2158 год, 12 мая, 13:45. Время Московское

Над столом висел портрет — из тех, что висят по всем серьезным учреждениям. По рамке портрета задумчиво ползала муха. Замирала, словно прислушиваясь, к монотонному голосу шефа, и, не поняв ни слова, ползла дальше. В отличие от насекомого Александр ничего нового, неожиданного или непонятного пока не услышал. Он подавил зевок и перевел взгляд с мухи на большого начальника.

Когда четверть часа назад они входили в кабинет шефа, Александр чувствовал непривычную смесь возбуждения и опаски. Опасение вскоре улетучилось, а возбуждение возросло, как только шеф заговорил о предстоящей работе. Потом большое начальство переключилось на прописные истины, отпечатавшиеся в башке, как устав, инструкции, и от адреналина, накатившего при входе в кабинет, не осталось и следа.

Шеф говорил уже четверть часа. Голос его звучал монотонно настолько, что мог убаюкать кого угодно. А шарить глазами по аскетичной обстановке начальственного кабинета Александру порядком наскучило.

Взгляд зацепился за майора. Тот сидел и слушал с должным почтением и сдержанным интересом на лице. Вот только глаза застыли, словно у стеклянной статуэтки. Умение майора спать с открытыми глазами всегда поражало Александра.

— …это понятно? — неожиданно резко закончил очередную тираду шеф и воззрился на майора и его подчиненного.

Майор вздрогнул, словно просыпаясь. Посмотрел как-то воровато на начальство, потом на Александра. «Очканул майор, — отметил Саша, — видать совсем отключился». Взгляд майора, словно в отместку за крамольную мысль подчиненного, налился свинцом, припечатал.

— Вам все ясно, Погребняк?

— Так точно, — кивнул Александр и преданно посмотрел на майора.

Майор с чувством выполненного долга перевел взгляд на шефа. Игра в гляделки закончилась.

— Хорошо, — подытожил начальник. — Вернемся к нашим баранам. Александр Алексеевич, мы выбрали вас по совокупности характеристик и личной рекомендации генерала Гомеля. Надеюсь, вы понимаете степень ответственности и степень риска?

— Я знаю статистику, — пожал плечами Погребняк. — Из восемнадцати экспедиций ведь не вернулся никто.

Шеф вопрошающе глянул на майора:

— Он не в курсе подробностей?

— Вы не давали мне полномочий вводить его в курс дела, — пожал плечами майор.

— Хорошо, — шеф снова развернулся к Александру. — Вы вполне соответствуете характеристикам, Александр Алексеевич. Умеете слушать. Умеете слышать. Причем не все подряд, а то, что нужно. Достаточно уравновешены.

Шеф замолчал, выдержал паузу. На какое-то время установилась тишина. Наконец начальник благосклонно усмехнулся:

— Умеете выжидать и не задавать глупых вопросов, — закончил шеф. — Теперь я жду от вас вопросов умных.

— Мне хотелось бы узнать подробности, — послушно произнес Погребняк, хотя прекрасно понимал, что все это балаган.

Лишней информации ему никто не дал, потому что начальство до текущего момента не утвердило его кандидатуру. Да и сейчас еще вопрос утвердило ли. Если да, то эти самые «подробности» ему позже выдаст майор. Начальство тратить время на объяснения с ним не станет.

— Полет стал управляемым, — неспешно заговорил шеф, и Александр понял, что решение по поводу него принято. — В отличие от предыдущих восемнадцати экспедиций этот корабль полетит не наобум Лазаря, а по заданному маршруту.

— Но это же… — Александр поперхнулся. — Это прорыв.

— А я хвалил его за сдержанность, — усмехнулся большой начальник. — Прорыв. Но степень риска это вряд ли снижает.

— Но это дает возможность вернуться.

— Дает. Шимпанзе, которых запускали в экспериментальном режиме, вернулись. Но то обезьянки, а то хомо сапиенс. Степень риска не уменьшилась, понимаешь? — подался вперед шеф, неожиданно переходя на «ты». — Если есть техническая возможность возвращения, то это не значит, что будет и практическая. Никто не знает что там и кто там. Понимаешь? И я хочу, чтобы ты это усек сейчас, а не осмыслил потом. Иди. Детали майор расскажет.

Погребняк встал. Майор уперся руками в столешницу, оторвал зад от стула.

— А вы задержитесь, — одернул шеф.

— Жди в машине, — бросил майор Александру.

Тот щелкнул каблуками и вышел.

Огромные стеклянные двери распахнулись беззвучно. Улица встретила непривычной тишиной и легким ветерком. Впрочем, здесь всегда было тихо — закрытая территория. Александр сделал десяток шагов, оглянулся. Высокое светлое здание Агентства устремлялось блестящим на солнце шпилем в небо. В пасмурную погоду терялось верхней частью среди низких облаков. Оно словно уносилось к Богу, или в космическое пространство, скрывающее в себе нечто столь же могучее и загадочное. В таком доме могли жить ангелы. Но люди попавшие в подвалы этого здания, как рассказывали, ангелов там не находили, зато проходили все круги ада.

Погребняк усмехнулся этой мысли и зашагал к стоянке. Он не был склонен верить слухам, рисующим членов Агентства монстрами сродни мифическим полузабытым ССовцам или НКВДшникам, у которых руки по локоть в крови невинных, но и идеализировать тоже не собирался. Он знал правду. А правда на вкус была такой же, как и многие другие правды — не горькая, не сладкая — на любителя.

Агентство возникло тогда, когда человечество порушило последние границы, и мир стал однополярным. Многие идеалисты прошлого рисовали себе этот мир в розовых тонах, но идеального «нашего нового», который все-таки удалось построить, не получилось.

Человечность, любовь к ближнему, мир во всем мире — чушь собачья. Мироустройство видоизменилось, но человек-то остался прежним. А даже в самом кротком человеке сидит дикий зверь. Тот, кто со стороны кажется белой пушистой наивной овцой, не растерял когти и зубы. Может он не умеет ими пользоваться, но они есть, от природы. От нее матушки человек зубаст, дик и агрессивен. И никакая цивилизация не сделает его чище и светлее. И если мир вокруг не научит пользоваться зубами, то рано или поздно человек сам задумается, зачем они ему даны природой. А может, не задумается, а придет к этому на инстинктах. Ребенок, даже если ему не объяснить назначение половых органов, рано или поздно разберется, зачем они нужны. Природа взыграет и возьмет свое. Так же и здесь.

Машина пискнула сигнализацией, узнавая хозяина, впустила Александра в свои мягкие уютные недра. Мысли текли неспешно.

Как ни странно, но в новом однополярном мире человеческая агрессия стала большей проблемой, чем прежде. Двести лет назад злость на систему можно было переключить на внешних врагов. На эту удочку покупались все и всегда. Любой правитель, царь, президент, император, вождь становился хорошим, когда из-за моря, океана, леса, бугра или какой другой границы возникала угроза. И пусть чужие правители и системы правления изначально казались во сто раз круче своих, при столкновении свои плохие власти набирали вес пропорционально тому, как чужие хорошие этот вес теряли. Глубинных причин в этом не было, все лежало на поверхности и укладывалось в два слова «свои» и «чужие». Сложности возникли позже, когда все стали своими. И справляться с агрессией нет-нет, да просыпающейся среди этих своих оказалось совершенно невозможным. Тогда и возникло Агентство.

Это был выход. Агентство нашло врага вне системы. Нашло «чужих» в космосе. В огромном черном с проблесками звезд абсолютно неизученном пространстве. Эти «чужие» были эфемерны. Их никто никогда не видел. Но неизвестность пугает куда больше любого видимого врага. Особенно если ее правильно подать. Не справляющиеся со вспышками агрессии власти подали этих неведомых «чужих» наилучшим образом. Инопланетные твари стали не просто реальными, они поселились на Земле. Среди своих. Тогда-то для борьбы, а вернее для «контактов» с «чужими» было создано Агентство по внеземным контактам. Единственная, помимо Армии и Службы безопасности и охраны порядка, система, сохранившая жесткую иерархию, устав и силовые методы в арсенале. И если Служба безопасности в своих операциях руководствовалась демократическими принципами, которые вязали по рукам, то Агентство работало с «чужими», а значит, имело полное право наплевать на любые принципы, лишь бы населению голубой планеты было комфортно.

Чем занимается Агентство, доподлинно не знал никто. Но все знали, что оно может найти и поймать инопланетное существо, как бы то не мимикрировало под землянина. И больше этого существа никто уже никогда не видел. А самое страшное, что по слухам инопланетянином мог оказаться кто угодно: хоть твой сосед, хоть родная мать, хоть ты сам. Это пугало и заставляло воздерживаться от многих глупостей, по которым «выявляли чужих».

По слухам…

Александр улыбнулся. Он не верил слухам. Он знал, чем занимается Агентство. Он был одним из.

Майор появился минут через пятнадцать. Побарабанил пальцами по тонированному стеклу. Увидев физиономию начальства, Александр дал команду открыть дверь. Майор грузно плюхнулся на сидение:

— Поехали.

— Куда?

— Тренировочная база Центра дальних космических перелетов. Вот адрес. И поставь на авто. Есть разговор.

Александр нехотя включил автопилот, задал координаты. В отличие от девяноста девяти процентов населения, Погребняк не только владел ручным управлением, но и любил это дело. И управлять машиной мог одновременно с любым разговором. Впрочем, спорить с майором он не стал.

Машина, повинуясь программе, развернулась, выехала со стоянки и взяла разгон. Майор уже колдовал с коммуникатором. В воздухе парила голографическая рамка экрана.

— Как уже было сказано, это первый перелет, которым мы можем управлять, — без предисловий начал майор.

— Я ничего не слышал о подобных разработках.

— Никто не слышал. Кроме узкого круга тех, кто с этим работает. Обкатают на людях, поставят на поток, тогда пойдет информация. Придумают, как продать обывателям, тогда информация станет общедоступной. Лет через пять-десять, не раньше. Как обычно. Все, что касается самого перелета, тебе расскажут на месте. Натаскают по полной. А теперь сиди и слушай.

Погребняк откинулся на спинку сидения так, чтобы перед глазами был экран, а не лицо майора. Расслабился. Эластичность и податливость приобрели не только мышцы, но и мозги. Готовые к восприятию информации.

— Твои функции — стандартные для подобных проектов. Инструкции знаешь без меня. Летишь как специалист по контактам с внеземными цивилизациями. Естественно, в первую очередь, на контроле держишь команду. Прямым воздействием на членов команды не злоупотреблять. Себя и Агентство не раскрывать. Прямое воздействие возможно только в случае форс-мажоров.

— Форс-мажор? — перебил Погребняк. — Контакты с внеземной цивилизацией?

— Не просто контакт, а выход из-под контроля ситуации, или членов команды. Только учти, что вероятность подобного хода событий практически равна нулю. Так что держи себя в руках. В противном случае сам знаешь, чем может кончиться.

Александр кивнул. Любое распространение информации об Агентстве, любая утечка информации заканчивалась ликвидацией. Причем Агентство свои тайны хранило на совесть, а потому зачищались все хвосты. Убирали и того, через кого информация ушла, и любого, до кого она могла дойти.

— Вот и славно, — подвел итог майор. — Теперь по команде. Их четверо. С тобой пятеро.

На экране возник могучий мужик с квадратной челюстью. Огромный, ростом под два метра. С широченными плечами и закаченными до невероятного, нечеловеческого состояния мускулами. Рядом замелькал текст с подробными характеристиками.

— Кларк Баркер, — зачем-то пояснил майор, хотя это было понятно из текста. — Тридцать восемь лет. Инструктор по рукопашному бою. Специалист по выживанию в любых условиях. На узкий лоб не покупайся. Бакалавр геологии и истории. Доктор медицины. Тема связана с экстремальной хирургией. Так что этот кабан не только знает, как тебя разобрать на запчасти, но и как собрать по запчастям.

Изображение на экране сменилось миниатюрным японцем. Или это после Баркера он казался миниатюрным.

— Его зовут Кадзусе. Фамилию я не выговорю, — честно признался майор. — Сорок один год. Степени по биологии, медицине, органической и неорганической химии.

Экран моргнул, меняя изображение. Текст побежал новый, но картинка, кажется, не изменилась. В первый момент Александру показалось, что сбойнул коммуникатор.

— Мацуме, — пояснил майор и добавил, отметив удивление на лице подчиненного. — Они братья.

— Близнецы?

— Нет. Просто похожи. Тридцать пять лет. Инженер. Физик. Компьютерщик. На «ты» с любой техникой. Сорок восемь патентов на изобретения в самых разных отраслях.

— Гений, — брезгливо поморщился Александр.

Зашкаливающие способности он не любил. Чем способнее человек, тем сложнее с ним работать. С гениями особенно, так как они непредсказуемы.

— Возможно, — кивнул майор. — Сложности с ним будут в любом случае. Часто несамостоятелен.

— Младший ребенок в семье, — согласился Александр. — А четвертый?

— Игорь Богданов. Капитан корабля, — сообщил майор. И на экране возникло новое лицо.

Александр подался вперед. Слушал бубнеж майора, читал характеристики, а лицо Игоря Богданова никак не выпадало из поля зрения. Оно будто цеплялось за взгляд. В голове мелькнула не мысль даже — ощущение, что именно с капитаном будет труднее всего.

2158 год, 17 мая, 08:00. Время Московское. Космодром «Ахтарск»

Командующий полетами, Исмагиллов Илларион Феклистович, напоминал моржа. Старого, унылого, с мохнатыми усами и давным-давно выпавшими клыками.

Морж, то есть командующий полетами, был небрит, с обвисшими бульдожьими щеками и плешивой головой.

При всем этом убожестве, человек он был удивительно мягкий и приятный в общении. С первых часов их знакомства Феклистыч, как прозвала его команда, старался угодить новоприбывшим. Он поселил их в лучшие комнаты космодромовской общаги, выделил каждому по электрокару, при встрече здоровался и каждый раз интересовался всем подряд: здоровьем, аппетитом, настроением и прочей ерундой.

Его можно было понять. «Ахтарск» не был первостепенным космодромом, как например, «Ангара-3», с которого уходили в небо блестящие, точеные пассажирские лайнеры и стояли на отдельной полосе дорогущие, малогабаритные чартеры. Нет. «Ахтарск» был площадкой для неуклюжих трудяг грузовиков. Отсюда уходили в небо транспорты на Луну, сюда же они возвращались, набитые под завязку гелием-3. Сгружали его через жужжащие ребристые трубы в хранилище, и снова становились в очередь. «Рубин», «Монолит» и непривычных очертаний «Дженезис». Вот и весь модельный ряд космических грузовиков базирующихся на «Ахтарске». Рутина. Работа. За год — пара-тройка научных запусков, если какому-нибудь институту срочно потребуется вывести спутник на орбиту или, скажем, продырявить атмосферу Венеры очередным зондом. Всё.

Даже все серьезные пуски по международной программе, к торчащей на орбите Юпитера базе, производились с «Полюса-18» или же с номерных, безымянных космодромов на Аляске.

Контингент «Ахтарска» составляли дальнобойщики. Они пили в местном кабаке какое-то дешевое пойло. Дрались. Мочились на ворота космодрома. И надсадно храпели в недорогом мотеле, бараки которого располагались сразу за кабаком.

За какие такие грехи был сослан Феклистыч в эти дали, не знал никто.

Семьи у него не было. Так что по нормальному общению командующий полетами соскучился страшно.

И совершенно не поверил своим глазам, когда тяжелые, огромные грузовики подкатили к его обшарпанным и зассанным дальнобойщиками воротам блестящее, разукрашенное в цвета Содружества чудо. Ракету. Межзвездку. Настоящую. С преобразователем Хольдермана на борту.

Исмагиллов сначала подумал, что кто-то ошибся. Но бумаги были в порядке. И в его сердце затаилась надежда. Которая переросла в тихое ликование, когда вслед за кораблем прибыла и команда. Феклистыч был счастлив! Предвкушение сакрального «Ключ на старт!» грело его сердце.

Команда, к слову сказать, подобралась интеллигентная, культурная. Ученые. И если с японцами общего языка Исмагиллов не нашел, как-то не срослось, то с капитаном все сложилось прекрасно.

Исмагиллов часто заходил к нему в комнату, где они пили чай. Выпили бы чего покрепче, но… до старта было нельзя.

Впрочем, как и после него.

Сам капитан обществом Исмагиллова не тяготился. Даже скорее наоборот: измотанный постоянным тестированием корабельных систем, провести которые без его, капитана, участия не представлялось возможным, Богданов с удовольствием болтал с Феклистычем обо всем и ни о чем, лишь бы не вспоминать про дальний космос, ракету, предстоящий старт и генератор Хольдермана, который упорно не желал выдавать штатные графики.

Мацуме, молчаливый японец, впрочем, утверждал, что генераторы Хольдермана никогда не давали штатных графиков. Это невозможно по самой природе этого хитроумного устройства. И за «штатные» были приняты графики проверок, которые генератор давал чаще всего. От этого знания легче не становилось, потому что произвести старт можно было, только если данные всех проверок укладывались в строгие стандарты. Все тот же японец намекал, что вывести графики сможет.

И теперь торчал в чреве звездолета сутками, получая от этого, впрочем, искреннее удовольствие.

Запуск был назначен на завтра.

Графики — не сходились. Мацуме на поверхности не появлялся.

Богданов проснулся в дурном настроении.

Солнечный «Ахтарск» за окнами раздражал.

Уютная комната вызывала отвращение.

«Докатился», — подумал Богданов, глядя на себя в зеркало и растирая крем для бритья в ладонях.

Игорь тяжело вздохнул, зажмурился и начал аккуратно покрывать щеки зеленоватой, фисташкового оттенка, пеной. Кожу лица защипало.

Реклама обещала тонизирующий эффект, ощущение свежести и приятный аромат весь день. Крем, и правда, чуть холодил и бодрил. Но не дай бог, эта пена, полная свежести и тонизирующего эффекта, попадет в глаза! Визит к офтальмологу обеспечен.

Аккуратно соскоблив бритвой пену вместе со щетиной, Игорь вытер лицо.

Настроение особо не улучшилось, но хотя бы выглядеть капитан стал не как горилла.

— Нельзя себя так запускать… — пробурчал Богданов. — Особенно в небе.

Предстоящий полет в дальний космос его не страшил. За свою летную карьеру Игорь Богданов побывал в разных точках Солнечной системы. Занимался исследованиями пояса астероидов: дважды проходил его насквозь и умудрился вернуться живым из этой каменной мешанины. Три года парился в тесноте приемной базы на орбите Венеры, где пытался управлять кучей яйцеголовых очкариков, ненавидящих друг друга. Проект «Венера-18» тогда с треском провалился, и прежде всего из-за того, что кто-то не удосужился согласовать психопрофили участников. Дошло до того, что два доктора подрались в лаборатории. В результате была повреждена гидропоника, и Богданов передал сигнал SOS.

Больше он с «очкариками» старался не вязаться, занимаясь разведкой и транспортными рейсами. Несколько раз участвовал в спасательных операциях. Эвакуировал марсианскую базу и снимал с орбиты красной планеты партию геологов-работяг. Тогда геологическая перевалочная платформа повредила стабилизаторы и крепко просела к поверхности. Пристыковаться к ней смог только Богданов. На флоте сказали — повезло. Однако Игорь точно знал, что везение тут не при чем.

Одним словом, Богданов репутацию имел. Был, что называется, молодой да ранний.

Про таких на флоте говорили — космос любит. Не уточняя, то ли капитан любит космос, то ли космос капитана. Любит и все!

Когда в «Большом Кабинете» совета директоров корпорации «Космос», ему предложили принять участие в спецпроекте, Игорь согласился легко и сразу. Во-первых, такой шанс выпадает раз в жизни. Во-вторых, такой рейс, в случае успеха, мог обеспечить Богданова на всю оставшуюся жизнь. Хочешь — работай. Не хочешь — просто прожигай жизнь. А в-третьих, отказ означал бы, скорее всего, вечное прозябание в какой-нибудь грузовой флотилии, что мотается между Сатурном и базой на Юпитере. А то и вообще… штамп в личном деле: «Медкомиссия не пройдена» и прощай космос. Таких ребят, упустивших в свое время Шанс, Богданов насмотрелся. И уж лучше болтаться где-нибудь в вакууме с выпученными глазами, нежели жить так. Собственно, что такое смерть? Вселенная безжалостна, но милосердна. Удар, толчок, испуг. Секунда. И тебя нет. В лучшем случае окоченевший труп, в один миг разорванный изнутри собственным давлением.

А так… горстка атомов, бывшая когда-то человеком, улетает в пустоту.

Смерти, как таковой, Богданов не боялся. Жизнь на помойке была куда страшнее.

Игорь встряхнулся.

Если сегодня днем генератор не выдаст штатных графиков, то к вечеру он обязан доложить в Центр, о том, что полет необходимо отложить. Паршиво, конечно, но не фатально.

На неисправном корабле его никто не выпустит. Слишком это ценная игрушка, космический корабль.

В дверь постучали.

— Открыто, — крикнул Игорь. На кодовую фразу сработал замок. Дверь отворилась.

На пороге стоял командующий полетами.

— Доброе утро, Игорь Васильевич. — Исмагиллов широко улыбнулся и сразу стал напоминать какого-то мультипликационного персонажа. Какого точно Богданов сказать затруднился, потому что Феклистыч напоминал всех сразу. — А я к вам с хорошей новостью.

— Здравствуйте, Илларион Феклистович, — натужно растянул губы Игорь. — Какой же?

— У вас последняя увольнительная. Как полагается. Перед стартом.

И он снова заулыбался.

— Какая же увольнительная? — Богданов неприятно напрягся, он ненавидел сюрпризы и особенно терпеть не мог розыгрыши. — У нас же преобразователь барахлит.

— А вот и нет, а вот и нет, — командующий полетами даже заплясал на месте. — Ваш этот… Муслима…

— Мацуме, — поправил Феклистыча Богданов.

— Во-во, он! Наладил-таки черную коробочку, чертяка узкоглазый! Приходил утром, отчитался…

— А мне почему не доложили?

— Вот и докладываю! Все, завтра ровно в полдень, р-раз! — Феклистыч лихо взмахнул рукой. — Жаль вас даже отпускать.

— Вот это да… — Богданов потряс головой. Он нутром чуял, что не все чисто с генератором, но копаться в этом деле не хотел. Не было ни сил, ни желания. — Спасибо, Илларион Феклистович!

Игорь энергично потряс вялую ласту Исмагиллова.

— Надо команду собрать… — И он кинулся по коридору.

«А еще надо Катьке звякнуть. Обязательно надо! Увольнительная!» — Спустя минуту он уже стучался в дверь комнаты японцев.

Открыл Кадзусе и сразу приложил палец к губам. Молча указал на кровать.

Там, подложив под щеку какие-то листики со стрелочками, полосками и цифрами, спал Мацуме. Улыбался во сне.

Он был единственным, кто продрых все увольнение.

Как показали дальнейшие события, он был не так уж и неправ.

Катю Игорь встретил на вокзале.

Он соскучился.

Обтекаемый, вытянутый как стрела, поезд медленно, будто бы осторожно, подошел к перрону. Вздрогнул. Где-то далеко, в хвосте, лязгнул отстреливаемый тормоз. Состав зашипел и опустился на стояночные фиксаторы. Где-то Богданов читал, что эти поезда, стремительные и бесшумные, оказывают влияние на магнитное поле Земли. Может быть, так оно и было. Но зато они никогда не опаздывали и пересекали континенты за считанные часы.

Вагон, в котором должна была находиться Катерина, был десятым от головы состава.

Игорь пересек линию заграждения, столбики которого послушно втянулись в бетон, когда поезд отключил магнитное поле.

Навстречу уже валил народ.

Игорь лавировал из стороны в сторону, вытягивал шею, чтобы не пропустить любимый силуэт.

Катя была моделью.

Точнее, могла бы ей стать. Что помешало? Сказать было трудно.

Может быть, личные амбиции, может быть, лень, может быть, еще что-то…

Как бы то ни было, факт оставался фактом: ни одно модельное агентство за Катерину не бралось. Несмотря на рост, ноги от ушей и соответствующий всем нужным стандартам бюст.

После того, как ее карьера в мире духов, подиумов, показов и кутюр, не задалась, Катерина вплотную занялась личным счастьем. Брак с молодым капитаном-космонавтом — казался ей, что называется «вариантом». Все «спейсмены» были людьми обеспеченными. Если доживали до пенсии…

Катя шла в толпе, как шла бы, наверное, по самому модному подиуму мира. Гордо задранная головка, взгляд в никуда, длинные красивые ноги идут «от бедра».

Богданова она увидела сразу.

— Игоре-е-ек! — Катя растянула губы в улыбке. — Ми-и-илый!

«Как все-таки хороша!» — Подумал Богданов, прежде чем погрузиться в облако ее духов.

— Пойдем, пойдем… — он потащил ее к стоянке такси.

— Ты разве не на машине?

— Кать, ну, ты ж знаешь. Какая тут машина? Машина в Москве, а тут работа… Я улетаю завтра…

Она надула губки.

— Опя-я-ять?

— Не опять, а снова. Работа у меня такая. Лечу далеко-далеко! Расскажу — закачаешься.

— А чего же я приехала? — Катя остановилась.

— Разве ты не рада меня видеть? — Игорь потянул ее за руку.

— Рада, конечно… — Катя сделала несколько шагов. — Но у меня там дела были… С Машкой мы должны были зайти кое-куда… И вообще. Поезд этот дурацкий. Народу — толпы. Что мы вообще тут делать будем?

— Ну, как что… — Игорь привлек ее к себе вплотную. Прижал, чувствуя, как податливо упирается в него ее грудь. Опустил руки ниже, к талии. — Все будем…

— Ах, вот ты как! — В ее глазах он увидел озорной огонек, который так любил и из-за которого они, фактически, познакомились. — Тогда другое дело! Куда поедем? К тебе?

— Нет тут у меня ничего, Катька! Все мое в Москве. Так что давай в гостиницу, а?

— Ну, давай, — она хотела было снова надуться, но передумала. В жизни Катя любила себя, деньги и секс. Последнее — очень.

Целоваться они начали уже на заднем сидении такси. Все повидавший шофер только хмыкнул, увидев в зеркале заднего вида мелькнувшую шикарную грудь.

Потом они долго лежали, разглядывая потолок.

Катерина курила. А Игорь блаженно вдыхал запах ее красивых, рыжих волос.

— Игоре-е-еша… А когда мы уже поженимся?

— Ну, — Богданов удивленно поднял брови. — Ну… Вот если вернусь из полета, то поженимся.

— Что значит «если»?

— То и значит. Нет, нет. Вернусь. Обязательно. Ты не переживай.

В голову Кате пришла неожиданная мысль.

— А можешь и не вернуться?

— Ну… Всякое бывает. Знаешь, куда мы летим…

— Да черт с ним, куда, бы не летели, — она перевернулась и посмотрела на него внимательно. — Я совершенно об этом не подумала! Ты же можешь не вернуться!

— Кать! Давай не будем! — сказал Игорь строго.

— Нет-нет. Погоди… Это важно. Мне уже двадцать пять. А ты можешь не вернуться! Ты вообще понимаешь, что это значит?

— Ну… Не фонтан, конечно, — Богданов пожал плечами. — Давай лучше погуляем. Или в ресторан пойдем. Вернусь — не вернусь, чего загадывать. Лучше давай думать, что будет потом!

— Ага… — Катя уже думала.

2158 год, 17 мая, 16:47. Время Московское. Кафе-клуб «Кьеркегор»

Командир появился через полчаса после звонка, и не один. С собой он приволок молодую смазливую особу, представленную Катей. После чего Катя присела на игристое вино, а Богданов — на уши подруге. Общение между ними напоминало семейные разборки. На повышенных тонах, но шепотом, чтоб не привлекать внимания. Впрочем, выяснения отношений остались незамеченными. Кадзусе деликатно «ничего не слышал», Кларк разборок и вправду, казалось, не замечал, полностью отдавшись игре на бильярде. Погребняк же действовал профессионально: вел себя так, словно ему плевать с высокой колокольни и на капитана и на его пассию, — но ловил при этом каждое движение, каждый взгляд.

— Седьмой номер в угол.

Костяной шар соприкоснулся с другим, прокатился по сукну, мягко ткнулся в зеленый борт и с легким стуком подтолкнул своего собрата с цифрой семь на гладком боку. Кларк оторвался от стола и победно поглядел на остальных. Кадзусе с хрюкающим звуком елозил коктейльной соломинкой по дну стакана, пытаясь вобрать в себя все до капли. Только капитан оставался мрачен и переглядывался со своей девицей.

Глупая была затея притащить ее сюда. Но свое мнение Погребняк благоразумно решил придержать при себе. «А девочка капитану не пара. Жена она ему, подруга или еще кто — не важно. Девочка-стервочка. Ее в первую очередь волнует она, во вторую она, в третью, в четвертую, в пятую… до капитана ей дела нет. Он рассматривается как объект, как вещь, деталь способная поддержать имидж. А капитану нужна жена, боевая подруга способная обеспечить крепкий тыл, растить детей, готовить ужин и ждать. Эта ждать не будет. Такие вообще не подходят на роль жены, — Александр кинул оценивающий взгляд на округлые бедра девушки, — с такими трахаться прикольно».

— Партия.

Кларк улыбался открытой детской улыбкой, какой улыбались, наверное, его американские предки.

— Еще разок? — поинтересовался он.

— Я пас. — Кадзусе сплюнул соломинку и отставил стакан.

— С тобой не интересно играть, Кларк, — перехватил вопрошающий взгляд Баркера Александр. — Ты не оставляешь шансов. Тебе везет.

Кларк хмыкнул.

— Везет? Ничего подобного. Чистая физика и никакого везения.

— У него в голове сидит зенитная батарея, — подначил Кадзусе и сделал знак официанту повторить коктейль.

Клуб был в старых традициях. С бильярдом, боулингом, живыми официантами и интерьером в стиле ретро. И хотя Погребняк терпеть не мог эти допотопные забавы, он отдал должное хозяину клуба и вкусу, с которым все здесь было исполнено. Вот только название с содержанием как-то плохо монтировалось. Интересно, хозяин заведения знает, кто такой Сёрен Кьеркегор? Или просто слово понравилось? Баркер-то, который их сюда затащил, знает наверняка, хотя этот пригласил в клуб не ради названия и ретро антуража, а ради дурацкой игры в катание шариков кием по сукну.

— Это у твоего брата в голове зенитная батарея, — огрызнулся Кларк. — И логарифмическая линейка вместо музы. А я просто учил физику в школе. И руки у меня тем концом прикручены.

— Угу, но не к тому месту, — отозвался Кадзусе.

Баркер налился краской, надулся. Плечи раздвинулись. Во взгляде появилась угроза. Со стороны могло показаться, что потомок американцев сейчас подскочит и свернет японца в бараний рог, но вместо этого оба вдруг дружно и весело расхохотались.

Погребняк не обратил на них внимания. К подначкам и угрожающим позам этой парочки он уже привык. Так происходило изо дня в день. Баркер и Кадзусе подначивали друг друга, пока не доходили, кажется, до крайней черты. А когда казалось, что все, дело кончится дракой, вдруг начинали дико реготать.

Мацуме, в отличие от брата, острым языком не отличался, да и общительностью тоже. В голове у него и вправду словно бы работал процессор. А конструкторские электронные, технические или еще какие решения были ему, казалось, ближе живых людей.

Александр перевел взгляд на капитана. Богданов сидел в стороне и шепотом ругался со своей пассией. Погребняк нахмурился. Если два узкоглазых братца и американец-мордоворот были ему предельно понятны, то капитан продолжал выкидывать коленца. Причем коленца неожиданные. Зачем он приволок сюда свою девку? И зачем приперся сам, ведь еще утром у него были совсем другие планы. Кларку хотелось шары покатать, японцу коктейль пососать и музыку послушать. Мацуме отсыпаться завалился. А капитан сперва свинтил, со словами «увидимся вечером», а потом вдруг объявился неожиданно. Да еще в такой компании. Решил девочкой похвастаться? Или это девочка его сюда подтолкнула? Тогда что же, капитаном вертит девка? Час от часу не легче. Или?.. И кто она ему, интересно знать?

Вариантов много, а ответ один. И непонимание этого единственно верного ответа бесило. Он должен знать о них все. Он должен понимать их. Причем ему не нужны дежурные отмазки психоаналитиков, ему нужно четкое понимание. А его нет. Погребняк зло стиснул кий.

— Шура, еще партию, — побелевшие на кие пальцы не укрылись от внимания Баркера, и хоть Кларк воспринял это по-своему, Погребняк мысленно отругал себя за несдержанность.

— Нет уж, — небрежно отмахнулся Александр. — С тобой играть я не буду.

— А со мной?

Голос прозвучал неожиданно. Баркер присвистнул. Александр повернулся к Кате, та поднялась из-за столика, отмахнулась от попытавшегося удержать ее капитана и двинулась к бильярдному столу. Погребняк улыбнулся. На него шла самка. Призывно покачивающая бедрами, но знающая себе цену. В глазах блестела задавленная злость на оставленного за столиком кавалера, плясали черти и пузырилось игристое вино.

— Кто же сможет отказать даме? — улыбнулся Александр.

Катерина подошла к столу. Взяла кий и подмигнула Погребняку. Александра кольнуло. Нет, не от банальной, хоть и действенной женской уловки. Краем глаза он ухватил недобрый взгляд капитана. Так смотрит зверь, у которого пытаются увести самку. И зверь не думает о том, что делает самка. В такой момент зверь видит только конкурента. Ну что же, пришло в голову азартное, давай кэп, прояви себя.

И Погребняк шагнул к столу, сверкая улыбкой.

— Вот это дело, — жизнерадостно забасил Кларк, собирая в кучу шары и выкладывая их треугольником. — Ставлю десять к одному на даму.

— Ставлю десять к одному против, — подошел Кадзусе с новым коктейлем. — Если быть рациональным до конца, то шансов у вас, леди, нет.

— Вечно вы узкоглазые со своим рационализмом, — усмехнулся Кларк. — Я вот смотрю на вещи как джентльмен. И надеюсь, что Саша тоже окажется джентльменом.

— Конечно, — улыбнулся Погребняк. — Разбивайте, сударыня. Уступаю.

Кадзусе нахмурился.

— Надеюсь, играть ты будешь не в поддавки. А то плакали мои денежки.

Погребняк кивнул. На раскатившиеся по столу шары кинул небрежный взгляд и пошел вокруг, выходя на позицию.

— На бильярде, как в бане, — сообщил он.

— В смысле?

— Все равны, — пояснил Александр. — Третий от борта.

Расчет оказался не верным. Богданов никак не проявил себя ни после первой партии, ни после третьей бутылки игристого, которую заказал раздухарившейся девочке-стервочке Погребняк. Он был предельно мил, и даже улыбался. Только желваками играл, когда, как ему казалось, его никто не видит. Но Саша видел. Он привык смотреть на людей не только в упор, хотя в гляделки переиграть его было практически невозможно. Он умел видеть и то, что происходит за спиной. Хорошо развитое боковое зрение дополняло умение находить отражающие поверхности везде. А уж в клубе найти отражение не составило бы большого труда.

Даже когда Катерина, прощаясь повисла у него на шее и облобызала совсем не по-дружески, капитан лишь улыбнулся. «Значит она ему до фонаря, — решил Погребняк, шагая в туалет смыть мел с рук, когда за капитаном и его пассией закрылась дверь, а оставшаяся троица попросила счет. — Или она ему никто, или он не питает к ней чувств. Тогда зачем приволок? Тоже проверяет экипаж на вшивость? Может быть его, Погребняка, проверяет».

Он быстро намылил руки и принялся тщательно, как хирург перед операцией смывать пену. Туалет тут был тоже оборудован в духе столетней древности. Когда оторвал взгляд от раковины и поглядел на себя в зеркало, чуть не вздрогнул от неожиданности. За плечом стоял Богданов.

— Ты чего вернулся, капитан? — бодро поинтересовался Погребняк, сам чуя фальшь в голосе.

— Поговорить.

Рука Богданова молнией метнулась к двери, повернув замок. Щелкнуло. Мысли в голове Александра понеслись паническим галопом. Чего делать? Драться с капитаном? Если затеет драку, то можно руки поднять, а можно в рыло свистнуть. А где гарантии, что получив по роже Богданов не вышвырнет его из команды? Тогда плакала его карьера. И не только полет обломится, а еще и пинка из Агентства дадут.

Игорь встал спиной к двери и хватанул Погребняка за грудки.

— Спокойно, капитан, — решение пришло мгновенно, и Александр поднял руки, давая понять, что драться не намерен. — В чем проблема?

— Дурочку валяешь? — рыкнул Игорь. — Проблема в тебе. Это моя женщина.

— Так и играл бы с ней сам, мне, что ли, больше всех надо?

Ткань на груди натянулась и затрещала. Александр медленно выдохнул, гася ярость и желание сжать кулак и свистнуть Богданову по физиономии.

— Игорь, нам завтра лететь сам знаешь куда. Когда вернемся, вряд ли еще увидимся. С тобой. А с ней и подавно. Это если вообще вернемся. О чем ты думаешь?

Лицо капитана сделалось рельефным, глаза стали маленькими острыми и злыми, словно смотрели на Александра через прицел.

— Вне зависимости от того, кто когда куда вернется, пока я жив не смей даже смотреть в сторону этой женщины. Ты меня понял?

Пальцы капитана побелели, ворот врезался Погребняку в горло, перекрывая кровоток.

— Игорь успокойся, иначе придушишь спеца по инопланетянам.

Конец фразы вышел совсем хриплым и Богданов брезгливо разжал пальцы. Александр не смог сдержаться и потер горло. Капитан смотрел по-прежнему зло.

— Спец по инопланетянам? Вот и занимайся инопланетянами, а не женщинами.

— А бабы и есть инопланетяне с сиськами, — хрипло усмехнулся Погребняк.

— Занимайся бабами и инопланетянами, — не заметил плосковатой шутки Игорь. — И не суйся к женщине. К чужой женщине.

— И в мыслях не было, — соврал Александр.

— Ты меня понял.

Игорь резко развернулся спиной к Погребняку. Щелкнул замок, пахнуло сквозняком и дверь снова тихо захлопнулась. Александр провел рукой по горлу. Вот значит ты какой, капитан. Знаешь, когда прыгнуть.

А еще подумалось, что ему не составит никакого труда выставить капитана Игоря Богданова инопланетной мразью и укатать его так глубоко, что никогда никто не вспомнит о его существовании. А потом в один присест обработать его Катерину и через пару часов кувыркаться с ней на каком-нибудь необъятном сексодроме, пробуя на практике все изыски камасутры в картинках. От этой поганой мыслишки стало удивительно сладко на душе, и Александр рассмеялся своему отражению.

Назад возвращались втроем. Капитан поперся провожать девчушку-потаскушку. И, кажется, Кларк с Кадзусе исчезновения капитана не заметили. Богданов вернулся на «Ахтарск» поздно, нарушив все ограничения. И вид у капитана был мрачным.

«Дурак-романтик», — сделал для себя вывод Погребняк. Вывод, которого не хватало последние дни. И заснул с чувством успешно выполненного долга.

2158 год, 18 мая, 12:00. Время Московское. Космодром «Ахтарск»

Земля. Пыльные чертики по выжженной площади космодрома. Где-то вдалеке тайга поднимается бескрайней зеленью. Да баранка диспетчерской, под толстыми пластинами бронелистов. Вот и все что видишь, когда решетчатая ферма лифта поднимает тебя к последней площадке. Там над головой ракета упирается серебряным шпилем в небо. Но смотреть в него почему-то не хочется. Бесконечная глубина, которая так манит к себе, зовет долгими ночами, сейчас не нужна. Не интересна. Сейчас хочется смотреть вниз, туда, где пыль, трава и лес… где Земля.

А в груди тянет, жмет как-то по-особому. То ли в предчувствии старта, то ли просто не хочет человеческая натура покидать то, что всегда было самым надежным домом. И только сейчас где-то внутри приходит понимание, что рай, который так безуспешно искало человечество — всегда был рядом. На Земле.

Стальные фермы сменяются одна за другой. Промежуточные площадки. Первая, вторая, третья… И зреет в душе, пробивается. Растет! Вот уже дрожь по спине. И кажется, что каждый волосок встает дыбом. Последняя площадка.

Прощай Земля.

Мелькает ажурная решетка комингса. И люк захлопывается за спиной. В кабине тесно. Экипаж молча рассаживается в компенсаторные кресла.

— Ключ на старт.

Как сотни лет назад. Маленький железный ключик.

— Центр управления дает добро, — на мониторах унылая, но торжественная физиономия Феклистыча.

— Предстартовая проверка. Пусковые системы?

— Норма.

— Двигатели.

— Норма.

— Стартовая площадка.

— Готовность.

— Системы стабилизации.

— Норма.

— Центр управления, предстартовая проверка пройдена. Прошу разрешения на старт.

— Центр управления, — голос Феклистыча предательски дрогнул. — Дает разрешение на старт!

— Первичное зажигание!

— Есть первичное зажигание.

— Прогрев!

— Прогрев пошел.

— Обратный отсчет.

И в этот момент у каждого человека сидящего в кабине управления ёкает сердце. Вздрагивают медицинские датчики, бесстрастно фиксируя скачок давления, прыжок сердечного ритма. Но уже ничего нельзя отменить! Старт или смерть!

— Десять! Девять! Восемь! Семь! Шесть! Пять!

А где-то внизу уже грохочет! Уже рычит могучий зверь!

И по телу бегут мурашки. И дрожит стальной корпус!

— Четыре! Три! Два! Один!

— Старт!

Оглушительно ревет пламя! Рушатся решетчатые фермы. Сноп пламени бьет из отводных туннелей.

Но сквозь шипение и рев, сквозь грохот и взрывы слышится, как сотни лет назад, победное:

— Поехали!

Здравствуй, Небо!

Когда у тела исчез вес и осталась лишь масса, Богданов отстегнул ремни и выплыл из компенсаторного кресла.

— Капитан команде. — Лепесток микрофона, прилепленный к щеке, отозвался легкой вибрацией. — Четыре часа на подготовку к разгону. Бортинженера прошу доложить о готовности. От медика хочу услышать отчет о физическом состоянии команды после старта.

— Так точно, — отозвался Мацуме, а его брат добавил:

— Прошу всех вернуться в кресла для прохождения медицинского освидетельствования.

Богданов вздохнул. Все это было чисто формальной рутиной. Ежу понятно, что корабль готов к тому, что бы сорваться с орбиты, а здоровье экипажа близко к идеалу. Но есть такая штука, как формуляры, следовать которым обязан, обязан и еще раз обязан каждый капитан! Потому что космос не то, что шуток не любит, а даже намека на иронию не понимает. Потому Богданов послушно забрался обратно в кресло и пристегнул ремни. Скорее интуитивно, нежели физически ощутил, как заработали скрытые датчики.

Колко стрельнуло в руку у локтя. Сотни микроскопических сенсоров сейчас собирали о нем данные: от банального пульса, до биоэнергетических показателей. Было в этом процессе что-то от колдовства. Игорь знал, что при необходимости маленький японец Кадзусе может отдать команду и ему, Богданову станет весело или грустно, а может быть повысится работоспособность или наоборот, захочется спать. Через иголки, сенсоры, излучатели медик настраивал каждого человека, будто механизм, музыкальный инструмент. Может быть, скучные формуляры были в чем-то и правы…

Пока работала медицинская техника, Богданов вывел на экран предварительные результаты обследования экипажа.

Как и следовало ожидать, стартовые перегрузки команда перенесла отлично. Даже несимпатичный капитану Погребняк. Богданов еще раз прокрутил в голове события прошлого вечера. Холодное прощание с Катериной, то, как он посадил ее на последний поезд. Она чмокнула, по столичной моде, воздух у его щеки. Поезд зашипел, втягивая тормозные крючья, просел на магнитной подушке, и, глядя на исчезающие в темноте красные габариты, Игорь понял, что больше Катерину уже не увидит. Дурной это был знак, разругаться с подругой перед стартом. Не хорошо, конечно. Но сделанного не воротишь. И дело было, конечно не в Погребняке, хотя он был Богданову неприятен. Дело было черт его знает в чем. Стоя на вокзале, Игорь с превеликим трудом подавил естественное мужское желание напиться, хотя это было бы сейчас ой как кстати.

Но на утро его ждало небо.

И черт с ней, с этой дурной бабой. В конце концов, он капитан. Его любят звезды! Как на земле, так и на небе…

Но, как говорится, осадочек остался.

Теперь, летя через пустоту, на самом краешке стратосферы, и рассматривая физиономии своих подчиненных, Богданов в очередной раз размышлял о том, на кой черт ему подсунули этого Погребняка?

Таких «главных по тарелочкам» в космофлоте никто не любил. Прежде всего, потому, что ни с одной внеземной цивилизацией прямого контакта наладить не удалось. И все, с чем земляне имели дело, это развалины на Марсе да странные «инопланетные диверсанты», которых Агентство регулярно отлавливало на Земле. А на Марсе?.. Да очень впечатляющие, но все же просто развалины, каких и на родной Земле навалом.

Когда прошла первая эйфория от освоения Солнечной системы и стало ясно, что жизнь в ней существует только в виде разнообразных бактерий да и то, только под толщей льда одного из спутников Юпитера, на специалистов по внеземным цивилизациям стали смотреть как на очень ловких шарлатанов, которые на волне ажиотажа сумели урвать несколько крупных грантов. Развивать науку о Контакте стало невыгодно, да и упоминать о «тарелочках» считалось дурным тоном. Будто человечеству было обидно. Оно столько времени ломилось в космические ворота, а обнаружило только пустоту, хаос, пыль и куски камня.

Загадочная Вселенная снова отодвинулась куда-то, теперь за пределы Солнечной системы, утащив с собой все загадки, богатства и другие манящие игрушки. И если бы не обнаружение следов инопланетян на Земле, Агентство вообще перестало бы существовать. Хотя, кто их видел, тех злокозненных пришельцев? Кому оно нужно?

Так зачем же нужен специалист по контактам?

Ответ лежал на поверхности. На этот старт возлагались большие надежды. Корабль должен был вернуться. А значит, это был не просто полет, а первый рывок человечества в ту часть Вселенной, где могла быть… жизнь. Но у Богданова сложилось стойкое впечатление, что Погребняк не то, что с инопланетными цивилизациями не сумеет наладить контакта, но и с людьми-то не слишком ладит. К чему он тут? Присматривать за полетом? Паранойя у космического Агентства разыгралась?

— Можете покинуть кресла, — прозвучал голос Кадзусе. — Капитан, можете получить отчет.

Как и ожидал Богданов, окончательный отчет ничего не выявил. У Мацуме было немного повышено давление. И все.

Ну, что ж. Еще одна галочка в бесконечных предписаниях бюрократического космоса, который нужно покорить, что бы вырваться в космос настоящий. Богданов связался с Землей.

— «Дальний-17» Земле. Старт прошел в штатном режиме. Нарушений нет. Сбоев в работе бортовых систем не обнаружено.

— Земля «Дальнему-17», — голос Феклистыча предательски дрогнул. Сколько раз он говорил эти слова какому-нибудь дальнобойщику, но сейчас все было по-особенному. — Стартовая площадка «Ахтарск» подтверждает: удаленное наблюдение неполадок не выявило. Подпрыгнули мягко.

Последнее было уже на сленге. Подпрыгнуть, значит стартовать, оторваться от планеты.

— Стартовая площадка «Ахтарск» передает управление ЦУПу. — Было слышно, как Феклистыч тихо вздохнул. — Спасибо, ребята…

— И тебе Феклистыч. — Богданов улыбнулся. Связь проходила не совсем по уложениям, но на орбите это было допустимо. Вот за каждое лишнее слово с орбиты Юпитера уже приходится расплачиваться едва ли не золотом. — «Дальний-17» ЦУПу, прошу подтвердить передачу управления полетом.

В динамиках зашипело.

— ЦУП подтверждает. Доклад стартовой площадки «Ахтарск» принят. Данные получены. «Дальний-17», придерживайтесь полетного графика, — голос был знакомый, Богданов напряг память.

— Есть придерживаться полетного графика, — Игорь помедлил и спросил: — Даниил ты?

— Я, Игорь, буду вести вас до Юпитера, — оператор ЦУП Даниил Строгонов хмыкнул. — Параметры орбиты совпадают с расчетными на девяносто семь процентов. Ты в своем стиле, Игорь.

— Еще есть куда стремиться.

Богданов со Строгоновым были знакомы, что называется заочно. Среди пилотов не было принято лично знакомиться с операторами ЦУПа. Считалось дурной приметой увидеть человека, который «ведет» твой корабль. Но всех наиболее ярких специалистов пилоты знали по именам. Строгонов считался в неофициальной табели о рангах номером два. Сразу после легендарного Мико Китадзава. Японец, обладавший поистине железными нервами, как-то раз вывел пассажирский лихтер, шедший на одном двигателе, из пояса астероидов. При этом Китадзава пожертвовал двумя беспилотными грузовиками с ценным грузом лантана. Но сто пятьдесят три научных работника исследовательской станции на орбите Сатурна были спасены и благополучно вернулись домой. Несмотря на это, Богданов предпочитал работать именно со Строгоновым. Бездушная математическая точность Китадзавы была Игорю неприятна. То, что полет будет курировать именно Даниил, Богданов расценил как добрый знак.

— Хочу заметить, — снова ожили динамики, — что сейчас вы пройдете мимо станции «Заря-120». Должно быть впечатляющее зрелище.

— Спасибо Даниил, — Игорь улыбнулся и выбрался из кресла. — Конец связи.

Он распахнул люки вылетел в коридор, а затем, через пару толчков, в большое помещение кают-компании.

Как и следовало ожидать, вся команда уже собралась. На большом мониторе внешнего обзора проплавал огромный сияющий пузырь «Зари». Знаменитая исследовательская станция была своеобразной достопримечательностью орбиты. Огромный жилой комплекс, в котором располагались лаборатории. Тут работали, наверное, самые светлые люди на Земле. На этих колоссальных площадях бились над решением проблем бедности и голода, пытались преодолеть верхний возрастной барьер, улучшить природу человека. Именно на «Заре-120» было найдено решение проблемы загрязненных территорий, нефтяные и масляные пятна исчезли благодаря этой станции навсегда.

Сама станция была по-настоящему огромна. Это единственное искусственное небесное тело, которое с Земли можно было заметить даже днем. «Заря» была настолько массивной, что даже вызывала небольшие приливные волны.

— Красиво, — резюмировал Баркер.

— А я когда-то хотел там работать, — сказал Кадзусе.

— И что же случилось? — поинтересовался Кларк, переворачиваясь вверх ногами, хотя в невесомости это было весьма относительно.

— Не взяли, — Кадзусе пожал плечами.

— Что? Индекс гуманности подкачал? — Кларк засмеялся.

— Ты знал, — скривился Кадзусе.

Баркер выпучил глаза:

— Ну ты даешь! Ты же доктор! Куда уж дальше-то?

— А вот, я, видишь ли, в юности изучал карате, видимо проникся идеями насилия над личностью.

— Но то ж когда было…

— Истинных причин я не знаю, — Кадзусе с некоторым сожалением проводил уплывающую дальше по орбите станцию. — Просто предположил.

— И далеко ты продвинулся в изучении карате? — В глазах Баркера зажегся специфический огонек.

— Коричневый пояс кёкусинкай, — не без определенной гордости заметил Кадзусе.

Богданов заметил огонек интереса, мелькнувший в глазах у Погребняка.

Баркер радостно потер руки и произнес:

— А я вот считаю, что карате в невесомости — бездарный балет.

— На многих кораблях есть искусственная гравитация, — скромно заметил японец и уже более плотоядно добавил: — На нашем тоже будет…

— Аха! — Баркер прижал кулаки к поясу и попробовал отвесить ритуальный поклон, но перевернулся через голову и отлетел к противоположенной стене.

— Что у нас с железом? — отворачиваясь от монитора, поинтересовался Богданов у Мацуме.

Тот невозмутимо кивнул на раскрытую книжку персонального монитора.

— Вы хотите, чтобы я разбирался в этом? А на что мне гениальный бортинженер?

— Чтобы понимать цвета не нужно быть гением. Зеленый цвет — хорошо. Желтый — не очень. Красный — плохо. Черный… не работает.

Богданов снова заглянул в монитор.

Большинство индикаторов горело зеленым. Пять показателей были в процессе обработки данных. Один горел желтым.

— А что это у нас? — Игорь ткнул пальцем в желтый столбик. Система уловила движение и развернулась в сложную диаграмму с множеством цифр и бегущих строк.

К ним подплыл Погребняк и тоже заинтересованно уставился на картинку.

— Это преобразователь Хольдермана, — меланхолично ответил Мацуме.

— И что же с ним не так?

Японец посмотрел на Богданова, как на идиота.

— Никто не знает, капитан. Из всех преобразователей, которые я знаю, этот самый капризный. Но он работает. Могу поручиться здоровьем своего брата.

— Но показатели же желтые…

Мацуме вздохнул.

— Желтые. Капитан, до окончания всех тестов еще два часа. Давайте подождем.

Богданов сухо кивнул и посмотрел на Погребняка.

Отвечая на невысказанный вопрос, специалист по внеземным цивилизациям заявил:

— У меня все в порядке. Никаких посторонних лиц на корабле не обнаружено, пришельцев в околоземном пространстве не наблюдал. С собой никого не приволок…

Баркер засмеялся. С чувством юмора у американца все было в порядке.

«Какая же сволочь свесила мне на шею этого шутника?» — подумал Богданов.

Он понимал, что Погребняк пошутил скорее над ним, чем над ситуацией, но подкопаться было не к чему.

«И кой черт я прицепился к японцу? — Досадливо поморщился Игорь, отвернувшись к обзорному монитору. — Пусть возится с железками сколько нужно… В конце концов, он же специалист, а не я».

На матово-черную плоскую поверхность медленно выползала жестоко изгрызенная кратерами Луна.

Первый день полета, 18:22. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Гравитацию включили не сразу — сперва несколько часов кувыркались. Александр этого не любил. Сто лет назад, когда выход в космос был доступен только состоятельным людям, поболтаться в невесомости, наверное, хотелось каждому первому. Теперь это развлекало разве что малых детей. Погребняк давно вышел из того возраста, когда нехитрые открытия и новые впечатления вызывают восторг и доводят до экстаза. Он с удовольствием встал бы на ноги, но на орбите притяжение врубать было не принято. Дескать, там оно только мешает. Другое дело — полет.

В технические нюансы Александр не вдавался, но знал, что для человеческой физиологии в полете включать гравитационную систему, нагнетающую силу тяжести было просто необходимо. И это радовало.

Вообще для физиологии необходимо было много чего включать. Человеческий организм оказался на удивление непригоден для жизни где-либо, кроме поверхности Земли. И если высоту он еще как-то худо-бедно переносил, то на глубине, например, начинал сбоить, ловить галлюцинации или просто отключаться. А в безвоздушном пространстве и вовсе происходили вещи несуразные, рядом с которыми глубоководные галлюцинации казались сущей ерундой.

Проблемы всевозможных перегрузок всплыли с первыми межпланетными перелетами. Нагрузки и перегрузки способны были покалечить даже подготовленных космолетчиков, а освоение космоса требовало перемещения на другие планеты не только астронавтов, но и простых смертных, специалистов в своих областях, не имеющих ни опыта ни подготовки.

Тема физических, психических и психологических перегрузок мгновенно обрела популярность. Развлекательная индустрия с присущим фанатизмом развела вокруг нее истерию. Появилась куча фильмов, игрушек, перфомансов, герои которых оказывались на борту крошечного космолета, летящего сквозь черную холодную недружелюбную вселенную. Эти герои, как правило, либо сталкивались с неведомыми науке ужасами, которые должны были уничтожить если не все человечество, то команду астронавтов, либо сходили с ума, кидались друг на друга и на стены, накладывали на себя руки, или устраивали резню.

На волне популярности повсплывали какие-то допотопные книги. Беллетристические романчики, в которых авторами вовсе ничего не знавшими о космосе, все проблемы решались просто: команда в полете спала в специальных капсулах, спасающих от скуки, безделья, шизофрении и перегрузок.

Находились даже приверженцы такого подхода, пытающиеся реализовать фантазию в жизни. Не вышло. Во-первых, никто не рискнул перекладывать сложные задачи полностью на компьютер. Каким бы совершенным он ни был. Выходило, что как минимум три человека на борту: командир, врач и бортинженер — должны иметь возможность мгновенно включиться в работу. Естественно никто не требовал от них круглосуточной вахты, но спящий человек просыпается и приводит организм в рабочее состояние за секунды, а спящему в какой-нибудь криогенной капсуле понадобится время. Серьезное время, за которое бестолковый компьютер похоронит и космолет и команду. Во-вторых, сделать комфортным для перелетов все пространство корабля казалось более логичным и интересным для пассажиров. А на Земле уже более ста лет во главу угла ставился интерес конечного пользователя.

И официальная наука пошла другим путем. Цели было всего две. Человек должен лететь максимально комфортно и максимально быстро. Над комфортом поработали на славу. Со скоростью перелетов до недавнего времени дело обстояло много хуже. Ходили на досвете. Пока не появился Хольдерман со своим преобразователем.

Изобретение хитрого еврея перевернуло само понимание преодоления расстояний. Вот только работал преобразователь невесть как. А довести свою разработку до ума гений не успел. Склеил ласты. С гениями это случается.

Наследие Хольдермана подхватили все, кто хоть что-то смыслил в теме. Но новых гениев не нашлось, и с преобразователем возились еще годы, прежде чем что-то получилось.

Собственно еще не получилось. Как раз сейчас Александр находился на первом в мире космолете с доведенным до ума преобразователем, который должен был не просто зашвырнуть их в глубокий космос, куда бог пошлет, а забросить в определенную точку с заданными координатами. А потом еще вернуть обратно, чего прежде не случалось ни разу.

Предполагалось, что теперь все сложится, и Погребняк на это очень рассчитывал. Вот только преобразователь о возложенных на него надеждах не знал и вел себя как обычно — дурил.

Думать об этом не хотелось. Александр поднялся с кресла, потянулся с хрустом и поглядел на подопечных. В рубке ему сейчас делать было абсолютно нечего. Погребняк кашлянул, привлекая внимание.

Баркер и Кадзусе повернули головы. Капитан зыркнул исподлобья. Мацуме не услышал, а может, услышал, но пропустил мимо ушей. Младший носитель японской культурной традиции был полностью поглощен скачущими по экрану графиками, диаграммами и пульсирующими столбиками меняющихся показателей.

— Ну, коллеги, раз инопланетной угрозы по-прежнему не наблюдается, значит, я могу идти спать. Конечно, если я никому не нужен.

— Мне будешь нужен, — сообщил Кадзусе. — Но немного позже. Я зайду к тебе.

— Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит, — ухмыльнулся Баркер.

— Кстати, Кларк, — повернулся к Баркеру Кадзусе, — у тебя учащенный пульс. Есть хорошее средство. Успокаивает. При этом не сказывается на работе мозга и не дает сонливости. Таблетка под язык, рассасываешь и через пять минут спокоен как удав. Правда есть побочный эффект — язык немеет.

— Я и без таблеток спокойнее удава.

— Тогда просто прикуси язык, — желчно подытожил японец и добавил уже Погребняку: — так я загляну к тебе позже, Алекс.

Александр кивнул и направился к двери.

— И я, — догнал голос Игоря.

Погребняк обернулся, с интересом посмотрел на капитана. Тот мотнул головой, разрешая выйти.

В каюте думалось спокойнее. Четыре стены, мягкий свет, все статично и предсказуемо. Никаких отвлекающих моментов, цепляющих глаз деталей. Не мелькали картинкой экраны, не было иллюминаторов, в которые так или иначе тянет заглянуть, даже если заранее известно, что ничего не увидишь. Не подтрунивали друг над другом спец по безопасности с доктором. Не приходилось следить за каждым своим движением, думая о том, как выглядишь со стороны. И ловить на себе неприятный взгляд Богданова тоже не приходилось.

Капитан был предельно вежлив, обращался, как и прежде, исключительно на «вы», но смотрел волком, и взгляд этот касался не окружающей действительности вообще, а его, Погребняка, персонально. Александр заметил это сразу и достаточно наблюдал за Богдановым, чтобы увериться в своей правоте.

Игорь мог восторженно пялиться на «Зарю-120» или с улыбкой наблюдать, как подкалывают друг друга Баркер с Кадзусе, но стоило ему только посмотреть на Погребняка, как взгляд становился злым, лицо каменело, а губы вытягивались в тонкую нитку.

Обижен капитан. В руках себя держит, конечно, но обида внутри кипит и выхода просит. Интересно, сорвется или нет?

По большому счету, Александру было наплевать, какие отношения у него сложатся с капитаном. Инструкция в его случае рекомендовала наладить доверительные отношения с членами экипажа, но не требовала этого напрямую.

Подлизываться и заигрывать с капитаном не хотелось категорически. Вообще Богданов со своей, абсолютно лишенной прагматизма романтизацией всего от космической пустоты до отношений с бабами его злил. Человечество слезло с дерева, развилось и продвинулось в космос благодаря рациональному взгляду на вещи, здоровому цинизму и полному наплевательству на то, что приносится в жертву прогрессу. В этом Погребняк был уверен. И Богданову, по его мнению, в космосе делать было нечего. Таких надо держать под замком, давая пописывать стихи, пускать розовые сопли, счастливо страдать и рефлексировать. И если б не профессиональные качества капитана…

Впрочем, если б не они, он не был бы капитаном, и на «Дальний-17» его бы не поставили. Значит, придется терпеть. А доверительные отношения… Лучше уважение через неприязнь, чем симпатия без уважения. Тем более, в случае не слишком успешного исхода операции, ему придется ломать капитана через колено и отбирать у него власть. Так что пусть лучше уважает, чем симпатизирует.

«Отмазка», — мысленно ухмыльнулся себе Погребняк.

Ну и бог с ним. В конце концов, у него приятельские отношения с Кадзусе. Во всяком случае, случись нештатная ситуация доктор не выступит открыто против него.

А с Баркером и вовсе все чудесно. Общие темы с этим костоломом нашлись сразу. Как-никак служили в одной части. Правда, это было давно, в разное время и недолго.

После учебки Кларк остался делать карьеру военного, а Александру сделали предложение, от которого нельзя отказаться. Он прошел спецподготовку и попер по карьерной лестнице в Агентстве.

Убивать он умел не многим хуже Баркера, но знать об этом Кларку было не обязательно, как и другим. Для них Александр застрял офисным планктоном в отделе с сомнительной проблематикой. И пусть. Тем более, что учебки это не отменяет. А воспоминания о первой воинской части роднят кого угодно. Так что с Баркером отношения выходили более чем доверительные.

Оставался Мацуме, но нормально контактировать с молчаливым узкоглазым не получалось. Причем не только у него. Гениальный бортинженер выглядел вещью в себе. Нет, он жил. Даже улыбнуться мог, причем глядя в глаза. Но наивно было полагать, что он улыбается при этом тому на кого смотрит.

Япошка мог быть самым неудобным членом команды, если бы не Богданов. Этот побивал все рекорды, хотя у него была в этом фора — он активно не нравился Александру.

— В этом и проблема, — пробормотал Погребняк себе под нос.

С другой стороны, проблемы нет. У капитана свои задачи, у Александра свои. Согласно инструкции, они не пересекаются. Пересечение интересов возможно разве что в случае форс-мажора. А на этот случай у капитана есть специальный пакет, запертый в сейфе. Богданов никогда не откроет его без надобности. И не узнает о содержимом. Он даже не догадывается, что там может быть. Более того, капитан молиться будет, чтобы не случилось той нештатной ситуации, при которой пакет придется вскрыть.

И никто, кроме капитана, не знает о существовании пакета. А Погребняк знает. Более того, он знает и то, о чем не догадывается даже капитан. Например, что внутри лежит совершенно безобидная бумага с гербом Агентства. На этой бумаге значится, что…

В дверь постучали. Грубо, как будто не было других средств оповещения и надо было обязательно молотить по створке кулаком, как сотни лет назад. Погребняк недовольно поморщился, но спохватился и поспешно натянул налицо непроницаемое выражение.

— Войдите.

Створка отъехала, и в каюту вошел Кадзусе с небольшим металлическим кейсом. Японец чуть заметно поклонился и прошел внутрь. Дверь с едва различимым пшиком вернулась на место.

Кадзусе деловито подошел к столу, поставил кейс. Щелкнули хромированные запоры.

— А что, звонок не работает? — полюбопытствовал Погребняк.

— Не люблю пользоваться электроникой там, где она не нужна, — поделился японец. — Присядь к столу, закатай рукав.

Александр присел рядом, расстегнул застежку и принялся педантично подворачивать ткань.

— А сигнал оповещения, значит, лишний?

— Абсолютно, — серьезно кивнул Кадзусе. — Наши предки прекрасно справлялись без этого. Я понимаю, что есть руками некрасиво и негигиенично. Но постучать рукой в дверь, спрашивая разрешения войти… Напротив, в этом есть что-то интимное. Я не просто нажал кнопку, я протянул тебе навстречу руку. Разве нет?

Погребняк пожал плечами и опустил оголенную до плеча руку на столешницу. Кадзусе набросил ему на предплечье синтетическую манжету и принялся химичить с кнопками и дисплеем.

— Посмотри на нашу молодежь, — продолжал он между делом. — Они разучились писать руками. Мои предки владели искусством иероглифа, мои современники пользуются кнопками, либо наговаривают, используя голосовой модуль. И то редко. Они разучились пользоваться речью. В комнате сидят двое молодых людей, общаются. Нет, они не говорят, они сидят каждый перед своим дисплеем и выплескивают себя в сеть.

— Мир меняется, — снова пожал плечами Погребняк.

— Не дергайся, пожалуйста, Алекс, — осадил японец. — Мир меняется слишком стремительно. И я думаю, не все изменения идут ему на пользу. Костыль полезен тому, кто потерял ногу. Но когда здорового человека ставят на костыли, хорошо ли это?

— К чему ты?

— К тому. Техника, позволяющая нам лететь к звездам — это хорошо. А насколько нужна техника, отучающая нас стучать в дверь, писать, рисовать, спускать воду в сортире, разговаривать друг с другом? Мы становимся придатком кнопок, сенсорных и голографических дисплеев. Хорошо ли это?

— Это прогресс.

— А мне кажется, что это прогресс лишь отчасти, а отчасти регресс. Как инь и ян. Понимаешь?

И Кадзусе впервые посмотрел на Александра открыто. Настолько, что тот едва не опешил. Да, доверительный контакт со старшим японцем явно налаживался.

— Вы с братом не очень-то похожи.

— Это с детства. Так получилось. У нас всего шесть лет разницы, но я родился в одну эпоху, а он уже в другую. Хотя казалось бы — всего шесть лет.

Кадзусе вздохнул, пискнул кнопкой, запоминая показания, и снял манжету. Принялся убирать оборудование в кейс.

— Рукав можешь опустить, — сказал, не глядя на Погребняка, — и вот еще что…

Японец споткнулся. Александр спокойно опустил рукав, застегнул. Кадзусе закрыл кейс и решительно щелкнул запорами.

— Что у вас с капитаном, Алекс?

— Спроси у него, — беспечно отозвался Александр.

— Он не ответит.

— А я отвечу? — Погребняк внимательно поглядел на доктора.

— Надеюсь, — тот больше не прятал взгляд и тоже смотрел на Александра.

— У нас все в порядке.

— Но вы с ним…

— Только друзья. Никакого секса, — улыбнулся Погребняк.

Японец коротко ухмыльнулся, давая понять, что оценил шутку.

— Я серьезно.

«Да, — промелькнуло в голове, это не Баркер. Тот бы поржал и забыл, о чем была речь, или сделал бы вид, что забыл, и принялся травить байки. С японцем нужна другая схема».

— Почему тебя это интересует?

— Я врач. Меня заботит не только здоровье каждого члена экипажа, но и здоровье команды.

«В психолога, значит, доктор решил поиграть. Хорошо».

Александр встал из-за стола и прошелся по каюте.

— Хорошо. Знаешь что такое спортивный интерес?

Погребняк резко остановился и посмотрел на Кадзусе сверху вниз.

— Тебе может быть не интересно прыгнуть выше забора, но тут приходит некто и прыгает выше него. Или даже не прыгает, а смотрит на тебя и говорит: «а мой брат выше забора сигает, а ты никогда так не прыгнешь». Говорит и уходит. И тебе может быть плевать на этого говоруна. И на его брата. И на возможность прыгать выше забора. Тебе это не интересно по определению. Это не твоя тема. Но тут задет спортивный интерес. И вот ты начинаешь прыгать. Не потому что тебе надо. Не потому что что-то угрожает твоей жизни, авторитету, благосостоянию, положению — нет. Всем наплевать. Прыгнешь ты или нет — не важно. И для тебя это не важно. То есть, если прыгнешь, то ничего в жизни не изменится. Но ты будешь прыгать, просто для того, чтобы сказать: «да, я могу». Спортивный интерес. И так не только с забором. Так во всем.

— И что вы не поделили с капитаном?

— Не важно. — Александр быстро облизнул губы. Ему показалось, что по ситуации этот жест будет верным. А там пусть японец его расшифровывает. Хотел быть психологом, пусть будет. — Важно другое. Капитан не спортсмен.

Кадзусе покачал головой:

— Ему не надо быть спортсменом.

— А это не важно, — улыбнулся Александр. — Я же не про олимпийские игры, а про характер.

— Ему и по характеру не нужно быть спортсменом, Алекс, — упорно повторил японец. — Он уже лидер. У него другие задачи.

— Поживем, увидим.

Японец ушел задумчивым. Пусть думает.

Александр тоже думал. Дверь за японцем закрылась, а Погребняк все стоял у входа в каюту, прислонившись к стене, и размышлял.

Кадзусе, конечно, откровенен, и отношения у них складываются теплыми, но доктор непредсказуем. Если утром Погребняк готов был делать ставку на то, что в случае форс-мажора японец окажется на его стороне, то сейчас он в этом усомнился.

На фоне брата рациональнее теперь выглядел скорее Мацуме, но тот гений. А от гениев никогда не знаешь чего ждать. Выходит, наиболее надежен и понятен только Баркер.

Набрали же команду, черт их дери!

Александр с силой вжарил кулаком по стене. Словно поддаваясь всплеску человеческой агрессии, дверь пшикнула и поползла в сторону. Погребняк отпрянул от неожиданности. И тут же мысленно отругал себя за это.

На пороге стоял Богданов. Взгляд капитана не казался дружелюбным, но и волчьего оттенка в нем не осталось.

— Чем обязан, капитан?

— Александр, я хотел извиниться, — спокойно, взвешенно проговорил Богданов.

Видно было, что говорил он не спонтанно. Заранее все продумал, подготовился, но даже не смотря на это запнулся. Погребняк не торопил. Во-первых, незачем, во-вторых, визит капитана стал для него неожиданностью.

— Я хотел извиниться, — повторил Игорь, — за непрофессиональное поведение и проецирование личных отношений на работу членов команды. Предлагаю все вопросы, не касающиеся экспедиции, а так же личные симпатии и антипатии, вызванные этими вопросами, оставить до возвращения на Землю.

«Перемирие?» — чуть не ляпнул Погребняк, но вовремя прикусил язык.

Богданов стоял перед ним в дверях. Спокойный, уверенный. Он взял себя в руки и предлагал сделать то же самое Александру. Не для себя, для дела.

А капитан молодец. Пока он сидел в каюте, трепался с японцем и размышлял, о чем надо и не надо, Игорь сделал ход. И ход грамотный. Вряд ли, конечно, сработает. Слишком эмоционален капитан и так просто обиду не вычеркнет. Случись чего, все вспомнит. Но попытку сделал, попытка засчитана и требует ответного шага.

Погребняк отступил в сторону и кивнул, приглашая капитана войти в каюту.

Первый день полета, 21:12. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Разговор с Погребняком вышел мутный. Большей частью он состоял из пауз, словно собеседники никак не могли найти слов для того, чтобы хоть как-то объяснить свои позиции. Впрочем, Богданову показалось, что слова мучительно подбирал он один. Специалист по тарелочкам, как про себя называл Погребняка капитан, больше ждал, что скажет Игорь и реагировал, что называется, по ситуации. Впрочем, делал он это весьма неплохо. Умел слушать, умел, когда надо, вставить слово. Наверное, в другой ситуации с ним было бы хорошо пропустить рюмочку-другую, в веселой компании под хорошую закуску и ни к чему не обязывающую болтовню. Но на корабле, увы, должна быть выстроена система отношений, которая весьма далека от панибратских.

Возвращаясь в свою каюту, Богданов думал, что с Погребняком придется еще не один раз разговаривать, чтобы наладить хоть какой-то контакт. Пока специалист по тарелочкам казался совершенно чужим и даже лишним на корабле. Было вообще непонятно, каким образом такой человек попал в космос. По мнению Богданова в космосе не приживались прагматики. Эта мысль была на грани парадокса, но все же… Все более-менее заметные фигуры в космофлоте, которых знал Игорь, были романтиками. Да и сам капитан «Дальнего-17» обладал этим качеством изрядно. Других космос не держит. Даже самый распоследний дальнобойщик, трудяга, гоняющий свой забитый рудой грузовик через пояс астероидов, замирает, когда острые грани замерзшего льда нет-нет да вспыхнут отраженным светом далекого солнца, заиграют, полыхнут спектром. И этот свет не раз еще разбудит его ночью, колко замрет и снова забьется сердце. Потянет из теплой земной кровати на улицу, на воздух. И еще долго будет дальнобойщик-трудяга стоять и смотреть в ночное небо, пытаясь поймать тот отблеск, ту острую тоску по неизвестно чему. А может, пойдет бродить по спящему городу, напьется в круглосуточном кабаке. Да непонятно с чего… Потому что космос черствых прозаиков не любит. Не держит он их, не носит их вакуум. Почему так? Богданов не смог бы точно сказать. Более того, точно сформулировать все это он смог только после беседы с Погребняком. Раньше было только ощущение, чувство, о котором в среде спейсменов говорить было как-то не принято. Оно и понятно, ведь речь шла о чем-то очень личном.

Погруженный в свои мысли, Игорь шел подлинному коридору, пронизывающему весь корабль. Кончиками пальцев он касался стены, отстранено и чуть завороженно чувствуя, как тихо вибрирует корпус «Дальнего», как могуче отталкиваются от пустоты его двигатели.

В какой-то момент рука провалилась в пустоту.

Богданов вздрогнул и очнулся.

Он находился около кают-компании, дверь в которую была почему-то распахнута.

Игорь осторожно сделал шаг внутрь.

Проекционный экран внешнего обзора был растянут на все четыре стены, свет притушен и оттого казалось, что комната выдвинута прямо в космос. Посреди всего этого сидел, подобно маленькому Будде, Кадзусе. Богданову стало неудобно, будто подсмотрел за чем-то очень интимным, особенным. Он решил осторожно выйти, но японец услышал его шаги.

— Входите капитан.

— Я не хотел мешать.

— Это же кают-компания. Тут нельзя помешать, но это единственное место, где экран можно развернуть на все стены и даже потолок.

Богданов молча огляделся. Справа сиял серп Земли. Родная планета неощутимо, как большая стрелка часов, удалялась в темноту, сдвигаясь куда-то за спину. Становилась меньше. Корабль двигался по сложной орбите, выходя на маршевую гиперболу. Тут, вблизи Земли, нужно было соблюдать осторожность. Человечество, осваивая Солнечную систему, уже столкнулось с тем, что для безопасного движения в космосе нужно соблюдать определенные правила. Случаи столкновения были не такой уж редкостью. Странным образом, в бесконечности космоса корабли умудрялись сходиться до критических расстояний. Был даже специальный термин — человеческое притяжение. Словно люди тянулись друг к другу через пустоту и сталкивали корабли… Что бы предотвратить эти случайности была разработана целая система подлетных и отправных орбит.

— Впереди Марс, — ни к кому не обращаясь, сказал Богданов.

— А помните, капитан, аварию на биологической станции в долине Маринер?

— Это было, кажется, лет десять назад…

— Одиннадцать, если быть точным. Там, в пределах Лабиринта Ночи, проходили крупные археологические раскопы. Огромную площадь накрыли биокуполом. Работы шли и днем и ночью. Столько открытий. Надежд. До сих пор музей Марса в Берлине самый посещаемый, хотя экспансия уже давно закончилась. Большая часть экспонатов как раз из Лабиринта Ночи. Все эти странные коробочки, черепки, золотистые фигурки из стекла и песка с удивительными голубыми глазами… Я каждый год хожу туда. На Марсе я провел три года. Работал лаборантом.

— Я не знал.

— Это есть в моем деле, — голос Кадзусе был непроницаем.

— Я читал, но…

— Объект 872-6. Участвовал в проекте.

— Да, кажется, что-то было.

— Информация не закрытая, но, как говорится, без объяснений. Лаборатория ставила опыты над бактериями, которые жили только там, под куполом. Когда случилась авария, я был в жилом блоке. Это меня и спасло.

— Метеорит?

— Так говорили. Но я думаю было что-то еще. Что-то другое. За неделю до катастрофы некоторые помещения были законсервированы. Без объяснения причин. А люди стали запираться в своих боксах. Ночью коридоры пустели.

— Почему?

— Это невозможно объяснить. Беспричинный страх. Именно с приходом ночи. Даже десантники, обеспечивавшие охрану, очень неохотно выходили на обходы. Один раз я видел их… Это не объяснить. Было видно, что они готовы… Готовы убивать.

— Разве были случаи…

— Нет-нет. Никто не был убит, никто не пропал. Ничего такого. Но кто-то слышал шаги. Кто-то непонятные голоса. Видел неведомо что… Чувствовал.

— Галлюцинации?

Кадзусе кивнул.

— Если бы это была небольшая полярная станция, не было бы ничего необычного. Но в огромном куполе Лабиринта Ночи, массовое навязчивое состояние выглядело ненормально.

— И что же это было?

Японец посмотрел на Богданова очень странным взглядом.

— Я не знаю. Но моя лаборатория работала с очень интересными микроорганизмами. Профессор Сервантес носился с результатами, как курица, снесшая золотое яйцо. Прорыв в науке. Радужные перспективы. Удивительные открытия. Но ночью… Капитан, как было нам всем страшно ночью! Эти бесконечные коридоры, лампы, двери. И что-то невидимое, заполняющее станцию каждую ночь. Проникающее через засовы, двери, жалюзи, вакуумные шлюзы! Повсюду!

— Что же это было? — снова спросил Игорь.

Кадзусе пожал плечами.

— Потом был взрыв. Всех выживших эвакуировали. А остатки станции подвергли бомбардировке. Будто бы для того, чтобы уничтожить реактор, который обеспечивал станцию электричеством.

Японец замолчал.

— Зачем вы это мне рассказали?

— Тогда на Марсе мы столкнулись с чем-то необъяснимым. Чужим. И то, как была обставлена эвакуация, только убеждает меня в этом. Я хочу сказать, что инопланетяне это не просто зеленые человечки с большими грустными глазами. Это нечто внутри нас самих. Это то, как мы реагируем, столкнувшись с неизведанным. И я думаю, хорошо, что есть люди и ведомства, которые пытаются осмыслить эти возможные контакты.

— Вы про Погребняка, Кадзусе?

— Может быть, про него. А может быть, про нас. Будь жив сейчас профессор Сервантес, он бы, наверное, объяснил лучше. Но, к сожалению, он погиб.

Японец замолчал. Богданов некоторое время молчал, а потом вышел в коридор.

— Спокойной ночи, Кадзусе…

— Вы не хотите спросить, как погиб профессор?

Богданов остановился.

— Как же?

— При бомбардировке.

— Вы хотите сказать от взрыва?

— Нет. — Кадзусе смотрел на звезды. — При бомбардировке. Прямо там, на станции.

Второй день полета, 08:00. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Когда-то давно, во времена, когда люди только-только начали осваивать околопланетное пространство, вышли на орбиту, сделали несколько высадок на Луне и обратили свой взор к соседним планетам, перед учеными встала одна немаловажная проблема. Интересно, что первоначально подобные трудности в расчет не принимались. Во главу угла ставилось преодоление чисто физических неудобств. Перегрузки, длительная невесомость. Психологические проблемы всплыли не сразу, а только когда полеты приобрели достаточную длительность. Человеку по его природе чуждо замкнутое пространство. Тем более если космический корабль небольших размеров… Тут-то и полезли наружу скрытые под культурными слоями первобытные фобии и страхи. Исследователи только диву давались, обученные, матерые летчики-испытатели, люди с, казалось бы, железными нервами, будучи помещенными в стальную банку через некоторое время превращались в пауков, готовых сожрать друг друга при первой же возможности. Переставали общаться. Взаимодействовали только по делу, а то и вообще начинали общаться через записки, исполненные злобы и ненависти. Эксперименты сыпались один за другим, результаты были один хуже другого.

Прекрасно сбалансированный, собранный экипаж корабля «Мангуст-9» сошел с ума. Бортинженер по невыясненной причине устроил кровавую бойню. «Мангуст» достиг цели, вышел на орбиту Венеры и обратно уже не вернулся. К моменту гибели корабля весь экипаж был уже мертв. Земной ЦУП мог только бессильно наблюдать за агонией. Возможность управлять кораблем была потеряна. Рабочие на первой лунной станции взбунтовались, взяли в заложники руководителей станции и, шантажируя корпорацию, которая занималась разработкой гелия-3, вернулись на Землю, где спокойно сдались властям. На вопрос, что же сподвигло простых горняков пойти на преступление, работяги ответили, мол, им в какой-то момент показалось, что Земля про них забыла, и что возвращать их никто не собирается. Парадокс был в том, что бунт случился за неделю до официальной отправки горняцкой партии домой. Дело замяли, но выводы сделали.

После того, как были достигнуты совсем другие скорости, и освоение Солнечной системы пошло семимильными шагами, посылать в космос людей со сверхкрепкой психикой стало невозможно. Таких уникумов было и в обычное-то время — поискать, а тут… В космос пошли все те, кто не имел жестких фобий, тяжелых комплексов или каких-то других серьезных искажений. Пошли обычные люди.

Тут ученых ждал сюрприз.

Даже на какой-то момент показалось, что вопрос решился сам собой. Возросшие скорости, с которыми корабли перемещались через пространство, резко сократили время пребывания людей в замкнутом пространстве. А увеличившаяся мощность двигателей, позволила сделать это пространство максимально большим и комфортным. Выделить каждому космонавту по отдельной, пусть и небольшой, каюте, сделать общую кают-компанию, чуть-чуть поднять потолки, удлинить коридоры. Мелочь, казалось бы, но именно эти незначительные нюансы, значительно улучшили психологический комфорт.

Однако проблема все еще сохранялась. И на помощь пришел старый, но действенный рецепт. Работа очищает мозг. Космонавт, как и солдат, все время должен быть занят. Поэтому земные службы старались максимально загрузить спейсменов работой. Дежурства, проверки, сверки, уточнения, профилактические работы и снова проверки, уточнения, сверки…

Утро начиналось с зарядки.

— Подъем, подъем! — Загудело переговорное устройство голосом Баркера. — Всех вас жду в кают-компании. Зарядка начинается через пятнадцать минут!

Американец был бодр и даже весел. Но Богданов знал, к концу досветового полета, к выходу на орбиту Юпитера, зарядка превратится в надоевшую тошнотворную рутину. А голос Баркера будет восприниматься как неизбежное зло.

Однако сейчас это было даже интересно.

Экипаж споро выбрался из кают и собрался в кают-компании. Кларк был одет в новенький полетный комбинезон кремового цвета с широкими синими полосами. Чем-то он напоминал тихоокеанскую рыбку с барьерного рифа, куда Богданов летал в отпуск.

— Все собрались, молодцы, — радостно сообщил Баркер. — Начнем с разминки. И раз…

Он раскинул руки в стороны и легко, будто резиновый, сложился пополам, ладонь правой руки на миг плотно обхватила ступню левой. Богданов послушно сделал то же самое, но с некоторой натугой. Мышцы ног остро заныли. У Кларка похоже таких проблем не существовало. Он сгибался легко, будто был напрочь лишен костей, а вместо мышц имел резиновые жгуты.

Упражнения сменялись одно за другим.

— Теперь на одной ноге! — бодро крикнул Баркер и начал выкручивать какие-то совершенно немыслимые, едва ли не акробатические пируэты.

Первым сдался бортинженер, за ним Богданов и доктор. Тяжело дыша, они отошли в сторону, в центре кают-компании остались только Погребняк и Баркер.

Теперь американец отжимался, каждый раз подпрыгивая на руках и делая хлопок ладонями. Главный по тарелочкам не отставал.

— А ну, посмотрим, что ты помнишь из учебки! — Богданов с некоторым удовлетворением услышал в голосе Кларка усталость.

Погребняк не ответил. Ему тоже было тяжело, пот градом катился по его лицу.

— И р-раз! И р-раз!

Синхронные хлопки ладонями становились все реже и реже. Погребняк и Баркер, казалось, выкладывались изо всех сил.

— Полет, конечно, долгий. Но если вы так будете делать каждый день, то я не гарантирую оптимальной трудоспособности к моменту прыжка, — меланхолично вытирая лицо полотенцем, заметил Кадзусе. Его брат с интересом наблюдал за спортивным поединком.

— И р-р-раз!

Происходило что-то странное. Два взрослых, внешне вполне состоявшихся человека, с упоением соревновались друг с другом в какой-то глупости, в отжиманиях истощая свои силы… Зачем? И, что не менее важно, почему? Игорь чувствовал, что тут есть что-то важное. Будто бы в самой ситуации он должен был увидеть… но что?

— Кто-нибудь считает?

— Двести десять… — в голосе Мацуме прорезалась нотка азарта.

«Что же тут неправильно? — с раздражением на самого себя подумал Богданов. — Что?»

На двести пятидесятом жиме сдался Погребняк. Он рухнул на пол и с хрипом втянул воздух. Баркер сделал еще один толчок. Качнулся на ослабевших локтях, но выпрямился. Затем подогнул колени и встал.

Кадзусе с кислой физиономией зааплодировал:

— Мо-ло-дец! Ну, просто молодец. Микроразрывы мышц, жесткое обеднение кислородом, повышенное давление. Но зато избыток молочной кислоты, безусловно, вымывает из твоего организма свободные радикалы.

— Это ты с кем сейчас говоришь? — Баркер, отдуваясь плюхнулся на стул. С пола тяжело поднимался Погребняк. Богданов протянул ему руку, но Александр только помотал головой.

— Это я так объясняю боль в мышцах, — ответил доктор американцу. — А вы, дорогой специалист по внеземным цивилизациям, кажется слишком большой спортсмен. Даже больше чем требуется.

Погребняк хмыкнул. Было видно, что каждое движение дается ему с большим трудом.

Кадзусе удовлетворенно усмехнулся.

— Зато теперь у меня есть работа.

Седьмой день полета, 13:58. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Александр лежал на койке и смотрел в подсвеченный мягким светом серебристый потолок. Мысли текли неспешно. Тело приятно ныло. Не ломило, как к концу второго дня, а напоминало о своем существовании. Еще пара дней и не останется даже этого ощущения. Хотя следовало признаться: Баркер его загонял.

Прошла неделя с момента старта и шесть дней, начинавшихся утренней разминкой, а Александр так и не смог сделать Кларка. Инструктор по рукопашному бою и специалист по выживанию всегда был на шаг впереди.

В детстве, в ночных кошмарах Погребняк иногда видел один и тот же сон. Перед ним было нечто важное, необходимое. Иногда оно принимало черты какой-то определенной вещи, иногда было абсолютно абстрактным, но всегда сохранялось понимание того, что без этого Александру дальше никак не жить. А главное вещь была рядом — сделай шаг, да руку протяни. Во сне он протягивал руку и делал шаг, но расстояние между ним и жизненно важным фетишем чудесным образом сохранялось. Можно было идти, бежать, ползти. Двигаться на пределе сил или едва заметно приближаться — все было бесполезно, расстояние оставалось прежним. С Баркером выходило то же самое.

Утром второго дня он сделал на один жим больше и даже поднялся. Но Александр видел, что сделал он это на пределе сил. На другой день Погребняк дожал и даже пережал прошлый результат, но чертов Баркер опять оказался чуть впереди. И когда Саша валялся на полу, пытаясь восстановить дыхание, Кларк сам поднялся на ноги. И так повторялось изо дня в день.

Александр никогда не жаловался на свою физическую форму, но здесь ощутил ее несовершенство. До кучи — за неделю скинул около двух килограммов веса. Впрочем, тело понемногу привыкало к постоянным нагрузкам, а открытое соперничество с Баркером приостановилось на четвертый день. Погребняк решил больше не доводить себя до совсем уж обессиленного состояния. Чувствуя, что на пределе — останавливался. Кларк делал то же самое секундой позже, но Александр уже знал соперника, чувствовал его. И по дыханию, по выражению лица понимал, что по-прежнему уступает Баркеру.

Других развлечений, кроме утренних состязаний с Кларком, не было. Александр наблюдал за командой, поддерживал ничего не значащие беседы и штудировал личные дела.

Документы, подготовленные Агентством, впечатляли и удивляли одновременно. С одной стороны в них была масса фактического материала. В них всплывали такие подробности жизни членов команды «Дальнего-17», о каких они должно быть сами не всегда помнили. Материал был подан сухо и характеристики из него выходили сухими.

В жизни что японцы, что Баркер, что командир разительно отличались от своих характеристик. Нет, они не противоречили им, но были настолько полнее, насколько живой человек может быть полнее и ярче своей анкеты. И если бы речь шла о личном деле, пылящемся, скажем, по месту работы или учебы, Александр не удивился бы такому контрасту. Но тут была не просто какая-то рядовая анкетка, перед ним были максимально полные личные дела, собранные Агентством.

Пискнуло. Напоминание. Александр глянул на часы и поднялся с койки. Время обедать. Надо только зайти в рубку и подцепить кого-нибудь, чтобы обед прошел не так уныло, а заодно и с пользой для дела. Разговоры в неформальной обстановке дают многое.

Дверь в рубку отъехала в сторону. Шуршащий звук, с которым это происходило, понемногу начинал утомлять. Если в первые дни Погребняк практически не обращал на него внимания, то теперь шуршание напрягало. И ведь никуда не денешься. Это на земле все давно работает совершенно беззвучно. В космосе другие нагрузки и другие конструкторские решения.

Он нацепил на лицо улыбку и шагнул внутрь.

— Ну что, господа астронавты. Как успехи? Посторонних на борту не замечено?

Богданов вежливо улыбнулся в ответ. Вышло с натяжкой.

Зато Кадзусе повернулся с абсолютно серьезным видом:

— Знаешь, Алекс, — задумчиво выдал доктор, — у меня страсть к хорошему шоколаду. Я на днях вот здесь, возле пульта оставил шоколадку. Отошел буквально на четверть часа, а когда вернулся, от нее осталась половина. Как думаешь, это Баркер приложился? Или на борту представитель внеземной цивилизации?

Александр краем глаза отметил, как поежился Мацуме.

— Шутник, — усмехнулся Погребняк доктору.

— А я вот думаю, — сохраняя непроницаемое лицо, продолжил Кадзусе, — что это инопланетное вмешательство. Уж точно не Баркер. Это не может быть Баркер, он всегда говорил, что не любит шоколад.

Вид у японца был совершенно серьезным, только глаза предательски сияли, выдавая юмориста. Александр посмотрел на Баркера, Кларк расхохотался.

— Я не говорил, что не люблю шоколад.

— Ты говорил, что не любишь сладкое, — упорствовал доктор.

— Какое сладкое, там девяносто процентов какао бобов!

Кадзусе с тоской поглядел на Александра.

— Извини, Алекс, значит, шоколад обгрызли не чужие, а свои. А я-то надеялся… Вечно ты все портишь, Кларк.

— Пришел специалист по тарелочкам, и работа встала, — вклинился в общее веселье капитан.

— Хватит работать, — легко отозвался Погребняк. — Обедать пора.

Богданов стрельнул взглядом по часам и посерьезнел.

— Весельчаки. С вашими шутками весь распорядок прахом пойдет. Идем обедать.

Услыхав про обед, первым подскочил Баркер.

— Надеюсь, мне не придется тут опять сидеть и ждать, пока вы пожрете?

— Воспитанные люди, Кларк, не жрут, а кушают, — не упустил случая поддеть Кадзусе.

— Те, которые кушают, могут и без обеда обойтись. А я голодный и не хочу кушать. Я хочу жрать.

— Хватит, — оборвал Богданов и обвел взглядом экипаж. — Сегодня дежурит Мацуме.

Погребняк почувствовал, как сердце выдало пару лишних ударов. Младший из япошек, несмотря на свою замкнутость, все время находился среди людей. За семь дней полета у Александра не было ни единой возможности поговорить с ним тет-а-тет. Он уже практически махнул рукой, отчаявшись побеседовать с Мацуме наедине, и теперь не собирался упускать неожиданно подвернувшийся шанс.

— Хорошо, — сдавленно произнес японец, не поворачивая головы.

Бортинженер чуть ссутулился, голову едва заметно втянул в плечи. В фигуре его появилось напряжение.

Кадзусе и Баркер уже выходили из рубки. Капитан посмотрел на замешкавшегося Погребняка.

— Идешь?

— Я останусь, — улыбнулся Александр. — Составлю компанию бортинженеру, чтоб не скучал. А потом вы нас отпустите.

— Окей, — кивнул Богданов и вышел.

Дверь тихо встала на место. Погребняк повернулся к японцу.

Мацуме сидел, уткнувшись в экран. Напряжение, что наметилось было в его фигуре, спало. На Александра он бросил короткий благодарный взгляд, но болтать за жизнь с ним не торопился.

Погребняк приблизился, заглянул на дисплей через плечо японца. Датчики на экране подрагивали в пределах нормы, но другой темы, чтобы завязать разговор не нашлось.

— Судя по зеленому цвету, у нас все в порядке, — мягко начал Александр.

Японец кивнул.

— И ничего не сломалось?

— Когда сломается, я скажу, — обнадежил Мацуме. — Всем по громкой связи. Если кто-то вдруг этого раньше не заметит.

— А что, обычно заметно?

Японец снова кивнул.

«Чертова кукла, что ж ты все в молчанку играешь!» — мысленно выругался Погребняк.

— А это? — как в спасение ткнул он пальцем в темный датчик. — Сломано?

— Это «Хольдерман». Он не сломан, он выключен, — меланхолично произнес Мацуме и поинтересовался: — Тебе всё это, правда, интересно?

Вопрос был задан так, что врать показалось неуместным.

— Нет, — честно признался Александр.

— Тогда зачем спрашивать?

— Молчать как-то… неуютно, что ли.

Александр быстро облизнул губы.

Мацуме в ответ молча пожал плечами.

— Ты не очень-то разговорчив, особенно если сравнивать с братом.

— Не надо сравнивать.

У Мацуме была странная привычка, он не смотрел на собеседника. Вообще. Даже если поворачивал голову, взгляд его пробегал мимо. Всегда. Отвечал японец коротко, лаконично. Говорил все больше простыми фразами, а иногда и вовсе ограничивался жестом. И смотрел на дисплей, хоть даже там ничего не происходило и не менялось.

Создавалось впечатление, что с пульсирующими столбиками датчиков японец чувствует себя комфортнее, чем с родным братом. Вот только с этим никак не монтировалась его манера постоянно находиться среди людей.

— Мне показалось, или ты боишься оставаться один? — наобум шарахнул Александр.

Мацуме едва заметно напрягся.

— Нет, — ответил суше, чем требовалось.

Погребняк мысленно усмехнулся, чувствуя, что нащупал брешь в защите. Японец снова сосредоточенно таращился на экран, делая вид, что его ничто больше не трогает. Александр повернулся к выходу.

— Я думал, тебе одному будет скучно. Но раз я не нужен, пойду, пожалуй.

И он не спеша направился к двери. Если расчет верный, японец остановит его шагов через десять.

Мацуме боится. Вот только чего? По данным личного дела, он летает с детства. Ни в какие аварии не попадал. Критических ситуаций тоже не было. Все предельно гладко. Тогда что же?

Или он ошибся?

«Восемь, девять», — мысленно сосчитал Александр, приближаясь к двери.

— Погоди, — окликнул бортинженер.

Погребняк выдохнул и обернулся. Мацуме развернулся в его сторону, но смотрел все равно мимо. Не то на дверь за спиной Александра, не то вообще в никуда.

— Не уходи. Ты прав. Я опасаюсь.

Александр сделал шаг навстречу и, добавив в голос заботы, поинтересовался:

— Боишься космоса?

— Нет. — Мацуме снова развернул кресло и уткнулся в дисплей. — Нет, не космоса. У меня детство прошло в космосе.

— Как это? — заинтересовался Погребняк, хотя прекрасно знал «как это»: благо, все это было подробно расписано в личном деле.

— Мама работала на Юпитере. Станция «Амальтея-3». Кадзусе уже пошел в школу, учился. А меня мама брала с собой.

— Удивительная мама, — хмыкнул Александр. — Тогда ведь еще считали, что космические перелеты вредны для здоровья. Брать ребенка даже на орбиту было страшно. Или я путаю?

Мацуме помотал головой.

— Люди всегда чего-то пугаются. А бояться космоса очень просто. Он необъятен, огромен и непостижим. Из него может совершенно неожиданно выскочить кто угодно. А мы и не заметим, как он подбирается к нам. Жутко.

Японец нервно передернул плечами. После такой тирады, Александр уже обрадовался, что разговорил бортинженера. Но тот вдруг снова неожиданно замолк.

Погребняк ждал, боясь повести себя неверно, сказать что-то лишнее и спугнуть. Мацуме молчал. Заговорил он сам, так же неожиданно, как и смолк.

— Мама была ученым. Она не боялась ничего. Она была далека от обывательских страхов. У нее на все было абсолютно логичное объяснение. Даже на страхи. Страх космоса это, в первую очередь, страх перед неизвестностью.

— Это она тебе объяснила? — осторожно поинтересовался Александр.

Бортинженер качнул головой.

— Мне она объяснила мои страхи. А я не боялся космоса. Я боялся их. Я и сейчас их боюсь.

Последние слова прозвучали так, что в рубке на самом деле повеяло страхом. Александру стало не по себе.

— Кого «их»? — спросил он и снова напряженно облизнул губы.

— Пришельцев. Их было трое. Женщина, старик и девочка. Сначала стала приходить девочка. Наверное, это логично. Я сам был мальчишкой. Это было во второй мой полет. Мы летели на Землю. Мне было три с половиной года. Я играл в кают-компании. Она просто приходила и смотрела, как я играю. Мы не разговаривали. Когда я спросил кто она, девочка ушла. И уходила всегда, когда я спрашивал.

Он говорил тихо и совсем без эмоции. Фразы выходили какими-то бесцветными, обтекаемыми. И голос звучал монотонно. Под такой голос хорошо было бы засыпать.

— А потом она пришла и заговорила сама. Она спрашивала. Она никогда не рассказывала ничего. Только спрашивала. А когда спрашивал я, уходила. Меня это пугало, и я рассказал маме. Мама провела меня по всем отсекам. Показала, что на корабле никого нет. Объяснила, что мне это только кажется. Это галлюцинации. Она была убедительна.

— Ты поверил?

— Она была убедительна, — повторил Мацуме. — И на корабле на самом деле никого не было. Но от этого я не стал бояться меньше. С мамой мы больше об этом не говорили.

Бортинженер снова завис, стеклянно глядя в экран. Пауза тянулась. На этот раз не выдержал Александр.

— А остальные?

— Что? — японец чуть повернул голову. На мгновение показалось, что он сейчас посмотрит на Александра, но взгляд скользнул Погребняку лишь по коленкам.

— Ты сказал, их трое.

— Женщина пришла, когда мне было девять. В семье были проблемы. Я учился в школе. До летних каникул оставалось еще три месяца, но мама освободила меня от занятий и забрала с собой в очередную экспедицию. Мы летели к Юпитеру. Женщина пришла в каюту, когда не было мамы. Вошла, закрыла дверь и молча разделась. Догола.

Мацуме судорожно сглотнул. Голос его изменился, вибрировал от напряжения.

— Мне было девять лет. Я никогда не видел голой женщины. Если это галлюцинации, то как? Как я мог увидеть то, о чем представления не имел?

Он спрашивал, глядя в монитор, потому Александр предпочел промолчать, отнеся вопрос к риторическим.

— Старик появился еще позже. Они никогда не приходили вместе. Только по одному. И они никогда не приходят, когда я с кем-то. Потому я не люблю оставаться один. Пусть даже они галлюцинации. Я говорил с врачом.

— С братом?

— Нет, брат не знает. Я больше не хочу говорить об этом с родственниками. Думал, шизофрения. Врач сказал, нет. Никаких патологий, никаких ярко-выраженных отклонений. Врач говорит, космос так влияет. А что еще он может сказать? Он ведь и сам ничего не знает. Никто не знает. А они приходят до сих пор. И я не хочу этого.

Мацуме совсем сбился и замолчал.

Сумасшедший? Но если психиатр не выявил патологий… Хотя, в самом деле, что знают эти врачи о том, что происходит с человеком вне Земли? Да и гении все сумасшедшие.

— Извини, — сказал Александр.

— Ничего, — голос японца снова звучал ровно и бесцветно. — Все чего-то боятся. Кадзусе, например, боится внештатных ситуаций. После того случая с профессором Сервантесом. Ну, ты знаешь.

— Знаю, — с разгону ляпнул Погребняк и прикусил язык, но было поздно.

— А откуда ты это знаешь? — спросил Мацуме.

Даже теперь он не повернулся и не посмотрел собеседнику в лицо. И эта отстраненность действовала на нервы куда сильнее, чем если бы японец стал играть в гляделки.

— Он рассказывал, — соврал Александр.

Голос не дрогнул, и фальши в нем не было, но бортинженер помотал головой.

— Нет, он тебе не рассказывал. Но ты знаешь. Ты все про всех знаешь. Кто ты на самом деле и зачем ты здесь?

— Я офицер Агентства. Специалист по контакту с внеземными цивилизациями. Я не с «ними», — попытался пошутить Погребняк.

— Не с ними, — согласился Мацуме. — Но ты врешь. Даже если у тебя действительно такая должность, как ты сказал.

Александр напрягся. Надо же было так проколоться. Хотя прокол ничего не изменил, только подтвердил что-то, что давно уже зрело в голове инженера-гения.

— Не бойся. Я никому не скажу, — тихо сказал Мацуме экрану.

— Я не боюсь. И я тоже ничего никому не скажу.

— Боишься, — покачал головой японец. — Все боятся. У каждого свои «галлюцинации».

На этот раз Погребняк смолчал. Пусть даже Мацуме ему доверяет, пусть догадывается о нем больше чем надо и держит это при себе, пусть даже симпатизирует, но находиться в одном помещении с сумасшедшим, было неуютно.

— Можно спросить?

— Спрашивай, — разрешил Александр.

— Ты специалист по контактам с внеземными цивилизациями. Ты хоть раз видел пришельца?

Вопрос рубанул как серпом по горлу. Александр собирался ответить, но ответ застрял где-то на подходе и не шел секунду или даже две. Этого оказалось достаточно.

— Я так и думал, — непонятно сказал Мацуме и повернулся к двери.

Секундой позже пшикнуло, створка отползла в сторону. В рубку ввалился довольный жизнью Баркер.

Мацуме впервые посмотрел на Погребняка. Не в лицо, но все-таки где-то рядом, уж точно выше коленок:

— Пойдем обедать? — спросил он и поднялся с кресла.

Девятнадцатый день полета, 10:32. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Области, прилегающие к астероидному поясу, всегда считались опасными. Не потому, что, как показывали в фантастическом кино прошлого века, тут было не протолкнуться из-за огромных глыб, а прежде всего потому, что глыбы эти часто было очень трудно обнаружить. Среди пилотов-дальнобойщиков ходили слухи о черных астероидах, совершенно невидимой для радаров мелкой шрапнели, которая в считанные секунды могла нашпиговать корпус корабля, превратив его в дуршлаг. Истории эти, обильно украшенные различными подробностями, ходили из кабака в кабак и хорошо действовали на восторженных молодых дурочек, всегда падких на романтику дальних странствий. А какая же романтика без опасностей? Никакая.

Однако статистика говорила о том, что большую часть катастроф можно объяснить только человеческим фактором.

Но это было не романтично, совсем не романтично.

Однако все та же статистика говорила, что корабли гробились как раз в поясе. А погибший корабль это огромный экономический удар. Недополученная прибыль, расходы на строительство, топливный запас, обучение экипажа, компенсации семьям, страховые обязательства. Много всего.

Ну и люди, конечно. Мертвые тела.

Правда промышленные корпорации, которым на откуп были отданы крупные рудники Марса, Европы и Ганимеда, вспоминали о людях в последнюю очередь. Увы, мир больших барышей еще более чужд человеческой природе, чем открытый космос.

Корпорации так же вели широчайшие изыскания в самом астероидном поясе. Все, конечно, под патронажем государственного аппарата, но на деньги коммерческих предприятий. Условия для бизнеса, может быть, не совсем справедливые, зато очень выгодные.

Тут среди рыхлых астероидов, среди колких льдинок и огромных глыб работали большие исследовательские станции. Бурильные роботы, ученый корпус, транспортные корабли. Попасть на «Астероид-Дельта» было большой удачей для каждого научника. Высокие зарплаты, хорошие условия для работы. Правда, Богданов слыхал, что на таких «счастливчиков» коллеги смотрели косо. Как, собственно, на всех, кто погнался за длинным рублем, смотрят те, кто двигает науку из бескорыстных побуждений.

«Астероид-Дельта» выполнял так же еще одну, чрезвычайно важную работу. Станция поддерживала безопасный проход через пояс, контролировала расположение наиболее крупных и опасных каменюк, и изменяла их орбиты в случае необходимости.

Согласно полетному расписанию, «Дальний-17» вошел в коридор безопасности вчера, в ноль часов.

Богданов безвылазно сидел в рубке управления. Команда находилась на своих местах. Скучал только Погребняк. Специалисту по внеземным цивилизациям, согласно полетному расписанию, полагалось не вмешиваться. То есть, сиди и не мешай. Даже Баркер был при деле. На нем и на Кадзусе была проверка систем жизнеобеспечения и экстренной эвакуации. Последние должны были находиться в стопроцентной готовности. Бортмеханик держал на контроле всю электронику корабля, а Богданов в контакте с «Астероидом-Дельта» совершал маневрирование внутри коридора безопасности. Все его действия страховались автоматикой, а ее, в свою очередь, страховал Мацуме.

— «Дельта» «Дальнему», — прозвучало в наушниках. — Примите корректировки по курсу. Объект АГ-45/980 пройдет близко к нынешней траектории. Вам лучше уйти на два градуса по пятнадцатой гауссиане из предложенного пакета. Потом можно будет откорректировать движение и вернуться на старую траекторию.

— «Дальний» «Дельте», — ответил Богданов. — Выполняем предложенный маневр.

Он толкнул тумблер маневровых двигателей. Скорее разумом, нежели телом, ощутил тонкую вибрацию. Огромный корабль легко послушался. Числа на экране изменились. Веер траекторий в соседнем окне дрогнул. Наименее вероятные кривые побледнели, сделались прозрачными. Красным горела текущая гауссиана, бледно-синим наиболее вероятные, близкие. Желтым, тревожным цветом подсвечивались возможные аварийные траектории.

Когда-то управление кораблями было сенсорным. Пилот управлял кораблем, просто касаясь каких-то точек на специальном, трехмерном мониторе. Потом последовала череда катастроф, и в результате расследования стало ясно, что сенсорное управление крайне чувствительно к атмосферным показателям внутри корабля. Влажность, давление, задымленность. В экстренной ситуации управление становилось крайне затруднительно.

— «Дельта» «Дальнему», — снова отозвался диспетчер. — Объект АГ-45/980 пройдет в прямой видимости на восемьдесят два градуса по продольной оси. Расстояние…

Богданов вывел проектор внешнего обзора, выставил ориентиры и послал изображение на все мониторы корабля. В относительной пустоте коридора безопасности встреча с метеоритом, да еще, судя по номеру, крупным, зрелище редкостное. По крайней мере, сам Игорь не мог смотреть на него без внутреннего трепета.

Подсвеченный далеким, но все же ярким Солнцем, огромный перекрученный смерзшийся кусок камня, тяжело вращаясь, выплыл из темноты. Было видно, как какой-то транспортник проходит сильно в стороне, буквально прижавшись к границе коридора. Богданов знал, что там безопасней, но так позориться на виду у научной станции не стал. Вот еще! Он ведет не какую-то баржу. А настоящий межзвездный крейсер!

Тени, стремительно перемещаясь по астероиду, создавали иллюзию движения на его поверхности. Но Богданов знал, исследовать каменюку в пределах коридора никто не станет. Слишком легко можно было изменить его траекторию, и тогда жди беды.

— Капитан, — послышался голос Мацуме. — Я тут посмотрел на показатели… Камешек не из простых.

— Что там?

— Редкоземье, судя по всему.

Насыщенность астероида редкоземельными элементами объясняло его появление в коридоре. Научники, видимо, хотели заполучить ценный экспонат в свои лапы, потому и вытащили объект АГ-45/980 в зону, где могли легко контролировать его перемещения.

Неожиданно для самого себя Игорь вспомнил Катерину. Видела бы она сейчас все это дивное великолепие. Что бы сказала? Как отреагировала?

Нет, конечно, огромное количество видеоматериалов было посвящено космосу. Учебные программы позволяли в деталях рассмотреть и дальние планеты, и астероиды, и кометы. Все, что угодно пытливому уму. Но много ли желающих? Да и никакая трехмерная картинка не передает этого ощущения, когда огромный, невероятно древний камень проплывает от тебя в каком-то десятке километров. Конечно, через вакуум вибрации не передаются, но у каждого, и Богданов это точно знал, по телу бежали мурашки и, казалось, весь корпус корабля содрогается от неслышимого гула издаваемого каменюкой. Игорь даже приложил ладонь к переборке, чтобы унять разыгравшееся воображение.

Холод железа подействовал успокаивающе.

— «Дельта» «Дальнему», вы можете выполнить корректировку траектории и встать на прежний эшелон. Необходимости для маневра нет.

Это означало, что коридор безопасности практически пуст, и они могли идти по той гауссиане, в пределах которой находились. Богданов без нужды тратить топливо не стал.

— «Дальний» «Дельте», остаемся на текущей траектории.

— «Дельта» «Дальнему», вас поняли. Рекомендуем обратить особое внимание на сектор семь относительной сферы. Там возможно появление небольших объектов. Уровень опасности ниже среднего. Ведем вас по маршруту.

— Спасибо, «Дельта».

На этом контакт с научной базой прервался.

Предупреждение относительно седьмого сектора было не лишним. Небольшие астероиды научники держать под контролем не могли, но могли со значительной долей вероятности предсказывать их появление. То, что уровень опасности был ниже среднего, означало, скорее всего, остатки кометного тела, раздробленного в поясе. Лед, смерзшиеся газы, движущиеся хаотично. Весьма малая угроза для корабля, но все же стоило проявить осторожность.

Богданов немного поработал с двигателями ориентировки.

В принципе, на случай контакта с небольшими астероидами была предусмотрена нехитрая защита. Разгерметизация специальных капсул должна была отклонить траекторию камней в сторону. Надеяться только на это, впрочем, не стоило. Корабль хорошо защищен лишь тогда, когда все системы работают нормально.

Игорь вызвал команду.

— Мы проходим коридор в штатном режиме. Разрешаю покинуть свои места. Дежурства по обычному расписанию.

Он сам снял с себя датчики, отлепил ниточку микрофона от щеки. Напряжение, охватившее его на подходе к поясу астероидов, отступило. В каком-то смысле Игорь был даже раздосадован. За долгие дни безделья он успел соскучиться по настоящей работе.

Игорь потянулся. Неведомо зачем вытащил из небольшой папки пластиковые карточки с полетными инструкциями и заданием. Пробежал глазами заученное наизусть, будто искал что-то незамеченное ранее. Пустое. Все по-прежнему.

Радовало только то, что до Юпитера оставалось уже совсем немного. Скоро начнется суета с вычислением причальных орбит. Слалом между многочисленными спутниками планеты-гиганта. Торможение.

Он уже совсем было развернулся, чтобы покинуть рубку, как вдруг ожил динамик.

— «Дельта» «Дальнему», внимание!

— «Дальний» на связи. — Игорь вздрогнул и от неожиданно накатившего волнения не сразу справился с микрофоном.

— Грузовой корабль «Эрц пинсель» подал сигнал бедствия.

«Как вы судно назовете…» — некстати всплыло у Богданова в голове.

— Ближе вас никого нет. Связь с кораблем потеряна. Чтобы снарядить спасательную экспедицию у нас уйдет время.

Диспетчер продолжил после паузы.

— Я знаю, что согласно особому предписанию, вы не можете привлекаться к каким-либо процедурам… Но просто ближе вас…

— «Дальний» «Дельте», — отозвался Богданов. — Тормозить корабль не представляется возможным. Возможностей к стыковке в космосе не имеем.

Тут Игорь немного слукавил, возможности были. Но не в середине астероидного пояса, с неведомо как и кем управляемым грузовиком.

— «Дельта» «Дальнему», все понимаем. Но боюсь, что времени нет совсем. У вас есть челнок…

Снова повисла неловкая пауза.

«Они там совсем с ума посходили! — раздраженно подумал Игорь. — Я им что, Служба Спасения?»

Вообще спасательными экспедициями в своей зоне ответственности должны были заниматься именно научники. Для этого они и были тут поставлены, для этого и пользовались всеми возможными льготами. И шаттлы у них на «Астероиде-Дельта» имелись свои, никак не хуже тех, что были у Богданова.

Словно прочитав мысли капитана, снова ожил динамик. Голос изменился.

— Ах, оставьте, говорю вам! — Это было сказано куда-то в сторону от микрофона. — Алло! Кто там?

— Капитан Игорь Богданов, «Дальний-17». Спец-миссия. С кем я говорю?

— Это профессор Валуев. Аркадий Сергеевич, — воображение мигом нарисовало эдакого седого Курчатова, почему-то в криво сидящих очках. — У нас ЧП, понимаете? Мы никак не можем послать шаттл. Это совершенно невозможно. Я не могу говорить, видите ли… Но это ЧП.

— У вас один челнок?

— Нет, но это чрезвычайная ситуация. Очень сложная. Мы никак не можем послать шаттл…

Судя по звукам, у профессора отобрали микрофон. Вернулся прежний голос:

— Грузовое судно потеряло управление. Сейчас дрейфует в сторону границы коридора.

Это меняло дело. Круто меняло. Если «Астероид-Дельта» не в состоянии помочь гибнущему грузовику, что бы ни было тому виной, разбираться сейчас получалось не с руки.

Богданов переключился на внутреннюю связь.

— Внимание экипажу. Поступил сигнал бедствия с грузовика… — Игорь замялся, пытаясь вспомнить дурное название, но потом плюнул. — Мы находимся ближе остальных. Диспетчер «Дельты» обратился к нам за помощью. Ваше мнение?

— Надо идти. Это космос, — ответил Баркер.

— Поддерживаю, — лаконично отозвался Кадзусе.

— Шаттл будет готов к старту через десять минут, — вместо ответа сказал Мацуме. — Но запас топлива только для орбитальных маневров. Судя по тому, что я вижу, на миссию хватит. Но не больше.

— Топливо мы получим на Юпитере, — сказал Богданов.

— Тогда, я не против. — В голосе японца Игорь уловил некоторую неуверенность.

— Бортинженер остается на корабле. Мне понадобится уверенный контроль со стороны…

— А мое мнение никого не интересует? — подал голос Погребняк.

«Черт!» — ругнулся про себя Игорь и ответил:

— Прошу прощения, Александр. Что вы думаете на этот счет?

— Спасать грузовики не наша миссия, господа. Это дело «Дельты». И я категорически против.

— Может быть, вы не поняли, Александр, — как можно мягче сказал Богданов. — Это не автоматический грузовик. Там есть экипаж. Возможно, им нужна медицинская помощь. Корабль дрейфует в опасную зону. Управления нет. Они могут погибнуть.

— Я не идиот. Я все прекрасно понимаю, Игорь. Но наша экспедиция не подразумевает игры в Супермена. Хочу вам напомнить об ответственности…

— Спасибо за напоминание, — перебил его Богданов. — Но капитан корабля я, и ответственность лежит на мне. Большинство голосов экипажа за спасательную экспедицию, как я понимаю. Бортинженер, приказываю подготовить челнок.

— Уже, — коротко отозвался японец.

— Баркер и Кадзусе, скафандры.

— Есть…

— Управление челноком беру на себя.

— Капитан, я буду вынужден подать рапорт, — холодно отозвался Погребняк.

— Это ваше право. Тем более, что в мое отсутствие замещать меня будете вы, Александр. — Богданов говорил быстро, переключившись на мобильную связь. — Мацуме, на вас причальные процедуры. Возможно, у нас не будет возможности думать об этом.

— Так точно. — Игорь буквально увидел, как маленький японец делает короткий поклон в своей рубке. Традиции…

— Готовность номер один.

На бегу застегивая комбинезон, Игорь понял, что не сообщил на «Дельту», о своем решении.

— Мацуме, отправьте сообщение базе о том, что мы…

— Сделано, — ответил бортинженер.

В выходной блок капитан влетел, слегка запыхавшись. Поймал на себе неодобрительный взгляд Баркера.

Кадзусе уже закрывал прозрачный колпак скафандра.

Стараясь унять сердцебиение, Богданов выдвинул стойку со своим скафандром. Новенький «Орлан-312М» приятно зашелестел серебристой тканью.

— Торопливость важна только при ловле блох, — напомнил ему американец. — Шаттл будет готов через две минуты. А без проверки костюмов я вас отсюда не выпущу… Так что делаем все аккуратно.

Игорь не ответил.

Вскоре они уже пристегивались к креслам челнока. В шаттле искусственная гравитация не действовала. Переход к невесомости был несколько неожиданным, но Богданов быстро адаптировался.

В ушах зазвучал голос бортинженера.

— Створ герметизирован. Размыкание прошло успешно. Тормоз створа снят. Отстрел через три, два, одну.

Пиропатроны упруго толкнули челнок в пустоту. Игорь увидел сквозь смотровой иллюминатор, как поплыло в сторону облако замерзшего сжатого воздуха. Громада «Дальнего-17» ушла куда-то вверх и в сторону. Богданов положил руки на панель управления. Мягкий «Орлан» позволял легко управлять шаттлом. Скафандр скорее планетарный, такой лучше не использовать в открытом космосе, нахватаешься рентген. Защита была принесена в жертву мобильности. Но для спасательной экспедиции — лучше не придумаешь.

Челнок ожил, нырнул вниз. Далекая звездочка грузовика, того самого, что испуганно шарахнулся от объекта АГ-45/980, крутанулась, сделала пируэт, остановилась по центру обзорной панели и стала приближаться.

Богданов начал торможение загодя. Несколько коротких импульсов и чужой корабль прекратил стремительно увеличиваться в размерах. Еще один удар маневровых, и шаттл сместился в сторону. Вышло до того лихо, что Баркер аж крякнул. Работая только маневровыми двигателями, Игорь выровнял вращение челнока и грузовика, отдал приказ автоматике на стыковку.

Шаттл легко пристал к причальному комингсу. Лязгнули стыковочные тормоза. Но шипения пневматики, выравнивающей давление в шлюзе, не было слышно.

Кадзусе поморщился и нехорошо посмотрел на Богданова.

Оба молча проверили соединение шлема. Неработающая пневматика могла означать только одно. Внутри грузовик разгерметизирован.

Игорь отдал приказ, открыть люк. Однако автоматика корабля никак не отреагировала.

— Придется вручную…

Они перешли в тамбур. Втроем, да еще в скафандрах, тут было тесно.

— Капитан, это Мацуме, — через шипение помех донесся голос бортинженера. — У вас очень мало времени. Грузовик уходит из коридора.

— Сколько?

— Думаю, минут пять, максимум десять.

Богданов взмок. Пять минут это мало! Очень мало.

— Открываем!

Баркер с Игорем ухватились за рычаги, потянули вниз. Кадзусе уперся в люк ладонями. Здоровенная створка нехотя распахнулась.

Первое, что бросилось в глаза — ужасная теснота. И без того узкий коридор был плотно заставлен синими большими ящиками, накрепко зафиксированными в стойках. Через коридор, потревоженная ворвавшимся внутрь коридора воздухом из переходного шлюза, кувыркалась маленькая игрушечная кукла. Барби или что-то подобное. Длинные гладкие ноги, расставленные в разные стороны руки, прическа как со страниц модного журнала…

Увидев куклу, Кадзусе окаменел. Через прозрачный колпак шлема Богданов разглядел его глаза…

Детей на грузовике быть не могло! Но игрушка была детская.

— Вперед, у нас мало времени, быстро осмотреть все отсеки…

В шлемофоне снова зашуршал Мацуме.

— Капитан, мне удалось подключиться к автоматике грузовика. Судно быстро теряет атмосферу. Четырнадцать процентов от нормы. Разгерметизация, я уверен. Но вряд ли ударная. Экипаж мог успеть со скафандрами…

— Слышали? — крикнул Игорь Баркеру и Кадзусе. — Поторопимся! Я в рубку, Кадзусе в жилые отсеки, Кларк грузовые…

Они двинулись по коридору настолько быстро, насколько это позволяла невесомость. Кларк быстрее всех добрался до переходной шахты и нырнул куда-то вниз. Кадзусе свернул по коридору направо, а Богданов попытался подняться в рубку управления, но дорогу ему преградил застрявший подъемник. Игорь оттолкнулся ногами и точно уложился в распахнутый створ винтовой лестницы, габариты которой едва-едва позволяли протиснуться человеку в скафандре. Со свободным местом на грузовике было туго. Все возможное пространство отводилось под груз. Экономия в первую очередь сказывалась на экипаже.

Дверь, ведущая в пилотную, была наполовину закрыта и чуть перекошена.

«Да что тут случилось-то?» — взволнованно подумал Игорь, упираясь в створку плечом. Надавил. От напряжения, тревожно мигнул оранжевым индикатор усиленного экзоскелета в скафандре. Дверь подалась, завибрировала и ушла в паз.

Богданов забрался в рубку.

Капитана он увидел сразу. Тот безвольно парил в облаке маленьких красных шариков. Седая борода острым клином смотрела куда-то вверх. Жестко выпотрошенное кресло торчало в разные стороны пружинами и рваным пластиком. Большая часть мониторов погасла, уцелевшие мигали тревожным красным. Проверять было уже нечего, но Игорь все же подплыл ближе, тронул тело. Мертвец, словно только этого и ждал, тряпичной куклой сложился пополам и поплыл к противоположенной стене. Это движение было таким резким, таким неожиданным, что Игорь вздрогнул. На мгновение ему показалось… Но нет, капитан был мертв. Из развороченной грудной клетки обильно посыпались, отмечая траекторию покойника, кровяные шарики.

— Мацуме, это капитан. Сколько людей зарегистрировано на борту?

— Трое, — через помехи ответил японец. — Напоминаю о том, что грузовик уходит из коридора.

— Спасибо… Баркер, Кадзусе где-то на корабле должно быть еще двое.

— В грузовом пусто, — отозвался Кларк. — Груз сильно поврежден. Такое ощущение, что тут что-то рвануло.

— В жилых отсеках очень трудно что-либо найти. Сильные разрушения и очень много посторонних предметов.

— Времени мало, поторопитесь.

— Направляюсь на помощь к доктору, — отрапортовал Баркер.

— Подтверждаю, — сказал Богданов и подплыл к пульту.

Скорбная обязанность капитана спасательной команды — забрать бортовой журнал. Игорь откинул прозрачный лючок служебной панели. Ударил кулаком в стеклянный предохранительный колпак и нажал красную кнопку, что располагалась под ним. Из щелей в нижней части пульта управления дунул дымок, и панель укрывавшая блоки основного компьютера отлетела в сторону. Игорь дернул на себя два синих держателя и плоская оранжевая коробочка бортового журнала выпала на ладонь. Протискиваясь через дверь, Богданов обернулся. Мертвый капитан смотрел вслед.

Игорь на миг прижал ладонь к колпаку скафандра, отдавая честь.

Выбравшись в главный коридор, он встретил Кадзусе.

— Ну что?

— Двое мужчин, — ответил тот. — У одного сломана шея. Другой успел забраться в скафандр. Но это не помогло…

— То есть?

— Не могу сказать точно. — Кадзусе отвел глаза в сторону. — Но скафандр был испорчен.

— Как это?

Из проема подъемной шахты вынырнул Баркер и сухо пояснил:

— Скафандр взрезан. Рабочим ножом. Жилой отсек разгромлен. Они дрались…

— Дрались?

— Да. За скафандр.

Вероятно, у Богданова были совсем уж шальные глаза. Кадзусе вздохнул и кивнул: да, мол, все подтверждаю.

— Сначала один завладел скафандром, потом другой ему его вскрыл. Тогда первый сломал парню шею. Экзоскелет, сам понимаешь… А потом и сам задохнулся.

Игорь зажмурился и стиснул зубы.

«Что б вам провалиться! — подумал он про диспетчера „Дельты“. — Что б вам всем сгореть!»

— На челнок…

Они молча вошли в шлюз. На выходе Богданов обернулся и снова увидел летящую через коридор Барби. Длинные ноги, прическа, миленькое личико. Кукла до неприятного остро напомнила ему Катерину. Это сходство, неуместное и нелепое, неожиданно больно царапнуло по сердцу.

Люк закрылся.

Шаттл отстыковался от грузовика на самой границе безопасной зоны.

«Эрц пинсель», медленно вращаясь, уходил во тьму, в мешанину астероидов и льда, становясь навеки частью Пояса… Летящий в пустоте склеп.

«Дурной знак, — нехотя признал Игорь. — Дурной».

Девятнадцатый день полета, 18:27. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

С мертвого грузовика капитан вернулся со стеклянными глазами. И хотя, надо отдать ему должное, распоряжения давал четко, по делу, а управление кораблем взял на себя, как ни в чем не бывало, бодаться с ним в таком состоянии Александру не хотелось. Да и опасно это. Пояс астероидов — не лучшее место для выяснения отношений. Тут от капитана требуется сосредоточенность, а не нервозность. Не то, неровен час, еще одной мертвой грудой железа станет больше.

Обедать ходили поодиночке. Слишком напряженным оказался маршрут. К вечеру стало легче. И хотя довериться автопилоту Богданов не рискнул, на ужин он совершенно спокойно отпустил Александра, Кадзусе и Баркера разом.

Впрочем, разговор не клеился. Кларк с доктором, вопреки обыкновению, даже не перешучивались. Баркер был мрачен. С лица японца не сходила задумчивость, даже когда он извлек фляжку.

— Я смотрю, ты не только шоколад любишь, — впервые ухмыльнулся Кларк.

Кадзусе пожал плечами. Тонкие пальцы японца свернули пробку. Из фляжки в стакан полилось прозрачное.

— Будете?

Баркер кивнул. Александр тоже не стал сопротивляться, когда доктор и ему подставил стакан, плеснул на два пальца. Лишь повел ноздрями, ловя резкий запах.

— Что это? — спросил отстраненно.

— Саке.

— Распитие алкогольных напитков на борту корабля запрещено установленными правилами, — казенно пробубнил Александр.

— Знаешь, Алекс, правила не предписывают мне выходить в безвоздушное пространство, чтобы понаблюдать за трупами.

— Вот уж не думал, что вид мертвеца может шокировать врача.

— Во-первых, я не патологоанатом, — задумчиво произнес Кадзусе. — Во-вторых, меня не шокирует вид трупа. Но знать, что ты мог сохранить человеку жизнь и опоздал…

Японец замолчал и приложился к стакану. Александр наблюдал, как доктор проглатывает половину его прозрачного содержимого, как набрасывается затем на еду.

Баркер последовал его примеру. Несмотря на нехилые габариты, пил он как-то неумело, пригубляя маленькими глоточками.

«Сколько не объединяй народы, не рушь границы, не снимай языковые барьеры, а менталитет так просто не вытравишь, — пришла мысль. — Все равно мы разные. Есть особенности культуры, восприятия. Есть традиции. Вон, даже пьем по-разному».

Александр поднял стакан и осушил залпом. Выдохнул. Саке он раньше никогда не пил. Как-то не довелось. Хваленый рисовый напиток на вкус оказался отвратительным. Больше всего походил на теплую, разбавленную водку.

— Никому бы вы ничего не спасли, — буркнул Александр, принимаясь за еду. — Заранее было ясно, что это бесполезно. Научники накосячили, искали с кем вину распополамить. Вот и нашли нашего капитана. Только тут они дважды промахнулись. За то, что нас с курса сдернули, у них проблем только прибавится.

Баркер поглядел на Погребняка, хмыкнул:

— Тебя как будто это радует?

— Мне как будто это безразлично, — в тон ему отозвался Александр. — Меня другое волнует.

И он замолчал, покручивая в пальцах пустой стакан. Пауза получилась долгой. Кларк спокойно вернулся к еде, будто его ничего больше и не трогало. Кадзусе тоже пытался сохранить отстраненный вид, но все же сдался.

— И что же, позволь спросить?

— Здоровье экипажа. Мы как-то говорили с тобой об этом. Так вот оно волнует не только тебя.

Японец склонил голову в полупоклоне.

— Сегодня, как мне кажется, экипаж показал здоровую сплоченность и сработал как единый организм.

Александр покачал головой.

— Если сегодня всем членам экипажа можно было ставить одинаковый диагноз, это не значит, что все здоровы.

— О чем ты?

По глазам японца было видно, что он обо всем догадывается, но боится признаться в этом даже себе. Баркер тоже отвлекся от тарелки, сидел и смотрел поочередно, то на Кадзусе, то на Погребняка, но влезать в разговор не спешил. Они ждали.

Можно было пожалеть обоих и сыграть в дипломатию, но Александр решил бить наотмашь.

— Я о сегодняшней выходке, — жестко произнес он. — Я о капитане, который вместо того, чтобы принимать решение, играет в демократию и устраивает голосование. Я об экипаже, который единодушно поддерживает и реализовывает бредовую, бесполезную и совершенно иррациональную идею.

— Люди были в опасности, — упрямо отрезал Кадзусе.

— Люди были мертвы.

— Мы не могли знать это наверняка, Алекс. А человеческая жизнь бесценна.

Кровь прилила к голове. Александр стиснул челюсти, чтобы не сорваться. Мысленно сосчитал до пяти. Попытался продолжить так же твердо и холодно, но в голос все равно просочился сарказм.

— Бесценна? Полно тебе. Я слышал эту туфту еще в школе. Давай не будем про слезинки ребенка. Каждая жизнь имеет цену. Тебе нужны доказательства? Пожалуйста. Ты знаешь, сколько стоит корабль, на котором мы летим? Ты знаешь, сколько стоит преобразователь Хольдермана? А если учесть, что это преобразователь последней модификации — по всей видимости, единственной рабочей модификации, что таких преобразователей всего два…

— К чему ты это?

— Ты знаешь, сколько стоит сопровождение нашей экспедиции? Сколько стоит подготовка экипажа? Ты знаешь, что только над подбором экипажа, над тем, чтобы собрать нас пятерых на этой посудине, полгода работал отдел в полсотни человек. И это не тетки из кадрового агентства, это специалисты высочайшего уровня. Ты представляешь масштабы затрат на наш полет?

— Я представляю, — вклинился Баркер, оттесняя японца. — Дальше что?

— Хорошо, — злорадно процедил Александр. — Тогда второй вопрос: тебе известна цель нашей экспедиции?

— Как всем.

— Великолепно. И что мы получаем в итоге? В нас пятерых, в нашу экспедицию вложены миллиарды. От результатов нашей экспедиции будет зависеть будущее человечества. А мы, не успев выполнить еще ни одной из поставленных задач, рискуем всем по обоюдному согласию. И ради чего?

— Саша, разреши поинтересоваться, в который раз ты участвуешь в подобного рода экспедиции? — набычился Баркер.

— Это имеет значение?

— И все же?

— В подобного рода экспедиции, — отчеканил Александр, — я участвую первый раз. Как и любой другой из членов нашей экспедиции. По той простой причине, что это первая в истории человечества экспедиция подобного рода.

«Не так, — пронеслось в голове. — Он военный, с ним надо иначе».

— Я не об этом, Саша. Здесь космос и…

Александр зло шарахнул пустым стаканом по столу, обрывая Баркера на полуслове.

— И я не об этом, Кларк. Ты знаешь, что такое устав. Не мне тебе это объяснять. Устав предполагает принятие решения командиром и беспрекословное следование этому решению подчиненных. Устав не предполагает демократии.

Баркер, хотевший было что-то сказать, запнулся.

— Далее, — продолжил Александр. — Командир отряда несет ответственность за свой отряд. И силами этого отряда выполняет задачи, поставленные высшим руководством. Что получится, если каждый командир начнет плевать на поставленные задачи и бежать спасать мир, который, кстати говоря, об этом не просит?

Александр поймал себя на том, что голос его звучит чеканно, будто он вбивает каждое слово в голову Кларка. Да, наверное, с ним так и надо.

— Скажи мне, в чем я не прав, Кларк? Только не говори про бесценность жизни. Мы уже посчитали, сколько мы стоим. Если хочешь, можно прикинуть, сколько стоит старое грузовое судно вместе с грузом и тремя обормотами, которые его транспортируют.

Баркер молча, фильтровал сказанное. В нем явно боролись две правды.

— И все же, Алекс, — снова подал голос японец. — Жизнь бесценна. Как бы ты не вдавался в арифметику. С точки зрения родных этих бедолаг…

— А с точки зрения твоих родных, твоя жизнь чего-то стоит? — парировал Погребняк. — Только те, как ты выразился, бедолаги уже мертвы, и с их близкими все понятно. А ты сегодня имел все шансы точно так же отправиться на тот свет. Причем ни за что, за сиюминутную иллюзию нужности. Что бы сказали на это твои близкие?

Доктор не ответил. Лишь покачал головой.

— Ты не прав. Чисто по-человечески.

— А мне плевать. У нас есть задачи, которым мы следуем, приказы, которым подчиняемся. Мы можем подвинуть человечество на новую ступень истории, а вы рискуете всем непонятно ради чего.

Японец грустно улыбался и качал головой, все больше напоминая китайского болванчика.

— Это гордыня. Ради того, чтобы наши имена вписали в историю…

— Не подгоняй все под свое мировосприятие, док. Не ради того, чтобы наши имена вписали в историю. А ради этой истории. Ради того, чтобы население Земли завтра шагнуло в завтра, а не топталось во вчера.

Александр резко поднялся и вышел. Сзади донесся лишь пшик закрывающейся двери и тишина.

В коридоре, казалось, было прохладно. Только казалось. Он знал, что, на самом деле, это невозможно: бортовые компьютеры поддерживают единую температуру во всех жилых отсеках. Но ощущение не покидало. Видимо, спор вышел более чем жарким.

Зато он достиг своего. Зерно сомнения посеяно. Во всяком случае, он очень на это надеялся. А что из него прорастет… Посмотрим, когда капитан в другой раз решит устроить голосование, разделив свою ответственность с командой.

Александр хищно ухмыльнулся и направился в каюту.

Двадцать восьмой день полета, 20:03. Относительное бортовое время. «Дальний-17»

Настроение не задалось с самого утра, и к вечеру Александр смотрел на сокамерников с тщательно скрываемой ненавистью.

«Сокамерники». Это слово возникло где-то на третью неделю полета, кажется, уже после прохода через пояс астероидов. Спонтанно появившееся, оно плотно застряло в голове, сделав ненужными все другие определения. Зачем?

Конечно «Дальний-17» можно было расценивать как временное прибежище или транспортное средство, но Александр отчетливо видел в нем тюрьму. А как еще назвать полый кусок железа, в котором на определенный срок заперто несколько человек? Замкнутую систему, из которой нет выхода?

В этом свете остальные члены экипажа могли превратиться либо в сокамерников, либо в надсмотрщиков. Но на надсмотрщика не тянул даже капитан. Этот вызывал отдельные вспышки ярости.

По счастью Александр контролировал свою злость и ни на кого не кидался. Даже виду не подавал, только мило улыбался сквозь зубы. Вот как теперь. Хотя желание возникало не просто броситься и наорать, а, в некоторых случаях, свернуть шею.

Погребняк поглядел на Богданова и почувствовал, как покалывает в подушечках пальцев. Идея свернуть шею стала почти материальной. Александр быстро облизнул губы.

Интересно, по каким критериям их подбирали? Почему экипажем «Дальнего» стали именно эти четверо? И кто и по какой причине решил, что курировать экспедицию от Агентства должен именно он?

Александр никогда не жаловался на выдержку, но сейчас чувствовал: еще немного и она его подведет.

Месяц в замкнутом пространстве.

Месяц одни и те же рожи. Четыре опостылевшие физиономии, про каждую из которых он знал почти все. И если в первые дни полета за каждым виделась загадка, характер, то теперь они превратились для Погребняка в маски, застывшие в своей предсказуемости.

Месяц практически никакого общения с внешним миром. Только голос невидимого Даниила из ЦУПа в динамике, да говнюки-научники, на которых их переключили для прохождения пояса астероидов.

Месяц отсутствия земли под ногами и неба над головой.

Лишь холодная чернота в иллюминаторе.

И можно сколько угодно вбивать себе в голову, что рядом Солнце и родная Земля, а там, дальше, необъятный космос. Все это абстракция, даже если и правда. Реально только то, что видит и ощущает человек. А он видит черную пустоту, в которой нет ничего, даже воздуха. Какая к чертовой бабушке бесконечность, если там даже низа и верха нет.

Сегодня Александр ощущал эту пустоту особенно остро. И мрак космоса, кажется, затекал через переборки внутрь корабля, блуждал незамеченным по коридорам, втекал внутрь Погребняка, заставляя ненавидеть тех, кто все это время болтались рядом.

Он снова поспешно облизнул губы. Может, при подборе команды все же была допущена ошибка, и ему здесь просто не место?

С другой стороны, он ведь никого не убил и даже не покалечил. Внешне он абсолютно спокоен и адекватен. Хотя понимание того, как можно убить кого-то, например, за скафандр, уже есть. Но ведь это только понимание. Те, бедолаги с погибшего товарняка в поясе астероидов, их ведь тоже гоняли на совместимость. Долго подбирали, тестировали, прежде чем свести вместе. И когда их сажали в лохань под название «Эрц пинсель» никто не думал, что они перегрызут друг другу глотки.

Можно конечно сослаться на инопланетян, но ведь он, Погребняк, как никто другой знает, что инопланетян нет. Уж в пределах Солнечной системы их точно не существует. И внутри того, кого Агентство назвало инопланетянином, живет не чахоточный гуманоид с огромными лобными долями и глазами, как у приговоренного к казни еврея. В нем живет обычный человек, у которого просто сорвало крышу. От стабильности, от спокойствия, от сытого постоянства.

Инопланетян нет. Есть люди, даже если они ведут себя, как звери.

И внутри него просто человек. Готовый сорваться, но человек. Вот только звереет он здесь, в безвоздушной черноте, не от стабильности. Нет. И команда «Эрц пинселя» вряд ли могла пожаловаться на спокойную работу и размеренную жизнь. Тут другие причины.

Просто у людей в космосе съезжают крыши. Не на орбите, где руку протяни — Земля, а в настоящем космосе. Хотя по-честному они в нем пока и не были. Это еще предстоит.

Погребняк зябко повел плечами и посмотрел на центральный иллюминатор, по которому расползался полосатый бок Юпитера. Только руку протяни…

Александр ухмыльнулся. Иллюзия. На орбиту Юпитера «Дальний» еще не вышел, но планета находилась гораздо ближе, чем могло показаться при взгляде в иллюминатор. Просто капитан погасил его прозрачность и проецировал на него, как на экран, планету.

Впрочем, догадаться о том, что это проекция, а не живое изображение, было несложно. Помимо Юпитера там светились координаты ключевых точек траектории захода на орбиту, чего в реальной жизни точно быть не могло.

— ЦУП «Дальнему-17», — ожил динамик. — Ответьте.

Александр поглядел на Богданова. Капитан выводил голос оператора на трансляцию в исключительных случаях. По большинству вопросов общался с Даниилом сам, без лишних ушей.

— «Дальний-17», — отозвался Игорь. — Богданов.

— Доложите обстановку.

Игорь бросил беглый взгляд на экран. Координаты мерцали зеленым. Под каждым столбиком цифр светилась надпись auto.

— Подходим к Юпитеру согласно летному графику. Траектория захода на орбиту выстроена, координаты захвачены. Управление автоматическое. Бортовое время двадцать часов одиннадцать минут. Ориентировочное время начала захода на орбиту двадцать один час пятьдесят три минуты по бортовому.

Богданов чеканил фразы как по написанному. А может по написанному и чеканил. Во всяком случае, шпаргалка, описывающая порядок действий пилота при взлете, посадке, выходе на орбиту над приборной панелью висела.

Позаимствованные у земных летчиков чек-листы в космосе выглядели жутким атавизмом, но пилотами активно использовались. Возможно, эти памятки и вправду кому-то помогали. А быть может, это была просто дань традиции. Александр слышал как-то от одного астронавта, что такая бумажка приносит удачу. Пёс его знает. Глубже Погребняк в пилотский фольклор не забирался.

— Контрольное время до выхода на орбиту — час пятьдесят две. Состояние экипажа… — Капитан сделал паузу и посмотрел почему-то на Александра. Тот сверкнул приклеенной улыбкой. — Удовлетворительное. Экипаж «Дальнего-17» благодарит ЦУП за проделанную работу, — закончил чеканить Богданов и добавил уже совсем другим тоном: — Спасибо, Даниил.

Последняя фраза выбивалась из протокола, как и последовавшие за ней аплодисменты. Первым захлопал Кадзусе, удивительно интеллигентно с благодарной улыбкой. Его поддержал Баркер. Кларк хлопал мощно, ладони сшибались с таким звуком, что можно было бы только его аплодисментами покрыть зал Большого театра. Мацуме хлопал на порядок тише, словно шелестел ветер, заблудившийся в ветвях. Команда не просто благодарила ЦУП, астронавты прощались с Землей.

Александр нехотя хлопнул пару раз в ладоши, поддерживая всеобщий выплеск эмоций. Слава богу, аплодисменты пошли на спад, и долго фиглярствовать не пришлось.

По протоколу, ЦУП проболтается на связи еще час в фоновом режиме. Потом «Дальний» подцепят ребята с одной из орбитальных станций Юпитера и будут контролировать до тех пор, пока корабль осуществит прогрев и стартанет за пределы Солнечной системы. Что будет дальше, не знает никто. Но Даниил на связь, скорее всего, уже не выйдет, так что «голос Земли» экипаж слышит последний раз.

Никаких сантиментов по этому поводу Александр не испытывал. В отличие от сокамерников.

Баркер в свое время был неправ, предположив, что в космической экспедиции Погребняк участвует впервые. Не впервые. Но чутье Кларка не подвело, чувствовал потомок американцев, что все традиции и романтизация космоса Александру отвратительны. Не такой он толстокожий, этот инструктор по выживанию, каким кажется.

Что будет дальше, Александр знал. Последняя почта с земли, как и способ ее «прочтения», тоже были традицией. И эта традиция, на взгляд Александра, отдавала розовыми соплями примерно так же, как традиция встречать человека в его день рождения толпой в темной комнате с воплем «сюрприз!» или петь на устаревшем уже полсотни лет языке happy birthday to you.

— Спасибо, «Дальний», — мягко сообщил динамик. — Ваша почта доставлена. А я прощаюсь с вами. Счастливого пути.

Тихо щелкнуло. ЦУП отключился. Теперь уже, вероятнее всего, до возвращения «Дальнего» домой.

Богданов колдовал над приборной панелью. С экрана иллюминатора исчезло полосатое брюхо Юпитера и цифры координат.

— Экипаж, — бодро сказал Игорь, — последняя почта с Земли доставлена. Если кто-то хочет, вопреки традиции, ознакомиться со своей почтой лично, пусть скажет сейчас.

— Мне от вас скрывать нечего, — прогудел Баркер.

В голосе Кларка засквозили вдруг задорные нотки.

Словно ему было лет восемь, и он сгорал от нетерпения, собираясь распотрошить новогодний подарок.

— Мы не против, — подал голос Кадзусе.

Мацуме только кивнул.

Богданов повернулся к Погребняку.

— Запускайте уже, — отмахнулся Александр.

Капитан щелкнул клавишей. Первое послание оказалось адресовано Погребняку. Экран осветился, с него смотрел майор. Александр улыбнулся. В жизни майор так не выглядел никогда. Парадный китель был увешан наградными планками. Погоны сверкали звездами. Лицо было настолько одухотворенным, будто майор узнал, что ему после смерти поставят памятник, и решил заранее попозировать.

— Александр Алексеевич, — торжественно начал он. — Мы поздравляем вас с началом экспедиции и возлагаем большие надежды…

Александр не слушал бубнеж начальства. И майор, записывая послание, и сам Погребняк, слушая его теперь, прекрасно знали цену всему этому словоблудию. Но избежать клоунады было нельзя. Это сразу вызвало бы непонимание и неприятие со стороны других членов экипажа.

Слушать майора было невыносимо. Слушать чужую почту не хотелось вовсе. Но и уйти сейчас к себе в каюту было бы верхом неприличия.

Глядя на начальство, Александр вдруг подумал, что сейчас неплохо бы перенять умение майора спать с открытыми глазами.

Погребняк попытался отключиться, но вышло не очень. Сквозь отстраненные мысли все равно пробивался смысл сказанного.

Майор добубнил, уступая место куче наперебой галдящих японцев. Мацуме и Кадзусе письмо пришло одно на двоих, но наговаривали его должно быть все друзья и родственники разом. Послание вышло объемным, путаным и многоголосым.

Доктор, слушая весь этот галдеж, улыбался. Пару походя отпущенных подначек Баркера, он даже не заметил, просто пропустил мимо ушей.

Самому Баркеру шлепнулось три депеши. Одинаково короткие, бодрые и напористые. Первое послание оказалось от родителей, второе от сослуживцев. На третьем Кларк потупился и засмущался. И было от чего. Пышногрудая, вызывающе одетая, а вернее сказать полураздетая блондинка с придыханием поведала, что ее цыпочки будут ждать малыша Кларки.

На этом месте ядовитый комментарий отвесил Кадзусе. Отчего Баркер налился кровью, становясь похожим на вареную свеклу.

Последнее послание было адресовано капитану. На экране возникло знакомое девичье лицо. Богданов заулыбался так, словно в иллюминатор заглянуло солнышко.

Почти уже научившийся спать с открытыми глазами Александр мгновенно проснулся. Напрягая память, попытался вернуться на месяц назад и сообразить, как же звали подружку капитана. Вроде бы Катя.

Девушка на экране молчала. Пауза затягивалась. Катерина смотрела в сторону, будто умышленно пряча глаза. Наконец, решительно повернулась, хотя на экипаж «Дальнего» так и не посмотрела. Взгляд ушел мимо.

— Игорь, здравствуй, — выжала она. — Я хочу тебе сказать… Я должна тебе сказать…

Катя запнулась. Богданов смотрел на экран с щенячьей преданностью, ожидая неизвестно чего. Может, признания в любви? Хотя тон девчонки к этому не располагал, скорее наоборот.

— Между нами все кончено, — выпалила Катерина с экрана. — Прости.

Игорь вздрогнул, как от пощечины. Девушка на экране еще какое-то время смотрела мимо него, словно боясь прямого взгляда. Потом экран померк, и в рубке наступила такая тишина, какой не было, наверное, ни разу за все время полета.

Александр с интересом разглядывал сокамерников. Мацуме моментально нашел себе какое-то занятие. Баркер с доктором прятали взгляды, стараясь не смотреть ни на капитана, ни друг на друга.

Богданов сидел как громом пораженный. В глазах его металась обида и отчаяние. Капитан молчал.

— М-да, — прервал гнетущую тишину Александр. — Надо было вам, кэп, нарушить традицию и в каюте это смотреть.

Игорь не ответил, лишь хлестнул по Погребняку таким яростным взглядом, что другой бы на месте Александра должен был ощутить полную неуместность своего существования не только на этом корабле, но и вообще в жизни.

«Переборщил, — мелькнула мысль. — Надо было чуть осторожнее. С другой стороны, плевать и на капитана и на его обиды. На правду не обижаются. Да и ответить может, не мальчик».

Но Богданов не ответил. На автомате защелкал какими-то клавишами. В иллюминаторе снова появился Юпитер.

— Экипажу приготовиться к заходу на орбиту, — голос капитана прозвучал сипло. — До начала маневра осталось сорок восемь минут.

И он снова посмотрел на Александра, на этот раз с неприкрытой ненавистью.

Тридцатый день полета, 15:12. Относительное бортовое время. «Дальний-17», орбита Юпитера

Человечество, вырвавшись за пределы Земли, вопреки надеждам философов и идеалистов, не изменилось. По крайней мере, в лучшую сторону. А может быть, для заметных перемен еще не пришло время.

Как бы то ни было, человек по-прежнему относился к окружающей его Вселенной исключительно потребительски. Хотя, может быть, тут стоило бы говорить о человеке в широком смысле этого слова, подразумевая все человечество.

Землян интересовало только то, что можно было взять.

И с этой целью люди перестраивали мир вокруг себя.

Пространство возле Юпитера чем-то напоминало осиное гнездо. Плотность движения тут была колоссальная. По разным орбитам вокруг этой несостоявшейся звезды вращалось около пятнадцати официальных станций и пяток частных, полностью принадлежавших корпорациям. А еще нужно было прибавить к этому действующие шахты на двух спутниках и постоянные изыскания на остальных планетоидах. Вся эта суета требовала серьезной координации, чем и занималась станция слежения «Юпитер-49».

Эта сложнейшая конструкция могла своими габаритами поспорить с теми невеликого размера каменюками, что притянула к себе планета-гигант. Постоянно на «Юпитере-49» в несколько смен работало около сотни человек. Был свой оздоровительный комплекс с бассейном, сложная система оранжерей и даже единственный в Солнечной системе бар! Место паломничества всех космонавтов, что вырвались в дальнее внеземелье. Это была достопримечательность номер один.

Попасть на станцию можно было разными путями. Например, со спутников, где располагались шахты, к станции ходил регулярный лихтер, который местные спейсмены называли автобусом. Корабли, имеющие посадочные шаттлы, использовали их, чтобы добраться до «Юпитера-49». Конечно, это удовольствие обходилось недешево. Топливо, потраченное на маневр причаливания, надо было пополнить, к слову сказать, на той же станции. Но многие компании планировали расходы заранее, зная, какую психологическую разрядку дает экипажу посещение этого удивительного места.

Экипажу «Дальнего-17» была оказана особая честь. Их спустили на станцию с помощью штатного челнока-дозаправщика.

Богданов остался на корабле.

Во-первых, он не хотел оставлять «Дальний» без присмотра, хоть и не зависело сейчас ничего от капитана, а все же… Во-вторых, и, наверное, это была главная причина, видеть Погребняка ему сейчас не хотелось до крайнего предела. Тошно было! Специалист по тарелочкам встал у Игоря поперек глотки! И чтобы окончательно не сорваться, Богданов остался один.

Корабль будто бы спал.

Освещение коридоров и палуб было притушено. Не работала искусственная гравитация. Сонно шуршала вентиляция, и моргали огоньками датчики.

Пользуясь затишьем, Игорь еще раз прочел все те скудные вводные данные, которые ему выдали перед полетом.

Звездная система Глизе 581, она же Вольф 562. Собственного имени не имеет, чаще всего в официальных бумагах именуется просто — система Глизе. Звезда — красный карлик. Одна из ста ближайших к Солнцу.

Всего у Глизе шесть планет. Интерес представляют все, но особенно следует обратить внимание на систему Глизе 581-с и Глизе 581-g, которые находятся в Обитаемой зоне. При мысли о том, что на этих планетах может быть жизнь, Игорь неприязненно подумал, что тут-то и пригодится Погребняк. В то, что их посылают искать внеземные цивилизации, Богданов не верил. Конечно, красивая версия… Но в короткой пояснительной записке к полетному заданию четко значилось: «Обратить особое внимание на геологические пробы, наличие редкоземельных элементов, возможности для бурения и выработки. Произвести анализ возможных рисков, атмосферных явлений и вулканической активности». Об инопланетянах не было написано ни слова. Вероятно, наличие живых организмов было включено в возможные риски при разработке природных ископаемых.

От этого чтения стало совсем уж тошно. Проза жизни.

Игорь понимал, что без экономической, сухой и скучной выгоды, не будет ни межзвездных перелетов, ни колоний на далеких планетах. Но все же, звезды тянули его, да и многих других, по совсем другой причине. Дух первопроходцев, новых миров, открытий… Героика в чистом виде.

Игорь вздохнул и отложил задание в сторону.

Посмотрел на пульт управления. Все знакомо до последней заклепки, до последней кнопочки. Придирчиво провел пальцем по холодному пластику. Ни пылинки.

Система вентиляции и фильтрации работала нормально, однако пыль снова и снова возникала, неведомо откуда. Этому Богданов был даже рад. Каждый день команда старательно протирала, дезинфицировала и убирала отсеки. Хорошее и, главное, реальное дело. Не выдуманная ЦУПом рутина.

Ему вспомнилось, как однажды, еще стажером, он участвовал в снятии с высокой орбиты древней станции принадлежавшей Вирджин Галактик. На платформе вышла из строя вся электроника. Заклинило шлюзы и пробраться внутрь удалось только вырезав дыру в обшивке. Игорь тогда поразился, насколько плотно и яростно разрослась на необитаемой станции плесень. Длинные, белесые волоконца протянулись от стены к стене, проникли под все панели и переборки. Жутковатое зрелище. Инженеры, прибывшие для демонтажа уцелевшего оборудования, сунулись, было, в отсеки, да только рукой махнули. Нечего демонтировать. В конечном итоге станцию законопатили и скинули с орбиты. Но не на Землю. А в сторону Солнца.

Общественность поначалу шумела, а потом поуспокоилась.

Богданов же воспринял это происшествие за урок. Теперь на его кораблях всегда первым делом была уборка.

Космос. Тут чуть зазевался и все… Если не метеорит под двигательный блок получишь, так плесенью обрастешь.

Игорь выплыл из рубки управления, спустился по темной шахте, легко толкнулся ногами и полетел вдоль длинного коридора. Возле кают-компании ухватился за торчащие из стены перила и одним движением нырнул внутрь.

Включил проекционный экран и растянул его во всю стену.

Корабль медленно вращался вокруг продольной оси. Вот-вот должен был взойти Юпитер.

Богданов очень любил смотреть на пейзажи космоса. С самого первого своего выхода за пределы земной атмосферы. Эта любовь не приедалась, не уходила. Тут, посреди пустоты и тишины, он чувствовал себя как дома. Хотя, наверное, правильно было бы сказать, что у Игоря было два дома. Космос и Земля. И любил он их одинаково сильно. И голубое небо, суету городов, и тишину бесконечной пустоты, неяркий свет звезд.

Затаив дыхание он ждал, когда из-за кромки экрана появится сначала сияние, а затем и он, Его Величество Юпитер, во всем своем великолепии.

Звезды медленно двигались через стену, куда-то вверх, вверх.

«Вот Катьке бы точно понравилось… — некстати подумал Игорь. — Она любит все блестящее…»

Он вспомнил, как она радовалась тем безделушкам, которые он покупал у кустарей, что занимались обработкой камней, привезенных с внеземелья. Нетронутые эрозией, не видевшие земного солнца и разрушительного кислорода, самые простые камушки, те, что обычно валяются у нас под ногами, в руках мастеров становились удивительными драгоценностями. Носить «космические украшения» было модно. Цену этим предметам поднимало, конечно, их заатмосферное происхождение.

Как-то раз Игорь привез Катерине кусок цитрина в бронзовой оправе. Продавец, хитрый индус, утверждал, что бронза «ракетная». То есть, снята с отработавшей ракетной ступени или какого-нибудь другого списанного космического металлолома. Но безделушка получилась красивая. Цитрин переливался золотом. Хорошо отполированная бронза сияла.

Помнится, Игорь тогда что-то втирал Катерине, мол, символ радости и хорошего настроения.

Настроение в те дни у них действительно было хорошее. Лучше и пожелать сложно. После трудной экспедиции к Венере Богданов хотел только одного — как следует отдохнуть. Желательно так, чтобы дым коромыслом и брызги в разные стороны.

Катя подходила для этой цели лучше всего. У них как раз был чуть затянувшийся конфетно-цветочный период. И возвращение из экспедиции было поводом перейти на новый уровень. Цитрин в бронзе способствовал этому как нельзя лучше.

Буквально в первый же вечер Катерина наотрез отказалась уходить домой, и они завалились в гостиничный номер Богданова далеко за полночь, пьяные и хохочущие. От одежды избавлялись походя, да так яростно, что утром оба, глупо хихикая, ползали по полу в поисках катиного лифчика. Эту деталь гардероба они так и не нашли, смотреть на обнаженную девушку, ползающую на четвереньках было совершенно невыносимо…

Из номера они выбрались только на следующий день, к вечеру. Катерина, кажется, куда-то опоздала, то ли на самолет, то ли на поезд. Но о таких пустяках никто не задумывался. Они взяли машину и поехали за город, неслись по ночным дорогам. Фары выхватывали из темноты то куст, то дерево. Потом трасса вильнула вправо, впереди блеснула серебром река. Игорь свернул с шоссе на проселок. Машина нырнула на едва приметную поляну.

Потом Катя танцевала голышом в свете фар. Они купались. Валялись на траве. Любили друг друга…

Там было хорошо. Там было все, что Игорю было так дорого. И ночной прохладный воздух. И огромное черное небо над головой. И звезды. И трава, река… И Катерина.

От нее пахло сладким женским потом и цветами.

Ради той Катерины Богданов отдал бы, наверное, очень много. Может быть, даже отдал бы весь космос вместе взятый. Но он совершенно не знал, что ему делать с той женщиной, которая приехала «проводить» его в «Ахтарск». В голове царила сумятица. И две Катерины никак не желали совмещаться в одну. Иногда Игорю казалось, что он знает ответ, и ему буквально нет жизни без этой женщины… Но в следующий момент он вспоминал ее поведение в том злополучном баре, последующий омерзительный вечер и холодное прощание.

Что ему делать с ней?

Что делать с собой?

Игорь никак не ожидал от себя такой подлянки. Запутаться в бабьей юбке! Как в трех соснах заплутать! Удел идиота!

Но правда была именно такова, и Богданов это понимал. Забыть Катерину он не мог, прощать не хотел, понять не получалось. А тут еще Погребняк!

Где-то в глубине Игорь понимал, что специалист по тарелочкам прав. Не дело в полете предаваться душевным терзаниям! Да и вообще, с точки зрения нормального мужика, все это выглядело не очень…

Но ведь то — со стороны. Чужую беду, как известно, рукой разведу… Богданов и сам бывал неоднократно в положении того самого стороннего советчика. Когда здоровые и, казалось, благополучные парни вдруг размякали и теряли себя «из-за бабы». Тогда Игорь не мог и подумать, что сам когда-то окажется в такой дурной ситуации. И вот тебе на…

Над краем экрана появилась светлая яркая полоска.

Она расширилась, выросла, вспучилась… И вот уже огромный газовый гигант радужным пузырем поднимается над искусственным горизонтом.

Юпитер заполнил собой всю стену, разноцветный и беспокойный, он давил на человека, напоминая ему о величии Вселенной и мелочности того, что люди называют делами и проблемами. Рядом с ним особо остро ощущалось то непомерное одиночество, в которое погружен, на самом деле, каждый человек на Земле.

Богданов еще долго вглядывался в переливы бешеной атмосферы, пытаясь что-то понять в самом себе.

Тридцать первый день полета, 10:00. Относительное сортовое время. «Дальний-17», орбита Юпитера

— Бортинженер, показания! — Богданов чувствовал, как что-то подрагивает внутри.

— Все приборы норма. Зеленая зона, — коротко ответил Мацуме.

— Преобразователь Хольдермана.

— Зеленая зона.

В голосе японца Игорю послышалось некоторое скрытое торжество. Весь полет чертов ящик желтел как клен осенью. И вот на тебе! Точно перед стартом вышел в штатный режим. Мацуме, казалось, записывал этот технический фортель себе в заслугу. Очень может быть, что так оно и было.

— Капитан экипажу, готовность один. Начинаю разгон.

Из динамика прозвучало подтверждение. Последовательно от каждого члена команды. Игорь плавно толкнул вперед гашетку управления двигателем разгона. Веер траекторий мигом изменился, зашевелился разбуженным осьминогом, все больше и больше спрямляя кривизну. В эфире царила тишина. «Юпитер-49» объявила экстренное радиомолчание, все каналы были выделены только для связи с «Дальним». Богданов чувствовал это невероятно напряжение человеческих эмоций, тех, что передаются даже через пустоту. Он понимал, что сейчас глаза всего внеземелья устремлены на него! На его корабль!

Скорость достигла расчетной величины. Игорь взялся за маневровые двигатели, выравнивая траекторию. Веер кривых на мониторе сдвинулся, развернулся и изрядно поредел. Но неохотно, очень неохотно.

— Капитан бортинженеру, что с компенсаторными блоками?

— Влияние Юпитера. Мощности по номиналу явно недостаточно. Повышаю.

— Подтверждаю.

Что там сделал Мацуме неизвестно, но «Дальний» заметно более устойчиво встал на гауссиану.

Игорь увеличил скорость…

Со стороны, наверное, казалось, что корабль с огромной скоростью валится на планету. На деле «Дальнему» предстояло пройти сквозь гравитационное поле Юпитера в самой нижней точке, там, где бывали только спутники да исследовательские зонды. И именно там, в этой жуткой точке, где приливные силы будут рвать корпус, сработает преобразователь Хольдермана. Что будет дальше, Игорь не знал. Были только предположения и целый набор теорий. Радовало только то, что обезьяна из полета вернулась. Живой. Значит, если корабль не взорвется, если они не столкнутся со случайным осколком кометы, если выдержит корпус, двигатели и нервы команды… если, если, если!

Юпитер рос на глазах. Теперь он уже не был величественным, казался пугающим, страшным шевелящимся адом! Во всех деталях Богданов видел, как мечутся в этой невероятной атмосфере вихри, как рождаются бури из водоворотов цветной глазури случайно разлитой в космосе кем-то могучим. Вспышки молний! Некстати вспомнилось, что никто еще не видел поверхности планеты-гиганта, ни один спутник не смог проникнуть под эту яростную круговерть! Любые попытки кончались катастрофой.

Усилием воли Игорь оторвал взгляд от заполнившего весь экран Юпитера.

Впереди на траектории горела красная точка. Невозврат!

До нее у «Дальнего» еще была призрачная возможность уйти в сторону, выйти на низкую орбиту, погасить скорость. Но за маленькой красной точечкой такого шанса уже не было. После нее либо смерть, либо…

— Капитан команде, готовность ноль! Бортинженер, подтвердить данные преобразователя!

— Преобразователь норма! Зеленая зона! — японец буквально выкрикнул эти слова.

— Запуск преобразователя!

— Есть запуск…

На миг зеленая точка обозначавшая корабль совместилась с красной. У Богданова екнуло в груди. Вот оно! Сейчас где-то в стальных внутренностях «Дальнего-17» разворачивались неведомо как заключенные в черную коробку могучие демоны. Остановиться уже невозможно!

По спине Игоря пробежали мурашки, ладони немедленно вспотели.

— Готовность к прыжку подтверждаю! — чуть ли не взвизгнул Мацуме.

— Прыжок на десять…

Богданов, вопреки инструкциям, закрыл глаза.

— На девять…

Огромный Юпитер сдвинулся в сторону и вверх.

— На восемь…

Из-за горизонта выползло Великое красное пятно, но всем было на него плевать.

— На семь…

«Дальний-17», окруженный полем Хольдермана, жестко трясло, будто в припадке. Где-то коротко ухнула и заткнулась сирена. Но все равно, уже все равно…

— На шесть…

Что-то кричал по-японски Мацуме. Остальные молчали.

— На пять…

Толкнувшись ногами в грубых сандалиях, двое ныряют в пропасть. Но за спиной уже шелестят крылья.

— На четыре…

И надувается воздухом огромный воздушный шар.

— На три…

Это один маленький шаг для человека, один гигантский прыжок для человечества.

— На два…

Облетев Землю на корабле-спутнике, я увидел, как прекрасна наша планета.

— На один…

Игорь открыл глаза и шепнул:

— Ну, поехали.

Прыжок!

Погас свет. Монитор. Системы управления.

Все погрузилось во тьму. И даже сердце запнулось где-то на полутакте. Игорь понял, что не дышит, что кровь в его жилах не движется. И только разум еще жив и заставляет жить тело.

А потом все вокруг затопил свет. Невероятный, слепящий, всепроникающий! От него невозможно было скрыться, он пробивался сквозь закрытые веки, сквозь черепную коробку!

И Игорь почувствовал, что падает, рушится, проваливается куда-то вниз, хотя этих понятий и нет вовсе. Ни верха, ни низа, ничего нет в этом странном пространстве, залитом ярчайшим светом!

Обжигающее понимание собственного несовершенства, ущербности и позора вдруг охватило его. Не в силах терпеть, Богданов закричал, пряча лицо в ладонях, и вдруг понял, что лишен тела.

И только тогда свет сжалился над ним. Погас. Исчез. Втянулся в микроскопическую точку.

Остро кольнуло в груди. Сердце забилось снова, будто ничего и не случилось. Богданов с хрипом втянул воздух. Закашлялся. Перед глазами плавали цветные круги. И только одна, мигающая зеленым надпись успокаивающе пробивалась через это мельтешение: «Автопилот включен». Значит… Значит получилось…

Болело всё. Каждая клеточка.

Подняв руки, что бы прикоснуться к лицу, Богданов застонал. Кожа казалась обожженной и очень чувствительной.

— Капитан экипажу… — прохрипел Игорь, зная, что микрофон должен быть включен и отреагирует на его слова. — Капитан экипажу… Доложить…

Первым отозвался Кларк.

— Баркер на связи, — голос американца был надсажен, будто он долго гонял новобранцев на плацу. — Самочувствие паршивое.

— Бортинженер на связи, — шепотом ответил Мацуме.

— Погребняк на связи, — специалист по тарелочкам был на удивление бодр. Видимо, он перенес прыжок лучше других. Почему? Неизвестно…

— Кадзусе? — спросил Богданов.

В динамиках было тихо.

— Кадзусе!

Через несколько тревожных секунд послышался голос Погребняка.

— Капитан, наш доктор, судя по всему, в отключке.

Игорь, бегло посмотрел на приборы. Убедился, что кораблю не угрожает никакой опасности и выбежал из рубки.

Кадзусе они нашли лежащим на полу. Ремни, пристегивавшие его к компенсационному креслу, были жестко разорваны в нескольких местах. Медик лежал с закрытыми глазами и вяло постанывал. Лицо его побледнело.

Богданов не успел толком сориентироваться, как его вместе с Погребняком оттеснил Баркер.

— Переложим в кресло. Переломов нет, — быстро ощупав доктора, констатировал Кларк. И странно посмотрел на Игоря. Не зная, что от него хотят, капитан кивнул.

Они с Погребняком аккуратно перенесли Кадзусе в кресло, когда в комнату ворвался Мацуме.

— Тихо, тихо… — Кларк перехватил бортинженера за локоть. — Главное, без шума.

— Что с ним?!

Баркер достал персональную аптечку.

— Если б я знал…

Он прижал коробочку полевого детектора к запястью доктора. Детектор мигнул лампочкой и высветил что-то на мониторчике. Кларк, сверяясь с кодами, выбрал из лекарственного набора тюбик с тонкой, с волос толщиной, иглой.

— Что там? — спросил Погребняк.

— Смесь номер пять. Более точно можешь прочесть в спецификации. — Баркер был спокоен. Наверное, он сейчас чувствовал себя в прифронтовой полосе. Солдат ранен, солдата надо привести в чувство. Для этого необходимо совершить такие и такие действия. Если солдат не приходит в чувство, надо… Далее все по инструкции.

И Богданов испытал за это безмерную благодарность к Кларку. Самого Игоря мутило, перед глазами плавали какие-то белесые хлопья.

Тюбик быстро опустел. Мацуме лез под руку и заглядывал брату в лицо.

Кадзусе на глазах порозовел, задышал чаще и, наконец, открыл глаза.

Спросил что-то по-японски. Ему ответил Мацуме.

— Как ваше самочувствие? — Богданов говорил с усилием. В голове шумело.

— Хорошо, капитан. Спасибо, — голос Кадзусе был еще слабоват. — Коктейль номер пять?

— Так точно, — отозвался Баркер. — Пришлось влить в тебя пару кубиков.

— Ты коновал, Кларк. Судя по всему, ты вкатил мне не пару, а целых пять. — Японец прислушался к своему организму. — Многовато на массу тела.

— Как-то времени тебя взвешивать не было.

— О-о-о… — Кадзусе ухмыльнулся. — Да ты, я вижу, разволновался, мой друг? Да-да.

Баркер хмыкнул и неожиданно покраснел. Богданов подумал, что дружба между этими двумя значительно сильнее, чем он мог подумать. В душе даже шевельнулась легкая зависть.

— У вас ожог, капитан, — продолжил тем временем Кадзусе.

— Да уж, — подтвердил Баркер. — Вся рожа красная. Как у рака.

Игорь потрогал лицо: кожа горела. Все тело зудело.

— Что с нами произошло? — спросил Погребняк.

Богданов несколько раздраженно покачал головой.

«Нашел время спрашивать…»

— Пока не знаю. Все системы выключились. Работают только базовые. Нужно немного времени на перезагрузку, тогда можно будет провести анализ.

— Но мы прыгнули?

Игорь нашел в себе силы посмотреть Погребняку в глаза.

— Сто процентов.

Тридцать первый день полета, 21:43. Относительное бортовое время. «Дальний-17», после прыжка

Пришедший в себя Кадзусе быстро взял врачебную инициативу в свои руки. Прыжок не причинил экипажу большого вреда, но кое-какие неприятности все же были. По какой-то причине Богданову не повезло больше других. Он неведомо как умудрился получить ожог первой степени всей поверхности тела. Доктор долго гонял Игоря по всяким тестам, колол иглами, брал анализы. Но никаких отклонений не обнаружил.

— Просто ожог, — заключил Кадзусе. — Складывается впечатление, что вас, капитан, ненадолго окунули в кипяток. Макнули и вынули. Где вы нашли ванну?

— Мне с доставкой оформили. — Игорь прикрыл глаза.

— А что со зрением?

— Не знаю. Во время прыжка был свет, много света.

— Ага. — Кадзусе оттянул Богданову веко. Посветил фонариком. Потом вытащил жуткого вида прибор и предупредил: — Не шевелимся и не моргаем.

Жутким прибором он нацелился Игорю точно в глаз. Богданов ощутил легкое касание. Что-то пискнуло.

— Ага, — снова сказал Кадзусе. — Давление в норме.

— Моргать можно?

— Сколько угодно. Думаю, что глаза просто устали. Постарайтесь не сильно концентрироваться на ярких предметах. Не смотреть на источники света. Не работать с мониторами.

— Как это возможно сделать в наших условиях?

— Никак. — Японец улыбнулся и пожал плечами. — Все равно пройдет.

Кадзусе положил перед Игорем тюбик с кремом.

— Вам нужно намазаться. Все обожженные участки. И постарайтесь, чтобы одежда не соприкасалась с телом…

— Кадзусе, вы предлагаете мне ходить по кораблю нагишом?

Доктор вздохнул.

— На корабле каждый выполняет свою работу. Моя забота — лечить экипаж. Если вы не будете выполнять мои рекомендации… я все равно буду вас лечить. В конечном итоге, я буду мазать вас этим кремом сам. Возможно, с помощью Баркера. Так что смотрите сами, что вам больше по вкусу.

Игорь Хмыкнул и взял тюбик.

Кадзусе остановил его в дверях.

— Капитан… Вы сказали, что видели свет?

— Да. Много света. — Игорь поморщился. — Довольно неприятное ощущение. Мне на какой-то момент показалось, что у меня нет тела. И свет проходит сквозь меня. Очень яркий, очень…

— Довольно странно. Я беседовал со всеми членами экипажа. — Кадзусе сделал паузу, словно ожидал, что капитан что-то спросит. — Так вот, у всех были разные ощущения. Например, у Баркера было ощущение, что его растягивают и сдавливают. В результате мышечное перенапряжение, потянуты связки, сухожилия. Мне казалось, что корабль взорвался. Очень сильный удар снизу. Вы видели, даже ремни порвал. Отделался синяками, легким сотрясением. Мой брат… — Тут доктор снова сделал паузу. — Видел что-то совсем уж непередаваемое.

— Что?

— Он не сказал, но его это очень сильно напугало. Все, так или иначе, пострадали. Только…

Он замолчал. Игорь терпеливо ждал. Чувствовал: Кадзусе хочет что-то сказать. Наконец, доктор не выдержал:

— Знаете, что интересно? Наш специалист по контактам не видел ничего. С ним ничего не произошло. Просто закрыл глаза, открыл глаза. Всё. Странно, правда?

Богданов пожал плечами.

— Чем это может быть вызвано?

Кадзусе ухмыльнулся.

— Капитан, хочу вам напомнить: это мой первый гиперпространственный прыжок. Я еще не набрал достаточно опыта, чтобы делать выводы.

— Понимаю.

Богданов кивнул и вышел из медицинского блока, взглянул на транслируемый по всем помещениям статус проверки оборудования. Времени оставалось немного, надо было еще намазаться кремом. Кожа горела немилосердно.

Когда камеры внешнего наблюдения дали, наконец, картинку, сердце Богданова часто забилось. Конечно, он внутренне готовился к тому, что увидит. Но все же…

Это были совсем другие звезды!

— Капитан команде! — Игорь чувствовал, как от волнения сжимается горло. — Всем собраться в кают-компании!

Когда он влетел в общий отсек, экипаж ждал в полном составе.

Игорь включил проектор и растянул картинку во всю стену.

— Это не наши звезды! — не в силах сдерживать радость, закричал Богданов.

И его крик потонул в воплях и аплодисментах.

Баркер сгреб всех, до кого смог дотянуться, и что-то восторженно орал, Кадзусе хлопал в ладоши, даже его брат, сжатый в могучих объятиях Кларка, радостно улыбался. Погребняк ухмылялся, привалившись к стене. Он смотрел вверх, в черноту космоса, будто старался разглядеть там что-то знакомое.

Наконец, он подал голос:

— А Земля где?

— Земля? Погодите-погодите…

Игорь тут же сел за клавиатуру терминала. Настучал на клавишах координаты. За спиной замерли члены команды. И хотя он не видел их, но мог поклясться, что четыре пары глаз прикованы к экрану. Звезды чуть сдвинулись, огромная черная сфера повернулась.

— Вот! Вот…

Тонкая синяя рамочка очертила квадратик звездного неба. Где-то в его центре едва-едва заметно поблескивала маленькая искорка.

— Вот она. Земля…

Баркер отвернулся, отошел к стене. Игорь заметил, что американец поднес ладонь к глазам. Мацуме пробормотал что-то ритмичное по-японски. Кадзусе согласно кивнул.

«Танки, поди, какие-нибудь сообразные случаю прочитал», — подумал Игорь. Ему и самому хотелось что-то сказать, значительное, важное, но без напускной торжественности. Но в голову ничего не приходило. А жаль.

— Сейчас я вам еще покажу… — И Богданов снова взялся за клавиатуру.

Звезды дрогнули, поплыли в сторону. На какой-то момент легко закружилась голова. А потом кают-компанию затопило красным светом.

— Прошу знакомиться, — чуть театрально сказал Игорь. — Глизе 581. Красный карлик. Созвездие Весов. Планетарная система из шести планет, включает в себя две планеты, на которых возможна жизнь!

Баркер присвистнул, остальные смотрели молча.

Игорь кашлянул и неловко напомнил о служебных обязанностях. В такой момент не хотелось говорить о работе.

— Завтра утром мы становимся на траекторию. Бортинженера прошу запустить полную проверку двигателей. Хочу получить отчет к десяти часам.

— Вас понял, — ответил посерьезневший Мацуме.

— Через пять дней по графику, мы выходим на орбиту Глизе 581-с, имя по каталогу «Келено». Высадка и геологоразведка. Прошу всех быть в готовности…

— Спать всех сейчас по кроватям отправите? — поинтересовался Погребняк и добавил с кривой усмешкой: — Шучу.

Игорь не ответил. Он смотрел на далекую и одновременно близкую красную звезду и будто бы грелся в ее свете. В кают-компании царила тишина.

«А ведь я имею право давать планетам названия… Плевать на каталоги! — некстати вспомнил Богданов. — Может быть… Катерина?»

Мысль была глупой и бесплодной. Возможные названия планет были заранее утверждены и согласованы. Право, конечно, капитан имел, но возможности его реализовать — нет. Может быть, и к лучшему.

Но мысль о Кате не отпускала.

«Если бы она видела… Если бы она только знала…»

Ему вдруг показалось, что Катерина просто не разобралась в своих чувствах, что она просто не до конца понимала то, чем он занимался. Чего добился. Может быть, если бы она знала, куда он летит, то поступила бы иначе?

Тридцать седьмой день полета, 07:47. Относительное бортовое время по «Дальнему-17». Глизе 581-с

Скафандр казался тяжелым и неудобным. Нет, умом Александр, конечно, понимал, что современные скафандры невероятно комфортны, легки и продуманы. Благо, было с чем сравнивать.

Еще школьником Погребняк несколько раз попадал в центральный музей космонавтики, где было собрано множество допотопного хлама. Среди прочего выставлялась там и коллекция скафандров. Жемчужинами ее считались выцветший мутно-оранжевый СК-1, в котором летал Гагарин, и ветхий Apollo A7L, в котором Базз Олдрин ступил на Луну. А рядом болтался так и не коснувшийся лунного грунта «Кречет» и более поздний, но не менее забавный «Орлан».

На контрасте с современными, они выглядели смешно и нелепо. Как телега рядом с автомобилем. Так что настоящее неудобство было тогда, на заре космонавтики, когда человечество робко выползало на орбиту Земли. Но Александра это почему-то не утешало.

— Алекс, у тебя все в порядке? — голос Кадзусе прозвучал так, словно заботливый доктор стоял за плечом.

Погребняк невольно обернулся. Система связи в скафандрах была великолепной. Как и следовало ожидать, японца рядом не было. Его фигура маячила в двух десятках шагов позади, возле самого трапа.

— Порядок, — отозвался Александр. — А что? Что-то не так?

— Да нет, — в голосе доктора озабоченность сменилась озадаченностью. — Просто ты двигался странно, потом застыл.

— Странно, — проворчал Александр. — Да я заново ходить учусь.

Если он и кривил душой, то совсем немного. Двигаться было, мягко говоря, неудобно. Гравитация в один и шесть десятых джи, скафандр с тонким экзоскелетом — все это не добавляло ни уюта, ни уверенности.

В скафандре вообще все было по-другому. Тело не просто непривычно ощущалось в окружающем пространстве. Двигаться приходилось иначе, мир вокруг виделся иначе, звучал даже по-другому.

— Ты что, на тренажере не отрабатывал? — усмехнулся с другой стороны Баркер.

Этот вышел первым и ушел вперед примерно на те же двадцать шагов. Лица Александр не видел, но смешок у Кларка получился напряженным. Видно и ему первые шаги по неизвестной планете давались не так легко.

— Отрабатывал, — буркнул Погребняк. — Все тренажеры с отличием прошел. И что? Это как на велосипед сесть после велотренажера. Педали крутить ты умеешь прекрасно, но толку от этого никакого. Да еще этот намордник!

Александр хлопнул ладонью по забралу шлема.

— Мешает — сними, — неожиданно развеселился Баркер.

— Я вам сейчас сниму, — вмешался Кадзусе без тени иронии. — Атмосфера для дыхания непригодна.

— Доктор пугает, — продолжил подзуживать Кларк. — Это его работа. Он когда пробы атмосферы брал, сказал что просто процентная доля азота и кислорода не соответствует. Зато местный воздух богат благородными газами. Слышишь? Благородными, а не какими-то там.

— Да хрен с вами, — помягчел японец, сообразив видимо, что шутку никто всерьез не воспринял. — Хоть до трусов разденьтесь. Здесь и останетесь.

— Хватит паясничать, — вклинился голос Богданова.

— Извините, капитан, больше не повторится, — пообещал Баркер таким тоном, что идиоту стало бы ясно: повторится и еще не раз.

Александру же было не до смеха. Он снова потопал вперед, но каждый шаг выходил если не маленьким достижением, то действием, требующим сосредоточенности.

— Позволю дать маленький совет, — снова заговорил динамик голосом капитана. — Включите автоматику, будет легче.

Погребняк обернулся, поглядел на гладкий борт шаттла.

Встроенный в скафандр компьютер в самом деле помогал весьма и весьма серьезно. Программа ловила желания человека, при этом сглаживая неловкие движения. Где надо притормаживая, где надо ускоряясь, где надо удерживая равновесие. Со включенным компьютером нормально двигаться в скафандре смог бы даже ребенок не умеющий ходить вовсе. В девяноста девяти случаях из ста программа работала четко. Но оставался один процент непопаданий, когда компьютер выполнял не совсем то действие, которое требовалось человеку. И этот момент для Александра был решающим.

— Сам справлюсь, — пробормотал он себе под нос.

Но капитан услышал. В динамике хмыкнуло. Погребняк не обратил внимания, сосредоточившись на ходьбе.

Через полсотни метров каждый новый шаг стал даваться ощутимо легче, а метров через сто Александр нагнал Баркера. Впрочем, Кларк сам остановился, поджидая коллег.

Еще через полминуты подошел Кадзусе.

— Как самочувствие? — поинтересовался он.

— Если ты решил продать нас на органы, — не упустил случая подколоть Баркер, — то самочувствие хуже не придумаешь. А печенка у меня вообще убитая.

— Не старайся, я все знаю про твою печенку.

— Как с похмелья, — признался Александр, не дожидаясь очередной шутки от Баркера. — Мутит и шатает.

— Хорошо, Алекс, — непонятно чему обрадовался доктор. — Следи за дыханием. Кларк, тебя тоже касается.

— Держу руку на пульсе, — отрапортовал Баркер. — Можем идти?

Кадзусе кивнул. В шлеме жест вышел не особо выразительным, скорее вовсе незаметным, но Кларк заметил. Или же вопрос был чисто риторическим, и Баркер с самого начала плевать хотел на принципиальное согласие доктора.

Выдержав небольшое расстояние, Александр зашагал следом. Японец потопал замыкающим.

Тело постепенно привыкало к скафандру. Двигаться стало проще. Идти пришлось недалеко, благо, для первого выхода программу наметили минимальную. Метров через семьсот Баркер остановился, огляделся.

— Что-то не так? — мгновенно возник голос доктора в динамике.

— Все так, — спокойно отозвался Кларк. — Все даже лучше чем так.

Он снял с пояса геокапсулу и опустился на колено. От того напряжения, которое виделось в его фигуре сразу после высадки, не осталось и следа. Баркер был спокоен. Движения его выходили четкими, лаконичными, уверенными.

Капсула закрепилась с первого раза, с легким щелчком выпуская в грунт ножки зацепов. Негромко зашипело, забурлило, и пустота прозрачной части стала заполняться красноватой породой.

Кларк подождал, пока капсула наполнится под завязку, нажал кнопку. Хитрое приспособление снова щелкнуло, отстреливая ненужные зацепы. Баркер поднялся, одновременно цепляя потяжелевшую емкость к поясу.

— Вперед. — Голос его был довольным, будто он только что выиграл суперприз межкорпоративной лотереи. — Мне нужна вон та скала.

Александр оценил расстояния и невольно вздохнул. Надежда на то, что первый выход пройдет в щадящем режиме, рассыпалась в прах.

— Ты бы сразу сказал, что тебе нужно, — словно прочитав его мысли, проворчал японец, — мы бы приземлились поближе.

— Пешие прогулки способствуют пищеварению, — бодро отозвался Кларк и зашагал вперед.

На этот раз идти пришлось долго. На полпути Погребняк припомнил очередное утреннее соревнование с Баркером и мысленно отругал себя за мальчишество. Не стоило так нагружать организм с утра, теперь было бы легче.

Чертов Кларк шел так, словно утренней нагрузки не было вовсе. Хорошо еще, что по дороге к обозначенной скале он дважды останавливался, чтобы наполнить еще пару геокапсул.

К тому моменту, когда троица добралась до скалы, Александр сбил дыхание, зато окончательно приноровился к скафандру. Двигаться в нем теперь было настолько просто, что искренне удивлялся, почему сразу возникли такие трудности.

Он привалился плечом к скальной породе и тяжело выдохнул.

— Алекс?

— Умотали сивку крутые горки, — отозвался Александр.

— Что? — не понял японец.

— Устал, — честно признался Погребняк.

Доктор и сам устал. Уселся на корточки и наблюдал, как Кларк прилаживает последние две капсулы.

Глядя на Баркера, Александр с облегчением подумал, что через десять минут они пойдут обратно. И хотя возвращаться было довольно далеко, радовало уже то, что больше никуда идти не надо. Без свободных капсул это было бессмысленно.

— А это что? — Кадзусе резко поднялся на ноги. Настолько резко, что у Александра екнуло в груди.

— Где? — завертел головой Баркер.

— Что там у вас? — мгновенно ожил динамик голосом Богданова. Капитан молчал так долго, что, казалось, отключился. Выходит, нет.

— Все в порядке, — поспешно ответил Кадзусе.

Он уже был на полпути к цели, которую теперь видел и Александр. Отвесный кусок скалы был испещрен тонкими линиями, будто кто-то выцарапывал на скальной породе послание в вечность.

Александр отвалился от скалы и поспешил за японцем. Баркер метнулся было следом, но тут же качнулся обратно. Застыл, как человек пытающийся разорваться между двух целей. Но долг победил любопытство, и Кларк остался с капсулами.

Доктор у скалы оказался первым.

— Капитан, кажется тут кое-что для нашего специалиста по внеземным цивилизациям.

Тридцать седьмой день полета, 12:04. Относительное бортовое время. «Дальний-17». Орбита Глизе 581-с

Семь самостоятельных рисунков складывались в единую картину. А в том, что это были рисунки, никто не сомневался. Даже не смотря на то, что часть образов была вовсе незнакомой и непонятной.

Отснятые и выведенные на экран, картинки казались совсем уже нереальными. Если бы кто-то показал ему эти снимки на Земле, Александр, скорее всего, сказал бы, что это фальсификация. Здесь шутить было некому. Разве что члены первых пропавших экспедиций все же добрались сюда и оставили собратьям пламенный привет. Но такое объяснение было натянутым до глупости.

— Что это? — коротко спросил Богданов.

— Наскальная живопись, — ответил Кадзусе.

— Скорее графика, — поправил Баркер.

Погребняк усмехнулся. Капитан очевидность, две штуки.

— Напоминает рисунки Наска, — небрежно обронил он. — По стилистике, во всяком случае. Видите, каждое изображение выполнено одной линией. Без отрыва.

— Что за рисунки? — оживился Кадзусе.

— Наска это в Перу? — поддержал Богданов.

«Еще бы вы знали», — подумал Александр.

— Пустыня Наска, — заговорил он, — литосферная плита на юге Перу. Примечательна своими геоглифами. Линии и трапеции нанесенные прямо на поверхность плато, а так же изображения птиц и животных. Рисунки, выполненные в такой же стилистике, что эти наскальные картинки. Только в Наска они нанесены на поверхность пустыни, и самая большая картинка достигает без малого двухсот метров.

Баркер присвистнул.

— Ничего себе! Странно, что я об этом ничего не слышал.

— Ничего странного, — пожал плечами Александр. — Геоглифы охраняются, их существование давно уже… мягко говоря, не афишируется. В двадцатом — начале двадцать первого века им сильно досталось от наплыва туристов. И доступ к ним ограничили, а потом и вовсе закрыли. Тогда еще ЮНЕСКО. Объект всемирного наследия № 700. Сейчас, разумеется, и ЮНЕСКО нет, и списки другие, и номер у насканских рисунков другой.

— Любопытно, — произнес капитан. — А кто автор?

— Геоглифов? До сих пор неизвестно. Предположений была масса. От представителей внеземной цивилизации до европейских фальсификаторов. Кроме того, те же образы прослеживаются и в декоративной живописи местных индейцев.

— Ну, индейцы здесь точно не могли рисовать, — хохотнул Баркер.

— Здесь никто не мог этого нарисовать, — задумчиво проговорил Кадзусе. — Сила притяжения, состав атмосферы и масса других аспектов делают планету непригодной для разумной жизни. Я составил отчет.

— Ты неправ.

Это прозвучало отстраненно и очень тихо, но услышали все. Баркер и Богданов повернулись на голос. Кадзусе закатил глаза. Александр усмехнулся.

— Неправ, — повторил Мацуме.

— В нашем представлении о разумной жизни… — начал было доктор.

Но бортинженер перебил брата неожиданно резко.

— Вот именно. Вы все судите о разумной жизни и о жизни вообще в рамках известной вам флоры и фауны. Кто сказал, что в другом мире жизнь должна возникать и развиваться по земной схеме, земным законам? Кто сказал, что наш путь развития единственно возможный?

Мацуме говорил непривычно резко и непривычно много. В какой-то момент Александру показалось, что младший японец боится. Как тогда, раньше, когда боялся остаться наедине с самим собой и готов был даже говорить, только бы не быть одному. Так и сейчас он, похоже, болтал, пытаясь заговорить свой страх.

— Ты судишь о том, чего не знаешь, — не менее резко ответил Кадзусе. — Это не твоя тема. Нафантазировать можно все что угодно, но фантазии надо чем-то подкреплять. Нужен фундамент. Нужны факты. А других данных для анализа, кроме опыта Земли, у нас нет.

Богданов наблюдал за спором в молчаливой растерянности. Даже Кларк притих, не ожидая такого напора ни от Кадзусе, ни уж тем более от Мацуме.

— Тише, — примирительно вскинул руку Александр. — Этому спору лет двести, не меньше.

— Пусть, — упрямо повторил доктор. — Но иной жизни мы не знаем, равно как и возможности ее возникновения. А человек или любое подобное ему существо не может существовать на этой планете.

— Откуда тебе знать? — взвился Мацуме. — А кого тогда ловит Агентство?

— Это отдельная тема, — кашлянул Погребняк, но Мацуме его не слушал.

— А если я скажу, что человек может жить в безвоздушном пространстве, — продолжал давить он.

— На чем основано это заявление?

— А если я скажу, что я видел живого человека в открытом космосе. Без скафандра.

Кадзусе посмотрел на брата. Тот, казалось, тоже глядит на доктора, но взгляд Мацуме скользил куда-то в сторону, через плечо старшего.

— А ты видел? — озадаченно спросил Кадзусе.

Мацуме поспешно опустил взгляд. О том, кого и где он мог видеть, Александру оставалось только догадываться. Кадзусе ждал. Мацуме молчал. Надо было что-то делать.

— Посмотрите на рисунки, — поспешно проговорил Александр, отводя разговор в сторону от скользкой темы.

Кларк послушно повернулся к экрану. Богданов, напротив, неотрывно смотрел на бортинженера. Видимо, сейчас, месяц спустя, этот несчастный романтик начал узнавать о своих подчиненных что-то новое.

— А с ними что не так? — нарушил тишину Кларк.

— Вы видите в них что-то знакомое? Характерное для земной фауны?

— Я не понимаю твоего намека, Алекс. — Кадзусе, наконец, перестал сверлить взглядом брата.

Погребняк пожал плечами: мол, чего тут понимать? Включи логику, и все само встанет на свои места.

— Саша, а в этой твоей Наске кто нарисован? — заинтересовался Баркер.

Видимо, Кларк первым уловил мысль.

— Кондор, обезьяна, колибри, паук, — начал перечислять Александр.

— Представители земного животного мира, — в голосе Мацуме проскользнули ликующие нотки.

— Еще странная фигура, похожая на космонавта в скафандре, — припомнил Александр.

— Что тоже вполне вписывается в картину нашего мира, — окончательно успокоился бортинженер.

Александр встал и прошел к экрану, присмотрелся к изображению.

— В этих рисунках земные реалии не сильно угадываются. Какие выводы из этого можно сделать?

Он посмотрел на доктора. Кадзусе сидел молча, стиснув челюсти. Видимо, намек не просто уловил. Богданов тоже верно оценил ситуацию и, пытаясь вернуть контроль над происходящим, мрачно хлопнул пару раз в ладоши.

— Блестяще! Специалист по тарелкам и инженер спорят с биологом о биологии.

«Специалист по тарелкам» резанул ухо. Внутри снова колыхнулась злость на капитана. Следом в который раз проскочила подленькая мыслишка, что ему стоит только пальцем шевельнуть, и Богданов по возвращении отправится в подвалы Агентства, откуда не выйдет уже никогда. Погребняк быстро облизнул губы.

— Мы не спорим, а дискутируем, — сказал он как можно спокойнее. — И диспут не о биологии.

— Хорошо, — снова заговорил Кадзусе. — Тогда обратимся к изображениям. Рисунок три похож на стилизованного ископаемого ящера. Динозавры вполне вписываются в земную схему эволюции.

— Тупиковая ветвь, — отрезал Александр. — Вымершая ветвь. И были ли зачатки разума у этих ящеров, никто не знает.

— Рисунок четыре. Что-то вроде сухопутного осьминога.

— Тоже явно не гуманоид.

— Рисунок семь. Если мы сделаем ссылку на стилизацию, и повернем рисунок на сто десять градусов против часовой стрелки, — японец щелкнул парой клавиш, изображение задвигалось вокруг собственной оси, — мы увидим в этой пиктограмме женскую фигуру. Нет?

Он поглядел на брата. Мацуме снова замкнулся.

— Да, — признал Баркер.

— На этом спор можно закрыть? — язвительно поинтересовался капитан у Погребняка.

— Можно, — нехотя согласился тот. — Вынужден признать, что эта картинка в самом деле похожа на вашу подружку.

Александр говорил совершенно спокойно, зная, куда бьет. Прогнозируемая реакция не заставила себя ждать. Капитан едва заметно вздрогнул, молниеносно меняясь в лице. Уши Игоря вспыхнули красным, в глазах метнулась ярость.

Погребняк жестко ухмыльнулся. Баркер, чувствуя грядущую бурю, подскочил с места, оказываясь четко между капитаном и Александром. Его могучая фигура казалась сейчас несокрушимой скалой.

— Я думаю, всем стоит успокоиться, — примирительно заговорил он. — Мы летели сюда не для того, чтобы устраивать детсадовские свары.

— Вы забываетесь, Александр, — не обращая внимания на Баркера, процедил сквозь зубы Богданов.

— Я прекрасно знаю свое место, — в тон ему, с той же спокойной угрозой ответил Погребняк. — Как и ваше.

— В таком случае, не забывайте, что я в интересах экспедиции имею право в любой момент закрыть вас под арестом.

— И остаться без специалиста по контакту в момент возможного контакта? Вам надоела карьера спейсмена и вы решили ее столь феерически закончить?

Богданов стиснул зубы, подался вперед, собираясь сказать что-то. Но перед ним возник Баркер.

— Капитан.

— Алекс, перестань, — в свою очередь подал голос Кадзусе. — Это на вас так безвоздушное пространство действует? Сегодня же обоих прогоню через полный курс тестирования.

Александр обвел глазами кают-компанию. Бортинженер сидел с отсутствующим видом. Капитан был мрачен, едва сдерживался, чтобы не взорваться. Баркер замер перед Игорем и сверлил его взглядом. Напротив Погребняка в такой же позе застыл Кадзусе.

Спасатели недоделанные. Александр расслабил мышцы лица.

— Простите, капитан, — сказал без всякого сожаления. — Погорячился.

Кадзусе облегченно выдохнул.

— Принято, — мрачно отозвался Богданов. И Александр отметил как, подобно японцу, выдыхает Баркер.

— Детский сад, — натянуто усмехнулся Кларк.

Напряжение спадало. Будто грозовая туча, порокотав и посверкав молниями, но так и не пролившись дождем, уходила в сторону.

— А разумной жизни тут все равно нет. — Богданов щелкнул кнопкой. Рисунки на экране сменились видом планеты.

Глизе 581-с повернулась темной стороной. Капитан приблизил картинку, двинул ее в сторону, давая ночную панораму.

Там внизу стояла кромешная тьма без единого намека хоть на какой-то огонек.

Тридцать девятый день полета, 09:18. Относительное бортовое время по «Дальнему-17». Глизе 581-с

Могучий экзоскелет делал и без того массивного Баркера просто необъятным. Детали скелета металлически поблескивали, превращая человека едва ли не в робота. А огромный бур, что Кларк держал наперевес подобно плазменной пушке, довершал сюрреалистичность картины.

«Экзокостюм геологический усиленный „Бур-1702В“», гласил штамп на плечевой пластине. Великолепное ретро. Так представляли космогеологов в фантастических фильмах прошлого века. Сейчас такой костюм был устаревшей реальностью. Актуальную же действительность представлял широкий спектр робототехники, способной решать самые разные задачи.

Еще в шаттле, когда Баркер только облачался в это безобразие, Александр поинтересовался, почему бы не воспользоваться роботом. В ответ Кларк фыркнул, выказывая тотальное пренебрежение к современному роботостроению, и сообщил, что пока способен что-то делать сам, доверять электронике он не станет.

Компьютер экзокостюма, по мнению Баркера, вероятно, к электронике никак не относился.

Александр улыбнулся такой избирательности, но спорить не стал. В конечном счете, ведущую роль в этой высадке играл не он.

Вопреки ожиданиям, на этот раз далеко идти не пришлось. Правда, сегодня они сели совсем близко к скалам. Кларк отошел от шаттла не больше чем на километр. Остановился, огляделся по сторонам, прошелся вдоль ближней скалы, поводив по ней зачем-то рукой, хотя сквозь перчатку вряд ли что-то можно было почувствовать.

Баркер тем не менее остался доволен, отошел на пару метров и принялся устанавливать бур. Прибор щелкнул ножками зацепов. Кларк выровнял конструкцию, завозился с кнопками предохранителей. Аппарат задрожал, вгрызаясь в породу. Под ногами завибрировало.

Звука слышно не было. Звукоизоляция у скафандра была идеальной, а внешние микрофоны Александр отключил, оставив только внутреннюю связь с шаттлом и Баркером.

— Что, ноги не трясутся? — мгновенно напомнил Кларк о своем существовании.

— Ты меня с юной институткой не перепутал? С какого перепуга у меня при виде мужика в железе должны ноги трястись.

Кларк весело рассмеялся. Бур вгрызался в грунт с упорством озверевшего кладоискателя.

— Как думаешь, найдем что-то неожиданное? — поинтересовался Александр.

— Скорее, ожиданное, — охотно отозвался Баркер. — Я же брал пробы сверху. Зачастую этого достаточно, чтобы судить о том, что под землей.

— Есть предположения?

— Скорее, уверенность процентов в девяносто.

— Тогда зачем мы тут время тратим?

— Чтобы догнать уверенность до знания.

— Хватит болтать, — вклинился в разговор капитан.

В голосе Богданова сквозило недовольство.

— Прошу не засорять эфир и пользоваться рабочими частотами.

— Принято, — за обоих ответил Баркер.

Какое-то время не было слышно ничего, только улавливалась вибрация. Александр глазел на голые скалы и откровенно скучал. Чужая безжизненная планета радостных эмоций не вызывала.

Время ползло. Ничего не происходило.

— Говорит капитан, — спустя минут десять снова ожил динамик. — Что у вас?

— Сверлим, — сказал Погребняк.

— Попал в твердый пласт. Пытаюсь забуриться. Контрольное время до выхода на нужный пласт и забора пробы — четверть часа.

— Принято, — отрезал Богданов. — До связи.

Снова возникла скучная тишина, а затем сухо, едва ощутимо щелкнуло в ухо. С таким звуком отключается внутренняя связь. Александр напрягся, чуя недоброе.

— Прием, — хрипло позвал он.

— Прием-прием, — отозвался Баркер насмешливо.

От сердца отлегло. Если с напарником связь есть, это уже хорошо.

— Что происходит? — спросил Александр.

— Ничего. Нарушаю инструкцию. Я их отключил. У нас связь сейчас только с тобой.

Погребняк снова почувствовал подступающее напряжение.

— Зачем?

— Поговорить хотел. Без свидетелей. Хорош болтать, у нас не так много времени. Если кэп выйдет на связь по графику, то осталось меньше десяти минут. А если ему припрет поговорить с нами раньше, то и того меньше. Наткнется на отсутствие связи, забьет тревогу. Сразу, конечно, к нам не ломанется, благо, мы на виду, но наладка связи будет приоритетной, так что у нас, в любом случае, не больше десяти минут.

— Хорошо, — ответил Погребняк, успокаиваясь. — Говори.

— Сейчас послушай, сделаешь потом, — заговорил Баркер. — Повернись к скале. Далее налево вдоль скалы шагов пятнадцать. Смотри на высоте плеча.

— Твоего плеча? Или моего? — уточнил Александр, оценивая взглядом экзокостюм Баркера, благодаря которому нос Погребняка был тому не выше груди.

— Моего. Только не торопись и не привлекай внимания. Капитан чуткий, реагирует на каждый чих. Я пока включу связь. Пройдешься туда-обратно. Потом поговорим. Я сам скажу, когда можно говорить.

Александр хотел сказать: «хорошо», — но услышал новый едва различимый щелчок и благоразумно заткнулся. Капитан на связь выйдет вовремя. Значит, на проходки и разговор осталось минут восемь. Но торопиться нельзя.

С чего вдруг Кларк решил поиграть в шпионов, было совершенно непонятно, но раз решил, значит, причины были.

Погребняк неторопливо переступил с ноги на ногу, потянулся. Словно разминаясь, неспешно пошел в сторону, считая одновременно шаги и уплывающие секунды.

На шестом шаге, не поворачивая головы, начал буравить взглядом скальную породу на уровне плеча Баркера, значит — практически у него перед глазами.

Седьмой шаг, восьмой…

Ничего не было. Может, не там смотрит?

На двенадцатой секунде и девятом шаге он развернулся, мысленно готовясь уже ко второму заходу, но не спуская глаз со скалы.

Шаг, второй…

Сердце заколотилось. То, о чем говорил Баркер, бросилось в глаза сразу. Он и не мог увидеть этого раньше. Ракурс был не тот. А с нового ракурса не заметить рисунок мог только слепой.

Картинка резко отличалась от тех, что они нашли позавчера. Если прошлые рисунки были примитивными и сложными одновременно, то новая пиктограмма была проста до безобразия.

Все также неторопливо Александр вернулся к Баркеру и остановился на прежнем месте в пол-оборота к шаттлу. Земля вибрировала под ногами, заставляя трястись поджилки.

Уже привычно тихо щелкнуло. И тут же заговорил Кларк.

— Видел?

— Да, — кивнул Александр.

— Знаешь, что это?

— Свастика. Один из древнейших графических символов. Известен со времен палеолита, позднее унаследован многими народами. Встречался в культурах Египта, Ирана, Индии, Китая, Армении, Грузии, России и прочих, включая культуру индейцев Майя. У большинства древних светлый символ. Олицетворял движение, жизнь, солнце, свет, удачу, благополучие. Само слово в основе имеет два санскритских корня «су» — добро и «асти» — жизнь. Использовался буддистами и джайнистами.

Александр быстро облизнул губы.

— Неплохо. А еще этой символикой пользовались немцы в первой половине двадцатого века. В тысяча девятьсот двадцатом году свастика была утверждена как символ национал-социалистической немецкой рабочей партии и символизировала борьбу за торжество арийской расы. С этим крестиком связана вторая мировая война, концентрационные лагеря, геноцид и еще куча всяких прелестей. Закрытый курс специальной истории. А вопрос тот же, что и в прошлый раз: откуда здесь эта дрянь, и кто ее нарисовал?

Александр слушал задумчиво. Услышанное было в новинку. История, как и любые другие знания, подавалась избирательно и дозировано. Доступ ко всему, что могло быть вредно или провокационно, не ограничивался, но интерес к такого рода знаниям последние лет сто усиленно размывался. Историку Баркеру было известно то, о чем Погребняк лишь смутно догадывался.

— Почему ты это сделал? — спросил Александр, наконец.

— О чем ты?

— Почему ты пошел на нарушение, отключил связь, показал это мне втайне от остальных? От капитана? Почему?

— Потому что я не уверен, насколько капитану нужно это знать. Капитан крепкий профессионал и хороший человек… Очень хороший. Потому на некоторые вещи он реагирует не как командир, а как человек. А этого нельзя.

Голос Кларка сорвался на хрип и оборвался. Баркер хрипло откашлялся.

— И поэтому ты идешь на нарушение?

— У меня в жизни уже была похожая ситуация, — заговорил Кларк. — В пятьдесят четвертом. Тот капитан тоже был больше хорошим человеком, чем хорошим командиром, Саша. Он погиб. Все погибли. Я выжил только чудом и имел потом массу проблем.

— Что за история?

— Откроешь досье и посмотришь, — отрезал Баркер.

Александр поперхнулся.

— Я военный, — добавил Кларк. — Я кое-что знаю об Агентстве. И могу догадываться, зачем нам специалист по внеземным цивилизациям. Ты ведь нас изначально должен был от нас самих охранять?

Погребняк не ответил. От простоватого Баркера, даже зная всю его биографию, он такого откровения не ожидал точно. Под ногами дрожала земля, рвался в недра бур.

— Я могу расценивать это так, что ты на моей стороне, Кларк? — спросил, наконец, Александр вместо ответа.

— Нет, — коротко ответил Баркер.

— Но, если ты все так оцениваешь, логично предположить, что…

— Саша, я сказал нет. Ты более логичен, более четок, более рационален. Но наша экспедиция не переживет двух лидеров. Поэтому командир он. И выполнять я стану его распоряжения, согласно инструкции.

— Ты уже ее нарушил.

— Не делай исключение правилом.

Земля дрогнула, вибрация прекратилась. Бур медленно подхватил пробу и пополз обратно.

— Инструкции могут меняться, Кларк, как и правила.

Баркер не ответил. Вместо этого тихонько щелкнуло, давая понять, что они снова не одни в эфире. А еще секунд пятнадцать спустя динамик ожил голосом капитана:

— Богданов. Что там у вас?

— Все в штатном режиме, — бодро отозвался Кларк. — Взяли пробу, идем на вторую точку.

Сорок второй день полета, 12:09. Относительное бортовое время по «Дальнему-17». Орбита Глизе 581-с

Находки на 581-с Богданова изрядно смутили. И хотя земляне уже встречались со свидетельством того, что в Солнечной системе когда-то была жизнь, обнаружить ее следы так далеко от дома казалось чем-то из области фантастики. Игорь не верил в жизнь на других планетах. Вопреки заголовкам газет, вопреки козырным должностям в Агентстве. Не верил. Это выглядело слишком сказочно, слишком невероятно. Так же невероятно, как намеки Мацуме о людях в вакууме. Человек одновременно хотел найти собратьев по разуму и страшился этого. Потому, наверное, с таким облегчением Игорь воспринял результаты геологических анализов, подтвердивших выводы доктора — планета непригодна для жизни и никогда не была заселена.

Вот так вот. И атмосфера есть, и даже вода, а планета — пустышка. Бесплодный кусок кремния. Будто божья искра, зажигающая пламя жизни, минула эту планету, прошла мимо. Казалось бы, радоваться нечему, но Богданову казалось, что одной головной болью стало меньше.

Но был еще один момент, превращавший сенсационные находки на планете в сущую занозу — Погребняк. Получалось, что должность специалиста по контактам с внеземными цивилизациями была оправдана. Нет, контакта не было, но следы чужой жизни, пусть и очень странные, будто привнесенные извне, имелись. Так что находки чертовых рисунков на Келено прибавляли Погребняку веса. Хотя Игорю показалось, что Александр и сам обескуражен местной наскальной живописью.

Из последней высадки Погребняк вернулся задумчивым и молчаливым. Игорь видел, как тот ползал вокруг исчирканных каменюк, будто кот вокруг сметаны. Насмотреться не мог. Богданову было очень интересно узнать, что же там такого увидел специалист по тарелочкам, но спрашивать не хотелось. Поэтому Игорь с интересом взялся за отчет Погребняка, но был разочарован.

Отчет выглядел странно скомканным. Казалось, что Александр пользуется каким-то шифром, будто старается сказать что-то важное так, чтобы никто не понял. Игорь долго вчитывался, но придраться было не к чему, и капитан укорил себя в лишней подозрительности.

Теперь, получив все данные, Богданову предстояло составить отчет и выстрелить им в сторону Земли по спецканалу. Это не был полноценный сеанс связи, а именно выстрел, где вместо снаряда был инфопакет. Один из самых дорогих видов связи. Радиоволны летели бы к земле долгие годы, «Дальний-17» уже успел бы вернуться обратно, а его радиограмма еще не прошла и половины пути. Поэтому для передачи данных необходимо было воспользоваться спецканалом. Принцип работы этой сложной конструкции был известен Богданову только в общих чертах. Точнее о ней мог бы, наверное, рассказать только Мацуме, но бортинженер ограничивался объяснениями в стиле: «Зеленая зона — хорошо, красная — нет связи». Впрочем, Игорь был благодарен немногословному японцу за то, что тот не вдавался в совершенно лишние детали. Главное, в его хозяйстве все работало. А значит, еще одной головной болью становилось меньше.

Богданов слышал когда-то, что спецканал работает на каком-то побочном уравнении, выведенном из вороха формул, которые оставил после себя Хольдерман. Главная трудность этого космического телеграфа заключалась в том, что прием информационного пакета обходился чрезвычайно дорого. В этом, наверное, и проявилась парадоксальная сущность Хольдермана. В обычной связи отправка стоила денег. Но в случае со спецканалом все было наоборот. Что бы перевести информационный пакет в удобоваримый вид, нужно было изрядно потратиться и попотеть. В учебных фильмах Игорь видел огромный вычислительный центр, который занимался только одной проблемой — дешифровкой пакетов приходящих через эти невероятные пространственные проколы, предсказанные покойным математиком.

Чтобы облегчить процесс дешифровки, для написания отчета была придумана специальная форма, где каждому параметру соответствовало свое поле. Чем-то этот процесс напоминал заполнение бланка анкеты при поступлении на работу. Поля, вопросы, иногда варианты ответов. Одновременно удобно, как может быть удобен любой шаблон, и вместе с тем необходима большая, даже огромная работа с источниками. То есть с теми отчетами, которые были составлены на планете. Геохимия, геофизика, минералогия, микробиология, геодинамика, тектоника, экспресс-картография… Масса параметров, множество данных. Свести все это в одну форму было задачей не из легких. И именно поэтому этим должен был заниматься капитан. Работа экипажа заключалась в том, чтобы предоставить командиру всю требуемую информацию. Теперь — дело за ним.

И все бы ничего… И все бы осталось простой рутиной… Если бы не этот чертов рисунок на чертовой скале! Хотя причем тут рисунок? Если бы не долбаный Погребняк с его подколками…

«…эта картинка в самом деле похожа на вашу подружку…» Кретин!

Игорь чувствовал, что его тоска по Катерине достигла апогея. Теперь любое воспоминание о любимой женщине причиняло почти физическую боль. Дальше некуда! Все! Край! Приехали! Богданов понимал, что теряет способность рассуждать, думать, работать! Космос, новая планета, другая звезда — все померкло, потускнело. Как же так вышло? Откуда эта страшная, сжирающая изнутри страсть? Ведь не было ничего такого, не было! Да, любил. Да, желал. Но не она же одна на свете! И на других девок засматривался. Ножки, попа… Идет, крутит, нет-нет, а обернешься, сглотнешь набежавшую слюну. На то и самец…

Но стоило Катерине уйти, все перевернулось в голове Игоря. Все стало с ног на голову. И вот уже на других смотреть тошно. И жизнь не в жизнь. И радость не в радость! Вон как Кадзусе скачет над показателями по микробиологии. Аж чуть не светится! И Погребняк ходит бодрячком. И Баркер что-то там про опорные станции вещает, мол, планета самое то. А уж когда образцы приволок, так чуть ли не звезду героя себе потребовал. Даже молчун Мацуме как-то просветлел лицом.

И только Богданову было тошно на себя в зеркало глядеть.

Противно.

И как некстати!

Понять себя Игорь не мог. Откуда в нем взялось это дикое, совершенно необузданное чувство? Из каких глубин подсознания? Ненужное, лишнее…

Ему страшно хотелось выпить. И не просто, а в слякоть, в пьяные сопли и грязь! Но этого делать было нельзя, да и что пить в полете? В какой-то момент Игорь поймал себя на смутном желании поплакаться кому-нибудь в жилетку. Теоретически на эту роль хорошо подходил Кадзусе. В конце концов, врач…

Богданов едва не отправился к нему, так сказать «на прием». Но в последний момент сдержался. Доктор что-то, видимо, уловил и даже подошел к Игорю перед отбоем. Спросил деликатно:

— Вы меня не искали, капитан?

Может быть, обратись он к Богданову как-то иначе, тот рассказал бы ему. И полегчало бы… Но это слово «капитан», оно остро напомнило Игорю о его собственном месте в экипаже.

И он ответил:

— Нет, Кадзусе. Вам показалось.

Японец ушел — едва заметно нахмурившись, словно размышляя о чем-то. А Богданов остался один на один с раздирающими его чувствами, сожалея, что не смог переступить через себя и выговориться.

В какой-то момент он понял, что так мучает его. Недосказанность! Они недоговорили с Катериной. Их развод вышел односторонним. Без приличествующих случаю скандалов, пьяных примирений, новых разрывов. Рана должна была отболеть! А она будто законсервировалась, закрылась и стала нарывать, отравлять весь остальной организм грязью и гноем. Катерина отправила ему сообщение в спину. Когда он не имел возможности даже ответить, даже сказать что-то в ответ! Это было подло! Это было нечестно! А эти две вещи всегда претили Игорю. Ему мучительно хотелось объясниться. Высказать все, что наболело. Но как? Как?!

И вдруг ему на ум пришла показавшаяся удачной идея…

Сорок второй день полета, 18:12. Относительное бортовое время по «Дальнему-17». Орбита Глизе 581-с

Составив отчет, Игорь показал его экипажу. Это было предписано инструкцией, все данные, которые предоставлялись капитану специалистами, должны были пройти проверку у людей, которые за эту информацию несли ответственность. Кадзусе с видимым удовлетворением пробежался по микробиологии, Баркер обнаружил две маленькие неточности в своем же отчете. И только Погребняк принялся читать весь пакет!

Игорь почувствовал, как напрягаются скулы. Отступать было поздно.

— А это что?

Палец Александра уперся в строку «Примечания».

— А что там? — поинтересовался Кадзусе.

— Сообщение для СП «Ахтарск». Прошу передать частное сообщение… Катерина… Ты не должна принимать так близко к сердцу наше расставание. Прошу тебя… — Погребняк сморщился, будто лимон разжевал: — Что это за муть?

Кадзусе хмыкнул, кинул на Игоря косой взгляд и отвернулся.

Остальные молчали.

— Что это за муть, Богданов? — Погребняк впервые назвал Игоря по фамилии. Это прозвучало как ругательство. — Официальный отчет?

— Это частная просьба, — спокойно, чувствуя, как коченеет лицо, ответил Игорь. — Частная просьба руководству СП «Ахтарск».

— Ну еще бы! — Погребняк всплеснул руками. — Феклистыч, старый дурак, не выбросит эту бумажонку, как положено, а потащится искать эту… Эту…

— Ну-ну… — Богданов сделал шаг вперед.

Но между ними снова вклинился Баркер. Игорь почувствовал, как ему в грудь упирается крепкая, как камень, ладонь.

— Ребята… — начал Кларк, но Погребняк не дал ему закончить.

— А чего вы за него беспокоитесь? Вы что, не поняли ничего? Наш капитан решает свои личные проблемы за чужой счет. И не малый счет-то! Не догоняете? Он экспедицию в балаган решил превратить. В мыльную оперу! Мелодраму «Капитан и его возлюбленная или слова любви через десяток световых лет!» Что ни у кого не возникло вопросов?

— В моей части отчета все в порядке, — спокойно сказал Кадзусе.

— У меня тоже все хорошо, — отозвался Баркер, при этом глядя куда-то в сторону.

— Это все, что вас волнует? — сдавленным голосом спросил Погребняк. Игорь чувствовал, что специалисту по контактам нужно совсем немного, чтобы взорваться. — А то, что все это, — он потряс над головой распечаткой, — стоит невероятных денег, вас не волнует? Вы хотя бы себе представляете, сколько будет потрачено на то, чтобы просто расшифровать эти розовые сопли?!

Он уже кричал.

— Представляете, сколько людей будут сидеть и вычищать помехи? Сколько людей будет работать только над тем, что бы свести все пакеты в один? Сколько машинного и людского времени будет потрачено, на перевод? Они там, — Погребняк ткнул пальцем куда-то в небо, — они там ждут, что мы пришлем им информацию о планете, о полете, о космосе этом сраном! А тут, простите, что: «Катенька попробуй понять…» Вы в каком мире живете? Или кто-то хочет из своего кармана оплачивать любовные письма нашего капитана? А? Баркер, ты хочешь платить за капитана?

Кларк неожиданно посмотрел на Богданова и буркнул:

— Не знаю, как покажется остальным, но меня в отчете смутили только мои же опечатки.

— Меня тоже они смутили, — сказал Кадзусе и на всякий случай добавил: — А больше ничего.

Его брат молча смотрел в мониторы, а когда пауза стала невыносимой, пробормотал, опустив голову:

— Подготовка к передаче идет в штатном режиме. Выход на расчетную мощность через десять минут стандартного корабельного времени.

— Да вы обалдели все, что ли? — Погребняк опустил руки и удивленно посмотрел вокруг. — Сдурели? Не понимаете? Совсем ничего не понимаете? Это же идиотизм. Это растрата государственного имущества! Это статья! Преступление!

Богданов вдруг почувствовал, как отпускает впившаяся в виски боль. Кровь, до того яростно бившаяся в голове, вдруг отхлынула. И кулак Баркера стал не преградой, а чем-то вроде дружеского толчка в бок. Мол, держись, ничего… Кларк не удерживал его, капитана, а закрывал, вроде как защищал.

Игорь кашлянул, возвращая себе голос. Аккуратно отодвинул Баркера в сторону.

— Александр Погребняк, напоминаю вам о том, что капитаном экспедиции по-прежнему являюсь именно я. А также делаю вам официальное предупреждение о неподобающем поведении. Это предупреждение будет отражено в отчете по возвращении корабля на Землю. После второго предупреждения вы будете арестованы. Вам понятны мои слова?

— Так точно. — Погребняк так скрипнул зубами, что Кадзусе поморщился. — Но я должен донести до вашего сведения, что по возвращению на Землю, буду вынужден подать на вас жалобу о полном или частичном профессиональном несоответствии.

— Это ваше право.

— Разрешите удалиться?

— Разрешаю…

Погребняк крутанулся на каблуках и вышел из кают-компании. Дверь за ним тихо закрылась.

Остальные члены экипажа вдруг резко потеряли интерес к происходящему, Кадзусе и Баркер вернулись к обсуждению какой-то там истории с двумя китаянками и одной кенийкой. Причем Баркер настаивал, что это была именно кенийка, а Кадзусе утверждал, что эфиопка.

Богданов поднял разлетевшиеся во время конфликта бумажки и ушел в рубку.

Он не увидел того сочувственного взгляда, который кинул ему в спину Кадзусе.

Вернувшись в кабину управления, Игорь бросил отчет на стол и прижал ладони к лицу. Потом вытянул руки… Пальцы мелко и противно подрагивали.

— Докатился… До чего я докатился?..

Он вынул из кармана маленький голопроектор, в котором обычно хранили фотоальбомы. Ткнул в кнопку на крышке. Где-то внутри устройства загорелся светодиод, над столом возникла небольшая картинка.

Это лицо Игорь знал до мельчайших подробностей. Иногда, засыпая, он разговаривал с ней, что-то доказывал или вспоминал.

Катерина.

Она улыбалась, откуда-то из прошлого. Игорь помнил ее смех, голос… Все было таким живым, близким, настоящим.

Может быть, она точно так же сейчас улыбается кому-то еще.

Эта мысль была резкой, как удар в живот. Игорь зажмурился, не желая думать, но мысли, словно нарочно, крутились вокруг одного и того же. Кто-то другой… Кто-то другой… Кто-то другой… Не он, не Игорь, а кто-то другой!

Забыть ее! Забыть!

«А ведь и забыл бы, — неожиданно подумал Богданов. — Если бы кое-кто мне любезно не напомнил… Но зачем?»

Теперь подколки Погребняка выглядели уже иначе.

«К чему он подталкивает меня? Для чего ему все это? Просто дурак? Но нет, не похож, да и не держат дураков там… Неужели подсадной? Но кому понадобилось?»

Игорь встал, прошелся по рубке. Бесцельно провел ладонями по панели управления. Та откликнулась, перемигнулась огоньками датчиков. Со стола ехидно и озорно скалилась Катерина.

— Что происходит? — спросил сам себя Игорь. — Что происходит на моем корабле?

«А в твоей голове? — прозвучал в голове словно бы чужой голос. — А в твоей голове что происходит?»

Резко пискнула связь.

— Бортинженер капитану. Мы достигли расчетной мощности для передачи на Землю.

— Понял вас, спасибо. — Богданов отключил связь и вывел на экран текст отчета. Машинально подправил баркеровские опечатки. Подошел к примечаниям. Покосился на фотографию Катерины. — Хватит, пожалуй… Хватит!

Он рывком дотянулся до проектора и раздавил плоскую коробочку в ладонях. Пластмасса жалобно хрустнула. Лицо Катерины заморгало и исчезло. В душе стало пусто и глухо. Но уже не больно.

Направленная на Землю антенна выстрелила через подпространство пакет данных о геологии новой планеты, о здоровье экипажа и о том, что полет проходит успешно. И никаких примечаний. Никаких.

Пятьдесят восьмой день полета, 12:39. Относительное бортовое время по «Дальнему-17»

Глизе 581-g в обзорный экран выглядела как черный диск, подсвеченный красноватым светом местного солнца. «Дальний-17» заходил к планете с ее ночной стороны. Если с 581-с проблем не было, то подступы к ее соседке оказались не так просты, как хотелось бы.

Звездная система Глизе 581 была небольшой. Шесть планет около тускловатого красного карлика невеликой массы и остатки строительного материала, астероиды, беспорядочно рассыпанные по системе внутри так называемой зоны Златовласки, области вокруг звезды, где шансы на зарождение жизни достаточно высоки.

Романтически настроенный Кадзусе заметил, что на планетах должны быть очень красивые метеоритные дожди.

Богданов на этот раз красоты не оценил. Для него перемещение с орбиты на орбиту стало сущим наказанием. Двигаться внутри системы приходилось с большой оглядкой. Игорь то и дело менял траекторию, спал, не покидая рубки. Кадзусе хмурился, но ничего не мог поделать. Капитан нарушал все правила распорядка, однако другого выхода у него не было. То же самое делал бортинженер.

Мацуме, казалось, вообще не спал. Маленький японец осунулся, подурнел, перестал бриться, отчего щетина на его лице росла какими-то неопрятными клочками. Но зато вся автоматика слушалась капитана с одного касания. Ни сбоев, ни проседаний по мощности.

Остальные маялись бездельем, выполняли рутинные обязанности и, по старой морской традиции, драили корабль. Баркер каждый день проверял персональные спасательные капсулы и систему эвакуации, а также пытался составить каталог местных астероидов класса М по Моррисону-Чапмену с поправкой на спектральный класс местного солнца. Задача была не простая, но выполнимая. И у Кларка к концу перелета, накопилось достаточно информации для толстого справочника.

— Каталог Баркера, — гордо улыбался он, толкая Кадзусе в бок. — Хочешь, и твое имя впишу? Есть у меня на примете карликовая планета. Будет астероид Кадзусе, хочешь?

Японец неизменно корчил кислую мину и отвечал, что со стороны Баркера намекать на разницу в росте — полная бестактность.

Чем занимался Погребняк, Богданов не интересовался, но, наверное, не скучал. Может, рапорт строчил, так сказать, чтобы потом не потеть.

Как бы то ни было, к заходу на орбиту Глизе 581-g «Дальний-17» подошел по графику, чем Богданов очень гордился.

Радарная карта была чистой. За время своего существования планета уже сгребла все возможные астероиды в своей плоскости, и опасаться стоило только редких залетных каменюк. Только окончательно убедившись, что кораблю ничего не грозит, Игорь позволил себе выбраться из рубки, и принять душ.

Добравшись до кабинки, он обнаружил стоящего рядом с дверью хмурого Кадзусе.

— Что-то случилось?

— Нет, — доктор покачал головой. — Все хорошо. Просто я засунул туда своего брата.

В душевой шумела вода и кто-то подвывал.

— Зачем?

— Капитан, мои родители очень гордятся тем, что я и мой брат стали космонавтами. Этим мы доказали свою чистоту. Доказали, что мы достойны.

— Чистоту?

— Да. Вы же знаете, какой отбор проходит каждый курсант? Вплоть до генетической экспертизы. В космосе нет людей с отклонениями. Спейсмены — это лучшие представители человеческой расы.

— Я никогда об этом не задумывался.

— А я часто об этом думаю, капитан. И многие японцы считают так. Мы — чистые. Это особенность японского сознания. Эдакая странность. Вещь вполне себе обычная среди японцев. Для моих родителей это большая честь, что их сыновья вышли в космос. Вы знаете, каков процент японцев среди прочих спейсменов?

— Нет.

— Менее двух процентов. А знаете, почему?

Игорь покачал головой.

— Генетические ошибки, капитан. Генетические ошибки. Иногда тяжелые, иногда незначительные, но все же… чистоты уже нет. Это плата за технический прогресс. Вам может показаться, что все это предрассудки, но мы живем ими. Они часть нашей культуры. Так же, как ваши березки… — Кадзусе улыбнулся. — Мои родители из городка Тамура. Там очень мало чистых. Грязные территории. Рождается слишком много больных детей. А я и мой брат…

Игорь почувствовал, что доктор действительно гордится и решил пошутить:

— Так вы решили привести внешнюю чистоту в соответствие с внутренней и засунули Мацуме в душ?

— Очень точно подмечено, — без улыбки ответил Кадзусе. — Мои родители бы сильно огорчились, если бы увидели, до чего довел себя их сын. Это недопустимо.

Завывания за дверью стали громче и вроде бы тоскливей.

— Мне кажется, он не совсем доволен…

— Ну, поначалу ему, конечно, эта идея пришлась не по нраву. Пришлось прибегнуть к силе. Мне очень неудобно, но иначе было невозможно. — Кадзусе пожал плечами. — Сейчас все хорошо.

Богданов с некоторой тревогой прислушался к доносящимся из-за двери звукам.

— Мне кажется, ему плохо.

Кадзусе вздохнул и терпеливо ответил:

— Нет. Это он поет. Детская песенка о том, что если ты ушибся о косяк и набил большую шишку, то научи нас как не плакать и не охать, что бы мы могли делать, как ты.

— Да? — с сомнением спросил Игорь.

— Да. Просто у моего брата нет слуха.

Богданов что-то неопределенно промычал.

Лицо Кадзусе было непроницаемо.

— Я тогда потом зайду… — Игорь кивнул доктору и удалился.

Семейная сцена настроила его на веселый лад.

Но хорошее настроение улетучилось, когда, направляясь по коридору к своей каюте, Игорь наткнулся на Погребняка.

Специалист по тарелочкам стоял, раскачиваясь на каблуках, засунув руки в карманы полетного комбинезона.

Игорь решил Александра «не заметить». Но Погребняк заступил дорогу.

— Капитан…

— Я вас слушаю. — Игорь добавил в голос холода.

— Тут вот что… — Погребняк неприятно смотрел Богданову куда-то в переносицу. — Вы мне не нравитесь совершенно. Я считаю вас слишком сентиментальным для той должности, которую вы занимаете. Эта черта вполне сгодилась бы на рейсах внутри системы, но наша экспедиция слишком ответственна…

— Вы мне тоже не нравитесь, — перебил его Богданов.

— Не сомневаюсь. Но мы с вами вынуждены делить одно, довольно небольшое пространство.

— Вы что, хотите извиниться?

— А что, похоже?

— Нет.

— И в мыслях не держал. Я не считаю свою позицию ошибочной. Так что мириться и не предлагаю, все равно не получится. Но вот прекратить огонь…

— Поддерживаю.

— Хорошо. — Погребняк кивнул и отошел в сторону, пропуская капитана.

Когда Богданов прошел мимо Александр вдруг окликнул его:

— И еще одно…

Игорь обернулся.

— Мне бы не хотелось, что бы наши с вами разногласия коснулись профессиональных вопросов.

— То есть? Не понимаю.

— Поймите, мы можем попасть в сложную ситуацию. И мне бы не хотелось, что бы те решения, которые предложу вам я, рассматривались предвзято.

— Этого не будет. Я вполне могу контролировать собственные эмоции.

Погребняк вздохнул, будто хотел что-то сказать, но потом передумал. Только облизнул губы, развел руки в стороны и наклеил на лицо улыбочку. Гадкую такую, будто говорил: «Видел я, как ты справляешься. Посмотрим, посмотрим…»

На том и разошлись.

«А ведь он что-то приготовил для меня, — подумал Игорь, возвращаясь в каюту. — Что-то приготовил, а я и не знаю. Плохо это. Дурно».

Пятьдесят девятый день полета, 12:15. Относительное бортовое время по «Дальнему-17». Орбита Глизе 581-g

Два зонда, посланные к планете, потерялись в плотной атмосфере. Они не могли потеряться, но, тем не менее, исчезли. Первый растворился в экваториальной зоне почти сразу же, второй сделал виток и тоже замолчал.

Использование зондов было частью исследовательской программы по использованию беспилотных средств разведки дальних планет. Теперь, судя по всему, благополучно провалившейся, чему Богданов был в душе даже рад. Его опыт общения с автоматическими зондами был скорее негативным. В этих устройствах вечно что-то ломалось, получаемые данные были весьма неточны, а возможности оперативного управления зондами практически не имелось. Игорь даже как-то раз участвовал в десанте, который должен был привести в чувство застрявший между льдинами вездеход. Работа, с которой человек мог справиться за полчаса, для автоматики оказалась непосильной.

Так что замолчавшие зонды Игоря не сильно удивили. Баркер и Кадзусе вообще этого не заметили. Расстроился только Мацуме, который к любой технике относился как к родной, и почему-то Погребняк.

— Может, что-то со связью?

Богданов пожал плечами.

— Может, со связью. А может, с двигателями. Или солнечные батареи не раскрылись. Или микрометеорит.

— Хорошо если… — непонятно пробормотал Александр. Игорь удивленно покосился на специалиста по тарелочками. Казалось, Погребняк нервничает.

— Что-то не так?

Александр нервно пожал плечами и отвернулся.

— А что передал второй зонд? — спросил Кадзусе.

— Только подтверждение уже известных фактов. Планета интересная, прежде всего, с точки зрения геологии.

— Да-а? — Баркер оторвался от своего каталога астероидов, уже оформляющегося в приличный томик.

— Да, а уж климатологи будут в полном экстазе. Таких планет в нашей системе нет. Синхронная орбита, к звезде повернута только одна сторона, вторая в вечном мраке.

— Ну, для Солнечной системы это не новость…

— Да, но тут есть атмосфера. И вода.

При этих словах Погребняк тяжело вздохнул. Игорь удивленно посмотрел в его сторону, но специалист по контактам снова промолчал. Он вообще выглядел очень странно, будто съел что-то не то и теперь маялся желудком.

Богданову показалось, что он понял причину такого поведения Погребняка.

— Предчувствуете работу, Александр?

Тот молча сел в кресло и только потом откликнулся, едва ли не шепотом:

— Предчувствую.

— Почему так печально? Тебя разве не переполняет охотничий азарт? — спросил Баркер.

Александр кинул в сторону Кларка многозначительный взгляд и снова ничего не ответил.

— А что еще? — Баркеру азарта было не занимать.

— Атмосфера, влажность. — Игорь протянул Баркеру листок с данными, которые передал исчезнувший зонд. — Там могут быть очень любопытные климатические аномалии.

Баркер посмотрел данные, присвистнул.

— Тропики.

Погребняк закрыл глаза и покачал головой.

— Да что такое с вами? Нездоровы? — обратился к нему Богданов.

— Вы в самом деле не понимаете? — Александр посмотрел на капитана, потом на остальных.

— Может быть, вы все же объясните?

— Тропики, вода, кислородно-азотная смесь. На этой планете обязана быть жизнь, понимаете? Обязана! Хоть какая-то.

— И?

— Человечество никогда не сталкивалось с инопланетной жизнью на другой планете. Бактерии на Титане и Европе не в счет. Хотя и с ними проблем выше крыши. Поймите, инопланетная жизнь — это, прежде всего, проблема, затем угроза и только после всего этого, великое открытие.

— Ну, для того и есть в нашем экипаже должность специалиста по контактам, не правда ли?

— Время для подначек самое верное. — Погребняк встал и направился к дверям. — Когда сдохнет и третий зонд, позовите.

Словно дождавшись этих слов, Мацуме поднял руку:

— Третий зонд готов к запуску.

— Отложить запуск, — приказал Богданов.

Странное поведение Погребняка встревожило его.

Да, конечно, специалист по тарелочкам был весьма неприятным человеком. Но сейчас он не хамил, не выдавал сомнительных шуточек, а был действительно обеспокоен. Планетой ли? Перспективой найти на ней жизнь?

«Дальний-17» успешно гасил скорость и по спиральной орбите подходил все ближе и ближе к планете. Потребности тратить третий зонд не было никакой. Во-первых, данных для предварительного анализа было достаточно, а во-вторых, скоро можно будет самим во всем убедиться. До выхода на опорную орбиту оставалось чуть более часа. Уже сейчас можно было разглядеть суетливый ток облаков на полюсах, красный кипящий котел на солнечной стороне и светлые пятна вулканов на ночной.

Планета не выглядела уютным и спокойным миром. Может быть, отчасти поэтому Игорь не разделял страхов Погребняка относительно жизни в звездной системе Глизе 581. Ураганы, шторма и вулканы не лучшие соседи. Бактерии, может быть. Но высокоорганизованная жизнь… вряд ли.

«Хотя, — сам себе напомнил Игорь, — специалистом по контактам является именно Погребняк, ему может быть виднее».

И все же смутное беспокойство поселилось в душе капитана.

Теперь близкая уже планета казалась совсем не такой уж интересной, скорее пугающей. Это настроение передалось команде. Баркер отложил в сторону свой каталог, Кадзусе что-то молча изучал в медицинских картах. И только чисто выбритый и аккуратный Мацуме со странной блуждающей улыбкой смотрел на экран. Что там видел этот японец? Игорь не знал, и спрашивать было неудобно. Гений должен иметь странности. А Мацуме был несомненно гением от механики.

Этот гений и обратил внимание капитана на показания радарной системы.

— Капитан… — Мацуме ткнул в свой монитор. — Капитан.

Блаженная улыбка медленно сползла с его лица, сменившись растерянностью.

— Что там?

Игорь заглянул через плечо японца и обомлел.

Со стороны планеты к «Дальнему» приближались три объекта. Компьютер однозначно не мог определить их как астероиды, поэтому сигнал оповещения об опасности прозвучал не сразу.

— Прогрев двигателей! Общая тревога!

Игорь метнулся в рубку.

Тут все было спокойно. Синие траектории «Дальнего» и приближающихся объектов не пересекались, но…

Игорь тронул рычаги маневровых двигателей, чуть переориентировался в пространстве и дал несколько сильных импульсов. Обращаться с «главным калибром» так близко от планеты надо было с большой осторожностью. Траектория «Дальнего-17» распрямилась. Богданов плавно выводил корабль на эллипс с возможностью уйти от планеты в пространство на первом же витке. Это был непростой маневр. Учитывая астероидное облако окружавшее 581-g, вернуться обратно будет сложно. До точки принятия решения оставалось совсем немного времени. После нее надо будет либо гасить скорость, чтобы остаться на орбите, либо давать разгон и убираться от планеты к чертовой матери.

— Капитан бортинженеру, прошу расчет плотности астероидного поля по сегменту выхода.

— Принято, — отозвался Мацуме.

— Капитан, это Погребняк, что происходит?

— К нам приближаются три объекта.

— Каких объекта?

— Неопознанных! — Не удержался Богданов, благо, грешить против истины не пришлось.

— То есть? Искусственные или нет? Управляемые? Дайте мне параметры на монитор!

Игорь выполнил требуемое и ответил:

— У них минута на то, что бы изменить траекторию. Если они этого не сделают, то проскочат мимо. Вот и узнаем…

Словно услыхав его слова, три точки на мониторе резко и синхронно изменили параметры траектории.

В динамике селектора зло выматерился Погребняк.

— Вот и ответ, — прошептал Богданов, а потом вызвал Баркера: — Кларк, что вы думаете об этом?

— Что вы хотите знать, капитан?

— Могут ли это быть торпеды?

От слова «торпеды» во рту мигом стало сухо. Но Баркер ответил сразу:

— Нет. Показатели массы не соответствуют. Разве что в этих краях принято делать торпеды габаритами с хороший шаттл.

— Уже легче.

— Ни черта не легче! — почти крикнул Погребняк. — Что вы намерены делать?

— Держите себя в руках, Александр, — эта фраза была отсрочкой, Погребняк должен был взорваться и дать Игорю хотя бы несколько минут на то, чтобы принять решение.

Но Погребняк не взорвался.

Он неожиданно спокойно ответил:

— Я в порядке, капитан. Просто я должен знать, что произойдет дальше. Это часть моей работы.

— Мы сойдем с орбиты на перигее. Наберем скорость… И уйдем.

— Поддерживаю, — отозвался Погребняк.

Игорь не стал его разочаровывать, расчеты показывали, что неизвестные объекты значительно превосходят «Дальний» в маневренности и, уступая по массе, могут нагнать его еще до выхода на параболу. А что будет потом, не знал никто. Абордаж? В космическом пространстве? Бой?

У «Дальнего» была одна противометеоритная пушка ближнего радиуса действия. После Орбитального Кризиса двадцать седьмого года, космос был объявлен демилитаризованной зоной. Оружие на корабли не ставилось. Ни один регион или корпорация не желали брать на себя ответственность за возможные последствия. Однако это оружие было. Его даже изучали на специальном курсе в учебном центре имени Королева.

Голос подал Мацуме:

— Бортинженер капитану, плотность астероидного поля в секторе выхода восемьдесят два процента.

Игорь только зубами скрипнул. Стена!

Они пробирались сюда черепашьим шагом и постоянными маневрами через поле плотностью в шестьдесят процентов. А через восемьдесят им не пройти.

Приплыли.

До точки принятия решения оставались минуты.

На мониторе стремительно бежали цифры. Кривые траекторий постепенно сходились. «Дальний-17» неожиданно легко проигрывал эту схватку.

Игорь толкнул от себя рычаги управления двигателями. Дал тормозной импульс.

Все. Приехали.

— Всем собраться в кают-компании. Бортинженеру приготовить противометеоритную пушку.

В общей комнате на большом экране виднелись точки приближающихся кораблей. Мацуме дал увеличение. Стальные корпуса, чем-то напоминающие земную технику, но совершенно другие, странные, выпуклые будто большой диск распирало изнутри что-то угловатое. Игорь оценил обтекаемость линий.

— Что происходит? — В кают-компанию влетел Погребняк. — Капитан, вы с ума сошли?

— Боюсь, Александр, что контакт неизбежен. Так что на вас вся надежда.

— Капитан, вы понимаете, что это захват?

Игорь пожал плечами.

— А как вы думали, это будет происходить? Посольство с белыми флагами? Теперь все зависит от того, есть ли у них оружие. Если есть, наша роль — пассивная. Если нет… по ситуации.

— Мы можем столкнуть один из них пушкой в сторону дюз. И дать большой импульс, — неожиданно предложил Мацуме. Японец как завороженный смотрел на приближающиеся корабли. Игорь и подумать не мог, что бортинженер просчитывает возможности уничтожения чужой техники. — Потом выровняемся.

— Это хорошо против одного… А их трое.

— Почему вы остановили корабль? — вдруг гаркнул Погребняк.

— Не кричите… Нет нужды. Мы не сможем уйти от них.

— Почему? У нас достаточно мощности!

— Они легче. На прямой, да, мы легко уйдем. Долгую гонку, почти наверняка, они не выдержат… Но в астероидном поле, они нас нагонят. — Игорь усмехнулся. — Хотя откуда я знаю, что они могут? Может им до другой звезды — раз плюнуть.

— Капитан, — голос Погребняка вдруг сделался опасно тихим, — почему вы остановили корабль?

— Я же говорю…

— Почему?

— Расчет не в нашу пользу. К тому же, есть опасность… Помните грузовик в астероидном поясе? Хотите получить шрапнель в борт? Это космос, а не теоретический полигон.

Богданов посмотрел на бегущую рядом с инопланетными кораблями строку параметров. «Какой же я дурак! Какой дурак! Устроил погоню, чуть ли не со стрельбой, пушку велел подготовить… Идиот! — Игорь едва не хлопнул себя по лбу. — Надо было всю мощность направить на спецканал, Земля должна знать. Теперь уже поздно. Не успеем… Простая радиограмма будет идти двадцать лет… Что же делать?»

Он даже глаза закрыл, что бы хоть чуть-чуть успокоиться.

— Бортинженер, срочно, записи бортового журнала в третий зонд. Программируйте геоцентрическую орбиту с высоким перигеем. И маяк. Запуск по моей команде.

Пальцы Мацуме забарабанили по клавиатуре.

— Готовность через десять секунд.

Игорь оценил траектории. Выждал момент, когда пусковая панель оказалась на противоположенной от приближающихся кораблей стороне и скомандовал:

— Пуск!

Дальний чуть тряхнуло. Маневр удался. Пиропатроны отстрелили зонд. Капсула провалилась вниз, на момент вспыхнула точкой двигателя и ушла к планете. Рано или поздно, чем бы не закончилась экспедиция «Дальнего-17», земляне снова появятся в этих краях. Земля должна знать.

— Одобряю ваши действия, капитан, — сказал Погребняк, подходя совсем близко к Богданову. — Но не считаете ли вы, что пора вскрыть известный вам конверт в сейфе?

До Игоря не сразу дошел смысл сказанного.

— Простите?

— Внештатная ситуация. Конверт, — словно ребенку разъяснял Погребняк.

— Откуда вы знаете про…

— Капитан, у нас нет времени, нужно вскрыть конверт. Вы должны вскрыть его, слышите? Должны вскрыть. — Погребняк подходил все ближе и ближе, буквально вплотную.

— Что за конверт? — спросил Баркер.

Погребняк резко повернул голову в его сторону.

Игорь даже удивился, какими жуткими стали глаза Александра.

— Помните, Кларк, я говорил, что ситуация может измениться? Сейчас самое время для этого. Капитан…

Одним длинным движение Баркер вдруг оказался за спиной Погребняка. Его большая ладонь легла на плечо Александра. Тот так же стремительно накрыл ее своей, сделал движение в сторону. Баркер присел, потянул Погребняка на себя.

Все произошло так быстро, что Игорь не успел ничего сделать и даже понять.

Баркер и Погребняк замерли на мгновение. Потом разошлись. Дистанция между Александром и Игорем увеличилась до безопасной.

— У меня есть командир, — тихо произнес Кларк. — И я буду выполнять его распоряжения.

Он сделал усиление на слове «его». Это услышал и Александр.

— Откуда вы знаете про конверт? — повторил свой вопрос Богданов.

Погребняк открыл было рот, но его перебил Мацуме:

— Капитан…

Он ткнул какую-то кнопку на клавиатуре. Ожили динамики.

Игорь ожидал услышать что угодно, но только не это. Правильный, хотя и несколько архаичный немецкий. Это было окончание предложения, начало которого они пропустили:

— …оружие. Предлагаем вам совершить приземление в зоне, координаты которой мы обозначим. Пожалуйста, внимательно отнеситесь к этому предупреждению.

— Что он говорил про оружие? — поинтересовался Кадзусе.

— Что они не хотят его применять, — ответил побледневший Мацуме.

— Капитан, вы отстраняетесь от командования кораблем властью данной мне Агентством. — Погребняк пошел вперед. — Вскройте конверт, и вы все поймете!

На его пути встал Баркер. Американец выглядел так, что становилось ясно, шутки с захватами кончились.

Погребняк смерил его взглядом. Потом покосился на подтянувшегося к месту предполагаемой драки Кадзусе.

— Идиоты! — зарычал Александр.

Богданов, играя желваками, отвернулся и холодно приказал:

— Мацуме, внешнюю связь.

Пятьдесят девятый день полета. Глизе 581-g. Высадка

В первом приближении космопорт напоминал большую выжженную в джунглях площадку. С высоты «Дальнего-17» можно было разглядеть врытый в землю ЦУП, более всего похожий на бункер, несколько вышек охраны периметра и пару больших ангаров. Неподалеку от «Дальнего» стояли похожие на диски корабли «аборигенов».

Сразу же после посадки на летное поле высыпали люди. Гуманоиды. Окружили корабль.

Поскольку причальной вышки тут не было, Игорь вместе с остальной командой вышел на широкую аппарель аварийного нижнего трапа. Задержался на мгновение, буркнул за спину:

— И где Погребняк, когда он так нужен?

— Не знаю, капитан, в каюте пусто. Не нашли. — В голосе Кадзусе слышалось напряжение. Доктор нес с собой «тревожный чемоданчик» с красным крестом. Лекарства, перевязочный материал. Игорю показалось, что этот врачебный атрибут нужен ему скорее для самоуспокоения.

— Ладно, пошли. — Богданов первым спустился с трапа.

Люк за спиной зашипел и закрылся, наглухо блокируя корабль. Теперь без кода внутрь «Дальнего» не зайти.

В груди гулко бухало сердце. С верхних ступенек трапа, в местных сумерках, Игорь видел только темные фигуры. Сильный, порывистый, но теплый ветер рвал полы плащей и резко хлопал двумя небольшими флажками, закрепленными на флагштоках у границы периметра.

— Кто-нибудь видит, что там на флагах? — вполголоса спросил Баркер.

— Я ничего не вижу. — Кадзусе прокашлялся. — Но волнуюсь.

— От чего бы это? — деланно удивился Кларк.

Богданов неожиданно для себя фыркнул, сдерживая нервный смех. Следом за ним захихикал Кадзусе.

— Прекратите, идиоты, — простонал Баркер, тоже с трудом сдерживаясь. — Это же первый официальный контакт!

— Нам можно, мы же не специалисты, — еще больше веселясь, ответил Богданов.

С трапа они сходили, вытирая слезы. Смех был безусловно истеричный, зато дал хорошую разрядку. Как ни крути, а ситуация была дурацкая.

Во-первых, принимающую сторону инопланетянами назвать язык не поворачивался. Они были, мягко говоря, гуманоидами, а если называть вещи своими именами — просто людьми. По крайней мере, внешне.

Во-вторых, проблем языкового барьера не возникало. Немецкий — один из многочисленных мировых языков, обязательных к изучению.

В-третьих, специалист по контактам, доставший капитана за время полета до самых почек, в самый ответственный момент исчез.

Идиотизм.

Но так или иначе, а контакт нужно было завязывать. И, ступив на твердую поверхность космодрома, Игорь улыбнулся, развел руки в стороны и произнес извечную, и, по большому счету, ничего не значащую фразу:

— Мы пришли с миром.

Из группы встречающих вперед вышел человек в фуражке. Черный кожаный плащ и красная нарукавная повязка смутно что-то напомнили. В голове Богданова закрутились символы, образы, картины. Где же он это видел? Где?

Вокруг них стояли неплотным кольцом люди, судя по всему — солдаты. Каски, приталенная форма, ремни, оружие. Какие-то автоматы?

— Мы рады приветствовать вас. Просим пройти с нами. Для официальной встречи.

— Если это возможно, мы бы хотели остаться у корабля.

— С ним ничего не случится. На этой планете нет существ, которые могли бы повредить его.

«На этой планете, — отметил про себя Богданов. — Не „на нашей“, а „на этой“… Значит не какие-нибудь параллельные вселенные. Они такие же пришельцы, как и мы?»

— Это будет встреча с руководством?

— Да. Официальная встреча. Прошу пройти с нами. — Человек в плаще качнул головой. На дороге, что вела к космопорту, загорелись фары, и громко зарычал двигатель.

— Не слишком вежливо, везти гостей на грузовике, — прокомментировал вполголоса Баркер.

— Я думаю, мы для них такая же неожиданность, как и они для нас, — ответил Кадзусе. — Скажи спасибо, что не на лошадях. Хотя тебе как потомственному ковбою, это было бы привычней.

— По-прежнему боишься лошадей?

Кадзусе хмыкнул.

Игорь обратил внимание, что встречавший их человек внимательно прислушивается к их разговору, но, видимо, не понимает ни слова.

— Меня зовут Игорь Богданов, я капитан корабля. — Он сделал паузу, ожидая, что встречающий тоже представится. Но тот молчал.

Наконец, видимо теряя терпение, он снова показал на грузовик. Сопровождавшие его солдаты — а это однозначно были солдаты — беспокойно зашевелились, кто-то мотнул стволом в сторону машины. Идите, мол, сколько можно?

Поняв, что больше из принимающей стороны не выкачать, Игорь снова улыбнулся и не торопясь пошел вперед. Следом двинулся встречавший их безымянный человек. Когда Богданов подошел близко к грузовику, деревянный борт с грохотом опрокинулся, а налетевший ветер рванул ворот сопровождавшего. Тускло блеснули серебром петлицы.

И Богданова вдруг как током ударило!

Он вспомнил, где видел этот красный флаг с белым кругом и черной раскорячкой свастики в середине! Он вспомнил, где видел эту черную форму и эти кожаные плащи, и серебряные петлицы у воротника, и красные нарукавные повязки!

Только все это было невозможно за двадцать световых лет от Земли! Это было невозможно тут, в системе Глизе! Невозможно, невозможно, невозможно!

У Игоря едва заметно подогнулись колени, он замешкался у грузовика. Один из солдат сделал шаг в его сторону… И Богданова окатил с ног до головы неожиданный, невозможный страх! Он приостановился. Глянул пристально на солдата. Но серые глаза ничего не выражали. Подоспевший офицер, теперь Игорь не сомневался, что это именно офицер, снова указал на грузовик и повторил терпеливо:

— Прошу пройти с нами.

Солдат незаметно отодвинулся в сторону.

Позади Богданова подпер Баркер.

— Не волнуйтесь, капитан. Все будет хорошо.

«И действительно, — отрешенно подумал Игорь. — Чего это я?»

Он легко запрыгнул в кузов, сел посередине простой деревянной лавки. По бокам пристроились остальные члены экипажа.

Солдаты сопровождения и офицер тоже забрались в кузов.

Лязгнул запорами борт. Машина взревела двигателем, выплюнула зловонный дым и тяжелыми рывками пошла вперед по летному полю. От рывка Мацуме едва не упал, в последний момент ухватившись за Баркера. Офицер невозмутимо держался за край лавки.

Пока машина шла по прямой, Игорь в проем кузова видел удаляющийся «Дальний-17». Надежный дом. Звездолет, преодолевший миллионы километров, чтобы попасть… куда? Где они оказались? Откуда тут?..

Богданов поймал себя на том, что упорно не хочет называть вещи своими именами, предпочитая «они» или «эти».

Потом дорога вильнула, «Дальний» пропал из виду. И на какой-то момент Игорю показалось, что он очутился в совершенно другом времени, известном ему только по страшным экспозициям музеев, пугающим историческим хроникам…

Пятьдесят девятый день полета. Глизе 581-g. Высадка 2

Сквозь густые ветви видно было немного — лишь небольшой участок летного поля. Покрытие его выглядело ровным и твердым, но попробовать определить материл, которым укатали поле, Александр не рискнул бы. От противоположного конца поля, сквозь просеку, разрезающую буйную зеленую поросль, убегала тонкая лента дороги. Отсюда она выглядела, как усыпанная щебнем грунтовка, но ручаться, что это на самом деле так, Погребняк не стал бы.

Продолжительного торжественного контакта двух цивилизаций, на который рассчитывал капитан, не вышло. Люди в черном подошли к экипажу «Дальнего», окружили. И хотя с такого расстояния Александр не мог разобрать ни единого слова, интонации говорили о многом.

Богданов держался предельно вежливо. Местные тоже не грубили, но движения их были решительными, голоса звучали настойчиво. А оружие в руках людей в черном, хоть и примитивное, отметало все иллюзии о миролюбивом настрое аборигенов. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: нарываться на конфликт не стоит.

Понял ли это капитан, или все еще на что-то рассчитывал?

— Мудак, — пробормотал Александр себе под нос и быстро облизнул губы.

Он имел в виду капитана, но тут же пришла мысль, что сам ничуть не лучше. Фактически, он завалил работу, раз позволил ситуации выйти из-под контроля. Да, капитан должен был вскрыть конверт, но он его не вскрыл, и в этом была ошибка Погребняка. Его просчет. Он не должен был допустить такой ситуации. Если в механизме разбалтывается какое-то соединение, слетает шестеренка, или идет в разнос двигатель, виноват не двигатель и уж тем более не шестеренка. Виноват тот, кто приставлен следить за механизмом.

Александр снова выругался. Вдалеке утробно заурчало. Рык приблизился, заглушая и без того едва различимые голоса. По звуку Погребняк готов был увидеть взлет местной ракеты, не меньше. Но расчет оказался неверным.

По летному полю к людям подкатился странного вида автомобиль на четырех колесах. Впереди располагалась кабина, сзади — крытый какой-то тканью фургон. Машина выглядела так, словно ее угнали не то из музея Транспорта и машиностроения, не то из Политехнического, не то вовсе из музея Истории.

Корпус автомобиля был угловатым и грубым. Колеса массивными, посадка высокой. Узкие окна скорее походили на бойницы. Выглядел монстр не лучше, чем рычал, но в этой убогой угловатости чувствовалась простота, продуманность и надежность.

Автомобиль рычал двигателем, и теперь не было слышно даже интонаций. Оставалось наблюдать за происходящим, как за пантомимой.

Люди в черном пригласили землян в фургон. Богданов, по всей вероятности, попытался отказаться. Аборигены настояли, убедительно пошевелив оружейными стволами. Судя по жестам, они не угрожали, а лишь объясняли что-то, указывая дулами направления и убеждая в необходимости ехать. Но все же это убеждение можно было трактовать двояко.

Богданов кивнул и первым полез в фургон. Следом двинулись японцы. Баркер был последним, перед тем как залезть в машину он с усмешкой поглядел на аборигенов, а потом коротко стрельнул взглядом по зарослям, в которых затаился Погребняк.

На секунду Александру показалось, что Кларк видит его, но в следующее мгновение наваждение прошло. Никто с такого расстояния не смог бы его разглядеть да еще сквозь буйную растительность.

Люди в черном погрузились следом. Металлически лязгнули захлопывающиеся дверцы. Автомобиль взрыкнул двигателем и, развернувшись, неторопливо покатил через летное поле к грунтовой дороге.

Александр снова услышал свой голос, и сорвавшиеся с языка слова были неприличными.

Ладно, поздно ругаться, действовать надо.

Он отступил на несколько шагов назад — так, чтобы сквозь беснующуюся тропическую растительность был виден край летного поля — и как мог быстро ломанулся сквозь джунгли вдоль кромки.

Джунгли. Это определение всплыло само собой, ассоциативно. Но к местным реалиям, во всяком случае, тем, что он пока видел, оно подходило как нельзя лучше.

Растительность была разнообразной и настолько плотной, что приходилось именно продираться. Тропинок здесь не было. Даже намека на что-то похожее. Только стволы, ветки, листья, лианы и вьюны. Создавалось впечатление, что площадку летного поля аборигены буквально выгрызли у местной природы. Та же, вынужденная уступить, не сдавалась и собирала силы, чтобы однажды отвоевать у людей свое.

Погребняк почувствовал себя диким зверем. Частью природы. Существом, которое ходит там, куда человек идти не решается.

С руки сорвалась отведенная в сторону ветка и ощутимо хлестнула по лицу, выбивая ненужные мысли.

«Господи, какая чушь в голову лезет».

Он обогнул летное поле и оказался уже на полпути к дороге. Сквозь зелень просвечивал лишь край площадки, было слышно, как урчит автомобиль.

Александр вильнул к полю, окинул беглым взглядом происходящее, насколько позволяла видимость. Машина притормозила далеко впереди, возле самой дороги. Высунувшийся из кабины абориген говорил о чем-то со вторым, стоящим у съезда на грунтовку.

Рычащая колесная конструкция, словно нарочно, дожидалась его.

Погребняк оценил расстояние и взял в другую сторону. Если машина уйдет на грунтовку, проще срезать угол и попробовать перехватить ее чуть дальше от космодрома. Во всяком случае, так шансов догнать машину больше.

Через два десятка шагов Александр прибавил темпа и перешел на бег. Здесь уже можно было не бояться, что кто-то услышит треск кустов. Судя по всему, люди в черном в джунгли не лезли, значит, со стороны космодрома опасаться нечего. О другой опасности, как и о том, почему люди не выходят за край площадки, он старался сейчас не думать.

Ветки, вьюны и листья наваливались непролазной зеленой массой. Двигаться становилось все труднее. Александр ломился сквозь лес, не думая уже ни о чем, кроме цели. Сколько времени прошло в этом рывке, он не знал. Минута, пять, двадцать?

В какой-то момент показалось, что он двигается уже целую вечность и, видимо, сбился с пути, заблудился.

Сердце сжалось, пропуская удар, но тут же забилось с новой силой. Впереди послышалось урчание мотора.

Александр сбавил темп и едва не вывалился на грунтовку. Мимо прокатился угловатый силуэт. Один. И тут же второй. Из-под колес брызнуло щебнем. Хоть с этим угадал.

Урчание прокатило в сторону, стало тише, постепенно отдалилось.

Погребняк осторожно развел в стороны ветви и вышел на обочину. Слева осталось летное поле космодрома. Справа, покачиваясь, терялись в зеленой дали две странных машины.

Расчет был верным, но ничего не менял.

Ладно, хотя бы направление известно.

Александр быстро облизнул губы. Еще с минуту стоял, приводя в порядок сбитое дыхание, выравнивая пульс.

Что дальше? По инструкции, при возникновении опасности, опасность уничтожается. Сразу после этого на Землю отправляется отчет. Дальше думают там, на Земле, в Агентстве. Но это по инструкции. На деле вышло иначе.

Капитан и команда теперь неизвестно где. Корабль рядом, но доступен вероятному противнику. Или недоступен? Успел капитан блокировать доступ и выставить защиту или нет?

Дыхание восстановилось. Сердце тоже уже не слишком частило.

Приоритет целей очевиден. «Дальний-17». Убедиться, что начинка корабля со всей находящейся на борту информацией и автоматикой недоступна потенциальному врагу. Далее по обстоятельствам.

От понимания задач стало спокойнее. Голова заработала четче, включились привычные схемы. Александр выудил браслет с индикаторами, застегнул на запястье.

Старый, но надежный прибор. В нем есть все: компас, барометр, термометр, часы, календарь, секундомер…

Усмехнулся. Какой толк от компаса с календарем на незнакомой планете? А вот секундомер показался наиболее полезным применительно к ситуации.

Погребняк нажал кнопку, выставляя таймер на ноль, и запустил отсчет. Циферки забегали, с беспощадным равнодушием отщелкивая убегающие в вечность секунды и минуты.

Александр развернулся обратно к летному полю и нырнул в яркую зелень.

1943 год, 07 июля. Берлин. Вечер

Танковые дивизии «Адольф Гитлер», «Великая Германия», «Райх» и «Мертвая голова», а также семь пехотных дивизий медленно перемалывались под Курском. В труху. Берлинское радио в семь голосов тиражировало выдумку Геббельса о том, что никаких крупных германских сил в бой не втянуто, а вместо этого русские вводят в сражение новые и новые танковые части, которые уничтожаются на хорошо эшелонированных немецких плацдармах. Однако все, кому было положено, знали, что наступление, начатое пятого июля, к седьмому числу начало пробуксовывать, если не сказать больше…

От этого жутко болела голова и остро билась жилка под правым глазом.

— Бездари. Жалкие бездари! — шипел Адольф Гитлер, сжимая кулаки.

В его резиденции свет был притушен. Горела только настольная лампа. По стенам ползали тени.

— Весь Рейх погубят только бездари.

На столе лежала карта далекой России, где недочеловеки уверенно ломали хребет могущественной империи арийцев.

Но не это раздражало фюрера. Возможное поражение, не так страшит, если ты можешь действовать. А именно этой возможности у него не было. И это выводило из себя! От него сейчас ничего не зависело. От солдат, от командиров, от генералов, даже от толстяков маршалов зависело, а от него — нет. Но они были бездари! И от этого хотелось выть.

А еще эта проклятая дрожь в пальцах… Руки так тряслись по утрам, что бриться стало совершенно невозможно. Приходилось просить слугу… Унизительно.

В дверь осторожно постучали.

— Войдите, — раздраженно сказал Адольф.

Он точно знал, что кабинет совершенно звуконепроницаем. Так же как и двери. Так же как и окна. И никто никогда не мог войти сюда без разрешения, но… Но двери приоткрылись, словно тот, кто стоял снаружи услышал Гитлера. Это было невозможно, но тем не менее…

В проеме показалось лицо, в котором было что-то неуловимо обезьянье.

— Шпеер… Входите, да побыстрей.

Министр протиснулся через щелку.

— Что у вас за дурная манера, открывать дверь на одну треть. Вы же министр, Альберт. Неужели так и не научились распахивать перед собой двери?

— Есть двери и двери, мой фюрер. Некоторые я открываю сам, некоторые открывают передо мной другие, а в некоторые я не вхожу без робости.

— Льстец. — Адольф усмехнулся. Разговоры со Шпеером успокаивали. Наверное, можно было сказать, что рейхсминистр вооружений был единственным человеком, к которому Гитлер испытывал какие-то чувства. С Альбертом он беседовал…

В молодости Шпеер был хорош. Деловой красавец. Хороший организатор, архитектор не лишенный вкуса, именно такого, какой нравился Гитлеру. С возрастом черты лица его изменились, в них проглянуло что-то животное, над чем Адольф частенько подшучивал, но по-доброму, без злобы.

— Сегодня я открыт для хороших новостей, — сообщил Гитлер. — Если вы с дурными вестями, то придержите их до утра. День был не самый радостный.

— Один молодой инженер просит вашей аудиенции, мой фюрер.

— Я не удивлен. Если он из ведомства Гиммлера, то пусть катится к черту. Искать какую-нибудь полую Землю или другую дурь в этом же стиле. К сожалению, никакие мистические пляски с бубном не могут остановить проклятые русские танки.

Шпеер уклончиво пожал плечами.

— Этот молодой человек — материалист.

— Рад за него. Как его имя?

— Вернер фон Браун.

Гитлер задумался.

— Припоминаю. — Он нахмурился. — Опять Гиммлер? Гоните в шею! Я слышать не хочу ни о каких прожектах! Очередной бездарь? Они погубят Германию! Погубят Рейх! Бездари! Запомните, Шпеер, нет ничего хуже бездарей. Эти хитрые лжецы пролезают во все дыры, во все щели. Как мыши. Их род такой же огромный, как у крыс. Плодятся, плодятся, плодятся. Бездари! Это единственное, что они могут — размножаться! Пф!

Фюрер встал и нервно прошелся по комнате.

Шпеер прокашлялся. Ему очень не хотелось идти наперекор Гитлеру. Но империя стояла на глиняных ногах. Колосс готовился рухнуть! Нужно было цепляться за любую возможность, чтобы устоять. А еще лучше, избегнуть печальной участи.

— Мой фюрер, фон Браун не имеет отношения к Гиммлеру. Скорее наоборот.

— То есть?

— Рейхсляйтер сам заинтересован в работах этого инженера.

— Если вы хотели отрекомендовать мне этого специалиста, то это не лучший метод. Список интересов Генриха не внушает уважения.

— Но фон Браун ракетчик, мой фюрер. Он работает над А-4. Есть информация, что успехами в этой области мы обязаны именно ему.

Гитлер фыркнул. Но уже, скорее, для проформы. Проект А-4 имел большую перспективу.

— И что же хочет этот инженер?

— Аудиенции. — Шпеер пожал плечами. — У него есть какой-то фильм. Хотел показать. Но если вы, мой фюрер, твердо убеждены, что он ротозей, то я велю гнать его в шею.

Гитлер погрозил ему пальцем, и Шпеер понял, что аудиенция состоится. На ее результаты он возлагал большие надежды. Которым, впрочем, не суждено было сбыться.

— Вы хитрец, Альберт. Хитрец. За это вы мне и нравитесь. Ладно! Пусть показывает свой фильм. Через пятнадцать минут в просмотровом зале. И пусть туда принесут ромашковый чай.

После этого киносеанса простой инженер Вернер фон Браун вышел из просмотровой профессором. А у Третьего Рейха появилась определенная надежда. Альберту Шпееру, увы, встреча, которую он организовал, впрок не пошла. У него впереди были двадцать лет тюрьмы Шпандау. Но он не жаловался, ведь с другой стороны, многим участникам тех событий повезло значительно меньше.