1

Когда-то давно, в детстве, у меня был снегокат. Такие санки на трех полозьях с мягким сиденьем, рулем, тормозами и смешным названием «Чук и Гек». Большой и шумной гурьбой мы со снегокатами и санками, ведь «Чуки-Геки» были не у всех, оккупировали горку и катались, промокая до нитки, забыв про уроки и стараясь не думать о нагоняе от мамы.

Сверху вниз снегокат давал фору санкам, потому был вожделенной мечтой для всех, у кого его не было. Но спуск, как и любой момент счастья, был оргазмически кратким. И после мгновений эйфории начинался долгий и нудный подъем. Вот тогда на тех, у кого были санки, обладатели снегокатов смотрели с завистью. В отличие от буквально взлетавших на горку саночных друзей мы карабкались, пыхтели и спотыкались. «Чуки и Геки» весили не в пример больше, и удовольствие превращалось в пытку. К чему это я?

Здесь и сейчас не было снегоката. Да и счастливого спуска не было. Рюкзак и автомат тянули плечи, под ногами хлюпало раскисшей грязюкой. А холмы зарядили один за другим. Спуски чередовались с подъемами, радости ни от того, ни от другого не было никакой.

Хлюпик шел на удивление молча. Натужно пыхтел и месил грязь. Мунлайт по первости попытался насвистывать «Moonlight and vodka», потом начал тихо материться под нос, но вскоре устал и от брани и сосредоточенно умолк.

Я его понимал. Материться мне хотелось ничуть не меньше. Но и на выплеск эмоций сил не хватало, и отвлекаться не хотелось.

Легкий туман стал плотнее, когда спустились с холма. При подъеме на следующий он отчего-то практически не рассеялся, а дальше уже только густел, как закипающий кисель. Вскоре ориентироваться стало возможно только по карте на ПДА. И хотя в тумане и в отсутствие людей с неведомыми намерениями, при оружии, наладонник был невероятным подспорьем, предупредить об аномалиях или мутантах он не мог. А увидеть их заранее при более-менее нормальной видимости шагов в двадцать-тридцать было не просто. Потому на разговоры и не тянуло.

Туман выматывал, напряжение росло от каждого звука или тени. Не знаю, как остальные, а я себя чувствовал как тот ежик в мультфильме, который мне с детства не нравился. Только если ежа трогал вопрос, как там лошадь в тумане и как она дышит, то меня волновало наличие факта чьего-то постороннего дыхания или присутствия. И если бы сейчас сквозь мутную пелену проступил силуэт лошади, я, не задумываясь, сделал бы все, чтобы она не дышала. Ни в тумане, ни как иначе.

По счастью, никого и ничего живого, кроме нас, здесь пока не было. Один раз мимо протянулось что-то аномальное. Аномалия была заметна достаточно четко, воздух буквально трясло, как с похмелья. Только поэтому я и успел остановиться на довольно приличном расстоянии. Дрожащее, меняющее размер и форму нечто двигалось перпендикулярно нашему пути. На три застывшие фигуры оно не среагировало.

— Что за хрень? — хрипло спросил Мунлайт спустя пару минут после того, как аномалия исчезла.

Спрашивал он явно не Хлюпика. Меня. Или просто задавал риторический вопрос? Я пожал плечами. Обычно аномалии узнаю, но здесь… Либо это вовсе что-то неизвестное, либо некая смесь двух сросшихся между собой пространственных физических завихрений. А что, бывает и такое.

После встречи с неведомой блуждающей аномалией Мунлайт стал оглядываться раза в два, если не в три, чаще. Что-то разволновался балагур. А сам?

Я прислушался к ощущениям и понял: желание, хоть и мысленно, посмеяться над Мунлайтом — лишь попытка заглушить собственное волнение. Сердце билось часто и чутко, готовое в любой момент оборваться. Я глубоко вздохнул и мысленно сосчитал до трех. На этот раз многократно испытанный способ не помог.

Знобило. Вокруг было сыро и неуютно. Сквозь клубящийся туман проступали мертвые тени деревьев, и чувствовалось чье-то присутствие. Я вслушался до звона в ушах. Ничего. Ни звука, кроме наших чавкающих шагов. Но ощущение, что за этими шагами кто-то неслышно крадется в сторонке, поглядывая на нас сквозь туман, не прошло.

Если бы я шел один, наверное, уже не раз резко остановился бы, пытаясь подловить невидимого наблюдателя. Но сзади шлендрали Мун и Хлюпик.

Справа из молочно-белесого плотного воздуха вынырнул громадный силуэт. Я чуть вздрогнул, но сдержался. Это не живое, это…

Я сделал еще несколько шагов и выдохнул на счет «три». Силуэт приобрел размытые контуры, стал узнаваем. Угловатый стан, разнокалиберные колеса. Трактор стоял, накренившись набок. О том, что в кабине когда-то были стекла, напоминало несколько осколков, торчащих острыми углами из проржавевшей рамы.

Трактору внимания досталось больше, чем он того заслуживал. Но ни внутри, ни рядом с ржавыми останками сельскохозяйственной техники никого не было. Тишина.

Не люблю такие затишья. Никогда не поймешь, то ли зона с тобой в поддавки играет, то ли готовится нанести сокрушительный удар, собирается с силами. Так или иначе, хорошего не жди.

Я поспешил обойти трактор. От греха подальше. Тихо. Шаг за шагом, продолжая вслушиваться в неестественную ватную тишину, я двинулся по дуге.

Скрежетнуло, звякнуло. Я подпрыгнул, скорее от неожиданности, чем с перепугу. Никого. Только зависший в раме осколок неизвестно по какой причине решил съехать в сторону.

Хлюпик и Мунлайт стояли в нескольких шагах. Я перевел взгляд с одного на другого.

— Оно само, — поспешил отгородиться Хлюпик.

— Как говорила моя учительница по физике, — задумчиво произнес Мун, — само в этом мире ничего не происходит. Чтобы что-то упало, надо силу приложить.

Умный, как Ленин. Я развернулся и пошел дальше. Понятное дело, что силу приложить надо. Но ведь нет никого. И потом, силы разные бывают. Ветерок подул — сила. Земное притяжение — тоже сила.

Самоутешение вышло абсолютно никчемным. Ощущение чужого присутствия не отпускало ни на секунду, только усиливалось. «Если у тебя паранойя, это не значит, что за тобой никто не следит», — в который раз втемяшилась глупая мыслишка.

Шаги стали глуше, словно туман с утроенной силой съедал звуки. Слух напрягся до звона в ушах, будто поблизости снова был контролер. Ничего. И в обозримой близости — тоже. Ничего и никого.

Сунув руку в карман, выудил ПДА. Палец шлепнул по кнопке питания. Наладонник пискнул и загорелся экраном. Я включил карту. Если верить компьютеру, то кордоны «Свободы» и «Монолита» остались правее и сзади. Людей прошли. Дальше будет легче.

Утешение снова оказалось паршивым. Самообман, а не утешение. Да и не будет в зоне легче. Никогда.

Впереди взметнулась новая тень. Огромная, костлявая, неживая. Сердце дернулось в неестественной конвульсии. Нервы совсем ни к черту. Впереди высилась ажурная опора ЛЭП. Конструкция дала крен. Вправо от траверсов провисли черными змеями провода. Слева проводка была оторвана. Обрывки проводов безвольно болтались на изоляторах, покачиваясь от ветра. Только один кабель невесть как оставался натянутым. Но за счет наклона опоры провод натянулся, будто струна, и готов был лопнуть от перенапряжения в любую секунду.

Сердце металось в груди и колошматилось о ребра, как птица, попавшая в клетку. Я глубоко вздохнул. Раз, два, три. Выдох. Легче не стало.

— Все. — Я сделал еще пару шагов, после чего остановился. Рюкзак скользнул с плеча на землю, словно был живым и весь день мечтал только о том, чтоб от меня отделаться.

Только опустившись на корточки и присев, я понял, насколько сильно разболелась нога.

— Что, пришли уже? — невинно поинтересовался Мунлайт и растекся в сатанинской ухмылке. Подковообразная бородка и сузившиеся глаза дополнили образ. Рогов ему только не хватает и хвоста. А вообще молодец, быстро в себя пришел. Хмурого упаднического настроения как не бывало. Мне бы так. С другой стороны, он напряг одного дня сбросил, а мне нужно напряжение многих лет скидывать. И память. А от этого так просто не отделаешься.

— Четверть часа перекур, — поделился я со своими спутниками и откинулся на рюкзак.

За консервами не полез. Рано жрать. Нам еще топать и топать. Мунлайт присел рядом. Дернул было травинку, но тут же отбросил и принялся елозить кончиком языка по сколотому зубу. Хлюпик возился дольше, чем обычно, будто кот, пытающийся выбрать себе место, а потом удобнее на нем устроиться. Рожа брезгливая. Ну, точно, как у кота. Те тоже сырость не переваривают.

Я закрыл глаза, чтоб не видеть обоих. Устал я от людей вообще и от них в частности. Слишком много общения для меня в последние дни. Надоело. Хочется забиться куда-нибудь в нору, и чтоб никто не трогал. Нажраться водки, растопить буржуйку и уснуть в тепле и под кайфом.

Тишина вокруг стояла ватная, как на новом кладбище. Это на старых деревья на ветру перешептываются и вороны галдят. На свежепостроенных, если так можно сказать о кладбище, ничего этого нет. Только поле, могилы и намек на то, что над этой смертью, украшенной искусственными венками и вениками, когда-нибудь прорастет жизнь.

— Слушай, Хлюпик, — разорвал тишину Мунлайт. — А на хрена тебе Монолит? Чего тебе в жизни не хватает?

— Иди ты, — отозвался тот. — Я ж тебя не спрашиваю, чего ты у исполнителя желаний попросишь.

О как! Хлюпик-то, оказывается, зубы показывать умеет. Я открыл глаза и приподнялся.

Хлюпик сидел надутый, как мокрый воробей. Понимаю, я тоже не люблю, когда в душу лезут. Только в отличие от Хлюпика я и в чужое личное предпочитаю не соваться. А он нехай отдувается. Пусть на своей шкуре прочувствует и осознает. У каждого есть что-то свое, сокровенное. Весь секрет только в том, чтобы не переступать черту и не лезть в чужую душу, если не хочешь открывать свою.

Мунлайт, напротив, забавлялся.

— Понятно, — ухмыльнулся он гадостно. — Очередной спаситель человечества. Мир во всем мире попросишь? Или чего? Чтоб дети не болели? Чтоб бабы не истерили? Чтоб у политиков была совесть, а у убийц сострадание?

Неизменная улыбка его стала жесткой. Он коротко сплюнул через новоприобретенную дырку в зубах.

— Много вас таких тут было. Исусики.

Взгляд новичка налился стальной твердостью и по жесткости мог посоревноваться с окаменелой муновой ухмылкой.

— Хоть бы и так, — окрысился Хлюпик. — А сам что?

— А я не претендую. У меня желание только одно сейчас, и оно сильно далеко от человеколюбия.

— Угу. Я себя не люблю, но очень нравлюсь, — подначил я.

— Именно, — кивнул Мун, пропуская подначку мимо ушей.

— А на других наплевать? — мрачно уточнил Хлюпик.

Мунлайт победно улыбнулся.

— А для того, чтобы кому-то чем-то помогать, надо самому для начала вылезти из жопы. Много вас таких. Сами в дерьме сидят и готовы помогать каждой сиротинушке. Чем ты можешь помочь, Супер Радж? Ты сам в говне по уши. Все, что ты можешь, это возюкаться в этом дерьме. Все, что ты знаешь, это как совсем в нем не утопнуть. Вся твоя жизнь — вялое копошение в навозной куче. И ты рвешься кому-то помогать, кого-то спасать? Кого и от чего? Ты ничто. Сначала себе помоги, а потом уже для других хоть что-то сделать сможешь.

Хлюпик полоснул по сталкеру металлическим взглядом, казалось, сейчас бросится и загрызет. Но вместо этого новичок стиснул зубы и отвернулся, в конец надутый.

— Ну а ты? — полюбопытствовал Мун, переключаясь на меня.

Я резко поднялся. В ногу отдало резкой болью. Что ж она так раздергалась-то? Я непроизвольно сморщился.

— А я пойду.

— Куда это?

— В кусты, — буркнул я.

Не то Чтобы мне очень хотелось до ветру, но продолжать этот разговор я жаждал еще меньше. Что мне ему сказать? Что ответить? Я иду к Монолиту, но даже если он существует, даже если мы до него доберемся, даже если еще куча всяких «если»… Ведь мне нечего у него попросить. Не знаю, чего желать. И не потому, что у меня все есть. Просто мне ничего не нужно. Покойникам ничего не нужно.

От этой неожиданной мысли я вздрогнул. А ведь ты труп, Угрюмый. Живой труп.

— Понятно, — фыркнул вдогонку Мунлайт, по-своему трактовавший мое молчание. — Еще один защитник бедных, обездоленных, униженных и слабоумных. Надо было для таких, как вы, Монолит не исполнителем желаний назвать, а удовлетворителем желаний. Что б вы наконец поняли, что желание и мечта — не одно и то же. Альтруисты хреновы.

Он говорил что-то еще, но я уже не вслушивался. Голос Муна приглушил туман. Потом молочная белизна поглотила место нашей стоянки. А еще через десяток-другой шагов я остался наедине с зоной. Может быть, стоило потеряться в этом тумане навсегда? Может, где-то в нем смысл моей жизни? Или мое счастье?

 

2

Туман стал плотным до такой степени, что видно теперь было шага на два-три, не больше. Еще какое-то время я шагал, подгоняемый злостью, потом остановился, расстегнул ширинку и выпустил пар. Как ни странно, жить стало легче.

Отжурчав, сколько было нужно, я развернулся на сто восемьдесят градусов и застыл. В голове прояснилось. В отличие от окружающего мира, наглухо потонувшего в тумане.

Ладно, без паники. Я глубоко вдохнул. Раз, два…

На счет «три» рука уже нащупала ПДА в кармане. Пискнуло. Попытка запустить навигатор не увенчалась успехом. Туман пожрал не только окружающий пейзаж, но, кажется, и сеть. Зато загрузилась карта. Чудесно. Только при полном отсутствии видимости и мертвом навигаторе толку от этих топографических картинок, как от козла молока.

И куда я ушел? И куда теперь идти? Огляделся. Ориентиров не было никаких. Если допустить, что я шел по прямой, то, сохраняя направление и двигаясь в прямо противоположную сторону, я вернусь к исходной точке. Вот только уверенности, что в тумане я шел прямо, не было. А ко всему добавилось гложущее сомнение: повернулся ли я, опростав мочевой пузырь, на пол круга или больше? Или меньше?

Стараясь сохранить остатки спокойствия, я зашагал обратно, считая в уме шаги. Десяток метров, полета, сто. Неужели я усвистал больше, чем на сотню шагов? Вокруг ничего не менялось. Загустевший туман не желал рассеиваться. Мутная молочно-белая пелена. Сырая, промозглая, поглощающая звуки, сожравшая зону, а может, и весь мир.

— Эй! — гаркнул я в туман.

Звук ушел, растаял, потерялся. Нет ответа.

— Мунлайт! Хлюпик!

Нет ответа. Тишина и молоко, разлитое в воздухе. Я снова глянул на экран наладонника. Навигатор мертв, сети нет. Только закачанные в память ПДА картинки. Толку от них, если не видно ни зги.

Вот теперь самое время паниковать. Не бывает такого тумана. Не бывает, чтобы в тумане на расстоянии сотни-другой метров не было слышно человека, орущего во всю глотку. Не бывает…

Хотя нет, в зоне все бывает. Особенно в той зоне, про которую никто ничего не знает. Кто тут ходил? Никто. А если кто и ходил, то никто не возвращался, чтобы рассказать о местных достопримечательностях.

Здесь даже зверья нет. И мутантов. И аномалий. Или мне так везет?

Тоже мне везунчик нашелся. Неизвестно, во что вляпался, а туда же. Стоп! От жутковатой догадки стало не по себе. Вот оно. Это не просто туман, это аномалия. Может же быть такая аномалия? Почему нет. Никто такого раньше не видел? Мало ли кто чего раньше не видел. Зона вообще место концентрации раньше не виденного.

Но если это так, то все встает на свои места. В аномальной зоне запросто может теряться любая связь с внешним миром. И ни один житель зоны в аномалию не сунется. Хоть слепая собака, хоть безмозглый кадавр. Мозгов-то у них нет, но чутье остается. Любое животное, пусть самое примитивное, знает, куда лезть не надо. Чувствует и уходит. Потому при пожарах, извержениях, землетрясениях и прочих стихийных бедствиях дохнут люди, а не зверье.

Я глубоко вдохнул. Раз, два, три… Мимо. Успокоение не пришло.

— Эй! — позвал я тихо. Ничего. Ни звука.

— Э-ге-ге-гей! — заорал уже во всю глотку.

Звук потонул, эха не было. И ответа не было. Тишина. Полная, как будто мир и вправду сузился до пятачка в четыре метра вокруг меня.

Молчал Мун. А может, он просто решил меня подразнить?

Молчал Хлюпик. Может, вконец обиделся? Или заодно с чертовым сталкером? Молчало эхо. Ну, мало ли…

Беззвучно мигал дисконнектом ПДА. А собственно, кто сказал, что он должен здесь работать?

И сама зона тоже молчала. М-да, кажется, на этот раз я вляпался крепко.

Глубокий вдох. Раз, два, три. Не помогло. Ну и черт с ним. Не ложиться же здесь помирать, в самом деле. Если я сюда зашел, значит, смогу и выйти. Главное, держать направление и не паниковать.

Я снова зашагал назад, как мне казалось, не меняя направления. Вот только без паники не получалось. В голове метрономом отщелкивали пройденные шаги, и волнения с каждым шагом прибавлялось. На шестистах я остановился. Что теперь? Снова менять направление? Или вернуться?

— Эй!!! Есть кто живой?!! Э-э-эй!!!!

В глотке запершило. Я заткнулся и закашлялся. Сыро. И орать бесполезно.

Поймал себя на том, что мысли начинают скакать без всякой логики. Снова вдохнул, выдохнул. И снова закашлялся. Сыро. И, если честно, страшно. Причем страшно беспричинно.

Направление было выбрано неверно. Значит, надо вернуться назад. Я сосредоточился и развернулся. Теперь точно на сто восемьдесят. Шестьсот шагов назад, а дальше сменить направление и попытаться еще раз.

Нога ныла, но я не обращал на нее теперь внимания. А что, если опять мимо? Что тогда? Сколько так можно ходить? Блуждать в бесконечном тумане? Пока не помру с голодухи.

Тут же прислушался к ощущениям. Нет, есть не хотелось. Голода не было. И от этого стало еще страшнее.

Сто шагов, отметил для себя пройденный рубеж.

А чего, собственно, я боюсь? Смерти? Так я ж себя и других уверял, что я ее не боюсь. Потому что терять мне нечего. Потому что нет у меня в этой жизни ничего. Выходит, врал? Да вроде нет. Что тогда?

Сто пятьдесят шагов.

С другой стороны, кто говорит про смерть? Может быть, я не умру. Может быть, я буду вечно скитаться в этом тумане и искать. Что искать? Друзей? Зону? Выход? Себя?

И чем тогда этот туман отличается от всей нашей жизни? Поиски себя и ближнего в бесконечном тумане. Поиск выхода и жутковатое понимание, что выход — смерть. Потому что другого выхода из тумана жизни не бывает.

О, господин мизантроп, вас никак на философию пробило. Если бы это сказал сейчас Мунлайт, я, наверное, среагировал и отвлекся от глупых мысленных топтаний на месте. Но Муна не было, а на собственные подначки реагировать еще глупее, чем на чужие. Самоирония не задела.

Пятьсот.

— Эй!!! Люди!!!

Крик получился хриплым. Глотку саднило. Я закашлялся и остановился. На мгновение показалось, что в стороне что-то мелькнуло.

Нет, показалось. Да и что там могло мелькнуть?

Стоп! Сердце зачастило, кровь пульсировала в висках. Я сглотнул, пытаясь смочить в мгновение пересохшую глотку. Опоры! ЛЭП! Там, где мы остановились была опора линии электропередачи. Значит не так важно, куда я иду. Важно найти ЛЭП и идти под проводами, пока не найду своих.

Недолго думая я плюнул на направление и пошел по кругу, с каждым разом все увеличивая радиус.

Сколько я так бежал? Шаги считать я не стат. Время давно уже перестало существовать для меня в своем обычном виде. Не знаю, сколько секунд, минут или часов я нарезал круги. Только кругов этих становилось все больше, диаметр их расширился в разы, а ЛЭП видно не было.

Энтузиазма поубавилось. Я уже не бежал. Сперва перешел на шаг, а после и вовсе остановился. Может быть, я вообще не иду? Стою на месте, перебираю ногами, как муха в смоле. Или еще проще, как на беговой дорожке. Иллюзия движения есть, а самого движения нет. Бег на месте.

— Эге-ге-гей!!!

Звук привычно уже растворился в тумане. Но на этот раз появился отклик. Мелькнуло. Справа. Мутное пятно света. Я готов был в этом поклясться.

— Мунлайт? — позвал я.

Тишина. Только пятнышко снова дрогнуло и пропало. Я зашагал на свет. Кой черт бояться, все равно терять нечего.

— Хлюпик?

Никакого ответа. Зато световое пятнышко стало ярче, четче и больше не пропадало. Только раскачивалось из стороны в сторону.

Теперь я не кричал. Шел молча. Кто бы там ни был, все лучше, чем шастать неизвестно где в одиночестве. Легкомысленно это, напомнил о себе внутренний голос, а зона легкомыслия не прощает.

От этой мысли темп чуть убавил, но не остановился. Нет, назад я не вернусь. Автомат остался на месте стоянки. Слава богу, пистолет всегда с собой. Я выхватил бэпэшку. Сдвинул предохранитель, готовый в любой момент выстрелить.

Свет стал ярче, раскачивался из стороны в сторону, гуляя по заученной траектории. Туман расступался. А еще через десяток шагов вокруг света вырисовался силуэт. Огромный, жуткий, бесформенный. Я резко вскинул пистолет и уже в следующую минуту пожалел об этом.

Это была женщина. Она стояла на пороге одинокого домика, держа в поднятой руке фонарь, и медленно поводила им из стороны в сторону. При виде меня она замерла, а затем опустила фонарь. Я отвел руку с пистолетом. Пригляделся.

Нет, на кадавра она похожа не была. Взгляд осмысленный, чистый. Одета просто. Фигурка ладная. Темные вьющиеся волосы ниже плеч. Не красивая, но обаятельная. По-домашнему уютная.

Так мы и стояли, молча глядя друг на друга.

Она улыбнулась. На щеках появились очаровательные ямочки.

Я вспомнил про пистолет, стало неловко. Вот ведь… Поспешно свернул предохранитель и сунул БП в карман. Получилось настолько суетливо, что она рассмеялась беззвучно.

Беззвучно! От неловкости не осталось и следа. По спине покатились крупные капли пота. Тут же пришло сожаление об убранном пистолете. Погорячился.

Но ничего не произошло. Женщина перестала улыбаться и шагнула к дому. Я остался на месте.

Она легко вспорхнула по ступенькам на крыльцо, остановилась и оглянулась. Я не сдвинулся ни на сантиметр. Женщина распахнула дверь и приглашающе взмахнула рукой.

Меня куда-то заманивают. Там внутри обязательно будет какая-нибудь тварь. Не может быть иначе. Не живет здесь никто. И жить не может.

Хуторянка, а именно так ее почему-то хотелось назвать, видимо, устала ждать. Продемонстрировав недовольство моей нерешительностью, пожала плечами и шмыгнула в дом. Дверь закрылась с легким стуком. А я остался в тумане у крыльца. Один, как…

Я почувствовал себя идиотом. Ненавижу это чувство, оно вызывает злость, а злость в самом деле толкает на идиотские поступки.

Отмахнувшись от здравого смысла, я поднялся по ступеням и, ухватившись за ручку, потянул на себя.

Никого там не было. Никакой твари.

Крохотная прихожая с вешалкой и ковриком, на котором притулились резиновые сапоги невероятно огромного размера. Хозяйке они явно не по ноге. Значит, тут есть еще кто-то.

За предбанником обнаружилась комната. На удивление большая и светлая. Обстановка деревенская. Печь. Посреди комнаты стол, стулья. В дальнем углу дверь в другую комнату. На столе белая скатерка. На окнах веселые занавесочки. По стенам развешаны полочки и фотографии. Старые, пожелтевшие.

Женщина суетилась у стола, накрывала к позднему обеду или к раннему ужину. Я замер в дверях, не зная, как вести себя дальше. Неловко кашлянул.

Она резко повернулась, на лице мелькнула оторопь, узнавание. Хозяйка улыбнулась.

— Ты здесь живешь? — задал я самый, наверное, глупый вопрос. Но в складывающейся ситуации мне показалось, что надо что-то спросить.

Она кивнула. Побросав приготовления, выдвинула стул и приглашающе кивнула. Я послушно прошел и сел. Отметил, что пол чистый. Подумал, что, наверное, нехорошо проходить в обуви, но когда здесь кто разувался при входе. Зона же.

Хозяйка, кажется, ничего этого не замечала и неловкости не чувствовала. Просто занималась как ни в чем не бывало своим делом. Передо мной возникла тарелка, корзинка с хлебом, солонка.

Женщина грохнула на стол здоровую кастрюлю, сняла крышку. Рванулись наружу клубы пара, устремились к потолку, но какого-то особого запаха я не почувствовал. Хуторянка тем временем подхватила черпачок, хватанула варева и шлепнула мне в тарелку. Каша.

Пока я разглядывал скромное угощение, содержимое тарелки хозяйскими стараниями увеличилось в три раза.

— Спасибо, — поблагодарил я, выставляя вперед руку.

Она поняла меня правильно. Убрала черпак, подхватила кастрюлю и отбежала в сторону. Через секунду вернулась, уселась к столу и, подперев рукой подбородок, уставилась на меня бездонными глазами.

Я подхватил ложку, кусок хлеба и принялся за еду. Вкуса не чувствовал. Может, потому, что каша была безвкусной, а может, оттого, что молчунья следила за каждым моим движением.

— Меня зовут Дима, — сообщил я, расправляясь с кашей. Не называться же перед ней Угрюмым, в самом деле. — А тебя?

Она покачала головой. Что бы это значило, хотел бы я знать?

— Почему ты молчишь?

Женщина рассеянно улыбнулась. Немая она, что ли?

— Ты не можешь говорить? Она снова замотала головой.

— Прости. — Я уткнулся в тарелку. Бестактность вышла. С другой стороны, откуда мне знать, что я, каждый день с немыми общаюсь?

Она продолжала следить за мной, не отрываясь. Наконец снова заулыбалась. Ладно, кивать-то она в состоянии.

— Ты здесь одна живешь? — рискнул спросить я. Утвердительный кивок. Однако смелая барышня.

— Я заблудился, — поделился с ней своим несчастьем. — Ты знаешь, как отсюда выйти?

Вопрос получился абсолютно невменяемым, но она, кажется, меня поняла. Помедлив с ответом, покачала головой.

Я снова уткнулся в тарелку. Хорошие дела. Как хочешь, так и понимай все это. Но в любом случае ничего утешительного.

За мыслями не заметил, как доел. Ложка заскребла по дну тарелки, и этот звук вывел меня из оцепенения. Я отставил пустую тарелку.

— Спасибо, — поблагодарил хозяйку.

Скромная благодарность вызвала неожиданный эффект. Она снова счастливо заулыбалась, обнажив ровные белые зубы. На щеках наметились милые ямочки. Сколько лет я не видел женской улыбки? Не говоря уже о том, сколько месяцев я не видел женщины.

Хозяйка поднялась из-за стола, посмотрела на меня сверху вниз с улыбкой. Хочет, чтобы я встал? Я поднялся.

Женщина отошла от стола и пошла в заднюю комнату. На полдороге остановилась и оглянулась. На меня глянули два бездонных омута. И зачем слова? Все и без них ясно. Я зашагал за ней следом.

В дальней комнате было темно. Только маячила белым пятном огромная кровать. Хозяйка кивнула на постель. Прошла, взворошила подушки, придавая им пышность, призывно отвернула край одеяла.

Только сейчас я почувствовал, насколько устал. Болела нога, ныли мышцы, гудела голова. Я шагнул вперед. Не раздеваясь, рухнул на кровать поверх одеяла. Что-то прошуршало рядом. А через секунду я почувствовал чужие объятия. Легкие, нежные, удивительно мягкие.

Повернулся. Она смотрела на меня бездонными глазами. Я обнял ее. Женское тело, показавшееся вдруг тонким и хрупким, прижалось ко мне, словно ища защиты.

Я стиснул ее крепче. Почувствовал, что становится необыкновенно легко. Все тревоги, сомнения и мрачные мысли уходят куда-то. На смену им пришло тепло и покой. Давно забытое ощущение.

А потом… ничего не было. Мы просто заснули. Я просто заснул.

 

3

Сначала появился свет. Уже утро? Сколько я проспал?

Потом появилась боль. Она пришла рывком, запульсировала скула. Я вздрогнул и открыл глаза.

И тогда жуткой волной нахлынуло что-то невообразимое. Накрыло с головой…

Сырость. Боль. Вспышка боли. И все вокруг рывком уходит в сторону. И ноют уже обе скулы. И начинает складываться нелепая картинка.

Мунлайт. Лицо злое. Держит меня за грудки. Это от него болят скулы. Он бил меня. Кулаком. По лицу. Кажется, готов ударить и еще раз.

За плечом Муна Хлюпик. Лицо испуганное. Что-то он такое увидел? Смотрит на меня. Это я его так напугал? Нет, это, наверное, Мун его испугал. Мун, который бьет меня. Зачем бьет?

И почему так сыро, ведь в доме есть печь.

Я попытался спросить об этом у Мунлайта, но язык не слушался, и вместо слов вышла каша.

Каша! Дом! Немая женщина!!!

Я вздрогнул и огляделся. Мун, Хлюпик. Туман. Рядом что-то огромное. Меня затрясло. Нет, это был не дом. Рядом валялась огромная стальная опора ЛЭП. Змеились в траве оборванные провода.

Мир вздрогнул в конвульсии. Снова стало больно. Где дом? Как я здесь оказался? Ведь она не могла меня сама утащить куда-то, пока я спал.

Сапоги! Значит, она живет здесь не одна. Ее сожитель меня и вытащил. И бросил спящего недалеко от места стоянки. А Мунлайт с Хлюпиком меня нашли.

— Угрюмый, ты соображаешь? Я кивнул. Плохо, но соображаю.

— Или еще накернить? — Голос Муна был злым. Ни тени иронии.

Я покачал головой. И так полрожи синей будет, если верить ощущениям. И с чего этот клоун вздумал меня будить гестаповскими методами?

— Как я здесь? — спросил я. На этот раз получилось. Хоть и хрипло, но слова были разборчивыми.

— Тебя спросить надо, — ядовито отозвался Мун.

Я не ответил. Поднялся на ноги, огляделся. Туман плотный. Видно всего на пару шагов.

— Надо найти ее, — пробормотал я. — Ее и дом.

— Какой дом? — не понял Мунлайт. — Ты о чем вообще?

— Дом, где я ночевал.

Хлюпик побледнел и стал еще более испуганным. Мун крякнул и осел. Похоже было, что он растерял все слова.

— Идем, — кивнул я. — Это тут рядом где-то должно быть. Я не долго шел. Вы простите, что я пропал. Но я не знал, куда идти, а потом…

Я смолк, чувствуя, что говорю много и не по делу. Мунлайт смотрел на меня с сомнением, наконец не выдержал и взорвался:

— Какой, на хрен, дом? И кто она? И хрена ты верещал? И какого ляда ты здесь завалился?

— Я не здесь, — попытался объяснить я. — Я в тумане заплутал, потом к ее дому вышел. Это женщина. Она живет здесь.

Мунлайт бешено посмотрел на меня. Резко метнулся в мою сторону. Я не успел ничего сделать. Ничего сказать. Пальцы сталкера вцепились в куртку, стиснули, натянули. Ворот больно врезался в шею.

— Здесь никого нет! — рявкнул он. — Никаких баб! И никаких домов! И если ты сейчас не начнешь говорить что-то вменяемое, я тебя отмудохаю до полусмерти.

— Есть, — упрямо повторил я. — Я ночь провел у нее в доме.

Ворот перестал давить так же резко, как и начал. Мир снова содрогнулся, добавляя боли в челюсть. А потом все завертелось, пока не остановилось падение. Земля ударила ничуть не слабее, чем кулак напарника.

Я посмотрел на Мунлайта. Тот смотрел на меня так, как не смотрел никогда ни один сталкер.

— Мудило, — произнес он с угрозой. — Какая ночь? Тебя не было пятнадцать минут.

 

4

Костерок трепетал махонькими язычками пламени. Тепла от него было немного. А меня все сильнее знобило.

Мунлайт подкидывал ветки в костер. Рассказ мой он, кажется, не слушал, хоть сам потребовал, чтобы я в подробностях поведал все, что было с тех пор, как отошел от стоянки.

Хлюпик, напротив, внимал с тем жадным интересом слушателя, который позволил хитрозадой Шахерезаде продержаться со своими бесконечными байками тысячу и одну ночь.

— Что это было? — повернулся Хлюпик к Мунлайту, когда я закончил живописать свои похождения.

— Зона, — недовольно пробурчал Мун.

— Это что, аномалия такая? — не понял Хлюпик. Мун сгрузил в костер целый ворох веток. Долго смотрел в огонь, потом перевел взгляд на Хлюпика и уставился так, что тот не выдержал. Отвернулся.

— А мне откуда знать? — буркнул сталкер. — Я тебе оракул, что ли?

Хлюпик не нашелся с ответом. Я все еще был не в себе. Мысли ворочались вяло. Ощущение реальности то накатывало пугающей лавиной, то терялось вовсе.

— А чего вы меня искать пошли, если всего пятнадцать минут прошло? — спросил я.

Впервые за много-много времени мне хотелось говорить, потому что сюрреалистичная тишина была страшнее бесполезного трепа.

— Ты ушел, — сбивчиво заговорил Хлюпик. — А потом кричать начал. Мы и пошли за тобой. Но ты на месте не стоял. Двигался все время, кричал громко… и так… так…

— Как будто тебе яйца отстригают садовыми ножницами, — нашелся Мунлайт.

По всей видимости, он тоже начал приходить в себя. Во всяком случае, язвительность возвращалась.

— Когда мы тебя нашли, — закончил Хлюпик, — ты у столба этого железного валялся. То ли спал, то ли мертвый. А потом глаза открыл, смотришь и не видишь. И бормочешь чего-то. Как те… ну, которых мы стреляли. Которые ученого того…

Любопытно. Может, вот так и становятся зомби? Интересно все-таки, что это было? Говорят, глубоко в зоне существуют пси-аномалии, Может, это была она? Но почему тогда накрыло только меня?

Ладно, хорошо еще уйти далеко не успел. Метров пятьсот всего.

Я вздрогнул, только теперь хоть малость осознавая, из какого дерьма только что выбрался. Нет, оставаться здесь нельзя.

— Идти надо, — произнес я. Мун фыркнул.

— Уходить надо, а не идти. Назад и в обход. Через Припять. Как все ходят.

— Кто это — все?

— Все нормальные люди. — Мунлайт смерил меня взглядом. — Хотя чего с тебя, придурка, взять? Не требовать же, чтобы ты нормальным стал. В твоем случае это неизлечимо.

Все нормальные люди ходят через Припять. Ага! Нормальные в зону вообще не ходят. Нормальные здоровьем рисковать не станут. А жизнью и подавно. Нормальные, как говорил один нарисованный кот голосом артиста Табакова, дома сидят, телевизор смотрят.

— Много?

— Что? — не понял Мунлайт.

— Я спрашиваю, много ты таких нормальных знаешь? Которые в Припять ушли и назад вернулись?

Мун набычился, пробурчал свое коронное «ну тя нах» и отвернулся. Не то от костра, чтоб в огонь не смотреть, не то от собеседника, чтоб меня не видеть.

В голове по-прежнему было глухо и мутно, как после суточного похмелья, следующего за недельным запоем. Но теперь, во всяком случае, дом в тумане, как и его хозяйка, не казался таким реальным. Звуков там не было, запахов, вкуса. Хотя ощущения не покидали, и виделось все как сейчас, а не как во сне.

На самом деле хорошо, что я позвать решился, а не ходил молча в бесплодных поисках. А то бы лежал сейчас в бреду под поваленной опорой и…

И что? Может быть, я так и помер бы в том бреду. Хотя домик был славный. Женщина очаровательная. Да и про то, что это бред, я не догадывался.

Там было покойно и уютно. Там, в том бреду, где-то совсем рядом было счастье. Пусть все это иллюзия. Чем, собственно, иллюзия счастья отличается от счастья, если ты не видишь разницы?

Я жестко оборвал мысль. Неблагодарный ты, Угрюмый, тебя спасли, а ты… а что? Еще большой вопрос, что лучше. Можно сдохнуть счастливым, а можно прозябать в полном непотребстве без цели, без надежды. Существование в отсутствие жизни. Вот и подумай, спасли тебя или наказали?

Как ни крути, а дерьмово выходит. Я резко поднялся.

— Надо идти.

Хлюпик покосился на меня, на Муна. Так какая-то птичка вертела головой и косила глазом в зоопарке. В детстве я знал, как она называется, сейчас не помнил даже, как выглядит. В памяти застрял только этот поворот головы и косой взгляд. Мунлайт безнадежно махнул рукой.

Я смотрел, как оба поднимаются, затаптывают костерок. Собирают вещи. Они боялись. Оба. Это было видно невооруженным глазом. Но Хлюпик знал, зачем идет. И Мунлайт знал. А мне просто было страшно. Хотя появилось легкое ощущение, что я на пороге какого-то понимания. Осталось только отмычку подобрать.

Теперь мы шли плотнее. При дистанции в десяток шагов уже можно было потеряться. Потому, когда из тумана вынырнула тень и я резко остановился, Хлюпик впечатался-таки мне в спину.

Тычок вышел сильным. Я споткнулся, но удержался на ногах. Хотя пришлось сделать пару шагов, чтобы сохранить равновесие. Неведомая тень взметнулась и распласталась прямо перед глазами, приобретая четкость.

— Мать твою за ногу, — буркнул я, отстраняясь.

— Чего там? — насторожился Мун. Вместо ответа я отошел в сторону.

Крест, а точнее, подобие креста, торчал косо. Да и сам он был кривой, кое-как прилаженный в изголовье холмика. Жутковатое зрелище. Так хоронят, когда нет возможности похоронить по-человечески. Закапывают кое-как, тыкают пару перевязанных крест-накрест палок. Зная, что не вернутся никогда к этой могиле, но не в состоянии бросить труп просто так, не похороненным.

Так закапывают дорогого человека или человека, ставшего близким, потому что других близких в этой жизни уже не предвидится. Да и жизни осталось всего ничего.

— Твою бога душу, — начал Мунлайт и перешел на трехэтажный великорусский.

И я его понимал. Нет, пугал не холм с крестом. Хотя безвестная, кое-как справленная могилка в мертвом тумане, где даже звуки не живут, может пощекотать нервы. Но еще больше нервную систему будоражила провисшая часть холмика под крестом и зияющая яма в ногах могилы.

Бледный, как простыня, Хлюпик судорожно сглотнул и провел трясущейся рукой по лицу. Мун мрачно усмехнулся.

— Как думаешь, он сам оттуда вылез?

— Или помог кто-то, — пожал плечами я.

— Вообще-то ногами вперед выкапываться как-то неудобно, — рассудил сталкер. — Хотя, с другой стороны, ноги вперед — это традиция.

Шутник. Нашел место и время. Хотя лучше смеяться, чем паниковать. А так, если судить трезво, ходит ли где-то рядом существо вроде кадавра или безумный расхититель гробниц, разница небольшая. И то, и другое не самая приятная компания.

Я прислушался. Нет, ничего. Ни звуков, ни ощущений какой-то опасности или чьего-то присутствия.

Хлюпика трясло по полной программе. На нас он косился безумными, выпученными, как у напуганной лошади, глазами.

— Он что, действительно мог сам? Я пожал плечами.

— Но это же невозможно. — В голосе Хлюпика дрожали панические нотки. Его представление о мире, где живые мертвецы могут быть только в кино, явно давало трещину.

— Вот ты помрешь, мы тебя закопаем, а потом вылезешь, придешь и расскажешь, что возможно, а что нет, — наставительно поведал Мун.

— Хорош его путать, — одернул я.

— Хорош пугать? — взвился Мунлайт. — Тогда разворачивайся и пошли в обход, подальше отсюда. Хорош пугать! Это еще кто кого пугает.

— Не ори. — Меня тоже начинало трясти. — Хочешь сдохнуть от пули, потому что так вернее? Или считаешь, что справишься с «Монолитом»? Или думаешь, с этими фанатиками договориться можно?

Что он, в самом деле, прицепился со своей Припятью. Понятно же, что шансов выжить у нас не много, но зачем их еще сокращать? Они оба сами сюда полезли, мол, каждому надо и терять нечего. А раз терять нечего, то к чему эти истерики?

Мунлайт успокоился так же внезапно, как начал орать. А скорее просто взял себя в руки.

— Сдохнуть от пули, потому что так вернее, это очень хорошее замечание, — процедил сквозь зубы он. — Я сдохнуть не боюсь. Я не сдохнуть боюсь. Ты свою рожу, когда мы тебя под ЛЭП нашли, видел? А я видел. Очень неприятное зрелище. Вон у Хлюпика спроси. И стать таким же овощем мне не улыбается ни разу. Так что лучше умереть от пули, чем превратиться в…

Он замолчал. Ни Мунлайт, ни я, ни кто-то еще не знает, во что и как тут можно превратиться. Но откуда-то берутся кадавры и снорки, не говоря уж о других жутких тварях, которые не похожи на людей, но и на животных не тянут.

Я не стал ничего говорить. Обошел раскуроченную могилу и пошел дальше. Меня больше пугало затишье. Закон маятника здесь работает на все сто. Если что-то начинает идти слишком гладко, значит, очень скоро долбанет так, что мало не покажется.

— Угрюмый!

Я не остановился. Остановлюсь, начнутся разговоры, уговоры, истерики, качание прав и переливание из пустого в порожнее. А пока я иду, у моих попутчиков только два варианта. Или топать следом, или потерять меня насовсем. Как показала практика, расставаться со мной они не жаждали.

Открытое пространство закончилось. Из чуть поредевшего, кажется, тумана стали выскакивать колючие кусты.

Туман и в самом деле немного рассеялся, но стало темнее. Вокруг поднимались стволы деревьев. Причем чем дальше, тем гуще они росли.

Сзади доносились шаги. Топал, шаркая и сопя, Хлюпик. Почти беззвучно лавировал между кустов Мунлайт.

— Угрюмый, пора поворачивать. Не дури.

Я не дурил. Поворачивать и в самом деле надо. Переть через лес в тумане — не дело. А судя по всему, участившаяся поросль медленно, но верно переходит в лес.

— Стой!

Вслед за окликом я ощутил на плече чужую хватку. Значит, терок не избежать.

Я развернулся. За плечо меня держал, разумеется, Мунлайт. Совсем притихший Хлюпик маячил в сторонке и устало ждал, когда мы закончим очередную разборку. А в том, что будет разборка, сомневаться не приходилось.

— Мы не пойдем дальше.

— Обойдем левее, — кивнул я.

— Ни правее, ни левее. Поворачиваем назад. В лес я не пойду.

Он был решителен, как никогда. Кажется, в этот раз мы с ним серьезно поругаемся. Черт подери! Вот потому я и не люблю ходить в зону с кем-то. Потому что с кем бы ни пошел, либо он становится отмычкой, а тебя потом гложет совесть, либо начинается игра в выяснение, кто здесь главный.

Все хотят руководить, а я не приемлю, когда кто-то пытается мне указывать. С абсолютным подчинением и дисциплиной закончил, когда из армейки вернулся. То есть подчинение, безусловно, быть должно, и дисциплина — штука хорошая, только подчиняюсь я одному человеку. И зовут его сталкер Угрюмый. И если кто-то идет со мной в зону, то он это принимает, а если не принимает, то я иду один.

В общем-то я и ходил всегда один. Если б крутые времена не потребовали крутых решений…

— Мы не будем спорить, — вкрадчиво произнес я. Обычно такой тон деморализует, но только с Муном эта шутка не прошла.

— Я тоже умею на психику давить, — ответил он, полностью скопировав и тон, и интонации.

Я посмотрел на него. Мне хотелось лишь понять, насколько он готов упорствовать. Не на того напал. Мунлайт словно только того и ждал, когда я посмотрю на него. Мы сцепились взглядами и застыли, уставившись друг другу в глаза.

Кому-то могло бы показаться, что это детская игра. Ничуть не правда. Так ломают волю. Если ты поймал взгляд собаки, не слепой, конечно, а обычной, и сумел ее переглядеть, она никогда на тебя не бросится. Если ты не отвернул взгляда от вертикальных зрачков кота, своенравное животное признает за тобой право верховодить. По крайней мере в отдельных вопросах. То же самое и с людьми. Если ты не отвел взгляд первым, а противник потупился, значит, ты победил. Сломил волю. И пусть он будет продолжать с тобой спорить, он уже отступил.

Мунлайт не отступил. Он сверлил меня взглядом с не меньшей силой, чем я его.

— А спорить в самом деле не о чем, — проговорил Мун уже своим обычным тоном. — Просто мы разворачиваемся и идем обратно.

Он смотрел мне в глаза и даже не думал отвернуть. Хорошо, посмотрим, у кого характера хватит.

— Ты идешь обратно, — холодно произнес я. — А мы идем дальше.

— Дальше идти — самоубийство, — Мун повысил голос.

Он явно начал злиться. Где-то на краю зрения дернулся Хлюпик.

— Идти в Припять — самоубийство еще более верное, — гаркнул я. — Мы идем дальше.

— Ты идешь дальше! — прорычал он громче.

Нет, у него был не испуганный взгляд. Он не боялся. Не было у него страха — ни сейчас, ни раньше. Он злился. Злился оттого, что что-то пошло наперекор задуманному. А что он задумал?

Ну и лопух же ты, Угрюмый. Пошел в зону с человеком, а сам даже приглядеться к нему не удосужился. Думаешь, знаешь его? Ни черта ты не знаешь. Привык в одиночку ходить, расслабился. А расслабляться нельзя.

— Спроси Хлюпика, — рявкнул я.

Гляделки закончились. Мы дружно повернулись к Хлюпику. Тот опешил окончательно. Отпрянул и жалобно протянул:

— Ну, вы чего?

— Ты с ним? — спросил я, сверля взглядом теперь уже Хлюпика. — Или со мной?

— С тобой, — донеслось со стороны.

Голос был чужим, хоть и знакомым. Но здесь он звучать не мог. Не было ему тут места. Я подпрыгнул как ужаленный. Рука дернулась к пистолету. Краем глаза заметил, как Мунлайт хватается за автомат.

С той стороны, откуда мы пришли, выдвинулась человеческая фигура. Сзади проступали в тумане еще четыре силуэта.

— Брось оружие, — посоветовал тот, что был первым.

Он сделал шаг вперед, и остатки сомнений растаяли в одно мгновение. Передо мной стоял и держал меня на мушке Васька Кабан.

За спиной что-то стукнуло, шлепнуло. Но я не обратил внимания. Я стоял перед Кабаном с пистолетом в руке и судорожно пытался понять, что происходит.

— Ты что, Угрюмый, глухой? — нетерпеливо вопросил Вася. — Ствол на землю. И все, что мне может не понравиться из припрятанного по карманам, туда же.

Почему он обращается только ко мне? Мысль обожгла изнутри. Невольно умом понимая, что делать этого нельзя, я повернулся спиной к врагу, лицом к напарникам. Повернулся и замер.

Хлюпик лежал на земле. По вздутой скуле расползался след от удара прикладом. Удара не настолько сильного, чтобы раздробить челюсть, но достаточного, чтобы вышибить из Хлюпика желание сопротивляться, ежели такое появится.

Мун стоял рядом с автоматом в руках. Ствол «Вала» глядел мне в живот.

— На твоем месте я бы послушался этого дядю, — ядовито поведал Мунлайт.

В голове возникла и тут же потухла яркая картинка героического сопротивления. Нет, я не киногерой. При самом лучшем раскладе все, что я успею, так это подстрелить одного из них. Подстрелить, а не пристрелить. А вот меня потом пристрелят. Их пятеро, плюс Мунлайт. Все вооружены, пальцы на спусковых крючках, прицелы на разнообразных частях бренной половины моей сущности. Пикнуть не успею, как нематериальная половинка от материальной отделится и отправится в сталкерский ад.

Я молча вытянул руку и отпустил пистолет. БП грохнулся о землю с глухим стуком. Следом за ним на траву отправились рюкзак, нож, автомат. Почему я автомат не схватил, а за пистолетом дернулся? Привычка, видимо.

— А теперь руки на затылок и три шага в сторону, — осклабился Вася Кабан.

Пришлось повиноваться.

 

5

Их было пятеро. Кабан верховодил. Из оставшейся четверки я знал только одного. Здорового светловолосого, похожего на викинга детину с голубыми глазами, известного своими странными замашками по созданию нычек.

— Какие люди, — буркнул я.

Коренастый, даже бочкообразный, Снейк отвернулся, пробормотав что-то невнятное в длинную, почти как у Деда Мороза, бородищу. От моего узнавания ему явно сделалось неуютно. И выглядела такая запинка очень и очень забавно. Ситуация вот только была совсем не смешная.

Оставшаяся троица совестью явно не маялась. Кажется, вообще не была ею обременена. Кабан только стволом повел, трое двинулись ко мне. Один мелкий, верткий. Двое покрепче, с похожими, как две капли воды, рожами. Коротко стриженные мордовороты с тяжелыми челюстями и ломаными носами. Этакие «двое из ларца, одинаковых с лица».

Решить, хочется мне озвучивать эту шутку или нет, я не успел. Эти «однояйцовые» наклонили довольно грубо, завернули руки за спину. В запястья врезалась веревка. Что ж, эти фраера наручников не нашли? Или умышленно решили воспользоваться старым дедовским способом?

Вязали долго, перетянули сильно, до боли. Наконец оставили и принудительно усадили. Я поспешил воспользоваться возможностью оглядеться. Хлюпика вязал третий. Тот самый, мелкий, шустрый. И получалось у него явно проворнее, чем у двоих мордоворотов.

Кабан молча взирал, как нас вяжут. За его плечом маячил понурый Снейк. Бородатому явно не нравилось то, что происходит. Но высказывать несогласие он не спешил. Вроде как назвался груздем, полезай в кузов.

Подошел Мунлайт. Непривычно хмурый и тоже не шибко довольный. Словно участвовал в чем-то, что считал неизбежным злом.

— Тому, — кивнул на Хлюпика, — рот заткни. Говорливый очень.

— Незаметно, — покачал головой Вася.

— Это шок, сейчас в себя придет и начнется. Хотя если не хочешь, то и бог с ним. Мое дело предупредить.

Кабан недовольно посмотрел на Муна, кивнул вязавшему Хлюпика:

— Карась, варежку ему заткни.

Хорошее погоняло, мелькнуло в голове, подходящее. Такое же верткое, мелкое и склизкое, как его бандит-хозяин. Сталкерами называть эту пятерку у меня язык не повернулся бы. Хотя и Ваську Кабана, и Снейка я знал именно как сталкеров.

Карась тем временем проворно скрутил кляп и загнал Хлюпику поглубже в глотку, так что у того глаза на лоб полезли.

Эх, Хлюпик, Хлюпик, говорили тебе, что не стоит к Монолиту идти. Вот теперь не обижайся. А Мунлайт — сука продажная. Как я раньше не догадался. И вертелся он всю дорогу неспроста. Не из страха, как мне казалось. Ждал он, когда нас Кабан со своими кабанятами нагонит. А тот все не успевал. Потерял, видать, когда я в обход через «Янтарь» пошел. Вот только мой обходной маневр нас не спас.

С другой стороны, неудивительно. Если Муну нужно было, чтобы нас нашли, всего и делов, что ПДА включенным оставить. Хотя в тумане сеть терялась и маячок пропадал.

— А вы молодцы, — радостно отметил Вася Кабан, словно бы уловил мою мысль. — Так славно орали. Если б не ваш галдеж, хрен бы мы вас нашли в этом молозиве.

Ух-ты, какие слова знает. Вот только туман белый, а не желтоватый. Но откуда Кабану знать о колоре упомянутого?

Карась подтащил Хлюпика, пихнул так, что тот, теряя равновесие, грохнулся рядом со мной. Бандита это развеселило. Мой несчастный попутчик, извиваясь, попытался сесть. Потуги выглядели жалко, что еще больше позабавило Карася.

— Как в анекдоте, — весело поделился Карась. — Один стажер другому говорит…

— Глохни, — сурово посоветовал Вася, и Карась благоразумно заткнулся.

Кабан подошел ближе. Лицо его сделалось почти приветливым.

— Ну вот, теперь можно и поговорить. Спрашивай. Тебе же интересно.

Я промолчал. Пошел он в пень, психолог доморощенный. Я тоже психолог, знаю, что сам все расскажет. Что-то же им от меня надо. Или от Хлюпика?

Украдкой кинул взгляд на извивающегося партнера, который почти ухитрился сесть. Нет, если этой братии что-то и нужно, то от меня. Оружие они мне велели бросить. Если б хотели с Хлюпика что-то поиметь, то меня сразу бы в расход пустили. С другой стороны, Хлюпика же не пустили. Но кляп в зубах у него, а не у меня. Значит, разговоры разговаривать со мной станут. Выходит, им все-таки нужен я. Вот пусть сами и объясняют, чего хотят. Не буду ничего спрашивать. На кой лишние слова?

— Ладно, — пожал плечами Вася, так и не дождавшись вопросов. — Не хочешь, как хочешь. А знаешь, кто тебя сдал?

Дурацкий вопрос. И так понятно, кто в нашем тройственном союзе говнюком оказался. Интересно другое, что значит «сдал»? Чего они от меня хотят?

Я покосился на Муна. Кабан Вася хмыкнул:

— Правильно мыслишь.

— Чего надо? — хмуро поинтересовался я. Театральщина ситуации начинала напрягать. Вася заулыбался, и я тут же пожалел, о том, что поддался на провокацию.

— Верно мыслишь. В корень зришь. Это самый главный вопрос, — похвалил Кабан за смекалку.

Боров безмозглый, пришло на ум злое, тебе бы хоть вполовину так смекать. Где только набрался этого дешевого пафоса? В каком кино насмотрелся? Если б киношные гении злодейства были немного умнее деревяшки, которую используют при постройке съемочных павильонов, их бы не менее тупые герои не уделывали бы. А если б у несчастного Васьки в голове было побольше серенького, он бы нашел более достойный пример для подражания. Или он не подражает, а на самом деле такой?

— Деньги, — поведал Кабан. — Нам нужны деньги. Севший наконец и притихший Хлюпик завозюкался, замычал. Что он там, собрался своей квартиркой в сталинке Васю с его гоп-компанией подкупить? Неозвученный вопрос остался безответным. Вася кивнул, и Хлюпик тут же замычал в другой тональности, получив от Карася ногой под дых.

— Зря садился, — весело сообщил Карась и заржал.

— Глохни, — отрезал Кабан Вася.

Карась умолк, выставив руки ладошками вперед, мол, все, я — могила. Вася снова посмотрел на меня, но уже без наигранной теплоты.

— Деньги, — повторил он.

— А я при чем?

— Дурак ты, Угрюмый, — покачал головой Кабан. — Хоть и умный, а дурак. Говорю же, сдали тебя. Вот он, балалаечник.

— Гитараст, — хихикнул Карась.

Чего-то много он смеется. Не иначе нервное.

— Глохни, — сердито прорычал Вася.

— И чего он вам наплел? — небрежно поинтересовался я.

Глазки Кабана мгновенно сузились. Взгляд стал похож на амбразуру дзота. Он прицелился в меня, в Муна, снова в меня, будто пытаясь понять, обманул ли его Мунлайт, или я ваньку валяю. Наконец напряжение спало. Видать, что-то для себя он решил.

— Какая разница? — В голосе Васи появилась беспечность. — Или ты хочешь сказать, что денег нет? Мы зря сюда шли? Тогда мы и тебя, и другана твоего прямо тут и застрелим.

— И никто не узнает, где могилка твоя, — напел Карась.

Вася зло зыркнул на своего мелкого подельника, и тот снова выставил руки ладошками вперед, демонстрируя полную покорность чужой воле. А у меня перед мысленным взором всплыл могильный холмик с корявеньким крестом и проваленным подножием. Я непроизвольно вздрогнул, но, кажется, этого никто не заметил.

— А если такой вариант тебя не устраивает, тогда кончай заливать. И говори, где деньги зажучил.

— Какие деньги? — невинно уточнил я, хотя все давно понял.

Вот только Мунлайт, который меня «сдал», ничего толком о моих накоплениях не знал. Мог только догадываться. Значит, надо понять степень догадливости этого паразита.

— Ты сам дурак? — не понял Кабан. — Или меня за дурака держишь? Твое бабло, миллионер подпольный.

Ага, значит, с арифметикой у Муна все хорошо. Наблюдательный, умеет не только смотреть, но и видеть. А еще считать и делать выводы. Злость на бывшего напарника сменилась уважением. Он-то про меня знал все. Хотя, по идее, должно было быть наоборот.

Умный, наблюдательный паразит. Интересно, в честь чего он меня сдал? Или это изначально его затея и Вася здесь руководит только для виду?

— Ну, допустим, деньги есть, — неторопливо поведал я, пробуя на прочность стискивающие руки путы. — С какого перепугу я тебе должен их отдавать, если ты все равно меня грохнешь?

Веревка была прочная, и затянули ее на совесть. Руки помаленьку начинали затекать.

— А если нет? Угрюмый, скажи честно, ты жить хочешь?

Риторический вопрос загнал меня в угол, я завис, как тот ПДА, которому выдали два десятка взаимоисключающих задач. Нашел, у кого спрашивать. С другой стороны, в сложившейся ситуации врать не станешь даже себе. Я и не врал. Сказать, что жить мне совсем не хочется, я не мог, но и утверждать обратное… Положим, так: я не знал ответа на этот вопрос. И это меня весьма и весьма удивило.

Кабан трактовал мое молчание по-своему.

— Знаю, знаю. Все хотят. Значит, договорились. Ты нам передаешь свои скромные сбережения миллионера-подпольщика, а мы отпускаем тебя домой и даже покупаем билет в один конец по маршруту «Зона — Урюпинск». Ну или где ты там живешь. То же самое для твоего сопляка. Идет?

Я задумался. Пристрелить сейчас не пристрелят. Иначе все труды насмарку. Охота им была денежки терять, ради которых рискнули всем, включая репутацию. Значит, будут дрючить, пока не выяснят, где нычка. Или пока я их сам туда не отведу. А вот когда деньги на руки хапнут, тогда нам с Хлюпиком хана.

Назад мы не вернемся. Потому как, если вернемся, сможем что-то рассказать. А так ушел человек и не вернулся, мало ли? Зона есть зона. И не спохватится никто.

Что же выходит? Выходит, что до конца их доводить нельзя. Дергать надо по дороге. И здесь задерживаться тоже нельзя. Начнешь упираться, начнутся угрозы, а там недалеко и до членовредительства. А терять пальцы, зубы, отстреливать себе конечности или ломать ребра с чужой помощью в мои планы не входило.

— Идет, — кивнул я. — Я довожу вас до нычки, отдаю деньги минус стоимость билетов. И вы нас отпускаете. Только с одним условием.

— Ну-ну, — усмехнулся Кабан с таким видом, мол, он еще смеет условия ставить.

— Все, что там есть помимо денег, — мое. Годится?

— Да не вопрос, — легко согласился Вася, из чего я сделал вывод, что жить нам ровно до тех пор, пока нычку не вскроем.

Ведь кто знает, может, у меня там и денег с гулькин хрен, а все ценности в артефактах. Но раз Ваське это до лампочки, то тут варианта два. Либо он дурак. А он дурак, конечно, но не настолько. Либо ему плевать, в чем там ценности, потому как возьмет он себе их все. И мне достанется билет из зоны в один конец. Только не до дома и даже не до Урюпинска.

— Где нычка-то? — доброжелательно поинтересовался Кабан, глядя, как его однояйцевые амбалы курочат мой рюкзак.

— Не там, — кивнул я в сторону рюкзака.

— Тут и хабара нет, — обиженно буркнул один из молчаливой парочки. — Консервы только и так, фигня по мелочи.

— Надо было рюкзак на нем оставить, прежде чем руки вязать, — кивнул второй. — А то тащи теперь на себе.

— Брось, — посоветовал Карась.

— Жалко, — в один голос сообщили мордовороты и переглянулись.

Жалко у пчелки в попке, зло подумал я, жалея о рюкзаке. К моей радости, жадность возобладала над ленью, и наши вещички они все-таки решили прихватить.

Парочка возилась с трофеем. Карась потешался над ними. Снейк курил в стороне и о чем-то тихо говорил с Кабаном. Только Мунлайт сидел в сторонке не при делах. Хмурый и пасмурный, как последние дни.

Давно переставший мычать и корчиться Хлюпик снова уселся. И хотя это стоило ему усилий, сейчас он сидел, привалившись ко мне спиной к спине. Собственно, Хлюпик меня сейчас заинтересовал больше, чем все пятеро вместе взятые плюс Мунлайт в качестве нагрузки.

Я попытался нащупать пальцами узлы на веревке, стягивающей его запястья. В первое мгновение Хлюпик вздрогнул. Я ощутил это всей спиной. Затем, поняв, видимо, мою задумку, расслабился и попытался подставить руки поудобнее.

Наконец пальцы нащупали заветный узелок. Попытка распустить или хотя бы ослабить узел успехом не увенчалась. У меня ведь руки тоже были связаны. И крепко. Настолько крепко, что пальцы уже начинали неметь, а в ноющих запястьях появилось характерное покалывание.

Я снова и снова пытался тормошить узлы. Получалось паршиво. Что делаю, я не видел. Руки потеряли нужную чувствительность. И ко всему прочему двигаться надо было так, чтоб со стороны это было незаметно.

Сосредоточившись на этом, я чуть не пропустил момент, когда Васька Кабан закончил шептаться со Снейком и двинулся в нашем направлении. Не вовремя он это сделал, ой, не вовремя. Мне как раз показалось, что узел начал поддаваться. Или только показалось?

— Поднимайте их, — кивнул Кабан в нашу сторону.

Первыми подорвались «двое из ларца». Следом подскочил Карась. Смешная компания. Сразу видно, кто имеет право голоса, а кто просто шестерит. К Снейку Васька явно прислушивается. Карась — шут гороховый. Мелкая сошка. Два мордоворота — вышибалы, не больше.

Вот только Мунлайт меня по-прежнему беспокоил. Какое его место во всей этой истории? Натуральный глава гоп-компании? Не похоже. Или очень хорошо маскируется. Просто стукач? Нет, не его амплуа. Сегодняшняя история, если, ее интерпретация — правда, это скорее исключение или даже недоразумение, чем стереотип поведения.

Нет, я не собирался оправдывать Мунлайта. И знать его я не знаю. Совсем. Что подтвердили события последних часов. Но на дешевого стукача он не похож. Нет. Проще поверить в то, что любитель дамочек старый киноартист Куценко — священник Богоявленского собора, чем в то, что Мун простой стукачок. И не у кого-нибудь, а у безмозглого Васьки Кабана.

Меня подхватили под локти, резко вздернули и придержали, чтоб не завалился. Оказывается, затекли не только перетянутые веревкой руки, но и отсиженные ноги. Рядом воздели на ноги Хлюпика. Теперь мы стояли с ним, как два инвалида, покачиваясь.

Однояйцевые поспешно собирали шмот и снарягу. Подошел на удивление молчаливый Мунлайт.

— Так куда, говоришь, идти? — поинтересовался у меня Вася.

— Слушай, Кабан, ты же знаешь, где я обретаюсь, — устало произнес я.

— У бармена подъедаешься, — кивнул Васька. — Ну?

Кабан задумался. Подошел Карась с двумя автоматами. Один свой, второй Хлюпиков.

— Кстати, анекдот знаете? — вклинился он. — Пьяный сталкер сидит в баре, спрашивает у бармена: «Сколько градусов эта водка?» Тот ему: «Сорок». Сталкер: «Горячая».

Карась громко заржал над собственной шуткой, которая, кроме него, кажется, никого не развлекла. Даже мордовороты не оценили.

— Глохни, — рыкнул на него Вася.

Карась оборвал смех и пожал плечами. Дескать, смешно же, чего не ржете? Угрюмый понятно, ему по статусу положено, а остальным-то чего грустить?

— Ты по делу говори, — сердито посмотрел на меня Кабан. — Я тебе не Кашпировский, чтобы мысли на расстоянии читать.

— Логично предположить, — вмешался Мунлайт с мрачной язвительностью, — что нычку он делал недалеко от дома.

— Так это чего, опять к «должникам» топать? А нычка, еще скажи, в той комнате, что ты у барыги снимаешь.

И без того поросячьи глазки Кабана снова сузились и покраснели. Рожа приняла свирепый вид. Сам Вася только копытом от злости не бил. Еще бы, на базу «Долга» он со мной ни за какие деньги не сунется. Потому как никаких денег он там уже не получит.

— Ты за кого меня держишь?

— Не боись, — успокоил я. — Нычка не на базе. Рядом. В паре километров.

Не стоит злить кабанов. Даже если кабан — Вася. Ничего хорошего из этого не выходит.

— Хорошо, — тут же успокоился он. — Тогда пошли, пока туман пореже стал.

Туман и в самом деле поредел. Не сильно, но ощутимо в сравнении с той молочной пеленой, которая стояла здесь час назад.

— Топай вперед, — велел Кабан. — Сопляк твой следом. И без фокусов. Если что не так, ты труп.

Многообещающе. Хотя оно и понятно. Кабану с его кабанятами теперь ни меня, ни Хлюпика упустить нельзя. Им проще без навара остаться, чем позволить кому-то из нас до людей добраться. Если сталкеры узнают, Кабану и его людям в зоне больше места не найдется.

Нетвердой походкой я двинулся туда, куда так порывался вернуться Мунлайт. Хлюпик устало шаркал за спиной.

— Стой, — окликнул Вася.

Я послушно остановился и обернулся.

— Чуть не забыл, — улыбнулся Кабан и кивнул. «Двое из ларца» и Карась обступили Мунлайта.

Стволы трех автоматов, не оставляя возможности для разночтения, уткнулись с двух сторон, под ребра и в спину. Выходит, Мун здесь никто. Выходит, он вообще не из этой песочницы. Но оттого, что его взяли за жабры, мне почему-то стало приятно. Торжество справедливости, что ли?

В отличие от Кабана Мунлайт был далеко не глуп и понял все сразу. На мрачном лице проявилась злая сатанинская ухмылка.

— Ты чего, Кабан? — поинтересовался Мунлайт. — За базаром не следишь?

— Я тебе жизнь обещал, балалаечник, а не долю, — отозвался тот. — Так что волыну на землю и вперед за другом своим Угрюмым. Думаю, у вас найдутся общие темы для разговора.

Мун взялся за ствол. Троица вокруг напряглась и пришла в движение. Вместе с ними выхватил пистолет Вася. Сталкер замер, оглядел готовых стрелять людей и расхохотался.

СА «Вал» с лязгом шлепнулся на траву. Следом опустился рюкзачок. А Мунлайт продолжал гнусно посмеиваться. Будь я Кабаном, наверняка бы меня это задело. Его и задело.

Вася посерьезнел. По его кивку брошенные на землю шмотки разошлись по головорезам.

— И руки ему свяжите, — распорядился он.

В голосе сквозила обида. Немудрено, ржал Мунлайт очень обидно. Подозреваю, что умышленно.

 

6

Туман какое-то время был совсем редким. Теперь можно было разглядеть все то, что мы прошли в непроглядной белесой мути. Леса тут почти что и не было. Он стоял в стороне. Высоченная черная стена. Колючая, хвойная. Дорогу она преграждала лишь в том месте, где нас нагнал Кабан со своей бригадой.

На пройденном отрезке пути встречались лишь редкие деревца. Бугрились холмы, торчали чахлые кустики. Никаких домов здесь не было. Только пара мертвых тракторов. Да сгнившие «жигули», про которые теперь можно вспомнить, только листая журнал о ретромобилях.

Впрочем, ясной видимость оставалась не долго. Отступившая было дымка снова стала густеть. И вскоре туман уплотнился до знакомого состояния, будто молоко в воздухе разлили.

Звуки стали глуше. Пейзаж размылся и погрузился в густую белесую пелену. Видно было всего ничего. Слышно не больше. Только шаги сзади шлепали и дребезжал высокий голос мелкого бандита.

— А вот еще, — тарабанил за спиной Карась. — Приходит сталкер к врачу и говорит: «Доктор, как мои дела? Как анализы? Кал?» А тот ему: «Да, голубчик, ничем не могу вас порадовать. Анализы плохие. А кал — так полное говно!»

Вслед за байкой раздался взрыв хохота. Заливался сам Карась. Над его шутками, как я успел заметить, кроме него, вообще никто не смеялся. Все анекдоты, которые он рассказывал, были довольно неуклюжими и безумно старыми. Единственная изюминка, которая во всем этом была, заключалась в том, что любой анекдот у него был обязательно про сталкера. Ту или иную шутку я слышал прежде в интерпретации про Штирлица, Ржевского, Вовочку или какого-то гипотетического мужика. Но в исполнении Карася героем байки неизменно становился сталкер. Впрочем, изюминка эта была весьма сомнительная.

Зато развлекался Карась от души. Что называется, сам пою, сам тащусь. Реакция у него была, как у школьника. Причем из начальных классов. От каждой новой хохмы он заходился чуть не до истерики. На окружающих, не сумевших оценить тонкость юмора, смотрел с превосходством. Казалось, сейчас повернется и с детской непосредственностью спросит: «Ну что, не дошло?»

— А вот еще. Встречаются два сталкера. Один другому говорит: «Ты не забыл, что должен мне две штуки?» А второй отвечает: «Извини, еще нет… Дай мне время, и я обязательно забуду!»

— Глохни, — оборвал Вася очередной всплеск хохота. Карась засопел, но притих. Теперь не было слышно ничего, кроме шагов восьми человек. Тихо шли я, Мунлайт и Снейк. Однояйцевая парочка ломилась, как пара лосей, не особо заботясь о том, что попадает под ноги. Васька, как оказалось, страдает одышкой. Что до Карася, его можно было бы назвать тихим, если б он шел молча. Только молча у него не получалось.

Шли медленнее, чем прежде. Больше народа — меньше скорость. А если учесть, что трое связаны, а четверо перегружены, таким обозом быстро передвигаться нереально. Налегке шел только Кабан. Впрочем, он нес свое массивное тело без всяких лишних шмоток и пыхтел при этом, как паровоз с покалеченным паровым котлом.

Мунлайт поравнялся со мной не сразу. Сперва шел сзади, потом нагнал Хлюпика, а потом, обогнав его, пошел рядом. На разговор он вроде бы не напрашивался. Физиономия задумчивая, взгляд внутрь себя. Мне даже показалось, что он сейчас выскочит вперед и пойдет передо мной в качестве ведущего.

Говорить мне с ним не хотелось, но это только поначалу. Чем больше он маячил перед глазами, тем больше я злился. А чем сильнее полыхала злость, тем труднее было сдержать желание высказаться. Спустя пару минут его постоянного болтания на глазах терпение кончилось.

— Сука ты, — тихо поделился я наболевшим.

— А сам что, лучше? — огрызнулся Мун.

— Я тебя не продавал.

— Я тебя тоже.

— Ну да, — фыркнул я. — Это они сами про все догадались.

— Догадались не сами, — прошептал Мунлайт. — Я подсказал. Только я тебя не продавал. Продают за деньги.

— Ага, — не сдержался я, — а ты бесплатно, за идею. Альтруисты пошли, усраться можно.

Мунлайт сбавил темп. Вроде как даже поотстал. Но не сильно, оставив себе возможность вернуться в любой момент.

— Слушай-слушай, — донесся сзади суетливый тенорок Карася. — Хоронят сталкера. Прохожий спрашивает: «От чего он умер?» «А читай на венках», — советуют ему. Тот читает: «От любящей жены», «От тещи», «От детей», «От коллег по работе».

Последнюю фразу он произнес уже с некоторым подкудахтыванием, а закончив, расхохотался уже свободно и жизнерадостно.

— Стой, — раздраженно рявкнул Кабан.

Я остановился, обернулся. Когда в товарищах согласья нет… Не помню, чего там дальше у школьного классика, но наблюдать за ними занятно. Я поймал себя на внутреннем злорадстве, но стыдно от этого ни разу не стало.

Кабан подхватил Карася за грудки и хорошенько тряхнул. Тот попытался вывернуться, но Вася держал крепко.

— Ты чего, тронулся?

— Еще один такой анекдот, — прорычал Кабан, — и я тебя здесь похороню. Сказано глохни, значит, заткнись.

Вася ослабил хватку. Карась встряхнулся и поправил ворот.

— Дикий какой, — сказал недовольно. — Чем тебе анекдот-то не нравится?

— Накаркаешь еще, не дай бог.

Кабан повернулся. Однояйцовые мордовороты следили за ним без эмоций. Хлюпик смотрел страдальчески. Мунлайт — с издевательской ухмылочкой. Снейк шел последним, его фигура уже терялась в тумане. Теряя очертания, превращалась в мутное пятно, размытый силуэт.

Да, ввосьмером идти уже неудобно. Скоро дальше рядом идущего ничего видно не будет. И тогда останется только топать и смотреть впереди идущему в спину и держаться за эту спину, как за маяк. Иначе потеряться недолго. И блуждай потом в этом тумане в поисках своих. С другой стороны, что плохо Кабану Ваське, то удобно мне. Убежать в таком тумане будет не сложно. Вот только как бы Хлюпику весточку передать, чтоб меня держался. Без меня ж ему не жить.

Кабан, по всей вероятности, мыслил в том же направлении. Во всяком случае, дальше он не пошел. Пройдя пару шагов, оглянулся назад, отметил ускользающие в дымку силуэты и велел устроить привал.

Я не стал дожидаться чужой помощи. С трудом присел на корточки, а после уселся на задницу. Прямо на мокрую траву. Сыро, конечно, но, один черт, уже все пропитано этим туманом. И потом бояться простудиться, когда тебя в любую минуту могут пристрелить, это как-то совсем уж смешно.

Мунлайт сел рядом. Бандиты понемногу скидывали амуницию. Было в этом зрелище что-то от стриптиза. Без эротизма, но лишние детали гардероба летели на землю, и оставшийся без оружия, рюкзака и трофейной снаряги человек выглядел голым. Готов поспорить, что и чувствовали они себя не очень.

Я без рюкзака, автомата, ножа и БП, да еще и со связанными руками чувствовал себя примерно так, как если бы меня в чем мать родила высадили перед Мавзолеем Ленина и застегнули бы браслеты за спиной, лишив возможности прикрыться. У этих руки свободны, и оружие никто не отбирал, но останавливаться и разоблачаться подобным образом в таких местах не хочется. Если по уму, то отсюда вообще тянет бежать без оглядки. Только возможности такой у Кабана и компании нет.

Подошел Карась. Взъерошенный и сердитый. Рыкнул на Хлюпика и грубо завалил его на землю. Отрывается за то, что от Васьки нагоняй получил. Отыгрывается, на ком может. Ничего, весельчак, ты еще свое получишь. Будут у меня руки свободные, посчитаемся.

На этот раз Хлюпик уселся довольно быстро. Посмотрел на меня жалобно, словно извинялся за то, что оказался не спиной к спине впритирку, а лицом ко мне и далеко. Я прислушался к ощущениям. Руки ломило в плечах, а кисти онемели настолько, что пальцы уже ничего не чувствовали. Будь он рядом со мной, я бы все равно ничего не смог.

Волной накатило бессилие, за ним стала подступать паника. Я глубоко вдохнул. Раз, два, три. Выдох. Зашевелившаяся внутри истерика успокоилась прежде, чем успела набрать сил для рывка наружу.

Что же делать? Надо сосредоточиться и подумать. Я покосился на Муна. Тот сидел рядом и полировал кончиком языка сколотый зуб. Черт возьми, сколько ж всего произошло за какие-то полдня. Еще несколько часов назад он жевал травинку и был другом, а теперь…

— Слушай, какого хрена? — спросил я и тут же пожалел о сказанном.

Какая разница. Он враг. Все враги. Полагаться можно только на себя. Расслабляться нельзя ни с кем. Это война. Каждый шаг, каждое движение, каждое действие — это военный маневр.

Ты выходишь из дома. Идешь по улице. Навстречу кто-то прет. Это враг, пусть даже ты не знаешь его, а он в глаза не видел тебя. Пусть даже в какой-то своей далекой заоблачной жизни он замечательный человек. Сейчас он враг. Дорожка узкая, вдвоем не разойтись. И вы идете навстречу друг другу.

Маневр. Он уворачивается и отстраняется. Вы расходитесь, как в море корабли.

Маневр. Ты уступаешь ему дорогу. Он победил, хоть никто этого не заметил.

Маневр. Ни ты, ни он. Вы цепляете друг друга плечами. Расходитесь? Разворачиваетесь и лупите друг друга взглядами по щекам? Что дальше? Холодная война или начинаются открытые боевые действия?

Ты идешь по улице, садишься в метро, заходишь в магазин. Вокруг враги. Они могут читать книжку или спать. Они могут хмуро сверлить взглядом карту метрополитена или рекламу на стене. Они могут добродушно тебе улыбаться. Все это гримасы. На самом деле они враги. Их человечность, их лучшие качества касаются не тебя. Они никогда тебя не коснутся. Потому что ты чужой. Ты враг для них. А они враги для тебя. Между вами война.

И даже если они вроде бы тебе знакомы и с тобой на одной стороне, войну никто не отменял. Сегодняшний союзник может завтра стать противником. Никому нельзя доверять. Даже если тебя называют другом, лучшим другом, любимым. Никого нельзя подпускать ближе, чем на вытянутую руку. Никому нельзя позволять лезть в душу глубже верхней пуговицы на рубашке. Потому что жизнь — это война.

Кто этого не понял, тот обречен проигрывать.

Люди не бывают друзьями. Это так же невозможно, как дружба между двумя государствами. Можно строить добрососедские мины, улыбаться, но у каждого остается свой интерес. Никто ничего не делает просто так. Я, во всяком случае, такого не видел. Есть ты и они. И вы враги. Это там, в обычной скучной жизни. А здесь зона.

Она как дрожжи. Столкнулась с дерьмом, дерьмо и поперло.

Так чего же я хочу от Мунлайта? Я сам пустил его чуть ближе. Я сам доверился не глядя. Кто ж теперь дурак?

— Это они меня с хабаром поймали, — негромко заговорил Мунлайт, вырывая из размышлений. — Грохнуть хотели, а я отмазался. Сказал, что могу им одного чудака с богатой нычкой слить.

— Меня?

— Тебя, — усмехнулся Мун. — Я других таких не знаю, кто бы столько натаскал. Мы ведь с тобой не один день знакомы, я за тобой поглядываю. Ты таскаешь немного, но часто. Сбываешь не дорого, но постоянно. В зоне ты дольше, чем я. Сколько лет? Пять, шесть, восемь? Деньги ты не тратишь. Пить не пьешь почти, загулов не устраиваешь, все «Сто рентген» не угощаешь. На Арене деньги не просаживаешь. Значит, деньги лежат. Дальше простая арифметика. Прикидываем среднее месячное количество таскаемых тобой артефактов, умножаем, переводим в рубли по стандартному барыжьему курсу. И ты миллионер, Угрюмый. За такого миллионера можно не только жизнь купить. А мне много не нужно, я жить хочу.

Я откинулся на спину. Трава сырая, земля холодная, но мне почему-то было жарко.

— И чего, совесть не мучает? — поинтересовался я.

— С хрена ли? — удивился Мун весьма искренне, хотя в искренности его я все равно уверен не был. — Во-первых, ты все равно не знаешь, что с этими деньгами делать. Они тебе не нужны. Разве нет?

Мун ждал ответа. Я молчал. Туман мокрым саваном опускался на лицо. Я закрыл глаза. Он, конечно, прав, но разве его дело мои деньги считать и ими распоряжаться?

— А во-вторых, — продолжил Мун, так и не дождавшись ответа, — ты же сам орешь, что все вокруг дерьмо. Сколько раз от тебя слышал. Зона — дерьмо, сталкеры — дерьмо, бандиты — дерьмо. Таким, как ты, все дерьмо, где б они ни находились. Вы к миру, к людям относитесь, как к говну. Ты ж это дерьмо везде видишь. И где есть, и где нету. При этом привык, чтоб весь мир наизнанку выворачивался, доказывая тебе, что не все так дерьмово. А ты будешь это принимать как должное и выковыривать ложки дегтя в медовой бочке. Да даже если там чистейший мед будет, ты ж не успокоишься. Ты же тогда, сукин кот, придумаешь, почему чистый мед — это дерьмово.

Я открыл глаза и сел в три рывка, оттолкнувшись от земли бесчувственными связанными руками. Мун смотрел на меня с ухмылкой. Злобной, ядовитой, но при этом какой-то тоскливой. Грустный сарказм.

— Зона дерьмовое место? Я дерьмо? — спросил он. — Так хрена ж ты тогда обижаешься? Это не мир к тебе дерьмово относится, это ты к миру, как к дерьму. По каким меркам живешь, то и получаешь. Мне вот надоело слышать от тебя, что я шмат какашки. Если ты в этом так уверен, получи и распишись.

Тупо заныла голова. Хотелось потереть глаза, помассировать виски, но руки были связаны. Интересно, если б я смотрел на мир иначе, ну, скажем, как Хлюпик, что бы он тогда мне напел? Или он тогда меня не сдал бы? Пожертвовал бы своей шкурой?

А я сам? Хотя со мной такого бы не случилось, я не случайно всяких знакомств, компаний, напарников, общих дел и попоек избегаю. Вот один раз сунулся со своей липовой добродетелью и чувством долга, теперь сижу с затекшими, скрученными за спиной руками под дулом автомата.

Дуло автомата сидевшего неподалеку Карася шевельнулось, словно бы подтверждая мои мысли.

— Круто отмазался, — оценил Карась спич Мунлайта. — Я прям заслушался. Научишь меня такие отмазки ляпать?

— Я тебя еще не такому научить могу, — злобно пообещал Мун. — Только руки развяжи.

— Перечешешься. — Карась хихикнул, словно услышал что-то смешное. — Я тебя сам еще поучу.

— Чему ты меня можешь научить? — оживился Мунлайт. — Анекдоты паршивые травить?

— На это тоже талант нужен, — купился Карась.

— Ну, продемонстрируй что-то оригинальное.

— Ща. — Карась сосредоточенно наморщил лоб. — Во! Разговаривают два сталкера. Один: «У тебя сбылась хоть одна детская мечта?» Другой: «Да! Когда отец таскал меня за волосы, я мечтал стать лысым».

Шутник заквохтал, довольный собой и своей шуткой. Мун садистски улыбнулся. Явно не над анекдотом.

— А хошь я тебе расскажу?

Карась подался вперед. Уши стали похожи на локаторы. Улыбка на лице Мунлайта стала шире.

— Приходит сталкер к гинекологу, — начал он и замолчал, давая возможность осмыслить сказанное.

— Ну, — с разгону поторопил его Карась.

В следующую секунду на лице его возникло подобие осознания чего-то. Рожа вытянулась, а после снова вернулась к исходному положению. Только выражение теперь было не растерянное, а как у ребенка, которому дали конфету в яркой обертке, а когда он схватился, выяснилось, что конфеты-то и нет, обертка пуста.

— Пошел ты, — обиженно пробурчал Карась и повернулся к Ваське Кабану, о чем-то переговаривающемуся вполголоса со Снейком.

— Слышь, Василий, костерок бы сварганить. А то зябко.

— Сваргань, — отозвался Кабан. Он как раз присел на мой рюкзак и слюнявил горлышко жестяной фляжки, выкрашенной в хаки. — Или ты это мне предлагаешь сделать?

* * *

Инициатива наказуема. Всегда. Поэтому за дровами для костра, если это так можно было назвать, отправился Карась. Правда, справедливости ради надо заметить, что ему в сопровождение была выделена «одинаковая с лица» парочка мордоворотов.

В результате через четверть часа мокрая и злая троица отправилась за второй партией сырья, а Снейк, тихо матерясь, пытался разжечь костер. Сырой хворост гореть не желал, что заставляло молчаливого «викинга» материться еще яростнее.

Мы остались в стороне и без присмотра. Если не считать автоматного ствола, смотрящего в нашу сторону. И хотя автомат лежал на коленях у Кабана, а хозяин автомата больше внимания сейчас уделял костру, чем нам, ощущение от этого приятнее не становилось.

Мун, наблюдавший за действом вокруг костра, потихоньку развернулся ко мне вполоборота.

— Угрюмый, — позвал шепотом.

Я сделал вид, что не слышу. Или не хочу слышать.

— Хорош дуться, — не успокоился Мун. — Бежать надо.

Бежать надо. Это я и сам знал. Только в таком тумане, хрен знает где и со связанными руками шансов на успех у нас меньше, чем у голого слепого от свалки до дикой территории дойти. Кабан это понимает не хуже меня, потому и не шибко за нами присматривает. Знает, что бежать в таком виде — самоубийство. А может, решил, что я поверил в его сказки про то, что он нас отпустит.

— Зачем? — решил свалять дурака я. — Деньги мне не нужны, сам сказал. Сейчас доведем их до нычки, и они нас отпустят.

Я говорил так же тихо, так что кроме Мунлайта меня никто не слышал. Мун посмотрел на меня с сомнением. Видимо, соображал: идиот я или прикалываюсь.

— Никого они не отпустят, — на всякий случай пояснил он шепотом. — Убьют они нас. И вас, и меня. Зачем лишние свидетели?

— Ну, сразу же не грохнули, — продолжал дурачиться я с абсолютно серьезным видом. — Это я им нужен, я знаю, где нычка. А вы-то им на кой? Хотели бы убить, давно бы уже убили.

И все-таки мне удалось его поддеть. Желваки напряглись, глаза стали бешеными.

— Угрюмый, ты совсем дурак или прикидываешься? — зашипел он, грозя перейти на такой шепот, который услышат, несмотря на расстояние и жрущий звук туман.

— Твой левый, — тихо отрезал я.

— Что? — опешил Мунлайт.

— Если что, твой левый, мой правый. Хлюпика предупреди. И линяем.

Мун хмыкнул и так же плавно, как поворачивался ко мне, перетек в сторону Хлюпика. Их диалога, а точнее, монолога, так как кляп у Хлюпика вынуть так никто и не удосужился, я не слышал.

Вообще идея бежать сейчас — дикая. Хотя, с другой стороны, конвоиров двое. Заняты своим делом. Туман плотный. Шагов на десять-двадцать отбежать, и уже хрен поймешь, где ты, куда делся. С другой стороны, это надо встать со связанными за спиной руками, пробежать эти десять-двадцать шагов, прежде чем тебя заметят.

Сердце сжалось и застучало, нагоняя безумный ритм. Сбойнет у меня когда-нибудь мотор. И вроде не сказать, что я шибко чувствительный, а сердечко реагирует. Причем с каждым годом все острее.

Я глубоко вдохнул и принялся считать. На счет «три» выдохнул и поймал на себе взгляд Муна. Хлюпик, сидевший на жопе, старательно подбирал под себя ноги, чтобы иметь возможность быстро встать.

Васька Кабан на нас не обращал уже никакого внимания. Чтобы это понять, оказалось достаточно одного взгляда. Поза все та же, но внимание полностью переключилось на возившегося с костром Снейка. Сам Вася в процесс не лез, но руководить им норовил всецело.

Тем лучше. Значит, если повезет, заметит не сразу. А когда заметит, понадобится время на то, чтобы развернуться, поднять автомат с колен. А автоматик-то, поди, на предохранителе. То есть еще и с предохранителя снять. Все это, конечно, считанные секунды, но это целые секунды! Это время!

Хлюпик уселся на корточки и замер.

— Бежим в разные стороны, — на грани слуха, практически одними губами произнес я. — Хлюпик на тебе.

Мун кивнул. Я снова глубоко вздохнул. Раз, два… А дальше все случилось очень быстро и как бы само собой.

Три! Нет, я не стал вскакивать. Я откинулся на спину и откатился в сторону. Трава была жесткая и неприятно хлестала по лицу, но в тот момент я этого не чувствовал, как не чувствовал сырости.

Туман заволок и размыл человеческие фигурки. Краем глаза успел заметить, как что-то подскочило и метнулось в сторону. То ли Мун, то ли Хлюпик. А может, и оба. Я не видел. Туман, адреналин, движение. Все смешалось и только хлестало мокрой травой по лицу.

Секунда. Вскрик. Кто-то что-то заметил. Кто? И что именно?

Рывок, два. Я оказался на ногах и побежал.

Я знал, что бегать нельзя. Я понимал, что бежать со связанными за спиной руками — это верный шанс навернуться. Но сделать с собой ничего уже не мог. Внутри поселилось то самое нечто, что загоняет обычно мою трепетную сердечную мышцу, заставляя считать и глубоко дышать.

Наплевав на остатки разума, которые пытались диктовать свою волю, требовали остановиться, я бежал так, как не бегал уже много лет.

Крики сменились выстрелами. Галдеж и стрельба отдалялись. А ведь если за мной побежал Снейк, то я сейчас получу удар в затылок, и все окажется напрасным.

Но то ли Снейк побежал не за мной, то ли побежал слишком поздно, а удара не последовало. Вообще, кроме себя я теперь никого не слышал. Сколько ж я пробежал?

Ощущение времени пропало настолько, что я было испугался, не попал ли снова в какую-то аномалию. Но нет, звуки были. И запахи. Вернее, один запах — запах сырости.

Я перешел на шаг. Стало немного тише, хотя сердце продолжало колошматить так, что его могли услышать не только за сто метров, но и в четвертом энергоблоке. И дыхание вырывалось громкое, с хрипами.

Спокойно, это иллюзия. Никто ничего не слышит. В этом чертовом тумане голосов и выстрелов не слышно толком, а уж биения чужого сердца и подавно.

Затаив дыхание, я обернулся. Никого. Ни своих, ни чужих, ни Муна, которого теперь и вовсе непонятно, к кому причислить.

В глотке пересохло. Судорожное сглатывание не помогало. Слюны, кажется, не осталось вовсе. Куда помчался с такой скоростью? И что дальше?

Я огляделся. Кругом туман, как тогда, когда дело кончилось галлюцинациями и спячкой под поваленной опорой ЛЭП. Никого. Ни аномалий, ни мутантов, ни преследователей. Мне невероятно повезло.

Вот только что делать дальше с этим везением?

Один. Неизвестно где. Безоружный. Связанный.

— Угрюмый, — мрачно закончил я перечень эпитетов. Кажется, вслух.

Тут же в панике завертел башкой. В голове уже замелькали картинки, живописующие выскакивающего Ваську Кабана и его архаровцев, вываливающихся на мой жалкий голос из тумана. Но вокруг по-прежнему никого не было.

Сердце молотилось уже где-то в районе горла, словно намеревалось выскочить изо рта. Глубокий вдох и далее по тексту. Не помогло. Я выдохнул и вдохнул еще раз, выжидая, когда вернется спокойствие. Надо что-то делать. Что?

Для начала избавиться от веревок. Это задача. Достойная, хоть и не глобальная. Я опустился на землю и попытался протиснуть задницу между связанными руками. Жопа пролезет — все пролезет. А если руки будут впереди, живем. Веревка — не радиоактивная трава, зубы не сломаешь. Рано или поздно развяжусь.

Вот только при всем великолепии затеи ни черта не вышло. Это только в киношных боевиках все просто. Вывернулся, и наручники чуть ли не сами на землю падают. В жизни бы так.

Но жизнь, как обычно, внесла свои коррективы. И, как обычно, не в мою пользу. Хотя я готов был поклясться, что растяжка у меня в разы лучше, чем у толстожопых актеров, изображающих супергероев, ничего не вышло. Веревка — не наручники. Руки связаны плотнее и выше. И как тут жопой ни крути, а не протиснуться.

Убедился я в этом значительно раньше, чем бросил бесплодные попытки. Руки болели выше запястья. Запястья саднило содранной кожей. А ребра трещали так, как будто я долго и упорно пытался выломать лишнюю пару, а то и две.

В глубине души стала зарождаться паника. Вот теперь деваться некуда. Либо самому вернуться к Кабану, либо сидеть и ждать, пока он со своими головорезами меня найдет. Есть еще третий вариант — топать до базы «Долга» со связанными руками. Может, мне даже повезет, и я выйду живым из этого странного тумана. Благо аномалий в нем особо не замечено. Может, потому что сам туман аномален, может еще почему. Но туман кончится, и я выйду… а куда выйду? К базе «Свободы»? К «Янтарю»? На дикую территорию? Мне же сейчас даже неизвестно, где я нахожусь. Пойму, когда выйду из тумана. А там начнется, к гадалке не ходи. И что я смогу даже не с голыми, а со связанными руками? Собак слепых покормить своей шкуркой? За грехи перед их братией они, должно быть, с удовольствием сделают из меня мясной ряд. Да и без грехов. Мясо, оно и в Африке мясо, чем бы за свою жизнь ни прославилось. А что я такое со скрученными за спиной руками, как не ходячий бройлер?

До слуха донесся тихий жалобный вой. Вот и собачки, метнулось в голове прежде, чем я понял, что это не собачки. Просто сам я вою от бессилия в туманном одиночестве.

Хватит ныть. Надо что-то делать. Оттолкнулся связанными руками. Поднялся на ноги. Идти. Идти надо. Вот только куда? Но не ждать же на месте неизвестно чего.

Я так и не успел ни на что решиться. Кажется, успел только почувствовать чужое присутствие. Сильная рука обхватила поперек груди, дернула назад, прижала. Спина уткнулась, как в стену, в чье-то крепкое тело. В горло, чуть выше кадыка, уперлось лезвие ножа.

Все, просвистело в черепной коробке, дождался.

— Ну что, Угрюмый, — тихо, в самое ухо поинтересовался знакомый голос, — ссышь, когда страшно?

 

7

Нож скользнул по горлу. Только тогда страх отступил, уступая место осознанию. А ведь лезвие было прижато к глотке тупой стороной!

Хватка ослабла. Чужая рука соскользнула с груди. Скрылась за спиной вслед за ножом. Теперь я чувствовал, как теребят веревки и дергают связанные руки.

Он был в своем репертуаре. Хохмил на грани фола. Издевался за все мои издевки. И, надо отметить, делал это мастерски. Скотина!

Запястья потянуло, веревка лопнула, и я смог наконец убрать руки из-за спины. Руки отнялись. Кисти покалывало. Запястья саднило. Непослушными ватными пальцами я размотал остатки веревки и обернулся.

Мунлайт стоял в двух шагах, поигрывая ножиком, и ухмылялся.

— Где Хлюпик?

— Спеленали, — отозвался Мун. — Мы как дернули, он сразу на ноги вскочил. Кабан тогда и заметил, что дело нечисто. Тебя уже не было. А Хлюпику по ногам швырнули чем-то, он и завалился.

— А ты?

— А я ушел, — сообщил он, довольный собой. Ушел. А Хлюпика потеряли. Зато Муна спасли.

Равноценный обмен, блин. Вот так попросишь кого-то о чем-то раз в жизни…

Стоп, оборвал я поток мыслей. Никого я ни о чем не просил. Да и просить не собирался. Этот сучий хвост мне никто и звать никак. Сейчас помогает и веревки ножом режет, а в другой раз резанет по горлу. И не тупым ребром, а острым.

— Нож откуда? — Чем больше я тер руки, тем больше ощущал, насколько они затекли.

— Маркитантка юная подкинула, — растекся в ухмылке Мун. — Тебе не по хрену, Угрюмый? Скажи спасибо, что тебя развязали.

Ага! Сейчас! Может, мне еще сталкеру Мунлайту в ножки кинуться за то, что он меня спас из полона бандитского? Тогда уж заодно спасибо и за то, что по его милости я на эту гопоту нарвался. И за то, что сейчас торчу здесь. Хрен знает где. Озябший, промокший, безоружный. И вместо того, чтобы думать о себе, думаю о Хлюпике.

— Спасибо, — недовольно буркнул я.

Мун осклабился, расплылся в довольной ухмылке. Я поймал себя на желании двинуть ему поперек лыбы.

Рефлекторно стиснул кулаки. Пальцы все еще не вернули былую чувствительность. Руки болели.

— Чего дальше? — поинтересовался Мунлайт как ни в чем не бывало.

Я пожал плечами. Да чего хочешь.

— Вам налево, мне направо, ну и до свидания?

— А что ты предлагаешь? Добежать до базы «Долга» и устроить разоблачения сталкера Васи Кабана, который вовсе и не сталкер, а бандит с большой дороги? — не удержался я.

— Почему бы и нет?

— А кто раньше мешал? Разоблачил бы раньше, мы б сейчас здесь не оказались.

Мунлайт посмотрел на меня с подозрением.

— Ты чего, Угрюмый, опять дурку валяешь? Или не втыкаешь на самом деле? Кто бы мне поверил? Представь себе, приходит один сталкер из зоны и бездоказательно, а доказательств-то нету, начинает такое на другого сталкера гнать. Ну, тень подозрения, может, и упала бы, но только тень. А в остальном — прощай, репутация. И при следующем выходе на зону сталкер Мунлайт пропал бы без вести.

— А сейчас что, не так?

— А сейчас нас двое, — проникновенно сказал Мун. — Тут уж тенью не отделаешься. Тут дело пахнет керосином.

Да, прав бродяга. Вот только с одним ножом на двоих далеко не уйдешь. И потом вопрос, что станет делать Кабан. Вот что он делает сейчас? Если поставить себя на его место, то Муновы выкладки Ваське понятны. Получается, у него выходов немного. Либо найти нас и сделать так, чтобы мы никогда до людей не добрались. Либо найти наши трупы. В противном случае возвращаться ему не с руки. Сталкеры гопоту, мягко говоря, недолюбливают. А уж такого переметчика не простят. И висеть Ваське с его друганами синими и некрасивыми на столбах любой сталкерской базы, до какой они доберутся.

Странно, что Снейк с ними оказался. Сколько знаю, его гопники до дрожи и зубовного скрежета всегда доводили. Выходит, что все это поза была? Или же викинг, как Мунлайт, очень крепко влип и решил пожертвовать ближним своим, вместо того чтобы самому сдохнуть.

Но ведь своя рубашка к телу ближе. И кто я для того же Мунлайта, чтоб ради меня рисковать? Да, никто. Мрачный, замкнутый зануда с дерьмовой философией. Ну, пару раз нажрались вместе. Так чего теперь обижаться?

— Чего уставился? — спросил он. — Ну, хочешь, по морде дай.

А обиды-то нет, понял я вдруг очень четко. Мунлайт вообще не вызывал у меня теперь никаких эмоций. Да и раньше особо не вызывал. Потому и обиды не было. И злости не было. Ничего. Вот только доверия совсем не осталось. Но и его ведь было не так много. А то, что на нужные вещи внимания вовремя не обратил, так это не признак проявления доверия. Скорее глупость.

Я покачал головой. Поиграл пальцами. С удовольствием отметил, что покалывания почти не осталось и онемение прошло. Так и не ответив Муну, я развернулся и пошел в туман. Туда, где, по моим прикидкам, остались Кабан, Карась и иже с ними.

— Погоди, — окликнул Мунлайт. Я остановился.

— Ты куда?

— Забыл кое-что свое, — пояснил я.

— За Хлюпиком? Или за оружием? — оценивающе прищурился Мун.

И за Хлюпиком, и за оружием. И вещички прихватить, и посчитаться. Но не объяснять же все это здесь сейчас Муну. Потому что иначе придется объяснять, почему никогда не лезу в чужие дела. И почему сейчас чужое стало моим. А этого все равно объяснить не смогу.

— Мы в ответе за тех, кого приручили? — объяснил для себя мое молчание Мун. — Ню-ню. Я с тобой.

Я пожал плечами.

— Как угодно. Только иди вперед.

— Не веришь? — ухмыльнулся Мун.

— Нет.

— По крайней мере честно, — кинул он. — У тебя мысли какие-то есть? Или работаем по обстоятельствам?

Мысли у меня были. Но поделиться ими с Муном я не успел. Пискнуло. Характерный такой писк. С подобным звуком наладонник находит потерянную сеть. Я дернулся, оглядывая туман. Но рядом никого не было.

— Это у тебя?

Мунлайт выудил из кармана ПДА. Кивнул. Как это у него наладонник не отобрали. Искали плохо?

Я протянул руку, требуя агрегат. Сталкер отдал практически без запинки. Беглого взгляда на экран хватило, чтобы понять: других работающих ПДА поблизости нет. Но от греха подальше…

Размах был коротким. Наладонник легко вырвался из руки и отлетел в сторону. Тихо шлепнулось. Мунлайт даже попрощаться не успел, только фыркнул негромко.

Зато теперь нас по маячку его пэдэашки не найдут. А если найдут, то не нас, а сам ПДА, валяющийся в траве.

Мунлайт окинул печальным взглядом предполагаемое место приземления наладонника и принялся грустно насвистывать «Moonlight and vodka».

— И не свисти, — цыкнул я. — Один раз нас уже вычислили по твоим воплям.

— Как будто ты меньше меня орал, — не упустил шанса поддеть Мунлайт. Но свистеть перестал.

 

8

Как говорил герой одного мультфильма из далекого детства: «У вас есть план, мистер Фикс?» У меня плана не было. Я не генштаб. Но прикидки кое-какие имелись. Главное — понять, где враг и что он делает.

Насчет Муна я не сильно опасался. После того, что он сделал, возвращение к Ваське Кабану, пусть даже со сдачей меня в живом или мертвом виде, для него смерти подобно. Доверия к нему это, конечно, не добавляло, но по меньшей мере можно сильно не дергаться.

Что же до Васьки, то вариантов могло быть не так много. Допустим, они сидят сейчас на том же месте лагерем и решают, что делать. Тогда всего-то и надо, что подойти и спровоцировать. Это будет не сложно. Подойти с двух сторон, засветиться и дернуть в туман в разные стороны.

— Они будут стрелять, — покачал головой Мунлайт, выслушав мои мысли.

— Они погонятся. Причем за обоими.

Мун, слушавший с серьезной внимательностью, хищно ухмыльнулся.

— Разделяй и властвуй? Ню-ню. А если они не сидят, а ходят и нас ищут?

Маловероятно. Этот вариант я тоже рассматривал. Когда мы драпали, у костра было двое. Хлюпика они одного вряд ли оставили бы. Значит, за нами в погоню мог отправиться только один. А один вряд ли далеко уйдет по такому туману. Что тогда? Вернулся, посидели, подождали. Собрались все в кучу и решают, чего дальше. Может, Хлюпику пару раз пинка дали со злости. Ну а если уже решили…

— Тогда разделять уже не надо, только властвовать.

— Хорошо, — кивнул Мун, — допустим. А если они не стали ждать и искать не стали? Просто вышли и караулят нас на просматриваемом месте. Выйдем же мы рано или поздно отсюда.

Я покачал головой.

— Нет. Кабан, конечно, не блещет интеллектом, но не дурак. Должен же он понимать, что мы можем выйти куда угодно. Кроме того, нам понадобится оружие.

— Хочешь сказать, что он ждет нас там же?

— Вот и проверим, — буркнул я.

Проверили.

Для начала чуть было не просвистали мимо. Ориентиров в тумане не наблюдалось, потому шли наобум, просто стараясь сохранять выбранное направление. Перед Хлюпиком у Муна обнаружилось два преимущества. Во-первых, он молчал. Во-вторых, умел тихо ходить.

Шаги едва-едва шелестели в тумане. Да и то скорее это я слышал больше, чем было слышно на самом деле. Для меня и собственное сердце колотилось с диким грохотом, но кто его, кроме меня, слышит? Тем более здесь, где звук глохнет, не успев разойтись.

Шлеп-шлеп, шаг за шагом. Сырость начинала действовать на нервы. Ненавижу туман и всякую прочую неизвестность. Шлеп-шлеп. И никаких других звуков.

И мы бы обязательно прошли мимо, если бы не Карась.

— Слушай-слушай, — донеслось из непроглядной пелены глухое бормотание. — А вот еще… Сталкер нашел у себя в душе укрепляющий шампунь с надписью «Длина и Сила». Конечно, маловероятно, но решил помыть им не только голову.

Следом донесся кудахчущий смешок, постепенно переросший в дикое реготание.

Теперь я на собственном опыте осознал, как нашел нас в тумане Васька Кабан. Хоть звук и глухой, а слышно-то все одно дальше, чем видно. Я молча указал Мунлайту направление. Сам пошел в другую сторону. Через секунду Мун растворился в тумане.

Я смутно представлял себе стоянку, но мне казалось, что двигаюсь по кругу.

— Глохни, — прозвучал значительно ближе голос Васьки Кабана.

Карась неуверенно хихикнул. Я замер.

— Чё вы скучные-то такие?

— Ты, дурило, когда видел сталкера в душе? С укрепляющим шампунем? — зло вопросил третий голос. Кажется, Снейк.

— Я за мужиками в душе не слежу.

Снова раздался квохчущий хохоток. Но поддержки Карась не получил и быстро притих. Глубокий вдох. Раз, два…

— Плохо жить без чувства юмора, — со вздохом подытожил Карась.

Три. Я сделал шаг. Другой. В тумане наметились странные мутноватые пятна. Еще шаг, другой. Пятна приобрели очертания. А еще через пару шагов я увидел лежащего Хлюпика и Кабана со Снейком и…

— Твою мать! — рявкнул Карась, хватаясь за автомат.

Никогда не думал, что буду солидарен с этим пустозвоном, но в данной ситуации он, пожалуй, оказался прав. Без чьей-то матери здесь не обошлось. Краем глаза отметив, как вскакивают и хватаются за оружие бандиты, я развернулся и побежал.

Грохнула очередь.

— Слева! — орал Карась.

Слева? Какое слева, я же справа, пронеслась шальная мысль. Справа. А слева Мунлайт. Я притормозил, собираясь уже вернуться и привлечь внимание и к своей скромной персоне.

— Второй! — крикнул, судя по голосу, кто-то из однояйцевых.

Ага! А вот это уже про меня. Я побежал. Сзади послышались выстрелы. Крики.

— Вы двое за этим! — надрывался Васька Кабан. — А ты за мной. В угрюмого хмыря не стрелять. Он живым нужен!

Ушлый Кабан. Другой бы думал, как шкуру спасти и репутацию сохранить, а этот еще и о деньгах не забывает. Иначе зачем я ему живым?

Сзади, на приличном отдалении, но не сбиваясь со следа, бухали две пары ног. Интересно, кто там за мной, а кто за Мунлайтом побежал? А еще интереснее, кто с Хлюпиком остался.

Треснула очередь. Глуховато, но я знал, что все на самом деле ближе, чем кажется. Тут же взревел голос:

— Прекратить! Я сказал, живого брать.

Значит, Вася на меня лично охотится. А с ним Карась.

— Я только… покалечу… — пропыхтел он на бегу. Голос ушел влево. Сбились? На всякий случай я тоже чуть сменил направление, уходя правее голосов.

— …тебя покалечу… — послышалось совсем глухо. Я остановился. Вслушался. Глухие шорохи, отзвуки, отголоски, тишина… Мимо, ребятки. Разделяй и властвуй, сказал Мунлайт. Разделить разделили, теперь нужно расставить приоритеты.

Не знаю, что там решил для себя Мун, но у меня первостепенная задача была совершенно однозначной. Я развернулся и потихоньку потрусил обратно к стоянке.

Теперь главное не торопиться. Хотя кто знает, как далеко убегут в поисках меня Васька с Карасем. Может, и стоило бы поторопиться. И кто, интересно знать, погнал Мунлайта, а кто остался с Хлюпиком?

Если Хлюпика караулит кто-то один, то лучше все же поторопиться, пока не появились…

Я дернулся в сторону и замер. Спасли рефлексы, выработанные за много лет топтания зоны. Глаз заметил, тело среагировало. И только потом дошло до мозга. Меня обдало холодным потом.

Впереди, всего в нескольких метрах, кружился маленькой воронкой пылевой вихрик. Этакий торнадо в миниатюре. Карусель. Крохотный смерч, едва заметный ненаметанному взгляду. Особенно в таком тумане. Можно запросто пройти мимо или даже вляпаться и не заметить. То есть незаметно оно, конечно, пока не вляпался.

Карусель, наверное, относится к гравитационным аномалиям. Хотя не знаю, ученые гундят, что «природа этой аномалии еще до конца не изучена». Смех, да и только. Как будто они смогли изучить природу хотя бы одной аномалии. Клоуны. Что за дурацкая манера надувать щеки и делать выводы из мизерных, практически отсутствующих данных?

Впрочем, у ученых это сплошь и рядом. Научились снимать климатические замеры, и ста лет не прошло, как начали прогнозировать глобальные изменения климата и прочую ересь. На основании чего? Что такое сто лет для планеты? Научились на звезды смотреть и разглядели метеориты с астероидами, тут же началась пурга на тему конца света. Дескать, вот летит метеорит, он-то нас и похоронит. А если не этот, то другой через год. Столкнется с Землей, и все живое издохнет. На основании чего выводы? Или миллионы лет метеориты рядом с Землей не пролетали? И с ней не сталкивались? Почему же только теперь нас должно похоронить небесное тело?

И таких примеров тьма. А в зоне эти ученые бредни растут, как та развесистая клюква, благо почва для них хорошо унавожена.

С каруселью, если опустить умные потуги объяснить с помощью науки, все просто. Крутится себе такой вихрик. Тихо, мирно, незаметно. Крутится, пока в него не попадет что-то живое. А вот тогда он почему-то набирает силу, раскручивается с неимоверной скоростью и поднимает тело жертвы в воздух. Если ты не попал в эпицентр карусели — считай, повезло. Кости, конечно, переломаешь, зато есть шанс остаться живым. Если засосало в середину вихря — все, пиши пропало. Карусель может не просто раскрутить, она может не хуже мясорубки на части разорвать.

И болтики в нее швырять бесполезно. Реагирует только на живое. Чувствует, что ли? Иногда мне кажется, что зона и ее аномалии живые. Что в некотором смысле они разумны. Не знаю, сами аномалии или зона в целом, но какой-то разум в этом присутствует.

Воронка карусели не стояла на месте. Она двигалась. И, по счастью, не в мою сторону. С замиранием я наблюдал, как мини-торнадо пересекает мой путь, уходит левее.

В глотке пересохло. Я судорожно сглотнул, но слюны, кажется, не осталось. Ноги отказывались двигаться. Так и стоял, как громом пораженный. Мне было не просто страшно, а жутко до икоты. И вовсе не от карусели, видел я их на своем веку. И как в них попадают, видел. И что от попавшего в нее остается, тоже наблюдал. Зрелище малоприятное, но не смертельное. Пугало другое — само наличие карусели в тумане.

С самого начала блуждания в этой белесой беспросветной дряни я принял на веру, как постулат, как догму, что аномалий и мутантов тут нет. Сам туман пугал и создавал проблемы, Кабан со своей кодлой создавал проблемы. Но от иных проявлений зоны, казалось, мы избавлены. Сейчас выяснилось, что это лишь самообман.

Зона здесь была полноценной, только скрытой от глаз непонятным туманом, а значит, еще опаснее. А я, наивный кретин, поверил, что здесь нет привычной опасности. Господи, как угораздило не нарваться только? Как удалось? Это ж какое везение надо иметь. Если пруха — штука лимитированная, то я, наверное, свой лимит на год вперед исчерпал.

И не я один. Знал бы Кабан, на что может нарваться, наверное, не бегал бы даже за мной. Даже ради денег и спасения жизни. Умереть ведь тоже можно по-разному. У зоны гуманных способов не бывает. Так что, всегда лучше на пулю нарваться.

— Спасибо, — тихо произнес я.

К кому обращался? К богу? Никогда в него не верил. К аномалии? Глупо. К зоне? Я прислушался. Ответа не последовало. Все то же самое, что и раньше. Влажная тишина. Туман. Всей разницы только вернувшееся ощущение опасности.

Не расслабляйся!

Всматриваясь и вслушиваясь в окружающую реальность, я неспешно пошел дальше. Положение складывалось двоякое. С одной стороны, кто предупрежден, тот вооружен. Я знаю, чего ждать от зоны, другие — нет. Значит, они скорее нарвутся на неприятности. С другой стороны, я со своим знанием теперь не побегу. Никогда, ни за какие коврижки. Разве что крыша от страха съедет. А Кабану никто не мешает двигаться с любой удобной скоростью. И тут он в выигрыше. Он о наличии аномалий в аномальном тумане не догадывается.

Страусовая политика: не видно — не страшно. Жаль, я не могу подойти к Ваське и рассказать, чем он рискует. Хотя Кабан отморозок. Даже если будет знать, не факт, что начнет осторожничать.

Стоп. Кажется, я увлекся й утопал слишком далеко. Закопошилась мысль, а вдруг как я опять сейчас начну ходить на одном месте, пока не добреду до какой-нибудь несуществующей избушки на курьих ножках с несуществующей бабой-ягой внутри. Я поспешил отогнать поганую мыслишку. Не о том надо думать.

Хлюпика надо найти. Причем искать придется ощупью. Не звать же его в сложившейся ситуации. А то так недолго и товарищей накликать, которые мне совсем не товарищи.

Я забрал в сторону, развернулся на сто восемьдесят и пошел обратно. Не покидало ощущение дежа вю. Только если в прошлый раз я орал и меня нашли, то сейчас я нем как рыба, и хрен меня кто найдет в случае чего.

По счастью, ощущение уже виденного осталось на уровне ощущений. Еще пара десятков шагов — и впереди возникли неподвижные пятна. Тени. Рядом трепыхалось пламя. Теперь каждый шаг я делал особенно тщательно, взвешенно. Если мои предположения верны, то с Хлюпиком остался кто-то один. И я захожу сейчас со спины.

Расчет оказался верным. Это стало ясно уже через несколько шагов. Костер понемногу издыхал. Хлюпик лежал рядом с ним на боку. Рожа у него была страдальческая. В паре шагов от Хлюпика сидел, подложив рюкзак под зад, Снейк. Викинг, кажется, смотрел только на пленника, и больше его ничего не волновало. Впрочем, судя по его неподвижности, его и пленник-то не шибко волновал.

Чуть позади него мертвой грудой остались сваленные рюкзаки и лишнее оружие. Ближе ко мне, очень удобно привалившись к куче, стоял «калаш». Хлюпиков кажется. Сердце забилось чаще. Стараясь не издать ни единого лишнего звука, я крадучись двинулся к куче снаряги.

Шаг, еще шаг. Только тихо. Вздрогнул заметивший меня Хлюпик. Я остановился и поднес палец к губам. Как будто он мог что-то сказать с кляпом в глотке.

Еще шаг. Хлюпик скосил взгляд на Снейка, и в глазах его метнулась паника. Связанный посмотрел на меня с такой непередаваемой тоской, словно случилось непоправимое. Неужто Снейк меня заметил? Если судить по глазам Хлюпика, то я готов был в этом поклясться. Но белобрысый бородач сидел неподвижно, как ни в чем не бывало.

От груды снаряги меня отделяли всего несколько шагов. Наплевав на осторожность, я быстро преодолел расстояние и схватил автомат.

С «Калашниковым» я почувствовал себя значительно спокойнее, хотя сердце по-прежнему громыхало, норовя выскочить из груди любым удобным способом, например, через горло.

Адреналин, однако. Не верьте тому, кто скажет, что в зоне не страшно. Здесь страшно всегда. Особенно когда к самой зоне добавляются люди. А тот, кому не страшно, либо дурак, либо бравирует. Дураки долго не живут. Бравада никого до хорошего не доводила.

Я вскинул «калаш» и, уже не таясь, щелкнул предохранителем. Ствол автомата глядел в спину бородатого. Снейк по-прежнему не шевелился, хотя теперь уже ежу было понятно, что мое присутствие для него не секрет.

— Встань, — хрипло приказал я.

— Бери то, за чем пришел, и уходи, — тихо произнес он, не двигаясь с места.

Снейк по-прежнему сидел на рюкзаке, и на коленях у него покоился автомат, которым он отчего-то так и не воспользовался.

— Встань, — повторил я. — Оружие на землю, руки на затылок. И не вздумай дернуться. Одно движение и я стреляю.

Бородач тяжело вздохнул. Рука подняла автомат. Я почувствовал, как палец на спусковом крючке становится влажным. Но опасения были напрасными. Снейк неторопливо выставил вперед руку с автоматом и опустил оружие на землю. Затем встал и повернулся ко мне.

На лице его была недовольная мина. «Мне не нравится команда. Мне не нравится капитан. И вообще… Что? Да! Мне вообще ничего не нравится». Кто это сказал? Не помню. Реплика всплыла сама собой, уж очень бородатая рожа к ней подходила.

— Развяжи его.

Снейк нехотя подошел к Хлюпику, легко поднял его на ноги. Поставил, как взрослый мужик ставит на ноги ребенка.

— Быстрее, — поторопил я.

Викингообразный дернул кляп и принялся распутывать узлы на запястьях. Хлюпик закашлялся. Он заходился долго. До хрипоты, до рвоты. Я поспешно оглянулся, не приперся ли кто на голос.

— Спасибо, — просипел Хлюпик, утирая рот освободившейся рукой.

— Потом, — отмахнулся я. — Иди сюда.

Хлюпик послушно направился ко мне. Спотыкаясь и беспрерывно потирая запястья. Не чувствует, что ли? С непривычки от такого онемения страшно становится. Вот когда пару дней связанный поваляешься и знаешь, что даже после такого руки отходят, привыкаешь и успокаиваешься. Главное, чтоб сильнее, чем нужно, не перетянули. Хлюпику и не перетянули. Это меня вязали так, что глаза навыкат. К Хлюпику серьезно никто не относился.

С другой стороны, ему это сейчас утешение слабое, да и не сказал я ему ничего. Ладно, берем свое и уходим. И так как-то странно все вышло. На удивление легко, будто подвох какой.

— Бери рюкзак, — велел я Хлюпику.

— Не могу, — пожаловался тот, чуть не со слезой в голосе. — Не чувствую ничего. Только колет.

Колет — это хорошо. Вот если б не кололо, тогда да, повод напрячься. В тумане, кажется, что-то мелькнуло. Но я не успел заметить. Снейк переступил с ноги на ногу.

— Не дергайся, — велел я ему. — Одно лишнее движение, и я стреляю.

— Не трогай его!

Все же мне не показалось. Тень там была. Из тумана возникла фигура, приблизилась. Мунлайт шел спокойно и уверенно, поигрывая ножом в левой руке. Кажется, он говорил, что левша, припомнил я, переводя дуло автомата.

 

9

Мун подошел ближе. Нож в его руке действовал мне на нервы. Его же направленный в брюхо автомат, кажется, не трогал вовсе.

— Не двигайся, — предупредил я. — Стой, где стоишь.

— Здравствуй жопа, новый год, — фыркнул Мунлайт, но остановился. — Чего тебе опять в голову стукнуло?

— Мне не нравится твой нож, — честно признался я. Мун ухмыльнулся издевательски:

— А мне твой автомат. Слушай, Угрюмый, ну не дури.

Он снова двинулся ко мне навстречу.

— Стоять! — рявкнул я. — Еще один шаг — и стреляю.

Мун замер, на лице появилось раздражение. Хлюпик жался рядом, нервно разминая запястья. Интересно, он до сих пор не в состоянии шмотки взять или уже забыл все напрочь?

— В чем дело? — сердито поинтересовался Мунлайт.

— Это ты мне объясни, — парировал я.

— А чего объяснять? Я пришел.

— И требуешь, чтобы я не стрелял во врага, — кивнул я на Снейка.

Тот выставил вперед руки. Я дернулся, переводя ствол автомата в его сторону.

— Мужики, мужики, — забасил бородатый. — Кончайте гнать. Я…

— Он… — начал в тон ему Мун, снова начиная двигаться.

— Стоять! — проорал я.

Если мне кто-нибудь прямо сейчас не объяснит, какого хрена здесь происходит, я положу их всех на месте. Я уже собирался потребовать объяснений, когда позади Мунлайта послышались голоса. Мунлайт чертыхнулся в голос. Снейк резко обернулся, и это решило исход дела.

Палец на спуске дрогнул. Автомат плюнул короткой очередью. Бородатый взвыл и повалился на землю. Очередь прошла Снейку по ногам. Мун, так и не посмотрев назад, дернулся ко мне с воплем: «Какого хрена ты делаешь?»

А еще через секунду издалека раздались выстрелы, замелькали тени. Я резко обернулся и, пинками подгоняя Хлюпика, начал отступать. Мунлайт метнулся следом.

Сзади трещали выстрелы, слышались яростные вопли, но видно сейчас никого не было. Хлюпик попытался бежать. Я резко схватил его за плечо и притормозил.

— Не бегать, мать твою. Хочешь жить, иди за мной. Главное сейчас — оторваться. Шум приближался.

Я резко повернул в сторону, шагов через двадцать еще раз.

Злой, как черт, Мунлайт топал рядом. Не знаю, враг он, сочувствующий или так, пописать вышел, но хотя бы достало ума сейчас молчать в тряпочку, и то радует.

Звуки преследования снова стали нарастать и приближаться. Хлюпик вопреки приказу нагнал, поравнялся и топал плечом к плечу.

— Почему мы не…

— Заткнись. — Шепот вышел змеиным, едва слышным, но настолько агрессивным, что Хлюпик резко отстал, не решившись спорить.

Из тумана выплыл черный силуэт. Я вздрогнул, но тут же успокоился. Дерево. Обойду правее. Дерево осталось в стороне, а потом и вовсе исчезло так же быстро, как и возникло.

Следом за Хлюпиком поотстал Мунлайт. Хоть бы он совсем уже отстал. Я на секунду задумался, хочу ли я этого на самом деле, или просто ворчу про себя со злости. Ответа не было. Терять опытного напарника в сложившейся ситуации паршиво. Терять человека, к которому не знаешь, как относиться, полезно. С другой стороны, так в тумане станет на одного врага больше. И пока есть вероятность того, что он враг, пусть будет лучше на виду. Так спокойнее. Хотя…

Позади раздались выстрелы. Очень далеко. Вернее, очень глухо. Их подхватили чуть в стороне. Еще и еще. Затем все стихло. Дерево они там, что ли, обстреляли? Или друг на друга наткнулись в тумане? Вот перестреляли бы друг друга сами, все спокойнее. И руки пачкать не придется.

Я сделал еще один резкий поворот и пошел быстро, как только мог. Но бежать не собирался. Сзади больше не доносилось ни звука. Отстали. Приостановившись, я обернулся. Оба здесь. И Хлюпик, и Мунлайт. Хлюпик руки больше не трет, но так и остался налегке. Урод, хоть бы оружие прихватил. Мунлайт оглянулся и сурово посмотрел мне в глаза.

— Ты чего творишь? — тихо зашипел он. — Со страха совсем крыша съехала? Ты зачем Снейка подстрелил? Я же сказал…

— Я тоже сказал, — быстро и тихо заговорил я. — Сказал, чтоб он не шевелился. Кроме того, жить будет. Похромает немного, потом все будет в порядке. И вообще, что он тебе?

— Притырок, — сказал как сплюнул Мун. — Если бы не Снейк, ты бы сейчас шлялся хрен знает где со связанными отваливающимися руками и думал, как бы развязаться. Это он мне нож сунул. И бежать помог.

Дурдом. Автомат по-прежнему смотрел Муну в пузо. Я опустил АК и впился пальцами в виски. Кто-нибудь объяснит мне, кто в этом тумане враг, кто друг? Я уже ни черта не понимаю.

Безвольно повисший на ремне «калаш» ощутимо ударился в бок. Мун смотрел зло, как будто я ему по больным мозолям прошелся. С другой стороны, мог бы и объяснить вовремя, что к чему. А то нож ему «маркитантка юная принесла». Вот пусть и не обижается теперь, что маркитантка юная убита, вернее, ранена.

— И чего мы теперь крадемся? — ядовито продолжал Мун, чувствуя мое смятение. — На цыпочках ходим? Нас гнали, а ты ползешь, как черепаха. Думаешь, тебя так не услышат?

— Да, — поддержал Хлюпик. — Нас ведь поймать могли. Хорошо, что туман.

— Бегать нельзя, — коротко бросил я и, повернувшись к Муну, добавил: — Я карусель видел.

Мунлайт присвистнул. Сразу сообразил, что к чему. Хлюпик мялся, борясь с желанием понять, о чем речь.

— Где видел? — коротко спросил Мун.

— Здесь где-то, — отмахнулся я. — Тут не разберешь, где находишься, а ты вопросы задаешь достойные Хлюпика.

Хлюпик насупился. На лице нарисовалось «А чего сразу Хлюпик?». Но сдержался.

Ладно, хватит на месте топтаться. Показав попутчикам спину, я пошел дальше. Спокойно, размеренно. Не медленно, но и не так быстро, чтоб с разгону влететь в аномалию и не заметить.

— Куда дальше? — спросил Мун.

Я молча взмахнул рукой, указывая прямо. Куда идем, туда и идем. А что еще ответить, если я даже приблизительно не понимаю, где мы? Если упремся в лес, значит, явно пришли не туда.

— Значит, за вещами возвращаться передумал, — окликнул Мунлайт.

Отвечать не хотелось. Желание перестрелять бандитов и отыграть свое испарилось. Причем не как туман, который стоял непроглядной стеной и редеть не собирался, а на самом деле испарилось. Автомата хватит, чтобы кое-как добраться до людей. На крайняк у Муна еще нож есть.

Мысль о том, что все это самообман, уверенно лезла в голову и не отступала, как бы ее ни гнали. В самом деле, достаточно одной стайки слепых собак или горстки кадавров, с которыми мы сталкивались по пути сюда, чтобы один автомат стал годен только на то, чтобы по-скорому пристрелить Муна с Хлюпиком, а потом застрелиться самому.

— Угрюмый, — позвал Мун.

Я не отреагировал. Шел, сосредоточенно глядя перед собой. Под ногами захлюпало. Сперва размокшая глина, потом появилась вода. Немного, по щиколотку. Только болота не хватало.

Болота, к слову, мы не проходили. Значит, идем не туда, куда шли. И не туда, откуда пришли. Куда? Хороший вопрос. Ответа я не знал. Знал только, что если упремся в лес, то можно разворачиваться и идти обратно.

— Угрюмый!

Господи, уж лучше бы на аномалию напороться, только б не отвечать.

Волной накатилась апатия. Все, к черту, устал. Надоело. Дайте мне выйти отсюда. Верните мне комнату у барыги-бармена, водку с консервами и прогулки за артефактами до свалки, ну или еще где-то рядом.

Скоро зима. Я хочу сидеть возле своей буржуйки. Греться огненной водой и забыть имя Хлюпик, с которым связаны только идиотские фантазии о походах к несуществующему Монолиту и не менее глупые, хоть и благородные, фантазии о том, что кто-то кому-то чем-то обязан. И погоняло Мунлайт, которое напоминает о несусветном раздолбайстве, тотальной неописуемой нелогичности и предательстве, я тоже хочу забыть. Дойти до дома, купить им оружие, снарядить по полной и отправить на все четыре. Пусть дуют хоть к Монолиту, хоть к Папе Римскому, хоть к волшебнику Изумрудного города.

— Угрюмый.

— Ну, чего еще? — не выдержал я.

— Не туда идем, — с легкой издевкой сообщил Мунлайт.

— Идите, куда хотите, — буркнул я.

— Угрюмый, — опасливо вмешался Хлюпик. — Ты чего?

Я повернулся и рубанул взглядом по обоим.

Ничего! Надоело! Все! К чертовой матери! И главное, какого хрена? Все орали, что Угрюмый — это такая нелюдимая сволочь, которая никому не доверяет и живет где-то там, сам в себе. Теперь получается, что ни хрена подобного. Угрюмый — это наивный доверчивый идиот, которым вертят как хотят. Все и каждый.

Один тащит к Монолиту, сам даже не удосужился сказать, зачем мы туда премся. Надо, видите ли. Зачем? За квартиру в сталинской высотке. Да не за квартиру я его туда потащил, а потому, что человека в нем увидел. А он? Что он увидел во мне? Универсальное средство достижения цели.

Другой тащится к Монолиту, потом оказывается, что Монолит ему не нужен, а просто он сдал меня с потрохами. Или Монолит и сталинская хата все-таки нужны? Потом он помогает мне бежать, потом снова чуть не сдает. Оказывается, не сдает. Но зато имеет наглость делать меня в чем-то виноватым. Хорошего человека я, видишь ли, подстрелил.

Этот «хороший человек» уже третий. Шапочное знакомство. Не скажу, что я к нему плохо относился или хорошо. Сталкер и сталкер. Но почему-то этот сталкер, этот хороший человек, рубаха-парень вдруг оказывается в компании бандитов, которые готовы меня отправить на тот свет. И я виноват, что его покалечил.

А я, как самая недоверчивая, нелюдимая, угрюмая сволочь, всем им верю. Иду неизвестно куда, неизвестно зачем. Подыхаю десять раз на дню. Не за деньги, а исключительно из человеческого расположения. И за это об меня ноги вытирают. Все вместе и каждый в отдельности.

— Все сказал? — поинтересовался Мунлайт.

Я озверело посмотрел на него и только теперь понял, что давно уже говорю в полный голос. Совсем нервы сдали, если уже настолько за языком не слежу.

— Связки побереги, — не дождавшись ответа, посоветовал Мун. — Здесь сыро, ветер. А ты так напрягаешься. Мы тебя поняли. Теперь поделись идеей, мы налево или направо поворачиваем?

Я лишь устало махнул рукой и повернул налево. Еще какое-то время под ногами хлюпало, потом зачавкала размякшая глина. Я глубоко дышал. Считал до трех. Потом до пяти, до десяти. Не отпускало.

Не то усталость, не то ощущение неясной опасности. Что-то шло не так. В какой-то момент показалось даже, что в ушах свистит, как тогда в подвале.

— Слушай, Хлюпик, — подал голос Мунлайт. Л все-таки?

— Чего?

— Вот на фига ты сюда приперся? Угрюмый понятно, что в зоне делает. Ему место концентрации дерьма до зарезу нужно. У него иначе особенности реальности с внутренними потребностями не гармонируют.

Голос его звучал на одной ноте. Слова плыли и проплывали, не задерживаясь в голове. Я слушал зону, а не сталкера. Но сталкер бубнил, а зона молчала, и затишье меня настораживало.

— Со мной тоже все ясно, — продолжал Мун.

— Не все, — огрызнулся Хлюпик. — Чего тебя сюда принесло?

— А ты как думаешь?

— Деньги? — предположил Хлюпик.

— Деньги, — глухо повторил Мунлайт. Голос его едва заметно дрогнул. — Нехай будут деньги. А ты? Чего ты сюда приперся?

Хлюпик не ответил. Только сопел и пер вперед, чавкая глиной.

Я вслушался в тишину, но вокруг по-прежнему не было ничего, кроме ощущений и тумана. Можно было снова списать все на паранойю, но ощущения меня еще не подводили. Даже в ситуации с Муном, как показала практика.

— Ты в чудеса веришь? — спросил Хлюпик.

— В смысле? — опешил Мун.

— В прямом. Вот бывает ситуация, когда выхода нет. Никакого. И надеяться остается только на чудо. Понимаешь?

— Безвыходная ситуация — это ситуация, выход из которой тебе не нравится, — заученно проговорил Мун.

— Хорошо. Выход тебе не нравится, — согласился Хлюпик. — И ты хочешь найти другой выход. Тот, которого нет. И веришь, что это возможно.

— Ну, — поторопил Мун.

— Вот за этим я здесь, — отозвался Хлюпик. — Мне нужен Монолит, потому что другого выхода нет. Осталось только в чудо верить. Ситуация такая, что…

— Тихо, — оборвал его я.

Хлюпик мгновенно заткнулся. Напрягся Мунлайт. Я чувствовал его напряжение каждой клеточкой спинного мозга. А еще я чувствовал, что за нами давно следят. Даже сквозь туман. И сейчас мы на грани какой-то черты, за которой нас уже не ждет ничего хорошего. Наверное, так дикий зверь чует чужую территорию. Вот до этого места можно идти, а дальше — смерть. Впрочем, не знаю. Это не знание, а скорее фантазии, придумки.

Я остановился. Вскидывая автомат, попятился. Наткнулся на Хлюпика и чуть не выстрелил. Спас предохранитель. Чертыхнувшись, поставил на одиночные и отступил еще.

На этот раз впереди было не дерево и не Васька Кабан. Если только это не очередной бред, вступивший мне в голову. Рефлекторно потянул носом. Ноздри защипало изнутри от запаха сырости и гнили.

Нет, это был не бред. Фигура впереди покачнулась. Я выстрелил на опережение, но промахнулся. Он выскочил из тумана. Уродливый, сутулый, с букетом не то щупалец, не то хоботков, не то соплей вместо носа и рта. Кровосос!

Стоявший позади Мун отпихнул раззявившего рот Хлюпика. Выкинул перед собой руку с ножом. Бесполезно, но на автомате чего только не сделаешь.

Лезвие разрезало воздух. Мутант пронесся мимо и отлетел обратно в туман. Не далеко. Ровно настолько, чтобы видеть жертву, а жертвой сейчас были мы трое.

Кровосос развернулся, показывая нам страшную, как смертный грех, харю.

В каком-то старом фильме, кажется, про пиратов, был такой персонаж, у которого ниже глаз на половину рожи рос кусок осьминога. Ни носа, ни глотки, только щупальца. Вот если того персонажа раздеть донага и хорошенько изуродовать, то вполне себе кровосос выйдет. А вообще знали бы создатели того фильма, что их придумка будет разгуливать нагишом где-то под Чернобылем, да не одна, а с соплеменниками… Интересно, что бы они на это сказали?

Палец лег на спуск. Я выстрелил. Потом еще и еще. Кровосос уходил от пуль молниеносными движениями. Как искусный тореадор от безмозглого быка.

Мунлайт сориентировался довольно быстро. Схватив Хлюпика за шиворот, потащил в сторону. Все правильно, если нельзя сопротивляться, можно убежать. И тот дурак, кто скажет, что бегать — трусость. Не зазорно убегать от лавины или извергающегося вулкана. Оставаться и махать на извержение кулаком — глупость. Такая же глупость — пытаться справиться с кровососом голыми руками. А с одним ножом в руках — это, считай, голыми руками. От кровососа и убегать безоружным почти невозможно. А смерть от его лапок страшная, лютая. Так что какой уж тут стыд.

Тварь увидела маневр, осознала, видимо, что жертва может убежать, и бросилась наперерез. Я выстрелил. Мимо. А, черт!

Не время считать патроны. Перевел предохранитель на беглый огонь. Хоть и понимал, что потом пожалею, но если сейчас пожалеть, то «потом» может не быть вовсе. Снова выстрелил, стараясь предугадать движение кровососа.

Стрекотнула очередь. Руку повело отдачей. Кровосос дернулся, взвыл и, изменив траекторию, скрылся в тумане. Муна с Хлюпиком я тоже теперь не видел. Зато где-то рядом, совсем недалеко, кто-то утробно взрыки-вал. Явно не сталкер и уж тем более не Хлюпик.

Вертясь, как раскрученный волчок, я поспешил туда, где исчезли Мун с Хлюпиком. Где они сейчас? И звать ведь нельзя. Только крикни, сразу все сбегутся. И кровосос, и Васька со товарищи. Хотя эти могут и на выстрелы прискакать, если, конечно, их слышали. А выстрелы — не бубнеж, их издалека слышно. Хоть здесь понятие «издалека» тоже субъективно, а все-таки.

Кровососа я встретил раньше, чем своих попутчиков. Тварь с «щуплой» физиономией выскочила на меня вдруг. Я подпрыгнул и выстрелил. С перепугу опять промазал.

Мутант тоже не был готов к нашей встрече. Он промчался мимо меня. Но скорость не сбросил и на полном ходу перешел в режим «стэлс». Просто растворился. На этот раз не в тумане, а прямо в воздухе.

«Стэлс» — название для этого состояния не официальное. Но среди сталкеров закрепилось. Как это называют и объясняют ученые умники, понятия не имею. Так же как не знаю, каким образом создается этот эффект. Может, это телепатия, может, мимикрия, может, оптический обман зрения. Но то, что кровососы умеют при желании исчезать без всяких шапок-невидимок, — факт.

Отбежав чуть в сторону, я оглянулся. Никого. Прислушался. Вокруг шуршало, шлепало, двигалось что-то невидимое в тумане, а может, и вовсе невидимое. Движение ощущалось теперь с нескольких сторон.

Постоянно оглядываясь, я двинулся в направлении, где, по моим прикидкам, могли находиться Мун с Хлюпиком. Главное теперь только не ошибиться и не найти вместо них кровососа. Лучше сдохнуть под гидравлическим прессом, чем в объятиях кровососа.

Сам я кровососа за едой не видел, но если верить рассказам, то жертву он не убивает. Просто впивается своими щупальцами в шею и парализует. А потом из живого человека, который даже мизинцем пошевелить не в состоянии, высасывает все жизненные соки до последней капли.

От выпитого кровососом человека остается сушеная тушка, похожая на мумию из музея имени русско-африканского поэта. Но это случается не сразу. Кровосос меру в еде знает. Потому может сожрать свою жертву за один раз, только если две недели ничего не ел. В противном случае поедание может растянуться надолго. Человек при этом остается парализованным, но в полном сознании. Какие мучения он чувствует, одному аллаху ведомо, но я лично предпочел бы этого не знать. Лучше подыхать час в руках самого изощренного садиста, чем умирать неделями, будучи завтраком, обедом и ужином кровососа.

Впереди что-то замельтешило. Вернее, кто-то. Повернувшись вокруг своей оси и еще раз окинув взглядом окрестности, насколько позволяла видимость, я ломанулся вперед.

Мне повезло, это были свои. Мунлайт упорно шел вперед, стреляя взглядом по сторонам и волоча за собой вяло упирающегося Хлюпика. Вот только обрадоваться я не успел.

Чуть правее перед моими спутниками возник силуэт. Вскинулся, выпятив перед собой автомат.

— Стоять, — радостно гаркнул Карась, выступая из тумана.

Мун остановился и отпустил Хлюпика. Ножом воспользоваться не успел. Да и какой фраер полезет с ножом на человека с автоматом? Я хотел отступить, но Карась успел меня заметить.

— И ты тоже, — качнул стволом в мою сторону.

Я и без его подсказки стоял. Вот только что теперь делать? Стрелять в меня он, ясно дело, не станет. Ему Кабан, если что, за меня автомат в жопу вставит и весь рожок высадит до железки. А вот пристрелить Муна или Хлюпика, чтоб меня урезонить, думаю, сможет не напрягаясь. На Муна-то наплевать после всех его фокусов. Да и вообще он мальчик взрослый и самостоятельный. А вот Хлюпик на моей совести.

— Попались, голуби, — радостно хихикнул Карась. — Вы главное не дергайтесь, ща Васютка придет и решит, чего с вами делать. А ты, упырь, автомат на землю клади, а то…

— А то что? — сурово пробурчал я. — Лучше ты ствол бросай.

Я прицелился. Он напрягся. Палец на спуске стал влажным. Выстрелить бы сейчас. Попаду. С такого расстояния с первого раза уложу. Вот только он ведь тоже может успеть выстрелить.

Сбоку хрюкнуло. Совсем рядом. Что это, я понял раньше Карася и шарахнулся в сторону. Тот заорал что-то невнятное, но мне было теперь не до него. Я увел автомат в сторону и выстрелил.

Кровосос возник совсем рядом, шагах в пяти. Возник из воздуха, как голограмма в фантастическом кино. Только не было и вот вам — пожалуйста. Карасевые вопли стали более осмысленными, но совершенно нецензурными. Он все-таки выстрелил. Но не в меня и не в Муна с Хлюпиком. По счастью, цель теперь была другая.

Пули прошли мимо. Мутант снова перешел в режим «стэлс» и исчез, словно не было. Я шарахнул по тому месту, где только что была тварь, но, кажется, снова опоздал.

— Назад, — велел я Муну.

Тот среагировал мгновенно. Схватил ошалевшего от всего Хлюпика за хобот и поволок в туман. Я попятился следом.

Карась задергался, переводя автомат с невидимой цели на видимую, но не такую опасную.

— Стоять же! — как-то совсем по-детски потребовал он.

— Лучше беги, — посоветовал я.

Хоть и враг, а смерти в лапах кровососа и врагу не пожелаешь. Как в воду смотрел. Карась дернулся. За его плечом материализовывалась тварь. Я вскинул автомат и пальнул. Мутант снова исчез и, по всей вероятности, снова ушел от пули. Перепуганный Карась шарахнулся в сторону, повалился навзничь и кубарем покатился по сырой раскисшей земле в сторону, где из тумана выскакивали двое знакомых мордоворотов.

Этих мне только не хватало. Я поспешил уйти.

— Не двигайся, сволочь, — окликнул басовито один из однояйцевой парочки.

Сейчас, как же! Только шнурки поглажу. Наплевав на требования, я побежал спиной вперед следом за успевшим смыться Мунлайтом, продолжая держать на прицеле не столько людей, сколько пространство между нами.

Карась суетливо поднимался на ноги. Парочка рванулась за мной, не решившись выстрелить.

— Тормозите, — взвигнул Карась. — Там…

— Твою мать! — заорал второй.

Я выстрелил напоследок по возникшему ниоткуда кровососу, повернулся и дал деру. Почти бегом. Ждать, чем дело кончится, не собирался. Неинтересно. Сзади заорали на великорусском. И прежде чем удаляющиеся крики заглушили звуки выстрелов, я успел почерпнуть пару незнакомых трехэтажных конструкций. «Двое из ларца» говорили редко, но метко.

Преследования не было. Им теперь не до нас. Выстрелы и крики понемногу отдалялись. Я вслушался, пытаясь определить, где теперь мои попутчики, но услышать их не смог.

Ладно, будем надеяться, что Мун шел прямо и никуда не сворачивал. Иначе я их могу до конца жизни искать.

Зачатки болота остались за спиной. Под ногами снова была пожухлая мокрая трава. Ранняя осень в этом году. Ни тебе бабьего лета, ни солнышка напоследок. Хотя для бабьего лета вроде рано. Но деревья облетают и трава жухлая тоже прежде времени. А еще говорят, природу не обманешь.

Если человечество спровоцировало появление зоны, то уж обмануть матушку природу с ее климатическими порядками и создать климатический хаос нам раз плюнуть.

Я остановился, прислушался. Выстрелы продолжали стрекотать, но очень далеко. На грани слышимости. Держатся еще, бродяги. Чего-то долго. Кровососа в три ствола можно было бы уже и положить. Хотя раз на раз не приходится. И потом, где одна тварь, там и две запросто могут быть. Но с другой стороны, три ствола и запас патронов.

Воспоминание о патронах обожгло неприятным ощущением. У меня-то после всей этой круговерти в рожке, дай бог, меньше половины осталось. И другому рожку взяться неоткуда, разве что от сырости.

В голове завертелись мысли о бездарно потраченном боезапасе. Еще чуть — и автомат станет бесполезен. Что тогда? Снова пытаться с одним ножом на троих до людей добраться?

На троих? Оптимистично звучит. Для того чтобы был один нож на троих, надо сперва тех двоих с ножом найти. Очень захотелось крикнуть, но я не рискнул. Конечно, Карась с мордоворотами если и живы до сих пор, то поотстали прилично, но остается Васька Кабан. И где он ходит, не знает никто. Уж мне-то это точно неизвестно. А накликать себе Кабана на задницу как-то не хотелось.

Автомат на предохранитель я ставить не стал, перевел на одиночные и так и оставил. Только палец со спускового крючка вынес на всякий случай. А то так недолго и без ноги остаться. Сколько таких балбесов было, которые спотыкались и сами себе ноги дырявили.

В глотке першило, жутко хотелось кашлять. Я тихонько прочистил горло, но сильно легче не стало. Не хватало еще простуду поймать в этой сырости. Мало мне ноющей ноги.

Словно напоминая о себе, ощутимо потянуло ногу. Вспомнил на свою голову.

Тихо чертыхаясь и поминая свежеперенятые трехэтажные конструкции, я прибавил шагу.

 

10

Вскоре стало ясно, что ни Хлюпика, ни Мунлайта я так не догоню. То ли я опять попал в какую-то ловушку и бегаю не то на месте, не то по кругу, не то вовсе лишь в собственном бреду, то ли они взяли другое направление, а только не было их.

Туман стал редеть. Неужели вышел? Но не тут-то было. Просто поднялся на холм. Здесь было чуть лучше с обзором, но преимуществ это мне никаких не давало. Все, что я видел, — редкие общипанные кусты и склон, по которому только что вскарабкался. Причем ниже по склону, сколько хватал глаз, все терялось в густой молочной дымке.

Черт. И в какую сторону мне с этого холма спускаться? Вперед? Назад? Где и кого теперь искать? А может, сесть здесь и ждать, пока кто-нибудь не выползет из тумана? Бредишь, Угрюмый, не иначе решил на старости лет в царя горы сыграть.

Но вопрос выбора направления оставался открытым. Я посмотрел туда, откуда пришел. Вид был такой, как над кипящим варевом в закрытой кастрюле с прозрачной крышкой. Видно, что что-то варится, видно, что кипит, но за избытком пара понять или разглядеть что-то невозможно. Здесь — то же самое. Только в отличие от пропаренного пространства, где влажно и душно, тут сыро и промозгло.

Я закашлялся. В груди скребло, словно там повисла, вцепившись когтями, кошка и карабкалась куда-то вверх, из последних сил противясь земному притяжению. Только этого мне до полного счастья и не хватало.

Понимаю, что пару столетий назад от простуды, которую тогда называли чахоткой, мерли только в путь. Но сдохнуть от простуды в двадцать первом веке, да еще и в зоне… Смешно, ей-богу.

Хотя, если подумать, смешного мало. Обычно я такие штуки вылеживаю и водкой сгоняю. Сутки валяешься бревном, потом — как огурец. Но это дома. А здесь особо не поваляешься. Саданет температура под сорок, грохнешься где под кустом, и все. Если сам не окочуришься, то обязательно кто-нибудь придет, поможет.

Я повернулся и вгляделся в туман по другую сторону холма. То же самое. Хотя…

На секунду мне показалось, что в туманной дымке мелькнула какая-то тень. Рука автоматически потянулась к карману, хватанула пустоту. Я чертыхнулся. Тяжко жить без наладонника. Вообще есть некий минимум, без которого можно попытаться выжить, но выживать трудно. А потому к его наличию быстро привыкаешь. ПДА к этому минимуму относится однозначно, тут двух мнений быть не может. Теоретически можно и без него, но на практике: карты, связь, маячки, навигатор и еще куча полезных функций.

Был бы сейчас наладонник, можно было бы понять не только куда я иду, но и где Кабан со своими архаровцами, и Мунлайт с Хлюпиком. Или, во всяком случае, выяснить, есть ли они там, где двигались, как рыба в толще воды, смутные тени.

Но ПДА сейчас был у Васьки Кабана. И это при самом удачном раскладе. А то и вовсе валяется, оставленный вместе с реквизированным у нас барахлом, где-то в тумане, отданный на откуп зоне.

Тень мелькнула и ушла вглубь, растворяясь, теряя очертания. Она словно подгоняла меня, подталкивала к принятию решения. Я поудобнее перехватил автомат и пошел вниз по склону. Туман снова стал густеть. Когда ж он кончится?

Впереди что-то шелохнулось. Я прибавил скорости. Беззвучное мельтешение впереди стало чуть более различимым.

Кто здесь может быть? Мун, Хлюпик? Кабан? Или вовсе нечто постороннее?

— Эй, — рискнул позвать я. — Мунище, это ты?

Ответа не последовало. Тени замелькали ближе. Черт тебя дери, сталкер, ну насвисти мне про утро в Лос-Анджелесе и полночных кагэбэшных девок, танцующих в московском кабаке под печально льющиеся водку и лунный свет. Ну, спой, что тебе стоит?

Но вместо привычного «Moonlight and vodka» из загустевшего тумана послышалось сдавленное рычание.

Меня пробил озноб. Болтавшийся на плече автомат мгновенно оказался в боевом положении. Я судорожно прикинул, сколько у меня патронов и как надолго мне их хватит. Расчеты выходили неутешительными. Я попятился.

Тени заскользили ближе, разделились и разошлись в стороны. Обходят меня, с двух сторон обходят. Сейчас бросятся. Рык приблизился. Виски заломило, в ушах раздался легкий писк.

Слепые собаки выскочили практически одновременно. Удивительно крупные. Значительно крупнее своих соплеменников. Впрочем, удивляться было некогда. Та, что зашла справа, кажется, бросилась чуть раньше. Или это меня развернуло направо? Я выстрелил, когда собаке до меня оставалось всего ничего. Каких-то несколько метров. Треснуло. «Калашников» не БП, шуму много.

Не глядя на результат, развернулся влево. Зубастая пасть слепой твари была уже совсем рядом. Собака неслась на меня в решающем прыжке. Доля секунды, и ее зубы вцепятся мне в глотку. Понимая, что не успеваю, я судорожно вдавил спуск. «Калашников» задергался в руках, как живой, словно перехватывая мою истерику. Будто вместе со мной прощался с остатками жизни, которую сейчас вырвут собачьи зубы.

Собака дернулась. Тело отлетело в сторону и… посыпалось вниз кучкой праха. Писк в ушах стал чуть тише. Понимая, насколько глупо облажался, я подскочил и повернулся туда, где должна была валяться вторая мертвая тушка.

Ничего там не валялось. Пустота. Зато впереди в тумане что-то взрыкивало и шевелилось. Патронов в автомате не осталось. «Калашников» превратился в бесполезный балласт. Разве что прикладом кого приложить, или использовать, как психологическое оружие, видом давить.

Вот только псайкер — не человек. Собаку видом «калаша» не напугаешь. Я попятился обратно. Впереди рычали. Не то сам пес, не то миражи, которые он создавал. Псайкер может, он телекинетик. Причем не хуже контролера. С той только разницей, что контролер держит твое сознание в своих руках, а псайкер травит его не существующими, хоть и вполне реальными образами.

Говорят, псайкера можно завалить. Я лично ни одного за всю жизнь не пристрелил. Да и было бы чем стрелять. С пустой обоймой я для собачки не больше, чем игрушка. Даже не добыча. Потому что добыча может сопротивляться, а я не могу. Нечем.

Целя в туман бесполезным автоматом, я отступил еще на десяток-полтора шагов, развернулся и рванул обратно на холм. Еще одна глупость, метнулось в сознании. Псайкер может находиться совсем не там, где рычат. Рычать-то и иллюзия может. А собачка-телепат стоит сейчас на пригорке и ждет, когда я, перепуганный дурень, выпрыгну прямо ей навстречу.

От подобных размышлений стоило бы остановиться, но страх гнал вперед, заставляя плевать на логические доводы. И слава богу. То ли я переоценил интеллект хвостатого противника, то ли собака просто была в другом месте, только на холме никого не оказалось. Зато оборвался контакт. Прекратился писк в ушах.

Вскарабкавшись наверх, я обессиленно упал на колени. Дыхание сбилось. Воздух из груди вырывался с хрипами. Снова раздирал кашель.

Я закашлялся, сплюнул. Прислушался к ощущениям. Виски ломило, но чужого присутствия не ощущал. Выходит, псайкеру нет до меня дела. Или он просто потерял меня.

Резко обернувшись, посмотрел назад в туман. Тени активно шевелились, приближались неторопливо, блуждая из стороны в сторону. Как будто искали что-то. Или кого-то.

Не знаю, откуда взялись силы. Еще секунду назад я чувствовал себя смертельно истощенным и напуганным, а тут подскочил и бросился вниз. Но теперь уже в обратную сторону.

Все возвращалось на круги своя. С одной лишь разницей, теперь я был безоружен.

Правое плечо вперед. Я повернул в очередной раз и зашагал прямо. Шагов сто сделаю, потом опять поверну в произвольном направлении. Ничего умнее не придумывалось. Вообще ничего умного в голову не шло. После общения с псайкером в башку лезла только абсолютная дурь.

Где искать выход, я не знал, да и искать его в одиночку не собирался. Где искать Муна с Хлюпиком — тем более не знал. Я не знал даже, где искать место стоянки, откуда мы сбежали и где до сих пор могли оставаться наши вещи и раненый Снейк, если он еще не помер, конечно.

Все, что оставалось, ходить зигзагами. Наудачу. Вдруг опять повезет?

Повезло же с собакой-телепатом? Иначе как объяснить, что я сумел от нее уйти? Удача? Или? Или зона меня ведет. А что, вполне реально. Мне просто показали зубы. Сказали, не ходи сюда. То есть убивать меня в планы местной ноосферы не входило. Убивать меня не надо. Может быть, наоборот, меня хотят вывести. Или напротив, завести куда-то. В любом случае возникает вопрос, как еще может зона задать направление?

Отрезать путь, показать, что здесь пройти нельзя, пустить в обход. Это вполне логично. А если предположить, что зона обладает известной долей разума и самостоятельности, все это вполне вероятно. Что говорит в пользу разумности зоны?

Ну, например, история с собаками. Могли, конечно, сами собаки отомстить за тир, который мы с Хлюпиком устроили. Но навязчивые сновидения собаки, пусть даже псайкеры, пока наводить не научились.

— Прав? — тихо поинтересовался я, поднимая глаза к небу.

Небо молчало. Зона тоже.

Докатился ты, Угрюмый, с зоной разговариваешь. А что в этом такого? Куча придурков общается с фотографиями голых девок, вырезанными из журнала «Плейбой» и прицепленными на стену. Масса народу, иногда даже здравомыслящего на первый взгляд, общается со своими машинами и компьютерами. Это не здесь, в зоне, где крыша едет. Это там, в обычной нормальной, вменяемой жизни. Они разговаривают с бездушным железом и считают, что это железо их понимает. И это нормально.

Так почему бы не поговорить с зоной? Зона имеет, во всяком случае, не меньше прав на разумность, чем компьютер.

На самом деле паршивая отговорка. А если вспомнить, что кто-то давеча чуть мозгами не вскипел и по бабам несуществующим в бреду шлялся, то становится не до смеха и не до философских выкладок, пытающихся объяснить застрявшие в голове бредни.

— Ты разумна? — тихо спросил я. — Ответь.

Я прислушался. Ничего. В ушах чуть снова не запищало, на этот раз от напряжения. Тишина. Что это значит? Либо зона не хочет с тобой разговаривать, либо кто-то все-таки повернулся крышей.

— Скажи хоть слово, — еле слышным шепотом попросил я. — Только намекни, и я отстану.

На этот раз я услышал. Сначала показалось, что в ушах опять что-то пищит. Потом я различил свист. Насвистывание. Кто-то шел и насвистывал мелодию. Теперь она слышалась вполне уверенно. «Moonlight and vodka».

Бредовые мысли о разумности окружающего вылетели с молниеносной скоростью. Мун, зараза! Вот уж не думал, что я буду так радоваться появлению этой продажной сволочи на моем жизненном горизонте.

Я бросился на свист, который оборвался. Но это уже было не важно. Главное — направление понятно. Знаю, куда идти. А он рядом. Еще каких-то полета шагов, и я его увижу. А вместе с ним и Хлюпика. Ведь не бросил же он его.

Расстояние до невидимого сталкера сокращалось. Вот только вместо Мунлайта я нарвался на Карася. Он был один. Видимо, однояйцевую парочку похоронил-таки кровосос. Многое я бы отдал, чтобы посмотреть ту схватку до конца.

Карась выскочил внезапно, как чертик из коробочки. Не знаю, как это смотрелось со стороны, но, наверное, выглядели мы с ним похоже.

Я отшатнулся. Он шарахнулся.

Я подпрыгнул от неожиданности. За него все сказала ошалелая рожа.

Я вскинул автомат. Его ствол уже смотрел мне в брюхо.

— Оружие на землю.

— Клади, — поддержал я. — И руки на затылок.

— Я выстрелю.

Он качнул автоматом, но лицо было таким, как будто в голове включился калькулятор и судорожно высчитывал все плюсы и минусы. Пусть посчитает. Стрелять в меня ему нельзя. В противном случае ему надо бежать, пока Кабан до него не добрался. А я могу, ведь и вправду могу, шарахнуть.

На самом деле не могу, конечно, но Карась-то об этом не знает.

— Не будешь, — покачал головой я. — А вот я могу.

Внутри все клокотало от напряжения. Логика логикой, а в чужую башку, тем более такую бесбашенную, не залезешь. По уму, так ему меня убивать не резон, а по жизни… Вот как переклинит сейчас этого шутника доморощенного, как нажмет пальчиком на крючочек и сделает из меня дуршлаг. Так что мой блеф на грани фола.

Я впился в него взглядом. Как с собакой. Кто первый отвернет, тот и проиграл. Карась принял игру и вперился мне в зенки, заглядывая внутрь чуть не до самой поджелудочной железы.

Наверное, два мужика в тумане с направленными друг на друга автоматами смотрятся изящно. Особенно если никто ни в кого не палит, а просто пытаются в душу друг к дружке заглянуть.

Когда-то в школе мы играли в такую игру. Главное в той игре было не заржать. Здесь главное было — сломать чужую волю.

Я почувствовал, как намокает спина. Карась кривил губы, лоб покрыла испарина.

— Сидит сталкер дома, — поведал он таким натруженным голосом, как будто сидел на горшке. — Звонок в дверь. Он открывает, а там девочка стоит. Маленькая такая в розовом платьице, с дурацкими косичками, огромными бантами и коса в руках. Сталкер спрашивает: «Девочка, ты кто?» Та отвечает: «Я смерть». Сталкер развеселился: «А чего такая смешная?» А девочка: «Я не смешная, я нелепая».

На этот раз не засмеялся даже сам Карась. Не до смеху было.

— Оружие клади, — ледяным тоном повторил я. — На счет «три» стреляю. Раз.

На лице Карася заметались противоречия. Я держал паузу, понимая, что вечно это происходить не может.

— Два, — услышал я будто со стороны свой собственный голос.

Интересно, что будет на счет «три»? Если любитель сталкерских анекдотов окажется упрямее и ствол не опустит. Стрелять-то мне нечем.

Карась закусил губу и отвел взгляд. Все!

— Ствол на землю, — сдерживая триумф, как можно бесцветнее проговорил я.

Карась хохотнул как-то истерично и бросил автомат на землю.

— Теперь ко мне его ногой подтолкни, — попросил я, чувствуя себя сапером, разбирающим взведенную мину.

Еще пара шагов, и я при оружии. Главное — не сорваться. — Ну!

Он чуть ли не с барской небрежностью толкнул ствол. Автомат полетел в мою сторону, замер в шаге. Все, Карасик, сделал тебя дядя Угрюмый. Я бросился на корточки поспешнее, чем требовалось. Рука метнулась вперед к заветной цели. Пальцы ощутили холод металла. Я поднял взгляд на Карася и обомлел.

Прежде чем я успел подхватить чужое оружие, в руке противника появился пистолет. Шустрая сволочь. Вот сейчас он выстрелит, и будет мне розовая девочка с косой.

Время остановилось. Я тянул к себе брошенный Карасем автомат, но автомат почему-то был тяжелым и тянулся мучительно медленно. Значительно медленнее, чем поднималась рука с пистолетом. Карась победно улыбнулся.

Вот теперь мне кирдык…

 

11

Вся жизнь перед глазами у меня не пролетала. Я не вспоминал ни час зачатия, ни первый раз в первый класс, ни корявый сексуальный дебют, ни то, что было после. Но в голове успел пронестись целый вихрь. Мысли отщелкивали, как отстрелянные гильзы.

Дернуть автомат на себя. Перехватить. Вскинуть. Пусть даже не целиться. Выстрелить. Нет, не успею.

Броситься на Карася. Руку с пистолетом в сторону. Завалить его. Выбить пистолет, а там… Нет, не успею.

Откатиться в сторону и бежать, пока не поздно. Поздно.

Я ничего не успею, даже помолиться.

Весь этот ураган промелькнул в голове за сотую долю секунды, а потом навалилась апатия. Сейчас я умру, ну и пусть. Зато все закончится.

Пистолет в руке Карася совсем остановился. Или время вовсе умерло. Я оторвал взгляд от ствола и поднял глаза на любителя сталкерских анекдотов. Но вместо его глупой рожи увидел почему-то детское личико. Растопыренные, как у Пеппи Длинный Чулок, косички с огромными розовыми бантами.

А еще у девочки не было рта. Но стоило только мне об этом подумать, как слева направо чья-то рука провела неровную красную линию. Словно маркером нарисовали кривую улыбку. Тонкие кровавые губы налились, распухли и потекли. Рука с пистолетом конвульсивно дернулась. Грохнул судорожный выстрел. Пуля ушла в землю.

Я вздрогнул. Нелепое наваждение отступило. Не было больше никакой девочки с косицами. Был только хрипящий Карась с перерезанной глоткой. И чужая рука, еще мгновение удерживающая умирающее тело.

В горле дернулся комок. Я сглотнул. Мунлайт опустил нож и отпустил жертву. Карась повалился на землю и задергался. Так дергаются в деревне куры с отрубленной башкой. Тело уже умерло, но бежит, словно пытается сбежать с того света на этот. А потом валится и дергается, стараясь ухватиться когтями за жизнь. А рядом пучит глаза и щелкает клювом, пытаясь объяснить что-то запредельное, отрубленная голова.

Слава богу, грохнулся он лицом вниз, и перекошенной физиономии, льющейся крови и выпученных глазок видно не было. Я, конечно, и не такое видел, но лишний раз смотреть не тянет. Противно.

Мун смотрел на меня с ухмылкой, но ни капли радости в ней не было. Скорее улыбка напоминала жестокий оскал хищного зверя, почуявшего кровь.

— Последняя шутка у него была ничего, — хмыкнул он. — В тему.

— Я девочку видел… — промычал я некстати. Ощущение было такое, как будто из головы вынули содержимое и напихали ваты. Мун посмотрел с нехорошим прищуром.

— У тебя опять мозги киснут? — спросил с угрозой. Может, и киснут. Я тряхнул головой и подтянул к себе автомат, закинул на плечо. Шагнул к подрагивающему телу. Пока Мунлайт вытирал лезвие о Карасевы штаны, я выдрал из стиснутых пальцев пистолет. «Макаров». Пошумнее сделанного на его основе бэпэшки, но, как говорит тот, что перерезал Карасику горло, за неимением горничной пользуют дворника.

Мун убрал нож, сдернул с затихшего Карася рюкзак, полез внутрь.

— Не думал, что буду рад снова тебя видеть, — буркнул я.

— Это типа спасибо? — оскал стал шире.

Я пожал плечами. Пусть считает, как хочет. Я сказал, что сказал, а там уж его проблемы, чего он услышал.

— Где Хлюпик? — спросил я, убирая ПМ в карман.

— Недалеко, — отмахнулся Мунлайт. — Я его оставил и велел не дергаться, пока не позову.

Чудны дела твои, господи, мысленно поразился я. Хлюпику велели стоять и ждать, и он стоит и ждет. Это что-то новенькое.

— Хлюпик! — гаркнул Мун.

Я подпрыгнул от неожиданности. На сталкера посмотрел сердито. На хрен орать. Карася прирезал, так думает, что в безопасности? Из пятерых ушлепков где-то поблизости еще ходит самый опасный. Да и помимо Васьки тут такое может шастать… даже думать не хочется о том, кто тут может шастать.

Хлюпик появился через минуту. Сосредоточенный и взлохмаченный, как дворовый кот. Увидев меня, засветился. Тоже мне прожектор перестройки. Но от его улыбки, как в той песенке, стало чуточку светлей.

Только длилось это не долго. Одного взгляда на труп Карася ему хватило, чтобы потухнуть.

— Что тут у вас? — с запинкой спросил он, не отрываясь от спины Карася, и я еще раз порадовался, что лицевая сторона покойника смотрит в землю.

— Похороны звезды отечественной сатиры и юмора, — цинично отозвался Мун. — Он отправился в царство мертвых на поиски Тутанхамона.

— Какого Тутанхамона? — не понял Хлюпик.

— Египетского, — охотно разъяснил Мунлайт. — Из гробницы которого все его шутки вытащены. Так и представляю себе эту картинку. Сидит Тутанхамон, а Карась ему байки травит и ржет. А тот слушает, улыбается вежливо и говорит: «А у нас в Древнем Египте эту шутку рассказывали так…»

Хлюпик отвернулся, с надеждой посмотрел на меня. Мол, кто-кто, но ты-то, Угрюмый, не будешь над смертью шутить. Я шутить не стал, хотя и мог бы. Если над этим не шутить, двинуться можно.

— Иди сюда, — поманил его.

Вынул из кармана ПМ Карася и протянул Хлюпику. От глаз Мунлайта это не укрылось.

— А я чего, рыжий? — поинтересовался он.

Я молча бросил ему «Калашников». Мунлайт подхватил автомат на лету, вскинул, повертел, изучая и взвешивая. Ко мне повернулся недовольный.

— Угрюмый, он же пустой.

Я пожал плечами. Ну да, пустой. Мун ревниво покосился на Хлюпика, пихающего за пояс ПМ.

— Думаешь, Хлюпик при оружии ценнее, чем я? — ядовито поинтересовался сталкер.

Ничего я не думаю. Хлюпик с пистолетом орудует не так лихо, как Мун. Но по крайней мере в спину мне не выстрелит. Я ему нужен.

— Не доверяешь, — ухмыльнулся Мунлайт.

— Нет, — честно ответил я.

— Правильно делаешь, — значительно кивнул он и занырнул в Карасев рюкзак. Вылез он оттуда довольный, как кот, дорвавшийся до сметаны. В руке сжимал свежий магазин от «калаша».

— Я бы на твоем месте тоже никому не доверял, — сообщил он ехидно. — Даже самому себе.

И, насвистывая «Moonlight and vodka», принялся менять рожок. Вот ведь скотина, не без уважения отметил я. Еще пару дней назад мне казалось, что я знаю этого балагура, выпивоху и удачливого сталкера. Еще пару часов назад мне казалось, что уж теперь-то я знаю эту сволочь и продажную шкуру. Сейчас я ловил себя на том, что по-прежнему не знаю о своем спутнике ничего. Даже что от него ждать, не знаю.

— Идти надо, — поведал Мун, отшвырнув в сторону пустой магазин. — Я хотел Снейка и вещи найти, но, кажется, это дохлый номер.

Я кивнул. Искать что-то в этом тумане и в самом деле дохлый номер. Как показывает практика, кроме неприятностей, ничего не найдешь. Вот только куда идти?

Мунлайт закончил потрошить карманы мертвого Карася, поднялся на ноги. В руках его мелькнул ПДА. Тренькнуло.

— Надо же, — поразился Мун. — Сеть нашел.

— Выключил бы ты его. Засветишься.

Сталкер отмахнулся. Взгляд его был прикован к экрану наладонника. Хлюпик смотрел на него с немым укором. Для него это по-прежнему акт вандализма. Мародерство. К тому, что мертвых не торжественно закапывают, а небрежно обыскивают, привыкнуть не так-то просто.

Какое-то время Мун ковырялся в наладоннике, задумчиво водя кончиком языка по сколотому зубу. Потом ухмыльнулся и, не выключая ПДА, уронил его на землю рядом с Карасем. Наладонник еще какое-то время светил экраном сквозь траву, пока не начал медленно потухать, переходя в экономный режим работы.

— Идти надо туда. — Мун махнул рукой в туман.

— Что там?

— Юг, — коротко отозвался Мун. — Холмы, поля, через которые мы шли, ЛЭП твоя любимая. База «Долга». Водка, койка и здоровый сон.

Угу. А еще кадавры, собаки с телепатическими способностями, аномалии и еще куча невесть чего. И все это значительно ближе, чем водка и койка. Но на этот раз Мун прав. Пора отсюда выбираться.

Я кивнул. Сталкер закинул трофейный рюкзак на плечо, поудобнее перехватил автомат.

— Стойте, — вмешался Хлюпик.

— Чего еще?

Поймав на себе наши с Муном взгляды, Хлюпик немного стушевался, спрятал глаза, но голос остался твердым.

— Мы же шли к Монолиту. Какая водка?

— Ты к Монолиту с одним пистолетом собрался? — издевательски фыркнул Мун. — Флаг в руки.

— Но…

— Он прав, — тихо отрезал я. — Сейчас другая задача. Хлюпик надулся, но спорить не стал. И потянулся следом за Муном. Я замкнул наше триумфальное шествие. Однако как быстро здесь все меняется.

Топали молча. Но когда дорога пошла вверх, я все-таки не выдержал и поделился с Мунлайтом соображениями относительно псайкера. Сталкер поиздевался, сообщив, что собачке делать больше нечего, как сидеть на одном месте и ждать моего появления. Дескать, с тем же успехом меня там может ожидать посол республики Кот-д'Ивуар. Но двигаться при всем при том стал осторожнее. Шаги насмешника напружинились. А сам он напрягся.

На наше счастье, собачек по ту сторону холма не оказалось. Ни псайкеров, ни слепых, никаких. Мун осклабился и выдал еще пару скабрезностей, поведав, что общение с собачками вышибло из меня остатки и без того скудных способностей к соображению.

Спуски стали все чаще перемежаться с подъемами. Туман чуть заметно поредел. Мунлайт приободрился. Мне тоже ужасно хотелось немного расслабиться, но, глядя на его довольную рожу, я все время себя одергивал. Нельзя. Никогда нельзя расслабляться. Даже если кажется, что самое страшное уже позади. Даже если понимаешь, что хуже уже не будет. Только намекни об этом зоне, и она сразу же объяснит тебе, насколько ты не прав. И на любое твое хуже некуда тебе мгновенно покажут, что на самом деле есть куда.

Так что радуйся тому, что имеешь, и не показывай своей радости, чтоб тебе ее из вредности не омрачили. Такое правило. Я хмыкнул своим мыслям. При таком подходе немудрено, что ко мне пристало это погоняло. Угрюмый — это еще мягко сказано. Паршивое амплуа, надо заметить.

Странно, почему я об этом задумался? Раньше ведь меня это не трогало. Меня не просто устраивало это амплуа, этот образ существования. Я даже не думал о том, что может быть иначе. Жил надеждой на мечту. А сейчас? Что сейчас изменилось?

А ничего. Просто один угрюмый сталкер вдруг посмотрел на себя со стороны. Посмотрел и малость удивился. Благодаря Хлюпику или Мунлайту. А может, просто стечению обстоятельств.

Неожиданно обрушилось прозрение. Вдруг. Как будто я включил горячий душ, а оттуда, против обыкновения, ударил поток ледяной воды. Все мои правила, весь мой образ жизни, все мои мрачные мысли — все это яйца выеденного не стоит. Что заставило меня уйти в себя, замкнуться?

Жизнь? Чушь собачья. Жизнь — это Мунлайт с его непредсказуемостью, не поддающейся никакой логике, но вполне мирно сосуществующей с его внутренней философией. Жизнь — это Хлюпик с его наивностью и вечными, по-детски наивными вопросами. Он хочет знать. Ему интересно. Все интересно. А я знаю. Вернее, мне кажется, что я знаю. А на самом-то деле знаю я немногим больше его, но в отличие от Хлюпика мне неинтересно. Даже в травившем бородатые плохие анекдоты за минуту до смерти Карасе жизни больше, чем во мне.

Я выстроил себе свод правил. Для чего? Для того лишь, чтобы в своем мрачном мирке обезопасить себя от всего остального мира. Да, я знаю, как безопасно существовать. Никто лучше меня не знает, как топтать зону, таскать артефакты и практически без риска упрочнять свой золотой запас.

Вряд ли во всей зоне найдется еще один сталкер, который заработал бы на зоне столько, сколько заработал я. Но что толку, если я не знаю, что делать с заработанным. А не знаю я этого вовсе не потому, что мне некуда дальше жить. Просто мне страшно порвать устоявшийся малоприятный, но абсолютно понятный и надежный круг. Потому что любое изменение — риск. А рисковать я не люблю. Мне страшно.

Когда-то давно жил на свете паренек по имени Дима. Звенел, как ручей, и бежал куда-то. Торопился жить. А потом в него бросили камень. Один, другой, третий. Во всех кидают. Только паренек не захотел получать больше камнем. И вместо того, чтобы побежать дальше, он остановился. Превратился из звонкого ручья не в речку, а в озеро. Замкнулся, как стоялая вода. Сперва просто стоял, накопляя объем на будущее. А вскоре, сам того не замечая, начал мутнеть. Берега заросли, вода затухла и покрылась ряской. И то, что когда-то, звонко шумя, бежало вперед, заболотилось.

Я сам загнал себя в рамки. Сам убедил себя в том, что жить вне этих рамок не могу. Сам убедил себя в том, что вообще не могу жить. Не способен. И сам же в это все поверил. А для того, чтобы что-то изменить, надо не просто бежать и звенеть. Надо фонтанировать. Нужен качественный скачок. Скачок на новый уровень.

В жизни везде так. Если ты несчастлив, будучи менеджером по продаже компьютеров, то стань ты менеджером по продаже мотоциклов, счастья не прибавится. Ты можешь объяснить себе, что сейчас все изменится, и метаться в заданных рамках. Но пока ты не выпрыгнешь за рамки, не изменится ничего.

Глупо мечтать, что когда-нибудь у тебя хватит сил на прыжок. Надо прыгать. Может быть, ты не допрыгнешь сразу, упадешь, расшибешь лоб. Ну и что? Всегда можно подняться и попробовать еще раз. И пусть над тобой посмеются. Смеется тот, у кого нет сил попробовать самому. Смеется из зависти, понимая, что у него сил на прыжок не хватит никогда. И на попытку не хватит.

И ты можешь так же точно смотреть на тех, кто пробует прыгнуть и, смеяться про себя над их неудачами. Ты можешь продолжать существовать в своих рамках и утешать себя надеждой на то, что когда-нибудь однажды ты прыгнешь и покажешь им всем. Только никогда ты не перепрыгнешь. И никогда не попробуешь прыгнуть. Сдохнешь в своем болоте. В своих рамках. В своих правилах. В своем гнилом мирке, созданном специально для того, чтобы обезопасить и подольше протянуть свое бесцельное существование.

Тот, кто не пытается, никогда не сможет. Это единственное действенное правило в этом сумасшедшем мире.

— Что это? — остановился Хлюпик.

Вот ведь! Я, кажется, был в двух шагах от истины, а он взял и все испортил.

Мунлайт шел первым, потому остановился последним. Повернулся к нам с Хлюпиком, спросил:

— Где?

— Вон, — ткнул рукой в сторону тот.

Я проследил за направлением. В нескольких шагах справа и вправду что-то светилось в траве.

— Артефакт, — предположил Мунлайт.

— Какой? — оживился Хлюпик.

— Редкий.

Мунлайт зашагал к свечению. На полдороге обернулся и подмигнул Хлюпику:

— Продадим и разбогатеем. Сорок процентов тебе, за то, что заметил. Шестьдесят мне, за то, что подобрал. А Угрюмый перебьется. Он и без того богатый.

Сталкер наклонился над свечением, закрыв обзор спиной. Через секунду спина его дрогнула. Он резко распрямился и обернулся. Лицо было взволнованным.

— Что там? — спросил я, чуя недоброе. От радужного настроя не осталось и следа.

— Это не артефакт, — мрачно проговорил Мун. — Это наладонник.

От сердца отлегло. Я вздохнул с облегчением. Надо ж так пугать из-за того, что халява обломилась.

— Продашь, — подколол я. — Сорок процентов Хлюпику за то, что заметил. Шестьдесят тебе за то, что подобрал. А я, так уж и быть, обойдусь.

Но Мун шутки не оценил.

— Ты не врубаешься, — произнес он тем же тоном. — Это мой наладонник.

 

12

Его наладонник я с размаху швырнул в туман далеко отсюда. В том самом месте, где он срезал с меня веревки. Его наладонник упал в траву и остался лежать там, где не ловилась сеть. Потому и найти-то его никто не мог. А если б кто и нашел, то зачем тащить так далеко, чтобы снова выкинуть?

— Ты уверен?

— Засунь руку к себе в штаны, — посоветовал Мунлайт сердито. — А потом ответь мне, уверен ли ты в том, что там твой член, а не Хлюпика, например.

— Иди ты!

— Сам иди! Это мой наладонник.

— Этого не может быть. Кто б его сюда притащил? Если только…

От страшной догадки кинуло в озноб. По спине побежали мурашки, на лбу выступила холодная испарина. Этого не может быть, если только мы не вернулись на то же самое место. Но черт подери, мы шли все время прямо. Долго. В другую сторону. Мы не могли вернуться.

— Посмотри, где мы. Посмотри по навигатору.

— Умный, да? — огрызнулся Мунлайт. — Сети нет.

Сети нет. Да, сети там не было. А по карте ориентиры искать невозможно. Туман, не видно ничего. И там был туман. И ориентиров не было. Хотя…

Я прикинул направление и пошел в сторону от того места, где Мун подобрал ПДА, внимательно глядя под ноги. Если мы каким-то образом вернулись на то же место, то здесь должны быть и другие следы нашего пребывания. Если их нет, то скорее наладонник каким-то неведомым образом преодолел вслед за нами нехилое расстояние.

Еще шаг — и мне стало страшно по-настоящему. Если б у меня под каблуком сейчас оказалась гремучая змея, наверное, было бы не так страшно. Но под ногами была не ползучая гадина. Я присел и протянул руку. Пальцы тряслись мелкой дрожью.

Спокойно. Глубокий вдох. Раз, два…

— Что там? — с надеждой в голосе спросил Мун. Три. Выдох. Я молча встал и продемонстрировал ему распоротые веревки.

— Твою мать! — подытожил Мунлайт.

И это было еще мягко сказано. Наши далекие предки, верившие в бабу-ягу, кикимору и прочих домовых-полевых и не догадывавшиеся даже о возможности возникновения зоны, в таких случая говорили «Леший водит». Не знаю, какой леший водил здесь, но про такие штуки слышать приходилось. Это что-то вроде пространственной петли. Ты можешь идти, идти, идти. В любую сторону. Направление не имеет значения, потому что в конечном итоге ты вернешься туда, откуда пришел.

Пальцы продолжали судорожно мять веревку. Мунлайт бросил на землю автомат, швырнул рядом рюкзак, уселся на него и засвистел с надрывом «Moonlight and vodka».

Хлюпик стоял и переводил взгляд с одного на другого. Он единственный пока ничего не понимал. Счастливое неведение!

— Случилось что-то? — спросил он наконец.

— Случилось, — с напускной веселостью ответил Мун. — Мы в жопе! В полной. Садись, располагайся. Будь, как дома.

— А что, мы уже никуда не идем? — не понял Хлюпик.

— А это теперь бессмысленно.

Я подошел ближе и сел на траву. Не скажу, что я был согласен с Муном. Попытаться стоило. И хотя я никогда не видел живых сталкеров, попадавших в такую петлю и вышедших из нее, все равно. Лучше пытаться найти выход, чем сидеть и ждать голодную смерть. Но торопить никого я не собирался.

У каждого человека есть свой дар. Ну, хоть какая-то одаренность. Хоть в чем-то. Мун был как минимум прекрасным рассказчиком. Сколько я от него слышал баек о том, как он был ментом, юристом, печатником и еще черт знает кем. Как он помогал писать книжки и баллотировался в Госдуму. Все эти россказни обычно шли по пьяни и не вызывали доверия. Но сейчас, когда я услышал от него рассказ о пространственных петлях, я готов был поверить даже в то, что он сам писал книжки и баллотировался в президенты.

Мунлайт валялся теперь на земле, как бомж. Только рюкзак под голову пихнул. Хлюпик сидел рядом и слушал. А рассказчик соловьем разливался, делая редкие паузы только для того, чтобы добавить эффекта и успеть лизнуть сколотый зуб.

На вопрос Хлюпика он ответил не просто подробно. Рассказал так, что выглядело сказкой, но мурашки по коже от таких сказок бежали размером с таракана. Впрочем, все эти россказни для непосвященного. У меня ничего не бегало. И я знал, что это не придумка. Что все это есть на самом деле. И что теперь мы в этом по уши.

Мун закончил свою историю и покосился на Хлюпика. Тот поймал взгляд, содрогнулся, будто ему пальцем под ребра ткнули.

— Вот такие пироги, — поведал Мунлайт, — с котятами. Их едят, они мяукают.

Хлюпик трагично посмотрел на меня.

— Это правда? Я кивнул.

— И что, выхода совсем нет?

— Я еще никогда не видел человека, который выбрался бы из петли, — честно признался я. — Вообще до сегодняшнего дня думал, что эти петли — байка. Но попробовать можно.

— Зачем? — фыркнул Мунлайт.

— А что ты предлагаешь?

— Ничего, — пожал плечами Мун. — Подождем, посмотрим, как на эту петлю распространяются законы обычного мира. Мне вот интересно, смогу ли я умереть здесь с голоду? Если нет, то у нас впереди вечность. Можно вечность бродить в поисках несуществующего выхода, доводя себя до исступления и истерики, а можно вечность валяться на травке и радоваться жизни. Я предпочитаю второй вариант.

— А если выход можно найти? — горячо спросил Хлюпик.

— Надоест валяться, пойду поищу от скуки, — хмыкнул сталкер. — Пока вот неохота.

Он потянулся до хруста в суставах и посмотрел на меня. Видимо, я показался ему неинтересной мишенью, потому что он почти сразу перевел взгляд на Хлюпика.

— Слышь, Хлюпик, — позвал он.

— Что? — вяло отозвался тот.

— Мы в жопе, что глубже некуда, — бодро поведал Мун. — Может, хоть теперь скажешь, на кой ляд мы сюда приперлись?

— Зачем тебе? — насупился Хлюпик.

— Интересно.

Мунлайт сел, провел кончиком языка по сколотому зубу и посмотрел на Хлюпика. Тот поспешно отвернулся. Тут же наткнулся на мой взгляд — мне, признаться, тоже было интересно — и суетливо как-то спрятал глаза.

— Интересно знать, за что ты свою жизнь молодую похерить решил. Ну, колись уже, чего ты у Монолита просить хотел? Денег? Власти? Мирового господства? Не верю. Таким дурням, как ты, оно без надобности. Что тогда? Чтоб не было войны, болезней и старости?

— Я не так благороден, как может показаться, — мрачно процедил Хлюпик. — Весь мир меня волнует, но далеко не в первую очередь.

Вот оно как! И чего же он хотел для себя? За что в наши дни интеллигенция душу дьяволу сплавляет?

— Неужели хотел попросить, чтоб все бабы давали? — усмехнулся Мун.

Хлюпик поднял глаза и одарил Мунлайта своим коронным металлическим взглядом. Сталкер осекся.

— Жена у меня в больнице, — очень тихо, словно доверяя большую тайну, проговорил Хлюпик. — Рак. Вылечить невозможно. Жить осталось полтора месяца. Теперь меньше уже.

Вот так. Выходит, у Хлюпика есть жена. Не ожидал. А что я ожидал? Что он маменькин сынок? Что не способен ни на что? Что к жизни не приспособлен? Так это смотря к какой жизни. К местной жизни не приспособлен. А к нормальной я вот не приспособлен, иначе бы не сбежал от нее сюда.

Мунлайт поперхнулся. Шутливый тон сохранил разве что, чтобы амплуа поддержать.

— И это все? И все это из-за бабы?

— Не из-за бабы. — В голосе Хлюпика зазвенел металл. — А ради жены.

Мунлайт улыбнулся. Не скабрезно, как обычно, а мягко, по-доброму.

— Ладно, не злись. Завидую я тебе, Хлюпик.

— Что? — не понял тот. На Муна он смотрел теперь с удивленной растерянностью.

— Ты любить еще не разучился. — А ты?

— А я устал, — вдруг поскучнев, ответил Мунлайт. Взгляд его сделался блуждающим. Он будто хотел глянуть дальше опостылевшего мирка. Увидеть чистый лес и речку, и горы. Нормальные, без излучений, мутантов, аномалий. Но позади Хлюпика сидел я, а дальше был лишь туман.

Споткнувшись об меня взглядом, он мстительно разулыбился.

— А Угрюмый вон и вовсе никого не любит. Кроме себя. Но вся беда в том, что себя он тоже не любит.

Вот говнюк. Мне жутко захотелось ответить, но ответить было нечего. Трудно спорить с правдой. Мунлайт это знает. И слабые места мои, кажется, вычислил. По ним и бьет. Интересно, это интуитивно, или он меня знает как облупленного?

Не найдя, что ответить, я сделал морду кирпичом и отвернулся.

От неожиданности меня подбросило кверху. Вот и договорились.

Я дернулся за оружием. Увидавший мою реакцию Мун потянул руку за автоматом, прежде чем посмотреть, что происходит.

А происходило вот что. В пяти шагах от нас стоял и нагло скалился Васька Кабан. Как он ухитрился подобраться так неслышно, оставалось загадкой. Не меньше удивлял его внешний вид. Руки он держал в карманах. И был он налегке. Ни снаряжения, ни оружия у него не было.

Я подхватил автомат. Мунлайт снова сработал на опережение. Пока я тянулся за стволом, он уже нацелил «калаш» на Ваську.

— Не советую стрелять, — покачал головой Кабан. Мун не среагировал, по-прежнему держал Васю на мушке. Я последовал его примеру. Кабан усмехнулся зло и вынул руку из кармана. В пальцах он сжимал аккуратное металлическое колечко.

— Знаете, что это такое?

 

13

Я знал, что это такое. И Мунлайт знал. Насчет Хлюпика не уверен, хотя и этот мог догадываться. Мало ли где в кино видел. А Кабан знал, что мы знаем, и наслаждался триумфом.

Он вынул из кармана вторую руку и продемонстрировал взведенную гранату.

— Только я пальчик отпущу, — садистски смакуя каждое слово, произнес он, — и все. Будет бум. Кто не спрятался, я не виноват. А спрятаться никто не успеет. Уж поверьте. У меня по карманам еще шесть штук распихано.

Мун опустил «Калашников». Я посмотрел на него с укором, но сталкер лишь пальцем по виску постучал. Против лома нет приема. Пришлось последовать его примеру.

— Вот это правильно, — осклабился Кабан.

— Тебе чего надо? — поинтересовался Мун как можно небрежнее.

— Сам не догадываешься?

— Вам бежать надо, — вклинился Хлюпик. Васька воззрился на него с таким удивлением, как будто на его глазах заговорил некий предмет, совершенно к этому не приспособленный.

— Глохни, — опомнился Кабан и повернулся ко мне. — А он прав. Мне бежать надо. Можно было бы, конечно, вас перестрелять и вернуться, но не выйдет.

Я молчал. Кабан глядел на меня, и глаза его наливались безумием.

— Пошел на выстрелы, — быстро, на одной ноте заговорил он. — А там уж и никого. Никого, кто мог бы стрелять. Только гуманоид с соплями под носом. Кровосос, мать его. Знаешь, как это один на один с кровососом? Он — как самолет-невидимка. Летает, и хрен запеленгуешь.

Начав едва слышно, он говорил все громче и быстрее. Выходит, Карась от кровососа слинял, а однояйцевые не успели.

— Но! Я его подстрелил, — продолжил Васька, и в голосе его снова стали появляться человеческие интонации. — Две обоймы высадил. Патроны ёк. Зато, — он победно обвел нас взглядом и продемонстрировал гранату, — гранаты остались. Так что у меня к тебе предложение, Угрюмый.

Васька замолчал на полуслове и вперил в меня абсолютно бешеный взгляд. Неужели на него такое впечатление кровосос произвел? Или было что-то еще? Интересно, когда я бредил, у меня такое же выражение было?

— Я тебя слушаю.

Васька расплылся в довольной улыбке. Быть хозяином положения ему явно импонировало.

— Ты отводишь меня к своему тайнику, я забираю бабули и исчезаю из зоны навсегда. Мне, как сказал твой обормот, бежать надо. Зона меня больше не примет. А кто ж отсюда уходит без денег?

— Трупы, — ухмыльнулся Мунлайт.

— И неудачники, — тихо добавил Хлюпик.

Я с удивлением уставился на последнего. А Васька сердито взревел.

— Глохните оба. А ты, Угрюмый, давай, собирайся и пошли.

— Пальчик не затечет? — невинно полюбопытствовал я. — Идти долго.

Васька сглотнул судорожно, будто прикидывая свои возможности. И крепче сжал гранату.

— Вот и не трепись зря.

Я молча поднялся, готовый идти, куда скажут. Хотя идти-то некуда, все равно вернемся к тому, откуда ушли. Вот будет сюрпризец для Васи.

— Автоматик прихвати, — велел Кабан.

— Погоди, — я предостерегающе выставил руки ладонями вперед. — У меня для тебя неприятная новость.

Мы в ловушке. Куда бы ни пошли, все равно вернемся сюда. Пространственная петля, понимаешь? А может, и временная.

Кабан побледнел. Рожа вытянулась. Зря я это сказал. Сейчас он отпустит гранату, и все петли кончатся. И для него, и для меня, и для Муна с Хлюпиком. Я рефлекторно сжался, ожидая самого плохого, но ничего не произошло. Кабан хихикнул, потом еще раз. Потом заржал в голос.

Тронулся Васька. В двух шагах от меня стоит сумасшедший с гранатой. А я еще думал, что опаснее и непредсказуемее зоны ничего не бывает. Вот так, стоило один раз выйти за границы обычного мира, и все представления об этом мире штормит, как карточный домик под сквозящим из форточки ветерком. А если открыть форточку, домик рухнет, хоть и казалось, что стоит надежно.

Кабан прекратил смеяться и посмотрел на меня осмысленно.

— Петля? Нашли все-таки.

— Что нашли? — подозрительно вступил в разговор Мун.

— Наладонник твой, — хохотнул Васька, снова делаясь безумным. — И веревки. Это я их подбросил. Я их с собой сколько времени тащил. Два раза подкидывал, вы мимо проходили. На третий нашли. И купились.

— Сука, — процедил Мунлайт сквозь зубы. Васька снова заржал. От того Кабана, что я видел еще пару часов назад, не осталось и следа. Господи, что у него с головой?

— Стоило тащить с собой это фуфище, чтобы так вас напаять и посмотреть на ваши глупые хари, — веселился Васька. — Ладно, хватит, Угрюмый. Бери автомат, пошли.

Я наклонился за оружием. И не боится ведь. Хотя чего ему бояться? Если я выстрелю, рванет граната. И не одна. А мы совсем рядом, так что считай, все тут и ляжем. Вот если б отойти от Васьки подальше, были бы шансы. А так шансов никаких. А ему ведь тоже терять нечего теперь. Тут или пан, или пропал.

— Стой, — окликнул меня Васька.

Я поймал себя на том, что уже пошел в сторону долговской базы. Остановился.

— Этих кончать надо, — кивнул Кабан на Муна с Хлюпиком.

Я посмотрел на своих бывших компаньонов. Мун был собран и не улыбался. Хлюпик растерянно молчал. Что-то не сильно на них похоже. Надо будет перенять этот метод Кабаний и использовать потом. Хохмит Мун больше чем надо, хватаешь гранату. Пристал Хлюпик с дурацким вопросом, дергаешь колечко. Шокотерапия.

Вот только будет ли это «потом»?

— Нет, — помотал я головой. — Я в них стрелять не стану. Лучше сразу взрывай.

Кабан набычился, налился краской. Кажется, его стало в два раза больше. Я демонстративно опустил автомат.

— Ладно, — согласился Васька неожиданно легко и добавил Муну и Хлюпику: — Он вас пожалел.

— Спасибо, — буркнул сталкер.

— Я к тому, — пояснил Кабан, — что если кто-то решит мне в спину выстрелить, то вы его похороните. А он вас пожалел.

Я посмотрел на Муна, тот подмигнул. Васька кивнул мне, приглашая уже топать. Я повернулся и пошел прочь.

Кабан шел следом. Судя по звуку, шагах в пяти. Надеюсь, палец у него судорогой не сведет. Очень не хотелось бы. А то Муна с Хлюпиком я спас, а меня уже никто не спасет. Ни подмигивающий Мунлайт…

Стоп. Чего это расподмигивался? Благодарность выразил таким образом или радость? С другой стороны, чего бы ему не радоваться? Петли, как оказалось, нет.

Васька от него отстал. Живи и радуйся. Или он так со мной попрощаться решил?

Господи, да плевать ему на все Васькины «он вас спас, а вы его похороните». Бесполезно давить на совесть тому, у кого ее нет. А чем и о чем сейчас думает Мунлайт? Я съежился. Сейчас как жахнет в спину, и нет ни Кабана, ни Угрюмого. Мы ведь уже далеко отошли. Расстояние безопасное. Или…

— Угрюмый, беги!

Крик резанул по ушам, расставляя все точки над «i». Кричал Мунлайт. И кричал издалека.

Я не стал оглядываться. Лучше чуть позже убедиться в своей правоте, чем удовлетворить любопытство и помереть на радостях.

Второй раз кричать Муну не пришлось. Я дернул с места в карьер. Со всей поспешностью, на какую был способен. Вкладывая в рывок все силы. Стометровки так не бегал, как здесь выложился. Впрочем, в нормативах все проще. Стимула-то нет. Не сдал, отправили на пересдачу. Не страшно. Вот если б не сдавшего норматив ставили к стенке, наверное, результаты в среднем по стране сильно улучшились. Желание жить — не последний аргумент и весомый стимул.

За спиной заорал что-то непечатное Кабан. Затопали по траве тяжелые ботинки. Васька пытался догнать меня, но я знал, что борюсь за свою жизнь, а он еще толком не понял, зачем ему нужно бежать.

Застрекотал автомат. Слава богу, Мун управляется с автоматом лучше Хлюпика. Только б не промазал. Только б не заклинило. Только б…

Преследователь сбился с ноги и, судя по звуку, полетел на землю. Сейчас как долбанет… Сделав еще один фантастических размеров скачок, я кинулся на землю. И вовремя.

Взрыв перекрыл все звуки. Дикий грохот растворился в гудящей тишине. На какое-то время я лишился слуха. Потом появился гуд, и я понял, что гудит в голове. Я приподнялся на трясущихся руках, перевернулся. Сел.

Тянуло плечо. Все-таки царапнуло мелким осколком. Но в остальном мне сказочно повезло. Я огляделся. Ни Муна, ни Хлюпика я с такого расстояния в тумане не видел. Зато видел место приземления Васьки Кабана. Не знаю, подстрелил его Мунлайт, или он сам споткнулся, но повалился он вперед, на живот. Тем самым закрывая рвущиеся гранаты собственным телом. Ирония судьбы: хотел меня рвануть, в результате спас, приняв на себя весь удар.

От самого Васьки мало что осталось. По сути, и хоронить нечего, если, конечно, кому-то вступило бы в башку его похоронить.

Я попытался встать, но неудачно. Руки и ноги тряслись. Во всем теле была жуткая слабость. Да еще тошнило до кучи хуже, чем с похмелья. Зато чуть прояснилось в голове и возвращался слух.

— Угрюмый! — звали издалека.

Голос глухой и гулкий. Кто это? Мун? Или Хлюпик?

— Я здесь, — отозвался я.

С удивлением отметил, что и себя тоже слышу как-то странно. Что это? Легкая контузия? Никогда не пробовал на себе, как это, быть контуженным. Так что даже сказать, оно это или нет, не могу.

Сделав над собой усилие, я перевалился на живот и встал на четвереньки.

— Угрюмый! — снова окликнул гулкий голос.

— Да здесь я. Сюда!

Гаркнул так, что почувствовал, как напряглись связки. Значит, громко. Потому что на слух понять, насколько громко кричу, я пока не мог.

Вдалеке проступили два смутных силуэта. Я с трудом поднялся и помахал рукой.

Они увидели меня. Задвигались быстрее. Первым был Хлюпик. Мунлайт отставал от него всего на несколько шагов. Зря сталкер пустил его вперед. Ох, зря. Пошел бы первым, все могло бы выйти по-другому.

Хлюпик шел быстро. Рожа светилась радостью. Увидев меня, он просиял и крикнул:

— Угрюмый!

И устремился вперед. Вот только поравнявшись с останками Кабана, практически наткнувшись на них, вздрогнул и шарахнулся в сторону. Улыбка сползла с него в мгновение ока. А следом слетела ухмылка и с топавшего на два шага позади Муна.

Этот-то чего такой впечатлительный, успел подумать я.

— Стой, дурень! — заорал «впечатлительный» и ринулся вперед, жестко отпихивая Хлюпика плечом.

Тот пошатнулся и, не удержав равновесия, кубарем полетел на землю. Мунлайт остановился как вкопанный. Чуть пошатнувшись корпусом, замер. Что там происходит?

Забыв про боль, тошноту и слабость, я почти побежал навстречу. Откатившийся в сторону Хлюпик поднимался на ноги, непонимающе лупая глазами. На лице Муна тоже было удивление, но с другим оттенком. И в отличие от Хлюпика он не двигался. Как остановился, так и стоял, как памятник Дюку Ришелье.

 

14

Это трудно было не заметить. Если только ты хоть чуть знаком с зоной. Мун заметил, только поздно. Поздно для того, чтобы обойти. Хлюпик уже ногу занес. Оставалось сделать выбор, и Мун его сделал. Мгновенно, не раздумывая. Но какой ценой.

Он стоял точно в центре аномалии. В центре подрагивающего прозрачного круга диаметром в полметра и высотой чуть повыше колена. Стоял и покачивался, не решаясь, а может быть, не в силах, переставить ногу.

Я подоспел почти одновременно с Хлюпиком. Тот был настроен решительно, и я еще издали рявкнул: «Не приближайся!»

Хлюпик повиновался.

— Что это? — спросил он чуть не плачущим виноватым голосом.

— Хрен его не знает, — отозвался Мун. — Аномалия.

Угу. По внешним признакам, так аномалия, к гадалке не ходи. Только почему она не действует? Или действует?

— Попробуй выйти, — тихо, как мне казалось, сказал я Муну.

— Не ори, Угрюмый, — поморщился он.

— Попробуй выйти, — повторил я. — Только очень осторожно.

— Поучи отца детей делать, — ухмыльнулся он, но в глазах стояло отчаяние. — Если б я мог, уже бы вышел.

— Это я должен был туда попасть, — промямлил Хлюпик.

Дошло наконец. Он туда должен был попасть. Он там практически уже одной ногой стоял. И завяз бы двумя, причем по полной программе, если б не Мунлайт.

— Что чувствуешь? — спросил я у Муна.

— Ничего, — голос его едва заметно вздрогнул. — Ног до колена совсем не чувствую. Как будто их нет. А дальше холод собачий почти до развилки.

— Дай руку! — дернулся к Мунлайту Хлюпик.

— Ну тя нах!

Мун чуть отклонил корпус назад. Легонько качнулся и вернулся в прежнее положение. Как неваляшка.

Я резко развернулся и выкинул вперед кулак, заряжая проявившему активность Хлюпику под дых. Хоть силенок сейчас было немного, ему хватило. Хлюпик сложился пополам и принялся хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Не суйся, — прорычал я сквозь зубы.

— Угрюмый, — позвал Мунлайт.

Я посмотрел на него. Он все так же улыбался, но в глазах металась паника и безысходность. Интересно, что бы я делал на его месте? Уж точно не улыбался.

Я кивнул.

— Руку дай, — попросил Мун с издевкой. Я покачал головой.

— Не доверяешь, — ядовито протянул он.

— Да при чем здесь… — начал я и запнулся.

Мун в очередной раз издевался. Даже сейчас. А я в очередной раз купился. Зараза!

— Правильно, — кивнул он. — Это по-честному. Вот что, бери-ка ты Хлюпика, и валите отсюда оба. Надоели.

Я посмотрел ему в глаза. Там больше не было паники, отчаяния или безысходности. Там больше не было испуга или слабости. Только мрачная решимость. Я невольно вздрогнул. Какую силу воли надо иметь, чтобы вот так спокойно, без истерик остаться умирать в гордом одиночестве. Умирать неизвестно как долго и мучительно. И отправлять прочь свою последнюю надежду. С милой улыбкой на лице. Хотя надежда призрачная, но утопающий, говорят, хватается и за соломинку.

Мун не хватался. Он просто все для себя решил.

— Я могу что-то сделать? — глупо спросил я.

— У тебя варежка есть? — ухмыльнулся Мун.

— Какая варежка?

— Яйца мерзнут. Застудить боюсь. Вот была бы варежка, погрел бы, — грубо схохмил Мун и добавил беззлобно. — Идите уже на хрен. Задолбали. Пошли вон.

Хлюпик разогнулся, но все никак не мог продышаться. На глаза навернулись слезы. Не то от впечатлительности, не то я перестарался с силовыми методами воспитания.

Я повернулся к Муну спиной, схватил Хлюпика за предплечье и поволок прочь.

— Отпусти, — прохрипел он. Видимо, я закатал ему все же сильнее, чем надо.

Хлюпик пытался вывернуться. Но хватка у меня, несмотря ни на что, была крепкая. Особенно для него. Главное, утащить его отсюда подальше, чтобы глупостей не наделал.

А Мун силен. Не ожидал. Опять не ожидал. Сколько сюрпризов за один день от одного человека. А мне казалось, что я его неплохо знаю. Какое там! Вообще, если тебе кажется, что ты что-то знаешь, подойди к зеркалу и расскажи тому, кого в нем увидишь, что он дурак. Пусть не обольщается.

Я обернулся. Силуэт Муна уже терялся в тумане. Как много я потерял в своем угрюмом затворничестве. Что-то еще можно наверстать, а что-то упущено навсегда. Вот Мунлайта больше не будет.

Хлюпик устал выдираться. Теперь он не сопротивлялся, шел, словно потерянный. Мне оставалось только тащить его, как козла на веревке. Сзади, чуть приглушенный туманом, послышался задумчивый голос:

Хлюпик снова задергался. Еще сильнее, чем раньше. Я что есть силы стиснул пальцы, зная, что делаю больно. Очень больно. Но его это не остановило.

— Отпусти! — зашипел он. — Отпусти, Угрюмый!

— Не дергайся, — произнес я таким ледяным тоном, что услышь меня сейчас Мунлайт, попросил бы две варежки и шарфик.

— Ты что, не понимаешь? — Хлюпик задергался еще сильнее. — Ты не понимаешь? Он там из-за меня. Я там должен был быть. Я!

— Ты ему не поможешь. Ему никто не сможет помочь. Я даже не знаю, во что он вляпался. Никогда не слышал о таком.

Хлюпик зарычал и попытался вывернуться. Я понял, что еще немного, и мне не хватит силы его удерживать.

— Пусти! — дико заорал Хлюпик и вцепился зубами мне в руку.

Я скрежетнул зубами, едва сдерживаясь, чтоб не заорать, и, памятуя о недавнем опыте, вполсилы засадил ему в ухо. Хлюпик дернулся и безвольно обвис, как будто толкавшая его на подвиги батарейка растратила последний заряд.

Ничего нельзя сделать. Никто ему ничем не поможет. Ни Хлюпик, ни я, ни военные, ни ученые, ни сталкеры. Никто.

Кажется, я говорил это вслух. Наверное, для Хлюпика, который шатался из стороны в сторону и двигался только потому, что я продолжал тащить его вперед с упертостью волжского бурлака. А может, я пытался убедить в этом самого себя.

А в спину все неслось:

Я еще долго слышал эту песню. Даже когда мы ушли на такое расстояние, что услышать Мунлайта было в принципе невозможно. Даже если б он решил орать во весь голос в мегафон.

Туман рассеивался. Скоро его не осталось почти что вовсе. Лишь легкое напоминание. Тогда я остановился, отпустил Хлюпика и без сил опустился на землю. Усталость навалилась новой волной. Болело подранное плечо, ныла нога, гудело в голове и звенело в ушах.

Хлюпик стоял рядом и смотрел на меня остекленелым взглядом.

— Успокоился? — спросил я. Он кивнул.

— Теперь поговорим. Ты ему не поможешь. На самом деле. Это аномалия, понимаешь? С ней нельзя договориться. Ей нельзя дать денег или пообещать квартиру в сталинской высотке. Ей нельзя надавить на жалость. И жертву она не примет. Если ты придешь и скажешь: «Возьми меня вместо него», она с удовольствием тебя возьмет. Но только его не отпустит. Понимаешь?

Я посмотрел на Хлюпика. В груди екнуло. Горько на него было смотреть.

— Понимаю, — тихо проговорил он. Или это мне показалось, что тихо.

Несмотря на его жалкий, абсолютно убитый вид, логика и здравый смысл, кажется, возвращаются. Уже радует.

— Скажи, Угрюмый, — снова заговорил Хлюпик на грани моего пострадавшего слуха. — Ты можешь ответить честно?

— Могу, — кивнул я.

— Тогда скажи мне, ведь он из-за меня туда попал? Ведь это я туда должен был попасть?

Я нахмурился.

— Никто туда не должен был попадать. Никто, — попытался вывернуться я. — А попал он. Так получилось.

— Из-за меня? — уперто повторил он.

Я перехватил его взгляд и поперхнулся. Стальной, непробиваемый. Руку сломать можно таким взглядом.

— Ты обещал ответить честно, — напомнил Хлюпик. — Это из-за меня?

— Да, — сломался я.

И тут же пожалел. Мог бы и соврать.

— И что я должен делать? — спросил он.

— Жить. Кто-то тебя спас. Не для того, чтобы ты пошел и подох тут же абсолютно бесполезно. Ради тебя. Ради жены твоей, из-за которой ты нас поволок к черту на рога. Тебе жизнь подарили. Это дорогого стоит. Такими подарками не раскидываются.

Я говорил и говорил. Он слушал и кивал. Но не верил ни единому слову. Может, потому, что я сам в это не очень верил? Наконец я выдохся и замолчал.

— Ты прав, — в который раз кивнул Хлюпик. — Ты все очень правильно говоришь. Но как жить, если я знаю, что мог хотя бы попытаться ему помочь. Мог попробовать, но не стал.

— Долго и счастливо, — буркнул я.

Хлюпик послушно кивнул. Я расслабился. Уболтал я его. Или он просто устал спорить. Он еще раз кивнул, глядя куда-то внутрь себя.

— Ты прав, — повторил глухо. — Только я так не смогу.

На этот раз он оказался быстрее. Он развернулся и побежал обратно в туман. Побежал прежде, чем я успел сообразить, что происходит.

Дьявол!

— Стой! — крикнул я, поднимаясь на ноги.

Он не остановился. Бросив рюкзак, я побежал следом за ним. Но он был уже далеко и бежал быстро. Расстояние не уменьшалось, а туман снова густел. Видимость сокращалась с поспешностью южного заката.

— Хлюпик!

Ответа не было. Я гнался за ним и с отчаянием понимал, что теряю. Через минуту он превратился в мутное пятно в тумане. А потом и пятно пропало.

— Хлюпик! — заорал я до рези в горле.

Остановился, прислушался. Где-то далеко еще шлепали по траве ноги бегущего человека. Или мне это только показалось.

— Хлюпик!!!

Сколько я еще метался в тумане? Не знаю. Я бегал, кричал и не мог докричаться. Я вслушивался и пытался услышать. А вокруг был только туман. Ватная, непроглядная, густая пелена. Безвидная и безмолвная.

Когда я выбрался, рюкзак валялся на том же месте. Правильно, кому он тут может понадобиться? Кто тут вообще ходит? Здесь больше никого нет, кроме меня. И по всей вероятности, никого больше не будет.

Озябший и охрипший, я подхватил рюкзак и пошел вверх по склону.

Я всех потерял. Опять потерял. Только если прежде я терял близких людей, зная, что они мне близки, то в этот раз осознал степень близости только теперь, когда никого и ничего не осталось.

И кто в этом виноват? Дерьмовый мир? Дерьмовая зона? Дерьмовые люди?

Нет, всего-навсего дерьмовая философия одного отдельно взятого говнюка. А теперь можно снова надуться на весь свет и снова похоронить себя от всех. Давай, Угрюмый, валяй. Найди виноватых и обидься. У тебя это прекрасно получается.

Злость забурлила внутри и рванула наружу. Я сорвал с плеча рюкзак и с силой швырнул его на землю. Рядом шлепнулся автомат. Я посмотрел назад, вниз со склона. Отсюда открывался довольно неплохой вид. Даже несмотря на туман.

Что я делаю?

Сажусь и жду.

Это же бесполезно, пискнул здравомыслящий внутренний голос. Идти надо. По дороге до «Долга» еще много чего может случиться. А темнеть начнет часа через два-три. Чего тут ждать? Чудес не бывает.

А вдруг?

Я опустился на рюкзак и уставился в туманную даль.

 

15

Я увидел его не сразу. Он был слишком далеко. А еще хромал, хотя шел уверенно. И выглядел он устало. Но все же он выбрался оттуда! Сам, без моей помощи. И теперь, по всей вероятности, искал меня.

В нем не было ничего от того Хлюпика, которого я встретил в «Ста рентгенах» несколько недель назад. Зона сломала. Или не сломала, а закалила. Не знаю. Я поймал себя на том, что ничего теперь не знаю наверняка.

Хлюпик шел по склону холма вдоль кромки тумана. Неторопливо, с грустным достоинством меряя шаги. При этом сам он был какой-то ссутуленный, помятый, несчастный. Скромное очарование буржуа. Образно говоря, интеллигент в телогрейке. Но не потерянный, нет.

Поломанная, но не сломленная, серая фигура норовила слиться с пейзажем, растаять, как сон. Будто его пытались стереть ластиком из схемы сегодняшнего дня. Ан нет, не вышло.

Звать я не стал, пусть он и шел в противоположную от меня сторону. Зачем кричать, привлекать лишнее внимание? Здесь территория хоть и дикая, но люди уже случаются.

Я поднялся, вскинул рюкзак на плечо и пошел за ним, наращивая темп. Оказалось, что, несмотря на прихрамывание, он идет довольно быстро. Расстояние сокращалось медленнее, чем предполагалось. Желание окликнуть росло и крепло с каждой секундой. Я открыл было рот, но крик застрял у меня поперек глотки.

Жуткая мысль ударила в голову, как острый приступ боли. До испарины, до холодного пота, до тошноты. А вдруг это не он? Уже не он! Кто знает, что могло случиться с ним за молочной стеной аномального тумана? Возможно, вместо Хлюпика с упертой целенаправленностью по склону холма шлендрает сейчас лишь его тело с вскипевшими мозгами.

Господи, только бы с ним все было в порядке. Я ускорил шаг. На пути, словно в насмешку, встали стеной заросли колючих кустов с мелкими пожухлыми листьями. Черт! Я почти перешел на бег, стараясь обогнуть нескончаемые кусты.

Прихрамывающую фигурку было хоть и плохо, но видно. Она была теперь значительно ближе. Десятка три метров, если напрямую через кусты.

— А ну-ка стой!

Голос донесся издалека. Я подпрыгнул и завертел головой. Понял, что кричали не мне, только когда краем глаза поймал замершую фигуру за кустами. И еще две фигуры. Знакомые до икоты.

Рано я их похоронил. Вот тебе, Угрюмый, урок на будущее: никогда не причисляй к покойникам того, кого не видел мертвым своими глазами.

Один из однояйцевых мордоворотов покойного Кабана преградил Хлюпику путь и неторопливо приближался, держа его на мушке. Второй заходил сзади, держа в руках нацеленный в спину жертве автомат. Натуральный гоп-стоп.

Баю-бай, мы подошли из-за угла, — как спел бы один мой знакомый сталкер на мотив песенки из детской передачи, — баю-бай, ты много на себя взяла. Теперь оправдываться поздно, посмотри на эти звезды, глазки закрывай, баю-бай.

А вот у Хлюпика ствол, как обычно, оказался не наготове. Все же он неисправим.

— Оружие на землю, — приказал тот из двоих, что стоял перед Хлюпиком.

Хромая фигура надломилась, нагибаясь. Хлюпик разоружился и картинно задрал руки кверху. Подошедший сзади мордоворот отстранил Хлюпика. Его копия спереди подошла и подняла брошенное Хлюпиком добро.

— Вот теперь поговорим, — возвестил тот, что был сзади.

Тот, что спереди, кивнул и заговорил что-то. Быстро, но не громко. Понять, что он говорит, с такого расстояния было невозможно.

Стараясь двигаться как можно тише и неприметнее, благо кусты позволяли, я принялся подбираться ближе.

Если Хлюпик не начал палить сразу, а еще и повиновался, значит, опасения мои вздорны. Все у него с мозгами в порядке. А если «двое из ларца» решили поговорить, то стрелять на месте они его не станут. Значит, у меня есть время в запасе.

Я замер. Теперь меня от гопстопников и Хлюпика отделяло всего метров двадцать, а то и меньше. И стена кустов. И если еще пару минут назад я костерил кусты последними словами, то сейчас готов был молиться и благодарить всех известных мне богов за то, что ниспослали эти заросли.

Разговор до меня долетал ошметками. Но смысл стал понятен довольно быстро. Обрывки фраз сложились в простую картинку. Два не обремененных интеллектом гопстопника хотели того же, чего так жаждал их безвременно ушедший в вечность главарь, — моих денег.

Вот так, наверное, было и с Мунлайтом пару дней назад. Он стоял безоружным окруженный стадом, жаждущим денег и не желающим ничего понимать или принимать какие-то условия. Стоял и искал выход. И не находил. А жить хотелось. И тогда он нашел выход. Предложил жадным до бабла ублюдкам чужие деньги. Мои.

Теперь то же самое мог предложить им Хлюпик.

В обмен на жизнь.

Мордоворот окончил очередную тираду и посмотрел на Хлюпика. Я напрягся, вслушиваясь, желая услышать ответ.

— Я не знаю, — ответил Хлюпик.

Я облегченно выдохнул. Он не мог сказать ничего другого. По определению не мог. Он не знал, где находится моя нычка. Никто не знал, кроме меня. И не знает. И не узнает. Но почему-то от его ответа мне стало удивительно легко на душе.

— Значит, по-хорошему не хочешь, — кивнул мордоворот. — Придется по-плохому.

Вид сквозь кусты был паршивый, потому я не сразу понял, что произошло в следующий момент. Шевельнулся первый, дернулся второй. Одновременно хлопнул выстрел. Хлюпик, которого мне было видно гораздо лучше, дернулся, вскрикнул и схватился за бедро. Из-под пальцев сочилась кровь.

Я сдержал порыв выскочить прямо сейчас. Надо подойти ближе. Их двое, и оба с оружием. Времени меня будет немного, потому права на ошибку нет. Два выстрела — два трупа. Иначе нельзя.

Осторожно, стараясь не издать ни единого звука, я высвободился из лямок рюкзака. Руку похолодила рукоять БП. Второй рукой я осторожно пригнул ветки и втиснулся в гущу куста.

— Ты чего? — зарычал один из головорезов на второго. Тот, который стрелял, на того, который ударил под руку, изменив траекторию выстрела. Если б не это, Хлюпик сейчас бы уже хромал на обе ноги. Так, судя по всему, пуля прошла скользяком. Повезло.

— Это ты чего? — окрысился второй. — Зачем ему ноги отстреливать? А если там показывать надо, а на словах не объяснишь, тогда что? На руках его тащить?

— Не подумал, — признал первый.

Я, потихоньку раздвигая ветки перед собой и придерживая их позади, на полусогнутых протискивался в гущу кустарника.

В руке второго мелькнуло лезвие ножа.

— Зачем же ноги отстреливать? — протянул он плотоядно, подходя ближе к Хлюпику. — Он нам и без этого все расскажет. А если не расскажет, я ему палец отрежу. Один. Потом второй.

Рука мордоворота вцепилась в запястье побелевшего Хлюпика. Он потянул на себя. Лезвие оказалось между пальцами. Хлюпик остолбенел, глаза заблестели отчаянием.

— Пальцев много, — продолжал однояйцевый с приторными садистскими нотками в голосе. — Если не скажешь на первых пяти, перейдем на вторую руку. А ты ведь скажешь. Где тайничок? Ну? Ведь он тебе наверняка показывал. Вы же друзья не разлей вода. Ты же даже жил у него.

— Я не знаю, — осипшим голосом выдавил Хлюпик.

— Ну и дурак, — огорчился мордоворот. — Скажи пальчику: «До свидания».

Блеснуло лезвие занесенного для удара ножа. А может, не блеснуло, может, это разыгравшаяся фантазия подкидывала мне подсмотренные где-то когда-то искусственные образы.

Не успеваю!

Я отпустил ветки, хватая пистолет двумя руками для упора. Как еще недавно учил Хлюпика. Поднялся на ноги. Несмотря на всю мою молниеносность, ветки оказались быстрее и успели хлестануть по щеке. Больно. Но боли я не заметил.

Выстрелил, практически не целясь. Навскидку.

БП тихонько хлопнул. Очень деликатно. И не скажешь, что стреляли, если не знать.

Кровь брызнула Хлюпику в лицо, от чего тот побледнел еще больше. Пуля вошла садисту чуть выше уха. А с обратной стороны, наверное, разворотила полчерепа. Смотреть, как заваливается труп, я не стал.

Шаг вперед, разворот на тридцать градусов и…

Все же я везунчик. Второй не успел сообразить, что произошло. Вернее, успел, даже заметил меня и дернул автомат. Скорее на автопилоте, не соображая, что делает. А вот выстрелить не успел.

Хлопок. Пуля ушла в живот. Неудавшийся гопстопник сложился пополам. Палец судорожно вцепился в спусковую скобу. И хотя очередь пошла в землю, напугать он меня успел.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Палец сам нажимал и нажимал на спуск. Стоп!

Очередь оборвалась раньше, чем я опустил руку. Жадный до моих денег быдлоид валялся мертвым в обнимку с бесполезным автоматом. А может, и жив еще. Проверять я не стал. Один черт, окочурится. С четырьмя пулями в брюхе долго не живут.

Я выбрался из кустов и направился к Хлюпику. Тот стоял чуть живой. В глазах застыл ужас. Немудрено. Хоть и видел уже много чего, но мужики с ножами, отрезающие тебе пальцы, все равно зрелище неординарное. Так же, как и мужики, брызгающие тебе в рожу собственными мозгами.

Взгляд полоснул по ноге. Штанина потемнела и намокла, кровь сочилась, но судя по тому, что видно, там просто глубокая царапина. Ничего, до свадьбы заживет. Хотя до чьей свадьбы? Он же уже женат.

— Уг-г-г…

Хлюпик захлебнулся. Его трясло. Губы дрожали, а в глазах появился недостойный мужчины блеск. Хотя кто сказал, что это недостойно? Я не умею плакать. Но говорить, что мужчина не плачет… Нет уж, увольте. Бывают случаи, когда я искренне завидую тем, кто еще не разучился плакать.

Когда внутри все рвет, легче разрыдаться навзрыд, чем разрываться изнутри.

Я подошел вплотную, неуклюже хлопнул его по плечу. Он всхлипнул и ткнулся мне в плечо носом. Я замер, плохо соображая, что с этим делать.

Хлюпик вздрагивал. Неровно, конвульсивно. Я тихонько похлопал его ладонью по спине.

— Ну-ну… Все. Все уже. Их больше нет. Кончились. Слова выходили глупыми и не к месту. Хотя что в такой ситуации к месту? Подействовали на него мои бормотания, или он взял себя в руки? Не знаю.

Хлюпик оторвался от меня и поднял голову. В глазах было столько искренности, благодарности, преданности, что я почувствовал, как у меня самого что-то предательски щиплет в носу и подбирается комом к горлу.

— Спасибо тебе, — выпалил он.

— Тебе спасибо, — неожиданно, даже для самого себя, горячо ответил я.

— Мне-то за что? — Хлюпик провел рукавом по носу.

За что? Глупый ты, Хлюпик. За то, что умеешь плакать. За то, что не разучился смеяться. За то, что при всей своей хлипкости и неуместности имеешь волю, о которую башку расшибить можно. За то, что умеешь то, чего не умею я. И чего не умел Мунлайт. За то, что своим существованием доказываешь то, во что я много лет отказывался верить. Не все вокруг дерьмово и не все вокруг дерьмо.

— За то, что человек, — тихо ответил я и отвернулся. — А Мун где?

— Не нашел, — горько прошептал он. — Представляешь, вообще не нашел. Ни живого, ни мертвого. Даже места того, где он остался. Как так может быть, а?