На обратномъ пути въ Автономію Ноно мало принималъ участія въ разговорѣ. Онъ размышлялъ надъ тѣмъ, что только-что увидѣлъ.
Ноно былъ обыкновенный мальчикъ, изъ рабочей семьи; для него самымъ большимъ путешествіемъ была прогулка въ Кламарскій или Медонскій лѣсъ, — поѣздка въ Веррьеръ была уже цѣлымъ событіемъ. Онъ зналъ море только по восторженнымъ описаніямъ, которыя ему приходилось читать въ книгахъ; изъ горъ онъ зналъ лишь Шомонскіе холмы и Монмартръ въ самомъ Парижѣ. Но въ тѣхъ же самыхъ книгахъ онъ читалъ о грандіозныхъ восхожденіяхъ на горы и съ тѣхъ поръ всегда мечталъ о такихъ путешествіяхъ. А потомъ вѣдь когда сдѣлаешь что-либо, чего не долженъ былъ дѣлать, — то чувствуешь недовольство собой и становишься мраченъ и раздражителенъ. И вмѣсто того, чтобъ искренно признаться въ своихъ ошибкахъ, продолжаешь дуться и вымещать на всѣхъ свое дурное настроеніе. Такъ было и съ Ноно.
Преслѣдуемый своими желаніями, волнуемый угрызеніями совѣсти, Ноно сталъ угрюмъ и до самаго возвращенія въ Автономію односложно отвѣчалъ на всѣ расспросы. Нервы у него были сильно натянуты.
Стали накрывать на столъ. Ноно, несшій цѣлую гору тарелокъ, наткнулся на одного изъ мальчиковъ. Тарелки выскользнули у него изъ рукъ и разбились.
Хотя виноватъ былъ самъ Ноно, шедшій, не глядя передъ собой, хотя другой мальчикъ пытался посторониться, но предлогъ сорвать свое дурное расположеніе духа былъ слишкомъ хорошъ, чтобы Ноно имъ не воспользовался.
— Осторожно, свинья! — крикнулъ Ноно и ударилъ мальчика кулакомъ.
Бѣдняга былъ такъ пораженъ неожиданнымъ нападеніемъ, что не зналъ, что отвѣтить, и ушелъ весь въ слезахъ.
— Какой ты злой! — сказала Мабъ, которая видѣла все происшедшее. — Вѣдь это ты наткнулся на него, — ты виноватъ и ты же его бьешь.
— Ну, такъ что же? Зачѣмъ онъ стоитъ на дорогѣ, — отвѣчалъ Ноно, разозлившійся еще больше, потому что почувствовалъ себя еще болѣе виноватымъ.
— Пойди извинись скорѣе передъ Рири, — сказала Бетъ, — скажи ему, что ты это сдѣлалъ въ дурную минуту и что этого никогда больше не будетъ съ тобой. Пойди, и ему и тебѣ будетъ легче, — участливо прибавила она.
— Н..ѣтъ, — сказалъ Ноно, къ которому вернулось его упрямство, — онъ самъ виноватъ!
— Да, ну! Не можетъ же Рири просить прощенія за полученный имъ ударъ, — сказалъ Гансъ, стараясь обратить все въ шутку.
— Я у него и не прошу, — отвѣтилъ Ноно, — пусть онъ успокоится. Мнѣ ничего отъ него не нужно!
Дѣти съ удивленіемъ смотрѣли на него и, увидя, что съ Ноно сегодня лучше не разговаривать, разошлись. Скоро всѣ забыли о томъ, что случилось, и снова раздались веселые голоса.
Ноно остался одинъ, — одинъ за своимъ столомъ.
Онъ попытался было ни на что не обращать вниманія, сдѣлалъ видъ, что ему все ни по чемъ, и сталъ ѣсть виноградъ, лежавшій передъ нимъ. Но его сдавленное волненіемъ и огорченіемъ горло отказывалось пропустить откушенныя ягоды. Не въ силахъ, наконецъ, дольше терпѣть, Ноно громко разрыдался, положивъ голову на столъ.
Рыданія его начали ужъ стихать, когда онъ почувствовалъ, что чьи-то руки обнимаютъ его за шею и кто-то крѣпко цѣлуетъ его.
Это Мабъ, взобравшись на спинку его стула, говорила ему на ухо:
— Видишь, какъ тяжело быть злымъ.
— Тебѣ всѣхъ тяжелѣе, — прибавила Бетъ, наклонясь надъ нимъ.
— Пойдемъ, отыщемъ Рири и кончимъ это, — сказалъ Гансъ, теребя его за рукавъ.
И они потащили его, еще наполовину противъ воли, къ тому столу, за которымъ сидѣлъ Рири.
Ноно извинился, мальчики поцѣловались. Миръ былъ заключенъ, и обѣдъ продолжался веселѣе, чѣмъ начался.
Никогда Ляборъ не казался такъ привѣтливъ, никогда Солидарія не улыбалась такъ ласково.
Всѣ были утомлены и какъ только встали изъ-за стола, Аморита разсказала каждому о его семьѣ, и всѣ пошли спать.
Но хотя примиреніе съ Рири и облегчило Ноно, все же онъ былъ недоволенъ собой, потому что не сказалъ друзьямъ правды. Онъ спалъ дурно и во снѣ его мучили кошмары. То онъ ссорился со своими друзьями, и они постыдно изгоняли его изъ Автономіи; то бабочка «мертвая голова» садилась къ нему на грудь и показывала ему массу прекрасныхъ вещей, и какъ только Ноно хотѣлъ ихъ схватить, онѣ выскальзывали изъ его пальцевъ, а бабочка становилась такой тяжелой, такой тяжелой, что Ноно задыхался и не могъ дышать.
