1

Водяная гладь мертвенно поблескивала на столь редком, тусклом, едва пробивающемся солнце. Огромный лайнер на этой безбрежной водяной глади казался маленькой щепочкой, плавающей в луже. Детским корабликом. А между тем, быть может, оставался последним местом, где сохранилась жизнь.

Кораблик жил. Жил, цепляясь за возможность жить. И это выживание было для обитателей корабля счастьем.

 

2

Они забрались в самый дальний закуток трюма. Сюда не заглядывали обитатели корабля. Даже свет и звук сторонились этого темного, пахнущего пылью угла. А они взяли да и забрались. Зачем?

– Зачем мы здесь? – спросила девочка.

– Это место пахнет тайной, – отозвался мальчик. – Слушай.

Он остановился, она замерла в шаге от него.

– Слышишь?

– Нет…

– Ну, как же, прислушайся, это Тишина.

– Ну тебя, – расстроено надулась девочка. – Говорил, покажешь секрет, а сам!

– Погоди, – заторопился мальчик. – Будет тебе секрет.

Он зажег маленький фонарик и шагнул вперед. Там лежали ящики со странными схематическими картинками и надпись «ЗАКАЗ № 7324-КН-43-ЛТА-82». Что означали эти картинки и эти цифры? Мальчик не знал. Он приподнял крышку ближнего ящика и потянул оттуда металлические детали, вымазанные солидолом и обмотанные ветошью.

– Что это? – удивилась девочка.

– Не знаю, – отозвался мальчик. – Но здорово, правда?

– Да ну тебя, – совсем расстроилась она. – Я-то думала, ты меня сюда для другого позвал.

– Для чего это? – растерялся он.

Она молча развернула его к себе, обняла, прижимаясь всем телом, и поцеловала в губы. Еще неумело, по-детски, но вместе с тем горячо и страстно. Упал на пол и погас фонарик.

Ее ладошки заскользили по его одежде, потом вдруг оказались где-то под ней, совсем рядом с телом. Все это было странно и непостижимо. Страшно и притягательно. Неизведанно.

– Что ты делаешь? – попытался воспротивиться он.

– Люблю тебя.

– Но так же нельзя…

– Почему?

– Потому… потому… не знаю… нам попадет за это…

– Боишься?

Голос ее усмехнулся в темноте, и он вдруг выдохнул бесстрашно и счастливо:

– Ну и пусть попадет.

Загадочные железяки, вымазанные солидолом, уже не казались такими интересными.

 

3

Море играло полутонами от глубоко-зеленого до прозрачно-лазурного. Легкими волнами накатывало на белоснежный песок и отступало, смывая следы и роняя белесые клочья пены. Чуть дальше от берега густо зеленел тропический лес, трепетали на ветру размашистые ветви пальм. Где-то далеко, за пальмами, стояло бунгало. Его не было видно, но оно там, Эл точно знала это.

Там, куда не дотягивалось море и где не было еще растительности, возвышался, словно утес, слегка ссутулившийся старик. Руки он сцепил на груди и с непроницаемым видом смотрел на девочку. Маленькая девочка с большим бюстом строила из белого песка белый город. Строила основательно, с видом рачительной хозяйки. Она очень устала, по лицу было видно, что устала. И вместе с усталостью на лице проступала гордость. Ей нравилась ее постройка.

Нравилась ли она наблюдавшему за ней старику? Кто знает. Но старик был недоволен чем-то. Суров и непроницаем.

Эл подошла ближе, пригляделась. Белый город был почти как настоящий. Жил. В нем даже жили какие-то крохотные человечки. Двигались как настоящие. Эл присела на корточки рядом с городом, пригляделась.

Среди крохотных жителей мелькнуло лицо. Скуластое, невыразительное, с бритой черепушкой и бычьей шеей. Затем еще одно и еще… лица различались, среди них выскакивали и снова пропадали смутно знакомые.

Вот похожий на тень человек с восточными чертами – араб.

Вот женщина в камуфляже и мужчина с испанской бородкой и смеющимися глазами. Идут куда-то…

Между ними мальчишка. Похож на мужчину. Мужчина и женщина держат его за руки. Мальчишка поджимает ноги, виснет и раскачивается в воздухе. Смеется…

Мелькают лица.

Вот грустные иконописные глаза. Птичий профиль. Гриф гитары…

И снова хоровод из незнакомых лиц.

Вот человек в красной рубахе и потасканной замшевой куртке. Садится в машину. «Фольксваген», кажется…

И опять мельтешат, как в калейдоскопе, лица.

Вот женщина. Она чем-то смутно похожа на девочку, что строит город из песка…

Вот мужчина, похожий на того, что мрачно следит за девочкой. Курит трубку…

Почему-то Эл ищет рядом себя и… не находит.

Лица, лица, лица…

Капюшон. Человек в рясе. Зачем капюшон? К чему? Снять его! Лицо. Черное. Нет, накиньте капюшон обратно…

Лица, лица…

Эл подняла голову, посмотрела вдаль. По всему берегу сидели мальчики и девочки. Сидели и строили города и замки из песка. Наверное, они считали, что заняты важным делом.

И тут появился мальчишка. Она не видела его лица, только детскую фигурку в красной рубахе и замшевой курточке. Мальчишка бежал по берегу. Пробегая мимо на мгновение остановился и с размаху поддал ногой белый песчаный город, превратив его в песчаные руины.

Эл огляделась по сторонам. Там, где стоял старик и сидела девочка, теперь тоже ничего не было, лишь невзрачные песчаные холмики. Она перевела взгляд на мальчика. Тот обернулся. На лице его была улыбка, но в глазах стояли тоска и боль.

Знакомое лицо, знакомая улыбка… и тоска тоже знакомая.

Мальчишка повернулся спиной и побежал вдоль берега, пиная по дороге песчаные постройки и превращая в кучи песка и их, и их строителей.

Эл закусила губу, не в силах сказать или сделать что-то. Просто молча сидела и смотрела на то, как рушатся города, а вслед за ними и сам мальчишка осыпается песчаным холмиком. И на всем берегу больше никого не осталось. Ни единой живой души. И тогда Эл закричала…

 

4

Эл проснулась от собственного стона. Открыла глаза и посмотрела на море. Серое под серым небом.

Она сидела в кресле и смотрела во все глаза на эту хмурую гладь. Когда-то море было совсем другим. Было красочным, разноцветным. А теперь почему-то серое и тревожное. Но тогда, раньше в далеком «когда-то» и было тревожно. А сейчас растревожить могли только память и серость, которая эту память воскрешала.

…Как давно все это было…

– Доброго дня, дорогая тетушка Эл.

– Доброго дня, Машенька, – отозвалась скрючившаяся в кресле старуха. – Как твои дела?

– Как обычно, – улыбнулась женщина. – С моими не соскучишься. Петрик прикормил какую-то странную птицу. Она свила гнездо рядом с нами. На верхней палубе. Откуда бы ей взяться?

– Видимо, мы где-то проплыли недалеко от земли, – оживилась старуха. – А что за птица?

– А мне откуда знать?

– Пойдем.

– Куда? Тетя Эл, вам лучше бы сидеть.

– Пойдем-пойдем, – решительно зашамкала беззубым ртом старуха. – Я хочу посмотреть.

И она тяжело поднялась из кресла. Ноги держали с трудом, руки тряслись.

Старость. Последние годы Эл предпочитала не вставать вовсе. Очень тяжело ей давались такие подъемы.

Молодая женщина, которую Эл назвала Машенькой, поспешила поддержать старуху. Шли они медленно, часто останавливались. Маша предлагала вернуться, но Эл настырно карабкалась вверх.

– Тетя Эл, а можно спросить? – нарушила вдруг дружное молчание женщина.

– Спрашивай, – пожала плечами старуха.

– Говорят, что вы из тех, кто не родился на корабле. Это правда?

– Да.

– Значит, вы из Последних?

– Я бы сказала – из Первых, – поправила старуха. – Про Последних говорят те, кто не верит в жизнь. Имеется в виду последних из живших. Я предпочитаю говорить о первых из выживших.

– А как вы здесь оказались? Что было тогда? Расскажите, пожалуйста.

– Тогда? – Эл остановилась и задумалась. – Не стоит вам знать, что было тогда. Тогда все было иначе. И как тогда уже никогда не будет.

– Ну почему все, кто что-то знает, не хочет рассказывать? – Чуть не по-детски обиделась женщина.

…Как странно все это было…

– Потому что это не надо знать. Поверь мне, это знание не во благо. Мне, для того чтобы оказаться на этом корабле, пришлось умереть. Умереть для тех, кого я любила, и для тех, кто любил меня. Я до самой смерти буду помнить этих людей, Машенька. А они до самой смерти мстили за мою смерть. Я точно это знаю. Вот только они не знали, что я жива. Ну, где твоя птица?

– Вон там, – заулыбалась Маша. – Видите? Бог мой, да их там уже две!

Птиц действительно было две. Странные: с редким опереньем, как у полуощипанных кур, с кривыми клювами и наростами на головах. Признать в них кого-либо из известной по книжкам фауны было затруднительно. Но старуха узнала и счастливо заулыбалась:

– Аисты. Господи, миленькие, что ж с вами сталось.

 

5

Вниз спускаться было вдвое труднее. Не потому, что лестница была крутой, и даже не потому, что она безумно устала. Просто старуха улыбалась беззубым ртом, а на глазах ее блестели слезы, заволакивая окружающий мир.

Слезы эти еще долго стояли в глазах, когда уже уселась в кресло и смотрела на море.

– Тетушка Эл, – подошла к ней Маша. – А где дети?

– Какие дети? Твой сын и моя правнучка? – старуха лукаво улыбнулась. – Далеко. Они сейчас постигают самую главную тайну бытия.

– Какую тайну? – не поняла Маша.

– Простую. Как стать мужчиной и женщиной.

Женщина всплеснула руками:

– Бог ты мой! И вы так спокойно об этом говорите? Да им же всего по тринадцать лет! Вот вернутся, я им…

– Успокойся, Машенька, – снова улыбнулась старуха. – Ничего ты им не сделаешь. И незачем суетиться. Это нормально. Знаешь, в том мире, которого нет, у меня был друг. Я его и не знала почти, но он был другом – это точно. Он рано умер. Но, умирая, он сказал одну странную фразу, которая мне теперь не кажется такой уж странной…

Старуха замолчала и снова уставилась на серые волны.

…Как давно и странно было это все…

Маша терпеливо ждала, гадая, не забыла ли завершить свой рассказ тетушка Эл. И дождалась.

– Он сказал тогда: «Главное, чтобы продолжалась жизнь». Понимаешь?

И посмотрела на женщину мутно-серыми, как море, глазами.