Право на крышу

До леса Олег добегал теперь быстрее дяди Кости, что несся в обход. Два месяца тренировок давали о себе знать. Наставника не ждал, сам подбирал трубу и бежал вдоль кромки леса в сторону окружной дороги. Дядя Костя обычно не спеша нагонял на полдороги к МКАДу, пристраивался рядом.

Труба теперь казалась легче, не заставляла тело скрючиваться, да и плечо особенно не терла, не смотря на то, что бегал с ней теперь не в одну сторону, а туда и обратно. Сегодня после бега, вместо обычных тренировок наставник поманил к себе парня и достал нож.

Олег замер. О том, чтобы его учили обращаться с оружием даже не заикался, хотя видел, что дядя Костя владеет им мастерски.

– Возьми, – наставник протянул нож.

Олег благоговейно принял клинок. Пальцы оттянуло приятной тяжестью. Нож был не просто инструментом для резки хлеба, чувствовалась в нем сила, вес. Весомый аргумент, мелькнуло в голове.

– Знаешь что самое главное?

– Достал оружие, применяй. Не можешь применить, не доставай, – выдал расхожую истину Олег.

– Это не главное, это естественно. А главное - не расслабляться. Оружие дает преимущество, но не силу. Сила в тебе. Помни об этом. И против ножа и против пистолета можно выстоять с голыми руками, если в тебе больше силы, чем в вооруженном противнике. И никогда не расслабляйся, иначе потеряешь преимущество.

Олег впитывал молча. Не проронил ни звука, кивнул только, мол, понял. В общении с наставником привык не спрашивать, если того не просят. И молчать, если не спрашивают. Все, что надо сказать, будет в свое время сказано. Это стало ясно очень скоро, и парень принял правило.

– Дерево видишь? – дядя Костя кивнул на стоящий в приличном отдолении тополь. – Иди к нему, встань к стволу.

Олег потрусил через полянку к тополю. Прижался к стволу спиной. Ствол был прохладным, в нем чуялась какая-то неспешно струящаяся жизнь, каждую осень впадающая в депрессию и каждую весну возраждающаяся к жизни.

Наставник с места так и не сдвинулся. Он секунду глядел на парня со своего места, затем коротко вздернул руку. Что-то безжалостное рванулось к Олегу. Сердце предательски екнуло, когда до головы дошло, что происходит. А вдруг промахнется?

Нож вонзился в нескольких милиметрах от горла. Встав вертикально плоской стороной похолодил кожу шеи. Олег сглотнул, но не пошевелился. И правильно сделал, потому как второй нож ткнулся в ствол горизонтально над макушкой, выдернув несколько волосинок.

Как на диспансеризации, метнулось где-то ниже ножа в недрах черепной коробки, когда рост меряют. Третьего взмаха за этими мыслями он не видел, только почувствовал, как что-то шевельнулось между ног. Олег постоял секунду, поняв, что на этом все, медленно опустил голову. Рукоять торчала из ствола аккурат на палец ниже достоинства. Силен дядя Костя.

Парень выдернул из ствола ножи, и торопливо метнулся обратно через полянку.

– Теперь ты, – кивнул наставник.

– А как?

– Потом объясню. Сперва попытайся почувствовать нож. Подумай по каким законам летит. Или просто брось и погляди, как пойдет. Думай и чувствуй.

Олег стиснул рукоять и посмотрел на дерево.

После тренировки дядя Костя не отпустил его, как обычно, а поволок обратно на аллейку и усадил на лавочку. Шли молча. Да и на скамейке наставник молчания не нарушил. Сел и принялся разглядывать проходящих мимо людей.

– Зачем мы здесь? – не выдержал наконец Олег. – Что-то случилось?

– Случилось, – кивнул тот. – Тебе не кажется, что пора разобраться в выборе пути?

– То есть? – не понял Олег.

– Есть множество путей. Твой из них только один. Выбери его наконец. Или выбери чужой. Но бежать по двум дорогам одновременно нельзя. Я не говорил тебе об этом, но сейчас пора определиться.

Олег задумчиво покачал головой.

– Вы о тренировках?

– Я о пути, которым шел твой Ояма, или как его там звали. Ты приходишь с утра ко мне каждый день. Три дня в неделю ты по вечерам занимаешься еще и там. Должен тебе сказать, что в те дни, когда ты пытаешься идти двумя путями, ты не идешь ни одним. Результата нет, а если и есть, то отрицательный. Так нельзя.

Олег поглядел на наставника.

– Что мне делать?

– Самый глупый вопрос, который ты мог задать, – пожал плечами дядя Костя. – Принять решение. А решать можешь только ты.

Он сидел молча. Почему-то знал, что этот разговор рано или поздно случится. Но тема эта все равно застала врасплох. Как ни пытался подготовиться, а готов он к ней не был.

– Я могу подумать?

– Можешь. Но только сегодня. Долго думать здесь не о чем. Пока выбираешь путь, жизнь проходит. А кто знает, сколько ее осталось? Может, завтра умирать, а ты на распутье. Так что решай. И до завтра.

Дядя Костя поднялся с лавочки, хлопнул по плечу и быстро пошел прочь.

Он остался сидеть в мрачном раздумье. То, что путь, который предлагал тренер по кёкусинкай, не его, Олег принял для себя уже давно. Но выбор был не велик. А откуда знать, что путь, предложенный дядей Костей его, а не дяди Костин?

Из груди вырвался горестный вздох. Олег поймал себя на нем и устыдился. Чего причитать и вздыхать? Надо просто принять решение. Только как-то это... не просто.

В зал он вошел под конец тренировки. Переодеваться не стал, от традиционных приветствий воздержался. Дождался когда все закончится и подошел к тренеру. Учитель слушал внимательно. Морщил лоб и повторял после каждой Олеговой тирады «ага». Решение ученика его явно не радовало, но спорить не стал.

– Я не настаиваю, – сказал только. – Но подумай от чего и ради чего ты отказываешься.

– Уже подумал, – спокойно и уверенно ответил Олег.

Тренер кивнул. Вышли вместе. Тренер запер зал, поигрывая ключом пошел по коридору.

– А у нас соревнования скоро, – как бы между прочим заметил он. – У тебя хорошие шансы были.

– Я ведь не для соревнований, – грустно усмехнулся Олег.

Он вдруг с отчаянием понял, что все разговоры тренера о душе, о том, что путь кёкусинкай не просто единоборство, а определенная философия – лишь слова. Единственный, наверное, человек, который искал во всем этом духовности и внутреннего роста, а не спортивного интереса, был не тренер даже, а он сам.

От этого стало горько и радостно. Горько от осознания пропитавшей все и вся лжи. Лжи себе и другим. Радостно от понимания верно принятого решения.

– До свидания, – впервые без всяких каратистских «ос» попрощался Олег.

– Удачи тебе, – кивнул тренер.

Степку он дождался у входа. Тот выскочил растрепанный с мокрой после душа головой.

– Ты чего такой сегодня? Чего не пришел вовремя? Не здоров? – вопросы из друга полетели, как из пулемета.

– Нет, просто решил завязать с тренировками, – покачал головой Олег.

– Расскажешь?

– Почему нет? – Олег не спеша потопал по дорожке. – Я просто решил идти своим путем, а не чужим. Масутацу Ояма бесспорно велик, но вторым Оямой никто не станет. Так лучше быть просто Олегом.

– Понятно, – хмуро сообщил Степа. – Вижу, твои сорокалетние дружки хорошо тебе мозги промыли. С кем поведешься, так тебе и надо.

Степа остановился возле палатки.

– Может, по пиву?

Олег покачал головой.

– Не, Степк, извини. Мне бежать надо. Есть еще одно дельце, а завтра вставать рано. Как-нибудь в другой раз.

– У тебя уже полтора месяца все в другой раз, – расстроился Степа. – И каждый раз вставать рано. Ладно, черт с тобой. Делай как знаешь.

Степа развернулся и не прощаясь быстро пошел прочь. Олег смотрел ему в спину. Обиделся дружок. Ничего, потом как-нибудь он ему все объяснит, и Степан все поймет. Друг же он, значит должен понять.

Домой Олег вернулся радостный. Не смотря на то, что Степа обиделся, пришло озарение. Он сдвинулся с мертвой точки. Теперь знает куда идти. Дальше все будет лучше, легче, проще и понятнее. Чувство распирало, им необходимо было с кем-то поделиться, и Олег набрал заветный номер.

Люда долго не подходила, потом в трубке щелкнуло. На заднем плане возникла какая-то возня, сопение.

– Алло!

Не ответили. Он не услышал, скорее почувствовал как из трубки рвется тяжелое в такт дыхание. Мужское и женское. А за этим дыханием едва сдерживаемые стоны. Кровь прилила к голове. В висках застучало барабанной дробью. В груди что-то взорвалось, словно плеснули раскаленным железом.

В трубке коротко гудело оборванной линией. Говорил там кто-то что-то или ее просто повесили? Олег не мог этого сказать. В голове было непонимание и какая-то беззащитная детская обида. В груди боль. Удар был резкий, неожиданный. Не вовремя и в цель.

Он грохнулся на диван, включил телевизор, попытался думать о чем-то другом, но не выходило. Мысли были мрачные и возвращались, возвращались, возвращались к тому же.

В голове прозвучал голос дяди Кости: «Это твое право, твоя правда, но тогда готовься умереть».

Олег уткнулся лицом в подушку. Захотелось плакать, но слез не было и плача не получалось. «Готовься умереть» – звучало в голове.

Он накрылся с головой пледом и долго-долго лежал так наедине со своим безумием. И в этом безумии чьи-то чужие черные ручищи хватали его женщину, мяли, лапали, тянули в постель. Не просто женщину, его любовь. Ту девчонку, которая строила домик на песке и смотрела грустными глазами в его душу словно бы из чужой жизни. А она почему-то не противилась. Ей было весело. Она играла с этим. Он чисто любил, для него это было немыслимо. А она воспринимала эти черные лапы как что-то само собой разумеющееся.

Зазвонил телефон. Он вылез из-под одеяла. Кругом сгустилась темнота. Мертвой рукой поднял трубку, нажал «прием».

– Да.

– Это я, – бодро отозвалась она. – Ты звонил?

– С кем ты там?

– С Витькой, – легко ответила она. – А что?

– Нет, ничего, – говорить было трудно и незачем, но он все ждал чего-то, хватался за слова. – А как же мы?

– А что мы? – в ее голосе появилось недовольство. – У нас с тобой ничего толком нет.

– А с ним?

– Ничего. Он просто трахается прикольно, – с какой-то дикой безапиляционной бесчестной откровенностью заявил голос из трубки.

Олег замолчал. Его трясло словно в лихорадке. В глазах мутилось.

– Так чего ты звонил? – недовольно поинтересовалась Люда.

– Давно тебя не слышал, – тихим, словно на последнем издыхании голосом ответил он.

– Трахаться охота, так и скажи. Я...

Он не стал слушать. Он просто молча нажал «отбой». Потом выключил телефон и кинулся обратно на диван.

К скамейке пришел минута в минуту. Дядя Костя посмотрел с такой жгучей мрачностью, что казалось взглядом придавил.

– Что, – спросил сердито. – Опять на тренировке был?

– Нет, – тихо ответил Олег. – То есть зашел, сказал что больше не приду и все.

– Тогда что с тобой?

Олег покачал головой.

– Не хочу говорить.

– Тогда беги.

До леса вопреки обыкновению он добежал позже наставника. Попытался подхватить трубу, но тот остановил. Посмотрел в глаза, словно в душу заглянул.

– Что случилось?

Олег покачал головой и попытался отвернуться. Дядя Костя взял рукой за подбородок, долго гипнотизирующе глядел в глаза, потом отпустил пальцы, отшвырнул даже. Будто держаться за Олегову голову было противно.

– Все ясно. Женщина. Ну тогда умирай быстрее. На долгую и мучительную смерть у нас времени нет.

Олег кивнул рассеяно и опустился на траву. Мысли за ночь нисколько не изменились. Ни на вот столечко.

– Чего расселся? – гаркнул наставник зло. – Подъем! Хватай трубу и беги.

От неожиданности Олег подскочил, подхватил ржавую железяку и побежал. Бежал, правда, довольно вяло и наставник всю дорогу на него прикрикивал.

Когда добежали до МКАДа и вернулись обратно, трубу бросить не дал, а погнал снова по кругу. До МКАДа и обратно.

– Сколько еще бежать? – хрипло спросил Олег.

– До упора, – жестоко отозвался тот. – Пока не сдохнешь.

В квартиру Кот вернулся не просто злой, а разъяренный. Хлопнул дверью, на кухню прошел не разуваясь. Яга и Игорь поглядели ошалело.

– Случилось что? – беспокойно оглянулась на оборотня старуха.

– Случилось. Надо с его бабой что-то делать. Она не та, которую любил Милонег. Она другая.

– И он другой, – коротко отозвалась старуха. – Их души живут в новых телах с новым опытом. Память о старом спит.

Кот резко метнулся по кухне взад-вперед, остановился:

– Знаю. Но она совсем не та. Та добрая была, верная, чистая, любящая. А эта...

– А эта под цвет эпохи, – холодно обрубила старуха.

– Пусть так. Но он страдает. А мне сейчас его страдания не нужны. Да и потом без надобности. Воин распустивший сопли, это...

– Это все равно воин, – отозвалась старуха. – Кто из нас не страдает. Я или ты?

Кот вздрогнул, сердито зыркнул на ведунью.

– Ты, старая, говори, да не заговаривайся. Ты свои страдания отжила. Он, – оборотень бросил короткий взгляд на притихшего Игоря. – Молодой еще. У него страдания возникают, когда надо за руль садится, а хочется пива выпить. Свои страдания я в узде держу. А вот свои и чужие сдерживать, это уж слишком будет.

Старуха стрельнула голубым холодным глазом.

– Чего предлагаешь?

– Не знаю.

Кот и Яга смотрели друг на друга так, что казалось еще немного добавить напряжения и воздух между ними взорвется сам собой. Игорь кашлянул. Напряжение упало. Оба перевели взгляды, впились глазами в бородача.

– Я знаю, – улыбнулся в бороду Игорь. – Его надо отвезти куда-нибудь подальше, переключить на что-то. Пора мне с ним познакомиться, Кот.

– И куда ты его повезешь?

– За город вывезу. Заодно стрелять поучу, руку поставлю. Надо же рано или поздно его и этому учить.

Кот опустился на табуретку. Надо, конечно, парня и с огнестрельным оружием знакомить, но лучше бы позже, чем сейчас. Хотя из Игоря инструктор в этом деле не плохой. Главное, чтобы не споил парня.

– А мысль дельная, – поддержала вдруг бородатого старуха. – Вези его подальше, Игоряша. А ты, зверь, мне девку приведешь. Память ей верну, глядишь, поспокойней станет. Если та была так чиста, как ты говоришь, то эта с той чистотой в душе как прежде жить не сможет.

– Ладно, – нехотя сдался Кот и повернулся к Игорю. – Завтра сутра погрузишь его и увезешь, пока не подуспокоится. А мы девкой займемся.

– Вот и славно, – хлопнула ладошкой по столу старуха. – А теперь супчику похлебаем. Я супчик сварила.

Старуха встала из-за стола, подошла к плите и подняла крышку с кастрюли. Кухню наполнил запах какого-то варева. Дух пошел настолько богатый, сытный, что Игорь сглотнул подступившую слюну. Бабулька не торопясь разливала черпаком по тарелкам парующийся суп.

Игорь поглядел на Кота. Тот аромата казалось не замечал, зло смотрел на Ягу.

– Спасибо, старррая, – как-то совсем по-звериному прорычал он. – Я твоего супчика как-то поел однажды. Всю жизнь помнить буду.

Старуха не ответила. Интересно, подумалось вдруг, чего между ними происходило тогда, сотни лет назад в киевских лесах? Узнать бы, да не в двух словах, а в подробностях. От мыслей отвлекло чувство, будто кто-то сверлит голову взглядом. Игорь перехватил взгляд Кота.

– Вези его подальше, – повторил задумчиво Кот. – Только спаивать не вздумай. Он воин, ему пить не стоит.

Игорь усмехнулся:

– Слыхал я, что ваш князь Владимир, о котором вы мне все уши прожужжали, был не только политиком, но и воином. И выпить был не дурак. А какие пиры закатывал со своей дружиной. Там, кстати тоже, воины были не плохими.

– Не плохими, – кивнул Кот. – Только я и тогда не особо эти гулянки поддерживал. Ладно, сами разберетесь. Только совсем уж его не спаивай.

– Совсем нельзя, – покачал головой Игорь. – Рука дрожать будет. А при стрельбе это не нужно.

Телефон звонил вечность, потом перестал, уступая другой вечности. Олег лежал на диване, мысли в голове метались, как загнанный в ловушку зверь. Одни и те же, безумные, по кругу. Может быть стоило поговорить об этом с кем-то. Но с кем?

Позвонить отцу с матерью. Это только лишний повод для волнений. Рассказать Степке. Пожмет плечами, скажет что с самого начала знал, что хорошего здесь ждать незачем. Еще какую-нибудь байку расскажет скабрезную про розовые очки. Нет уж, на фиг. Дяде Косте... С ним уже все оговорено. Кому-то из институтских приятелей. Тоже не вариант, они его любят, начнут жалеть. А это не нужно.

Нужно понимание. Необходимо понять что и почему происходит. Как это может происходить. В данный момент понимания не было. Ситуации в голове и в жизни сошлись в схватке и пытались покалечить друг друга, а он мог только мрачно наблюдать за этим поединком. Следить за ходом боя, силясь понять. Зная, что если не поймет, то поединок закончится смертью. Нет, не смертью внутренней картинки, которая его и только его видение мира, не смертью внешней картинки, которая смесь чужих видений. Смертью его самого, как личности. Потому что мир и видение мира должны жить в гармонии.

Но лежать и доходить до сумасшествия в четырех стенах тоже не стоило бы. В таком состоянии, в каком он сейчас, любое слово прозвучит как призыв к жалости. А ему ведь не жалость нужна.

Олег сел на диване. А что ему нужно?

Губы беззвучно произнесли ее имя. Можно было бы и не отвечать. И так ясно. Но только... Она ему нужна не так и не такая. Олег прикрыл глаза, на него горько смотрела обиженная девчонка, склонившаяся над песчаными руинами.

Кто она? Та Люда, которая нужна ему. Та чистая, светлая, удивительная. Откуда он вообще взял ее? Придумал? Нарисовал для себя? Нет, не придумывал, отмахнулся от мыслей Олег. Ничего он не придумывал. Он знает. И знал всегда. Но почему она такая и почему все так нескладно, пошло и неправильно...

Слишком много вопросов. Спать надо, вот что.

Он поднялся с дивана. Босые стопы прошлепали через комнату по линолеуму. Пол был прохладным, а ощущение и звук клейкими. Олег постоял перед выключателем, выставил будильник на телефоне. Погасив свет, вернулся с телефоном на диван. Постель не стелил, мужчине не нужен уют, если нет рядом женщины. Тем более не нужен, если нет гармонии.

Не раздеваясь он лег на диван и натянул на голову плед, уткнувшись носом в диванную подушку. Иди ж ты. Всю жизнь спал на спине, а теперь вдруг почему-то на живот перевернулся и в подушку прячется. Он закрыл глаза и попытался считать, что бы отвлечься и заснуть, но ничего не вышло. Прошел не один час, прежде чем больной разум затуманило сном.

Сон был странный, словно картинка отматывалась назад. Он видел себя в каком-то мрачном месте, над черной рекой. Он был на коне и с мечом. Вдалеке горбатился мост. И звали его иначе. Но имен не было. Сон был беззвучен, а картинки странны.

Он скакал вдоль реки, потом спешился и отпустил коня. Вокруг раскинулось поле. Над полем серело небо и кружили вороны. Он почему-то понял, что смотрит в небо, лежа у кого-то на руках и смотрит мертвыми уже глазами. Но в следующий момент почувствовал себя снова живым.

Он дрался с кем-то за что-то. Махал мечом, кричал, бежал на помощь. Кто-то спасал его. Леса, реки, города, деревни, воины в разнообразных одеждах и с разнообразным оружием, бои и поединки, все смешалось в какую-то разноцветную кутерьму.

Потом он понял, что больше не участвует в этой кутерьме. Он словно повис над нею. Ему не за что было биться. И он снова почувствовал себя мертвым. Понял, что мертв, потому что у него отняли смысл жизни и смысл этот...

Ярко, перекрывая все образы, возникла Люда. Ее тоже звали иначе. Но дело сейчас было не в имени. Ее тело давили чьи-то черные безликие лапы. Лапали, мяли. Он знал, точно знал, что эти черные ручищи повинны в ее смерти. И он заорал. Он кричал, понимая что это сон, пытаясь проснуться и не мог.

И тогда от этого крика сон, словно сжалившись над ним, показал ему живую Люду. Она любила его. А он любил ее. Искренне, страстно, навсегда. Совсем не так натянуто и пошло, как это получалось в реальной жизни. Они любили друг друга и были единым целым.

– Лада, – услышал он свой голос. – Ладушка моя, родная.

– Милонег, – отозвалась она.

Он обрадовался, что может говорить и слышать, хотел что-то сказать, но не успел. Картинка задрожала рассыпаясь.

Олег поднялся с дивана и выключил будильник. Что снилось вспомнить не мог, но в груди жгло болью. Боль пульсировала, перекатываясь в голову, стуча в висках, отливая к затылку и снова возвращаясь тупым ломом в самое сердце.

Он поднялся с кровати и побрел в ванную комнату.

Дядя Костя был не один. Олег увидел их еще издали. Наставник прохаживался возле лавочки с неким крепким бородатым дядькой, одетым по-байкерски. Сперва показалось, что это просто случайный прохожий, но по тому как вели себя оба, парень догадался, что мужчины знакомы.

– Дядя Костя, доброе утро, – приветствовал он.

Наставник хлопнул по плечу.

– Здравствуй.

Олег ждал обычного «беги», но дядя Костя повел себя нестандартно.

– Знакомьтесь, – отступил он в сторону.

И Олег оказался нос к носу с бородатым мужиком. Тот был коренаст, весь в черной коже, за исключением головы. На нее мужик намотал красно-черную бондану. Пират черная борода, пришлась мысль не кстати.

– Игорь, – протянул руку бородач.

– Олег, – ответил он на рукопожатие.

Руки сцепились крепко, по-мужски и на время задержались, словно каждый прощупывал стоящего напротив. Кот смотрел на обоих с ехидной улыбкой. Олег повернулся к наставнику.

– Теперь бежать?

– Нет, – отозвался тот. – Сегодня останешься без занятий. И в ближайшие дни тоже. Поедешь с Игорем.

– Куда? – растерялся Олег. – А вы?

– А я останусь, у меня дела. Вернетесь, продолжим тренировки. А пока поедешь с ним, он тебя тоже кое-чему научит.

Олегу тон разговора не нравился. Что он пешка что ли, чтоб его не спросясь отправлять хрен знает куда хрен знает с кем. Хоть бы предупредил.

– А с вами здесь я не могу этому научиться? – с неожиданным даже для себя нажимом спросил Олег.

– Здесь не можешь. Для этого надо ехать подальше от города. Со мной можешь. Но у меня дела, и потом в этом Игорь лучший учитель, чем я.

– И надолго ехать, – потерял запал парень.

– Как пойдет, – вступил в разговор Игорь. – Может на недельку. Не боись, Олег. Заодно развеешься, отдохнешь от этого гестаповца. Я не знаю какой он учитель, но судя по характеру... Не завидую я тебе.

Кот фыркнул. Понятно дело, что бородатый шутит, но не при ученике же. Тот поглядел задорно, но заткнулся.

– Когда ехать? – спросил Олег ни к кому не обращаясь.

– Сейчас, – ответил дядя Костя.

– Мне б хоть вещи собрать, – промямлил Олег.

– Все необходимое по дороге купим, – улыбнулся в черную бородищу Игорь. – А ненужное и брать незачем.

– Дайте хоть маме позвоню, предупрежу, – сдался Олег.

В машине у Игоря оказалось уютно. Старенький потрепанный жизнью внедорожник не только был чисто вымыт снаружи, но и вылизан изнутри. Чистые пепельницы, чистые коврики. Свежие чехольчики, протертые стекла. Было видно, что хозяин машину любит.

Игорь плюхнулся за руль, повернул ключ. Машина тихо заурчала. Бородатый не спеша поехал вдоль аллеи. Олег кинул взгляд в зеркало заднего вида. Мелькнула фигура дяди Кости. Олег оглянулся, дорога за задним стеклом казалась мутноватой. Но наставника разглядеть было не сложно: он привычной походкой как обычно топал через дорогу, словно готовый хоть сейчас бежать к лесу.

Олег уселся и покосился на Игоря:

– А вы его давно знаете?

– Кого? Кота? – не понял бородатый.

– А его зовут Кот?

Игорь потупился, чувствуя что сболтнул лишнее.

– Ну не зовут... Так, кликуха вроде. Нет, я его не так давно знаю.

– Кто он?

Игорь поперхнулся, чувствуя что вопросы застают врасплох. На какие-то ответить нельзя, на другие он и не знает как ответить. Видимо, когда пристает с расспросами к Яге, та чувствует себя так же, потому и бурчит.

– Просто человек хороший, – искренне насколько мог ответил он.

Олег кивнул и молча уставился в окно, глаза его стали такими же блестяще-бессмысленными, как и стекло, через которое смотрел на проносящийся мимо пейзаж. Стало ясно, что парень уже не здесь, а где-то далеко в своих мыслях. И мысли судя по всему безрадужные.

– Ты чего переживаешь так? – пихнул парня в бок Игорь.

– Да так, – встрепенулся тот.

– Из-за бабы?

Олег вздрогнул, поглядел на попутчика. Но тот с каменным лицом следил за дорогой. В какой-то момент даже показалось, что это и не он спросил вовсе.

– Из-за женщины, – поправил Олег.

Бородатый отмахнулся.

– Да как не назови. Была у меня одна. Я ее любил. Сильно любил, потом помирал год.

– Почему?

– Бросила, – усмехнулся Игорь. – Потом другая была, ту я сам бросил. Потом еще... в общем, много было. И всех любил. А потом, знаешь что?

– Что?

– Ничего. Надоело. Больше я их не люблю. Пускай они меня теперь любят.

– А они любят? – заинтересовался Олег.

– А пес их разберет, – пожал плечами бородатый. – Женщина – это большая куча дури. Кроме дури в ней ничего нет. Только ветер над этой кучей гуляет. А так как ветер штука стихийная, то куда эту дурь понесет одному богу известно.

Олег задумался. Философия выходила по всему видать жизненная, во всяком случае жизнью Игоря проверенная. Но какая-то уж больно циничная она была, как будто обиженная.

– А мужики что же? – не удержался от вопроса Олег. – Сильно умнее? Или это такой шовинизм?

– Мужчины, – Игорь звучно расхохотался. – Если честно, то мужики это та же дурь. Только она какая-то более упорядоченная, логичная что ли. У мужчин дурь подчиняется каким-то негласным правилам. Дружба, честь, порядочность какая-то. Все это тоже глупость, если разобраться, но мужики в нее верят. А женщины... Где ты видел дружбу между женщинами? Если два друга влюбляются в одну девушку, то первая мысль какая? Пошла эта девочка в задницу. А если две подруги в одного мужика? Первая мысль, извини, что у одной, что у второй будет такая: пошла эта подруга в задницу. Потом, про мужика можно сказать, что он дурак и объяснить почему, а про бабу можно сказать, что она дура, но объяснения отсутствуют.

Олег кивнул. Игорь включил магнитолу. Заунывный голос порядком среди молодежи подзабытого чернушника Бориса Борисыча Гребенщикова затянул о том, что в каждой женщине должна быть змея.

– Это больше чем ты, это больше чем я, – подпел Игорь на удивление приятным мелодичным голосом.

– А если тут болит? – Олег ткнул кулаком в грудь, снова оторвавшись от окна.

– А ты открой окно пошире и отдайся ветру, – посоветовал Игорь. – Он из тебя всю дурь выметет. Будешь бодр, светел и готов к возвышенному. Природа штука такая. Посрался с человеком, зови в гости дождь, ветер, осень, весну, солнце – да что угодно. С ними общаться один пес приятней чем с кучками разномастной дури. С людьми всегда поговорить успеешь, а вот с ветром, с листьями, с дождем... Не каждый день поговоришь. Да и не у каждого получится.

Игорь нажал кнопку, передние стекла поехали вниз, запуская в салон внедорожника ветер.

– В каждой женщине должна быть змея, – громко, перекрывая вой ветра, шум дороги и БГ запел Игорь. – Это больше, чем ты, это больше, чем я.

Они ехали долго. Олег не следил за дорогой, просто отдался ветру, стараясь понять его, говорить с ним. Отдать ему что-то и попросить что-то взамен. А тот, словно понимая, ласково трепал по волосам. Мол, такая жизнь, брат, успокойся. И не такое бывает. Переживем.

За этим разговором со стихией он растерял все мысли, ощутив себя кем-то где-то. Не слышал, как кончила играть музыка, не заметил, куда и как ехали. А в самом деле, куда и как? Олег огляделся по сторонам.

– Мы где? – не понял он. Вокруг была все та же Москва.

– На ленинском проспекте, – не моргнув отозвался Игорь. – Пять кругов по МКАДу, пока свернули. Надо же было тебя подлечить. И ветер тебе явно помог.

Он хохотнул, поглядел на растерянную физиономию Олега и объяснил:

– Сейчас заедем ко мне, соберем кое-что. Попьем пивка и спать. А завтра часиков в пять утра, пока дороги свободные, дернем. Ехать нам километров пятьсот, так что лучше утром на свежую голову.

– А после пива бывает свежая голова? – удивился Олег.

– Если правильное пиво пить и пить правильно, то бывает. Я тебя полюбил, я тебя научу.

Квартирка у Игоря оказалась небольшой двушкой на одиннадцатом этаже странного ступенчатого дома, какие строили лет десять назад. Дома царил небольшой беспорядок, но при том сохранялся тот же уют, что и в машине.

Единственное место, которое оказалось средоточием порядка, был холодильник. В нем не было ничего кроме пива, но его там уместилось столько, сколько не могла бы уместить даже заботливая рука природного аккуратиста, что укладывая чемоданчик в дорогу, может засунуть в него половину одежного шкафа. Игорь провел гостя в комнату, усадил на диван, придвинул кресло и журнальный столик. Поставил пару бутылок пива.

– Пиво надо пить с душой. И не торопиться, – объяснил он. – Есть люди, которые начинают нести про любимые напитки, жратву и вещи всякую хрень. Мол вино, как молоко матери. Трубка, как женщина и так далее. Все это чушь. Трубка это трубка. Ее нужно курить и только. А вино это вино. И с той дрянью, которую сосет грудной ребенок, ничего общего не имеет. Но, когда ты начинаешь пить... в данном случае пиво, то должен это делать с душой. В противном случае просто нажрешься.

За окном заиграла музыка. Заиграла довольно громко. На одиннадцатом этаже было слышно, как хрипло стонет в записи «Владимирский централ».

Игорь поморщился, закрыл окно, задернул шторку. За стол вернулся насупленный.

– Как будто если им нравится это слушать, то должно нравится всем, – проворчал он. – И репертуар то выбрали. Сколько лет прошло, а эту дрянь все крутят. Вот уж поистине дерьмо не тонет.

– Так чего там с пивом, – напомнил Олег. Его не столько волновали аспекты пивопития, сколько было интересно послушать нового знакомого.

– Это, – Игорь содрал с бутылок пробки и протянул одну Олегу. – Копченое пиво. Вкус имеет яркий, хотя многие его не понимают. Попробуй.

Олег взял ледяную, запотевшую бутылку. Рука намокла от конденсата. Из коричневого горлышка дерзко глядела мохнатая пена. Олег принюхался. Аромат был весьма интересным.

– Ты его не нюхай, а пей, – посоветовал Игорь.

Хоть он и говорил, что торопиться не стоит, но пока Олег изучал продукт, успел вылакать пол-бутылки. Пиво на вкус в самом деле оказалось странным, ни на что не похожим.

– Знаешь, как его открыли? Сидели как-то давно люди, пили в кабаке. Допились до чертей и кабак подпалили. Потом вернулись с похмелья на пожарище. Кабак-то сгорел, а погреб сохранился. Залезли внутрь, там бочки с пивом. Попробовали и офигели.

– И что? – полюбопытствовал Олег. – Так теперь каждый раз кабак и палят?

– Если бы, – горестно вздохнул бородач. – Солод коптят. Если бы кабаки палили, это пиво невесть сколько стоило бы. Оно и так-то не дешевое. Так что считай, точная технология утеряна. Пей.

Олег сделал еще пару глотков. Игорь посмотрел испытующе.

– Ну как?

– Любопытный вкус, – поделился наблюдением Олег.

– Ага, – кивнул бородатый. – Один мой знакомый сообщил, что вкус такой, будто стельку из сапога вынули и в пиве замочили. Но пол-ящика усосал, зараза.

Олег от подобного сравнения подавился, закашлялся. Брызнула пена. Игорь поглядел с сомнением, ушел на кухню. Через минуту вернулся с салфеточкой, протянул Олегу.

– Ты, я смотрю, совсем пить не умеешь. Ничего, это поправимо. Утерся? Бери пузырь.

Люда вышла из подъезда и зябко поежилась. Ощущение было такое, словно в спину кто-то смотрит. Она обернулась, огляделась по сторонам – никого. Просто прохладно вечером, вот и знобит. До витькиного дома было идти три двора, но в этих трех дворах была возможность наткнуться на кучу народу, с которым встречаться вовсе не хотелось.

Девушка запахнула курточку и пошла вокруг дома. Там пустырь, на котором нет никого, кроме старых брошенных догнивать свой век машин и собачников. С другой стороны, в такое время и собачников особо нет. Она довольно бодро топала вдоль кустов, за которыми светились окна, когда навстречу вышел мужичек в камуфляже. Крепкий, сухощавый. Лет сорока.

Проходя мимо мужичек улыбнулся и, неожиданно пристроившись рядом, сменил направление.

– Девушка, вы куда-то торопитесь?

Начинается, мелькнуло в голове.

– Тороплюсь, – коротко ответила она.

– А может быть познакомимся?

– Я на улице не знакомлюсь, – отрезала она и ускорила шаг.

Но мужичок оказался не прост, он не только не отстал, но и как-то мягко и неожиданно оказался прямо перед ней.

– Что ж ты, Люда, – сказал он совсем другим голосом. – Имя людям милое, а сама не мила?

Люда вздрогнула. Странный мужик пугал, и бежать было некуда и не к кому. Собачники как вымерли, а дом обогнуть на шпильках не получится. Да и мужик прыток. Даже если он на шпильках будет, а она босиком, еще не факт, что убежит.

– Отстаньте от меня, – в душу залезло отчаяние. – Я закричу. Я на помощь звать буду.

– А вот этого не надо, – предупредил мужичок. – Пойдем со мной, Людмила, пойдем по-хорошему.

Голос прозвучал зловеще, или это она сама себе допридумала. Люда огляделась в поисках хоть кого-то. За кустами одиноко светилось окошко первого этажа. Она набрала в легкие побольше воздуха и закричала:

– На пооо...

Движение было резким и смазанным настолько, что она его не заметила. Только почувствовала, как что-то ухватило за шею, словно тиски сжали. А потом все поплыло и Люда потеряла сознание.

– Говорил же, пошли миром, – пробормотал Кот.

Девку он не душил, жилу пережал только. Если знать где нажать, то человека сознания лишить легко, а уж бабу и вовсе. Здесь главное не переборщить, а то заснет и не проснется. Кот взвалил обмякшее девичье тело на плечо и поспешил домой.

Повезло, дорогой никого не встретил. Только возле подъезда стоял с сигаретой сосед с седьмого этажа. На Кота с девкой посмотрел опасливо.

– Добрый вечер, – мягко поздоровался оборотень. – Перебрала подруга.

Мужик осклабился, поняв, что обошлось без криминала и можно спокойно курить дальше. Кивнул:

– Бывает.

Музыка за окном стала не просто навязчивой. Игорю уже пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным.

– Да что они там, – подскочил Олег. – Пойду спущусь.

– Погоди, – притормозил Игорь. – Вот ты спустишься и начнешь на него орать...

– Нет, я спущусь и вежливо попрошу убрать громкость.

– А он пошлет тебя куда подальше. И ты дашь ему в торец. И либо драка на месте получится, либо он злой и побитый будет потом шляться по району и искать кого послабее, чтобы злость выместить. Хорошо это?

Олег задумался. Игорь подошел к окну, отдернул шторку. Створка отворилась со скрипом. С одиннадцатого этажа двора видно не было. Только зеленые кроны, за которыми угадывалось какое-то движение.

– Бутылку дай, – попросил Игорь.

Олег протянул пиво.

– Зверь, – оценил бородатый. – Ты не полную, ты пустую дай.

Прикинув расстояние, он коротко замахнулся и резко метнул пустую тару. Бутылка пронеслась над дорогой, припаркованными машинами, долетела до середины двора и, слегка подзастряв в сплетенной кроне дворовых деревьев, шваркнулась на землю метрах в пятнадцати от шевеления.

– С ума сошел? – взвился Олег. – Убьешь кого, не дай бог.

– Не убью. Я в сторону кинул.

– А если милицию вызовут, – не сдавался парень.

– Пусть вызывают. Для милиции мы в окна ничего не швыряли, но тому кто это сделал руку в пору пожать, потому что местные жители не рыба, а Миша Круг не динамит, чтобы так глушить.

Игорь снова высунулся в окошко.

– Ну что, не оценили ребятки прозрачность намека. Дай-ка еще одну бутылочку.

Вторая бутылка повторила путь первой с небольшой погрешностью и упала уже совсем рядом с любителями «русского шансона». На этот раз результат не заставил себя ждать. Музыка стихла. Не просто стала играть потише, а умолкла вовсе. Движение за зеленью наоборот нарастило темп. Через несколько секунд на дорожке ведущей со двора к подъездам появился парень лет двадцати с небольшим. Довольно крепкий, оценил Игорь, но доза, которую в себя влил, явно покрепче будет.

– Эй! – парень задрал голову высоко вверх и посмотрел на окна. – Какой урод бутылку кинул?

Он обвел взглядом фасад и продолжил тираду. Причем на этот раз текст был не слишком цензурным. Человек воспитанный покраснел бы даже от союзов и междометий, которые перебивали поток отборного мата.

Олег дернулся к окну. Игорь выставил руку, останавливая.

– Дай-ка я с ним поговорю, – попытался прорваться к подоконнику Олег.

– Не надо, – бородатый отстранил его и прикрыл окошко. – Пусть покричит. Это из него злоба выходит. Сейчас оторвется и станет мягким и пушистым. А начнешь с ним препираться опять дракой кончится.

Игорь сел обратно на диванчик, взял со столика бутылку пива и, свернув пробку, сделал пару жадных глотков.

– Ты пойми. Тот кто орет и в морду бьет – это конкретная сила. Действие, на которое требуется противодействие. А бутылку из окна мог кто угодно кинуть: старик семидесятилетний, ребенок, женщина беременная. Да хоть господь бог. И с кем ему воевать? Вот сейчас он ждет, что появится враг. А враг не появится. И ему придется либо забыть, либо задуматься.

– Такие думать не умеют, – огрызнулся Олег. – И ничего им не объяснишь.

– Ой ли. Ты послушай, музыки то больше не слышно.

Игорь снова присосался к горлышку и долго со смаком заглатывал холодное пиво. Наконец оторвался, оставив в бутылке меньше половины и довольно крякнул.

– Пить молодежь не умеет. Хочет, а не может. Слаба физически. И заняться ей нечем. Потому как слаба морально. Вот и получается то, что получается. Это не плохо и не хорошо. Это данность. В этом даже есть некая система, равновесие. Есть мирные жители, которые терпят все это безобразие, есть уроды, которые это безобразие устраивают. И есть отморозки, которые кидают в уродов бутылкой. Главное не переступать грань и не превращаться из отморозков в ублюдков. Кстати, потом на улицу пойдем, бутылки надо будет подобрать, в урну выкинуть.

Сознание возвращалось постепенно. Сначала Люда почувствовала, что может что-то чувствовать. Потом поняла, что сидит. Позже стало ясно, что сидит на стуле со связанными за спиной руками.

– Проснулась, – сообщил поскрипывающий женский голос. – Слышь, зверь, очухалась краса твоя.

Где-то рядом послышались легкие шаги.

– Да ладно, – фыркнул мужской голос. – Где она прочухалась? В отключке.

– Ты со мной еще препираться будешь? – проворчала старуха.

Мужской голос показался смутно знакомым. Где она его слышала? Смутность развеялась и в голове возникло воспоминание. Люда вздрогнула.

– Смотри-ка, и вправду очнулась. Придуривается.

Люда молча открыла глаза. Напротив нее на табуреточке сидела ветхая бабка. Сколько ей лет Люда не смогла бы сказать точно. Но явно много. Рядом с ней стоял мужичок в камуфляже.

– Отпустите меня, – попросила Люда. – Зачем я вам?

– Для дела, – пояснила старуха.

Мужичок ухватил крепкими пальцами за подбородок и повернул ее лицом к себе. От его взгляда стало страшно. Люда почувствовала себя маленькой девочкой в темном лесу, полном зверья. Огромного и зубастого.

– Как ты здесь оказалась? – спросил мужик.

– Вы ж меня сюда и приволокли, разве нет? – Люда почувствовала, что еще мгновение и разревется.

Деваться было некуда. Если мужика она еще могла попробовать охмурить чисто по-женски и попытаться выкрутиться, то присутствие старухи неопределенного возраста убивала такую возможность на корню. Бабке, напротив, можно было бы надавить на материнские чувства, но здесь мешал мужик. Круг замыкался.

– Дурочку не валяй, – покачал головой мужик. – Я не про квартиру, а про этот мир. Кто тебя сюда вытащил.

Люда не выдержала и все-таки заплакала.

– Я не понимаю о чем вы.

Мужик разжал пальцы. Подбородок саднило.

– Нет, – повернулся он к старухе. – Ничего она не помнит.

– Без тебя вижу, – проворчала старуха. – Оттащи ее с ковра.

Мужичок взялся за две ножки стул, поднял вместе с ней. Люда взвизгнула.

– Не ори, дура, – фыркнул мужик в лицо.

Стул опустился на другом конце комнаты. Теперь вся она была как на ладони. Люда со страхом и непониманием смотрела, как старуха сматывает в рулон ковер, что лежал на полу. Под ковром, прямо по центру был начертан круг. Края его были не сплошными, а состояли из какой-то древней вязи. Зацикленный на фашистах и третьем рейхе Колян показывал ей как-то книжку, в которой были похожие значки.

Мужик присвистнул.

– Ого, старая, а ты я смотрю во всеоружии. Когда намалевать успела?

– Давно готовилась, – сообщила та. – Я вообще предусмотрительная, если не заметил. Раздень ее лучше.

– Вот еще, – снова фыркнул мужик. Фыркал он часто и как-то по-кошачьи. – Что б мне потом с Милонегом разбираться, когда он в память вернется? Сама и раздевай.

Старуха уже сидела на коленях на полу перед кругом у двери комнаты.

– Не сбивай настрой, – посоветовала она. – Делай, что сказано.

Мужик с сомнением подошел к девушке, рванул ворот блузки. Люда извернулась и тяпнула его за палец.

– Я не дамся, – завизжала из последних сил. – Я кричать стану.

Воплотить угрозу в жизнь она не успела. Последнее, что почувствовала, прежде чем потерять сознание, были сжатые на шее тиски.

Игорь оказался невероятным знатоком пива. В кухню он бегал раз шесть. Каждый раз приносил что-то новое в количестве трех бутылок. Одну вливал в Олега, две выпивал сам. При этом оставался, как казалось, ни в одном глазу.

Говорить с ним было приятно, причем не только о пиве, про которое бородатый с каждой новой бутылкой рассказывал новую историю, но и вообще за жизнь. После третьего захода Игоря на кухню они перешли на ты. После четвертого открыли окно, благо музыку во дворе больше не врубали. После шестого Олег решил подышать свежим воздухом.

– Слушай, красивый вид у тебя из окна, – отметил он, зависнув с пивом на подоконнике. – Жаль только на одну сторону. И дом этот мешает.

– С крыши лучше видно, – пожал плечами Игорь. – Пошли.

– Куда? – не понял Олег.

Игорь уже поднялся, вышел в коридор и натягивал ботинки.

– Как куда, на крышу. Вид покажу.

– Там небось решетки, заперто все.

Бородатый затянул шнуровку на ботинке, поднялся и поглядел Олегу в глаза.

– Слушай, герой, не гунди. Если что - там перила, прутья подогнем и пролезем.

Но подогнуть прутья не получилось. Та же заботливая рука, что поставила на пути металлическую решетку, заботливо напаяла на перилла вертикальные металлические прутья.

– Я ж говорил, – меланхолично хмыкнул Олег. – Они с террористами борются. Уж сколько лет, как все крыши позапирали.

Игорь сурово посмотрел на Олега.

– Ты серьезно думаешь, что террористов это остановит?

– Нет.

– Тогда от кого эти решетки?

Бородатый глядел испытующе, будто молча требовал ответа. Олег не выдержал и пожал плечами.

– Подержи, – протянул Игорь бутылку с пивом и, не дожидаясь реакции, побежал вниз.

В квартиру влетел молниеносно, вытащил из-под шкафа ящик с инструментами. Выдернул плоскую отвертку, пассатижи и молоток. Щелкнул выключателем и выскочил обратно на лестницу. Внутри появился азарт, какой возникал всегда, когда чувствовал, что поступает правильно, хоть и против общественных устоев. Дверь запирать не стал, прикрыл только. Кто знает, сколько еще туда-обратно бегать. А замки, один черт, от честных людей.

Олег стоял с двумя бутылками пива возле решетки. На инструмент посмотрел с сомнением.

– И что ты с этим сделаешь?

Игорь перехватил, опоясавший решетку металлический хомут, на котором болтался амбарный замок. Замок прихватывал хомут к перилам. Решетку держал не он, а металлическая стяжка на хомуте. Игорь поддел стяжку отверткой. Та поддавалась слабо.

– Не проще было ножовку взять? – подал рационализаторское предложение Олег.

– Зачем портить чужую работу? – Игорь посмотрел с искренним удивлением. – Опять кто-то рассердится, придумает новую решетку, а то вовсе глухую дверь поставит. Сейчас просто хомутик отожмем и войдем, а потом назад привесим, раз им так нужен этот замок.

Он с натугой поддел отверткой стяжку. Металл поддался-таки грубой силе. Через несколько минут хомут вместе с замком безвольно повис на перилах. Игорь распихал инструмент по карманам и потянулся за пивом.

– Никто не имеет отобрать у человека право на крышу, – выдал он назидательно непонятное. – Понимаешь о чем я?

Олег помотал головой.

– Пей, – потребовал Игорь.

Цербером стоял над парнем, пока тот глотал из горлышка. Когда жидкости в бутылке стало заметно меньше, бородатый царским жестом распахнул решетку.

– Лезь.

На крыше было свежо. Ближайший дом теперь казался ниже и светился в ночи окнами чужих жизней, что еще не успели отойти ко сну. С одной стороны дома пейзаж был более темным и урбанистическим, с другой открывалась светящаяся миллионами огней панорама.

Бежали черные в гирляндах фонарей дороги. Светились величественные высотные здания. Ниже подсвечивался спящий город. Пейзаж завораживал. Даже самый большой ненавистник городской жизни вообще и мегаполиса в частности не смог бы не признать, что в этом есть своя неповторимая красота.

– Вон сталинская высотка светится. Это университет. Вон там палку видишь?

Олег проследил за указанным направлением. Кивнул.

– Это стелла на поклонной горе. Вон там дальше, ближе к нам, здание с треугольной крышей – горный институт. У меня отец в нем учился. Вон те светящиеся вдалеке – бизнес центр «Москва сити». Дальше и ближе - белое здание с зеленой эмблемой на крыше – центральный офис Сбербанка. Следующий дом со странной крышей – академия наук. Вон там вдалеке высотка – гостиница «Украина». Вон Белый дом. То самое правительственное здание, по которому в прошлом веке танки шарашили. Следующая высотка – жилое здание на Красной Пресне. А вот еще одна – МИД. А днем здесь еще памятник Гагарину виден.

– А сейчас?

– Сейчас его не подсвечивают. Первый космонавт ушел в космическую тьму. Он же не правительство и не деньгохранилище, чтоб его освещать.

Олег еще раз медленно обвел пейзаж восторженным взглядом.

– Да, – протянул он наконец. – Впечатляет.

– А теперь скажи мне, мой юный друг, – наигранно брюзгливым голосом поинтересовался Игорь. – Кто смеет у тебя это отнять? И по какому праву? И есть ли у него такое право?

Олег задумчиво приложился к бутылке.

– Кажется, я тебя понял.

– Молодец, – улыбнулся Игорь. – Тогда дуй обратно в квартиру, там не заперто, и тащи еще пива. Только на лестнице не топай. Ночь, люди спят.

– Веревки снять не забудь, – звучал где-то далеко в тумане знакомый незнакомый голос. – И скотч убери. Всему, что в круге, память вернется. У вещей она тоже есть, причем покрепче, чем у людей. И кто знает, как вещь отреагирует. Может случиться недоброе, так что лучше ей с веревками не соприкасаться.

– Не гунди, – отозвался второй голос. – Все помню.

– И сам в круге не стой.

Было холодно. Она открыла глаза и стало страшно. Люда лежала на полу в центре круга. На обнаженном теле были начертаны те же символы, что составляли круг. В той части круга, которая была ближе к входной двери, сидела на коленях старуха. Глаза ее теперь были закрыты, а из глотки вырывались странные звуки, напоминавшие то гундосое пение, которым славятся не то чукчи, не то еще какие народы крайнего севера.

Люда дернулась, попыталась сесть, но связанные за спиной руки мешали. Грубая сила подхватила сзади, поставила на ноги. Она дернулась, хотелось кричать, но поняла, что не может разомкнуть губ. Рот был плотно заклеен полоской малярного скотча. На этот раз ее лишили даже возможности говорить.

Господи, уж лучше б этот дикий мужик ее изнасиловал там на пустыре. По щеке побежало что-то мокрое, горячее. Люда поняла, что плачет.

Старуха принялась раскачиваться из стороны в сторону, гундосое нытье налилось силой, притягивало и лишало воли. Люда поймала себя на том, что не может двигаться. Болью рвануло нижнюю часть лица. Кожу жгло нещадно. Она поняла, что имеет возможность говорить, но почему-то не получилось даже крика боли.

Между запястьями скользнуло что-то ледяное, вспороло веревки. Руки дернуло, потом давление ослабло, кровь потекла в застывшие кисти, как обычно. Обрезки веревок упали к ногам.

Старуха качалась из стороны в сторону словно огромный маятник старинных напольных часов. Гундосый голос ее ныл теперь просительно, но властно. Как эти два чувства могли уживаться в одном звуке было не ясно, но уживались.

Покалывание от запястий побежало выше, разнеслось по всему телу. Словно она долго лежала в странной позе, при которой затекли все члены. Я свободна, дернулась было мысль, я могу бежать. Люда дернулась вперед, где за плечами старухи маячил провал спасительной двери. Мужские руки невидимого камуфлированного мужика схватили за плечи и вернули на место.

На второй рывок сил уже кажется не осталось. Она еще пыталась найти их, когда старуха вдруг резко замерла и распахнула глубокие ледяные глаза. Взгляд ее сейчас был страшен, Люда поняла что сил больше нет ни на что. Их вовсе не осталось. Просто она превратилась в безвольный кусок плоти с какими-то вялыми отголосками мыслей и воспоминаний. Старуха оборвала нытье и неистово рявкнула:

– Из круга, Кот! Из круга!!!

Плечи, которые поддерживали чьи-то крепкие руки, обвисли.

– Не гундось, – фыркнул мужской голос откуда-то издалека.

А потом было еще какое-то слово. Его произнесла старуха. Слово было короткое, емкое и все объясняющее. Но повторить или даже запомнить она его не смогла. А потом это стало неважно.

Светило солнце. Она сидела на берегу реки и строила из песка город. Город уже был обнесен крепостной стеной, возле стены разместились маленькие простые домики. Внутри у стены ютились крыши таких же домишек, к центру постройки становились краше. Здесь были уже не домики – терема. Она создавала мир, чистый светлый без всякой грязи.

Удар ноги. Мир рухнул. Пробегавший мимо мальчишка сбил все ее творения в неровную кучу песка. Стало горько и обидно от несправедливости. Ее мир разрушило то, от чего она его изначально оградила. Она не заплакала. Просто сидела на песке и смотрела в спину мальчишке. А тот неожиданно вернулся и попросил прощения, и предложил строить новый мир. Вместе.

Это было настолько удивительно и неожиданно, что она в самом деле начала строить мир. Они вместе его строили. Не из песка, а в жизни. Он строил для нее, она для него. В этом было что-то вечное, правильное. Без вранья и грязи. Чистое, словно детская мечта. Она хранила это чистое до последнего вздоха. И когда были вместе. И потом, когда осталась одна, а он оказался под замком в погребах киевского князя.

Всем отказывала, никого не принимала. Ждала его. Знала, что из тех погребов мало кто выходит, а все равно ждала. Потому что не дождаться было нельзя. Человек кончается, когда предает свою мечту. Человек перерождается, когда мечта осуществляется и возникает новая. Она сохранила и мечту, и любовь, и верность. Вот только жизнь свою сохранить не смогла.

В один плохой день поздно возвращалась от его деда, княжьего коваля. Черное злое, схватило, скрутило. Не стоит говорить, что сделали с телом, душа ее на то не смотрела. Она рванулась в другой мир, зная, что дождется его там. Рано или поздно дождется. Но не дождалась.

Свет от круга столбом поднимался к потолку. Приглушенный, голубоватый. Девушка внутри круга словно оторвалась от пола, зависла в воздухе. Кот смотрел на нее не долго. Не гоже глядеть на голую женщину другого мужчины. Даже если смотришь все одно в лицо, а не куда-то еще. Взгляд упал на старуху. Та еще что-то гундосила, потом свела голос на нет. С трудом поднялась с полу.

– Все, – сказала тихо. – Скоро все кончится.

Девичья фигурка в столбе света будто услышала, вздрогнула. По лицу ее текли слезы. Кот снова поймал себя на том, что смотрит на женщину, на которую смотреть не должен.

– Что с ней? Чего плачет? – спросил хрипло.

– Память это всегда боль, – вопреки обыкновению ответила старуха. – А у нее сейчас одна жизнь на другую накладывается. Сейчас одна ее половинка вспоминает чем была, а вторая понимает, что первая творила, пока без памяти жила. Думаешь, не больно?

Кот повернулся, отошел к балкону. Устало сел на свернутый в трубу ковер.

– Больно, – кивнул он. – Только... Устал я, старая. Устал от боли. От своей. От чужой. Страшно это.

– Что? – старуха села рядом.

– Страшно жить в боли, с болью. Видеть боль и понимать, что она неиссякаема. Человек так устроен. Даже если все хорошо, все одно что-то болит. Если не болит, значит уже и не человек, а животное о двух ногах с философскими выкладками в голове. Но как же больно видеть, чувствовать и знать эту боль.

Кот тяжело вздохнул. Пальцы впились в виски, принялись массировать. Не помогло. Тогда он просто окунул лицо в ладони и застыл так, закрывшись ото всего.

Старуха сидела рядом, смотрела внимательно. Внутри что-то тепло дрогнуло.

– Прости меня, зверь, – тихо произнесла она. – Надо было мне тебя тогда понять.

Кот взвыл. Не в голос, а сдавленно, словно бы где-то внутри, в районе гортани. Оторвал руки от лица, резко выдохнул.

– И ты меня прости, старая. Надо было мне тебе успеть объяснить. Успели бы вовремя, было б меньше боли. И Василиса была б жива.

Свет померк. Девичья фигурка сидела на полу, сжавшись в подрагивающий комок. Мелко тряслась, обхватив руками колени. Кот поднялся, схватил с дивана мохнатое покрывало, укрыл девушку и вышел на кухню.

Свет включать не стал. За окном уже розовела заря. Глотнул заварки прямо из чайника и, встав у окна, принялся смотреть на город. Сколько ж в нем боли и дикости. В лесу не так. В лесу все проще. Легче.

А откуда берется эта боль, и кто творит эту дикость? И почему? Вот вопрос, над которым можно сломаться. Надо ту черноту держать, что из нижнего мира прет. А как ее держать, если здесь своей черноты выше крыши. И откуда она берется? Из нижнего ли мира, или...

Над домами вспыхнуло. Первые лучи вспороли разноцветное небо, а заодно и сбили с мысли. Так всегда. Кажется, что поймал мысль, а она вдруг срывается и уходит на дно. Причем еще глубже, чем прежде плавала.

Олег проснулся оттого, что кто-то пошлепал по щеке. Сонливости не было, глаза открыл сразу, вскочил молниеносно. Перед ним стоял бородатый.

– А говорил, спать не можешь.

– Могу иногда. Только кошмары снятся, – пожаловался Олег, проводя ладонью по лицу.

– Привыкнешь, – кивнул Игорь. – Они теперь все время снится будут. И если все хорошо станет, все равно. Так что относись к ним как к головной боли. С ней живут и внимания не обращают. Завтракать будешь?

Олег встал, попытался привести мысли в порядок. Тут же пришла масса новых ощущений. Подташнивало и голова была тяжелой. Пива накануне было много. Сперва под крышей, потом на крыше. На крыше было явно лишнее. Попытался вспомнить сколько раз бегал за добавкой и не смог.

Покачал головой.

– Нет, завтракать я пожалуй что не в состоянии.

– Значит, дорогой кефирчика попьем, – кивнул Игорь. – Умывайся, собирайся и поехали.

Олег кивнул и потопал в ванную комнату. Пока мок под душем и отдраивал похмельный привкус, пытаясь вытравить его зубной пастой, бородатый носился по квартире и чем-то гремел.

На выходе стояло несколько здоровых черных непроницаемых мусорных мешков. Игорь подхватил два, кивнул на оставшийся:

– Цепляй.

Мешок оказался неожиданно тяжелым. Тянул руку. На каждом шагу внутри что-то громыхало. В лифте двум мужикам с тремя мешками оказалось тесно. Игорь хмыкнул.

– У меня в детстве собака была. Ньюф. Прожила девять счастливых лет, состарилась и умерла. До сих пор жалко. Но знаешь, смерть штука фальшивая, а жизнь смешная. Собаку в мешок уложили, взяли лопату с ломом. Зима была. Отец свистнул соседа, пошли до ближайшего леса хоронить. Ну и, естественно, вечера дождались, чтоб никто не наезжал. Теперь представь картинку. Одиннадцать часов вечера. Подъезжает лифт. В нем дамочка. К дамочке заходят два угрюмых мужика с лопатой, ломом и мешком, в котором что-то весьма здоровое лежит, по всему видать труп. Свидетели умирают по пятницам. Короче тетка себя чувствовала как минимум не в своей тарелке. А еще говорят жизнь и книжки-киношки вещи разные. Фигня.

В дверях Игорь замешкался, пытаясь перехватить два мешка одной рукой. Долго хлопал по карманам в поисках ключей, наконец, пискнул сигнализацией. И скатился по лесенке от подъезда к машине. Мешки запихал на заднее сидение, хлопнул дверцей.

Потом словно вспомнил что-то, побежал на середину двора. Назад вернулся с двумя пустыми пивными бутылками, бросил в урну.

– Все, покатились.

Бородатый плюхнулся за руль. Олег сел рядом.

– А в мешках чего?

– Потом узнаешь.

На выезде со двора пришлось остановится. Прямо на повороте встал новенький черный «лексус». Игорь тихо ругнулся себе под нос.

– Не проедем? – встрепенулся Олег.

– Проедем, – отозвался Игорь. – Только не сразу.

Он приоткрыл дверцу, выставил ногу на улицу, вывернул на полную руль и потихоньку нажал на газ. Машина двинулась вперед буквально на полтора шага и уперлась в «лексус». Игорь зло закрутил руль в обратную сторону и так же на шаг сдал назад.

Машина поворачивалась медленно, дергаясь туда-сюда, ловя сантиметры до черного бока. Прошло минут двадцать, прежде чем Игорь смог протиснутся между торцом выходящей на дорогу ракушки и сверкающим боком дорогой тачки.

– Твою мать, – выдохнул бородатый закрывая дверцу. – Откуда это берется? Человек покупает крутую иномарку и считает, что если у него есть на это деньги, то он немеряно крут и больше ни о чем и ни о ком думать не надо.

– Он не прав, – задумчиво произнес Олег.

– А сам как думаешь? – повернулся к нему Игорь. – Мы пол-часа потеряли. Хорошо сейчас автоматические коробки на все машины ставят. На механике мы бы тут до завтра выруливали бы. А если б ты при смерти был? А если б пожар? Что тогда?

– Надо научить, – решил Олег и распахнул дверцу.

– Хочешь ему записку под дворником оставить? – съехидничал бородач.

– Подожди.

Парень вышел из машины и вернулся к «лексусу». Игорь наблюдал за ним через зеркало заднего вида. Олег остановился, в руке словно из неоткуда возникло черное лезвие подаренной Котом «гюрзы». Рука парнишки взлетела вверх и резким ударом опустилась вниз. Сухо хлопнуло. По асфальту разлетелись разноцветные осколки правой задней блок фары.

Олег поспешно убрал нож и вернулся в машину.

– Поехали? – не то спросил, не то предложил.

Игорь улыбнулся и надавил на газ. Машина выехала на дорогу, беспрепятственно двинулась дальше.

– Сколько стоит фара от «лексуса»?

– Достаточно, чтобы задуматься, – улыбнулся Игорь. – А почему правую грохнул?

– Ну, если б мы его зацепили, разбилась бы правая.

– Прозрачный намек, – кивнул бородатый. – Добро пожаловать в реакционеры.

Солнце било в окно, отчего стаканы, чашки, чайник и разбросанные по столу ложки отбрасывали словно бы за уши вытянутые тени. Люда сидела на стуле, как на жердочке, подобрав под себя ноги. Чай не пила, только сахар в нем размешивала уже минут двадцать.

Старуха смотрела с пониманием. Сахар уже давно разошелся, а если б и осталось что, в остывшем чае не растворилось бы ни в жизнь. Но не просто ж так ложкой стекло сверлит. То что внутри сидит куда-то деть пытается, только так просто не денешь.

– А дальше что? – спросила старуха у притихшей девушки.

– Ничего, – покачала головой та. – Ждала я его ждала. Думала, коли не в этом мире, так в том встретимся. А потом - раз приходит ко мне тот, чье имя и произносить не хочется, и говорит: «Ты тут во свету сидишь, милого своего ждешь, а того не знаешь, что сюда он не придет». Я чуть не обезумела. То ли лукавство это, то ли издевка. Спросила почему так, а лукавый гость мой мне и отвечает, дескать есть не только свет и тьма, есть еще и рубеж между мертвым и живым миром. «Вот на рубеже, – говорит. – Милый твой и задержался. Только сейчас его и там нет. Вернулся он в живой мир. Хочешь к нему?» И смотрит на меня так искоса словно конфету ребенку показал и спрятал.

Люда подняла чашку, поднесла ко рту, но губами края так и не коснулась. Поставила обратно, заговорила снова.

– Что я ему могла сказать на это? Конечно, согласилась. Он говорит: «Хорошо, я тебя в живой мир верну, только за то душу свою ты мне в заклад оставишь. Иди, ищи. Коли не найдешь своего милого, посчитаешь, что обманул тебя, верну душу. А коли найдешь, живи, но помни, что душа твоя не свету принадлежит, а тьме».

– Согласилась, – задумчиво произнесла старуха.

– Согласилась, – кивнула девушка.

– Что ж ты наделала, девонька. Что ж натворила.

– Дура баба, – фыркнул Кот.

– Я его больше жизни люблю.

– Любишь, – кот подпрыгнул с табуретки, метнулся через кухню, став похожим на хищного зверя запертого в клетку. – А коли любишь, чего тогда по всем дворам ходила, задом вертела?

Люда всхлипнула.

– Не рычи на нее, зверь, – проворчала Яга. – Не ее вина. Видишь, сама не своя, страдает.

– Ее вина, что тьму в себя пустила, а потом преумножила и дальше повела.

– Замолкни, зверь, – грозно повела бровями старуха. – Не то опять поссоримся.

Старческая рука опустилась на девичью руку, погладила, приголубила.

– А ты, девонька, иди к нему. Живи с ним, лови каждый миг. Не долго ему осталось. Меньше, чем кажется. Так что люби его и не забывай, что любишь. Не пускай в себя темное. До смерти у тебя над тьмой силы есть. А по смерти видно будет.

Люда посмотрела преданно, как собака, которую всю жизнь били ногами и палками, а потом вдруг накормили и приласкали.

– Спасибо вам.

– Не на чем. Только вот что, память Милонегова в нем спит. Не тревожь ее. Когда надо будет, я сама ее открою. Сейчас не время, – старуха поглядела в девичьи глаза, что светились, сияли, лучились вернувшейся чистотой и, впервые назвав ее прошлым именем, добавила: – Ступай, Ладушка. Он вернется скоро. Жди. И не отступайся. Что решила, делай.

Девушка встала и пошла на выход. Кот молча проводил до двери.

– Если что нужно, - сказал на прощание, - Заходи всегда. Тебе здесь помогут.

Заперев дверь воротился на кухню. Яга сидела в задумчивости. Вслух ничего говорить не стала, Кот и без того все понял. От того и бесится. Есть в девушке и свет и силы, чтобы тьме противиться. Но душа под закладом это не хвост собачий. Коли тьма призовет, противиться ей девчонка вряд ли сумеет. А это ведь может когда угодно случится.

– Все вы бабы трясогузки и канальи, – сообщил хмурый оборотень.

Яга навострилась. Читать Кот кое-как научился, но вряд ли успел много чего прочитать. И уж наверное не стал бы читать литературу художественную.

– Это ты от Игоряши понахватался?

– А что, – насупился тот. – Заметно?

– Заметно, – прищурилась старуха. – Не кисни, зверь, у них впереди еще целая жизнь.

– Короткая больно.

– Какая есть, – отмахнулась старуха. – Зато счастливая. А вечности никто никому и не обещал. Я вот сколько живу, а вечности ни счастливой, ни несчастной не видела. Вечность это обман. Все меняется.

Домик, у которого Игорь остановил машину, стоял на отшибе. Дороги здесь почти не осталось, так тропка укатанная только. Ближайшие дома светились крышами где-то за перелеском на той стороне реки.

Бородач остался верен себе. Дом стоял в чистом поле. Ни забора, ни ворот, ни лишних дверей. Одна только, да и та так заперта, что при желании монтировкой отворить можно, легко свернув замок.

– Выгружай мешки, – распорядился Игорь. – Есть хочешь?

– Нет, – покачал головой Олег. Кефира с половиной буханки, умятых полчаса назад, хватило, и есть в самом деле не хотелось.

Он вылез из машины и потянул всей грудью свежий воздух. Осень за городом не то, что в Москве. Вообще за городом все иначе. Жизнь другая, спокойная, размеренная. С другими заботами. Не сказать, что она не нравилась Олегу, но от города тоже отказываться не собирался. Да и Игорь не отказывается. Сюда ездит, а живет в столице.

Дверца легонько щелкнула. Мешки вылезали неохотно, норовили застрять. Олег выволок все три один за другим. К тому времени радушный хозяин уже распахнул двери, врубил электричество. К машине подбежал бодрый и радостный, словно охотничий пес, всю жизнь маявшийся в городе и в кой-то веки вывезенный на природу.

Легко подхватил пару мешков и поскакал обратно. Олег постарался не отставать и это удалось без напряга. В прихожей мебели не было. Стояла галошница, топорщилась рогатыми крючками прибитая к стене вешалка. На полу лежал длинный для половика и короткий для ковра пестрый вязаный коврик. Рядом с галошницей валялись ворохом насыпанные разноцветные тапочки.

Игорь переобулся и поволок внутрь мешки. Олег скинул ботинки, влез в красные – красному и дурачок рад – тапочки, прошествовал следом. Бородатого он застал за разгрузкой мешков. От содержимого черных непрозрачных пакетов Олегу стало не по себе. Парень попятился. Спина уперлась в дверь. В поясницу больно впилась дверная ручка.

– Уй-ё-ооо! – выдохнул, потирая поясницу.

Игорь оторвался от своего занятия, поглядел на парня.

– Ты чего там жмешься? Давай сюда.

Олег подошел с опаской. Перед ним на широком деревянном некрашеном столе лежал в разобранном состоянии приличный арсенал. С пневматикой он общался много раз, пару раз держал в руках газовые пистолеты, один раз стрелял из травматического. Но боевое оружие в руках не держал никогда. Не смотря на это, в том, что перед ним именно боевое, сомнений не было.

Парень сглотнул.

– И мы ехали пятьсот километров со всем этим в салоне?

– А что такого? Чем глубже прячешь, тем скорее найдут.

– А разрешение...

Бородатый только рукой махнул.

– Кому оно нужно. Если ублюдки таскают и применяют без всяких разрешений на ношение, то почему я не могу таскать, чтобы иметь возможность защититься от ублюдков.

Захотелось прямо сейчас собраться и рвануть обратно в Москву. Хоть пешком, хоть на попутке. То, что происходило, ему не нравилось.

– На то милиция есть, – отозвался Олег. – Чтоб защищать от ублюдков.

– Опять двадцать пять, – по-женски всплеснул руками Игорь. – Мы ж вроде уже выяснили все. Ладно, давай еще раз. Тебя много милиция защищала?

– Ни разу, – честно ответил Олег. – Но я сам справлялся.

– Хорошо. А если б не справлялся? Где была твоя милиция, когда ты справлялся сам? Помогла б она тебе, если б ты не справился?

Игорь обошел вокруг стола, подошел к Олегу и сел на край. Столешница жалостливо скрипнула, но выдержала.

– Слушай сюда. Я много раз общался с милицией. Бывало, что они меня задерживали. Бывало что по почкам резиной ходили так, что потом кровью ссал. Бывало что на бабки обували. Ты скажешь - они не все такие, да, наверное, не все. Но мне попадались такие, которые рядом когда надо из меня бандита сделать, если я с пивом и без паспорта по улице иду. Или те, которым надо обобрать меня, если я посреди ночи красоты кремля со штатива фотографирую. Что в этом противозаконного? Ничего, но они сажают меня в камеру, лезут ко мне в карман за деньгами. Бьют, если я с чем-то не согласен. А вот когда мне надо защититься, их ни разу рядом не было. Ни ра-зу! – раздельно произнес Игорь и, спрыгнув на пол, пошел обходить кругом комнату.

На втором круге остановился, посмотрел на старенький коврик на полу, будто искал там протоптанный след от своих хождений.

– Милиция для мирных обывателей, да. Они сидят по домам и если выходят и нарываются, то зовут милицию. А милиция приезжает потом, когда оборавшийся до хрипоты труп надо отфоткать и понять, кто этот труп сделал. Да, они даже найдут наверное, даже посадят. Но мне, идущему по улице среди ночи от этого не холодно и не жарко. Мне нужно, чтобы меня защитили до того, как из меня сделают труп. И если государство средствами своей прогнившей ментовки с этим справиться не в состоянии, то я буду защищаться сам. Есть другие мысли?

Олег пожал плечами.

– Не нарываться, не ходить по ночам по городу.

– А с какой стати я не могу гулять ночью? Почему я в этом должен себя ограничивать? Потому что там бандиты гуляют? Шпана, маньяки, наркоманы? Так пусть милиция займется отловом этой шпаны и наркоманов с маньяками. А от меня пусть отвалят. Если государство не может защитить граждан, то это проблема государства. Из-за того, что ты не можешь обеспечить безопасность гуляющим посреди ночи по улице гражданам, нельзя объявлять преступниками всех, кто на улице после двадцати трех часов, и ловить для галочки тех самых мирных граждан.

Игорь снова начал наматывать круг за кругом.

– Подло делать преступника из того, кто решил защититься сам, если ты не можешь его защитить. Поэтому я буду делать то, что считаю нужным. Я не нападаю. Я даже обороняюсь как правило только руками. Но это мое право иметь возможность защититься, если меня не могут защитить. И мне насрать на тех, кто говорит, что это не правильно. Сделайте правильно. Сделайте так, чтобы мне это было не нужно. И я сам первый от этого откажусь. Защитите меня. А если не можете, в сторону! И не надо делать из меня преступника. Преступник тот, кто обещая защиту не дает ее. Преступник тот, кто вместо защиты сам спешит напасть на тебя же, если ты способен к самообороне. Да, от человека с пистолетом без разрешения на ношение у них играет очко. Ну и пусть играет. Это снова их проблемы.

Бородатый остановился, посмотрел на Олега. Повторил с нажимом:

– Государство дерет с меня налоги и обещает мне за это защиту. Так пусть защитит. Не может? Значит, это херовое государство. Оно мое, я живу в нем, но оно херовое. И пусть я даже буду продолжать платить налоги, может хоть какая-то кроха от них на дело пойдет. Но пока государство не выполняет своих функций, за которые я плачу свои деньги, пусть захлопнет свою варежку и не лезет ко мне со своими гнилыми советами, кривыми кодексами и пустыми законами. Со своей коррумпированной системкой, которой я плачу за защиту, и которая на меня нападает и обирает меня по второму разу.

Олег слушал молча. Игорь посмотрел в глаза. Долго, пристально.

– Если что-то не правильное сказал. Если я тебе соврал. Если не согласен, можешь вернуться.

Бородатый стоял перед ним. Неправильный с точки зрения социума. Но настолько честный, настолько искренний. Душа на распашку. И правда была в его словах.

– Я останусь, – покачал головой Олег.

– Прекрасно, – Игорь снова встрепенулся, словно ключик повернули. Глаза засияли азартом и жизнелюбием. – Оружие в руках когда-нибудь держал?

Он вернулся к столу и встал по другую сторону от столешницы. Олег повернулся, окинул взглядом тряпки, на которых разлеглось просолидоленное железо.

– Только пневматику.

– По тирам стрелял? Страйкболлом маялся?

– Всего понемногу, – кивнул Олег. – Пневматические пистолеты, мелкашка. Раньше не плохо получалось. У меня даже значок где-то валяется «Юный стрелок». Кажется, у отца на квартире.

Игорь вскинулся:

– С родителями не живешь?

– Переехал. Как бабушка умерла, съехал на ее квартиру. Мать против была, но отец ее уговорил. Сказал, нехай самоутверждается.

Бородатый улыбнулся чему-то, не то Олеговым словам, не то своим мыслям.

– Ладно, не о том речь. Смотри сюда, юный стрелок. Видишь?

Он окинул широким жестом разложенное на столе железо. Олег кивнул.

– Оружие, как компьютер. Как машина. Его не только пользовать надо, его еще надо понимать, любить и поддерживать в рабочем состоянии. Пневматику никогда не разбирал?

– Было дело.

– Так вот это не пневматика, – расплылся в улыбке Игорь. – Сейчас это можно сказать конструктор «Сделай сам». Вот и начинай делать. Все, что непонятно, спрашивай. Ничего не понятно, все спрашивай. Сегодня соберем, завтра постреляем. Не соберем сегодня, будем и завтра собирать. Андестенд?

– Ага, – кивнул Олег. – А еще дядю Костю гестаповцем называл.

К вечеру арсенал пришел в состояние боевой готовности. Игорь сперва следил внимательно. Комментировал каждое движение. Перехватывал каждый жест и взгляд парня. Просил спрашивать, если что не ясно. Потом стал отходить и даже позволил себе пару пива. Хотя бдительности не потерял.

Когда с процессом сборки было покончено, Игорь сходил в сарай, вернулся с огромной корзиной наколотых поленьев, развел камин и сел перед огнем в кресло качалку. Олег присел в сторонке. Игорь подмигнул и запел тихонько, как замурлыкал:

– Слушай, Игорь, – позвал Олег. – Можно спросить?

Бородатый оборвал песенку, открыл глаза.

– Попробуй.

– Объясни мне, пожалуйста, для чего это вам?

– Что?

Игорь повернулся, оперся о подлокотник, подпер рукой подбородок, от чего качалка резво качнулась. Впрочем, под весом бородатого так же быстро и успокоилась.

– Дядя Костя натравливает на меня уродов в подворотне, смотрит как я дерусь, потом делает все, чтобы я заинтересовался его системой боя, проникся философией. Начинает меня учить. Допустим, я ему интересен в качестве ученика. Всякое бывает. Потом он начинает учить меня обращению с холодным оружием. Допустим, ему надо передать своему ученику все, что знает. Ну мало ли. У каждого есть свои пунктики. Это я могу понять, хоть и странно. Теперь он знакомит меня с тобой и с его подачи ты учишь меня собирать и разбирать оружие, а завтра начнешь учить стрелять. Для чего?

– А ты не спрашивал об этом у дяди Кости? – полюбопытствовал Игорь.

– Он не ответит.

– А я, значит, отвечу?

– А почему нет? – удивился Олег. – Или ты не знаешь?

– Или я не знаю, – кивнул бородатый, пряча глаза.

Олег подался вперед. Все его здесь вокруг пальца водят. Неужто трудно сказать наконец что к чему.

– Врешь, – выдохнул он.

– Вру, – согласился Игорь. – Поверь мне, малыш. Придет время, и твой дядя Костя тебе все расскажет сам.

– Почему не сейчас? – вцепился Олег.

– Потому что рано. А ты торопишься?

– Я хочу выбрать свой путь, – честно ответил Олег. – Сейчас выбрал, но мне все равно кажется, что иду чужим. Словно ведет кто-то к чему-то. А я как козел на поводке. А для того, чтобы выбор правильный сделать, надо понять. Я не понимаю, Игорь.

Последняя фраза была полна такой мольбы, что бородатый крякнул и поднялся на ноги. Подошел к камину, повернувшись спиной к Олегу выставил вперед руки, пробуя тепло на ощупь. Что сказать? И как сказать? Правду нельзя, а врать так и не научился, не смотря на то, что уже за тридцатник перевалил. Стоял долго, когда повернулся – кресло-качалка уже успело застыть. Только Олег сидел все в той же позе и смотрел пристально.

– Ты мне веришь? – спросил Игорь.

Парень кивнул.

– Тогда послушай. Ты сейчас выбрал путь, и это твой путь. Больше ничей. Кот... Дядя Костя твой с тобой рядом идет. У вас пути схожие. И у меня с вами. Все в одну точку идем. Я сам многого не знаю, но та дорога, что выбрал, она только твоя. И она достойнее многих. Дядя Костя знает что-то чего не знаешь ты, но ведь и человек, что стоит на перекрестке, до которого ты еще не дошел, знает тот кусок твоей дороги, который тебе пока не виден. Ты сделал выбор. Теперь надо просто идти вперед. Иди и придешь.

Олег вздохнул, снова ушел в свои мысли. Метания у парня, причем по всем фронтам. И с женщинами, и с самоопределением. Тяжело, когда все сразу. Игорь подошел ближе, хлопнул по плечу, почти как Кот.

– Не обижайся, малыш. Но задавать такие вопросы мне не честно.

– Почему? – встрепенулся Олег.

– Потому что я не могу на них ответить. Там наверху, на втором этаже в дальней комнате гитара. На стене висит. Тащи ее сюда, я тебе лучше спою что-нибудь хорошее.

Утро началось с того же потрепывания по щеке. Олег открыл глаза. Над ним нависла хитрая бородатая рожа со смеющимися глазами.

– Долго спишь, – сообщил Игорь.

Олег сел на тахте, потер глаза. Взгляд метнулся на часы.

– Ни фига себе долго! – возмутился он. – Нет, и ты еще дядю Костю гестаповцем называл. Посмотри на время, эсэсовец!

– Время Московское, – улыбнулся Игорь. – Подъем. Кто рано встает, тот все успевает. А кто дрыхнет, тот летит деревозаготовками над столицей Франции.

Олег встал, откинул одеяло, поежился. Камин давно потух и в комнате было прохладно. Нога автоматически зашлепала по полу в поисках тапка.

– Хорошо хоть с трубой бежать никуда не надо, – проворчал он.

– Если захочешь, я тебе дам возможность с калашом при полной выкладке побегать, – пообещал Игорь.

– Калаш это мелко. Фауст-патрона нету? – ядовито поинтересовался парень.

– Чего нет, того нет, – развел руками бородатый. – Умывальник на дворе. Завтрак на столе. Я тебя жду на огороде.

Олег натягивал штаны, запутался в штанинах, едва удержал равновесие.

– А огород где?

– За домом.

За домом оказалось такое же поле, как и перед домом. Огород здесь в самом деле когда-то был, потому как под пожухшей травой угадывались просевшие, но все еще заметные гряды. В дальнем конце этого огорода стоял ржавый гараж с распахнутыми настежь воротами. В стороне валялась куча покрышек. Чуть дальше угадывалось нечто вроде траншеи. Ближе к дому была навалена не то баррикада, не то куча поломанных деревьев вперемешку с мусором.

От дома до гаража по краю поля торчали несколько презабавных штук, представляющих собой помесь мишени и огородного пугала. Олег улыбнулся. В спину уперлось что-то твердое и опасное. Улыбка сползла моментально. Парень медленно повернулся, выдохнул с облегчением.

Бородатый подошел сзади с той неслышной мягкостью, с какой обычно подходил наставник. Пистолет держал спокойно. Дуло теперь смотрело Олегу в живот.

– Не расслабляйся, – произнес Игорь.

– Так ведь здесь нет никого. Только ты и я.

– Нет никого. А чего тогда обделался? – усмехнулся Игорь.

Он перехватил пистолет за дуло, протянул Олегу. Тот принял, снял с предохранителя. Прошел в сторону, привыкая к тяжести в руке.

– Ничего не забыл?

Олег растерянно посмотрел на пистолет, потом на инструктора. Игорь снова усмехнулся, вынул руку из кармана и кинул Олегу обойму.

– Пугало видишь?

– Целых пять, – отозвался парень, вставляя обойму.

– Стреляй по первому. Посмотрим, какой ты там юный стрелок.

Олег поднял руку, слегка согнул в локте. Отставил пистолет. Целился не долго. Выстрелил пару раз. Пугало дрогнуло. Парень опустил пистолет, прищурился. На мишень смотрел секунд тридцать, потом снова поднял оружие и спустил курок еще четыре раза.

– Хорош, – остановил его Игорь.

В руке у бородатого появился бинокль. Через оптику бросил короткий взгляд на мишень, присвистнул. Когда отнял от глаз окуляры, Олег почувствовал на себе уважительный взгляд.

– Хорошо, – похвалил бородатый. – Надо отметить, что лучше, чем у твоего дяди Кости. Тот к пистолету долго приноравливался. Попробуй по среднему шарахнуть пару раз, потом по дальнему. Не торопись. Потом скажу в чем не прав.

На огороде они проторчали часа три. Потом Игорь велел отдыхать, а сам пошел в лес. Вернулся минут через сорок довольный жизнью. В руках сжимал полтора десятка крупных подберезовиков.

Сообщил, что будет варить суп и заставил Олега чистить грибы, потом картошку, морковку и лук. От плиты отказался, раскочегарил на улице старую, чуть не до дыр проржавевшую буржуйку и долго колдовал вокруг нее с кастрюлей. Наконец велел снять пробу.

Надо отдать должное, суп у бородатого получился бесподобный.

Когда начало смеркаться, они вернулись в дом. Олег завернулся в плед и занял место в кресле-качалке. Игорь принялся возиться с камином. Сложил поленья, подпихнул кусок газеты, поднес спичку. Больше бумаги не понадобилось и бородатый собрался было отбросить газету, но зацепился взглядом за что-то в тексте. Нахмурился. Потом встал и сердитый протянул газету Олегу.

– Ты погляди, чего делают сволочи!

Олег пробежал по заголовкам статей. Заголовки показались смутно знакомыми. Парень перевернул газету, глянул на дату.

– Так это ж когда было, – отмахнулся он. – Газета девятилетней давности.

– Есть вещи, – мрачно произнес Игорь. – Которые со временем не меняются. И забывать нельзя.

– Например?

– Например предательство. А эти бывшие союзные республики и страны соцлагеря тогда такое вытворяли, что... В общем, не важно. Не в них дело. Дело в том, что есть вещи, которые не прощают и не забывают. Вроде как. Только это слова. А на практике все равно со временем все теряет актуальность. Даже то, что терять ее не имеет права.

Игорь сел на диван, взял гитару и тренькнул по струнам.

– Ладно, черт с ними. Хочешь я тебе песню спою.

И не дожидаясь ответа заиграл. Песня была старая, Олег слышал ее когда-то, но вспомнить, кто ее блеял не смог. Кажется кто-то из киноактеров. В любом случае, Игорь пел лучше.

Игорь пел не громко. Голос был мягкий, словно бархатный. И пальцы нежно, как женщину, поглаживали струны.

Игорь допел и отставил гитару.

– Самая депрессивная песня, из всех что знаю, – хмуро поведал он. – Я ее всегда пою, когда мне тошно.

– Почему? – не понял Олег.

– Потому что и это пройдет, – непонятно отозвался Игорь. – Давай спать.

Однако на утро бородатый встал ни свет ни заря. Олега разбудил знакомым уже пошлепыванием по щеке и был весел.

– Вставай, каналья!

Олег скосил на часы мутный взгляд. Глаза тут же округлились.

– Игорь, ты мне спать дашь?

– Дал уже. Давай, подымайся. Жду тебя на огороде, как вчера.

– Так это ж еще полтора часа спать можно, – простонал Олег.

– А размяться? Или Кота нет, можно на тренировки болт забить? Я не тренер и не заменю его тебе никак. Но есть же какие-то вещи, которые ты и без тренера можешь делать. Вот и тренируйся.

Олег встал с тахты, съежился, будто медведь, которого вытащили из теплой берлоги и посадили облинялым задом в холодный сугроб.

– Беги, – пробормотал он.

Вернулись они через неделю. Дни проходили за занятиями. Вечера за разговорами и песнопениями. Игорь знал, казалось, песни из любых направлений и музыкальных течений. Мог долго, со смаком петь какую-то народную песню, потом перейти на что-то роковое, а после со словами «надо дать отдых связкам» ненавязчиво натренькивать что-то из Чайковского или Вивальди.

Олег прикипел к бородатому душой. Если дядя Костя был наставником, эдаким гуру, то Игорь стал другом. Не смотря на разницу в возрасте держался всегда легко, на равных. Иногда только позволял себе ласковое обращение «малыш». Но это нисколько не обижало.

При всех позитивных моментах неделя подвымотала Олега. Ранние подъемы и разговоры до середины ночи оставляли мало времени на сон. Олег вставал, зевал и тер покрасневшие глаза. На Игоря смотрел с восторгом. Тот ложился позже, вставал раньше. Когда спать умудрялся оставалось загадкой.

В обратную сторону выдвинулись рано. Золотая осень вскоре осталась далеко позади. За пятьсот километров. Уже на полпути к Москве погода испортилась. Олег смотрел на тоскливый серый дождик, что оплетал пейзаж сеткой мелких ниток и снова начал поддаваться отступившей было тоске. Москва встретила холодом и дождем. Раскисшими газонами и похожими на тени промокшими озябшими и оттого еще более мрачными прохожими.

Игорь довез до дома. Высадил у подъезда, попрощался и дал по газам. Олег вздохнул и вошел в подъезд. Здесь все было пропитано унынием. Он вспомнил Люду. Сердце обожгло болью. Сумасшествия больше не было, от него не осталось и следа. А вот тяжесть в душе была.

Он дождался заторможенного, словно тоже поддавшегося осеннему пессимизму, лифта. Вошел в кабину и поехал наверх. Наверху застопорился у двери в межквартирный хол, пытаясь выудить ключ из плотного джинсового кармана.

– Здравствуй.

Олег резко обернулся. Сердце заколотилось в разы быстрее. Люда стояла в дальнем конце коридорчика. Смотрела на него чистыми и светлыми глазами.

– Прости меня, – сказала тихо. – Я хочу быть с тобой. Навсегда. Примешь?

Он замер, не зная что сказать. Что-то звякнуло. Олег вздрогнул. За упавшими ключами нагибаться не стал. Не веря себе, сделал несколько неверных шагов. Она подошла ближе, прижалась к нему всем телом. Он неуклюже поцеловал в макушку.

Потом вдруг в каком то неистовом порыве схватил ладонями ее лицо, повернул к себе, посмотрел в глаза, будто ища подвоха.

– Ты не уйдешь?

– Никогда.

Он обнял, прижал к себе.

– Людушка моя.

– Милонег, – прошептали ее губы.

Олег вздрогнул.

– Как ты меня назвала?

– Олег, – тихо повторила она. И посмотрела. Большими чистыми глазами с легким оттенком печали. Теми глазами, что грезились ему из другой жизни.

Он схватил ее за руку.

– Пошли.

Подошел к двери, поднял ключи. Потом вдруг бросил их на пол, подхватил ее на руки и закружил по лестничной клетке.

– Наконец-то ты пришла! – открыто и радостно рассмеялся он. – Я знал, что ты придешь. По другому и быть не могло.