«…Я прожил здесь уже десять дней и больше этого не вынесу!»

Сергей сунул огрызок карандаша за ухо и посмотрел на то, что написал. Тяжело вздохнув, он сложил лист и сунул его за пазуху. Он действительно пробыл в психушке десять суток и нервы его были на пределе. Он посещал общую палату, смотрел, как Анджело издевается над сумасшедшими, пытался изобразить то, что от него требовалось и чувствовал, что еще немного и он действительно свихнется.

Огромная рыжая медсестра, которая отводила и забирала его из общей палаты, смотрела на него с жалостью и затаенным разочарованием:

— Бедненький, — вздыхала она. — а был такой нормальненький.

— Я и сейчас нормальный, — криво улыбался Сергей.

Но сестра только качала головой и уходила. Оставшись в одиночестве, Сергей доставал лист бумаги, огрызок карандаша и начинал писать.

«Я понимаю, что у меня выходит, но как бы не свихнуться на самом деле… Страшно!»

Дальше слово «СТРАШНО» расписывалось на разные лады и по бумаге начинали струиться непонятные узорчики и рожицы. Потом Сергей спохватывался замалевывал рисунки и убирал карандаш и бумагу.

Прошла еще неделя и Сергей отчетливо ощутил, что ему осталось совсем немного до сдвига. Он лежал на полу и смотрел в потолок в голове носились остатки упорядоченных когда-то мыслей. Он вспоминал то, что было давно и то, что произошло с ним недавно. Он вспоминал тех, кого никогда уже не увидит, а еще он вспоминал Виктора. Воспоминания, мягкие стены, муха, ползущая по потолку. Он чувствовал себя отвратительно, ему казалось, что он старый разбитый и больной. Он не мог понять чего он хочет, он знал только, что ему нужен покой в душе, надежная опора под ногами, человек, который бы его понял и принял без всяких оговорок. А кто в этом не нуждается? Но тот человек, который был ему нужен был мертв, в голове царил хаос, в горле сидел комок, а в груди что-то сильно сжало и категорически отказывалось отпускать.

В двери заскрежетал замок, муха оторвалась от потолка, а Сергей от мухи и от мыслей. Дверь открылась, вошла рыжая сестра.

— Лежишь?

— Лежу, — меланхолично откликнулся Сергей.

— Пошли.

— Пошли, — Сергей поднялся и вяло потопал в общую палату.

Он знал все, что ожидало его там: серые нелюди, похожие на тени, кучка симулянтов, садист Анджело. Коридор, дверь, открылась, закрылась, все. Того, что он вошел, казалось никто не заметил, только Анджело стрельнул взглядом. Сергей подошел к нему:

— Слушай…

Анджело в ответ развернулся к нему спиной и вперился взглядом в стену.

— Анджело, я хотел тебя спросить. Э-эй, ты меня слышишь?

— Хотел — спрашивай.

— Ты здесь давно?

— Я здесь давно.

— Сколько?

— Много.

— И все же?

Анджело повернулся к нему, секунду смотрел ему в глаза, потом взгляд его прошел сквозь Сергея и остановился где-то совсем далеко.

— Ну чего пристал? Я не в настроении, — голос его тоже звучал отсутствующе.

— У психов настроение быстро меняется.

— Да? — в голосе Анджело снова появились живые нотки, взгляд его сфокусировался на Сергее.

— Да, — уверенно ответил Сергей. — Так сколько ты здесь паришься?

— Полтора года, даже чуть больше.

— И не надоело?

— Не-а…

— А мне, представь себе, уже осточертело. Есть предложение.

— Какое? — в глазах Анджело загорелась искорка любопытства.

— Слинять отсюда не хочешь?

Искорка потухла также быстро, как и зажглась.

— Нет, не хочу.

— Как? — растерялся Сергей.

— Очень просто. Ну ладно, тебе здесь надоело, это я могу понять, но ответь мне на несколько вопросов.

Первое: куда ты собрался бежать? Второе: как? И наконец: зачем тебе это?

— Если я останусь здесь еще на неделю, ты сможешь издеваться и надо мной, как над этими, потому что я от них отличаться не буду.

— Охотно верю.

— Ну так давай дадим деру.

— Ну допустим у меня будет желание, но как ты это собираешься сделать?

— Очень просто. Вызываем сестру, дверь открывается, проход свободен.

— Ага, а дальше? Там между прочим санитары имеются.

— Но нас-то семеро, а их двое.

— Это ты видел двоих, а сколько их на самом деле? И потом, с чего ты взял, что все решат с тобой бежать?

Анджело развернулся носом к стенке.

Сергей попытался возобновить разговор, но из этого ничего не вышло.

Ближе к вечеру Анджело подошел к нему и сказал:

— Я поговорю с ребятами.

Сергей испытал некоторое подобие радости.

Он засыпал с облегчением.

Во сне была война, как и все последние годы. Он бегал стрелял в других, стреляли в него, а потом, уже под утро, произошло то, чего не должно было происходить…

…Он уже не спал, но он еще и не проснулся. Вокруг была дымка серая, блеклая, однообразная.

Он огляделся: глазу не за что зацепиться если не считать мутного зеркала, настолько мутного, что оно уже почти не отражает серость.

Сергей подумал о том, что не плохо бы подойти и посмотреть, но только подумал и сам не заметил, как оказался возле зеркала.

Сергей всмотрелся в мутное отражение и уловил легкое движение. В зеркале что-то зашевелилось и оно чуть посветлело. Сергей увидел фигуру проступившую сквозь серую дымку стекла.

— Интересно, — голос Сергея прозвучал также бесцветно, как и все вокруг.

— Что же тебе интересно? — спросил кто-то.

Сергей дернулся. Голос был мерзкий, писклявый до истеричности и явно исходил со стороны зеркала.

— Кто ты? — поинтересовался Сергей.

— Я никто и ничто.

— Да? А с кем я тогда разговариваю?

— Сам с собой.

Зеркало еще посветлело, а может потемнело? Во всяком случае фигуру находящуюся по ту сторону зеркала можно было теперь разглядеть. Он, а фигура явно была мужская, был одет во что-то черное, плотно обтягивающее тело, позади него по ветру развивался черный плащ, в руке он сжимал черную резную трость с потрясающе красивым черным резным набалдашником. Голова его была опущена и лица было не разглядеть, но были видны черные длинные волосы трепещущие на ветру. Вокруг фигуры была тьма, лишь слабый подрагивающий свет, как от пламени свечи, шел откуда-то снизу, выхватывая фрагменты фигуры.

— Интересная игра светотени, — заметил Сергей.

— Спасибо, мне тоже нравится.

— Черт тебя дери, — взорвался Сергей. — Кто ты? С кем я говорю?

— Я уже сказал: сам с собой!

— Когда я говорю сам с собой, я всегда спорю, а не соглашаюсь.

— А когда ты со мной согласился?

— Это не я с тобой, а ты со мной.

— Когда?

— Когда мне понравилась игра света и тени.

Зеркало чуть помутнело, воцарилась тишина. Сергей ждал.

— Ты не ответил, — возобновил он разговор.

— Что тебе еще?

— Я хочу знать где я и кто ты.

— Я уже устал повторять: ты нигде, а я — никто.

— Я это уже слышал и слышал, что говорю сам с собой.

— Так что ты хочешь?

— Проснуться и понять.

— Ты проснешься. Чуть позже.

— А как насчет понять?

Молчание.

— Я не хочу больше этих снов.

— Каких «этих»?

— Не говори, что не знаешь о чем я.

— Ладно, не буду.

— Так когда все это кончится.

— Для тебя это кончится скоро…

Сравнительно скоро, но тогда для тебя кончится не только это.

— Что это значит?

— Ничего.

— Ложь! Ты лжешь!

— Нет, я не лгу. Это ты лжешь сам себе. Я это ты! Я твое отражение в этом зеркале!!!

— Ложь! Вранье!

— Ведь знал же, что все этим кончится, — невпопад сообщил голос и обратился к Сергею. — «Вранье» говоришь, да? А что ты скажешь на это?

Тень, фигура по ту сторону зеркала, отражение, черт подери, да как не назови… Оно подняло голову.

Сергей отшатнулся. На него смотрело его собственное лицо! Его овал, его рот, его нос, брови, лоб, глаза… Нет! Это были не его глаза!

Они были черные, абсолютно черные! Черные, как два масляных пятна.

Раздалось мерзкое хихиканье. Сергея трясло, но он сдержался, взял себя в руки:

— Прекрати этот дурацкий маскарад!

В ответ раздался злой истеричный смех.

— Я сказал: «прекрати»!

— Ха-ха-ха! А что тебе не нравится? Что хотел, то и получил!

— Я хотел не этого!

— А чего? Вы всегда хотите того, чего вам знать не положено.

— Положено, не положено — дурацкое слово.

— Не цепляйся к словам. Вы хотите знать то, чего вам знать не надо. Это в лучшем случае, а то и вообще не знаете чего хотите.

— Я знаю чего я хочу. Кто ты?

— Я — это ты! Хи-хи-хи! А ты — это я!

— Чушь! Я — это я, и ничего общего с тобой не имею.

— Ой ли, посмотри на меня!

И Сергей увидел свое лицо с чужими глазами и чужой улыбкой. Сергей отвернулся, но везде, куда он не поворачивался, он видел свое лицо и дикую улыбку, и смех уже звучал со всех сторон. Сергей упал, закрыл глаза, заткнул уши. Он лежал долго, потом он открыл глаза, встал, отряхнулся. Вокруг была тишина, ну почти тишина, если не считать всхлипов и хихиканья со стороны зеркала.

— Ну что, успокоился?

— Хи-хи-хи…

— Скажи теперь, но только без спецэффектов, кто ты такой на самом деле?

— А ты настырный. Ты уверен, что действительно, что действительно хочешь это знать?

— Да, и еще мне интересно зачем ты врешь.

— Уже много вопросов… Ну хорошо отвечу на все.

— Только честно.

— А я и не врал, я может быть не договаривал, но не врал. Я никто. Я ничто, но я все. Я везде и нигде. Кстати, я это ты, часть тебя. Я твоя совесть, я мораль общества, я десять заповедей, я…

— Бог, — прервал тираду Сергей. — Хочу тебя предупредить: я не верю в бога.

— А во что ты веришь? Только не говори общих фраз — я вижу тебя насквозь.

Сергей открыл было рот, но запнулся и замолчал.

— То-то и оно! Вы не знаете во что вы верите. Иногда знаете, но душите эту веру, не говорите о ней, скрываете за общими фразами. Говорите, что верите в себя? Это благородно, это умно и красиво, но на самом деле в себя верят очень немногие, подавляющее меньшинство, да что там, хрен знает какая часть процента, почти ноль. Говорите, что верите в идеалы? Глупо! Меняются идеалы — меняется вера. Получается, что то, во что верили вчера, сегодня хаете и наоборот. И это называется взрослением. Говорите, что верите в Бога? Признаете свою слабость и открыто об этом орете.

Говорите, что не верите в Бога? Почти наверняка врете. Каждому из вас, кроме тех, кто верит в себя, хочется верить во что-то, что будет думать за вас. Верите в царя, в президента, в правящий класс, в высшую силу, в рок, в карму, в судьбу, в Иисуса с папашей и святым духом, в Будду. Хм, как сказал один из вас… давно, давно… хм, «кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса…» — что на самом деле одно и тоже.

Он замолчал. Сергей тоже молчал, ему почему-то стало тошно от этого разговора. Через некоторое время он (или оно?) продолжило:

— Но иногда, если вас загнать в угол, если вы теряете веру в нечто, которое говорит: «не убий,» — и подразумевает: «не убий, а то покараю,» вы начинаете верить в себя.

Так было в 1941 году. И что? Еще сотню-плторы лет вы гордились этим, вспоминали это, а потом забыли, забыли умышленно и стали верить в нового Бога — в науку, культуру, в прогресс. Я не скажу, что все это плохо, нет это хорошо, но вы опять потеряли веру в себя. Вы верите в механизм, в котором вы паршивые колесики и винтики. Вы называете тех себя, которыми были всего тысячу лет назад варварами, а ведь те пять лет, несмотря на весь ужас, на тот кошмар, с которым вы столкнулись, были золотым веком веры в себя. Вы побороли свою косность, вы пережили, вы поверили в себя, вы… Вы забыли все это, вы назвали, нет не назвали, заклеймили это варварством. А теперь, ха-ха-ха, теперь вы получили напоминание, и многие из вас теперь верят в себя, потому что больше верить не во что.

— Так значит…

— Так я надеюсь, что вы будите помнить это дольше, чем в прошлый раз, помнить и гордиться, и верить в себя, черт вас всех дери!

Сергей долго молчал, но он так и не продолжил свою странную речь, молчание тянулось и угнетало, потом Сергей не выдержал:

— Значит ты Бог? Создатель?

— Я никогда этого не говорил. Более того, я ничего не создавал, не разрушал и не контролировал.

— Похоже теперь придется поверить в Бога, — задумчиво протянул Сергей.

— Дурак! Ты что ничего не понял?

— Я понял, но… я же верю своим глазам.

— Веришь? Да я сам в себя не верю, я такой же, как и вы, только вы сотворяете себе кумира, а я верю в вас.

— Но как я могу не верить тому, что вижу?

— А что ты видишь? Молчишь? Так я тебе скажу, что ты видишь! Ты видишь сон во сне, а еще ты видишь зеркало и свое отраженное подсознание, с которым ты и споришь, и которое не понимаешь, а если и понимаешь, то загоняешь его обратно.

— Я…

— Я твое отражение, я твоя совесть, я супер эго. Хотя это определение и не очень ко мне подходит, но лучше вы все равно не придумали. Я откровение, которое приходит раз в жизни, — он резко перебил себя. — Все, хватит об этом! Ты хочешь знать, зачем я лгал, или где ты, или…

— Нет, мне это не интересно, теперь уже не интересно.

— Ты хочешь знать еще что-то?

— Нет… Хотя постой, да. Ты говорил, что для меня скоро кончится этот кошмар и еще что-то. Что ты имел ввиду?

— А ты не знаешь?

— Есть догадки, но я не хочу в это верить.

— Не верь. Догадывайся. На этот вопрос я не отвечу.

— Почему?

— Потому, что нет! Этого достаточно. Что еще?

— Ты показал мне мое лицо, теперь покажи свое.

— Нет!

— Да.

— Нет!

— Да!

— Нет!!!

— Да!!!

— Да? Да. Да! Да-а-а-а!!!

Зеркало помутнело. Замелькали неясные жуткие тени. Из того, что он видел раньше остались только глаза и дикий, мерзкий, истеричный смех. И снова все закружилось, и снова, куда бы он не посмотрел, он видел только глаза и слышал смех.

— Нет, — вырвалось у него.

— Да, — звучало со всех сторон.

— Нет! Нет! Нет! — Он бросился к зеркалу и схватил что-то, этим чем-то была черная резная трость. Воздух разрывал дикий смех. Рука Сергея судорожно сжала трость и швырнула в зеркало. Брызнули осколки.

— Кретин, — услышал он. — от себя не уйдешь.

И снова разрывая тишину и барабанные перепонки раскатывался и верещал истеричный смех. Все поплыло перед глазами…

… Он проснулся. Вокруг него быстро, как прошлогодний снег, таяли осколки зеркала. Вскоре осколков уже не было, но остался истеричный смех в мозгу, оставалась кровь на исцарапанном осколками лице, оставались разлад и разруха в душе, и они не собирались исчезать.

Через час он был переправлен в общую палату. Анджело ждал его.

— Скажи мне, Анджело, ты веришь в сверхъестественное существо, которое нами управляет? В Бога, например?

Анджело посмотрел на него как-то странно и покачал головой:

— Ни во что я не верю. Пошли лучше, мы тебя ждем, чтобы обсудить кое-что.

У Сергея внутри все оборвалось. Они что-то решили. Что? Однако боялся он зря.

— Мы решили поддержать твое предложение, — пояснил ему Анджело. — Хотя я лично не знаю зачем все это. Значит так, мы нажимаем кнопку, прибегает сестра с амбалами, амбалов вырубаем, сестра — это вообще не проблема, дальше каждый выбирается сам. Знаешь где выход?

— Нет, не совсем.

— Ладно, тогда ты пойдешь со мной. Вопросы?

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Как? А-а-а…

— А чего тянуть?

— Но надо же как-то подготовится.

— Тебе что, надо вещи собрать? Или хочешь при свете тусклой лампы начертить план побега, как в кино?

— Нет, но…

— Без «но». Ты заварил эту кашу, а теперь в кусты?

— Нет.

— Тогда бежим, — он подошел к двери и нажал красную кнопку.

Где-то вдали мерзко затрещал звонок, что-то хлопнуло, торопливо зашлепали шаги по коридору. Сергей стоял с глупо раскрытым ртом и хлопал глазами. Дверь распахнулась, вошла рыжая сестра, за ней два санитара. Сестра вопросительно посмотрела на Анджело, тот, пуская слюнявые пузыри, ткнул пальцем в Сергея. Сергей ничего не понимая смотрел, как два санитара надвигаются на него, хватают за руки, почувствовал, как его опускают на пол. Что происходит?

Сестра подошла, нависла сверху, в ее руках блеснул шприц. Что, черт подери, происходит?! Он дернулся, руки санитаров сжали его сильнее. Дергаться бессмысленно. Что происходит?

Анджело… Анджело, чертов предатель! Шприц приблизился к его руке, хищно нацелился в вену, но воткнуться так и не успел. Огромная ручища захватила медсестру, зажала ей рот и оттащила в сторону. Санитары все еще держали его, но хватка их вдруг ослабла и оба повалились на него.

— Получилось, бежим!

Послышались удаляющиеся шаги. Вконец ошалевший Сергей дернулся, пытаясь вылезти из-под придавивших его тел, но не смог. В голове стучалась только одна мысль: «Получилось? А как же я?» — он снова дернулся. Шаги затихли вдали, никаких звуков.

— А как же я? — просипел он.

Тяжесть давящая на него спала, он увидел Анджело, оттаскивающего тело санитара. Сергей задергался, выполз из-под второго тела, тяжело поднялся.

— А я уже подумал…

— Думать будешь потом, — бросил Анджело.

— А сейчас надо драпать. Помоги.

Они вместе стащили белые халаты с бесчувственных тел санитаров, облачились в них и вышли в коридор.

Сергей дернулся вперед, потом вспомнил, что не знает, где выход и остановился, пропуская Анджело вперед. Анджело, как назло, шел медленно, и Сергей снова рванулся вперед.

— Да не дергайся ты, — рука Анджело вцепилась в его плечо и остановила. — Мы сейчас незаметны, пока не бежим. Они ловят ненормальных в больничных пижамах, а мы самые нормальные и одеты, как охотники, а не как те кого ловят.

В отдалении прогремели шаги бегущих людей, послышались вопли, ругань, кто-то закричал, затем все стихло.

Анджело улыбнулся.

— Слышал? Вряд ли кто-то из них доберется до выхода, а ты убежишь отсюда, потому что ты со мной.

— А почему только я с тобой?

— Потому что ты мне был наиболее симпатичен, потому что мне будет жаль, если ты останешься здесь и свихнешься.

— Спасибо, Анджело! — горячо проговорил Сергей.

— Заткнись.

Сергей замолчал, и они продолжили путь по коридору. Это здание строил какой-то извращенец. Не больница, а лабиринт какой-то! Будь Сергей один, он вряд ли бы добрался до выхода, но он был с Анджело. Анджело уверенно шел по лабиринту, казалось, что у него в голове карта, компас, а на всех стенах висят указатели с надписью «ВЫХОД» и стрелками, указывающими направление.

Однако ни указателей, ни компаса, ни карты не было. Стены были серые одинаковые, коридор петлял, разделялся на несколько и снова сливался в один. Было совершенно непонятно, как Анджело ориентируется в этом безумном лабиринте, но он шел уверенно и Сергей двигался за ним след в след, полностью доверившись.

Коридор круто завернул влево, тишину нарушил гулко отдающийся в стенах коридора топот, снова повторился знакомый набор звуков: топот, крики, ругань, тишина. Сергей вздрогнул.

— Не трясись ты, это на другом этаже, — голос Анджело звучал уверенно, и Сергей успокоился.

Они прошли еще немного по коридору, вышли на лестницу, двинулись по ней вниз. Где-то в середине, не доходя первого этажа, к удивлению Сергея свернули в коридор. Опять потянулись одинаковые стены.

— Куда мы идем? — рискнул поинтересоваться Сергей.

— Помолчи.

Сергей смолк. Еще несколько коридоров, топот где-то очень далеко, но на этот раз без криков, массивная черная дверь. Сергей отдернулся — на двери висела табличка с надписью «ГЛАВВРАЧ». Неужели его все-таки предали.

— Стой! — голос Анджело имел какую-то непонятную особенность, он приковывал к месту, лишал воли.

Сергей остановился.

— Заходи, — Анджело сочувственно посмотрел на Сергея и добавил. — Да нет его там, он сейчас психов разбежавшихся ловит. Заходи.

Сергей отворил незапертую дверь, переступил порог, Анджело грубо толкнул в спину, пропихивая в комнату.

— Зачем мы здесь?

— За надом, — Анджело прошел по комнате, достал из ящика стола ключ, открыл им дверцу шкафа, выволок из шкафа костюм. — На, держи.

Сергей взял костюм, замер с тупо открытым ртом.

— Ну чего смотришь, одевай!

— А ты?

— Одевайся, мать твою!

— А это чей? — спросил Сергей, скинув халат и поспешно натягивая брюки.

— Дурацкий вопрос. Главврача, конечно.

— А откуда ты все здесь знаешь? Про выход, про этот кабинет, про то, что главврач, насколько я понял, переодевается приходя на работу?

— Просто наблюдал. У меня поначалу тоже была мысль сбежать отсюда, вот и прикинулся особо тяжело больным. Меня обследовали, таскали по всей больнице, и здесь я тоже был. Оделся?

— Угу.

— Тебе не жмет?

Сергей посмотрел на себя, костюм висел на нем, как на вешалке.

— Ну ладно, — усмехнулся Анджело. — Велико, не мало. Будет тебе костюмчик на вырост. А потом, все лучше, чем в пижаме по улице разгуливать. Идем.

Они вышли из кабинета, закрыли дверь, бесшумно пронеслись по коридору и вернулись на лестницу. Анджело, который раньше крался, взвешивая каждый свой шаг, теперь мчался, прыгая через пять ступенек, и Сергей еле поспевал за ним. Анджело резко остановился, Сергей с разгону влетел в его спину.

— Слушай меня, спустишься еще на два пролета, свернешь за угол и увидишь дверь, — Анджело порылся за пазухой и вытащил ключ. — Вот, откроешь им эту дверь. Это пожарный выход. Там пройдешь еще два коридорчика, не заблудишься, и выдешь в парк. Пройдешь через него насквозь, перелезешь через забор и все. Ты свободен. Понял?

— Понял, а ты.

— А я остаюсь.

— Как?

— Очень просто. Мне и здесь хорошо, а там мне делать нечего, там меня будут ловить, а если поймают, сюда уже не вернут. Все. Удачи тебе, Серега. Смотри не попадись, прощай.

— Анджело.

Анджело уже поднимался по лестнице, возвращался в этот дурдом. Анджело не обернулся.

— Анджело! Спасибо тебе, прощай.

Анджело остановился, стянул с себя халат, бросил его на лестницу. Он повернулся к Сергею, лицо его очистилось, а потом на нем появилась дуркаватая улыбка.

— Гы-гы, — сообщил Анджело и пустил пару слюнявых пузырей.

— Черт бы тебя побрал, Анджело, — разозлился Сергей. — И все равно, спасибо.

Сергей развернулся и побежал вниз.

Анджело посмотрел ему в спину, улыбнулся уже по человечески, и потопал по лестнице вверх.

Коридор, но другой, не тот, по которому бежал Сергей. Коридор правительственного здания. Он шел по этому коридору, довольно потирал руки. Он больше не правая рука этого старого пердуна, он теперь сам старый пердун, вернее будет занимать его место. Он подошел к двери зала заседаний, сработали фотоэлементы, дверь распахнулась. Пятеро и старик уже сидели там. Он переступил порог и довольно улыбнулся.

— Друзья советники, друг президент, вынужден сообщить вам неприятную новость. Мне только что звонили из психушки. Шестеро из десятерых, которых наш человеколюбивый друг президент отправил туда из чистого альтруизма пытались сбежать.

Он сделал паузу, насладился ошалелой тишиной, обалделыми лицами, с глупо разинутыми ртами. Ладно, пора добить.

— Троих поймали на территории больницы, двоих в городе, один исчез. Но этот один стоит всех остальных, это тот последний, который явился сюда и угрожал нашим жизням.

Старик вздрогнул, схватился за сердце.

Трудно сказать от чего. Потом он встал и молча вышел из зала заседаний. Он проводил старика взглядом. А вот теперь пора!

— Друзья, предлагаю повторно вынести на голосование вопрос о целесообразности пребывания нынешнего президента на занимаемом им посту. Кто за то, чтобы переизбрать президента?

Руки советников медленно, но верно поползли вверх.

Потом было голосование. Голосовали по каждому из шести в отдельности. Он выиграл, он стал президентом.

Первой бумагой, которую он подписал был приказ о снятии бывшего президента с должности советника, которую тот теперь должен был занимать. Второй бумагой было распоряжение любыми средствами задержать особо опасного преступника Волкова Сергея Александровича. Если последнего не удастся взять живым, то его следует уничтожить на месте, гласил приказ.

Сергей пролетел через парк, выбежал в город и, стараясь идти медленно, пробежал еще две улицы.

Там он вышел на дорогу и остановил такси. Теперь он ехал туда, куда ему ехать не следовало. Такси остановилось за два дома от гостиницы «Россия». Сергей расплатился деньгами предусмотрительно оставленными главврачом во внутреннем кармане пиджака и пошел к знакомому отелю.

Только теперь он сообразил, что не может войти в отель, как все нормальные люди через дверь. Он пошел вдоль стены гостиницы, обошел ее кругом, но как ни старался он высмотреть открытое окно, он его не увидел.

Сергей отошел в сторону, сел под деревом на скамейку и задумался. Что делать? Куда идти? Как ни странно, но Анджело был прав — идти действительно некуда. И сюда он пришел от безысходности. Нет! Он резко оборвал себя. Хватит разводить сопли.

Сюда он пришел повидаться с Виктором, собрать вещи. А куда идти потом? Да он просто вернется домой, он ведь давно хотел этого. Но дома его тоже будут искать. Его теперь везде будут искать, он теперь вне закона. Ладно, ерунда это все. Он должен попасть внутрь, увидеть Виктора. Виктор знает что делать, Виктор всегда все знает лучше него, просто потому, что Виктор лучше знает жизнь, не ту ленивую, размеренную, запланированную, которую он вел раньше, а настоящую жизнь, которой живет сейчас. Все, решено, надо попасть внутрь. Но как? Виктор веревочку в окно теперь не выкинет, просто потому, что кидать ее туда незачем, Виктор же не знает, что он сбежал из психушки. Значит надо дождаться темноты, заснуть и рассказать Виктору во сне, что он сидит под окном и ждет возможности попасть в гостиницу. Точно, это же так просто. Но оставаться здесь нельзя, здесь слишком много гепешников, которые теперь наверно ищут его. Он поднялся с лавочки и пошел бродить по городу.

Темнело. Сергей возвращался к гостинице. Он обошел ее кругом, сел под деревом на знакомую скамейку и упер взгляд в здание отеля. Постепенно зажигались окошки, потом они начали гаснуть одно за другим. Сергей силился, старался заснуть, но глаза не закрывались, а если и закрывались, то мысли все равно не давали ему уснуть. Он открыл глаза и посмотрел на окна первого этажа, в некоторых из которых горел свет. Дьявол! Как же он сразу не догадался? Ян! Старший следователь — вот кто его впустит внутрь. Пусть он вне закона, зато у него есть друг, который этому закону служит. А вдруг он его арестует? Дружба дружбой, а… Да, нет, ерунда это все.

Сергей поднялся со скамейки и пошел к окну первого этажа. Он старался отбросить все мысли, все опасения, это ему практически удалось. Он подошел к окну комнаты старшего следователя, из которого лился тусклый свет. Он собирался постучать и попросить Яна об одолжении, но как ни странно окно оказалось открытым. Сергей постоял, огляделся и, никого не увидев, подпрыгнул, схватился за подоконник. Подтянуться оказалось сложнее, чем он рассчитывал. Вообще подтягиваться, когда твои движения ограничивает стена очень неудобно. Он взобрался на подоконник и оглядел комнату.

Все как и прежде, ничего не изменилось, только за столом сидит Ян.

Сидел. Теперь его голова упала на руку, а потом скатилась на стол, и старший следователь мирно посапывая спит без задних ног.

Сергей еще раз взвесил все «за» и «против» и решил старшего следователя не беспокоить, пусть спит. Он на цыпочках прокрался к двери и покинул спящего Яна. Закрыв за собой дверь, он решил отправиться прямиком к Виктору. Для безопасности он проигнорировал лифт и отправился наверх пешком по лестнице.

Три с лишним десятка этажей, больше семидесяти лестничных пролетов. Сергей добрел до своего этажа с высунутым языком и сбитым дыханием. Вот он номер Виктора… Сергей замер, минуту стоял и смотрел ничего не понимая. Дверь номера Виктора была опечатана! Сергей знал, что все номера, где «происходило убийство», а точнее где находили труп, опечатывали, но Виктор-то был жив. Он не мог умереть, он был жив еще вчера ночью, то есть вчера днем но… А черт, во вчерашнем сне. Да во вчерашнем сне Виктор был жив и погибнуть он не мог, то есть мог, но если бы он и погиб, то полиция еще не успела бы найти труп, а если и успела, то не успела бы вывезти его и опечатать номер. Значит Виктор жив. Но почему его номер опечатан? В голове мелькнула тень догадки, Сергей дернулся в сторону, побежал к своему собственному номеру. Он зажмурившись пронесся по коридору, остановился напротив своего номера и боязливо приоткрыл глаза. Так и есть, дверь его номера тоже опечатана. Выходит, что Виктор жив, но также как и он сам скрывается.

Где теперь его искать? Ясно одно, в гостинице его нет. Что делать? Сергей начал впадать в отчаяние. В голове его пролетела масса различных комбинаций, но он остановился на не самой лучшей. Он содрал опечатку, открыл дверь и вошел в свой номер. Он переночует здесь.

В его номере все было по-прежнему, только появился налет пыли на мебели, а так… Вот стол, пара кресел, вот бар. Интересно, а он еще работает, или его отключили? Сергей щелкнул пальцами, послышалось механическое ворчание, появилось два стакана с водкой.

Сергей усмехнулся — работает. Вот его кровать… странно, появилось ощущение, что он дома. Вот тумбочка у кровати, вот портрет на тумбочке… Портрет Марины. Сергей нетвердой походкой подошел к тумбочке, взял портрет.

Она смотрела на него с портрета, слегка улыбаясь. Он стал рассматривать любимые черты. Грань между ним и Мариной на фотографии стерлась, и он увидел ее, как живую. В груди страшно защемило. Все это время, даже вспоминая о ней, даже гоня тяжелые воспоминания он не понимал в полной мере чего лишился. Он почувствовал боль внутри, и боль эта была даже острее, чем в тот день, когда н ее потерял. Тогда была даже не боль безумие, теперь накатила волна боли, тоски и одиночества, непереносимой, ноющей грусти. Он опустился на кровать, он гладил фотографию. Слезы, которых он так ждал еще тогда, наконец нашли выход и тихо, безмолвно покатились по небритым щекам, стали падать на фотографию. Он плакал, пытаясь освободится от боли, но освобождения не было. Он плакал, чтобы излить тоску, но она переполняла его, а не вытекала со слезами.

Тогда он поднялся, оглядел комнату затуманенным взором и пошел к бару. Один стакан исчез внутри него, туда же последовал второй, потом еще и еще. Он не закусывал, он даже не пил, он заливал свое горе. Еще стакан, еще… нет уже не льется, но это все равно, главное еще влить в себя, уйти от всего этого, хоть на миг испытать облегчение. Еще, водка уже не вливалась, голова гудела, он понял, что стоит на коленях. Еще, еще… Нет. Да, еще, еще, все…

Он стоял на коленях и не мог уже подняться. Он увидел ее портрет валяющийся на полу в стороне. Он пополз к портрету, к ней. Она смотрела на него с грустной улыбкой и молчала. Она никогда уже ему ничего не скажет, никогда не обнимет, не прижмется к нему ища защиты, не прижмет к груди, даря защиту ему. Он подполз к портрету, навис над ним. Пустой желудок воспротивился и водка, а кроме нее в желудке ничего и не было, поползла к горлу. Его вывернуло прямо на портрет. Скотина! Еще раз. Мудак! Хорошо еще, что портрет в рамке и закрыт стеклом. Потом его рвало еще и еще, и прежде, чем это кончилось, он отключился и упал лицом в собственную блевотину…

…Он проснулся в окопе, где лишь на миг закрыл глаза. Заснул на минуты, а столько произошло.

Виктор тряс его за плечо. Он открыл глаза:

— Витя, мне надо тебе столько сказать и спросить у те…

— Серега, закрой варежку и посмотри по сторонам.

Он поднял голову, высунулся из окопа, прислушался к звукам начинающегося боя.

— Понятно?

— Угу.

Дальше он двигался на автомате, выполняя приказы, не думая о том, что делает. Голова была занята другим.

Марина. Марина, которой больше нет, Марина, которую он так любил, Марина, которая любила его.

Он не помнил, как выбрался из окопа, как оказался перед теми, кто хотел его смерти, теми кого он должен был уничтожить. Он только вдруг увидел их, тех в кого надо было стрелять.

Он собрался выместить на них всю свою тоску и боль, он приготовился стрелять. А потом все поплыло перед глазами и те, в кого он только что хотел стрелять, приобрели черты Марины. Все. Он остановился, как вкопанный, он переводил дуло автомата с одного на другого, а на него отовсюду смотрело лицо Марины. Живой Марины. Марины с грустной улыбкой. Он задрожал.

— Нет! Не-ет! — вырвалось у него, но разве кто-то мог его услышать за всем тем шумом, который был вокруг.

А те, кто смотрел на него лицом Марины с грустной улыбкой, стали стрелять в него. Из глаз его брызнули слезы, он не мог стрелять. Он развернулся. С этой стороны на него тоже смотрели, и у вех смотрящих тоже было лицо Марины. Он завыл бросил автомат и побежал. Среди одинаковых лиц-галлюцинаций, оригинала которых уже не существовало в природе мелькнуло одно, не такое как все, но тоже родное. Это было лицо Виктора. Виктор орал что-то, потом поднял оружие, направил на него и спустил курок. Сергей почувствовал уже не душевную, а физическую боль, что-то больно дернуло его ногу, вплелось в нее. Он начал падать, свет вокруг померк…

…Померк только на секунду и снова растекся вокруг него. Он открыл глаза, он снова был в своем номере. В окно затуманивая ночь сумерками пытался пролезть рассвет.

Сергей смотрел в одну точку, не поднимая головы. Было что-то странное в том, что он видел, но что именно он понять не мог. Сергей поднял тяжелую голову и наконец понял странность — он лежал на полу.

Он приподнялся на локте. Под ним растеклась мерзко-вонючая лужа, рядом в этой же луже лежал портрет.

— Скотина! Мразь, — выдавил Сергей и хотел подняться, но ногу прострелила боль. Он посмотрел на свои ноги — обе в крови. Почему обе? Память возвращалась постепенно, но почему прострелены обе ноги он понять не мог.

Он, превозмогая боль, перевернулся на спину и сел. Затем осмотрел ноги. Память не подвела: вторая нога не была прострелена, только поцарапана. Ладно, а что теперь? Ко вчерашней боли, которая так и не ушла, не смотря на все потуги Сергея, добавилась боль от раны и головная боль, а кроме того была еще и тошнота, вызванная наверно последними двумя.

Куда теперь? Виктора здесь нет. Идти к Яну? А если тот не сможет или не захочет его выручить, а исполнит свой долг? Да он теперь даже убежать не может. Куда теперь? Был бы Виктор, все было бы проще, но Виктора нет. Что делать? Здесь оставаться он не может. Надо собираться и бежать. Как? Куда? Прав, прав был Анджело, тысячу раз был прав. Куда он может бежать в таком состоянии? Он даже гостиницу покинуть не может. А в гостинице…

Катя! Он чуть не закричал. Точно, она и перевяжет, и поможет, и расскажет, что здесь произошло и куда девался Виктор. «Куда» теперь ясно, а «как» — это уже дело техники.

Он не вставая дополз до ванной комнаты, пустил воду, стал смывать кровь и блевотину. Кровь все еще текла. Он не должен оставить никаких следов в коридоре! Сергей схватил полотенце, перетянул им ногу, стянул сильнее, остановил кровь. Теперь быстрее. Что ему нужно? Он ползком вернулся в комнату, схватил рамку с портретом и вытащил из нее фотографию, а также два листа бумаги и тетрадь — его дневник, которые он спрятал за фотографией. Он сложил все это вместе, сунул за пазуху, где уже лежали листы, исписанные им в психушке, поднялся. Так, ничего убирать он не будет, все равно обнаружат, что он здесь был. Все, можно идти. Сергей, придерживаясь за стены, на одной ноге поскакал в коридор. Он закрыл за собой дверь, но опечатку-то назад не вернешь, и пошел к лифту.

Ему повезло, в лифте он никого не встретил и на выходе из него тоже. А если бы и встретил? Что еще делать, ведь спуск по лестнице он не перенесет. Выйдя из лифта на третьем этаже он споткнулся, упал. Подняться сил уже не было, он полз до самой ее двери. Стучать он тоже уже не мог. Он вытянул обессилившую руку и начал скрести дверь. Дальше все было как в тумане. Она вышла. Как только услышала его поскребывание? Она не визжала, не причитала, она отнеслась к увиденному, как врач. Сильные не по-женски руки подхватили его и заволокли в номер.

— А потом они начали стрелять, — она судорожно сглотнула припоминая страшную сцену. — Я кричала, плакала, пыталась помешать… Они не попали, и ему удалось убежать. А больше я ничего и не знаю. Где он? Что с ним? Думаю он не в безопасности, ну а кто сейчас в безопасности?

Она замолчала, добинтовала его ногу уже молча. Сергей смотрел на то, как тонкие сильные пальцы затянули бинт, скрывший под собой рану.

— Все! Радуйся, кость не задета, а мясо нарастет. А сам ты как? В смысле… ты же был в психушке?

— Был.

— И?

— Сбежал.

— Куда теперь?

— Не знаю, — Сергей пожал плечами. — Хотел Витьку найти. Он бы помог, а теперь… Не знаю.

— Тебя теперь тоже ловят?

— Да, я думаю.

— А если поймают?

— А если поймают Витьку?

Она промолчала, он тоже.

— Ты можешь остаться здесь, — неожиданно предложила она. — вряд ли тебя здесь будут искать.

— Хорошо, только на одну ночь. Потом буду искать Виктора.

— Если ты его найдешь, я тебя очень прошу, дай мне знать где вы.

— Ладно, — согласился Сергей. — А можно тебя попросить?

— Да, конечно.

— Поднимись наверх, в мой номер. Там, в шкафу, мои вещи. Принеси мне что-нибудь, а то этот костюмчик мне не по размеру, да и выглядит он уже не очень.

— Хорошо, Сережа, — она поднялась и пошла к двери.

— Только поторопись, — догнал ее голос Сергея.

— Хорошо.

Дверь за ней захлопнулась. Сергей спустил перебинтованную ногу с кровати, попробовал встать. Нога тотчас отозвалась болью. Он остался сидеть, огляделся по сторонам, потом вспомнил, полез за пазуху, вытряхнул оттуда кипу бумаги, рассортировал. Листы, которые исписал в больнице, он педантично вложил в дневник. Дневник положил рядом на кровать. Следом за дневником шел портрет, Сергей посмотрел на улыбающиеся лицо, всхлипнул и аккуратно вложил фотографию между листами дневника. В руках у него остались несколько пожелтевших листов: один — выдранный из книги, другой написанный от руки. Сергей долго смотрел на них, потом развернул. Строчки, слова, обрывки фраз с двух листов замелькали перед глазами:

…ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА СОВЕТСКОГО СОЮЗА 1941 — 45…

Перед глазами, помимо строчек заплясали страшные картины воспоминаний.

…Началась после нападения фаш. Германии…

Картины сменялись одна за другой.

Нет.

…воен. — стратегический план — уничтожение в 1,5–2 месяца сов. вооруж. сил — «блицкриг», захват терр. до Волги, затем до Урала…

Кому это было нужно.

Если бы.

Нет, потому что эти беды постигают его близких, потому, что они постигают его самого.

…Внезапное, вероломное нападение нем. — фаш. армий на СССР в ночь на 22 июня…

… истребление или порабощение населения СССР…

Да, он помнил об этом.

…1-й период войны (1941 — нояб. 1942)…

…2-ой период войны…

…3-ий период…

Нет, он этого не говорил, другие говорили. Другие, но не он.

…Июнь — дек. — направление на фронт 1100 тыс. коммунистов…

Его начало трясти.

Еще не созданный. Боже, за что?

…Эвакуация на В. св. 1350 кр. пр-тий, матер. ценностей и людей…

…захват нем. — фаш. войсками Прибалтики, БССР, начало блокады Ленинграда; Смоленское сражение 1941; Киевская оборона, Одесская оборона, Севастопольская оборона 1941 — 42; нем. — фаш. оккупация Украины и Крыма, установление террористич. режима на захваченных землях…

Мама… Марина! Друзья и знакомые.

…СССР потерял в В.О.в. св. 20 млн. чел…

Продырявили? Да сердце щемит, но продырявили к сожалению не пулей.

…Пригранич. сражения 1941, оборона Брестской крепости…

Хозяин отеля… Маленький, пухленький… застенчивый и такой живой…

…СССР потерял в В.О.в. св. 20 млн. чел…

А за что их? За что тогда? За что теперь? ЗА ЧТО?

Руки затряслись мелкой дрожью, перед глазами пелена, все плывет. За что?

Сергей выронил лист, мелькнула последняя фраза.

…Победа СССР в В.О.в. — великий подвиг сов. народа…

Значит все-таки победа? Как он об этом забыл? Но зачем? Только для других. Для тех кто еще жив и хочет жить.

Не для него. Ему зачем? Никого не осталось, никого. За что их? Почему не его? Но если бы его, то тогда то, что сейчас чувствует он, чувствовали бы те, кто ему дорог. Эгоист! Но как жить? Зачем жить?

Никого ведь нет…

Как бы противореча его мыслям в комнату вошла Катя.

— Ты что, Сережа? — голос ее дрогнул.

Он поднял глаза, она стояла, протягивая ему костюм. На ее лице был испуг. Он отогнал все мысли, попытался спокойно улыбнуться, хотя сердце все еще щемило и рвало на части.

— Ничего. Все в порядке.

Он взял костюм и принялся переодеваться.

Ее присутствие его не смущало — какое может быть смущение перед врачом? Она заметно успокоилась, но тут наткнулась на лежащие на кровати листы бумаги и в глазах ее появилось беспокойство.

— Что это?

Сергей безразлично глянул на листы.

— Это? Ты хочешь знать? А Виктор тебе не рассказывал?

— Нет. Да. То есть хочу, но не рассказывал.

— Может он делал правильно, а я поступлю подло, но я расскажу тебе. Расскажу, потому что сам хочу знать то, что мне не говорят. Хочу знать то, что мне знать не следует. Я расскажу тебе, если ты захочешь, но учти, ты можешь пожалеть о том, что узнала это.

— Пусть.

— Ты уверена?

— Да, не тяни.

— Это, — Сергей поднял с кровати листы. — правда, вернее сказать это — часть правды. Это одна из причин, по которой меня ловят, и — одна из причин, по которой ловят Виктора. В нашем обществе могут казнить только за то, что ты знаешь это, — Сергей потряс листами. — так что подумай, прежде чем прочитать. Стоит ли?

Он положил две страницы на кровать между собой и Катериной. Она смотрела на бумагу с непонятным выражением на лице, ее пальцы потянулись к листам, замерли, а потом решительно ухватились за бумагу и потянули ее к себе.

Она принялась читать. Сначала жадно, потом замерла, вернулась к началу, стала читать по новой и очень медленно. Взгляд ее рассеивался, концентрировался на бумаге, опять рассеивался, затуманивался и возвращался к тексту. Только через полчаса она осилила первый лист, выдранный им из словаря, посидела, молча взялась за второй, который был закладкой. Сергей подвинулся и смотрел теперь ей через плечо. Пока она изучила лист, он успел раз пять прочитать стихотворение. Когда-то оно показалось ему странным и не совсем понятным, теперь… Теперь он чувствовал, что все равно ощущает его не так, как сам автор, но стихотворение стало ближе, чем тогда. Катерина дочитала, взгляд ее замер, так и сидела несколько минут. Наконец она протянула ему два листа, он сложил их сунул в дневник, а дневник убрал в один из внутренних карманов своего костюма.

— Ну что?

Она помотала головой и ничего не сказала. В глазах ее стояли слезы.

Больше они практически не разговаривали. Он остался в ее номере, просидел до вечера на кровати, потом, уступая ей место перебазировался в огромное мягкое кресло. Она потушила свет. Сергей не знал спит она или нет, но сам не спал. Сон не шел. Сергей думал, много думал. Он вспоминал тот странный сон про Бога. Что это было? Плод больной фантазии? Галлюцинация? Чья-то дурная шутка, еще более дурацкая чем те, что снились ему уже много лет? А может это был Бог? Нет, он сказал, что не Бог. Он сказал, что не надо верить, то есть надо, но не в него, а в себя. Верить в себя?

Это хорошо, когда что-то из себя представляешь, а когда ты уже ничто… Он ничто? Да, почти так. Он больной кусок плоти с больным рассудком, с больным сознанием и воспаленными нервами. Он не может верить в себя, все что у него осталось — боль и отчаяние. С этой мыслью он и отключился…

…Он открыл глаза. Земля раскачивалась из стороны в сторону где-то там, внизу. Нога болела, голова болела, самого его мутило. Он долго соображал, прежде чем додумался, что висит на чьем-то плече. Кто-то шел через лес и нес его на плече, тащил его бесчувственного, тащит теперь, когда он пришел в себя. Интересно кто его тащит?

— Витя? — Сергей сам поразился своему хриплому голосу, напоминавшему даже не голос, а хриплый звериный стон.

Тот, кто тащил его остановился, замер.

— Витенька, это ты?

Плечо двинулось от облегченного вздоха.

Сильные руки обхватили безвольно висящего Сергея. Он задохнулся, земля и небо поменялись местами, все завертелось. Когда пейзаж замер, Сергей понял, что сидит на земле. Рядом стоял и молча курил тот, кто волочил его на плече — Виктор.

— Это ты, — обрадовался Сергей. Он хотел подняться, но вдруг замер. Он вспомнил при каких обстоятельствах он расстался с Виктором в последний раз. Он вспомнил лицо, которое стояло перед глазами, свое бегство, которое нельзя оправдать ничем, Виктора с автоматом, он вспомнил выстрел.

— Витя, я…

— Не оправдывайся, — Виктор зашвырнул окурок в кусты и опустился на землю рядом. — Ты не сбежал… не успел… А потом, если бы ты видел свои глаза… В них было такое, такое… В общем я выстрелил, потому что должен был… Но только по ногам, потому что знаю — ты бы не струсил, не побежал бы со страху. И потом ты мне друг.

— Спасибо.

— Серега, скажи мне, что случилось?

Почему ты побежал? Ты ведь не смерти боялся, не боли, нет. Чего? Что случилось?

Он смотрел на Сергея внимательно, силясь понять, не так, как обычно. Обычно Виктор видел этого человека насквозь. А теперь он ждал объяснения, ждал долго, пока Сергей пытался сформулировать свои мысли и чувства в доступные слова.

— Извини, — выдавил Виктор выслушав рассказ.

Он поднялся, отряхнулся, помог подняться Сергею. Сергей поднялся морщась и кряхтя, встал на здоровую ногу.

Вторая была грубо замотана разодранным рукавом от гимнастерки. Виктор посмотрел на него, подставил плечо. Сергей оперся на плечо друга.

— Пошли, — предложил Виктор.

Сергей кивнул, и они заковыляли.

Интересная война. То беготня стрельба, то ранения госпитали, а то хождение по лесу. Кстати как они опять оказались в лесу вдвоем? Где свои? Опять этот вопрос, хм. Где чужие?

— Витя, а где мы?

— В лесу.

— Я вижу, что не на пляже. Как мы здесь? Что случилось?

— А я откуда знаю? Я в тебя шмальнул из автоматика-то, ты и грохнулся. Я испугался, думал пристрелил ненароком, бросился к тебе. Подбегаю, опускаюсь на колени, тут ка-ак бабахнет. Я рядом с тобой и грохнулся. Кругом какой-то гул, ничего не слышу, только гудит, как башку в аквариум с водой сунул, приблизительно такое же ощущение.

— Что мокро?

— Да не мокро, а гудит все. Гул глухой-глухой и раскатистый, а толком ничего и не разобрать. Я башкой пока тряс, чего-то случилось. Все как побегут, ну и по мне пробежались тоже. От двоих я закрываться пробовал, еще трое пробежались почувствовал, а потом вообще ничего не помню. Прихожу в себя, рук, ног не чувствую, все болит. Повалялся, потом поднялся, смотрю, а ты рядом лежишь. Я посмотрел на тебя, пульс пощупал — живой. Ну кое-как завалил на плечо и потопал.

— Куда?

— Туда, — Виктор махнул рукой в сторону. — а спрашивать все равно не у кого. На поле одни трупы, да танки покореженные были когда я прочухался.

— И что дальше?

— Идем дальше.

— Куда?

— А куда хочешь.

— Сдохнуть я хочу.

— Фи! — скривился Виктор, но жест этот так не подходил к его теперешнему внешнему виду, что Сергей ухмыльнулся.

— А что, ты знаешь куда идти?

— Нет.

— Если ты со мной не согласен, — обронил Виктор. — то можешь сам выбирать направление. Мне все равно куда идти.

— Мне тоже.

Некоторое время они шли молча. Потом Сергей вспомнил, спросил:

— Слушай, Витенька, а что с тобой происходит в той жизни? Куда ты делся, тебя ведь нет в гостинице?

— А ты откуда знаешь, что меня там нет?

— А я там был. Более того, я и сейчас там.

— А…

— А из психушки я сбежал.

— Как?

Сергей вздохнул и подробно рассказал, как ему удалось сбежать.

— А ты?

— А я узнал, что меня должны арестовать и попробовал бежать через первый этаж, там меня чуть не поймали. Я бегом на третий и через Катин номер…

— Это я знаю.

— Откуда?

— От Кати.

— Ну вот. Я убежал, они еще стреляли в меня, но попасть так и не смогли. И не догнали, теперь прячусь.

— Где?

— Все больше по подвалам. Долгая история, — отмахнулся Виктор. — потом расскажу.

— А откуда ты вообще узнал, что тебя должны арестовать?

— Это все благодаря Яну.

— Старшему следователю? — не поверил Сергей.

— Яну, — поправил Виктор.

Сергей кивнул. Дальше пошли молча. Скоро стало смеркаться, и они остановились на ночлег. Сергей отключился моментально…

…Это повторилось еще раз.

Та же дымка, та же серость вокруг, только зеркала больше не было.

Сергею очень захотелось проснуться.

— Тебе это не светит, — истеричности в голосе поубавилось, зато появилась издевка.

— Что?

— Не проснешься ты, пока я с тобой не закончу.

— Это как понимать?

— Ха-ха, поговорить я с тобой хочу, — голос несся отовсюду, это действовало Сергею на нервы.

— Наговорились уже, — мрачно заметил Сергей.

— Нет, отчего же. Ты приятный собеседник, хотя зеркало и раздолбал. Мне интересно с тобой поговорить еще.

— А мне с тобой не интересно. Не хочу я тебя видеть и говорить с тобой не хочу.

— Хамишь?

— Нет.

— Что с тобой? Где твое любопытство, где сила воли? Они ведь были у тебя в прошлый раз. Что произошло?

— Я устал. Уйди, оставь меня. Хоть ты оставь меня в покое, у меня и так проблем хватает. Не хочу я ничего. Не надо мне ничего, нет. Нет! И разговоры мне эти надоели. И ты мне опротивел.

— Ты опротивел сам себе.

— Опять? Ну и хрен с тобой, у меня нет сил спорить. Уйди!

— Я не могу уйти. Я это ты сам. Ты не можешь бежать от себя.

— Пшел вон! — закричал Сергей. Раньше он мог разбить зеркало, теперь он не мог ничего. Что можно сделать с голосом? Не слушать! Точно, это так просто. Сергей заткнул уши. Голос прозвучал в его мозгу:

— Напрасные хлопоты, ха-ха. От меня так не закроешься, не отгородишься.

— Уйди, скотина!

— Что-о-о? — голос дико взревел, взорвался, в него вернулась прежняя истеричность. — Да как ты смеешь, козявка, так со мной разговаривать? Как ты смеешь так говорить с Богом? Я…

— Ты говорил, что ты не Бог, ты говорил, что Бога нет, — спокойно отозвался Сергей.

— Ну да, нету, — в голосе послышалась растерянность. — Я и не говорил, что он есть.

— А это мы сейчас разберемся, есть Бог или нет. У меня к тебе просьба, мой друг Виктор хотел с тобой повидаться, пригласил бы ты его сюда, а?

— Нет! — отрезал голос.

— Отчего же?

— Нет и все!

— Ну хорошо, — разозлился Сергей. — Хорошо, тогда я сам. Ведь это сон, а во сне могу делать, что левая задняя пожелает.

Он вспомнил, как в детстве во сне, убирал из своих снов все страшное и неприятное, когда от этого страшного просыпался посреди ночи. Он представил себе Виктора.

Никакой уверенности в Сергее не было, была только злость, но неожиданно рядом появился полупрозрачный силуэт, стал крепнуть.

— Нет! — вспискнул голос.

Силуэт стал проявляться увереннее, становился все четче. Сергей обрадовался, но тут силуэт друга растворился в воздухе, исчез.

— А я ошибся, — голос хихикнул. — Ты силен, очень силен. Но для того, чтобы спорить со мной на таком высоком уровне, как ты попробовал, нужна не только сила.

— Уйди, оставь меня со своей философией, достал, — Сергей снова почувствовал себя усталым. — Уйди, не хочу тебя видеть.

— А чего ты хочешь?

— Ты и сам знаешь это лучше меня.

— И все же?

Сергей задумался, а хочет ли он сегодня того, чего хотел вчера.

— Вот именно, так чего ты хочешь?

— Ничего, нет. Оставь меня. Прекрати, перестань, я не могу так больше. Зачем? Зачем тебе все это надо было?

Остановись, дай людям покоя.

— Еще не время, пусть люди сами завоюют себе покой.

— Завоюют? А почему они должны его завоевывать? Он у них был, а ты его отнял. За что?

— Я уже говорил.

— И все же, скажи. Скажи откровенно. Зачем ты это сделал? За что ты нас наказал?

— А ты уверен, что это наказание?

Сергей промолчал. Голос тихо усмехнулся, продолжил с грустью:

— В 1941 году началась война. Страшная, кровавая, отчаянная, но люди тогда поверили в себя. Вера в себя — это важно, но впрочем об этом я уже говорил. А потом война кончилась. В 1945 году. Люди живут недолго, память чуть дольше. То поколение, которое помнило войну не понаслышке, а пережило ее, то поколение не забыло. Дети их тоже помнили, даже Помнили. Да это была Память, а не выученные главы из учебника истории. Но прошло лет пятьдесят с небольшим… — голос замолк, Сергей слушал тишину, потом голос продолжил. — Внуки тех, кто пережил войну, уже не сохранили той Памяти. Знаешь, День Победы праздновали, но праздновали не саму Победу, а красное число на странице календаря. Праздник начал терять свой смысл, он стал еще одним безликим поводом выпить. Парк Победы, огромный мемориал, дань Памяти, стал превращаться в парк развлечений.

Памятники… Ну, например, памятник защитникам неба какие-то сопляки расписали х…ями, названиями модных рок-групп и отношениями между Машей и Сашей. Обидно! Хотя «обидно», это не то слово. Замысел родился сам по себе. Если что-то забыто, то об этом надо напомнить.

Но я ждал, думал опомнитесь. Куда там. Вы не только забыли, вы стали забывать умышленно, вычеркнули, отреклись, предали и прокляли. Я подождал круглой даты и напомнил. То, что с вами теперь происходит, это не та война. Это не историческая хроника, да и не может быть такой. Это всего лишь напоминание. И ты хочешь, чтобы я остановил это все? Нет! Теперь вы остановите это сами. Сами, без помощи Бога, царя, президента, науки и техники. Вы остановите это сами, на одной только вере в себя. А не остановите, вам же хуже.

Голос прервался, Сергей думал о нем теперь, как о чем-то большом и могучем, грустном и не злом, переживающем за беды человечества больше, чем само человечество. Нет добрым обладатель голоса не был, он был жесток, но он не был и злым.

— Все, — голос звучал теперь мягко и устало. — Извини, что поговорить с тобой мне не удалось… Не удалось так, как хотелось, но… Знаешь, это не разговор с кем-то кто выше тебя, это всего лишь сон. Постарайся забыть его, Сережа. Забудь, память об этом разговоре не принесет тебе никакой радости, забудь.

Дымка стала таять, Сергей почувствовал, что сейчас проснется.

— Нет, стой! Подожди! Пожалуйста, не уходи. Ну задержись, задержись хоть на минуту.

— Нет, не хочу и не могу. Забудь этот идиотский сон, забудь. Это просто разговор с самим собой. Это всплеск больного разума. Это сон, нормальный сон, который мало кому был дан за последние годы. Забудь.

Сергей не мог забыть. Он мог попробовать забыть того визгливого, истеричного насмешника с дикой улыбкой и масляными пятнами вместо глаз, но он не мог забыть этого, большого, грустного, бесконечно человечного, хотя и жестокого.

— Нет, я прошу… Я очень прошу, не уходи. Вернись. Пусть не сейчас, пусть после, но вернись. Ты нужен мне, я хочу поговорить с тобой. Умоляю, вернись.

— Это сон, — в который раз повторил голос. — глупый сон, который надо забыть. Забудь…

…— Нет, — вскрикнул Сергей.

Он почувствовал тепло руки на своем похолодевшем лбу. Он открыл глаза. Катя стояла рядом с ним.

— Что с тобой, Сережа?

Сергей лежал, трясся мелкой дрожью. По холодным вискам текли капельки ледяного пота. Он приподнялся на локте, ответил с трудом:

— Ничего, просто кошмар приснился.

— Кошмар? Приснился? — Катя удивленно заморгала. — Хотя сейчас всем кошмары сняться, только давно перестала считать это сном. Вставай, Сережа. Если ты хочешь уйти сегодня, то надо это делать сейчас, пока гостиница не проснулась.

Сергей посмотрел в окно. Рассвет вяло втекал в город. Светлело, но солнца и солнечных лучей видно пока не было. Сергей поднялся с кровати, начал одеваться. С трудом влез в брюки, свободнее во все остальное. Встал, сделав упор на здоровую ногу, но все равно поморщился. Катя смотрела на него с сочувствием.

— Может не надо? Оставайся здесь. Как ты пойдешь?

— Надо, Катюша. Здесь меня найдут в два счета.

— А где тебя не найдут?

— Не знаю.

Катя тяжело вздохнула:

— Ты хоть перекуси.

— Нет, некогда. И потом с полным желудком тяжело передвигаться.

— Ну хоть чашку кофе.

Сергей посмотрел на нее. Ее глаза не просили, они умоляли. Сергей сел.

— Чашку кофе я выпью с удовольствием, но потом мне надо идти.

— Как ты пойдешь?

— Ногами, — отрезал Сергей. — Возьму палку, буду на нее опираться. Кать, а Кать, у тебя есть палка?

Сергей плаксиво растянул последние слова. Она наконец улыбнулась, но отрицательно покачала головой.

Сергей тоже повеселел, глядя на эту улыбку.

— Ладно, нет, так будет, — Сергей молча выпил кофе, встал и, опираясь о стены, пошел к двери.

— Ты куда?

— На лестницу.

Сергей вышел в коридор, доковылял до лестницы, которая убегала крутым зигзагом вниз и так же стремительно другим концом уносилась вверх. Сергей одной рукой взялся за перила, которые забором шли вдоль лестницы, второй схватил один из прутьев этой загородки, напрягся. Пластиковый прут, хоть и крепкий, не был рассчитан на то, что кому-то понадобиться его выломать. Он заскрежетал, выгнулся и со щелчком вылетел из загородки. Сергей довольно повертел прут в руке, взял его за один конец, а второй упер в пол. Опираясь на прут, как на трость, Сергей вернулся в номер.

— Ну вот, смотри. Чем тебе не трость?

Катя покачала головой.

— Может все-таки останешься?

— Нет, — голос Сергея прозвучал тверже, чем ему хотелось бы. — Мне надо идти.

Она взяла его за руку.

— Сережа…

— Не надо.

— До свидания, Сережа.

— До свидания.

Сергей лег на пол, заглянул под тумбочку — веревка все еще лежала там. Он протянул руку, достал пыльный моток веревки, попытался подняться — не получилось. Сергей беспомощно посмотрел на Катю, та вздохнула, подошла, помогла встать на ноги.

— Спасибо, — поблагодарил Сергей.

— Не за что, — тоскливо усмехнулась Катя.

Сергей размотал веревку, перекинул ее, как и несколько лет назад, через подоконник, привязал, подергал за другой конец — привязано крепко. Сергей сел на подоконник, задергался, пытаясь взять свою импровизированную трость так, чтобы она ему не мешала. Подошла Катя, протянула руку.

— Давай помогу.

Сергей с благодарностью протянул ей палку от перил, перекинул ноги через подоконник, ухватился за веревку и начал медленно осторожно спускаться вниз. Этот спуск, хоть и не первый, дался ему сложнее, чем предыдущие. Сергей работал только рукам, иногда боялся, что не удержится, слабые пальцы отпустят веревку и он грохнется вниз. Наконец ноги коснулись земли. Сергей привалился к стене, поднял голову и махнул Кате рукой. Веревка задергалась, нервными рывками стала подниматься вверх, исчезла в проеме окна. Сергей ждал. Прошло около минуты, прежде чем веревка снова появилась в окне. К ее концу был привязан теперь прут от перил.

Сергей подождал, когда его «трость» спустится на доступный ему уровень и, не отрывая плеча от стены, к которой привалился, начал отвязывать палку. Руки тряслись, узлы не поддавались. Сергей попытался успокоиться, отвязал прут, жадно схватил его, оперся.

Катино лицо показалось в окне. Сергей помахал ей рукой, послал воздушный поцелуйчик и, не оглядываясь, стараясь не привлекать к себе внимания, медленно похромал прочь.

Катя смотрела ему в спину, в глазах ее стояли слезы. Почему-то казалось, что больше никогда его не увидит, никогда не увидит и Виктора. Она стряхнула слезы, пристально смотрела в удаляющуюся спину. Может обернется? Вот сейчас. Нет, сейчас. Но Сергей так и не обернулся. Его, уменьшающаяся с каждым шагом, фигурка вскоре совсем пропала из поля ее зрения. Это навсегда.

Катя затащила веревку обратно в номер отеля, номер, который стал для нее тюрьмой, закрыла окно, задернула занавески и горько заплакала.

На этом месте дневник Сергея Александровича Волкова обрывается. Есть, правда, в нем еще несколько корявых трудно разбираемых абзацев, на них и базируется то, что написано ниже. Хотя на девяносто процентов вся пятая часть является вымыслом (или не вымыслом) автора. Во всяком случае, настоящая дальнейшая судьба Волкова в точности мне не известна. Те события, которые будут описаны ниже вряд ли имеют какое-либо отношение к Сергею Александровичу, а если и имеют, то самое малое, хотя не исключены совпадения.