасности, ну а кто сейчас в безопасности?

Она замолчала, добинтовала его ногу уже молча. Сергей смотрел на то, как тонкие сильные пальцы затянули бинт, скрывший под собой рану.

— Все! Радуйся, кость не задета, а мясо нарастет. А сам ты как? В смысле… ты же был в психушке?

— Был.

— И?

— Сбежал.

— Куда теперь?

— Не знаю, — Сергей пожал плечами. — Хотел Витьку найти. Он бы помог, а теперь… Не знаю.

— Тебя теперь тоже ловят?

— Да, я думаю.

— А если поймают?

— А если поймают Витьку?

Она промолчала, он тоже.

— Ты можешь остаться здесь, — неожиданно предложила она. — вряд ли тебя здесь будут искать.

— Хорошо, только на одну ночь. Потом буду искать Виктора.

— Если ты его найдешь, я тебя очень прошу, дай мне знать где вы.

— Ладно, — согласился Сергей. — А можно тебя попросить?

— Да, конечно.

— Поднимись наверх, в мой номер. Там, в шкафу, мои вещи. Принеси мне что-нибудь, а то этот костюмчик мне не по размеру, да и выглядит он уже не очень.

— Хорошо, Сережа, — она поднялась и пошла к двери.

— Только поторопись, — догнал ее голос Сергея.

— Хорошо.

Дверь за ней захлопнулась. Сергей спустил перебинтованную ногу с кровати, попробовал встать. Нога тотчас отозвалась болью. Он остался сидеть, огляделся по сторонам, потом вспомнил, полез за пазуху, вытряхнул оттуда кипу бумаги, рассортировал. Листы, которые исписал в больнице, он педантично вложил в дневник. Дневник положил рядом на кровать. Следом за дневником шел портрет, Сергей посмотрел на улыбающиеся лицо, всхлипнул и аккуратно вложил фотографию между листами дневника. В руках у него остались несколько пожелтевших листов: один — выдранный из книги, другой написанный от руки. Сергей долго смотрел на них, потом развернул. Строчки, слова, обрывки фраз с двух листов замелькали перед глазами:

…ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА СОВЕТСКОГО СОЮЗА 1941 — 45…

Перед глазами, помимо строчек заплясали страшные картины воспоминаний.

…Началась после нападения фаш. Германии…

Картины сменялись одна за другой.

…Вот вы говорите, что слезы людские — вода?…

Нет.

…воен. — стратегический план — уничтожение в 1,5–2 месяца сов. вооруж. сил — «блицкриг», захват терр. до Волги, затем до Урала…

Кому это было нужно.

…Все катаклизмы проходят для вас без следа?…

Если бы.

…И вам все равно, что кого-то постигла беда?…

Нет, потому что эти беды постигают его близких, потому, что они постигают его самого.

…Внезапное, вероломное нападение нем. — фаш. армий на СССР в ночь на 22 июня…

… истребление или порабощение населения СССР…

Да, он помнил об этом.

…И вам наплевать, если где-то горят города?…

…1-й период войны (1941 — нояб. 1942)…

…2-ой период войны…

…3-ий период…

Нет, он этого не говорил, другие говорили. Другие, но не он.

…А совесть, скажите, тревожит ли вас иногда?…

…Июнь — дек. — направление на фронт 1100 тыс. коммунистов…

Его начало трясти.

…А если разрушили созданный вами семейный очаг?…

Еще не созданный. Боже, за что?

…Эвакуация на В. св. 1350 кр. пр-тий, матер. ценностей и людей…

…Жестоко расправились с членами вашей семьи?…

…захват нем. — фаш. войсками Прибалтики, БССР, начало блокады Ленинграда; Смоленское сражение 1941; Киевская оборона, Одесская оборона, Севастопольская оборона 1941 — 42; нем. — фаш. оккупация Украины и Крыма, установление террористич. режима на захваченных землях…

Мама… Марина! Друзья и знакомые.

…СССР потерял в В.О.в. св. 20 млн. чел…

…И вам самому продырявили пулею грудь?…

Продырявили? Да сердце щемит, но продырявили к сожалению не пулей.

…Пригранич. сражения 1941, оборона Брестской крепости…

Хозяин отеля… Маленький, пухленький… застенчивый и такой живой…

…СССР потерял в В.О.в. св. 20 млн. чел…

А за что их? За что тогда? За что теперь? ЗА ЧТО?

Руки затряслись мелкой дрожью, перед глазами пелена, все плывет. За что?

Сергей выронил лист, мелькнула последняя фраза.

…Победа СССР в В.О.в. — великий подвиг сов. народа…

Значит все-таки победа? Как он об этом забыл? Но зачем? Только для других. Для тех кто еще жив и хочет жить.

Не для него. Ему зачем? Никого не осталось, никого. За что их? Почему не его? Но если бы его, то тогда то, что сейчас чувствует он, чувствовали бы те, кто ему дорог. Эгоист! Но как жить? Зачем жить?

Никого ведь нет…

Как бы противореча его мыслям в комнату вошла Катя.

— Ты что, Сережа? — голос ее дрогнул.

Он поднял глаза, она стояла, протягивая ему костюм. На ее лице был испуг. Он отогнал все мысли, попытался спокойно улыбнуться, хотя сердце все еще щемило и рвало на части.

— Ничего. Все в порядке.

Он взял костюм и принялся переодеваться.

Ее присутствие его не смущало — какое может быть смущение перед врачом? Она заметно успокоилась, но тут наткнулась на лежащие на кровати листы бумаги и в глазах ее появилось беспокойство.

— Что это?

Сергей безразлично глянул на листы.

— Это? Ты хочешь знать? А Виктор тебе не рассказывал?

— Нет. Да. То есть хочу, но не рассказывал.

— Может он делал правильно, а я поступлю подло, но я расскажу тебе. Расскажу, потому что сам хочу знать то, что мне не говорят. Хочу знать то, что мне знать не следует. Я расскажу тебе, если ты захочешь, но учти, ты можешь пожалеть о том, что узнала это.

— Пусть.

— Ты уверена?

— Да, не тяни.

— Это, — Сергей поднял с кровати листы. — правда, вернее сказать это — часть правды. Это одна из причин, по которой меня ловят, и — одна из причин, по которой ловят Виктора. В нашем обществе могут казнить только за то, что ты знаешь это, — Сергей потряс листами. — так что подумай, прежде чем прочитать. Стоит ли?

Он положил две страницы на кровать между собой и Катериной. Она смотрела на бумагу с непонятным выражением на лице, ее пальцы потянулись к листам, замерли, а потом решительно ухватились за бумагу и потянули ее к себе.

Она принялась читать. Сначала жадно, потом замерла, вернулась к началу, стала читать по новой и очень медленно. Взгляд ее рассеивался, концентрировался на бумаге, опять рассеивался, затуманивался и возвращался к тексту. Только через полчаса она осилила первый лист, выдранный им из словаря, посидела, молча взялась за второй, который был закладкой. Сергей подвинулся и смотрел теперь ей через плечо. Пока она изучила лист, он успел раз пять прочитать стихотворение. Когда-то оно показалось ему странным и не совсем понятным, теперь… Теперь он чувствовал, что все равно ощущает его не так, как сам автор, но стихотворение стало ближе, чем тогда. Катерина дочитала, взгляд ее замер, так и сидела несколько минут. Наконец она протянула ему два листа, он сложил их сунул в дневник, а дневник убрал в один из внутренних карманов своего костюма.

— Ну что?

Она помотала головой и ничего не сказала. В глазах ее стояли слезы.

Больше они практически не разговаривали. Он остался в ее номере, просидел до вечера на кровати, потом, уступая ей место перебазировался в огромное мягкое кресло. Она потушила свет. Сергей не знал спит она или нет, но сам не спал. Сон не шел. Сергей думал, много думал. Он вспоминал тот странный сон про Бога. Что это было? Плод больной фантазии? Галлюцинация? Чья-то дурная шутка, еще более дурацкая чем те, что снились ему уже много лет? А может это был Бог? Нет, он сказал, что не Бог. Он сказал, что не надо верить, то есть надо, но не в него, а в себя. Верить в себя?

Это хорошо, когда что-то из себя представляешь, а когда ты уже ничто… Он ничто? Да, почти так. Он больной кусок плоти с больным рассудком, с больным сознанием и воспаленными нервами. Он не может верить в себя, все что у него осталось — боль и отчаяние. С этой мыслью он и отключился…

…Он открыл глаза. Земля раскачивалась из стороны в сторону где-то там, внизу. Нога болела, голова болела, самого его мутило. Он долго соображал, прежде чем додумался, что висит на чьем-то плече. Кто-то шел через лес и нес его на плече, тащил его бесчувственного, тащит теперь, когда он пришел в себя. Интересно кто его тащит?

— Витя? — Сергей сам поразился своему хриплому голосу, напоминавшему даже не голос, а хриплый звериный стон.

Тот, кто тащил его остановился, замер.

— Витенька, это ты?

Плечо двинулось от облегченного вздоха.

Сильные руки обхватили безвольно висящего Сергея. Он задохнулся, земля и небо поменялись местами, все завертелось. Когда пейзаж замер, Сергей понял, что сидит на земле. Рядом стоял и молча курил тот, кто волочил его на плече — Виктор.

— Это ты, — обрадовался Сергей. Он хотел подняться, но вдруг замер. Он вспомнил при каких обстоятельствах он расстался с Виктором в последний раз. Он вспомнил лицо, которое стояло перед глазами, свое бегство, которое нельзя оправдать ничем, Виктора с автоматом, он вспомнил выстрел.

— Витя, я…

— Не оправдывайся, — Виктор зашвырнул окурок в кусты и опустился на землю рядом. — Ты не сбежал… не успел… А потом, если бы ты видел свои глаза… В них было такое, такое… В общем я выстрелил, потому что должен был… Но только по ногам, потому что знаю — ты бы не струсил, не побежал бы со страху. И потом ты мне друг.

— Спасибо.

— Серега, скажи мне, что случилось?

Почему ты побежал? Ты ведь не смерти боялся, не боли, нет. Чего? Что случилось?

Он смотрел на Сергея внимательно, силясь понять, не так, как обычно. Обычно Виктор видел этого человека насквозь. А теперь он ждал объяснения, ждал долго, пока Сергей пытался сформулировать свои мысли и чувства в доступные слова.

— Извини, — выдавил Виктор выслушав рассказ.

Он поднялся, отряхнулся, помог подняться Сергею. Сергей поднялся морщась и кряхтя, встал на здоровую ногу.

Вторая была грубо замотана разодранным рукавом от гимнастерки. Виктор посмотрел на него, подставил плечо. Сергей оперся на плечо друга.

— Пошли, — предложил Виктор.

Сергей кивнул, и они заковыляли.

Интересная война. То беготня стрельба, то ранения госпитали, а то хождение по лесу. Кстати как они опять оказались в лесу вдвоем? Где свои? Опять этот вопрос, хм. Где чужие?

— Витя, а где мы?

— В лесу.

— Я вижу, что не на пляже. Как мы здесь? Что случилось?

— А я откуда знаю? Я в тебя шмальнул из автоматика-то, ты и грохнулся. Я испугался, думал пристрелил ненароком, бросился к тебе. Подбегаю, опускаюсь на колени, тут ка-ак бабахнет. Я рядом с тобой и грохнулся. Кругом какой-то гул, ничего не слышу, только гудит, как башку в аквариум с водой сунул, приблизительно такое же ощущение.

— Что мокро?

— Да не мокро, а гудит все. Гул глухой-глухой и раскатистый, а толком ничего и не разобрать. Я башкой пока тряс, чего-то случилось. Все как побегут, ну и по мне пробежались тоже. От двоих я закрываться пробовал, еще трое пробежались почувствовал, а потом вообще ничего не помню. Прихожу в себя, рук, ног не чувствую, все болит. Повалялся, потом поднялся, смотрю, а ты рядом лежишь. Я посмотрел на тебя, пульс пощупал — живой. Ну кое-как завалил на плечо и потопал.

— Куда?

— Туда, — Виктор махнул рукой в сторону. — а спрашивать все равно не у кого. На поле одни трупы, да танки покореженные были когда я прочухался.

— И что дальше?

— Идем дальше.

— Куда?

— А куда хочешь.

— Сдохнуть я хочу.

— Фи! — скривился Виктор, но жест этот так не подходил к его теперешнему внешнему виду, что Сергей ухмыльнулся.

— А что, ты знаешь куда идти?

— Нет.

— Если ты со мной не согласен, — обронил Виктор. — то можешь сам выбирать направление. Мне все равно куда идти.

— Мне тоже.

Некоторое время они шли молча. Потом Сергей вспомнил, спросил:

— Слушай, Витенька, а что с тобой происходит в той жизни? Куда ты делся, тебя ведь нет в гостинице?

— А ты откуда знаешь, что меня там нет?

— А я там был. Более того, я и сейчас там.

— А…

— А из психушки я сбежал.

— Как?

Сергей вздохнул и подробно рассказал, как ему удалось сбежать.

— А ты?

— А я узнал, что меня должны арестовать и попробовал бежать через первый этаж, там меня чуть не поймали. Я бегом на третий и через Катин номер…

— Это я знаю.

— Откуда?

— От Кати.

— Ну вот. Я убежал, они еще стреляли в меня, но попасть так и не смогли. И не догнали, теперь прячусь.

— Где?

— Все больше по подвалам. Долгая история, — отмахнулся Виктор. — потом расскажу.

— А откуда ты вообще узнал, что тебя должны арестовать?

— Это все благодаря Яну.

— Старшему следователю? — не поверил Сергей.

— Яну, — поправил Виктор.

Сергей кивнул. Дальше пошли молча. Скоро стало смеркаться, и они остановились на ночлег. Сергей отключился моментально…

…Это повторилось еще раз.

Та же дымка, та же серость вокруг, только зеркала больше не было.

Сергею очень захотелось проснуться.

— Тебе это не светит, — истеричности в голосе поубавилось, зато появилась издевка.

— Что?

— Не проснешься ты, пока я с тобой не закончу.

— Это как понимать?

— Ха-ха, поговорить я с тобой хочу, — голос несся отовсюду, это действовало Сергею на нервы.

— Наговорились уже, — мрачно заметил Сергей.

— Нет, отчего же. Ты приятный собеседник, хотя зеркало и раздолбал. Мне интересно с тобой поговорить еще.

— А мне с тобой не интересно. Не хочу я тебя видеть и говорить с тобой не хочу.

— Хамишь?

— Нет.

— Что с тобой? Где твое любопытство, где сила воли? Они ведь были у тебя в прошлый раз. Что произошло?

— Я устал. Уйди, оставь меня. Хоть ты оставь меня в покое, у меня и так проблем хватает. Не хочу я ничего. Не надо мне ничего, нет. Нет! И разговоры мне эти надоели. И ты мне опротивел.

— Ты опротивел сам себе.

— Опять? Ну и хрен с тобой, у меня нет сил спорить. Уйди!

— Я не могу уйти. Я это ты сам. Ты не можешь бежать от себя.

— Пшел вон! — закричал Сергей. Раньше он мог разбить зеркало, теперь он не мог ничего. Что можно сделать с голосом? Не слушать! Точно, это так просто. Сергей заткнул уши. Голос прозвучал в его мозгу:

— Напрасные хлопоты, ха-ха. От меня так не закроешься, не отгородишься.

— Уйди, скотина!

— Что-о-о? — голос дико взревел, взорвался, в него вернулась прежняя истеричность. — Да как ты смеешь, козявка, так со мной разговаривать? Как ты смеешь так говорить с Богом? Я…

— Ты говорил, что ты не Бог, ты говорил, что Бога нет, — спокойно отозвался Сергей.

— Ну да, нету, — в голосе послышалась растерянность. — Я и не говорил, что он есть.

— А это мы сейчас разберемся, есть Бог или нет. У меня к тебе просьба, мой друг Виктор хотел с тобой повидаться, пригласил бы ты его сюда, а?

— Нет! — отрезал голос.

— Отчего же?

— Нет и все!

— Ну хорошо, — разозлился Сергей. — Хорошо, тогда я сам. Ведь это сон, а во сне могу делать, что левая задняя пожелает.

Он вспомнил, как в детстве во сне, убирал из своих снов все страшное и неприятное, когда от этого страшного просыпался посреди ночи. Он представил себе Виктора.

Никакой уверенности в Сергее не было, была только злость, но неожиданно рядом появился полупрозрачный силуэт, стал крепнуть.

— Нет! — вспискнул голос.

Силуэт стал проявляться увереннее, становился все четче. Сергей обрадовался, но тут силуэт друга растворился в воздухе, исчез.

— А я ошибся, — голос хихикнул. — Ты силен, очень силен. Но для того, чтобы спорить со мной на таком высоком уровне, как ты попробовал, нужна не только сила.

— Уйди, оставь меня со своей философией, достал, — Сергей снова почувствовал себя усталым. — Уйди, не хочу тебя видеть.

— А чего ты хочешь?

— Ты и сам знаешь это лучше меня.

— И все же?

Сергей задумался, а хочет ли он сегодня того, чего хотел вчера.

— Вот именно, так чего ты хочешь?

— Ничего, нет. Оставь меня. Прекрати, перестань, я не могу так больше. Зачем? Зачем тебе все это надо было?

Остановись, дай людям покоя.

— Еще не время, пусть люди сами завоюют себе покой.

— Завоюют? А почему они должны его завоевывать? Он у них был, а ты его отнял. За что?

— Я уже говорил.

— И все же, скажи. Скажи откровенно. Зачем ты это сделал? За что ты нас наказал?

— А ты уверен, что это наказание?

Сергей промолчал. Голос тихо усмехнулся, продолжил с грустью:

— В 1941 году началась война. Страшная, кровавая, отчаянная, но люди тогда поверили в себя. Вера в себя — это важно, но впрочем об этом я уже говорил. А потом война кончилась. В 1945 году. Люди живут недолго, память чуть дольше. То поколение, которое помнило войну не понаслышке, а пережило ее, то поколение не забыло. Дети их тоже помнили, даже Помнили. Да это была Память, а не выученные главы из учебника истории. Но прошло лет пятьдесят с небольшим… — голос замолк, Сергей слушал тишину, потом голос продолжил. — Внуки тех, кто пережил войну, уже не сохранили той Памяти. Знаешь, День Победы праздновали, но праздновали не саму Победу, а красное число на странице календаря. Праздник начал терять свой смысл, он стал еще одним безликим поводом выпить. Парк Победы, огромный мемориал, дань Памяти, стал превращаться в парк развлечений.

Памятники… Ну, например, памятник защитникам неба какие-то сопляки расписали х…ями, названиями модных рок-групп и отношениями между Машей и Сашей. Обидно! Хотя «обидно», это не то слово. Замысел родился сам по себе. Если что-то забыто, то об этом надо напомнить.

Но я ждал, думал опомнитесь. Куда там. Вы не только забыли, вы стали забывать умышленно, вычеркнули, отреклись, предали и прокляли. Я подождал круглой даты и напомнил. То, что с вами теперь происходит, это не та война. Это не историческая хроника, да и не может быть такой. Это всего лишь напоминание. И ты хочешь, чтобы я остановил это все? Нет! Теперь вы остановите это сами. Сами, без помощи Бога, царя, президента, науки и техники. Вы остановите это сами, на одной только вере в себя. А не остановите, вам же хуже.

Голос прервался, Сергей думал о нем теперь, как о чем-то большом и могучем, грустном и не злом, переживающем за беды человечества больше, чем само человечество. Нет добрым обладатель голоса не был, он был жесток, но он не был и злым.

— Все, — голос звучал теперь мягко и устало. — Извини, что поговорить с тобой мне не удалось… Не удалось так, как хотелось, но… Знаешь, это не разговор с кем-то кто выше тебя, это всего лишь сон. Постарайся забыть его, Сережа. Забудь, память об этом разговоре не принесет тебе никакой радости, забудь.

Дымка стала таять, Сергей почувствовал, что сейчас проснется.

— Нет, стой! Подожди! Пожалуйста, не уходи. Ну задержись, задержись хоть на минуту.

— Нет, не хочу и не могу. Забудь этот идиотский сон, забудь. Это просто разговор с самим собой. Это всплеск больного разума. Это сон, нормальный сон, который мало кому был дан за последние годы. Забудь.

Сергей не мог забыть. Он мог попробовать забыть того визгливого, истеричного насмешника с дикой улыбкой и масляными пятнами вместо глаз, но он не мог забыть этого, большого, грустного, бесконечно человечного, хотя и жестокого.

— Нет, я прошу… Я очень прошу, не уходи. Вернись. Пусть не сейчас, пусть после, но вернись. Ты нужен мне, я хочу поговорить с тобой. Умоляю, вернись.

— Это сон, — в который раз повторил голос. — глупый сон, который надо забыть. Забудь…

…— Нет, — вскрикнул Сергей.

Он почувствовал тепло руки на своем похолодевшем лбу. Он открыл глаза. Катя стояла рядом с ним.

— Что с тобой, Сережа?

Сергей лежал, трясся мелкой дрожью. По холодным вискам текли капельки ледяного пота. Он приподнялся на локте, ответил с трудом:

— Ничего, просто кошмар приснился.

— Кошмар? Приснился? — Катя удивленно заморгала. — Хотя сейчас всем кошмары сняться, только давно перестала считать это сном. Вставай, Сережа. Если ты хочешь уйти сегодня, то надо это делать сейчас, пока гостиница не проснулась.

Сергей посмотрел в окно. Рассвет вяло втекал в город. Светлело, но солнца и солнечных лучей видно пока не было. Сергей поднялся с кровати, начал одеваться. С трудом влез в брюки, свободнее во все остальное. Встал, сделав упор на здоровую ногу, но все равно поморщился. Катя смотрела на него с сочувствием.

— Может не надо? Оставайся здесь. Как ты пойдешь?

— Надо, Катюша. Здесь меня найдут в два счета.

— А где тебя не найдут?

— Не знаю.

Катя тяжело вздохнула:

— Ты хоть перекуси.

— Нет, некогда. И потом с полным желудком тяжело передвигаться.

— Ну хоть чашку кофе.

Сергей посмотрел на нее. Ее глаза не просили, они умоляли. Сергей сел.

— Чашку кофе я выпью с удовольствием, но потом мне надо идти.

— Как ты пойдешь?

— Ногами, — отрезал Сергей. — Возьму палку, буду на нее опираться. Кать, а Кать, у тебя есть палка?

Сергей плаксиво растянул последние слова. Она наконец улыбнулась, но отрицательно покачала головой.

Сергей тоже повеселел, глядя на эту улыбку.

— Ладно, нет, так будет, — Сергей молча выпил кофе, встал и, опираясь о стены, пошел к двери.

— Ты куда?

— На лестницу.

Сергей вышел в коридор, доковылял до лестницы, которая убегала крутым зигзагом вниз и так же стремительно другим концом уносилась вверх. Сергей одной рукой взялся за перила, которые забором шли вдоль лестницы, второй схватил один из прутьев этой загородки, напрягся. Пластиковый прут, хоть и крепкий, не был рассчитан на то, что кому-то понадобиться его выломать. Он заскрежетал, выгнулся и со щелчком вылетел из загородки. Сергей довольно повертел прут в руке, взял его за один конец, а второй упер в пол. Опираясь на прут, как на трость, Сергей вернулся в номер.

— Ну вот, смотри. Чем тебе не трость?

Катя покачала головой.

— Может все-таки останешься?

— Нет, — голос Сергея прозвучал тверже, чем ему хотелось бы. — Мне надо идти.

Она взяла его за руку.

— Сережа…

— Не надо.

— До свидания, Сережа.

— До свидания.

Сергей лег на пол, заглянул под тумбочку — веревка все еще лежала там. Он протянул руку, достал пыльный моток веревки, попытался подняться — не получилось. Сергей беспомощно посмотрел на Катю, та вздохнула, подошла, помогла встать на ноги.

— Спасибо, — поблагодарил Сергей.

— Не за что, — тоскливо усмехнулась Катя.

Сергей размотал веревку, перекинул ее, как и несколько лет назад, через подоконник, привязал, подергал за другой конец — привязано крепко. Сергей сел на подоконник, задергался, пытаясь взять свою импровизированную трость так, чтобы она ему не мешала. Подошла Катя, протянула руку.

— Давай помогу.

Сергей с благодарностью протянул ей палку от перил, перекинул ноги через подоконник, ухватился за веревку и начал медленно осторожно спускаться вниз. Этот спуск, хоть и не первый, дался ему сложнее, чем предыдущие. Сергей работал только рукам, иногда боялся, что не удержится, слабые пальцы отпустят веревку и он грохнется вниз. Наконец ноги коснулись земли. Сергей привалился к стене, поднял голову и махнул Кате рукой. Веревка задергалась, нервными рывками стала подниматься вверх, исчезла в проеме окна. Сергей ждал. Прошло около минуты, прежде чем веревка снова появилась в окне. К ее концу был привязан теперь прут от перил.

Сергей подождал, когда его «трость» спустится на доступный ему уровень и, не отрывая плеча от стены, к которой привалился, начал отвязывать палку. Руки тряслись, узлы не поддавались. Сергей попытался успокоиться, отвязал прут, жадно схватил его, оперся.

Катино лицо показалось в окне. Сергей помахал ей рукой, послал воздушный поцелуйчик и, не оглядываясь, стараясь не привлекать к себе внимания, медленно похромал прочь.

Катя смотрела ему в спину, в глазах ее стояли слезы. Почему-то казалось, что больше никогда его не увидит, никогда не увидит и Виктора. Она стряхнула слезы, пристально смотрела в удаляющуюся спину. Может обернется? Вот сейчас. Нет, сейчас. Но Сергей так и не обернулся. Его, уменьшающаяся с каждым шагом, фигурка вскоре совсем пропала из поля ее зрения. Это навсегда.

Катя затащила веревку обратно в номер отеля, номер, который стал для нее тюрьмой, закрыла окно, задернула занавески и горько заплакала.

На этом месте дневник Сергея Александровича Волкова обрывается. Есть, правда, в нем еще несколько корявых трудно разбираемых абзацев, на них и базируется то, что написано ниже. Хотя на девяносто процентов вся пятая часть является вымыслом (или не вымыслом) автора. Во всяком случае, настоящая дальнейшая судьба Волкова в точности мне не известна. Те события, которые будут описаны ниже вряд ли имеют какое-либо отношение к Сергею Александровичу, а если и имеют, то самое малое, хотя не исключены совпадения.

 

Часть пятая

Они вошли в полуразрушенный дом. Пол завален хламом, непонятным мусором. Сергей присел на корточки, погрузил руку в кучу тряпья, вытащил оттуда оборванную куклу с треснутой фарфоровой головой.

— Смотри, Витя, чего я нашел.

— Ну и на х… она тебе нужна? — ядовито поинтересовался Клюв.

Клюв — это было конечно не имя этого человека, а кличка. Клювом его назвали видимо за непомерно большой нос, а может и еще за что, Сергей не знал. Вообще их было четверо: Клюв, Брюзга, Демон и… Ну вот, как звали четвертого, Сергей забыл.

А может и не знал никогда, к этому четвертому обращались редко, сам он тоже помалкивал. С остальными все просто: Демон, наверно потому, что Дима, Брюзга, потому что старый зануда, Клюв… Впрочем про него уже говорилось.

Итак их было четверо, все четверо до войны были уголовниками. Все четверо попали в штрафбат, все четверо утверждали, что искупили кровью. Может врали? А все равно, один черт — уголовники. Все четверо нравились Виктору и не нравились Сергею.

Однако Сергей вынужден был терпеть их общество.

Сергей не ответил, хмуро опустил куклу на пол, поднялся на ноги. Шесть человек мерно разбрелись по дому, принялись изучать остатки той жизни, которая некогда теплилась здесь.

Сверху, куда ушел Клюв, раздался вдруг дикий вопль. Пять человек стремглав бросились на крик, у лестницы сбились в кучу, одновременно пытаясь подняться на второй этаж, наконец протиснулись. Сергей не торопился, а потому оказался наверху последним и мало, что видел за широкими мужскими спинами. Когда протиснулся, узрел радостно сияющего Клюва. В одной руке тот сжимал трость, в другой держал пропыленный цилиндр.

— Ты чего пугаешь? — накинулся Виктор на радостно сияющего Клюва. Охренел совсем?

— Во, — продемонстрировал Клюв свои трофеи. — И вон еще!

Палец Клюва смотрел куда-то за дверь, Сергей проследил за направлением и увидел вешалку, на которой висели пыльный мятый фрачный костюм, бывшая когда-то белой, сорочка и галстук-бабочка.

— И стоило так орать? — поинтересовался Сергей, пытаясь добавить в голос, как можно больше пакостных ноток, дабы отомстить за все насмешки, которые ежеминутно слышал в свой адрес.

— Мужики, — заорал вдруг Демон, тыча пальцем в костюм. — А я внизу фотоаппарат видел, давайте в нем сфотографируемся.

— Так может он не работает.

— Кто?

— Я! «Кто, кто?» — передразнил Клюв. — фотоаппарат твой.

— Пойдем проверим.

Веселой толпой скатились вниз, нашли допотопный фотоаппарат.

— А это вообще может работать? — Спросил Клюв.

Виктор повертел странную конструкцию, что-то нажал, чем-то щелкнул.

— Да вроде работает, и пленка есть, — прокомментировал он свои действия.

— Ура! Тогда пошли наверх, — обрадовался Клюв.

Опять поднялись наверх, на пол полетели грязные, пропотевшие гимнастерки. Они по очереди облачались в то, что когда-то было фрачным костюмом, напяливали цилиндр, фотографировались, переодевались. Они веселились.

Веселье кончилось на утро.

Оно оборвалось лающей командой, автоматной очередью и последним криком боли. Сергей выглянул в окно, на улицу, туда, куда только что вышли Брюзга и тот четвертый, имени которого Сергей не помнил. Их больше не было. Те, кто еще вечером веселились, влезая в костюм и валяя дурака с тростью и цилиндром, лежали теперь серыми тушами на грязной земле.

Сергей подскочил, побежал вниз, к Виктору. Комнаты промелькнули перед ним, ступеньки бросились в лицо, пронеслись размытой рябью. Сергей чуть не растянулся на лестнице, но удержался, а, перепрыгнув через последние пять ступеней, налетел на Клюва.

— Куда летишь? — рыкнул Клюв.

Сергей не успел ответить, неизвестно откуда появились Виктор и Демон.

— Там не выйти, — бросил Виктор на ходу. — надо пробовать с другой стороны, через окна.

Сергея развернуло и понесло. Не сразу, но понял, что Виктор схватил за руку и тащит за собой, начал шевелить ногами. Клюв, бегущий впереди, кинулся к окну, в последний момент свернул, грохнулся на пол. Остатки оконного стекла влетели в комнату вместе со свинцом автомата, посыпались Клюву на голову. Клюв откатился, смахнул мгновенно выступившую кровь с поцарапанной щеки, отполз от окна.

— Рус, сдавайс, — крикнули с улицы.

Сергей беспомощно посмотрел на Виктора, тот хищно ухмыльнулся. Клюв поднялся на ноги, отвесил в сторону окна непристойный жест:

— Вот вам, суки!

«Суки» не поняли или не услышали. Из-за окна снова послышался голос:

— Рус, сдавайс. Мы хранить ваш жизн.

— Сдавайтесь, ребята, — ухмыльнулся Виктор.

— Ага, сейчас. С чего это?

Виктор посмотрел на Клюва, процитировал с страшным акцентом:

— «Они хранить ваш жизн», разве не понятно?

— Манал я их во все дырки с их обещаниями, — огрызнулся Клюв и начал зло постреливать в разбитое окно. Попадал он в кого-нибудь или нет видно не было, но те, в кого он стрелял явно не были довольны перспективой получить пулю. Клюв кинулся на пол, по стене напротив окна с неприятным звуком пошли трещины. Клюв поднялся, выматерился и снова пальнул в окно, и снова увернулся. Стена напротив окна зацвела новыми розочками трещин.

Виктор прошел вдоль стены к соседнему окну, оглянулся на «цветущую» стену, усмехнулся:

— Ах, как они тебя сейчас продырявили бы! Кр-расота!

— Ты может быть им помочь хочешь? — ехидно поинтересовался Клюв.

— Хочу, — ответил Виктор. — Только не им.

Виктор поднял с пола кусок кирпича, сделал шаг в сторону, швырнул кирпич в окно. Брызнуло стекло. Виктор вернулся к окну, перестрелка продолжилась. Сергей и Демон стояли и молча наблюдали, потом, как по команде, пришли в движение.

Теперь они отстреливались вчетвером.

Отстреливались зло, остервенело. Казалось уже, что оружие в их руках не стреляет, а затравленно лает, а то и просто тявкает. Однако долго так продолжаться не могло. Пистолет в ладони Сергея вдруг тихо щелкнул пустотой:

— Витя, у меня патроны кончились, — пожаловался он другу.

— У меня тоже, — Виктор яростно отбросил в сторону никчемный теперь кусок железа.

— И что теперь?

Перестрелка прекратилась. На улице тоже перестали стрелять, прошелестели чьи-то шаркающие шаги, раздался знакомый голос:

— Рус, с вами говорить.

— Господа, — это был уже другой голос, практически без акцента и со значительным словарным запасом. — Вы окружены, вам предлагается сдаться. Мы гарантируем вам бесопасность и сохранение жисней.

Они молчали понурые и уставшие. Голос повторил:

— Господа, вы меня слышите? Мы предлагаем вам сдаться. Вы окружены. Выходите по одному с поднятыми вверх руками. Мы гарантируем вам бесопасность. Мы сохраним ваши жисни.

— Ну и что теперь? — повторил Сергей.

Демон неожиданно резко подскочил с пола, где сидел, дернулся в сторону двери.

— Куда? — мирно поинтересовался Виктор.

Голос его прозвучал спокойно, но что-то пригвоздило Демона к полу.

— Так куда ты собрался? — повторил Виктор.

— Туда, — тихо ответил Демон.

— Зачем?

Демон снова задергался, на побледневшем лице выступил нездоровый румянец:

— Сдаваться! Они сохранят жизнь, — он отчаянно умолял всем своим видом, повторил затравленно. — Они сохранят жизнь. Жить хочу!

— Я вижу, — с могильным юмором усмехнулся Виктор.

— Что ты видишь? — взвился Демон. — Что еще остается? Здесь сидеть? А они передумают, ворвутся сюда с автоматами и покрошат нас в мелкий винегрет. Зачем умирать, когда можно жить? Я пошел!

Он резко развернулся, но с места не сдвинулся, повторил уже не так уверенно:

— Я пошел…

— Иди, — спокойно ответил Виктор.

Он прошаркал к выходу. Изуродованный паркет жалобно скрипел под его ногами, потом шкрябнула дверь, другая, послышалось уже с улицы:

— Не стреляйте, я сдаюсь.

Клюв выглянул в окно:

— От жалко, пульки кончились, а то бы этой твари да в затылок.

Сергей ошалело посмотрел на Клюва, на Виктора. Виктор только усмехнулся.

— А дальше что? — спросил Сергей.

— Дальше, — Клюв начал яростно, но вдруг запнулся. — дальше…

— В одном он прав, — подал голос Виктор.

— Здесь сидеть смысла нет. Застрелиться? Так патроны кончились.

Сопротивляться? Так… А-а, черт! Идиоты, стрелять надо было меньше.

— Предлагаешь последовать его примеру?

Жить хочешь?

— Жить? Как жить? — Виктор с жалостью посмотрел на Клюва.

— Лучше умереть львом, чем жить собакой!

— У-у-у, дорогой, куда тебя понесло.

Мертвый лев, конечно, лучше живой собаки, но лучше быть живой собакой и хоть умереть львом, чем сдохнуть, как собака.

— Предлагаешь сдаться?

— Нет, не предлагаю. Сдаюсь, как это не противно.

Их под дулами автоматов ввели в барак, заперли. Сергей опустился на пол, из его головы никак не уходил удивленный голос с легким акцентом:

— А остальные?

— Что остальные? Остальных вы положили.

— Как?

— Еще здесь, во дворе.

— Сдесь? Вас было четферо? Не восможно!

Они вломились в дом, изрешетили все двери (на всякий случай), после вбегали в комнаты, но никого не нашли.

— Вы дрались, как лев, — сообщил пораженный немец, посмотрел на них и поправился. — Как левы.

Их притащили сюда, обыскали, забрали все, что могли. Единственное, что как-то умудрился утаить Виктор, перочинный ножик.

Сергей осмотрелся. Грязный барак, дощатый пол, хотя нет, даже не пол гнилые доски настелены прямо на землю. В дальнем углу перегородочка, за этой перегородкой навален всякий хлам. Видимо этот хлам лень было выносить из барака и его свалили в кучу в дальнем углу. Тряпье, какая-то солома, еще куча всякой дряни и грязь. Грязь везде, грязь и вонь.

Сергей содрогнулся. На него смотрели люди, нет, тени людей. Он вспомнил психушку, несчастных сумасшедших, тенями сидящих по углам. Те сумасшедшие были людьми, в сравнении с этими тенями. Те были чистые, ухоженные, тихо сидели по углам. Эти…

О, Боже… Измученные, грязные, оборванные, с пустотой в глазах и беспросветной болью на лицах. И эти надвигались на него, как в самом страшном ночном кошмаре. Не люди, тени, зомби.

Сергей передернулся. Что могло довести людей до такого состояния? Он узнал ответ на этот вопрос раньше, чем ему хотелось бы.

На утро их подняли, накормили помоями, но это лучше, чем ничего, и выгнали из барака.

Весь оставшийся день они копали. Сергей поначалу воспринял это спокойно, даже построил целое философское размышление. Зачем придумывать какие-то невообразимые тренажеры с сомнительной эффективностью? Лопата вот лучший тренажер. Он компактен, легок в использовании и работа с ним идет на пользу обществу. После обеда, которого не было, вся его философия, которой пытался себя подбадривать, распалась в прах, испарилась. Копал он теперь вяло, каждое движение давалось с неимоверным трудом, в груди хрипело от тяжелого усталого дыхания, руки уже не поднимались.

Вечером их отогнали, как скот, обратно в барак. Сергей переступил порог и грохнулся на пол. Кто-то прошел мимо, кто-то прошел по нему, даже не заметив, кто-то поднял его и оттащил в сторону. Сергей остатками сознания уловил лицо с вымученной улыбкой. Виктор!

На утро все повторилось.

Помои, лопата, негнущиеся руки и подкашивающиеся ноги, барак. Так повторялось теперь каждый день, счет которым Сергей давно потерял.

Однажды копая он не выдержал. Ноги подломились, в глазах потемнело и Сергей почувствовал, что падает.

Сквозь гул в голове скорее почувствовал, чем увидел или услышал, что моментально подскочил надсмотрщик, что-то рявкнул, ударил ногой, закованной в сапог. Боль отрезвила, гул в голове и мухи перед глазами исчезли, но сил подняться не было. Получил еще один удар и еще, потом снова рявкнул голос. Сергей попытался подняться, но руки разъезжались в разные стороны. Неизвестно откуда взявшаяся сила подхватила его и подняла, пресекая попытки упасть подперла его же лопатой. Надсмотрщик пришел в неописуемую ярость. Сергей видел, как сильный удар откинул, помогавшего ему подняться, Виктора в сторону, повалил на землю.

Надсмотрщик бил упавшего Виктора ногами. Бил сильно, методично, с наслаждением и профессионализмом, будто выполнял любимую работу.

Виктор пытался закрываться от ударов, но надсмотрщик был действительно профессионалом в своем деле. Он бил до тех пор, пока Виктор не закашлялся, отхаркивая кровавые сгустки.

Надсмотрщик окинул его взглядом, вытер об него сапог и что-то рявкнул. Виктор тяжело, отплевываясь кровью, поднялся. Надсмотрщик улыбнулся странной улыбкой, больше напоминавшей оскал акулы и рявкнул еще что-то. Виктор взял лопату и принялся вяло ковырять землю.

Вечером снова был барак.

Шли абсолютно одинаковые дни. Сергей уже не различал их, они слились для него в один долгий нескончаемый кошмар. Один раз, человек, который копал рядом с ним упал и не смог подняться. Сергей не мог помочь, он сам стоял опираясь на лопату, не способный ни к малейшим телодвижениям. Перед глазами мелькали знакомые мухи.

Человек упал. Подлетел надсмотрщик, другой, но похожий на прежнего, как брат близнец. Посыпались страшные удары. Человек извивался, хрипел. Кровь сочилась из разбитых губ, по которым долбанул сапогом надсмотрщик. Хрип стал булькающим, изо рта фонтаном полилась кровь. Надсмотрщик осмотрел свою жертву, еще раз сильно ударил сапогом. Тело подлетело от удара, как тряпичная кукла, ударилось о землю. Кровь больше не лилась, взгляд замер. Человек был мертв.

Сергей, не веря своим глазам, схватился за лопату и принялся судорожно ковырять замерзшую землю. Ему было страшно.

Ночью его разбудили крики и автоматная очередь. Через несколько минут двери барака распахнулись, послышался лающий голос. Их выгнали на улицу, выстроили в ряд. Сергей увидел, что посреди двора валяется человек, вернее тело человека.

Тело лежало на животе, по спине ровным рядом шли дырочки. Сергей узнал эти дырочки, он видел их и раньше — это были пулевые отверстия.

Автоматная очередь прошла ровной линией от правого плеча к левому бедру. Холодный ветер обдувал тело, запутывался в дырочках на одежде, трепал волосы трупа.

Громкий голос отвлек Сергея от страшного, но ставшего обыденным зрелища. Говорил офицер, рядом с ним стоял другой немец и коряво пытался перевести речь старшего по званию на русский язык. Сергей не понял ни слова, кроме разве что двух: «урок» и «наказание». Потом офицер пошел вдоль выстроившихся рядов.

Он шел неторопливо, периодически останавливаясь, окидывая взглядом кого-то из людей-теней. За ним шел автоматчик. Дуло автомата указывало на того, около кого только что останавливался офицер, а потом дергалось в сторону. Несчастный выходил из строя, вставал в сторонке.

Офицер медленно прошел мимо Сергея и остановился рядом с его соседом, потом неторопливо пошел дальше. Дуло автомата ткнулось в грудь человека, который стоял плечом к плечу с Сергеем, потом резко перекинулось в сторону все разраставшейся кучки людей. Сосед Сергея вышел из строя и отошел в сторону. Офицер дошел до конца строя, поглядел на толпу обреченных, на поредевший строй, потом…

Потом их всех расстреляли прямо на глазах у Сергея и тех, кому посчастливилось остаться в строю. Хотя, кому больше повезло — вопрос спорный.

Еще много дней спустя страшная картина не выходила у Сергея из головы. Строй, освященный прожектором снег, резкий голос офицера, выстрелы, нескончаемые выстрелы и падающие тела. Они умирали молча. Но самое страшное было потом, когда их тела, вместо того, чтобы похоронить, скармливали собакам. Сергей отгонял видение, но оно возвращалось и возвращалось.

Потом все повторилось. Ночь, помои вместо еды, нескончаемое ковыряние промерзшей земли, негнущиеся конечности, черные мухи перед глазами и гул в голове, приближающийся к лицу, вспаханный лопатой снег, падение, сапоги и боль во всем теле.

Трудно сказать сколько все это могло продолжаться и чем бы закончилось для Сергея, если бы не одно событие.

Очередное утро началось не так, как обычно. Двери в барак распахнулись с грохотом, на Сергея посмотрело злое раздраженное лицо. Причину этого раздражения Сергей понял несколько позже. Его и еще девять человек выгнали из барака, под дулом автомата загнали в закрытый кузов грузовика и повезли. Они ехали долго, Сергей не знал куда, он не мог этого видеть, все, что он видел это дуло автомата. Все, что он слышал, это урчание мотора и сердитый разговор надсмотрщиков.

Дорога кончилась, машина стала подпрыгивать на колдобинах, сильно потряхивая людей, находившихся в кузове. Вскоре грузовик остановился. Их выгнали на мороз. Сергей с нехорошим предчувствием смотрел по сторонам. Неширокая дорога уходила вперед через поле, скрывалась далеко впереди за деревьями. Здесь же, перед полем, с одной стороны дороги вниз убегал обрыв, с другой из подмерзшего болота торчала скудная растительность. Немцев было много, больше чем их, это Сергей отметил сразу. Трое автоматчиков караулили десяток обессиливших людей. Остальные ушли вперед. Один из них что-то зло объяснял офицеру, который приехал вместе с ними. Сергей не мог понять суть разговора, но тот, что говорил с офицером указывал вперед, жестикулировал, что-то горячо объяснял. Офицер слушал, мрачно кивал, потом повернулся к Сергею, его соседям по бараку и автоматчикам, махнул рукой.

Автоматчик ткнул одного из людей-теней в спину, погнал вперед. Они дошли до толпы немцев, автоматчик остановился и пихнул человека вперед. Несчастный боязливо огляделся, сделал несколько неуверенных шагов, обернулся назад. Автоматчик гаркнул на него, прорычал только одно слово. Это было одно из немногих слов, смысл которых Сергей понимал.

— Быстро! — перевел для себя Сергей повторившуюся команду.

Человек дернулся и потрусил вперед, не понимая и оглядываясь. Сергей наблюдал за семенящим через поле, с нарастающей тревогой. Несчастный пробежал метров сто, он так и не понял, что произошло. Зато понял Сергей и остальные. Взрыв страшным громом разнесся по окрестностям, и там, где стоял человек, появилась воронка. Сергея затрясло, он молча смотрел на автоматчика, который вернулся к ним и ткнул автоматным стволом в спину очередного приговоренного. Обреченный брел спотыкаясь, падая и поднимаясь. У этого человека было знание, которого не было у первого смертника.

Тот, первый, не знал, что с ним будет и шел боязливо и неуверенно.

Этот, второй, получил знание, которое обрекало его на смерть. Он был приговорен и шел со страхом и отчаянием, которые угадывались в каждом его движении. Он шел мучительно медленно, касаясь ногой земли, делая каждый последующий шаг так, как будто делал последний шаг в своей жизни.

Он прошел немногим дальше первого.

Грянул взрыв, звук был точно такой же, как и от первого взрыва, но Сергею послышалось в нем нечто новое, злорадно-обрекающее. Сергея передернуло судорогой. Стоявший рядом с ним заметил это, сказал тихо:

— Не боись, Серега, прорвемся…

Договорить он не успел, подошедший автоматчик ткнул ему между ребер стволом автомата, сделал приглашающее движение. Тот пошел напряженно, но не дергаясь, как его предшественники. Вместе с автоматчиком он дошел до уже знакомого рубежа, где автоматчик остановился, а обреченному следовало идти дальше, с каждым шагом приближаясь к своей смерти. Несчастный сделал несколько напряженных шагов, обернулся, подмигнул Сергею. Этот жест не соответствовал ситуации настолько, что Сергей даже чуть расслабился. Приговоренный сделал еще несколько напряженных, взвешенных шагов, потом резко дернулся в сторону и в несколько прыжков оказался у края обрыва, покатился вниз. Автоматчик без суеты шагнул в сторону, поймал скатывающегося вниз человека в прицел, нажал курок. Раздалась пронзительная, долгая очередь. Сергей видел, как тело несущееся вниз дернулось и покатилось дальше уже не по собственному желанию, а под действием земного притяжения.

Автоматчик проследил падение, вернулся к уменьшающейся кучке обреченных людей. В голове у Сергея все затуманилось. Он видел еще пять неуверенно, боязливо или обреченно идущих фигур. Он слышал еще пять раскатистых гулких взрывов, которые то рычали, то смеялись, то приговаривающе обрушивались на него. Он был близок к сумасшествию.

Их оставалось теперь только двое, и когда подошел автоматчик дуло уперлось в живот Сергею. Сергей поглядел на упершийся в него автомат, засмеялся. Короткий смешок перешел во всхлип, Сергей захлебнулся. Автоматчик понимающе, но с брезгливостью смотрел на него, потом ткнул автоматом в живот чуть сильнее. Сергей заковылял к минному полю. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Он спотыкаясь дошел до невидимого рубежа, на котором остановился автоматчик. Медленно, очень медленно пошел дальше.

— Быстро, — ударил в спину злой голос.

Сергей сделал три поспешных шага, потом заковылял еще медленнее, чем прежде.

— Быстро, — теперь крик прозвучал на ломаном русском.

Сергей, как в тумане преодолел то пространство, которое проходили до него. это пространство было безопасно, но дальше… Сергей обогнул последнюю воронку, седьмую.

Моя будет восьмая, мелькнула последняя мысль. Туман закрыл весь мир вокруг, Сергей не помнил, как шел навстречу смерти через минное поле, не помнил, как его поторапливали злые крики, он только шел и ощущал туман в голове.

И Сергей шагал в этом тумане, заволокшем весь мир, шел ничего не ощущая и ничего не соображая. Ощущение чего-то материального появилось, когда ноги подогнулись и он упал на колени. Туман потихоньку развеивался. Сергей отряхнул остатки туманной завесы и огляделся. Он не поверил глазам: поле осталось позади, справа и слева от него возвышались оголенные зимой деревья.

Сергей оглянулся. Через все поле к нему шла нервно болтающаяся из стороны в сторону дорожка следов. Его следов! Сергей передернулся, затрясся мелкой дрожью, попытался подняться, но ватные ноги не слушались и он снова упал на колени.

В оцепенении он сидел на снегу, в оцепенении вернулся к грузовику под дулом автомата, в оцепенении трясся всю дорогу в кузове грузовика. Оцепенение прошло, когда его начали трясти руки Виктора. Виктор ни о чем его не спрашивал, Сергей сам попытался рассказать, но не дойдя и до середины рассказа завсхлипывал, всхлипы сменились нервными смешками, перепутались с ними, началась истерика.

Это была последняя капля.

Немного прийдя в себя после этой поездки, Сергей стал по новому глядеть на место своего заточения. Безумная мысль, зародившаяся в терзаемом истерикой мозгу, начала обрастать мясом. Сергей осматривал каждый метр своей тюрьмы.

Утром, когда выводили из барака, он прислушивался к гулкому эху шагов. Их вели между бараком и стеной.

Стена высокая, увенчана спиралью колючей проволоки. Стену Сергей отмел сразу, другие варианты отлетели чуть позже. Один из-за широкого двора, освященного прожекторами, другой из-за охраны и собак, которых боялся с детства. Собаки здесь были страшнее, чем любая из тех, каких видел раньше. Огромные, злые, остервенелые, натасканные на таких, как он. Они бросались с наслаждением на любого, дай только волю.

Единственный удобоваримый вариант Сергей осмысливал очень долго, потом взялся за него с невероятным энтузиазмом. Одна из стен его барака шла параллельно стене забора, но вторая соприкасалась с этим забором, который поворачивал под прямым углом. Барак таким образом оказывался в углу. Умирающий от нечеловеческой усталости, Сергей ждал, когда все обитатели барака заснут, тихо прокрадывался в захламленный закуток, разгребал кучу мусора у стены, поднимал гнилые доски и с остервенением вгрызался в мерзлую землю. Он копал практически голыми руками, единственное орудие, которое у него было — погнутая ложка, откопанная им в куче мусора. Он рыл землю несколько часов подряд, потом закрывал досками результат своих судорожных потуг, заваливал кучей мусора и шел спать.

На утро все шло, как обычно: помои, гулкое эхо шагов, проходивших в узкий коридор между забором и бараком людей, лопата, барак. Потом Сергей выжидал, когда все заснут, лез в свой замаскированный лаз и копал. Теперь он считал дни, у него была цель и он ее добивался сдирая ногти и ломая ложку.

Сначала он рыл вниз, рыть становилось все труднее и труднее, потом пошел прямо, миновал две, нависшие над его лазейкой, стены и начал копать вверх. Теперь копать становилось легче, но, видя приближение заветной цели, невыносимее.

Последние дни он не мог сосредоточится ни на чем, он думал только о своей лазейки. Еще дней пять и, если все пойдет нормально, он на свободе.

Все не пошло нормально. В ту же ночь у него сломалась ложка. Он попробовал копать обломками, но из этого ничего не вышло. Теперь Сергей копал голыми руками. Цель приближалась значительно медленнее, но вот, наконец, он капнул в очередной раз и на него посыпалась земля. Сквозь маленькую щелочку, обезумевший от счастья Сергей увидел кусочек неба, подмигивающие ему звезды. Он принялся копать с еще большим остервенением, но наткнулся на огромный булыжник. Камень перекрыл дорогу на свободу и обогнуть его этой ночью не представлялось возможным.

Сергей, скрепя сердце, закрыл лазейку досками, засыпал кучей тряпья, соломы и прочего мусора, и пошел спать. Заснуть ему, не смотря на нечеловеческую усталость, от которой, копая лаз, терял сознание, так и не удалось.

Утром он почти с восторгом съел ненавистные помои. Последний раз. Прошел, прислушиваясь к эху шагов, по узкому проходу между стеной барака и стеной забора.

Последний раз! Махал лопатой с неведомо откуда взявшейся силой. Ура!

Все это с ним происходит в последний раз! Ковыряющий рядом с ним землю Виктор посмотрел как-то странно.

Сергей с нетерпением ждал вечера. В груди сладко ныло, когда перешагивал через спящие тела, шел к своей почти завершенной лазейке. Сергей разгреб мусор, поднял доски, с головой ушел под землю. Копал с радостью и нетерпением, наконец вырвался на свежий морозный воздух. Сердце затрепетало в груди от непередаваемой радости. Он чуть отполз назад и…

— Сволочь! — ударилось в спину Сергею. — Ну и сволочь. Сбежать решил?

Сергей полностью вылез из лазейки, резко поднялся и обернулся, перед ним стоял Виктор. Глаза Виктора покраснели и поблескивали в полумраке, как у сумасшедшего, лицо перекосилось, а там, где всегда была веселая улыбка, теперь появился звериный оскал. Сергею стало страшно.

— Витя?..

— Сбежать хотел, сволочь, — тупо повторил Виктор.

— Витенька, ты что? Я ж… Я же вместе хотел. Ты, что думаешь, что я тебя брошу? Витенька, ты что, я…

— Значит о нас ты подумал, — прорычал Виктор. — А о них, о тех, кто здесь останется, их же…

— Витя, успокойся, — попытался увещевать Сергей. — Витя, все же не смогут, пойми, а…

— А завтра их же выстроят и каждого второго…

— Не второго, Витя, и не надо об этом думать.

— Ах не надо, а что надо? Не думать об этом? А как я могу об этом не думать, если завтра за наши шкуры поганые столько народу погубят, чтоб другим не повадно было убегать, — его рычащий голос сорвался на визг. Ты, сука, вспомни их всех, а вспомни Демона, Клюва.

— А этих я вообще не хочу вспоминать, Витя. Это зеки, ублюдки, Витя, и если их…

— Молчать!!!

Сергей не успел сообразить, что произошло, но только в следующий момент он оказался на полу с рассаженной челюстью, а Виктор возвышался над ним, потирая кулак.

Сергей дотронулся до лица, кольнуло. Он тяжело вздохнул, начал подниматься.

— Вот значит ты как.

— Вот значит ТЫ как, — перебил Виктор. — Да они зеки, но они между прочим искупили кровью, — он нагнулся и подал Сергею руку. — А потом, я такой же зек, как и они, плевать, что они зеки в этой жизни, а я в той. Значит я такой… такой же ублюдок, так ты сказал.

Сергей наконец поднялся, сплюнул кровавый шматок и стал растирать челюсть, по которой на глазах расплывалась хорошая битуха. Посмотрел на Виктора, только сейчас обратил внимание на то, что тот очень постарел. От бывшей атлетической фигуры остался один скелет, обтянутый жилами и серой кожей. Глаза запали куда-то очень глубоко, по лицу побежали глубокие морщины, в скомканной шевелюре появилась седина, а на лице седая щетина. Сам Виктор как-то скрючился, ссохся, в глазах нездоровый блеск. Виктор опустился на пол, затих на миг, опустив голову, сказал:

— Ты никуда не уйдешь…

— Мы, — Сергей сглотнул ком. — Мы уйдем, Витя.

— А они?

— Все не смогут.

— А ты все же о них подумай, они…

— А они, они обо мне думали? Думали, когда я ногти ломал, когда я копал, думали? А я себе руки испоганил, у меня ногтей не осталось… И еще это, — Сергей всхлипнул, продемонстрировал ему правую руку. Страшная, разодранная вся в лохмотьях кожи и мяса рука, указательный палец разворочен до кости, уже не гнется, а безвольно болтается, видимо перебиты сухожилия.

Виктор вздрогнул, взгляд его очистился, на миг стал осмысленным, но тут же снова налился кровью.

— Ты никуда не уйдешь, — тихо прохрипел Виктор.

— Ну и ладно, — всхлипнул Сергей, хотя голос его уже не визжал, не дребезжал и с каждой секундой становился все тверже. — Оставайся, если хочешь, оставайся… — Виктор попытался что-то сказать, но Сергей не дал, а зашептал вдруг яростно. — Оставайся… Оставайся! Оставайся!!! Остаешься? Ах ты остаешься, ну и хрен с тобой! Остаешься? Ну и ладно, ну и оставайся, ну и хрен с тобой. Хрен с тобой и хрен тебе! Оставайся, оставайся, а я уйду… — прошептав это он будто испугался своих слов, но тут же повторил уже увереннее. — Уйду! — и еще, и еще уже с бараньей интонацией. — Уйду!

Уйду!!! УЙДУ!!!

— Ах ты сволочь… А я-то, дурак, думал… Тащил тебя, а ты с-сволочь… Сволочь! Никуда ты не уйдешь, сопляк паршивый, — взгляд его стал совсем безумным, в его сушеном теле бурлила такая ярость, такая, что Сергей боязливо попятился.

— Витя… спокойно, Ви…

— Никуда ты не уйдешь, сволочь!

В руке Виктора что-то блеснуло и он прыгнул на Сергея. Рука, в которой блестело лезвие, взметнулась вверх. Сергей дернулся в сторону и выкинул руки вперед, пытаясь перехватить руку Виктора с блестящей в ней металлической смертью. В результате неизвестно откуда взявшийся нож вылетел из рук и воткнулся в нескольких шагах от них ручкой в землю, а два мужика повалились, где стояли, причем Виктор оказался сверху и явно пытался размозжить голову Сергея о пол. Это ему не удалось, а посему рука его медленно поползла к горлу Сергея. Тот силился сдержать руку, но Виктор всегда был здоровее, и рука его все-таки вцепилась в незащищенное горло.

Теперь Сергей напряг шею, напрягся сам и попытался перевернуться, но ничего не выходило. Виктор давил и Сергей начал понимать, что вот теперь ему приходит конец, сейчас его задушит его друг. Или не друг?

Да нет, друг…

На этом месте он почувствовал, что почти задохнулся, сил все меньше и меньше. Он отпустил душащую его ручищу Виктора, из последних сил уперся и вывернулся. Рука соскользнула с его горла, и воздух хлынул в легкие. Они перекатились вцепившись друг в друга еще пару раз туда-обратно и Виктор опять оказался сверху, но на этот раз он не стал душить. Огромный кулак вверх:

— Я убью тебя, сволочь, — услышал Сергей и в очередной раз напрягся, уперся, перевернулся, оказавшись сверху и… почувствовал, как тело под ним расслабилось. Он поднялся, посмотрел на Виктора. Тот с трудом повернулся на бок и затих, лишь с потрескавшихся губ слетело упрямое:

— Никуда ты не уйдешь, сука-а-ах…

Сергей подковылял, поднял трясущимися руками тело Виктора. Из спины торчала ручка ножа.

— Викт… Ви… Витя, Витенька, ты чего?

Витенька…

Он приложил ухо к груди Виктора, там тихо и редко бухало.

— Мы уйдем вместе, Витенька.

Сергей засуетился, перевернул друга, выдернул нож. Затем быстро разодрал свои лохмотья и кое-как перетянул рану.

— Мы уйдем вместе, — он взвалил Виктора на плечо и потащил в сторону лазейки, которую с таким трудом выкопал.

Ночь была уже не такой темной и пугающей, скоро рассвет. Сергей испугался этого и побежал.

Где-то неподалеку завыла собака. Этот вой, как хлыстом, подстегнул Сергея, и он помчался еще быстрее. В себя он пришел только далеко за пределами своей бывшей тюрьмы. Барак, немцы, колючая проволока и собаки остались где-то очень далеко. Вокруг него теперь был замерший на зиму черный лес, да полумертвый Виктор на плече.

Сергей опустил тело друга на заснеженную землю, плюхнулся рядом, перевел дыхание. Только теперь почувствовал холод. Не мудрено, сам почти голый, а морозец-то ощутимый. Чтобы не замерзнуть, надо двигаться, подумал Сергей. Он поднялся, взвалил на плечо тело друга и с быстротой, на какую только был способен, пошел.

Его впервые не интересовал вопрос «куда?», он знал куда ему идти вперед.

Виктор пришел в себя, когда уже рассвело. Сергей понял это потому, что тело на его плече вдруг напряглось, а потом раздался тихий почти не различимый стон. Сергей остановился, как вкопанный, прислушался. Стон послышался снова.

— Погоди, Витенька, сейчас.

Сергей вприпрыжку поскакал к ручью, который наметил себе для остановки, и к которому полз уже давно. Он остановился у ручья, опустил Виктора на землю, прислонил его к серому стволу ссохшейся ивы, сам опустился перед ним на колени.

— Витя, ты как?

— Как видишь, — буркнул Виктор. Ярости в его голосе больше не было, на смену ей пришли усталость, тоска и злость.

Сергей попытался заговорить, но Виктор не ответил, и Сергей замолчал. Он сидел и молча хватал ртом морозный воздух. Голос Виктора прозвучал тихо, сливаясь со звуками природы, так что Сергей не сразу понял, что тот что-то сказал.

— Как? — голос Виктора прозвучал увереннее и обособленнее.

— Что «как»?

— Как ты жить-то теперь будешь? То, что тебя нет — уже обнаружили. Их наверно сейчас расстреливать будут…

Виктор проглотил комок, застрявший в горле. Сергей смотрел на него, вспоминая прошедшую ночь, только теперь осознал, что произошло. Как он мог так хвататься за жизнь? За НЕНУЖНУЮ ему жизнь. Ведь ему же уже давно не хочется жить, у него никого нет, ничего нет, кроме боли, а боль не должна жить. Любая боль должна умереть и не пакостить живущим. А может все эти разговоры о том, что ему не хочется жить — ерунда. Ведь именно за жизнь он цеплялся, когда рыл эту свою лазейку, именно за жизнь он цеплялся, когда спорил, а потом боролся с Виктором. Как он мог? Почему Виктор не придушил его? Один раз в жизни Виктор не закончил начатое, очень жаль.

— Не знаю, — выдавил Сергей. — почему ты меня не придушил, Витя? Ты ведь мог.

— Не мог, — тихо ответил Виктор.

Снова замолчали. Сергей уже ни о чем не думал, он смотрел на ручей. Вода бежала быстро, резво, бугрясь на торчащих камушках, смывая с берега грязный снег. Интересно почему вода не замерзает? Ведь холодно, ведь зима, мороз, снег. А ручей бежит и не застывает. Не может застыть.

Вода подхватила ветку, повертела ее, отчищая от налипшего снега, вынесла на середину и, подбрасывая, весело понесла вниз по течению. Ручей должен был застыть, умереть, как и все живое, на зиму, а он бурлит. Он живет. Сергей невольно сравнил себя с ручьем. А что, он тоже должен был умереть и уже давно, а он вот опять бежит куда-то, опять не замерз, а несется вперед.

Зачем? А зачем несется вперед ручей? Спасительная мысль пришла сама собой. Ручей бежит вперед не для себя, а для других, он несет воду людям, животным, растениям, которые в ней нуждаются. Почему он выжил, когда должен был умереть? Для других, чтобы принести другим пользу.

Вот Виктора спас.

— Витя, я живу для людей, — попытался он объяснить свою мысль. — Я выжил, чтобы спасти тебя, а может и еще кого. Я, как ручей, я несу людям…

— Брось, никакой ты не ручей. Людям он нужен. Спасти кого-то. Люди из-за тебя погибнут, причем те, которые не должны были погибать. Ты меня спас? — Виктор хрипло рассмеялся, закашлялся, прохрипел уже слабым голосом. — Ты меня еще не спас. Нас могут искать, поймать, кроме того я ранен, кроме того мы можем спокойненько замерзнуть в этом лесу, а тут зверья всякого полно. Наши трупики сожрут еще теплыми и костей не оставят.

— Пессимист!

— Нет. И потом, Сережа, даже два самых замечательных человека не достойны жить, если за их жизни заплачено жизнями двух десятков пусть самых отвратительных негодяев, а мы не самые замечательные. И они не самые негодные, и их там не два десятка положат, а значительно больше. И вот теперь я спрашиваю тебя, как ты будешь жить с этим?

Сергей молчал, Виктор откашлялся и продолжил:

— Ручейком себя называешь? Хочешь сказочкой красивой свои грехи замазать? Ты не ручей, в нем больше жизни и свежести, чем в сотне людей. А ты мертв, Волков. Ты — протухший труп, в тебе нет жизни, так какие-то рефлекторные подергивания. Ты знаешь кто ты на самом деле? Ты — вон та ветка. Ты мертв, но тебя подхватило течение и несет, бьет о камни, вертит.

Создается впечатление, что ты живой, но ты на самом деле давно уже умер. Мне жаль тебя, Сережа, ты сделал отвратительную вещь только потому, что тебя подкинуло на очередном повороте ручья. Ты мертв, и поступок это не твой, но это вижу я, да и то только теперь, а другие этого не увидят. Они скажут, что это сделал ты, они видели, как ты это делал. Они никогда не узнают, что ты давно умер, или жаждешь умереть, что в данном случае одно и тоже.

Сергей смотрел на него подавленно, но все же с надеждой. Виктор глянул в глаза Сергея, разглядел светящуюся в них надежду и зло выдохнул:

— Забудь то, что я тебе только что сказал. Это все чушь, еще одна сладкая сказочка, которой пытался замазать твои поступки. Что сделано, то сделано, и виноват в результате поступка только тот, кто совершил этот поступок!

— Не всегда.

— Всегда!!! — Виктор снова закашлялся. — Всегда. И ты мне так и не ответил.

— Что?

— Как ты жить будешь дальше?

Сергей не ответил, а Виктор больше и не спрашивал. Сергей молча поднялся. В завывании ветра ему послышался собачий лай. Послышался? Он напряг слух. Ветер несся между деревьями и нес с собой непрекращающийся собачий лай.

— А может и никак, — усмехнулся Сергей себе под нос. — Витенька, тебе придется подмокнуть чуть-чуть.

Сергей поднял друга, взвалил на плечо, с телом на плече зашел в ручей. Ледяная вода набралась в остатки сапог, обожгла холодом. Сергей передернулся, быстро побежал вниз по ручью.

Метров через сто ручей повернул. Сергей резко остановился опустил тело Виктора в воду.

— Лежи, лежи и не двигайся. Холодно будет, но только ты лежи.

Виктор не успел ответить, как Сергей подхватился и побежал назад. Он бежал и оглядывался, ручей завернул, замелькали деревья, тело Виктора пропало из вида. Сергей вздохнул спокойнее, вышел на берег в том месте, где и заходил в ручей. Побежал вверх по ручью, но уже по берегу. Собачий лай стал более отчетливым и более остервенелым. Знают уже, где я нахожусь, видят, с-собаки, подумал Сергей имея в виду именно собак. Он пробежал так около километра, а когда собачий лай стал невыносим, забежал в воду и побежал по воде. Через некоторое время он снова вылез на берег и снова стал намеренно оставлять следы. Преследователи то чуть отставали, то снова приближались. Сергей повторил маневр еще несколько раз.

Наконец погоня значительно поотстала.

Сергей не переставал бежать, а остановился только тогда, когда собачий лай стал почти неразличим. Сергей выскочил из воды на берег и побежал в лес. Он бежал быстро, ноги его оставляли глубокие смазанные следы на снегу. Он старался убежать как можно дальше в лес. Наконец Сергей остановился, прислушался. Тишина, только его хриплое дыхание и частые, глухие удары его сердца. Сергей глубоко вздохнул и осторожно, след в след, начал возвращаться к ручью.

Собачий лай снова появился на грани слуха, когда ручей уже показался из-за деревьев. Сергей запаниковал, заспешил, сам не помнил, как оказался в ручье. Уже в воде он споткнулся, опал. Ледяная вода отрезвила, моментально привела в чувства. Сергей поднялся и быстро, вздыбливая воду и поднимая фонтаны брызг, понесся вверх по ручью. Собачий лай нагонял, Сергей пробежал сотни три метров, остановился. Здесь из воды торчал огромный валун.

Сергей опустился в воду, укрылся за камнем и затаил дыхание.

Они появились, казалось, через сотни веков. Лай приближался, приближался мучительно долго, потом ударил по барабанным перепонкам, и они вывалились из-за деревьев.

Их было много: люди и собаки. Одни были злыми, другие остервенелыми. Сергей увидел их и испугался. Они разбились на две группы, шли по оба берега ручья в поисках следов. И, что самое страшное, они приближались теперь к нему. Сергей затаился, задержал дыхание, но стук его сердца все равно заглушал собачий лай и люди с собаками неумолимо приближались.

Теперь Сергей отмерял каждый их шаг.

Время остановилось, кровь шумела в голове заглушив все остальные звуки. Еще шаг, еще… Нет они не купятся на его дешевый трюк, они пропустят его, убегающий в лес, след. Еще шаг, два шага, еще шаг…

Он издает столько шума, что они непременно услышат и прибегут сюда.

Еще шаг, еще, еще… Вот сейчас, вот теперь… Собаки кинутся на него и люди не будут их оттаскивать. Они разорвут его на куски и…

Шум в голове перекрыл радостный собачий лай. Сергей дернулся, как от удара, выглянул из-за камня. Собаки счастливо заливаясь тянули своих хозяев в лес. К собачьему лаю добавились человеческие крики. Две группки соединились в одну и шумно скрылись в лесном лабиринте. Сергей оторвался от камня, к которому почти прилип, поднялся на негнущихся ногах, не веря своему счастью пошел по воде обратно, вниз по течению.

Сначала он шел медленно, пытаясь отдышаться и навести порядок в том хаосе, который царил в его голове, затем пошел быстрее, еще быстрее все наращивая и наращивая темп. Наконец не только мысли встали на место, но вернулись и чувства. Сергей почувствовал, что ногам мокро и холодно. Все, хватит этого балагана. Он вышел на берег, стянул с себя то, что когда-то было сапогами, вылил из них воду. После всех манипуляций сильно суше ногам не стало, но к Сергею вернулось какое-то душевное равновесие.

Он почти бодро вскочил и зашагал по берегу.

Через некоторое время он начал узнавать пейзаж. Да, вот здесь он еще не бежал бездумно, еще было время на то, чтобы разглядеть окружающую местность. Вот здесь он первый раз выскочил из воды, а здесь впервые зашел в воду. Здесь он сидел и разговаривал с Виктором, а там, где ручей делает поворот, там он оставил Виктора. Сердце радостно и часто забилось, Сергей побежал вперед высматривая впереди Виктора. Ручей повернул, Виктора не было.

Сергей остановился, как вкопанный, внутри что-то нехорошо зашевелилось. Здесь он оставил Виктора, здесь! Именно здесь. Но где тогда Виктор? Он заметался, начал испуганно озираться. А может не здесь? Ну конечно не здесь, просто место похоже, просто он еще не дошел до того места. Сергей быстро, быстрее ветра полетел вперед разбрызгивая воду. Он мчался вниз по ручью, вглядывался в деревья, пытался найти то место, но местность пошла теперь совсем не знакомая.

Сергей остановился, перевел сбившееся дыхание. А может Виктор просто вылез на берег и спрятался в кустах, а он-то дурак пробежал и не заметил. Точно. Конечно! Сергей развернулся и побежал обратно. Вот оно, то место. Сергей выскочил на берег, огляделся, но ни Виктора, ни каких-либо следов его присутствия он не нашел. Сергей метнулся на другой берег, посмотрел по сторонам — тоже самое. Он хлюпая драными сапогами вернулся в ручей. То это место или все-таки не то? Сергей почти уверил себя в том, что ошибся, собрался идти дальше, но тут в глаза бросилось что-то прибитое к берегу.

Сергей опустился на колени, протянул руку.

Это был промокший, драный кусок тряпки.

Окровавленной тряпки. Это был заляпанный кровью, промокший кусок гимнастерки. Его гимнастерки! Сомнений больше не оставалось. Это то самое место, здесь он оставил Виктора и больше его здесь нет. Виктора нет, нет Виктора.

— Витя, — прошептал Сергей.

Тряпка вывалилась из ослабевших пальцев, вода подхватила ее и медленно отогнала к берегу, туда, где нашел ее Сергей. Он ничего не видел и не чувствовал больше. Его охватила непереносимая тоска и отчаяние. Сергей сел и заплакал.

Он потерял счет времени. Он не знал, сколько он так просидел, но только слезы давно высохли, а от ледяной воды стало холодно, а потом перестали ощущаться ноги. Но Сергей продолжал сидеть в воде, его уже ничто не трогало.

Лай послышался неожиданно близко, так будто собака долго бежала молча, а потом вдруг, когда взяла след, спохватилась. Сергей дернулся, повернул голову, попробовал подняться — не вышло. Лай стал заливистым, одну собаку поддержали другие.

Теперь казалось, что они соревнуются, кто громче лает. Сергей поднялся-таки и побежал, как мог, вниз по ручью.

Мышцы отказывались повиноваться, их сводила судорога. Сергей, превозмогая себя, свой организм, бежал так быстро, как только мог. Он бежал от лая, от собак, которых боялся с детства. В диком страхе он выскочил из ручья и помчался в лес. Он ни о чем не думал, ему только казалось, что под покровом деревьев он будет в безопасности. Голые замерзшие ветви деревьев жестоко захлестали по лицу, в кровь разбивая губы, раздирая щеки.

Собаки почувствовали, что человек покинул воду, пронзительный лай, ушедший было в сторону, снова стал настигать его. Сергей заметался, завилял, как заяц, пытаясь запутать след, потом прыгнул в сторону, ломая ветки кустов, упал на бок, перекатился на живот, поднялся и опять побежал. Лай, не смотря на все его ухищрения, не отставал.

Сергей побежал быстрее, уже на пределе своих сил. Собачий лай начал догонять его. Сергей обернулся. Собачьи силуэты замелькали за деревьями, людей не было. Люди поняли, что он уже близко, что ему не уйти, и спустили собак. Сергей остолбенел, волосы встали дыбом, замерзшее, промерзшее насквозь тело покрылось потом, но ноги продолжали нести его. Теперь он бежал оглядываясь, в ужасе видя, как собаки показываются из-за деревьев, как их размытые силуэты приобретают очертания, как они приближаются к нему, как среди деревьев появляются размытые силуэты людей.

Сергей сделал последний неимоверный рывок, но дистанция между ним и собаками сократилась до минимума. Он закричал в последний раз, закричал страшно, нечеловеческим голосом, закричал и смолк. Они бросились практически одновременно, сильные лапы ударились в его грудь, он упал, закрылся руками. Лай превратился в рык, все его тело пронзило болью. Но даже не боль мучила Сергея, каждая клетка его тела вопила от нечеловеческого животного страха. Он видел белые острые зубы, настолько ослепительные, что любой человек мог только позавидовать, он ощущал теплое, влажное дыхание. Он ощутил остроту этих зубов на своей шкуре. Руки, которыми закрывался, больше ничего не чувствовали, по ним потекло что-то густое и теплое. От этого тепла стало хорошо, тепло разливалось теперь по всему телу. Он расслабился, опустил руки. В красной пелене, которая закрывала теперь весь мир, мелькнула черная точка. Она разрослась, стало ясно, что это собачий нос, но точка не перестала расти. Она разрасталась вытесняя красную пелену, пока не закрыла собой весь мир, и тогда Сергей перестал чувствовать свою связь с этим миром, перестал ощущать себя в этом мире, перестал ощущать себя вообще.

Собаки рвали закрывающегося руками, обреченного человека, рвали с довольным урчанием. Наконец человек перестал закрываться разорванными до костей, окровавленными конечностями. Один из псов кинулся на обессилившего человека, вцепился в горло. Раздался тихий всхлип, пугающий хруст. Человеческое тело на глазах превращалось в кусок изувеченной плоти. Собаки вгрызались и швыряли его так, будто это была тряпичная кукла. Не торопясь подошли люди, спокойно наблюдали за кровавой расправой.

А собаки все терзали и терзали большой, страшный кусок мяса. Прошло время. Видимо наигравшись, собаки бросили свою игрушку, довольно виляя хвостами, вернулись к своим хозяевам.

Когда люди и собаки неторопливо скрылись в отдалении, на изувеченный кусок плоти стало слетаться изголодавшееся за зиму воронье.

Виктор сидел в какой-то компании. Он теперь постоянно стремился в компании, к людям, хотел почувствовать себя живым человеком среди живых людей, но попытки его успехом не увенчались. Он чувствовал себя старым, больным и одиноким.

Вокруг смеялись, веселились и гуляли на всю катушку, а он, хоть его и считали душой компании, был, возможно, самым одиноким человеком в мире. Ему было тошно и больно, и облегчения не предвиделось. Вот и сейчас, всем весело, все пьют, перебрасываются шуточками, и сам он тоже отпускает походя несколько шуток, но все это где-то далеко и, как в тумане.

Виктор опрокинул стакан, взял гитару, перебрал струны. Туман рассеялся, установилась тишина. Он огляделся и увидел человеческие лица.

— Вить, а спой что-нибудь из военных, если не трудно, — попросил кто-то.

Рука Виктора дернулась, нервно бренькнули струны, гитара снова оказалась на полу, прислоненной к стене.

— Нет, — отрезал он, но все же нервно передернулся, взял гитару и запел чуть хрипловатым усталым голосом.

Он успел спеть совсем чуть-чуть, всего пол-куплета, но слушатели замерли и боялись шелохнуться. Это была песня полная тоски боли и чего-то еще. Что-то было в ней такое… такое безысходное, что ком вставал поперек горла и слезы наворачивались на глаза.

Он не допел и первого куплета, что-то в нем лопнуло. Он остановился на пол-фразы и отбросил гитару. Звякнули струны. Все молчали. Он снова взял гитару, боль отразилась на его лице, застыла в его глазах.

— Нормальная песня… Просто парни едут домой, — пробормотал он себе под нос будто извиняясь.

Опять забренчала гитара, сливаясь с песней. Песня была другая, без того надрыва, что гремел и рвал душу в первой, но ничего радостного вместе с тем в этой песне не было. Все та же грусть, боль, скорбь и почти та же безысходность. Он пропел два куплета, после второго сделал попытку бросить гитару, но сразу же передумал, допел припев, положил гитару рядом и нервно передернулся.

В мертвой тишине кто-то шевельнулся, потянулся за рюмкой. Виктор глянул в ту сторону, схватил гитару и пропел еще несколько строчек, отшвырнул гитару, хотя пальцы его потянулись за ней снова, но на полпути отдернул руку и встал.

— Не дай вам бог петь такие песни! — прошептал он. — Не надо этого даже петь. Никогда… Никому… никому.

Виктор встал и вышел. Громко хлопнула дверь в тишине, которая еще долго стояла в комнате.

Виктор вышел из гостеприимного дома, поймал машину, сказал водителю адрес. Поехали.

Виктор сидел на заднем сидении и тихо шлепал губами, разговаривая сам с собой. Он теперь все чаще разговаривал сам с собой, обращаясь при этом к Сергею. Ему не хватало близкого преданного друга.

Машина затормозила на светофоре. Виктор уткнулся глазами на красную лампочку контролера уличного движения.

Лампочка увеличилась в размерах, расплылась и заняла собой весь мир.

Виктор уснул…

…Он шел по темной ночной улице погрузившись в себя. Шел дождь, что-то хлюпало под ногами. Дул ветер, раскачивая поскрипывавшую дверь подъезда. Виктор почти поравнялся с дверью, когда из подъезда неожиданно выскочил человек.

Небритая припухшая физиономия уткнулась в лицо Виктора. Виктор хотел обойти, сделал шаг влево, но и мужик шагнул влево. Виктор посторонился, шагнул вправо — мужик туда же. Виктор не успел ничего сказать или сделать, как сзади подошли еще два мужика.

— Деньги давай, — прохрипел тот, который выскочил из подъезда.

— Ребят, отвалите, а? — начал было Виктор.

Тяжелая ладонь опустилась ему на плечо, сзади послышался другой голос:

— Ты чего, не понял? Кошелек или жизнь!

Виктор напрягся:

— Нет, ребят, это вы не поняли.

Он сделал несколько резких движений, рука исчезла с его плеча. Сзади кто-то сдавленно ойкнул, а спереди мужик, что вылетел на него из подъезда, схватился за разбитый нос.

Виктор обернулся, саданул кулаком в живот третьему… Собирался садануть, но третьего на месте не оказалось, он сделал шаг в сторону, и кулак Виктора только чирканул по ребрам. Виктор получил несколько сильных ударов, ударил сам — попал, что-то хрустнуло. Виктор приготовился добить, но в этот момент его что-то ужалило в спину, зачесалось, пронзило болью все тело. Виктор повалился на землю, сквозь шум в ушах слышал несколько хриплых коротких реплик, потом чьи-то руки быстро ощупали его, вытащили все из карманов. Боль пронзила его с новой еще более яростной силой, пальцы судорожно вцепились в твердую землю, все растворилось в боли, а потом и боли не стало…

…Он открыл глаза, все вокруг имело белый цвет. Больница? Да, вот только где? Во сне, или на яву? Виктор закрыл глаза и попытался заснуть.

Он проснулся. Проснулся? Да, он спал, точно спал. Но сны… Их не было! Нет, не может быть. Он снова засыпал и снова просыпался — снов не было. Слабенький график хаотично заскакал по экрану монитора, когда Виктор наконец осознал это.

Прибежала сестра, засуетились врачи, вокруг него что-то происходило, но это было не важно. Самое важное было то, что больше не было снов.

Этих страшных, неизвестно откуда взявшихся снов.

Прошло около пяти лет со дня победы, прошло ровно пятнадцать лет с того дня, как ему приснился первый СОН.

На другом краю земного шара женщина подскочила с постели, распахнула окно, долго вглядывалась в ночь. Потом села на кровать, взяла с прикроватной тумбочки фотографию мужчины. Сильные, но нежные пальцы пробежались по любимым ею чертам.

Она нужна ему, именно теперь и именно теперь больше всего на свете, больше, чем когда-либо. Она знала это, так же, как все эти годы знала, что он жив.

 

Эпилог

«…На другом краю земного шара женщина подскочила с постели, распахнула окно, долго вглядывалась в ночь. Потом села на кровать, взяла с прикроватной тумбочки фотографию мужчины. Сильные, но нежные пальцы пробежались по любимым ею чертам. Она нужна ему, именно теперь и именно теперь больше всего на свете и больше, чем когда-либо. Она знала это, так же, как все эти годы знала, что он жив.»

Я поставил последнюю точку. То, что теперь лежит перед вами — это исправленный, подредактированный, переданный более доступным языком дневник Волкова Сергея Александровича. Конечно не все от и до, кое-что пришлось добавить (во-первых во мне проснулся писатель, а во-вторых кое-что из своей жизни тоже хотелось передать), но все то, что было изложено в его дневнике, я передал в этой книге. Вы можете верить этому, можете принять за фантастику или бред сумасшедшего — это ваше дело, но я свято верю теперь, что все это было на самом деле. Была и война, была и память об этой войне, которая постепенно стерлась, было и напоминание. Теперь я точно это знаю.

Вы спросите, откуда такая уверенность?

Она появилась недавно. Лет двенадцать назад, когда я взял в руки этот дневник, я тоже был склонен принять его за бред сумасшедшего, но время поставило все на свои места.

Вот и сейчас, когда я дописываю это послесловие, в соседней комнате сидит мой отец. Отец уже никогда не встанет с инвалидной коляски, несмотря на то, что современная медицина способна практически на все. К сожалению она не способна вернуть человеку начисто оторванные ноги. Отец смотрит голограммавизор, судя по звуку новости. Я прислушиваюсь, до меня доносится приятный женский голос:

— …смертность резко возросшая за последние пять лет пошла на понижение. Напоминаю, что множество людей было обнаружено в последние годы мертвыми, как у себя дома, так и на улице, и в общественных местах. Причины смертей не были установлены.

Предполагается, что часть населения нашей планеты подверглось неизвестной аномалии. Врачи недоумевают…

— Недомерки! — голос отца перекрывает звук голограммавизора.

— …Власти не понимают…

— Ублюдки, мудачье! Ах они не понимают!

А я могу популярно разъяснить!

Но к несчастью разъяснить он ничего не может. Те, кто пытался что-то разъяснить, сидят теперь в клиниках для душевно больных. За тысячу лет ничто не изменилось.

— …ть, как предполагают средства массовой информации и сотрудники особых отделов, — заканчивает женский голос. — По предварительным данным число умерших, или, что больше похоже на истину, погибших по неизвестным причинам приблизительно равно двадцати миллионам.

Я встаю, иду в соседнюю комнату, где сидит отец. Отец тихонько плачет, неумело, прикрыв лицо руками. Я отдаю команду, милое женское личико исчезает с экрана, а сам экран исчезает за дверками, становясь одним целым со стеной. Я подхожу к отцу. Надо что-то сказать, но что? Слов у меня нет. Наконец отец отрывает ладони от лица и сообщает мне упавшим голосом то, что я знаю и без него:

— Какие двадцать миллионов? Там все тридцать легли…

17 ноября 3946 года.

Ссылки

[1] Стихотворение написал Леонид Филатов.