Рассказ

Саша молча стоял, опершись на край инструмента, и с интересом смотрел на молодого человека, что сидел за фортепьяно. Парень играл настолько самозабвенно, что прикрыл глаза. Пальцы его то бешено носились по клавишам, то парили, словно вальсируя, вытанцовывая из инструмента мелодии Грига и Брамса. Молодой человек чередовал великих композиторов, но от творчества этих двоих не отходил. Не то нравились они ему больше, не то знал их лучше.

Обязательная программа, усмехнулся про себя Саша. Хотя работает неплохо. Не только техника у парня на высоте, но и варьировать умеет, вносит в музыку что–то свое.

Слегка постукивая ладонью по крышке, он рассматривал парня. Одет простенько, скромненько. Значит, пока без запросов. На вид лет двадцать с небольшим. Если верхнее образование и получил, то только–только. Молодой, упертый, свято верящий в то, что музыка спасет мир, а ему лично принесет славы или денег… Хотя нет, за деньгами он вряд ли гонится. Скорее жаждет облагодетельствовать весь мир и почить на лаврах.

Тонкие музыкальные, но необыкновенно сильные пальцы пианиста буквально сдернули последние аккорды. Звук метнулся к потолку и рухнул вниз. Вслед за ним на комнату опустилась тишина.

— Достаточно, — кивнул пианисту Саша.

Парень оторвался от инструмента, на него поглядел с робостью, перерастающей в испуг. Будто его, словно рыбу из воды, выдернули из родной стихии и швырнули на берег. Саша мысленно усмехнулся, утверждаясь в своих предположениях.

— Вы… э-э…

— Игорь, — поспешно подсказал молодой человек.

— Вы, Игорь, представляете, насколько моя музыка отличается от того, что вы сейчас исполняли?

Пианист мотнул головой как–то неуверенно, по диагонали. Понять, утвердительный это кивок или отрицательный, было невозможно.

— Я готов экспериментировать, — растерянно промямлил он.

— Верю.

Саша прошел по комнате, подхватил пачку бумаги. Зашелестели переворачиваемые страницы. Парень бросал на него робкие, полные любопытства взгляды. Удовлетворяя неозвученное любопытство, Саша выудил из пачки несколько страниц, поставил на пюпитр.

— Что это? — спросил пианист, окинув беглым взглядом незнакомые ноты, прикрывшие привычных классиков.

— Моя музыка. Если она станет твоей, считай себя пианистом группы.

— Вы хотите, чтобы я это сыграл?

Ответа не последовало.

Парень вскинул руку. Растерянность, что переполняла его только что, при общении с Сашей, исчезла, словно ее и не было никогда. Пальцы уверенно опустились на клавиши. Комната наполнилась музыкой. Звуки, что лились теперь из недр инструмента, казалось, были способны напугать, довести до сумасшествия. Но тем не менее притягивали, зачаровывали, не отпускали, как звуки флейты факира приковывают внимание змеи.

Саша сам залюбовался тем, как звучали написанные им ноты. Музыка открывалась с новой, неизвестной стороны. Решение было принято до того, как паренек перелистнул страницу.

— Репетиция завтра в десять.

— Вы принимаете меня?

— Если тебя устраивают условия.

— А условия?..

— Финансовую сторону обсудишь с нашим продюсером, — улыбнулся Саша. — Если тебя все устроит, завтра в десять жду здесь.

* * *

Домой ввалился счастливый. Танюшка, что встречала в дверях, невольно заулыбалась:

— Что с тобой?

— А что? — вопросом ответил Игорь.

— У тебя лицо светится. Я тебя таким давным–давно не видела.

Игорь обнял, поцеловал. Танюшка охотно отозвалась на ласки. После затянувшегося поцелуя чуть отстранилась.

— Что с тобой? — спросила смеясь.

— Здравствуй, — невпопад ответил он.

— Здравствуй… И все–таки?

— Я нашел работу.

В глазах Танюшки вспыхнула радость.

— Стоишь крепко? — с гордостью спросил Игорь. Не дожидаясь ответа, припечатал: — Меня пригласил к себе в группу сам Саша Ульянов!

* * *

Комната была просторной и на удивление светлой. Казалось, сами стены, выкрашенные в белый цвет, непонятным образом лучатся светом. Люди, которые ждали здесь, были знакомы по обложкам альбомов и афишам, что расклеивались перед очередным концертом по всему городу.

Две девушки: одна — рыжая, с огромными зелеными глазами, вторая — с отливающими синевой черными волосами и ледяным холодом во взгляде. Роднили их только утонченные черты и удивительная бледность. Казалось, будто они всю зиму не выходили из дому и теперь, когда сошел снег и солнце стало не только светить, но и греть, решили не нарушать традиции. В стороне от них сидел толстенький лысеющий виолончелист. Округлое лицо его, казавшееся на фотографиях добродушным, сейчас выглядело крайне недовольным. За их спинами маячил тощий парень с длинными немытыми волосами и беспокойно бегающими глазами — басист.

Саша панибратски хлопнул пианиста по плечу, приглашающе подтолкнул вперед.

— Это… э-э…

— Игорь, — тихо подсказал парень смущаясь.

— …наш новый пианист, — продолжил Саша как ни в чем не бывало. — Его зовут Игорь. Прошу любить и жаловать.

— До какой степени его можно любить? — жеманно поинтересовалась черноволосая девушка, и ее холодный взгляд вспыхнул задорными искрами. От этого фонтана задора виолончелист стал еще более угрюмым.

— Дмитрий, — резко представился он.

— Влад, — в тон ему отозвался басист.

— Игорь, — пробормотал пианист. — Очень приятно.

— Я Настя, а это — Кира, — кивнула рыжая на вторую девушку. — Расчет окончен. Вольно. Покурить, оправиться.

— Никаких перекуров, — улыбнулся Саша. — Сначала работаем, курим потом. Я думаю, сперва надо показать, что мы делаем, а после… э-э… Игорь включится в работу. Да, нет?.. Тогда поехали.

* * *

На концерте эта музыка выглядела несколько иначе. Сейчас, специально для Игоря, ее разложили на партии и каждый инструмент звучал отдельно. По частям это было и впрямь необычно. Еще более необычно, чем в законченном виде.

Скрипки не пели, скорее издавали какой–то скрип ссохшегося дерева. Гулко ухал бас. От звука виолончели веяло кладбищенским холодом. Игорь сперва слушал внимательно, потом взгляд его стал рассеянным. Пианист зябко повел плечами. Не заметил, как инструменты заиграли тему вместе, с самого начала. Музыка стала более складной, поверх мелодии лег глубокий и приятный баритон Саши.

Игорь вздрогнул, приходя в себя. Дослушал мелодию уже внимательно. Саша вывел последний куплет, затем подождал, пока мелодия сойдет на нет, и поглядел на Игоря.

— Это новая композиция, — пояснил он. — Что скажешь?

Игорь помялся:

— Интересно, но мертво.

— Что значит — мертво?! — вскинулся Влад, отставляя бас в сторону.

Саша одним движением руки заставил басиста замолчать. Подхватил пачку листов, протянул Игорю:

— Твоя партия. Что сможешь сделать?

Игорь принял листы, всмотрелся в ноты. Медленно, не отрываясь от листа, шагнул к инструменту.

Крышка откинулась с легким стуком. Ноты легли на пюпитр. Пальцы сами нащупали нужные клавиши. Мелодия полилась сперва боязливо, потом все увереннее, наполняя комнату. Тема была та же, но музыка выходила другой. Яркой, теплой, полной жизни.

— Вот примерно так, — закончил Игорь.

— С остальными сможешь? — Саша хитро поглядел на пианиста. — Да, нет? Тогда поехали.

* * *

— Хорошо играет. — Влад запихивал бас в чехол, гитара не слушалась, и басист злился. — Но он другой.

— Другой? — Настя удивленно вскинула бровь.

— Не наш, — поправился басист. — Он живой, и музыка у него другая.

— Музыка у него замечательная, — прервал длинноволосого Саша. — Этот Игорь — находка, то, что нам надо.

Влад нервно отбросил чехол и поставил гитару к стене. Подошел Дима. Виолончель его легла в футляр безо всяких напрягов, хотя по всему было видно, что он разделяет недовольство Влада.

— Слушай, Ульянов, зачем тебе лишние геморрои? Опять нервотрепка, опять куча проблем. Давай я его тяпну, и…

— И что? — взгляд Саши стал холодным.

— И будет тебе свой пианист, — пожал плечами толстяк.

— У меня и так есть свой пианист. Прекрасный пианист, который делает то, что ни один из вас сделать не сможет.

— Что же это? — ревниво вскинулся Влад.

— Живую музыку. — Саша в упор посмотрел на басиста.

Тот отвел взгляд, пробормотал тихо, но отчетливо:

— Музыка вся одинаковая… Это люди бывают живыми, мертвыми и…

— Ошибаешься, — перебил Саша. — Музыка бывает разной. Мертвые не могут играть живую музыку. А абсолютно мертвая музыка никому не нужна. Живым — не нужна…

Игоря он догнал у перекрестка. Пианист стоял у ларька, покупал сигареты.

— Курить вредно, — улыбнулся Ульянов еще издалека.

Игорь повернулся. Саша подошел ближе:

— Ты не обидишься, если я тебя пивом угощу?

Пианист пожал плечами. Саша сунулся в окошко чуть ли не по пояс, даже на мысочки приподнялся. Уже через секунду вынырнул обратно с двумя откупоренными бутылками «Францискайнера». Одну протянул Игорю.

— Держи! Ну как ощущения? Понравилось? Да, нет?

Игорь снова повел плечами:

— Мне кажется, я не понравился вашей группе.

— Неважно, — отмахнулся Саша. — Им просто надо привыкнуть. Главное, чтобы тебе нравилась работа. Пей.

Игорь пригубил. Пиво было холодным и на удивление приятным, хотя он никогда не думал, что бутылочное пиво может быть хорошим.

— Работа нравится.

— Ну вот и хорошо! — снова заулыбался Саша. — А остальное — неважно. Со временем привыкнут. Новые люди в группе — это всегда непросто.

Игорь сделал второй глоток, более уверенный. Выдохнул со смаком, поглядел на Ульянова:

— А прошлый пианист… его что–то не устроило? Почему вы разошлись?

Саша быстро, оценивающе глянул на новичка. В глазах его метнулась гамма чувств, словно бы спешно соображал, что стоит рассказывать Игорю, а о чем лучше умолчать.

— Он ушел. Совсем. Навсегда покинул этот мир.

— Умер?

— Нет, — мотнул головой Ульянов. — В больницу попал. В психиатрическую.

* * *

Пальцы бегали по клавишам автоматически. Игорь прикрыл глаза, сливаясь с инструментом, рождая музыку. Баховскую «Шутку» он мог сыграть не только если бы его разбудили среди ночи, но даже если бы будить не стали. Танюшка очень любила эту вещь. Она всегда садилась возле инструмента или вставала рядом, опираясь на черный бок фортепьяно. И слушала, слушала…

Игорь открыл глаза. Рядом с инструментом сидела Кира и с отстраненным видом изучала собственные ногти. За ее спиной у окна стоял виолончелист Дима. Влад нервно мерил комнату шагами.

— Хватит уже тренькать, — накинулся он на Игоря.

Музыка оборвалась. Игорь повернулся к басисту:

— Может быть, начнем без него?

— Без Саши здесь ничего не происходит, — усмехнулась Настя.

Дима оторвал от окна задумчивый взгляд, поглядел через плечо:

— Мальчик прав: завтра концерт, надо репетировать.

Влад нервно запустил пальцы в немытые волосы, растрепав их окончательно. Снова принялся метаться туда–обратно.

— Да успокойтесь вы, — подала голос Кира, не отвлекаясь от ногтей. — Придет сейчас ваш Ульянов.

— А то ты Ульянова не знаешь?! — взвился Влад. — Он как на час опоздал, так может и на три…

— Поэтому давайте начнем без него, — спокойно предложил Игорь.

— Ты, умник… — голос басиста истончился и звенел, как перетянутая струна. — Ты не много себе позволяешь?!

Игорь пожал плечами и повернулся к инструменту. Спорить не хотелось. Где ж там Ульянов ходит, в самом деле?..

Пальцы легли на клавиши. Звуки Баха ринулись к потолку.

— Перестань тренькать! — истерично взвизгнул Влад.

Что–то сильно сжало плечо. Игорь замер. Руки распускать никому не дозволено. Главное — успеть ударить первым. Пианист выдохнул, готовясь двинуть патлатому с разворота, но сделать ничего не успел.

— Убери руки, Владик… — голос прозвучал тихо, но с угрозой.

Игорь повернулся: в дверях стоял Саша. Хватка на плече ослабла.

— Убери руки… или я тебе их переломаю, — едва слышно повторил Ульянов.

Пальцы на плече перестали давить, став едва ощутимыми. Рука дрогнула, потом ощущение чужого присутствия пропало вовсе. Игорь повернул голову. Басист с видом побитой собаки сидел в дальнем углу.

Ульянов прикрыл дверь, улыбнулся:

— Так лучше. Работаем? Да, нет? Тогда поехали.

* * *

У Танюшки удивительно легкие шаги. Но он научился слышать, как она подходит. Или чувствовать? Игорь открыл глаза. Танюшка в самом деле стояла рядом с диваном и смотрела на него своими огромными карими глазищами.

— Что с тобой?

— Устал… — тихо прошептал Игорь.

Она села на край дивана рядом, нежно провела рукой по щеке.

— Голова болит, — пожаловался Игорь.

— Хочешь таблетку?

— Нет.

Он снова закрыл глаза. Заговорил тихо — и сам поразился, насколько уставшим прозвучал его голос.

— Я хочу заниматься музыкой, а вместо этого… какие–то сплошные дрязги, свары. Сегодня чуть с басистом до драки не дошло.

— Это нормально. — Танюшка погладила по волосам. Пальцы взъерошили волосы. Теплые, нежные пальцы. Захотелось податься вперед, прижаться к ее ладони. — У тебя завтра первое выступление, ты новичок. Вы притираетесь. Люди же должны привыкнуть друг к другу. Успокойся. Завтра отработаете и станете ближе.

Игорь сел на диване, обнял ее:

— Ты придешь?

— Приду, — улыбнулась она. — Обязательно приду.

* * *

В комнате было темно и тихо. Но оставшимся здесь музыкантам не нужен был свет: трое прекрасно видели в темноте. И слышали. Хотя шаги мечущегося из угла в угол Влада услышал бы кто угодно.

— Я не стану этого больше терпеть! — голос басиста звучал напряженно и нервозно. — Что он себе позволяет? И потом… этот подход… что он может такого, чего не могу я?

— Твои предложения? — Дима, как всегда, был спокоен.

— Ты и сам прекрасно знаешь.

Шаги замерли. Влад испытующе таращился сквозь темноту на Диму.

— Знаю, — кивнул тот, выдержав паузу.

— Ну и?.. Вы против?

— Я — за. — глаза Киры влажно блеснули в темноте.

— Я — за, — кивнул Дима. — Кто это сделает?

— Если вы не против, это сделаю я.

В комнате без окон с выключенным освещением стояла кромешная тьма, но сквозь эту тьму Дима отчетливо увидел, как поднялась со стула девушка, как заблестели желанием ее глаза.

— Нет… — прошептал Дима. Или только хотел прошептать.

— Согласен, — неожиданно радостно выпалил Влад. — Значит, завтра, после концерта…

— С особым удовольствием, — жеманно закончила Кира.

Влад истерично хохотнул и вышел. Кира двинулась было следом. Дима почувствовал, как что–то больно сжалось в том месте, где у людей находится сердце.

— Стой!

Кира замерла у двери:

— Что тебе?

— Я против этого. — Дима сидел не двигаясь. Могло показаться, что он спит с открытыми глазами. — Я не хочу делить тебя еще и с этим мальчишкой.

Девушка запрокинула голову и звонко, обидно рассмеялась:

— А ты меня ни с кем и не делишь! Между нами вообще ничего нет.

— Но ведь было… — едва слышно произнес он.

— Считай, что не было, — пожала плечами она.

Ярость накатила непроницаемой слепящей волной. В голове стало жарко. Настолько жарко, что снова почувствовал себя почти как тогда, когда еще был человеком.

— Шлюха!

Ярость выплеснулась одним словом, не оставив внутри ничего, кроме опустошенности. Тут же захотелось извиниться, просить прощения, умолять, объяснить, что сказал не подумав, но он сдержался. Кира вздрогнула, словно от пощечины, подобралась резко, готовая в любой момент ответить на выпад выпадом. Потом плечи ее чуть расслабились, казалось, обида стекла с нее, как снежный пласт с теплой весенней крыши.

— Пошел к черту. — голос девушки прозвучал с такой брезгливой жалостью, что, услышь кто, непременно поморщился бы.

Приоткрывшаяся дверь разрезала темноту прямоугольником света, закрылась с резким хлопком. Дима молча закрыл глаза.

— И пошел бы, только не пустят, — пробормотал ни для кого.

* * *

Собаки! Собачья свора. Скорпионы в банке излучают больше любви, чем эти… Саша зло зыркнул на стукача. Дима поежился под его взглядом.

На доклад пришел, стоит, доносит… Сам, небось, первым и предложил этот мелкий заговор, а потом пошло чего–то не так, и теперь мстит, тем и хочет передо мной беленьким выйти. Бедный мой пианистик, как бы тебя сохранить, уберечь от этого болота…

— И?.. — поторопил Ульянов.

— Завтра они его инициируют. — толстяк потупился, устремив взгляд в пол.

— Завтра никто никого не… — Саша оборвал себя на полуслове.

Виолончелист стоял и ежился, словно трехлетка, обгадившийся в штаны и боящийся в этом сознаться. От нового сравнения стало еще противнее. Да, именно так. Это с остальными Дима всегда спокоен и уверен в себе, а с ним он всегда ежится. Всегда. Так было, есть и…

— Слушай, а зачем вы мне нужны? — спросил он у толстяка вдруг, сам того не ожидая.

— То есть?.. — виолончелист заморгал часто–часто, уставился было на него, но споткнулся о пронзительный ульяновский взгляд и снова уткнулся в пол, промямлил: — Мы группа, мы музыку…

— Это он музыку играет! — Саша медленно поднялся с кресла. — Понимаешь?! Он играет музыку. А вы, скоты, интрижки играете! Мелкие, смешные, детские интрижки!

Голос Ульянова сорвался на крик, столь мощный, что задрожали стекла в окне. Дима съежился, сдулся, словно воздушный шарик.

— Я только одного не понимаю… — холодным, ровным голосом закончил Саша. — Не могу понять. У него жизнь — мгновение. И он тратит ее на вечное. Вы живете практически вечно и занимаетесь какими–то мелкими, сиюминутными дрязгами. Пшел вон отсюда! Понял? Да, нет?..

* * *

Саша пел мягко, но тоскливо. С такой мягкой тоской подвывает зимой в печной трубе. Поскрипывали виолончель и скрипки, словно старый паркет, по которому прошли в мягких тапочках к очагу.

Ульяновская четверка выкладывалась на совесть. Но эту музыку он слышал отдельно, отстраненно, словно она играла где–то в другом месте. Игорь работал сейчас сам. На зал, для зала. С самого начала решил, что будет вести, а не подстраиваться. Ульянов не единожды дал понять, что эта вещь — для фортепьяно. Значит, звучать должен он. Он, а не они! А вчерашние дрязги… Да шут с ними, вот сейчас он плеснет масла в огонь и посмотрит, как будет биться в истерике Владик, как будет молча скрежетать зубами Дима… Нашел мальчика!

Ульянов отступил на шаг от затихшего зала, взял паузу. Куплет, куплет, проигрыш… Нет, это не проигрыш, это выигрыш. Его выигрыш. И пусть они создают атмосферу старого уютного дома. Музыка в этом доме будет играть только его.

Куплет. Теперь главное — не перебивать Ульянова. Его время. Тише, ненавязчивее… Саша взял последнюю фразу и снова чуть отступил. Делать финал будет не он. Игорь почувствовал, как что–то вырывается изнутри, сплавляет пальцы с инструментом, превращая их в единое целое, вырывается наружу звуком. Одобрительного взгляда Саши он не видел.

Звук повис над залом, словно балансирующий на проволоке канатоходец, покачнулся и легко упал вниз, растворившись в тишине. И тогда эту тишину разорвал гром аплодисментов.

* * *

Радость и гордость, ощущение того, что он что–то может и что–то значит в этом мире… Игоря буквально распирало. Помимо запланированной программы их трижды вызывали на бис.

Сперва он не видел ничего вокруг. Потом, когда возникло это удивительное ощущение легкости, будто он вот сейчас может оторваться от земли, как когда–то во сне в детстве, он увидел Танюшку. И дальше, глядя в зал, он смотрел на нее. Сейчас ему надо было туда, в зал. Надо поделиться этим чувством, надо…

Воспользовавшись случаем, Игорь юркнул за кулисы, пытаясь найти выход. Здесь было сумрачно и прохладно. Воздух пах чем–то химическим. Странная смесь хлора, нафталина и дыма, который запускают по сцене. Засвербило в носу. Игорь не удержался и чихнул.

— Будь здоров.

От неожиданности он вздрогнул, резко обернулся. Со стороны сцены к нему шла Кира. В ледяных глазах черноволосой скрипачки полыхало пламя, если лед вообще может полыхать.

— Спасибо, — кивнул Игорь. — А где выход, ты не помнишь?

Она не ответила. С грацией пантеры, мягко, вальяжно подошла к нему:

— Ты прекрасно работал.

Кира приблизилась настолько, что Игорь чувствовал ее прохладное дыхание.

— Спасибо.

Он попытался отстраниться, но скрипачка властно обвила его руками, прильнула. Игорь не успел сообразить или сделать хоть что–то, как губы обожгло холодом.

«Какой холодный поцелуй», — метнулось в голове.

— Нравится? — Кира улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.

Клыки ее, кажется, чуть заострились, стали мощнее. Или Игорь просто раньше не обращал на зубы холодной красавицы внимания… «А там Танюшка», — мелькнуло где–то внутри и тут же вяло отошло на второй план.

Губы снова обожгло ледяным поцелуем.

— Нравится… — прошептала Кира. — Всем нравится, я знаю.

Надо идти… там… Игорь попытался повернуться, но скрипачка обвивала его так страстно, так… нет, не горячо — холодно. Но была в этом какая–то непостижимая магия, какое–то волшебство. Что–то, что приковывало его к ней, не давало отойти. Куда идти?.. Танюшка…

Игорь поднял глаза. Где–то там, в сумрачном, пахнущем хлором коридоре стояла Танюшка. Стояла и смотрела на него. На них. В глазах ее застыли слезы. Странно, он никогда не видел, как она плачет… Ей надо объяснить… Что — объяснить?..

Он хотел что–то сказать, даже потянул к ней руку, открыл было рот, но почувствовал касание губ и языка на шее. Вместо слов у него вырвался полустон.

Танюшка резко повернулась и пошла прочь.

Надо догнать… Или не надо… Губы… язык… холодно…

— Отойди от него сейчас же!

Голос прозвучал резко. Кира отшатнулась. В голове стало проясняться. Туман перед глазами рассеялся. Игорь тряхнул головой. В нескольких шагах от них стоял Ульянов и зло смотрел на скрипачку. Кира стояла рядом с ним. Рот девушки был полуоткрыт, оттуда выглядывали непомерно большие клыки. Взгляд скрипачки был пустым, словно ее в самый ответственный момент сдернули с любовника.

Игорь вздрогнул:

— Что это?

Скрипачка выглядела пугающе, особенно клыки и пустой взгляд. Игорь отшатнулся. Кира зашипела, словно разъяренная змея, которой наступили на хвост.

— Пошла прочь! — голос Ульянова был тверд, хоть в нем и слышалось раздражение.

Кира пошатнулась. В фигуре ее что–то переломилось, будто выдернули стержень. Девушка медленно пошла по коридору.

— Она… она…

Игорь судорожно провел ладонью по шее. Реальность, казалось, дрогнула, изменив все представления о себе.

Саша подошел ближе.

— Она вампир, — тихо произнес он. — Они все такие.

Все!.. Игорь отшатнулся. Саша растекся в улыбке, достойной чеширского кота.

— А-а…

— И я тоже, — кивнул Ульянов.

«Не может быть! — забилась паническая мысль. — Нет… Бежать… Танюшка… Господи, она… что она подумала…»

Игорь дернулся в сторону.

— Стоять!

Голос вампира был тих, но настолько властен, что заставил остановиться.

— Я ухожу, — тихо произнес Игорь.

— Отсюда?

— Из группы! Совсем.

Игорь снова повернулся к выходу.

— Стоять! — все так же тихо повторил Ульянов.

Пианист замер.

— Повернись! — в голосе Саши добавилось шипящих звуков. — Посмотри на меня.

Ноги перестали повиноваться. Он медленно обернулся. Не смотреть в глаза. Только не смотреть ему в глаза. Глаза у Саши были похожи на два черных омута, в которых утонула вечность.

— Ты хочешь стать таким, как они? — прошелестел он одними губами.

Игорь вздрогнул. От одной мысли о подобной перспективе бросило в озноб. Захотелось бежать, но ноги по–прежнему не слушались.

— Вижу, что не хочешь, — произнес Ульянов. — Тогда слушай. Я спас тебя сегодня. Ведь так? Если ты уйдешь, тебя никто не спасет. Понимаешь? Ты в безопасности, пока рядом я. А я рядом, пока ты в группе. Понял меня? Да, нет?

Игорь кивнул. Ноги подкосились, и он сел прямо на пол. Танюшка!.. Как ей объяснить?

— Танюшка…

— Забудь, ее больше не существует для тебя.

Игорь поднял голову, безумно покосился на Ульянова и подскочил на ноги, словно только что не пережил нескольких серьезных потрясений. Молча метнулся к выходу.

— Стой.

На этот раз Игорь не остановился. Ульянов догнал в конце коридора, схватил за плечо:

— Стой, я тебя отвезу.

Татьяна сидела на кухне и плакала. Никогда не плакала, а сейчас… В дверь позвонили. Таня посмотрела на длинный и пустой коридор. Не открывать. Так и сидеть на кухне и смотреть. Смотреть на этот длинный и пустой коридор. Вся ее жизнь теперь — длинный и пустой коридор.

Снова позвонили. Хватит о коридорах. Таня всхлипнула и встала с табуретки. По дороге споткнулась о выпавшую паркетину. Звонок затрещал в третий раз. Пальцы дрожали, замок не слушался и открылся не сразу. На пороге стоял он.

— Танюш, почему ты не открывала?

Она отступила в сторону.

— Проходи, собирай вещи и исчезни, — произнесла твердо, даже сама испугалась собственной твердости.

— Я объясню, — заторопился он. — Я все объясню. Она — вампир, понимаешь?

Внутри дрогнуло что–то, больно сжалось. Снова захотелось заплакать. Прямо сейчас. Таня попыталась рассмеяться, но смех вышел натянутым и хриплым.

— Придумал бы что–нибудь поправдоподобнее. Зеленых человечков с Марса, например.

— Танюш, я не придумываю, я…

Его голос расплылся, как расплавленный асфальт, слова слились в звенящий гул. Сейчас она заплачет, а плакать нельзя.

— Проходи, собирай вещи и исчезни! — твердо повторила она. — Навсегда.

* * *

Ульянов стоял, прислонившись спиной к дверце машины, и курил. Игорь появился спустя полчаса, растерянный, и прошел бы мимо, если б Саша не окликнул. Сейчас он смотрел на Ульянова совершенно потерянным взглядом.

— Отпусти меня… — тихо попросил пианист.

— Ты забыл, что я говорил тебе?

— Мне все равно.

— А мне — нет, — покачал головой Саша. — Мне нужна твоя музыка.

Игорь молча развернулся и пошел прочь.

— Она никому не нужна, — тихо произнес он, не оборачиваясь.

Ульянов не ответил. Он молча курил, глядя в удаляющуюся спину. Сволочи! Свора. Банка с гадюками. Если бы не они, все могло быть иначе. Сволочи! Вечные тупые ублюдки, не желающие делать что–то, творить что–то. Не желающие думать ни о чем, кроме своих мелких страстишек…

Саша зло отшвырнул окурок. Игоря он догнал быстро. Тот еле передвигал ноги и не успел далеко уйти.

— Мне нужна твоя музыка, — заговорил он на ходу. — Понимаешь? Мне нужна, людям нужна. Твоя живая музыка. Они мертвые, они не умеют так играть. Понимаешь?

Саша ухватил его за руку.

— Оставьте меня! — Игорь отдернул руку.

— Тогда я превращу твою жизнь в кошмар, — угрожающе зашипел вампир. — И единственный шанс жить у тебя будет только тогда, когда ты будешь играть у меня. Понял?

Пианист остановился, повернулся, поглядел в глаза. На какое–то мгновение ему даже показалось, что человеку удалось невозможное — заглянуть внутрь. Взгляд Игоря налился ненавистью:

— Хорошо, я останусь в группе. Ты сам меня оттуда выгонишь.

— Посмотрим. — вампир растекся в победной ухмылке. — Да, нет? Тогда поехали.

— Не надо, я пешком.

Игорь резко развернулся и пошел прочь не разбирая дороги.

* * *

Идею он вынашивал всю неделю, пока шли репетиции. Вампиры смотрели на него косо. Практически не разговаривали. Впрочем, это Игоря не трогало вовсе. Единственная цель, с которой он приходил сюда, — это сделать что–то такое, чтобы Ульянов вышвырнул его. Именно в Ульянове он видел виновника всех несчастий. Ненависть копилась, бурлила внутри, подгоняла.

Он уже знал, как это будет…

Пронесенного на сцену молотка никто не заметил. Игорь положил его на крышку фортепьяно и привалил сверху нотами. Мысль о молотке сливалась и переплеталась с музыкой, играл он сейчас скорее автоматически, но что–то, какой–то душевный настрой передавался залу. А может, это тяжесть молотка на крышке пианино изменяла звук инструмента.

Зал притих. Скрипки, виолончель, голос Ульянова… Общую напевность нарушал только всегда нервный бас и злое фортепьяно. Из–за этого лирическая песня звучала тихо и устрашающе. Так тихо и грозно выглядит небо перед бурей.

Первая часть композиции сменилась второй. Более резкой. Ульянов теперь пел о несчастной разбитой любви, и скрипки стали визжать, как истеричная девка. Когда–то давно, еще в той жизни, где была Танюшка, Ульянов пошутил на репетиции, что здесь вступают ударные. Игорь усмехнулся. Сейчас будут тебе ударные.

Ульянов допел. Как обычно, чуть шагнул назад, словно бы уступая место ему, но оставаясь на первом плане. Ничего, сейчас он выйдет на первый план… Сейчас… Пальцы яростно били по клавишам. Звуки дергались, искажались от боли и злости музыканта. Зал замер, словно присутствуя при немыслимо жестоком шокирующем действе.

Сейчас будет вам… бал у сатаны. Он сильнее ударил по клавишам, вскочил. Звук потянулся над залом эхом, отголоском. Игорь двумя руками с силой рванул вверх крышку, обнажая нутро фортепьяно. Молоток мгновенно оказался в руке. Вступают ударные!.. Не дав замереть звуку, Игорь с силой ударил молотком по струнам. Фортепьяно протестующе завизжало. Игорь ударил второй раз, третий, забил со всей силы, сохраняя какой–то свой внутренний ритм, слышимую только ему музыку. Пианино жалобно скулило. Замерший было Ульянов махнул рукой скрипачкам, и к вскрикам умирающего инструмента добавилась последняя скрипичная партия.

«Выкрутился, сволочь! — отчаянно забилось в голове. — Гадина кровососущая! Гадина!»

Игорь чуть не плача снова заколотил по еще уцелевшим струнам.

Гадина! Гадина! Гадина!

Молоток застрял внутри разбитого инструмента, скрипки взяли последний аккорд. Игорь отшатнулся, с грохотом уронив стул, поплелся за кулисы. В горле стоял ком. Когда за спиной взорвался аплодисментами зал, Игорь схватился за голову и побежал в гримерку.

* * *

— Я хочу выпить. — Саша поднял бокал.

После концерта он потащил всю группу к себе домой отмечать небывалый успех, и теперь был уже изрядно навеселе. Настя и Кира тоже были довольны, кажется, даже чуть порозовели, хотя вряд ли такое было возможно. Даже Влад перестал нервно тормошить волосы и перекидывался шутками с Ульяновым. Только Дима кисло смотрел на окружающих через бокал сухого вина и Игорь был угрюм и потерян.

— Я хочу выпить за нашего пианиста. Сегодняшнее выступление сделал он.

Игорь мрачно зыркнул на вампира. То, что план провалился и из группы его не вытурят, он понял уже давно.

— Твой ход с молотком был гениален. Зрители на ушах стояли! Бесподобно.

Дима пригубил вино и демонстративно посмотрел на часы. Саша опрокинул бокал. Фыркнул довольно, словно морской котик.

— Теперь слушайте все! Видите этого человека? Никто, никогда не смеет его больше трогать. Я убью того, кто посмеет к нему прикоснуться. Ясно?

Настя весело кивнула. Кира покосилась на Сашу, повернулась к пианисту:

— Да я и сама понимаю, что была неправа. Теперь только оценила гениальность.

— Да, — хихикнул Влад, запуская руку в волосы. — Дурацкая была идея.

Саша встал и, пошатываясь, подошел к Игорю. Наклонился и зашептал ему в самое ухо:

— Надо будет взять этот ход на вооружение… На каждом концерте, конечно, это накладно, но на каждом и не надо, а то фишка потеряется…

Игорь посмотрел в нетрезвые вампирские глаза:

— Ты что же, прощаешь мне эту выходку?

— Прощаю? — Ульянов запрокинул голову. — Ха! Я преклоняюсь! А ну–ка, все посмотрите на этого человека…

Дима резко встал из–за стола:

— Ульянов, ты пьян, это пора завязывать.

Саша пьяно скосился на виолончелиста, кивнул:

— Прав. Только сперва выпьем. Все выпили за моего пианиста? Да, нет?

* * *

На улице было свежо. Вампиры разошлись в разные стороны. Ульянов остался дома. Игоря отпускать он не хотел, сообщив, что тот ночует у него. Пианист смог вырваться лишь «подышать воздухом». Пьяный Саша уступил, отпустив Игоря на улицу с условием, что тот непременно вернется, и оставил незапертой дверь, чтобы пианист мог беспрепятственно проникнуть в квартиру.

Игорь тихо плелся по улице. Страстей, что кипели в душе всю неделю, уже не было. То ли слишком много всего случилось в последние дни и организм просто устал реагировать на стрессы, то ли еще что… А может, сбежать? Прихватить Танюшку и сбежать… куда глаза глядят! Нет, Танюшки больше не будет. Она не простит предательства, и не объяснить, что он не предавал. Она сама видела. Она видела четко и ясно. А та правда, которую предлагает ей он, похожа на выдумку.

Игорь оперся о дерево.

А они веселятся как ни в чем не бывало. Теперь они его приняли. Приняли таким, каков он есть. Неделю назад не принимали, а сейчас — разрушили его жизнь, счастье… и приняли. И этот гнус, Ульянов… Еще шантажировать его будет. Не отпустит. Вот бы пришибить его, чтоб неповадно было. Ведь с самого начала он все знал и врал ему. Если б рассказал с самого начала, тогда все по–другому могло бы быть. Тогда Игорь… Скорее всего, он бы просто не пошел работать в группу… или не поверил бы. И все было бы как прежде.

Игорь вспомнил холодное прикосновение языка и губ к шее, властный голос Саши, заставляющий безвольно замирать. Это он, он держит и его, и этих несчастных вампиров. Заставляет их делать что–то, корежит волю. Вот кого надо убить! Убить одного — и отпустить пятерых. Как убить вампира?..

Пианист посмотрел на трепещущую рядом осину, потом перевел взгляд дальше на дома, светящиеся ночные окна. Там, среди этих домов, светился супермаркет.

Не прошло и пяти минут, как Игорь стоял в зале супермаркета, выискивая хозяйственный отдел.

— Вам помочь? — мило улыбнулась неизвестно откуда материализовавшаяся девушка.

— Да, — кивнул Игорь. — Мне нужен топор. У вас есть?

— А вам зачем? — испуганно заморгала та.

— Дрова рубить, — недобро улыбнулся Игорь. — Осиновые.

* * *

Дверь, как и было обещано, оказалась незапертой. Пианист тихо шмыгнул в квартиру. Здесь было темно, только в комнате тускло горел ночник. Игорь сжал покрепче свежевыструганный кол, облизал пересохшие губы и шагнул в комнату.

Ульянов лежал на диване с закрытыми глазами. Казалось, он просто спит. Нужно ли вампиру спать?.. Полы домашнего халата распахнулись, обнажив поросшую черным волосом грудь. Плоть казалась живой. Игорь замер, отер мгновенно вспотевший лоб. В какой–то момент даже показалось, что вампир дышит.

Рука яростно стиснула осиновый кол, до леденящего холода, до боли в пальцах. Он должен! Сейчас. Другого выхода нет.

Пальцы дрожали, рука не слушалась, кол дергался. Игорь попытался успокоиться, глубоко вздохнул и, вцепившись в кол двумя руками, поднял его над головой. Лицо Ульянова оставалось спокойным, умиротворенным. Саша спал. Губы вампира растянулись в легкой улыбке.

А он его — колом… спящего. Кол снова задрожал в руках. Нет другого выхода! Пальцы стиснули осину. Удар был резким и страшным. Игорь вложил в него всю боль, все страхи, всю ярость, какая была. Грубо отесанное дерево с хрустом проломило ребра, глубоко вошло в тело. Игорь выпустил кол. Все… Сил не осталось. Внутри было пусто. Ни чувств, ни мыслей, одна лишь опустошенность. Игорь отступил в сторону, ноги подкосились, и он рухнул на пол. Сквозь шум в ушах прорвался голос Ульянова:

— Удовлетворен?

Игорь дернулся. Жаркой волной накатила паника. Не веря себе, чувствуя, что сходит с ума, повернул голову. Саша как ни в чем не бывало поднялся с дивана. Из груди его торчал осиновый кол.

— Не берет меня осина.

Ульянов легко ухватился рукой за кол, выдернул, оставив жуткую рваную рану в груди. Задумавшись на секунду, повертел осину в руке и с силой снова всадил себе в живот. Игорь вздрогнул, попытался подняться, но сил не было.

Саша выдернул кол, распахнул халат, демонстрируя жуткие окровавленные дыры, оставленные заточенным деревом. Потом слегка напрягся и прикрыл глаза. Раны, словно в кино, которое закрутили в обратную сторону, затянулись: какие–то считанные секунды — и их не стало. Об их существовании теперь напоминала только свежая розовая кожа и отсутствие волос на груди в том месте, куда вошел кол.

— И серебряные пули меня не берут. И чеснок я люблю. Особенно гренки с чесноком под пиво! — весело добавил вампир.

Он запахнул халат, подтянул пояс и протянул Игорю руку:

— Вставай.

Игорь с трудом поднялся, вяло соображая, позволил довести себя до кресла и усадить. Саша ушел куда–то. Игорь слышал шум воды, звон посуды, не осознавая, что слышит… Понимания вообще не было. Потом появился знакомый запах. Кофе!

Он опустил взгляд, понял, что сидит в кресле у журнального столика, а перед ним чашка с кофе. Пальцы на автомате подцепили фарфоровую чашечку.

— Как? — услышал он чей–то хриплый голос. Не сразу сообразил, что голос этот — его.

— Я — Высший, — спокойно отозвался Саша. — Значит, бессмертен. Вот Диму или Владика ты б этим колом похоронил. Меня — нет. Я вечен.

Вечен… Игорь ловил лишь какие–то обрывки слов. В голове по–прежнему было пусто. Лишь иногда там возникало что–то, подобно озарению, и тут же тухло.

— Теперь ты меня убьешь…

Саша пожал плечами:

— С чего вдруг?

— Как же… я…

Игорь снова замолчал, потеряв мысль. То, что секунду назад вспыхнуло истиной, сейчас уже не имело смысла.

— Не волнуйся, я не мстителен, — покачал головой Ульянов. — И потом, если б у тебя получилось меня убить, я был бы тебе признателен. К сожалению, это невозможно. Я пробовал. Разными способами пробовал. И сам, и другим позволял. Возможно, меня может похоронить ядерный взрыв… не знаю.

Игорь тупо смотрел перед собой. Кофе в чашке закончился, а вместе с ним — и желание что–то говорить или понимать.

— Жить вечно — скучно и утомительно, — тихо произнес Саша. — Единственное, что меня утешает — музыка. А ты, нехороший человек, хочешь лишить меня последней радости.

Саша сидел грустный и уставший. Смотреть на него было неприятно, и Игорь молча закрыл глаза…

Ему снилась Танюшка. Ее туфельки под вешалкой, сумочка на тумбочке в прихожей, исходящий паром на кухне чистый заварочный чайник. И сама Танюшка на диванчике.

«Ты вернулась», — обрадовался Игорь.

«Считай, что и не уходила», — ответила она.

«Почему?»

Она поманила его, ласково, привычно. Он подался вперед, наклоняясь, чтобы услышать ее мягкий шепот. Но Танюшка не зашептала. Она быстрым движением лизнула его щеку. Игорь отпрянул, поглядел на ее лицо. Сердце заколотилось сильнее от предчувствия непоправимого.

«Мне нужна живая музыка», — обнажила клыки в улыбке Танюшка…

* * *

Он проснулся. Сердце билось в каком–то сумасшедшем ритме. Сон таял, уступая место реальности. А что в реальности?..

Игорь повернул голову, огляделся. Он сидел в кресле. Рядом на журнальном столике стояла пустая чашка с засохшей на донышке кофейной гущей. Диван, шкаф, еще одно кресло…

На мгновение сердце замерло. Внутри все похолодело. Игорь с ужасом поднялся, медленно, словно во сне, двинулся к двери. Уже у выхода резко обернулся и окинул комнату взглядом. Возле шкафа стоял побуревший от засохшей крови осиновый кол.

Значит… все правда. И опять все снова?..

Игорь выбежал из комнаты, метнулся в кухню. Ульянов стоял там у плиты, придерживая джезву за ручку.

— Проснулся? Сейчас будет завтрак…

Игорь, не дослушав, повернулся и побежал прочь из квартиры. Межквартирный холл, кафель, синюшные стены… Прочь отсюда! Лифт, подъезд, улица. Прочь!.. Он огляделся. Тетка с коляской ухмыляется во все зубы. В коляске ребенок, беззубый еще. Мужик с собачкой. Собачка задрала ногу у забора, а мужик старый. Старик. Зубов уже нет. А вон помоложе идут, эти с зубами.

Господи, да они же все, все такие!.. Они все такие… и были такими всегда. Вампиры. Сосут кровь или нет, живут всегда или живут сейчас — неважно. Они все — вампиры. Вечные вампиры! Мыслящие своими сиюминутными страстишками, не любящие тех, кто на них не похож. Любящие их только тогда, когда переломают, когда доведут до черты, когда приблизят к себе. Приблизят, если собой не сделают. Признают. Ты, мол, гений, мы на тебя больше не покушаемся, но ты наш… И почему он раньше этого не видел? И куда от них бежать?

— Я не ваш, — пробормотал Игорь себе под нос. — Я не ваш, вампиры вы чертовы. Идите вы к дьяволу!

Прочь. Прочь от них. Прочь отсюда. Куда?

Он повернул голову. Ответ родился сам собой.

Игорь сместился к краю дороги, пошел по самому краю тротуара. Главное… сделать это резко и не рано, чтобы успел он, а не тот вампир, который попытается ему помешать.

Игорь шел, непрерывно оглядываясь назад. Главное, дождаться подходящего момента, главное… пианист резко метнулся в сторону. Завизжали тормоза, но никакая сила уже не могла предотвратить тупого удара.

Свет погас. Где–то на краю сознания завизжала дамочка с коляской.

* * *

Внутри все болело, словно выжгли огнем. К горлу подкатывал тошнотворный ком, а в голове вспышками пульсировала боль. Темнота и пульсирующие вспышки боли. Он попытался провалиться обратно в темноту, но ничего не вышло. Кто–то мягко провел ладонью по руке…

Танюшка!

Игорь медленно открыл глаза. Танюшки в комнате, вернее в больничной палате, не было. На краю его койки сидел бледный как смерть Саша Ульянов и довольно улыбался синюшными губами.

— Зачем ты?..

Голос не слушался. Игорь облизнул пересохшие губы. Саша по–прежнему молча улыбался. Лицо его было необыкновенно бледным, несмотря даже на белоснежный халат, накинутый на плечи.

— Дайте мне умереть, — тихо попросил Игорь.

— Ни за что! — покачал головой Саша. — Мир не переживет потери такого пианиста. Да что мир, хрен с ним, с миром. Я не переживу.

Игорь бессильно опустил веки. Снова навалилась темнота, прерываемая вспышками боли.

— Почему? — произнес он одними губами.

— Мне нужна живая музыка, — донесся тихий, вкрадчивый голос Саши. — Мне нужна твоя живая музыка. Только не сходи с ума, это плохо влияет на творчество.